автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Автор и герой в художественном мире И.А. Гончарова

Полный текст автореферата диссертации по теме "Автор и герой в художественном мире И.А. Гончарова"

4852860

Пинженина Екатерина Игоревна

АВТОР И ГЕРОЙ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ МИРЕ И. А. ГОНЧАРОВА (СТРУКТУРА ТЕКСТА И ТИПОЛОГИЯ ХАРАКТЕРОВ)

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук

• 8 СЕН 2011

Красноярск 2011

4852860

Работа выполнена на кафедре русской и зарубежной литературы Института филологии и языковой коммуникации ФГАОУ ВПО «Сибирский федеральный университет»

Научный руководитель: доктор филологических наук, доцент

Ковтун Наталья Вадимовна

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Плеханова Ирина Иннокентьевна

кандидат филологических наук, ведущий научный сотрудник Проскурина Елена Николаевна

Ведущая организация:

Учреждение Российской Академии наук

Институт русской литературы «Пушкинский Дом» (г. Санкт-Петербург)

Защита состоится 26 сентября 2011 г. в 10.00 часов на заседании диссертационного совета ДМ 212.099.12 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук при ФГАОУ ВПО «Сибирский федеральный университет» по адресу: 660041, г. Красноярск, пр. Свободный, 82, стр. 6, улк. ИНиГ, ауд. 3-17.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке Сибирского федерального университета.

Автореферат разослан августа 2011 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук,

доцент

И.В. Башкова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Постановка проблемы. Будущий 2012 год - год 200-летия со дня рождения Ивана Александровича Гончарова, а значит, и время подведения промежуточных итогов развития гончароведения. В науке о писателе, несмотря на более чем полуторавековую историю, изыскания продолжают идти во множестве направлений, не складываясь в крупные школы. Однако, на наш взгляд, существует проблема, отзываясь на которую, исследователь так или иначе подключается к одной из двух основных тенденций гончароведения, связанных с решением проблемы воплощения личности писателя в его произведениях. Ряд критиков (В. Г. Белинский, Д. И. Писарев, Е. А. Соловьев-Андреевич, И. Ф. Анненский, Н. Кадмин) традиционно считает Гончарова художником «золотой середины», объективным и умеренным во всём, что касается авторского вмешательства в текст. Находятся сторонники такого взгляда на Гончарова и среди коллег-писателей (А. П. Чехов, Д. С. Мережковский), и среди современных гончароведов (М. В. Отрадин, А. М. Буланов, Е. А. Краснощёкова, В. И. Мельник).

Оппонируют им другие, полагающие, что писателю была свойственна экспрессивность, эмоциональная неустойчивость, вообще характерная для человека искусства, а «присутствие» его личности в произведениях - очевидно и почти бесспорно. Первые опыты поиска личностных проявлений Гончарова в его текстах относятся ко времени прижизненных критических отзывов на романы. В силу неразработанности категории автора в науке XIX - начала XX века личность писателя могла обнаруживаться в произведении через эксплицитно выраженное субъективное отношение автора к героям (Н. В. Шелгунов) или прямые биографические схождения (Е. А. Ляцкий). Промежуточную позицию занимает Ю. И. Айхенвальд. Критик утверждает, с одной стороны, что Гончаров устами Райского так много толкует о страсти именно потому, что сам ее не испытал. С другой - что произведения писателя крайне репрезентативны для выявления черт его личности, а объективность, столь часто обнаруживаемая критиками и литературоведами, - мнимая.

Суждения исследователей подчас опираются на один и тот же материал (художественные произведения, эпистолярий, воспоминания), но сделанные ими выводы прямо противоположны друг другу. Отсутствие единства объясняется особой авторской интенцией - тщательным и последовательным сокрытием собственной духовной личности в текстах. Вероятно, поэтому всегда находились те, кто желал «разгадать» истинную личность писателя (исследования Б. М. Энгельгардта, С. Машинского). В художественных биографиях художника, написанных Ю. Гаецким (1968), В.Н. Есенковым (1985), в рецензии И. Синцова (1986) двойственность Гончарова занимает ключевое место: настоящий ранимый писатель только прятался за маской Обломова или чиновника-цензора, всё время надеясь на прозорливость окружающих.

В. А. Недзвецкий в монографии «И. А. Гончаров - романист и художник» (1992) выстраивает собственную концепцию: Гончаров рисует тотальное засилье обыкновенного в окружающей действительности, называя процесс прозаизацией жизни, а реалистическое искусство - поэзией обыкновенного. Мировоззренческий идеал Гончарова видится во взаимопроникновении и единстве крайностей, дающих человеку ощущение «полноты жизни».

Позиция О. Г. Постнова в монографии «Эстетика И. А. Гончарова» (1997) достаточно сложна. Учёный считает, что попытка писателя найти «золотую середину» провалилась, и определяет цель Гончарова как отыскание середины между крайностями, а его неудачу в том, что он этот синтез не нашёл. Исследования начала XXI века продолжают разгадывать «загадку И. А. Гончарова», обнаруживая несовпадение расхожего представления о писателе и его подлинной душевной жизни (работы В. Н. Криволапова, Е. В. Красновой). Показательно, что ещё в монографии 1925 года «И. А. Гончаров: Жизнь, личность, творчество» В. Е. Евгеньев-Максимов попытался диалектически примирить противоположные взгляды на личность Гончарова и его произведения. Учёный полагает, что субъективный материал объективируется в процессе авторского творчества. Однако для внятного (хотя, вероятно, не окончательного) решения вопроса о соотношении личностного и объективного начал в творчестве писателя необходимо обращение к теории автора, поскольку именно неразличение автора-человека и образа автора приводит исследователей к противоречивым выводам.

Категория автора является одной из центральных в современном литературоведении. Причём ни одна составляющая литературного произведения не вызывала столько споров. В отечественной филологии начало исследованию авторского сознания, отражённого в художественном тексте, положили В. В. Виноградов и М. М. Бахтин. При всей разности теоретических положений влияние выработанных учеными концепций испытывают С. Г. Бочаров, Б. О. Корман, Ю. М. Лотман, Б. А. Успенский. Полюсом, противостоящим выявлению авторского «присутствия» в произведении, стала теория «изъятия» автора из текста, выработанная Р. Бартом в эссе «Смерть автора» (1968), распространившаяся в западном литературоведении, но мало затронувшая русскую мысль. Это приводит к тому, что методологическая проблема автор и текст в советской, потом российской науке решается по-своему: учёные настаивают на обнаружении в художественном тексте автора-человека.

В 1980-е гг. этот подход вслед за Ю. М. Лотманом и Л. Я. Гинзбург использован в работе И. Паперно «Семиотика поведения: Николай Чернышевский - человек эпохи реализма». Главная задача исследования - проследить трансформацию человеческого опыта писателя в структуру литературного текста, в поле которого и сделана попытка решить неосуществимые в действительности задачи. В том же методологическом ключе созданы работы Б. Бермана о Л. Н. Толстом, С. Сендеровича и Е. Толстой о А. П. Чехове, В. Н. Топорова о И. С. Тургеневе, А. К. Жолковского о М. М. Зощенко. При

этом необиографический подход далёк от принципиального разделения автора-человека и образа автора, присутствующего в тексте. Отражение личности писателя обнаруживается в текстах напрямую, почти без учёта эстетизирующей роли создателя.

Дифференциация понятий автор-человек, образ автора и автор-повествователь нашла отражение в работах Б. О. Кормана (1922-1983) и его школы. Основными понятиями концепции автора здесь становятся субъект речи и субъект сознания. Обращения к творчеству И. А. Гончарова трижды встречаются в связи с методологией Кормана: статьи Е. М. Таборисской «Автор и герой в романе И. А. Гончарова "Обломов"» (1972), Г. М. Гохштейн «О жанровой природе полифонизма (авторская позиция в романах Ф. М. Достоевского "Преступление и наказание" и И. А. Гончарова "Обломов")» (1978), А. А. Фаустова «Об одном неявном способе авторского подключения к традиции: "Русалочий" миф в "Обрыве" И. А. Гончарова» (1993).

Классической работой по нарратологии стал систематизирующий труд В. Шмида «Нарратология» (2008). Ключевым понятием методологии является, в первую очередь, нарратор - повествователь, рассказчик вне зависимости от жанра. Нарратор понимается как посредник между автором и повествуемым миром. Всеведение автора является привилегией и признаком фик-циональности текста. Конкретный автор - «реальная, историческая личность, создатель произведения». Важно, что самому произведению он не принадлежит, а существует независимо от него. Абстрактным автором назван образ, который содержится в произведении и реконструируется читателем на основе так называемых симптомов, индициальных знаков. Методология В. Шмида в силу своей структурности, обобщающего характера и стала для нас основной. В диссертационном исследовании мы оперируем терминами абстрактный автор и образ автора, вслед за В. Шмидом считая их синонимичными, в некоторых контекстах используются понятия авторское сознание (Б. О. Корман) и традиционное - авторская позиция, которые обозначают инстанцию, принципиально несовпадающую с личностью конкретного автора-человека.

Нарративная методология оказалась крайне продуктивной в литературоведении последних десятилетий. В 1990-е - 2000-е годы появилось множество работ, посвященных проблеме автора в творчестве разных писателей: кандидатские диссертации В. Ю. Назаренко о М. А. Шолохове (1993); А. А. Харитонова о А. П. Платонове (1993); Т. И. Сидихменевой о В. Г. Короленко (1993); Е. Ю. Геймбух о И. С. Тургеневе (1995); П. Е. Фокина о Ф. М. Достоевском (1995); Е. А. Иваньшиной о М. А. Булгакове (1998); Е. Г. Барановой о А. Жиде (1999); Е. М. Бондарчук о Б. Л. Пастернаке (1999); М. А.Голо-ванёвой о И. С. Шмелёве (2002); Э. П. Леонтьева о В. М. Шукшине (2004); И. А. Минаевой о Б. К. Зайцеве (2005); Т. Р. Пчёлкиной о А. И. Куприне (2006); С. И. Королёва о JI. Добычине (2008) и докторская С. В. Переваловой о проблеме автора в русской литературе 1970-1980-х годов (1998). Прово-

дятся конференции, издаются сборники: «Автор и текст» под ред. В. М. Марковича и В. Шмида (1996), «Автор. Герой. Рассказчик» (2003) и др. Итоговой на сегодняшний день можно считать работу О. Меерсон «Персонализм как поэтика: Литературный мир глазами его обитателей» (2009).

В отношении творчества Гончарова нарративный подход особенно результативен, категория авторства важна принципиально. Существуют несколько попыток приближения к анализу произведений писателя в рамках нарратологии. Статья Н. М. Нагорной в сборнике «И. А. Гончаров: Материалы международной конференции, посвященной 185-летию со дня рождения И. А. Гончарова» (1998) рассматривает повествовательную структуру в «Обыкновенной истории» как точки пересечения сфер повествователя и персонажа, но исследование не охватывает другие тексты художника. Работа Г. Димент (G. Diment) "The Autobiographical Novel of Co-Consciousness. Gon-charov, Woolf and Joyce" (1994) отчасти посвящена рассмотрению нарративной структуры романа «Обломов». Диссертационное исследование М. С. Воробьёвой «Повествовательная система в романах И. А. Гончарова» (2005) направлено на выявление авторской позиции, выраженной в стиле текстов писателя: речи повествователя и речи персонажей, а также определению функции образа читателя.

Итак, вопрос о соотношении автора и героя в творчестве Гончарова, несмотря на всю свою актуальность, остаётся до сих пор не прояснённым. Особый интерес постановки и решения проблемы в связи с Гончаровым определяется необходимостью различения писателя-человека и его сокровенного героя (чаще в парадигму сопоставлений попадают Обломов и Райский).

Цель данного исследования - выявление особенностей воплощения образа автора (авторского сознания) в романной трилогии и книге очерков «Фрегат "Паллада"».

Для достижения обозначенной цели необходимо решить ряд исследовательских задач:

1. Выявить специфику субъектного воплощения авторской позиции в «Обыкновенной истории», «Фрегате "Паллада"», «Обломове» и «Обрыве».

2. Доказать репрезентативность композиции художественного мира произведения для выявления авторской позиции, принципиальную важность для текстов писателя структуры «герой в центре».

3. Проанализировать особенности соотношения абстрактного автора (авторской позиции) и конкретного автора Гончарова.

4. Определить, как связаны конкретный автор и авторские маски -литературные и бытовые (Обломов, Райский и др.).

5. Раскрыть значимость системы персонажей для выявления авторской позиции в романном творчестве Гончарова.

Актуальность данной работы определена интересом современного литературоведения к наследию писателей-классиков, чье творчество получает

новые ракурсы изучения, в этом контексте обращение к произведениям И. А. Гончарова с позиции нарратологии особенно показательно, ибо дает возможность откорректировать ставшие хрестоматийными представления об образе художника, его отношении к героям собственных текстов. Кроме того, исследование позволяет уточнить, проверить на новом материале теоретические положения метода.

Научная новизна работы заключается в следующем: впервые субъектные формы выражения авторской позиции в произведениях Гончарова рассматриваются в единстве и эволюции от текста к тексту, подвергается развернутому анализу проблема неразличения Гончарова-писателя и его героев (Обломова, Райского), существующая в предшествующей критической и литературоведческой традиции. В качестве внесубъектных способов выражения авторской позиции представлена типология героев художника, выделены типы персонажей, до сих пор никак не осмысленные критикой, описана устойчивая конструкция художественного мира писателя.

Объектом исследования стали романы Гончарова «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв»; книга очерков «Фрегат "Паллада"». В товароведении существует инициированное самим писателем представление о единстве трёх романов. Некоторые исследователи рассматривают и «Фрегат...» как один из романов - географический. Мы считаем возможным ограничить круг наших изысканий принципиальными для художника текстами, поскольку они являются наиболее репрезентативными для выявления образа автора в его субъектных и внесубъектных формах.

Предмет исследования - субъектные и внесубъектные способы выражения авторской позиции. Объёмы кандидатской диссертации делают невозможным рассмотрение авторского сознания Гончарова во всей полноте философских, социологических, этических и эстетических аспектов и оценок. Мы ограничиваемся изучением образа автора, проявленного на уровне нар-рации.

Методологической основой работы стали классические филологические и литературоведческие труды по теории автора (В. В. Виноградова, М. М. Бахтина, Л. Я. Гинзбург, Ю. М. Лотмана, Ю. В. Манна), по нарратологии (Б. О. Кормана, В. Шмида, В. И. Тюпы), мотивологии (И. Силантьева) и типологии характеров (В.М.Марковича), ключевые работы гончароведов, рассматривающих творчество писателя системно, - А. Г. Цейтлина,

A. П. Рыбасова, Н. И. Пруцкова, Ю. М. Лощица, Т. И. Орнатской, Е. А. Кра-снощёковой, М. В. Отрадина, В. А. Котельникова, В. А. Недзвецкого,

B. Н. Криволапова, В. И. Мельника, О. Г. Постнова, С. Н. Гуськова, а также обращающих особое внимание на проблему автора и героя - Е. А. Ляцкого, Ю. И. Айхенвальда, И. Ф. Анненского, Л. С. Гейро, Н. А. Гузь. Основные методы исследования - структурный, мотивный, типологический, элементы текстологического анализа.

Отличительной особенностью диссертации является подчеркнутое внимание к текстологии И. А. Гончарова. По замечанию В. И. Тюпы, произведениям художника свойственна «предельная мера целостности, при которой в литературном тексте практически не остаётся "внесистемного материала" (Ю. М. Лотман) - своего рода "наполнителя", безразличного к общей конструкции целого». Именно этот принцип пристального анализа слова писателя как такового позволяет выявить «сокровенное» авторское. Параллельное чтение, сопоставление первоначальной, промежуточных и окончательной редакций романов, рукописных и печатных вариантов, эпистолярия и автокритических статей, исследование авторской правки в процессе работы даёт возможность обнаружения доминирующих мотивных комплексов, системы образов, устойчивых контекстов, обеспечивающих понимание читателем художественного мира Гончарова.

Теоретическая значимость работы заключается в том, что в диссертации предпринят новый подход к изучению наследия Гончарова, опирающийся на современную «теорию повествования», одновременно сделаны наблюдения и выводы по поводу перспективности нарратологических изысканий в применении к отечественной классике.

Практическая ценность исследования: результаты работы могут быть использованы в систематическом труде по проблеме автора в русской литературе, литературной мистификации, включены в лекционные курсы по истории русской литературы XIX века, задействованы при разработке спецкурсов и спецсеминаров для филологических факультетов вузов как по теории литературы, так и по творчеству Гончарова.

На защиту выносятся следующие положения:

1. В четырёх крупных произведениях писателя наблюдается эволюция субъектных способов выражения авторской позиции. Развитие происходит в направлении усложнения, разработки Гончаровым новых ходов, характерных во многом для литературы XX века.

2. Главные репрезентанты авторского сознания в художественных произведениях занимают центральное положение в изображаемом мире, стремятся утвердиться в нём, доказать своё право организовывать ценностное пространство вокруг себя. Так формируется устойчивая конструкция художественного мира романной трилогии.

3. Репрезентативной для выявления внесубъектных форм выражения авторской позиции в романистике И. А. Гончарова является система персонажей. В художественном мире писателя выявляются тип героя «без личности» и «срединный» герой.

4. Устойчивая конструкция художественного мира и типология героев представляют собой не исследованные ранее способы циклообразования романной трилогии.

5. Конкретный автор, писатель и человек Гончаров, проявляет себя во всех созданных литературных текстах (в широком смысле): в абстрактном

авторе художественных произведений, автокритических статей, образе автора в эпистолярии. Причём три типа текстов оказываются взаимосвязаны: письма Гончарова и автокритические статьи часто комментируют его художественные произведения, герои романов в свою очередь цитируют эпистолярий. Так происходит взаимопроникновение литературы и жизни, а всё творчество писателя складывается в единый метатекст - повествование художника о самом себе через образную и мотивологическую парадигмы, композицию, типологию характеров, стиль. Этим продуцируется и определённая близость абстрактного автора Гончарову-человеку. 6. Художественные мистификации Гончарова и примеры самоизображения писателя привели к возникновению устойчивых ассоциаций, закрепившихся в сознании окружения художника. Ключевыми являются параллели Гончаров-Обломов и Гончаров-Райский. Сам писатель одновременно и провоцирует такое представление о себе, и отталкивает маски в тот момент, когда они особенно легко и некритично воспринимаются собеседниками, поскольку любая из литературных масок более ограниченна, чем сложная и противоречивая натура творца. Всё это провоцирует проблему непонимания, которая из жизни писателя перешла в мотивологический ряд его художественных произведений.

Апробация работы: основные положения диссертационного исследования были обсуждены на заседаниях Группы по изданию Полного собрания сочинений и писем И. А. Гончарова (ИРЛИ РАН «Пушкинский Дом», Санкт-Петербург), а также представлены на научных встречах: XIX Всероссийские Тургеневские чтения (Спасское-Лутовиново, 2008); XLVI Международная научная студенческая конференция «Студент и научно-технический прогресс» (Новосибирск, 2008); VI Международная конференция «Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр» (Петрозаводск, 2008); Научная конференция «Путешествия в русской литературе» (ИМЛИ РАН, Москва, 2009); VI Крапивенская краеведческая конференция «Провинция в контексте истории и литературы» (Ясная Поляна, 2009); IV Всероссийская научно-практическая конференция «Вопросы современной филологии и методики обучения языкам в вузе и школе» (Пенза, 2009); Всероссийская научно-практическая конференция молодых исследователей «Диалог культур в аспекте языка и текста» (СФУ, Красноярск, 2010,2011).

Цель исследования определила структуру работы. Диссертация состоит из Введения, двух глав, Заключения и библиографического списка, включающего 388 наименований.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении даётся общая характеристика диссертационного исследования, излагается степень изученности проблемы, обосновывается актуаль-

ность и научная новизна работы, определяется методологическая основа, формулируются цель и задачи, а также положения, выносимые на защиту.

Первая глава «Авторская репрезентация на уровне структуры текста» посвящена описанию устойчивой конструкции художественного мира Гончарова - с героем в центре. Глава состоит из четырёх параграфов.

В первом параграфе «Способы выражения авторской позиции в романе И. А. Гончарова "Обыкновенная история"» утверждается, что абстрактный автор может быть реконструирован на основании анализа образов Петра Иваныча и Александра Адуевых, а также позиции нарратора. Герой первого романа старается занять, как ему кажется, заслуженное положение в центре мира. Без труда, как будто само собой, организуется нужным образом пространство в «Грачах». То же ощущение центрального положения обеспечивает Александру любовь Надиньки Любецкой. Но пунктом устремлений молодого Адуева всё-таки становится Петербург, имеющий в отечественной культуре устойчивую семантику опасного, умышленного города, который персонажу и следует завоевать-покорить. Драматизм положения героя заключается в том, что первенство в домашнем, малом, интимном круге его уже не удовлетворяет, а для центрального положения в «большом» мире не достаёт способностей.

Во втором параграфе «Эволюция точки зрения нарратора в книге очерков "Фрегат "Паллада"» исследуется репрезентативность авторской правки для выявления устойчивой конструкции художественного мира Гончарова. Герой-повествователь первых публикаций позиционирует себя в центре мира: для него сменяющие друг друга страны и континенты - повод выразить собственные впечатления, настроения, суждения. Личностная составляющая книги очерков была очевидна для первых читателей. Основной корпус авторского редактирования приходится на период конца 60-х - начала 70-х годов - время тяжелого, буквально через силу, дописывания «Обрыва», его выхода в свет и последовавшей за этим волны негативных откликов. Смысл редактирования - в изъятии деталей, черт авторской личности. Герой-повествователь становится все более сдержанным, равнодушным. Меняется конструкция мира: нарратор как будто отходит в сторону, сливается с другими путешественниками, сдвигается на периферию мира. Это является прямым следствием изменения характера и настроений конкретного автора -И. А. Гончарова. С годами писатель становится более умеренным и мудрым, но и обиженным, и страдающим от непонимания окружающих. Нарратор давно завершенного произведения меняется от редакции к редакции вслед за конкретным автором.

В третьем параграфе «Конструкция обломовского мира как результат авторского "присутствия" в тексте» проводится мысль о том, что роман «Обломов» имеет принципиальное значение для выявления авторского в художественных произведениях Гончарова: не случайно именно Илья Ильич воспринимается критикой, исследователями как сокровенный герой. И здесь

«присутствие» автора выражено через устойчивую конструкцию художественного мира с героем в центре. Обломов на протяжении всего романа вынужден доказывать своё центральное положение в мире. Источник этого настойчивого желания - в личности конкретного автора - Гончарова-человека. Отстаивание уникальности собственной личности, самобытности - важнейшая задача писателя в жизни, которую он передоверяет герою. В свою очередь Обломов стремится найти свидетельства, доказать себе же, что он достоин любви Ольги. Постоянная внутренняя рефлексия персонажа, его нежелание подстраиваться под чужие и чуждые нормы поведения и приводят отношения влюбленных к краху. Безусловное признание значимости собственного бытия, обеспеченное любовью родителей, дружбой Штольца, не в последнюю очередь преданностью Захара, и, наконец, любовью Агафьи Пше-ницыной мыслится героем как счастье.

Параллельный сопоставительный анализ эпистолярия Гончарова и романа «Обрыв» в четвёртом параграфе «Репрезентация автора через образ художника (роман "Обрыв")» выявил важные схождения: абстрактный автор, образ которого формируется из переписки И. А. Гончарова, и абстрактный автор романа, репрезентатом которого выступает Борис Райский, имеют существенные сходства по ряду мотивов. Наиболее важны здесь: скука и хандра, чуткие нервы и избыток фантазии, повышенная чувствительность и эмоциональность, некоторая детскость, крайности в характере, что в совокупности порождает странности в поведении, не всегда ясные окружающим. Всё вместе это обозначается как особый тип личности - «артист», к которому относит себя Гончаров и который исследует в образе Бориса Райского, утверждая, что главная беда таких людей - недостижимость идеала, но и невозможность остановиться в своём поиске.

Определившаяся в «Обыкновенной истории», «Фрегате...» и «Обломо-ве» структура «герой в центре мира» закономерно сохраняется и в последнем романе. Несмотря на то, что три центральные фигуры произведения задумывались И. А. Гончаровым как равнозначные - Райский, Вера и Бабушка -подлинным центром художественного мира становится не герой-мужчина, а героиня - Татьяна Марковна Бережкова. По Гончарову, истинный центр бытия, экзистенциальная основа жизни - женщина-мать, концентрирующая в себе лучшее, что есть в человеке - способность давать / спасать жизнь, жертвовать и прощать, вынести даже «неудобоносимое» горе, выстоять, закрыть собой и защитить всех, кто приходит к Дому. Н. Д. Старосельская высказывает предположение о том, что Гончаров как человек всегда был на периферии жизни1, может быть, поэтому в его героях так сильны центростремительные тенденции.

Абстрактный автор эпистолярия Гончарова и его тетралогии в совокупности складываются в некого типичного абстрактного автора для лите-

1 Старосельская Н. Д. Роман И. А. Гончарова «Обрыв». М., 1990. С. 9.

11

ратурного текста писателя в широком смысле. Он в определенной степени близок конкретному автору - Гончарову-человеку. Этим и объясняется устойчивость психологических состояний и мировоззренческих установок важнейших персонажей художника. В первом романе обнаруживается раздвоенное сознание автора, фактически герои представляют собой одного и того же человека в разные периоды жизни. В книге очерков авторское Я распадается на несколько ипостасей - обломовец, чиновник, романтик и литератор-мыслитель. В следующем тексте писатель берёт для изучения только одну из масок - Обломова. В итоговом романе исследует другую ипостась, заявленную еще в творческих опытах Александра Адуева и в одной из масок нарра-тора «Фрегата...» - ипостась художника. Таким образом, в творчестве писатель исследует возможности, противоречия собственной личности. Как пишет В. Шмид, творчество позволяет разложить неделимую человеческую личность на составляющие и проиграть те варианты развития, которые невозможны в реальной жизни2.

Вторая глава «Типология героев как способ отражения авторских стратегий бытия ("Обыкновенная история", "Обломов", "Обрыв")» состоит из двух параграфов и посвящена внесубъектным способам выражения авторской позиции, благодаря которым определяются инвариантные черты гончаровских героев. Объектом изучения в данной главе являются художественные произведения писателя - «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв». На наш взгляд, выявленная типология героев отражает, в терминологии Б. О. Кормана, «вмешательство» автора в текст, т.е., по сути, авторские стратегии бытия.

В первом параграфе «Герой "без личности" и герой со "стёртой" личностью» выявляются не исследованные ранее типы героев в художественном мире Гончарова: Алексеев-Обломов-Райский-Аянов оказываются связанными одной типологией - героя «без личности» / героя со «стёртой» личностью. Появление данного типа у И. А. Гончарова закономерно. Самобытность, самостояние человека были крайне важны для писателя. Самый показательный момент — история ссоры с И. С. Тургеневым и обвинения последнего в плагиате. Неслучайным в интересующем нас отношении оказывается замечание Л. М. Розенблюм в статье, посвященной «Необыкновенной истории» (1875-1878 гг.): «Там, в глубине, таится самая большая боль и обида, которую нанес ему (Гончарову. - Е. П.) соперник, потому что, похитив его сокровенные замыслы, посягнул на творческую личность писателя, а значит, и на его человеческую личность»3. Задолго до этого в романах художника («Обломов» и «Обрыв») наблюдаем попытки изображения процесса утраты человеком собственного «лица», и того, как герои отстаивают право на уникальность, «свой» путь.

2 Шмид В. Нарратология. М., 2008. С. 52.

3 И. А. Гончаров. Новые материалы и исследования. М., 2000. (Литературное наследство. Т. 102). С. 143.

Герой со «стертой» личностью - особый герой, который не попадал в поле зрения исследователей, хотя его важность в художественном мире Гончарова неоспорима. Характеристики, позволяющие отнести того или иного персонажа к указанному типу, таковы:

1. Описание по типу «ни то - ни то» или как вариант «минус-приём», благодаря чему персонаж оказывается как будто «между» качествами, не обладая ни одним из них.

2. Доминанта в описании - бесхарактерность, безликость.

3. Невыразительное, типичное, отчасти фиктивное имя.

4. Отсутствие сильных чувств, чрезмерных переживаний.

5. Функции персонажа:

a. Спутник-отражение главного героя романа.

b. Представитель безликой человеческой массы, толпы. Существенно и неожиданно настойчивое проявление в драматических,

сокровенных героях писателя - Александре Адуеве, Илье Обломове и Борисе Райском - черт героя «без личности». Сами схождения на уровне структуры описаний и приёмов создания образа названных персонажей с безликими фигурами Алексеева и Аянова сложно мотивировать объективно. Сопоставление образа автора в эпистолярии Гончарова и образов его же героев позволяет сделать заключение о принципиальной важности для художника самобытности натуры, отстаивания личностью права на свой собственный путь и боязни обезличивания, которые Гончаров-человек ссудил персонажам. Во многом этими же причинами продуцируется целая галерея «срединных» героев, возникающих в романистике писателя. Показательно признание автора, сделанное им в статье «Лучше поздно, чем никогда»: сферу своей многолетней и постоянной деятельности он называет средним, чиновничьим кругом4. Вторая ипостась Гончарова как писателя (в его собственной терминологии - «артиста»), с одной стороны, требовала, с другой - давала возможность жить напряжённой, вдохновенной, упоительной жизнью.

Во втором параграфе «"Срединный" герой в романном мире писателя», состоящем из трёх разделов (по числу романов), анализируется тип «срединного» героя в романной трилогии И. А. Гончарова.

В первом разделе «Генезис "срединного" характера в романе "Обыкновенная история"» доказывается, что Пётр Иваныч Адуев представляет собой типичного «срединного» героя с его характерными чертами: преобладанием в портрете лексем правильность, норма, сдержанность', неспособностью увлечься чем бы то ни было, одинаково ровным отношением ко всему; отсутствием сильных, выходящих за пределы нормального уровня, чувств. Кроме того, описание по принципу «ни то - ни то» сближает Адуева старшего с героем «без личности», что говорит о невозможности строго дифференцировать указанные типы героев в первом романе писателя.

4 Гончаров И. А. Собрание сочинений: В 8 т. М., 1977-1980. Т. 8. С. 108.

13

Характер Александра Адуева движется по определённой логике: от ощущения внутренней самобытности, предназначенности чему-то высшему -к языковым и поведенческим штампам, банальности, а следовательно, и ограниченности, которая прежде всего проявится на эмоциональном уровне, уровне чувствования. Более однозначным становится и Пётр Иваныч от редакции к редакции, но не только он может быть назван «срединным» персонажем. Александр также компилирует в себе черты «срединного» героя и героя «без личности»: описание по типу «ни то - ни то», утрата способности увлекаться, проявлять повышенный уровень чувства. Попытка Александра выйти за пределы навязываемого ему образа домашней, привычной жизни связана с периодом влюблённости в Надиньку. Переехав в город, герой вынужден подчиниться влиянию дяди, его жизненному опыту, делая свой выбор в пользу проторенного чиновничьего пути. В финале романа Александр представляет собой во многом карикатурную копию Адуева-старшего.

В «Обыкновенной истории» тяготение к стабильности, норме, «средин-ность» оказались сильнее потребности человека совершить что-то выходящее за пределы унаследованного опыта, разомкнуть границы бытия, испытать себя. Жизненный путь Александра и Лизаветы Александровны отличают несамостоятельность, инфантильность, отчасти срежиссированность, заученность по сентенциям Петра Иваныча. Вероятно, по Гончарову, нельзя научиться устроительству судьбы на чужом, пусть и разумном, опыте, жизнь нужно прожить самому, со всеми ее опасностями и рисками, а именно эту возможность отнимает у жены и племянника Адуев-старший.

Во втором разделе «Стратегии воплощения "срединного" героя в романе "Обломов"» выясняется, что образ А. И. Штольца, как и образ П. И. Адуева, от редакции к редакции всё более приближается к типу «срединного» героя, становится менее экспрессивным, теряет яркие черты. Один из самых положительных персонажей романного мира Гончарова оказывается мало в чём отличным от описанных в «Обрыве» «первых учеников» - тех, которые ни в чем и никогда не способны преодолеть тривиальный уровень жизни и чувствования, увлечься чем-то особенно. Однако в Штольце эпизодическое распадение типа «срединного» героя все равно происходит, и проявляется это во взаимоотношениях с Ольгой Ильинской, которая является женским вариантом «срединного» героя. В рассматриваемой парадигме «срединных» персонажей и персонажей со «стёртой» / отсутствующей личностью положение Обломова примечательно, поскольку в нём уживаются черты обоих типов.

Конфликт привычки к покойному следованию программе и стремления преодолеть установленный порядок вещей заложен еще в детстве Обломова и становится ясен из анализа 9 главы. Желание маленького Илюши вырваться из-под опеки перманентно наталкивается на «замыкающую» волю родителей. Во взрослом состоянии порыв уже не исходит от самого героя, только Андрей Штольц способен «вывести» его из круга привычного существова-

ния. И в случае Обломова выходом за пределы размеренного, сонного бытия становится любовь к Ольге Ильинской. На этом сходятся почти все исследователи, называя «поэму любви» испытанием. Герой же, оказываясь мгновениями способен на страсть, порыв, в итоге подчиняется прежней «программе» собственной жизни. Автор свидетельствует: для личностного самоопределения нужны более сильные и, главное, постоянные духовные усилия, позволяющие создать собственный мир и отстоять его.

Считается, что проблеме соотношения понятий страсти, любви и счастья в жизни человека И. А. Гончаров посвятил последний роман «Обрыв». Действительно, в завершённом виде концепция счастья-страсти представлена в теории Бориса Райского, но думается, что представления писателя о любовном чувстве, выходящем за пределы среднего «градуса» жизни, начали формироваться еще в романе «Обломов». Однако в исследованиях, посвящённых этому роману5, о страсти не говорится вообще, что на первый взгляд кажется закономерным. В «Обломове» и героя нет, которому были бы доступны глубокие, продолжительные переживания страсти - это вовсе не соответствует темпераментам ленивого Обломова, расчетливого Штольца и рассудительной Ольги. Однако мы считаем, что ослепление, «гроза», по выражению Райского, необходимы были и персонажам «Обломова»; и Штольца, и Ольгу, и даже Обломова любовь выводила за пределы привычного жизненного ритма, именно эти моменты переживались ими как наиболее счастливые.

«Срединный» герой Обломов, в характере которого заключён конфликт между ограниченностью жизненных усилий и желанием её преодолеть, через роман с Ольгой выходит из границ типа, но персонаж «не справляется с бурями» и подчиняется простому, ровному чувству к Агафье Пшеницыной. При этом любовь к Обломову, насколько это позволено характером, воспитанием и привычкой, преображает существование Агафьи Матвеевны.

Штольц и Ольга также моментами способны преодолеть границы своего типа, однако «свобода» всегда неокончательна, иллюзорна, что оборачивается душевным беспокойством, сомнениями в собственном будущем, отразившимися в «крымской» главе романа. Предчувствием несчастий и бед автор как будто демонстрирует, что сама жизнь неожиданным и жестоким вмешательством способна разомкнуть пределы тщательно оберегаемого частного мира.

В «Обломове» размышления И. А. Гончарова о природе счастья присутствуют эпизодически, гораздо позже, в романе «Обрыв» и автокритических статьях писателя, они оформятся в концепцию. Не в тишине и покое, но в преодолении границ обыденного, «среднего» существования, в поиске «другой» жизни, испытании себя видит Райский смысл и полноту человеческого

5 См. Одиноков В. Г. Психологическое и социологическое в романе И. А. Гончарова «Обломов» // Одиноков В. Г. Типология русского романа: Гоголь, Гончаров, Чернышевский, Достоевский. Новосибирск, 1975. С. 64-80. Недзвецкий В. А. И. А. Гончаров - романист и художник. М., 1992. Постнов О. Г. Эстетика И. А. Гончарова. Новосибирск, 1997.

бытия. Счастье в понимании героев «Обломова» имеет те же содержательные характеристики.

В третьем разделе «"Обрыв": роман о выборе "срединного" героя»

завершается рассмотрение типологии героев романной трилогии.

Борис Райский в своей программе бытия - герой, принципиально чуждый любой «срединности». В этом смысле он очевидно противопоставлен Александру Адуеву и Илье Обломову, несмотря на всю преемственность типа. Однако жизнь персонажа в романе оказывается значительно сложнее его собственной программы.

Каждый женский образ «Обрыва» знаменует собой очередной этап поиска Борисом Райским идеала женщины. Идеала в понимании человека и художника. Первой в этом ряду является не Софья Беловодова, а - хронологически — Наташа. В героине акцентировано отсутствие упоения самим чувством бытия, с чем не может смириться Райский.

Софья Беловодова заявлена как персонаж «срединный», но образ выстраивается настолько схематично, что видится нам неким образцом, «нулевым уровнем», от которого писатель ведёт отсчёт характеров своих героев. Исследователи регулярно говорят об ограниченности Софьи, но не замечают тот же мотив в других персонажах. Важно, однако, акцентировать: даже Софья делает в романе слабую попытку преодолеть границы устойчивого, рассудочного бытия. Напомним, каким потрясением для всего дома Пахотиных стала невинная записка Софьи Николаевны, отправленная графу Милари. Это позволяет сделать вывод о том, что роман «Обрыв» целью имеет исследование перспективности самораскрытия героев через переживание неких крайностей жизни, нетипичных для себя обстоятельств. Не случайно и название произведения, которое по-разному трактуют, сходясь в одном: метафизическое значение понятия «обрыв» - обрушение, падение, катастрофа, а значит, и нарушение устойчивого порядка жизни.

Следующая попытка «просвещения» предпринята Райским в отношении Марфиньки. Однако в характере девушки настолько всё устойчиво, гармонично, что «проповедям» просто не за что зацепиться.

Бабушку Бережкову автор откровенно проводит через испытание страстью, за что читатели-современники сурово порицали художника («не пощадил бабушкины седины»). Уже словами Райского автор героиню, конечно, оправдывает, утверждая, что только теперь она обрела полноту характера и жизни, оформилась и завершилась, став для него одной из любимых. Тогда сама возможность испытать страсть указывает, по И. А. Гончарову, на масштабность образа. Именно поэтому писатель подчёркивает всепрощение и всепонимание Бабушки, подсвечивает образ авторитетом Богородицы.

То, что осталось предчувствием в Ольге Ильинской и невозможностью для Софьи Беловодовой, Наташи и Марфиньки, - выход за пределы устойчивой нормы бытия - основа характера Веры. Стремление нарушить декларируемую Бабушкой и окружающими жизненную стратегию отличает героиню

с детства. Борис Павлович откровенно определяет сближение образа Веры с образом бездны: «... ты красота красот, всяческая красота! Ты - бездна, в которую меня влечет невольно: голова кружится, сердце замирает - хочется счастья - пожалуй, вместе с гибелью. И в гибели есть какое-то обаяние...»6. В этом обнаруживается одно из схождений характеров Веры и Ольги Ильинской. О последней читаем в рукописной редакции «Обломова»: «... это бездна ума и сердца, которую Штольцу придётся наполнять и никогда не наполнить»7. Однако в образе Ильинской «бездна» - рудимент первоначально за-мысленной автором «страстной» героини8, в Вере - глубинная основа характера. Такое акцентирование семы «бездна» в натуре центральной героини «Обрыва» включает её в парадигму образов женщин-инфернальниц (Настасья Филипповна, Грушенька Ф.М. Достоевского) и femme fatale в произведениях русской литературы начала XX века.

Для каждого из героев Гончарова (Обломов, Ольга, Райский, Марфинь-ка, Бабушка) бездна-обрыв-овраг - пространство периферии, оно опасное, отдалённое, чужое, но и манящее, искушающее - символ другой жизни. Персонажам «Обломова» достаточно эпизодического столкновения с бездной (означенной безумством страсти, разного рода соблазнами), чтобы понять: это не их путь. Райский о бездне теоретизирует, его желание быть сопричастным великой страсти, «празднику жизни» - суть стремление художника уследить за причудливой игрой собственной фантазии. В натуре Марфиныси страх превышает любопытство, отводит её от любого рискованного шага. Для Бабушки пространство обрыва - коррелят собственного неискуплённого греха, тяжелого опыта. У всех названных героев есть выбор, более или менее обусловленный характером и жизненными обстоятельствами - испытание бездны или отказ от неё.

Вере в таком выборе автор отказывает: героиня должна была пережить свою бездну, поскольку она - часть ее души. Тяготение к предельным переживаниям, воля, самостийность жизненной позиции делают возможными отношения Веры с Марком Волоховым в том виде, в котором они состоялись. Роман героев - и падение в бездну, и выход за грань обыденного, и испытание-самораскрытие.

Таким образом, исследование И. А. Гончарова приводит к выводу: человеку даны либо «среднее» счастье без катастрофы, либо вихрь счастья, но тогда и гибель, разрушение - бездна как своеобразная плата за него. Вечное пребывание на грани невозможно: заканчивается либо горение, страсть, либо человек. Добавим: с образом Марка связана социальная линия повествования. Нигилизм воспринимается современниками как преодоление общепри-

6 Гончаров И. А. Полное собрание сочинений и писем: В 20 т. СПб., 1997. Т.7. С. 501— 502.

7 Там же. Т. 5. С. 451.

8 Ларин С. А. Семантическая структура романа «Обломов» в контексте творчества И. А. Гончарова: дис. ... канд. филол. наук. Воронеж, 2008. С. 123.

знанного, нормального бытия. Новая жизнь - не что иное, как выход за грань «старой» правды и веры. Писатель неоднократно подчёркивает, что именно Волохов - резкое изображение крайностей в романе9. Следовательно, через образ Марка Гончаров показывает не только перспективу выхода за грань дозволенного в любви, но за грань привычного вообще. Образ героя аккумулирует мотив преодоления как такового, в итоге нигилиста ждет поражение на личном и социальном уровнях.

Последним в ряду «срединных» героев является Иван Иванович Тушин. Думается, что Тушин как «положительный» персонаж шагнул чуть дальше Штольца, в нем больше жизни, по крайней мере, ему знакомо увлечение, ощущение полноты бытия, отчасти сближающее его с Райским. Так, в финальном романе в облике положительного героя отразились черты драматичных гончаровских персонажей с их попытками вырваться за границы «срединного», обыденного существования, что, в общем, движет и Ольгой Ильинской, и Обломовым, и Верой, и Райским. Хотя проявления «безудержности» Тушина всё-таки внешние, поэтому и несколько условные, не могущие свидетельствовать об истинной широте натуры.

Итак, при анализе композиции системы персонажей трилогии Гончарова обнаружен еще один циклообразующий параметр - представление писателя о любви. Работа над «Обломовым» и «Обрывом» велась фактически параллельно: задуманы оба произведения ещё в конце 40-х гг. - даже будучи всецело поглощённым дописыванием «Обломова», Гончаров не забывает свой роман о Художнике. Не удивительно, что мировоззренчески «Обломов» и «Обрыв» оказались близки.

В романе «Обрыв» выявляется целая галерея «срединных» героев. Точкой отсчёта для писателя становится образ Софьи Николаевны Беловодовой с практически «нулевым» эмоциональным уровнем. Однако весь роман «Обрыв» является попыткой писателя исследовать возможности и последствия выхода человека за границы, определённые характером, воспитанием, социумом. Идеологом в этом отношении является Борис Павлович Райский, а собственной судьбой во имя страсти рискует Вера. Герой «без личности» на преодоление границ не способен. «Срединный» герой порывается изменить ритм существования, но проявляется это только эпизодически (Штольц, Ольга). Та необходимость упоения, ослепления любовью, которую искали герои «Обломова», под именем страсти стала основным содержанием «Обрыва».

В Заключении диссертационной работы суммируются результаты, подводятся итоги исследования, определяются векторы дальнейшего изучения темы.

В диссертации впервые выявлены и системно описаны субъектные и внесубъектные способы выражения авторской позиции в тетралогии И. А. Гончарова.

5 Гончаров И. А. Собрание сочинений: В 8 т. М., 1977-1980. Т. 6. С. 426,431.

18

В ходе разработки проблемы автор и герой в творчестве Гончарова выявлена устойчивая конструкция художественного мира писателя: центральное положение героя и его функция определять, концентрировать бытие вокруг себя. Данная модель представлена уже в первом романе и разнообразно варьируется в последующих текстах. Важно, что в «Обрыве» при сохранении общей композиции художественного мира есть содержательное изменение: в центре повествования утверждается Татьяна Марковна Бережкова, которая определена в статусе духовной матери. Материнское, богородичное призрение героиней всех обитателей Малиновки (даже враждебного ей Марка Во-лохова), стремление сберечь дом, очаг, каждого человека в нём позволяет автору символически завершить роман метафорой Бабушки-России. Попытки героя-мужчины реализоваться в центре современной Гончарову действительности оказываются несостоятельными: в лучшем случае персонажи довольствуются периферийной ролью «одного из многих», «такого как все», «обыкновенного», в худшем - остаются за бортом жизни вообще (Обломов погибнет, Райский так и не создаст ничего стоящего). Женщине-героине, напротив, даже волнующееся море социальных преобразований второй половины XIX века оставляет возможность самореализации в поле вечных ценностей - дома, семьи, материнства.

Авторская позиция в романной трилогии в том числе определила наличие двух типов персонажей - героя «без личности» и «срединного» героя. О релевантности выстроенной на основании текстологического анализа типологии характеров свидетельствует тот факт, что она отыгрывается писателем на персонажах всех уровней: от главных драматических образов трилогии до второстепенных и внесюжетных.

Наиболее значимые герои - Александр Фёдорович Адуев, Илья Ильич Обломов, Борис Павлович Райский - через использование сходных принципов создания образов сопрягаются с обезличенными Алексеевым и Аяновым, что позволяет сделать вывод о принципиальной важности для писателя вопроса самоценности личности. Стратегией художника становится настойчивая постановка проблемы отстаивания героем права на собственный, подчас ошибочный, жизненный путь, на выбор судьбы.

Второй сквозной стратегией И. А. Гончарова является изображение «срединного» героя в его мужской и женской ипостасях, отслеживание поведенческих механизмов, влияния такого персонажа на жизнь окружающих. «Артистическая» составляющая личности писателя, часто ускользающая от внимания окружающих, требовала преодоления Гончаровым в себе чиновника, филистера - мотив выхода из привычных границ собственного бытия становится одним из основополагающих в романной трилогии. Только искусство и любовь, как полагает автор, дают возможность испытать упоение жизнью, ощущение полноты каждого мгновения, поэтому практически всех «срединных» героев, даже тех, кому порывы, казалось бы, не свойственны, писатель заставляет эмпирически подтвердить общий закон.

Каждый из персонажей некоторыми сторонами своей личности сопрягается с натурой самого писателя (биографическая близость или общность психологических и поведенческих особенностей). Так, Александр и Пётр Адуевы отражают отчасти опыт писателя, начинавшего карьеру чиновником в Петербурге, проходившего по пути разочарования в юношеских романтических идеалах. Обломова автор наделяет другими собственными чертами. Только не ленью и неподвижностью, как принято считать, а необходимостью отстаивать самоценность собственной личности. Борис Райский близок автору-художнику чертами «артистической» натуры: экспрессивностью, силой неуёмной фантазии, проявлениями крайностей в характере.

В ходе исследования частичной корректировке подверглось ставшее традиционным утверждение о Гончарове как человеке «золотой середины». Подчеркнём, речь идёт не о тотальном пересмотре сложившегося в гончаро-ведении образа писателя, но о выявлении существенных тенденций в характере, скрывающихся подчас за формализованным, традиционно-стереотипным восприятием. При этом было принципиально важно избежать вульгаризированного биографизма при выявлении схождений между конкретным автором, образом автора и персонажами, имеющими автобиографические черты.

Одним из направлений исследования стала проблема разграничения Гончарова-человека и его художественных масок. Сложность заявленной проблемы определяется таким феноменом поведения писателя, как литературные мистификации, примеры которых многообразны: от имеющих указательную функцию прямых отсылок к именам героев до своеобразной «игры» с читателем - представления себя через героя, героя через себя и его как самостоятельного живого человека, действующего независимо от автора. Кроме того, произведения Гончарова дают ряд примеров самоизображения писателя: это литератор с апатическим лицом и сонными глазами в романе «Обломов», внешне равнодушный пожилой беллетрист Скудельников в «Литературном вечере», наделенный теми же апатичными глазами, и отчасти Тяже-ленко в «Лихой болести». Всё это привело к возникновению устойчивых ассоциаций, закрепившихся в сознании окружения художника, и подчас преследовавших его самого. Более отчетливы здесь параллели Гончаров-Обломов и Гончаров-Райский. Наблюдается двоякая стратегия поведения писателя: сопротивляясь отождествлению, он в то же время не препятствует сравнению себя и героя, поскольку параллель часто оказывается оправданной. Но в случае с Обломовым не ленью, а ранимостью, болезненным желанием отстоять собственное Я в борьбе со стереотипом смыкаются натуры автора и персонажа. За личиной теряется истинный лик автора, а проблема непонимания экстраполируется в его художественные произведения.

Таким образом, анализ проблемы автор и герой в связи с творчеством И. А. Гончарова позволил, во-первых, целостно описать нарративную структуру тетралогии. Во-вторых, выявить значимые особенности поэтики произ-

ведений писателя. В-третьих, обнаружить не исследованный ранее уровень циклообразования: наличие устойчивой конструкции художественного мира и сквозной, кросс-романной, типологии характеров, которые в совокупности представляют внесубъектный способ отражения авторского сознания в тексте. В-четвёртых, показать сложность взаимодействия жизни и литературы, когда поведенческий и художественный тексты дополняют и комментируют друг друга.

Результаты диссертационного исследования позволяют утверждать актуальность и перспективность сегодняшних литературоведческих стратегий, в том числе нарратологии, для анализа классической литературы середины XIX века. За гранью нашей темы осталась малая проза писателя и особенно репрезентативная публицистика - статьи, посвященные значимым фактам современной Гончарову культуры (литературы, театра и пр.). Продолжение исследования может идти как в русле монографическом (расширения списка привлекаемых для анализа текстов), так и в направлении сопоставительном -как работают выявленные принципы выражения авторской позиции на материале творчества других писателей.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

Статьи, опубликованные в изданиях, рецензируемых ВАК:

1. Пинженина Е. И. Мир в герое и герой вне мира: эволюция точки зрения героя-повествователя в книге очерков «Фрегат "Паллада"» И. А. Гончарова // Вестник Челябинского государственного университета.

2009. № 22 (160). Выпуск 33. «Филология. Искусствоведение». С. 92-96.

2. Пинженина Е. И. «Срединный» герой в романной трилогии И. А. Гончарова // Вестник Ярославского государственного университета им. П. Г. Демидова. 2011. № 2 (16). С. 128-131.

3. Пинженина Е. И. Конструкция художественного мира в романной трилогии И. А. Гончарова // В мире научных открытий. Серия Гуманитарные и общественные науки. 2011. № 7. С. 644-656.

Главы в коллективных монографиях:

4. Пинженина Е. И. Литературная «игра» в эпистолярии И. А. Гончарова // Игра как приём текстопорождения: коллективная монография / под. ред. А. П. Сковородникова. Красноярск: Сибирский федеральный университет,

2010. С. 74-80.

5. Пинженина Е. И. «И утопия-то у тебя обломовская...»: мечта об обломовском мире в романе И. А. Гончарова «Обломов» // «Русский проект исправления мира и художественное творчество XIX - XX вв.»: коллективная монография. М.: Флинта, 2011. С. 85-98.

Публикации в других изданиях:

6. Пинженина Е. И. «Необыкновенная история» И. А. Гончарова: драма не-обретённой любви // Материалы XLV международной научной студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс». Литературоведение. Новосибирск: НГУ, 2007. С. 26-28.

7. Пинженина Е. И. Личность И. А. Гончарова (опыт реконструкции) // «Молодежь и наука XXI века»: По материалам VIII Всероссийской научно-практической конференции студентов, аспирантов и молодых ученых. Красноярск: КГПУ, 2007. С. 64-66.

8. Пинженина Е. И. Структура личности повествователя в книге очерков И. А. Гончарова «Фрегат "Паллада"» // Материалы XLVI международной научной студенческой конференции «Студент и научно-технический прогресс»: Литературоведение. Новосибирск: НГУ, 2008. С. 16-18.

9. Пинженина Е. И. Личность И. А. Гончарова в дореволюционной критике // «Молодежь и наука XXI века»: По материалам IX Всероссийской научно-практической конференции студентов, аспирантов и молодых ученых: В 2 ч. Ч. 1. Красноярск: КГПУ, 2008. С. 115-117.

10.Пинженина Е. И. Гончаров и Чацкий: проблема личности писателя в статье «Мильон терзаний» И. А. Гончарова // Сборник статей учёных Красноярского государственного педагогического университета им.

B. П. Астафьева. Бишкек: КГУ, 2007. С. 75-82.

11.Пинженина Е. И. «Обломов» И. А. Гончарова: роман страхов // Школа и личность. Красноярск, 2007. С. 130-140.

12.Пинженина Е. И. Образ Тургенева в «Необыкновенной истории» И. А. Гончарова // Спасский вестник: По материалам XIX Всероссийских Тургеневских чтений. Тула: ЗАО «Гриф и К0», 2008. Выпуск 15. С. 87-94.

13.Пинженина Е. И. Феномен героя-борца в критическом наследии И. А. Гончарова // Вестник Красноярского государственного педагогического университета им. В. П. Астафьева. 2008 (2). Красноярск, 2008. С. 136-141.

14.Пинженина Е. И. Личность и образ И. А. Гончарова: проблема мистификаций писателя // Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук. 2009. № 3 (Март). С. 111-113.

15.Пинженина Е. И. Детство Ильи Обломова и Никанора Затрапезного: литературная традиция и авторская индивидуальность в романах «Обломов» И. А. Гончарова и «Пошехонская старина» М. Е. Салтыкова-Щедрина // Универсалии культуры. Вып. 2. Философия - эстетика - литература: дискурс и текст: сборник научных трудов. Красноярск: Сибирский федеральный университет, 2009. С. 103-118.

1 б.Пинженина Е. И. Концепт «счастье» в понимании героев романа И. А. Гончарова «Обломов» // Вестник Красноярского государственного педагогического университета им. В. П. Астафьева. 2009 (2). Красноярск, 2009. С. 21-27.

\1.Пинженина Е. И. Образный ряд эпистолярия И. А. Гончарова // Вопросы современной филологии и методики обучения языкам в вузе и школе: Материалы IV Всероссийской научно-практической конференции. Пенза: РИО ПГСХА, 2009. С. 141-144.

18 .Пинженина Е. И. Некоторые проблемы поэтики романа И.А.Гончарова «Обыкновенная история»: «ограниченность» и «безграничность» // Универсалии культуры. Вып. 3. Измерения литературного текста: поэтика, история, философия: сборник научных трудов. Красноярск: Сибирский федеральный университет, 2010. С. 92-109.

19.Пинженина Е. И. Типология героев в романном мире И. А. Гончарова // «Бессмертие народа - в языке»: материалы Дней русской словесности в г. Красноярске. Красноярск: Сибирский федеральный университет, 2010.

C. 251-263.

20.Пинженина Е. И. Этюд И. А. Гончарова о картине И. Н. Крамского «Христос в Пустыне» // Евангельский текст в русской литературе ХУШ-ХХ веков: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. Петрозаводск-СПб.: Алетейя, 2011. С. 120-131.

Подписано в печать 23.08.2011 г. Формат 60x84/16. Уч.-изд. л. 1,3 Тираж 100 экз. Заказ № 4695

Отпечатано:

Полиграфический центр Библиотечно-издательского комплекса Сибирского федерального университета 660041, г. Красноярск, пр. Свободный, 82а

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Пинженина, Екатерина Игоревна

Введение.

Глава I. Авторская репрезентация на уровне структуры текста.

1.1. Способы выражения авторской позиции в романе И. А. Гончарова «Обыкновенная история».

1.2. Эволюция точки зрения нарратора в книге очерков «Фрегат "Паллада"» И. А. Гончарова.

1.3. Конструкция обломовского мира как результат авторского «присутствия» в тексте.

1.4. Репрезентация автора через образ художника (роман «Обрыв»).

Глава II. Типология героев романной трилогии И. А. Гончарова как отражение авторских стратегий бытия.

2.1. Герой «без личности» и герой со «стёртой» личностью.

2.2. «Срединный» герой в романном мире писателя.

2.2.1. Генезис «срединного» характера в романе «Обыкновенная история».

2.2.2. Стратегии воплощения «срединного» героя в романе «Обломов»

2.2.3. «Обрыв»: роман о выборе «срединного» героя.

Введение диссертации2011 год, автореферат по филологии, Пинженина, Екатерина Игоревна

Будущий 2012 год - год 200-летия со дня рождения Ивана Александровича Гончарова, а значит, и время подведения промежуточных итогов развития гончароведения. В науке о писателе, несмотря на более чем полутораве-ковую историю, изыскания продолжают идти во множестве направлений, не складываясь в крупные школы. Однако, на наш взгляд, существует проблема, отзываясь на которую, исследователь так или иначе подключается к одной из двух основных тенденций гончароведения, - проблема воплощения личности писателя в его произведениях. Ряд критиков традиционно считает Гончарова художником «золотой середины», объективным и умеренным во всём, что касалось авторского вмешательства в текст. Оппонируют им другие, полагающие, что писателю была свойственна экспрессивность, эмоциональная неустойчивость, вообще характерная для человека искусства, а «присутствие» его личности в художественных произведениях - очевидно и почти бесспорно.

Первые отклики на творчество Гончарова последовали в 1847 году после выхода в свет «Обыкновенной истории», и каждое следующее произведение провоцировало новую волну критического осмысления. Начало интерпретации романа положил В. Г. Белинский в обзоре «Взгляд на русскую литературу 1847 года». Признавая, что талант писателя «сильный, замечательный», критик полагает: «У него нет ни любви, ни вражды к создаваемым им лицам, они его не веселят, не сердят, он не дает никаких нравственных уроков ни им, ни читателю, он как будто думает: кто в беде, тот и в ответе, а мое дело сторона. Из всех нынешних писателей он один, только он один приближается к идеалу чистого искусства.». Белинский как представитель революционно-демократической критики в природе таланта Гончарова обнаруживает существенный недостаток: «Все нынешние писатели имеют еще нечто, кроме таланта, и это-то нечто важнее самого таланта и составляет его силу; у г. Гончарова нет ничего, кроме таланта; он больше, чем кто-нибудь теперь, поэт-художник» (Белинский 1954: 482). Критик, таким образом, определяет авторскую позицию писателя как сугубо объективную, задавая тон в разговоре о И. А. Гончарове на годы вперёд. И после Белинского интерпретаторы будут ставить вопрос об авторской активности в парадигме соотношения объективного и субъективного начал в творчестве писателя.

Д. И. Писарев в статье «Писемский, Тургенев и Гончаров» (1861) отмечает отсутствие отражения личности автора в его произведениях, на этом основании утверждая объективность творчества Гончарова: «его человеческой личности никто не знает по его произведениям, даже в дружеских письмах, составивших собою "Фрегат "Палладу", не сказались его убеждения и стремления» (Роман «Обломов» в русской критике. 1991: 88).

Интерпретаторы второй половины XIX века видят причину авторской объективности Гончарова в чертах его характера, спокойного и уравновешенного. Так, Е. А. Соловьёв (Андреевич) полагает: «В жизни его (Гончарова. — Е. 77.) не было ни волнений, ни передряг, ни сильных привязанностей <.> Его творчество носит на себе явные следы его умиротворенной, тихой от начала и до конца и обеспеченной жизни» (Курсив автора; Прилуко-Прилуцкий с.<±: 32). Восприятие натуры и жизни писателя как принципиально некатастрофичной свойственно, Н. Кадмину1, И. Ф. Анненскому2. Тем не менее последний называет романы Гончарова актами самосознания и самопроверки: «В Адуеве самопроверка была еще недостаточно глубока; в Райском самопроверочные задачи автора оказались слишком сложны» (Роман «Обломов» в русской критике. 1991: 213). Вторит Анненскому Ю. И. Айхенвальд: «Он не любит бури, не способен к ней и устами Райского так много и красноречиво толкует о страсти именно потому, что сам ее не испытал, да испытать не хочет» (Прилуко-Прилуцкий с.с1.: 22).

1 «Обладая подчас болезненной впечатлительностью художника, Гончаров как бы сторонился шумного и грубого потока жизни, как бы боялся всего в ней слишком яркого, страстного, беспокойного» (Кадмии 1913:32).

2 Из статьи 1892 г. «Гончаров и его Обломов»: «Гончаров не любил слишком сильных впечатлений <.> его поэзии, чуждой всего резкого, не знакомы ни жгучие страдания, ни резкие порывы» (Роман «Обломов» в русской критике. 1991: 220).

Возникновению этого и подобных высказываний способствовало закрепившееся среди современников писателя и подхваченное позднейшей критикой представление о нём как о живом воплощении Ильи Ильича: «Чаще всего меня видят в Обломове, любезно упрекая за мою авторскую лень и говоря, что я это лицо писал с себя», - признаётся И. А. Гончаров в статье «Лучше поздно, чем никогда» (Гончаров 1977; т. 8: 100). Даже коллеги по писательскому цеху удивительно сходятся в оценках. Так, А. П. Чехов как-то заметил, что в Гончарове «страсти мало»3 (Чехов 2009: 197), а Д. С. Мережковский подчёркивал: «У Гончарова нет опьянения. По изумительной трезвости взгляда на мир Гончаров приближается к Пушкину» (Курсив автора; Мережковский 1991: 129). О Пушкине, доминантой текстов которого принято считать гармоничность, как источнике «трезвости» или бесстрастности Гончарова говорят и современные исследователи. А. П. Давыдов (2001) называет определяющим качеством поэтики писателя именно срединность, универсальность, идущие от творчества А. С. Пушкина (Давыдов 2001: 187). А.М.Буланов в работе «"Ум" и "сердце" в русской классике» (1992) считает умеренность и срединность мировоззренческим идеалом писателя, вырастающим из гармоничного сочетания разума и эмоций (Буланов 1992: 34).

Литературовед советского периода Н. И. Пруцков продолжает ряд семантически сходных понятий бесстрастность — трезвость — срединность — универсальность другим, более сложным, — органичность (Пруцков 1962: 144). Современные гончароведы предложили очередное определение, которое могло бы стать ключом ко всему творчеству писателя, - норма. Я. Билинкис в Илье Обломове (1992), М. В. Отрадин (1994) в Александре

3 Речь о Гончарове заходит в примечательном контексте - А. П. Чехов обнаруживает некие сходства между собой и Иваном Александровичем: «Во мне огонь горит ровно и вяло, без вспышек и треска, оттого-то не случается, чтобы я за одну ночь написал бы сразу листа три-четыре, или, увлекшись работою, помешал бы себе лечь в постель, когда хочется спать; не совершаю я поэтому ни выдающихся глупостей, ни заметных умностей. Я боюсь, что в этом отношении я очень похож на Гончарова, которого я не люблю и который выше меня талантом на 10 голов.» (Письмо А. С. Суворину от 4 мая 1889 г.) // Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. Письма. Т. 3. М.: Наука, 2009. С. 197

Адуеве, В. И. Мельник (2008) в Борисе Райском выявляют прежде всего соотнесённость с определённой нормой, стремление к ней или её искажение (Билинкис 1992: 203; Отрадин 1994: 31, 83; Мельник 2008: 184). Е. А. Кра-снощёкова монографию «Иван Александрович Гончаров: Мир творчества» (1997) выстраивает на дихотомии «норма - отклонение». Причём понятие нормы здесь оказывается в значительной мере амбивалентным. Исследовательница полагает, что для Гончарова «отклонение» — всегда только этап на пути обретения-нормы (Краснощекова 1997: 145).

А. П. Давыдов нормой считает общечеловеческие ценности и в этом контексте характеризует призыв Штольца к Обломову как призыв «от русской неустроенности, от инверсионности, к общечеловеческому религиозно-нравственному идеалу, к "середине"» (Давыдов 2001: 184). В. И. Мельник и в монографии «Реализм И. А. Гончарова» (1985), и в фундаментальном труде «Гончаров и Православие. Духовный мир писателя» (2008) называет художника человеком горацианской «меры» и «золотой середины» (Мельник 1985: 99; 2008: 5). В рамках концептуальных положений-последней работы учёный ведёт мировоззренческий идеал равновесия и «золотой середины» от этики Православия (Мельник 2008: 474).

Итак, ряд интерпретаторов XIX века не обнаруживает явного «присутствия» личность Гончарова в его текстах, иногда утверждая её сознательное сокрытие писателем. Причину в основном видят в уравновешенном характере художника и отсутствии в его жизни потрясений, катастроф. Эпизодически личность автора всё же проявляется на уровне отношения к героям, мировоззренческих, идеологических манифестаций. При этом писатель традиционно считается объективным художником. Однако в критике XIX столетия наблюдается явное неразличение понятий объективности как беспристрастного отношения к изображаемому миру и независимости позиции автора как его дистанцированного положения вне художественного пространства. Некоторые исследователи XX века, опираясь на совершенно иные методологические основания, различая биографического автора-писателя и образ автора в романе, тем не менее остаются на точке зрения, заявленной ещё при жизни И. А. Гончарова: он писатель гармоничный, объективный, балансирующий в пространстве нормы, во всех произведениях стремящийся эту норму утвердить. Таким образом, традиция понимания Гончарова как писателя «золотой середины» имеет вековую историю и подкрепляется именами авторитетных литературоведов - М. В. Отрадина, Е. А. Краснощёковой, В. И. Мельника.

Однако и первые опыты поиска личностных проявлений Гончарова в его произведениях относятся ко времени прижизненных критических отзывов на романы. В силу неразработанности категории автора в XIX - начале XX века личность писателя могла обнаруживаться в произведении через эксплицитно выраженное субъективное отношение автора к героям или прямые биографические схождения.

Так, представитель народнического направления Н. В. Шелгунов в статье «Талантливая бесталанность» (1869) при всём негативном, идеологически мотивированном, отношении к роману Гончарова «Обрыв» отмечает: «Литературное и всякое другое произведение творчества1 есть результат субъективности. Нельзя отделять своего "я" от своего произведения <.> его (автора. -Е. 77.) думы, его симпатии и антипатии олицетворяются в его героях. Одним словом, автор весь в своем произведении» (И. А. Гончаров в русской критике. 1958: 268). Н. В. Шелгунов одним из первых закладывает основу для идентификации автора в текстах Гончарова. Эта проблема будет решаться литературоведами XX столетия.

На рубеже веков под сомнение ставится верность расхожего представления о бесстрастности художника. А. Ф. Кони, ближайший друг писателя, вспоминает: «Под спокойным обличьем Гончарова укрывалась от нескромных или назойливо-любопытных глаз тревожная душа. Главных свойств 06-ломова - задумчивой лени и ленивого безделья — в Иване Александровиче не было и следа» (Кони 1965: 217). В начале XX века не обошлось без некоторого злоупотребления популярным тогда биографическим методом. Так, М. Ф. Суперанский в статье «Процесс творчества Гончарова» (1906) пишет: «Собственная личность писателя, его психология и жизнь <.> составляют главное содержание произведений Гончарова» (Покровский 1907: 47). Следующим шагом исследователя стал обширный труд о душевном недуге писателя: «Болезнь Гончарова» (1913). Тема была продолжена С. Г. Тер-Микельян в работе «Больная душа Гончарова» (1916). Позиция американского слависта Янко Лаврина (1апко Ьаупп) в этом смысле более сдержана: он отмечает, что писатель имел некоторые душевные и нервные проблемы, но их проявления не были настолько яркими и исключительными, чтобы обращать на них особое внимание (Ьаупп 1969: 9).

Не вдаваясь в подробности душевной болезни писателя, Е. А. Ляцкий, однако, последовательно придерживается биографического подхода. Он полагает, что в Гончарове. - Е. П. «жило какое-то особое начало, которое разжигало и мучило его. Слишком серая действительность давила его своей однотонностью, как он ни скрашивал её цветами фантазии и поэзии» (Покровский 1907: 232). В несоответствии стереотипного представления о художнике его мировоззренческим потребностям исследователь видел главный конфликт внутренней жизни автора: «Требования, предъявлявшиеся критикой к писателю, которого она признавала бесстрастным и беспристрастным изобразителем общественной жизни, были своего рода Прокрустовым ложем для Гончарова» (Ляцкий 1920: 58). Ляцкий полагает, что умеренность — внешняя маска, за которой скрывался настоящий И. А. Гончаров4.

Промежуточную позицию занимает Ю. И. Айхенвальд в статье «Любовь к жизни во всех ее мелочах и светлая печаль Гончарова». Критик утвер

4 Из статьи Е. Л. Ляцкого «Автобиографические черты в "Обломове"»: «Гончаровская апатия <.> сводилась преимущественно к внешним проявлениям, к внешнему виду или, вернее, к тому впечатлению, которое производил Гончаров на людей своей неподвижной, по виду вялой, по разговору - равнодушной фигурой. В голове и в сердце творилась невидимая глазу сложная работа, из которой слагалось творчество образов и картин; на эту работу и уходила значительная доля энергии и органической самостоятельности художника» (Покровский 1907: 231). ждает, во-первых, репрезентативность произведений писателя для выявления черт его личности: «. умственная и нравственная физиономия Гончарова достаточно ясно отразилась в его художественных творениях, и нам вовсе не нужна его переписка, для того, чтобы знать, кто он. Он смотрит на нас из своих произведений, так что мы можем прочесть не только их, но и его самого; он даёт нам свою внутреннюю автобиографию». Во-вторых, полагает, что объективность И. А. Гончарова, столь часто обнаруживаемая критиками и литературоведами, - мнимая (Курсив автора; Прилуко-Прилуцкий с.с!.: 13).

Как видим, суждения исследователей подчас опираются на один и тот же материал (художественные произведения, эпистолярий, воспоминания), но сделанные ими выводы прямо противоположны друг другу. Проблема, -полагает К. Военский, - в том, что «духовная личность автора скрыта в них (произведениях. - Е. П.) как бы намеренно с особой тщательностью, чтобы читатели никак не могли восстановить ее мысленно.» (Покровский 1907: 66). Вероятно, поэтому всегда находились те, кто желал «разгадать» истинную личность писателя.

Так, Б. М. Энгельгардт в работе «Путешествие вокруг света И. Обломова» (1924) ставит вопрос о достоверности образа создателя: «Образ Гончарова как спокойного, уравновешенного бюрократа, представителя умеренности и аккуратности, разрушается до основания. Вместо него встаёт образ полубезумного, мятущегося, тоскующего, глубоко чуждого окружающему романтика, всю свою жизнь мечтавшего о "таинственных далях". Мнительный и болезненно чувствительный, он прятал этот свой лик от всех окружающих под маской иронии и флегмы, обманывая даже близких людей. Но когда это ему удалось, он начал задыхаться под добровольно надетой личиной. Последние десятилетия его жизни полны трагических попыток разбить эту маску» (И. А. Гончаров. Новые материалы. 2000: 16).

И советские литературоведы при всей методологической несвободе в гончароведении середины XX века не обошли вниманием «загадку» личности писателя. Так, С. Машинский (1972) отмечал, что при внешней беспристрастности Гончаров - автор страстный (Машинский 1972: 20). В художественных биографиях художника, написанных Ю. Гаецким (1968), В. Н. Есенковым (1985), в рецензии И. Синцова (1986) двойственность Гончарова занимает ключевое место: настоящий ранимый писатель только прятался за маской Обломова или чиновника-цензора, всё время надеясь на прозорливость окружающих.

Американский исследователь Мильтон Эре (Milton Ehre) в работе «Обломов и его создатель» ("Oblomov and his Creator" 1973) отмечает, что источник творчества И.А.Гончарова нужно искать в биографии (Ehre 1973: 36). Мучившую художника в последние годы жизни, вероятно, наследственную, паранойю он анализирует с позиций психоанализа, считая, что всему виной страх неудачи (Ehre 1973: 54). О болезни отца, которая имела влияние на жизнь и творчество Гончарова, пишет и Всеволод Сечкарев (V. Setchkarev 1974).

В. А. Недзвецкий в монографии «И. А. Гончаров - романист и художник» (1992) в главе с характерным заглавием «Все так обыкновенно.» выстраивает собственную концепцию: Гончаров рисует тотальное засилье обыкновенного в окружающей действительности, называя процесс прозаиза-цией жизни, а реалистическое искусство - поэзией (искусством) обыкновенного5. Исследователь считает, что эпоха 40-60-х годов - эпоха всеобщей про-заизации, а последнее понятие - «одно из опорных слов поэтики писателя» (Недзвецкий 1992: 5). Мировоззренческий идеал Гончарова учёный видит во взаимопроникновении и единстве крайностей, дающих человеку ощущение «полноты жизни» и цельности личности (Недзвецкий 1992: 34). И далее рассуждает в привычной для гончароведов парадигме «норма — аномалия», полагая, что история поиска нормы разворачивается на страницах «Фрегата.» и в «Обрыве».

5 Американский славист Янко Лаврин в исследовании 1969 года определил творческий метод Гонча^ рова как реализм очевидного, обыкновенного (Ьаупп 1969: 54).

Позиция О. Г. Постнова в монографии «Эстетика И. А. Гончарова» (1997) достаточно сложна. Учёный считает, что попытка писателя найти «золотую середину» провалилась. Сначала исследователь постулирует, что целью Гончарова было отыскание синтеза, средины между крайностями (Пост-нов 1997: 141-142). Неудача художника заключалась в том, что он этот синтез не нашёл: «"Третий" путь, синтез жизни, так и не был воплощен и указан, крайности бытия фатально вбирали в себя худшее, а не лучшее из своих противоположностей» (Курсив автора; Постнов 1997: 159). «Проверкой на проч, ность» крайностей жизни явилась страсть (Постнов 1997: 169-170). «"Идеал" по сравнению с нею менее определен, но главное его свойство - то, что на нем "можно успокоиться": он - спокойная полнота жизни», - завершает свои размышления О. Г. Постнов (Постнов 1997: 179).

Исследования начала XXI века продолжают разгадывать «загадку И. А. Гончарова», т.е. несовпадение расхожего представления о нём и под

Г *7 линной душевной жизни писателя (В. Н. Криволапов , Е. В. Краснова ).

Показательно, что ещё в работе 1925 года «И. А. Гончаров: Жизнь, личность, творчество» В. Е. Евгеньев-Максимов попытался диалектически примирить противоположные взгляды на личность Гончарова и его произведения. Учёный полагает, что «субъективный материал объективируется в процессе авторского творчества» (Евгеньев-Максимов 1925: 149-150). Однако для внятного (хотя, вероятно, не окончательного) решения вопроса о соотношении личностного и объективного начал в творчестве писателя необходимо обращение к теории автора, поскольку именно неразличение автора-человека и об-т раза автора приводит исследователей к противоречивым выводам.

Категория автора является одной из центральных в литературоведении; термин может быть использован в нескольких значениях - и персони

I

6 В монографии «"Типы" и "Идеалы" Ивана Гончарова» (2000) исследователь пишет о несоответствии образа, который Гончаров творил, и реальных бурь в душе художника (Криволапов 2000: 3).

7 В диссертации «Специфика повествовательной структуры романа И. А. Гончарова "Обломов"» (2003) сказано, что в художественном мире Гончарова «царит не безмерность, а просто иная степень меры <.> широкость души, щедрость сердца, русская безудержность» (Краснова 2003: 14).

11 V фицированный рассказчик-повествователь, и конкретный писатель-человек, и эстетический субъект, латентно существующий в пространстве художественного текста. Именно автор связывает реальность и вымысел, является посредником между читателем и произведением, отбирая факты действительности, осмысляя их и представляя в той или иной форме, он в конечном итоге становится источником текста.

Ни одна составляющая литературного произведения не вызывала столько споров, как статус и роль автора. Причём, дискуссии не утихают до сих пор, выявляя кардинально противоположные позиции: с одной стороны, автор — основа текста, который является порождением его сознания. С другой, лишь транслятор идей, существующих вокруг него. В зависимости от того, к какой из линий присоединяется литературовед, меняется методология изучения произведения: рассмотрение в единстве авторского замысла и исполнения, содержания и формы, или исследование текста как изолированного объекта.

Хронологически первый подход, связанный с изучением категории автора, — биографический, согласно которому художественное произведение есть отражение фактов биографии писателя, его создавшего. Основоположником школы считается французский поэт Шарль Сент-Бёв (1804-1869), его преемниками стали Е. А. Ляцкий, Ю. И. Айхенвальд («Силуэты русских писателей»).

Психологический метод поставил во главу угла не факты биографии, а 1 личностное начало писателя, его ментальные и эмоциональные состояния и их отражение в тексте художественного произведения. Так, Д. Н. Овсянико

Куликовский настаивает на исследовании психологических качеств у литературного героя (например, ревность у Отелло), и задаётся вопросом, как мог А. С. Пушкин после исторического труда о жестокости Пугачёва показать его человечность в «Капитанской дочке».

В рамках формализма предлагалось рассматривать литературу как сугубо словесное искусство. Так, Б. М. Эйхенбаум утверждает, что в произведении нигде прямо мысль автора не выражена, следовательно его поиск - исключительно субъективный процесс, а значит и ненаучный. Учёный настаивает на идее: можно выяснить «как сделано» произведение, но не «что хотел сказать автор». Ю. Н. Тынянов считает, что понятия «материал» и «приём», введённые в научный обиход В. Б. Шкловским, используются непродуктивно, анализу в действительности подвергается не авторское содержание, заложенное в текст, а лишь его форма. Идеи Ю. Н. Тынянова разделяет Р. О. Якобсон: изучению подлежит только язык произведения, его формальI ная сторона.

В отечественной филологии начало исследованию авторского сознания, отражённого в художественном тексте, положил В. В. Виноградов. В работе «О художественной прозе» (1929) учёный вводит термин «образ автора», который не совпадает с рассказчиком, являющимся своего рода заместителем, автора (Виноградов 1980: 77). Для Виноградова образ автора - «не простой субъект речи, чаще всего он даже не назван в структуре художественного произведения. Это - концентрированное воплощение сути произведения, объединяющее всю систему речевых структур персонажей в их соотношении с повествователем, рассказчиком или рассказчиками и через них являющееся идейно-стилистическим средоточием, фокусом целого» (Виноградов 1971: 118). Таким образом, для исследователя принципиальным становится вычленение языка автора из речевого потока произведения или «вопрос о субъектных типах и формах непосредственно-языкового выражения образа автора» (Виноградов 1980: 77).

Карла Соливетти, обобщая в своей монографии «Автор и его зеркала»

2005) подходы к проблеме автор и текст, выделяет три основных: 1) структурный: писатель, создавший произведение, выводится за рамки текста и исследовательский интерес направляется на художественную структуру текста. I и t

В терминах В. В. Виноградова это тип повествователя, позиция повествователя в тексте, архитектоника, язык; 2) интертекстуальный, представленный трудами М. М. Бахтина; и 3) экзистенциальный (автобиографический), когда писатель в тексте видит себя как Иного (Соливетти 2005: 6).

М. М. Бахтин в исследовании «Автор и герой в эстетической деятельности» (сер. 1920-х гг.) дифференцирует писателя-человека и автора как эстетическую энергию в произведении: «Автор авторитетен и необходим для читателя, который относится к нему не как к лицу, не как к другому человеку <.> а как к принципу, которому нужно следовать (только биографическое рассмотрение автора превращает его в героя, в определенного в бытии человека, которого можно созерцать)» (Курсив автора; Бахтин 2000: 217; 225). При этом наделение автора некими человеческими чертами, «индивидуация» как человека — вторичный творческий акт читателя, критика, историка, независимый от автора как активного принципа видения (Бахтин 2000: 226). Словесная форма, которой так много внимания уделял В. В. Виноградов, по мнению Бахтина, подчиняется художественному заданию, становится материалом, преодолеваемым в процессе творческой активности (Бахтин 2000: 214).

А. Ю. Большакова в статье «Теории автора в современном литературоведении» (1998) подробно анализирует диалог Виноградова и Бахтина и обнаруживает существенные схождения: 1) несовпадение биографического автора и художественного; 2) признание творческой активности автора; 3) основная функция автора - создание художественного мира. При этом В. В. Виноградов выявляет присутствие автора только через стиль, речь. М. М. Бахтин - через некую энергию, проявляющуюся в произведении (Большакова 1998: 17). При всей разности положений влияние обеих концепций испытали С. Г. Бочаров, Б. О. Корман, Ю. М. Лотман, Б. А. Успенский.

Полюсом, противостоящим выявлению авторского «присутствия» в тексте, стала теория «изъятия» автора из текста, выработанная Роланом Бартом в эссе «Смерть автора» (1968). На теорию Барта оказал существенное влияние французский структурализм, художественные и философские произведения Ж.-ГТ. Сартра и А. Камю. Кроме того, одним из источников размышлений семиолога и литературоведа стала брехтовская техника «очуждения». Укажем также, что Барт наследовал отчасти представителям русской формальной школы: Н. С. Трубецкому, Р. О. Якобсону, В. Я. Проппу. Близкой Барту стала теория диалога М. М. Бахтина.

Осмысливая современное ему состояние литературоведения, Барт пишет, что в литературе «царит автор, его личность, история его жизни, его вкусы и. страсти», поэтому «объяснения произведения всякий раз ищут в создавшем его человеке» (Барт 1994: 385). Таким образом, литературное (как и всякое другое) произведение расценивается как своеобразная исповедь автора-человека. Так, поэзию Бодлера принято объяснять через его житейскую несостоятельность, картины Ван Гога - через его душевную болезнь, музыку Чайковского - через, его порок. Эти тенденции, по Барту, в корне ошибочны, они на самом деле не дают возможности для проникновения в текст. Устранение автора, по Барту, делает совершенно напрасными всякие притязания на «расшифровку» текста и стоящего за ним автора-человека.

Всё пространство литературы, согласно теории Барта, заполняется множеством разных видов письма, которые вступают друг с другом в отношения диалога, пародии, спора. И фокусируются они в одной точке, но этой точкой является теперь не автор, как считалось ранее, а читатель. Важно отметить, что читатель - это, как и автор, «человек без истории, без биографии, без психологии, он всего лишь некто» (Барт 1994: 390). В итоге, теория Барта укладывается в своеобразную формулу: некто - читатель распутывает смесъ-уже-существуюгцих-цитат — текст, созданный автором, который — никто.

Концепция «смерти автора», предложенная Р. Бартом, распространяется в западном - европейском и американском - литературоведении. Однако она практически не коснулась русской мысли. Это привело к тому, что методологическая проблема автор и текст в советской, потом российской науке решается по-своему: учёные настаивают на обнаружении в художественном тексте автора-человека.

В 1980-е гг. этот подход вслед за Ю. М. Лотманом и Л.Я.Гинзбург был использован в работе И. Паперно «Семиотика поведения: Николай Чернышевский - человек эпохи реализма»8. Главная задача исследования - проследить трансформацию человеческого опыта конкретного идеолога, писателя и человека - Н. Г. Чернышевского в структуру литературного текста. И. Паперно «.старалась показать, как повествовательные приемы служили психологическими защитными механизмами и как защитные механизмы превращались в повествовательные приемы <.> как структура художественного текста может выступать как универсальный механизм символического разрешения конфликтов. Речь идет <.> о взаимном проникновении структуры сознания»и структуры художественного текста и культурного кода» (Паперно 1996: 186). В пространстве художественного текста писатель и пытается решить неосуществимые в реальной действительности задачи.

В том же методологическом ключе созданы более поздние работы

A. К. Жолковского о М. М. Зощенко, С. Сендеровича о А. П. Чехове,

B. Н. Топорова о И. С. Тургеневе. Учёные настойчиво возвращаются к тому, от чего последовательно уходил Барт и его единомышленники: поэтика и содержание художественных текстов объясняются в том числе особенностями личностного склада человека, их создавшего. Выявляются некие «странные», непривычные, неожиданные черты в характере писателя, чаще всего скрываемые им как наиболее сокровенные, но определяющие во многом особость его личности. Подавляемое в реальной жизни это «странное» требует выражения, проявляется в творчестве. Следовательно, в текстах (наиболее репрезентативными в этом смысле считаются письма, мемуары, исповеди) появ

8 Интересен путь данной работы в науке: указанная монография И. Паперно была опубликована в 80-е гг. в США. Только в 1996 году в России появился авторский перевод исследования. Таким образом, оформление методологии данного автора мы относим не к 90-м, а к 80-м гг. Кроме того, специально укажем, что И. Паперно считается представителем русской, а не американской литературоведческой школы.

16 ляются сюжетные ходы, образы, мотивы, стилевые черты и другие особенности поэтики, которые не мотивированы, на первый взгляд, внутренней логикой текста, однако они оказываются объяснимы как бессознательное отражение сокровенных мыслей, страхов и комплексов писателя.

Метод интерпретации произведения (в том числе, но не только) через психологическую реальность автора соотносим с необиографическим подходом в литературоведении, опирающимся на предшествующий ему биографический метод, но и уточняющим, развивающим его. Писатель действительно «проецирует себя как личность во всё, чем он занимается» (Воробьёва 2004: 155), но это не «списывание», не «фотографирование» натуры. Личность писателя становится текстопорождающим элементом. При этом необиографический подход далёк от принципиального разделения автора-человека и образа автора, присутствующего в тексте. Отражение личности писателя обнаруживается в произведениях напрямую, без учёта эстетизирующей роли создателя.

1970-е годы — время «возвращения автора». Принципиальная дифференциация понятий автор-человек, образ автора и автор-повествователь нашла отражение в работах Б. О. Кормана (1922-1983) и его школы. Основываясь на теоретических положениях M. М. Бахтина, учёный определяет автора как «носителя концепции, выражением которой является все произведение или совокупность произведений писателя. Автор, трактуемый подобным образом, отграничивается и от реального писателя, и от таких проявлений автора как повествователь, личный повествователь, рассказчик, рассказчик-герой и пр.» (Корман 1992: 149). При этом «какой бы участок текста мы ни рассматривали, - полагает Корман, - мы не можем обнаружить в нем непосредственно автора; речь может идти лишь о его субъектных опосредованиях» (Корман 1992: 174). Ключевыми понятиями концепции автора здесь становятся субъект речи и субъект сознания: «субъект речи - тот, кому приписана речь в данном отрывке текста; субъект сознания — тот, чье сознание выражается» (Корман 1992: 156). Б. О. Корман множество работ посвятил изучению образа автора в лирической поэзии, среди прозаиков его особое внимание привлекали Ф. М. Достоевский и Л. Н. Толстой. Вместе со своими единомышленниками учёный в 1967 году начинает издавать сборник «Проблема автора в художественной литературе» (четыре выпуска выходят в Воронеже, остальные в Ижевске). Последние сборники публикуются уже учениками и последователями учёного. Трижды здесь (вышло 11 номеров) встречаются обращения к творчеству И. А. Гончарова.

В издании 1972 года представлена статья Е. М. Таборисской «Автор и-герой в романе И. А. Гончарова "Обломов"». Исследовательница исходит из положения: «авторская объективность является у Гончарова, по существу, своеобразной формой выражения активной авторской позиции» (Проблема автора. 1972: 61). Авторская объективность определяет отбор и компоновку материала, проявляется на разных уровнях, что и является формой реализации авторской позиции (Проблема автора. 1972: 75). Несмотря на некоторую идеологическую ангажированность статьи, удачной выглядит типология героев «Обломова», выявляемая на основании выполняемой ими функции, (Проблема автора. 1972:71).

Г. М. Гохштейн (1978) в статье «О жанровой природе полифонизма (авторская позиция в романах Ф. М. Достоевского "Преступление и наказание" и И. А. Гончарова "Обломов")» полагает, что общим для указанных романов будет наличие двух точек зрения - героя и повествователя; присутствие реальных столкновений с жизнью и символических - во снах. При этом центр тяжести в гончаровском романе сосредоточен на событии, а в романе Достоевского - на осмыслении события. Исследователь делает вывод: «Гончаров говорит о герое, а Достоевский - с героем» (Проблема автора. 1978: 49-57).

В 1993 году А. А. Фаустов публикует статью «Об одном неявном способе авторского подключения к традиции: "Русалочий" миф в "Обрыве" И. А. Гончарова», объединяя «русалочный» взор Веры и Ульяны Козловой, топику старого дома и легенду о похороненном в обрыве самоубийце (с точки зрения исследователя, мужского двойника русалки) в явления одного порядка, способствующие прояснению авторского замысла (Проблема автора. 1993: 106).

Классической работой по нарратологии, во многом подводящей черту под разноголосицей теорий изучения автора, является систематизирующий труд Вольфа Шмида «Нарратология». Ключевым понятием методологии становится, в первую очередь, нарратор - повествователь, рассказчик вне завиI симости от жанра. Нарратор понимается Шмидом как посредник между автором и повествуемым миром. Всеведение автора является привилегией и признаком фикциональности текста. Конкретный автор - «реальная, историческая личность, создатель произведения». Важно, что самому произведе-4 нию он не принадлежит, а существует независимо от него (Шмид 2008: 30,

41). Абстрактным автором В. Шмид называет образ, который содержится в произведении и реконструируется читателем на основе так называемых симптомов, индициальных знаков (Шмид 2008: 42). Методология В. Шмида в силу своей структурности, итогового характера и стала для нас основной. Среди современных исследователей наблюдается значительная разноголоси1 ца в использовании понятийного аппарата. Так, В. И. Тюпа, активно разрабатывающий нарратологическую методологию, называет имплицитного автора режиссёром наррации: «Организация системы эпизодов открывает перед ним различные возможности интерпретации событий в ходе их изложения» (Тюпа 2009: 144). В. Е. Хализев использует традиционный термин образ автора и уточняет, что это - локализованное в тексте изображение писателем самого себя (Хализев 2000: 54). Е. Ю. Геймбух пишет: образ автора - внетекстовый образ, конструируемый в сознании читателя. Отражается он на вербальном , уровне: 1) через голос автора (явно); 2) через иные субъектные сферы (неявно). На невербальном уровне в композиции, сюжете произведения (Геймбух 1995: 37). Среди современных ученых наблюдается значительная разноголосица в использовании понятийного аппарата. В своём исследовании мы опе V рируем терминами абстрактный автор и образ автора, вслед за В. Шмидом считая их синонимичными (Шмид 2008: 42), в некоторых контекстах используются понятия авторское сознание (Б. О. Корман) и традиционное - авторская позиция, которые обозначают инстанцию, принципиально несовпадающую с личностью конкретного автора-человека.

Исследования Ю. В. Манна, по сути, опираются на сходные основания: «. автор не имеет никаких сюжетных контактов со своими персонажами, последовательно дистанцирован от изображаемого им мира, не воплощён в какое-либо конкретное действующее лицо, но проявляется как всепроникающий "дух рассказа"» (Манн 1991: 9). Учёный полагает, что косвенные данные, которые свидетельствуют об авторе: 1) обобщенно-внеличные суждения; 2) избирательность материала и угла зрения; 3) характер, степень, форма психологической интроспекции (Манн 1991: 16).

Итак, нарративная методология оказалась крайне продуктивной в литературоведении последних десятилетий. В русской литературе, фиксирует Шмид, можно найти много персонажей, «которые служат автору средством самопознания, мало того - орудием в преодолении самого себя», нередко «автор ставит эксперимент над самим собой, наделяя фиктивного персонажа отдельными своими чертами» (Шмид 2008: 52). Притом «абстрактные авторы разных произведений одного и того же автора <.> в определённых чертах совпадают, образуя что-то вроде общего абстрактного субъекта творчества, некий стереотип», - подводит итог учёный (Шмид 2008: 54).

О. Ю. Осьмухина в исследовании «Авторская маска в русской прозе XIII - первой трети XIX века» (2008) пишет, что нарратор - «формальный заместитель "автора реального"», и «авторская маска выступает как использование автором того или иного образа, способ сокрытия в пределах текстового пространства подлинного "я" с вполне осознанной целью создания у читателя отличного от реального образа автора» (Осьмухина 2008: 9-10).

В 1990-е - 2000-е годы появилось множество работ, посвященных проблеме автора в творчестве разных писателей: кандидатские диссертации В. Ю. Назаренко о М. А. Шолохове (1993); А. А. Харитонова о А. П. Платонове (1993); Т. И. Сидихменевой о В. Г. Короленко (1993); Е. Ю. Геймбух о И. С. Тургеневе (1995); П. Е. Фокина о Ф. М. Достоевском (1995); Е. А. Ива-ньшиной о М.А.Булгакове (1998); Е.Г.Барановой о А. Жиде (1999); Е. М. Бондарчук о Б. Л. Пастернаке (1999); М. А. Голованёвой о И. С. Шмелёве (2002); Э.П.Леонтьева о В. М. Шукшине (2004); И.А.Минаевой о Б. К. Зайцеве (2005); Т. Р. Пчёлкиной о А. И. Куприне (2006); С. И. Королёва о Л. Добычине (2008) и докторская С. В. Пёреваловой о проблеме автора в русской литературе 1970-1980-х годов (1998). Проводятся конференции и издаются сборники («Автор и текст» под ред. В. М. Марковича и В. Шмида. СПб., 1996; «Автор. Герой. Рассказчик». СПб., 2003 и др.).

Итоговым на сегодняшний день выступает исследование О. Меерсон «Персонализм как поэтика: Литературный мир глазами его обитателей» (2009). Американский славист выясняет, что «автор присутствует в своём; тексте как его творец не только нарративно, но и, в первую очередь, структурно» (Меерсон 2009: 9):

В отношении творчества И. А. Гончарова нарративный подход особенно результативен, а категория авторства важна принципиально. Существуют несколько попыток приближения к анализу произведений писателя в рамках нарратологии. Статья Н. М. Нагорной в сборнике «И. А. Гончаров: Материалы международной конференции.» (Ульяновск, 1998) рассматривает повествовательную структуру в «Обыкновенной истории» как. точки пересечения сфер повествователя и персонажа, но исследование не; охватывает другие тексты писателя (Материалы. 1998: 29). Работа Г. Димент (О. Оипеп!;) отчасти посвящена рассмотрению нарративной структуры романа «Обломов»: повествование перестаёт быть нейтральным, поскольку нарратор не только описывает, но и судит своих героев, что сводит элемент всеведения на нет.

Исследовательница отмечает сложность точки зрения в главе «Сон Обломо-ва» и финальную передачу повествования литератору через Штольца (Отегй 1998). Диссертационное исследование М. С. Воробьёвой «Повествовательная система в романах И. А. Гончарова» (2005) посвящено выявлению авторской позиции, выраженной в стиле текстов писателя: речи повествователя и речи персонажей, а также определению функции образа читателя.

Итак, вопрос о соотношении автора и героя в творчестве Гончарова, несмотря на всю свою актуальность, остаётся до сих пор не прояснённым. Особый интерес постановки и решения проблемы именно в связи с Гончарос ч вым определяется необходимостью различения писателя-человека и его ге

I роя (чаще в парадигму сопоставлений попадают Обломов и Райский).

Исходя из обозначенной лакуны в науке о творчестве Гончарова формулируется цель данного исследования - выявление особенностей воплощения образа автора (авторского сознания) в романной трилогии и книге очерков «Фрегат "Паллада"».

Для достижения обозначенной цели необходимо решить ряд исследовательских задач:

1. Выявить специфику субъектного воплощения авторской позиции в «Обыкновенной истории», «Фрегате "Паллада"», «Обломове» и «Обрыве».

2. Доказать репрезентативность композиции художественного мира произведения для выявления авторской позиции, принципиальную важность для текстов писателя структуры «герой в центре».

3. Проанализировать особенности соотношения абстрактного автора (авторской позиции) и конкретного автора И. А. Гончарова.

4. Определить, как связаны конкретный автор и авторские маски - литературные и бытовые (Обломов, Райский и др.).

5. Раскрыть значимость системы персонажей для выявления авторской позиции в романном творчестве Гончарова.

Актуальность данной работы вызвана отчетливым интересом современного литературоведения к наследию писателей-классиков, чье творчество получает новые ракурсы изучения, в этом контексте обращение к произведениям И.А. Гончарова с позиции нарратологии особенно показательно, ибо дает возможность откорректировать ставшие хрестоматийными представления об образе художника, его отношении к героям собственных текстов. Кроме того, исследование позволяет уточнить, проверить на новом материале теоретические положения метода.

Научная новизна' работы заключается в следующем: впервые субъектные формы выражения авторской позиции в произведениях Гончарова рассматриваются в единстве и эволюции от текста к тексту, подвергается развернутому анализу проблема неразличения Гончарова-писателя и его героев (Обломова, Райского), существующая в предшествующей критической и литературоведческой традиции. В качестве внесубъектных способов выражения авторской позиции представлена типология героев художника, выделены типы персонажей, до сих пор никак не осмысленные критикой, описана устойчивая конструкция художественного мира писателя.

Объектом исследования стали романы И. А. Гончарова «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв»; книга очерков «Фрегат "Паллада"». В гончароведении существует инициированное самим писателем представление о единстве трёх романов. Некоторые учёные рассматривают и «Фрегат.» как один из романов - географический. Мы считаем возможным ограничить круг наших изысканий принципиальными и наиболее значимыми для художника текстами, поскольку они являются наиболее репрезентативными для.выявления образа автора в его субъектных и внесубъектных формах.

Предмет исследования - субъектные и внесубъектные способы выражения авторской позиции. Объёмы кандидатской диссертации делают невозможным рассмотрение авторского сознания Гончарова во всей полноте философских, социологических, этических и эстетических аспектов и оценок.

Мы ограничиваемся изучением образа автора, проявленного на уровне нар-рации.

Методологической основой исследования стали классические филологические и литературоведческие труды по теории автора (В. В. Виноградова, М. М. Бахтина, Л. Я. Гинзбург, Ю. М. Лотмана, Ю. В. Манна), по нарратологии (Б. О. Кормана, В. Шмида, В. И. Тюпы) и типологии характеров (В. М. Марковича), ключевые работы гончароведов, рассматривающих творчество писателя системно, - А. Г. Цейтлина, А. Рыбасова, Н. И. Прудкова, Ю. М. Лощица, Т. И. Орнатской, Е. А. Краснощёковой, М. В. Отрадина, В. А. Котельникова, В. А. Недзвецкого, В. Н. Криволапова, В. И: Мельника, О. Г. Постнова, С. Н. Гуськова, а также обращающих особое внимание на проблему автора и героя - Е. А. Ляцкого, Ю. И. Айхенвальда, И. Ф. Аннен-ского, Л. С. Гейро, Н. А. Гузь. Основные методы исследования -структурный, мотивный, типологический, элементы текстологического анализа.

Отличительной особенностью диссертации является особое внимание к. текстам И. А. Гончарова. По замечанию В. И. Тюпы, им свойственна «предельная мера целостности, при которой в литературном тексте практически не остаётся "внесистемного материала" (Ю. М. Лотман) — своего рода "наполнителя", безразличного к общей конструкции целого» (Тюпа 2004: 212), т.е. в произведении нет ничего «лишнего». Именно этот принцип пристального анализа слова писателя как такового позволяет выявить «сокровенное» авторское. Параллельное чтение, сопоставление первоначальной, промежуточных и окончательной редакций романов, рукописных и печатных вариантов, эпистолярия и автокритических статей, скрупулёзный анализ авторской правки в процессе работы, даёт возможность обнаружения доминирующих мотивных комплексов, системы образов, устойчивых контекстов, обеспечивающих понимание читателем художественного мира Гончарова.

Теоретическая значимость работы заключается в том, что в диссертации предпринят новый подход к изучению наследия И. А. Гончарова, опирающийся на современную «теорию повествования», одновременно сделаны наблюдения и выводы по поводу перспективности нарратологических изысканий в применении к отечественной классике.

Практическая значимость исследования: результаты работы могут быть использованы в систематическом труде по проблеме автора в русской литературе, литературной мистификации, включены в лекционные курсы по истории русской литературы XIX века, задействованы при разработке спецкурсов и спецсеминаров для филологических факультетов вузов как по теории литературы, так и по творчеству Гончарова.

На защиту выносятся следующие положения:

1. В четырёх крупных произведениях писателя наблюдается эволюция субъектных способов выражения авторской позиции. Развитие происходит в направлении усложнения, разработки Гончаровым новых ходов, характерных во многом для литературы XX века.

2. Главные репрезентанты авторского сознания в художественных произведениях занимают центральное положение в изображаемом мире, стремятся утвердиться в нём, доказать своё право организовывать ценностное пространство вокруг себя. Так формируется устойчивая конструкция художественного мира романной трилогии.

3. Репрезентативной для выявления внесубъектных форм выражения авторской позиции в романистике Гончарова является система персонажей. В художественном мире писателя выявляются тип героя «без личности» и «срединный» герой.

4. Устойчивая конструкция художественного мира и типология героев представляют собой не исследованные ранее способы циклообразования романной трилогии.

5. Конкретный автор, писатель и человек И. А. Гончаров проявляет себя во всех созданных литературных текстах (в широком смысле): в абстрактном авторе художественных произведений, автокритических статей, образе автора в эпистолярии. Причём три типа текстов оказываются взаимосвязаны: письма Гончарова и автокритические статьи часто комментируют его художественные произведения, герои романов в свою очередь цитируют эпистолярий. Так происходит взаимопроникновение литературы и жизни, а всё творчество писателя складывается в единый метатекст -повествование художника о самом себе через образную и мотивологиче-скую парадигмы, композицию, типологию характеров, стиль. Этим продуцируется и определённая близость абстрактного автора Гончарову-человеку.

6. Художественные мистификации Гончарова и примеры самоизображения писателя привели к возникновению устойчивых ассоциаций, закрепившихся в сознании окружения художника. Ключевыми являются параллели Гончаров-Обломов и Гончаров-Райский. Сам писатель одновременно и провоцирует такое представление о себе, и отталкивает маски в тот момент, когда они особенно легко и некритично воспринимаются собеседниками, поскольку любая из литературных масок более ограниченна, чем сложная и противоречивая натура творца. Всё это провоцирует проблему непонимания, которая из жизни писателя перешла в мотивологический ряд его художественных произведений.

Апробация работы: основные положения диссертационного исследования были обсуждены на заседаниях Группы по изданию Полного собрания сочинений и писем И. А. Гончарова (ИРЛИ РАН «Пушкинский Дом», Санкт-Петербург), а также представлены на научных встречах: XIX Всероссийские Тургеневские чтения (Спасское-Лутовиново, 2008); ХЬУ1 Международная научная студенческая конференция «Студент и научно-технический прогресс» (Новосибирск, 2008); VI Международная конференция «Евангельский

1 I текст в русской литературе ХУШ-ХХ веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр» (Петрозаводск, 2008); Научная конференция «Путешествия в русской литературе» (ИМЛИ РАН, Москва, 2009); VI Крапивенская краеведческая конференция «Провинция в контексте истории и литературы» (Ясная Поляна, 2009); IV Всероссийская научно-практическая конференция «Вопросы современной филологии и методики обучения языкам в вузе и школе» (Пенза, 2009); Всероссийская научно-практическая конференция молодых исследователей «Диалог культур в аспекте языка и текста» (СФУ, Красноярск, 2010, 2011).

Цель исследования определила структуру работы. Диссертация состоит из Введения, двух глав, Заключения и библиографического списка.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Автор и герой в художественном мире И.А. Гончарова"

Выводы по II главе:

На наш взгляд, выявленная типология героев отражает, в терминологии Б. О. Кормана, «вмешательство» автора в текст, т.е., по сути, авторские стратегии бытия.

Во-первых, существенно и неожиданно настойчивое проявление в драматических и любимых героях писателя - Александре Адуеве, Илье Обломо-ве и Борисе Райском - черт героя «без личности». Сами схождения на уровне структуры описаний и приёмов создания образа названных персонажей с Алексеевым и Аяновым сложно мотивировать объективно. Сопоставление образа автора в эпистолярии И. А. Гончарова и образов его же героев позволяет сделать заключение о принципиальной важности для писателя самобытности натуры, отстаивания личностью себя, права на .свой собственный путь и боязни обезличивания, которые Гончаров-человек ссудил персонажам. Этими же причинами продуцируется целая-галерея «срединных» героев, возникающих в романистике писателя. Показательно признание писателя, сделанное им в статье «Лучше поздно, чемвникогда»: сферу своей многолетней и постоянной деятельности он называет средним, чиновничьим кругом (Гончаров 1977; т. 8: 108). Вторая, ипостась Гончарова как писателя, художника, в его собственной терминологии - «артиста» - с одной стороны, требовала, с другой - давала возможность жить напряжённой, вдохновенной, упоительной жизнью.

Именно поэтому, во-вторых, почти все «срединные» образы, стремятся выйти за границы собственной личности — что становится второй сквозной стратегией художника. Отсюда и любовь как способ преодоления «нормы» привычного существования. Писатель ставит героя- в пограничную ситуацию выбора между привычным, понятным и новым, неизведанным. Наиболее идеологически важные гончаровские персонажи выделяются из среды «срединных» людей и во многом противостоят ей. Ключевой составляющей их характера служит желание и способность преодолеть обыденность, нормальность, привычку; в этом заключается их душевное и духовное прежде всего преимущество перед «людской массой», которое проявляется в том числе в их отношении к любви и представлениях о счастье. Однако в плане мировоззрения в целом Гончаров не дает однозначно ответа. Он исследует вопрос о том, что есть среднее и высшее, что есть норма и отклонение от неё. Мировоззренчески Россия в нигилистических учениях переживает то же столкновение с бездной, т.е. оказывается на грани. Остановка в срединном, пусть и «золотом» положении не является оптимальной, но и падение в бездну не исход. Между этими крайностями и лежит позиция Гончарова-писателя.

Заключение

В диссертации впервые выявлены и системно описаны субъектные и внесу бъектные способы выражения авторской позиции в тетралогии И. А. Гончарова.

Итогом первой главы стало выявление особенностей эволюции субъектных способов выражения авторского в произведениях писателя. Подчеркивается, что развитие происходит в направлении усложнения, разработки Гончаровым новых ходов I (например, «роман в романе»), характерных во многом для литературы уже XX века. В романе «Обыкновенная история» авторская позиция вполне традиционно складывается из явно звучащего голоса неперсонифицированного нарратора, точек зрения Александра, Петра Адуевых и Лизаветы Александровны.

Книга очерков «Фрегат "Паллада"» являет читателю многогранную фигуру повествователя, который жонглирует несколькими «масками»: обло-мовца, чиновника, романтика-мечтателя и художника-мыслителя, меняя их в зависимости от содержания повествуемого события.

В романе «Обломов» интерпретация^ сюжета усложняется за счёт наложения нескольких нарраторских интонаций, о множественности которых читателю становится известно только в финале истории: неперсонифицирован-ный нарратор идентифицируется в фигуре литератора, который узнаёт версию событий, принадлежащую Андрею Штольцу.

Итоговый роман представляет собой пример художественной мистификации: повествователем выступает псевдоавтор - Борис Райский, так осуществляется попытка Гончарова отрефлектировать собственные личностные и творческие черты в образе другого художника. Ряд сходных психологических и поведенческих доминант характера Райского и образа Гончарова, выявляемого из эпистолярия писателя, позволяет сделать вывод о самопроверочных задачах автора в «Обрыве».

В ходе разработки проблемы автор и герой в творчестве И. А. Гончарова выявлена устойчивая конструкция художественного мира писателя: центральное положение героя и его функция определять, концентрировать бытие вокруг себя. Данная модель представлена уже в первом романе и разнообразно варьируется в последующих текстах. Очевидно подчинены такой логике устремления Александра Адуева, желающего претворить в жизнь ощущения уникальности, особости, превосходства собственной личности. Однако а рпоп признаваемое окружающими его первенство в домашнем круге «Грачей» героя не удовлетворяет, а для- утверждения своего исключительного положения в мире столицы Александру не хватает внутренней стойкости, духовной самостийности, что и заставляет в итоге отказаться от претензий юности, принять существующий порядок вещей, стать во многом карикатурной копией Петра Иваныча. Нравственное фиаско персонажа в романе подсвечено мифом о Петербурге как месте инфернальном, гибельном.

Книга очерков «Фрегат "Паллада"» только при жизни- писателя переиздавалась пять раз; готовя текст к каждой последующей' публикации, художник вносит более или менее значительные исправления^ характер которых отражает постепенную эволюцию конкретного автора - И.А. Гончарова. Проведённый сопоставительный анализ редакций и вариантов «Фрегата. » позволяет сделать вывод, что в процессе правки более всего претерпела изменения конструкция художественного мира. Нарратор ранних публикаций чётко самоопределён в центре'повествования, его настроения, впечатления, воззрения составляют ядро дискурса, на которое «нанизывается» событийный ряд. С течением времени происходит переакцентация, герой-нарратор включает себя в число других путешественников. Меняется его точка зрения: ранее он чувствовал себя в центре повествуемого мира, во многом определял его, теперь повествователь удаляется на периферию, старается скрыть свою ранимость, чувствительность, впечатлительность, т.е. частично «изъять» себя из текста. На наш взгляд, перемена «точки отсчёта» связана с жизненными обстоятельствами Гончарова. Особо многочисленные «вмешательства» в текст проводятся в 1860-1870-е гг., время трудного дописывания «Обрыва», непонимания критики, одиночества и пр. Писатель вносит изменения, оставляя в книге очерков художественные свидетельства собственных жизненных и творческих проблем. Очевидно, что абстрактный автор, эволюцию которого выявляет сравнительное чтение изданий разных лет, не должен был меняться, но движение личности конкретного автора требовало трансформации художественного мира.

Исследование заданной конструкции мироздания продолжается в романе «Обломов». Вся жизнь заглавного героя - отстаивание своего права на самость, особость, возможности понимать окружающую действительность так, как он её понимает, идти своим путём. Статичность, стремление к покою Ильи Ильича становятся способом сохранения разбегающегося в разные стороны бытия. Несколько раз естественным образом, как будто само собой; организовывается пространство вокруг героя: в Обломовке окрест маленького Ильи, составляющего единственный центр забот родителей и дворни; в квартире на Гороховой улице, где Захар, Алексеев и Тарантьев образуют миниатюрный вариант «обломовской вселенной». Любовь к Ольге, отношения* с героиней разрушают привычную центрированность мира, ставя возлюбленную в центр устремлений Обломова. Исходя из сквозной композиционной логики тетралогии Гончарова, такое положение не могло устроить героя, поскольку в нём нет стабильности, полноты. И что еще важнее: персонажу приходится постоянно доказывать своё право на любовь Ольги, мотивировать особость, самость, что и приводит Илью Ильича сначала к разрыву отношений, а затем в дом Пшеницыной, где пространство снова структурируется необходимым образом вокруг него.

В «Обрыве» при сохранении общей композиции художественного мира есть содержательное изменение: в центре повествования утверждается Татьяна Марковна Бережкова, которая определена в статусе духовной матери.

Материнское, богородичное призрение героиней всех обитателей Малиновки (даже враждебного ей Марка Волохова), стремление сберечь дом, очаг, каждого человека в нём позволяет автору символически завершить роман метафорой Бабушки-России. Попытки героя-мужчины реализоваться в центре современной И. А. Гончарову действительности оказываются несостоятельными: в лучшем случае персонажи довольствуются периферийной ролью «одного из многих», «такого' как все», «обыкновенного», в худшем - остаются* за бортом жизни вообще (Обломов погибнет, Райский так и не создаст ничего стоящего). Женщине-героине, напротив, даже волнующееся море социальных преобразований второй половины XIX века оставляет возможность самореализации в поле вечных ценностей — дома, семьи, материнства.

Репрезентативной для выявления внесубъектных форм выражения* авторской позиции в романистике Гончарова является система персонажей. В диссертации впервые на основании ряда признаков выявляются тип героя «без личности» и «срединный» герой. О релевантности выстроенной на основании скрупулёзного текстологического анализа типологии'характеров свидетельствует тот факт, что она отыгрывается писателем на персонажах всех уровней: от главных драматических образов романной трилогии до второстепенных и внесюжетных.

Наиболее значимые герои - Александр Адуев, Илья Ильич Обломов, Борис Павлович Райский - через использование сходных принципов создания сопрягаются с обезличенными Алексеевым и Аяновым, что позволяет сделать вывод о принципиальной важности для писателя вопроса самоценности личности. Стратегией художника закономерно становится настойчивая постановка проблемы отстаивания героем права на собственный, подчас ошибочный, жизненный путь во избежание обезличивания, сближения с персонажем «со стертой личностью», являющимся только фикцией, бледным отражением человека.

Второй сквозной стратегией Гончарова является изображение «срединного» героя в его мужской и женской ипостасях, отслеживание поведенческих механизмов, влияния такого персонажа на жизнь окружающих. «Артистическая» составляющая личности писателя, часто ускользающая от понимания окружающих, требовала преодоления И. А. Гончаровым в себе филистера, чиновника - мотив выхода из привычных границ собственного бытия становится, одним из основополагающих в романной трилогии. Только искусство и любовь, как полагает художник, дают возможность испытать упоение жизнью, ощущение абсолютной полноты каждого мгновения, поэтому практически всех своих «срединных» героев, даже* тех, кому порывы, казалось бы, не свойственны, писатель заставляет эмпирически подтвердить общий закон.

В «Обыкновенной истории» тип «срединного» героя только формируется: типичным представителем, «точкой отсчёта» выглядит Пётр Адуев, распространяющий своё «усредняющее» влияние на Александра и Лизавету Александровну. В «Обломове» посредством историй' любви тип проверяется на устойчивость: и' Андрею1 Штольцу, и феминному варианту «срединного» героя - Ольге Ильинской, и Обломову, ограниченность которого как будто несомненна, дано испытать мгновения упоения жизнью, ощущение абсолютной полноты бытия.

Итоговый роман «Обрыв» - исследование опыта преодоления человеком собственной духовной ограниченности. В этой проекции ключевым образом становится Вера, гончаровский вариант русской инфернальницы, когда «бездна» заключена в самом характере-героини. Именно это качество практически не оставляет ей выбора: она должна пройти обрыв, явленный как способ самопознания, самопроверки. Только по преодолению нравственного, духовного испытания/инициации для неё возможен выбор возвращения / невозвращения в пределы «бабушкиной правды». Причём проблема разрушения привычной жизненной нормы каждого из персонажей является^для Гончарова отражением масштабных социальных сдвигов, спровоцированных идеями нигилизма. Писатель, создавая образ «молодой России» - Веры, исследует вопрос «цены», которой может быть оплачен «новый» путь.

Очевидно, что конкретный автор, писатель и человек И. А. Гончаров, так или иначе проявляет себя во всех созданных литературных текстах (в широком смысле): в абстрактном авторе художественных произведений, автокритических статей, образе автора в эпистолярии. Причём три типа текстов оказываются взаимосвязаны: письма Гончарова и автокритические статьи часто комментируют его художественные произведения, герои романов в свою очередь цитируют эпистолярий. Так происходит взаимопроникновение литературы и жизни, а всё творчество писателя складывается в единый мета-текст - повествование художника о самом себе через образную и мотиволо-гическую парадигмы, композицию, типологию характеров, стиль. Этим-продуцируется и близость абстрактного автора Гончарову-человеку: в текстах подчас решаются самопроверочные задачи. Каждый из героев некоторыми сторонами, своей личности сопрягается с натурой самого писателя (биографическая близость или общность психологических и поведенческих особенностей). Так, Александр и Пётр Адуевы отражают отчасти опыт писателя, начинавшего карьеру чиновником в Петербурге, проходившего по пути разочарования в юношеских романтических идеалах. Обломова автор наделяет другими собственными чертами. Только не ленью и неподвижностью, как принято считать, а необходимостью отстаивать самоценность собственной личности. Борис Райский близок автору-художнику чертами «артистической» натуры: экспрессивностью, силой неуёмной фантазии, проявлениями крайностей в характере.

Таким образом, в ходе исследования частичной корректировке подверглось утверждение о личности Гончарова как человека «золотой середины», переходящее из традиции в традицию. Подчеркнём, речь идёт не о тотальном пересмотре сложившегося в гончароведении образа писателя, но о выявлении существенных тенденций в характере, скрывающихся подчас за формализованным, традиционно-стереотипным восприятием. При этом было принципиально важно избежать вульгаризированного биографизма при выявлении схождений между конкретным автором, образом автора и персонажами, имеющими сходные черты.

Одним из направлений исследования стала проблема разграничения И. А. Гончарова-человека и его художественных масок. Сложность заявленной проблемы определяется таким феноменом поведения писателя, как литературные мистификации, примеры которых многообразны: от имеющих указательную функцию прямых отсылок к именам героев до своеобразной' «игры» с читателем - представления себя-через героя, героя через себя5 и его как самостоятельного живого человека, действующего независимо от автора. Кроме того, произведения'Гончарова дают ряд примеров. самоизображения писателя: это литератор с апатическим лицом1 и сонными глазами в романе «Обломов», внешне равнодушный пожилой беллетрист Окудельников в «Литературном? вечере», наделенный теми же апатичными глазами, и отчасти Тяжеленко в «Лихой болести». Всё это привело к возникновению-устойчивых ассоциаций, закрепившихся в сознании окружения художника, и подчас преследовавших его самого. Более отчетливы здесь параллели Гончаров-Обломов и Гончаров-Райский. Сам писатель одновременно и провоцирует такое представление о себе, и отталкивает маски в тот момент, когда они особенно» легко- и некритично воспринимаются собеседниками; поскольку любая из литературных масок всегда более ограниченна; чем сложная и противоречивая натура творца: За личиной теряется истинный лик автора, что провоцирует проблему непонимания, которая из жизни писателя перешла в мотивологический ряд его художественных произведений.

Таким образом, анализ проблемы автор и герой в связи с творчеством Гончарова позволил, во-первых, целостно описать нарративную структуру тетралогии. Во-вторых, выявить значимые особенности поэтики произведений писателя. В-третьих, обнаружить не исследованный ранее уровень цик-лообразования: наличие устойчивой конструкции художественного мира и сквозной, кросс-романной типологии характеров, которые в совокупности представляют внесубъектный способ отражения авторского в тексте. В-четвёртых, показать сложность взаимодействия жизни и литературы, когда поведенческий и художественный тексты дополняют и комментируют друг друга.

Результаты диссертационного исследования позволяют утверждать актуальность и перспективность сегодняшних литературоведческих стратегий, в том числе нарратологии, для анализа классической литературы середины XIX века. За гранью нашей темы осталась малая проза писателя и особенно репрезентативная публицистика - статьи, посвящённые значимым фактам современной И. А. Гончарову культуры (литературы, театра и пр.). Продолжение исследования может идти как в русле монографическом (расширения списка привлекаемых для анализа текстов), так и в направлении сопоставительном - как работают выявленные принципы выражения авторской позиции на материале творчества других писателей.

Список научной литературыПинженина, Екатерина Игоревна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Издания текстов И. А. Гончарова

2. Гончаров И. А. Полное собрание сочинений и писем: В 20 т. / гл. ред. В. А. Туниманов. СПб.: Наука, 1997.

3. Гончаров И. А. Собрание сочинений: В 8 т. / под общ. ред. С. Машинско-го, В. Недзвецкого, К. Тюнькина; вст. ст. К. Тюнькина. М.: Художественная литература, 1977-1980.

4. Гончаров И. А. Собрание сочинений: В 8 т. М.: Правда, 1952. (Библиотека «Огонёк»).

5. Гончаров И. А. Нимфодора Ивановна. Избранные письма. Псков: Изд-во ПОИУУ, 1992. 203 с.

6. Демиховская Е. К. Письма, избежавшие камина: (К 100-летию со дня смерти И. А. Гончарова) // Литературная Россия. 1991. № 39 (1495), 27 сент. С. 14.

7. И. А. Гончаров в кругу современников. Неизданная переписка / сост. Е. К. Демиховская и О. А. Демиховская. Псков: Псковск. обл. ИПК РО, 1997. 455 с.

8. И. А. Гончаров в неизданных письмах к графу П. А. Валуеву (1877—1882) / вст. ст. К. Военского. СПб.: Тип. Воейкова, 1906. 64 с.

9. Из истории русской литературы и общественной мысли 1860-1890 годов. М.: Наука, 1977. 728 с. (Литературное наследство. Т. 87).

10. Модзалевский Б. Л. Из переписки И. А. Гончарова (Письма к М. А. и Е. А1. Языковым, И. Ф. Горбунову, Ю. Д. Ефремовой, А. В. Дружинину и А. В. Плетнёвой). Петроград, 1915. 40 с.

11. Методология исследования. Нарратология1. Монографии и статьи

12. Бахтин М. М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М. М. Автор и герой: К философским основам гуманитарных наук. СПб.: Азбука, 2000. С. 9-226.

13. З.Богомолов Н. А. Автор и герой в литературе рубежа тысячелетий // Филологические науки. 2002. № 3. С. 3-8.

14. Н.Большакова А. Ю. Образ автора// Литературная учёба. 2001. Кн. 5. С. 171-175.

15. Большакова А. Ю. Теории автора в современном литературоведении // Известия АН. Серия литературы и языка. 1991. Т. 57. № 5. С. 15-24.

16. Бонецкая Н. К. «Образ автора» как эстетическая категория // Контекст -1985: Литературно-теоретические исследования. М.: Наука, 1986. С. 241269.

17. Виноградов В. В. Проблема образа автора в художественной литературе // Виноградов В. В. О теории художественной речи. М.: Высшая школа, 1971. С. 105-121.

18. Виноградов В. В. О художественной прозе // Виноградов В. В. О языке художественной литературы: Избранные работы. М.: Наука, 1980. С. 56-175.

19. Воробьёва Л. И. Субъект и / или автор. (О категориях гуманитарной психологии) // Вопросы психологии. 2004. № 2. С. 149-158.

20. Гришунин А. Л. Автор как субъект текста // Известия АН. Серия литературы и языка. 1991. Т. 52. № 4. С. 12-19.

21. Дарвин М. Н., ТюпаВ. И. Циклизация в творчестве Пушкина: Опыт изучения поэтики конвергентного сознания. Новосибирск: Наука, 2001. 293 с.

22. Драгомирецкая Н. В. Автор и герой в русской литературе Х1Х-ХХ веков. М.: Наука, 1991.382 с.

23. КорманБ. О. Избранные труды по теории и истории литературы / пре-дисл. и сост. В. И. Чулкова. Ижевск: Изд-во Удм. ун-та, 1992. 236 с.

24. Ладыгин Ю. А. Автороцентрический подход к анализу прозаического художественного текста. Иркутск: Изд-во Иркут. ун-та, 1997. 136 с.I

25. Манн Ю. В. Автор и повествование // Известия АН. Серия литературы и языка. 1991. Т. 50. № 1. С. 3-19.

26. Соливетти К. Автор и его зеркала. СПб.: Алетейя, 2005. 248 с.

27. Тюпа В. И. Дискурсивная практика теоретического мышления // Критика и семиотика. М;: РГГУ, 2009. Вып. 13. С. 142-151.

28. Тюпа В. И. Нарратология как аналитика повествовательного дискурса («Архиерей» А. П. Чехова). Тверь: Тверск. гос. ун-т, 2001. 58 с.

29. ТюпаВ. И. Очерк современной нарратологии // Критика и семиотика. М.: РГГУ, 2002. №5. С. 5-31.

30. Шмид В. Нарратология. М.: Языки славянской культуры, 2008: 304 с.1. Сборники статей

31. Автор. Герой. Рассказчик: межвуз. сб. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 2003. 188 с. (Зарубежная литература. Проблемы метода. Вып. 5.)

32. Автор и текст: сб. статей / под ред. В. М. Марковича и В. Шмида. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 1996. 472 с.

33. Проблема автора в художественной литературе: межвуз. сб. науч. тр. / ред.-сост. Д. И. Черашняя, В. И. Чулков. Ижевск: Изд-во Удмурт, ун-та, 1998. 353 с.

34. Проблема автора в художественной литературе: межвуз. сб. науч. тр.: К 70-летию Б. О. Кормана / ред. кол.; В. И. Чулков. Ижевск: Изд-во Удмурт, ун-та, 1993. 220 с.

35. Проблема автора в художественной литературе: межвуз. сб. науч. тр. Ижевск: Изд-во Удмурт, ун-та; 1990.183 с.

36. Проблема автора в художественной литературе: межвуз; сб. науч. тр. Ижевск: Изд-во Удмурт, ун-та, 1985. 157 с.

37. Проблема автора в художественной литературе: межвуз. сб. науч. тр. Ижевск: Изд-во Удмурт, ун-та, 1983. 15 Г с.

38. Проблема автора в художественной литературе: межвуз. сб. науч. тр; Ижевск: Изд-во Удмурт, ун-та, 1978. 300 с.

39. Проблема автора в художественной литературе. Воронеж: Изд-во Воронеж., гос. пед. ин-та; 1974; Вып; 4. 230 с:

40. Проблема автора в художественной литературе. Воронеж: Изд-во Воронеж, гос. пед. ин-та; 1972. Вып. 3. (Известия Воронеж, гос. пед. ин-та. Т. 125.) 110 с.

41. Проблема автора и авторской позиции в литературе: сб. науч. тр. Харьков: ХГПИ, 1990. 140 с.

42. Диссертации и авторефераты диссертаций

43. Баранова Е. Г. Проблема автора в раннем творчестве Андре Жида (18911902): автореферат дис. . канд. филол. наук. М., 1999; 16 с.

44. Бондарчук Е. М; Автор и герой в романе Бориса Пастернака «Доктор Живаго» (Своеобразие субъектных и внесубъектных форм выражения авторского сознания): дис. . канд. филол. наук. Самара, 1999. 285 с.

45. Геймбух Е. Ю. Образ автора как категория филологического анализа художественного текста (на материале произведений И. С. Тургенева малых форм): дис. . канд. филол. наук. М., 1995. 190 с.

46. Головачёва М. А. Проблема автора в творчестве И. С. Шмелёва: автореферат дис. . канд. филол. наук. Волгоград, 2002. 19 с.

47. Качурин К. О. Авторская позиция и средства её выражения в публицистике В. Е. Максимова: дис. . канд. филол. наук. М., 2009. 196 с.

48. Королёв С. И. Проблема автора в прозе Л. Добычина: автореферат дис. . канд. филол. наук. Тверь, 2008. 19 с.

49. ЛедневаТ. П. Авторская позиция в произведениях М. Горького 1890-х годов: дис. . канд. филол. наук. Ижевск, 2002. 195 с.

50. Леонтьев Э. П. Проблема автора и читателя в прозе и публицистике В. М. Шукшина: автореферат дис. канд. филол. наук. Улан-Удэ, 2004. 22 с.

51. Минаева И. А. Автор и герой в художественных биографиях Б. К. Зайцева «Жизнь Тургенева», «Жуковский», «Чехов»: дис. . канд. филол. наук. Ростов н/Д, 2005. 194 с.

52. Назаренко В. Ю. Проблема автора и авторской позиции в романе М. А. Шолохова «Поднятая целина»: автореферат дис. . канд. филол. наук. Харьков, 1993. 16 с.

53. Перевалова С. В. Проблема автора в русской литературе 1970-1980-х годов: автореферат дис. . доктора филол. наук. Волгоград, 1998. 44 с.

54. Пчёлкина Т. Р. Автор и герой в художественном мире А. И. Куприна (типология и структура): дис. . канд. филол. наук. Магнитогорск, 2006. 194 с.

55. Сидихменева Т. И. Проблема автора и читателя в литературной критике В. Г. Короленко: автореферат дис. . канд. филол. наук. Томск, 1993. 19 с.

56. Фокин П. Е. Структура и образ автора в «Дневнике писателя» 1876-1877 гг. Ф. М. Достоевского: автореферат дис. . канд. филол. наук. СПб., 1995. 30 с.

57. Багно В. Е. «Дон Кихот» в России и русское донкихотство. СПб.: Наука, 2009. 228 с.

58. Гинзбург Л. Я. О психологической прозе. М.: INTRADA, 1999. 416 с.

59. Егоров Б. Ф. Жанры русских утопий XVIII начала XX веков // Известияi

60. АН. Серия литературы и языка. 2004. Т. 63. № 1. С. 28-32.

61. Егоров Б. Ф. Российские утопии. Исторический путеводитель. СПб.: Искусство-СПб, 2007. 416 с.

62. Ковтун Н. В. Русская литературная утопия второй половины XX века.

63. Томск: Изд-во Томск, ун-та, 2005. 536 с. I 69.Лотман Ю. М. Литературная биография в историко-культурном контексте

64. СПб.: Искусство-СПб, 2003.616с.

65. Тынянов Ю. Н. Литературный факт. М.: Высшая школа, 1993. 319 с.

66. Утопия и утопическое мышление: антология зарубежной литературы / сост. В. А. Чаликова. М.: Прогресс, 1991. 405 с.

67. Фаустов А. А. Авторское поведение в русской литературе: Середина XIX века и на подступах к ней. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1997. 108 с.

68. Фаустов А. А. Очерки по характерологии русской литературы: середина XIX века. Воронеж: Изд-во Воронежск. пед. ун-та, 1998. 156 с.

69. Чаликова В. Н. Утопия и свобода. М.: Весть-ВИМО, 1994. 184 с.

70. Шацкий Е. Утопия и традиция / общ. ред. В. А. Чаликовой. М.: Прогресс, 1990. 456 с.

71. Щукин В. Г. Поэзия усадьбы и проза трущобы // Из истории русской культуры: В 5 т. Т. V. (XIX век). М.: Языки русской культуры, 2000. С. 577-588.

72. ЭткиндА. Толкование путешествий: Россия и Америка в травелогах и интертекстах. М.: НЛО, 2001. 483 с.

73. Эткинд Е. Г. «Внутренний человек» и внешняя'речь: Очерки психопоэтики XVIII XIX веков. М.: «Языки русской культуры», 1999. 448 с. Рец.: Кормилов С. «Внутренний человек» в литературе // Вопросы литературы. 2000. № 4. с. 349-365.1. ГОНЧАРОВЕДЕНИЕ

74. Исследования о жизни и творчестве И. А. Гончарова1. Монографии

75. Алексеев А. Д. Летопись жизни и творчества И. А. Гончарова. М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1960.367 с

76. Бло Ж. Иван Гончаров, или Недостижимый реализм: пер. с фр. СПб.: Блиц, 2004. 309 с.

77. Евгеньев-Максимов В. Е. И.А.Гончаров: Жизнь, личность, творчество. М.: Гос. изд-во, 1925. 164 с.

78. Кадмин Н. А. И. Гончаров98. Жизнь, личность, творчество. М.: Издание Бр. Башмаковых, 1913. 72 с.

79. Котельников В. А. И. А. Гончаров: книга для учащихся старших классов. М.: Просвещение, 1993. 191 с.

80. Краснощёкова Е. А. Иван Александрович Гончаров: Мир творчества. СПб.: Пушкинский фонд, 1997. 444 с.

81. Лощиц Ю. М. Гончаров. М.: Молодая гвардия, 2004. 365 с. (ЖЗЛ).

82. Ляцкий Е. А. Гончаров: Жизнь, личность, творчество: Критико-биографические очерки. Стокгольм: Северные огни, 1920. 380 с.

83. Ляцкий Е. А. И. А. Гончаров: Критические очерки. СПб.: Издание Товарищества «Литература и Наука», 1904. 270 с.

84. Ляцкий Е. А. Романы и жизнь: Развитие творческой личности Гончарова. Жизнь и быт. Прага: Пламя, 1925. 394 с.

85. Мельник В. И. Гончаров и Православие. Духовный мир писателя. М.: Даръ, 2008. 544 с.

86. Мельник В. И. Реализм И. А. Гончарова. Владивосток: Изд-во Дальневосточного университета, 1985. 139 с.

87. Недзвецкий В. А. И.А.Гончаров романист и художник. М.: Изд-во МГУ, 1992. 176 с.

88. Новиков А. И. И. А. Гончаров. Биография, разбор его главных произведений. Темы и планы. СПб, sine data. 80 с.

89. Острогорский В. П. Этюды о русских писателях. И. А. Гончаров. СПб., 1910. 150 с.96.0традин М. В. Проза И. А. Гончарова в литературном контексте. СПб.: Изд-во С.-Петербург, ун-та, 1994. 169 с.

90. Писарев Д. И. Литературная критика: В 3 т. Л.: Художественная литература, 1981. Т. 1.384 с.

91. Постнов О. Г. Эстетика И. А. Гончарова. Новосибирск: Наука, 1997. 240 с.

92. В оригинале опечатка в инициалах И. А. Гончарова.262

93. Пруцков Н. И. Мастерство Гончарова-романиста. M.-JL: Изд-во АН СССР, 1962. 234 с.

94. Рыбасов А. П. И. А. Гончаров. 1812-1891. М.: Молодая гвардия, 1954. 376 с.

95. Сахаров В. И. И. А. Гончаров в жизни и творчестве. М.: Русское слово, 2008. 112 с.

96. Тихомиров В. Н. И.А.Гончаров: Литературный портрет. Киев: Лы-бидь, 1991. 154 с.

97. Цейтлин А. Г. И. А. Гончаров. М.: Изд-во АН СССР, 1950. 492 с.

98. Цейтлин А. Г. И. А. Гончаров: Из курса лекций по истории русской литературы XIX века. М.: Изд-во Московского университета, 1952. 62 с.

99. Статьи и авторефераты диссертаций

100. Айхенвальд Ю. И. Гончаров // Айхенвальд Ю. И. Силуэты русских писателей. М.: Республика, 1994. С. 207-216.

101. Александровский Г. В. Гончаров // Александровский Г. В. Чтения по новейшей русской литературе. Петроград, 1917. С. 115-142.

102. Бачалдин И. С. Старый и новый взгляд на Гончарова. Вологда: Типогр. А. А. Галкина, 1912. 20 с.

103. Венгеров С. А. И. А. Гончаров // Собрание сочинений: В. 5 т. СПб., 1911-1913. Т. 5. С. 69.

104. ВетринскийЧ. И. А. Гончаров, Очерк жизни и деятельности. Н. Новгород: Нижегородский ежегодник, 1912. 57 с.

105. Лотман Л. М. Иван Александрович Гончаров // История русской литературы: В 4 т. Т. 3. Расцвет русского реализма. Л.: Наука, 1982. С. 160-202.

106. Машинский С. Гончаров и его творчество // Гончаров И. А. Собрание сочинений: В 6 т. Т.1. М.: Правда, 1972. С. 3-54.

107. Мережковский Д.С.Гончаров // Мережковский Д. С. Акрополь: Избранные литературно-критические статьи. М.: Книжная палата, 1991. С. 127-143.

108. Петров С. И.А.Гончаров (Критико-биографический очерк) // Гончаров И. А. Собрание сочинений: В 8 т. Т. 1. М.: Художественная литература, 1952. С. V-LII.

109. Протопопов М. А. Гончаров // Русская мысль. 1891. №11. Отд. 2.

110. Синцов И. Лицо и маска Ивана Гончарова // Нева. Л. 1986. № 11. С. 170-171.

111. Страхов В. И. Психологический анализ творческого процесса И. А. Гончарова: автореферат дис. канд. филол. наук. М., 1956. 16 с.

112. Строгановы. Странствователь и домосед // Строгановы. Литературоведение как человековедение: Работы разных лет. Тверь: Золотая буква, 2002. С. 257-274.1. Биография И. А. Гончарова

113. Балакин А. Ю. О дате первого приезда И. А. Гончарова в Петербург // Русская литература. 2004. № 3. С. 132-133.

114. Валкин М. X. Тайна великого писателя: (И. А. Гончаров и А. К. Трей-гут): Дмитровоград: Ульян, обл. краев, музей, 2002. 20 с.

115. Воспоминания В. И. Дмитриевой о Е. П. Майковой // Известия РАН. Серия литературы и языка. Ы., 2008. Т. 67. № 3. С. 47-68.

116. Гаецкий Ю. Миллион терзаний. Повесть о И. А. Гончарове. М.: Детская литература, 1968. 176 с.

117. Есенков В. Н. Отпуск роман. / рец. Ю. Лощиц, О. Михайлов. М.: Современник, 1985. 350 с.

118. И. А. Гончаров в воспоминаниях современников. М.: Художественная литература, 1969. 520 с.

119. И. А. Гончаров в неизданных письмах, дневниках и воспоминаниях современников / публ. Н. Г. Розенблюма // Русская литература. 1969. № 1. С. 164-171.

120. Кони А. Ф. И. А. Гончаров // Кони А. Ф. Воспоминания о писателях. Л.: Лениздат, 1965. С. 217-225.

121. Лилин В. И. А. Гончаров. Биография писателя. Л: Просвещение, 1968. 112 с.

122. Мазон А. А. Материалы для биографии и характеристики И. А. Гончарова. СПб, 1912. 100 с.

123. Материалы к биографии И. А. Гончарова (Вст. ст., подг. текста и ком. А. В. Романовой) // Русская литература. 2008. № 2. С. 140-163.

124. Мельник В. И., Мельник Т. В. «.Благословляю судьбу, что встретил её»: Елизавета Толстая в жизни автора «Обломова» // Волга. 1996. № 5-6. С. 149-156.

125. Письмо А.Н.Майкова к сыновьям с воспоминаниями о И.А.Гончарове / публ. А. Ю. Балакина // Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома на 1998-1999 год. СПБ.: Дмитрий Буланин, 2003. С. 215-223.

126. Тер-Микельян С. Г. Больная душа Гончарова (Из семинария Н. К. Пиксанова.). Петроград: Типогр. А. В. Орлова, 1916. 28 с. (Из «Русского Филологического Вестника»).

127. Трофимов Ж. А. Наш Гончаров: Поиски. Находки. Исследования. Ульяновск: Ульяновский дом печати, 2007. 399 с.

128. Утевский Л. С. Жизнь Гончарова: Воспоминания. Письма. Дневники. М.: Аграф, 2000. 302 с.

129. Мировоззрение И. А. Гончарова1. Монографии

130. Буланов А. М. «Ум» и «сердце» в русской классике: Соотношение эмоционального и рационального в творчестве И. А. Гончарова, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1992. 160 с.

131. Васильева С. А. Человек и мир в творчестве И. А. Гончарова: Учеб. пособие. Тверь: ТвГУ, 2000. 184 с.

132. Криволапов В. Н. «Типы» и «Идеалы» Ивана Гончарова. Курск: Изд-во* Курск, гос. пед. ун-та, 2000. 280 с.

133. Мельник В. И. И. А. Гончаров: духовные и литературные истоки. М.: МГУП, 2002. 281 с.

134. Мельник В. И. Этический идеал И. А. Гончарова. Киев: Лыбидь, 1991. 148 с.

135. Статьи и авторефераты диссертаций

136. Бойко М. Н. И. А. Гончаров: вечный экзистенциальный образ в контексте современности // Бойко М. Н. Авторские миры в русской культуре первой половины XIX века. СПб.: Дмитрий Буланин, 2005. С. 341-360:

137. Давыдов А. П. И. А. Гончаров: «Вон из этого болота!» // Давыдов А. П. «Духовной жаждою томим»: А. С. Пушкин и становление «срединной» культуры в России. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2001. С. 178-194.

138. Давыдов Ю. П. Проблема медиации в европейской культуре: Запад и Россия: И. А. Гончаров и интерпретация Бога // Общественные науки и современность. 2001. № 2. С. 104-106.

139. Демиховская О. А. И. А. Гончаров и декабристы // Русская литература. 1975. №4. С. 107-113.

140. Евдокимов В. И. Геополитический принцип И. А. Гончарова // География. 1999. Дек. (№ 45). С. 1, 11-12.

141. Иванов В. Свидетель великого века: К 180-летию со дня рождения Ивана Гончарова // Библиотека. 1992. № 3. С. 4. № 4. С. 65.

142. Ильин В. H. И. А. Гончаров // Ильин В. Н. Арфа Давида: религиозно-философские мотивы русской литературы. СПб.: Русский Миръ, 2009. 552 с. С. 399-445.

143. Краснощекова Е. А. «Семейное счастье» в контексте русского «романа воспитания» // Русская литература. 1996. № 2. С. 47-65.

144. Лаврецкий И. М. Эстетические идеи И.А.Гончарова // Лаврец-кий И. М. Эстетические взгляды русских писателей; М.: Художественная литература, 1963. С. 49-82.

145. Лебедев Ю. В. Иван Александрович Гончаров. 1812-1891 // ЛВШ. 1991. №5. С. 71-88.

146. Лурье С. Необыкновенная история // Звезда. 1994. № 5. С. 202-203.

147. Мельник В. И. О религиозности И. А. Гончарова // Русская литература. 1995. № 1.С. 203-212.

148. Мельник В. И. Народ в творчестве И. А. Гончарова: К постановке вопроса // Русская литература. 1987. № 2. С. 49-62.

149. Мориц Ю. «Где в небесах другие блещут звезды.»: Восток и Запад в художественном мире писателя: К 180-летию со дня. рождения И.А.Гончарова // Звезда Востока. 1992. № 5. С. 183-194.

150. Недзвецкий В. А. «Всё так обыкновенно.» (Концепция современности у И. А. Гончарова) // Известия АН. Серия литературы и языка. 1991. Т. 50. №2. С. 99-113.

151. Недзвецкий В. А. И. А. Гончаров и русская философия любви // Русская литература. 1993. № 1. С. 48-60.

152. Переверзев В. Ф. Творчество И. А. Гончарова // Переверзев В. Ф. У истоков русского реализма. М.: Современник, 1989. С. 663-751.

153. Постнов О. Г. И. А. Гончаров и проблема творческого кризиса // Гуманитарные науки в Сибири. 1995. № 4. С. 34-39.

154. РабкинаН. И. А. Гончаров и декабристы//Вопросы литературы. 1989. № 3. С. 247-254.

155. Сорокина В. Творчество И. А. Гончарова в западногерманской критике: Обзор // Вопросы литературы. 1990. № 9. С. 251-257.

156. Ушакова Т. В. Соотношение эмоционального и рационального в творчестве и жизни И. А. Гончарова // Диалектика рационального и эмоционального в искусстве слова: сб. ст. Волгоград: Панорама, 2005. С. 139-145.1. Поэтика И. А. Гончарова1. Монографии

157. Гузь Н. А. Художественный мир романов И.А.Гончарова. Бийск: БПГУ, 2008.218 с.

158. Молнар А. Поэтика романов И. А. Гончарова. М.: Компания Спутник+, 2004. 158 с.

159. Недзвецкий В. А. Романы И. А. Гончарова. М.: Просвещение, 1996. 112 с.

160. Прокопенко 3. T. M. Е. Салтыков-Щедрин и И. А. Гончаров в литературном процессе XIX века. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1989. 224 с.

161. Страхов И. В. Методы психологического анализа в художественном изображении характеров: Психологический анализ портретов-характеров в романах И. А. Гончарова: учеб. пособие. Саратов: Саратов, пед. ин-т, 1978.48 с.

162. Статьи и авторефераты диссертаций

163. Бельчиков Ю. А. «Я увлекаюсь больше всего. своею способностью рисовать.»: К 100-летию со дня смерти И. А. Гончарова // РЯШ. 1991. № 4. С. 48-55.

164. Беляева И. А. «Странные сближения»: Гончаров и Данте // Известия РАН. Серия литературы и языка. 2007. Т. 66. № 2. С. 22-38.

165. Бобырь А. В. «Единственный и лучший путь любовь к детям»: К 175-летию со дня рождения И. А. Гончарова // Советская педагогика. 1987. № 8. С. 100-105.

166. Борзенкова Н. В. Эволюция художественно-психологической манеры И. А. Гончарова романиста: автореферат дис. . канд. филол. наук. Орёл, 2002. 22 с.

167. Бенедиктова Т. Д. «Образ речи» в романе. К проблеме моделирования национально специфического дискурса: на примере произведений И. А. Гончарова и У. Д. Хоуэлса // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2000. № 4. С. 23.

168. Витовцева М. Сон как литературный метод постижения действительности // Литература. 2004. 1-7 июня (№ 21). С. 20-24.

169. Воробьёва М. С. Повествовательная система в романах И.А.Гончарова: дис. . канд. филол. наук. Н. Новгород, 2005. 193 с.

170. Гузь Н. А. Типология характеров в романах И. А. Гончарова: автореферат дис. . канд. филол. наук. М., 1985. 16 с.

171. Десницкий В. А. Трилогия Гончарова // Десницкий В. А. Статьи и исследования. Л.: Художественная литература, 1979. С. 165-212.

172. Елизаветина Г. Великий мастер слова: К 175-летию со дня рождения И. А. Гончарова // Молодая гвардия. 1987. № 6. С. 255-263.

173. Зайцева Т. Б. А. П: Чехов и И. А. Гончаров: проблемы поэтики: автореферат дис. . канд. филол. наук. СПб, 1996. 18 с.

174. ИвакинаИ. В. Пушкинские традиции и типы героинь в романах И. А. Гончарова и И. С. Тургенева 1860-х годов // Ивакина И. В. В поисках истины бытия: женские типы в русском романе 1860-х годов. Харьков: Изд-во НУ А, 2006. С. 23-49.

175. Ильинская Т. Б. Проблема ретроспективности в творчестве И. А. Гончарова. (Соотношение художественного и мемуарного образа): автореферат дис. . канд. филол. наук. СПб, 2001. 18 с.

176. Калинина Н. В. Музыка в жизни и творчестве И. А. Гончарова // Русская литература. 2004. № 1. С. 3-32.

177. Ковтунова И. И. Язык прозы И. А. Гончарова // Русская речь. 2004. № 4. С. 35-39.

178. Кочетова В. Г. Художественная деталь в прозе И. А. Гончарова: типы, функции, эволюция: автореферат дис. канд. филол. наук. М, 2002. 178 с.

179. Краснощёкова Е. А. И. А. Гончаров и русский романтизм 20-30-х годов //Известия АН. Серия литературы и языка. 1975. Т. 34. № 4. С. 304-316.

180. Лихачёв Д. С. Нравоописательное время у Гончарова // Лихачёв Д. С. Поэтика древнерусской литературы. Л-.: Наука, 1967. С. 312-319.

181. Ляцкий Е. А. О творчестве И. А. Гончарова // Современник. 1912. № 6. С. 170.

182. Манн Ю. В. Объективнейший из всех русских реалистов: Поэтика Гончарова // Литература. 1995. № 5. С. 2-3.

183. Маркович В. М. Природа художественной истины в романах Герцена и Гончарова 1840-х годов // Маркович В. М. И. С. Тургенев и русский реалистический роман XIX века (30-50-е годы). Л.: Изд-во Лен. ун-та, 1982. С. 97-108.

184. Мещерякова И. Н. Художественно-эстетическая концепция И. А. Гончарова и её воплощение в образной системе романов: автореферат дис. . канд. филол. наук. Тбилиси, 1990. 24 с.

185. Попова Г. Н. Мир русской провинции в в романах И. А. Гончарова: автореферат дис. . канд. филол. наук. Елец, 2002. 18 с.

186. Рогалёв А. Ф. Имена собственные в романах И. А. Гончарова // ЛВШ. 2004. № 3. С. 20-23.

187. Румянцев Б. Г. Художественное выражение комического в романах И. А. Гончарова: автореферат дис. . канд. филол. наук. М., 1988. 18 с.

188. Сарнов Б. Художественный образ // Литература. 1997. Май № 17. С. 7-8.194! Сергеева Ю. А. Парадигма обрыва в романистике И. А. Гончарова

189. Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв»): автореферат дис. . канд. филол. наук. Самара, 2006. 25 с.

190. Чернец Л. В. О «поэтическом языке» И. А. Гончарова // Русская словесность. 1997. № 1. С. 21-28.

191. Чжон Мин Ким Женщины И. А. Гончарова: двойники-антиподы // Нева. 2004. № 7. С. 224-227.

192. Щеблыкина Л. В. «Не три романа, а один» (о типологической общности романов И. А. Гончарова): уч.-методич. пособие. Пенза: ПГТТУ, 1997. 22 с.1. Обыкновенная история»

193. Балакшина Ю. В. Комическое в романе И. А. Гончарова «Обыкновенная история» (Юмор как эстетическая доминанта художественного целого): автореферат дис. . канд. филол. наук. СПб, 1999. 18 с.

194. Белинский В. Г. Взгляд на русскую литературу 1847 года // Белинский В. Г. Избранное. М.: Московский рабочий, 1954. С. 423-521.

195. Богомолова Н. В. Особенности авторского самовыражения в романе И. А. Гончарова «Обыкновенная история» // Русское литературоведение на современном этапе: Материалы VI Международной конференции: В. 2 т. М.: РИЦМГОПУ, 2007. Т. 1. С. 56-60.

196. Гольдфаин И. Три обыкновенные истории // Литература. 1998. Сент. (№ 34). С. 1.

197. Денисова Э. И. Пушкинские цитаты и реминисценции в «Обыкновенной истории» И. А. Гончарова // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1990. № 2. С. 26-36.

198. Захаркин А. А. Новые черты русского романа 40-50-х годов XIX века («Обыкновенная история» И. А. Гончарова и «Рудин» И. С. Тургенева): автореферат дис. . канд. филол. наук. М., 1993. 20 с.

199. Лотман Ю. М. «Человек, каких много» и «исключительная личность» (К типологии русского реализма первой половины XIX века) // Из истории русской культуры: В. 5 т. Т. V. (XIX век). М.: Языки славянской культуры, 2000. С. 443-451.

200. Маркович В. М. Своеобразие диалогического конфликта в романе Гончарова «Обыкновенная история» // Маркович В. М. И. С. Тургенев и русский реалистический роман XIX века (30-50-е годы). Л.: Изд-во Лен. унта, 1982. 208 с. С. 78-97.

201. Мельник В. И. «Всех нас учитель и образец.»: А. С. Пушкин в «Обыкновенной истории» И. А. Гончарова // ЛВШ. 2006. № 6. С. 15-19.

202. Недзвецкий В. А. Прочтите эту прелесть О романе И. Гончарова «Обыкновенная история». // Литература. 1994. № 33. С. 2-3.

203. Николина Н. А. Цитаты и реминисценции в романе И. А. Гончарова «Обыкновенная история» // РЯШ. 2002. № 3. С. 54-61.

204. Отрадин М. В. Роман И. А. Гончарова «Обыкновенная история» // Русская литература. 1993. № 4. С.33-65.

205. Шумкова Т. Л. «Обыкновенная история» И. А. Гончарова как пародия на романтический роман // Филологические науки. 2006. № 1. С. 11-18.1. Фрегат "Паллада"»

206. О жанре «литературного путешествия»

207. БогачёваЕ. В. Жанр литературного путешествия в творчестве М. Шагинян // Известия Уральского государственного университета. 2010. №3 (79). С. 133-142.

208. ГуминскийВ. М. Проблема генезиса и развития жанра путешествий в русской литературе: дис. . канд. филол. наук. М., 1979. 184 с.

209. Гуминский В. М. Путешествие // Литературный энциклопедический словарь. М.: Сов. писатель, 1987. С. 314-315.

210. Маслова Н. М. Путевой очерк: проблемы жанра. М.: Знание, 1980. 116 с.

211. Маслова Н. М. «Путешествие» как жанр публицистики: дис. . канд. филол. наук. М., 1973. 194 с.

212. Михайлов В. А. Эволюция жанра литературного путешествия в произведениях русских писателей XVIII-XIX веков: дис. . канд. филол. наук. Волгоград, 1999. 224 с.

213. Стеценко Е. А. История, написанная в пути. (Записки и книги путешествий в американской литературе XVII-XIX вв.). М.: ИМ ЛИ РАН, 1999.312 с.

214. ШадринаМ. Г. Эволюция языка «путешествий»: дис. . доктора филол. наук. М., 2003. 394 с.

215. ШачковаВ. А. «Путешествие» как жанр художественной литературы: вопросы теории // Вестник Нижегородского университета им. Н. В. Лобачевского. Серия Филология. Искусствоведение. 2008. № 3. С. 277-281.

216. О «Фрегате "Паллада "» И. А. Гончарова

217. Алексеев А. Д. И. А. Гончаров автор официального «Отчета о плавании фрегата "Паллада"» // От «Слова о полку Игореве» до «Тихого Дона». Л.: Наука, 1969. С. 370-375.

218. Васильева С. А. Философия истории в книге И. А. Гончарова «Фрегат "Паллада"»: автореферат дис. канд. филол. наук. Тверь, 1998. 18 с.

219. Вильчинский В. П. Морские путешествия. Гончаров. Григорович // Вильчинский В. П. Русские писатели-маринисты. М.-Л.: Наука, 1966. С. 70-111.

220. Гуськов С. Н. Любимое дитя Гончарова: Книга очерков «Фрегат "Паллада"» // Литература в школе. 2003. № 5. С. 9-14.

221. Дановский А. В. Пушкинские поэтизмы в эпопее И. А. Гончарова «Фрегат "Паллада"» // Русская речь. 2004а. № 3. С. 11-16.

222. Дановский А. В. «Фрегат "Паллада"» И. А. Гончарова очерковая эпопея путешествия // Литературная учёба. 20046. № 5. С. 95-104.

223. Ермолаева Н. Л. И. А. Гончаров для юного читателя // ЛВШ. 2007. № 9. С. 16-19.

224. Иванов Вс. В. Переписка с А. М. Горьким. Из дневников и записных книжек. М.: Советский писатель, 1985. С. 452-453.

225. Краснощёкова Е. А. Национальная ментальность, прогресс и> религия: («Фрегат "Паллада"» И. А. Гончарова) // Русская литература. 1993. № 4. С. 66-79.

226. Краснощёкова Е. А. «Фрегат "Паллада"»: путешествие как жанр (Н. М. Карамзин и И. А. Гончаров) // Русская литература. 1992. № 4. С. 12-31.

227. Лотман Ю. М. Современность между Востоком и Западом / публ. Т. Д. Кузовкиной // Знамя. М., 1997. № 9. С. 157-162.

228. Максимов,В. В. «Фрегат "Паллада"» И. А. Гончарова (Герой и жанр): автореферат дис. канд. филол. наук. Томск, 1990. 18 с.

229. Мельник В. И. Новое о путешествии И. А. Гончарова на фрегате «Паллада» //Глобус. Л., 1984. № 8. С. 308-314.

230. Недзвецкий В. А. «Фрегат "Паллада"» И. А. Гончарова: загадка жанра // Известия АН. Серия литературы и языка. 1993. Т. 52. № 2. С. 43-55.

231. Орнатская Т. И. История создания «Фрегата "Паллада"» // Гончаров И. А. «Фрегат "Паллада"». Очерки путешествий: В 2 т. Л.: Наука, 1986. (Литературные памятники.) С. 763-787.

232. Покатилова Н. В. «Фрегат "Паллада"» в творческой эволюции И. А. Гончарова 1840-1850-х годов: автореферат дис. . канд. филол. наук. Л., 1989. 17 с.

233. Фрадкин Н. Г. Фрегат «Паллада» // Фрадкин Н. Г. Необыкновенные путешествия. М.: Мысль, 1978. С. 78-85.

234. Шкловский В. Б. И. А. Гончаров как автор «Фрегата "Паллада"» // Шкловский В. Б. Заметки о прозе русских классиков. М.: Советский писатель, 1955. С. 223-245.

235. Энгельгардт Б. М. «Фрегат "Паллада"» // Энгельгардт Б. М. Избранные труды. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 1995. С. 225-269.1. Обломов»1. Монографии

236. Захаркин А. Ф. Роман И. А. Гончарова «Обломов». М.: Учпедгиз, 1963. 152 с.

237. Краснощёкова Е. А. «Обломов» И. А. Гончарова. М.: Художественная литература, 1970. 95 с.

238. Ляпушкина Е. И. Русская идиллия XIX века и роман И. А. Гончарова «Обломов». СПб.: Изд-во СПБГУ, 1996. 148 с.

239. Отрадин М. В. «Обломов» в ряду романов И. А. Гончарова (Методическое пособие). СПб.: Филол. ф-т СПбГУ, 2003. 28 с.

240. Статьи и авторефераты диссертаций

241. Анненский И. Ф. Гончаров и его Обломов // Анненский И. Ф. Книги отражений. М.: Наука, 1979. (Серия «Литературные памятники»). С. 251— 271.

242. Басовская Е. И. А. Гончаров «Обломов» // Литература. 1997. № 25. С. 9-12.

243. Билинкис Я. Роман, который был предсказан: «Обломов» Гончарова7/ Звезда. СПб., 1992. № 9. С. 201-205.

244. Битюгова И. А. Роман И. А. Гончарова «Обломов» в художественном восприятии Достоевского // Достоевский: Материалы и исследования. Л.: Наука, 1976. Т. 2. С. 191-199.

245. Гиматдинова С. Всероссийское горе, или послесловие к роману И. А. Гончарова «Обломов» // Литература. 1997. Июнь (№ 23). С. 13.

246. Г. Гольдфаин И. Кто'был настоящим идеалистом?: О романе И. А. Гончарова «Обломов» // Литература. 1996. Сент. (№ 34). С. 15.

247. Гуськов С. Н. Хрустальный башмачок Обломова: О французском переводе романа И. Гончарова «Обломов» // Русская литература; 2002. № 3. С. 44-52. ■■.'.'■■'.: '

248. Добролюбов Н. А. Что такое обломовщина? // Добролюбов Н. А. Литературная критика. М.: Художественная литература, 1972. С. 3-42.

249. Дружинин А. В. «Обломов». Роман И. А. Гончарова // Дружинин А. В. Литературная, критика / сост., подг. текста и вст. ст. Н. Н. Скатова; примеч. В; А. Котельникова. М.: Советская Россия^ 1983. (Библиотека русской критики). С. 290-313.

250. Ильинская Т. Б. Категория времени в романе «Обломов» : К истории вопроса // Русская литература. 2002. № 3. С. 38-43.

251. Кантор В. К. Долгий навык к сну: Размышления о романе И. А. Гончарова «Обломов» // Вопросы литературы. 1989; № 1. С. 149-185;.

252. Ким Чжон Мин Роман И. А. Гончарова «Обломов» (система персонажей и её авторская интерпретация в критических статьях): автореферат дис. . канд. филол. наук. СПб., 2004. 16 с.

253. Ключевский В. О. И. А. Гончаров // Ключевский В. О. Неопубликованные произведения. М.: Наука, 1983. С. 319-320.

254. Котельников В. Кто такой Обломов?: К 175-летию со дня рождения И. А. Гончарова // Детская литература. 1987. № 7. С. 25-30.

255. Краснова Е. В. Специфика повествовательной структуры романа И. А. Гончарова «Обломов»: автореферат дис. . канд. филол. наук. Псков, 2003. 18 с.

256. Краснова Е. В. Фламандский стиль Обломова: мотив «еды» и его функционирование в романе И. А. Гончарова // Литература. 2000. № 2. С. 9.

257. Криволапов В. Н. Вспомним о Штольце.: Герой романа И. А. Гончарова «Обломов» в оценке русской критики // Русская литература. 1997. № 3. С. 42-66.

258. Криволапов В. Н. Еще раз об «обломовщине» // Русская литература. 1994. №2. С. 27-47.

259. Кулешов В. И. Роман «знамение времени». («Обломов» И. А. Гончарова) // Кулешов В. И. Этюды о русских писателях: Исследования и характеристики. М.: Изд-во Московского университета, 1982. С. 171-193.

260. Ларин С. А. Семантическая» структура романа «Обломов» в контексте творчества И.А.Гончарова: дис. . канд. филол. наук. Воронеж, 2008. 190 с.

261. Лахманн Р. Вторжение фантазма в реализм «Сон Обломова» Гончарова// Лахманн Р. Дискурсы фантастического. М.: НЛО, 2009. 384 с.

262. Маркова Л. И. Три «некуда идти» в романе И. А. Гончарова «Обломов» //ЛВШ. 2011. №5. С. 16-18.

263. Мельник В. И. «И только он один-.»: Пушкинские традиции в романе И. А. Гончарова «Обломов» // ЛВШ. 2007. № 9. С. 12-16.

264. Мельник В. И. Философские мотивы в романе И. А. Гончарова «Обломов»: К вопросу о соотношении «социального» и «нравственного» в романе) // Русская литература. 1982. № 3. С. 81-99.

265. Могутов С. «Жил на свете рыцарь бедный.»: Размышления над романом И. А. Гончарова «Обломов» // Литература. 1998. № 31. С. 13.

266. Недзвецкий В. А. «Капитальнейшая вещь»: Роман И.А.Гончарова «Обломов» // ЛВШ. 1997. № 7. С. 44-61.

267. Недзвецкий В. А. Тоска Ольги Ильинской в «крымской» главе романа «Обломов»: интерпретации и реальность // Известия АН. Серия литературы и языка. М., 2008. Т. 67. № 3. С. 40-46.

268. Николина Н. А. Имя собственное в романе И. А. Гончарова «Обломов» //РЯШ. 2001. № 4. С. 55-61.

269. Одиноков В. Г. Психологическое и социологическое в романе И. А. Гончарова «Обломов» // Одиноков В. Г. Типология русского романа: Гоголь, Гончаров, Чернышевский, Достоевский: Курс лекция для студентов-филологов. Новосибирск: НГУ, 1975. С. 64-80.

270. Орнатская Т. И. «Обломок» ли И. И. Обломов?: К истории интерпретации фамилии героя // Русская литература. 1991. № 4. С. 229-230.

271. Пащук Н. «Сон Обломова»: пространство идиллии в романе И. А. Гончарова «Обломов» // Литература. 2002. № 8. С. 9-12.

272. ПетроваHi К. «Удивительно плавен и ровен.»: О языке романа И. А. Гончарова «Обломов» // Русская речь. 1987. № 3. С. 37-41.

273. Репин А. Сон Обломова // Литература. 2002. № 29. С. 13.

274. Сергеева Ю. А. Оппозиции «город усадьба», «своё — чужое» и образы обрыва, границы в романе И. А. Гончарова «Обломов» // Культура города: традиции и современность: Материалы Всерос. научно-практич. конференции. Семипалатинск, 2006. Ч. I. С. 53-57.

275. Сиполс И. Роман И. А. Гончарова «Обломов» в программе МИРОС // Литература. 2003. № 37. С. 14-15.

276. Сквозников В. Золотое сердце Обломова // Литература. 1994. № 3. С. 2-3.

277. Сквозников В. Роман И.А.Гончарова «Обломов» // Гончаров И. А. Обломов. М;: Художественная литература, 1963. С. 3-22.

278. Соловьёв Вл. С. Три речи в память Достоевского. Первая речь // Соловьёв Вл. С. Литературная критика. М.: Современник, 1990. С. 35-45.

279. Соловьев Н. Обломов и Штольц // Литература. 1998. № 12. С. 7.

280. Старыгина Н. Н. «Норма любви» и идеал женщины; (по роману

281. И: А. Гончарова «Обломов») // Концепт любовь в духовном опыте чело* .вечества 2: Материалы^ второй межрегиональной, научно-практической конференции. Йошкар-Ола: МГПИ, 2003. С. 96 101. 288; Тирген П. Обломов^ как человек-обломок: К постановке проблемы;

282. Тюпа В. И. Увертюра к роману (поэтика начальных страниц; «Обломова») // Русская литература XIХ-ХХ веков: Поэтика мотива и аспекты литературного анализа. Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2004. С. 212-219.

283. Уртминцева М. Г. Портретная живопись в романе И. А. Гончаров «Обломов» //ЛВШ^ 2006. № 2: С. 19-22.

284. Фаустов А. А. Роман И. А. Гончарова «Обломов»: художественная структура и концепция человека: автореферат дис. . канд. филол; наук. Тарту, 1990. 18 с.

285. Хайчади 3. Фауст и Обломов: Противостояние // Литература. 2000. № 20. С. 14-15.

286. Холкин В. И. Русский человек Обломов // Русская литература. 2000. № 2. С. 26-63.

287. Хубларова Д. Дом в романе И. А. Гончарова «Обломов» // Литература. 2005. 16-30 апреля (№ 8). С. 30-31.

288. Чернорицкая О. Л. Пушкинские образы в романе Гончарова «Обломов» //Читаем, учимся, играем. 2002. № 4. С. 10.

289. Штильман С. Л. «Книга отражений» «Обломов»: Гоголевские мотивы в романе И. А. Гончарова// Русская словесность. 2002. № 3. С. 28-33.

290. Шугрин Б. Гончаров и его Обломов: К 175-летию со дня рождения писателя // Семья и, школа. 1987. № 6. С. 48-49.1. Обрыв»1. Монографии

291. Багаутдинова Г. Г. Роман И. А. Гончарова «Обрыв»: Борис Райский — художник. Йошкар-Ола: Марийск. гос. ун-т, 2001. 104 с.

292. Пиксанов Н. К. Роман Гончарова «Обрыв» в свете социальной истории. Л.: Наука, 1968. 202 с.

293. Политыко Д. А. Роман И. А: Гончарова «Обрыв». Минск, 1962. 128 с.

294. Старосельская Н. Д. Роман И. А. Гончарова «Обрыв». М.: Художественная литература, 1990. 224 с.

295. Чемена О. М. Создание двух романов. Гончаров и шестидесятница Е. П. Майкова. М.: Наука, 1966. 159 с.

296. Статьи и авторефераты диссертаций

297. Алексеева Ю. М. «В них сквозит много близкого и родного автору.»: Симбирские прототипы И. А. Гончарова // ЛВШ. 2003. № 5. С. 15-17.

298. Багаутдинова Г. Г. Понятие судьбы в романе И. А. Гончарова «Обрыв» // Русское литературоведение на современном этапе: Материалы VI Международной конференции. М., 2007. Т. 1. С. 53-56.

299. Балакин А. Ю. О проблеме выбора основного источника текста романа И. А. Гончарова «Обрыв» // Русская литература. 2002. № 3. С. 70-88.

300. Гапеева Е. Л. Лексическая структура текстовых фрагментов с монологической речью персонажа (на материале романа И. А. Гончарова «Обрыв»): автореферат дис. канд. филол. наук. СПб, 2001. 22 с.

301. Гейро Л. С. Роман Гончарова «Обрыв» и русская поэзия его времени // Русская литература. 1974. № 1. С. 61-73.

302. Данилевский Р. Ю. Монография о романе И. Гончарова «Обрыв» // Русская,литература. 1993. № 1. С. 242-244. X. Роте «Обрыв»: И. Гончаров и< «реализм» между Тургеневым и Достоевским (1849-1869).

303. Желнова И. Л. Художественная феноменология изображения эмоциональной жизни героев в романе И. А. Гончарова «Обрыв»: автореферат дис. . канд. филол. наук. Астрахань, 2004. 22 с.

304. Ильинская Т. Б. Огюстен Тьерри в черновиках И: А. Гончарова: «Обрыв» и воспоминания «В университете» // Русская литература. 2001. № 2. С.122-132.

305. Истомина Е. П. Мотив границы в художественном сознании И. А. Гончарова (на примере романа «Обрыв») // Научные труды молодых учёных-филологов: сб. ст. М., 2006. С. 92-95.

306. Краснощекова Е. А. «Обрыв» И. А. Гончарова в контексте антинигилистического романа 60-х годов // Русская литература. 2001. № 1. С. 66-79.

307. Лебедев Ю. В. Над страницами романа И. А. Гончарова «Обрыв»: Статья первая и вторая // ЛВШ. 1995. № 4. С. 2-10; № 5. С. 2-9.

308. Лощиц Ю. М. Правда сказки // Детская литература. 1974. № 9. С. 30-35.

309. ЛяцкийЕ. А. Бабушкина тайна: Одна из женских проблем в романе И. А. Гончарова «Обрыв» // Современный Миръ. 1916. № 12. С. 1-15.

310. Макеев М. С. Канарейки и вольные птицы: заметка к проблеме «литературных связей» Чехова // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2004. № 3. С. 7-12.

311. Мельник В. И. И. А. Гончаров в творческой. полемике с этикой позитивизма: К постановке вопроса // Русская литература. 1990. № 1. С. 34-45.

312. Недзвецкий В. А. И. А. Гончаров и Жорж Санд: («Обрыв» и «Мопра») // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 1996. № 3. С. 96-106.

313. ПиксановН. К. Крестьянская тема в «Обрыве» // Русская литература. 1962. №4. С. 77-85.

314. Старыгина Н. Н. Русский- роман в ситуации философско-религиозной полемики 1860-1870-х годов. М.: Языки славянской культуры, 2003. 352 с. Главы об «Обрыве».

315. Тарковская Н. А. Диалог античных и христианских мотивов в романе И: А. Гончарова «Обрыв»: автореферат дис. . канд. филол. наук. Кострома, 2006. 18 с.

316. Тарковская Н. А. К изучению романа И. А. Гончарова «Обрыв» // ЛВШ. 2006. № 3. С. 24-29.- Малая проза

317. Балакин А. Ю. Коллективные коммерческие сборники середины XIX века как источник текста (к издательской истории очерка И. А. Гончарова «Иван Савич Поджабрин») // Русская литература. 2008. № 2. С. 114-121.

318. Бахрам 3. Очерк И. А. Гончарова «Иван Савич Поджабрин» // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2002. № 4. С. 111-121.

319. Бахрам 3. Раннее творчество И. А. Гончарова и натуральная школа: автореферат дис. . канд. филол. наук. М., 1996. 17 с.

320. Беспалова Е. К. И. А. Гончаров и сибирские масоны: К вопросу о реалиях очерка «На родине» // Русская литература. 2002. № 1. С. 124-135.

321. Евстратов Н. Г. Гончаров на путях к роману (к характеристике раннего творчества). Уральск: УПИ, 1955. 44 с. (Учёные записки УПИ. Т. II. Вып. 6.)

322. Марфина О. А. И. А. Гончаров и его творчество 1830-1840-х годов: автореферат дис. канд. филол. наук. Л., 1956. 16 с.

323. Сомов В. П. «Редакция "Подснежника" имеет честь предложить.» (О неизвестной пародии И. А. Гончарова) // Русская литература. 1970. № 3. С. 92-99.

324. Фаустов А. А. «И всяк зевает да живёт.» (К симптоматике гончаров-ской «Лихой болести») // Русская литература. 2003. № 2. С. 80-93.

325. Шумкова Т. Л. Повесть И. А. Гончарова «Лихая болесть»: ироническая интерпретация романтического странствия // Вестник Том. гос. пед. ун-та. Серия Гуманитарные науки (Филология). 2007. Вып. 8 (71). С. 28-33.

326. Энгельгардт Б. М. Неизданная повесть Гончарова // Звезда. 1936. № 1. О «Лихой болести».1. Необыкновенная история»

327. Анненков П. В. Литературные воспоминания. М.: Правда, 1989. 688 с.

328. Афанасьев А. А., Боголепов П. К. Окружение И. С. Тургенева: Избранные лица // Афанасьев А. А., Боголепов П. К. Тропа к Тургеневу. М.: Детская литература, 1983. С. 123-125.

329. Батюто А. И. «Отцы и дети» Тургенева «Обрыв» Гончарова: Философский и этико-эстетический опыт сравнительного изучения // Русская литература. 1991. № 2. С. 3-22.

330. Батюто А. И. Тургенев и Гончаров // Батюто А. И. Тургенев — романист. Л.: Наука, 1972. С. 326-349.

331. Вельская А. А. Тургенев и Гончаров: принципы изображения человека: автореферат дис. . канд. филол. наук. М., 1993. 22 с.

332. Богословский Н. Тургенев. М.: Молодая гвардия, 1959. 416 с. (ЖЗЛ).

333. И. А. Гончаров и И. С. Тургенев. По неизданным материалам Пушкинского Дома / публ. Б. Энгельгардта. Пб.: Academia, 1923. 112 с.е

334. Корнеев А. В. Необыкновенная история о том, как поссорился Иван Александрович с Иваном Сергеевичем // Русская словесность. 1997. № 1. С. 93-96.

335. Недзвецкий В. А. Необыкновенная история // Гончаров И. А. Собрание сочинений: В 8 т. М.: Художественная литература, 1977-1980. Т. 7. С. 449-458.

336. Недзвецкий В. А. Печальная летопись Гончарова. Вступительная статья //Гончаров И. А. Необыкновенная история. М:: МГУ, 1999. 176 с.

337. Нелидова Л. Ф. Воспоминания о Гончарове и Тургеневе / предисл. и публ. А. Д. Алексеева // Из истории русской литературы и общественной мысли 1860-1890 годов. М.: Наука, 1977. (Литературное наследство.1. Т. 87). С. 27-35. ■ «

338. Никонова Т. А. Тургенев и Гончаров: Один полемический эпизод // Русская литература. 1970. № 2. С. 96-101.1. Гончаров-критик

339. Гейро Л. С. Неизвестные страницы из статьи Гончарова об Островском // Русская литература. 1973. № 2. С. 144-148.

340. Денисенко С. В. «Мильон терзаний» И. А. Гончарова в театральном дискурсе // Русская литература. 2008. № 4. С. 122-130.

341. Краснощёкова Е. А. Критическое наследие И. А. Гончарова // И. А. Гончаров-критик. М1: Советская Россия, 1981. С. 5-20.

342. Исследования эпистолярия И. А. Гончарова

343. Гайнцева Э. Г. Неизданные письма П. А. Валуева к И. А. Гончарову // Русская литература. 1999. № 1. С. 177-195.

344. Гайнцева Э. Г. Семь писем И. А. Гончарова из Бахметевского архива // Русская литература. 2002. № 3. С. 89-105.

345. Ким Джун Сок Творческая личность писателя в эпистолярном наследии (на материале Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского, М. М. Зощенко): автореферат дис. . канд. филол. наук. СПб, 2008. 18 с.

346. Краснов Г. В. Мемуары как источник изучения психологии творчества // Психология процессов художественного творчества. J1.: Наука, 1980. С. 84-93.

347. Малахова А. М. Поэтика эпистолярного жанра // В творческой лаборатории Чехова. М.: Наука, 1974. С. 310-328.

348. Мелешенко Е. В. Письма Ф. М. Достоевского в контексте исследования личности и творчества писателя: дис. . канд. филол. наук. Новосибирск, 2003. 159 с.

349. Ушакова Т. В. Эпистолярии И. А. Гончарова в контексте второй половины XIX века // Известия Волгоград, гос. пед. ун-та. Серия Филологические науки. 2006: № 5 (18). С. 114-119.

350. О цензорской деятельности И. А. Гончарова

351. Военский К. Гончаров цензор // Русский Вестник. 1906. № 10. С. 571— 619.

352. Котельников В. А. Гончаров как цензор // Русская литература. 1991. № 2. С. 24-51.

353. Мазон А. Гончаров как цензор // Русская старина. 1911. № 3. С. 471-484.

354. Сборники, посвящённые творчеству И. А. Гончарова (в хронологическом порядке)

355. Покровский В. Н. И. А. Гончаров. Его жизнь и сочинения: сб. историко-литературных статей. М., 1907. 332 с.

356. Прилуко-Прилуцкий Н. Г. Гончаров. Жизнь и творчество: сб. критических и биографических статей. СПб.-Варшава, cine data. 233 с.

357. И. А. Гончаров в русской критике: сб. статей. М.: Гослитиздат, 1958. 360 с.

358. Роман Гончарова «Обломов» в русской критике. Л.: Изд-во ЛГУ, 1991. 304 с.

359. И. А. Гончаров. Новые материалы и исследования. М.: ИМЛИ РАН, «Наследие» и др., 2000. 735 с. (Литературное наследство. Т. 102).

360. Сборники материалов конференций (в хронологическом порядке)

361. Материалы юбилейной гончаровской конференции. Ульяновск: Ульяновский краеведческий музей, 1963. 319 с.

362. И. А. Гончаров: Новые материалы о жизни и творчестве писателя. Ульяновск: Приволжское книжное издательство, 1976. 160 с.

363. Материалы юбилейной гончаровской конференции 1987 г. Ульяновск: Симбирская книга, 1992. 154 с.

364. И. А. Гончаров: Материалы Международной конференции, посвященной 180-летию со дня рождения А. И." Гончарова. Ульяновск: Стрежень, 1994. 356 с.

365. Гончаровские чтения (1994; Ульяновск). Ульяновск: УГТУ, 1995. 96 с.

366. Гончаровские чтения 1995-1996. Ульяновск: УГТУ, 1997. 108 с.

367. И. А. Гончаров: Материалы Международной конференции, посвященной 185-летию со дня рождения И. А. Гончарова. Ульяновск: Печатный двор, 1998. 336 с.

368. И. А. Гончаров: Материалы Международной научной конференции, посвященной 190-летию со дня рождения И. А. Гончарова. Ульяновск: Корпорация технологий продвижения, 2003. 375 с.

369. В оригинале опечатка в инициалах И. А. Гончарова.286

370. Состояние гончароведения, текстологические вопросы

371. Алексеев А. Д. Библиография И. А. Гончарова. Гончаров в печати. Печать о Гончарове (1932-1964). Л.: Наука, 1968. 293 с.

372. Бак Д. П. Иван Гончаров в современных исследованиях // Новое литературное обозрение. 1996. № 17. С. 364-372.

373. Гейро Л. С. О проблемах научного издания Гончарова // Русская литература. 1982. № 3. С. 119-134.

374. Гузь Н. А. Творчество Гончарова в современных исследованиях // X Пуришевские чтения. Всемирная литература в контексте культуры: сб. статей и материалов. М.: МПГУ, 1998. С. 246-248.

375. Первая международная конференция памяти И. А. Гончарова. Бамберг. Германия, октябрь 1991 //Русская литература. 1992. № 1. С. 240-241.

376. Тирген П. О рецепции Гончарова в немецкоязычных странах // Русская литература. 1998. № 2. С. ЫЗ-119.

377. Туниманов В. А. Академическое полное собрание сочинений и писем И. А. Гончарова: Подготовка к изданию // Вестник Российского гуманитарного научного фонда. 1997. № 3. С. 193-200.

378. Федорова А. В., Гуськов С. Н. Международная научная конференция, посвященная 180-летию со дня рождения И. А. Гончарова // Русская литература. 1992. № 4. С. 229-233.

379. Исследования на английском языке

380. Clive G. Goncharov and the Spectrum of Boredom // Clive G. The Broken Icon: Intuitive Existentialism in Classical Russian Fiction. New York-London: The MacMillan Company, 1972. P. 63-85.

381. Diment G. The Autobiographical Novel of Co-Consciousness. Goncharov, Woolf and Joyce. Gainesville, Florida, 1994. 195 p-s.

382. Ehre M. Oblomov and his Creator. New Jersey: Princeton University Press, 1973.296 p-s.

383. Freeborn R. The Novels of Goncharov // Freeborn R. The Rise of the Russian Novel. Cambridge: University Press, 1973. P. 135-156.

384. Lavrin J. Goncharov. New York: Russell, 1969. 64 p-s.

385. Lyngstad A., Lyngstad S. Ivan Goncharov. New York.: Twayne Publishers, 1971. 184 p-s.

386. Setchkarev V. Ivan Goncharov: His Life and His Works. Wurzburg: Jal-Verlag, 1974. 340 p-s.

387. Stilman L. Oblomovka Revisited // The American Slavic and East European Review. 1948. № 7. P. 50.