автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.03
диссертация на тему:
Этнические стереотипы по данным языка и народной культуры славян

  • Год: 2006
  • Автор научной работы: Белова, Ольга Владиславовна
  • Ученая cтепень: доктора филологических наук
  • Место защиты диссертации: Москва
  • Код cпециальности ВАК: 10.02.03
450 руб.
Диссертация по филологии на тему 'Этнические стереотипы по данным языка и народной культуры славян'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Этнические стереотипы по данным языка и народной культуры славян"

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК ИНСТИТУТ СЛАВЯНОВЕДЕНИЯ

На правах рукописи

Белова Ольга Владиславовна

Этнические стереотипы по данным языка и народной культуры славян (этнолингвистическое исследование)

Специальность 10.02.03 — Славянские языки

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Москва 2006

Работа выполнена в отделе этнолингвистики и фольклора Института славяноведения РАН

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук М.Я. Гловинская

доктор филологических наук Л.А. Софронова

доктор филологических наук Е.Л. Березович

Ведущая организация — Российский государственный гуманитарный университет

Защита состоится « 06 » ^^С-с-О^^е^с-— 2006 г. в 15.00 час. на заседании диссертационного совета Д 002.248.02 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук в Институте славяноведения РАН по адресу: 119334, Москва, Ленинский проспект, д. 32 А, 9 этаж, ауд. 901-902

С диссертацией можно ознакомиться в диссертационном совете Института славяноведения РАН

Автореферат разослан «

Ученый секретарь диссертационного совета доктор филологических наук

'¿¿ОС^А Н.М. Куренная

© Институт славяноведения РАН

Понятие стереотипа в современной гуманитарной науке носит междисциплинарный характер. Изначально получив развитие на почве социологии и социальной психологии с 1920-х гг., понятие стереотипа в дальнейшем стало предметом анализа с точки зрения теории коммуникации, этнологии, истории литературы и культуры, философии языка.

Термин стереотип получил всеобщее признание благодаря работе У. Липпманна «Public Opinion» (1922), в которой стереотипы определялись как «образы в нашем сознании» (the pictures in our heads). Все дальнейшие дефиниции стереотипа как языкового, философского, социально-психологического (этнографического, культурно-поведенческого) явления так или иначе опираются на определение Липпманна, в той или иной мере подчеркивая различные аспекты данного феномена — его статичность, утвержденность, гипертрофированность (тенденциозность).

Разрабатывая концепцию стереотипа с точки зрения социальной психологии, У. Липпманн отметил важную особенность этого понятия - ориентированность на некий идеальный образ мира, который формируется в сознании представителей того или иного сообщества, и способность отвечать общественным ожиданиям.

Процесс стереотипизации опыта лежит в основе действия механизма традиции, выполняющего интегрирующие и стабилизирующие функции в системе культуры. В связи с этим можно считать стереотипизацию разновидностью мифологического мышления, играющего не последнюю роль в общественных отношениях и активизирующегося в ситуации противостояния или соперничества различных социальных (этнических, этнокультурных) групп. С «мифологизирующим» аспектом стереотипа как социокультурного феномена связано сравнение стереотипов с такими явлениями, как предубеждение, мнение, верование, предрассудок и т.п., получившие воплощение в исследованиях Г. Оллпорта.

Понятие стереотипа оказалось широко востребованным и в современной лингвистике (работы X. Патнема, У. Квастхофф, Е. Бартминьского, И. Панасюк, Л.П. Крысина, Е.Л. Березович, В.А. Плунгяна, Е.В. Рахилиной, И.М. Кобозевой и др.). С позиции лингвистов стереотипами считаются установленные конвенционально семантические и/или формальные конструкции, формирующие культурно-языковой образ объекта; таким образом, в рамках лингвистического подхода стереотип может относиться к двум разным плоскостям языка - формальной (фразеология, языковые клише, формульность, принципы сочетаемости в пределах языковых конструкций и т.п.) или семантической (смысловые коннотации языковых единиц, сопутствующие

основному/первичному значению). Для лингвистического изучения стереотипа особо важными представляются такие аспекты, как стереотип и его языковой знак, стереотип и значение слова (стереотип и когнитивная семантика), когнитивная структура стереотипа, способы концептуализации языковой действительности. Стереотип понимается также как субъективно детерминированное представление предмета, в котором сосуществуют описательные и оценочные признаки и которое является результатом истолкования действительности в рамках социально выработанных познавательных моделей.

В традициях московской этнолингвистической школы стереотип рассматривается как явление, принадлежащее «языку культуры», в связи с чем объектом исследования становится семантика знака в языке культуры, связь языковых и внеязыковых стереотипов (работы Н.И. и С.М. Толстых, Т.А. Агапкиной, Л.11. Виноградовой).

Стереотип как понятие, значимое не только для языка, но и культуры в целом, в последние годы становится объектом культурологических исследований, концентрирующих внимание на речевых и ментальных стереотипах, формирующих «облик» национальных культур и выступающих в роли этнокультурного идентификатора.

Этнические (этнокультурные) стереотипы строятся на основе представлений, сформированных фольклорно-мифологическим сознанием и бытующих в системе традиционной культуры. Изучение этнических стереотипов зародилось в рамках социологического подхода, постепенно выделившись в особую исследовательскую сферу, к настоящему времени широко освоенную этнографами, этнологами, культурологами, фольклористами, этнолингвистами.

Этнокультурный стереотип - это не просто оценочный образ «чужого», зафиксированный в языке (номинативные модели, паремии), но значимый концепт, составляющий непременный элемент картины мира. Для понятия этнического стереотипа значима не только языковая компетенция («этническое» значение слова), но и прагматическая (коммуникационная) компетенция (знание о мире, внешней действительности). Данная группа стереотипов, как подтверждают результаты современных этнолингвистических и социолингвистических исследований, играет структурообразующую и этнодифференцирующую роли, важные для самоосознания и самопознания этноса (представления о «своем» и «чужом» народе, «своей» и «чужой» религии, обрядности и системе ценностей).

Каждый народ пытается осмыслить себя, свое место в истории и культуре не только опираясь на письменные источники и исторические факты, но и обращаясь (порой бессознательно) к «фольклорной памяти», традициям и верованиям. В народной культуре отношение к представителям других этносов во многом определяется понятием этноцентризма, когда «свои» традиции, «своя» религия, «свои» обычаи и «свой» язык мыслятся единственно «настоящими», «правильными» и «праведными». Этноцентризм не является характеристикой, свойственной только одной нации, представляя собой общекультурное явление.

Фольклорно-мифологическая трактовка образа «чужого» динамично развивается между двумя полюсами — отторжения (всякий представитель иноэтнической группы воспринимается как существо опасное и почти потустороннее) и толерантности (включение «чужих» в сферу традиционной обрядности, магических и религиозных практик), сочетая в себе на первый взгляд противоречивые и несовместимые характеристики. Но именно в этой полярности заключена уникальность всего комплекса представлений о «чужих», отразившего и этноконфесснональную полемику, и общественное противостояние, и культурное взаимовлияние, и «мифологию соседства».

Рассматривая познавательную и эмоциональную составляющие этнического стереотипа, исследователи непременно сталкиваются с проблемой автостереотипов и гетеростереотипов и оценочной градацией по отношению к «себе», «своему» и «чужому», с наличием в сознании носителя традиции идентификационных и самоидентификационных оценок.

Этнические (этнокультурные) стереотипы представляют некий обобщенный образ этнического или конфессионального соседа, упрощая и генерализируя этот образ. При этом для данной группы стереотипов характерна неточная субъективная генерализация - неосознанное приписывание какого-либо свойства всем объектам класса, объединяемого с помощью данного названия (этнонима, конфессионального названия).

Этнокультурные стереотипы демонстрируют широкое распространение и повторяемость, а также большую степень устойчивости к изменениям.

Этим обусловлен интровертный, регулятивный характер данного класса стереотипов, определяющий формирование представлений о «чужих». Каждая традиция создает портрет «чужака», опираясь на «свою» систему представлений и ценностей, a priori имея мнение о «чужой» культуре и традициях.

В связи с этим познавательный компонент этнических стереотипов может проявляться в формировании предубеждений, предрассудков, суеверий с преобладанием негативной оценки в отношении «чужих».

В оценочном компоненте этнокультурных стереотипов преобладает негативное отношение к представителям иных этносов и конфессий, что обусловлено не только этноцентризмом, но и явлением мегаломании - самовозвышения - которое свойственно всем народам на определенном этапе их исторического развития и составляет необходимый элемент народного менталитета (о мегаломании см. работы Я.Ст. Быстроня, А. Мирга, В.Н. Топорова, С.М. Толстой). В то же время в народной культуре славян отчетливо представлен амбивалентный образ «чужого», сочетающий негативные и положительные признаки (см. работы С.М. Толстой, О. Гольдберг-Мулькевнч, А. Цалы).

В группе этнических стереотипов безусловно проявляется их эмоциональная составляющая. Эмоциональный заряд (часто негативный), который несут в себе этнические стереотипы, выступает в качестве базиса для культурного фундаментализма, что находит отражение в так называемом evil folklore о «чужих» (В. Зайденшпиллер, А. Дандес, Т. Хаушильд, Дж. Трахтенберг).

Этнокультурные стереотипы выполняют следующие функции:

- функция со1!иально-этнической интеграции. Стереотип, с одной стороны, удовлетворяет психическую потребность в экономии познавательных усилий, с другой - общественную потребность поддерживать внутреннюю спаянность сообщества и его противопоставленность другим человеческим сообществам.

- защитная функция этнических стереотипов проявляется в том, что они способствуют сохранению традиционной системы ценностей как по отношению к своему сообществу (автостереотипы), так и по отношению к «чужим» (гетеростереотипы).

- коммуникативная функция этнических стереотипов служит для осуществления обмена информацией между представителями «своего» сообщества (как опознать «своего» среди «чужих» и «чужого»среди «своих»).

- с помощью познавательной функции этнических стереотипов формируется образ внешнего мира и своего собственного микрокосма.

- манипулирующая функция этнических стереотипов заключается в том, что при определенных условиях они могут выступать в качестве орудия ментального воздействия на массы в идеологических и политических целях.

Согласно концепции стереотипа, разработанной А. Шаффом, одним из основных признаков стереотипа является его «неэластичность», т.е. устойчивость, неподверженность и сопротивляемость изменениям. Однако, как свидетельствуют данные языка, этот признак не носит абсолютного характера; как и язык в целом, языковые стереотипы испытывают динамические изменения (И. Панасюк, Е.Е. Левкиевская). Изменениям подвергаются не только языковые стереотипы, но и стереотипы семантические, которые воплощаются в фольклорных представлениях о носителях «чужой» культуры. Как показывает фольклорно-этнографический материал, динамика представлений о «чужих» (в частности, славян о евреях) во многом определяется современной этнической ситуацией в регионах, где прежде имели место тесные этнокультурные контакты (превращение регионов, где доминирующая славянохристианская культура была в численном меньшинстве по сравнению с «инородческим» элементом, в моноэтничные славянские регионы). Но и отсутствие (исчезновение) «чужаков» оказывается значимым: при сохранении традицией стереотипов, обусловленных архаическими, мифологическими представлениями, в опустевшем культурном пространстве возникает «новая мифология» об «ушедшем народе».

Объект исследования. В современной науке проблеме этнических стереотипов, этнокультурных контактов славян посвящены многие фундаментальные исследования. Понятие этноцентризма, определяющее в системе традиционной народной культуры отношение к представителям других народов, не исключает элемент «чужого» из принятой внутри «своей» традиции системы ценностей. Более того, концепт «чужого» является непременным условием для формирования целостной картины мира и одним из основных классификаторов самоидентификации (Я.Ст. Быстронь, А. Цала, А. Мнрга, А. Хертц, В. Гёрёг-Каради, 3. Бенедиктович, Е. Бартминьский и др.).

Тема этностереотипов в языке и культуре чрезвычайно привлекательна для исследователя своей многогранностью и обилием объектов исследования (для каждой локальной традиции формируется свои перечень «чужаков»), и разнообразием аспектов, в которых находит воплощение универсальная семантическая оппозиция «свой-чужой».

Многочисленные современные исследования посвящены общим проблемам формирования этностереотипов в славянских литературных языках и диалектах, анализу структурообразующих элементов стереотипа, динамике и статике этого

явления. В русле нашего исследования чрезвычайно полезными оказались такие детально проанализированные лингвистами признаки языкового этностереотипа, как избирательность, оценочность, ассоциативность, обобщенность и гиперболизация (работы С.М. Толстой, Е. Бартминьского, II. Панасюк, E.JI. Берсзович, Л.П. Крысина, Н.Б. Мечковской, Д. Гулика). Языковые портреты этнических соседей (евреев, цыган, татар, шведов, немцев, французов, венгров, русинов, чехов) представлены в целом ряде интересных работ, наряду с лингвистическими данными широко привлекающими этнографический контекст и народные верования относительно «чужих» (Е. Бартминьский, II. Панасюк, А. Котыла, Д. Коваль, Д. Гулик, Э. Рочковска).

Этностереотипы как компоненты языковой картины мира детально проанализированы на материале современного польского языка (Е. Бартминьский, II. Панасюк, К. Писаркова), на материале русской «иноэтнической» топонимической лексики (Е.Л. Березович, A.A. Иванова, В.Н. Калуцков), на материале русских говоров (коллективные «этнические» прозвища, присловья и др. - Д.К. Зеленин, Ю.Б. Воронцова, Н.В. Солоник, Н.В. Дранникова и др.). Особо следует отметить работы, посвященные ксеномотивации в литерятурчом языке и диалектах как механизме создания образа внешней действительности, который чаще всего складывается из представлений о чужих народах (этнографических группах) и землях (Е.Л. Березович).

Этнокультурный стереотип в связи с понятием культурного барьера, границы анализирует в своих работах целый ряд исследователей, отмечая при этом не только «консервирующую» роль стереотипов в народной культуре и обрядности, но и подвижность культурной границы в связи с изменением самих стереотипов и трансформацией традиционной системы ценностей (Э. Крековичова, С.М. Толстая, С.Е. Никитина, Д. Недялкова, М. Сантова).

Взаимосвязь и взаимовлияние этнокультурных стереотипов, фольклора и самоидентнфикации — круг проблем, также получивший широкое освещение в современной науке. Ученые акцентируют внимание на эксплуатации традиционных стереотипных представлений о «чужих», бытующих в народной культуре, в современном политическом дискурсе и массовой культуре для создания образа «врага» или «национального героя» (Э. Крековичова - на примере современной Словакии), фиксируют отражение этнической идентичности в фольклорных жанрах (B.C. Бахтин -роль фольклорного наследия в поддерживание пдсншчности и самоидентификационных оценок у русских старообрядцев диаспоры; В. Гашпарикова —

традиции и инновации фольклора словаков в Болгарии; С.ГО. Неклюдов - отражение представлений о «чужом» пространстве и «чужом» народе в русском эпическом сознании; Я. Рыхлик - создание версий «этнической истории» на примере чешской, болгарской и сербской фольклорной традиции; М. Еленевская, J1. Фиалкова — на примере фольклора эмигрантов 1990-х в Израиле) или анализируют роль традиционной обрядности (праздника, ритуала) как выразителя этнпчности, культурной и религиозной идентичности, что особо актуально для формирования (сохранения, культивирования) авто- и гетеростереотипов для этнических (этноконфессиональных) сообществ, проживающих в инокультурном окружении (Е.В. Паунова - на примере астраханских и румынских липован; Ю.А. Давыдова — на примере народной культуры русско-марийского пограничья; С.Е. Никитина - на примере языковых и культурных моделей в разных жанрах фольклора в конфессиональных сообществах старообрядцев, духоборов, молокан; Е. Анастасова - на примере русских старообрядцев в Болгарии и Румынии; К. Михайлова - на примере поляков в Болгарии, В. Пенчев - на примере «болгарских» словаков и др.).

Предмет исследования. Образ «чужого» в определенных этнокультурных традициях, сформированный в народном сознании и воплощенный в жанрах традиционного и современного фольклора, также имеет богатую историографию. Из наиболее интересных отметим работы об образе еврея в польской народной культуре (Я.Ст. Быстронь, А. Хертц, Л. Стомма, Е. Ястржембский, О. Гольдберг-Мулькевнч, А. Цала, Р. Грицюк, Э. Мороз, М. Зовчак), о представлениях о евреях в болгарской книжности и фольклоре (О. Тодорова), об образе турка в болгарской средневековой книжности и фольклоре (Р. Градева, А. Георгиева), о цыганах в болгарских народных представлениях (В. Попов, Е. Марушнакова), об образе цыгана и еврея в словацком фольклоре (Э. Крековичова), о цыганах в народных представлениях поляков (Э. Новицка, Л. Мруз), о стереотипе «ляха» и «москаля» (А. Кемпиньский), о стереотипах евреев и поляков в фольклоре и массовой культуре США (А. Дандес), о «польской теме» (особенно в межконфессиональном аспекте) в русской средневековой книжности и фольклоре - древнерусских повестях и полемических сочинениях, хрониках, былинах, исторических и солдатских песнях (Б.Н. Флоря, В.В. Мочалова, Е.Е. Левкиевская, Ю.И. Смирнов), о стереотипе поляка и еврея в массовом сознании полиэтничного города (A.B. Юдин, В.Е. Добровольская, O.E. Фролова).

Диссертация посвящена комплексному анализу славянских народных верований о «чужих» - представителях других этносов и конфессий. Образ «чужого» является неотъемлемой частью фольклорной картины мира любого народа; он формируется как общее знание относительно религии и быта, обрядов и ритуалов, языка и верований этнических соседей. Представления о «чужой» вере и «чужом» народе находят отражение в фольклорных легендах и связанных с ними поверьях, в обрядовой практике и формах повседневного общения. Таким образом, мы сосредоточиваем основное внимание на этнокультурных гетеростереотипах, фиксирующих представления о других традициях.

Наш вклад в исследование этнокультурных стереотипов мы видим в реконструкции концепта «чужого», бытующего в регионе пограничья восточно- и западнославянских культур, в описании механизма функционирования языковых и внеязыковых стереотипов при создании этнолингвистического портрета «чужого», в анализе иерархической структуры системы стереотипов и градации признаков (центр-периферия, релевантность-нерелевантность), формирующих образ этнического «чужого». Анализируя взаимоотношение славянской традиции с традициями этнических соседей, в качестве базового противопоставления мы выбираем оппозицию «славяне-евреи», что обусловлено спецификой изучаемого региона и характером материала.

Цели н задачи исследования. Наше исследование направлено на создание комплексного (этнолингвистического, историко-этнографического,

фольклористического и культурологического) описания концепта «чужой» в славянских языках и народной традиции. Цель исследования - реконструкция образа «чужого» (в его этническом и конфессиональном аспектах), репрезентированного в языке и фольклорно-мифологнческих верованиях славян. В диссертации проводится анализ семантических констант, формирующих образы «инородца» и «иноверца» в славянской традиции (чем и как объясняют носители фольклорного сознания различие между «своим» и «чужим» народом, «своей» и «чужой» религией, обрядностью и ритуалистнкой), механизмов их взаимодействия и трансформации.

В задачи исследования входит на основе этнолингвистического и фольклорного материала представить опыт формального описания таких базовых понятий, как «чужой» народ, «чужая» вера, «чужой» язык; показать механизмы формирования и трансформации значимых элементов образа этнического и конфессионального

«чужака»; провести анализ фольклорных текстов (этиологические легенды, исторические предания, верования, суеверные представления), в которых нашел отражение «этнолингвистический» и «этноконфессиональный» портрет «чужого» для выявления основных его составляющих; обозначить роль этнических (этнокультурных) стереотипов в формировании фольклорных текстов; проанализировать принципы адаптации элементов «чужой» культуры средствами «своего» языка; доказать, что стереотипы являются не только основой для восприятия образа «чужого», но и для его «схематического» описания. В диссертации также поставлена задача проанализировать, какие именно этнически и конфессионально «чужие» становятся объектом наиболее пристального внимания, как соотносятся стереотипные характеристики различных представителей «чужого» мира в полиэтничных регионах (представления славян о евреях, цыганах, татарах и др.), чем отличаются представления о «своих» и «чужих» внутри славянского сообщества (например, противопоставление русских и украинцев, украинцев и поляков и т.п.) и в рамках межкультурного диалога славян с иноэтничными соседями (например, с евреями).

Актуальность и новизна исследования. Актуальность темы исследования определяется тем, что в условиях глобализацнонных и интеграционных процессов, затрагивающих все пласты культуры, особо значимым становится самоопределение традиции. При этом формирование представлений о своей самобытности неразрывно связано с осознанием отличий от «других», через подчеркивание культурных и конфессиональных различий. В этой ситуации активизируются и становятся востребованными архаические модели, закрепившие в себе стереотипизированнын образ этнического или конфессионального соседа. Учитывая устойчивость и живучесть этнокультурных стереотипов и привлекая аутентичные материалы, собранные в последние годы, мы имеем возможность продемонстрировать действие целого ряда культурных механизмов, способствующих сохранению и трансформации народных представлений о «своих» и «чужих», как они отразились в языке и фольклоре.

Новизна исследования состоит в том, что стереотипные представления о «чужом» полностью спроецированы в область традиционной духовной культуры славян и анализируются в рамках языка народной культуры. В работе представлена модель комплексного формализованного описания этнолингвистического портрета «чужого», составленная по материалам различных славянских традиций, что отличает наш подход от традиционного бинарного противопоставления двух культур (например,

русские - поляки, поляки - евреи, болгары — турки, словаки - цыгане и т.п.). Мы также проводим последовательное разграничение стереотипных представлений, связанных с областью народной мифологии и областью быта («чужие» как существа, связанные с потусторонним миром, и как реальные соседи). Как показывает материал, в каждой из этих областей существует своя система представлений о «чужих», однако даже в представлениях, сформированных под влиянием непосредственного этнокультурного соседства, мифологический элемент превалирует.

Помимо номинативных моделей, относящихся к «чужому» этносу или к «чужой» вере, в работе рассматривается реализация стереотипов в разных жанрах и типах фольклорных текстов (легенды, предания, малые формы фольклора — поверья, приметы, паремии). Анализируется роль этнокультурных стереотипов в структуре текста: стереотип как сюжетообразующий компонент (например, в текстах, связанных с религиозными наветами); стереотип как текстопорождающий компонент (например, этиологические легенды о свойствах и качествах «чужих» и связанные с ними поверья).

Рассматриваются также принципы «перевода» текстов «чужой» культуры на язык «своей» культуры (фольклорная интерпретация обрядов, ритуалов, культурных реалий и т.п. языковыми средствами «своей» традиции).

Методы исследования. Комплексным характером исследования определялись использованные в работе методы и подходы:

- этнолингвистический анализ языковых единиц (лексика, терминология фразеология) и фольклорных текстов (этиологических легенд, топонимических преданий, поверий, паремий, фольклорной терминологии), в которых нашли отражение архаические представления о «чужих» - инородцах и иноверцах с целью выделить значимые признаки, на основе которых формируется и функционирует стереотип этнически и конфессионально «чужого»; данный подход позволяет анализировать лексическую и культурную семантику знаков языка в неразрывном единстве;

— структурно-типологический анализ текстов с целью установить для рассматриваемых стереотипных составляющих их роль в механизме формирования универсального фольклорно-мифологического образа «чужого» и его локальных вариантов (на основе фольклорных текстов различных полиэтнических славянских регионов представлен феномен «мифологии соседства», сочетающий этнографическую реальность с архаическими верованиями и суевериями);

- комплексный сравнительный анализ славянских книжных и фольклорных легенд и поверий о «чужих» (этиология этносов и конфессий, происхождение «чужих» обрядов и обычаев, особенности бытового уклада, представления о связи инородцев/иноверцев с потусторонним миром и демонологическими персонажами, славяно-иноэтничные связи в области магии и ведовства), рассмотренных в синхронии и диахронии;

- текстологический анализ фольклорных нарративов, поверий, примет, паремий, а также материалов следственных дел по обвинению иноверцев в святотатстве и кощунственных действиях по отношению к христианским культовым предметам и местам, в которых нашел отражение образ иноземца и иноверца; выявление специфики представленного в них этнолингвистического портрета «чужого» (в связи с влиянием мифологических архетипов, книжной традиции, этнографического контекста -исторических контактов и практики соседства, событий современной истории, локальных особенностей, а также инокультурного влияния - как в сфере фольклора, так и в сфере языка);

- ареалогическнй подход, позволяющий представить локальные версии этнолингвистического портрета «чужого» на общеславянском фоне (рассмотрены комплексы представлений о «чужих», бытующие в Полесье, Подолии, на пограничье восточно- и западнославянского ареалов).

Новизна используемой методики состоит в последовательном сочетании сравнительно-исторического и этнолингвистического подходов. В результате становится возможным определить место и роль ментальных и языковых этностереотипов в картине мира славянских народов.

Отметим также разрабатываемую в исследовании методику установления книжно-фольклорных параллелей, что позволяет фиксировать элементы фольклоризации книжных текстов и сюжетов. Данный подход делает возможным не только изучение системы актуальных верований, представленных фольклорно-этнографическими данными Х1Х-ХХ1 вв. в рамках определенной культурной традиции, но и предполагает выяснение генезиса отдельных сюжетов (многие народные поверья, связанные с «чужими», имеют книжное или апокрифическое происхождение, опираются на средневековые представления об устройстве мира, а также могут быть связаны с «культурным текстом» этнических соседей).

Помимо аналитического исследования опубликованных и архивных материалов, в работе использованы данные, полученные в результате анкетирования (о

традиционной методике анкетирования на основе дифференцирующих контрастных признаков для создания психологического, лингвистического портрета «чужого», см. работы У. Квастхофф, Е. Бартминьского, И. Панасюк и др.). Анализируя методику анкетирования при сборе этнических стереотипных представлений, известный американский фольклорист А. Дандес затронул проблему влияния субъективного отношения собирателя к предмету исследования при составлении выборок-анкет и призвал исследователей активнее обращаться к фольклорным материалам как к неисчерпаемому источнику информации по этническим стереотипам.

В процессе работы над нашим исследованием был использован вопросник, составленный для фиксации стереотипных текстов-представлений о «чужих» и отражающий релевантные позиции образа «чужого» (см. Приложение). Вопросник составлен специально для этнолингвистических исследований в регионах этнокультурных контактов и апробирован во время полевых сезонов 2003-2005 гг. на территории Украины и Белоруссии. Наш вопросник построен на основе материалов, зафиксированных в опубликованных фольклорно-этнографических сводах по исследуемым регионам, а также в архивных и полевых материалах из Полесья, Подолии, Западной Белоруссии, которые еще ждут выхода в свет. При составлении вопросника мы учитывали позиции, по которым была получена информация о «чужих» в период работы Полесской этнолингвистической экспедиции по «Программе Полесского этнолингвистического атласа», а также опыт польских коллег, собиравших материал по этнокультурной проблематике на территории Польши (вопросник А. Цалы «ОЬгаг кикигу ¿ускмвкф ^¡асЬтоба рокк^е] хувш).

Материал. Основой диссертации стали опубликованные в фольклорно-этнографических сводах свидетельства о «чужих», а также полевые и архивные этнолингвистические, фольклорные и этнографические материалы, собранные в наше время в регионах Восточной Европы, где на протяжении веков осуществлялись тесные этнокультурные контакты славянских народов с евреями, турками, татарами, цыганами. Основная часть материалов, ставших базой для нашего исследования, происходит из западных и юго-западных восточнославянских регионов (украинское и белорусское Полесье, Подолия, Карпаты, Западная Белоруссия) и восточных областей западнославянского мира (Подлясье, Малопольша). Однако мы не ограничивались строго этими ареалами, привлекая в качестве типологических параллелей и

сравнительного материала данные из южнославянских регионов, где традиции этнического соседства имели свою богатую историю.

Поразительна устойчивость фольклорных представлений о «чужих»: экспедиционные записи конца XX — начала XXI в. обнаруживают удивительное сходство с материалами, зафиксированными в Полесье или в Подолин в конце XIX столетия. Именно поэтому в рамках нашего исследования вполне органично сочетаются материалы, опубликованные в конце XIX - начале XX в. фольклористами и этнографами П.П. Чубинским, М. Федеровским, Н.Я. Никифоровскпм, Г.А. Булашевым, В. Гнатюком, О. Кольбергом, и сведения, собранные участниками этнолингвистических экспедиций последних лет в Полесье, Подолию, Закарпатье, Западную Белоруссию. Несмотря на изменение бытового уклада, активное влияние городской культуры и размывание системы архаических верований, мифологизированный образ «чужого» по-прежнему представляет собой фрагмент живой фольклорной традиции.

При написании работы широко использовались аутентичные материалы из Полесского архива Института славяноведения РАН (в том числе электронная база данных «Полесский архив»); Карпатского архива Отдела этнолингвистики и фольклора Института славяноведения РАН; Каргопольского архива Российского государственного гуманитарного университета (в том числе электронная база данных); Архива Института этнологии и антропологии РАН (Москва), Архива Российского этнографического музея (Санкт-Петербург), Государственного Архива Смоленской области; Национально-исторического архива Беларуси в г. Гродно; Архива Отделения еврейского искусства Иерусалимского университета (Израиль), Архива Отделения этнолингвистики Люблинского университета им. М. Кюри-Склодовской, архива творческого объединения «Театр N>1» в Люблине (Польша), Архива Института фольклора Болгарской Академии наук (София); Архива Этнографического института и музея Болгарской Академии наук (София).

Значительную часть анализируемого материала составили данные, собранные во время полевых исследований в регионах этнокультурных контактов: в украинском и белорусском Полесье (1978-1983 - в составе Полесской этнолингвистической экспедиции под руководством П.П. Толстого; 2000), в Подолни (Винницкая, Хмельницкая обл., 2001—2004), на территории Буковины (Черновицкая, Пвано-Франковская обл., 2004-2005), западной Белоруссии (Гродненская обл., 2003-2004), в

Вологодской обл. (2002), Воронежской обл. (2002), Смоленской обл. (2004-2005). Значительная часть эмпирических данных впервые вводится в научный оборот.

Апробация исследования. Работа прошла обсуждение в Отделе этнолингвистики и фольклора Института славяноведения РАН. По теме исследования опубликовано 84 статьи и 2 монографии - ««Народная Библия»: Восточнославянские этиологические легенды» (М., 2004 - 576 с.) и «Этнокультурные стереотипы в славянской народной традиции» (М., 2005 - 288 е.). Тема разрабатывалась в рамках научно-исследовательского проекта «Этнокультурные стереотипы в картине мира славянских народов (электронная текстотека и поисковая система)» (РФФИ, 2003-2005 гг.), в результате чего была создана обширная текстовая база данных (около 2000 текстовых единиц) по основным позициям формальной схемы составления этнолингвистического портрета «чужого» в славянской народной культуре. Материалы, составившие основу диссертации, являлись также основой лекционных курсов, прочитанных в РГГУ (1997-1998, «Народная культура и фольклор Восточной Европы»), в Высшей гуманитарной школе им. С. Дубнова (1996-2006, «Евреи глазами славян (по материалам традиционной культуры)», «Этнокультурные стереотипы в народной традиции (славяне и евреи)»).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, библиографии и приложения.

Во введении дается характеристика понятия стереотипа, его составляющих и функций, анализируются основные концепции в изучении стереотипов в социологии, лингвистике, философии, психологии. Подробно рассматривается категория этнических стереотипов, их базовые характеристики и функции. Определяется объект и предмет исследования (этнокультурные стереотипы), актуальность и новизна, методы и подходы.

В первой главе - «Стереотип «чужого» в народной культуре - опыт формального описания» - рассматривается категория «свой-чужой» как универсальный классификатор этнокультурных стереотипов. В народной картине мира оппозиция признаков «свой-чужой» пронизывает все уровни - от космологических представлений («свое» и «чужое» пространство, человеческие существа и

демонические персонажи), до бытовой прагматики (различия в языке, традиционной обрядности и укладе жизни) (1.1).

Следует особо отметить, что признак «чужой» в народной культуре обладает амбивалентной символикой, что обусловлено представлениями о тесной связи «чужаков» с потусторонним миром, благодаря чему инородец или иноверец одновременно является источником потенциальной опасности и возможным подателем благополучия. «Чужой» — это маркированный элемент, значимый в рамках системы ценностей, которую носитель каждой конкретной локальной традиции воспринимает как «свою». Через процесс дистанцирования себя от «чужих» каждая этнокультурная группа пытается осмыслить (в привычных для нее категориях и терминах) свою непохожесть и свое отличие от соседних народов и социальных групп, утверждая при этом свою идентичность. С точки зрения народной традиции, «чужой» может быть и плохим, и хорошим, но в любом случае он должен быть иным. Амбивалентный образ чужого воплощается в различных фольклорных жанрах - легендах, приметах и поверьях, присловьях, паремиях, загадках, снотолкованиях.

Народные верования, связанные с этническими и конфессиональными соседями, можно условно разделить на 2 группы. Это представления о «чужом» народе, формирующие обобщенный коллективный образ этноконфессионального соседа, и представления, спроецированные на выделенную из общей массы фигуру индивидуального «чужого» и определямые типом культурного соседства (1.2). Как показывает материал, стереотипные представления, входящие в эти две группы, во многом совпадают и обладают практически одинаковой степенью мифологизации, однако имеются и различия, в частности - в способах репрезентации «коллективного» и «индивидуального» стереотипа «чужого».

В данной главе суммируется опыт формализованного описания этнически и конфессионально «чужого» персонажа, накопленный в рамках исторнко-этнографического и этнолингвистического подходов (1.3). Материал показывает, что образ «чужого» формируется на основе исчислимого ряда позиций, которые могут быть представлены в виде стандартной схемы, приемлемой для описания любого этнически или конфессионально «чужого» персонажа (Я.Ст. Быстронь, Л. Стомма, 3. Бенедиктович).

Во всех рассмотренных вариантах выделяется ряд ключевых позиций, по которым опознается «чужой» среди «своих»: это внешность, запах, физические аномалии, отсутствие души, сверхъестественные свойства (способности к

оборотиичеству, магии и колдовству, чаще вредоносному), «неправильное» с точки зрения носителя местной традиции поведение (обусловленное «чужими» и, следовательно, неправильными, греховными, демоническими ритуалами и обычаями), язык и речевое поведение.

В работе представлен наш вариант схемы описания «чужого», составленной на основе представлений, зафиксированных в различных регионах этнокультурных контактов (в основном в восточно- и западнославянских областей), проанализирована динамика трансформации составляющих ее элементов.

Фольклорный материал дает достаточно колоритную картину представлений славян о бытовом укладе, религиозных воззрениях и обрядности их этнических соседей. На всех уровнях мифологизация образа «чужого» сочетается с «бытовым» знанием о соседях, основанном на повседневном общении, но при этом «мифологический» аспект остается безусловно преобладающим. При этом наличие фундаментальных исследований и сводов фольклорно-этнографнческих описаний в восточнославянской и польской традиции XIX - начала XX в. позволяет проследить степень сохранности и живучести этнокультурных стереотипов и проанализировать механизмы их трансформации и динамики, которые определяются изменением этнокультурной ситуации, культурного ландшафта, сохранностью традиционной духовной культуры (1.4).

Вторая глава - «Портрет «чужака» в языке народной культуры н народных верованиях» - посвящена репрезентации аутентичного материала в рамках намеченной в первой главе схемы описания этнолингвистического портрета этнически и конфессионально «чужого», как в языке, так и в народных верованиях и состоит из четырех разделов. В первом разделе (11.1) рассматриваются атрибутируемые «чужим» физические характеристики, связанные с представлениями о «чужих» как о существах, занимающих маргинальное положение в поле культуры, с позиций которой формируется стереотип.

С точки зрения носителя этноцентричного традиционного сознания, «человеческим» или «культурным» статусом обладают исключительно представители «своей» традиции. Соответственно, только язык «своей» культуры признается полноценным и пригодным для человеческого общения. Язык «чужой» традиции в этом контексте может восприниматься либо как явление, родственное «языку животных», либо приравниваться к немоте (II.1.1), ср. рус. немец 'иностранец', пол.

gluchoniemce 'немцы', рус. диал. латыш 'человек, плохо выговаривающий слова по-русски', 'бестолковый человек', рус. смолен, немереча 'иностранец, говорящий на иностранном наречии'.

Вопрос о цветовой символике, существующей в фольклорно-мифологнческом сознании носителей традиционной культуры в приложении к «чужим» (представителям другой нации или другой конфессии), до сих пор не становился предметом специального исследования. В то время как народной символике цвета и цветообозначениям в языке и культуре посвящены многочисленные публикации, представляющие материал разных славянских традиций (Н.Б. Бахилина, Л.Г. Невская, Л. Раденкович, К. Мошиньский и мн. др.), специальные работы, затрагивающие проблему цветовых характеристик «чужих» в народной культуре, единичны (Я.Ст. Быстронь, М. Дабева, О. Тодорова, О.В. Белова). Основные хроматические признаки, приписываемые чужакам в языке народной культуры - черный, красный, желтый (11.1.2). В фольклоре восточных славян это черная и красная чудь, черные цыгане; у южных славян — жълти евреи, црни Арапи; признак «черный» в польской традиции прилагается к шведам, цыганам и жмудзинам, ср.: czarnyjak Szwed, czarnyJak Cygan, czarny Jak Zmudzin. У поляков бытует поверье, что русины обладают «черным нёбом»; аналогичный признак приписывают мазуры — «литвинам» и «жмудзинам», краковяки - гуралям, поляки - цыганам; в русской традиции чернонёбьши называют жителей Коломны. Признак «черный» роднит инородцев и иноверцев с персонажами народной демонологии: ср. рус. черный, черняк 'черт', пол. czarny 'русин' и 'дьявол', а также «бытовое» наблюдение по поводу черной одежды евреев: «Oni sami byli do diablöwpodobni, na czarno ubierali...» (вост. Польша).

Следующая группа стереотипов иллюстрирует традиционное восприятие «чужих» в свете оппозиции человек («свой») - не-человек («чужой») (11,1.3).

Аномальные признаки (II.1.3.), приписываемые представителям других народов и конфессий, должны служить своеобразным маркером «чужого»; эти признаки как показатели «чуждой», «дикой», отчасти «нечеловеческой» природы могут быть как видимыми, так и скрытыми.

Предания об иноземцах-великанах, наделенных огромным ростом, составляют значительный пласт «этнического» фольклора в различных локальных традициях и напрямую связаны с мифологизацией этнических соседей в фольклорном сознании (как аборигенов края, воинственных противников). Таковы рус. чудь, паны, мамаи, мари, укр. шведы, болг. латини-исполини). В западнославянской традиции как великаны

выступают гунны (кашуб. Hinjovié) или воины-крестоносцы (кашуб, krezak, ricer) 'легендарный великан'. Целый ряд славянских названий великанов как мифо-эпических персонажей восходит к этнонимам древних племен (др.-рус. объринъ, ст.-пол. olbrzym, луж. hobor, чеш. obr — от этнонима авары; др.-рус. исполъ, рус. исполин, ст.-болг. сполинъ, кашуб, stolyin — от этнонима спалы) или к названиям иноземцев/иноверцев (в.-болг. жидове, ю.-болг. латини, макед. елими, серб, ридовё).

«Чужих» можно опознать по необычному виду нижних конечностей. Мифических инородцев представляют одноногими (такова, в частности, «чудь одноногая» в уральских легендах). Поляки-католики считали, что у лютеран по шесть пальцев на ногах, а у евреев ноги кривые и колени полусогнуты; по представлениям сербов, у турок на ногах нет пяток, что напрямую соотносится с представлениями об облике нечистой силы (беспятого черта, анчутки и т.п.).

Людоедство — признак, устойчиво соотносящийся с представлениями об особенностях этнических соседей, особенно в тех жанрах фольклора, где чужаки выступают в роли воинственных противников, завоевателей. Людоеды-иноземцы часто фигурируют в народных преданиях как представители мифических, «доисторических» народов (аборигенов края) — болг. латини, елини, джидове, джидовци, хорват. pasoglavi Turci, Tartarí pasoglavni. В народных представлениях как людоеды выступают москали (у поляков), литва (у русских на Северо-Западе), евреи (у южных славян — болг., серб., словен., макед.), чудь (на Русском Севере и Северо-Востоке, на Урале). Типологической параллелью к мотиву людоедства можно считать представления о ритуально-магическом употреблении «чужими» человеческой крови или о практике человеческих жертвоприношений, принятой у «чужих» (см. II.2.10).

Зооморфным признаком {II. 1.3.2), наиболее часто приписываемым «чужим», является хвост (евреи имеют маленькие хвостики; хвостатыми рождаются курпи - пол. Подлясье; у сербов-граничар и черногорцев бытуют представления о «хвостатых» гурках).

Косматость — универсальный признак «чужого», связывающий его с миром неокультуренной природы и с областью потустороннего. Это качество, согласно народной этимологии, может отражаться и в этнонимах: болг. власи (влахи) — это выселенные в былые времена за Дунай болгарские разбойники, которые в изгнании одичали, обросли шерстью, забыли человеческий язык.

Устойчиво бытует представление о том, что инородцы рождаются слепыми, подобно животным, и требуется определенное время или особые манипуляции, чтобы

новорожденный прозрел. Например, евреям нужна "человеческая кровь, чтобы «открыть» глаза своим новорожденным (пол.). Мазуры рождаются слепыми и прозревают только на третий день (з.-бел., з.-укр.), за что их дразнят Перу Магиг, Нерогбс!. Этим же поверьем объясняется з.-укр. прозвище поляков лях-девятьденник. В великорусской традиции прозвищем слепороды традиционно награждали жителей Вятского края и Пошехопья.

Наиболее устойчивый стереотип — запах «чужого» (II. 1.3.3) - это известные со времен Средневековья общеевропейские представления о /оеЮг ]ш1а1с1к, чешские народные представления о запахе цыган, верования болгар о специфическом запахе, присущем туркам. Запах «чужого» могут приобретать и отвергнутые члены «своего» социума, которые автоматически превращаются в «чужих». Специфический запах исчезает, если «чужие» вводятся в рамки «своей» конфессии: окрещенные иноверцы утрачивают присущий им особый смрад, который сменяется благоуханием. По данным экспедиционных исследований последних лет в Полесье и в Подолии представления о специфическом запахе «чужого», по которому его всегда можно опознать, широко бытуют до сих пор. Отметим, что представления о запахе «чужого» распространяются не только на людей, но также на окружающие их предметы и природные объекты, считающиеся в народе «еврейскими».

Особенность реализации признаков «чистый-нечнстый» применительно к иноверцам или чужеземцам (11.1.4) связана как со специфическим семантическим полем понятия «чистота» в народной культуре («нечистое» - не только грязное, неопрятное, загаженное, но и безнравственное, непристойное, порочное; «чистое» как новое, первое, целое, свое, сакральное), так и с кругом стереотипов, однозначно характеризующих «чужих» как «нечистых» — как в конфессиональном аспекте, и тогда «нечистота» связывается с понятием греха (о «нечистоте» чужой веры см. 11.2.7), так и в области бытовых наблюдений. По представлениям поляков, «грязными» являются шведы, татары и евреи; в болгарском песенном фольклоре частотным постоянным эпитетом для определения «чужих», в частности евреев, является определение мръсни 'грязные', 'мерзкие'. Стереотип «нечистого» чужеземца бытует и в современном массовом сознании, см. исследования А. Дандеса («этнические» анекдоты о поляках, евреях, итальянцах).

Понятие нечистоты распространяется и на весь уклад жизни этнических соседей - это касается и пищи, и обихода (напр., пол. ¿у(1о\\-хка сгу^шИ 'грязь, беспорядок'), и на традиционную обрядность, когда «нечистыми», с точки зрения народного

христианства, видятся религиозные практики иноверцев, некоторые ритуалы, совершаемые «чужими» в рамках традиционных обрядов (11.1.4.1 — рассмотрена мифологема о проведении еврейской свадьбы на мусорной куче). При этом определяются видимые признаки «нечистоты» - это и особенность рядовой застройки, и болезни, которым присваивается статус «чужих» (парша, короста), и некоторые особенности внешности (веснушки) (11.1.4.2).

«Нечистота» «чужих» обусловливает их непосредственную (и даже «генетическую») связь с «нечистыми природными объектами (11.1.4.3), В лексическом фонде всех славянских языков присутствуют названия, определяющие некоторые явления природного мира как «еврейские», «татарские», «цыганские», «турецкие» и т.п.: это названия небесных светил, несъедобных растений и ядовитых грибов, названия животных, насекомых и рыб; названия аномальных природных и погодных явлений -дождя при солнце, двойной радуги и др. В данном разделе диссертации подробно рассматриваются объекты, принадлежность которых к сфере «чужого» зафиксирована не только в языковых единицах, но подкрепляется соответствующим фольклорно-этнографическим контекстом (этиологическими легендами, поверьями, обрядовыми практиками) - это свинья (жидовская тетка), удод (еврейская/жидовская зозуля [кукушка)] и куропатка (еврейская курица).

Амбивалентная символика фольклорно-мифологического образа «чужого» (ее положительный аспект, связанный с представлениями о благополучии, плодородии и т.п.) наиболее полно реализуется в обрядовой сфере, что показано на примере функций ряженых «чужих» (11.1.5).

Второй раздел главы (11.2. Концепт «чужой» веры в языке и народной культуре) посвящен представлениям о разных конфессиях. Конфессиональный аспект оппозиции «свой-чужой» является одним из основных факторов самоидентификации, что особенно ярко проявляется в полиэтничных и поликонфессиональных ареалах, где традиция соседства славян-христиан с представителями других конфессий насчитывала несколько веков.

В славянской народной культуре декларируется наличие различных вероисповеданий (11.2.1). При этом преобладающим является мотив праведности своей веры и греховности чужой (ср. рус., укр. нехристи как общее название всех иноземцев; название права вяра 'католичество' у болгар-католиков Баната, при этом представители всех других конфессий именуются кривоверци).

Отношение к «чужой» вере как к «неправильной» (неправедной) отражают выражения с упоминанием собаки для описания чужой веры, безверия или отклонения от «правильной» (своей) веры: рус. песья (собачья) вера, укр. пся (собача) тра, пол. р$1а \\iara, серб. пас]а в]ера, болт, куча вяра; рус. собака татарин, укр. сучий син буду и турецкий син буду; укр. жид, лях и собака — все вгра однако, що жид, то пес. Нарушающих обычаи называют ат, тес!о\\шгк1 (пол., ср. краков. меЛоъчагИ 'мифические одноглазые люди', рус. вологод. полуверки, полуверицы 'умершие некрещеными дети', 'проклятые, похищенные нечистой силой'). «Чужие» вера/этнос определяются различными эмоциональными эпитетами: рус. поганая вера; немечина хитрая, безверная, басурманская; литва поганая, безбожная, беззаконная; болг. крива вяра, укр. бисов1 жиди, укр. недовгрок, невфа 'еврей, иудей', пол. пепчага 'москаль', укр. Иродове кодло, гаспидська жидова, нев>рний г1рш жида, або турка (о евреях) и т.п.

Любопытную ситуацию в связи с автономинацией представителей различных конфессий можно наблюдать на примере южных славян, когда в пределах одной этнической традиции исповедуются православие и католичество. Например, православные сербы-граничары именуют себя ришЬани. Сербы-грапичары католического вероисповедания называют себя кршкани. Значение обоих терминов идентично - 'крещеные, христиане', но для носителей разных конфессиональных традиций важно подчеркнуть не сходство, а отличие друг от друга. Функцию объясняющего элемента принимают на себя этиологические легенды о происхождении православной («сербской») и католической («римской») веры у сербов.

Несмотря на постулат об одном Боге для всех народов (ср. рус. пословицу Все один Бог, что у нас, что у них), при множественности конфессий неизбежно возникает вопрос об объекте/объектах культового почитания. Я.Ст. Быстронь, анализируя явление мегаломании применительно к народной культуре, отмечал, что в данный комплекс представлений неизменно входит такое явление, как «национализация» Бога (Н.2.2). Письменные источники и фольклорные свидетельства фиксируют представления о русском (московском, староверском), польском, немецком, хохляцком, жидовском боге.

Во взгляде носителя традиционной культуры на «чужую» веру, «чужого» Бога и «чужих» святых, а также в суждениях о ритуальных практиках иноверцев преобладает не объективное знание, а комплекс фольклорно-мифологических (суеверных) представлений, сформированный внутри «своей» традиции, для которой принцип этноцентризма является базовым. Именно поэтому для формирования представлений о

«чужой» вере не требуется объективной информации, факты, которыми оперирует традиция при описании «чужого» культа, не нуждаются в верификации (11.2.3). Наиболее характерными чертами механизма формирования образа «чужой» веры являются молва и «общее знание» (11.2.3.1, например рассуждения о «сути» религиозных ритуалов) и взгляд извне (11.2.3.2, например, при интерпретации «чужих» культовых предметов).

Принадлежность к доминирующей конфессии является для представителя этноса главным условием того, что он является неотъемлемой частью «своего» народа. Именно поэтому в фольклорных представлениях о «своей» вере и «своем» народе признак конфессиональности часто идентифицируется с признаком этиичности, а сознание конфессиональной принадлежности перекрывает этническое сознание (11.2.4). О смешении в народном сознании понятий «нация» и «вера», о жесткой привязке номинации этнической к номинации конфессиональной свидетельствуют многочисленные данные из регионов этнокультурных контактов (11.2.4.1). На основе обширного этнолингвистического материала (архивных и полевых данных) рассмотрены такие понятия, как «русская» и «польская» вера (11.2.4.2), «немецкая» вера, «штунды», «субботники» (11.2.4.3), «татарская», или «турецкая», вера (11.2.4.4), «жидовская» вера (11.2.4.5), а также черты общности, атрибутируемые славянской народной традицией «чужим» конфессиям (11.2.4.6),

Предметом полемики относительно «правильности» выбранной (изначально данной) веры становится вопрос о возможности переменить веру. Эта проблема отражена в фольклорных текстах самых разных жанров - от «библейских» легенд до современных меморатов (11.2.5). Согласно устойчивому представлению, основанному на отождествлении конфессиональной и этнической принадлежности, переход в другую веру грозит потерей этничности. Для восточноевропейских регионов славяноеврейских контактов актуальным оказывался вопрос о выкрестах — евреях, принявших христианство. И в пределах нового сообщества крещеные евреи оставались «чужими», к ним относились с подозрением, о чем свидетельствуют многочисленные славянские поговорки о выкрестах и образ еврея - «неправильного христианина» в несказочной прозе. Показательным в данном контексте является определение представителей «своего» конфессионального сообщества термином люди, что, видимо, является универсальным способом номинации в рамках любой конфессии.

В этой связи крещение осмысляется не только как обретение истинной веры, но и как приобщение к «своему» этносу (П.2.6). Целый спектр «чужеродных»

наименований представлен в названиях некрещеных детей, которые осознаются как не принадлежащие «своему» этносу: болг. еврейче, турко/турченче, циганче, мохсшуданче; серб, турче, циганчища, бугарче, влашче; пол. 2ус1\ ю.-рус. жидок некрещёный, с.-рус. лопь от «лопарь», бел. чужаземец. Согласно украинскому поверью, душа умершего некрещеным ребенка не может попасть на небо, бо вона ше жид1вка. У болгар, македонцев, словаков, лужичан, поляков при передаче крестными или повитухой окрещенного младенца матери происходил ритуальный диалог, содержащий формулу: «Дали вы мне его язычником (евреем), отдаю его вам христианином». С рассмотренным выше феноменом «национализации Бога» непосредственно связаны народные легенды о крещеном Христе как о русском, поляке, болгарине.

Понятия «нечистое» и «сакральное» тесно переплетаются в народном восприятии «чужих» конфессий (Н.2.7). С понятием «нечистоты» иных конфессий связаны представления о том, что сакральные символы одной культуры являются неприемлемыми для иноверцев, как они неприемлемы для представителей потустороннего мира и нечистой силы. Ср. поговорки типа 2?о/ ]ак ¿у<1 ¿ш'есот■/ \vody (пол.), Боится, как чорт ладану (рус.). С понятием «нечистого» связано представление о запахе «чужой» веры (ср. стереотип «запах чужого» - 11.1.3.3), В болгарском песенном фольклоре христианская вера именуется «чистой», «благоуханной», пахнущей базиликом; «турецкая вера» расценивается как «собачья», «никакая», «смрадная». Связанный в народном сознании с нечистой силой «чужой» этнос может стать причиной появления в мире Антихриста перед концом света (пол., рус.). Как представителей «чужой» веры или вероотступников трактует народная традиция тех, кто занимается ведовством, колдовством, магией, ср. рус. еретик 'колдун', 'оборотень' еретница 'колдунья, знахарка'. В то же время «чужие» культовые объекты и предметы включались в систему «своих» религиозных практик, направленных на достижение здоровья, успеха и благополучия.

Непоколебимым убеждением любого конфессионального сообщества является постулат о приоритете «своей» веры над верой этнических соседей или соплеменников-иноверцев, что находит отражение в этиологических легендах, легендах о чудесах, преданиях о местных святынях, а также в шуточных фольклорных жанрах (11.2.5).

Культовые ритуалы конфессиональных соседей также становятся объектом пристального внимания. При этом в интерпретации действий, производимых в рамках ритуала, преобладает подход, согласно которому носитель «комментирующей»

традиции сосредоточивается на внешних проявлениях действа (в первую очередь оцениваются зрительные и слуховые образы, истолкованию подвергаются также используемые при богослужении предметы; «чужая» литургия, увиденная глазами носителя традиционной культуры, представляет собой смешение этнографических фактов и мифологических комментариев) (Н.2.9). Богослужение представителей других конфессий, описанное в терминах «своей» традиции, являет собой картину странного поведения, несоотносимого, с точки зрения иной культуры, с понятием «молитвы», «литургии» и т.п. (отмечаются необычные движения и речевое поведение во время молитвы - например, евреи «кивают», «кружатся», «скачут», «кричат»). Образы ритуального поведения «чужих» становятся дефинициями странного, ненормативного поведения, ср. пол. kiwa jak Zyd nad pacierzem, kiwa jak Zyd nad Talmudem, kiwa jak Zyd na szabasie, kiwa jak Zyd w böznicy, krzyczy kiej Zydy iv szabas, krzyki jak w szkole zydowskiej, lloczq jak muzulmanie do Mekki; бел. halasüjuc, jak й zydöüskoj szkoli, kryczäc, jak zydy й szköle. «Чужое» богослужение нередко становится предметом пародий, воплощенных в играх, включенных в «своей» традиции в определенный обрядовый контекст (обряды перехода, календарно приуроченное ряженье).

Раздел II.2.10 (Религиозный навет как культурный стереотип) посвящен анализу сюжета о ритуальном употреблении евреями христианской крови, без которого в религиозной традиции европейского Средневековья и во многом в наследовавших ей более поздних народных верованиях немыслим этнокультурный «портрет» еврея (использование крови для приготовления мацы, для промывания глаз новорожденным, для обеспечения деторождения, для спасения еврейского народа). С «кровавым наветом», как показывают полевые материалы последних лет, в народной среде связано определенное мифотворчество (II.2.11).

В третьем разделе второй главы (II.3) образ «чужака» рассматривается в связи с -универсальными представлениями о связи инородцев и иноверцев с персонажами славянской народной демонологии. Значительную роль в фольклорно-мифологическом сознании играет соотнесение представителей других этносов с персонажами народной демонологии. Столь устойчивая ассоциация обусловлена представлением, что у инородцев (иноверцев) нет души (II.3.1), а есть только пар, пара, как у животных; «чужие» являются носителями двух душ, что обусловливает их колдовские способности. Но даже если существование души у иноверцев признается, они не могут вместе с христианами попасть в ад, рай или чистилище: для душ евреев и некрещеных детей существует особое место otchlan, atchlan (пол., бел.) — пещера, бездонная темная

пропасть; души «чужих» переселяются в нечистых животных. К «этногенезу» «чужих» причастна нечистая сила (II.3.2); демонологические персонажи принимают облик еврея, немца, «пана» (II.3.3). Инородцев и нечистую силу объединяет пристрастие ко всякого рода деятельности по созданию «нечистых» объектов (вина, табака, игральных карт, жестяной посуды и т.п.) (II.3.4). Нечистая сила обеспечивает благосостояние иноверцев, но после смерти распоряжается их душами или имеет право похищать их в определенные праздники (рассматриваются представления украинцев, белорусов и поляков о ежегодном похищении евреев демоном «хапуном») (Н.3.5).

В четвертом разделе (II.4) на основе языкового и фольклорного материала анализируются такие понятия, как богатство, труд, хитрость, ум; в приложении к фольклорно-мифологическому образу «чужого» эти понятия приобретают дополнительные коннотации. Особенность этностереотипов - сочетание мифологических представлений с объективными знаниями о соседях. Если для «области мифа», которой в основном посвящены предыдущие разделы главы, характерно включение признаков «чужих» в круг таких понятий, как «дикий», «нечеловеческий» (см. II. 1, И.З), то для «области быта» релевантными оказываются признаки «чужого», проецируемые на повседневное общение с этническими соседями. Цель данного раздела - показать, как расходится область мифологии с областью объективных знаний, основанных на опыте соседства, какие «бытовые» стереотипы фиксируются в паремиях и как они воплощаются в развернутых текстах-нарративах (на примерах отношения к евреям, немцам, цыганам).

Третья глава - «Восприятие «чужого» языка» - посвящена одному из аспектов языковой репрезентации культурной оппозиции «свой-чужой» - народным представлениям о языке этнических соседей (происхождение языков, особенности разных наречий) и коммуникативным принципам, связанным с языком «чужих». Фольклорная этиология в жанре народных легенд объясняет появление различных языков (III.1), особенности наречий (III.2) и такие стереотипные признаки, характеризующие чужую речь, как; невнятность, неблагозвучность (Ш.З - русские отмечают «гэканье» украинцев, «дзеканье» белорусов и обилие шипящих в речи поляков; поляки называют немцев derdydasy, фиксируя внимание на наиболее частотных немецких артиклях, литвинов — belkoty (ср. пол. belkot 'бормотание'), украинцев вост. Польши - chmaki (от характерного окончания -chmo в 1-м л. мн.ч. глаголов); белорусы и украинцы называют поляков przeki (от предлога przez); согласно

польским книжным и фольклорным источникам, «чужие» пищат, гнусавят, бормочут, визжат, свистят, кричат; специфические определения существуют для речи евреев -гырканье, sczwargot); «заумность», что способствует восприятию «чужого» языка как разновидности магического языка (111,4). Особо анализируется речевое поведение персонажей обрядового ряженья: исполнители ролей «инородцев» озвучивали своих персонажей, учитывая и объективную реальность (ситуацию соседства), и тот мифологический стереотип, который существовал в массовом сознании. Именно поэтому записи речи ряженых «чужих», с одной стороны, содержат «заумные» и невразумительные конструкции, а с другой - довольно точно фиксируют «национальный» акцент (III.5).

Что касается непосредственного опыта языкового общения с этническими соседями, то он прокомментирован другим типом текстов — меморатами о собственном опыте коммуникации с «чужими». В этом случае активизируется и собственный словарный запас «чужого» языка, и представления о том, когда и как уместно пользоваться «чужим» языком; в нарративах активно применяется прием «цитирования» — вставки на «чужом» языке при озвучивании речи этнических соседей (III.6).

В разделе III.7 рассматривается функционирование в народной традиции текстов на «чужом» языке, а также описываются механизмы адаптации «чужих» письменных и устных текстов (в первую очередь сакральных) славянской культурой. В сфере народного христианства культовые предметы иноконфессиональных соседей (богослужебные книги и литургические тексты) включаются в сферу апотропейной магии, гадательных практик, народной медицины и т.п. (III.7.1). Особым статусом наделяется и фигура священнослужителя, представляющего иную конфессию и связанного с областью «чужого» сакрального слова (Ш.7.2).

В главе четвертой — «Принципы описания и адаптации «чужой» культуры языковыми средствами «своей» традиции» - предметом исследования стали некоторые лексические и фразеологические единицы, используемые в народной терминологии славян и евреев для обозначения обрядовых реалий, ритуальных действий и культовых предметов как «своей», так и «чужой» традиции. Предпринимается попытка прояснить культурную семантику ряда терминов, относящихся к конфессионально-обрядовой сфере, проанализировав механизм переноса смысловых значений и формирования семантических оттенков при

функционировании термина в области «чужой» культуры. Использование семантически маркированной и символически нагруженной обрядовой лексики для дефиниции элементов иной традиции демонстрирует устойчивую тенденцию к типологическому сопоставлению двух культур, долгое время находившихся в тесном контакте.

Использование особых терминов для «чужих» реалии рассматривается на примере лексем, обозначающих еврейские некрополи (окопысько, окопище) и надгробия на «чужих» могилах (плашечки, лопатки, сапог, сапожок) - IV.1.

Приложение «своих» терминов к «чужим» культурным реалиям иллюстрируется применением по отношению к еврейским культовым постройкам, ритуальным предметам и действиям лексем церковь 'синагога', каплица 'огель, надмогильное сооружение', молитва, zyclowske przykazanie 'мезуза, футляр с сакральным текстом', крещение 'обрезание, имянаречение', chrzestny ojciec 'сайдак, восприемник на обрезании* (IV.2). Акционалыюй параллелью к освоению «чужих» номинационных моделей может быть интеграция носителя одной культурной традиции в ритуальные действия, характерные для «чужой» традиции (поминание евреями умерших в церкви, обращение христиан в синагогу).

«Смысловой интерпретацией» элементов «чужой» культуры обусловлено формирование целого ряда хрононимов — названий еврейских праздников. При этом термин является совершенно прозрачным для носителя славянской традиции, раскрывая (через сравнение с соответствующим славянским аналогом) суть того или иного праздника, как она видится носителям славянской традиции - еврейская масленица, жидовские крестцы, Zydowskie Zapusty 'праздник Пурим', еврейская Пасха, жидовская Пасха, ихняя Пасха, zydowska Wielkanoc 'праздник Песах', Троица, Зелени света, Zielony Swi^tki 'праздник Шавуот', страшная ночь, страсть/страсти 'Иом-Кипур, Судный день' (IV.3).

При использовании «своего» термина для номинации явления чужой традиции термин может получать дополнительные коннотации — староверы, богомольные, верующие 'религиозные евреи', богомольные, верующие 'баптисты'; колоды, болваны 'еврейские надгробия' (IV.4).

В случае адаптации «чужого» термнна «своей» традицией мотиватором выступает один из признаков того объекта, обозначением которого слово изначально является: маца 'пресные лепешки'; суббота, шабас 'menses у женщин'; некашсрна

(жтка) 'женщина в период menses'; пейсатый 'лохматый, косматый (о черте, русалках)' - IV.5.

Народная этимология как механизм «перевода» текстов «чужой» культуры наглядно проявляется в «неофициальных» названиях еврейских праздников, которые бытуют в речевой практике славян. Большинство этих лексем имеют прозрачную внутреннюю форму, отсылающую к одному из наиболее значимых или ярких (с точки зрения носителя славянской традиции) ритуалов «чужого» обряда. Выделенный из общего контекста обряда фрагмент подвергается со стороны наблюдателей «фольклорной интерпретации», которая и закрепляется в соответствующем термине -Кучки/Кучи, lizowki 'праздник Кущей, Суккот', когда евреи массово собираются на молитву и якобы слизывают дождевую воду со стола с ритуальной трапезой; bosiny, bosaki, basinki 'день поста 9-го ава', 'Ном Кипур, Судный день', 'один из осенних праздников или еврейский день поминовения' когда действует запрет на ношение обуви; Трубки, Trqbki 'Иом Кипур, Судный день', когда осуществляется трубление в бараний рог; стояны/стыяны 'ритуальное моление над водой' (IV.6).

Лексемы и фразеологизмы как «свернутый текст» поверья или стереотипного представления (1V.7). Языковые единицы могут выступать в роли своеобразного «заголовка», содержащего информацию о том или ином обряде или поверье; для «посвященного» носителя традиции такого рода лексемы или фразеологизмы играют роль конспекта, передающего суть описываемого явления. Название праздника Пурим - Гамана, Гамане вухо, не являясь ни калькой с иноязычного прототипа, ни типологическим синонимом, указывает сразу на несколько особенностей этого праздника, известных славянам: на игровое действо с участием ряженых и на изготовление обрядового печенья соответствующей формы. Полесское выражение жидум чути — «евреем пахнет» - отсылает к комплексу представлений о «запахе чужого», см. II. 1.3.3. Полесский фразеологический оборот хапун жидка ухоти актуализирует представления о похищении евреев демоническим существом хапуном в Судный день (см.: II.3.5).

Основной круг проблем, обсуждаемых в пятой главе - «Этнокультурные стереотипы в структуре текста», - это функционирование стереотипных представлений о «чужих» в рамках фольклорных нарративов. Стереотипы могут играть роль структурообразующего мотива, например, в легендах, мотивирующих традиционные запреты и объединяющих в пределах единого повествования книжные и

фольклорные сюжеты (У.1). Стереотипы оказывают влияние на формирование поведенческих моделей в рамках этнокультурного диалога (У.2), что воплощается в свою очередь в устных рассказах о нарушении хода «чужого» обряда (У.2.1), вмешательстве в «чужой» ритуал (У.2.2), унижении конфессиональных оппонентов (Л'.2.3), а также в текстах, где представлены так называемые «праздничные» наветы (У.2.4). Стереотип восприятия «чужого» через «свое» лежит в основе формирования «сценариев» «чужого» обряда, с постоянным обращением к сходным (или кажущимся таковыми) ситуациям из «своей» обрядности и ритуалистики, с непременным сравнением «своих» и «чужих» обрядовых действий (У.З - на примере интерпретации славянами еврейского праздника Кущей: Кучки как очистительный обряд, как поминальный обряд, как праздник вызывания дождя, как весенний праздник, как «страшный» праздник).

В заключении делаются основные выводы, намечаются перспективные направления в разработке данной тематики.

1. Этнокультурный стереотип выступает как значимый компонент знания о внешней действительности, как универсальный познавательный классификатор. Эта важнейшая составляющая народной картины мира репрезентирована как в языке, так и в фольклоре и народных верованиях.

2. При изучении данного вида стереотипов крайне результативным оказалось применение этнолингвистического подхода, позволяющего рассматривать языковые и внеязыковые стереотипы в неразрывном единстве и подкреплять языковую информацию фактами этнографии и фольклора.

3. Спроецировав стереотипные представления о «чужом» в область народной духовной культуры, мы представили реконструкцию концепта «чужой» на основе лингвистического и фольклорно-этнографического материала различных славянских традиций.

4. Основная часть материалов, ставших базой для нашего исследования, происходит из западных и юго-западных восточнославянских регионов (украинское и белорусское Полесье, Подолия, Карпаты, Западная Белоруссия) и восточных областей западнославянского мира (Подлясье, Малопольша). Учитывая этнокультурную и этноконфессиональную специфику данных регионов, в качестве базового противопоставления «своих» и «чужих» была выбрана оппозиция «славяне-евреи», как наиболее репрезентативная.

5. В диссертации представлена модель комплексного формализованного описания этнолингвистического портрета «чужого», составленная по материалам различных славянских традиций. В языке и народных верованиях находят отражение представления о физических признаках этнических и конфессиональных соседей, о «чужом» языке и «чужой вере», «чужих» обрядах и календарных праздниках. Совокупность признаков, существующая в традиционной культуре для создания образа «чужого», наиболее ярко демонстрирует такие базовые характеристики этнокультурного стереотипа, как субъективная генерализация, интровертность и оценочность.

6. На основе анализа обширной эмпирической базы удалось выделить типологию признаков «чужого» для данного региона культурного пограничья, их иерархию и градацию (для полиэтничных и поликонфессиональных регионов значимо противопоставление признаков «свой-иной/другой-чужой», определяющую роль в котором играет конфессиональный фактор).

7. Проводя последовательное разграничение стереотипных представлений, связанных с областью народной мифологии и областью быта, мы показали, что в каждой из этих областей существует своя система представлений о «чужих». При этом в представлениях, сформированных под влиянием непосредственного этнокультурного соседства, мифологический элемент также доминирует.

8. Языковые и внеязыковые этнические стереотипы, с одной стороны, демонстрируют сопротивляемость изменениям и стабильную повторяемость; с другой стороны, именно эта группа стереотипов является показательным примером изменчивости и динамичности концепта «чужого». Трансформация этностереотипов, во многом определяемая современной этноконфессиональной ситуацией в исследуемых регионах, дает возможность не только проследить, как изменяется набор признаков, характеризующий «чужого», но и наметить пути изучения «новой мифологии», формирующейся вокруг концепта «чужой» в современных условиях.

9. В процессе познания и описания элементов «чужой» традиции происходит постоянный процесс «перевода» текстов «чужой» культуры на язык «своей» культуры. Это воплощается не только в номинативных и описательных конструкциях, но и в использовании «своей» лексики для обозначения понятий «чужой» культуры или в адаптации «чужих» языковых единиц для обозначения «своих» объектов. Чрезвычайно значимо в этом контексте воздействие народной этимологии, обеспечивающей работу механизма «перевода» и адаптации текстов «чужой» культуры.

10. Этнические стереотипы играют особую роль в структуре фольклорного текста и устного нарратива. Будучи представлены как в традиционных фольклорных жанрах (легенда, быличка, поверье, примета, загадка, паремия и т.п.), так и в текстах, относящихся к сфере постфольклора (анекдоты, слухи и толки), они могут играть роль структурообразующего мотива при построении повествовательного текста, выступать в роли связующего элемента, объединяя в пределах единого повествования книжные и фольклорные сюжеты, влиять на формирование поведенческих моделей в рамках этнокультурного диалога.

Перспективы исследования состоят в дальнейшем изучении отличий представлений о «своих» и «чужих» внутри славянского сообщества (например, противопоставление русских и украинцев, украинцев и поляков и т.п.) и в рамках межкультурного диалога славян с иноэтничными соседями. Продолжение мониторинга традиции в поликультурных регионах позволит наметить подходы к изучению не только сохраняющегося до настоящего времени пласта традиционных архаических представлений о «чужих», но и инноваций, частично «реанимирующих» архаические модели. При анализе этностереотлпа как культурного текста чрезвычайно продуктивными представляются сопоставительные исследования в контактных регионах, например, проведенное по одной матрице этнолингвистическое описание «чужого» в локальной славянской и местной еврейской традиции. Перспективной задачей видится составление тезауруса для описания «чужой» традиции и прояснения вопроса, как создается и функционирует механизм интерпретации «чужих» культурных концептов языковыми средствами «своей» культуры. Актуальным также представляется дальнейшее изучение роли этнокультурных стереотипов в интеграционных процессах, связанных с экологией культуры, с межкультурным диалогом, с проблемами толерантности.

Завершается диссертация библиографией литературы и источников, использованных при написании исследования.

В приложении помещена программа-вопросник, использованная для сбора этнолингвистического материала, связанного с представлениями славян об их этнических и конфессиональных соседях.

Основные публикации по теме диссертации

Монографии

1. «Народная Библия»: Восточнославянские этиологические легенды. М., 2004. — 576 с. (38,0 п.л.).

2. Этнокультурные стереотипы в славянской народной традиции. М., «Индрик», 2005.-288 с. (18,0 пл.).

Статьи

3. Фольклорные свидетельства об этнокультурных контактах в Полесье // Еврейська icTopia та культура в Украшь Кшв, 1996. С. 161-167.

4. Евреи глазами славян (по материалам традиционной народной культуры) // Вестник Еврейского Университета в Москве. 1996. №13. С. 110-119.

5. Этноконфессиональные стереотипы в славянских народных представлениях // Славяноведение. 1997. № 1. С. 25-32.

6. Евреи и нечистая сила (по материалам народной культуры славян) // Трахтенберг Д. Дьявол и евреи. М.; Иерусалим, 1998. С. 258-276.

7. «Инородец». Из материалов к словарю «Славянские древности» // Славяноведение. 1998. № 6. С. 22-24.

8. Отражение этноконфессиональных отношений в славянском фольклоре // Jews and Slavs. Vol. 6. Jerusalem-Ljubljana, 1999. С. 11-21.

9. Фольклорная интерпретация ритуальных действий и предметов иудейского культа в Полесье // Мифология и повседневность. Вып. 2. Материалы научной конференции 22-24 фев. 1999 г. СПб., 1999. С. 307-317.

10. Образ еврея в народной демонологии славян // Еврейская культура и культурные контакты. Материалы Шестой ежегодной междисциплинарной конференции по иудаике. М., 1999. С. 86-99.

11. Еврей // Славянские древности. Этнолингвистический словарь / Под общ. ред. Н.И. Толстого. М„ 1999. Т. 2. С. 173-176.

12. Инородец // Славянские древности. Этнолингвистический словарь / Под общ. ред. Н.И. Толстого. М„ 1999. Т. 2. С. 414-418.

13. «Лях-девятьденник» и «москаль-людоед» (представления этнических соседей друг о друге) // Поляки и русские в глазах друг друга. М., 2000. С. 226-230.

14. «Чужие» в Полесье // Живая старина. 2000. № 3. С. 9-10.

15. Евреи, Ленин и Христос (по материалам Полесских этнолингвистических экспедиций) // Вестник Еврейского Университета. М.-Иерусалим, 2000 (5760). № 3 (21). С. 185-190.

16. «У нас ат жыдоу узяли звычай: як пыоць - гаварыць "шолам"...» Славяне и евреи о «своих» и «чужих» календарных праздниках // Солнечное сплетение. Литературный журнал. Иерусалим, 2000. № 14-15. С. 132-140.

17. Чудо и вера: народные легенды о религиозных праздниках, обрядах и обращении иноверцев // Концепт чуда в славянской и еврейской культурной традиции. М., 2001. С. 194-217.

18. Поляки и восточные славяне: этнокультурные стереотипы в Полесье // Wizerunek s^siadöw. I: Polacy w oczach Rosjan - Rosjane w oczach Polaköw. SOW, Warszawa, 2001. S. 59-65.

19. Чужие среди своих. Славянский образ «инородца» // Родина. 2001, январь. С. 166-170.

20. «Чужой» в маске. Образы этнических соседей в обрядовом ряженье // Художественный мир традиционной культуры. Сборник статей к 75-летию

B.Г. Смолицкого. М., 2001. С. 151-158.

21. Цветовые характеристики «чужих» в народных представлениях славян // Кодови словенских култура. Бpoj 6. Б су е. Београд, 2001. С. 78-86.

22. «Про Хапуна, я думаю, и вы слыхали...» // Солнечное сплетение. Литературный журнал. Иерусалим, 2001. № 16-17. С. 174-180.

23. «Чуждите» в Полесието. Етнолингвистичен портрет в общославянска перспектива // Да мислим другото — образи, стереотипи, кризи (ХУШ-ХХ век). София, 2001. С. 425-435.

24. «Другие» и «чужие»: представления об этнических соседях в славянской народной культуре // Признаковое пространство культуры. М., 2002. С. 71-85.

25. Межкультурный диалог в свете этнолингвистики: материалы из регионов Восточной Славии // Славяноведение. 2002. № 6. С. 87-93.

26. Опыт комплексного исследования в регионе этнокультурных контактов // Актуальные проблемы полевой фольклористики. М., 2003. Вып. 2. С. 60-70.

27. «Свой—чужой». Из материалов к словарю «Славянские древности» // Славяноведение. 2003. № 6. С. 71-73.

28. Кто есть кто? Происхождение и судьба народов в свете «фольклорной этнологии» // Россия-ХХ1. Общественно-политический и научный журнал. 2003. №4.

C. 172-186.

29. О «жидах» и «жидовской вере» в народных представлениях восточных славян // Свой или чужой? Славяне и евреи глазами друг друга. М., 2003. С. 160-175.

30. Пришельцы с Запада: «европейские» народы в восточнославянских легендах и топонимических преданиях // Миф Европы в литературе и культуре Польши и России. М., 2004. С. 85-96.

31. «Мы жили по соседству...». Этнокультурные стереотипы и живая традиция // Антропологический форум. 2004. № 1. С. 230-237.

32. «We Lived Side by Side...». Ethno-Cultural Stetrotypes and Living Tradition // Forum for Anthropology and Culture. 2004. № 1 (Cultural Anthropology: the State of the Field). P. 231-239.

33. «Со своим уставом в чужой монастырь»: «наступательная» модель в этноконфессиональном диалоге // Праздник — обряд — ритуал в славянской и еврейской культурной традиции. М., 2004. С. 119-136.

34. Народы // Славянские древности. Этнолингвистический словарь / Под общ. ред. Н.И. Толстого. М„ 2004. Т. 3. С. 367-370.

35. Тело «инородца» // Тело в русской культуре. Сборник статей / Сост. Г.И. Кабакова, Ф. Конт. М„ 2005. С. 147-158.

36. Названия сел Полесья и топонимические нарратнвы // Вопросы ономастики. 2005. №2. С. 151-164.

37. «Наши хаты стуляны булы з жыдамы...» Евреи, славяне и война в восточнославянских фольклорных нарративах // Архив еврейской истории. М., 2005. Т. 2. С. 311-328.

38. Еврейские пищевые запреты в фольклорной интерпретации славян // Пир -трапеза - застолье в славянской и еврейской культурной традиции. М., 2005. С. 106— 124.

Подписано в печать 28 февраля 2006 г. Отпечатано в ППП «Типография «Наука» 121099, Москва, Шубинский пер., 6. Тираж 100 экз. Заказ № 946

 

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Белова, Ольга Владиславовна

Введение

Глава I. Стереотип «чужого» в народной культуре опыт формального описания

1.1. Категория «свой-чужой» как универсальный классификатор этнокультурных стереотипов

1.2. «Чужой» этнос и «чужой» индивид

1.3. Опыты формализованного описания образа «чужого» на основе этнографических и фольклорных данных

1.4. Коррекция схемы - факторы влияния

Глава II. Портрет «чужака» в языке народной культуры и народных верованиях

II.1. Физические характеристики

И.1.1. «Чужие» без языка

11.1.2. Цветовые характеристики «чужих»

11.1.3. Оппозиция человек («свой») - не-человек («чужой»)

11.1.3.1. Аномальные признаки

11.1.3.2. Зооморфные признаки 51 II. 1.3.3. Запах «чужого»

11.1.4. «Нечистые» чужаки 57 II. 1.4.1. «Нечистота» и традиционная обрядность 58 II. 1.4.2. Видимые признаки «нечистоты» 60 II. 1.4.3. «Чужие» и «нечистые природные объекты

11.1.5. «Чужие» как податели блага

11.2. Концепт «чужой» веры в языке и народной культуре

II.2.1.0 разных конфессиях: номинация, автономинация, оценка

II.2.2.0 разных богах

11.2.3. Образ «чужой» веры: механизмы формирования

11.2.3.1. Молва и «общее знание»

11.2.3.2. Взгляд извне

11.2.4. Этнос и конфессия

11.2.4.1. Модели номинации

11.2.4.2. «Русская» и «польская» вера

11.2.4.3. «Немецкая» вера, «штунды», «субботники»

11.2.4.4. «Татарская», или «турецкая», вера

11.2.4.5. «Жидовская» вера

11.2.4.6. Религия «чужих» - черты общности

11.2.5. Перемена веры

11.2.6. Крещение

11.2.7. «Чужая» вера: «нечистое» и «сакральное»

11.2.8. Приоритет «своей» веры

11.2.9. Молитва и богослужение

11.2.10. Религиозный навет как культурный стереотип

11.2.11. Мифотворчество вокруг «кровавого навета»

11.3. «Чужие» и народная демонология

11.3.1. Отсутствие души

11.3.2. Нечистая сила и «этногенез»

11.3.3. Нечистая сила в облике «чужого»

11.3.4. Вредоносная деятельность «чужих»

11.3.5. Во власти черта

11.4. Бытовые стереотипы - от этнографии к мифологии

11.4.1. Богатство

11.4.2. Труд

11.4.3. Хитрость 139 П.4.4. Ум

Глава III. Восприятие «чужого» языка

III. 1.0 разных языках

111.2. Особенности разных наречий

111.3. «Нечеловеческая» речь

111.4. «Чужой» язык как вариант «магического» языка

111.5. «Чужой» язык в обрядовом контексте: язык персонажей ряженья

111.6. Владение языками - путь к коммуникации принципы и механизмы)

111.7. Письменные и устные тексты чужих

111.7.1. Священные книги

111.7.2. Сакральные тексты «чужих»

Глава IV. Принципы описания и адаптации «чужой» культуры языковыми средствами «своей» традиции

IV. 1. Использование особых терминов для «чужих» реалий

 

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Белова, Ольга Владиславовна

Понятие стереотипа в современной гуманитарной науке - из истории изучения. Понятие стереотипа в современной гуманитарной науке носит междисциплинарный характер. Изначально получив развитие на почве социологии и социальной психологии с 1920-х гг., понятие стереотипа в дальнейшем стало предметом анализа с точки зрения теории коммуникации, этнологии, истории литературы и культуры, философии языка (Bartminski, Panasiuk 2001: 372-373, Бартминьский 2005а: 133).

Термин стереотип обрел всеобщее признание благодаря работе У. Липпманна «Public Opinion» (1922), в которой стереотипы определялись как «образы в нашем сознании» (the pictures in our heads) - Lippmann 1922. Все дальнейшие дефиниции стереотипа как языкового, философского, социально-психологического (этнографического, культурно-поведенческого) явления так или иначе опираются на определение Липпманна, в той или иной мере подчеркивая различные аспекты данного феномена - его статичность, утвержденность, гипертрофированность (тенденциозность) (см., напр., Katz, Braly 1935; AUport 1958; Quasthoff 1973; а также подробный анализ различных дефиниционных вариантов - Михайлова 1999: 58-60).

Разрабатывая концепцию стереотипа с точки зрения социальной психологии, У. Липпманн отметил одну важную особенность этого понятия - ориентированность на некий идеальный образ мира, который формируется в сознании представителей того или иного сообщества, и способность отвечать общественным ожиданиям: «Системы стереотипов могут быть стержнем нашей собственной традиции, оборонительным укреплением нашей общественной позиции. Они составляют упорядоченную, более или менее цельную картину мира, над которой надстраиваются наши обычаи, наши вкусы, наши возможности, наши привычки и наши надежды. Они могут быть не законченной картиной мира, а картиной возможного мира, к которому мы приноравливаемся. В этом мире люди и вещи имеют свои хорошо нам известные места и приспосабливаются к ожиданиям» (цит. по: Бартминьский 2005а: 135).

Процесс стереотипизации опыта лежит в основе действия механизма традиции, выполняющего интегрирующие и стабилизирующие функции в системе культуры (Байбурин 1993: 5). В связи с этим, следуя терминологии польского исследователя Ю. Халасиньского, можно считать стереотипизацию разновидностью мифологического мышления, играющего не последнюю роль в общественных отношениях и активизирующегося в ситуации противостояния или соперничества различных социальных (этнических, этнокультурных) групп (подробнее см.: Бартминьский 2005а: 136-140).

С «мифологизирующим» аспектом стереотипа как социокультурного феномена связано соотнесение стереотипов с такими явлениями, как предубеждение, мнение, верование, предрассудок и т. п., получившие воплощение в исследованиях Г. Оллпорта; он определил предубеждения {prejudices) как «суждения о других без достаточных оснований», а стереотипы (stereotypes) как производные от предубеждений (Allport 1958: 187).

Понятие стереотипа оказалось широко востребованным и в современной лингвистике. Отметим, что в рамках лингвистического изучения стереотипов значимым является объем самого понятия. Для языковеда стереотипизация охватывает всю картину мира, как образ вещи, так и образ человека; стереотипизация неотделима от сущности естественного языка, который основывается на субъективной категоризации явлений, а также на конвенции и на повторяемости (Bartminski, Panasiuk 2001: 373; ср. подход к изучению стереотипов, предложенный X. Патнэмом, согласно которому стереотип представляет собой конвенциональное представление, зафиксированное в повседневном языковом узусе - Putnam 1975: 249).

С позиции лингвистов стереотипами считаются установленные конвенционально семантические и/или формальные конструкции, формирующие культурно-языковой образ объекта (Бартминьский 1997: 12; Bartminski, Panasiuk 2001: 373); таким образом, в рамках лингвистического подхода стереотип может относиться к двум разным плоскостям языка - формальной (фразеология, языковые клише, формульность, принципы сочетаемости в пределах языковых конструкций и т.п.) или семантической (смысловые коннотации языковых единиц, сопутствующие основному/первичному значению). Ср. в связи с этим предложенную польскими лингвистами Е. Бартминьским и И. Панасюк видовую классификацию стереотипов как культурно-языковых представлений: топос, формула, идиома (Бартминьский 2005а: 154-157; ср. попытку классифицировать языковые структуры, используемые для выражения стереотипных суждений, предпринятую У. Квастхофф - простая предикация; высказывания с индикаторами-ограничителями; высказывания с иллокутивным элементом, определяющим позицию говорящего; стереотип содержится имплицитно в семантике всего высказывания, см.: Бартминьский 2005а: 146-148) и образы/образцы, мифологические представления, идеологические представления (Bartminski, Panasiuk 2001: 379-381). Для лингвистического изучения стереотипа особо важными представляются такие аспекты, как стереотип и его языковой знак, стереотип и значение слова (стереотип и когнитивная семантика), когнитивная структура стереотипа, способы концептуализации языковой действительности (Panasiuk 1998: 90; Bartminski, Panasiuk 2001: 374-377).

Стереотип понимается также как субъективно детерминированное представление предмета, в котором сосуществуют описательные и оценочные признаки и которое является результатом истолкования действительности в рамках социально выработанных познавательных моделей (Бартминьский 1995: 7).

В традициях московской этнолингвистической школы стереотип рассматривается как явление, принадлежащее «языку культуры», в связи с чем объектом исследования становится семантика знака в языке культуры, связь языковых и внеязыковых стереотипов (Totstaia 1998). В нашей работе, основанной в первую очередь на текстах народной культуры (при этом как текст может функционировать и языковая единица, и народное верование, и фрагмент обряда, и фольклорный нарратив), мы анализируем именно систему семантических стереотипов, связанных с образом этнически и конфессионально «чужого» в славянской традиции.

Стереотип как понятие, значимое не только для языка, но и культуры в целом, в последние годы становится объектом исторических, филологических, культурологических исследований, концентрирующих внимание на речевых и ментальных стереотипах, формирующих «особость» национальных культур (в том числе славянских) и выступающих в роли этнокультурного идентификатора (см., например: СИС 1994, СИС 1997, СИС 2003, ЭСП, РМС, БФОО, БФИИ, МКЧ, БИ, Красных 2003: 230-266).

Многогранность стереотипа как культурного явления, вмещающего в себя широкий спектр значений - от представления о стереотипе как социокультурном концепте, роль которого состоит в экономии усилий по познанию мира до трактовки стереотипа как универсального этнокультурного маркера, - отразилась в том, что данное понятие заслужило отдельную всемирную библиографию (Hoffmann 1986) и статью в энциклопедическом издании (КСКТ: 177-179).

Этнические (этнокультурные) стереотипы - понятие, признаки, функции.

Этнокультурные стереотипы строятся на основе представлений, сформированных фольклорно-мифологическим сознанием и бытующих в системе традиционной культуры. Это не просто оценочный образ «чужого», зафиксированный в языке (номинативные модели, паремии), но значимый концепт, составляющий непременный элемент картины мира. Данная группа стереотипов, как подтверждают результаты современных этнолингвистических и социолингвистических исследований, играет структурообразующую и этнодифференцирующую роли, особо значимые для самоосознания и самопознания этноса (представления о «своем» и «чужом» народе, «своей» и «чужой» религии, обрядности и системе ценностей). По мнению исследователей, «национальные» стереотипы имеют особый общественный вес, поскольку в основе таких стереотипов лежит универсальная оппозиция «свой-чужой», в свою очередь составляющая базу для формирования народного (традиционного) мировоззрения. Восприятие представителей различных этнических групп связано также с актуальными отношениями и конфликтами между этими группами (Бартминьский, Панасюк2005: 178).

Изучение этнических стереотипов сформировалось изначально в рамках социологического подхода, постепенно выделившись в особую исследовательскую сферу, к настоящему времени широко освоенную этнографами, этнологами, культурологами, фольклористами, этнолингвистами.

Согласно определению, предложенному У. Квастхофф, стереотип - это «вербальное выражение убеждения, направленного на социальные группы или отдельных представителей этих групп, убеждения, принимающего логическую форму суждения и приписывающего некоторому классу лиц определенные свойства или способы поведения (или же отрицающего их), имеющего тенденцию к эмоциональной оценке и выражаемого в безапелляционной, упрощенной и обобщенной форме» (Quasthoff 1973: 28). Для понятия этнического стереотипа особо значима не только языковая компетенция («этническое» значение слова), но и прагматическая (коммуникационная) компетенция (знание о мире, внешней действительности) (Бартминьский 2005а: 144-148).

Идентификация и дистанцирование. Каждый народ пытается осмыслить себя, свое место в истории и культуре не только опираясь на письменные источники и исторические факты, но и обращаясь (порой бессознательно) к «фольклорной памяти», вековым традициям и верованиям. Нарисовать для себя портрет «чужого» - соседа, чужеземца или иноверца - это значит во многом осознать себя самого, свою уникальность и своеобразие.

В народной культуре отношение к представителям других этносов во многом определяется понятием этноцентризма, когда «свои» традиции, «своя» религия, «свои» обычаи и «свой» язык мыслятся единственно «настоящими», «правильными» и «праведными». Этноцентризм не является характеристикой, свойственной только одной нации, представляя собой общекультурное явление, «продукт эволюции» (Jahoda 2002).

Анализируя суть и истоки этноцентризма, В.Н. Топоров отмечал: «Каждый народ - осознанно, полуосознанно или неосознанно - несет свою идею, свой мир представлений о себе и о другом. И поэтому эти естественные и даже необходимые различия своего и чужого на фоне бесспорно общих задач жизнеобеспечения становятся предлогом, почвой, местом, где начинаются несогласия, различия, споры и ссоры» (Топоров 1990: 5).

Все «чужое» настороженно отрицается как греховное, а всякий представитель иноэтнической группы воспринимается как существо опасное и почти потустороннее. С другой стороны, «чужие» (именно в силу своей связанности с «иным» миром) наделяются в народных верованиях сверхъестественными свойствами, которые могут быть не только вредоносными, но и полезными. Безусловно, в таком двойственном отношении к «чужим» преобладают не объективные сведения об этнических соседях, а стереотипы, сформированные вековой мифологической традицией и обращенные в «суеверную» перспективу. В народной культуре славян отчетливо представлен амбивалентный образ «чужого», сочетающий негативные и положительные признаки (Толстая 1992, Goldberg-Mulkiewicz 1978, Goldberg-Mulkiewicz 1989, Белова 1997, Cala 1992, Белова 20026, Белова 2005 и др.; см. также гл. I). Фольклорно-мифологическая трактовка образа «чужого» динамично развивается между двумя полюсами -отторжения и толерантности, сочетая в себе на первый взгляд противоречивые и несовместимые характеристики. Но именно в этой полярности заключена уникальность всего комплекса представлений о «чужих», отразившего и этноконфессиональную полемику, и общественное противостояние, и культурное взаимовлияние, и «мифологию соседства».

Описывая действительность упрощенно, схематично, создавая субъективные мифологические или идеологические представления, стереотипы могут препятствовать взаимопониманию людей как внутри этнических сообществ, так и в межгрупповой коммуникации (Bartminski, Panasiuk 2001: 394).

Рассматривая познавательную и эмоциональную составляющие стереотипа, исследователи непременно сталкиваются с проблемой автостереотипов и гетеростереотипов и оценочной градацией по отношению к «себе», «своему» и «чужому», с наличием в сознании носителя традиции идентификационных и самоидентификационных оценок (Panasiuk 1998: 93-94; Bartminski, Panasiuk 2001: 387; Иванова, Калуцков 2005:7).

Проблема «внутренних» и «внешних» стереотипов рассмотрена С.Е. Никитиной на примере конфессиональных сообществ, которые, с одной стороны, дистанцируются от конфессиональной метрополии и становятся в глазах доминирующей конфессии «чужими», а с другой осознают различия внутри самой себя; при этом ведущим различительным признаком становится именно признак конфессиональный, подкрепляемый обрядовыми стереотипами и языковыми клише, характерными для данного сообщества (Nikitina 1998: 157-158). В нашей работе конфессиональные стереотипы анализируются на примере более крупных сообществ (православные, католики, иудеи, мусульмане), когда каждое из них формирует для себя образ «чужой» веры, осознавая при этом безусловный приоритет своей конфессии (см.: II.2).

Базовые характеристики этнического (этнокультурного) стереотипа в основном аналогичны признакам, присущим стереотипам вообще (см., например: Schaff 1981: 69-70, Бартминьский 2005а: 140-141).

Этнические (этнокультурные) стереотипы представляют некий обобщенный образ этнического или конфессионального соседа, упрощая и генерализируя этот образ. При этом, как отмечают исследователи для данной группы стереотипов характерна «неточная субъективная генерализация» (Bartminski, Panasiuk 2001: 377) -неосознанное приписывание какого-либо свойства всем объектам класса, объединяемого с помощью данного названия (этнонима, конфессионального названия).

Этнокультурные стереотипы демонстрируют широкое распространение и повторяемость, будучи передаваемы в рамках отдельной традиции от поколения к поколению, а также большую степень устойчивости к изменениям. Данная группа стереотипов подвержена влиянию исторических факторов, а также обусловлена национальными мифами и традициями (Михайлова 1999: 58).

Этим обусловлен интровертный, регулятивный характер данного класса стереотипов, определяющий формирование представлений о «чужих». Каждая традиция создает портрет «чужака», опираясь на «свою» систему представлений и ценностей, a priori имея мнение о «чужой» культуре и традициях.

В связи с этим познавательный компонент этнических стереотипов может проявляться в формировании предубеждений, предрассудков, суеверий с преобладанием негативной оценки в отношении «чужих» (Bartminski, Panasiuk 2001: 379; ср. концепцию А. Шаффа, приписывавшего стереотипам функцию однозначно негативной оценки).

В оценочном компоненте этнокультурных стереотипов действительно преобладает негативное отношение к представителям иных этносов и конфессий, что обусловлено не только этноцентризмом, но и явлением мегаломании - самовозвышения - которое свойственно всем народам на определенном этапе их исторического развития и составляет необходимый элемент народного менталитета (Bystron 1935, Bystron 1980, Mirga 1984, Толстая 1994, Толстая 1995, Белова 1997). Оценочность этнокультурных стереотипов проявляется в формировании национальных и религиозных наветов, а также играет не последнюю роль при конструировании «наветных» фольклорных текстов (см. II.2.10).

В группе этнических стереотипов безусловно проявляется их эмоциональная составляющая, что находит отражение в терминологии, к ним прилагаемой - англ. ethnic slurs, франц. blason populaire (ср. рус. предрассудки). Именно эмоциональный заряд (часто негативный), который несут в себе этнические стереотипы, выступает в качестве базиса для культурного фундаментализма (Seidenspinner 1996), что находит отражение в так называемом evil folklore о «чужих» (Дандес 2004; Дандес, Хаушильд 2004), раскрывая «темную сторону фольклора», посвященного «чужим», «иным», «другим» (Seidenspinner 1996).

Функции этнокультурного стереотипа соответствуют в основном универсальным функциям, определенным для стереотипов вообще (см.: Allport 1958, Schaff 1981, Katz, Braly, 1935; Михайлова 1999, Бартминьский 2005а).

Функция социально-этнической интеграции. Стереотип, с одной стороны, удовлетворяет психическую потребность в экономии познавательных усилий, с другой

- и общественную потребность поддерживать внутреннюю спаянность сообщества и его противопоставленность другим человеческим сообществам (Бартминьский 1997: 13).

Защитная функция этнических стереотипов проявляется в том, что они способствуют сохранению традиционной системы ценностей как по отношению к своему сообществу (автостереотипы), так и по отношению к «чужим» (гетеростереотипы).

Коммуникативная функция этнических стереотипов служит для осуществления обмена информацией между представителями «своего» сообщества (как опознать «своего» среди «чужих» и «чужого»среди «своих)).

С помощью познавательной функции этнических стереотипов формируется образ внешнего мира и своего собственного микрокосма.

Манипулирующая функция этнических стереотипов заключается в том, что при определенных условиях они могут выступать в качестве орудия ментального воздействия на массы в идеологических и политических целях (Cala 1992, Seidenspinner 1996, Михайлова 1999).

Динамика этнеостереотипов. Согласно концепции стереотипа, разработанной А. Шаффом, одним из основных признаков стереотипа является его «неэластичность», т.е. устойчивость, неподверженность и сопротивляемость изменениям (Schaff 1981: 69, 114). Однако, как свидетельствуют данные языка, этот признак не носит абсолютного характера, как и язык в целом, языковые стереотипы испытывают динамические изменения. Трансформации языковых стереотипов в 1980-1990 (на примере названий профессий - крестьянин, ксендз, солдат, учитель и др., и жителей определенных мест -goral, Mazur, Slqzak, krakowianin, Iwowiak, krakowianin, warszawiak) посвятила свое исследование И. Панасюк, отметив при этом изменения не только в смысловой наполненности термина в связи с сопровождающими его коннотациями, но и динамику оценочных характеристик, связанных с теми или иными стереотипами (например, «улучшение» образа таких персонажей, как krakowianin, goral) (Panasiuk 1998: 86-94). Динамику этнокультурных и языковых стереотипов в русско-украинской среде проанализировала Е.Е. Левкиевская (Левкиевская 2003).

Изменениям, динамическим подвижкам подвергаются не только языковые стереотипы, но стереотипы семантические, которые воплощаются в фольклорных представлениях о носителях «чужой» культуры. Как показывает фольклорноэтнографический материал, динамика представлений о «чужих» (в частности, славян о евреях) во многом определяется современной этнической ситуацией в регионах, где прежде имели место тесные контакты славян и евреев. Полиэтническое и поликонфессиональное население играло значительную роль в развитии социальной и культурной жизни местечек Украины, Белоруссии и Польши. В начале XX в. доля еврейского населения некоторых местечек достигала 80%, и именно евреи определяли и уклад жизни, и благосостояние жителей окрестных сел. В этом контексте не может показаться преувеличением утверждение о том, что для носителя польской традиционной культуры «евреи являлись элементом универсума» (Jastrz^bski 1989: 48). Сегодня большинство местечек превратилось в села (поселки) с моноэтничным славянским населением, однако память о соседях-евреях, во многом определявших колорит данных регионов, жива. Видимо, для мифологизации этнического соседа необходимо его присутствие, причем массовое, когда можно сказать безлично - «они» - и сконцентрировать вокруг живущих по соседству «чужих» суеверия и предрассудки. Но и отсутствие (исчезновение) «чужаков» оказывается значимым: при сохранении традицией стереотипов, обусловленных архаическими, мифологическими представлениями, в опустевшем культурном пространстве возникает «новая мифология» об «ушедшем народе» (Белова, Петрухин 2005, Белова 2006 (в печати)).

Объект исследования. В современной науке проблеме этнических стереотипов, этнокультурных контактов славян посвящены многие фундаментальные исследования. В системе традиционной народной культуры отношение к представителям других народов во многом определяется понятием этноцентризма, которое, тем не менее, не исключает элемент «чужого» из принятой внутри «своей» традиции системы ценностей. Более того, концепт «чужого» является непременным условием для формирования целостной картины мира и одним из основных классификаторов самоидентификации (см., например: Bystron 1935, Bystron 1980, Cala 1982, Mirga 1984, Hertz 1988, Gorog-Karady 1992, Benedyktowicz 2000, Бартминьский 20056, Белова 2005).

Тема этностереотипов в языке и культуре чрезвычайно привлекательна для исследователя своей многогранностью и обилием объектов исследования (для каждой локальной традиции формируется свой перечень «чужаков»), и разнообразием аспектов, в которых находит воплощение универсальная семантическая оппозиция «свой-чужой».

За последние годы увидели свет многочисленные исследования, посвященные общим проблемам формирования этностереотипов в славянских литературных языках и диалектах, анализу структурообразующих элементов стереотипа, динамике и статике этого явления (исчерпывающий обзор языковедческих работ по указанной проблеме см.: Березович 1999).

В русле нашего исследования чрезвычайно полезными оказались такие детально проанализированные лингвистами признаки языкового этностереотипа, как избирательность, оценочность, ассоциативность, обобщенность и гиперболизация (см. подробнее: Толстая 1995; Бартминьский 1997; Бартминьский 2005а, Бартминьский 20056, Bartminski, Panasiuk 2001, Березович 2000, Крысин 2002, Мечковская 2002, Березович, Гулик 2002). Языковые портреты этнических соседей (евреев, цыган, татар, шведов, немцев, французов, венгров, русинов, чехов) также представлены в целом ряде интересных работ, наряду с лингвистическими данными широко привлекающими этнографический контекст и народные верования относительно «чужих» (см., напр., Bartminski, Panasiuk 2001: 387-389; Бартминьский 20056; Kotyla 1982; Kowal 1983; Гулик 2000; Rozckowska 2003).

Этностереотипы как явление языковой действительности имеют специфическую область расширения - это народная этнонимия, микроэтнонимия, топонимия, «этнические» прозвища. Как компоненты языковой картины мира этностереотипы детально проанализированы на материале современного польского языка (Pisarkowa 1976, Bartminski, Panasiuk 2001: 382-393; Бартминьский 20056), на материале русской «иноэтнической» топонимической лексики (Березович 2000; Иванова, Калуцков 2005), на материале русских говоров (коллективные прозвища, присловья и др - Зеленин 1994; Воронцова 2002; Дранникова 2004; Иванова, Калуцков 2005). Особо следует отметить работы, посвященные ксеномотивации в литературном языке и диалектах как механизме создания образа внешней действительности, который чаще всего складывается из представлений о чужих народах (этнографических группах) и землях (анализ основных моделей, их структуры, семантики и вариативности см.: Березович 2006а, Березович 20066).

Этнокультурный стереотип в связи с понятием культурного барьера, границы анализирует в своих работах целый ряд исследователей, отмечая при этом не только «консервирующую» роль стереотипов в народной культуре и обрядности, но и подвижность культурной границы в связи с изменением самих стереотипов и трансформацией традиционной системы ценностей (KrekoviCova 1999, Толстая 1994, Nikitina 1998, Недялкова 2005, Сантова 2005).

Взаимосвязь и взаимовлияние этнокультурных стереотипов, фольклора и самоидентификации - круг проблем, также получивший широкое освещение в современной науке. Работы, написанные в русле данного направления, акцентируют внимание на эксплуатации традиционных стереотипных представлений о «чужих», бытующих в народной культуре, в современном политическом дискурсе и массовой культуре для создания образа «врага» или «национального героя» (KrekoviCova 2005 -на примере современной Словакии; ср. также общетеоретические исследования: Eriksen 1993 - о взаимосвязи таких категорий, как этничность и национализм; Ytrehus 2002 - об этических аспектах в изучении этнических меньшинств, о проблеме культурного взаимопонимания и мифотворчества), фиксируют отражение этнической идентичности в фольклорных жанрах (Бахтин 1998, Бахтин 1999 - роль фольклорного наследия в поддерживание идентичности и самоидентификационных оценок у русских старообрядцев диаспоры; Ga§parikov£ 1973, GaSparikova 1975 - традиции и инновации фольклора словаков в Болгарии; Неклюдов 2004 - отражение представлений о «чудом» пространстве и «чужом» народе в русском эпическом сознании; Rychlfk 2005 -создание версий «этнической истории» на примере чешской, болгарской и сербской фольклорной традиции; Еленевская, Фиалкова 2005 - на примере фольклора эмигрантов 1990-х в Израиле) или анализируют роль традиционной обрядности (праздника, ритуала) как выразителя этничности, культурной и религиозной идентичности, что особо актуально для формирования (сохранения, культивирования) авто- и гетеростереотипов для этнических (этноконфессиональных) сообществ, проживающих в инокультурном окружении (Паунова 1998 - на примере астраханских и румынских липован; Давыдова 1998 - на примере народной культуры русско-марийского пограничья; Никитина 1994, Никитина 1999 - на примере языковых и культурных моделей в разных жанрах фольклора в конфессиональных сообществах старообрядцев, духоборов, молокан; Михайлова 1999, Михайлова 2005 - на примере поляков в Болгарии, Пенчев 1999 - на примере «болгарских» словаков и др.).

Предмет исследования. Образ «чужого» в определенных этнокультурных традициях, сформированный в народном сознании и воплощенный в жанрах традиционного и современного фольклора, также имеет богатую историографию. Из наиболее интересных отметим работы об образе еврея в польской народной культуре (Bystron 1935, Bystron 1980, Hertz 1988, Stomma 1986, Jastmjbski 1989, Goldberg-Mulkiewicz 1989, Cala 1992, Cala 1995, Hryciuk, Moroz 1993a, Zowczak 2000, Jakubiak 2003), о представлениях о евреях в болгарской книжности и фольклоре (Тодорова 1994, Тодорова 2001), об образе турка в болгарской средневековой книжности и фольклоре (Градева 2001, Георгиева 1990, Георгиева 1996), о цыганах в болгарских народных представлениях (Попов 1992, Марушиакова, Попов 1993), об образе цыгана и еврея в словацком фольклоре (Krekovi6ova 1995, KrekoviCova 1995а, KrekoviCova 1999), о цыганах в народных представлениях поляков (Nowicka 1995, Mr6z 1995), о стереотипе «ляха» и «москаля» (Kqjinski 1990), о стереотипах евреев и поляков в фольклоре и массовой культуре США (Дандес 2004а), о «польской теме» (особенно в ее межконфессиональном аспекте) в русской средневековой книжности и фольклоре -древнерусских повестях и полемических сочинениях, хрониках, былинах, исторических и солдатских песнях (Флоря 2005, Мочалова 2000, Левкиевская 2000, Смирнов 2002), о стереотипе поляка и еврея в массовом сознании полиэтничного города (Юдин 2000, Добровольская 2003, Фролова 2003).

Диссертация посвящена комплексному анализу славянских народных верований о «чужих» - представителях других этносов и конфессий. Образ «чужого» является неотъемлемой частью фольклорной картины мира любого народа; он формируется как общее знание относительно религии и быта, обрядов и ритуалов, языка и верований этнических соседей. Представления о «чужой» вере и «чужом» народе находят отражение в фольклорных легендах и связанных с ними поверьях, в обрядовой практике и формах повседневного общения. Таким образом, мы сосредоточиваем внимание на этнокультурных гетеростереотипах, фиксирующих представления о других традициях. Самооценки привлекаются при необходимости как сравнительный комментирующий материал.

Наш вклад в исследование этнокультурных стереотипов мы видим в реконструкции концепта «чужого», бытующего в регионе пограничья восточно- и западнославянских культур, в описании механизма функционирования языковых и внеязыковых стереотипов при создании этнолингвистического портрета «чужого», в анализе иерархической структуры системы стереотипов и градации признаков (центр-периферия, релевантность-нерелевантность), формирующих образ этнического «чужого». Анализируя взаимоотношение славянской традиции с традициями этнических соседей, в качестве базового противопоставления мы выбираем оппозицию «славяне-евреи», что обусловлено спецификой изучаемого региона и характером материала.

Цели и задачи исследования. Наше исследование направлено на создание комплексного (этнолингвистического, историко-этнографического, фольклористического и культурологического) описания концепта «чужой» в славянских языках и народной традиции. Цель исследования - реконструкция образа «чужого» (в его этническом и конфессиональном аспектах), репрезентированного в языке и фолышорно-мифологических верованиях славян. В диссертации проводится анализ семантических констант, формирующих образы «инородца» и «иноверца» в славянской народной традиции (чем и как объясняют носители фольклорного сознания различие между «своим» и «чужим» народом, «своей» и «чужой» религией, обрядностью и ритуалистикой), механизмов их взаимодействия и трансформации.

В задачи исследования входит на основе этнолингвистического и фольклорного материала представить опыт формального описания таких базовых понятий, как «чужой» народ, «чужая» вера, «чужой» язык; показать механизмы формирования и трансформации значимых элементов образа этнического и конфессионального «чужака»; провести анализ фольклорных текстов (этиологические легенды, исторические предания, верования, суеверные представления), в которых нашел отражение «этнолингвистический» и «этноконфессиональный» портрет «чужого» для выявления основных его составляющих; обозначить роль этнических (этнокультурных) стереотипов в формировании фольклорных текстов; проанализировать принципы адаптации элементов «чужой» культуры средствами «своего» языка; доказать, что стереотипы являются не только основой для восприятия образа «чужого», но и для его «схематического» описания. В диссертации также поставлена задача проанализировать, какие именно этнически и конфессионально «чужие» становятся объектом наиболее пристального внимания, как соотносятся стереотипные характеристики различных представителей «чужого» мира в полиэтничных регионах (представления славян о евреях, цыганах, татарах и др.), чем отличаются представления о «своих» и «чужих» внутри славянского сообщества (например, противопоставление русских и украинцев, украинцев и поляков и т. п.) и в рамках межкультурного диалога славян с иноэтничными соседями (например, с евреями) (например, противопоставление русских и украинцев, украинцев и поляков и т.п.) и оппозицию между славянами и иноэтничными соседями (например, евреями).

Актуальность и новизна исследования. Актуальность темы исследования определяется тем, что в условиях глобализационных и интеграционных процессов, затрагивающих все пласты культуры, особо значимым становится самоопределение традиции. При этом формирование представлений о своей самобытности неразрывно связано с осознанием отличий от «других», через подчеркивание культурных и конфессиональных различий. В этой ситуации активизируются и становятся востребованными архаические модели, закрепившие в себе стереотипизированный образ этнического или конфессионального соседа. Учитывая устойчивость и живучесть этнокультурных стереотипов и привлекая аутентичные материалы, собранные в последние годы, мы имеем возможность продемонстрировать действие целого ряда культурных механизмов, способствующих сохранению и трансформации народных представлений о «своих» и «чужих», как они отразились в языке и фольклоре.

Новизна исследования состоит в том, что стереотипные представления о «чужом» полностью спроецированы в область традиционной духовной культуры славян и анализируются в рамках языка народной культуры. В работе представлена модель комплексного формализованного описания этнолингвистического портрета «чужого», составленная по материалам различных славянских традиций, что отличает наш подход от традиционного бинарного противопоставления двух культур (например, русские - поляки, поляки - евреи, болгары - турки, словаки - цыгане и т.п.). Мы также проводим последовательное разграничение стереотипных представлений, связанных с областью народной мифологии и областью быта («чужие» как существа, связанные с потусторонним миром и как реальные соседи). Как показывает материал, в каждой из этих областей существует своя система представлений о «чужих», однако даже в представлениях, сформированных под влиянием непосредственного этнокультурного соседства, мифологический элемент превалирует.

Помимо номинативных моделей, относящихся к «чужому» этносу или к «чужой» вере, в работе рассматривается реализация стереотипов в разных жанрах и типах фольклорных текстов (легенды, предания, малые формы фольклора - поверья, приметы, паремии). Анализируется роль этнокультурных стереотипов в структуре текста: стереотип как сюжетообразующий компонент (например, в текстах, связанных с религиозными наветами); стереотип как текстопорождающий компонент (например, этиологические легенды о свойствах и качествах «чужих» и связанные с ними поверья).

Рассматриваются также принципы «перевода» текстов «чужой» культуры на язык «своей» культуры (фольклорная интерпретация обрядов, ритуалов, культурных реалий и т.п. языковыми средствами «своей» традиции) (гл. IV).

Методы исследования. Комплексным характером исследования определялись использованные в работе методы и подходы:

- этнолингвистический анализ языковых единиц (лексика, терминология фразеология) и фольклорных текстов (этиологических легенд, топонимических преданий, поверий, паремий, фольклорной терминологии), в которых нашли отражение архаические представления о «чужих» - инородцах и иноверцах с целью выделить значимые признаки, на основе которых формируется и функционирует стереотип этнически и конфессионально «чужого»; данный подход позволяет анализировать лексическую и культурную семантику знаков языка в неразрывном единстве;

- структурно-типологический анализ текстов с целью установить для рассматриваемых стереотипных составляющих их роль в механизме формирования универсального фольклорно-мифологического образа «чужого» и его локальных вариантов (на основе фольклорных текстов различных полиэтнических славянских регионов представлен феномен «мифологии соседства», сочетающий этнографическую реальность с архаическими верованиями и суевериями);

- комплексный сравнительный анализ славянских книжных и фольклорных легенд и поверий о «чужих» (этиология этносов и конфессий, происхождение «чужих» обрядов и обычаев, особенности бытового уклада, представления о связи инородцев/иноверцев с потусторонним миром и демонологическими персонажами, славяно-иноэтничные связи в области магии и ведовства), рассмотренных в синхронии и диахронии;

- текстологический анализ фольклорных нарративов, поверий, примет, паремий, а также материалов следственных дел по обвинению иноверцев в святотатстве и кощунственных действиях по отношению к христианским культовым предметам и местам^ в которых нашел отражение образ иноземца и иноверца; выявление специфики представленного в них этнолингвистического портрета «чужого» (в связи с влиянием мифологических архетипов, книжной традиции, этнографического контекста исторических контактов и практики соседства, событий современной истории, локальных особенностей, а также инокультурного влияния - как в сфере фольклора, так и в сфере языка);

- ареалогический подход, позволяющий представить локальные версии этнолингвистического портрета «чужого» на общеславянском фоне (рассмотрены комплексы представлений о «чужих», бытующие в Полесье, Подолии, на пограничье восточно- и западнославянского ареалов).

Новизна используемой методики состоит в последовательном сочетании сравнительно-исторического и этнолингвистического подходов. В результате становится возможным определить место и роль ментальных и языковых этностереотипов в картине мира славянских народов.

Отметим также разрабатываемую в исследовании методику установления книжно-фольклорных параллелей, что позволяет фиксировать элементы фольклоризации книжных текстов и сюжетов. Данный подход делает возможным не только изучение системы актуальных верований, представленных фольклорно-этнографическими данными XIX-XXI вв. в рамках определенной культурной традиции, но и предполагает выяснение генезиса отдельных сюжетов (многие народные поверья, связанные с «чужими», имеют книжное или апокрифическое происхождение, опираются на средневековые представления об устройстве мира, а также могут быть связаны с «культурным текстом» этнических соседей).

Помимо аналитического исследования опубликованных и архивных материалов, в работе использованы данные, полученные в результате анкетирования (о традиционной методике анкетирования на основе дифференцирующих контрастных признаков для создания психологического, лингвистического портрета «чужого», см.: Quasthoff 1973, Бартминьский 1997, Panasiuk 1998, Бартминьский 2005а). Анализируя методику анкетирования при сборе этнических стереотипных представлений, известный американский фольклорист А. Дандес отмечал: «.при знакомстве с обширной научной литературой, посвященной национальному характеру и стереотипам, нельзя не удивиться малому количеству ссылок на фольклорные материалы. Стереотипы, как правило, описываются на основе анекдотов или опросных листов, в которых информанты выбирают из заранее заданного списка определений <.> характеристики, свойственные, по их мнению, той или иной национальной или этнической группе. Нельзя не задаться вопросом, чем именно с методологической точки зрения руководствуется исследователь, составляя опросные листы, и не обесценивают ли его личные предубеждения, которые сказываются в процессе отбора, полученные результаты» (Дандес 2004а: 138). А. Дандес, считавший фольклор неисчерпаемым источником информации по этническим стереотипам, настойчиво обращал внимание исследователей на значимость фольклорного контекста при фиксации данных.

В процессе работы над нашим исследованием был использован вопросник, специально составленный для фиксации стереотипных текстов-представлений о «чужих» и отражающий релевантные позиции образа «чужого» (см. гл. I и Приложение). Мы сочли уместным снабдить наше исследование приложением, поместив в него программу-вопросник «Этнокультурные стереотипы в народной традиции: славяне и их соседи», составленную специально для этнолингвистических исследований в регионах этнокультурных контактов и апробированную во время полевых сезонов 2003-2005 гг. на территории Украины и Белоруссии. Наш вопросник построен на основе материалов, зафиксированных в опубликованных фольклорно-этнографических сводах по исследуемым регионам, а также в архивных и полевых материалах из Полесья, Подолии, Западной Белоруссии, которые еще ждут выхода в свет. При составлении вопросника мы учитывали позиции, по которым была получена информация о «чужих» в период работы Полесской этнолингвистической экспедиции по «Программе Полесского этнолингвистического атласа» (см.: ПЭС: 21-49), а также опыт польских коллег, собиравших материал по этнокультурной проблематике на территории Польши (см.: Cala 1992: 203-211, вопросник «Obraz kultury zydowskiej w swiadomosci polskiej wsi»).

Материал. Основой диссертации стали опубликованные в фольклорно-этнографических сводах свидетельства о «чужих», а также полевые и архивные этнолингвистические, фольклорные и этнографические материалы, собранные в наше время в регионах Восточной Европы, где на протяжении веков осуществлялись тесные этнокультурные контакты славянских народов с евреями, турками, татарами, цыганами. Основная часть материалов, ставших базой для нашего исследования, происходит из западных и юго-западных восточнославянских регионов (украинское и белорусское Полесье, Подолия, Карпаты, Западная Белоруссия) и восточных областей западнославянского мира (Подлясье, Малополыпа). Однако мы не ограничивались строго этими ареалами, привлекая в качестве типологических параллелей и сравнительного материала данные из южнославянских регионов, где традиции этнического соседства имели свою богатую историю.

Поразительна устойчивость фольклорных представлений о «чужих»: экспедиционные записи конца XX - начала XXI в. обнаруживают удивительное сходство с материалами, зафиксированными в Полесье или в Подолии в конце XIX столетия. Именно поэтому в рамках нашего исследования вполне органично сочетаются материалы, опубликованные в конце XIX - начале XX в. фольклористами и этнографами П.П. Чубинским, М. Федеровским, Н.Я. Никифоровским, Г.А. Булашевым, В. Гнатюком, О. Кольбергом, и сведения, собранные участниками этнолингвистических экспедиций последних лет в Полесье, Подолию, Закарпатье, Западную Белоруссию. Несмотря на изменение бытового уклада, активное влияние городской культуры и размывание системы архаических верований, мифологизированный образ «чужого» по-прежнему представляет собой фрагмент живой фольклорной традиции.

При написании работы широко использовались аутентичные материалы из Полесского архива Института славяноведения РАН (в том числе электронная база данных «Полесский архив»); Карпатского архива Отдела этнолингвистики и фольклора Института славяноведения РАН; Каргопольского архива Российского государственного гуманитарного университета (в том числе электронная база данных); Архива Института этнологии и антропологии РАН (Москва), Архива Российского этнографического музея (Санкт-Петербург), Государственного Архива Смоленской области; Национально-исторического архива Беларуси в г. Гродно; Архива Отделения еврейского искусства Иерусалимского университета (Израиль), Архива Отделения этнолингвистики Люблинского университета им. М. Кюри-Склодовской, архива творческого объединения «Театр NN» в Люблине (Польша), Архива Института фольклора Болгарской Академии наук (София); Архива Этнографического института и музея Болгарской Академии наук (София).

Значительную часть анализируемого материала составили данные, собранные во время полевых исследований в регионах этнокультурных контактов: в украинском и белорусском Полесье (1978-1983 - в составе Полесской этнолингвистической экспедиции под руководством Н.И. Толстого; 2000), в Подолии (Винницкая, Хмельницкая обл., 2001-2004), на территории Буковины (Черновицкая, Ивано

Франковская обл., 2004-2005), западной Белоруссии (Гродненская обл., 2003-2004), в Вологодской обл. (2002), Воронежской обл. (2002), Смоленской обл. (2004-2005). Значительная часть эмпирических данных впервые вводится в научный оборот.

Апробация исследования. Работа прошла обсуждение в Отделе этнолингвистики и фольклора Института славяноведения РАН. По теме исследования опубликовано несколько десятков работ и 2 монографии - ««Народная Библия»: Восточнославянские этиологические легенды» (М., 2004 - 576 с.) и «Этнокультурные стереотипы в славянской народной традиции» (М., 2005 - 288 е.). Тема разрабатывалась в рамках научно-исследовательского проекта «Этнокультурные стереотипы в картине мира славянских народов (электронная текстотека и поисковая система)» (РФФИ, 2003-2005 гг.), в результате чего была создана обширная текстовая база данных (около 2000 текстовых единиц) по основным позициям формальной схемы составления этнолингвистического портрета «чужого» в славянской народной культуре (см. гл. I). Материалы, составившие основу диссертации, являлись также основой лекционных курсов, прочитанных в РГГУ (1997-1998, «Народная культура и фольклор Восточной Европы»), в Высшей гуманитарной школе им. С. Дубнова (1996-2006, «Евреи глазами славян (по материалам традиционной культуры)», «Этнокультурные стереотипы в народной традиции (славяне и евреи)»).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, библиографии и приложения.

 

Заключение научной работыдиссертация на тему "Этнические стереотипы по данным языка и народной культуры славян"

Заключение

Проведенное аналитическое исследование этнических (этнокультурных) стереотипов, представленных в языках и народной традиции славянских народов, позволяет составить комплексный этнолингвистический портрет представителя иной национальности или иной конфессии, выделить базовые признаки стереотипа «чужого» в народной культуре и описать механизм формирования представлений о «чужих» в народных верованиях.

В нашей работе, основанной в первую очередь на текстах народной культуры (при этом как текст может функционировать и языковая единица, и народное верование, и фрагмент обряда, и фольклорный нарратив), мы проанализировали систему семантических стереотипов, связанных с образом этнически и конфессионально «чужого» в славянской традиции.

На основании представленных в диссертации теоретических положений и эмпирического материала можно сделать следующие выводы.

1. Этнокультурный стереотип выступает как значимый компонент знания о внешней действительности, как универсальный познавательный классификатор. Эта важнейшая составляющая народной картины мира репрезентирована как в языке (в форме языковых стереотипов - терминов, клише, фразеологизмов), так и в фольклоре и народных верованиях (в форме внеязыковых (ментальных) стереотипов - поверий, суеверных представлений, моделей поведения по отношению к «чужим» и т.п.).

2. При изучении данного вида стереотипов крайне результативным оказалось применение этнолингвистического подхода, позволяющего рассматривать языковые и внеязыковые стереотипы в неразрывном единстве и подкреплять языковую информацию фактами этнографии и фольклора, а также анализировать языковой стереотип «чужого» внутри этнокультурного контекста - в связи с широким спектром актуальных народных верований и представлений.

3. Спроецировав стереотипные представления о «чужом» в область народной духовной культуры, в диссертации мы представили реконструкцию концепта «чужой» на основе лингвистического и фольклорно-этнографического материала различных славянских традиций. Многоаспектность сопоставлений (славяне и не славяне, восточные славяне - западные славяне, русские - украинцы - белорусы) отличает наш подход от традиционного бинарного противопоставления двух культур (например, русские - поляки, поляки - евреи, болгары - турки, словаки - цыгане и т.п.).

4. Основная часть материалов, ставших базой для нашего исследования, происходит из западных и юго-западных восточнославянских регионов (украинское и белорусское Полесье, Подолия, Карпаты, Западная Белоруссия) и восточных областей западнославянского мира (Подлясье, Малополына). Учитывая этнокультурную и этноконфессиональную специфику данных регионов, в качестве базового противопоставления «своих» и «чужих» была выбрана оппозиция «славяне-евреи», как наиболее репрезентативная. При этом принимались во внимание и факты соседства других славянских и неславянских этнических сообществ.

5. В диссертации представлена модель комплексного формализованного описания этнолингвистического портрета «чужого», составленная по материалам различных славянских традиций. Данная модель описания «чужого» есть результат обобщения этнолингвистических материалов из регионов восточно- и западнославянского пограничья, где на протяжении веков осуществлялись тесные этнокультурные контакты славянских народов с евреями, турками, татарами, цыганами. Учитывая этноцентричный характер любой народной традиции, в схеме формализованного описания «чужого» удалось выделить наиболее значимые позиции (константы). В языке и народных верованиях находят отражение представления о физических признаках (внешность, аномальные и зооморфные признаки) этнических и конфессиональных соседей, о «чужом» языке и «чужой вере», «чужих» обрядах и календарных праздниках. Совокупность признаков, существующая в традиционной культуре для создания образа «чужого», наиболее ярко демонстрирует такие базовые характеристики этнокультурного стереотипа, как субъективная генерализация, интровертность и оценочность.

6. На основе анализа обширной эмпирической базы удалось выделить типологию признаков «чужого» для данного региона культурного пограничья, их иерархию (превалирование конфессионального компонента над этническим) и градацию (для полиэтничных и поликонфессиональных регионов оказывается значимым противопоставление признаков «свой-иной/другой-чужой», определяющую роль в котором играет опять же конфессиональный фактор).

7. Проводя последовательное разграничение стереотипных представлений, связанных с областью народной мифологии и областью быта («чужие» как существа, связанные с потусторонним миром и как реальные соседи), мы показали, что в каждой из этих областей существует своя система представлений о «чужих». Вводимый в научный оборот материал доказывает, что даже в представлениях, сформированных под влиянием непосредственного этнокультурного соседства, мифологический элемент доминирует. Такая картина «мифологии соседства» является доказательством того, что этностереотипы по-прежнему успешно выполняют свою защитную функцию и способствуют сохранению традиционной системы ценностей как по отношению к своему сообществу, так и по отношению к «чужим» культурам.

8. Языковые и внеязыковые этнические стереотипы, с одной стороны, демонстрируют сопротивляемость изменениям и стабильную повторяемость; с другой стороны, именно эта группа стереотипов является показательным примером изменчивости и динамичности концепта «чужого». Устойчивость стереотипов в отношении этнических и конфессиональных соседей позволяет последовательно сравнивать фольклорно-этнографические свидетельства Х1Х-ХХвв. и современные полевые данные, изучать аутентичный материал в синхронии и диахронии, прослеживать преемственность и живучесть традиции. В то же время трансформация этностереотипов, во многом определяемая современной этноконфессиональной ситуацией в исследуемых регионах, дает возможность не только проследить, как изменяется набор признаков, характеризующий «чужого», но и наметить пути изучения «новой мифологии», формирующейся вокруг концепта «чужой» в современных условиях.

9. В процессе познания и описания элементов «чужой» традиции происходит постоянный процесс «перевода» текстов «чужой» культуры на язык «своей» культуры. Механизм перевода осуществляется за счет постоянного сравнения со своей системой ценностей, нахождения аналогов в «своей» традиции. Это воплощается не только в номинативных и описательных конструкциях, но и в использовании «своей» лексики для обозначения понятий «чужой» культуры или в адаптации «чужих» языковых единиц для обозначения «своих» объектов. Чрезвычайно значимо в этом контексте воздействие народной этимологии, обеспечивающей работу механизма «перевода» и адаптации текстов «чужой» культуры.

10. Этнические стереотипы играют особую роль в структуре фольклорного текста и устного нарратива. Будучи представлены как в традиционных фольклорных жанрах (легенда, быличка, поверье, примета, загадка, паремия и т.п.), так и в текстах, относящихся к сфере постфольклора (анекдоты, слухи и толки), они могут играть роль структурообразующего мотива при построении повествовательного текста. Стереотипы также выступают в роли связующего элемента, объединяя в пределах единого повествования книжные и фольклорные сюжеты (данная функция наглядно проявляется в текстах, представляющих собой религиозный или этнический навет). Стереотипы оказывают влияние на формирование поведенческих моделей в рамках этнокультурного диалога, что воплощается в устных рассказах о взаимодействии с «чужими» в религиозной и обрядовой сфере.

По результатам исследования намечаются некоторые перспективные направления дальнейших изысканий в рамках избранной темы.

1. В диссертации была поставлена задача проанализировать, какие именно этнически и конфессионально «чужие» становятся объектом наиболее пристального внимания, как соотносятся стереотипные характеристики различных представителей «чужого» мира в полиэтничных регионах (представления славян о евреях, цыганах, татарах и др.), чем отличаются представления о «своих» и «чужих» внутри славянского сообщества (например, противопоставление русских и украинцев, украинцев и поляков и т.п.) и в рамках межкультурного диалога славян с иноэтничными соседями (например, с евреями). Этнокультурное противостояние внутри славянского сообщества и вне его было изучено на примере народно-религиозных представлений о «своих» чужих в конфессиональном аспекте. Однако данная проблема не исчерпывается конфессиональной сферой. Область расширения данной проблематики захватывает сюжеты, связанные с языковыми, этнографическими, фольклорными различиями между родственными и не родственными этническими сообществами, находящимися в тесном контакте. Механизмы взаимного восприятия традиций в этом контексте, классификация явлений культуры как «своих», «чужих» или «общих» - это тема особого исследования.

2. Еще одно перспективное направление связано с динамикой этностереотипов в связи с экстралингвистическими и внекультурными факторами. Мониторинг традиции в поликультурных регионах позволяет наметить подходы к изучению не только сохраняющегося до настоящего времени пласта традиционных архаических представлений о «чужих», но и инноваций, частично «реанимирующих» архаические модели.

3. Этностереотип как целостный культурный текст, отражающий позицию каждой традиции в связи с установлением (подтверждением) своей идентичности, требует особого исследовательского внимания. В этой сфере чрезвычайно продуктивными представляются сопоставительные исследования, например, проведенное по одной матрице этнолингвистическое описание «чужого» в локальной славянской и местной еврейской традиции в отдельном контактном регионе (Подолия, Буковина, Закарпатье, Западная Белоруссия и т.п.). В результате таких исследований мы имеем возможность получить уникальный образец взаимного восприятия двух типологически различных культурных традиций, на протяжении долгого времени находившихся в тесной связи.

4. Перспективной задачей видится также составление тезауруса для описания «чужой» традиции и прояснения вопроса, как создается и функционирует механизм интерпретации «чужих» культурных концептов языковыми средствами «своей» культуры. Принципы отбора терминологии, прилагаемой к объектам и явлениям «чужой» культурной традиции, трансформация культурной семантики языковых единиц, избираемых для номинации и интерпретации реалий «чужого» быта, элементов обрядности и ритуалистики, - все это может стать предметом отдельного исследования.

5. Описывая действительность упрощенно, схематично, создавая субъективные мифологические или идеологические представления, этнические стереотипы могут препятствовать взаимопониманию людей как внутри этнических сообществ, так и в межгрупповой коммуникации. В связи с этим крайне актуальным представляется дальнейшее изучение роли этнокультурных стереотипов в интеграционных процессах, связанных с экологией культуры, с межкультурным диалогом, с проблемами толерантности.

 

Список научной литературыБелова, Ольга Владиславовна, диссертация по теме "Славянские языки (западные и южные)"

1. Агапкина, Топорков 1989 Агапкина Т.А., Топорков A.JI. Воробьиная (рябиновая) ночь в языке и поверьях восточных славян // Славянский и балканский фольклор. Реконструкция древней славянской духовной культуры: источники и методы. М., 1989. С. 230-253.

2. Азимов 1983 Азимов Э.Г. Из полесской народной метеорологии. Слепой дождь //ПЭС. С. 212-217.

3. Ангелов 1997 Ангелов Д. Представи за «другая» в българския песенен фолклор // Българска етнография. 1997. № 1-2. С. 109-121.

4. Бадаланова 1993 Бадаланова Ф. Культ царя Константина у болгар // Символический язык традиционной культуры. Балканские чтения - П. М., 1991. С. 145— 155.

5. Байбурин 1983 Байбурин А.К. Жилище в обрядах и предствлениях восточных славян. Л., 1983.

6. Байбурин 1993 -Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре. СПб., 1993.

7. Бартминьский 1995 Бартминьский Е. Этноцентризм стереотипа. Результаты исследования немецких (Бохум) и польских (Люблин) студентов в 1993-1994 гг. // PMC. М., 1995. С. 7-9.

8. Бартминьский 1997 Бартминьский Е. Этноцентризм стереотипа. Польские и немецкие студенты о своих соседях // Славяноведение. 1997. № 1. С. 12-24.

9. Бартминьский 2005а Бартминьский Е. Стереотип как предмет лингвистики // Бартминьский Е. Языковой образ мира: очерки по этнолингвистике. М., 2005. С. 133157.

10. Бартминьский 20056 Бартминьский Е. Как изменяется стереотип немца в Польше? // Бартминьский Е. Языковой образ мира: очерки по этнолингвистике. М., 2005. С. 252-278.

11. Бартминьский, Панасюк 2005 Бартминьский Е., Панасюк И. Языковые стереотипы // Бартминьский Е. Языковой образ мира: очерки по этнолингвистике. М., 2005. С. 158-187.

12. Бахилина 1975 Бахтина Н.Б. История цветообозначений в русском языке. М.,

13. Бахтин 1998 Бахтин B.C. Там, где поют русские песни // Живая старина. 1998. № 2. С. 38-40.

14. Бахтин 1999 Бахтин B.C. Экспедиции в русские старообрядческие поселения Польши, Румынии, Болгарии и Монголии // Живая старина. 1999. № 1. С. 40-42.

15. БВКЗ Быт великорусских крестьян-землепашцев. Описание материалов этнографического бюро князя В.Н. Тенишева (на примере Владимирской губернии) / Авт.-сост. Б.М. Фирсов, И.Г. Киселева. СПб., 1993.

16. БеговиЬ 1887 Живот и обича.е Срба Граничара / Сакупио Н. БеговиЬ. Загреб,1887.

17. Белова 1994 Белова О.В. Народное православие Полесья // Живая старина. 1994. №3. С. 46-47.

18. Белова 1996 Белова О. Евреи глазами славян (по материалам традиционной народной культуры) // Вестник Еврейского университета в Москве. 1996. № 13. С. 100— 119.

19. Белова 1997 Белова О.В. Этноконфессиональные стереотипы в славянских народных представлениях // Славяноведение. 1997. № 1. С. 25-32.

20. Белова 1997а Белова О.В. Мифологизация образа немца в славянской традиционной культуре // Славяне и их соседи. Славяне и немцы. Средние века -раннее Новое время. М., 1997. С. 10-13.

21. Белова 1998 Белова О. Евреи и нечистая сила // Трахтенберг Д. Дьявол и евреи. Средневековые представления о евреях и их связь с современным антисемитизмом. М. -Иерусалим, 1998. С. 258-276.

22. Белова 19986 Белова О.В. Символика цвета в славянских книжных сказаниях о животных // Слово и культура. Памяти Никиты Ильича Толстого. Москва, 1998. Т. 2. С. 44-50.

23. Белова 1999 Белова О.В. Отражение этноконфессиональных отношений в славянском фольклоре // Jews and Slavs. Jerusalem; Ljubljana, 1999. Vol. 6. P. 11-21.

24. Белова 1999a Белова О.В. Фольклорная интерпретация ритуальных действий и предметов иудейского культа в Полесье // Мифология и повседневность. Материалы научной конференции 22-24 февраля 1999 г. СПб., 1999. Вып. 2. С. 307-317.

25. Белова 19996 Белова О. Образ еврея в народной демонологии славян // Еврейская культура и культурные контакты. Материалы Шестой ежегодной международной междисциплинарной конференции по иудаике. М., 1999. Ч. 3. С. 86-99.

26. Белова 2000 Белова О.В. Славянский бестиарий. Словарь названий и символики. М., 2000.

27. Белова 2000а Белова О.В. Иуда Искариот: от евангельского образа к демонологическому персонажу // Славянский и балканский фольклор. Народная демонология. М., 2000. С. 344-360.

28. Белова 20006 Белова О. О "грешных" животных в славянских легендах // Концепт греха в славянской и еврейской культурной традиции. М., 2000. С. 163-178.

29. Белова 2000в Белова О.В. «Чужие» в Полесье // Живая старина. 2000. № 3. С. 9-10.

30. Белова 2000г Белова О.В. Представления о монстрах-полулюдях в народной традиции славян // Миф в культуре: человек—не-человек. М., 2000. С. 47-57.

31. Белова 2000д Белова О. «У нас ат жыдоу узяли звычай: як пьюць - гаварыць «шолам».» Славяне и евреи о «своих» и «чужих» календарных праздниках // Солнечное сплетение. Литературный журнал. Иерусалим, 2000. № 14-15. С. 132-140.

32. Белова 2000е Белова О.В. "Лях-девятьденник" и "москаль-людоед" (представления этнических соседей друг о друге) // Поляки и русские в глазах друг друга. М„ 2000. С. 226-230.

33. Белова 2000ж Белова О. Поляки и восточные славяне: этнокультурные стереотипы в Полесье // Wizerunek s^siadow. I: Polacy w oczach Rosjan - Rosjane w oczach Polak6w. SOW, Warszawa, 2001. S. 59-65.

34. Белова 2001 Белова О. Чужие среди своих. Славянский образ «инородца» // Родина. 2001, январь-февраль. С. 166-170.

35. Белова 2001а Белова О. «Про Хапуна, я думаю, и вы слыхали.» // Солнечное сплетение. Литературный журнал. Иерусалим, 2001. № 16-17. С. 174-180.

36. Белова 20016 Белова О. Чудо и вера: народные легенды о религиозных праздниках, обрядах и обращении иноверцев // Концепт чуда в славянской и еврейской культурной традиции. М., 2001. С. 194-217.

37. Белова 2001в Белова О.В. «Чужой» в маске. Образы этнических соседей в обрядовом ряженье // Художественный мир традиционной культуры. Сборник статей к 75-летию В.Г. Смолицкого. М., 2001. С. 151-158.

38. Белова 2001г Белова О. Цветовые характеристики «чужих» в народных представлениях славян // Кодови словенских култура. Bpoj 6. Boje. Београд,2001.С. 78-86.

39. Белова 2001д Белова О. «Жидовская зозуля и «еврейская куица» в представлениях полешуков // Вестник Еврейского университета. М, 2001. №5. С. 137-146.

40. Белова 2002а Белова О.В. Межкультурный диалог в свете этнолингвистики: материалы из регионов Восточной Славии // Славяноведение. 2002. № 6. С. 87-93.

41. Белова 20026 Белова О.В. «Другие» и «чужие»: представления об этнических соседях в славянской народной культуре // Признаковое пространство культуры. М., 2002. С. 71-85.

42. Белова 2003 Белова О.В. Опыт комплексного исследования в регионе этнокультурных контактов // Актуальные проблемы полевой фольклористики. М., 2003. Вып. 2. С. 60-70.

43. Белова 2003а Белова О. О «жидах» и «жидовской вере» в народных представлениях восточных славян // Свой или чужой? Евреи и славяне глазами друг друга. М., 2003. С. 160-175.

44. Белова 20036 -Белова О. Вино в восточнославянских этиологических легендах // Миф-8. Вино и култура / Ред. И. Маразов. София, 2003. С. 116-124.

45. Белова 2003в Белова О. Паломничество в фольклорной традиции восточных славян // Jews and Slavs. Jerusalem, 2003. Vol. 10. S. 81-94.

46. Белова 2003г Белова О.В. «Свой-чужой». Из материалов к словарю «Славянские древности» // Славяноведение. 2003. № 6. С. 71-73.

47. Белова 2004 «Народная Библия»: Восточнославянские этиологические легенды / Составление и комментарии О.В. Беловой. М., 2004.

48. Белова 2004а Белова О. «Со своим уставом в чужой монастырь»: «наступательная» модель в этноконфессиональном диалоге // Праздник - обряд -ритуал в славянской и еврейской культурной традиции. М., 2004. С. 119-136.

49. Белова 20046 Белова О.В. «Мы жили по соседству.». Этнокультурные стереотипы и живая традиция // Антропологический форум. СПб., 2004. № 1.С.230-237.

50. Белова 2004в Белова О.В. Как в деревне Арзубиха «кабалу писали» // Язык культуры: семантика и прагматика. М., 2004. С. 183-189.

51. Белова 2005 Белова О.В. Этнокультурные стереотипы в славянской народной традиции. М., 2005.

52. Белова 2005а Белова О. Еврейские пищевые запреты в фольклорной интерпретации славян // Пир - трапеза - застолье в славянской и еврейской культурной традиции. М., 2005. С. 106-124.

53. Белова 2006 (в печати) Белова О. Мифы о евреях в восточнославянской народной культуре // Еврейский текст в европейской культуре. Даугавпилс, 2006 (в печати).

54. Белова, Виноградова 2002 Белова О.В., Виноградова JI.H. Фольклорные этиологические легенды о поляках и их восточнославянских соседях // Россия-Польша. Образы и стереотипы в литературе и культуре. М., 2002. С. 310-320.

55. Белова, Петрухин 2001 Белова О.В., Петрухин В.Я. «Невелыке царство було, а врэдливэ.». История в свете народной этиологии // Славянский альманах 2000. М., 2001. С. 286-303.

56. Белова, Петрухин 2002 Белова О., Петрухин В. Демонологические сюжеты в кросскультурном пространстве // Между двумя мирами: представления о демоническом и потустороннем в славянской и еврейской культурной традиции. М., 2002. С. 196-218.

57. Белова, Петрухин 2003 Белова О., Петрухин В. Об одном «конфликтном сюжете» в славянской книжности и фольклоре // Параллели. Русско-еврейский историко-литературный и библиографический альманах. М., 2003. Вып. 2-3. С. 275-282

58. Белова, Петрухин 2005 Белова О., Петрухин В. Славяне и евреи: практика и мифология соседства (по материалам полевых исследований в регионах этнокультурных контактов) // Диаспоры. Независимый научный журнал. 2005. № 1. С. 153-186.

59. Белова, Петрухин 2005а Белова О., Петрухин В. Генезис «чужих» в свете фольклорной этиологии // Etnolingwistyka / Pod. red. J. Bartminskiego. Lublin, 2005. Vol. 16. S. 257-268.

60. Березович 1999 Березович E.JJ. Русская национальная личность в зеркале языка: В поисках объективной методики анализа // Русский язык в контексте культуры. Екатеринбург, 1999. С. 31^2.

61. Березович 2000 Березович E.JI. Русская топонимия в этнолингвистическом аспекте. Екатеринбург, 2000.

62. Березович 2006а Березович ЕЛ. О явлении лексической ксеномотивации. 2006 (в печати).

63. Березович 20066 Березович E.JI. О явлении ксеномотивации (на материале обозначений небесных светил и погодных явлений). 2006 (в печати).

64. Берман 1873 Берман И. Календарь по народным преданиям в Воложинском приходе Виленской губернии, Ошмянского уезда // Записки Имп. Русского географического общества по отд. этнографии. СПб., 1873. Т. 5. С. 3-44.

65. БИ Балкански идентичности в българската култура от медерната эпоха (XIX-XX век). София, 2001.

66. БЛДР 1 Библиотека литературы Древней Руси. Т. 1: XI—XII века. СПб., 1997.

67. БЛДР 10 Библиотека литературы Древней Руси. Т. 10: XVI век. М., 2000.

68. Богатырев 1971 Богатырев П.Г. Народный театр чехов и словаков // Богатырев П.Г. Вопросы теории народного искусства. М., 1971. С. 11-166.

69. Богатырев 1971а Богатырев П.Г. Магические действия, обряды и верования Закарпатья // Богатырев П.Г. Вопросы теории народного искусства. М., 1971. С. 167-296.

70. Богатырев 1996 Богатырев П.Г. Игры в похоронных обрядах Закарпатья // Секс и эротика в русской традиционной культуре. М., 1996. С. 484-508.

71. БПШ Белорусские песни, собранные П.В. Шейном // Записки Имп. Русского географического общества. СПб., 1873. Т. 5. С. 281-850.

72. БТ «Бредни Талмуда, узнанные у самих евреев и явленные новой сектой сяпвсечухов или анти-талмудистов» // Праздник - обряд - ритуал в славянской и еврейской культурной традиции». М., 2004. С. 376-440.

73. Булашев 1909 Булашев Г. Украинский народ в своих легендах и религиозных воззрениях и верованиях. Киев, 1909.

74. Бурмистров 2004 Бурмистров К. «Басни Талмудовы, от самих жидов узнанные»: к генеалогии юдофобских настроений в России конца XVIII - начала XIX в. // Праздник - обряд - ритуал в славянской и еврейской культурной традиции. М., 2004. С.362-372.

75. БФИИ Български фолклор. Идентичност - Идентичности. София, 2005 (=Български фолклор. 2005. Кн. 1).

76. БФОО Български фолклор. Общности и образи. София, 1999 (=Български фолклор. 1999. Кн. 1-2).

77. Валенцова 2001 Валенцова М.М. Понятие «чистый» в народной культуре // Живая старина. 2001. № 3. С. 3-8.

78. Верхратский 1899 Верхратский I. Знадоби для шзнаня угорско-русьюх TOBOpie // Записки Наукового Товариства iM. Шевченка. Льв1в, 1899. Т. 29. С. 127-200.

79. Власова 2000 Власова М.Н. Русские суеверия. СПб., 2000.

80. Волков 1916 Волков Ф. Этнографические особенности украинского народа // Украинский народ в его прошлом и настоящем. Пг., 1916. С. 455-647.

81. Воронцова 2002 Воронцова Ю.Б. Коллективные прозвища в русских говорах. Дис. канд. филол. наук. Екатеринбург, 2002.

82. Воропай 1993 -Воропай О. Звичш нашого народу. Кшв, 1993.

83. ВукановиЬ 1931 ВукановиН Т. Лична имена код Срба//ГЕМБ 1931/6: 56-74.

84. ГЕМБ Гласник Етнографског My3eja у Београду. Београд, 1926-. Кн. 1-.

85. Георгиева 1990 Георгиева А. Етиологични легенди в българския фолклор. София, 1990.

86. Георгиева 1996 Георгиева А. «Чуждият» според българските етиологични легенди // Етнология. София, 1996. Т. 2. С. 64-97.

87. Гильфердинг 1896 Гильфердинг А.Ф. Остатки славян на южном берешу Балтийского моря// Этнографический сборник. СПб., 1891. Вып. 5. С. 1-191.

88. Гнатюк 1897 Гнатюк В. Етнограф1чш матер1яли з Угорсько! Руси. Т. 1. Легенди i новел1 // Етнограф1чний зб1рник. Льв1в, 1897. Т. 3.

89. Гнатюк 1899 Гнатюк В. Галщько-русью анекдоти. Ч. 2 // Етнограф1чний зйрник. Льв1в, 1899. Т. 6. С. 163-269.

90. Гнатюк 1902 Гнатюк В. Галицько-русью народ Hi легенди. Т. 1 // Етнограф1чний зб1рник. Льв1в, 1902. Т. 12.

91. Гнатюк 1902а Гнатюк В. Галицько-русью народш легенди. Т. 2 // Етнограф1чний зб1рник. Льв1в, 1902. Т. 13.

92. Гнатюк 1911 Гнатюк В. Етнограф1чш матер1яли з Угорсько'1 Руси. Т. VI. Байки, легениди, 1Стор1чни перекази, новел!, анекдоти - з Бачки // Етнограф1чний зб1рник. Льв1в, 1911. Т. 30.

93. Гнатюк 1912 Гнатюк В. Знадоби до украшсько! демонольопТ. Т. 2. Вип. 1 // Етнограф1чний зб1рник. Льв1в, 1912. Т. 33.

94. Градева 2001 Градева Р. Турците в българската книжнина, XV-XVIII век // Балкански идентичности в българската култура от модерната епоха (XIX-XX век). София, 2001. С. 112-134.

95. Грейвс, Патай 2002 Грейвс Р., Патай Р. Иудейские мифы. Книга Бытия. М.,2002.

96. Гринченко 1895 Гринченко БД. Этнографические материалы, собранные в Черниговской и соседних с ней губерниях. Чернигов, 1895. Вып. 1.

97. Гринченко 1897 Гринченко БД. Этнографические материалы, собранные в Черниговской и соседних с ней губерниях. Чернигов, 1897. Вып. 2.

98. Гринченко 1901 Гринченко БД. Из уст народа. Малорусские рассказы, сказки и пр. Чернигов, 1901.

99. Гулик 2000 Гулик Д.П. Языковой портрет цыгана (на материале русского и английского языков) // Язык. Система. Личность. Екатеринбург, 2000. С. 38-48.

100. Гура 1997 Гура А.В. Символика животных в славянской народной традиции. М., 1997.

101. Дабева 1939 -Дабева М. Ев. Епитети въ българската народна песен. София, 1939. Давыдова 1998 -Давыдова Ю.А. Представления о «чужом народе» в Уржумском районе // Живая старина. 1998. N° 4. С. 35-37.

102. Даль Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 19791981. Т. 1^.

103. Даль ПРИ Пословицы русского народа. Сборник В. Даля. М., 1957. Даль 1996 -Даль В.И. О повериях, суевериях и предрассудках русского народа. СПб, 1996.

104. Дандес 2004 Дандес А. «Кровавый навет» или легенда о ритуальном убийстве: антисемитизм сквозь призму проективной инверсии // Дандес А. Фольклор: семиотика и/или психоанализ. М., 2004. С. 204-230.

105. Дандес 2004а Дандес А. Об этнических стереотипах: евреи и поляки в Соединеннных Штатах II Дандес А. Фольклор: семиотика и/или психоанализ. М., 2004. С. 137-162.

106. Дандес, Хаушильд 2004 -Дандес А., Хаушильд Т. Анекдоты Освенцима IIДандес А. Фольклор: семиотика и/или психоанализ. М., 2004. С. 178-188.

107. Демидович 1896 Демидович П. Из области верований и сказаний белорусов // Этнографическое обозрение. 1896. № 1. С. 91-120.

108. Дикарев 1892 Дикарев М. Очерк Воронежского мещанского говора сравнительно с украйно-русским наречием // Памятная книжка Воронежской губ. на 1892 г. Воронеж, 1892. Вып. 2. С. 69-270.

109. Дмитриев 2003 Дмитриев М. Евреи во взглядах польского проповедника-середины XVII в. Павла Рушеля // Свой или чужой? Евреи и славяне глазами друг друга. М., 2003. С. 45-67.

110. Добровольская 2003 Добровольская В. Русско-еврейские браки: стереотипы восприятия в зоне межэтнических контактов (по материалам мегаполисов) // Свой или чужой? Евреи и славяне глазами друг друга. М., 2003. С. 211-225.

111. Добровольский 1891 Добровольский В.Н. Смоленский этнографический сборник. СПб., 1891. Ч. 1.

112. Добровольский 1914 Добровольский В.Н. Смоленский областной словарь. Смоленск, 1914.

113. ДОО Дети в обычаях и обрядах народов зарубежной Европы. М., 1995. Т. 1.

114. Драгоманов 1876 -Драгоманов М. Малоросские народные предания и рассказы. Киев, 1876.

115. Дранникова 2004 Дранникова Н.В. Локальные групповые прозвища в традиционной культуре Русского Севера: функциональность, жанровая природа, этнопоэтика. Архангельск, 2004.

116. Дубровина 2002 Дубровина С.Ю. Народные пересказы Ветхого Завета на Тамбовщине // Живая старина. 2002. № 3. С. 2-4.

117. Евсеенко 2003 Евсеенко Н. Образ еврея в византийской эпистолографии ХП-XIV вв. // Свой или чужой? Евреи и славяне глазами друг друга. М., 2003. С. 24-29.

118. Еленевская, Фиалкова 2005 Еленевская М., Фиалкова Я. Русская улица в еврейской стране. Исследование фольклора эмигрантов 1990-х в Израиле. М., 2005. Ч. 1-2.

119. Жаткович 1896 Жаткович Ю. Зам1тки етнограф1чш з Угорско! Руси // Етнограф1чний зб1рник. Льв1в, 1896. Т. 2. С. 1-38 (отдельная пагинация).

120. Живое слово Живое слово. Фольклор русских старожилов Литвы / Сост. Ю. Новиков. Вильнюс, 1999.

121. Журавлев 1979 Журавлев А.Ф. Об одном мотиве восточнославянских загадок // Проблемы славянской этнографии. К 100-летию Д.К. Зеленина. Л., 1979. С. 130-132.

122. Заглада 1929 Заглада Н. Побут селянсько\' дитини. Матер1яли до монографпс. Старосшля. Кшв, 1929 (Матер1яли до етнолольогп.1).

123. Замовы 1992 Замовы / Уклад., астэм. тэкстау, уступ, арт. i камент. Г. А. Барташев1ч. MiHCK, 1992.

124. Занемонец 2003 Занемонец А. Отречение от иудаизма в византийской культуре // Свой или чужой? Евреи и славяне глазами друг друга. М., 2003. С. 11-23.

125. Зеленин 1914 Зеленин Д.К. Описание рукописей Ученого архива Имп. Русского географического общества. Пг., 1914. Вып. 1.

126. Зеленин 1991 Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография. М., 1991.

127. Зеленин 1994 Зеленин Д.К. Великорусские народные присловья как материал для этнографии // Зеленин Д.К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 1901— 1913. М., 1994. С. 38-58.

128. Зеленин 1994а Зеленин Д.К. Народные присловья и анекдоты о русских жителях Вятской губернии (Этнографический и историко-литературный очерк) // Зеленин Д.К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 1901-1913. М., 1994. С.59-104.

129. Иванов 1907 Иванов П.В. Жизнь и поверья крестьян Купянского уезда Харьковской губернии. Харьков, 1907.

130. Иванова, Калуцков 2005 Иванова А.А., Калуцков В.Н. «Кучкас не деревня, кучкасяне не народ» // Живая старина. 2005. № 4. С. 7-11.

131. Илиев 1890 Илиев А.Т. Българските предания за исполини, наречени елини, жидове и латини // СбНУ. 1890. Кн. 3. С. 179-205.

132. Илиев 1891 Илиев А.Т. Българските предания за исполини, наречени елини, жидове и латини // СбНУ. 1891. Кн. 4. С. 231-256.

133. Кайндль 2003 Кайндлъ Р.Ф. Гуцул и: 1'хне життя, звича! та народни перекази / Перекл. з шмецько\" 3. Пенюк. Чершвщ, 2003.

134. Каравелов 1861 Каравелов Л. Памятники народного быта болгар. М., 1861.1. Кн. 1.

135. Каустов 2004 Каустов А. Праздник как инструмент формирования стереотипов по отношению к евреям в официальной культуре Древней Украины (X-XVIII вв.) // Праздник-обряд-ритуал в славянской и еврейской культурной традиции. М., 2004. С.104-118.

136. Кпимчук 1995 Климчук Ф.Д Духовная культура полесского села Симоновичи// Славянский и балканский фольклор. Этнолингвистическое изучение

137. Полесья. М., 1995. С. 335-380.

138. Клингер 1909-1911 -Клингер В. Животное в античном и современном суеверии. Киев, 1909-1911.

139. КОО 2 Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. 2. Весенние праздники. М., 1977.

140. КОО 3 Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. 3. М.,1978.

141. Кравченко 1911 Этнографические материалы, собранные В.Г. Кравченко в Волынской и соседней с ней губерниях // Труды Общества исследователей Волыни. Житомир, 1911. Т. 5.

142. Красных 2003 Красных В.В. «Свой» среди «чужих»: миф или реальность? М.,2003.

143. Кривощапова 2005 Кривощапова Ю.А. Домашние насекомые-паразиты в языке и фольклоре // Живая старина. 2005. № 4. С. 40-43.

144. Криничная 1978 Криничная Н.А. Северные предания. Беломорско-Обонежский регион. Л., 1978.

145. Криничная 1987 Криничная Н.А. Русская народная историческая проза. Л.,1987.

146. Криничная 1988 Криничная Н.А. Персонажи преданий: становление и эволюция образа. Л., 1988.

147. Крысин 2002 Крысин Л.П. Лингвистический аспект изучения этностереотипов (постановка проблемы) // Встречи этнических культур в зеркале языка: (в сопоставительном лингвокультурном аспекте). М., 2002. С. 171-175.

148. Кръстева-Благоева 1999 Кръстева-Благоева Е. Личното име в българската традиция. София, 1999.

149. КСКТ Кубрякова Е.С., Демьянков В.З., Панкрац Ю.Г., Лузина Л.Г. Краткий словарь когнитивных терминов. М., 1996.

150. Курочюн 1995 -Курочкт О. Украшськи новор1чш обряди «Коза» i «Маланка». Опишне, 1995.

151. Лавров 1899 Лавров П.А. Апокрифические тексты. СПб., 1899. Левкиевская 2000 - Левкиевская Е. Конфессиональный образ поляка в русской народной и письменной традиции // Поляки и русские в глазах друг друга. М., 2000. С. 231-238.

152. Левченко 1928 Казки та оповщання з Подшля. В записах 1850-1860-х pp. / Упоряд. М. Левченко. Кшв, 1928. Вип. 1-2.

153. Легенды 1989 Легенды, предания, бывальщины / Сост. Н.А. Криничная. М.,1989.

154. Львов 2003 Львов А. Между «своими» и «чужими» (об отношении к сектантам субботникам) // Свой или чужой? Евреи и славяне глазами друг друга. М, 2003. С. 248-265.

155. Максимов 1995 Макашов С.В. Нечистая, неведомая и крестная сила. Куль хлеба. Смоленск, 1995.

156. Марзалюк 2003 Марзалюк I.A. Лкда дауняй Беларуа: этнаканфесшныя i сацыякультурныя стэрэатыпы (X-XVII ст.ст.). Маллёу, 2003.

157. Марийский фольклор 1991 Марийский фольклор. Йошкар-Ола, 1991.

158. Маринов 1981 Мартов Д. Избрани произведения в два тома. София, 1981.1. Т. 1.

159. Маркевич 1991 Маркевич Н.А. Обычаи, поверья, кухня и напитки малороссиян // Украшщ: народш в1рування, пов1р'я, демонолопя. Кшв, 1991. С. 52-169.

160. Марушиакова, Попов 1993 Марушиакова Е., Попов В. Циганите в България. София, 1993.

161. Маслинский 2000 Маслинский К.А. «Литва - она всё зальет» // Живая старина. 2000. № 3. С. 5-9.

162. Менил, Попова 1995 Мент М., Попова А. Идентификация на чужденеца през призмата на окосмеността // Българска етнология. Год. XXI. Извънреден брой. София, 1995. С.76-87.

163. МилиЬевиЬ 1984 Mwiuheeuh М. Ъ. Живот Срба сел>ака. Београд, 1984.

164. Милорадович 1991 Милорадович В.П. Житье-бытье лубенского крестьянина // Украшщ: народш в1рування, пов!р'я, демонологш. Кшв, 1991. С. 170-341.

165. Михайлова 1999 Михайлова К. Етническият стереотип за българина сред поляците, живеещи в България // Бъдгарски фолклор. 1999. Кн. 1-2. С. 58-70.

166. Михайлова 2005 Михайлова К. Празници и идентичност на поляците в България // Проблеми на българския фольклор. Т. 10. Фолклор. Идентичност. Съвременност. София, 2005. С. 415^120.

167. МКЧ Миф в культуре: человек - не-человек. М., 2000.

168. МНМ Мифы народов мира. Энциклопедия. Т. 1-2. М., 1980-1982.

169. Мороз 1999 Мороз А.Б. «Пустому углу молятся.» Новые религиозные течения и традиционная культура // Живая старина. 1999. № 2. С. 14-15.

170. Мочалова 2000 Мочалова В. Польская тема в русских памятниках XVI в. // Поляки и русские в глазах друг друга. М., 2000. С. 33- 44.

171. Мочалова 2002 Мочалова В. Еврейская демонология: фольклор и литературная традиция // Между двумя мирами: представления о демоническом и потустороннем в славянской и еврейской культурной традиции. М., 2002. С. 101-136.

172. Мочалова 2003 Мочалова В. Иудеи между католиками и протестантами в Польше XVI-XVII вв. // Свой или чужой? Евреи и славяне глазами друг друга. М., 2003. С. 68-91.

173. МРЛРС Мифологические рассказы и легенды Русского Севера / Сост. и автор комментариев О.А. Черепанова. СПб., 1996.

174. Мюллер 2004 Мюллер Р. «Еврейская свинья» как эстетическая ценность // Еврейское слово. № 7 (180), 11-17 февраля 2004. С. 4.

175. Невская 1993 Невская Л.Г. Пестрое в системе фольклорных атрибутов // Невская Л.Г. Балто-славянское причитание. Реконструкция семантической структуры. М., 1993. С. 161-184.

176. Недялкова 2005 Недялкова Д. Етнически ценности и национални стереотипи // Проблеми на българския фольклор. Т. 10. Фолклор. Идентичност. Съвременност. София, 2005. С. 314-317.

177. Неклюдов 2004 Неклюдов С.Ю. Западный и восточный этнический вектор в русском эпическом сознании // На перекрестке культур: русские в балтийском регионе. В 2-х частях / Под общ. ред. А.П. Клемешева. Калининград, 2004. Ч. 1. С. 39-45.

178. Никитина 1994 -Никитина С.Е. Устная народная культура и языковое сознание. М., 1994.

179. Никитина 1999 Никитина С.Е. «Русскую душу лучше выяснять на русском языке» // Живая старина. 1999. № 1. С. 36-39.

180. Никифоровский 1897 Простонародные приметы и поверья, суеверные обряды и обычаи, легендарные сказания о лицах и местах / Собрал в Витебской Белоруссии Н.Я. Никифоровский. Витебск, 1897.

181. Номис 1864 Номис М. Украшсью приказки, присл!въя и таке инше. СПб., 1864.

182. Номис 1993 Украшсьм приказки, приелiB'я и таке шше / Уклав М. Номис. Кшв, 1993.

183. ОЛЕАЭ Общество любителей естествознания, антропологии и этнографии.

184. Онищук 1909 Онищук А. Матер1яли до гуцульсько! демонольогп. Записан! у Зеленици Надв1рнянського повгга, 1907-1908 // Матер1яли до украшсько-руськоТ етнольогп. Лынв, 1909. Т. И. С. 1-139.

185. Онищук 1912 Онищук А. Народний календар у Зеленицы Надв1рнянського пов. (на Гуцулыцин!) // Матер1яли до украТнсько-русько! етнольогп. Льв1в, 1912. Т. 15. С. 1-61.

186. Орел 1977 Орел В.Э. К объяснению некоторых «вырожденных» славянских текстов // Славянское и балканское языкознание. Карпато-восточнославянские параллели. Структура балканского текста. М., 1977. С. 318-324.

187. Панченко 2002 Панченко А.А. Христовщина и скопчество: фольклор и традиционная культура русских мистических сект. М., 2002.

188. Паунова 1998 Паунова Е.В. Легенды астраханских липован //Живая старина. 1998. №2. С. 41-13.

189. Пенчев 1999 Пенчев В. Парадоксът на (не)битието, или за «българските» словаци // Български фолклор. 1999. Кн. 1-2. С. 71-77.

190. Петрухин 2000 Петрухин В.Я. Древняя Русь, народ. Князья. Религия // Из истории русской культуры. Т. 1. Древняя Русь. М., 2000. С. 13-410.

191. Петрухин 2004 Петрухин В. Евстратий Постник и Вильям из Норвича - две пасхальные жертвы // Праздник-обряд-ритуал в славянской и еврейской культурной традиции. М., 2004. С. 84-103.

192. Пивоварчик 2003 Пивоварчик С. Этноконфессиональные стереотипы в поликультурном регионе (по материалам историко-этнологического изучения местечек Белорусского Понеманья) // Свой или чужой? Евреи и славяне глазами друг друга. М., 2003. С.361-375.

193. Пивоварчик 2004 Пивоварчик И., Пивоварчик С. Отражение этнических стереотипов в белорусском народном театре «батлейка» // Праздник-обряд-ритуал в славянской и еврейской культурной традиции. М., 2004. С. 200-219.

194. Попов 1992 Попов В. Циганите и българската традиционна народна култура // Българска етнография. 1992. № 1. С. 57-69.

195. Потебня 1880 Потебня А. Этимологические заметки // Русский филологический вестник. 1880. Т. 4. С. 168-183.

196. Потушняк 1941 Статья Ф.М. Потушняка по народной культуре украинцев Закарпатья. // Литературна нед#ля Подкарпатского общества наук. Ужгород, 1941. Вып. 1.

197. Прохоров 2000 Прохоров Г. Мотив еврейского греха в русских духовных стихах богородичного цикла // Концепт греха в славянской и еврейской культурной традиции. М., 2000. С. 154-162.

198. ПСРЛ 1 Памятники старинной русской литературы, издаваемые графом Г. Кушелевым-Безбородко. М., 1860. Вып. 1.

199. ПЭС Полесский этнолингвистический сборник. Материалы и исследования / Отв. ред. Н.И. Толстой. М., 1983.

200. Раденкович 1989 Раденкович JI. Символика цвета в славянских заговорах // Славянский и балканский фольклор. Реконструкция древней славянской духовной культуры: источники и методы. М., 1989. С. 122-148.

201. Раденкович 1996 РаденковиЬ. Jb. Народна 6ajaH>a код 1ужних Словена. Београд,1996.

202. РДС Русский демонологический словарь / Авт.-сост. Т.А. Новичкова. СПб.,

203. РМС Речевые и ментальные стереотипы в синхронии и диахронии. М., 1995.

204. Родопи 1994 Родопи. София, 1994.

205. Сантова 2005 Сантова М. Идентичността: православии и протестанта. Примерът на Банско // Български фолклор. 2005. Кн. 1 (Идентичност - Идентичности). С. 5-11.

206. СбНУ Сборник за народни умотворения, наука и книжнина. София, 1889-.1. Кн. 1-.

207. СД 1 Славянские древности. Этнолингвистический словарь / Под общ. ред. Н.И. Толстого. Т. 1 (А-Г). М., 1995.

208. СД 2 Славянские древности. Этнолингвистический словарь / Под общ. ред. Н.И. Толстого. Т. 2 (Д-К). М., 1999.

209. СД 3 Славянские древности. Этнолингвистический словарь / Под общ. ред. Н.И. Толстого. Т. 3 (К-П). М., 2004.

210. СЕЗб Српски етнографски зборник. Београд, 1894—. Кн. 1-. Сержпутоусю 1926 - Сержпутоусю А. Казю i апавяданьш беларусау з Слуцкага павету. Менск, 1926.

211. Сержпутоусю 1930 Сержпутоусю А. Прымх1 i забабоны беларусау-паляшукоу. Менск, 1930.

212. Сержпутоусю 2000 Сержпутоуст А.К. Казю i апавяданш беларусау Слуцкага павета. М1нск, 2000.

213. СИС 1994 Славяне и их соседи. Еврейское население в Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европе. Средние века - Новое время. М., 1994.

214. СИС 1997 Славяне и их соседи. Славяне и немцы. Средние века - раннее Новое время. М., 1997.

215. СИС 2003 Славяне и их соседи. Исторические корни этноконфессиональных конфликтов в странах Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы (Средние века - начало раннего Нового времени). М., 2003.

216. СМ Славянская мифология. Энциклопедический словарь (А-Я). Изд. 2-е, испр. и доп. / Отв. ред. С.М. Толстая. М., 2002.

217. Смирнов 1995 Смирнов Ю.И. Противопоставление «свой-чужой» и множественность форм самосознания // Этническое и языковое самосознание. Материалы конференции. М., 1995. С. 133-134.

218. Смирнов 1998 Смирнов Ю.И. Первожители с единственным топором // Балто-славянские исследования. 1997. М., 1998. С. 350-373.

219. Смирнов 2002 Смирнов Ю.И. Польская тема в русском фольклоре // Встречи этнических культур в зеркале языка (в сопоставительном лингвокультурном аспекте). М., 2002. С. 262-279.

220. Сморгунова 2003 Сморгунова Е. СВОЙ? ЧУЖОЙ! в русских пословицах и поговорках // Свой или чужой? Евреи и славяне глазами друг друга. М,2003. С. 176-186.

221. CMP Kynuuiuh Ш., ПетровиН П.Ж., ПантелиН Н. Српски митолошки речник. Београд, 1971.

222. Соколова 1970 Соколова В.К. Русские исторические предания. М., 1970.

223. Соколова 2003 Соколова А. Образ города в представлениях жителей малых городских и сельских населенных пунктов Подолии // Свой или чужой? Евреи и славяне глазами друг друга. М., 2003. С. 320-360.

224. Соркина 2003 Соркина И. Феномен белорусско-еврейской толерантности в местечках Белоруссии XIX - начала XX в. (по материалам мемуаристики) // Свой или чужой? Евреи и славяне глазами друг друга. М., 2003. С. 386-403.

225. СРГК Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей. СПб., 1994-. Вып. 1-.

226. СРНГ Словарь русских народных говоров. JL, 1965-. Вып. 1-.100 еврейских местечек 1-100 еврейских местечек Украины. Исторический путеводитель. Вып. 1. Подолия. Иерусалим Санкт-Петербург, 1997.

227. Тарабукина 1998 Тарабукина А.В. Святые места в картине мира современных «церковных людей» // Живая старина. 1998. № 4. С. 28-30.

228. Тихомирова 2001 Тихомирова Т.А. Традиционное отношение к чистоте в крестьянской среде // Живая старина. 2001. № 3. С. 8-11.

229. ТМКБ 2 Традыцыйная мастацкая культура беларусау. Т. 2. Вщебскае Падзвшне. Мшск, 2004.

230. Тодорова 1994 Тодорова О. Образът на «нечестивия» евреин в българската книжнина от XVIII - началото XIX век и във фолклора // Български фолклор. 1994. Кн. 3. С. 10-22.

231. Тодорова 2001 Тодорова О. Евреите в българската словесност от началото на XIX век до Освобожденнето // Балкански идентичности в българската култура от модерната епоха (XIX-XX век). София, 2001. С. 88-111.

232. Толстая 1992 Толстая С.М. Магия против смерти // Балканские чтения - 2. Симпозиум по структуре текста. М., 1992. С. 52-58.

233. Толстая 1995 Толстая С.М. Роль мифологических моделей в славянском этническом самосознании // Этническое и языковое самосознание. Материалы конференции. М., 1995. С. 150.

234. Толстой 1995 Толстой НИ. Соленый болгарин // Толстой НИ. Язык и народная культура. Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике. М., 1995. С. 418-426.

235. Толстой 1996 Толстой Н.И. Мифологическое в славянской народной поэзии. (2). Предсказание смерти в колодце или сосуде // Живая старина. 1996. № 1. С. 28-29.

236. Толстой 2000 Толстой НИ. Этническое саопозанине и самосознание Нестора Летописца, автора «Повести временных лет» // Из истории русской культуры. Т. 1. Древняя Русь. М., 2000. С. 441^47.

237. Топорков 1995 Топорков A.JI. «Эне, бене, рики, факи.» // Живая старина. 1995. №2. С. 48.

238. Топоров 1990 Топоров В.Н. Образ "соседа" в становлении этнического самосознания (русско-литовская перспектива) // Славяне и их соседи. Вып. 2. Этнопсихологический стереотип в средние века. М., 1990: 4-14.

239. Трахтенберг 1998 Трахтенберг Д. Дьявол и евреи. Средневековые представления о евреях и их связь с современным антисемитизмом. М., Иерусалим, 1998 (5758).

240. Трусевич 1865/111 Трусевич И. Поверья и предрассудки // Киевлянин. 1865. № 111. С. 449-450.

241. Турилов 1998 Турилов А.А. Народные поверья в русских лечебниках // Живая старина. 1998. № 3. С. 33-36.

242. УНВ УкраТнщ: народи! в1рування, пов1р'я, демонолопя. Кшв, 1991.

243. Усачева 1983 Усачева В.В. Из наблюдений над метеорологической лексикой Полесья и Карпат. Дождь, идущий при солнце // ПЭС. С. 217-218.

244. Усачева 2003 Усачева В.В. Славянская ихтиологическая терминология. Принципы и способы номинации. Обратный словарь. М., 2003.

245. Успенский 1982 Успенский Б.А. Филологические разыскания в области славянских древностей. М., 1982.

246. Успенский 1994 Успенский Б. А. Мифологический аспект русской экспрессивной фразеологии // Избранные труды. Т. 2. Язык и культура. М, 1994. С. 53-128.

247. Федас 1987 Федас Й.Ю. Укра'шський народний вертеп (у дослщженнях XIX-XX ст.). Кшв, 1987.

248. ФилиповиЬ 1949 ФилиповиН М.С. Живот и обича.и народни у Височко] Нахищ. Београд, 1949.

249. ФилиповиЬ 1952 ФилиповиН М.С. Живот и обича.и Поповаца. Београд, 1952. Фишман 2003 - Фишман О.М. Жизнь по вере: тихвинские карелы-старообрядцы. М., 2003.

250. Флоря 2005 Флоря Б.Н. Образ поляка в древнерусских памянмках Смутного времени // Польско-литовская интервенция в России и русское общество. М., 2005. С.381^415.

251. Франко 1898 Франко I. Людов1 в1рування на Пщпрю // ЕтноГраф1чний зб1рник. Лыив, 1898. Т. 5. С. 160-218.

252. Франко 1908 Франко I. Гашцько-русью народш приповщки // Етнограф1чний зб1рник. Льв1в, 1908. Т. 24. С. 369-371.

253. Фролова 2003 Фролова О. Евреи в сознании современного русского обывателя // Свой или чужой? Евреи и славяне глазами друг друга. М., 2003. С. 226-247.

254. Хаци-Васил>евиЬ Хаци-ВасшъевиН Joe. Скопл>е и н>егова околина. Скопл>е, б/г. Цыхун 2004 - Цыхун Г.А. Полесские нарубы // Язык культуры: семантика и грамматика. М., 2004. С. 466^75.

255. Чарный 2003 Чарный С. Кровавые наветы в СССР // Тирош. Труды по иудаике. М., 2003. Вып. 6. С. 207-217.

256. Чубинский 1872/1 Чубинский П.П. Труды этнографическо-статистической экспедиции в Западно-Русский край. СПб., 1872. Т. 1. Вып. 1.

257. Чубинский 1872/7 Чубинский П.П. Труды этнографическо-статистической экспедиции в Западно-Русский край. СПб., 1872. Т. 7.

258. Чубинський 1995 Чубинський П. Мудркть в&1в. Кшв, 1995. Кн. 1,2.

259. Шарко 1891 Шарко Е. Из области суеверий малорусов Черниговской губ. Село Пашков Черниговской губернии, Нежинского уезда // Этнографическое обозрение. 1891. Кн. 3. С. 171-172.

260. Шеваренкова 1998 Шеваренкова Ю.М. Дивеевские легенды // Живая старина. 1998. №4. С. 25-27.

261. Шеваренкова 1998а Нижегородские христианские легенды / Сост. Ю.М. Шеваренковой. Нижний Новгород, 1998.

262. Шейн 1890 Шейн П.В. Материалы для изучения быта и языка русского населения Северо-Западного края. СПб., 1890. Т. 1.

263. Шейн 1902 Шейн П.В. Материалы для изучения быта и языка русского населения Северо-Западного края. СПб., 1902. Т. 3.

264. Шимченко 1895 Шимченко О. Укра"шськ1 людсью вигадки // Етнограф1чний зб1рник. Лынв, 1895. Т. 1. С. 1-28.

265. Шмид 2003 -ШмидВ. Нарратология. М., 2003.

266. Шухевич 1902 Шухевич В. Гуцулыцина: физюграф1чний, етнольопчний i статистичний огляд. Ч. 3 // Матер1яли до укра'шсько-русько! етнольогп. Льв1в, 1902. Т. 5.

267. Шухевич 1904 Шухевич В. Гуцулыцина. Ч. 4 // Матер1яли до украшсько-русько!етнольогп. Льв1в, 1904. Т. 7.

268. Шухевич 1908 Шухевич В. Гуцулыцина. Ч. 5 // Матер1яли до украшсько-русько! етнольогп. Льв1в, 1908. Т. 8.

269. ЭСП Этнические стереотипы мужского и женского поведения. СПб., 1991.

270. Юдин 2000 Юдин А.В. Стереотип поляка у русских и других жителей Одессы // Polacy w oczach Rosjan - Rosjane w oczach Polakow. - Поляки глазами русских - русские глазами поляков. Zbi6r studiow / Red. R. Bobryk i J. Faryno. Warszawa, 2000. S. 49-58.

271. Яворский 1915 Яворский Ю.А. Памятники галицко-русской народной словесности. Киев, 1915. Вып. 1.

272. Ястребов 1894 Ястребов В.И. Материалы по этнографии Новороссийского края, собранные в Елисаветградском и Александрийском уездах Херсонской губернии. Одесса, 1894.

273. Adalberg 1894 -Adalberg S. Ksi^ga przyslow. Warszawa, 1894.

274. Bystron 1980 Bystron J.St. Tematy, ktore mi odradzano. Pisma etnograficzne rozproszone / Wybral i opracowal L. Stomma. Warszawa, 1980.

275. Cala 1982 Cala A. Stosunek swoj-obcy w kulturze ludowej // Etnografia polska. 1982. Vol. 26. № 2. S. 203-214.

276. Dahnhardt 1904 Dahnhardt O. Natursagen. Leipzig, 1904. D^bek 1996 - Dqbek K. Biaiorusin na Grodzienszczynie - kto to taki? // Polska Sztuka Ludowa - Konteksty. 1996. № 3-4. S. 188-192.

277. EFL Encyclopedia of Folklore and Literature / Ed. by M.E. Brown, B.A. Rosenberg. Oxford, 1998.

278. Elenska 1891 Elenska E. Wies Komarowicze w pow. Mozyrskim // Wisla. 1891. T.5.S. 290-331,479-520.

279. Engelking 1996 Engelking A. Kazda nacja swoju wieru ma // Polska Sztuka Ludowa - Konteksty. 1996. № 3-4. S. 177-183.

280. Eriksen 1993 Eriksen Th.H. Ethnicity and Nationalism: Antropological Perspectives. London, 1993.

281. Fabre-Vassas 1997 Fabre-Vassas CI. The Singular Beast. Jews, Christians and the Pig. New York, 1997.

282. Federowski 1897 Federowski M. Lud Bialoruski na Rusi Litewskiej. Krak6w, 1897.1. T. 1.

283. Federowski 1903 Federowski M. Lud Bialoruski na Rusi Litewskiej. Krakow, 1903.1. T.3.

284. Federowski 1935 Federowski M. Lud Bialoruski na Rusi Litewskiej. Warszawa, 1935. T. 4.

285. Frankowski 1932 Frankowski E. Sztuka ludowa // Wiedza о Polsce. Warszawa, 1932. T. 5. Cz. 3. S. 373-404.

286. Gasparikova 1973 Gasparikova V. Tradicia a inovacia v prozaickom folklore Slovakov v Bulharsku // Ceskoslovenske prednaski pro VII mezinarodni sjezd slavistu. Praha, 1973. S. 321-329.

287. Gasparikovd 1975 Gasparikova V. К sucasnemu stavu prozaickeho folkloru Slovakov v Bulharsku // Slovdnsky narodopis. 1975. № 2. S. 326-336.

288. Gloger 1978a Gloger Z. Obrqdy, zwyczaje i wierzenia ludowe na ziemiach nad Narwia i Biebrza // Zygmunt Gloger - badacz przeszlosci ziemi ojczystej. Warszawa, 1978. S. 141-245.

289. Goldberg-Mulkiewicz 1978 Goldberg-Mulkiewicz O. "Obey" w obrqdzie weselnym // Literatura ludowa. 1978. T. 12. S. 48-57.

290. Goldberg-Mulkiewicz 1989 Goldberg-Mulkiewicz O. Kontakty polsko-zydowskie w kulturze ludowej Podlasia. Cz^sc I - obr^dy // Studia Podlaskie. Bialystok, 1989. Т. II. S.148-157.

291. Hoffmann 1986 Hoffmann J. Stereotypen - Vorurteile - Volkerbilder in Ost und West - in Wissenschaft und Unterricht. Eine Bibliographie. Wiesbaden, 1986.

292. Hryciuk, Moroz 1993 Hryciuk R., Moroz E. Pamiqc tradycji w relacjach mieszkancow Litwy narodowosci zydowskiej // Polska Sztuka Ludowa - Konteksty. 1993. № 3-4. S. 85-89.

293. Hryciuk, Moroz 1993a Hryciuk R., Moroz E. Wizerunek Zyda // Polska Sztuka Ludowa - Konteksty. 1993. № Ъ-Л. S. 89-92.

294. Jahoda 2002 Jahoda G. On the Origin of Antagonism towards "the Others" // Zeitschrift fur Ethnologie. 2002. Band 127. Heft 1. S. 1-16.

295. Jakubiak 2003 Jakubiak E. Stereotyp Zyda w dowcipach z przetomu XIX/XX wieku // Etnolingwistyka 14/ Lublin, 2003. S. 235-244.

296. Janicka-Krzywda 1981 Janicka-Krzywda U. Obrzqdy weselne w Zawoi pod koniec XIX i w XX wieku // Wierchy. Warszawa; Krak6w, 1981. Rocz. 48. S. 139-153.

297. Janow 1931 Janow J. Legendarno-apokryficzne opowiesci ruskie о mqce Chrystusa // Prace Filologiczne. 1931. T. 15. Cz. 2. S. 23-24.

298. Jastrz^bski 1989 Jastrzqbski J. Zyd jako "obey" i jako "swoj" w kulturze wsi polskiej XIX w. // Literatura ludowa. 1989. T. 33. № 4-6. S. 48.

299. Katz, Braly 1935 Katz D., Braly К Social Prejudice and racial Stereotypes // Journal of Abnormal and Social Psychology. 1935. № 30. P. 175-193.

300. Kqpinski 1990 Kqpinski A. Lach i Moskal. Z dziejow stereotypy Warszawa; Krakow, 1990.

301. Kolasa 1996 Kolasa K. Polak na Grodzienszczynie - kto to taki? // Polska Sztuka Ludowa-Konteksty. 1996. № 3-4. S. 183-187.

302. Kolberg DW 3 Kolberg O. Dzieia wszystkie. T. 3. Kujawy. Cz. 1. Wroclaw; Poznan,1962.

303. Kolberg DW 7 Kolberg O. Dzieia wszystkie. T. 7: Krakowskie. Cz. 3. Wroclaw; Poznan, 1963.

304. Kolberg DW 9 Kolberg O. Dzieia wszystkie. T. 9: W. Ks. Poznanskie. Cz. 1. Wroclaw; Poznan, 1963.

305. Kolberg DW 10 Kolberg O. Dzieia wszystkie. T. 10: W. Ks. Poznanskie. Cz. 2. Wroclaw; Poznan, 1963.

306. Kolberg DW 11 Kolberg O. Dzieia wszystkie. T. 11: W. Ks. Poznanskie. Cz. 3. Wroclaw; Poznan, 1963.

307. Kolberg DW 14 Kolberg 0. Dziela wszystkie. T. 14: W. Ks. Poznanskie. Cz. 6. Wroclaw; Poznan, 1962.

308. Kolberg DW 15 Kolberg 0. Dziela wszystkie. T. 15: W. Ks. Poznanskie. Cz. 7. Wroclaw; Poznan, 1962.

309. Kolberg DW 20 Kolberg 0. Dziela wszystkie. T. 20: Radomskie. Cz. 1. Wroclaw; Poznan, 1964.

310. Kolberg DW 24 Kolberg 0. Dziela wszystkie. T. 24: Mazowsze. Cz. 1. Wroclaw; Poznan, 1963.

311. Kolberg DW 26 Kolberg O. Dziela wszystkie. T. 26: Mazowsze. Cz. 3. Wroclaw; Poznan, 1963.

312. Kolberg DW 29 Kolberg 0. Dziela wszystkie. T. 29: Pokucie. Cz. 1. Wroclaw; Poznan, 1962.

313. Kolberg DW 31 Kolberg 0. Dziela wszystkie. T. 31: Pokucie. Cz. 3. Wroclaw; Poznan, 1963.

314. Kolberg DW 42 Kolberg 0. Dziela wszystkie. T. 42: Mazowsze. Cz. 7. Wroclaw; Poznan, 1970.

315. Kolberg DW 45 Kolberg 0. Dziela wszystkie. T. 45: Gory i Podgorze. Cz. 2. Wroclaw; Poznan, 1968.

316. Kolberg DW 49 Kolberg 0. Dziela wszystkie. T. 49: Sanockie i Krosnienskie. Cz. 1. Wroclaw; Poznan, 1974.

317. Kolberg DW 52 Kolberg 0. Dziela wszystkie. T. 52: Bialorus-Polesie. Wroclaw; Poznan, 1968.

318. Kosinski 1904 Kosinski W. Materyaly etnograficzne zebrane w roznych okolicach Galicyi zachodniej // Materyaly antropologiczno-archeoljgiczne i etnograficzne. Cz. 2. Krakow, 1904. T. 7. S. 3-86.

319. Kowal 1983 Kowal D. Stereotyp jqzykowy Zyda w ludowej polszczyznie. Praca magisterska. Lublin, UMCS, 1983.

320. Krekovicova 1995 Krekovicova E. 2idovstvo ocami inych. Reflexia 2ida v slovenskom folklore I I Traditiones 24. Ljubljana, 1995. S. 221-235.

321. Krekovi5ova 1995a Krekovicovd E. Obraz £ida v slovenskom folklore // 2idovska identita v5era, dnes a zajtra / Zost. P. Salner. Bratislava, 1995. S. 41-67.

322. Krekovi5ova 1999 Krekovicovd E. Medzi tolerancioou a barierami. Obraz Romov a Zidov v slovenskom folklore. Bratislava, 1999.

323. Krekovi6ova 2005 Krekovicovd E. Folklore, Stereotypes and Politics in Contemporary Slovakia // Проблеми на българския фольклор. Т. 10. Фолклор. Идентичност. Съвременност. София, 2005. С. 59-64.

324. Kubiak 1979 Kubiak К. Wyrozniki obcosci w bajce bialoruskiej. Cechy boskie i diabelskie "swego" i "obcego" // Etnografm Polska. 1979. Vol. 23. № 2. S. 185-193.

325. Mirga 1984 Mirga A. Stereotyp jako model "prawdziwego swojego" i "obcego" (Pr6ba konstrukcji teoretycznej zjawiska stereotypu) // Prace Etnograficzne. Krakow, 1984. Zesz. 19. S. 51-70 (там же литература).

326. Mlynek 1902 Mlynek L. Zabawy sierskich pasterzy przed 20 laty // Lud. 1902. T. 8. S. 22-36,141-159.

327. Moskowich 1993 Moskowich W. Mr. Khauruchenka, Miss Shaihets, Mrs. Hoika and Others: the Origin of Some Unusual Family Names in East Slavic Areas // Philologia Slavica. К 70-летию академика Н.И. Толстого. М., 1993. С. 354-364.

328. Moszynski 1967/2/1 -Moszynslci К. Kultura ludowa Slowian. Warszawa, 1967. Т. 2.1. Cz. 1.

329. Mr6z 1979 Mroz L. Swiadomosciowe wyznaczniki dystansu etnicznego // Etnografia Polska. 1979. T. 23. № 2. S. 157-167.

330. Mr6z 1995 Mroz L О Filistynach, Cyganach alias Wal^sach. Z dziejow poznania Romow w Polsce // Lud. 1995. T. 78. S. 341-356.

331. Nikitina 1998 Nikitina S.J. Stereotypy jako bariery kulturowe // Jqzyk a kultura. T. 12. Stereotyp jako przedmiot lingwistyki. Teoria, metodologia, analizy empiryczne / Pod red. J. Anusiewicza i J. Bartminskiego. Wroclaw, 1998. S. 155-159.

332. NKPP Nowa Ksi^ga przyslow i wyrazen przyslowiowych polskich. W oparciu о dzielo Samuela Adalberga / Red. J. Krzyzanowski, S. £wirko. Warszawa, 1969-1978. T. 1-4.

333. Nowicka 1995 Nowicka E. Rom jako swoj i jako obey. Zbiorowosd Romow w swiadomosci spolecznosci wiejskiej // Lud. 1995. T. 78. S. 357-375.

334. Panasiuk 1998 Panasiuk J. О zmiennosci stereotypow // // Jqzyk a kultura. T. 12. Stereotyp jako przedmiot lingwistyki. Teoria, metodologia, analizy empiryczne / Pod red. J. Anusiewicza i J. Bartminskiego. Wroclaw, 1998. S. 84-98.

335. PBL Krzyzanowski J. Polska bajka ludowa w ukladzie systematycznym. Wroclaw; Warszawa; Krakow, 1962-1963. T. 1-2.

336. Petrow 1878 Petrow A. Lud ziemi Dobrzynskiej, jego charakter, mowa, zwychaje, obrz^dy, piesni, przyslowia, zagadki i t.p. // Zbi6r wiadomosci do antropologii krajowej. Krakow, 1878. T. 2. S. 3-182.

337. Pietkiewicz 1938 Pietkiewicz Cz. Kultura duchowa Polesia Rzeczyckiego. Warszawa, 1938.

338. Pisarkowa 1976 Pisarkowa K. Konotacja semantyczna nazw narodowoSci // Zeszyty Prasoznawcze. 1976. R. XVII. Nr. 1. S. 5-26.

339. Prokopowicz 1994 Prokopowicz A. Folklor Polakow z okolic Wilna. Praca magisterska. Lublin, UMCS, 1994.

340. Putnam 1975 Putnam H. Mind, Language and Reality. Philosophical Papers. Cambridge Univ. Press, 1975. Vol. 2.

341. Quasthoff 1973 Quasthoff U. Soziales Vorurteil und Kommunikation. Eine sprachwissenschaftkiche Analyse des Stereotype. Frankfurt am Main, 1973.

342. Rozckowska 2003 Rozckowska E. Polski stereotyp Zyda i Zydowki we wspolczesnej polszczyznie. Praca magisterska. Lublin, UMCS, 2003.

343. Rozmowy 1996 Rozmowy о nacjach i wiarach // Polska Sztuka Ludowa -Konteksty. 1996. № 3-4. s. 180-203.

344. Roth 1991 Roth C. The Feast of Purim and the Origins of the Blood Accusation // The Blood Libel Legend. A Casebook in Anti-Semitic Folklore / Ed. A. Dundes. Madison, The Uneversity of Wisconsin Press, 1991. P. 261-272.

345. Rothstein 1985 Rothstein R. Jews in Slavic Eyes - the Paremiological Evidence // IX World Congress of Jewish Studies. Jerusalem, 1985.

346. Rychlfk 2005 Rychlik J. Folklore and Ethnic Identity (Historical Consciousness in Folklore sa a Factor of Ethnic Identity) // Проблема на българския фольклор. Т. 10. Фолклор. Идентичност. Съвременност. София, 2005. С. 326-338.

347. Saloni 1903 Saloni A. Lud lancucki. Materyaly etnograficzne // Materyaly antropologiczno-archeologiczne i etnograficzne. Krakow, 1903. T. 6. S. 187-420.

348. Schaff 1981 Schaff A. Stereotypy a dzialannie ludzkie. Warszawa, 1981.

349. Schultz 1991 Schultz M. The Blood Libel: A Motif in the History of Childhood // The Blood Libel Legend. A Casebook in Anti-Semitic Folklore / Ed. A. Dundes. Madison, The Uneversity of Wisconsin Press, 1991. P. 273-303.

350. Seidenspinner 1996 Seidenspinner W. Aggressive Folklore // Zeitschrift fur Volkskunde. 1996. Jahr 92. S. 208-226.

351. Siarkowski 1879 Siarkowski W. Materyaly do etnografii ludu polskiego z okolic Kielc // Zbior wiadomosci do antropologii krajowej. Krakow, 1879. T. 3. S. 3-61.

352. Siarkowski 1883 Siarkowski W. Podania i legendy о zwierz^tach, drzewach i roslinach //Zbior wiadomosci do antropologii krajowej. Krakow, 1883. T. 7. S. 106-119.

353. Stomma 1986 Stomma L. Antropologia kulturzy wsi polskiej XIX w. Warszawa,1986.

354. Straczuk 1996 Straczuk Ju. Ktoz to jest - Litwin? Sprawozdanie z rozm6w z mieszkancami parafii pielaskiej rejonu woronowskiego na Bialorusi // Polska Sztuka Ludowa - Konteksty. 1996. № Ъ-\. S. 193-197.

355. Siewinski 1903 Siewinski A. Bajki, legendy i opowiadania ludowe zebrane w pow. sokalskim // Lud. 1903. T. 9. S. 68-85.

356. Sychta 1967-1976 Sychta В. Slownik gwar kaszubskich na tie kultury ludowej. Wroclaw; Warszawa; Krakow; Gdansk, 1967-1976. T. 1-6.

357. Tolstaia 1998 Tolstaia S.M. Stereotyp w "j?zyku kultury" // J?zyk a kultura. T. 12. Stereotyp jako przedmiot lingwistyki. Teoria, metodologia, analizy empiryczne / Pod red. J. Anusiewicza i J. Bartminskiego. Wroclaw, 1998. S. 99-108.

358. V&clavfk 1959 Vaclavik A. Vyro6ni' obydaje a lidove umSni. Praha, 1959.

359. W^grzynek 1995 Wqgrzynek H. "Czarna legenda Zydow". Procesy о rzekome mordy ritualne w dawnej Polsce. Warszawa, 1995.

360. Ytrehus 2002 Ytrehus LA. Describing Otherness. Ethics in Research on Ethnic Minorities // ARV. Nordic Yearbook of Folklore. Uppsala, 2002. Vol. 58. P. 139-161.

361. Zowczak 1992 Zowczak M. Dlaczego Cygan kradnie? Przyczyny zroznicowania ludzi wedhig Biblii ludowej // Polska sztuka ludowa - konteksty. 1992. № 2. S. 33-38.

362. Zowczak 2000 Zowczak M. Biblia ludowa. Interpretacje w^tkow biblijnych w kulturze ludowej. Wroclaw, 2000.1. Архивы

363. АЕИМ Архив Этнографического института и музея Болгарской Академии наук (София, Болгария).

364. АИФ Архив Института фольклора Болгарской Академии наук (София, Болгария).

365. АИЭА Архив Института этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН (Москва).

366. АРЭМ Архив Российского этнографического музея (Санкт-Петербург).

367. КА Карпатский архив Института славяноведения РАН (Москва).

368. КА РГГУ Каргопольский архив Российского государственного гуманитарного университета (Москва).

369. НИАБ в г. Гродно Национальный исторический архив Беларуси в г. Гродно.

370. ПА Полесский архив Института славяноведения РАН (Москва).

371. АМТ Archiwum materialow terenowych Zakladu Etnografii Institutu Historii Kultury Materialnej (IHKM) PAU (Варшава, Польша).