автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Чеховский интертекст в современной российской драматургии

Полный текст автореферата диссертации по теме "Чеховский интертекст в современной российской драматургии"

005056463

На правах рукописи

МАКАРОВА ВАЛЕРИЯ ВЛАДИМИРОВНА

ЧЕХОВСКИЙ ИНТЕРТЕКСТ В СОВРЕМЕННОЙ РОССИЙСКОЙ ДРАМАТУРГИИ (1980-2010 гг.)

Специальность 10.01.01 - Русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Москва - 2012

С ЛЕК 2012

005056463

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы филологического факультета Московского государственного университета

им. М.В. Ломоносова

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор Катаев Владимир Борисович

Официальные оппоненты:

Ведущая организация:

Эсалнек Асия Яновна,

доктор филологических наук, профессор,

Московский государственный университет

имени М.В. Ломоносова,

профессор кафедры теории литературы

Саламова Софья Алаудиновна, кандидат филологических наук, доцент, Московский государственный гуманитарный университет имени М.А. Шолохова, доцент кафедры русской и зарубежной литературы

Московский городской педагогический университет

Защита состоится «19» декабря 2012 г. в/о"¿Стасов на заседании диссертационного совета Д 501.001.26 при Московском государственном университете по адресу: 119991, Москва, Ленинские горы, МГУ, 1-й учебный корпус, филологический факультет

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова.

Автореферат разослан _2012 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, доцент

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

В своем исследовании мы поднимаем проблему художественной рецепции чеховского творчества драматургами конца XX - начала XXI века. Устоявшимся направлением в чеховедении стал поиск преемников классика, продолжателей чеховской традиции. Этому посвящены работы В.Б. Катаева, A.C. Собенникова, Я.И. Явчуновского, М.И. Громовой, С.С. Васильевой, Г.Я. Вербицкой и других. Однако в последние десятилетия XX — начале XXI века понятие «преемственность» как характеристика взаимодействия современности с Чеховым перестало отражать реальное положение дел. Ему на смену пришел целый ряд словосочетаний типа: деканонизация классики, раздражение от классики, отрицание, манкирование, эпатирование, развенчание и прочие в таком же роде. Осмысляя очередное стремление авторов бросить классиков с парохода современности, многие критики и литературоведы связывают его с «постмодернистской парадигмой художественности» (термин М.Н. Липовецкого). Агрессивные стратегии в обращении к творчеству

A.П. Чехова также привлекли внимание ученых: В.Б. Катаева, E.H. Петуховой, В.В. Химии, A.A. Щербаковой, Е.В. Михиной. Однако, анализируя обращения к Чехову даже таких авторов-постмодернистов, как

B. Сорокин, Э. Дрейцер, В. Пелевин, Ю. Кувалдин, В.Б. Катаев не спешит соглашаться с теми критиками, которые вынесли классике смертный приговор1. Справедливым видится и другое утверждение ученого о том, что «не всякая литература, создаваемая в эпоху постмодернизма, есть литература постмодернизма. Даже если при этом создаваемые тексты обладают некоторыми внешними признаками постмодернистских произведений <...>»2. В ряде пьес 2000-2010-х гг. нам удалось обнаружить такое заимствование отдельных художественных приемов постмодернизма без следования его структурно-семантической специфике. В работе это направление мы обозначили как «неореализм»3.

Не менее значимым для последних двадцати лет, хотя и менее масштабным, чем постмодернистское, является течение «новая драма»; не исчезли реалистические пьесы. В этих течениях на смену постмодернистской деструкции и деконструкции приходят новые формы

1 Катаев В.Б. Чехов и проза российского постмодернизма / В.Б. Катаев. Чехов плюс...: Предшественники, современники, преемники. М., 2004. С. 330-346.

2 Там же. С. 331.

3 Термин «неореализм» мы ввели для наименования ряда пьес, не только принадлежащих к одному периоду 2000-2010-х гг., но отмеченных большим или меньшим единством приемов художественного оформления. Целесообразность употребления термина обосновывается во втором параграфе второй главы диссертации.

взаимодействия с классикой, а в частности и с чеховским творчеством. Однако и эти «новые формы взаимодействия», несмотря на отсутствие агрессивных приемов, не укладываются в рамки преемственности.

Сознавая противоречивый характер разнообразных обращений к Чехову, мы отказались от поиска чеховской традиции, сосредоточившись на поиске чеховского интертекста. Под чеховским интертекстом в работе понимаются любые формы присутствия элементов чеховских произведений в современной российской драматургии. Опираясь на понятийный аппарат и приемы анализа теории интертекстуальности, мы предприняли попытку классифицировать формы взаимодействия современных драматургов с произведениями А.П. Чехова.

Актуальность исследования.

Наше обращение к имени и творчеству Чехова вполне закономерно: активное и непрекращающееся взаимодействие драматургов конца XX — начала XXI века с пьесами и рассказами классика само по себе обращает на себя внимание. Загадка популярности чеховского наследия у мирового читателя и зрителя привлекает все новых исследователей. Историко-функциональная ориентация целого ряда работ о Чехове позволяет выделить это направление как одно из наиболее перспективных в чеховедении. Так, традиционным в сборнике статей «Чеховиана», зарекомендовавшем себя как надежный ориентир в науке о Чехове, стал раздел, посвященный взаимодействию современности с творчеством классика, специфике этого межэпохального диалога.

Большое внимание уделяется в работе современным произведениям. Несмотря на ряд исследований в этой области, многие как интересные произведения, так и парафразы чеховских пьес до сих пор не получили научного осмысления и хотя бы беглого анализа. По-прежнему мало изучена степень влияния Чехова на «новую драму» (как течение), на отдельных талантливых драматургов.

Степень изученности вопроса. Творчество А.П. Чехова давно и плодотворно изучалось и изучается зарубежными и отечественными литературоведами. Назовем лишь некоторых: А.П. Скафтымов, З.С. Паперный, А.П. Чудаков, В.Б. Катаев, Э.А. Полоцкая, И.Н. Сухих, A.B. Кубасов и др., чьи работы сформировали целую научную школу, задающую основные направления поиска. В.Б. Катаев развивает интертекстуальное, или контекстуальное, изучение наследия Чехова. Поиск «цитат» из мировой и отечественной классики у Чехова сегодня качественно дополняется обратным — разысканием чеховского «следа» в мировой и отечественной литературе.

Для нас особый интерес представляли выпуски «Чеховианы»: «Из века XX в XXI. Итоги и ожидания» (2007 г.), «Чехов: взгляд из XXI века»

(2011 г.), три тома, посвященные вершинным пьесам А.П.Чехова: «Полет "Чайки"» (2001), «"Три сестры" - 100 лет» (2002), «Звук лопнувшей струны: к 100-летию пьесы "Вишневый сад"» (2005). В своей работе мы опирались на опубликованные в этих выпусках статьи, затрагивающие проблему функционирования творчества Чехова в литературе и культуре рубежа XX

— XXI веков: «Чехов в XX веке: покорение планеты» В.Б. Катаева, «Чехов в XX веке: contra et pro» В.Е. Хализева, «Эхо "Вишневого сада" в современной драматургии» В.В. Химии, «Чайка-Цапля-Ворона (Из литературной орнитологии XX века)» В.Б. Катаева, «...Счастье — это удел наших далеких потомков»: От "Трех сестер" Чехова к "Трем девушкам в голубом" Петрушевской» и «Чеховский текст как претекст (Чехов - Пьецух

- Буйда)» E.H. Петуховой.

К проблеме функционирования творчества Чехова в XXI веке обращается В.Б. Катаев в книге «Игра в осколки. Судьбы русской классики в эпоху постмодернизма», в отдельных главах книги «Чехов плюс...: Предшественники, современники, преемники» и в некоторых статьях.

Можно назвать еще десятки работ, авторы которых комментируют чеховский интертекст в современной литературе. Тем не менее без преувеличения можно сказать, что проблема взаимодействия современности с Чеховым изучена в самой малой степени. В особенности это касается художественного материала 2000—2010-х гг.

Научная новизна исследования заключается в переосмыслении некоторых закономерностей теории интертекстуальности

и интертекстуального анализа; в привлечении к анализу ранее не изученных в этом ключе произведений современных российских драматургов; в систематизации стратегий их интертекстуального обращения к творчеству Чехова.

Объектом исследования стали преимущественно драматические произведения периода с 1980-х по 2010-е гг., содержащие чеховский интертекст и являющиеся формой творческого переосмысления наследия классика. Это пьесы JI. Петрушевской, В. Сорокина, Б. Акунина, К. Костенко, Е. Греминой, А. Марданя, Ю. Дамскер, К. Драгунской, О. Зверлиной, Е. Рубиной, Н. Коляды, О. Мухиной.

При отборе материала для исследования мы стремились создать объективную картину отечественного «дрампроцесса» последнего тридцатилетия. Для того чтобы выборка пьес была репрезентативной, мы подключили к анализу и те пьесы, которые еще не исследовались в этом ключе, и те, которые уже привлекали внимание литературоведов. Пьесы принадлежат разным литературным направлениям и неравноценны по уровню художественности, часть из них интересна именно своей связью

с чеховской драмой. Другие заслуживают чтения, постановки и изучения как самобытные, талантливые произведения.

Предметом исследования является чеховский интертекст в художественной системе драматических произведений 1980-х - 2010-х годов. Нас интересуют различные интенции современных авторов при освоении чеховского слова, их непохожие или, напротив, тиражированные техники и приемы включения интертекста в ткань собственных пьес.

Цель нашего исследования - описать закономерности и особенности функционирования чеховского интертекста в русской драматургии рубежа XX — XXI веков.

Этой целью определяются задачи:

— выявить круг современных драматических текстов, имеющих переклички с творчеством А.П. Чехова;

— проанализировать отобранные тексты с помощью приемов теории интертекстуальности и историко-функционального метода;

— выявить своеобразие воплощения чеховской традиции у разных авторов;

— систематизировать полученные данные, на их основе предложить классификацию пьес периода 1980-2010-х гг.;

— обнаружить закономерности бытования чеховского «слова» на рубеже XX - XXI веков.

Методологическая и теоретическая база диссертации. Для решения литературоведческих задач мы обратились к методике интертекстуального анализа, также по ходу работы востребованным оказался опыт сравнительно-типологического, историко-литературного и историко-функционального изучения художественного произведения. Анализ литературных связей драматургов обусловлен принципом компаративистской рецепции, при котором воздействие и восприятие текста понимается как двусторонний, открытый и незавершимый процесс. Таким образом, в своей работе мы стремились к системному анализу. Научной базой исследования стали труды отечественных филологов

A.Н. Веселовского, В.М. Жирмунского, М.М. Бахтина, Ю.Н. Тынянова,

B.В. Виноградова, а также опыт зарубежных ученых П. Рикёра, М. Фуко, Р. Барта, Ю. Кристевой.

В настоящей работе мы, вслед за O.A. Проскуриным и A.M. Ранчиным, рассматриваем понятие интертекст вне его связи с постструктуралистским пониманием «интертекстуальности как игры знаков и языков, отрицающим роль автора и пренебрегающим единством текста»4.

41'анчин A.M. «Па пиру Мнемозины»: Интертексты Бродского. М., 2001. С.10.

Мы не дифференцируем интертекстуальные элементы, полагая справедливым наблюдение A.M. Ранчина, согласно которому при реальном функционирований интертекстов «различия нивелируются». Вслед за ученым, такие термины, как «реминисценция» и «цитата», употребляются в работе как синонимы и «имеют широкое значение: к ним причисляются и вкрапления из "чужих" тестов, традиционно именуемые перекличками, отголосками»5. Интертекстуальный анализ позволяет в разнородных заимствованных элементах увидеть своеобразие воплощения чеховской традиции в современных пьесах.

Научно-практическая значимость результатов исследования заключается в уточнении некоторых спорных вопросов теории интертекстуальности и отработке методики интертекстуального анализа; в обращении к неисследованным пластам современной драматургии, для обозначения которых мы предложили, например, использовать термин «неореализм». Положения и выводы работы могут быть использованы в дальнейших исследованиях по проблемам взаимодействия классики и современной литературы, а также в практике вузовского и школьного преподавания.

Апробация работы. Результаты данного исследования были апробированы на V межвузовской конференции «Филологические чтения» (БГУ. Улан-Удэ, 2010); научной конференции «Ломоносовские чтения» (МГУ. Москва, 2010 г.); IX международной научно-практической конференции «Актуальные вопросы гуманитарных наук» (МФЮА. Москва, 2010 г.); VIII международной научно-практической конференции «Актуальные вопросы современной науки» (Центр научной мысли. Таганрог, 2010); международной научно-практической конференции «Молодые исследователи Чехова» (Мелихово, 2012). По теме диссертации опубликовано семь работ.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Как утверждают теоретики постмодернизма, интертекст был всегда и может быть обнаружен у любого писателя: «всякий текст есть интертекст по отношению к какому-то другому тексту»6. Однако именно в постмодернистской литературе интертекстуальность стала осознанным приемом7. Кроме того, выходя за пределы собственно постмодернистской литературы, интертекстуальная игра

5 Ранчин A.M. «На пиру Мнемозины»: Интертексты Бродского. С. 7.

6 Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1989. С. 418.

7 Личовецкий М.Н. Русский постмодернизм. (Очерки исторической поэтики): Монография. Урал. гос. пед. ун-т. Екатеринбург, 1997. С. 9.

обнаруживается и в тех основанных на «реальном материале» произведениях, которых, как кажется, прибавилось в последние годы (Как отмечает режиссер, член жюри всероссийского драматургического конкурса «Действующие лица» И.Л. Райхельгауз, «драматург опять возвращается к человеку», в лучших пьесах конкурса «Действующие лица» 2010 года «преобладают новые старые ценности», «есть смысл и сюжет»8).

2. Творчество Чехова по-прежнему остается одной из наиболее востребованных эстетических систем у авторов рубежа ХХ-ХХ1 веков. Все новые обращения к нему можно объяснить и вниманием Чехова к обычному человеку, к простой жизни, и отсутствием морализаторства, дидактизма, и художественным совершенством чеховских произведений, и освобождением слова у Чехова, переходом «от логики темы — к логике, диктуемой языковым материалом, логике слов»4. По мнению В.Б. Катаева, Чехов обновил внутренние законы литературного творчества: «главная сторона чеховского новаторства — то, что можно назвать новаторством методологическим»10. После Чехова невозможно стало писать «как раньше». Однако писать «по-чеховски» под силу далеко не каждому. Очевидно, это одновременно «раздражает» и влечет современных драматургов, в своих смелых экспериментах мучительно ищущих те самые новые формы, новое слово, равноценное чеховскому. Подражания и попытки преодоления Чехова не прекратятся до тех пор, покуда его «новаторская методология» не найдет своего вершинного художественного воплощения.

3. Проведенный анализ позволил выделить следующие стратегии обращения к чеховскому интертексту:

— Постмодернистское обращение к Чехову основано на игре, которая может быть направлена на десакрализацию его творчества или эпатирование утвердившихся в обществе, канонических представлений о нем. Одновременно с этим интертекст направлен на адресата, в отношении которого выполняет функции приманки, игры с читательскими ожиданиями и амбициями. Принятие правил этой игры «в атрибуцию чужих слов» создает у читателя иллюзию причастности к элитарному искусству.

8 Райхельгауз ПЛ. Старая новая драма... // Лучшие пьесы 2010: Сборник. М., 2011. С. 7-8.

9 Катаев В.Б. Чехов плюс...: Предшественники, современники, преемники. М„ 2004, С. 371.

10 Катаев В.Б. Указ. соч. С. 372.

— Интертекст становится текстообразующим приемом не только в постмодернистской, но и в массовой литературе, эксплуатирующей темы, сюжеты, систему персонажей и самое имя классика.

— В литературе, получившей в данной работе определение «неореалистическая», чеховский интертекст не менее важен, цитаты из Чехова высокочастотны. Однако, несмотря на то, что в художественном отношении интертекст здесь не всегда бывает оправдан и выглядит порой как дань литературной моде, его использование не подчинено самодовлеющим формальным требованиям. В отличие от постмодернистов, авторы-неореалисты, опираясь на материал современной действительности, апеллируют к традиции Чехова. При этом продолжение традиции классика не всегда означает ее полное приятие и утверждение. Интертекстуальность может быть знаком, указывающим, например, на полемическое осмысление чеховской аксиоматики.

— Как отмечает Н.Л. Лейдерман, в 1990-е гг. появился целый ряд произведений, близких традиции классического реализма11. Таковыми мы посчитали пьесы К. Драгунской, О. Зверлиной и Е. Рубиной. Эти авторы отказались от открытого внедрения интертекста, отдав предпочтение аллюзиям, тонким перекличкам: в некоторых сценах цитация очевидна, в других мало доказуема. Названные драматурги могут обращаться к чеховскому стилю, типу конфликта, персонажам, ситуациям, символам, фразеологизмам, однако интертекст в их произведениях локализован и не нарушает законов реалистического правдоподобия. Такого же рода обращения к Чехову в пьесах «новодрамовцев».

Структура работы обусловлена целью и задачами исследования. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы, который включает 203 наименования.

11 Лейдерман Н.Л. и Липовецкий М.Н. Современная русская литература - 1950-1990-е годы: Учеб. пособие. Том 2, 1968-1990. М., 2003. Цит. по httn://\v\v\v.modernlib.ru/books/levderrnan n/sovremennava russkava literatura 1950199 Oe godi tom 2 19681990/read 1/

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ Во Введении обосновывается выбор темы, намечаются причины обращения современных драматургов к творчеству А.П. Чехова, характеризуется актуальность, степень изученности проблемы, ее научная новизна, теоретическая и практическая значимость.

В первой главе «От философии к . методологии ннтертекстуальности» доказывается целесообразность применения интертекстуального анализа для изучения особенностей функционирования чеховского творчества в контексте отечественной драматургии конца XX — начала XXI века. В связи с этим последовательно прослеживается история становления теории интертекстуальности, слабые и сильные стороны ее современного состояния; выделяется несколько возможных путей дальнейшего развития. Рассматриваются работы М.Б. Ямпольского, H.A. Фатеевой, O.A. Проскурина, A.M. Ранчина и других обратившихся к теории интертекстуальности ученых. Предлагаются дополнительные приемы анализа, например, апробированный в рамках историко-функционального подхода поиск заимствованных персонажей. В свете методологического спора M.JL Гаспарова с М.М. Бахтиным исследование чеховского «следа» в современной драматургии представляется как попытка изучения «дальнего контекста» понимания творчества классика.

В параграфе 1. «Краткий экскурс в историю формирования теории ннтертекстуальности» мы обратились к истории зарождения и становления теории интертекстуальности и интертекстуального анализа. Известно, что своеобразной точкой отсчета теории стало осмысление и переосмысление бахтинских идей «диалогизма» в контексте постструктуралистской «философии множества». В работах Ю. Кристевой и Р. Барта текст понимается как бесконечный лабиринт — «гипертекст», состоящий из множества не упорядоченных автором голосов. Философское понимание интертекста постструктуралистами легло в основу литературно-критического понятия и «перебралось» в литературоведение. Однако идея принципиальной множественности художественной семантики на практике привела к «гиперинтерпретации» - произвольной трактовке текстов. Как показывается в этом параграфе, на сегодняшний день данная проблема в науке четко сформулирована, но отнюдь не решена.

Во втором параграфе «Проблематизация понятия интертекстуальность в филологии конца XX — начала XXI века (три статьи M.JI. Гаспарова о М.М. Бахтине)» достаточно подробно исследуется философско-методологический «спор» Гаспарова с идеями Бахтина. Интерпретируя научное творчество Бахтина, Гаспаров приписывает ему крены «философии множества» и школы семанализа. В связи с этим выводы ученого представляют для нас особый интерес и

рассматриваются в том числе как критика теории интертекстуалыюсти. Учитывая справедливость многих замечаний Гаспарова, следует отметить, что крайнее неприятие ученым идеи «диалога» подрывает практику интертекстуального анализа. В качестве возможного выхода из «методологического тупика» рассматривается предложенное В.Б. Катаевым сочетание «ближнего» и «дальнего» контекстов изучения произведения. Как пишет ученый, «в обращении к "ближнему" и "дальнему" контекстам понимания нужно видеть не взаимоисключающие, а дополняющие один другой подходы, и в совокупности они могут обеспечить полноту филологического изучения произведений литературы прошлого»12.

В параграфе 3. «Полемическая интерпретация и попек заимствованного персонажа» к теории интертекстульности подключается понятийный аппарат других литературоведческих методов. В пункте 1.3.1. «Полемическая интерпретация А.Б. Есина» разбирается суть этого понятия. В понимании ученого полемическая интерпретация — это особая форма бытования классики, предполагающая ее образную трактовку. Причиной появления полемической интерпретации Есин считает стремление современного автора сказать свое новое слово о мире на заданную классиками тему. На практике это зачастую приводит к осовремениванию произведений прошлого.

1.3.2 «Интертекстуальное взаимодействие на уровне литературных категорий: заимствование персонажа» На сегодняшний день вполне четко обозначился лингвистический уклон теории интертекстуальности: «чужое слово» осмысляется как «чужая речь», исследуются фигуры речи и речевые жанры. В таком направлении интертекст осмысляется в работах В.П. Москвина, И.В. Арнольд, H.A. Кузьминой, В.Е. Чернявской и других ученых. Признавая значимость этих исследований, следует отметить, что в центре внимания в них оказывается не художественное произведение, а художественный дискурс. В связи с этим мы опираемся на них в малой степени. Основные элементы интертекстуальности, каковыми являются цитата, аллюзия, реминисценция и более сложные составные образования, мы дополнили литературоведческими категориями. Ценным для обогащения интертекстуального анализа видится подключение опыта историко-

12 Катаев В.Б. К пониманию Чехова: ближний и дальний контексты // Образ Чехова и чеховской России в современном мире. Сборник статей. Интернет-версия. Спб., 2010. http://www.nevvruslit.ru/for Ыаяякв/сЬекЬоу/оЬгаг-сЬеЬоуа-ьсЬеНоуяко!'-rossii-v-sovremennom-lnire■-sbomik-statei.-internet-versiva-l

функционального' изучения бытования литературы в литературе, а в частности приема заимствованного персонажа.

Заключительный параграф первой главы, 4. «От проблем к перспективам: практика интертекстуальных исследований в отечественной филологии», имеет обобщающее значение. Мы остановились на исследованиях, посвященных интертекстуальному изучению художественных текстов: «Память Тиресия. Интертекстуальность и кинематограф» М.Б. Ямпольского, «Интертекст в мире текстов: Контрапункт интертекстуальности» H.A. Фатеевой, «Поэзия Пушкина, или Подвижный палимпсест» O.A. Проскурина и «"На пиру Мнемозины": Интертексты Бродского» A.M. Ранчина. На наш взгляд, именно эти работы являются примерами успешного и сбалансированного интертекстуального анализа. Ямпольский, распутывая интертекстуальный клубок кинематографических связей, демонстрирует, как на смену синтетической интуиции, обусловленной психологией и мировоззрением интерпретатора, встает конкурентоспособная методология, по своей доказательности приближающаяся к анализу текстолога. Анализ Фатеевой представляет собой ценный опыт классификации типов интертекста и межтекстовых связей.

Освобождая терминологический аппарат от постструктуралистских коннотаций, мы, вслед за O.A. Проскуриным и A.M. Ранчиным, стремились сделать наш интертекстуальный поиск максимально гибким, поставить его в зависимость от каждого рассматриваемого нами произведения, а не наоборот. В связи с этим мы отказались от первичной классификации интертекстуальных связей, а выделяли и называли различные виды интертекста по ходу самого анализа.

Во второй главе «Творчество А.П. Чехова в интертекстуальном зеркале современной российской драматургии» рассматриваются современные пьесы, в которых нам удалось обнаружить чеховский интертекст. Выделяется четыре основных тенденции функционирования чеховского творчества в контексте отечественной драматургии 1980-2010-х гг. На примере пьес В. Сорокина, Б. Акунина, К. Костенко раскрывается своеобразие постмодернистской деконструкции чеховских текстов. Анализируются некоторые «вольные» театральные и литературоведческие интерпретации пьесы «Чайка». Рассматривается ряд «неореалистических» пьес в их специфическом обращении к чеховской традиции, объясняется смысл введения рабочего определения «неореализм» по отношению к этой ветви драматургии 2000-х гг. В качестве продолжателей традиций русской классики выделяются авторы-реалисты: К. Драгунская, О. Зверлина, Е. Рубина. В их произведениях также обнаруживается «чеховское слово».

Наконец, проводятся параллели между Чеховым и появившемся в начале 90-х широко обсуждаемым течением «новая драма».

В первом параграфе второй главы «Деформация чеховской традиции в эстетике постмодернизма» речь идет об агрессивных и прагматических стратегиях подключения элементов чеховских произведений. В качестве маркеров постмодернистской эстетики выделяются:

- поэтика сознательной вторичности, центонность на всех уровнях текста (от языка до мировоззрения);

- обессмысливание заимствованных элементов;

- тотальный скептицизм;

- эссеистичность (когда комментируется сам процесс писания);

- пародийный модус повествования;

- эстетика шока и абсурдизация;

- смешение стилей (пастиш)13.

В 2.1.1 «Интертекстуальное присутствие "Чайки" А.П. Чехова в "Диких животных сказках" Л.С. Петрушевской» как пример «постмодернистского» осмысления межтекстовых взаимодействий Петрушевской с Чеховым рассматривается исследование Л.В. Сафроновой. Увлечение Л.В. Сафроновой постмодернистскими методологиями, к сожалению, заслоняет исследуемый объект, в связи с чем одно из самых великих творений мировой драматургии - «Чайка» А.П. Чехова - предстает ущербным, «закомплексованным» текстом. Сомнение вызывает и трактовка Сафроновой чеховского интертекста у Петрушевской. По мысли исследовательницы, «Дикие животные сказки» — пример постмодернистской литературы. Однако с этим сложно согласиться. На наш взгляд, Петрушевская создала злободневное произведение о современной российской действительности, которое продолжает традиции русской реалистической литературы, а не постмодернистской игры.

В 2.1.2. «О постмодернизме некоторых театральных интерпретации "Чайки" А.П. Чехова» речь идет о спектакле Ю. Бутусова. «Чайка» Ю. Бутусова рассматривается как произведение постмодернизма, в котором одновременно заключается попытка этот самый постмодернизм преодолеть. На эту мысль наталкивает тот факт, что это сложное, синтетичное произведение современной сцены, несмотря на многочисленные «приметы» постмодернистского стиля, пронизано лиризмом. Многосложность спектакля делает его закрытым для

Современная русская литература конца XX — начала XXI века: учеб. пособие, под ред. С.И.Тиминой. М„ 2011. С. 99-100.

интерпретации. В связи с чем не представляется возможным однозначно определить его художественный метод.

В 2.1.3 «Чеховский интертекст в творчестве В. Сорокина, К. Костенко, Б. Акунина. Концептуализм и паралитература»

анализируются три современных обращения к «Чайке» А.П. Чехова.

В пьесе В. Сорокина «Юбилей» предметом разрушения становится жанр юбилейной речи, стиль советских газетных передовиц, чеховские пьесы и постсоветская риторика. Основным приемом, моделирующим этот текст, является деструкция творчества классика, а также буквализация языковых и художественных метафор. Тем не менее якобы обессмысленные речевые клише, стертые метафоры, окостенелые маски литературных стилей, которые концептуалист призван обновить, на поверку оказываются переполненными самыми живыми смыслами, от чего жестокая игра с ними вызывает отвращение и боль у большинства читателей. «Юбилей» — это произведение концептуалиста, стремящегося обнажить языковые схемы, очистив их от «эстетических запечатлений и видоизменений»14. В качестве последних, очевидно, выступают пьесы А.П. Чехова, которые В. Сорокин объединил в единый постмодернистский текст с советским и постсоветским дискурсом, с тем чтобы непосредственно на письме продемонстрировать идею равнозначности любого слова.

Не избежал влияния В. Сорокина автор «"Чайки" А.П. Чехова (remix)» К. Костенко. Вслед за мэтром постмодернизма он смешивает реплики героев «Чайки», уголовный кодекс и рекламный текст, однако конечная цель этой деструкции не ясна. Созданная в 2002 г. «"Чайка" А.П. Чехова (remix)», несмотря на формальное следование логике постмодернистского текста, воспринимается, скорее, как образчик массовой литературы. Как и в «Юбилее» Сорокина, у Костенко реплики чеховских героев смешиваются и между собой, и с нехудожественными (рекламным и юридическим) текстами. Однако этим все и заканчивается: читателю даже не приходится отыскивать составляющие пьесу претексты — все они изначально названы автором. Повторяя художественные открытия Сорокина, К. Костенко воспринимается как его эпигон еще и потому, что, создавая свое произведение «по канонам» концептуализма, он тем самым обнажает в нем наличие готовых шаблонов, схем — всего того, с чем концептуализм призван бороться.

Б. Акунин использует интертекстуальные связи с А.П. Чеховым с целью воздействия на адресата: обращаясь к «Чайке», современный автор

14 Этитейн М.Н. Постмодерн в русской литературе: Учеб. пособие для вузов. М., 2005. С. 140.

придает пьесе «филологический лоск» и этим привлекает «взыскательного читателя». Он также заимствует сорокинские приемы построения текста, соблюдает все «приметы» постмодернизма: использует технику бриколажа, обессмысливает вырванные из первоисточника цитаты, пародирует героев чеховской «Чайки», обращается к запретным темам и насыщает свой текст натуралистическими описаниями. Однако все эти приемы лишены философского подтекста. Вместо разрушения «омертвелого» языка, как это было у концептуалиста Сорокина, у Акунина деструкция, напротив, направлена на создание шаблонного текста. Акунин преследует прагматичные цели: апеллируя к модной эстетике, он стремится упрочить свое место в литературной иерархии.

Во втором параграфе второй главы «Неореалисты» 2000-х гг.: конструктивное осмысление классики (А. Мардань, Ю. Дамскер, Е. Гремина)» рассматриваются произведения, в которых реалистическое содержание сталкивается с постмодернистской традицией интертекстуального письма: диалоги и монологи героев строятся по принципу бриколажа, а отдельные ситуации, положения и образы откровенно калькируются с чеховских. Следуя литературной моде, авторы не замечают, что частое обращение к Чехову в их пьесах не всегда художественно оправдано. Тем не менее вместе с разрозненными цитатами в пьесы неореалистов входит проблематика чеховской драмы, ее философская глубина.

Термин «неореализм» используется в работе в качестве определения для того корпуса современных пьес, в которых обнаруживается синтез реалистической и постмодернистской эстетики или их неоднородное сочетание на уровне способов типизации, изобразительно-выразительных средств, отдельных приемов. Ни в литературоведческих, ни в критических статьях мы не обнаружили подходящего термина для нового течения, поэтому, нуждаясь в рабочем определении, остановились на уже существующем в науке неореализме.

В отечественном литературоведении термин неореализм («синтетизм») закрепился за «постсимволистским литературным модернистским стилевым течением 1910-1930-х гг., основанном на неореалистическом художественном методе. В этом методе синтезированы черты реализма и символизма при преобладании последних»'5. По аналогии мы предлагаем называть произведения последнего десятилетия неореалистическими в том случае, если в них синтезированы черты реализма и постмодернизма. Выбирая определение, мы ориентировались на

15 Давыдова Т.Т. Русский неореализм: идеология, поэтика, творческая эволюция (Е.Замятин, И.Шмелев, М. Пришвин, А. Платонов, М. Булгаков). М., 2006. С. 28

принцип синтеза двух направлений, положенный в основу наименования течения начала прошлого века; перенос термина в нашей работе не подразумевает тождества или сближения литературы 1910-30-х гг. и драмы начала 2000-х.

В пьесе «Антракт» А. Марданя можно выделить две стратегии использования чеховского интертекста. Во-первых, это идущая от постмодернистов традиция игры с персонажами. На это работают чеховские имена героинь, несколько сюжетных моментов (Маша после спектакля в горсаду тайно встречается с неким Вершининым), каламбуры. Однако активно заявленный в первой картине «игровой интертекст» уже ко второй заметно слабеет, сохраняясь лишь на уровне примитивной языковой игры. Более удачным является использование А. Марданем интертекста в качестве своеобразного камертона, по которому «проверяются» герои. Например, первое неприятное впечатление модный режиссер Павел производит, когда отмахивается от драматургии Чехова. Позднее «мелкая» сущность героя подтвердится и в поступках: он обманул Ольгу и сбежал из провинциального театра, так и не завершив постановку.

Интертекстуальным центром пьесы Ю. Дамскер «На закате солнца» становится бывшая актриса, а ныне бедная пенсионерка Наталья. Она постоянно цитирует любимые чеховские роли, примеряет на себя судьбы чеховских персонажей, в конечном итоге отождествляя себя с ними. Открытое, а по мнению некоторых критиков, даже навязчивое16 обращение Ю. Дамскер к Чехову создает своеобразный эксплицитный текстуальный слой, на основе которого формируется философский смысл пьесы. И если на этом уровне имя Чехова благодаря воспоминаниям Наташи ассоциируется с молодостью, мечтами, лучшими ролями, то на уровне подтекста, на территории автора и читателя обращение к Чехову исполнено трагизма. Живописуя постсоветскую реальность, «лихие 90-е», современный драматург таким образом спустя сто лет отвечает на слова чеховских героев о счастье будущих поколений.

Пьеса Е. Греминой «Сахалинская жена» строится путем соединения документальной основы («Остров Сахалин» А.П. Чехова) и большого количества вырванных из художественного контекста чеховских цитат. Интересно, что у Греминой трансформация книги «Остров Сахалин» и связанная с ней реалистическая струя соотносятся в пьесе со Степаном, Иваном, Мариной и Ольгой, а интертекстуальная игра с цитатами

16 Вергелис О. Нам не жить друг без друга. Валерия Заклунная сыграла жертву века // Зеркало недели. №39, 18 октября 2008. Цит. по http://zn.ua/CULTURE/nam ne zhit drug bez druga valeriva zaklunnava sygrala zh ertvu veka-55122.html

и стилизацией под чеховские юмористические речевые портреты -с Доктором и Унтером. Греминой удалось в одном произведении мастерски соединить безрадостные, полные скорби реалии сахалинской жизни, духовные метания «реалистических» героев и стилизованные «постмодернистские» маски, которые современный читатель без труда идентифицирует как знаки чеховской литературной системы. Таким образом, в «Сахалинской жене» драматург последовательно совмещает приемы двух разнонаправленных эстетик: реализма и постмодернизма.

Как видим, драматурги 2000-х гг. активно обращаются к наследию классика. Осмысление происходит в разных направлениях и воплощается в своеобразных художественных формах. А. Мардань, Ю. Дамскер и Е. Гремина вдохновляются Чеховым и, возможно, именно в процессе интерпретаций чеховских, создают свои произведения. Однако это еще далеко не все особенности диалога современных драматургов с творчеством А.П. Чехова.

В параграфе 3. «Мерцающий» интертекст в пьесах 2000-2010-х гг. (К. Драгунская, О. Зверлкна, Е. Рубина)» речь идет о наиболее близких к традиции классического реализма пьесах К. Драгунской, О. Зверлиной, Е. Рубиной. Чеховский интертекст в них мы назвали «мерцающим», потому что чаще всего здесь встречаются не прямые цитаты, а аллюзии с Чеховым. Межтекстовые взаимодействия с классикой у этих авторов выведены на уровень читательского восприятия. Интертекст рождается на пересечении «исходного» и «итогового» текстов как еще одна смысловая сфера. Отсутствие интертекстуальных нагромождений в самом тексте позволяет избежать эффекта «сделанности», литературности произведений и сохранить однородность реалистического метода.

В ходе интертекстуального анализа пьесы К. Драгунской «Русскими буквами» мы обнаружили чеховские образы, звуки, обыгрывание отдельных положений. Эхом отзывается в пьесе Драгунской самый знаменитый чеховский звук: часы Ночлегова в руках «уполномоченных» «издают печальный звук, будто струна лопнула»17. Не случайно современный драматург самое сильное и запоминающееся место в чеховской музыке «Вишневого сада» сводит к рутинному звуку часов. Точно так же как Драгунская снимает угрозу разрушения дома и сада «чужими», она умаляет значение и масштабность «звука лопнувшей струны». Мир Драгунской — это мир XXI века, в котором Сад гибнет во время техногенной катастрофы. У Чехова тревожный звук повторен дважды. У Драгунской сначала предчувствием, а затем самим воплощением

17 Драгунская К. Русскими буквами (Пьеса о Родине и о детстве в двух частях) / К. Драгунская. Пить, петь, плакать: Пьесы. М., 2009. С. 129.

апокалипсиса становится тяжелый, оглушающий звук летящих вертолетов, который то нарастает, то стихает в пьесе, пока одна из машин не приземляется в саду Ночлегова. Прибывшие спасатели начинают «полнейшую, безвозвратную эвакуацию», однако герои не двигаются с места. Табличка Ночлегова «Сдается дом для зачатий» сбивается, на ее месте устанавливается новая — «ОБИТАТЬ ВОСПРЕЩАЕТСЯ». Очевидно, так констатируется обреченность сада и дома на вымирание, что соотносится с пессимистичными высказываниями К. Драгунской о российской действительности.

Концентрация чеховского интертекста по ходу пьесы периодически меняется: Драгунская то приближается, то отдаляется от Чехова, растушевывая смысл прямой цитаты до едва уловимой аллюзии, дежавю. Герои пьесы «Русскими буквами», подобно героям «Вишневого сада» (в особенности Раневской и Гаеву), с упоением погружаются в мир детских воспоминаний, предаются мечтам, настойчиво игнорируя неблагополучие реальных обстоятельств своей жизни. Однако героям Чехова при всех недостатках удается сохранить теплые семейные отношения: они живут большим домом, а угроза их взаимного отчуждения в пьесе едва обозначена. В «Вишневом саде» только Шарлотта «не знает своего родства», тогда как в современной пьесе все герои безвозвратно утратили родственные связи. Ночлегов, Скай, Осенний Стрелец бродят по земле в поисках Дома.

Другая пьеса К. Драгунской «Ощущение бороды» не вписывается в

каноны драматургии: в ней есть автор-повествователь, а реплик и

монологов героев в разы меньше, чем развернутых повествовательно-

описательных изображений. Пьеса построена как цикл из десяти небольших

зарисовок, слабо связанных между собой сюжетно. Каждая сценка имеет

собственное название и порядковый номер. Список действующих лиц и

указания на задействованных в том или ином эпизоде героев - вот,

пожалуй, единственные «свидетели» драмы. Тем не менее «новые формы»

современной драматургии не обязательно свидетельствуют о

постмодернистскости ее происхождения. На наш взгляд, такое построение,

напротив, отсылает к традиции: в небольших сценках Драгунской

отчетливо вырисовывается чеховский профиль. Однако речь идет не о

чеховской драматургии, а о прозе классика. Точнее, о том смежном жанре,

который В.Б. Катаев определил как «увиденные и записанные с натуры

18

сценки», или как «специальные рассказы для чтения со сцены» .

18 Катаев В.Б. Чехов и его литературное окружение. Текст приводится по http://az.lib.ni/c/chehow а рДех! 0370.51Ит1

Пространные ремарки первых трех эпизодов современной пьесы по своему устройству напоминают вступления в сценках А.П. Чехова 18841885 гг., а смесь деревенского и городского диалекта в речи повествователя Драгунской отсылает к «около-сказовой»19 манере раннего Чехова. Далее в пьесе Драгунской объем ремарки сильно сокращается, на смену шутливому тону приходит тревожная сдержанность, соответствующая неблагополучному повороту сюжета.

В пьесе «Ощущение бороды», как и в пьесе «Русскими буквами», К. Драгунская непоследовательна в своем обращении к Чехову: в начале пьесы ее обращение к традиции классика открытое, явное, а в финале едва ощутимое. Драматург, подобно своей героине, литературоведу Марине Дербарендикер, осмысляет жизнь в системе координат, заданных русской классикой, в особенности Чеховым. Это обусловливает ту легкость, с какой Драгунская то приближается к Чехову, то отдаляется от него, создавая мерцающую цитатами и аллюзиями интертекстуальную ткань своих произведений.

Для пьесы О. Зверлиной «На музыку тишины» наиболее значимым стал интертекст «Трех сестер» А.П. Чехова. Отдельные мотивы и реплики чеховских героев Зверлина осмысляет сквозь призму самых страшных событий XX века. Например: у Чехова военные уходят из города — у Зверлиной уходят и погибают на войне; у Чехова сестры остаются одни, но все же вместе, - у Зверлиной сестры теряют друг друга навсегда; о духовной жертве говорит чеховская Ирина: «я <...> всю свою жизнь отдам тем, кому она, быть может, нужна», ей вторит Ольга: «страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас» — у Зверлиной героиням в прямом смысле пришлось жертвовать собственными жизнями, чтобы спасти от гибели и своих близких, и будущие поколения людей.

Чехов как мыслитель и философ был открыт совсем недавно. Для этого потребовалось преодолеть почти единодушное обвинение в безыдейности, вынесенное писателю прижизненной критикой. Н.К. Михайловский, к примеру, отдавая должное «поэтичности стиля», резко критиковал произведения А.П. Чехова за отсутствие «общей идеи»20. О. Зверлина показывает, как перед лицом войны ее героиня открывает для себя ценность самых простых вещей.

Софья. <...> И вдруг все стреляют друг в друга, стараются убить как можно больше народу. И все это только лишь для того, чтобы опять вернуться домой... может быть, вернуться, может быть, если повезет......к

" Чудаков А.П. Поэтика Чехова. М„ 1971. С. 70.

20 Михайловский Н.К. Литературно-критические статьи. М., 1957. С. 606.

жене, к своим детям — чтобы опять любить, гулять, обедать, слушать музыку...21 (курсив — наш.).

Очевидно, трагические события и катаклизмы XX века заставили человечество пересмотреть свое отношение к положительной программе (выражение А.Б. Есина) Чехова, которая, по словам А.Б. Есина, «поражает своей незамысловатостью и доступностью»22. Речь идет о следующих словах писателя: «Мое святая святых — это человеческое тело, здоровье, ум, талант, вдохновение, любовь и абсолютнейшая свобода, свобода от силы и лжи, в чем бы последние две ни выражались» (П., 3, 11). Таким образом, О. Зверлина ведет свой интертекстуальный диалог на уровне ценностных ориентации чеховских персонажей.

В пьесе Е. Рубиной «Прогулка в Лю-Блё» также актуализируются простые ценности. Одинокие люди с неустроенной личной жизнью встречаются в курортной деревушке. Действие пьесы разворачивается в основном за обеденными разговорами. Художница и интеллектуалка Лиля мечтает обрести личное счастье, встречая психиатра Хербста, она «загадывает» ему Чехова. Очевидно, многое из классика Лиля знает наизусть, бессознательно примеряя на себя образы чеховских героинь. Подобно литературоведу Дербарендикер из пьесы К. Драгунской, Лиля встраивает реальность в систему литературных, в особенности чеховских координат. Тайным языком Лили и Хербста становятся цитаты из чеховских произведений. Хербст Фогель, безусловно, разделяет литературный вкус Лили, но не без иронии относится к ее оторванности от реальной жизни.

Воспитанная на чеховской драматургии героиня Е. Рубиной склонна драматизировать события. Возможно, она отождествляет себя с Ниной Заречной, на что косвенно указывают и ее слова о теплом доме, и ее стишок о том, как «улетает птица, завывает ветер» (немотивированный сюжетно), и ее творческая профессия, и прошлые любовные неудачи. Даже познакомившись с идеальным Фогелем, она по-прежнему продолжает ориентироваться на сюжеты, в которых нет счастливых пар (как, например, в «Чайке») и на этом основании считает свои отношения обреченными. Е. Рубина стремится разрушить «сверхреалистические» иллюзии своей героини, показывая, что жизнь не всегда трагична. Тем не менее, попытка современного драматурга закончить пьесу «хэппи эндом» получает слабое художественное воплощение: Хербст Фогель всегда знает, что и когда

21 Зверлина О. На музыку тишины // Лучшие пьесы 2007 года: [Сборник]. М., 2008. С. 189.

22 Есин А.Б. О чеховской системе ценностей / А.Б. Есин. Литературоведение. Культурология: Избранные труды. М., 2011. С. 163.

сказать Лиле, чтобы развеять ее страхи и опередить желания. В тексте этому, конечно, есть объяснение - он гениальный врач-психиатр, однако этого недостаточно для того, чтобы оживить образ. Опровергая взгляды Лили, Рубина неявно полемизирует с Чеховым.

В пьесах Чехова большинство действующих лиц охвачено темой жизненной неудачи. По мнению В.Б. Катаева, Чехов застает своих героев в момент, когда рушатся их привычные представления о собственной жизни, в момент их перехода от казалось к оказалось.23. Е. Рубина ведет свою героиню к счастливому финалу, заимствуя только логику чеховского движения. Лиле из «Прогулки в Лю-Блё» казалось, что она обречена на одиночество. Осознавая это, она, как чеховские Соня или Нина, готова нести свой крест: воспитывать сына, много работать, ухаживать за больной Рутой. Однако жизнь вносит свои коррективы: Лиля находит очень близкого по духу человека, и это взаимно. Самые драматичные моменты Е. Рубина, в отличие от классика, оставляет в прошлом героини. Такую концовку современной пьесы можно рассматривать как полемичное преобразование финала чеховской драмы: героиня Рубиной, готовая по примеру чеховских героинь «нести свой крест», неожиданно для себя обретает личное счастье.

Такова одна из возможных интерпретаций пьесы Е. Рубиной «Прогулка в Лю-Блё», созданная на основе интертекстуального анализа.

В заключительном параграфе второй главы «"Новая драма" (Н. Коляда, О. Мухина)» рассматриваются специфические особенности этого течения. Прослеживается история появления на русской сцене пьес verbatim, приводятся характеристики вербатима драматургами и критиками. Вербатим осмысляется как смежная с «новой драмой» техника. В качестве доминанты «новой драмы» выделяется «естественный язык», его пограничный между письмом и устной речью характер.

Основоположник «новой драмы» Н. Коляда в пьесе «Полонез Огинского» обращается к чеховскому типу конфликта. Он сосредоточивается на внутреннем событии: подобно чеховским героям, Таня и Дима в «Полонезе Огинского» проходят путь от казалось к оказалось1*. Юношеские мечты о любви и счастье разбиваются о прошлый опыт героев. В конце концов герои утрачивают веру в себя, пределом

23 Катаев В.Б. Пьесы Чехова как резонантное пространство // Anton Р. Cechov - der Dramatiker. Drittes internationals ¿echov-Symposium. Badenweiler im Oktober 2004: [Сборники]. München - Berlin - Washington, D.C. 2012. C. 162.

24 По мнению В.Б. Катаева именно такой формулой определяется драматическое открытие, которое совершают герои чеховских пьес. См. Катаев В.Б. Пьесы Чехова как резонантное пространство // Anton P. Cechov - der Dramatiker. С. 161-168.

самоотчуждения становится беспамятство героини. Тем не менее обращение к Чехову наталкивает читателя не только на неутешительные выводы об измельчании, деградации современного человека. На фоне этой жесткой и беспристрастной критики российской действительности чеховский интертекст одновременно связывается с верой в человека: герои Коляды мечтают бессмертными словами чеховских персонажей.

Пьеса «Таня-Таня» О. Мухиной на первый взгляд не имеет ничего общего с «жестоким» творчеством Н. Коляды. Однако составители сборника «Новая драма», театральные критики и теоретики этого течения К. Матвиенко и Е. Ковальская, считают пьесу О. Мухиной программным «новодрамовским» произведением. На наш взгляд, это действительно так, потому что «Таня-Таня» написана в очень близкой вербатиму манере: диалоги героев спонтанны и полны неправильностями, столь естественными в устной речи. Разговоры героев строятся не по законам логики — реплики цепляются одна за другую, едва скрепляясь возникшими в сознании говорящих ассоциациями. Такое построение диалогов впервые встречается у Чехова. Однако в драматургии классика в каждом отдельном случае слова героев, не имеющие прямого отношения к сюжету или речевой ситуации, несут разную смысловую нагрузку: характеризуют героя, помогают интерпретировать его поведение или отношения между персонажами. Кроме того, как бы неотредактированные драматургом, «случайные» высказывания создают эффект произвольной, естественной речи, т.е. формируют ощущение будничного общения (как в жизни). У Мухиной только на первый взгляд может показаться, что герои не слышат и не понимают друг друга. Напротив, зачастую им достаточно полуслова, чтобы разгадать зашифрованное послание. Сложно здесь только читателю: диалоги, ориентированные на устную речь и «поток сознания», не облегчают, а затрудняют восприятие сюжета, маскируют любовные перипетии пьесы.

Чеховский интертекст в пьесе представлен на уровне аллюзий. Герои «Тани-Тани» слышат чеховские звуки, носят чеховские имена, произносят обрывки знаменитых чеховских фраз. Однако в сравнении с Чеховым, у Мухиной все гораздо проще. По словам критика М. Дмитриевской, в пьесе «только плещутся какие-то душистые лирические волны»25, герои поглощены собственными переживаниями, об объемном воспроизведении жизни говорить не приходится. Тем не менее стоит отдать должное мастерству современного драматурга: Мухиной удалось создать

25 Дмитревская А/. ТА-ТА-ТА-ТАМ! // Петербургский театральный журнал. №12. 1997. Текст приводится по http://ptzh.theatre.rn/l 997/12/60/

неповторимый, узнаваемый стиль, в том числе благодаря своеобразному использованию элементов чеховской поэтики.

В Заключении подводятся итоги исследования, формулируются выводы. В работе показано, как на наших глазах одна литературная волна сменила другую. Постмодернистские эксперименты со словом, «препарирование» классики, когда-то поражавшие своей дерзостью и новизной, будучи растиражированными беллетристической и массовой литературой, постепенно покинули авансцену современного литературного процесса. К началу 2000-х гг. наиболее примечательным стало явление, обозначенное критикой как «новая драма». Драматурги этой волны от условной «литературной крови» обратились к реальной общественной грязи. Местом действия стали гаражи, подъезды и подвалы, героями — маргиналы и неблагополучные слои населения. Казалось, что разбитое на мелкие осколки еще в 80-е годы Сорокиным чеховское наследие неминуемо канет в Лету. Однако провозвестник «новой драмы» Н. Коляда в пьесе «Полонез Огинского» и еще в ряде своих пьес обращается именно к Чехову. «Чеховский след» обнаруживается и у других драматургов этого направления. Больше того, чеховский интертекст здесь чаще всего не пародируется, а, включаясь в тонкие структурные параллели, получает философское осмысление.

Во второй половине 2010-х гг. приемы «новой драмы» стали привычными. По словам режиссера, председателя драматургического конкурса «Действующие лица» И.Л. Райхельгауза, «многие вернулись в квартиру и на дачу. А больницы и помойки почти исчезли»26. Возвращение к старым ценностям повлекло за собой новый виток обращений к Чехову. Однако, несмотря на близкие чеховским ситуации, в которых разворачивается действие, далеко не все драматурги этой волны принимают философские и нравственные суждения классика. Для некоторых авторов чеховский художественный мир стал отправной точкой собственного поиска, в результате которого зачастую создаются полемические осмысления и трактовки отдельных чеховских образов, ситуаций или целых произведений. Ю. Дамскер, описывая нищенское существование российских пенсионеров, тем самым опровергает мечты о счастье будущих поколений, которым предаются Аня, Петя Трофимов, Вершинин, Ирина, Ольга, Астров. Полемика ощущается и в пьесе Е. Рубиной, противопоставившей трагическим чеховским финалам свой «хеппи-энд».

20 Райхельгауз И.Л. О Конкурсе // Лучшие пьесы 2010 года: [Сборник]. М., 2011. С. 8.

Для большинства драматургов конца 2010-х подключение чеховского интертекста сопряжено с продолжением традиции классика. В своих произведениях К. Драгунская, А. Мардань, О. Зверлина и другие авторы высвечивают непреходящую актуальность и художественное совершенство драм Чехова о жизни и человеке.

Проделанный анализ позволяет сделать вывод о том, что наследие А.П. Чехова по-прежнему порождает множество других текстов, оставаясь и в XXI веке основным «центром интертекстуального излучения» (термин H.A. Фатеевой). Вместе с тем следует отметить, что ни одному из исследуемых авторов в своем драматургическом творчестве не удалось превзойти Чехова.

Высокая плотность чеховских цитат и аллюзий на страницах современных пьес, как и востребованность Чехова у современных режиссеров, позволяет предположить, что осмысление чеховского творчества еще далеко от завершения.

Каким будет новый литературный виток и какое направление примет диалог с Чеховым, очень скоро покажет время.

Основные положения работы отражены в следующих публикациях:

1. Макарова В.В. Комедия Б. Акунина «Чайка» в контексте историко-функцнонального изучения // Вестник Бурятского государственного университета. Выпуск 10. Филология. Улан-Удэ, 2011/10, с. 170-175.

2. Макарова В. В. Чеховский интертекст в пьесах «неореалистов» 2000-х гг.: конструктивное осмысление классики // Вестник Бурятского государственного университета. Выпуск 10. Филология. Улан-Удэ, 2012, с. 135-141.

3. Макарова В.В. Чеховские аллюзии в пьесе Ксении Драгунской «Русскими буквами» // Молодые исследователи Чехова: сборник статей. Вып. 7. Материалы международной научно-практической конференции (Мелихово, 26-30 мая 2012 г.). -М.: Мелихово, 2012, с. 294-303. В печати.

4. Макарова В.В. О некоторых вопросах истории и теории интертекстуальности // Вестник Бурятского государственного

университета. 1/2012. Язык. Литература. Культура. Улан-Удэ, 2012, с. 69-75.

5. Макарова В.В. Понятийная интерпретация как результат активизации потенциала многозначности произведения // Актуальные вопросы современной науки: Материалы VIII Международной научно-практической конференции (31 мая 2010 года, г. Таганрог). М, 2010, с. 356-359.

6. Макарова В. В. Проблема функционирования художественного произведения. К философско-методологическому спору М.Л. Гаспарова с М.М. Бахтиным // Актуальные вопросы гуманитарных и общественных наук: Материалы IX Международной научно-практической конференции (27-28 мая 2010 года, г. Москва). М., 2012, с. 170-176.

7. Макарова В.В. О некоторых вопросах формирования понятия «интертекстуальность» // Наука в современном мире: Материалы X Международной научно-практической конференции (31 мая 2012 г.): Сборник научных трудов. М., 2012, с.260-264.

Подписано в печать 16.11.12г. Формат 60x84/16 Бумага офсетная. Печать офсетная. Усл. печ. л. 1,5 Тираж 70 Экз. Заказ № А 1496 Типография ООО "Ай-клуб" (Печатный салон МДМ) 119146, г. Москва, Комсомольский пр -кт, д.28 Тел. 8-495-782-88-39

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Макарова, Валерия Владимировна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА I. От философии к методологии интертекстуальности.

1. Краткий экскурс в историю формирования теории интертекстуальности.

2. Проблематизация понятия интертекстуальность в филологии конца XX -начала XXI века (три статьи М.Л. Гаспарова о М.М. Бахтине).

3. Полемическая интерпретация и поиск заимствованного персонажа.

4. От проблем к перспективам: практика интертекстуальных исследований в отечественной филологии.

ГЛАВА II. Творчество А.П. Чехова в интертекстуальном зеркале современной российской драматургии.

1. Деформация чеховской традиции в эстетике постмодернизма.

2.1.1 Интертекстуальное присутствие «Чайки» А.П. Чехова в «Диких животных сказках» Л.С. Петрушевской.

2.1.2 О постмодернизме некоторых театральных интерпретаций «Чайки» А.П. Чехова.

2.1.3 Чеховский интертекст в творчестве В. Сорокина, К. Костенко, Б. Акунина. Концептуализм и паралитература.

2. «Неореалисты» 2000-х гг.: конструктивное осмысление классики

А. Мардань, Ю. Дамскер, Е. Гремина).

3. «Мерцающий» интертекст в пьесах 2000-2010-х гг. (К. Драгунская, О. Зверлина, Е. Рубина).

4. «Новая драма» (Н. Коляда, О. Мухина).

Введение диссертации2012 год, автореферат по филологии, Макарова, Валерия Владимировна

В своем исследовании мы поднимаем проблему рецепции чеховского творчества драматургами конца XX - начала XXI века. Нам предстоит ответить на вопрос, почему на протяжении целого столетия после Чехова, его произведения по-прежнему привлекают все новые поколения драматургов, режиссеров, простых читателей. Обращаясь к современным художественным интерпретациям произведений классика, мы идем по пути, обозначенному В.Б. Катаевым как «страницы истории русской литературы, прочитанные "на фоне Чехова", - и Чехов, увиденный сквозь призму его литературных связей»1.

Априорным в работе является понимание творчества А.П. Чехова как неотъемлемой части классики русской литературы2, в связи с чем диалог современных писателей с Чеховым осмысляется одновременно как диалог современной литературы с классикой. Сегодня понятие «классика» подверглось широкому переосмыслению. Слово «классический» (от лат. с^ббюш -образцовый) используется искусствоведами и литературоведами в разных значениях: классики как писатели античности противопоставляются авторам Нового времени, а представители классицизма (тоже именуемые классиками) -романтикам; в обоих этих случаях за словом «классический» стоит представление о порядке, мере, гармонии. Однако представления о художественной гармонии меняются от эпохи к эпохе, поэтому границы между классикой и «неклассикой» размыты и изменчивы. В.Е. Хализев определяет классику как «часть художественной словесности, которая интересна и авторитетна для ряда поколений и составляет "золотой фонд" литературы»^. Несмотря на явную субъективность выбранного здесь критерия оценки, нам Катаев В.Б. Чехов плюс С. 13.

2 Ю.М. Лотман, размышляя о мировом значении русской литературы, ограничивает классику культурным пространством между A.C. Пушкиным и А.П. Чеховым. См. Лотман Ю.М. О русской литературе классического периода: Вводные замечания / Ю.М. Лотман. О русской литературе: Статьи и исследования (1958-1993). СПб., 1997. С. 594. i Хализев В.Е. Теория литературы. М., 1999. С. 78. кажется, что именно таким частным интересом современных авторов объясняются их творческие переосмысления произведений прошлого.

М.М. Бахтин связывал «притяжение» классики с ее художественными свойствами. Благодаря своей значительности, образцовости, классика продолжает жить за пределами своей эпохи. «Каждая эпоха, - писал ученый, -по-своему переакцентирует произведения ближайшего прошлого. Историческая жизнь классических произведений есть, в сущности, непрерывный процесс их социально идеологической переакцентуации»4. По мысли Бахтина, бытование литературных произведений в большом историческом времени сопряжено с их обогащением. Их смысловой состав способен «расти, досоздаваться далее»: на «новом фоне» классические творения раскрывают «все новые и новые смысловые моменты»5

Однако бытование литературных произведений в большом историческом времени отмечено не только обогащением произведений в сознании читателей, но и серьезными «смыслоутратами». Неблагоприятными в этом смысле принято считать канонизацию, благоговение перед авторитетами прошлого, тоталитарное утверждение какой-то одной интерпретации в качестве единственно верной, «авангардистское небрежение культурным наследием» и его произвольную, искажающую модернизацию - «прямолинейное осовременивание»6.

Агрессивные стратегии широко представлены в литературе эпохи постмодернизма. При этом речь идет не только о собственно постмодернистском направлении, чьим творческим кредо стало переосмысление и воспроизведение не реальной действительности, а «слова», сказанного о ней в прошлом. В конце XX века небрежное обращение с классикой встречается на всех уровнях литературной иерархии, от качественной беллетристики до массовой литературы самого низкого образца.

4 Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 231-232.

5 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 331-332.

6 Хализев В.Е. Указ. соч. С. 79.

При этом «авангардистское небрежение», ввиду своей агрессивности, становится подчас опаснее осовременивания и эпигонства. Тем не менее, в литературе 2010-х гг. талантливо представлено и другое направление, представители которого наследуют и развивают классическую традицию. Стоить отметить, что круг «цитируемых» сегодня авторов обычно сводится к программе школьного чтения: Пушкин, Гоголь, Тургенев, Толстой, Достоевский, Чехов.

Мы исследуем преломление чеховской традиции в пьесах современных драматургов. Также мы посчитали целесообразным анализ некоторых театральных интерпретаций «Чайки» А.П. Чехова и тех научных трактовок пьес классика, которые, очевидно, можно назвать их «творческими интерпретациями» (термин А.Б. Есина), созданными в русле постмодернистской филологии. Выход за пределы литературы в данном случае обусловлен нашим стремлением понять специфику функционирования «чеховского слова» не только в литературном, но в культурном контексте последних десятилетий.

Наше обращение к имени и творчеству Чехова вполне закономерно: активное и непрекращающееся взаимодействие драматургов конца XX - начала XXI века с пьесами и рассказами классика само по себе обращает на себя внимание. Загадка популярности чеховского наследия у мирового читателя и зрителя привлекает все новых исследователей. Историко-функциональная ориентация целого ряда работ о Чехове позволяет выделить это направление как одно из наиболее перспективных в чеховедении. Так, традиционным в сборниках статей «Чеховиана», зарекомендовавших себя как надежный ориентир в науке о Чехове, стал раздел, посвященный взаимодействию современности с творчеством классика, специфике этого межэпохального диалога.

Для нас особый интерес представляли выпуски «Чеховианы»: «Из века XX в XXI. Итоги и ожидания» (2007 г.), «Чехов: взгляд из XXI века» (2011 г.), три тома, посвященные вершинным пьесам А.П.Чехова: «Полет "Чайки"» (2001), «"Три сестры" - 100 лет» (2002), «Звук лопнувшей струны: к 100-летию пьесы "Вишневый сад"» (2005). В своей работе мы опирались на опубликованные в этих выпусках статьи, затрагивающие проблему функционирования творчества Чехова в литературе и культуре рубежа XX - XXI веков: «Чехов в XX веке: покорение планеты» В.Б. Катаева, «Чехов в XX веке: contra et pro» В.Е. Хализева, «Эхо "Вишневого сада" в современной драматургии» В.В. Химич, «Чайка-Цапля-Ворона (Из литературной орнитологии XX века)» В.Б. Катаева, «".Счастье - это удел наших далеких потомков": От "Трех сестер" Чехова к "Трем девушкам в голубом" Петрушевской» и «Чеховский текст как претекст (Чехов - Пьецух - Буйда)» E.H. Петуховой.

Тем не менее проблема взаимодействия современных авторов с чеховским наследием по-прежнему остается малоизученной. И речь не только о необходимости научного осмысления все появляющихся художественных интерпретаций. Современные обращения к Чехову по своему характеру не однородны. Часто в драматических текстах встречается ставшее фразеологизмом выражение «небо в алмазах», можно ли считать его интертекстом? Отсылает ли оно к Чехову? Является ли достаточным основание для сближения с классиком?

В данной работе мы предприняли попытку классификации современных обращений к А.П. Чехову, руководствуясь многочисленными критическими статьями, работами по истории новейшей литературы («Современная русская литература конца XX - начала XXI века», под ред. С.И. Тиминой; «Русская современная драматургия» и «Русская драматургия конца XX - начала XXI века» М.И. Громовой; «Современная русская литература» и «Массовая литература XX века» М.А. Черняк), результатами, полученными в ходе проведенного интертекстуального анализа. Таким образом, одним из основных критериев классификации современных пьес в нашей работе стал характер их взаимоотношений с чеховским наследием. Конечно, такая попытка не претендует на универсальность и может называться классификацией лишь в первом приближении, однако в связи с отсутствием систематизирующих, фундаментальных работ в области современной драмы, имеет перспективы для дальнейшей разработки.

В своем анализе мы учитывали существующий опыт осмысления новой драматургической ситуации. М.Н. Липовецкий предлагает различать в современной драматургии следующие тенденции - «неоисповедальная» (все пьесы Е. Гришковца, «Таня-Таня» О. Мухиной, «Кислород» И. Вырыпаева, «Водка, ебля, телевизор» М. Курочкина, «Про мою маму и меня» Е. Исаевой и др.), «неонатуралистическая», или гипернатурализм, представленный в основном «TeaTpoM.doc» Е. Греминой и М. Угарова и близкой к нему по эстетике «уральской школой» Николая Коляды. Третья тенденция: «драматургия, сочетающая натурализм и гротескные интеллектуальные метафоры» (пьесы братьев Пресняковых и М. Курочкина)7. По-другому расставляет акценты Г.А. Заславский, выделяя «новую драму», в том числе пьесы, написанные в технике «Verbatim», традиционную драматургию (Н. Коляда, М. Угаров, Е. Гремина) и моноспектакли автора-исполнителя Евгения о

Гришковца . М.И. Громова в учебном пособии «Русская драматургия конца XX - начала XXI века», говоря об экспериментальной природе многих современных пьес, подробно анализирует только «документальный театр».

В своей работе мы предложили следующую классификацию:

1. Постмодернистское направление в осмыслении чеховского наследия представлено произведениями, реализующими подход к искусству как к свободной «творческой» игре. Произведения классика воспринимаются

1 Липовецкий М.Н. Театр насилия в обществе спектакля: Философские фарсы Владимира и Олега Пресняковых // Новое литературное обозрение. 2005, №73. Цит. по http://magazines.russ.ru/nlo/2005/73/li27.html

8 Заславский Г.А. Современная пьеса на полпути между жизнью и сценой / Г.А. Заславский. Сайт «Театральное дело Г. Заславского», http://www.zaslavsky.ru/drama/drama300404.htm авторами этого направления вне традиционной культурной иерархии, что дает им возможность смешивать высокое и низкое, сакральное и профанное. Сюда мы отнесли неравнозначные по художественному достоинству пьесы таких авторов как В. Сорокин, К. Костенко, Б. Акунин. О них говорится в первом параграфе второй главы.

2. Для того чтобы обозначить второе течение, мы ввели термин «неореализм», значение которого разъясняется во втором параграфе второй главы. Под «неореалистическими» мы подразумевали те современные пьесы, в которых чеховский интертекст является материальным знаком обращения к аксиоматике А.П. Чехова, ее приятия или оспаривания. В таких произведениях мы также обнаружили интертекстуальную игру с классикой, однако она не является здесь самоцелью, не разрастается до уровня текстообразующей категории, а используется только в качестве локального художественного приема. Это пьесы А. Марданя, Ю. Дамскер, Е. Греминой.

3. В период с 1990-х по 2010-е гг. не исчезла, а, возможно, даже усилила свои позиции реалистическая драма. В пьесах К. Драгунской, О. Зверлиной и Е. Рубиной чеховский интертекст является средством обращения и продолжения реалистической традиции.

4. Течение «новая драма» обратило на себя всеобщее внимание в начале 2000-х. Однако, несмотря на большое количество упоминаний в критике и отдельные литературоведческие исследования, до сих пор не существует общепринятого мнения о том, какие современные пьесы следует относить к этому течению. В четвертом параграфе второй главы мы рассматриваем пьесы авторов-новодрамовцев (Н. Коляда, О. Мухина), пытаясь найти у них общие черты освоения чеховского интертекста.

Обращение к технике интертекстуального анализа оказалось невозможным без осмысления основных закономерностей теории интертекста. Первая глава нашей работы посвящена актуальным проблемам теории интертекстуальности как еще формирующейся методологии филологического анализа. Глава открывается осмыслением «спора» М.Л. Гаспарова с идеями М.М. Бахтина. По мысли американского слависта К. Эмерсон, «учиненный Гаспаровым Бахтину допрос с пристрастием — в своем роде здоровый корректив к бахтиноведческим исследованиям: в них на самом деле немало преувеличений, гипербол, неточностей, поверхностного применения теоретических утверждений и обобщений»9. Гаспаров абсолютизирует бахтинскую идею диалога и опровергает ее на всех уровнях. По Гаспарову, диалога нет ни между читателем и произведением, ни между текстами, ни даже между людьми10. Гаспаров критикует идею интертекстуального устройства культуры и постструктуралистское «чтение на фоне», проиллюстрированное, например, Борхесом в эссе «Предшественники Кафки», в котором текст Зенона (апория о том, что Ахиллес не догонит черепаху) трактуется сквозь призму текста Кафки. Ученый напоминает современному литературоведению тот, несколько забытый в последнее время, благородный смысл филологического поиска, который сформулировал С.С. Аверинцев: филология - это скромнейшая служба «при» тексте.

Злободневно звучат предостережения М.Л. Гаспарова от чрезмерной свободы интерпретатора, устанавливающего интертекстуальные связи между произведениями лишь на том основании, что они сошлись в его читательской памяти. Знакомство с критическими идеями Гаспарова актуально в связи с острым кризисом постструктуралистской теории и необходимо при обращении к теории интертекстуальности, зародившейся и во многом сформировавшейся в процессе осмысления научного творчества Бахтина постструктуралистами.

9 Эмерсон К. Двадцать пять лет спустя: Гаспаров о Бахтине // Вопросы литературы. 2006, №2. Цит. по http://mapazines.russ.rU/voplit/2006/2/em2.html

10 Гаспаров М.Л. История литературы как творчество и исследование: Случай Бахтина. Текст приводится по http://vestnik.rsuh.ru/article.html7icH54924

Справедливо предостерегающие от обаяния ярких и талантливых, но, порой, методологически неточных работ М. Бахтина или Р. Барта, выпады Гаспарова, тем не менее, местами субъективны, чрезмерны.

Смягчает крайности обоих подходов В.Б. Катаев. В статье «К пониманию Чехова: ближний и дальний контексты» ученый увязывает полемику с проблемой «ближнего» и «дальнего» контекстов. По Гаспарову, должно изучать произведение в контексте одновременных с ним текстов, представляющих его «ближний» контекст. Для Бахтина нет ничего губительнее, чем замыкать текст в его собственной эпохе, важно бытование произведения в «дальнем» историческом и культурном контексте. В.Б. Катаев на примере существующих направлений чеховедения доказывает значимость обоих подходов: только «в совокупности они могут обеспечить полноту филологического изучения произведений литературы прошлого»". Так, для понимания закономерностей чеховского творчества важно изучение литературы и журналистики, окружавшей его в разные годы. Однако не менее интересна загадка неуменьшающейся популярности Чехова уже в XXI веке. Можно ли разгадать ее, оставляя Чехова в кругу Потапенко, Лейкина, Леонтьева-Щеглова и других современников? В.Б. Катаев считает необходимым в этом случае подключение «дальнего» контекста: это «и тип драматургии, присущий античному театру (судьба героя у Чехова определяется силами, преодоление которых заведомо превышает его возможности), и Шекспир, к трагедии которого обращаются герои "Чайки", и, с другой стороны, многочисленные в XX веке перелицовки, адаптации, реминисценции в литературе модернизма и постмодернизма <.>, восходящие к чеховскому сюжету, несомненно, раздвигающему границы своего времени»12. Катаев В.Б. К пониманию Чехова: ближний и дальний контексты // Образ Чехова и чеховской России в современном мире. Сборник статей. Интернет версия. СПб., 2010. http://www. newruslitTu/forclassics/chekhov/obraz-cheho va-i-chehovskoi-rossii-v-sovremennom-niire.-sbornik-statei.-internet-versiya-1

12 Там же.

Обращаясь к современной драматургии, мы вписываем творчество А.П. Чехова в «дальний» контекст. Тем не менее поиски чеховского интертекста в современных произведениях невозможны и без знакомства с его «ближайшим окружением». Фундаментом нашей работы стали труды В.Б. Катаева, посвященные связям творчества Чехова с его «предшественниками, современниками, преемниками» как в русской, так и в некоторых зарубежных литературах. Особенно ценными в этом плане являются книги: «Литературные связи Чехова» (1989 г.) и «Чехов плюс.: Предшественники, современники, преемники» (2004 г.). Вкупе со статьями литературоведа эти монографии сформировали традицию изучения Чехова как «центра тяготения и влияния в русской культуре»13 и являются для нас образцом исследования межтекстуальных взаимодействий.

Несмотря на использование термина «интертекст» в названии работы, мы обращались не только к интертекстуальному анализу, но также к историко-функциональному, сравнительно-типологическому, историко-литературному методам.

В связи с постструктуралистскими «корнями» теории интертекстуальности и постмодернистской «окрашенностью» термина «интертекст» мы, как и многие другие исследователи, которых привлекают возможности интертекстуального анализа, вынуждены были объяснить смысл своего обращения к «модной» методологии и то, какое значение в работе придается отдельным ее терминам. По сути, этому вопросу посвящен третий параграф первой главы, в котором прослеживается история трансформации «интертекстуальности» из философской категории, какой она представляется в работах Ю. Кристевой и Р. Барта, в возможный раздел поэтики.

Мы также рассмотрели несколько отечественных работ, авторы которых посчитали оправданным обращение к теории интертекстуальности: «Память Тиресия» М.Б. Ямпольского, «Поэзия Пушкина, или Подвижный палимпсест»

13 Катаев В.Б. Чехов плюс.: Предшественники, современники, преемники. М., 2004. С.14

O.A. Проскурина, «Интертекст в мире текстов» H.A. Фатеевой, и «"На пиру Мнемозины": Интертексты Бродского» A.M. Ранчина. По своему духу все эти книги близки упомянутым выше работам В.Б. Катаева и реализуют комплексный, системный подход в изучении художественных произведений. Эти авторы в большей или меньшей степени затрагивают общие вопросы интертекстуальной теории. Проскурин, Фатеева и Ранчин при этом подчеркивают свое «не-постмодернистское» и «не-деконструктивистское» понимание «интертекста». По нашему мнению, опыт филологов, реализованный в сдержанном и внимательном анализе художественного материала, создает благоприятную перспективу для дальнейшего осмысления категорий интертекстуальности.

Очередное литературоведческое обращение к творчеству А.П. Чехова, предпринятое в данной работе, представляет собой еще одну попытку разгадать секрет его неуменьшающейся популярности, неисчерпаемости. В данном случае мы шли от материала: многочисленных интерпретаций, творческих или «коммерческих» переосмыслений чеховского «слова» драматургами конца XX - начала XXI века. Нам предстоит увидеть своеобразие функционирования чеховского творчества в нашу эпоху, проанализировать, каким образом современные драматурги «встраивают» чеховский интертекст в свои пьесы.

A.A. Щербакова отмечает, что чеховский интертекст оказывается необходим современным драматургам14. Присутствие чеховских элементов обогащает содержание современных произведений, усложняет их интерпретацию, привлекает читателя. Анонсирование связи с классиком зачастую способствует коммерческому успеху. Для литературоведов многие из рассмотренных произведений также интересны только в связи с именем Чехова.

Несмотря на ряд исследований в этой области, большое количество как интересных произведений, так и парафразов чеховских пьес, до сих пор не

14 Щербакова A.A. Чеховский текст в современной драматургии: дис. канд. филол. наук. Иркутск, 2005. С. 24. получило научного осмысления и хотя бы беглого анализа. По-прежнему мало изучена степень влияния Чехова на «новую драму» (как течение), на отдельных талантливых драматургов.

Не менее актуальна предпринятая в первой главе попытка осмысления идей и приемов интертекстуального анализа на новом этапе его развития -после кризиса постструктуралистской теории.

Объектом исследования являются преимущественно драматические произведения периода с 1980-х по 2010-е гг., содержащие чеховский интертекст и являющиеся формой творческого переосмысления наследия классика. Это пьесы Л. Петрушевской, В. Сорокина, Б. Акунина, К. Костенко, Е. Греминой, А. Марданя, Ю. Дамскер, К. Драгунской, О. Зверлиной, Е. Рубиной, Н. Коляды, О. Мухиной.

При отборе материала для исследования мы стремились создать объективную картину отечественного дрампроцесса последнего тридцатилетия. Для того чтобы выборка пьес была репрезентативной, мы подключили к анализу и те пьесы, которые еще не исследовались в этом ключе, и те, которые уже привлекали внимание литературоведов. Пьесы принадлежат разным литературным направлениям и неоднородны по уровню художественности. Как уже говорилось, часть из них интересна именно своей связью с чеховской драмой. Другие заслуживают чтения, постановки и изучения как самобытные, талантливые произведения.

Предметом исследования является чеховский интертекст в художественной системе драматических произведений 1980-х - 2010-х годов. Нас интересуют различные интенции современных авторов при освоении чеховского слова, их непохожие или, напротив, тиражированные техники и приемы включения интертекста в ткань собственных пьес.

Творчество А.П. Чехова давно и плодотворно изучалось и изучается зарубежными и отечественными литературоведами. Назовем лишь некоторых: А.П. Скафтымов, З.С. Паперный, А.П. Чудаков, В.Б. Катаев, Э.А. Полоцкая,

И.Н. Сухих, А.Д. Степанов, A.B. Кубасов и др., чьи работы сформировали целую научную школу, задающую основные направления поиска. В.Б. Катаев, как мы уже говорили, развивает интертекстуальное, или контекстуальное изучение наследия Чехова. Поиск «цитат» из мировой и отечественной классики у Чехова сегодня качественно дополняется обратным - разысканием чеховского «следа» в мировой и отечественной литературе. Так, например, связи творчества Л. Петрушевской с традицией Чехова исследуются в работах Т.В. Сорокиной, Т.Г. Кучиной, E.H. Петуховой, Т.А. Мищенко15.

Драматургия Н. Коляды предстает наследницей чеховских идей и приемов в монографии О.В Богдановой, очерке Г.Я. Вербицкой, статье М.И. Громовой, исследовании A.A. Щербаковой. Ряд критических и литературоведческих работ посвящен межтекстовым связям «Чайки» А. Чехова и Б. Акунина (А. Степанов, О.В. Нетесова, Л.Г. Смирнова, O.A. Мальцева, В.В. Савельева, Л. Давтян, О. Исакова16 и ряд рецензий17). К поиску чеховского интертекста в русской прозе последних десятилетий обращается в своей диссертации Е.В. Михина. Следует отметить монографию E.H. Петуховой «Притяжение Чехова: Чехов и русская литература конца XX века». К проблеме функционирования творчества Чехова в XXI веке обращается В.Б. Катаев в книге «Игра в осколки. Судьбы русской классики в эпоху постмодернизма», в отдельных главах книги «Чехов плюс.: Предшественники, современники, преемники» и в некоторых статьях.

15 См.: Сорокина Т.В. К вопросу о чеховских традициях в прозе Л. Петрушевской // Русская и сопоставительная филология: взгляд молодых. Казань, 2001. С. 90-98; Кучина Т.Г. «Дама с собачкой/с собаками»: чеховский подтекст в рассказе Л. Петрушевской // 100 лет после Чехова. Ярославль, 2004. С. 136-139; Петухова E.H. Притяжение Чехова: Чехов и русская литература конца XX века. СПб., 2005.; Мищенко Т.А. Традиции А.П. Чехова в современной русской драматургии, автореф. дис. . кандидата филол. наук. Астрахань, 2009.

16 См.: Степанов А. Чехов и постмодерн // Нева. СПб., 2003. № 11. С. 221-226; Нетесова О.В. Чехов и Акунин. Творческая интерпретация пьесы «Чайка» // Проблемы целостного анализа художественного произведения. Борисоглебск, 2003. Вып. 3. С. 77-88; Смирнова Л.Г. «Чайка» Б. Акунина как социокультурный феномен // Разноуровневые характеристики лексических единиц. Смоленск, 2001. Ч. 1. С. 42-48; Мальцева O.A. Ситуация интертекстуальности в пьесе Б. Акунина «Чайка» // Вестн. Оренбург, гос. пед. ун-та. Оренбург, 2001. № 5. С. 216-222; Савельева В.В. «Чайка» Б. Акунина — «чисто английское убийство» // Рус. речь. М., 2002. № 6. С. 3641; Давтян Л. «Чайка» в опытах Т. Уильямса и Б. Акунина // Чеховский вестник. М., 2001. № 9. С. 65-70; Исакова О. «Чайка» Б. Акунина и некоторые проблемы поэтики постмодернизма // Молодые исследователи Чехова. 5. М, 2005. С. 53-64.

17 Рецензии на постановку «Чайки» Б. Акунина в театре «Школа современной пьесы» // Театральный смотритель, http://www.smotr.ru/2000/2000 shkolaakunin.htm

Научная новизна исследования заключается в привлечении к анализу ранее не изученных на предмет чеховского интертекста произведений современных российских драматургов; в систематизации стратегий их интертекстуального обращения к творчеству Чехова.

Цель нашего исследования - описать закономерности и особенности функционирования чеховского интертекста в русской драматургии рубежа XX — XXI веков.

Этой целью определяются задачи: выявить круг современных драматических текстов, имеющих переклички с творчеством А.П. Чехова; проанализировать отобранные тексты с помощью приемов теории интертекстуальности и историко-функционального метода; выявить своеобразие воплощения чеховской традиции у разных авторов; систематизировать полученные данные, на их основе предложить классификацию пьес периода 1980 - 2010-х гг; обнаружить закономерности бытования чеховского «слова» на рубеже XX - XXI веков.

Для решения литературоведческих задач мы обратились к методике интертекстуального анализа, также по ходу работы востребованным оказался опыт сравнительно-типологического, историко-литературного и историко-функционального изучения художественного произведения. Анализ литературных связей драматургов обусловлен принципом компаративистской рецепции, при котором воздействие и восприятие текста понимается как двусторонний, открытый и бесконечный процесс. Таким образом, в своей работе мы стремились к системному анализу. Научной базой исследования стали труды отечественных филологов А.Н. Веселовского, В.М. Жирмунского, М.М. Бахтина, Ю.Н. Тынянова, В.В. Виноградова, а также опыт зарубежных ученых П. Рикёра, М. Фуко, Р. Барта, Ю. Кристевой.

В настоящей работе мы, вслед за O.A. Проскуриным и A.M. Ранчиным, рассматриваем понятие интертекст вне его связи с постструктуралистским пониманием «интертекстуальности как игры знаков и языков, отрицающим

1 8 роль автора и пренебрегающим единством текста» . Чеховским интертекстом мы будем называть любые формы присутствия элементов чеховских произведений в современных пьесах. Мы не дифференцируем интертекстуальные элементы, полагая справедливым наблюдение A.M. Ранчина, согласно которому при реальном функционировании интертекстов «различия нивелируются». Вслед за ученым, такие термины, как «реминисценция» и «цитата», мы употребляем как синонимы, которые «имеют широкое значение: к ним причисляются и вкрапления из «чужих» текстов, традиционно именуемые перекличками, отголосками»19. Интертекстуальный анализ позволяет в разнородных заимствованных элементах увидеть своеобразие воплощения чеховской традиции в современных пьесах.

Научно-практическая значимость результатов исследования заключается в отработке методики интертекстуального анализа; в обращении к неисследованному пласту современной драматургии, для обозначения которого мы предложили использовать термин «неореализм». Положения и выводы работы могут быть использованы в дальнейших исследованиях по теории интертекстуальности и проблемам взаимодействия классики и современной литературы, а также в практике вузовского и школьного преподавания. На защиту выносятся следующие положения:

1. Как утверждают теоретики постмодернизма, явление интертекстуальности существовало всегда и обнаруживается у любого писателя: «Всякий текст есть интер-текст по отношению к какому-то другому тексту»20. Однако именно в эпоху постмодернизма интертекст из локального приема переносится в центр литературной парадигмы, становясь приемом

18 Ранчин A.M. «На пиру Мнемозины»: Интертексты Бродского. М., 2001. С.10.

19 Ранчин A.M. Указ. соч. С. 7.

20 Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. М., 1989. С. 418. текстообразующим. Выходя за пределы собственно постмодернистской литературы, интертекстуальная игра обнаруживается и в тех основанных на «реальном материале» произведениях, которых, как кажется, прибавилось в последние годы. Как отмечает режиссер, член жюри всероссийского драматургического конкурса «Действующие лица» И.Л. Райхельгауз, «драматург опять возвращается к человеку», в лучших пьесах конкурса «Действующие лица» 2010 года «преобладают новые старые ценности», «есть смысл и сюжет»21.

2. Творчество А.П. Чехова по-прежнему остается одной из наиболее востребованных эстетических систем у авторов рубежа ХХ-ХХ1 веков. Все новые обращения к нему можно объяснить и вниманием Чехова к обычному человеку, к простой жизни, и отсутствием морализаторства, дидактизма, и художественным совершенством чеховских произведений, и освобождением слова у Чехова, переходом «от логики темы - к логике, диктуемой языковым

99 материалом, логике слов»". По мнению В.Б. Катаева, Чехов обновил внутренние законы литературного творчества: «главная сторона чеховского новаторства - то, что можно назвать новаторством методологическим»23. После Чехова невозможно стало писать «как раньше». Однако писать «по-чеховски» под силу далеко не каждому. Очевидно, это одновременно «раздражает» и влечет современных драматургов, в своих смелых экспериментах мучительно ищущих те самые новые формы, новое слово, равноценное чеховскому. Подражания и попытки преодоления Чехова не прекратятся до тех пор, покуда его «новаторская методология» не найдет своего вершинного художественного воплощения.

3. Проведенный анализ позволяет выделить следующие стратегии обращения к чеховскому интертексту:

21 Райхельгауз И.Л. Старая новая драма. //Лучшие пьесы 2010: Сборник. М., 2011. С. 7-8.

22 Катаев В.Б. Чехов плюс.: Предшественники, современники, преемники. С. 371.

23 Катаев В.Б. Указ. соч. С. 372.

Постмодернистское обращение к Чехову основано на игре, которая может быть направлена на десакрализацию его творчества или эпатирование утвердившихся в обществе, канонических представлений о нем. Одновременно с этим интертекст направлен на адресата, в отношении которого выполняет функции приманки, игры с читательскими ожиданиями и амбициями. Принятие правил этой игры «в атрибуцию чужих слов» создает у читателя иллюзию причастности к элитарному искусству.

Интертекст становится текстообразующим приемом не только в постмодернистской, но и в массовой литературе, эксплуатирующей темы, сюжеты, систему персонажей и самое имя классика.

В литературе, получившей в данной работе определение «неореалистическая», чеховский интертекст не менее важен, цитаты из Чехова высокочастотны. Однако, несмотря на то, что в художественном отношении интертекст здесь не всегда бывает оправдан и выглядит порой как дань литературной моде, его использование не подчинено самодовлеющим формальным требованиям. В отличие от постмодернистов, авторы-неореалисты, опираясь на материал современной действительности, апеллируют к традиции Чехова. При этом продолжение традиции классика не всегда означает ее полное приятие и утверждение. Интертекстуальность может быть знаком, указывающим, например, на полемическое осмысление чеховской аксиоматики.

Как отмечает Н.Л. Лейдерман, в 1990-е гг. появился целый ряд произведений, близких традиции классического реализма24. Таковыми мы посчитали пьесы К. Драгунской, О. Зверлиной и Е. Руби ной. Эти авторы отказались от открытого внедрения

24 Лейдерман Н.Л. и Липовецкий М.Н. Современная русская литература - 1950-1990-е годы: Учеб. пособие. Том 2, 19681990. М.; 2003. Цит. по http://www.inodernlib.ru/books/levdennan n/sovremennava russkava literatura 19501990е godi tom 2 19681990/read 1/ интертекста, отдав предпочтение аллюзиям, тонким перекличкам: в некоторых сценах цитация очевидна, в других мало доказуема. Названные драматурги могут обращаться к чеховскому стилю, типу конфликта, персонажам, ситуациям, символам, фразеологизмам, однако интертекст в их произведениях локализован и не нарушает законов реалистического правдоподобия. Такого же рода обращения к Чехову в пьесах «новодрамовцев».

Структура работы обусловлена целью и задачами исследования. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы, который включает 203 наименования.

Во Введении обосновывается выбор темы, намечаются причины обращения современных драматургов к творчеству А.П. Чехова, характеризуется актуальность, степень изученности проблемы, ее научная новизна, теоретическая и практическая значимость.

В первой главе «От философии к методологии интертекстуальности» доказывается целесообразность применения интертекстуального анализа для изучения особенностей функционирования чеховского творчества в контексте отечественной драматургии конца XX - начала XXI века. В связи с этим последовательно прослеживается история становления теории интертекстуальности, слабые и сильные стороны ее современного состояния; выделяется несколько возможных путей дальнейшего развития. Рассматриваются работы М.Б. Ямпольского, O.A. Проскурина, H.A. Фатеевой, A.M. Ранчина и других обратившихся к теории интертекстуальности ученых. Предлагаются дополнительные приемы анализа, например, апробированный в рамках историко-функционального подхода, поиск заимствованных персонажей. В свете методологического спора M.JI. Гаспарова с М.М. Бахтиным исследование чеховского «следа» в современной драматургии представляется как попытка изучения «дальнего контекста» понимания творчества классика.

Во второй главе «Творчество А.П. Чехова в интертекстуальном зеркале современной российской драматургии» рассматриваются современные пьесы, в которых нам удалось обнаружить чеховский интертекст. Выделяется четыре основных тенденции функционирования чеховского творчества в контексте отечественной драматургии 1980-2010-х гг. На примере пьес В. Сорокина, Б. Акунина, К. Костенко раскрывается своеобразие постмодернистской деконструкции чеховских текстов. Анализируются некоторые «вольные» театральные и литературоведческие интерпретации пьесы «Чайка». Рассматривается ряд «неореалистических» пьес в их специфическом обращении к чеховской традиции; объясняется смысл введения рабочего определения «неореализм» по отношению к ветви драматургии 2000-х гг. В качестве продолжателей традиции русской классики выделяются авторы-реалисты: К. Драгунская, О. Зверлина, Е. Рубина, в чьих произведениях также обнаруживается «Чеховское слово». Наконец, проводятся параллели между Чеховым и появившемся в середине 90-х широко обсуждаемым течением «новая драма».

В Заключении подводятся итоги исследования, формулируются выводы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Чеховский интертекст в современной российской драматургии"

Заключение

Выбранное направление исследования - «Чехов и драма XXI века» -позволило нам сосредоточиться на проблеме взаимодействия непохожих творческих индивидуальностей, разных литературных направлений, наконец, культурных эпох и ментальностей начала прошлого и нынешнего века. Диалог классики и современности мы осмысляли в категориях теории интертекстуальности, в том ее виде, в котором она представлена в работах отечественных филологов: М.Б. Ямпольского, H.A. Фатеевой, O.A. Проскурина, A.M. Ранчина.

В первой главе мы посчитали нужным рассмотреть некоторые основы и современное состояние теории интертекстуальности. Не останавливаясь на классификации интертекстуальных связей, по ходу анализа (во второй главе) мы выделили и назвали различные виды интертекста (основными являются цитата, аллюзия, заимствованный персонаж и проч.). Кроме того, каждый раз мы стремились установить, на каком структурном уровне современного произведения осуществляется диалог с классикой. Результаты анализа позволили нам разбить все пьесы на несколько групп.

Первую группу составляют современные пьесы, в которых содержание подчинено самодовлеющим формальным требованиям. Агрессивная смесь эксперимента, литературной игры и игры с читателем, эпатажа культурных ценностей и моральных норм стала визитной карточкой постмодернистского направления в отечественной литературе. Для постмодернизма характерна гипертрофия художественного приема до уровня текстообразующей категории, поэтому, обращаясь к интертексту, постмодернисты не ограничиваются точечными цитатами или смысловыми аллюзиями, напротив, весь текст строится путем монтажа цитат. Следует отметить, что пришедшая с Запада эстетика мутировала на российской почве. По мысли В.Б. Катаева, отечественный «извод» постмодернизма отличается своим самозабвенным разрушением классического наследия, деканонизацией классики. Именно так можно охарактеризовать ранний период творчества В. Сорокина. Обращаясь к Чехову, Сорокин методично дискредитирует авторитет классика и «чеховский миф» - традицию академических трактовок и постановок его произведений. Постоянство, с каким Сорокин расчленяет классиков, наводит на мысль, что за всем этим скрывается не только игра в создание - разрушение «горизонта ожидания» (Х.-Р. Яусс) читателя; очевидно, так утверждается позиция Сорокина - художника и теоретика постмодернизма. Ниспровергая, втаптывая классику в грязь, Сорокин совершает метафорический акт освобождения языка от Автора и уничтожает иерархию текстов. Игнорирование и деструкция всего устоявшегося в литературе восходит к идее Р. Барта о порочности языка, посредством которого осуществляется господство идеологии269.

Совершенно другой природы опыт деконструктивистского письма, предпринятый Б. Акуниным. Популярный автор заимствует сорокинские приемы построения текста, однако смыл его «Чайки» не превышает смысла любого беллетристического произведения - развлекать читателя. Акунин соблюдает все «приметы» постмодернизма: использует технику бриколажа, обессмысливает вырванные из первоисточника цитаты, пародирует героев чеховской «Чайки», обращается к запретным темам и насыщает свой текст натуралистическими описаниями. Однако все эти приемы лишены философского подтекста. Вместо разрушения «омертвелого» языка, как это было у концептуалиста Сорокина, у Акунина деструкция, напротив, направлена на создание шаблонного текста. Акунин преследует прагматичные цели, апеллируя к модной эстетике, он стремится упрочить свое место в литературной иерархии. Тем не менее следует отдать должное литературному мастерству Акунина: как всегда перед нами качественная копия, способная развлечь «взыскательного читателя».

К первой группе произведений мы также отнесли пьесу «"Чайка" А.П. Чехова (remix)» К. Костенко. Вслед за Сорокиным, этот автор смешивает

269 См., например, Барт Р. Удовольствие от текста. http://ec-deiavu.ru/p/Plaisir du texte.html реплики героев «Чайки», уголовный кодекс и рекламный текст, однако его запала хватает ненадолго. Если инсценировать текст, то получится не спектакль, а небольшой перформанс. Кроме того, не ясна цель этой деструкции: как художественный эксперимент она не интересна после текстов Сорокина, сложно рассматривать пьесу и как эстетический манифест. К. Костенко механически переносит в свой текст уже готовые рецепты постмодернистского творчества, в связи с чем воспринимается как эпигон В. Сорокина, а не как художник-новатор.

Вторую группу составили произведения, в которых происходит столкновение реалистического содержания и формального использования чеховского интертекста. Мы остановились на подробном анализе только трех таких пьес, однако, представляется, что пьесы подобного устройства составляют значительную часть современного дрампроцесса. Авторы, которых мы назвали «неореалистами 2000-х», не избежали влияния постмодернистской эстетики, присутствие которой сказалось в насыщенности неореалистических пьес интертекстуальными элементами. Например, диалоги и монологи зачастую строятся по принципу бриколажа, а отдельные ситуации, положения и образы героев калькируются с чеховских. Следуя литературной моде, авторы порой не замечают, что частое обращение к Чехову в их пьесах не всегда художественно оправдано. Тем не менее вместе с разрозненными цитатами в пьесы неореалистов входит проблематика чеховской драмы, философская глубина его произведений. Слова Фирса в финале пьесы Ю. Дамскер «На закате солнца» или слова чеховских сестер в финале «Антракта» А. Марданя подчеркивают трагизм положений современных героев и вневременную остроту раздумий Чехова на вечные, мучительные вопросы бытия.

Третью группу составили наиболее близкие к традиции классического реализма пьесы К. Драгунской, О. Зверлиной, Е. Рубиной. Чеховский интертекст в них мы назвали «мерцающим», потому что чаще всего здесь встречаются не прямые цитаты, а чеховские аллюзии. Межтекстовые взаимодействия с классикой у этих авторов практически полностью выведены на уровень читательского восприятия. Интертекст рождается на пересечении «исходного» и «итогового» текстов как еще одна смысловая сфера. Отсутствие интертекстуальных нагромождений в самом тексте позволяет избежать эффекта сделанности, литературности произведений и сохранить однородность реалистического метода.

Четвертую группу составили пьесы течения «новая драма». Зародившееся в конце 80-х гг. течение не случайно завершает наш разговор о взаимодействии современной драматургии с наследием А.П. Чехова. Эти пьесы характеризует сопоставление двух эпох. Осовремениваются реалии, конфликты, сам строй человеческих чувств чеховских героев. Такое сравнение подчеркивает ущербность персонажей «новой драмы», наталкивает читателя на неутешительные выводы. Тем не менее даже в этой жесткой и беспристрастной критике современного человека хочется отыскать хотя бы слабый отсвет веры в него. Как ни странно, эту веру дает обращение к Чехову, ведь современные герои мечтают бессмертными словами чеховских персонажей.

На наших глазах одна литературная волна сменила другую, постмодернистские эксперименты со словом, препарирование классики, когда-то поражавшие своей дерзостью и новизной, будучи растиражированными беллетристической и массовой литературой, постепенно покинули авансцену современного литературного процесса. К началу 2000-х наиболее примечательным стало явление, обозначенное критикой как «новая драма». Драматурги этой волны от условной «литературной крови» обратились к реальной общественной грязи. Местом действия стали гаражи, подъезды и подвалы; героями - маргиналы и неблагополучные слои населения. Казалось, что разбитое на мелкие осколки еще в 80-е годы Сорокиным чеховское наследие неминуемо канет в Лету. Однако провозвестник «новой драмы» Н. Коляда в пьесе «Полонез Огинского» и еще в ряде своих пьес обращается именно к Чехову. «Чеховский след» обнаруживается и у других драматургов этого направления. Больше того, чеховский интертекст здесь чаще всего не пародируется, а, включаясь в тонкие структурные параллели, получает философское осмысление.

Во второй половине 2010-х гг. приемы «новой драмы» стали привычными. По словам режиссера, председателя драматургического конкурса «Действующие лица» И.Л. Райхельгауза, «многие вернулись в квартиру и на

270 дачу. А больницы и помойки почти исчезли» . Возвращение к старым ценностям повлекло за собой новый виток обращений к Чехову. Однако, несмотря на близкие чеховским ситуации, в которых разворачивается действие, далеко не все драматурги этой волны принимают философские и нравственные суждения классика. Для некоторых авторов чеховский художественный мир стал отправной точкой собственного поиска, в результате которого зачастую создаются полемические осмысления и трактовки отдельных чеховских образов, ситуаций или целых произведений. Ю. Дамскер разрушает мечты о счастье будущих поколений таких героев, как Аня, Петя Трофимов, Ирина, Ольга, изображая одиночество и нищету российских пенсионеров. Полемика ощущается и в пьесе Е. Рубиной, противопоставившей трагическому чеховскому свой счастливый финал.

Для большинства драматургов конца 2010-х подключение чеховского интертекста сопряжено с продолжением традиции классика. В своих произведениях К. Драгунская, А. Мардань, О. Зверлина и другие авторы высвечивают непреходящую актуальность и художественное совершенство драм Чехова о жизни и человеке.

Каким будет новый литературный виток, и какое направление примет диалог с Чеховым, очень скоро покажет время. По мнению И.Л. Райхельгауза, для того, чтобы понять, отразить и изменить к лучшему сложившуюся в России 2010-х гг. общественно-политическую ситуацию, нужна не новая волна, а

270 Раше.чъгауз И.Л. О Конкурсе //Лучшие пьесы 2010 года: [Сборник]. М., 2011. С. 8. цунами. Остается надеяться, что оно не поглотит самих драматургов; за Чехова

271 опасений меньше, ведь его волну «пока никто не перекрыл» .

Мы рассмотрели далеко не все тенденции развития современного драматургического процесса. Очевидно, в поле нашего зрения попали только самые яркие и масштабные явления. Тем не менее, проделанная работа по выборке пьес для анализа, не отраженная на страницах нашего исследования, дает основания надеяться на то, что представленный материал достаточно репрезентативный и позволяет объективно судить об особенностях взаимодействия драматургов конца XX - начала XXI века с творчеством А.П. Чехова.

Завершая наш разговор, укажем на еще один возможный мотив обращения молодых авторов к классике. Ю.М. Лотман в предисловии к книге «Семиосфера» высказал мысль об уникальных возможностях произведений искусства хранить и передавать информацию. По Лотману, произведения искусства представляют собой «чрезвычайно экономные, емкие, выгодно

272 устроенные способы» ее хранения . Очевидно, именно такой уплотненной смысловой энергией характеризуются вершинные творения А.П. Чехова. Таким образом, современные драматурги, включая в свой текст одну чеховскую фразу, символ или образ, автоматически актуализируют весь потенциал заложенных в них смыслов, а заодно углубляют и усложняют содержание собственных произведений.

Как показало прошедшее столетие, энергетический и смысловой потенциал чеховского творчества человечеству еще только предстоит осознать.

271 Там же. С. 8.

272 Лотман Ю.М. Семиосфера. Спб., 2000. С. 10.

Список научной литературыМакарова, Валерия Владимировна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Художественные произведения

2. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т.: сочинения: В 18 т., письма: В 12 т. / А. П. Чехов. М.: Наука, 1974 1988.

3. Акунин Б. Чайка. http://lib.ru/RUSS DETEKTIW/BAKUNIN/chaika.txt

4. Гремина Е. Сахалинская жена // Новая драма. Пьесы и статьи. СПб., 2008. С. 121-171.

5. Дамскер Ю. На закате солнца // Лучшие пьесы 2007 года: Сборник. М., 2008. С. 79-139

6. Драгунская К. Ощущение бороды / К. Драгунская. Пить, петь, плакать: Пьесы. М., 2009. С. 207-239.

7. Драгунская К. Русскими буквами (Пьеса о Родине и о детстве в двух частях) / К. Драгунская. Пить, петь, плакать: Пьесы. М., 2009. С. 93-145.

8. Зверлина О. На музыку тишины // Лучшие пьесы 2007 года: Сборник. М., 2008. С. 165-199.

9. Коляда Н. Полонез Огинского. http://lib.rus.ec/b/l 85056/read

10. Костенко К. «Чайка» А.П.Чехова (remix) // Майские чтения №7. 2002. http://artl01km.ru/drama/kostenko/index.htm

11. Ю.Мардань А. Антракт // Лучшие пьесы 2007 года: Сборник. М., 2008. С. 199-257.

12. Мухина О. Таня-Таня // Новая драма. Пьесы и статьи. Спб., 2008. С. 297367.

13. Петрушевская Л.С. Дама с собаками / Л.С. Петрушевская. Реквиемы (Рассказы).http://www.modernlib.ru/books/petrushevskayalyudmila/rekviemirasskazi/re ad/

14. Петрушевская Л.С. Дикие животные сказки, http://lib.rus.ec/b/l94304/read

15. Петрушевская Л.С. Три девушки в голубом: Сборник пьес. М., 1989.

16. Рубина Е. Прогулка в Лю-Блё // Лучшие пьесы 2007 года: Сборник. М., 2008. С. 11-79.

17. Слаповский А. Вишневый садик // Сюжеты 1993. № 3. С. 122-182. П.Сорокин В.Г. Юбилей, http://lib.rus.ec/b/53569/read1. Книги и статьи

18. Аникст А. Теория драмы от Пушкина до Чехова. М.: Наука, 1972.

19. Аристотель. Поэтика. М., 1969.

20. Арнольд И.В. Семантика. Стилистика. Интертекстульность. М.: Либроком, 2010. 448 с.

21. А.П. Чехов: pro et contra / Сост., предисл., общ. редакция И.Н. Сухих; послесл., примеч. А.Д. Степанова. Спб.: РХГИ, 2002. 1072 с.

22. Ахметшин Р.Б. Драматические этюды Чехова: особенности композиции // Anton Р. Cechov der Dramatiker. Drittes internationals Cechov-Symposium. Badenweiler im Oktober 2004: Сборники. München - Berlin - Washington, D.C. 2012. C. 425-431.

23. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1994.

24. Барт P. S/Z / Пер. с фр. Г.К. Косикова и В.П. Мурат. Под ред. Г.К. Косикова. 3-е изд. М.: Академичесий Проект, 2009.

25. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. http://lib.rus.ec/b/205767/read

26. Бахтин М.М. Проблемы творчества Достоевского. Киев, 1994. http://www.vehi.net/dostoevsky/bahtin/index.html

27. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.

28. Болотян И. О драме в современном театре: verbatim // Вопросы литературы. 2004. №5. С. 23-42.

29. Боярков Э., Давыдова М., Дондурей Д. «Нужны новые формы. Новые формы нужны?» Беседа о «новой драме» // Искусство кино. 2004. № 2. С. 18-31.

30. Бушмин А. Преемственность в развитии литература. М.: Художественная литература, 1978.

31. Васильева С.С. Чеховская традиция в русской одноактной драматургии XX века (поэтика сюжета): автореф. дис. . канд. филол. наук. Волгоград, 2002.

32. Вербицкая Г.Я. Традиции поэтики А.П. Чехова в современной отечественной драматургии 80-90-х г.г. (Пьесы Н. Коляды в чеховском контексте): Очерк. Уфа, 2002.

33. Виноградов В.В. Избранные труды. Язык и стиль русских писателей. От Гоголя до Ахматовой / В.В. Виноградов; Отв. ред. А.П. Чудаков; Ин-т русского языка им. В.В. Виноградова. М.: Наука, 2003. 390 с.

34. Виноградов В.В. О языке художественной прозы. Избранные труды. М.: Наука, 1980. 360 с.

35. Волчкевич М.А. «Чайка». Комедия заблуждений. 2-е изд. М.: ПРОБЕЛ-2000, 2010. 168 с.

36. Вырыпаев Иван. Я консерватор // Искусство кино. 2004. № 2. С. 103111.

37. Гаспаров М.Л. История литературы как творчество и исследование: случай Бахтина // Ьир://уе81пЛс.г8иЬ.ги/а11:1с1е.Ь1т1?1ё=54924

38. Гаспаров М.Л. Критика как самоцель / М.Л. Гаспаров. Записи и выписки. М., 2001.

39. Гаспаров М.Л. М.М. Бахтин в русской культуре XX века // http://www.tovievich.rU/book/19/393/l.htm

40. Гаспаров М.Л. Столетие как мера, или Классика на фоне современности // НЛО. 2003, №62. Текст приводится по http://magazines.russ.ru/nlo/2003/62/gaspar.html

41. Гачев Г. Д. Содержательность художественных форм. Эпос. Лирика. Театр. М.: Просвещение, 1968.

42. Гегель Драматическая поэзия // Гегель Лекции по эстетике. Система искусств, взятых в отдельности. Том. XIV. М. 1958.

43. Генис А. Иван Петрович умер: ст. и расследования. М.: Новое лит. обозрение, 1999. 334 с.

44. Годер Д. Вару-вару // Еженедельный журнал, №1, 2002 г. http://www.smotr.ru/2001/2001 zdr ob.htm

45. Годер Д. Как пляска смерти // Театральный смотритель. http://www.smotr.ru/2010/2010 satiriconchaika.htm

46. Голубков, М.М. Русский постмодернизм: начала и концы // Лит. учеба. 2003. №6. С. 71-92.

47. Гремина Е. Новая драма. «Сеансу» отвечают. // Сеанс. № 29, 30. 2007. http://seance.ru/category/n/29-30/perekrvostok-novaya-drama/novaya-drama#286

48. Громов М.П. Книга о Чехове. М., 1989.

49. Громова М.И. Русская драматургия конца XX начала XXI века: учеб.пособие / М.И. Громова. М.: Флинта: Наука, 2005. 368 е.: ил.

50. Громова М.И. Русская современная драматургия: учеб. пособие. -3-е изд., стереотип. М.: Флинта: Наука, 2003. 160 с.

51. Громова М.И. Чеховские традиции в театре А. Вампилова // Литература в школе. 1997. №2. С. 46-56.

52. Давтян Л.А. На чем сыграть «звук лопнувшей струны»? // Anton Р. Cechov der Dramatiker. Drittes internationals Cechov-Symposium. Badenweiler im Oktober 2004: Сборники. Miinchen - Berlin - Washington, D.C. 2012. C. 478-483.

53. Давыдова M. Театр и его современник // Время новостей, 23 мая 2002 г. Цит. по http://www.smotr.ru/pressa/2001 newdrama.htm

54. Давыдова М. «Чайка» пролетела // Известия, 25 апреля 2011 г. Цит. по http://www.smotr.ru/2010/2010satiriconchaika.htm

55. Давыдова Т.Т. Русский неореализм: идеология, поэтика, творческаяэволюция (Е.Замятин, И.Шмелев, М. Пришвин, А. Платонов, М. Вулканов и др.): учеб. пособие / Т.Т. Давыдова. 2-е изд., испр. М.: Флинта: Наука, 2006. 336 с.

56. Делёз Ж. Различие и повторение Текст. / Ж. Делёз; пер. с фр. Н. Б. Маньковской и Э. П. Юровской. СПб.: Петрополис, 1998. 384 с.

57. Денисова Г.В. В мире интертекста: язык, память, перевод. М.: Азбуковник, 2003г. 298с.

58. Дмитревская M. ТА-ТА-ТА-ТАМ! // Петербургский театральный журнал. №12. 1997. Текст приводится по http://ptzh.theatre.ru/1997/12/60/

59. Дьякова Е. Восемь с половиной Треплевых // Новая газета, 28 апреля 2011 г. Цит. по http://www.smotr.ru/2010/201 O satiricon chaika.htm

60. Егошина О. В границах нежности // Экран и сцена. №9. 2011. Цит. по http://www.smotr.ru/2010/2010satiriconchaika.htm

61. Есин А.Б. Литературоведение. Культурология: Избранные труды. М., 2011.

62. Ерофеев В. Русские цветы зла // Русская литература XX века в зеркале критики: хрестоматия для студентов филол. фак. высш. учеб. заведений / сост. С.И. Тимина; предисл. М.А. Черняк. СПб.; М., 2003. С. 230-243.

63. Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика: избр. тр. /

64. Зубарева Е.Ю. «Виноваты. все мы»: к вопросу о трансформации чеховских мотивов в прозе русского зарубежья «третьей волны» // Диалог с Чеховым: Сборник научных трудов в честь 70-летия В.Б. Катаева / Отв. ред. П.Н. Долженков. М.: МГУ, 2009. С. 349-363.

65. Ильин И. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм Текст., / И. Ильин. М.: Интрада, 1996. 256 с.

66. Исакова О. «Чайка» Б. Акунина и некоторые проблемы поэтики постмодернизма // Молодые исследователи Чехова. 5: Материалы международной научной конференции (Москва, май 2005 г.). М.: МГУ, 2005. С. 53-64.

67. Каминская Н. Дети Сатурна «Чайка» в Театре «Сатирикон» // Культура, 28 апреля 2011 года. Текст приводится по http://www.smotr.ru/2010/20108айпсопс11а1ка.11вт#ки1

68. Капустин Н.В. «Чужое слово» в прозе Чехова: жанровые трансформации. Иваново: Ивановский гос. ун-т, 2003.

69. Карась А. Бутусов поджег «Чайку» // РГ, 26 апреля 2011 года. Текст приводится по http://www.smotr.ru/2010/2010 8айпсопс1ш1ка.1^т#г£

70. Катаев В.Б. Эксперимент над людьми // Современная драматургия. 1996. № 3. С. 30.

71. Катаев В.Б. Игра в осколки: Судьбы русской классики в эпоху постмодернизма. М.: МГУ, 2002. 252 с.

72. Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. М.: МГУ, 1989.

73. Катаев В.Б. Проза Чехова: проблемы интерпретации. М.: МГУ, 1979. 327с.

74. Катаев В.Б. Пьесы Чехова как резонантное пространство // Anton Р.1. V V

75. Cechov der Dramatiker. Drittes internationals Cechov-Symposium. Badenweiler im Oktober 2004: Сборники. Miinchen - Berlin - Washington, D.C. 2012. C. 161-168.

76. Катаев В.Б. Сложность простоты: Рассказы и пьесы Чехова. 3-е изд. М.: МГУ, 2002. 112 с.

77. Катаев В.Б. Чехов и его литературное окружение (80-е годы XIX века) // Спутники Чехова. Под ред. В.Б. Катаева. М.: МГУ, 1982. С. 5-48.

78. Катаев В.Б. Чехов плюс.: Предшественники, современники, преемники. М.: Языки славянской культуры, 2004.

79. Катаев В.Б. «Вишневый сад» как элемент национальной мифологии// Чеховиана: «Звук лопнувшей струны»: к 100-летию пьесы «Вишневый сад». М.: Наука, 2005. С. 9-18.

80. Коваленко Г. «Про это», или В садах постмодернизма / «Чайка» (театр Сатирикон) // Страстной бульвар, 10. выпуск № 2-142/2011. http://www.strast 10.ru/node/l 936

81. Косиков Г.К. Идеология. Коннотация. Текст. (По поводу книги Р. Барта "S/Z") / Барт P. S/Z / Перевод Г.К. Косикова и В.П. Мурат. Общая ред., вступит, статья Г.К. Косикова. М.: Ad Marginem, 1994. С. 277-302.

82. Косиков Г.К. Текст / Интертекст / Интертекстология // Н. Пьеге-Гро. Введение в теорию интертекстуальности. М.: Издательство ЛКИ, 2008. С. 8-43.

83. Костина А.В. Массовая культура как феномен постиндустриального общества. 5-е изд. М.: ЛКИ, 2011. 351 с.

84. Костова-Панайотова М. «Чайка» Б. Акунина как зеркало «Чайки» Чехова // Дети Ра. 2005, №9(13). Цит. по http://magazines.russ.ru:8080/ra/2005/9/pa23.html

85. Кристева Ю. Бахтин, слово, диалог и роман Текст. // Вестн. МГУ. Сер. 9, Филология. 1995. №1. С. 97-124

86. Кристева Ю. Разрушение поэтики Текст. / Ю. Кристева // Вестн. МГУ. Сер. 9, Филология. 1994. № 5. С. 44-57.

87. Кубасов А. В. Проза А. П. Чехова: искусство стилизации. Екатеринбург : Изд-во Урал гос. пед. ун-та, 1998.

88. Кузьмина H.A. Интертекст и его роль в процессах эволюции поэтического языка. Изд.4, М.: Либроком, 2009 г. 272 с.

89. Кузьмина М. Положим Чехова на полку. Пусть отдохнет // Культура. 7.12.2002.

90. Курицын В. Русский литературный постмодернизм / В. Курицын. М.: ОГИ, 2001.286с.

91. Лакшин В.Я. О «символе веры» Чехова // Чеховиана: Статьи, публикации, эссе. М.: Наука, 1990. С. 7-19.

92. Ларина К. Чайка долеталась // The New Times. Цит. по http://www.smotr.ru/2010/2010satiriconchaika.htm

93. Лейдерман Н.Л. Маргиналы Вечности//Современная драматургия. 1999. № 1.С. 164-170.

94. Линков В.Я. Художественный мир прозы А.П. Чехова. М.: МГУ, 1982. 128 с.

95. Липовецкий М.Н. ПМС (постмодернизм сегодня) // Знамя. 2002. № 5. С. 200-211.

96. Липовецкий М.Н. Русский постмодернизм. Очерки исторической поэтики. Екатеринбург, 1997. Текст приводится по http://philosophY.ru/library/art/lipovecky.html

97. Липовецкий М.Н. Театр насилия в обществе спектакля: Философские фарсы Владимира и Олега Пресняковых // Новое литературное обозрение. 2005. №6. С. 244-278.

98. Литературное наследство. Том 100, кн. 2. Чехов и мировая литература. М.: ИМЛИ РАН, 2005. 813 с.

99. Лотман Ю.М. О русской литературе классического периода: Вводные замечания / Ю.М. Лотман. О русской литературе: Статьи и исследования (1958-1993). СПб., 1997.

100. Любимов Б. Новая драма. «Сеансу» отвечают. // Сеанс. № 29, 30. 2007. http://seance.ru/category/n/29-30/perekryostok-novaya-drama/novaya-drama#286

101. Михайлов Н.Н: Теория художественного текста: учеб. пособие для студентов филол. фак. высш. учеб. заведений / H.H. Михайлов. М.: Академия, 2006. 224 с.

102. Михайловский Н.К. Об отцах и детях и о г-не Чехове // А. П. Чехов: pro et contra. Творчество А. П. Чехова в русской мысли конца XIX нач. XX в. СПб., 2002. С. 80-92.

103. Михина Е.В. Чеховский интертекст в русской прозе конца XX -начала XXI веков: дис. . канд. филол. наук. Челябинск, 2008.

104. Мищенко Т.А. Традиции А.П. Чехова в современной русской драматургии: дис. . канд. филол. наук. Астрахань, 2009.

105. Москвин В.П. Интертекстуальность: Понятийный аппарат. Фигуры, жанры, стили. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2011. 168 с.

106. Москвина Т. Новая драма. «Сеансу» отвечают. // Сеанс. № 29, 30. 2007. http://seance.ru/category/n/29-30/perekryostok-novaya-drama/novaya-drama#286

107. Московкина Е. «Новая драма»: изменения мизансцены // НЛО. 2007, №85. Цит. по http://magazines.russ.ru/nlo/2007/85/mo28.html

108. Мухина О. Новая драма. «Сеансу» отвечают. // Сеанс. № 29, 30. 2007. http://seance.ru/category/n/29-30/perekryostok-novaya-drama/novaya-drama#286

109. Немзер, А. С. Замечательное десятилетие (о русской прозе 90-х годов) // Новый мир. 2000. № 1. С. 199 219.

110. Никольская А. Что такое «Новая драма» // Театрал. 3 октября 2005 г. http://www.teatral-online.ru/news/361/

111. Новиков В. Филологический роман // Новый Мир. 1999, №10. Цит. по http://magazines.russ.ru/novyimi/1999/10/novik.html

112. Одесская М.М. Две «Чайки», «Три сестры и дядя Ваня» // Чеховский вестник. №9. М., Скорпион. 2001. С. 70-73.

113. От «Игроков» до «Dostoevsky-trip»: Интертекстуальность в русской драматургии XIX XX веков: сборник / отв. ред. В. Б. Катаев, Э. Вахтел. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2006. 224 с.

114. Паперный З.С. «Вопреки всем правилам.»: Пьесы и водевили Чехова. М.: Искусство, 1982. 285 с.

115. Парамонов Б. Конец стиля: Постмодернизм / Б. Парамонов. Конец стиля. СПб., М., 1999.

116. Петухова E.H. Диалог с Чеховым: «Русское варенье» Л. Улицкой // Диалог с Чеховым: Сборник научных трудов в честь 70-летия В.Б. Катаева / Отв. ред. П.Н. Долженков. М.: МГУ, 2009. С. 363-373.

117. Петухова E.H. Притяжение Чехова: Чехов и русская литература конца XX века. СПб., 2005. 118 С.

118. Петухова E.H. «.Счастье это удел наших далеких потомков»: От «Трех сестер» Чехова к «Трем девушкам в голубом» Петрушевской // Чеховиана: «Три сестры» - 100 лет. М.: Наука, 2002. С. 142-150.

119. Полоцкая Э.А. «Вишневый сад»: Жизнь во времени. М.: Наука,2003.

120. Полоцкая Э.А. О поэтике Чехова. М.: Наследие, 2001. 240 с.

121. Полоцкая Э.А. Принцип неопределенности в пьесах Чехова // Anton Р. Cechov der Dramatiker. Drittes internationals Cechov-Symposium. Badenweiler im Oktober 2004: Сборники. München - Berlin - Washington, D.C. 2012. C. 144-152.

122. Постмодернизм: 20 лет спустя. Серия дискуссионных статей // Литературная газета. №1-2 (6353) (2012-01-18) №29 (6377) (2012-07-18).

123. Проскурин O.A. Поэзия Пушина, или Подвижный палимпсест. М.: Новое литературное обозрение, 2001. 462 с.

124. Пьеге-Гро Н. Введение в теорию интертекстуальности: Пер. с фр. / Общ. ред. и вступ. ст. Г.К. Косикова. М.: Издательство ЛКИ, 2008. 240 с.

125. Ранчин A.M. «На пиру Мнемозины»: Интертексты Бродского. М., 2001.

126. Ранчин A.M. Романы Б. Акунина и классическая традиция // НЛО.2004, №67. http://magazines.russ.ru/nlo/2004/67/ranl4.html

127. Рикёр П. Конфликт интерпретаций. Очерки о герменевтике / Пер. с франц. И.С. Вдовиной. М., 2008. 697 с.

128. Рикёр П. Память, история, забвение / Пер. с франц. М.: Издательство гуманитарной литературы, 2004 (Французская философия XX века). 728 с.

129. Родионов А. «Вербатим» реальный диалог на подмостках // Отечественные записки. №4-5(5), 2002. http://www.strana-oz.ru/2002/4/verbatim—realnyy-dialog-na-podmostkah

130. Руднев П. Новая пьеса в России // Новый мир. 2005. № 7. С. 188191.

131. Руднев П. Театральные впечатления Павла Руднева: Из девятого в восьмой и обратно // Новый мир. 2004. № 5.

132. Рыков А.В. Постмодернизм как «радикальный консерватизм»: Проблема художественно-теоретического консерватизма и американская теория современного искусства 1960-1990-х гг. / А.В. Рыков. СПб.: Алетейя, 2007. 376 с.

133. Сафронова JI.B. Постмодернистский текст: поэтика манипуляции. Спб.: ИД «Петрополис», 2009. 212 с.

134. Седых М. Свой крест. В «Сатириконе» премьера «Чайки» в постановке Юрия Бутусова // Итоги, 25 апреля 2011 года. Текст приводится по http://www.smotr.ru/2010/2010 Satiricon chaika.htm#it

135. Скафтымов А.С. Нравственные искания русских писателей. М.: Художественная литература, 1972. 544 с.

136. Скоропанова И.С. Русская постмодернистская литература. Учеб. пособие. 3-е изд., изд., и доп. М.: Флинта: Наука, 2001. 608 с.

137. Смирнов И.П. Порождение интертекста. (Элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б.Л. Пастернака). СПб., 1995. 193 с.

138. Собенников А.С. Чехов и христианство. Иркутск, 2001. Текст приводится по http://slovo.isu.ru/chekhovchrist.html#Rl4

139. Собенников А.С. Чеховские традиции в драматургии А. Вампилова // Чеховиана. Чехов в культуре XX века. М.: Наука, 1993. С. 144-152.

140. Собенников A.C. «Чайка» А.П. Чехова и «Прошлым летом в Чулимске» А. Вампилова (К типологии сюжета) // Чеховские чтения в Ялте. Сб. науч. тр.М., 1997. С. 54-62.

141. Современная русская литература конца XX начала XXI века: учеб. пособие, под ред. С.И.Тиминой. М., 2011.

142. Старченко Е.В. Традиция А.П. Чехова в драматургии Н.В. Коляды // Век после Чехова. Международная научная конференция. Тезисы докладов. М.: МГУ, 2004. С. 197-199.

143. Степанов А.Д. Проблемы коммуникации у Чехова. М.: Языки славянской культуры, 2005.

144. Степанов А.Д. Чехов и постмодерн//Нева.2003. №11. С. 221-226.

145. Стрельцова Е. Плен утиной охоты. Иркутск, 1998

146. Строева М.Н. Чехов и другие. М.: Прогресс-Традиция, 2009. 496 е., ил.

147. Сухих И.Н. Проблемы поэтики А.П. Чехова. 2-е изд., доп. СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2007. 492 с.

148. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. М., 1996.

149. Тузков С. А. Неореализм: Жанрово-стилевые поиски русской литературы конца XIX начала XX века: учеб. пособие / С.А. Тузков, И.В. Тузкова. М.: Флинта: Наука, 2009. 336 с.

150. Турышева О.Н. Теория и методология зарубежного литературоведения: учеб. пособие / О.Н. Турышева. М.: Флинта: Наука, 2012. 160 с.

151. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литераторы. Кино. М.: Наука, 1977.

152. Тютлева Л.Г. Традиции А.П. Чехова в современной русской драматургии («новая волна»): дис. . канд. филол. наук. Самара, 1994.

153. Угаров М. Красота погубит мир. Манифест «новой драмы» // Искусство кино. 2004. № 2. С. 93-94.

154. Угаров М. Что такое verbatim // OpenSpace.ru. http://os.colta.m/theatre/events/details/33925/?attempt=l

155. Усманова А.Р. Умберто Эко: парадоксы интерпретации. Минск, 2000. Текст приводится по http://www.likebook.ru/books/view/182725/?page=l

156. Фатеева H.A. Интертекст в мире текстов: Контрапункт интертекстуальности. Изд. 4-е. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2012. 280 с.

157. Фуко М. Слова и вещи: Археология гуманитарных наук. М., 1977. С. 285.

158. Фукс О. Поэма экстаза. «Чайка» Юрия Бутусова в «Сатириконе» // ВМ, 16 мая 2011 года. Текст приводится по http://www.smotr.ru/2010/2010satiriconchaika.htm#vm

159. Хализев В.Е. Драма как род литературы. М., 1986

160. Хализев В.Е. Теория литературы. М.: «Высшая школа», 2000.

161. Хализев В.Е. Ценностные ориентации русской классики. М.: Гнозис, 2005. 432 с.

162. Хржановский И. Новая драма. «Сеансу» отвечают. // Сеанс. № 29, 30. 2007. http://seance.ru/category/n/29-30/perekryostok-novaya-drama/novaya-drama#286

163. Чернец Л.В. «Как слово наше отзовется.». Судьбы литературных произведений: Учеб. пособие. М., 1995.

164. Чернявская В.Е. Лингвистика текста: поликодовость, интертекстуальность, интердискурсивность. М.: Либроком, 2009. 248 с.

165. Черняк М.А. Массовая литература XX века: учеб. пособие / М.А. Черняк. М.: Флинта: Наука, 2007. 432 с.

166. Черняк М.А. Современная русская литература: учеб. пособие / М.А. Черняк. 2-е изд. М.: ФОРУМ: САГА, 2010. 352 с.

167. Чеховиана. «Звук лопнувшей струны»: к 100-летию пьесы «Вишневый сад». М.: Наука, 2005.

168. Чеховиана. Из века XX в XXI: итоги и ожидания. М.: Наука, 2007.

169. Чеховиана. Полет «Чайки». М.: Наука, 2001.

170. Чеховиана. Статьи, публикации, эссе. М.: Наука, 1990.

171. Чеховиана. «Три сестры» 100 лет. М.: Наука, 2002.

172. Чехивиана. Чехов в культуре XX века. М.: Наука, 1993.

173. Чеховиана. Чехов: взгляд из XXI века. М.: Наука, 2011.

174. Чеховиана. Чехов и «серебряный век». М.: Наука, 1996.

175. Чеховиана. Чехов и Франция. М.: Наука, 1992.

176. Чеховские чтения в Ялте: Чехов и XX век. М., 1997.

177. Чудаков А.П. Мир Чехова: Возникновение и утверждение. М.: Советский писатель, 1986. 384 с.

178. Чудаков А.П. Драматургия Чехова в кривом зеркале пародий // Чеховский сборник. М. 1999. С. 209-238.

179. Чудаков А.П. Поэтика Чехова. М.: Наука, 1971.

180. Шах-Азизова Т.К. Наши первые книги // Диалог с Чеховым: Сборник научных трудов в честь 70-летия В.Б. Катаева / Отв. ред. П.Н. Долженков. -М.: МГУ, 2009. С. 13-19.

181. Шахматова Т.С. Геопатогенная зона или театральный вирус? О фестивале современной драматургии «Новая драма». Цит. по http://www.ksu.ru/fl O/publications/newdrama/razdel 5/article2.php

182. Шендерова А. Банда Треплева потрошит «Чайку» // INFOX.ru. Цит. по http://www.smotr.ru/2010/2010satiriconchaika.htm

183. Шимадина М. «Чайка» в «Сатириконе» // OpenSpace.ru. Цит. по http://www.smotr.ru/2010/2010satiriconchaika.htm

184. Щербакова A.A. Чеховский текст в современной драматургии. Диссертация. . кандидата филол. наук. Иркутск, 2005.

185. Эко У. Инновация и повторение. Между эстетикой модерна ипостмодерна // Философия эпохи постмодерна: сб. пер. и реф. Минск, 1996.

186. Эко У. Постмодернизм, ирония и занимательность / У. Эко. Имя розы. М., 1989.

187. Эмерсон К. Двадцать пять лет спустя: Гаспаров о Бахтине // Вопросы литературы. 2006, №2. http://magazines.russ.rU/voplit/2006/2/em2.html

188. Эпштейн М.Н. Постмодерн в русской литературе: Учеб. пособие для вузов / М.Н. Эпштейн. М.: Высш. Шк., 2005. 495 с.

189. Эткинд А. Новый историзм, русская версия // НЛО. 2001, №47. Текст приводится по http://magazines.russ.ru/nlo/2001 /47/edkin.html

190. Юхас К. Чеховские цитаты в «Аде» Набокова // Молодые исследователи Чехова. Вып. 6.: Материалы международной научно-практической конференции (Москва, май 2008 г.). М.: Изд-во «Мелихово», 2009. С. 252-256.

191. Ямпольский М.Б. Память Тиресия. Интертекстуальность и кинематограф. М.: РИК «Культура», 1993. 464 с.

192. Яусс, Х.Р. История литературы как провокация литературоведения Текст. / X. Р. Яусс / предисл. и пер. с нем. Н. Зоркой // Новое лит. обозрение. 1995. № 12. С. 38-84.

193. Anton Р. Cechov der Dramatiker. Drittes internationals Cechov-Symposium. Badenweiler im Oktober 2004: Сборники. München - Berlin -Washington, D.C. 2012. 642 c.

194. Finke Michael C. Chekhov's "The Steppe": A Metapoetic Journey // Michael C. Finke. Metapoesis. The Russian tradition from Pushkin to Chekhov. Durham. 1995. C. 134-167.