автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Феномен "разноверия" в творчестве Н.С. Лескова

Полный текст автореферата диссертации по теме "Феномен "разноверия" в творчестве Н.С. Лескова"

Санкт-Петербургский государственный университет

На правах рукописи

Ильинская Татьяна Борисовна

00461О724

Феномен «разноверия» в творчестве Н.С.Лескова

Специальность: 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Санкт-Петербург ^ ^ О К Т 2010 2010

004610724

Работа выполнена на Кафедре истории русской литературы Филологического факультета Санкт-Петербургского государственного

университета

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор

Столярова Ирина Владимировна Официальные оппоненты:

доктор филологических наук Горелов Александр Александрович (ИРЛИ РАН-Пушкинский Дом) доктор филологических наук, профессор Егоров Борис Федорович (Институт российской истории (СПб) РАН) доктор филологических наук, профессор Таборисская Евгения Михайловна (Северо-Западный институт печати)

Ведущая организация: Российский государственный педагогический университет им. А.И.Герцена

Защита диссертадии состоится «,;\¡Úfc7$0uJí 2010 года в 1С, часов на заседании совета Д 212.232.26 tío защите докторских" и ' кандидатских диссертаций при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, г. Санкт-Петербург, Университетская набережная, д.11, филологический факультет, ауa.¿J)

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке им. М.Горького Санкт-Петербургского государственного университета.

Автореферат разослан « ' >г 2010 г,

Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат филологических наук, доцент Титаренко Светлана Дмитриевна

Актуальность темы исследования

В названии данной диссертации, посвященной исследованию лесковской интерпретации отечественного конфессионального многообразия, используется термин «разноверие», который заимствован из словаря самого писателя. Лесков часто употреблял его как синоним более привычных слов: религиозное движение, расколосектантство, имея в виду феномен сосуществования «у нас на Руси» многоразличных религиозных учений и верований, как близких православию, так и откровенно сектантских (подробней о лесковской трактовке разноверия см. в разделе «Предмет исследования»).

Постановка в публицистике и художественном творчестве Лескова вопросов отечественного религиозного разномыслия, зачастую имеющая скрытую или явную полемическую направленность, вызывала живой читательский интерес и особую активность исследовательской мысли. Изучению этой части творческого наследия Лескова посвящена обширная литература - от критических разборов и оценок, принадлежащих современникам писателя, до специальных статей, появившихся в последние годы. В настоящее время можно говорить о многообразии научных подходов в изучении той концепции русского религиозного разномыслия, которая постепенно органически формировалась в творчестве Лескова на основе обретаемого им собственного опыта близкого жизненного соприкосновения с миром народных верований и в результате целенаправленного изучения писателем специальной литературы, посвященной проблемам раскола и сектантства. В ряде современных исследований статьи и очерки Лескова о русском разноверии рассматриваются в основном в историко-биографическом аспекте (А.Н. Лесков, А.В.Сажин, В. Эджертон). В работах О.В. Анкудиновой, A.A. Горелова, O.E. Майоровой, Х.Маклейна, И.В. Столяровой, В.Е. Хализева лесковская трактовка явлений разноверия в публицистических и художественных сочинениях писателя поставлена в связь с эволюцией ценностных ориентиров писателя и вызванных ею

изменений его поэтики. В книгах А.А. Горелова, Е.В. Душечкиной, АА. Новиковой имеет место правомерный акцент на том, что народная религиозность представлялась Лескову одной из значительных областей народной культуры, заслуживающей особого глубокого изучения. Плодотворными следует признать в современном лесковедении и тенденции к анализу сочинений писателя о русском разноверии через призму этноконфессиональной проблематики (О.В.Анкундинова, О.В.Евдокимова, О.Е.Майорова) и вопросов «социологии религии», волновавших писателя (В.Эджертон). Вместе с тем говорить о достаточной степени изученности бегло обозначенных нами проблем еще невозможно. Современная лесковиана нуждается в исследовании, в котором бы систематизировались и синтезировались имеющиеся наблюдения и размышления над «расколосектантскими» образами и мотивами в творчестве писателя, что и определяет актуальность темы нашего исследования.

Предмет исследования

Наш подход к воссозданному Лесковым миру религиозного разномыслия задан особенностями конфессионального сознания писателя. Уникальность лесковского видения определяется в первую очередь исключительной судьбой писателя, рано столкнувшей его с гонимыми верами, а затем заставившей соприкоснуться с различными религиозными движениями. Знакомство с крупнейшими расколоведами (П.И.Мельников-Печерский, А.П.Щапов и др.), изучение архивных материалов и специальной литературы позволили Лескову проявить себя необыкновенно многообразно на поприще изучения разнонаправленных религиозных исканий: в отличие от многих других публицистов, он в одном лице совмещал чиновника, историка, исследователя-сектоведа, журналиста, миссионера, художника слова. Осмысление своего постоянно углублявшегося «разлада с церковностью» привело Лескова к позиции религиозного диссидента, которая выражалась в литературной маске «ересиарха Николая». Глубокие

внутренние (и даже сокровенно-интимные) истоки темы религиозного инакомыслия обусловливают тот факт, что она пронизывает такие характерно лесковские сферы, как праведничество, странничество, «старая сказка», «практическое христианство».

Своеобразие отражения религиозного инакомыслия в творчестве Лескова определяется, с одной стороны, исследовательской направленностью его взгляда, с другой - его солидарностью с позицией «против течений» (в том числе и с гонимой верой). Особый лесковский ракурс видения отделившихся от господствующей церкви вероучений выражается в его пристрастии к слову «разноверие», звучащему как в эпистолярных и публицистических, так и в художественных текстах. Этот малоупотребительный научный термин под пером Лескова раздвигает свои традиционные смысловые границы, обнаруживает способность к многозначности и порождению новых слов, «рифмуясь» с другими обозначениями вер - как общеупотребительными (староверие), так и авторскими (взаймоверие). Сопоставив семантико-стилистическое измерение слова «разноверие» в лесковских тестах и, с другой стороны, в трудах иных авторов, можно сделать вывод, что у писателя это слово, помимо общепринятого значения «разные веры», выражает еще такие смыслы, как «другая вера», вера «других», «не наша» вера. Лесковский окказионализм «разноверец» («русские разноверцы») содержит идею конфессионального многообразия и в то же время не несет в себе представления о чуждости вероисповедания (как в слове «иноверец»). Национальная окраска религиозного чувства весьма заметна в многогранном лесковском разноверии, как и «религиозные разнствия» (по слову писателя) внутри православия. Последнее связано с крайне существенной для Лескова идеей индивидуального духовного опыта, приводящего к неизбежным разночтениям, без чего, однако, верующие будут напоминать «марионеток с религиозным заводом». Художественная глубина и неоднозначность лесковского феномена разноверия определяет его взаимодействие с такими значимыми для писателя явлениями, как «русская рознь» и «разнобытие по вере».

Поэтому слово «разноверие», стягивающее воедино этноконфессиональные и антиклерикальные смыслы, представляется нам ключом в мир лесковского религиозного разномыслия, своего рода объясняющим термином. Оно является более точным обозначением предмета нашего исследования, чем используемые писателем другие обозначения отделившихся от церкви вероисповеданий (как традиционные «секта», «раскол», «ересь», «религиозное движение», так и чисто лесковские «русская рознь», «церковное немирство», «семейная пря», «религиозные разнствия», «разноверные разнотолки»).

Цель, задачи, методология исследования

Обозначенный круг понятий определяет цель нашей работы, которая заключается в рассмотрении крупнейших отечественных религиозных движений, как они представлены в творчестве Лескова. Достижение поставленной цели реализуется решением следующих задач:

• Выявить совокупность источников, научных и публицистических, питавших лесковскую тему разноверия, а также круг предшественников и современников, повлиявших на разработку им этой темы.

• Проследить за тем, какое освещение и истолкование получали в публицистике и художественном творчестве Лескова крупные религиозные движения его времени, привлекавшие особо пристальное внимание писателя (старообрядчество, скопчество, хлыстовство, духоборчество, молоканство, штундизм, пашковство, толстовство).

Метод исследования вбирает в себя достижения сравнительно-исторического, структурно-типологического и - в отдельных случаях -мотивного анализа (Б.Гаспаров) и может быть определен как системный. Осмысление мотивов и образов лесковского разноверия учитывает прежде всего проблемно-тематический аспект его творчества, а также лесковскую

аксиологию, эмоциональный строй и особенности поэтики его очерков, повестей и рассказов.

Положения, выносимые на защиту:

1. Разноверие у Лескова, являющееся одной из доминантных и уникальных черт его художественного мира, раскрывается как система сюжетов, в которой различные религиозные движения существуют во взаимосвязях, пересечениях и соположениях, что позволяет писателю воссоздать человека в его отношении к религиозному разномыслию.

2. Целостность мира русского религиозного разномыслия создается у Лескова благодаря пронизывающим «расколосектантские» тексты общим мотивам, среди которых доминирующее значение имеют мотив аполитичности отечественных внецерковных движений, мотив религиозного невежества, мотив поисков истинной христианской жизни, мотив брака и -шире - сектантского решения проблемы пола.

3. В основе лесковской концепции расколосектантства лежит социальная типология разных вероисповеданий, согласно которой между ересями «мужичьего» и «барственного измышления», помимо сил отталкивания, действуют и силы притяжения в форме отказа тех и других от традиционной обрядовости и обращения к Евангелию. Близость религиозных устремлений «верхов» и «низов» находит выражение в лесковской метафорике, носящей оксюморонный характер («великосветский раскол», «салонная христовщина», «великосветские штундисты», «пашковское согласие»).

4. Мир лесковского расколосектантства представляет собой антиномическое единство, в котором автор отражает сложность каждого конфессионального явления (разноверие как «рознь» и, напротив, как путь «обновления духа народного»), что позволяет уточнить и дополнить наблюдение А.Эткинда о лесковском совмещении двух противоположных

реакций высокой культуры на народное сектантство - как апологетической, так и негативной.

5. Сосредоточенность Лескова на религиозно-этических вопросах приводит к тому, что центральная в его творчестве категория праведности не ограничивается областью православия, но при этом исключительный интерес проявляется к «высокохристианским» разновидностям «нововерия» (штундизму, духоборчеству, толстовству на первом этапе его развития) и оставляет без внимания далекие от «практического христианства» ветви религиозного разномыслия (скопчество, хлыстовство, странничество-бегунство).

6. По Лескову, русское сектантство по-своему выражает народные искания праведности, поэтому несогласие писателя с представлением о западных корнях отечественного рационалистического сектантства находит преломление в переплетении фольклорных и сектантских мотивов его творчества: обращение к традиции народной сатирической сказки становится художественным исследованием первопричин штундизма, а образ фольклорного дурака возникает в итоге лесковских размышлений о природе духоборчества.

Научная новизна нашей работы заключается в следующем.

Впервые в сопоставительно-типологическом и хронологическом плане рассмотрены воссозданные Лесковым религиозно-этические течения. Этот вводимый в отечественную лесковиану подход позволяет по-новому осмыслить лесковский художественный мир, уточнить соотношение индивидуального и социального в лесковском конфессиональном сознании.

Впервые удалось раскрыть структуру и смысл лесковского понятия "русское разноверие" и показать его роль как уникального наблюдения и средства художественного исследования взаимосвязи различных отечественных религиозных течений второй половины XIX века, что внесло в русскую литературу то новое освещение народной жизни, которое

позволяет увидеть человека в его сложном, порой противоречивом отношении к религиозному разномыслию.

Вводятся в научный обиход неизвестные ранее факты, дающие более полное представление о формировании лесковского интереса к многообразию вероисповеданий (противомолоканская проповедь гимназического законоучителя Лескова Евфимия Остромысленского; письма толстовцев, хранящиеся в РГАЛИ, использованные писателем в работе над повестью «Полунощники»).

Получены более полные представления о Лескове-мистике, авторе «Белого орла» и «Александрита»: обнаруженная нами в газете «День» (1889. № 431. 18 августа) статья «Странный случай при смерти Дудышкина» становится тем фоном, на котором делается понятным отрицательное отношение писателя к русским мистическим сектам.

Получен еще один важный аргумент против точки зрения о «вынужденном» характере финала «Запечатленного ангела», который часто до сих пор трактуется как уступка Каткову. Благодаря целостному рассмотрению всего круга расколосектантских занятий писателя удалось увидеть, как расколовед и публицист в Лескове предвосхитили художника.

Благодаря другой обнаруженной нами неизвестной статье Лескова «О дурацких обычаях « («День». 1889. № 417. 2 августа) удалось расширить представление о близости религиозно-этических идей Толстого и Лескова.

Это обеспечивает практическую значимость диссертации. Проделанный анализ и полученные выводы могут использоваться в вузовском преподавании и в практике средней школы, а также при подготовке комментариев к религиозной публицистике и художественным произведениям Лескова.

Апробация исследования. Основные положения, содержание и выводы диссертации отражены в монографии «Русское "разноверие" в творчестве Н.С.Лескова» (СПб.: Изд-во Невского института языка и культуры, 2010) и в научных публикациях, 9 из которых напечатаны в изданиях, входящих в

перечень ВАК РФ. Материалы диссертационного исследования публиковались в статьях и комментариях к ряду томов Полного собрания сочинений Лескова, а также представлялись в докладах на Международных и Всероссийских научных и научно-практических конференциях в Тарту (1989), Саратове (1999), Ставрополе (2003), Орле (2004, 2005, 2007), Петербурге (1999, 2001, 2002, 2006, 2007, 2008, 2009, 2010). Материалы диссертации использовались в спецкурсе «Христианство и русская литература», прочитанном для студентов-филологов в Крестьянском государственном университете имени Кирилла и Мефодия (г.Луга).

Текст диссертации состоит из введения, трех глав, заключения, библиографического списка и содержит 370 страниц.

Во введении обосновывается выбор темы, научный подход, дается краткий анализ научной литературы по вопросу, излагаются принципы построения исследования.

В первой главе «Источники темы разноверия» со держится анализ основных аспектов лесковской категории разноверия и смежных понятий, таких как «русская рознь», «движения религиозной мысли», «разноверные разнотолки» и др.

Данная глава содержит два раздела, имеющие характер лингвистического, биографического и исторического комментария к теме. Первый из них - «Терминология» - посвящен проблеме лексического воплощения мотивов и образов религиозного разномыслия в лесковских текстах.

Лесков, с его стремлением к смысловой точности, оказавшись в самом начале своего литературного (и чиновничьего) поприща в положении «расколоведа», столкнулся с необходимостью освоить определенную терминологию. Тяготея к научному подходу в этой области, писатель изучает крупнейшие богословские и публицистические труды о расколе и сектах, результатом чего становится выработка собственной концепции разноверия и достаточно свободное использование сектоведческой терминологии,

смысловая и эстетическая недостаточность которой обусловливает обращение писателя к редким, в частности, народным, речениям и в создании собственных слов, появляющихся не только в художественных, но и публицистических произведениях писателя. Самым сложным из расколоведческих понятий у Лескова, безусловно, является слово «ересь», которое, в силу церковно-исторических занятий писателя и его цензурных невзгод, приобрело, наконец, ярко положительные коннотации. Контраст между христианским идеалом и его искаженным отражением в российской жизни также побуждал Лескова видеть позитивные смыслы в «звании» еретика; поэтому лесковский автопортрет «ересиарха» имеет как шутливые, так и драматические составляющие.

Среди малоупотребительной в ту эпоху конфессиональной лексики Лескова привлекают как книжные слова («разноверие», «диссидент»), так и народные, вплоть до диалектных («сталовер», т.е. старовер, «табачник», «щепотник» - о «никонинах»). Особый случай в лесковских текстах представляют собой слова, образованные по принципу народной этимологии: «тунеяд» (униат), «язовитское» (соединение «иезуит» и «язвить»). Внимание к народному словотворчеству в религиозной сфере проявляется в профанных искажениях богословской лексики. Так появляются следующие обозначения вероисповеданий: «лютеранец», «протестантист», «люторь», «реформатор». Наряду с комически окрашенной «религиозной» лексикой, у писателя имеется группа «конфессиональных» неологизмов, вызванных к жизни лесковским стремлением по-своему осмыслить вопросы веры. Среди «лесковизмов», вобравших «внутрь себя свой эпитет» (А.В.Чичерин), можно отнести такие «конфессиональные» окказионализмы, как «взаимоверие», «разнобытие по вере». «Смыкая в одно слово два не смыкавшихся прежде слова» (А.В.Чичерин), Лесков по словообразовательным моделям слов «староверие» и «единоверие» создает другие слова, объединенные тематически: разноверие, нововерие, чужеверие, взаимоверие, тайноверие.

Таким образом, между авторскими неологизмами, и «вырытыми из народных захолустий» редкими речениями, и словами широко

употребительными возникают, в силу их созвучия, и определенные смысловые притяжения.

Второй раздел «Лесковский опыт разноверия» имеет целью собрать и проанализировать биографические источники темы разноверия у Лескова. В этом разделе представляется оправданным хроникально-тематический подход, позволяющий увидеть становление и эволюцию Лескова-расколоведа и Лескова-«ересиарха», а также проследить биографические импульсы явлений разноверия в лесковском творчестве.

Доступные нам сведения о детстве Лескова позволяют сделать вывод о том, что религиозная атмосфера, в которой проходили первые годы будущего писателя, обладала значительной «разностью потенциалов» между обрядовой верой и напряженной внутренней жизнью во Христе, между простонародной религиозностью и верой людей образованных.

. Рассмотрение значения орловского «краевого фактора» (Горелов) позволяет сделать вывод, что лесковское внимание к расколосектантству не было чисто умозрительным по своему происхождению. Конфессиональная пестрота Орла, отмеченная во многих трудах по расколосектантству, явилась той почвой, на которой развился лесковский интерес к «вопросам веры» . Однако это был не отвлеченный интерес, не детское тяготение к обаянию «тайной веры», а солидарность с «религиозными разномысленниками» - всё это предопределяло последующую лесковскую позицию «против течений». Среди собранных нами сведений особое значение имеет не встречавшийся в лесковедении материал относительно противосектантской деятельности орловского священника Евфимия Остромысленского, которого Лесков называл «мой превосходный законоучитель». Евфимий Остромысленский, друг отца будущего писателя, написал ряд брошюр, посвященных своей полемике с молоканами и истории молоканского движения в Орловской епархии. Анализ миссионерских принципов отца Евфимия позволил сделать вывод, что этот священник, общение с которым было для Лескова определяющим, ставший прототипом «добрых батюшек» в «Звере» и

«Пугале», предопределил во многом и отношение писателя к иноверцам. Начала веротерпимости, проявляющиеся в таких лесковских героях, как Памва, Кириак, архиерей в рассказе «На краю света», были заложены Евфимием Остромысленским, который был не только гимназическим законоучителем будущего писателя, но и человеком, вхожим в дом Лесковых.

Анализ рассмотренного материала позволяет сделать вывод, что отстаиваемая Лесковым позиция веротерпимости, признания права личности и сообщества на духовную свободу, питалась орловскими впечатлениями: присущая Орлу многоконфессиональность и церковно-правительственные гонения за веру были той почвой, на которой развился интерес писателя к «вопросам веры» и убеждение в необходимости свободы веры.

Богатая география лесковской судьбы, развернувшей перед писателем «Русь <...> от Черного моря до Белого и от Брод до Красного Яру», благоприятствовала накоплению впечатлений религиозного разнообразия. Для лесковского интереса к разноверию большое значение имели жизнь на Украине и коммерческая служба в торговой компании, «имевшей дела по всему Поволжью от Астрахани до Рыбинска». Проведенные на Украине годы давали возможность задуматься над христианскими конфессиями (католики, униаты), еврейской набожностью, миссионерством светских дам (и - шире - особенностями женской религиозности, порой вызывавшей глубокий скепсис у Лескова). Служба в коммерческой компании, о которой писатель всю жизнь вспоминал с благодарностью за обилие жизненных впечатлений, была необыкновенно плодотворна и по части наблюдений в области конфессионального разнообразия. Что же касается сравнительно оседлого «пензенского периода», то анализ материалов по истории расколосектантства в Пензенской епархии позволил сделать вывод о том, что Пензенская губерния давала обильный материал для наблюдений за расколом, а также за мистическими и рационалистическими сектами.

Вступление на литературное поприще именно в тот момент, когда расколосектантство становится важным пунктом полемики между правыми и

левыми силами в обществе, было одним из определяющих событий для Лескова-расколоведа. Ближайшее лесковское окружение (П.И.Мельников,

A.Бенни) весьма способствовало углублению интереса к религиозному разномыслию. Вращаясь в кругах, проявляющих пристальное внимание к старообрядчеству, писатель свой выбор между «политиканами», трактующими раскол как антиправительственную силу (АЛ.Щапов,

B.И.Кельсиев), и «мельниковской школой», «исторической, научной» решает в пользу последней, что нашло отражение в переплетении «старообрядческих» и «нигилистских» мотивов ранних произведений («Некуда», «Овцебык», «Загадочный человек»). Крупным этапом в становлении взглядов на секты и раскол был диалог с И.С.Аксаковым, содействующий выработке лесковской концепции истоков русского разноверия, в частности, штундизма.

Среди церковных историков, способствовавших уяснению взглядов Лескова на ереси, секты и раскол, особо важное место занимают митрополит Макарий (Булгаков) и Е.Е.Голубинский, которые были близки писателю как единомышленники в вопросах о свободе совести.

Итак, жизненный и книжный опыт постижения религиозного разномыслия у Лескова был исключительным даже на фоне судеб тех писателей, которые благодаря службе в Министерстве внутренних дел, работая в его архивах, имели возможность глубоко узнать расколосектантство (Н.И.Надеждин, В,И.Даль, ПИ.Мельников).

Материал, охватывающий конкретные проявления разноверия в творчестве Лескова, подразделяется на две главы - «Мужицкая вера» и «Ереси барственного измышления» - в соответствии с лесковской концепцией поляризации отечественного расколосектантства на веру «простолюдинов» и веру «людей образованных». Такая структура работы отвечает характерной для Лескова сосредоточенности на сословной окраске религиозности.

Глава 2 «Мужицкая вера» состоит из шести разделов: 1) Старообрядчество 2) Хлыстовство 3) Скопчество 4) Духоборчество 5) Молоканство 6) Штундизм.

Разделы, посвященные конкретным сектам, построены по-разному (в зависимости от особенностей лесковской интерпретации определенного религиозного движения). Так, в разделе «Пашковство» личная близость Лескова деятелям пашковского движения задает иную логику изложения материла, нежели в разделе «Молоканство», где столь важны были печатные источники.

1.Старообрядчество.

Не претендуя на полный охват старообрядческой проблематики в творчестве писателя, где представлены история, богословие, иконопись, фольклор, быт ревнителей «древлего благочестия», ограничимся рамками нашей темы, рассматривая «лесковское» староверие лишь как одно из проявлений разноверия в России.

Определяя место старообрядчества в лесковской картине внецерковных движений, необходимо заметить, что Лесков - «расколовед», историк, публицист и художник, - укоряя русское общество в незнании отечественного религиозного разномыслия и настаивая на разноприродности старообрядческой и сектантской догматики, рассматривает секты и «древлее благочестие» как явления единого мира отечественного разноверия. Представление писателя о том, что и в расколе, и в сектах проявляются характерные черты этноконфессионального мышления, находит выражение в переплетении сектантских и старообрядческих мотивов как в лесковской публицистике, так и в художественных текстах писателя («Моления в пашковском согласии», «Великосветский раскол», «Адописные иконы» и пр).

Выделенные этапы лесковского постепенного постижения раскола (в частности, еще детское сострадание будущего писателя гонимой вере; затем тесное общение Лескова-«публициста обеих столиц» со «щапистами», смотревшими на раскольников как на потенциальных революционеров;

работа в архиве над составлением докладной записки о раскольничьих школах; приобщение через Ф.И.Буслаева и Н.Рачейскова к миру старообрядческой иконописи) объясняют многократные переработки одного и того же материала. Так, к теме раскольничьих школ Лесков обращается в 1863, 1869, 1874 и 1882 гг., стремясь в новых условиях привлечь внимание общества, с одной стороны, к проблеме свободы совести, а с другой - к преодолению вероисповедных перегородок, зиждущихся на религиозной непросвещенности. И если в начале 1860-х гг. у Лескова в посвященных старообрядческим школам очерках особенно акцентируется идея политической лояльности староверов, то через два десятилетия эта тема поворачивается другой гранью: писатель выступает прежде всего как сторонник отмены вероисповедных ограничений.

Лесковская интерпретация раскола содержит идею неоднородности этого религиозного явления, определяемой как местным колоритом (контраст псковских, рижских, московских староверов), так и противоборствующими силами внутри раскола (обусловленными «догматическим разномыслием», невежеством, интригами, бытовыми привычками). Эти «староверческие разнствия», с одной стороны, определяются писателем как «смуты и ковы», что находится в согласии с лесковским представлением о нетерпимости и деспотизме, к которым люди склонны именно в религиозной сфере («...твердо порицали всякую иную веру <...> и одних себя разумели на "пути правом"», -сказано о «разноверцах» в «Несмертельном Головане»). С другой стороны, многообразие согласий и толков, по Лескову, свидетельствует о том, что раскол - «масса несомненно живая», и это становится импульсом развития таких религиозно одаренных личностей, как почитаемый писателем архимандрит Павел Прусский (Леднев),

Чрезвычайное многообразие воссозданных писателем ликов «разноименного русского "староверия"» в то же время представляет собой единство, создаваемое, в частности, рядом «раскольничьих» мотивов, доминирующее положение среди которых занимает идея аполитичности раскола, не потерявшая для писателя своей актуальности на протяжении

десятков лет. Каждое крупное событие русской жизни - будь то русско-турецкая война («Подпольные пророки») или убийство Александра II («Моления в пашковском согласии») - становится для Лескова поводом высказаться о политической лояльности старообрядчества и еще раз оспорить позицию «щапистов», истолковывавших «значение раскола в духе враждебной правительству партии». Этот лесковский «староверский рефрен» (Х.Маклейн) находит отражение даже в таких шедеврах, как «Овцебык», «Запечатленный ангел» и «Печерские антики». Если в «Запечатленном ангеле» «жажда единодушия с отечеством» староверов находит гармоничное художественное выражение, то в «Печерских антиках» автор, подойдя к теме «раскольничьей политики», прерывает повествование о старце Малахии резкими инвективами в адрес радикалов-«щапистов». Это публицистическое отступление, имеющее немало общего с написанным одновременно очерком «Народники и расколоведы на службе», также обращено к тому остракизму, которому подвергла писателя «крайняя левая фракция», порицавшая, в частности, его лишенную политических мотивов трактовку раскола. Тем самым староверие, ставшее одним из пунктов расхождения с «политиканами», входило в число болезненных для писателя тем, смежных с нигилизмом.

Развитие другого ведущего старообрядческого мотива - мотива «сводного брака» - шло по линии обогащения аргументации в защиту семейных отношений у беспоповцев. Не обходя темных сторон этого брака (отразившихся в «Овцебыке», где герой проявляет нечто недочеловеческое по отношению к женщине из раскольничьей деревни), писатель проводит аналогию этого старообрядческого установления с другим «ноющим вопросом русской жизни» - проблемой церковного развода. Аналогия между беспоповцами и интеллигентными «мучениками семейного ада», решившимися на «безбрачное сожительство поневоле», делает лесковское старообрядчество сопричастным остальному миру русской жизни.

Третий старообрядческий мотив - мотив непросвещенности людей «древлего благочестия», зазвучавший в лесковском творчестве после «политического» и «брачного», имеет наиболее сложную структуру,

взаимодействуя с тематически смежными мотивами фанатизма и фарисейства. Появившийся у писателя еще до изучения раскольничьих школ, этот мотив стал частью тех двух направлений лесковского мышления, по которым пойдет его осмысление старообрядческой культуры. С одной стороны, в рассказе «Овцебык» (1862) возникает образ темного и непросветленного раскола, с другой - написанные в том же 1862 г. дорожные очерки «Разбойник» и «В тарантасе» свидетельствуют о том, что их автор чувствовал особую поэзию, сохранившуюся в «древлем благочестии», и признавал своеобразную ученость этой среды. Эти «противоречия» вызвали в науке точку зрения о неискренности писателя как автора докладной записки «О раскольниках г. Риги, преимущественно в отношении к школам», которую якобы необходимо читать с учетом ее «министерского адресата». Однако мысль Лескова не движется в плоскости pro и contra; представления писателя о степени образованности раскольников определяются оригинальностью и многогранностью «объекта» - миросозерцанием старообрядцев. Способность писателя увидеть «древлее благочестие» во всей его противоречивости делает «лесковский» раскол явлением многогранным и не равным самому себе. Несмотря на неравнозначность двух лесковских полюсов в изображении раскола (с одной стороны, темнота и «буквоедство», с другой - слабые ростки свободной христианской мысли), все же создаются токи напряжения между ними. Лесковская публицистика является еще одним свидетельством в пользу органичности финала «Запечатленного ангела», в достаточной обоснованности которого первым усомнился Достоевский, а затем точка зрения о художественной немотивированности развязки преобладала в критике и литературоведении. В опровержение распространенной точки зрения о финале рассказа как об уступке Каткову, наряду с прочими соображениями, немаловажное значение имеют следующие факты: в 1863 году Лесков, рассуждая о «раскольничьем невежестве», завершает свой очерк о людях «древлего благочестия» портретом просвещенного и широко мыслящего инока Павла Прусского. В 1868 г. инок Павел обращается в православие. В 1869 г. Лесков, ссылаясь на «пример Павла Прусского и многих других умнейших

людей из враждовавшего с церковью старообрядства», пишет, что это можно расценивать как первый шаг на пути преодоления раскола, «соединения его с господствующею церковью»; что при всем «недостатке развития» старообрядцев, они «ищут света». В 1872 г. закончен «Запечатленный ангел», где раскольники воссоединяются с православной церковью, с которой в начале повествования их разделяют не догматические соображения, а «невегласы» (т.е. невежественные суждения о «еретичестве» компаса и кофе и пр.). Сказанное позволяет сделать вывод о том, что в 1860-е годы для писателя была очевидна «положительная динамика» в отношениях старообрядчества и православия.

Невежество и своеобразная ученость «древлего благочестия» не являются единственной парой оппозиций в лесковском антиномичном облике раскола. С одной стороны, старообрядчество изображается как мертвеющая часть российского организма (самозамкнутость староверов порождает многие комические черты их быта и облика, вплоть до инфантилизма), с другой же, писатель видит особую поэзию этой среды. Изображение Лесковым опасностей религиозного чувства староверов идет параллельно с признанием той религиозной энергии, которая есть в раскольничьем сообществе и которая потеряна синодальной церковью. Такая многоликость, а также богатство оттенков и полутонов лесковского образа раскола возникает благодаря множественности точек зрения на староверие, среди которых встречаются разные взгляды на раскол не только извне (как автора, так и его героев), но и изнутри (проявляющиеся, в частности, в специфической лексике, используемой в своей конфессиональной среде).

Особенность лесковского видения обусловлена также связанностью старообрядчества, порой обозначаемому писателем как «старина» или «древность», с одним из краеугольных камней лесковского художественного мира - «старой сказкой». Положительные коннотации слов «старый» и «старовер» (не в конфессиональном смысле) приводят к тому, что в творчестве Лескова возникают связи между староверием как хранилищем прошлого во всем его объеме и эстетической и этической ценностью старины.

Еще одна особенность лесковского раскола заключается во внимании писателя к беспоповским толкам старообрядчества (в то время как Мельников-Печерский создает эпопею другой линии «древлего благочестия» -поповщины). Видимо, беспоповцы были интересны писателю более высокой степенью разрыва связей с оставшейся частью православного мира, что вызвало в лесковском наследии обращение к образам религиозного одиночества и сиротства («Некуда», «Запечатленный ангел»).

2. Хлыстовство

Этот раздел посвящен хлыстовству, которое в значительно меньшей степени привлекало Лескова-художника, нежели Лескова-публициста. В посвященных религиозному разномыслию статьях и очерках писателя хлыстовство в основном выполняет роль «сравнительно-сопоставительной функции», служа то религиозным аналогом политическому самозванству, то оттеняя собой иные проявления отечественного разноверия - начиная от скопчества и заканчивая спиритизмом. Лесковская трактовка хлыстовства включала в себя идею простонародного характера веры «божьих людей» (что расходилось с распространенными в лесковскую эпоху мнениями о внесословности этой секты), а также, вслед за Н.И.Надеждиным, писатель придерживается точки зрения о «старообрядческом» генезисе хлыстовства и сексуальных ритуалах «божьих людей» (от доктрины «Христовой любви» Лесков впоследствии откажется). Художественная разработка хлыстовского сюжета в повести «Смех и горе» (1871) является еще одним свидетельством книжных истоков этой темы. Несомненна литературная прототипика «хлыста» князя Одоленского, который близок орловскому помещику Дубовицкому, описанному П.И.Мельниковым-Печерским в очерке «Белые голуби» (1867). В то же время лесковский помещик-хлыст значительно сложнее своего прообраза: стилизуясь одновременно под хлыста и духобора, он находит в хлыстовстве религиозную санкцию для своего вольного образа жизни. Кроме того, хлыстовская тема находится в сложном опосредованном отношении с судьбой главного героя Ореста Ватажкова. Известные Лескову по трудам

Мельникова-Печерского факты о самобичеваниях хлыстов, возможно, связаны с проходящим через всю повесть мотивом сечения. В самом начале произведения, вслед за упоминанием об участии князя Одоленского в радениях «божьих людей», Ватажком вспоминает о первом пережитом им потрясении. Князь Одоленский из «педагогических» соображений присовокупляет к подаренному племяннику вербному херувиму березовую розгу, а затем сечет мальчика. Последняя сцена сечения, повлекшая за собой смерть героя, звучит как отдаленная перекличка между добровольным самобичеваньем хлыстов и «бичующей» судьбой Ореста Марковича, которую задает впервые высекший его дядя. Так народное юродство, проявившее себя в вольном страдании, косвенно связано с выводом героя повести о том, «жизнь на Руси чаще всего самых лучших людей ни за что ни про что бьет». Хлыстовские мотивы в повести «Смех и горе» соответствуют проблематике исследований секты «людей Божиих», которая была характерна для эпохи конца 1850-1860-х гг. Описывая тяготение Одоленского к хлыстовству, Лесков не упоминает о романтическом влечении к народным тайнам (что было характернее для сверстников его героя, поклонника баронессы Крюденер), пребывая скорее в рамках современного хлыстовского «дискурса».

В очерке «Борьба ефиопов с ангелом» (1882) хлыстовство, приобретая фольклорно-агиографический колорит, являет собой еще одну страницу «русской демономании» Лескова. Авторская позиция иронического дистанцирования от «любопытной редкости», где хлысты «скитским скорописцем» представлены бесами, находит себе объяснение в противопоставлении двух направлений в современном христианстве. Первое из них - суеверное «православие», поборники которого, любители «чудосказаний», изображаются в откровенно юмористических тонах. Второе же, связанное с именами Фаррара, Невиля, Берсье и другими «бодрыми борцами христианской мысли», представляет собой, по Лескову, попытку сделать православие действенной общественной силой.

3. Скопчество.

Знакомство с источниками по истории скопчества, которое у Лескова лишено орловского колорита, проходило у писателя в два этапа: во-первых, в период подготовки докладной записки о «раскольничьих» школах (1863), а во-вторых, при работе над циклом «скопческих» статей (1869), поводом для создания которых послужило разоблачение моршанского купца Плотицына, одного из виднейших российских скопцов. В последнем случае Лесков счел недостаточно полными сочинения о «белых голубях» Мельникова-Печерского, абсолютно неприемлемой концепцию В.Кельсиева, видевшего глубокий политический смысл в скопческой мифологии, и положил в основу своей серии статей «Исследование о скопческой ереси» (1845) Н.И.Надеждина. Однако, опираясь на труд Надеждина, Лесков выстраивает собственную концепцию скопчества. Следуя за Надеждиным в толковании скопчества как явления, родственного русскому политическому самозванству, Лесков придает политическим упованиям скопцов более широкое и современное звучание за счет настойчивой комической параллели между скопцами и нигилистами. Разделяя другую яркую идею надеждинского исследования - представление о старообрядческом генезисе скопчества, - Лесков в то же время связывает эту проблематику с брачной, полагая, что беспоповство, хлыстовство и скопчество - это три разных решения народной совестью «проблемы пола» в новых условиях прекращения священства. Достаточно своеобразны статьи Лескова (на фоне своего первоисточника - книги Надеждина) и в отношении размышлений о «национальности» скопчества: признавая глубокую укорененность скопчества в современной России, Лесков называет эту секту «русской диковинкой», существованием которой можно опровергнуть западническую доктрину. Миссионерский пафос, присущий статьям писателя, убежденного в необходимости противодействовать прозелитизму скопцов и просветить мучеников скопческой идеи, исключает какое бы то ни было любование их причудливым мифотворчеством, Большой цикл "скопческих" статей не стал для Лескова толчком для развертывания этой темы в повестях и рассказах, хотя отдельные художественные штрихи в наследии писателя

связаны с его публицистикой, посвященной «плотицынскому делу». Весьма значим скопческий фон в повести «Полунощники», где буйствующий в неистовой гульбе купец Николай Иванович противопоставляет себя «плотцу Скопицыну, который с деньгами запирался». Метатеза «плотец Скопицын» (вместо «скопец Плотицын), во-первых, отражает трактовку скопчества Лескова-публициста, придававшего особое значение «моршанским миллионам», во-вторых, созвучна скопческой «лингвистике», в которой игра слов занимала не последнее место, в-третьих, актуализирует у «белых голубей» противоречие между проповедью умерщвления плоти и практикой обогащения.

В рассказе «Зимний день» скопчество предстает отраженным в обывательском сознании, не различающем двух значений слова «скопец» (с одной стороны, сектант, с другой - целомудренный девственник, как в евангелии от Матфея). Профанное искажение скопческой темы, в котором слышны отзвуки светских толков о «Крейцеровой сонате», приводят к комическому переплетению скопчества с другими явлениями религиозной жизни - толстовством, православным монашеством и евангельским принципом девственности ради служения ближнему (по этому пути следуют Лидия и Федорушка).

В то время как лесковская публицистика содержит наглядное представление о скопце («эти с скромною поступью, безбородые, с тоненькими голосками, с желтыми и морщинистыми физиономиями, с бесстрастно углубленными глазами личности»), то в художественном творчестве исповедники этого вероучения не появляются, скопчество интересует писателя как религиозный принцип.

4. Духоборчество

Духоборчество в отдельные периоды литературной деятельности Лескова приковывало его внимание разными своими гранями. В 1860-е гг. духоборчество появляется у Лескова как оттеняющий фон для изображения старообрядчества; в 1871 г., в повести «Смех и горе», писатель избирает

мистические и антиклерикальные элементы этого вероучения для создания образа князя Одоленского; в 1875 г. судьба ссылаемых духоборов становится для Лескова поводом высказаться о свободе совести в России; в 1888-1891 гг. давние воспоминания о духоборах сотрудника по «Русскому миру» генерала Р.А.Фаддеева воплощаются в рассказы «Антука» и «Дурачок», где, однако же, духоборческие мотивы уходят в подтекст; и, наконец, в последние годы жизни писателя общение с Толстым, внимание которого было тогда приковано к духоборам, возвращает Лескова к размышлениям над пацифистскими идеями в народной религиозности.

Представления об этой секте сложились у Лескова под влиянием источников богословского, миссионерского и публицистического характера (среди которых прежде всего должны быть названы книга О.М.Новицкого «О духоборцах» и трактат Иоанникия Голятовского «Ключ разумения»), а также благодаря личному опыту общения с исповедниками этого вероучения. Если в лесковской публицистике 1860-х гг. духоборы, «отвергающие все таинства», выполняют «сравнительно-сопоставительную функцию» для выявления специфики раскола, то в 1875 г. Лесков создает очерк «Несколько слов по поводу записки высокопреосвященного митрополита Арсения о духоборских и других сектах», где духоборчество становится уже самостоятельной темой. Лейтмотивом лесковской статьи являются гонения на духоборов, которые, наряду с молоканами, были жертвами правительственных «пересыльных операций». В соответствии с такой особенностью истории духоборчества, Лесков, полемизируя с противосектантской стратегией владыки Арсения, изображает массовое переселение инаковерующих как народное бедствие, прибегая к авторитету народного мнения об истинности мучимой веры.

Поставив в один ряд духоборчество и хлыстовство в повести «Смех и горе» (князь Одоленский «мнил себя и хлыстом, и духоборцем»), писатель подчеркнул в своем герое не только своеобразный антиклерикализм, но и игровой характер его псевдорелигиозных занятий. В то время как штундисты или молокане были сектами действенного христианства, хлысты и духоборы в своих религиозных поисках большое значение придавали мистике словесных

созвучий в сочиняемых ими текстах. Одновременное упоминание о хлыстах и духоборах свидетельствует о лесковской осведомленности относительно некоторой близости вероучений этих сект, для которых была характерна замена Библии так называемою «Книгою животною».

Лесковский интерес к духоборам-пацифистам на военной службе, углубленный знакомством с рукописью «об отказавшихся брать в руки оружие солдатах-духоборах». и лекциями Ф.А.Терновского по церковной истории, трансформировался в такие разные рассказы, как «Антука» и «Дурачок», отразившие выбор противоположных решений в ситуации принуждения к «палачевским обязанностям». Если в рассказе «Антука» реализация первоначального замысла осуществляется по принципу диаметральной противоположности идее мученичества, которая оказывается несоизмеримой с современным человеком, то в рассказе «Дурачок» исходный духоборческий импульс приводит к повествованию о самопожертвовании Паньки-«дурачка», которого даже иноверцы называют «праведным». В процессе художественного воплощения начальный замысел о новомученике-духоборе лишается какого бы то ни было сектантского колорита, однако религиозный максимализм духоборов связывается в творческом сознании Лескова с презираемыми миром фольклорными дураками.

5. Молоканство

Молоканство занимает достаточно заметное место в религиозной публицистике писателя, однако интерес к догматическому и нравственному богословию молокан не привел Лескова к созданию художественных образов исповедников этого вероучения. Внимание писателя приковано к народным мифам о молоканах, которые использовались в рассказах «Павлин» (1874), «Несмертельный Голован» (1880), «Печерские антики» (1882). Многочисленные упоминания о молоканах основываются у Лескова на близком знакомстве писателя с этой сектой, известной ему как по личным, идущим с детских лет, впечатлениям, так и по многочисленным письменным источникам - молоканскому катехизису (цитируемому в «Энергической

бестактности»), исследованиям ученых-богословов о молоканстве (среди которых прежде всего надо назвать книгу О.М.Новицкого «О духоборцах»), миссионерским трудам православных священников, в частности, орловского священника Евфимия Остромысленского. Антимолоканская проповедь отца Евфимия свидетельствует о том, что молоканство в Орле было явлением заметным еще за три десятилетия до рождения Лескова, и ко времени детства будущего писателя молоканство среди орловцев, скорее всего, уже обросло своей мифологией. Поэтому неслучайно в «лесковском» молоканстве на первый план выходит именно народная интерпретация этого вероисповедания.

В лесковской публицистике молоканство рассматривается в составе нескольких тематических рядов, объединяясь с другими сектами в зависимости от угла зрения на проблемы народной религиозности. Так, мифотворчество молокан, создавших, по Лескову, «полухристианскую, полуязыческую мифологию», позволяет сопоставить их со скопцами и хлыстами; трезвость молокан сближает их со штундистами и «некоторыми другими из русских сектантов евангелического духа». Оспаривая безграмотные типологии расколосектантства, писатель настаивает на еретическом характере молоканства, а также «иконоборства, духоборства и скопчества».

В художественном творчестве Лескова образ молоканства появляется более чем через 10 лет после вступления писателя на поприще расколоведения. В рассказе «Павлин» это слово становится существенным элементом того сплетения фантастических слухов, порожденных всеобщим любопытством к Павлину, который подозревается соседями в принадлежности к молоканской секте на основании своего замкнутого, «заносчивого и гордого» нрава, а также трезвости (не пьет ничего, кроме воды и молока»). Тем самым, преломление молоканства в народном сознании, по Лескову, далеко от соображений вероисповедного характера, а само молоканство в «Павлине» становится элементом народной религиозности, в которой так много смутных и даже полусказочных представлений о явлениях конфессиональной жизни. В «Несмертельном Головане» облик молоканства более богат различными

оттенками: наряду с истинным, исторически достоверным молоканством, есть ложные, а также фантастические представления об этой вере. Таким образом, молоканство соотносимо с той многоголосой молвой, которая является одним из главных «героев произведения». Фрагмент о мнимом молоканстве Голована особенно любопытен попыткой автора распутать нити народного мифотворчества, добравшись до самых истоков этой «лыгенды». Прежде всего, автор дает анекдотическое разъяснение простонародных представлений о молоканстве: ложная этимология слова «молокан» вкладывает в это слово лишь понятие о молочном промысле владельца «ермоловской коровы», который к тому же поит молоком сирот, умирающих и больных. Однако такое словоупотребление, при котором «молокан» становится измененной вариацией' понятия «молочник» (к тому же возникает созвучие: Голован-молокан), в контексте рассказа приобретает не только комические смыслы, обнаруживая сходство Голована с другими близкими писателю натурами -Константином Пизонским и Иваном Флягиным, которые также предстают в редкостном для мужчины занятии, «выкармливая» детей молоком. Эта наивно-комическая трактовка «молоканства» Голована, уходящая корнями в мифопоэтическую подпочву произведения (молоко в народном сознании воспринималось как символ изобилия) является существенным элементом того мифотворчества, которое развертывается вокруг «молокана», таинственно защищенного от страшной язвы. Вторая, менее фантастическая версия о принадлежности героя к молоканству, связана людской молвой о Головане как чужаке по вере, и народные соображения о «нехристианских» и «неправославных» поступках Голована, чуждого «мечтательному суеверию», освещены явным авторским сарказмом. Третья версия, объясняющая толки о Головане-«молокане», переводит молоканство из области сказочных фантазий на реальную почву и актуализирует тему религиозного исповедничества и гонений за веру. Неоднозначный и противоречивый образ молоканства в «Несмертельном Головане», порожденный как «народной наивностью», так и «бесконечными стремлениями живого духа», является существенным звеном в

слагающихся на страницах рассказа «лыгенде» и правде об орловском праведнике.

В «Печерских антиках» (1882) слово «молокан» обретает иной смысл, не встречавшийся ранее у Лескова, но достаточно распространенный, связывающий происхождение слова с игнорированием членами этой секты православных постов. Сугубо отрицательные коннотации слова «молокан» звучат в устах постаревшего отрока Гиезия, который болезнью объясняет свое вероотступничество («...как молокан, мясное и зачищаю, точно барин»).

Наряду с рассмотренными молоканскими сюжетами у Лескова, следует остановиться на тех важных моментах истории этой секты в России, которые не были отмечены писателем. Так, вне связи с молоканством предстает у Лескова Г.С.Сковорода, чье влияние на молокан было отражено в материалах «Киевской старины», которая была в поле зрения Лескова.

. 6. Штундизм

Штундизм - наиболее ценимое Лесковым отечественное религиозное движение, с которым он связывал надежды на духовное обновление России. Апологетическое отношение к штунде не менялось на протяжении двух десятилетий, до самой смерти писателя, и ни к одному из явлений разноверия он не проявлял такого пристального внимания, следя за совершающейся на его глазах историей этой секты. Свое личное свидетельство, например, присутствие на «штундистских» процессах, писатель неоднократно подчеркивал в своей «штундистской» публицистике. В лесковской публицистике, посвященной штундизму, сразу наметилась та трактовка, которая в дальнейшем, не меняясь существенно, углублялась, взаимодействуя с другими занимавшими писателя «вопросами веры». Во-первых, Лесков, видевший стремление простолюдинов к осмысленной вере и знанию Библии, был убежден в глубоко народных истоках штундизма, что в лесковских статьях составляло пункт неявной полемики с Достоевским, считавшим штунду «немецким протестантством в среде православия». Во-вторых, падение нравов в русском духовенстве, по Лескову (для которого было очень

важно единомыслие с И.С.Аксаковым в этом вопросе о «требоисправителях»), вызывает в народе тяготение к штундизму. Поэтому глубоко знаменательно, что очерк «Райский змей» (1882), где речь идет о «покидающем православие для штунды» крестьянстве, имеет подзаголовок «Из мелочей архиерейской жизни». Благодаря такому упоминанию о «Мелочах...» устанавливается связь со звучавшей в очерках об архиереях темой ответственности православного иерарха за возникновение сект в его епархии. В-третьих, для Лескова штундизм был ненасильственной оппозицией «оподлению» и явлением большой очистительной силы, способствующим переоценке устоявшейся церковно-общественной жизни, в том числе разоблачению элементов магизма в невежественном «православии». Наконец, для Лескова было характерно рассматривать 'штундизм как противоположный староверию полюс простонародного религиозного разномыслия (слово «нововеры» звучит антитезой «староверам»). В то же время «лесковский» штундизм становится антиподом пашковству, противостоя ему как крестьянская вера и вере барской, как практическое христианство мечтательному благочестию.

Пристальное внимание писателя к штундизму, остававшемуся для него на протяжении двух десятилетий успешной попыткой воплощения христианского идеала в современности, нашло выражение и в художественных образах. В «Мелочах архиерейской жизни» (1878) штундистская тема возникает при сопоставлении двух киевских митрополитов, которые были для автора живым воплощением поляризации церковных сил: детски чистого и простого Филарета (Амфитеатрова), оставившего в наследие своим преемникам «сплошное, одноверное население», и Арсения (Москвина), при котором «многие спешили перебегать в тихую штунду». «Тихая штунда», занимая срединное положение в повествовании об архиереях и, благодаря авторскому эпитету, примыкая к словоупотреблениям типа «тихая слава», «тихая беседа о добром человеке», включается в стержневую оппозицию евангельской простоты и горделивой пышности.

Другая оппозиция - практического христианства и религиозной маниловщины - лежит в основе рассказа «Два свинопаса» (1884), замысел

которого вызревал в полемических очерках «Княжьи наветы» и «Послание к кривотолку», где штундизм изображен как светлая антитеза пашковству и в то же время крестьянский аналог вероучения Толстого. Композиция рассказа способствует мажорному звучанию штундистской темы: если первый эпизод в иронических тонах изображает легкость примирения со своей совестью «свинопаса»-пашковца, убежденного, согласно своему вероучению, что он «оправдан своей верою», то противоположное решение вечной темы блудного сына в штундистской среде представляет собой, по Лескову, пример истинного христианского покаяния.

Художественное исследование первоистоков штундистского движения являют собой такие произведения, как «Некрещеный поп», «Фигура», «Заячий ремиз», в каждом из которых по-своему взаимодействуют церковная и штундистская темы. В рассказе «Некрещеный поп» для уяснения феномена о. Саввы («вокруг его села кругом штунда, а в его малой церковке все еще полно народу») появляется авторская ретроспектива, изображающая предшественников штундизма - «простолюдинов, которые пустили совершенно новую струю в религиозный обиход южнорусского народа», «отшельников», селившихся в «маленьких хаточках» в «закоулочках» (тип замкнутого пространства, который созвучен лесковскому образу штундизма). Воспитанный Охримом Пиднебесным, одним из подобных «отшельников», в жизни которых давно обозначилась трещина между евангельским и церковным, Савва тем не менее выглядит как живое преодоление наметившего разлада народной веры и церковности. Штундистский подтекст необходимо принимать во внимание в рассказе «Фигура» («родоначальником украинской штунды» называл своего героя сам писатель, и это признание проливает свет на лесковское понимание первопричин штундизма). Приблизительный расчет художественного времени позволяет сделать вывод о том, что Лесков уводит корни штунды на полвека глубже официальной фиксации этого религиозного движения, связывая его с народным тяготением к подлинной христианской жизни, несводимой к церковному обряду. Антицерковный мотив звучит по нарастающей в ходе повествования.

Несколько пренебрежительный отзыв Фигуры о высокомерных родственниках: «Бог их церковный знае», - придает используемому фразеологизму буквальный смысл, поскольку связанные с церковью ситуации имеют довольно мрачный (нарушение полковым священником тайны исповеди, приведшее к трагедии), либо комический (суеверные и театральные моменты в благочестии генерала Сакена) характер. На фоне церковных искажений христианства опростившийся Фигура изображен исповедником бескомпромиссного христианства, что является несколько прямолинейным воплощением издавна занимавшей писателя мысли о «прямом приложении евангельского учения к жизни» (так именовал Лесков цпунду).

Появление штундистской темы в «Заячьем ремизе» подготавливает сатирически изображенная «церковность» - начиная с изображенного в традициях бытовой сказки корыстолюбивого попа Прокопа и заканчивая современным богослужением с его «византинизмом» («метание орлецов») и распространенными трактовками «павлечтения», узаконивающими социальную неправду. Показанный через искаженное отражение в непросвещенном и отуманенном карьерными вожделениями сознании Опанаса Перегуда, желающего изловить «потрясователей», штундизм предстает как преступление неких «зловредных тварей», которые «Евангелие в карманах носят и людям по овинам в ямах читают». «Многосоставность» авторского слова («прошу меня не осудить за то, что здесь его и мои слова будут перемешаны вместе») дает возможность изобразить событие одновременно с множества точек зрения. Слова «еретичество», сказанные о народном осуждении духовенства, безусловно, являются бранью самого попа Прокопа, желающего запугать инакомыслящих. Однако слово «еретичество» приобретает по ходу повествования свой прямой смысл, поскольку недостойный пастырь, возбудивший в своих прихожанах к себе недоверие, роняет семена религиозного противомыслия, которое через несколько десятилетий оборачивается в Перегудах штундой. Народное движение к Евангелию, выразившееся в штундизме, соотносимо с духовной эволюцией Опанаса Перегуда, который вначале не узнает, несмотря на свое богословское

образование, новозаветных цитат и подает за них донос, а затем, после своего обращения, подобно штундистам, становится «христианином-практиком».

Глава 3 «Ереси барственного измышления» состоит из двух разделов: «Пашковство» и «Толстовство».

В преамбуле к этой главе дается обзор предшествующих пашковству и толстовству других религиозных переживаний образованного общества, которые были в поле зрения Лескова. Внимание писателя к социальной окраске религиозных веяний порой выражалось в отождествлении сословных и «образовательных» характеристик, что привело к частичной синонимии выражений «высшее русское общество» и «русские образованные люди» в лесковских текстах, отразивших основные фазисы религиозной жизни российского общества конца ХУШ-ХК вв. Наряду с масонством, мистицизмом александровской эпохи, увлечением католичеством, у Лескова спиритизм и даже в определенной степени нигилизм предстают как религиозные феномены. Впечатление о нигилизме как своеобразном «нововерии» создается у писателя с помощью конфессиональной лексики (люди «нигилистического культа», «ортодоксальные нигилисты», «отпечатленье нигилистического "помазания"», «идолослужение и направленство»),

1. Пашковство

Уступая штундизму в авторских симпатиях, пашковство является тем религиозным движением, в изображении которого более всего значим автобиографический фон повествования (особенно важно лесковское взаимодействие с «сентиментальным благочестием» на поприще народного просвещения - его участие в издании журнала «Русский рабочий»). Личная близость Лескова деятелям редстокизма-пашковства (в некоторых лесковских текстах эти слова синонимичны и взаимозаменяемы) и скептическое отношение писателя к большинству печатных выступлений о петербургском

нововерии определили незначительную роль «книжного подтекста» в рассказах и статьях, посвященных «великосветскому расколу».

Пашковство, подобно старообрядчеству, с которым у Лескова также было долговременное живое общение, не проходило «публицистической» стадии «освоения», ' сразу, в год своего возникновения, появившись в художественном творчестве писателя («На краю света»).

Одна из наиболее устойчивых примет лесковской интерпретации «великосветского раскола» - это акцентирование тендерной окраски светского нововерия, представления о пассивном мужском и активном женском началах в редстокизме. Лесковское осмысление редстокизма как феномена дамской религиозности проявилось уже в первом отклике на новое религиозное веяние - очерке «Несколько слов по поводу записки высокопреосвященного митрополита Арсения о духоборских и других сектах» (1875), и в дальнейшем образы женской религиозности становятся одним из способов иронического освещения «сентиментального благочестия» (искусственная экзальтация неофиток, пашковство как религиозная мода).

Пашковство - единственное отечественное религиозное течение, вызвавшее Лескова на полемику по догматическим вопросам. Резкое несогласие писателя с пашковским догматом об «оправдании верою» и прочими «теософскими элукубрациями» редстокистов становится в лесковских текстах исходной точкой для сопоставления его как с западными вероучениями (с лютеранством и «самыми бесплодными крайностями древнего докетизма» 'в очерке «Княжьи наветы»), так и предшествовавшими пашковству духовными поисками в образованном обществе. Например, контрастное изображение старых и новых религиозных увлечений высшего света в очерке «Поповская чехарда и приходская прихоть» приводит писателя к формуле «пиетизм нынешней великосветской беспоповщины», которая содержит одновременно и богословскую характеристику («пиетизм»), и ироническую оценку (комизм контрастного столкновения купеческо-простонародной беспоповщины с великосветской религиозностью).

В изображении редстокизма-пашковства Лескова привлекали ситуации межконфессиональных контактов; дающие эффект остранения: пашковство на фоне православия («На краю света»), штундизма («Княжьи наветы», «Два свинопаса» и др.), старообрядчества («Моления в пашковском согласии») и -шире - народной религиозности («Русские демономаны», «Сентиментальное благочестие»). Особенно значим контраст редстокизма и казенного православия в очерке «Великосветский раскол» - контраст, входящий в сложную систему оппозиций, лежащих в основе произведения. Редсток и его великосветские последователи, с одной стороны, противопоставлены «святому смирению русской народной веры», а с другой стороны, объединены своим отталкиванием от внешней стороны религии. Филиппика в адрес современной православной церкви и является тем завершающим аккордом, который знаменует собой резкий поворот темы великосветского раскола: вначале в авторском освещении редстокизма преобладают комические тона, затем трагикомические (когда в Редстоке автор начинает подчеркивать детские и «дон-кихотские» черты, сближающие его с лесковскими праведниками), затем речь идет о внушающих серьезный интерес плодах редстокизма (изображая религиозность «самого лучшего сорта слушателей Редстока», писатель аргументирует свое представление о пашковстве как вынужденном прибежище тех, кто ищет подлинной христианской жизни), и, наконец, о редстокизме говорится в тонах солидарности с людьми, которые церковной «скуки не выдержали и предпочли довольно несовершенное движение совершенному застою». Тем самым в очерке создается, в числе других, оппозиция фальшивой и истинной веры, безотносительно их конфессиональной принадлежности.

Лесковское пашковство - явление разнополюсное и многоплановое. С одной стороны, это светская мода, с другой - среди последователей Редстока есть подлинные праведники (Ю.Д.Засецкая, М.Г.Пейкер). Убеждение в неорганичности на русской почве миссионерских попыток исповедниц этого «чужеверия» побуждает писателя прибегать к образам «маскарада», «ряжения», а также образам западной религиозности, но это лишь одна

сторона явления. Одновременно звучит мотив о родственности и синхронности религиозных поисков «верхов» и «низов», что порождает применительно к пашковству такие конфессиональные метафоры, как «великосветский раскол», «салонная христовщина», «великосветская беспоповщина», «великосветские штундисты», «пашковское согласие».

Разнонаправленность лесковских интонаций приводила к тому, что современники порой воспринимали одни и те же тексты писателя в pro- и сопй-а-пашковских тонах. Такие противоречивые отклики обусловлены сложными, исключающими прямую оценку, формами проявления авторской позиции, среди которых можно назвать следующие: «пашковское» обрамление («На краю света»), суждения разных рассказчиков (от типологического подхода искушенного в сравнительном богословии архиерея до остраняющего восприятия наивного Шерамура), поэтика притчи («Два свинопаса», где пашковец уподобляется евангельскому блудному сыну), семантико-стилистическое наполнение библеизмов: «чужеземных проповедников» называют «кимвал звенящий» и «прузи» (одна из египетских казней), а их паству - «жены Лотовы» и «милые мироносицы».

2. Толстовство

Лесковская интерпретация толстовства как религиозно-этического общественного движения и диалог Лескова с Толстым - две вполне самостоятельные области, имеющие в то же время значительную смежную зону. Безусловно, восприятие Лесковым толстовства как религиозно-этического общественного течения во многом основывалось на осмыслении религиозно-философской доктрины Толстого. Вероучение Толстого, «близкого единоверца», стало значительной духовной поддержкой для Лескова. Многочисленные апологетические высказывания писателя свидетельствуют, что Толстой воспринимался как долгожданный единомышленник и соратник, сумевший более мощно выразить самые заветные мысли. Считая новые труды Толстого «гениальным истолкованием христианства», Лесков в то же время скептически относился к отдельньм

положениям толстовского учения. Главными пунктами, вызвавшими протест у Лескова, было учение Толстого о «непротивлении злу насилием» и толстовский взгляд на отношения полов и, в частности, на «женский вопрос». Значительный скепсис у Лескова вызвала практическая сторона толстовского учения - принцип опрощения, который с течением времени казался Лескову все более искусственной и безрезультатной попыткой преодоления векового разлада между «черной и белой костью» (если в «Полунощниках» сочувственно изображается попытка Клавдиньки жить трудами рук своих, то через три года, в «Зимнем дне», деятельность опростившихся толстовцев предстает никчемной и жалкой, что соответствовало эпистолярным высказываниям писателя о толстовцах: «Я преглупо раздражаюсь, когда слышу их "лепетанье" о работе»). Многочисленные наблюдения над опростившимися интеллигентами, недовольство видными толстовцами, с которыми Лесков сотрудничал в «Посреднике», а затем и конфликт с Чертковым привели в конце концов к однозначно отрицательной оценке толстовства, зафиксированной, в частности, А.И.Фаресовым: «Льва Николаевича Толстого люблю, а "толстовцев" нет». Изменение первоначальных взглядов на толстовство, приведшее в конце концов к разочарованию, Лесков выразил через сопоставление этого движения с нигилизмом («Теперь, садись и пиши второе "Некуда" о большинстве наших толстовцев»).

Толстовство как нравственно-религиозное общественное течение отображено в «Полунощниках», «Зимнем дне» и «Загоне». Эти произведения привлекали внимание исследователей, однако мотивы религиозного разномыслия заняли видное место лишь в анализе Х.Маклейна, усмотревшего изображение толстовства не только в «Зимнем дне» и «Загоне», в которых упоминаются «непротивленыши», «непротивленка» и «толстовка», но и в «Полунощниках» (принадлежность Клавдиньки к интеллигентскому «нововерию» не вызывает сомнения у исследователя, который называет ее «толстовствующая героиня»). Соглашаясь с выводом Маклейна, сравнивавшего журнальный и окончательный текст «Полунощников», об

усилении, в ходе авторской переработки, «толстовских мотивов повести, укажем на те детали произведения (возможно, очевидные для американского исследователя), которые позволяют судить о принадлежности героини к толстовству, изображенному Лесковым через систему намеков. Наряду с таким аргументом, как убежденность компетентных современников Лескова в участии Клавдиньки и ее единомышленников в этом движении («толстовцы <...> представлены как святые», - писал о повести автор нескольких трудов о вероучении Толстого архимандрит Антоний Храповицкий), доводами в пользу причастности героини к новому религиозно-этическому течению могут служить ее опрощение, вегетарианство, индифферентизм по отношению к церковным установлениям, отречение от «благородных удовольствий» (что соотносится с толстовским мятежом против культуры), отказ от брачной жизни (заставляющий вспомнить о позднем толстовском убеждении в низменной природе чувственной любви, а главное - о его рецепции в толстовских общинах), трактовка евангелия как этического учения, а Христа -как учителя добродетели («верую <.. > что есть Бог, и что на земле жил Иисус Христос, и что должно жить так, как учит его Евангелие»).

Однако новые праведники, толстовцы, не являются художественной удачей писателя, что отмечала самая доброжелательная по отношению к Лескову критика.

Частичную разгадку некоторой блеклости образов толстовцев в «Полунощниках» можно отыскать в изображении «выдающегося» священника, в котором все современники единодушно узнавали отца Иоанна Кронштадтского - постоянного оппонента Льва Толстого, вызвавшего резко критическое отношение Лескова еще в конце 1880-х гг., когда «яснополянский и кронштадтский старцы» стали восприниматься как два «самых замечательных и популярных» человека в России. Публицистические, эпистолярные и беседные высказывания Лескова рисуют сатирический портрет «тавматурга» «Пержана» (основными мотивами лесковского недоброжелательства были меркантилизм, культ истерического ожидания чудес вокруг о. Иоанна и поддержка им казенной церковности).

Сопоставление черновых набросков повести, хранящихся в РГАЛИ, с журнальным вариантом и, наконец, с окончательным текстом показывает, что у Лескова в ходе работы теряло свою резкость то противоречие, которое существовало для него вначале между толстовством и духовным движением, связанным с именем отца Иоанна. Действительно, первоначальная трактовка личности о. Иоанна во многом опиралась на толки о кронштадтском пастыре в толстовской среде (в лесковском архиве хранятся письма толстовцев, в которых вырисовывается сатирический облик о. Иоанна). Однако итоговый вариант представляет совсем другого кронштадтского пастыря: в облике о. Иоанна, воссозданном в сказовом повествовании через призму примитивного сознания корыстолюбивой приживалки, просвечивают кротость, мягкость, бессребреничество и простота («Простой-препростой» - это свойство Лесков особенно ценил в духовном сословии).

Такая подлинно лесковская стихия, как слово, открывает в кронштадтском пастыре человека, народу не чужого, в то же время сам язык в «Полунощниках» «сопротивляется» новым праведникам. В отличие от речи отца Иоанна, которой свойственны эмоциональная теплота, простота и сердечность, слог Клавдиньки отличается чрезмерной экзальтацией, риторической приподнятостью и нарочитостью («Мамочка! что есть счастие?..»). Кроме того, толстовская «терминология» порой ставит героиню даже в комическое положение. Так, в повести встречается анекдотическое обыгрывание бытовавшей среди толстовцев лексики, в Частности, в разговоре Клавдиньки со священником о столь важном для последователей Толстого вегетарианстве.

Переоценке личности о. Иоанна, проявившейся в окончательном тексте повести, возможно, способствовало и все нарастающее разочарование Лескова в толстовстве, которое особенно заметно проявилось в рассказе «Зимний день» (1894), где подчеркивается духовная несамостоятельность толстовцев -«малюток» Толстого, «непротивленышей» (IX,408) - и их неспособность к деятельному добру. Толстовское же движение, когда интеллигенты

становились сапожниками, бондарями, пахарями, представлялось Лескову, с его чувством народного, надуманным и искусственным.

Контраст между несколько рассудочной верой последователей Толстого и сердечной верой о. Иоанна весьма невыгодно оттеняет устремления толстовцев.

Если повесть «Полунощники» отражает начальную, более оптимистическую, фазу лесковской весьма сложной реакции на толстовство, то «Зимний день» знаменует собой разочарование в толстовском движении. Автор, показывая переплетение различных слухов, открывает читателю, «как складывается легенда» о толстовстве.

Для Лескова мерилом ценности нового религиозного движения была способность его сторонников на практике осуществить евангельские заветы («практическое христианство»), В рассказе «Зимний день» толстовство, представленное в тройном освещении, оказывается в трагикомическом положении непрактичного «сопротивленства» этому миру, проявляя себя, например, в таких делах бескорыстной доброты как отказ от наследства или подарок единственного фрака «знакомому лакею». Несмотря на то что толстовцы являются «внесценическими персонажами этого рассказа, объемность изображения достигается за счет стоустой молвы, которая включает в себя широчайший диапазон оценок: «эти», «безумцы», «добрые», «сопротивленцы», «малютки», «эти Figaro ci - Figaro 1а» и т.д.

Подводя итог лесковской «толстовиане», следует обратить внимание, что выстроенная нами картина нарастающего разочарования писателя в толстовстве не означает одномерного и прямолинейного движения лесковской мысли в противоположную сторону от какой-либо солидарности с толстовцами. Всегда дистанцирующийся от «направленства», писатель на разных этапах развития этого движения видел безусловную ценность в поисках последователей Толстого.

Изображая последователей «ересей барственного измышления», Лесков подчеркивал тот характер праздного развлечения, которой подчас приобретали

религиозные занятия людей, «иже в трудех человеческих не суть» («Великосветский раскол»).

На первый план у Лескова выходит не столько само содержание распространившихся в образованном обществе религиозных систем, сколько их отражение в общественном восприятии («Обсуждением самых серьезных вопросов, требовавших глубины христианского настроения и преданности делу, занимались люди самого легкого светского воспитания»),

Пашковство и толстовство в интерпретации Лескова представлены как вероисповедания, противостоящие народной вере. Народная религиозность является и антиподом, и коррелятом отвлеченным вероисповеданиям образованного общества.

И пашковство,' и толстовство изображены у Лескова в попытках деятелей этих движений сблизиться с народом, показанных как невольное притворство («маскарад», «ряженый», «маска» - образы пашковской проповеди; «непротивленыши, и все они были в ихней форме» - говорится о «переодевании» опростившихся последователей Толстого).

Наиболее близкий Лескову тип религиозности воплощают в себе люди, сумевшие соединить религиозную просвещенность с теплотой и сердечностью народной веры.

В заключении делается попытка воссоздать общую картину отечественного разноверия, как она рисовалась Лескову. Особенности конфессионального мышления писателя проявлялись в его восприятии различных вероучений, и издавна существовавших, и лишь только начинавших складываться, в их взаимосвязях, пересечениях и соположениях. «Веру пахогницы» он воспринимал на фоне «веры бархатницы», штундизм -как антипод старообрядчества и, в другом ракурсе, как антипод пашковства, а в самом пашковстве он видел своего рода аналог старообрядчества («великосветский раскол») и хлыстовства («салонная христовщина»). Такой пронизанный чувством историзма сопоставительный подход Лесков проявлял не только в силу своей широкой осведомленности в многообразных

религиозных исканиях, вызывавших в пореформенные времена повышенный интерес в русском обществе; он был убежден в том, что адекватное понимание каждого отдельного из наблюдаемых им направлений может быть достигнуто лишь при целостном видении той объемной подвижной структуры, которую в своей совокупности и сложном взаимном переплетении образуют они в современной ему русской жизни. Кроме того, воссозданное писателем разноверие связано множеством нитей с другими константами лесковского мира. Расколосектантство смыкается у писателя с праведничеством, народной религиозностью (как скопчество, так и староверие становятся отдельными деталями единой картины народной веры), русской демономанией, «стариной» и «старой сказкой», нигилизмом, проблемой национальной ментальности (иновер как «другой»). Поглощавшее внимание Лескова легендотворчество также роднит разноверие с прочим пространством «вопросов веры». Писателя волновало не только религиозное явление как таковое, но и его отражение в массовом сознании; причем мифологизация в области расколосектантства интересовала Лескова как в народной среде, так и в образованном обществе.

Наконец, особый аспект единства мира лесковского разноверия связан с аксиологией писателя, где одно из первых мест занимают такие понятия, как «толерантность», «религиозная свобода», «свобода совести». С одной стороны, лесковскому человеку присуще стремление к «взаймоверию», к преодолению «разно'бытия по вере», с другой - понимание того, что необходимо «дать свидетельство своей толерантности по отношению к людскому разномыслию, разночувствию и разностремлению». Творчество Лескова, писателя особенной восприимчивости к «вопросам веры», становится синтезом разноаспектных знаний о природе религиозного разномыслия и дает возможность увидеть диалектическое единство «разноверия» и «взаймоверия».

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях автора (в т.ч. в девяти из утвержденного ВАК перечня ведущих рецензируемых изданий: см. №№ 2-11).

1. Монография: Русское разноверие в творчестве Н.С.Лескова. СПб.: Изд-во Невского института языка и культуры, 2010. 250 с. - 15,6 пл.

2. Огюстен Тьерри в черновиках И. А. Гончарова («Обрыв» и воспоминания «В университете») // Русская литература. 2001. №2. С. 122-1-32.- 0,8 пл.

3. Категория времени в романе «Обломов» (к истории вопроса) // Русская литература. 2002. №3. С.38-43,- 0,4 п.л.

4. «Алеутский духовидец» в контексте «спиритической» темы у Лескова // Русская литература. 2008. №2. С. 16-27.- 1 п.л.

5. Мемуарный факт в мистическом освещении // Русская литература. 2009.Ш.С.153-162,- 0,8 п.л.

6. Суеверные приметы в творчестве Н.С.Лескова (фельетон «Старых баб философия» и художественное творчество) // Вестник СПбГУ. 2009. №1. С.56-64.- 0,7 п.л.

7. Литературные маски Н.С.Лескова // Вестник СПбГУ. 2009. №3. С.88-97. — 0,4 п.л.

8. Простонародное сектантство в интерпретации Н.С.Лескова и Г.И. Успенского («Два свинопаса» и «Несколько часов среди сектантов») // Вестник СПбГУ. 2009. № 2. С.54-65. - 0,5 п.л.

9. Образы камней-самоцветов в структуре рассказов Н.С. Лескова, их символика и художественная функция // Русская литература. 2009. №3. С.3-25,-1,6 п.л.

10. «Власть тьмы» - библейское и толстовское в интерпретации Лескова (Неизвестная статья Лескова «О дурацких обычаях») И Мир русского слова. 2009. №4. С. 49-57. - 0,5 пл.

11. Молоканство в творчестве Н.С.Лескова // Вестник СПбГУ. 2010, №2. С.36-45.- 0,7 п.л.

12. Антитолстовская проповедь о. Иоанна Кронштадтского и творчество Н.С.Лескова 1890-х годов // Историко-литературный сборник. Материалы «Герценовских чтений» 2002 года. СПб., 2003. С.123-128.- 0,4 пл.

13. Примечания к очерку: К.М.Фофанов. Воспоминания о величайшем молитвеннике народном // Святой праведный отец Иоанн Кронштадтский. Воспоминания самовидцев. М., 2004. С.732-735. - 0,15 пл.

14. Взаимоотражения: «Мелочи архиерейской жизни» Н.С.Лескова и «Мелочи архи-, прото- и просто иерейской жизни Михаила Ардова // Лесковский палимпсест. Вып.7. СПб., 2006. С.92-100,- 0,4 пл.

15. Христианские мотивы в творчестве Н.С.Лескова (Проблема интерпретации) // Лесковский палимпсест. Вып.8. СПб., 2007. С.67-74,-0,4 пл.

16. Религиозно-фольклорные мотивы в творчестве Н,С.Лескова //Печать и слово Санкт-Петербурга. Сб. научн. трудов. СПб., 2007. С.122-130.- 0,5 пл.

17. Миссионерская тема в творчестве Лескова («На краю света» и «Владычный суд») // Ученые записки Орловского государственного университета. Лесковский сборник - 2007. Орел, 2007. С.59-64.- 0,4 пл.

18. И.К.Сурский и его книга // И.К.Сурский. Отец Иоанн Кронштадтский. М., 2008. С.565-583. - 1,2 пл.

19. Примечания к кн.: ШССурский. Отец Иоанн Кронштадтский. М., 2008. С. 583-560. В соавторстве с Ю.В.Балакшиной. - 3,1 п.л.

20. Символика драгоценных камней в творчестве Н.С.Лескова // Онтогения минералов и ее значение для решения геологических прикладных и научных задач. Международная научная конференция. СПб., 2009. С.57-60. В соавторстве с М.А.Ивановым. - 0,2 пл.

21. Духоборческий подтекст в поздних рассказах Лескова // Toronto Slavic Quarterly. 2010. №1.-1 пл.

Общее количество печатных листов: 32,2

Подписано к печати 05.07.2010. Формат 60 х 84 1/16. Печ. л. 2,34. Тираж 100. Заказ №835.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Ильинская, Татьяна Борисовна

Введение.

Глава

Источники темы разноверия.

Терминология.

Раскол.

Секта.

Ересь.

Лесковский опыт разноверия.

Семья.

Орел.

Русь <.> от Черного моря до Белого и от Брод до Красного Яру».

Расколоведы» - личное окружение и круг чтения.

Глава

Мужицкая вера".

Старообрядчество.

Хлыстовство.:.

Скопчество.

Духоборчество.

Молоканство.

Штундизм.

Глава

Ереси барственного измышления».

Пашковство.

Толстовство.

Введение диссертации2010 год, автореферат по филологии, Ильинская, Татьяна Борисовна

Данная диссертация' посвящена исследованию лесковской интерпретации отечественного конфессионального многообразия, или, следуя терминологии самого писателя, - «разноверия». Лесков часто-употреблял слово «разноверие» как синоним более привычных слов: религиозное движение, расколосектантстч во, имея в виду феномен сосуществования «у нас на Руси» различных религиозных учений и верований, как близких православию, так и откровенно сектантских.

Постановка в публицистике и художественном творчестве Лескова вопросов-отечественного религиозного разномыслия, зачастую имеющая скрытую или явную полемическую направленность, вызывала живой читательский, интерес и особую активность исследовательской мысли. Изучению этой части творческого наследия Лескова посвящена обширная литература -гот критических разборов и оценок, принадлежащих современникам писателя, до специальных статей, появившихся^ в последние годы. В настоящее время можно говорить о многообразии научных подходов в изучении той концепции русского религиозного разномыслия, которая постепенно органически формировалась в творчестве Лескова на основе обретаемого им собственного опыта близкого жизненного соприкосновения с миром народных верований и в результате целенаправленного! изучения писателем специальной литературы, посвященной проблемам раскола и сектантства. В ряде современных исследований* статьи и очерки Лескова о русском разноверии рассматриваются в основном в историко-биографическом аспекте (А.Н. Лесков, А.В.Сажин, В. Эджертон). В работах О.В. Анкудиновой, A.A. Горелова, O.E. Майоровой, Х.Маклейна, И.В. Столяровой, В.Е. Хализева лесковская трактовка явлений разноверия в публицистических и художественных сочинениях писателя поставлена в связь с эволюцией ценностных ориентиров писателя и вызванных ею изменений его поэтики. В книгах А А. Горелова, Е.В. Душечкиной, АА. Новиковой имеет место правомерный акцент на том, что народная религиозность представлялась Лескову одной из значительных областей народной^ культуры, заслуживающей особого-глубокого изучения. Плодотворными1 следует признать в современном Лескове— дении и тенденции к анализу сочинений писателя О'русском разноверии? через призму этноконфессиональной- проблематики- (О.В.Анкундинова; О.В.Евдокимова, О.Е.Майорова) и вопросов «социологии религии», волновавших писателя (В.Эджертон). Вместе с тем говорить о достаточной степени изученности бегло обозначенных нами проблем еще невозможно. Современная-лесковиана нуждается* в исследовании, в котором бы систематизировались и' синтезировались имеющиеся наблюдения и размышления над «расколосектант-скими» образами и мотивами в творчестве писателя, что и определяет актуальность темы нашего исследования.

Наш подход к воссозданному Лесковым миру религиозного разномыслия задан особенностями конфессионального сознания писателя. Уникальность лесковского видения определяется в первую очередь исключительной, судьбой писателя, рано столкнувшей' его с гонимыми верами, а затем заставившей соприкоснуться с различными религиозными движениями. Знакомство с крупнейшими расколоведами (П.И.Мельников-Печерский, А.П.Щаповш др.), изучение архивных материалов и специальной литературы позволили Лескову проявить себя> необыкновенно многообразно на' поприще изучения разнонаправленных религиозных исканий: в отличие от многих других публицистов, он в одном лице совмещал чиновника, историка, исследователя-сектоведа, журналиста, миссионера, художника слова. Осмысление своего постоянно углублявшегося «разлада с церковностью» привело Лескова к позиции религиозного диссидента, которая выражалась в литературной маске «ересиарха Николая». Глубокие внутренние (и даже сокровенно-интимные) истоки темы религиозного инакомыслия обусловливают тот факт, что она пронизывает такие характерно лесковские сферы, как праведничество, странничество, «старая сказка», «практическое христианство».

Своеобразие отражения религиозного инакомыслия в творчестве Лескова определяется, с одной стороны, исследовательской направленностью его взгляда, с другой - его солидарностью с позицией «против течений» (в том числе и с гонимой верой). Особый лесковский ракурс видения отделившихся от господствующей церкви вероучений выражается в его пристрастии к слову «разноверие», звучащему как в эпистолярных и публицистических, так и в художественных текстах. Этот малоупотребительный научный термин под пером Лескова раздвигает свои традиционные смысловые границы, обнаруживает способность к многозначности и порождению новых слов, «рифмуясь» с другими обозначениями вер - как общеупотребительными (староверие), так и авторскими (взаимоверие). Сопоставив семантико-стилистическое измерение слова «разноверие» в лесковских тестах и, с другой стороны, в трудах иных авторов, можно сделать вывод, что у писателя' это слово, помимо общепринятого значения «разные веры», выражает еще такие смыслы, как «другая вера», вера «других», «не наша» вера. Лесковский окказионализм «разноверец» («русские разноверцы») содержит идею конфессионального многообразия и в то же время не несет в себе представления о чуждости вероисповедания (как в слове «иноверец»). Национальная окраска религиозного чувства весьма заметна в многогранном лесковском разноверии, как и «религиозные разнствия» (по слову писателя) внутри православия. Последнее связано с крайне существенной для Лескова идеей индивидуального духовного опыта, приводящего к неизбежным разночтениям, без чего, однако, верующие будут напоминать «марионеток с религиозным заводом». Художественная глубина и неоднозначность лесковского феномена разноверия определяет его взаимодействие с такими значимыми для писателя явлениями, как «русская рознь» и «разнобытие по вере».

Поэтому слово «разноверие», стягивающее воедино этноконфессио-нальные и антиклерикальные смыслы, представляется нам ключом в мир лесковского религиозного разномыслия, своего рода объясняющим термином. Оно является более точным обозначением предмета нашего исследования, чем используемые писателем другие обозначения отделившихся от церкви вероисповеданий (как традиционные «секта», «раскол», «ересь», «религиозное движение», так и чисто лесковские «русская рознь», «церковное немирство», «семейная пря», «религиозные разнствия», «разноверные разнотолки»).

Обозначенный круг понятий определяет цель нашей работы, которая заключается в рассмотрении крупнейших отечественных религиозных движений, как они представлены в творчестве Лескова. Достижение поставленной цели реализуется решением следующих задач:

• Выявить совокупность источников, научных и публицистических, питавших лесковскую тему разноверия, а также круг предшественников и современников, повлиявших на разработку им этой темы.

• Проследить за тем, какое освещение и истолкование получали в публицистике и художественном творчестве Лескова крупные религиозные движения его времени, привлекавшие особо пристальное внимание писателя < (старообрядчество, скопчество, хлыстовство; духоборчество, молоканство, штундизм, пашков-ство, толстовство).

Метод исследования вбирает в себя достижения сравнительно-исторического, структурно-типологического и - в отдельных случаях — мо-тивного анализа (Б.Гаспаров) и может быть определен как системный. Осмысление мотивов и образов лесковского разноверия учитывает прежде всего проблемно-тематический аспект его творчества, а также лесковскую аксиологию, эмоциональный строй и особенности поэтики его очерков, повестей и рассказов.

Положения, выносимые на защиту:

1. Разноверие у Лескова, являющееся одной/из доминантных и уникальных черт его художественного мира, раскрывается- как система.сюжетов, в> которой различные религиозные движения существуют во-взаимосвязях, пересечениях и-соположениях, что- позволяет писателю воссоздать человека в его отношении к религиозному разномыслию.

2. Целостность мира русского религиозного разномыслия создается у Лескова.благодаря пронизывающим- «расколосектантские» тексты общим мотивам, среди которых доминирующее значение имеют мотив аполитичности* отечественных внецерковных движений; религиозного невежества, поисков истинной христианской жизни; брака и — шире — сектантского решения проблемы пола.

3. В основе лесковской концепции расколосектантства лежит социальная типология разных вероисповеданий, согласно которой* между ересями «мужичьего» и «барственного измышления», помимо» сил отталкивания, действуют и силы притяжения в форме отказа тех и других от традиционной обрядовости и обращения к Евангелию. Близость религиозных устремлений «верхов» и «низов» находит выражение в лесковской метафорике, носящей оксюморонный характер («великосветский' раскол», «салонная- христовщина», «великосветские штундисты», «пашковское согласие»).

4. Мир лесковского расколосектантства представляет собой антиномическое единство, в котором автор отражает сложность каждого конфессионального явления (разноверие как «рознь» и, напротив, как путь «обновления духа народного»), что позволяет уточнить и дополнить наблюдение А.Эткинда олес-ковском совмещении двух противоположных реакций высокой культуры на народное сектантство - как апологетической, так и негативной.

5. Сосредоточенность Лескова на религиозно-этических вопросах приводит к тому, что центральная в его творчестве категория праведности не ограничивается областью православия, но при этом исключительный интерес проявляется к «высокохристианским» разновидностям «нововерия» (штундизму, духоборчеству, толстовству на первом этапе его развития) и оставляет без внимания далекие от «практического христианства» ветви религиозного разномыслия' (скопчество, хлыстовство, странничеспю-бегунство). б^ Жо Лескову, русское-сектантство по-своему выражает народные иска-. ниЯ' праведности,, поэтому несогласие писателя? с представлением? о- западных корнях'отечественного?-рационалистического сектантства' находит преломление в переплетении фольклорных и сектантских мотивов его творчества: обращение к традиции народной сатирической сказки становится художественным исследованием первопричин штундизма; а образ фольклорного: дурака возникает' в итоге лесковских размышлений о природе духоборчества.

Научная «овизня »нашей работы заключается вследующем.

Впервые в сопоставительно-типологическом и хронологическом-плане* рассмотрены воссозданные Лесковым религиозно-этические течения. Этот вводимый < в отечественную лесковиану подход позволяет по-новому осмыслить. лесковский художественный мир, уточнить соотношение индивидуального® • социального в лесковском? конфессиональном, сознании. Впервые удалось раскрыть структуру и смысл лесковского понятия "русское, разноверие" и показать его роль как уникального ■ наблюдения и средства . художественного исследования« взаимосвязи; различных отечественных религиозных течений;второй половины XIX века, что внесло в русскую литературу то новое1 освещение народной жизни, которое позволяет увидеть человека в его сложном, порой противоречивом отношении к религиозному разномыслию.

Вводятся в научный обиход неизвестные ранее факты, дающие более полное представление о формировании лесковского интереса к многообразию вероисповеданий (противомолоканская проповедь гимназического законоучителя Лескова Евфимия Остромысленского; письма толстовцев, хранящиеся в РГАЛИ, использованные писателем в работе над повестью «Полунощники»).

Получены более полные представления о Лескове-мистике, авторе «Белого орла» и «Александрита»: обнаруженная нами в газете «День» (1889. № 431. 18 августа) статья» «Странный случай при смерти Дудышкина» становится тем фоном, на котором делается понятным отрицательное отношение писателям русским мистическим сектам.

Получен еще один важный аргумент против .точки зрения о «вынужденном» характере финала «Запечатленного ангела», который часто до сих пор трактуется как уступка Каткову. Благодаря целостному рассмотрению всего круга расколосектантских занятий писателя удалось увидеть, как расколовед и публицист в Лескове предвосхитили художника.

Благодаря другой обнаруженной нами неизвестной статье Лескова «О дурацких обычаях « («День». 1889.' № 417. 2 августа)-удалось расширить представление о близости религиозно-этических идей-Толстого и Лескова.

Это обеспечивает практическую значимость диссертации. Проделанный анализ и полученные выводы могут использоваться в вузовском преподавании и в практике средней школы, а-также при подготовке комментариев к религиозной публицистике и художественным произведениям Лескова.

Апробация исследования. Основные положения диссертации изложены в опубликованных статьях, тезисах, комментариях к ряду томов Полного собрания сочинений Лескова и докладах, сделанных на научных конференциях в Орле и Петербурге, в спецкурсе, прочитанном в Крестьянском государственном университете имени Кирилла и Мефодия.

Текст диссертации состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Феномен "разноверия" в творчестве Н.С. Лескова"

Заключение

Проследив.за тем, какое освещение и истолкование получали впублици-стике и художественном творчестве Лескова наиболее крупные' религиозные движения^ его времени, от старообрядчества до толстовства, попытаемся' воссоздать общую картину русского разноверия, как она рисовалась писателю.

Возможность увидеть обширный мир русского религиозного разномыслия в его целостности была обусловлена особенностями1 конфессионального мышления писателя. Лескову было свойственно воспринимать различные вероучения, и издавна существовавшие, и только, почти на его глазах возникавшие и в народной и в господской образованной среде в их взаимосвязях, пересечениях и соположениях. «Веру пахотницы» он воспринимал на фоне «веры бархатницы», штундизм - как антипод старообрядчества и, в другом ракурсе, как антипод пашковства, а в самом пашковстве он видел своего рода аналог старообрядчества («великосветский раскол») и хлыстовства* («салонная хри-стовщина»). Такой пронизанный чувством историзма сопоставительный подход Лесков проявлял не только в силу своей широкой осведомленности в многообразных религиозных исканиях, вызывавших в пореформенные времена повышенный интерес в русском обществе; он был убежден в том, что адекватное понимание каждого отдельного из наблюдаемых им направлений может быть достигнуто лишь при целостном видении той объемной подвижной структуры, которую в своей совокупности и сложном взаимном переплетении образуют они в современной ему русской жизни.

Особый интерес писатель проявлял именно к тем вероучениям, которые возникали в народной среде и являли собой важную составную часть народной культуры. Этот неиссякающий интерес, как уже говорилось, подпитывался биографическими обстоятельствами, рано столкнувшими будущего писателя с миром народных представлений, преданий, фантазий, легенд, слухов, предрассудков и верований.

Позднее наступает пора осознанного целеустремленного знакомства Лескова с различными течениями в сфере нравственно-религиозных исканий народа. Как известно, с просветительскими целями в начале 1860-х гг. он* предпринимает специальные длительные поездки-экспедиции в Псков и Ригу для изучения быта и внутренней жизни староверов, по существу еще не располагавших возможностью дать своим детям даже первоначальное школьное образование. В ходе этих поездок он всемерно» стремится- к неформальному сближению с наиболее авторитетными в среде раскольников приверженцами- старой веры, внимательно всматривается в их характеры, в их домашнее поведение, в исторически сложившиеся особенности психологического склада людей этой замкнутой среды, в их отношения к меняющейся русской жизни.

В то же время~ Лесков с нарастающим интересом осваивает большой массив специальных исследований, посвященных тем или иным религиозно-этическим движениям, наблюдающимся, в различных краях России и в различных общественных слоях. В орбиту его внимания входят и архивные исторические документы. Путь к таким шедеврам, как «Запечатленный ангел» или «Пе-черские антики», пролегал у Лескова через изучение архивных материалов и специальной литературы о расколе и сектах. Исследовательская направленность лесковского взгляда объясняет типологизирующий подход к освещению в статьях, очерках (да и художественных произведениях) писателя этих явлений. Нередко встречающиеся в лесковских сочинениях длинные перечни вероисповеданий сами по себе свидетельствуют о том, что автору свойственно, говоря о частностях разноверия, держать в сознании всю конфессиональную картину в целом. Это обстоятельство определило структуру данной работы, разделы которой посвящены крупнейшим религиозным движениям, проходящим через всё творчество писателя. Малые религиозные группы, привлекавшие на какой-то момент внимание Лескова (например, «обнищеванцы» или сютаевцы), оказались за пределами исследования, объем которого не позволяет вместить все отпавшие от господствующей церкви вероучения, упоминаемые писателем.

Внутренняя связанность «разноверных разнотолков» в лесковском наследии становится очевидной при подходе, который предполагает соотнесение следующих явлений:

• лесковских текстов разной жанровой и родовой природы (от докладной записки о «раскольничьих школах» до музыкальной прозы «Запечатленного ангела», от информационной заметки о секте евангеликов до апологии свободы совести в полемическом очерке о духоборческой и других сектах);

• изучения писателем расколосектантства и эволюции его взглядов на господствующую церковь (так, лесковский «разлад с церковностью» (1875), осознанный через несколько месяцев после начала работы над исследованием о штундистах, был отчасти подготовлен штундистской критикой православной церкви);

• разных граней лесковского освещения расколосектантства. Проведенная работа позволяет уточнить наблюдение А. Эткинда

11 о том, что в. творчестве Лескова совмещаются две противоположные реакции высокой культуры на народное сектантство - как апологетическая, так и* негативная; в антиномическом единстве у Лескова находятся, с одной стороны, невежество, с другой* - своеобразная, ученость раскола - как и- другие отличительные признаки лесковского расколосектантского мира;

• претерпевающих эволюционные изменения лесковских взглядов на расколосектантство* (иногда переходящих в диаметрально противоположные; так, за полтора десятилетия писатель проходит путь от приятия концепции «Христовой любви» хлыстов до полного отказа от такого-представления; разочарование в толстовстве наступает значительно быстрее);

• разных ипостасей Лескова-, пишущего-о расколосектантстве (чиновник, историк, публицист, миссионер, художник). Взаимодействие разных форм; в которые отливалась деятельность Лескова-расколоведа, порой происходило через интервал не в одно десятилетие. Так, в цикле статей, посвященных плотицынскому делу, для Лескова важнейшими- оказывались именно, денежные обстоятельства скопческой секты, что через двадцать с лишним* лет нашло свой- отзвук в художественном- образе «плотец Скопицын, который с деньгами запирался».

Имеется несколько аспектов целостности мира лесковского разноверия.

Прежде всего, эта целостность обусловлена лесковским убеждением в едином происхождении разных ветвей отечественного религиозного разномыслия, в «исторической связи» (6,474) между ними. Совокупность лесковских «расколосектантских» текстов дает возможность проследить развитие в историческом времени отечественной конфессиональной системы: видоизменение одних вероисповеданий и появление других. Лесковская поэтика позволяет говорить об эволюции российского религиозного инакомыслия как о росте родословного древа расколосектантства. По Лескову, ключевым событием россий

1 Эткинд А. Хлыст Секты, литература и революция М , 1998. С. 127. ской церковноюистории стала никоновскаяреформа, породившая раскол, который, будучи явлением живым, развивающимся («многоветвистый, раскол» -6,382) вызвал к жизни в разные эпохи такие ответвления, как хлыстовство, а затем — скопчество. Из того же корня - искаженности российской церковной» жизни, отсутствия, в современном- обществе «настоящего христианства» (¥,165), - появились рационалистические народные религиозные движения: духоборчество, одним из позднейших ответвлений которого стало молоканство, породившее, свою очередь, наиболее ценимый Лесковым штундизм-. Проследить, глубинные истоки штундизма — задача, которую берет на себя? не только Лесков-публицист («Несколько слов.о духоборческой-и других сектах»), но и Лесков-художник («Некрещеный поп», «Заячий ремиз»). Подобным'же образом-перерастали друг в друга и верхние ветви.российского генеалогического древа: масонство, мистицизм Александровской эпохи, нигилизм (в котором Лесков видел в том числе и- религиозный феномен); спиритизм, толстовство (лесков-ские тексты отражают основные фазисы религиозной жизни образованного общества конца ХУШ-ХГХ веков).

Наряду с единым генезисом расколосектантства, в лесковском наследии разноверие выглядит неделимым организмом и в, силу многообразных связей как по вертикали (между «мужичьей» и «барской» верой в характерной для писателя сословной конфессиональной типологии), так и по горизонтали, где подчеркивается взаимообусловленность отдельных вероисповеданий. Центростремительные тенденции уравновешиваются центробежными и по вертикальной, и по горизонтальной оси. Так, наряду с «органической связью», «близким, кровным родством» (6,497) между староверием и хлыстовством, на этом же уровне действуют и силы отталкивания (между тем же староверием и штундиз-мом, для которого старообрядческое поклонение исключительно старым иконам представляется своего рода магизмом). Подобным же образом, наряду с резкой противоположностью религиозных поисков «верхов» и низов», у Лескова существует определенная типологическая близость между ними, что проявляется в. соотнесении-мужичьей и барской.веры («великосветский-раскол», «салонная христовщина», «великосветские штундисты»- - так писатель именует пашковство и пашковцев). Образность подобного рода свидетельствует о« «двойном- видении» писателя, который, рассматривая- конкретное религиозное движение, в то же время представляет его место - на общей картине отечественного разноверия.

Единство лесковских «расколосектантских» текстов - как публицистических, так и художественных, - создается также за счет пронизывающих их общих мотивов, среди которых прежде всего можно выделить мотив аполитичности отечественных внецерковных движений, (характерен для лесковского изображения- старообрядчества; духоборчества, молоканства, штундизма, пашков-ства), мотив религиозного невежества (особенно'заметен в старообрядческих, хлыстовских, скопческих, молоканских, пашковских эпизодах и сюжетах), мотив поисков истинной христианской жизни (образует «штундистские», «толстовские», «пашковские» тексты), мотив брака и - шире - сектантского решения проблемы полаг (важен в произведениях старообрядческой, хлыстовской, скопческой, толстовской тематики).

Наряду с этими доминирующими мотивами, существенное значение имеет ряд других, позволяющих автору выразить ироническое отношение к тому или иному «нововерию»: например, мотив невзрослости (детские дразнилки староверов - «тропари-мытари», «немоляки-раскоряки» как аргументы-в богословских спорах; «непротивленыши»-толстовцы, способные лишь «палочкой ручьи ковырять»); мотив ряжения, представляющий вероучение на уровне внешней стилизации («маскарад» - лесковское определение пашковского миссионерства; «курдючки» и «нечищеные сапоги» являются обязательными атрибутами толстовцев; «униформа» старообрядцев, видящих догмат не только в сапогах и зипуне, но и в особых «стелечках» для «древлестепенных христиан», становится мишенью авторской иронии).

Этическая доминанта в-облике каждого из вероучений1 по-своему тоже определяет целостность лесковского разноверия. Религиозное сознание Лескова (при всей начитанности писателя в»богословской литературе) не сосредоточено-на догматических вопросах. В частности4, понятие праведности не ограничивалось для Лескова областью; православия, праведники обнаруживаются) и среди лесковских раскольников (Платонида в «Чающих движения воды», «веселый проповедник» Андросов в «Великосветском расколе»), и среди сектантов (штундисты в «Двух свинопасах», «сектантка» Marie в «Зимнем дне», отчасти сам Редсток-Дон-Кихот); Благодаря^ праведничеству «разноверцев», расколо-сектантство' становится органической частью лесковского художественного мира: Тот же приоритет религиозной этики над догматикой определяет неравномерность развития каждого из конфессиональных ответвлений в лесковской картине разноверия. Исключительный интерес Лесков, проявляет к, «высокохристианским» (111,526) разновидностям «нововерия» (штундизм, духоборчество, толстовство на первом этапе его развития) и» оставляет без* внимания далекие от «практического христианства» ветви религиозного разномыслия (скопчество, хлыстовство, странничество-бегунство), которые, несмотря на всю экзотичность, не привлекали «чрезмерного» писателя.

Помимо праведности, и другие константы лесковского мира, пронизывающие сферу разноверия, не позволяют говорить об автономии отделившихся от церкви вероучений в лесковском наследии. Расколосектантство смыкается у писателя с народной религиозностью (как скопчество, так и староверие становятся отдельными деталями единой картины народной веры), русской демономанией; «стариной» и «старойсказкой», нигилизмом, проблемой национальной? ментальности (иновер как «другой»). Поглощавшее внимание Лескова легендо-творчество также роднит разноверие с прочим.пространством «вопросов веры». Писателя волнует не только религиозное явление-как таковое; но и его отражение в массовом'сознании. Мифологизация» в областифасколосектантства* интересовала писателя как в» народной среде, так и в образованном обществе; причем писателя занимали не-столько^ сектантское «баснословие» (например, «полухристианская, полуязыческая, мифология хлыстов» - 6,472); сколы«^ современные мифы о сектантах (согласно новому легендотворчеству, староверы -«сталоверы», «верная церковь»; скопцы - «скопицыны», т.е. богачи; хлысты — «ефиопы», т.е. бесы; молокане - «молочники»; толстовцы - «непротивлены-ши», скопцы).

Наконец, достаточно высокую степень единства воссозданному в творчестве Лескова разноверию придает способность автора видеть две стороны и в каждом вероучении, и в расколосектантстве в целом. С одной-стороны, разноверие для Лескова — это «рознь», «раздор», «шатание», «сумятица», «отщепенство», «усобица», «пря», «немирство», отсутствие духа любви, вместо которого царит разъединение. Однако с другой стороны, разноверие, особенно в эпохи «коснения» (Х,329) церкви, - это путь обновления «духа народного» и прибежище людей, которым свойственна «страстная религиозная кипучесть»3. С одной стороны, лесковскому человеку присуще стремление к «взаймоверию», к преодолению «разнобытия по вере», с другой - понимание того, что необходимо «дать свидетельство своей толерантности по отношению к людскому разномыслию, разночувствию и разностремлению» (8,184). Творчество Лескова, писателя особенной восприимчивости к «вопросам веры», становится синтезом разноаспектных знаний о природе религиозного разномыслия и дает возможность увидеть диалектическое единство разноверия и взаймоверия.

2 Ежегодник рукописного отдела Пушкинского Дома Л, 1971. С 876

3 Лесков НС За старообрядцев Листок, приложение к 169 № газеты «Минута» калужского старообрядца Ф Фалеева // ИВ 1882 Т 7 С 225-226

Список научной литературыИльинская, Татьяна Борисовна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Абакумов С.Н. Книжные собрания старообрядцев Орловской«губернии во времена Н.С.Лескова (по материалам ГАОО) // Ученые записки Орловского государственного университета. Лесковский сборник 2007. Орел, 2007.

2. Абрамович Н.Я. Мистицизм в творчестве Н.Лескова //Абрамович Н.Я. Очерки. СПб:, 1909.

3. Агеева Е.А. Лесков и Старая Вера (по материалам собрания писателя в РГАЛИ) // Ученые записки Орловского государственного университета. Лесковский сборник 2007. Орел, 2007.

4. Азбукин 5.Н. К вопросу о становлении антицерковной темы в творчестве Н.С.Лескова 70-х начала 80-х гг. // Труды Томского государственного университета им. В.В.Куйбышева. Т. 153. 1960.

5. Аксаков И. С. Краткая записка о странниках или бегунах // РА. 1866.4.

6. Алексеев 77. П. Православная духовность романа Н.Лескова «Соборяне» // Литература и культура в контексте христианства. Ульяновск, 1999.

7. Алексий (Дородницын), епископ. Материалы для истории религиозно-рационалистического движения на юге Росси во второй половине XIX, столетия. Казань, 1908.

8. Алексина P.M. Новое о детских и юношеских годах Лескова. По материалам орловских архивов //ЛН. Неизданный Лесков. Т. 101 (2). М., 2000:

9. Амвросий (Кпючарев), архиеп. О религиозном сектантстве в нашем, образованном обществе. СПб., 1891.

10. Андреев В.В. Раскол и его значение в народной русской истории. СПб., 1870.

11. Анкудинова О.В. Лесков и Сковорода: К вопросу об идейном смысле повести Лескова «Заячий ремиз» // Вопросы русской литературы Львов. 1973. Вып. 1 (21).

12. Анкудинова О.В. Лесков и штундисты: К проблеме изучения христианских идей в творчестве писателей. 90-х годов // Творчество Н.С.Лескова. Курск, 1980.

13. Анкудинова О.В. Художественное выражение этической концепции Н.С.Лескова в творчестве 90-х годов (О полемике Лескова с Толстым в рассказе «По поводу "Крейцеровой сонаты"» // Вестник Харьковского университета. Филология. 1981. №217.

14. Аннинский Л.А. Блажные и блаженные // Лесков Н.С. Собр. соч.: В 6 т. М.,,1996. Т.6.

15. Аннинский Л.А. Почва правды //Лесков Н.С. Собр. соч.: В 6 т. М., 1993. Т.З.

16. Аннинский Л. А.Три еретика. М., 1988.

17. Антоний (Храповицкий). Беседы о православном понимании жизни и его превосходстве над учением Л.Толстого. СПб., 1889.

18. Антоний (Храповицкий). Возможна ли нравственная жизнь без христианской религии? (По поводу «Критики догматического богословия» Л.Н.Толстого). Казань, 1897.

19. Артюхова Н. Сентиментальная традиция в рассказе Н.С.Лескова «Котин Доилец и Платонида» и ее роль в организации читательского восприятия // Лесковский палимпсест. Вып.7. СПб., 2006

20. Архимандрит Антоний (Храповицкий). Знамение времени («Полу-нощники». Повесть Н.Лескова // Богословский вестник. 1892. Февраль.

21. Анфимов Н.М. Краткая история духовных христиан (секты, именуемой постоянными молоканами). Тифлис, 1910.

22. Аристов Н.Я. Устройство раскольничьих общин // Библиотека для чтения. 1863. №7.

23. Барское Я.Л. Памятники первых лет русского старообрядчества: СПб;, 1912.

24. Барсов £.В. Братья Андрей и Семен Денисовы // Православное обозрение. 1865. №5-12.

25. Барсов ИМ. Мнения и отзывы нашей современной литературы о русском духовенстве // Христианское чтение. 1874. 4.1. Март.

26. Барсов Н.Ш Наша светская печать по вопросу о религиозности русского народа //Церковный вестник. 1881. №2.

27. Барсов Н.И. Русский простонародный мистицизм// Христианское чтение. 1869. №7.

28. Беллюстин И. С. Еще о движениях в расколе // Русский вестник. 1865. №6.

29. Бенни А. «Несколько слов о мормонах» // Русская речь. 1861. № 1.

30. Бертенсон Л. К воспоминаниям о Николае Семеновиче Лескове. М, 1915.

31. Бирюков П. И. Духоборцы. М., 1908.

32. Богаевская ^Г.П. Н.С.Лесков о Достоевском: 1880-е годы С публикацией заметки Н.С.Лескова «Газетное мелево» 1884 г. //Лит. наследство. М., 1973. Т.86.

33. Боголюбов Д.И. О так называемых иоаннитах в русском народе. СПб., 1909.

34. Богословский AM. Сборник законов о расколе. М., 1881.

35. Бодянский АМДухоборцы. Харьков, 1907.

36. Бондарь С.Д. Секта менонитов в России (в связи с историей немецкой колонизации на юге России). М., 1916.

37. Бондарь С.Д. Секты хлыстов, шалопутов, духовных христиан, старый и новый Израиль, субботников и иудействующих. Пг., 1916.

38. Бороздин А.К. Очерки русского религиозного разномыслия. СПб.,1905.

39. Прот. И.Бурлуцкий. История раскола в Пензенской епархии. 1873 №3,4,5,6.

40. Буслаев Ф.И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. СПб., 1861.

41. Буслаев Ф.И. Московские молельни. М.,1866.

42. Буткевич Т., протоиерей. Скопчество. Харьков, 1909.

43. Буткевич Г., протоиерей. Молоканство. Харьков. 1909.

44. Буткевич Т., протоиерей. Обзор русских сект и их толков. СПб.,1915.

45. Бутлеров A.M. Кое-что о медиумизме и изучении медиумических явлений. СПб., 1884.

46. Бухштаб Б.Я. Тайнопись позднего Лескова // Творчество Н.С.Лескова. Курск, 1977.

47. В. Г. Духоборы и Толстовцы. Полтава, 1903.

48. Варадинов Н. История Министерства внутренних дел. Кн.8; История распоряжений по расколу. СПб., 1863.

49. Верещагин^ВШ. Духоборцы и молокане в-Закавказье. М:, 1900;

50. Вигзелл Ф: Блудные сыновья или блуждающие души: .«Повесть о Горе-Злочастии» и «Очарованный странник» Лескова // ТОДРЛ. СПб., 1997. Т.50. ' ' '■ ". ,

51. ВидмаровичН. Икона в «Сошествии во ад» Н.С.Лескова// Ученые . записки.Орловского государственного университета; Лесковский сборник -2007; Орел; 2007. :

52. Видуэцкая ИЛ. Достоевский и Лесков // Русская литература. 1975. №4; • ■'; ' .

53. Видуэцкая ИЛ. Николай Семенович Лесков. М., 2000.

54. Видуэцкая И.П. Толстой и Лесков. Нравственно-философские искания (^1880-1890-е годы)//Толстой и литература народов СССР; Ереван, 1978:

55. Вишняков А. Старообрядческая поморская молельня и филиппов-ская часовня в Москве. М., 1865.

56. Власкин АЛ. К диалогу Лескова и Достоевского о культурной роли русской церкви//Проблемы истории, филологии, культуры. М.; Магнитогорск, 1996. Вып.З. 4.2.

57. Водолазкин Е. Г. Образ Серафима Саровского в «Запечатленном ангеле» ЛёсковаУ/Русская литература. 1997; №3.

58. Волынский А. Л. Н.С.Лесков.Пг., 1923.

59. Волынский А.Л. Царство Карамазовых. Н.С.Лесков. СПб., 1901

60. Воронов А.Д. Штундизм // Русский вестник. 1884. Март. Т. 170.

61. Гачев Г. Германский мир и ум глазами русского (По рассказу Н.Лескова «Железная воля») //Вопросы литературы. 1997. Вып. б.

62. Гебель В. Н.С.Лесков М., 1945.

63. Гекертон Ч.У. Тайные общества всех веков и всех стран. СПб.,1876.

64. Георгиевский А. Краткая история расколосектантства в Орловской губернии//Орловские епархиальные ведомости. 1901. №43.

65. Георгиевский Г.П. Апокрифическое «сказание» или литературная фальсификация//Русское обозрение 1892 №1.

66. Глубоковский H.H. Высокопреосвященный Смарагд (Крыжанов-ский). СПб., 1914.

67. Голубинский Е.Е. К нашей полемике со старообрядцами. М., 1896

68. Голубинский Е.Е. Об образе действования православных государей Греко-римских в IV, V и VI веках в пользу церкви против еретиков и раскольников. М., 1859.

69. Горелов A.A. Лесков и народная культура. Л., 1988.

70. Горелов A.A. О «византийских» легендах Лескова // Русская литература. 1983. №1.

71. Горелов A.A. Патриотическая легенда Н.С.Лескова: Поэтика «преобразований» и стилизации в повести «Запечатленный ангел» // Русская литература. 1986. №3.

72. Горелов A.A. «Праведники» и «праведнический» цикл в творческой эволюции Н.С.Лескова // Лесков и русская литература. М., 1988.

73. Григорий (Постников), митрополит. Истинно древняя и истинно православная Христова Церковь: Изложение во отношении к глаголемому старообрядчеству. СПб., 1855.

74. Громов В.А. Лесков — сотрудник артельного журнала «Век» // Литературное наследство. Т. 101. Неизданный Лесков. М., 2000. Кн.2.

75. Гроссман ЛИ. Н.С.Лесков: Жизнь, творчество, поэтика. М., 1945.

76. Гудзий H.K. Толстой и Лесков // Искусство. 1928. №1-2.

77. Гуерчетти Е. Цикл рассказов «Заметки неизвестного» // Leskoviana. Bologna, 1982.

78. Гуревич А.Я. Популярное богословие и народная религиозность средних веков // Из истории культуры средних веков и возрождения. М., 1976.

79. Гуревич Л.Я. Из дневника журналиста // Северный вестник. 1895.апр.

80. Гусев А. Основные «религиозные» начала гр. Л.Толстого. Казань1893.90. <Далъ В.И. >. Исследование о скопческой ереси. Спб., 1844.

81. Дшакторская О.Г. Скопцы и скопчество в изображении Достоевского (К истолкованию повести «Хозяйка») // Philologica. 1995. Т. 2. № 3/4.

82. Димитрий (Ростовский), митрополит. Розыск о раскольнической брынской вере. М., 1755

83. Дмитренко С.Ф. Смерть в сюжетах произведений Н.С.Лескова // Творчество Н.С.Лескова в контексте русской и мировой литературы. Орел, 1995.

84. Добротворский ИМ. Люди Божьи. Казань, 1869.

85. Добротворский ИМ. Сведения о секте т.н. людей божиих //Православный собеседник. 1858. Кн.4.

86. Другое Б. М. Н.С.Лесков: Очерк творчества. М., 1957. С.87.

87. Дружинин Д Г. Писания русских старообрядцев. СПб., 1912.

88. Дунаев ММ. Н.С.Лесков // Дунаев М.М. Православие и русская литература. Т.4. М., 1998.

89. Дурылин С.Н. О религиозном творчестве Н.С.Лескова // Христианская мысль. 1916. Кн. XI (ноябрь).

90. Душечкина Е.В. Русский святочный рассказ: становление жанра. СПб., 1995.

91. Дыханова Б. С. В зеркалах устного слова. Воронеж, 1994.

92. Евдокимова О.В. Память, интуация, вера в художественном мире Н.С.Лескова («Владычный суд») // Христианство и русская литература. СПб., 1999. Сб.З.

93. Евдокимова О.В. «Прошедшее время домашним образом» (Семейные хроники в русской мемуарной литературе) // Литература и история. СПб., 1992.

94. Евдокимова О.В. «Юношеские воспоминания» Н.С.Лескова о Киеве («Печерские антики») //Русская литература. 2000. №1.

95. Евстратий (Гэлованский), иеромонах. Штундизты. Киев, 1876.

96. Емельянов Г. Рационализм на юге России // ОЗ. 1878.№3.

97. Есипов Г. История Выговской пустыни. СПб., 1862.

98. Есипов Г. Раскольничьи дела XVIII столетия. СПб., 1861-1863.

99. Жери К. Философия языка в русской прозе XIX-го века: «лексико-центризм» Н.С.Лескова // Лесковский палимпсест. Вып.7. СПб., 2006

100. Животная Книга духоборов. СПб., 1909.

101. Журавлев А.И. Полное историческое известие о древних стригольниках и новых раскольниках, так называемых старообрядцах. СПб., 1855.

102. Журавлев С. Старообрядцы Латвии в изображении русских писателей 19-20 веков. Рига, 2004.

103. Заварзша Н.Ю. Незавершенный-диалог культур в повести Н.С.Лескова «Железная воля» //Лесковский палимпсест. Вып.7. СПб., 2006.

104. Заварзина Н.Ю. Оппозиция «свое»/»чужое» в рассказе Н.С.Лескова «На краю света» // Русская литература. 2002. №2.

105. Завитневич В.З. Сведения о движении южнорусского сектантства в последние.годв // Труды Киевской духовной академии. 1886: №. 10;

106. Завьялов^. К вопросу о браке и брачномфазводе. М;, Л 892.119; Загоровский А. И. О разводе по русскому праву. Харьков, 1884;120; Зарва;В1А1 Творчество®С. Лескова и Украина; Киев; 1990;

107. Ильин ЯН. Эссе о русской культуре. СПб., 1997.

108. Ильинская Т.Е. Христианские мотивы в творчестве Н.СЛескова(Проблема интерпретации) // Лесковский палимпсест. 2008:

109. Ильинская Т.Е. Религиозно-фольклорные мотивы в творчестве Н.С.Лескова //Печать и слово Санкт-Петербурга. Сб. научн. Трудов. СПб., 2007.

110. Ильинская Т.Е. Миссионерская-тема в творчестве Лескова(«На краю света» и «Владычный суд») // Ученые записки?Орловского государственного университета. Лесковский сборник 2007. Орел, 2007.

111. Ильинская Т.Е. «Алеутский духовидец» в контексте «спиритической» темы у Лескова //Русская литература. 2008. №2. С. 16-27.

112. ИльинскаяТ.Е. Мемуарный факт в мистическом освещении // Русская литература. 2009: №1.

113. Ильинская Т.Е. Суеверные приметы в творчестве Н.С.Лескова(фельетон «Старых баб философия» и художественное творчество) // Вестник СПбУ. 2009! №1.

114. Ильинская Т.Е. Литературные маски Н.С.Лескова // Вестник СПбУ. 2009. №2.

115. Ильинская Т.Е. Простонародное сектантство в интерпретации Н.С.Лескова и Г.И1 Успенского («Два свинопаса» и «Несколько часов среди сектантов») // Вестник СПбУ. 2009. № 3.

116. Ильинская Т.Е. Образы камней-самоцветов в структуре рассказов Н.С.Лескова, их символика и художественная функция //Русская литература-.2009. №3.

117. Ильинская Т.Е. «Власть тьмы» библейское и толстовское в интерпретации Лескова (Неизвестная статья Лескова «О дурацких обычаях») // Мир русского слова. 2009. №4.

118. Ильинская Т.Е. Молоканство в творчестве Н.С.Лескова // Вестник СПбУ. 2010. №2

119. Ильинская Т.Е. Духоборческий подтекст в поздних рассказах Лескова// Toronto Slavic Quarterly. 2010. №1.

120. Ильинская Т.Е. Русское разноверие в творчестве Н.С.Лескова. СПб.,2010.

121. Иоанн Сергиев (Кронштадтский). О еретичестве гр. Льва Толстого. Из дневника о. Иоанна Кронштадтского. СПб., 1911.

122. Ипатова СЛ., Пантин В.О. Международная конференция "Творчество Н.С. Лескова в контексте русской и мировой литературы (К 100 летию со дня смерти писателя) // Русская литература. 1996. № 2. С. 212-219.

123. Каданер О.В. Библейские мотивы в антинигилистическом романе Н.С.Лескова «На ножах» // Литература и христианство. Белгород, 2000.

124. Кальнев M. А. Русские сектанты, их учение, культ и способы пропаганды. Одесса, 1911.

125. Кедров В. Фольклорно-мифологические мотивы в творчестве Н.С. Лескова // В мире Лескова. М. 1983.

126. Келъсиев Сборник правительственных сведений о раскольниках, составленный В.Кельсиевым. Вып.З. О скопцах. Лондон, 1862.

127. Келъсиев В.И. Собрание постановлений по чавсти раскола. Лондон,1863.

128. Кирилл Туровский. Молитвенные возношения к Богу. СПб., 1876.

129. Кирилловская Н.М. О некоторых прототипах героев антиклерикальных произведений Лескова// Творчество Н.С.Лескова. Курск. 1977. Т.76 (169).

130. Клибанов А.И. история религиозного сектантства в России (60-е гг. XIX в.-1917). М., 1965.

131. Комова М.А. Орловский иеромонах Иринарх изограф киевского митрополита Филарета // Орловские епархиальные ведомости. 2000. №12 (35).

132. Кондюрина A.A. «На ножах» Н.С. Лескова как роман 70-х гг. XIX века // Вопросы сравнительного изучения национальных языков и литератур. М. 1989. Ч. 2.

133. Коновалов Д.Г. Религиозный экстаз в русском мистическом сектантстве. Сергиев Посад, 1908.

134. Константин (Зайцев), архимандрит. Чудо русской истории. М.,2000.

135. Костомаров //.//.Воспоминания о молоканах //ОЗ. 1869. Март.1. Т.48.

136. Котович А.Н. Духовная цензура в России (1799-1855). СПб., 1909.

137. Кретова A.A. «Будьте совершенны.» (Религиозно-нравственные искания в святочном творчестве Н.С.Лескова и его современников). М., Орел, 1999.

138. Крутикова Н.Е. Лесков и украинский антиклерикальный роман // Теория и история литературы. Киев, 1985.

139. Кудряшов И.В. Н.С.Лесков и П.И.Мельников-Печерский: Специфика взглядов писателей на раскол русской православной церкви и старообрядчество // Ученые записки Орловского государственного университета. Лесков-ский сборник 2007. Орел, 2007.

140. Кузьмин A.B. «Леди Макбет Мценского уезда»: от лубка к проповеди // Новое о Лескове. М.; Йошкар-Ола, 1998.

141. Куприяновский П.В. Л.Н. Толстой и Н.С. Лесков в журнале «Северный Вестник» // Учен. зап. Ивановского пединститут. Иваново. 1962. Т. 29.

142. Куранда Е.Л. Комплекс сакрально-эсхатологических мотивов второй» книги романа Н.С.Лескова «Некуда» // Вторые Майминские чтения. Псков, 1998.

143. Курганская A.JI. Творчество Лескова в оценке М.А. Протопопова // Художественное творчество и взаимодействие литератур. Алма-Ата, 1985. С. 51-56.

144. Курляндская Л Б. Толстовские мотивы в «Захудалом роде» Н.С.Лескова // Проблемы изучения литературного наследия. М., 1985.

145. Курляндская Г.Б. Н.С.Лесков и Л.Н.Толстой // Творчество Н.С.Лескова. Курск, 1986;

146. Кутепов К. Секты хлыстов и скопцов. Казань, 1882.

147. Куприяновский П.В. Толстой и Лесков в журнале «Северный вестник» //УЗ Ивановского педагогического института. 1962. 29. 121-142.

148. Кутепов H.H. Краткая история и вероучение русских рационалистических и мистических ересей. М., 1891.

149. Кушнев И. А. Немецкие веры: Штундизм, пашковщина, баптизм, евагельские христиане, адвентизм, малеванщина. Орел, 1916.

150. Лавринец 77.М. Н.С.Лесков в журнале «Сельское чтение» // Русская литература. 1996. №1.

151. Лазарев А.И. Проблема изучения фольклоризма русской литературы 1870-18900-х гг. // Русская литература 1870-890 гг. Проблема литературного* процесса; Свердловск. 1985.

152. ЛеденеваОсобенности идиолекта'Н.С.Лескова; М;, 2000172: Леонова Б. А. ПЖЯкушкин в «Товарищеских воспоминаниях»очерки Н.С.Лескова и С.В.Максимова) // Духовные ценности и молодежь: Материалы межвуз. науч.-практ. конф. Орел, 1999.

153. Лепахап В. Запечатленный ангел Лескова//Studia Slavica Savariensia; 1996. №1-2. .

154. Лесков А.Н. Жизнь Николая Лескова. Т.1. М., 1984.

155. Лешков 5.Н. Русский народ и государство. История русского общественного права до XVIII века. М., 1858.

156. ЛибанН. И; Кризис христианства в русской литературе и русской жизни // Русская литература XIX века и христианство. Mi, 1997.

157. Ливанов Ф.В. Молокане и духоборцы в Украине и Новороссии (XVIII век) // Вестник Европы. 1868; Кн.4.

158. Ливанов Ф.В. Раскольники и острожники. СПб., 1868.

159. Липранди И.Tl. Дело о скопце камергере Еленском // Чтения в Обществе истории и древностей российских. 1867. Кн.4.

160. Липранди И.П: О секте Татариновой М., 1869.

161. Лихачев Д.(2. «Ложная»этическая оценка у Н.С.Лескова // Лихачев Д.С. Литература реальность - литература. Л., 1984.

162. Лужановский A.B. Документальность повествования — жанровый признак рассказов Н.С. Лескова // Русская; литература. 1980. № 4. С. 150-157.

163. Лужановский A.B. Сюжет и фабула рассказов Н.С. Лескова II пол. 70-80х гг. // Уч: зап. Ивановского пединститут. Т. 38. Иваново, 1967.

164. Лужановский A.B. «Неопубликованная статья Н.С.Лескова о толстовском учении» (Русская литература. 1965. №1.

165. Львов А.Л: Чтение Библии и риторика начетчиков //Сны богородицы. Исследования по антропологии религии. СПб., 2006.

166. Маевская Т.П. Киев в жизни и творчестве Н.С.Лескова // Мысль, слово и время в пространстве культуры. Киев, 2000; Вып.2.

167. Маевская Г.П. Христианский идеал в «Соборянах» Н.С.Лескова // Литература и религия: Шестые Крымские Пушкинские междунар. чтения. Симферополь, 1996.

168. OiE.Maüopoea. «Митрополит Московский Филарет в общественном сознании конца XIX века» (Лотмановский сборник. 2. М., 1997.

169. Майорова O.E. Лесков в суворинском «Новом времени» (1876-1880) // Литературное наследство: Т.101. Неизданный Лесков. М., 2000. Кн.2.

170. Майорова O.E. «Непонятное» у Н.С. Лескова: О функции мистифицированных цитат // НЛО. 1994. № 6.

171. Майорова O.E. Рассказ Н.С.Лескова «Несмертельный Голован» и житийные традиции //Русская литература.- 1987. №3.

172. Макарий (Булгаков). Догматическое богословие Т.1. СПб., 1868:

173. Макарий (Булгаков). История русского раскола, известного под именем старообрядчества. СПб., СПб., 1855.

174. Макарова Е.А. Сибирский текст в контексте творчества Н.С.Лескова // Лесковский палимпсест. Вып.7. СПб., 2006.

175. Макарова Е.А. Старообрядческая культура в эстетическом сознании Н.С.Лескова. Авт. канд. дисс. Томск, 1992.

176. Макарова Е.А. Старообрядческая «модель» человека в эстетике Н.С.Лескова: К постановке проблемы //Проблемы метода и жанра. Томск, 1994. Вып. 18.

177. Максимов C.B. Рассказы по истории старообрядчества по раскольническим рукописям. СПб., 1861.

178. Максимов C.B. Сибирь и каторга: В 3 ч. СПб., 1871.

179. Мельников П.И. Отчет о современном состоянии раскола <1854> // Сборник в память П.ИМелышкова (АЛечерского); ШНовгород;.19Ш.

180. Мельников П^И.Письма о расколе. СПб;, 1862

181. Мельников: Тайные секты // Русский вестник. 1868. №5.

182. Мельников Ф:Е. Краткая история древлеправославной (старообрядческой) церкви. Барнаул, 1999. . :

183. Меньшиков М.О. Художественная проповедь.(XI том сочинений Н.С.Лескова)//Критические очерки. Т. 1. СПб., 1899.

184. Микулич В. (ВеселитскаяЛ.И). Встречи с писателями. Л., 1929

185. Мйкушкина С.Г. Н.С. Лесков о драме Л.Н. Толстого «Власть тьмы» //Толстовский сборник. Тула, 1992.

186. Минеева И.Н. Творческая история повести Н.С.Лескова: «Аскалон-ский злодей. Происшествие в Иродовой темнице» // Лесковский палимпсест. Вып.7. СПб., 2006.

187. А.Митякин. <Лопухин А.П.>. Покойный Н.С.Лесков как бытописатель духовенства и соприкосновенной с ним области //Церковный вестник. 1895. №9. С.279.

188. Михайлова Н. Р. Народный рассказчик и литературный повествователь в прозе Н.С.Лескова // Русская литература. 1969. №5.

189. Михайлова Н.Г Н.С. Лесков и устное народное творчество: Авто-реф. дисс. . канд. филол. наук. М., 1970.

190. Мосалева Г.В. Особенности повествования: От Пушкина к Лескову. Ижевск; Екатеринбург, 1999.

191. Мосалева Г.В. Поэтика Н.С.Лескова. Ижевск, 1993.

192. Мотеюнайте КВ. Иван Яковлевич Корейша в «Маленькой ошибке» Н.С.Лескова: Источники и контекст // Ученые записки Орловского государственного университета. Лесковский сборник — 2007. Орел, 2007.

193. Муллер де Морог И. Марфа и Мария: Образ идеальной женщины в творчестве Лескова // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XX веков. Петрозаводск, 1998. Вып.2.

194. Муравьев А.Н. Письма о спиритизме. Киев, 1873.

195. Муратов М.В. .Духоборцы Иркутской губернии. Иркутск, 1923.

196. Мущенко Е.Г. Путь к новому роману на.рубеже XIX-XX веков. Воронеж, 1986.

197. Н.П. Духоборцы, их история и вероучение. Сочинение Ореста Новицкого. Изд. 2, передел, и доп. Киев, 1882 // Киевская-старина. 1882. №4.

198. Надеждин H.H.Исследование о скопческой ереси. СПб., 1845.

199. Недзельницкий И. Штундизм; причины появления и разбор учения его. Елисаветград, 1893.

200. Никанор (Бровкович), архиепископ. Биографические материалы. Т.1. Одесса, 1890.

201. Никанор (Бровкович), епископ Херсонский и Одесский. Происхождение и значение штунды в жизни русского народа. Одесса, 1884.

202. Николаев С. Притча о немцах, французах и русских у Н.Лескова // Slavia orientalis. R XLIII. Krakow, 1994.

203. Нижегородец. Русские коммунисты-духоборы. М., 1906.

204. Нильский И. К истории духоборчества и молоканства // Христианское чтение. 1886. №9-10.

205. Новикова A.A. Новый Завет как основа мироустройства в художественно-семантическом пространстве повести Н.С.Лескова «Некрещеный поп» //

206. Ученые записки* Орловского-государственного университета. Лесковский сборник-2007. Орел, 2007.

207. Новикова А. А. Основы формирования религиозно-нравственной позиции Н.С.Лескова // Филологические науки. 2003. №3'.

208. Новикова А. А. Художественная проповедь «позднего» Лескова // Литературная Россия: прошлое настоящее - будущее: Сб. науч. ст. Орел, 2003:

209. Новикова Е. Г. Сибирское миссионерство и тема миссионерства в литературе о Сибири: И.А.Гончаров, Ф.М.Достоевский, Л.Н.Толстой; Н.С.Лесков // Литературное произведение: сюжет, и мотив. Новосибирск, 1999.

210. Новицкий O.Mi О духоборцах. Киев, 1832. ■

211. Новицкий О.М. О духоборцах. Киев, 1882.

212. Озерова Н.И. На пути свободной христианской мысли: Г.Г.Сковорода как прототип Мефодия Мироновича Червева в хронике Н.С.Лескова «Захудалый род» // Sciences.and humanities: современное гуманитарное знание как синтез наук. СПб., 2003.

213. Озерова Н.И. Фрагмент черновой редакции хроники «Захудалый род» //Литературное наследство. Т. 101. Кн.1. М., 1997.

214. Остромысленский Евфимий, протоиерей.Молоканская секта. Об иконописании и иконопоклонении. Вып. II. М., 1885.

215. Остромысленский Евфимий, протоиерей. Письмо к сторонникам секты молоканской. Спб., 1876. С.З.

216. Остромысленский Е. Разговор священника с молоканом о поклонении святым иконам. СПб., 1841.

217. Отзыв Учебного Комитета при Святейшем Синоде о 18 брошюрах, изданных фирмою «Посредник» // Церковные ведомости. 1888. №16.

218. Павел Прусский (Леднев). Краткие беседы архимандрита Павла с именующимися духовными христианами, более известными под именем молокан. М., 1884.

219. Пантин В.О: Легенды и»апокрифы в художественной системе Н.С.Лескова: Автореф. дис. . канд. филол. наук. СПб., 1993.

220. Пантин В. О. Морфология однойновелльг Лескова («Белый орел»)//Русская литература. 19941 №3.

221. Паршина В.В. Язык русской классики: книжные и разговорные лексические элементы прозы Н.С.Лескова 90-х годов XIX в:: Словник. М., 1993.1

222. ПауткинА.А. В поисках-сокровенного: Древняя книжность и иконопись в рассказе Н.С.Лескова «Сошествие во ад» // Русская литература XIX века и христианство. М:, 1997.

223. Певницкий В. Ф. Воспоминания о покойном митрополите Киевском11. Арсении. Киев, 1877.

224. Пеликан Е.В. Судебно-медицинское исследование скопчество. СПб., 1973.

225. Пензенская епархия. Историко-статистическое описание. Пенза,1907.

226. Петрова Л.М. Мотив «праведничества» в творчестве Лескова и Тургенева// Творчество Н.С.Лескова. Курск, 1980.

227. Петрушевский ПИ. О штундизме //Труды Киевской духовной академии. 1884. №3.

228. Пигин А .В. Миф и легенда в творчестве Н.С.Лескова: Рассказ «Белый орел» // Проблемы исторической поэтики. Вып. 2. Петрозаводск, 1992.

229. Плотников К. История* и обличения русского сектантства (мистического и рационалистического). Пд., 1914.

230. Подковыров Т.М. Молитвенник и обряды духовных христиан. Омск1912.

231. Полозкова С.А. О финале рассказа н.С. Лескова «Запечатленный ангел» //Литература Древней Руси. Источниковедение. Л., 1988.

232. Попов А.В. Типы духовенства в русской художественной литературе за последнее двенадцатилетие // Православный собеседник. 1884. №5.256: Попов Е., прот. По поводу нападений светской печати на духовенство // Церковный вестник. 1880. №24.

233. Прокофьев НИ. Традиции древнерусской литературы в творчестве Н.С. Лескова // Лесков и русская литература. М., 1988.

234. Прокофьева И.О. Об особенностях сатирической прозы Н.С.Лескова // Инновационные проблемы филол. науки и образования. Уфа, 1999;

235. Протасов Д. Штундизм и разбор его учения. Одесса, 1883.

236. Протопопов М. Больной талант // Русская иысль. 1891. №12.

237. Пругавин A.C. Раскол и сектантство в русской народной жизни. М., 1905. '

238. Птуха М.В. Д.П.Журавский: Жизнь, труды, статистическая деятельность. М., 1951.

239. Пудова Т. Персонаж «чудака» в рассказах Н.С.Лескова и В.М.Шукшина //Leskoviana. Bologna; 1982. 301 -301:.

240. Пульхрытудова Е.М. Достоевский и Лесков: К истории творческих -взаимоотношений-// Достоевский и русские писатели. Традиции. Новаторство, мастерство. М., 1971.

241. Пушкарева B.C. Христианская символика имени героя в повести Н.С.Лескова «Очарованный странник» it Литература и христианство. Белгород, 2000.

242. Пыпин AM. Император Александр I и квакеры // Вестник Европы. 1869. №10.

243. Пясецкий Г.М. История Орловской епархии. Орел, 1899

244. Р* .Богословская литература. «Обличительное богословие» архиеп. Иннокентия //ПО. 1860. Май.

245. Ранчин A.M. "Византийские" легенды Н.С. Лескова и их источник -Старопечатный Пролог // Творчество Н.С. Лескова в контексте русской и мировой литературы. Орел, 1996.

246. Ранчин A.M. К поэтике литературной мистификации: Легенды Н.С. Лескова по старопечатному Прологу // Тыняновский сборник. Вып. 10. М., 1998.

247. Ранчин A.M. К творческой истории легенд Лескова «Повесть о богоугодном дровоколе» и «Скоморох Памфалон» // Литературное наследство. Т.101. Кн.1. М., 1997.

248. Ранчин A.M. Легенда Н.С.Лескова «Скоморох Памфалон» (1887) и ее литературные и фольклорные источники // Этнолингвистика текста. 1988. №2.

249. Рейсер СЛ. Артур Бенни. «Загадочный человек». М., 1933.

250. Реутский Н.В. Люди Божьи и скопцы. М., 1872.

251. Рождественский А., священник. Хлыстовщина и скопчество в России. М., 1882.

252. Рождественский А., священник. Южнорусский штундизм. СПб.,1889.

253. Розанова С.А. Вст. ст. «Лесков и семья Толстого. Неизданная переписка» // ЛН. Неизданный Лесков. Кн. 2 М., 2000.

254. Рудометкин И.В. Отражение философской мысли Г.Сковороды в повести «Заячий ремиз» // Ученые записки Орловского государственного университета. Лесковский сборник 2007. Орел, 2007.

255. Румянцев А.Б. Н.С. Лесков и русская церковь // Русская литература. 1995. № 1.

256. Румянцев А.Б. Сцены грозы в хронике Н.С. Лескова «Соборяне» //

257. Русская литература XI-XX веков: проблемы изучения. СПб., 1992.

258. Рыбина Н.В. Валаам в творчестве Лескова, Зайцева и Шмелева // Православие в Карелии. Петрозаводск, 1987.

259. Савелова JI.B. Евангельский фон в структуре повести Н.С.Лескова «Юдоль» // Литература и христианство. Белгород, 2000.

260. Сажин A.B. Неизвестный Лесков. СПб., 2008.

261. Саитова З.Р. Степень выраженностинационального и инонационального в персонажах Н.С.Лескова // Ученые записки Орловского государственного университета. Лесковский сборник 2007. Орел, 2007.

262. Сальникова Т. С. Идея братства народов в путевых очерках Лескова // Вопросы русской литературы. Вып. 1. Львов, 1976.

263. Самарин Ю.Ф. Статьи. Воспоминания. Письма. М., 1997.

264. Сафран Г. Еврей как текст, еврей как читатель: Н.С.Лесков // Саф-ран Г. «Переписать еврея.» Тема еврейской ассимиляции в литературе Российской империи (1870-1880 гг.). СПб., 2004.

265. Сборник Орловского церковно-историческото комитета. Т.1-2. Орел,1906.

266. Светлов П.Я. Мистицизм конца XIX в. в его отношении к христианской религии и философии. СПб., 1897.

267. Сементковский Р. Николай Семенович Лесков // Лесков Н.С. Полн. собр. соч.: В 36 т. Т. 1. СПб., 1902.

268. Сепик Г.В. Композиционно-типологические особенности-сказовых произведений Н.С. Лескова. Уссурийск, 1991.

269. Сепик Г.В. Религиозно-философская идея жизни в. логике Н.С.Лескова // Гуманитарные исследования. 2000. №4.

270. Сергеенко П. Толстой и Иоанн Кронштадтский // Сергеенко П. Толстой и его современники. М., 1911.

271. Серман ИЗ. Протопоп Аввакум в творчестве Н. С. Лескова // Труды отдела древнерусской литературы М., Л., 1958. T. XIV.

272. Сидяков Ю. Л. "Великосветский раскол" и народные этические искания в публицистике Н. С. Лескова 1870-х гг. // УЗ Тартуского ун-та. 1987. Вып. 748.

273. Сидяков Ю.Л. Лесков в борьбе с церковной реакцией // УЗ Таурту-ского гос университета. Вып. 683. Тарту, 1986.

274. Сидяков ЮМ. "На краю света" и "Темняк" Н.С. Лескова // Единство и изменчивость историко-литературного процесса. Тарту, 1982.

275. Сидяков Ю:Л. О художественных особенностях публицистики Н.С.Лескова // Литературный процесс и.развитие русской культуры ХУШ-ХХ вв. Таллин, 1985.

276. Сидяков Ю. Л. Письма И.С.Беллюстина к Н.С.Лескова // РЫ1о^1а. Рижский филологический сборник. Вып.2. Рига, 1997.

277. Синкин В.И. «Соборяне» Н.С. Лескова в контексте древнерусской житийной литературы^/ Творчество Н.С. Лескова в контексте русской и мировой литературы. Орел, 1996.

278. Скворцов В.М. О штундизме и мерах борьбы с сектою. Чернигов,1894.

279. Смшянская Е.Б. Волшебники. Богохульники. Еретики. Народная религиозность и «духовные преступления» в России XVIII в. М.,2003:303; Снегирев И. М- Основатели секты людей Божиих лжехристы Иван Суслов и Прокопий Лупкин. М., 1862.

280. Соколов Л. Типы духовных пастырей в нашей светской литературе // Странник 1892 Т.З: №12 С.711-715.

281. Соловьев Е. Сведения о русских скопцах. Кострома, 1870.

282. Старыгина Н.Н. Образ человека в русском полемическом романе 1860-х гг. (концептуальные основы и художественное воплощение). М.; Йошкар-Ола, 1996.

283. Старыгина Н.Н. роман Н.С.Лескова «На ножах» в критике и публицистике //Науч. тр. МШУ. Сер.: Гуманитарные науки. М., 1999.

284. Столярова И.В. В поисках идеала. Л., 1978.

285. Столярова И.В. Драма Н.С.Лескова «Расточитель» //Анализ драматического произведения. Л., 1988.

286. Столярова И.В. «Свет небес высоких.» Проблема идеала в рассказе Н.С.Лескова «На краю света» // Лесковский палимпсест. Вып.7. СПб., 2006.

287. Ы. Столярова И.В. Традиции Гофмана в романе Н.С.Лескова «Чертовы куклы» // От Пушкина до Белого: Проблемы поэтики русского реализма XIX- начала XX века: СПб., 1992.

288. Столярова И.В. Функция анекдота в рассказе Лескова «Шерамур» // Теория и история литературы. Киев, 1985.

289. Страхов Н.Н: Воспоминания и отрывки. СПб., 1892.

290. Стрелъбицкий И. Краткий очерк штундизма и свод текстов, направленных к его обличению: Одесса, 1893.

291. Струве П.Б. Н:С.Лесков. Несколько черт из воспоминаний // П.Б.Струве. Дух и слово. Статьи о русской и западноевропейской литературе. Paris, 1981.316: Стыранкевич К. Религиозное движение на юге России // Слово. 1880. №8.

292. Субботин Н.И. Современные движения в расколе. СПб., 1866.

293. Сухачев Н.Л., Туниманов В.А. Развитие легенды у Лескова //Миф. Фольклор. Литературам Л., 1978.

294. Сухотина-Толстая Т.Л. Воспоминания. М., 1980.

295. Терлецкий В.Н. Очерки, исследования и статьи по сектантству. Вып.З. Полтава, 1913.

296. Терлецкий Л^.Секта пашковцев.СПб., 1891

297. Терновский Ф.А. Очерк исторического движения русской религиозно-церковной жизни // ПО. 1870. №1.

298. Тифлов М. Памятная книжка противосектантского миссионера: Пособие для бесед с сектантами, рационалистами и мистиками. Астрахань, 1895.

299. Гр. А.А.Толстая. Личные впечатления и воспоминания // Вестник Европы. 1905. №5.

300. Торчинов Е.А. Религии мира. Опыт запредельного. СПб., 2000.

301. Трофимов И.В. Социально-психологический портрет старовера в творчестве Н.С.Лескова 1860-х годов // Международные заволокинские чтения. Сб. 1. Рига, 2006.л

302. Трояновска Б. Николай Лесков и народное православие // Ученые записки Орловского государственного университета. Лесковский сборник — 2007. Орел, 2007.

303. Туниманов В.А. Ф.М.Достоевский и Н.С.Лесков в 1873 году: Литературная дуэль // Ars philologiae. СПб., 1997.

304. Туниманов В. А. Лесков и Л.Толстой // Лесков и русская литература. М., 1988.

305. Тюхова Е.В. К вопросу о «фантастическом» реализме Лескова («Белый орел») // Русская литература 1970-1990-х гг. Свердловск. 1987.

306. Тюхова Е.В. О психологизме Н.С.Лескова. Саратов, 1993.

307. Угиинский АД. Вероучение малорусских штундистов. Киев, 1883.

308. Ушинский А.Д. О причинах появления рационалистических учений штунды и некоторых других подобных сект. Киев, 1884

309. Фаресов А.И. Памяти Н.С.Лескова // ИВ. 1895. Т.60. №4.

310. Фаресов А.И. Против течений. Н. С. Лесков. Его жизнь, сочинения, полемика и воспоминания, о нем. СПб., 1904.

311. Фаресов А.И. Умственные переломы в деятельности Лескова // ИВ. 1916. №3.

312. Федотов Г.П. Стихи духовные. Русская народная вера по духовным стихам. М., 1991.

313. Филиберт А. Несколько слов о молоканах в Таврических степях // ОЗ. 1870. Т.94. №6.

314. Флоровский Г. Пути русского богословия. Киев, 1991.

315. Хализев В.Е., Майорова О.В. Лесковская концеция праведничества // В мире Лескова. М., 1983.

316. Харламов И.Н. Штундисты //Русская мысль. 1885.№10-11.

317. Хирьяков А.М: Воспоминания //JIH Неизданный Лесков. Кн.2. М., 2000. Т. 101.

318. Цветаев Д. Протестантство и протестанты в России до эпохи преобразований. Mi, 1890.

319. Чередникова М.П. Об источниках легенды Н.С. Лескова "Скоморох Памфалон" // Русский фольклор. Т. XIII: Л., 1972.

320. Чередникова МП. О фольклорной стилизации в повести Н.С. Лескова «Очарованный странник» // Писатель и время. Ульяновск, 1975.

321. Чернов A.B. "Программа" архиепископа Оренбургского Варлаама и замысел "Соборян" Лескова // Северо-Запад: Историко-культурный региональный вестник. Череповец, 1995. Вып. 1.

322. Чичерин A.B. Из истории эпитета // В мире Лескова. М., 1983.

323. Чуднова JI.T. Лесков и Салтыков-Щедрин ( к вопросу о преемственности) // Лесковский палимпсест. Вып.7. СПб., 2006.

324. Шелаева Л.А.Лесков и Прудон // Русская литература. 1982. №2.

325. Шелаева A.A. Н.С. Лесков и В.В.Стасов. К вопросу о'прототипах художников в романе Лескова «Чертовы куклы» // Лесковский палимпсест. Вып.7. СПб., 2006\

326. Шелаева A.A. Н.С.Лесков о К.Н.Леонтьеве // Ученые записки Орловского государственного университета. Лесковский сборник 2007. Орел, 2007.

327. Шелковникова Л. Ф. "Грех" и "добродетель" в системе религиозно-нравственных ценностей Н.С. Лескова // Культура и текст. Литературоведение. СПб.; Барнаул, 1998. Ч. 2.

328. Шестериков С.П. «Зметки неизвестного». Неопубликованные новеллы // Литературное наследство. Т.101. Кн.1. М., 1997.

329. Шестериков С.П. Письма Н.С.Лескова Подг. текста и примеч. // Письма Толстого и к Толстому: Юбилейный сб. М.-Л., 1928.

330. Шляпкин И.А. К биографии.Н.С. Лескова // Русская старина. 1895.12.

331. Шульгин ^.//.Минувшее Орловского края. Орел, 1903.

332. Щапов А.П. Земство и раскол. СПб., 1862.

333. Щенников Г.К. Ф.М.Достоевский и Н.С.Лесков: О возможных источниках романа «Бесы» // Филол. зап. Воронеж, 2000. Вып: 14.

334. Эджертон В. Затерянные статьи1 Лескова // Литературное наследство. Т.101. Кн.1. М., 1997.

335. Эджертон В. Лесков, Артур Бенни и подпольное движение начала 1860-х годов (О реальной основе «Некуда» и «Загадочного человека») // Литературное наследство. Т.101. Кн.1. М., 1997.

336. Эйхенбаум Б.М. Лесков и литературное народничество // Эйхенбаум Б.М. Мой временник. Л., 1929.

337. Энгелыитейн Л. Скопцы и Царство Небесное: Скопческий путь к искуплению. М., 2002.

338. Эткинд А. Предисловие// Радлова А. Богородицын корабль. Крылатый гость. Повесть о Татариновой. М., 1996

339. Эткинд А. Хлыст. Секты, литература и революция. М., 1998.

340. Эткинд Е.Г. Несколько замечаний по поводу перевода лесковской прозы на иностранные языки // Revue des Etudes Slaves. 1986. T.58. Fasc.3.

341. Эткинд Е.Г. Секс и секты в телах и текстах // Эткинд Е. Г. Толкование путешествий. М., 2001. 1 368. Юзов И. Русские диссиденты: староверы и духовные христиане1. СПб., 1881.

342. Янин В. Л. Севастийские мученики в русской храмовой живописи и художественной литературе // Русское подвижничество. М., 1996.

343. Янышев И.II. Религиозные мнения пашковцев // Церковный вестник. 1880. №11.1. AiV

344. Edgerton W. Leskov Paskov the Stundists and Newly Discovered Letter // Orbis scriptus Dimitrij TschiJjewskij zum 70. Geb., München. 1966.

345. Edgerton W Leskov and Russia's Slavic Brethren //American contributions to the Forth'international Congress of Slavicists. Moscow. 1958. September.

346. McLean H. Nikolai Leskov. The Man and His Art. London, 1977.

347. Muller de Moroguss Ines. Loeuvre journalistique et littéraire de N.S. Leskov. Bibliographie. Bern Frankfurt am Main - New York, 1984.

348. Список условных сокращений

349. ГЛМ Рукописный отдел Государственного литературного музея1. ИВ «Исторический вестник»

350. ЛН «Литературное наследство»1. НВ «Новое время»

351. Н и БГ «Новости и биржевая газета»03 «Отечественные записки»1. ПГ «Петербургская газета»

352. ПО «Православное обозрение»1. РА «Русский архив»

353. РГАЛИ Российский государственный архив литературы и искусства

354. РО ИР ЛИ Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом)

355. РО РНБ Рукописный отдел Российской национальной библиотеки1. УЗ «Ученые записки»

356. ЦОВ «Церковно-общественный вестник»