автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.07
диссертация на тему: Этническое развитие волго-уральских татар в ХV - начале ХХ вв.

Полный текст автореферата диссертации по теме "Этническое развитие волго-уральских татар в ХV - начале ХХ вв."

Российская Академия Наук )рдена дружбы народов Институт этнологии и антропологии имени Н.Н.Миклухо-Маклая

На правах рукописи

Исхаков Дамир Мавлявеевич

ЭТНИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ ВОЛГО-УРАЛЬСКИХ ТАТАР в XV — начале XX вв.

Специальность 07.00.07 Этнография, этнология, антропология

ДИССЕРТАЦИЯ

в виде научного доклада на соискание ученой степени доктора исторических наук

Москва — 2000

Работа выполнена в отделе этнологии Института истории Академии наук Республики Татарстан.

Официальные оппоненты.

доктор исторических наук, В.Л.Егоров (Москва)

доктор исторических наук, И.Л.Жуковская (Москва)

доктор исторических наук, член-корреспондент РАН, академик АН Башкортостана Р.Г.Кузеев (Уфа)

Ведущая организация — Казанский государственный университет

кафедра истории татарского народа

Защита состоится «18» апреля 2000 г. в _ часов

на заседании Диссертационного совета Д002.76.01 Института этнологии и антропологии им. Н.Н.Миклухо-Маклая РА1" по адресу: 117334, Москва, Ленинский проспект, 32-а, кор.В.

С диссертацией в виде научного доклада можно ознакомиться в библиотеке Института этнологии и антропологии им. Н.Н.Миклухо-Маклая РАН.

Диссертация в виде научного доклада разослана « У » ^уп-лс,_2000 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, доктор исторических наук А.Е.Тер-Саркисянц

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Введение

К защите на соискание ученой степени доктора исторических наук редставляется научный доклад по совокупности работ автора, посвя-денный этническому развитию волго-уральских татар в XV — начале [X вв. Выбор этой темы для исследования обусловлен тем, что, есмотря на ряд достижений в отечественной историографии в :сследовании этногенеза и этнической истории татар, единого мнения

качественной специфике данной этнической общности как донаци-нального (XV—XVII вв.), так и национального (XVIII — начало XX в.) периодов, не выработано. Предлагаемый научный доклад является бобщенным изложением наиболее важных результатов, достигнутых :ами при изучении данной темы в течении более чем двадцати лет. )ти результаты отражены в 116 работах автора, в числе которых 8 ниг, разделы коллективных трудов и 108 статьях.

Актуальность исследования. Накопление в последние десятиле-ия большого массива новых данных по этноистории волго-уральских атар, а также выход на передний план в этнологических исследова-;иях сложных методологических проблем1, обусловили необходимость пециального изучения этнической динамики этой, крупнейшей по исленности, группы татар. При этом были поставлены под сомнение >яд аспектов уже укоренившихся в литературе представлений о одержании тех этнических процессов, которые в конечном счете :ривели к возникновению в Волго-Уральском регионе нескольких ипов «татарских» этнических образований, в том числе и следовав-JHX друг за другом. Пересмотр сложившихся взглядов велся прежде сего по линии преодоления недооценки роли золотоордынского этно-ультурного компонента в выработке этнического облика волго-ураль-ких татар. Такая постановка стала возможна благодаря раскрытию начения клановых систем (структур) позднезолотоордынских татарских осударств в этнических процессах XV—XVI вв. Достаточно важным ыло и выявление особенностей тех этнических процессов, которые во торой половине XVI—XVII вв. привели к складыванию единого тноса волго-уральских татар на основе трансформации предшествовав' Они проявились не только в феномене «мифологизации прошлого», но и в порах вокруг выработанного в советский период понятийного аппарата, использовав-1егося для обозначения основных этапов развития этнических общностей (См.: !рюков M В. Еще раз об исторических типах этнических общностей //Сов. тнография, 1986, № 3. — с.58—59; Перший. А.И. Этнические общности и формаци-нный процесс //Там же. — с.69—73; Семенов Ю.И. О племени, народности, и ации //Там же. — с.73—75; Арутюнов С.А. Классификационное пространство тнической типологии //Сов. этнография, 1986, № 4. — с.58—64; Козлов В.И. От ервобытности до современности / /Там же. — с.64—69; Марков Г.Е. Этнические бщности как исторические категории //Там же. — с.69—72; Кузеев Р.Г. Народы Среднего Поволжья и Южного Урала. Этнографический взгляд на историю. — М.: [аука, 1992. — с.60, 304—306, 332—333; Shnirelman Victor A. Who Gets the Past? Competition for Ancestors among Non Russian Intellectuals in Russia. — Washington: he Woodrow Wilson Center Press, 1996.).

ших этнических общностей. Только в итоге построения общей моде„г этнической эволюции татар с периода средневековья по новое врем удалось более однозначно высказаться по такому трудному вопрос как идентичность волго-уральских татар в XV—XVII вв.

Существующее понимание проблемы становления татарской наци весьма несовершенно, что объясняется недоучитыванием в прошлом, силу особенностей марксистской методологии, роли культуры, культу ной трансформации в нациестроительстве. Именно поэтому в поел днее время оно подверглось как прямой, так и косвенной критик Полагаем, что до сих пор процесс сложения татарской этническс общности нового — национального типа, в полной мере не удало« раскрыть главным образом из-за отсутствия полноценного анали: особенностей формирования у татар национальной культуры. Явь недостаточное внимание обращалось в литературе и на такие факт ры нациеобразования у волго-уральских татар, как демографически урбанизационные и этнические процессы. Одним из фундаментальнь пробелов прежней советской историографии следует признать отсу ствие в ней углубленной постановки вопроса о возникновении татар национального типа этнического самосознания и вклада татар ких интеллектуалов в его формирование. Изучение всех этих пробле в комплексе позволяет не только выявить общую линию развитр татарской нации в XVIII — начале XX вв., но и определить основнь ее этапы, что делает более понятным этническое составное историче кого процесса на обширной территории «внутренней» России.

Цель и задачи исследования. Выработка общей концепцр этнической эволюции волго-уральских в XV — начале XX вв. г основе изучения специфики этого процесса на каждом из впервь выделенных этапов, является основной целью настоящего труда. Дг достижения этой общей цели были поставлены следующие исслед вательские задачи:

— выяснение особенностей татарских этнических общностей п зднезолотоордынского этапа;

— установление основных факторов формирования этноса волг уральских татар и отличий этой общности от татарских народносте предшествующего времени;

— выявление демографических и этнокультурных предпосылс нациеобразовательных процессов у татар;

— установление факторов и конечных результатов этнически процессов на стадии становления татарской нации;

— определение при выработке у татар национальной идентичное] роли объективных факторов и целенаправленных усилий интеллектуало

Методологическую основу исследования составили теоретиче кие разработки отечественных и зарубежных ученых по общ? теории этноса, особенностям формирования и развития средневековь народностей, в первую очередь, тюркских, а также нациеобразовани Для объяснения этнической ситуации в татарских ханствах Волг Уральского региона в XV — середине XVI вв., ключевой оказала! идея о четырехклановой системе (системе карача-беев)2, позволивш;

2 Сыроечковский BE. Мухаммед-Герай и его вассалы //Ученые зап. Московско ун-та. — Вып.61. История. — Г.2, 1940. — с.3—71; Fisher A. The Crimean Tatai — Hoove ins.press. St.university, Stanford, California, 1978; Inalchik H. The Khan a

понять этносословный характер деления средневековых татарских этносов на верхи и низы. При реконструкция этнокультурной структуры татарского этноса донационального периода был использован подход, связанный с выделением в составе этнических общностей «генетических» (первичных) и «территориальных» (вторичных) этнокультурных образований3. Сложный вопрос о критериях разграничения последней стадии этногенеза народа и начала собственно этнической истории сложившегося этноса, был решен благодаря работам Ю.В.Бром-лея, В.П.Алексеева, С.А.Арутюнова, высказавшим мнение о том, что таким качественным рубежом является складывание достаточно выраженного этнического самосознания и его внешнего проявления в виде общего этнонима4. Трудной методологической проблемой оказалась трактовка этнонимических материалов XV—XVII вв., так как из-за непрофессионального обращения с ними, когда не различаются такие разные категории, как этнонимы, этниконы, полигонимы и конфессиони-мы, возникли серьезные проблемы с пониманием характера татарских этнических общностей этого периода. Для их решения, кроме этнологической литературы, привлекались и отдельные лингвистические работы5.

Применительно к национальному периоду с целью преодоления эазового недостатка основывавшейся на марксистской методологии :оветской историографии — недооценки роли культуры, культурной трансформации в нациестроительстве, мы обратились к трудам таких видных зарубежных теоретиков как Э.Геллнер, Е.Дж.Хобсбаум, Б.Ан-аерсон, А.Д.Смит, настаивающих на особой роли культуры и деятельности интеллигенции по обработке культурного наследия в процессе нациестроительства, особенно, при выработке национального самосознания6. Анализ проблемы трансформации традиционной культуры вол-~о-уральских татар на национальном этапе основывается на взглядах К.В.Чистова об условно-традиционных (обобщенных) или вторичных элементах культуры7. При выделении факторов этнических процес-

:ribal aristocracy- The Crimean Khanat under Sahib Giray I //Harvard Ukranian Studies.

- vol.2—4, part 1, 1979—1980. — p.p 445—466; Bregel Iuri. Tribal tradition and Jynastic history / /Asian and African studies. Journal of the Israel Oriental Society. — .0i.i6, 1982. — p.p.357—398; Shamiloglu U. The qarachi beys of the Later Golden rlorde: Notes on the organization of the Mongol world empire //Archivum Eurasiae nediiaevi. —vol.4, 1984. — p.p.283—291; Его же. Tribal politics and social organization n the Golden Horde — Columbia university, 1986 (Ph.D., History); Manz Beatrice F. The clans of Crimean Khanat. 1466—1532 //Harvard Ukranian Studies. — Vol.2—3, 1987. — p.p.282—309; Schamiloglu U. The Golden Horde; economy, society and nvilization in Western Eurasia. 13-th—14-th centuries (рукопись. 1994).

3 Кузеев Р.Г., Моисеева H.H. Ареальные методы выделения этнографических групп га территории Башкирии в XVII—XIX вв. / / Ареальные исследования в языкознании и этнографии. Тез. V конференции на тему: Проблемы атласной картографии. — Уфа, 28—30 января 1985 г. — Уфа: БФ АН СССР, 1985. — с.98—100.

* Бромлей Ю.В. Современные проблемы этнографии (Очерки теории и истории).

— М.: Наука, 1981. — с.259, 279; Алексеев В.П. Этногенез. — М.: Высшая школа, 1986. — с.7—8; Арутюнов С.А. Народы и культуры. Развитие и взаимодействие. — Ч.: Наука, 1989. — с.8—9.

5 Ковалев Г.Ф. История русских этнических названий. — Воронеж: Изд-во Воронежского ун-та, 1982.

6 Геллнер Э. Нации и национализм, — М.: Прогресс, 1991; Hobsbawm E.I. Nations ind nationalism since 1780. Programme, myth, reality. — Cambridge un., 1991; Anderson 3. Imagined communities. Reflections in the origin and spread of nationalism. — London-Vew-York, 1991; Smith A.V. The ethnic origins of nations. — Basil Blackwell, 1989.

7 Чистов K.B. Народные традиции и фольклор. — Л.: Наука, 1986.

сов оказались полезными труды Ю.В.Бромлея, В.И.Козлова, Р.Г.Кузе-ева и его соавторов, А.З.Асфандиярова®.

В ходе исследования были использованы такие методы, как сравнительно-исторический, типологический, статистический и др. Из-за сложности поднимаемых в работе научных проблем, приходилось постоянно прибегать к методу комплексного анализа с использованием данных не только собственно этнологического, но и исторического, географического, демографического, политологического профиля. Важное значение этностатистических источников для настоящего труда потребовало решения многих методических вопросов, возникающих при обращении к ним. Поэтому был привлечен большой массив работ, посвященных методическим аспектам использования этностатистических источников (труды П.И.Кеппена, В.Е.Дена, Ю.Готье, А.Ко-тельникова, Н.А.Савицкого, Ф.А.Фиельструпа, В.П.Шибаева, А.И.Гозуло-ва, А.А.Добронравова, В.М.Кабузана, Р.Г.Кузеева и др.)9.

Источниковая база. В работе использованы многочисленные литературные, полевые, а также архивные материалы. Большинство архивных данных вводятся в оборот впервые. Кроме центральных архивов (РГАДА, РГИА, РГВИА), были использованы архивные источники, хранящиеся в областных (Тамбовской, Рязанской, Пензенской, Саратовской, Кировской, Пермской, Оренбургской обл.), республиканских (Удмуртской, Татарской, Башкирской республик), ведомственных (Санкт-Петербургского отделения Института Востоковедения РАН; Санкт-Петербургского отделения Института истории РАН; Русского географического общества; Государственной публичной библиотеки г.Санкт-Петербурга; Научного архива ИЯЛИ АН Татарстана) архивах. Полевые материалы были собраны автором во время экспедиционных выездов 1973—1996 гг. и хранятся в архиве Отдела этнологии Института истории АН РТ. Все источники систематизированы и тщательно проанализированы в наших трудах, содержащих специальные разделы источниковедческого характера.

Научная новизна. В представленном к защите исследовании впервые проведено комплексное изучение этнической истории волго-уральских татар за длительный период — с XV по начало XX вв. В данном труде в основном преодолены два фундаментальных недостатка, характерных для отечественной историографии: применительно к донациональному этапу осуществлен переход от этногене-тических изысканий к структурному анализу процесса этнического развития волго-уральских татар; для национального этапа взамен старого подхода, основанного на приоритете социально-экономических факторов, предложен многофакторный анализ проблемы нациестрои-тельства при особом внимании к культурной трансформации татар и

'■¡Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса. — М.: Наука, 1983, Козлов В.И. Этническая демография. — М., 1977; Кузеев Р.Г., Моисеева H.H., Бабенко В.Я. Этнические процессы в новое и новейшее время// Этнические процессы в Башкирии в новое и новейшее время. — Уфа: БФАН СССР, 1987. — с.36—42; Асфандияров А.З. Причины ассимилятивных процессов в Западной Башкирии в XVIII—XIX вв. //Этническая история тюркоязычных народов Сибири и сопредельных территорий /Тез. докл. областной научной конференции по этнографии. — Омск: Иэд-е Ом. ГУ. 1984. — с.127—130.

9 О них см.: Исхаков Д.М. Историческая демография татарского народа (XVIII — начало XX вв.), — Казань: ИЯЛИ АНТ, 1993.

изменению их идентичности. Конкретные аспекты достигнутых результатов могут быть сформулированы следующим образом.

1. В этнической эволюции волго-уральских татар донационального периода выделены три этапа: позднезолотоордынский, переходный и консолидационный.

2. Выявлен особый характер этнических процессов в татарских ханствах Поволжья в XV — середине XVI вв., не сводимый к этногенезу.

3. Доказана этносословная стратифицированность татарских общностей (народностей), сформировавшихся в рамках Казанского и Касимовского ханств. Высказана гипотеза об аналогичном структурировании и ногайской этнополитической общности позднезолотоордынского периода. Обосновано положение о дозолотоордынских (булгарском — у казанских татар, буртасско-можарском — у мишарей) этнических истоках феодально-зависимой (ясачной) страты татарских народностей XV — середины XVI вв. и золотоордынско-тюркской («татарской») этнической принадлежности феодального сословия этих народностей.

4. Впервые проанализированы этнические последствия ликвидации татарских ханств Поволжья, в результате которых на основе трансформации казанско-татарской и мишарской народностей начался процесс формирования единой народности волго-уральских татар.

5. Определены основные особенности этнического самосознания татарских народностей Волго-Уральского региона позднезолотоордынского периода, раскрыты его этносословный характер и сопряженность с религиозной принадлежностью.

6. Детально прослежен процесс формирования народности волго-уральских татар, выявлены механизмы ее складывания и выяснены ее отличия от предшествующих этнических общностей, в том числе и в плане изменения идентичности.

7. Реконструированы демографические параметры волго-уральских татар в XVI—XVII вв.

8. В становлении татарской нации выделены этапы: мусульманской, этнокультурной и политической наций, проведен анализ этнических особенностей каждого этапа трансформации волго-уральских татар в нацию.

9. Подробно рассмотрены этнодемографические процессы периода становления татарской нации (урбанизация, численность, этнические процессы, особенности этнической территории татар в XVIII — первых десятилетиях XX вв.).

10. Поставлен вопрос об объеме понятия «татарская нация» и этническом содержании этого термина.

11. Показана роль этнокультурного составного в нациебразова-тельном процессе у татар. Выработан общий взгляд на сложение татарской национальной культуры, ее разных страт: традиционной и высокой. Раскрыта глубинная связь культурных и этнических факторов при складывании татарской нации.

12. Сделан вывод о том, что татарская нация не только продукт объективного исторического развития, но и результат сознательных усилий нескольких поколений интеллектуалов. Установлены пределы возможностей «конструктивистского» воздействия со стороны интеллектуалов на процесс складывания национальной идентичности.

13. На основе выработки общего подхода, позволяющего преодс леть крайности, характерные для двух научных направлений, суще ствующих в историографии Татарстана (булгаристское и татаристс кое направления) сделан вклад в теоретическую дискуссию п вопросу о происхождении волго-уральских татар.

14. Оспорены теоретические построения неомарксистского и мо дернистско-инструменталистского характера относительно процесс, нациеобразования у татар.

Теоретическое и практическое значение работы. Основньк результаты, достигнутые в данном исследовании, важны для выработк! общей концепции этнического развития одного из крупных тюркски; этносов Евразии — татар, за длительный период (средневековье, новое и новейшее время). Ценность авторской концепции заключается в том что она способствует интеграции существующих в гуманитарной науке различающихся подходов к решению проблемы этногенеза и этнической истории волго-уральских татар. Предложенная в работе теоретическая модель этнических процессов позднезолотоордынского периода может быть также использована при анализе такого сложногс вопроса, как этническая ситуация в Золотой Орде. Применительно к национальному этапу развития волго-уральских татар можно говорить о новой постановке проблемы становления татарской нации в целом, что вытекает не только из обращения автора к собственно этническому аспекту нациеобразования, но и из раскрытия роли субъективного фактора в ходе нациестроительства. В общетеоретическом плане на этой основе появляется возможность проследить преемственность между национальной и более ранней культурами, раскрыть зависимость идентичности национального типа от определенного «мифолого-символического комплекса», сформировавшегося на основе конкретной культуры и предшествующих форм лояльностей и идентичностей. В итоге выясняется теоретическая слабость как марксистской, так и крайне конструктивистской методологии анализа проблемы формирования общностей национального типа.

Материалы и теоретические положения, содержащиеся в этой работе, используются при написании исторических и этнологических исследований не только по татарам, но и по другим народам Волго-Уральского региона. Они включаются в учебники и пособия для вузов, могут быть использованы при составлении специальных курсов по культурологии, демографии и политологии. Практическое значение данного исследования состоит и в том, что оно в значительной мере вошло в состав готовящегося к изданию 6-го тома «Историко-этнографического атласа татарского народа», а ряд материалов был использован в «Татарском энциклопедическом словаре» (Казань, 1999), в справочнике «Татары и Татарстан» (Казань, 1993), в энциклопедии «Народы России» (М., 1994).

Апробация работы. Данное исследование обсуждалось на совместном заседании. Центра по изучению религий и этно-конфессиональ-ному картографированию и Центра по изучению межнациональных отношений-.Института этнологии и антропологии им. Н.Н.Миклухо-Маклая РАН 24 июня 1999 г. Результаты научных изысканий соискателя докладывались на 59 научных конференциях, симпозиумах и семинарах, в числе которых международные (1СРЦ — 1990 г., в г.Дебрецен; русско-американский летний семинар — 1994 г. в

Казани; по исламу — 1995 г. в Москве; ICANAS — 1997 г. в Будапеште; семинар по исламу — 1997 г. в Г.Хельсинки и ряд других), общесоюзные (XVIII — финно-угроведов, 1987 г. в г.Устинове; V — Тюркологическая, 1988 г. в г.Фрунзе; IV — Востоковедов, 1991 в г.Махачкале и др.), общероссийские (1995 г. в — г.Казани; 1995 г. — в г.Рязани; 1997г. — в г.Уфе; 1999 г. — в г.Москве), региональные (Уфа — 1984, 1985, 1989 гг.; Омск — 1984 г.; Казань — 1984, 1991 гг.; Тобольск — 1998, 1999 г.г. и др.), а также итоговые научные конференции ИЯЛИ, Института истории АН Татарстана, Казанского государственного университета и др.

Основное содержание и выводы исследования отражены в 116 из общего числа 217 опубликованных работ, в числе которых 8 отдельных изданий и 108 статей в коллективных трудах, научных сборниках и журналах, зарубежных изданиях и др. На книги диссертанта опубликованы 3 положительные рецензии, одна из которых издана за рубежом.

Автор участвовал в сборе материала и подготовке к изданию «Историко-этнографического атласа татарского народа», являясь одним из редакторов этого многотомного труда.

Работа выполнена в соответствии научно-исследовательскими., планами отдела этнологии Института истории АН Татарстана.

Структура научного доклада. Подготовленный к защите доклад, в краткой форме раскрывающий содержание исследований автора, состоит из общей характеристики работы, краткой историографии, двух основных разделов: «От средневековых татар к волго-уральским: проблема эволюции этноса в XV—XVII вв.» и «Формирование татарской нации в XVIII — начале XX вв. (этнический аспект)». Первый из них состоит из двух, второй — из четырех глав, заключения. В конце приводится список опубликованных работ.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ Историография

Донациональный. период. До середины XX в. ни в отечественной, -ш в зарубежной историографии специальных работ, посвященных этническому развитию татар Волго-Уральского региона в , XV—XVII вв.,

было — усилия исследователей ранее этого времени в основном :осредоточивались на этногенезе татар, понимаемом как выявление их этнических компонентов10. Но затем эта проблема в Татарстане стала зесьма интенсивно разрабатываться, оставаясь, однако, дискуссионной. В 1Тоге о характере этнической общности волго-уральских татар донациональ--loro периода в литературе были сформулированы две основные точки фения. Согласно одной из них, сложение этой общности в единый

10 См. обобщающие исследования: Спасский H.A. Очерки по родиноведению. казанская губерния. — Казань, 1910; Знаменский П. Казанские татары. — Казань, 1910; Ъсмеров Г. Избранные труды. История Булгарии. История Казани. Этнические группы 1 традиции татар. — Казань, 1998; Баттал Г. Казан теркилэре. — Казан, 1996; Воробьев Н.И. Материальная культура казанских татар (опыт этнографического исследования). — Казань, 1930; Фэхретдинов Р. Болгар вэ Казан тэреклэре. — Казан, 1993; происхождение казанских татар. — Казань, 1948; Воробьев Н.И. Казанские татары. Этнографическое исследование материальной культуры дооктябрьского периода. — (эзань, 1953; История ТАССР. — Т.1. — Казань, 1955.

этнос (народ или народность) феодального типа произошло не позж< середины XVI в.". Сторонники другого подхода полагают, что завер шение становления данной народности, именуемой ими по-разном; (общетатарская, поволжско-татарская, волго-уральско-татарская), следуе' относить ко второй половине XVI — рубежу XVII—XVIII вв., i крайних вариантах — к еще более позднему времени12

Существующие среди ученых относительно донационального пери ода этнического развития волго-уральских татар концептуальные раз личия сосредотачиваются вокруг двух узловых проблем — верхне1 даты завершения их этногенеза и оценки уровня консолидированно сти этой общности. По первому пункту исследователи подразделяют ся на тех, кто этногенетический этап у волго-уральских тата| доводит до середины XVI в., иногда даже до еще более поздней времени (А.Х.Халиков, Ф.С.Фасеев, Р.Г.Кузеев, с определенными ого ворками — М.Г.Сафаргалиев, Н.И.Воробьев) и на тех, кто позднезс лотоордынский период считает скорее этапом этнической истории, : одном случае «булгарского» (Х.Г.Гимади, С.Х.Алишев, на сходно] позиции стоит и М.З.Закиев), а в другом — «татарского» ил] золотоордынско-тюркского (Р.Г.Фахрутдинов, М.И.Ахметзянов, с некс торыми вариациями И.Л.Измайлов) этносов. По второму пункт позиции ученых выстраиваются следующим образом. Ряд учены:

11 Гимади X. О некоторых спорных вопросах истории Татарии //Вопросы исторш 1951, № 12. — с.118—126, Мухамедьяров Ш.Ф. Основные этапы происхождения этнической истории татарской народности //VIII МКАЭН. — Т.2. Этнология. -Токио и Киото, 1968. — с.53—56,- Татары Среднего Поволжья и Приуралья. — М Наука, 1967 (излагаемая в этой работе позиция Н.И.Воробьева несколько отличается с подходов других исследователей); Алишев С.Х. К вопросу об образовании булгар! татарской народности //Исследования по исторической диалектологии татарског языка. — Казань: ШЛИ КФ АН СССР, 1985. — с. 109— 1) 7; Измаилов И. Татар средневековья. Этнополитическое самосознание населения Золотой Орды //Татарстан 1992, N° 11 —12. — с.50—59; Его же. Улус Джучи: взгляд на историю средневековс империи //Татарстан, 1993, № 7. — с.39—48; № 8. — с.37—44; Его же. Некоторь аспекты становления и развития этнополитического самосознания населения Золоте Орды //Из истории Золотой Орды. — Казань, 1993. — с.17—32; Его же. Mo3aHt из осколков истории //Татарстан, 1996, N° 12. — с.68—82; Эхмэтжанов М. Иде, Жаек арасы //Идел, 1991, № 11 —12. — 63—65 б.б.; Его же. Татар халкы оешунь урта гасыр дэвере //Мирас, 1992, № 9. — 58—62 б.б.; Его же. Татар халкы oeuiyj нугайларнын катнашы / /Идел, 1992, № 3—4. — 58—65 б.б.; Его же. Нугай Урдас Ьэм анын татар этник тарихына мвнэсэбэте //Из истории Золотой Орды ... -с.142—160; Фэхрэтдинов Р. Татар татармы, татар тугелме? //Мирас, 1992, N° 12. -53—58 б.б.; Его же. Татар угьлы татармын. — Чаллы, 1993; Его же Алтын Урда hí татарлар. — Чаллы, 1993; Его же. Золотая Орда и татары. Что в душе у народа. -Набережные Челны, 1993; Его же. Проблема формирования татарской народности современной исторической науке //Ислам и этническая мобилизация: националы^ движения в тюркском мире. — Москва, 1998. — с.89—105.

12 Сафаргалиев М. Один из спорных вопросов истории Татарии //Вопрос истории, 1951, № 7. — с.75—80; Халиков А.Х. Исторические корни общности тата мишарей и казанских татар //Тезисы докл. Итоговой научной сессии за 1970 г. -Казань: ИЯЛИ КФ АН СССР, 1971. — с Л13—116; ФасеевФ.С. Основные этапы компоненты формирования этноязыковой общности татарской нации //Конференщ по татарскому языкознанию, посвященная 50-ю СССР /Тез. Докл. — Казань, 197

— с.57—62; Зэкиев М.З. Татар халкы теленен барлыкка килуе. — Казан, 1977. • 100—101, 174—176 б.б.; Халиков А.Х. Происхождение татар Поволжья и Приураль

— Казань, 1978. — с.57—62; Исхаков ДМ. Взгляд на формирование нации / Советская Татария: перестройка и межнациональные отношения. — Казань, 1990. ■ с.65—70; Его же. От средневековых татар к татарам нового времени (этнологичесю взгляд на историю волго-уральских татар XV—XVII вв. ■— Казань: Изд-во «Маете Лайн», 1998; Кузеев Р.Г. Народы ... — с.89, 112, 166, 238—241.

А. Х.Хзликов, Ф.С.Фасеев, Р.Г.Кузеев, Д.М.Исхаков, И.Л.Измайлов) ;азанских татар и мишарей до середины XVI в. признают самосто-¡тельными этносами. Однако, позиции у сторонников приведенной •очки зрения основываются на разных основаниях: у одних это распад >анее единого булгарского этноса (А.Х.Халиков, Р.Г.Кузеев), а у других

— «татарского» (Р.Г.Фахрутдинов, М.И.Ахметзянов; сходной, но не шолне совпадающей точки зрения, придерживается и И.Л.Измайлов), ío остальные исследователи полагают, что волго-уральские татары ;анского времени были уже сложившимся народом. При внешнем дошстве эта позиция строится на неодинаковых базовых идеях: точка ;рения Х.Г.Гимади, С.Х.Алишева, частично и М.З.Закиева, базируется на шении о непрерывном развитии булгарского этноса с эпохи Волжской зулгарии и до периода Казанского ханства включительно без замет-юго влияния золотоордынского этнического компонента; наоборот, [ругая группа ученых (Р.Г.Фахрутдинов, М.И.Ахметзянов) отстаивает !згляд о продолжающем существовании в ханствах сложившегося еще ¡ эпоху Золотой Орды татарской этнической общности.

Таким образом, различия, возникающие между исследователями при (зучении этнической истории волго-уральских татар в XV—XVI вв., >сновываются на их отношении к золотоордынско-тюркскому (кыпчак-:ко-ногайскому прежде всего) этническому участию в формировании ■атар Волго-Уральского региона: одни считают его едва ли не лавным компонентом, а другие — второстепенным.

Национальный период. Проблема формирования татарской нации >стается исследованной крайне слабо — единственная специальная |абота, посвященная этой теме и выдержанная в ортодоксально-tapKCHcTCKOM духе, была издана еще в 197713. В остальных отечественных [сследованиях по данной тематике, приоритет также отдается социально-кономическим факторам14. Этнокультурные факторы нациеобразования ' татар хотя и изучались, но в основном фрагментарно15. В зарубежной итературе, посвященной национальному периоду истории татар, культурному спекту нациестроительства уделяется значительно большее внимание1,

13 Хасанов XX. Формирование татарской буржуазной нации. — Казань, 1977.

14 О последних см.Гобэйдуллин Г. Татарларда сыйныфлар тарихы очен материал-ар (XVII, XVHI гзсырларда Ьэм XIX гасырнын бащында) / /Тарихи сэхифэлэр чылганда. Сайланма хезмэтлэр. — Казан, 1989. — 196—260 б.б.; Алишев С X. атэры Среднего Поволжья в Пугачевском восстании. — Казань, 1973. — с.25—34; го же. Социальная эволюция служилых татар во второй половине XVI—XVIII вв. / 'Исследования по истории крестьянства Татарии дооктябрьского периода. — Казань, 984. — с.67—68, Его же. Исторические судьбы народов Среднего Поволжья. XVI

- начало XIX в. — М.: Наука, 1990. — с. 132—167.

15 Обзор литературы, посвященной этой проблеме, см.: Исхаков Д.М. Проблемы тановления и трансформации татарской нации. — Казань: Изд-во «Мастер Лайн», 997. — с. 50—60.

16 Давлетшин Т. Советский Татарстан: теория и практика ленинской национальной олитики. — Лондон, 1974; Бенигсен А. Мусульмане в СССР. — Париж, 1983; azzerini Ed.J. Ethnicity and uses of history: The case of the Volga Tatars and jadidism '/Central Asian Survey. — Vol.1, n.2—3, 1982—1983, oct. — p.p.61—69; Rorlich A.-A. lot by history alone: The retrival of the past among the Tatars and Azeries //Central .sian Survey. — Vol.4, n.2. — 1984. — p.p.87—98; Ее же. The Volga Tatars: a profile l national resilience. — Stanford un. Press, 1987; Ее же. The Volga Tatars: Modern ientities of the Golden Horde / /Rulers from the steppe. State formation on the urasian periphery. Ed. by Gary Seamen and Daniel Marks. — Vol.2 — Un. of S. California. — 1991. — p.p.274—290; Strauss J. Language modernization — the case of atar and modern Turkish //Central Asian Survey. — Vol.\2, n.4, 1993. — p.p.565—576.

как и формированию у них национальной идентичности17. Там же предстайлены исследования, в которых раскрывается связь этнических и политических процессов в Волго-УральскоМ' регионе во второй половине XIX — первых десятилетиях XX вв.18. В последние годы, не без влияния трудов зарубежных ученых, интерес к становлению национального самосознания повысился и в Татарстане19. В связи с изданием обобщающих трудов по этническому развитию сибирских татар с XVI по XX вв.20, развернулась дискуссия об отношении этой группы к татарской нации-'. Аналогичная проблема была поднята и применительно к астраханским татарам22. Значительная литература имеется и по вопросу об этнических процессах периода формирования татар в нацию23. В последние годы относительно становления татар-

17 Schamiloglu U. The formation of a Tatar Historical conciousness: Sihabuddin Mardgani and Image of the Golden Horde //Central Asian Survey, 1990, vol.9, n.2. — p.p.39—49; Frank A.J. Islamic regional identity in imperial Russia: Tatar and Bashkir historiography in the eighteenth and nineteenth centuries. — Indiana un., 1994 (Ph. D.); Даулет H. Развитие национального самосознания у татар в XX в. //Панорама-Форум, 1996, № 2 (5). — с. 120—130.

18 Schäfer D.E. Building nations and building states: the Tatar-Bashkir question in revolutionary Russia, 1917—1920. — Un. of Michigan, 1995 (Ph. D.); Geraci P.R. Window on the East: Ethnography, Orthodoxy, and Russian nationality in Kazan, 1870— 1914. — Un. of California at Berkley, 1995 (Ph. D ).

" В первую очередь, эта тематика нашла освещение в наших публикациях (см. список трудов автора). Кроме того, в некоторых исследованиях обсуждаются отдельные стороны этой проблемы, в частности, роль исламского фактора в формировании национального самосознания татар (См.: Мухаметшин Р. Исламский фактор в общественном сознании татар (XVI—XX вв.) //Татарстан, 1994, № 3—4. — с.120— 127; Его же. Динамика исламского фактора в общественном сознании татар XVI— XX вв. (историко-социслогический очерк) //Современные национальные процессы в Республике Татарстан. — Вып.II. — Казань: ИЯЛИ АНТ, 1994. — с.99—115; Ислам в татарском мире: история и современность (Материалы международного симпозиума, Казань 29 апреля — 1 мая 1996 г.). — Казань, 1997; Емельянова Г. К вопросу а национальной самоидентификации волжских татар в конце XIX — начале XX веков: татаризм, тюркизм и исламизм //Мир ислама, 1999, № 1/2. — с.109—122).

20 Томилов H.A. Современные этнические процессы среди сибирских татар. — Томск: Изд-во Томского ун-та, 1978; Его же. Тюркоязычное население ЗападноСибирской -равнины в конце XVI — первой четверти XIX вв. — Томск: Изд-ва Томского ун-та, 1981; Его же. Этническая история тюркоязычного населения ЗападноСибирской равнины в конце XVI — начале XX вв. — Новосибирск: Изд-во Новосибирского ун-та, 1992; Валеев Ф.Т. Западносибирские татары во второй половине XIX — начале XX вв. Историко-этнографические очерки. — Казань, 1980; Его же. Сибирские татары. Культура и быт. — Казань, 1992; Валеев Ф.Т., Томилов H.A. Татары Западной Сибири. История и культура //Культура народов России. — Т.2. — Новосибирск: Наука, 1996.

21 См.:Исхаков Д.М. Историческая демография... — с.21—22, 26—32.

22 Обзор проблемы см.: Исхаков Д.М. Астраханские татары: этнический состав, расселение и динамика численности в XVIII — начале XX вв. //Астраханские татары. — Казань- ИЯЛИ КНЦ РАН, 1992. — с.25—29. Кроме того, см.: Sosnovsky N. Mass-Media and the National Revival of Turkic Peoples in Lower Volga Region / /Tatarstan: Past and Present. — University of London, 1992. — p.p.45—53; Исхаков Д.М. Роль интеллигенции в формировании и современном функционировании национального самосознания татар //Современные национальные процессы в Республике Татарстан. — Вып.11. — Казань: ИЯЛИ АНТ, 1994. — с.18—19.

" Она достаточно детально проанализирована нами (См.: Исхаков Д.М. Историческая ... — с.32—35, 105—122, 130—139; Его же. Об этнической ситуации в Среднем Поволжье в XVI—XVII вв. (критический обзор гипотез о «ясачных чувашах» Казанского края //Советская этнография, 1988, № 5. — с.140—146; Его же. Татаро-бесермянские этнические связи как модель взаимодействия булгарского и золото-ордынско-тюркского этносов //Изучение преемственности этнокультурных явлений. — М„ 1980. — с.16—38).

ой нации были сделаны и некоторые замечания общетеоретического рактера: об основных этапах развития этой нации на основе ¡учения ее социальной структуры21; об отсутствии до 1917 г. у татар щиональной общности вообще как результат анализа проблемы щионального типа самосознания у народов России25. Оба подхода .1ли нами подвергнуты критике: первый — за чрезмерное увлечение |циальным фактором, приводящим к реанимации старого марксистского :тода мышления, второй — за базирование на крайних, к тому же оеобразно трактуемых, модернистско-инструменталистских схемах26.

Раздел I. ОТ СРЕДНЕВЕКОВЫХ ТАТАР К ВОЛГО-УРАЛЬСКИМ: ПРОБЛЕМА ЭВОЛЮЦИИ ЭТНОСА В XV—XVII вв.

Благодаря целому ряду публикаций, особенно последних лет, была (скрыта связь административно-политического устройства Крымского шства с клановой структурой тюркского населения этого государства м. труды В.Е.Сыроечковского, А.Фишера, Х.Инальчика, Б.Манз, Ю.Ша-илоглы). Оказалось, что в этом ханстве первоначально существовали ?тыре княжества (бейлики), возглавляемые представителями кланов ¡ирин, Барын, Аргын и Кыпчак. Ведущая роль в этой четырехклано-)й организации, известной как система карача-беев (Ю.Шамилоглы), зинадлежала Ширинам, являвшимся в Крымском ханстве большими зрача-бекларибеками (в русских летописях этот термин передан как снязь князей»). Где-то в конце XV — начале XVI вв. в Крыму :илились Мангыты, известные там и как Мансуры. Тогда клановая труктура этого ханства стала пятичленной. Впрочем, к этому времени гкоторые из ранее существовавших в государстве кланов, например, арыны, во внутренней жизни ханства активную роль уже не играли.

Рассмотренная структура, унаследованная от Золотой Орды (Ю.Шамил-■лы, Ю.Брегель, Утемиш-Хаджи27), в XV—XVI вв. существовала и в эугих татарских ханствах: еще в работах В.В.Вельяминова-Зернова и 1.Г.Худякова высказывалось достаточно аргументированное мнение о гтырех кланах, возглавляемых теми же Ширинами, в Казанском анстве28. Правда, эти авторы, как и другие исследователи, писавшие об гом позже, указанную четырехклановую систему не соотнесли с гминистративно-политическим устройством ханства. Между тем, материалы э Крымскому ханству показывают, что и применительно к поволжским анствам такая постановка возможна. Более того, изучение социально-

24 Кузеев Р.Г. Этнические процессы и ступени консолидации тюркских и финно-орских народов Волго-Урзльского региона (эпохи феодализма и капитализма), репринт доклада. — Уфа, 1987; Его же. Народы . .

25 Тишков В.А. Россия как многонациональная общность и перспективы межэт-шеского согласия //Серия обозрений к I Конгрессу российских предпринимателей, ерия: политология. Вып.1У. — М., 1994.

26 Исхаков Д.М. Проблемы ... с.4—90.

27 Утемиш-хаджи. Чингиз-наме /Факсимиле, перевод, транскрипция, текстологичес-1е примечания, исследование В.П.Юдина. Комментарии и указатели М.Х.Абусеитоврй. - Алма-Ата: Гылым, 1992

28 Вельяминов-Зернов В.В. Исследование о касимовских царях и царевичах. — .1. — Спб., 1863..— с.412—420; Худяков М. Очерки по истории Казанского ¡нства. — Казань, 1990. — с.188—190.

клановой структуры позднезолотоордынских татарских обществ име первостепенное значение и для понимания особенностей формирован] средневекового татарского этноса (или этносов). Такой подход. ни отечественной, ни в зарубежной историографии еще не предлагало

Глава 1. Тюрко-татарские этнические общности Волго-Уральского региона позднезолотоордынско-ханского времени.

§ 1. Этнос казанских татар.

Государствообразующий этнос в Казанском ханстве состоял ; двух этносословных страт, имевших различные этнические исток: господствовавшей группы феодалов разного ранга из «татар» «черной» части — ясачников из так называемых «ясачных чуваше! или «бесермен». Завершенность формирования казанско-татарскс народности в решающей мере зависела от консолидированное™ эти двух этносословных групп. Но в силу состояния источников трудностей методологического характера степень законченности да! ного процесса в период Казанского ханства определить непросто. Те не менее, имеющиеся письменные источники, русского и тюркског происхождения (в числе последних и аутентичные), позволяют вьн вить некоторые достаточно объективные показатели, на основе кот< рых можно вполне уверенно говорить о хронологических рамках

основных итогах становления казанско-татарской этнической общносп

* * *

I. Татары как ядро феодального сословия в Казанском хаь сгпве. Вопреки распространенному взгляду об отсутствии среди казаг ских татар в прошлом родо-ллеменных образований, господствующе сословие в Казанском ханстве состояло из татар с клановым делен1, ем. Изученные материалы показывают, что правящие кланы в ханствс образовавшие отдельные «юрты» — княжества, которых насчитав алое пять, были далеко не только и не столько феодальными «домами», скорее «территориальными» племенами, включавшими в свой состав ] рядовых сородичей — «казаков». Последние, однако, необязательн находились в кровном родстве со своими вождями (например, «народ у клана Аргын состоял из группы тама; на территории отдельны: княжеств Казанского ханства — даруг, отмечаются следы существова ния и других родо-племенных образований).

По-видимому, ведущие кланы, составлявшие основу княжеств, суще ствовали в ханстве со времени его основания, если не в рамка: Булгарского вилайета. Особого внимания заслуживает прибытие н; территорию вилайета хана Улу-Мухаммеда с дружиной в 3—3,5 тыс чел. Группа под руководством хана Улу-Мухаммеда была определенны» образом организована, недаром в русских источниках она фигурируе' как «Орда». Об этом же говорят и данные о присутствии в составе «князей многих татарских», в числе которых были и «дара князи», обычно связанные с карача-беями из основных кланов. Наиболе« вероятным представляется структурирование «Орды» хана Улу-Мухаммед; периода завоевания Казани на 4 клана — Ширинов, Барынов, Аргыно! и Кыпчаков. Ближе к последней четверти XV в. к ним добавилиа Мангыты. Если принять во внимание, что одновременно с Улу

Мухаммедом в Казанском ханстве могли оказаться до 10 тыс. и более выходцев из южных районов Золотой Орды (воины + члены их семей, сородичи), то при учете относительной немногочисленности к этому времени тюркского населения Булгарского вилайета29, напрашивается вывод о значительном влиянии этого этнического включения на ход формирования казанско-татарской общности. Своеобразным свидетельством продолжения проникновения на территорию Казанского ханства новых групп татар с клановым делением и позже, являются слова автора «Казанской истории»: «... начаша збиратися ко царю мнози варвари от различных стран, от Златые Орды и от Астрахани, от Азуева, и от Крыма»30. Данные письменных источников, фольклора и другие материалы, подтверждают обоснованность приведенного высказывания.

Системообразующая роль в Казанском ханстве татар с клановым делением, являвшимися прямыми наследниками золотоордынских этносоциальных структур — Ширины, Барыны, Аргыны и Кыпчаки считались «давними, со времен предков, элями» хана Тохтамыша — прямо вытекает из функционирования имевшихся в ханстве княжеств на основе этих клановых сообществ. Поэтому, есть все основания полагать, что татары, организованные по клановому принципу, образовывали в Казанском ханстве ядро правящего сословия. Даже такое специализированное ответвление данного сословия, как мусульманские священнослужители, в своем высшем звене в лице сеидов, генетически явно восходило к периоду Золотой Орды31.

2. Феодально-зависимая страта казанских татар как этносос-ловное образование. Точка зрения об отсутствии у казанских татар периода ханства низовой («черной») части, представленная в литературе, не находит подтверждения в источниках — такая группа, вне всякого сомнения, существовала. Проблема заключается в том, что в русскоязычных источниках до первых десятилетий XVII в. она именовалась «ясачными чувашами», что было связано не только с особенностями этнической ситуации в Казанском ханстве и Казанском крае, но и со спецификой переписей населения Среднего Поволжья после русского завоевания. Для XIV—XV вв. эту же группу русские летописи называли «бесерменами». Термин «ясачная чуваша» фиксировал сословную принадлежность: наименование «чюваша>> (§иа§), по авторитетному заключению лингвиста Р.Г.Ахметьянова, обозначало «пахаря, земледельца»3-. В более раннем термине «бесермены» (от «мусульмане») надо видеть конфессионим, но примененный по отношению к трудовому народу (аналог — русское «крестьяне» от «христиане»).

Так называемые «ясачные чуваши»~«бесермены» локализовывались на основной территории Казанского ханства, исповедовали ислам и в XV—XVI вв. говорили на татарском языке. Численность их значительно превосходила численность собственно «татарской» части господствовавшего в ханстве этноса.

29 Исхаков Д.М. Введение в историческую демография волго-уральских татар. — Казань, 1993. — с.4, 8—9.

30 ПСРЛ. — Т. 19. История о Казанском царстве (Казанский летописец). — Спб., 1903; — с.20—21.

31 Исхаков Д.М. Сеиды в позднезолотоордынсккх татарских государствах. — Казань: Изд-во «Иман», 1997.

32 Ахметьянов Р.Г. К значению слова чуваш (чюваш) в документах XVI—XVII вв. (рукопись из архива журнала «Та1апса»),

Несмотря на смысловые различия понятий «ясачные чуваши» и «бесермены», в конкретном географическом ареале — на территориях Булгарского вилайета и Казанского ханства — они обладали определенной этнической нагрузкой, тем более, что под ними подразумевалось тюрко-мусульманское население, жившее по меньшей мере с XIV в. в Среднем Поволжье. Поэтому, в «ясачных чувашах» XVI—XVII вв. и «бесерменах» XIV—XV вв. надо видеть этносословную группу, е формировании которой основную роль сыграли булгары, скорее всего, включившие в свой состав и перешедших к оседлости кыпчаков, е также других тюрок, ранее находившихся среди кочевой части населения Золотой Орды, возможно, и иных этнополитических образований.

3.Консолидация этноса казанских татар. Если учесть, что для феодального времени существование сословных структур и отсутствие резко выраженных этнических границ, скорее, было правилом, чел: исключением, этносословную стратифицированность казанско-татарско-го этноса в XV — начале XVII вв. нельзя считать чем-тс необычным. Но сложность этнической ситуации в Казанском ханстве требует более тщательного подхода к анализу вопроса о завершенности формирования в рамках данного этнополитического образова ния государствообразующего этноса.

Индикаторами уровня консолидации казанских татар являют« этнонимы, сохранившиеся в источниках XV — начала XVII вв. Этг этнонимы «вписаны» в определенные системы понятий и должнь рассматриваться в их рамках. Исследование русских и европейски) источников периода Казанского ханства и несколько более поздней времени, позволило выявить две параллельно существовавшие этнони мические системы, имеющие отношение к казанским татарам. Перва) из них может быть названа «татарской», а вторая — «булгарской»

В русских летописях этнический субъект, именуемый «Татаров/ Казанские», отмечается уже под 1468, 1469 и 1475 гг. Эту общност: иногда называли просто «казанцами» — именно ее имел в вид} крымский хан Менгли-Гирей в 1491 г., когда писал о «казанцах». / для первой половины XVI в. наименование «казанские татары» «казанцы» уже весьма широко использовалось как в русских, так 1 европейских источниках.

По нашему мнению, этот термин являлся центральным звенол довольно сложной этнонимической системы. В основе последне! находилось понятие «земля Казанская» (вариант: «вся земля Казане кая»), широко употребляемое в русских летописях и других источ никах в XV—XVI вв. Синонимом его выступал термин «царств! Казанское», также известный в Московской Руси, хотя и использо вавшийся гораздо реже. У европейских авторов преобладало после днее понятие, иногда замещавшееся словосочетанием «Орда казански: татар» или «Казанская Орда». Многие факты говорят и о том, чт< во всех этих случаях имелось в виду Казанское ханство, чь официальное название и получило отражение в русских и европей скйх источниках. Оно известно из двух официальных документо периода Казанского ханства — ярлыка казанского хана Сахиб-Гире (1523 г.) и его послания польскому королю Сигизмунду I (датировк — в пределах от 1538 по 1545 гг.). В них встречаются следующи выражения: в ярлыке, написанном на татарском языке — «гому, вилайяте Газан» (весь Казанский вилайет) (1523 г.); в посланш

хранившемся только на польском — «земля Казанская», «царство занское», «Орда козанская» (1538—1545 гг.), Если иметь в виду, о европейские авторы обычно Ордой считали государственно-ганизованный народ, то все приведенные термины оказываются нонимами, причем как понятие «весь Казанский вилайет» (прямая лька с него на русском языке — «вся Казанская земля»), так и рмин «Казанская Орда» явно имеют татарское происхождение, эиведенный ряд, в конечном счете, восходит к названию столицы емли» (царства) — г.Казани, что отчетливо видно из источников. В русских и европейских источниках XV—XVI вв. встречаются те ряд понятий, которые должны рассматриваться как производные приведенных выше. Это — «Казанские люди»- («Люди Казанские»), се Казанские люди», «все Казанскиа земли люди», «все земские эди». Сокращенным вариантом представленного ряда являлось поня-1е «казанцы». Хотя данная группа терминов обозначала все насе-;ние государства, в некоторых случаях они, особенно, понятие ;азанцы», использовались и по отношению к татарской части деления Казанского ханства. Поэтому в понятии «казанцы» прежде :его надо видеть политоним. Применение его в смысле, близком к 'нониму, объясняется тем, что татары, как политически доминировав-ий в государстве этнос, русскими и европейцами воспринимались ¡к некоторый стержень «казанцев», что вполне соответствовало (туальной этнополитической ситуации периода ханства.

Собственно этнонимом, функционировавшим в этой этнонимической 5стеме, было наименование «казанские татары» (Казанские Татаровя Татаровя Казанские), употреблявшееся в русских источниках уже во горой половине XV в. У европейцев, использовавших его в первой эловине XVI в., он, скорее всего, был заимствован из Русского кударства. В последнем понятие «казанские татары» обладало допол-ительными характеристиками. Во-первых, оно в содержательном плане — ^ответствовало конкретному «языку», т.е. этносу. Например, в Цар-гвенной книге под 1552 г. говорится о «поганых языкъ Крымскихъ Казаньскихъ Татаръ»33. А.Курбский в числе «языков» (народов), мевшихся в Казанском ханстве, называет и «татарский язык»Ч Во-горых, русские стремились маркировать «казанских татар» как мусуль-ан. В той же Царственной книге говорится о «безбожных Казаньских зтарах» или «безбожных Казаньских Сарацын (Срацын)ах». В других окументах середины XVI в. речь идет о «поганых языкъ Крымскихъ Казаньских Татар», о «татарах поганых», о «безбожном язык(е) крымском» или «бесерменском языке». Несомненно, этот «мусульманс-ий» компонент этнического обозначения казанских татар был неслу-айным, а отражал специфику их самосознания.

Но в целом, рассмотренный выше этнонимический ряд имеет тношение к собственно «татарскому» слою, т.е. феодальным верхам азанских татар.

Другая этнонимическая система в качестве основного структурно-о элемента имела термин «болгары» («болгары Поволжския»), «ху-

33 ПСРЛ. — Т.13. Патриаршая или Никоновская летопись. — М.: Наука, 1965. - с.490.

34 Сочинения князя Курбского. — Т. 1 //Русская историческая библиотека. — '.31. — Спб., 1914. — с.47, 64.

дые болгари» (они же — «казанцы»). Кроме того, использовались выражения «Болгарскиа области», «страны Болгарския» и ряд други (особенно у европейских авторов, см. ниже). Эти понятия употребл: лись в документах XVI—XVII вв. и могли бы быть признан русской летописно-книжной традицией, в том числе и рассматривать в качестве результата специального «препарирования» текстов летош сей .в политических целях35. Но этого объяснения явно недостаточш Следует обратить внимание на то, что в наименовании «болгарь (Болгары Поволжский) можно видеть не только этноним, но политоннм — на такую мысль наталкивают выражения «Болгарски области», «все страны Болгарския». Да, и словосочетание «худы болгары, казанцы» свидетельствует о том же. В основе этих констру! ций может лежать не только этноним «болгар», но и название центр самостоятельного вилайета Золотой орды — г.Булгара. Между эти: «престольным» городом и последующим политическим центром этог региона — г.Казанью, имелась определенная преемственность (названи последнего в начале XV в. — Булгар ал-Джадид; нахождени «Болгарского князя» в Казани в конце XIV — начале XV вв.^ Казанское ханство в ряде европейских карт XV — сер. XVI bi называлось «Болгаром» («Borgar Tartarorum», «Borgar», «Borga», «Buigari Magna»). Как русское обозначение этого ханства — «Богарски области», «страны Болгарския», так и европейские его номинации, н были случайностью, о чем можно узнать из аутентичного источник «Зафэрнамэ-и вилаяте Казан» (1550г.). Там Казанское ханство имее два параллельных названия: «Казан влкэсе», «Казан вилаяте» «Болгар вилаяте». Первое из этих названий встречается и ярлыках хана Сахиб-Гирея (в 1523 г. — в форме «гомум вилаят Газан», в другом документе, датированном от 1538 по 1545 гг. : сохранившемся только на польском языке, речь идет «о земле Казан ской»). Судя по тому, что для обоих понятий характерен терми: «вилайет» (на русский и польский он переведен как «земля»), он: были синонимами. По-видимому, обозначение Казанского ханства ка «Булгарского вилайета» сохранилось со времени существования составе Золотой Орды административно-территориальной (политической единицы с таким названием. Об этом косвенно может свидетельствоват и факт сохранения в Казанском ханстве титула «Болгарский князь» В русской традиции «болгары» XV—XVII вв. характеризуются m двум признакам: конфессиональному и сословному. В плане конфес сиональном они выступают как мусульмане — «бесермены»~«бусорма не» (XV в.), «варвары», «нечестивые», «сарацины», «язык поган». I сословном отношении эта группа определяется такими терминами, ка: «болгарская чернь», «худые болгары», т.е. рассматривается как зависи мое население. Тем самым, эти понятия оказываются синонимам: термину «ясачные чуваши». Но «ядровая» часть рассматриваемо! этнонимической системы — понятие «болгары», явно имело внутрен нюю связь с терминами как конфессионального, так и сословноп планов: наименование «болгары» всегда применялось с определение» «нечестивые», «поганые», означавшее в конкретном контексте мусуль

35 О проведении такой обработки летописных текстов, см.: Pelenski J. Russia an Kazan, Conquest and Imperial Ideology (143S—1560-s). — The Hague. Paris: Mouton, 1974

Барыны, Аргыны, Кыпчаки и Мангыты) и социальная структург населения. Поэтому, несмотря на специфику рассматриваемого этнопо-литического . образования — она с самого начала формирования зависела ог Московской Руси — за ним следует сохранить уже закрепившееся в литературе название «Касимовское ханство». Наиболее точным определением Мещерского «юрта» была бы его квалификация как вассального ханства. Но одновременно следует подчеркнуть что для государств-наследников Золотой Орды, включая и формирующееся Русское государство, была характерна сложная система связей которую скорее можно обозначить как взаимозависимость. Тем более что до ликвидации ближайших татарских ханств, представител? крупных феодальных кланов со своими дружинами из Мещерскогс юрта могли отъезжать в другие ханства, но без ясачного населения «прикрепленного» к «юрту». С завоеванием Русским государство!». Казанского и Астраханского ханств статус Мещерского «юрта» явнс изменился — он стал больше походить на удельное княжество.

При всем своеобразии этого этнополитического образования, еп достаточно уверенно можно поставить в один ряд с позднезолотоордын скимн тюрко-татарскими государствами, особенно с Казанским ханством Возникнув на основе Мещерского княжества (улуса?), Касимовско* ханство постепенно трансформируясь просуществовало до серединь XVI в., когда начался довольно длительный период его «растворения' в административно-территориальной структуре Русского государства.

Статус Мещерского «юрта» как ханства, предполагает сложение 1 его границах самостоятельного этносоциального организма.

2.Консолидация этноса «мещерских>> татар (мишарейГосудар ствообразующий этнос, формировавшийся в рамках Касимовскоп ханства, до рубежа XVI—XVII вв. состоял из двух этносословны; страт: представлявших феодальное сословие «татар» с клановыг делением и ясачников, образовывавших слой «черных людей». Сохра нившиеся этнонимы на территории Мещерского «юрта» позволяю' выделить две этнонимические системы, сигнализирующие о деленш основного этноса в ханстве на две страты.

Первая этнонимическая система, нашедшая отражение в русски: источниках рубежа XIV—XV и XVI вв., а также в некоторы: европейских материалах XV в., в качестве основного звена включае понятия «Мещерские земли», «Мещерские места», «Мещера с волос тми» или просто «Мещера», «провинция МеБсЫега». Синонимом их первой половине XVI в. выступают термины «Мещерский юрт» : «Городецкая Орда». Причем, последнее понятие можно расшифроват и как «Мещерская Орда», ибо «Городок» — это «Мещерски Городок», т.е. г.Касимов. Понятно, что во всех приведенных случая имеется в виду государственное образование — вначале княжеств («Мещерские земли» с «Мещерскими князьями» как правящим слоем] затем — ханство (Касимовское ханство). Есть основания полагать, чт весь этот ряд названий восходит к наименованию политическог центра этой «земли» — «Мещерскому городку» (г.Мещере).

Производными от рассмотренных терминов были понятия «Меще^ ские"люди» («Люди Мещерские»), «все Мещерские люди». Сокраще} ными нх. вариантами являлись формы *можеряне» («яожары»)~«М( щеряне» (мещерины) или мещеряки. В принципе, они обозначал все население Мещерского «юрта», вне зависимости от их этническо

ман „или прямо определялось как «сарацины», «бесермены»; с другой стороны, оно выступает как обозначение ясачной, «черной» группы. Отсюда понятно, что вторая этнонимическая система, обнаруживаемая в русских источниках XV—XVII вв., имеет отношение к феодально-зависимой части этноса казанских татар.

Но в целом обе этнонимические системы и их этнические «ядра» — понятия «казанские татары» и «болгары», к середине XVI в. фактически использовались для номинации одного и того же этноса. Об этом весьма красноречиво говорит идентичность эпитетов, которые применялись с названиями обеих групп (см. выше). Применение по отношению к одному и тому же этносу двух рядов номинаций вполне объяснимо. Этноним «татары», распространенный прежде всего среди господствовавшего сословия, применялся тогда, когда в источниках основное внимание уделялось государственным делам, связанным с правящим сословием. Второе наименование бытовало, скорее всего, среди простонародья и использовалось в тех случаях, когда подразумевались регион, край и народные массы. Причем эти два параметра были взаимосвязаны. Дело в том, что «татары» являлись в определенной мере экстерриториальной группой, обладавшей правом перемещения из одного ханства в другие, тогда как «черное» население явно было «привязано» к конкретной государственно-организованной «земле» через принадлежность к имевшимся в ее составе «юртам» (княжествам). В условиях сохранения этносословной стратифициро-ванности казанских татар социальное противостояние «верхов» и «низов» могло выступать не только в виде сословного, но и этнического разделения, что видно и из некоторых литературных произведений, написанных в Казанском ханстве в первой половине XVI в. (поэмы Мухамедьяра). Однако, оно вряд ли выходило за рамки обычного для феодального общества деления на «благородных» (ак свяк) к «чернь» (кара халык). Но одновременно, из некоторых источников сер. XVI в. отчетливо предстает противостояние мусульман Казанского ханства как единого целого, «кяфирам» — русским.

На основе имеющихся данных, таким образом, можно заключить, что в рамках Казанского ханства происходило становление феодальной народности казанских татар, вполне завершенное к середине XVI в.

§ 2. Этническая общность Мещерского «юрта».

Разногласия относительно характера этнической общности мишарей в XV—XVII вв. возникли среди исследователей не только из-за серьезных теоретических трудностей в оценке уровня консолиди-рованности татар Волго-Уральского региона в этот период, но и благодаря крайне слабой изученности этнополитической истории данной группы как самостоятельного этносоциального организма. До сих пор остается дискуссионным вопрос о статусе Касимовского ханства — Мещерского «юрта», в рамках которого мишари окончательно оформились этнически. Невыясненной остается и типологическая принадлежность мишарской этнической общности XV—XVII вв.

1. Мещерский «юрт» (Мещера) — это государственное образование, близкое к ханству. Об этом свидетельствуют данные о его административно-политическом делении на основанные по клановому принципу княжества (те же Ширины в качестве беклерибеков,

принадлежности, но иногда использовались и в качестве наименования собственно тюрко-татарского населения ханства. Поэтому, хотя в этих терминах в целом надо видеть этникон или политоним, невозможно отрицать в них наличия этнического содержания. Тем более, что именно ясачная часть складывавшейся в Касимовском ханстве этнической общности состояла из «можерян»~«мещерян». Относительно этого наименования на сегодня более приемлемой является гипотеза Ф.Ф.Чекалина и Б.А.Васильева, высказавших мнение, что в основе этнонима «мещера» (от него — формы «можар» ~«мачяр»~«мещер») лежит самоназвание конкретной общности — «племени» (Ф.Ф.Чекалин) или «народности» (Б.А.Васильев)36. Они же предложили свое понимание соотношения этого этнонима с этнонимом «буртас». Согласно мнению Б.А.Васильева, этноним «буртас» был экзоэтнонимом и являлся более ранним, имея восточное происхождение (насчет его экзоэтнонимического характера писал и Ф.Ф.Чекалин). Что касается эндоэтнонима «мещера», то он возник несколько позже на основе самоназвания мачяр~можар~мещер~мишар и сохранился в русской языковой почве. Правда, существует вопрос о том, являются ли для XV—XVI вв. формы мещера, можерянемещеряне этнонимами или к тому времени они уже стали (становились) этниконом, политонимом. От ответа на поставленный вопрос зависит оценка уровня консолидированности тюркской этнической общности Мещерского «юрта». Наш опыт изучение источников показывает, что форму «Мещера» этнонимом можно считать только для XIV в.; применительно к XV в. она могла выступать не только как этноним, но и обозначать этникон, а то и политоним, «привязанный» до середины XV в. к названию княжества («провинция МезсЫега»), где правили «Мещерские князья», а затем — к наименованию Мещерского «юрта». Не могут считаться чистыми этнонимами и такие понятия, как <<можеряне»~«мещеряне»~«мещерины» (XV—XVI вв.) и «мещеряки» (XVII в.), хотя первая группа в большей мере напоминает этноним (особенно в словосочетании из грамоты 1539 г. «татары из тархан и башкирцев и можерянов»).

По нашему мнению, в ясачной части государствообразующего этноса Мещерского «юрта» в основном надо видеть буртасов. Этносоциальная трансформация этой группы в золотоордынский период была скорее всего идентична развитию булгар в Булгарском вилайете. В частности, смысл выражения «черные люди, которые ясак дают» (применительно к «мачярам» — 1483 г.) и «посопные татары» (по отношению к буртасам) (1626—28 гг.), тот же, что и у понятия «ясачные чуваши».

Феодальную страту Касимовского ханства в московских летописях и деловых бумагах XV в. именовали «Татарами», а в XVI в. в обобщенной форме называли «Городецкими Татарами», реже «Мещерскими татарами». Как уже указывалось, последнее наименование содержательно совпадает с первым («Городок» и «Мещерский Городок» — это одно и то же). Синонимами этих же терминов выступало и

36 Чекалин <Л.Ф. Мещера и буртасы по сохранившимся о них памятникам // Труды" VIII археологического съезда в Москве. — T.III. — М., 1897. — с.65—74; Васильев Б.А. Проблема буртасов и мордва //Труды института этнографии АН СССР. Новая серия. — Т.13. — М„ 1960. — с.Ю8—209.

понятие «казаки Мещерские». Редкой формой являлось выражение «мордовские татары» (начало XVI в.). Расшифровка этой последней формы в источниках дается так: «украинские татары, живущие на Мещерской Украине». Но если учесть, что в источниках встречается и термин «Мордовские князья», употреблявшийся как синоним понятия «Мещерские князья», становится ясно, что «мордовские татары» это те же самые «городецкие» или «мещерские татары». Таким образом, в центре отмеченных понятий все равно находится название «земли» — Мещерского «юрта» или ее столицы — г.Мещеры.

Наиболее распространенное понятие — «Городецкие Татары», обычно в источниках расшифровывалось следующим образом: царь (царевичь), уланы, князья, мурзы и казаки (вместо последних в некоторых случаях писали и «все мещерские люди»). «Татары» Касимовского ханства состояли из нескольких компонентов. Первоначальным их ядром были «Мещерские князья», по-видимому, со своими клановыми дружинами, в которых следует видеть золотоордынских татар. Во всяком случае, присутствие среди них Ширинов по источникам прослеживается. Затем к ним добавились дети хана Улу-Мухаммеда — султаны Касим и Якуб со своими людьми («князья» и «татары»). Появление Мангытов в Мещерском «юрте» следует датировать рубежом XV—XVI вв. или чуть более ранним временем. Ногайская (Мангытская) группа к 1530-м годам не была ассимилирована, выделяясь как «тарханы и башкирцы». Но показательно, что ее представители уже определялись как «татары».

Индикатором незавершенности к началу XVI в. консолидации в Касимовском ханстве двух указанных этносословных страт в единую этническую общность является использование по отношению к тюркскому населению «юрта» нескольких этнонимов (кроме «татар», таких наименований, как «можеряне»~«мещеряне», «буртасы» и «башкиры»). Тем не менее, ко второй половине XVI — началу XVII вв. для обозначения всех тюркских групп Мещеры все чаще начинает применяться этноним татары. Этот факт говорит о качественно новом уровне консолидации на рубеже XVI—XVII вв. разных тюркских компонентов мишарского этноса. Одним из показателей продвинусти этого процесса было употребление крымскими татарами уже в первых десятилетиях XVI в. по отношению к этой общности определения «Мещерская бесерменья». Думается, что завершение сложения мишарской народности, при сохранении, правда, внутриэтнических делений, надо относить к концу XVI в. В рамках данной этнической общности обособленное положение сохранили лишь «столичные» татары, жившие в г.Касимове и его окрестностях. В связи с тем, что эта группа до середины XVII в. продолжала пополняться выходцами из Ногайской Орды, Сибирского и казахских ханств, полной ее интеграции в состав мишарей не произошло. Как фиксация реальных этнических процессов, среди волго-уральских татар ко второй половине XVI в. появляется достаточно четкое противопоставление «Городецких» и «Казанских» татар. Но на самом деле этнические различия между ними в XVI в. вряд ли были существенными — недаром автор «Казанской истории», говоря о правителе Касимовского ханства Шах-Гали хане, подчеркнул, что у него с «казанцами» «род бе ... един, варварский, и язык един, и вера едина»37.

37 Казанская история. — М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1954. — с.66.

§ 3. Проблема приуральских татар XV—XVI вв;

До 1960-х годов в отечественной историографии господствовало убеждение, что татары Приуралья являются переселенцами второй половины XVI—XVIII вв. из Среднего Поволжья. Но начиная с 1970-х годов эта точка зрения в Татарстане начала пересматриваться, вначале в рамках булгаристской теории. В частности, А.Х.Хали-ковым высказывалось мнение, что в северо-западном Приуралье в результате проникновения туда в XIII—XIV вв. булгар начался процесс формирования особой народности «уфимских татар», которая в условиях экономической и политической зависимости от Казанского ханства сблизилась в XV—XVI вв. с казанскими татарами38. Впоследствии этот автор перестал выделять «уфимских татар» в качестве самостоятельной народности, но продолжал считать их предками переселенцев-булгар, ассимилировавших местное население.

Исследователи из Башкортостана по вопросу о татарах Приуралья заняли иную позицию. Во-первых, они продолжали и продолжают относить начало их переселения в Приуралье и смешения с «западными башкирами» к периоду после падения Казанского ханства. Во-вторых, они стремились подчеркивать слабость влияния в Приуралье Казанского ханства при особой роли тут Ногайской Орды . Но у сторонников рассматриваемого подхода обнаружились по меньшей мере два серьезных противоречия. Первое из них касалось ногайского этнического наследия в Приуралье. Фактически оно признавалось последним, но незначительным слагаемым башкирского этноса в этом ареале, не имеющим отношения к другим этносам. Но при этом тезис о тесной связи части башкир с Ногайской Ордой — настолько тесной, что в ее рамках башкир и собственно ногайцев по источникам практически невозможно отделить друг от друга — оказался трудносовместимым с положением о слабом воздействии в XV—XVI вв. ногайского этнического формирования на этнические группы неногайского происхождения в Приуралье. Вторая сложность возникла при оценке роли Казанского ханства в этом регионе — стремление ее минимизировать ставит непростой вопрос о времени и факторах накопления «татарских» этнокультурных особенностей у западных башкир.

В последние десятилетия в Татарстане также искали ответы на рассмотренные выше вопросы, но уже в рамках крепнущей золото-ордынско-тюркской теории этногенеза волго-уральских татар. Вопрос о Ногайской Орде, при этом, приобрел особое значение, в первую очередь, в связи с этническим составом и особенностями этнического самосознания ее населения, этническими процессами в Приуралье в XV — начале XVIII вв. В итоге проведенных исследований в татарстанской историографии начало формироваться мнение о том, что Ногайскую Орду надо рассматривать как полиэтническое, но татарское государство, в котором господствующие группы состояли

38 Халиков А.Х. Общие процессы в этногенезе башкир и татар Поволжья и Приуралья //Археология и этнография Башкирии. — Т.4. — Уфа, 1971. — с.ЗО—37.

39 Кузеев Р.Г. Происхождение башкирского народа. Этнический состав, история расселения. — М.: Наука, 1974. — с.482—483; Мажитов Н., Султанова А. История Башкортостана с древнейших времен до XVI века. — Уфа, 1994. — с.327—328; История Башкортостана с древнейших времен до 60-х годов XIX в. — Уфа, 1997. — с.129—133.

из «татар», а подчиненными группами являлись' <<иштяки» и «башкиры». Одновременно в Башкортостане некоторые исследователи начали писать о незавершенности консолидации' башкир к XVI в., хотя и глубоко не раскрывая этот тезис. Тем не менее, в работах отдельных исследователей данный вопрос нашел более развернутую постановку, заключавшуюся в рассмотрении башкир как этноса, имевшего в XV—XVI вв. двучастное деление — на «иштяков» (западные «башкиры») и на собственно башкир (восточная группа) — основанное на существенных этнических различиях40.

Таким образом, этническая ситуация XV—XVI вв. в Приуралье, особенно в его северо-западном ареале, остается в целом неясной. Традиционный подход, основанный на механическом увязывании этнических групп, отмечаемых в этой зоне в XVI—XVIII вв., с этнокультурными формированиями более раннего времени, не выдерживает критики. Поэтому, в данной ситуации проблема позднезолотоордынс-ких этнополитических структур, функционировавших в северо-западном Приуралье, оказывается одной из ключевых.

Мангытский юрт Казанского ханства и его роль в Приуралье. При определении административно-политической принадлежности северозападного Приуралья в XV—XVI вв. мы оказываемся перед сложной дилеммой: с одной стороны, по разнообразным источникам отчетливо видна подчиненность этой территории Казанскому ханству, с другой стороны, имеются сведения о вхождении рассматриваемой зоны в сферу влияния Ногайской Орды. В исторических преданиях местного населения такая двойственность передается формулами: «управляли ... ногайские ханы, признававшие над собой власть царства Казанского» (вариант: «были под властью кипчакских и казанских царей») или «был в Казани Шигалей царь ... и ясаки платили». Единственно возможное непротиворечивое решение данной дилеммы заключается в признании вхождения северо-западного Приуралья в состав Ман-гытского княжества (юрта), являвшегося структурной частью Казанского ханства. Эта административно-политическая единица окончательно оформилась в результате выхода Ногайской Орды в 1480-х годах непосредственно в Поволжье и последовавшей затем конфронтации ее с Казанским ханством. Из-за демографического потенциала и по другим причинам, эти два государства вынуждены были сосуществовать. Поэтому образование Мангытского княжества в составе Казанского ханства надо рассматривать как политический компромисс, основанный на экономической базе: из Казанского ханства в Ногайскую Орды выплачивался «выход» (годовое), собираемый, скорее всего, с территории Мангытского «юрта». Именно данные об этом «выходе», известном во второй половине XVI—XVII вв. в северо-западном Приуралье как «казанский оброк» или «казанский ясак», позволяют говорить, что восточные границы княжества в Приуралье охватывали практически всю северо-западную зону (позднейшие Казанская и Осинская «дороги» Уфимского уезда и бассейны Сылвы, Ирени в Кунгурском уезде).

Этнический состав населения приуральской части Мангытского княжества Казанского ханства.На северо-западе Приуралья (в

40 Трепавлов В.В. Ногаи в Башкирии, XV—XVII в.в. Княжеские роды ногайского происхождения (Материалы и исследования по истории и этнологии Башкортостана, № 2). — Уфа, 1997.

границах XVII в. это Осинская и Казанская «дороги» Уфимского уезда и Сылвенско-Иренское междуречье Кунгурского уезда) в XVI—XVII вв. проживало население, обозначаемое в источниках как «остяки.» (иштяки — от тюрко — тат. «иштэк»), «татары», <<ногайцы» (ногаи) и «башкиры» (башкурды, башкирцы). Разнообразие встречающихся в документах этнонимов не отражает реальную картину этнического состава населения этого района. В силу ряда причин для обозначения одних и тех же групп, живших в рассматриваемом ареале, в источниках XV—XVII вв. применялись разные номинации. Скажем, в северной части приуральского ареала — в Среднем (Пермском) Приуралье, «остяки», отчетливо выделяемые в письменных источниках со второй половины XVI в., с первых десятилетий XVII в. начинают «расщепляться» на «башкир» (бассейн р.Тулва) и на «татар» (бассейны рек Сылвы и Ирени). Но этот процесс в XVII в. еще не был завершен — «тулвенские башкиры» в указанный период параллельно продолжают именоваться и «татарами». Одновременно во второй половине XVI в. в границах рассматриваемого района понятие «ногайцы» (ногаи) иногда выступает синонимом термина «башкиры». А вот наименования «ногайцы» и «остяки» сохраняют свою самостоятельность, употребляясь для номинации явно разных этнических образований. Аналогично обстояло дело и в более южных частях северозападного Приуралья, после 1586 г. вошедших в состав Уфимского уезда: по такому аутентичному источнику, как шеджере племени юрматы (1564—65 гг.), группы «ногайцев» (нугайлар) и «иштяков» (иштэк), живших на юго-западе этого уезда, указываются раздельно.

Перечисленные источниковые трудности исследователи пытались преодолеть выдвинув гипотезу о том, что понятия «башкиры» и «иштяки» источников XVI в. были синонимами. Модифицированным вариантом этой же точки зрения является предположение о том, что под «иштяками» надо понимать «западных башкир». Но по ряду причин данную позицию принять невозможно.

Во-первых при обсуждении поставленного вопроса приходится учитывать возможность отложения в имеющихся документальных материалах, кстати, в массе своем русскоязычных, разных, в первую очередь, характерных для Русского государства и Ногайской Орды, традиций этнической идентификации приуральского населения. Во всяком случае, сохранившиеся источники показывают, что русские стремились маркировать ясачное население приуральской зоны Казанского ханства в основном как «башкурдов» (башкирцев). Хотя применительно к населению этого же ареала они использовали и этноним «остяки» (иштяки), его следует признать заимствованным, скорее всего, у ногайцев — именно знать Ногайской Орды ясачников Приуралья предпочитала именовать «иштяками» (ыстеками), замещая изредка этот привычный термин более понятным для русских наименованием «башкирцы».

Во-вторых, в источниках XVI в. встречаются случаи, когда понятия «башкиры» и «остяки» применительно к северо-западному ареалу употребляются независимо друг от друга, явно обозначая вполне самостоятельные этнические группы. Кроме того, в источниках достаточно часто смешиваются этнонимы «ногайцы» и «башкиры», «татары» и «башкиры», а также «татары» и «остяки».

В итоге, если оставаться в рамках традиционной точки зрения о синонимичности терминов «башкиры» и «остяки», приведенные факты

интерпретировать практически невозможно. Следовательно, необходим; новая модель этнической ситуации в северо-западном Приуралы позднезолотоордынского периода. Думается, что при ее созданш следует опираться на вывод об этносословной статифицированност! казанско-татарского общества, так как интересующий нас район бьи всего лишь частью Мангытского княжества (юрта) Казанского ханства Изучение родо-племенного состава тюркского населения северо западного Приуралья позволяет заключить, что в XVI—XVII вв. вс< племена, локализованные тут, делились на две группы. В первук входят те из них,, которые прямо или косвенно представлены е родоплеменной номенклатуре Ногайской Орды. За редким исключени ем,-эти родо-племенные образования являлись кыпчакскими и кыпча кизированными монгольскими племенами. Вторую группу образуют те племен^, которые имеют в основном тюрко-угорские (в т.ч. ^ булгаро-угорские) истоки. Похоже, что представители первой группь и именовались в источниках XVI — начала XVII вв. «ногайцами» Но это понятие, на самом деле, является политонимом вроде термине «казанцы». Не случайно оно иногда в документах замещаете? этнонимом «мангыты», имевшим более узкое значение. Однако, служилая часть ногайцев, будь то в Ногайской Орде или в Мангытскол «юрте»-;Казанского ханства, была не чужда и этнониму «татары» Поэтому, в источниках XVI в. в северо-западном Приуралье поI «татарами» могли скрываться и представители феодально-служилогс сословия Ногайской даруги. К тому же, в отдельных случаях ош. могут быть связаны с переселенцами из Западной Сибири конца XV в. Другое дело с ясачниками. Именно эта группа, имевшая тюрко-угорское происхождение и длительное время сохранявшая этнокультурную специфику (позднее принятие ислама), в источниках XVI — начала XVII вв. определялась как «остяки» («иштяки»), скорее всего на основе их эндоэтнониима «иштэк»~«уштэк». До образования Казанского ханства, эта группа, надо полагать, входила в состэе Булгарского вилайета, образуя в его рамках особую этнорегиональ-ную, возможно, и этнополитическую, общность (не она ли сохранялась до 1460-х гг. в виде особой «Костяцкой» земли в ханстве?), теснейшим образом связанную с булгарами. Но уже на рубеже XIV— XV вв. она начала испытывать все усиливающееся кыпчакское, затем, по мере возрастания в Волго-Уральском регионе роли Ногайской Орды и формирования в Казанском ханстве Ногайской даруги, ногайско-кыпчакское воздействие. Консолидация в северо-западной части Приуралья субстратной этносословной общности — ясачных «иштяков», с «ногайской» или «татарской» общностью, образовавшей «верхнее» сословие, продолжалось до XVI — начала XVII вв.

Что касается «башкир», то они для XV—XVI вв. вряд ли могут быть отделены от общей массы племен, образовавших население Ногайской Орды, что в исторических преданиях башкир передается формулой: <•нагаи и башкиры составляли как бы один народ». Неслучайно, кроме четырех племен (мангыты, найманы, конграты и кыяты) монгольского происхождения, остальные племена из Ногайской Орды невозможно однозначно подразделить на собственно «ногайские» и «башкирские». В этом же русле можно рассматривать и часть случаев употребления этнонимов «ногайцы» и «башкиры» как взаимозаменяемые. Тем не менее, следует признать что у группы племен

(минг, бурзян, кыпчак, усерган, тамьян), входивших в Ногайскую Орду, по фольклорным данным обнаруживается устойчивое бытование этнонима <<башкорт». Их, наряду с отдельными «иштякскими» племенами (племя юрматы), ушедшими на юг, можно отнести к низовой (ясачной) страте Ногайской Орды. Пока данное этнополитическое объединение существовало, все племена, находившиеся в его рамках, тесно взаимодействовали друг с другом — недаром у отмеченных «башкирских» племен исторические предания, свидетельствующие об их былой принадлежности к Ногайской Орде, были весьма устойчивыми.

В итоге, этнические границы казанско-татарского этноса на востоке Казанского ханства вплоть до середины XVI в. представляются весьма неопределенными. Это было связано с тем, что население приуральской зоны Мангытского «юрта» (Ногайской даруги) состояло из двух групп — «иштяков» и «ногайцев» («татар») — близкородственных к основным этнословным компонентам казанских татар. Но во второй половине XVI в. в этом районе часть населения начинает именоваться «татарами». Несмотря на то, что данный факт однозначной трактовке не поддается, имея в виду историческую перспективу, указанное явление можно рассматривать как индикатор начавшейся кристаллизации в этом районе «татарской» общности. Однако, данный процесс по времени совпал с разрушением позднезолотоордынских татарских этносоциальных организмов, положившем начало новому направлению этнических процессов в Волго-Уральском регионе.

Глава II. Образование этноса волго-уральских татар во второй половине XVI—XVII вв.

Начиная со второй половины XVI в. на основе консолидации казанских татар, близких к ним этнически тюркских групп северо-западного Приуралья и татар бывшего Мещерского «юрта» (мишарей), в составе Русского государства происходило становление нового этноса, продолжавшееся до рубежа XVII—XVIII вв. Крупную роль в трансформации сложившихся в поволжских ханствах татарских этносов в единую этническую общность волго-уральских татар, сыграли демографические, миграционные, социально-политические и этнокультурные факторы.

Демографический и миграционный факторы. Численность татар в Волго-Уральском регионе к середине XVI в. составляла от 180 до 240 тыс. чел. (медиана — 210 тыс. чел.). В результате военных потерь 1552 г. и последующего времени — периода татарских восстаний 1570—1590-х гг., татарское население понесло огромный урон: его численность уменьшилась до 120—170 тыс. чел. (медиана — около 145 тыс. чел.). Потеря 1/3 людских ресурсов, в первую очередь, казанскими татарами, была подлинной демографической катастрофой. О размерах опустошений XVI в. говорят следующие цифры: если в Казанском ханстве насчитывалось до 700 селений, то в течение первых пятнадцати лет после его ликвидации, русская колонизация, преимущественно в центральных районах этого государства, охватила 206 селений и 60 пустошей. Особенно большой урон, начиная еще с первой половины XVI в., понесло феодально-служилое сословие казанских татар: к середине XVII в. в Казанском и Свияжском уездах, т.е. в центральных районах бывшего Казанского ханства, общая численность служилых татар с их семьями едва ли превышала 7—7,5 тыс. чел., что составляло 6—7% от общей численности казанских татар.

Между тем, феодальное сословие Мещерского «юрта», пострадавшее значительно меньше, к 1630-м годам насчитывало до 24 тыс. чел., что составляло 40% от общего числа татар Касимовского ханства.

К концу XVII в. демографическая ситуация среди волго-уральских татар изменилась в лучшую сторону — их численность приблизилась к 200 тыс. чел., достигнув параметров середины XVI в. В целом демографический фактор во второй половине XVI—XVII вв. оказал прямое воздействие на этнические процессы среди татар Волго-Уральского региона. Из-за больших потерь среди городского населения, особенно в Казанском ханстве и целенаправленной политики по выдавливанию татар из городов, произошло резкое уменьшение этно-консолидирующей роли «столичных» центров бывших татарских государств. Кроме того, обладавший значительным людским потенциалом служило-татарский слой мишарей со второй половины XVI в. начал активно покидать территорию первоначального проживания. С другой стороны, и казанские-татары, потерявшие наиболее удобные земельные угодья в центральных районах бывшего Казанского ханства, под сильным внешним давлением стали достаточно - интенсивно осваивать соседние территории, главным образом, ближайшее северо-западное Приуралье. В

Результате, во второй половине XVI—XVII вв. в размещении татар в олго-Уральском регионе произошли существенные изменения.

У тюркского населения бывшего Мещерского «юрта», широко вовлеченного в правительственную колонизацию вдоль многочисленных засечных линий в качестве служилых татар, расселение постепенно стало дисперсным. При этом не только нарушилась территориальная целостность мишарского этноса, но и изменилась его внутриэтническая композиция: она взамен «вертикальной», основанной на этносословных стратах, стала «горизонтальной», базирующейся на территориальных этнокультурных подразделениях. В ходе дальнейших миграционных передвижений два «первичных» (генетических) подразделения мишарей частично перемешались, образовав группы «вторичного» (территориального) характера, обладавшие своей этнокультурной спецификой и склонные относить себя в основном к «татарам». Последние на южных рубежах расселения казанских татар уже в XVII в. вошли в близкое соприкосновение с ними. В Приуралье складывалась еще более пестрая картина этнической ситуации: тут переселенцы из бывшего Мещерского «юрта» стали частью территориального конгломерата из местных тюрок, обладавших неоднородным этническим составом (см. выше), и казанских татар, продвинувшихся на восток из центральной зоны Казанского ханства.

На 'территории Уфимского уезда из переселенцев второй половины XVI—XVII вв. из центральных районов бывшего Казанского ханства постепенно формировалась многочисленная группа тептярей и бобылей. По данным за 1631—32 гг. в Уфимском уезде представителей этой группы насчитывалось 8355 дворов, тогда как башкир — плательщиков ясака, было лишь 6188 дворов. Если учесть, что не менее 36% тептярей и бобылей могли быть татарами, то численность татар в Уфимском уезде представляется значительной уже в первой трети XVII в. Несмотря на запрещение выходцам из «внутренних» территорий (указ 1649 г.) переселяться в Уфимский уезд, миграция туда не иссякала. Однако, статистические данные к началу XVIII в. показывают уменьшение численности дворов тептярско-бобыльской

группы (по переписи 1718—24 гг. — 3774 двора). Основным объяснением данного явления может быть переход части тептярей в сословие «башкир». Это обстоятельство еще более запутало и так непростую этническую ситуацию на северо-западе Приуралья. В целом, как на Среднем Приуралье (в Кунгурском уезде), так и на северо-западе Уфимского уез группы разного происхож-

теснейшие этнокультурные контакты.

Социально-политические факторы. Основной удар по этносословной стратификации татарских обществ был нанесен в результате ликвидации татарских государств в Волго-Уральском регионе. После потери государственной самостоятельности татарское феодальное сословие перестало быть объединенной политической силой. Ясачники подчинялись непосредственно Русскому государству. Разрушение «вертикальной» социальной структуры татарских этносов положило начало длительному процессу преодоления противостояния их верхней и низовой страт.

Оппозиционность этих сословий была преодолена далеко не сразу. Одно из магистральных направлений преодоления былой двухполюсно-сти татар можно связывать с эволюцией самого сословия феодалов. Оно проходило не совсем одинаково в Казанском и Касимовском ханствах. В первом из них феодально-служилое сословие сильно пострадало еще во время междоусобной борьбы 1540 — начала 1550-х г.г., а затем — в 1552 г. и во время восстаний второй половины XVI в. Практически за этот период военно-служилое сословие казанских татар потеряло весь свой цвет. В Мещерском «юрте» данная группа сохранилась значительно лучше. Кроме демографических потерь феодальный слой вымывался и путем христианизации, особенно через обращение в православие руководящего звена в лице Чингизидов и членов правящих кланов. Среди мишарей, например, христианизация привела к быстрому обрусению значительной части служилых татар знатного происхождения. Еще одним способом ослабления татарского феодального сословия был подрыв его экономической мощи (в т.ч. и путем отбирания имущества у не пожелавших креститься).

Несмотря на огромный урон, понесенный феодальным сословием татар в регионе, оно вплоть до конца XVII — начала XVIII вв. сохранялось, хотя и в сильно трансформированном виде. Существование этой группы имело важное значение, так как ее представители обладали довольно четко выраженным этносословным самосознанием, отражающем их принадлежность к «татарам». Оно проявлялось в двух основных моментах. Во-первых, представители данного слоя возводили своих предков к определенным татарским государствам как к источнику, давшему начало сословию служилых татар. В исторической памяти мишарей и казанских татар по этому пункту прослеживаются некоторые различия. Для первых были характерны представления о приходе их предков «из Золотой Орды», «из Крыма», «из Ахтубы». Вторые точкой отсчета считали «Казанское взятие», отводя в своей исторической памяти особое место Казанскому ханству, возможно и Булгарскому вилайету. Во-вторых, служилые татары подчеркивали преемственность поколений — у них через отцов, дедов, прадедов и «предков» шла непрерывная цепочка, все звенья которой принадлежали к разного рода служилым людям (князья, мурзы, татары). Так как, зачастую, такая связь подтверждалась

дения во второй половине

вошли друг с другом в

генеалогиями и жалованными грамотами (изредка ханского времени, но в основном — русскими), сознание принадлежности к своему сословию у служилых татар обладало значительной устойчивостью.

Сословное самосознание двух групп татар — служилых и ясачных, во второй половине XVI—XVII вв. поддерживалось не только благодаря исторической памяти, но и вследствие «привязанности» их к административно-территориальным единицам и управленческим структурам того периода. В частности, и после формирования во второй половине XVI в. в Поволжье уездной системы, территории бывших ханств довольно долго воспринимались как некоторые целостные образования (объединение до начала XVII в. группы «мещерских» уездов в «Мещеру»; сохранение до первых десятилетий XVII в. применительно к Казанскому краю понятия «Казанское царство»). Кроме того, начиная с 1553 г. упоминается «дворецкий казанский», названный в 1561 г. «дворецким казанским, нижегородским и мещерским». «Казанская изба», существовавшая в Москве не позже 1561 г., до 1580-х гг. ведала делами Казанского и Астраханского «царств» и «мещерскими» уездами. Называясь по разному («Казанский Дворец», «Казанский и Мещерский Дворец», «Приказ Казанского Дворца»), это ведомство просуществовало весь XVII в. и после исключения из его ведения Сибири (1637 г.) и некоторых городов Астраханскогс «царства», оно в своем подчинении сосредоточило Волго-Уральский регион. В связи с тем, что административно-территориальная принадлежность через закрепление некоторого фиксированного «набора»; этносословных групп в рамках тех или иных административны> единиц выполняла этнодифференцирующую роль, нахождение татарского населения Поволжья и Приуралья в ведении общего центральногс органа в лице Приказа Казанского Дворца обеспечивало преемственное воспроизводство закрепившихся ранее сословных делений. Еслг в Среднем Поволжье это были группы «служилых» и «ясачных« татар, то в Приуралье к ним добавлялись «башкиры» (иногда — с «тарханами») и «тептяри» (с бобылями). В этих условиях, оставшиес; после постепенного ухода Ногайской Орды из Приуралья в перво£ трети XVII в., группы, в зависимости от административной «припис ки», начали в первых десятилетиях ХУПв. дифференцироваться н; «башкир», «татар» и «тептярей». Но такое разделение происходилс непросто, поэтому, в северо-западном Приуралье этнические границь между «татарами» и «башкирами» оставались крайне размытыми.

Постепенная утрата служилыми татарами своих привилегий к конц; XVII в. привело к тому, что реальные социальные различия межд; группами со служилым и ясачным статусами, оказались, за некоторым! исключениями, несущественными. Данное обстоятельство способствова ло этнической консолидации татар в регионе. Усиление социально! однородности в результате постепенного «спуска» сословия служилы; татар в разряд крестьянства, одним из важнейших последствий имел« распространение этнонима «татары» на низовом уровне: ставшие фак тически крестьянами служилые — так называемые «лапотные мурзы (чабаталы морзалар) — продолжали называть себя татарами и н забывали о своей этносословной принадлежности. В этих условиях 1 русская администрация, а также численно все увеличивающееся Поволжье русское население, стремились всех волго-уральских тата называть привычным для себя наименованием «татары», что, конечнс

помогло закреплению среди ясачников этнонима «татары». У татарского населения бывшего Мещерского «юрта» из-за сохранения высокой доли служилых, этот процесс, по-видимому, закончился несколько раньше, чем у казанских татар. Показателем его завершения в Казанском крае является замена в документах ближе к середине ХУПв. наименования «ясачные чуваши» на понятие «ясачные татары».

Этнокультурный фактор. Становление этноса волго-уральских татар происходило на основе «переформирования» этнокультурных структур татарских народностей ханского времени. Но прямых данных об этнокультурной трансформации татарских общностей во второй половине XVI—XVII вв. получить не удалось. Поэтому на основе данных, собранных в рамках подготовки «Историко-этнографического атласа татарского народа», была выработана теоретическая модель таких изменений. В основе ее лежит выделение в Волго-Уральском регионе особой «татарской» историко-культурной области, состоящей из трех «первичных» (генетических) подобластей (мишарской, касимовской и казанско-татарской) и одной «вторичной» подобласти, имеющей смешанный (переходный) характер. Казанско-татарская и мишар-ская подобласти связаны с соответствующими позднезолотоордынскими народностями. Касимовская подобласть имеет промежуточный характер между двумя предыдущими, больше «выталкиваясь» по отношению к мишарской подобласти (смешанность культурных параметров татар «столичного» округа в Касимовском ханстве, несмотря на их малочисленность, придала особый статус этой, небольшой по размерам, культурной зоне). Для нас наиболее важным было обнаружение существования переходного (смешанного) этнокультурного ареала, состоящего из двух зон — средневолжской и приуральской. Первая из них, сформировавшаяся к концу XVII в., главным образом отражает этнокультурное взаимодействие казанских татар и мишарей. Вторая зона, из-за сложности ее этнокультурной структуры, скорее всего, окончательно оформилась лишь в XVIII в., хотя начало ее образования восходит к более раннему времени. В прируальской зоне наряду с культурными особенностями, присущими предыдущему ареалу, ясно прослеживается воздействие этнически разнокомпонентного местного населения. Смешанная подобласть переходного типа сложилась явно в результате миграции татар в Волго-Уральском регионе в XVI—XVII вв., когда произошло не только сближение этнических территорий ранее самостоятельных татарских народностей, но и возникли районы их чересполосного и совместного (в общих селениях) расселения. Этнотерри-ториальные группы, локализованные в данной подобласти, по своим культурным параметрам не могут быть полностью отнесены к своим «материнским» общностям (особенно это характерно для Приуралья), поэтому при строгом подходе должны считаться структурными частями нового этноса — народности волго-уральских татар. По мере становления этой общности, ранее самостоятельные татарские этнические формирования переживали постепенный процесс превращения в субэтносы или иные образования (например, субконфессионального типа). Но у субэтносов еще сохранялся значительный потенциал самостоятельного развития, так как в ареалах первоначального оформления они обладали не только определенной компактностью расселения, но и культурно-языковым единством, осознанием своей этнической специфики. Более того, перемешивание в ходе миграций XVI—XVII

вв. сложившихся ранее групп привело в какой-то мере, к усилению консолидированности в старых этнических «ядрах» казанских татар и мишарей, в меньшей степени — у татар Приуралья.

Возникновение во второй половине XVI—XVII вв. среди татар Волго-Уральского региона новой этнокультурной ситуации нашло отражение и в их самосознании. Постепенное «расщепление» мишарской общности на ряд слабо связанных между собой территориальных групп привело к возникновению локальных .самоназваний, близких к этниконам и «привязанных» к отдельным уездам: кэчимнэр (касимовиы), твмэн (твмэннэр) (темниковцы, гпюменцы), алатыр-алатырлар (алатырцы). Несомненно, эти земляческого типа наименования подрывали общеэтническое самоназвание мишарей, которое все больше становилось «татарским». У казанских татар, сохранивших значительную сплошную территорию расселения в Волго-Камье, не произошло такой «локализации» самоназвания — они в источниках выступают как «служилые» и «ясачные» татары. Хотя исключения были и тут: крещеные (кряше-ны) и нукратские татары обладали специфическим самосознанием.

Более сложное положение наблюдалось в Приуралье, где можно говорить об изменении у части переселенцев — казанских татар, например, у тептярей, этнического самосознания. Однако, этот вопрос применительно к XVI—XVII вв. не поддается однозначному решению из-за того, что труппа тептярей, как особое этносоловное образование, окончательно оформилась лишь в XVIII в. Кроме того, для северозападного Приуралья вообще были характерны этносословные структуры (например, деления на «мишарей» и «башкир»), имевшие устойчивые самоназвания с сильным сословным оттенком.

Эволюция этнического самосознания татар Волго-Уральского региона в XVI—XVII вв., таким образом, шла в направлении постепенное выработки «татарской» идентичности. Но этот процесс первоначальнс проходил в рамках субэтносов и локальных групп, поэтому общиг этноним был «опутан» разными субэтническими, сословными и местными самоназваниями. Однако, имелись некоторые «внешние» факто ры, способствовавшие скреплению единства складывающейся общност! волго-уральских татар. Одним из таких сплачивающих факторов бы/ ислам '— .большинство татар региона сохраняло верность религиг своих предков. Принадлежность к мусульманской умме в условиях когда окружение, за исключением ногайцев, позже башкир, былс языческим и христианским, явно способствовало сближению татар I рамках Поволжья и Приуралья. Тем более, что русские, да и н( только они, особенно на народном уровне, вряд ли делали различш между татарами и мусульманами. Можно предположить, что I период формирования этноса волго-уральских татар, одним из компо нентов их этнического самосознания, за исключением крещеных татар оставался конфессионим «мусульмане» (мвеелман-мвеелманнар). Зна чение конфессионального единства в ходе складывания общност! волго-уральских татар подтверждает и та неопределенность этничес ких границ, которая фиксируется в северо-западном Приуралье.

Другим общим достоянием, унаследованным еще с периода Золото! Орды, являлся старотатарский литературный язык, именуемый приме нительно к XVII в. и поволжским тюрки. Несомненно, бытовани единого литературного языка, использовавшегося и в деловой пись

менности, способствовало функционированию в XVII в. общего культурного поля волго-уральских татар.

Определенным объединяющим началом выступали представления многочисленного к концу XVII в. русского населения и русской администрации об этнической принадлежности татарско-мусульманского населения Волго-Уральского региона. Применительно к Среднему Поволжью можно утверждать, что русские уже в середине XVII в. перестают делать различия между казанскими татарами и населением бывшего Мещерского «юрта», одинаково называя их «татарами».

При формировании общности волго-уральских татар между казанскими татарами и мишарями (по соседству с последними — касимовскими татарами), а также татарами Приуралья, определенные различия еще сохранялись. Представители этих групп по культурно-бытовым и языковым особенностям различали друг друга, сохраняя и представления о своей этноспецифике. Но, несмотря на имеющиеся внутриэтнические деления, обособленность крещеных татар (кряшен) от общей массы татар-мусульман, невыраженность этнических границ на северо-западе Приуралья, постепенное распространение общего этнонима, сопровождаемого этнокультурными изменениями, стимулировали процесс этнического сближения всех групп татар Волго-Уральского региона и к концу XVII в. этнос волго-уральских татар был уже реальностью. Он выделялся как своими культурно-бытовыми, языковыми особенностями, так и наличием единого этнонима «татары», хотя еще и переплетенного с конфессионимом швселман» и субэтническими, локальными и другими самоназваниями. Последнее закономерно, ибо преодоление всякого рода земляческих самоназваний и «очищение» этнонима от средневековых наслоений — задача собственно национального этапа развития.

* * *

Этнос волго-уральских татар был феодальной народностью, социальная структура которой к концу XVII — началу XVIII вв. стала неполной из-за того, что класс татарских феодалов практически слился с крестьянством. В этом заключалась одна из специфических особенностей данного этноса.

По сравнению с татарскими народностями периода ханств, волго-уральские татары являлись более крупной этнической общностью, занимающей большую территорию и имеющей иную этнокультурную структуру: не «вертикальную», основанную на этносословных стратах, а «горизонтальную», опирающуюся на субэтнические, конфессиональные, новые, не связанные с подчинением, сословные деления. Кроме того, ближе к последней четверти XVII в. часть служилых и ясачных татар в Волго-Уральском регионе уже занималась торговлей, начав эволюционировать в направлении превращения в буржуа. Эти факты как будто бы говорят о том, что волго-уральских татар необходимо рассматривать как более развитый, чем народности предшествующего времени, этнос. Однако, отсутствие государственности, невыраженность внутриэтнической социальной стратификации, не позволяют сделать такой вывод. Не подтверждается и высказанный в литературе тезис о большей консолидированносги волго-уральских татар: если ликвидация этносословных страт, характерных для позднезолотоордынских народностей, свидетельствует в пользу этого мнения, то возникновение

в процессе миграций второй половины XVI—XVII вв. у татар Волго-Уральского региона ряда новых территориальных групп, т.е. распад старых этносов на многочисленные, слабо связанные между собой из-за отсутствия политического ядра, общин, говорит об обратном. Поэтому, основные отличия волго-уральских татар от этносов — предшественников, надо искать не в их большей развитости (консолидирован-ности), а в параметрах численности, размерах этнической территории, усилении однородности социальной структуры, ее динамики (появление во второй половине XVII в. первых признаков начала формирования слоя торговцев) и формировании нового — «горизонтального», основанного на территориальности, внутриэтнического деления.

Раздел II. СТАНОВЛЕНИЕ ТАТАРСКОЙ НАЦИИ В XVIII — НАЧАЛЕ XX вв. (этнический аспект).

Проблема формирования татарской нации изучена весьма фрагментарно: несколько лучше обстоит дело с исследованием социально-экономических факторов этого процесса, тогда как собственно этнический аспект нациестроительства, особенно этнодемографические и этнокультурные его составные, а также важнейший вопрос о выработке национального самосознания у татар, остаются за пределами научного анализа.

Глава 1. Основные этапы формирования татарской нации.

В становлении татарской нации можно выделить три этапа: XVIII

— сер. XIX вв. — этап развития «мусульманской» нации\ вторая половина XIX в. — 1905 г. — этап формирования «этнической» (этнокультурной) нации; 1905 г. — конец 1920-х гг. — этап складывания «политической» нации. Несмотря на некоторое сходстве с ранее предлагавшимися периодизациями, основанными на экономических и социальных (классовых) факторах, данный вариант вычленения значимых этапов формирования татарской нации зиждется на факторе этнокультурной трансформации волго-уральских татар и опосредованной им динамике их идентичности. Главная трудность при таком подходе — это соблюдение разумной пропорции — в духе концепции А.Д.Смита — между раскрытием в ходе нациестроительства, с одной стороны, роли «воображения интеллектуалов», а с другой

— значения исторического наследия, включающего предшествующие этнические общности, особенности их культуры и идентичностей.

Этап омусульманской» нации. В весьма неординарных для татар условиях конца XVII — середины XVIII вв. правящие верхт Российской империи попытались навязать татарскому обществу новую парадигму развития через их массовую христианизацию. Этг политика, увенчавшаяся успехом по отношению к языческим народал Поволжья, применительно к татарам, переживавшим нарастающук консолидацию, не только полностью провалилась, но и привела I совершенно неожиданному для имперских верхов страны, результату

— на «системное» давление татары ответили преобразованием е

нацию, но особого рода. Эту общность целесообразно именовать «мусульманской» нацией, так как она явилась результатом осознания волго-уральскими татарами своих общеэтнических интересов в своеобразной «мусульманской» оболочке. Уже во время работы Екатерининской комиссии (1767—69 гг.) служилые татары разных губерний и субэтносов выступили единым фронтом в отстаивании своих религиозных прав как мусульман. Одновременно татары Волго-Ураль-ского региона приняли активное участие в татарско-башкирском восстании 1755 г. (так называемое восстание Батырши), имевшем все признаки «борьбы за Магомета», и в крестьянской войне 1773—75 гг. под предводительством Е.Пугачева. Идеологическое знамя «борьбы за Магомета» накануне крестьянской войны стало приобретать новые оттенки, что свидетельствовало о вызревании в татарском обществе в течение XVIII в. серьезных изменений, требовавших не только идеологического осмысления, но и институционального оформления. Попытка насильственной христианизации подтолкнула мусульман Поволжья и Приуралья (не только татар, но и башкир) к внутренней консолидации, ускорив их оформление в своеобразную «мусульманскую» нацию, которая за кратчайшие сроки добилась ряда принципиальных уступок со стороны российских верхов (учреждение Казанской татарской ратуши в 1782 г., управлявшейся выборными из числа состоятельных купцов, предпринимателей и выборы в нее в 1784 г. с участием 238 человек; признание в 1784 г. дворянских прав за теми представителями татарской знати, которые, оставаясь мусульманами, смогут представить соответствующие документы (согласно этому указу, в 1780-х годах свое «благородное» происхождение доказали 177 татарских фамилий или 5,6 тыс.чел.); создание в 1788 г. «Оренбургского Магометанского Духовного собрания» в составе муфтия и трех членов из «казанских татар» для «заведования всеми духовными чинами Магометанского закона»; открытие в 1800 г. в Казани татарской типографии для печатания «алькоранов, молитвенников и тому подобных»). В результате, к концу XVIII в. происходило не только упорядочение социальной структуры волго-уральских татар, но и возникли предпосылки институционализации каналов влияния на все общество некоторых социальных групп, в первую очередь, духовенства. Татарское духовенство после создания «Духовного собрания» получило лидирующее положение внутри мусульманской уммы России, особенно среди мусульман Волго-Уральского региона. Ученые муллы-галимы, стали идеологами формирующейся «мусульманской» нации. Как весьма убедительно показал американский историк А.Д.Франк, идеологи татар уже в конце XVIII в. начали оказывать заметное воздействие на формирование исторического сознания — важнейшей части идентичности. Формирующаяся нация нуждалась в собственной «высокой» культуре, которая в XVIII — середина XIX вв. функционировала преимущественно на базе книгоиздательского дела и религиозной образовательной системы, бывших по своему характеру «мусульманскими». Но уже на этом этапе стали формироваться и более сложные формы «высокой» культуры (философия, светские издания и т.д.).

Этап этнической (этнокультурной) нации. Согласно мнению Э.Геллнера, одним из индикаторов зарождения нации является переход от религии к культуре и к соединению последней с этнической

принадлежностью11. Для формирования такой «этнической» культуры требуется достичь определенного уровня развития общества. В связи с медленными темпами развития буржуазных отношений и урбанизации, в этнической культуре волго-уральских татар' до 1860-х гг. сохранялись черты, присущие средневековью («вплетенность» культуры в религию, локальные особенности традиционной культуры, зачаточное состояние «высокой» культуры и т.д.)42. Во второй половине XIX в. ситуация изменилась — быстро стала развиваться создаваемая и распространяемая профессионалами, «высокая» культура. Одновременно происходил процесс отделения веры от культуры, в результате которой последняя становилась более «этнической». Культурное реформаторство у волго-уральских татар охватило многие сферы: языковую (создание нового литературного языка); школьное дело (развитие джадидистских школ); информационную (формирование книгоиздания и периодики на национальном языке). Преобразования в разных сегментах культуры происходили неодновременно, особенно сильно тормозилось правящими кругами Российской империи развитие массового начального образования на родном языке и расширение общественных функций татарского языка. Под воздействием складывающейся «высокой» культуры у татар в Волго-Уральском регионе во второй половине XIX — первых десятилетиях XX вв. изменилась и традиционная (народная) страта их культуры: усилился процесс образования «обобщенных» (генерализованных) форм культуры43, изменилась территориальная конфигурация народной культуры. В результате произошедших фундаментальных изменений, волго-уральские татары к началу XX в. существенно продвинулись в направлении превращения в «этническую» (этнокультурную) нацию. Об этом говорят основные требования татар, выдвинутые в ходе революции 1905—1907 гг. и направленные на получение культурно-национальной автономии.

Этап <<политической» нации. Начало формирования татар в «политическую» нацию относится к 1905—1907 гг., когда были сформулированы основные положения культурно-религиозной автономии. Татары, действовавшие еще в русле общемусульманского потока, стремились ' создать структурные элементы культурно-национальной автономии («независимые» культурно-образовательные учреждения, самостоятельное Духовное управление, местные меджлисы как органы самоуправления). Тогда же начала приобретать конкретные очертания идея определенной «территориализации» культурно-национальной автономии (разделение России в некоторых проектах на 16 мусульманских районов, в числе которых были «Верхнее Поволжье» с центром в г.Казани', Уфимский — с центром в г.Уфе и Оренбургский — с центром в г.Оренбурге). После Февральской революции 1917 г. татары вначале действовали совместно с другими мусульманскими народами России, большинство лидеров которых высказывалось за территориальную автономию, тогда как либеральные татарские политики выступили в поддержку идеи культурно-национальной автоно-

41 Геллнер Э. Нации ... — с.159.

42 См.: ИбраЬимов Г. Эсэрлэр. — Т.7. Тарихи хезмэтлэр (1911 —1927). — Казан, 1984. — 260 б.; Валидов Дж. Очерк истории и образованности татар (до революции 1917 г.). — М.-Птг., 1923.

43 Об этом понятии см.: Чистов К.В. Народные ...

мии. Но на II Всероссийском съезде и проходивших одновременно съездах военных деятелей и духовенства, при доминировании татар, 22 июля 1917 г. в г.Казани был принят проект документа под названием «Основы национально-культурной автономии мусульман внутренней России», в котором развивались взгляды, сформированные еще в 1905—1907 гг. В этом документе, программном для татар, появились такие понятия, как <■<тюрко-татары» и «язык тюрки», свидетельствующие о том, что летом 1917 г. джадидистские политики занимались нациестроительством — не в территориальной форме, а в виде культурно-национальной автономии. В результате принятия этого проекта как законодательного акта на открывшемся в г.Уфе 22 ноября 1917 г. Национальном Собрании (Миллет меджлисы), произошло официальное утверждение наименования «конструируемой» нации — «тюрко-татары». Одновременно, на той территории, где объявлялась данная форма автономии, государственным языком, наряду с русским, был объявлен «тюрки», т.е. татарский литературный язык. Но постепенно делегаты Национального собрания склонились к проекту территориальной автономии — штату Идель — Урал, хотя старый проект должен был реализовываться до тех пор, пока не будет создан «тюрко-татарский штат, включающий в себя Южный Урал и Среднее Поволжье». Не удивительно, поэтому, что подготовленный комиссией Национального собрания и принятый им текст Конституции (Канун Асаси), опубликованный 16 января (по ст.ст.) 1918 г. под заголовком «Основные положения о национальной автономии мусульман тюрко-татар внутренней России и Сибири», сохранил верность прежней идее культурно-национальной автономии. Об этом свидетельствуют, во-первых, трактовка в документе понятия «нация» как «личного союза», состоящего из «Мусульман тюрко-татар... вне зависимости от территории ими занимаемой», во-вторых, представление будущей России как «совокупности... равноправных, наций» (т.е. этнонаций). Таким образом, либеральные татарские политики остались верны идее культурно-национальной автономии. Хотя сдвиг у татар к «территориализации этничности» был ясен уже к концу 1917 — началу 1918 гг.

Из-за того, что татарам еще до захвата власти большевиками удалось во многом стать «политической» нацией, сторонникам Советов при проведении своей внутренней политики пришлось исходить из факта существования «татарского проекта». Именно поэтому, объявленный декрет о создании «Татаро-Башкирской Советской Республики» (23 марта 1918 г.) был прямой калькой с проекта штата Идель—Урал. А введенный в оборот термин «татаро-башкиры», связанный со стремлением татарских идеологов «конструировать» нацию в определенных территориальных рамках, был близок к понятию «тюрко-татары». Однако, проект «Татаро-Башкирской СР» не был реализован, прежде всего потому, что к тому времени, когда татарские «национальные» коммунисты смогли заняться его осуществлением, уже существовала Башкирская Республика (1919 г.), лидеры которой во главе с А.-З.Валиди оказали сильное сопротивление татарским политикам. Татарская политическая элита в лице «национальных» коммунистов до 1922 г. претендовала на северо-западную часть Уфимской губ., густо населенную татарами. Когда Центр предпочел присоединить эту территорию к Башкирской АССР (14 июня 1922 г.), реакция на это татарской политической элиты была весьма неоднозначной.

После создания Татарской АССР (27 мая 1920 г.), в ее рамках «национальные» коммунисты вели политику защиты интересов татар (введение государственного статуса татарского языка, «коренизация» управленцев, программа реализации татарского языка и т.д.), что говорит о продолжении формирования татарской «политической» нации в советском варианте. Но этот процесс начал ограничиваться уже в первой половине 1920-х гг. (дело М.Султан-Галиева). Далее последовал отказ от утверждения проекта Конституции республики 1925 г. с двумя (татарским и русским) государственными языками и был осуществлен ускоренный переход на латиницу (1927 г.), направленный на урезание культурной «протяженности» нации. Попытки национальных коммунистов оказать сопротивление этому курсу (1927— 1928 гг.), закончились крахом. В результате репрессий 1920—1930-х гг. с татарской «политической» нацией было покончено.

Глава 2. Этнодемографические процессы на этапе нациеобразования.

§ 1. Демографическое развитие

волго-уральских татар в 1719—1926 гг.

Динамика численности. Изучение разнообразных этностатистичес-ких источников позволило восстановить динамику численности волго-уральских татар на ряд дат между 1719—1926 гг. (см. таблицу 1). Из приведенных данных видно, что численность татарского населения за весь, более чем двухсотлетний период, увеличилась в 9,8 раза (с 261,1 до 2556,4 тыс.чел.). Такой прирост в целом близок к общероссийским показателям, что говорит об адаптированности татар к существующим в стране условиям. Среднегодовые темпы прироста численности татар в Волго-Уральском регионе в XVIII — начале XX вв. были достаточно высокими (0,79%), хотя за отдельные хронологические отрезки эти показатели различались. Уже в XVIII в. наблюдается определенное увеличение среднегодовых темпов прироста численности татар: с 0,96% между 1719—1762 гг., до 1,3% между 1762—1795 гг. Лишь с 1762 по 1782 гг. был характерен некоторый «провал» в цифрах, связанный с потерями, понесенными татарами в ходе крестьянской войны 1773—1775 гг. (эти потери могли составить 38—40 тыс.чел., т.е. около 9,6% от общей численности татар региона). Тем не менее, за весь XVIII в. среднегодовые темпы прироста численности татар составили более 1,0%, оказавшись выше общероссийских. С конца XVIII в. до середины XIX в. рассматриваемый показатель достиг 1,27%. В пореформенный период он оставался таким же высоким — 1,23% (если учесть переселения за пределы региона — 1,35%). В конце XIX — первых десятилетиях XX вв. среднегодовые темпы прироста татарского населения в Волго-Уральском регионе достигли своего пика и составили 1,76% (эта цифра несколько возрастет, если добавить и мигрантов в другие регионы). Правда, кроме высокой рождаемости прирост татарского населения в пореформенный период и в первых десятилетиях XX в. был достигнут и за счет включения в результате этнических процессов в состав татар иноэтнических групп (что обеспечило более 6% прироста). Но первые десятилетия XX в., особенно период с 1912 по 1926 гг., существенно отличался от предшествовавшего времени: в связи с насыщенностью социальными катаклизмами (революции, войны, разруха и голод), он для

демографического развития волго-уральских татар оказался крайне неблагоприятным. За этот период численность татар в регионе уменьшилась на 12,9% (почти на 380 тыс.чел.). Но следует отметить, что это уменьшение — результат не только прямых потерь, но и выселения татар за пределы Волго-Уральского региона, о чем, в частности, свидетельствуют следующие данные: если в конце XIX в. в регионе проживало 83,5% волго-уральских татар, то к 1926 г. данный показатель понизился до 78,6%; кроме того, общая численность татар в России между 1912—1926 гг. уменьшилась лишь на 57,3 тыс.чел. (на 1,7%), что, как было показано, намного ниже цифр по убыли татарского населения Поволжья и Урала.

Исследование динамики численности татар в XVIII — начале XX вв. позволяет сделать несколько важных выводов:

1. К началу XVIII в. волго-уральские татары достигли численности, которую они имели в середине XVI в., затратив на преодоление последствий демографической катастрофы 1550-х гг. свыше полутора столетий. Уже в первой половине XVIII в. они являлись достаточно крупной этнической общностью.

2. Несмотря на дискуссионность вопроса о численных параметрах наций и народностей44, демографические различия между этими двумя типами этнических общностей, несомненно, существуют. По нашему мнению, ближе к концу XVIII — началу XIX вв. волго-уральские татары обладали уже численностью, вполне достаточной для протекания нациеобразовательных процессов. Во второй половине XIX — первой четверти XX вв. волго-уральские татары выделялись значительным демографическим потенциалом, формируясь как одна из крупных национальных общностей России.

Таблица 1.

Динамика численности татар в Волго-Уральском регионе в XVIII в. — первой четверти XX в.

Годы Численность, Среднегодовые темпы

в тыс.чел. прироста, в %

1719 261,1 —

1744 327,1 0,1

1762 396,8 1,1

1782 509,3 0,62

1795 617,3 1,39

1833 1019,5 1,29

1857 1416,1 1,35

1897 2249,5 1,23

1912 2936,0 1,76

1920 2831,0 -0,45

1926 2556,4 -1,67

Изменения в расселении. В начале XVIII в. абсолютное большинство татарского населения (91,3%) проживало еще в Среднем Повол-

44 См.: Козлов В.И. Этническая... — с.49; Агаев А.Г. Судьбы народностей. — М/ Политиздат, 1978. — с.16—17.

жье, к тому времени плотно заселенном. При сложившихся к началу XVIII в. социально-экономических условиях выселение части жителей средневолжского ареала в районы с меньшей плотностью населения было предопределено. Тем более, что в таком хорошо освоенном районе, как Среднее Поволжье, царизм имел возможность проводить жесткую колониальную политику, в конце XVII — начале XVIII вв. означавшую многократное усиление налогового и национального гнета (в т.ч. и в форме религиозных гонений). Для XVIII в. характерно резкое увеличение различных поборов, налогов и всевозможных повинностей, связанных с преобразованиями Петра I. Экономическое положение поволжских народов катастрофически ухудшилось, особенно после I ревизии, когда подворное обложение было заменено подушным. Параллельно экономическому давлению усилился национальный гнет, ярким выражением которого стала кампания массовой христианизации «иноверцев», наиболее активно проводившаяся в 1730—1740-х гг. и сопровождавшаяся как прямым экономическим давлением на не пожелавших креститься — особенно, на татар, так и другими репрессивными мерами (например, в 1742—1744 гг. в Казанской губернии были уничтожены 80% мечетей). Сопротивление татар феодально-крепостническому насилию в первой половине XVIII в. приобретало разные формы, но наиболее распространенной было массовое бегство в те районы, где жизнь была легче. Наиболее доступным из таких районов для татар оказалось Приуралье, которое после жестокого подавления в 1730—40-х гг. восстаний с юга оказалось опоясанным целой сетью крепостей, превративших эту зону во внутреннюю провинцию России. Окончательное закрепление Южного Приуралья за Россией создало условия для массового переселения туда земледельческого населения, в первую очередь, из Среднего Поволжья. Татары участвовали в этом переселенческом движении весьма активно. Основной этап переселений в Приуралье у них пришелся на период между 1719—1744 гг. Миграция татар сюда продолжалась и позже, особенно, между 1744— 1762 гг., но она все же не достигла размеров переселений, происходивших в первой половине XVIII в. В результате крупных миграций к середине. XVIII в. численность татар в Приуралье выросла более чем в пять раз и достигла 112 тыс.чел. (28,2% от общей численности волго-уральских татар). Основную массу мигрантов составили казанские татары, влившиеся в большом числе в состав тептярей; меньшая по численности группа переселенцев состояла из мишарей, включившихся в число служилого населения, хотя и не полностью. Между 1744—1762 гг. переселения татар в Приуралье продолжались и к III ревизии (1762 г.) на территорию Уфимского уезда мигрировали 18 тыс. татар, 4/5 которых осело на северо-западе Приуралья. Вообще, основная часть татар-переселенцев в первой половине XVIII в. сосредоточилось на северо-западе ареала, где к середине столетия уже стал чувствоваться переизбыток населения.

Во второй половине XVIII в. миграционный псток татар в Приуралье сократился. Его причинами были не только уступки мусульманам, но и правительственная политика по предотвращению переселения татар на восток (сенатский указ от 21 июля 1765 г.), в т.ч. и из-за стремления не допустить этнического сближения татар с башкирами (сенатский указ от 11 февраля 1736 г., продолжавший

действовать до конца XVIII в.). Кроме того, после крестьянской войны 1773—1775 гг. самодержавие пошло на дальнейшие уступки мусульманам. Видно, и крестьянские хозяйства с течением времени смогли лучше приспособиться к новому обложению. Кроме того, земельная теснота в Среднем Поволжье в результате выселений несколько ослабла, а прочное освоение южных районов России создало новые возможности для внутренней колонизации южных окраин самого Поволжья.

Период со второй половины XVIII по середину XIX вв. был временем относительно малой подвижности татарского населения Волго-Уральского региона. К концу XVIII в. в Приуралье проживала 1/3 часть (219, 2 тыс. чел.) волго-уральских татар. К этому времени этническая территория татар в рамках региона в основном уже сложилась. Во второй половине XVIII — середине XIX вв. наиболее крупные массивы татарского населения были сосредоточены в Казанской и Уфимской губерниях, первая из которых, с примыкавшими к ней уездами соседних губерний, представляла собой центр этнической территории волго-уральских татар: тут к концу XVIII в. проживало 335,7 тыс., в середине XIX в. — 734,3 тыс. татар, что составляет соответственно 54,3% и 52,0 % татарского населения Урало-Поволжья. В ряде губерний, занимающих запад региона — на этнических территориях мишарей и касимовских татар — в указанный период доля проживавшего там татарского населения постепенно снижалась: (если к концу XVIII в. там проживало 132 тыс., то к середине XIX в. 245,5 тыс. татар, т.е. соответственно, 21% и 17,3% волго-уральских татар). Доля приуральской группы татар в первой половине XIX в. увеличилась всего на 5,9%, что говорит о незначительности миграции в этот район (удельный вес этой группы мог повыситься и за счет этнических процессов).

В пореформенный период существенных изменений в расселении татар в пределах Волго-Уральского региона не произошло, хотя доля проживавших в Среднем Поволжье продолжала сокращаться, а в Приуралье — возрастала. К концу XIX в. в Приуралье сосредотачивалось более 1 млн. татар (чуть менее половины всего татарского населения региона). Но со второй половины XIX в. основную роль в происходящих изменениях в расселении стали играть уже не внутрирегиональные перемещения, а миграция татар за пределы региона. Кроме того, сказывались и результаты этнических процессов между татарами и башкирами. Во второй половине XIX в. продолжалось снижение доли татар, живших в шести западных губерниях (Нижегородской, Тамбовской, Саратовской, Пензенской, Симбирской и Рязанской): их процент между 1857—1897 гг. сократился с 17,3 до 14,3% (абсолютная численность их тут возросла, но незначительно — с 245,5 тыс.чел. до 250,6 тыс.чел.). К концу XIX в. в центральной этнической территории волго-уральских татар — на территории будущего Татарстана — численность татарского населения достигла 1,24 млн.чел. (около 50,4% от общей численности татар региона). В пореформенный период усилилась миграция татар за пределы Волго-Уральского региона, - что было связано с узостью местного рынка «рабочей силы»: к концу XIX в. около 5% волго-уральских татар (120 тыс.чел.) жили уже в других районах страны. Татары во второй половине XIX в. мигрировали в двух направлениях: в Западную

Сибирь, частично в Казахстан (земледельческая колонизация) и в промышленные центры. Последняя разновидность миграционного потока татар берет начало как массовое явление именно во второй половине XIX в. и к рубежу XIX—XX столетий имеет тенденцию к увеличению. Анализ материалов переписи 1897 г. показал, что в Европейской России в городах осели 74%, а в Средней Азии и Казахстане — 55% татар-мигрантов. В Западной Сибири переселенцы поселились преимущественно в сельских местностях. К концу XIX в. в Казахстане и Средней Азии проживало 53,6 тыс. татар. В Сибирь во второй половине XIX в. переселилось более 40 тыс. волго-уральских татар, около половины которых осели в Западной Сибири. Кроме того, до 20 тыс. татар к концу XIX в. жили в Европейской России (преимущественно в городах) и 8 тыс. — на Северном Кавказе.

В первой четверти XX в. общая картина расселения татар в пределах Волго-Уральского региона не претерпела существенных изменений. К началу XX в. наиболее заметное влияние на расселение волго-уральских татар стали оказывать этнические процессы (особенно, на северо-западе Приуралья) и урбанизация. Кроме того, выселению татар за пределы региона способствовал и голод 1921 г.

В итоге усиления миграции волго-уральских татар в XVIII в., к концу этого столетия завершилось оформление их этнической территории, которая при последующих переселениях уже лишь уплотнялась, не меняя своей общей конфигурации. В целом, формирование ядра татарской нации — волго-уральских татар, происходило в XVIII — начале XX вв. именно в Волго-Уральском регионе, ставшем их основной этнической территорией. Северо-западное Приуралье к концу XVIII в. превратилось в один из основных районов проживания татар. Тут осели выходцы из разных субэтносов, которые сильно перемешались не только между собой, но и с местным тюркским (башкирским) населением. На этой основе в северо-западном Приуралье возникли предпосылки для общей консолидации выходцев из разных этнических образований в одну из наиболее крупных экстерриториальных групп татарской нации.

§ 2. Урбанизационные процессы среди волго-уральских татар в XVIII — первой четверти XX вв.

Татарское городское население в Среднем Поволжье, к началу XVIII в. сосредоточенное в бывших столицах ханств, было весьма немногочисленным (в г.Казани — 1,5 тыс., в г.Касимове — около 0,3 тыс.чел.). В XVIII в. численность его оставалась небольшой, хотя и постепенно росла (см.таблицу 2). Если доля горожан среди волго-уральских татар к 1719 г. составляла всего 0,7%, то после образования в 1745 г. Сеитовой слободы в Оренбурге, она несколько возросла (до 1,6%). Хотя между 1745—1762 гг. (II и III ревизии) численность городских татар существенно не изменилась, татары в это время поселились в ряде городов Приуралья (в Уфе, Оренбурге, Белебее, Бугульме, Верхнеуральске и Челябинске). До конца XVIII в. татары переселились в такие города Среднего Поволжья, как Чистополь, Буинск, Нижний Новгород, Хвалынск, Кузнецк, а в Приуралье поселились в г.Троицке. Приток сельских мигрантов из татар в

конце восемнадцатого столетия наблюдается и в г.Казань. Тем не менее, к концу этого века в городах проживало всего 10,9 тыс. татар, что составляло 1,8% к общей численности волго-уральских татар. Таким образом, урбанизационные процессы, связанные с развитием буржуазных отношений в татарском обществе среди татар Волго-Уральского региона в XVIII в. еще только начали разворачиваться.

За период с 1795 по 1857 гг. численность городских татар в регионе возросла в 2,7 раза (с 10,9 тыс. до 29,7 тыс.чел. — см. таблицу 2) и к середине XIX в. татары жили уже в большинстве городов Поволжья и Приуралья. Правда, общая численность городских татар была все еще небольшой, а их доля оставалась низкой (в первой половине XIX в. — 2—2,3%). В связи с относительной немногочисленностью, в общей массе городского населения процент татар был также небольшим. К середине девятнадцатого столетия наиболее многочисленные группы татар сосредотачивались в таких городах Среднего Поволжья, как Казань — 6,9 тыс., Чистополь — 1 тыс.чел. (Казанская губ.), Николаевск — 1,5 тыс. (Самарская губ.), Касимов — 0,7 тыс.чел. (Рязанская губ.), а в Приуралье — в Уфе (0,8 тыс.), Стерлитамаке (2,3 тыс.), Белебее (0,6 тыс.) Уфимской губ. и в Оренбурге (2,3 тыс.), Сеитовом посаде (8 тыс.), Троицке (1,1 тыс.), Верхнеуральске (0,6 тыс.) Оренбургской губ. В общей сложности около половины городских татар (47,7%) были сосредоточены в городах Среднего Поволжья и чуть более половины — в городах Приуралья.

Таблица 2.

Динамика численности городской группы татар в Волго-Уральском регионе в XVIII — первой четверти XX вв.

Годы Численность, Доля в общей

в тыс. чел. численности, в %

1719 1,8 0,7

1744 5,2 1,6

1762 6,7 1,7

1782 8,7 1,7

1795 10,9 1,8

1833 23,5 2,3

1857 29,7 2,0

1897 110,9 4,9

1912 143,5* 4,9

1920 147,3 5,2

1923 166,9 * *

1926 178,9 7,0

* Сведения неполные.

** Переписывалось только городское население.

В пореформенный период численность татар-горожан в регионе резко возросла (увеличение в 3,7 раза), достигнув к концу XIX в. 110,9 тыс.чел. Значительная группа выходцев из среды волго-

уральских татар (в конце XIX в. — около 50 тыс.чел.) мигрировала в города, расположенные в других районах России. К концу XIX в. в пределах Урало-Поволжья наиболее многочисленные группы городских татар имелись в трех губерниях — Казанской, Оренбургской и Уфимской (там проживало более 78% татарского населения региона). Наиболее значительной была численность татар в г.Казани (в 1897 г. — 28,5 тыс.чел.), ставшей к концу XIX в. центром экономической и культурной жизни татарского населения Поволжья и Приуралья. Отметим также, что в пределах региона 3/4 татарского городского населения проживало в крупных для того времени городах.

В первых десятилетиях XX в. урбанизационные процессы среди волго-уральских татар оставались интенсивными. Так, между 1897— 1912 гг. численность городских татар возросла по меньшей мере на 29,4%. Правда, между 1897—1926 г. доля городских татар оставалась все же невысокой: около 5% между 1897—1920 гг. и 7% — по переписи 1926 г. В первой четверти XX столетия основная масса горожан татарской национальности (почти 70%) сосредотачивалась в крупных городах (Казани, Самаре, Симбирске, Саратове, Нижнем Новгороде, Костроме, Пензе, Оренбурге, Уфе, Перми, Екатеринбурге, Челябинске). Выходцы из среды волго-уральских татар в значительном числе (в 1912 г. — около 70 тыс.чел.) проживали и в других городах России.

На рубеже XIX—XX вв. татарское население городов Поволжья и Приуралья в значительной мере пополнялось за счет мигрантов из села. Однако нельзя недооценивать и роль старожильческого населения, состоявшего из переселенцев более раннего периода, а в ряде городов и из потомков средневековых татар-горожан. Так, по 7 крупным городам Поволжья в 1926 г. к <<местным уроженцам» отнесли себя более половины городских татар. К концу XIX в. городская прослойка татар еще являлась не вполне «устоявшейся» — по переписи 1897 г. среди городских татар на 140 мужчин приходилось только 100 женщин. В первой четверти XX в. ситуация изменилась — по переписи 1926 г. соотношение мужчин и женщин составляло уже 98 : 100. Конечно, в последнем случае на это соотношение повлияли и военные потери мужской части в первых десятилетиях XX в. Но эти цифры отражают и окончательное закрепление мигрантов из села в городах. О такой же тенденции свидетельствует и уменьшение между 1897—1926 гг. доли холостых и незамужних среди городских татар.

Таким образом, в течение XVIII — первой четверти XX вв., главным образом в пореформенный период и в первые десятилетия XX в., у волго-уральских татар сформировалась довольно многочисленная и устойчивая городская группа, инкорпорировавшая в свой состав и потомков средневековых горожан.

Появление и развитие у волго-уральских татар в XVIII — начале XX вв. «высокого» слоя культуры было связано с постепенным ростом численности у них горожан и со становлением городской культуры, включавшей в свой состав не только культурно-информационный компонент, функционирующий на базе национального литературного языка, но и бытовую культуру, имеющую, в свою очередь, несколько источников: старые (средневековые) традиции городской культуры и нововведения двоякого рода — возникшие на основе

«скрещивания» в городах различающихся культурных традиций мигрантов из села, а также условно-традиционные (обобщенные) формы культуры. Как в XVIII — XIX вв., так и в начале XX в., городские татары жили в окружении преобладающего русского и русскоязычного населения, находясь под сильным воздействием его культуры и языка. Но городская культура татар сохраняла свою самостоятельность, что было связано как с достаточной прочностью у татар-горожан традиционной культуры, так и с самобытностью их «высокой» культуры. Достаточно будет отметить, что 82% грамотных горожан татарской национальности на рубеже XIX — XX столетий были грамотными на родном языке. Практически не было и языковой ассимиляции: к 1926 г. лишь 1,4% городских татар считали своим родным языком русский (данные по крупным городам региона). По меньшей мере три фактора способствовали сохранению у абсолютного большинства городских татар родного языка в условиях преобладающего инонационального окружения: конфессионально-бытовая обособленность; постоянный приток в города мигрантов, функционирование развитой системы просвещения на родном языке.

§ 3. Демографические факторы этнических процессов

между волго-уральскими, астраханскими и сибирскими татарами (XVIII — первая четверть XX вв.).

Предпосылки этнических процессов между волго-уральскими и астраханскими татарами на национальном этапе. Уже в начале XVIII в. волго-уральские («казанские») татары жили в г.Астрахани (в 1702 г. — 260 чел.). В дальнейшем, постепенно увеличиваясь численно, группа вол го-уральских татар продолжала проживать в г.Астрахани. Во второй половине XVIII в.' выходцы из числа татар из «верховых» губерний начали расселяться и в сельских поселениях Астраханской губ. К 1795 г. в составе астраханских татар насчитывалось уже 1,7 тыс. пришлых татар (13,2% от общей численности татар Астраханского края). В 1836 г. в Астраханской губ. кроме ранее поселившихся отмечаются еще 2,7 тыс. «иногородских татар» (в основном из Казанской, Пензенской, Нижегородской и Тамбовской губ.). Мигрантов главным образом привлекал г.Астрахань, где в 1833 г. насчитывалось уже около 2,7 тыс. татар из Среднего Поволжья. Кроме того, к этому времени еще около 2 тыс. переселенцев-татар проживало в уездах Астраханской губ. В итоге в 30-х гг. XIX в. доля пришлых татар в составе татарского населения губернии достигла 1/5 части.

Во второй половине XIX — первой четверти XX вв. приток татар из Среднего Поволжья в Астраханский край продолжался, о чем говорят не только высказывания современников, но и статистические данные. Из последних видно, что среднегодовые темпы прироста численности всех татар Астраханской губ. в 1830—1850-х гг. составляли 0,5%, а во второй половине XIX в. они достигли 1,0%. Если учесть, что в это время естественный прирост у коренных астраханских татар был небольшим, то ускоренный рост численности татарского населения Астраханской губ. объясним именно притоком мигрантов. В частности, между 1857—1897 гг. численность татарского населения г.Астрахани и Астраханского уезда возросла с 13,9 тыс. до

30,5 тыс.чел., т.е. 2,2 раза, что можно объяснить только переселением из других губерний. По нашим оценкам, к началу XX в. доля волго-уральских татар превысила 1/3 всей численности татарского

населения Астраханской губ. Основная часть мигрантов была сосредоточена в г.Астрахани и Астраханском уезде. Так, во второй половине XIX столетия численность татар в г.Астрахани утроилась. В итоге, если к концу XVIII в. пришлые татары составляли 16% татарского населения г.Астрахани, а в середине XIX в. — 58,9%, то к началу XX в. большая часть татар-горожан (свыше 10 тыс.чел.) состояла уже из них. Об этом свидетельствуют и такие данные: по переписи 1926 г. 31,4% жителей-татар г.Астрахани отнесли себя к «неместным уроженцам» (но часть ранних переселенцев считала себя уже «местными»),

Волго-уральские татары, переселившиеся в район проживания коренных астраханских татар, во многих случаях поселились совместно с местным населением, с которым имели достаточно тесные этнокультурные контакты. Следует принять во внимание, что к началу XX в. астраханские татары были достаточно урбанизированы — почти половина их к 1926 г. проживала в городах (в основном, в г.Астрахани). В то же время в результате массовой миграции волго-уральских татар, г.Астрахань на рубеже XIX—XX вв. стал одним из крупных общетатарских культурных центров, где среди татар доминировала национальная городская культура, сложившаяся на основе традиций волго-уральских татар. Хотя в г.Астрахани и уезде она испытала и определенное воздействие местных культурных особенностей (особенно, юртовских татар).

Предпосылки этнических: процессов между волго-уральскими и сибирскими татарами на национальном этапе. Волго-уральские татары в городах Тобольске и Томске появились еще в XVII в., но в этом и следующем столетиях их было еще немного. Тем не менее, к концу XVIII в. пришлые татары составляли уже около 1 / 4 городского татарского населения Западной Сибири. В XIX в. численность татар-горожан заметно возросла (в конце века — 3,1 тыс.чел.), причем пришлые татары составляли свыше 2/3 всех татар-горожан. Приток татар из Европейской части России в города Западной Сибири продолжался и в начале XX в. Например, к 1912 г. только в г.Томске насчитывалось 2,5 тыс. татар, большинство которых составляли мигранты.

В конце XVIII — начале XIX вв. в Тобольском уезде появилась довольно многочисленная (около 428 чел.) группа татар из Казанской, Симбирской и Уфимской губерний. В дальнейшем, особенно в пореформенный период, переселения волго-уральских татар в Западную Сибирь продолжались. Об этом говорят не только «скачок» среднегодовых темпов прироста численности татар в Западной Сибири (с 0,3% в первой половине XIX в., до 1,1% во второй половине столетия) при низком естественном приросте среди коренных сибирских татар, но и данные переписи 1897 г., специально обработанные еще С.К.Паткановым. По ним видно, что к концу XIX в. численность переселенцев из волго-уральских татар в Западной Сибири достигала 11,8 тыс.чел., или 17% к общей численности всех татар региона. В первых десятилетиях XX в. приток татар в Западную Сибирь из Европейской части России продолжался. В итоге, к 1912 г. числен-

ность татар-мигрантов тут достигла 13—13,6 тыс.чел. (численность коренных сибирских татар составляла тогда около 62 тыс.чел.). Уже к концу XIX в. пришлые татары проживали почти в половине населенных пунктов местных татар. Кроме того, они основали в Западной Сибири около двух десятков деревень, где население состояло преимущественно или полностью из пришлого татарского населения.

В результате, на рубеже XIX—XX вв. создались весьма благоприятные условия для этнического смешения местных и пришлых татар. Татары-переселенцы, осевшие в городах Западной Сибири, обычно выступали проводниками городской культуры, что при усилении во второй половине XIX — начале XX вв. влияния города на сельскую периферию, способствовало продвижению на локальном уровне общенациональной городской культуры. В то же время наблюдалось и обратное влияние местных культурных традиций коренных сибирских татар на переселенцев.

§ 4. Этнические процессы среди волго-уральских татар в XVIII — первой четверти XX вв.

В изучаемое время ведущими у волго-уральских татар являлись этнические процессы объединительного характера двух разновидностей — консолидациовные и ассимиляционные. Но из-за того, что ассимиляции подверглись группы, этнически близкие к волго-уральским татарам и расселенные в пограничной (контактной) зоне с ними, оба вида этнических процессов оказались связанными между собой. В рамках этнических процессов, протекавших в ходе формирования татар в нацию, можно выделить три уровня этнической консолидации: общенациональный, волго-уральско-татарский и субэтнический. Под первым имеются в виду консолидационные процессы, происходившие между волго-уральскими, астраханскими и сибирскими татарами, под вторым — между субэтносами, образующими этническую общность волго-уральских татар, под третьим — внутрисубэтническую консолидацию групп, в силу разных причин пребывавших в обособленном положении.

Консолидационные процессы.

Общенациональный уровень. 1. Консолидационные процессы на этнической территории астраханских татар. В результате переселения волго-уральских татар в Нижнее Поволжье в этой зоне создались благоприятные условия для этнического смешения пришлых групп татар с местными, в первую очередь, с юртовскими татарами. Именно в населенных пунктах последних поселилось много выходцев из Среднего Поволжья. Этнокультурная близость юртовских татар к волго-уральским татарам, наряду с такой их особенностью, как многокомпонентность, способствовали этническому сближению двух групп. Многие из поселившихся в г.Астрахани волго-уральских («казанских») татар были женаты на местных татарках уже к 1744 г. По некоторым оценкам, к настоящему времени до 1/5 юртовских татар из пригородных селений являются потомками смешанных юртовско-волго-уральско-татарских браков. В культурной сфере в этом ареале наблюдалось постепенное усиление влияния общенационального слоя культуры. В религиозных учебных заведениях (мектебе, медресе) преподавание велось на татарском литературном языке. Воздействие этого канала нельзя недооценивать: уже в 1840-х годах

при 13 мечетях г.Астрахани имелось 8 конфессиональных школ со 175 учениками. После 1917 г. астраханские татары в качестве литературного языка использовали татарский, в т.ч. и в национальных школах. В г.Астрахань из г.Казани и других культурных центров поступала печатная продукция на татарском языке. На этом же языке в г.Астрахани в дореволюционный период выходили 10 газет и 4 журнала (некоторые с перерывами), а в 1920-х годах — 8 газет и 2 журнала. Народная культура местных татар также трансформировалась, сблизившись с традиционной культурой пришлых групп. Но и последние испытали заметное влияние местных традиций. В целом, сильнее изменилась традиционная культура юртовских татар, тогда как у карагашей она сохранилась полнее. Тем не менее, есть основания утверждать, что астраханские татары на рубеже XIX — XX вв. находились в единой информационно-культурной сети с волго-уральс-кими татарами. Изменения этнокультурного плана в Нижнем Поволжье сказались и на оценках лингвистической ситуации местными группами татар: начиная с переписи 1897 г. и во время переписей 1920, 1926 гг. они квалифицировали свой родной язык как «татарский». Такой вывод имел объективные предпосылки. В частности, язык юртовских татар специалистами признается «смешанным» (с волго-уральско-татарским) или «ногайско-татарским межъязыковым явлением». Карагашский язык хотя и сохранил свою специфику в большей мере (ногайские черты), оказался достаточно далеко от языка собственно ногайского этноса. Во время переписи 1926 г. все группы татар Астраханской губ. назвали себя по «национальности», «татарами». Отдельные исследователи, работавшие в этом районе в 1920-х гг., отмечают, что местные органы власти карагашей также называли татарами. Но у астраханских татар, несомненно, наблюдалась иерархичность самосознания. В XVIII — начале XX вв. местные астраханские татары на бытовом уровне себя могли считать ногайцами (кариле нугайлар; карагаш-нугай); некоторые группы (кундровцы, татары «трех дворов», «эмешные>> татары) могли иметь и иные самоназвания и специфическое самосознание. Но эти группы не отказывались и от этнонима «татары» (особенно это характерно для юртовцев и связанных с ними групп). Даже сохранение у местных групп татар Астраханской губ. этнонима <<нугай» можно трактовать как результат этнического взаимодействия пришлых и местных групп, ибо для первых вторые традиционно были «ногайцами». Этническая консолидация разных групп астраханских татар к началу XX в. еще не была завершена, не был полностью закончен даже процесс этнического сближения юртовских и волго-уральских татар. Но местные астраханские татары не позже конца XIX в. явно переживали процесс консолидации с волго-уральскими татарами в единую общность — татарскую нацию. Проявлением этого процесса и стало усвоение всеми группами астраханских татар этнонима «татары». Содержательный аспект их консолидации был связан как с этническим смешением разных по происхождению групп, так и с трансформацией культурно-языковых параметров местного и пришлого татарского населения. Итогом этих процессов стало усвоение в конце XIX — первых десятилетиях XX вв. местным татарским населением Нижнего Поволжья того слоя татарской культуры, который был связан с национальным этапом развития.

Общенациональный уровень. 2. Консолидационные процессы на этнической территории сибирских татар. Предпосылки этнического сближения в Западной Сибири местных сибирских татар с татарами-переселенцами создались также в результате миграции волго-уральских татар в этот ареал. Из-за образования во второй половине XIX — первой четверти XX вв. в Западной Сибири достаточно широкого фронта этнических контактов местных и пришлых татар, в т.ч. и благодаря их совместному и чересполосному расселению, возникли условия для их этнического смешения. По исследованиям Н.А.Томилова видно что среди томских татар «чистые» местные группы составляют 46,8%, волго-уральские — 23,7%, а смешанные — 23,7%. Среди барабинских татар к несмешанным группам можно отнести не более 43,6%, тогда как остальные перемешались во второй половине XIX — начале XX вв. с волго-уральскими татарами. Этническое взаимодействие разных групп татар в Западной Сибири сопровождалось культурными изменениями. В связи с тем, что волго-уральские татары занимали ведущее положение в городах, на рубеже XIX — XX вв. по отношению к коренным сибирским татарам они стали выступать как референтная группа. Мода явно определялась из Казани: сибирские татары восприняли у волго-уральских татар модели женского платья, ичиги, кожаные туфли, калфаки и некоторые виды мужских головных уборов. От них же местные татары усвоили ряд своеобразных обрядов, лирические песни, а также другие жанры фольклора. У сибирских татар под воздействием пришлых групп изменилась даже такая консервативная область материальной культуры, как пища. Но и переселенцы испытали влияние местных татарских традиций. В целом, несмотря на сохранение в начале XX в. у сибирских татар многих особенностей их традиционной культуры, можно констатировать ее существенную трансформацию. Одновременно следует отметить втягивание сибирских татар в общенациональную культурно-информационную систему. На рубеже XIX — XX вв. из Казани и других городов Волго-Ураль-ского региона в Западную Сибирь начала проникать печатная продукция на татарском языке, а после 1905 г. — и национальная периодика. Некоторые периодические издания на татарском языке выходили и в Западной Сибири — например, газета «Сибирия» (издавалась в 1912— 1913 гг. в г.Томске). Преподавание в медресе и мектебе велось также на татарском литературном языке, так как основные учительские кадры были из волго-уральских татар. В 1920-х гг. в татарских школах Западной Сибири преподавание продолжало идти на татарском литературном языке. Пример томской группы сибирских татар хорошо иллюстрирует воздействие на местных сибирских татар национальной информационной системы. По мере увеличения в г.Томске татарского населения, там в 1874 г. открылась первая русско-татарская школа, в 1900 г. — вторая, в 1907 г. — третья; в 1909 г. начало работать и первое женское татарское училище, а в 1910 г. — второе. В этих школах, где обучались не только дети горожан, но и сельского населения, преподавание велось на литературном татарском языке. В итоге, система просвещения на татарском языке способствовала «распространению у томско-тюркского населения татарского языка как литературного»115.

,5 Дульзон А.П. Диалекты татар-аборигенов Томи //Учен.зап.Томского гос. педагогического ин-та. — Т. 15. — Томск, 1956. — с.311. Близкое мнение см. также: Томилов H.A. Современные ... — с.92.

Аналогичная ситуация фиксируется в фольклоре барабинских татар, которые сообщали, что, «поскольку барабинцы смешались с татарами из России...их язык стал единым...»46. Языковые различия между сибирскими и волго-уральскими татарами уже во второй половине XIX в. не выходили за рамки диалектных (см. тексты В.В.Радлова, работу А.Безсонова47). По мнению некоторых лингвистов, в конце XIX — начале XX вв. завершилась консолидация местных сибирско-татарских диалектов с татарским национальным языком43.

Теперь о самосознании сибирских татар. Некоторые исследователи, в частности, Н.А.Томилов, высказывали мнение, что у местных татар Западной Сибири в первых десятилетиях XX в. в качестве этнонима распространилось наименование «сибирские татары» (себер та-тарлары). Однако, в материалах переписи 1926 г. никаких «сибирских татар» нет — там отмечены лишь «татары» и «бухарцы». Кроме того, для первых десятилетий XX в., Ф.Т.Валеев отмечал распростра-неность у старшего поколения сибирских татар конфессионима «мусульмане» (мвселман, мвселманнарУэ, характерного и для волго-уральских татар. Следовательно, вопрос об этнониме сибирских татар рубежа XIX—XX вв. является достаточно сложным. Следует также учесть,' что выходцы из смешанных семей при определении своего происхождения относят себя не только к «сибирским», но и волго-уральским, а также вообще «татарам» (см. материалы Н.А.Томилова по томской группе). В случае с барабинцами ясно видно, что они себя относят к «татарам» из-за формирования единого с остальными татарами, языка. Отсюда понятно, что этноним «татары» (его синоним

— «мусульмане») в условиях Западной Сибири на национальном этапе имел «обобщающий» или интегрирующий характер. Таким образом, в случае с сибирскими татарами мы сталкиваемся с иерархичностью их самосознания50, отражающей уровень достигнутых к первой четверти XX в. консолидационных процессов. Но распространение среди сибирских татар во второй половине XIX — первой четверти XX вв. общенационального слоя культуры, сопровождавшееся изменениями в традиционной культуре и местных говорах (диалектах), приведшие в конечном итоге к закреплению у западно-сибирско-татарского населения единого этнонима «татары» (при сохранении на втором уровне и других форм самоназваний), свидетельствует о достаточно далеко зашедшем к началу XX в. процессе консолидации национального типа между всеми группами татар Западной Сибири.

Основной вывод, вытекающий из анализа вопроса об общенациональном уровне консолидационных процессов, сводится к тому, что в формировании татарской нации, наряду с волго-уральскими, участвовали и сибирские, а также астраханские татары. Ведущее положение в составе этой нации, в силу своей многочисленности и культурной продвинутости, заняли татары Волго-Уральского региона, которых мож-

46 Димитриева Л.В. Язык барабинских татар (материалы и исследования). — Л.: Наука, Ленинградское отд. — 1981. — с.31.

47 Безсонов А. О говорах казанско-татарского наречия и об отношении его к ближайшим к нему наречиям //ЖМНП, 1881, 4.216, № 8. — с.239—341.

48 Тумашева Д.Г. Диалекты сибирских татар. Опыт сравнительного исследования.

— Казань: Изд-во Казанского гос.ун-та, 1977. — с.266.

49 Валеев Ф. Западносибирские ... — с.14.

60 Это признает и сам Н.А.Томилов (См.: Томилов H.A. Современные... — с.83).

но назвать «ядром» татарской нации. Но консолидацию трех групп (волго-уральских, сибирских и астраханских) татар нельзя понимать как вхождение последних двух в этнический состав первых. Процесс скорее протекал путем некоторой интеграции всех трех этнических общностей в единое образование — нацию. В этом плане весьма важно то обстоятельство, что национальные идеологи татар в 1917— 1918 гг. для обозначения этой нации (миллэт) оперировали понятием «мусульмане тюрко-татары внутренней России и Сибири», включавшем наряду с татарами Волго-Уральского региона и татар Нижнего Поволжья, а также Западной Сибири. Консолидация указанных трех локально-территориальных групп (общностей) наиболее интенсивно происходила во второй половине XIX — первой четверти XX вв. При этом действовали ряд факторов: близость этнических территорий (в т.ч. из-за формирования общности территорий за счет миграций волго-уральских татар на этнические территории сибирских и астраханских татар); этническое смешение; языковое и культурное сближение; вхождение в единую информационную систему «надэтнического» характера; усвоение общего этнонима «татар». Однако, к первой четверти XX в. консолидационные процессы среди татар Европейской части России и Сибири еще не были завершены. Поэтому, дальнейшая тенденция этнического развития татарской нации зависела от совокупности многих факторов, которые определились после 1920-х годов и поэтому не являются предметом анализа в настоящем исследовании.

Консолидационные процессы среди волго-уральских татар. Как уже отмечалось, народность волго-уральских татар сохраняла субэтнические деления, которые дожили до национального этапа. В XVIII — XIX вв. выделение в рамках ядра татарской нации субэтнических общностей базировалось не только и не столько на групповом самосознании, хотя это тоже имело место, сколько на реально существовавших языковых и культурных различиях. Вплоть до рубежа XIX — XX вв. носители мишарского (западного) и казанско-татарского (среднего) диалектов довольно точно различали друг-друга по языковым особенностям. Имелись и достаточно заметные этнокультурные различия между казанскими татарами и мишарями (часть их в начале XX в. удачно обобщил Г.Н.Ахмаров51). Вплоть до первых десятилетий XX в. у некоторых групп мишарей сохранялось и специфическое «мишарское» самосознание. Примерно также обстояло дело с касимовскими татарами, которые, однако, больше выделялись в противопоставлении по отношению к мишарям (касимовские татары вообще всех остальных татар были склонны считать мишарями). Их «отталкивание» от мишарей основывалось как на языковых, так и на культурно-бытовых особенностях. Но в XVIII — первых десятилетиях XX вв. начавшиеся ранее консолидационные процессы среди волго-уральских татар продолжали углубляться.

В Среднем Поволжье в контактной зоне у мишарей произошла трансформация традиционной культуры. В Приуралье в результате переселенческого движения XVIII в. в ряде районов этой зоны (на западе и юго-западе) более половины мишарей поселились в общих с казанскими татарами, поселениях (иногда и с «вкраплениями» в

51 Акмаров Г. О языке и народности мишарей. — Казань, 1903.

лице касимовских татар) Да и на северо-западе Приуралья, где мишари больше населяли самостоятельные селения, не менее 1/4 их проживало в смешанных деревнях с казанскими татарами. Поэтому в XVIII в. в Приуралье наблюдаются весьма активные брачные связи между представителями разных субэтносов волго-уральских татар. В целом в Приуралье на национальном этапе наблюдается усиление формирования единой культурной зоны на основе консолидации татар, мишарей и северо-западных башкир. Этнокультурное сближение субэтносов нашло выражение и на языковом уровне: лингвистами отмечается взаимовлияние двух диалектов татарского языка — западного и среднего, приведшего к возникновению «общенародного разговорного языка», вобравшего наиболее общие черты обоих диалектов.52 Закономерно, что в формировании современного литературного татарского языка кроме среднего диалекта заметную роль сыграл и западный (мишарский) диалект. Во время переписей 1897,1920 и 1926 гг. лишь часть мишарей (приуральская группа: 169,7 тыс. в 1920 г. и 219,9 тыс. чел. в 1926 г.) назвала свой родной язык <<миииарским», в большинстве квалифицировав его как «татарский». Произошла и трансформация этнического самосознания мишарей — те из них, кто жил в Среднем Поволжье, к первой четверти XX в. практически полностью (за исключением части пензенских мишарей) перешли к татарской идентичности. В Приуралье консолидационные процессы протекали более замедленными темпами, так как тут мишари долгое время являлись сословной группой. Но и там на рубеже XIX—XX вв. были созданы условия для быстрейшего завершения этих процессов.

Преодолевалась обособленность и касимовских татар. Необходимо указать на особую роль в этом общенационального слоя культуры. Так, Б.А.Куфтин указывал на распространение среди касимовских татар литературного татарского языка53. Даже такой факт, как распространение у касимовских татар в XX в. умения разговаривать <<по-мишарски»,54 может быть связано с усвоением литературного татарского. Среди касимовских татар общегородская национальная культура татар заняла важное место, потеснив традиционную культуру.55 Эти изменения сопровождались выходом у касимовских татар общеэтнического самоназвания «татары» на первое место.

Приведенные факты говорят о том, что на национальном этапе субэтнические общности волго-уральских татар постепенно теряли свои особенности, превращаясь в этнотерриториальные (этнографические образования). К началу XX в. этот процесс уже был далеко зашедшим. На консолидационные процессы в рамках ядра нации стимулирующее воздействие оказало формирование у татар урбанизированной культуры (городское койнэ, «обобщенные» и «высокие»

52 Закиев М.З. Некотоые вопросы развития татарского литературного языка// Вопросы татарского языкознания. — Казань: Изд-во КГУ, 1965. — с.22—23; Фасеев Ф.С. Основные ... — с.60.

53 Куфтин Б.А. Татары касимовские и татары ЦПО //Культура и быт населения Центрально-промышленной области. — М., 1929. — с.141.

51 Махмутова Л.Т. Особенности касимовского говора татарского языка: Автореф. дис...канд.филологич.наук. — Л., 1952. — с.4.

55 Шарифуллина Ф.Л. Материальная культура касимовских татар (сер.Х1Х — начало XX вв.). Историко-этнографическое исследование.: Автореф. дис... канд. истории.наук. — Л., 1985.

формы культуры), так как она стирала различия между субэтносами. Религиозный фактор за одним исключением действовал в таком же направлении — в случае с крещенными татарами исповедание основной массой волго-уральских татар ислама в определенной степени сдерживало их консолидацию с остальными татарами.

Консолидационные процессы субэтнического уровня. Этнические процессы этого уровня, связанные с преодолением обособленности таких групп, которые в рамках субэтносов обладали собственным групповым самосознанием, особыми этнонимами, во многом подготовили консолидацию волго-уральских татар в целом. В свою очередь, они были стимулированы формированием в XVIII — первой четверти XX вв. ядра татарской нации. К числу обособленных групп в пределах субэтноса казанских татар можно отнести тептярей, бесермян и кряшен (хотя последние не полностью «укладываются» в рамки этого субэтноса). У мишарей к ним относятся северная и южная группы (с собственно «мишарским» и «тюменско-татарским» самосознанием). В более ограниченных масштабах аналогичные процессы происходили и у касимовских татар.

а) Консолидация татарского и бесермянского компонентов чепецких татар. Чепецкие (нукратские) татары, образующие этнографическую группу в составе субэтноса казанских татар, сложились из двух компонентов — татарского (золотоордынско-тюркская группа) и бесермянского. Наиболее интенсивно процесс консолидации между этими двумя группами протекал на национальном этапе. Изучение этностатистических источников подтвердило факт этнического смешения татар и бесермян: к началу XX в. в состав чепецких татар вошли не менее 4,3 тыс. бесермян (не считая потомства от смешанных браков), к тому времени почти полностью утративших свою этническую специфику. Следовательно, до 1/3 чепецких татар являются бывшими бесермянами (с учетом потомства от смешанных браков — еще большая доля). Этнические процессы, происходившие в татаро-бесермянской среде до середины XVIII в. (до крещения части последних) можно отнести к типу консолидационных. Правда, при этом сначала произошла ассимиляция некоторого числа удмуртов бесермянами, а потом, возможно и одновременно, частичная их ассимиляция татарским компонентом чепешой группы. После того, как в середине XVIII в. около половины бесермян было крещено, христианизированные бесермяне начали «выпадать» из общей линии этнических процессов. В результате, некоторый численный перевес татар над бесермяна-ми-мусульманами стал придавать происходившим этническим процессам определенную схожесть и с ассимиляцией. Тем не менее, в разных уездах эти процессы различались. Если в Слободском уезде Вятской губ., где уже в начале XVIII в. сложился почти двухкратный перевес татар над бесермянами, в какой-то мере можно говорить об ассимиляции бесермян татарами, то в Глазовском уезде ситуация выглядела иначе: здесь, при численном преобладании бесермян, причем сосредоточенных преимущественно в отдельных населенных пунктах, произошло усвоение бесермянами татарского языка и татарского этнического самосознания («отатарение»), при сохранении, однако, многих культурно-бытовых особенностей бесермян. В этом случае трудно говорить об ассимиляции. С точки зрения сохранения культурно-бытовых особенностей бесермянского происхождения при численном преобладании бесер-

минского компонента над татарским, скорее надо говорить об определенном этническом взаимопроникновении, т.е. о консолидации, в итоге которой и сложилась группа чепецких татар. Поэтому, в целом этническое взаимодействие двух компонентов чепецких татар в XVIII — первой четверти XX вв. мы склонны относить к типу этнической консолидации. В начале XX вв. процесс консолидации татар и мусульманской части бесермян был уже близок к завершению. Этническое взаимодействие этих двух групп стимулировалось их частичной генетической близостью (тюркское происхождение), а также длительным совместным проживанием, одинаковой конфессиональной принадлежностью и постепенным выравниванием их социального положения. Наиболее существенным фактором, препятствовавшим сближению татар и бесермян, являлись социальные различия, существовавшие в прошлом. Этнические процессы между татарами и бесермянами тормозились, по-видимому, и вследствие смешанного характера группы бесермян. Полному слиянию бесермян с татарами, вне всякого сомнения, помешала христианизация части бесермян в XVIII в. В то же время крещение бесермян, наряду с наличием в их составе удмурдского компонента, способствовало с этого времени сближению бесермян с удмуртами. Однако разделение группы бесермян между татарами и удмуртами отнюдь не прошло по линии их первичных этнических компонентов: вхождения бесермян в состав как удмуртов, так и татар сопровождалось включением в их среду иноэтнических элементов. Но удмурты, вошедшие в состав чепецких татар через бесермянский компонент к этому времени уже были полностью ассимилированы бесермянами.

б) Консолидация тептярей. Вопрос об этнической принадлежности тептярей является дискуссионным.56 В конце XIX — начале XX вв. в литературе установилась точка зрения о том, что телтяри являются составной частью татарского этноса.57 Но в работах отдельных исследователей из Башкортостана в последние годы выдвинуто другое положение — о том, что тептяри образуют межэтническую этнографическую группу, являющуюся переходной между башкирами и татарами. Более того, этническое самосознание тептярей для конца XIX в. определяется как «башкирское»58.

Оценка результатов этнических процессов с участием тептярей в XVIII — первой четверти XX вв. требует более однозначного решения вопроса об этнической принадлежности группы тептярей в это время. Думается, что до первой четверти XVIII в. тептярей тюркского происхождения было относительно немного (правда, еще раньше часть тептярей явно вошла в состав этносословной группы башкир), но в результате массовой миграции татар в Приуралье к середине XVIII в. их численность возросла более 4 раз и достигла 36—37 тыс.чел., причем татарский компонент в их составе стал основным59. Тептяри, как ведущая часть татар Приуралья, окончатель-

66 См.: Якупов Р.И. Проблема «тептярей» в историко-этнографической литературе XVIII—XX вв. — Автореф. дис...канд.истор.наук. —• Санкт-Петербург, 1996; Его же. Тептяри. Этносоциальный феномен и научная проблема. — Уфа: Изд-во «Гилем», 1998.

57 Ахмаров Т.Н. Тептяри и их происхождение. — Казань, 1907.

58 Кузеев Р.Г., Моисеева H.H. Ареальные ... — с. 100.

59 Исхаков Д.М. Тептяри. Опыт этностатистического изучения //Советская этнография, 1979, №4. — с.29—42.

но оформились в XVIII в. за счет переселенцев — казанских татар. Поэтому, они стали вторым по величине этнографическим подразделением казанских татар (численность в начале XX в. — около 370 тыс.чел.). Хотя эта группа уже в XVIII в. сформировалась в отдельную сословную группу со своим этносословным наименованием <•<типтэр», она от татар полностью не обособилась — имеются источники конца XVIII — первой трети XIX вв., утверждающие, что тептяри являются главным образом беглыми татарами; переписи первой четверти XX в. говорят о том же (хотя для извлечения такого вывода требуется их соответствующая интерпретация). Численное преобладание татар во многом предопределило направление этнических процессов внутри этой группы. Тептяри из числа татар вошли в этнический контакт с северо-западными башкирами: в конце XVIII в. в северо-западном Приуралье (6 уездов Уфимской губ.) 1/5 часть жен тептярей были башкирками, что позволяет говорить о прорыве этнических границ татарского и башкирского этносов.

Но возникающую при этом «переходность» группы следует трактовать несколько иначе, чем это делают Р.Г.Кузеев и Н.Н.Моисеева. Во-первых, данные конца XVIII в. показывают, что 78% браков заключались внутри тептяро-татарской группы, что свидетельствует о сохранении ею в значительной мере своей этнической целостности. Во-вторых, тептяри брали в жены большее число башкирок, нежели отдавали башкирам своих женщин. Учитывая преобладание в составе тептярей татар и историческую перспективу, данное явление нельзя оценивать иначе, как процесс ассимиляции части башкирского этноса временно обособившейся группой татар. Таким образом, одна из главных причин консолидации тептярей с остальными группами татар, прежде всего, населяющими Приуралье, заключалась в численном преобладании в составе первых татарского компонента, в основном из казанских татар. Но консолидация тептярей с остальными приуральскими татарами была стимулирована еще и особенностями их расселения в пределах Приуралья: во всех северо-западных, западных и юго-западных уездах этой зоны тептярей неизменно «сопровождали» достаточно многочисленные группы казанских татар и мишарей. Причем по данным конца XVIII — первой трети XIX вв. видно, что абсолютное большинство тептярей жило или отдельно от башкир, или же совместно с другими группами татар, хотя и вместе с башкирами. Если учесть, что в населенных пунктах последнего типа совокупная численность татар с тептярями была выше численности башкир или же уступала их численности ненамного, то станет ясно, что в условиях, когда большая часть тептярей проживала в отдельных населенных пунктах, но рядом с весьма густо расселявшимися остальными татарами, а также совместно с другими татарами в татаро-башкирских селениях, существовали благоприятные условия для завершения консолидации тептярей в составе приуральских татар за относительно короткие сроки. В результате многочисленных случаев смешанных браков, совместного проживания с башкирами, у тептярей (как впрочем и у значительной части северо-западных башкир) возникло локальное этносословное самосознание, которое во второй половине XIX в. могло даже иметь «башкирский» характер (в связи с постепенным приобретением в первых десятилетиях XIX в. вотчинных

прав частью тептярей, но особенно после переименования их в 1855 г. в «новых башкир» из-за причисления к «башкирскому войску»). Но на самом деле отмеченный в материалах переписи 1897 г. учет башкир и тептярей в общей графе как «башкир», кстати, по языковой принадлежности, отражал не этническую принадлежность тептярей, частично и самих башкир (см. далее), а являлся результатом казенно-сословного принципа учета населения — недаром, в кандидатской диссертации Н.Н.Моисеева такая «инкорпорация» тептярей в состав башкир в середине XIX в. и в последующее время весьма точно названа «искусственной».60 На рубеже XIX—XX вв. тептяри уже переживали процесс потери былой обособленности: именно тогда, как отмечал известный татарский этнограф Г.Н.Ахмаров, они по отношению в себе наименование «тептяр» начали употреблять неохотно, стыдясь его61. Консолидация тептярей с остальными волго-уральскими татарами завершилась к середине 1920-х годов, когда было зафиксировано минимальное число населения с сознанием принадлежности к группе тептярей (23,3 тыс.чел.) Это было также результатом отделения во время переписи 1926 г. понятий «родной язык» и «национальность», о чем свидетельствуют материалы предыдущей (1920 г.) переписи, когда на основе языкового самоопределения в Приуралье были выделены 237,6 тыс. тептярей (по первичным материалам этой переписи еще 70 тыс. тептярей по 4-м уездам Уфимской губ. по «языку» были отнесены в графу «башкир»). В ходе же переписи 1926 г. был использован более точный инструментарий, в т.ч. и применялась специальная инструкция относительно определения истинной этнической принадлежности тептярей. В итоге абсолютное большинство тептярей определили себя татарами.62 Итак, в лице тептярей мы имеем тот случай, когда сословная группа в силу специфических условий временно приобрела черты этнического образования, став этносословным формированием. Важно подчеркнуть, что в ходе потери тептярями своей обособленности и обратного их «вливания» в ряды остальных волго-уральских татар, они увлекли за собой и значительную массу тесно с ними связанных северо-западных башкир. Поэтому, консолидационные процессы, происходившие в районах проживания тептярей (северо-запад Приуралья), переплетались с ассимиляцией части башкирского этноса.

в) Консолидация крещеных татар (кряшен). В принципе субконфессиональная общность крещеных татар (кряшен) является «сквозной» группой, в той или иной пропорции входящей в состав всех трех субэтносов волго-уральских татар. Но процент православных среди касимовских татар и мишарей был незначительным (в первой половине XVIII в. не более 2 % от их общего числа). Это было связано с тем, что по отношению к представителям двух последних субэтносов, имевшим большую долю служилого населения, царское правительство проводило достаточно гибкую политику. К тому же, многие представители татарской аристократии из районов бывшего Мещерского юрта довольно рано (к концу XVIIb.) обрусели. Поэтому, подавляющее большинство кряшен были христианизированными казанскими татара-

60 Моисеева H.H. Расселение и численность башкир в XVII — начале XX вв.: Автореф. дис... канд.истор.наук. — Л„ 1985. — с.20.

61 Ахмаров Г.Н. Тептяри... — с. 12.

62 Исхаков Д.М. Историческая демография ... — с.94.

ми. Доля православных в составе субэтноса казанских татар к началу XVIII в. равнялась 9,4%, а к 1760-м годам достигла 11,3%. Учитывая данное обстоятельство, несмотря на особый статус кряшен в этнической структуре волго-уральских татар (субконфессиональная общность), этнические процессы консолидационного характера, в которые христианизированные татары были вовлечены в XVIII — начале XX вв., было решено рассматривать на субэтническом уровне.

Уже на рубеже XVIII—XIX вв., когда в Волго-Уральском регионе началось формирование «мусульманской» нации, крещеные татары начали осознавать наступление новой ситуации, когда становилось невозможным быть татарами без исповедания ислама. Но старокрещеные (обращенные в христианство в XVI—XVII вв.) и новокрещенные (христианизированные в XVIII в.) повели себя по-разному. Подавляющее большинство кряшен, принадлежавшее к группе «старокрещеных» (к началу XVIII в. — 17 тыс.чел. или 6,5% от численности волго-уральских татар), образовало устойчивую группу, успевшую обособиться от татар-мусульман не только в религиозном, но и в культурно-бытовом отношении. Старокрещеные жили в отдельных от татар-мусульман селениях, в ряде случаев — совместно с русскими. Они приобрели даже черты эндогамности, что привело к их этнической изоляции. Поэтому, многие явления, присущие для волго-уральских татар-мусульман, в их среду после крещения не проникли. Православная церковь и миссионеры приложили максимум усилий для предохранения их от влияния со стороны мусульман. У старокрещеных татар практически отсутствовал городской слой, влияние городской культуры на них было слабым, а темпы их социально-экономического развития оказались замедленными. Новокрещеные (в первой половине XVIII в. в православие было обращено около 3,5 тыс. татар) от мусульман не успели обособиться, главным образом потому, что жили в смешанных — мусульманско-кряшенских селениях при преобладании татар-мусульман. Именно они острее всего почувствовали переплетенность конфессионального и этнического начал. В результате действия разнонаправленных факторов, с одной стороны, кряшенская интеллигенция во второй половине XIX в. начала формировать идеологему о том, что «кряшены не есть татары, а представляют из себя отдельную «нацию». Эта позиция была поддержана миссионерами и миссионер-ствующими исследователями. С другой стороны, движение за переход в мусульманство, начавшееся еще в первых десятилетиях XIX в., постепенно усиливаясь, с 1860-х гг. стало массовым. В 1866—68 гг. в мусульманство по Казанской губ. перешло около 12 тыс. крещеных татар, в основном, новокрещеных. Следующий этап отпадения крещеных татар приходится на период 1905—1907 гг., когда в Волго-Уральском регионе в мусульманство отпало около 49,8 тыс. человек (40—45% всех кряшен), часть которых были старокрещеными. Эти «новые мусульмане», фактически идентичные по культурно-языковым параметрам с остальными татарами-мусульманами, усилили этническое единство кряшен с остальными волго-уральскими татарами. Но оставшаяся часть кряшен состояла из таких групп, у которых самоназвание «керэшен» или даже локальное самоназвание типа «нагайбак», закрепилось весьма прочно. Во время переписей 1920 и 1926 гг. они фигурировали как самостоятельные этнические единицы (народности).

В 1926 г. в Волго-Уральском регионе по «народности» были выделены 120 тыс. кряшен, еще 11,2 тыс.чел. себя назвали нагайбаками. Сохранение этнической обособленности последних объяснялось не только их территориальной оторванностью от основной массы татар, но и их принадлежностью к казачьему сословию, а, также было связано с совместным проживанием с "русскими.

Несомненно, в первой четверти XX в. консолидация крещеных татар в рамках «ядра» татарской нации еще не была завершена. Одним из , показателей незавершенности этого процесса была актуализация кряшенского вопроса в первой половине 1920-х годов в Татарстане. Главной причиной замедленности консолидации кряшен и татар-мусульман выступал фактор конфессиональных различий, так как ислам являлся одним из существенных элементов национального самосознания волго-уральских татар и мощным стимулом их консолидации. Именно поэтому крещеные татары «выталкивались» за рамки этой, общности. Тем не менее, постепенное падение доли кряшен в составе волго-уральских татар (середина XVIII в. — 7,6%, середина XIX в. — 6,0%, первая четверть XX в. — 4,8 %) отчетливо показывает нарастающую консолидацию этой группы с остальными татарами Волго-Уральского региона. В целом, та часть крещеных татар, которая сохранила свою обособленность, может считаться субконфессиональной общностью, прежде всего потому, что ее представители имели специфическое самосознание. Но на национальном этапе эта общность начала приобретать признаки этнокультурного (этнографического) образования. Более обособленными оставались нагайбаки, но и они в начале XX в. частично отпали в мусульманство. Сохранение же этнической обособленности основной группы нагайбаков было связано не только с их территориальной оторванностью от волго-уральских татар после переселения в 1842 г. в Зауралье, но и принадлежностью к казачьему сословию, а также особенностями их расселения.

Консолидация в рамках субэтноса мишарей. К XVIII в. «обще-мишарская» линия консолидации уже не наблюдается, скорее с этого времени на национальном этапе можно говорить о ликвидации остатков внутриэтнических различий в локальных группах, в т.ч. и путем выработки более унифицированного самоназвания взамен доставшихся от средневековья узколокальных («земляческих») наименований. Прежде всего, в разных районах проживания мишарей под воздействием общерегиональных консолидационных процессов из употребления выпал этноним «мишзр». Но к 1926 г. в Среднем Поволжье данный процесс окончательно не был завершен, так как по переписи 1926 г. около 60 тыс. человек в Пензенской губ. назвали себя по национальности «мишарями». По-видимому, «татарское» самосознание более быстрыми темпами формировалось у темниковских мишарей, которые в первых десятилетиях XX в. склонны были называть себя «татарами» или «мусульманами», воспринимая этноним «мишар» как бранное слово. Скорее всего, локальное самоназвание темниковских мишарей «твмэн» было вытеснено вначале конфессиони-мом «меселман». Не без воздействия этого процесса, у сергачских (северных) мишарей, еще не полностью отказавшихся от самоназвания «мишзр», упрочилось стремление называть себя мусульманами. В связи с тем, что конфессионим «меселман» в начале XX в. был распрост-

ранен и у казанских татар, замещение у разных групп мишарей самоназваний местного типа «общемусульманским» самоназванием следует квалифицировать как результат воздействия общерегиональных консолидационных процессов на локальном уровне. Из-за различий в этнической истории, разные группы мишарей в Среднем Поволжье на это воздействие реагировали по разному: как уже указывалось, у темниковских мишарей выработка «общетатарского» самосознания происходила быстрее, чем у северных (сергачских) мишарей. В Приуралье усвоение национального этнонима отставало, что объясняется сословным характером группы приуральских мишарей (вхождение в башкирско-мишарское войско до 1865 г., затем — специфика землевладения как у «военных припущенников»). Кроме сословной принадлежности, одним из важных факторов сохранения обособленности приуральских мишарей являлось их проживание в отдельных населенных пунктах: в первой трети XIX в. из 330—350 селений Оренбургской губ. с «мещеряцким» населением, 175, т.е. около половины, были полностью населены мишарями. Такое расселение этой группы сохранялось и на рубеже XIX—XX вв. Нельзя также забывать о воздействии фактора чересполосного расселения мишарей в Приуралье с казанскими татарами (в т.ч. с тептярями), когда в условиях принадлежности к разным сословиям, например, тептярской и мещеряцкой, представители их дольше сохраняли память о былой этнокультурной неоднородности. Поэтому, не удивительно, что в документах XVIII в. можно найти свидетельства более устойчивого бытования в Приуралье, по сравнению с Средним Поволжьем, наименования «мишари» и «мещеряки» (в ряде случаев — как этнонима). Но уже тогда эта группа параллельно именовалась и «татарами». В Приуралье мишари выделялись всеми переписями конца XIX — первой четверти XX вв. В частности, по переписи 1897 г. в Уфимской, Самарской, Пермской и Оренбургской губерниях было зафиксировано 53,6 тыс. человек с <<мещеряцким наречием». В то же время по ряду источников видно, что основная часть приуральских мишарей в 1897 г. была учтена в составе групп с «татарским» и «башкирским» языками. Например, в Уфимской губ. по переписи 1897 г. по языку было выделено около 21 тыс. «мещеряков», тогда как в 1858 г. их насчитывалось по губернии 132,3 тыс.чел., а по данным названной переписи 1912 г. — 150,9 тыс.чел. В материалах переписи 1920 г., также основанных на переписи «родного языка», они опять были выделены в качестве отдельной этнической единицы (184 тыс.чел.). Такую же картину дают и итоги переписи 1926 г., когда в Приуралье по народности были зафиксированы 138,2 тыс. мишарей. Однако, изучение первичных материалов этой переписи по Башкирской АССР показывает, что далеко не все мишари тогда записались под этим этнонимом — самоназвание «мишари» было преобладающим, но не единственным: довольно часто встречаются этнонимы «татар», «алаторские татары» и «тюмен». Эти данные говорят о той же тенденции «растворения» этнонима или этносословного наименования «мишари» (мещеряки) в Приуралье, что и в Среднем Поволжье. На рубеже XIX— XX вв. этнокультурная и языковая специфика приуральских мишарей была уже сильно размыта. Сплошное изучение традиционной культуры татарского населения Приуралья показало, что специфические элементы культуры мишарей в этом районе прослеживаются незна-

чительно.63 Хотя часть мишарей, тут сохраняла важнейшие особенности, характерные для мишарского диалекта, остальные испытали сильное воздействие со стороны среднего диалекта, в некоторых случаях — башкирского языка. 4 Таким образом, консолидационные процессы среди приуральских мишарей в XVIII — начале XX вв. имели признаки внутригруппового сплочения, что было связано с сословной принадлежностью основной группы мишарей Приуралья к особому «мещеряцкому» сословию. Но этот процесс перекрывался гораздо более мощной тенденцией к общерегиональной консолидации волго-уральских татар, о чем свидетельствуют культурологические и лингвистические данные. Поэтому, невозможно принять оценки некоторых дореволюционных исследователей об «этнографическом слитии мещеряков и башкир». Переписи рубежа XIX—XX вв., особенно методически правильно построенная перепись 1926 г., разделившая понятия «родной язык» и «народность»,, никакого «слития» мишарей и башкир в Приуралье не обнаруживают. В то же время перепись 1926 г. ясно показала, что группа, отнесшая себя по «народности» к мишарям, своим родным языком считала татарский. Поэтому, далеко не случайно в Башкирской АССР уже в 1920 гг. в статистических материалах мишарей часто группировали совместно с остальными татарами. Несомненно, приуральские мишари, еще сохранявшие в первых десятилетиях XX в. специфическое самосознание, переживали тогда завершающую стадию консолидации с другими группами приуральско-татарского населения.

Консолидация в рамках субэтноса касимовских татар. Касимовские татары являлись относительно небольшой по численности (около 6 тыс.чел. в XVIII — XIX вв.) и достаточно компактно расселенной общностью. Поэтому, в пределах этого субэтноса культурные различия имели размытый характер65. Тем не менее, внутригрупповая этнокультурная дифференциация, отразившаяся и на уровне группового самосознания, у касимовских татар существовала. В частности, их подразделение на три части — «белый аймак» (а/с аймак), «черный аймак» (кара аймак) и «черные зипуны>> (кара зыбьшнар) — в 1920-х гг. было описано В.А.Гордлевским, затем — Б.А.Куфтиным66. В прошлом существовало противопоставление между «черными зипунами» и двумя другими подгруппами касимовских татар. У такого противопоставления имелась и объективная культурно-языковая основа. В целом, «черные зипуны» две последние подгруппы считали некоей целостностью — «касимовским народом». В подразделении этого «народа» на «белый» и «черный» аймаки существенную роль играл социальный фактор: первые имели по сравнению со вторыми более высокий социальный статус. Однако, это деление, восходящее еще к периоду Касимовского ханства, на буржуазном этапе было переосмыслено: представители

63 Приуральские татары. — Казань: ИЯЛИ КНЦ АН СССР, 1990.

64 Махмутова J1.T. О татарских говорах северо-западных районов ТАССР (по материалам экспедиций 1954—1957 гг.) //Материалы по татарской диалектологии. — Т.2. — Казань, 1962. — с.76; Рамазанова Д.Б. Формирование татарских говоров юго-западной Башкирии. — Казань, 1984. — с. 114—163.; Юсупов Ф.Ю. Коньяк Урал Ьзм Урал арты сайлэшлэре. — Казан, 1984. — 60—66, 135—1386.6.; Садыкова Р.З. Говоры оренбургских татар. — Казань, 1985. — с.106—118; Хайрутдинова Т.Х. Говор златоустовских татар. — Казань, 1985. — с. 18.

65 Куфтин Б.А. Татары касимовские ... — с.140.

66 Гордлевский В.А. Элементы культуры у касимовских татар (из поездки в Касимовский уезд). — Рязань, 1927. — с.ЗО—31; Куфтин Б.А. Указ.раб.

«белого аймака» считались «более культурными и богатыми» (из их среды вышли много купцов), а «черного аймака» — более бедными, крестьянским населением. О постепенном преодолении к XVIII — XIX вв. былых социальных различий говорит заключение браков между представителями «белого» и «черного» аймаков. Лишь большая распространенность браков мужчин из первой подгруппы с женщинами из второго подразделения, указывает на некоторые остатки таких различий. В свою очередь, «черные зипуны» врачевались с «черноаймачни-ками». Таким образом, получается как бы два брачных круга, не изолированные друг от друга. Это и свидетельствует о достаточно глубокой консолидации субэтноса касимовских татар на рубеже XIX — XX вв. То же самое подтверждается и при изучении этнокультурных особенностей трех подгрупп касимовских татар — дифференциация их в культурном отношении носит не абсолютный, а относительный характер, существуя лишь в виде определенной тенденции. Похоже, что сближению всех подразделений касимовских татар способствовало и распространение во второй половине XIX — начале XX вв. среди них «высокой» культуры волго-уральских татар (см. выше замечание Б.А.Куфтина о «литературном казанском наречии»). В итоге этих процессов, внутриэтнические самоназвания оказались на втором плане по сравнению с общенациональным этнонимом «татары»: во время переписей рубежа XIX — XX вв. касимовские татары себя называли «татарами», а свой родной язык — «татарским».

Ассимиляционные процессы.

1. Ассимиляционные процессы с участием татар и башкир в Приуралье в XVlIi — первой четверти XX вв. Как уже отмечалось, вопрос о характере и конечных результатах крупномасштабных этнических процессов, происходивших между волго-уральскими татарами и башкирами на северо-западе Приуралья в XVIII — начале XX вв., остается дискуссионным. Для объективного рассмотрения этого спорного вопроса необходимо провести многофакторный анализ причин ассимиляции на национальном этапе северо-западных башкир татарами в Приуралье. В литературе факторы ассимиляции специально не выделяются, но в связи с тем, что ассимиляция является всего лишь разновидностью этнических процессов, те факторы, которые выделяются применительно к ним, могут быть отнесены и к ассимилятивным. Среди них отметим следующие: демографический, территориальный (расселенческий), социально-экономический, межэтнической брачности, политический, культурно-бытовой (включая и религиозный), консолидированности (термин наш, другими исследователями он выделен нечетко) и психологический.''1. Применительно к этническим процессам ассимилятивного характера, происходившими между татарами и башкирами в XVI11 — XIX вв., большинство этих факторов были выделены и кратко охарактеризованы А.З.Асфандия-ровым68. Нами они будут проанализированы более детально.

Демографический фактор.Этот фактор связан, главным образом, с численным соотношением контактирующих групп. На соотношение

67 Современные этнические процессы в СССР. — М.: Наука, 1977. — с.20—22; Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса... — с.228—232; Козлов В.И. Этническая ... — с.49—53; Кузеев Р.Г., Моисеева H.H., Бабенко В.Я. Этнические ... — с.36—42.

68 Асфандияров А.З. Причины ... •— с.127—130

численности татар и башкир в северо-западных районах Приуралья уже обращал внимание Р.Г.Кузеев, пришедший к выводу о численном преобладании в этой зоне к середине XIX в. татар над башкирами64. Нам удалось установить, что явный численный перевес татар над башкирами на северо-западе Приуралья складывается еще в конце XVIII в. Причем в наиболее западных районах этой зоны (Бугульминский и Мензелинский уезды Уфимской, Елабужский и Сарапульский уезды Вятской губерний) численность татар уже в конце XVIII в. превышала численность башкирского населения. В рамках отдельных населенных пунктов видим такую же картину: в Бугульминском уезде в татарско-башкирских селениях в конце XVIII в. численность татар превосходила численность башкир в 2 раза, в Елабужском и Сарапульском уездах — в 1,5 раза; в Мензелинском уезде соотношение было 1 : I70.

Территориальный (расселенческий) фактор. Хотя под данным фактором имеется в виду в целом «территориальное смешение», мы его рассматривали в плане поселенческого смешения. На основе материалов конца XVIII — первой трети XIX вв. было установлено, что к этому времени в Бугульминском уезде 88%, в Мезелинском — 58%, в Елабужском и Сарапульском уездах 45% башкир проживали совместно с татарами. К ним примыкал и Белебеевский уезд Оренбургской (Уфимской) губ., где показатели смешанности были близки к последним двум уездам. Еще в двух уездах этой же губернии — Бирском и Уфимском, более 1/5 башкир проживали в смешанных с татарами населенных пунктах. Кроме того, практически во всех башкирских селениях Красноуфимского уезда и в ряде деревень Осинского уезда Пермской губ., в XVIII — XIX вв. жили и татары71.

Фактор межэтнической, брачности. Роль смешанных браков в ассимиляции общеизвестна. Что касается теоретических аспектов проблемы, то их можно свести к двум моментам. Во-первых, из двух этносов при смешанных браках демографический выигрыш получает численно преобладающий. Во-вторых, сами показатели удельного веса таких браков являются индикаторами ассимиляции — у поглощаемого этноса они выше'2. С этой точки зрения фактор межэтнической брачности на северо-западе Приуралья представляет значительный интерес. На него в свое время обращал внимание и С.И.Руденко, отметивший, что среди исследованных им северо-западных групп «большой процент составляют башкиры, матери которых были мещерячки,

69 Кузеев Р.Г. Численность башкир и некоторые этнические процессы в Башкирии в XVI — XX вв.//Археология и этнография Башкирии. — Т.З. — Уфа. 1968. — с.349—350; Его же. Историческая демография башкирского народа. — Уфа, 1976. ^ с.232—258.

70 Исхаков Д.М. О некоторых особенностях этнического взаимодействия татар и башкир в XVIII — XIX вв. Опыт этностатистического анализа //Всесоюзная сессия по итогам полевых этнографических и антропологических исследований 1978—1979 гг./Тез.докл. — Уфа: БФАН СССР, 1980. — с.67; Его же. Расселение и численность татар в Поволжско-Приуральской историко-этнографической области в XVIII—XIX вв.//Советская этнография, 1980, № 4. — с.ЗО. Нашу критику данник А.З.Асфанди-ярова по этому вопросу, см.: Исхаков Д.М. Историческая демография... — с 105— 106.

" Исхаков Д.М. Расселение и численность пермских татар в XVIII — начале XX вв.//Историческая этнография татарского народа. — Казань: ИЯЛИ КФАН СССР, 1990. — с. И—12, 20. 1

72 Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса... — с.202—204.

тептярки или татарки»73. Нами по данным этого исследователя74 было подсчитано, что в исследованных им в первых десятилетиях XX в. «башкирских дачах» северо-западной зоны, доля башкир, матери которых были не башкирками (в большинстве они являлись татарками), в среднем составляла 60%. На значении смешанных татарско-башкирских браков при этнической идентификации останавливался и Р.Г.Кузеев, указавший на то, что в башкирско-тептярских семьях «новое поколение не видело разницы в отнесении себя к тептярям и башкирам..., не придавало значения считать ли свой разговорный язык башкирским или татарским», определяя свою этническую принадлежность на основе сословной принадлежности75. С нашей стороны, к этим данным были добавлены материалы о смешанных тептярско-башкирских браках в конце XVIII в. (см. выше), свидетельствующих не только об исторической глубине межэтнических браков на северо-западе Приуралья, но и об их распространенности, а также «векторности» (большая распространенность браков мужчин тептярей с башкирками). По Пермской губ. для XVIII в. имеются аналогичные данные: за 1762 г. 17% всех браков пермских татар (на самом деле больше, так как сведения удалось получить только по Кунгурскому уезду) приходилось на татарско-башкирские браки.

Социально-экономический фактор. Необходимость учета данного фактора вытекает из того, что взаимодействие этносоциальных организмов зависит от историко-стадиального типа контактирующих этносов, связанного в конечном счете с их социально-классовой структурой.76 Применительно к татарско-башкирским этническим связям этот фактор может быть рассмотрен с двух точек зрения: 1) определения соотношения этнического и сословного в понятии «башкир» на северо-западе Приуралья в XVIII — начале XX вв.; 2) установления уровня социально-экономической развитости (консолидированности) татар и башкир в этот период, в первую очередь, в зоне их наиболее активного межэтнического взаимодействия (северо-запад).

Начиная с С.И.Руденко, отмечавшего, что необходимо различать «собственно башкир» и «группу народностей», известную под этим именем в административном смысле» , многие исследователи указывали на употребление этнонима «башкир» в северо-западном Приуралье, особенно со второй половины XIX в., в двойном значении — в административно-сословном и этническом78. Но у данной точки зрения

73 Руденко С.И. Башкиры. Опыт этнологической монографии. — 4.1. — Петроград, 1916. — с.274.

4 Руденко С.И. Башкиры. Историко-этнографические очерки. — М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1955. — с.338—339.

7Ь Кузеев Р.Г. Численность башкир... — с.359.

76 Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса... — с. 224—231; Кузеев Р.Г., Моисеева H.H., Бабенко В.Я. Этнические... — с.39. Следует отметить, что используемое Р.Г.Кузеевым и его соавторами понятие «ступень консолидации» в смысловом отношении совпадает с термином «историко-стадиальный тип этносоциального организма». следовательно они являются синонимами.

77 Руденко С.И. Башкиры... — 4.1. — с.18.

13 Кузеев Р.Г. Историческая этнография... — с.236; Моисеева H.H. Расселение... — с.20; Исхаков ДМ. Из этнической истории татар восточных районов Татарской АССР до начала XX в.//К вопросу этнической истории татарского народа. — Казань: ИЯЛИ АН СССР, 1985. — с.36—-65; Его же. Расселение и численность пермских татар...

есть и оппоненты, утверждающие, что со времени присоединения Приуралья к Русскому государству сословие башкир состояло только из этнических башкир79. Эта позиция имеет два недостатка: во-первых, в науке накоплено достаточно много фактов, свидетельствующих о вхождении в разное время на северо-западе Приуралья в башкирское сословие представителей небашкирских групп80; во-вторых, имеющиеся материалы не позволяют считать коренным населением данного ареала лишь башкир (см. Раздел I настоящего доклада)81. Не выдерживает критики и тезис А.З.Асфандиярова о том, что в западных районах кроме прилущенников-татар имелись и многочисленные группы безземельных башкир-припущенников, в силу зависимости от вотчинников, якобы «тяготевших» друг к другу и в итоге «растворившихся» среди татар82. По нашему мнению, безземельные башкиры, даже если они и становились припущенниками, редко попадали в сословие тептярей, в этническом отношении продолжая числиться башкирами83. Да и численность их была относительно небольшой (если принять подсчеты А.З.Асфандиярова, это в 1840-е гг. 20—22 тыс.чел. расселенных по территории ряда северо-западных уездов), явно несопоставимой с общей численностью тептярей в середине XIX в. (около 200—240 тыс.чел.). Поэтому они никак не могли повлиять на общий ход этнических процессов на северо-западе Приуралья.

Р.Г.Кузеев обсуждаемый вопрос ставил в иной плоскости: по его мнению, еще до 1917 г. в результате «обезземеливания десятков тысяч башкирских и татарских крестьян» на северо-западе, понятие «башкир» практически потеряло связь с «вотчинными правами или, тем более, с повышенными земельными наделами». Речь, как видим, идет об отделении этнического значения термина «башкир» от сословного еще в дореволюционный период. Однако, этот вывод не вполне согласуется с имеющимися данными, которые показывают, что на 1 двор вотчинников в северо-западной части Уфимской губ. приходилось 20—30, иногда до 40 десятин, тогда как у припущенников — лишь около 13 десятин84. В итоге, с мнением Р.Г.Кузеева об утрате еще в дореволюционный период сословного значения понятия «башкир» в северозападном Приуралье, согласиться трудно85. Большего внимания заслуживает положение А.З.Асфандиярова о значении уравнения татар-припу-

?э См.: Асфандияров А.З. Причины... — с. 128; Кульшарипов М.М. Этническая история и этническое самосознание на примере изучения этноистории башкир на современном этапе //Роль этнографии в идеологической работе и в ускорении социально-экономического развития общества /Всесоюзная научная конференция «Этнографическая наука и пропаганда этнографических знаний», посвященная 70-ю Великого Октября /Тез. докл. — Омск: Изд-е ОмГУ, 1987. — с.143—144.

80 Обзор литературы по этому вопросу см.: Исхаков Д.А1 Историческая демография... — с. 107.

81 Детальнее обоснование этой точки зрения см.: Исхаков Д.М.. От средневековых татар... — с.111—174.

82 Асфандияров А.З. Причины... — с.128—129.

83 Исхаков Д.М. Тептяри .. — с.39, 41.

81 Усманов Ф.Х. Развитие капитализма в сельском хозяйстве Башкирии в пореформенный период. 60—90-е годы XIX в. — М.: Наука. 1981. — с.167—168.

" Тем более, что в 1916 г. С.И.Руденко не только составил «Карту башкирских дач и родовых групп», в т.ч. и в северо-западных районах, но и заявил, что на основе данных Комиссии по размеживанию башкирских земель вскоре можно будет составить и «совершенно точные карты мест, населенных башкирами» (Руденко СИ. Башкиры... — 4.1. — с.19).

щенников и башкир-вотчинников в «поземельных правах» после Октябрьской революции 1917 г., в результате которого за отменой вотчинного землевладения последовала потеря «западными башкирами» своего «этнического самосознания»86. В таком случае получается, что ассимиляционные процессы в изучаемом нами районе к началу XX в. были уже весьма глубокими — иначе трудно объяснить смену идентичности этой группой за столь короткое время. Далее, вхождение в сословную группу башкир отнюдь не всегда означало принадлежности к башкирам в этническом отношении. В противном случае простое изменение формы землевладения вряд ли привело бы к трансформации этнического самосознания северо-западных групп башкир.

Теперь обратимся к вопросу об уровне социально-экономической развитости (консолидированности) татар и башкир в XVIII — первой четверти XX в. Основным при этом является такой аспект, как совпадение или несовпадение историко-стадиального состояния (типа) татарского и башкирского этносов в зоне этнических контактов. Применительно к волго-уральским татарам можно говорить, что они уже в XVIII в. были формирующейся нацией; процесс их сложения в нацию — вначале в этническую, затем в политическую

— завершился во второй половине XIX — первых десятилетиях XX вв. Относительно уровня развитости башкирского этноса XVIII — начала XX вв. высказывались два мнения. Б.Х.Юлдашбаев полагает, что в конце XIX — начале XX вв. башкиры были формирующейся буржуазной нацией, но «крестьянского» типа, с социальной базой нации в виде крестьянства «мелкобуржуазно-капиталистической деревни»87. Несколько смягченный вариант этой же позиции выглядит так: «...к моменту Октябрьской революции башкиры представляли собой не до конца еще сложившуюся современного типа нацию»88. Иную точку зрения высказал Р.Г.Кузеев. По его мнению, в XVIII — первой половине XIX вв. башкиры представляли из себя «феодальную народность развитого феодализма», во второй половине XIX в.

— «феодальную народность периода буржуазного развития России», а в конце XIX — начале XX вв. — «буржуазную нацию»89. Правда, позже концепция этого автора сблизилась с подходом Б.Х.Юлдашба-ева. Так, Р.Г.Кузеев у башкир пореформенного периода обнаруживает уже начавшуюся «национальную консолидацию», а для начала XX в. продолжая фиксировать их нахождение на этом же пути, говорит о процессе их перерастания в нацию. Впрочем, по отношению к этой же «нации» он применяет и термин «народность капиталистической эпохи», считая их синонимами90. В целом, присоединяясь к вполне инструментальной схеме этносоциального развития башкирского этноса Р.Г.Кузеева, считаем, что в методологическом отношении у нее есть одно слабое звено. Дело в том, что определяя уровень социально-экономической развитости башкир, он постоянно имеет в виду этнос в целом (этот недостаток присущ и работам Б.Х.Юлдаш-

86 Асфандияров А.З. Причины... — с.129.

87 Юлдашбаев Б.Х. История формирования башкирской нации (дооктябрьский период). — Уфа, 1972. — с.144, 324—325.

88 Юлдашбаев Б.Х. Социалистическая нация башкир (политический и экономический аспект проблемы) /Учебное пособие. — Уфа: Башкирский гос. ун-т, 1981. — с.5.

89 Там же. — с.65.

50 Кузеев Р.Г. Народы ... — с.326—333.

баева). Между тем, вполне правомерна постановка вопроса о неравномерности развития разных частей (северо-западных и юго-восточных) башкирского этноса. Тем более, что такое деление башкир не является произвольным, а имеет глубокие исторические основания91. Между тем, из ряда исследований вытекает, что темпы социально-экономического развития северо-западных башкир по сравнению с юго-восточными группами, были более быстрыми92. Одна из главных причин большей развитости первых — в их значительно более «интенсивных» ассоциативных связях с татарами93. Поэтому, северо-западные башкиры на национальном этапе в этносоциальном отношении были ближе к ЭСО татар, нежели юго-восточных башкир94. Социально-экономическая бинарность башкирского этноса в XIX — начале XX вв. есть факт, поэтому Р.Г.Кузееву пришлось «склеивать» два понятия

— «буржуазная нация» и «буржуазная народность», что для нас неприемлемо. Тем более, что о фундаментальной двучленное™ башкирского этноса говорят и данные по культурно-языковой сфере.

Культурно-языковой фактор. При рассмотрении лингво-культур-ного фактора основным для темы нашего исследования является то, что близость этносов в языковом и культурно-бытовом отношении оказывает непосредственное влияние на ход этнических процессов95. Проблема языковой и культурной специфики северо-западных башкир обсуждается уже довольно давно и в литературе было сформулировано мнение о том, что под воздействием татарского населения у значительной части башкир северо-западной Башкирии этническое и языковое развитие шло в направлении «татаризации» и в итоге какие-либо существенные различия в разговорной речи тептярей и башкир в северо-западных районах исчезли96. Но в последнее время наблюдается тенденция к пересмотру этой точки зрения. Прежде всего, была сформулирована позиция о существовании в башкирском народно-разговорном языке северо-западного диалекта, обладающего общностью с другими башкирскими говорами и диалектами97. В

9! Как известно, главная сложность проблемы «локально-выборочной регионализации» заключается в том, что она не может основываться на произвольных критериях (Чистозвонов А.Н. Генезис капитализма: проблемы методологии. — М.: Наука, 1985

— с. 163). '

92 Десять лет. Советская Башкирия к 10-й годовщине Октябрьской революции. — Уфа, 1927. — с 73; Руденко СИ Башкиры. Опыт... — 4.11. Быт башкир. — Ленинград, 1925. — с.57; Усманов Х.Ф Развитие капитализма... — с.284, 297; Кузеев РГ О развитии капитализма и этнонациональных процессах на Южном Урале и в Среднем Поволжье во второй половине XIX — начале XX вв./Препринт доклада. — Уфа БФАН СССР, 1987. — С.17—18, 21, 23; Его же. Происхождение ... — с.64; Его же. Историческая этнография... — с.96, 108, 111; Его же. Социально-экономическое и этнонациональное развитие народов Южного Урала и Среднего Поволжья во второй половине XIX — начале XX вв (Теоретический аспект) /Препринт доклада. — Уфа. БФАН СССР, ¡987. — с.32; Юлдашбаев Б.Х. История формирования... — с.135.

93 Кузеев Р.Г. Этнические процессы... — с.29. Его же. Периодизация... — с.9.

94 Новые материалы на этот счет см.: Schafer D. Е. Building' ... — p.p.148—158.

Современные этнические процессы в СССР... — с.21.

96 Кузеев Р.Г. Историческая этнография... — с.154—155, 245.

97 Ишбердин Э.Ф. Башкирские диалекты и литературный язык//Этнические и этнографические группы в СССР и их роль в современных этнокультурных процессах /Тез.докл. — Уфа. БНЦ УрО АН СССР, 1989. — с.138; Миржанова С.Ф. Этноязыковая ситуация в северо-западных районах БАССР//Этнические и этнографические группы... — с.182—184; Ее же. Северо-западный диалект башкирского языка (формирование и современное состояние). — Уфа, 1991.

более мягкой форме эта позиция выглядит так: северо-западный диалект «на рубеже XIX — XX вв. и, главным образом, в советское время заметно эволюционировал в сторону татарского языка»98. Однако, многие лингвисты, начиная с последней четверти XIX в., указывали на татароязычность северо-западных башкир. Причем, это явление обладает достаточной исторической глубиной". К тому же, во время переписи 1926 г. башкирское население северо-западных районов Башкирской АССР, примыкающих районов некоторых соседних областей (Пермской, Свердловской, Самарской) в абсолютном большинстве свой родной язык совершенно добровольно квалифицировало как татарский100. Правда, последнему факту Н.В.Бикбулатов пытался дать недавно новую трактовку101. Он писал, что во время переписи у северо-западных башкир из-за близости их «речи» к татарскому языку, в результате появления в Башкортостане вместо прежнего одного — татарского литературного языка, второго — башкирского, произошло изменение (с башкирского на татарский) этнической идентификации своей «родной речи». С этим мнением согласиться трудно. Во-первых, общественные функции башкирского литературного языка закрепились лишь с 1923 г. и вряд ли в течение нескольких лет при ограниченности в тот период возможностей средств массовой коммуникации и значительности доли неграмотных среди башкир (по БАССР в 1926 г. грамотность их составляла всего 23,9%) у широких слоев населения могла сформироваться новая «оценка» своего народно-разговорного языка. Во-вторых, специфика разговорного языка северо-западных башкир сложилась задолго до переписи 1926 г., просто прежние переписи (1897 и 1920 гг.) из-за методического несовершенства и живучести сословного самосознания не смогли выявить этническую принадлежность этого языка.

Культурологические материалы также свидетельствуют о давности формирования культурного единства татар и северо-западных башкир. Так, обширные данные, обобщенные С.И.Руденко в 1920-х гг., позволили ему выделить у башкир в культурном плане «северную область»102, соответствующую северо-западному Приурачью, элементы культуры, распространенные в пределах которой, были характерны и для татар этой зоны103. Аналогичные данные были получены и для татароязыч-ного населения Пермской губ.104 Учитывая этническую специфичность

98 Кузеев Р.Г., Гарипов Т.М., Моисеева H.H. Этнические процессы в Башкирии в XVII — XIX вв.//Вопросы советской тюркологии /Тез.докл. и сообщений IV Всесоюзной тюркологической конференции. — Ашхабад, 1985. — с.284.

99 См., например: Р.Сибэгатов. Кенбатыш Башкортостаннын борынгы теле //Казан утлары, 1993, N« 5. — 157—165 б.б.; Его же. Теиьяк-кенбатыш Башкортостаннын борынгы теле турында //Языки, духовная культура и история тюрков: традиции и современность /Труды международной конференции в 3-х томах. Июнь 9—13, 1993, г.Казань. — Т.1. — Казань, 1992. — с. 144—146; Рамазанова Д.Б. К истории формирования говора пермских татар. — Казань, 1996.

100 Исхаков Д.М. Историческая демография... — с.34.

101 Бикбулатов Н.В. Есть повод для раздумий: проблемы социально-культурного и этнического развития нации//Советская Башкирия, 11 января 1989.

102 Руденко С.И. ■ Башкиры... — Ч.Н. — с.324—325. Позже он употреблял и термин «северо-западная область» (См.: Руденко С.Я. Башкиры. Историко-этнографи-ческие очерки. — с.338).

103 См.: Приуральские татары ...; Шитова C.B. Народная одежда башкир// Археология и этнография Башкирии — Т.Ш. — Уфа, 1968. — с.168—171.

iCM Пермские татары. — Казань: ИЯЛИ КФАН СССР, 1983.

традиционной культуры, тезис ряда авторов о том, что начиная с XVI в. языковую и культурную ситуацию в северо-западном Приуралье, этапы ее изменения «едва ли ... мы сегодня хорошо знаем», можно принять лишь частично. Их упрек в адрес своих оппонентов в «неправомерной» экстраполяции культурно-языковой ситуации, сложившейся в указанной зоне на рубеже XIX — XX столетий, на более ранний период105, представляется неприемлемым по нескольким причинам. Во-первых, в основе данной точки зрения лежит стремление отстоять собственную позицию о «наибольшей интенсивности» татарско-башкирских культурно-языковых контактов лишь в конце XIX — начале XX вв. Во-вторых, эти авторы стараются не замечать, что их оппоненты оперируют не только масштабным фактологическим материалом, но и определенными моделями этнокультурной ситуации на северо-западе Приуралья в XVIII — начале XX вв. и в более ранний период. Вместо предметного разбора представленных ими материалов и подходов, оппонирующие нам авторы стремятся практически в неизменном виде «протянуть» до XX в. этнические общности, известные в XVI в. Между тем, в методологическом плане предпочтительнее прослеживание изменений этнокультурной ситуации в рассматриваемом ареале с лучше изученных и обеспеченых источниками более поздних периодов, чем с более ранних времен, заведомо хуже обеспеченных источниками, поэтому недостаточно изученных.

Политический ' фактор. Одни исследователи подчеркивают ту сторону этого фактора, которая связана с образованием национальных государств, т.е. выступление государства в роли активного субъекта этнических процессов106. Другие, конкретизируя данное положение, указывают на воздействие со стороны административно-управленческих структур на ход этнических процессов107. Нам думается, что важны оба аспекта этого фактора. Следует подчеркнуть, что для национального этапа можно говорить лишь о влиянии на этнические процессы в Приуралье национальной государственности (автономии) советского типа, так как досоветские государственные образования татар и башкир просуществовали слишком недолго и не успели институционально развернуться. Наиболее отчетливо относительно политического фактора высказался Р.Г.Кузеев, отметивший, что «...B западной Башкирии, где значительная часть населения была с переходными формами быта, культуры и неустойчивым национальным самосознанием, сам факт образования Башкирской (1919 г.) и Татарской АССР (1920 г.) начал оказывать воздействие на формирование более прочного чувства этнической принадлежности как у башкирской, так и у татарской части населения». Как полагает этот автор, именно создание Башкирской АССР приостановило или замедлило «на многие десятилетия» ассимилятивный процесс108. А вот А.З.Асфандияров выделяет другой аспект этой проблемы — по его мнению, вхождение в состав Татарской АССР 4-х уездов (Мензелинского, Бугульминского, Елабужского и

105 Кузеев Р.Г., Моисеева H.H., Бабенко В.Я. Актуальные вопросы теории и истории этнических процессов на Южном Урале в новое и новейшее время // Этнические процессы в Башкирии в новое и новейшее время. — Уфа: БФАН СССР, 1987. — с.8.

106 Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса... — с.228—229.

107 Кузеев Р.Г., Моисеева H.H., Бабенко В.Я. Этнические процессы... — с.40—41.

108 Кузеев Р.Г. Историческая этнография... — с.256—257.

Сарапульского), сыграло решающую роль в смене этнического самосознания башкирским населением этой зоны. Он пишет о значении при этом таких моментов «общественно-политического свойства», как издание периодики, ведение школьного образования в Татарстане лишь на татарском языке104. Действительно, значение политического фактора в развертывании этнических (в данном случае — ассимилятивных) процессов отрицать не приходится. Однако, необходимо более конкретное исследование механизмов реализации данного фактора, так как прямая связь между вхождением в то или иное государственное образование и изменением этнического самосознания вряд ли возможна. Тем более, что в условиях, например, переписи 1926 г., когда этническое самоопределение населения было свободным и государственные органы не оказывали какого-либо прямого или косвенного влияния на этот процесс. Не выдерживает критики и тезис А.З.Асфаыдиярова о причинах ассимиляции башкир четырех названных выше уездов. Во-первых, потому, что уже в 60—70-х годах XIX в. в этой зоне все попытки земских статистиков разделить «татар» и «башкир» на отдельные группы неизменно заканчивались неудачей, очевидно потому, что такое разделение было уже невозможно110. Во-вторых, приписывание особой «ассимиляторской» роли татароязычной прессе и школе лишено всякого основания, так как оказавшиеся в 1920 г. в составе Татарской АССР башкиры уже давно были татароязычными и еще с дореволюционных времен обучались на татарском языке, читали татарскую периодику.

Следует особо отметить, что у некоторых исследователей наблюдается переоценка роли политического фактора в ходе этнических процессов в Приуралье"1. С таким подходом мы не можем согласиться — этнические процессы, в том числе и ассимилятивные, обуславливаются не только этим, но и целым рядом других, не менее важных, факторов, о чем уже было сказано. Поэтому, анализ предпочтительнее вести по совокупности факторов, не выпячивая искусственно значение отдельного из них.

О конечных итогах ассимиляционных процессов между татарами и башкирами на северо-западе Приуралья в XVIII — первой четверти XX вв. Проведенный многофакторный анализ татарско-башкирских связей национального периода позволяет высказаться о размахе и конечных итогах этнических процессов в XVIII — первых десятилетиях XX вв. За исключением отдельных публикаций публицистического плана, отстаивающих мнение об этнической устойчивости «западных» башкир112, большинство исследователей признает ассимиляционные процессы, происходившие в татарско-башкирской этнической среде в изучаемый период. Разногласия связаны с определением масштабов, территории и времени протекания этих процессов. Р.Г.Кузеев, как уже говорилось, «кульминацией» этнических процессов между татарами и башкирами считает середину XIX в., хотя определение окончательных их итогов относит ко второй половине XIX — началу XX вв. По его мнению, «причисление» себя

Асфандияров А.З. Причины... — с.129.

110 Исхаков Д.М. Из этнической истории... — с.42.

111 Кузеев Р.Г. Социальное и этническое... — с.26, 28; Кузеев Р.Г., Моисеева H.H., Бабенко В.Я. Этническое процессы... — с.37.

112 О них см.: Исхаков Д.М. Историческая демография ... — с.115.

к татарам «мензелинскими башкирами» (так он называет башкир 4-х упомянутых ранее уездов, оказавшихся в составе Татарской АССР), явилось «одним из заключительных этапов ассимиляции самой западной части башкир в татарской этнической среде». Что касается территории Башкирской АССР, то он полагает, что там хотя и происходила «постепенная, очень медленная» ассимиляция башкир татарами, но эта линия этнических процессов в дальнейшем не получила развития113. О «переходе» башкир, вошедших в состав ТАССР и живших в Осинском уезде Пермской губ., к «татарской национальности», писали и другие авторы, но тоже обычно относя время завершения этого «перехода» к первым десятилетиям XX в.114

Весь комплекс проанализированных нами данных говорит о том, что в рамках северо-запада Приуралья в XVIII — начале XX вв. произошло теснейшее этническое сближение татар и башкир. Основа этого сближения была заложена еще в средневековый период, но итоги его начали проявляться больше во второй половине XIX — начале XX вв., когда усилилась консолидация тептярей с основной массой татар. Именно тогда этническая ситуация на северо-западе Приуралья начала приобретать качественно новые черты.

Вначале остановимся на той части татарско-башкирского населения, которая в 1920 г. вошла в состав Татарской АССР (уезды Бугульминский, Мензелинский, Елабужский и Сарапульский). По переписи 1926 г. на этой территории было выявлено всего 1,5 тыс. башкир. Между тем, в 1897 г. там было зафиксировано (по языку) более 166 тыс. «башкир». Правда, нами было установлено, что из них не менее 42 тыс. человек приходилось на тептярей с «башкирским» языком. Даже в этом случае, смену за неполных 30 лет между двумя указанными переписями этнической принадлежности 124 тыс. башкир, расселенных в 166 селениях, следует признать достаточно необычным явлением. Особенно, если исходить из того, что эта группа на рубеже XIX—XX вв. сохраняла еще свое «башкирское» этническое самосознание. Но на самом деле они уже не имели такого самосознания, чем и объясняется невозможность их отделения от татар уже в 60—70-х гг. XIX в. Поэтому, для второй половины XIX в. «башкир» указанных уездов следует рассматривать как часть татарского этноса.

Такую же картину мы видим в Осинском и Красноуфимском уездах Пермской губ. По переписи 1926 г. там около 6,8 тыс. человек, считавшихся по переписи 1897 г. «башкирами», назвали себя татарами (еще около 2,7 тыс. человек находились на стадии завершения ассимиляции). Эта группа уже на рубеже XIX — XX вв., несмотря на принадлежность к «башкирскому» сословию, в этническом отношении являлась скорее татарами, нежели башкирами. Еще одна группа населения (10—11 тыс. чел.), считавшаяся башкирами, признала себя по переписи 1926 г. татарами и в Бугурусланском, а также Бузулукском уездах Самарской губ. Она представляла из себя естественное продолжение «башкир» Бугульминского уезда, поэтому уже для рубежа XIX — XX вв. должна считаться частью татарского этноса. Переход к татарской этнической идентификации татароязычных групп, не вошедших в состав Татарской АССР, весьма показателен, так как подтверждает

113 Кузеев Р.Г. Историческая этнография ... — с.256—259.

114 Асфандияров А.З. Причины ...; Бикбулатов Н.В. Есть повод...

наше мнение о том, что политический фактор являлся не единственным и даже не решающим фактором, оказавшим влияние на этнические процессы на северо-западе Приуралья в первых десятилетиях XX в.

В северо-западных уездах (Бирском, Белебеевском и Уфимском) Уфимской губ., вошедших в 1922 г. в состав Башкирской АССР, этническая ситуация первых десятилетий XX в. выглядит более сложной, о чем говорит сравнение данных переписей 1897, 1920 и 1926 гг. Так, между 1897—1920 гг. в указанных уездах численность башкир снизилась на 85 тыс. чел. (с 609,7 до 524,8 тыс.чел.), т.е. на 15%, тогда как численность татар резко возросла (с 77,8 тыс.чел., включая мишарей и тептярей в 1897 г., до 404 тыс.чел. в 1920 г.). Между тем, в методическом отношении обе переписи были однотипными, основываясь при определении этнической принадлежности на языковом принципе. Следовательно, эти данные указывают на направление этнических процессов, хотя из-за специфики переписи 1920 г. их реальная причина не была раскрыта полностью, что видно из материалов следующей — 1926 г., переписи. Последние показали дальнейший спад численности башкирского населения на северо-западе Башкирской АССР при одновременном росте там численности татар: в трех кантонах (бывшие уезды, о которых говорилось выше) в 1926 г. башкир насчитывалось 353,5 тыс., а татар — 453,4 тыс.чел. Правда, тут надо учитывать влияние на демографические показатели двух групп голода 1921 г. (исследователи отмечают уменьшение населения Уфимской губ. в 1921 —1922 гг. на 19,3%115). Однако, из-за близости уровня социально-экономического развития татар и башкир в северозападных районах Башкирской АССР, убыль у них должна была быть примерно одинаковой. Следовательно, на самом деле материалы переписи 1926 г., проведенной на основе иной методики, позволили впервые отдифференцировать, хотя и не полностью, татар и башкир. В результате становится ясно, что ассимиляция башкир к началу XX в. и на территории Башкирской АССР была достаточно значительной — речь должна идти о нескольких десятках тысячах человек (точную цифру демографических потерь башкир тут назвать сложно по двум причинам: во-первых, эти данные частично перекрываются последствиями голода 1921 г., во-вторых, имеются достаточно представительные материалы, показывающие незавершенность к середине 1920-х годов в этом ареале этнотрансформационных процессов1 Ч Об этом могут свидетельствовать и первичные данные переписи 1926 г., в которых среди части башкир отмечены «гибридные» самоназвания типа «тептяро-башкиры» или даже «тептяро-татары», показывающие частичное сохранение прежних сословных наименований. Конечно, на северо-западных башкир фактор их вхождения в Башкирскую АССР также мог повлиять. Однако, вряд ли можно согласиться с мнением Р.Г.Кузеева относительно «упрочения» в советский период у северо-западных башкир национального самосознания — конкретные этностатистические источники этот тезис не подтверждают. Поэтому мы полагаем, что этническое самосознание у данной группы башкир и дальше оставалось неустойчивым.

115 Кузеев Р.Г. Численность башкир ... — с.365.

116 Демографические данные относительно этнической ситуации на северо-западе Башкирской АССР между 1926—1939 гг., см.: Исхаков Д.М. Историческая демография... — с.122.

четкие границы между северо-западными башкирами и татарами отсутствовали, а процесс ассимиляции первых вторыми, продолжался.

Таким образом, в результате продолжительных этнических процессов в состав татар в конце XIX — начале XX вв. вошли 140 тыс. башкир за пределами Башкирской АССР и еще несколько десятков тысяч, — расселенных в северо-западной части этой республики. Несмотря на очевидный ассимилятивный характер процессов, приведших к «растворению» среди волго-уральских татар весьма значительной группы башкир, мы бы воздержались от однозначной квалификации этих процессов. Прежде всего потому, что контактирующие в северозападном Приуралье группы были этнически очень близки между собой и находились по меньшей мере со второй половины XIX в., в единой информационно-культурной системе. Кроме того, рассматриваемые этнические процессы протекали синхронно с общими процессами консолидации ядра татарской нации во второй половине XIX — первой четверти XX вв., во многом напоминая консолидацию. Те группы северо-западных башкир, которые не подверглись этнической трансформации, в культурно-языковом отношении оказались едиными с приуральскими татарами. Это нам позволяет высказать мнение о том, что в XVIII — первых десятилетиях XX вв. данная группа развивалась как общность, ассоциированная с татарской нацией.

2. Ассимиляционные процессы с участием татар и чувашей, в XVII! — начале XX вв. В литературе точка зрения о значительности в прошлом масштабов ассимиляции чувашей татарами, является довольно распространенной"7. С самого начала исследователи, обращавшиеся к этому вопросу, выделили два периода этнических процессов меЖду татарами и чувашами — ранний (XVI — XVII вв.), имеющий отношение к уже рассмотренной нами проблеме «ясачных чувашей» и более поздний (XVIII — начала XX вв.), который и предстоит тут рассмотреть. Обычно, для обоснования мнения об ассимиляции чувашей татарами, кроме общих соображений вроде того, что принятие мусульманства чувашами заканчивалось «восприятием всего татарского»113, привлекается этностатистическая информация XVIII — XIX вв. Например, Г.И.Комиссаров в указанной выше работе, опираясь на сведения о численности татар в Казанской губ. за 1826 г. и сравнивая эти цифры с данными переписи 1897 г., сделал в свое время вывод об ускоренном росте численности татар за счет ассимиляции чувашей. Но позже В.Д.Димитриевым была обнаружена ошибочность использованных этим исследователем цифр. Однако, В.Д.Димитриев, критикуя своего предшественника, все же пришел к выводу, что в XVIII — середине XIX вв. в Казанской губернии между чувашами и татарами происходили крупномасштабные этнические процессы, завершившиеся ассимиляцией чувашей119. Мы позволим себе не согласиться с этим выводом.

117 Комиссаров Г.И. Чуваши Казанского Заволжья. — Казань, 1911. — с.10; Димитриев В Д. О динамике численности татарского и чувашского населения Казанской губернии в конце XVIII — начале XX вв. //Учен, записки Чувашского НИИ. — Вып.47. — Чебоксары, 1969. — с.242—245 (в этой работе приводится достаточно полный обзор работ по указанной теме); Токарев С.А. Этнография народов СССР. — М„ 1958. — с. 171.

118 Степанов Р.Н. К вопросу о служилых и ясачных татарах //Сборник аспирантских работ. Серия право, история, филология. — Казань, 1964. — с.68.

119 Димитриев В.Д. О динамике... — с.242—243.

Во-первых, не лишен недостатка метод, использованный1 им для доказательства значительности масштабов ассимиляции татарами чувашей в Казанской губ. в XVIII — XIX вв. Он для подкрепления своей точки зрения приводит такой аргумент: прирост татарского населения губернии между 1795—1914 гг. составил 425%, а у чувашей этот же показатель не превышал 285%. Отсюда и вывод — чуваши были ассимилированы татарами. Но такой абстрактный анализ далек от совершенства, так как на воспроизводство населения влияет ряд факторов. Например, темпы социально-экономического развития, которые у татар были явно выше, чем у чувашей. Кроме того, следует иметь в виду известные установки мусульманской морали на многодетность. Далее, медики и статистики во второй половине XIX — начале XX вв. в Казанской и соседней Вятской губерниях зафиксировали меньшую, нежели у остального населения, смертность (в т.ч. и детскую) у татар. А это, в свою очередь, было связано со спецификой кормления детей у татар и с гораздо лучшим, по сравнению с другими народами, санитарным состоянием их жилищ120. То, что прирост у татар за рассматриваемый период, не был уникальным, видно при сравнении этого показателя с данными по русским: между 1795—1856 гг. они для татар составляли 211%, для русских — 186%, за 1856—1897 гг., соответственно, 148% и 134%, за 1897—1914 гг. — 133,1% и 132,9%121. Наконец, по Казанской губернии имеется редкая возможность сравнения списка населенных мест с указанием этнического состава населения для 1762 г. (III ревизия), 1856 г. (X ревизия), 1897 г. и 1907—1908 гг. Такая работа нами была проведена, при этом никакого массового «отатаривания» чувашей обнаружено не было.

Тем не менее, в XVIII — первой четверти XX вв. этнические процессы между татарами и чувашами имели место, в основном в Среднем Поволжье (в Казанской, Симбирской и Самарской губерниях). Небольшие по масштабам этнические процессы ассимиляционного характера наблюдались в этот период и среди чувашей на западе Приуралья. В целом же, как мы постараемся показать ниже, эти процессы были весьма ограниченными. В связи с рассмотрением данной проблемы, заслуживают внимания молькеевские кряшены, населявшие на рубеже XIX — XX вв. 9 селений в Цивильском и Тетюшском уездах Казанской губ.122 Эту группу, имевшую в культурно-бытовом отношении определенную близость с низовыми чувашами, уже давно некоторые исследователи (А.К.Комиссаров, А.Пчелов) предлагали рассматривать как отатарившихся чувашей. Другие считали их смешанной группой, в формировании которой участвовали как татары, так и чуваши. Высказывалась и точка зрения о том, что в молькеевских кряшенах надо видеть крещеных татар, испытавших воздействие чувашской культуры (А.Ф.Риттих, Н.И.Золотницкий, В.Магницкий, Г.А.Филиппов, Л.Ш.Арсланов). Известный этнограф Н.И.Воробьев высказался даже в том духе, что молькеевские кряшены есть результат «незаконченного» процесса формирования татар и чувашей — группа, образовавшаяся «из одного общего болгарского корня»123.

120 Подробнее см.'. Исхакоа ДМ. Историческая демография... — с.132.

121 Димитриев В.Д. О динамике... — с.245.

122 Детальнее см.: Молькеевские кряшены. — Казань: ИЯЛИ АНТ, 1993.

123 Исхаков Д.М. Историческая демография... — с.132.

С целью выяснения вопроса об этнических компонентах этой группы, нами были проанализированы этностатистические источники XVIII в. Из них удалось установить, что представители ее были христианизированы лишь в 1740-х годах, т.е. молькеевцев надо считать новокрещеными. Далее, согласно данным II ревизии (1744 г.), будущие молькеевские кряшены состояли из двух этнических компонентов — «татар» (40%) и «чувашей (60%). Отсюда понятно, почему в культуре молькеевских кряшен встречаются ряд элементов, с одной стороны, языческо-чувашского характера, а с другой — мусульманско-татарского происхождения124. Но специфика этой группы заключалась еще в том, что она сложилась в пограничной зоне между чувашами и татарами. По мнению татарского ученого К.Насыйри, в этой зоне в прошлом этнические границы отсутствовали, точнее, их функцию выполняла религиозная принадлежность — мусульмане являлись «татарами», а язычники — «чувашами»125. Следовательно, под «татарами» тут в некоторых случаях могли скрываться и принявшие ислам чуваши. В этом районе этнические границы между «чувашской» и «татарской» частями молькеевских кряшен и даже между всеми кряшенами и соседними этническими чувашами, в конце XIX в. были весьма размытыми: существовали достаточно частые смешанные браки кряшен с чувашами, чуваши прекрасно знали татарский язык, а кряшены — чувашский. Поэтому, есть основания полагать, что принятие христианства создало лишь дополнительные условия для этнического смешения и внутригруппового сплочения молькеевских кряшен. При этом, несмотря на то, что конфессиональный фактор разъединил молькеевцев с основной частью татар и стимулировал их контакты с чувашами, они сохранились как часть татарского этноса, что было связано как с татароязычностью молькеевских кряшен, так и, самое главное, с существованием у них собственно «татарского» компонента. Несмотря на то, что эту группу уже с 1780-х гг. источники называли «новокрещеными», до 1830-х гг. иногда употреблялся и параллельный их этноним «чуваши». Поэтому, всю группу целиком к татарам мы можем причислить лишь с середины XIX в., когда появились первые четкие указания на завершение ассимиляции их чувашской части татарской (общая численность молькеевских кряшен тогда составляла 2,6 тыс.чел.). Правда, надо учитывать, что и до середины XIX в. «чувашский» компонент кряшен был тесно связан с их «татарской» частью. Следовательно, хотя этнические процессы, происходившие при формировании молькеевских кряшен, можно рассматривать как ассимиляционные, они, тем не менее, напоминают и завершающую стадию начавшейся еще в период средневековья, консолидации волго-уральских татар. Если иметь в виду, что численность рассматриваемой группы на рубеже XIX—XX вв. составляла 7,7 тыс.чел., то с некоторой долей условности, исходя из былого соотношения их двух основных компонентов, можно заключить, что татарами к началу XX в. были ассимилированы около 4,6 тыс. чувашей. К этому времени представители группы в целом имели отчетливо выраженное «кряшенское»

124 Там же. — с.134—135.

Насыйри К. Избранные произведения. — Казань, 1977. — с.64.

самосознание: по переписи 1926 г. они все отнесли себя к «кряше-нам». Даже жители 20 дворов язычников (это были чуваши, сохранившиеся с XVIII в.) из с.Старое Тябердино, в 1927 г. назвали себя по этнической принадлежности, «некрещеными кряшенами»116.

По своему характеру были близки к описанным выше и этнические процессы, происходившие между татарами и чувашами в деревнях Токаево, Сюнчалеево (Цивильский уезд), Барышево Ясачные, Кляшево и Белая Волошка (Тетюшский уезд), а также Малое Русаково (Свияжский уезд Казанской губ.). Кроме последнего селения все они в первой половине XVIII в. относились к Аринской волости Свияжского уезда, в составе которых числились и населенные пункты молькеевских кряшен. В перечисленных выше деревнях чуваши проживали совместно с численно преобладавшими татарами. К концу XIX в. чувашское население тут или полностью слилось с татарами, или находилось на завершающей стадии ассимиляции. В общей сложности в этих 6 селениях в состав татар вошли 0,6 тыс. чувашей. Решающую роль в их поглощении татарами сыграло совместное проживание с татарами при численном перевесе последних. Немаловажное значение имела и генетическая близость контактирующих групп чувашей и татар, что было показано при рассмотрении проблемы молькеевских кряшен.

К территории отмеченных уездов с юга примыкала территория Симбирской губ., где также существовали 11 смешанных, чувашско-татарских селений (10 — в Симбирском и Буинском уездах, 1 — в Сенгилейском уезде)127. Совместное проживание этих групп («татарами» тут были в основном мишари) в источниках отмечается уже с 1670-х гг. В результате длительного совместного проживания в тех населенных пунктах, где татары преобладали, во второй половине XIX в. чуваши были ассимилированы татарами. По нашим подсчетам, на рубеже XIX — XX вв. в состав татар Симбирской губ. таким образом вошли около 1 тыс. чувашей. В XVIII — начале XX вв. этническое взаимодействие между татарами и чувашами наблюдалось и на левобережье р.Волги, татарское население которой, относившееся к Чистопольскому и Спасскому уездам Казанской и Ставропольскому уезду Самарской губерний, во многом являлось переселенцами с правобережья, в т.ч. и из территории отмеченных выше уездов Симбирской губ. Этнические процессы в этой зоне протекали сходным образом с теми, которые нами были рассмотрены применительно к правобережью р.Волги. Согласно ревизским материям, в Западном Закамье в XVIII — XIX вв. существовали до 27 татарско-чувашских селений128, в большинстве случаев с преобладающим татарским населением. Кроме того, часть татар тут, как и чуваши, была крещена (относясь к группе «новокрещеных»), что в смешанных селениях стимулировало сближение двух этнических групп. В итоге, в ряде населенных пунктов чуваши к концу XIX в., иногда и несколько позже, были ассимилированы татарами. Численность чува-

126 Воробьев Н.И, Отчет о поездке с этнографической целью в Свияжский и Тетюшский кантоны ТССР летом 1927 г.//Вестник научного общества татароведения, 1928, № 8. — с.108.

12! Исхаков Д.А\. Историческая демография... — с. 137. Там же. — с.138.

шей, вошедших в этой зоне в состав татар, для рубежа XIX — XX вв. оценивается нами приблизительно в 2,5 тыс.чел.

Этническое взаимодействие татар с чувашами, завершившееся ассимиляцией последних, было характерно и для Приуралья. Однако, применительно к этому ареалу нужна оговорка: в документах XVIII в. тут иногда как пережиточная форма встречается этноним «чуваши ясачные», обозначавший не этнических чувашей, а этносословную группу казанских татар129. Что касается этнических процессов ассимиляционного характера в Приуралье в XVIII — начале XX вв., в которые были вовлечены татары и чуваши, то речь должна идти о территории трех восточных уездов (Бугульминском, Бузулукском и Бугурусланс-ком) Самарской губ. и двух западных (Мензелинском и Белебеевском) уездах Уфимской губ. В первом ареале (Самарская губ.) достаточно активное смешение татар и чувашей было характерно уже для XVIII в. В процессе заселения этого ареала (оно осваивалось средневолжс-кими группами, главным образом в XVIII в.) возникли ряд смешанных, татарско-чувашских населенных пунктов, в некоторых из которых татары были крещеными, а чуваши — язычниками. В обоих случаях этническое смешение татар и чувашей было стимулировано: в первом случае общей конфессиональной принадлежностью, а во втором — тем, что язычники довольно легко переходили в ислам. В результате ассимиляционных процессов в трех указанных уездах Самарской губ. не позже конца XIX в. в состав татар вошли около 1,5 тыс. чувашей. Во втором ареале татары совместно с чувашами проживали в 11 населенных пунктах Мензелинского и Белебеевского уездов по меньшей мере с первой половины XVIII в. В ряде деревень (Нижние Юшады, Ильтен-Бута, Сарапали, Базгия, Старые Маты, Ахметево) чуваши жили совместно с крещеными татарами, в одном случае с башкирами (в д.Бикметево). В других селениях отмечаются одни чуваши, но они находились в плотном татарском, преимущественно, крещенотатарском, окружении. В документах XVIII в. на территории Мензелинского уезда отмечаются брачные связи между кряшенами и чувашами. Уже в первой половине XVIII в. жители отдельных селений начинают именоваться «новокрещеными татарами», хотя они же были известны и как «старокрещеные чуваши». В литературе приводились данные о постепенном отатаривании в ряде отмеченных селений чувашского населения130. В общей массе эти чуваши были ассимилированы татарами уже к концу XIX в. Но в отдельных селениях даже к началу XX в. процесс ассимиляции еще не был завершен (Старые Маты, Базгия, Савалеево). Но жители этих селений были татароязыч-ными (лишь в д.Савалеево старшее поколение знало фольклор и на чувашском языке). Если население д.Базгия, кроме собственно крещеных татар, в остальной части к 1926 г. еще не может быть причислено к татарам (по переписи 1926 г. 726 чел. из этого села назвали себя «чувашами»), то жителей д.Савалеево можно отнести к «отатаривающимся» чувашам. Кроме приведенных исключений, в Мензелинском и Белебеевском уездах к концу XIX — началу XX вв. в общей сложности татарами были ассимилированы до 2 тыс. чувашей.

129 Детальнее об этом см.: Там же. — с.131.

130 Бзязитова Ф.С. Говоры татзр-кряшен в сравнительном освещении. — М.: Наука, 1986. — с.35—37.

Подведем итоги. Высказываемая в литературе точка зрения о массовом «отатаривании» чувашей в XVIII — начале XX вв. является несостоятельной. В состав татар в результате ассимиляционных процессов во второй половине XIX — первой четверти XX вв. вошли не более 12 тыс. чувашей, преимущественно в Среднем Поволжье. Эти процессы стимулировались целым рядом факторов (частичная генетическая близость татар и чувашей, их совместное проживание, численное преобладание татар, христианизация части татар и контактировавших с ними чувашей, сохранение у чувашей группы язычников и т.д.). Хотя в целом этнические процессы, происходившие между татарами и чувашами в XVIII — начале XX вв., можно рассматривать как ассимиляционные, в случае с молькеевскими кряшенами и, вероятно, территориально близкими к ним группами, было бы уместно говорить и о консолидационных процессах. Таким образом, в этом случае мы можем говорить об ассимиляции, сильно напоминающей консолидацию на национальном этапе таких групп, которые в более ранний период оставались, по разным причинам, обособленными.

В общей сложности, в результате этнических процессов ассими-ляционно-консолидационного характера, в состав татар Волго-Ураль-ского региона вошли около 180—200 тыс. башкир, свыше 12 тыс. чувашей, не менее 4,3 тыс. бесермян (в составе последних и ассимилированные ими удмурты). Это означает, что не менее 6 % прироста волго-уральских татар во второй половине XIX — первой четверти XX в. было достигнуто за счет иноэтнических групп, растворившихся в их этнической среде.

Глава 3. Этнокультурное составное нациестроительства.

Процесс становления татарской этнической общности национального типа был тесно связан с культурной трансформацией татар. Поэтому, мы сочли необходимым выделить такой аспект нациестроительства, как создание общеэтнической (национальной) культуры у татар, основные этапы и особенности этого процесса.

§ 1. Традиционная и «высокая» культура у волго-уральских татар и их взаимодействие на национальном этапе.

Культура волго-уральских татар периода становления нации состояла из двух страт — традиционной (народной) и «высокой». Между ними на этапе нациеобразования происходило сложное взаимодействие, которое применительно к волго-уральским татарам должным образом не исследовано. Ниже предлагается как теоретический анализ данной проблемы, так и рассматриваются механизмы, а также конечные итоги процесса воздействия формирующейся «высокой» культуры на традиционную страту культуры в ходе нациеобразования. В общетеоретическом плане мы исходили из позиции, близкой к идеям, развивавшимся К.В.Чистовым. Он полагает, что традиционная культура эпохи перехода от феодальной народности к общности национального типа характеризуется сохранением выраженных вариантов локальности, которые стираются, лишь на этапе промышленного (индустриального) развития общества,131 усиливая культурную однородность этносов. По нашему

131 Чистов К.В. Народные — с. 14, 17, 38—42, 118, 120, 128.

мнению, нивелировка локальных культурных особенностей в этот период происходила под воздействием двух групп причин: миграцион-НЬ1Х и мутационных. В результате миграций в период формирования наций образовывались смешанные в этнокультурном отношении зоны

— не только в сельских районах, но и в городах. В их рамках, путем взаимодействия разных локальных традиций, формировался новый сплав культуры — нечто вроде языкового койнэ. Это приводило к тому, что внутренняя территориальная структура традиционного слоя культуры приобретала иной характер — наряду с «первичными» (генетическими) этно-кульгурными ареалами, восходящими к донациональному этапу, складывались их «вторичные» разновидности (часть их начала формироваться уже в донациональный период). С другой стороны, постепенное вызревание «высокой» культуры приводило к все усиливающемуся ее воздействию на традиционную культуру. Одним из механизмов такого влияния надо признать придание отдельным элементам традиционной культуры общенационального значения. К.В.Чистов называет такие «мутационные» культурные формы «условно-традиционными» или «обобщенными», указывая два их источника — формы, ранее бытовавшие локально и их «генерализованные» разновидности.132 В обоих случаях, но особенно в последнем, эти элементы культуры проходят обработку в сфере «высокой» культуры, становясь фактически ее частью. Другим существенным аспектом обсуждаемой проблемы является смена коммуникативного механизма при культурном воспроизводстве: если для донационального этапа в общем были характерны локализованные вертикальные коммуникативные механизмы, то затем преобладающими становятся общеэтнические вертикальные связи, существующие при усилении синхронных коммуникативных связей среди современников133. Нам представляется, что в первом случае в этнокультурном воспроизводстве этносов ведущую роль играет локально дифференцированные культурные традиции, тогда как во втором на передний план выходят общеэтнические элементы национальной культуры. При таком подходе интерес представляет вопрос о времени перехода от одного типа коммуникативности к другому типу. Дело в том, что, как можно полагать, при ускоренном переходе, когда культурная трансформация сопровождается слишком быстрым сломом старых механизмов, возможен кризис в традиционном слое культуры.

Теперь на основе приведенных теоретических положений проанализируем культурную трансформацию волго-уральских татар в XVIII

— начале XX вв. Как уже указывалось, в XVIII в. локальная этнокультурная дифференциация волго-уральских татар получила определенное развитие, особенно в Приуралье, где на северо-западе шел процесс формирования приуральской культурной зоны. Границы ее окончательно определились на основе завершения синтеза культурных элементов, привнесенных переселенцами из Среднего Поволжья и культурных элементов, характерных для местного тюркского населения разного происхождения во второй половине XVIII — середине XIX вв.. Так как по своим базовым чертам особенности культуры обеих зон (средневолжской и приуральской) смешанной подобласти были в целом общеэтническими и включали признаки, присущие основным

132 Там же. — с.40, 53—54.

133 Там же.

субэтносам волго-уральских татар,134 завершение оформления у татар в Волго-Уральском регионе обширной, смешанной этнокультурной подобласти, следует квалифицировать как дальнейшую эволюцию их традиционной культуры в направлении ее унификации. При этом локальные варианты народной культуры волго-уральских татар исчезли далеко не сразу — даже в ареале бытования смешанной культуры (переходная подобласть с средневолжской и приуральской зонами) локальная специфика существовала вплоть до рубежа XIX—XX вв.135 Однако, местные варианты народной культуры уже сосуществовали с относительно генерализованными культурными «диалектами» — подобластями, составлявшими на национальном этапе этнокультурную основу народного слоя общеэтнической культуры волго-уральских татар.

Миграция сельских татар в города, усилившаяся в ходе индустриализации во второй половине XIX — начале XX вв., привела к образованию новой, по сравнению с сохранившейся с более раннего времени урбанистической культурой, «генерализованной» татарской городской культуры. Последняя сложилась не только на основе «скрещивания» в городах различающихся культурных традиций сельских мигрантов, но и через выработку условно-традиционных (обобщенных) форм культуры, в том числе и опираясь на предшествующие и заимствованные культурные образцы. Наиболее ярко этот процесс проявился в одежде: для второй половины XIX — начала XX вв. удалось установить существование у волго-уральских татар не только различающихся территориально комплексов женского костюма сельского населения, но и общего для горожан костюмного комплекса, сложившегося на основе казанско-татарской традиции (включает калфачки, подвески — чулпы, серьги с грушевидной формой щитка, позументные нагрудники — изу, перевязи полулунной формы, определенного типа украшения — яка чылбыры, броши в виде бляхи с подвесками, ожерелья — муенса и др.). Некоторые из этих элементов женского городского костюма казанских татар, имеющих глубокие исторические корни, на национальном этапе приобрели символическое значение, выступая в качестве репрезентантов (калфачки у женщин, тюбетейки типа каляпуша у мужчин136). Из-за репрезентативного значения этих головных уборов, ряда украшений, комплекса городского костюма в целом, носить их было престижно, поэтому во второй половине XIX в. они распространились и там, где казанские татары не жили. В основном, это происходило через усвоение данных образцов социальными верхами. Кроме того, возникновение «вторичных» очагов ювелирного производства на периферии за счет миграции мастеров, владеющих казанско-татарской традицией изготовления украшений, привело к расширению ареала бытования определенного типа ювелирных изделий. Еще одним исторически хорошо известным источником условно-традиционного характера городской культуры татар на национальном этапе, было воздействие синхронной русской урбанистической

134 Исхаков Д.М. Этнографические группы татар Волго-Уральского региона (принципы выделения, формирование, расселение и демография). — Казань: ИЯЛИ АНТ, 1993. — с.26—27; Его же. О взаимодействии традиционной и «высокой» культур волго-уральских татар (постановка .проблемы) //Из истории татарского народного искусства. — Казань: ИЯЛИ АНТ, 1995. — с.28—29.

135 Исхаков Д.М. Проблема становления... — с.9.

136 См. об этом детальнее: Воробьев Н.И. Материальная... — с.372—378.

культуры. Такое воздействие, как в свое время показал еще Н.И.Воробьев,137 достаточно хорошо прослеживается на материалах по одежде. В частности, внедрение в городской быт татар во второй половине XIX в. женских платьев в талию с обильными сборами сзади, он объясняет влиянием русской одежды, зависимой, в свою очередь, от европейской моды этого периода. Кроме того, в начале XX в. у татарок распространение получили ичиги по типу модных городских сапожек того времени или дамских ботинок с высокими каблуками. Постепенно закрепившиеся в городах формы одежды оказывали влияние и на одежду сельского населения, которая в итоге несколько трансформировалась1, приближаясь к городским образцам. В архитектуре мечетей, в частности, в г.Казани, также обнаруживаются стилевые признаки русского барокко, классицизма, шире — европейской архитектуры, при сохранении, однако, характерных особенностей местной архитектуры, восходящей к периоду средневековья139.

Появление «вторичных» форм культуры у волго-уральских татар не ограничивалось только городом, хотя и было тесно связано с развитием у них городской культуры. Отметим распространение в первых десятилетиях XX в., особенно в советский период, модифицированной разновидности праздника сабантуй, характерного ранее для казанских татар, и среди других групп, ранее его не отмечавших. Этот узкодеревенский праздник в результате «генерализации» постепенно приобретал общенациональный характер. Правда, в 1920-х годах этот процесс еще только начинался. Такого рода примеры возникновения «вторичных» форм на основе придания отдельным элементам культуры «общетатарского» значения, можно привести еще (превращение локально бытовавших образцов фольклора, благодаря публикации и распространению иным путем, в общеэтнические явления; формирование национальной кухни через «обобщение» местных традиций)140. Как видим, начиная со второй половины XIX в. у волго-уральских татар интенсифицировалось образование «обобщенных» (генерализованных) форм культуры. В первых десятилетиях XX в. эта линия развития продолжалась. Несомненно, появление у татар нового слоя культуры, существенно отличавшегося от традиционной ее страты, было прямым следствием формирования национальной городской культуры.

Образование у татар многочисленных культурных инноваций привело к возникновению кризисных черт в традиционном слое их культуры. Этот вопрос лучше изучен по материалам одежды,111 которые позволяют датировать начало проникновения европейского костюма в среду городских татар второй половиной XIX в. В первых десятилетиях XX в. процесс вытеснения национального костюма европейским в городах был уже далеко зашедшим, а на селе —

13' Воробьев Н.И. Материальная... — с.330. См. также: Суслова С.В Женские украшения казанских татар середины XIX — начала XX вв. — М.: Наука, 1980, — с.82.

138 Воробьев Н.И Материальная ... — с.451.

139 Халитов Н.Х. Памятники архитектуры Казани XVIII — начала XIX вв. — М., 1989. — с.176—177; Его же. Архитектура мечетей Казани. — Казань, 1991. — с.178.

140 Татары Среднего Поволжья и Приуралья... — с.172—173; Валеев Ф.Т. Западносибирские татары... — с.123; Нигмедзянов М. Народные песни волжских татар. — М„ 1982. — с.50, 87, 116—121.

141 Обзор проблемы см.: Исхаков Д.М. Проблемы становления... — с. 12.

начавшимся. В целом, смена традиционной одежды у волго-уральских татар в городах заняла 50—70 лет, а на, селе — несколько дольше (там она продолжалась до конца 1930-х гг.). Поэтому, время кризиса в традиционной культуре татар следует связывать с периодом начавшейся индустриализации (вторая половина XIX — первая треть XX вв.) Именно тогда постепенно пришли в упадок и стали исчезать не только традиционные формы одежды, но и отдельные отрасли,, связанные с изготовлением одежды. (ювелирное дело, ичижное производство, вышивальное искусство)."2 По-видимому, крупных татарских интеллектуалов (Ш.Марджани, К.Насыйри, Г.Исхаки, Г.Ибрагимова и др.), живших в эту переломную эпоху, постепенное. исчезновение традиционной культуры не беспокоило — они были больше озабочены ускорением «прогресса»,143 что скорее всего свидетельствует о понимании ими значения «высокой» культуры для дальнейшего развития татарского общества.

§ 2. Формирование у волго-уральских татар «высокой» культуры.

В связи с уже отмечавшейся «вплетенностью» культуры волго-уральских татар до 1860-х гг. в религию (ислам), «очищение» ее было важнейшей задачей национального этапа, так как без этого было невозможно само создание «высокой» культуры. Неслучайно Э. Геллнер писал, что образование нации и победа реформаторского движения, это части одного и того же процесса.144 Ядром средневековой культуры татар был ислам и любое изменение традиционной культуры требовало изменения отношения к этому «ядру». Поэтому, наиболее ранним типом реформаторства среди татар было религиозное реформаторство. Известно, что на Западе «очищение» культуры от религии шло поэтапно — от Реформации к Просвещению. Не то наблюдалось на Востоке, в том числе и у татар — тут произошло «наложение» этих этапов друг на друга. Тем не менее, начальная стадия реформаторства среди татар протекала в рамках ислама, выступая в виде поиска религиозного обновления. В татарском обществе до начала XX в. сменились три поколения исламских реформаторов (если считать действовавшего в 1770 гг. муллу Мурата, о котором сведений очень мало, то четыре). Основным итогом их деятельности в течении полутора столетий явился переход татарского общества на рубеже XIX—XX вв. к отвечающему требованиям времени, «очищенному» исламу, который, имея в виду географическое положение татар и общее устремление татарского общества, можно было бы назвать евроисламом. Хотя нельзя не признавать, что «очищенный» от традиционализма ислам существовал прежде всего в трудах джадидистских богословов, нет сомнений в, глубоком проникновении реформированного ислама через джадидистские мекте-бе и медресе, печатную продукцию в толщу народа. Не следует забывать и то, что к 1917 г. само Духовное управление перешло в руки джадидистских деятелей. Деятельность мусульманских реформаторов последнего поколения пришлась на период развертывания в татарском обществе культурного реформаторства, поэтому они на

142 Там же. — с.12—13.

1,3 Иохаков Д.М. О взаимодействии... — с.36.

144 Геллнер Э. Нации... — с.174.

рубеже XIX—XX вв. стремились-рассматривать ислам в рамках национальной культуры. Кроме того, по существу именно это поколение богословов, во всяком случае, их радикально настроенная часть, обеспечило движение татаро-мусульманской уммы к секуляризации.

Тенденция к структурным изменениям культуры, начавшая проявляться в татарском обществе еще на рубеже XVIII—XIX вв., продолжалась до 1920-х годов. Эта деятельность, направленная в конечном итоге на создание «высокой» культуры и условий для ее развития, охватила ряд сфер, которые не всегда развивались параллельно, но, тем не менее, были внутренне взаимосвязаны.

Прежде всего, перед татарским обществом стояла задача реформирования старотатарского литературного языка {«тюрки», «поволжский тюрки»), который, в силу целого ряда причин, был малопонятен для народных масс и использовался лишь тонким слоем ученых, писателей, религиозных и государственных (дипломаты) деятелей. Ближе к середине XIX в. некоторые из образованных татар начали осознавать необходимость нового литературного языка, но его создание было сопряжено с большими трудностями: необходимо было очистить язык от арабских и персидских заимствований, избавиться от влияния других конкурирующих литературных языков — османско-турецкого и очень близкого к нему языка, используемого крымским татарином И.Гаспаринским, выработать широкий спектр терминов, привести алфавит в соответствие с требованиями родного языка и др. В ходе реформирования татарского языка можно выделить несколько этапов: вторую половину XIX — начало XX вв. (до 1905 г.); 1905—1917 гг.; 1920-е гг. На первом этапе происходило сближение литературного татарского с народно-разговорным, при сохранении среди интеллектуалов значительного влияния османско-турецкого и арабского языков. После революции 1905—1907 гг. изменения в языковой сфере у татар стали быстро углубляться и к 1910 гг. «татаристы» одержали победу и современный татарский литературный язык закрепился как в прессе, так и в школах. Татары, даже быстрее турок, перешли к национальной терминологии и уже до 1917 г. имели массу новых технических и научных понятий, образованных на основе татарского языка. Фактически к началу 1920-х гг. в татарском языке уже существовал богатый набор всевозможных терминов, хотя, быть может, не вполне совершенный. Крупное значение в становлении современного литературного языка у татар имело и реформирование алфавита, а также орфографии. Этот вопрос поднимается уже в 1890-х гг., когда предлагалось совершенствовать татарский алфавит, основанный на арабской графике (иске имля), и орфографию. В начале XX в. дискуссии вокруг алфавита и орфографии усилились и в итоге постепенно верх одержали сторонники умеренного обновления старого алфавита (урта имлячылар) и опоры на средний (казанско-татарский) диалект. Однако, законодательного закрепления реформы письменности удалось добиться лишь после создания национальной государственности (декрет СНК Татарской АССР №27 «Об алфавите и орфографии» от 19 декабря 1920 г.). На этом реформа письма в татарском языке не закончилась, так как в середине 1920-х гг. начало усиливаться движение за переход к латинскому алфавиту. Такое стремление в татарском обществе существовало уже с 1910-х гг., но в 1920-х гг.

оно было поддержано партийными органами и несмотря на упорное сопротивление части «национальных» коммунистов, 3 июля 1927 г. СНК Татарской АССР принял постановление, в котором латинский алфавит был объявлен официальным для татарского языка. Унифицированный и приспособленный к особенностям татарского языка новый алфавит в том же году был введен в действие. В течение 1928— 1933 гг. были выработаны орфографические правила для письма на латинской графике. Таким образом, во второй половине XIX — первых десятилетиях XX вв. сложился современный татарский литературный язык и были решены вопросы письма на нем.

Формирование у татар национальной системы образования заняло длительный период, начавшись во второй половине XIX в. и завершившись к началу 1930-х гг. Стоявшая перед татарским обществом задача реформирования сферы народного образования, представленной у них в XVIII — начале XX в. лишь конфессиональной школой, содержавшейся за счет прихожан, сводилась к созданию массовой, светской по своему характеру, государственной школы с преподаванием на родном языке. Она была весьма сложной для реализации: во-первых, татары в XVIII — начале XX вв. не имели доступа к рычагам государственной власти и не могли оказывать влияния на политику, проводившуюся в Российской империи в области просвещения (эта политика в своих базовых чертах вплоть до 1917 г. оставалась имперской, хотя после революции 1905—1907 гг. и претерпела определенные изменения); во-вторых, из-за медленного развития самого татарского общества внутренние предпосылки перехода к национальной образовательной системе у татар начали вызревать лишь в пореформенный период (формирование современного литературного языка; осознание связи между общественным прогрессом и школой; усиление внимания к светскому характеру образования и т.д.). Поэтому, татары пошли по пути реформирования системы конфессиональной школы. В этом процессе можно выделить три этапа: 1890—1910 гг.; 1910—1917 г.г. (до октября); октябрь 1917 г.г. — начало 1930-х гг. Основным содержанием первого этапа являлось стремление превратить конфессиональные татарские школы в общеобразовательные. На втором этапе при победе татарских конфессиональных школ нового типа (джадидистские — новометодные школы) началась борьба за включение их в государственную систему общеобразовательных школ. К 1917 г. система образования у волго-уральских татар сохраняя свой «исламский характер .., развивалась как национальная школа, становясь все более светской».145 В рамках национальной сети просвещения еще до 1917 г. начали складываться учебные заведения (некоторые из медресе), близкие к типу среднеспе-циальных. В то же время у волго-уральских татар не возникли высшие учебные заведения светского типа, что объясняется, главным образом, отсутствием у них своей государственности. На третьем этапе, после драматической борьбы 1917—1918 гг., произошло постепенное разрушение системы конфессиональных школ, взамен которых пришла татарская советская массовая школа. По одним признакам — по обучению на родном языке — она может быть отнесена к национальной школе. Но по другим признакам, в частности, по такому важному

MS Rorlich А.-А. The Volga Tatars. A profile in national resilience. — Stanford, 1986. - p.102.

показателю, как переход контроля за содержанием образования к государству, тотально подчиненному коммунистической идеологии, эта школа никак не может быть названа национальной. В этом плане, как уже указывалось, к подлинно национальной школе была близка существовавшая до 1917 г. конфессиональная школа. Но и она не смогла стать в досоветский период массовой школой, дающей хотя бы всеобщее начальное образование (уровень грамотности у волго-ураль-ских татар, поэтому, составлял в 1897 г. 20,8%, а в 1926 г. — 31,6%). Другой крупный недостаток народного образования волго-уральских татар во второй половине XIX — начале XX вв. — отсутствие в его системе высшего образования на родном языке — не удалось преодолеть и в советский период, хотя определенные усилия в этом направлении в 1920—1930-х гг. и были предприняты.

Национальная информационная сеть, являющаяся важнейшим звеном «высокой» культуры, у татар в одном направлении начала развиваться уже в конце XVIII в. (книгоиздательское дело), а в другом (периодика), в силу ограничений политического характера, смогла сформироваться лишь в 1905 г. В развитии татарского книгопечатания выделяются такие этапы: XVIII в. — зарождение книгопечатания; 1800—1850-е гг. — начало массового издания татарских книг; 1860—1900 гг. — усиление выпуска татарских книг и изменение качественного состава печатной продукции; 1901 —1917 гг. — завершение формирования национального книгоиздательского дела. На последних двух этапах, когда процесс складывания татарского книгоиздательского дела стал интенсивным, были изданы: между 1851 — 1900 гг. — 3,2—3,3 тыс. названий татарских книг тиражом от 23,5 до 26,9 млн. экз., между 1901 — 1917 гг. — от 6,2 до 7 тыс. названий общим тиражом от 41,3 до 47 млн. экз. К 1913 г. татары по тиражу книг вышли на второе место в России, уступив лишь русским и на третье место по числу издаваемых книг. К началу XX в. несмотря на огромный урон, нанесенный имперской цензурой, национальное книгоиздательское дело вполне сложилось.

В более трудных условиях происходило становление национальной прессы. Хотя первая попытка начать издавать татарскую периодику восходит еще к 1808 г., государственная политика ограничений в этой сфере не позволяла волго-уральским татарам поставить издание периодики на реальную плоскость вплоть до 1905 г. (если не считать издания с 1883 г. крымским татарином И.Гаспринским газеты «Тарджеман»), Но с 1905 г., когда появилась первая татарская газета, вопреки планам правящих кругов империи по ограничению числа татарских изданий 3—5, волго-уральские татары быстро создали полноценную, разветвленную сеть периодических изданий на родном языке: между 1905—1917 гг. она включала около 100 изданий (в отдельные годы выходили до 20 газет и журналов, причем около десятка их издавались постоянно). Возникновение татарской периодики привело к окончательному сложению в первых десятилетиях XX в. национальной информационной сети волго-уральских татар, обслуживавшей до начала 1920-х годов и башкир.

Проблема статуса татарского языка в Российской империи начала обостряться по мере становления у татар таких сегментов «высокой» культуры, как массовая школа и национальная информационная систе-

ма. Однако до 1917 г. в России не могло быть и речи о признании официального статуса за татарским языком. Первый этап борьбы татар за правовое закрепление нового статуса татарского языка начался после Февральской революции 1917 г. Уже губернские мусульманские съезды, проходившие в Волго-Уральском регионе в апреле 1917 г. (14—17 апреля — в Уфимской и 23—24 апреля — в Казанской губерниях), высказались за признание татарского языка официальным в государственных учреждениях в районах с мусульманским населением, языком обучения в школах. Речь шла, таким образом, о придании татарскому языку статуса регионального государственного языка. Позиция татар по вопросу о статусе их родного языка в России окончательно выкристаллизовалась после провозглашения 22 июля (4 августа по н.с.) 1917 г. в г. Казани национально-культурной автономии мусульман внутренней России и Сибири: язык «тюрки», т.е. татарский литературный язык (он же обслуживал и башкир), был объявлен равноправным с русским языком. Этот язык должен был применяться во всех административных учреждениях и школах территорий с «тюрко-татарским» населением. При этом прежний статус русского языка не отрицался — татарский виделся в качестве второго государственного (официального) языка. Следующий этап реализации государственного статуса татарского языка начался после создания Татарской АССР. Уже в проекте «Положения о Татарской Социалистической Советской Республике» (не позднее 28 февраля 1920 г.) содержался пункт о том, что «официальным языком государственных учреждений ТССР наряду с русским является татарский язык». Но в декрете ВЦИК «Об Автономной Татарской Социалистической Республике» (27 мая 1920 г.) этот пункт отсутствует, что, видимо, говорит о нежелании большевиков закреплять государственный статус татарского языка. Тем не менее, декретом ВЦИК и СНК Татарской АССР от 25 июня 1921 г. татарский язык был объявлен «обязательным во всех государственных советских учреждениях», т.е. он провозглашался государственным. При этом, русский язык в республике сохранил свое официальное положение, так как он оставался «на правах государственного наравне с татарским». Между 1921—1925 гг. были приняты ряд документов, связанных с реализацией государственного статуса татарского языка. Положение о двух государственных (официальных) языках присутствовало и в проекте Конституции Татарской АССР, разработанной не позднее 25 июня 1925 г. (этот проект не был утвержден Москвой). В 1921 —1925 гг. развитие татарского языка как одного из двух государственных языков Татарстана привело к значительному расширению его функций. Однако, успехи в области реализации правового статуса татарского языка были достаточно ограниченными, а с конца 1920-х гг. эта политика вообще свелась на нет. В итоге, в первых десятилетиях XX в. татарам даже в рамках Татарстана не удалось добиться устойчивого конституционного закрепления статуса татарского языка как государственного, не говоря уже о проведении успешной языковой политики с целью достижения его функционирования согласно принятым в 1921 —1925 гг., документам. Своеобразным оказалось положение татарского языка в Башкирской АССР — хотя там он не был признан государственным, в 1920—1930-х гг. его статус de facto был близок к такому статусу. Во всех других

регионах РСФСР и СССР татарский язык в 1920-х гг. официального статуса не имел, применяясь в основном в сфере народного образования (школы), в периодических изданиях, частично — в судопроизводстве (в местных судах). Таким образом, татары, оказавшиеся в Волго-Уральском регионе разделенными границами ряда республик и областей, в первых десятилетиях XX в. права своего национального языка смогли закрепить на государственном уровне только в' Татарстане.

Итак, «высокая» культура волго-уральских татар, начавшая складываться еще в конце XVIII в., в силу политических и социально-экономических условий в России, относительно быстро смогла развиваться лишь со второй половины XIX в. Между 1860—1920-м гг. у татар сложилась достаточно развитая национальная культура, ядро которой составляла их «высокая» культура. Следует подчеркнуть, что частично эта культура волго-уральских татар логическое завершение получила лишь в советский период. Но в силу сохранения и в 1920-х гг. базовых черт имперской политики, в рамках СССР татарам не удалось в полной мере закончить создание своей «высокой» культуры. Однако, сложение даже такой, не вполне законченной национальной культуры, является одним из важных индикаторов завершения к началу XX в. становления в главных чертах татарской нации.

Глава 4. Рождение у татар национального самосознания.

Из-за крайне слабой изученности проблема идентичности волго-уральских татар национального периода остается во многом мифологизированной. В частности, это относится к вопросу о закреплении общенационального этнонима «татар», который в ряде работ сторонников булгарского происхождения волго-уральских татар объявляется «ошибочным», «неестественным» и принятым «окончательно» лишь в начале XX в.146. В последнее время к этой точке зрения во многом присоединился и американский историк А.Дж.Франк, в докторской диссертации которого высказывается мнение, что татарская национальная идентичность в массовой форме — это продукт советского времени, а вплоть до 1920-х гг. для большинства мусульман Волго-Уральского региона была характерна булгарская идентичность147. Внешнее сходство позиций перечисленных исследователей не должно нас вводить в заблуждение — на самом деле основания построений татарских историков сильно отличаются от подхода, предложенного А.Дж.Франком. Если первые исходят из убеждения, что этноним «татар» был привнесен русским окружением (например, А.Г.Каримуллин прямо пишет, что он был «навязан булгарам колониально-национальной политикой царизма»148), то А.Д.Франк исходит из совершенно иной посылки: он полагает, что булгарская идентичность среди мусульман Поволжья и Приуралья была «насаждена» в середине XVIII в. мусульманским духовенством с целью объединения исламской общности региона, оно

1.6 Фэхретдинов Р. Болгар вэ Казан тереклэре... — 49 б.; Каримуллин А. Татары: этнос и этноним. — Казань, 1988. — с. 118; Закиев М.З. Проблемы языка и происхождения волжских татар. — Казань, 1986. — с.66, 102—103.

1.7 Frank A.J. Islamic regional identity in imperial Russia: A Tatar and a Bashkir historiography in 18-th and 19-th centuries. — Indiana University, 1994 (Ph. D.). — p.p.2—5, 43—48, 213—216.

118 Каримуллин А.Г. Татары ... — с. 118.

использовало при этом уже существовавшие в общинах исторические традиции, связывавшие их со средневековым Булгарским государством149.

В общетеоретическом плане необходимо выделить два источника национального самосознания — этническое самосознание, выработанное еще на стадии феодальной народности (народное самосознание) и новый слой этнического самосознания, привнесенный интеллигенцией. Несомненно, национальная интеллигенция при выработке новой идентичности использует «очищенные» от средневековых наслоений старые традиции этнических номинаций, отбирая на роль общенационального этнонима наиболее подходящие, по ее мнению, варианты этнонимов. Тут возможны и элементы конструирования, связанные с желательными или предполагаемыми этническими границами формируемой национальной общности150. Однако, в связи с тем, что народные массы не являются пассивными потребителями национальных идей, реальное воздействие интеллектуалов на процесс становления национального самосознания зависит от многих факторов, но особенно от темпов социальных сдвигов (включая и этнокультурные изменения)151.

В формировании национальной идентичности у татар интеллектуалами можно выделить два этапа: XVIII — середина XIX вв. — период развития основанной на исламе «мусульманской» идентичности-, вторая половина XIX — первые десятилетия XX вв. — период становления национального самосознания, базирующегося на этнично-сти (этнонациональная идентичность). Уже на первом этапе идеологи татар в лице мусульманского духовенства начали оказывать заметное влияние на выработку идентичности мусульманского населения региона через воздействие на процесс становления исторического сознания татар. Но в XVIII — середине XIX вв. они еще не ставили задачу целенаправленного формирования этнического самосознания нового типа, отличного от самосознания, доставшегося в наследство от средневековья и характеризующегося неразрывной связанностью в нем религиозных и собственно этнических компонентов — наиболее ярким свидетельством этого является активное функционирование тогда у татар конфессионима «мэселман». На втором этапе — во второй половине XIX в. — вначале идеологи татар стремились заменить узколокальные и сословного типа наименования, а также конфессионим «меселман», собственно «этническим» этнонимом. А в первых десятилетиях XX в. в зависимости от того, как те или иные группы татарских интеллектуалов определяли границы этнической • общности, которую они пытались сформировать, были сделаны попытки сконструировать и ряд других этнонимов, которые в силу исторических причин не закрепились. В конечном счете, именно наименование «татар», благодаря его исторической укорененности и особой «интегральности», стало общенациональным этнонимом.

Рассмотрим особенности идентичности волго-уральских татар в XVIII — середине XIX вв. На этапе формирования татар Волго-Уральского региона в «мусульманскую» нацию у них весьма прочным

1,5 Frank A.J. Islamic ... — р.р.43—44, 213.

1Ь0 См.: Smith A.D. The ethnic ...

151 О некоторых аспектах проблемы см.: Освободительные движения народов Австрийской империи. Период утверждения капитализма. — М.: Наука, 1981. — с.364—366.

был конфессионим «меселман». Это объясняется несколькими причинами: 1) Начиная с середины XVI в. у волго-уральских татар идея единства как мусульман, из-за отсутствия других институтов, обеспечивающих такое единство, стала играть ключевую роль. Поэтому, интегративные функции ислама, как этноконфессиональной идеологии, приобрели особое значение152. 2) При длительном сохранении даже после сложения единого этноса волго-уральских татар субэтнических и других локальных этнонимов (этниконы, этносословные наименования и т.д.), когда этноним «татар» еще не стал общеэтническим, представители общности волго-уральских татар (шире — мусульман Поволжья и Приуралья) для своей идентификации широко пользовались конфессионимом «меселман». Последний, в силу своего «обобщающего», надлокального характера, в конкретных условиях Волго-Уральского региона, где мусульманами были только татары и башкиры, неплохо подходил для выполнения роли общеэтнического квазиэтнонима (конфессионима). В первой половине XVIII в. к этим причинам добавилась еще одна — попытка массовой насильственной христианизации татар привела к осознанию ими своих общеэтнических интересов в своеобразной мусульманской «оболочке». Так, во время татарско-башкирского восстания 1755 г., приобретшего все признаки исламистского антиколониального выступления, предводитель восставших — Багырша, в письме, адресованном императрице Елизавете Петровне, писал о необходимости позволить «коварно и насильственно совращенным из веры ислама ... вернуться обратно в свою веру ...»153 Осознание своего единства именно как членов мусульманской уммы, было характерно и для волго-уральских татар, участвовавших в работе Екатерининской комиссии 1767—1769 гг., о чем уже было сказано154. Возникшее накануне крестьянской войны 1773—1775 гг. движение муллы Мурата, имевшее выраженный милленаристский характер, в конечном счете, ориентировалось на создание особого социального механизма (мечеть в г.Булгаре со школой и многочисленными последователями), призванного внедрять обновленный ислам также в среду всей уммы Волго-Уральского региона. У муллы Мурата имеются ясные высказывания о «народе», который «впал в нищету» из-за проводившейся против него политики. Из контекста сохранившихся строк его сочинения ясно, что речь в данном случае идет о конкретной общности — мусульманах Поволжья и Урала. Не являются случайными и отчетливые высказывания татарского поэта Г.Утыз-Имяни (1754—1834) о своей родине: «родная земля» (туган жир), «родина» (ватан) и «вся Булгарская страна» (бвтен Болгар иле) и ее населении, которое он называет конфессионимом «меселман»155.

В связи с последним высказыванием, а также имея в виду заключение А.Дж.Франка о том, что у ученых-мулл, получивших в конкретных условиях последних десятилетий XVIII в. возможность целенаправленного влияния на мусульманскую умму Волго-Уральского

152 Мухаметшин P.M. Динамика ... — с.103.

153 Письмо Батырши императрице Елизаветы Петровне. — Уфа, 1993. — с.111 —

115.

Подробнее см.: Исхаков Д. Об идентичности волго-уральских татар в XVIII в. //Ислам в татарском мире: история и современность (материалы международного симпозиума, Казань, 29 апреля — 1 мая 1996 г.). — Казань, 1997. — с.26—27.

155 Исхаков Д.М. Роль интеллигенции... — с.6.

региона, ислам выступал в тесной связке с «булгарской» идентичностью, считаем необходимым разобраться в вопросе о времени функционирования и особенностях указанной идентичности. Тем более, что это позволяет оспорить позицию тех исследователей, которые писали (и пишут) о живучести среди татар «булгарской» идентичности и о позднем закреплении у них этнонима «татар». На наш взгляд, А.Дж.Франк, разрабатывая свой подход, не обратил должного внимания на три аспекта проблемы, имеющих методологическое значение: 1) Первая в стране перепись 1926 г., обращенная непосредственно к этническому самосознанию населения, не зафиксировала в Волго-Уральском ареале каких-либо «булгар» — большая часть волго-уральских татар определили себя как «татар», остальные назвали другие, хорошо известные среди них, исторические этнонимы; 2) Вызывает сомнение правомерность реконструкции идентичности народных масс на основе взглядов отдельных «галимов» и вот почему. Во-первых, у разных групп этноса этническое самосознание может различаться — у татар это хорошо известный факт. Во-вторых, ученые-муллы могли заниматься идеологическим «конструированием» определенной общности. В этом случае следует учесть, что содержательная сторона такого «конструкта» далеко не всегда поддается однозначной трактовке. 3) Из-за того, что для XVIII в. крайне трудно определить соотношение религиозного и этнического компонентов в самосознании волго-уральских татар, неясным остается ответ на главный вопрос: имеем ли мы в источниках дело с конфессионимом (база идентичности — ислам) или собственно этнонимом (база идентичности — этничность)? Кроме того, нельзя забывать о возможности существования и отражения в источниках даже XVIII в. такого типа идентичности, как политонимы или этниконы. Исходя из отмеченных выше замечаний, мы склонны не соглашаться с однозначным заключением А.Дж.Франка о том, что «булгарская идентичность ... составляла основу региональной идентичности ... мусульман Волго-Уральского региона» (выделено нами — Д.И.). Уже было показано, что сословие служилых татар в качестве важнейшего элемента своей идентичности имело «татарство», являвшееся ядром их этносословного самосознания. Далее, нельзя упрощенно подходить и к трактовке понятия «Болгар», а также и производным от него терминам, используемым в источниках XVIII в. («град болгарской», «болгарские правоверные», «Булгар» и т.д.). Как нами отмечалось, эти понятия могли быть политонимами и иметь отношение к Казанскому ханству. Наконец, наш главный вывод: ядром идеологического конструкта «галимов» XVIII в. была на самом деле не этничность, а религия — ислам. «Булгарство» в этих построениях, вне всякого сомнения, присутствовало, но только в виде определенных граней идеологического конструкта: как историческая память о «добровольном принятии ислама булгар-скими предками» и как «осознание» со стороны местной уммы «ценности» исторического прошлого мусульманских общин (А.Дж. Франк). Поэтому, когда американский историк, восстанавливая идентичность волго-уральских мусульман XVIII в., высказывается в том духе, что основу ее составляло «специфическое исламское сознание», этот вывод вполне приемлем. Но, когда он далее утверждает, что это сознание было «тесно связано с образом и осознанием исторического

наследия Булгара», тут уже возникают трудности, ибо,- как уже говорилось, понятие «Булгар» из-за своей многозначности не сводимо только к «средневековому Булгарскому государству», а в равной .мере может быть отнесено и к Казанскому ханству, являясь частью исторического сознания, восходящего к совершенно иной эпохе.

Таким образом, при учете всей совокупности установленных к настоящему времени фактов, достоверность реконструированной А.Д-ж. Франком для XVIII в. «булгарской региональной идентичности» оказывается под сомнением. На наш взгляд, правильнее будет говорить о специфическом «мусульманском» самосознании татар и башкир в этот период. Оно, в силу указанных выше причин, и приобрело в XVIII в. особую устойчивость в виде конфессионима «мэселман». Широкое бытование последнего в XVIII — середине XIX вв. в Волго-Уральском регионе было тесно связано со становлением тут, начиная с XVIII в., самостоятельной «мусульманской» нации. Наконец, в пользу нашего вывода говорит и та борьба татарских идеологов, стремившихся построить во второй половине XIX в., новую идентичность, против прежнего конфессионима, точнее, смешения конфессионального и этнического начал в самосознании волго-уральских татар.

По мере того, как во второй половине XIX в. мусульманская общность Поволжья и Приуралья начала приобретать новые черты, превращаясь в «этнокультурную» нацию, вопрос об идентичности волго-уральских татар стал приобретать особую остроту, так как для идеологов становилась все более ясной необходимость перехода к иному типу идентичности. Наиболее четко проблема такого перехода была поставлена одним из виднейших идеологов формирующейся татарской нации — Ш.Марджани (1818—1889), отчасти предвосхитившим, а отчасти бывшим участником «строительства» нации «второй очереди». Свои идеи об идентичности татар он изложил в большом историческом труде (т. 1 издан в 1889 г., т.2 — в 1900 г.) «Местэфадел-эхбар фи эхвали Казан вэ Болгар»156 («Источники по истории Казани и Булгара»), недавно вполне справедливо названном одним из американских историков татарского происхождения, «первой современной историей казанских (т.е. волго-уральских — Д.И.) татар»157. При изложении истории волго-уральских татар Ш.Марджани отстаивал целесообразность использования применительно к ним этнонима «татар». Ю.Шамилоглы полагает, что он через этот этноним добивался установления исторической преемственности между «казанскими» (волго-уральскими) татарами своего времени и волжскими булгарами, но через такие звенья, как истории Казанского ханства и Золотой Орды158. Это объяснение важно, но недостаточно. По мнению А.Дж.Франка, кроме того, Марджани занимался еще демонтажем ранее возникших «образов», в данном случае — «булгарской» идентичности, так как он полагал, что общность волго-уральских мусульман представляла из себя «татар», возникших в результате объединения этнической общности (тюрки

156 Эта работа писалась довольно долго — начиная с 1850-х и до начала 1880 — гг. (См.: Усманов М.А. Источники книги Ш.Марджани «Мустафад-ал-ахбар фи ахвали Казан ва Булгар, ч. 1. — Казань, 1885 //Очерки истории Поволжья и Приуралья. Сб. ст. — Вып.П—III. — Казань: Изд-во КГУ, 1969. — С.144—154; Юсупов М.Х Шигабутдин Марджани как историк. — Казань, 1981. — с.114—115 и др.).

157 Shamiloglu U. The formation ... — p.42.

158 Там же. — р.43.

Волго-Урала) с политическим организмом (Золотая Орда). Для него, как думает этот исследователь, в формировании татарской нации этнический и политический факторы были первичным, а религиозный

— вторичным159. Критикуя подход Ш.Марджани, А.Дж.Франк даже заявил, что «булгарская идентичность, основанная на добровольном принятии индивидами ислама, по-своему важна как альтернатива современной идеологии татарской национальной идентичности, в меньшей степени основанной на свободном выборе, а больше на этническом или генетическом детерминизме»160. Как видим, американский историк фактически обвиняет Ш.Марджани в навязывании мусульманской умме Волго-Ураль-ского региона этнонима «татары». Однако, выбор Марджани был обусловлен гораздо более сложным комплексом причин. Прежде чем перейти к их рассмотрению, приведем некоторые места из сочинения татарского историка, раскрывающие ход его рассуждений. Так, он пишет, что некоторые татары «из-за чрезвычайного невежества, вслед за сартами Мавераннахра, вопреки истине берут название «нугай», употребляют между собой это наименование и считают себя представителями этого народа» (выделено нами — Д.И.)161. В этом высказывании заключена одна сторона проблемы идентичности. Более трудным ее аспектом являлась прочность старой «мусульманской» идентичности. Ученый-реформатор подчеркивает, что иные среди татар «из-за того, что русские их оскорбляют как татар, воспринимают свое бытие ... неким ущербным состоянием и отрицая свое «татарство», заверяют, что они никакие не татары, а мусульмане». Но Марджани выступает категорически против подмены этнонима конфессионимом, заявляя: «Какая жалость! Между наименованиями (татарин и мусульманин) такая же большая разница, как расстояние между Нилом и Ефратом! О ничтожный! Если бы твой религиозный и национальный недруг не знал другого твоего наименования, кроме имени «мусульмане», он бы тебя возненавидел как «мусульман». И он восклицает: «Кто же ты, если не татарин?»162 Ясно, что Ш.Марджани уже сделал выбор в пользу современного, основанного на этничности, типа идентичности. Если перейти к причинам, обусловившим выбор историка, то они, по нашему1 мнению, следующие. Во-первых, при жизни Марджани среди татар еще были распространены разнообразные локальные этнонимы и другие, самоназвания, в том числе и экзоэтнонимы (например, «нугай»). Как идеолог, отец татарской истории не мог не выступать за наиболее интегральный и распространенный этноним, каковым являлось наименование «татары». Не последнюю роль при его выборе сыграла, надо полагать, историческая память представителей бывшего сословия служилых татар, помнивших о былом величии своих предков (об этом не забывали и русские, что Марджани явно принимал во внимание). Во-вторых, противостоявшая «татарской» идентичности «мусульманская» идентичность, из-за своей «безграничности», не могла удовлетворить Марджани, понимавшего, что основу национальной общности в дальнейшем будет образовывать культура, приобретавшая все более этнический характер уже в период его жизни. В-третьих, на окончательную выработку взглядов Ш.Мар-

U9 Frank A.J. Islamic ... — p.p. 197, 207.

160 Там же. — c.212.

161 Мэржани Ш. Мэстэфадел-эхбар фи эхвали Казан вэ Болгар. — Казан, 1989.

— 43 б.

|и Там же.

джани могли повлиять и идеологические устремления миссионеров типа Н.Ильминского. Как недавно было показано в докторской диссертации Р.П.Джераси163, с 1860-х гг. казанские миссионерские круги во главе с Н.Ильминским начали разрабатывать булгарскую теорию происхождения чувашей, имея целью обосновать возможность отхода булгар-мусульман от ислама и принятия их потомками христианства. При этом одновременно у татар как бы отбиралась часть культурного исторического прошлого, что для миссионеров было немаловажно из-за их стремления нанести ущерб позициям ислама в Поволжье. Между тем, Марджани, которому удалось достаточно успешно инкорпорировать булгарский период в общенациональную историю, обратил особое внимание на ислам в Золотой Орде. По мнению Ю.Шамилоглы, эта линия у Марджани служила для подтверждения «связи эры волжских булгар через Золотую Орду с периодом, современным Марджани»164. Следовательно, основоположник национальной исторической науки мог реагировать и на построения имперских идеологов, стремясь не позволять им нарушить уже выработанную линию развития национальной идентичности татар. В-четвертых, нельзя не учитывать и роли .русского окружения (в т.ч. и русской администрации) в закреплении за татарами их современного этнонима. Этот фактор Ш.Марджани явно принимался во внимание, что видно как из его высказывания о невозможности уйти от представлений о народе <<религиозного а национального недруга», так и его одновременной попытки отделить этноним «татар» от монгольских завоевателей165. В-пятых, нельзя забывать и о чисто научных сторонах рассматриваемой проблемы: без признания в татарской истории роли собственно «татарского» (золотоордынско-тюркского) компонента, невозможно было бы решить вопрос об этническом развитии волго-уральских татар, что, в свою очередь, лишило бы Ш.Марджани возможности написать целостную национальную историю. Как ученый Марджани с этой задачей на том уровне исторических знаний справился весьма успешно166.

В период жизни Марджани новая идентичность еще только начинала формироваться, так как ее естественная основа — национальная этническая культура, складывающаяся в результате возникновения «высокой культуры» и трансформации под ее воздействием традиционно-народной страты культуры, еще находилась в процессе становления. Поэтому среди крестьянских масс, особенно в районах компактного проживания казанских татар, продолжали функционировать старые идентичности, особенно конфессионим «меселман». Об этом свидетельствуют материалы, связанные с деятельностью движения ваисовцев (начало их движения восходит к 1860-м гг.). Основатель движения —

163 См.: Geraci R.P. Window on the East: Ethnography, Orthodoxy, and Russian nationality in Kazan, 1870—1914. — University of California at Berkley. — 1995 (Ph. D).

164 Shamiloglu U. The formation .. — p.45.

165 На этот факт обратил внимание Ю.Шамилоглы, указавший, что Ш.Марджани пытался дистанцироваться от монгольских завоевателей выдвинув аргумент о том, что монголы познакомились с этнонимом «татары» позже формирования группы, имевшей этот этноним. Поэтому он писал о том, что первоначально данное наименование к монголам никакого отношения не имело (Shamiloglu U. The formation ... — р.44).

О некоторых деталях этого вопроса см.: Исхаков Д.М. Послесловие к статье Ю.Шамилоглу «Формирование исторического сознания татар: Шигабуддин Марджани и образ Золотой Орды» //Татарстан, 1991, № 10. — с.27—29.

Багаветдин Вайсов (1819—1893) был склонен считать себя «старовером мусульманином» из «сословия тюрки». Его последователи в 1890-х гг. именовали себя «болгарскими Ваисовского божьего полка староверческого общества мусульманами», не желая себя признавать «татарами-крестьянами», заявляя, что они «ничего общего с татарами не имеют». По их мнению, «татары ... веруют в кэлэмишариат (т.е. в мусульманскую теологию — Д.И.), пьют вино, курят табак и ихние женщины занимаются распутством». В противовес им, «мусульмане-староверы этого не делают, они веруют в ... святой Ислам, святой Шариат и в святой Коран». Поскольку ваисовцы состояли из крестьян и мелких мещан — недавних крестьян, постольку подобные настроения и их специфическое «мусульманское» самосознание следует признать явлением, распространенным во второй половине XIX в. среди народных масс. Это признавал и Ш.Марджани, что отчетливо видно из его высказывания о том, что часть татар отрицая свое «татарство» признают себя «мусульманами». В таком же духе следует трактовать и высказывания татарского просветителя К.Насыйри (1824—1902), относящиеся к последней четверти XIX в.'67. Одно из них звучит так: «... если я называл национальную принадлежность (национальность) своего народа «татарской» — это не нравилось, когда язык (народа) называл татарским — это (тоже) не нравилось». Очевидно, не конкретизированные ученым недоброжелатели, не принимающие этнонима «татар» — это сторонники конфессионима «меселман».

Дискуссия вокруг общенационального этнонима продолжалась и в первых десятилетиях XX в. — недаром Г.Ибрагимов в статье «Мы — татары» (1911 г.), констатировал: «Татары ... почему-то уклоняются от этого названия»168 (этнонима «татар» — Д.И.). Причин такого «уклонения» было несколько. Прежде всего, это, конечно, прочность у волго-уральских татар «мусульманской» идентичности. Так, известный татарский этнограф и историк Г.Ахмаров (1864—1911), бывший сторонником булгарской теории происхождения татар, в своей книге «История Булгарии» (1909 г.) указывает, что его современники — казанские татары, «предпочитают обращение «казанские мусульмане» или «казанские тюрки»169. Но имелись и другие факторы, приводившие к- оппозиции к этнониму «татар» в обществе. Среди них следует выделить такой фактор, как учет интеллигенцией необходимости единых действий всех тюркских и мусульманских народов против самодержавия. В результате среди татар в начале XX в. в оборот вошел квазиэтноним «тюрок» (тврек, тур)с). Например, татарский писатель Ф.Каримов (Карими) в 1914 г. писал: «... разбираем — тюрки мы или татары и по возможности стараемся доказать, что мы татары». Но далее он указывал: «разве наши сущность, происхождение, дух и идеи не есть тюрк?»170 У этого явления была и объективная база — усиление исторических и лингвистических исследований доказывали родственность тюркских народов, общность их истории. Об

167 Исхаков Д. Становление национального самосознания татар //Татарстан, 1993, № 6. — с.56.

168 Там же.

169 Ахмеров Г. Избранные ... — с.27.

170 Исхаков Д.М. Формирование национального самосознания татар: проблема становления (XVIII — начало XX вв.) //Культура, искусство татарского народа: истоки, традиции, взаимосвязи. — Казань: ИЯЛИ АНТ, 1993. — с.120, 124.

этом видный татарский интеллектуал .'Дж.Валидов, писал: «Историки, изучившие наше прошлое, называют нас тюрками ,..»171 Действительно, даже такой явный сторонник булгарской теории происхождения татар, как Г.Ахмаров, применительно к казанским татарам использует не только этноним «булгар», но и «тюрко-булгарский народ»172. Кроме того, сохранение конфессионима «меселман», как нельзя более подходившего к складывавшейся политической ситуации, могло «подпитывать» сторонников использования квазиэтнонима «турк» (торек), так как подавляющее большинство тюркских народов России были мусульманами. Но имелась еще одна, дополнительная причина того, почему татарские интеллектуалы старались выйти за пределы этнонима «татар» — это существование ассоциированности северо-западных башкир с татарами. Среди татарской интеллигенции была распространена точка зрения о том, что татары и башкиры являются единым этническим формированием. Ее очень точно изложил Дж.Валидов: «... задавать вопрос, можно ли считать татарами мещеряков и башкир ..., совершенно бессмысленно и неуместно», так как то, что «один (народ) отделяет от другого — это разница в языке, но между языком мещеряков и башкир с одной стороны, и казанских татар, с другой, особой разницы нет»173. Такое мнение бытовало и потому, что та «высокая» культура, которая складывалась у волго-уральских татар до 1917 г., обслуживала не только татар, но и башкир.

Однако, несмотря на существование среди татарских интеллектуалов разных походов к выбору общенационального этнонима, ведущей линией было постепенное укрепление в этом качестве позиции этнонима «татар». Дж.Валидов, являвшийся одним из крупных мыслителей начала XX в., весьма тонко подметил следующее: «... наши литераторы, поэты и значительная часть нашей молодежи (выделено нами — Д.И.), называют нас татарами». Действительно, более молодое поколение представителей татарского общества и, особенно, литераторы в широком смысле этого слова (включая и журналистов), однозначно выступали за этноним «татар». Г.Ибрагимов, например, защищая этот этноним и выступая против использования наименования «терек» (турк) в роли общенационального этнонима, резонно замечал, что, поскольку «славянин может быть русским», то и «тюрок может быть татарином»174. Г.Тукай в 1910 г. также писал: «... газеты ... начали выходить на татарском языке, книги и статьи — на татарском и мы, татары, так и остались татарами». Талантливый поэт и золотопромышленник З.Рамиев (Дердменд) в одном из своих стихотворений (его строки приводятся в вольном изложении) также вопрошал: «Разве можно оскорбляться имени «татар», разве может человек отрицать свое наименование (этноним), я сын татарина — татарин, не говори мне, что я не татарин ...»

Документы 1910-х годов показывают, что в развитии национального самосознания у татар наибольшую активность проявляли татарские интеллектуалы и национальная буржуазия175. Несмотря на то, что крестьянство в этом процессе не участвовало, под воздействием

171 Исхаков Д. Становление ... — с.57.

172 Ахмеров Г. Избранные ... — с.62.

173 Исхаков Д. Становление ... — с.57.

174 Там же.

175 См., например: Исхаков Д.М. Роль интеллегенции... — с.11 —127

национальной идеологии у него этническое самосознание быстро менялось. Об усвоении татарами в целом идентичности нового типа к предреволюционному времени достаточно исчерпывающе высказался в 1914 г. казанский губернатор П.М.Боярский, показавший, что, если «раньше на вопрос: какой ты нации, татарин отвечал — .мусульманской», то теперь в Казанской губернии «тяготение мусульман к религиозному фанатизму ослабевает и крепнет стремление к поднятию народности, усвоению татарского национализма и созданию самостоятельной мусульманской культуры»'76 (выделено нами — Д.И.). Тем не менее, на национальное самосознание еще можно было оказать воздействие в направлении некоторой корректировки процесса его окончательного оформления. Такая «конструктивистская» попытка была предпринята татарскими идеологами в ходе «строительства» татарской «политической» нации.

Летом 1917 г. в проекте документа под названием «Основы национально-культурной автономии мусульман внутренней России», появились несколько понятий, обозначающих ту этнополитическую общность («миллэт», т.е. нация), которую идеологи либеральной буржуазии стремились «конструировать». Это, с одной стороны, термин *мусульмане внутренней России и Сибири» (укороченный вариант — «мусульмане внутренней России»), который в тексте документа кратко дается и в форме «мусульмане» (меселман, мэселманнар). Понятно, что данное обозначение есть ни что иное, как традиционный для Волго-Уральского региона конфессионим «меселман». Очевидно, он в документе появился не без влияния духовенства, игравшего важную роль в политических процессах 1917 — начала 1918 гг. Подтверждением нашему заключению выступает мнение муфтия Р.Фахретдинова, который даже в 1925 г. под названием «мусульмане» или «российские мусульмане», татар, башкир, мишарей и тептярей считал одной «нацией» (миллэт)177. Но с другой стороны, в рассматриваемом документе более важное значение имеет термин «тюрко-татары», как бы синтезировавший взгляды сторонников «тюркист-ской» и «татаристской» линий развития национального самосознания. Третье понятие, фигурирующее в этом документе — «язык тюрки», обозначающее современный татарский литературный язык, показывает, что этноним «тюрко-татары» охватывал конкретную «политическую» нацию, включающую в свой состав не только волго-уральских (в их числе — астраханских) и сибирских татар, но и башкир. Конфессионим «мусульмане» фактически имел такой же смысл. К тому же Конституция культурно-национальной автономии (16 января 1918 г.) название «политической» нации дает не только в форме «тюрко-татары», но и в форме «мусульмане тюрко-татары внутренней России и Сибиричто подтверждает синонимичность обоих понятий.

После прихода на смену проекту штата Идель-Урал советского проекта создания Татаро-Башкирской Советской Республики, татарская интеллигенция попыталась привить в общественном сознании другое название — «татаро-баш.киры»т, что было связано со стремлением

176 Там же.

177 Фахретдинов Р. Открытое письмо Уфимскому горисполкому, татарской молодежи, всем, кто стоит во главе дела (1 января 1925 г.) //Идел, 1991, № 8—9. — С.93—96.

1,а Шараф Г.. Миллер Б.Ф. Башкиры //Выставка культур народов Востока (путеводитель по выставке). — Казань, 1920. — с.44—59.

идеологов «конструировать» нацию, способную в конечном счете обрести определенное территориальное оформление. Несмотря на то, что при этом идеологи татар исходили из учета некоторых объективных факторов (этнокультурное единство татар и башкир на северозападном Приуралье), предложенный им подход оказался слишком широким. Идеологи башкир уже в июле-августе 1917 г. противопоставили себя <<волжским мусульманам», заявив о своем стремлении создать собственную территориальную автономию в виде «штата Башкурдистан» — речь шла о башкирской «политической» нации в рамках «Малой Башкирии». Вопрос о наименовании «татаро-башки-ры» в 1920 г. всплыл опять. Лидеры Башкирской республики в своем заявлении от 17 января 1920 г. выступили «против присвоения ей (Татаро-Башкирской Советской Республике — Д.И.) названия «Татаро-Башкирской Республики», употребления терминов «татаро-башкирский язык», «татаро-башкирская литература», «татаро-башкирская армия». В итоге, лидерам татар пришлось оправдываться, что они хотели дать новой республике двойное название «не по прозелити-ческим соображениям, а из осторожности (выделено нами — Д.И.), что оставшиеся за территорией Советской Башкирии и входящие (точнее, предполагаемые, что войдут — Д.И.) в состав Татарской республики башкиры будут протестовать против данной республики под именем татарской национальности»179. В результате присоединения Уфимской губ. к Башкирской АССР (1922 г.) «конструктивистским» усилиям татарских идеологов был поставлен конец. Тем не менее, тень «тюрко-татарской» нации в 1920-х гг. в скрытом виде присутствовала в некоторых высказываниях татарской советской элиты18". А для политических эмигрантов из татарской элиты понятие «тюрко-татары» так и осталось основным (см. работу Г.Исхаки, изданную в 1933 г. в Париже). Вряд ли были случайными и строки из постановления 3-й сессии Башкирского ЦИК VIII созыва (1932 г.) о «татарской великодержавнической политике к башкирам», сопровождаемые поручением Башкорнаркомпросу «принять решительные меры к изжитию подмены преподавания башкирского языка татарским языком»181.

Таким образом, попытки татарских идеологов внести коррективы в ход складывания национальной идентичности в 1917—1920-м гг. не увенчались успехом, что было связано как с сопротивлением башкирской политической элиты, так и с общим провалом политического проекта татарского национального движения 1917—1920 гг. по созданию татарской «политической» нации в широких этнических и территориальных рамках. Но усилия татарских идеологов в одном плане не пропали даром — к 1920-м годам большинство татар (в Европейской части СССР по переписи 1926 г. — 88%) уже прочно усвоило этноним «татары» в качестве общенационального самоназвания. Однако, на северо-западе Приуралья в 1920-х годах полной дифференциации татароязычного населения на «татар» и «башкир» не произошло — в значительной мере из-за ее невозможности. Следовательно, можно думать, что татарские идеологи, выдвигавшие в первых десятилетиях XX в. разные варианты номинации нации,

1,9 Исхаков Д.М. Проблемы ... — с.77—78, 80.

180 Анализ см.: Там же ... — с.82—84.

151 Постановление 3-й сессии Башкирского ЦИК VIII созыва. — Уфа, 1932. — с.9—10.

исходили не только из идеологических устремлений по «конструированию» определенной нации, но из логики объективных этнических процессов, диктовавших им конкретные территориальные и этнокультурные рамки, в пределах которых предлагавшаяся ими национальная идентичность могла функционировать. Поэтому, северо-западное При-уралье, как зона «нерасчлененной» идентичности, для татарских и башкирских идеологов фактически осталось полем будущей битвы за закрепление этнически более конкретизированных самоназваний.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В этнической эволюции волго-уральских татар донационального периода с XV по XVII вв. можно выделить три этапа: позднезоло-тоордынский (XV — середина XVI вв.), переходный (вторая половина XVI — первая треть XVII вв.) и консолидационный (1630-е гг. — конец XVII в.). В то же время, учитывая взаимосвязанность этнических процессов двух последних этапов, их можно рассматривать и как единый период постепенного формирования новой общности татар в Волго-Уральском регионе.

На позднезолотоордынском этапе в Казанском и Касимовском ханствах происходило становление двух близкородственных тюрко-татарских народностей — казанских татар и мишарей, завершенное в первом государстве к середине, во втором — к концу XVI в. Сколько-нибудь существенных различий между этими двумя этническими общностями в XV—XVI вв. не выявлено — оба этноса типологически относятся к одной группе феодальных народностей, о чем свидетельствуют ряд данных (сходство их социальных, административно-политических структур; единообразность моделей номинаций, применявшихся в источниках по отношению к ним и созданным ими, этнополитическим общностям).

В сложении народностей казанских татар и мишарей основную роль сыграли этнически близкие субстратные компоненты — булгары у первых и буртасы (можары) — у вторых, а также общий суперстрат в лице «татар» — золотоордынско-тюркских групп, включая и ногайцев. До завоевания Казанского ханства Русским государством и последовавшего затем постепенного «расформирования» Касимовского ханства, для образовавшихся в рамках указанных ханств государствообразующих этносов была присуща социальная стратифицированность — явление, весьма обычное для феодальных обществ. Но у татар Поволжья и Приуралья сословные деления обладали спецификой, связанной с унаследованной от Золотой Орды социально-политической структурой. Последняя отражала былое взаимодействие в Золотой Орде оседло-земледельческого и кочевого тюркского населения. В соответствии с этой общей моделью в изученных нами позднезолотоордынских государствах социальная стратификация, существовавшая в XV — середине XVI вв. в рамках государствообразующих этносов, строилась на этносословном принципе, когда «чернь» (ясачное население) генетически восходила в целом к дозолотоордынским этническим общностям (булгарам — у казанских татар и буртасо-можарам — у мишарей), а слой феодалов состоял преимущественно из золотоордынских групп с клановым делением, т.е. из «татар». Очевидно, в Ногайской Орде социальное деление строилось по такому же принципу, когда, с одной стороны, находились

ясачники — «иштяки» и «башкиры», а с другой — господствующие племена, объединенные общим этнонимом «мангыт» или лолитонимом «ногай» (нугай), не чуждые и этнониму «татар».

Унаследованные после 1480-х гг. от Большой Орды сложные политические связи Казанского и Касимовского ханств с Ногайской Ордой, наиболее ярким проявлением которых начиная с последних десятилетий XV в. является функционирование в этих государствах Мангытских «юртов» — княжеств, обусловили обширность этнокультурных контактов тюркского населения Ногайской Орды с формирующимися этносами казанских татар и мишарей. Одним из последствий данного взаимодействия стала неопределенность этнических границ общности казанских татар на северо-западе Приуралья — там этнически родственные казанским татарам группы «иштяков» и ногайцев постепенно консолидировались не только в «башкир», но и в «татар» с весьма неопределенными этнодифференцирующими признаками.

Этнические процессы, происходившие в XV — середине XVI вв. в татарских государствах Волго-Уральского региона, однозначной оценке не поддаются. С одной стороны, если учесть их конечный результат — сложение в рамках ханств двух самостоятельных этносов — казанских татар и мишарей — эти процессы должны быть признаны этногенетическими. Тогда и весь позднезолотоордынский (татарский) период необходимо будет считать этапом этногенеза новых татарских народностей. Но с другой стороны, этносословная двухполюсность татарских общностей XV — середины XVI вв. явно восходит к периоду Золотой Орды — иначе вряд ли была бы возможна ситуация, когда в известных позднезолотоордынских обществах, особенно^ в Крымском, Казанском и Касимовском ханствах, весь верхний слой в лице «татар» с клановым делением выступал как некая целостность. Следовательно, динамику татарских этнообразований XV — середины XVI вв. можно рассматривать и как результат дальнейшей трансформации сложившейся ранее в пределах Золотой Орды этнополитичес-кой общности. В таком случае позднезолотоордынский период придется трактовать как этап в этнической истории этой последней общности. Отсюда вытекает, что обе существующие в Татарстане концепции формирования волго-уральских татар — булгаристская и татаристская, из-за своих крайностей являются односторонними: в первом случае налицо недооценка золотоордынско-тюркской, а во втором — дозолото-ордынской составляющих татар. Нам думается, что по рассматриваемому вопросу более предпочтителен синтетический подход, который в концептуальном плане может быть сформулирован следующим образом.

Позднезолотоордынский этап истории татар этногенетическим являлся лишь в той мере, в какой, благодаря распаду золотоордынской этнополитической общности, на основе консолидации локальных этно-политических формирований, произошло становление отдельных татарских народностей. В неменьшей степени этот исторический отрезок может быть определен и как время продолжения этнической истории золотоордынской этнополитической общности, золотоордыпских «татар». Во-первых, формирование самостоятельных татарских народностей не привело к их взаимной изоляции — они продолжали сохранять многочисленные политические и этнокультурные связи, единым был их суперстрат («татары» с клановым делением). Во-вторых, у этого суперстрата длительное время продолжало существовать «материнское»

объединение — до 1502 г. в виде Большой Орды, затем — Ногайской Орды, выступавшее в роли некоего этнического и политического «ядра» всех татарских общностей. Но в силу существования в XV — середине XVI вв. сословных перегородок и «черный» слой татарских народностей мог продолжать в какой-то мере сохранять свою этническую специфику, обладая в Поволжье собственной этнокультурной динамикой, связанной, в одном случае, с булгарским наследием, а в другом — буртасским (можарским). В Приуралье аналогичный вывод может быть распространен на «иштяков».

Со второй половины XVI в. в результате потери государственности, демографической катастрофы и начавшейся коренной ломки социальных структур, у татарских народностей Волго-Уральского региона наступил переходный период, продолжавшийся примерно до первой трети XVII в. В этот период были «демонтированы» важнейшие социальные структуры казанских татар и мишарей, хотя некоторые их элементы в виде деления на «служилых татар» и ясачников (у казанских татар — «ясачные чуваши», у мишарей — «буртасы — посопные татары») в Поволжье еще сохранялись. В Приуралье продолжало бытовать деление с одной стороны — на «иштяков», «башкир», а с другой — на «ногайцев» или «татар». По-видимому, у волго-уральских татар вплоть до первых десятилетий XVII в. потенциал внутриэтнической консолидации, связанный с преодолением этносословных черт основных социальных страт, сохранялся.

Хотя начало собственно третьего этапа этнического становления волго-уральских татар датируется с 30-х гг. XVII в., фактически оно восходит к более раннему времени — ко второй половине XVI в. Одним из главных предпосылок изменения направления этнических процессов среди волго-уральских татар во второй половине XVI—XVII вв. являлась массовая миграция татар в Волго-Уральском регионе, особенно усилившаяся в XVII в. В итоге переселенческого движения углубились контакты казанских татар с выходцами из бывшего Мещерского «юрта», возникли их новые этнокультурные подразделения. Одновременно все большее значение начал приобретать фактор русского присутствия (рост численности и влияния русских, в том числе и через административные каналы), выступавший по отношению к волго-уральским татарам определенным «формообразующим» элементом. Сближению в пределах Поволжья и Приуралья разных групп татар способствовало и исповедание большинством татар ислама. Впрочем, этот фактор «стягивал» вместе и татар с башкирами. Еще одним общим элементом, обеспечившим этнокультурную интеграцию тюрко-мусульманских групп региона, был литературный язык тюрки (поволжский тюрки). В итоге действия многих факторов к концу XVII в. завершилась консолидация новой общности — народности волго-уральских татар. Она "отличалась от этносов — предшественников не большей «развитостью», как думают некоторые исследователи — для этого как раз не было условий — а численностью, величиной этнической территории, особой этнокультурной структурой, основанной не на сословных делениях, а на «горизонтальных» связях (конфессиональных, территориально-этнографических, субэтнических), а также, ближе к началу XVIII в., и большей социальной однородностью. Несмотря на то, что на северо-западе Приуралья этот этнос по-прежнему не имел четких этнических границ, в других частях региона он территориально и этнически

вполне определился. У волго-уральских татар сложились общие культурно-языковые особенности, закрепился единый этноним «татары», хотя до конца XVII в. и даже значительно позже, у них сохранялись и другие типы самоназваний (субэтнические, земляческие, сословные и др.), среди которых особое место занимал конфессионим «мусульмане» (меселман, меселманнар). В этом волго-уральские татары сходны со многими феодальными этносами, для которых до наступления этапа национальной консолидации пестрота этнонимов была обычным явлением.

Относительно изученного нами процесса нациестроительства у татар в XVIII — первой четверти XX вв. не могут быть приняты ни марксистские и неомарксистские построения, ни крайние модерни-стско-инструменталистские схемы отдельных современных российских исследователей. Для понимания особенностей этого процесса наиболее приемлемым оказался центристский подход, близкий к позиции А.Д.Смита, который формулируется так: элита в своих устремлениях по «национальному конструированию» всегда находится в некоторых рамках, задаваемых предшествующими этнокультурными реальностями и характерными для них идентичностями.

В становлении татарской нации можно выделить три этапа: первый — образования «мусульманской» нации (XVIII — середина XIX вв.); второй — формирования этнокультурной нации (вторая половина XIX — начало XX вв.); третий — складывания «политической» нации (1905 — конец 1920-х гг.).

Для начального периода первого этапа (первая половина XVIII в.) были характерны интенсивные передвижения татар в пределах Волго-Уральского региона, особенно в направлении северо-запада Приуралья. В результате масштабных миграционных процессов, с одной стороны, произошло дальнейшее расширение фронта этнических контактов казанских татар и мишарей, а с другой — разных групп татар с более ранним тюркским населением приуральской зоны. К концу XVIII в. основная этническая территория волго-уральских татар уже сложилась и в дальнейшем свои очертания в пределах Волго-Уральского региона она меняла только в связи с этническими процессами. В течении XVIII — середины XIX вв. смешанный в этнокультурном отношении татарский ареал из Среднего Поволжья расширился в направлении северо-западного Приуралья, где приобрел региональные особенности, не потеряв, однако, свои общеэтнические черты.

Темпы роста численности волго-уральских татар в XVIII в. были достаточно высокими, и уже к началу этого столетия татары достигли тех демографических параметров, которые были характерны для них к средине XVI в. На грани XVIII—XIX вв. численность волго-уральских татар приблизилась к миллионному рубежу, что явно обеспечивало протекание в дальнейшем нациеобразовательных процессов. Начальная стадия урбанизации у татар также приходится на период с XVIII по середину XIX вв. Несмотря на постепенное усиление урбанизированное™ татар за это время, она оставалась незначительной — даже к середине XIX в. в городах проживала лишь малая часть (2,3%) изучаемого этноса. Именно поэтому культура волго-уральских татар на этом этапе в основном оставалась традиционной, а «высокая» ее страта имела сугубо исламский характер при незначительных проявлениях светских начал. Однако, было бы большой ошибкой считать эту культуру неподвижной. Есть основания полагать, что изменения проис-

ходили как в традиционном слое культуры — в частности, формировалась ее новая территориальная структура, так и в ее «высокой» страте. Динамика последней наиболее выразительна в плане становления конфессиональной школьной системы, включавшей уже к 1860-м годам почти 1,5 тысяч таких школ. Но имелись и другие важные нововведения, происходившие, например, в области мусульманского реформаторства: это — стремление к творческой интерпретации исламской догматики, свидетельствовавшее о складывании некоторых фундаментальных аспектов «высокой» культуры татар.

Основным направлением этнических процессов первого этапа были консолидационные процессы — если их общенациональный уровень тогда еще только наметился, то межсубэтнический уровень протекал весьма активно. Тем не менее, существование локальной дифференциации этноса на этом этапе еще не было преодолено, чему мешал общий традиционный характер татарского общества. Однако, продолжающаяся консолидация волго-уральских татар создавала не только предпосылки ликвидации этнических и сословных перегородок, но и углубляла постепенную ассимиляцию тесно связанных с ними групп иноэтнического происхождения. До определенного времени эти процессы протекали скрытно, будучи «укутанными» в общую мусульманскую оболочку. Естественно, что в таких условиях нарождающееся национальное самосознание было вплетено в мусульманский контекст, выступая в виде конфессионима «меселман». Этот конфессионим, глубоко традиционный для волго-уральских татар, в сознании народных масс и идеологов последней четверти XVIII — начала XIX вв. был тесно связан с так называемой «булгарской» идентичностью. Эту форму идентичности предпочтительнее рассматривать как особую разновидность мусульманской идентичности, функционировавшей в конкретных условиях Волго-Уральского региона. В значительной мере она является идеологическим конструктом, выработанным татарскими интеллектуалами во второй половине XVIII в. в их стремлении формировать у уммы региона особое самосознание через разработку некоторых идей, способных повлиять на складывание исторического сознания ее представителей. Но одновременно у волго-уральских татар была представлена и другая линия развития их идентичности, связанная с группой служилых татар. «Татаристское» направление их этнического самосознания, берущее начало от золотоордынского и позднезолотоор-дынского эпох, сохранилось и после низведения в XVIII в. служилой группы до уровня крестьянства. Несмотря на прочную вплетенность этносословного самосознания и этой части волго-уральских татар в общий исламский «контекст», делавший их в целом по самосознанию «мусульманами», их идентичность обладала важной особенностью — в историческом плане она концентрировалась не на «Булгаре», а на золотоордынской и позднезолотоордынской государственности.

На втором этапе нациеобразования характер миграционных процессов у волго-уральских татар изменился — при сохранении земледельческих переселений, направленных, правда, уже за пределы Волго-Уральского региона, основной их миграционный поток шел в города, в том числе и находящиеся далеко от Поволжско-Приуральской зоны. Между 1850—1890-ми гг. в регионе численность горожан из числа волго-уральских татар существенно выросла (в 3,7 раза), достигнув к 1897 г. 111 тыс. чел. Довольно крупная (около 50 тыс. чел.) группа татар

— выходцев из Волго-Уральского региона, была сосредоточена и в городах, расположенных в других частях России. Из-за многочисленности волго-уральских татар к концу XIX в. из 240 тыс. татар-горожан, проживавших в городах России (8,8.% от общего -числа татарского населения империи), более 60% (т.е. около 160 тыс. чел.) составляли именно они. В результате миграционных передвижений второй половины XIX — начала XX вв. складываются основные предпосылки этнического сближения ядра татарской нации — волго-уральских татар, с периферийными группами татар (сибирские и астраханские татары). Это сближение происходило на основе формирования, вследствие переселений волго-уральских татар на этнические территории двух последних групп, своеобразной формы их территориального единства.

Устойчивый рост численности волго-уральских татар во второй половине XIX в. превратил их к концу столетия в достаточно крупную по масштабам России этническую общность (в 1897 г. •—■ 2 млн. 250 тыс. чел.), около половины (1 млн. чел.) которой была сосредоточена в Приуралье, преимущественно в его северо-западных районах. Рост численности волго-уральских татар в пореформенный период был достигнут не только в результате естественного прироста, но и за счет этнических процессов, итоги которых на рубеже XIX—XX вв. стали более определенными.

В этнической культуре волго-уральских татар во второй половине XIX — начала XX вв. происходили фундаментальные изменения, связанные со становлением национальной культуры. Одним из важных направлений этих изменений была трансформация традиционной культуры волго-уральских татар, которая, при сохранении культурной «диалектно-сти», стала быстро дрейфовать в направлении усиления общетатарских черт. Последнее происходило под воздействием городских групп, у которых в пореформенный период начал активно вырабатываться обобщенный (генерализованный) слой культуры, в дальнейшем транслированный на сельскую периферию. Под воздействием этого нового (вторичного) сегмента, являвшегося одним из элементов формирующейся национальной культуры, традиционный слой культуры волго-уральс-ких татар во второй половине XIX в. вошел в кризисный этап своего развития. Но наиболее сильное воздействие на этнокультурное развитие волго-уральских татар в рассматриваемое время оказало становление у них «высокой» культуры, большинство структурных элементов которой берет начало именно со второй половины XIX в. Указанные процессы неуклонно приводили к превращению волго-уральских татар и интегрирующихся с ними групп, в этнокультурную нацию.

В этой связи интенсифицировались этнические процессы, в которые были вовлечены волго-уральские татары. С одной стороны, к рубежу XIX—XX вв. консолидация волго-уральских татар как ядра татарской нации вошла в свою завершающую стадию, когда многие локальные этнокультурные и языковые особенности были полностью или частично «стерты». Но с другой стороны, достаточно быстро протекала общенациональная консолидация, которая скорее имела форму интеграции волго-уральских, сибирских и астраханских татар в единую общность — татарскую нацию. Хотя этот процесс даже к 1920-м годам не получил еще окончательного, завершения, не подлежит сомнению его существенная продвинутость. Индикатором тут служат два показателя: а) функционирование у всех групп татар, участвовавших в формировании

единой нации, общей информационно-культурной системы; б) выработка «общетатарской» (национальной) идентичности. Доминирование линии на общенациональную консолидацию привело к тому, что прежние субэтнические подразделения волго-уральских татар к рубежу XIX—XX вв. стали превращаться в этнокультурные формирования (этнические группы), хотя этот процесс у разных групп имел свои особенности (например, лучшая сохранность этносословных общностей типа «мещеряков» и тептярей в Приуралье). Тесная сопряженность на стадии национальной консолидации у волго-уральских татар этнического и конфессионального начал182 привела и к «выталкиванию» части крещеных татар, сохранявших даже в начале XX в. свою обособленность.

Консолидация волго-уральских татар сопровождалась ассимиляцией в Волго-Уральском регионе значительной группы башкир и небольших групп чувашей, а также бесермян. Подчеркнем, что термин «ассимиляция» для обозначения этого разряда этнических процессов с участием волго-уральских татар носит условный характер. Возможно, речь надо вести о консолидации с татарами ряда групп, этнически длительное время с ними тесно связанных.

При обширности этнических процессов между татарами и башкирами на северо-западе Приуралья, уже на этапе формирования татарской этнокультурной нации можно говорить об ассоциированности северозападных башкир с татарами, что в ряде районов было отчетливо заметно на рубеже XIX—XX вв., хотя общая картина интенсивного их этнического сближения окончательно прояснилась несколько позже.

На втором этапе нациеобразования магистральным направлением развития идентичности волго-уральских татар была замена основанной на конфессиональной принадлежности идентичности, на , новый ее тип, базирующийся на этничности. Основную парадигму такой замены разработали татарские интеллектуалы, в первую очередь — известный философ и историк Ш.Марджани. Именно ему удалось создать стройную линию становления национальной идентичности путем инкорпорирования как татаристской, так и мусульмансксНэулгаристской ее направлений. Выбор им как основы новой идентичности этнонима «татар», был далеко не произвольным, хотя элементы «свободного выбора» при этом присутствовали. Однако, вплоть до начала XX в. мусульманская идентичность продолжала иметь устойчивые позиции среди широких масс, временами приобретая у сторонников некоторых консервативно-охранительных идеологических течении более ярко выраженный «булгарист-ский» оттенок (ваисовцы). Поэтому проблема общенационального этнонима и, следовательно, национальной идентичности, оставалась актуальной даже в 1910-х гг. Но с начала XX в. на становление новой идентичности начали оказывать влияние дополнительные факторы, среди которых наиболее значимыми были два: а) учет необходимости совместной борьбы тюркско-мусульманских народов России за свою свободу; б) стремление конкретизировать этнические границы складывающейся этнокультурной нации. Под их воздействием у волго-уральских татар распространились, в основном, среди элитных групп, такие квазиэтнонимы, как «турек» (терек), «терки» (варианты: терки-болгар, терки-татар). Существование их в общественном сознании подпитывалось функционированием старого конфессионима «меселман». На этапе строитель-

"2 Об этом еще раз напомнила Г.Емельянова (См.: К вопросу ...).

ства татарской «политической» нации «конструктивистские» устремления татарской политической и интеллектуальной элиты усилились. За этими устремлениями стояли не только субъективные желания элитных групп, но и объективная невозможность точного определения этнических границ татарской нации в некоторых зонах Волго-Уральского региона, в первую очередь, на северо-западе Приуралья. Поэтому, главное внимание национальных идеологов на этом этапе было сосредоточено на таких вариантах общенациональных этнонимов (тюрко-татары, мусульмане внутренней России и Сибири, татаро-башкиры), которые могли бы стать основой для выработки единой для татар и башкир идентичности. Но политический проект татарской элиты столкнулся с двумя ограничениями: возникло башкирское национальное движение, стремившееся развивать у башкирской этнической общности самостоятельную идентичность; конкретные политические условия России 1917—1920 гг. не давали возможности реализации не только либерального, но и полномасштабного советизированного проектов конструирования татарской нации в «расширенном» варианте. Этот опыт достаточно ярко иллюстрирует возможности и ограничения «конструктивистских» усилий интеллектуалов. Однако, он же показывает, что при сохранении объективного основания проблема выработки национальной идентичности и этнического размежевания в этнически сложных зонах, таких как северо-западное Приуралье, не теряет своей актуальности.

Список опубликованных трудов автора, на основе которых написан научный доклад.

I. Монографии, книги.

1. Историческая демография татарского народа (XVIII — начало XX вв.). — Казань: ИЯЛИ АН Татарстана, 1993. — 143 с.

2. Этнографические группы татар Волго-Уральского региона (принципы выделения, формирование, расселение и демография). — Казань: ИЯЛИ АН Татарстана, 1993. — 173 с.

3. Введение в историческую демографию волго-уральских татар. — Казань: Фонд им. М.Султан-Галиева, 1993. — 71 с.

4. Татары (популярный очерк этнической истории и демографии). — Набережные Челны, 1993. — 50 с.

5. Феномен татарского джадидизма: введение к социокультурному осмыслению. — Казань: Изд-во «Иман», 1997. — 80 с.

6. Сеиды в позднезолотоордынских татарских государствах. — Казань: Изд-во «Иман», 1997. — 78 с.

7. Проблемы становления и трансформации татарской нации. — Казань: Изд-во «Мастер-Лайн», И-т истории АН Татарстана, 1997. — 248 с.

8. От средневековых татар к татарам нового времени (этнологический взгляд на историю волго-уральских татар XV—XVII веков). Научное издание. — Казань: Изд-во «Мастер-Лайн», И-т истории АН Татарстана, 1998. — 276 с.

II. Статьи в журналах и тематических сборниках, отдельные разделы в коллективных трудах.

9. Патронимия у чепецких татар // Новое в этнографических исследованиях татарского народа. — Казань: ИЯЛИ КФ АН СССР, 1978. — с.60—67.

10. Тептяри. Опыт этностатистического изучения //Советская этнография, 1979, №4. — с.29—42.

11. Расселение и численность татар в Поволжско-Приуральской историко-этнографической области в XVIII—XIX вв. // Советская этнография, 1980, №4. — с.25—39.

12. Татаро-бесермянские этнические связи как модель взаимодействия булгарского и золотоордынско-тюркского этносов / / Изучение преемственности этнокультурных явлений. — М.: Институт этнографии АН СССР, 1980. — с.16—38.

13. О некоторых особенностях этнического взаимодействия татар и башкир в XVIII — XIX вв. Опыт этностатистического анализа // Всесоюзная сессия по итогам полевых этнографических и антропологических исследований 1978—79 гг. Тез. докл. — Уфа: БФАН СССР, 1980. — с.67—68.

14. Татарское население города Казани во второй половине XVI

— начале XX вв. //Новое в археологии и этнографии Татарии. — Казань: ИЯЛИ КФ АН СССР, 1982. — с.74—84.

15. Из истории изучения формирования тюркоязычного населения Пермского края. / / Пермские татары. — Казань: ИЯЛИ КФ АН СССР, 1983. — с.6—18.

16. Динамика численности татар в России в XVIII — нач. XX вв. / / География и культура этнографических групп татар в СССР

— М.: МФ Географического об-ва СССР, 1983. — с.42—64.

17. К вопросу об этнической специфике традиционных норм брачного возраста народов Поволжско-Приуральского региона // Этническая история тюркоязычных народов Сибири и сопредельных территорий (тез. докл. обл. научной конференции по этнографии). — Омск: ОмГУ, 1984. — с.135—139.

18. Из этнической истории татар восточных районов Татарской АССР до начала XX в. // К вопросу этнической истории татарского народа. — Казань: ИЯЛИ КФ СССР, 1985. — с.36—65.

19. Территориальная вариативность традиционных норм брачного возраста у татар / / Ареальные исследования в языкознании и этнографии. Тез. V конференции на тему «Проблема атласной картографии». — Уфа: БФ АН СССР, 1985. — с.79.

20. К вопросу об этнической ситуации на северо-западе Башкирской АССР: современные тенденции. // Современные этнические и культурно-бытовые процессы у народов Урало-Поволжья и Европейского Севера СССР. Тез.докл. и сообщений. — Устинов: НИИ при СМ Удмуртской АССР, 1985. — с. 19—23.

21. К вопросу об «остяцком» компоненте пермских татар и его :вязи с носителями сылвенской культуры / / Проблемы средневе-<овой археологии Урала и Поволжья. — Уфа: БФ АН СССР, 1986.

— с.114—121.

22. Динамика татарского сельского населения в Поволжско-При-/ральском регионе (вторая половина XIX — середина 70-х годов XX !.) / / Современные этносоциальные процессы на селе. Тез.докл. и юобщений.' — М.: Наука, 1986. — с.46—48.

23. Татары в крупных городах Поволжья и Приуралья в конце (IX — начале XX вв. (этностатистический очерк) // Этнические руплы в городах Европейской части СССР (формирование, расселе-ше, динамика культуры). — М.: МФ Географического об-ва СССР,

1987. — с.82—90.

24. Формирование норм брачного возраста финно-угорских народов в современных условиях (в вопросу о роли этнических традиций). / / XVII Всесоюзная финно-угорская конференция. — т.2. Археология, антропология, генетика, этнография, фольклористика, литературоведение. (Тез.докл.) — Устинов, 1987. — с. 163—164.

25. О ранних этапах этнической истории групп татар и башкир с локальным самоназванием «кыргыз» и «елан» / / Тюркология. — 88. Тез.докл. и сообщений V Всесоюзной конференции. 7—9 сентября 1988 г. — Фрунзе: «Илии», 1988. — с.520—522.

26. Об этнической ситуации в Среднем Поволжье в XVI—XVII вв. (критический обзор гипотез о «ясачных чувашах» Казанского края) // Советская этнография, 1988, №5. — с.140—146.

• 27. О некоторых аспектах культурно-национальной автономии в публицистике / / Этнические и этнографические группы в СССР и их роль в современных этнокультурных процессах. Тез.докл. — Уфа, 1989. — с.44—46.

28. Развитие этнографической науки / / 50 лет поисков и открытий. — Казань: Таткнигоиздат, 1989. — с.174—189 (в соавторстве).

29. Расселение и численность пермских татар в XVIII — начале XX вв. //Историческая этнография татарского народа. — Казань: ИЯЛИ КФ АН СССР, 1990. — с.5—30.

30. Этнодемографические процессы в Татарской АССР в 1920— 1980-х годах //Крестьянское хозяйство и культура деревни Среднего Поволжья. — Йошкар-Ола: МНИИЯЛИ, 1990. — с.240—247.

31. О некоторых аспектах проблемы места приуральских татар в этнической структуре татарской нации //Приуральские татары. — Казань: ИЯЛИ КНЦ АН СССР, 1990. — с.4—12.

32. Взгляд на формирование нации / /Советская Татария: Перестройка и межнациональные отношения (Информационный материал обкома КПСС). — Казань, 1990. — с.65—70.

33. Остяцкая земля: локализация и население в XV—XVII вв / / Congress septimus internationalis Finno-Ugnstarum. 4. Sessiones sectionum. Dissertationes. Etnologica et Folklorika. — Debrecen, 1990. — pp.386—391.

34. Нократ татарлары //Казан утлары, 1990, № 3. — 175—179 6.

35. К этнической и этнокультурной дифференциации татар Волго-Уральского региона (историографический обзор и постановка проблемы) //Этнокультурное районирование татар Среднего Поволжья (опыт комплексного исследования) — Казань: ИЯЛИ КНЦ АН СССР 1991. — с.5—32.

36. Пермь татарлары //Казан утлары, 1991, № 8. — 171 —179 6

37. Послесловие к статье Ю.Шамиля «Формирование историческо го сознания татар: Шигабуддин Марджани и образ Золотой Орды>: //Татарстан, 1991, № 10. — с.27—29.

38. Астраханские татары: этнический состав, расселение и дина мика численности в XVIII — начале XX вв. / / Астрахански! татары. — Казань: ИЯЛИ КНЦ РАН, 1992. — с.5—33.

39. Республикада яшэучелэрнен, этник структурасы //Кая кит; бу татар? — Казан, 1992. — 72—75 б.б.

40. Крэшеннэр //Татарстан, 1992, № 11 — 12. — 80—84 б.б.

41. Айсберги прошлого //Татарюа. — Казань: «Панорама». Биб

лиотека журнала «Казань», 1992. — с.20—26 (в соавторстве).

42. Татар энциклопедии сузлегеннэн. Мишэрлэр //Татарстан, 1992, № 9—10. — 96—97 б.б.

43. Татар угылы татармын. XVIII—XX йез башында татар халкы-ныц милли узакы //Татарстан, 1992, № 5—6. — 110—116 б.б.

44. Татар миллэте оешу 11эм милли ан усеше //Мирас, 1992, № 1. — 94—104 б.б.

45. Татарстан — страна городов. Международная конференция под эгидой ЮНЕСКО «Культура молодых городов». — Набережные Челны, 1993. — 40 с. (в соавторстве).

46. О роли ногайского компонента в формировании татар Волго-Уральского региона //Из истории Золотой Орды. — Казань, 1993. — с.134—142.

47. Этническая история // Татары и Татарстан. Справочник. — Казань: Таткнигоиздат, 1993. — с.6—32.

48. Мишари //Татарстан, 1993, № 3. — с.28.

49. Бер сорауга бер жавап //Казан утлары, 1993, № 10. — 171 — 172 б.б.

50. Татар халкынын географик таралышы //Татарстан, 1993, № 5. — 45 б.

51. Татар халкынын тарихи демографиясе //Татарстан, 1993, №

8. — 13 б.

52. Становление национального самосознания татар //Татарстан, 1993, № 6. — с.54—58.

53. Татары Волго-Уральского региона //Татарстан, 1993, № 1. — с.32—33.

54. Особенности урбанизации в Татарстане //Татарстан, 1993, №

9. — с.4—12 (в соавторстве).

55. Казанские татары //Татарстан, 1993, № 2. — с.26.

56. Казан ханлыгы тарихьшыц билгесез битлэре //Мирас, 1993, № 10. — 42—48 б.б.

57. Тарихи туганлык, этник берлек (Кенбатыш Себер Ьэм Идел-Урал буе татарлары тарихыннан) //Татарстан, 1993, № 2. — 39— 48 б.б.

58. Кряшены (крещеные татары) //Татарстан, 1993, № 4, — с.44—48.

59. Роль интеллигенции в формировании и современном функционировании национального самосознания татар / /Современные национальные процессы в Республике Татарстан. — Вып.II. — Казань: ИЯЛИ АН Татарстана, 1994. — с.5—26.

60. Молькеевские кряшены: проблема формирования и демографическое развитие в XVIII — начале XX вв. / / Молькеевские кряшены. — Казань: ИЯЛИ АН Татарстана, 1994. — с.4—25.

61. Татары //Народы России. Энциклопедия. — М.: Научное изд-во «БРЭ»., 1994. — с.320—326 (в соавторстве).

62. Нагайбаки // Народы России. Энциклопедия. — М.: Научное изд-во «БРЭ», 1994. — с. 238—239.

63. Татары касимовские //Народы России. Энциклопедия. — М.: Научное изд-во «БРЭ», 1994. — с.326—327.

64. Тептяри // Народы России. Энциклопедия. — М.: Научное изд-во «БРЭ», 1994. — с.334—335.

65. Кряшены / / Народы России. Энциклопедия. — М.: Научное

изд-во «БРЭ», 1994. — с.210—211.

66. Население. № 129. Этнический состав податного населения в первой половине XVIII в. № 130. Размещение ясачного населения Казанского уезда по 1 ревизии (1719 г.). № 133. Динамика крещения местного населения Казанской губернии в 1744—1750 гг. //Источники по истории Татарстана (XVI—XVIII вв.). — Казань: ИЯЛИ АН Татарстана, 1994. — с.30—32, 40.

67. Татарстан и уобанизация //Аргамак, 1994, № 1. — с.142—149.

68. Нагайбаки //Татарстан, 1994, № 5—6. — с.79—80.

69. Тептяри //Татарстан 1994, № 3—4. — с.88—89.

70. Касимовские татары //Татарстан, 1994, № 3—4. — с.88—89.

71. Чура батыр кем ул? //Идел, 1994, № 9. — 16—19 б.б.

72. Кряшены. Историко-этнографический очерк //Идел, 1994, № 5—6. — с.34—41.

73. Утерянный праздник //Идел, 1994, № 5—6. — с.67—69 (в соавторстве).

74. Этнодемографическое развитие нагайбаков до первой четверти XX в. //Нагайбаки (комплексное исследование группы крещеных татар-казаков). — Казань: ИЯЛИ АН Татарстана, 1995. — с.4—18.

75. Динамика численности и особенности размещения татар в Волго-Уральском регионе в XVI — начале XX вв. // Материалы по истории татарского народа. — Казань: ИЯЛИ АН Татарстана, 1995. — с.257—297.

76. О взаимодействии традиционной и «высокой» культур волго-ураль-ских татар (постановка проблемы) //Из истории татарского народного искусства. — Казань: ИЯЛИ АН Татарстана, 1995. — с.26—37.

77. Проблема культурно-национальной автономии и освещение некоторых ее аспектов в публицистике // Национально-культурные автономии и объединения. Антология. — т. 1. — М., 1995. — с.230—233.

78. О происхождении «Арских князей» и их месте в этнополи-тической структуре Казанского ханства. //Заказанье: проблемы истории и культуры. Тез.докл. I региональной научно-практической конференции «Проблемы истории и культуры Заказанья». 6—7 декабря 1995 г. — Казань, 1995. — с.95—98.

79. Урок полуграмотной истории (рецензия) //Татарстан, 1995, № 9—10. — с.102—111 (в соавторстве).

80. Послесловие к статье П.Уерта «Отпадение крещеных татар» //Татарстан, 1995, № 1—2. — с.111 —112.

81. К вопросу об этносоциальной структуре татарских ханств (на примере Казанского и Касимовского ханств XV — середины XVI вв.) //Панорама-Форум, 1995, № 3. — с.95—107.

82. Предисловие к статье Г.Марданшина «Халыкны берлэштеруче бэйрэм. Кама аръягы жыеннары» //Идел, 1995, № 6. — 54—55 б.

83. Расселение татар //Татарстан, 1995, № 3—4. — с.51—55.

84. От нации мусульманской к нации татарской //Татарстан,

1995, № 9—10. — с.77—83.

85. О концептуальных проблемах создания истории татарского народа //Педагогические традиции народов и современная школа. Материалы секции республиканской научно-практической конференции «Школа и национальное согласие». 13 февраля 1996г. — Казань,

1996. — с.38—45.

86. Исторический опыт татарского раформаторства и его значение

в современных условиях.//Социальное знание: формации и интерпретации. Международная научная конференция. 13—14 февраля 1996 г. Программа и тезисы. — Казань: КГУ, 1996. — с.38.

87. Джадидизм как нациестроительство //Иман нуры. Материалы конференции «Джадидизм: прошлое, настоящее, будущее». Казань, 14 декабря 1995 г., 1996, № 4. — с.20—27.

88. Вассал или суверен? (Размышления об основах геополитической идентичности Татарстана в связи с публикацией В.Тишкова) //Идел, 1996, № 1—2. — с.42—47.

89. Татар кешесе беренче питенкантроп булганмы? //Мирас, 1996, № 10. — 72—74 б.б.

90. «Промывка» татарских мозгов, или Размышления о том, из чьей шинели вышли некоторые «теории» гуманитарной науки Татарстана //Идел, 1996, № 11—12. — с.32—77.

91. И снова об этнониме. Татары или булгары? //Татарстан, 1996, № 11. — с.44—53.

92. О концептуальных проблемах создания истории татарского народа. Как нам писать свою историю? //Идел, 1996, №3—4. — с.41—42, 45.

93. Джадидизм и национальная идеология //Идел, 1996, № 1—2. — с.34, 36—37.

94. Об основных этапах становления татарской нации (историко-социологический очерк)// Панорама-Форум, 1997, №1. — с.103—117; №11 (весна). — с.67—87.

95. О «булгарстве» татар в XVIII веке (критика концепции А.Д.Франка об этничности татар) //Казанское востоковедение: традиции, современность, перспективы. Тез. и краткое содержание докладов международной научной конференции 10—11 октября 1996 г. — Казань, 1997. — с.88—90.

96. Некоторые итоги изучения демографического развития татар в XVI—XX вв. //Языки, духовная культура и история тюрок: традиции и современность. Труды международной конференции в 3-х т.т. Казань, июнь, 9—13, 1992, — т.З. — М.: Инсан, 1997. — с. 129—131.

97. «Chora Batyr»: Problems of Personality and it's Place in the Hierarchy of Turkic-Tatar societies //Oriental studies in the 20-th century: Achievments and prospects. Abstract oi the papers of CIS scholars for the 35-th ICANAS (Budapest, jul. 7-12, 1997). - Vol.l. -Moscow, 1997. - p.p. 147-148.

98. L' «identite' bulgare» en question. Islam et ethnicite chez les Tatars de la Volga et de l'Oural, au cours du XVIIIe siecle.//L'islam de Russie. Conscience communataire et autonomie politique chez les Tatars de la Volga et de l'Oural depuis le XVIIIe siecle. Sous la direction de Stephane A.Dudoignon, Damir Is'haqov et Rafyq Mohammatshin. Actes du colloque international de Qazan, 29 avril — I-er-juin 1996. Institut français d'Etudes sur l'Asie centrale, Centre de projets et d'etudes en sciences humaines, Academie des Sciences du Tatarstan. -Maisonneuve et Larose, 1997. - p.p.73-88.

99. Этнополитическая история татар //Идел, 1997, № 1—2. — с.36—43.

100. Кенбатыш себер татарларынын тарихи демографиясе Ьэм Идел буе татарлары белэн бэйлэнешлэре //Мирас, 1997, № 1. — 86— 90 б.б.

101. Ключевой этап татарской истории / /Татарстан, 1997, № 3.

— с.14—19.

102. Из исторической демографии татарского народа //Мэгариф, 1997, № 8 (август). — с.55—58.

103. Чора батыр: кто он? //Татарстан, 1997, № 12. — с.24-29.

104.О некоторых аспектах формирования . городской культуры

вол го-уральских татар на национальном этапе (XVIII — начало XX вв.) //Казань, Москва, Петербург: Российская империя взглядом из разных углов. Ред. Б.Гаспаров, Е.Евтухова, А.Осповат, М. фон Хаген.

— М.: ОГИ, 1997. — с.249—264.

105. Об идентичности волго-уральских татар в XVIII в. //Ислам в татарском мире: история и современность (Материалы международного симпозиума. Казань, 29 апреля — 1 мая 1996 г.). — Казань: Институт истории АНТ, ФИИЦА, Центр гуманитарных проектов и исследований. —• 1997. — с.22—33.

106. Сеиды в позднезолотоордынских татарских государствах / / Та1апса, 1997/98, № 1 (зима). — с.42—95.

107. Кол-Шериф: личность и эпоха //Идел, 1998, № 1. — с.26—29.

108. Идел-Урал буе Ьэм Себер татарларыныц этник тарихларында-гы уртаклыклар (Болгар, Алтын Урда Нам Татар ханлыклары чорлары) //Мирас, 1998, № 3. — 78—93 б.б.

109. Первая татарская Конституция//Садри Максуди: наследие и современность. Материалы международной научной конференции. Казань: Изд-во «Мастер Лайн», И-т истории АН Татарстана, 1999. — с.56—66.

110. Татары//Из истории Альметьевского региона. — Вып.1. Альметьевск, 1999. — с.8—26 (в соавторстве).

111. Сеиды в Сибирском ханстве//сибирские татары. Материалы I Сибирского симпозиума «Культурное наследие народов Западной Сибири» (14—18 декабря 1998 г., г.Тобольск). — Тобольск, 1998. — с.136.

112. Этнодемографическое развитие татар в XVIII—XX вв. и их традиционная культура//Из истории Альметьевского региона. — Вып.1. — Альметьевск, 1999. — с.27—50.

113. Титулы «князь Болгарский» и «князь Казанский»//Болгар и проблемы изучения древностей Урало-Поволжья. 100-е А.П.Смирнова. Тез.науч.конф. — Болгар, 1999. — с.86—87.

114. Руководитель великих. Воин, поэт и мыслитель Кол-Шериф //Казань, 1999. №5—6. — с.46—47.

115. Юго-восток Татарстана: проблема изучения этнической истории региона XV—XVI вв.//Альметьевский регион: проблемы историко-культурного наследия. Региональная науч.-практическая конф. Альметьевск, 23—25 ноября 1999 г. — Альметьевск, 1999. — с. 15—20.

116.0 так называемых «остяках» Среднего Приуралья и их этнических связях с населением Западной Сибири / /Обские угры. Материалы П-го Сибирского симпозиума «Культурное наследие народов Западной Сибири» (12—16 декабря 1999 г. г.Тобольск). — Тобольск—Омск: ОмГПУ, 1999. — с.96—97.

Содержание

Общая характеристика работы................................................................3

Содержание работы...................................................................................9

Историография............................................................................................9

Раздел I.

От средневековых татар к волго-уральским:

проблема эволюции этноса в XV—XVII вв......................................13

Глава 1. Тюрко-татарские этнические общности Волго-Уральского региона

позднезолотоордынско-ханского времени.....................................14

§ 1. Этнос казанских татар......................................................14

§ 2. Этническая общность Мещерского «юрта».....................19

§ 3. Проблема приуральских татар XV—XVI вв..................23

Глава П. Образование этноса вол го-уральских татар

во второй половине XVI—XVII вв...........................................27

Раздел II.

Становление татарской нации в XVIII — начале XX вв.

(этнический аспект)................................................................................34

Глава 1. Основные этапы формирования татарской нации............34

Глава 2. Этнодемографические процессы

на этапе нациеобразования.........................................................38

§ 1. Демографическое развитие волго-уральских татар

в 1719—1926 гг...........................................................................38

§ 2. Урбанизационные процессы среди волго-уральских татар

в XVIII — первой четверти XX вв.......................................42

§ 3. Демографические факторы этнических процессов между волго-уральскими, астраханскими и сибирскими

татарами (XVIII — первая четверть XX вв.)........................45

§ 4. Этнические процессы среди волго-уральских татар

в XVIII — первой четверти XX вв.......................................47

Глава 3. Этнокультурное составное нациестроительства..................77

§ 1. Традиционная и «высокая» культура у волго-уральских татар

и их взаимодействие на национальном этапе.........................77

§ 2. Формирование у волго-уральских татар

«высокой» культуры......................................................................81

Глава 4. Рождение у татар национального самосознания..............86

Заключение................................................................................................97

Список опубликованных трудов автора,

на основе которых написан научный доклад..................................104

Заключение научной работыдиссертация на тему "Этническое развитие волго-уральских татар в ХV - начале ХХ вв."

Заключение.,.97

Список опубликованных трудов автора, на основе которых написан научный доклад.104

Лицензия № 0234 от 20.05.1998г.

Отпечатано с готового оригинал-макета в издательстве "ФОРТ-ДИАЛОГ"

Заказ № 03/024. Тираж 150 экз. Формат 60x84/16. Бумага офсетная. Объем 7 п.л. Подписано в печать 7.03.2000 г.

Казань, Толстого, 6. Тел. 36-73-80.