автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.03
диссертация на тему: Библейские темы и мотивы в позднем творчестве Байрона

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Михайленко, Елена Николаевна

Введение;

Глава 1. Религиозно-философская сфера мировоззрения Байрона п романтическое культурное сознание

§ 1. Библейская проблематика и ее значение для романтического мифотворчества начала XIX века.

§ 2. Постановка проблемы религиозно-философских исканий

Д. Г. Байрона в контексте английской религиозной традиции

Глава 2. Библейские темы и мотивы в мистериях Д. Г. Байрона

Каин» и «Небо и Земля»

Глава 3. Место и значение библейских лютивов в поэме «Дон Жуан»

Введение диссертации2003 год, автореферат по филологии, Михайленко, Елена Николаевна

Отражение тем и мотивов Библии в мировом искусстве и литературе является важной проблемой современного литературоведения, что связано с растущим в последнее время интересом к духовным истокам европейской культуры. В настоящей работе будет исследован один из аспектов этой проблемы, касающийся восприятия Библии и использования ее материала в литературе английского романтизма на примере художественного творчества Д. Г. Байрона (1788-1824).

Актуальность диссертации обусловлена тем, что в России и за рубежом в течение последнего десятилетня в байроноведении ощущался недостаток новых исследований. Последний всплеск интереса к наследию Байрона пришелся на 1988 год — год двухсотлетия со дня рождения поэта. В целом для литературоведения 80-х- начала 90-х была характерна тенденция к подведению итогов длительного изучения творчества Байрона. Между тем в настоящее время возникает задача пересмотра ряда традиционных подходов к произведениям Байрона, что связано с необходимостью вовлечения наследия поэта-романтика, в широкий общекультурный контекст. В частности, важным представляется рассмотрение позднего творчества. Байрона, в связи с общими тенденциями развития английского романтизма.

Предметом исследования в диссертационной работе является библейский материал, содержащийся в позднем творчестве Байрона, которое относится к периоду жизни поэта в эмиграции (с 1816 г.). Отечественные и зарубежные специалисты единодушно подразделяют поэтическую деятельность Байрона на два этапа, имея в виду серьезный душевный, мировоззренческий и творческий перелом, пережитый поэтом после семейной драмы и вынужденного отъезда из Англии. Эти события, по словам Н. Я. Дьяконовой, «послужили толчком, который стал началом подлинной душевной и поэтической зрелости Байрона» [Дьяконова, 1974, с. 7]. Современные исследователи в целом в отличие от современников поэта отдают предпочтение именно поздним его произведениям, на ходя их «наиболее значительными, смелыми, самобытными» (Дьяконова, 1974, с. 7]. Позднее творчество Байрона обладает спецификой, обусловленной переменами в сознании поэта и его новыми художественными исканиями. Так, существенно изменяют свое звучание традиционные для Байрона темы (трансформация типа байронического героя); в ряде произведений появляется несвойственное прежде творчеству поэта комическое начало; возникает, наконец, новая проблематика, связанная с попытками осмысления отношений мира и человека в обобщенной и универсальной форме.

Объектом исследования в диссертации являются поздние произведения Байрона, в которых новые эстетические и философские искания поэта проявились в наибольшей мере: мистерии «Каин» ("Cain", 1821) и «Небо и Земля» («Heaven and Earth», 1821), написанные на сюжеты Ветхого завета, и последняя работа Байрона — эпическая поэма «Дон Жуан» ("Don Juan", 1818-1823). В произведениях, избранных в качестве объекта анализа, ощутимо последовательное стремление поэта представить отношения человека и мира в обобщенной и универсальной форме. Это позволяет рассматривать вышеназванные произведения в качестве образцов романтического мифотворчества, основой для которого служит библейский материал. Такая постановка проблемы правомерна и обусловлена тем, что мифотворчество, выражающее потребность романтиков в осмыслении первооснов бытия в предельно обобщенном, «мифологизированном» виде, является формой романтического мышления, а также способом художественного воплощения романтического идеала. Между тем основополагающая роль мифотворческого начала в художественном наследии Байрона недостаточно осознана исследователями. В данной работе предпринята попытка восполнить этот пробел и исследовать специфику мифотворчества Байрона в его поздних произведениях. Такова цель диссертации.

В связи с поставленной целью выделяются следующие конкретные задачи диссертации:

• определить содержание и значение религиозно-философских исканий в позднем творчестве Байрона:

• исследовать формы мифотворчества в поздних произведениях Байрона с точки зрения их жанровых модификаций;

• выявить специфику мифотворчества в поздних произведениях Байрона по отношению к романтической традиции мифологизирования.

Научная новизна работы. В настоящей работе впервые в отечественном и зарубежном байроноведепни мистерии «Каин», «Небо и Земля» и поэма «Дон Жуан» рассмотрены с точки зрения реализации в них принципов романтического мифотворчества. В диссертации исследована специфика интерпретации библейского материала у Байрона по отношению к романтической традиции мифотворчества. Кроме того, в работе на основе систематизации материалов, содержащихся в эпистолярном и дневниковом наследии Байрона., а также в зарубежных и отечественных исследованиях, представлена целостная картина религиозно-философской сферы мировоззрения поэта на разных этапах его литературной деятельности.

Методология исследования обусловлена комплексом литературоведческих и культурологических подходов к явлениям художественной литературы. Основными методами, использованными в диссертации. стали герменевтический, связанный с проблемой истолкования литературного текста, и культурно-исторический, предполагающий включение объекта исследования в общекультурный контекст. Методологической основой диссертационной работы послужили труды отечественных и зарубежных литературоведов и философов Л. М. Баткина, Н. Я. Бер-ковского. Г. Блума. Я. Э. Голосовкера, А. В. Гулыги, Ю. Н. Давыдова, В. М. Жирмунского, А. Ф. Лосева, Е. М. Мелетинского, М. Ростона, Н. Фрая.

Резз^льтатом длительного и плодотворного изучения личности и творчества. Байрона в отечественной и зарубежной филологической науке стало существование к сегодняшнему дню более сотни исследований разного уровня па всех европейских языках. Фундамент современного российского байроноведения составили труды таких ученых, как Н. Я. Дьяконова. А. А. Елистратова, М. С. Кургинян, А. С. Ромм, .Л. Ъ. Сидор-ченко и др. В развитии зарубежного байроноведения основополагающую роль сыграли работы Б. Блэкстоуна. Э. Бостеттера. Р. Гликнера, М. Джозефа, Э. Догерти, В. Кальверта, Л. Марчанда, Дж. Макганна, Дж. Риденаура, С. Чыо и др.

Необходимо отметить, что проблема использования библейского материала в творчестве Байрона возникала преимущественно в работах зарубежных ученых, тогда как в российском байроноведении она за редким исключением не становилась ранее предметом специального внимания. Настоящая диссертация, целиком посвященная обозначенной проблеме, вносит определенный вклад в развитие данной области отечественного литературоведения. Вместе с. тем и в зарубежном литературоведении тема библеизмов в творчестве Байрона не исчерпала себя; изученными остаются далеко не все ее аспекты, и возникает необходимость продолжить работу в этом направлении, опираясь на результаты, достигнутые в исследованиях последних десятилетий. Автор настоящей диссертации имел возможность знакомиться помимо российской только с англоязычной литературой, которая по понятным причинам преобладает в зарубежной байрониапе.

Последовательное изучение личности и творчества английского романтика начинается в начале XX века, когда далеко не научный интерес к фигуре Байрона уступает место попыткам осмыслить наследие поэта в литературном и общекультуриом контексте. Способствует возникновению научного интереса издание на рубеже веков шеститомного собрания дневников и писем Байрона ("Letters and journals by Lord Byron": in 6 vol. / Ed R. E. Prothero, 1898-1901) и семитомного собрания сочинений ("The poetical works of Lord Byron": in 7 vol. / Ed. E. H. Coleridge, 1898-1904).

Немногочисленные до тридцатых годов XX столетия российские и зарубежные исследования носят по преимуществу биографический [Ве-се.човскпй. 1902; Brecknock. 1926] и описательный, популярный [Dick, 1913; Nichol, 1919] характер. Большое научное значение имеет изданная в 1924 г. книга С. Чью «Байрон в Англии. Его слава и посмертная слава» [Chew, 1924], построенная на анализе документальных материалов (рецензий, журнальной полемики, писем читателей и пр.), отражающих восприятие творчества Байрона его современниками.

В критических исследованиях тридцатых-пятидесятых годов намечаются основные тенденции изучения мировоззрения и творчества поэта и формируется поле относительно устойчивых позиций байроноведения. Последнее пополняется целым рядом новых работ биографического плана [Drinkwater, 1937; Quennell, 1941; Gray, 1947; Borst, 1948; Wulliamy, 1948; Read, 1951; Bigland, 1956], а. также исследований, ставящих проблемы философских, религиозных и эстетических воззрений Байрона

ICalvert. 1935: Marjarum, 1938: Fairchild, 1949; Wilson Knight, 1952] и специально анализирующих отдельные произведения поэта [Boyd, 1945; Trueblood, 1945: Ridenour, 1960]. В середине века появляются первые отечественные монографические труды, ставящие перед собой цель всестороннего анализа творчества Байрона в контексте его эстетических, философских и политических взглядов [Елистратова, 1956; Кургинян, 1958; Ромм, 1961]. Несмотря на высокую степень социологизации и идеологизации, свойственную советскому литературоведению тех лет, они отличаются глубиной осмысления исследуемого материала.

На шестидесятые годы приходится появление наибольшего количества концептуальных исследований, посвященных Байрону {Joseph, 1964; Glöckner, 1967; McGann, 1968]1. Их авторы подвергли переоценке ряд устоявшихся в байроноведении позиций и предложили оригинальные интерпретации художественного наследия Байрона, привлекая опыт философской мысли XX века.

В семидесятые годы, благодаря публикации фундаментальных работ авторитетного специалиста по английскому романтизму Н. Я. Дьяконовой, обретает новое качество отечественная наука о Байроне. Впервые в байроноведении советского периода появляются труды, свободные как от социологических штампов, так и от тенденции к упрощению противоречий личности и творчества поэта. Круг проблем, разрабатываемых И. Я. Дьяконовой, очень широк и охватывает многие стороны художе

1 Специальный анализ отдельных проблем, поставленных в них, следует несколькими страницами ниже. ствешюго наследия Байрона, а также эстетические и философские взгляды поэта в контексте английского и европейского романтического движения.

В зарубежном литературоведении восьмидесятых-девяностых годов в силу тенденции к подведению итогов изучения наследия Байрона, чье двухсотлетие со дня рождения отмечалось в 1988 г., появился ряд работ обобщающего характера [Bea.tty, 1988; Coote, 1988; Foot, 1988]. В отечественной науке к юбилею поэта был приурочен академический сборник статей «Байрон. Великий романтик и мировая литература» (1991), объ-е) щ н и Bin и й усилия видных ученых-литерату роведов.

Среди литературоведческих трудов, посвященных личности и творчеству Байрона, выделяются: 1) исследования, ставящие проблему религиозно-философских воззрений поэта, и его взаимоотношений с распространенными религиозными доктринами: 2) работы, авторы которых, анализируя творчество Байрона в целом, затрагивают вопрос о роли библейских мотивов в отдельных произведениях поэта.

К настоящему времени существует единственное исследование, имеющее прямое отношение к проблеме библейских мотивов в творчестве Байрона. Речь идет о диссертации Т. Лупер на тему «Байрон и Библия. Конспект библейских ссылок в поэзии лорда Байрона» [Looper, 1978]. Задача автора сводилась к подсчету и систематизации текстуальных библейских ссылок, встречающихся в произведениях поэта. По итогам работы исследовательница разделила обнаруженные ею более полутора тысяч библеизмов на пять групп: точные, приблизительные и пародийные; цитаты, аллюзии и параллелизмы. Можно заметить, что принцип, положенный Т. Лупер в основу классификации библейских цитат у Байрона, не вполне удачен, поскольку здесь нарушена логика рубрикации: у названных трех категорий цитат отсутствует общий «знаменатель» — и точные, и приблизительные цитаты могут быть в то же время пародийными. К каталогу ссылок прилагаются обобщающие статистические таблицы, отражающие частоту использования Байроном библеизмов из Ветхого и Нового завета на разных этапах творчества и в отдельных произведениях с учетом распределения ссылок по указанным пяти категориям. Так, исследовательница обнаружила, что подавляющее большинство библейских ссылок в текстах (более 60 процентов) относится к Ветхому завету. Кроме того, материалы таблиц, составленных Т. Лупер, свидетельствуют о том, что библеизмы встречаются в поздних произведениях Байрона (после 1816 г.) намного чаще, чем в раннем творчестве поэта.

В английском и американском байроиоведении проблема философско-религиозных исканий Байрона является предметом дискуссии с тридцатых годов XX столетия. Одним из наиболее ранних трудов, посвященных изучению мировоззрения Байрона, стала работа В. Кальверта «Романтический парадокс» [Са1уег1,, 1935]. Уделяя основное внимание философским и эстетическим взглядам поэта, Кальверт коснулся и его религиозной позиции. Исследователь пришел к выводу о том, что Байрон в течение жизни не мог освободиться от воздействия кальвинизма, — религии своего шотландского детства, однако, тяготясь этой мрачной доктриной, в зрелости стремился, хотя и безуспешно, изжить ее влияние и найти опору в католицизме как более гармоничном вероисповедании с эстетически привлекательным культом.

Религиозной сфере мироощущения Байрона специально посвящена работа Э. Марджарума «Байрон как скептик и верующий» [Мацагит, 1938]. Байроновед нашел, что религиозные взгляды Байрона, не отличавшиеся систематичностью, развивались по направлению от кальвинизма к деистическому мировосприятию. В то же время Байрон не переставал быть скептиком и рационалистом, хотя его отталкивал холодный рационализм Вольтера. Важнейшими факторами, обусловившими столь сложное и непоследовательное движение религиозно-философских взглядов Байрона стали, по мнению Марджарума, высокая интеллектуальная активность поэта, а также достижения естественных наук и свойственный эпохе дух рационализма.

Профессор колумбийского университета США X. Н. Файрчайльд посвятил Байрону одну из глав своего пятитомного труда «Религиозные тенденции в английской поэзии» [БантЫМ, 1949]. Несмотря на название исследования, Файрчайльд не склонен преувеличивать степени религиозности Байрона, который, по его мнению, не отрицал, но и не мог принять христианства, используя религию только в качестве источника поэтического материала для собственного творчества.

Дж. Уилсон Найт в своей книге «Лорд Байрон: христианские добродетели» [Wilson Knight, 1952], напротив, утверждает, что религия играла в жизни Байрона большую роль, хотя и обосновывает свое утверждение весьма своеобразно, считая прямым доказательством религиозности поэта его интерес к Библии. В целом исследователь исходит из того, что поэт твердо верил в постулаты христианской этики и столь же твердо отвергал доктрины организованного христианства, и, в первую очередь, кальвинистское учение о предопределении и вечном проклятии. Однако, отвергая последнее, Байрон с юности ощущал на себе некое проклятие, знаком которого была для него собственная хромота. Определяя взгляды зрелого Байрона как деистические, Уилсон Найт, тем не менее, говорит о том. что объективно религиозные предпочтения поэта были связаны с католицизмом.

Философско-религиозные воззрения Байрона стали предметом анализа в одной из глав работы Э. Бостеттера «Романтические чревовещатели» [Bostetter, 1963]. Бостеттер исходит из того, что Байрон всю жизнь хотел верить в упорядоченность и благорасположенность мира, а потомV J шхорадочно искал ответы на беспокоящие его вопросы в разных религиозных и философских доктринах — кальвинизме, пантеизме, католицизме, деизме, постоянно возвращаясь в своих поисках к последнему. Поздние дневники, письма и записи бесед Байрона с кругом знакомых позволяют увидеть, с какой надеждой он хватался за каждый новый аргумент в пользу веры, желая быть обращенным, но рациональный и скептический склад ума заставлял его подвергать все эти аргументы проверке, и всякий раз они ее не выдерживали.

Известный биограф Байрона Л. Марчанд в своей работе «Поэзия Байрона: критическое вступление» [Marchand, 1965] также говорит о том, что отношение Байрона к религии было очень серьезным, хотя он никогда не принадлежал к приверженцам организованного христианства. Исследователь считает, что лучшим свидетельством религиозности Байрона или, по крайней мере, его готовности стать христианином, являются беседы поэта с доктором Кеннеди2. По мнению Марчанда, они пробудили в Байроне искреннее желание избавиться от тягостного для него религиозного скепсиса и найти точку опоры. Однако эти же беседы продемонстрировали большой интерес поэта к таким неортодоксальным учениям, как социнианство, из-за которого между собеседниками не раз возникала нешуточная полемика, и манихейство, дуализм которого в самом общем виде отражал представление Байрона о принципах устройства бытия. Равная степень внимания Байрона к столь разным типам вероисповедания говорит о его безразличии к формальной стороне религии, но не к самой религии.

М. Ростон, анализируя религиозные взгляды Байрона в своей монографии «Пророк и поэт: Библия и развитие романтизма» [Roston, 1965], подчеркивает, что личная религия поэта целиком сформировалась под

2 Методистский священник и армейский врач английского гарнизона в Кефалонии (Греция), где поэт жил в течение десяти дней по прибытии в Грецию. Доктор Кеннеди с согласия Байрона взялся обратить его в христианство, и они вели долгие дискуссии о религии. Позднее материалы этих бесед легли в основу книги Кеннеди "Conversations on religion, with Lord Byron and others, held in Cephalonia". вышедшей в Лондоне в 1830 г. влиянием доктрин первородного греха и предопределения, которые он помимо волн усвоил в детстве благодаря кальвинистскому воспитанию. В течение всей жизни Байрон стремился избавиться от следов кальвинизма, и именно этим, по мнению Ростона, объясняются его дерзкое богоборчество и нарочитый аморализм, скрывающие за собой всепоглощающее чувство вины.

Р. Гликнер в оригинальном концептуальном исследовании «Байрон и руины рая» [С1ескнег, 1967], полемизируя с установившейся в байро-новедении точкой зрения, настаивает на систематичности религиозно-философских воззрений поэта. Указав на доктрину грехопадения как на основу байроиовской системы взглядов, Гликнер называет ее «личной теологией отчаяния» и представляет в виде «мифа о вечном падении и проклятии человека в аду человеческого существования» [С1ескнег, 1967, р. х\'п]. Таким образом, Гликнер склонен оценивать жизненную философию Байрона как экзистенциалистскую по своей сути, и зачастую рассуждения и выводы автора приводят к неоправданной модернизации взглядов поэта первой четверти XIX века. Исследователь считает, что Байрон понимал грехопадение иначе, чем христианские богословы, и связывал это событие не с Богом и не с виной прародителей, а с самой противоречивой природой человека, который «рождается с плотскими страстями, но и с врожденной, хотя и тайной любовыо к Добру» [Байрон, 1965, с. 273]. Эта двойственность натуры человека порождает в нем чувство вины и заставляет его выдумывать состояние невинности, в котором он якобы некогда пребывал и которого лишился по собственной воле, что и нашло отражение в ветхозаветном мифе (и в целом ряде аналогичных мифов разных народов мира).

Дж. Макганн, касаясь в работе «Горящий прах. Поэтическое развитие Байрона» [МсСапп, 1968] проблемы становления религиозно-философских взглядов Байрона, говорит о том. что затруднительно четко определить религиозные убеждения человека, который превыше всего ценил интеллектуальную свободу. Поэтому можно лишь обозначить общие позиции, принимаемые либо отвергаемые Байроном в религиозной сфере. Вера в существование единого Творца-первопричину роднит его с деистами: отрицание доктрины искупления и восприятие земной жизни Христа только как нравственного примера для подражания — с социни-апами: отрицание учений о вечности ада, предопределении и первородном грехе отделяет Байрона от кальвинистов: и, наконец, выраженный рационализм мышления поэта делает его наследником просветительской философии. Макганн подчеркивает, что самым серьезным пороком большинства распространенных вероучений Байрон считал догматизм и отсутствие терпимости к другим формам вероисповедания, что и заставляло поэта быть вне всех религиозных лагерей.

Н. Я. Дьяконова в своей работе о позднем творчестве Байрона «Байрон в годы изгнания» [Дьяконова, 1974] в целом характеризует религиозные взгляды поэта как «деистические, с верой в бога как великую первопричину, но с сильными сомнениями в его доброте и всемогуществе»

Дьяконова, 1974, с. 78]. Исследователь особо отмечает, что личная религия Байрона с ее «утверждением свободы совести, мысли и чувства» была «формой протеста против официального общества и его идеологии» [Дьяконова, 1974, с. 79]; вместе с тем, по мнению Н. Я. Дьяконовой, и в этом своем «расплывчатом деизме» Байрон не был последователен: «он жаждал обрести некий абсолют и мучился своим неверием» [Дьяконова, 1974-, с. 79].

Многолетнее изучение «Каина» Байрона привело к появлению в англоязычном и отечественном литературоведении ряда оригинальных интерпретаций мистерии, заслуживающих внимания. Э. Бостеттер [Bost.et.tcr, 1963] расценивает «Каина» как эффектную, но прямолинейную I] тенденциозную драму и называет причиной творческой неудачи Байрона буквальное понимание Библии, в частности, буквальную веру в Бога-тирана. Этот буквализм, по мнению Бостеттера, был обусловлен кальвинистским воспитанием Байрона, наложившим неустранимый отпечаток на сознание поэта. Выступив в своей мистерии против ортодоксии, он использовал систему понятий этой ортодоксии, будучи не в силах вырваться за ее пределы.

М. Ростон [Яойкш, 1965], вопреки устоявшейся традиции, отказывается считать «Каина» богоборческой драмой и приводит в обоснование своей позиции следующие соображения: 1) уважение Байрона к Библии, обусловленное протестантской традицией чтения Книги без посредников и выразившееся в особой заботе поэта о соблюдении верности тексту

Бытия; 2) прямое и сознательное разрушение Байроном ореола героизма вокруг образа Каина в финале мистерии, когда братоубийца, осознав весь ужас своего преступления, повергается ниц перед Богом и безропотно принимает наказание. Главный аргумент Ростона состоит в том, что Байрон будто бы идентифицировал Авеля с фигурой Христа и намеренно ввел в пьесу христианский мотив распятия с тем, чтобы не допустить героизации Каина.

Р. Гликнер (С1ескиег. 1967] предлагает интерпретацию мистерий, соответствующую выдвинутой им концепции мировоззрения Байрона. Исследователь находит в «Каине» и «Небе и Земле» выражение пессимистического «персонального мифа» Байрона о бесконечно повторяющейся утрате рая, происходящей как на космическом, так и на индивидуальном уровнях. В этом контексте фигура Бога предстает «архетипом поэта-пророка» [С1ескпег, 1967, р. 324]: тот и другой безмерно одиноки, возвышаются над всеми и обречены бесконечно творить. Образ Иеговы является еще и своеобразным «конспектом» человека с его мстительностью, жаждой власти и разрушения. Что касается самих представителей человеческого рода в мистериях, Каина и Иафета. их судьба в полной мере соответствует представлению Байрона (в истолковании Гликнера) об уделе человека — они прокляты на существование вопреки своему желанию.

Дж. Макганн в уже упомянутой работе [МсСапп, 1968] рассматривает мистерию как первую часть дилогии, рассказывающую о начале

Каин») и конце («Небо и Земля») проклятой расы. Взятые вместе, мистерии представляют собой «наиболее координирован«}по попытку драматизировать фундаментальные космические предпосылки положения человека на земле» [МсСапп, 1968, р. 245]. Макганн подчеркивает, что самого Байрона при создании мистерий интересовал не метафизический или аллегорический, а психологический аспект поставленных им проблем. о чем свидетельствуют неоднократные замечания поэта по поводу пьес.

Э. Догерти в монографии «Байрон» [Бокег!^, 1968] приходит к выводу, что Байрон выразил в Каине самого себя, наделив героя целым рядом своих черт, таких, как «ненависть к рабству, чувство разобщенности с благомыслящим большинством, неприятие кровопролития и неоправданной жестокости и симпатия к обездоленным» [БоИеЛу, 1968, р. 121].

Автор самых ранних советских байроноведческих исследований А. А. Елистратова в работе «Байрон» [Елистратова, 1956] видит в Каине «естественного» человека в просветительском понимании слова и потому настаивает на моральном оправдании героя. Сравнивая мистерию с «Освобожденным Прометеем» Шелли, близким «Каину» по бунтарскому духу, исследователь указывает на исторический пессимизм Байрона в противоположность Шелли, видящему в вечной смене явлений не бессмысленный круговорот, а поступательное движение.

М. С. Кургинян в своей работе «Джордж Байрон» [Кургинян, 1958] отмечает, что отрицание и богоборчество сами по себе не являются главной идеей «Каина», поскольку Каин не принял сторону Люцифера, осознав, что «у врага бога — дьявола так же безнадежно искать поддержки, как и надеяться на помощь самого бога» [Кургиняи, 1958, с. 166]. Байрона занимала, по мнению исследовательницы, проблема поисков человеком гармонии между знанием и любовыо во враждебном мире. Положительного решения проблемы в мистерии нет, но нет и повода для мрачного пессимизма: «положение человека в его единоборстве с роком трагично, но не безнадежно, он слаб, но не ничтожен» [Кургинян, 1958, с. 78].

Анализ «Каина» в монографии А. С. Ромм «Байрон» [Ромм, 1961] выстроен на основе понимания сложной диалектики идейного содержания мистерии, что позволяет автору всесторонне оценить трагическую противоречивость центральных персонажей. Люцифера и Каина, «.невиновных в том, что коварная логика бытия заставляет их действовать как бы вопреки собственной природе» [Ромм, 1961, с. 78]. Однако общий вывод. который делает А. С. Ромм, в силу своей жесткой однозначности не соответствует принципам диалектического мышления: автор считает, что в мистерии «утверждается правомерность революционного насилия как единственно возможной формы протеста против жестокости и несправедливости существующего распорядка» [Ромм, 1961, с. 79].

Н. Я. Дьяконова в упомянутой работе «Байрон в годы изгнания» [Дьяконова, 1974] отводит анализу мистерий целую главу. Исследователь указывает на универсальный характер проблем, поднимаемых Байроном в «Камне» с его «"вечной", фаустовской темой» [Дьяконова, 1974, с. 67]. Н. Я. Дьяконова считает, что одно из центральных мест в мистерии занимает вопрос о неизбежной «моральной двусмысленности» [Дьяконова, 1974, с. 72], которой не могут избежать борцы с несправедливостью: при всей своей необходимости их борьба требует нравственных жертв и поепт разрушительный характер. В этом заключается безысходный трагизм «Каина». В контексте настоящей работы особенно важно замечание исследователя о «трагической окраске религиозной проблематики» [Дьяконова, 1974, с. 79], обнарул\ивающей себя в мистерии: Н. Я. Дьяконова усматривает прямые параллели между горестными вопросами без ответов, возникающими у Каина, и размышлениями самого Байрона в переписке и дневниковых записях периода создания пьесы.

В статье А. А. Чамеева «Мильтон в творчестве Байрона» [Чамеев, 1991] рассмотрен один из важных аспектов творчества Байрона. Исследователь отмечает огромную роль наследия патриарха английской поэзии в становлении поэта-романтика и анализирует ряд произведений последнего («восточные поэмы», «Манфред», «Каин») с точки зрения восприятия и трансформации в них традиционных для Мильтона мотивов. В центре исследования находится образ мильтоновского Сатаны, обнаруживающий «черты фамильного сходства» [Чамеев, 1991, с. 61] с образами байронических героев, созданными романтиком в разное время.

Первые литературоведческие работы, посвященные «Дон Жуану», появились в сороковые годы. Такова монография П. Трублада «Расцвет байроновского гения: изучение "Дон Жуана"» [Trueblood, 194-5]. Не претендуя на всеохватность, исследователь поставил три проблемы, имеющие отношение к поэтике и проблематике произведения: замысел поэмы и источники влияния на нее; отзывы о поэме в современной Байрону британской периодической печати; роль сатиры в «Дон Жуане» и эволюция сатирического метода поэта от яркой социальной сатиры к возникающей в последних песнях всеобъемлющей критике всего современного мира.

Вышедшая в том же году работа Э. Бойд «'Дон Жуан" Байрона. Критическое исследование» [Boyd, 1945] является ценным источниковедческим трудом. Автор указывает на большое количество древних и новых произведений, прямо или опосредованно повлиявших на замысел произведения в целом и на художественное решение отдельных эпизодов поэмы. Кроме того, исследовательница вычленяет использованные Байроном разнообразные жанровые модели — от иозднеантичного авантюрного романа и ренессансной комической бурлескной поэмы до иредроман-тического «готического» романа. Наконец, автор исследует сущностные характеристики «донжуанизма» и поднимает вопрос, о месте байроновского образа в европейской литературной традиции изображения Дон Жуана.

Особого внимания заслуживает оригинальное исследование Дж. Ри-денаура «Стиль "Дон Жуана"» [Ridenour, 1960], в котором поэма, рассматривается сквозь призму двух организующих тем — «христианского мифа о грехопадении и классической риторической теории стилей» [Ridenour, I960, р. 20]. Третьим, уже структурным элементом, организующим произведение, исследователь считает фигуру рассказчика и посвящает ей отдельную главу, как и двум остальным темам. Риденаур стал первым из байроноведов, обратившим внимание на роль в «Дон Жуане» мифа о грехопадении, использованного, по мнению автора, в качестве «метафоры, с помощью которой Байрон выражает свое собственное видение» [Ridenour, 1960, р. 21] мира и человека в нем. Исследователь нашел, что это вйдение не слишком оптимистично, но и безысходно мрачным его тоже нельзя назвать.

Обсз'ждение поэмы занимает почти половину всего объема монографии М. Джозефа «Байрон-поэт» [Joseph, 1964]. Предметом внимания стали литературные источники и жанровые модели, использованные Байроном при написании «Дон Жуана», проблема рассказчика и вопрос о характере иронии в поэме. Также в работе неизбежно оказалась затронутой и проблема интерпретации мифа о грехопадении (эту тему «увидел» в поэме Риденаур и открыл дискуссию). Не внося принципиально новых идей, Джозеф рассмотрел некоторые из линий поэмы (война, развитие знаний и искусства) сквозь призму библейского мифа.

Р. Гликпер, последовательно придерживаясь своей концепции, даже в наименее мрачном произведении Байрона обнаруживает свидетельства безысходного отчаяния поэта и приписывает ему обостренное «вйдение архетипической утраты любви и руин рая» [Gleckner, 1967, р. 343]. С этих позиций Гликнер анализирует мотивы поэмы, допускающие подобную интерпретацию, и игнорирует остальные (в частности, сатирические).

Дж. Макганн посвятил поэме свою работу «"Дои Жуан" в контексте» [МсСапп, 1976]. Он настаивает на том, что обращение к библейскому мифу о грехопадении не носит у Байрона религиозного характера, но «представляет собой способ проверки социального и психологического смысла некоторых основополагающих "религиозных" проблем» [МсСапп, 1976, р. 144], выступающих как часть традиции и коренящихся в сознании людей.

В отечественном байроноведении «Дон Жуану» также посвящено немало работ. А. А. Елистратова в работе «Байрон» отмечает огромную дистанцию между героем и рассказчиком, и, как следствие, разрыв между собственно сюжетной линией и лирическими отступлениями. Дон Жуан не является носителем идей автора, и это отличает поэму от прежнего творчества Байрона. Вместе с тем, образ героя, вопреки мнению современных Байрон}' критиков, не только не унижает человека, но, напротив, именно этот легкомысленный странник оказывается «истинно нравственным человеком в моменты решающих жизненных испытаний» |Елистратова. 1956, с. 237]. В целом исследователь считает целью поэмы «оправдание земной чувственной природы человека со всеми его страстями и устремлениями» [Елистратова, 1956, с. 236]

М. С. Кургинян [Кургинян, 1958] указывает, что Байрон, создавая поэму, сознательно и последовательно развенчивал и пародировал романтическую традицию, которую сам же отчасти и создал: в «Дон Жуане» сталкиваются два противоположных типа отношения к миру, один из которых связан с подлинно романтической героиней Гайдэ, вступившей в единоборство с обстоятельствами и погибшей в этой схватке; второй вариант поведения демонстрирует Жуан, способный приспосабливаться к любым обстоятельствам, не помышляя о сопротивлении и руководствуясь в своих поступках житейским здравым смыслом. В этом смысле сам Доп Жуан предстает пародией на романтического бунтаря, а все произведение должно восприниматься как прощание Байрона со своим романтическим прошлым.

Н. Я. Дьяконова [Дьяконова, 1974] считает, что одним из центральных мотивов поэмы стало развенчание «наивного идеализма просветительской концепции человека» [Дьяконова, 1974, с. 111], и история Жуана — это «рассказанная на новый, печальный лад история "естественного" человека» [Дьяконова, 1974, с. 111]. Полемизируя с А. А. Ели-стратовой, Н. Я. Дьяконова настаивает на том, что Байрон не только не оправдывает естественных побуждений Жуана, но доказывает, что, следуя им, герой превращает себя в орудие чужих желаний и страстей. Такова реальность, разрушающая гармоничные построения просветителей, и именно отчетливое осознание пропасти между желаемым и действительным, по мнению Н. Я. Дьяконовой, объясняет горький скепсис и сарказм Байрона, наполняющие собой поэму.

Проблема использования библейского материала в творчестве Байрона, как можно видеть из обзора критической литературы, давно заняла свое место в кругу актуальных вопросов байроноведения. Концепции, разработанные специалистами, а также отдельные замечания, имеющие отношение к проблеме и обнаруженные автором диссертации в ряде изученных работ, стали отправной точкой для дальнейшего исследования.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Библейские темы и мотивы в позднем творчестве Байрона"

Заключение

Поздний период жизни и деятельности Байрона (после вынужденной эмиграции из Англии в 1816 г.) стал этапом качественно новых творческих поисков поэта и достижения им подлинной духовной зрелости, что выразилось в ощутимом усложнении художественного опыта романтика. Именно в этот период литературной деятельности Байрона на свет появились произведения, справедливо считающиеся сегодня наиболее значительными в творческой эволюции английского поэта. Одной из ведущих тенденций позднего творчества Байрона следует считать стремление к философскому осмыслению важнейших коллизий бытия. Освоение этой проблематики у Байрона связано, прежде всего, с библейской тематикой, что во многом обусловлено как национальной литературной традицией, восходящей к Мильтону, так и интенсивными философско-религиозными исканиями поэта-романтика.

Байрон в течение всей жизни был убежден в том, что вера необходима человеку для осознания своей нравственной полноценности и может служить опорой в мире, потерявшем прочные устои. В то же время он не был ортодоксальным христианином. Интеллектуальная честность и пытливость ума побуждали Байрона к неустанным религиозно-философским и этическим исканиям и к постоянной полемике с различными доктринами, не дающими удовлетворительных ответов на важнейшие онтологические вопросы. Осознание невозможности найти такие ответы в сфере религии и философии побудило поэта обратиться к поиску художественных средств для постановки важнейших мировоззренческих проблем. Эти художественные искания, отразившиеся, прежде всего, в позднем творчестве Байрона, воплотились в стремлении поэта создать обобщенную и универсальную модель взаимоотношений человека и бытия, принимающую форму авторского мифа. С этой точки зрения есть основания рассматривать ряд поздних произведений поэта (мистерии «Каин», «Небо и Земля» и поэму «Дон Жуан») в качестве образцов романтического мифотворчества. Вместе с тем поэтический миф о состоянии мира, возникший под пером Байрона, стоит особняком в романтической традиции мифотворчества, будучи в известной мере ее итогом и приобретая характер рефлексии над романтическим мифом, который обладает достаточно устойчивыми свойствами.

Мифотворчество, выражающее потребность романтиков в осмыслении первооснов бытия в предельно обобщенном, «мифологизированном» виде, является формой романтического мышления, а также способом художественного воплощения романтического идеала. Романтизм именно в мифе нашел тот фундамент, на основе которого молено выстроить новую всеобъемлющую систему мировосприятия, универсальную и в то лее время не ограниченную реальными конкретными формами жизни, такими, как политика, религиозная ортодоксия и др. Романтический миф тяготеет к предельной степени обобщения в стремлении постичь первоосновы бытия. Романтизму, далее, присущ повышенный интерес к проблемам личности с ее напряженной эмоциональной жизнью, рефлексией и стремлением к духовному самоутверждению; романтический миф — это поэтический миф, возникающий в сознании творческого субъекта, моделирующий его отношения с универсумом и облекающийся в художественную форму. Категория универсума, понимаемого как одухотворенный, одушевленный космос, имеет существенное мировоззренческое значение для романтического сознания и обнаруживает себя в системе понятий не только мистиков иенского кружка, Блейка, Кольриджа, но и не склонного к мистическому переживанию Шелли. Категория универсума, выражающая принятие мира как гармоничного единства, свою причастность к которому должна ощущать личность, является обоснованием формирования романтического мифа.

Для Байрона достоверность романтического мифа не была безусловной, о чем свидетельствует стремление поэта создать собственный миф, который соответствовал бы его представлению о бытии и месте человека в нем. Попытки Байрона выстроить поэтическую картину мира обусловили поиск жанровых форм, которые могли бы стать основой для авторского мифотворчества. Одной из таких форм стала жанровая модификация мистерии, которая была использована в «Каине» и «Небе и Земле», представляющих собой оригинальные образцы романтического мифотворчества Байрона.

Сложившаяся в эпоху Средневековья жанровая форма мистерии предусматривает построение целостной картины мира и ставит целью отразить в наиболее обобщенном виде представление о мироздании и месте человека в нем. В средневековой мистерии воспроизводится христианская модель мироздания с его строгой иерархичностью, которая носит моральный характер. Мистерия строится вокруг ситуации, когда становится прозрачной граница между миром «поднебесным» и «занебесным» (С. Аверинцев) и происходит прямой контакт между двумя мирами. Сама возможность такого контакта означает, что нарушается упорядоченность мироздания, в результате чего оно обретает некое новое состояние. В основе сюжетов мистерий лежат узловые эпизоды Библии, в которых повествуется о стратегически важных для человека событиях, меняющих его статус в мироздании и заставляющих осмысливать эту перемену. Будучи драмой состояния, мистерия лишена динамично развивающегося конфликта, образуемого столкновением характеров или противостоянием характера внешней воле, надличной или общественной. Собственно действие не является в мистерии способом движения сюжета, поскольку события священной истории предопределены и не зависят от воли отдельных людей.

Устойчивые мистериальные категории «земли» и «неба» представлены в «Каине» в форме двух противопоставленных друг другу моделей вселенной. Байрон воспроизвел в мистерии мифологическую библейскую модель мира (земля после грехопадения, населенная первыми людьми), и естественнонаучную, основанную на астрономических (Коперник и Бруно) и геологических (Кювье) концепциях Нового времени и использованную при описании космоса. Последняя, несмотря на свою научную основ)7, предстает у Байрона также в мифологической форме, и поэт, таким образом, имеет дело с двумя мифологемами, которые можно условно обозначить как «земля» и «небо».

Интерес Байрона к естественнонаучным концепциям Нового времени в немалой степени был вызван желанием поэта разрешить свои философские и религиозные сомнения и найти точку опоры. Байроном — едва ли не единственным из романтиков — владело обостренное чувство заброшенности и ничтожности человека в мире, и он не был способен отгородиться от этого чувства никакими иллюзиями. Новая картина вселенной с ее безграничностью и бесчисленными населенными мирами оказывала на сознание поэта-романтика опустошающее воздействие. Естественнонаучная картина мира отталкивала Байрона своей сухостью и неспособностью ответить на «вечные» вопросы. С другой стороны, его не могло удовлетворить и христианское объяснение сущности мира. Поэт, остро ощущая эту пустоту, пытался заполнить ее и обрести относительно устойчивый духовный фундамент. Одной из попыток Байрона разобраться в природе мироустройства и является предпринятое романтиком в «Каине» столкновение библейского догматического и естественнонаучного представлений о мироздании.

Размышления о природе бытия, облекающиеся в форму авторского мифа, позволили поэту поставить ряд проблем, касающихся самоопределения человека в мире. На основе противопоставления двух мифологических моделей в мистерии выстраивается ряд оппозиций философскорелигиозного, этического и идеологического характера: религиозная ортодоксия против сомнения; духовное насилие против свободной мысли; законопослушность против бунтарства и пр. Библейская модель мира связывается в сознании Байрона с существующим социальным порядком и христианской системой ценностей, которая базируется на приоритете веры и духовной несвободе и потому обнаруживает свою несостоятельность в глазах поэта-романтика. В то же время Байрон вступает в полемику с просветительской концепцией позитивного разума, способного познать и преобразовать мир, и с романтической идеей индивидуализма. Одной из центральных в «Каине» является проблема существования человека, который, порвав с христианской ортодоксией, не находит опоры в собственном разуме и лишается духовного фундамента.

Мистерии «Каин» и «Небо и Земля» молено рассматривать как дилогию, единство которой обеспечивается самой проблематикой драм, если иметь в виду, что в первой из пьес центральной является проблема знания, а во второй — проблема любви. Таким образом, в «Небе и Земле» в романтический миф, созданный Байроном, вовлекается вал<-ный аспект бытия человека, имеющий онтологическое значение. Любовь предстает силой, дающей человеку то, чего ему не в состоянии дать знание — духовную опору, позволяющую противостоять дисгармоничному миру. Звучание темы любви, трактованной в героическом духе, усиливается благодаря эсхатологическому мотиву: в ситуации кануна всемирной катастрофы именно способность к любви мобилизует духовные возможности человека, освобождает его от страха смерти и побуждает восстать против жестокого божества, утверждая превосходство «Земли» (жизни и любви) над «Небом» (враждебным по отношению к человеку божественным промыслом).

Итоговое произведение Байрона, поэму «Дон Жуан», также есть основания рассматривать в качестве образца романтического мифотворчества, поскольку и здесь возникает универсальная по своему значению картина отношений между человеком и миром. Между тем обобщение в «Дон Жуане» носит иной по сравнению с мистериями характер: если в «Каине» и «Небе и Земле» существенные для поэта коллизии бытия приобретали универсальное онтологическое звучание за счет возможностей мистериальной жанровой формы, то в эпической поэме Байрон смог достичь обобщения благодаря обращению к «вечному» образу Дон Жуана в сочетании с библейскими и античными мифологическими мотивами. Соединение мифологических мотивов с жизненно-конкретными обстоятельствами, на фоне которых происходит действие поэмы, формирует особое художественное пространство с большим потенциалом обобщения.

Роль библейских мотивов и аллюзий в «Дон Жуане» чрезвычайно важна. Организующей основой поэмы, упорядочивающей ее тематическое разнообразие и калейдоскопическую смену декораций, является библейский миф о грехопадении, сплетенный с греческим мифом о Прометее. Жизненный путь героя, рассмотренный сквозь призму мифа о грехопадении, предстает универсальной моделью существования человека. Особенно важно, что и ветхозаветный миф, и история Дон Жуана, сочетаясь по воле автора, приобретают новое звучание: подчеркивая инстинктивную естественность побуждений и поступков героя (линия Дон Жуана), в том числе и его «грехопадений», Байрон кардинально переосмысливает библейский миф с его объяснением несовершенства человеческой природы. С другой стороны, фигура Дон Жуана как современного героя оказывается закрепленной во вневременной перспективе библейской истории, приобретая черты «вечного» — уже не в литературном смысле — образа.

Благодаря образу рассказчика, за которым угадывается сам Байрон, в поэме выстраивается картина современной цивилизации и мироздания в целом. Об этом мире нельзя утверждать чего-либо определенного кроме того, что он непознаваем и неразумен. Байрон настаивает на том, что в мироздании не существует никакой разумной силы, управляющей человечеством и направляющей его деятельность. Высшее регулирующее начало, какую бы форму оно ни принимало в сознании людей — божественное Провидение, принцип предустановленной гармонии и пр. — есть не что иное как фикция, порожденная желанием человека верить в разумность бытия. Богу в мире «Дон Жуана» отведено место лишь в сфере религиозной и общекультурной традиции; иначе говоря, он отсутствует как фактор, реально воздействующий на обстоятельства. Небеса пусты, и миром правит случай. Сами странствия Дои Жуана, маршрут и характер которых определяется только игрой случая и ни в коей мере не необходимостью, являются лучшим тому подтверждением. Идея пустого неба не вступает в противоречие с темой грехопадения, казалось бы, немыслимого без участия божества: Байрона занимают не причины грехопадения, а его последствия для человека и человечества. Показательно, что поэт не ограничивается христианским пониманием смысла грехопадения и расширяет значение этого события до предельной степени универсальности, вводя тему «украденного» и «непрощенного» огня Прометея — тему родственную, но принадлежащую иной мифологической парадигме.

Эпическая жанровая форма, использованная для обработки легенды о Дон Жуане впервые в соответствующей литературной традиции, избрана поэтом не случайно: открытое, незамкнутое пространство эпоса сопротивляется выстраиванию жесткой структуры бытия и не ограничивает отношения человека и мира какими-либо установленными рамками и правилами. В этом заключается одно из с}/щностных отличий эпоса от драмы, в особенности, драмы мистериальной, имеющей дело с организованным, упорядоченным миром независимо от морального смысла его организации. В данном случае именно эпическая форма позволила Байрону сделать тему случайности лейтмотивом поэмы и основой авторского романтического мифа о мире, заслуживающем лишь иронической усмешки в силу его неразумности и неупорядоченности.

В целом своеобразие мифотворчества Байрона состоит в том, что оно носит характер рефлексии над романтическим мифом и над самими возможностями романтического мифотворчества. Свойственная романтическому сознанию соотнесенность личностного бытия со сферой идеального и абсолютного у Байрона приобретает форму разрыва связей индивида, и мира. Именно в этом заключается специфика позднего романтизма у Байрона, стремящегося к пересмотру раннеромантических представлений об отношениях между человеком и миром, поскольку раннероман-тический идеал предполагал существование мира как единого одухотворенного целого, универсума, к которому причастен человек.

Мифотворчество Байрона существенно отличается по своему характеру и от классических образцов мифотворчества, представленных в поэтическом наследии Данте и Мильтона. Авторский миф, созданный Байроном, не обладал той целостностью и завершенностью, которая позволила предшественникам английского романтика «привести в систему мифологию нового времени» (Шелли). Как и другие романтики, Байрон ощущал потребность в формировании единой уравновешенной картины мира, необходимой для создания художественно-мифологической модели бытия. Его не могло удовлетворить христианское ортодоксальное объяснение природы бытия и человеческой жизни, о чем свидетельствуют напряженные религиозно-философские искания ;Вайрона. Пространство библейского мифа, явившееся основой «Божественной комедии» и «Потерянного рая», оставалось для поэта ареной противоборства человека с самим собой и с миром без надежды на гармонизацию этих отношений. В то лее время Байрон не мог до конца принять естественнонаучную картину мира, которая отталкивала его своей сухостью и неспособностью ответить на волновавшие его «метафизические» вопросы.

Значение мифотворчества Байрона заключается в том, что поэт, рефлексируя над романтическим мифом, в своеобразной художественной форме выразил противоречия романтического сознания и поставил целый ряд онтологических проблем, не потерявших своего значения и на протяжении всего XIX века.

Список научной литературыМихайленко, Елена Николаевна, диссертация по теме "Литература народов стран зарубежья (с указанием конкретной литературы)"

1. Байрон Д. Г. Собр. соч. в 4-х томах. — М.: Правда, 1981.

2. Байрон Д. Г. Мистерии. M.-JL: Academia, 1933. - 409 с.

3. Байрон Д. Г. Дневники. Письма. — М.: Наука, 1965. — 439 с.

4. Беме Я. Аврора, или утренняя заря в восхождении. — М.: Издательство политической литературы, 1990. — 414 с.

5. Бытие // Библия в 2-х томах. Т. 1. Л. 1990. - 621 с.

6. Вольтер. Избранные произведения. — М.: Рипол Классик, 1997. — 847 с.

7. Книга Еноха. Апокрифы. — СПб.: Азбука-классика, 2000. — 328 с.

8. Мильтон Дж. Потерянный рай. — М.: Художественная литература, 1982. 413 с.

9. Шелли П. Б. Письма. Статьи. Фрагменты. — М.: Наука, 1978. — 532 с.

10. Шелли П. Б. Избранные произведения. — М.: Рипол Классик, 1998. 799 с.

11. The Complete Works of Lord Byron in 4 vol. — Paris.: Baudry's European Library, 1833.

12. Blake W. Selected verses. M.: Прогресс, 1982. - 558 с.

13. Byron's letters and journals, in 10 vol. // Ed. by L. A. Marchand. Cambridge (Mass.). 1973-1982.

14. Аверинцев С. С. Порядок космоса и порядок истории в мировоззрении раннего средневековья (общие замечания) // Античность и Византия. М.: Наука, 1975. - С. 266-285.

15. Аверинцев С. С. Между «изъяснением» и «прикровением»: ситуация образа в поэзии Ефрема Сирина // Аверинцев С. С. Поэты. — М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. — С. 43-96.

16. Андреев М. JI. Средневековая европейская драма. — М.: Искусство, 1989. 213 с.

17. Аникст А. А. Теория драмы от'Аристотеля до Лессинга. — М.: Наука, 1967. 455 с.

18. Аникст А. А. Теория драмы на Западе в первой половине XIX века. М.: Наука, 1980. - 343 с.

19. Ауэрбах Э. Мимесис. — М.: Прогресс, 1976. —- 555 с.

20. Бабчина Т. Л. Джордж Г. Байрон — «Каин». — Рига.: Издательство РГУ, 1973. 33 с.

21. Баткин Л. М. Ренессансный миф о человеке // Вопросы литературы. 1971. № 9. - С. 112-133.

22. Баткин Л. М. Итальянские гуманисты: стиль жизни и стиль мышления. М.: Наука, 1978. - 199 с.

23. Баткин Л. М. Культура всегда накануне себя // Красная книга культуры. — М.: Искусство, 1989. — С. 117-130.

24. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. — М.: Художественная литература, 1990. 542 с.

25. Берковский Н. Я. Романтизм в Германии. — Л.: Художественная литература, 1973. — 568 с.

26. Блейк У. Письмо преподобному доктору Траслеру // Литературные манифесты западноевропейских романтиков. — М.: Издательство МГУ, 1980. С. 257-258.

27. Бодлер Ш. Дневники // Цветы зла. — М.: Высшая школа, 1993. — С. 263-313.

28. Бокль Г. Т. История цивилизации в Англии.'— СПб., 1864. — Т. 2. — 510 с.

29. Брандес Г. Байрон и его произведения. — М., 1889. — 117 с.

30. Браун Е. Г. Литературная история типа Дон Жуана. — СПб.: Типография Н. А. Лебедева, 1889. — 144 с.

31. Бэрд Ч. Реформация XVI в. в ее отношении к новому мышлению и знанию. — СПб.: Типография Гершуна, 1897. — 362 с.

32. Вайль П. Босфорское время (Стамбул — Байрон, Стамбул — Бродский) // Иностранная литература. — 1998. № 2. — С. 233-245.

33. Ваислов В. В. Эстетика романтизма. — М.: Искусство, 1966. — 402 с.

34. Веселовский А. И. Байрон. Биографический очерк. — М.: Типография А. В. Васильева и К., 1902. 305 с.

35. Всеобщая история литературы / под ред. В. Корша и А. Кирпич-ннкова. — СПб.: Издание Карла Риккера, 1885. — Т. 2. — 923 с.

36. Гаспаров М. Л. Неизвестные русские переводы байроновского «Дон Жуана» // Великий романтик. Байрон и мировая литература. — М.: Наука, 1991. С. 211-221.

37. Гачев Г. Д. Содержательность художественных форм. Эпос. Лирика. Театр. — М.: Просвещение, 1968. — 302 с.

38. Глебовская А. Предварение //У. Блейк. Песни Невинности и Опыта. — СПб.: Северо-Запад, 1993. — С. 5-23.

39. Гулыга А. В. Искусство в век науки. — М.: Наука, 1978. — 182 с.

40. Гулыга А. В. Шеллинг. — М.: Молодая гвардия, 1982. — 317 с.

41. Гулыга А. В. Миф и современность // Иностранная литература. — 1984, № 2. С. 167-174.

42. Гуревич А. Я. Средневековый' мир: культура безмолвствующего большинства. — М.: Искусство, 1990. — 396 с.

43. Гутнер М. Н. Блейк // История английской литературы. — Т. 1. Вып. 2. — М.-Л.: Издательство Академии Наук СССР, 1945. — С. 613-622.

44. Давыдов Ю. Н. Бегство от свободы. Философское мифотворчество и литературный авангард. — М.: Художественная литература,1978. 365 с.

45. Дашкевич Н. «Дон Жуан». Вступительная статья //Д. Г. Байрон. Поли. собр. соч. в 3-х томах. — СПб.: Издательство Брокгауз-Ефрон, 1905. Т. 3. - С. 193-209.

46. Дьяконова И. Я. Лондонские романтики и проблемы английского романтизма. — Л.: Издательство ЛГУ, 1970. — 232 с.

47. Дьяконова И. Я. Байрон в годы изгнания. — Л.: Художественная литература, 1974. — 190 с.

48. Дьяконова И. Я. Лирическая поэзия Байрона. — М.: Наука, 1975. — 168 с.

49. Дьяконова Н. Я. Английский романтизм. .Проблемы эстетики. — М.: Наука, 1978. 206 с.

50. Дьяконова Н. Я. Байрон: опыт психологического портрета // Великий романтик. Байрон и мировая литература. — М.: Наука, 1991. — С. 10-21.

51. Дьяконова Н. Я., Чамеев А. А. Шелли. — СПб: Наука, 1994. — 222 с.

52. Жирмунский В. М. Байрон и Пушкин. — Л.: Наука, 1978. — 423 с.

53. Жирмунский В. М. Немецкий романтизм и современная мистика. СПб.: Axioma, 1996. - 231 с.

54. Елистратова А. А. Байрон. — М.: Издательство Академии Наук СССР, 1956. 264 с.

55. Елистратова А. А. Наследие английского романтизма и современность. — М.: Издательство Академии Наук СССР, 1960. — 505 с.

56. Зверев А. М. Величие Блейка // Blake. Selected verses. — М.: Прогресс, 1982. С. 5-33.

57. Зверев А. М. Звезды падучей пламень. — М.: Детская литература, 1988. 191 с.

58. Зыкова Е. П. Восточные мотивы в творческой биографии Байрона // Великий романтик. Байрон и мировая литература. — М.: Наука, 1991. С. 38-59.

59. Иванов Вяч. И. Байронизм как событие в жизни русского духа // Вяч. Иванов. Родное и вселенское. — М.: Республика, 1994. — С. 269-272.

60. Исаев С. А. Теология смерти. Очерки протестантского модернизма. — М.: Политиздат, 1991. — 236 с.

61. История зарубежного театра в 2 частях. — М.: Просвещение, 1971. Ч. 1. - 360 с.

62. Кареев Н. Философия культурной и социальной истории Нового времени (1300-1800). — СПб.: Типография М. М. Стасюлевича, 1893. 176 с.

63. Клименко Е. И. Английская литература первой половины XIX века. JL: Издательство ЛГУ, 1971. - 142 с.

64. Коган П. С. Комментарий к «Каину» // Байрон Д. Г. Мистерии. — М.-Л.: Academia, 1933. С. 362-374.

65. Котляревский Н. И. Байронизм в его историческом развитии и значении // Д. Г. Байрон. Поли. собр. соч. в 3 томах. — СПб.: Издательство Брокгауз-Ефрон, 1905. — Т. 3. — С. 590-616.

66. Кургииян М. С. Джордж Байрон. — М.: Гослитиздат, 1958. — 216 с.

67. Лосев А. Ф. Диалектика мифа // Философия. Мифология. Культура. — М.: Издательство политической литературы, 1991. — 525 с.

68. Манн Ю. Поэтика русского романтизма. — М.: Наука, 1976. — 376 с.

69. Матушевский И. Дьявол в поэзии. — М.: Типо-литография Тов-ва И. Н. Кушнерев и К., 1901. 282 с.

70. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. — М.: Наука, 1976. — 408 с.

71. Мелетинский Е. М. Общее понятие мифа и мифологии // Мифологический словарь. — М.: Большая российская энциклопедия, 1992. С. 653-658.

72. Милюгина Е. Г. Дуализм эстетического сознания романтиков: опыт систематики дуалистических мотивов // Романтизм: вопросы эстетики и художественной практики. — Тверь.: Издательство Тверского университета, 1992. — С. 125-131.

73. Мортон А. Л. Английская утопия. — М.: Издательство иностранной литературы, 1956. — 277 с.

74. Мортон А. Л. От Мэлори до Элиота. — М.: Прогресс, 1970. — 255 с.

75. Некрасова Е. А. Творчество Уильяма Блейка. М.: Издательство МГУ, 1962. - 182 с.

76. Неупокоева И. Г. Революционно-романтическая поэма первой половины XIX в. М.: Наука, 1971. - 520 с.

77. Нигматуллина Ю. Г. Роль аксиологического аспекта отражения действительности в романтическом методе // Романтизм в русской и зарубежной литературе. — Казань: Издательство Казанского университета, 1994. — С. 125-143.

78. Ницше Ф. Антихристианин // Сумерки богов. М.: Издательство политической литературы. 1990. С. 17-93.

79. Нямцу А. Е. Миф и легенда в мировой литературе. — Черновцы.: Издательство ЧГУ, 1992. 160 с.

80. Протестантизм. Словарь атеиста. — М.: Издательство политической литературы, 1990. — 318 с.

81. Ромм А. С. Байрон. Л.-М.: Искусство, 1961. - 139 с.

82. Ротенберг Е. И. Вопросы художественной тематики в живописи XVII века // Античность. Средние века. Новое время. Проблемы искусства. — М.: Наука, 1977. — С. 66-86.

83. Самарин Р. М. Творчество Джона Мильтона. — М.: Издательство МГУ, 1964. 4-85 с.

84. Сидорченко Л. В. Байрон и национально-освободительное движение на Балканах. — Л.: Издательство ЛГУ, 1977. — 120 с.

85. Соловьева Н. А. У истоков английского романтизма. — М.: Издательство МГУ, 1988. 231 с.

86. Тальберг Н. История христианской церкви. — М.: Интербук; Нью-Йорк: Астра, 1991. 142 с.

87. Тураев С. В. Гофман и романтическая концепция личности // Художественный мир Гофмана. — М.: Наука, 1982. — С. 35-44.

88. Тураев С. В. От Просвещения к романтизму. — М.: Наука, 1983. — 254 с.

89. Тураев С. В. Байрон в движении времени // Великий романтик. Байрон и мировая литература. М.: Наука, 1991. — С. 3-9.

90. Тураев С. В. Байрон, немецкие романтики и Гете // Великий романтик. Байрон и мировая литература. — М.: Наука, 1991. — С. 8293.

91. Тэн И. История английской литературы. — СПб.: Типография товарищества «Общественная польза», 1871. — Ч. 2. — 552 с.

92. Уланд Л. О романтическом // Литературные манифесты западноевропейских романтиков. — М.: Издательство МГУ, 1980. — С. 159162.

93. Федоров А. А. Введение в теорию и историю культуры. Словарь. — Уфа, 2001 (электронный вариант).

94. Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. — М.: Наука, 1978. 605 с.

95. Хализев В. Е. Теория литературы: Учебное пособие — М.: Высшая школа, 1999.

96. Чавчанидзе Д. JI. Романтический роман Гофмана // Художественный мир Гофмана. М.: Наука, 1982. - С. 45-80.

97. Чамеев А. А. Джон Мильтон и его поэма «Потерянный рай». — Л.: Издательство ЛГУ, 1986. 126 с.

98. Чамеев А. А. Мильтон в творчестве Байрона // Великий романтик. Байрон и мировая литература. — М.: Наука, 1991. — С. 60-71.

99. Шарыпииа Т. А. Проблемы мифологизации в зарубежной литературе XIX-XX вв. — Нижний Новгород: Издательство НГУ, 1995. — 112 с.

100. Шеллинг Ф. В. Философия искусства. — М.: Мысль, 1966. — 496 с.

101. Шлегель А. В. Чтения о драматическом искусстве и литературе (фрагменты) // Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М.: Издательство МГУ, 1980. - С. 126-134.

102. Шлейермахер Ф. Д. О религии (фрагменты) // Литературные манифесты западноевропейских романтиков. — М.: Издательство МГУ, 1980. С. 138-148.

103. Шпет Г. Примечания к «Каину» // Байрон Д. Г. Мистерии. — М.-Л.: Academia, 1933. С. 374-389.

104. Эйкен Г. История и система средневекового миросозерцания. — СПб.: Типография М. Акинфиева, 1907. 729 с.

105. Эккерман Й. П. Разговоры с Гете. — Ереван: Айастан, 1988. — 671 с.

106. Элиот Т. С. Байрон // Элиот Т. С. Назначение поэзии. М. 1997. -С. 273-289.

107. Abrains M. H. The Correspondent Breeze: a Romantic Metaphor // English romantic poets. Modern essays in criticism / Ed. by M. H. Abrains. N.Y., 1960. - P. 37-54.

108. Beatty B. Fiction's Limit and Eden's Door // Byron and the limit of Fiction / Ed by B. Beatty and V. Newey. Liverpool, 1988. - P. 1-38.

109. Bigland E. Lord Byron. London, 1956. - 278 p.

110. Blackstone B. Byron, in 3 vol. London, 1970. - Vol. 3. - 70 p.

111. Bloom H. The Visionary Company: A Reading of English Romantic Poetry. N.Y., 1961. - 460 p.

112. Bloom H. Romanticism and Consciousness:' Essays in Criticism. — N.Y., 1970. 405 p.

113. Bloom H. Ruin the Sacred Truths. — Camb., Mass. and Lond., 1989. — 204 p.

114. Borst W. Lord Byron's first pilgrimage. — New Haven, 1948. — 179 p.

115. Bostetter E. The Romantic ventriloquists. — London, 1963. — 351 p.

116. Boyd E. F. Byron's Don Juan. A critical study. — New Brunswick, 1945. 193 p.

117. Brecknock A. Byron: A study of the poet in the light of new discoveries. — London, 1926. — 270 p.

118. Bush D. Mythology and the Romantic Tradition in English Poetry. — London, 1937. 647 p.

119. Bush D. Pagan Myth and Christian Tradition in English Poetry. — Philadelphia, 1968. 112 p.

120. Butler E. M. Byron and Goethe. Analysis of- a passion. — London, 1956. 229 p.

121. Buxton J. Byron and Shelley. The history of friendship. — London, 1968. 289 p.

122. Calvert W. J. Byron: Romantic paradox. — Chapel Hill, 1935. — 235 p.

123. Chew S. C. Byron in England. His Fame and. After-fame. — London, 1924. 415 p.

124. Chew S. C., Lovell E. J. Byron // The English Romantic Poets. A Review of Research and Criticism / ed. by F. Jordan. — N.Y., 1972. — P. 259-326.

125. Clubbe J., Lovell E. English romanticism: the grounds of belief. — London, 1983. 195 p.

126. Clunie M. The Conception of Evil in Byron's Dramas: Manfred, Cain, Heaven and Earth, The Deformed Transformed, http://nutmeg.gen.nz/essays/evil-essay.html

127. Cooke M. G. The blind man traces the circle. On the patterns and philosophy of Byron's poetry. — Princeton, 1969. — 227 p.

128. Coote S. Byron. The Making of a Myth. London, 1988. - 187 p.

129. Daiches D. God and the poets: the Gifford lectures. — Oxford, 1985. — 227 p.

130. Dick W. Byron and his poetry. — London, 1913. — 188 p.

131. Dobree B. Byron's dramas. — Nottingham, 1962. — 24 p.

132. Doherty E. M. Byron. London, 1968. - 180 p.

133. Donnelly W. J. Byron and Catholicism // Byron and Scotland. Radical or Dandy? / ed. by A. Calder. Edinburgh, 1989. - P. 44-51.13G. Drew E. George Gordon, Lord Byron // The literature of gossip. — N.Y., 1964. P. 157-187.

134. Drinkwater J. The pilgrim of eternity. Byron: a conflict reissued. — N.Y., 1937. 408 p.

135. Ehrstine J. W. The metaphysics of Byron. A reading of the plays. — Paris, 1976. 145 p.

136. Elledge W. P. Byron and the Dynamics of Metaphor. — Vanderbilt Univ. Press., 1968. 155 p.

137. Fairchild H. N. Byron // Fairchild H. N. Religious Trends in English Poetry in 5 vol. N.Y., 1949. - Vol. 3. - P. 388-451.

138. Foot M. The Politics of Paradise. A vindication of Byron. — London, 1988. 424 p.

139. Frye N. The Fables of Identity. Studies in Poetic Mythology. N.Y., 1963. - 264 p.

140. Frye N. A study of English Romanticism. N.Y., 1968. - 180 p.

141. Frye N. The Great Code. The Bible and Literature. N.Y., London, 1982. - 261 p.

142. Frye N. Words with Power. Being a second study of The Bible and Literature. — San-Diego-N.Y-London, 1990. — 342 p.

143. Gardner H. "Don Juan" // Byron. A Collection of Critical Essays / Ed. by Paul West. Prentice-Hall, 1963. - P. 113-121.

144. Gleckner R. Byron and the ruins of Paradise. — Baltimore, 1967. — 365 p.

145. Gray D. The Life and Work of Lord Byron. — Nottingham, 1947. -122 p.

146. Havens R. D. The Influence of Milton on English Poetry. — N.Y., 1961. 722 p.

147. Joseph M. K. Byron the Poet. London, 1964. - 346 p.

148. Jump J. Byron's "Don Juan": Poem or Hold-All? // Byron. "Child Harold's Pilgrimage" and "Don Juan" / Ed. by J. Jump. — London, 1973. P. 226-243.

149. Jump J. Byron's prose // Byron. A symposium. — London, 1975. — P. 16-34.

150. Kroeber K. Minor Romantic Narrative Poetry // Some British Romantics. A Collection of Essays / Ed. by Logan J. V., Jordan J. E., Frye N. Ohio State Univ. Press., 1966. - P. 269-294.

151. Kroeber K. "Don Juan" as a novel // Byron. "Child Harold's Pilgrimage" and "Don Juan" / Ed. by J. Jump. — London, 1973. — P. 159-180.

152. Kushwava M. S. Byron and the dramatic form // Salzburg Studies in English literature. 1980. - № 50. - 209 p.

153. Lady Blessington's conversations of Lord Byron. — Princeton, 1969. — 240 p.

154. Longford E. Byron. — London, 1976. — 231 p.

155. Looper T. Byron and the Bible: A Compendium of Biblical Usage in the Poetry of Lord Byron. N.Y., London, 1978. - 318 p.

156. Lovejoy A. O. On the Discrimination of Romanticisms // English Romantic Poets. Modern Essays in Criticism / Ed. by Abrams M. H. — N.Y., 1960. P. 3-24.

157. Lovell E. J. His Very Self and Voice: Collected Conversations of Lord Byron. N.Y., 1954, - 676 p.

158. Marchand L. Byron's poetry. A Critical Introduction. — Cambridge, Massachusetts, 1968. 261 p.

159. Marjarum E. W. Byron as Skeptic and Believer. N.Y., 1938. - 248 p.

160. McGann J. J. Fiery Dust. Byron's Poetic Development. — Chicago, 1968. 324 p.

161. McGann J. J. "Don Juan" in Context. London, 1976. - 184 p.

162. McGann J. J. The romantic ideology: A critical investigation. — Chicago, London, 1983. — 172 p.

163. Medwin's conversations of Lord Byron // Byron: interviews and recollections / Ed. by N. Page. London, 1985. - P. 254-326.

164. Meller H. The parricidal Imagination: Schiller', Blake, Fuseli and the Romantic Revolt against the Father // Romantic Imagination / Ed. by F. Burwick, J. Klein. Amsterdam-Atlanta, 1966. - P. 76-94.

165. Moore D. L. The Late Lord B3T011. Posthumous Dramas. — London, 1961. 542 p.

166. Nichol J. Byron. London, 1919. - 233 p.

167. Phelps G. The Byronic Byron // Byron. A symposium. — London, 1975. P. 52-75.

168. Prickett S. The Romantics. — London, 1981. — 267 p.

169. Quennell P. Byron in Italy. London, 1941. - 296 p.

170. Quennell P. Byron. The years of Fame. — London, 1967. — 256 p.

171. Raphael F. Byron. London, 1982. - 224 p.

172. Read G. Byron. London-N.Y., 1951. - 4-3 p.

173. Ridenour G. The Style of "Don Juan". New Haven, 1960. - 168 p.

174. Robson W. W. Byron as Poet // Robson W. W. Critical Essays. — London, 1966. P. 148-190.

175. Robson W. W. "Don Juan" as a Triumph of Personality // Byron. "Child Harold's Pilgrimage" and "Don Juan" / Ed. by J. Jump. -London, 1973. P. 132-152.

176. Roston M. Prophet and Poet: The Bible and the Growth of Romanticism. — Evanston, 1965. — 204 p.

177. Roston M. Biblical Drama in England. From the Middle Ages to the Present Day. — London, 1968. — 335 p.

178. Rutherford A. Byron. A critical study. — London, 1961. — 253 p.

179. Steffan G. "Don Juan". A Thousand Colors // Byron. A Collection of Critical Essays / Ed. by Paul West. Prentice-Hall, 1963. - P. 96-112.

180. Storey M. Byron and the eye of appetite. — London, 1986. — 229 p.

181. Tandom B. G. The imagery of Lord Byron's plays // Salzburg Studies in English literature. 1976. - № 31. - 298 p.

182. Thorslev P. L. The Byronic Hero. Types and Prototypes. — Minneapolis, 1962. 228 p.

183. Thorslev P. L. The Romantic Contraries. Freedom versus Destiny. — London, 1984. 225 p.

184. Trueblood P. The Flowering of Byron's Genius. Studies in Byron's Don Juan. — Stanford Univ., 1945. — 183 p.

185. Trueblood P. Lord Byron. Boston, 1977. - 155 p.

186. Wain J. The Search for Identity // Byron. A Collection of Critical Essays / Ed. by Paul West. Prentice-Hall, 1963. - P. 157-170.

187. Whitmore A. P. The major characters of Lord Byron's Dramas // Salzburg Studies in English literature. — 1974.' — № 6. — 145 p.

188. Wilson Knight G. Lord Byron: Christian virtues. — London, 1952. — 304 p.

189. Wilson Knight G. Byron and Shakespeare. — London, 1966. — 381 p.

190. Wimsatt W. K. The Structure of Romantic Nature Imagery // English Romantic Poets. Modern Essays in Criticism / Ed. by Abrams M. H. — N.Y., 1960. P. 25-36.

191. Woodhouse A. S. P. The Poet and His Faith. Religion and Poetry. — Chicago-London, 1965. — 304 p. '

192. Wulliamy C. E. Byron. London, -1948. - 336 p.