автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.11
диссертация на тему: Экстремистское насилие в обществе

Полный текст автореферата диссертации по теме "Экстремистское насилие в обществе"

На правах рукописи

Сальников Евгений Вячеславович

ЭКСТРЕМИСТСКОЕ НАСИЛИЕ В ОБЩЕСТВЕ: ФЕНОМЕН, СУЩНОСТЬ, СТРАТЕГИИ СОЦИАЛЬНОГО БЫТИЯ

09.00.11 - социальная философия

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук

Краснодар-2015

Работа выполнена в ФГКОУ ВПО «Академия управления МВД России»

Научный консультант - доктор философских наук, профессор,

заслуженный работник высшей школы РФ Бушуев Александр Максимович

Официальные оппоненты: Красиков Владимир Иванович,

доктор философских наук, профессор, ФГБОУ ВПО «Российская правовая академия Министерства юстиции Российской Федерации», заведующий кафедрой философии и социально-экономических дисциплин;

Первушина Валентина Николаевна,

доктор философских наук, профессор, Центральный филиал ФГБОУ ВО «Российский государственный университет правосудия», (г. Воронеж), профессор кафедры гуманитарных и социально-экономических дисциплин;

Рудь Марина Юрьевна,

доктор философских наук, профессор, Краснодарский краевой суд, судья

Ведущая организация - ФГБОУ ВПО «Орловский государственный

университет»

Защита состоится 29 мая 2015 г. в 10 ч. 00 мин. на заседании диссертационного совета ДМ 203.017.01 по философским и социологическим наукам при Краснодарском университете МВД России (350005, Краснодарский край, г. Краснодар, ул. Ярославская, д. 128, зал заседаний диссертационного совета).

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Краснодарского университета МВД России 350005, Краснодарский край, г. Краснодар, ул. Ярославская, д. 128) и на сайте университета http://www.krdu-mvd.ru.

Автореферат разослан 2 марта 2015 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

Е.М. Куликов

РОССИЙСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ БИБЛИОТЕКА

го 15 _

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы диссертационного исследования. На сегодняшний день экстремистская деятельность представляет собой одну из наиболее опасных угроз национальной безопасности Российской Федерации, всей системе жизнедеятельности российского общества. От редких, по большей части хулиганских форм экстремизма в начале 90-х годов прошлого века практика экстремизма проделала путь к массовым противоправным акциям, взрывам, поджогам, убийствам, иным тяжким противоправным деяниям. Единичные субъекты экстремистской деятельности сменились экстремистскими сообществами, охватывающими значительное количество лиц.

С момента начал ведения официальной статистики экстремистских преступлений их массив вырос более чем в четыре раза и продолжает расти. При этом отметим наличие значительных сложностей в квалификации преступлений экстремистской направленности, значительный объем латентности, присущий данному виду преступности. Преступления экстремистской направленности следует понимать как «верхушку айсберга», самое яркое выражение экстремизма, тогда как распространенность экстремистских идей, экстремистского мировоззрения в обществе гораздо шире.

Угроза экстремизма остро стоит не только перед Россией. Значительное количество стран мирового сообщества сегодня сталкиваются с экстремисткой деятельностью. Резонансные насильственные экстремистские акции, усиливающаяся активность экстремистских структур вынуждает мировое сообщество обратиться к поиску путей осмысления и эффективного противодействия этой угрозе.

Актуальность работы определяется тем обстоятельством, что в ней экстремизм рассматривается с социально-философских позиций. Настоящее исследование не столько отрицает или критикует существующие дефиниции экстремизма, сложившиеся в юриспруденции и иных социально-гуманитарных науках, но исходит из необходимости анализа экстремизма как социально-философской проблемы.

Насущная потребность в подобном прочтении вопроса об экстремизме определяется ростом экстремизма в современном мире, расширением географии экстремистских актов, увеличением многообразия форм экстремизма. Становится очевидным тот факт, что существующая концептуальная парадигма понимания экстремизма и основанные на ней меры по противодействию экстремизму не приносят желаемого результата.

Таким образом, теоретическая актуальность данного исследования обнаруживается двояко. С одной стороны, поскольку вопрос об экстремизме ставится в плоскости социальной онтологии, то ответ на него будет способствовать более глубокому пониманию сущностных характеристик современного общества. Экстремизм невозможно уподобить вирусу, извне привнесенному в наше социальное пространство. В той мере, в какой экстремизм утверждается как самостоятельный социальный феномен, он является показателем сущностных

трансформаций насилия как одного из фундаментальных слагаемых социального целого.

Постановка вопроса об экстремизме как проблеме социальной философии с необходимостью приводит к более глубокому осмыслению роли, места, сущностных характеристик и особенностей насилия в современном обществе. Анализ экстремизма в рамках общей теории насилия способствует раскрытию оснований насилия в современном обществе, что открывает широкое поле для дальнейших исследований в данном направлении.

С другой стороны, этот анализ предполагает разрешение фундаментальной проблемы, стоящей перед современной отечественной и мировой юриспруденцией, что будет способствовать оптимизации правового регулятора общественных отношений и дальнейшему развитию ряда областей науки. Представляется, что результаты социально-философского анализа экстремизма позволят переосмыслить те фундаментальные положения, которые кладутся в основу стратегий противодействия экстремизму не только в России, но и в мире в целом. Насущная необходимость в осмыслении исходных положений стратегии социального бытия в условиях экстремистского насилия в настоящее время является очевидной.

Практическая актуальность носит философско-правовой и социально-философский характер и связана с потребностями:

- сохранения и укрепления целостности Российского государства в условиях нарастающего экстремистского насилия, что возможно только в результате создания целостной и непротиворечивой системы стратегии социального бытия в условиях экстремизма;

- усовершенствования (модернизации) существующей нормативно-правовой базы и общей политики противодействия экстремизму особенно в части построения системы профилактики экстремизма.

Степень разработанности проблемы. Рассматривая вопрос о степени разработанности проблемы, необходимо упомянуть о том, что в соответствии с действующим законодательством Российской Федерации в области противодействия экстремистской деятельности и Федеральным списком экстремистских материалов, мы не можем привлекать к нашему анализу ряд произведений. Так, мы будем вынуждены опустить ссылки на труды основоположников фашизма, отдельных приверженцев идеи построения религиозного государства, иные работы, признанные экстремистскими в установленном законом порядке. Представляется, что подобное ограничение источниковой базы не окажет негативного влияния на уровень проводимого анализа, в силу того, что источники социально-философского характера не представлены в списке запрещенных материалов.

Изучению феномена экстремизма уделялось значительное внимание на протяжении последних лет. При этом категория экстремистского насилия в качестве отдельного предмета не выделялась и самостоятельному рассмотрению не подвергалась. Вопросы экстремистского насилия формулировались преимущественно в рамках вопросов об экстремизме, а также в контексте исследования проблемы насилия в обществе.

В юридической науке феномен экстремизма подвергался достаточно глубокому анализу в работах В.В. Лунеева, A.B. Павлинова, В.Ю. Сокола, А.Г. Хле-бушкина, С.Н. Фридинского, C.B. Устинова, М. Эрмерта, Н. Халла и ряда других исследователей.

С психологических позиций экстремизм получил определенное рассмотрение в работах Ю.М. Антоняна, Т. Вейга, Г. Кене, В.И. Красикова, М. Сейдж-мана, A.M. Сысоева, E.H. Юрасовой, Э. Фромма, P.M. Узденова, М.В. Кроза, H.A. Ратиновой и ряда других.

Как социальное явление экстремизм рассматривается в работах Э.А. Паи-на, В.И. Чупрова, Ю.А. Зубок, Е.О. Кубякина, A.A. Хоровинникова, Д.Е. Некрасова, М.М. Градусовой, В.А. Бурковской, Д.Э. Аминова, Р.Э. Оганяна,

A.П. Назаретяна и др.

Политологическая трактовка экстремизма и экстремистского насилия была предложена в работах А. Верховского, Х.-Г. Бетца, П. Меркля, П. Игнаци, X. Кичельда, Г.К. Роберта, С.Р. Коэпена, М. Эрмерта, С. Мадда, М. Лероя, О.Ф. Русаковой, П.Е. Суслонова, A.C. Грачева, И.С. Морозова и др.

Отдельно следует упомянуть о значительном количестве работ, посвященном такому яркому проявлению экстремизма как террор. Нельзя не указать на работы Б.И. Кофмана, С.Н. Миронова, A.A. Сафарова, Н.Х. Сафиуллина,

B. Лакера, В.В. Устинова.

В меньшей степени мы наблюдаем философское осмысление экстремизма. В отечественной, так и в зарубежной философской мысли подобные примеры являются единичными. Так, можно отметить работы Ж. Бодрийяра, С. Жи-жека, Ю. Хабермаса, В.И. Красикова, A.B. Римского и некоторых других. При этом анализ экстремизма в рамках общей теории насилия в современном научном и философском сообществах не предпринимался. Отдельные аспекты экстремистского насилия получали свое осмысления, но целостной картины экстремизма как сущностно нового феномена насилия создано не было.

При этом отдельные аспекты экстремистского насилия, важные характеристики отдельных форм экстремизма представлены в работах Б.Н. Бессонова, Ч. Ломброзо, Ю. Эволы, Г. Джемаля, В.А. Тишкова, а также некоторых других.

Однако в данных работах также отсутствует единая концепция экстремизма, которая позволила бы охватить собой все проявления данного феномена и дать сущностную характеристику его социальному бытию. Не получил осмысления социально-философский характер проблемы экстремизма.

Вопросы насилия с древнейших времен привлекали внимания мыслителей. Здесь следует отметить классические труды Аристотеля, Августина Аврелия, Ф. Аквинского, Н. Макиавелли, Д. Локка, Т. Гоббса, Ж.-Ж. Руссо, И. Канта, Г. Гегеля, Ф. Ницше, К. Маркса, Ф. Энгельса, В.И. Ленина, М. Штирнера, П.А. Кропоткина, М.А. Бакунина и некоторых других. Их идеи представляют несомненную ценность в качестве базы теоретико-методологических построений.

Общие вопросы социально-философского понимания места насилия в системе общественных отношений отражены в работах Р. Мертона, Р. Даррен-дорфа, М. Вебера, М. Фуко, С. Хантингтона, X. Арендт, Э. Тофлера, Д. Роллза, И. Бентама.

Следует также упомянуть о рассмотрении вопросов роли места и специфики насилия в обществе, которое предложили В.А. Лекторский, М.Ю. Агафонова, Т.Р. Гарр, В.В. Бочаров, Б.Г. Капустин, Н. Кляйн.

Особое значение в рамках отечественной философии имеют концептуальные идеи А.А. Гусейнова, Р.Г. Апресяна, А.П. Назаретяна, В.В. Колотуши, В.В. Остроухова и некоторых других исследователей, предложивших свое прочтение различных аспектов бытия насилия в обществе.

Несмотря на значительную теоретическую ценность данных концепций, сущностные параметры экстремистского насилия остается у исследователей не раскрытой.

Проблема исследования порождается эмпирическим многообразием проявлений экстремизма, следствием чего выступают наблюдаемая в научном сообществе тенденция к описательным, казуалистическим дефинициям экстремизма, фрагментарность исследовательского поля, многообразие концепций и подходов. Несмотря на высокую эвристическую ценность и результативность научных исследований в данной сфере сохраняется неопределенность онтологического статуса социального бытия экстремизма, определяемая неполнотой сущностных характеристик экстремистского насилия, неразрешенностью проблемы соотношения экстремистского насилия и насилия суверенной политической власти. Учитывая особое положение насилия в системе социальных отношений, авторская концепция, изложенная в работе, трактует проблему экстремистского насилия, как одну из основополагающих проблем современного общества, разрешение которой может иметь фундаментальные следствия, как для понимания современного состояния общества, так и основных тенденций его развития.

Объектом исследования выступает насилие в системе общественных отношений и форм регуляции социально-политической жизни общества.

Предметом исследования является экстремистское насилие как сущностная характеристика экстремизма.

Целью исследования является фиксация сущностных характеристик социального бытия экстремистского насилия, что позволит преодолеть неопределенность онтологических оснований экстремизма и предложить авторское понимание особенностей насильственных отношений в обществе на современном этапе, а также альтернатив социального бытия в ситуации наличия экстремистского насилия.

Для достижения данной цели необходимо разрешить следующие задачи: зафиксировать основные параметры социально-философской подхода в целостном контексте научного осмысления проблемы экстремизма;

адаптировать методологию феноменологического анализа применительно к социально-философскому исследованию экстремизма;

осуществить феноменолого-психологическую редукцию экстремистского насилия, зафиксировав его на уровне феномена сознания;

уточнить смысловые характеристики феномена экстремистского насилия; выявить общественные процессы, повлиявшие на возникновение экстремистского насилия;

зафиксировать основные закономерности легитимации экстремистского насилия в ситуации суверенитета политической власти;

завершить феноменологическую редукцию, определив инвариантную сущность экстремистского насилия;

критически осмыслить варианты социальной стратегии принятия экстремистского насилия в систему социальных отношений;

критически осмыслить варианты карательной стратегии противодействия экстремистскому насилию;

теоретически обосновать принципы реализации и целевые ориентиры профилактической стратегии противодействия экстремистскому насилию.

Гипотеза исследования формулируется следующим образом. Если экстремистское насилие представляет собой самостоятельную разновидность насилия, то:

1. Оно должно однозначно фиксироваться на уровне феномена. Это означает не только безусловную данность феномена экстремистского насилия сознанию, но и интерпретацию его смысла.

2. Оно должно обладать самостоятельной инвариантной сущностью. При этом предполагается, что фиксация природы экстремистского насилия позволит уяснить онтологический статус экстремизма вообще, разрешить проблему соотношения экстремистского насилия и насилия суверенной политической власти.

3. Бытие такого насилия в обществе должно обладать своими характерными особенностями. Следовательно, можно предположить, что исследование позволит вскрыть общественные процессы, повлиявшие на трансформацию насилия и определившие формирование экстремистского насилия. Как следствие в рамках выдвигаемой гипотезы автор полагает, что особенности экстремистского насилия будут определять социальные стратегии, направленные как на принятие экстремизма, его включение в систему общественных отношений, так и на противодействие ему.

Теоретико-методологические основания диссертационного исследования. Для эффективного решения поставленной проблемы использовались следующие методологические положения.

В качестве общей методологической основы социально-философского исследования экстремистского насилия используются идеи феноменологической философии. В этом отношении работа опирается на феноменологическую традицию, заложенную, прежде всего, в трудах Э. Гуссерля и М Хайдеггера. При этом особое положение занимает положение М. Хайдеггера о принципиальной открытости бытия для понимания здесь-существующего (Оа-Бет) человека, в рамках которого вскрывается непотаенность, как изначальное существо истины. Важным элементом теоретико-методологических оснований диссертационного исследования выступают феноменолого-психологическая редукция, фиксация смысла феномена на уровне ноэмы, эйдетическая редукция, позволяющая перейти от непосредственных переживаний сознания к инвариантной сущности.

Признавая полипарадигмальность гуманитарного знания, автор не ограничивает свой подход исключительно феноменологией, но во взаимосвязи с ее

положениями обращается и к иным теоретико-методологическим позициям. Так, в рамках комплексного анализа эмпирии экстремистского насилия достаточно четко выделяются два теоретико-методологических подхода. В рамках первого экстремистское насилие выводится из организации психической жизни субъектов. В этом отношении автор обращается к теоретико-методологической базе, разработанной в современной теории сознания, психоанализе, психологической теории деятельности. В этом отношении работа опирается на концепции Э. Фромма, К. Лоренца, В. Красикова, Ю.М. Антоняна, Г. Кене, М. Сейджмана, А.П. Назаретяна и некоторых других.

В рамках второго подхода автор опирается на положения философских и социологических научных теорий, разработанных в трудах представителей зарубежной и отечественной социальной науки, в русле которых экстремизм определялся характеристиками общества, особыми социальными условиями. Данные методологические основания сформулированы в трудах Р. Мертона, Р. Дарендорфа, П. Антее, Р.Т. Гарра, У. Бакеса, М. Эрмерта, А.Г. Здравомысло-ва, Э.А. Паина, В.А. Тишкова, Т.Н. Кильмашкиной, В.И. Чупрова, Ю.А. Зубок,

A.В.Дмитриева и других.

Рассмотрение сущностной специфики экстремистского насилия в работе осуществлено с опорой на богатое наследие классической и современной философской мысли. В этом отношении автор опирается на теоретико-методологические принципы и подходы к пониманию насилия, сложившиеся в трудах Платона, Аристотеля, Н. Макиавелли, Т. Гоббса, Д. Локка, И. Канта,

B.Т. Круга, Ф. Ницше, И. Бентама, М. Вебера, К. Шмитта, X. Арендт, М. Фуко, A.C. Панарина, A.A. Гусейнова, Б.Г. Капустина и ряда других.

Интерпретация мифологии легитимации экстремистского насилия, воплощенной в проектах построения социальных единств опирается на выводы, имеющиеся в трудах Ю. Эволы, Г. Джемапя, М. Штирнера, П.А. Кропоткина, М.А. Бакунина, H.A. Бердяева, Ж. Сореля, А. М. Пятигорского, И.Л. Морозова.

Определение возможности реализации стратегий социального бытия в ситуации экстремистского насилия потребовало обращения к идеям и методологическим концепциям Ю. Хабермаса, Ф. Фукуямы, Ж. Бодрийяра, Э. Тоф-флера, С.Жижека, И.А. Ильина, Ч. Ломброзо, Д. Дьюи, Н. Кляйн, В.А. Лекторского.

В ходе решения поставленных в диссертационном исследовании задач автором были использованы методы системно-структурного анализа, компаративистские методы, а также принципы: всестороннего рассмотрения предмета; восхождения от абстрактного к конкретному; единства теоретического и логического; принцип объективности; принцип анализа опосредствующих звеньев во взаимодействии противоположностей; принцип единства социально-философских и конкретно-научных знаний в научном исследовании. В работе использованы также такие общенаучные методы как анализ и синтез, индукция и дедукция, аналогия и сравнение.

Научная новизна результатов диссертационного исследования заключается в следующем:

В работе предложена авторская концепция экстремистского насилия. Ранее не выделявшееся в качестве самостоятельной разновидности экстремистское насилие, по мысли автора, имеет как идейную (легитимационную), так и практическую (многообразие эмпирических форм актуального и потенциального насилия) составляющие и локализовано в социально-политическом пространстве. В смысловом отношении такое насилие противостоит насилию суверенной политической власти демократического государства в силу несовместимости трансцендентного и имманентного оснований легитимационного мифа. Демонстрация трансцендентных оснований легитимационного мифа экстремистского насилия завершает авторскую концепцию и позволяет с ее помощью разрешить значимую проблему онтологических оснований социального бытия экстремизма, углубить понимание механизмов насилия в современном обществе и альтернатив социального бытия в ситуации наличия экстремистского насилия в обществе, что в своей совокупности позволяет выйти на новые теоретические, методологические и праксиологические рубежи в современном социальной философии.

Таким образом, проведенное исследование позволило выдвинуть следующие положения, обладающие научной новизной:

1. Уточнены параметры социально-философского осмысления проблемы экстремизма, которое было бы ориентировано на осмысление онтологических оснований экстремизма и преодоление неопределенности статуса его социального бытия в условиях многообразия его эмпирических форм

2. Предложен адаптированный социально-философский конструкт исследования экстремизма на методологической основе феноменологии, создающий предпосылки для преодоления неопределенности эмпирии экстремизма, наблюдаемой в рамках позитивных наук (психологии, юриспруденции, социологии, политологии, религиоведения).

3. Впервые представлена феноменологическая трактовка экстремистского насилия, осуществлена фиксация смысла феномена экстремистского насилия в системе форм, уровней и разновидностей насилия в обществе.

4. Предложена авторская трактовка смысла «крайности» экстремистского насилия, в результате чего выделенное смысловое ядро задает контрапозицию экстремистское насилие - насилие суверенной политической власти демократического государства.

5. Определен исторический период концептуализации экстремистского насилия, вскрыты общественные процессы, породившие его.

6. Сформулирована авторская концепция трансцендентного и имманентного оснований легитимационого мифа, которая углубляет понимание механизмов легитимации насилия в обществе, продемонстрирована взаимосвязь выявленных оснований легитимации насилия с экстремистским насилием и противостоящим ему насилием суверенной политической власти.

7. Определены сущностные параметры противопоставления экстремистского насилия не только насилию суверенной политической власти в рамках формирования социума, но и самому обществу, на основании чего сделан вывод о самостоятельной онтологической природе экстремизма как элемента со-

9

циальных отношений. Тем самым доказывается несостоятельность утверждений о фантомности экстремизма.

8. Систематизируются различные варианты стратегии принятия экстремистского насилия, предлагается их целостное критическое рассмотрение, на основе которого формулируется положение о невозможности реализации данной стратегии социального бытия.

9. Систематизируются различные варианты карательной стратегии противодействия экстремистскому насилию, предлагается их целостное критическое рассмотрение, на основе которого обосновывается низкая социальная эффективность карательной стратегии противодействия экстремизму.

10. Уточнены принципы построения и целевые показатели профилактической стратегии противодействия экстремистскому насилию в свете сформулированного положения о трансцендентных основаниях легитимации экстремистского насилия.

Основные положения диссертации, выносимые на защиту:

1. Вне социально-философского осмысления онтологических характеристик экстремизма невозможно разрешение вопроса о его фантомности, являющегося прямым следствием нерешенности проблемы соотношения экстремистского насилия и насилия суверенной политической власти.

В настоящее время существуют трактовки экстремизма как узко юридического феномена и как социального явления, наблюдаемого в различных сферах общественной жизни. При этом юридическая наука сталкивается с проблемой общественной опасности экстремизма. Такой постановкой проблемы не отрицаются факты причинения вреда отдельным лицам, социальным группам и общественным отношениям в целом в результате насильственных действий, относимых законодателем к числу экстремистских. Проблема состоит в том, что экстремизм предстает разновидностью политической преступности, которая соотносится с властью, а не с обществом. В силу этого обстоятельства ряд исследователей обоснованно сомневаются в подлинности существования экстремизма как общественно, а не властно опасного противоправного деяния. Более того из этого делается вывод о том, что вне соотношений с властью экстремизм как таковой не существует. Таким образом, в юриспруденции отмечается нерешенность вопроса о том, на каком основании насилию экстремизма противостоит властное насилие.

Междисциплинарный анализ экстремизма в таких областях гуманитарного знания как политология, социология, религиоведение, психология не только не разрешает поставленный юриспруденцией вопрос об общественной опасности экстремизма, но еще в большей мере позволяет сформулировать его как проблему существования экстремизма вообще. Речь идет о том, сталкиваемся ли мы в феномене экстремизма с самостоятельно существующим социальным феноменом или же экстремизм есть произвольно конструируемый властью фантом. Таким образом, концепт экстремизма, фиксируемый в настоящее время в дискурсе социальных исследований, несет на себе черты фантомности и не может рассматриваться как достаточное основание ни для дальнейших научных изысканий, ни для выработки эффективных стратегий социального бытия.

2. Феноменологическая методология выступает наиболее адекватной методологической основой для исследований вопроса онтологии экстремизма.

Будучи представленный практически во всех сферах общественной жизни, экстремизм активно изучается в рамках таких наук как юриспруденция, социология, политология, психология, религиоведение и ряда других, предлагающих свои методологические, преимущественно позитивистски ориентированные подходы. Исключительное положение феноменологической методологии определяется тем, что важнейшей методологической трудностью исследований экстремизма выступает многообразие его эмпирических проявлений, что приводит к господству номиналистической традиции, при котором аналитические заключения об экстремизме выводятся из некоей эмпирической базы, применительно к которой у исследователя уже доопытно имеется убежденность в ее принадлежности к экстремизму. Таким образом, в исследовательской перспективе характеристика экстремизма индуктивно выводится из отдельных эмпирических фактов, при этом сама принадлежность эмпирических фактов к экстремизму остается вне обоснования. Они оказываются включенными в объем понятия еще до того, как было установлено содержание данного понятия. Подобный номиналистический подход в любой своей вариации исключает возможность постановки вопроса об онтологии экстремизма как такового в силу априорного полагания того, что должно быть обосновано.

Применительно к исследованию экстремизма феноменологическая методология предполагает отказ от доопытных утверждений не только о его сущностных характеристиках, но и о самом существовании экстремизма. Исходным положением феноменологического анализа выступает экстремизм как феномен сознания, фиксация которого не дана непосредственно, но может быть достигнута только в результате последовательной феноменолого-психологической редукции, «выносящей за скобки» все те характеристик, которые не даны в непосредственном чистом опыте сознания. Дальнейшим этапом будет его осмысление на ноэматическом уровне, целью которого является реконструкция смысла зафиксированного феномена. Завершающий этап эйдетическая редукция, позволяющая от феномена перейти к инвариантной сущности экстремизма.

Таким образом именно феноменологическая методология создает возможность либо зафиксировать феномен экстремизма, определить его смысл, раскрыть сущностные характеристики и через это утвердить его онтологический статус, либо, напротив, зафиксировать его иллюзорность и доказать, что экстремизм не обладает подлинным бытием и представляет собой произвольно конструируемый фантом

3. На уровне феномена сознания экстремизм есть самостоятельный феномен - экстремистское насилие.

Феноменолого-психологическая редукция позволяет зафиксировать в своей чистоте исключительно то, что подлинно есть в любом опыте экстремизма, элиминировать все интерпретации и истолкования фактов, предубеждения и личностные позиции, которые не относятся к самой сути феномена экстремизма. Последовательно редуцируются этнические, религиозные, социальные и

иные характеристики экстремизма так, что в качестве чистого феномена он оказывается исключительно феноменом насилия.

Экстремистское насилие определяется в рамках общей теории насилия, четко отграничивается от иных видов насилия, таких как общеуголовное, бытовое, социальное и иные. Как самостоятельный феномен сознания экстремистское насилие по своим формам может быть физическим и психическим. Оно представлено на актуальном и потенциальном (угроза насилия) уровнях. Это насилие является равным образом символическим и субъективным. Это этически и ценностно релятивное насилие. В силу особенностей своей мотивации и социальной ориентации целевого компонента это насилие не тождественно общеуголовному насилию. Как следствие противоправный характер экстремистского насилия подлежит редукции в силу допустимости произвольного формального полагания противоправной природы данного насилия политической властью.

Экстремистское насилие обладает характеристиками политического насилия. В феномене экстремистского насилия достаточно ясно фиксируется идеологическая составляющая. Это насилие, претендующее на собственную легитимацию, стремящееся к утверждению неких социальных норм. Вместе с тем экстремистское насилие не тождественно политическому насилию, а представляет собой самостоятельный феномен, что закрепляется в его уникальной характеристике - крайности.

4. Ядром смысла экстремистского насилия как самостоятельного феномена выступает его «крайность», которая употребляется в уникальном, свойственном только данному феномену насилия смысле как указание на противостояние данной разновидности насилия насилию суверенной политической власти либерально-демократического государства.

Неотъемлемым компонентом феномена экстремистского насилия является указание на его крайность. «Крайность» как характеристика насилия может трактоваться в двух смыслах. В преимущественном смысле «крайность» понимается как исключительная степень насилия, его особая интенсивность. В этом смысле крайность является характеристикой, которая может быть применена не только к экстремистскому насилию, но и к политическому насилию вообще. В той мере, в какой экстремистское насилие фиксируется, как самостоятельный феномен должен быть обнаружен особый смысл крайности, приложимый исключительно к экстремистскому насилию, который должен обнаружить себя в социально-политическом дискурсе.

Анализ значительного массива текстов позволяет утверждать, что ни в Античную эпоху, ни в Средневековье трактовка крайности насилия не выходила за рамки, заложенные трактовкой крайности у Аристотеля, сформулировавшего концепцию добродетели (arete) как середины (meson) между «слишком много» и «слишком мало». С этих позиций любое нарушение меры - крайность -становилось пороком. Отсюда задавалась контрапозиция умеренный - крайний, как допустимый и недопустимый.

В эпоху Нового времени утверждается новый отличий смысл крайности политического насилия. С этого момента крайним становится то насилие, кото-

рое направлено против либерально-демократического государства, как формы общественно-политического устройства. Таким образом, параллельно контра-позиции умеренное насилие (допустимое) - крайнее насилие (неправильное, порочное, недопустимое), формируется новая контрапозиция: насилие суверенной политической власти либерально-демократического государства (допустимое насилие) - политическое насилие проектов построения социально-политического единства альтернативных данному (крайнее, экстремистское насилие).

5. Концептуализация экстремистского насилия происходит в результате трансформации места, роли и сущностных характеристик политического насилия в новоевропейском государстве.

Под новоевропейским государством понимается особая форма организации социального пространства, при которой суверенная политическая власть берет на себя функцию выражения социального. В таком обществе наблюдается неразделенность политического и социального пространств, «социальное становится содержанием политического» (Ж. Бодрийяр).

Трансформация насилия в подобном обществе порождается монополизацией политической властью права на осуществление насилия в обществе. Это приводит к тому, что политическое насилие начинает играть основополагающую роль в качестве приоритетной технологии формирования социального единства. В складывающейся в новоевропейском государстве системе отношений политическое насилие начинает занимать центральное место.

Однако монопольное осуществление политического насилия как внешнего для общества принуждения приводит к деструкции социального организма. Построение общества исключительно на политическом насилии представляет собой проект, реализация которого невозможна.

Результатом является трансформация сущностных характеристик политического насилия, в ходе которой его внешняя для общества деструктивная природа снимается в рациональной легитимации. Из чисто политической его природа становится социально-политической.

Оформление экстремистского насилия в качестве самостоятельной разновидности насилия, противостоящего насилию суверенной политической власти, происходит исключительно в пространстве социально-политического насилия как технологии формирования властью социального единства в новоевропейском государстве.

6. Особенностью насилия в новоевропейском государстве является то, что его рациональная легитимация предполагает легитимационный миф, который имеет имманентное или трансцендентное основание.

Рациональная легитимность есть репрезентативная система, являющая собой рационально обоснованный проект социального бытия, есть реальность, высказанная в слове. В этом смысле дискурс рациональной легитимности есть миф как мир, заключенный в тексте. Именно в мифологии легитимации происходит обращение чистого политического насилия как деструкции в насилие социально-политическое, заключенное в рамки технологии социального строи-

тельства. Насилие теряет свою разрушительную природу и становится банальным, что убедительно показывает в своих работах X. Арендт.

Легитимационный миф имеет имманентное или трансцендентное основание. Имманентное основание легитимации насилия означает, что принятие насилия происходит в акте общей воли, при этом содержательные аспекты ле-гитимационного мифа эмпирически фиксируются и в гносеологическом отношении являются имманентными. В подобной трактовке никто, не власть, не гражданское общество не имеет права выражать какую-то претензию на знание абсолютной истины общественного устройства. Насилие сдерживается в той мере и до тех пор, пока общая воля продолжает утверждать содержание оснований легитимационного мифа.

Трансцендентное основание легитимации насилия предполагает в качестве исходного момента легитимационного мифа наличие определенной идеи, содержание которой в гносеологическом отношении будет трансцендентным. Здесь основание мифологии социально-политического насилия составляет трансцендентная идея, то есть некое безусловное положение, из которого разум непротиворечивым способом выводит всю совокупность следствий в полном дискурсе мифологии легитимации. Трансцендентное начало принимается гражданами и властью за исходное основание, что задает рамки консенсуса. Трансцендентная идея есть безусловное основание, некая высшая, совершенная, не данная в никаком возможном опыте, но вместе с тем выступающая безусловным регулятором идея - «подлинная сущность мира».

Сформулированная в работе концепция трансцендентного и имманентного оснований легитимационного мифа насилия позволяет углубить понимание сущностных характеристик трансформации насилия, повлекшее концептуализацию экстремистского насилия.

Различие в основаниях легитимационного мифа определяет наличие двух типов социально-политического насилия, выступающих технологией построения властью социально-политического единства в новоевропейском государстве (state). Социально-политическое насилие, мифология которого основана на трансцендентном, сущностно отличается и ни при каких условиях не совместима с социально-политическим насилием, мифология которого имеет имманентное основание.

7. Экстремистское насилие есть социально-политическое насилие, легитимация которого имеет трансцендентное основание, а его реализация в качестве технологии формирования социального единства неизбежно приводит к разрушению общества.

Сформулированная в работе авторская концепция экстремистского насилия опирается на то, что в рамках построения общества суверенной политической властью трансцендентное содержание исходной идеи легитимационного мифа будет с необходимостью замещено волей конкретных субъектов политической власти. В результате властное насилие не будет принято обществом, что сделает невозможным построение социального единства. Крайним из двух вышеназванных типов насилия будет являться тот, который не позволяет власти создать общество, а приводит к его разрушению, то есть социально-

политическое насилие, основание легитимационного мифа которого трансцен-дентно.

Таким образом, сущностная характеристика экстремистского насилия будет заключаться в том, что оно представляет собой социально-политическое насилие, легитимация которого осуществляется от трансцендентного основания. В условиях суверенитета политической власти такое насилие выступает не технологией построения социального единства, а обращено исключительно к уничтожению общества. Его крайность в этом случае есть указание на невозможность создания суверенной политической властью социального единства в случае трансцендентных оснований насилия.

Любое проявление экстремистского насилия имеет свою легитимацию в мифологии проекта построения социального единства. В обобщенном виде это проекты расового (этнического) государства (фашизм, неофашизм, иные леги-тимационные мифы националистической направленности), религиозного государства (наиболее яркое воплощение - исламский экстремизм) и либертарного общества (современные мифологемы анархизма, левоэкстремистские проекты неомарксизма и т.п.), сущностной чертой которых выступает наличие трансцендентного основания.

Предложенная концепция демонстрирует, что противостояние экстремистского насилия и властного насилия либерально-демократического государства носит не политико-идеологический характер, а порождается несовместимостью трансцендентного и имманентного оснований легитимации насилия. Экстремистское насилие не производно от властного насилия, но является самостоятельной разновидностью насилия. Эта инвариантная сущность экстремистского насилия определяет онтологический статус экстремизма, его противостояние не конкретной общественно-политической модели общества, но самому принципу формирования социального единства суверенной политической властью.

8. Стратегия социального бытия, сформированная на принципе допущения экстремистского насилия, не может быть непротиворечивым образом реализована ни в одном из своих вариантов, каковыми выступают: игнорирование экстремистского насилия, коммуникативная включенность экстремистского насилия, интеграция экстремистского насилия в систему властного насилия, властная симуляция и театрализация экстремистского насилия.

Под стратегией допущения экстремистского насилия понимаются различные варианты стратегий социального бытия, в которых общество в той или иной форме принимает экстремистское насилие и пытается сформировать непротиворечивые механизмы собственного существования в условиях события двух типов социально-политического насилия, легитимируемого от имманентного и от трансцендентного оснований.

Стратегический вариант допущения экстремистского насилия путем его игнорирования базируется на положении о том, что в противостоянии экстремистского насилия и насилии, имеющего имманентное основание, например, насилия либерально-демократического государства, последнее окажется более стойким и по своим сущностным характеристикам обеспечивает преодоление

15

экстремизма. Ярким примером подобной трактовки являются идеи Ф. Фуку-ямы. Критическое рассмотрение подобных взглядов выявляет его слабость, заключающуюся в том обстоятельстве, что параллельно массовизации и прагма-тизации общества идут и процессы возврата к трансцендентному. Игнорировать их не представляется возможным, что исключает возможность спокойного допущения экстремистского насилия как социальной патологии преодолимой обществом самим по себе в силу глобальной тенденции собственного развития.

Концепция допущения экстремистского насилия путем включения его в пространство коммуникации в своих теоретических основаниях формируется Ю. Хабермасом. Согласно данной концепции рациональная коммуникация в состоянии обеспечить существование общества в ситуации экстремистского насилия. Критический анализ показывает, что невозможность коммуникационного принятия экстремистского насилия заключена не в волеизъявлении (желании - нежелании) действующих субъектов, но в собственной природе экстремистского насилия. Экстремистское насилие бессмысленно, в силу того, что оно являет собой уничтожение настолько полное, что оно ведет к уничтожению самой системы, и потому в нем нет коммуникации.

Допущение экстремистского насилия путем интеграции его в систему властного насилия предполагает определенную трансформацию экстремистского насилия, выражает собой стремление к закамуфлированию его собственной природы, снятию его деструктивного потенциала и обуздание его властью. Этот вариант принятия экстремизма является неприемлемым, ибо в конечном итоге опора суверенной политической власти на экстремистское насилие приведет к разрушению общества и итоговому изменению собственной природы власти.

Концепция виртуализации и театрализации экстремистского насилия сводима к тому, что, не считая необходимым тратить энергию на противостояние трансцендентному, власть обращает его в спектакль, объявляет трансцендентное насилие неподлинным, иллюзорным (С. Жижек). Однако здесь полноценная театрализация оказывается все же невозможной. Несмотря на все усилия власти, экстремистское насилие реализуется в своей подлинной природе и приводит к всеобъемлющей деструкции, как общества, так и самой власти.

9. Социальная стратегия карательного противодействия экстремистскому насилию не может являться приоритетной в силу двух обстоятельств. Во-первых, принцип устрашающего воздействия демонстрирует свою низкую эффективность в отношении экстремистского насилия в силу того, что трансцендентное основание экстремистского насилия приводит к аксиологической трансформации смерти как последнего предела устрашения. Во-вторых, теория исправления мало результативна в качестве основы для построения стратегии противодействия экстремизму в силу социальной ориентированности целей экстремистского насилия.

Карательная стратегия противодействия экстремизму может быть основана на двух основных подходах: концепции социальной защиты и концепции исправления.

Концепция социальной защиты предполагает усиления наказания в ситуации роста общественной опасности противоправного явления. В этом отношении реализация стратегии карательного противодействия экстремизму будет выражаться в усилении ответственности, ужесточении мер наказания за экстремистскую деятельность. Тенденция к реализации именно этой стратегии отчетливо прослеживается в современной России. Однако по своей сути подобная социальная стратегия не способна обеспечить высокую результативность и привести к устранению экстремистского насилия. Карательная стратегия в данном варианте имеет в своей основе принцип устрашающего воздействия, последним пределом которого выступает смерть. Однако в экстремистском насилии наблюдается аксиологическая трансформация смерти. Такие видные мыслители как Ч. Ломброзо и Ж. Бодрийяр убедительно доказывали, что смерть в рамках экстремистского насилия не является устрашающим фактором. В итоге практики противодействия, сводимые к устрашению, принося временный эффект, в долгосрочной перспективе грозят поставить на грань катастрофы саму систему современного общества.

Как вариант карательной стратегии можно рассматривать концепцию преодоления экстремистского насилия путем его упразднения в исправляющем наказании. Однако подобная стратегия может быть эффективна только в случае явно антисоциальной направленности мотивов деяния. В ситуации экстремистского насилия мы имеем дело с конкурирующими социальными проектами, что определяет социальную ориентированность целей экстремистского насилия и делает данную стратегию неприемлемой.

Подтверждением этого выступают достаточно часто наблюдаемые в последнее время факты, когда лица, осужденные к лишению свободы за совершение преступлений экстремисткой направленности, не только не перевоспитывались, но даже продолжали распространять в среде заключенных экстремистские идеи, расширяя и увеличивая объемы реального и потенциального экстремистского насилия. При этом наивысшая опасность подобной стратегии заключается в том, что в местах лишения свободы субъекты экстремистского насилия будут не перевоспитываться, а получат новый опыт осуществления противоправной деятельности за счет контактов с уголовной средой.

10. Стратегия социального бытия, направленная на предупреждение экстремистского насилия, должна строиться с учетом трансцендентных оснований легитимации экстремистского насилия, что влечет за собой пересмотр роли различных субъектов профилактической деятельности, а также ее целевых ориентиров.

Обязательность, неустранимость легитимации и социально-политический характер экстремистского насилия задают его уникальность в рамках построения системы профилактики, что далеко не в полной мере учитывается при разработке конкретных мероприятий в данной сфере. Следует признать, что профилактика экстремистского насилия представляет собой качественно своеобразную стратегию в сравнении, например, с профилактикой общеуголовного насилия в силу качественного различия экстремистского и общеуголовного насилия. Предупредительная стратегия применительно к экстремистскому

17

насилию должна быть ориентирована не столько на устранение причин и условий совершения конкретных экстремистских акций, сколько на более глубинные, мировоззренческие по своей сути процессы легитимации насилия в обществе. Таким образом, профилактическую работу следует ориентировать на формирование мировоззренческих основ личности, в рамках которых восприятие легитимационной мифологии, имеющей в качестве своего основания трансцендентную идею станет невозможным.

Рациональный дискурс мифологии легитимации насилия должен быть заключен исключительно в рамках имманентных оснований. Предупреждение экстремистского насилия есть, прежде всего, исключение трансцендентных положений в любой своей форме из механизмов легитимации насилия в рамках построения суверенной политической властью социально-политического единства. Это означает, что центральным элементом профилактической работы должна выступать система мер, направленных на формирование мировоззрения людей, в рамках которого легитимация насилия осуществлялась бы исключительно от имманентного основания. При этом результативность предупредительной стратегии противодействия экстремизму определяется тем, насколько формирование суверенной властью общества осуществляется социально-политическим насилием, имеющим исключительно имманентное основание.

Это влечет за собой смену приоритета ролевых позиций субъектов предупреждения экстремизма и их целевых установок. Ведущую роль в данной работе должны занимать не правоохранительные органы, а образовательные и культурные организации, органы местного самоуправления, средства массовой информации. В отличие от профилактической деятельности правоохранительных органов, имеющих своей целью снижение размеров экстремистского насилия, устранение причин и условий его возникновения в каждом конкретном случае, активная позиция вышеназванных субъектов должна быть направлена на формирования структур мировоззрения, влиять и определять общественное сознание. Здесь целью будет создание целостного пространства легитимации насилия из имманентных оснований, исключение возможностей свершения иного по своим основаниям легитимационного мифа как такового, как следствие, ис-ключенность экстремистского насилия. Таким образом, принципиальным основанием, на котором следует построить профилактику экстремистского насилия, выступает исключение любых случаев обращения в процессе формирования социального единства к социально-политическому насилию, которое имеет трансцендентное основание.

Теоретическая и практическая значимость исследования заключается в том, что материалы диссертации и полученные автором выводы способны внести существенный вклад в дальнейшее развитие социально-философской концепции современного общества, углубить понимание механизмов осуществления насилия в современном обществе, способствовать усилению теоретического осмысления системы противодействия экстремизма.

Основные результаты, достигнутые в работе, будут полезны в рамках общей системы противодействия экстремизму, а также функционально-технологических доктрин для государственных органов, непосредственно реа-

лизующих мероприятия по пресечению и предупреждению экстремистской деятельности. Выработанные в диссертации положения могут быть использованы и внедрены в научно-исследовательскую и преподавательскую деятельность в рамках подготовки специализированных кадров для борьбы с экстремизмом, при разработке базового курса философии в разделе «Глобальные проблемы современности», при разработке курса «Социальная философия» и соответствующих спецкурсов.

Апробация работы. Основные положения диссертационного исследования доведены до сведения научной общественности на форумах различного уровня: всероссийской научно-практической конференции IV Российском философском конгрессе (Москва, 2005), международной научной конференции «Онтология и аксиология права» (Омск, 2007, 2009, 2011, 2013), международной научно-практической конференции «Влияние наказание на преступность» Луганск (2007), международной научно-практической интернет-конференции «Общество и этнополитика» (Новосибирск, 2008), международной научно-практической конференции «Социально-правовая и политическая природа экстремизма и терроризма: проблемы интерпретации и противодействия» (Санкт-Петербург, 2009), международной научно-практической интернет-конференции «Причины преступности в России» (Москва, 2013), всероссийской научной конференции «Экстремизм как социально-философское явление» (Орел 2006, 2007, 2008), всероссийской научно-практической конференции «Силовое принуждение: история и современность» (Голицыно 2006), Всероссийской научно-практической конференции «Экстремизм и средства массовой информации» (Санкт-Петербург, 2006), всероссийской научно-практической конференции «Современный экстремизм в Российской Федерации: особенности проявления и средства противодействия» (Москва, 2006), Всероссийской научно-практической конференции «Актуальные проблемы противодействия национальному и политическому экстремизму» (Махачкала, 2008), Всероссийской научно-практической конференции «Социологический диагноз культуры российского общества второй половины XIX - начала XXI вв.» (Санкт-Петербург, 2008), Всероссийской научно-практической конференции «Толерантность в России: вопросы истории и ответы современности» (Волгоград, 2009), Всероссийской научно-практической конференции «Традиция. Духовность. Правопорядок» (Тюмень, 2009), всероссийской научной конференции «Религиозная ситуация в российских регионах» (Омск, 2008, 2010, 2012), всероссийской научной конференции «Человек. Религия. Право. Религиозный экстремизм: истоки, сущность и проблемы противодействия» (Екатеринбург, 2011), всероссийской научной конференции «Человек. Религия. Право. Проблемы противодействия ксенофобии» (Екатеринбург, 2013).

Результаты исследования нашли отражение в 57 научных работах автора, в том числе в 3 монографиях (2 в соавторстве) и 18 статьях, опубликованных в изданиях, рекомендованных ВАК при Минобрнауки России, общим объемом 32,2 п. л.

Отдельные материалы диссертации легли в основу работы «Подготовка сотрудников ОВД к работе в школьных коллективах по профилактике экстре-

19

мизма», которая в 2011 году стала победителем ежегодного конкурса на лучшую научно-исследовательскую работу по проблемам совершенствования работы с кадрами в МВД России.

Отдельные положения диссертации были представлены в работе «Человек в лабиринте идентичностей: описание лабиринта», ставшей в 2009 году лауреатом Конкурса Института философии РАН «Человек в лабиринте идентичностей» (К 80-летию Института философии).

Кроме того, положения диссертационного исследования были апробированы в процессе разработки учебно-методического комплекса и преподавания факультатива «Проблемы противодействия национальному, религиозному и политическому экстремизму в современной России» в Орловском юридическом институте МВД России имени В.В. Лукьянова.

Структура диссертационной работы. Диссертационная работа состоит из введения, четырех глав, включающие десять параграфов, заключения и библиографического списка.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность темы, определяется состояние разработанности проблемы, указываются методологические основы работы, определяются объект и предмет исследования, его цель и задачи, а также научная новизна, теоретическая и практическая значимость.

Глава 1 «Экстремизм: теоретико-методологические проблемы социально-философского исследования» посвящена рассмотрению подходов к пониманию экстремизма, сложившихся в различных отраслях современной науки, при этом уточняется специфика социально-философского подхода и фиксируется те аспекты проблемы экстремизма, которые могут быть разрешены исключительно в рамках философского исследования.

Параграф 1.1 «Специфика постановки проблемы экстремизма» автор начинает с рассмотрения принятой в отечественной юриспруденции и закрепленной в действующих нормативных правовых документах трактовки экстремизма, задающей в настоящее время гносеологический горизонт постижения экстремизма и определяющей практики социального бытия в условиях экстремизма. В качестве важной черты юридической трактовки экстремизма диссертант выделяет то обстоятельство, что дефиниция экстремизма носит не родовидовой характер, но представляет собой описательное определение. С позиций юриспруденции экстремизм сегодня есть принципиально подверженный изменениям и дополнениям перечень деяний, что порождает проблему сущностных характеристик экстремизма.

Автор признает обоснованность критического прочтения юридической дефиниции экстремизма, в рамках которого указывается на неопределенность оснований для отнесения тех или иных деяний к числу экстремистских. С позиций автора описательная дефиниция экстремизма оставляет без ответа вопрос о

соотношении экстремистского насилия и противостоящего ему властного насилия, заключенного в правовой норме.

В работе достаточно подробно рассматриваются попытки преодоления неопределенности дефиниции экстремизма, сложившиеся в юридической науке. С позиций диссертанта их общим положением является то, что основанием для отнесения деяния к числу экстремистских выступает отвержение принципа толерантности и неприятие либерально-демократической модели общества. Автор показывает, что подобная позиция не выдерживает критики в виду того, что экстремизм в этом случае оказывается разновидностью политической преступности, в рамках которой преступный характер деяния определяется властным субъектом, что способно привести к серьезным манипуляциям и искажает сущность права.

В результате, как демонстрирует автор, открытым остается вопрос о том, имеет ли экстремизм общественную опасность или же он в первую очередь направлен против власти, что определяет его криминализацию в рамках противостояния конкурирующих субъектов политической власти. В рамках последней трактовки формулируется принципиальная позиция ряда исследователей (Лунев В.В.1, Боголюбов С.А.2 и др.), которые вообще отказывают экстремизму в праве на существование.

Последовательное развитие данных положений переводит вопрос в онтологическую плоскость. Становится очевидным, что без разрешения вопроса о том, представляет ли собой экстремизм самостоятельное явление или же это есть лишь насилие, противостоящее властью и произвольно определяемое властью в качестве экстремистского, невозможно дальнейшее оперирование с данным концептом.

Таким образом, в результате предпринятого в данном параграфе анализа автор показывает, что проблема экстремизма заключена в вопросе о его онтологическом статусе. Неполнота имеющейся трактовки экстремизма определяется, прежде всего, тем, что онтологический аспект экстремизма не только не решен, но даже и не сформулирован. Тем самым социально-философское рассмотрение экстремизма становится неизбежным в силу того, что вне социально-философского дискурса невозможно разрешение вопроса о фантомности экстремизма, являющегося прямым следствием нерешенности проблемы соотношения экстремистского насилия и насилия суверенной политической власти.

Выявленный онтологический характер проблемы экстремизма задал ориентиры для рассмотрения в параграфе 1.2 «Экстремизм как предмет теоретической рефлексии в социальном познании» методологических подходов к пониманию экстремизма, сложившихся в различных отраслях гуманитарного знания.

1 Лунеев В. В. Преступность XX века: мировые, региональные и российские тенденции. М.: Волтерс Клувер, 2005.

2 Боголюбов С.А. Нужен ли закон о противодействии политическому экстремизму? // Адвокат. 2001. №11. С. 12-17.

Обращаясь к проведению анализа, автор исходит из того, что экстремизм обладает способностью проникать во все сферы общественных отношений, при этом в целом ряде отраслей социально-гуманитарного знания сформировались «исследовательские программы», задающие понимание данного явления.

Автор проводит систематизацию методологических ориентиров и обобщает содержание основных концепций экстремизма, сложившихся в рамках политологии, религиоведения, социологии и психологии. Отдельное внимание уделяется изучению экстремизма в сфере межнациональных отношений.

Автор признает, что в результате проведенных исследований в различных отраслях гуманитаристики накоплен значительный массив данных, позволяющих охарактеризовать отдельные формы экстремизма. Вместе с тем диссертант отмечает отсутствие парадигмального единства исследователей, исследовательское пространство раздроблено и сегментировано.

Общей чертой анализируемых методологических подходов является, по мнению автора, их эмпирическая зависимость. В методологическом отношении господствующим является подход, при котором описание и характеристика отдельных проявлений экстремизма предшествует и преобладает над изучением сущностных характеристик экстремизма как такового. Исследователи ориентируются не на преодоление многообразия эмпирии экстремизма и неопределенности его объема, а на, по возможности, точную фиксацию и строгость в описании отдельных его проявлений.

При этом круг эмпирически фиксируемых явлений, относимых аналитиками к экстремизму, остается в достаточной мере неопределенным. Так, различными авторами к экстремизму причисляются политические течения от большевизма, анархизма, синдикализма, до неоглобалистского протеста, исламского фундаментализма, неофашизма, неоязычества и т.п., равным образом велико разнообразие и форм осуществления такой деятельности. К экстремизму относят группировки скинхедов и футбольных фанатов, молодежные субкультурные группировки, молодежные объединения внесистемной и антипарламентской политической оппозиции, неформальные молодежные движения «контркультурной оппозиции» левого и правого спектра, контр-культурные и эпатаж-но агрессивные группы молодежи. Экстремистскими объявляются религиозные учения в целом, отдельные направления и секты внутри религий, контркультурные акции воинствующего атеизма и т.п. Этот широкий круг явлений уточняется, расширяется или сокращается в каждом конкретном случае. По мнению автора подобная ситуация порождает неопределенность объема понятия экстремизм и не позволяет поставить вопрос о его содержании.

Таким образом, в качестве основного вывода предпринятого в данном параграфе рассмотрения можно сформулировать положение в соответствии, с которым сложившиеся в гуманитарных науках методологические подходы допускают трактовку экстремизма как фантома, произвольно сконструированного образования, не имеющего собственного существования. Мы продолжаем наблюдать то обстоятельство, что в исследованиях экстремизма игнорируется вопрос об онтологических основаниях экстремизма. Экстремизм предстает широким спектром эмпирически фиксируемых событий и процессов, при этом до-

пускается произвольность и определенный субъективизм в определении объема данного явления и его сущностных характеристик. Как показывает автор, важнейшей методологической трудностью исследований экстремизма выступает многообразие его эмпирических проявлений, что приводит к господству номиналистического подхода, при котором аналитические заключения об экстремизме выводятся из эмпирии его отдельных проявлений. Подобный номиналистический подход в любой своей вариации исключает возможность постановки вопроса об онтологии экстремизма как такового в силу априорного полагания того, что должно быть обосновано.

Главным общим выводом по первой главе в целом автор считает то установленное обстоятельство, что в рамках методологических подходов исследовательских программ социально-гуманитарных наук господствовать номиналистический подход. Исследователи выделяют большое количество отдельных событий, процессов общественной жизни, утверждая их в качестве проявлений экстремизма. Здесь мы наблюдаем по своей сути описательный подход, аналогичный юриспруденции. Ряд явлений объявляется экстремистскими, при этом не вполне ясна общая родовидовая взаимосвязь данных явлений, но еще в большей степени возникают вопросы относительно оправданности и допустимости самого применения данного термина, самостоятельности его природы, его онтологическом статусе и сущностных характеристиках.

В главе 2 «Феноменологический подход к экстремизму» применяется адаптированный социально-философский конструкт на методологической основе феноменологии, в соответствии, с чем последовательно осуществлена фе-номенолого-психологическая редукция экстремизма, позволившая определить экстремизм на уровне феномена сознания как экстремистское насилие и зафиксировать его смысловые характеристики.

В параграфе 2.1 «Фиксация феномена экстремистского насилия» предлагается вариант преодоления методологических трудностей исследования экстремизма на почве адаптации идей феноменологической философии применительно к задачам настоящего исследования. Автор обосновывает обращение к феноменологической философии неопределенностью онтологического статуса экстремизма. Не имея оснований для утверждения или отрицания фантомной природы экстремизма, автор полагает невозможным игнорировать безусловную данность экстремизма как феномена сознания. Феноменологическая методология предполагает, что исходным моментом нашего исследования должен стать экстремизм как феномен сознания. Нечто фиксируется в сознании как экстремизм, и принимается в качестве исходной точки феноменологического исследования - беспредпосылочного описания опыта познающего сознания.

С позиций автора несомненное достоинство феноменологического подхода в рамках проводимого социально-философского исследования заключено как раз в том, что на уровне феномена вопрос о «реальном существовании» экстремизма, то есть, не окажется ли наблюдаемое фантомом, иллюзией и т. п., не имеет значения, феноменологический состав восприятия от этого не зависит. Феноменологический подход не отбрасывает присущее феномену (пережива-

нию сознания) указание на существование действительной вещи, но лишь воздерживается от суждения об этом и ограничивается самим феноменом.

В качестве исходного момента диссертант полагает феноменолого-психологическую редукцию, совершая которую, мы выключаем естественную установку: как бы заключаем в скобки мир, воздерживаемся от суждения о физическом, пространственно-временном существовании экстремизма - и направляем взор не на многообразное воспринимаемое экстремизма, а на само восприятие. Мы получаем экстремизм как феномен, переживание сознания. Мы здесь не спрашиваем, что есть экстремизм, но имеем целью зафиксировать феномен экстремизма в своей чистоте.

С предложенных позиций последовательно редуцируются как неотнося-щиеся к сущности феномена экстремизма положения о его понимании через простое указание на крайность. На уровне феномена экстремизм не может ограничиться фиксацией в качестве девиации конфликтного толка, даже с учетом положений концепций относительной депривации Р.Т. Гарра в силу того, что ее объем значительно превышает объем экстремизма.

Феноменологический анализ требует от нас вынесения за скобки влияния социально-экономических и культурных факторов на экстремизм в силу того, что оно носит вариативный характер. Равным образом редукции следует подвергнуть положение об исключительной связи экстремизма с отдельными религиозными группами, что определяется особенностями вероучения (в этом смысле часто говорят об исламском экстремизме), этническими группами (например, баскский экстремизм, чеченский экстремизм, курдский экстремизм и т.п.), что определяется историко-культурными особенностями их этногенеза, отдельными социально-демографическими группами (молодежный экстремизм), что определяется возрастными особенностями социального поведения.

В конечном итоге проведенной в данном параграфе феноменолого-психологической редукции, автор фиксирует насилие в качестве того феномена, который при любых обстоятельствах воспринимается сознанием субъекта в опыте экстремизма. Таким образом, результатом проведенного рассмотрения является достижение феноменологического основания анализа. Насилие, обнаруживаемое в твердом остатке феноменолого-психологической редукции после вынесения за скобки всех не относящихся к опыту наслоений, формирует возможность дальнейшего углубления феноменологического анализа.

Автор признает, что чистая феноменологическая фиксация оставляет открытым вопрос о том, имеем ли мы в данном случае дело с неким особым феноменом насилия - экстремистским насилием или же в данном случае мы имеем дело с насилием вообще, без какой бы то ни было специфики. Отвечая на данный вопрос, в параграфе 2.2 «Смысловые характеристики экстремистского насилия» феномен экстремистского насилия подвергается интерпретации как определенное смысловое единство. На уровне феномена сознания экстремистское насилие не сами акты насилия, но их смысл, ноэма в терминологии Гуссерля.

Осмысление автором феномена экстремистского насилия осуществляется с учетом положений общей теории насилия, а также необходимости его сущ-

ностного отграничения от иных форм (бытовое, общеуголовное, социальное и т.п.) и видов насилия.

Автор определяет, что по форме своего выражения экстремистское насилие может быть выражено не только в физических действиях, но и в угрозах совершения физических действий, а также иных формах психического воздействия, которое в равной мере являет собой насилие. Это позволяет говорить о том, что экстремистское насилие являет собой насилие, как физическое, так и нефизическое.

Автор солидаризуется с позицией С. Жижека, выделяющего субъективное и символическое насилие3. Как субъективное насилие экстремистское насилие есть зримое насилие, совершаемое какой-либо четко опознаваемой силой. Это теракты и преступления, физические и психические акции. Помимо этого экстремистское насилие как насилие символическое воплощено в языке и символических формах. Экстремистское насилие не безмолвно. Оно всегда возвещает о себе в некоем тексте. Наиболее ярким проявлением этого являются случаи «речи-ненависти, языка вражды». Символическим насилием пропитаны все акции экстремизма, равным образом сами символы способны нести в себе экстремистское насилие.

Диссертант обращает внимание на то, что экстремистское насилие это насилие всегда идеологически оформленное, насилие которое воплощено в своем мире идеологического текста. Идеологический характер экстремистского насилия означает его представленность на уровне практических действий и уровне создания идеологических текстов. Важной чертой экстремистского насилия выступает то, что экстремистское насилие всегда есть совокупность идей, его оправдывающих. Это насилие, претендующее на то, чтобы быть легитимным. Оно неотъемлемым образом предполагает свое разумное оправдание в идее.

Автор подчеркивает, что любой акт экстремистского насилия представляет собой узурпацию чьей-либо свободной воли. Однако оно не содержит в себе этического измерения в силу релятивности категорий добра и зла применительно к нему. Экстремистское насилие равным образом могло восприниматься в качестве ценностно положительного и ценностно отрицательного явления. В случае экстремистского насилия мы сталкиваемся с тем насилием, которое лежит за пределами теоретической этики, а потому допускает полное взаимообращение понятий добра и зла в насилии.

Диссертант разделяет позицию ряда отечественных (например, В.В. Бочаров4, А.П. Назаретян5 и другие), и зарубежных (X. Арендт6) мыслителей, согласно которой насилие как таковое выступает важнейшей технологией созидания, выполняющей значимую социальную роль. Соответственно этому насилие не является феноменом перманентного уничтожения, тождественном универ-

3Жижек С. О насилии. М.: Издательство «Европа», 2010.

4 Антропология насилия. СПб.: Наука, 2001.

5 Назаретян А.П. Антропология насилия и культура самоорганизации: Очерки по эво-люционно- исторической психологии. М.: Издательство ЛКИ, 2007.

6 Арендт X. О насилии. М.: Новое издательство, 2014.

25

сальной деструкции. Насилие выступает как механизм, средство саморегуляции общественных отношений, изменения их характера. В ходе его и в результате социальная система самоорганизуется, преобразуется, изменяется характер отношений, возникают новые отношения, связи, ценности, структуры.

Автор отмечает, что в этом отношении смысл экстремистского насилия также сводится к утверждению неких норм социальной жизни. Экстремистское насилие всегда воплощает претензию на реализацию социального проекта, будь то «Халифат от моря и до моря», «Господство арийской расы», «Общество полного уничтожения мужчин» или «Россия для русских». Любое проявление экстремистского насилия заключает в себе полагание норм общественного бытия.

Фиксация смысла экстремистского насилия приводит автора к положению о политической природе данного насилия. При этом в силу своей неотъемлемой идеологической легитимации экстремистское насилие не тождественно насилию, осуществляемому политическими субъектами в рамках системы властных отношений в обществе. Экстремистское насилие осуществляется различными субъектами на социально-политическом пространстве в рамках реализации насилия как технологии формирования властью и обществом социального единства.

Основным итогом данного параграфа следует признать положение о том, что экстремистское насилие обладает характеристиками политического насилия. В феномене экстремистского насилия достаточно ясно фиксируется идеологическая составляющая. Это насилие, претендующее на собственную легитимацию, стремящееся к утверждению неких социальных норм. Вместе с тем экстремистское насилие не тождественно политическому насилию, а представляет собой самостоятельный феномен, что закрепляется в его уникальной характеристике - крайности. В той мере, в какой экстремистское насилие выступает самостоятельным феноменом, автор стремится зафиксировать его несводимость к политическому насилию.

Решение этой задачи достигается в параграфе 2.3 «Крайность как характеристика феномена экстремистского насилия», в рамках которого уточняется смысл экстремистского насилия как насилия крайнего.

Автор отмечает, что крайность как характеристика экстремистского насилия не выступает интуитивно явной и понятной характеристикой. Этимологическое по своей сути объяснение экстремистского как крайнего, а равным образом синонимирование терминов экстремистский, крайний, радикальный не проясняет существа дела.

Диссертант подчеркивает, что крайность как смысловая характеристика насилия имеет свое самостоятельное содержание. В преимущественном смысле «крайность» понимается как исключительная степень насилия, его особая интенсивность, превышающая пределы некоей меры. Однако, такая расхожая трактовка крайности насилия не может выступать в качестве смысловой характеристики экстремистского насилия в силу своей релятивности и субъективности. На этой основе было сформулировано предположение о наличии иного специфичного смысла крайности насилия.

С целью подтвердить или опровергнуть выдвинутое предположение автором была произведена реконструкция трактовок крайности насилия в социально-политическом дискурсе разных эпох.

Трактовка крайности насилия, имевшая место в эпоху античной Греции, теоретически представлена в этическом наследии Аристотеля. Философ формулирует концепцию добродетели (arete) как середины (meson) между «слишком много» и «слишком мало». Умеренность формулируется Аристотелем в качестве добродетели, а все то, что нарушает меру, становится пороком, отсюда мыслители античной эпохи видели крайность насилия лишь в общеупотреби-мом смысле как насилия, нарушающего меру вещей. Подобная трактовка сохраняется в римскую эпоху и в средневековье.

Автор демонстрирует, что коренным образом ситуация меняется в социально-политическом дискурсе эпохи Нового времени и последующих столетий. Наряду с крайностью, выступающей маркером отступления от меры, появляется крайность, несущая в себе самостоятельное содержание.

На примерах работ Э. Берка, Д. Беркли, Д. Юма, Д. Локка автор прослеживает нарастающую тенденцию употреблять наряду с крайностью, корреспондирующей к мере, крайность в качестве контрапозиции центру. При этом на протяжении XVIII - XIX веков тенденция помещать в центр конституционное правовое государство либерального толка становится общим местом. Свое законченное теоретическое оформление это видение получает в концепции германского философа и политического деятеля В.Т.Круга, который уже без всяких оговорок указывает, что крайности политической жизни определяются по отношению к либерально-демократическому обществу. Под этим концептом Круг понимал не какое-то конкретное государство своей эпохи, а проект социального устройства, основанный на конституции, демократических принципах и либеральных правах, основанный на ценностях свободы, прав человека, толерантности и компромисса.

В последующие годы тенденция к именно такому маркированию насилия, противостоящего насилию либерально-демократического государства, как насилия экстремистского - крайнего только усиливалась и углублялась, что отчетливо видно на примере смыслового размежевания понятий экстремизма и радикализма по принципу отношения к парламентской демократии и конституционному государству либерально-демократического толка.

В итоге рассмотрения данного вопроса мы видим, что применительно к экстремистскому насилию «крайность» употребляется в уникальном, свойственном только данной разновидности насилия смысле как указание на противостояние данной разновидности насилия насилию суверенной политической власти демократического государства в рамках процессов формирования социального единства. Это позволяет зафиксировать подлинное существование на феноменологическом уровне экстремистского насилия как самостоятельного, не редуцируемого ни к какому иному феномена.

В целом основным выводом второй главы следует считать фиксацию экстремистского насилия на уровне феномена, интерпретацию его смысла и уточнение характеристики крайность применительно к экстремистскому насилию.

27

Завершение феноменологических процедур предполагает необходимость эйдетической редукции, в ходе которой осуществляется переход при рассмотрении переживаний сознания от экзистенции к эссенции, от фактов к их сущностям (эйдосам), усматриваемым в идеации. В полном соответствии с данным методологическими положениями в главе 3 «Сущностные характеристики экстремистского насилия» от смысла экстремистского насилия как феномена сознания автор обращается к его инвариантной сущности.

Параграф 3.1 «Трансформация насилия на социально-политическом пространстве в эпоху Нового времени» предлагает авторское объяснение тех процессов, которые вызвали появление в эпоху Нового времени особой разновидности насилия - экстремистского насилия переходя от зафиксированной феноменальной данности к эссенциальной экспликации.

Автор опирается на позицию признанных представителей западной (М. Вебер7, Ж. Бодрийяр8 и др.) и отечественной политико-философской мысли (A.C. Панарин9, К.С. Гаджиев10, Ю.С. Пивоваров" и др.), которые едины в том, что в XVI-XVII веках на европейском пространстве происходит становление новоевропейского социально-политического единства. Это становление было связано с возникновением государства - принципиально нового варианта мироустройства и стало началом новой парадигмы общественно-политической жизни.

Государство знаменует собой то, что политика теперь создает социальное единство, а роль остальных социальных регуляторов принижается. В этой связи Ж. Бодрийяр с полным правом отмечает, что со времен Великой французской революции в полной мере наблюдается нераздельность политического и социального пространств. Он утверждает, что с XVIII века политическая власть «берет на себя функцию выражения социального, социальное становится ее содержанием»12. В этой ситуации политическое насилие впервые становится ведущим орудием формирования общества. Важнейшая черта государства - это его суверенность, что означает монополизацию насилия, исключительное право на его осуществление в рамках определенного социума, создаваемого, по сути, этим насилием. Политическое насилие, как и политическая власть, были и на иных этапах истории человечества, но только в государстве (state) политическое насилие приобретает миросозидающую роль.

Автор обращает здесь внимание на то, что чистое политическое насилие не способно создать социальное единство в силу собственной противоречивой природы. Под свершением чистого политического насилия в государстве сле-

7 Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990.

' Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства, или конец социального. Екатеринбург: изд-во Уральского университета, 2000.

9 Панарин А С. Политология. О мире политики на Востоке и на Западе. М: Книжный дом «Университет», 2000.

10 Гаджиев К С. Введение в политическую философию. М.: Эксмо, 2004.

" Пивоваров Ю.С. Между казачеством и кнутом. К столетию русской конституции и русского парламента // Полис. 2006. №2.

12 Бодрийяр Ж. В тени молчаливого большинства, или конец социального. Екатеринбург: изд-во Уральского университета, 2000. С. 23.

28

дует понимать ситуацию, при которой творимое социальное пространство утверждается в полном безразличии к материалу творения. Чистое политическое насилие есть утверждение права на творение вне любых ограничений и определенностей, как со стороны властвующих, так и со стороны подвластных. В политическом насилии, выступающим в качестве исключительного механизма сотворения политической властью социального пространства, есть лишь уничтожение.

Автор доказывает, что в этой ситуации происходит сущностная трансформация природы политического насилия и появление нового типа насилия, которое можно назвать насилие социально-политическое. Социально-политическое насилие в отличие от чисто политического насилия является не внешним для общества. Это насилие, которое общество перестает воспринимать чисто властным насилием. Политическое насилие остается эссенцией политической власти, последняя по-прежнему суверенна, но граждане видят в насилии не внешнее ограничение свободы, но технологию воплощения собственной воли, полагают в насилии собственное свободное волеизъявление. Насилие принимается обществом, становится внутренне ему причастно, тем самым насилию полагаются пределы, что приводит к созиданию социального единства. Эта причастность насилия обществу обретается на почве рациональной легитимации. Именно в процессе легитимности насилие перестает быть насилием, исходящим исключительно от политической власти и становится определенным образом причастным обществу.

Обобщая предпринятое в параграфе рассмотрение, автор делает вывод о том, что оформление экстремистского насилия в качестве самостоятельной разновидности насилия, противостоящего насилию суверенной политической власти, происходит исключительно в пространстве социально-политического насилия как технологии формирования властью социального единства в новоевропейском государстве. Диссертант заостряет внимание на том, что выявленная трансформация насилия в новоевропейском государстве позволяет не только определить момент концептуализации экстремистского насилия, но и связать его возникновение с определенными процессами формирования социально-политического единства в условиях суверенной политической власти выражающей сущность социального.

Раскрытие генезиса экстремистского насилия все же не дает окончательного ответа на вопрос о тех сущностных характеристиках, которые определяют зафиксированное выше противостояние данного насилия насилию властному. Именно поэтому в параграфе 3.2 «Основания легитимации социально-политического насилия» диссертант подвергает рассмотрению процессы легитимации социально-политического насилия, выступающего в качестве технологии построения суверенной политической властью социально-политического единства.

Отталкиваясь от классических идей М. Вебера о трех типах легитимности, автор утверждает, что ни традиционная, ни харизматическая легитимация не способны осуществить требуемую трансформацию политического насилия в социально-политическое. В дискурсе рациональной легитимности власти разум

способен совершенным образом устранить насилие. Социально-политическое насилием всегда есть насилие осмысленное, оно реализуется согласно формуле, предложенной Б.Г. Капустиным: «способность осуществлять насилие («править»), конституирует нечто в качестве разума, равно как и ту его противоположность (неразумие, преступление, зло...) насилие над которой представляется разумным»13.

Автор демонстрирует, что рациональная легитимность есть репрезентативная система, являющая собой рационально обоснованный проект социального бытия, есть реальность, высказанная в слове. В этом смысле дискурс рациональной легитимности есть миф как мир, заключенный в тексте. При этом миф трактуется в широком понимании, заложенном А.Ф. Лосевым, указывавшем, что миф есть «выражение наиболее цельное и формулировка наиболее разносторонняя - того мира, который открывается людям и культуре»14. С этих позиций миф это не вымысел, а живая действительность.

По мысли автора, именно в мифологии легитимации происходит обращение чистого политического насилия как деструкции в насилие социально-политическое, заключенное в рамки технологии социального строительства. Насилие теряет свою разрушительную природу и становится банальным, что убедительно показывает в своих работах X. Арендт.

В работе автором уточняются механизмы формирования мифологии легитимности, что приводит к формированию авторского видения оснований мифологии легитимации. Представленная концепция заключается в том, что леги-тимационный миф имеет имманентное или трансцендентное основание.

Имманентное основание легитимации насилия означает, что принятие насилия происходит в акте общей воли, при этом содержательные аспекты ле-гитимационного мифа эмпирически фиксируются и в гносеологическом отношении являются имманентными. В подобной трактовке никто, не власть, не гражданское общество не имеет права выражать какую-то претензию на знание абсолютной истины общественного устройства. Насилие сдерживается в той мере и до тех пор, пока общая воля продолжает утверждать содержание оснований легитимационного мифа.

Трансцендентное основание легитимации насилия предполагает в качестве исходного момента легитиимационного мифа наличие определенной идеи, содержание которой в гносеологическом отношении будет трансцендентным. Здесь основание мифологии социально-политического насилия составляет трансцендентная идея, то есть некое безусловное положение, из которого разум непротиворечивым способом выводит всю совокупность следствий в полном дискурсе мифологии легитимации.

С этих позиций автор фиксирует сущностные характеристики того феномена крайнего социально-политического насилия, смысл которого был установлен в ходе психолого-феноменологической редукции. Сущностная характеристика экстремистского насилия будет заключаться в том, что оно представля-

13 Капустин Б.Г. К понятию политического насилия // Полис. 2003. № 6. С. 43.

14 Лосев А.Ф. Философия имени // Из ранних произведений. М.: Республика, 1990. С. 163.

30

ет собой социально-политическое насилие, легитимация которого осуществляется от трансцендентного основания. В условиях суверенитета политической власти такое насилие выступает не технологией построения социального единства, а обращено исключительно к уничтожению общества. Его крайность в этом случае есть указание на невозможность создания суверенной политической властью социального единства в случае трансцендентных оснований насилия.

Таким образом, важнейшими итогами проведенного в данном параграфе анализа следует признать формулировку авторской концепции экстремистского насилия, а также то положение, что социально-политическое насилие, мифология которого основана на трансцендентном, сущностно отличается и ни при каких условиях не совместима с социально-политическим насилием, мифология которого имеет имманентное основание. При этом в рамках построения общества суверенной политической властью трансцендентное содержание исходной идеи легитимационного мифа будет с необходимостью замещено волей конкретных субъектов политической власти. В результате властное насилие не будет принято обществом, что сделает невозможным построение социального единства.

Представленное положение о сущностных характеристиках экстремистского насилия требует возврата к эмпирическим проявлениям экстремизма и противостоящего ему властному насилию демократического государства. Речь идет о том, чтобы обратиться к истокам и подтвердить полученные результаты эмпирическим материалом. Это и было предпринято автором в параграфе 3.3 «Фиксация трансцендентных и имманентных оснований легитимации насилия».

Анализируя социальные проекты, относимые к числу экстремистских, автор фиксирует их укорененность в трансцендентном. С позиций автора, основания мифологии легитимации расово-этнического государства носят трансцендентный характер. Принятие подвластными политического насилия, восприятие его как позитивной социальной технологии построения общественного единства основано на трансцендентной воле этноса (расы), реализующей в волевом потоке сакральный бытия этого этноса (расы). Модель легитимации насилия, механизм его реализации и ценностные основания для принятия властного насилия имеют трансцендентную природу.

Автор показывает, что религиозное государство заменяет легитимацию насилия общей волей на обращение к сообществу верующих. Легитимация власти в этом случае базируется на ее сакрализации, и на вере в ее божественное происхождение. Суть данного проекта сводится не к возврату в мир малых религиозных общин, а к утверждению трансцендентного начала государства.

Диссертант обосновывает, что аналогичными проектами построения общества социально-политическим насилием политической власти выступают и различные вариации левого экстремизма. Декларируемая ими цель разрушения государства вообще на деле есть лишь разрушение либерально-демократической модели государства, противостояние которой опять же обусловлено трансцендентными корнями социально-политического насилия данных проектов. На конкретных примерах автор демонстрирует, что легитимация

31

социально-политического насилия в мифологии левоэкстремистских проектах построения социального единства имеет трансцендентное основание.

Обращение к реальным эмпирическим проектам позволяет автору не только привести доказательства состоятельности выдвинутой им гипотезы, но и предложить вариант разрешения противостояния экстремистского насилия насилию политической власти либерально-демократического государства. Автор показывает, что в мифологии либерально-демократического государства социально-политическое насилие имеет имманентное прагматическое основание. Мифология власти, заключающая в себе насилие, не обращается к высшим истинам. Способ легитимации власти и сама система ее организации, ценностные основания либеральной демократии демонстрируют ее заключенность в мире имманентного, отсутствие трансцендентных начал.

Таким образом, проведенный анализ позволяет сделать важный вывод -противостояние экстремизма и либерально-демократического государства не является произвольно сконструированным фантомом, но воплощает в себе противостояние двух типов социально-политического насилия. Либеральная демократия не представляет собой некий исключительный проект, в рамках которого насилие является допустимым. Напротив, само социально-политическое насилие в либерально-демократическом государстве является допустимым в силу того, что его легитимация имеет имманентное основание. В этом смысле либерально-демократическое государство есть тот социальный проект (потенциально отнюдь не единственный), мифология легитимации насилия в котором позволяет создать подлинное социальное единство.

Подводя итоги третьей главы в целом, автор делает вывод о самостоятельной онтологической природе экстремизма как элемента социальных отношений. Противостояние экстремистского насилия и насилия суверенной политической власти демократического государства носит не политико-идеологический характер, а порождается несовместимостью трансцендентного и имманентного оснований легитимации насилия. Экстремистское насилие есть социально-политическое насилие, легитимация которого имеет трансцендентное основание, а его реализация в качестве технологии формирования социального единства неизбежно приводит к разрушению общества. Автор подчеркивает, что экстремистское насилие не производно от властного насилия, но является самостоятельной разновидностью насилия. Эта инвариантная сущность экстремистского насилия определяет онтологический статус экстремизма, его противостояние не конкретной общественно-политической модели общества, но самому принципу формирования социального единства суверенной политической властью, противостоит не исключительно власти, а обществу как таковому, имеет не политическую, а общественную опасность.

Фиксация сущностных характеристик имеет не только самостоятельное социально-философское значение, но задает вектор для уточнения стратегий социального бытия в условиях наличия в современном обществе социально-политического насилия, имеющего имманентное и трансцендентные основания. Этому вопросу посвящена глава 4 «Стратегии социального бытия в ситуации экстремистского насилия».

В параграфе 4.1 «Стратегия допущения экстремистского насилия» критическому осмыслению подвергаются варианты стратегии, в которой общество в той или иной форме принимает экстремистское насилие и пытается сформировать непротиворечивые механизмы собственного существования в условиях события двух типов социально-политического насилия, легитимируемого от имманентного и от трансцендентного оснований.

Диссертант определяет набор вариантов стратегии допущения экстремистского насилия. С его позиций ими являются игнорирование, коммуникативная включенность, интеграция в систему властного насилия, властная симуляция и театрализация.

Автор показывает, что стратегический вариант допущения экстремистского насилия путем его игнорирования базируется на положении о том, что насилие, легитимируемое из имманентного основания, обладает значительно большей жизненной силой и потому в конечном итоге господство именно данного типа насилия не вызывает сомнений. Суть данной стратегии сводима к тому положению, что в противостоянии экстремистского насилия и насилии, имеющего имманентное основание, например, насилия либерально-демократического государства, последнее окажется более стойким и по своим сущностным характеристикам обеспечивает преодоление экстремизма. В этом случае экстремистское насилие представляется опасным, но все же не смертельным заблуждением, отклонением, которое человеческое общество успешно преодолеет. Ярким примером подобной трактовки являются идеи Ф. Фукуямы, предпринявшего попытку обосновать универсальность либерально-демократического проекта и изживаемость экстремистского насилия.

Критическое рассмотрение подобных взглядов, предпринятое автором, выявляет его слабость, заключающуюся в том обстоятельстве, что параллельно массовизации и прагматизации общества идут и процессы возврата к трансцендентному. Игнорировать их не представляется возможным, что исключает возможность спокойного принятия экстремизма как социальной патологии преодолимой обществом самим по себе в силу глобальной тенденции собственного развития.

Автор демонстрирует, что концепция допущения экстремистского насилия путем включения его в пространство коммуникации в своих теоретических основаниях формируется Ю. Хабермасом. Согласно данной концепции рациональная коммуникация в состоянии обеспечить существование общества в ситуации экстремистского насилия.

Признавая всю продуктивность коммуникативного принятия экстремистского насилия, автор отмечает некоторую утопичность подобных воззрений. Согласно позиции диссертанта, невозможность коммуникационного принятия экстремизма заключена не в волеизъявлении (желании - нежелании) действующих субъектов, но в собственной природе экстремистского насилия. Экстремистское насилие бессмысленно, в силу того, что оно являет собой уничтожение настолько полное, что оно ведет к уничтожению самой системы, и потому в нем нет коммуникации.

Допущение экстремизма путем интеграции его в систему властного насилия предполагает определенную трансформацию экстремистского насилия, выражают собой стремление к закамуфлированию его собственной природы, снятию его деструктивного потенциала и обуздание его властью. Именно в таком смысле видит эту возможность Н. Кляйн в рамках концепции «Доктрины шока». Автор разделяет центральную идею Н. Кляйн, утверждавшей, что экстремистское насилие становится неотъемлемой частью капитализма катастроф, обеспечивая власти укрепление своего господства.

По результатам критического рассмотрения диссертант утверждает неприемлемость данного сценария реализации стратегии допущения экстремистского насилия, ибо экстремистское насилие в конечном итоге приведет к разрушению общества и итоговому изменению собственной природы власти. Рано или поздно политическая власть покинет прагматические устои и начнет властвовать, опираясь на чистое политическое насилие, ибо будет твердо уверена в открытости абсолютной истины, не желая отдавать себе отчет в том, что подлинность истины давно замещена собственной политической волей.

По мнению автора, интересный вариант стратегии принятия экстремизма предлагает С. Жижек. Согласно его концепции, стратегия принятия экстремизма может заключаться в том, что власть будет стремиться к театрализации и виртуализации политического насилия, основанного на трансцендентном. Не считая необходимым тратить энергию на противостояние трансцендентному, власть обращает его в спектакль, объявляет трансцендентное насилие неподлинным, иллюзорным. Однако, как считает диссертант, полноценная театрализация оказывается все же невозможной. Несмотря на все усилия власти, экстремистское насилие реализуется в своей подлинной природе и приводит к всеобъемлющей деструкции, как общества, так и самой власти.

Таким образом, подводя итоги данного параграфа, автор заключает, что экстремистское насилие не является социальной патологией, преодолимой в ходе реализации глобальных тенденций развития общества, что исключает возможность игнорировать экстремистское насилие. Трансцендентное основание его легитимации делает невозможной коммуникативное включение экстремистского насилия в систему общественных отношений, его симуляцию и театрализацию. Любая форма его принятия властью приведет общество к полному уничтожению. В своей совокупности это делает невозможной реализацию социальную стратегию допущения экстремистского насилия.

В параграфе 4.2 «Стратегия противодействия экстремистскому насилию» рассматриваются варианты построения стратегий социального бытия, общим основанием которых выступает их ориентация на противодействие экстремистскому насилию.

Автор полагает, что стратегия социального бытия, основанная на противодействии экстремистскому насилию, может быть представлена в двух основных вариантах - карательной и предупредительной социальных стратегий.

Автор демонстрирует, что карательная стратегия противодействия экстремизму может быть основана на двух основных подходах: концепции социальной защиты и концепции исправления.

Автор демонстрирует, что основным недостатком концепции социальной защиты является тот факт, что лежащий в ее основе принцип устрашающего воздействия имеет смерть в качестве своего последнего предела. Автор эксплицирует аксиологическую трансформацию, претерпеваемую смертью применительно к экстремистскому насилию. Автор солидарен с позицией таких видных мыслителей как Ч. Ломброзо и Ж. Бодрийяр, которые убедительно доказывали, что смерть в рамках экстремистского насилия не является устрашающим фактором. В итоге практики противодействия, сводимые к устрашению, принося временный эффект, в долгосрочной перспективе грозят поставить на грань катастрофы саму систему современного общества.

Как вариант карательной стратегии автор рассматривает концепцию преодоления экстремистского насилия путем его упразднения в исправляющем наказании. Однако подобная стратегия может быть эффективна только в случае явно антисоциальной направленности мотивов деяния. В ситуации экстремистского насилия мы имеем дело с конкурирующими социальными проектами, что определяет социальную ориентированность целей экстремистского насилия и делает данную стратегию неприемлемой. Теория исправления мало результативна в качестве основы для построения стратегии противодействия экстремизму в силу.

В этой ситуации приоритетной следует признать предупредительную стратегию противодействия экстремистскому насилию. Вместе с тем профилактика экстремистского насилия представляет собой качественно своеобразную стратегию в сравнении с профилактикой общеуголовного насилия в силу несовместимости и качественной нетождественности экстремистского и общеуголовного насилия. Обязательность, неустранимость легитимации и социально-политический характер экстремистского насилия задают его уникальность. Это влечет за собой смену приоритета ролевых позиций субъектов предупреждения экстремизма и их целевых установок. Ведущую роль в данной работе должны занимать не правоохранительные органы, а образовательные и культурные организации, органы местного самоуправления, средства массовой информации. В отличие от профилактической деятельности правоохранительных органов, имеющих своей целью снижение размеров экстремистского насилия, устранение причин и условий его возникновения в каждом конкретном случае, активная позиция вышеназванных субъектов должна быть направлена на формирования структур мировоззрения, влиять и определять Общественное сознание. Здесь целью будет создание целостного пространства легитимации насилия из имманентных оснований, исключение возможностей свершения иного по своим основаниям легитимационного мифа как такового, как следствие, ис-кпюченность экстремистского насилия.

Предупредительная стратегия в этой ситуации должна быть ориентирована не на устранение причин и условий совершения конкретных экстремистских акций, а на более глубинные по своей сути процессы легитимации насилия в обществе. Рациональный дискурс мифологии легитимации насилия должен быть заключен исключительно в рамках имманентных оснований. Предупреждение экстремистского насилия есть, прежде всего, исключение трансцен-

35

дентных положений в любой своей форме из механизмов легитимации насилия в рамках построения суверенной политической властью социально-политического единства.

Таким образом, в качестве основного итога проведенного в данном параграфе исследования следует признать положение о приоритетности социальной стратегии предупреждения экстремистского насилия по отношению к карательной стратегии противодействия экстремистскому насилию. При этом автор подчеркивает, что приоритетность и результативность предупредительной стратегии будет достигнута только в том случае, когда она будет в полной мере представлять собой сущностно единую систему мер, направленных, прежде всего, на формирование структур мировоззрения и общественного сознания, создание единого легитимационного пространства, опирающегося исключительно на имманентные основания.

Подводя итоги четвертой главы в целом, автор подчеркивает тот факт, что стратегия социального бытия, сформированная на принципе допущения экстремистского насилия, ни в одном из своих вариантов не может быть реализована непротиворечивым образом. Из числа стратегий социального бытия, направленных на противодействие экстремистскому насилию приоритетной следует признать предупредительную стратегию. Принципиальным основанием, на котором следует построить профилактику экстремистского насилия, выступает исключение любых случаев обращения в процессе формирования социального единства к социально-политическому насилию, которое имеет трансцендентное основание. Предупреждение должно быть ориентировано не на недопущение отдельных проявлений экстремистского насилия, а на систему легитимации насилия. Рациональный дискурс мифологии легитимации насилия должен быть заключен исключительно в рамках имманентных оснований. Предупреждение экстремистского насилия есть, прежде всего, исключение трансцендентных положений в любой своей форме из механизмов легитимации насилия в рамках построения суверенной политической властью социально-политического единства. В конечном итоге автор указывает, что результативность предупредительной стратегии противодействия экстремизму определяется тем, насколько формирование суверенной властью общества осуществляется социально-политическим насилием, имеющим исключительно имманентное основание.

В заключении подводятся итоги исследования, излагаются основные его результаты, намечаются перспективы дальнейших исследований в данном направлении.

Основные результаты исследования отражены в следующих работах автора:

Монографии:

1. Галахов С.С., Кубякин Е.О., Сальников Е.В., Тузов Л.Л. Экстремизм в современном обществе: социальные и криминологические аспекты: монография. - М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2014. - 10/2,5 п. л.

2. Сальников Е.В. Социально-философский анализ экстремизма. Монография. - Орел, ОрЮИ МВД России, 2012. - 9,3 п. л.

3. Галахов С.С., Сальников Е.В., Кузьмин A.B. Организация противодействия экстремистской деятельности в России: понятие, сущность, правовые основы. Монография. - Домодедово, ВИПК МВД России, 2012. - 7,4/2,4 п. л.

Научные статьи, опубликованные в изданиях, рекомендованных ВАК при Минобрнауки России:

4. Экстремизм: фантом медиакратии // Вестник МГУ. Серия 12: Политические науки. - 2007. - № 6. - 0,5 п. л.

5. Экстремизм и его профилактика: проблема содержания // Среднерусский вестник общественных наук. - 2010. - № 3.-0,4 п. л.

6. Герменевтический анализ допустимости этимологического толкования термина «экстремизм» // Философия права.- 2010. -№4. - 0,35 п. л.

7. Проблемы противодействия экстремизму: минимизации и (или) ликвидации последствий проявлений экстремизма в составе механизма противодействия экстремизму // Ленинградский юридический журнал. — 2011. - № 3. — 0,75 п. л.

8. Определение приоритетов профилактики экстремизма на основе использования экономико-статистических методов // Вестник Академии экономической безопасности МВД России. - 2011. - № 4. - 0,5п. л.

9. Противодействие экстремизму как одна из задач современного школьного педагога: социально-философский аспект // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. - 2011. - № 4. - 0,5 п. л.

10. Экстремисты-смертники и камикадзе: философский дискурс самоубийственных акций // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. -2012. - № 4 (18). - 0,3 п. л.

11. Дискуссия о сущности экстремизма в современной юриспруденции и философии // Научный вестник Омской академии МВД России. - 2012. -№ 1. -0,35 п. л.

12. Концепции экстремизма в психоаналитической философии // Ученые записки Орловского государственного университета. - 2012. - № 5. - 0,35 п. л.

13. Неофашизм и философско-правовые проблемы Нюрнбергского трибунала// Среднерусский вестник общественных наук. - 2012. - № 4-1. - 0,35 п. л.

14. Экстремизм и свобода: к критике либеральных идей И. Канта // Среднерусский вестник общественных наук. - 2012. - № 4-2. - 0,35 п. л.

15. Экстремизм и пассионарность // Философия права. - 2012. - № 3. -0,35 п. л.

16. Философско-правовая концепция социальной защиты как основа стратегии противодействия экстремизму: критический анализ // Научные ведомости Белгородского государственного университета. Серия: Философия. Социология. Право.-2012.-№2.-0,6 п. л.

17. Экстремизм в повседневном мире провинциальной России (по материалам социологического исследования в Орловской области) // Труды Академии управления МВД России. - 2013. -№ 3. - 0,35 п. л.

18. Экстремизм и социально-политическое насилие в государстве // Общество и право. - 2013. -№ 4. - 0,35 п. л.

19. Экстремизм и право // Вестник Калининградского филиала Санкт-Петербургского университета МВД России. - 2014. - № 2. - 0,3 п. л.

20. Философско-правовой анализ специфики преступного характера экстремистского насилия // Научный вестник Омской академии МВД России. -2014. -№2.-0,35 п. л.

21. Украинский кризис: стратегии социального бытия в условиях экстремистского насилия // Историческая и социально-образовательная мысль. -2014. -№6-1.-0,45 п. л.

Научные статьи и тезисы, опубликованные в иных изданиях:

22. Экстремизм и моральное оправдание силы // Общество и право. -2003.-№2.-0,2 п. л.

23. Неофашистские идеи скиндвижения: сущность и проблемы противодействия // 60-лет Великой Победы: сб. статей. - Орел: ОрЮИ МВД РФ. - 2005. -0,3 п.л.

24. Насилие трансцендентного политического разума - экстремизм // Философия и будущее цивилизации: тезисы докладов и выступлений IV Российского философского конгресса (Москва, 24-28 мая 2005 г.): В 5 т. Т. 5. - М.: Современные тетради, 2005. - 0,1 п. л.

25. Методологические принципы проведения лингвистической экспертизы экстремистских материалов // Судебная экспертиза. - 2006. - № 1. - 0,4 п. л.

26. Проблема природы экстремизма // Современный экстремизм в Российской Федерации: особенности проявления и средства противодействия: материалы всероссийской научно-практической конференции в Академии управления МВД России 16 июня 2006 г. - М.: Академия управления МВД России, 2006.-0,35 п. л.

27. Органы местного самоуправления как субъект противодействия экстремизму // Государственная власть и местное самоуправление. - 2006. - № 6. -0,3 п.л.

28. Организация работы школьного инспектора милиции по профилактике неофашизма // Экстремизм как социально-философское явление: сборник научных статей. - Орел, ОрЮИ МВД РФ, 2006. - 0,4 п. л.

29. Экстремизм как насилие трансцендентного политического разума // Силовое принуждение: история и современность: тезисы общероссийской

научно-практической конференции. Голицыно, 17 мая 2006 г. - Голицыно: ГПИ ФСБ РФ, 2006.-0,1 п. л.

30. Экстремизм как медиакатегория // Экстремизм и средства массовой информации: материалы Всероссийской научно-практической конференции. /Под ред. В.Е. Семенова-СПб.: Астерион, 2006. -0,15 п. л.

31. Религиозный экстремизм в феноменологической перспективе // Современная православная теология: проблема соотношения христианских и общечеловеческих ценностей: Сб. научных трудов. - Орел: Изд-во ОГУ, ПФ «Картуш», 2007. - 0,4 п. л.

32. Опыт осмысления революционного сознания и его значение для современной России (С.Н. Булгаков, H.A. Бердяев) // Булгаковские чтения. -Орел, ОГУ, 2007. - 0,3 п. л.

33. Взаимодействие органов местного самоуправления и антитеррористических комиссий в деле борьбы с экстремизмом и терроризмом: проблемы и перспективы // Государственная власть и местное самоуправление. - 2007. -№3.-0,3 п. л.

34. Методологические проблемы исследования экстремизма // Экстремизм как социально - философское явление: сборник научных статей. /Под ред. Гаврилина С.А., Е.В. Сальникова. - Орел, ОрЮИ МВД России, 2007. - 0,4 п. л.

35. Проблемы модернизации наказания за экстремистскую деятельность в Российской Федерации // Влияние наказание на преступность: сборник материалов международной научно-практической конференции. - Луганск, Луганский юридический институт министерства внутренних дел Украины, 2007. - 0,3 п. л.

36. Трансформация категории экстремизма как становление современной политической преступности // Безопасность бизнеса. - 2008. - № 4. - 0,3 п. л.

37. Культура неофашизма и ее сущностная характеристика // Социологический диагноз культуры российского общества второй половины XIX - начала XXI вв.: материалы всероссийской научной конференции. - Санкт-Петербург, Интерсоцис, 2008. - 0,3 п. л.

38. Проблемы деятельности органов внутренних дел в сфере противодействия экстремизму на современном этапе // Актуальные проблемы противодействия национальному и политическому экстремизму: материалы всероссийской научно-практической конференции. Том II. - Махачкала: Изд-во «Лотос», 2008. -0,35 п. л.

39. Проблемы совершенствования наказания за экстремистскую деятельность в Российской Федерации // Государственная политика в области назначения и исполнения уголовных наказаний сб. мат. Вологда, 20-21 ноября 2008. В 2 ч. Ч. 1 . - Вологда, ВИПЭ ФСИН России, 2008. - 0,35 п. л.

40. Культура и эстетика исламского экстремизма // Религиозная ситуация в российских регионах: сб. материалов всероссийской конференции. - Омск: ОмА МВД России, 2008. - 0,2 п. л.

41. Культура и эстетика современного левого экстремизма // Традиция. Духовность. Правопорядок: сб. статей всероссийской конференции. - Тюмень, ТЮИ МВД России, 2009. - 0,35 п. л.

42. Философско-правовая составляющая противодействия экстремизму // Онтология и аксиология права: тезисы докладов и сообщений Четвертой международной конференции (16-17 октября 2009). - Омск, ОмА МВД России, 2009.-0,1 п. л.

43. Философские проблемы Нюрнбергского процесса и противодействие экстремизму на современном этапе // Наука и практика. - 2009. - № 2. - 0,2 п. л.

44. Институциональные новации в области противодействия распространению религиозного экстремизма в сфере миграции // Миграция и религия: сб. статей научно-практической конференции. - Орел: ОрЮИ МВД России, 2009. -0,3 п.л.

45. К проблеме природы экстремизма // Толерантность в России: вопросы истории и ответы современности: сб. статей всероссийской научно-практической конференции - Волгоград, ВА МВД России, 2009. - 0,35 п. л.

46. Религиозный экстремизм и сектантство: проблемы разграничения в свете введения института государственной религиоведческой экспертизы // Противодействие распространению экстремизма: сб. статей круглого стола. -Казань: КЮИ МВД России, 2009. - 0,3 п. л.

47. О роли и месте Департамента по противодействию экстремизму МВД России в условиях борьбы с экстремизмом в современной России // Социально-правовая и политическая природа экстремизма и терроризма: проблемы интерпретации и противодействия: сб. статей международной научно-практической конференции. - СПб.: СПбУ МВД России, 2009. - 0,3 п. л.

48. Административно-правовое противодействие экстремизму: проблемы и решения // Взаимодействие органов исполнительной власти и органов местного самоуправления с органами внутренних дел в становлении и развитии государственной системы профилактики правонарушений. Теория и практика: материалы «круглого стола» (Ульяновск, 23 октября 2009 г.) /Под ред. A.A. Бакаева, С.И. Гирько. - ОАО «ИПК «Ульяновский дом печати», 2009. - 0,5 п. л.

49. Проблема экстремизма в трудах современных философов // Наука и практика. - 2010. - № 1.-0,3 п. л.

50. Департамент по противодействию экстремистской деятельности как русский аналог Федерального ведомства по охране Конституции (ФРГ): достижения и недостатки //Борьба с преступностью в условиях глобализации: новые вызовы и поиски адекватных ответов: сб. статей международной научно-практической конференции. - Нальчик: КФ КрУ МВД России, 2010. - 0,35 п. л.

51. Вопросы конкретизации правовой категории «нацистская атрибутика или символика» // Наука и практика. - 2010. - № 3. - 0,3 п. л.

52. Экстремистские настроения в обществе - причины возникновения и распространения // Наука и практика. - 2011. -№1. - 0,3 п. л.

53. Понятие профилактики экстремизма в молодежной среде, ее задачи // Человек. Религия. Право. Религиозный экстремизм: истоки, сущность и проблемы противодействия: сборник материалов всероссийской научно-практической конференции - Екатеринбург: Издательство УрЮИ МВД России, 2011.-0,35 п. л.

54. Феноменология религиозного экстремизма // Онтология и аксиология права: сб. статей международной научной конференции. - Омск, ОмА МВД России, 2011.-0,35 п. л.

55. Противодействие распространению экстремистских материалов через библиотечные сети // Культура: экономика, управление, право. - 2014. - № 2. -0,2 п. л.

56. К проблеме взаимосвязи спорта и экстремизма // Спорт: экономика, управление, право. - 2014. - № 2. - 0,3 п. л.

57. Основания насилия в современном обществе // Наука и практика. -2014.-№3.-0,2 п. л.

Подписано в печать 28.02.2015. Печ. л. 2,5. Тираж 100 экз. Заказ 217.

Краснодарский университет МВД России. 350005, Краснодар, ул. Ярославская, 128.

15 — 4 Д 4 î

2012477292

2012477292