автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Античность и христианство в трилогии Д.С. Мережковского "Христос и Антихрист"

Полный текст автореферата диссертации по теме "Античность и христианство в трилогии Д.С. Мережковского "Христос и Антихрист""

о

На правах рукописи

Дехтяренок Анна Валерьевна

Античность и христианство в трилогии Д. С. Мережковского «Христос и Антихрист»

Специальность 10.01.01 —русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Череповец 2005

Работа выполнена на кафедре классической филологии Петрозаводского государственного университета

Научный руководитель:

Официальные оппоненты:

Ведущая организация:

доктор филологических наук, профессор Г. Г. Малъчукова

доктор филологических наук, вед. науч. сотр. ИРЛИ РАН (Пушкинский Дом) Я. Я. Мостовская

кандидат филологических наук, доцент £. И. Белякова

Институт языка, литературы и истории Карельского научного центра РАН

Защита диссертации состоится 30 илЛ^уУУи^ 2005 года в ^ часов на заседании диссертационного совета К 212.297.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени кандидата филологических наук в Череповецком государственном университете по адресу: г. Череповец, Советский пр., 8, ауд. 702.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Череповецкого государственного университета.

Автореферат разослан »срезом* 2005 года.

Ученый секретарь Диссертационного совета, д. ф. н., профессор

Т. А. Пономарева

Обшая характеристика работы

Растущий в отечественной филологической науке интерес к феномену символистского искусства в целом и к творчеству одного из его основоположников — Д. С. Мережковского — вызывает настоятельную потребность объективного и углубленного изучения тех сторон его творческого наследия, которые более всего отражают единую и внутренне непротиворечивую картину мира писателя. Несмотря на огромное количество работ, посвященных писателю, творчество Мережковского все еще недостаточно изучено ни на уровне философии, ни на уровне художественной системы. Осмысление отдельных частных сторон его наследия имеет фрагментарный, противоречивый характер, и не составляет целостной концепции творчества. Античность и христианство — это две концептуальные грани творчества Мережковского. По мысли писателя, мировая история и культура основаны на антиномических началах. Фундаментальная оппозиция между духом и плотью, религией и культурой определяет судьбы цивилизации. Языческая и христианская культуры — это нижняя и верхняя «бездны» человеческого бытия. Их противоборство и искомые пути примирения являются главной темой знаменитой трилогии Д. С. Мережковского «Христос и Антихрист».

Литература, посвященная трилогии «Христос и Антихрист», рассматривает это произведение в связи со следующими основными проблемами: концепция «нового религиозного сознания» в произведении, ницшеанские мотивы, вопросы историзма, неомифологизм, проблемы взаимосвязи культуры и религии, России и Запада, гностические традиции, старообрядческие источники и традиции древнерусской агиографии в трилогии «Христос и Антихрист». В работах современных исследователей рассматриваются важнейшие филологические, стилистические вопросы, однако мифопоэтика в произведении в связи с философией выявлена недостаточно. Кроме того, проблема осмысления античности в ее взаимосвязи с авторским пониманием исторического христианства в свете общей эсхатологической направленности произведения в нашем исследовании ставится впервые. Поэтому ведущим направлением исследований последнего

времени является системное и целостное осмысление творчества писателя на базе методологии, адекватно интерпретирующей это творчество.

Этим и обусловлена и актуальность темы исследования, связанная с объективной научной потребностью углубленного изучения одного из центральных и выдающихся произведений Мережковского в контексте его художественно-философских исканий, во взаимосвязи с ведущими тенденциями религиозно-философской мысли, традициями античной и христианской культуры, в соотнесенности с внутренней творческой эволюцией Мережковского как писателя и мыслителя. Тема диссертационного сочинения позволяет объединить в своих границах решение целого ряда вопросов в русле современных направлений в исследовании творчества писателя. Комплексный подход, включающий интертекстуальный анализ произведений, как на уровне образных и сюжетных реминисценций, так и в аспекте идейно-философской преемственности, позволяет открыть новые грани творческого мировоззрения Мережковского. Прослеживание эволюции восприятия античности и христианства на материале трилогии дает представление о творческом пути в целом, о генезисе эстетических принципов и взглядов Мережковского. Анализ художественного восприятия в трилогии двух культурообразующих факторов позволяет рассмотреть произведение как в широком контексте литературной и философско-эстетической мысли, так и в свете «русского культурного ренессанса» (Н. Бердяев). Сравнение позиции Мережковского с творческими принципами других символистов дает возможность выявить своеобразие писателя на фоне художественного движения.

Цель диссертации — дать системный анализ и интерпретацию фундаментальных образов двух религиозно-культурных комплексов в эстетической и художественной концепции Д. С. Мережковского — христианства и античности — на материале наиболее значимого из произведений писателя, трилогии «Христос и Антихрист». Необходимо определить, что входило в концепты «античность» и «христианство» для Мережковского, совпадали ли его представления с традиционными понятиями. Кроме того, необходимо исследовать генезис классических, общекультурных мифологем в трилогии.

Цель исследования диктует следующие задачи:

1) провести аналитический обзор критической литературы о трилогии Мережковского в целях обобщения и систематизации всех имеющихся на сегодня концепций ее художественно-философского содержания, выявления нерешенных в этом плане проблем и определения дальнейших перспектив изучения данного произведения;

2) установить общие идейные основания творчества Мережковского и место античности и христианства в этом основании;

3) выявить органическую взаимосвязь двух культурных традиций внутри философско-религиозной системы писателя;

4) раскрыть суть эсхатологического идеала писателя в связи с проблемой сверхчеловека;

5) опираясь на методологические, религиозно-философские, эстетические начала творчества Д. Мережковского, определить своеобразие художественного мира писателя.

Объект и предмет исследования — трилогия Д. С. Мережковского «Христос и Антихрист». В отличие от распространенного в филологической традиции изолированного анализа каждого романа в соответствии с сюжетом, мы предпочитаем метод мотивно-го анализа, позволяющий рассматривать части триптиха как единое целое. Наша задача — обнаружить единый комплекс мотивов на материале всей трилогии.

В основе метода нашего исследования лежит комплексный подход к творчеству писателя, сочетающий в себе проблемный анализ с элементами системно-целостного, историко-литературного и историко-сравнительного методов, обусловленного установкой самого писателя в его формуле «одна книга (...) об одном». Внимание к философской стороне содержания трилогии в диссертации оправдано необходимостью адекватного исследования сущности изучаемого объекта, религиозно-эстетической концепции писателя. Избранной методологической основе соответствует и теоретическая основа диссертации. В своем исследовании мы исходим из традиций русской внепозитивистской эстетики, литературной критики и религиозной философии Х1Х—ХХ вв. (от славянофилов до В. С. Соловьева и его духовных и идейных последователей). Особое внимание уделяется концептуальным положениям работ символистов и деятелей «нового религиозного сознания» (В. Брюсов,

A. Белый, Вяч. Иванов, А. Блок, 3. Гиппиус, П. П. Перцов, В. Розанов, Н. Бердяев и др.) и их оценкам творческой деятельности Мережковского. В работе учитываются положения эмигрантской литературной критики (Ю. Терапиано, Г. Адамович, Д. Мирской, П. Струве, Б. Зайцев Г. Брандес и др.). Принимаются во внимание выводы представителей русской религиозной философии (Н. О. Лосский, С. Н. Трубецкой, Л. Шестов), русского богословия и церковной истории (В. В. Зеньковский, Г. Флоровский, С. Н. Булгаков, Л. Н. Тихомиров). Рассматриваются также труды современных зарубежных литературоведов (А Пайман, Э. Клаус, Б. Розенталь, П. Харт и др.), современных отечественных исследователей (Е. В. Старикова, 3. Г. Минц, Л. А. Колобаева, О. Н. Михайлов, А. Г. Бойчук и др.), работы, в которых анализируется феномен «нового религиозного сознания» (Е. К. Созина, Я. В. Сарычев, В. Н. Кувакин, П. П. Гай-денко), современные исследования по теории, эстетике и поэтике символизма (Л. К. Долгополов, С. П. Ильев, В. В. Бычков и др.). Методологические основы данной работы базируются прежде всего на трудах М. Л. Гаспарова, Ю. М. Лотмана, В. М. Жирмунского,

B. Е. Хализева. Актуальным для темы также является исследование по типологии культуры Г. С. Кнабе, по освоению античной традиции в литературе XX века Т. А. Шарыпиной. В области теории символа и мифа основой исследования послужили труды Ф. Шеллинга, Г. Гегеля, Э. Кассирера, А. Ф. Лосева, Е. М. Мелетинского, Я. Э. Голосовкера, С. С. Аверинцева.

Научная новизна предлагаемого исследования заключается в том, что в диссертации впервые последовательно осуществляется многоуровневый анализ трилогии «Христос и Антихрист» сквозь призму античных и христианских традиций в их системообразующей значимости применительно к творческой системе Мережковского как целому. Помимо того, новизной подхода отмечены следующие более частные положения диссертации:

— предложено наиболее адекватное, на наш взгляд, направление анализа творчества Д. С. Мережковского;

— показано, что идейным ядром трилогии Мережковского, как и всего творчества в целом, является мистико-религиозная идея гносеологического характера, сформулированная в его учении о «новом религиозном сознании»;

— доказан неэклектический характер радикальной увязки античного и христианского семантического поля в свете эсхатологической направленности системы взглядов писателя, составляющих суть концепции «религии Третьего Завета Св. Духа» Д. С. Мережковского;

— раскрыто содержание представлений Мережковского о «новых формах творчества», реализованное на страницах трилогии;

— на базе анализа и интерпретации античных и христианских образов, мотивов и сюжетов предложено новое понимание образа Антихриста как символа глобального порядка в системе Мережковского, отчего семантика названия трилогии получает новую смысловую наполненность.

Указанные моменты, определившие научную новизну предлагаемого исследования, есть, вместе с тем, основные положения диссертации, выносимые на защиту.

Теоретическая ценность диссертации заключается в принципиально новом подходе к изучению трилогии Д. С. Мережковского «Христос и Антихрист» и творчеству в целом, который позволяет максимально полно и глубоко интерпретировать глобальную проблематику писателя, не искажая перспектив его религиозного и творческого пути. В целом наша работа способствует существенному уточнению и дальнейшей корректировке представлений как о характере религиозно-философской концепции Д. Мережковского, так и об основных особенностях его художественного мира.

Практическое значение работы видится нам в возможности использования ее материалов и выводов в вузовских курсах, спецкурсах и семинарах по истории русской литературы конца XIX— начала XX века. Достигнутые результаты могут привлекаться при комментировании других произведений Д. С. Мережковского.

Апробация работы. Тема реферируемой диссертации утверждена на Ученом Совете филологического факультета петрозаводского университета в 1997 году. Концепция и материалы исследования регулярно обсуждались на заседаниях кафедры классической филологии. Материалы диссертации послужили основой для докладов на внутривузовских и межвузовских научных конференциях в Петрозаводске. Основные положения работы нашли отражение в четырех публикациях автора.

Структура и объем работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, приложения, списка литературы. Объем диссертации — 234 страницы. Список литературы включает 519 наименований. В приложении под названием «Античность в романах В. Я. Брюсова» подробно разрабатывается поэтика «античных романов» Брюсова в сопоставлении с интерпретацией античной темы в романе Д. С. Мережковского «Смерть богов (Юлиан Отступник)», который послужил образцом для младшего символиста.

Основное содержание диссертации

Во Введении обосновывается актуальность и научная новизна избранной темы, ставятся цели и задачи исследования, определяется предмет анализа, объясняются особенности подхода к исследуемому материалу. В историографическом разделе введения дается обзор работ, посвященных изучению творчества Д. С. Мережковского. При этом выделяются два основных этапа критического осмысления этого произведения.

1. Дореволюционная критика, которая в целом характеризуется неприятием и непониманием творчества писателя как со стороны реалистического лагеря, так и символистами. Особое внимание уделяется работам А. Белого, как наиболее глубокому и проницательному исследованию, в котором автор смог увидеть в особенностях художественной манеры Мережковского новую форму творчества.

2. Современное прочтение Мережковского, которое начинается с 1986 года. Этот этап определяется работами 3. Г. Минц, Л. А. Ко-лобаевой, М. Ю. Кореневой, Г. М. Фридлендера, Н. П. Дворцовой, А. М. Ваховской, Н. В. Барковской, А. В. Лаврова, Л. Н. Флоровой, Е. Л. Бейлиной, Е. Г. Белоусовой, А. Г. Бойчука, С. П. Бельчевичена, О. В. Дефье. Это период создания новых подходов к анализу произведения. Для современного литературоведения характерно рассмотрение трилогии Мережковского как этапного явления в развитии литературного модернизма с учетом особенностей символистского художественного мышления, во взаимосвязи религиозно-философской проблематики произведения с его мифопоэтикой и символикой. Выявление таких сущностных

особенностей трилогии как метаисторизм, эсхатологизм, своеобразие трактовки романного времени позволили современным исследователям определить новаторское значение «Христа и Антихриста» как концептуального (3. Г. Минц), историософского (Л. А. Колобаева), мифопоэтического (О. Ю. Круглов) романа, положившего начало новой традиции в отечественной литературе в аспекте выявления его поэтики, а также религиозно-философской позиции писателя.

В первой главе диссертационного сочинения, «Царство Земное», раскрывается место и значение категории античности в культурологической концепции Мережковского, а также исследуется преломление авторской концепции античности в художественном произведении.

О важнейших источниках представлений Мережковского об античности говорится в первом параграфе первой главы («Основные этапы развития антично-эллинской темы на рубеже веков»). Ощущение кризиса культуры на рубеже XIX—XX веков послужило своеобразным стимулом к осознанию ценности достояния античного наследия. Пытаясь отыскать ключи к разрешению проблем современности, общество обращается к прошлому и создает новые концепции кризиса культур. Открытия историков и археологов в совокупности с влиянием эстетического декаданса, наиболее полно выразившем себя в культурологических изысканиях Ф. Ницше, положили начало новому взгляду на античность. Концепция античности Мережковского сложилась под сильным влиянием ницшеанских идей. В основе его историософской теории лежит принцип мифологической интерпретации истории культуры, которое, естественно, расходится с ее реальным движением. Вслед за Ницше Мережковский развивает свое учение о сверхчеловеке, прообразом которого является языческий бог Дионис. Дионис олицетворяет собой обожествление природы и человека, их единение на фоне вечного круговращения жизни. Язычество воспринимается Мережковским и как дохристианская или нехристианская культура, и в то же время, как антихристиансгво. Влияние ницшеанской системы ценностей способствовало формированию основной оппозиции Мережковского — «язычество / христианство». И все же большое значение в создании собственного мировоззрения имели внутренние искания писателя, его переживания и ощущения.

«Я не проповедую и не философствую, — пишет Мережковский в предисловии к первому изданию своей трилогии, — я только записываю свои последовательные внутренние переживания. Ибо то, что было со мною, было или будет со многими». Представление об античности формировалось на основе собственных впечатлений, полученных Мережковским во время поездки в Италию и Грецию в 1891 году. Позднее, в статье «Акрополь», он описал то «непреодолимое и священное» чувство, которое охватило его при виде древних античных храмов. Так, в живом впечатлении Мережковскому открылась Эллада как абсолютная цель и гармония: «Я смотрел и вспоминал. Все было родным и знакомым. Я чувствовал, что так и должно быть и не может быть иначе». Мысль о метафизическом родстве с духовными ценностями античной культуры в совокупности с осознанием национальной замкнутости русской церкви, которая «ничего не видела во всемирной культуре, кроме «поганого латинства», привели писателя к идее о примирении двух этих крайностей путем «религиозного смирения перед святыней европейской культуры». Древняя Эллада становится для Мережковского идеалом воплощения гармонии духа и плоти.

Во втором параграфе первой главы («Тоска по Элладе и последние эллины») исследуется преломление темы гибнущей Эллады в образной системе трилогии. Мотив увядания доминирует в изображении «последних эллинов». Черты вырождения присутствуют в изображении молодых людей, потомков «древних мужей». Это последние эпикурейцы, в жилах которых — «бледная кровь запоздалых поколений». Об утрате культуры и вырождении ее в пустое эстетство свидетельствует изображение аристократии римского и афинского общества. Философы, ораторы и поэты — уже «не мудрецы, а прихлебатели, готовые растерзать друг друга от тщеславия, злобы и скуки». Мережковский описывает эту группу персонажей в гротескном свете. Основные их черты — нарциссизм, изнеженность, слабость. Образы «последних эллинов» являются своеобразной проекцией представления автора о современном ему обществе.

Другие персонажи романа хотят достичь той «божественной легкости жизни, которая делает такими прекрасными мужей Эллады». Любовь к Элладе — это то чувство, которое объединяет их с самим автором. Это Юлиан Отступник, пытающийся возродить

язычество, «богоподобную красоту человека на земле»; Арсиноя, верящая в торжество красоты и воскрешение Эллады в искусстве; летописец Джорджо Мерула, собирающий бессмертные творения античности; Никколо Макиавелли, почитающий античность как эпоху созидателей и созидания. Связь с античностью не прервана. Вечные ценности культуры, великолепие природы, культ человеческого тела, вся земная прелесть — это эхо Эллады. И Мережковский ощущает эту связь. Однако ее осмысление в романе не является однозначным. В период написания трилогии «Христос и Антихрист» представления Мережковского об античности претерпели некоторые изменения, и это отразилось в произведении. До «Юлиана Отступника» античный мир воплощал для него ту нравственную систему, в которой «земное счастье является крайним пределом желаний», и эта позиция полностью отражена в красочном описании семьи жреца Олимпиодора. Но уже в первой части трилогии мы видим, что Эллада — не только материальный мир, она рисуется в параметрах особой, духовной плоти, как бесконечное влекущее духовное начало. Особую духовность обретает все, что связано с античным миром в романе. Описание греческой утвари, стройных линий амфор, уютных стенных росписей перекликается с описанием окружающей природы. Это мир истинной гармонии и радости, игры, свободы и творчества.

Лейтмотив игры, свободы и творчества, присущий олимпийскому духу, продолжается и во втором романе. Здесь на первый план выходит символика языческого веселья. Праздник жизни, «золотой век» царит в герцогстве Людовика Моро. Горациевское «carpe diem» воплощается в безмятежной жизни итальянской аристократии эпохи Возрождения. Но в семантическое поле языческой культуры теперь входит не только красота возведенная в абсолют, но и сила, власть, богатство. Таким образом осмысление античности во втором романе дается через апелляцию к идеям Ф.Ницше. Черты «белокурого зверя» более всего проявляются в образе Чезаре Борджа, преступления которого обладают эстетической привлекательностью как проявления ума и силы.

В третьем романе, посвященном России, понятие античности лишено исторической конкретности. Здесь Эллада становится абстрактным, емким символом европейской культуры. Противостояние двух точек зрения на античность — как на идеал красоты

и гармонии, и как на идею безбожного гуманизма, — обостряется до крайних пределов. Изображая петровскую эпоху, Мережковский поднимает самые волнующие проблемы современного общества, и одна из главных среди них — трагическая разъединенность христианской церкви и культуры. На первом месте в иерархии ценностей Мережковского в этот период стоит вера, поэтому его точка зрения о рецепции античного наследия выражается словами одного из героев: «Не воплотив Добро, невозможно воплотить Красоту».

Третий параграф первой главы («Исторический план повествования в трилогии «Христос и Антихрист») посвящен исследованию историзма в трилогии Д. С. Мережковского «Христос и Антихрист». Большинство современных исследователей справедливо указывают, что так называемая тенденциозность, заданность и субъективизм Мережковского являются результатом поиска всеобъемлющего смысла исторического бытия. И эта философская проблема решается в трилогии художественными средствами. Естественно, что, как и многие иные философские концепции, философия истории Мережковского тенденциозна и субъективна. Она выражает сугубо авторское понимание исторического процесса. Мережковский переживает мировую историю как извечную борьбу двух «бездн»: бездны духа (христианство) и бездны плоти (язычество). Автор сопоставляет три эпохи, в которые, по его мнению, наиболее ярко проявились попытки человечества слить воедино противоположные начала и достичь их синтеза. Мережковский проводит исторические параллели между эпохой античности (IV век н. э.), европейским Ренессансом (ХУ—ХУГ века) и петровской эпохой в России (Х\Г1—Х\Ш века). В предисловии к отдельному изданию «Юлиана Отступника» автор писал о внутреннем единстве трех книг, где «изображаются эпохи, отдаленные веками, объединяет которые единая всемирно-историческая трагедия».

Произведение Мережковского основано на реальных исторических событиях и фактах. Безусловно, что личные взгляды автора, выводимые из его философской концепции, проявлялись прежде всего в своеобразной системе подбора фактов, в их вольной трактовке. Поэтому при анализе текста трилогии необходимо учитывать тот факт, что для Мережковского главное — это изображение «борьбы двух начал во всемирной истории». В нашей работе проведен

сопоставительный анализ романа «Смерть богов (Юлиан Отступник)» и его основного исторического источника — труда римского историка Аммиана Марцеллина «Римская история». Проведенное нами исследование позволило сделать следующие выводы:

1) Основная линия сюжета следует исторической версии, предложенной Аммианом Марцеллином, факты, соответствующие исторической реальности, доминируют.

2) Присутствие вымышленного материала объясняется тем, что Мережковскому необходимо как можно более убедительно доказать свою концепцию, а конкретный исторический материал недостаточен для ее подтверждения.

«Зерно сюжета» трилогии составляют поиски метафизической истины. Глубокое знание и понимание истории Мережковским, тонкое чувство культуры разных стран и эпох позволяло ему видеть исторические процессы не только в буквальном, но и в философском, символическом аспекте.

Глава вторая, «Мифопоэтика образов и сюжетов в трилогии «Христос и Антихрист», содержит подробный анализ античных и христианских мифологических образов и сюжетов в произведении. В первом параграфе («Символический план повествования в трилогии «Христос и Антихрист») второй главы исследуются основные принципы генерализующей поэтики Мережковского, а также дается обзор системы символов трилогии. Выделенные Мережковским эстетические принципы символизма: мистическое содержание, использование символов, импрессионизм, — определили художественный стиль его романов. Образы-символы в трилогии выражают мировоззрение писателя, моделируют философские положения. Ведущую роль в поэтике Мережковского играет категория мифа. Возрождение интереса к мифу, столь характерное для русского символизма, было закономерным, поскольку полностью соответствовало установке литературы на нетрадиционную парадигму художественности. Для символистского восприятия мифа характерно восприятие мира как миф, как текст, создание мифологической модели мира. Текстом, в котором миф выступает централизующим началом, является трилогия «Христос и Антихрист». Установка на диалогичность культур у Мережковского определяет многозначность семантики мифа, куда входят не только элементы традиционной мифологии, но и художественные произведения,

философские идеи. Писатель мифологизирует историю, связывая при этом античный миф с религиозно-философской проблематикой. Воскрешая классические мифы, Мережковский творит собственный христианский миф, построенный на извечном противопоставлении духа и плоти. Притягивая два полюса в одной схеме, автор подстраивает события истории под эту схему.

Источником многочисленных смысловых конструкций и ассоциативных рядов в трилогии являются тексты Священного Писания. Созданное при помощи библейской символики полисемантическое смысловое поле, не поддающееся однозначному пониманию, вовлекает читателя в контекст христианской духовности. Для более наглядного представления о характере символики, сформировавшейся на основе экзегезы библейских текстов, в нашей работе приводится ряд наиболее значимых в поле христианской символики образов в их традиционном понимании и в трактовке Мережковского. Такие символы, как «бездна», «вино», «виноградная лоза», «гора», «голубь», «гром», «дерево», «корабль», «лилия», «пещера», «рыба», «светильник» и др. при определенных семантических рамках открыты для возможных импровизаций. Мережковский не только использует христианские символы в их традиционном значении, но и развивает символику, дополняя ее элементами языческого плана, внедряя ее в философский контекст своего размышления.

В трилогии «Христос и Антихрист» воплощается символическое представление о единстве противоположностей и об относительности всех ценностей при достижении последнего предела. Основной структурный принцип построения — антитетичность — формируется, начиная с трактата «О причинах упадка...». Принцип антитетического построения образует основу структуры трилогии. Основные структурообразующие оппозиции трилогии — Христос и Антихрист, христианство и язычество, дух и плоть, Богочеловек и чело-векобог, Град Небесный и град земной, религия и культура, вера и знание, церковь и самодержавие, аскетизм и красота, общественность и личность — все они мыслятся автором, как полюса одной антиномии, друг друга обуславливающие. В их единении — «тайна всей будущей культуры». Противостояние и взаимопритяжение языческого и христианского начал отражается в каждом отдельно взятом элементе, нюансе предметной реальности: «источник братьев Диоскуров переименован в честь святых Косьмы и Дамиана,

базилика святого Маврикия построена из камней храма Аполлона, один из героев клянется именами Моисея, Диндимены, Христа и Геркулеса» (И. А. Ильин) и т. д. Сближение концептуальных полюсов произведения дает необычайную глубину и емкость мысли, создавая одну из характерных черт поэтики писателя — парадоксальность. Символика оксюморона пронизывает все пространство произведения, имеющего четкую схематическую организацию, основанную на двух пересекающихся плоскостях (культурологических оппозиций): горизонтальной («запад — восток») и вертикальной («земля — небо»). Даже целые главы книги порой сопрягаются по принципу контраста. На резких антиномиях построена система образов трилогии, где главные герои имеют двойную природу — божественную и дьявольскую. В персонажах проявляется тождество двух «бездн» — «неба вверху — неба внизу»: воины кесаря переодеты монахами, а старуха в монашеском платье — ведьма; бывший софист — строгий постник, а монах — знаменитый обжора и т. д. Своего апогея эта идея тождества достигает в сквозном мотиве «священных блудниц», а также в сцене шабаша ведьм. На острейшем столкновении крайностей построен и мотив крыльев, один из важнейших в трилогии. Символика крыльев приобретает запредельные масштабы, воплощая борьбу божественного и сатанинского начал. Таким образом, трилогия «Христос и Антихрист» представляет собой сложную, насыщенную историческими реалиями и символами, структуру, в которой все элементы не только взаимосвязаны, но и взаимозаменяемы по принципу абсолютного релятивизма. В целом, можно выделить основные принципы символической поэтики Мережковского, которые в дальнейших главах нашей работы раскрываются более подробно:

1) Схематичный многоуровневый сюжет;

2) Циклический принцип построения произведения.

3) Структурообразующие антиномии;

4) Символика двойничества;

5) Мифологический контекст (античный и христианский).

Ощущая античный мир «живой частью новейшей культуры» (Зелинский Ф. Ф.), Мережковский связывает непрерывной цепью античность и современность с помощью мифа. Миф для Мережковского — это «высшая правда истории, воплотившая дух

культуры, глубинную бессознательную память человечества». Второй параграф («Основные античные образы и сюжеты в произведении») второй главы дает обзор образной и сюжетной системы произведения в свете данной тематики. Образная система трилогии включает в себя две категории: бытийную (мифологическую) и бытовую (эмпирическую). Мифологические персонажи играют в произведении не менее важную роль, чем остальные герои трилогии. Они как воплощение вечности бытия могут не только вести параллельное существование с жизнью людей, то есть бесстрастно взирать на ход земных событий, но и проникать в историю, существовать в сердцах, влиять на человеческие судьбы. Дух олимпийцев не умер в эпоху античности, он возрождается в средневековой Италии и в петровской России. В романе содержится целый ряд образов античных богов или символически значимых упоминаний о них: это Аполлон (Феб), Гермес (Меркурий), Артемида (Диана), Деметра, Гера (Юнона), Арес (Марс), Кибела, Фортуна, Янус, Психея и др. В произведении упоминаются титаны, демоны, оке-аниды, сирены, герои божественного происхождения, персонажи легендарных эпосов. Но самыми значимыми среди них являются три образа-символа, которые создают конструктивную триаду, в определенном смысле зеркальное отражение христианской троицы. Это архетипический образ Прометея («Бог-Отец»), Диониса («Богочеловек»), Афродиты («одухотворяющее начало мира»).

Мифологические мотивы и сюжеты в трилогии отразили не только качество мышления Мережковского, но и обусловили характер структуры, жанра произведения. По мысли писателя, все явления человеческой действительности уже упреждены в мифологии истории, и это обеспечивает ее целостность. Изображенные в трилогии события возводятся автором в степень вселенской значимости, а поступки — в символы. Примером тому может служить миф об Икаре, содержащий в себе идею полета как вечного стремления человека стать выше своей природы и обрести божественные свойства и способности. Падение Икара, в осмыслении Мережковского, является символом вечной человеческой трагедии, в разорванности между привязанностью к земле и стремлении к небу. Автор также использует мифы для объяснения происхождения какого-либо жизненного явления. В первом романе это миф об Аполлоне и Дафне, объясняющий возникновение храма; во

втором романе миф о кентаврах рассказывает о появлении «сверхлюдей». Мережковский не только использует традиционные сюжеты, но и свободно манипулирует ими, создавая различные варианты на заданную тему. С помощью мифа об основании вечного города во второй части трилогии появляется новая тема — о возможности оправдания преступления, совершенного с благими целями. История о Ромуле и Реме — прототип вечного вопроса о грани между злом оправданным и неоправданным.

Главная идея неохристианской концепции Мережковского, идея святой плоти или «священного пола», представлена в романе, начиная от ее мифологических корней. Неудивительно, что архетипический сюжет о двуполых существах, «мужеженщинах, более совершенных и прекрасных, чем люди», вокруг которого напластовываются сюжеты и образы, отражающие авторское осмысление темы андрогинизма, занимает центральное место в произведении — во второй части трилогии. Этот миф о сильных и гордых существах, восставших на богов, так же, как и миф о питомцах кентавра, выражает глубинный смысл явления сверхчеловека, его сакральные истоки.

Третий параграф второй главы («Святая плоть» (Афродита — София)») посвящена символике женственного начала в романе. В поисках начала, объединяющего языческую «плоть» с христианским «духом», Мережковский обращается к мистическому понятию троичности Бога, которое разрешается для него в форме Отца, Сына и Матери (Святой Дух мыслится им в категории женского рода). В третьей ипостаси, по его мысли, и должно осуществиться примирение. Истоки такого понимания писатель находит в древних языческих таинствах. Таким образом, Мережковский открывает главную составляющую своей религиозной доктрины, раскрывающую тождество двух бездн — тайну Духа, а точнее, материнское, женское начало Божества. Позднее, в «Иисусе Неизвестном», Мережковский со ссылкой на неканоническое евангелие подчеркивает, что Иисус Христос «называл Духа Святого Матерью: матерь моя — Дух Святой».

Манифестацией женской ипостаси Троицы, ее животворящей природы, является образ Софии. София Премудрость Божия — один из древнейших архетипов, праобразов культуры, совмещающий в одной дефиниции Премудрости классическое

определение мудрости как гносеологической категории и библейский, почти личностный образ. Наличие двух традиций истолкования этого образа — христианско-церковного и гностически-теософского — рождает много неясностей в ее определении. В нашей работе представлен обзор основных традиционных интерпретаций Софии. Представление Мережковского сложилось под влиянием философской системы В.С.Соловьева, согласно которому София есть единящее начало тварного мира (душа мира), и одновременно — «лучезарное и небесное существо». Эти две ипостаси противопоставлены друг другу, характеризуя Софию, как свято-грешную сущность. Вслед за Вл. Соловьевым Мережковский эстетизирует образ Софии, вводя его в языческий контекст Красоты. В системе представлений Мережковского это понятие включает в себя не только эстетический комплекс, но имеет множество оттенков значений, что позволяет писателю использовать его в различных коннотациях. Осознание Красоты биографически восходит к первым впечатлениям от Эллады, к потрясению от созерцания грандиозного жизнеутверждающего религиозного искусства, созданного «богоподобными героями». Это смысловое наполнение воплощается в трилогии с помощью образа богини Венеры и ее отражений в женских персонажах романа. Дух Афродиты обитает в природе, в прекрасных статуях, архитектуре, в лучших творениях живописи и поэзии. Ее черты Мережковский ищет во всех своих женских образах. И все же традиционный образ Афродиты для Мережковского явно недостаточен, чтобы реализовать свою концепцию Вечной Женственности. Вечная Женственность Мережковского — это символ единства неба и земли, поэтому Арсиноя, одна из проекций богини, является в романе и земной женщиной и символом божественной красоты одновременно. Теургический характер манифестации этого символа подчеркивается цветовой символикой: золотистый цвет волос напоминает светящуюся ауру. Однако Афродита Небесная, которую Мережковский окружает золотым нимбом святости, все же не лишена чувственного, плотского начала. Этот образ очень ярко передает характерную для автора тенденцию «перверсии ценностей»: возвышенное всегда таит в себе возможность перерождения в низменное. Во втором и третьем романе солнечная символика принижается до земного и эротически-сексуального («греховная прелесть»).

Итак, в семантику понятия красоты Мережковский привносит декадентскую тему зла, и в полной мере развивает ее во втором романе «Христа и Антихриста». Здесь на передний план выходит демонический образ Белой Дьяволицы, мерцающий в своих многочисленных женских двойниках. Идею о том, что красоту нельзя постичь в критериях добра и зла, так же, как и божественное нельзя обосновать человеческими критериями истинности, Мережковский воплощает во многих сценах и сюжетах романа. Идея о демоническом характере женского начала острее всего преломляется в третьем романе в образе крепостной любовницы царевича Алексея Афрось-ки. Структура этого образа создается при помощи многоуровневой символики, включающей античный и христианский контекст и таким путем обретает несколько смысловых перспектив. Афроська ассоциируется с Рыжей Дьяволицей, искушающей царевича, как святого Антония на картине старинного голландского художника. Трактовка «сквозь призму античной мифологии», лежащая как бы на поверхности благодаря намеренному авторскому акцентированию козьих атрибутов, ведет к ориентации на символику фавна, сущность которого — его двойственная природа — промежуточное положение между богами и животными. Козьи атрибуты в то же время являются аллюзией на образ Венеры Пандемос, символизирующую плотскую, необузданную любовь. Следуя своей концепции абсолютного раздвоения, Мережковский в Афроське видит и Афродиту Уранию, символ целомудренной любви и духовной красоты. По мысли писателя, это две грани единого целого, составляющего сущность женского начала, ведущего свое происхождение от Вечной Женственности, «Жены, облеченной в солнце».

Мировоззрение Мережковского носит на себе печать религиозности особого рода, соединяющей христианские и языческие ценности. Утверждая мифологический принцип истории, Мережковский описывает исторический процесс как поток, складывающийся из двух параллельных течений. Одно течение — это эмпирическое время, второе, глубинное — мифологическое время (по определению Ф. Ф. Зелинского, «Гольфстрим античности»). Именно на метаисторическом уровне в трилогии реализуется концепция «исторического круга» — «вечного возвращения». Этой теме посвящена четвертый параграф второй главы, «Душа мира и концепция вечного возвращения».

Циклический метапаттерн истории — один из древнейших в человеческой культуре, он является непременным элементом мифологической картины мира. Основной мотив «вечного возвращения» — это мотив повторения, проецируемый на все уровни исторической жизни. В романе это дает богатую возможность для проведения повторов, параллелей и сопоставлений разных эпох. Отсюда же рождается много образных аналогий (основные — это Юлиан Отступник, Леонардо да Винчи, Петр I). Благодаря этим аналогиям герои произведения обретают символический характер, генерируя универсальную идею автора. Цикли -ческому принципу подчиняются не только герои, но и сюжетные узлы, образуя перекличку сюжетов, лейтмотивов. Греки мифом о вечном возвращении утверждали, что мир остается на месте. Наделяя время цикличностью, они аннулировали его необратимость. У Мережковского, благодаря утверждению этой концепции, история предстает как единое событие, наполненное глубоким смыслом. В своем представлении о мировой истории Мережковский сливает воедино две непримиримые концепции: общехристианскую догму о единократной событийности и мифологию вечных возвращений, в основе которой лежит метафорический сюжет об умирающих и воскресающих богах. Ход истории воспринимается писателем, как цикл катастроф и возрождений, ведущий по замкнутой спирали к Апокалипсису, который и положит ее конец. Каждая эпоха в этом смысле имеет значение как попытка завершения истории, которое осуществляется посредством слияния земного и небесного начал (в иной проекции — язычества и христианства). В трилогии это представление выражено через миф о Душе Мира. О Душе Мира рассказывает в первом романе философ Ямвлик. Отголоски этого мифа звучат в учении, которое во второй части трилогии излагает Кассандра. Эти же идеи встречаем в дневнике Леонардо да Винчи, цитатами из которого изобилует текст романа. Словами великого художника автор выражает мысль о том, что Вечное Возвращение — это константное стремление исторического бытия. Символика соединения «земли» и «неба», по мысли Мережковского, воплощена в сакральном знаке креста, а в мифологической проекции — в соединении Диониса и Христа.

Выдвигая на первый план художественно запечатленный и осмысленный мир мистерии, Мережковский в своем творчестве

базируется на древних образцах мистериального действа. Архе-типический культовый сюжет накладывается в трилогии на реальную, даже документированную биографию героев, становясь структуроорганизующим фактором. Благодаря этому части трилогии имеют четкую иерархическую стройность, в центре которой содержится сакральная идея преображения плоти. Символика преображенной плоти воплощена прежде всего в образе Диониса. Анализ сюжета о Дионисе в романе раскрывает сложность и мно-гослойность этого символа. Приведем основные направления толкования дионисийской темы:

1. Через традиционную символику Бахуса как персонифицированного вина Дионис означает вдохновение (опьянение) и творческое начало, освобождающее от «земных оков». Возвещаемая Мережковским религия — это новое язычество с его культом безмерности, воплощаемом в дионисийском оргийном начале. В этом свете Дионис сознательно осмысливается как антагонист Христа.

2. Второй интерпретационный пласт связан с символикой анд-рогинизма, являющейся центральным звеном преображенной плоти. Полуженская природа Бахуса, отображенная в античной скульптуре и поэтических описаниях, связывается Мережковским с его теорией о Святой Троице. На основании этой идеи Дионис отождествляется и с образом Христа.

3. Дионис связан с земным, чувственным началом, и в сцене шабаша ведьм он изображен, как Ночной Козел, Нугсш КосШгпш. На этом толковательном уровне Мережковский сближает образ Диониса с образом Афродиты в ее демонической ипостаси (Белая Дьяволица с козьими чертами) вплоть до зеркального соответствия. В этом свете Афродита и Дионис являются символическими двойниками, соединяющими «бездну святости» с «бездной греха» на пути к обретению идеала богочеловечества.

Таким образом циклический миф о Дионисе-Христе дает возможность для осмысления истории в аспекте возможного воссоединения противоположностей, центром которого является жизнь человека. В религиозно-мистическом учении Мережковского, частью которого является трилогия «Христос и Антихрист», сама история предстает, как двуликий Янус, обращенная, с одной стороны, к своим мифологическим истокам, с другой — к дерзновенным эсхатологическим прозрениям.

Третья глава нашей работы, «Царство грядущее», посвящена исследованию неохристианских взглядов писателя в тексте произведения. Трилогия «Христос и Антихрист», построенная на схематизме антитез и символов, является художественной иллюстрацией религиозно-философской концепции Мережковского, его субъективной религиозной программой: «Тема этой трилогии — отражение в истории — вселенской, то есть все века, все народы и культуры объединяющей, — идеи христианства». Исследованию исторического христианства в трилогии посвящена первый параграф третьей главы, «Христианский мир в трилогииД. С. Мережковского».

Мережковский развивает мысль о том, что Церковь отошла от Христа, превратив Его в мертвый образ. В романах трилогии автор показывает все формы развития и искажения христианской идеи. В первой книге представлены два образа христианства. Светлому миру «галилеянства» первых веков, отголоски которого Мережковский видит в древней иконографии и в катакомбах христианских захоронений, противопоставлена жестокая аскеза и религиозная фанатичность действующей Церкви. Носители этой религии, монахи в черных одеждах, ассоциируются с понятиями смерти и тлена. Символическим воплощением этой антитезы являются два лика Христа, изображенные в арианской базилике: облик Спасителя, — «грозный, темный, исхудалый, почти старческий, с длинным тонким носом и строго сжатыми губами», и образ Доброго Пастыря — босоногого юноши «с лицом смиренным и кротким, как лица бедных поселян», и с улыбкой тихого веселия на устах. Это противопоставление является исходным пунктом в развитии авторской интерпретации исторического христианства в трилогии. На заре своего существования религия Христа была Живым Словом, обращенным к человеку и к жизни. Одухотворяющая любовь Богочеловека отражена в каждой детали мраморного барельефа гробницы тех времен. Чувство тихой радости витает в лабиринтах подземного кладбища. Даже смысл надписей на плитах— «любовный и радостный». Вера первых христиан не имеет ничего общего с арианскими догматами, она уходит своими корнями в то время, когда воспетый Древней Элладой мир еще не был отвергнут в духовном стремлении к иным, вышним сферам. И это детское чувство целостности всего мира является, по мысли Мережковского, провозвестником грядущего синтеза. Но это чувство

утрачено, и уже никто из молящихся не видит образ Доброго Пастыря. Человеческий лик Христа забыт, и его заслоняет «Царь царствующих и Господь господствующих со всяким началом и властью». Фанатичная борьба с проявлениями земных радостей, в том числе уничтожение великого эллинского искусства, дискредитирует религию в глазах Мережковского. Христианство значительно дальше, чем мир античного язычества, отстоит от идеи красоты и будущего синтеза, и это передается в знаковой сцене разрушения храма Деметры, где монахи сравниваются с черными мухами. Использованная автором символика позволяет автору интерпретировать действия монахов, как антихристианские по сути. Эта же идея ярко вырисовывается автором на примере различных христианских образов (монах Евтропий, учителя Церкви Григорий На-зианзин и Василий Цезарейский, епископы и пресвиторы различных сект и конфессий).

Во втором романе христианский мир воссоздан еще более однозначно. Это мир Савонаролы и инквизиторов, мир религиозной одержимости, отвергающий красоту как дьявольский соблазн. Здесь усиливается влияние ницшеанства, которое более всего сказывается в размышлениях о том, что «новое учение обессилило мир». Разрушающая сила фанатизма показана в сцене «огненного поединка» между францисканцами и доминиканцами. Народ жаждет чуда как доказательства своей веры: «Кто останется невредим, докажет свою правоту перед Богом». Словами одного из героев Мережковский выражает свою мысль о том, что испытание веры — это дьявольский соблазн, который отверг когда-то Христос: «Чуда просим, а достойны ли мы чуда? Сказано: господа Бога твоего не искушай». Автор показывает в романе, что оборотной стороной аскетизма является мистический имморализм, в котором проявляется враждебность к миру, ведущая к его разрушению. В центре третьего романа — православная Церковь, которая, словами писателя, «не видела и доселе не видит, куда она идет, куда ее ведет Другой». Мережковский строит свою программу в сознательном противопоставлении себя историческому христианству. В стремлении по-новому понять Евангелие писатель приходит к мысли о совмещении христианской этики с идеей любви и свободы. Художественное воплощение концепции новой религии в трилогии рассматривается во втором параграфе третьей

главы — «Новое религиозное сознание»: попытки синтеза «духа» и«плоти».

В одной из своих статей Мережковский выразил главнейшую идею своей религиозной позиции: «Христианство — не отречение от земли, не измена земле, а новая, еще не бывалая «верность земле», новое «целование земли». В поисках внутренней связи между «небом» и «землей», писатель обращается к европейской культуре, с ее гуманистическими ценностями и традициями. В своем осмыслении культуры он отталкивается от семантики латинского корня «сиИге» в слове «культура» — почитание богов. Так, Мережковский настаивает на утверждении религиозного, духовного основания всемирной культуры. «Во всех великих исторических культурах, — писал Мережковский в статье «Мистические движения нашего века», — есть духовное зерно, основание нового религиозного культа, установление новой связи человеческого сердца с божественным началом мира, с бесконечным». История предстает в трилогии как движение культур, этапы проникновения в высшую, мистическую, религиозную сущность бытия. Спасительную роль он отводит мистическому началу, основанному на интуиции. Мистическое чувство, то есть «чувство положительного присутствия бесконечного в конечном, Бога в мире» является основой символистского миросозерцания. Желание Мережковского понять мир как проявление божественного, сохранить любовь к земной красоте как Божьей плоти помогает ему создать своеобразную религиозную теорию, объединившую языческие и христианские представления. Влияние пантеистической концепции Мережковского ярко проявляется в изображении природы в романе. Ключевым сюжетом к этой теме является легенда о Мировой Душе, рассказанная Ямвликом в первой части, в которой мистическая тайна природы олицетворена в мифологическом образе спящей матери Кибелы «с вечно закрытыми веждами». В романах Мережковский часто противопоставляет величавую тишину природы ничтожности и суетности человеческой жизни. Словами Леонардо да Винчи автор передает свое благоговение перед величием ее законов: «Бог — везде, во всех песчинках земли, так же, как в солнцах и вселенных». Любовь ко всему живому является основанием религии Мережковского. Именно она является тем спасением от разобщенности, раздвоенности мира, которое, по мысли

писателя сможет утвердить на земле Царствие Божие в форме святой общественности. В романе «Антихрист» эта мысль отражается в особой молитве крестьянки Алены Ефимовой, которая любит мир и Бога вместе. Алена молится Божией Матери Всех Скорбящих, обращаясь к «прекрасному солнцу», «синему морю», полям, лесам и горам.

Воплощением идеи вселенского христианства Мережковский видит константинопольский храм Святой Софии, своды которого символизируют соединение Бога с человечеством, свершение всех времен. Во второй части трилогии описан двойник этого храма, флорентийский собор, в котором гармония и целесообразность уподобляется лесу. Его связь с иными сферами подчеркивается белоснежной цветовой гаммой, вертикальной устремленностью стрельчатых арок, а также звуковыми обертонами органа. Аналогом реального храма в «Воскресших богах» становится и условный образ - небесный храм Софии Премудрости Божией, который возникает в видении живописца Евтихия. Зеркальное соприкосновение этих двойников глубоко символично.

Третий параграф третьей главы — «Эсхатологизм в трилогии». Мережковский ощущает себя пророком новой веры, поэтому воспринимает свое произведение (и творчество в целом) как откровение. Весь спектр проблем, волнующих писателя, обретают в трилогии эсхатологический смысл. Апокалиптические моменты наступали всегда в критические времена истории, поэтому Мережковский обращается к Апокалипсису, который является прообразом всех критических эпох.

Вопрос об эсхатологической направленности произведения связан с проблемой заимствований из Апокалипсиса, которая в современной критике почти не затрагивается. Между тем, книга Откровения Иоанна Богослова оказала несомненное влияние не только на проблематику трилогии, ее идейную структуру, но и на композицию и на образно-символический слой романов. Исследование в нашей работе основных аспектов этой проблемы позволяет сформулировать несколько выводов. Тайны истории и судьбы мира в трилогии Мережковского предстают в метафорах, символах и образах, характерных для жанра апокалиптической литературы. Библейская символика, большей частью заимствованная из Откровения Иоанна Богослова, создает определенный условный

язык, который говорит не столько о конкретных событиях, сколько пророчествует о грядущем.

Герои трилогии охвачены ожиданием конца света и Второго Пришествия. Уже на первых страницах «Юлиана» возникают «страшные образы Откровения», звучат пророчества мучеников и монахов. Это ощущение конца не ослабевает и во второй книге, приобретая хилиастические оттенки: «Ныне Сатана освобождается от темницы. Окончилась тысяча лет. Горе живущим на земле и на море!» В заключительном романе трилогии эсхатологическая напряженность достигает своей кульминации. Само название — «Антихрист» — выражает главную идею Апокалипсиса: величайшее столкновение противоположных сил в истории. Общий настрой произведения — «Антихрист хочет быть. При дверях уже — скоро будет». О грядущем антихристовом царстве в первой части трилогии рассказывает Максим Эфесский, во второй эта тема раскрывается через пророчества моны Кассандры. Царство Антихриста отождествляется ими с царством Христа Грядущего на основе идеи красоты и свободы.

В четвертом параграфе третьей главы — «Миф о Сверхчеловеке»— дается обзор традиционных представлений об Антихристе, а также прослеживается видоизменение этого образа в трилогии. Антихрист в произведении Мережковского не является конкретным персонажем. В первой и второй частях трилогии Антихрист является положительным идеалом, на которого возложена великая миссия. В подобном трактовании Антихриста сказывается близость воззрений Мережковского идеям Ф. Ницше. В третьем романе образ Антихриста сближается с его евангельской трактовкой. В целом антихристианское начало в трилогии соотносится с идеей сверхчеловека, в котором сливаются воедино красота, сила и свобода. Фраза Мережковского о том, что «антихристианство есть религия человека, который хочет стать Богом» свидетельствует об огромном значении, которое писатель придавал этой проблеме. Истоки понятия о сверхчеловеке Мережковский находит в космогонических мифах древних греков, в учении Платона и гностиков. Сверхчеловек Мережковского одинок в своем величии, не приемлет законы морали, живет по законам природы. В романе это реальная историческая личность: император Юлиан в первой книге, Леонардо да Винчи во второй и Петр I в третьей.

Проведенный анализ этих образов позволил проследить генезис идеи сверхчеловека в трилогии.

В заключении подводятся итоги исследования, формулируются основные выводы, намечаются дальнейшие перспективы изучения вопроса.

Творчество Мережковского не было явлением чисто художественным. В своей прозе он решал те же, что и в поэзии и в философских трактатах, проблемы, волнующие его, приближающие к той истине, поиски которой были главным делом всей его жизни. Будучи своеобразным художником-мыслителем, Мережковский всегда так или иначе облекал свои идеи в художественную форму. В нашей работе была сделана попытка исследования воплощения важнейших философских идей писателя в художественной системе трилогии «Христос и Антихрист». Эти идеи преломляются в поле двух полярно расположенных семиотических систем, озаглавленных как античность и христианство. Перечислим основные выводы:

1. В трилогии «Христос и Антихрист» Мережковский попытался создать учение, вобравшее в себя различные духовные течения (гностицизм, немецкий идеализм, славянофильство, старообрядчество, хлыстовство и др.). Противоречия сложившейся системы в полной мере отразились в трилогии, в период написания которой автор развивал свою мировоззренческую позицию.

2. Вся история мировой культуры рассматривается Мережковским, как серия попыток Возрождения, под которым подразумевается синтез «древнего олимпийского и нового галилейского начала в одну (...) невиданную культуру». Исходной точкой этих попыток видится эпоха Юлиана, в качестве второй — итальянское искусство эпохи Возрождения, при этом подчеркивается, что обе эти попытки не удались. В первой и второй части трилогии акцент делается на воскрешении эллинской культуры, тогда как христианский мир в романах предстает в образе «черной тени» и разрушительного начала. В третьем романе искомый синтез представляется в рамках христианской культуры, и здесь автор предлагает свое понимание христианства, как религии Святого Духа, в которой, по его мысли, обе части диалектического целого — христианского добра и эллинской красоты — гармонично слиты.

3. Искусство эллинистической эпохи, итальянское искусство XV века, декадентское искусство, в понимании Мережковского, имеют

общую интерпретация понятия Красоты. В Красоте писатель видит двойственную природу, сочетание одухотворенности и греховности, и это отчетливее всего прослеживается в романе о Леонардо да Винчи.

4. У Мережковского было свое понимание роли России в историческом процессе. Одна из самых волнующих тем для него — тема антагонизма культуры и цивилизации, занимает одно из центральных мест в содержании книги. В третьем романе она связана с проблемой взаимоотношений России и Европы, а также с вопросом о путях государственности. В центре романа — петровская империя, ориентированная на римскую парадигму государственности.

5. Воплощая в романах культуры кризисных эпох, Мережковский проводит параллель между ними и современной культурой но основе общего ожидания духовных перемен, нового Откровения. Весь широкий спектр историософских тем получает художественное воплощение в тексте благодаря использованию образов, сюжетов и мотивов античной и христианской мифологии. Мифологизация жизненных реалий и культурных явлений — главный элемент новаторской поэтики трилогии. Миф выступает в произведении как средство интерпретации истории и современности. А с помощью апокалиптической символики смысл произведения проецируется на будущее.

В свете вышесказанного, трилогию «Христос и Антихрист» можно рассматривать как попытку Мережковского придать новый смысл культурно-историческому процессу посредством синтеза божественного и человеческого начал, которые выражают христианство и античность. Направленность идей писателя была созвучна чаяниям его современников и во многом совпадает с современными исканиями в области ценностных перспектив человеческого бытия в рамках религиозно-философской и культурной традиции.

Основные положения работы нашли отражение б следующих публикациях:

1. Античные мифологические мотивы в трилогии Д. С. Мережковского «Христос и Антихрист» // Филологические исследования. Петрозаводск, 1998. С. 100—114.

2. Историософская концепция Д. С. Мережковского в трилогии «Христос и Антихрист» (к постановке проблемы) // Филологические исследования II. Петрозаводск, 2003. С. 120—130.

3. Античность в романе Д. С. Мережковского «Смерть богов. Юлиан Отступник» и в романах В. Я. Брюсова «Алтарь Победы», «Юпитер Поверженный» // Проблемы развития гуманитарной науки на Северо-западе России: опыт, традиции, инновации. Материалы научной конференции, посвященной 10-летию РГНФ 29 июня — 2 июля 2004 г. Петрозаводск, 2004. Т.Н. С. 54—57.

4. Концепция демиурга в романе Д. С. Мережковского «Воскресшие боги. Леонардо да Винчи» (В печати. 0.4 п.л.).

Подписано к печати 22.12.04. Формат 60*841/16. Бумага офсетная. Печать офсетная. Уч.-изд. л. 1.2. Тираж 100 экз. Изд. №245 Издательство государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования ПЕТРОЗАВОДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

185910, г.Петрозаводск, пр. Ленина, д. 33

i .-í? - ' 86 2 2 MAP 2335-- , - - -

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Дехтяренок, Анна Валерьевна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА I. Царство Земное.

§1. Основные этапы развития антично-эллинской темы на рубеже веков.

§2. Тоска по Элладе и последние эллины.

§3. Исторический план повествования в трилогии «Христос и Антихрист».

ГЛАВА II. Мифопоэтика образов и сюжетов в трилогии «Христос и

Антихрист».

§1. Символический план повествования в трилогии Д. С. Мережковского «Христос и

Антихрист».

§2. Основные античные образы и сюжеты в произведении.

§3. Святая плоть (Афродита — София).

§4. Душа мира и концепция вечного возвращения.

ГЛАВА III. Царство Грядущее.

§1. Христианский мир в трилогии Д. С. Мережковского.

§2. «Новое религиозное сознание»: попытки синтеза «духа» и «плоти».

§3. Эсхатологизм в трилогии.

§4. Миф о Сверхчеловеке.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Дехтяренок, Анна Валерьевна

В истории русской общественной мысли роль Д. С. Мережковского (1865 -1941) оценена недостаточно, несмотря на то, что он является он является одной из самых заметных фигур в литературе серебряного века. Характеризуя русскую жизнь рубежа веков, В. Зеньковский пишет в своей «Истории философии» о Мережковском как о самом ярком и талантливом из представителей «революционно-мистического возбуждения», человеке выдающихся дарований и большого, литературного таланта»1. Творчество Д.С.Мережковского представляет собой по-своему уникальный феномен, органично связанный с духовной жизнью России рубежа XIX-XX веков. Более того, есть мнение, что эпоха богоискательства осуществилась в русской истории под знаком Мережковского. В частности, М. Пришвин, который видел в этом явлении «глубину всей культуры от Эсхила до Леонардо, от Платона до Ницше»2, называл этот период временем Мережковского. Действительно, им зачитывались, его выступления в философско-религиозных собраниях пользовались огромным успехом, некоторые называли его «русским Лютером»3. «Раскаты Мережковского, при всей их легковесности, гудели надо всем», - вспоминал Волынский о петербургских литературных кружках конца 1880-х годов4. Необычайно высоким был интерес к писателю и за пределами России. По словам А. Блока, Мережковский был «всесветно известен»5. Другой современник писателя, М. Алданов вспоминает, что книги Мережковского «в разных переводах можно было найти в любом книжном магазине любой страны Европы»6. «О Мережковском, пожалуй, уже все последние десять лет говорят: «наш уважаемый», «наш известный», - замечает современник писателя, литератор А. Измайлов. - Пятнадцать томов его сочинений, только что

1 Зеньковский В. В. История философии. Л. 1991. Т.2. С. 65.

2 Дворцова Н. П. М.Пришвин между Д. Мережковским и В. Розановым // Филол. науки. М., 1995. №2. С. 113.

3 Белый А. Начало века. M., 1990. С. 176.

4 Волынский Л. Л. Русские женщины // Минувшее. Ист. альманах. М., СПб., 1994. Вып. 17. С. 250.

5 Блок А. Л. О Мережковском // Собр. соч.: В 8-т. М.-Л., 1960. T.5. С.361.

6 Алданов М. Д. С. Мережковский // Литературное обозрение. 1994. №7-8. С. 66. выпущенных Вольфом, заставили читателя и критика воочию увидеть, как значительно его литературное наследство»7.

Время Мережковского было временем духовных поисков, возрождения интереса к религии, и «по богатству принесенных им плодов этот период имел мало параллелей в истории русской культуры»8. Определяя значение творчества Мережковского в культурном процессе эпохи, Н. Бердяев называет его предтечей религиозного возрождения в сфере литературной, посредником между культурой и религией, в лице которого «новая русская литература, русский эстетизм, русская культура перешли к религиозным темам»9. Развивая эту мысль, современный православный исследователь М. М. Дунаев определил роль Мережковского как идеолога серебряного века, обозначившего в своем творчестве «начала и, быть может, концы развития многих эстетических, социальных, религиозных идей своего времени, бытовавших и бытующих в культурном пространстве XX столетия»10. «В его идеях, - пишет Дунаев, -отразилось самое характерное, что есть в «серебряном веке»,- Мережковский ощутил их и воспринял из самой атмосферы эпохи»11. Эта же мысль прослеживается в работе одной из крупнейших зарубежных исследовательниц русской литературы серебряного века Аврил Пайман. По ее определению, Мережковский является переходным автором, «творчество которого отражает настроение рубежа веков, новые стремления и тенденции в литературе»12. Своеобразие творческого дара писателя превратило его, по .выражению А.

13

Белого, в «загадку, которая упала к нам из будущего» . Размышления о смысле и целях истории, о сущности и значении личности, о судьбах религии и

7 Измайлов А. Пророк безблагодатных дней // Измайлов А. Пестрые знамена: Литературные портреты безвременья. М., 1913. С. 123.

8 Левицкий С. А. О России и русской философской культуре. М., 1990. С. 89.

9 Бердяев Н. А. О русской философии. М. 1991. С. 128.

10 Дунаев М. М. Православие и русская литература. М., 1999. С. 157.

11 Там же. С. 161.

12 Пайман А. История русского символизма. М., 2000. С. 36. Подобное утверждение мы встречаем и в академическом издании «Истории русской литературы». Автор статьи, посвященной символизму, А. Л. Григорьев, замечает, что Мережковский сыграл определенную роль в развитии самих принципов новой литературы, «утвердив в ней ряд устойчивых тем и образов» (Григорьев А. Л. Символизм // История русской литературы.: В 4-т. Л., 1983. Т.4. С. 423.)

13 Белый А. Символизм как миропонимание. М., 1994. С.342. культуры в жизни человечества - это составляло самую суть размышлений Мережковского, то, что он называл «своим».

При широчайшей уже прижизненной известности как в России, так и на Западе, творчество Мережковского в течение долгого времени оставалось неисследованным14. Поэтому весь корпус творческого наследия писателя не собран до сих пор: часть его осталась в рукописях, а некоторые работы находятся в периодических отечественных и эмигрантских изданиях. Основной источник биографических сведений о Мережковском - это мемуарная книга 3. Н. Гиппиус15. Но и она все же не лишена определенных недостатков. Обладая безусловной ценностью как свидетельство близкого человека и единомышленника, воспоминания Гиппиус не являются объективной оценкой творчества писателя. Невелик и объем автобиографических сведений16. На многократные просьбы издателей прислать о себе сведения Мережковский регулярно отвечал отказом, ссылаясь на то, что лучшая автобиография.- это сами произведения писателя. Поэтому единственная автобиография Мережковского («Автобиографическая заметка», 1913) неоднократно перепечатывалась в различных дореволюционных изданиях17.

Духовный облик Мережковского, так же как и его религиознофилософские воззрения были сформированы под влиянием многих автобиографических факторов, сведения о которых содержатся в

Автобиографической заметке» писателя и поэме «Старинные октавы». Все

18 это играет огромную роль в изучении его творчества . По свидетельству 3. Н.

14 Основной причиной тому был многолетний запрет на изучение творчества писателя, принадлежавшего к антисоветской эмиграции. s См. Гиппиус-Мережковская 3. Н. Дмитрий Мережковский // Серебряный век. Мемуары. М., 1990.

6Один из современников писателя отмечает, что «о жизни Мережковского, о развитии таланта его и ходе писательской карьеры известно гораздо меньше, чем о многих дутых и сомнительных литературных знаменитостях последнего десятилетия (.). Мережковский, несмотря на назойливые просьбы разных издателей и редакторов, не считает возможным занимать чье-то внимание своею личностью и наотрез отказывал всегда и продолжает отказывать всем в биографических сведениях» (Василевский M.H. Неизвестное о Мережковском //Известия книжного магазина т-ва М.О.Вольф. 1913. №1. С.5-6.)

17 См. Русское слово. 1913. 19 марта; Полн. собр. соч.: В 24-т. М., 1914. Т 24; Русская литература XX века:

1890-1910) / Под ред. С. А.Венгсрова. М., 1914. Т. 1. С. 288-294

18

В частности, трилогия «Христос и Антихрист», представляющая собой четкое выражение историософских взглядов автора, имеет в основе своей внутреннее «я» Мережковского, его переживания и ощущения, которые невозможно понять без изучения биографического аспекта его творчества. На это справедливо обращает внимание в своем исследовании К. А. Кумпан (Д.С.Мережковский - поэт (у истоков нового религиозного

Гиппиус, в поэме «Старинные октавы» (середина - конец 1990 гг.) дано «очень правдивое изображение его детства, юности, семьи»19.

Дмитрий Сергеевич Мережковский родился 2(14) августа 1865 года в семье тайного советника Министерства Императорского Двора. Он был седьмым ребенком в семье, насчитывающей девять детей. Годы детства оставили неизгладимый след на его личности и творчестве. Их значимость он почувствовал довольно рано. Как справедливо указал один из зарубежных исследователей, «значительная часть его философии явилась реакцией на его детство»20. Отсутствие в раннем детстве «духовных связей» в семье21, породило чувство одиночества, которое преследовало Мережковского и «на преодоление

22 которого он тратит всю его жизнь» . Необычайную замкнутость Мережковского отмечала его жена: «Он был не то что «скрытен», но как-то естественно закрыт в себе, и даже для меня, то, что лежало у него на большой сознания) // Мережковский Д. С. Стихотворения и поэмы. СПб., 2000). Исследователь отмечает, что, судя по автобиографии и тексту «Старинных октав», «три фигуры сыграли решающую роль в формировании личности и в какой-то мере - будущей метафизической концепции Мережковского: мать, отец п старший брат Константин» (С. 6). К примеру, многие черты отца, «чиновника с детства до седых волос», деспотичного и крайне скупого на какие-либо проявления любви воссозданы на страницах романа «Антихрист» в образе Петра I, и в его взаимоотношениях ср своим сыном Алексеем: «Авторитарность, казенщина, бездушный уклад жизни русского царя, изображенные в произведении, - все это атрибуты отца, ассоциируемые у писателя с понятием мещанства» (С.8). О том, что в своих религиозных построениях Мережковский отождествляет отца с суровым ветхозаветным Богом-Отцом, пишет Розенталь (Dmitri Sergeevich Merezhkovsky and the Silver Age: The development of a revolutionary mentality. The Hague, 1975. P. 28-29). Эта линия отчетливо прослеживается в третьей книге трилогии, где Бог-Отец четко определяется как Бог казни, а любовь к нему выражена в системе мученичества и рабства.

Особая замкнутость и застенчивость, о которой писала 3. Н. Гиппиус, явилась причиной одиночества писателя. «Он в сущности был совершенно одинок, и вся сила его любви сосредоточилась в одной точке: мать» (Указ. соч. С. 214). С образом матери у Мережковского связаны высокие идеалы гармонии, веры, великой любви и всепрощения. С ней были необычайно близкие и нежные отношения. «Мать меня любила больше всех»,-признавался он в автобиографии (см. Русская литература XX века (1890-1910) / Под ред. С. А. Венгерова. М., 2000. С. 275). Возможно, это чувство и послужило первоначальным импульсом к развитию одного из центрального пункта его религиозной концепции - образа «святой плоти» (Софии), состоящего из двух ипостасей — «Вечной Женственности» и «Вечного Материнства». На фоне основополагающей для творчества Мережковского оппозиции язычества и христианства этот образ олицетворяет высшее проявление синтеза земной и небесной любви: она и Афродита Пеннорожденная, и мадонна Возрождения, и святая мученица одновременно.

Судьба старшего брата сыграла не меньшую роль в формировании взглядов писателя, и оставила свой след в его образной системе. Человек яркой индивидуальности, нигилист и свободолюбец, он имел романтический ореол в представлении Мережковского. Этот образ под влиянием романов Достоевского, а также учения о сверхчеловеке Ф. Ницше породил множество религиозных раздумий, отразившихся в художественных произведениях. Образ старшего брата более всего корреспондирует с образом Леонардо до Винчи во втором романе.

15 Гиппиус-Мережковская 3. Н. Указ. соч. С. 286.

20 Rosenthal B.G. Dmitri Sergeevich Merezhkovsky and the Silver Age: The development of a revolutionary mentality. The Hague, 1975. P.25.

21 Долинин А. Дмитрий Мережковский// Русская литература XX века / Под ред. С. А. Венгерова. M., 2000. С. 289.

22 Там же. С. 283. глубине, приоткрывалось лишь в редкие моменты. Его всегда занимало что-нибудь большее, чем он сам, и я не могу представить себе его, говорящего с кем-нибудь «по душам», интимно, о себе самом»23. Такая закрытость создает серьезные трудности для воссоздания «внутренней» биографии писателя, многие факты которой - живые ощущения и переживания - нашли свое отражение в его художественном наследии. На эту особенность обратили внимание некоторые из исследователей-современников Мережковского24. Необходимо отметить, что, рассуждая о «двух безднах» Мережковского, немногие из исследователей, по справедливому мнению К. Блока, «увидели, лг что эти две бездны в нем самом» . Ключ к пониманию своего внутреннего «я» автор дает в предисловии к первому изданию своей трилогии: «Я не проповедую и не философствую (а если иногда то или другое делаю, то нечаянно, наперекор себе), я только записываю свои последовательные внутренние переживания. Ибо то, что было со мною, было или будет со многими»26. Таким образом, недостаток биографического материала вынуждает исследователей во многих случаях делать выводы, составленные иногда из разноречивых предположений и гипотез.

В 1884 году Мережковский был зачислен на историко-филологический факультет петербургского университета. Еще в годы студенчества в «Северном Вестнике» выходит его драматическая поэма «Сильвио» (1887). В этот период поэт увлечен идеями народничества: совершает поездки по Волге, Каме, беседует с крестьянами. Как он сам признается позднее, эти поездки не прошли для него бесследно. Важнейшим этапом «внутренней биографии» Мережковского стал 1989 год, когда умерла его мать. По наблюдениям

97

Гиппиус, с этой смертью «что-то в корне изменилось в Дм. Сер.» . Сам Мережковский считал это событие кардинально повлиявшим на внутренний

23 Гиппиус-Мсрежковская 3. Н. Указ. соч. С. 373.

24 А. Долинин указывает на неуловимость духовного облика писателя в его прозе: «Добраться до ощущений почти невозможно» (Долинин А. Указ. соч. С. 281). Другой литератор, Б. Грифцов, отметил, что «чувства художника, его «внутренняя» жизнь, столь искусно скрытая в утонченной и блестящей прозе, открываются в его поэзии» ( Грифцов Б. Три мыслителя: В. Розанов, Д. Мережковский, Л. Шестов. М., 1911. С. 86).

25 Блок А. А. Указ. соч. С. 362.

26 Цит. по кн.: Мережковский Д.С. Христос и Антихрист. В 4-х т. М.,1989. Т.1. С. 7.

27 Гиппиус-Мережковская 3. Н. Указ. соч. С.320. 8 28 l ' ход его развития . Под влиянием Достоевского, Бодлера, Эдгара По, началось его увлечение символизмом Второй причиной мировоззренческого сдвига, совершившегося в нем к началу 90-х годов, была тяжелая болезнь жены. Об этом он писал так: «Смерть матери, болезнь жены и некоторые другие тяжелые обстоятельства моей личной жизни были причиной того религиозного переворота, который я пережил»29.

Исходным побуждением для размышлений писателя стало осознание беспомощности человеческого разума перед непостижимостью тайны бытия. Противоречие между разумом и верой - проблема из разряда вечных вопросов, мучивших русское сознание. На рубеже веков Мережковский увидел новое трагическое явление этой давней проблемы в невозможности полноты

30 рационального познания и одновременной невозможности старой веры . Мережковский остро чувствовал, что религия в своем современном состоянии является не тем, чем она должна быть: «Христианство обмелело и сделалось теперь источником великой немощи, самоубийственной непоследовательности,

31 противоречивости всей западно-европейской культуры» . .И особенно в России, по мнению Мережковского, христианская истина о жизни опрокинута, «вывернута наизнанку», поскольку в своей национальной замкнутости русская церковь «ничего не видела во всемирной культуре, кроме «поганого

32 латинства» . Путь разрешения этой проблемы Мережковский видел в преодолении «взаимной непроницаемости» христианства и современной культуры, их односторонности. Н. Бердяев в книге «О русской философии» отмечает, что цель Мережковского - примирить две этих крайности, «связать свою религию со смыслом всемирной истории, освятить всемирную

28 См. Мережковский Д. С. Автобиографическая заметка // Русская литература XX века: (1890 - 1910) / Под ред. С. А.Венгерова. М., 2000. С.293.

29Там же. С.293.

30Эта мысль выражается в его статье о символизме: «Никогда еще пограничная черта науки и веры не была такой резкой и неодолимой (.). Никогда еще люди так не чувствовали сердцем необходимости верить и так не понимали разумом невозможности верить. В этом болезненном неразрешимом диссонансе, этом трагическом противоречии так же, как в небывалой умственной свободе, в смелости отрицания, заключается наиболее характерная черта мистической потребности 19 века» (Мережковский Д. С. О символизме и некоторых течениях в русской литературе // Литературные манифесты от символизма до наших дней. М., 2000. С. 38).

31 Мережковский Д. С. Больная Россия. Л., 1991. С. 47

32 Там же. С.54. культуру»33 Именно стремление к их синтезу породило идею «нового религиозного сознания», раскрывающего во всемирной истории правду не только о духе, но и о плоти. «Новое религиозное сознание», одним из зачинателей которого был Мережковский, стало сущностным признаком серебряного века34.

В 1892 году появляется поэтический сборник «Символы» и книга «О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы», где Мережковский попытался объяснить учение символизма «не столько со стороны эстетической, сколько религиозной» . В эти годы он много путешествует. Живет в Риме, Флоренции, Сицилии, посещает Афины, Константинополь. Свои впечатления воплощает в цикле «Итальянские новеллы» (1895 - 1902). Интерес к античности обуславливает его обращение к переводу древнегреческих трагедий и к работе над первой частью трилогии «Христос и Антихрист» - романом «Юлиан Отступник» (1893). В 1897 году публикуется второй сборник критических статей «Вечные спутники», где Мережковский пишет о том, что реакционная гордыня православия, которая противополагает Россию Европе, и не менее страшная гордыня революционная, которая отрицает религиозную культуру народа, его живую историю, живую плоть - «вот две грозящих нам погибели. От этих-то двух погибелей и спасет нас религиозное смирение. перед святыней европейской культуры»36.

Литература для Мережковского является некоей идеализированной (символической ) матрицей реального человеческого религиозного действия (мистерии). В силу этого, Мережковский при построении своих художественных произведений опирается не только на собственно

33 Бердяев Н. А. Указ. соч. С. 132. Сущность «новой религии» Д. С. Мережковского понимается Н. А. Бердяевым как гносеологическая проблема синтеза плоти и духа: «религиозная проблема духа и плотп рождается не из онтологического дуализма человеческой природы, а из величайшей для нас тайны раздвоения Бога на два Лика и отношение этого раздвоения к эманирующему из Бога множественному миру; и религиозно решается эта проблема, замиряется в третьем Лике Бога» (Бердяев Н.А. О русских классиках. М. 1993. С.236).

В. В. Зеньковский, выделяя важнейшее в этом «сознании», утверждает, что оно «строит свою программу в сознательном противопоставлении себя историческому христианству, - оно ждет новых откровений, создает (под влиянием Вл. Соловьева) утопию «религиозной общественности», а в то же время насыщено эсхатологическими ожиданиями» (Зеньковский В. В. Указ. соч. С. 65).

35 Мережковский Д. С. Автобиографическая. С. 276.

35 Мережковский Д.С. Вечные спутники. M., 1996. С. 132. художественные принципы. Искомые новые формы, сложившиеся в результате творческого поиска, заимствованы им из религиозной сферы37.

Творческая судьба писателя складывалась непросто. Один из критиков, П. П. Перцов, справедливо заметил, что проповедуя новую веру, сам автор еще

О о находится во тьме и сомнениях» . Наряду с бесспорной своей талантливостью, Мережковский был настолько сложной и противоречивой личностью, что отношение современников к нему было далеко не однозначным - «от восторженных восхвалений до резкого неприятия»39. В начале века в Европе его объявляли «гениальным критиком и мировым психологом после Ницше»40, в Англии, Франции и Германии Мережковского называли в одном ряду с Чеховым и Горьким, хотя в России он никогда не пользовался такой популярностью. У себя на родине его называют «великим мертвецом русской литературы»41. Будучи одним из признанных духовных вождей своего поколения, Мережковский тем не менее пережил и отчуждение, и непонимание со стороны своих современников. В открытом письме Н.А. Бердяеву (1905) он признавался: «В России меня не любили и бранили, за границей меня любили и хвалили; но здесь и там одинаково не понимали моего. Я испытывал минуты такого одиночества, что становилось жутко; иногда казалось, что я нем, а все глухи»42.

Начиная со сборника «Символы», вокруг Мережковского сложилась плотная атмосфера непонимания, которую В. В. Розанов позже определил атмосферой «иноязычных». Творчество Мережковского не было адекватно осмыслено в своей целостности и системности, сообразно с тем смыслом, который вкладывал писатель в эти понятия. Как справедливо отметил Е.

37 В связи с этим В. В. Розанов писал о Мережковском, что ему «предстоит выпустить Евангелие в окружении нового комментария» (Розанов В.В. Среди иноязычных (Д. С. Мережковский) // О писательстве и писателях. М., 1995. С.76).

38 Перцов П. П. Литературные воспоминания (1890 - 1902). М., 2002. С. 171.

39 См. Гиппиус 3. Н. Указ соч. С. 321.

40Так назвал Мережковского Т.Манн, высоко оценивший исследование «Л.Толстой и Достоевский» и книгу о Гоголе (См. Манн Т. Художник и творчество. Статьи и письма. М., 1986. С. 398).

41 Иванов-Разумник. Творчество и критика. СПб.,1912- С.165. Похожие оценки у Д.П. Святополка-Мирского (Веяние смерти в предреволюционной литературе// Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. М., 1997. С.358).

42 Мережковский Д.С. О новом религиозном действии: открытое письмо Н.А.Бердяеву// Мережковский Д.С. Больная.,. С. 93.

Лундберг, русская общественность восприняла Мережковского лишь как исторического романиста, отнесшись к нему «с любопытством ценительницы (.) забавной выдумки»43. Среди главных характеристик писателя в критических работах называются рационализм, эклектизм, асистемность, отсутствие оригинальных идей, склонность к абстрактной идеологичности44. У многих литераторов общая критическая тенденция была чрезвычайно негативной45. Эта тенденция присутствует и у тех исследователей творчества Мережковского, которые стремились к объективности аналитического подхода:

43 Лундберг Е. Мережковский и его новое христианство. СПб., 1914. С.106.

44 Такого рода мнение сформировалось еще на заре его творческой деятельности в работах Л.Скабичевского. По мнению критика, произведения Мережковского перенасыщены «банальными риторическими фразами», которые «невидимому очень красивые, но мишурные, как искусственные цветы с проволочными стеблями» (История новейшей литературы. СПб., 1909. С. 482). В стихах Мережковского он видит отсутствие всякой самостоятельности, полную безличность. «Произведения, - пишет он, - напоминают то Майкова, то Полонского, то Тютчева, то Фета» (Там же). Кроме того, литератор замечает, что Мережковский «преисполнен ходульными претензиями быть во что бы то ни стало интернациональным глашатаем превыспренных фантазий» (Там же. С. 483). Другой литературный критик, А. Л. Волынский, тоже обвиняет Мережковского в головной надуманности, книжности, довлеющей над творческим вдохновением: «Над ним постоянно тяготеет гипноз прекрасных образцов искусства. Он много видел, много читал, повсюду ища красивых материалов для репродукции, и это чувствуется даже в его художественных приемах» (Волынский А. Л. Книга великого гнева. СПб., 1904. С.213). О стихах Мережковского Волынский пишет следующее: «Они проникнуты духом ницшеанства, мотивами, явно заимствованными из книг, но получившими в его переработке напряженный и страшно патетический тон» (Там же. С. 212). А. Измайлов пишет о писателе как о человеке, объехавшем весь мир и прочитавшем всех классиков. «Для одних Мережковский, - замечает он, - странность, каприз природы, сук на дереве литературы. Для других - не только писатель, но и учитель и чуть не пророк». Однако «вдохновение, взлет мысли, игра фантазии - крайне редки у Мережковского. Его работа математична, рассудочна» (Измайлов А. Пророк безблагодатных дней/ Пестрые знамена. М., 1913. С. 121). М. Неведомский в своем исследовании современной русской литературы оценивает Д. Мережковского как искусного версификатора, который «в сущности никогда не был художником» (Неведомский М. Зачинатели и продолжатели. Пб., 1919. С. 298). С точки зрения критика, доминирующей чертой таланта Мережковского является его подражательское мастерство, и это подтверждается в религиозно-философской концепции писателя: «Новая «религия» является смесью из идей Ибсена, Достоевского и Вл.Соловьева» (Там же. С.299). А. Горнфельд пишет о книжности Мережковского, довлеющей над его творческой фантазией: «В его произведениях продукты его начитанности часто остаются инородным телом, и груз выписок бывает так тяжел, что разрывает тонкую ткань непосредственности, которую предполагает художественный рассказ» (Горнфельд А. Романы и романисты. М., 1930).

45 Крайне резкой была позиция Н.Энгельгарда, который в современных течениях литературы видел «полный упадок школы словесного искусства»: «Декадентство» в России вылилось в самых отталкивающих и самых крикливых формах». Мережковский, по его словам «проповедует «сладкий грех», «олимпийский хохот», и «оргиастическнй вакхизм» в стихах, совершенно уже лишенных поэзии» (Энгельгард Н. История русской литературы XIX столетия.: В 2-х т. СПб., 1913-1915. Т2. С.488, 489). Подобные суждения мы встречаем и в сборнике критических статен «На рубеже». В частности, автор статьи «Лейтмотивы современного хаоса», А.Потресов, характеризует Мережковского как «неудавшегося пророка»( На рубеже. Крит. ст. СПб, 1909. С. 321). П. Юшкевич («О современных философско-религиозных исканиях») видит в «литературных исканиях» и «книжном мистицизме» Мережковского «только мистификацию, литературщину, словесность» (Там же. С. 122). М. Морозов («Перед лицом смерти») обвиняет писателя в крайнем эгоцентризме: «Это эгоизм, ставящий центром мира свое собственное «я», и даже готовый использовать самого Господа Бога для своих целей» (Там же. С. 255). Андреевич упоминает о Мережковском в контексте своих размышлений о «так называемых декадентах» (Андреевич. Опыт философии русской литературы. СПб., 1905. С.477). Характеризуя религиозно-философское движение как «что-то неясное и смутное», критик называет Мережковского одним из его инициаторов. В то же время писатель характеризуется здесь как пагубный пример «бескрылой и плоской мысли»: «Хотел воспарить к Богу, а залетел на православную колокольню, где и пребывает» (Там же. С. 479). в работах Б. Грифцова, А. Долинина, К. Чуковского, Р. Иванова-Разумника, и др46. «Мережковский окружен в нашей печати такою тучею недоброжелательства, как едва ли кто другой из современных писателей, констатировал один из редких объективных критиков его творчества. Результаты этих нападок налицо: в массе читателей укоренилось какое-то предвзятое недоверие к произведениям Мережковского, какое-то враждебное предубеждение против всего, что им написано»47. Близкий к Мережковскому в эти годы П. П. Перцов вспоминал, что писатель был тогда «настоящим литературным изгнанником».48 Это непонимание приводило писателя в отчаяние. В трактате «Л. Толстой и Достоевский» он отмечает: «В России образовалась вторая цензура, более действительная, более жестокая, чем первая, - цензура общественного мнения»49. Вспоминая об оценках сборника «Символы», он добавлял: «Наши критики не умеют отличить рассудочной риторики от выстраданной и вдохновенной идеи поэта-философа»50. В определенной мере виновата тут была глухая к литературным и идейным новациям позитивистская критика.

46 Иванов-Разумник называет идейную позицию Мережковского «религиозным индивидуализмом» и «религиозным антимещанством», в котором «однобокий мистицизм является настолько же плоским, как и крайний позитивный рационализм» (Иванов-Разумник. История русской общественной мысли.: В 3-т. М., 1907. T.3. С. 475). По его словам, в этом стремлении «суживать свой кругозор и углублять понятия» проявляется общая тенденция русского религиозного романтизма. В другой статье критик пишет о «нарочитой гиперболичности» Мережковского (Иванов-Разумник. Творчество. С. 110). Описывая в своей статье современное состояние духовной жизни общества, К. Чуковский ставит писателя в один ряд с самыми культурными людьми своего времени: «Загадочным, непостижимым представляется нам культурнейший из них Д. С. Мережковский» (Чуковский К. Д. С. Мережковский (Тайновидец вещи) // От Чехова до наших дней. СПб., 1908. С. 185). Однако это утверждение в статье становится исходным пунктом для множества негативных оценок: «Вынь Мережковского из культурной среды, из книг, цитат, памятников, идеологий, - и ему нечем будет жить, нечем дышать, и он тотчас же погибнет, как медуза, оторванная от морского дна» (Там же. С. 191). Автор статьи называет писателя «тайновидцем вещи», так как, по его мнению, истинным художником Мережковский становится только тогда, когда он «рассматривает человека сквозь наслоение созданных человеком вещей - религии, языка, литературы, искусства» (Там же. С. 193). Именно поэтому за «идейной симметрией» и всепоглощающим дуализмом произведений писателя, по словам Чуковского, «нет человека -живого, еще не ставшего вещью» (Там же. С. 195).

47 Никольский Б. "Вечные спутники" Мережковского// Исторический вестник. 1897. №11.

48 Перцов П. П. Литературные. С. 87. Это почувствовал и Блок, отмечавший в одной из рецензий: «Сколько одиноких лет ждал Мережковский читателей !» (Блок А. А. Указ. соч. С. 636).

49 Мережковский Д.С. Вечные.,. С. 146. В то время Мережковский объяснял это неподготовленностью публики. Анализируя «поэзию мысли» в статье «О причинах упадка.», он писал: «Публика наша до сих пор с недоумением внимает философскому языку» (Литературные манифесты. С. 39).

50 Мережковский Д.С. Вечные. С. 147. К. А. Кумпан в своей статье отмечает, что В. В. Розанов был, по всей видимости, единственным «духовно близким» Мережковскому человеком (Кумпан К. А. Указ. соч. С. 69). В работе «Апокалипсис русской литературы» Розанов писал о Мережковском: «Когда-нибудь вся «русская литература», - если она продолжится и сохранится, что очень сомнительно, - будет названа «эпохою Мережковского». И его мыслей. но главным образом его действительно вещих и трагических ожиданий, предчувствий» (Розанов В. В. Апокалипсис русской литературы // Новый мир. 1999. №7. С. 149).

Значительный вклад в развитие мережковсковедения был внесен критиками русского литературного зарубежья, которые в период длительного забвения и неприятия Мережковского на родине сумели не только сохранить непрерывность традиции изучения его творчества, но и обосновать новые оригинальные подходы к его осмыслению, подготовившие новый этап в оценке и переоценке его художественного наследия в отечественном литературоведении (статьи Г. Адамовича, Ю. Терапиано, Г. Струве, Б. П. Вышеславцева, В. А. Злобина, М. А. Алданова51 и др.).

Путь духовных исканий Мережковского был на редкость напряженным, порой противоречивым. Важным звеном в этом процессе стала трилогия «Христос и Антихрист» (1895-1905), которая была создана писателем в период

С'") формирования его историософской концепции . Она переносит мучающие писателя современные проблемы сознания в другие исторические эпохи. Период создания трилогии - 1890-е годы - характеризуется необычайной интенсивностью литературной деятельности Мережковского. Творчество его именно в эти годы приобретает известность в России и за рубежом, занимая центральное положение не только в русской литературе, но и «в мире мысли и духа»53. Первые два романа трилогии, вкупе с критическими выступлениями и поэтическими декларациями становятся наиболее значимыми фактами творческой биографии Мережковского и, в определенной мере, русской

51 Адамович Г. Мережковский // Одиночество и свобода. СПб., 1993. С. 26-37; Терапиано Ю. Д. Мережковский: Взгляд в прошлое // Дальние берега: Портреты писателей эмиграции. Мемуары. М., 1994. С. 108-116; Струве Г. Спор с Д. С. Мережковским // Д. С. Мережковский. Pro et contra. С.158-171; Вышеславцев Б. Д.С.Мережковский. «Иисус Неизвестный» // Д. С. Мережковский. Pro et contra. С. 470-474; Злобин В. А. Д. С. Мережковский и его борьба с большевизмом //Дальние берега: Портреты писателей эмиграции. Мемуары. М., 1994. С. 116-125; Алданов M. Д.С.Мережковский // Лит. обозрение. 1994. №7-8. С. 66-68; Лосский Н.О. Д.С.Мережковский/ История русской философии. M, 1991. С. 391-396; Ильин В.Н. Памяти Дмитрия Сергеевича Мережковского (1865-1941) // Д.С. Мережковский. Pro et contra. С. 478-490; Зайцев Б. Памяти Мережковского // Мережковский Д.С. Избранное. Кишинев. 1989. С. 540-549.

52 Среди множества произведений, написанных Мережковским до революции и в годы эмиграции эта книга наиболее полно выражает сложность мыслей и оценок автора, а также показывает эволюцию его мировоззрения, развитие его идей. Именно в этот период складывается главная антитеза философско-эстетических исканий писателя, противопоставление двух моделей постижения смысла жизни: христианский путь отречения от воли и страстей и античное понимание гармонии как красоты и полноты жизни, которые были уже намеченными в конце 1891 года в итальянском цикле стихотворений и в работе над переводами греческих трагедий. Метафизические универсалии эллинства и христианства репрезентируются в целом ряде разнообразных оппозиции: земное - небесное, радость - страдание, любовь к жизни - любовь к смерти, веселье -угрюмость, гордость - смирение, воля - бессилие, дерзость - страх, жестокость - добродетель, властолюбие -самоотречение, свобода - долг, плоть - дух.

53 Рудич В. Дмитрий Мережковский // История русской литературы. XX век: Серебряный век. М., 1995.-С. 215. литературы 1890-х годов54. В первых номерах «Северного вестника» за 1895 год печатается его роман «Отверженный» (журнальный вариант романа «Смерть богов. Юлиан Отступник»), который хронологически является первым русским символистским романом.

Трилогия «Христос и Антихрист» создавалась на протяжении пятнадцати лет (1890 - 1905). До этого писатель много путешествовал по Италии и Греции, тщательно изучал и отбирал исторические материалы, источники, послужившие основой его произведения. Роман «Смерть богов» впервые под названием «Отверженный»55 был напечатан в журнале «Северный вестник» в 1895 году. В 1900 году книга была издана на французском языке. Автора произведения сравнивали с Флобером и Анатолем Франсом. Европейскому читателю наиболее интересной представлялась «ницшеанская» фигура Юлиана Отступника. Вскоре роман был переведен на немецкий, польский, английский, итальянский, испанский языки. Мережковского оценивали как достойного преемника традиций великих русских романистов XIX века. Вторая часть трилогии, роман «Воскресшие боги (Леонардо да Винчи)» была опубликована в журнале «Мир искусства». Работая над заключительной частью трилогии, в целях изучения быта сектантов и староверов, Мережковский побывал в Заволжье, на Светлом озере. Роман «Антихрист (Петр и Алексей)» появился в 1905 году в журнале «Мир искусства»56. Второй и третий романы появлялись в переводах на европейские языки также вскоре после выхода в свет русского оригинала.

Части трилогии неодинаковы в своей исторической концепции. Об этом свидетельствует сам автор в предисловии к полному собранию сочинений, изданному в Москве в 1914 году. Мережковский пишет: «Когда я начинал трилогию «Христос и Антихрист», мне казалось, что существует две правды:

54 Представители новой литературы, исследователи модернизма справедливо признали 1895 год годом «декадентско-символистской» литературы в России. Георгий Адамович писал: «Без Мережковского русский модернизм мог бы оказаться декадентством в подлинном смысле слова» (Адамович- Г. Мережковский // Одиночество и свобода. СПб. 1993. С. 46).

55 Название «Смерть богов (Юлиан Отступник)» появилось во втором издании (1902 г.)

56 В 1905 же году, в журнале «Мир искусства», вышла книга «Л. Толстой и Достоевский», в которой писатель воплотил те же религиозно-философские размышления, которые были развиты и сформированы во время написания трилогии. христианство - правда о небе, и язычество - правда о земле, и в будущем соединении этих двух правд - полнота религиозной истины, но, кончая, я уже знал, что обе правды - о небе и о земле - уже соединены в Иисусе Христе. В Нем, Едином не только совершенная, но и бесконечно совершаемая,

СП бесконечно растущая истина» . Таким образом, реальность синтеза духа и плоти, по мысли Мережковского, явлена Христом, не только в учении, но и телесно (Воплощение, Евхаристия, Воскресение).

Замышляя трилогию как художественно-масштабное изображение «борьбы двух начал во всемирной истории»58, автор подчиняет структуру произведения своеобразной схеме, основанной на ряде антитез. По первоначальному замыслу автора, человечество ждет новое возрождение в результате соединения двух начал, языческого и христианского. Отсюда основные структурообразующие оппозиции произведения - Христос и Антихрист, дух и плоть, Богочеловек и человекобог, Град Небесный и град земной, религия и культура, вера и знание, церковь и самодержавие (кесарианство), аскетизм и красота, общественность и личность - мыслятся писателем как полюса одной антиномии, друг друга обуславливающие, и в единении которых - «тайна всей будущей русской культуры»59. Огромные масштабы художественно- философской проблематики, исторического материала, уникальность художественной формы трилогии - все это, естественно, привлекло пристальное внимание не только литераторов и критиков, но и историков, и философов. Руководствуясь хронологическим принципом, можно выделить два этапа критического осмысления трилогии: прижизненный (1896 - 1941) и современный (1986 - 2002). Промежуток между 1941 и 1986 годами - это период, когда имя Мережковского практически не упоминалось. Редкие упоминания о Мережковском в критической литературе советского периода встречаются лишь в виде негативных замечаний при минимальном внимании к его творчеству60.

57 Мережковский Д. С. Христос и Антихрист. М., 1989. Т.1. С. 8.

53 Там же. С. 8.

59 Там же. С. 9.

60 Например, Медынский Г.А. Религиозные влияния в русской литературе. М., 1933; Михайловский Б.В. Избранные статьи о литературе и искусстве. М.,1969. О трилогии «Христос н Антихрист» в «Истории русской

Первый этап критического осмысления трилогии характеризуется как период создания новых концепций и подходов к литературоведческому анализу произведения новаторского типа. Такое определение обусловлено недостаточностью традиционных критериев для оценки модернистского романа из-за господствовавшего в литературе реалистического направления. При анализе начального этапа критического осмысления трилогии явственно заметной становится разноречивость, а порой и полярность суждений. В целом, романы Мережковского были в свое время подвергнуты суровой критике за рассудочность, недостаток внутреннего движения и роста, обилие антитез61. Эта тенденция прослеживается и у автора первой монографии, посвященной Мережковскому, Е. Лундберга, и в работах видных отечественных философов -Н. Бердяева, В. Розанова, И. Ильина, Г. Флоровского В своей книге литературы» 1983 года пишется следующее: «Подлинной исторической связи между романами нет. (.) Лишенные убедительной внутренней жизни герои Мережковского похожи на манекены, одетые в исторические костюмы и произносящие речи, которые напоминали цитаты из исторических источников» (История русской литературы: В 4-х т. Л., 1983. T4. С.424).

61В энциклопедии Брокгауза выделяется отличительная черта трилогии — «преобладание головной надуманности», «ходульность и напыщенность произведения» (С. В. Мережковский Д. С. II Энц. словарь / Брокгауз Ф. А., Эфрон И. А. СПб., !896. T.37. С. 564. С. 114). Автор статьи в энциклопедии бр. Гранат в своей характеристике романов делает акцент на тенденциозности и склонности писателя к антитезам: «Тенденция первенствует. Все раздвоено» (Игнатов И. Мережковский Д. С. II Энц. словарь T-ва «Бр. А. и И. Гранат». М., 1915. T.28. С. 494). Одно из исследований трилогии представлено в статье А.Долинина «Дмитрий Мережковский», где автор пытается понять душевный строй писателя, его особенности, повлиявшие на характер творчества. По мнению критика, душевная трагедия Мережковского проистекает от борьбы «двух полюсов в его душе: интуиции и Ratio» (Указ. соч. С. 291), где окончательная победа на стороне последнего. Поэтому «логика торжествует свою победу над психологией и уже окончательно определяется способность к широким обобщениям на плоскости, явно сказывается отсутствие дара проникновения в синтез, в органически живое соединение гармонического целого» (Там же. С. 290). Долинин перечисляет «вопиющие погрешности» по отношению «к элементарным требованиям художественного творчества», главные из которых -схематичность («невольное стремление к абстрактным схемам, в корне убивающим все живое, индивидуальное» (Там же. С. 306)), тенденциозность («нанизывание мировых событий на ариаднину нить борьбы двух начал» (Там же. С. 306)), неустойчивая мировоззренческая позиция («стремительность в умозаключениях и обилие вопиющих противоречий» (Там же. С. 313)). Оценивая недавно опубликованные первые две части трилогии, критик К. Ф. Головин сравнивает произведения с языческим храмом - настолько от них «веет олимпийской пластикой» (Головин К.Ф. Русский роман и русское общество. СПб., б.г. С.489). Но «наряду с яркими, блестящими страницами, - указывает Головин, - есть тяжелые длинноты: роман неровен» (Там же. С. 490). Автор критического исследования обвиняет писателя в отсутствии ясности идеи («Что хотел выразить своим «Отверженным» г. Мережковский?» (Там же. С. 493), а также в манипулировании историей («Мережковский произвольно искажает истину, чтобы выставить фигуры симметршжее» (Там же. С. 495)). Подобные оценки звучат и в работе П. Кропоткина, который пишет о том, что «руководящая идея -необходимость синтеза, осмысленного сочетания между поэзией природы античного мира и высшими гуманистическими идеалами христианства — не вытекает из действия повестей, а насильно навязывается читателям» (Кропоткин П. Идеалы и действительность в русской литературе. СПб., 1908. С. 340).

62 Е. Лундберг подверг резкому разоблачению идею Мережковского о «религиозной общественности», его концепцию «нового религиозного сознания». По мнению критика, воззрения писателя «исторически немыслимы», более того, автор трилогии в своих идеях неоригинален: «Приобретений личного опыта нет в книгах Мережковского. Они построены из кирпичей, принадлежащих их предшественникам. Мережковский лишь сопоставляет и сортирует литературный материал, заставляя его служить своим целям». Лундберг, воспоминаний Г. Чулков отмечал оторванность Мережковского «от традиционной психологии интеллигенции»63. Причину трагической отделенности писателя от современников Н. Бердяев видел во «вселенскости» затронутых в романах вопросов64. По Бердяеву, именно «гениальность тем Мережковского» не могла «переварить» большая часть интеллигенции65. Позднее Бердяев приходит к критическому, иногда резкому по форме, толкованию наследия Мережковского, называя его проповедником определивший метод Мережковского как «лжесимволизм», предлагает рассматривать творчество писателя как вспомогательное искусство: исторические периоды, таящие в себе таинственные переломы, Мережковский превращает в «музей идей», окруженных всеми атрибутами эпохи, передающими ее локальный колорит. По мнению критика, именно за счет такой «музеологической» подачи идеи оказываются представленными в своем чистом виде. (Лундберг Е. Мережковский и его новое христианство. СПб., 1914. С. 15-16). А. Измайлов сравнивает трилогию с «колоссальной мозаикой», автор которой выступает как «великолепный компилятор», «первоклассный ювелир», соединяющий разбросанные в сотнях книг черточки, детали и сравнения. (Измайлов А. Указ. соч. С. 128). Воззрения писателя подвергались осмыслению и в трудах Георгия Флоровского, который отмечал следующее: «У Мережковского болезненное пристрастие к логическим схемам, но в этих схемах он часто улавливал и закреплял действительные и типические настроения времени. Все его мировоззрение построено на противопоставлении Эллады и Христа» (Флоровский Г. Пути русского богословия. Вильнюс. 1991. С.456). «У Мережковского больше схем, чем опыта. (.) Исторического христианства Мережковский просто не знал, и все его схемы ужасно призрачны.» (Там же. С. 457). С. И. Булгаков в 1918 году назвал Мережковского «явным врагом церкви», резко осуждая его идею соединения религии и революции ради Царства Христова на земле. (Булгаков С. Н.Сочинения. В 2-х т. М.,1993. T.2. С. 616). Отношение В. Розанова к творчеству Мережковского было достаточно противоречивым. Высоко оценивая писателя как знатока античности в статье «Ипполит» Эврипида на Александрийской сцене» (1902), оценивая «новизну» и «великое дело» Мережковского-критика в работе «Среди иноязычных» (1903), Розанов отмечает оторванность писателя от русской жизни и называет его кабинетным ученым «без единой складочки русской души» (Розанов В. Среди иноязычных. С. 151). В статье Розанов отмечает «новизну и великое дело Мережковского» в слиянии «острого в христианине и острого в язычнике» (Там же. С. 156). В трилогии В. Розанов увидел попытку примирить мир христианский и внехристианский, дохристианский, открыть в Христе Диониса и Христа в Дионисе, приблизиться «к прозрению (.) уже в язычестве и его «таинствах» - христианства, а в христианстве (.) - язычества» и таким образом «персонально и религиозно слить оба мира» (Там же. С. 152). Но к этому времени подобная оценка уже не отражала подлинных воззрений писателя. Сам Мережковский годом раньше, в момент написания заметки для «Нового времени» («Новое значение древней трагедии») сообщал Розанову о своем отходе от симпатии к язычеству: «Заметка нарочно написана холодно и бледно: ничто яркое о язычестве под моим именем не могло бы появиться в «Новом времени» (Письма Д. С. Мережковского В. В. Розанову (1899-1908) II Рос. литературовед, журн. М„ 1994. С. 243).

63 Чулков Г. Годы странствий. М., 1930. б4Ницшеанский максимализм - характерная черта миросозерцания Мережковского. На это указывал и В. Брюсов в письме к Перцову: «У него все громадно, словно у Микеланджело» (Перцов П. П. Литературные. С. 345).

65 Русский философ отмечает: «Вся религиозная мысль Мережковского вращается в тисках одной схемы, в эстетически для него пленительном противопоставлении полярностей, тезиса и антитезиса, в мистически волнующем его ожидании синтеза, откровения третьей тайны, тайны соединения полярностей. Весь Мережковский в антитезах христианства и язычества, духа и плоти, неба и земли, общественности и личности, Христа и Антихриста и т.д. и т.д.» (Бердяев Н. Новое христианство (Д. Мережковский) II Бердяев H. А. Философия творчества, культуры, искусства.: В 2-т. М., 1994. T.2. С. 368). Бердяев дает развернутую характеристику творческим и мировоззренческим исканиям Мережковского, вписывая трилогию в общий контекст духовной жизни писателя, связывая ее особенности с особенностями его мышления. Он точно указывает на причину разрыва между масштабным, дерзновенным замыслом писателя и не вполне адекватным ему художественным результатом: у Мережковского, замечает он, «есть задание великого синтеза, вечный призыв к тому, чтобы синтез совершился, но нет самого жизненного и познавательного синтеза» (Там же. С.370). ницшеанизированного христианства»66, что является справедливым по отношению к периоду написания первых двух книг трилогии «Христос и

67

Антихрист» . Точка зрения Н.А.Бердяева на творчество Мережковского интересна и спорна. При всей оригинальности и глубине мышления религиозного философа, его работы о Мережковском были, естественно, далеки от исследовательских. Однако наблюдения и выводы Бердяева помогают определить острые, дискуссионные моменты в восприятии сочинений Мережковского.

В статье JI. Шестова, «Власть идей» (1903), литературное творчество го

Мережковского именуется «идейным радикализмом» . Другой представитель русской религиозной мысли, И. А. Ильин, в своей работе «Творчество Мережковского», созданной на основе доклада в Берлинском русском научном институте (1934), представил многоаспектный анализ писательского дарования. Романы трилогии «Христос и Антихрист» оцениваются философом последовательно негативно, так как, по мнению Ильина, они представляют собой явление, чуждое православной культуре и созданное писателем, у которого «нет ни воображения, ни литературных прозрений, ни поющего сердца»69. Склонность Мережковского к антиномиям и антитезам, к механическому соединению полярностей заводит писателя, по мнению Ильина, слишком далеко. Это заставляет Мережковского впадать в ересь «кощунственного смешения и осквернения духа плотию»70, - утверждает православный философ. Отношение к Мережковскому Шестова, Бердяева, Ильина заслуживает пристального внимания, но прежде всего не в плане

66 Бердяев Н. Русская идея: Основные проблемы русской мысли XIX в. и нач. XX века. М.,1997. С. 67. 61 Обоснованным является утверждение Бердяева о противоречивости натуры писателя как об основной из черт, оказывающих влияние на творчество. «Он - литератор до мозга костей, более, чем кто-либо. И из литературы, из своей родной стихии, вечно убегает Мережковский к жизни и сокрытым в ней религиозным тайнам, к действию. (.) Он остается в вечном двоении, и это двоение - самое оригинальное в нем. (.) Тайна Мережковского и есть тайна двоения» (Бердяев Н.А. О русской философии. В 2-т. M., 1991. T.2. С. 129). 63 «Он по натуре своей представляется мне страстным охотником за идеями, - пишет автор, - в своем увлечении способным дойти даже до браконьерства» (Шестов Л. Власть идей (Д. Мережковский. «Л. Толстой и Достоевский») / Апофеоз беспочвенности. Опыт адогматического мышления. Л., 1991. С. 194).

69 Ильин И. А. Творчество Мережковского // Ильин И. А. Одинокий художник. Статьи, речи, лекции. М., 1993. С. 197.

70 Там же. С. 184. Кроме того он пишет: «Мережковский есть ненасытный лакомка соблазна, он великий мастер искушения, извращения и смуты» (Там же. С. 185). осознания творческого наследия писателя, а как проявление духовной атмосферы эпохи. Воззрения известных мыслителей помогают понять подлинную роль тех философско-эстетических проблем, которым посвятил свою деятельность Мережковский, смелость его новаций, не всегда бесспорных, но, несомненно, жизненно важных. Острая полемика, развернувшаяся вокруг произведений Мережковского - яркое доказательство актуальности этих проблем.

Совершенно иначе трилогия «Христос и Антихрист» была воспринята в кругу символистов, «говоривших с ним на одном языке» о той же сфере духовных проблем. А. Блок пишет о Мережковском: «Идея его - такая огромная идея, что заранее можно сказать, не вынесет он ее, как не вынесут тысячи других писателей, сгорит, но нам в наследство ту же великую думу оставит»71. Много воспоминаний о Мережковском оставил А. Белый. В общей картине исследовательской литературы, посвященной романам Мережковского, трудно переоценить значение его критических работ. По существу, он один из немногих, кто попытался увидеть в особенностях художественной манеры Мережковского новую форму творчества, новую эстетику, новый, еще не ведомый современникам, художественный язык. Писатель-символист, он сумел оценить трилогию «Христос и Антихрист» с позиций символистского художественного мышления . В книге «Символизм как миропонимание» А. Белый раскрывает характерные черты художественно-поэтического мышления Мережковского. Одной из важнейших особенностей он считает стремление к синтетичности творчества: каждая написанная книга «опирается на другую, все же они созданы друг для друга, все они образуют связное целое» .

71 Блок А. А. Указ. соч. С. 363.

72 В сборнике статей «Арабески» Белый представил оригинальное поэтическое осмысление исторической концепции писателя. «Со страниц всемирной истории глянули на нас родные очи, знакомые. За призрачной вуалью исторических фактов поднималась тайна Единого Имени. Мережковский в образах прошлого сумел воскресить лик небывалого будущего, и вся история превратилась в искание единого лика. (.) Перед лицом всего европейского человечества обнаружил он предопределенность сокровенных путей жизни и духа. (.) Нас сотворила история - и мы творим историю».(Белый А. Арабески. М., 1911. С. 417).

73 Белый подчеркивает значительность всего написанного Мережковским, сравнивая.его книги с большой башней, подножия которой «упираются в несоизмеримые области знания и творчества, в религию, историю, культуры, в искусство, в публицистику, во многое другое» (Белый А. Символизм как миропонимание. М., 1994. С. 376).

Объединяющее начало всего корпуса произведений - авторская идейная установка. Отсюда - тяготение Мережковского к самым разнообразным формам творчества - критике, драматургии поэзии, эссеистике. В трилогии писатель проявил все грани своего творчества, поэтому «почти невозможно

74 оценивать это произведение оставаясь в пределах строгого искусства» . Полемизируя с многочисленными обвинениями Мережковского в схематизме, мертвенности образов, засилии археологии в романах, Белый высказывает мысль о том, что подобная схоластика и мертвенность придают Мережковскому «подчас неуловимую прелесть»75, которая, возможно, несоизмерима с прелестью строгого художественного творчества. В этом насыщенном историческими атрибутами художественном пространстве трилогии разворачивается, по словам А. Белого, театральное действо76.

Современниками Мережковского общими усилиями были заложены принципиальные основы для осмысления трилогии в единстве ее философии и поэтики, был поставлен целый ряд важных вопросов и определены исходные параметры в оценке произведения. Именно в этих работах были впервые выявлены такие особенности философско-художественной структуры трилогии, как идейная заданность и схематизм, определяемый мировоззренческими интенциями автора, преобладание рассудочного элемента над художественной органикой, статики над динамикой. Впервые были предприняты попытки определения характера мировоззрения Мережковского, соединившего в себе элементы пантеизма, гностики и неохристианства. Однако дореволюционная журнальная критика увидела лишь внешнюю сторону основной коллизии трилогии, сведя ее суть к конфликту между христианской

74 Для уяснения деятельности Мережковского Белый предлагает придумать какую-то форму творчества, ранее не проявившуюся. «Настаивать на том, что трилогия Мережковского страдает многими художественными недочетами и при том смотреть на Мережковского только как на художника - значит совершать бестактность» (Там же. С. 377).

75 Там же. С. 380.

76 По мнению Л. Белого, история в произведении - это «театр марионеток», вобравший в себя науку, культуру, искусство. Всякий театр — это замкнутое пространство, которое Белый представляет в виде геометрической фигуры кубической формы. Две ее грани обозначают верхнюю и нижнюю бездны, символы духа и плоти. Боковые грани куба символизируют противостояние богочеловечества и человекобожества, а также диониснйского и аполлоновского начала в культуре. Каждая из противоборствующих сторон имеет свою проекцию в противоположной. Геометрическая правильность и симметрия конструкции является основой построения трилогии (Там же. С. 381-382). церковной этикой и языческой эстетикой. Как справедливо выразился о Мережковском в своей статье «Из жизни идей» (1925) Николай Бахтин, «было бы ненужным и праздным делом спешно выделять из живого многообразия его книг - их схему, их идейный остов. Быть может, главное обаяние Мережковского - именно в живом нарастании, переплетении, скрещивании многообразных мотивов и тенденций, по законам какого-то, ему одному свойственного, контрапункта»77. В целом, в работах деятелей русского религиозно-философского возрождения и особенно — в критических трудах символистов был осуществлен глубокий анализ религиозно-философской проблематики и художественной системы трилогии, выявлено своеобразие авторского метода, вскрыт глубинный смысл произведения, прослежено развитие его основной идеи.

Возвращение» имени Мережковского в русскую литературу, открытие его творчества для русского читателя произошло в 80-е годы. В этот период прежде всего начинается активная публикация произведений писателя, составляются комментарии к ним. Авторы журнальных статей и предисловий пытаются свести в единое целое библиографическую информацию, ищут новые пути для исследования. Содержание этого этапа определили работы С. Савельева, JI. Долгополова, 3. Г. Минц, Е. В. Стариковой, В. Н. Кувакина, С. Поварцова, О. Н. Михайлова . Новая волна интереса к Мережковскому обозначилась почти синхронно, начиная с 1970-х годов, и на Западе (Б. Г. Розенталь, И. Паперно, Т. Пахмусс, А. Пайман, Ч. Бедфорд, Э. Клаус, П. Харт и

70 др) . В этих работах анализируется влияние идей Ф. Ницше на становление

77 Бахтин Н. Мережковский и история// Д.С. Мережковский. Pro et contra. Личность и творчество Дмитрия Мережковского в оценке современников. Антология. СПб., 2001. С. 364.

78 Савельев С.Н. Идейное банкротство богоискательства в России в начале XX века. Л., 1987; Долгополов J1. К. На рубеже веков: О русской литературе конца XIX - начала XX века. Л., 1977; Минц 3. Г. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов // Уч. зап. Тартуского ун-та. Вып. 459. Тарту. 1979. С. 76-120; Старикова Е. В. Реализм и символизм // Развитие реализма в русской литературе. М., 1974. T.3. С. 211-223; Кувакин В. Н. Религиозная философия в России: Начало XX века. М., 1980; Поварцов С. Траектория падения: О литературно-эстетических концепциях Д. Мережковского // Вопр, лит. 1986. №11. С. 153-191; Михайлов О. H. «Пленник культуры» // Мережковский Д. С. Павел I, Александр I, Больная Россия. М., 1989. С. 4-24.

79 Rosenthal В. G. Dmitry Sergeevich Merezhkovsky. The Hague, 1975;Розенталь Б.-Г. Стадии ницшеанства: интеллектуальная эволюция Мережковского//Историко-философский ежегодник. М., 1995. С. 191-212; Рарето I. Nietzschcanism and Return of Pushkin in Twentieth-century Russian Culture (1899-1937) // Nietzshe and Soviet культурологической концепции Д. Мережковского (Б. Г. Розенталь, Э. Клаус), рассматривается религиозно-философская позиция писателя в рамках проблемы кризиса европейской культуры (Ч. Бедфорд), изучается творчество

Мережковского в контексте символизма (А. Пайман), исследуется трилогия

Христос и Антихрист» в сопоставлении с романами В. Брюсова (П. Харт).

Интерес к «возвращенному» имени усилился в 1990-х годах (работы Г. М.

Фридлендера, И. В. Корецкой, В. А. Келдыша, М. Кореневой, А. В. Лаврова, Е.

А. Андрущенко, Л. А. Колобаевой, А. Г. Бойчук, А. М. Ваховской, М. А.

Никитиной, О. В. Дефье, С. П. Ильева, А. С. Собенникова, С. П. Бельчевичена,

Л. Соболева, Н. П. Дворцовой и др.) . В этих исследованиях разрабатываются многие неизученные аспекты творчества Мережковского: подробно рассматриваются религиозно-философские основы мировоззрения писателя новое религиозное сознание» в работах С. П. Бельчевичена, Н.Зернова, В. Л. р 1

Семигина, Я. В. Сарычева , В. Н. Кувакина; проблема традиции гностицизма у culture: Ally and adversary. Cambridge, 1994. P. 212-213; Pachmuss T. Merezhkovsky in exile: The master of the genre of romance. New York, 1990; Пахмусс Т. А. Страницы из прошлого: Переписка. 3. Н. Гиппиус, Д. В. Философова и близких к ним в «главном» // Памятники культуры: Новые открытия. Письменность. Искусство. Археология: Ежегодник. М., 1998. С. 70-101; Пайман А. История русского символизма. M., 2000; Bedford С. Н. The Seeker: D. S. Merezhkovsky. Lawrence: University of Cansas Press, 1975; Clowes E. W. The Integration of Nietzsche's Ideas of History, Time and 'higher nature' in the Early Historical Novels of Dmitry Merezhkovsky // Germano-Slavica. 1981. №6. P. 401-416; Hart P. Time transmuted: Merezhkovsky and Brusov's historical novels // Slavic East Europ. jour. Tempe, 1987. Vol. 31. №2. P. 196-208.

80 Фридлендер Г. M. Д. С. Мережковский и Генрик Ибсен (у истоков идей) // Рус. лит. 1992. №1. С. 49-56; Корецкая И. В. Над страницами русской поэзии и прозы начала века. М., 1995; Келдыш В. А. Наследие Достоевского и русская мысль порубежной эпохи // Связь времен. M., 1994. С. 78-115; Коренева M. Ю. Мережковский и немецкая культура (Ницше и Гете. Притяжение и отталкивание) // На рубеже 19 и 20 веков. Из истории международных связей русской литературы. Сб. научных трудов. Л., 1991. С. 44-76; Лавров А. В. Наполеон неизвестный Д. С. Мережковского // Мережковский Д. С. Наполеон. СПб., 1998. С. 5-26; Андрущенко Е. А. Критик, эстетик, художник // Мережковский Д. С. критика и эстетика.: В 2-т. M., 1994. Т. 1. С. 7-57; Колобаева Л. А. Мережковский - романист // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1991. T.50. №5. С. 445-453; Бойчук А. Г. «Лучезарный старец»: «Слой» Мережковского в «Кубке метелей А. Белого // Изв. АН. Сер. лит. и яз. M., 1995. T.54. №2. С. 16-30; Ваховская A. M. Исторический роман Мережковского «Антихрист. Петр и Алексей»: Субъективное толкование или прозрение? // Рос. литературовед, журнал. М., 1994. №5-6. С. 90-104; Никитина M. А. «Заветы» реализма в романах старших символистов («Христос и Антихрист» Дм. Мережковского, «Мелкий бес» Ф. Сологуба) // Связь времен. М., 1994. С. 205-224; Дефье О. В. Дмитрий Мережковский: Преодоление декаданса (раздумья над романом о Леонардо да Вити) // Моск. гос. пед. ун-т. Каф. рус. лит. XX века. М., 1999; Ильев С. П. Русский символистский роман. Аспекты поэтики. Киев. 1991; Собенников А. С. А. П. Чехов и Д. С. Мережковский (к проблеме религиозного символа) // Чеховские чтения в Ялте: взгляд из 80-х. М., 1990. С. 87-96; Бельчевичен С. П. Гуманизм и христианство в литературно-философском наследии Д. С. Мережковского // Гуманизм и культура: век XX. Тверь, 1993. С. 89-95; Соболев А. Л. Д. С. Мережковский в работе над романом «Смерть богов. Юлиан Отступник» // Д. С. Мережковский: мысль и слово. М., 1999. С. 3541; Дворцова Н. П. Пришвин и Мережковский (Диалог о Граде Невидимом) // Вопр. лит. М., 1993. Вып.З. С. 143-170.

81 Бельчевичен С. П. Эволюция идеала культурно-религиозного обновления в философии Д. С. Мережковского // Горизонты культуры накануне XXI века. Тверь, 1997. С. 151-158; Зернов Н. Русское религиозное возрождение XX века. Париж. 1991; Семигин В. Л. Дмитрий Мережковский: от литературы к религии // Вест. Моск. Ун

Е. К. Созиной82; типологические параллели писателя с творчеством ведущих деятелей его эпохи). Показателем интереса к Мережковскому можно считать посвященную его жизни и творчеству международную научную конференцию, прошедшую в марте 1991 года в Москве. Значительное внимание к наследию писателя было уделено на международной конференции «Русская литературная критика серебряного века» (Новгород, 1996г.). В 90-е издается четырехтомное собрание сочинений Мережковского с предисловием О. Н. Михайлова, выходит трехтомник «Писатели русского зарубежья» с биографической статьей о

83

Мережковском А. Н. Николюкина . Творчество Мережковского становится темой диссертаций, конференций, его анализируют на общем фоне интереса к символистскому искусству. На этом этапе изучение трилогии «Христос и Антихрист» поднялось на качественно новый уровень, когда, опираясь на наблюдения, сделанные предшествующей критикой, оно пытается выявить и определить саму природу символизма. Одна из крупных исследовательниц в области символизма, 3. Г. Минц, полагает, что «общий язык трилогии, всемирность пространств, пятнадцативековый временной охват событий, перенос проблематики из области социально-исторической в религиозно-философскую делает роман произведением уникальным» . По мнению ученого, произведение можно рассматривать как «роман мысли», «важную веху на пути русской и мировой литературы от «полифонического» (по определению

Of

М.М.Бахтина) романа Достоевского к концептуальному роману XX века» . Исследователи ставят задачу выработать такие нормы и критерии, с помощью которых стала бы возможной объективная и корректная оценка символистского искусства вообще и творчества Мережковского в частности.

Современное литературоведение достигло значительных успехов в своих попытках осмыслить и привести в систему характерные особенности та.Сер.8. История. М., 2000. №3. С. 36-54; Сарычев Я. В. Религия Дмитрия Мережковского: Доктрина «неохристианства» и ее художественное воплощение. Липецк, 2001.

82 Созина Е. К. Гностическая традиция в романной трилогии Д. С. Мережковского «Христос и Антихрист» (1896-1905) // Творчество писателя и литературный процесс: Слово в художественной литературе. Иваново. 1994. С. 86-94.

83 Писатели русского зарубежья. 1916-1940. Справочник. M., 1993. 4.2. С.98-105.

84 Минц 3. Г. О трилогии «Христос и Антихрист» // Мережковский Д. С. Христос. С. 12.

85 Там же. С. 9. символистского романа (С. П. Ильев, Н. В. Барковская, Е. Г. Белоусова, JI. Н. Флорова и др.86). По мнению исследователей, в центре художественной системы писателя стоит символ, «как некое смысловое ядро, как знак, указывающий на особое единство, включающее в себя множество разнообразных и даже взаимоисключающих значений» . С другой стороны, в этот период происходит дифференциация исследовательских интересов, направленных на разные аспекты творчества Мережковского. Как и любая философская концепция, философия Мережковского тенденциозна, поскольку выражает индивидуально-авторское миропонимание. Историософские проблемы решаются Мережковским не только отвлеченно-теоретическими, но оо и - в «Христе и Антихристе» - художественными средствами . Одной из таких проблем, обративших на себя внимание исследователей, была концепция истории в произведениях писателя89.

Другим направлением работы литературоведов стало рассмотрение трилогии Мережковского как этапного явления в развитии отечественного и мирового литературного модернизма XX века, с учетом особенностей символистского художественного мышления, во взаимосвязи религиозно-философской проблематики произведения с его мифопоэтикой и символикой (С. Г. Исаев, А. В. Чепкасов, Я. В. Сарычев90). Выявление таких сущностных особенностей художественно-философской концепции трилогии, как метаисторизм и метапсихологизм, оптимистический эсхатологизм и

86 Ильев С. П. Русский символистский роман. Аспекты поэтики. Киев, 1991; Барковская Н. В. Поэтика символистского романа. Екатеринбург. 1996; Белоусова Е. Г. Проблема индивидуального стиля Д. Мережковского на материале романа «Петр и Алексей» // Вестн. Челябин. ун-та. Сер.2. Филология.Челябинск, 1996. №1. С. 12-16; Флорова Л. Н. Проблемы творчества Д. С. Мережковского. Статьи, М., 1996.

87 Флорова Л. Н.Указ. соч. С. 19.

88 Еще Аристотель полагал, что «поэзия философичнее и серьезнее истории, ибо поэзия говорит более об общем, а история о единичном» (Аристотель. Поэтика/пер. Н. И. Новосадского. Л., 1927. 9, 1451)

89 Многие исследователи справедливо указывают, что так называемая тенденциозность, заданность и субъективизм Мережковского имеют прямым своим источником «поиски метафизической правды» (Круглое О. Ю. Историческая реальность и художественный вымысел в романе «Антихрист. Петр и Алексей» и драме «Павел Первый» Д. С. Мережковского: автореф. дисс. канд. филол. наук. M., 1996. С. 19), «индивидуальный поиск всеобъемлющего смысла нсторшшского бытия» (Флорова Л. Н. Трилогия Д. С. Мережковского «Христос и Антихрист: история изучения и вопросы поэтики: автореф. дис. канд. филол. наук. М., 1997. С. 4).

90 Исаев С. Г. Поэтика и семиотика храма в трилогии Д. С. Мережковского «Христос и Антихрист» П Актуальные проблемы литературы: Комментарий к XX веку: Материалы международной конференции. Светлогорск, 2000, Калининград, 2001; Чепкасов А. В. Неомифологизм в романах трилогии Д. С. Мережковского «Христос и Антихрист» П Серебряный век. Кемерово, 1996; Сарычев Я. В. Религия Дмитрия Мережковского: Доктрина «неохристианства» и ее художественное воплощение. Липецк, 2001. космологичность, своеобразие трактовки романного времени позволии современным исследователям определить новаторское значение «Христа и Антихриста» как концептуального (3. Г. Минц), историософского (JI. А. Колобаева), мифопоэтического (О. Ю. Круглов) романа, положившего начало новой романной традиции в отечественной и мировой литературе.

За последние годы в развитии отечественной науки о Мережковском проявились четкие тенденции в нескольких направлениях:

1) Постановка новых проблем, не исследованных ранее, но имеющих решающее значение в понимании произведений писателя.

2) Ориентация исследовательских интересов на осмысление разных сторон творчества Мережковского в их взаимосвязи.

3) Попытки обобщения и систематизации всего корпуса исследовательской литературы о Мережковском, связанные с необходимостью выработать целостную концепцию его творчества, сознать единый взгляд на характер его поэтики и эволюцию взглядов.

Элементы традиции критицизма продолжают свое существование в современных исследованиях. Романы традиционно анализируются как исторические, с указанием на эклектическую примесь символических вставок (Д. Панченко91). Как и в начале XX века, философия Мережковского и поэтика его художественных текстов рассматриваются изолированно друг от друга, вопреки утверждению самого Мережковского о единстве всего своего творчества («одна книга об одном»). Несмотря на ряд серьезных замечаний о философских построениях писателя не редки указания на утилитарный, прикладной характер «философии» по отношению к самодостаточному искусству (3. Г. Минц). Подобные недостатки в критической методологии вызывают потребность принципиального изменения сложившихся установок в исследовании произведений Мережковского. Поэтому изучение его творчества не потеряло своей актуальности до настоящего времени, что внешним образом

91 Панченко Д. Леонардо и его эпоха в изображении Д. С. Мережковского // Мережковский Д. С. Воскресшие Боги. M., 1990. С. 629-637. отразилось во все возрастающем объеме посвященных ему работ со стороны современных исследователей.

Несмотря на огромное количество работ, посвященных писателю, творчество Мережковского все еще недостаточно изучено ни на уровне философии, ни на уровне художественной системы. Осмысление отдельных частных сторон его наследия имеет фрагментарный, противоречивый характер, и не составляет целостной концепции творчества. Поэтому ведущим направлением исследований последнего времени, как справедливо заметил Я. В. Сарычев, является «системное и целостное осмысление творчества писателя на базе методологии, адекватно интерпретирующей это творчество»92. Растущий во всем мире интерес к феномену символистского искусства в целом и к творчеству одного из его основоположников - Д.Мережковского - вызывает настоятельную потребность объективного и углубленного изучения тех сторон его творческого наследия, которые более всего отражают единую и внутренне непротиворечивую картину мира писателя.

Этим и обусловлена и актуальность темы исследования, связанная с объективной научной потребностью углубленного изучения одного из центральных и выдающихся произведений Мережковского в контексте его художественно-философских исканий, во взаимосвязи с ведущими тенденциями религиозно-философской мысли и традициями античной культуры, в соотнесенности с внутренней творческой эволюцией Мережковского как писателя и мыслителя. Тема диссертационного сочинения позволяет объединить в своих границах решение целого ряда вопросов в русле современных направлений в исследовании творчества писателя. Комплексный подход, включающий интертекстуальный анализ произведений, как на уровне образных и сюжетных реминисценций, так и в аспекте идейно-философской преемственности, позволяет открыть новые грани творческого мировоззрения Мережковского. Прослеживание эволюции восприятия античности и

92 Сарычев Я. В. Эрос в творчестве Д. С. Мережковского: автореф. дисс. канд. фнлол. наук. Воронеж, 1998. С. 4. христианства на материале трилогии дает представление о творческом пути в целом, о генезисе эстетических принципов и взглядов Мережковского. Анализ художественного восприятия в трилогии двух культурообразующих факторов позволяет рассмотреть произведение как в широком контексте литературной и философско-эстетической мысли, так и в свете «русского культурного ренессанса» (Н. Бердяев). Сравнение позиции Мережковского с идеями других символистов дает возможность выявить своеобразие писателя на фоне художественного движения.

Цель диссертации - дать системный анализ и интерпретацию двух фундаментальных понятий в религиозно-эстетической и художественной концепции Д. С. Мережковского - христианства и античности - на материале наиболее значимого из произведений писателя, трилогии «Христос и Антихрист». Необходимо определить, что входило в концепты «античность» и «христианство» для Мережковского, совпадали ли его представления с традиционными понятиями. Кроме того, необходимо исследовать генезис классических, общекультурных мифологем в трилогии. Цель исследования диктует следующие задачи:

1) установить общие идейные основания творчества Мережковского и место античности и христианства в этом основании;

2) выявить органическую взаимосвязь двух культурных традиций внутри философско-религиозной системы писателя;

3) раскрыть суть эсхатологического идеала писателя в связи с проблемой сверхчеловека;

4) опираясь на методологические, религиозно-философские, эстетические начала творчества Д. Мережковского, определить своеобразие художественного мира писателя.

Объект и предмет исследования - трилогия Д. С. Мережковского «Христос и Антихрист».

Методологической основой диссертации является проблемный анализ с элементами системно-целостного, историко-литературного и историкосравнительного методов, обусловленного установкой самого писателя в его формуле «одна книга об одном». Сильный философский акцент в диссертации оправдан необходимостью адекватного исследования сущности изучаемого объекта, религиозно-эстетической концепции писателя.

Структура работы. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованной литературы. В первой главе «Царство Земное» рассматривается авторское представление об античности, кроме того анализируются античные образы произведения и дается сопоставительный анализ трилогии с «античными романами» В. Я. Брюсова. Во второй главе «Мифопоэтика образов и сюжетов», исследуются основные мифологемы в трилогии Мережковского. В третьей главе «Царство Грядущее» объектом исследования является христианский мир в романах Мережковского, а также образы и мотивы, которые воплощают авторский идеал синтеза языческого и христианского начала. Этот вопрос рассматривается в свете эсхатологических воззрений автора, главным пунктом которых является представление об Антихристе.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Античность и христианство в трилогии Д.С. Мережковского "Христос и Антихрист""

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Творчество Мережковского не было явлением чисто художественным. В прозе, в поэзии, в критических работах и философских трактатах он решал те же волнующие проблемы, которые составляли главное дело всей его жизни. Сущностью поисков Мережковского было мучительное чаяние «новой земли» и «нового неба», попытки «соединить несоединимое». Именно это вынуждало его искать ответы на самые «проклятые вопросы» бытия. Будучи художником-мыслителем, Мережковский всегда облекал свои идеи в образную форму. В настоящей работе была сделана попытка исследования воплощения важнейших философских идей писателя в художественной системе трилогии «Христос и Антихрист». Эти идеи преломляются в поле двух полярно расположенных семиотических систем, озаглавленных как античность и христианство.

Вся многоликость культуры Серебряного века нашла свое отражение в произведениях писателя. Его наследие характеризуется не только жанровым разнообразием, но и слиянием различных духовных течений. В трилогии «Христос и Антихрист» присутствует влияние немецкого идеализма, славянофильские идеи о возвращении к христианским истокам, мистико-оккультные мотивы, восходящие к гностицизму, а также характерное для того времени увлечение апокрифической литературой, интерес к сектантству. Мережковский пытался создать учение, в котором все эти элементы обрели бы единство. Но в силу разнородности синтез оказался достаточно хрупким, противоречия его системы в полной мере отразились в трилогии, в период написания которой автор развивал и перестраивал свою мировоззренческую позицию. Звучащие в первых двух романах эстетизм и индивидуализм, апологетика зла, как и мысли о свободе творчества от оков христианской морали и нравственности (особенно во втором романе), - все это включает творчество писателя в идейную парадигму раннего символизма. Не менее значимым оказывается тот факт, что центральное положение в сознании Мережковского в эти годы (1895 - 1898) занимают Творец, Искусство и

Красота. Искомый синтез достигается именно в искусстве, которое предсказывает реальные пути в будущее.

Взгляды Мережковского, преобладающие в первых двух частях трилогии, находят отражение в ряде статей 90-х годов, прежде всего в очерке на античную тему «Акрополь» и в книге «Вечные спутники». Следует отметить, что духовные искания, высказанные в статьях, пройдя через призму авторских концептов, в романах оформляются в четкие идейно-символические константы. Своеобразный подход к явлениям культуры и новаторская поэтика произведения, главным элементом которой стал механизм мифологизации культурных явлений, трансформирующий бытовые и психологические детали жизни в метафизические, вечные сущности, задали параметры всей последующей символистской литературе. Созданный в первых двух романах образ идеальной античной красоты корреспондирует с образами ряда статей и стихотворений этого периода. В этом отношении выделяется эссе «Акрополь», в котором описание мрамора Парфенона, «золотистого, пропитанного солнечным светом, теплого, как живое тело», идентично описаниям этого образа в «Юлиане». Так же, как в романе, древнегреческие герои противопоставляются в статье современным жалким и бессильным людям с раздвоенным сознанием, испытывающим страх перед жизнью и смертью. Здесь автор размышляет о возможности будущей гармонии, и прообразом идеала будущего ему видится мир древней Аттики и языческой культуры.

Вся история мировой культуры рассматривается Мережковским как серия попыток Возрождения, под которым подразумевается синтез «древнего олимпийского и нового галилейского начала в одну невиданную культуру»432. Исходной точкой этих попыток видится эпоха Юлиана, в качестве второй -итальянское искусство эпохи Возрождения, при этом подчеркивается, что обе этих попытки не удались. В первой и второй части трилогии акцент делается на воскрешении эллинской культуры, тогда как христианский мир в романах

432 Мережковский Д. С. О символизме «Дафниса и Хлои» // Дафнис и Хлоя. Древнегреческий роман Лонгуса / Пер. Д. С. Мережковского. СПб., 1896. С. 12. предстает в образе «черной тени», которая протянулась «от позорного орудия

433 римскои пытки» через всю культуру.

Воплощая в романах культуры двух кризисных эпох, Мережковский проводит параллель между ними и современной культурой на основе общего ощущения ожидания духовных перемен, нового Откровения. Современное искусство, по мысли Мережковского, являет собой более глубокий разлад, чем искусство итальянского Ренессанса, но именно ситуация кризиса дает возможность гармонического примирения «двух бездн». Мережковский верит, что именно русский менталитет содержит все задатки будущего Возрождения. Искусство эллинистической эпохи, итальянское искусство XV века, декадентское искусство, в понимании Мережковского, имеют общую интерпретацию понятия Красоты. Обольстительной, наивной и порочной красотой обладает Леда, созданная Леонардо да Винчи. Эту красоту рисует Мережковский в романе и в стихотворении «Леда», написанном тогда же. В красоте он видит двойственную природу, удивительное сочетание одухотворенности и греховности, и в таком двойственном обличии это понятие войдет в общесимволистский лексикон.

Неприятие исторической церкви с ее учением о поврежденной грехопадением человеческой природе, ненависть к аскетизму как насилию над «святой плотью», вера в обожение человека - все это роднит Мережковского и других носителей «нового религиозного сознания» с эпохой Возрождения. Идея «освящения святой плоти» возникла у Мережковского из-за стремления преодолеть ту пропасть, что отделяла церковь и светскую культуру. Первоначально эта идея получает свою реализацию в обращении к языческим ценностям. Эволюционный путь взглядов Мережковского 3. Н. Гиппиус охарактеризовала как «медленный и постепенный рост в одном направлении»434. Это был тот путь постижения религиозной истины, каждый

433 Мережковский Д. С. О символизме «Дафниса и Хлои» // Дафнис и Хлоя. Древнегреческий роман Лонгуса / Пер. Д. С. Мережковского. СПб., 1896. С. 31.

434 Гиппиус-Мережковская 3. Н. Указ. соч. С. 313. этап которого она определила как «смену фаз, изменение (без измены)»435, потому что поздняя концепция Мережковского вобрала в себя те эстетические ценности, которые были выработаны им в предыдущие годы. Сам Мережковский считал свою поэзию, публицистику, прозу «теми вехами», которые «побочными путями» привели его «к единому и всеобъемлющему вопросу об отношениях двух правд - Божеской и человеческой - в явлении Богочеловека»436. Поэтому закономерной представляется смена идейной акцентуации в трилогии «Христос и Антихрист», от призыва к синтезу язычества и христианства до решения проблемы в аспекте богочеловечества. Писатель понимает, что язычество и христианство не несут в себе полноты истины. В то же время Христос, являясь Богочеловеком, органически соединяет в себе два начала, человеческое и божеское. Кроме того, он составляет единое целое с Богом Отцом и Святым Духом (по Мережковскому, женским, материнским началом) и представляет собой идеал Святой Плоти, Святого Пола (андрогинного начала). Именно религия Троицы для Мережковского чрезвычайно важна благодаря своей всеобъемлемости. «К этой силе одной побеждающей мы и должны стремиться»437, призывает он, полагая, что этот путь наиболее соответствует человеку, его сути, его вечному стремлению поиска истины.

У Мережковского была своя концепция развития человечества, свое понимание значения религии, культуры, роли России в историческом процессе. В частности, одна из самых волнующих тем для Мережковского - тема антагонизма культуры и цивилизации, развитая ранее Шпенглером, Ницше, занимает одно из центральных мест в содержании книги. В третьей части она связана с проблемой взаимоотношений России и Европы, а также с вопросом о путях государственности438. Размышления Мережковского относительно данного круга проблем близки воззрениям В. С. Соловьева. Суть их в том, что,

435 Там же.

436 Мережковский Д. С. ПСС.: В 24-т. СПб.; M., 1914. Т 1. С.5.

437 Мережковский Д.С. Больная. С. 43.

438 По словам З.Г. Минц, ницшеанское государство Мережковский первым вводит в русскую литературу. Но он же и отвергнет «антихристов» пафос государства в конце трилогии. См. Минц 3. Г. О трилогии Д. С. Мережковского. С. 9. не воплотив Добро, невозможно воплотить Красоту. Если прогресс упраздняет духовную сторону жизни, основу которой составляет вера, то это приведет человеческое существование к историческим катаклизмам, прообраз которых автор видит в Апокалипсисе. Примером тому служит и античная культура, которая не раз погибала и возрождалась в разные эпохи; подобные тенденции автор увидел и в российской истории. Весь широкий спектр историософских тем получает художественное воплощение в тексте благодаря использованию образов, сюжетов и мотивов христианской и античной мифологии. Кроме того, одной из характерных черт своеобразной поэтики Мережковского является мифологизация времени и пространства произведения, в основе которой лежит не только использование мифа в качестве формы воплощения авторской мысли, «интерпретатора истории и современности»439, но и глубоко религиозное, эсхатологически наполненное мышление писателя. Оно проявляется в стремлении Мережковского увидеть в бесчисленном мелькании «личин» сквозящий в них лик мирового всеединства не только через глубинную общечеловеческую символику бессознательного (по К. Г. Юнгу - архетипы), воплощенную в античном мифе, но и с помощью общих метаисторических тенденций, заложенных в христианской мифологии. Считая апокалипсис кульминацией истории, Мережковский видел в нем не просто идею конца, а форму преодоления двойственной природы человечества и примирения народов через обновленную религию Третьего Завета. С помощью заимствований из Откровения символика проецируется в будущее, то есть становится пророческой.

В целом, «Христос и Антихрист» является этапным явлением на фоне того медленного и постепенного роста в одном направлении, о котором позднее писала 3. Н. Гиппиус, пытаясь определить скрытую логику духовного развития Мережковского: «Уже с «Юлиана» у Дмитрия Сергеевича был поворот к христианству, начало углубления в него»440. Путешествие по России в 1902

439 См. Мифы народов мира. М., 1992. T.2. С. 64.

440 Гиппиус 3. Н. Указ. соч. С. 56. году помогло пережить писателю радостное и спасительное открытие России как новой страны веры. Заключительные события трилогии происходят на острове Валааме, в древней обители, где «лампада веры Христовой затеплилась вновь» (II, 745) и не угаснет, по пророчеству, до второго пришествия. Поэтому закономерным итогом историко-философского опыта Мережковского стала его последняя книга «Иисус Неизвестный», где он заметил: «Одно из самых нужных нам и самых забытых, непонятных, неуслышанных слов Господних — это: о разрушении всех рукотворных на земле храмов - церквей и о воздвижении единого Храма нерукотворного - Церкви Вселенской»441. В «Иисусе Неизвестном» прозвучало признание автора, в котором он особенно точно выразил самого себя, свой творческий склад. «Что я делал на земле? -писал Мережковский,- Читал Евангелие»442. Историю осмысления Евангелия представляет собой трилогия «Христос и Антихрист», разворачивающая концепцию автора от античной фазы до эсхатологической устремленности ее к религии Святой Софии.

Русские религиозные философы, в их числе и Д. С. Мережковский, были глубоко убеждены, что фундамент человеческого общества составляет начало духовное. Кризисная ситуация, сложившаяся в России на рубеже веков породила состояние духовной растерянности в среде русской интеллигенции, которая стремилась понять ее сущность и причины443. «Отрекаясь от Бога, от абсолютной Божественной личности, человек неминуемо отрекается от своей собственной человеческой личности»444, - пишет Мережковский. История русской церкви, по мнению Мережковского - это история «вечной косности,

441 Мережковский Д.С. Иисус Неизвестный. М., 2000. С. 548. «Если под этим углом зрения посмотреть на творчество самого Мережковского, то оно как раз и может быть понято как строительство такого нерукотворного храма на основе Священного Писания», отмечает исследователь трилогии С. Г. Исаев (Поэтика и семиотика храма. С. 72).

442 Мережковский Д. С. Иисус Неизвестный. С. 491.

443 Вот что читаем у С. Л. Франка в его работе «Духовные основы общества» (1930): «Сочетание духовного безверия с шаткостью и бурностью стихийного исторического движения образует характерное трагическое своеобразие нашей эпохи. Мутные, яростные потоки стихийных страстей несут нашу жизнь к неведомой цели; мы не творим нашу жизнь, но мы гибнем, попав во власть непросветленного мыслью и твердой верой хаоса стихийных исторических сил. Самая многосведущая из всех эпох приходит к сознанию своего полного бессилия, своего неведения и своей беспомощности» (Франк С. Л. Духовные основы общества. М.,1992. С. 17).

444 Мережковский Д. С. Иисус Неизвестный. С. 126. вечного рабства»445. Церковь уже не играет той роли, которую она должна играть в обществе. «Церковь перестала быть Церковью» (II, 688), - делает вывод писатель в «Антихристе». И мы видим, что здесь Мережковский предлагает свое понимание христианства как действенной, а не созерцательной религии. В романах каждое действие, каждая мысль персонажей, малейший внутренний порыв всюду измеряется отношением ко Христу и Его Заветам. В романном пространстве характер этого соотнесения достаточно сложный. Если в публицистике Мережковский бывал категоричен в своих высказываниях, руководимый, по выражению JI. Шестова, «властью идей», то трилогия далека от такой практики и поражает богатством наблюдений, мотивировок, выводов. Но при всей многолинейности подступов к истине, здесь твердо высказаны ее суть и значение. В трилогии Мережковский показывает, что создание религиозной общественности не влечет за собой утрату свободы и других человеческих ценностей. Эта точка зрения последовательно раскрывается на протяжении всего произведения, та же идея звучит и в публицистических работах писателя: «Бог есть не власть, а любовь, не внешняя сила власти, а внутренняя сила любви, но власть любви уже не власть, а свобода»446. По мысли писателя, кризис современного ему общества был во многом вызван тем, что в нем была нарушена естественная гармония между христианским и гуманистическим мировоззрением. В свете вышесказанного, трилогию «Христос и Антихрист» можно рассматривать, как попытку придать новый смысл культурно-историческому процессу посредством синтеза божественного и человеческого начал, которые выражают христианство и античность. Направленность идей Мережковского была созвучна чаяниям его современников и во многом совпадает с современными исканиями в области ценностных перспектив человеческого бытия в рамках религиозной традиции.

445 Мережковский Д. С. Больная. С. 68.

446 Мережковский Д. С. Больная. С. 77.

Список научной литературыДехтяренок, Анна Валерьевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Мережковский Д. С. ПСС.: В 24 т / Д. С. Мережковский. СПб.- М., 1914.

2. Мережковский Д. С. О символизме «Дафниса и Хлои» // Дафнис и Хлоя. Древнегреческий роман Лонгуса / Пер. Д. С. Мережковского. СПб., 1896. С. 5-42.

3. Мережковский Д. С. Собр. соч. В 4 т / Д. С. Мережковский. М., 1990.

4. Мережковский Д. С. Христос и Антихрист. В 4-т. / Д. С. Мережковский. М., 1989.

5. Мережковский Д. С. Стихотворения и поэмы / Д. С. Мережковский. СПб., 2000.

6. Мережковский Д. С. О причинах упадка и новых течениях современной русской литературы / Д. С. Мережковский // Литературные манифесты от символизма до наших дней. М., 2000. С. 38-45.

7. Мережковский Д. С. Акрополь / Д. С. Мережковский. М., 1991.

8. Мережковский Д. С. Иисус Неизвестный / Д. С. Мережковский. М., 2000.

9. Мережковский Д. С. Испанские мистики / Д. С. Мережковский. Томск, 1998.

10. Мережковский Д. С. Реформаторы: Лютер, Кальвин, Паскаль / Д. С. Мережковский. Томск, 1999.

11. Мережковский Д. С. Лица святых от Иисуса к нам / Д. С. Мережковский. М., 1997.

12. Мережковский Д. С. Вечные спутники / Д. С. Мережковский. М., 1996.

13. Мережковский Д. С. Л. Толстой и Достоевский / Д. С. Мережковский. М., 2000.

14. Мережковский Д. С. Атлантида Европа: Тайна Запада / Д. С. Мережковский. М., 1992.

15. Мережковский Д. С. Тайна Трех / Д. С. Мережковский. М., 1999.

16. Мережковский Д.С. Мессия. Рождение богов (Тутанкамон на Крите) / Д. С. Мережковский. СПб., 2000.

17. Мережковский Д. С. Больная Россия / Д. С. Мережковский. JL, 1991.

18. Мережковский Д. С. В тихом омуте. Ст. и иссл. разных лет / Д. С. Мережковский. М., 1991.

19. Мережковский Д. С. Автобиографическая заметка / Д. С. Мережковский // Русская литература XX века (1890-1910) / Под ред. С. А. Венгерова. М., 2000. С. 273-278.

20. Мережковский Д. С. Записные книжки. Письма / Д. С. Мережковский // Рус. речь. 1993. №4. С. 30-35; №5. С. 25-40.

21. Мережковский Д. С. Письма Д. С. Мережковского к А. В. Амфитеатрову / Д.С. Мережковский //Звезда. 1995. №7. С. 158-169.

22. Мережковский Д. С. Письма Д. С. Мережковского к В. В.Розанову (18991908) / Д. С. Мережковский // Рос. литературовед, журн. М., 1994. №5-6 С. 234-251.

23. Из архива А. Г. Достоевской: Письма Д. С. Мережковского и С. Н. Булгакова. Переписка с В. В. Розановым // Минувшее: Ист. альманах. Вып. 9. М., 1992. С. 235-293.

24. Переписка 3. Н. Гиппиус, Д. С. Мережковского, Д. В. Философова с В. Я. Брюсовым (1901-1903гг) // Рос. литературовед, журнал. М., 1994. №5-6. С. 276-322.

25. Августин А. Исповедь / А. Августин. М., 1997.

26. Апулей. Золотой осел / пер. М. А. Кузмина / Апулей. М., 2000.

27. Брюсов В. Я. Дневники (1891-1910) / В. Я. Брюсов. М., 1927.

28. Брюсов В. Я. Собр. соч.: В 7-т. / В. Я. Брюсов. М., 1975.

29. Брюсов В. Я. Среди стихов. 1894-1924. Манифесты, статьи, рецензии / В. Я. Брюсов. М., 1990.

30. Гиббон Э. история упадка и разрушения римской империи: В 7-т. / Э. Гиббон. СПб., 1997-1998. Т. 1-3.

31. Григорий Богослов. Собрание творений: В 2-т. / Григорий Богослов. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1994. Т.1. С. 65-145.

32. Достоевский Ф. М. Собр. соч.: В 12-т. / Ф. М. Достоевский. М., 1982. Т.8, 11.

33. Ибсен Генрик. Собр. соч.: В 4-х т. / Генрик Ибсен. М., 1957. Т. 3.

34. Либаний. Надгробное слово по Юлиану / Либаний // Ораторы Греции / пер. Е. Рабинович. М., 1985. С. 254-414.

35. Либаний. Речи. Письма к Юлиану / Либаний // Памятники позднего античного ораторского и эпистолярного искусства II-IV века. М., 1964. С. SOTS.I

36. Марцеллин А. Римская история / А. Марцеллин. / пер. Ю. Кулаковского СПб., 1994.

37. Ницше Ф. Рождение трагедии из духа музыки / Ф. Ницше // Стихотворения. Философская проза / Ф. Ницше. СПб., 1993. С. 130-250.

38. Ницше Ф. Так говорил Заратустра: Книга для всех и ни для кого / Ф. Ницше. СПб., 1999.

39. Ницше Ф. Антихристианин / Ф. Ницше, 3. Фрейд, Э. Фромм., А. Камю, Ж.-П. Сартр. Сумерки богов. М., 1989. С. 17-94.

40. Римские историки IV века. М., 1997.

41. Юлиан. К совету и народу афинскому. Письма / Юлиан // Памятники позднего античного ораторского и эпистолярного искусства II-IV века. М., 1964. С. 43-48.

42. Юлиан. Письма. Против христиан. Враг бороды / Юлиан // Поздняя греческая проза. М., 1960. С. 639-656.1. Критическая литература

43. Абашева Д. В. Фольклор в романе Д. Мережковского "Антихрист. Петр и Алексей": (Отец и сын в фольклорной традиции и в романе.) / Д. В. Абашева // Из истории русской и зарубежной литературы. Чебоксары, 1995. С. 53-63.

44. Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы / С. С. Аверинцев. М., 1977. 318с.

45. Аверинцев С. С. Образ античности в западноевропейской культуре XX в. Некоторые замечания / С. С. Аверинцев // Новое в классической филологии. М., 1979. С. 5-40.

46. Аверинцев С. С. Символ / С. С. Аверинцев // Краткая лит. энциклопедия. М., 1971. Т.6. С. 826-831.

47. Аверкий, архиепископ. Апокалипсис или Откровение св. Иоанна Богослова / архиепископ Аверкий. М., 1991.

48. Адамович Г. В. Мережковский / Г. В. Адамович // Одиночество и свобода. СПб., 1993. С. 26-37.

49. Акулинин В. Н. Философия всеединства / В. Н. Акулинин. Новосибирск, 1990.

50. Алданов М. Д. С. Мережковский / М. Алданов // Лит. обозрение. 1994. №7-8. С. 66-68.

51. Амфитеатров А. Литературный альбом / А. Амфитеатров. СПб., 1904.

52. Андреева В. София Премудрость Божия Прекрасная Дама русского символизма / В. Андреева // На пути к третьему тысячелетию. Новгород, 1999. С. 189- 202.

53. Андрущенко Е. А. Критик, эстетик, художник / Е. А. Андрущенко, Фризман Л. Г. // Мережковский Д. С. Эстетика и критика: В 2-х т. М., 1994. Т.1. С. 7-57.

54. Андрущенко Е. А. «Все предисловья бесполезны.»: (Из наблюдения над предисловиями Мережковского) / Е. А. Андрущенко // Изв. РАН. Сер. лит. и яз. 1996. Т.55. №3. С. 59-65.

55. Андрущенко Е. А. Пьеса "Будет радость в творчестве Д. С.Мережковского / Е. А. Андрущенко // Изв. АН. Сер. лит. и яз. М., 1992. Т.51. №6. С. 25-36.

56. Андрущенко Е. А. «Безнадежный плач о Боге.» / Е. А. Андрущенко // Мережковский Д. С. Драматургия. Томск, 2000. С. 5-63.

57. Аникст А. А. Хенрик Ибсен: романтизм и национальная самобытность / А. А. Аникст // Теория драмы на Западе во второй половине XIX века. М., 1988.

58. Анненский И. Ф. Книги отражений. М., 1979.

59. Античное наследие в культуре России / Под ред. Г. С. Кнабе. М., 1996

60. Апокалипсис в истолковательном и назидательном чтении. М., 1994.

61. Апокрифы древних христиан. М., 1989.

62. Арсеньев В. О церковном иконописании / В. Арсеньев // Философия русского религиозного искусства. М., 1993.

63. Ахутин А. В. София и черт. Кант перед лицом русской религиозной метафизики / А. В. Ахутин // Россия и Германия. СПб. М., 1993. С. 207-247.

64. Бабичева Ю. В. Парнас серебряного века / Ю. В. Бабичева. Вологда, 1991.33 с.

65. Бавин С. Судьбы поэтов серебряного века / С. Бавин, И. Семибратова. М., 1993.

66. Баевский В. С. История русской литературы XX века / В. С. Баевский. М., 2003.

67. Бакусев В. "Тайное знание": архетип и символ / В. Бакусев //Лит. обозрение. 1994. №3-4. С. 14-19.

68. Банников Н. В. Дмитрий Мережковский / Н. В. Банников // Русская речь. М., 1994. №3. С. 15-17.

69. Баран X. Поэтика русской литературы начала XX века. М., 1993.

70. Барковская Н. В. Поэтика символистского романа / Н. В. Барковская // Екатеринбург, 1996.

71. Басинский П. Хам уходящий: "Грядущий Хам" Д. С. Мережковского в свете нашего опыта / П. Басинский // Новый мир. М., 1996. №11. С. 212-228.

72. Баткин Л. М. Леонардо да Винчи и особенности ренессансного творческого мышления / Л. М. Баткин. М., 1990.

73. Баткин Л. М. Итальянские гуманисты: стиль жизни, стиль мышления / Л. М. Баткин. М., 1978.

74. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975.

75. Бахтин М. М. Философское наследие / М. М. Бахтин // Бахтинология: Исследования, переводы, публикации. СПб., 1995. С. 315-357.

76. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса / М. М. Бахтин. М., 1965.

77. Бахтин Н. М. Мережковский и история / Бахтин Н. М. // Д. С. Мережковский. Pro et contra. Личность и творчество Дмитрия Мережковского в оценке современников. Антология. СПб., 2001. С. 362-365.

78. Бейлина Е. Л. Роман Д. С. Мережковского "Юлиан Отступник". Драма личности / Е. Л. Бейлина // Проблемы русской литературы. Магнитогорск, 1992. Вып.2. С. 38-53.

79. Белоусова Е. Г. Дуализм стиля Д. Мережковского / Е. Г. Белоусова // Вест. Челябин. ун-та. Сер.2, Филология. Челябинск, 1997. №2. С. 4-10.

80. Белоусова Е. Г. "Генерализующая поэтика" Д. С. Мережковского (трилогия "Христос и Антихрист"): автореферат дисс. канд. филол. наук / Е. Г. Белоусова. Екатеринбург, 1998.

81. Белоусова Е. Г. Зеркальность как стилевая примета трилогии Д. Мережковского "Христос и Антихрист" / Е. Г. Белоусова // Вест. Челябин. ун-та. Сер.2, Филология. Челябинск, 1999. №2. С. 33-40.

82. Белоусова Е. Г. Проблема индивидуального стиля Д. Мережковского на материале романа "Петр и Алексей" / Е. Г. Белоусова // Вестн. Челябин. унта. Сер.2, Филология. Челябинск, 1996. №1. С. 13-16.

83. Бельчевичен С. П. Гуманизм и христианство в литературно-философском наследии Д. С. Мережковского / С. П. Бельчевичен // Гуманизм и культура: век XX. Тверь, 1993. С. 89-95.

84. Бельчевичен С. П. Проблема взаимосвязи культуры и религии в философии Д. С.Мережковского: Учеб.пособие / С. П. Бельчевичен. Тверь, 1999. 130 с.

85. Бельчевичен С. П. Религия и культура в философии Д. С. Мережковского / С. П. Бельчевичен // Культура и творчество. Тверь, 1995. С. 106-110.

86. Бельчевичен С. П. Россия и Запад в литературно-философской концепции Д. С.Мережковского / С. П. Бельчевичен // Россия и Запад: Диалог культур. Тверь;, 1994. С. 158-166.

87. Бельчевичен С. П. Философия истории Д. С.Мережковского: власть и религия / С. П. Бельчевичен // Культура и власть. Тверь, 1999. С. 100-106.

88. Бельчевичен С. П. Эволюция идеала культурно-религиозного обновления в философии Д. С.Мережковского / С. П. Бельчевичен // Горизонты культуры накануне XXI века. Тверь, 1997. С. 151-158.

89. Белый А. Арабески / А. Белый. М., 1911.

90. Белый А. Критика. Эстетика. Теория символизма: В 2-х т. / А. Белый. М., 1994.

91. Белый А. Символизм как миропонимание / А. Белый. М., 1994.

92. Белый А. На рубеже двух столетий. Воспоминания. В 3-х кн. / А. Белый. М., 1989.

93. Белый А. Начало века. Воспоминания. В 3-х кн. / А. Белый. М., 1990. Кн. 2.

94. Бердяев Н. А. О русской философии / Н. А. Бердяев. М., 1991

95. Бердяев Н. А. О русских классиках / Н. А. Бердяев. М., 1993.

96. Бердяев Н. А. Русская идея / Н. А. Бердяев // Русская литература. JL, 1990. №4. С. 59-111.

97. Бердяев Н. А. Типы религиозной мысли в России / Н. А. Бердяев // Собр. соч.- T.IIL- Paris: YMCA-Press, 1989.

98. Бердяев Н. А. Новое христианство. Д. Мережковский / Н. А. Бердяев // Философия творчества, культуры и искусства. В 2-т. М., 1994. Т. 2. С. 366388.

99. Бирлайн Д. Ф. Параллельная мифология / Д. Ф. Бирнлайн. М., 1997. ЮО.Биск А. Русский Париж 1906 1908 г. / А. Биск // Воспоминания о серебряном веке. М., 1993. С. 379-388.

100. Блок А. О Мережковском / А. Блок // Блок А. Собр. соч.: В 8-т. M.-JL, 1960.Т. 5. С. 360-366.

101. Богданович И. Годы перелома: Сб. критических статей 1885-1906гг. / И. Богданович. СПб., 1908.

102. Богомолов Н. А. Русская литература начала XX века и оккультизм. Исследования и материалы / Н. А. Богомолов. М., 1999.

103. Богомолов Н. А. В зеркале "Серебряного века": Русская поэзия начала XX века / Н. А. Богомолов. М., 1991.

104. Богословский А. Послесловие (о творчестве Мережковского) / А. Богословский //Юность. 1992. №9. С. 32-36.

105. Юб.Бойчук А. Г. "Лучезарный старец": "Слой" Мережковского в "Кубке метелей" А. Белого / А. Г. Бойчук // Изв. АН. Сер. лит. и яз. М., 1995. Т.54. №2. С. 16-30.

106. Бойчук А. Г. Мережковский / А. Г. Бойчук // Русская литература рубежа веков. М., 2000. С. 779-851.

107. Болотов В. В. Лекции по истории Древней Церкви / В. В. Болотов. М., 1994.

108. Ю9.Бонецкая Н. К. София: метафизика и мифология / Н. К. Бонецкая // Вопр. филос. 2002. №1. С. 112-116.

109. Ю.Боттеро Ж. Рождение бога / Ж. Боттеро. М., 1998.

110. Брянчанинов И. О кончине мира / И. О. Брянчанинов. М., 1991.

111. Быстров В. "Напрасно в людях спорят дух и плоть".(Д. С. Мережковский и "метафизика" любви) / В. Быстров // Новый журнал. СПб., 1996. №4. С. 116-123.

112. Бычков В. В. Эстетика / В. В. Бычков. М., 2002.

113. Бычков В. В. Эстетика поздней античности II-III веков / В. В. Бычков. М., 1981.

114. Бычков В. В. 2000 лет христианской культуры sub specie aesthetica. В 2-т. /В. В. Бычков. М., СПб. 1999. Т. 1.

115. Бычков В. В. Эстетика Отцов Церкви / В. В. Бычков. М., 1995.

116. Валерий Брюсов. Исследования и материалы. Ставрополь, 1986.

117. Василевский М. Н. Неизвестное о Мережковском / М. Н. Василевский // Известия кн. магазина т-ва М. О. Вольф. 1913. №1. С. 5-6.

118. Василий Великий. Творения. В 4-ч. / Василий Великий. М., 1991.

119. Васильев И. Главная книга Мережковского / И. Васильев // Октябрь. М., 1992. №11. С. 134-135.

120. Васильева Е. В. Драма Д.С.Мережковского "Павел I" в контексте нового религиозного сознания / Е. В. Васильева // Писатель, творчество: современное восприятие. Курск, 1998. С. 34-47.

121. Васильева Е. В. "Второе крещение" как одна из проблем романа Д. С. Мережковского "Антихрист. Петр и Алексей" / Е. В. Васильева // Писатель, творчество: современное восприятие. Курск, 1999. С. 109-121.

122. Васильева Е. В. Ницшеанские мотивы в романе Д. С. Мережковского "Воскресшие боги. Леонардо да Винчи" / Е. В. Васильева // Писатель, творчество: современное восприятие. Курск, 1998. С. 20-33.

123. Ваховская А. М. Проза Мережковского 1890 середины 1900-х годов: становление и художественное воплощение концепции культуры: автореф. дисс. канд. филол. наук/ А. М. Ваховская. М., 1996.

124. Ваховская А. М. Исторический роман Мережковского "Антихрист. Петр и Алексей": Субъективное толкование или прозрение? / А. М. Ваховская // Рос. литературовед, журн. М., 1994. №5-6. С. 90-104.

125. Ведмецкая Н. В. Концепция художественного творчества русского символизма: философский анализ: автореф. дисс. канд. филол. наук / Н. В. Ведмецкая. СПб., 1997.

126. Вейдле В. О тех, кого уже нет: Воспоминания. Мысли о литературе / В. Вейдле // Новый журн. = New rev. Нью-Йорк, 1993. Кн. 192/193. С. 313-424.

127. Вересаев В. В. Живая жизнь. О Достоевском. О Льве Толстом. О Ницше / В. В. Вересаев. М., 1999.

128. Веселовский А. Н. Миф и символ / А. Н. Веселовский // Русский фольклор. Л., 1979. Т.19. С. 186-199.

129. Вокруг "Вех": (Полемика 1909-1910 года) // Вопр. литературы. М., 1994. Вып.6. С. 74-117.

130. Волков А. В. История русской литературы XX века. Дооктябрьский период / А. В. Волков, Л. А. Смирнова. М., 1977.

131. Волков И. Ф. Теория литературы / И. Ф. Волков. М., 1995.

132. Волошин М. Лики творчества / М. Волошин. Л., 1988.

133. Волынский А. Л. Книга великого гнева / А. Л. Волынский. СПб., 1904.

134. Воронцова Т. В. К проблеме изменения заглавия первого романа трилогии Мережковского «Христос и Антихрист» / Т. В. Воронцова // Литературоведческий журнал. М., 2001. №15. С. 18-26.

135. Воронцова Т. В. Пушкин и Мережковский: (Свое в "чужом" в трилогии "Христос и Антихрист") / Т. В. Воронцова // Пушкин и русская культура. М., 1999. Вып.2. С. 119-127.

136. Вышеславцев Б. Д. С. Мережковский. «Иисус Неизвестный» / Б. Вышеславцев // Д. С. Мережковский. Pro et contra. Личность и творчество Дмитрия Мережковского в оценке современников. Антология. СПб., 2001. С. 470-474.

137. НО.Габитова Р. М. Философия немецкого романтизма / Р. М. Габитова. М., 1978.

138. Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного / Г.-Г. Гадамер. М., 1991.

139. Гайденко П. П. Владимир Соловьев и философия Серебряного века / П. П. Гайденко. М., 2001.

140. НЗ.Гаспаров М. Л. Поэтика "серебряного века" / М. Л. Гаспаров // Русскаяпоэзия серебряногого века. Антология. М., 1993. С. 286-306.

141. Гачев Г. Д. Образ в русской художественной культуре / Г. Д. Гачев. М.,1981.

142. Гегель Г. В. Ф. Эстетика.: В 4-т. / Г. В. Ф. Гегель. М., 1971. Т.З.

143. Герменевтический анализ: Филологические аспекты понимания. Барнаул, 1998.

144. Гете И.-В. Собр. соч.: В 10-т. / И.-В. Гете. М., 1976. Т.2.

145. Гиппиус 3. Г. Дмитрий Мережковский / 3. Г. Гиппиус // Серебряный век. Мемуары. М., 1990.

146. Гладкий А. Мистицизм в философии Платона и отзвуки его в русской поэзии / А. Гладкий. Харьков, 1915.

147. Голан А. Миф и символ / А. Голан. М., 1994.

148. Голосовкер Я. Э. Логика мифа / Я. Э. Голосовкер. М., 1987.

149. Гречишкин С. С. Символизм / С. С. Гречишкин // История русской литературы. В 4-х т. Л., 1983. Т.4. С. 477-479.

150. Гречишкин С. С. Ранняя проза Брюсова / С. С. Гречишкин // Русская литература. 1980. №2. С. 200 208.

151. Гречко П. К. Концептуальные модели истории / П. К. Гречко. М., 1995.

152. Григорьев А. Л. Мифы в поэзии и прозе русских символистов / А. Л. Григорьев // Литература и мифология. Л., 1975. С.

153. Гулыга А. В. Миф как философская проблема / А. В. Гулыга // Античная культура и современная наука. М., 1985. С. 271-276.

154. Головин К. Ф. Русский роман и русское общество / К. Ф. Головин. СПб., б.г.

155. Горло А. Творчество Мережковского / А. Горло // Мережковский Д. С. Избранное. Кишинев, 1989. С. 541-543.

156. Горнфельд А. Г. Романы и романисты / А. Г. Горнфельд. М., 1930.

157. Григорьев А. Л. Символизм / А. Л. Григорьев, С. С. Гречишкин // История русской литературы.: В 4-т. Л., 1983. Т.4. Литература конца XIX -начала XX века. С. 421- 436.

158. Данилевский Н. Я. Россия и Европа / Н. Я. Данилевский. М., 1991.

159. Данилевский Р. Ю. Русский образ Ф. Ницше / Р. Ю. Данилевский // На рубеже XIX и XX вв. Л., 1991. С. 5-43.

160. Данте Алигьери. Письма / А. Данте // Малые произведения / пер. И. Н. Голенищева-Кутузова и Е. Солоновича. М., 1968. С. 363-395.

161. Дворцова Н. П. Пришвин и Мережковский: (Диалог о Граде Невидимом) /Н. Дворцова//Вопр. Лит. М., 1993. Вып. 3. С. 143-170.

162. Дворцова Н. П. М. Пришвин и его "вечные спутники": (Д. Мережковский, В. Розанов, А. Ремизов). Учеб. пособие / Н. П. Дворцова. Тюмен. гос. ун-т. Тюмень. 1995.

163. Дефье О. В. Путь к гармонии: (Д. С.Мережковский) / О. В. Дефье // Русская словесность. М., 1993. №5. С. 82-85.

164. Дефье О. В. Д. С. Мережковский: преодоление декаданса (раздумья над романом о Леонардо да Винчи) / О. В. Дефье М., 1999.

165. Диалог цивилизаций: Восток Запад // Вопр. филос. 1993. №6. С. 20-25.

166. Долгополов Л. К. На рубеже веков: О русской литературе конца XIX -начала XX века / Л. К. Долгополов. Л., 1977.

167. Долинин А. Дмитрий Мережковский / А. Долинин // Русская литература XX века (1890-1910) / под ред. С. А. Венгерова. М., 2000.

168. Донских О. А. Античная философия. Мифология в зеркале рефлексии / О. А. Донских, А. Н. Кочергин. М., 1993.

169. Дронова Т. И. Восприятие поздней античности в русской историософской прозе XX в / Т. И. Дронова //Античный мир и мы. Саратов, 1997. Вып.З. С. 32-34.

170. Дронова Т. И. "И сладок нам лишь узнаванья мир.": Античность в культурологической рефлексии Д. С. Мережковского / Т. И. Дронова // Античный мир и мы: Материалы и тезисы конференции, 21-22 марта 1997г. Саратов, 1998. С. 28-33.

171. Дронова Т. И. Историософский роман в русской литературе XX века: От Мережковского до Солженицына / Т. И. Дронова // А. И. Солженицын и русская культура. Саратов, 1999. С. 20-27.

172. Дудкин В. В. Достоевский Ницше (Проблема человека) / В. В. Дудкин. Петрозаводск, 1994.

173. Дунаев М. М. Православие и русская литература / М. М. Дунаев. М., 1999.

174. Дьяконов И. М. Архаические мифы Востока и Запада / И. М. Дьяконов. М., 1990.

175. Д. С. Мережковский и 3. Н. Гиппиус. Исследования и материалы. М., 2001.

176. Евплотова Т. В. Культура "серебряного века" / Т. В. Евплотова // История культуры России. М., 1993. С. 140-155.

177. Едошина Е. А. Андрогин в культуре модернизма / Е. А. Едошина // Общественные науки и современность. 2003. №3. С. 152-161.

178. Еременко В. П. Мистика в православии / В. П. Еременко. Киев, 1986.

179. Ермилова Е. В. Теория и образный мир русского символизма / Е. В. Ермилова. М., 1989.

180. Ермоленко Г. Н. Античная мифология в творчестве поэтов "серебряного века" / Г. Н. Ермоленко // Мифы народов мира: В 2-х ч. М., 1996. С. 175-221.

181. Ермолаев М. Загадки Мережковского / М. Ермолаев // Мережковский Д. С. JL Толстой и Достоевский; Вечные спутники. М., 1995. С. 561-566.

182. Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика / В. М. Жирмунский. Л., 1977.

183. Жирмунский В. М. Немецкий романтизм и современная мистика / В. М. Жирмунский. СПб., 1996.

184. Жуков В. Н. Третий Завет Дмитрия Мережковского / В. Н. Жуков // Мережковский Д. С. Иисус Неизвестный. М., 2000. С. 676-684.

185. Захаров В. Христос или Антихрист? Размышления над романом Д.С.Мережковского "Петр и Алексей" / В. Захаров // Выбор. 1992. №1(9). С. 170-201.

186. Зелинский Ф. Ф. Из жизни идей / Ф. Ф. Зелинский. СПб., 1908. Т.1. 194.3елинский Ф. Ф. Соперники христианства / Ф. Ф. Зелинский. СПб., 1995. 195.3еньковский В. В. История русской философии / В. В. Зеньковский. Л., 1991.

187. Иванов-Разумник. История русской общественной мысли.: В 3-т. / Иванов-Разумник. СПб., 1907. Т.З.

188. Иванов-Разумник. Творчество и критика / Иванов-Разумник. СПб., 1912.

189. Иванов В. И. Дионис и прадионисийство / В. И. Иванов. СПб., 2000.

190. Иванов В.И. Родное и вселенское / В. И. Иванов. М., 1994.

191. Иванов В.И. Трагедии Эсхила / В. И. Иванов // Эсхил. Трагедии. М., 1989. С. 8-22.

192. Измайлов А. Пророк безблагодатных дней / А. Измайлов // Пестрые знамена. Литературные портреты безвременья. М., 1913. С. 121-146.

193. Измайлов А. Мережковский Д. С. / А. Измайлов // Энц. словарь/ Брокгауз Ф.А., Эфрон И.А. СПб, 1891-1907. Т. 37. 1896.

194. Измайлов А. Помрачение божков и новые кумиры. Книга о новых веяниях в литературе / А. Измайлов. М., 1910.

195. Ильев С. П. Идеология "неохристианства" и русские символисты (19031905 гг.) / С. П. Ильев // Studia slavica Acad. Sci. Hung. Budapest, 1994. T.39, fasc.1-2. P.85-100.

196. Ильев С. П. Русский символистский роман. Аспекты поэтики / С. П. Ильев. Киев, 1991. 172с.

197. Ильин И. А. Творчество Мережковского / И. А. Ильин // Одинокий художник. Статьи, речи, лекции. М., 1993. С. 189-195.

198. Исаев С. Г. Поэтика и семиотика храма в трилогии Д. С. Мережковского «Христос и Антихрист» / С. Г. Исаев // Актуальные проблемы литературы: Комментарий к XX веку: Материалы международной конференции. Светлогорск, 2000; Калининград, 2001. С. 68 80.

199. Искржицкая И. Ю. Мифологема Отца и Сына в романе Д. Мережковского «Петр и Алексей» / И. Ю. Искржицкая // Русский роман XX века: Духовный мир и поэтика жанра: Сб. науч. тр. Саратов, 2001. С. 14 -20.

200. Исупов К. Г. Русская эстетика истории / К. Г. Исупов. СПб., 1992.

201. Исупов К. Г. Историзм Блока и символистская мифология истории / К. Г. Исупов//Александр Блок. Исследования и материалы. Л., 1991. С. 3-40.

202. Исупов К. Г. Сакральная акцентуация универсалий культуры и цивилизаций (в стилистике словарных дефиниций) / К. Г. Исупов // Сакральное в истории культуры: Сб. науч. тр. СПб., 1997.

203. Кабакова Е. Г. Путь человека к богу в романе Д. С. Мережковского "Юлиан Отступник": К проблеме творческой связи с Ф. М. Достоевским / Е.

204. Г. Кабакова // Творчество Ф. М. Достоевского: проблемы, жанры, интерпретации. Новокузнецк, 1998. С. 59-61.

205. Кантор В. К. «Антихрист» Владимира Соловьева и «Христос» Александра Блока / В. К. Кантор // Соловьевский сборник: Материалы международной конференции. М., 2001. С. 145-156.

206. Карпов А. С. Силуэты серебряного века / А. С. Карпов. Воронеж, 1998.

207. Карсавин JI. София земная и горняя (неизданное гностическое сочинение) / JI. Карсавин // Вопр. филологии. 1991. №9. С. 171-196.

208. Касаткина Т. А. Антихрист у Гоголя и Достоевского / Т. А. Касаткина // Достоевский и мировая культура: Альманах. СПб, 1996. №6. С. 91- 97.

209. Кассирер Э. Опыт о человеке / Э. Кассирер. М., 1998.

210. Келдыш В. А. Наследие Достоевского и русская мысль порубежной эпохи / В. А. Келдыш //Связь времен. М., 1994. С. 78-115.

211. Ключевский В. О. О русской истории / В. О. Ключевский. М., 1993.

212. Кнабе Г. И. Русская античность / Г. И. Кнабе. М., 1999.

213. Кнабе Г. И. Энтелехия как явление мировой культуры / Г. И. Кнабе // Иностранная литература. 1993. №2. С. 240-250.

214. Книга о русских поэтах последнего десятилетия / под ред. М. Гофмана. СПб., 1909.

215. Козубовская Г. Н. Проблема мифологизма в русской поэзии конца XIX — начала XX в. / Г. Н. Козубовская. Самара, Барнаул, 1995.

216. Колобаева Л. А. Мережковский романист / Л. А. Колобаева // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1991. Т. 50. №5. С. 445-453.

217. Колобаева Л. А. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX -XX веков / Л. А. Колобаева. М., 1990.

218. Коренева М. Ю. Властитель дум / М. Ю. Коренева, А. Аствацатуров // Ницше Ф. Стихотворения. Философская проза. СПб., 1993. С. 5-60.

219. Коренева М. Ю. Д. С. Мережковский и немецкая культура (Ницше и Гете. Притяжение и отталкивание) / М. Ю. Коренева // На рубеже XIX и XXвеков: Из истории международных связей русской литературы. JL, 1991. С. 44-76.

220. Корецкая И. В. Над страницами русской поэзии и прозы начала века / И. В. Корецкая. М., 1995.

221. Коростелев О. А. Главная трилогия Д. С. Мережковского / О. А. Коростелев // Мережковский Д. С. Тайна трех. М., 1999. С. 603-606.

222. Коростелев О. А. Философская трилогия Д. С. Мережковского / О. А. Коростелев // Мережковский Д. С. Лица святых от Иисуса к нам. М., 1997. Т. 2. С. 360-365.

223. Костюков С. Духовность / душевность: два типа творческого лица (О Чехове и Мережковском) / С. Костюков // Молодые исследователи Чехова. М., 1998. С. 228-233.

224. Кравченко В. В. Вестники русского мистицизма / В. В. Кравченко. М., 1997.

225. Кравченко В. В. Основные истоки русского мистицизма / В. В. Кравченко // Философские науки. 1995. №5. С. 46-52.

226. Кравченко В. В. Мистицизм в русской философской мысли XIX XX веков / В. В. Кравченко. М., 1997.

227. Краснов П. Н. Русские декаденты / П. Н. Краснов // Труд. 1895. №11. С. 460.

228. Критика русского символизма: В 2-т. М., 2002.

229. Кричевская Ю. Р. Д. С. Мережковский и русская журналистика начала XX века: автореф. дисс. канд. филол. наук/Ю. Р. Кричевская. М., 1996.

230. Кричевская Ю. Р. Черты критического метода Д. С. Мережковского / Ю. Р. Кричевская // Русская литературная критика серебряного века. Новгород, 1996. С. 71-73.

231. Крохина Н. П. Миф и символ в романтической традиции (в русской поэзии и эстетике начала XX века) / Н. П. Крохина. М., 1990.

232. Крохина Н. П. Мифопоэтические аспекты литературы XIX-XX вв. / Н. П. Крохина // Начало: Сб. работ молодых ученых. М., 1990. С. 171-188.

233. Круглов О. Ю. Историческая реальность и художественный вымысел в романе "Антихрист. Петр и Алексей": автореф. дисс. канд. филол. наук / О. Ю. Круглов. М., 1996.

234. Крылова Н. Медный век. Очерк теории и литературной практики русского авангарда / Н. Крылова. Петрозаводск, 2000.

235. Крыстева Д. Поэтическая формализация мифов о Петре I и «Медный всадник» Пушкина / Д. Крыстева // Русская литература. 1992. №3. С. 14-25.

236. Кувакин В. Н. Религиозная философия в России: Начало XX века / В. Н. Кувакин. М., 1980.

237. Кузьмина-Караваева Е. Ю. Избранное / Е. Ю. Кузьмина-Караваева. М., 1991.

238. Купцова И. В. Духовные искания Д. Мережковского: (По материалам "Записных книжек" 1891г. / И. В. Купцова // Нравственный императив интеллигенции: прошлое, настоящее, будущее. Иваново, 1998. С. 378-380.

239. Лавров А. В. Мережковский / А. В. Лавров // Русские писатели (18001917): Биограф, словарь. М., 1999. Т.4. С. 17-27.

240. Лавров А. В. История как мистерия: Египетская дилогия Д. С. Мережковского / А. В. Лавров // Мережковский Д. С. Мессия. СПб., 2000. С. 5-27.

241. Лавров А. В. Наполеон неизвестный Д. С. Мережковского / А. В. Лавров //Мережковский Д. С. Наполеон. СПб., 1998. С. 5-26.

242. Ласковая М. П. «Богоискательство» и «богостроительство» прежде и теперь / М. П. Ласковая. М., 1976.

243. Левинтова Е. Н. Существующие и возможные герменевтические подходы к вопросу о жанре / Е. Н. Левинтова // Общая стилистика и филологическая герменевтика: Сб. науч. тр. Тверь, 1991. С. 21-35.

244. Левицкий С. А. О России и русской философской культуре / С. А. Левицкий. М., 1990.

245. Леденев А. В. Литературные группировки в русском символизме первой половины 1900-х годов / А. В. Леденев // Из истории русской литературы конца XIX начала XX века. М., 1988. С. 91-104.

246. Леонтьев К. Н. Избранное / К. Н. Леонтьев. М., 1993.

247. Литвин Э. С. Эволюция исторической прозы Брюсова / Э. С. Литвин // Русская литература. 1968. №2. С. 167-174.

248. Литературно-эстетические концепции в России конца XIX начала XX века: Сб. статей. М., 1975.

249. Литературные манифесты западно-европейских романтиков. М., 1980.

250. Лифшиц М. А. Мифология древняя и современная / М. А. Лифшиц. М., 1980.

251. Лобок А. Антропология мифа / А. Лобок. Екатеринбург, 1997.

252. Логунова Г. Н. Русская культура конца XIX начала XX века: философско-эстетические концепции искусства «старших» символистов / Г. Н. Логунова // Культура, техника, человек: Диалектика взаимосвязи: Сб. ст. Владивосток, 1991. С. 138-146.

253. Ломтев С. В. Проза русских символистов / С. В. Ломтев. М., 1994.

254. Лосев А. Ф. Проблема символа и реалистическое искусство / А. Ф. Лосев. М., 1976.

255. Лосев А. Ф. История античной эстетики: последние века / А. Ф. Лосев. М., 1988.

256. Лосев А. Ф. Соловьев и его время / А. Ф. Лосев. М., 1982.

257. Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура / А. Ф. Лосев. М., 1991.

258. Лосев А. Ф. Эстетика Возрождения / А. Ф. Лосев. М., 1982.

259. Лосева И. Н. Миф и религия в отношению к рациональному познанию / И. Н. Лосева//Вопр. философии. 1992. №7. С. 71-80.

260. Лосский Н. О. Д. С. Мережковский / Н. О. Лосский // История русской философии. М., 1991. С. 391-396.

261. Лотман Ю. М. Символика Петербурга и проблема семиотики города / Ю. М. Лотман // Избр. статьи: В 3-т. Т.2. Таллин, 1992. С. 9-21.

262. Лотман Ю. М. Символ в системе культуры / Ю. М. Лотман // Уч. зап. Тарт. гос. ун-та. Вып.754. Тарту, 1987. С. 45-58.

263. Лотман Ю. М. Отзвуки концепции «Москва Третий Рим» в идеологии Петра I (К проблеме средневековой традиции в культуре барокко) / Ю. М. Лотман, Б. А. Успенский // Художественный язык средневековья. М, 1982. С. 236-248.

264. Лурье Я. С. Лев Толстой и мыслители "серебряного века" / Я. С. Лурье // Звезда. СПб, 1993. №7. С. 173-183.

265. Литературный распад. Крит. сб. СПб, 1905.

266. Лундберг Е. Мережковский и его новое христианство / Е. Лундберг. СПб, 1914.

267. Маковский С. Портреты современников / С. Маковский // Серебряный век. Мемуары (Сб. статей). М, 1990. С. 114-176.

268. Мальцев Л. А. Христианство и «новое религиозное сознание» / Л. А. Мальцев // Проблемы русской философии и культуры. Калининград, 1997. С. 47-51.

269. Медынский Г. А. Религиозные влияния в русской литературе / Г. А. Медынский. М, 1933.

270. Мень А. Дмитрий Сергеевич Мережковский и Зинаида Николаевна Гиппиус: Лекция, прочитанная в 1989 году / А. Мень // Русская мысль = La pensee russe. Париж, 1994. 1 7 дек. №4055. С. 17.

271. Минц 3. Г. О трилогии Д. С. Мережковского "Христос и Антихрист" / 3. Г. Минц // Мережковский Д. С. Христос и Антихрист. В 4-х т. М, 1989. Т.1. С. 8-23.

272. Максимов Д. Е. Русские поэты начала XX века / Д. Е. Максимов. Л, 1986.

273. Максимов Д. Е. Брюсов. Поэзия и позиция / Д. Е. Максимов. Л, 1969.

274. Мальчукова Т. Г. Античные и христианские традиции в поэзии А.С.Пушкина: В 2-ч. / Т. Г. Мальчукова. Петрозаводск, 1990.

275. Мальчукова Т. Г. Античные традиции в русской поэзии: Учебник по спецкурсу / Т. Г. Мальчукова. Петрозаводск, 1990.

276. Мальчукова Т. Г. Античные и христианские традиции в поэзии А. С. Пушкина. Кн. 3 / Т. Г. Мальчукова. Петрозаводск, 2002.

277. Мандельштам и античность. Сб. ст. М., 1999.

278. Манн Т. Художник и творчество. Статьи и письма / Т. Манн. М., 1986.

279. Медынский Г. Религиозные влияния в русской литературе. Очерки из истории русской художественной литературы XIX и XX веков / Г. Медынский. М., 1983.

280. Между Эдипом и Озирисом: становление концепции мифа. М., 1998.

281. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа / Е. М. Мелетинский. М., 1986.

282. Мелетинский Е. М. О литературных архетипах / Е. М. Мелетинский. М., 1994.

283. Мелетинский Е. М. Миф и двадцатый век / Е. М. Мелетинский // Мелетинский Е. М. Избранные статьи. Воспоминания. М., 1998. С. 419-426.

284. Мень А. Откровение Иоанна Богослова / А. Мень // Знание сила. 1991. №9. С. 43-90.

285. Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры.: В 3-т. / П. Н. Милюков. М., 1994. Т. 3.

286. Минц 3. Г. Блок и русский символизм / 3. Г. Минц // А. Блок. Новые материалы и исследования. Кн.1. М., 1980. С. 45-58.

287. Минц 3. Г. О некоторых «неомифологических» текстах в творчестве русских символистов / 3. Г. Минц // Уч. Зап. Тартусского ун-та. Вып. 459. Тарту, 1979. С. 76- 120.

288. Михайлов О. Н. О Д. С. Мережковском / О. Н. Михайлов // Мережковский Д. С. Собр. соч.: В 4-т. М., 1991. Т.1. С. 7-23.

289. Михайлов О. Н. "Пленник культуры" / О. Н. Михайлов //Мережковский Д. С. Павел I. Александр I. Больная Россия. М., 1989. С. 4-24.

290. Михайловский Б. В. Избранные статьи о литературе и искусстве / Б. В. Михайловский. М., 1969.

291. Мних Р. Категория символа и библейская символика в поэзии XX века / Р. Мних. Люблин, 2002.

292. Мозговая Э. Я. В. С. Соловьев и Д. С. Мережковский: грани соприкосновения / Э. Я. Мозговая // Отечественная философия: опыт, проблемы, ориентиры исследования. М., 1996. Вып.19. С. 112-125.

293. Молчанова Н. Мифотворчество в трактовке символистов / Н. Молчанова // Творчество писателя и литературный процесс. Иваново, 1981. С. 205-216.

294. Мосиенко М. В. Традиции древнерусской агиографии в прозе русской литературы модерна начала XX века (Андреев, Брюсов, Мережковский): автореф. дисс. канд. филол. наук / М. В. Мосиенко. Киев, 1991.

295. Москвина И. К. Город символ: образ Петербурга в творчестве Д. С. Мережковского / И. К. Москвина // Город и культура. СПб., 1992. С. 147-152.

296. Мудрость древних и тайные общества: Иллюстрированная история тайных учений, скрытых за ритуалами, символами и мистериями всех времен. Смоленск, 1995.

297. На рубеже. Крит сб. СПб., 1909.

298. Неженец Н. И. Русские символисты / Н. И. Неженец. М., 1992.

299. Низамитдинов Д. Н. Мифологическая культура / Д. Н. Низамитдинов. М., 1993.

300. З.Новиков М. П. Тупики православного модернизма / М. П. Новиков. М., 1979.

301. И.Новикова Л. И. Русская философия истории / Л. И. Новикова. М., 1997.

302. Носов С. Классика вольнодумства / С. Носов // Русская мысль = La pensee russe. Париж, 1992. 29 мая. №3931. С. 13.

303. Неведомский М. Зачинатели и продолжатели / М. Неведомский. Пб. 1919.

304. Низова И. И. Мотив сада и статуи в творчестве Д.С.Мережковского и пушкинская традиция / И. И. Низова // Пушкинский сборник. М., 1999. С. 6378.

305. Никитина М. А. "Заветы" реализма в романах «старших» символистов ("Христос и Антихрист" Дм. Мережковского, "Мелкий бес" Ф.Сологуба) / М. А. Никитина // Связь времен. М., 1994. С. 205-224.

306. Николюкин А. Н. Мережковский / А. Н. Николюкин // Русские писатели XX века. Биогр. словарь. М., 2000. С. 465-467.

307. Николюкин А. Н. Мережковский / А. Н. Николюкин // Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века. Энц. биогр. словарь. М., 2000. С. 405-408.

308. Никольский Б. «Вечные спутники» Мережковского / Б. Никольский // Исторический вестник. 1897. №11. С. 594.

309. Павлова М. Мученики великого религиозного процесса / М. Павлова // Мережковский Д., Гиппиус 3., Философов Д. Царь и революция. М., 1999. С.7-54.

310. Пайман А. История русского символизма / А. Пайман. М., 2000.

311. Панченко Д. Леонардо и его эпоха в изображении Д. С. Мережковского / Д. Панченко // Мережковский Д. С. Воскресшие боги. М., 199'0. С. 629-637.

312. Пахмусс Т. А. Предисловие / Т. А. Пахмусс // Мережковский Д.С. Реформаторы: Лютер, Кальвин, Паскаль. Томск, 1999. С. 5-9.

313. Пахмусс Т. А. Страницы из прошлого: Переписка 3. Н.Гиппиус, Д. В.Философова и близких к ним в "главном" / Т. А. Пахмусс // Памятники культуры: Новые открытия. Письменность. Искусство. Археология: Ежегодник. 1997. М., 1998. С. 70-101.

314. Перцов П. П. Литературные воспоминания (1890-1902) / П. П. Перцов. М., 2002.

315. Петров С. М. Русский исторический роман XIX века / С. М. Петров. М., 1984.

316. Петров А. В. Историческая традиция русской литературы XIX века и драма Д. С. Мережковского "Павел I". Проблема власти: автореф. дисс. канд. филол. наук / А. В. Петров. М., 1999.

317. Петров А. В. Литературная "цитата" в поэтике Д. С. Мережковского (драма "Павел I") / А. В. Петров // "Благословенны первые шаги." Магнитогорск, 1999. Вып.2. С. 26-34.

318. Петухова С. Философско-религиозные мотивы творчества Д. С. Мережковского / С. Петухова // Философия, эстетика, культурология: Статьи, заметки, документы. М., 1995. Вып.1. С. 46-53.

319. Пивоев В. М. Мифологическое сознание как способ освоения мира / В. М. Пивоев. Петрозаводск, 1991.

320. Поварцов С. Траектория падения: О литературно-эстетических концепциях Д. Мережковского / С. Поварцов // Вопр. лит. 1986. №11. С. 153191.

321. Поварцов С. Возвращение Мережковского / С. Поварцов // Мережковский Д. С. Акрополь. М., 1991. С. 332-350.

322. Покачалов М. В. Проблема кризисов и гибели античной культуры в творчестве русских символистов: автореф. дисс. канд. культурол / М. В. Покачалов. М., 2000.

323. Полещук JI. 3. Тема "двойничества" в символистском романе Дмитрия Мережковского "Петр и Алексей" / JI. 3. Полещук // Материалы научной конференции студентов и аспирантов ДВГУ, апрель, 1998. Владивосток, 1999. С. 36-39.

324. Полонский В. В. Биографический жанр в творчестве Д. С. Мережковского: автореф. дисс. канд. филол. наук / В. В. Полонский. М., 1998.

325. Полунин В. В. В лабиринтах серебряного века / В. В. Полунин. Кишинев, 1991.

326. Пономарева Г. Заметки о семантике "перепутанных цитат" в исторических романах Д. С. Мережковского / Г. Пономарева // Классицизм и модернизм. Tartu, 1994. С. 102-111.

327. Попов В. Исторические романы Мережковского / В. Попов // Мережковский Д. С. Петр и Алексей. Краснодар, 1990. С. 426-431.

328. Поспелов Г. Н. Введение в литературоведение Г. Н. Поспелов. М., 1983.

329. Потебня А. А. Слово и миф / А. А. Потебня. М., 1989.

330. Пути и миражи русской культуры: Сб. ст. СПб., 1994.

331. Пьяных М. Ф. "Серебряный век" русской поэзии / М. Ф. Пьяных // Серебряный век. Петербургская поэзия конца XIX начала XX века. JL, 1991. С. 511-523.

332. Рапацкая JI.A. Искусство "серебряного века" / JI. А. Рапацкая. М., 1996.

333. Редько А. М. Литературно-художественные искания в конце XIX -начале XX в. / А. М. Редько. Л., 1924.

334. Розанов В. В. Апокалипсис русской литературы / В. В. Розанов // Новый мир. 1999. №7. С. 32-47.

335. Розанов В. В. Среди иноязычных (Д. С. Мережковский) / В. В. Розанов // Д. С. Мережковский. Pro et contra. Личность и творчество Д. С. Мережковского в оценке современников. Антология. СПб, 2001. С. 82-104.

336. Розанов В. В. Во дворе язычников / В. В. Розанов. М, 1999.

337. Розанов В. В. Декаденты / В. В. Розанов // Мысли о литературе. М, 1989. С. 204-216.

338. Розанов В. В. Люди лунного света. Метафизика христианства / В. В. Розанов. СПб, 1913.

339. Розанов В. В. О писательстве и писателях / В. В. Розанов. М, 1995.

340. Розанов В. В. Первые годы в школе: Мережковский против Вех. Католицизм и Россия / В. В. Розанов // Кодры. Кишинев, 1991. №5. С. 161175.

341. Розанов В. В. Религия и культура: Сб.ст. / В. В. Розанов. СПб, 1899.

342. Розенталь Б.-Г. Стадии ницшеанства: интеллектуальная революция Мережковского / Б.-Г. Розенталь // Историко-философский ежегодник. М, 1995. С. 191-212.

343. Роуз С. Православие и «религии будущего» / С. Роуз. М, 1991.

344. Рохманалиев Р. Исторические романы М. А. Алданова и Д. С. Мережковского в контексте исторической прозы XX столетия / Р. Рохманалиев // Алданов М. А. Заговор, Мережковский Д. С. Александр I: Исторические романы. Бишкек, 1992. С. 3-8.

345. Русская литература XX века. Исследования американских ученых. СПб, 1993.

346. Русская литература начала XX века: Дооктябрьский период / Под. ред. И. Т. Крука, Н. Е. Крутиковой. Л, 1985.

347. Русская литература серебряного века / Под. ред. В. В. Агеносова. М, 1997.

348. Русский символизм и мировая культура. Сб. науч. тр. Вып.1. М, 2001.

349. Рудич В. Д. Мережковский / В. Д. Рудич // История русской литературы XX века. Серебряный век. М, 1995. С. 186-201.

350. Савельев С. Н. Д. С. Мережковский и 3. Н. Гиппиус / С. Н. Савельев // Мережковский Д. С. Больная Россия. Л., 1991. С. 238-268.

351. Савельев С. Н. Идейное банкротство богоискательства в России в начале XX века / С. Н. Савельев. Л., 1987.

352. Салма Н. Д. С. Мережковский (1866 1941) - теоретик и прозаик (вариант религиозного волюнтаризма) // Acta Univ. Szegediensis de Attika. Jozsef nominatae. Sect. Historiae litterarum. Diss. Slavicae. Szeged., 1989. №20. C. 146.

353. Сарычев Я. В. Эрос в творчестве Д. С. Мережковского: автореф. дисс. канд. филол. наук/Я. В. Сарычев. Воронеж, 1998.

354. Сарычев Я. В. "Субъективная критика" в системе теоретических и художественных исканий Д.С.Мережковского.// Русская литературная критика серебряного века. Новгород, 1996. С.73-77.

355. Сарычев Я. В. В поисках «новой формы творчества»: специфика художественной организации произведений Д. С. Мережковского / Я. В. Сарычев // Вестник науч.- практ. лаб. по изучению лит. процесса XX века. Воронеж, 2000. №4 . С. 25 38.

356. Сарычев Я. В. Религия Дмитрия Мережковского: Доктрина «неохристианства» и ее художественное воплощение / Я. В. Сарычев. Липецк, 2001.

357. Сарычев В. А. Эстетика русского модернизма / В. А. Сарычев. Воронеж, 1992.378.(С. Б.) Мережковский Д. С. // Энц. словарь Т-ва «Бр. А. и И.Гранат». М., 1910-1948.

358. Святополк-Мирский Д. П. Веяние смерти в предреволюционной литературе / Д. П. Святополк-Мирский // Русский узел евразийства. Восток в русской мысли. М., 1997. С. 357-359.

359. Светлов П. Я. Мистицизм конца XIX века и его отношение к христианской религии и философии / П. Я. Светлов. СПб., 1898.

360. Селин А. Б. Античность в художественно-эстетической символике русской поэзии конца XIX начала XX вв. / А. Б. Селин // Тезисы докл. Всесоюзн. науч. конф. «Проблемы античной истории и классической филологии». Харьков, 1980. С. 172-174.

361. Семенкин Н. С. Философия богоискательства / Н. С. Семинкин. М., 1986.

362. Семигин В. JI. Дмитрий Мережковский: от литературы к религии / В. JI. Семигин // Вест. Моск. Ун-та. Сер.8, История. М., 2000. №3. С. 36-54.

363. Сергеев А. М. Россия и мы (культура философия - метафизика) / А. М. Сергеев. Петрозаводск, 1997.

364. Серебряный век: Философско-эстетические и художественные искания. Сб. науч. тр. Кемерово, 1996.

365. Силард JI. Античная Ленора в XX веке: к вопросу об античном наследии в русском символизме / Л. Силард // Studia Slavica Hungarica (35/1-2), Budapest. 1982.

366. Скабичевский А. История новейшей русской литературы / А. Скабичевский. СПб., 1909.

367. Слинько М. А. «Античные» романы В. Я. Брюсова: историко-культурный смысл, художественная структура, традиции: автореф. дисс. канд. филол. наук. /М. А. Слинько. Воронеж, 1997.

368. Слинько М. А. О некоторых особенностях символистского романа (На материале исторических произведений Брюсова и Мережковского) / М. А. Слинько // Вестн. науч.-практ. лаб. по изучению лит. процесса XX века. Воронеж, 2000. №4. С. 39-43.

369. Смирнов В. Е. Роман "Петр и Алексей" Д. С. Мережковского / В. Е. Смирнов // Проблемы русской литературы. Магнитогорск, 1992. Вып.2. С. 53-65.

370. Смирнов Л. А. Русская литература конца XIX начала XX века / Л. А. Смирнов. М., 1993.

371. Смысл жизни в русской философии конца XIX начала XX века. СПб., 1995.

372. Собенников А. С. А. П. Чехов и Д. С. Мережковский: (к проблеме религиозного символа) / А. С. Собенников // Чеховские чтения в Ялте: взгляд из 1980-х. М., 1990. С. 87-96.

373. Соболев A. JI. Д. С. Мережковский в работе над романом «Смерть богов. Юлиан Отступник» / А. Л. Соболев // Д. С. Мережковский: мысль и слово. М., 1999. С. 35-41.

374. Созина Е. К. Гностическая традиция в романной трилогии Д. С. Мережковского "Христос и Антихрист"( 1896-1905) / Е. К. Созина // Творчество писателя и литературный процесс: Слово в художественной литературе. Иваново, 1994. С. 86-94.

375. Созина Е. К. Зеркальная символика как явление стиля русской поэзии рубежа веков / Е. К. Созина // XX век. Литература. Стиль. Екатеринбург, 1998. Вып.З. С. 78-93.

376. Созина Е. К. Теория символа и практика художественного анализа. Е. К. Созина. Екатеринбург, 1998.

377. Солнцева Е. Г. Третий Завет Дм. Мережковского / Е. Г. Солнцева // Мережковский Д. С. Вечные спутники. М., 1996. С. 5-40.

378. Соловьев В. С. Собр. соч.: В 2-т. / В. С. Соловьев. М., 1988. Т.1.

379. Соловьев В. С. Философия искусства и литературная критика / В. С. Соловьев. М., 1991.

380. Соловьев В. С. Чтения о Богочеловечестве / В. С. Соловьев. СПб., 2000.

381. Соловьев B.C. Смысл любви. Избранные произведения / В. С. Соловьев. М., 1991.

382. Старикова Е. В. Реализм и символизм / Е. В. Старикова // Развитие реализма в русской литературе. М., 1974. Т.З. С. 211-223.

383. Стеблин-Каменский М. И. Миф фольклор - литература / М. И. Стеблин-Какменский. Л., 1978.

384. Стебляк В. В. Провидческий дар русской худож. культуры конца XIX -начала XX века (Д. С. Мережковский, Врубель) / В. В. Стебляк. Омск, 1998.

385. Струве Г. Спор с Д. С. Мережковским / Г. Струве // Д. С. Мережковский. Pro et contra. Личность и творчество Дмитрия Мережковского в оценке современников. Антология. СПб., 2001. С. 158-171.

386. Тагер Е. У истоков XX века / Е. Тагер // Избранные работы. М., 1988. С.

387. Таранов П. Мудрость трех тысячелетий / П. Таранов. М., 1997.

388. Терапиано Ю. Дмитрий Мережковский: взгляд в прошлое / Ю. Терапиано // Дальние берега: Портреты писателей эмиграции. Мемуары. М., 1994. С. 108-116.

389. Тойнби А. Христианское понимание истории / А. Тойнби // Философия истории. Антология. М., 1991. С. 220-232.

390. Токарев М. А. Мифология / М. А. Токарев, Е. М. Мелетинский // Мифы народов мира. М., 1992. Т. 1. С. 11-20.

391. Томашевский Б. В. Теория литературы. Поэтика / Б. В. Томашевский. М., 1996.

392. Топорков А. Л. Теория мифа в русской филологической науке XIX века / А. Л. Топорков. М., 1997.

393. Топоров В. Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического / В. Н. Топоров. М., 1995.

394. Троцкий Л. Мережковский / Л. Троцкий // Кодры. 1990. №12. С. 163-169.

395. Трубецкой Е. Н. Свет Фаворский и преображение ума / Е. Н. Трубецкой // Вопр. философии. 1989. №12. С. 77-86.

396. Трубецкой С. Н. Мнимое язычество и ложное христианство / С. Н. Трубецкой. М., 1892.

397. Тэрнер В. Символ и ритуал В. Тернер. М., 1983.

398. Тюрина И. И. Дионисизм в русском эстетическом сознании (К постановке проблемы) / И. И. Тюрина // Вестник Томск, гос. пед. университета. Сер.: Гуманитарные науки (филология). Томск, 1999. Вып.6. С. 22-26.

399. Уваров А. С. Христианская символика / А. С. Уваров. М; СПб., 2001.

400. Успенская А. В. Д. С. Мережковский / А. В. Успенская // Мережковский Д. С. Собр. стихотворений. СПб., 2000. С. 6-44.

401. Усенко JI. Импрессионизм в русской прозе начала XX века / JI. Усенко. М., 1988.

402. Учение об антихристе в древности и средневековье. СПб., 2000.

403. Федоров В. С. "Эолова арфа" России: Этапы жизни и религиозно-философского творчества Д. С. Мережковского / В. С. Федоров // Вече. СПб., 1997. Вып.8. С. 25-50.

404. Федоров В. П. Античность в русском культурном сознании конца XIX — начала XX вв. / В. П. Федоров // Проблемы художественного метода русской литературы конца XIX начала XX вв. Симферополь, 1990. С. 54-55.

405. Флорова JI. Н. Проблемы творчества Д. С. Мережковского: Статьи. М., 1996.

406. Флорова JI. Н. Трилогия Д. С. Мережковского "Христос и Антихрист": история изучения и вопросы поэтики: автореф. дисс. канд. филол. наук / JI. Н. Флорова. М., 1997.

407. Флоренский П. А. Столп и утверждение истины / П. А. Флоренский. М., 1990. Т. 1-2.

408. Флоровский Г. Пути русского богословия / Г. Флоровский. Париж., 1937.

409. Фомин А. Ю. Античные мотивы в поэзии В. Я. Брюсова (К вопросу о месте античности в идейно-эстетической системе русского символизма): автореф. дисс. канд. филол. наук / А. Ю. Фомин. М., 1992.

410. Фомин С. Россия перед вторым пришествием. Материалы к очерку русской эсхатологии: В 2-х т. / С. Фомин. Троице-Сергиева Лавра, 1998.

411. Фрагменты ранних греческих философов. М., 1989.

412. Франк С. Л. Духовные основы общества / С. Л. Франк. М., 1992.

413. Франк С. Л. О так называемом «новом религиозном сознании» / С. Л. Франк // Франк С. Л. Философия и жизнь. Этюды и наброски по философии культуры. СПб., 1910. С. 338-346.

414. Фрейд 3. Леонардо да Винчи. Воспоминания детства / 3. Фрейд // Тотем и табу. М, 1998. С. 217-279.

415. Фридлендер Г. М. "Шестое чувство": Из истории литературно-общественных настроений 1910-х гг. / Г. М. Фридлендер // Русская литература, 1992. №2. С. 26-29.

416. Фридлендер Г. М. Пушкин; Достоевский; "Серебряный век" / Г. М. Фридлендер / РАН. Ин-т рус. лит. (Пушкинский Дом). СПб, 1995.

417. Фридлендер Г. М. Д. С. Мережковский и Генрик Ибсен (у истоков идей) / Г. М. Фридлендер // Русская литература. 1992. №1. С. 49-56.

418. Фридрих Ницше и русская религиозная философия: Переводы, исследования, эссе философов «серебряного века»: В 2-х т. Минск, 1996.

419. Фрэзер Дж. Золотая ветвь / Дж. Фрезер. М, 1983.

420. Хайдеггер М. Исток художественного творения / М. Хайдеггер // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX веков. М, 1987. С. 264313.

421. Хализев В. Е. Теория литературы / В. Е. Хализев. М, 2000.

422. Хангулян С. А. Античность в раннем поэтическом творчестве В. Брюсова / С. А. Хангулян // Брюсовские чтения 1983г. Ереван, 1985. С. 381-393.

423. Хангулян С. А. Античность в поэтическом творчестве В. Брюсова (дооктябрьский период): автореф. дисс. канд. филол. наук / С. А. Хангулян. Тбилиси, 1990

424. Ханзен-Леве А. Русский символизм: Система поэтических мотивов. Ранний символизм / А. Ханзен-Леве. СПб, 1999. 507 с.

425. Ханзен-Леве А. Мифопоэтический символизм. Система поэтических мотивов / А. Ханзен-Леве. СПб, 2003.

426. Ходасевич В. Д. С. Мережковский / В. Ходасевич // Ходасевич В. Колеблемый треножник. М, 1991. С. 536-539.

427. Храповицкая Г. Н. Три Юлиана / Г. Н. Храповицкая // Филол. науки. М, 1996. №5. С. 15-24.

428. Хюбнер К. Истина мифа / К. Хюбнер. М, 1996.

429. Цветаева М. И. Герой труда (Записи о Валерии Брюсове) / М. И. Цветаева// Собр. соч.: В 7-т. Т. 4. Кн. 1. С. 12-64.

430. Чепкасов А. В. Мифы об Антихристе у Д. С. Мережковского и В. С. Соловьева / А. В. Чепкасов // Культура и текст. СПб., Барнаул, 1997. Вып.1: Литературоведение. 4.2. С. 54-55.

431. Чепкасов А. В. Неомифологизм в романах трилогии Д. С. Мережковского "Христос и Антихрист" / А. В. Чепкасов // Серебряный век. Кемерово, 1996. С. 40-45.

432. Чередниченко В. И. Типология и специфика сюжетного времени / В. И. Чередниченко // Реалистические формы изображения действительности. Тбилиси, 1986. С. 56-64.

433. Четина Е. М. Образы зла в литературе рубежа веков: специфика интерпретаций / Е. М. Четина // Проблемы межкультурной коммуникации: Межвуз. сб. науч. тр. Пермь, 1999. С. 12-18.

434. Чулков Г. Годы странствий. Из книги воспоминаний / Г. Чулков. М., 1930.

435. Чуковский К. Д. С. Мережковский (Тайновидец вещи) / К. Чуковский // От Чехова до наших дней. СПб., 1908. С. 183-201.

436. Шарыпина Т. А. Античность в литературной философской мысли Германии первой половины XX века / Т. А. Шарыпина. Нижний Новгород, 1998.

437. Шеллинг Ф. Философия искусства / Ф. Шеллинг. М., 1966.

438. Шеллинг Ф. Введение в философию мифологии / Ф. Шеллинг // Сочинения: В 2-т. М., 1989. Т.2. С. 343-402.

439. Шеллинг Ф. Система мировых эпох / Ф. Шеллинг. Томск. 1999.

440. Шелогурова Г. Н. Об интерпретации мифа в литературе русского символизма конца XIX начала XX в. / Г. Н. Шелогурова // Из истории русского реализма конца XIX- начала XX в. М., 1986. С. 122-135.

441. Шестаков В.П. Эсхатология и утопия. Очерки русской философии и культуры. М., 1995.

442. Шестов JI. Сочинения // JI. Шестов. М., 1995.

443. Шестов JL Апофеоз беспочвенности / JL Шестов. JL, 1991.

444. Шичалин Ю. А. Античность. Европа. История / Ю. А. Шичалин. М., 1999. 205с.

445. Шпенглер О. Закат Европы / О. Шпенглер. Новосибирск, 1993.

446. Штейнер Р. Мистерии древности и христианство / Р. Штейнер. М., 1990.

447. Щенникова JL П. Дмитрий Мережковский: структура сознания философствующего поэта на пороге XX века / JI. П. Щенникова // Филол. науки. 2002. №6. С. 3-11.

448. Элиаде М. Аспекты мифа / М. Элиаде. М., 1995.

449. Элиаде М. Космос и история: Избр. работы / М. Элиаде. М., 1987.

450. Элиаде М. Мефистофель и Андрогин / М. Элиаде // Лит. обозрение. М.,1994. №3/4. С. 40-44.

451. Элиаде М. Миф о вечном возвращении / М. Элиаде. СПб., 1998. 249 с. 475.Элиаде М. Священное и мирское / М. Элиаде. М., 1994. 476.Эллис (Л. Л. Кобылинский). Русские символисты / Эллис (Л. Л. Кобылинский). Томск, 1998.

452. Энгельгардт Н. Поклонение злу / Н. Энгельгардт // Неделя. 1895. №12. С. 153-154.

453. Эткинд А. Содом и Психея: Очерки интеллектуальной истории Серебряного века / А. Эткинд. М., 1996.

454. Эткинд А. Хлыст: Секты, литература и революция / А. Эткинд. М., 1998. 687 с.

455. Энгельгардт Н. История русской литературы XIX столетия.: В 2-т. / Н. Энгельгардт. СПб., 1913-1915. Т.2.481 .Юнг К. Г. Архетип и символ / К. Г. Юнг. М., 1991.

456. Юнг К. Г. Душа и миф: шесть архетипов / К. Г. Юнг. М., 1997.

457. Юнг К. Г. Человек и его символы / К. Г. Юнг. М., 1998.

458. Юхименко Е. М. Старообрядческие источники романа Д. С. Мережковского "Петр и Алексей" / Е. М. Юхименко // De visu. М., 1994. №3/4. С. 47-59.

459. Ясперс К. Смысл и назначение истории / К. Ясперс. М., 1991.

460. Якубович П. Ф.(Гриневич). Обзор нашей современной поэзии / П. Ф. Якубович (Гриневич) // Русское богатство. 1897. №9. С. 2-7.

461. Энциклопедии, словари, справочники

462. Античность. Словарь-справочник по истории, культуре и мифологии. Дубна, 2003.

463. Бауэр В. Энциклопедия символов / Бауэр В., Дюмоц И., Головин С. М., 1995.

464. Большой путеводитель по Библии. М., 1993.

465. Керлот X. Э. Словарь символов: Мифология. Магия. Психоанализ / X. Э. Керлот. М., 1994.

466. Котерелл. А. Мифология (Энц. справочник) / А. Котерелл. М., 1997.

467. Купер Дж. Энциклопедия символов / Дж. Купер. М., 1995.

468. Лексикон нонклассики. Художественно-эстетическая культура XX века. М., 2003.

469. Махов А. Е. Сад демонов. Словарь инфернальной мифологии / А. Е. Махов. М., 1998.

470. Менар Р. Мифология в древнем и современном искусстве / Р. Менар. Минск, Москва, 2000.

471. Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2-х т. М., 1992.

472. Норден Р. Ф. Символы и их значения / Р. Ф. Норден. СПб., 2000.

473. Религии мира. Энц. Словарь. М., 1997.

474. Руднев В. П. Словарь культуры XX века: Ключевые понятия и тексты / В. П. Руднев. М., 1997.

475. Сад демонов: Словарь инфернальной мифологии / Автор составитель А. Е. Махов. М., 1998.

476. Словарь античности / Сост. Й. Ирмшер, Р. Ионе. М., 1989.

477. Тимофеев JL И. Краткий словарь литературоведческих терминов / JI. И. Тимофеев, С. В. Тураев. М., 1978.

478. Тресидлер Д. Словарь символов / Д. Тресидлер. М., 1999.

479. Холл Д. Словарь сюжетов и символов в искусстве / Д. Холл. М., 1997.

480. Холл М.П. Энциклопедическое изложение масонской, герметической, каббалистической и розенкрейцеровской символической философии / М. П. Холл. Новосибирск, 1992.

481. Христианство. Энциклопедический словарь. М., 1993. 507.Энциклопедия мистицизма. СПб., 1997.

482. Энциклопедия мистических терминов. М., 1998.

483. Энциклопедия символизма: Живопись, графика и скульптура. Литература, музыка. М., 1998.

484. Литература на иностранных языках.

485. Bedford С. Н. The Seeker: D. S. Merezhkovsky. Lawrence: University of Kansas Press, 1975.

486. Cultural Mythologies of Russian Modernism. From the Golden Age to the Silver Age/Ed. By Gasparow В., Hughes R., Paperno I. California, 1992.

487. Clowes E.W. The Integration of Nietzsche's Ideas of History, Time, and 'Higher Nature' in the Early Historical Novels of Dmitry Merezhkovsky // Germano-Slavica. 1981. №6. P.401-416.

488. Hart P. Time transmuted: Merezhkovsky and Brusov's historical novels// Slavic East Europ. jour. Tempe, 1987. Vol. 31. №2. P.196-208.

489. Kalb, J.E. Merezhkovskii's Third Rome: imperial visions and Christian dreams// Ab imperio. Казань, 2001. №1/2. P. 125 140.

490. Pachmuss Т. D. S. Merezhkovsky in exile: The master of the genre of biografic romance. New York. 1990.

491. Paperno I. Nietzscheanism and Return of Pushkin in Twentieth-century Russian Culture (1899-1937) // Nietzsche et Soviet Culture: Ally and adversary. Cambridge, 1994. P. 212-215.

492. Rosenthal B.G. Dmitri Merezhkovsky and Silver Age. Hague, 1975.

493. Rosenthal B.G. Stages of Nietzscheanism: Merezhkovsky's Intellectual Evolution// Rosenthal B.G. Nietzche in Russia. Princeton. 1986. P. 71-76.

494. Tindall W.Y. The Literary Symbol. Bloomington: Indiana Univ. Press, 1965.

495. Zdziechovski, M. Les sourses de la "renaissance religieuse russe" ches Soloviev et Boulgakov // Istina. P., 1992. A. 37, №2. P. 117-123.