автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.02
диссертация на тему: Человек и общество в романах Н.В. Думбадзе

Полный текст автореферата диссертации по теме "Человек и общество в романах Н.В. Думбадзе"

ИНСТИТУТ ¡¿ПРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ шл. А.М.ГОРЬКОГО РАН

Ш У '

На правах рукописи

"ЧЕЛОВЕК И ОЩЕСТВО В РШШХ Н.З.ДУШДЗЕ"

ЫИТИН ГЕНРИХ АЛЕКСЕЕВИЧ

Специальность: 10.01.02. - Литература народов СССР

советского периода

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

ЫОСКВА - 1992

• ) г

Работа выполнена в Отделе национальных литератор Института шровой литература ш.:. А.1.1.Горького.

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор ВОРОНОВ В.й. кандидат филологических наук СйлЕНОВА С.Г.

Ведущая организация: Литературный институт им. А.М.Горького

в'_ч. на заседании специализированного Совета Д 002.44.02

по филологическим наукам при Институте мировой литературы им. ¿.¡Л.Горького РАН /125069 Москва, ул. Воровского, 25а/.

Защита состоится

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке

института.

Автореферат разослан

Ученый секретарь специализированного Совета доктор филологических наук

Н.Н.ВОРОБЬЕВА

алъность исследования. На всей протяжении своего творческого пути з 60-х п 70-х годах нашего века Е.В.Думбадзе имел постоянный и больпо2 успех у читателей Грузил, Росс:::: п другие республик СССР. Большинство его романов были отмечены престия-ными литературными премиями - республиканскими и союзными. О внимании к работе писателя со стороны критики говорит обилие рецензии на его книги, на кинофильмы и театральные спектакли по его романам и "рассказам. Среди работ, появившихся при яизни писателя, немало интересных и талантливых, но, кал это стало ясно теперь, не было ни одной работы, адэкваткои творчеству этого писателя. Разумеется, это объясняется печатью времени, когда писатель не мог открыто исповедать взгляда, прямо расходившиеся с официально господствовавшими, а читатели - и критики в том числе! не могли пенять вев глубину на вид такой простой прозы Н.З.Думбадзе. Как пи странно, но инерция поверхностного восприятия прозы этого писателя сохранилась и посла опубликования им последних произзедений, в которых он напрягаю заявил о своей христианской позиции. Я имею в Виду роман "Закон вечности" и повесть "Кукарача", христианский пафос которых не побудил критику поискать корней этого пафоса во всем предыдущем творчестве писателя. К такому ретроспективному исследование критику не подвигла дане самая смерть Думбадзе, хотя обычно тленно после смерти писателя начинается анализ его пути в целом. До сих пор не появилось ш одного исследования, осуществленного в годы после ухода Думбадзе из пизни в 1984 году. Этот популярнейший при жизни художник остался едва ли не единственным из числа выдающихся "шестидесятников", у которого число собственных книг больше числа посвященных ему, хотя своих книг у него всего семь. Таким образом" творчество Н.В.Думбадзе еще только вдет своего исследователя и в целом, и по отдельным зазнейшм аспектам.

В мире нет ничего случайного и, конечно, "невнимание" критики к наследию Н.В.Думбадзе имеет свое объяснение в самом духе времени. Речь идет пренде всего о времени, продуктом которого - по внешним параметрам - был писатель, яоторый по своим внутренним параметрам сформировался вопреки своему времени и сформировался так, что стал едва ли не единственным публикуемым христианским художником в то время.

Сейчас уже мопно сказать, что та эпоха закончилась, причем

ее завершающи.! периодом стала так казаваег^ая. "перестройка", до начала которой Думбгдзэ не додел всего полгода. Конец той эпохи обозначен распадам СССР на ряд независимых государств. Хотя культура' не признает государственных границ к уае давно существует как еданая мировая культура, однако изменение государственного статуса означает изменение условий существования к развитая каждой национальной литературы. Распад СССР означает распад единой многонациональной советской литературы, в лона которой сформировался и развивался Думбадзе. Исчезло и понятие единого советского народа как исторически сложившейся общности. Все это и составляет существо той исторической дистанции, которая отделила нынешше 90-е года от ушедшей в прошлое эпохи, отмеченной слоеным в противоречивым взаимодействием общего и осо- ' банного, советского и национального в каждой литературе кавдого народа в пределах СССР. Очевидно, что государственное единство стимулировало унификации национальных культур "под советскую гребенку", но не менее очевиден и расцвет национального своеобразия во всех литературах, о чем свидетельствует, в частности, ' и творчество Думбадзе. При этом важно отметить, что Думбадзе це- ; нал и понимал но только национальное свое , но и чужсю. будучи " убевден, что вненациональной литературы нет и быть не может. Таким образом, его литературный "национализм" был принципиально чувд высокомерию и открыт для плодотворного взаимодействия. Особенно высоко он ценил русскую прозу - и классику, и современную, . выделяя творчество В.М.Щукшина и В.Г.Распутина, писателей, далеких и просто оппозиционных официальной идеолог™, первоклассных худошшков. Опыт новой русской прозы глубоко интересовал грузинского прозаика как опыт худонественного освоения общей-для всех действительности, понимания ее глубинных процессов в их национальном проявлении. Надо сказать, что и русские художники /в том числе и Шукшин/ проявляли неподдельный интерес к опыту худошшков Грузии. Вообще, связи остро чувствовавших свое национальное достоинство культур России и Грузии в 60-х - 70-х годах не цросто бшш продолжением связей, наработанных еще в 20-х - 30-х годах, но передавали такой подаем, который кадется неповторимым на соне их упадка в 90-х годах. Все это делает особенно оправданным именно русский взгляд на творчество активно работавшего в то время грузинского писателя, отнвдь не случайно как бы "присвоенного" сердцами 1лиллионов его русских читателей.

При кцзш1 Думбадзе автор писал о его романах п спектаклях, однако то был взгляд "своего на своего", а сегодня, в сход- распада единого государства, взгляд русского критика оказывается взглядом не только "человека-со стороны", нлп "из-за границы", но ц ззглядом на завершенное прошлое. в котором творчество Дум— бадзе остается одной из самых ярких страниц не одной грузинской, но всей тогдашней так называемой "единой многонациональной советской литературы" - бесспорно, уникального, как нл оценивать, исторического феномена, Едущего своего полного и свободного от антинаучной конъшеурк творческого переосмысления вместо "зачеркивания" и огульного очернения, как это нередко делается в текущей литературной критике и публицистике последних лет.

Цели и задачи исслвдования..определяются тем, что сказано выше, однако автор не стремился к преядевременнойвсеохватности. И в худонественном мире, созданном Н.В.Думбадзе, объектом специального исследования становится лшдь его нравственно-эстетическое зредо, что позволяет по-новому понять и раскрыть глубинные основы его мировоззрения и природу неповторимых особенностей его реализма, проследив "перетекание" своеобразного миропонимания в не менее своеобразную поэтическую реальность, для которой характерна особая подчиненность правды аизни правде искусства. Речь идет отнюдь не о "мышлении в образах", но о подлинной гар-■монии худокественного мира Думбадзе, проявленной правде всего в линии судьбы всех главных героев его романов.

Отсюда и главная конкретная задача исследования - выявить исходную для писателя и подспудную з его пергых романах христианскую' духовную доминант?. которая не могла быть явной и тем более декларированной,^ могла быть только зашифрованной в ситуации "оттепели" 60-х годов, когда идеологическим знаменем стало возвращение к "чистоте ленинизма", о чем свидетельствуют хотя бы знаменитые в тот период поэмы А.Вознесенского "Лонешо" и Е.Евтушенко "Братская ГЭС" и "Казанский университет". Не противопоставляя себя этому направлению и не разделяя его пафос, Думбадзе писал своп романы, настойчиво зозрогдая христианский дух, свойственный, великой классике ИХ века .- н грузинской, и русской.

Вместе с тем нельзя упустить из еиду, что принципиальное своеобразие позиции писателя заключалось не только в достаточно!

неортодоксальности его христианства, но и б его стремлении елнтъ христианское и коммунистическое как непротиворечацие и даже ззашдно дополняющие начала, имеющие как бы даае и общий глубинный исторический корень, что позволяет увидеть в позиции Думбадзе отклик философских раздумий начала XX века в России. Кстати сказать, шенно в 60-е годы часть.русских критиков обратилась к философскому наследию начала века, за что и пострадали незаме длительно.

Для Думбадзе характерно единство слова и дела, вот почему не было ни случайностью, ни признаком конынкгуры его вступление в ряды КПСС, той самой партии, одним из руководящих работников которой был его отец и которая подвела отца под расстрел. Это был трудный и вполне осознанный выбор гражданской позиции. Сгое/ понимание единства христианского и коммунистического начал писатель впервые открыто высказал п попытался обосновать как возможную и реальную перспективу в своегл-последнем романе в конце 70-х годое,- явно опережая на десятилетие официальную позицию | своей партии и неявно "отставая" от уже наметившегося в общест- ! ве движения "снизу" за решительный отказ от всякого компромисса' '.' ■ с коммунизмом как таковым. Однако писатель остался до конца .сво- | бодным и независимым в своем выбора исторической перспективы. Высокий художественный уровень романа "Закон вечности" принес небывалое признание писателю по всей стране, вызвав одновременно дискуссии в критике, явные возражения которой вызвало первое в тогдашней публикуемой прозе "явление Христа" и связанный с этим шфологизм в художественной структуре романа. В целом наше общество было изумлено, но оно было еще не готово к пониманию., истинной значительности последнего крупного 'произведения Н.В; Думбадзе. Впрочем, именно этой духовной неготовностью, духовной недостаточностью общества объясняется и вклад писателя в развитие общественного сознания, и то, что реальная история всей страны и особенно родной для писателя Грузии лошла совсем по иному пути, по неприемлемому для писателя-христианина пути радикальных потрясений,' и это опять ке позволяет вспомнить о такой же судьбе духовного завещания Достоевского и Толстого в ■ Росссии.

Методология исследования определяется в данном случае природой объекта изучения. Выявление христианской тенденции как магистральной в творчестве Думбадзе, писателя-коммуниста, потре-

бовало решительною отказа от марксистско-ленинского понимания религии как пустоцвета на древе познания. Напротив, подлинно научный взгляд на историю позволяет установить, что все религии, и христианская в особенности, играют вагснейшув роль не только в нравственном, культурном, но и в социальном, и в экономическом развитии общества. И роль "эта отнюдь не ограничивается ролью "знамени" и декорации, но в значительной мере определяет само существо общественного развития. Общеизвестно, что протестантизм стал духозной кузницей капитализма в Западной Европе. К сожалению, 'отечественные историка, как правило, проходят мимо аналогичной роли русского старообрядчества в капиталистическом развитии Сибири. В лоне русского православия возникла и расцвела глубоко самобытная и значительная русская Философия конца ХН-начала XX века, давшая России и миру В.Соловьева, К.Леонтьева, Н.Бердяева, С.Булгакова и ряд других выдавшихся мыслителей, не говоря уж о таких писателях-мыслителях как Достоевский и Толстой. В 1922 году по указанию Ленина из страны был выслан • цвет российского инакомыслия, что нанесло невосполнимый ущерб отечественной культуре, общественному сознанню и социальному прогрессу. Нине, спустя 70 лет, к нам возвращается наследие И. Ильина, Н.Федорова, С.Франка и других философов России, отвергающей идейное наследие теоретиков большевизма - Ленина, Троцкого, Сталина, Бухарина и др. Избавившись от идеологического дйктата марксизма-ленинизма, общественные науки, включая литературоведение, не могут позволить себе нигилистическое отрипд-ние тех или иных фундаментальных методологических принципов только потому, что их использовали идеологи тоталитаризма в своих целях и тем -самым как бы "скомпрометировали" эти принципы. Крайности нынешнего духа отрицания имеют митинговую природу и временный характер, они вполне способна мистифицировать науку на необольшевистский лад. С другой стороны, необходимо преодолеть инерцию раболепного преклонения перед марксистской доктриной исторического процесса как фатально-неизбеяного и независимого от сознательного социального творчества людей. 3 этом плане так называемая идеалистическая философия предлагает куда более реалистическую интерпретации роли духовных и субъективных факторов истории, что, естественно, имеет огромное значение для правильного понимания и роли худогественного творчества, поскольку культура есть законное дитя религии и общества.

3 частности, крупнейшие русские философы справедливо утвервда-ют, что национальное возрождение невоаможно без и вне возрождения религиозного, то есть православно-христианского для православных народов - для грузинского и для русского народа в равной мере.

Видимо, приходится признать, что в наше переходное время вред ли можно и нужно претендовать на большее, чем более или менее результативный поиск новой целостной методологии истопи— ко-литературных исследований.

Научная новизна исследования состоит в том, что здесь впервые выявляется православно-христианский пафос творчества Н.Дум-бадзё - от первого до последнего романа, причем речь идет не столько о богословском, сколько о традиционном народном, крестьянском варианте христианства, в котором отчетливо видны сохранившиеся языческие элементы. Вместе с тем определяется значение этой духовной основы для самой эстетики писателя, для его ! художественного метода, для его личностной интерпретации нацио- | нальной и мировой реалистической .традиции. Выясняется подлинная ' глубина художественного мышления грузинского писателя, для ко- ч торого было органичным чувствовать себя человеком Гурш в Гру- [ зии, человеком Грузии в России и человеком СССР в мире. Опреде- ! ляется высота и строгость нравственного сознания, которое в ху- ! дожественной системе Думбадзе оказывается ценностью более высокой, чем простая "правда жизни". На основе этого возникает впервые, по мнению автора, истинное понимание творческого подвига Н.В.Думбадзе, мера признания которого при жизни писателя была ; значительно больше меры его понимания. На цротякении всего его пути писателя настойчиво пытались "улучшить" литературные критики то "справа", то "слева", в соответствии с меняющейся социальной конЕШКгурой. Если "справа" действовала, как всегда, охранительная критика, то "слева" пыталась повлиять на писателя критика, остро ощущавшая подспудное движение общества к грядущим катаклизмам 80-х годов и жестко обозначившая эстетику Думбадзе как "розовый реализм", не понимая и по сути не принимая христианского смысла правды Думбадзе. который отстаивал роль христианского сознания как высшего регулятора общественно-исторического процесса.

Практическое значение диссертации. Разработка христианской теш, ее возникновения и развития в условиях принципиально ате-

истичесдого тоталитарного государства, СССР, началась лишь в самые последние годы, в том числе п предде всего - в текущей литературной критике, по следам которой ныне двинулось н академическое литературоведение. Едва ли не первой такой работой в периодике была яурнальная статья автора диссертации "Евангелие от Максима" /1989 г./, в которой изложено целостное прочтение романа Горького "Мать",в свете известных "богостроитель-ских"-исканий писателя. Диссертация включается в уяе.существующий, хотя и немногочисленный ряд работ по христианской проблематике в прозе 60-х-8С-х годов /Б.Пастернак, В.Домбровский и др./. Это направление в науке неизбежно долнно обогатиться исследованиями по христианской теме в литературе русского зару-беяья. Таким образам будет накапливаться материал для постановки и исследования проблема "XX век и православие", имеющей большое значение для литератур всех цравославных народов - русского, украинского, белорусского, грузинского, армянского и др. Обсукдение этой без преувеличения всемирно исторической проблемы уне ведется в публицистике, в том числе и в писательской /В. Распутин, Д.Балашов, Ю.Нагибин и др./.

~ Дальнейшие исследования христианской проблематики в художественной литературе православного ареала /хотя бы в пределах исторически неотменимого СССР/ позволит заполнить многие "белые пятка" и существенно уточнить иерархию эстетических ценностей в свете этических ценностей православия. Тем самым будет восстановлена преемственная связь с великой литературой православных народов ПК зека, с ее высочайшей духовностью. Диссертация внесет свой вклад в отработку повой методологии литературоведческих исследовании, принципиально иначе, по-новому оценивающую соотношение идеального и материального, общечеловеческого и национального, классового и общенародного, личного и коллективного, субъективного и объективного, неизбежного и определяемого способностью к .выбору и т.д.

Апробация диссертации и публикации. Тема диссертации была обсуэдена и утверндена в Отделе национальных литератур И.ШИ им. А.к.Горького, завершенная диссертация была там Ев обсуждена и рекомендована к защите на заседании Ученого созета НЫЛИ. Новизна проблематики исследования не снимает значения того, что автор диссертации начал писать о творчестве Н.В.Думбадзе еще в 70-х годах, причем статьи были опубликованы как в центральной

о

"Литературной газете", так и в Грузии: в журнале "Литературная. Грузия", в альманахе "Критика", в газете "Лптературулп Сакарт-зело" /последние две публикации - в переводе на грузинский/. В книге автора диссертации "Сцепления", вышедшей в Тбилиси /1978 г./ на русском языке с кратким предисловием Нодара Думбадзе, творчество писателя анализируется в статьях "Проза, чреватая драмой", "Песнь Орфея", "Разучились ли вы смеяться?" /беседа автора с писателем/ и "Что за шуточки!" В двух из названных статьях /первой и последней/ творчество грузинского писателя впервые анализировалось в сопоставлении с творчестком яркого цредставителя современной русской прозы В.Шукшина. Творческому пути Н.Думбадзе была посвящена книга автора, не вышедшая в свет, но ставшая серьезным этапом на пути к диссертации, главы которой будут публиковаться в нурналах "Литературная Грузия" /Тбилиси/ и "Литература в школо/ /Москва/.

Структура исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы.

Во введении дается общая характеристика 60-х-80-х годов, распадающихся на два периода общественного развития: с 1956 по I 1964 годы и с I964.no 1985.причем для истории отечественной ли- ! тературы эти периода имели далеко не одинаковое значение. В первом периоде общество сыграло роль стимулятора нового подъема, точнее взлета литературы. Во втором периоде общество как бы вернулосзь к роли сдерзстгоателд литературного процесса, в связи с чем появляется "саыиздатская" и "тамиздатская" литература, восполняющая вынукденные пробелы подцензурной "советской литературы". Три Нобелевские премии, а также разрешенные и самовольные публикации произведений многонациональной отечественной литературы за рубежом /в основном в странах Западной Европы/ свидетельствовали о новой волне мирового признания, пикон которого стал триуьф шопек А.И.Солненицына "Архипелаг ГУЛАГ". На таком фоне успешный дебит Н.В.Думбадзе с романом "Я, бабушка, Илико и Илларион" выглядит внешне скромным, как и успех первой книги рассказов В.¡.'.Шукшина' "Сельские зштели", но за этим стояло столь широкое народное признание, которое значило не меньше любой премии и обещало многое. Творческий путь Думбадзе мокно глубже понять в сопоставлении с творчеством Шукшина в силу глубокого внутреннего их родства на исходном рубеле и не менее глубоких различий их дальнейшего развития. Подлинность п самостоятельность

этих писателей равно оттеняется непониманием и наладками на них со стороны не только "охранительной" официозной критик::, но н со стороны "прогрессивной", "левой" критики. Сопоставление судеб Думбадзе и Шукшина выявляет и подтверждает наличие в СССР "единой многонациональной советской литературы" /термин тех лет'/или единого культурного поля /термин наших дней/, причем современный термин более точен, ибо не ограничивает кругозор писателя границами государства и идеологии- В частности, трудно переоценить влияние классической американской и европейской литератур на становление молодого думбадзе.

Однако, имея в виду все внешнее, нельзя упустить и сегодня то, что мы сознательно не брали в расчет в течение прешшх семидесяти лет. Думбадзе и Шукшин были - в духовном смысле -одного поля ягода, как говорят церковные власти - одной канонической области. Их' духовной родиной было Православие, впитанное с детства одним в гурийской, другим - в алтайской деревне. В силу общих социальных условий их православие не было и не могло быть ортодоксальным зли полным, не случайно оба стали членами КПСС. Тем не менее православный дух в Думбадзе был крепок от начала и до конца, а Шукшин перевивал драку' внутреннего разлада и борьбы. Шукшин умер за десятилетие до "перестройки", но не столько этим, сколько собственной шаткостью объясняется его ярость и отчаяние, с какими он сиимал свой ставший последним фильм "Калина красная", снимал как свою личзуш безысходную трагедию. Нодара Думбадзе, напротив, никогда нв покидала истинно христианская надедда и даде уверенность в торгестве добра -именно это он воплотил и завещал своим последним романом "Закон вечности". Общая духовная родина этих писателей лишний раз показывает, что русский взгляд на творчество Думбадзе правомерен и плодотворен з принципе. 3 нынешних условиях, когда временно торжествуют центробежные силы, такой взгляд послушга объединению в противовес силам разъединения национальных культур - грузинской и русской, что отвечает традиции великого XIX века, освященной именами Ильи Чазчавадзе и г.1ихаила Лермонтова. Избранный путь позволяет обновить и углубить понимание духовной основы и художественного своеобразия мира, созданного Н.З.Думбадзе.

В первой глазе уточняется аспект исследования, безусловно, многоаспектной теш диссертации "Человек и общество в романах Б.3.Думбадзе", которая исследуется через героя в обстоятельст-

вах романа, возникающего на основе авторского взгляда на жизнь, а он характеризуется как неортодоксально-православный. Последнее ярко проявляется з том, как изменяется положение героя относительно обстоятельств - тленно на основе этого положения в диссертации предложена Еовая периодизация творческой эволюции писателя. В первом периоде /два первых романа/ герой легко справляется с саыыии трудными обстоятельствами - это победительный герой. Во втором периоде /три следующих романа/ герой подвергается жестким испытаниям обстоятельствами жизни, не теряет мужества, но растерян и мечтает лишь о том, как сохранить себя /на языке того времени/ ели "выжить", если пользоваться современной лексикой. Третий период не исчерпывается, ко по сути определяется последним романом, где писатель сумел вернуться к победительному герою, который, однако, уас хорошо знает меру зла в жизни и людях. В первом периоде герой оказывается субъектом романного сюжета, во втором, напротив, объектом, а в третьем субъектом-объектом, что говорит, о внутренней и вполне спонтанной диалектике эволюции художника, естественно , завершенной "Законом вечности".

Отмеченная диалектика сама по себе есть результат постоянного и напряженного диалога в сознании художника между его христианством и его же реализуем, в связи с чем в диссертации вводится термин христианский реализм применительно к творчеству Думбадзз. Термин уже вызвал сомнения и споры, хотя еще в начале XX века, когда в обществе и литературе с огромной силой проявились "богоискательские" и "богостроительские" тенденции, в критике была высказана вещая догадка о том, что великий "вещественный реализм" ИХ века должен уступить место "новому одухотворенному реализму". Далеко не единственным, но, пожалуй, самым знаменитым произведением такого "одухотворенного реализма" стал роман Горького "Мать" /1907 г./. Спустя белее полувека грузинский художник расшифровывает "одухотворенный реализм" как христианский реализм, разумеется, не называя его по имени, зато оставаясь верным избранному'творческому методу от начала до конца. Благодаря этому романы писателя стали как бы ступенями в художественной реализации "программы" в процессе живого диалога Дум-бадзе с временем - из этих ступенек и сложилась та "лестница", по которой писатель поднялся в вечность. Эеолюция Думбадзе была

производной его христианского ответа на вызов обстоятельств. Конечно, обстоятельства воздействовали на него в том смысле, что его собственный выбор делался "здесь и сейчас". Однако творческое развитие художника тлело не коиюнкгурную, не внешнюю мотивацию, а внутреннюю духовную прухпну, благодаря чему реалпзовывалась его "долгая мысль", набирая все большую силу, чтобы, наконец, открыться в полном блеске "Закона вечности".

Такой образ пути Думбадзе полемичен, поскольку в критике не раз высказывалась мысль о том, что вершиной его тзорчества стал первый же роман, "Бабушка". По другой критической версии вершиной бик роман '.'Белые флага", а по третьей - книга рассказов,- написанных между "Белыми флагами" и "Законом вечности". Эти столь разные оценки опирались на эстетический критерий, без которого не обойтись, но в котором, увы, много вкуса и мало смысла. 3 концепции постепенного и поступенного тазвептнзания мировздения и реализма Думбадзе его путь видится как объективное 'движение от христианского "наброска" ("Бабушка") к христианской "картине"'(-Закон вечности"). При этом ни один герой и . ни один роман не исчерпывали автора, всегда оставался авторский избыток, побуждавшей писателя к поиску нового героя, к творчеству нового романа - словом, к разработке новой темы. В любом герое писателя были элементы автобиографические, но в целом образ возникал под знаком замысла, идеи, пафоса романа - и потому ни один его герой не был автопортретом и ни один его роман но был его исповедью, но всегда - художественно объективированной судьбой молодого человека в Грузии середины IX столетия. Уне первый и самый "простой" роман Думбадзе был по сути сложным сплавом из воспоминаний собственного детства и злободневных настроений, связанных с духовным освобождением от "культа личности", из наивности сельского паренька и зрелого взгляда тридцатилетнего автора.

В атмосфере 60-х годов у кого-то проснулась жажда разрушения господствовавших стереотипов, а у Думбадзе - ваяла утверждения того, что Щ210 подспудно в народе, но было насильственно исключено из литературы. Писатель не мог прямо назвать то, что. утверждал, но он написал роман, пропитанный той духовной традицией, в которой Думбадзе был воспитан и которой уже скоро будет две тысячи лет. Это - христианская традиция, о которой еще долго нельзя было писать так открыто, как писал Ы.Булгаков в "Пас-

тепе и Маргарите", романе, законченном в 1940 году, за четверть века до "Бабушки", но опубликованном только в конце 1366 года, спустя десятилетие после "Бабушки". Именно публикация "мастера" открыла тогда литературе легальную дорогу, идя по которой Б. Шукшин в 1971 году написал рассказ "Верую!", а Н.думбадзе, учтя опыт русского новеллиста, выпустил в 1978 году роман "Закон вечности".

Христианское истолкование пути грузинского прозаика естественно ставит вопрос о правомерности применения к нему сталинистского тезиса о литературе, "национальной по форме, социалистической по содэрванию". Если и было в романах Думбадзе нечто социалистическое, то отнюдь не в смысле сталинского казарменного, но в духе так называемого христианского социализма.'Поэтому'не удивительно, что буквально всё романы получали полярные оценки в самой Грузии, особенно второй и самый цельно-христианский роман "Я вижу солнце" /подлинный шедевр Думбадзе/, его антисталинистский роман "Солнечная ночь", появившийся в год октябрьского : "дворцового" переворота на пленуме ЦК КПСС, и, наконец, "Белые, флаги", вызвавшие наиболее широкую и острую дискуссию'в крити- 1 ке. Думбадзе,был, пользуясь'словами Е.Бердяева, вольномыслящим . | христианином и еще более вольномыслящим коммунистом, ибо его духовное ядро было все-таки христианским. "Я - генетический христианин", - открыто признал писатель уке в конце жизни, но эти слова увидели свет лишь годы спустя после его смерти. Вероятно, Думбадзе был-самым последовательным пзсателем-христиани-ном 60-80-х годов, ко он не был единичным исключением, отказавшимся от догм соцреализма. Токе самое лерекил киргизский прозаик Чингиз Айтматов, достаточно сопоставить почти одновременно написанные им повести "Лицом к лицу" и "Дкамиля". Токе самое пережил Василии Щукшин, не декларируя, но по-своему зашифровывая свой вариант настоящего реалистического письма безо всяких приставок "соц". Уке эти примеры доказывают, что в "советской литературе" 60-х годов соцреализм не был уне пи единственным, ни дане господствующим "творческим методом", если иметь в виду высшие достижения, не говоря у™, о тех произведениях, которые безо всякого шифра и расчета на публикацию выходили только в сам- п тамиздате. Именно этим как бы незаметным отходом самих писателей от. соцреализма легко объяснить и тот известный и "загадочный" факт, что сам термин "соцреализм" постепенно и как-то

тоже незаметно выпал из обихода литературной критики тех лет. Привычная мера вышла из употребления просто пото.му, что литература выросла из школьной униформы сталинского пошива и покроя.

Во второй главе на конкретной материале романов Думбадзе разрабатываются проблемы, сформулированные в предыдущих разделах диссертации, возникают и развиваются новые идеи. 3 центре внимания по-прежнему различные аспекты хуристпанского реализма. Изменение положения романных героев отноиителько обстоятельств определяется здесь как триада диалектическая: теза - антитеза -синтез, что не только свидетельствует о христианском подвиге выпрямления души героя, но и позволяет говорить об уникальной исполненности "программы", заложенной в таланте писателя той "волей небесной", о которой Думбадзе говорил словами Ильи Чав-чавадзе: "Меня избрал Бог и воспитал народ". Завет, исключающий как грубую утилизацию искусства, так и его самоцельную эстетизацию. Завет, обязывающий не прислуживать, но служить своему народу во имя высших духовных ценностей. В этом - ватное уточнение бесспорной народности творчества Думбадзе.

Далее в диссертации исследуется проблема соотношения идеи и материала в творческом процессе Думбадзе. К сожалению, романы писателя нередко оценивались в критике как "простая" проза, на самом же деле он был художником идеи, что опять-таки роднит его с Шукшиным, который всегда шел от идеи к материалу. Приоритет идеи не позволял их реализму опускаться до натуралиама и бытописательства, хотя именно в этих грехах их упрекала не раз критика. Внимательный анализ показывает, что проза этих писателей лишена тяжести "вещественного реализма", ее справедливо определить как быструю прозу. Неизбежные при этом издержки рационализма с лихвой перекрываются художественностью воплощения, "убедительностью до очевидности" (Думбадзе). Однако з другом аспекте материал шел для Думбадзе огромное -значение. Далеко не случайно, что первый период был отмечен преобладанием деревенского материала и оптимистического настроения, второй период характерен городским материалом и драматической атмосферой, лишь в третьем периоде Думбадзе удалось найти тот глубоко органичный синтез города и деревни, первый набросок которого был дан в первом же романе. Разумеется, речь о духовном синтезе, так как социального антагонизма между городом и деревней проза Думбадзе, в отличие от прозы Шукшина, не знает. Корни христианского оптимизма

писателя Есе-такп е деревне, а не в городе, п уйти от деревни Думбадзе не мог и не хотел, его душа была таи. Зот два эпизода для иллюстрации. Во втором романе деревенский народ отвергает одинокого злодея-отщепенца, а в пятом -романе ситуация "перевертывается": одинокий светлый юноша окружен отрицательной массой городского народа. В других романах могло встретить иной образ города, но важно, что такой, как в "Белых флагах", оказался возможным и что он противостоит образу деревни в худокественном мире Думбадзе.

Новый поворот теме "город-деревня" придает конфликт национального и националистического сознания. Едва ли не самый ярко-национальный художник Грузии 60-х-70-х годов, автор "Закона вечности" был осыпан письмами лжепатриотов, угрожавших: "Как вы смеете о своей нации писать такое?", "А вы не боитесь за себя?" Авторы таких писем могли бы увидеть себя еще раньше в зеркале романа "Не бойся, мамаГ'"- и тоже среда горожан. Подлинный патриотизм Думбадзе находил в сельской Гурии, о чем свидетельствует острейшая ситуация в романе "Я вижу солнце", где грузинская, деревня окружает заботой раненого русского солдата и с презре-' кием отворачивается-от грузина-дезертира.- Несомненно, что и здесь писатель верен одному из коренных принципов Нового завета, для которого нет ни эллина, ни иудея. Здесь, однако, нужна решающая оговорка, кажется, впервые высказанная в наш дни кровавых межнациональных конфликтов писателем В.Распутиным: "Нет ни эллина, ни иудея" для заветов Его, для принятия Его Правды и Любви, а не во имя обезличивания народов..." Так' проясняется непростая диалектика национального и христианского как тела и души. '

В силу этого Нодару Думбадзе -было естественно признавать подлинно национальным лишь доброе, а не злое, независимо от того, размышлял ли он о грузинском или о русском народе. И писать он предпочитал доброе, а не злое, зная, что истина Христа - в добре и-любви. "Цветы зла" в его глазах лишены поэзии. Но парадокс к том, что столь" явный нравственный максимализм оказывался его личным уклонением от христианства, которое вовсе не закрывает глаза на постоянное и активное в мире противодействие сил . зла силам добра. Не будучи ортодоксом, Думбадзе не соглашается с библейским представлением о демонах как о падших ангелах. По его мнению, демоны суть особая злая порода. Такое "неправильное"

мнение объясняет по крайней мере склонность художника-"впадать в грех мелодрамы", как писала критики, не подозревая, что мелодрама была не уклонением, а коренным жанром Думбадзе, отвечавшим запросам его души.

Глубокое своеобразие не исключает известной ограниченности реализма Думбадзе, чей художественный мир в делом светлее мира реального. Однако, если это и ограничение, то вполне сознательное-, от присущего писателю понимания роли слова в жизни общества не столько как зеркала отражающего, сколько зеркала воопиты-ваюдего. При этом Думбадзе отнюдь не думал навязывать обществу свои идеи. На вопрос читателя "Как жить?" писатель отвечал: "Десять заповедей отразила -огромный опыт человечества, чуть ли не всю его историю. Хорошо бы их соблюдать..." Но как соблюдать заповедькоторой нет? Среди десяти нет ни одной заповеди о любви, хотя есть даже две против прелюбодеяния. Таковы скрижали Моисея, отразившие очень низкий уровень человеческих чувств, скорее даже еще скотских, чем человеческих. Но ведь и спустя века в Нагорной проповеди Иисуса Христа среди прочих блаженств напрасно искать блаженство любви - и так у Господа, который_.Сам есть Любовь! Не потому ли и у Думбадзе любовь -не стала стержневой темой .ни одного его романа, хотя каждый из них буквально дышит любовью - но какой? Не так ли и Евангелие дышит на нас-любовью - но какой? Где слишком многих любят, там не любят слишком сильно никого. Парадокс, заслуживающий уважения. И Думбадзе не_ знает любви, которая не считается с нормами и опрокидывает все преграды. Это невозможная тема для Думбадзе, в отличие от В.Распутина /"Живи и помни"/ или тем более Ч.Мтматова /"Дйш'лиля", "Прощай, Гулъсары!", "И дольше века длится день"/, киргизского художника, который-с удовольствием вписал бы в Нагорную проповедь: "Блаженны влюбленные .и любящие, ибо Бог возлюбил их!"

С другой стороны комическая стихия в творчестве Думбадзе явно выбивается из христианской стилистики. У католика Ыонтеня есть такой парадокс: "Ничто не влекло людей к нашей религии больше, чем заложенное в ней презрение к жизни". Творчество православного писателя утверждает, напротив, любовь к жизни, радость жизни. И смех Думбадзе не унижающий, но веселый, добродушный, помогающий человеку. Напрасно критики уподобляли его смех сран-

цузскому фаблио, ведь у Думбадзе нет присущей фаблио откровенности п грубости. Снег. Думбадзе язычески весел и по-христиански целомудрен, деликатен. 13 целом грузинский художник как бы "перекрестил" печальное п тихое христианство в кизнерадостное и шумное, в чем по справедливости следует увидеть яркую национальную краску в стилистической палитре думбадзе. '

Неправомерными были и попытке критики приписать прозе Дум- ' бадзе мифологизацию е стиле Габриэля маркеса. Христианские символы у Думбадзе на создают никакого особого мира, а помогают проявить духовную правду мира физического. В "Не бойся, мама!" Думбадзе впервые позволил себе открыто слить коммунистическое с христианским, создав образ, в котором за внешним проступает внутреннее - речь о расстрелянном шаыистамк грузинском коммунисте: "Я увидел Бухути....Он лежал на спине с откинутой набок головой... И был похок на снятого с креста Иисуса..." Именно христианское существо героев п романов Думбадзе не позволило им вписаться в контекст вполне безб01шого "яеетокого реализма", набравшего силу к 70-м.годам и в Россш, и в Грузии. На этом, в частности, разошлись пути Шукшина и Думбадзе. Руссх:ий писатель от светлого и доброго фильма "Живет такой парень" стремительно ушел к нестиой формуле "нравственность есть правда". Грузинский худокник до конца стоял на том, что, напротив, правда есть нравственность. Разумеется, здесь и нв пахнет конформизмом, но все ке Думбадзе ориентировал своего читателя не на конфронтацию, а на согласие, в то время как в обществе силы конфронтации постепенно брали верх над силами согласия. Все шло к "перестройке", но Думбадзе на был среди тех, кто ее "готовил". Думбадзе готовил в нашей многострадальной стране христианское возроддение,-но, как выяснилось, легче вернуть церкви ее храмы, чем веру в сердца людей. Думбадзе ш,. когда его песня завораживала людей, он умер на пороге времен, когда эта песня узе никому не нунна. Как и Цукшин, Думбадзе не перевил свою славу, а ведь тленно из этой горькой чаши пришлось ныне испить и Распутину, и Айтматову, и всем другим прекрасным "шестидесятникам" отечественной литературы. Остается надеяться, что о Нодаре Думбадзе сбудется слово Спасителя: "Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Бостими". А, как известно, сыны Богии отличаются неотъемлемой способностью воскресать.

В третьей главе раскрываются национально-христианская почва п пафос большого шора Н.В.Думбадзе, именно то, что 5А спехом писателя и до чего современная ему критика /включая автора диссертации/ не добиралась, словно забыв призыв А.Блока: "Не слушайте нашего смеха, слушайте ту боль, которая за ним". Увы, все получилось "в точности до наоборот": с восхищением слушали "смех" и не слышали "боль"."Глазное - у него талант юмориста", -тезис, кочевавший в течение двадцати лет из статьи в статью как в тбилисской, так и в московской критике. Однако и з этих узких и без,духовных рамках комический дар писателя не был проанализирован как следует. В итоге нет лучшего определения смеха Думбад-зе, чем в признании.самого Думбадзе: "Лично.я стараюсь своим смехом не унижать, а; напротив, помогать человеку, возвышать его". Такой внутренний пафос смеха и придавал ему особый, христианский характер. Христианский смех Думбадзе одушевляется любовью к ближнему и лишен всякой назидательности. Редкий случай: писатель отказывается "учить жить", поскольку, как он считает, "зсз нравственные истины открыты, осталось только ш следовать".

"Близорукость" критики в осмыслении штора Думбадзе объяс- . няется и зашишрованностыо его пафоса, и прежде всего неадекватностью вполне атеистического общего уровня критики христианскому сознанию писателя. Это не исключало отдельных точных наблюдений. В историческом плане критик К.Имедашвили справедливо от--метил, что "юмористической прозе" Думбадзе нет аналогов в грузинской литературе XX века. Вслед за ним подобную же мысль об отсутствии аналогов юмору Думбадзе в русской прозе высказал критик Л.Алнинский, но это суждение по меньшей мере спорно даже для 60-х годов. Этапом стала статья критика Г.ыаргвелашвили, з которой впервые и точно обозначен высокий,пафос смеха Думбад-У зе. По удачному выражению критика", "пряный язык шора и сарказма" в романах Думбадзе одушевлен "доброй человечностью и проницательной гуманностью". Дальше этого тезиса критика не пошла, не зыявив ни христианского, ни социального смысла смеха Дуибад-зе, как его особого "способа выявить правду" /шукшин/. Впрочем, не следует забызать, что критика испытывала более жесткий гнет цензуры брежневского периода "застоя", чем сапа художественная проза, чем отчасти и объясняется отмечавшееся уже тогда "отставание" критики от беллетристики.

С другой сторона, комический дар, как и вообще художественный талант, не может быть понят до конца, так как за вполне-понятными движения?.® сердца :: лпсателя всегда стоит некая иррациональная третья структура, не поддающаяся анализу, являющаяся шенпо творческой структурой, з то время как первые две работают на "входе" и "выходе" в качестве скорее внутренних редакторов. Эту таинственную третью, творческую структуру обычно называют талантом, указывая, что тленно через талант человечество выходит на связь с Богом /отсюда ходячее выражение "талант милостью Бошей"/. Соотношение сознательного и бессознательного, "££3,1x0 и \jitnitLo в творчестве кадцого писателя сугубо индивидуально. Естественность и непринужденность фразы в романах Думбадзе создает обманчивое впечатление шпровизационности его текста, но за этим стоит огромная целенаправленная работа над словом, цель которой - правда как ее понимал писатель, что и определяло самобытность его художественного мира. К сожалению, в анализе движения стиля и жанра у Думбадзе нам не помогает критика 60-х-70-х годов, где верные поверхностные наблццения не переросли в осмысление глубинных изменений. Подчеркивая наличие тех или иных элементов первого романа в последующих, критика упустила из виду качественную, жанровую уникальность первого романа во всем творчестве писателя: другого комического романа Думбадзе не написал и, более того, не стремился нашсать. Было упущено и до сих пор остается незамеченным, что подлинное обретение собственного романного жанра состоялось у Думбадзе только во втором романе. Критика свысока отметила "грех мелодраматич-. ности" в этом романе, не желая осознать, что перед ней был явлен высокий отечественный образец известного мировой литературной классике романа-мелодрамы. Все- последующие романы думбадзе стали вариациями этого обретенного им жанра, в котором воплотилась и высота, и предел высоты его христианского реализма. .

Необходимо сговорить, что объективно-христианским пафосом в 60-е годы были отмечены не только романы грузинского художника. Было бы странно, если бы этого не проявилось в искусстве России, но оно было, достаточно напомнить знаменитые фильмы "Баллада о солдате", "инр входящему", "Судьба человека", не говоря уже о первых же повестях А.К.Солженицына. Русская культура в целом е 60-70-е годы анализировалась в лучшем случае с позиций абстрактного гуманизма, что сегодня явно недостаточно.

Обретение собственного романного жанра было связано у Д?;.-;-бадзе с тем, что писатель впустил в сбои картину мира силы зла в пх открытой п с:;рнтоИ борьба с схпамл добра. Целостный светлых; мир гурийского села был расколот преступлением, стазшпм источником социальной, даже в какой-то мере политической драмы: в селе объявился "свой" дезертир, предатель и убийца. Начиная с этого романа мпр расколот во всех последующих романах Думбад-■■¿8. - и это то глазное, чем- испытывал своего героя писатель на нравственную прочность и духовную зрелость. Важно видеть, что тега дезертира, предателя п убийцы приобрела особое значение в послевоенной литературе о войне несмотря на сопротивление официальной идеологии и цензуры. Назову фильм Г.Чухрая "Трясина", рассказ К.Лордкипанидзе "Мамиа Дяаиани", повести "Сотников" В. Быкова, "Эхо войны" А.Калинина, "Каратели" А.Адамовича, "Выбор" Ю.Бондарева. Особое значение тлеют повесть "Лицом к лицу" Ч. Айтматова как первооткрытке теш /1958 год/ п повесть "Киви и нешш" Б. Распугана /1974 года/ как вершина нравственной и художественной разработки теш. Откуда же этот настойчивый лейтмотив? Сегодня ужа общеизвестно то, что в 60-70-х годах было мало коду известно: воистину всенародная борьба против фашизма сопровождалась невиданным никогда прежде в России по массовости дезертирством и предательством. Это одновременно позорное и трагическое явление было, думается, лишь следствием до того скрытого и теперь, в условиях победного наступления гитлеровской армии, проявившегося нецриятия сталинских репрессий 30-х годов.-Репрессии были массовыми, таким же стало ответное дезертирство и цредательство. Пожалуй, острее всех сказал об этом Анатолий ■ Калинин, чья повесть вызвала и самые ожесточенные споры в критике. Однако у Н.Думбадзе и В.Распутина особенно было наибольшее приближение к глубине человеческой трагедии, что не случайно, ведь тленно З.РаспутиЕ был, видимо, самым последовательно-христианским реалистом в России с первой же своей повести "Деньги для Марии". Закономерно и то, на наш взгляд, что данный писательский поиск шел в жанре мелодрамы, давшей самые удобные эстетические ключи к сложной теме.

Со второго и до последнего романа перед Думбадзе стояла во всей своей сложности проблема насилия над злом, как бы очевидно противоречившая заповеди "Не убий". Если своего первого предателя писатель подверг лишь беспощадному моральному осуждению,

то в последнем романе юному герою пришлось сбош.ш руках.™! застрелить дезертира, предателя т. убпкцу. Ножно сказать, что писатель "выполнил" требование крптшга-йронтозика Г.Домпдзе, который в отклике еще на "Я вику солнце" заявил: "Во время войны мы расстреливали таких как Датико..." Однако Думбадзе показал не официальное судилище, на котором по сути не было бы правых, а личный суд младенца над человеком, предавшим отечество и народ. Прислушаемся к словам великого русского святителя и богослова, крупного общественного деятеля России прошлого столетия митрополита аппарата московского, давшего глубокое истолкование евангельской заповеди: "Гнушайтесь Брагами Божьими, поражайте врагов отечества, любите врагов ваших". Для Думбадзе, таким образом, от начала и до конца важен поиск в правде факта правды добра. Его реализм углублялся под знаком христианской идеи и своих убеждений он не менял. Зная, что многие критики его не понимают и не принимают, он стоял на своем: "Еще я попросил бы простить мне патетику. Если я и хочу оторваться от'земли, то только ради того, чтобы взлететь".

В заключение автор, диссертации по-своему обосновывает из- | вестный тезис; о плодотворности тенденции в творчестве, считая { ' тенденциозность неизбежностью, которая хотя и ограничивает в ■ чем-то писателя, но является единственно возможным и эффективным способом извлечения художественной' правды из материала жизни. Если это так, тогда христианская тенденция, глубоко и лич-ностно пережитая, получает цреимущество перед всеми другими, так как другие в историческом плане сменяют одна другую, а христианская тенденция, заданная раз и навсегда, неизменна и стоит над всеми партийными /частичными!/ тенденциями. Христианство есть в этом смысле вечный источник художественной правды, о чем справедливо сказал А.С.Пушкин: "Религия - вечный источник поэзии у всех народов". Такой религией у грузинского и русского народов является христианство - и не здесь ли секрет глубокой поэтичности прозы Думбадзе, привлекавшей сердца миллионов? Давая не относительные, но абсолютные критерии добра и зла, христианство создает предпосылки для глубочайшего проникновения в тайны человеческой души, в те бездны психологии, перед которыми Думбадзе всегда чувствовал себя б неоплатном долгу. Закономерно, что именно в лоне христианской традиции возникли все велшгае литературы, начиная с литератур эпохи Возрождения п включая русскую

литературу прошлого столетия. Убежден, что сокровенный подвиг Нодара Думбадзе по возрождению христианского реализма в грузинской литературе еше будет иметь самые плодотворные последствия, хотя в последние годы в Грузик многое происходит "в точности до наоборот" по сравнению с тем, что отстаивал и завещал Н.В. Думбадзе.

Творчество Н.В.Думбадзе анализировалось автором диссертации в следующих публикациях: " В статьях:

Чистая совесть. "Литературная газета", 1) 3, 1974, 0,5 п.л. Тихие драмы. "Литературная газета",- 12.02.1975, 0,5 п.л. Песнь Орфея. Альманах "Критика" /на груз, яз./, В I, 1977, 1,0 п.л.

С юмором не расставайтесь! "Литературная газета", ]' 1,1978, 0,5 п.л.

Уроки доброты. "Литературули Сакартвело" /на груз, яз./, 3 октября 1978, 0,5 п.л.

"У каждого из нас бывают друзья..." в кн. "Солнечное сердце. Воспоминания о Нодаре Думбадзе". Тйилиси, "Меранп", 1988.

В книге "Сцепления. Литературно-критические этюды". Тбилиси, "Ыерани", 1978, 16, 975 п.л. на русск. яз. Творчеству Н.В.Думбадзе посвящены следующие статьи сборника: Проза, чреватая драмой. - 0,5 п.л. Песнь Орфея. - 1,0 п.л. "Урок жестокости". - 0,5 п.л. "Разучились ли вы смеяться?" - 0,5 п.л. "Что за шуточки!" -1,0 п.л.