Эссе как коммуникативная форма: проблемы чтения

Зацепин, Константин Александрович

автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.08
диссертация на тему: Эссе как коммуникативная форма: проблемы чтения

Год: 2006
Автор научной работы: Зацепин, Константин Александрович
Ученая cтепень: кандидата филологических наук
Место защиты диссертации: Самара
Код cпециальности ВАК: 10.01.08

Диссертация по филологии на тему 'Эссе как коммуникативная форма: проблемы чтения'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Эссе как коммуникативная форма: проблемы чтения"

На правах рукописи

Зацепин Константин Александрович

ЭССЕ КАК КОММУНИКАТИВНАЯ ФОРМА: ПРОБЛЕМЫ ЧТЕНИЯ (НА МАТЕРИАЛЕ СОВРЕМЕННОЙ ЭССЕИСТИКИ)

10.01.08 - Теория литературы. Текстология.

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Самара - 2006

Работа выполнена в ГОУ ВПО «Самарский государственный университет»

Научный руководитель - доктор филологических наук,

профессор Рымарь Николай Тимофеевич

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

профессор Орлицкий Юрий Борисович

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Тверской государственный

университет»

Защита состоится «4» мая 2006 года в 10 часов на заседании диссертационного совета Д 212.218.07 при ГОУ ВПО «Самарский государственный университет» по адресу: 443011, Самара, ул. Академика Павлова, 1, зал заседаний.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ГОУ ВПО «Самарский государственный университет»

Автореферат разослан 0} » 2006 года

Учёный секретарь

кандидат филологических наук, доцент Нестеров Александр Юрьевич

диссертационного совета

Г.Ю .Карпенко

Общая характеристика работы

Диссертационное исследование посвящено жанровой форме эссе как значимому факту художественного языка XX века. В исследовании предлагается взгляд на эссе как на художественную форму, получающую содержательное завершение из перспективы чтения.

Актуальность исследования обусловлена тем, что форма эссе, будучи исторически и теоретически важна как феномен, маркирующий границы литературы, остается почти неизученным явлением как инновационная литературная форма, анализ которой в коммуникативном аспекте способен продемонстрировать многообразие способов взаимодействия художественного смысла и читательского сознания.

Исследователями Запада (Д.Лукач, Т.Адорно, Г.Гуд, Р.Скоулз, К.Клаус, К.де Обалдиа, О.Хардисон и др.) и России (М.Эппггейн, В.Кругликов, О.Дурова, Р.Москвина, Л.Садыкова и др.) эссе долгое время рассматривалось преимущественно в контексте и терминах антропологии, философии и аксиологии - как феномен культуры, как форма ее самосознания, в связи с проблематикой индивидуальной идентичности, осмысления традиций или критики идеологий. При этом совершенно не был разработан метаязык анализа поэтики эссе в силу отсутствия методологических различений, позволяющих описывать эту жанровую форму в формально-эстетическом аспекте. Эссе было занесено в разряд периферийных форм (как «художественная публицистика», «художественно-документальная литература» или «литература факта») - при том, что именно этой форме принадлежит огромная роль в гуманитарной мысли и искусстве XX века.

Обращение к исследованию явлений литературы, прежде считавшихся периферийными (черновик, массовая литература, эссеистика) позволяет

проблематизировать, а следовательно.

расширить пределы и возможности

рос национальная) библиотека { С. Петер—

< 09

3 •.,.,

методологической рефлексии, поскольку именно на границах «создается то поле напряжения, в котором вырабатываются будущие языки. <...> периферийные жанры в искусстве революционнее тех, которые расположены в центре культуры1. Крайне важно и то, что выбор нетрадиционного предмета исследования открывает новые способы продуктивной работы с научными теориями, зачастую усвоенными литературоведением односторонне. Таковы эстетика воздействия, рецептивная критика и деконструктивизм, работа с которыми должна предусматривать баланс между конфликтующими в современной теории практиками «close reading» и «misreading», фактом и интерпретацией, «вчитыванием текста в себя» и «вчитыванием себя в текст» (М.Л.Гаспаров).

Объект данного исследования - особенности поэтики и рецепции эссеистической формы, а предмет - коммуникативное взаимодействие сознания читателя и текстуальных механизмов современной эссеистики.

Цель работы заключается в попытке сформулировать концепцию эссе как коммуникативной формы и построить на ее основе метод анализа, адекватный своему материалу. Поставленная цель предполагает решение следующих задач:

- Определение автономии эссе среди аналогичных форм интеллектуального письма (трактаты и публицистика);

- Обоснование принципиальной роли читателя в формировании содержательного целого эссеистической формы исходя из внутренней незавершенности последней;

- Введение и обоснование конструкта коммуникативной формы в свете положений существующих концепций чтения;

- Выявление и анализ повествовательных механизмов современной эссеистики, осмысленной в качестве коммуникативной формы.

' Лотман Ю.М Понятие границы // Лотман Ю M Семиосфера СПб, 2000 С 259-260 См также- Успенский Б.А. Поэтика композиции М, 1970. С. 203-206.

Методологическая основа исследования определяется взаимодействием таких теорий, как формальный анализ (В.Шкловский, Б.Эйхенбаум, Р.Якобсон), «эстетика воздействия» (В.Изер), рецептивная критика (М.Риффатерр), концепция «пространственной формы» (Д.Фрэнк), деконструктивизм (П.де Ман). Философским базисом работы выступает философия диалогизма (М.Бахтин), исследования в области феноменологии художественного опыта (В.Лехциер) и философской антропологии (В.По дорога).

Научная новизна исследования определяется тем, что жанровая форма эссе впервые рассматривается в аспекте коммуникативного взаимодействия ее текстуальных механизмов и смыслообразующей активности читателя. В этом аспекте, помимо «классического» эссе XX века (на примере И.Бродского) в работе анализируется ряд текстов 90-х годов (эссе А.Скидана, Ш.Абдуллаева и А.Драгомощенко), литературоведением практически не освоенных из-за специфичной поэтики, организации текста таким образом, чтобы «ускользать» от понятийных сеток, которые предполагает анализ. Поэтика этих тестов анализируется нами исходя из того, что именно «герметичность», невозможность рационального присвоения текста в понимании может являться залогом адекватного художественного переживания.

Практическая значимость исследования состоит в попытке сконструировать литературоведческий аппарат анализа современных эссеистических текстов. Материалы работы можно использовать в вузовских курсах по теории литературы, эстетике, художественному языку XX века, анализу художественного текста, истории русской и зарубежной литературы XX века, спецкурсов по рецептивной эстетике, постструктурализму, семантике текста.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Научный и эссеистический тексты строятся противоположным образом: в научном тексте важна концептуальная упорядоченность, независимая от

текстуального оформления, тогда как в эссе доминирует план выражения, уникальная фигуративная структура, обладающая имманентным ей художественным смыслом;

2. Художественный смысл не сводим к денотативной или концептуальной семантике, но включает в себя всю целостность эстетического переживания, часто имеющую недискурсивный характер;

3. Форма эссе обладает качествами незавершенности и открытости, выступая по отношению к читателю в качестве организованной совокупности текстуальных механизмов провокации на работу с художественными смыслами;

4. Конструкт коммуникативной формы позволяет рассматривать текстуальный план выражения как форму, в которую «встроено» чтение как имманентный ей механизм смыслообразования;

5. Рефлексия эссе как коммуникативной формы и медленное чтение как практика этой рефлексии позволяют раскрыть смыслообразующий потенциал таких механизмов современного эссе, как ассоциативность, цитатность, парадоксальность, семантические, морфологические и синтаксические трансформации, игры внутренними перспективами текста и т.д.;

6. Анализ перечисленных механизмов позволяет выявить в современной эссеистике две противоположных тенденции: 1) бесконечное углубление смысла текста за счет привлечения множества интерпретант, маркирующих разнообразные контексты; 2) разработка комплексных риторических тактик редукции предметного смысла.

Апробация материала. Материалы исследования опубликованы в научных изданиях общим объёмом около 3,5 печатных листов; они были представлены в докладах на межвузовских и международных конференциях: «Литературоведение и гуманитарные науки: Проблема исследовательской

границы» (СамГУ, 2003 г.); «Граница как смыслообразутощий механизм художественного языка» («Институт немецкой культуры» при СаГА, 2003 г.); «Универсальность в философии» (Самарский Муниципальный Университет Наяновой, 2004 г.); «Граница как механизм смыслопорождения» («Институт немецкой культуры» при СаГА, 2004 г.); «Славянская культура: истоки, традиция, взаимодействие» (Институт Русского языка им. А.Пушкина, Москва, 2004, 2005 гг.); «Проблема рамы в литературе и искусстве» («Институт немецкой культуры» при СаГА, 2005 г.); «Кино и литература: Парадоксы диалога» (СамГУ, 2005 г.); «Коды русской классики: Проблемы обнаружения, считывания, актуализации» (СамГУ, 2005 г.). Также материалы исследования обсуждались на семинарах проф. Н.Т. Рымаря «Романное мышление - поэтика романа: проблемы нарратологии» (2000, 2001 гг.); на аспирантских семинарах кафедры русской и зарубежной литературы СамГУ; на заседаниях междисциплинарного семинара «Граница как механизм художественного языка» («Институт немецкой культуры» при СаГА, 2002-2006 гг.).

Структура работы. Исследование состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы, включающего 214 наименований.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается выбор предмета и метода исследования, его задачи, актуальность и научная новизна, вводятся основные термины.

В §1 введения «Необходимость изучения эссе в аспекте поэтики» даётся критический обзор западных и отечественных концепций эссе. Наиболее продуктивной признается концепция эссе как жанра, отражающего момент зарождения мысли, еще не развившейся в логически завершенное целое, выдвинутая Теодором Адорно в контексте принципиальной для его эстетической теории концепции произведения как становления.

§2 введения «Интеллектуальное письмо: наброски к морфологии. Проблема автономии эссе среди схожих форм».

Важнейшим недостатком большинства рассмотренных теорий было то, что эссеистическая форма четко не выделялась на фоне научных, философских и критических работ. Представляется, что комплекс текстов, для характеристики которого мы используем термин «интеллектуальное письмо», можно представить в виде ряда жанровых форм, исходя из двух аспектов:

1. Каждая форма интеллектуального письма характеризуется определенным соотношением концептуального и фигуративного уровней, а именно: либо конституирована внешней референцией, либо ориентирована сама на себя (Р.Якобсон, В.Шкловский);

2. Выступая по отношению к читателю в качестве апеллятивной структуры, каждая из форм обретает свое содержательное завершение из определенной перспективы чтения.

Исходя из этих положений, в интеллектуальном письме можно выделить гри основные формы:

- Трактаты (научные, философские, религиозные). Интенция трактатов всецело ориентирована на «чистую мысль», что сообщает плану выражения крайний интеллектуализм и лишает художественности как таковой, поскольку доминирует в данном случае не индивидуальное видение пишущего, но лишь степень его постижения «истинного». Использование языковых ресурсов здесь сугубо функционально, т.е. обусловлено потребностью придать повествованию убеждающую силу. Чтение в данном случае сводится к последовательностям актов понимания.

- Публицистика (в таких ее разновидностях, как критика, памфлет, фельетон). Данная форма отличается переориентацией с результата размышления (достижение истины) на его процесс, вследствие чего в публицистических жанрах чаще присутствует индивидуальная перспектива как

рамка рассуждений. Однако, план выражения в публицистике вновь строится для выражения внеположного себе в силу ее неизбежной тенденциозности и идеологической ангажированности. Языковая сторона высказывания в публицистике всецело ориентирована на убеждение и в силу этого подобна ораторской речи (Гегель). Из-за необходимой в публицистике «прозрачности» повествования коммуникация читателя с планом выражения здесь отсутствует, а смыслообразующая активность сводится, опять-таки, к пониманию, сопровождаемому согласием либо несогласием с читаемым. - Эссе. Эта форма эксплицирует индивидуальную субъективность пишущего в виде организованной совокупности текстуальных фигур, в которой излагаемый смысл тождественен плану выражения и неотделим от него. Если трактат и рассуждение констатируют, то эссе вопрошает, играет и провоцирует на диалог средствами самого языка, апеллируя к механизмам воображения и ценностным установкам читателя, не скованного единственной перспективой видения и мышления. Тем самым эссеистическая форма обнаруживает сдвиг с концептуального (понятийного) уровня на фигуративный (языковой).

В §3 введения «Close reading» и «misreading» - путь к примирению крайностей. Цели и задачи, структура исследования, основные теоретические конструкты» оговариваются методологические предпосылки исследования, его структура и терминология.

Первая глава «Мыслить литературой» или эссе как художественный феномен» посвящена обоснованию художественности эссеистической формы в следующих аспектах художественности как таковой:

1. Имманентность художественного смысла форме, в которой он выражен;

2. Проблематизация опыта Другого, агентами которой выступают автор,

предмет, язык и читатель.

Эти параметры имеют непосредственное отношение к сущностной конституции эссе и позволяют учитывать в ее рассмотрении, соответственно, 1)

диахронический аспект - историческую спецификацию эссе на фоне других форм интеллектуального письма, и 2) синхронический аспект - анализ собственно содержательности эссеистической формы.

В §1 первой главы «Эссе: от философии к литературе. Диахронический аспект» прослеживается, как на фоне развития интеллектуального письма доминировавший в нем до середины XIX века концептуальный уровень формы постепенно сменяется фигуративным, что делает возможной рецепцию эссе как феномена художественного языка. Если отдельные черты жанровой формы эссе формируются в письменной культуре уже в период перехода от Средневековья к Новому времени, то сам взгляд на эссе как на форму, обладающую автономией по отношению к другим формам интеллектуального письма, стал очевиден гораздо позже.

Эпоха классического рационализма XVII - XVIII веков, эпоха систем, открыла двери рефлексии, но и породила тезис «философ - это тот, кто мыслит, а не тот, кто пишет книги», выработав культ произведения-трактата, носителя философского смысла, трансцендентного способам собственного выражения. Процедурам письма и чтения этих текстов «не придавалось никакого значения, поскольку философское произведение представало перед читателем в своей завершенной систематической и прозрачной для понимания форме, из которой были устранены все следы «черновой» работы философа» (В. Подорога), а чтение считалось лишь пассивным «передаточным механизмом» мысли.

Бурное развитие литературы на рубеже ХУШ-Х1Х веков сопровождается столь же значимыми сдвигами в философской мысли - культом гения и индивидуальности (романтизм), разработкой концепта Субъекта, «Я» (Кант, Фихте), общим углублением антропологической линии в философии. На этой волне происходит бурное развитие всех форм интеллектуального письма и эссеистики в том числе. Но лишь вторая половина XIX века является именно тем периодом, в который становится возможным сдвиг в рецепции

интеллектуального письма с концептуального уровня на фигуративный. В этот период язык, согласно М. Фуко, приобретает собственную «плотность», становится объектом познания наряду с другими объектами, последствием чего и явилось появление литературы как таковой: «литература все более и более отличает себя от дискурсии мыслей и замыкается в своей глубинной самозамкнутости»2. В связи с этим начинается и ревизия философией (Ф. Ницше) собственных претензий на выражение истины в письме. Поль де Ман, обращая внимание на наброски Ницше к теории риторики, утверждал, что стремясь к выражению трансцендентного, философское мышление попадает в «капкан риторики», не учитывая того, что «отклонение от истины обосновано риторической подстановкой», потому что сама концептуализация есть «вербальный процесс, троп» и «неверное истолкование действительности, <...> коренится в риторической структуре языка»3. Философское высказывание погружено в язык, что не является, впрочем, крахом философии, но означает лишь необходимость для нее постоянной рефлексии собственной литературной природы. И в этом отношении эссе, часто идущее с философией рука об руку, наделено куда большей свободой, чем чисто философские тексты, поскольку может осуществлять эту рефлексию средствами самой своей формы.

В XX веке эссеистика окончательно осознает собственную автономию от иных форм интеллектуального письма с одной стороны, а с другой наиболее сильно сближается с художественной литературой. Такова эссеистика Г.фон Гофмансталя, П.Валери, Г.Аполлинера, П.Реверди, М.Бланшо, О.Паса, Ж.Тардье, А.Мишо или И.Бонфуа, так и к подобные же формы у российских авторов, будь то О.Мандельштам, М.Цветаева, Ю.Олеша, А.Введенский, Вен.Ерофеев или Иосиф Бродский, не говоря о творчестве наших современников. Крайне показателен тот факт, что именно к эссеистической

2 Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб., 1994 С. 324.

3 Ман де П. Аллегории чтения. Екатеринбург, 1999. С 134.

форме как наиболее аутентичной возможности прозаического высказывания чаще всего обращались поэты.

§2 первой главы «Между испытующим и испытуемым. Синхронический аспект проблемы» посвящен рассмотрению специфики эссеистической формы как таковой.

Эссе возникает как практика аскезы, испытания* себя в движении мысли. «Я имею дело только с собой, - писал М. Монтень, - я беспрерывно созерцаю себя, проверяю, испытываю... Я верчусь внутри себя самого». Об этом же высказывался М. Фуко: «Проба, опыт, «эссе» <...> - что надо понимать как преобразующее испытание самого себя в игре истины». Отсюда проистекает такая особенность эссеистической формы, как предельная концентрация, сгущение семантики за счет особой смысловой нагруженности риторического ряда, принимающего разнообразнейшие формы в силу своей задачи - передать такую же концентрацию внутреннего интеллектуального мира пишущего и его усилие по преодолению смысловых и риторических пластов языка или же стремлению всецело «раствориться» в них. Основа эссе - многоуровневые отношения проблематизации, которой подвергаются и предмет, и мысль*, и язык, артикулирующий ее, и, наконец, конвенции, образующие читательский «горизонт ожиданий». Интенция эссе носит провокативный характер и в силу этого характеризуется принципиальной внутренней незавершенностью, неструктурированностью (Г.Гуд, К.де Обалдиа). Свой предмет эссе также мыслит незавершенным: «...эссе <...> берет предмет со многих сторон, не охватывая его полностью, ибо предмет, охваченный полностью, теряет вдруг свой объем и убывает в понятие...» (Р. Музиль). Именно поэтому когнитивный опыт эссе ориентируется не на однозначные понятия, рационально «присваивающие» предметность, но на тропы, фигуры, многозначную

" Сама семантика введенного Монтенем слова «эссе» восходит к французскому essai - «проба», «попытка» Корень слова возводят к латинскому exagnum - «взвешивание», exigo - «взвешиваю» Возможны также параллели с exadiare и exadium - «действовать», «воздействовать», «испытывать»

семантику, тем самым расширяя и углубляя опыт проблематизации в отношении к предмету и языку. Цель фигур состоит в том, чтобы с помощью определенной семантической замены «выразить такое содержание, передать такую информацию, которая иным способом передана быть не может» (Ю. Лотман). Принципиальное отличие риторики эссе от прочих форм интеллектуального письма состоит в том, что научная или философская риторическая фигура (если таковая возникает) конституирована внетекстовой референцией, тогда как в эссе это отнюдь не обязательно, как и вообще наличие какой бы то ни было концептуальной рамки. В данном случае эссе активно взаимодействует с философским дискурсом, в который, по мере его эстетизации (и эссеизации) начинают проникать невозможные в дискурсе классической рациональности фигуры, такие, как «Авраам» у Киркегора, «Аполлон» и «Дионис» у Ницше, «Эдип» у Фрейда, «Сизиф» у Камю, «Орфей» у Маркузе, «Цитадель» у де Сент-Экзюпери, «Лента Мебиуса», «Ризома (грибница)» у Делеза, «Паноптикон» у Фуко. Но если философия XX века замещает подобными образами центральные понятия, то эссеистика тяготеет к развернутому образу, например, «чарующее царство безвременья» (так М.Бланшо «обозначает» литературу), или «пупок, тень листа, скольжение по поверхности» (так А.Введенский «называет» смерть).

Таким образом, качества внутренней незавершенности, провокативности и многозначности позволяют рассматривать эссе в качестве апеллятивной структуры, получающей содержательное завершение в смыслообразующей активности читателя.

Вторая глава «Коммуникативная форма: архитектоника и функционирование», состоящая из четырех параграфов, преследует цель проследить, каким образом эссеистический текст способен быть читаемым. В исследовании вводится ряд теоретических конструктов, позволяющих

Именно в связи с этим Т Адорно писал о внутренней «еретичности» эссе.

оперировать формой эссе из перспективы читающего. Основной конструкт, разработкой которого занята теоретическая часть исследования, - это коммуникативная форма, под которой нами понимается организованная совокупность текстуальных механизмов провокации читателя на смыслообразующую активность. Среди таких механизмов в современной эссеистике следует прежде всего назвать разного рода «темные места», ассоциативность, взаимное конвертирование терминов и риторических фигур, различные способы внутренней контекстуализации цитат, парадоксальность, игра внутренними перспективами текста (точками зрения). Анализ взаимодействия читателя и коммуникативной формы основывается на представлении о литературе как о «смысловом действии, семантическом событии, «работе» по созданию, внесению, удержанию, передаче субъективного смысла» (Б.Дубин).

Коммуникативная форма предстает каждому конкретному читателю как некий код, реализуемый им в форме так называемого текста-чтения, который и является предметом нашего анализа. Это аналитически реконструируемый виртуальный континуум, разворачивающийся в сознании читающего в процессе актуализации им текстуальных фигур.

В §1 второй главы «Чтение: к проблеме перспективы» рассматриваются положения таких концепций чтения, как герменевтическая теория, «эстетика воздействия» В.Изера, рецептивная критика М.Риффатерра и деконструктивизм. В свете интересующей нас проблематики наиболее существенными представляются следующие положения рассмотренных теорий: интенция не тождественна собственной артикуляции в художественном языке;

смыслы кодируются в тексте как условия их возможной актуализации; текст допускает множество различных актуализаций читательским сознанием;

читательское сознание актуализирует не только сами текстуальные элементы, но связи между ними, раскрывая пространственность текста, одновременно виртуализируя ее.

Эти выводы конкретизируются нами в §2 второй главы «Имплицитный читатель и пространственная форма как предпосылки теории коммуникативной формы».

Концепция пространственной формы Д.Фрэнка вкратце звучит так: модернистское повествование совмещает различные пласты реальности с присущими им временными характеристиками, стирая ощущение последовательности между ними и являя их как единое пространственное целое. По сути, речь здесь идет о перестройке внутренней структуры акта чтения, преобразовании линейного повествования в континуум, существующий в сознании читателя. Чтобы воспринимать ряд совмещенных элементов, читательскому сознанию необходимо «схватывание» их как единого образа. Такое чтение может строиться лишь как углубление образа за счет постепенного расширения его семантической валентности, обрастания все новыми ассоциативными связями. Подчеркнем, что в данном случае речь идет о чтении в том виде, в каком оно имплицируется самой формой текста. Другой предпосылкой теории коммуникативной формы является концепция имплицитного читателя В.Изера. Имплицитный читатель определяется Изером как «сеть провоцирующих на реакцию структур <...> трансцендентальная модель, делающая возможным описание структурных эффектов литературного текста»4 или «некая инстанция текста, предвосхищающая реакции реципиента, не определяя их»5, поскольку «в ходе чтения порождаются не манифестированные в языковой форме смысловые образования»6. Если

1 См : Iser W. The Act of Reading: a Theory of Aesthetic Response - Baltimore; L.: The John Hopkins Univ. Press, 1978

5 Изер В. Историко-функциональная текстовая модель литературы // Вестник МГУ. Филология. Серия 9, №3, 1997 С 134

6 Зоркая Н. Предполагаемый читатель, структуры текста и восприятия (теоретические истоки, проблемы и разработки школы рецептивной эстетики в Констанце) // Чтение: проблемы и разработки. М., 1985. С. 166

концепции Д.Фрэнка и В.Изера важны для понимания способа существования коммуникативной формы и присущей ей способности имплицировать определенную структуру акта чтения, то в уяснении ее внутренней конституции продуктивно обращение к исследованиям внутритекстового конвертирования смыслов М.Риффатерра: «...ядерное слово может в любой момент породить рассказ с помощью простой трансформации имплицитных сем в слова»7. Говоря о ядерных словах, мы прежде всего имеем в виду разнообразные риторические средства коммуникативной формы.

Итак, конструкт коммуникативной формы позволяет рассматривать план выражения текста как форму, в которую «встроено» чтение как имманентный ей механизм смыслообразования. Нами обосновывается основная практика анализа коммуникативной формы - медленное чтение, включающее рефлексию литературных оснований читаемого, осознание риторических ловушек в качестве таковых и анализ их внутренней конституции. Когда читатель наталкивается в читаемом тексте на то или иное «темное место», у него есть два пути - либо осознать этот фрагмент как некий код, который можно расшифровать посредством сопоставления с иными фрагментами текста, либо же - отрефлексировать роль этого места в тексте именно в качестве «темного».

В §3 второй главы «Коммуникативно-риторические стратегии как операторы читаемого текста», ведя речь о внутренней конституции текста-чтения, о его способности к самоструктурированию, мы вводим конструкт коммуникативно-риторических стратегий. Текст-чтение представляет собой множественность непроясненных смыслов, коммуницирующих в сознании читающего. И в этом зыбком смысловом континууме под действием механизмов коммуникативной формы образуются некие смысловые упорядоченности, «схемы», благодаря которым читаемый текст обретает

7 Риффатерр М Истина в диэгесисе (главы из книги «Истина вымысла») // НЛО. №27 (1997). С 8.

способность к структурированию читательским сознанием. Эти упорядоченности мы обозначаем как коммуникативно-риторические стратегии - операторы смыслообразования, структурирующие текст-чтение в сознании читателя, борющегося с текстуальным затемнением смысла, либо, наоборот, созерцающего те образы, в которых артикулируется смысловая невозможность (речь здесь идет, по сути, о действии провоцируемого текстуальными элементами принципа остранения, благодаря которому происходит либо актуализация смысловых горизонтов читающего, позволяющих ему непротиворечиво контекстуализировать тот или иной элемент, либо их разрушение, благодаря которому читатель воспринимает элемент в его самодостаточности). Конструкт коммуникативно-риторических стратегий носит условно-описательный характер, позволяя поочередно анализировать эффекты читаемого текста, в реальности составляющие целостность художественного переживания. Текст-чтение, в силу его виртуальности, сложно реконструировать аналитически, поскольку он, во-первых, имеет парадигматическую природу (тогда как анализ неизбежно линеен), а во-вторых, находится в постоянном становлении, балансируя между памятью, забвением и воображением (тогда как анализ нуждается в результатах, свершившихся фактах). Выявление коммуникативно-риторических стратегий является попыткой построения линейной матрицы читаемого текста (чтения «в разрезе»).

Вторую половину работы составляет анализ конкретных эссе, на материале которых мы демонстрируем, как организация коммуникативной формы способствует формированию в читательском сознании текста-чтения и его структурации в форме коммуникативно-риторических стратегий. Медленное чтение выступает для нас как практика «прояснения», рационализации эффектов, спровоцированных коммуникативной формой в виде не только интеллектуального, но и чувственного переживания.

(

§4 второй главы «Сборник «Меньше единицы» И.Бродского: траектории чтения-1» посвящен анализу сборника И.Бродского «Меньше единицы» - классическому для XX века эссе, являющему пример органичного равновесия концептуального и фигуративного уровней формы, которые в данном случае взаимодействуют теснейшим способом: за усилиями концептуализации стоит образное по сути мышление поэта, и наоборот, продуцируемые образы выглядят подчиненными внутренней логике. Выявить разнообразие способов риторизации этой логики - задача, которую ставит здесь медленное чтение. Теоретические выводы из анализа таковы:

Нами выявлен ряд коммуникативно-риторических стратегий («Время-воспоминание», «Расколотое» видение», «Лицо и подобие», «Дробь и единица»), на концептуальном уровне тематизирующих проблематику идентичности пишущего субъекта, противостоящего символическому насилию тоталитаризма;

Данные стратегии реконструируются на основании сопоставления многоуровневых смысловых серий, коммуницирующих посредством семантических сближений и проекций, варьирующихся и углубляющихся в сознании читателя;

Среди фигуративных конструкций в письме Бродского преобладают сравнения и образные отождествления;

Повествование в «Меньше единицы» структурируется персонифицированным «Я», маркирующим область пишущего и организующим ценностно окрашенную позицию наблюдения. Эта позиция высказывается прямо либо обнаруживается как внутренний подтекст большинства образов и смысловых серий;

Для повествования «Меньше единицы» не характерны фрагменты, проблематизирующие понимание («темные места»).

Творчество современных отечественных эссеистов представляет собой более сложный для чтения тип эссе, анализу которого целиком посвящена третья глава «Письмо-лабиринт: траектории чтения». В §1 третьей главы «Поэтика ассоциативной эссеистики: предварительные замечания» мы вводим понятие «ассоциативной»* эссеистики в силу ее ориентации на ассоциацию как доминирующий тип повествовательной связи.

§2 третьей главы «Взгляд на вид неба Александрии» Александра Скидана - траектории чтения-2» посвящен анализу одноименного эссе А.Скидана. Нами выявлены такие коммуникативно-риторические стратегии, как «Голос. Пустота» и «Письмо. Смерть», каждая из которых маркирует обширные области рефлексии, связанной с проблематикой литературного творчества как опыта смерти, трансценденции времени.

В качестве основных тактик работы с читателем в эссе Скидана выступают различные способы внутренней контекстуализации цитат и символов из «культурной памяти», образующих потенциальный горизонт читателя. Анализ продемонстрировал способность эссеистики присваивать иные тексты, подчиняя их своей внутренней логике. Для интеграции в читаемый текст той или иной смысловой серии читателю необходимо привлечение целого ряда текстов, которые, обрамляя друг друга, взаимно интерпретируются, в результате чего цитата превращается в гиперцитату. При этом операторами коммуникации разнообразных интертекстов служат не только семантические, но и фонетические, морфологические или синтаксические конструкции. Свободная игра ими в эссе демонстрирует невозможность однозначной интерпретации, но именно многообразие попыток читателя выстроить ее и становится основой художественной содержательности.

В §3 «Поэзия и местность» Шамшада Абдуллаева - траектории чтения-3» и §4 «Утро как пора года» Аркадия Драгомощенко - траектории

' Термин «ассоциативная проза» принадлежит А. Уланову.

чтения-4» третьей главы анализируются одноименные эссе как примеры иного способа взаимодействия с читателем, а именно - практически полной визуализации коммуникативной формы, абсолютного преобладания фигуративного уровня формы над концептуальным. В данном случае перед читателем предстает не столько интеллектуальный ребус, сколько рафинированный продукт «чистой литературы». Ведущую роль здесь начинают играть эффекты семантической немотивированности, непредсказуемости, парадоксальности. В целом же роль основных механизмов означивания берут на себя фонетические, морфологические и синтаксические конструкции -взаимное конвертирование терминов и риторических фигур, словотворчество, синтаксические трансформации, невозможные с точки зрения традиционной грамматики, но вполне уместные в художественном языке. Так интеллектуальное повествование обретает способность воздействовать визуальными и акустическими средствами - то, что прозрачно в научном и публицистическом тексте, в эссе выводится на поверхность речи. Все это вовсе не лишает подобные эссе глубины содержательности. Нами сделана попытка концептуализировать ее в таких коммуникативно-риторических стратегиях, как «Взгляд. Ландшафт» (Ш. Абдуллаев) и «Воспоминание. Забвение» (А. Драгомощенко). Смысловые отношения в данном случае касаются проблематики памяти и зрения.

Крайне существенна в современной эссеистике сама позиция пишущего, которая тем или иным образом повествовательно маркируется. Нами отмечено, что для коммуникативной формы современной эссеистики очень существенна свободная игра внутренних перспектив текста и свободное обращение пишущего с соответствующими им повествовательными инстанциями, в результате чего повествование от первого лица (как, к примеру, у И.Бродского) в любой момент может уступить место повествованию от третьего лица с полным устранением «говорящего» (например, Ш.Абдуллаев). Эти

противоположные тактики могут сочетаться со столь характерным для современной эссеистики приемом, как автокомментарий, который может либо в любой момент вклиниваться в безличное повествование словно извне либо в скобках (А.Драгомощенко), либо в завуалированной форме второго лица (А.Скидан). Автокомментарий является еще одним доказательством обращенности формы эссе на себя - как самокритики.

В целом для современной эссеистики характерна двойственность работы со смыслом, имплицируемая коммуникативной формой: с одной стороны, бесконечное углубление смысла за счет привлечения множества интерпретант, маркирующих разнообразные контексты; с другой же, напротив, разработка комплексных риторических тактик редукции предметного смысла.

В заключении подводятся теоретические итоги исследования, делаются выводы о философско-этической содержательности эссе на основе взаимодействия коммуникативной формы и читательского сознания по модели «Я / Другой» (М.Бахтин): «Форма есть выражение активного ценностного отношения автора-творца и воспринимающего (со-творящего форму) к содержанию»8; «субъект эстетической деятельности проявляется в двух формах: как автор и как читатель. <...> они аналогичны именно с точки зрения творческой деятельности: оба характеризуются как носители «художественной формирующей активности», т.е. как творцы формы»9. Именно границей между «своим» и «иным» и является текст-чтение - единственное «место», в котором автор и читатель формируются в качестве таковых. Событие взаимной проблематизации авторского и читательского опытов и придает жанровой форме эссе ее художественную содержательность.

* Бахтин М М К вопросам методологии эстетики словесного творчества I Проблема формы, содержания и

материала в словесном художественном творчестве//Бахтин М.М. Собр соч. М, 2003 Т.1.С 314 ' Бочаров С Г, Николаев Н И Комментарии к тексту «Автор и герой в эстетической деятельности» // Бахтин М.М. Собр соч. Т 1.М..2003 С 538

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

1. Зацепин К.А'. Современное эссе как коммуникативная форма: траектории чтения // Вестник СаГА. 2006. №1 (4). Вып. Философия. Филология. - С. 257-270. (1 п.л.)

2. Зацепин К.А. Жанровая форма эссе в параметрах художественного // Вестник СамГУ. Гуманитарная серия. Самара, 2005. №1 (35). - С. 77-85. (0,5 п.л.)

3. Зацепин К.А. Сборник «Меньше единицы» И. Бродского: проблема коммуникативно-риторических стратегий // Памяти проф. В.П. Скобелева. Проблемы поэтики и истории литературы ХГХ-ХХ веков. Самара, 2005. - С. 112-126. (0,8 п.л.)

4. Зацепин К.А. Формирование коммуникативного пространства в акте чтения (аспект границы) // Grenze als Sinnbildungsmechanismus / Граница как механизм смыслопорождения. Самара, 2004. - С. 43-48. (0,3 п.л.)

5. Зацепин К.А. Проблема генеративного потенциала деконструкции как практики чтения и анализа // Филологическая наука в XXI веке: взгляд молодых. Материалы третьей всероссийской конференции молодых ученых. М.-Ярославль, 2004. - С. 570-577. (0,4 пл.)

6. Зацепин К.А. Отношения «автор - читатель» в структуре современного преподавания литературы И Преподавание литературы и современные методические поиски. Самара, 2004. - С. 47-56. (0,45 п.л.)

Подписано в печать 22 марта 2006 г. Формат 60x84/16. Бумага офсетная. Печать оперативная. Объем 1 п. л. тираж 100 экз. Заказ №42/ 443011 г. Самара, ул. Академика Павлова, 1 Отпечатано УОП Сам ГУ

лтА

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Зацепин, Константин Александрович

Введение.

§1. Необходимость изучения эссе в аспекте поэтики.

§2. Интеллектуальное письмо: наброски к морфологии. Проблема автономии эссе среди схожих форм.12.

§3. «Close reading» и «misreading» - путь к примирению крайностей. Цели и задачи, структура исследования, основные теоретические конструкты.16.

Глава 1. «Мыслить литературой» или эссе как художественный феномен.23.

§1. Эссе: от философии к литературе. Диахронический аспект проблемы.25.

§2. Между испытующим и испытуемым. Синхронический аспект проблемы.

Глава 2. Коммуникативная форма: архитектоника и функционирование.

§1. Чтение: к проблеме перспективы.

1.1. Чтение в терминах герменевтической теории.

1.2. Чтение в терминах рецептивной эстетики и эстетики воздействия.

1.3. Чтение в терминах деконструктивизма.

§2. Имплицитный читатель и пространственная форма как предпосылки теории коммуникативной формы.

§3. Коммуникативно-риторические стратегии как операторы читаемого текста.

§4. Сборник «Меньше единицы» И. Бродского: траектории чтения - 1.

Глава 3. Письмо-лабиринт: траектории чтения.

§1. Поэтика ассоциативной эссеистики: предварительные замечания.

§2. Траектории чтения - 2. «Взгляд на вид неба Александрии» А. Скидана.

§3. Траектории чтения - 3. «Поэзия и местность» Ш. Абдуллаева.

§4. Траектории чтения - 4. «Утро как пора года» А. Драгомощенко.

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Зацепин, Константин Александрович

§1. Необходимость изучения эссе в аспекте поэтики.

Объектом данного исследования являются особенности поэтики и рецепции жанровой формы эссе как значимого факта художественного языка XX века, а предметом - коммуникативное взаимодействие сознания читателя и текстуальных механизмов современной эссеистики. В работе предлагается взгляд на эссе как на художественный текст, принципиально отличающийся по своей внутренней конституции от научного или публицистического.

До сих пор в гуманитарной традиции эссе рассматривалось преимущественно в контексте и терминах антропологии, философии и аксиологии - как феномен культуры, как форма ее самосознания, преимущественно в связи с проблематикой поиска индивидуальной идентичности, осмысления традиций или критики идеологий. Эссе было занесено в разряд периферийных форм (под такими названиями как «художественная публицистика», «художественно-документальная литература» или «литература факта») - при том, что именно этой форме принадлежит огромная роль в гуманитарной мысли и искусстве XX века. Именно в XX веке эссеистика, с одной стороны, автономизируется от иных форм интеллектуального письма, а с другой - сильно сближается с чистой литературой. Примером тому является и европейская эссеистика, представленная текстами Гуго фон Гофмансталя, Гийома Аполлинера, Альбера Камю, Жана Тардье, Мориса Бланшо, Франсиса Понжа, Октавио Паса, Ива Бонфуа, Эмиля Чорана, и других, а также подобные литературные формы у русскоязычных авторов, будь то Александр Введенский (в «Серой тетради»), Юрий Олеша, Венедикт Ерофеев, Иосиф Бродский или Андрей Битов, не говоря уже о творчестве наших современников, среди которых можно выделить самые разные типы эссеистических форм: парадоксальное, то и дело сближающееся с философским дискурсом «плетение словес» и цитат у Александра Секацкого или Александра Скидана, остроумные псевдоавтобиографические игры с жанром анекдота у Льва Рубинштейна, утонченные лирические медитации Шамшада Абдуллаева или же языковые эксперименты Аркадия Драгомощенко. Каждый из этих авторов преследует собственные цели, но, так или иначе, творит Литературу. Крайне показателен тот факт, что именно к эссеистической форме как наиболее аутентичной возможности прозаического высказывания чаще всего обращались поэты. Борис Дубин, наиболее авторитетный переводчик эссеистики XX века на русский язык, писал в предисловии к сборнику «Пространство другими словами» (эссе французских поэтов об искусстве): «.книги поэтов Ива Бонфуа или Жака Дюпена о живописи и скульптуре Джакометти так же легко отличить от эссе о нем, написанных Сартром или Жене, как работы этих последних от профессионального анализа теоретически оснащенных историков современного искусства Розалинды Краусс или Жоржа Диди-Юбермана. Отличие простое: монографии Бонфуа и Люпена о Джакометти написаны той же рукой, что книги каждого из этих литераторов «от первого лица». <.> Поэта занимает не само видимое и его портрет, а состояние видения и способ изображения - точка и угол зрения. <.> И поэты, обращаясь к живописи, к скульптуре, ищут в них новых возможностей речи, до предела напрягают отпущенные им ресурсы языка»1. Любая тема из сферы искусства, литературы или этики под пером поэта-эссеиста способна преломляться под самым неожиданным углом - ее ведет сам язык. «Поэта далеко заводит речь», - писал Иосиф Бродский. Особенно, если поэт пишет эссе, которое, в отличие от стихотворения, не сковано объемом. Вопрос, как

1 Дубин Б. Говоря фигурально: французские поэты о живописном образе // Пространство другими словами. Французские поэты XX века об образе в искусстве. СПб., 2005. С. 9-10, 12,14. далеко эссе способно завести своего читателя, — и есть главный вопрос нашей работы.

Актуальность исследования обусловлена тем, что форма эссе, будучи исторически и теоретически важна как феномен, маркирующий границы литературы, остается почти неизученным явлением как инновационная художественная форма. В филологической традиции до сих пор совершенно не разработан метаязык формально-эстетического анализа ее поэтики в силу отсутствия четких методологических различений, позволяющих описать эту жанровую форму в качестве литературно-художественной.

На Западе традиция изучения эссе началась в XX веке с нескольких статей немецких теоретиков, прежде всего работы Георга Лукача «О природе и форме эссе. Письмо к Лео Попперу» 1910 года2. Лукач описывает эссе как жанр повышенной интеллектуальности, обращая внимание прежде всего на критику произведений искусства, форму которой часто обретает эссе. Поскольку эссе имеет дело не с непосредственной действительностью, а ее отображением в произведениях искусства, то важнейшая функция эссе для Лукача - упорядочивание эстетических переживаний. Упорядочивая и осмысляя собственный опыт восприятия чужих произведений, эссеист формирует индивидуальный взгляд на мир. Более известная и масштабная теория эссе, принадлежащая Теодору Адорно и явившаяся итогом долгих занятий философа теорией и практикой жанра, была сформулирована в его работе «Эссе как форма» 1958 года. Эссе для Адорно в контексте важной для его эстетической теории концепции произведения как становления являет собой художественный жанр, отражающий момент зарождения мысли, еще не развившейся в логически завершенное целое, и оттого являющую собой инструмент продуктивной критики идеологий. Для характеристики способа работы эссеиста Адорно использует метафору путешественника, не

2 См.: Lucacz G. Soul and Form. Cambridge, Mass. 1971. знающего языка чужой страны и оттого вынужденного полагаться лишь на собственный опыт. Отсюда провозглашенные философом «неметодичность эссе, возведенная в метод» и «еретичность как основной внутренний закон»3. Однако, концепции немецких теоретиков представляли собой философские теории, тесно связанные с общими взглядами их авторов и совершенно не затрагивающие проблем поэтики.

Обращение к эссе как к форме было предпринято в англоязычной традиции, представленной именами Грэма Гуда, Роберта Скоулза, Карла Клауса, Клэр де Обалдиа, Реда Бенсмайя и др. Наиболее ценные соображения, сделанные этой линией исследований, связаны со все нарастающей тенденцией открытия художественности в эссе и сравнения этой формы с романом. Так, с романом сравнивает эссе Грэм Гуд, автор монографии 1988 года «Улавливающее «Я». Новое открытие эссе», выделяя в качестве жанровой основы частный опыт личности4. Клэр де Обалдиа в работе «Дух эссеизма. Литература, современная критика и эссе» подчеркивает в этой связи черновой, предлитературный характер жанра, неструктурированность его формы, напоминающей набросок5. Однако, эссе часто смешивалось западными теоретиками с другими формами, а аналитика носила частный характер, тогда как законченной литературно-теоретической концепции эссе предложено так и не было.

Отечественная теория литературы еще меньше останавливалась на поэтике. Язык эссе негласно признавался прозрачным средством выражения особого типа мышления - эссеистического, на котором сосредоточились практически все немногочисленные исследователи жанра (В. Кругликов, О. Дурова, Р. Москвина, J1. Садыкова) вслед за впервые обратившемся к нему

3 Adorno Т. "The Essay as Form". In: New German Critique, 32 (1984). P. 154-171.

4 Good G. The Observing Self. Rediscovering the Essay. L.-N.Y., 1988. P. 4.

5 De Obaldia C. The Essayistic Spirit. Literature, Modern Criticism, and the Essay. Oxford. 1995. P. 18.

М. Эпштейном. «Живое и творческое осмысление внутреннего опыта личности, его индивидуального и общественного бытия»6 - так характеризовался этот тип мышления, признававшийся в качестве определенной «концепции человека», придающей единство разрозненным п жанровым признакам . Эта «концепция» проясняется как культурная рефлексия пишущего: «Рефлексия наблюдателя по отношению к миру в результате его соприкосновения с действительностью, вхождения в нее и интерпретации ее смыслов актуализует для него необходимость личностного активного постижения, анализа и осознания собственной «встречи с культурой»8.

Ведущий в отечественной науке исследователь эссе М. Эпштейн работает со сложным и многократно им уточнявшимся понятием «эссеизм» как с целостным культурным феноменом - совокупностью проявлений эссеистического принципа мышления, сущность которого состоит в новой интеграции, синтезе культурных компонентов, разделенных в результате развития культуры: «Эссеизм - это интегративный процесс в культуре, движение к жизне-мысле-образному синтезу, в котором все компоненты, исходно наличные в мифе, но давно уже разведенные дифференцирующим развитием культуры, вновь сходятся, чтобы «опытно», экспериментально приобщиться друг к другу»9. Комплексное определение эссеизма у Эпштейна звучит следующим образом: эссеизм есть «сближение и взаимодействие понятийного и образного мышления в культуре Нового времени; возрождение мыслеобразной целостности мифа на основе авторской

6 Садыкова J1.B. Эссеистический тип мышления // http://www.forlan.ghost.dn.ua/konferenc/sadikova.htm

7 См.: Эпштейн М.Н. На перекрестке образа и понятия (эссеизм в культуре нового времени) // Эпштейн М.Н. Парадоксы новизны. М., 1988. С. 334.

8 Кругли ков В. А. Возможности эссеизма в понимании культуры // Социальная философия и философская антропология: Труды и исследования. М., 1995. С. 279.

9 Эпштейн М.Н. Эссеизм как явление культуры // Эпштейн М. Парадоксы новизны. М., 1988. С. 374,375. рефлексии»10. Функция мифологии Нового времени обусловлена интегративной ролью, которую Эпштейн приписывает эссеизму в европейской культуре: «Эссе в Новое время берет на себя функцию мифа — функцию целостности, опосредования философского, художественного и исторического, или мысли, образа и бытия»11. Сходство эссеистического типа мышления с мифологическим подчеркивает и такой исследователь эссеизма, как О. Дурова: «Опираясь на индивидуальный духовный опыт, эссеистическое мышление ведет к системной целостности представлений о

12 мире, что роднит его с мифологическим мышлением» . Однако - уточняет М. Эпштейн - свобода личности не отрицается в эссе в пользу «обезличивающего» мифа, но вырастает до права творить индивидуальный л миф, обретать сверхличное в самой себе .

Исследователь Р. Москвина рассматривает эссе в числе так называемых «нетрадиционных» жанров словесности: «Нетрадиционные жанры словесности воплощают в себе нерасчлененную форму существования художественного, научного, философского и пр. осмысления жизни»14. Таким образом, вводится важное положение о синтетизме эссе, неразличении в нем научного, философского и художественного, однако этот синтетизм пока еще относится исследователями все к тому же «эссеистическому сознанию», понятому как «эмпирия философского мышления». В таком русле, преимущественно, и развивались рассуждения об эссе, и, если принять во внимание широту темы, могли развиваться до бесконечности. Ценные

10 Эпштейн М.Проективный словарь философии. Новые понятия и термины №22 // http://www.topos.ru/article/2868

11 Эпштейн М.Н. Эссеизм как явление культуры. С. 358.

12 Дурова О.И. Норвежское эссе 1960-1990-х годов: поэтика, проблематика, гносеологические перспективы жанра. Дисс. докт. филол. наук. Краснодар, 2000. С. 12.

13 См.: Эпштейн М. Эссе об эссе // Эпштейн М.Н. Бог деталей. М., 1998. С. 225-240.

14 Москвина P.P., Мокроносов Г.В. Нетрадиционные жанры словесности как эмпирия философского мышления // Москвина Р.В., Мокроносов Г.В. Человек как объект философии и литературы. Иркутск, 1987. С. 167-184. замечания оставались разрозненными. К тому же в большинстве случаев сам язык, которым написаны многие исследовательские работы об эссе, изрядно беллетризован, из-за чего работы эти (в случае, например, М. Эпштейна) можно назвать «эссе об эссе», «опытами об опыте». Не в последнюю очередь это связано с тем, что сама структура предмета зачастую определяет структуру научного суждения о нем. Но даже говорения с предметом на его языке еще недостаточно. Необходима коренная смена оптики, которая могла бы позволить взглянуть на эссе не как на проявление некоего «сознания», а как на самоценную форму, неотделимую от своей языковой составляющей.

Немногочисленные теоретические суждения, касающиеся собственно поэтики, исходят именно из понимания эссе как литературной формы, конституированной неразличением понятийного и образного типов рефлексии: «Интегральная природа эссе определяется гибким сочетанием в нем философского, научного, публицистического и художественного начал»15. Важной чертой эссе, в отличие от научной литературы, признается «наличие фатических элементов (то есть, образности, экспрессивности - всего, что является выражением его художественности и публицистичности). <. .> каждое конкретное эссе «балансирует» между научностью, публицистичностью и художественностью, приближаясь и удаляясь от этих трех полюсов, и здесь важнейшим критерием разграничения служит тот или иной характер образности в произведении»16 - пишет исследователь Т. Лямзина. Важные соображения, имеющие, на наш взгляд, существенное отношение к поэтике эссе, был и сделаны также в статье В. Шубинского «Взгляд и некто», опубликованной в «Новом литературном обозрении», но, увы, лишь вскользь и по другому поводу, поскольку и этот исследователь сосредоточен на исследовании некоторого особого «типа личности эссеиста» (на примере Константина Батюшкова), а не

15 Садыкова JI.B. Указ. соч.

16 Лямзина Т.Ю. Жанр эссе (К проблеме формирования теории) // http://psujourn.naron.ru/lib/liamzinaessay.htm формы как таковой. Впрочем выбранный предмет, как и подчеркнутый субъективизм самого Шубинского, не мешают ему сделать важный вывод, внятно обрисовывающий ту оптику, руководствуясь которой можно исследовать художественную сторону эссе: «Только в эссе автор сохраняется как непосредственный субъект высказывания [выделено автором - К.З.] - причем высказывание это, в отличие от научного трактата, полемической статьи или политической листовки, - не имеет никакой прагматической цели. Даже выяснение истины не является целью. Объектом оценки является не правильность, а красота мысли - и изящество ее изложения»17.

Наконец, с точки зрения смыслообразующей активности читателя эссе до сих пор и вовсе практически не рассматривалось. Ряд соображений философского характера был высказан в этой связи JI. Садыковой, которой принадлежит понятие «монодиалога» как основной композиционно-речевой формой эссе: «Монодиалог - это структурно-функциональный тип высказывания, обеспечивающий, во-первых, формирование текстового целого, во-вторых, размышления и рассуждения автора-адресанта совместно с агентами действия-со-18 размышления» . Хотя сам термин «монодиалог» и не способен избежать упрека в противоречивости, нельзя, все же, не отметить важной интенции исследователя, направленной на выявление коммуникативной ориентации эссеистического текста. Цитировавшаяся выше Т. Лямзина также замечала, что «присутствие категории дейксиса (указания), очевидно, соотносимо с нацеленностью эссе на читателя»19, однако, выдвинув этот тезис в порядке предположения, совершенно не развила его далее. • •

Таким образом, все рассмотренные концепции (при несомненной ценности их отдельных положений), сосредоточивались либо на специфическом типе мировоззрения, либо на личности автора, либо на

17 Шубинский В. Взгляд и некто // НЛО. №52 (2002). С. 273.

18 Садыкова Л.В. Указ. соч.

19 Лямзина Т.Ю. Указ. соч. проблематике мышления. Сколько-нибудь целостного методологического подхода ни одна из них также не предложила, ограничиваясь общими суждениями философского и культурологического характера, причем нередко (у М. Эпштейна) в форме той же самой эссеистики (а исследовать предмет средствами самого предмета невозможно)*. В целом же литературоведческий взгляд на эссе по сей день основывается на представлении о содержательном преимуществе предмета высказывания над его способом и внутренней конституцией: того, что сказано в эссе над тем, как это сказано.

Научная новизна предпринятого исследования связана, прежде всего, с тем, что эссе впервые рассматривается в аспекте коммуникативного взаимодействия ее текстуальных механизмов и смыслообразующей активности читателя. В этом аспекте анализируется ряд современных отечественных эссе, прежде не подвергавшихся литературоведческому анализу. Подобный подход является попыткой вскрыть ряд актуальных теоретических проблем, связанных общим корнем - проблемой границы как предмета, так и метода исследования. Ведь несомненно, что любая литературоведческая работа возможна сейчас лишь в рамках непрерывной рефлексии по поводу собственных пределов - достаточно вспомнить утверждение Ю. Лотмана о том, что все подлинно новое рождается на границах семиосферы: «На периферии - чем дальше от центра, тем заметнее - отношения семиотической практики и навязанного ей норматива делаются все более конфликтными. <.> Это - область семиотической динамики. Именно здесь создается то поле напряжения, в котором вырабатываются будущие языки. <.> периферийные жанры в искусстве революционнее тех, Показательна в данном случае критика теоретических построений М. Эпштейна С. Зенкиным, отказавшим им в научном статусе за несоблюдение конвенций научного дискурса. См.: Зенкин С. Культурология префиксов // HJ10. №16 (1995). С. 47-53, Казарина Т.В. Три эпохи русского литературного авангарда. Самара, 2004. С. 532. которые расположены в центре культуры, пользуются наиболее высоким престижем и воспринимаются современниками как искусство par excellence»20.

Основная цель предпринятого исследования заключается в попытке сформулировать концепцию эссе как коммуникативной формы и построить на ее основе метод анализа современной эссеистики, адекватный своему материалу. Поставленная цель предполагает решение следующих задач:

- Определение автономии эссе среди аналогичных форм интеллектуального письма (трактаты и публицистика);

- Введение и обоснование конструкта коммуникативной формы в свете положений существующих концепций чтения;

Заключение научной работыдиссертация на тему "Эссе как коммуникативная форма: проблемы чтения"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Повествование - метафора мгновения, подобно тому, как чтение - метафора письма» Поль де Ман порог — это источник» Петер Хандке

Построение определенной «карты» чтения (чтения «в разрезе») означает разметку векторов трансформации элементов коммуникативной формы в множественность коммуницирующих между собой смысловых серий в сознании читателя. Совокупность этих серий и есть собственно читаемый текст, текст-чтение. По отношению к нему справедливо по-философски радикальное высказывание Валерия Подороги: «Литературное произведение реально [разрядка автора - К.З.] существует лишь в своем «настоящем», оно всегда становится и никогда не является ставшим. Это значит также и то, что произведение существует лишь в мгновения чтения»185. Следует здесь оговорить то, что для читателя в момент чтения существует не само произведение, а его схематический «образ», «слепок» в сознании читающего. Мы могли убедиться, что коммуникативная форма всех проанализированных эссеистических текстов имплицирует уровневую конституцию акта означивания, производимого читательским сознанием. Постоянная взаимная актуализация концептуального и фигуративного уровней обусловливает динамику читаемого текста, способного представать и средой производства смысла, и лабиринтом нарочито затрудненных для понимания «темных мест» (которые Роман Ингарден называл «местами неопределенности» («Unbestimtheitsstellen»), а Вольфганг Изер - «белыми пятнами» («Zeerstellen»)), апеллирующих к внепредметной и внесмысловой

185 Подорога В. К вопросу о мерцании мира // Логос. 1993, №4. С. 141. реальности. И то и другое для эссе, как выяснилось из анализа, является продуктивными способами рефлексии некой исходной проблематики.

На основании проведенного исследования можно сделать следующие выводы:

1. Попытка указать на те пласты реальности, что, будучи неартикулируемыми, постоянно ускользают от понимания, - это то, что, несомненно, отличает эссе от научных и публицистических текстов, требующих ясного, и если не всестороннего, то, по крайней мере, недвусмысленно понимаемого высказывания. Сущностная специфика эссе состоит в том, что подобные попытки могут продуктивно осуществляться в нем сугубо формальными средствами.

2. Специфическая организация повествовательных ресурсов в эссеистике, особенно в том ее типе, который мы выделили как ассоциативную эссеистику, имплицирует углубленный способ чтения - медленное чтение. Лишь постоянная рефлексия эссе как формы, провоцирующей на коммуникацию, и медленное чтение как практика этой рефлексии позволяют разбивать кажущееся порой абсолютно «герметичным» повествование на смысловые серии, обладающие множеством ассоциативно-семантических связей как друг с другом, так и с другими текстами, или же, напротив, выделять в эссеистической форме те механизмы, посредством которых смысл «ускользает», «истаивает» в чисто литературной беспредметности. В любом случае медленное чтение предстает как практика «прояснения», рационализации эффектов, спровоцированных коммуникативной формой в виде не только интеллектуального, но и чувственного переживания.

3. Конструкт коммуникативно-риторических стратегий был введен нами для обозначения операторов этой созидающей работы сознания читателя, борющегося с текстуальным затемнением смысла, но и одновременно получающего удовольствие от созерцания тех образов, в которых артикулируется его невозможность. Ведь речь здесь идет, по сути, о действии принципа остранения, провоцируемого различными текстуальными элементами: «элемент, находящийся на переднем плане, приобретает свои очертания только в процессе своего перемещения с заднего плана. Но поскольку выделенный элемент первоначально был составной частью заднего плана, то он, как таковой, создаётся только сейчас»186, в том самом «сейчас», о котором В. Подорога говорит как о настоящем времени текста; в том «сейчас», в котором происходит либо актуализация смысловых горизонтов читающего, позволяющих ему контекстуализировать этот элемент, либо их разрушение, благодаря которому читатель воспринимает элемент в его самодостаточности.

4. Можно выделить ряд их особенностей, присущих современной интеллектуальной эссеистике, проистекающих, как мы могли убедиться, из характерной для нее двойственности фигуративной организации повествования. Эта двойственность заключается в двух способах работы со смыслом, имплицируемых коммуникативной формой эссе: 1) В первом случае в эссе происходит бесконечное углубление смысла за счет привлечения множества интерпретант, маркирующих разнообразные контексты; с другой же, напротив, разработка комплексных риторических тактик «скрадывания» предметного смысла. В первом случае механизмами углубления смысла выступают проанализированные нами различные способы внутренней контекстуализации цитат и символов из «культурной памяти», образующих потенциальный горизонт читателя. Анализ

186 Изер В. Историко-функциональная текстовая модель литературы // Вестник МГУ.

Филология. Серия 9, №3,1997. С. 130. показал способность эссеистики присваивать иные тексты, подчиняя их своей внутренней логике. Для интеграции в читаемый текст какой-либо смысловой серии читателю необходимо привлечение целого ряда текстов, которые, обрамляя друг друга, взаимно интерпретируются, в результате чего цитата превращается в гиперцитату. При этом операторами коммуникации разнообразных интертекстов служат не только семантические, но и фонетические, морфологические или синтаксические конструкции. Свободная игра ими в эссе демонстрирует невозможность однозначной интерпретации, но именно многообразие попыток читателя выстроить ее и становится залогом художественной содержательности. 2) Во втором случае перед читателем предстает не столько интеллектуальный ребус, сколько рафинированный продукт чистой литературы. Мы проследили способность эссеистики формировать собственную специфическую логику, основанную на свободной ассоциации. Коммуникативная форма способна оперировать повествовательными конструкциями, принципиально не интерпретируемыми, но вводимыми как условие невозможности рационального понимания. На уровне семантики ведущую роль начинают играть эффекты семантической немотивированности, непредсказуемости, парадоксальности. В целом же роль основных механизмов означивания берут на себя фонетические, морфологические и синтаксические структуры, что ярко проявляется в таких разобранных нами явлениях, как взаимное конвертирование терминов и риторических фигур, словотворчество, синтаксические трансформации, невозможные с точки зрения традиционной грамматики, но вполне уместные в художественном языке. Так интеллектуальное повествование обретает способность воздействовать визуальными и акустическими средствами - то, что прозрачно в научном и публицистическом тексте, в эссе выводится на поверхность речи.

5. Крайне существенна в эссеистике и сама позиция пишущего, которая тем или иным образом повествовательно маркируется (без этого не существует эссе). Нами отмечено, что для коммуникативной формы современной эссеистики очень существенна свободная игра внутренних перспектив текста - точек зрения - и вольное обращение пишущего с соответствующими им повествовательными инстанциями, в результате чего повествование от первого лица с введением персонифицированного субъекта речи (как, к примеру, у И. Бродского) в любой момент может уступить место повествованию от третьего лица с полным устранением «говорящего» (например, Ш. Абдуллаев). Эти противоположные тактики могут сочетаться введением столь характерного для современной эссеистики приема, как автокомментарий, который может либо в любой момент вклиниваться в безличное повествование словно извне, либо вводиться в скобках (А. Драгомощенко), либо принимать завуалированную форму второго лица (А. Скидан). Автокомментарий является еще одним доказательством обращенности эссе на себя - в форме самокритики.

6. Читаемый текст, присваивающий сознание читающего и сам присвоенный им, представляет собой динамичную и неустойчивую зону смысловой проблематизации: как мне (читающему) понимать то или иное «темное место»; что из прочитанного мною прежде в этом тексте способствует моему пониманию или же, напротив, принципиальному непониманию этого места; как случайно родившаяся у меня ассоциация позволяет увязать два различных фрагмента, разделенных большими промежутками; и, наконец, каково же художественное изящество, какова потрясающая форма, которую обретает мысль и ее выражение, если мои догадки верны? Подобные вопросы, естественно, не артикулируемые, становятся стимулом для активной работы читательского сознания. Поэтому медленное чтение -это так или иначе новое созидание, в котором читатель примеряет на себя роль автора, собирая, выстраивая многообразие данных ему элементов текста в некую картину, обусловленную его пониманием или же, напротив, непониманием. Это не означает тождественности читательской работы работе автора (хотя соблазн подобного отождествления, не раз имевший место во многих философских работах, бесспорно, велик). Это лишь еще раз подтверждает глубоко диалектическую природу отношений авторского и читательского. Читаемый текст вводит диалектику, с одной стороны, «неготового», становящегося, обретающего целостность через активность сознания читателя, умножающую семантическую глубину и валентность знаков текста, и, с другой стороны, «уже ставшего», воплощенного с ориентацией на относительную устойчивость, представляющего как бы «каркас», «несущую основу», неустранимую в многообразии прочтений. Ведь сознание читателя не способно идентифицировать читаемый текст в качестве автономного целого, исходя лишь из собственных предпосылок. Читаемый текст в силу собственной зыбкости нуждается в опредмеченности. Иными словами, сознание читающего представляет собственную рефлексивную деятельность по отношению к коммуникативной форме как внешнюю по отношению к себе активность, локализующуюся вне его, а именно, в тексте, где воспринятые элементы вновь обретают зримость и мыслимость. В результате читатель принуждается вновь и вновь проецировать читаемый текст обратно на коммуникативную форму, чья организация послужила его непосредственным источником. То есть, медленное чтение представляет собой постоянную объективацию читательского сознания в текст, но лишь для того, чтобы вновь почерпнуть в нем материал для последующей рефлексии, подталкивающей, в свою очередь, к новым объективациям. Лишь этот процесс, операторами которого выступают коммуникативно-риторические стратегии, позволяет избежать произвола в интерпретациях и он же является главным доказательством «власти текста» (не будем говорить -автора). Коммуникативно-риторические стратегии являются проводниками медленного чтения, все нового углубления уже не просто в элементы, фигуры, но в скрытые связи между ними. Собственно говоря, именно тонкость отделения чтения как деятельности читательского сознания от коммуникативной формы, существующей как фактор этой деятельности, и служило причиной затруднений в определении и локализации эстетического объекта*, долгое время отождествлявшегося лишь с текстом.

8. Взаимодействие коммуникативной формы и читательского сознания по модели «Я / Другой» позволяет вести речь о философско-этической содержательности коммуникативной формы. Другой* как конструкт,

Смысл, в данном случае вкладываемый нами в понятие «эстетический объект», близок к тому, в каком ввел его в обиход отечественной науки М.М. Бахтин, понимавший под эстетическим объектом «содержание эстетической деятельности (и созерцания), направленной на произведение» (Бахтин М.М. К вопросам методологии эстетики словесного творчества. I. Проблема формы, содержания и материала в словесном художественном творчестве // Бахтин М.М. Соч. М., 2003. Т.1. С. 275.). Бахтин учитывал восходящее к Б. Христиансену («Философия искусства, 1911) разделение на объективность чувственно данного внешнего произведения и субъективность процесса синтеза эстетического объекта в восприятии. Последнее и является, согласно Бахтину, предметом эстетического анализа: «Эстетический анализ непосредственно должен быть направлен не на произведение в его чувственной и только познанием упорядоченной данности, а на то, чем является произведение для направленной на него эстетической деятельности художника и созерцателя. (Там же. См. также: Бочаров С.Г., Николаев Н.И. Комментарии // Бахтин М.М. Соч. М., 2003. Т. 1. С. 775-777).

В данном случае мы оставляем за скобками громадный комплекс теоретических коннотаций, связанных с артикуляцией проблемы Другого в философских концепциях артикулирующий переход к «своему иному», является фундаментальным модусом ее существования. Актуальный в данном случае вывод Жана-Люка Нанси «Бытие без другого (или без друговости) не имело бы смысла, будучи лишь имманентностью собственного полагания.»187, восходящий к «Бытию и времени» М. Хайдеггера (глава «Бытие-в-мире как событие и бытие самости»)188 был предвосхищен еще М. Бахтиным в работах «Автор и герой в эстетической деятельности» и «К вопросам методологии эстетики» (часть которой до публикации собрания сочинений была известна как статья «Проблема материала, содержания и формы в словесном художественном творчестве»): «В форме я нахожу себя, свою продуктивную ценностно оформляющую активность, я живо чувствую свое созидающее предмет движение, <.> я должен пережить себя в известной степени - творцом формы, чтобы вообще осуществить художественно значимую форму как таковую. <.> форма есть выражение активного ценностного отношения автора-творца и воспринимающего (со-творящего форму) к содержанию»189 - писал М. Бахтин. Таким образом, - делают вывод комментаторы Бахтина С. Бочаров и Н. Николаев, - «субъект эстетической деятельности проявляется в двух формах: как автор и как читатель. <.> они аналогичны именно с точки зрения творческой деятельности: оба характеризуются как носители «художественной формирующей от диалогизма М. Бубера и Ф. Розенцвейга до феноменологической онтологии Ж.-П. Сартра и трансцендентального диалогизма Э. Левинаса.

187 Нанси Ж.-Л. О со-бытии // Философия М. Хайдеггера и современность. М., 1991. С. 92.

188 «Мир присутствия есть совместпый-мир. Бытие-в есть со-бытие с другими. Внутримирное по-себе-бытие есть соприсутствие» [выделено автором - К.З.] Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997. С. 118. См. также: Конев В.А. Критика способности быть. Самара, 2000. С. 52-53.

189 Бахтин М.М. К вопросам методологии эстетики словесного творчества. I. Проблема формы, содержания и материала в словесном художественном творчестве // Бахтин М.М. Соч. М., 2003. Т.1. С. 312,314. активности», т.е. как творцы формы»190. Чтение внутренне предшествует тексту, являясь по отношению к нему его собственным Другим, через утверждение в котором лишь и возможно его существование, подобно словам Мориса Бланшо о поэзии: «Читать стихотворение не означает читать ещё одно стихотворение и даже входить в сущность поэзии через посредство этого стихотворения. Чтение стихотворения есть само стихотворение, утверждающее себя как произведение в чтении»191. Читатель в той же мере формирует форму, в какой сам является сформированным ею в качестве определенной перспективы актуализации. Взаимодействие коммуникативной формы с читателем есть событие постоянной взаимоактуализации через постижение читателем границ - себя как Другого по отношению к форме и формы как Другого. Именно порогом, границей между «своим» и «иным» и является текст-чтение -единственное «место», в котором автор и читатель формируются в качестве таковых.

9. Эссе есть форма, строящаяся как многомерная рефлексия границ языка, его способности выражать, передавать опыт инновации. Это форма художественной речи, которая, проблематизируя собственный предмет, проблематизирует, рефлексирует и пределы этой проблематизации. До каких пределов может дойти мысль, пытающаяся постигнуть Иное; язык, силящийся проговорить это Иное, препятствующее всякой

190 Бочаров С.Г., Николаев Н.И. Комментарии к тексту «Автор и герой в эстетической деятельности» // Бахтин М.М. Соч. Т. 1. М., 2003. С. 538. Проблематика отношений Я и Другого, как известно, являлась проблемным полем для мысли Бахтина в целом и в наиболее сжатой форме была сформулирована в маленьком этюде «Человек у зеркала» (см.: Бахтин М.М. Человек у зеркала // Бахтин М.М. Соч. М., 1996. Т.5. С. 71). Интересно, что Бахтин высказывает практически те же идеи, что и почти одновременно с ним, но независимо от него Жак Лакан в работе «Стадия зеркала как образующая функцию Я, какой она открылась нам в психоаналитическом опыте». См. об этом: Мазин В. Стадия зеркала Жака Лакана. СПб., 2005. С. 127-128.

Бланшо М. Пространство литературы. М., 2002. С. 201. артикуляции; наконец, до каких пределов может дойти читатель в постижении той формы, которую принимает языковое усилие, объединяющее в себе эти попытки, - таковы вопросы, реконструируемые в процессе теоретического осмысления эссе как коммуникативной формы и образующие в совокупности ее содержательность.

Безусловно, исследование пограничных областей литературы, к которым принадлежит эссе, носит дискуссионный характер. Проделанная работа является лишь попыткой выявить ряд перспектив работы с большим пластом текстов. Представляется, что перспективные направления дальнейшей работы могут затрагивать большое число проблем, недостаточно разработанных в нашем исследовании. Такова, например, проблема типологии современного эссе, выявление, с одной стороны, общих типов письма (таких, как ассоциативная эссеистика), а с другой - более четкое обоснование индивидуальных различий между поэтиками конкретных авторов в рамках одного типа эссе. В последнем случае необходимо прослеживать отношения разных форм в творчестве конкретного автора (например, взаимодействие его эссеистики с его же поэзией) - это является уже историко-литературной проблемой. Также требует более серьезной разработки проблема влияния и взаимодействия элементов различных форм интеллектуального письма (в частности, отношения эссе с публицистикой и философией), а также эссе и романа. Наконец, коммуникативная проблематика не может не учитываться при анализе любого текста вообще, поскольку всякий художественный текст есть не что иное, как коммуникативная форма, и его постоянная рефлексия в качестве таковой, по нашему мнению, может быть исключительно полезна в рамках практически всех литературно-теоретических методологий.

Список научной литературыЗацепин, Константин Александрович, диссертация по теме "Теория литературы, текстология"

1. Абдуллаев Ш. Двойной полдень. СПб.: Борей-арт, 2000. - 250 с.

2. Абдуллаев Ш. Неподвижная поверхность. М.: Новое литературное обозрение, 2003. - 144 с.

3. Бродский И.А. Собр. Соч. в 4 тт. Т. 1. - СПб.: Пушкинский фонд, 1992-479 с.

4. Бродский И.А. Меньше единицы. М.: Независимая газета, 1999. - 472 с.

5. Введенский А.И. Полное собрание произведений в 2-х тт. М.: Гилея, 1993.-285 с.

6. Драгомощенко А. Описание. СПб.: Издательский центр «Гуманитарная Академия», 2000. - 384 с.

7. Казаков В. Жизнь прозы. Мюнхен: Wilheim Fink Verlag, 1982. - 269 с.

8. Монтень М. Опыты. В 3-х кн. / Подгот. Бобович А.С., Коган-Бернштейн Ф.А., Рыкова Н.Я. и др. М., 1979.

9. Музиль Р. Человек без свойств. М., 1994, Кн. 1. - 751 с.

10. Пас О. Освящение мига. Поэзия. Философская эссеистика. СПБ.: Симпозиум, 2000. - 411 с.

11. Скидан А. Критическая масса. СПб.: Митин журнал, 1995. - 125 с.

12. Скидан А. Сопротивление поэзии. СПб.: Борей-Арт, 2001. - 234 с.1. Справочная литература:

13. Большая Советская Энциклопедия в 30 тт. М., 1978. Т. 30.

14. Краткая литературная энциклопедия в 9 тт. Тт. 6, 8.

15. Научно-критическая литература:

16. Автономова Н. Деррида и грамматология // Деррида Ж. О грамматологии.

17. Барзах А. Обучение немеющей речи // Драгомощенко А. Описание. СПб. Академический проект, 2000. 384 с.

18. Бахтин М.М. <Автор и герой в эстетической деятельности> // Бахтин М.М. Собр. соч., М.: Русские словари, Языки славянской культуры, 2003. Т.1.-959 с.

19. ЗЛО Бахтин М.М. <К вопросам самосознания и самооценки> // Бахтин М.М. Собр. соч. М.: Русские словари, 1996. Т.5. 732 с.

20. Бахтин М.М. К вопросам методологии эстетики словесного творчества. I. Проблема формы, содержания и материала в словесном художественном творчестве // Бахтин М.М. Собр. соч. М.: Русские словари, Языки славянской культуры, 2003. Т.1. 959 с.

21. Бахтин М.М. Проблема текста // Бахтин М.М. Собр. соч., М.: Русские словари, 1996. Т.5. 732 с.

22. Бахтин М.М. Человек у зеркала // Бахтин М.М. Собр. соч. М.: Русские словари, 1996. Т.5. 732 с.

23. Бахтин М.М. Эпос и роман. М.: Азбука, 2000. 304 с.

24. Беньямин В. Рассказчик // Беньямин В. Маски времени. СПб.: Симпозиум, 2004. 480 с.

25. Беседа с Ж. Деррида // Жак Деррида в Москве: Деконструкция путешествия. М.: Ad Marginem, 1993. 208 с.

26. Бланшо М. Литература и право на смерть // НЛО. №7 (1994). С. 71101.

27. Бланшо М. Пространство литературы. М.: Логос, 2002. 288 с.

28. Богатырёва Е.Д. Расследование границы или знаки ничто: граница текста // Граница и опыт границы в художественном языке: Сб. ст. Самара: Самар. гуманит. акад., 2003. С. 50-61.

29. Богин Г.И. Обретение способности понимать. Введение в философскую герменевтику. Тверь: Тверской Государственный Университет, 2001. 731 с.

30. Бочаров С.Г., Николаев Н.И. Комментарии // Бахтин М.М. Собр. соч. М.: Русские словари, Языки славянской культуры, 2003. Т. 1. 959 с.

31. Вдовина И. С. Феноменолого-герменевтическая методология анализа произведений искусства // Эстетические исследования: Методы и критерии: Сб. ст. М., 1996. С. 124-144.

32. Вейц М. Роль теории в эстетике // Американская философия искусства. Екатеринбург: Одиссей, 1997. С. 43-61.

33. Виноградов В.В. К построению теории поэтического языка // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология. М.: Academia, 1997.-С. 163-178.

34. Винокур Г.О. Об изучении языка литературных произведений // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология. М.: Academia, 1997. С. 178-201.

35. Вишке М. Герменевтика, философия и этика: тенденции новейшей интерпретативной литературы произведений Х.-Г. Гадамера // Исследования по феноменологии и философской герменевтике: Сб. ст. Минск: Европейский Гуманитарный Университет, 2001. С. 146-154.

36. Вишке М. Конечность понимания. Произведение искусства и его опыт интерпретации Х.-Г. Гадамера // Исследования по феноменологии и философской герменевтике: Сб. ст. Минск: Европейский Гуманитарный Университет, 2001. С. 55-68.

37. Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М.: Прогресс, 1988. 700 с.

38. Гадамер Х.-Г. Философия и литература // Гадамер Х.-Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991. 368 с.

39. Гиршман М.М. Литературное произведение: Теория художественной целостности. М.: Языки славянской культуры, 2002. 528 с.

40. Горичева Т., Орлов Д., Секацкий А. От Эдипа к Нарциссу. Беседы. СПб.: Алетейя, 2001. 224 с.

41. Гудков Л., Дубин Б. «Эпическое» литературоведение. Стерилизация субъективности и ее цена // НЛО. №59 (2003). С. 211-232.

42. Гумбрехт Г.У. Начала науки о литературе. и ее конец? // НЛО. №59 (2003).-С. 93-103.

43. Данилова Н.К. Знаки субъекта в дискурсе. Самара: Самарский Университет, 2001. 190 с.

44. Дейк Ван Т. Язык. Познание. Коммуникация. М.: Прогресс, 1989. 312 с.

45. Делез Ж. Логика смысла. М.: Academia, 1995. 299 с.

46. Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? СПб.: Алетейя, 1997. -288 с.

47. Деррида Ж. О грамматологии. М.: Ad Marginem, 2000. 512 с.

48. Деррида Ж. Сила и значение // Деррида Ж. Письмо и различие. М.: Академический проект, 2000. 495 с.

49. Деррида Ж. Структура, знак и игра в дискурсе гуманитарных наук // Деррида Ж. Письмо и различие. М.: Академический проект, 2000. 495 с.

50. Дмитриев А., Левченко Я. Наука как приём: еще раз о методологическом наследии русского формализма // НЛО. №50 (2001). -С. 195-247.

51. Долгопольский С. Извлечение языка. Язык и аллегория у Беньямина и де Мана // Логос. 2001, №3. С. 152-162.

52. Дранов А.В. Коммуникативная неопределённость // Современное зарубежное литературоведение. М.: Intrada, 1999. С. 51.

53. Дранов А.В. Рецептивная эстетика // Современное зарубежное литературоведение. М.: Intrada, 1999.-С. 118-128.

54. Друскин Я. Дневники. СПб.: Академический проект, 1999. 605 с.

55. Друскин Я. Звезда бессмыслицы // «Сборище друзей, оставленных судьбою». «Чинари» в текстах, документах и исследованиях. В 2 тт. М.: Ладомир, 2000. Т.1.- 1595 с.

56. Дубин Б. Говоря фигурально: французские поэты о живописном образе // Пространство другими словами. Французские поэты XX века об образе в искусстве. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2005. 304 с.

57. Дубин Б. Слово письмо - литература. М.: Новое литературное обозрение, 2001. - 416 с.

58. Дубин Б., Рейтблат А. Литературные ориентиры современных журнальных рецензентов // НЛО. №59 (2003). С. 557-571.

59. Дурова О.И. Норвежское эссе 1960-1990-х годов: поэтика, проблематика, гносеологические перспективы жанра. Дисс. докт. филол. наук. Краснодар, 2000. 255с.

60. Ежегодник Ad Marginem-93. М.: Ad Marginem, 1994. 450 с.

61. Ермошина Г. В глубине длящегося воздуха. Рец. на кн.: Шамшад Абдуллаев. Двойной полдень: Рассказы, эссе // http://www.russ.ru/krug/kniga/20010206.html 03.02.05.

62. Женетт Ж. Повествовательный дискурс // Женетт Ж. Фигуры. Работы по поэтике. В 2-х тт. М., 1998. Т.2. 944 с.

63. Западное литературоведение XX века. М.: Intrada, 2004. 560 с.

64. Зенкин С.Н. Введение в литературоведение. М.: Издательство РГТУ, 2000.-81 с.

65. Зенкин С. Критика нарративного разума-2 (заметки о теории. 7) // НЛО. №65 (2004).-С. 366-376.

66. Зенкин С. Культурология префиксов // НЛО. №16 (1995). С. 47-53.

67. Зенкин С.Н. Морис Бланшо. Литература и право на смерть // НЛО. №7 (1994).-С. 71-74.

68. Зись А.Я., Стафецкая М.П. Художественная коммуникация и рецепция как её завершающее звено // Теории, школы, концепции. (Критические анализы). Художественная коммуникация и семиотика: Сб. ст. М., 1986. -С. 186-177.

69. Зоркая Н.А. Предполагаемый читатель, структуры текста и восприятия (теоретические истоки, проблемы и разработки школы рецептивной эстетики в Констанце) // Чтение: проблемы и разработки: Сб. ст. М., 1985. -С. 138-175.

70. Изер В. Вымыслообразующие акты // НЛО. №27 (1997). С. 23-40.

71. Изер В. Историко-функциональная текстовая модель литературы // Вестник МГУ. Филология. Серия 9, №3, 1997. С. 119-137.

72. Ильин И.П. Американский вариант деконструктивизма: практика деконструкции и Йельская школа // Ильин И.П. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. М., 1996.-253 с.

73. Ильин И.П. Имплицитный читатель // Современное зарубежное литературоведение. М.: Intrada, 1999. С. 48-49.

74. Ильин И.П. Между структурой и читателем: Теоретические аспекты коммуникативного изучения литературы // Теории, школы, концепции. (Критические анализы). Художественная рецепция и герменевтика: Сб. ст. М., 1985.-С. 134-168.

75. Ильин И.П. Нарратология // Современное зарубежное литературоведение. М.: Intrada, 1999. С. 68-72.

76. Ингарден Р. Исследования по эстетике. М., 1960. 570 с.

77. Интервью с В. Изером // Вопросы философии. 2001, №11. С. 92-98.

78. Казарина Т.В. Три эпохи русского литературного авангарда. Самара: Самарский Университет, 2004. 620 с.

79. Коган-Бернштейн Ф.А. Мишель Монтень и его «Опыты» // Монтень М. Опыты. М., 1979. Кн. III. 656 с.

80. Компаньон А. Демон теории. Литература и здравый смысл. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 2001. 336 с.

81. Конев В.А. Выражение и смысл: значение этой проблемы для понимания социальной реальности // Конев В.А., Лехциер В.Л. Знак: игра и сущность. Самара: Самарский Университет, 2002. С. 27-39.

82. Конев В. А. Грамматология: как возможен смысл? // Конев В.А., Лехциер В.Л. Знак: игра и сущность. Самара: Самарский Университет, 2002.-С. 161-172. . .

83. Конев В. А. Знак и различАние в концепции Жака Деррида // Конев В.А., Лехциер В.Л. Знак: игра и сущность. Самара: Самарский Университет, 2002. С. 72-82.

84. Конев В.А. Критика способности быть (семинары по «Бытию и времени» М. Хайдеггера). Самара: Самарский Университет, 2000. 274 с.

85. Косиков Г.К. Вступительная статья // Монтень М. Опыты. Избранные главы. М., 1991.-С. 6-32.

86. Косиков Г.К. Идеология. Коннотация. Текст // Барт P. S/Z. М., 2001. -С. 8-29.

87. Косиков Г.К. Поэтика и герменевтика // Вопросы литературы. 1993, №2. С. 37-42.

88. Кругликов В.А. Возможности эссеизма в понимании культуры // Социальная философия и философская антропология: Труды и исследования: Сб. ст. М., 1995. С. 161-183.

89. Кукулин И. Вдумчивое непонимание: возвращение герменевтики // НЛО. № 61 (2003). С. 69-75.

90. Лапицкий В. Послесловие? // Бланшо М. Рассказ? СПб.: Академический проект, 2003. 574 с.

91. Левинас Э. Время и другой. Гуманизм другого человека. СПб.: Высшая религиозно-философская школа, 1998.-265 с.

92. Лехциер В.Л. Апология черновика или «Пролегомены ко всякой будущей.»//НЛО. №44 (2000). С. 256-269.

93. Лехциер В.Л. Введение в феноменологию художественного опыта. Самара: Самарский Университет, 2000. 236 с.

94. Лехциер В.Л. Художественное как театр // Вестник современного искусства «Цирк «Олимп»». №1 (31), 1998.

95. Лехциер В.Л. Феноменология художественного. Проблема трансцендентальных оснований художественного опыта. Автореф. дис. Самара, 1998.

96. Лехциер В.Л. Эпоха, схваченная в букве, или жизнь философии после ее смерти // Конев В.А., Лехциер В.Л. Знак: игра и сущность. Самара, 2002.-184 с.

97. Липовецкий М. Аллегория письма: «Случаи» Д.И. Хармса (1933-1939) // НЛО. №63 (2003). С. 123-153.

98. Лосев А.Ф. Диалектика художественной формы // Лосев А.Ф. Форма. Стиль. Выражение. М.: Мысль, 1995. 944 с.

99. Лотман Ю.М. Понятие границы // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПб, 2000. 704 с.

100. Лотман Ю.М. Риторика механизм смыслопорождения // Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб.: Искусство-СПб, 2000. - 704 с.

101. Любимова Т.Б. Аксиологическое построение произведения искусства // Эстетические исследования: методы и критерии: Сб. ст. М., 1996. С. 88106.

102. Лямзина Т.Ю. Жанр эссе (К проблеме формирования теории) // http://psujourn.naron.ru/lib/liamzinaessay.htm 15.01.06.

103. Мазин В. «Стадия зеркала» Жака Лакана. СПб.: Алетейя, 2005. 160 с.

104. Макаров М.Л. Основы теории дискурса. М.: Гнозис, 2003. 280 с.

105. Малышкин Е. Опыты забвения (послесловие переводчика) // Ман де П. Слепота и прозрение. СПб.: Гуманитарная академия, 2002. С. 248-253.

106. Ман де П. Аллегории чтения. Екатеринбург: Издательство Уральского Университета, 1999. 368 с.

107. Ман де П. Слепота и прозрение. Статьи о риторике современной критики. СПб.: Гуманитарная Академия, 2002. 256 с.

108. Мерло-Понти М. О феноменологии языка // Мерло-Понти М. Знаки. М.: Искусство, 2001. 429 с.3100 Москвина P.P., Мокроносов Г.В. Нетрадиционные жанры словесности как эмпирия философского мышления // Москвина Р.В., Мокроносов Г.В.

109. З.ПбРейтблат А. Российское литературоведение: современная ситуация