автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Феномен дома и поэтика его воплощения в русской литературе первой трети XIX века

Полный текст автореферата диссертации по теме "Феномен дома и поэтика его воплощения в русской литературе первой трети XIX века"

На правах рукописи

РАДОМСКАЯ Татьяна Игоревна

ФЕНОМЕН ДОМА И ПОЭТИКА ЕГО ВОПЛОЩЕНИЯ

В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ПЕРВОЙ ТРЕТИ XIX В. (А.С. ГРИБОЕДОВ, А.С. ПУШКИН, М.Ю. ЛЕРМОНТОВ)

10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Москва - 2007

003053475

Работа выполнена в Отделе русской классической литературы Института мировой литературы им. A.M. Горького Российской академии наук

Научный консультант: доктор филологических наук,

старший научный сотрудник ИМЛИ РАН Афанасьев Эдуард Львович

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

профессор

Мельник Владимир Иванович

доктор филологических наук, профессор

Моторин Александр Васильевич

доктор филологических наук, профессор

Воропаев Владимир Алексеевич

Ведущая организация: Московский государственный

областной университет

Защита состоится 2007 года в ¡S ^ на заседании дис-

сертационного совета Д 002.209.0/ п^ филологическим наукам при Институте мировой литературы им. A.M. Горького Российской академии наук по адресу: 121069, Москва, Поварская ул., д. 25а.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института мировой литературы им. A.M. Горького п , П 1

Автореферат разослан «\j/j » A^lff&j 2007 года.

Ученый секретарь диссертационного совета,

доктор филологических наук A.B. Гулин

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. Дом как одна из базовых категорий национальной концептосферы является постоянным предметом художественного осмысления в русской литературе. Однако по ряду причин эта тема во всей ее полноте и значимости остается пока еще малоизученной в литературоведении.

Категория «феномен» применяется нами соответственно определению, основанному на ведущем принципе феноменологии, согласно которому в познании мы всегда имеем дело с явлением (феноменом) его сущности (ноумена).

Это отражает отечественный тип художественного познания, в котором вопросы онтологические решаются через постижение отвлеченной мысли в ее жизненно-предметном явлении, феномене, что отмечено разными исследователями (С.Н.Булгаков, П.А.Флоренский, С.Л.Франк, В.Ф.Асмус), а также характер самого изображаемого объекта.

В архаичных моделях мира Дом не столько представлял собой определенное пространство, сколько становился моделью «микроуниверсума, отражающего макроуниверсум»1.

В древнерусской модели мира образ Дома выражал такое восприятие «макроуниверсума», которое восходило к первообразу, и в этом смысле Дом как явление (феномен) соотносился со своей сущностью (ноуменом), что близко классической традиции позднего Платона и Аристотеля, чьи положения феноменологии в XX в. были развиты C.JI. Франком.

Термин «феномен» обозначает такой образ, который предстает в неразрывном диалектическом единстве явления и сущности, материального и идеального.

Древнерусский мир определялся трехчленной моделью «земство» (повседневная жизнь человека) — «царство» (государственная власть) - «святость», в которой последний член был доминирующим и соединяющим два предшествующих2. «Постоянная память об отношении всего временного к вечному и человеческого к божественному» как свойство отечественной традиции»3 формировала восприятие Дома. Он соотносился с сакральной областью (Дом — Дом Божий, церковь; дом - храм души; дом, семья - малая Церковь) и через нее -с «царством» (Дом - «отеческая держава»), освященным и долженствующим нести в себе «отблеск» Царства Небесного.

Таким образом, понятие «Дом», пронизанное сакральностью, обозначало одно из ключевых звеньев русского космоса. В начале XIX в. обращение к этой

' Цивьян Т В Дом в фольклорной модели мира // Типологические исследования по фольклору. М., 1975 С. 203

2 Топоров В Н. Святость и святые в русской духовной культуре М, 1995. TIC 439-440.

3 Киреевский И С Поли. собр. соч : В 2 т. М, 1861, Т. 2. С. 326.

категории становится особенно значимым, так как европеизированная русская культура уже в конце XVIII в. стремится к осмыслению своих отечественных истоков и встает перед проблемой сохранения и развития национального в новой послепетровской действительности1.

Объект исследования определяет и аспект изучения данной проблемы. При исследовании феномена Дома в творчестве указанных авторов мы сосредоточили наше внимание в основном на его соотношении с национальной духовной традицией, нашедшей свое непосредственное отражение в памятниках древнерусской литературы и литературе духовной.

Изучение русской литературы в контексте национальной духовной традиции обусловлено историко-литературным подходом, роль которого также особо осмысляется в современной науке. Так, название книги A.B. Михайлова, «Обратный перевод», определяет доминанту его методологических исследований.

Под «обратным переводом» подразумевается метод исторической поэтики, помогающий исследователю «прочесть» произведение на языке культурной традиции, определявшей творческое развитие автора и его художественного текста.

Но в языке культуры XIX в., фундаментально изученном в отечественной филологии, до недавнего времени существовала область, которая по разным причинам не была исследована Однако без ее осмысления невозможно историческое, научно объективное понимание русской литературы. Эта область — язык духовной культуры, духовной отечественной традиции, в которой в том или ином варианте воспитывались, жили русские писатели и поэты.

При этом ее влияние могло быть неявным, подспудным, проявляющим себя в самой поэтике, типе мироощущения, художественной интуиции, что связано с духовными особенностями отечественного уклада. Он обладал способностью формирования и воздействия в разных сферах жизни: культурной, социальной, экономической. Не случайно о. Павел Флоренский в письме к В.И Вернадскому от 21.IX.1929 г. выделяет особую категорию мироздания, которую он условно называет « пневматосферой»2.

Концепция пневматосферы основывается у Флоренского на его философии культа, составляющего ядро уклада, обладающего онтологическим качеством преображения земных форм жизни, времени и пространства через благодатное воздействие церковных таинств на человека и мир.

1 Афанасьев Э_П На пути к XIX веку (Русская литература 70-х гг. XVIII в. - 10-х гг. XIX в.). М, 2002.

2 Флоренский П.А., свящ. Письмо без ответа// Ныне и присно. 2004. № I. С 31

В заметке 1916 г., входящей в цикл «Философия культа. Опыт православной антроподицеи», он пишет: «Крещальная вода с частицами Святого Мира и освященного елея выливается в "чистое место"; Богоявленская вода, текущая целою рекою в другие реки и моря; священный пепел и т. д. и т. д. - все это утекает, распространяется в природе, напояет благодатию всю природу, всю ее освящает, очищает и сохраняет <...> Граница храма - не стены, ибо храмовое действо выносится за стены храма (курсив — Т.Р.)»1. Освящение природы и, соответственно, человеческого естества, его деятельности создают ту «пневма-тосферу», которая непосредственно или опосредованно влияет на «язык культур», закладывает в нем определенный архетип. Именно благодаря его выявлению становится возможным проследить его дальнейшее развитие в литературе не только XIX, но и XX века.

Показателем того, что тема Дома в истории русской литературы становится все более значимой для современного литературоведения, является и тематика научных работ последних лет (кандидатские диссертации Поярковой Н.С. «Дом и мир в прозе М.А. Булгакова», Кривца И.П. «Концепт "Дома" в художественном мире A.C. Пушкина» и др.).

Объектом исследования является художественное осмысление Дома в русской литературе первой трети XIX в.как национальной модели мира.

Предмет исследования - феномен Дома в системе сложных связей этого явления с отечественной духовной традицией, повлиявшей на восприятие категории Дома у Грибоедова, Пушкина, Лермонтова.

Цель, задачи и метод исследования.

Цель исследования определяется предметом и объектом исследования и заключается в анализе феномена Дома и поэтики его воплощения в творчестве Грибоедова, Пушкина, Лермонтова.

Цель исследования предполагает решение следующих задач:

1. определить феномен Дома и связанный с ним тип мироощущения на основе анализа мировосприятия, проявившегося у Грибоедова, Пушкина, Лермонтова в разных сферах жизни и нашедшего свое художественное выражение в темах природы, дружбы, «отеческой державы», «наследственной берлоги» и других. В связи с этим в поле исследования попадают те темы, в которых отражается модель «универсума», присущая модели Дома;

2. определить роль сакрального в формировании социального, душевного, семейного пространства Дома;

1 Флоренский П А, свящ. О рассеянии святых даров // Там же С 35.

3. выявить своеобразие развития диалектики земного и небесного, индивидуального и национального как характерных особенностей феномена Дома в творчестве Грибоедова, Пушкина, Лермонтова;

4. прояснить связь восприятия феномена Дома и его художественного выражения с отечественной духовной традицией, запечатленной в древнерусской книжной культуре и духовной литературе;

5. проследить общие и индивидуальные закономерности художественного воплощения феномена Дома в творчестве Грибоедова, Пушкина, Лер-мон-това.

Методология исследования. Сам объект исследования - феномен Дома в творчестве Грибоедова, Пушкина, Лермонтова в соотношении с отечественной духовной традицией - формирует системный подход, требующий анализа художественного текста в контексте не только историко-литературном, но и культурологическом, философском и духовном. При этом культурологический, духовно-философский аспекты исследования помогают системному филологическому изучению объекта и предмета исследования.

Методология работы определяется историко-литературными принципами, а также основывается на трудах ПЛ. Флоренского, Л.А. Успенского, Н.М. Тарабукина, разработавших эстетику духовного образа в искусстве, В.П. Зубова, развившего эти принципы для анализа словесного образа.

Также учитываются и подходы герменевтической школы, основы которой были заложены традициями античной и классической библейской герменевтики, где особое внимание уделено природе многозначности текста, укорененного в «бесконечности Абсолюта» (И.А. Киселева).

Теоретической базой диссертации являются труды М.М. Бахтина, A.A. Ухтомского, В.Е. Хализева, развивающие вопросы о природе возможной многозначности, присущей художественному тексту и роли «далеких контекстов» (М.М. Бахтин), определяющих смысловое поле произведения, работы A.B. Михайлова, разрабатывающие метод исторической поэтики, С.Л. Франка, посвященные вопросам феноменологии, В.Н. Топорова, развивающие положения о доминирующей роли сакральности в древнерусской модели мира.

Новизна работы определяется целями, задачами, содержанием, объектом и предметом исследования и состоит в следующем:

- обнаружение в общеизвестных классических произведениях новых, сокровенных смыслов, связанных с базовыми духовными категориями национальной жизни. Это стало возможным через анализ текста в системе «далеких контекстов» национального уклада и духовной традиции;

- выделение и рассмотрение категории феномена относительно понятия «Дом» в творчестве Грибоедова, Пушкина, Лермонтова;

- выявление и определение связей между восприятием Дома в древнерусской книжной традиции и духовной литературе и его феноменом у Грибоедова, Пушкина, Лермонтова;

-рассмотрение роли сакральности в построении душевного, семейного, государственного Дома у Грибоедова, Пушкина, Лермонтова;

- выявление диалектики земного и небесного, индивидуального и национального, основанной на подчинении сакральному «земства» и «царства» как характерной особенности отечественной духовной традиции.

Исследование диалектического единства земного и небесного, явленного и неявленного в образе Дома приводит к изучению поэтики духовного в художественном образе, отразившем освященность земных форм жизни, что также составляет новизну исследования.

При этом принципы анализа духовного изобразительного искусства, заложенные П.А. Флоренским, Л.А. Успенским, находят свое дальнейшее развитие для словесного образа в художественном произведении, что также составляет новизну филологического исследования, самого подхода к художественному тексту.

Возможность применения данной методологии для словесного образа определяется особым типом мировосприятия, заложенного в древнерусской культуре, где слово и образ были едины, что восходит к особенностям новозаветной традиции, в которой слово неотделимо от образа, так как «человек видит телесными глазами исполнения... провидения - Бога во плоти»1.

Применение к художественным текстам, связанным с отечественной духовной культурой, вышеуказанных принципов анализа показывает, как метод «обратной перспективы» «осуществляет» себя в литературном памятнике и приводит к определенным художественным решениям и поэтике.

Новизна работы обусловлена и тем, что в ней проводится анализ художественного текста и в контексте богослужебных памятников. Принцип этого подхода к художественному произведению в современном литературоведении пока еще только начинает разрабатываться, относительно творчества Пушкина он был намечен в работах Н.С. Серегиной, И.Ю. Юрьевой.

Между тем включение корпуса православных богослужебных текстов в историю русской литературы способствует более углубленному филологическому анализу литературного памятника, расставляет дополнительные немало-

1 Успенский Л.А. Богословие иконы. М, 2001. С. 17.

важные акценты в произведении и является одним из принципов реализации метода «обратного перевода».

Это обусловлено историко-культурной традицией, в которой духовное слово, относящееся к области сакрального, формировало и особенности национального уклада жизни. Воспитанные в нем, Грибоедов, Пушкин, Лермонтов активно или пассивно несли в себе именно такую духовно-культурную память «далеких контекстов».

Научная и практическая значимость исследования. Материалы и результаты диссертационной работы могут быть использованы в вузовских учебниках и учебных пособиях по русской литературе XIX века, при разработке исследовательских и учебных программ, чтении лекционных курсов, а также для дальнейшего развития поэтики духовного в художественном образе, проблемы «феномен Дома и его поэтика» в русской литературе XX в., имеющей для этого времени особое остро звучащее значение.

Положения, выносимые на защиту:

- освоение традиции древнерусской книжности у Грибоедова, Пушкина, Лермонтова, проявляющееся в синтезе пространства социального, природного, душевного и подчинении его сакральности;

- формирование восприятия Дома через парадигмы «ум - странствие -Дом» (Грибоедов); «свобода - странствие - Дом» (Пушкин, Лермонтов), художественно выраженные образом пути, восходящего к притче о блудном сыне;

- организация временных и пространственных координат в модели Дома по принципу сопряжения временного с Вечным, земного с небесным, формирующего единство индивидуального и национального;

-сакрализация мира («земства») и государственной власти («царства») как определение феномена Дома в древнерусском национальном сознании. Опыт реализации данной модели Дома Грибоедовым и Пушкиным; формирование диалектического единства индивидуального и национального в «отеческой державе», возможное обретение гармонии между индивидуальным и имперским, национальным и имперским (Пушкин);

-устроение духовного Дома личности как образа, стремящегося эмпирическое и случайное подчинить данной ей онтологической сущности;

-трансформация в творчестве Лермонтова диалектики земного и небесного в их антиномию в образах «расколотого», «пустого» Дома и Дома в Вечности; нераздельность и неслиянность земли и неба как характерная особенность восприятия Дома;

-изображение духовной заданности (ноумена явления) в его реальной данности (феномене), сакральности человека и мира в творчестве Грибоедова, Пушкина, Лермонтова как художественное решение и индивидуально-авторская реализация традиционных эстетических принципов духовной литературы, древнерусского духовного искусства, древнерусской книжной традиции (обращение к принципу обратной перспективы, композиция предстояния, особая роль света в построении образа, актуализация жанровых особенностей летописи, притчи и др.).

Достоверность и обоснованность выводов и результатов исследования обеспечены четкостью исходных методологических и теоретических позиций, применением методов, адекватных объекту, предмету, цели и задачам исследования. Достоверность выводов исследования подтверждена результатами личной практической деятельности соискателя, работавшего на разных этапах исследования в образовательных и научных структурах.

Апробация. Основные положения исследования были апробированы на заседании Отдела русской классической литературы ИМЛИ РАН, Международных Рождественских Чтениях (Москва, 1995, 2004, 2006 гг.), научных конференциях Психологического института РАО (1999, 2004 гг.), научных Всероссийских конференциях Тольяггинского государственного университета (2002, 2003,2004 гг.).

На основе авторского учебного пособия «Обретение Отечества», разработанного в процессе диссертационного исследования, соискателем проводятся научно-методические семинары для преподавателей гимназий, в том числе и Центрального региона России (2004-2006); разработан и читается авторский курс лекций «Обретение Дома в русской литературе» в Современной Гуманитарной Академии (г. Москва); основные положения и выводы исследования отражены в авторском учебном курсе «Русская словесность», читанном в Московской городской учительской семинарии, московских гимназиях (19952005 г.).

Структура диссертационной работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и списка литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во Введении определяются актуальность темы, степень разработанности, предмет исследования и задачи, обосновывается научная новизна диссертации, формулируются основные положения, выносимые на защиту.

В главе I «Особенности феномена Дома в древнерусской книжной традиции» исследуется художественное осмысление Дома в древнерусской ли-

тературе с целью проследить традиции и преемственность его восприятия в творчестве Грибоедова, Пушкина, Лермонтова. На материале древнерусских книжных памятников выявляются устойчивые качественные характеристики Дома, сформировавшие его модель и особенности национального сознания, нашедшие свое дальнейшее развитие в литературе нового времени.

Для определения понимания Дома в древнерусской книжной традиции проанализировано функционирование лексемы «дом» в древнерусском языке, отразившее особенности осмысления этой ключевой категории.

Лексема «дом» обозначает явления и понятия, относящиеся и к сакральной, и к земной, «мирской» области значений. Это дом Божий, Царство Божие, Божия Матерь. «Дом» обозначает и земное жилище человека, и телесное жилище его души, и последнее пристанище на земле (могила), которое в древнерусском восприятии связано с началом иной жизни в Вечности.

Лексико-семантическое поле 'дом — жилище земное' несет в себе качество трансцендентности сакральному миру и иерархически подчиняется лексико-семантическому полю 'дом - дом Божий - Царство Божие'.

Из анализа лексемы «дом» становится очевидным, что «поле святости» (В.Н. Топоров) формирует восприятие Дома в древнерусском культурном сознании, подчиняет себе сферу «земства» и «царства», что отражает особенности национальной духовной традиции. Таким образом, категория «дом» в древнерусской культуре осмысляется феноменологически, в постоянном сопряжении дома земного с Домом Небесным (Небесным Иерусалимом, Царством Божиим).

Именно эта особенность обусловливает и его понимание, афористически выраженное еп. Кириллом Туровским: «Везде дома Божьи». Освященная природа человека и мира, пространство, в котором осуществилось сопряжение дольнего и горнего, есть Дом.

Понимание этой категории в древнерусской культуре восходит к понятию божественного домостроительства, в котором тварь причащается Творцу и Творец устрояет в земной природе «дома Божьи».

Такое осмысление Дома определяет особенности его художественного восприятия, отраженного в древнерусской литературе, организует его пространственную структуру.

Для нее характерна открытость небесному (образ «незатворенных врат» и входа как символов разума и совести, соединяющих дом души человека с Домом Небесным у еп. Кирилла Туровского).

Земные врата не закрывают земной двор, а наоборот, открывают ему вход в «небесные врата» и обители.

Открытость земного дома небесному формирует и восприятие оппозиции «свой - чужой», влияющей на характер кровнородственных и межличностных отношений в нем.

В «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона отражено рождение новой национальной общности, основанной на духовном единстве.

Тема обретения духовного родства, освящающего социальные, семейные связи, проходит через все «Слово...». Следствием крещения Руси князем Владимиром является освящение земного бытия человека («земства» и «царства»), которое соотносится с «верхней» границей Дома - Небесным Иерусалимом. Это возможное место будущего жительства, куда человек «вписан» уже в своем земном доме («написася въ книгы животныа въ вышниимъ градь»).

В феномене Дома человеческие связи определяются освященностъю родственных связей, соединяющих семью, род в христианский народ. (Не случайно одно из значений в древнерусском языке слова «дом» определяется как «христиане»).

Границы Дома в древнерусской литературе возрастают вверх (Небесный Иерусалим) и вширь, что проявляется в эпоху Киевской Руси в самом стиле монументального историзма.

Единство семьи с родом и народом в древнерусском сознании проявляет себя в разных сферах жизни и разных ситуациях.

В «Повести об убиении Андрея Боголюбского» молитва святого должна освятить и соединить «племя», сродников в «мир», за который святой молится как за свой Дом.

Границы семейного Дома расширяются не только в его земном, родственном измерении, но и в духовном пространстве и определяются следующей парадигмой: семья, род - христианский народ - Отечество Небесное.

Доминирующая роль последнего члена этой модели Дома, освящение им его пространственных границ формируют в нем особую интеграцию родовых связей: в доме соединены не только живые сродники, но и мертвые, и живые.

Так, в древнерусских памятниках, отразивших события, определяющие судьбу Русской земли, в земном пространстве соединяются живые и усопшие, ближние и дальние члены единого Дома, что найдет свое дальнейшее выражение в феномене Дома у Грибоедова (<1812 год>).

В «Житии Александра Невского», «Повести о разорении Рязани Батыем», к которым Грибоедов, судя по всему, обращался, особо интересуясь родом рязанских князей и чтя память своего небесного покровителя Александра Невского, на поле боя усопшие помогают живым.

В «Повести о разорении Рязани Батыем» образ «людей крылатых», русского воинства, указывает на единство мира земного и небесного. «Люди крылатые» показаны не знающими смерти, потому что в пространстве их Дома мертвые и живые едины, и смерти, следовательно, нет. На поле битвы разрешается антиномия тленного и вечного, видимые границы Дома Русской земли раздвигаются и все сродники оказываются соединены между собой.

Освященность земного пространства Дома в «Повести о разорении Рязани Батыем» являет себя и в образе «чаши смертной», восходящем к образам Чаши Господней, смерти, связанной в этом памятнике и с темой Успения Бо-жией Матери (перед битвой князь Юрий Ингваревич молится в церкви Успения Божией Матери). Грех разделения побеждается через смерть и чашу страданий, испитую до конца и соединившую всех «равно».

Тема смерти как успения и перехода в Вечность становится неразрывно связана с восприятием Дома, с интеграцией в нем живых и мертвых, что определит его дальнейшее развитие в творчестве зрелого Пушкина.

Парадигма семья, род - христианский народ - Отечество Небесное, формирующая пространственную структуру Дома, определяет в нем и восприятие времени.

Пространство в земном феномене Дома так связано с временем, что настоящее воспринимается через события Священной истории, церковный богослужебный круг. Литургическое «днесь» имеет временную координату, что указывает на сопряжение вечного и временного в конкретном земном отрезке времени.

«Отблеск» литургического времени лежит и на восприятии времени в земном Доме. Повествование о временном в «Повести временных лет» соотносится с событиями Священной истории. Соотнесенность русской и Священной истории часто осуществляется через «память» православных праздников церковного богослужебного круга, литургическое время делает «временные лета» «летами Господними».

Такое ощущение времени живет не только в жанрах духовной литературы ХУШ-ХГХ вв., но и в новой литературе. Так, востребованность вечного «в вечно меняющемся потоке времени» (В.П. Зубов) у Пушкина, в частности, восходит к древнерусскому пониманию времени в национальном феномене Дома.

Особую роль в формировании границ Дома в древнерусской книжной традиции играет Свет.

В «Слове о погибели Русской земли» Свет не только украшает землю. Одетая и украшенная Светом русская земля - этот образ имеет определенное

подобие образу Псалтыри, относящемуся ко Господу: «ОдБяйся св-Бтомъ яко ризою» (Пс. 103, 2). Здесь Свет выполняет и роль защиты, покрова, границы, поэтому это «свет неприступный»(Феодорит, еп. Киррский).

Таким образом, сакральность Дома, а, следовательно и священный свет, обладают не только качеством объединения земного пространства, но и способностью, объединяя мир вокруг себя, его своей святостью и защищать. При этом Свет является не только предметом изображения («Хождение игумена Даниила»), но и способом построения и устроения образа («Житие Сергия Радонежского»), что близко эстетике древнерусского искусства. В главе о посещении Божией Матери преподобного показано, как Свет явлен в полноте качеств, воспринятых древнерусским сознанием. Это Свет нетленный, божественный, «свет неприступный» («нестерпимая заря»), отделяющий мирское пространство от освященного земного, свет, преображающий и освящающий духовное пространство души.

В литературе нового времени, в художественном мире Пушкина, роль Света не только как предмета изображения, но и способа устроения образа, характерная для поэтики Дома, близка к древнерусской книжной традиции.

В первой главе особое внимание уделяется и образу идеального домоправителя, отразившемуся в разных древнерусских памятниках.

Уже в «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона выделяется одна из характерных особенностей его духовно-нравственного облика. «Возлюбить невидимое и устремиться к небесному» при устроении земного дома, града - идеал древнерусской жизни, который в своей земной практике осуществили князь Владимир и его сын.

Сакральность «царства» и соответственно устремленность земное служение подчинить христианским идеалам — эта отличительная черта древнерусской жизни находит свое выражение и в образах правителя, князя - земных домостроителей, что подробно проанализировано на материале «Жития Александра Невского», «Повести о разорении Рязани Батыем», «Повести о Николе Зараз-ском», «Похвалы роду рязанских князей».

Семья в феномене Дома получает свое отдельное осмысление в литературе ХУТ-ХУН вв. В «Домострое» семейный дом воспринимается как органическая часть государственного Дома. В этом памятнике принципы устроения национального Дома, характерные для Древней Руси, развиты для пространства семейного Дома. Именно здесь с наибольшей наглядностью проявил себя трехчленный космос русской жизни - «святость», «царство» и «земство», в котором доминирующее положение занимает первый член. Подчинение земной жизни

семьи небесному устроению проявляется в композиции памятника, передающей национальные особенности построения Дома: от возведения духовного фундамента к его реализации в семейной и социальной жизни.

В «Домострое» предпринята попытка зафиксировать идеальный опыт устроения Небесного в земном, что является одной из отличительных особенностей древнерусского национального уклада и составляет сущность Дома.

С этим связаны сакрализация земного пространства и конкретно-предметных деталей, соединение святого с обыденным, что в дальнейшем найдет свое непосредственное отражение в художественном мире Пушкина-реалиста.

«Прописанность» земных деталей быта сочетается в этом памятнике с пронизанностью пространства Дома молитвой, что проявляется и в постоянном обращении к духовным текстам внутри текста, и в самом сюжете.

Тема устроения земного Дома осмысляется и через тему смерти как перехода из земного Отечества в Отечество Небесное (например, в 4-й главке I раздела «Како любити Бога от всея душа, тако же брата своего, и страх Божий им-Ьти и память смертную»), что также характерно для понимания Дома в национальной духовной традиции.

Пронизанность земного пространства Дома исполнением божественных заповедей определяет отношения как семейные, так и государственные. Са-кральность «царства» и семьи как две характерные особенности жизни Московской Руси находят свое полное выражение в «Домострое». В дальнейшем к этой теме обратится Пушкин («Евгений Онегин», «Капитанская дочка»), показывая взаимосвязанность семейного и государственного Домов, их общность в освященности венцом (брачным, венчанием на царство).

Феномен Дома в литературе XVII века предстает и в неразрывной связи с темой пути, уводящего от него. Парадигма свобода - странствие - Дом, характерная для развития феномена Дома у Пушкина и Лермонтова, уже в XVII веке становится особо значимой и определяет обращение к притче о блудном сыне, востребованной в это «переходное» время древнерусским сознанием1.

В этом подразделе проанализированы «Повесть о Горе Злочастии» и «Повесть о Савве Грудцыне»: показана внутренняя связь образов и сюжетных ходов «Повести о Горе Злочастии» не только с образами евангельской притчи,

1 Демкова Н.С. Средневековая русская литература: Поэтика, интерпретации, источники- Сб. статей СПб., 1996. С. 135.

но и с текстом церковной службы недели о блудном сыне (тема потери одежды, сюжетно связанная с потерей дома и обретением срамной одежды).

В «Повести о Горе Злочастии» потеря отчего дома, невступление Молодца в брак означают не только потерю кровного и семейного родства; не случайно, что вступлению Молодца в брак препятствует Горе. Обретение семьи - начало возможного возвращения к Дому, к родственным связям, освягценным духовно и благодаря этому долженствующим соединить земное с небесным в жизни человека. Отсюда немаловажным является то, что в «Повести о Савве Грудцыне» бес дома не имеет.

Обретение и сохранение духовного Дома через обретение и сохранение семьи - тема не только поздней древнерусской литературы, но и одна из основных тем художественного мира Пушкина.

В литературе XVII века отражен и идеальный образ домоправительницы («Повесть об Ульянии Осорьиной»), в которой продолжают свое развитие качества, характерные для образа идеального князя, главы Дома. Это способность соединить святое с обыденным, служа «домовнему строению» на земле, служить и Небесному Отечеству, стать святым именно на этом мирском поприще. Эта тема получает свое развитие в образах Марфы и Марии, восходящих к евангельским и соединивших в себе земное делание и духовное слушание и послушание, помогающие обрести святыню (Унженский Животворящий Крест в «Повести о Марфе и Марии»).

Здесь отразился национальный идеал Дома, который объединяет через Крест всех притекающих к Нему с разных концов Русской земли. Такая духовная интеграция Русского мира стала возможной с восстановления родственных связей двух сестер и собирания Дома в гармоническое единство земного делания (Марфа) и духовного видения и послушания (Мария). Именно такое развитие темы претворения великого в обыденном, семейном, земном служении как качество особо значимое для национальной традиции станет одним из определяющих в творческом мире Грибоедова и Пушкина.

Так, в древнерусской книжной традиции складывается определенная модель Дома, формирующая его устойчивое национальное восприятие, которое в том или ином варианте оживает и в литературе нового времени.

Глава II. «Феномен Дома в творчестве Грибоедова».

Первые драматические опыты Грибоедова создают образ изящного дома-«раковины», соответствующий эстетике рококо. Его качества - замкнутость, закрытость, построение семейной жизни вне большой Истории, легкость, раз-

решимость конфликтов вследствие их «локальности» («Молодые супруги», «Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом»),

«Механизм» разрешения конфликтов связан с мотивом «превращений» или «обмана за обманом». Дом-«раковина» в ранних драматических произведениях Грибоедова отражает определенный западноевропейский тип мировосприятия и домостроения, характерный для дворянской культуры начала XIX в. В «рокайльных» комедиях Грибоедова присутствует то, что созвучно и эстетическим, творческим поискам автора. Это стремление к изображению и осмыслению «натуры», а отсюда - принятие человека в его естественных чувствах и проявлениях.

В «Студенте» Грибоедов как бы нащупывает иные основания для построения домов и семей. В связи с этим в пьесе осмысляется проблема простоты, некнижности, нашедшая свое дальнейшее развитие в «Горе от ума». Показательно здесь и то, что конфликт в «Студенте», все тот же локальный, узкосемейный, разрешается по-иному: не путем «превращений» или обманов, но через «простые», естественные реакции персонажей.

Однако сам творческий и жизненный контекст Грибоедова гораздо сложнее и шире, чем его первые драматические опыты. Он формирует «некоторое поле, в пределах которого определяется»1 замысел произведения, являющееся тем внутренним и первоосновным, помогающее понять производное от него -сам художественный текст в многообразии заложенных и живущих в нем значений.

«Некоторое поле» будущего автора «Горя от ума» определяется свойственной для его времени обращенностью к своим истокам и истории.

Прикрепленность к «вековым стенам», как охарактеризовал К.Н. Леонтьев2 качество мировосприятия человека нач. XIX в., явственно ощутима и у Грибоедова.

Он постоянно интересуется историей рязанских князей. Такой факт может быть объясним еще и тем, что 1) в этих местах были земли Грибоедовых, 2) жизнь князя Федора Рязанского как идеальное служение христианина на социальном поприще, его трагическая смерть на посту посла были близки пониманию Грибоедовым долга дворянина, являлись для него одним из идеалов «отечества отцов».

Связь с древнерусской жизнью проявляется и в его художественном восприятии, что проанализировано на материалах «Desiderata» и «Путевых заме-

1 Михайлов А.В. Обратный перевод. М., 2000. С. 291.

2 Леонтьев К.Н. Анализ, стиль и веяние // Леонтьев К.Н. Собр. соч.: В 9 т. М., 1912 Т. 8. С. 341.

ток». В «Путевых заметках» намечена тема пути в «любезное Отечество», обладающая определенной символичностью и корреспондирующая с образами Священного Писания, новозаветной притчей о блудном сыне, что показано на анализе интертекстуальных связей «Путевых заметок» с корпусом духовных текстов. Таким образом, «поле» «Горя от ума» определяется концептосферой древнерусской культурной традиции и связано с тем «высшим значением», которое сопровождало развитие замысла комедии, как свидетельствовал сам автор в «Заметке по поводу комедии "Горе от ума"».

В разделе Главы II, посвященном феномену Дома в «Горе от ума», анализируются образы «домоправителей», «отечества отцов», и «возвращающихся сынов». Вписанные в высокий контекст внутреннего мира автора, связанного с темой обретения Отеческого Дома, они отражают характер и степень искаженное™ современного Грибоедову «домостроительства».

Образ Дома в «Горе от ума», в отличие от предыдущих «семейных комедий», не ограничивается миром дома-раковины. Понятия «отец семейства» и «отец Отечества» предстают здесь в неразрывной связи, что характерно для самого мировосприятия автора.

Дом Фамусова и образы его хозяев осмысляются в комедии по принципу антитезы идеальной модели Дома, восходящей к национальной традиции, к «старине святой».

В стихотворном фрагменте «Письма из Бреста Литовского...» намечен такой идеал Дома, который характеризуется «открытой» пространственно-временной структурой, в ней временное соединяется с Вечностью, что близко древнерусской книжной традиции.

В «Горе от ума» показан Дом, в котором временное стремится подчинить себе Вечное. Это находит свое художественное выражение и в самой неделе Фамусова, отразившей течение времени, дробящегося на дни, наполненные мелкими семейными делами. Частные интересы «дробят» семейный и Отечественный Дом, эгоистическое стремится стать общенациональным. Если в «Письме из Бреста Литовского...» показан «братский круг», где Дом не ограничен семейным миром и родное мыслится как отечественное, за которое «на смерть идут», то в «Горе от ума» отечественное, государственное мыслится в подчинении частному, семейному интересу.

Таким образом, в восприятии Фамусова пространство отечественного Дома уподобляется пространству Дома семейного. Здесь частное мыслится как общее и, соответственно, общее воспринимается как некоторые частные существования, случаи, анекдоты.

Тема сохранения Дома в комедии связана с проблемой ума его «хозяев» и «сынов» как типа определенного мировосприятия.

Ум Фамусова показан как ум некнижный, и в этом смысле он мог бы быть близким автору комедии, ценящему естественность и простоту и высмеивающему «книжность» современного ему образования (образ Беневольского в «Студенте», образы «философов в ученом заточеньи...» в «Письме из Бреста Литовского...»). Однако в «некнижном», «простом» уме Грибоедов ценит способность великое реализовать в обыденном, что он сам называет свойством «русского ума», характеризуя ум Ермолова. Действительно, в древнерусской литературе отражен такой тип домоправления, в котором небесное пронизывает земное.

Суть русского ума - быть «годным на все, не на одни великие дела, не на одни мелочи» (Грибоедов). Ум Фамусова годен «на одни мелочи», что приводит к его восприятию истории «отечества отцов» как цепи частных случаев, анекдотов. Анекдотический тип мировосприятия становится отличительной чертой времени, следствием «раздробления», рассредоточения человека «на мелочи и на прелестные игрушки» (Гоголь).

Феномен «новых» домов и его хозяев раскрывается в «Горе от ума» и через женский характер, который также связан с мотивом ума, мудрости (образ Софьи). Имя этой героини восходит к образу Софии, Премудрости Божией, созидающей Дома. «Ум» Софьи, умение играть и создавать ложные ситуации близки к особенностям женских характеров в ранней драматургии автора. Но если в них чреда «превращений» («обмана за обманом») достигает своей цели -устройства семьи, то в «Горе от ума» показано, что земной мудрости оказывается недостаточно для устроения Дома.

Через образ женщин и их роль в обществе автор отразил, как происходит его «переустройство», противоположное основам домостроения «старины святой»: женщина не только берет на себя роль судьи, но стремится быть непосредственным участником государственной жизни.

При всей конкретности характеристика «московских», наполненная социальными, временными, географическими приметами, имеет духовную символику, связанную с «высшим значением» зарождения замысла комедии и восходящую к текстам Священного Писания. Так, образы женщин, мотивы драпирующей одежды и разоблачения корреспондируют с образами Книги пророка Исайи (III, 16-23), к которой Грибоедов обращался не раз.

Феномен Дома в «Горе от ума» связан и с проблемой возвращения/невозвращения в него «сынов», которая находит свою художественную реализацию в образе Чацкого и соответствующем сюжете.

Чацкий аттестует себя как «странный». В работе показано, что в творческом мире Грибоедова концепт «странный» актуализирован и в одном из характерных древнерусских его значений (странники к Отечеству Небесному) и в значении, свойственном романтическому канону нач. XIX в., которому близок путь Чацкого.

Тема пути к Дому героя характеризуется парадигмой ум - странствие -Дом, в которой первый член определяет причины необретения героем своего Дома.

«Ум» Чацкого, «алчущий познаний», не может найти Дом, что в частности восходит и к «Слову о премудрости», опубликованному К.Ф. Калайдовичем в книге «Памятники Российской словесности», содержащей проповеди еп. Кирилла Туровского и определявшей круг чтения Грибоедова.

В «Слове о премудрости» поднята тема обретения Отца Небесного не через ум, но через «Мати мудрости» - кротость. Парадигма «ум - странствие Лом», обозначенная в «Слове о премудрости», трансформируется в «Горе от ума» в сюжет, отразивший проблемы эпохи, -возвращение в Отечество «ищущих ума».

Странники, «гонимые миром», не понимающие его и не понятые им, -типологическая черта «героя времени» 1820-Х-1830-х гг., нашедшая свое отражение в образе Чацкого. Качество его «ума» отличается «раздробленностью» ума и сердца («ум с сердцем не в ладу»). Грибоедов показывает, что ум, сформированный эпохой Просвещения, ум, «алчущий познаний», далек от «живых истин» (И.С. Киреевский), так как сама реальность глубже и шире рационального представления о ней. Ум и знания, сформированные в эпоху Просвещения, оторваны от древнерусской традиции гносеологии и образования, учащей познанию истины и через различение добра и зла.

Мировоззрение Чацкого вступает в противоречие с жизнью и с собственным сердцем. Познание, уводящее от «живого знания», становится отличительной чертой времени, опасность чего была уже понята святителем Тихоном Задонским, показавшим, насколько далеко энциклопедическое знание отстоит от познания собственной жизни («Иные тщатся знать, что делается в Америке, Африке, Азии и прочих дальних странах, а близ себе и внутрь себе не хотят знать, что с душою их делается...»). «Новый», европейский тип знания уводит от реальности, «торжество автономного разума» (прот. Василий Зеньковский) влечет за собой распад духовной целостности. Грибоедов отразил через состояние Чацкого начальный этап пути странствующего «ума», сформированного рациональным западноевропейским знанием.

Мотив развлеченного, рассеянного дома души как определенного внутреннего состояния героя, «теряющегося по свету», забывающегося также намечен в комедии. Он предвосхищает размышления Гоголя о рассеянном, распадающемся сознании современного ему человека, соотносится с образом безумного Евгения в «Медном всаднике», предваряет выводы И.С. Киреевского о последствиях западного рационализма, чреватых раздробленностью сознания.

В словах Грибоедова о «русском» уме Ермолова затронута гносеологическая проблема, в которой выделен тип отечественного сознания и познания. Оно отличается соединением великого с обыденным.

В отличие от такого мировосприятия «ум» Фамусова и «ум» Чацкого имеют некоторую общность. И у того и у другого потеряна внутренняя цельность, что ведет к искаженному видению и соответствующей деятельности человека, характер которой становится очевидным, в первую очередь, в его Доме - семейном, отечественном. Если «земной» ум Фамусова превращает его служение Отечеству в «обслуживание» собственных интересов, то «возвышенный» ум Чацкого, жаждущий «великих дел» (как характеризует один из современных ему типов мировосприятия Грибоедов), не может увидеть великое в реальной повседневности.

При всей разности «умов» «отцов отечества» и его «сынов» между ними обнаруживается определенная общность, которая проявляется и на художественном уровне, что проанализировано в разделе, специально посвященном этой проблеме.

В «Горе от ума» мотив падения объединяет Максима Петровича, Репети-лова, Чацкого и привносит определенные смысловые акценты в образ Дома, ассоциирующиеся с его падением, ударом; указывает на некоторые аналогии с Книгой пророка Исайи, запечатлевшей образ опустошенной столицы: «И ос-танешися едина и о землю ударена будеши» (III, 25).

Образ странника Чацкого, блуждающего умом в поисках Дома, также соотносим с образом «заблуждающих духом» Книги пророка Исайи (XXIX, 24) и к словам, раскрывающим духовный смысл этого явления: «и погублю премудрость премудрых и разум разумных сокрыю» (XXIX, 14), относящихся не только к «уму» Чацкого, но и к «мудрой» Софье, и «смышленому» Фамусову.

Симптоматичен открытый финал комедии, в котором автор дает возможность героям или выбрать путь к обретению той мудрости, через которую возможно возвращение к Отцу, или же продолжить иной вектор пути, уводящий от Дома.

В разделе «Роль притчи и анекдота в комедии "Горе от ума"» проанализировано, как анекдотический тип мировосприятия, характерный для современ-

ного Грибоедову мироощущения, находит свое художественное выражение в комедии и вступает в определенные отношения с притчей о блудном сыне. При этом образ Дома «вписан» в духовный контекст, создающий особый подтекст самой комедии, влияющий на ее поэтику. С определенной долей условности можно говорить об «обратной перспективе» мировосприятия автора: земное, временное соотносится им с непреходящим, вечным.

«Мгновение эпохи» (С. А. Фомичев) включено характером своей образной системы, сюжетными ходами в глубокую историческую перспективу и связано с событиями Ветхого и Нового Завета. Так, образы пустого города, «блуждающих духом», разоблаченной женской хитрости, скрывающей правду покровом лжи, восходят к Книге пророка Исайи.

Это приводит к следующей «жанровой стратегии» (Тюпа) комедии. Сопряжение жанра высокой притчи с ее универсальными общечеловеческими ценностями и анекдота с его частным, случайным, отпавшим от общего, Вечного1 определяет жанровую особенность «Горя от ума». Притча о блудном сыне в комедии кончается анекдотически неожиданно, что позволяет нам говорить о трансформации притчи о блудном сыне, вошедшей в народное сознание, в анекдот о сумасшедшем сыне и несостоявшихся «отцах отечества».

В заключительном разделе проанализирована идеальная модель Дома в восприятии автора.

Феномен Дома осмысляется Грибоедовым через связи с «стариной святой», при этом ушедшее воспринимается им как неуходящее, вечное, с которым неразрывно связана национальная историческая память. Таким Домом по своей онтологической сущности является церковь. Далеко не случайно ее образ намечен Грибоедовым. Это Собор Архангельский в плане <1812 года>, в котором собраны все живущие и жившие «от начала века до днесь», образ церкви в «Загородной поездке», через которую проходит дорога к Отечеству, «краю наших желаний».

Таким образом, временные и пространственные границы Дома у Грибоедова близки его пространственно-временной структуре в древнерусской книжной традиции, временное приобщено Вечному, частное мыслится причастным Отечеству земному и Небесному, русское в восприятии Грибоедова понимается через церковное («мы русские только в церкви, - а я хочу быть русским»).

Путь «странника» Грибоедова имеет определенную траекторию, соответствующую конечной цели - Престолу Творца, который поэт ощущает своим

1 Дарвин М.Н., Тюпа В.И. Циклизация в творчестве Пушкина. Опыт изучения поэтики конвергентного сознания. Новосибирск, 2001. С. 167-168.

Домом («Отрывок из Гете»), Путь к нему подобен пути-«лествице», пути-восхождению, запечатленному в «Душе» и «Загородной поездке». Если в «Душе» через мотив сна как духовного зрения образ пути-лествицы в «надзвездный дом» только намечен, то в «Загородной поездке» создается развернутый образ-символ дороги вверх, в «надзвездный дом». В определенной степени он близок форме духовного путешествия или странствия, передающего мистические visiones, например, в проповедях у свт. Димитрия Ростовского (В.П. Зубов).

Таким образом, феномен Дома у Грибоедова определяется и его идеалом, восходящим к древнерусской книжной традиции. Это Дом, соединяющий в себе живущих в историческом пространстве Русского мира «от начала века до днесь», дом рода, народа, устремленный к своему Небесному Отечеству и освященный им.

С сакральностью земного Дома у Грибоедова связано и отношение к служению Отечеству как священному долгу, восходящее к национальным традициям и исполненное автором комедии в собственной жизни по закону высокого жанра трагедии, которую он хотел написать на бумаге, но осуществил в собственной судьбе.

Глава Ш. «Феномен Дома в творчестве А.С. Пушкина 1820-Х-1830-х гг.». В начале данной главы дается обоснование выделения феномена Дома в художественном мире Пушкина, основанное на «предметности», феномено-логичности его художественного видения1, проявившего себя в сочетании трансцендентного и имманентного присутствия божественного начала, символичности образов.

Первый раздел главы «Развитие парадигмы свобода - странствие - Дом и ее роль в формировании Дома в поэзии Пушкина 1820-х гг.» посвящен развитию темы пути, к концу 1820-х гг. явно соотнесенной с темой обретения Дома и восходящей к притче о блудном сыне. В работе показано, как внутри романтического движения к «пределам дальным» вызревает вектор иного направления - к «наследственной берлоге», а в самих романтических образах просвечивают контуры Отечества Небесного, являющего в земном пространстве свою сакральность. «Пределы дальные» оказываются соотносимыми с «мирами иными», отличительное качество которых - сияние нетленности («Люблю ваш сумрак неизвестный...»), близкое образу «вечных лучей» («Монастырь на Казбеке»), восходящих к изображению Фаворского Света на иконе Преображения2.

1 Франк С.Л. Этюды о Пушкине. М, 1999. С 88.

2 Васильев Б.А. Духовный мир Пушкина. М, 1994. С. 161-162.

В кон. 1820-х гг. дорога к Дому представляет собой путь, исполненный возможных случайных смертей, отьмы пустой», которую предстоит преодолеть.

В следующих разделах «Диалектика индивидуального и общенационального: «наследственная берлога» и «отеческая держава» в феномене Дома» и «Диалектика земного и небесного...» описывается идеальная модель Дома в восприятии Пушкина, складывающаяся по мере постижения поэтом «отеческих краев»

Это сакрализованная земная природа мира и человека, явленная в разных сферах жизни: в мире русской природы, «одушевленных полях» Тавриды, национальном укладе.

Дом предстает здесь в пересечении дольнего горним, придающим освя-щенность «земству». Соответственно Свет становится не только предметом изображения, но и способом построения пространства Дома; освещая его, он освящает и преображает земные формы жизни («Зимнее утро»).

Временно-пространственные границы Дома близки его древнерусской модели. Память о предках соединяет поэтическое «я» с историей рода, народа, «отеческой державы». «Отеческие гробы», «наследственная берлога» - образы земного Дома - выводят в мир русской истории, национального уклада, преодолевают «анекдотическое» восприятие мира с его философией случая. «Семейные воспоминания дворянства» связываются у Пушкина с «историческими воспоминаниями народа» и формируют летописно-эпическое мировосприятие.

«Интеграция» пространства Дома, расширение границ индивидуального до национального и соборного проявляются и в отношении временного к Вечному. Земной Дом возводит к постижению человеком «не смертных, таинственных чувств» («Еще одной высокой, важной песни...»). В «Когда за городом задумчив я брожу...» в феноменологическом явлении жизни («кладбище родовом») обретается «торжественный покой» Вечности. Здесь через восприятие мира национального пейзажа, его «пневматосферы» открывается сакраль-ность Дома.

В деревне, «на кладбище родовом» снимается антиномия тленного и вечного через пронизанность открывшейся картины жизни молитвой селянина, понятной и близкой и молитве дворянина, через общую соборную жизнь, запечатленную в национальном укладе, частью которого является и пейзаж кладбища. При анализе этого стихотворения показывается его связь с образами богослужебных текстов церковных праздников, относящихся к времени написания произведения («14 августа») и к времени, в нем изображенному (осень).

Это Успение, Происхождение честных древ Животворящаго Креста Господня и Воздвижение. Образ «торжественного покоя», в котором «дремлют мертвые», один из центральных, организующих пространство «кладбища родового», связан с темой Успения (усыпания) Божией Матери как антитезы смерти и перехода души из мира дольнего в горний. Значимы здесь и тема креста как преображенного, исцеленного от тления древа (Стихиры на Воздвижение Честнаго и Животворящаго Креста) и соотносимого с ней образа дуба как символа тварной природы, приобщенной к Вечности и обретшей нетление; тема успения как перехода в «жизнь бесконечную». В связи с этим в данном разделе подробно анализируется и семантика осеннего пейзажа, близкая к теме смерти как жертвы и перехода в Вечность1, и к теме креста.

Так, феномен Дома у Пушкина характеризуется такой пространственно-временной структурой, близкой древнерусской книжной традиции: в Доме осуществляется «интеграция» времени и места, что связано со стремлением к гармонии индивидуального и национального, временного и вечного, гармонии, дающей состояние «покоя и воли».

Последнее - проявление «не смертных, таинственных чувств» Отечества Небесного, к которому выводит поэта «наследственная берлога» - отечество земное. «Торжественный покой» «кладбища родового», покой и воля Татьяны несут на себе отблеск покоя «миров иных».

Поэтика такого Дома обусловлена расширением его границ, что соответствует эстетическим принципам древнерусского духовного искусства (иконы), где здание не заключает в себе происходящее, но является только фоном событий. Так, в «Осени» дом выводит в мир земной и небесный, сопрягая и соединяя два этих члена национального космоса. При этом Крест и Свет становятся не только предметом изображения, но и способом организации, освящения пространства в Доме, что показано на материале лирики поэта.

Описанная модель Дома, характерная для художественного мира Пушкина, представляет собой желаемое и идеальное для поэта, созвучное традиционному национальному восприятию Дома и ищущее своей реализации в его имперском пространстве.

В художественном мире Пушкина можно выделить несколько топосов, в которых эта проблема решается по-разному.

В четвертом разделе «"Лицей - Царское Село" в имперском пространстве Дома» подробно проанализирована тема Царского Села как места обретения связей человека с миром, определяющих феномен Дома. Именно в Царском Се-

1 Непомнящий В С. Поэзия и судьба М., 1999 С. 398.

ле находит своё завершение притча о блудном сыне («Воспоминания в Царском Селе»), Это место встречи мира «старинной традиции» и имперского пространства («Капитанская дочка»). Царское Село вбирает в себя полноту Дома. Оно соединяет поэта со славой империи, становится «отеческой державой».

С топосом Царского Села у Пушкина связана тема вечного в вечно текущем времени. Так в «Царскосельской статуе» поэту открывается приобщение временного к Вечному («Чудо! / не сякнет вода < > / Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит.»). Царское Село становится особым местом, преодолевающим географическое пространство, время, что наиболее явно выражено в посланиях к лицейским друзьям. Постоянная память о них в меняющемся мире подводит к вопросу о том, что незыблемо в вечно преходящем, в пределе своем несущем смерть. В «19 октября» ответ на него намечен: в движении жизни поэт различает нечто постоянное, что для него есть и дружба, и Отечество, нашедшие свою земную реализацию в географическом пространстве Царского Села. Память о Лицее и друзьях помогает преодолеть границы пространственные и временные и соединить за одним столом живых и мертвых. В «Чем чаще празднует Лицей...» поэт возвращается к теме преодоления смерти и соединения живых и мертвых на общем пиру («Люблю ваш сумрак неизвестный...»). Он показывает такое пространство, в котором за трапезой соединились умершие и живые друзья, что созвучно интеграции времени и места в древнерусской литературе. Образ Царского Села и связанная с ним тема Лицея соотносятся с таким пространством жизни, которое «вбирает» в себя земное и небесное. Са-кралыюсть этого места, осознанного поэтом как «Отечество», передается через семантику осеннего пейзажа, характерную для Пушкина, композицию пред-стояния Вечности, определяющую поэтику жеста, ритма словесного образа, что подробно проанализировано в работе. В разделе прослеживается, как в связи с интеграцией времени и места меняется жанр дружеских посланий: от камерного - к «романному» началу с его динамичным событийным сюжетом, передающим положение человека в меняющемся мире, от «романного» - к летописному, показывающему «свидетеля» истории предстоящим перед лицом Вечности.

Топос Царского Села соединяет поэта с империей, ее «героями», это место встречи «земства», «царства» и «святости».

Через образ Царского Села поэт интуитивно точно воспроизводит ту идеальную модель национального государственного Дома, которая долженствовала быть и в которой венценосцы должны уподобиться Божественному, что отражено в самом чине венчания на царство.

В разделах, посвященных феномену Дома в «Евгении Онегине» («Пространство деревни в раскрытии феномена Дома» и «Феномен Дома как устроение храма души и построение духовного образа»), прослеживается, как феномен Дома реализуется в «тайном храме сердца», вобравшем в себя национальный уклад жизни.

В связи с этим исследуется топос деревни, представленный двупланово: в нем изображается духовная реальность и долженствующая, идеальная возможность, заложенная в ней, что является одной из характерных особенностей поэтики Пушкина, проявившей себя в одическом Вступлении «Медного всадника», теме Царского Села как символа отеческой державы и сформулированная в «Герое». Показать в «герое» то, что сделало его «небу другом», есть та «истина, которая открывается любви» («Александр Радищев»). Здесь можно говорить о востребованности Пушкиным в объекте изображения не только его реального духовного состояния, но и того идеального, к чему человек призван, что близко святоотеческой традиции. (Не случайно текст «Героя» открывается эпиграфом «Что есть истина» (Ин., XVIII, 38), вводящим стихотворение в новозаветный контекст.

«Трансцендентный смысл»' пушкинского реализма связан с изображением объекта в такой двуплановости, которая указует на его духовную задан-ность.

Так, в образе деревни в «Евгении Онегине» показаны два пути развития Дома. Один путь, условно называемый «гастрономическим», в котором «привычки милой старины» сведены к соблюдению внешней традиции, выразившейся в образе «стола», вводящего не только тему еды, но и тему именин Татьяны. На именинах композиционным центром становится такая трапеза, где забывают о главном, это именины без памяти об имени (A.A. Ильин), где гастрономическое оборачивается инфернальным концом. Именины превращаются в антиименины — тема, не случайная в творческом мире Пушкина («Что козырь? - Черви. - Мне ходить...»). Таким образом, феномен Дома в деревне представлен через «веер возможностей»2. Одна из них - подмена духовного неодушевленной природой, ведущая к подмене имени как выражения метафизической сущности. Другая связывается с образом няни, становящимся символом национального уклада, выраженного через определенные приметы Дома -«торжественный покой», крест, устроение жизни по принципу «как Бог велел».

' Маркович В М. Вопрос о литературных направлениях и построение истории русской литературы XIX века // Известия РАН Отд. литературы и языка. 1993. № 3. С. 28.

2 Бочаров С.Г Сюжеты русской литературы. М, 1999. С. 31.

Именно это лексико-семантическое поле становится значимым для идеала поэта (Татьяна).

В «Евгении Онегине» феномен Дома осмысляется через процесс построения духовного Дома человека, что восходит к новозаветной традиции. В романе находят свое отражение разные состояния духовных «домов» героев («опустелый» «дом» убитого Ленского), среди которых выделяется «дом» души Татьяны, показанный в процессе становления, устроения и организации своего образа. Поэтика предстояния человека Вечности определяет и композицию образа главной героини. Её условно можно назвать композицией предстояния. Именно такой способ видения и построения характерен для русского пейзажа (Н.М. Третьяков).

Татьяна показана по принципу «против неба на земле», и этот принцип изображения определяет и процесс внутреннего домостроительства. Для него характерен образ края, границы естественного, земного с духовным, небесным. Это такая граница и такой край, в которых нет крайности, но происходит соединение через пересечение горизонтали вертикалью двух начал жизни, дающих полноту, равновесие и покой.

Такому мировосприятию соответствует тема креста, художественно связанная с образом няни, и тема венца как освящения жизни и смерти. В романе это венец при венчании (Татьяна), венчик с молитвой при переходе в вечность ее отца. (На последнюю деталь обратил внимание B.C. Непомнящий.) Законы построения духовного образа соответственно определяют домостроительство образа души как иконы. Поэтика границы, перехода - поэтика образа Татьяны, близкая принципам древнерусской иконологии. Это не случайно, так как Пушкин показывает процесс становления и явления в человеке его онтологической сущности, в феноменальном - ноуменальное, в образе — первообраз, что ложится в основание дома души, где происходит встреча земного с небесным. Переходные, неземные цвета (белый), семантика осени, характерная для Пушкина, связаны и с обликом Татьяны (B.C. Непомнящий).

Внутренний процесс устроения своего образа героиней показывается через освобождение ее от «призраков», обретения видения и ведения, которые неразрывно соединены с нравственным чувством (любви). «Истина открывается любви» (свт. Николай Велимирович) - это духовное определение знания близко пушкинскому («Нет убедительности в поношениях, и нет истины, где нет любви»). «Мир иной», по Пушкину, открывается сердцу, способному любить. Путь к Дому своей души, таким образом, ставит проблему ума и знания, что близко Грибоедову. Становление и реализация духовного образа показаны через обре-

тение знания, соединенного с нравственным, сердечным устроением. Ум с сердцем в образе Татьяны обретают лад, определяющие внешний и внутренний облик героини, формируют ее как образ (в одном из изначальных смыслов слова - греч. е!коп - икона), в котором эмпирическое, случайное, наносное отпадает и проявляется то, что составляет сущность души. В контексте вышеизложенного становится понятным значение имени героини, Татьяна (греч.) -устрояющая. Она показана в процессе устроения дома души по принципу пред-стояния Вечности, «небесной красе», восходящему к древнерусской духовной традиции.

Отсюда «русскость» Татьяны определяется ее явлением в себе небесного в земном, ее «переходом» земного, эмпирического в духовный образ.

Феномен Дома как становление храма души связан с темой деревни, понятой не просто как природная почва, а как явление духовно освященного национального уклада жизни, устрояющего определенную модель мира и состояние души. Здесь земная, повседневная практика человеческой жизни преображается и осеняется Крестом, дарующим «торжественный покой», восходящий к образу покоя в национальной духовной традиции1.

Это такой Дом, который близок образу Русской земли в «Слове о погибели Русской земли». Он явлен в словах Татьяны в УШ-й главе о деревне и записи Пушкина после текста стихотворения «Пора, мой друг, пора! [покоя] сердце просит...». В нем земная жизнь человека, культура приобщены к миру Вечности и восходят к образу Русской земли, представленной также через человека, природу, культуру, одетых (украшенных) Светом, освещенных и освященных («Слово о погибели русской земли»),

В «Евгении Онегине» наряду с развитием темы духовного домостроительства заявлена тема домостроительства семейного, и такая связь «домов» не случайна. Без обретения внутреннего духовного фундамента не может быть построен фундамент семейной жизни.

В разделе, посвященном «Медному всаднику», прослеживается судьба государственного, семейного и духовного дома в послепетровском времени.

Вступление поэмы изображает лучшее, идеальное в столице империи. Оно определяется темой соединения в одном общем Доме царя с подданными, времени с Вечным, нерукотворного с рукотворенным, небесного с земным.

Наряду с идеальным в образе Петербурга, выраженным через одическое вступление, показано и реальное, которому соответствует жанр «петербургской

1 Котельников В.А. Творческое присутствие православия в литературе XIX века // Христианская культура Пушкинская эпоха. СПб, 1995 Вып. 8 С 68-69.

повести». Символом столицы Российской Империи становится образ Медного Всадника с простертою рукою, уходящий в «неколебимую вышину», символизирующий «силу вещей» (Пушкин), основанную на сакрапьности царской власти. Рядом с ним как неотъемлемая часть Российского Дома - фигура безумного Евгения, символ «расколотого» уклада и сознания человека, взращенного в нем. В этом пейзаже отразилась двузначность «петербургского периода» русской истории.

Пушкин разоблачает обожествление Петра I («кумиры падают»), но жест «простертой руки», восходящий к духовным текстам, придает образу Петра I качество сакральности. В этом подобии божественному, но не обожествлении проявляется идея сакральности власти Царя - Помазанника Божьего, что точно передано историческим государственным сознанием Пушкина.

Отеческая держава, отеческий Дом показаны в напряженном противоречии между двумя полюсами. «Оставалась Россия Православным Царством, возглавляемым Удерживающим, но монолитность ее быта разбивалась беспощадно» (архим. Константин Зайцев). Именно это противоречие между сакрально-стью Царской власти и «расколотыми» сознанием и укладом жизни человека послепетровской эпохи (безумный Евгений), ставшими следствием секуляризации и разделения духовной цельности «земства» и «царства», отражено в «Медном всаднике». Соответственно мировосприятие, лишенное «камня» твердого основания (Евгений), во время стихийных потрясений и катаклизмов обречено на разрушительный мятеж и потерю Дома. Двуплановость изображения идеального и реального в «Медном всаднике» создает сложное взаимопроникновение жанров, передающее двузначность, напряженную противоречивость изображаемого объекта. Так, одическое Вступление вступает в определенные драматические отношения с «петербургской повестью», указывая на то, что должно было быть и что есть, что соответствует принципам «жанровой стратегии» «Горя от ума».

В самой «петербургской повести» образ, поставленный в своей земной реализации перед лицом Вечности, отражающий двойственную реальность «петербургского периода» русской истории, «пронизан» интертекстуальными связями с текстами Священного Писания, что определяет и особую поэтику.

Так, евангельская притча о доме на песке, VIII глава книги пророка Исайи составляют определенный «пратекст» «Медного Всадника». Углубление и развитие духовного содержания поэмы осуществляется и благодаря актуализации духовного смысла имени основателя города. При этом возникает «лествица» восхождений от образа к первообразу (Петр I - апостол Петр - камень Дома

Господня, Церкви Христовой). В результате определяются два смысловых поля - столица «отеческой державы» и церковь. В городе в честь апостола Петра они должны были составлять единство, в «граде Петрове» они разъединены, так как само название города - «град Петров», град Петра I - соотносит его не с апостолом Петром, а с человеком.

Евгений - один из первых образов «безумных» детей «града Петрова».

На «площади Петровой» рождается маленький Наполеон. На близость образа Евгения к образу Наполеона указывает его портрет, корреспондирующий своими деталями с изображением статуэтки Наполеона в «Евгении Онегине». «Град Петров», расколотый и чреватый разрушением, чреват и разрушителями. Ответный бунт «гордого человека» - одно из проявлений «петербургского безумия» (С.Г. Бочаров) людей, потерявших фундамент жизни («Вкруг него / Вода и больше ничего!» Ср. с более поздним «И нет извне опоры, ни предела» Ф.И. Тютчева).

Бунт Евгения кончается душевным безумием и смертью на острове -символе разрушенного Дома. Сам образ пустынного образа соотносим с «пустыней мрачной» жизни, отстоящей от Источника Жизни, и корреспондирует с образом пустынного острова («Когда порой воспоминанье...»), места захоронения декабристов (A.A. Ахматова).

Мятеж Евгения, окончившийся на пустынном острове смертью, поднимает тему последствий «насильственных потрясений», разрушающих не только во-вне, но и внутри Дом человека.

Так, тема «расколотых» уклада и сознания в государственном Доме, заявленная Грибоедовым в «Горе от ума», находит свое развитие и углубление в «Медном всаднике».

В «Капитанской дочке» реализуется другая часть притчи о «доме на песке». Здесь показана судьба Дома на твердом основании, который выдерживает натиск стихийного бунта.

В «Капитанской дочке» подведены определенные итоги пушкинских размышлений над судьбой России и, в частности, над феноменом «насильственных потрясений», нашедших свое воплощение и в образе стихии.

Как бы предчувствуя их дальнейшее развитие, определившее судьбу России, Пушкин ставит своих героев в такие обстоятельства, которые станут особенно характерными и решающими для судеб последующих поколений. Не случайно век спустя непосредственные участники событий 1917 года и последующей Гражданской войны обращаются именно к художественному опыту «Капитанской дочки», так как в ней Пушкин дает ответы на вопросы, с особой

остротой поставленные в XX веке. Он показывает, как «во время землетрясения» (Цветаева) сохраняется традиция и строятся семейные очаги.

Таким образом, связь Дома со стихией, изображение Дома на фоне стихии - картина символически пророческая в творчестве Пушкина. Она рисует тот исторический пейзаж, который станет очевидным в XX века.

В «Медном всаднике» и «Капитанской дочке» Пушкиным уловлен будущий «нерв» российской жизни. В «Медном всаднике» показано, как Дом, подобно «дому на песке», терпит разрушение. В «Капитанской дочке» изображена альтернатива судьбы Дома.

«Капитанская дочка» соотносима и с «Евгением Онегиным». В «Евгении Онегине» отражен процесс восстановления и реализации храма души в собственной жизни и заявлена тема построения домашнего очага. В «Капитанской дочке» показан процесс его обретения, который реализуется через тему пути Гринева к собственному семейному дому, представляющего собой вехи его духовного взросления.

Также в «Евгении Онегине» намечена тема «милой старины». Если в «Евгении Онегине» в деревне сохраняются «привычки милой старины», то в «Капитанской дочке» создается образ «православной старины», определившей уклад жизни двух «старинных» семей Гриневых и Мироновых.

В главе проанализирована общность в поведении представителей разных социальных слоев во время «насильственных потрясений». Капитан Миронов, дворянин и крепостной (Савельич) объединены общей реакцией на происходящее. Для них бунт Пугачева - явление прежде всего духовное, потом политическое, и такое восприятие сформировано национальным укладом жизни и отношением к сакральности царства. Пушкин показывает поведение людей, которое определяется не только межличностными и социальными отношениями. Над ними доминирует и их устрояет предстояние человека перед Богом, освящающее социальное и личное, подчиняющее «земство» и «царство» области сакральной, что характерно для древнерусской традиции.

То лучшее, что потенциально было заложено в образе деревни в «Евгении Онегине» (темы няни, креста, сопрягающего «небесную красу» с земной жизнью), реализуется в образе деревни-крепости в «Капитанской дочке». Это нравы «людей старого века». Отношения, определяющие их домостроение, строятся перед лицом Бога и являются отношениями предстояния человека и его дома перед Вечностью. Именно по такому принципу должно вести домовнее строение в древнерусской национальной традиции.

Принципы устроения Дома «людей старого века» в «Капитанской дочке» восходят к принципам древнерусской жизни. Здесь в основу построения семейного Дома ложится парадигма семья - «отеческая держава» - Отечество Небесное, близкая древнерусской модели мира и Дома. При этом сакральная область определяет отношение к «земству» и «царству», получающих качество освя-щенности, что выражает тема венца (семейного, царского, мученического).

Верность Царскому венцу в «Капитанской дочке» связывается с темой венца мученического, освятившего конец жизни «старинных людей», представителей дома-крепости.

Пушкин показал такой Дом, сам образ которого соединяется с темой деревенской, народной жизни (в восприятии Гринева крепость - это «деревушка») и с темой крепости (Белогорская крепость). Это не случайно, так как Дом «простой» семьи Мироновых представляет собой такую крепость семейного и государственного Дома, фундамент которой определяется «старинной» традицией. В «Капитанской дочке» она представлена через сакральность двух ее основных членов - семьи и «царства», что близко отражению древнерусской модели Дома как устроения Русского мира в «Домострое» с его сакральностью повседневности, присущей и «Капитанской дочке».

Воспринятые уроки «православной старины» формируют определенное устроение и поведение детей «старинных людей», помогающее построить свой Дом во время «насильственных потрясений».

В разделе, посвященном этой проблеме, подробно проанализирована сюжетная линия Гринев-Пугачев. В основу поведения Гринева ложится соединение твердости (слово «твердость» - одно из определяющих речевую характеристику его отца и капитана Миронова в отношениях с бунтовщиками) и милости. С такой же «твердостию» Гринев отказывается служить Пугачеву, но при этом, показывает Пушкин, его следование «чести» помогает совместить твердость с милостью. Гринев различил в «воре и самозванце» человека. Суметь в падшем увидеть не отпавшее — одна из особенностей национальной духовной традиции, сформированной уроками милостивой любви Отца к блудному сыну.

Пушкин показывает такие отношения между Пугачевым и Гриневым, которые определены Гриневым как «странные». Они «странны» для рационального земного понимания, так как определяются не земным, а духовным устроением, при котором в видимом видится невидимое, в бунтовщике — его духовная данность и нереализованная заданность.

Именно верностью Гринева тому лучшему, что открылось ему в Пугачеве, определяются эти «странные» отношения, кульминацией которых является сцена немого последнего прощания Гринева с Пугачевым.

Гринев и Пугачев соединены такой «странной» связью, может быть, для того, чтобы кто-то в мире «молил Бога о спасении... грешной души». Гринев пришел попрощаться с Пугачевым, чтобы духовно бьггь с ним при переходе его в Вечность. Увидев Бога в искаженном образе Божием, Гринев сумел обрести и свой собственный Дом, что символично отражается в самом сюжете: благодаря «странности» отношений Гринева и Пугачева спасена Маша.

В анализе сюжетной линии Гринев-Пугачев обращено внимание на ее соотносимость с некоторыми сюжетными ходами повестей XVII в. («Повесть о Горе Злочастии», «Повесть о Савве Грудцыне»), для которых одной из основных тем становится тема ухода из Дома и обретение/необретение его в дальнейшем, связанная с притчей о блудном сыне.

'При этом действия Вожатого напоминают действия Горя Злочастия по отношению к Молодцу (претензия на духовное родство), а образ Молодца соотносим и с образом Гринева, и с образом Пугачева.

В разделе подробно проанализирован образ Маши Мироновой как дочери «старинных людей», воспринявшей уроки «православной старины» и воплотившей их в жизнь; показаны особенности его поэтики, во многом близкой поэтике образа Татьяны, отмечена актуализация в них «покоя» и естественности как проявления духовных «покоя и воли».

Встреча Маши Мироновой с Императрицей показывает способность дочери капитана Миронова во время «насильственных потрясений» прощать, в отличие от бунта Евгения («Медный всадник»), а отсюда и просить с надеждой на милость. Эта сцена происходит в особом пространстве пушкинского Дома, Царском Селе, и во многом символична. Встреча Маши с Императрицей знаменует чаемое Пушкиным возможное соединение Имперской России со Святой Русью, последнее символизирует образ дочери «старинных людей». Отсюда - пушкинские приметы сакральности в феномене Дома (осенний пейзаж, простота, особый покой капитанской дочки, соотносимые с духовными «покоем и волей»).

Поэтика Дома в «Капитанской дочке» определяется одной из основных особенностей национального уклада - сакральностью «земства» и царства, проявляющейся в слитности обыденного и святого. Сакральность повседневности находит свое художественное выражение в соединении «смиренной прозы» с поэтикой духовного образа, поэтикой, выразившей предстояние души Вечно-

ста. Она особенно явственна в сценах перехода человека из мира земного в Вечность. Композиция предстояния, «летописный» стиль повествования (на что обращено особое внимание при анализе текста) соответствуют такому восприятию мира и истории, в котором человек становится свидетелем «великого события» (Грибоедов). Его задача - передать увиденное и не назвать Неизреченное, делающее это событие причастным не только земле, но и небу.

В «Капитанской дочке» изображение исторических событий «домашним образом» («О романах Вальтера Скотга») отражает особенности исторического мышления Пушкина, связанные не только с поэтикой Вальтера Скотта, но и с особенностями восприятия Дома, определившими и развитие отечественной историографии уже к кон. XVIII в., где национальное воспринимается как близкородственное (ЭЛ. Афанасьев).

Глава IV. «Феномен Дома в творчестве Лермонтова» открывается разделом «Своеобразие диалектики земного и небесного в развитии феномена Дома».

В художественном мире Лермонтова своеобразие диалектики земного и небесного в развитии феномена Дома находит свое не только образное воплощение, но и напряженное осмысление («Мой дом»), что связано с острым ощущением его потери. Так же, как и в творчестве Пушкина, у Лермонтова развивается парадигма свобода - странствие - Дом. Феномен Дома определяется темой пути «гонимого миром странника», соответствующей романтической традиции. Однако уже в юношеской лирике в этом романтическом каноне притча о блудном сыне, возвращающемся к Отцу, становится постоянным мотивом творчества поэта (В.Н. Турбин). Имеющая свои биографические истоки, она получает символическое воплощение: потеря отца и матери, конкретный факт биографии, соотносится с новозаветным контекстом.

Путь на небо к отцу и место на земле, хранящее память о нем (могила отца), - в такой диалектике земного и небесного предстает феномен Дома не только в «Я видел тень блаженства, но вполне...», но и во всем творчестве поэта.

В стихотворении «Мой дом» феномен Дома - образ души особого устроения. В нем «чувство правды» соединяет человека на земле с Домом Божьим. Временные границы такого Дома расширяются. Земное здесь связано с небесным, временное с вечным, что характерно для древнерусской модели Дома, соотносимой с церковным пространством, сопрягающим горнее и дольнее.

«Срединное» положение человека между небом и землей, свойственное мировосприятию Лермонтова, представляет собой трансформированный вариант такого древнерусского «храмового» сознания и в определенной степени

объясняет природу лермонтовского образа «метаксю»1, как охарактеризовал его В.Ф. Асмус.

У поэта показан дом души, в котором земное и небесное вступает в предельно острые противоречия при одновременном сознании их нераздельности. Здесь отразились особенности времени и уклада, формировавших «расколотое» восприятие человека послепетровской эпохи. Напряженная амплитуда колебаний между «священным» и «порочным», небесным и земным определяет феномен духовного Дома в творчестве Лермонтова. В связи с этим он может предстать то в образе храма, то в образе «мрачного, пустого замка», то в образе могилы. Это «Дом» души, в котором «срединность» чревата крайностями. «Срединность» положения человека во вселенной осознается Лермонтовым драматически, как борьба в его душе двух противоположных основ мироздания («Бой»), что в дальнейшем будет развито Достоевским, Тютчевым. Осознание нераздельной связи человека с миром разрушает романтический канон, в котором оппозиция земли и неба создает изолированность этих сфер бытия, а «я» позиционирует свою принципиальную противоположность «не-я».

Лирический герой Лермонтова, находясь даже в крайней точке отдаления от небесного (образ могилы как символа смерти), из мрака ночи взывает к свету и жаждет полноты воскрешения не только души, но и вообще земной природы.

Образная система юношеского стихотворения («Ночь1») соотносима с XXXVII главой Книги пророка Иезекииля, ст. 1-14, которая читается на службе Страстной Недели (утро Великой Субботы) и непосредственно связана с темой Воскресения и «жизни будущаго века» (Символ веры) не только для души, но и для тела. Душа, спустившись в глубину тьмы, смерти, ждет наступления иной жизни, в которой снимается антиномия тленного и вечного, материи и духа и осуществляется полнота природы человека и мира. В диссертации показано, как эта тема «новой природы» реализуется в «Штос-се» и корреспондирует с текстом Откровения Иоанна Богослова, выражающем эсхатологическое ожидание «жизни будущаго века».

Приобщение земного дома к Вечности и устремленность к «грядущим дням» иного мира, в котором побеждается смерть, - характерная особенность восприятия Лермонтова. Она связана с крайней высшей координатой Небесного Дома поэта, анализу которого посвящен следующий раздел.

Феномен Дома возникает у Лермонтова через мотив «припоминания» о «родных местах», что обычно связывают с учением Платона о душе

1 Асмус В Ф. Круг идей Лермонтова // М.Ю. Лермонтов. Литературное наследство. М, 1941. Т. 43-44. С. 124.

(С.Н. Дурылин). Но при этом образ детства, сопутствующий теме «припоминания», восходит у Лермонтова к новозаветному контексту (Лк. XVIII, 16-17) и осмысляется «не как запредельное по отношению к жизни, но подлежащее осуществлению в круге самих ее явлений» (В.Ф. Асмус), что отлично от учения Платона.

Состояния покоя, свободы и отрады определяют у Лермонтова феномен Небесного Отечества. Стремление души к обретению свободы может быть объяснено не только литературным приемом романтизма, но духовно реальным переживанием антиномии конечного и бесконечного, тленного и вечного. Жажда «безбрежной свободы» является и чаянием реализации «божественной души», направленной к Вечности, где нет границ.

С образом Дома в Вечности («Мой дом») в художественном мире Лермонтова связан вопрос и о возможностях его постижения на земле. Именно отрицательный опыт земных несовершенных отношений, драматически переживаемая антиномия конечного и бесконечного указуют поэту на совершенство иного мира. Практика художественного творчества ставит перед Лермонтовым вопрос об истинном и ложном в феноменологии Отечества Небесного, о душевно-чувственном и духовном видении идеального в реальном («Не верь себе», «Штосс»). Художник стремится к различению субъективного, порой приводящего к ложному видению, и объективного при «прорывах» к «родным местам», Вечности.

Восприятие Отечества Небесного, «грядущих дней» в художественном мире Лермонтова ознаменовалось стихотворениями-предсказаниями, в которых явно ощутима близость к Дому Небесному, где нет прошлого, настоящего, будущего, но есть Вечное, дающее увидеть «теченье века» и течение и конец собственной жизни.

«Прорыв» к Вечности в художественном мире Лермонтова наиболее явно осуществляется в мире природы, что анализируется в разделе «Авторское восприятие природы в пространстве Дома». Это природа Кавказа, наделенная качествами «храмового» пространства, в котором земное освящено небесным. Образ креста («Крест на скале») соединяет землю и небо, при этом его зрительное восприятие (руки креста) соотносимо с образом Креста и Христа в богослужебных текстах.

Образ храма зримо и незримо присутствует у поэта в природе Кавказа, указывает на некоторую общность восприятия этого места у Лермонтова и Пушкина.

Но если духовное пространство Дома у Пушкина организовано крестом, венцом, держащим «равновесие сторон», то духовное пространство Дома у Лермонтова подвержено крайним колебаниям. Это определило в его творчестве образ «вечных ступеней» вверх. Сам по себе он близок к образу «лестви-цы» в «надзвездный дом» у Грибоедова, но в художественном пространстве Лермонтова «вечные ступени» чреваты падениями и представлены как один из возможных, но не осуществленных до конца вариантов духовного пути.

У Лермонтова встреча с природой имеет соответственно два варианта развития. Один из них связан с образом круга, постоянным в творчестве поэта. Круг знаменует такое восприятие, которое осуществляется по принципу взаимоуподобления «я» и мира.

В диалоге с природой осуществляется единство человека с Dasein, вследствие чего возникает замкнутое в земных границах душевно-чувственное переживание мира, «интенция» на мир, явление, получившее свое дальнейшее философское и эстетическое осмысление в культуре и литературе XX в.

Стремясь слиться с беспредельным, «я» оказывается в самом себе, и природа в художественном мире Лермонтова становится иллюстрацией к внутренним состояниям, но не «прорывом» к Вечности. Аллегорический тип мировосприятия, свойственный пути-кругу, сменяется символическим, более соответствующим другому варианту пути - «лествицы». Через природу лирический герой постигает мир, Бога, Небесное Отечество. При этом постижении действительность часто предстоит в голубом сиянии, цвете, связанном в иконописи с образом Божией Матери. Покой, отрада, тишина - с этими состояниями, близкими художественному восприятию Пушкина, ассоциируется у Лермонтова образ Дома, в котором осуществилась встреча земного человеческого «я» с Небесным Отечеством, и часто они проявлены в природе.

Образ земного Отечества как Дома начинает осмысляться Лермонтовым в зрелом творчестве, что исследуется в соответствующем разделе. Земная жизнь для творческого и духовного феномена Лермонтова оказывается более чуждой, чем Вечность (С.Н. Дурылин). Тем не менее, тема России как возможного Дома присутствует уже в раннем творчестве поэта и становится внутренней проблемой, требующей своего разрешения. Ее постижение начинается с соприкосновения художника с национальным укладом, его «пневматосфе-рой», раскрывающей себя, в первую очередь, в национальном пейзаже.

В ранней лирике Лермонтова он может присутствовать пока еще как фон к лирической медитации. Постепенно («взору медленному») через приметы национального уклада, обладающие качеством сакральности (образы колокола,

Кремля, могилы отца, осененной крестом), открывается небесное в земном, Дом в его древнерусском осмыслении и восприятии.

В «Родине» дорога к Дому ведет и к постижению человека в национальном укладе, которого поэт воспринимает «не как своего "Двойника", но как "Собеседника"» (А.А. Ухтомский). Способность постижения Другого определяет «точный» стиль Лермонтова. Рассказ о событиях часто передается «другим», так как «доминанта» души поэта направлена на него, что ведет к смене рассказчика в повествовании. При этом «оживает» то семантическое поле слова «странный», которое определяет у Пушкина отношение к земному дому. «Странная» любовь к Отчизне Лермонтова сродни «не смертным, таинственным чувствам».

Постижение земного Отечества сопряжено с близостью к Отечеству Небесному, и в этой диалектике небесного и земного, индивидуального и национального предстает народный герой «Бородина». Движение авторского «я» к нему осуществляется от «полюса» Наполеона к «полюсу» Кутузова и представляет внутренне противоречивый и сложный процесс.

Постижение Родины как Дома связывается в творчестве Лермонтова и с постижением человека в национальном укладе, народного героя. Путь к нему, «Собеседнику», сопряжен с преодолением индивидуалистического начала и чувства сиротства.

Именно поэтому народный герой изображен как человек, связанный со своим народом, Богом («Бородино»), родом, семьей («Песня о купце Калашникове»), Не случайно купец Калашников, победитель, имеет семью и защищает семью. Показанная Лермонтовым как органическая часть сакрализованного национального уклада, она становится источником внутренней силы . Таким образом, у Лермонтова связи его народного героя с семьей, родом, народом, Отечеством Небесным восстанавливают ту полноту Дома, которая была характерна для древнерусской национальной традиции. Именно в эту парадигму автор пытается «поставить» образ народного героя, показать его в той системе связей, которая дарует человеку его «самостоянье».

Образ национального уклада в феномене Дома - тема, только заявленная Лермонтовым и наиболее глубоко воплощенная им мистически в «Ветке Палестины». Образ луча лампады, ассоциативно связанный с лучом детства, «родных мест», символичен. Он корреспондирует и с образом «вечных лучей» (Пушкин), преображающих Дом. Домом становится место, в котором обыденное соединяется со святым, его центр - святыня, организующая вокруг себя пространство. «Ветвь Ерусалима» - статичный образ, подчинивший себе фраг-

менты «сюжетов балладного типа» (А.И. Журавлева). Стихотворение строится так, что образ места, в котором душа обретает Дом, вбирает в себя все дороги (1-7 строфы) и становится итогом пути, к которому причастен и сам автор, но причастен «тайно», целомудренно. На это непосредственно указывают и определение «тайный» в самом тексте стихотворения, и контекст внутреннего мира поэта, в связи с чем С.Н. Дурылин называет молитву Лермонтова «тайной»1. Композиция предстояния Вечности, передающая статику покоя («мира и отрады»), свойственная национальному пейзажу, характерна для поэтики воплощения национального уклада и у Лермонтова.

В отличие от Пушкина и Грибоедова феномен Дома и феномен уклада постигается Лермонтовым, в основном, через «дом» души, через раскрытие в себе человека «внутреннего». Помимо живописно-выразительных образов поэт создает особые образы духовных состояний (покоя, мира, отрады). Они становятся проявлениями «тайной молитвы», самой по себе не изображаемой поэтом.

Их своеобразие заключается в том, что они личностны и одновременно народны, так как «тайная молитва» поэта наряду с её сокровенностью была одним из проявлений общей соборной молитвы.

Восприятие Дома в художественном мире Лермонтова определяется феноменом Отечества Небесного в мире земном. Поэтика его воплощения характеризуется передачей освященности земных форм жизни, что близко поэтике духовного образа, и ведет к реализации индивидуально-художественных решений. Образы безбрежности, лазури, «храмовая» (H.A. Резник) символика цвета, образы покоя, отрады передают святое в земном, что является основанием «домашнего» фундамента.

При этом если у раннего Лермонтова музыкальность стиха, напоминающая о «звуках небес», была доминирующей над словом ( Л.В Пумпянский), то в зрелом творчестве автор пытается предельно-конкретное, «прозаическое» соединить с высоким («Бородино»), в земном увидеть неземное, что близко поэтике Дома у Пушкина.

Мистическому постижению Дома в художественном мире Лермонтова соответствует постоянный мотив взора, стремящегося проникнуть вглубь открывающегося пейзажа («Как часто пестрою толпою окружен...», «Родина», фрагменты из «Героя нашего времени»).

Он является индивидуально-художественной реализацией парадигмы свобода - странствие - Дом, в ней отразились постижение Отечества через погру-

1 Дурылин С.Н. Судьба Лермонтова // Русская мысль. 1914. № 10. С. 28.

жение поэта в свой внутренний мир и поиск в нем «чувства правды», соединяющего с Вечностью.

Заключение. Восприятие Дома в творчестве исследуемых авторов связано с процессом его обретения, выраженного образом пути к нему, восходящему к притче о блудном сыне и к теме пути в Небесный Иерусалим, характерных для национальной духовной традиции. Путь к Дому характеризуется парадигмами «ум - странствие - Дом» (Грибоедов), «свобода - странствие - Дом» (Пушкин, Лермонтов). При этом идеальная модель Дома понимается ими как сакрализованная природа человека, «земства» и «царства».

Такое восприятие формирует устойчивый тип мироощущения, связанный с древнерусской традицией, где Дом определялся через иерархическую соотнесенность семьи, рода - христианскому народу - Отечеству Небесному, освящающему, устрояющему, приобщающему тварное Творцу. Соотнесение земного Дома с Домом Небесным придает ему качество феноменологичности, влияет на его временно-пространственную структуру. Для нее характерно сопряжение временного с Вечным, диалектика индивидуального и национального.

Для Грибоедова и Пушкина феномен Дома определяется сакрализацией внутреннего мира человека, «земства» и «царства». При этом у Пушкина остро ставится проблема обретения гармонии между индивидуальным и имперским, «старинной» народной традицией и имперским.

У Лермонтова обретение Дома происходит через освященность «тайного храма сердца», сакрализация «земства» - один из вопросов, мучительно решаемых, но не решенных.

Нераздельность земного и небесного, отличительная особенность художественного видения Лермонтова, является следствием «домашнего» типа мировосприятия, присущего отечественной традиции, где Дом определяется сопряжением дольнего и горнего. Однако в творчестве поэта он предстает в трансформированном варианте и характеризуется драматическим осознанием нераздельности и одновременно мучительной неслиянности сакрального и земного, ставшим одним из проявлений сознания человека послепетровской эпохи.

Постижение Дома у Грибоедова, Пушкина, Лермонтова формируется не только через текст культуры, но и через национальный уклад, его «пневмато-сферу», являющую себя в пейзаже, духовных богослужебных текстах, связь с которыми характерна для образной системы исследуемых авторов.

Одна из значимых особенностей поэтики воплощения Дома определяется изображением сакральности в его земной данности, феномене, вследствие чего актуализируется передача трансцендентности земных форм образа. Это поэтика

сопряжения земного с небесным, восходящая к традиции древнерусских изобразительного искусства и литературы и развивающая в литературе XIX в. принципы изображения духовного в художественном образе, находящие свое дальнейшее освоение и реализацию в XX в.

Феномен Дома выявляет сущностные характеристики национальной модели мира; «домашнее» сознание, сформированное им, обладая качеством сокровенности, живет не только активно, но и сохраняется в недрах народно-культурного предания и сознания. Вследствие этого в том или ином варианте оно продолжает свое существование и в литературе XX века, определяет одну из магистральных линий русской культуры.

Положения диссертации изложены в следующих работах:

1. Радомская Т.И. Дом и Отечество в русской классической литературе первой трети XIX в. Опыт духовного, семейного, государственного устроения: Монография: Совпадение, Университетская книга. М., 2006. 15 п.л.

2. A.C. Грибоедов A.C. «Горе от ума»: «странная» комедия «странного» сочинителя / Авт.-сост. Т.И. Радомская. М., 2004 г. 17 п.л.

3. Радомская Т.И. Обретение Отечества: русская словесность первой половины XIX в.: Учебн. пособие. М., 2005.41 пл.

4. Марина Цветаева: «Берегите Гнездо и Дом»: страницы русского лихолетья в творчестве поэта /. Авт.-сост. Т.И. Радомская. М., 2005. 15 п.л.

5. Некоторые идейно-художественные особенности поэзии М.Цветаевой и Р. - М. Рильке // Начало. Вып. 2. М., 1992. С.136 - 148.0,5 пл.

6. Об «экзистенциальности» художественного восприятия Б. Пастернака // Филологические науки. 1992. № 2. С. 3-11.0,5 пл.

7. Солодовников A.A. Стихотворения / Публикация и послесловие Т.И. Меркуловой (Радомской). Лит. обозрение. 1992. №7/9 С. 91-99. 0,5 пл.

8. К вопросу о духовном в современной русской поэзии: Б. Пастернак -A.A. Солодовников. Опыт сравнительного анализа // Проблемы изучения русской литературы и традиции отечественной православной педагогики: Сб. материалов. Тольятти, 1996. С. 28-40.0,8 пл.

9. Предметы историко-филологического цикла и формирование русского традиционного уклада жизни И Московская городская учительская семинария. 1997: Научный сборник. М., 1997. С. 41-44.0,2 пл.

Ю.Русская словесность: Экспериментальная программа учебного курса для учительских семинарий // Там же. С. 123-134.0,75 пл.

11.Проблема зла и его преодоления (Роман A.C. Пушкина «Евгений Онегин») // Духовные и нравственные смыслы отечественного образования на рубеже столетий: Научно-методическ. сб. М., Вып. 2. 1999. С. 80-95. 1,5 пл.

12.0браз Свободы в творчестве А.С Пушкина. // Там же. С. 151-162.1 п.л.

13.Поиск героя в творчестве А.Н. Толстого 1910-х гг. // А.Н. Толстой. Новые материалы и исследования. М., 2002. С. 46-63.1 п.л.

14.М.Ю. Лермонтов: «Герой времени» в поисках Дома // Духовные и нравственные традиции Ярославского края в современном образовательном пространстве. Научно-методическ. сб. Романов - Борисоглебск (г. Тутаев). 2002. С. 60-80.1,3 пл.

15.«Странная» комедия «странного» сочинителя // Духовные и нравственные смыслы отечественного образования на рубеже столетий. Научи, сб. Тольятти, 2002. С. 60-74. 1 пл.

16.«Акафист Преподобному и Богоносному Отцу нашему Серафиму Саровскому Чудотворцу»: имя - образ - композиция // Текст: Теория и методика в контексте вузовск. образования. Сб. трудов I Всероссийск. конференции. Тольятти, 2003. С. 244-252. 0,7 пл. <В соавторстве с Меркуловой Е.М.>.

17.К истории герменевтики «Мертвых душ» Н.В. Гоголя: Свт. Игнатий (Брянчанинов) о своеобразии творческого мира писателя // Актуальные проблемы изучения литературы в вузе и школе: Материалы Всероссийск. конференции и XXIX Зональной конференции литературоведов Поволжья. Тольятти, 2004. Т. 1. С. 112-120.0,5 пл.

18.Литературные тексты как психологический источник (К выходу книги

B.П. Зубова «Русские проповедники». Тезисы доклада. // Источниковедение истории отечественной психологии: материалы конференции (К 90-летию Психологического института им. Л.Г. Щукиной /Челпановские чтения. 2004. Романов-Борисоглебск (г. Тутаев), 2004. С. 27-29.0,3 пл.

19.Поэма «Медный всадник» и национальная духовная традиция: роль евангельских образов и притч в структуре произведения // Образование - наука - творчество, 2005. № 4. С. 128-136.0,5 пл.

20.Типологические особенности в развитии феномена Дома в творчестве Грибоедова, Пушкина, Лермонтова // Вестник МГОУ, 2006. № 1(22).

C. 42-52.0,6 пл.

21.Феномен Дома в зрелой поэзии Пушкина // Русская словесность. 2006. № 7. С. 14 - 20.0,5 пл..

22.Мотивы странности и образ странника у A.C. Грибоедова и М.Ю.Лермонтова // Русская речь. 2006. № 5. С. 15-19.0,3 п.л.

23.Древнерусская культурная традиция и модель Дома в восприятии A.C. Грибоедова // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств. 2006. № 4. С. 80-83.0,5 пл..

24.Книга в жизни и художественном тексте A.C. Грибоедова // Библиотековедение. 2006. № 6. С. 60-64.0,5 пл.

25.0браз Дома в художественном восприятии Лермонтова: феномен «сре-динности» и диалектика земного и небесного // Вестник Костромского государственного университета им H.A. Некрасова. 2006. № 3. С. 99-103. 0,5 пл.

26.Жанровая стратегия «Горя от ума» A.C. Грибоедова: автор и герой // Современные гуманитарные исследования. 2006 № 6. С. 108-113.0,5 п.л.

27. «Тайная молитва» М.Ю. Лермонтова: Дом и национальный уклад в творчестве поэта. Там же. С. 114-120.0,5 пл.

Отпечатано в ООО «Компания Спутник+» ПД № 1-00007 от 25.09.2000 г. Подписано в печать 26.10.06. Тираж 100 экз. Усл. пл. 2,5 Печать авторефератов (095) 730-47-74,778-45-60

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Радомская, Татьяна Игоревна

Введение.

Глава I. Особенности феномена Дома в древнерусской книжной традиции.

1.2. Временные границы Дома.

1.3. Идеальный образ домоправителя.

1.4. Семья в феномене Дома в литературе XVI-XVII вв.

Выводы по главе 1.

Глава II. Феномен Дома в творчестве Грибоедова.

2.1. Феномен Дома в ранних произведениях Грибоедова.

2.2. «Некоторое поле» зарождения «Горя от ума».

2.3. Образы хозяев Дома в «Горе от ума» и их роль в определении феномена Дома.

2.4. Женский характер и его роль в формировании феномена Дома.

2.5. Парадигма «ум-странствие-Дом» и ее роль в раскрытии феномена Дома.

2.6. Общие типологические черты противоположных систем «ума» как характерная особенность феномена Дома.

2.7. Роль притчи и анекдота в комедии «Горе от ума».

2.8. Идеальная модель Дома в восприятии Грибоедова.

Своеобразие творческой реализации.

Выводы по главе II.

Глава Ш.Феномен Дома в творчестве Л.С.Пушкина 1820-х - 1830-х гг.

3.1. Развитие парадигмы <<£вобода-странствие-Дом» и ее роль в формировании Дома в поэзии Пушкина 1820-х гг.

3.2. Диалектика индивидуального и общенационального: «наследственная берлога» и «отеческая держава» в феномене Дома.

3.3. Диалектика земного и небесного в феномене Дома.

3.4. Лицей - Царское Село в имперском пространстве Дома.

3.5. Пространство деревни в раскрытии феномена Дома («Евгений Онегин»).

3.6. Феномен Дома как устроение храма души и построение духовного образа.

3.7.Судьба Дома в поэме «Медный всадник».

3.8. Роль «старинной традиции» в обретении Дома («Капитанская дочка»).

Выводы по главе III.

Глава IV. Феномен Дома в творчестве Лермонтова.

4.1. Своеобразие диалектики земного и небесного в развитии феномена Дома.

4.2. Понятие Небесного Отечества в творчестве Лермонтова.

4.3. Авторское восприятие природы в пространстве Дома.

4.4. Авторское восприятие России в раскрытии феномена Дома.

Выводы по главе IV.

Введение диссертации2007 год, автореферат по филологии, Радомская, Татьяна Игоревна

Феномен Дома занимает -значительное место в творческом мире А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова и наряду с этим является малоизученным в современном литературоведении. Он представляет собой особый предмет осмысления и поднимает соответствующий комплекс вопросов.

Категория «феномен» применяется нами соответственно определению, данному В.Ф. Асмусом1, основанному на ведущем принципе феноменологии, согласно которому в познании мы всегда имеем дело лишь с явлением (феноменом).

Категория «феномен» для определения понятия «Дом» в творчестве названных авторов соответствует тому типу художественного мышления, который характерен для развития отечественной культуры. Неслучайно, обращаясь к творчеству Лермонтова, В.Ф. Асмус отмечает следующую характерную черту его мировосприятия: «Нелюбовь к отвлеченной мысли, которая остается только отвлеченной, не переходит в жизненное действие, - черта глубоко национальная, характерная для М.Ю. Лермонтова как мыслителя и писателя именно русского»2.

Стремление к целостному жизненному религиозному, а не школьному только философствованию»4 рождает, по мнению С.Н. Булгакова, особый стиль русской литературы, в которой вопросы онтологические рассматриваются феноменологически, то есть через лично прожитый опыт. Отсюда вытекает и известное определение истины, отмеченное о. Павлом Флоренским. Оно соотпо

1 Феномен - явление, в отличие от его основы или сущности как ноумена. Предмет, как он воспринимается в чувственном почнании (Философская энциклопедия. М., 1967. Т. 5. С. 313).

2 Там же.

3 Асмус В.Ф. Круг идей Лермонтова // М.Ю. Лермонтов. Литературное наеледстно. М.: Изд-во АН СССР, 1941. Т. 43-44. С. 126.

4 Булгаков С.Н. Сны Геи // Тихие думы. М. 1996. С. 98. ина, то есть «есть», «быть», осуществляться в мире1. Истина осуществляет себя в мире и, следовательно, проявляется через феномен.

Именно такое понимание художественного познания, свойственное отечественной традиции, отразилось и в работах С.Л. Франка. Так, он развил положение о том, что истина жизни в поэзии в отличие от рационального мышления постигается феноменологически, в самих образах, предметах этой жизни. Именно С.Л. Франк выделяет характерную особенность художественного мышления А.С. Пушкина - его «предметность», феноменологичность («О задачах познания А.С. Пушкина»).

Таким образом, категория «феномена» соответствует отечественному типу художественного восприятия, отмеченному В.Ф. Асмусом, С.Н. Булгаковым, о. Павлом Флоренским, С.Л. Франком. Для применения этого термина к понятию Дома существуют и другие причины.

В архаичных моделях мира Дом не столько представлял собой определенное пространство, сколько становился моделью универсума, «микроуниверсума, отражающего макроуниверсум»3.

Эта традиция сформировала и определенное восприятие Дома как категории, не исчерпывающейся только социальными и родственными связями. В древнерусском культурном сознании и национальном укладе образ Дома указывал на его первообраз - Царство Небесное, и в этом смысле относился как феномен к ноумену4. Категория феномен, примененная к понятию «Дом», соответствует отечественной культурной традиции, которая сформировала восприятие Дома как конкретного явления образа первообраза (ноумена),

1 См.: Свиридов Иоанн, свящ. Гносеология священника Павла Флоренского И Московская Духовная Академия, 300 лет (1685-1985). Богословские труды: Юбилейный сборник. С. 264-292.

2 Франк C.J1. Этюды о Пушкине / Предисл. Д.С. Лихачева. М., 1999. С. 88.

3 Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1997. С. 160-161; Цивьян Т.В. Дом в фольклорной модели мира // Типологические исследования по фольклору. М„ 1975. С. 203.

4 Отношения между феноменом и ноуменом в древнерусской духовной традиции близки к их пониманию в объективном идеализме позднего Платона и Аристотеля: феномен-явление. Эти положения найдут свое развитие в феноменологии С.Л. Франка. (См.: Франк С.Л. Введение в философию. Пб., 1922.) данного в переживании, восприятии. Это оказывается актуальным и для художественного мира А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова.

Таким образом, феномен Дома определяет то явление, которое художественно осмыслялось, отражалось в русской литературе на протяжении веков и стало особо значимым в первой трети XIX в. в творчестве А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова. Это связано, в первую очередь, с тем, что европеизированная русская культура к этому времени обращается к своим отечественным истокам и встает перед проблемой сохранения и развития национального в новой постпетровской культурной ситуации, восстановления цельности духовного и общественного сознания, на что было обращено особое внимание И.В. Киреевского.

Тема Дома в связи с этим становится одной из определяющих не только в русской литературе XIX в., но и в отечественной словесности конца XVIII столетия1.

Актуальность и значимость феномена Дома в творчестве А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова обусловлена и особым местом этой категории в отечественной традиции.

Уже в памятниках древнерусской литературы феномен Дома -постоянный объект художественного осмысления. При этом «его географические координаты и связанные с ними пространственные понятия становятся материалом для построения культурных моделей с не только пространственным, но и религиозно-моральным содержанием» (Лотман2), т. е. содержанием духовным, обладающим особыми качествами.

В частности, своеобразие феномена Дома в древнерусской культуре определялось тем, что он не был ограничен частным существованием, замкнутым в самом себе. Постоянная память об отношении всего «временного

1 См.: Афанасьев Э.Л. На пути к XIX веку (Русская литература 70-х гг. XVIII в. - 10-х гг. XIX в.). М., 2002.

Лотман Ю.М. О понятии географического пространства в русских средневековых текстах // Лотман Ю.М. О русской литературе. СПб., 2005. С. 112. к вечному и человеческого к божественному» (Киреевский)1 формировала и восприятие Дома в русской литературе. Семья, отец, дом - эта парадигма родственно-семейных отношений восходила к парадигме духовной — Дом Небесный, Отец Небесный - и соотносилась с ней.

Кровное, родственное, семейное освящалось духовным, причем духовное не заменяло человеческое, но преображало его. Сама семья (дом земной) в духовной национальной традиции, освященная таинством венчания, приобщалась к Дому Небесному и являлась «малой церковью».

Но и категория государства также осмыслялась через категорию Дома, через Дом Небесный на земле, который, по святоотеческому определению, является церковью. Освященная в таинстве миропомазания, Царская власть была властью не только социальной, но и духовной, а государство обретало качество «отечества земного» как подобия Отечества Небесного.

Подчинение сакральной области повседневной жизни человека («земство») и государственной власти («царство») как характерная особенность л национального уклада была отмечена В.Н. Топоровым . В дальнейшем мы будем применять его термины «земство», подразумевая под этим мирскую земную жизнь человека и «царство» (государственная власть).

Категория дома небесного как дома Бога, церкви была «внедрена» в земную сферу жизни и придавала феномену Дома трансцендентные качества его «ноумена» (Отечества Небесного), до конца не познаваемого и не явленного в земной жизни. Своеобразие общего «домашнего» восприятия определялось диалектическим единством земного и небесного, частного и общего. Так, понимание «дома» формирует особый тип устроения разных сфер человеческой жизни, в том числе и внутренней. (Образ дома как храма души — один из постоянных в духовной литературе.)

1 Киреевский И.В. Отрывки // Полн. собр. соч.: В 2 т. М., 1861. Т. 2. С. 326.

2 Топоров В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре. Т. 1: Первый век христианства на Руси. М., 1995. С. 439-440.

Мышление, мироощущение древнерусской книжной традиции тесно связаны с понятием домостроительства, нашедшим свое отражение, в частности, в «Домострое». В этом памятнике, посвященном строению (ведению) домашнего (семейного) хозяйства, проявилась иерархичность отношений между домом небесным и домом земным, присущая общему укладу жизни. Композиция «Домостроя» соответствует этапам построения домашнего хозяйства: сначала излагаются правила внутреннего духовного устроения дома (1-15 главы), на этом основании возводится фундамент мирского строения и регламентируется ведение домашнего хозяйства, заключает «Домострой» поучение отца сыну. В нем как бы подводится некий итог, обобщаются основные положения, среди которых одно из значимых - о честном служении отеческому, государственному дому, «государственному делу»1.

Взаимосвязанность и иерархичность частного и общего осмысляются в этом памятнике через категорию «дома», что указывает на его особую значимость в древнерусской культуре.

Показательным является и то, что понятие «домостроительства» в XIX в. обладает двумя спектрами значений: домостроительство - «домохозяйство, домовний обиход, наблюдение за порядком в дому» . Но «домостроительство» означает и «домостроительство Божие о нашем спасении»3. При внешней полярности этих категорий они являются связанными между собой, и на эту связь земного и небесного указывает, в частности, общность их словесного обозначения.

Таким образом, актуальность работы определяется еще и особой значимостью объекта исследования не только для А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, но и для истории русской литературы. Он (объект исследования) определяет и аспект изучения данной проблемы. При

1 Памятники литературы Древней Руси: В 12 т. М., 1978-1989. Т. 7: Середина XVI века. М„ 1985. С. 173. л

Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1991. Т. 1. С. 467.

3 Иоанн (Маслов), схиархим. Симфония по творениям святителя Тихона Задонского. М., 1996. С. 308. исследовании феномена Дома в творчестве указанных авторов мы сосредоточили наше внимание в основном на его соотношении с национальной духовной традицией, нашедшей свое непосредственное отражение в памятниках древнерусской духовной литературы и древнерусской книжности.

Феномен Дома в художественной культуре 1820-1830-х гг. формируется в определенной ситуации взаимодействия отечественного и западноевропейского, в результате чего встает вопрос о сохранении «своего» в системе уже усвоенного «чужого». Вследствие этого уже в конце XVIII в. возникает потребность осознания своих «домашних», отечественных истоков, что в дальнейшем находит свое развитие у А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова.

В связи с этим в нашей работе изучение феномена Дома в творчестве указанных авторов проводится в определенном аспекте: прослеживаются сложные связи между восприятием этой категории в литературе 1820-1830-х гг. и устойчивым архетипом Дома1, сформированным в древнерусской книжной традиции и духовной литературе, что само по себе также актуально и значимо для современной филологической науки.

Изучение наследия русской литературы в контексте национальной духовной традиции становится одним из важнейших направлений, о чем свидетельствуют постоянно выходящие научные сборники «Евангельский текст в русской литературе», «Христианство и русская литература», «Христианство и новая русская литература XVIII-XX веков. Библиографический указатель». (В последнем указанном издании, осуществленном Институтом русской литературы (Пушкинским Домом) РАН, описано 15 000 журнальных и книжных публикаций, среди которых значительную часть представляют работы современных исследователей.)

1 Под архетипом мы понимаем «фундаментальные, изначальные мотивы и образы, имеющие общечеловеческий характер и лежащие в основе любых художественных структур» (Якушева Г.В. Архетип // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М., 2001. С. 59-60).

Изучение русской литературы в контексте национальной духовной традиции обусловлено историко-литературным подходом, роль которого также особо осмысляется в современной науке. Так, название книги, вышедшей уже после смерти А.В. Михайлова, «Обратный перевод», определяет доминанту его методологических исследований, о чем пишет С.Г. Бочаров: «В этой книге ее составителем выдвинут на заглавное место совсем небольшой текст - реплика философской дискуссии на тему об обратном переводе как главном методе истории культуры. <.> "Надо учиться обратному переводу" - так называется этот краткий текст: "учиться переводить назад и ставить вещи на их первоначальные места"»1.

Под «обратным переводом» подразумевается метод исторической поэтики, помогающий исследователю «прочесть» произведение на языке культурной традиции, определявшей творческое развитие автора и его художественного текста.

Но в языке культуры XIX в., фундаментально изученном в отечественной филологии, до недавнего времени существовала область, которая по разным причинам не была исследована и без исследования которой невозможно историческое, научно объективное понимание русской литературы. Эта область- язык духовной культуры, духовной отечественной традиции, в которой в том или ином варианте воспитывались, жили русские писатели и поэты.

При этом ее влияние могло быть неявным, подспудным, проявляющим себя в самой поэтике, типе мироощущения, художественной интуиции, что связано с духовными особенностями отечественного уклада. Он обладал способностью формирования и воздействия в разных сферах жизни: культурной, социальной, экономической. Неслучайно философ, богослов, ученый XX в. о.Павел Флоренский в письме к В.И Вернадскому от 21.IX.1929 г. выделяет особую категорию мироздания, которую он условно

1 Бочаров С.Г. Огненный меч на границах культур // Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. М., 1999. С. 603. называет «пневматосферой»: «это именно мысль о существовании в биосфере или, может быть, на биосфере того, что можно было бы назвать пневматосферой, т. е. о существовании особой части вещества, вовлеченной в круговорот культуры, или точнее, круговорот духа. Несводимость этого круговорота к общему круговороту жизни едва ли может подлежать сомнению»1.

Концепция пневматосферы основывается у о. Павла Флоренского на его философии культа, составляющего ядро уклада, обладающего онтологическим качеством преображения земных форм жизни, времени и пространства через благодатное воздействие церковных таинств на человека и мир.

Так, в заметке 1916 г., входящей в цикл «Философия культа. Опыт православной антроподицеи» он пишет: «Крещальная вода с частицами Святого Мира и освященного елея выливается в "чистое место"; Богоявленская вода, текущая целою рекою в другие реки и моря; священный пепел и т. д. и т. д. - все это утекает, распространяется в природе, напояет благодатию всю природу, всю ее освящает, очищает и сохраняет <.> Граница храма - не стены, ибо храмовое действо выносится за стены храма (курсив мой. -Т.Р.)»1. Освящение природы и, соответственно, человеческого естества, его деятельности создают ту «пневматосферу», которая непосредственно или опосредованно влияет на «язык культур», закладывает в нем определенный архетип. Именно благодаря его выявлению становится возможным проследить его дальнейшее развитие в литературе не только XIX-го, но и XX в.

Показателем того, что тема Дома в истории русской литературы становится все более значимой для современного литературоведения, является и тематика научных работ последних лет, например, кандидатские диссертации Бугровой J1.B. «Мотив Дома в русской романтической прозе 20-х-30-х годов XIX века» (Тверь, 2004); Поярковой Н.С. «Дом и мир в прозе М.А. Булгакова»

1 Флоренский П.А., свящ. Письмо без ответа (Письмо В.И. Вернадскому) // Ныне и присно. 2004. № 1.С. 31.

2 Флоренский П.А., свящ. О рассеянии святых даров // Там же. С. 35.

М, МГУ, 2005); Кривец И.П. «Концепт "Дома" в художественном мире А.С. Пушкина» (Владивосток, Дальневосточный Гос. ун-т, 2005).

Объект исследования - художественное осмысление Дома как национальной модели мира в русской литературе первой трети XIX в.

Предметом исследования в данной работе становится феномен Дома в системе сложных связей этого явления с отечественной духовной традицией, повлиявшей на восприятие категории Дома А.С. Грибоедовым, А.С. Пушкиным, М.Ю. Лермонтовым.

Цель, задачи и метод исследования.

Цель исследования определяется предметом и объектом исследования и заключается в анализе феномена Дома и поэтики его воплощения в творчестве А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова.

Цель исследования предполагает решение следующих задач:

1. определить феномен Дома и связанный с ним тип мироощущения на основе анализа мировосприятия, проявившегося у А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова в разных сферах жизни и нашедшего свое художественное выражение в темах природы, дружбы, «отеческой державы», «наследственной берлоги» и других. В связи с этим в поле исследования попадают те темы, в которых отражается «модель универсума» (Цивьян), присущая модели Дома;

2. определить роль сакрального в формировании социального, душевного, семейного пространства Дома;

3. выявить своеобразие развития диалектики земного и небесного, индивидуального и национального как характерных особенностей феномена Дома в творчестве А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова;

4. прояснить связь восприятия феномена Дома и его художественного выражения с отечественной духовной традицией, запечатленной в древнерусской книжной культуре и духовной литературе;

5. проследить общие и индивидуальные закономерности художественного воплощения феномена Дома творчестве А.С. Грибоедова,

A.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова

Методология исследования. Сам предмет исследования - феномен Дома в творчестве А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова в соотношении с отечественной духовной традицией - формирует системный подход, требующий анализа художественного текста в контексте не только историко-литературном, но и культурологическом, философском и духовном. При этом культурологический, духовно-философский аспекты исследования помогают системному филологическому изучению объекта и предмета исследования.

Методология работы определяется историко-литературными принципами, а также основывается на трудах о. П. Флоренского, Л.А. Успенского, Н.М. Тарабукина, разработавших эстетику духовного образа в искусстве, В.П. Зубова, развившего эти подходы для анализа словесного образа.

Также учитываются и подходы герменевтической школы, основы которой были заложены традициями античной и классической библейской герменевтики, где особое внимание уделено природе многозначности текста. Его укорененность в бесконечном Абсолюте определяет его возможность иметь несколько смыслов, явленных в символе (Киселева1).

Теоретической базой диссертации являются труды А.А. Ухтомского,

B.Е. Хализева, разрабатывающие проблему духовной доминанты; М.М. Бахтина, развивающие вопрос о природе возможной многозначности, присущей художественному тексту; работы А.В. Михайлова, разрабатывающие метод исторической поэтики, С.Л. Франка, посвященные вопросам феноменологии, В.Н. Топорова, развивающие положения о доминирующей роли сакральности в древнерусской модели мира.

Новизна работы определяется целями, задачами, содержанием, объектом и предметом исследования и состоит в следующем:

1 Киселева И.А. Поэзия М.Ю. Лермонтова. Своеобразие религиозно-эстетического мировоззрения. Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 2001. С. 2.

- выделение и рассмотрение категории феномена относительно понятия «Дом» в творчестве А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова -поставлена проблема выявления и определения связей между восприятием Дома в древнерусской книжной традиции и духовной литературе и его феноменом у А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова;

- рассмотрение роли сакральности в построении душевного, семейного, государственного Дома у А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова;

- выявление диалектики земного и небесного, индивидуального и национального, основанной на подчинении сакральному «земства» и «царства» как характерной особенности отечественной духовной традиции.

Исследование диалектического единства земного и небесного, явленного и неявленного в феномене Дома приводит к вопросу о поэтике духовного образа, в котором запечатлена освященность земных форм жизни, что требует и особого анализа художественного образа. Основы его методологии были заложены о. Павлом Флоренским, Л.А. Успенским. Относительно словесного образа эти основополагающие принципы были намечены в исследованиях В.П. Зубова'.

В нашей работе принципы анализа духовного образа, заложенные в трудах вышеназванных ученых, находят свое дальнейшее развитие и реализацию при исследовании художественного текста, что, соответственно, также составляет научную новизну исследования в области истории литературы. Возможность применения методологических принципов анализа изобразительного духовного искусства к художественному словесному образу определяется особым типом мировосприятия, заложенного в древнерусской культуре, где слово и образ были едины. Основы этого единства восходят, в частности, к особенностям новозаветного духовного изображения, в котором слово неотделимо от образа, так как в Новом Завете, в отличие от Ветхого, «человек видит телесными глазами исполнение <.> провидения - Бога во

1 Зубов В.П. Русские проповедники: Очерки по истории русской проповеди. М., 2001. плоти», - объясняет JI.A. Успенский онтологическую сущность христианского образа1.

Применение к художественным текстам, связанным с поэтикой отечественной духовной традиции, вышеуказанных принципов анализа показывает, как метод «обратной перспективы», используемый B.C. Непомнящим2, «осуществляет» себя в литературном памятнике и приводит к определенным художественным решениям. Эстетически осмысленный о. Павлом Флоренским, далее развитый JI.A. Успенским, Н.М. Тарабукиным, Н.Н. Третьяковым применительно к изобразительному искусству, в литературном произведении принцип «обратной перспективы» определяет уже несколько иные, присущие собственно словесному образу принципы его изображения, композиции, выявляет его диалектику идеального и материального, трансцендентного и имманентного.

Новизна работы связана также и с тем, что в ней представлена попытка анализа художественного текста не только в контексте духовного изобразительно искусства, но и в контексте богослужебных памятников. Принцип этого подхода к художественному произведению в современном литературоведении пока еще только начинает разрабатываться , относительно творчества А.С. Пушкина они, в частности, были применены в работе Н.С. Серегиной.

Между тем включение корпуса православных богослужебных текстов в историю русской литературы способствует более углубленному филологическому анализу литературного памятника и является одним из принципов реализации метода «обратного перевода».

Это обусловлено историко-культурной традицией, в которой духовное слово, духовный памятник, относящиеся к области сакрального, формировали и

1 Успенский JI.A. Богословие иконы. М., 2001. С. 17. у

Непомнящий B.C. Феномен Пушкина как научная проблема. К методологии историко-литературного изучения. М., 1999. С. 49.

3 Текст: теория и методика в контексте вузовского образования: Сб. науч. трудов. Тольятти, 2003. С. 229-284. особенности национального уклада жизни. Воспитанные в нем, А.С. Грибоедов, А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов активно или пассивно несли в себе именно такую духовно-культурную память «далеких контекстов» (Бахтин1), где слово художественное было связано со словом духовным. Это, в частности, становится очевидным и в работе И.Ю. Юрьевой, описывающей интертекстуальные связи между художественными произведениями А.С. Пушкина и корпусом духовных текстов2.

Анализ связей между художественными мирами изучаемых авторов и отечественной духовной традицией выявляет в многократно исследуемых произведениях русской классики новые важнейшие смыслы, восходящие к национальной концептосфере и, в свою очередь, формирующие ее.

Степень изученности вопроса.

Феномен Дома в творчестве А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова в указанном нами аспекте представляет малоисследованную в литературоведении проблему.

Однако сама ее постановка обусловлена развитием литературно-критической мысли XIX - начала XX в. и достижениями филологии XX в., затрагивающими с разных точек зрения, в разных аспектах указанный предмет исследования.

В литературной критике XIX - начала XX в. феномен Дома не был осмыслен как самостоятельная проблема. Относительно исследуемых нами авторов эта тема получила свое развитие в аспекте народности - категории, которая только начинала разрабатываться в литературно-критической мысли XIX в.

Так, в 1828 г. И.В. Киреевский оценивает «третий период развития поэзии Пушкина» как проявление народного духа3. В статьях Н.А. и Кс.А. Полевых1

1 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986. С. 382.

2 Юрьева И.Ю. Пушкин и христианство. М., 1998.

3 Киреевский И.В. Нечто о характере поэзии Пушкина // Московский вестник. 1828. 4.8. №6. С. 171-196. также проводится мысль о том, что Пушкин является «представителем русского духа» своего времени, востребующего в литературе отражение самобытной народной жизни, как считал Н.А. Полевой2. При этом Н.А. Полевой отмечает влияние на Пушкина Байрона и Карамзина, «двух гигантов», повредивших восприятию поэта идей народности и самобытности3.

Восприятие Пушкина как русского национального поэта находит свое отражение и у Н.В. Гоголя4. Он пишет о том, что это качество его творчества определяется не предметом изображения, а способностью поэта проникнуться «самим духом народа»5.

В «Выбранных местах из переписки с друзьями» («О лиризме наших поэтов») Гоголь поднимает и вопрос об отношении русских поэтов к Отечеству и при этом один из первых указывает на его сакральность, распространяющуюся и на «царство». В этом смысле показательно творчество и Пушкина, пишет Н.В. Гоголь6. «Поэты наши прозревали значение высшее монарха, слыша, что он неминуемо должен наконец сделаться весь одна любовь, и таким образом станет видно всем, почему государь есть образ 7

Божий.» , - объясняет Гоголь восприятие сакральности Царя. Он считает, что высота лиризма национального поэта восходит к любви к Отечеству, но эта любовь «что-то более, нежели обыкновенная любовь к Отечеству», так как она «возносится» «к одному верховному источнику своему - Богу»8.

Тема национального русского художника поднимается и В.Г. Белинским при осмыслении им творчества А.С. Пушкина. Национальный поэт - поэт, разгадывающий «тайну народной психеи», «неуловимую для определения

1 Полевой Н.А. Борис Годунов. Сочинение А.С. Пушкина // Полевой Н., Полевой Кс. Литературная критика: Статьи, рецензии 1825-1842. Л.: Худож. лит., 1990. С. 159; Полевой Кс.А. Полтава, поэма Александра Пушкина // Там же. С. 370-380.

2 Полевой Н.А. Очерки русской литературы. СПб., 1839, Ч. 1.

3 Полевой Н.А. Борис Годунов. Сочинение А.С. Пушкина. С. 161.

4 Гоголь Н.В. Несколько слов о Пушкине // Полн. собр. соч.: В 14 т. М.; Л., 1952. Т. 8. С.50-56.

5 Там же. С. 51.

6 Гоголь Н.В. О лиризме наших поэтов // Полн. собр. соч. Т. 8. С. 253-254.

7 Там же. С. 255.

8 Там же. С. 258. субстанциальную стихию»1, но в чем именно Пушкин угадал духовную сущность национальной жизни, Белинский четко не формулирует.

Однако при непосредственном анализе произведений А.С. Пушкина, особо выделяя пафос художественного созерцания и «лелеющей душу гуманности»2, критик коснулся одной из важнейших особенностей художественного сознания А.С. Пушкина, формирующей его восприятие Дома. «В поэзии Пушкина есть небо, но им всегда проникнута земля», - пишет Белинский в пятой статье «Сочинений Александра Пушкина», невольно предваряя феноменологический анализ творчества Пушкина у C.JI. Франка. При этом он особо выделяет как национальное произведение «Евгения Онегина», высоко оценивает петровскую тему в творчестве поэта и не понимает темы «старинной» традиции у Пушкина как проявления его национального сознания («Моя родословная»).

Далее тема национальной традиции в творчестве А.С. Пушкина получает свое развитие у Ап. Григорьева, Ф.М. Достоевского. Обращая внимание на единение людей на национальной религиозной основе, они увидели в пушкинском наследии и в самой его личности явление русского национального характера послепетровской эпохи, сформированного в диалектическом единстве русского и европейского начал.

Смысл знаменитой речи Достоевского «Пушкин» предвосхищается Ап. Григорьевым («Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина»). Здесь категория национального обретает конкретный духовно-исторический смысл. Ап. Григорьев обратил внимание на то, что определило развитие русского национального характера в послепетровскую эпоху и нашло свое полное отражение в личности и творчестве А.С. Пушкина. Это внутренняя борьба человека, связанная с любовью к «загнанной старине» и сочувствием реформе

1 Белинский В.Г. Сочинения Александра Пушкина // Поли. собр. соч.: В 13 т. М., 1955. Т. 7. С. 439.

2 Там же. С. 339.

Медный всадник»), увлечение эгоистически-обаятельными идеалами и «смиренное служение».

Пушкин - наше всё: Пушкин - представитель всего нашего душевного, особенного, такого, что остается нашим душевным, особенным после всех столкновений с чужим, с другими мирами»1, - пишет Ап. Григорьев, обобщая историко-духовное содержание «всего» национального, развивающегося в определенную историческую послепетровскую эпоху.

Развивая идею «почвы», Достоевский обращается к образу пушкинской Татьяны, в котором художественно воплотилась связь характера с народной жизнью2. При этом понимание «почвы» у Ап. Григорьева и Ф.М. Достоевского не сводится только к природному, естественному началу, она осмысляется как религиозно одухотворенный национальный уклад жизни.

В «Объяснительном слове по поводу печатаемой ниже речи о Пушкине» (в «Дневнике писателя») Достоевский четко обозначил четыре главных пункта в значении Пушкина для России: Пушкин первым «отыскал и отметил главнейшее и болезненное явление нашего интеллигентного общества - его оторванность от народа, от национальной почвы»; он «дал нам художественные типы красоты русской, вышедшей прямо из духа русского»; «способность всемирной отзывчивости и полнейшего перевоплощения в гении чужих наций», характерная для Пушкина, является «всецело способностью русской, национальной»3.

Вышеперечисленные положения имеют непосредственное отношение к феномену Дома не только у Пушкина, но у Лермонтова и Грибоедова; они объясняют диалектику «чужого» и «своего», частного и национального,

1 Григорьев А.А. Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина // Собр. соч. М., 1915. Вып. 4. С. 10.

2 Достоевский Ф.М. Пушкин (Очерк) // Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1984. Т. 26. С.136-149.

Достоевский Ф.М. Объяснительное слово по поводу печатаемой ниже речи о Пушкине // Там же. С. 129-131. национального и имперского, национального и европейского в пространстве Дома.

Способность в «простом событии», взятом из жизни, «вывести истину всеобщую. всегда пребывающую в основе жизни человеческой и общественной», отмеченная у А.С. Пушкина еще раньше С.П. Шевыревым1, также проистекает из вышеназванной диалектики, связанной с качеством «всемирной отзывчивости»2.

Историко-литературные и источниковедческие работы П.В. Анненкова особо важны для понимания формирования феномена Дома в художественном мире А.С. Пушкина.

Его статья «Общественные идеалы А.С. Пушкина» посвящена сложному отношению Пушкина к Петру I. Анненков показывает, как у Пушкина формируется восприятие «революционности» императора3, что имеет непосредственное отношение к образу «отеческой державы», связанному с феноменом Дома. Также в этой работе уделяется значительное внимание отношению Пушкина к предкам и старине, истории и культуре, роли дворянства в Отечестве, лежащему в основе «всех политических теорий автора»4.

Выход в свет первого научного собрания сочинений А.С. Пушкина, подготовленного П.В.Анненковым (1855-1857), послужил импульсом к полемике о природе и феномене народности у Пушкина, его месте и назначении в развитии русской литературы и общественной жизни.

Так, Н.Г.Чернышевский в «Современнике» (1855, №№ 2, 3, 7, 8) опубликовал четыре статьи «Сочинения Пушкина». Полемизруя с П.В. Анненковым и противопоставляя мысль и художественность, он относит

1 Шевырев С.П. Сочинения Александра Пушкина // Шевырев С.П. Об отечественной словесности. М., 2004. С. 174. л

Анненков П.В. Общественные идеалы А.С. Пушкина. Из последних лет жизни поэта // Пушкин в Александровскую эпоху. Мн., 1998. С. 231-272.

3 Там же. С. 242-243.

4 Там же. С. 246.

Пушкина к поэтам второго направления, не сопоставимым по масштабу с поэтами мысли. При этом Н.Г. Чернышевский считает, что художественно совершенные поздние произведения Пушкина наименее значимы для общества. Мысли Н.Г. Чернышевского развиваются Н.А. Добролюбовым. Он считал, что Пушкин овладел «только формой народности, потому что содержание ее и для Пушкина было еще недоступно»1. В статье «Александр Сергеевич Пушкин» он прямо относит наследие Пушкина к прошлому, так как для нового поколения л бесцельное направление исключительной художественности» устарело .

В отличие от революционно-демократической критики П.В. Анненков, А.В. Дружинин воспринимают наследие Пушкина в его органичной целостности художественного и содержательного и диалектической соотнесенности национального и вечного, национального и европейского. При этом А.В. Дружинин выделяет у Пушкина особое проявление «русского человека». Это «святая деликатность духа, которая делает все наши сильные ощущения столь немногоречивыми»3.

Тема политических воззрений Пушкина, поднятая Гоголем, находит свое дальнейшее развитие не только у П.В. Анненкова, но и у И.С. Аксакова, Н.Н. Страхова.

Н.Н. Страхов наряду с тонким анализом художественного мира Пушкина, требующего «не полемики, а созерцательного изучения»4, останавливается и на политических взглядах Пушкина («Он сердцем почувствовал, что наша сила в том единодушии и самоотвержении, которое воплощается у нас в повиновении нашему царю»5); на религиозности и особенностях его патриотизма,

1 Добролюбов Н.А. О степени участия народности в развитии русской литературы // Собр. соч.: В 3 т. М., 1950. Т. 1. С. 314.

2 Добролюбов Н.А. Александр Сергеевич Пушкин // Там же. С. 105.

3 Дружинин А.В. А.С. Пушкин и последнее издание его сочинений // Дружинин А.В. Прекрасное и вечное. М., 1988. С. 77.

4 Страхов Н.Н. Заметки о Пушкине и других поэтах. СПб., 1885. С. 33.

5 Там же. С. 72. восходящего «до самой чуткой и возвышенной преданности лучшим началам своего народа»1.

Так, в «Речи о А.С. Пушкине» (1880), посвященной открытию памятника поэту в Москве, И. С. Аксаков называет Пушкина «исторически чувствовавшим человеком» и далее конкретизирует это положение: «Пушкин любил русский народ не отвлеченно, а вместе с той реальной исторической формой, в которую он сложился и в которой живет и действует в мире, - любил и русскую Землю и русское государство, содержа их в своей душе в том тесном любовном союзе, в каком содержит их и душа народа, вопреки всех временных ошибок и уклонений государственной власти»2.

Для дальнейшего понимания и изучения пушкинского наследия особое значение имеет программная статья К.Н. Леонтьева «Анализ, стиль и веяние. О романах гр. Л.Н. Толстого»3. Сравнивая произведения Толстого и Пушкина, К.Н. Леонтьев проводит мысль 1) о содержательности художественной формы, 2) которая несет на себе «отпечаток» «веяния» времени у Пушкина («Капитанская дочка») в отличие от Л.Н. Толстого («Война и мир»). Отсюда вытекает положение об историчности поэтики Пушкина. К.Н. Леонтьев описывает и приметы той эпохи, которая определяла характер «веяния» в поэтике Пушкина. «Изящество в простоте и глубине своей сжатости» передает особый «воздух времени и места»4, для которого характерно наличие основ, держащих форму, «барельефность» государственного, семейного, душевного пространства жизни; «.в 60-х и 70-х годах все сорвалось с пьедестала, оторвалось от вековых стен прикрепления и помчалось куда-то, смешавшись в борьбе и смятении!»5 Именно это качество изменившейся жизни рождает особую поэтику, в которой подробности доминируют над целостностью,

1 Там же.

2 Аксаков И.С. Речь о А.С. Пушкине // Аксаков К.С., Аксаков И.С. Литературная критика. М., 1981. С. 278.

3 Леонтьев К.Н. Анализ, стиль и веяние // Собр. соч.: В 9 т. М., 1912. Т. 8. С. 217-357.

4 Там же. С. 244.

5 Там же. С. 341. свойственную Гоголю и Достоевскому и противоположную пушкинскому образу. В этой же статье Леонтьев упоминает и «Горе от ума» А.С. Грибоедова как пьесу, в которой изображаемые недостатки общества не становятся доминирующими в своих подробностях, здесь «луч любви к этой укоряемой, но родной Москве»1 умеряет теневые стороны, придавая изображаемому «барельефность», передающую «прикрепление к вековым стенам». Именно это качество «прикрепления к вековым стенам», характерное для понимания феномена Дома у Пушкина и Грибоедова, рождает и поэтику его воплощения, тонко и точно почувствованную К.Н. Леонтьевым.

В литературной критике конца XIX - начала XX в. наследие А.С. Пушкина осмысляется большей частью в философско-религиозном аспекте, при этом феномен Дома не является предметом самостоятельного изучения.

Вл. Соловьев несколько сходен со взглядом Белинского на Пушкина в пятой статье «Сочинений Александра Пушкина», развивавшего положение о «чистой художественности» поэта.

Д.С. Мережковский в статье «Пушкин» спорит с таким взглядом и считает, что целостное миросозерцание Пушкина основывается на естественном гармоническом равновесии между «небесным» и «земным», христианским и языческим. Мережковский видит особую заслугу Пушкина в том, что он выразил противоположность между человеком природы и культуры. При этом, говоря о простом, «естественном» человеке (Татьяна), Мережковский не видит освященности его природы, присущей художественному восприятию Пушкина, вследствие чего природа и культура при анализе «Евгения Онегина» у Мережковского оказываются разделенными, но не духовно соединенными2.

По-иному осмысляет природу пушкинской гармонии В.В. Розанов. Он видит в ней домостроительное начало, способное созидать не только

1 Там же. С. 325. л

Мережковский Д.С. Пушкин // Философские чтения о русской поэзии. СПб., 1896. домашний, семейный уклад («Возврат к Пушкину»1), но и уклад мировой: «Пушкин есть поэт мирового "лада" - ладности, гармонии и согласия».

Думается, что осмысление Дома как одной из базовых духовных категорий формируется в восприятии В.В. Розанова и в контексте Пушкинского наследия. Уже незадолго до смерти он оставляет свой завет юношеству, близкий пушкинской традиции: «Жизнь есть Дом, а дом должен быть тепел, удобен и кругл. Работай над "круглым домом", и Бог тебя не оставит на Л небесах. Он не забудет птички, которая вьет гнездо» .

Тема народности в творчестве М.Ю. Лермонтова, разрабатываемая критикой XIX в., в определенной мере связана с феноменом Дома.

В.Г. Белинский считал, что творчество Лермонтова народно вследствие того, что в нем выразился исторический момент русского общества. Образ Печорина воспринимается им как отражение времени, правдивое художественное обобщение3, что отличается от восприятия С.П. Шевырева, увидевшего в образе Печорина «один только призрак, отброшенный на нас Западом»4.

Потенциальную возможность художественного мира М.Ю. Лермонтова стать народным почувствовал и Гоголь; «в Лермонтове готовился будущий великий живописец русского быта», - писал он в статье «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность».

Почвенническая» интерпретация творчества М.Ю. Лермонтова проявилась у А.А. Григорьева («Лермонтов и его направление. Крайние грани развития отрицательного взгляда»). Критик опирается на вышеприведенное

1 Розанов В.В. Возврат к Пушкину // Розанов В.В. Мысли о литературе. М., 1989.

С. 326.

2 Розанов В.В. Советы юношеству // Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. М., 2004. С. 488.

Белинский В.Г. «Герой нашего времени». Сочинение М. Лермонтова // Поли. собр. соч. Т. 4. С. 265.

4 Шевырев С.П. Герой нашего времени. Сочинение М. Лермонтова // Шевырев С.П. Об отечественной словесности. С. 155. положение Гоголя и пытается проследить в поэзии М.Ю. Лермонтов прорыв из байронизма к «почве» и связь поэта с народными началами жизни.

В письмах, статьях Достоевского подобная интерпретация взглядов А.А. Григорьева находит свое дальнейшее отражение. В «Дневнике писателя» за 1877 год он дает оценку байронизма Лермонтова, очень близкую к А.А. Григорьеву. Достоевский пишет и о том, что в перспективе путь Лермонтова вывел бы его к народной правде, к постижению вечных народных истин.

0 приближении М.Ю. Лермонтова к «почве» писал и В.О. Ключевский1, явно указывая на духовно-религиозную близость поэта к народному мироощущению. При этом в отличие от А.А. Григорьева и Ф.М. Достоевского Ключевский оценивал обретение лермонтовской поэзией народной почвы как свершившийся факт.

Литературная критика начала XX в. так же, как и в случае с А.С. Пушкиным, рассматривала художественный мир М.Ю. Лермонтова в духовно-религиозном аспекте, несколько отделяя его от исторического времени.

Мотивы «неба» и «земли», пронизанность творчества поэта «демоническим» и «небесным», разлад, дисгармония - в таком контексте восприятия нач. XX в. предстает художественный мир Лермонтова, часто противопоставленный Пушкину (гармония - разлад). При этом Д.С. Мережковский, В.В. Розанов, каждый по-своему, обращают внимание на связь Лермонтова с двумя полюсами мирозданья («землей» и «небом»), которая носит особый, личностный характер.

Мережковский считает, что в поэзии М.Ю. Лермонтова движение с неба на землю, отличающее его художественный мир, связано с обретением нового,

1 КлючевскийВ.О. Грусть (Памяти М.Ю.Лермонтова f 15 июля 1841 г.) // Русская мысль. 1891. №7. С. 1-18. л

Розанов В.В. «Вечно печальная дуэль» // Собр. соч. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. Лит. очерки. О писательстве и писателях. М., 1996. С. 287-300; Там же. С.602-604. отличного от традиционно христианского бытия1, упуская из виду, что именно в христианском сознании осуществляется обожение тварной природы человека и небо сопрягается с землей.

В.В. Розанов, в отличие от Мережковского, тонко почувствовал в лермонтовском разладе связь поэта с небом тогда, когда он пребывает на земле: «Он знал тайну выхода из природы - в Бога, из "стихий" к небу, то есть этот 27-летний юноша имел ключ той "гармонии", о которой вечно и смутно говорил Достоевский» .

Для литературной критики XIX - начала XX в. творчество А.С. Грибоедова сводилось к его комедии «Горе от ума». Наиболее противоречивые оценки этого произведения были связаны с пониманием образа Чацкого. Амплитуда его восприятия колеблется от общеизвестной оценки Пушкина, отказывающего Чацкому в уме, до оценки Ап. Григорьева, видевшего в Чацком «героическое лицо нашей литературы»3, и И.А. Гончарова, близкой Ап. Григорьеву.

Наиболее явное и яркое восприятие образа Чацкого в его соотнесенности с темой Дома и пути к нему находим у Достоевского, что проанализировано Н.К. Пиксановым и A.JI. Бемом4. В подготовительных материалах к «Бесам» он вкладывает в уста Шатова уничижительную характеристику Чацкого, указывающую на его оторванность от народной почвы. Анализируя эту запись Достоевского, A.JI. Бем обращает внимание и на то, что в образе Чацкого писатель выделяет доброе сердце, а это, в свою очередь, указывает на двойственность восприятия Достоевским этого героя5.

1 МережковскийД.С. М.Ю.Лермонтов. Поэт сверхчеловечества // Русская мысль. 1909. Кн. 3. С. 1-32.

Розанов В.В. «Вечно печальная дуэль». С. 294.

3 Григорьев А. А. «Горе от ума» Грибоедова (по поводу нового издания старой вещи) // Собр. соч. М., 1915. Вып. 5. С. 17.

4 Пиксанов Н.К. «Горе от ума» в критике и научной литературе // Грибоедов А.С. Поли. собр. соч.: В 3 т. СПб., 1911-1917. Горе от ума. С. 332-333; Бем A.JI. «Горе от ума» в творчестве Достоевского // Лицо и Гений. Зарубежная Россия и Грибоедов. М., 2004. С. 137— 163.

5 Бем А.Л. «Горе от ума» в творчестве Достоевского. С. 142.

Уже с самого начала появления отрывков «Горя от ума» в альманахе «Русская Талия на 1826 год» мнение критики и о самой комедии резко разделилось, но при этом сторонники А.С. Грибоедова (А.А. Бестужев, О.М. Сомов, В.Ф. Одоевский) справедливо отметили богатство языка, яркость типов, бытовых картин, делающих комедию народной. Далее это было развито Гоголем в статье «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность», где он ставил «Горе от ума» в один ряд с Фонвизиным по общенародной значимости, Ап. Григорьевым («Горе от ума» Грибоедова (по поводу нового издания старой вещи)). Последний в связи с «Горем от ума» писал о том, что «художество есть дело серьезное, дело народное» и выводимые герои Грибоедова «комичны пред судом христианского и человечески народного созерцания»1. Эта оценка критика ставит «Горе от ума» в контекст национальной духовной традиции и намечает дальнейший аспект ее прочтения и изучения.

В связи с изучаемой темой важно отметить наблюдения И.В. Киреевского над комедией.

В 1832 г. в статье «"Горе от ума" - на московском театре»2 он выделяет одно из значимых проявлений Дома у Грибоедова. Это качество «пустоты жизни», лишенной «стройно дельного». Отсутствие целостности мировосприятия, отрыв рационального европейского познания от «живых истин» в дальнейшем осознается Киреевским как одно из отличительных свойств человека «новой культуры»3.

Два направления филологии XX в. - историко-культурное и герменевтическое - определили дальнейшее развитие постановки проблемы феноменологического изучения темы Дома и поэтики его воплощения в творчестве А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова. Благодаря фундаментальным исследованиям Б.В. Томашевского, Г.А. Гуковского, В.М.

1 Григорьев А.А. «Горе от ума» Грибоедова (по поводу нового издания старой вещи).

С. 9.

2 «Европеец». 1832. Ч. 1. № 1. С. 135-144.

3 Киреевский И.В. Поли. собр. соч. Т. 2. С. 306.

Жирмунского, Б.М. Эйхенбаума, В.Э.Вацуро, Н.К. Пиксанова, Д.Е. Максимова,

B.В. Виноградова, Ю.В. Манна, Г.П. Макогоненко, С.А. Фомичева, Н.В. Измайлова и др. ученых стало возможным понимание наследия А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова в широком историко-культурном контексте. Однако в большинстве из них феномен Дома не был специальным предметом изучения.

С.Л. Франк, обращая особое внимание на стихотворения «Два чувства дивно близки нам.», «Гимн пенатам» Пушкина, один из первых ставит проблему онтологии Дома в его творчестве, выделяя при этом «религиозный гуманизм» поэта, дающий сопряжение имманентного с трансцендентным, индивидуального с соборным1.

Именно этот феномен «домашнего сознания» становится особо значимым не только для Пушкина, но и для Грибоедова и Лермонтова, и восходит к национальной духовной традиции.

Относительно творчества А.С. Пушкина это положение С.Л. Франка находит свое осмысление в исследованиях, посвященных духовному пути художника, что само по себе актуально и значимо для изучения нашей темы. Так, в книге Б.А. Васильева «Духовный путь А.С. Пушкина» также анализируется «Гимн пенатам», при этом выделяется тема внутреннего человека, соотносящаяся с феноменом Дома, и прослеживаются связи с воззрениями Чаадаева .

Более подробное освещение онтологии Дома в творчестве Пушкина содержится в работах И.З. Сурат, С.Г. Бочарова3, развивших положения

C.Л. Франка. Однако основная тема - построение «внутренней» биографии

A.С. Пушкина - не предполагала специального анализа феномена Дома.

Проблема феномена Дома и скитаний ставится и в работах

B.C. Непомнящего. Анализируя «Евгения Онегина», он выделяет в творчестве

1 Франк С.Л. Религиозность Пушкина// Франк С.Л. Этюды о Пушкине. С. 29-31.

2 Васильев Б.А. Духовный путь Пушкина. М., 1995. С. 154-158.

3 Сурат И.З., Бочаров С.Г. Пушкин: Краткий очерк жизни и творчества. М., 2002.

C. 118-120; Сурат И.З. Пушкин: биография и лирика. М., 1999.

А.С. Пушкина такой Дом, в котором мир «почвы» освящается миром, «причастным к вечности», связанным с национальной традицией1.

Тема Дома в творческом пути А.С. Пушкина также намечена в исследованиях Ю.М. Лотмана. Выделяя в феномене Дома пространство, связанное с миром человеческой личности, миром независимой семейной жизни, он, тем не менее, указывает на связь в феномене Дома частного, независимого существования человека с «внутренней жизнью народа». Однако природа этой связи, составляющая феноменальность Дома в творчестве Пушкина, оказывается более «прописанной» в земном пространстве гуманистической модели мира2.

Анализ образа «отчего дома» в работе А.И. Иваницкого развивает наметившееся у Ю.М. Лотмана имманентное восприятие феномена Дома.

Отчий дом» Татьяны определяется как «перекресток ее путей между культурой и почвой», при этом сфера трансцендентной духовной реальности и категория национального уклада, сформированного культом, не учитывается в этих построениях, делающих предметом анализа «потустороннее» у А.С. Пушкина.

Диалектика земного и небесного, определяющая феномен Дома у Пушкина, в исследованиях, касающихся этой темы, не учитывается или учитывается недостаточно. Вследствие этого образ Дома может сводиться или к горизонтальному (А. Большакова3), или к вертикальному (Т.Н. Ходукина4) пространству, в то время как B.C. Непомнящим в его работах отмечалось, что для художественного мира А.С. Пушкина характерно пересечение горизонтали вертикалью, что явственно обнаруживает себя в поэтике осеннего пейзажа5.

1 Непомнящий B.C. Поэзия и судьба: Книга о Пушкине. М., 1999. С. 300-302.

2 Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1998. С. 142-143.

Большакова А. Деревня как архетип. От Пушкина до Солженицына // Пушкин и теоретико-литературная мысль. М., 1999. С. 369-394.

4 Ходукина Т.Н. Национальный образ мира в поэзии А.С. Пушкина. М., 1999.

5 Непомнящий B.C. Поэзия и судьба. С, 397-405,

В работе Е.М. Таборисской1 образ Дома рассматривается в его эволюции. Исследовательница отмечает его особую значимость в позднем творчестве поэта и приходит к выводу о том, что дом не является замкнутым пространством, он важен своей открытостью миру. «Дом - семейный очаг, воплощенная связь предков и потомков, истории и современности, он - приют дружеского общения, условие и объект творчества и связанной с ним полноты самоосуществления художника»2. Как мы видим, в этом описании характерных особенностей феномена Дома названы почти все звенья этой парадигмы, кроме Отечества Небесного, Дома небесного, определившего особую трансцендентность Пушкинского мировосприятия, которая диалектически связана с имманентностью мироощущения художника и составляет, по Франку, сущность его онтологии Дома.

Работ, непосредственно посвященных феномену Дома и национальной духовной традиции, как мы писали выше, не так много. Но некоторые аспекты этой многогранной темы нашли глубокое осмысление в ряде современных литературоведческих исследований.

Так, поставленная Г.П. Федотовым проблема «империи и свободы» в творческом мире А.С. Пушкина3 находит свое дальнейшее развитие и понимание в работах Д.П. Ивинского, В.Д. Сквозникова. В них анализируется «имперское» сознание А.С. Пушкина в его соотношении с идеалами свободы, что обусловило драматизм его восприятия "отеческой державы" в имперский период ее истории.

В ряде современных исследований, непосредственно не связанных с темой «Феномен Дома и отечественная духовная традиция», тем не менее намечены вопросы, актуальные и значимые для развития этой темы.

1 Таборисская Е.М. Феномен «самостоянья человека» в лирике А.С. Пушкина. Автореф. дис.д-ра филол. наук. Воронеж, 1997.

2 Там же. С. 35.

3 Федотов Г.П. Певец империи и свободы // Пушкин в русской философской критике. Конец XIX - XX век. М.; СПб., 1990. С. 378-396.

Так, в работах В.И. Тюпы1 поставлена проблема взаимодействия в творчестве А.С. Пушкина жанров притчи и анекдота, что характерно для поэтики не только Пушкина, но и Грибоедова. При этом В.И. Тюпа, В.Н. Турбин2 обращают внимание на мотив притчи о блудном сыне, определивший развитие парадигмы «свобода-странствие-Дом», выделенной особо в нашей работе.

Исследуя национальный духовный идеал в «Евгении Онегине», Т. Глушкова касается проблемы «почвенности» в образе Татьяны, сформировавшей ее духовное устроение .

В статье С.Г. Бочарова «Петербургское безумие» анализируется феномен духовной раздвоенности человека постпетровского времени, намечена связь между образом Петербурга и «петербургским безумием» - проблема, имеющая непосредственное отношение к судьбе духовного и государственного домов в постпетровском имперском пространстве.

В работах В.А. Котельникова ставится одна из сложных и малоизученных проблем не только относительно Пушкина, но и всей русской литературы. Это преодоление «литературным словом» своей «тварной ограниченности» и стремление к Слову-Логосу4. Анализируя творческий мир А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, исследователь поднимает вопрос о поэтике духовного в художественном образе и его связях с образной системой духовных текстов5.

Развивая основные положения С.Л. Франка относительно духовного феномена Пушкина, В.А. Котельников выделяет в его поздней поэзии «трансцендентный упор», вызревающий постепенно. Этот же подход исследователь осуществляет и при анализе категории «покоя» у А.С. Пушкина

1 Тюпа В.И. Аналитика художественного (Введение в литературоведческий анализ). М.,2001. С. 137-153. л

Турбин В.Н. Пушкин. Гоголь. Лермонтов, Об изучении литературных жанров. М., 1978. С. 66.

3 Глушкова Т. Искушение счастьем: национально-духовный идеал в «Евгении Онегине» // Московский пушкинист. М., 2000. Сб. 7. С. 203-251.

4 Котельников В.А. О религиозно-нравственном отношении к слову у русских поэтов // Пушкинская эпоха и христианская культура. СПб., 1994. С. 9-25.

5 Котельников В.А. Христианский реализм Пушкина// Там же. Вып. 7. С. 27-33. и М.Ю. Лермонтова, указывая на связь этого образа в позднем творчестве художников с отечественной духовной культурой1.

Работ, посвященных непосредственно феномену Дома в его отношении к отечественной духовной традиции в творчестве А.С. Грибоедова и М.Ю. Лермонтова значительно меньше, чем работ, посвященных А.С. Пушкину.

Тем не менее в ряде тех исследований, в которых творчество М.Ю. Лермонтова и А.С. Грибоедова рассматривается в свете общефилософской и этической проблематики, неизбежно встает вопрос о феномене Дома и намечается круг проблем, имеющих непосредственное отношение к теме нашей работы.

Так, С.Н. Дурылиным поставлен вопрос о религиозных истоках поэзии М.Ю. Лермонтова2. Им же намечены два противоположных варианта пути лирического «я» в Небесное Отечество через отношение к природе, проанализировано своеобразие отношений человек-природа, носящих напряженно-личностный, не пантеистический характер, прослежена связь между христианской символикой цвета и символикой цветовой гаммы у М.Ю. Лермонтова3.

В статьях архимандрита Константина (Зайцева) анализируется связь между внутренней раздвоенностью лирического «я» и духовным состоянием «расколотого быта» постпетровской эпохи, поднят вопрос о «высокой духовной заданности» поэта и проблеме ее осуществления4.

В исследовании В.Ф. Асмуса5 отмечено своеобразие мотива «припоминания» у М.Ю. Лермонтова. При этом он указывает на разницу между

1 Там же. С. 20. У

ДурылинС.Н. Россия и Лермонтов: (К изучению религиозных истоков русской поэзии)//Христианская мысль. 1916. Кн. 2. С. 137-150; Кн. 3. С. 114-128.

3 Дурылин С.Н. Судьба Лермонтова: (Григорию Алексеевичу Рачинскому) // Рус. мысль. 1914. Кн. 10. С. 1-30.

4 Константин (Зайцев К.И.), архим. Лермонтов (1814-1841) // Константин (Зайцев К.И.), архим. Чудо русской истории. М., 2000. С. 714-725.

5 Асмус В.Ф. Круг идей Лермонтова. С. 83-125, философией «припоминания» у Платона и Лермонтова. Она определяется восприятием поэтом «идеального как не запредельного», связью трансцендентного с земным, что ложится в основу «храмового» сознания Лермонтова. В той же работе Асмус поднимает вопрос о происхождении этой связи и о проистекающих из нее образах «метаксю» у М.Ю. Лермонтова, составляющих его эстетическую идею. Указанный нами круг лермонтовских идей, намеченный исследователем, непосредственно связан с феноменом Дома в творчестве поэта.

Феномен «срединного сознания» М.Ю. Лермонтова, основанный на связи «трансцендентного с земным» (Асмус), находит свое осмысление в работах В.В. Афанасьева1, в частности - в его понимании восприятия М.Ю. Лермонтовым смерти уже в раннем поэтическом творчестве. Исследователь отмечает своеобразие этой темы, заключающееся в не характерной для романтизма связи земли и неба, смерти и жизни, соотносимой с новозаветным мироощущением.

В статье Ю.М. Лотмана также затрагивается проблема, намеченная Асмусом, но «срединность» мировосприятия художника исследователь связывает со своеобразным положением России между Востоком и Западом .

Образ дома как храма души и выделение «храмового» сознания и соответствующей цветовой поэтики в поэзии М.Ю. Лермонтова исследуется в работе Н.А. Резник .

В исследованиях С,В. Ломинадзе, Д.Е. Максимова, Ю.В. Манна, Т.Т. Уразаевой выделен образ пути лирического «я», связанный с темой обретения Отечества, прослежены связи с философским и историко-культурным контекстом эпохи, выделяется круг образов-символов, связанных с парадигмой странствие-Дом.

1 Афанасьев В.В. Лермонтов. М., 1991.

2 Лотман Ю.М. «Фаталист» и проблема Востока и Запада в творчестве Лермонтова // Лотман Ю.М. О русской литературе. С. 605-621.

3 Резник Н.А. Цветовая символика в лирике М.Ю. Лермонтова в русле традиций православия // Русская литература XIX века и христианство. М., 1997. С. 281-287.

В статье В.Н. Турбина тема пути «вписана» в новозаветный контекст и соотносится с притчей о блудном сыне. Отечество земное, семья, сыновство рассматриваются в духовно-символическом аспекте, в результате чего намечаются сложные диалогические отношения между лирическим «я» и Домом земным и небесным1.

Диалектика «я» и народа, «я» и «других», связанная с проблемой

2 1 обретения Дома, прослеживается в работах Д.Е. Максимова , И.З. Сермана .

В связи с этим интересны наблюдения JI.B. Пумпянского4, С.Н. Дурылина5 над изменением стиля М.Ю. Лермонтова, стремящегося преодолеть неточность, связанную с субъективностью переживаний, и обрести видение объекта.

В книге А.И. Чичерина6 исследователь отмечает такое восприятие природы у позднего Лермонтова, которое определяется его неэгоистическим постижением «других», что само по себе является значимой вехой на пути к Дому.

В работе А.И. Журавлевой прослеживается, как в связи с этим качественно новым восприятием мира меняется образная система художника, происходит определенная трансформация романтических жанров.

Среди многочисленных работ, посвященных художественному миру А.С. Грибоедова, особо важными для раскрытия феномена Дома в его творчестве нам представляются те исследования, в которых признается а) сложность и многозначность его образной системы; б) анализируется

Турбин В.Н. «Ужасная судьба отца и сына.»: к проблематике поэзии М.Ю. Лермонтова // Турбин В.Н. Незадолго до Водолея. М., 1994. С. 123-155.

2 Максимов Д.Е. Поэзия Лермонтова. М.; Л., 1964.

3 СерманИ.З. Михаил Лермонтов. Жизнь в литературе. 1836-1841. М., 2003. С. 138154.

4 Пумпянский Л.В. Стиховая речь Лермонтова // Литературное наследство. Т. 43-44. М., 1941. С. 389^24.

5 Дурылин С.Н. На путях к реализму // Жизнь и творчество М.Ю. Лермонтова: Исследования и материалы. Сб. 1. М., 1941. С. 163-251.

6 Чичерин А.В. Очерки по истории русского литературного стиля. С. 386-387.

7 Журавлева А.И. Лермонтов в русской литературе: проблемы поэтики. М., 2002. философская проблематика автора; в) прослеживаются связи философии, эстетики и этики Грибоедова с отечественной духовной традицией.

Так, уже в исследованиях Н.К. Пиксанова1 поднимался вопрос о неоднозначности отношения А.С. Грибоедова к проблеме декабризма, что становится одной из причин сложности его комедии.

В книге А.А. Лебедева представлена одна из попыток анализа природы многозначности «Горя от ума», для чего определяется характер дистанции между автором и Чацким, анализируется отношение А.С. Грибоедова к проблеме государственного служения, вследствие чего образ автора комедии предстает в нетрадиционном аспекте - служащего дипломата, показывающего неслужащих соотечественников.

Многозначность и «многослойность» «Горя от ума» становится объектом исследования в работах И.П. Смирнова («"Горе от ума" и "Бесы"»3), И.Н. Медведевой4. В последней всесторонне прослеживаются связи образа «странника» Чацкого с романтическим образом «странника» Чайльд-Гарольда.

В статье Л.А. Степанова «Эстетика А.С. Грибоедова» анализируется связь эстетики А.С. Грибоедова с его духовным миром и обращается внимание на понимание им категории «возвышенного», которая соотносима с национальной духовной традицией5. Исследователь выделяет следующую доминанту творческого мира автора: «Уклонение человека, народа, истории и человечества от нравственно высокого и эстетически совершенного - предмет его постоянных размышлений»6.

1 Пиксанов Н.К. Грибоедов: Исследования и характеристики. Л., 1934.

2 Лебедев А.А. Грибоедов: Факты и гипотезы, М,, 1980,

3 Смирнов И.П. «Горе от ума» и «Бесы» // А.С. Грибоедов. Творчество. Биография. Традиции. Л., 1977. С. 99-108.

4 Медведева И.Н. «Горе от ума» // Медведева И.Н. «Горе от ума»; Макогоненко Г.П. «Евгений Онегин» А.С. Пушкина. М., 1971. С. 62-66.

5 Степанов Л.А. Эстетика Грибоедова // А.С. Грибоедов: Хмелитский сборник. Смоленск, 1998. С. 9-50.

6 Там же. С, 22.

Именно это обстоятельство обусловливает определенную «жанровую стратегию» «Горя от ума», в которой показано уклонение общего российского Дома от «нравственно высокого».

В работе Ю.П. Фесенко предпринята попытка анализа жанрового своеобразия комедии с точки зрения соединения в ней религиозно-этического начала, выраженного через «миф», и антимифа1.

В книге А.В.Моторина анализируется связь духовного мира Грибоедова с философско-религиозными течениями его эпохи, отмечается, что «миропонимание А.С. Грибоедова приближалось к христианству постепенно, с отступлениями, с некоторым опережением на уровне художественного сознания»2.

В работе А.В. Моторина предпринята одна из первых попыток освещения духовного пути не только А.С. Грибоедова, но и русской словесности первой половины XIX в., в связи с чем исследователь подходит к теме притчи о блудном сыне, особо значимой для данного предмета исследования.

Здесь же дан один из вариантов интерпретации «Горя от ума» через прочтение текста в христианском контексте. Образ Софьи трактуется через образ «Софии, Премудрости Божией», что создает соответствующую парадигму. Близкое к этому понимание комедии содержится в работах А.А. Белого3, A.M. Баженова4.

В статье О.Б.Лебедевой «Мотивы и образы Священного Писания.»5 Чацкий, напротив, трактуется как лицо, явившееся в дом Фамусова «по

1 Фесенко Ю.П. Личность-народ-история в «Борисе Годунове» и в «Горе от ума» // А.С. Грибоедов: Хмелитский сборник. Смоленск, 1998. С. 85-90.

2 МоторинА.В. Духовные направления в русской словесности первой половины XIX века. СПб.; Новгород, 1998. С. 115.

3 Белый А.А. Осмеяние смеха: взгляд на «Горе от ума» через плечо Пушкина // Московский пушкинист. Сб. 8. М., 2000. С. 221-265.

4 Баженов A.M. К тайне «Горя»: идеи и образы комедии «Горе от ума» // Лит. в школе. 1996. № 4. С. 24-35; № 5. С. 46-52; 1997. № 2. С. 18-25.

5 Лебедева О.Б. Мотивы и образы Священного Писания в структуре комедии «Горе от ума» // А.С. Грибоедов: Хмелитский сборник. Смоленск, 1998. Вып. 1. С. 123-159. высшему повелению». Этому тезису подчинена дальнейшая интерпретация комедии.

Разнообразие прочтений художественного наследия А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова является свидетельством определенного этапа развития филологических исследований, направленных на постижение понимания художественного текста в системе «далеких контекстов», раскрывающих разнообразие заложенного в нем спектра значений, что определяет сложность и актуальность исследования феномена Дома в творчестве названных художников.

Апробация. Основные положения исследования были апробированы на Международных Рождественских чтениях (Москва, 1995, 2005, 2006 гг.), научных конференциях Психологического института РАО (1999, 2004 гг.), научных конференциях Тольяттинского государственного университета (2002, 2003,2004 гг.), Пушкинского института и нашли свое отражение в книгах:

А.С. Грибоедов. «Горе от ума»: «странная» комедия «странного» сочинителя / Авт.-сост. Т.И. Рад омская. М., 2004 г.;

Радомская Т.И. Обретение Отечества: русская словесность первой половины XIX в. М., 2004;

Марина Цветаева: «Берегите Гнездо и Дом»: страницы русского лихолетья в творчестве поэта / Авт.-сост. Т.И. Радомская. М., 2005;

Радомская Т.И. Дом и Отечество в русской классической литературе первой трети XIX в. Опыт духовного, семейного, государственного устроения: Монография. М., 2006. и ряде статей.

На основе учебного пособия «Обретение Отечества.» соискателем в течение ряда лет (2004-2006) проводятся научно-методические семинары для преподавателей гимназий, в том числе и Центрального региона России, разработан и читается авторский курс лекций «Обретение Дома в русской литературе» в Современной гуманитарной академии (г. Москва); основные положения и выводы исследования отражены в авторских учебных курсах «Русская словесность», читанных в Московской городской учительской семинарии, московских гимназиях (1995-2005 гг.).

Положения, выносимые на защиту:

- освоение традиции древнерусской книжности у А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, проявляющееся в синтезе пространства социального, природного, душевного и в подчинении его сакральности;

-формирование восприятия Дома через парадигмы «ум-странствие-Дом» (Грибоедов); «свобода-странствие-Дом» (Пушкин, Лермонтов), художественно выраженного образом пути, восходящего к притче о блудном сыне;

- организация временных и пространственных координат в модели Дома по принципу сопряжения временного с Вечным, земного с небесным, формирующего единство индивидуального и национального;

-сакрализация мира («земства») и государственной власти («царства») как определение феномена Дома в древнерусском национальном сознании. Опыт реализации собственной модели Дома А.С. Грибоедовым и А.С. Пушкиным; формирование диалектического единства индивидуального и национального в «отеческой державе», возможное обретение гармонии между индивидуальным и имперским, национальным и имперским (А.С. Пушкин);

- устроение духовного Дома личности как образа, стремящегося эмпирическое и случайное подчинить данной ей онтологической сущности;

- трансформация в творчестве М.Ю. Лермонтова диалектики земного и небесного в их антиномию в образах «расколотого», «пустого» Дома и Дома в Вечности; нераздельность и неслиянность земли и неба как характерная особенность Дома;

-изображение духовной заданности (ноумена явления) в его реальной данности (феномене), сакральности человека и мира в творчестве А.С. Грибоедова, А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова как художественное решение и индивидуально-авторская реализация традиционных эстетических принципов духовной литературы, древнерусского духовного искусства, древнерусской книжной традиции (обращение к принципу обратной перспективы, композиция предстояния, особая роль света в построении образа, актуализация жанровых особенностей летописи, притчи и др.).

Достоверность и обоснованность выводов и результатов исследования обеспечены четкостью исходных методологических и теоретических позиций, применением методов, адекватных объекту, предмету, цели и задачам исследования. Достоверность выводов исследования подтверждена результатами личной практической деятельности соискателя, работавшего на разных этапах исследования в образовательных научных структурах.

Структура работы определяется целями, задачами исследования.

Работа состоит из Введения, трех глав и Заключения.

Первая глава посвящена истории формирования понятия «Дом». Оно определяется развитием древнерусской книжной традиции и национальной духовной культуры и является особо значимым для его художественного восприятия в литературе «нового времени».

Вторая глава посвящена феномену Дома в творчестве А.С. Грибоедова. При этом «Горе от ума» рассматривается в контексте всего творческого пути автора, обращается внимание и на неосуществленные авторские замыслы, дневниковые записи, анализируются поздние произведения Грибоедова в контексте его духовного пути, прослеживается связь его художественного мира с древнерусской культурной традицией.

Третья глава посвящена феномену Дома в творчестве А.С. Пушкина. Здесь прослеживается, как темы и мотивы, намеченные уже у Грибоедова, находят свое дальнейшее развитие в художественном мире Пушкина.

Четвертая глава посвящена феномену Дома в творчестве М.Ю. Лермонтова. При этом обращается внимание на своеобразие трансформации тем и мотивов А.С. Грибоедова и А.С. Пушкина, в связи с чем в художественном мире поэта образ храма (дома) души развивается более интенсивно, чем образ «отеческой державы», что формирует определенный мотивный комплекс.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Феномен дома и поэтика его воплощения в русской литературе первой трети XIX века"

Выводы по главе IV

В художественном мире Лермонтова так же, как у Пушкина и Грибоедова, феномен Дома определяется в том пространстве жизни, где земное сопряжено с небесным. Это может быть природа Кавказа, образ могилы отца, образная с иконами и «веткой Палестины», наконец, внутреннее состояние человека.

Так же как и у Грибоедова и Пушкина, он связан с темой пути к Отечеству и соотносится с притчей о блудном сыне, имеющей в творчестве Лермонтова явно выраженные биографические истоки.

Идеальная модель Дома у Лермонтова формируется его «храмовым» восприятием, но в эту тему Дома как храма, восходящую к древнерусской книжной традиции, Лермонтов привносит свои изменения. Они связаны с особенностями духовного развития человека в социокультурной жизни 18301840-х гг.

У поэта показан такой дом души, в котором связь земного с небесным вступает в предельно острые противоречия при одновременном осознании ее нераздельности, что отражает особенности времени, формировавшего человека с двойственным, «расколотым» сознанием. Стремление к обретению дома в Вечности («Мой дом») и острое восприятие собственной души как «замка мрачного, пустого» - амплитуда колебаний между земным и небесным, характерная для феномена Дома у Лермонтова. Это определяет состояние «серединности», в котором явственно чувство нераздельности земного и небесного, временного и вечного, идеального и реального.

Такое художественное восприятие связано в творчестве Лермонтова и с развитием образа «метаксю» (как определяет его В.Ф. Асмус). В нем художник пытается через данное в земном восприятии явление (феномен) передать идеальную его сущность, через временное показать образ «грядущих дней», Вечность, что соотносимо с поэтикой духовного образа, поэтикой иконы.

Отсюда обращение поэта к храмовой цветовой гамме, активное использование лазурного цвета, символизирующего сакральность мироздания.

Феномен Дома в творчестве Лермонтова определяется устремленностью к «грядущим дням», соотносимым с образом Отечества Небесного, образом совершенной небесной жизни, куда стремится душа странника. Такое восприятие Дома близко восприятию Пушкина и характеризуется острым чувством трансцендентности.

Однако так же, как и у Пушкина, восприятие Дома у Лермонтова определяется поиском его и в земном пространстве. Это приводит к близкому Пушкину ощущению присутствия божественного в земном. В художественном мире Лермонтова оно проявляется при встрече поэта с природой и через постижение национального уклада.

В природе Кавказа поэт видит Дом-храм, его образная система соотносима с духовными образами («лествицы», алтаря, Креста).

Таким образом, тема Кавказа связывается в творчестве Лермонтова с образом Дома-храма и дорогой к нему человека 1830-х гг., исполненной глубоких противоречий между духовным и душевным, формирующимися также и культурой, временем.

В художественном мире Лермонтова встреча с природой имеет два варианта развития. Один из них связан с образом круга, не выводящего человека к своему Отечеству («Мцыри»), другой - с образом «лествицы». Во втором варианте отношений поэта с природой им постигается сакрализованная земля («земство») и Бог, что и является для него Домом. Именно с таким естественным миром, озаренным божественным присутствием, он стремится слиться.

Тема России как возможного Дома присутствует в художественном сознании Лермонтова как проблема, требующая своего разрешения. Обретение Дома на Родине происходит через его приближение к национальному укладу, той «пневматосфере», которая обладает качеством сакральности. Московский

Кремль, кладбище, звон колокола, «ветка Палестины» - эти материально выраженные знаки национальной духовной традиции - открывают Лермонтову Отечество земное в освящении Отечеством Небесным.

Постижение Дома на Родине связывается в его творчестве с постижением народного характера. Путь к нему «пролегает» через обретение Собеседника (Ухтомский) и попытки преодоления сиротства. Именно поэтому народный герой изображается в семье, укладе («Песня о купце Калашникове.»). Его связи с родом, народом, Отечеством, Богом становятся источником силы («Бородино»), что восходит к идеальному образу воина в древнерусской книжной традиции.

Неслучайно в «Песне о купце Калашникове.» победитель имеет семью и защищает семью. Семья, показанная Лермонтовым как органическая часть национального уклада, является сакрализованным Домом, что восходит к традиции «Домостроя».

Однако тема семейных связей в формировании феномена Дома у Лермонтова только намечена.

Образ национального уклада в восприятии Дома воплощается в его творчестве через духовное, мистическое постижение («Ветка Палестины»), что вообще характерно для поэта.

В отличие от Пушкина и Грибоедова феномен Дома и феномен уклада постигается Лермонтовым в основном через раскрытие в своем сердце «храма» души. При этом художественно выраженные поэтом образы-состояния, связанные с восприятием Дома, личностны и одновременно народны, они -следствие «тайной молитвы», которая наряду с сокровенностью была одним из проявлений молитвы Лермонтова.

Восприятие Дома в художественном мире Лермонтова определяется феноменом Отечества Небесного в мире земном. В связи с этим мотивы «отрады», покоя, близкого к «торжественному покою» у Пушкина, образы безбрежности, лазури передают освященность земных форм жизни («земства»), которая, в свою очередь, определяет поэтику духовного в художественном образе у поэта.

Наряду с этим в творческом мире зрелого Лермонтова формируется такое изображение Вечности, которое передается через бытовые детали, в чем проявляется интимно-личностное восприятие поэтом этой категории. Если у раннего Лермонтова музыкальность стиха, передающая «звуки небес», была доминирующей над словом, то в зрелом творчестве автор пытается предельно конкретное соединить с высоким, в земном увидеть неземное.

Список научной литературыРадомская, Татьяна Игоревна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Грибоедов А.С. Полн. собр. соч.: В 3 т. / А.С. Грибоедов; Редкол.: С.А. Фомичев (гл. ред.) и др.; Рос. акад. наук. Ин-т рус. лит. (Пушк. Дом) СПб.: Нотабене, 1995-1999.

2. Грибоедов А.С. Полн. собр. соч.: В 3 т. / Под ред. и с примеч. Н.К. Пиксанова и И.А. Шляпкина. СПб.: Изд. разряда изящной словесности Имп. Академии Наук, 1911-1917.

3. Лермонтов М.Ю. Собр. соч.: В 6 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушк. Дом). М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1954-1957.

4. Лермонтов М.Ю. Собр. соч.: В 4 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушк. Дом). М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1961-1962.

5. Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 9 т. Л.: Academia. 1935-1937.

6. Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 16 т. / АН СССР. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937-1949. (Дополн. т. 1959).1. Дополнительные источники

7. Акафистник. М.: Изд-во Моск. патриархии, 1989. Ч. 1-2.

8. Андрей Критский, архиеп. Канон Великий. Киев: В тип. Киево-Печерской Лавры, 1881. 86 с.

9. Библиотека литературы Древней Руси / РАН. Ин-т рус. лит. (Пушк. Дом); Под ред. Д.С. Лихачева и др. СПб.: Наука, 1997. Т. 1: XI-XII века. 542 с.

10. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета на церковнославянском языке с параллельными местами. М.: Рос. Библейское общество, 2001. 925,292, XV, 1 с.

11. Библия, или Книги Священнаго Писания Ветхаго и Новаго завета в русском переводе с параллельными местами. The Judson Press Valley Forge, 1964.-1525 с.

12. Баратынский Е.А. Стихотворения. Поэмы / АН СССР. Лит. памятники. Изд. подгот. Л.Г. Фридман. М.: Наука, 1982. 720 с.

13. Гоголь Н.В. Мертвые души // Полн. собр. соч.: В 14 т./ АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушк. Дом) М.: Изд-во АН СССР, 1951. Т. 6. 922 с.

14. Калайдович К.Ф. Памятники российской словесности XII в. М., 1821. С. Х-ХИ, 3-152.

15. Лесков Н.С. Очарованный странник // Собр. соч.: В 11 т. М.: Худож. лит., 1957. Т. 4. С. 385-513.

16. Молитвослов. М.: Благовест, 1995. 266 с.

17. Памятники литературы Древней Руси. М.: Худож. лит., 1978-1989. Тт. 1-12.

18. Православный богослужебный сборник. М.: Издание Московской Патриархии. 1991. -352 с.

19. Псалтирь с объяснением значения каждого стиха блаженного Феодорита епископа Киррского. М.: Храм во имя Преображения Господня (Москва, Пушкино) Русской Православной Церкви, 1997. 694 с.

20. Святое Евангелие от Луки с толкованием текста блаженного Феофилакта, архиепископа Болгарского. М.: Сретенский монастырь; «Новая книга», 1997. 624 с.

21. Триодь постная. М.: Изд. Совет Рус. Правосл. Церкви, 2002. Ч. 1.800 с.

22. Тютчев Ф.И. Лирика: В 2 т. / АН СССР. Лит. памятники. Изд. подгот. К.В. Пигарев. М.: Наука, 1965. Т. 1. 447 с.

23. Цветаева М.И. Неизданное. Записные книжки: В 2 т. Т. 1: 1913— 1919 / Подгот. текста, предисл. и примеч. Е.Б. Коркиной и М.Г. Крутиковой. М.: Эллис Лак, 2000. 560 с.

24. Цветаева М.И. Пушкин и Пугачев // Собр. соч.: В 7 т. Т. 5. Автобиографическая проза. Статьи. Эссе. Переводы / Сост., подгот. текста и коммент. А. Саакянц и Л. Мнухина. М.: Эллис Лак, 1994. С. 498-526.1. Исследования

25. Авдашкевич М.Ф., прот. Памяти Михаила Юрьевича Лермонтова: (1814-1914 г.): Речь по случаю столетнего юбилея дня рождения М.Ю. Лермонтова. Тифлис.: Тип. Канцелярии наместника, [1914]. 5 с.

26. Аверинцев С.С. К уяснению смысла надписи над конкой центральной апсиды Софии Киевской // Из истории русской культуры (Древняя Русь). М.: Языки рус. культуры, 2000. Т. 1. С. 520-552.

27. Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М.: Coda, 1997.-343 с.

28. Адрианова-Перетц В.П. Древнерусская литература и фольклор. Л.: Наука, 1974.-171 с.

29. Адрианова-Перетц В.П. Житие Алексея, человека Божьего в древней русской литературе и народной словесности. Пг.: Тип. Я. Башмакова и К0,1917. VIII.-518 с.

30. Адрианова-Перетц В.П. Очерки поэтического стиля древней Руси. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1947. 188 с.

31. Аксаков И.С. Речь о Пушкине // Аксаков К.С., Аксаков И.С. Литературная критика / Сост., вступ. ст. и коммент. А.С. Курилова. М.: Современник, 1981. С. 263-280.

32. Алехина Л.И. Образ Горя-Злочастия: К вопросу о мировоззрении автора «Повести о Горе-Злочастии» // Герменевтика древнерусской литературы / ИМЛИ РАН. М.: Наследие, 1994. Сб. 7. Ч. 2. С. 313-322.

33. Алехина Л.И. Текстологические заметки «Повести о Горе-Злочастии» //Рус. лит. 1991. № 1. С. 142-144.

34. Анненков П.В. Александр Сергеевич Пушкин в Александровскую эпоху // Пушкин в Александровскую эпоху / Сост. А.И. Гарусов. Мн.: Лимариус, 1998. С. 13-230.

35. Анненков П.В. Общественные идеалы А.С. Пушкина // Пушкин в Александровскую эпоху / Сост. А.И. Гарусов. Мн.: Лимариус, 1998. С. 231-272.

36. Антоний (Блюм), митр. Во имя Отца и Сына и Святого Духа: Проповеди. Клин: Фонд «Христианская жизнь», 1999. 415 с.

37. Антоний (Храповицкий А.П.), митр. Пушкин как нравственная личность и православный христианин. Белград: Изд. «Царского вестника», 1929.-24 с.

38. Антоний (Храповицкий А.П.), еп. Слово пред панихидой о Пушкине, сказанное в Казанском университете 26 мая 1899 г. // Правосл. собеседник. 1899. Ч. 1. Июнь. С. 783-801.

39. Аринштейн JI.M. «Предсказание» // Лермонтовская энциклопедия. М.: Большая Рос. Энцикл., 1999. С. 444.

40. Аринштейн Л.М. «Унылый колокола звон» // Лермонтовская Энциклопедия. М.: Большая Рос. Энцикл., 1999. С. 591.

41. АрсобаМ.В. Духовно-нравственные традиции «Домостроя» в «Песне про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» // Текст: теория и методика в контексте вузовского образования. Тольятти: ТГУ, 2003. С. 268-273.

42. А.С. Грибоедов в воспоминаниях современников. М.: Худож. лит., 1980.-348 с.

43. А.С. Грибоедов в русской критике. М.: Худож. лит., 1958. 390 с.

44. Аскоченский В.И. Филарет и Пушкин // Домаш. беседа. 1867. Вып. 51 (16 дек.). С. 1251-1252.

45. Асмус В.В, прот. Происхождение царской власти (К истолкованию I Книги Царств, VIII) // Regnum Aeternum. Москва-Париж, 1996. С. 41-46.

46. Асмус В.Ф. «Горе от ума» как эстетическая проблема // А.С. Грибоедов. Литературное наследство. М.: Изд-во АН СССР, 1946. Вып. 47-48. С. 189-215.

47. Асмус В.Ф. Круг идей Лермонтова // М.Ю. Лермонтов. Литературное наследство. М.: Изд-во АН СССР, 1941. Т. 43-44. С. 83-128.

48. Асмус В.Ф. Феномен // Филос. энциклопедия. М.: Изд-во «Сов. энцикл.», 1970. Т. 5. С. 313.

49. А.С. Пушкин в новом освещении, в письмах г. Смирновой, и его взгляды на религиозность в русском народе, на значение Библии в народном образовании и миросозерцании и пр.) «Сев. в(естник)») // Странник. 1893. Т. 3. Сентябрь. С. 185-188.

50. Афанасьев В.В. Лермонтов. М.: Мол. гвардия, 1991. 558 с.

51. Афанасьев Э.Л. На пути к XIX веку (Русская литература 70-х гг. XVIII в. 10-х гг. XIX в.). М.: ИМЛИ РАН, 2002. - 304 с.

52. Ахматова А.А. Пушкин и невское взморье // Собр. соч.: В 6 т. М.: Эллис Лак, 20002. Т. 6. С. 184-196.

53. Баженов A.M. К тайне «Горя»: идеи и образы комедии «Горе от ума» // Лит. в школе. 1996. № 4-5; 1997. № 2. С 46-71.

54. Барсов А.В. Произведения русской словесности с точки зрения Библейской нравственности: «Капитанская дочка» Пушкина // Педагог, сборник. 1896. Т. 2. № 8. С. 81-96.

55. Барсов А.В. Разбор и оценка произведений русской литературы с точки зрения Библейской нравственности: «Евгений Онегин» Пушкина // Педагог, сборник. 1896. Т. 2. № 11. С. 417-431.

56. Бартновская А. Мистический элемент в лирике М.Ю. Лермонтова: (2 октября 1814-1914 гг.)//Вера и знание. 1914. № 10. С. 1-4.

57. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1986. -445 с.

58. Белинский В.Г. «Герой нашего времени». Сочинение М. Лермонтова // Полн. собр. соч.: В 13т./ АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушк. Дом). М.: Изд-во Академии наук СССР, 1955. Т. 4. С. 193-270.

59. Белинский В.Г. Сочинения Александра Пушкина Н Полн. собр. соч.: В 13 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушк. Дом). М.: Изд-во Академии наук СССР, 1955. Т. 7. С. 97-582.

60. Белинский В.Г. Стихотворения М.Лермонтова // Полн. собр. соч.: В 13 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушк. дом). М.: Изд-во Академии наук СССР, 1955. Т. 4. С. 479-547.

61. Белый А.А. Осмеяние смеха: Взгляд на «Горе от ума» через плечо Пушкина // Московский пушкинист: Ежегод. сб. // РАН. ИМЛИ. Пушкинская комис. М.: Наследие, 2000. Сб. 8. С. 221-265.

62. Бем А.Л. «Горе от ума» в творчестве Достоевского // Лицо и Гений. Зарубежная Россия и Грибоедов / Сост. и предисл. М.Д. Филина. Ред. и коммент. В.А. Кожевникова. М.: Русскш м1ръ, 2004. С. 137-163.

63. Бестужев-Марлинский А.А. Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начале 1825 годов // Русские эстетические трактаты первой трети XIX века: В 2 т. М.: Искусство. 1974. Т. 2. С. 579-583.

64. Бицилли П.М. Пушкин и Николай I // Звено. 1928. № 6. С. 297-305.

65. Бицилли П.М. Место Лермонтова в истории русской поэзии // Бицилли П.М. Этюды о русской поэзии. Прага: Пламя, 1926. С. 225-275.

66. Благой Д.Д. Мастерство Пушкина. М.: Сов. писатель, 1955. 268 с.

67. Благой Д.Д. Творческий путь Пушкина (1813-1826). М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1950.-580 с.

68. Благой Д.Д. Творческий путь Пушкина (1826-1830). М.: Сов. писатель, 1967. 721 с.

69. Большакова А. Деревня как архетип. От Пушкина до Солженицына // Пушкин и теоретико-литературная мысль. М.: ИМЛИ-Наследие, 1999. С.369-396.

70. БондиС.М. Мир Пушкина: Избранное. М.: Персей и др. 1999.493 с.

71. БородкинМ.М. Памяти М.Юр. Лермонтова: (Его личность и поэзия) // Благовест. 1891. Вып. 19 (1 июня). С. 577-590; Вып. 20 (1 июля). С. 611-629.

72. Бочаров С.Г. Огненный меч на границах культур. Идея обратного перевода // Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. М.: Языки рус. культуры, 1999. С. 601-612.

73. Бочаров С.Г. О возможном сюжете: «Евгений Онегин» // Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. М.: Языки рус. культуры, 1999. С. 17-77.

74. Бочаров С.Г. Петербургское безумие // Пушкинский сборник / Сост. И. Лощилов, И. Сурат. М.: Три квадрата, 2005. С. 305-317.

75. Бочаров С.Г. Поэтика Пушкина: Очерки. М.: Наука, 1974. 207 с.

76. Брун Т.А. К вопросу о возникновении Сказания об Унженском кресте (Повести о Марфе и Марии) // Источниковедение литературы Древней Руси / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушк. Дом). Л.: Наука, 1980. С. 216-226.

77. БуланинаТ.В. Об именах героев «Повести о Марфе и Марии» // ТОДРЛ. Л., 1983. Т. 37. С. 413-414.

78. Булгаков С.Н., свящ. Жребий Пушкина: Читано на заседании Богосл. ин-та, памяти Пушкина, 28 февр. 1937 г. // Новый град. 1937. № 12. С. 19-47.

79. Булгаков С.Н. Моя родина // Булгаков С.Н. Тихие думы. М.: Республика, 1996. С. 308-318.

80. Булгаков С.Н. Сны Геи // Булгаков С.Н. Тихие думы. М.: Республика, 1996. С. 95-101.

81. Булгаков С.Н. Философия хозяйства. New-York: Chalidze publ., 1982. 321 с. (Репринт, с изд. М., 1912).

82. Булгарин Ф.В. «Герой нашего времени». Сочинение М. Лермонтова // Северная пчела. 1840. № 246. 30 октября. С. 981-983.

83. Бурачок С.О. Видение в царстве духов // Маяк. 1840. Ч. 10. Гл. 3. С. 53-67.

84. Бурачок С.О. «Герой нашего времени». М. Лермонтов (Разговор в гостиной) // Маяк современного просвещения и образованности, 1840. Ч. 4. Гл. 4. (Критический отдел «Библиотека избранных сочинений»). С. 210-219.

85. Бурачок С.О. Стихотворения М.Лермонтова (Письмо к автору) // Маяк современного просвещения и образованности, 1840. Ч. 12. Отд. 4. (Критический отдел «Библиотека избранных сочинений»). С. 149-171.

86. Буслаев Ф.И. О народности в древнерусской литературе и искусстве // Буслаев Ф.И. Исцеление языка: Опыт национального самосознания. Работы разных лет. СПб.: Изд-во «Библиополис». С. 124-158.

87. Буслаев Ф.И. Памятники древнерусской духовной письменности // Буслаев Ф.И. Исцеление языка: Опыт национального самосознания. Работы разных лет. СПб.: Изд-во «Библиополис». С. 158-199.

88. Бычков В.В. 2000 лет христианской культуры sub specie aestetica. М.; СПб.: Университетская книга, 1999. Т. 2. Славянский мир. Древняя Русь. Россия. 528 с.

89. ВальденбергВ. Древнерусские учения о пределах царской власти. Пг.: тип. А. Бенке, 1916. С. 93-98.

90. Васильев Б.А. Духовный путь Пушкина. М.: Sam&Sam, 1995.360 с.

91. ВацуроВ.Э. Последняя повесть Лермонтова // М.Ю.Лермонтов: Исследования и материалы / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушк. Дом). Л.: Наука, 1979. С. 223-252.

92. Веневитинов Д.В. О состоянии просвещения в России // Веневитинов Д.В. Избранное. М.: Гослитиздат, 1956. С. 209-213.

93. Веневитинов Д.В. Ответ г.Полевому // Веневитинов Д.В. Избранное. М.: Гослитиздат, 1956. С. 199-208.

94. Веневитинов Д.В. Разбор статьи о «Евгении Онегине» // Веневитинов Д.В. Избранное. М.: Гослитиздат, 1956. С. 183-189.

95. Вильк Б. А. Опыт реконструкции и место в литературно-историческом процессе «Юности вещего» Грибоедова // Проблемы творчества А.С. Грибоедова. Смоленск: Траст-ИМАКОМ, 1994. С. 145-161.

96. Виноградов В.В. Стиль прозы Лермонтова // Литературное наследство М.: Изд-во АН СССР, 1941. Т. 43^14. С. 517-628.

97. Виноградов В.В. Стиль Пушкина. М.: Гослитиздат, 1941. 620 с.

98. Виролайнен М. Речь и молчание у Пушкина // Московский пушкинист / РАН. ИМЛИ. Пушкинская комис. Сб. 8.: VIII ежегодный сборник. М.: Наследие, 2000. С. 5-12.

99. Влащенко В.И. «Ум с сердцем не в ладу». «Горе от ума» как драма Чацкого // «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской.»: К 200-летию со дня рождения А.С. Грибоедова: Сб. литературовед, и метод, ст. СПб.: Симпозиум, 1995. С. 42-60.

100. Воробьева Н.Н. Принцип историзма в изображении характера: классическая традиция и советская литература. М.: Наука, 1978. 263 с.

101. Восторгов И.И., прот. Памяти А.С. Пушкина: Вечное в творчестве поэта; Идеализм в жизни; Заветы поэта 1899. // Восторгов И.И., прот. Полн. собр. соч.: В 5. М.: Тип. «Рус. печатня», 1914. Т. 1. С. 266-296.

102. Вяземский П.А. Воспоминания о 1812 годе // Вяземский П.А. Эстетика и литературная критика. М.: Искусство, 1984. С. 262-269.

103. Вяземский П.А. Заметки о комедии «Горе от ума» // Ивинский Д.П. О Пушкине. М.: INTRADA, 2005. С. 171-188.

104. Вяземский П.А. Московское семейство старого быта // Вяземский П.А. Эстетика и литературная критика. М.: Искусство, 1984. С. 363— 374.

105. Вяземский П.А. О «Кавказском пленнике»: Повести соч. А.Пушкина // Вяземский П.А. Эстетика и литературная критика. М.: Искусство, 1984. С. 43-47.

106. Вяземский П.А. О Сумарокове // Вяземский П. А. Эстетика и литературная критика. М.: Искусство, 1984. С. 113-117.

107. Вяземский П.А. Фон-Визин. СПб.: Тип. Деп. внешн. торг., 1848.468 с.

108. Вяземский П.А. «Цыганы». Поэма Пушкина // Вяземский П.А. Эстетика и литературная критика. М.: Искусство, 1984. С. 72-82.

109. ГаспаровБ.М. Поэтический язык Пушкина как факт истории русского литературного языка. СПб.: Гуманит. агентство «Академический проект», 1999. 400 с.

110. ГаспаровM.JI. «Когда волнуется желтеющая нива.»: Лермонтов и Ламартин // Избр. труды. Т. II: О стихах. М.: Языки рус. культуры, 1997. С. 4857.

111. ГейН.К. Проза Пушкина: поэтика повествования / Отв. ред. С.Г. Бочаров; АН СССР, Ин-т мировой лит-ры им. A.M. Горького. М.: Наука, 1989.-269 с.

112. Гершензон М.О. Гольфстрем. М.: Шиповник, 1922. 154 с.

113. Гершензон М.О. Грибоедовская Москва. М.: М. и С. Сабашниковы,, гос. тип. им. Евг. Соколовой в Лгр. Л., 1928. 173 с.

114. Гершензон М.О. Мудрость Пушкина. М.: Кн-во писателей в Москве, 1919.-232 с.

115. Гершензон М.О. Статьи о Пушкине. Л.: Гос. акад. худ. наук, тип. «Красной газеты» им. Володарского в Л., 1926. 122 с.

116. Гершензон М.О. Умиление // София. 1914. № 3. С. 63-72.

117. Гинзбург Л.Я. Лирика Лермонтова // Литературное обозрение. 1941. № 12. С. 50-61.

118. Глинка С.Н. Записки. СПб.: Журн. «Рус. старина», 1895. 380 с.

119. Глушкова Т. Искушение счастьем: национально-духовный идеал в «Евгении Онегине» // Московский пушкинист: Ежегод. сб / РАН. ИМЛИ. Пушкинская комис. М.: Наследие, 2000. Сб. 7. С. 203-251; Сб. 8. С. 41-129.

120. Гоголь Н.В. В чем же, наконец, существо русской поэзии и в чем ее особенность // Полн. собр. соч.: В 14т./ АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушк. Дом). М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1952. Т. 8. С. 369^09.

121. Гоголь Н.В. Несколько слов о Пушкине // Полн. собр. соч.: В 14 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушк. Дом). М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1952. Т. 8. С. 50-56.

122. Гоголь Н.В. Об архитектуре нынешнего времени // Полн. собр. соч.: В 14 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушк. Дом). М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1952. Т. 8. С. 56-76.

123. Гоголь Н.В. О лиризме наших поэтов // Полн. собр. соч.: В 14 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушк. Дом). М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1952. Т. 8. С. 248-261.

124. Гоголь Н.В. О театре, об одностороннем взгляде на театр и вообще об односторонности // Полн. собр. соч.: В 14 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушк. Дом). М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1952. Т. 8. С. 267-277.

125. Гоголь Н.В. Театральный разъезд после представления новой комедии // Полн. собр. соч.: В 14т./ АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушк. Дом). М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1949. Т. 5. С. 137-175.

126. Гозенпуд А.А. Музыка // Лермонтовская энциклопедия. М.: Болып. Рос. Энцикл., 1999. С. 313-315.

127. Гончаров И.А. Мильон терзаний // Собр. соч.: В 6 т. М.: Худож. лит., 1960. Т. 6. С. 355-385.

128. Григорьев А.А. Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина // Собр. соч. М.: Тип. т-ва И.Н. Кушнеров и К0, 1915. Вып. 4. 81 с.

129. Григорьев А.А. «Горе от ума» Грибоедова («по поводу нового издания старой вещи») // Собр. соч. М.: Типография т-ва И.Н. Кушнеров и К0, 1915. Вып. 5.-20 с.

130. Григорьев А.А. Лермонтов и его направление («крайние грани развития отрицательного взгляда») // Собр. соч. М.: Типография т-ва И.Н. Кушнеров и К0.1915. Вып. 7. 17 с.

131. Григорьев А.А. Развитие идеи народности в нашей литературе со смерти Пушкина // Собр. соч. М.: Типография т-ва И.Н. Кушнеров и К0, 1915. Вып. 3.-146 с.

132. Гудзий Н.К. История древней русской литературы. М.: Просвещение, 1966. 544 с.

133. Гудзий Н.К. Пушкин. Критико-биографический очерк. Киев: Гос. изд-во худ. лит, 1949. 144 с.

134. Гуковский Г.А. Пушкин и русские романтики. М.: Худож. лит., 1965.-355 с.

135. Гуминский В.М. Странники и путешественники // Наш современник. 1996. № 1. С. 181-191.

136. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М.: Рус. яз., 1989. Т. 1.С. 465-467.

137. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М.: Рус.яз., 1990. Т.З. С.414

138. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М.: Рус. яз., 1991. Т. 4. С. 355-357.

139. Дарвин М.Н., ТюпаВ.И. Циклизация в творчестве Пушкина: Опыт изучения поэтики конвергентного сознания. Новосибирск: Наука, 1991. 293 с.

140. Дашкевич Н.П. Мотивы мировой поэзии в творчестве Лермонтова: (Посвящ. Ю.А. Кулаковскому) // Чтения в Ист. о-ве Нестора Летописца. Киев, 1892. Кн. 6. Отд. 2. С. 182-253; Кн. 7. Отд. 2. С. 182-253.

141. Демин А.С. Русская литература второй половины XVII начала

142. XVIII века. Новые художественные представления о мире, природе, человеке. М.: Наука, 1977.-296 с.

143. ДемковаН.С. Средневековая русская литература: поэтика, интерпретации, источники: Сб. статей. СПб.: Изд-во СПб ун-та, 1997. 219 с.

144. Добролюбов Н.А. Александр Сергеевич Пушкин // Собр. соч.: В 3 т. М.: Худож. лит., 1950. Т. 1. С. 98-111.

145. Добролюбов Н.А. О степени участия народности в развитии русской литературы // Собр. соч.: В 3 т. М.: Худож. лит., 1950. Т. 1. С. 275-326.

146. Добротолюбие. М.: Типо-литография И.Ефимова, 1895. Т. 1.639 с.

147. Доказательства «народности» Пушкина // Благовест. 1886. № 19 (15 окт.). С. 12-13. Подпись: Русский.

148. Долгополов JI.K. На рубеже веков: О русской литературе конца

149. XIX нач. XX в. Л.: Сов. писатель, 1985. - 352 с.

150. Достоевский Ф.М. Дневник писателя за 1877 год. Пушкин, Лермонтов и Некрасов // Полн. собр. соч.: В 30 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушк. Дом). Л.: Наука, 1984. Т. 26. С. 113-114,116-118.

151. Достоевский Ф.М. Объяснительное слово по поводу печатаемой ниже речи о Пушкине // Полн. собр. соч.: В 30 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушк. Дом). Л.: Наука, 1984. Т. 26. С. 129-136.

152. Достоевский Ф.М. Пушкин (очерк). Произнесено 8 июня в заседании Общества любителей российской словесности // Полн. собр. соч.: В 30 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушк. Дом). Л: Наука, 1984. Т. 26. С. 136-149.

153. Дружинин А.В. А.С. Пушкин и последнее издание его сочинений // Дружинин А.В. Прекрасное и вечное / Вступ. ст. и сост. Н.Н. Скатова; коммент. В.А. Котельникова. М.: Современник, 1988. С. 60-93.

154. Дубровин А.А. Грибоедов и художественная культура его времени. М.: МГОПИ, 1993.- 127 с.

155. Дунаев М.М. Александр Сергеевич Пушкин (1799-1837) // Дунаев М.М. Православие и русская литература: Учеб. пособие для студентов духовных академий и семинарий: 136 ч. / Моск. духовн. академия. М.: Христиан, лит., 1998. Ч. 1. Гл. 4. С. 171-313.

156. Дунаев М.М. Михаил Юрьевич Лермонтов (1814-1841) // Дунаев М.М. Православие и русская литература: Учеб. пособие для студентов духовных академий и семинарий: 136 ч. / Моск. духовн. академия. М.: Христиан, лит., 1998. Ч. 2. Гл. 5. С. 3-84.

157. Дурылин С.Н. В своем углу: Из старых тетрадей. М.: Моск. рабочий, 1991.-334 с.

158. Дурылин С.Н. Град Софии: Царьград и Святая София в русском религиозном сознании. М., 1915. 84 с.

159. Дурылин С.Н. На путях к реализму // Жизнь и творчество М.Ю.Лермонтова. Сб. 1. Исследования и материалы. М.: Худож. лит., 1941. С. 163-251.

160. Дурылин С.Н. Россия и Лермонтов: (К изучению религиозных истоков русской поэзии) // Христианская мысль. 1916. Кн. 2. С. 137-150; Кн. 3. С.114-128.

161. Дурылин С.Н. Судьба Лермонтова: (Григорию Алексеевичу Рачинскому)//Рус. мысль. 1914. №. 10. С. 1-30.

162. Духовный труженик: А.С. Пушкин в контексте русской культуры / РАН. ИРЛИ. СПб.: Наука, 1999. 552 с.

163. Евлахов A.M. Надорванная душа (к апологии Печорина): В память 100-летия со дня рождения Лермонтова. Ейск: Тип. «Печат. искусство», 1914. — 53 с.

164. Еремин И.П. Лекции и статьи по истории древней русской литературы. Л.: Изд. ЛГУ, 1987. 327 с.

165. Есаулов И.А. Категория соборности в русской литературе / Петрозавод. гос. ун-т. Петрозаводск: Изд-во Петрозавод. ун-та, 1995.-288 с.

166. ЖаравинаЛ.В. А.С.Пушкин, М.Ю.Лермонтов, Н.В. Гоголь: философско-религиозные аспекты литературного развития 1830-1840-х годов / Волгогр. гос. пед. ун-т. Волгоград: Перемена, 1996. 192 с.

167. Живов В.М. Сакральные образы в русской поэзии: (К постановке проблемы) // Сб. ст. по вторичным моделирующим системам / Тарту: Тарт. гос. ун-т, 1973. С. 76-85.

168. Живов В.М., Успенский Б.А. Метаморфозы античного язычества в истории русской культуры XVII-XVIII века // Из истории русской культуры. Т. IV (XVIII нач. XIX века). М.: Школа «Языки рус. культуры», 1996. С. 449537.

169. Живов В.М., Успенский Б.А. Царь и Бог: Семитотические аспекты сакрализации монарха в России // Языки культуры и проблемы переводимости: Сб. ст. /АН СССР. Науч. совет по истории мировой культуры. М.: Наука, 1987. С. 47-153.

170. Жуковский В.А. Об изящном в искусстве // Жуковский В.А. Эстетика и критика. М.: Искусство, 1985.

171. Журавлева А.И. Лермонтов в русской литературе: проблемы поэтики. М.: Прогресс: Традиция, 2002. 288 с.

172. Зайцев Б. О Лермонтове // Фаталист. Зарубежная Россия и Лермонтов / Сост., вступ. ст. и коммент. М.Д. Филина. М.: Русскш м1ръ, 1999. С. 72-78.

173. Захаров В.А. Летопись жизни и творчества М.Ю.Лермонтова. М.: Русская панорама, 2003. 704 с.

174. Захаров В.Н. Русская литература и христианство // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр: Сб. науч. трудов / ПетрГУ. Петрозаводск: Изд-во Петрозавод. унта, 1994. С. 5-11.

175. Зеньковский В.В, прот. История русской философии. Париж: Ymca-Press, 1948. Т. 1.-469 с.

176. Зеньковский В.В, прот. М.Ю.Лермонтов // Фаталист. Зарубежная Россия и Лермонтов / Сост., вступ. ст. и коммент. М.Д. Филина. М.: Русскш Mipb, 1999. С. 178-192.

177. Зеньковский В.В., прот. Философские мотивы в русской поэзии. Лермонтов // Вестн. РСХД. 1960. № 2. (57) С. 32-41.

178. Зубов В.П. Избр. труды по истории философии и эстетики. 1917— 1930 / Сост. М.В. Зубова. М.: Индрик, 2004. 448 с.

179. Зубов В.П. Русские проповедники: Очерки по истории русской проповеди. М.: Эдиториал УРСС, 2001. 232 с.

180. Иваницкий А.И. Исторические смыслы потустороннего у Пушкина: к проблеме онтологии петербургской цивилизации / Рос. гос. гуманит. ун-т. М.: РГГУ, 1998.-300 с.

181. Иванов Вяч. Вс. Два демона (беса) и два ангела у Пушкина // Избр. труды по семиотике и истории культуры: В 3 т. М.: Языки рус. культуры, 2000. Т. 2: Статьи о русской литературе. С. 34-46.

182. Иванов Вяч. Лермонтов // Фаталист. Зарубежная Россия и Лермонтов / Сост., вступ. ст. и коммент. М.Д. Филина. М.: Русскш м1ръ, 1999. С. 143-165.

183. Ивинский Д.П. О Пушкине. М.: INTRADA, 2005. 272 с.

184. Ивинский Д.П. Пушкин и Мицкевич: история литературных отношений. М.: Языки славян, культуры, 2003. 432 с.

185. Игнатий (Брянчанинов Д.А.), еп. Письма к разным лицам. СПб.: Сатис, 1993. Вып. 1.С. 100-102.

186. Измайлов Н.В. Очерки творчества Пушкина / АН СССР. ИР ЛИ. Л.: Наука, 1975. -360 с.

187. ИльевС.П. «Ум» и «горе» в комедии Грибоедова // Проблемы творчества А.С. Грибоедова. Смоленск: Траст-ИМАКОМ, 1994. С. 193-203.

188. Ильин А.А. О духовном смысле «Капитанской дочки» // Традиции. Филология. Образование: Науч. сб. Ярославль, 2000. С. 50-56.

189. Ильин А. А. О поступке в творчестве А.С.Пушкина // Традиция. Филология. Образование: Науч. сб. Тольятти, 1996. С. 36-41.

190. Ильин А.А. О художественной доминанте и поступке (опыт прочтения пушкинских скобок) // Традиция. Филология. Образование: научный сборник. Тольятти, 1996. С. 52-81.

191. Ильин В.Н. Горе от ума вечное горе // Лицо и Гений. Зарубежная Россия и Грибоедов / Сост. и предисл. М.Д. Филина; ред. и коммент. В.А. Кожевникова. М. Русскш Mipb, 2004. С. 200-227.

192. Ильин В.Н. Митрофанушка Простаков, Петруша Гринев, Илюша Обломов и Русская Империя: Глава из трудной апологии // Возрождение. 1968. №201 (сент.). С. 40-51.

193. ИльинВ.Н. Печаль души младой (М.Ю.Лермонтов) // Фаталист. Зарубежная Россия и Лермонтов / Сост., вступ. ст. и коммент. М.Д. Филина. М.: Русскш Mipb, 1999. С. 20-31.

194. Ильин И.А. Пушкин. Одинокий художник: Статьи. Речи. Лекции. М.: Искусство, 1993. 348 с.

195. Ильин В.Н. Тайновидение у Пушкина и Лермонтова // Возрождение. 1962. № 130 (Окт.). С. 57-77.

196. Иоанн (Маслов), схиархим. Симфония по творениям святителя Тихона Задонского. М.: Самшит, 1996. 1200 с.

197. Искржицкая И.Ю. Тайновидец Софии-Премудрости // Наука и религия. 1996. № 3. С. 62-63.

198. История русской литературы: В 4 т. Т. 1. Древнерусская литература. Литература XVIII века / Ред. Д.С. Лихачев, Г.П. Макогоненко. Л.: Наука, 1980. -813 с.

199. Калайдович К.Ф. Памятники Российской словесности. М., 1821. C.X-XII, 3-152.

200. Катасонов В.Н. Тема чести и милосердия в повести А.С. Пушкина «Капитанская дочка» (Религиозно-нравственный смысл «Капитанской дочки» А.С. Пушкина) // Лит. в школе. 1991. № 6. С. 2-13.

201. Катков М.И. Москва, 5 июня: Ред. ст. // Пушкин: Особ. прил. к № 155 «Моск. ведомостей». 1880. 6 июня. С. 2.

202. Кибальник С.А. Художественная философия Пушкина / РАН. ИРЛИ. СПб.: Дмитрий Булинин, 1998. 200 с.

203. Кизеветтер А. Грибоедов и его комедия // Лицо и Гений. Зарубежная Россия и Грибоедов / Сост. и предисл. М.Д. Филина; ред. и коммент. В.А. Кожевникова. М. Русскш м1ръ, 2004. С. 82-87.

204. Киреевский И.В. «Горе от ума» на московском театре // Европеец. 1832. Ч. 1.С. 135-141.

205. Киреевский И.В. Нечто о характере поэзии Пушкина // Московский вестник. 1828. Ч. 8. № 6. С. 171-196.

206. Киреевский И.В. Полн. собр. соч.: В 2 т. М.: Изд. А.И. Кошелева в тип. В.П. Бахметева, 1861. Т. 2. 345 с.

207. Киселева И.А. Поэзия М.Ю. Лермонтова. Своеобразие религиозно-эстетического мировидения. Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 2001. -21 с.

208. Клименко Л.П. Словарь переносных, образных и символических употреблений слов в Псалтири. Ч. 1-2. Н. Новгород: Изд-во Братства св. Александра Невского, 2004. 434 с.

209. КлючевскийВ.О. Грусть (Памяти М.Ю.Лермонтова |15 июля 1841 г.)//Русская мысль. 1891. № 7. С. 1-18.

210. Ключевский В.О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М.: Наука, 1989. 512 с.

211. Кожинов В.В. Происхождение романа. М.: Сов. пис., 1963. 439 с.

212. КолесовВ.В. К характеристике поэтического стиля Кирилла Туровского //ТОДРЛ, 1981. С. 37-49.

213. Колобаева Л.А. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX-XX вв. М.: Изд-во Моск. ун-та., 1990. 336 с.

214. Константин (Зайцев К.И.), архим. Жив ли Пушкин? 1837-1962 // Чудо русской истории. М.: НТЦ «Форум», 2000. С. 407-415.

215. Константин (Зайцев К.И.), архим. Империя Российская и Святая Русь // Чудо русской истории. М.: НТЦ «Форум», 2000. С. 239-264.

216. Константин (Зайцев К.И.), архим. Петр и его время // Чудо русской истории. М.: НТЦ «Форум», 2000. С. 647-654.

217. Константин (Зайцев К.И.), архим. Лермонтов // Чудо русской истории. М.: НТЦ «Форум», 2000.

218. Константин (Зайцев К.И.), архим. Роковая двуликость императорской России // Чудо русской истории. М.: НТЦ «Форум», 2000. С.180-214.

219. Константин (Зайцев К.И.), архим. Чудо русской истории. Возникновение Православного Царства // Чудо русской истории. М.: НТЦ «Форум», 2000. С. 159-179.

220. Концевич И.М. Стяжание Духа Святого в путях Древней Руси. М.: Лепта, 2002. 232 с.

221. КорниенкоН.В. «Сказано русским языком.» Андрей Платонов и Михаил Шолохов: Встречи в русской литературе. М.: ИМ ЛИ РАН, 2003. -536 с.

222. Коровин В.И. Творческий путь М.Ю. Лермонтова. М.: Просвещение, 1973. 288 с.

223. Косяков Г.В. Художественное осмысление проблемы бессмертия человеческой души в лирике М.Ю. Лермонтова // Вестн. Омского отд-ния Акад. гуманит. наук. 1998. № 3. С. 126-130.

224. Котельников В.А. Творческое присутствие православия в литературе XIX века // Христианская культура. Пушкинская эпоха. СПб.: С.-Петерб. Центр православ. культуры, 1995. Вып. 8. С. 52-79.

225. Котельников В.А. Христианский реализм Пушкина // Пушкинская эпоха и христианская культура: По материалам традиционных Христиан. Пушкинских чтений / Сост. Э.С. Лебедева. СПб.: С.-Петерб. Центр православ. культуры, 1995. Вып. 7. С. 27-33.

226. Кошелев В.А. А.С. Грибоедов и К.Н. Батюшков (к творческой истории комедии «Студент» // А.С. Грибоедов. Материалы к биографии: Сб.науч. трудов / Отв. ред. С.А. Фомичев: АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушк. Дом). Л.: Наука, 1989. С. 199-219.

227. Кошелев В.А. «Откуда взялся рыцарь Грибоедов?» // Грибоедов и Пушкин: Хмелитский сборник. РАН. ИР ЛИ; Гос. музей-заповедник «Хмелита». Смоленск: Смолен, гуманит. ун-т, 1998. Вып. 2. С. 3-20.

228. КравецС.Л. Место эстетики в философии Павла Флоренского // Общественная мысль: исследования и публикации / РАН. Ин-т философии. М.: Наука, 1993. Вып. 3. С. 31-49.

229. Кривец И.П. Концепт «Дома» в художественном мире А.С. Пушкина: Автореф. дис. канд. филол. наук. Владивосток, 2005.-24 с.

230. КтитаревЯ.Н. Вопросы религии и морали в русской художественной литературе. Лермонтов // Педагог, сборник. 1910. Кн. 525 (сент.). С. 175-212.

231. Курганов Е. Анекдот как жанр. СПб.: Академический проект, 1997. -123 с.

232. КургановЕ. «У нас была и есть устная литература.» // Русский литературный анекдот конца XVIII начала XIX века. М.: Худож. лит., 1990. С. 3-20.

233. КуриловА.С. «Слово о полку Игореве» и русская филология на рубеже XVIII-XIX вв. // «Слово о полку Игореве»: Комплексные исследования. М.: Наука, 1988. С. 281-293.

234. Кюхельбекер В.К. Европейские письма. Письмо XIX. Дрезден. 14/2 ноября 1820. // Русские эстетические трактаты первой трети XIX века: В 2 т. М.: Искусство. 1974. Т. 2. С. 570-571.

235. Кюхельбекер В.К. О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие // Русские эстетические трактаты первой трети XIX века: В 2 т. М.: Искусство. 1974. Т. 2. С. 571-574.

236. Кюхельбекер В.К. Разговор с Ф.В. Булгариным // Русские эстетические трактаты первой трети XIX века: В 2 т. М.: Искусство. 1974. Т. 2. С.575-578.

237. Лебедев А.А. Грибоедов. Факты и гипотезы. М.: Искусство, 1980.304 с.

238. Лебедев А.А., прот. Речь по случаю 50-летия со дня кончины М.Ю. Лермонтова//Церк. вестн. 1891. № 29 (18 июля). С. 461-462.

239. Лебедев Л.А. Великороссия: жизненный путь. СПб., 1999.

240. Лебедева О.Б. А.С. Грибоедов и Д.И. Фонвизин: к проблеме типологии действия и сюжетосложения русской высокой комедии // Рус. лит. 1996. № 1.С. 128-138.

241. Лебедева О.Б. Мотивы и образы Священного Писания в структуре комедии «Горе от ума» // А.С. Грибоедов: Хмелитский сборник. РАН. ИР ЛИ; Гос. музей-заповедник «Хмелита». Смоленск: Смолен, гуманит. ун-т, 1998. Вып. 1.С. 123-159.

242. Левшун Л.В. О возможной систематике творческих методов в средневековой восточной книжности // Христианство и русская литература / Отв. ред. В.А. Котельников; РАН. ИР ЛИ (Пушк. Дом). СПб.: Наука, 2002. Сб. 4. С. 3-32.

243. Леонтьев К.Н. Анализ, стиль и веяние // Собр. соч.: В 9 т. М.: Изд. В.М. Саблина, 1912. Т. 8. С. 217-357.

244. Лихачев Д.С. Великий путь: становление русской литературы XI-XVII веков. М.: Современник, 1987. 301 с.

245. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. Л.: Худож. лит., 1971.-414с.

246. Лихачев Д.С. Развитие русской литературы X-XVII веков. Л.: Наука, 1973.-254 с.

247. Ломинадзе С.В. Тайный холод // М.Ю. Лермонтов: pro et contra / Сост. В.М. Маркович, Г.Е. Потапова; вступ. статья В.М.Марковича; коммент. Г.Е. Потаповой и Н.Ю. Заварзиной. СПб.: РХГИ, 2002. С. 742-765.

248. ЛосскийВ.Н. Богословское понятие человеческой личности // Богословские труды. М., 1975. Сб. 14. С. 113-120.

249. Лотман Ю.М. Александр Сергеевич Пушкин. Биография писателя. Л.: Просвещение, 1984.-255 с.

250. Лотман Ю.М. Две «Осени» // Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. СПб.: Искусство-СПб, 1996. С. 511-520.

251. Лотман Ю.М. Замысел стихотворения о последнем дне Помпеи // Лотман Ю.М. Об искусстве. СПб: Искусство-СПб., 2000. С. 269-271.

252. Лотман Ю.М. Литература в контексте русской культуры XVIII века // Лотман Ю.М. О русской литературе. СПб.: Искусство-СПб, 2005. С. 118-167.

253. Лотман Ю.М. О понятии географического пространства в русских средневековых текстах // Лотман Ю.М. О русской литературе. СПб.: Искусство-СПб, 2005. С. 112-118.

254. Лотман Ю.М. Проблема Востока и Запада в творчестве позднего Лермонтова // Лотман Ю.М. О русской литературе. СПб.: Искусство-СПб, 2005. С. 605-620.

255. Лотман Ю.М. Пушкин // Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М.: Просвещение, 1998. С. 6-205.

256. Лотман Ю.М. Русская литература послепетровской эпохи и христианская традиция // Избр. труды: В 3 т. Таллинн: Александра, 1993. Т. 3. С. 127-137.

257. Лотман Ю.М. Символика Петербурга и проблемы семиотики города // Лотман Ю.М. История и типология русской культуры. СПб.: Искусство-СПб, 2002. С.208-222.

258. Лукаш Ив. По небу полуночи // Фаталист. Зарубежная Россия и Лермонтов / Сост., вступ. ст. и коммент. М.Д. Филина. М.: Русскш м1ръ, 1999. С. 78-82.

259. ЛуцевичЛ.Ф. Псалтырь в ранней книжности и литературе XVII века // Христианство и русская литература. РАН. ИР ЛИ СПб.: Наука, 2002. Сб. 4. С. 24-68.

260. Любопытный факт религиозного характера из жизни Пушкина // Странник. 1892. Т. 3. Декабрь. С. 763-764.

261. Магнер Г.И. О «Духе времени» и «Государственный быт России» (Грибоедов как историк русского права) // Проблемы творчества А.С. Грибоедова. Смоленск: Траст-ИМАКОМ, 1994. С. 204-220.

262. Мазья М.Г. Грибоедов в стихах и дневнике В.К. Кюхельбекера // А.С.Грибоедов. Материалы к биографии: Сб. науч. трудов / Отв. ред. С.А. Фомичев. Л.: АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушк. Дом), 1989. С. 174-184.

263. Макогоненко Г.П. Лермонтов и Пушкин: проблемы преемственного развития литературы. Л.: Сов. писатель, 1987. 398 с.

264. Макогоненко Г.П. Творчество А.С. Пушкина в 1830-е годы (1833— 1836). Л.: Худож. лит., 1982.-464 с.

265. Максимов Д.Е. Поэзия Лермонтова. М.; Л.: Наука, 1964. 266 с.

266. Мальчукова Т.Г. О христианской традиции в изображении природы у А.С. Пушкина // Духовный труженик. А.С. Пушкин в контексте русской культуры. СПб.: Наука. С. 294-303.

267. Манн Ю.В. Мцыри // Лермонтовская энциклопедия. М.: Большая Рос. Энцикл., 1999. С. 324-326.

268. Манн Ю.В. Поэтика русского романтизма. М.: Наука, 1976. 375 с.

269. Маркович В.М. Вопрос о литературных направлениях и построение истории русской литературы XIX века // Известия РАН. Отд. литературы и языка. М., 1993. № 3. С.26-29.

270. Маркович В.М. Лермонтов и его интерпретаторы // М.Ю. Лермонтов: pro et contra / Сост. В.М. Маркович, Г.Е. Потапова; вступ. ст.

271. B.М. Марковича; коммент. Г.Е. Потаповой и Н.Ю. Заварзиной. СПб.: РХГИ, 2002. С. 7-52.

272. Марков Н.П., прот. О духовном народном начале в поэзии Пушкина: Речь по случаю пятидесятилетия кончины Пушкина: 1837-1887 гг., 27 января // Приб. к Черниг. епарх. изв. 1887. № 20 (15 окт.). С. 453-468.

273. Медведева И.Н. «Горе от ума». Макогоненко Г.П. «Евгений Онегин» А.С. Пушкина. М.: Худож. лит., 1971. 207 с.

274. МейерГ.А. Фаталист. К 150-летию рождения М.Ю. Лермонтова // Фаталист. Зарубежная Россия и Лермонтов / Сост., вступ. ст. и коммент. М.Д. Филина. М.: Руссюй Mipb, 1999. С. 224-246.

275. Менстров М.И., свящ. Молитва // Христианин. 1910. Т. 1. Март.1. C.561-569.

276. Мережковский Д.С. М.Ю.Лермонтов. Поэт сверхчеловечества: (Лермонтов)//Рус. мысль. 1909. Кн. 3. С. 1-32.

277. Мережковский Д.С. Пушкин // Философские чтения о русской поэзии / Под ред. П.П. Перцова. СПб., 1896. С. 1-86.

278. МечевС.А., свщмуч. Проповеди // Надежда. Базель-Москва, 1993. Вып. 17.-377 с.

279. Мещеряков В.П. А.С. Грибоедов. Литературное окружение и восприятие (XIX начало XX в.). Л.: Наука, 1983.-268 с.

280. Михайлов А.В. «Герой нашего времени» и историческое мышление формы // Михайлов А.В. Обратный перевод / Сост., подгот. текста и коммент. Д.Р. Петрова и С.Ю. Хурумова. М.: Языки рус. культуры, 2000. С. 291-311.

281. Михайлов А.В. Языки культуры. М.: Языки рус. культуры, 1997.

282. Модестов А.Е. М.Ю. Лермонтов // Модестов А.Е. О смысле жизни в русской художественной литературе XIX века. СПб.: Энергия, 1914. Вып. 1. С. 17-34.

283. Моторин А.В. Духовные направления в русской словесности первой половины XIX века / РГПУ им. А.И. Герцена. СПб.; Новгород, 1998. -212 с.

284. Моторин А.В. Образ Иерусалима в русском романтизме // Христианство и русская литература / РАН. ИР ЛИ. СПб.: Наука, 1996. Сб. 2. С. 61-89.

285. Мочульский К.В. Лермонтов (1814-1841) // Мочульский К.В. Великие русские писатели XIX века. Париж: Дом книги, 1939. С. 55-75. (Книги о России для молодежи; Кн. 1).

286. МурьяновМ.Ф. Бой // Лермонтовская энциклопедия. М.: Большая Рос. Энцикл., 1999. С. 67.

287. Мурьянов М.Ф. Из символов и аллегорий Пушкина. М.: Наследие, 1996.-279 с.

288. Небольсин С.А. Пушкин и европейская традиция. М.: Наследие, 1999.-336 с.

289. Непомнящий B.C. Поэзия и судьба: Книга о Пушкине. М.: Моск. городск. фонд поддержки школьн. книгоиздания, 1999. 480 с.

290. Непомнящий B.C. Пушкин: Русская картина мира. М.: Наследие, 1999.-544 с.

291. Непомнящий B.C. Феномен Пушкина и исторический жребий России. К проблеме целостной концепции русской литературы // Московский пушкинист: Ежегодн. сб. / РАН. ИМЛИ. Пушк. комис. М.: Наследие, 1994. С. 6-61.

292. Непомнящий B.C. Феномен Пушкина как научная проблема. К методологии историко-литературного изучения: Дис. в виде научного доклада . д-ра филол. наук. М., 1999. 63 с.

293. НечкинаМ.В. Грибоедов и декабристы. М.: Худож. лит., 1977.735 с.

294. Никанор (Бровкович А.И.), архиеп. Беседа в неделю блудного сына при поминовении раба Божия Александра (поэта Пушкина) по истечении пятидесятилетия по смерти его // Правосл. обозрение. 1887. Т. 1. Март. С. 531— 561.

295. Никифор, архим. Библейская энциклопедия. М.: Изд-во Свято-Троице-Сергиевой Лавры, 1990. 902 с.

296. Николай Сербский, свт. Мысли о добре и зле. Мн.: Изд-во Свято-Елизаветинского монастыря, 2005.-255 с.

297. Никольский В.В. Идеалы Пушкина: (Речь, произнес, в торжеств, годич. собрании С.-Петерб. духов, академии 17 февр. 1882 г. э.-о. профессором Академии В.В.Никольским) // Христиан, чтение. 1882. Ч. 1. Март апрель. С. 487-537.

298. Новикова М.А. Пушкинский космос: языческая и христианская традиции в творчестве Пушкина / РАН. ИМЛИ. Пушк. комис. М.: Наследие, 1995.-353 с.

299. Одоевский В.Ф. Сущее, или существующее // Русские эстетические трактаты первой трети XIX века: В 2 т. М.: Искусство. 1974. Т. 2. С. 168-171.

300. Орлов А.С. Александр Невский в средневековой литературе // Вестн. АН СССР. 1942. № 4. С. 72-79.

301. Орлов А.С. Домострой: Исследование. М.: Синодальн. тип., 1917. Ч. 1.-212 с.

302. Орлов А.С. Об особенностях формы русских воинских повестей (кончая XVII в.). М.: Имп. о-во истории и древностей российских при Моск. унте, 1902.-502 с.

303. Орлов Вл. Грибоедов. Л.: Просвещение, 1967. 113 с.

304. Палиевский П.В. Русские классики. М.: Худож. лит., 1987. 237 с.

305. ПанченкоА.М. Русская стихотворная культура XVII века. JL: Наука, 1973.-280 с.

306. Панченко A.M. Эстетические аспекты христианизации Руси // Рус. лит. 1988. № 1.С. 50-59.

307. Пастернак Б.Л. Охранная грамота // Пастернак Б.Л. Воздушные пути. М.: Сов. пис., 1983. С. 123-136.

308. Пасхарьян Н.Т. Рококо // Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А.Н. Николюкина. Ин-т науч. информации по общ. наукам РАН. М.: НПК «Интелвак», 2001. С. 886-887.

309. Петрунина Н.Н. Декабристская проза и пути развития повествовательных жанров // Рус. лит. 1978. № 1. С. 26-47.

310. Петрухин В.Я. Древняя Русь: Народ. Князья. Религии // Из истории русской культуры (Древняя Русь). М.: Языки рус. культуры, 2000. Т. 1. С. 13413.

311. ПиксановН.К. А.С.Грибоедов (биографический очерк) // Грибоедов А.С. Полн. собр. соч.: В 3 т. СПб.: Изд. разряда изящной словесности Имп. Академии наук, 1911. Т. 1. С. I-CXLVI.

312. Пиксанов Н.К. Грибоедов: Исследования и характеристики. JL: Изд-во писателей в Ленинграде, 1934. 334 с.

313. ПиксановН.К. Летопись жизни и творчества А.С.Грибоедова. 1791-1829. М.: Наследие, 2000. 239 с.

314. Письма П.А.Катенина к Н.И.Бахтину. Материалы для истории русской литературы 20-х и 30-х годов XIX века. Со вступит, статьею и примеч. А.А. Чебышева. Отдельный оттиск из «Русской старины». СПб., 1911. 250 с.

315. Плетнев Р. А.А. Чацкий в «Горе от ума» Грибоедова. Попытка развенчания героя // Миф и Гений. Зарубежная Россия и Грибоедов / Сост. и предисл. М.Д. Филина; ред. и коммент. В.А. Кожевникова. М. Русскш м^ръ, 2004. С. 228-240.

316. ПогодинА. Грибоедов как государственный человек // Миф и Гений. Зарубежная Россия и Грибоедов / Сост. и предисл. М.Д. Филина; ред. и коммент. В.А. Кожевникова. М. Русскш Mipb, 2004. С. 65-74.

317. Позов А.С. Метафизика Лермонтова. Мадрид, 1975. 202 с.

318. Позов А.С. Метафизика Пушкина. М.: Наследие, 1998. 320 с. (Серия «Пушкин в XX веке», вып. V).

319. Полевой Кс. Полтава, поэма Александра Пушкина // Полевой Н., Полевой Кс. Литературная критика: Статьи, рецензии 1825-1842 / Сост., подгот. текста, вступ. ст., коммент. В.Березиной, И.Сухих. Л.: Худож. лит., 1990. С. 17-22.

320. Полевой Н.А. Очерки русской литературы. СПб.: Тип. Сахарова, 1839. Ч. 1.-466 с.

321. Полевой Н. Борис Годунов. Сочинение А.С. Пушкина // Полевой Н., Полевой Кс. Литературная критика: Статьи, рецензии 1825-1842 / Сост., подгот. текста, вступ. ст., коммент. В. Березиной, И. Сухих. Л.: Худож. лит., 1990. С. 145-210.

322. Поселянин Е. Погожев Е.Н. «Гость райской стороны»: (После 75-летия лермонтовской смерти) // Отдых христианина. 1916. № 7/8. С. 274-278.

323. Пояркова Н.С. Дом и мир в прозе М.А. Булгакова: Автореф. дис. . канд. филол. наук. М.: МГУ им. М.В. Ломоносова, 2005. 24 с.

324. ПроданикН. Топосы смерти в поэзии Пушкина // От текста к контексту: Сб. науч. ст. / Ишим. гос. пед. ин-т; Омск. гос. пед. ин-т. Ишим; Омск: Изд-во ОмГПУ, 1998. С. 169-179.

325. Прохоров Г.М. Исихазм и общественная мысль в Восточной Европе в XIV в. ТОДРЛ. Т. XXIII, 1968. С. 86-108.

326. Пумпянский Л.В. «Медный всадник» и поэтическая традиция XVIII в. // Пумпянский Л.В. Классическая традиция. М.: Языки рус. культуры, 2000. С. 158-185.

327. Пумпянский Л.В. Стиховая речь Лермонтова // Литературное наследство. М.: Изд-во АН СССР, 1941. Т. 43^4. С. 389^24.

328. Радомская Т.И. «Берегите Гнездо и Дом» (особенности историзма Цветаевой) // Марина Цветаева: «Берегите Гнездо и Дом»: страницы русского лихолетья в творчестве поэта / Авт.-сост. Т.И. Радомская. М.: Совпадение, 2005. С. 79-167.

329. Радомская Т.И. Дом и Отечество в русской классической литературе первой трети XIX в. Опыт духовного, семейного, государственного устроения: Монография. М.: Совпадение, 2006. 240 с.

330. Радомская Т.И., Меркулова Е.М. «Акафист Преподобному и Богоносному Отцу нашему Серафиму Саровскому Чудотворцу»: имя-образ-композиция // Текст: теория и методика в контексте вузовского образования. Тольятти, 2003. С. 244-252.

331. Радомская Т.И. Обретение Отечества: русская словесность первой половины XIX века (А.С. Грибоедов, А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, Н.В. Гоголь). М.: Совпадение, 2004. 655 с.

332. Разговоры Пушкина: Репринт, воспроизведение изд. 1929 г. М.: Политиздат, 1991. 318 с.

333. Резник Н.А. Цветовая символика в лирике М.Ю. Лермонтова в русле традиций православия // Русская литература XIX века и христианство. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1997. С. 281-288.

334. Роднянская И.Б. Демон ускользающий // М.Ю. Лермонтов / Сост. В.М. Маркович, Г.Е. Потапова; вступит, ст. В.И. Маркович; коммент. Г.Е. Потаповой и Н.Ю. Заварзиной. СПб.: РХГИ, 2002. С. 766-792.

335. Розанов В.В. «Вечно печальная дуэль» <М.Ю. Лермонтов> // Собр. соч. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. Лит. очерки. О писательстве и писателях / Под общ. ред. А.Н. Николюкина. М.: Республика, 1996. С. 287-300.

336. Розанов В.В. Возврат к Пушкину // Розанов В.В. Мысли о литературе. М.: Современник, 1989. С. 326-331.

337. Розанов В.В. Еще о смерти Пушкина // Собр. соч. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. Лит. очерки. О писательстве и писателях / Под общ. ред. А.Н. Николюкина. М.: Республика, 1996. С. 426-439.

338. Розанов В.В. Заметка о Пушкине // Собр. соч. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. Лит. очерки. О писательстве и писателях / Под общ. ред. А.Н. Николюкина. М.: Республика, 1996. С. 420-426.

339. Розанов В.В. Концы и начала, «божественное» и «демоническое», боги и демоны: (По поводу главного сюжета Лермонтова) // Мир искусства. 1902. Т. 8. Август. С. 122-137.

340. Розанов В.В. Лермонтов: (К 60-летию кончины) // Новое время. 1901.15 июля (№ 9109). С. 2-3.

341. Розанов В.В. Несколько слов о Гоголе. Московские ведомости. 1892. №46. 15 февраля.

342. Розанов В.В. Пушкин и Гоголь // Собр. соч. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. Лит. очерки. О писательстве и писателях / Под общ. ред. А.Н. Николюкина. М.: Республика, 1996. С. 143-152.

343. Розанов В.В. Пушкин и Лермонтов // Собр. соч. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского. Лит. очерки. О писательстве и писателях / Под общ. ред. А.Н. Николюкина. М.: Республика, 1996. С. 602-604.

344. Розанов В.В. Советы юношеству // Розанов В.В. Апокалипсис нашего времени. М.: Прогресс-Плеяда, 2004. С. 479-488.

345. Ромодановская Е.К. Русская литература на пороге нового времени: пути формирования русской беллетристики переходного периода. Новосибирск: Наука. Сиб. изд. фирма, 1994. 228 с.

346. Русская литература как форма национального самосознания. XVIII век. М.: ИМЛИ РАН, 2005. 814 с.

347. Садовской Б.А. Трагедия Лермонтова // Рус. мысль. 1912. Кн. 7. С. 1-22.

348. Сахаров В.И. «Слово о полку Игореве» в литературно-критических воззрениях А.С. Пушкина // «Слово о полку Игореве». Комплексные исследования. М.: Наука, 1988. С. 307-315.

349. Свиридов Иоанн, свящ. Гносеология священника Павла Флоренского // Московская Духовная Академия, 300 лет (1685-1985). Богословские труды: Юбилейный сборник. М., 1986. С. 264-292.

350. СедаковаО.А. Медный всадник: композиция конфликта // Седакова О.А. Проза. М.: Эн Эф Кью/Ту Принт, 2001. С. 457^87.

351. Седакова О.А. Притча и русский роман // Седакова О.А. Проза. М.: Эн Эф Кью/Ту Принт, 2001. С. 274-285.

352. Серегина Н.С. Пушкин и христианская гимнография. СПб.: Российск. ин-т истории искусств, 1999. 157 с.

353. Серман И.З. Михаил Лермонтов. Жизнь в литературе 1836-1841. М.: РГГУ, 2003.-278 с.

354. Сквозников В.Д. Пушкин. Историческая мысль поэта. М.: Наследие, 1998.-232 с.

355. Словарь древнерусского языка (IX-XIVвв.): В Ют. / АН СССР. Ин-т рус. яз. М.: Рус. яз., 1990. Т. 3. С. 46-51.

356. Словарь древнерусского языка (IX-XIVbb.): В Ют. / АН СССР. Ин-т рус. яз. М.: Азбуковник, 2000. Т. 6. С. 311-315.

357. Словарь книжников и книжности Древней Руси / Под ред. Д.С. Лихачева. Л.: Наука, 1987-2000. Вып. 1-3.

358. Словцов Р. Мать Грибоедова // Миф и Гений. Зарубежная Россия и Грибоедов / Сост. и предисл. М.Д. Филина; ред. и коммент. В.А. Кожевникова. М. Русскш Mipb, 2004. С. 130-136.

359. СмирновИ.П. «Горе от ума» и «Бесы» // А.С.Грибоедов. Творчество. Биография. Традиции / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушк. Дом). Л.: Наука, 1977. С. 99-108.

360. Смирнов И.П. От сказки к роману // Труды отдела древнерусской литературы. 1972. С. 99-108.

361. Соколова М.Н. Картина и икона 1966. // Журн. Моск. патриархии. 1981. №7. С. 73-75.

362. Соколов В.П. Между землею и небом: (К столетию со дня рождения М.Ю.Лермонтова. 3 октября 1914г.) // Церк.-общест. вестн. 1914. № 40 (2 окт.). С. 10-12; № 41 (13 окт.). С. 8-11.

363. Соколов Л.А. Побежденный демон: К столетнему юбилею со дня рождения М.Ю. Лермонтова // Тр. Киев, духов, академии. 1914. Т. 3. Сентябрь-октябрь. С. 105-167.

364. Соловьев Вл. С. Значение поэзии в стихотворениях Пушкина // Вестн. Европы. 1899. Т. 200. Кн. 12. С. 660-711.

365. Соловьев Вл. С. Лермонтов // Соловьев Вл. С. Философия искусства и литературная критика. М., 1991. С. 379-398.

366. Соловьев Вл. С. Судьба Пушкина // Вестн. Европы. 1897. Т. 187. Кн. 9. С. 131-156.

367. Сомов О.М. О романтической поэзии // Русские эстетические трактаты первой трети XIX века: В 2 т. М.: Искусство. 1974. Т. 2. С. 545-561.

368. Средневековая русская литература: поэтика, интерпретации, источники: Сб. ст. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1997.-219 с.

369. Степанов Л.А. Эстетика Грибоедова // А.С. Грибоедов: Хмелитский сборник / РАН; ИР ЛИ; Гос. музей-заповедник «Хмелита». Смоленск: Смолен, гуманит. ун-т, 1998. С. 9-50.

370. Страхов Н.Н. Заметки о Пушкине и других поэтах. СПб.: Типография брат. Пантелеевых., 1885. 185 с.

371. Струве П. Лицо и гений Грибоедова // Лицо и Гений. Зарубежная Россия и Грибоедов / Сост. и предисл. М.Д. Филина; ред. и коммент. В.А. Кожевникова. М. Русскш м1ръ, 2004. С. 57-64.

372. Сурат И.З., Бочаров С.Г. Пушкин: Краткий очерк жизни и творчества. М.: Языки славян, культуры, 2002. 240 с.

373. Сурат И.З. Пушкин: биография и лирика: Проблемы. Разборы. Заметки. Отклики. М.: Наследие, 1999. 239 с.

374. Таборисская Е.М. Феномен «самостоянья человека» в лирике А.С. Пушкина: Автореф. дис. д-рафилол. наук. Воронеж, 1997.-39 с.

375. Тарабукин Н.М. Смысл иконы. М.: Изд-во Правосл. Братства Святителя Филарета Московского, 2001. 222 с.

376. ТарховА.Е. Размышления по поводу одной иллюстрации к «Медному всаднику» //Альманах библиофила. М., 1987. Вып. 23. С. 284-295.

377. Тархова Н.А. О «Проекте Российской закавказской кампании» (По материалам архива И.Ф. Паскевича в РГИА) // Проблемы творчества А.С. Грибоедова. Смоленск: Траст-ИМАКОМ, 1994. С. 285-294.

378. Текст: теория и методика в контексте вузовского образования: Сб. науч. Трудов. Тольятти: ТГУ, 2003. С.229-283.

379. Тихон (Соколов Т.С.) Задонский, еп. Сочинения Преосвящ. Тихона, епископа Воронежского и Елецкого. СПб.: В Синод, тип., 1889. Тт. 4, 5.

380. Толстяков А.П. Пушкин и «Конек-Горбунок» Ершова // Ершов П.П. Конек-Горбунок: Русская сказка в трех частях. М., 1987. С. 229-243.

381. Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы: Избранные труды. СПб.: Искусство-СПб, 2003. С. 7-119.

382. Топоров В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре. Т. 1. Первый век христианства на Руси. М.: Гнозис, 1995. 875 с. (Школа «Языки русской культуры»).

383. Третьяков Н.Н. Образ в искусстве. Свято-Введенская Оптина пустынь, 2001.-262 с.

384. Троицкий В.Ю. «Слово о полку Игореве» в творческом сознании русских романтиков 20-30-х годов XIX в. // «Слово о полку Игореве». Комплексные исследования. М.: Наука, 1988. С. 307-315.

385. Турбин В.Н. По пути Кирибеевича: Об одном мотиве творчества М.Ю. Лермонтова // Турбин В.Н. Незадолго до Водолея: Сб. ст. М.: Радикс, 1994. С. 161-179.

386. Турбин В.Н. Пушкин. Гоголь. Лермонтов. Об изучении литературных жанров. М.: Просвещение, 1978. 239 с.

387. Турбин В.Н. «Ужасная судьба отца и сына.»: к проблематике поэзии Лермонтова // Турбин В.Н. Незадолго до Водолея: Сб. статей. М.: Радикс, 1994. С. 123-155.

388. Тюпа В.И. Аналитика художественного (Введение в литературоведческий анализ). М.: Лабиринт, РГГУ, 2001. 192 с.

389. Уразаева Т.Т. Лермонтов: история души человеческой. Томск: Изд-во Том. гос. ун-та, 1995. 233 с.

390. Успенский Л.А. Богословие иконы. М.: Изд-во зап.-европ. экзархата Моск. патриархат., 2001. 474 с.

391. Ухтомский А. А. Интуиция совести. Письма. Записные книжки. Заметки на полях. СПб.: Петерб. писатель, 1996. 525 с.

392. Федоров Ф.П. Романтический художественный мир: пространство и время. Рига: Зинатне, 1988. 455 с.

393. Федотов Г.П. Национальное и вселенское // О России и русской философской культуре. М.: Наука, 1990. С. 444-450.

394. Федотов Г.П. О Св. Духе в природе и культуре // Путь, 1932. № 35 (сент.). С. 3-19.

395. Федотов Г.П. Певец империи и свободы // Пушкин в русской философской критике. Конец XIX XX век. М.; СПб.: Университетская книга, 1990. С. 387-396.

396. Федотов Г.П. Собр. соч.: В 12 т. Т. 1. Русская религиозность. Ч. 1. Христианство Киевской Руси. Х-ХИ вв. М.: Мартис; Sam&Sam, 2001. 397 с.

397. Фесенко Ю.П. Личность-народ-история в «Борисе Годунове» и в «Горе от ума» // А.С.Грибоедов: Хмелитский сборник / РАН; ИРЛИ; Гос. музей-заповедник «Хмелита». Смоленск: Смолен, гуманит. ун-т, 1998. С. 65-91.

398. Филарет (ДроздовВ.М.), митр. «Не напрасно, не случайно.» // Звездочка. 1848. № 10. С. 16.

399. ФилюшкинА.И. Модель царства в русской средневековой книжности XV-XVIbb. // Герменевтика древнерусской литературы / ИМЛИ РАН. О-во исследователей Древней Руси. М.: Наследие, 2000. Сб. 10. С. 262280.

400. Флоренский П.А., свящ. Анализ пространственное™ и времени в художественно-изобразительных произведениях. М.: Прогресс, 1993. 324 с.

401. Флоренский П.А., свящ. Иконостас. М.: ACT, 2005. 203 с.

402. Флоренский П.А., свящ. Культ, религия и культура // Богословские труды. М., 1977. Сб. 17. С. 101-119.

403. Флоренский П.А., свящ. Мысль и язык // Собр. соч. М.: Правда, 1990. Т. 2. С. 109-438.

404. Флоренский П.А., свящ. Обратная перспектива // Собр. соч. М.: Правда, 1990. Т. 2. С. 43-108.

405. Флоренский П.А., свящ. О рассеянии святых даров // Ныне и присно. 2004. № 1.С. 34-35.

406. Флоренский ПЛ., свящ. Письмо без ответа (Письмо В.И. Вернадскому) / Публ. игумена Андроника (Трубачева) // Ныне и присно. 2004. № 1.С. 31-32.

407. Флоренский П.А., свящ. Столп и утверждение истины: Опыт православной теодицеи в двенадцати письмах. М.: Лепта, 2002. 814 с.

408. Флоренский П.А., свящ. Храмовое действо как синтез искусств 1918. //Маковец: журн. искусств. 1922. № 1. С. 28-32.

409. Фомичев С.А. Комедия А.С. Грибоедова «Горе от ума»: Комментарий: Кн. для учителя. М.: Просвещение, 1983. 208 с.

410. Фомичев С.А. К творческой предыстории «Горя от ума» (комедия «Студент») // От «Слова о полку Игореве» до «Тихого Дона»: Сб. статей к 90-летию Н.К. Пиксанова. Л.: Наука, 1969. С. 88-98.

411. Фомичев С.А. Литературная судьба Грибоедова // Грибоедов А.С. Сочинения. М.: Худож. лит., 1988. С. 3-30.

412. Фомичев С.А. Поэзия Пушкина: Творческая эволюция. Л.: Наука, 1986.-302 с.

413. Фомичев С.А. Семантика русского пейзажа в произведениях Грибоедова // Культурное наследие Древней Руси (Истоки. Становление. Традиции). М.: Наука, 1976. С. 302-317.

414. Фомичев С.А. Стихотворение Грибоедова «Душа» // Проблемы творчества А.С. Грибоедова. Смоленск: Траст-ИМАКОМ, 1994. С.193-203.

415. Франк С.Л. Введение в философию. Пб.: Academia, 1922. 84 с.

416. Франк С.Л. Душа человека. Опыт введения в философскую психологию. М.: Издание Г.А. Лемана и С.М. Сахарова, 1917. 253 с.

417. Франк С.Л. Этюды о Пушкине / Предисл. Д.С.Лихачева. М.: Согласие, 1999.- 178 с.

418. ХализевВ.Е. «Герои времени» и праведничество в освещении русских писателей XIX в. // Русская литература XIX века и христианство. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1997. С. 111-119.

419. Хализев В.Е. Интуиция совести (теория доминанты

420. A.А. Ухтомского в контексте философии и культурологи XX века // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр: Сб. науч. трудов. Вып. 3. / Отв. ред.

421. B.Н. Захаров; ГТетрГУ. Петрозаводск: Изд-во Петрозавод. ун-та, 2001. С. 21-43.

422. Хализев В.Е. Теория литературы. М.: Высш. шк., 2002. 437 с.

423. ХихадзеЛ.Д. У истоков русского психологического романа // Проблемы творчества А.С. Грибоедова. Смоленск: Траст-ИМАКОМ, 1994.1. C. 70-81.

424. ХодасевичВ. Грибоедов // Лицо и Гений. Зарубежная Россия и Грибоедов / Сост. и предисл. М.Д. Филина; ред. и коммент. В.А. Кожевникова. М.: Русскш Mipb, 2004. С. 37-46.

425. Ходукина Т.И. Национальный образ мира в поэзии А.С. Пушкина. М.: Моск. гос. ун-т культуры и искусств, 1999. 49 с.

426. Христианство и новая русская литература XVIII-XX веков: Библиограф, указатель. 1800-2000. СПб.: Наука, 2002. 891 с.

427. ЦивьянТ.В. Дом в фольклорной модели мира // Типологические исследования по фольклору. М.: Наука, 1975. С. 191-214.

428. Чаадаев П.Я. Полн. собр. соч. и избр. письма: В 2 т. М.: Наука, 1991. Т. 1.-798 с.

429. Черных Т.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: В 2 т. М.: Рус. яз., 1999. Т. 1. С. 586.

430. Чернышевский Н.Г. Александр Сергеевич Пушкин. Его жизнь и сочинения // Чернышевский Н.Г. Избр. эстетические произв. М.: Искусство, 1974. С. 397-404.

431. Чернышевский Н.Г. Сочинения Пушкина // Чернышевский Н.Г. Избр. эстетические произв. М.: Искусство, 1974. С. 405-^110.

432. Чистова И.С. Бой // Лермонтовская энциклопедия. М.: Болып. Рос. Энцикл., 1999. С. 67.

433. Чистова И.С. Романс // Лермонтовская энциклопедия. М.: Болып. Рос. Энцикл., 1999. С. 474.

434. Чичерин А.В. Очерки по истории русского литературного стиля. М.: Худож. лит., 1977. 447 с.

435. Чумаков Ю.Н. Жанровая структура «Осени» // Чумаков Ю.Н. Стихотворная поэтика Пушкина. СПб.: Гос. Пушк. театр, центр, 1999. С. 333— 345.

436. Шаврыгин С.М. Грибоедов и Карамзин // Проблемы творчества

437. A.С. Грибоедова. Смоленск: Траст-ИМАКОМ, 1994. С. 130-144.

438. Шарафадина К.И. Статус «отрочества» в поэзии 1829-x-l 839-х годов (Ф.Н. Глинка, В.К. Кюхельбекер, А.С. Пушкин) // Христианство и русская литература / РАН. Институт русской литературы (Пушк. Дом). СПб.: Наука, 2002. Сб. 4. С. 189-208.

439. Шатин Ю.В. Архетипические мотивы и их трансформация в новой русской литературе // «Вечные» сюжеты русской литературы: «Блудный сын» и другие: Сб. науч. трудов / РАН. Ин-т филологии. Новосибирск: Ин-т филологии, 1996. С. 29-41.

440. Шевырев С.П. Герой нашего времени. Сочинение М. Лермонтова // Шевырев С.П. Об отечественной словесности / С.П. Шевырев; Сост., вступ. ст., коммент. В.М. Марковича. М.: Высш. шк., 2004. С. 141-156.

441. Шевырев С.П. Сочинения Александра Пушкина // Шевырев С.П. Об отечественной словесности / С.П. Шевырев; Сост., вступ. ст., коммент.

442. B.М. Марковича. М.: Высш. шк., 2004. С. 157-180.

443. Шкловский В. Заметки о прозе русских классиков. М.: Сов. писатель, 1953. 324 с.

444. Шмеман А.Д., протопр. Евхаристия. Таинство Царства. Paris: Ymca-Press, 1988.-314 с.

445. Шпет Г.Г. Явление и смысл: Феноменология, как основная наука, и ее проблемы. М.: Гермес, 1914. 219 с.

446. Щукин В.Г. Спасительный кров. О некоторых мифо-поэтических источниках славянофильской концепции Дома // Из истории русской культуры. М.: Языки рус. культуры., 2000. Т. V (XIX век). С. 589-609.

447. Эйхенбаум Б.М. Лермонтов как историко-литературная проблема // Атеней. Ист.-лит. временник / Под ред. Б.Л. Модзалевского, Ю.Г. Оксмана и П.Н. Сакулина. Л., 1924. Кн. 1-2. С. 79-111 (Труды Пушк. Дома АН СССР).

448. Эйхенбаум Б.М. О прозе. Л.: Худож. лит., 1969. 503 с.

449. Эйхенбаум Б.М. Статьи о Лермонтове. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1961.-372 с.

450. Эпштейн М.Н. Фауст и Петр на берегу моря 1979. // Эпштейн М.Н. Парадоксы новизны: О лит. развитии XIX-XX веков. М.: Сов. писатель, 1988. С. 41-65.

451. Эткинд Е.Г. Поэтическая личность Лермонтова («Диалектика души» в лирике) // Михаил Лермонтов, 1814-1989: Норвичский симпозиум. Нортфилд, 1992. С. 11-38. (Норвичские симпозиумы по русской литературе и культуре. Т. 3).

452. ЮргановА.Л. Категории русской средневековой культуры. М.: МИРОС, 1998.-448 с.

453. Юрьева И.Ю. Пушкин и христианство: Сб. произв. А.С. Пушкина с паралл. текстами из Свящ. Писания и коммент. М.: Изд. дом «Муравей», 1998. -278 с.

454. Якобсон Р. Пушкин и народная поэзия // Якобсон Р. Работы по поэтике: Переводы / Сост. и общ. ред. M.JI. Гаспарова. М.: Прогресс, 1987. С.206-210.

455. Якобсон Р. Статуя в поэтической мифологии Пушкина // Якобсон Р. Работы по поэтике: Переводы / Сост. и общ. ред. M.JI. Гаспарова. М.: Прогресс, 1987. С. 145-181.

456. Якушева Г.В. Архетип // Лит. энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А.Н. Николюкина. Ин-т научн. информации по общ. наукам РАН. М.: НПК «Интелвак», 2001. С. 59-60.