автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Повествовательная система в романах И.А. Гончарова

Полный текст автореферата диссертации по теме "Повествовательная система в романах И.А. Гончарова"

f 'с

На правах рукописи

Воробьёва Мария Сергеевна

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНАЯ СИСТЕМА В РОМАНАХ ИА ГОНЧАРОВА

Специальность 10.01.01 - Русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Нижний Новгород - 2005

Работа выполнена на кафедре русской литературы Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского.

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Защита состоится 24 февраля 2005 г. в 14.30 часов на заседании диссертационного совета Д.212.166.02 в Нижегородском государственном университете им. Н. И. Лобачевского (603000, г. Нижний Новгород, ул. Большая Покровская, 37)

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Нижегородского государственного университета им. Н.И. Лобачевского.

Автореферат разослан января 2005 г.

Ученый секретарь

Москвичёва Глафира Васильевна

Краснов Георгий Васильевич кандидат филологических наук, доцент Живолупова Наталья Васильевна

Ведущая организация: Владимирский государственный

педагогический институт

диссертационного совета

Произведения И.А. Гончарова в течение многих лет привлекают внимание литературоведов. Ещё при жизни писателя высказывались самые разнообразные суждения относительно творческой позиции создателя романов «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв». За два века накоплен обширный критический и исследовательский материал, позволяющий дать объективную оценку литературного наследия И.А. Гончарова, осознать масштаб и глубину его таланта. Однако не все аспекты его поэтики были исследованы с одинаковой глубиной и тщательностью. Среди них большой интерес представляет «поэтика прозаического повествования»1. К анализу повествования в романах И.А. Гончарова обращались такие исследователи, как В.Б. Бродская, Е.А. Краснощёкова, Ю.В. Манн, В.М. Маркович, Н.С. Поспелов, В.К. Фаворин, Ульрих Шмидт, Е.Г. Эткинд и др.. Исследователями были отмечены следующие черты художественной прозы Гончарова. Во-первых, проницаемость и подвижность границ, отделяющих слово повествователя от речи героев. Внутренние монологи персонажей отличаются высокой степенью литературно-книжной упорядоченности, в силу этого они стилистически близки к слову автора в романе. Во-вторых, повествование Гончарова характеризует особая «цитатность». В-третьих, склонность автора к несуетному, летописному, неторопливому письму отражается в манере его повествования: в романах Гончарова даны подробные пейзажные и портретные описания, детально показана бытовая обстановка. Данные наблюдения учёных представляются чрезвычайно важными, однако исследователи не стремились сделать повествование центром своего исследования.

Произведения «Обыкновенная история», «Обломов» и «Обрыв» создавались в период с 1845 по 1869 год, то есть в то время, когда оригинальные черты повествовательной манеры писателя проявились полно и широко. Выбор романов (а не повестей и очерков) И.А. Гончарова обусловлен особой ролью писателя в становлении жанра русского романа, а также тем, что сам Гончаров

1 Гей Проча Пушкина: Потика повествования. - М.: Наука, 1989. С. 3.

видел в романе ведущий жанр XIX века. Выявление того, в чём состоит специфика повествования в гончаровской романной «трилогии», позволит понять основные особенности повествования, характерные для русской литературы середины XIX века. Проникновение в глубинную организацию художественного произведения открывает для исследователя возможность изучения романов И.А. Гончарова как культурного феномена XIX века.

Главным объектом исследования в данной работе стали романы И.А. Гончарова «Обыкновенная история», «Обломов» и «Обрыв», созданию которых предшествовал творческий опыт представителей русской классической литературы, в первую очередь, основоположников реалистической прозы А. С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова и Н.В. Гоголя. Чтобы в общих чертах восстановить картину формирования повествовательной системы русской прозы в её динамике, автор диссертации даёт краткий обзор повествовательных систем предшественников Гончарова. Это позволяет выявить ряд повествовательных приёмов, возникших в русской литературе до Гончарова.

Предмет диссертационной работы — изучение функционирования повествовательной системы в романной «трилогии» И.А. Гончарова в её связи с русской прозой первой половины XIX века.

Актуальность работы определяется отсутствием в отечественной науке специальных работ, обращенных к анализу повествования в романной «трилогии» И.А. Гончарова. Исследование повествовательной системы эпического произведения находится ещё в стадии своего становления. Традиционно в литературоведческих работах рассматривались лишь отдельные элементы, относящиеся к повествовательной системе, не было установки на их всеобъемлющий анализ, несмотря на то, что повествовательная система - важная составляющая художественного произведения, наряду с композицией, сюжетом, художественным образом и т.д. Ю.В. Манн определил взаимосвязь автора и системы повествования как центральную проблему

современного литературоведения2. Само обращение к такой проблеме является актуальным для современного литературоведения.

В то же время необходимо признать, что теоретическая основа анализа повествовательной системы требует дальнейшей разработки, а это в свою очередь ставит перед исследователем задачу накопления научных знаний в данном направлении с целью выработки теоретической основы методики анализа. Она окончательно не сложилась ни в отношении компонентов, образующих повествовательную систему, ни в отношении чёткого разграничения функций и возможностей для лиц, участвующих в организации повествования (автор, повествователь, рассказчик). Накопление материалов, связанных с анализом повествовательной системы, усовершенствование методики такого анализа также делает тему работы актуальной.

Известно, что романная «трилогия» И. А. Гончарова знаменует важнейший период в русской литературе и утверждает особую роль этого писателя в становлении жанра русского романа. Между тем, несмотря на многочисленные работы, посвященные различным аспектам творчества Гончарова, ещё не было проведено целостного исследования повествования как его отдельных романов, так и всего творчества.

Научная новизна данной работы состоит в том, что впервые повествование в творчестве русских писателей первой половины XIX века и повествование в романистике И.А. Гончарова рассматриваются в единстве, что позволяет проследить с гановление и развитие основных приёмов повествования, выявить механизмы изменения функций того или иного повествовательного приёма в историческом аспекте.

Во-вторых, в работе уточнён состав компонентов, образующих повествовательную систему художественного произведения, а также дано необходимое, по нашему мнению, разграничение функций и

2Ю В. Манн Автор и повествование // Категории поэтики в смене литературных эпох. Историческая поэтика' Литературные эпохи и типы литературного сознания. М, 1994. С. 431.

возможностей всех явных и неявных лиц, участвующих в повествовании. Предложенный подход позволяет предпринять анализ речевого строя прозаических произведений А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя как предшественников И.А. Гончарова. И хотя этот анализ нельзя назвать полным, он, тем не менее, даст определённое представление о том, какие виды повествования уже сложились или находились в стадии становления в русской литературе до появления прозаических произведений И.А. Гончарова.

В-третьих, впервые осуществлён анализ повествовательной системы романной прозы И.А. Гончарова. Его «трилогия» оказалась важнейшей вехой в становлении русского реалистического романа, поэтому анализ системы повествования каждого из трёх произведений даёт представление о том новом, что появилось у Гончарова в сравнении с его предшественниками, и позволяет проследить эволюцию повествовательной формы в русском романе на протяжении первой половины XIX столетия.

Цель диссертационной работы Целью работы является анализ и осмысление своеобразия повествовательной системы романов И.А. Гончарова в контексте повествовательных традиций русской литературы первой половины XIX века.

Данная цель предполагает решение следующих задач:

1. Выявить способы выражения позиции повествователя в структуре романов И.А. Гончарова.

2. Рассмотреть формы отношений между повествователем и литературным героем, актуализируя представление о герое как о художественно конструируемой модели личности.

3. Определить художественную функцию образа читателя в романистике И.А. Гончарова.

Методологической и теоретической основой

диссертационной работы стал комплекс литературоведческих принципов, разработанных крупнейшими отечественными

литературоведами: В.В. Виноградовым, М.М. Бахтиным, Л.Я Гинзбург, Г.А. Гуковским, Ю.В. Манном. Методология диссертационного исследования основывается на типологическом и сравнительно-историческом принципах.

Положения, выносимые на защиту:

1. Повествовательная система эпического произведения -совокупность, особенная внутренняя последовательность и закономерность элементов повествования (изображение, рассуждение, описание), связанных с общей организацией художественного произведения.

2. И.А. Гончаров продолжает традиции, сложившиеся до него, однако уже в первом романе писатель обретает собственную манеру «рассказывания». Произведению «Обыкновенная история» присуща повествовательная многоплановость, являющаяся результатом наличия в произведении трёх" стилистических пластов, два из которых связаны с главными героями — Александром и Петром Ивановичем Адуевыми, третий - и он центральный, что подтверждается анализом повествовательной системы в романе, - связан с повествователем, чей «голос» то сближается с «голосами» героев, то отдаляется от них.

3. Уникальность повествования в «Обломове» обусловлена наличием нескольких рассказчиков (Захар, Штольц, «литератор с апатичным лицом») при основном повествователе. В романе даны два типа читателей: «чувствительный» (воспринимаемый Обломовым как идеальный) и «мудрый», на чью объективную оценку действительности ориентируется повествователь. В связи с тем, что действительность в «Обломове» представлена как двуплановая (бытовая сфера жизни и сфера высоких чувств), в романе появляются две стилистические интонации: серьёзная и восторженная (удивлённая).

4. В «романной трилогии» И.А. Гончарова присутствуют как общие принципы «рассказывания», так и новые повествовательные элементы. В последнем романе Гончарова - в «Обрыве» - приём «романа в романе» стал новаторским и для самого автора, и для романистики XIX века. На наш взгляд, об уникальности повествовательной системы «Обрыва» свидетельствует особая роль Бориса Райского в романе (главный герой становится «соповествователем») и присутствие одновременно нескольких романов («живого» и «бумажного») в контексте одного.

Теоретическое значение диссертационной работы состоит в том, что она является одной из первых попыток осуществления системного исследования специфики повествования в романах «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв». Результат работы позволит дополнить теоретические исследования, связанные с проблемой повествования, а также исследования по проблемам поэтики прозы И.А. Гончарова, прежде всего в таких аспектах, как, во-первых, способ организации повествования, во-вторых, форма проявления позиции повествователя, в-третьих, обращение к гипотетическому читателю в структуре литературного произведения.

Практическое значение диссертационной работы состоит в том, что результаты её могут быть использованы в общих и специальных курсах по истории русской литературы XIX века, а также в курсах по теории литературы.

Апробация работы. Основные материалы, составившие корпус диссертации, обсуждались на региональных, всероссийских и международных конференциях в Нижнем Новгороде, Владимире и других городах и нашли своё отражение в 9 публикациях. В 20032004 году материал диссертации использовался автором в ходе занятий со студентами старших курсов филологического факультета ННГУ им. Н.И. Лобачевского, а также слушателями курсов довузовской подготовки при ННГУ им. Н.И. Лобачевского. По теме

диссертации опубликовано методическое пособие для студентов-филологов «Романное творчество И.А. Гончарова».

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, заключения и библиографического списка, включающего 212 наименований.

Содержание работы

Во Введении обоснована актуальность работы и её научная новизна, определены цели и задачи исследования, сформулированы положения, выносимые на защиту, указана практическая и теоретическая значимость исследования. Во Введении даются различные дефиниции таких понятий, как «повествование», «автор», «повествователь» и «рассказчик». Серьёзной научной проблемой остаётся непрояснённость, нечёткость этих литературоведческих терминов.

Под повествованием мы будем понимать само «событие рассказывания», то есть общение повествующего субъекта (повествователя или рассказчика) с адресатом, совокупность форм речи, связывающих читателя с изображённым миром и приписанных автором повествователю или рассказчику. Автор диссертации, пытаясь избежать терминологической путаницы, придерживается представления о том, что «автор», «повествователь» и «рассказчик» - три различных понятия.

Под термином «автор» нами понимается автор биографический, сам создатель произведения (в нашем случае - И. А. Гончаров). Принято различать также термины «автор» и «образ автора». Принимая во внимание высказывание М.М. Бахтина о том, что всякий образ - нечто всегда созданное, а не создающее, мы различаем автора как реального человека (писателя, поэта) и тот образ творца, художника, своеобразный автопортрет (далеко не всегда точный), который он себе создаёт в художественном произведении. Автор находится вне художественного мира, им создаваемого, а «образ автора» - внутри его.

Под термином «повествователь» мы понимаем определённый взгляд на действительность, а также форму выражения авторского сознания. Повествователь - такой носитель речи, который, во-первых, не может быть участником событий или объектом изображения для какого-либо персонажа, во-вторых, способен вести повествование, забегая вперёд и возвращаясь к уже сказанному, в-третьих, его возможности и знание о чувствах, мыслях, снах героев полностью определены автором-творцом и входят в его замысел. Говоря о позиции повествователя, мы будем иметь в виду не систему мировосприятия автора (вне зависимости от данного художественного произведения), а ту точку зрения, которую автор принимает при организации повествования в конкретном произведении. В нашей работе предпочтение будет отдано термину «повествователь», поскольку именно повествователь выступает как представитель биографического автора в рамках данного произведения и имеет тот образ, который реальный автор пожелал ему придать.

Под термином «рассказчик» мы будем понимать, во-первых, персонажа, чьё имя, характер и социальное положение нам известны, во-вторых, носителя речи, который открыто присутствует во всём произведении. На его явное присутствие указывает и особая лексика (канцеляризмы, варваризмы, жаргонизмы и т.п.), и синтаксический строй предложений, и общая ориентация на устную речь. Для поэгики Гончарова-романиста, в отличие, например, от поэтики Лескова и Гоголя, не характерно обращение к образу рассказчика, поэтому анализ повествовательной системы романного творчества Гончарова означает, на наш взгляд, выявление сложной динамики взаимоотношений речи повествователя и речи персонажей.

Во введении к работе даётся диахронический обзор критической и исследовательской литературы, посвященной творчеству И.А. Гончарова, начиная с середины XIX века и заканчивая современностью, выявляется степень изученности

особенностей повествования романов «Обыкновенная история», «Обломов» и «Обрыв».

Первая глава «Специфика повествования в русской литературе первой половины XIX века» состоит из четырёх параграфов. Она посвящена анализу повествования в прозаических произведениях ведущих русских писателей (А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, Н.В. Гоголь) и писателей второго ряда (В.Т. Нарежный, Н.А. Полевой, А.А. Бестужев-Марлинский, В.Ф. Одоевский, А.Ф. Вельтман, А.З. Дружинин) и имеет целью проследить, как в русской литературе первой половины XIX века шло формирование повествовательных принципов.

В первом параграфе выявляется тесная связь повествовательных приёмов, к которым обращается писатель при создании художественных произведений, и литературного направления, к которому он принадлежит. Так, для прозы сентименталистов было характерно сочувственное отношение повествователя к персонажам, повышенная эмоциональность манеры повествования, проявляющаяся в лирических отступлениях о любви, вечности, красоте. Лирические отступления в произведениях сентименталистов всегда несут в себе поэтическое начало и обладают ритмико-интонационной завершённостью. Повествовательные приёмы, важные для сентименталистской прозы, широко использовались русскими романтиками. Для повествования в романтической прозе было свойственно самообнаружение носителя речи: он обращался к читателям с какой-либо оценкой или признанием, личность носителя речи проявлялась в самом слове рассказчика или повествователя, в отношении к героям, к их поступкам, суждениям, устремлениям. В романтической прозе и носитель повествования, и герой наделялся миропониманием, близким авторскому или совпадающим с авторским. В русской литературе начала XIX века нередко происходит отождествление биографического автора не только с автором-повествователем, но и с героями произведения. Подобные явления можно обнаружить в прозе А.А. Бестужева-Марлинского («Испытание» 1830, «Страшное

гадание» 1831, «Латник» 1832). В его произведениях голоса повествователя и персонажа часто звучат в унисон. Особое место в русской прозе первой трети XIX века занимает романтико-ироническое повествование.

Важной особенностью повествования в 10-30-х годах XIX века стало присутствие нескольких рассказчиков в рамках одного произведения. В прозе русских романтиков нередко изображаются ситуации, когда герой, сам выступающий в роли рассказчика, оказывается ещё и слушателем какой-либо таинственной истории, рассказа о странном и необъяснимом приключении. Существование одновременно двух рассказчиков характерно для прозы В.Ф. Одоевского («Opere del Cavaliere Giambattista Piranesi» 1831, «Бригадир» 1833, «Город без имени» 1839), Н.А. Полевого («Живописец» 1833) и А.Ф. Вельтмана («Урсул» 1841). Носитель повествования в русской романтической прозе мог выступать в качестве «сочинителя», рассказывающего о самом творческом процессе создания литературного произведения. Такой повествовательный приём появляется в романах В.Т. Нарежного «Российский Жильблаз, или Похождения Симона Гавриловича Чистякова» и А.Ф. Вельтмана «Странник». Писателям важно не только создать некий художественный мир, но и рассказать, как именно он создаётся. В этом случае фантазия художника направлена на объективацию собственных повествовательных ходов.

В работе отмечается, что изменение повествовательных манер влечёт за собой смену художественных ориентиров. С переходом к реалистическому типу мышления существенно меняется сам голос носителя речи, а также представление о личности прозаика. В роли «сочинителя» начинает выступать «обычный» человек, услышавший ту или иную историю и стремящийся как можно точнее её записать. Носитель речи становится гораздо менее эмоциональным, его слово менее субъективно, чем слово романтического повествователя или рассказчика. Повествователь в реалистической прозе (например, в повести А. В. Дружинина «Полинька Сакс») является особой формой

и

выражения позиции художника в произведении, но отнюдь не реальным лицом.

В конце параграфа фиксируются основные повествовательные черты, присущие прозаическим произведениям представителей сентиментализма, романтизма и реализма.

Во втором параграфе автор диссертации обращается к анализу прозы А.С. Пушкина. Поскольку повествовательный аспект пушкинских художественных текстов неоднократно становился предметом научных исследований, в данной работе отмечаются основные повествовательные особенности прозы Пушкина, которые уже были выявлены такими учёными, как С.Г. Бочаров, В. Вацуро, В.В. Виноградов, Н.К. Гей, Г.А. Гуковский, В.И. Тюпа, В.Е. Хализев и др.. Эти исследователи отмечали динамику и имплицитную энергию повествования в прозе Пушкина, ориентацию на ответную реакцию гипотетического читателя, чей образ неуловим и многолик, многоплановость при экономии речевых средств — «точности и краткости», многослойность системы самоотражения и создание психологического ореола повествователя и рассказчика, органичное единство поэзии и прозы, простоту, ведущую к бесконечной глубине смыслов, опору на документальность.

Краткий анализ повествования прозы Пушкина («Арап Петра Великого», «Роман в письмах», «Повести Белкина», «Дубровский», «Пиковая дама», «Капитанская дочка») приводит к следующим выводам. В первых прозаических произведениях («Роман в письмах», в известной степени «Повести Белкина») Пушкин прибегает к использованию маски рассказчика, затем постепенно приходит к объективному повествованию («Дубровский» «Пиковая дама»). Но в последнем законченном прозаическом произведении А.С. Пушкина, в «Капитанской дочке», создаётся особая форма «повествования-соповествования», при которой органично сосуществуют голоса героя-рассказчика и мемуариста, событийного героя, а также едва слышимый голос самого автора-творца. Именно такой многорегистровый способ повествования послужит

мощнейшим импульсом в развитии повествовательной прозы послепушкинского периода.

В третьем параграфе с точки зрения особенностей повествования рассматривается проза М.Ю. Лермонтова. Анализ произведений «Вадим», «Княгиня Лиговская» и «Герой нашего времени», позволяет выявить следующую важную особенность лермонтовского повествования. Первоначально писатель создаёт произведения, в которых повествование ведётся эксплицитно, т.е., явно присутствует либо образ эмоционального рассказчика («Я хочу рассказать вам»), либо образ страстного повествователя, не скрывающего своего отношения к происходящему («Вадим»). Но в более поздних произведениях Лермонтова, уже не ощущается та избыточная экспрессивность и подчёркнутая субъективность речи, ориентация на определённые стилистические штампы, обнаруживаемая в «Вадиме» и прозаическом отрывке «Я хочу рассказать вам». Например, для повести «Княгиня Лиговская» будет характерно внутреннее спокойствие носителя речи, сам повествователь будет то появляться, то надолго исчезать. В произведении спорадически возникает «полное растворение повествователя в объективном саморазвитии сюжетов и характеров» .

Своеобразным открытием Лермонтова в области повествования становится то, что избыточная экспрессивность отсутствует даже в романе «Герой нашего времени», большую часть которого составляет журнал Григория Печорина. Эта повествовательная особенность в данном романе логически оправдана, поскольку любой дневник представляет собой фиксацию уже испытанных чувств, между описываемым душевным состоянием и минутами его осмысления всегда существует временная дистанция, что не может не оказывать влияния на экспрессивную окраску речи. В романе «Герой нашего времени» представлена логически выстроенная система рассказчиков. Но если речь рассказчиков в романе «Герой нашего времени» так или иначе

J Маркович В М Лермонтов и русская проза//Лермонтовская энциклопедия М . 1981 С. 486

обладает эмоциональностью, пусть и приглушённой, то голос повествователя, который мы слышим только в первом предисловии к роману, остаётся как бы растворённым. Подобная «растворён ность» голоса повествователя в художественном тексте, присущая и незавершённому произведению Лермонтова «Штосе», приведёт к тому, что в русской литературе первой половины XIX века постеп' но начнёт создаваться совершенно особый повествовательный тон, вызывающий наибольшее доверие у читателей, позволяя им поверить в реальность тех событий, о которых говорит носитель речи. Происходит процесс демократизации и героя, и повествователя. В прозе Лермонтова наблюдается переход от чрезмерно эмоционального повествования к повествованию эмоционально сдержанному, где появляется эффект «растворённости» голоса носителя речи в художественном произведении.

Четвёртый параграф касается особенностей повествования в прозе Н.В. Гоголя, а именно в циклах «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Миргород», «Арабески», повести «Шинель» и поэме «Мёртвые души». На наш взгляд, и в ранней, и в поздней прозе Н.В. Гоголя отсутствует эмоционально нейтральное повествование. В «Вечерах на хуторе близ Диканьки», в сборниках «Миргород» и «Арабески», в поэме «Мёртвые души» можно увидеть обращение носителя речи к предполагаемому читателю, риторические вопросы, возгласы, эмоционально насыщенные описания природы, и т.д. В «Мёртвых душах» Гоголь создаёт совершенно особый тип автора-повествователя, который одновременно играет несколько ролей, выступая в произведении и как условный герой (холостяк-путешественник), и как творец поэмы, возникающей «здесь и сейчас». Несмотря на то, что каждое из творений Гоголя своеобразно и имеет свои повествовательные элементы, всё-таки в общем корпусе художественных произведений этого автора можно выявить те основные повествовательные особенности, которые станут актуальными и востребованными в прозе русских писателей второй половины XIX века. Во-первых, это динамика в отношении

автора-повествователя к герою, предполагающая многоаспектное и многооценочное освещение героя. Во-вторых, способность повествователя выступать в различных ипостасях.

По первой главе диссертационной работы сделаны следующие выводы: Для периода становления новой русской прозы (конец XVIII - начало XIX) была характерна интенсивная разработка повествовательных приёмов, определяющих специфику литературного направления, в котором работали те или иные русские писатели. Для сентименталистской прозы (в частности, прозы Карамзина, В. Левшина, В. Лукина) была характерна повышенная эмоциональность, введение в повествовательную ткань произведения наивного читателя, стремление носителя речи к «самообнаружению», использование «цепочки» рассказчиков. Эти же черты повествования стали определяющими и для романтизма. Но русские романтики (А.А. Бестужев-Марлинский, В.Ф. Одоевский, А.Ф. Вельтман, Н. А. Полевой и др.) не только используют прежние повествовательные приёмы, но и пытаются создать новые, к которым можно отнести словесную игру, направленность рефлексии носителя речи на собственное творчество, быструю смену форм Ich-Eгzahlung и Eг- Eгzahlung, неожиданные обрывы повествования, по-разному мотивированные (например, усталостью, отходом ко сну и т.п.).

С появлением прозы А.С. Пушкина, а затем М.Ю. Лермонтова и Н.В. Гоголя русская литература обогащается новыми повествовательными приёмами, а прежние приёмы оттачиваются и доводятся до художественного совершенства. В произведениях ведущих русских писателей повествование предстаёт не как обычное высказывание, а как такая содержательная художественная форма, которая позволяет проверить словом человеческий характер, подвергнуть самопроверке и самораскрытию изображаемых людей в сложной системе взаимоотношений слова персонажа, слова автора-повествователя и, в итоге, в «снятом виде» слова автора-творца. Например, в повествовательном «белкинском» слове и в повествовании Гринёва («Повести Белкина», «Капитанская дочка»

А.С. Пушкина), в слове Печорина («Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова), в речи Рудого Панько («Вечера на хуторе близ Диканьки» Н.В. Гоголя) происходит многомерное личностное раскрытие жизни, выявляются обычно внешне неуловимые потенции. Автор-повествователь уже не стремится педалировать своё «Я», благодаря чему в произведении исчезает оценочный план. Следствием этого становится создание русскими писателями повествовани тяготеющего к постижению мудрости простой жизни обычных людей, то есть той сферы, которая прежде более всего оказывалась за пределами всестороннего художественного освещения.

Благодаря появлению прозаических произведений Пушкина, Лермонтова и Гоголя в литературе происходит необходимое разделение голосов автора-повествователя, рассказчика и героя, которое стало одной из предпосылок перехода от романтизма к реализму. В прозе Пушкина, Лермонтова и Гоголя при всей их несходности можно вычленить некую общую направленность: если в первых прозаических художественных текстах этих авторов присутствовал либо образ рассказчика («Повести Белкина» А.С. Пушкина, «Вечера на хуторе близ Диканьки» Н.В. Гоголя), либо ощущался голос эмоционального повествователя («Вадим» М.Ю. Лермонтова), то поздняя проза («Капитанская дочка» А.С. Пушкина, «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова, «Мёртвые души» Н.В. Гоголя) характеризовалась созданием многорегистрового повествования, при котором голос героя обретал значимость, а сам автор-повествователь, стремясь не заглушить голос героя, «уходил в тень», однако именно его позиция представала как максимально приближенная к истине.

Художественные открытия, сделанные русскими писателями (и в первую очередь Пушкиным, Лермонтовым и Гоголем) в области повествования, получили своё отражение и развитие в прозе русских писателей второй половины XIX века. На наш взгляд, творчество И.А. Гончарова оказалось наиболее близким творчеству Пушкина и

Гоголя, поэтому романист в своих художественных поисках чаще использовал повествовательные приёмы этих авторов.

Вторая глава диссертационной работы обращена к анализу собственно гончаровской романистики. Глава состоит из трёх параграфов, каждый из которых посвящен анализу одного из романов И.А. Гончарова.

В первом параграфе рассматриваются основные существующие точки зрения относительно повествовательных особенностей романа «Обыкновенная история». Спорным представляется утверждение Н.С. Поспелова о стилистической простоте прозаических произведений И.А. Гончарова4. На наш взгляд, уже в первом романе этого писателя появляется повествовательная многоплановость, которая возникает благодаря сосуществованию в произведении трёх стилистических пластов, первые два из которых связаны с образами Александра и Петра Адуевых, а третий - с образом автора-повествователя. Рассмотрение того, как ведётся «рассказывание» в романе, позволяет обнаружить, что центральное место в произведении И.А. Гончарова занимает повествователь, личная определённость которого почти не замечается: нельзя определить социальное и семейное положение повествователя, однако можно понять его отношение к изображаемой действительности и к героям романа. Позицию и мировоззрение повествователя помогает выявить анализ портретных и пейзажных зарисовок. В «Обыкновенной истории» условно можно вычленить два типа пейзажа: провинциальный (деревенский) и столичный (урбанистический, петербургский). В диссертационной работе отмечается, что не только провинциальный, но в определённых эпизодах и столичный пейзаж может восприниматься как поэтический (описание тёплой летней ночи в Петербурге). Детальный анализ всех пейзажных зарисовок романа «Обыкновенная история» позволяет понять, что уже в первом романс Гончарова отсутствуют эмоционально нейтральные пейзажи

' I Ькж.ип) II С Пнибствснпо-прямая речь и формы с С выражения в художественной прозе I «Н'мроил 30-40 х I слов // Материалы и исследования по истории русского литературного ямы М, 1957 Т С-223

и что при описании природы повествователь либо высказывает свою личную точку зрения, либо происходит сближение позиций повествователя и героя.

Носитель речи не выступает в произведении наравне с героями, поскольку находится на границе двух миров: реального и художественного, он представляет собой определённый взгляд на действительность. Позиция повествователя оказывается «плавающей» нельзя однозначно сказать, обладает ли он всезнанием или его лишён. Так, рассказывая об Александре Адуеве в первых главах «Обыкновенной истории», повествователь воспринимает его как сторонний наблюдатель. Тогда, когда происходит первое «знакомство» с героем, повествователем фиксируются его жесты, указываются изменения мимики, сообщается, как выглядит Александр, во что он одет. О чувствах либо не говорится вообще, либо повествователь с помощью слов «возможно», «вероятно» указывает, что может только догадываться о переживаниях или мечтах героя. В последующих главах положение повествователя меняется: он оказывается способен проникнуть в самые сокровенные мечты Адуева-младшего.

Уже в первом романе Гончарова проявляется важная повествовательная особенность его романистики: голос повествователя то сближается с голосами героев произведения, то отдаляется от них. В романе «Обыкновенная история» отношение повествователя к Александру Адуеву чрезвычайно неоднозначно: сближение их позиций происходит тогда, когда главный герой даёт оценку суровым законам Петербурга, бюрократической машине северной столицы, восприятию женщин. Сближение позиций повествователя и Петра Адуева проявляется тогда, когда оказывается необходимо выявить нелепые и комичные стороны романтика Александра. При сближении позиций носителя речи и Петра Адуева повествование приобретает дидактический характер. Однако точка зрения повествователя не сливается полностью с позицией того или иного героя, его позиция не укладывается ни в рамки наивно-романтического мировоззрения Александра, ни в

рамки практицизма и деловитости, которыми определяется образная система мышления Адуева-старшего. Это отсутствие слияния обусловлено, прежде всего, тем, что герои романа становятся воплощением «двух крайностей», а повествователь, напротив, показан как сторонник «золотой середины». Наиболее близкой для повествователя оказывается позиция Лизаветы Александровны, однако в их мировоззренческих установках также нет абсолютного тождества, на что указывают многие фрагменты романа.

Следовательно, можно утверждать, что, во-первых, организация повествовательной системы в «Обыкновенной истории» подчинена строгой логике, обусловленной внутренней задачей пояснить позицию и мировоззренческие установки повествователя, чья точка зрения заведомо шире точки зрения отдельных героев, но она не безразлична к ним, а строится на них, как из определённых своих составных элементов, поскольку все они включены в единую, широкую и сложную художественную перспективу, связанную с мировоззрением и отношением к жизни самого автора-творца. Мировосприятие носителя речи проявляется в пейзажных портретных зарисовках, при описании интерьера, а также при характеристике реплик и поступков персонажей. Во-вторых, мнение повествователя о героях чрезвычайно сложно и не поддаётся однозначным определениям. Они могут показаться однозначными только в том случае, если их «вынуть» из контекста произведения; в контексте же эта однозначность оказывается мнимой, не выражающей позиции автора-повествователя. Текстуальная разомкнутость романа «Обыкновенная история» и отсутствие окончательного, всё определяющего слова повествователя становится адекватна внетекстовой реальности, то есть самой жизни, не знающей категорий конца и начала, лишённой статики.

Во втором параграфе указывается на существование границ, отделяющих сознание героев романа от сознания повествователя. Носитель речи в романе «Обломов» выступает в роли «не чужого» по oтношению к изображаемому миру. Можно говорить об изначальной благорасположенности повествователя к главному

герою произведения. На это указывает уже портретная зарисовка Ильи Обломова, открывающая роман. Повествователю важно показать центрального героя через призму взглядов других наблюдателей («человек поглубже и посимпатичнее» и «поверхностный наблюдатель»). Благодаря такому описанию автор-творец указывает на сложность характера и внутреннего мира Обломова и словно предлагает читателям не торопиться складывать об Илье И че какое-то законченное мнение, не доверяться «беглому», случайному взгляду, а «посмотреть <...> повнимательнее».

Организация повествования романа «Обломов» определяется сложным взаимодействием между Штольцем, выступающим в роли рассказчика, и «литератором с апатическим лицом» (своеобразный автошарж Гончарова). Авторство «литератора» оказывается ограничено тем, что он записал (а не создал посредством только своей фантазии) историю жизни Ильи Ильича Обломова, услышанную им от Захара, а затем и от Штольца. Но не исключено, что гончаровский «литератор» многое добавляет, художественно достраивает. Нельзя предположить, что «литератор» нисколько не дополнил историю жизни Обломова, рассказанную ему Захаром и Штольцем, поскольку в романе есть фрагменты, которые ни слуге, ни другу Ильи Ильича известны быть не могли: сны, размышления, воспоминания, чувства Обломова. Позиция Штольца, рассказывающего Ильинской, а затем «литератору» историю жизни Обломова, представляет собой субъективную точку зрения, лишённую полноты и объёмности: он не знает ни душевных мук Ильи Ильича, ни сильных чувств Пшеницыной, с которой в финале романа происходит духовное преображение. Благодаря анализу конкретных эпизодов романа можно установить отсутствие всезнания Андрея Штольца, несмотря на то, что именно он даёт наиболее точную характеристику-определение Илье Ильичу: «душа чиста и ясна, как стекло». Позиция повествователя показана в романе как объективная и максимально близкая к истине.

Появление в финале романа «Обломов» «литератора с апатичным лицом, задумчивыми, как будто сонными глазами» становится, на первый взгляд, «возвращением» Гончарова к прозе романтиков, для которых характерно было включение в художественную ткань произведения автопортрета, т.е. такого повествователя, который был бы равен по своему мировоззрению автору. Однако в романе Гончарова сохраняется повествование от третьего лица (что не было характерно для большинства романтических произведений указанного типа), благодаря чему достигается объективность изображения. Носителем речи оказывается всё-таки не «литератор с апатичным лицом», а повествователь как определённый взгляд на действительность.

Уникальность повествования в романе «Обломов» также связана с тем, что в романе можно вычленить два типа воображаемых читателей: «чувствительный» читатель, воспринимаемый самим Ильёй Ильичём как идеальный, и мудрый читатель (повествователь ориентируется именно на него), способный на ироничную, трезвую и объективную оценку.

Действительность в романе «Обломов» также представлена «двуплановой», слагаемой из различных пластов: наряду с бытовой, повседневной сферой жизни показана сфера глубоких чувств, любви как высшей ценности человеческой жизни. Описание мира Обломовки и дома Пшеницыной, где главный герой словно возвращается в детство, передаёт атмосферу тепла и уюта, однако не мир статики изображён в романе как достойный умного, психологически сложного человека. Истинным показан в «Обломове» не мир быта, а мир сильных, страстных чувств. Использование в романе того или иного повествовательного приёма тесно связано с содержанием изображаемого. В произведении Гончарова можно вычленить два типа повествовательной интонации: нарочито-восторженная (либо удивлённая,

возмущённая) и серьёзная. Появление нарочито-восторженной интонации повествователя связано с описанием Обломовки и дома па Выборгской стороне, а возвращение повествователя к серьёзной

интонации связано с описанием «летней «поэмы любви» Ольги Ильинской и Обломова, а также рассказом о духовном изменении Пшеницыной, по-настоящему полюбившей Илью Ильича. В счастливо найденной И.А. Гончаровым динамичной и многоликой форме таится поразительная «стереоскопичность» повествования.

В третьем параграфе второй части автор диссертации обращается к анализу повествования в романе «Обрыв» и отмечает важнейшую о бенность гончаровского повествования - лёгкость перехода от юлоса повествователя к голосам героев (причём, не только центральных, но и персонажей второго плана), существование несобственно-прямой речи и её «зачаточных форм».

В «Обрыве» преобладает голос и точка зрения повествователя, который в некоторых случаях передаёт право голоса главному герою произведения, художнику Борису Райскому, давая возможность ему на время стать рассказчиком событий. В «Обрыве», однако, нет ни «конфликта» между голосами повествователя и героя, ни тождества этих голосов, отсутствует доминирование голоса одного художественного персонажа (Райского) за счёт других: повествователь благодаря введению в повествование несобственно-прямой речи или внутренних монологов позволяет читателям узнать позиции различных героев. Человек в гончаровском видении раскрывается как «изнутри», так и «извне». Особую роль в таком раскрытии личности играет изображение человека в различных ситуациях и психологических состояниях.

Повествование в романе «Обрыв» нередко зависит от того, какой именно герой оказывается в центре внимания повествователя. Так, когда в романе рассказывается о Марфеньке, появляется приём перечисления, воссоздающий в романистике Гончарова ощущение домашнего тепла и комфорта, изобилия и полноты бытия. По мере развития истории Веры - Райского -Волохова возникает более строгая, стремительная тональность, основную смысловую нагр>зку несут напряжённые диалоги и внутренние монологи героев. Диалогические фрагменты или вкрапления усиливают эффект «бессубъектности»: вводится как бы непосредственное

воспроизведение диалога, разворачивающегося в реальном времени. Повествование колеблется: даётся то безличное описание событий, то вводится несобственно-прямая речь. Позиции Райского, Веры и повествователя перекрещиваются.

Важной особенностью повествования в «Обрыве» становится и появление приёма «роман в романе». Традиционно считалось, что «Обрыв» - роман с романом «внутри». В диссертации выдвигается предположение о существовании не двух, а трёх романов в «Обрыве». Безусловно, первый роман - сам «Обрыв» И.А. Гончарова. Второй - это роман Райского «Вера», который, по замыслу Бориса, должен открываться эпиграфом из стихотворения Г. Гейне. «Третьим» романом (используя первоначальный заголовок «Обрыва», его можно назвать «Художник Райский») оказывается роман, который Борис в воображении создаёт о себе самом.

Райский воспринимает жизнь как творчество, а весь мировой процесс как абсолютно художественное дело, истоки которого скрыты в космосе, а продолжение перенесено в искусство. Бориса прежде всего интересует его собственная персона, и он, ощущая себя «ненормальным» человеком, который «не понял своей жизни», хочет изобразить себя в художественном произведении свободным, ироничным, самодостаточным. Роман для него становится и способом самоутвердиться в мире, и своеобразным жизненным планом. Но постепенно потребность написания романа о себе у Райского заслоняется желанием создать роман о «русалке»-Вере, и она оказывается под непрестанным наблюдением Бориса Райского. Повествователь, передавая Райскому возможность рассказать о важных эпизодах из жизни Веры, назначает ему роль наблюдателя.

У Райского в романе «Обрыв» несколько функций. Во-первых, он герой романа «Обрыв» наряду с Волоховым, Тушиным, бабушкой Бережковой и другими. Во-вторых, он творец «живого», но воображаемого романа о себе самом. В-третьих, создатель «бумажного» романа «Вера», серьёзная работа над которым в конце «Обрыва» только начинается.

«Обрыв» предстаёт как своеобразный центр гончаровского творчества. Он содержит в своей повествовательной системе и элементы предыдущих романов, и такие элементы, которые стали новаторскими для самого автора и для романистики XIX века.

Итак, можно говорить об изменении повествования в произведениях «Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв». Если в первом романе Гончаров, создавая собственную систему «рассказывания», широко использует повествовательные приёмы, уже существовавшие ранее, то в последующих романах писатель обращается и к новым приёмам, среди которых обращение к различным типам читателей, введение рассказчиков при одном повествователе, использование приёма «роман в романе».

В заключении подведением итогов и изложением перспектив дальнейшего изучения поставленной проблемы. Исследование помогает лучше понять своеобразие повествования в романной «трилогии» И.А. Гончарова, место писателя в литературном процессе XIX веке.

В прозе И.А. Гончарова получили отражение и развитие повествовательные особенности, имеющие место в произведениях как Пушкина, Лермонтова, Гоголя, так и писателей «второго ряда». В романной «трилогии» писателя появляются и такие элементы, которые не были характерны для литературы первой половины XIX века. Романистика Гончарова стала не только важным этапом в становлении русской прозы, но и дала мощный импульс для развития повествования в произведениях XX века.

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

1. Воробьёва, М.С. Мотив «богатырства» в структуре образов Тентетникова и Обломова. / М.С. Воробьёва // Седьмая нижегородская сессия молодых учёных «Голубая Ока», 20- 24 октября 2002 г.- Нижний Новгород, 2002. - С. 164-165.

2. Воробьёва, М.С. Образ читателя в раннем творчестве И.А. Гончарова. / М.С. Воробьёва // Восьмая нижегородская сессия

молодых учёных «Голубая Ока», 20-24 октября 2003 г. -Нижний Новгород,2003.-С. 135-136.

3. Воробьёва, М.С. Особенности повествования в повести И.А. Гончарова «Лихая болесть». / М.С. Воробьёва // Художественный текст и культура. - Владимир, 2003. - С. 128-133.

4. Воробьёва, М.С. Романное творчество И.А. Гончарова. Методическое пособие для студентов-филологов. ННГУ им. Н.И. Лобачевского. / М.С. Воробьёва. - Нижний Новгород, 2003 г. -25с.

5. Воробьёва, М.С. Мир провинции в романах И.А. Гончарова. / М.С. Воробьёва // Жизнь провинции как феномен русской духовности. Всероссийская научная конференция, 22 — 23 апреля 2003. Нижний Новгород. - С. 74-76.

6. Воробьёва, М.С. Мотив ухода и возвращения в романистике И.А. Гончарова. /М.С. Воробьёва // Жизнь провинции как феномен русской духовности. Всероссийская научная конференция, 22 - 23 апреля 2004. Нижний Новгород. - С. 138140.

7. Воробьёва, М.С. «Карнавальные пары» в романах И.А. Гончарова. / М.С. Воробьёва // Вестник Нижегородского университета. Серия «Филология»: Выпуск 1 (5). — Нижний Новгород, 2004. - С.28-32.

8. Воробьёва, М.С. Образ читателя в романе И.А. Гончарова «Обломов». /М.С. Воробьёва // Интерпретация художественного текста. Материалы IX межвузовской практической конференции. - Бийск, 2004. - С. 76-78.

9. Воробьева, М.С. К проблеме становления эпического произведения в русской литературе первой трети XIX века. / М.С. Воробьёва // Филологические исследования. Сборник аспирантов филологического факультета ННГУ. - Нижний Новгород, 2004.-С. 5-12.

Подписано в печать 13.01.2005. Формат 60x84 1/16. Бумага офсетная. Печать офсетная. Усл. печ. л. 1. Зак. 30. Тир. 100.

Типография Нижегородского госуниверситета Лицензия № 18-0099 603000, Н. Новгород, ул. Б. Покровская, 37.

2 2 рЕВ 2005

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Воробьева, Мария Сергеевна

Введение.стр.

Глава 1. Специфика повествования в русской литературе начала XIX века.стр. 34.

Глава 2. Повествование в романной «трилогии» И.А. Гончарова

1.1 Становление образа объективного повествователя в романе «Обыкновенная история».стр. 65.

1.2 Повествование в романе «Обломов». Проблема синтеза двух «голосов»: повествователь-герой-рассказчик.стр. 105.

1.3 Объективность и многоплановость восприятия мира как смысловые доминанты повествовательной системы романа «Обрыв».стр. 138.

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Воробьева, Мария Сергеевна

Определяйте значение слов и вы избавите мир от половины заблуждений.

Репе Декарт

Данная диссертационная работа посвящена рассмотрению повествовательной системы романов И.Л. Гончарова «Обыкновенная история», «Обломов» и «Обрыв» с позиции специфики реалистического повествования, имеющего место во второй половине XIX века. Детальное описание повествовательной структуры этих романов выявит своеобразие художественного мышления писателя и позволит дать общую картину его поэтики.

Чтобы приступить к анализу повествования в романах И.Л. Гончарова, необходимо определить, что нами будет пониматься под повествованием и повествовательной системой. На сегодняшний день в современном литературоведении не существует единой дефиниции этих понятий.

Продолжительное время самое распространённое и базовое определение термина «повествование» можно было найти в литературном энциклопедическом словаре 1987 года: «Повествованием в эпическом литературном произведении называют речь автора, персонифицированного рассказчика, сказителя, т.е. весь текст, за исключением прямой речи персонажа. Повествование, которое представляет собой изображение действий и событий во времени, описание, рассуждение, несобственно-прямую речь героев, — главный способ построения эпического произведения, требующего объективно-событийного воспроизведения действительности» [Литературн. энциклопед. словарь 1987, 280].

Существуют и другие дефиниции термина «повествование». В.Е. Хализев отмечает, что слово «повествование» в применении к литературе используется по-разному. «В узком смысле - это развёрнутое обозначение словами того, что произошло однажды и имело временную протяжённость.

В более широком значении повествование включает в себя также описания, т.е. воссоздание посредством слов чего-то устойчивого, стабильного или вовсе неподвижного» [Хализев 1999, 299]. В работе В.А. Грехнёва «Словесный образ и литературное произведение» под повествованием понимается «манера ведения речи, способ рассказывания, зависящий от субъекта» [Грехнёв 1997, 167]. В книге «Введение в литературоведение. Литературные произведения: основные понятия и термины» 1999 года Н.Д. Тамарченко даёт такую дефиницию: «Повествование - совокупность фрагментов текста эпического произведения, приписанных автором-творцом «вторичному» субъекту изображения и речи (повествователю, рассказчику) и выполняющих посреднические (связывающие читателя с художественным миром) функции, а именно: во-первых, представляющих собой разнообразные адресованные читателю сообщения; во-вторых, специально предназначенных для присоединения друг к другу и соотнесения в рамках единой системы всех предметно направленных высказываний персонажей и повествователя» [Тамарченко 1999, 295].

Повествование, на наш взгляд, есть «событие рассказывания», общение повествующего субъекта (повествователя или рассказчика) с адресатом-читателем, совокупность форм речи, связывающих читателя с изображённым миром и приписанных автором-творцом повествователю или рассказчику. Благодаря тому, как ведётся повествование, можно понять отношения носителя речи к лицам, событиям и явлениям, изображённым в литературном произведении.

Повествование может вестись с различных позиций: либо организовано с точки зрения повествующего лица, находящегося на границе реальности и художественного мира, либо передано через восприятие персонажа или героя. В работе мы, вслед за Б.В. Томашевским, будем различать понятия «персонаж» и «герой». Персонаж - изображённое в литературном произведении лицо. Под словом «герой» будем понимать персонажа (термин персонаж» включает в себя термин «герой»), получающего «наиболее острую и яркую эмоциональную окраску», «лицо, за которым с наибольшим напряжением и вниманием следит читатель» [Томашевский 1996, 201-202].

Под повествовательной системой литературного произведения в диссертационной работе будет пониматься совокупность, особенная внутренняя последовательность и закономерность элементов повествования (изображения, рассуждения и описания), связанных с общей организацией литературного произведения.

Поскольку при анализе повествования нас будет интересовать носитель речи, необходимо дать определения таким важнейшим понятиям, как автор, повествователь и рассказчик. Пытаясь избежать терминологической путаницы, мы будем придерживаться представления о том, что «автор», «повествователь» и «рассказчик» -три различных понятия.

М.М. Бахтин предлагал вычленять три значения слова «автор»: биографический автор — первичный автор - вторичный автор. Под термином «биографический автор» понимался исторически реальный писатель (поэт, драматург), наделённый конкретной биографией и «внеположенный» литературному произведению. «Первичный автор» (иначе «автор-творец») — субъект эстетической активности. Он, становясь активным в форме и занимая позицию «вне содержания как познавательно-этической направленности», имеет возможность «извне оформлять, объединять и завершать событие» [Бахтин 1975, 58]. Охватывая предметы и события реального мира, автор-творец превращает фрагмент жизни в материал художественного произведения, который затем реализуется в виде определённой формы, то есть, охватывая мир, автор-творец оформляет его. Литературный герой тоже становится предметом авторского «охвата» и оформления. Исходя из этого, М.М. Бахтин говорит об отношении «напряжённой вненаходимости автора всем моментам героя, пространственной, временной, ценностной и смысловой вненаходимости, позволяющей собрать всего героя, собрать его жизнь и восполнить до целого теми моментами, которые ему самому недоступны» [Бахтин 1975, 15]. Под «вторичным автором» М.М. Бахтин предлагает понимать образ автора, созданный автором первичным. Первичный автор не может быть образом, поскольку ускользает от любого образного представления.

На наш взгляд, чтобы чётко разделить такие понятия, как биографический автор и первичный автор (автор-творец), логичнее назвать первичного автора повествователем. В таком случае под повествователем будет пониматься определённый взгляд на действительность, а также форма выражения авторского сознания. Повествователь - такой носитель речи, который, во-первых, не может быть участником событий или объектом изображения для какого-либо персонажа, во-вторых, способен вести повествование, забегая вперёд и возвращаясь к уже сказанному, в-третьих, его возможности и знание о чувствах, мыслях, снах героев полностью определены биографическим автором и входят в его замысел. Можно согласиться с высказыванием Г.Н. Поспелова о том, что «читатели далеко не всегда получают сведения о судьбе повествующего, об его взаимоотношениях с действующими лицами, о том, когда, где и при каких обстоятельствах ведёт он свой рассказ, об его мыслях, чувствах. Дух повествования часто бывает «невесом и бесплотен» (Т. Манн).» [Поспелов 1988, 233].

Говоря о позиции повествователя, мы будем иметь в виду не систему мировосприятия биографического автора (вне зависимости от данного художественного произведения), а ту точку зрения, которую автор принимает при организации повествования в конкретном произведении. В нашей работе предпочтение будет отдано термину «повествователь», поскольку именно повествователь выступает как представитель биографического автора в рамках данного текста и имеет тот образ, который реальный автор пожелал ему придать.

В научных работах о повествовании вводится такое понятие, как «образ повествователя». Исследователи не проводят чёткой границы между понятиями «повествователь» и «образ повествователя». Так, Л.И. Тимофеев отмечает: «Своеобразие речи повествователя, т.е. наличие в ней индивидуализирующих её особенностей, которые не сливаются с особенностями обрисованных в произведении персонажей, а даны обособленно, подразумевает стоящую над ней индивидуальность. Эта проявляюи{аяся в языке индивидуальность создаёт средствами языка образ того, от чьего имени, с чьей точки зрения воспринимаются люди и события, о которых идёт речь в произведении. Этот образ - образ повествователя, носителя тех индивидуальных речевых особенностей, которые уже не связаны с персонажами произведения, <.> от его лица даётся восприятие происходящего, оценки событий, людей. <.> Образ повествователя приводит к сохранению особенностей живой, индивидуальной речи не только у персонажей, но и в авторском языке повествователя» [Тимофеев 1948, 180].

Предлагает говорить о значимости понятия «образ повествователя» и Г.Н. Поспелов, однако и он не разделяет чётко понятия «образ повествователя» и «повествователь»: «.речь повествователя обладает не только изобразительностью, но и выразительной значимостью; она характеризует не только объект высказывания, но и самого говорящего. В любом эпическом произведении запечатлевается манера воспринимать действительность, присущая тому, кто повествует, свойственные ему «видения мира» и способ мышления. В этом смысле правомерно говорить об образе повествователя <.> Эпическая форма повествования воспроизводит не только рассказываемое, но и рассказывающего, она художественно запечатлевает манеру говорить и воспринимать мир, а в конечном счёте - склад ума и чувств повествователя, его характер. Характер повествователя обнаруживается не в его действиях и не в прямых излияниях души, а в своеобразном повествовательном монологе. Выразительные начала такого монолога, являясь его вторичной функцией, вместе с тем очень важны» [Поспелов 1988, 234].

Из приведённых примеров следует, что между понятиями «повествователь» и «образ повествователя» нет существенных различий. В данной работе мы также будем считать понятия «повествователь» и «образ повествователя» синонимичными. Сложнее представляется проблема с такими терминами, как автор и «образ автора». Их уже приравнять нельзя.

Понятие образа автора стало одним из центральных в стилистической системе академика В.В. Виноградова. Он полагал, что образ автора очень важен, поскольку от него зависит структура стиля или стилевых форм (художественно-речевых форм) литературного произведения. «Формы и типы организации "образа автора" в структуре художественного произведения могут быть очень разнообразны»; образ автора «выступает не только как носитель определённой техники художественного построения, но и как теоретик и апологет известной эстетической и поэтической системы <.> образ автора встаёт, как лик провозвестника новых литературных принципов». [Виноградов 1971, 85].

Принимая во внимание высказывание М.М. Бахтина о том, что всякий образ - нечто всегда созданное, а не создающее [Бахтин 1979, 353], будем разделять автора как реального человека (писателя, поэта) и тот образ творца, художника, своеобразный автопортрет (далеко не всегда точный), который он себе создаёт в художественном произведении. При этом учтём, что биографический автор находится вне художественного мира, им создаваемого, а «образ автора» - внутри его. Образ автора не присутствует в произведении наравне с героями, он выше, важнее их в том смысле, в котором он является движущей силой всего произведения. Его голос нельзя найти ни в одной из плоскостей языка, поскольку он находится в «организованном центре пересечения тоскостей» [Бахтин 1975, 72].

В литературоведении помимо автора, повествователя, образа автора и образа повествователя традиционно выделяют ещё рассказчика. В определении этого термина также нет единой точки зрения.

В.Е. Хализев разделяет «персонифицированного и леперсонифицированного повествователя» [Хализев 1999, 302], понимая широко термин «повествователь». В соответствии с такой классификацией персонифицированный (названный) повествователь - это рассказчик. Он нередко оказывается действующим лицом в произведении и обладает всеми признаками персонажа. В этом случае повествование в произведении ведётся от первого лица. Неперсонифицированный повествователь - это собственно повествователь, при котором повествование в произведении ведётся от третьего лица.

Н.А. Кожевникова утверждает, что такое определение термина «рассказчик», самое простое, только кажется убедительным. Обманчива эта убедительность потому, что в художественном произведении «от третьего лица может выражать себя или всезнающий автор, или анонимный рассказчик. Первое лицо может принадлежать и непосредственно писателю, и конкретному рассказчику, и условному повествователю.» [Кожевникова 1994, 4]. И.П. Ильин в «Словаре терминов», подтверждая это замечание, выделяет ряд разновидностей «всезнания» повествователя (или рассказчика), выраженных как в форме третьего лица, так и в форме первого (в двух вариантах: «я-свидетель» и «я-протагонист»).

Н.Д. Тамарченко придерживается мнения о том, что повествователь рассказывает о событиях и героях, но сам действующим лицом произведения не является. Рассказчик же есть там, где возникает сама ситуация рассказывания своей или чужой истории. Он находится внутри изображаемого художественного мира. [Тамарченко 1999, 279-295].

Иную классификацию предлагает Б.О. Корман, закладывая в основу степень выявленпости-невыявленности [Корман 1972, 27] субъекта речи в художественном тексте. Невыявленное, растворённое в тексте лицо -повествователь, выявленное - рассказчик, который определяется как носитель речи, который открыто организует своей личностью весь текст. Если повествователь близок автору-творцу и именно через повествователя реализуется авторская концепция, то рассказчик - фигура максимально отдалённая от автора-творца.

Нарратологи (Цветан Тодоров, Дж. Присн, Ван Дейк, Ж. Женетт, П. Рикер и др.), «учитывая колебания русской терминологии между понятиями повествователь и рассказчик» [Шмид 2003, 11], заменили их одним общим термином — «нарратор». «Нарратор представляет собой принятое кантовой филологией гносеологическое предположение, что мы постигаем мир не таким, каким он существует сам по себе, а таким, каким он прошёл через посредничество некоего созерцающего ума» [Шмид 2003, 12]. Современные нарратологи вычленяют множество типов нарраторов (рассказчиков): антропоморфный, безличный, вездесущий, вненаходимый, внутринаходимый, всеведущий, вторичный, выявленный силыю^ выявленный слабо, диегетический, имплицитный, личный, надёжный, неантропоморфный, недиегетический, ненадёжный, непрофессиональный, объективный, ограниченный по знанию, ограниченный по месту нахождения, первичный, профессиональный, рассеянный, субьективный, третичный, эксплицитный.

На наш взгляд, все представленные концепции не противопоставлены, а дополняют друг друга. В данной работе под термином «рассказчик» мы будем понимать, во-первых, персонажа произведения (нам известно его имя, характер, социальное и семейное положение), во-вторых, носителя речи, который открыто присутствует во всём произведении. На его явное присутствие указывает и особая лексика (канцеляризмы, варваризмы, жаргонизмы и т.п.), и синтаксический строй предложений, и общая ориентация на устную речь.

Для поэтики Гончарова-романиста, в отличие, например, от поэтики Лескова и Гоголя, не характерно повествование от лица рассказчика, поэтому анализ повествовательной системы романного творчества Гончарова означает, на наш взгляд, выявление сложной динамики взаимоотношений речи повествователя (но не рассказчика) и речи персонажа. В работе основное внимание будет уделено, во-первых, повествователю, во-вторых, типам отношений повествующего и повествуемого.

В литературоведении XX века заняла своё место нарративная теория. Импульсом к возникновению нарратологии как «теории повествования» стала работа В. Проппа «Морфология волшебной сказки». Категории современной нарратологии (термин Цветана Тодорова) сформировались не без влияния представителей русского формализма (В. Шкловский, В. Тынянов, Б. Томашевский), а также теоретиков Московско-тартуской филологической школы (Ю. Лотман, Б. Успенский). Сегодня эта теория повествования представляет собой современную форму структурализма, поэтому не случайно, что отправным пунктом для любого нарратолога является статья Романа Якобсона «Лингвистика и поэтика» 1958 г. Особую роль для формирования нарратологии сыграли труды структуралистов Цв. Тодорова, раннего Р. Барта, Греймаса. Учёные пытались в массе рассказов, существующих в мире, отыскать общие (универсальные) повествовательные модели. В рамках нарратологии выделяют особое направление - анализ дискурса. На сегодняшний день существует несколько дефиниций этого термина. Так, В.И. Тюпа определяет дискурс как «сюжетно-повествовательное высказывание» [Тюпа 2002, 5, 5], Ж. Женетт под дискурсом понимает устное или письменное высказывание, в котором излагается событие или несколько событий. Такие учёные, как IO. Кристева, В.И. Тюпа заняты исследованием взаимоотношения разных дискурсов: дискурса текста и дискурса персонажей, дискурса о дискурсе, дискурса в дискурсе и т.д.

Под нарратологией понимается, во-первых, повествование, связанное с присутствием в тексте голоса посредника (рассказчика или повествователя) между автором и миром, о котором идёт речь. Главной задачей нарратологов становится выявление того, при каких условиях и с помощью каких приёмов происходит преломление действительности через призму взгляда повествователя.

Во-вторых, под нарратологией понимается сама история (history), в которой центральная роль отводится событию. Для «структуралистски ориентированной нарратологии» [Тамарченко 1999, 279] характерно смешение понятий повествование и сюжет. Так, Ж. Женетт определяет повествование как «повествовательный дискурс» (le discours narratif), который «может существовать постольку, поскольку оно рассказывает некоторую историю, при отсутствии которой дискурс не является повествовательным» [Женетт 1998, 2, 66]. Понятие «истории» подразумевает событие, которым является изменение исходной ситуации. Таким изменением могут стать либо естественные, не зависящие от человека события, либо «ментальные события», связанные с самой личностью и зависящие от неё. Следовательно, пейзажные и портретные зарисовки не воспринимаются как повествовательный текст, поскольку в них нет самого «события». На наш взгляд, повествование представляет собой не только рассказ о тех или иных событиях, их изображение, но также описание (портрет, пейзаж, интерьер) и рассуждение.

Нарратология - фундаментальная дисциплина, которая рассматривает проявления витальной активности как тексты: нарратологи обращены к выявлению принципов любого художественного или нехудожественного, устного или письменного повествования, в сферу их интересов входит не только литература, но также музыка, иконопись, карточная игра, кино, мода и т.д. В диссертационной работе исследования нарратологов будут учитываться, однако автор диссертации под повествованием понимает явление собственно художественной литературы. ❖ ❖

В литературоведении был накоплен большой материал по самым разным аспектам творчества И.А. Гончарова, только о его романной «трилогии» написано немало статей, монографий, диссертаций. И всё же в гончароведении до сих пор остаётся немало проблем, требующих дальнейшего осмысления.

Ещё при жизни И.А. Гончарова появились самые разнообразные суждения относительно творческого метода и эстетической позиции писателя. Если демократическая критика (В.Г. Белинский, Н.А. Добролюбов, Д.И. Писарев, А.И. Герцен), высоко оценивая талант Гончарова, интересовалась, прежде всего, социально-историческим аспектом его творчества, то представителей эстетической критики (А.В. Дружинин) привлекал психологический план романов и анализ системы художественных образов с общечеловеческой точки зрения. Одни учёные (С. Венгеров) оценивали И.А. Гончарова как бытописателя, жанриста, который сосредоточивает своё внимание лишь на описании мелочей быта. Другие - в «полноте поэтического созерцания» (Добролюбов) и во «фламаидстве» (Дружинин) видели отражение творческого духа писателя, реализм которого «постоянно согрет глубокой поэзиею», а литературное воспитание и влияние поэзии Пушкина «навеки отдаляют <.> саму возможность бесплодной и сухой натуральности». [Дружинин 1988,447]

Наиболее спорным для критиков XIX века стало понятие «обломовщины» (роман «Обломов») и представление о причинах данного явления. Добролюбов видел социальную, крепостническую суть обломовщины; Писарев в статье 1859 года «Обломов» воспринимал её как апатию, болезнь, которой способствует славянская природа и жизнь русского общества. Представитель эстетической критики Дружинин, пытаясь посмотреть на этот вопрос более объективно, увидел как отрицательные, так и положительные стороны явления и полагал, что обломовщина нестерпима только в её крайнем проявлении, в умеренном же она даже привлекательна, поэтична. В своей знаменитой статье «"Обломов". Роман И.Л. Гончарова» критик сделал открытие, которое в начале XX века подтвердил П.Л. Кропоткин. Дружинин заявил, что обломовщина принадлежит не одной России, поэтому тогда, когда роман Гончарова будет переведён на другие языки, многие люди в мире узнают в Илье Ильиче себя.

В XIX веке многих особо интересовал национальный вопрос, поэтому не случайно, что немало споров возникло о национальной основе романов Гончарова. Одни критики (Добролюбов) писали о широте русской жизни, во всей полноте получившей своё отражение в романах Гончарова, другие (Венгеров), споря с ними, утверждали, что гончаровские герои - лишь «карикатура на русскую жизнь», третьи (Дружинин, ранний Писарев) были убеждены, что в романах Гончарова, в частности в романе «Обломов», отразился не только русский мир, но мир вообще, а типы, выведенные Гончаровым, предстают как всемирные. Эту мысль позднее развил Владимир Соловьёв, утверждавший в статье «Первая речь в память Достоевского» [Соловьёв 1990, 166-196], что отличительной особенностью поэтики Гончарова является именно способность к максимальному обобщению, благодаря которому типы, им создаваемые, обретают, выражаясь современным языком, архетипичность.

Несмотря на обилие самых разнообразных прочтений романной «трилогии», критики XIX века не сомневались в объективности творчества И. А. Гончарова. Впервые увидел в Гончарове объективного художника В.Г. Белинский, который из-за существенных идейных расхождений с Гончаровым (критик не принимал его умеренно-либеральную позицию) трактовал это как слабость писательской манеры автора «Обыкновенной истории». Д.И. Писарев в своей ранней статье «"Обломов". Роман И.Л. Гончарова» (1859), споря в этом аспекте с «неистовым Виссарионом», ставит в заслугу Гончарову объективность изображения, «спокойное, бесстрастное творчество, отсутствие узких временных целей, <.> отсутствие лирических порывов, нарушающих ясность и отчётливость эпического повествования» [Писарев 1955,1, 4]. Поддерживал представление об объективности романов «Обыкновенная история», «Обломов» и «Обрыв» сам Гончаров, в статье «Лучше поздно, чем никогда» отмечавший, что в его произведениях, «как в зеркале», получили отражение явления общественной жизни, нравы, характеры и т.д.

Не только с одобрением, то и с порицанием объективности творчества И.А. Гончарова выступали критики XIX века. Н.В. Шелгунов в статье «Талантливая бесталанность» [Шелгунов 1974, 210-253], апеллируя к статье Белинского «Взгляд на русскую литературу 1847 года», утверждал, что Гончаров талантливый писатель, лишённый, однако, «светлого прогрессивного ума», поэтому его объективное изображение действительности непродуктивно. Объективность Гончарова, признаваемая почти всеми критиками XIX века, прочитывалась Шелгуновым только как умение «живописать» действительность, не подвергая её социальному анализу и не выражая своего личного отношения к описываемому, а сам И.А. Гончаров виделся ему писателем, попавшим под влияние теории «чистого искусства». Как крайне неприглядное качество оценил писательскую манеру Гончарова Д.И. Писарев в своих поздних статьях «Писемский, Тургенев и Гончаров», «Женские типы в романах и повестях Писемского, Тургенева и Гончарова» (1861г.), назвав автора «Обломова» эгоистом, который боится взять на себя ответственность и выражает свой эгоизм в тепловатом отношении к общим идеям или даже, где возможно, в игнорировании человеческих и общественных интересов.

Итак, в XIX веке Гончарова воспринимали как художника объективного, хотя одни (в первую очередь, представители эстетической критики) оценивали объективность и аналитично-бесстрастную созерцательность как положительную черту, другие (в основном представители демократической критики) видели в объективности слабость художественной системы писателя.

В начале XX века постепенно начал складываться несколько иной взгляд на творчество И.Л. Гончарова. Иначе «прочитать» романы Гончарова попытался один из ярчайших представителей импрессионистской критики Юлий Исаевич Лйхенвальд, создавший в 1906 году книгу «Силуэты русских писателей». В ней он назвал недоразумением то, что Гончарова в течение XIX века считали объективным художником: «.в свои романы Гончаров свою натуру перенёс всецело и нисколько не отрешался от себя, когда живописал других. У него и в помине нет <.> строгой объективности. <.> Если возникла всё-таки по отношению к Гончарову иллюзия объективного творчества, то это объясняется тем, что его книги спокойны, что, судя по ним, внутренний мир его <.> тих и созерцателен, сторонится огня и страсти <.> Но ведь не это, конечно, называется художественной объективностью <.> Гончаров необычайно субъективен в произведениях своего пера, он и не пытается достигнуть писательского беспристрастия» [Лйхенвальд 1988,1, 206].

Предлагает не говорить об объективности романов Гончарова и исследователь Е.А. Ляцкий, выпустивший в 1912 году переработанное и дополненное издание книги «Гончаров. Жизнь, личность, творчество. Критико-биографические очерки». Гончаров в восприятии Ляцкого - подин из наиболее субъективных писателей, для которого раскрытие своего «я» было важнее изображения самых животрепещущих и интересных моментов современной ему общественной жизни» [Ляцкий 1912, 67]. Но исследователь склонен был рассматривать произведения Гончарова как романы-автобиографии, а образы Александра Адуева, Ильи Обломова, Бориса Райского как своеобразные маски писателя. Применительно к роману «Обломов» вопрос об автобиографизме Гончарова ставился уже современниками писателя. Сегодня очевидна бездоказательность такого предположения. Гончаров, подчёркивая общность собственных переживаний и чувств литературных персонажей, всё-таки был против попыток нахождения каких бы то ни было прототипов Обломову, Адуеву, Райскому и другим героям его романов.

XIX век нарисовал один портрет Гончарова и его творчества, создал своеобразный «миф» о писателе, а в XX веке этот портрет и этот миф стали постепенно разрушаться новыми исследователями. Если Белинский, Дружинин, Добролюбов, Писарев и многие другие критики говорили в один голос об объективности творческой манеры Гончарова, то Е.А. Ляцкий и Юлий Айхенвальд смело оспорили этот постулат, назвав Гончарова субъективным художником, творчество которого стало не столько зеркалом, в котором отразилась действительность, сколько зеркалом, где отразился сам писатель.

В начале XX века постепенно начало формироваться представление о Гончарове как о писателе-символисте. По наблюдению М.В. Отрадина, впервые об органичном присутствии символов в художественной системе Гончарова заговорил ещё в конце XIX века Д.С. Мережковский в статье «Гончаров» (1890). Символизм Гончарова признавался спонтанным, непроизвольным, как и символизм Гоголя. В XX веке некоторые исследователи (В. Евгеньев-Максимов и др.), опираясь на статью Мережковского, писали о склонности Гончарова к «художественно-бессознательному» символизму.

Если критики 19 века были уверены в том, что Гончаров - реалист наряду с Гоголем, Тургеневым, Толстым, то в конце XIX века исследователи начали сомневаться и в этом утверждении. Если многие критики писали о

Гончарове как о мастере психологической прозы, то, например, Юлий Айхенвальд в своей монографии «Силуэты русских писателей» указывал на отсутствие в гончаровских романах «истинного психологического анализа». По его мнению, почти все герои Гончарова «несколько напоминают того безличного Алексеева или Андреева», который приходит в гости к Обломову, и писатель, не умея индивидуализировать слога, «заставляет своих персонажей говорить пластическим языком самого автора», поэтому у него «мы видим схемы человека <.>, но не видим типов». [Айхенвальд 1998, I, 207]

Если и Дружинин, и Писарев, и Добролюбов писали о «русскости» Гончарова и о русском мире, который был показан в его «трилогии», то в XX веке и это было поставлено под сомнение. Например, П. Медведев (М.М. Бахтин) так писал о Гончарове: «.это европеец средней полосы культурного спектра <.> Он и русский читатель - чужие люди, иностранцы, которые iuoxo друг друга понимают» [ И.А. Гончаров, Нов. мат-лы и исслед-я 2000, 665]. Медведев называет Гончарова «иностранцем» и его произведения, в частности роман «Обломов», считает лишёнными русского духа. Но, как это ни парадоксально, в Илье Ильиче он видит колоссальное явление русской жизни.

Как и чем можно объяснить такое разнообразие противоположных взглядов на личность и творчество Гончарова? Одним из объяснений данного феномена может служить то, что сам писатель не высказывал напрямую своей позиции, а когда всё-таки решился на подобное высказывание и создал статью «Лучше поздно, чем никогда», в ней художник уступил место идеологу. Идеолог брался проповедовать то, что художник исповедовал. Признано, что статьи Гончарова о произведениях других авторов (например, о комедии «Горе от ума» А.С. Грибоедова) оказались сильнее и убедительнее, чем статья, где проводился анализ собственных произведений. Писатель не стремился погружаться в ожесточённые споры, изначально создавая повести и романы для читателя-друга, способного свободно включиться в задушевную доверительную беседу с автором-повествователем и героями, самому попробовать найти ответ на онтологические вопросы, имеющие место в творчестве Гончарова.

Если о философской глубине художественных произведений Ф.М. Достоевского начали говорить уже в конце XIX - начале XX века, то работы о философичности романов И.А. Гончарова стали появляться только во второй половине XX века. Важную роль в развитии этой темы сыграли монографии В.И. Мельника «Реализм И.А. Гончарова», Е.А. Краснощёковой «Гончаров. Мир Творчества», В.А. Недзвецкого «И.А. Гончаров - романист и художник», статья О.Н. Осмоловского «Этико-философские взгляды И.А. Гончарова. Концепция личности».

Возможно, интерес к данной стороне произведений Гончарова возник не у современников писателя, а у его потомков потому, что сам Гончаров не писал философских трактатов, в своих романах и повестях открыто не декларировал философскую позицию, надеясь, однако, что глубину его художественных текстов увидят те критики, которые умеют читать «между строк». Сегодня очевидно, что «между строк» осталось многое. Пока Гончарова воспринимали как писателя, цель которого достоверно изображать быт и человеческие характеры, немногие критики старались определить «философскую базу» его творчества, но когда в XX веке исследователи попытались прочитать романы Гончарова как произведения, поднимающие онтологические проблемы, это привело к переосмыслению поэтики писателя, к новому взгляду на масштаб его таланта. В.И. Мельник, Е.А. Краснощёкова, О.Н. Осмоловский, П. Тигрен и др. проследили влияние идей античности, эпохи Просвещения, образов произведений Ж.Ж. Руссо, Шекспира, Сервантеса, Гёте, Шиллера на Гончарова. Обширная исследовательская литература (работы Э.И. Денисовой, С.Г. Шепель, Е.А. Краснощёковой, В.И. Глухова, В.П. Казарина, А.И.Журавлёвой и др.) обращена и к анализу влияния русских писателей и философов (Карамзина, Бестужева-Марлинского, Грибоедова, Пушкина, Лермонтова, Гоголя), а также русского фольклора на творческую манеру и мировоззрение автора «Обломова».

Во второй половине XX века гончаровское творчество вызывало немалый интерес и оставалось предметом общественной рефлексии. В русском и зарубежном литературоведении стало формироваться направление, связанное с осмыслением религиозного аспекта произведений И.А. Гончарова. Если о религиозности Гоголя, Достоевского достаточно писали уже в XIX веке, то Гончаров как религиозный писатель был открыт исследователями только во второй половине века XX. О религиозном аспекте романов «Обыкновенная история», «Обломов» и «Обрыв» писали К. Бланк, Ю.В. Лебедев, В.И. Мельник, Т.Б. Зайцева. Впервые эта тема была затронута более ста лет назад Д.С. Мережковским, отмечавшим, что религия в произведениях Гончарова, это «религия, которая не мучает человека неутомимой жаждой Бога, а ласкает и согревает сердце, как тихое воспоминание детства» [Мережковский 1991, 129]. Многие исследователи, развивая идею Мережковского, рассматривают художественные произведения Гончарова в связи с русской православной традицией. Свойственный современности всплеск интереса к религиозной составляющей мировоззрения романиста позволил по-новому обосновать некоторые особенности его поэтики1.

Достаточно подробно во второй половине XX века был рассмотрена эстетическая категория комического, получившая отражение в романах

1 К сожалению, не всем исследователям творчества Гончарова, обратившимся к анализу его произведений, удаётся избежать преувеличений и «натяжек». Например, в работе зарубежных литературоведов (Louria Iv. and Seidn M.) главный герой романа «Обломов» предстает почти как мессианский пророк, святой, чье имя напоминает имя Иисуса Христа. «Христоподобие» обнаруживается исследователем и в фамилии героя (корень «лом» - ломать, бить, мучить отсылает к страданиям Спасителя) и в имени (Илья - мессианский пророк, который должен появиться и возвестить о Втором пришествии). Святость видится как во внешности, так и в выборе жизненной позиции, а пассивность героя воспринимается как проявление альтруизма. См.: Louria Iv. And Seiden M.I. Ivan Goncharov's Oblomov. The Anti-Faust as Christian Hero //Canadian Slavic Studies. 1969. Vol.21. №2. Современные русские исследователи (B.A. Мельник и E.A. Красношёкова) указывают, что подобное прочтение приведет к идеализации Ильи Обломова (чего в произведении нет), а также к абсолютному игнорированию мощнейшей юмористической стихии романа «Обломов».

Гончарова. Тонкому юмору писателя посвящены работы Ю.В. Балакшиной, В.П. Сомова, Б.Г. Румянцева и др. Большинство исследователей сходятся во мнении о том, что сатирическое начало не характерно для поэтики И.А. Гончарова, в его романах нет героев-ничтожеств, которых можно было бы подвергнуть резкой критике. Автору романной «трилогии» более свойственен юмор и лёгкая ирония, проявившиеся и в обрисовке портретов центральных персонажей, и в построении диалога.

Во второй половине XX - начале XXI века появилось несколько работ о проблеме функционирования художественного пространства и времени в романах И.А. Гончарова. В XIX веке эта тема была затронута в работах Д.С. Мережковского и К.К. Арсеньева, однако подробнейшее освещение эта тема получила в работах исследователей второй половины XX века. К 190-летию со дня рождения писателя Т.Б. Ильинская опубликовала статью «Категория времени в романе «Обломов». К истории вопроса», в которой, пытаясь систематизировать все существующие взгляды исследователей на хронотоп в романах Гончарова, выявила, что само построение произведений Гончарова позволяет воспринимать модель времени сразу в нескольких аспектах: время циклическое, линейное и время вечности (бытийное).

О хронотопе произведений И.А. Гончарова писали Е.И. Ляпушкина, Е.Н. Балакина, А.Г. Цейтлин, В. Сечкарёв, Мильтон Эре и др., однако темпоральный аспект романов Гончарова полностью ещё не прояснён, поскольку «для уяснения проблемы художественного времени в творчестве Гончарова необходимо выявить все литературные влияния на его принципы построения временной композиции» [Ильинская 2002, 43].

Подводя итог анализу исследований творчества писателей в историко-литературном контексте эпох, необходимо отметить, что за два века (XIX и XX) был накоплен обширный критический и исследовательский материал, позволяющий дать объективную оценку творчеству И.А. Гончарова, осознать масштаб и глубину его таланта. Однако не все аспекты его поэтики были исследованы равномерно, с одинаковой глубиной и тщательностью. Детальное освещение в статьях и монографиях получил социальный аспект текстов Гончарова, проблема обломовщины, система образов, функция детали, художественный портрет, пейзаж и интерьер в романной «трилогии». В академическом литературоведении были сделаны важные наблюдения над стилем Гончарова, Исследования Ю.В. Манна, В.М. Марковича, В.В. Одинцова, П.Е. Бухаркина, В.Б. Бродской позволяют перейти к непосредственному изучению художественной техники писателя. Продуктивным на сегодняшний день является исследование пространственно-временного континуума романной «трилогии», а также влияния античности, литературных направлений классицизма и романтизма, русских и зарубежных писателей и философов на творческую манеру Гончарова, изучение религиозного аспекта его творчества. Одной из самых актуальных в конце ХХ-начале XXI века стала проблема повествования.

Сделанное И.А. Гончаровым в области повествования до сегодняшнего дня остаётся далеко неосознанным как значимое открытие. Его творческое наследие подвергалось тщательному изучению и в XIX и в XX веке, однако собственно к особенностям повествования в романистике Гончарова обращались немногие исследователи. На сегодняшний день не существует ни одной работы, которая была бы полностью посвящена анализу повествования романного творчества И.А. Гончарова, есть только разрозненные статьи, частные наблюдения.

Наиболее счастливая исследовательская судьба была у романа «Обыкновенная история». Хронологически первым научным трудом о повествовании в этом произведении оказалась работа В.Б. Бродской «Язык и стиль романа И.А. Гончарова "Обыкновенная история"», где исследовательница пишет о месте и роли «раннего» романа Гончарова в развитии русского литературного языка, проводит детальный анализ речи главных героев (Александра Адуева, Петра Ивановича) и повествователя.

Выводом работы становится утверждение о кажущемся объективизме этого произведения Гончарова, поскольку за внешним обликом объективного писателя скрывается взволнованный художник, страстный и увлекающийся, способный сочувствовать, наказывать, давать уроки. Анализ повествовательной системы «Обыкновенной истории» привёл учёного к выводу о том, что творчество Гончарова «учительно» по своей природе. (С этим утверждением В.Б. Бродской согласилась Е.А. Краснощёкова, которая в монографии 1997 года «И. А. Гончаров. Мир творчества» отнесла произведения писателя к жанру романа воспитания). Однако работа В.Б. Бродской, написанная в 1953 году, на сегодняшний день не воспринимается как современная. Утверждения учёного, связанные с повествованием в романе, интересны и обоснованы, однако сам Гончаров воспринимается В.Б. Бродской как буржуазный писатель, она указывает на ограниченность его взгляда. Кроме того, в статье даётся анализ только ранних произведений Гончарова и его первого романа, о повествовании в других художественных произведениях Гончарова не говорится.

В работе Н.С. Поспелова «Несобственно-прямая речь и формы её выражения в художественной прозе Гончарова 30-40 годов» тоже анализируется только ранее творчество писателя. Обращаясь к творчеству Гончарова, Н.С. Поспелов изучает феномен несобственно-прямой речи, то есть преследует чисто лингвистические задачи.

Особо ценной для изучения особенностей повествования романа «Обыкновенная история» представляется работа Ю.В. Манна «Философия и поэтика "натуральной школы"». В ней учёный справедливо отмечает значимость «диалогического конфликта» «Обыкновенной истории». Исследователь указывает на то, что сложность повествования в романе обусловлена, во-первых, эстетической равноправностью Александра и Петра Ивановича Адуевых, во-вторых, неоднозначностью их образов, а также тем, что в романе особую роль играет Лизавета Александровна. О сходстве позиций этой героини и повествователя писала и В.Б. Бродская, однако Ю.В. Манн точно отметил, что образ жены Петра Ивановича не предстаёт в романе как идеальный, поэтому в произведении нет абсолютного слияния голосов повествователя и Лизаветы Александровны. Ю.В. Манн обращается к анализу только «Обыкновенной истории», но его статья позволяет уловить общую особенность позиции повествователя и в последующих романах Гончарова.

Статья П.Е. Бухаркина «Стиль «Обыкновенной истории» И.А. Гончарова» содержит высказывания, которые не потеряли ценности и сегодня (например, замечание о том, каким образом проявляется позиция повествователя), однако не все утверждения исследователя нам представляются верными, на что будет указано ниже.

Интересна работа В.М. Марковича «И.С. Тургенев и русский реалистический роман XIX века (30-50 г.г.)», где исследователь сопоставляет повествование в произведениях Гончарова («Обыкновенная история») и Герцена («Кто виноват?») и отмечает, что оба писателя изображают столкновение «двух крайностей», однако если в романе Герцена диалогический конфликт «ослаблен явным перевесом точек зрення Любоньки или Белыпова, их очевидной близостью к авторской позиции и т.п.», то «у Гончарова же сталкиваются две «страшные крайности» <.> обе точки зрения отмечены догматичностью и фанатизмом» [Маркович 1982, 81]. В нашей работе это утверждение В.М. Марковича будет дополнено.

В.М. Маркович в статье «"Чужая речь" и взаимодействие речевых манер в романе Гончарова "Обыкновенная история"» анализирует речевую манеру главных героев и повествователя, пейзажи в романе и приходит к следующим выводам. Граница, отделяющая слово повествователя от речи персонажей, оказывается проницаемой и подвижной, нередко происходит своеобразное взаимопроникновение, при котором в «авторском тексте появляются элементы речи, характерные для того или другого действующих лиц, в то же время речь повествователя, вбирая в себя «чужое» слово, буквально пронизывает его своими интонациями, своей экспрессией, а подчас и вкрапливает в него элементы инородной ему лексики или фразеологии» [Маркович 19826, 60]. Такое взаимовлияние речевых манер и их всепроникающий диалог воздействуют на весь художественный строй романа. С одной стороны, диалогизация проникает в «микроэлементы» изображения, с другой - диалогизируется его высший смысловой уровень. Благодаря этому картина мира предстаёт как незамкнутая, принципиально незавершённая.

Необходимо отметить также статью Э. И. Денисовой «Пушкинские цитаты и реминисценции в «Обыкновенной истории» И.А. Гончарова», где подробно исследуется наличие «широкого литературно-книжного пласта» в речи повествователя и героев. Пушкинские цитаты, выделенные курсивом «общепоэтические» слова-термины, повторение слов одного героя другим -всё это «создаёт не только атмосферу времени и среды, но и раздвигает рамки романа, придаёт его языку полифоническое звучание» [Денисова 1990, 35]. В работе доказывается, что само введение «чужого слова» в художественную ткань романа является важным свойством мышления Гончарова и служит в его повествовании для передачи той амбивалентности бытия, которую писатель осознавал как специфику русской действительности и воплотил в своей художественной картине мира.

Х.М. Мухамидинова в статье «Формы выражения авторской позиции в романе Гончарова "Обыкновенная история"» опирается на уже имеющиеся научные работы о творчестве Гончарова и отмечает, во-первых, что «художественное мышление Гончарова, не склонное к выявлению однозначных приговоров жизни, неслучайно оказалось восприимчивым к письму несуетному, неторопливому, летописному <.> Строгая эпическая форма корректировала авторскую субъективность» [Мухамидинова 1990, 36-37]; во-вторых, что «ни одно суждение героев не выглядит безусловным»

Мухамидинова 1990, 37]. Эффект объективности повествования достигается тем, что вслед за напряжёнными диалогами героев следует действие, которое становится средством проверки позиций каждого из спорящих, благодаря чему у читателей возникает ощущение - сама жизнь выносит приговор героям. Позиция повествователя то совмещается с позициями тех или иных героев, то отдаляется от них. Исследовательница тонко отметила, что в романе «Обыкновенная история» есть фрагмент, где писатель говорит о своём творческом кредо устами сотрудника журнала, написавшего отзыв на произведения Александра Адуева. Размышления сотрудника журнала о писательском труде перекликаются с мыслями самого Гончарова, высказанными в публицистических статьях. Эстетическая позиция писателя предстаёт в романе как точка зрения персонажа, чем достигается большая объективация повествования.

Е.Г. Эткинд в монографии « "Внутренний человек" и внешняя речь. Очерки психопоэтики русской литературы 18-19 века» указывает на важную роль писем в повествовательной системе «Обыкновенной истории». Однако в работе говорится только о речи героев и их стилистических поединках, собственно о повествовательных особенностях и о носителе речи исследователь не пишет.

Ульрих Шмидт в статье «Субъективность как обыкновенная история: игра авторского «я» у Гончарова», опирается на концепцию М.М. Бахтина о «вненаходимости», высказанную им в работе «Автор и герой в эстетической деятельности», и особое внимание обращает на моменты самопознания героев (описание собственного характера Петра Ивановича Адуева в письме, которое он диктует племяннику, самоопределение Александра Адуева, которое он делает в повести).

Шмид доказывает, что роман «Обыкновенная история» представляет собой литературную самообъективацию Гончарова, где автор раскалывает собственную личность на два главных действующих в романе лица - на дядю и на племянника. Как тайный признак этого процесса исследователь рассматривает имена главных героев: Александр Фёдорович и Пётр Иванович . Исследователь полагает, что роман «Обыкновенная история» выполняет для Гончарова функцию автобиографии, в которой автор объективирует себя не в одной, а в двух фигурах. Трактовка Ульриха Шмидта представляется любопытной, (хотя о произведениях Гончарова как романах-автобиографиях писал ещё Ляцкий в 1912 году, о чём уже упоминалось выше) но неверной, направленной на сенсационность. На наш взгляд, во-первых, романистику Гончарова, как уже отмечалось ранее, нельзя воспринимать как автобиографию, а во-вторых, голос повествователя не представляет собой сумму голосов двух центральных героев романа, о чём будет сказано ниже.

Роман «Обломов» считается самым исследованным произведением И.А. Гончарова, однако на сегодняшний день не существует научной работы собственно о повествовании в этом романе. В большинстве исследований (работы Е.Н. Балакиной, В. Гречишникова, В.А. Десницкого, А.В. Дружинина, Н.Г. Евстатова, Е.А. Краснощёковой, И.В. Страхова, В. Кантора, М.В. Отрадина, В.И. Мельника Т.Б. Ильинской и др.), так или иначе обращенных к данной теме, говорилось, во-первых, о стремлении к детализации писателя при подаче портрета, пейзажа или интерьера, во-вторых, о повествовании в «Сне Обломова», в-третьих, об особой роли «литератора с апатическим лицом», образ которого появляется в финале романа. Лингвистические работы (статьи Н.К. Петровой, Т.С. Дорофеевой), посвящённые анализу языка произведения Гончарова, содержат замечания по поводу риторических вопросов, «фигур отрицания», повторяющихся метафорических эпитетов в романе «Обломов». В фундаментальной

2 Комбинируя имя племянника с опеством дяди, получаем имя самого Гончарова в обратном порядке: Иван Александрович. В згой игре автор как бы заменяет разные стороны своего характера понятиями «александровость» и «ивановость» и распространяет эти варианты собственного «я» на обоих героев романа. монографии Е.Л. Краснощёковой «Гончаров. Мир творчества» есть указание на то, что ключом к пониманию повествовательной интонации романистики Гончарова можно считать слова В.Г. Белинского: «.рассказ г. Гончарова <.> живая импровизация» [Белинский 1976, VIII, 396]. Е.А. Краснощёкова замечает, что писатель никогда «не пытался стилизовать авторское повествование в духе того iliu иного персонажа, но его интонации так обыденны, просты, что дистанция между автором и героем порой стирается» [Краснощёкова 1997, 341].

О повествовании в романе «Обрыв» также существуют лишь разрозненные статьи и наблюдения различных исследователей.

В.К. Фаворин в статье «О взаимодействии авторской речи и речи персонажей в языке трилогии Гончарова», анализируя формы и виды «взаимообщения» между речью автора и речью действующих лиц, приходит к мысли о «многоплановости» повествования в романах Гончарова. Важной особенностью повествования в «Обрыве» исследователь считает подчинённость внутренних монологов персонажей, как и всех компонентов романа, единому стилю художественного целого. Несобственно-прямая речь и внутренние монологи в романе «Обрыв» и других произведениях Гончарова отличаются, по мнению В.К. Фаворина, «высокой степенью литературно-книжной упорядоченности и вследствие этого — большой стилевой близостью к авторскому повествованию» [Фаворин 1950, 362].

В книге Ю.М. Лощица «Гончаров» подробно говорится о роли образа Райского в повествовании финального романа Гончарова [Лощиц 1986, 285295]. Исследователь утверждает, что в «Обрыве» возникает своеобразный «роман в квадрате». Такое построение впоследствии будет у Булгакова в «Мастере и Маргарите» и в романе Леонида Леонова «Вор». Мысль Ю.М. Лощица была продолжена и развита в монографии Е.А. Краснощёковой [Краснощёкова 1997, 358] и в работах американских исследователей, которые соотнесли эту особенность романа «Обрыв» (приём «романа в романе») с приметами романистики XX века.

Итак, исследователи, обращавшиеся к анализу повествовательной манеры И.А. Гончарова, отметили следующие особенности его романистики. Во-первых, проницаемость и подвижность границ, отделяющих слово повествователя и речи героев. Поскольку внутренние монологи персонажей его романов отличаются высокой степенью литературно-книжной упорядоченности, они обретают большую стилевую близость к авторскому повествованию (имеется в виду, безусловно, автор-повествователь). Во-вторых, для повествования в романистике Гончарова характерна «цитатность», которая становится способом передачи амбивалентности бытия. В-третьих, склонность автора-творца к несуетному, летописному, неторопливому письму отразилась в его романистике на манере повествования. Отсюда столь детальные описания внешности героев, обустройства дома, пейзажные зарисовки.

Указанные наблюдения исследователей представляются чрезвычайно существенными, однако на сегодняшний день не существует работы, которая была бы полностью посвящена анализу особенностей повествования всей романистики И.А. Гончарова.

Тема диссертации - повествовательная система в романном творчестве И.А. Гончарова.

Главным объектом исследования в данной работе являются романы И.А. Гончарова «Обыкновенная история», «Обломов» и «Обрыв», появление которых приходится на середину XIX века. Но они возникли не на пустом месте. Писателем был использован значительный опыт русской прозы, созданной его предшественниками и, в первую очередь, виднейшими представителями русской литературы первой половины XIX века, такими, как основоположник русского реалистического романа Л.С. Пушкин, затем М.Ю. Лермонтов и Н.В. Гоголь. Поэтому автору настоящей работы придётся коснуться вопроса повествовательных систем предшественников Гончарова, хотя бы их основных прозаических произведений. Учитывая тему нашей работы, такой анализ, разумеется, не будет исчерпывающим, но он позволит выявить, какие повествовательные приёмы уже сформировались и широко использовались в русской литературе до Гончарова, и поможет восстановлению общей картины развития повествовательной системы русской прозы в её динамике.

Предмет диссертационной работы - изучение функционирования повествовательной системы в романной «трилогии» И.А. Гончарова. Произведения «Обыкновенная история», «Обломов» и «Обрыв» были созданы в период с 1845 по 1869 год, то есть в то время, когда оригинальные черты повествовательной манеры писателя проявились полно и широко. Выбор романов (а не повестей и очерков) И.А. Гончарова обусловлен особой ролыо писателя в становлении жанра русского романа, а также тем, что сам Гончаров видел в романе ведущий жанр XIX века. Выявление того, в чём состоит специфика повествования в гончаровской романной «трилогии», позволит понять основные особенности повествования, характерные для русской литературы середины XIX века. Проникновение в глубинную организацию художественного текста и осмысление природы эпического произведения даст возможность исследовать гончаровские романы в его связи с эстетической и гуманитарной традицией.

Актуальность работы определяется самим выбором темы исследования - повествовательной системы романов крупнейшего русского писателя XIX века. Целостный3 анализ повествования большого эпического

3 Художественная целостность в данном случае понимается как многоуровневое единство литературного произведения - художественный мир, не сводимый к сумме составляющих его элементов, неразложимый на произведения (романа) - явление в современной литературной науке сравнительно редкое. Можно сказать, что исследование повествовательной системы эпического произведения находится ещё в стадии своего становления. Обычно в литературоведческих работах рассматривались лишь отдельные, разрозненные элементы, относящиеся к повествовательной системе. Между тем в науке уже признано, что повествовательная система -важная составляющая художественного произведения, наряду с композицией, сюжетом, художественным образом и т.д. Например, Ю.В. Манн определил взаимосвязь автора и системы повествования как «центральную проблему современного литературоведения» [Манн 1994, 431]. Само обращение к такой теме является актуальным.

В то же время необходимо признать, что сама теоретическая основа целостного анализа повествовательной системы ещё окончательно не сложилась и требует дальнейшей разработки, а это в свою очередь требует накопления исследований по этой тематике с целью выработки общепризнанной методики такого анализа. Она ещё окончательно не сложилась ни в отношении компонентов, образующих повествовательную систему, ни в отношении чёткого разграничения функций и возможностей для лиц, участвующих в организации повествования (автор, повествователь, рассказчик). Накопление материалов, связанных с анализом повествовательной системы, усовершенствование методики такого анализа также делает тему диссертации актуальной.

Известно, что романная «трилогия» И.Л. Гончарова знаменует важный период в русской литературе и утверждает особую роль этого писателя в становлении жанра русского романа. Именно этими романами «ученический» период русской романистики завершается и переходит в них без остатка, являющийся пространством «встречи» автора-повествователя, читателя, героя. Под целостным анализом мыслится такой анализ, при котором произведение предстаСг как органическое целое, все части которого тесно взаимосвязаны между собой. См.: Литературная энциклопедия терминов и понятий. М. 2003 С. 1180. стадию «зрелости». Между тем, несмотря на многочисленные работы, посвященные различным аспектам творчества Гончарова, ещё не было проведено целостного исследования повествования как его отдельных романов, так и всего творчества. Эта проблема требует хотя бы первоначального решения и текстуального анализа.

Целью диссертационной работы является анализ и осмысление своеобразия повествовательной системы романов И.Л. Гончарова в контексте повествовательных традиций русской литературы первой половины XIX века.

Данная цель предполагает решение следующих задач:

1. Выявить способы выражения позиции повествователя в структуре романов И.Л. Гончарова.

2. Рассмотреть формы отношений между повествователем и героем, актуализируя представление о персонаже как о художественно конструируемой модели личности.

3. Определить художественную функцию образа читателя в романистике И.А. Гончарова.

Научная новизна данной работы состоит в следующем:

Во-первых, впервые одновременно рассматриваются повествовательные системы эпических произведений крупнейших русских писателей первой половины XIX века (А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя), а также писателей «второго ряда», что позволяет проследить становление и развитие основных приёмов повествования, выявить механизмы изменения функций того или иного повествовательного приёма в историческом аспекте.

Во-вторых, в работе предложено расширенное понятие «повествование». Данное понимание включает уточнение состава компонентов, образующих повествовательную систему художественного произведения, а также даёт необходимое, по нашему мнению, разграничение функций и возможностей всех явных и неявных лиц, участвующих в повествовании. Предложенная новая структура повествования позволяет предпринять анализ речевого строя главных прозаических произведений Л.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя как предшественников И.А. Гончарова. И хотя этот анализ нельзя назвать полным, он, тем не менее, даст представление о том, какие виды повествования уже сложились или находились в стадии становления в русской литературе до появления прозаических произведений И.А. Гончарова.

В-третьих, впервые осуществлён анализ повествовательной системы прозы И.А. Гончарова. Романная «трилогия» И.А. Гончарова стала важнейшей вехой в становлении русского реалистического романа, поэтому анализ системы повествования каждого из трёх романов позволяет определить, что появилось у Гончарова в сравнении с его предшественниками, и помогает проследить эволюцию повествовательной формы в русском романе на протяжении XIX столетия.

Методологической и тсорстичсской основой диссертационной работы стал комплекс литературоведческих принципов, разработанных крупнейшими отечественными литературоведами: В.В. Виноградовым, М.М. Бахтиным, Л .Я Гинзбург, Г.А. Гуковским, Ю.В. Манном. Методология диссертационного исследования основывается на типологическом и сравнительно-историческом принципе.

Положения, выносимые на защиту:

1. Повествовательная система эпического произведения -такая же важная и самостоятельная художественная категория, как сюжет и композиция. По нашему мнению, именно повествовательная система, применённая писателем, обеспечивает превращение «подражания природе» в подобие реальной действительности.

2. И.А. Гончаров продолжает традиции, сложившиеся до него, однако уже в первом романе писатель создаёт собственную манеру «рассказывания». Произведению «Обыкновенная история» присуща повествовательная многоплановость, являющаяся результатом наличия в произведении трёх стилистических пластов, два из которых связаны с главными героями - Александром и Петром Ивановичем, а третий — и он центральный, что подтверждается анализом системы «рассказывания» в романе - связан с образом автора-повествователя. Личность его не определена, «голос» то сближается с «голосами» героев, то отдаляется от них.

3. Уникальность повествования в романе «Обломов» обусловлена наличием нескольких рассказчиков (Захар, Штольц и «литератор с апатическим лицом») при основном авторе-повествователе. В романе даны два типа читателей: «чувствительный» (воспринимаемый Обломовым как идеальный) и «мудрый», на чыо объективную оценку действительности ориентируется повествователь. В связи с тем, что действительность в романе «Обломов» представлена как двуплановая (бытовая сфера жизни и сфера высоких чувств), в романе, на наш взгляд, присутствуют две стилистические интонации: серьёзная и нарочито восторженная (удивлённая).

4. В романной «трилогии» И.А. Гончарова присутствуют как общие принципы «рассказывания», так и новые повествовательные элементы. В последнем романе Гончарова - в «Обрыве» - приём «романа в романе» стал новаторским и для самого автора, и для романистики XIX века. На наш взгляд, об уникальности повествовательной системы романа «Обрыв» свидетельствует особая роль Бориса Райского в романе (главный герой становится соповествователем») и присутствие одновременно нескольких романов («живого» и «бумажного») в контекст одного. Теоретическое значение диссертационной работы состоит в том, что она является первым системным изучением специфики повествования в романах И.А. Гончарова. Результат работы позволит дополнить исследования по проблеме поэтики творческого наследия Гончарова, прежде всего в таких аспектах, как, во-первых, способ организации повествования, во-вторых, форма проявления сознания и позиции повествователя, в-третьих, обращение к гипотетическому читателю в литературном произведении.

Практическое значение диссертационной работы состоит в том, что результаты её могут быть использованы в общих и специальных курсах по истории русской литературы XIX века, могут стать основой для других литературоведческих исследований. Они применимы и в процессе повышения квалификаций учителей-словесников.

Апробация работы. Основные материалы, составившие корпус диссертации, обсуждались на региональных, всероссийских и международных конференциях в Нижнем Новгороде, Владимире, Пензе, Бийске и нашли своё отражение в 9 публикациях, включая методическое пособие для студентов-филологов «Романное творчество И.А. Гончарова». В 2003-2004 году материал диссертации использовался автором в ходе занятий со студентами старших курсов филологического факультета ННГУ им. Н.И. Лобачевского, а также слушателями курсов довузовской подготовки при ННГУ им. Н.И. Лобачевского.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Повествовательная система в романах И.А. Гончарова"

Заключение.

В романной «трилогии» И.Л. Гончарова выразились те сложные переходные явления историко-литературного процесса, что и в произведениях ряда его современников в русской литературе. Однако именно в творчестве Гончарова сфокусировались основные повествовательные приёмы, присущие прозе первой половины 19 века. В ранних произведениях этого писателя, представляющих собой пародию на романтизм, повествование ведётся либо от лица рассказчика (Филипп Климыч в «Лихой болести») либо от лица эмоционального повествователя («Счастливая ошибка»), чья речь перенасыщена риторическими вопросами, страстными возгласами и т.п. К этим же повествовательным приёмам часто обращались писатели-романтики (Бестужев-Марлинский, Вельтман, Полевой, Одоевский). В романах Гончарова («Обыкновенная история», «Обломов», «Обрыв») представлен иной тип повествования, для которого характерно отсутствие чрезмерной эмоциональности, субъективности, отождествления героя с автором-повествователем. Носитель речи во всей романистике Гончарова не обретает формы персонажа, оказываясь как бы на границе двух миров: художественного и реального.

Если в романе «Обыкновенная история» повествователь проявляет свою позицию с помощью лирически отступлений (о страданиях матери, красоте петербургской ночи и т.д.) и комментариев к репликам и поступкам героев, то в романе «Обломов» повествователь пытается максимально скрыть своё «я» (оно проявляется только в «Сне Обломова»); финальное появление «литератора с апатичным лицом» не превращает главный роман Гончарова в субъективное произведение. В романе «Обрыв» повествование усложняется тем, что голос центрального героя (Бориса Райского) начинает звучать почти наравне с голосом автора-повествователя. Это, безусловно, связано с самой ролью Райского, который в произведении выступает не только как персонаж, наряду с остальными, но и как писатель - творец иной реальности.

Произведения И.А. Гончарова «Обыкновенная история», «Обломов» и «Обрыв» представляют собой сложное художественное единство и имеют некоторые общие повествовательные элементы.

Во-первых, во всех романах автор-повествователь явлен как «бесплотный дух», выражение собственно авторского мировоззрения. Повествователь не стремится навязать свой взгляд на предметы или явления, позволяя читателям сделать собственные выводы относительно героев и событий. Его позиция не только не совпадает с позициями литературных героев, но и оказывается заведомо шире их, поскольку повествователь предстаёт в романистике как мудрец, мыслитель, руководствующийся в жизни законом «золотой середины» и отказа от крайностей.

Во-вторых, в прозе Гончарова создаётся особый тип читателя-друга, который близок автору-повествователю по мировоззрению, отношению к людям и т.д. Такой читатель может и посочувствовать героям, и увидеть их недостатки. Обращённость автора-повествователя именно к такому читателю характерна для всех гончаровских произведений.

В-третьих, в романах Гончаров использует приём описания внешности и характера героя через призму взгляда стороннего наблюдателя. Однако «иной» взгляд оказывается неточным, а иногда и ложным, на что незаметно указывает повествователь, выступающий во всей романистике в роли «не чужого».

В-четвёртых, при общей сдержанности повествования особая эмоциональность в голосе носителя речи появляется при описании картин природы. Все пейзажи романов Гончарова эмоционально насыщены, но, однако, если в произведении «Обыкновенная история» поэтическую и эмоциональную окраску обретает как провинциальный (Грачи), так и столичный (Петербург) пейзажи, то в последующих романах Гончарова эта окраска присутствует только при описании провинциального мира (Обломовка, Малиновка).

Можно говорить об эволюции повествовательной системы романистики Гончарова. В своём первом романе И.А. Гончаров создаёт собственную манеру «рассказывания», но в то же время использует и те повествовательные приёмы, которые уже существовали и имели широкое распространение в русской литературе: разговор с гипотетическим читателем, угадывание его реакции и предвосхищение его комментариев, чередование настоящего и будущего времени в повествовании, смена точек зрения на предмет или явление, использование несобственно-прямой речи.

В романе «Обломов» указанные повествовательные элементы сохраняются, но появляются и некоторые новые. Назовём самые значимые из них. Во-первых, это появление в произведении читателей двух типов: наивно-сентиментального (он мыслится главным героем романа «Обломов» как идеальный, поскольку способен к сочувствию, состраданию), и читателя, умудрённого жизненным опытом и трезво оценивающего действительность. Во-вторых, значимым оказывается отражение в повествовании бытового и поэтического аспектов жизни. При описании бытовой сферы (в Обломовке, на улице Гороховой в Петербурге, в доме на Выборгской стороне) в повествовании появляется особый комический пафос, но как только в романе возникает «поэма любви» Обломова и Ольги Ильинской, голос повествователя уже оказывается лишён как ироничного, так и нарочито восторженного или притворно-удивлённого оттенка. Но позиция повествователя и в этом случае не сливается с позицией того или иного героя, повествователь оказывается способен на ироничное осмысление и трезвую оценку событий даже тогда, когда изображает по-настоящему важный для героя эпизод. В-третьих, судьба главного героя становится трижды предметом рассказа: история жизни Ильи Ильича предстаёт в пересказе слуги Захара, Штольца и самого автора-повествователя. Однако персонажи произведения только фиктивно выступают в роли рассказчиков, их позиция предстаёт как значимая, однако далеко не полная. Исчерпывающей информацией о детстве, юности, зрелых годах и старости главного героя владеет только повествователь, способный проникнуть в тайны души героя, узнать его сны, понять переживания, мечты, стремления, поскольку его всезнание определено автором-творцом.

В романе «Обрыв» также сохраняются уже освоенные Гончаровым повествовательные приёмы (прежде всего, использование несобственно-прямой речи, которая служит в составе речи автора-повествователя средством непосредственной передачи как бы от лица автора внутренней речи персонажа, его размышлений и вопросов). Важнейшей особенностью повествования в «Обрыве» становится то, что автор-повествователь, прежде всегда неизменно существующий в художественной ткани романов, иногда исчезает, передавая право рассказывания разным героям и, в первую очередь, главному - ^ художнику Борису Райскому. Границы между речью автора-повествователя и Райского чрезвычайно подвижны, в романе происходит постоянное взаимопроникновение различных речевых «потоков». Художественная ткань любой главы романа «Обрыв» «пестрит» вкраплениями различных повествовательных нитей. Однако абсолютного исчезновения автора-повествователя не происходит даже в том случае, когда право рассказывать о событиях передаётся центральному герою. Повествовательная интонация в последнем романе

Гончарова тесно связана с тем, какого героя изображает носитель речи. Если повествование в «Обрыве», связанное с описанием бабушки Бережковой и особенно Марфеньки, даётся размеренно, неторопливо, то с введения в роман образа Веры характер повествования меняется: становится гораздо менее спокойным. Позиция повествователя, оставаясь независимой, то расходится с позициями героев (Райского, Веры), то сближается с ними, что подчёркивается введением несобственно-прямой речи в художественную ткань текста. Подобный процесс был характерен и для предыдущих романов Гончарова. Но если в эпилоге романа «Обыкновенная история» очевидно максимальное отдаление позиций повествователя и главного героя (Александра Адуева), а в последней главе «Обломова» мы видим своеобразное отстранение автора-повествователя, которое достигается путём введения образа «литератора с апатичным лицом» и Штольца в роли рассказчика истории жизни Ильи Ильича, то в финале романа «Обрыв» очевидно сближение позиций повествователя и главного героя. Борис Райский показан в конце романа «Обрыв» как герой, способный отрешиться от всего узколичного, по-настоящему понять величие природы, искусства и истории, почувствовать стремление вернуться после долгих путешествий в родной дом, где «стояли и горячо звали к себе - его три фигуры: его Вера, его Марфеиъка, бабушка. А за ними стояла и сильнее их влекла к себе — ещё другая, исполинская фигура, другая великая "бабушка" - Россия» [Гончаров 1980, VI, 422]. Именно финал последнего романа становится завершающим аккордом в романистике И.А. Гончарова. В своём творчестве писатель идёт от использования повествовательных штампов, уже освоенных литературных приёмов рассказывания, к собственной, неповторимой повествовательной интонации.

Итак, проза И.Л. Гончарова впитала важнейшие повествовательные особенности, имеющие место в произведениях как ведущих писателей (Л.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя), так и «обыкновенных талантов», писателей «второго ряда». Также в романной «трилогии» писателя появляются и такие элементы, которые не были характерны для прозаических произведений первой половины XIX века. Это становится причиной того, что романистика Гончарова стала не только важнейшим этапом в сфере становления и развития новой русской прозы как прозы повествовательной, но и дала мощный импульс для развития повествования в произведениях XX века.

Список научной литературыВоробьева, Мария Сергеевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Бестужев-Марлинский, А.А. Собр. соч. В 2 томах. / А.А. Бестужев-Марли некий. - М.: Худож. лит., 1958.

2. Всльтман, А.Ф. Повести и рассказы. / А.Ф. Всльтман. М.: Советская Россия, 1979.-383с.

3. Всльтман, А.Ф. Романы. / А.Ф. Вельтман. М.: Современник, 1985. -524с.

4. Вельтман, А.Ф. «Странник». / А.Ф. Вельтман. М.: Наука, 1977. -342.

5. Гоголь, Н.В. Поли. собр. соч. В 14 т. / Н.В. Гоголь. М., JI.: Издательство АН СССР, 1937-1952.

6. Гончаров, И.А. Собр. соч. В 8 томах. / И.А. Гончаров. М.: Худож. лит., 1977-1980.

7. Достоевский, Ф.М. Полное собрание сочинений. В 30 т. / Ф.М. Достоевский.-JI.: Наука, 1972.

8. ЕЛДружинин, А.В. Прекрасное и вечное. / А.В. Дружинин. — М.: Современник, 1988.-541с.

9. Загоскнн, M.II. Избранное. / М.Н. Загоскин. М.: Правда, 1988. -477с.

10. ГШЗагоскин, М.Н. Собр. соч. В 2 т. / М.Н. Загоскин. М.: Худож. лит., 1988.

11. Лажечников, И.И. Ледяной дом. / И.И. Лажечников. М.: Худож. лит., 1956.-347с.

12. Лермонтов, М.Ю. Поли. собр. соч. В 10 томах. / М.Ю. Лермонтов. -М.: Воскресение, 2000 2002.

13. Нарежный, В.Т. Собр. соч. В 2 томах. / Нарсжный В.Т. М.: Худож. лит., 1983.

14. Одоевский, В.Ф. Собр. соч. В 2 томах. / В.Ф. Одоевский. М.: Худож. лит., 1981.

15. Полевой, II.A. Избранные произведения и письма. / Н.А. Полевой. -Л.: Худож. лит., 1986. -580с.

16. Пушкин, А.С. Полное собрание сочинений. В 17 томах. / А.С. Пушкин. М.: Воскресенье, 1994-1997.

17. Соллогуб, В.А. Избранная проза. / В.А. Соллогуб. М.: Правда, 1983. -528с.

18. Толстой, Л.Н. Полное собрание сочинений. В 90 томах. / Л.Н. Толстой. -М.: Терра, 1992.1. Научная литература

19. Айхеивальд, Ю.И. Силуэты русских писателей. / Ю.И. Лйхенвальд. — М.: ТЕРРА-Книжный клуб; Республика, 1998. Т. 1. 304 с.

20. Лиис11ск11Й, И.Ф. Избранные произведения. / И.Ф. Лииеискпй. Л.: Художественная литература, 1988. - 736 с.

21. Бланк, К. Мышкин и Обломов. / К. Бланк // Роман Достоевского «Идиот». Современное состояние изучения. 2001. - С. 472 -481.

22. Бухаркин, П.Е. Стиль «Обыкновенной истории» И.Л. Гончарова. / П.Е. Бухаркин // Вонр. русс. лит. Львов, 1979. - Вып. 1 (33). - С. 6976.

23. Бак, Д.П. Иван Гончаров в современных исследованиях. / Д.П. Бак // Новое литературное обозрение. 1996. — № 17. - С. 364-369.

24. Балакииа, Е.Н. Структура и идейно-художественная философия художественного пространства в романе Гончарова «Обломов». / Е.Н. Балакииа // Проблема жанра и взаимодействия литератур. Алма-Ата. 1986. С.25-29.

25. Балак111ина Ю.В. Владимир Ленский и Александр Адуев как объекты комического изображения. / Ю.В. Балакшипа // IX Ломоносовскиечтения: Тез. докладов. Архангельск: Изд-во Поморского ун-та, 1997. -С. 88-89.

26. Балак1Ш1па, Ю.В. Осмысление типа романтика в повести Гоголя «Невский проспект» и романа Гончарова «Обыкновенная история». / Ю.В. Балакшина // Творчество Гоголя: истоки, поэтика, контекст. Межвузовских сборник научных трудов. СПб.,- 1997. - С. 13-19.

27. Барахов, B.C. Литературный портрет: Истоки, поэтика, жанр. / B.C. Барахов.-Л.: Наука, 1985.-312с.

28. Батюто, А. «Отцы и дети» Тургенева «Обрыв» Гончарова. (Философский и этико-эстетический опыт сравнительного изучения). / А. Батюто // Русская литература. -1991. -№2. - С. 3-22.

29. Бахтии, М.М. Вопросы литературы и эстетики. / М.М. Бахтин. М.: Худож. лит. 1975. -502с.

30. Бахтин, М.М. Проблемы поэтики Достоевского. / М.М. Бахтин. М.: Сов. писатель, 1963, —364 с.

31. Бахтин, М.М. Эпос и роман. / М.М. Бахтин. Спб.: Азбука, 2000. -300с.

32. Бахтин, М.М. Эстетика словесного творчества. / М.М. Бахтин. М.: Искусство, 1979.-423с.

33. Бейсов, П. Гончаров и родной край. / П. Бсйсов. Куйбышев: Кн. Изд-во, 1960.-186с.

34. Белинский, В.Г. Полное собрание сочинений. В 13 томах. / В.Г. Белинский. М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1953-1959.

35. Белый, А. Мастерство Гоголя: Исследование. / А. Белый. М.: МАЛП, 1996.-351с.

36. Битюгова, И.А. Роман И.А. Гончарова «Обломов» в художественном восприятии Достоевского./ И.А. Битюгова // Достоевский: Материалы и исследования. Л., 1976.-С. 191-198.

37. Бочаров, С.Г. О художественных мирах: Сервантес, Пушкин, Баратынский, Гоголь, Достоевский, Толстой, Платонов. / С.Г. Бочаров.-М.: Сов. Россия, 1985. -296с.

38. Бочаров, С.Г. Поэтика Пушкина. Очерки. / С.Г. Бочаров. М.: Наука. 1974.-207с.

39. Бочаров, С.Г. Сюжеты русской литературы. / С.Г. Бочаров. М.: Языки русской культуры, 1999. — 626с.

40. Бродская, В.Б. Язык и стиль романа И.Л. Гончарова «Обыкновенная история». / В.Б. Бродская // Вопр. слав, языкозн. Львов-Харьков, 1953. - Кн. 3.-С. 141-204.

41. Бухаркии, П.Е. Стиль «Обыкновенной истории» И.Л. Гончарова. / П.Е. Бухаркин // Вопр. русс. лит. Львов, 1979. - Вып. 1 (33). - С. 6976.

42. Бушмин, А.С. Методологические вопросы литературоведческих исследований. / Л.С. Бушмин. Л.: Наука, Ленингр. отд-е, 1969. -228с.

43. Бун1.ми11, А.С. Преемственность в развитии литературы. / Л.С. Бушмин. 2-е изд. - Л.: Худож. лит. 1978. -223с.

44. Вайсконф, М.Я. Сюжет Гоголя. / М.Я. Вайскопф. -М.: Радикс, 1993 — 590с.

45. Вайскопф, М.Я. Сюжет Гоголя: Морфология. Идеология. Контекст. / М.Я. Вайскопф. 2-е изд., испр. и расшир. - М.: Рос. гос. гуманит. унт, 2002. -686 с.

46. Венгеров, С. Собрание соч. В 5 т. / С. Венгеров. СПб.: Прометей, 1911.-Т. 5.-276с.

47. Виноградов, В.В. О теории художественной речи. / В.В. Виноградов. -М.: Высшая школа, 1971.-239 с.

48. Виноградов, В.В. Поэтика русской литературы. / В.В. Виноградов. -М.: Наука, 1976.-511с.

49. Вииоградов, В.В. Проблема авторства и теория стилей. / В.В. Виноградов. М.: Гослитиздат, 1961. -614с.

50. Виноградов, В.В. Язык и стиль русских писателей. / В.В. Виноградов. -М.: Наука, 1990.-386с.

51. Волошииов, В.Н. Марксизм и философия языка. / В.Н. Волошииов. -М.: Лабиринт, 1993.-132с.

52. Волошииов, В.Н. Фрейдизм. Бахтин под маской. / В.Н. Волошииов. -М.: Лабиринт, 1993.-119с.

53. Гей, II.К. Проза Пушкина. Поэтика повествования. / Н.К. Гей. М.: Наука, 1989.-270 с.

54. Гинзбург, Л. О литературном герое. / Л.Я. Гинзбург. — Л.: Сов. писатель. Ленинградское отд-е, 1979. -222с.

55. Гинзбург, Л. О психологической прозе. / Л.Я. Гинзбург. Л.: Худ. лит-ра. Ленинградское отд-е, 1977. -443с.

56. Глухов, В.И. Традиции Лермонтова в романе И.А. Гончарова «Обыкновенная история». / В.И. Глухов // Лермонтов и литература народов Советского союза. Ереван, 1974.-С. 148-171.

57. Гоголь Н.В. Загадка третьего тысячелетия. Первые гоголевские чтения. Сборннк докладов. М.: Книжный дом. Университет, 2002. -296с.

58. Гоголь Н.В. и мировая культура. Вторые гоголевские чтения. Сборник докладов. М.: Книжный дом Университет, 2003 - 248с.

59. Гольдепберг, А.Х. Легендарно-мифологическая традиция в «Мёртвых душах». / А.Х. Гольдепберг, С.А. Гончаров // Русская литература и культура нового времени. СПБ., 1994. — С. 34-40.

60. Грехпёв, В.А. Мир пушкинской лирики. / В.А. Грехнсв. Нижний Новгород, 1994.-464с.

61. Грсхнёв, В.А. Словесный образ и литературное произведение. / В.А. Грсхнёв. Нижний Новгород: Нижегородский гуманитарный центр, 1997.- 199 с.

62. Гречишников, В. Пейзаж в романах Гончарова. / В. Гречишников // Русский язык в советской школе. 1929. -№4. - С. 21-25.

63. Гузь, Н.А. Диалог как структурный элемент повествования в романе И.А. Гончарова «Обыкновенная история». / Н.А. Гузь // Текст: варианты и интерпретации. Бийск. - 2000. — вып. 5. - С. 33-36.

64. Гузь, II.A. Способы выражения авторской позиции Гончарова и Чехова. (На материале романа «Обломов» и повести «Три года»). / Н.А. Гузь // А.П. Чехов. Проблемы жанра и стиля. Ростов-на-Дону, 1986. -С. 40-51.

65. Гуковский, Г.А. Пушкин и проблема реалистического стиля. / Г.А. Гуковский.-М.: Гослитиздат, 1957.-414с.

66. Гуковский, Г.А. Пушкин и русские романтики. / Г.А. Гуковский. -М.: Интрада, 1995.-319с.

67. Гуковский, Г.А. Реализм Гоголя. / Г.А. Гуковский. — М.- JI.: Гослитиздат, Ленингр. отд-е, 1959. -531с.

68. Дарвин, М.Н. Циклизация в творчестве Пушкина: Опыт изучения поэтики конвергентного сознания. / М.Н. Дарвии, В.И. Тюпа. -Новосибирск: Наука, 2001. 293с.

69. Дснисова, Э.И. Пушкинские цитаты и реминисценции в «Обыкновенной истории» И.А. Гончарова. / Э.И. Денисова // Науч. док. высш. шк. Филолог, науки. М., 1990. - №2. - С. 26-36.

70. Дссницкий, В.А. Избранные статьи по русской литературе XVIII-XIX веков. / В.А. Десницкий. М.-Л.: Изд-во Академии Наук СССр, Ленинградское отд-е, 1958. -403с.

71. Добролюбов Н. А. Собр. соч. В 9 т. / Н.А. Добролюбов. М.-Л.: Гослитиздат, Ленингр. отд-е, 1962.

72. Дорофеева, Т.С. Особенный слог И.Л. Гончарова / Т.С. Дорофеева // Русс. речь. -1982. -№3. -С. 32-38.

73. Дружини11, Л.В. Литературная критика. / А.В. Дружинин. М.: Сов. Россия, 1983.-384с.

74. Евстратов, Н.Г. Белинский и роман И.А. Гончарова «Обыкновенная история». / Н.Г. Евстратов // Материалы юбилейной гончаровской конференции. Ульяновск, 1963.-С. 99-101.

75. Евстратов, Н.Г. Мастерство художественной детализации в романе «Обломов». / Н.Г. Евстратов // Русс. лит. -Алма- Ата, 1972. - С. 1523.

76. Евстратов, Н.Г. О соотношении природы и быта в романах Гончарова. / Н.Г. Евстратов // Научные доклады высшей школы. Филологические науки, 1976.-Л«5.- С. 21.

77. Ерёмипа, Л.И. Рождение образа: о языке художественной прозы Л. Толстого. / Л.И. Ерёмина. -М.: Наука, 1983. -191с.

78. Ерёмина, Л.И. О языке художественной прозы Гоголя. Искусство повествования. / Л.И. Ерёмина. М.: Наука, 1987. -176с.

79. Женстт, Ж. Работы по поэтике. В 2 книгах. / Ж. Женетт. М.: Изд-во им. Сабашниковых Б.Г., 1998.

80. Жолковский, А.К. Блуждающие сны и другие работы. / А.К. Жолковский. М.: Наука, 1994. -428с.

81. Журавлёва, А.И. Лермонтов в русской литературе. Проблемы поэтики. / А.И. Журавлёва. М.: Прогресс, Традиция, 2002. -285с.

82. Ивапицкий, А.И. Гоголь Морфология земли и власти. / А.И. Иваницкий.-М.: Рос. гуманит. ун-т, 2000.- 188 с.

83. Ильин, И.П. Постмодернизм: Словарь терминов. / И.П. Ильин. -М.: INTRADA, 2001.-384с.

84. Ильинская, Т.Б. Категория времени в романе «Обломов». (К истории вопроса). / Т.Б. Ильинская // Русская литература. -2002. -№3. -С. 3843.

85. Казарин, В.П. Образ Александра Адуева и образ молодого Гоголя (К типологии романтического миросозерцания). / В.П. Казарин, Л.П. Чернета // Вопросы русской литературы. -Львов, 1986. Вып. 2. - С. 44-51.

86. Кантор, В. Долгий навык ко сну. / В. Кантор // Вопр. лит. -1989. -№1. -С. 149-184.

87. Кантор, В.К. В поисках личности: опыт русской классики. / Кантор В.К. -М.: Моск. Философ. Фонд, 1994. -240с.

88. Карандашова О.С. Художественное пространство «украинских» сборников Н.В. Гоголя («Вечера на хуторе близ Диканьки», «Миргород»): Автореф. дис.кандид. филолог, наук (10.01.01.) / Тверской гос. ун-т. Тверь 2000, -18с.

89. Карасёв, Л.В. Вещество литературы. / Л.В. Карасёв. М.: Языки славянской культуры, 2001. - 400с.

90. Кожевникова, II.A. Типы повествования в русской литературе XIX и XX века. / Н.А. Кожевникова. М.: Институт русского языка РАН, 1994.-356с.

91. Кожинов, В.В. Происхождение романа. / В.В. Кожинов. М.: Советский писатель, 1963. -439с.

92. Кожипов, В.В. Размышления о русском романе. / В.В. Кожинов. — М.: Современник, 1991.-524с.

93. Кормам, Б.О. Изучение текста художественного произведения. / Б.О. Кормам. -М.: Просвещение, 1972.-110с.

94. Кочетова, В.Г. О взаимодействии речевых сфер в произведениях И.А. Гончарова. / В.Г. Кочетова // Худож. текст: варианты интерпретации. Мат. IX межвуз. науч.-практич. конф. Бийск, 2004. Вып. 9. - С. 184192.

95. Кошелев, В.А. «Онегина» воздушная громада. / В.А. Кошелсв. СПб.: Академический проект, 1999.-286с.

96. Краспов, Г.В. Пушкин. Болдинские страницы. / Г.В. Краснов. -Горький: Волго-Вятское кн. Изд-во, 1984. 224с.

97. Краснощёкова, Е.А. И.А. Гончаров: Мир творчества. / Е.А. Краснощёкова. СПб.: Пушкинский фонд, 1997. - 496с.

98. Красухин, Г. Пушкин. Болдино. 1833. Новое прочтение. / Г. Красухнп. М.: Флинта, 1997. - 192с.

99. Кропоткин, П.А. Идеалы и действительность в русской литературе. / П.А. Кропоткин. СПб.: Знание, 1907. -367с.

100. Кривонос, В.Ш. «Мёртвые души» Гоголя и становление новой русской прозы. Проблемы повествования. / В.Ш. Кривонос. — Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1985. -147с.

101. Кривонос, В.Ш. Проблема читателя в творчестве Гоголя. / В.Ш. Кривонос. Воронеж: Изд-во воронежск. ун-та, 1981. - 103с.

102. Кулешов, В.И. Этюды о русских писателях. Исследования и характеристики. / В.И. Кулешов. М.: Изд-во МГУ, 1982. -262с.

103. Лебедев, Ю.В. Иван Александрович Гончаров. 1812-1891. / Ю.В. Лебедев // Лит. в школе. М., 1991. -№5. С. 71-88.

104. Лебедев, Ю.В. Над страницами романа И.А. Гончарова «Обрыв». Роль христианской символики в романе. / Ю.В. Лебедев // Лит. в школе. М., 1995. -№4. -С. 2-9.

105. Лсзина, А.В. Новаторство психологического мастерства И.А. Гончарова в создании характера «нигилиста». / А.В. Лезииа // Проблема традиции и новаторства в худож. лит. — Горький, 1978. -С. 103-109.

106. Литературная энциклопедия терминов и понятий. М.: Интелвак, 2003.-1596 стб.

107. Литературное наследство. И.А. Гончаров. Новые материалы и исследования. / Под ред. С.А. Макашина, Т.Г. Динемас. М.: Наследие, 2000. -734с.

108. Литературный энциклопедический словарь. -М.: Сов. энцикл., 1987.-750.

109. Лихачёв, Д.С. Нравоописательное время у Гончарова. / Д.С. Лихачев. // Поэтика древнерусской литературы. М.: Наука, 1979. С. 312-319.

110. ПЗ.Лотман, Ю.М. В школе поэтического слова. Пушкин, Лермонтов. Гоголь. / Ю.М. Лотмаи. М.: Просвещение, 1988. -352с.

111. Лощиц, Ю. Гончаров. ЖЗЛ. Биография./ Ю. М. Лощиц. 2-е изд., испр. и доп. - М.: Молодая гвардия, 1986. -365с.

112. Лощиц, Ю. Феномен Гончарова. / Ю. Лощиц // Огонёк. -1982. -№7. -С. 34.

113. Ляпушкмна, Е.И. Идиллический хронотоп в романе И.А. Гончарова «Обломов». / Е.И. Лнпушкина // Вестник ленинг. ун-та. серия 2. -История, языкозн., литературовед. - вып. 2. - С. 27-33.

114. Ляцкий, Е. А. Гончаров. Жизнь, личность, творчество. Критико-биографические очерки. / Е.А. Лнцкий. -2 изд., -СПб., 1912. -270с.

115. Манн, Ю.В. Автор и повествование / Ю.В. Манн // Категории поэтики в смене литературных эпох. Историческая поэтика: Литературные эпохи и типы литературного сознания. М.: 1994. — 431с.

116. Манн, Ю.В. В поисках живой души. «Мёртвые души»: писатель — критика читатель. / Ю.В. Манн. - М.: Книга, 1984. - 351с.

117. Манн, Ю.В. Диалектика художественного образа. / Ю.В. Манн. -М.: Сов. писатель, 1987.—317с.

118. Мапп, Ю.В. Динамика русского романтизма. / Ю.В. Манн. М.: Аспект пресс, 1995. -380с.

119. Манн, Ю.В. Поэтика Н.В. Гоголя. / Ю.В. Манн. 2-е изд., испр. и доп. М.: Худож. лит-ра, 1988. -412с.

120. Манн, Ю.В. Поэтика русского романтизма. / Ю.В. Манн. М.: Наука, 1976.-375с.

121. Манн, Ю.В. Философия и поэтика «натуральной школы». / Ю.В. Манн // Проблемы типологии русского реализма. М., 1969. -С.246 -257.

122. Маркович, В.М. Лермонтов и русская проза. // Лермонтовская энциклопедия. М.: Большая российск. энциклопед., 1999. С. 486.

123. Маркович, В.М. От Пушкина до Белого: Проблемы поэтики русского романтизма XIX XX вв. / В.М. Маркович. - СПб.: Изд-во С-Петербургского ун-та, 1992. -303с.

124. Маркович, В.М. Петербургские повести Гоголя. / В.М. Маркович. — Л.: Худ. лит. Ленинградское отд-е, 1989. -205с.

125. Маркович, В.М. Схема и дискуссия в романах «натуральной школы»: (Герцен и Гончаров). / В.М. Маркович // И.С. Тургенев и русский реалистический роман XIX века. (30-50 гг.). JL: Изд-во ЛГУ, 1982.-208с.

126. Маркович, В.М. «Чужая» речь и взаимодействие речевых манер в романе Гончарова «Обыкновенная история». / В.М. Маркович // Филологические науки. -1982. -№2. -С. 58-66.

127. Машинский, С.И. Художественный мир Гоголя. / С.И. Машииский. -М.: Просвещение, 1979.-432с.

128. Меднис, Н.Е «Слово» читателя в творчестве Пушкина 1830-ых годов. /Н.Е. Медпис//Болдинские чтения. Горький, 1978.-С. 15-31.

129. Мслстинский, Е.М. Введение в историческую поэтику эпоса и романа. / Е.М. Мслстинский.-М.: Наука, 1988. —318с.

130. Мельник, В.И. Реализм Гончарова. / В.И. Мельник. Владивосток: Изд-во Дальневосточ. ун-та. 1985. -140с.

131. Мельник, В.И. Философские мотивы в романе И.А. Гончарова «Обломов». / В.И. Мельник // Русская литература, 1982. -№3. -С. 81 -99

132. Мережковский, Д.С. Акрополь. Избранные литературно-критические статьи. / Д.С. Мережковский. М.: Кн. палата, 1991. — 351с.

133. Мережковский, Д.С. В тихом омуте. Статьи и исследования разных лет. / Д.С. Мережковский. М.: Сов. писатель, 1991. -489с.

134. Мережковский, Д.С. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. / Д.С. Мережковский. -М.: Республика, 1995. -621с.

135. Михайлова, Е.Н. Проза Лермонтова. / Е.Н. Михайлова. М.: Гослитиздат, 1957.-382с.

136. Молнар, А. Поэтика романов И.А. Гончарова. / А. Молпар. М.: Компания Спутник +, 2004. -157с.

137. Мочульский, К.В. Гоголь. Соловьёв. Достоевский. / К.В. Мочульский. М.: Республика, 1995.-607с.

138. Мухамидинова, Х.М. Формы выражения авторской позиции в романе Гончарова «Обыкновенная история». / Х.М. Мухамидинова // Реализм: жанр, стиль. Фрунзе, 1990. -С. 35- 46.

139. Мышковскаи, JI.M. О мастерстве писателя. / JI.M. Мышковскаи. -М.: Сов. писатель, 1967.-444с.

140. Набоков, В.В. Лекции по русской литературе. / В.В. Набоков. М.: Независимая газета, 2001. -440с.

141. Недзвецкий, В.А. И.А. Гончаров романист и художник. / В.А. Недзвецкий. М.: -Изд-во МГУ, 1992. -173с.

142. Недзвецкий, В.А. Капитальнейшая вещь. Роман И.А. Гончарова «Обломов»./ В.А. Недзвецкий // Литература в школе, 1997. -№7. -С. 46.

143. Недзвецкий, В.А. Прочтите эту прелесть: «Обыкновенная история». / В.А. Недзвецкий // Литература в школе, 1998. -№3. -С. 30-43.

144. Недзвецкий, В.А. Романы И.А. Гончарова. В помощь абитуриенту и преподавателю. / В.А. Недзвецкий. М.: Изд-во университета просвещения, 1996.-97с.

145. Недзвецкий, В.А. И.А. Гончаров и русская философия любви. / В.А. Недзвецкий // Рус. лит.-1993. -№1. -С. 48- 60.

146. Одинцов, В.В. Художественный образ и стиль: О романе Гончарова «Обломов». / В.В. Одинцов // Рус. речь. -1973. -№6. С. 37-39.

147. Автореф. дис. кандидата филол. Наук (10.01.01)/ Алтайск. гос. ун-т. -Барнаул, 2001.-21с.

148. Осмоловский, О.Н. Этико-философские взгляды И.А. Гончарова. Концепция личности. / О.Н. Осмоловский // Литература и время. -Кишинёв, 1987. -С. 69-80.

149. Отрадин, М.В. Проза Гончарова в литературном контексте. /М.В. Отрадин. СПб. 1994.

150. Отрадин, М.В. Роман И.А. Гончарова «Обыкновенная история». / М.В. Отрадин // Русская литература. -1993. -№4. С. 38- 65.

151. Отрадин, М.В. «Сон Обломова» как художественное целое. / М.В. Отрадин // Русская литература. -1992. -№1. С. 3-15.

152. Петрова, II.К. «Удивительно плавен и ровен». О языке романа Гончарова «Обломов». / Н.К. Петров // Русская речь. -1987. -май-июнь. -С. 37.

153. Пешковский, A.M. Русский синтаксис в научном освещении. /A.M. Пешковский. М.: Учпедгиз, 1938-изд. 6., -гл. 10. -С. 208.

154. Пиксапов, Н.К. Роман И.А. Гончарова «Обрыв» в свете социальной истории. / Н.К. Пиксанов. Л.: Наука. Ленинградское отд-е, 1968. — 202с.

155. Писарев, Д.И. Литературная критика. Собрание сочинений. В 3 томах. /Д. И. Писарев. Л.: Худож. лит., 1981.

156. Поспелов, Г.Н. Введение в литературоведение. / Г.Н. Поспелов. -3 изд. испр. и доп. -М.: Высшая школа, 1988. -528с.

157. Поспелов, Н.С. Несобственно-прямая речь и формы её выражения в художественной прозе Гончарова 30-40-х годов. / Н.С. Поспелов// Мат-лы и иссл. по ист. рус. лит. языка. М., 1957. -Т. IV. -С. 218-239.

158. Пруцков, Н.И. Мастерство Гончарова-романиста. / Н.И. Пруцков. -М.-Л.: Изд-е Академии наук СССР, Ленинградское отд-е, 1962. -230с.

159. Роман И.А. Гончарова «Обломов» в русской критике. JI.: ЛГУ, 1991.-300с.

160. Роман Ф.М. Достоевского «Идиот»: современное состояние изучении. Сб. работ отеч. и зарубежных учёных. -М.: РАН ИМЛИ им. Горького, 2001.-557с.

161. Романова, А.А. В тени Обломова. (Автор и герой в сознании читателя.). / А.А. Романова // Рус. лит. -2002. -№3. -С. 53-70.

162. Румянцев, Б.Г. Художественное выражение комического в романах И.А. Гончарова. Автореф. дис. кандид. филол. наук (10.01.01.)/ Моск. обл. пед. ин-т им. Н.К. Крупской. М., 1988. -18с.

163. Рыбасов, А.П. И.А. Гончаров. / А.П. Рыбасов. М.: Худож. лит., 1962.-243с.

164. Сарнов, Б. Об одной шумной экскурсии и «устаревшем» писателе И.А. Гончарове. / Б. Сарнов // Юность. -1962. №6. -С. 61.

165. Сердюкова, О.И. Гончаров-романист: Учебно-методическое пособие для студентов пединститутов и учителей-словесников. /О.И. Сердюкова. Самара: Сам ГПУ, 1994. -112с.

166. Смирнова, А.Е. Поэма Н.В. Гоголя «Мёртвые души». / А.Е. Смирнова. Л.: Наука, 1987.-197с.

167. Смирнова-Чикнна, Н.А. Поэма Н.В. Гоголя «Мёртвые души». Литературный комментарий./ II.A. Смирнова-Чикнна.—2-е изд., испр. -Л.: Просвещение, 1974. -318с.

168. Соловьёв В. Стихотворения. Эстетика. Литературная критика. / В. Соловьёв. М.: Книга, 1990. -574с.

169. Сомов, В.П. О юморе Гончарова. / В.П. Сомов // Уч. Зап. МГПИ. Вопросы стиля художественной литературы. —1964. -№231. С. 82-88.

170. Старосельская, Н.Д. Роман И.А. Гончарова «Обрыв». / Н.Д. Староссльскан. -М.: Худож. лит. 1990. -224с.

171. Старостина, Н.Л. «Букколики» Феокрита как действенность жанровой формы. / Н.Л. Старостина // Вопр. класснч. филологии. -М., 1971.-Вып. 3-4. -С.32-39

172. Страхов, И.В. Методы психологического анализа в художественном изображении характеров. Психологический анализ портретов-характеров в романах И.Л. Гончарова. / И.В. Страхов. -Саратов. 1978. -48с.

173. Таборисская, Е.М. Анализ оппозиций как средство изучения авторского сознания. На материале романа И.А. Гончарова «Обломов». / Е.М. Таборисская // Проблема автора в художественной литературе. -Ижевск, 1974. С. 101-106.

174. Тамарченко, Н.Д. Повествование. / Н.Д. Тамарченко // Введение в литературоведение. Литературное произведение: основные понятия и термины. Учеб. пособие. М.: Высш. шк. Академия, -1999. -С. 279295.

175. Тигрсн, П. Обломов как человек-обломок (к постановке проблемы «Гончаров и Шиллер»). / П. Тнгрси // Рус. лит. -1990. -ЖЗ. -С. 22

176. Тимофеев Л.И. Теория литературы. Основы науки о литературе. / Л.И. Тимофеев-М.: Просвещение, 1948. -383с.

177. Томашсвский, Б.В. Теория литературы. Поэтика./ Б.В. Томашевскнй. М.: Аспект Пресс, 1996. —333с.

178. Тихомиров, В.Н. И.А. Гончаров. Литерат. портрет/ В.Н. Тихомиров. Киев: Лыбидь, 1991.-154с.

179. Тодоров, Ц. Теории символа. / Ц. Тодоров. -М.: Дом интеллектуальной книги, 1999.-408с.

180. Томашсвский, Б.В. Пушкин: работы разных лет. /Б.В. Томашевский. -М.: Книга, 1990. -270с.

181. Томашсвский, Б.В. Теория литературы. / Б.В. Томашсвский. -М.: Аспект Пресс, 2001. —331 с.

182. Топоров, В.Н. Бедная Лиза. Опыт прочтения. / В.Н. Топоров. -М.: Рос. гуманит. Ун-т, 1995. -509с.

183. Топоров, В.Н. Миф, ритуал, символ. / В.Н. Топоров. -М.: Прогресс. Культура, 1994.-621с.

184. Традиции и новаторство в русской классической литературе. СПб.: Образование, 1992.-С. 113- 123.

185. Турбин, В.Н. Пушкин. Гоголь. Лермонтов. Об изучении литературных жанров. / В.Н. Турбин. М.: Просвещение, 1978. -239с.

186. Тюпа, В.Н. Карнавальные пары в «Повестях Белкина». / В.Н. Тюпа // Поэтика русской литературы. К 70-летию профессора Ю.В. Манна. -М.: РГГУ, 2001. С. 45-59.

187. Тюпа, В.Н. Очерк современной нарратологии. / В.И. Тюпа// Критика и семиотика. -2002. -Вып.5, -5-31.

188. Тюпа, В.И. Художественный дискурс. (Введение в теорию литературы). / В.И. Тюпа. -Тверь: Твер. Гос. ун-т, 2002. -80с.

189. Успенский, Б.А. Поэтика композиции. Структура худож. текста и типология композиц. формы. / Б.А. Успенский. М.: Искусство, 1970. -225с.

190. Успенский, Б.А. Семиотика искусства. Поэтика композиции. / Б.А. Уснснский. М.: Языки русской культуры, 1995. -357с.

191. Утевский, Л.С. Жизнь Гончарова. / Л.С. Утсвский. М.: Аграф, 2000. -304с.

192. Фаворин, В.К. О взаимодействии авторской речи и речи персонажей в языке трилогии Гончарова./ В.К. Фаворин // Изв. ак. наук СССР. Отд. лит. и языка. М. -Л., 1950. - Т. IX, - Вып. 5. С. 351-362.

193. Фортунатов, Н.М. Об эстетических функциях пейзажа в романах Толстого и Тургенева. / Н.М. Фортунатов // Тезисы докл. второй регион, науч. сессии. Секция филология. Горький, 1965. - С. 22.

194. Халнзев, В.Е. Теория литературы. Учебник для вузов. / В.Е. Хализев. -М.: Высшая школа, 1999. -398с.

195. Харитонова, О.Н. Золотой век мечта самая невероятная. Роман «Обломов». / О.Н. Харитонова // Лит. в школе. - 1998. - №3. - С. 108.

196. Храпченко, М.Б. Творчество Гоголя. / М.Б. Храиченко. М.: Советск. писатель, 1956.-607с.

197. Цейтлин, А.Г. Гончаров. (1812- 1891) / А.Г. Цейтлин. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1950.-491с.

198. Цейтлин, А.Г. Становление реализма в русской литературе. / А.Г. Цейтлин.-М.: Наука, 1965.-316с.

199. Чернец, А.В. О поэтическом языке. И.А. Гончаров. / А.В. Чернец // Рус. словесность. 1997. - №1. - С. 27.

200. Чернов, А.В. К проблеме повествователя в «Повестях Белкина». / А.В. Чернов // Болдинские чтения. 1991. -С. 29-37.

201. Шатии, Ю. В. «Обрыв» И.А. Гончарова. Сюжет в структуре целого. / Ю.В. Шатии // Целостность художественного произведения и проблемы его анализа в школьном и вузовском изучении литературы. -Донецк, 1977.-С. 53-55.

202. Шелгунов, Н.В. Литературная критика./ II.B. Шелгунов. Л.: Худож. лит-ра, Ленинг. отд-е, 1974. -416с.

203. Шепель, С.Г. Гончаров и Пушкин: К проблеме лит. преемственности: Автореф. дис. . канд. филол. наук (10.01.01)/Моск. пед. гос. ун-т им. В.И. Ленина. М., 1995. -16 с.

204. Шмид, У. Субъективность как обыкновенная история: игра авторского «я» у Гончарова./ У. Шмид // М.: Логос, 2001. Вып. 3. - С. 127- 134.

205. Шмид, В. Нарратология. / В. Шмид. М.: Языки слав, культуры, 2003.-312с.

206. Эткинд, Е.Г. «Внутренний человек» и внешняя речь. Очерки психопоэтики русской литературы XVIII XIX в.в. / Е.Г. Эткинд. — М.: Языки рус. культуры, 1999. -446с.

207. Le Blanc, Ronald D. The russianization of Gil Bias: A study in literary appropriation./ R. D. Le Blanc.-Columbus: Slavica, 1986. -292p.

208. Louria, I. Ivan Goncharov's Oblomov. The Anti-Faust as Christian Hero / Iv. Louria, M.I. Seiden //Canadian Slavic Studies. 1969. -Vol.21. №2