автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Феномен женской автобиографической литературы в русской культуре второй половины XVIII - начала XIX века

Полный текст автореферата диссертации по теме "Феномен женской автобиографической литературы в русской культуре второй половины XVIII - начала XIX века"

На правах рукописи УДК: 821-94

003167098

МАМАЕВА ОЛЬГА ВЛАДИМИРОВНА

ФЕНОМЕН ЖЕНСКОЙ АВТОБИОГРАФИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ В РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XVIII - НАЧАЛА XIX

ВЕКА

Специальность: 10.01.01—русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

1 6 ДПР 2008

Санкт-Петербург 2008

.0

Работа выполнена в ГОУ ВПО «Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена» на кафедре русской литературы

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

Гончарова Ольга Михайловна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Ильичев Алексей Викторович

кандидат филологических наук, доцент Морозова Нина Петровна

Ведущая организация: Санкт-Петербургский государственный

университет культуры и искусств ■

Защита состоится МАр*>а, » года в часов на заседании

диссертационного совета Д 212.199.07 по присуждению ученой степени кандидата филологических наук при Российском государственном * педагогическом университете имени А. И. Герцена по адресу: 199053, Санкт-Петербург, В. О., 1-я линия, д. 52, аудитория «У.

С диссертацией можно ознакомиться в фундаментальной библиотеке РГПУ имени А. И. Герцена

Автореферат разослан « » 2008 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

кандидат филологических наук, доцент Н Н Кякшто

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы. Вновь возникший интерес к мемуарной прозе определяется сегодня расширением границ гуманитарных наук в осмыслении и интерпретации историко-культурных явлений и феноменов, различных по своей природе и организации Открытия в области нарратологии, коммуникатологии и теории дискурса, совершенные за последние десятилетия, значительно повлияли и на понимание предмета историко-литературного исследования, и на определение возможностей литературоведческого анализа Применение методологического аппарата и теоретических разработок, полученных в этих областях, к изучению культурных феноменов XVIII в, разнообразных форм дискурса и их взаимодействия, в частности — к мемуарному жанру и особенностям организации женского автобиографического повествования, позволяет решить сложную и актуальную задачу, стоящую перед современным исследователем Задачу адекватного описания и классификации огромного корпуса художественных текстов, женских мемуаров XVIII столетия, изученных пока мало и неполно, практически неизвестных широкому кругу читателей, которые, между тем, могли бы стать настоящим «открытием» в познании истории русской личности, русской культуры и литературы

Строгий анализ и последовательное рассмотрение частного случая русской дискурсии XVIII в — феномена женской автобиографической литературы — призван дополнить знание об историко-литературном процессе, о становлении феномена женского «авторства», заполнить пробелы в истории дискурсивных преобразований и коммуникативных механизмов в рамках данной культурной парадигмы Не менее актуально и то, что такой подход к частному явлению дает возможность определить и специфику литературной динамики, внутренних механизмов, регулирующих процесс текстопорождения, и соотношения индивидуальных творческих стратегий с общим дискурсивным пространством культуры и историко-литературным контекстом

Степень разработанности проблемы Женские мемуары Х^И-начала XIX в не были предметом специального историко-литературного рассмотрения, однако можно выделить несколько научных направлений, которые повлияли на формирование возможностей их исследования С одной стороны, это работы Л Я Гинзбург, А Г Тартаковского, М Я Билинкиса, О Чайковской, Е Л Шкляевой и других ученых, посвященные общетеоретическим вопросам жанра, с классификацией и описанием мемуаров XVIII века Важны в этом ряду и работы о русской прозе XVIII в (Ю М Лотмана, В Н Топорова, Ф 3 Казуновой, Н Д Кочетковой, Т Е Автухович, М В Иванова, Е А Суркова и др), которые дают представление о текстовых

пространствах и специфике литературы этого времени, но практически не затрагивают вопросов о женских мемуарах С другой стороны, это работы И. Жеребкиной, Н Пушкаревой, О Розенхольм, И Савкиной и других исследователей, изучающих женское творчество с точки зрения гендерной проблематики и рассматривающих женское письмо как способ социальной идентификации в условиях цензуры и запретов Аналогичным образом представлены женские мемуары и в феминистской критике, занимающейся определением женского бытия в мире мужской культуры

Объектом исследования в диссертационной работе являются женские автобиографии второй половины ХУШ-начала XIX в

Предмет исследования — специфика текстовой организации женских мемуаров и их роль в русской культуре второй половины ХУШ-начала XIX в

Цель диссертационного исследования состоит в исследовании женских мемуаров второй половины ХУШ-начала XIX в как культурного феномена, порожденного своим временем и определенного своеобразием его дискурсивных практик и текстообразующих механизмов

Этим определяются и основные задачи исследования

1 определить теоретико-методологические основания и аналитические стратегии изучения текста женской автобиографии второй половины ХУШ-начала XIX в ,

2 выявить систему культурных и историко-литературных факторов, влиявших на интерпретацию категории женского, и основные механизмы текстообразования, формировавшие женское мемуарное письмо,

3 проанализировать конкретные, наиболее репрезентативные для мемуарной прозы второй половины ХУШ-начала XIX в тексты и охарактеризовать специфику их повествовательной структуры и образно-речевой организации,

4 определить семантические параметры автобиографического женского текста

Основным материалом для изучения являются автобиографические тексты Н Б Долгорукой («Своеручные записки»), А Е Лабзиной («Воспоминания одной благородной женщины»), Е Р Дашковой («Записки»), императрицы Екатерины II («Записки»), а также произведения русской и европейской литературы ХУШ-Х1Х вв, образующие историко-литературный контекст Рассмотрение этих материалов в их системном единстве с привлечением теоретически и логически обоснованных подходов к анализу текста обеспечивает наибольшую достоверность результатов диссертационного исследования

Общей теоретико-методологической базой исследования является историко-литературный и типологический подходы к изучению художественного произведения в

сочетании с современными методиками анализа, представленными в нарратологии и коммуникативном подходе Особое значение для решения поставленных исследовательских задач имеют концепции М М Бахтина, А Я Гуревича, Ю М Лотмана, В М Живова, В Н Топорова, А Л Зорина, О М Гончаровой, В Проскуриной, И П Смирнова, Ю Н Тынянова, В И Тюпы, Б А Успенского, И В Саморуковой, Ю Н Караулова, В В Колесова, связанные с разными областям гуманитарного знания (история, коммуникатология, нарратология, теория дискурса, семиотика, философия, лингвистика)

Основные положения диссертации, выносимые на защиту

1 В XVIII столетии формируется один из феноменов новой русской культуры и словесности — женский автобиографический дискурс

2 Женские мемуары второй половины ХУЩ-начала XIX в являются частью общего дискурсивного и текстового пространства культуры, поскольку используют базовые коммуникативные стратегии и механизмы, характерные для русской литературной традиции

3 Женские автобиографические тексты — это сложно организованная повествовательная модель, ориентированная на актуальный для русской культуры второй половины XVIII-начала XIX в процесс самореализации женского и осознание женской идентичности

4 Женский повествовательный текст строится на использовании различных речевых практик и жанровых традиций (житийный канон, философский и историософский дискурс Просвещения, масонский религиозно-мистический дискурс, светские тексты конца XVIII— начала XIX в), что позволяет рассматривать это явление как закономерно включенное в историко-литературный процесс своего времени

5 На уровне образно-речевой организации женского автобиографического текста выделяются два плана, существенных для его понимания образ Я-героини и речевая структура Я-повествования Я-героиня женского письма является моделью самоидентификации, речевая сторона текста призвана интерпретировать такую модель как идеальную

6 Организованные общими механизмами текстопорождения женские мемуары второй половины ХУШ-начала XIX в имеют типологически сходные черты Авторская индивидуальность и специфика высказывания проявляют себя на уровне семантики женская идеальность может представать в текстах эпохи в образах агиографической героини, мистической женственности, универсальной женской личности или женщины в истории

Поставленные по отношению к женскому автобиографическому дискурсу цели и задачи исследования, которые в своем комплексном виде никогда не применялись в качестве исследовательских стратегий, определяют научную новизну диссертационного исследования В научной традиции принято рассматривать автобиографический текст как подлинное свидетельство происходящего, своего рода исторический документ, источник знания о той эпохе, в которую он был написан Женские мемуары XVIII в как специфически организованные повествовательные тексты, имеющие свою особую образно-речевую структуру и семантику, связанные с общими культурными закономерностями эпохи и историко-литературным контекстом, до сих пор не были предметом научного литературоведческого исследования

Теоретическая значимость диссертационного исследования состоит в том, что в нем были теоретически обоснованы новые стратегии в изучении автобиографического дискурса, использованы теоретические дефиниции, существенно меняющие подход к мемуарной литературе в целом, и к женскому автобиографическому письму в частности, охарактеризованы основные теоретико-методологические подходы к анализу женских автобиографических текстов, особенностей их поэтики, семантики и нарративной структуры Одновременно в диссертационном исследовании обосновывается необходимость признания женской автобиографии объектом научной историко-литературной рефлексии, связанной с такой сферой современного гуманитарного знания как историческая антропология

Научно-практическая значимость диссертации. Результаты и материалы исследования могут быть использованы для включения в учебно-методический комплекс по изучению русской литературы и художественной прозы XVIII в, в построении курсов истории литературы, спецкурсов, а также при подготовке к изданию и комментировании текстов женских мемуаров второй половины ХУШ-начала XIX в

Апробация работы. Материалы и результаты диссертационного исследования в виде докладов были представлены на научных конференциях и научно-практических семинарах международной конференции «Идеология и риторика» (Санкт-Петербург, 2002), международной конференции «Восток-Запад» (Волгоград, 2004), IV межвузовской конференции молодых исследователей «Гендерные отношения в современном обществе глобальное и локальное» (Санкт-Петербург, 2004), международной конференции «Коды русской классики Проблемы обнаружения, считывания и актуализации» (Самара, 2005), V межвузовской конференции молодых исследователей по тендерным проблемам «Гендерные практики традиции и инновации» (Санкт-Петербург, 2005), межвузовской конференции, посвященной 75-летию проф В А Западова, «Проблемы и перспективы

изучения русской литературы XVIII века» (Санкт-Петербург, 2005), международной конференции «Духовность в русской литературе XVIII века», (ИМЛИ РАН, Москва, 2005), межвузовской конференции «Герценовские чтения» (Санкт-Петербург, 2005), научно-теоретическом семинаре «Теоретические аспекты повседневности» в рамках международной конференции «Повседневность как текст культуры» (Киров, 2005), международном семинаре по психологии семьи (Санкт-Петербург, 2006), VIII международной конференции молодых филологов (Таллинн, 2006), межвузовской конференции «Герценовские чтения» (Санкт-Петербург, 2007)

Объем и структура диссертации Диссертационное исследование изложено на 253 страницах и состоит из введения, пяти глав, содержащих 14 параграфов, заключения и раздела «Библиография» (список использованной литературы включает 219 наименований)

СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ Во введении обосновывается актуальность и научная новизна темы исследования, формулируются цели и задачи работы, рассматривается ее проблемное поле, специфика которого определяется противоречивостью сложившихся в филологической науке историко-литературных представлений о женской автобиографической литературе XVIII-начала XIX в и необходимостью поиска новых исследовательских принципов и единой системы описания текстовой природы женских мемуаров Современная научная парадигма позволяет определить основные направления такого поиска Очевидно, что в исследовании мемуарных текстов важным и существенным является внимание к культурному и историко-литературному контексту эпохи, к своеобразию дискурсивного пространства и коммуникативным стратегиям культуры данного времени, а также — подход к мемуарным произведениям как к сложно организованным, повествовательным текстам, обладающим особой структурой и семантикой

Подробному обоснованию системы исследовательских стратегий и подходов к анализу автобиографических текстов посвящена первая глава диссертационного исследования — «Теоретико-методологические предпосылки исследования женских мемуарных текстов XVIII-начала XIX в.» Главная цель главы — сформулировать исследовательские принципы, которые должны способствовать решению поставленных задач, определить обоснованность научного подхода к материалу исследования и язык его описания Этим обусловлены, с одной стороны, подробное рассмотрение истории интерпретаций женского как феномена культуры в целом, с другой - обозначение и описание тех факторов социокультурной динамики, которые определяли базовые

механизмы текстообразования и смыслопорождения, повлиявшие на становление нового типа текстов — женских мемуаров

В первом параграфе главы — «Женский дискурс: история интерпретаций» рассматриваются представления о женском как о феномене культуры и трансформация этих представлений в период ХУШ-ХХ вв Именно в это время феномен женского стал предметом специальных рефлексий, однако отношение к женскому творчеству было противоречивым Хотя оно привлекало внимание современниками и выделялось в отдельную сферу, его все-таки принято было рассматриваться как явление периферийное, «узкое» (женский дискурс это почти всегда дискурс о женском), не сравнимое с вершинными созданиями литературы Специфика такой системы интерпретаций состояла в том, что в отношении к сфере женского наметилась резкая граница между идеальными представлениями о женщине («гендерное конструирование») и реальным ее социокультурным статусом Закономерным образом женское творчество в этой системе обрело свои особые характеристики Они были обусловленные давлением общественных норм и установок, на которые женщины-писательницы в поисках идентичности реагировали напряженной авторефлексией, наиболее ярко представленной именно в женской автобиографической прозе

Во втором параграфе главы — «Современные интерпретации дискурса о женском», рассматриваются разнообразные подходы к изучению женского в русской и зарубежной гуманитарной критике и науке Самое пристальное внимание к этой проблематике уделяют сегодня гендерные исследования, в которых сделан акцент на анализ женских дискурсивных практик и интерпретацию образа женщины в культуре Так, в современной феминистической критике активно задействованы такие понятия как «женское авторство», «женский читатель» и «женское чтение» Рассматриваемая в этом ключе женская автобиография — наиболее показательный жанр «женской литературы», которая рассматрвиается как способ женской самопрезентации, проявления женского Я (работы И Савкиной, А Розенхольм, Н Пушкаревой, А Улюры, Дж Батлер, Р Брайдотги, Э Шоуолтер и др) Представители гендерного направления познакомили широкого читателя с женскими текстами и их интерпретацией, сформировали представление о автопрезентации и самореализации женщины в процессе текстового само(о)писания Однако для их позиции показательно принципиальное «отделение» женского письма в особую сферу, выключение его из общего культурного контекста и историко-литературного процесса, что и делает русских писательниц «провинциалками русской литературы» (И Савкина) Между тем, представление о контексте и

контекстуальных отношениях, как представляется, является решающим для восприятия специфики женского письма и семантики автобиографического текста

Процессами самоописания женщины как составляющей культуры занимались иные научные направления, в частности, культурная антропологии, представленная трудами А Я Гуревича в основе его исследовательских интенций лежат понятия ментальных установок, принципов мышления и специфики культурного сознания личности в данную эпоху Труды Л И Баткина, Ю Л Бессмертного и других культурологов формулируют принцип признания историко-культурной преемственности и изменчивости, неизменно учитывают скрытые механизмы человеческого поведения, составляющие основу картины мира целой эпохи Подобная нацеленность оказывается, безусловно, важной и для исследования текстов отдаленных эпох, поскольку помогает выявить систему культурных и историко-литературных факторов, повлиявших на становление нового типа женской личности и нового типа дискурса в русской культуре XVIII века

Существенным для исследователя женских автобиографических текстов XVIII в является и совокупный опыт, накопленный в работах ученых-гуманитариев, занимающихся «историей культуры» и проблемой «памяти» («культурной», «семантической», «дискурсивной»), реализуемой в различных дискурсивных практиках культуры Это те научные исследования, в которых главным предметом анализа являются такие сложные категории как «культурная память», «национальная традиция» и способы их репрезентации в тексте, а также — логика истории и культуры, специфика культурных эпох и ментальности Т В Артемьева, О М Гончарова, В М Живов, А Л Зорин, ЮМ Лотман, А М Панченко, М Б Плюханова, В Ю Проскурина, И П Смирнов, Б А Успенский и др расширили диапазон видения текстовой реальности русского XVIII века, а также определили ряд новых подходов к пониманию и интерпретации его феноменов, среди которых актуальная для диссертационного исследования проблема порождения текста «светской» литературы (нового типа художественного дискурса) как средства самоопределения и реализации собственной идеальной модели личности, особенно касательно той ситуации, когда пишущим субъектом становится женщина Данная проблема тесно связана с категориями «традиции» и «памяти», поскольку становление «светского» дискурса в России не могло развиваться только в ориентации на европейские образцы, но было самым существенным образом связано и с семантической памятью традиции

Вопросам становления в русской культуре новых форм самоопределения человека и оформления светского дискурса посвящены третий и четвертый параграфы главы В третьем параграфе — «Традиционные формы самоопределения личности в русской

культуре допетровского времени», рассматриваются процессы, связанные со сменой культурной парадигмы, произошедшей в XVII веке, когда эсхатологические настроения активизируют выделение и оформление такой культурной категории как «личность» Именно тогда появляются новые ментальные установки как в понимании личности, так и в ее самоопределении, а затем и потребность человека выразить себя в значимом тексте, которая имеет в контексте культуры второй половины XVII в. ярко выраженный мифотворческий характер Проявляет себя в это время и новый тип личности — «homo scnptor» (А М Панченко), своеобразной прообраз личности нового времени Наиболее ярко представлен этот тип в творчестве Аввакума и его духовных последователей, которые реализовали в своем поведении идеальные культурные модели и творили свой образ в ориентации на легко узнаваемые образцы, что будет широко использоваться позднее и в культуре нового времени

Специфика культуры нового времени, ее механизмы и стратегии рассматриваются в четвертом параграфе — «Человек в петровскую эпоху» Наряду с опорой на осуществленную в творчестве Аввакума модель реализации личности в слове и деле, ориентированную на житийный канон, XVIII век заимствует из европейской культуры и иную форму самоопределения личности Вернее, новая культура требует поиска иных средств самоопределения личности, и второй формой самоопределения является тип «государственного поведения», отработанный Петром I и прочно вошедший в культурный обиход К середине XVIII в в культуре утвердились два пути самоопределения личности первый, ориентированный на традиционный, житийный тип поведения (ему соответствует устремление личности внутрь себя), и второй, направленный на практическую сторону служения государству (проявление личности «вне себя») И тот и другой типы требовали от человека активной позиции и осознания ее культурной и частной значимости Однако все вышесказанное может рассматриваться безоговорочно только относительно собственно «мужской» культуры

Новая эпоха вместе с заметной и подчеркнутой ориентацией на европейское устройство общества и государственности, привносит на русскую почву собственно «европейский» стиль поведения женщины Петр пытается включить женщину в строгую систему общественных отношений Он создает условия, в которых женщина не может не занимать активную позицию по отношению к обществу вся концепция его государственности нацелена на реализацию личности вне пределов самой личности Но это не означает, что в Петровскую эпоху активная роль женщины в обществе вышла за рамки «идеального мира» По-прежнему следует говорить лишь о намечающихся тенденциях в сторону осуществленной позже «женской дискурсивности»

Необходимость описать дискурсивные и коммуникативные установки второй половины XVIII в определяет необходимость выделить основные механизмы текстообразования, формировавшие женское мемуарное письмо Поэтому пятый параграф диссертации — «Житие, автожитие и мемуарная традиция», посвящен рассмотрению двух моделей самореализации личности, нашедших свое отражение в художественных текстах XVIII в, когда новая «светская» культура требовала создания и нового типа дискурса Возможность трансформации агиографического канона под воздействием механизмов новой культуры сначала превращала создаваемый текст в «антижанр», затем

— в «прото»-автобиографию На пересечении различных дискурсивных установок и были заложены традиции мемуарной литературы, становление которой пришлось на XVIII столетие Социокультурная динамика эпохи приводит к смене всей культурной парадигмы, в том числе к изменению механизмов самовыражения женской личности и оформлению женского дискурса Его специфика может быть достоверно показана только с учетом определяющих культурно-исторических факторов и тех механизмов, которые характерны для русской дискурсии времени в целом Наиболее репрезентативными текстами для интерпретации феномена женской автобиографической литературы в этом контексте представляются записки Н Б Долгорукой, А Е Лабзиной, Е Р Дашковой, Екатерины II Эти тексты объединяет и время, и автобиографическая направленность, но при этом они различны по своей текстовой семантике и цели, написаны женщинами разного общественного положения и известности (монахиня - средней руки дворянка - президент Академии наук - императрица), что позволяет получить представление о мемуарной женской прозе эпохи и основных ее тенденциях в целом

Вторая глава диссертации — «Идеальная женская личность в "Своеручных записках" Н.Б.Долгорукой», обращена к тексту записок Долгорукой (1767), и имеет своей целью представить интерпретацию произведения и анализ специфики его повествовательной структуры и образно-речевой организации В первом параграфе главы

— «История восприятия и интерпретации "Своеручных записок" Н. Б. Долгорукой», рассматривается опыт изучения произведения и сложившаяся традиция его восприятия Большинство очерков и статей о «Своеручных записках» едины в оценках записки считаются документальным свидетельством о биографии мемуаристки, написанным «простым» языком, и воспринимаются как «наивный» рассказ о частной жизни самой обыкновенной женщины Однако такое сложившееся отношение не дает ключа к глубокому пониманию «Записок», их семантики и структуры, которые определяются не только связью с биографией конкретного лица, но прежде всего с проблемой текстовой реализации личности

Комплексный аналитический подход к тексту Долгорукой представлен во втором параграфе главы — «Специфика образования текста и его семантики в "Своеручных записках" Н. Б. Долгорукой» Исходя из понимания того, что культурные перемены, востребованные русской жизнью и национальным сознанием, ставили перед личностью цель освоения новых принципов социальной коммуникации, следует, что новые культурные смыслы, цели и задачи даже на самом простом — житейском — уровне должны были иметь адекватные для восприятия формы речевой реализации Более сложно решались вопросы построения новых и по смыслу, и по форме текстовых высказываний, и вообще организации текста как такового Причем, текста, и внешне, и по существу отличного от предшествующей церковнославянской книжности Именно на этом пути происходит, как показали Ю М Лотман, В М Живов, О М Гончарова, сложный процесс трансформации традиций (языковых, речевых, текстовых и т д) в новом культурном сознании

Свои преобразования претерпевают и такие значимые для текстообразования категории как категория авторства, стиля, письма Важно при этом, что перед человеком XVIII в , претендующим на авторство и написание текста, стоял целый ряд обусловленных спецификой переходной эпохи трудностей, которые ему приходилось преодолевать Одновременно следует учитывать, что отсутствие традиций светского женского письма предопределило и тот факт, что закономерные сложности для русской писательницы XVIII в представлял и сам процесс создания, реализации образа идеальной .Я-героини Ни предшествующая средневековая книжность, ни устные речевые практики не могли обеспечить автора женской автобиографии необходимым в этом случае арсеналом образно-речевых средств Именно осознание специфики культурного контекста времени в значительной степени корректирует сложившееся представление о «Записках» Долгорукой как о наивном и простом тексте Очевидно, что в поисках дискурсивного оформления автобиографических интенций Долгорукая обращается к той текстовой реальности, которая в ее время была единственной и в то же время хорошо знакомой русскому человеку сферой изображения идеальной личности и идеальной женщины — к житийной традиции Ее «Записки» в той или иной форме ориентированы на агиографическую топику, что реализуется и в общей стилистике текста (обращения к богу, молитвы и т д ) ^-героиня Долгорукой предстает как образ, увиденный из иного пространства и времени, а потому наделенный не реальными, а идеальными чертами, спроецированными на житийную модель По всей видимости, свою роль в таком построении образа сыграл и тот факт, что автором текста выступает уже не светская женщина, а живущая в монастыре старица Нектария

На уровне организации семантики повествования выделяется тема «памяти», звучащая с первых строк «Записок» Для Долгорукой она чрезвычайно значима Личность автора, реализованная в образе автобиографической героини, находит свое наивысшее проявление в этом феномене «память» для нее и возможность самоопределения, и самооправдание, и искомая самоидентичность Как представляется, Долгорукая, забытая всеми и живущая уединенно, создает себе самой «памятник», удостоверяющий настоящую ценность ее личности и величие жизненного «подвига» Именно эта авторская интенция создает весомые основания для идеализации героини «Записок» и для личностной самореализации их автора Образно-речевой ряд текста, реализующий эту семантику, связан с традициями русской средневековой агиографии на это указывает в первую очередь «формульность» ее дискурса например, за традиционным зачином, обращенным к потомкам, автор просит разрешения у бога на начало работы над текстом Далее следуют ожидаемые читателем и подготовленные авторским вступлением агиографические формулы (типичная событийная канва, существенные для агиографии мотивные комплексы, прямые и скрытые цитаты из житийной литературы)

Однако, несмотря на религиозно-учительные аллюзии, Долгорукая создает все-таки светское произведение, в котором мы можем видеть своеобразный жанрово-стилевой и смысловой синтез Жанр жития наполняется новым значением, следовательно, закономерно утверждать изменение содержания жанра Одновременно с этим в культурной памяти остаются жанровые особенности жития, возникает наложение моделей в сознании пишущего и читающего, что неоспоримо ведет к тому, что как таковая идеализация женского персонажа происходит в двух плоскостях Религиозно-учительные интенции автора служат средством традиционной идеализации женского, а само написание текста, письмо — светский поступок уже новой женщины — средством реабилитации личности, факт автобиографии В тексте очевидно разграничение Я-повествователя и ее «простодушной» героини За наивным рассказом о юной влюбленной девушке неожиданно «проглядывает» умудренная жизнью, европейски образованная и, по всей видимости, принимавшая когда-то участие в некоторых политических событиях своего времени женщина

По отношению к женской мемуарной прозе «Своеручные записки» Долгорукой были одними из первых, в которых зафиксирован тип идеального женского образа с точки зрения сразу двух традиций житийной и светской Однако каким бы оригинальным ни казался ее текст, он порожден литературной ситуациеи и особенностями русской дискурсии эпохи Это утверждение одинаково правомерно и в отношении к другим запискам и воспоминаниям

В третьей главе диссертации — «Путь "истинной христианки" в мире земных страстей в "Воспоминаниях" А. Е. Лабзпной», представлена интерпретация текста воспоминаний Лабзиной, который до сих пор не был предметом литературоведческого анализа и подробно не исследовался «Воспоминания» рассматриваются в двойном ключе в их отношении к агиографической традиции (традиционная точка зрения на произведение) и к специфическому религиозно-масонскому дискурсу (влияние религиозно-мистического дискурса на текст воспоминаний обусловлено, в том числе, и непосредственной включенностью автора в контекст масонской культуры)

В первом параграфе главы — «Агиографическая традиция в "Воспоминаниях" Лабзиной», предметом внимания является агиографический ряд с его семантикой и образно-речевой организацией, использованный автором при создании воспоминаний Это формулы речи, обра!Ы героев (матери, учителя, благодетелей и проч), мотивы, а также типичная событийная канва (переход от одного к другому типу поведения, испытания героини), характерные для житийной литературы В рамки житийного жанра заключается (как это было и в случае с Долгорукой) иное повествование, автор которого пользуется жанровыми механизмами для создания не только типов героев, но и идеального женского образа .Я-героини, живущей жизнью праведницы «в миру», от лица которой ведется воспоминание

Сложнее дело обстоит со структурой ^-повествования присутствие особой субъективной позиции «говорящего» рассказчика чувствуется уже с первых строк автобиографического произведения Лабзиной Она постулирует принцип «выборочных воспоминаний», не скрывая, что основанием для отбора событий повествования и их оценки является религиозно-этический критерий «добра» и «зла» Авторские интенции организуют все ^-повествование в «Воспоминаниях» слово героини и истинно, и откровенно, и сакрально, а ее жизнь — это идеальное и образцовое пространство бытия «истинного христианина»

Лабзина, как и ранее Долгорукая, ориентируется на традиционную концептуализацию человека в построении идеальной женской личности Однако в «Воспоминаниях» Лабзиной синтез «старого» и «нового» осуществлен иначе «Светская» сфера жизни героини описана Лабзиной очень скудно и в нарративной конструкции она является не предметом рассказа, а изобразительным «рядом», который призван показать уровень «земного» и «греховного» существования человека В такой конструкции естественной оказывается высокая степень актуализации религиозно-мистической традиции, ее мотивов и образов Специфика текста позволяет судить о том, что «Воспоминания» Лабзиной нельзя считать произведением, связанным только и

исключительно с агиографическим каноном проблематика текста и мотивные комплексы нарративной структуры «Воспоминаний» в своей внутренней семантике обусловлены ориентацией на религиозно-мистический дискурс

Сюжетная канва рассказанной Лабзиной автобиографии содержит в себе необходимые для такого типа текстов структуры и образы, которые рассматриваются во втором параграфе главы — «Масонская религиозная мистика и "Воспоминания" А. Е Лабзиной» Главной темой рефлексии Лабзиной, включающей ее произведение в пространство особой мистической традиции, на протяжении всего текста является тема «воспитания», не сравнимого ни с просветительскими идеями эпохи («просвещение» и «предрассудки»), ни с канонической агиографической трактовкой проблемы Лабзина пишет о становлении «внутреннего человека», духовном самоопределении личности и воспитании души в терминах масонской философии

Эти положения нашли непосредственное отражение в структуре Л-повествования «Воспоминаний» Лабзиной, что, естественно, и предполагает возможность их прочтения как мистического женского текста, в котором субъектом действия становится душа героини, находящаяся в «пути» Подобно Хераскову, Кутузову, Тургеневу, Лабзину, Лопухину, Радищеву мемуаристка последовательно выстраивает ^-повествование вокруг концептов «внутреннего человека» и «внутреннего мира», которые самым активным образом использовались во второй половине ХУШ-начале XIX в в масонских сочинениях Лабзина создает оригинальный мистический текст с характерным для него набором тем (воспитание и становление души, ее страдания и очищение, тема христианского долга), мотивов («слепота», «прозрение», «ложь», «истина», «путь», «внешнее», «внутреннее», «тьма», «свет» и др) и образов, соединенных воедино в мистическом сюжете о страдании Души-Женщины в «плену» мирских страстей Поиски истины, своего духовного Я определяют в повествовании Лабзиной жизнь героини как путь возвращения к себе — «истинной христианке» Показательно в этом плане даже бросающееся в глаза реально-биографическое основание текста Лабзина берет на себя задачу показать обычного человека и его «путь» в мире обыкновенных, реальных, не придуманных страстей и «мерзостей» Процесс самопознания, важнейший в идеологии масонов, раскрыт в ее тексте не в аллегорическом или теоретическом аспекте, что было типично для такого рода текстов — Лабзина пишет биографию реального человека, то есть свою собственную, что и определялось идеей самопознания «Воспоминания» А Б Лабзиной представляют собой действительно уникальный феномен — это единственный в традиции женский мистический текст, повествующий о «земных» странствиях Души-Женщины Уровень идеализации героини в этом случае оказывается предельно высоким, несмотря на

кажущуюся простоту повествования Структурно более сложной повествовательной организацией обладают записки другого автора, которым посвящена четвертая глава диссертации — «Универсальная женская личность в "Записках" Е. Р. Дашковой» По традиции текст Дашковой расценивается или как ценный исторический документ или как памятник исторической эпохи Просвещения, в то время как текстовая специфика и основные повествовательные стратегии мемуаристки не рассматриваются и не принимаются во внимание При этом в «Записках» заметно проявление субъективной позиции Дашковой в оценках, что принято трактовать только как проявление характера мемуаристки Однако по отношению к той текстовой реальности, которую создает Дашкова, позиция субъекта повествования нуждается в иных аналитических подходах прежде всего в исследовании построения текстового высказывания, которое призвано реализовать значимые для автора смыслы Решению этой проблемы посвящен первый параграф главы — «Дискурсивные потенциалы ^-повествования в "Записках" Е. Р. Дашковой», в котором рассматриваются специфика повествовательных стратегий автобиографического текста Дашковой Важным в этом случае оказывается тот факт, что она была активным участником реализации просветительских идей и практик в России и испытала на себе самое серьезное влияние интеллектуальных устремлений и идеалов своих современников — европейских и русских философов-просветителей Антропологическая модель «нового человека» (Ж-Ж Руссо), перенесенная на русскую почву, явилась тем представлением о личности нового времени, в рамках которого Дашкова выстраивала образ своей автобиографической героини — «благородной россиянки», тесно сопряженный с образом «благородного российского дворянина», сложившимся в дискурсивной практике эпохи, как отражением этических идеалов нового времени К концу столетия в сознании современников этот идеальный образ, интенсивно обсуждавшийся в литературе и публицистике, устойчиво соотносился с идеями или концептами гражданственности, служения и любви к государству, благородного воспитания, добронравия, долга и чести Наиболее яркое выражение этот образ нашел в литературных текстах основные положения, определяющие его семантику и идеологию, были хорошо знакомы русскому читателю по произведениям А П Сумарокова, Н И Новикова, Д И Фонвизина, А Н Радищева, М М Щербатова, Н М Карамзина и других русских писателей «Записки» Дашковой логически вписаны в этот философский и литературный контекст в них присутствуют и организуют целые повествовательные блоки такие концепты как «гражданское служение», «долг», «честь» и т д

Повлиял философский дискурс эпохи и на структуру «Записок» Дашковой их образно-речевая организация образована мотивными комплексами «болезни» и

«прозрения», «пути» и «путешественницы», «юного философа» и «воспитания», «памяти» Активно использует мемуаристка сюжеты «строительства» и «возделывания», оформляющие пространство воспоминаний Все это позволяет рассматривать «Записки» Дашковой как повествование, реализовавшее в своей структуре просветительскую модель культуры и личности человека

Наряду с воплощенной моделью личности эпохи Просвещения, существует в «Записках» и другая модель, которая связана с традициями религиозно-учительной культуры Какой бы уникальной, в сравнении с другими авторами женских мемуаров, ни была личность самой Дашковой, она не могла избежать влияния дискурсивного потенциала церковнославянской книжности Правда, если в отношении «Своеручных записок» Долгорукой можно говорить о синтезе двух моделей на основе традиционной, то в произведении Дашковой синтез двух моделей происходит на базе просветительского дискурса новой культурной парадигмы Возможности соединения двух дискурсивных типов определялись не только индивидуальным замыслом Дашковой-автора, но и спецификой русской культурной ситуации Дискурсивный потенциал агиографического канона оказался в тексте Дашковой вполне гармоничным, поскольку трансплантированные и усвоенные на русской почве идеи европейского Просвещения получили такие обоснования, которые способствовали смысловому сближению основных просветительских концептов с православно-религиозным пониманием человека В «Записках» Дашковой используется особый текстовый механизм, организующий структуру повествования, которое опирается одновременно на модель жития (как единственную хорошо известную и освоенную культурным сознанием модель сакрализации женской личности) и на дискурсивную модель Просвещения (как новую для русской культуры речевую практику осмысления человеческой личности) В Я-повествовании «Записок» присутствует система аналогий просветительский фонд аллюзий может сменяться на учительные ориентации в пределах одного фрагмента. При этом и Я-героиня реализуется одновременно в двух дискурсивных пространствах в пространстве традиционной культуры и в пространстве новой. При этом она наделяется чертами личности универсальной дискурс новой культуры определяет ее соответствие основным чертам идеального мужского образа, а обращение к религиозно-учительной традиции позволяет ей быть выражением женской идеальности

В «Записках» Дашковой, в отличие от других текстов, присутствует сознательная идеологизация представляемой автомодели, соответствующая семантике и идеологии тех типов дискурсов, которые определяют образно-речевой ряд -^-повествования Рассмотрению этого аспекта автобиографических записок Дашковой посвящен второй

параграф главы — «Строительство, творение, возделывание, религиозно-философская утопия Е. Р. Дашковой» Перипетии судьбы самой Дашковой и ее Я-героини в ретроспективном освещении потребовали различных принципов автомоделирования и интерпретации личности ^-героини в разных частях текста В первой части мемуаристку интересует не столько проблема женской личности и женской судьбы, сколько возможность усвоения женщиной того места и положения в государстве, которое традиционно приписано мужчине, что было единственной возможностью для автора дискурсивно воплотить уникальность описываемой женской личности, посвятившей себя служению государству Важно при этом, что условно выделенная первая часть записок свидетельствует о стремлении автора не только оставить по себе память, но соответственно новой идеологии государства и личности такую «память» (то есть прошлое) выбрать или создать Стремление к дискурсивному сотворению или пересозданию своей собственной личности и судьбы определяет строй «Записок» Дашковой она оформляет свое «воспоминание» как заведомо и тщательно продуманное, используя систему автокомментариев, выведенных за пределы основного текста и направляющих взгляд читателя и в прошлое, и в будущее, что позволяет перевести повествование во вневременной пласт, пространство утопии

Вторая часть «Записок» хронологически соответствует времени опалы Дашковой, когда она, оказавшись частным лицом, живет на периферии культурной и общественной жизни Исчерпанный в таком случае дискурсивный потенциал просветительской модели Дашкова вынуждена заменить другим теперь ее ^-героиня проявляет себя в иных качествах и обрисована именно как женщина в двух ее самых значимых характеристиках — «женщина-мать» и «женщина-наставница» Однако данная перемена при ближайшем рассмотрении была не более чем талантливой подменой кода, сменой регистра стремление Я-героини к хозяйственной, домашней, созидательной деятельности, организации окружающего пространства, к руководству обстоятельствами, переустройству их, теперь реализуется в том, что Дашкова приписывает своей героине в той или иной форме функции Творца и Демиурга При этом моделируемая семантика была хорошо понятна современникам мемуаристки, поскольку оказывалась (на это есть указания и в тексте) во многом эквивалентной государственной деятельности Петра I и Екатерины II Строительство, возделывание и письмо приобретают в этом контексте характер творения утопии — создания собственного идеального пространства

Неслучайно и образно-речевой «ряд» этой части «Записок» становится другим Невозможные теперь ориентации на философско-политический и «государственный» дискурс сменяются обращением к традиционным способам описания идеальной

«женской» личности Именно в этой части текста становятся более явными ориентации на религиозно-учительную традицию- героиня представлена теперь в свете аллюзий и отсылок к образу героини жития Она наделяется, например, такими атрибутами и предикатами как «смиренная», «радостная», «мужественная», «уединенная», «претерпевающая лишения» и т д

Таким образом, в «Записках» Дашковой создается образ героини, одновременно существующей в двух традициях и совмещающей в себе образец «светского» и «житийного» Благодаря использованию этого механизма, автор достигает того, что Я-героиня не только становится идеальной в тексте «Записок», но в первую очередь представляет собой модель универсальной женской личности Универсализм проявляется на уровне воплощения в одной женской личности двух начал (мужского и женского), двух культурных моделей (просветительской модели нового времени и житийной модели средневековья) и на уровне присвоения личностью функций Творца и Демируга

Последним текстом в ряду рассматриваемых произведений являются «Записки» Екатерины И, которые, как показано в пятой главе диссертации — «Женская героиня и русская история в "Записках" Екатерины П», представляют собой уникальный многокодовый текст, главным смысловым компонентом которого было до-создание великой истории великой императрицы В первом параграфе главы — «"Записки" Екатерины II как исторический источник», рассматривается сложившаяся традиция интерпретации «Записок» в современных гуманитарных науках как исторического источника, событийный ряд и фактография которого не вызывает у большинства исследователей сомнений в их подлинности Воспринимаемый как достоверный, текст Екатерины самым существенным образом повлиял на научные описания и представления русской истории второй половины XVIII века, сформировал устойчивое отношение и оценки самой императрицы

Дискурсный и текстовый анализ «Записок», который практически не применяется при их изучении, несмотря на их нарративную природу, позволяет подчеркнуть значимость новых теоретико-методологических подходов к решению проблемы Прежде всего, это концептуальные положения исторической антропологии, которые можно признать продуктивными для исследования любых исторических процессов и феноменов государственно-политических, философских, литературных Наиболее важными для рассмотрения «Записок» Екатерины оказываются положения, связанные с проблемами истории личности в культуре и способами интерпретации исторических сведений о ней (отношение к историческому источнику, которое и определяет главный предмет научного анализа в поисках его семантики)

Поскольку дискурс — средство выражения личности в культуре и истории, анализ «говорения», необходимость которого практически не учитывается в современных исследованиях, позволяет увидеть не только специфику «языка» императрицы, но и семантику созданного ею текста Во втором параграфе главы — «"Записки" Екатерины II как текст культуры», рассматривается одна из самых существенных черт личности императрицы — умение творить культурные тексты, выделяемая О М Гончаровой, А Л Зориным, В Проскуриной, Т В Артемьевой и другими учеными Огромную роль в реализации семантики культурных текстов Екатерины играли слово и литература Екатерина активно занималась литературным творчеством Она не только контролировала эту сферу культуры, но и, пользуясь «языком» литературы, дублировала в своих письменных текстах семантику других своих дискурсивных практик Совокупность текстов Екатерины создает в коммуникативном пространстве культуры целостное представление о русской истории и участии в ней императрицы При этом нельзя не заметить, что самой проблемной «зоной» всех этих построений оставались те годы и события, которые предшествовали ее вхождению во власть Именно по этой причине в обширном тексте о России и русской истории, созданном усилиями Екатерины, должно было появиться свидетельство о начале «истории», то есть «история об истории» Таким текстом стали «Записки» Екатерины, включенные, пусть и позднее, в историографию «золотого века»

Культурогенный потенциал текста программируется автором на каждом из его уровней средствами многих дискурсов создается уникальный образ истории идеальной Я-героини, понятный каждому читателю «Записки» являются своего рода уникальной наррацией Екатерина не только творила «здесь и сейчас» историю страны, но и заново создавала себя в этой истории, используя параллельно несколько дискурсивных возможностей, каждая из которых наделяла Я-терошао абсолютными, идеальными качествами, что позволяет рассматривать «Записки» как соединение различных текстовых моделей Они созданы с использованием таких архетипических схем, образов и мотивов, которые легко опознаются и усваиваются читателем, а следовательно, позволяют и легко манипулировать его сознанием

В тексте «Записок» можно увидеть несколько устойчивых текстовых моделей, так или иначе ориентированных на учительную традицию, на историософский и философский дискурс эпохи Просвещения и светский европейский дискурс XVIII—начала XIX в (дворцовые анекдоты, мемуары, истории, случаи) Эта модели и их трансформационные превращения являются предметом изучения и описания в третьем параграфе главы — «Творение текста и "сотворение истории" в "Записках" Екатерины II» Например, на

уровне сюжета и Я-повествования в тексте «Записок» заметны ориентации на уже известные по рассмотренным выше текстам житийные традиции Однако Екатерина использует трансформированные черты жития или отдаленные аллюзии, поскольку в ее «дворцовом» и светском, по сути, тексте религиозно-учительный пафос, столь явный, например, у Долгорукой, был неуместен Однако, несмотря на внешнее несходство с традиционными мотивами и образами, мемуаристка использует такие мотивы и сюжеты, которые для читателя XVIII века воспринимались в их непосредственной связи с традицией (например «рождение от благоверных родителей», «раннее сиротство», «путешествие на корабле», «телесное страдание», «нищета и лишения» и др, вплоть до «искушения нечестивой любовью») Одновременно целый ряд характеристик автобиографической героини складываются в комплекс качеств, присущих традиционному идеальному персонажу (смирение, кротость, доброта и т д)

Одновременно с автоидеализацией ведущее место в поведенческом тексте Екатерины и тексте «Записок» как его составляющей занимала манифестация просветительской позиции императрицы «Записки» отличает высокий философский и мифологический (семиотический) потенциал утопической картины, которую Екатерина II предлагает своим читателям Я-повествование становится не только политическим манифестом, но в духе просветительской традиции философской утопией «воспитания» (образ «философа в пятнадцать лет»), опирающейся на европейскую нравоописательную традицию и топику различных ее форм В первую очередь, это произведения французских моралистов XVII века — Ларошфуко, Паскаля, Лабрюйера, ставшие особенно популярными в России XVIII столетия, где они нашли своих последователей и продолжателей в самых разных сферах культуры Мемуаристка «переводит» весь событийных ряд своих «Записок» из исторического описания в план нравоописания, и оценка читателя проектируется как оценка моральная, учитывающая явное превосходство характера и качеств Я-героини над всеми героями (откровенно подчеркивается ее связь с нравственно-философскими устремлениями эпохи), в первую очередь, над главными антагонистами — императрицей Елизаветой и Петром III

Не обошла своим вниманием Екатерина и мотивов просветительских романов, во многом связанных с философскими устремлениями времени Это были сюжеты о женщинах частных, не имевших притязаний на власть и преодолевавших именно жизненные, обыденные обстоятельства Использование типовой романной ситуации и топики конструирует еще одну составляющую образа Я-героини в «Записках» — «простой, частной женщины», лишь волею обстоятельств вознесенной к вершинам власти Мелодраматический и морализаторский пафос «женских романов», а также сюжетные

коллизии (семейные неустройства и проблемы в романах Ричардсона «Памела» и «Кларисса», любовь и губительная страсть в «Истории кавалера де Грие и Манон Леско» Прево, искушение богатством, деньгами или угрозы со стороны притеснителей в «Клариссе» Ричардсона и «Жизни Марианны» Мариво) непосредственно включены в пространство ^-повествования

Наконец, еще одной дискурсивной моделью для жизнеописания Екатерины были «дворцовые» мемуары (таких известных авторов как мадам де Лафайет, Великая Мадемуазель, госпожа Севинье и др ), описывающие судьбу частной женщины при дворе Однако Екатерина, скрываясь за внешней простотой и непритязательностью своего «дворцового» повествования, характерной в целом для данного жанра, пишет свою особую историю по-настоящему блестящего правления — истинного «золотого века» и великой правительницы, женщины, во всех отношениях достойной своей судьбы Таким образом, сложные механизмы творения текста «Записок» призваны были не только создать «ретроспективный портрет» императрицы, но прежде всего участвовать в «сотворении» русской истории Екатерина своими творческими усилиями присоединяет к уже созданному ею тексту «золотого века» России своеобразную «историческую хронику» предшествующего времени.

В заключении представлены итоговые обобщения и выводы, полученные в ходе исследования и свидетельствующие о том, что

1 В XVIII столетии активные поиски национальной идентичности способствуют оформлению «личности» в новом ее статусе — «исторического» и вместе с тем «антропологического» бытия, и порождают новые типы дискурса, необходимые для проявления и осуществления русской личности Становлению личностной индивидуальности сопутствует обязательное формирование новых механизмов, позволяющих личности «сказать» о себе, вербализовать себя, сделать себя «предметом» рефлексии, одним из таких способов заявить о себе стало автобиографическое письмо

2 Актуализуется осмысление категории женского в ее отношении к мужскому и ко всему смысловому пространству национальной культуры и бытия в целом Одновременно возникает представление и о женской личности и необходимость ее дискурсивного обозначения так формируется один из феноменов новой русской культуры и словесности — женский автобиографический дискурс, призванный актуализовать проблему женского и сформировать представления об идеальной женской личности

3 Русские мемуаристки второй половины XVIП-нaчaлa XIX в в поисках своего «текста» включаются в общий литературный процесс, используя базовые коммуникативные стратегии и механизмы, характерные для этого времени в целом Являясь частью общего

текстового пространства культуры, женские автобиографические тексты представляют собой сложно организованные повествовательные модели, ориентированные на актуальный для русской культуры второй половины ХУШ-начала XIX в процесс самореализации женского и осознание женской идентичности и способные изобразить женскую автомодель

4 Организованные общими механизмами текстопорождения женские мемуары второй половины ХУШ-начала XIX в имеют типологически сходные черты нарративная структура включает в себя центральный образ ^-героини (модель самоидентификации, использованная в тексте) и имеет сложное образно-речевое оформление — Я-повествование (выраженная дискурсивно модель самоидентификации) Образно-речевая сторона автобиографического текста призвана интерпретировать такую модель как идеальную

5 Авторская индивидуальность и специфика каждого произведения проявляют себя на уровне семантики женская идеальность и ее изображение строятся на использовании смыслового потенциала различных речевых практик и жанровых традиций (религиозно-учительная традиция, философский и историософский дискурс Просвещения, масонский религиозно-мистический дискурс, светские тексты конца ХУШ-начала XIX в) ЛГ-героиня женских мемуаров, таким образом, может представать в текстах эпохи в системе ориентации на житийные образцы, на образ мистической женственности, на идеи универсальной женской личности или женщины в истории

5 Женское письмо заняло важнейшую нишу в русской литературе своего времени, поскольку было социально значимой культурной деятельностью, и, что следует подчеркнуть, особенно значимой для русской культуры второй половины ХУШ-начала XIX века Работа со словом, моделирование идеального женского образа в культуре нового времени — все это сыграло огромную роль в формировании культурного и литературного поля эпохи

Основное содержание диссертации отражено в 7 публикациях*

1 Мамаева О В «Записка о древней и новой России» Н М Карамзина идеальная модель и реальная практика // Вестник молодых ученых 2002 М10 (I) —0,5 п л

2 Мамаева О В Феномен женской литературы в культуре второй половины XVIII в на материале записок Екатерины Великой, Е Р Дашковой, А Е Лабзиной и Н Б Долгорукой // Вестник студенческого научного общества РГПУ им А И Герцена Вып 3 СПб, 2002 — ОДпл

3 Мамаева О В «Болезнь», «путешествие», «письмо» и «строительство» в «Mon histoire» кн Е Р. Дашковой // «Восток-Запад» пространство русской литературы Материалы международной научной конференции Волгоград, 2005 — 0,5 п л

4 Мамаева О В Воспоминания одной «благородной женщины» руководство по самореализации // Тендерные разночтения Материалы IV межвузовской конференции молодых исследователей «Гендерные отношения в современном обществе глобальное и локальное» СПб, 2005 —0,4 п л

5. Мамаева О В Женский дискурс и дискурс о женском в русской культуре второй половины XVIII века // Вестник молодых ученых 2006 №2 —In л

6 Мамаева О В Эстетика образа Екатерина II в «Записках» и дворцовых анекдотах // Studia Slavica VII сборник научных трудов молодых филологов Таллинн TLÜ Кщ astas, 2007 — 0,5 п л

7 Мамаева О В Концепт «семьи» и «воспитания» в «Записках» Екатерины II // Современные проблемы психологии семьи Сборник научных статей СПб , 2007 — 0,4 п л

Подписано в печать 21 02.2008 Объем 1,0 печ л Тираж 100 экз Заказ № 120 Отпечатано в типографии ООО «КОПИ-Р», СПб, пер. Гривцова б Б Лицензия ПЛД № 69-338 от 12 02 99г.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Мамаева, Ольга Владимировна

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА I ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ИССЛЕДОВАНИЯ ЖЕНСКИХ МЕМУАРНЫХ ТЕКСТОВ XVIII - НАЧАЛА XIX

ВЕКА '

§ 1. ЖЕНСКИЙ ДИСКУРС: ИСТОРИЯ ИНТЕРПРЕТАЦИИ

§ 2. СОВРЕМЕННЫЕ ИНТЕРПРЕТАЦИИ ДИСКУРСА О ЖЕНСКОМ

§ 3. ТРАДИЦИОННЫЕ ФОРМЫ САМООПРЕДЕЛЕНИЯ ЛИЧНОСТИ В РУССКОЙ

КУЛЬТУРЕ ДОПЕТРОВСКОГО ВРЕМЕНИ

§ 4. ЧЕЛОВЕК В ПЕТРОВСКУЮ ЭПОХУ

§5. ЖИТИЕ, АВТОЖИТИЕ И МЕМУАРНАЯ ТРАДИЦИЯ

ГЛАВА II ИДЕАЛЬНАЯ ЖЕНСКАЯ ЛИЧНОСТЬ В «СВОЕРУЧНЫХ ЗАПИСКАХ»

Н. Б. ДОЛГОРУКОЙ

§ I. ИСТОРИЯ ВОСПРИЯТИЯ И ИНТЕРПРЕТАЦИИ «СВОЕРУЧНЫХ ЗАПИСОК»

Н. Б. ДОЛГОРУКОЙ

§2. СПЕЦИФИКА ОБРАЗОВАНИЯ ТЕКСТА И ЕГО СЕМАНТИКИ В

СВОЕРУЧНЫХ ЗАПИСКАХ» Н. Б. ДОЛГОРУКОЙ

ГЛАВА III ПУТЬ «ИСТИННОЙ ХРИСТИАНКИ» В МИРЕ ЗЕМНЫХ СТРАСТЕЙ В

ВОСПОМИНАНИЯХ» А. Е. ЛАБЗИНОЙ

§ 1. АГИОГРАФИЧЕСКАЯ ТРАДИЦИЯ В «ВОСПОМИНАНИЯХ»

А.Е. ЛАБЗИНОЙ

§2. МАСОНСКАЯ РЕЛИГИОЗНАЯ МИСТИКА И «ВОСПОМИНАНИЯ»

А.Е. ЛАБЗИНОЙ

ГЛАВА IV УНИВЕРСАЛЬНАЯ ЖЕНСКАЯ ЛИЧНОСТЬ В «ЗАПИСКАХ»

Е. Р. ДАШКОВОЙ

§1. ДИСКУРСИВНЫЕ ПОТЕНЦИАЛЫ ^-ПОВЕСТВОВАНИЯ В «ЗАПИСКАХ»

Е.Р.ДАШКОВОЙ

§2. СТРОИТЕЛЬСТВО, ТВОРЕНИЕ, ВОЗДЕЛЫВАНИЕ: РЕЛИГИОЗНО

ФИЛОСОФСКАЯ УТОПИЯ Е. Р. ДАШКОВОЙ

ГЛАВА V ЖЕНСКАЯ ГЕРОИНЯ И РУССКАЯ ИСТОРИЯ В «ЗАПИСКАХ»

ЕКАТЕРИНЫ II

§ 1. «ЗАПИСКИ» ЕКАТЕРИНЫ II КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК

§ 2. «ЗАПИСКИ» ЕКАТЕРИНЫ II КАК ТЕКСТ КУЛЬТУРЫ

§ 3. ТВОРЕНИЕ ТЕКСТА И «СОТВОРЕНИЕ ИСТОРИИ» В «ЗАПИСКАХ»

ЕКАТЕРИНЫ II

Введение диссертации2008 год, автореферат по филологии, Мамаева, Ольга Владимировна

В конце XX века в гуманитарных науках наметилась тенденция к интенсивному изучению периферийных и маргинальных историко-литературных явлений. Такие явления в прежней научной традиции исследовались мало, поскольку порождены на границе литературы и внелитературных форм речевой деятельности — быта, который, по определению Тынянова, «кишит рудиментами разных интеллектуальных деятельностей» [Тынянов 1993: 130]. Примером могут быть исследования в области современного городского, детского фольклора, «наивной», «провинциальной» и массовой литературы А. С. Архиповой, В. В. Барановой, С. Б. Борисова, О. Вайнштейн, А. П. Минаевой, И. JI. Савкиной, И. В. Утехина и других ученых.

Одним из самых интересных «маргинальных» явлений культуры, долгое время не привлекавших к себе подлинно научного интереса, является женское письмо и особенно «женский» дискурс о женском. Речь идет в данном случае не просто о творчестве женщин-писательниц, а о таких текстах, в которых в форме повествования смоделирована сюжетная ситуация автопрезентации женской личности (автобиографические записки, дневники, воспоминания). Русские женские автобиографии изучены пока мало и неполно, они практически не известны широкому кругу читателей, а между тем могли бы стать настоящим «открытием» в познании истории русской личности, русской культуры и литературы. Однако любое намерение к такому познанию (и научное, и читательское) сталкивается с целым рядом трудностей и проблем. Если читатель может лишь посетовать на малочисленность изданий женских мемуаров (в первую очередь — текстов давнего времени), то исследователь русской культурной и литературной традиции оказывается в странной ситуации «отсутствия в присутствии». Сегодня в науке проявляют себя и интерес к мемуарам, и тенденции к их изучению и интерпретации, но при всем этом пока еще не сложилась система общепризнанных и общезначимых исследовательских парадигм и стратегий в понимании и описании этого культурного феномена.

Недооценка мемуаров в литературоведческой науке, — по мнению Е. JT. Шкляевой, — во многом объясняется сложным, неоднозначным отношением к ним различных художников (А. С. Пушкина, JI. Н. Толстого, А. Ахматовой и др.). Другая традиция идет от В. Г. Белинского, ценившего в мемуарной литературе достоверность, а потому считавшего ее "последней гранью в области романа"» [Шкляева 2002: 3]. К настоящему времени исследователям мемуарного жанра (теория которого находится пока на стадии формирования и обсуждения) удалось определить только несколько параметров, в соответствии с которыми происходит отграничение жанра от других литературных форм и его внутренняя дифференциация. Это прежде всего хронологическая «точка» становления мемуарного текста и его структурообразующее ядро, то есть описываемое историческое событие и личность автора. Однако в подходе к интерпретации конкретного мемуарного текста этих, как считается — основных и основополагающих, критериев оказывается явно недостаточно. Ведь любые "-'записки, автобиографии, воспоминания — в первую очередь повествовательные письменные тексты, так или иначе, связанные с законами наррации, с дискурсивными стратегиями культуры и существующими в ней механизмами текстообразования.

Тем не менее современные теоретические концепции, связанные с определением специфики нарративных текстов и функции дискурсивных практик, пока не нашли своего применения в анализе автобиографического повествования. По всей- видимости, мемуарная проза, считающаяся строго документальной и «прикладной», не представляется современным исследователям материалом, адекватным теориям текста. Но именно в связи с ними выявляется самая серьезная проблема в понимании мемуаров, являющаяся даже своеобразным теоретико-методологическим казусом. Это так и не сформированное, несмотря на нарративную природу автобиографических текстов, отношение к двум дискурсивным уровням, характерным для любого повествования: референтному и коммуникативному (см. об этом: Саморукова 2002, Тюпа 2002, Genette 1980, Lejeime 200J). Чаще всего в мемуарах видят только уровень референтный, то есть рассказ об истории жизни или о каких-то реальных происшествиях. Внимание к этому уровню настолько велико, что им, по сути, и исчерпывается содержание текстов, а сами тексты обретают характер «документа». При этом организация рассказа об истории или историях, структурированная Я— повествованием, то есть собственно коммуникативное событие нарратива (дискурс по поводу истории, случая и т. д.), остается вне поля зрения при интерпретации мемуарного текста. Как справедливо отмечают некоторые исследователи жанра, мемуары «стали кладовой для историка, который время от времени прихватывал оттуда то факт, то черты быта, то какое-нибудь суждение, сами же они предметом исследования не стали» [Чайковская 1980: 209]. И различные научно-филологические школы, «не уделяя внимания мемуарам как самостоятельному жанру <.>, рассматривали их в качестве историко-культурных и прочих источников» [Шкляева 2002: 3].

Действительно, исследования автобиографических текстов (например, классические работы К. И. Чуковского о «Воспоминаниях» А. Панаевой-Головачевой), многочисленные вступительные статьи, предваряющие публикацию мемуаров, отличаются именно тем, что рассматривают их как исключительно документально-исторический источник сведений о достоверных и конкретных биографических и исторических фактах. Введенные русскими формалистами в научный обиход понятия «литературного быта» и «литературного факта» лишь отчасти изменили общее состояние проблемы. ■ Показательно в этом плане отношение исследователей к «Запискам» Е. Р. Дашковой. Например, М. М. Сафонов считает, что этот текст — «важнейший источник биографических сведений» об авторе и содержит «ценный материал для того, чтобы составить представление о ее личности, нарисовать психологический портрет» [Сафонов 1996: 14]. И действительно «Записки» Дашковой, которым посвящен целый ряд работ, рассматриваются только в этой перспективе, о чем свидетельствует, например, и солидный научный сборник «Екатерина Романовна Дашкова. Исследования и материалы» (СПб., 1996).

Аналогичное отношение к мемуарам различных эпох высказывают и другие ученые-филологи и историки: общим местом современных гуманитарных наук стал рассказ о той или иной личности, о тех или иных событиях только на основе материалов, содержащихся в воспоминаниях или дневниках. Это, например, сведения и факты биографии А. С. Пушкина, М. И. Глинки и их современников, почерпнутые в «Воспоминаниях» А. П. Керн и ставшие общеизвестными. Они никогда не подвергаются сомнениям и активно используются в научных работах и концепциях. Однако внимательный анализ текста позволяет увидеть наличие в нем особых моментов. Е. JI. Шкляева рассмотрела эти «Воспоминания» как текст, подверженный «вторичному моделированию» и показала, как влияют на текст «литературные модели» даже в описаниях, казалось бы, сугубо конкретных и реальных фактов. Керн, считает исследовательница, «мифологизирует тех, о ком вспоминает, переводит из реального плана <.> в план художественный». Например, «облик Глинки воссоздан <.> по ассоциации с пушкинским персонажем из "Египетских ночей", или во всяком случае под его впечатлением» [Шкляева 2000: 143, 139]. Отмечает исследовательница и другие литературные мотивы и образы в «Воспоминаниях» Керн, которая в угоду литературным сюжетам идет осознанно или неосознанно даже на искажение подлинных событий. Так, мемуаристка пишет, что Глинку отпевали в той же церкви, что и Пушкина, и она плакала на одном и том же месте. Однако Глинку отпевали в Александро-Невской лавре, и «"одно то же место" они занимали только в душе и памяти мемуаристки», а не в реальности [Шкляева 2000: 142-143]. О нарративной сложности автобиографического жанра говорят в своих исследованиях и другие авторы. Так, «автобиография, — по замечанию Б. В. Дубина, — воплощение самостоятельности и осознанной позиции индивида, его гражданской, политической, моральной зрелости, его эстетической ответственности. Это форма крайне сложная, даже изощренная, почему она и появляется в истории культуры так поздно, фактически одновременно с тем, как в литературной жизни кристаллизуется полноценная фигура автора» [Дубин 2000: 110].

Действительно, мемуары и дневники — это тексты, устроенные и построенные более сложно, чем принято считать. С точки зрения Ю. Н. Тынянова, в одной системе они могут быть фактом литературы, а в другой — внелитературным явлением. Ученый, проявляя особое внимание к такого рода «документальным» текстам в культуре, подчеркивал, например, «огромное значение в литературной эволюции <.> эпистолярной литературы XIX века», а ее «статическое обособление», по его мнению, «вовсе не открывает пути к литературной личности автора и только неправдоподобно подсовывает вместо понятия литературной эволюции и литературного генезиса понятия психологического генезиса» {Тынянов 1993: 124-126]. Для Ю. Н. Тынянова письмо XV11I века — явление особого рода: когда-то «бывшее документом» со временем оно «становится литературным фактом» [Тынянов 1993: 130-132]. Точка зрения Ю.Н.Тынянова вполне применима и к характеристике другого типа текста — мемуаров и автобиографий, функционально аналогичных жанру письма.

Двойственность определения мемуарного жанра и его границ видели и другие представители русской формальной школы. Например, JL Я. Гинзбург рассматривала мемуары и как безусловный факт литературы и как феномен того, что формалисты называли «бытом». В ее работах можно встретить довольно условную дифференциацию мемуарных жанров, которые в авторской концепции названы «промежуточной прозой»:

Мемуары, автобиографии, исповеди — это уже почти всегда литература, предполагающая читателей в будущем или настоящем, своего рода сюжетное построение образа действительности и образа человека; тогда как письма или дневники закрепляют еще не предрешенный процесс, процесс жизни с еще неизвестной развязкой. Динамика поступательная сменяется динамикой ретроспективной. Мемуарные жанры сближаются таким образом с романом, с ним не отождествляясь» [Гинзбург 197Г. 12].

Пытаясь установить типологию «промежуточной прозы», исследовательница отмечала, что «типология мемуаров многообразна <.>. Иногда лишь самая тонкая грань отделяет автобиографию от автобиографической повести или романа» [Гинзбург 197 Г. 137]. Для J1. Я. Гинзбург в изучении мемуаров важна ориентация на подлинность и событийность, что должно отличать их от художественной автобиографической прозы. Тем не менее в своих работах Л. Я. Гинзбург так и не определила принципы такого отличия.

Более последовательно и детально типология мемуаров в их связи с генезисом жанра «романа-мемуаров» в западно-европейской литературе XVII — XVIII веков исследуется В. Д. Алташиной: . она отмечает доминирующее влияние мемуарной литературы XVIII века на создание романа как жанра и делает попытку вслед за Ф. Леженом и Ж. Женеттом рассмотреть именно художественные средства, используемые в мемуарах и автобиографиях, от хроникализации до романтизации действительности [Алташина 2007].

Однако в отношении русской мемуаристики, как пишет М. Я. Билинкис, посвятивший отдельное исследование мемуарным текстам и документальной прозе XVIII века, следует учитывать, что определение текста как мемуарного или автобиографического связывается обычно с интуитивным восприятием его как такового (главные критерии здесь — я думаю, мне так кажется) или с традицией. Отсюда естественны и неопределенность в дефинициях русской мемуаристики, которые мы обнаруживаем в разных справочниках, и весьма расплывчатое заключение о том, что мемуарная литература — '"явление, исторически складывающееся, истоки которого находятся очень далеко"» [Билинкис 1995: 11].

Как представляется, проблема в данном случае заключается все-таки не в том, чтобы, наконец, найти четкие дефиниции, границы или специфические черты мемуарной прозы1, а в том, чтобы определить и сформулировать новые принципы и подходы к пониманию ее дискурсивной и нарративной природы. Современное гуманитарное знание и появившиеся в нем новые теоретические концепции осмысления феномена «речеповедепия» в культуре позволяют определить такие принципы. Как отмечает И. П. Смирнов, сегодня «нарратология увлечена постижением той логики действий, которая в одинаковой мере релевантна и для эстетически отмеченного повествования, и для социального поведения, и для описания исторических событий» [Смирнов 2001: 226]. Если нарратология занимается постижением логики коммуникативных действий, то те категории и понятия, которые так настойчиво ищутся сегодня исследователями мемуаров, оказываются, по сути, факультативными для постижения такой логики и для понимания семантики текста: Можно сказать, что представления о том, что перед нами — жанр мемуаров или автобиографический роман —■ абсолютно не достаточно для понимания семантики текста: строгие жанровые определения не только факультативны, но и не дают никакого инструментария или «ключа» к адекватному прочтению и истолкованию текста. В этом случае более продуктивными оказываются другие основания для подхода к анализу автобиографического текста, опирающиеся на сформулированную еще М. М. Бахтиным идею о «речевых жанрах» или «речевых практиках» культуры. С этой точки зрения, определенный жанр является и определенным типом или формой «речевого общения» конкретной культурно-исторической ситуации или эпохи, то есть одной из форм системы, дискурсивных практик в общем коммуникативном пространстве культуры. Недаром А. Я. Гуревич, рассматривая монографию историка Н. 3. Дэвис

1 Подобное «решение» проблемы предлагается в ряде современных исследований, посвященных автобиографиям в широком понимании—см., например, в: Бронская 2001; Михеев 2006, Савина 2002.

Women on the Margins. Three Seventeenth-Century Lives» (1996), посвященную трем женским автобиографиям XVII века, определяет тот особый метод «культурной антропологии», согласно которому «Fiction и History решительно разграничены, и ни в коей мере не смешиваются. Таков метод, которого придерживается Дэвис и какому <.> надлежало бы следовать любому историку» [Гуревич 2005: 627].

Мемуарные тексты, таким образом, следует рассматривать как тексты, порожденные общими коммуникативными стратегиями культуры, то есть как виды речевой деятельности и тип речевой практики. При таком подходе на первый план выдвигается проблема построения данного высказывания как отдельного проявления речемыслительной деятельности человека данной эпохи2. Следовательно, самым важным и, действительно, основополагающим направлением в исследовании мемуаров оказывается не то, о^-чем ониг рассказывают, а то, как они об этом повествуют, как проявляет себя в способе рассказывания личность повествующего, обусловленная^ 'своей, эпохой, и определенными ментальными установками, и характером своей «речевой деятельности»3. Эта личность не только пишущая, но и «языковая» (в терминологии Ю. Н. Караулова), обладающая не только навыками письма и стиля, но и своей «речемыслью» (в терминологии В. В. Колесова).

Но и на этом пути перед исследователем женской мемуаристики возникает ряд серьезных препятствий. Речь идет о популярном сегодня «гендерном подходе» к изучению и интерпретации литературных произведений. Сторонники «гендерного» взгляда на историю литературы склонны выделять женский дискурс и дискурс о женском в отдельную и

2 Ср., например, со сходным утверждением Б. В. Дубина о том, что биография и тире — автобиография в XV1I1 веке — «как синоним исходной полноты самореализации становится в конечном счете микромоделыо культуры, понимаемой в духе кантовского Просвещения» [Дубин 2001: 104].

3 Следует отметить, что отчасти решение проблемы описания автобиографии как речевого жанра (с позиций коммуникатологии и нарратологии) представлено в учебном пособии Николиной II. Л. «Поэтика русской автобиографической прозы» [Нжолина 2002]. Более подробно о проблемах исследования автобиографической литературы в современном литературоведении см, в: [Гречаиая 2003]. специфическую область, отличную от общего историко-литературного процесса (см. об этом, например: Савкина 2007; Розенхольм 1995: 151). В работах исследователей, активно занимающихся женским дискурсом, оформился и особый тендерный подход к текстам со своими методологическими принципами, которые зачастую противопоставляются традиционным литературоведческим. Такая спецификация представляется несколько надуманной, поскольку развитие культуры и ее речевых практик подчинено общим механизмам словотворчества. Женское письмо в этом случае является одним из закономерно обусловленных типов общего речевого потока культуры. Конечно, оно имеет свои отличительные признаки и характеристики, но именно эти отличия и ставят перед заинтересованным исследователем вопросы о том, как женские тексты участвовали в историко-литературном процессе, что привнесли в него, чему способствовали^ от чего отказались. И, поскольку женщины выразили себя в повествовательном слове, при любых подходах к изучению феномена женского- игнорировать предложенный самими авторами способ автопрезентации — литературный текст, невозможно и не нужно. л'.-а.

Существует еще одна, актуальная именно для исследователя текстов XVIII века, проблема. Это — отсутствие общепризнанной концептуализации специфики бытования текста в русской культуре второй половины XVIII века. Сложность решения этой проблемы состоит в том, что пока обобщающих работ по русскому XVIII веку очень мало, хотя о специфике этой культурной эпохи, ее многогранности и актуальности дальнейших углубленных и всесторонних научных разысканий уже не раз говорили авторитетные специалисты (Ю. М. Лотман, Б. А. Успенский, В. Н. Топоров, В: М. Живов, A. J1. Зорин, О. М. Гончарова- и др.). К тому же, для отечественного литературоведения в целом характерно «пренебрежение» прозой и мемуарами XVIII века. Как отмечает М. Я. Билинкис, нетрудно заметить, что в исследованиях о русской литературе XVIII века прозаическим произведениям традиционно отводилось и отводится второстепенное место.

Чаще всего им посвящаются отдельные статьи или узко специальные диссертационные сочинения. Современные монографии, главным героем которых станович ся проза первой половины XVIII столетия, выпускаются по преимуществу за пределами России. Однако и в них прозаические жанры возникают как некая экзотика, комментирующая процессы па "магистральной линии" — в русской поэзии этого периода» [Бняинкис 1995: 3].'

Действительно, русская проза XVIII века, несмотря' на наличие целого ряда интересных работ (Ю. М. Лотмана, В. Н. Топорова, Т. Е. Автухович, М. Я. Билинкиса, М. В. Иванова, Ф. 3. Кануновой, Н. Д. Кочетковой, Г. Н. Моисеевой, Е. А. Суркова,), изучена пока не в той мере, которая могла бы обеспечить достоверное и полное описание общих ее характеристик, особенностей и путей развития. Причиной этого являются прежде всего те историко-литературные схемы, сквозь которые принято рассматривать литературу XVIII столетия в целом. О догматическом характере таких схем, об их несоответствии реальному положению дел уже не раз говорили авторитетные ученые, но исключительный интерес и привязанность к «магистральным» линиям литературы определяют и современные представления о русском XVIII веке. Однако эти, уже не раз и основательно описанные «магистральные» линии, связанные в основном с развитием поэзии (классицизм - сентиментализм - предромантизм), практически не затрагивают таких текстовых потоков русской культуры второй половины XVIII века, как мемуары и автобиографические записки, несмотря на то что «XVIII век предстает периодом утверждения мемуарного жанра» [Хренов, Соколов 2001:329].

Особенно невнимательна современная наука к женским мемуарам этой эпохи. Показательно, что даже в специальном исследовании М. Я. Билинкиса речь идет только о мужских мемуарах, которые .оказываются примечательными именно потому, что их авторы активно участвовали в государственной деятельности или были офицерами русской армии, а потому оставили много интересных свидетельств о своем времени. Рядом с такими текстами и в соседстве с вершинными явлениями русской словесности XVIII века женское письмо представляется явлением факультативным, спонтанным и единичным.

Таким образом, можно говорить о том, что научная традиция, исследующая специфическое женское творчество и тексты, созданные женщинами-авторами XVIII века, пока находится в России на стадии становления. Актуальны для современной науки и поиски обоснованных теоретико-методологических стратегий изучения женских мемуарных текстов. Существующая система подходов к анализу и интерпретации мемуаров в целом позволила создать ряд историко-литературных описаний и классификаций, расширивших наши представления о текстовой специфике русской культуры и литературы. Но нельзя не видеть, что эти описания, исчерпав возможности, предоставленные исследователю уже освоенными аналитическими методами, не позволяют литературоведческой мысли развиваться дальше. Очевидно, что теперь необходимо, идти не только к дальнейшей систематизации мемуарной прозы, к поискам новых источников и обнаружению новых текстов, но прежде всего — к углубленному осмыслению своеобразия автобиографического повествования, его сущности как особого культурного феномена, имеющего и воплощающего свои дискурсивные задачи. Особенно это касается именно женских мемуаров и текстов отдаленных эпох, например русского XVIII века.

Проблема в данном случае состоит и в том, что общепринятая система оценок, по сути, не учитывает в подходах к мемуарам целого-ряда значимых и существенных факторов: таких, например, как специфика культурно-исторической реальности. Ведь для каждой культурной эпохи показательна своя четкая и строгая система «координат», моделирующая в сознании современников семантику той категориальной матрицы, сквозь которую воспринимается, понимается и, главное — создается какой-то тип текста. Каждая культурная эпоха диктует и свои правила оценки личности человека, которая и становится главным предметом авторской рефлексии в Я— повествовании. Следовательно, в исследовании мемуарных текстов XVIII века одной из самых значимых методологических установок должно быть особое внимание к культурному и историко-литературному контексту этой эпохи, к специфике общего дискурсивного пространства и коммуникативными стратегиями культуры данного времени. Другой важной характеристикой предлагаемых исследовательских стратегий является подход к мемуарному тексту как тексту нарративному, что предполагает необходимость и возможность анализа мемуаров как организованного и структурированного повествования не только с точки зрения жанровой формы, но и семантики произведения. Так, по мнению крупнейшего исследователя автобиографического жанра, Ф. Лежена, «у автобиографического жанра свои правила структурирования» [Лежен 2000]. В этом плане особого внимания заслуживает фигура Я— повествователя, поскольку именно в автобиографическом повествовании этот субъект речи обладает особой значимостью для интерпретации всего произведения в целом: 1 <<!

This perhaps authorizes us to organize, or at any rate to formulate, the problems of analyzing narrative discourse according to categories borrowed from the grammar of verbs, categories that I will reduce here to three basic classes of verb determinations: those dealing with temporal relations between narrative and story, which I will arrange under the heading of "tense"; those dealing with modalities (forms and degrees) of narrative "representation", and thus with the "mood" of the narrative; and finally, those dealing with the way in which the narrating itself is implicated in the narrative, narrating in the sense in which I have defined it, that is, the narrative situation or its instance, and along with that its two protagonists: the narrator and his audience, real or implied . voice»4 [Genette 1980: 30-31].

Что, вероятно, заставляет нас классифицировать или, во всяком случае, сформулировать проблемы анализа повествовагельного дискурса согласно категориям, заимствованным из грамматики глагольных форм, категориям, которые я сокращу здесь до трех основных морфологических прилшков глаголов: те, что имеют соотносятся с темпоральными отношениями между нарра!ивом и историей, я назову «временными»; что имеют дело с модальностью (форма и степень) нарративной «репрезентации», а следовательно, имеки отношение к «модальности» нарратива; и, наконец, те, благодаря которым повествование само по себе имплицировано в нарративе, то есть то, что я определяю как ситуацию повествования, собственно повествование, соединяющее две составляющие: автора и аудиторию, действительное и выдуманное, . "залог"» (здесь и далее перевод мой — О. М).

Главное внимание исследователя должно быть сосредоточено в-этом случае не на реально-историческом авторе записок или воспоминаний; а на образно-речевой организации текста, за которой и стоит фигура «говорящего» или «повествующего».

•Ikw ^'Опыт современных гуманитарных наук, таким образом, определяет новые возможности и исследовательские стратегии в изучении автобиографических текстов, особенно — женских текстов XVIII века, которые пока не привлекали к себе пристально внимания. Необходимость тйКого исследования, настоятельно ощущаемая сегодня, определяет актуальность диссертационной работы. Основной ее целью является изучение женских мемуаров второй половины XVIII - начала XIX века как культурного феномена, порожденного своим временем и определенного своеобразием его дискурсивных практик и текстообразующих механизмов. Щавйый предмет исследования — специфика текстовой организации женских мемуаров и их роль в русской культуре второй половины XVIII — начала XIX века. Этим обусловлены и основные задачи диссертационного исследования:

1. определить теоретико-методологические основания и аналитические j-bi- стратегии изучения текста женской автобиографии второй половины

XVIII - начала XIX века;

2. выявить систему культурных и историко-литературных факторов, влиявших на интерпретацию категории женского, и основные

И^- механизмы текстообразования, формировавшие женское мемуарное письмо;

3. проанализировать конкретные, наиболее репрезентативные для мемуарной прозы второй половины XVIII - начала XIX века тексты и охарактеризовать специфику их повествовательной структуры и образно-речевой организации;

4. определить семантические параметры автобиографического женского текста.

Основным материалом для изучения являются автобиографические тексты Н. Б. Долгорукой («Своеручные записки»), А. Е. Лабзиной («Воспоминания одной благородной женщины»), Е. Р. Дашковой («Записки»), императрицы Екатерины II («Записки»), а также произведения русской и европейской литературы XVIII - XIX веков, образующие историко-литературный контекст. Выбор основного материала для исследования обусловлен тем, что, во-первых, эти четыре текста объединяют и время, и автобиографическая направленность,-но, во-вторых, они различны по своей текстовой семантике и цели, написаны женщинами разного общественного положения и известности, что позволяет получить представление о мемуарной женской прозе эпохи и основных ее тенденциях в целом. Рассмотрение этих материалов в их системном- единстве с привлечением теоретически и логически обоснованных подходов к анализу текста обеспечивает наибольшую достоверность: результатов диссертационного исследования.

Общей теоретико-методологической базой исследования является историко-литературный и типологический подходы к изучению художественного произведения в сочетании с современными методиками анализа, представленными в нарратологии и коммуникативном подходе. Особое значение для решения поставленных исследовательских задач имеют концепции М. М. Бахтина, А. Я. Гуревича, Ю. М. Лотмана, В. М. Живова, В. Н. Топорова, А. Л. Зорина, О. М. Гончаровой, В. Проскуриной, И. П. Смирнова, Ю. Н. Тынянова, В. И. Тюпы, Б. А. Успенского, И. В. Саморуковой, Ю. Н. Караулова, В. В. Колесова, связанные с разными областям гуманитарного знания (история, комму ни катология; нарратология, теория дискурса, семиотика, философия, лингвистика).

Основные положения диссертации, выносимые на защиту:

1. В XVIII столетии формируется один из феноменов новой русской культуры и словесности — женский автобиографический дискурс.

2. Женские мемуары второй половины XVIII-начала XIX века являются частью общего дискурсивного и текстового пространства культуры, поскольку используют базовые коммуникативные стратегии и механизмы, характерные для русской литературной традиции.

3. Женские автобиографические тексты — это сложно организованная повествовательная модель, ориентированная на актуальный для русской культуры второй половины XVIII-начала XIX века процесс самореализации женского и осознание женской идентичности.

4. Женский повествовательный текст строится на использовании различных речевых практик и жанровых традиций (житийный канон, философский и историософский дискурс Просвещения, масонский религиозно-мистический дискурс, светские тексты конца XVIII -начала XIX века), что позволяет рассматривать это явление как закономерно ■ включенное в историко-литературный процесс1 своего времени.

5. На уровне образно-речевой организации женского автобиографического текста выделяются два плана, существенных для его понимания: образ Л-героини и речевая структура Л—повествования. Я— героиня женского письма является моделью самоидентификации, речевая сторона текста призвана интерпретировать такую модель как идеальную.

6. Организованные общими механизмами текстопорождения женские мемуары второй половины XVIII - начала XIX века имеют типологически сходные черты. Авторская индивидуальность и специфика высказывания проявляют себя на уровне семантики: женская идеальность может представать в текстах эпохи в образах агиографической героини, мистической женственности, универсальной женской личности или женщины в истории.

Поставленные по отношению к женскому автобиографическому дискурсу цели и задачи исследования, которые в своем комплексном виде никогда не применялись в качестве исследовательских стратегий, определяют научную новизну диссертационного исследования. В научной традиции принято рассматривать автобиографический текст как подлинное свидетельство происходящего, своего рода исторический документ, источник знания о той эпохе, в которую он был написан. Женские мемуары XVITT века как специфически организованные повествовательные тексты, имеющие свою особую образно-речевую структуру и семантику, связанные с общими культурными закономерностями эпохи и историко-литературным контекстом, до сих пор не были предметом научного литературоведческого исследования.

Теоретическая значимость диссертационного исследования состоит в том, что в нем были теоретически обоснованы новые стратегии в изучении автобиографического дискурса; использованы теоретические дефиниции, существенно меняющие подход к мемуарной литературе* в целом, и к женскому автобиографическому письму в частности; охарактеризованы основные теоретико-методологические подходы к анализу .женских автобиографических текстов, особенностей их поэтики, семантики и нарративной структуры. Одновременно в диссертационном исследовании обосновывается необходимость признания женской автобиографии объектом научной историко-литературной рефлексии, связанной с такой сферой современного гуманитарного знания как историческая антропология.

Научно-практическая значимость диссертации. Результаты и материалы исследования могут быть использованы для включения в учебно-методический комплекс по изучению русской литературы и художественной прозы XVIII века, в построении курсов истории литературы, спецкурсов, а также при подготовке к изданию и комментировании текстов женских мемуаров второй половины XVIII - начала XIX века.

Апробация работы. Материалы и результаты диссертационного исследования в виде докладов были представлены на научных конференциях и научно-практических семинарах: международной конференции «Идеология и риторика» (Санкт-Петербург, 2002); международной конференции «Восток—Запад» (Волгоград, 2004), IV межвузовской конференции молодых исследователей «Гендерные отношения в современном обществе: глобальное и локальное» (Санкт-Петербург, 2004); международной конференции «Коды русской классики. Проблемы обнаружения, считывания и актуализации» (Самара, 2005); V межвузовской конференции молодых исследователей по тендерным проблемам «Гендерные практики: традиции и инновации» (Санкт-Петербург, 2005); межвузовской конференции, посвященной 75-летию проф. В. А. Западова, «Проблемы и перспективы изучения русской литературы XVIII века» (Санкт-Петербург, 2005); международной конференции «Духовность в русской литературе XVIII века», (ИМЛИ РАН, Москва, 2005); межвузовской конференции «Герценовские чтения» (Санкт-Петербург, 2005); научно-теоретическом семинаре «Теоретические аспекты повседневности» в рамках международной конференции «Повседневность как текст культуры» (Киров, 2005); международном семинаре по психологии семьи (Санкт-Петербург, 2006), VIII международной конференции -молодых филологов (Таллинн, 2006); межвузовской конференции «Герценовские чтения» (Санкт-Петербург, 2007).

Заключение научной работыдиссертация на тему "Феномен женской автобиографической литературы в русской культуре второй половины XVIII - начала XIX века"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Русский XVIII век — это время государственных реформ и культурных инновационных преобразований, создавших не только «новую Россию», но и новую русскую личность. Обусловленные спецификой эпохи активные поиски национальной идентичности способствуют оформлению «личности» в новом ее статусе — «исторического» и вместе с тем «антропологического» бытия, и порождают новые типы дискурса, необходимые для проявления и осуществления русской личности. Становлению личностной индивидуальности сопутствует обязательное формирование новых механизмов, позволяющих личности «сказать» о себе, вербализовать себя, сделать себя «предметом» рефлексии — поставить себя в центр новой истории и нового времени. Одним из таких способов заявить о себе стало автобиографическое письмо, особая «личностная» форма выражения, складывавшаяся из разнообразных дискурсивных практик и кодов. Неслучайно XVIII век и становится временем расцвета мемуарного жанра.

При этом уникальность культурной ситуации эпохи заключается не только в оформлении индивидуальности в общем антропософском смысле. Именно в это время, резко менявшее стереотипы мышления и ментальные установки, актуализуется осмысление категории женского в ее отношении к мужскому и ко всему смысловому пространству национальной культуры и бытия в целом. Одновременно возникает представление и .о реальной женской личности и необходимость ее дискурсивного обозначения. Получив свой статус в культуре, женщина получает и возможности самоидентификации: вербальной самореализации и вербализации, правом на творчество, независимо от того, какую ступень в общественной иерархии она занимает. Монахиня, путешественница, президент Академии наук, благородная женщина или императрица — все они ощущают себя частью истории, государственной и/или личной, осуществляют себя субъектом и объектом повествования, «истории» о себе.

Главной проблемой дикурсивного осуществления женской личности и женской идентичности, была проблема организации текста Я— повествования. И хотя эта проблема была значимой для всей русской дискурсии XVIII века, тяготевшей к инновационным текстовым моделям, для женского творчества она была особенно актуальна, поскольку русская культура* не имела опыта светского женского письма и автобиографии. Русские мемуаристки второй половины XVIII - начала XIX века в поисках своего «текста» включаются в общий литературный процесс, используя базовые коммуникативные стратегии и механизмы, характерные для этого времени в целом.

Являясь частью общего текстового пространства культуры, женские автобиографические тексты представляют собой сложно организованные повествовательные модели, призванные изобразить женскую автомодель и сами принципы автомоделирования. Такой повествовательный текст строится на использовании различных речевых практик и жанровых традиций, что также позволяет считать женские мемуары закономерным и обусловленным явлением русского историко-литературного процесса. Как и другие тексты эпохи, женское письмо, безусловно, было связано с национальной традицией изображения идеальной личности или ее самореализации. Это прежде всего такие значимые для русского сознания текстовые образования как религиозно-учительные произведения (жития и апокрифы, сказания и летописные- легенды), в которых иногда объектом изображения могла быть и женщина. Другим ориентиром для организации автобиографического женского повествования стали популярные в новой культурной парадигме философский и историософский дискурс Просвещения, масонский религиозно-мистический дискурс, светские тексты XVIII века. Эти текстовые модели не только давали возможности для идеализации женского, но и включали женскую героиню в пространство современной культуры.

Именно поэтому каждая женская история о себе, рассказанная разными авторами — Долгорукой, Лабзиной, Дашковой и Екатериной II — представляет собой сложный конструкт, обладающий особенной внутренней структурой. Организованные общими механизмами текстопорождения женские мемуары второй половины XVIII — начала XIX века имеют типологически сходные черты: нарративная структура включает в себя центральный образ ^-героини (модель самоидентификации, использованная в-тексте) и имеет сложное образно-речевое оформление —Я— повествование (выраженная дискурсивно модель самоидентификации). Авторская индивидуальность и специфика высказывания проявляют себя на уровне семантики: женская идеальность может представать в текстах эпохи в образах агиографической героини, мистической женственности, универсальной женской личности или женщины в истории.

В каждом из рассмотренных текстов представлены индивидуальные механизмы вербализации женской личности, самореализации и самосакрализации. Несмотря на объединяющие их жанровую принадлежность и типологические сходства, обусловленные, культурно-временным контекстом, каждая из мемуаристок представляет свои принципы семантизации и интерпретации женской личности.

Н. Б. Долгорукая вписывает себя в «мужской дискурс», присваивая тексты традиционной культуры, что влияет на созданный ею идеальный женский образ. Несмотря на реальную* принадлежность к новой светской культуре, незаурядная женская личность в «Своеручных записках» изображена как типичная житийная героиня-«праведница». При помощи традиционных механизмов происходит (авто)сакрализация и самореализация личности автора, осуществляемая в самом акте ее «собственноручного» письма. «Воспоминания» А. Е. Лабзиной в своей внутренней семантике представляют собой уникальный для русской религиозно-мистической традиции женский текст, повествующий о «земных» странствиях Души-Женщины. Концептуально уровень идеализации героини в этом случае оказывается предельно высоким, несмотря на кажущуюся простоту повествования. Личность героини в «Записках» Е. Р. Дашковой не только идеализируется, но представляет собой модель универсальной женской личности. Универсализм этот проявляется в воплощении двух начал (мужского и женского), двух культурных моделей (просветительской и житийной) и в присвоении женской личностью демиургических функций/Но при этом женская личность оказывается в «Записках» именно «русской личностью», над характеристиками которой так много думали современники Дашковой и одновременно творили ее. «Записки» Екатерины II являются-уникальным многокодовым текстом, главным коммуникативным событием которого было до-создание великой истории великой императрицы государыни. Екатерина заново создавала себя в истории, интерпретируя свою ,9-героиню в контексте таких сложных и новых для культуры смысловых образований как «женщина и власть» и «женщина в русской истории», которые под влиянием ее письма мыслятся и теперь как «золотой ■ 'век» России.

Таким образом, женские мемуары,; воспоминания, записки второй половины XVIII - начала XIX века выразили в себе «социальную и культурную деятельность, вербализованную в высказывании» [Саморукова 2002: 4]. Женское письмо заняло важнейшую нишу в русской литературе своего времени, поскольку и было такой социально значгшой культурной I деятельностью, и, что следует подчеркнуть, особенно значимой для русской культуры рассматриваемого периода. Работа со словом, моделирование идеального женского образа в культуре Нового времени — все это сыграло огромную роль в формировании (а для исследователей — ив понимании) культурного поля второй половины XVIII - начала XIX века. Именно 1 поэтому синтагматика мемуарных текстов не может быть рассмотрена вне их коммуникативной составляющей. Автобиография в этом случае становится объектом литературоведческой рефлексии, а исследователь отвечает не на вопрос о «достоверности» текста, а на вопрос о том, как именно сделан, тот или иной текст, где та граница, которую А. Я. Еуревич обозначил как границу между «History и Fiction», каково их взаимодействие, и, наконец, каково их прямое или косвенное влияние на становление женского дискурса и на традицию его восприятия в последующей культурной парадигме.

Список научной литературыМамаева, Ольга Владимировна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Абрамович 1913 — Абрамович Н. Я. Женщина и мир мужской культуры. М., 1913.

2. Агеева 1999 — Агеева О. Г. «Величайший и славнейший более всех градов в свете» — град святого Петра: Петербург в русском общественном сознании начала XVIII века. СПб., 1999.

3. Адрианова-Перетц 1958 — Адрианова-Перетц В. П. Изображение «внутреннего человека» в русской литературе XI — XIV веков // Вопросы изучения русской литературы XI—XX веков. М.;Л., 1958. С. 15-24.

4. Алташина 2007 — Алташина В. Д. Роман-мемуары во французской литературе XVIII века: генезис и поэтика. Автореферат дис. . д. филол. наук. СПб., 2007.

5. Анисимов 1990 — Анисимов Е. В. «Записки» Екатерины II: силлогизмы и реальность // Записки императрицы Екатерины II. Репринтное воспроизведение издания А. И. Герцена и Н. П. Огарева. Лондон, 1859. М., 1990. С. 5-18.

6. Анисимов 1991 — Анисимов Е. В. Путники, прошедшие раньше нас // Безвременье и временщики. Воспоминания об «Эпохе дворцовых переворотов» (1720-е- 1760-е годы). Л., 1991.

7. Анисимов 1992 — Анисимов Е. В. Слово и дело русской женщины // Своеручные записки княгини Натальи Борисовны Долгорукой, дочери г. фельдмаршала графа Бориса Петровича Шереметева. СПб., 1992. С. 103-130.

8. Анисимов 1998 — Анисимов Е. В. Женщины на российском престоле. СПб., 1998.

9. Анисимов 2001 — Анисимов Е. В. Петр III Федорович // Три века Санкт-Петербурга. Энциклопедия: В 3 т. Т. 1. Осьмнадцатое столетие: В 2 кн. Кн. 2. СПб., 2001. С. 124-125.

10. Артемьева 2005 — Артемьева Т. В. От славного прошлого к светлому будущему. СПб., 2005.

11. Бабаева 2001 — Бабаева А. В. Формы поведения в русской культуре (IX XIX века). СПб., 2001.

12. Барское 1915 — БарсковЯ. Л. Переписка московских масонов XVIII века. Пг., 1915.

13. Барское 1917 — Барсков Я. Л. Письма А. М. Кутузова // Русский исторический журнал. 1917. Кн. 1-2. С. 131-140.

14. Баткин 1990 — Баткин Л. И. Письма Элоизы к Абеляру: Личное чувство и его культурное опосредование // Человек и культура. М., 1990. С.126-163.

15. Батлер 1999 — Батлер Д. Случайные основания: феминизм и вопрос о «постмодернизме» // Тендерные исследования. 1999. № 3. С. 89-108.

16. Бахмутский 1974 — Бахмутский В. Французские моралисты // Ларошфуко Ф. Максимы. Паскаль Б. Мысли. Лабрюейр| Ж. Характеры. М., 1974. С. 5-28.

17. Бахтин 1979 — Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.

18. Бахтин 1986 — Бахтин М. М. Проблема речевых жанров //

19. Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. М., 1986. С. 428^472.

20. Белецкий 1923 — Белецкий А. И. Тургенев и русские писательницы 1830-1860-х годов // Творческий путь Тургенева. Пг., 1923. С. 135-166.

21. Белинский 1953 (1) — Белинский В. Г. Жертва.! Литературный эскиз. Сочинение г-жи Монборн // Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. Т. 1. М.; Л., 1953. С. 223-225.

22. Белинский 1953 — Белинский В. Г. Сочинения Александрова // Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. Т. 3. М.; Л., 1953.С. 148-157.

23. Белинский 1954 — Белинский В. Г. Стихотворения графини

24. Е. Ростопчиной // Белинский В. Г. Поли. собр. соч.: В 13 т. Т. 5. ML; JL, 1954. С. 456-461.

25. Беме 1994 — БемеЯ. Christosophia, или Путь ко Христу. СПб., 1994.

26. Берман 1982 — Берман Б. И. Читатель жития (агиографический канон русского средневековья и традиции его восприятия) // Художественный язык Средневековья. М.,1982. С. 159—183.

27. Бессмертный 1982 — Бессмертный Ю. Л. Мир глазами знатной женщины IX века. (К изучению мировосприятия каролингской знати) // Художественный язык Средневековья. М., 1982. С. 83-107.

28. Билинкис 1995 — Билинкис М. Я. Русская проза XVIII века: Документальные жанры. Повесть. Роман. СПб., 1995.

29. Бокова 1996 — БоковаВ. М. Три женщины // История жизни» благородной женщины. М., 1996. С. 5-12.

30. Болотов 1993 — Болотов А. Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков: В 3 т. М., 1993.

31. Бронская 2001 — Бронская Л. И. Концепция личности в автобиографической прозе русского зарубежья первой половины XX века (И. С. Шмелев, Б. К. Зайцев, М. А. Осоргин). Ставрополь, 2001.

32. Буслаев 1990 — Буслаев Ф. И. О литературе: Исследования.1. Статьи. М., 1990.

33. Бычков 1991 — Бычков В. В. Малая история Византиискггой эстетики. Киев, 1991.

34. Вачева — ВачеваА. «Не судите обо мне как о ДРУ^ет-юс женщинах.» Мемуары Екатерины 11 и «Письма мисс Фани Батлер>^>жи Риккобони // Новое литературное обозрение. 2006. №80.http://magazines.russ.ru/nlo/2006/80/va8.html

35. Вяземский 1877 — Вяземский П. А. Московское семейс2гтВо старого быта. М., 1877.

36. Герцен 1992 — Герцен А. И. Княгиня Екатерина Романс^мвна Дашкова // Россия XVIII века в изданиях Вольной русской типогра<^)ИИ А. И. Герцена и Н. П. Огарева: Справочный том к «Запискам» Е. Р. Дашковой, Екатерины II, И. В. Лопухина. М., 1992. С. 16-73.

37. Гиллельсон 1974 — Гиллельсон М. И. Пушкин и «Запию^ки»

38. Дашковой // Прометей 1974. Т. X. М., 1974. С. 137-144. 'f %

39. Гинзбург 1971 — Гинзбург Л. Я. О психологической прозеь jj 1971.

40. Гинзбург 1999 — Гинзбург Л. Я. Записные книжки. М.,1999.

41. Глинка 1996 — Глинка С. Н. Записки // «Золотой век» Екате^зины Великой: Воспоминания. М., 1996. С. 17-165.

42. Головина 1996— Головина В. Н. Мемуары графини Головх^ц-юй урожденной графини Голицыной // История жизни благородщ0£| женщины. М., 1996. С. 89—332.

43. Гончарова 1996 — Гончарова О. М. Херасков и масонская религиозность // Wiener Slawistischer Almanach. Sbd.-. 41. Wien, С 5-24.

44. Гончарова 1997 — Гончарова О. М. «Греческий текст» в РЗ^оской культуре // Культура и текст. Вып.1. Литературоведение. Часть 1 Материалы международной научной конференции. СПб.; Барнаул 1997. С.94-100.

45. Гончарова 1999 — Гончарова О. М. Утопия «чистоты» в русской культуре // Studia Literaria Polono-Slavica. 1999. V. 4. Warzawa, С. 8393.

46. Гончарова 2002 — Гончарова О. М. Эстетические модели женской идеальности в русской культуре XVIII века // Язык. Тендер. Традиция. СПб., 2002. С. 38-46.

47. Гончарова 2004 — Гончарова О. М. Власть традиции и «Новая Россия» в литературном сознании второй половины XVIII века: Монография. СПб., 2004.

48. Гончарова 2004а — Гончарова О. М. Национальная традиция и

49. Новая Россия». Дисс. . д. филол. наук. СПб., 2004.

50. Гончарова 20046 — Гончарова О. М. Страх и воля к власти в культурной биографии Екатерины II // Языки страха: мужские и женские стратегии поведения. СПб., 2004. С. 55-61.

51. Гончарова 2006 — Гончарова О. М. Историческая память и опыт истории в концепции Н. М. Карамзина // Карамзин и время. Томск, 2006. С. 92-104.

52. Гордин 1999 — Гордин Я. А. Мистики и охранители. Дело о масонском заговоре. СПб., 1999.

53. Гордин 2004 — Гордин Я. А. Екатерининский век: панорама столичной жизни Кн.1. СПб., 2004.

54. Гречаная 2003 — Гречаная Е. П. Автобиографизм русской прозы. Обзор книг // Новое литературное обозрение. 2003. № 63. С. 342-345.

55. Гулыга 1980 — Гулыга А. Искусство истории. М., 1980.

56. Гуревич 2005 — Гуревич А. Я. История — нескончаемый спор. Медиевистика и скандинавистика: Статьи разных лет. М., 2005.

57. Дашкова 2001 — Дашкова Е. Записки: 1743-1810. Калининград, 2001.

58. Дашкова 1996 — Екатерина Романовна Дашкова: Исследования и материалы. СПб., 1996.

59. Демин 1998 — Демин А. С. О художественности древнерусской литературы. М., 1998.

60. Долгорукая 1992 — Своеручные записки княгини Натальи Борисовны Долгорукой, дочери г. фельдмаршала графа Бориса Петровича Шереметева. СПб., 1992.

61. Доронина 2004 — Доронина М. В. Культура повседневности русской разночинной интеллигенции во второй половине XIX века: соотношение «идеального» и «реального». Дисс. . канд. ист. наук. М., 2004.

62. Дубин 2000 — Дубин Б. В. Как сделано литературное «Я». Вступление // Ф. Лежен В защиту автобиографии. Эссе разных лет // Иностранная литература. 2000. №4. С. 110-111.

63. Дубин 2001 — Дубин Б. В. Биография. Репутация. Анкета (о формах интеграции опыта в письменной культуре) // Б. В. Дубин. Слово—письмо—литература. Очерки по социологии • современной культуры. М., 2001. С. 98 119.

64. Елизаветина 1982 — Елизаветина Г. Г. Становление жанров автобиографии и мемуаров // Русский и западноевропейский классицизм: Проза. М., 1982. С. 235-263

65. Екатерина 2003 — Екатерина II, имп. Записки имп. Екатерины II // Екатерина И, имп. О величии России. М., 2003. С. 479-714.

66. Еремеев 2003 — Еремеев Я. М. Нарративное Я в русской автобиографии XVII начала XX веков. Автореферат дис. . канд. псих. наук. Ростов-на-Дону, 2003.

67. Жаравина 1996 — ЖаравинаЛ. В. Философско-религиозная проблематика в русской литературе 1830-40-х годов: А.С.Пушкин, М. Ю. Лермонтов, Н. В. Гоголь. Дисс. . д. филол. наук. Волгоград, 1996.

68. Жеребкина — Жеребкина. И. А. Современная феминистская литературная критика. — http://www.owl.ru/library/004t.htm.

69. Жеребкина 2000 — ЖеребкинаИ. А. «Прочти мое желание.»: Постмодернизм. Психоанализ. Феминизм. М., 2000.

70. Живов 1994 — Живов В. М. Святость: Краткий словарь агиографических терминов. М., 1994.

71. Живов 1996 — Живов В. М. Язык и культура в России XVIII века. М., 1996.

72. Живов 1996а — Живов В. М. Культурные реформы в системе преобразований Петра I // Из истории русской культуры. Т.З. М., 1996. С. 528-583.

73. Живов 1996b — Живов В. М. Государственный миф в эпоху просвещения и его разрушение в России конца XVIII века // Из истории русской культуры. Т. 4. М., 1996. С. 657-684.

74. Живов 1997 — Живов В. М. Первые русские литературные биографии как социальное явление: Тредиаковский, Ломоносов, Сумароков // Новое литературное обозрение. 1997. № 25. С. 24-83.

75. Живов 2002 — Живов В. М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. М., 2002.

76. Живов, Успенский 1994 — Живов В. М., Успенский Б. А. Царь и Бог: Семиотические аспекты сакрализации монарха в- России // Б.А.Успенский Избранные труды. Т.1: Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1994. С. 110-218.

77. Жизнеописания 1992 — Жизнеописания достопамятных людей земли Русской (X XX вв.). М., 1992.

78. Житие Аввакума 1991 — Житие Аввакума и другие его сочинения. М., 1991.

79. Забелин 1992 — Забелин И. Духовная дочь Аввакума // Памятники Отечества. 1992. № 28. С. 13-19.

80. Задонский 2000 — Тихон Задонский, св. Сокровище духовное, от мира собираемое. М., 2000.

81. Звезда волхвов 1994 — Звезда волхвов: Поэтические, гностические, апокрифические тексты христианства. Новочеркасск, 1994.

82. Зорин 1997 — Зорин A. JI. Русская ода конца 1760-х — начала 1770-х годов, Вольтер и «греческий проект» Екатерины IT // Новое литературное обозрение. 1997. №24. С. 5—29.

83. Зорин 2001 — Зорин A. JI. Кормя двуглавого орла. Литература и государственная идеология в России в последней трети XVIII — первой трети XIX века. М., 2001.

84. Иезуитова 1973 — Иезуитова Р. В. Светская повесть // Русскаяtповесть XIX века: История и проблематика жанра. Л., 1973. С. 169199.

85. Исюолъ 2001 — Искюль С. Н. Роковые годы России. Год 1762: Документальная хроника. СПб., 2001.

86. История дореволюционной России 1976 — История дореволюционной России в дневниках и воспоминаниях. Аннотированный указатель книг и публикаций в журналах. Т. 1. XV-XVIII века. М., 1976.

87. Исупов 2000 — Исупов К. Г. Диалог столиц в историческом движении //Москва Петербург: Pro et contra. СПб., 2000. С. 6-78.

88. Казакова 1995 — Казакова И. Критика и публицистика конца XIX-начала XX веков о творчестве русских писательниц // Преображение: Русский феминистский журнал. 1995. № 3. С. 63-70.

89. Каменский 1992 — Каменский А. Б. Под сенью Екатерины.: Вторая половина XVIII века. СПб., 1992.

90. Каменский 1999 — Каменский А. Б. Российская империя в XVIIIвеке: Традиции и модернизация. М., 1999.

91. Каменский 2002 — Каменский А. Б. Наталья Долгорукая // Знание —сила. 2002. №1. С. 114-120.

92. Карамзин 1988 — Карамзин Н. М. Записки старого московского жителя: Избранная проза. М., 1988.

93. Карамзин 1991 — Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях. М., 1991.

94. Клименкова 1996 — КлименковаТ. Женщина как феномен культуры: взгляд из России. М., 1996.

95. Ключевский 1958 — Ключевский В. О. Сочинения: В 8 т. М., 1958.

96. Коломинов, Файнштейн 1986 — Коломинов В. В., Файнштейн М. Ш. Храм муз словесных (Из истории Российской Академии). Л., 1986.

97. Круглое 1996 — Круглов В. М. Из истории морально-этической ' лексики: Благородная гордость // Международная конференция «Екатерина Великая: эпоха российской истории»: Тезисы докладов. Санкт-Петербург, 26-29 августа 1996 г. СПб., 1996. С. 76-77.

98. Лабзина 1996 — Лабзина А. Е. Воспоминания. Описание жизни одной благородной женщины // История жизни одной благородной женщины. М., 1996. С.13-89.

99. Ларошфуко 1974 — Ларошфуко Ф. Максимы // Ларошфуко Ф. Максимы, Паскаль Б. Мысли. Лабрюейр Ж. Характеры. М., 1974. С. 31-108.

100. Ледковская 1998 — Ледковская М. В. Мемуары сестер Набоковых // «Ей не дано прокладывать новые пути»: Из истории женского движения в России. Вып. 2. СПб., 1998. С. 68-77.

101. Леэюен 2000 — Лежен Ф. В защиту автобиографии. Эссе разных лет // Иностранная литература. №4. 2000. С. 110-122.

102. Лихачев 1991 — Лихачев Д. С. Поэзия садов: К семантике садовопарковых стилей: Сад как текст. СПб., 1991.

103. Лозинская 1979 —Лозинская JL Я. Во главе двух академий. М., 1979.

104. Лопарее 1914 — Лопарев X. М. Греческие жития святых VIII и IX вв. 4.1. Современные жития. Пг., 1914.

105. Лопухин 1997 — Лопухин И. В. Масонские труды. М., 1997.

106. Лотман 1992 — Лотман Ю. М. Литературная биография в историко-культурном контексте. (К типологическому соотношению текста и личности автора) // Лотман Ю. М. Избранные статьи: В 3 т. Т. 1. Таллинн, 1992. С. 365-378.

107. Лотман 1994 — Лотман Ю. М. Две женщины // Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII — начала XIX века). СПб., 1994. С. 287-313. " "

108. Лотман 1994а — Лотман Ю. М. Женское образование в XVIII' —ft • Vначале XIX века // Лотман Ю. М. Беседы о русской.культуре; Быт и-традиции русского дворянства (XVIII начала XIX века). СПб., 1994. С. 75-88.

109. Лотман 1996 — Лотман Ю. М. Очерки по истории русской культуры XVIII начала XIX века // Из истории русской культуры. Т. 4. М., 1996. С. 13-346.

110. Лотман 1998 — Лотман Ю. М. Отражение этики и тактики революционной борьбы в русской литературе второй половины XVIII века // Лотман Ю. М. Собр. соч. Т. 1. Русская литература и культура Просвещения. М., 1998. С. 7-44.

111. Лотман, Успенский 1984 — Лотман Ю. М. Успенский Б. А. «Письма русского путешественника» Карамзина и их место в развитии русской культуры // Карамзин Н. М. Письма русского путешественника. Л., 1984. С. 525-606.

112. Лотман, Успенский 1994 — Лотман Ю. М., Успенский Б. А. Роль дуальных моделей в динамике русской культуры (до конца XVIII века)

113. Успенский Б. А. Избранные труды. Т. 1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1994. С. 219-253.

114. Лотман, Успенский 1996 — Лотман Ю. М., Успенский Б. А. К семиотической типологии русской культуры XVIII века // Из истории русской культуры. Т. 4. М., 1996. С. 425-445.

115. Лохина — ЛохинаТ. Культура письма в России. Частная рукопись в конце XVIII — начале XIX в. // Два века: журнал российской истории XVIII — XIX вв. — http ://www. dvaveka.pp .ш/lokhina.html.

116. Мамаева 2002 -— Мамаева О. В. «Записка о древней и новой России в ее политическом и гражданском отношениях» Н. М. Карамзина: идеальная модель и реальная практика // Вестник молодых ученых. Серия «Филологические науки». 2002. № 10 (1). С. 19-22.

117. Матич 1994 — Матич О. «Рассечение трупов» и «срывание покровов» как культурные метафоры // Новое литературное обозрение. 1994. №6. С. 139-150.

118. Матич 1995 — Матич О. Постскриптум о великом анатоме: Петр Первый и культурная метафора рассечения трупов // Новое литературное обозрение. 1995. №11. С. 180- 184.

119. Михайлов 1990 — Михайлов О. Екатерина II — императрица, писатель, мемуарист// Сочинения Екатерины II. М., 1990. С. 3-20.

120. Михеев 2006 — Михеев М. Дневник в России XIX — XX века. «Эго»—текст или «пред»—текст. М., 2006.

121. Михневич 1895 — МихневичВ. О. Русская женщина XVIII столетия: Исторические этюды. Киев, 1895.

122. Моисеева 2001 — Моисеева Г. Н. О «Записках» Е. Р. Дашковой // Дашкова Е. Записки: 1743-1810. Калининград, 2001. С. 448-476.

123. Мосалева 1999 — МосалеваГ. В. Особенности повествования: от Пушкина к Лескову: Монография. Ижевск, 1999.

124. Мыльников 1996 — Мыльников А. С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI начала XVIII. СПб., 1996.

125. Мыльников 2002 — Мыльников А. С. Петр III: Повествование в документах и версиях. М., 2002.

126. Нивьер 1996 — Нивьер А. Дашкова и французские философы Просвещения Вольтер и Дидро // Екатерина Романовна Дашкова: Исследования и материалы. СПб., 1996. С. 40-54.

127. Николина 2002 — НиколинаН. А. Поэтика русской автобиографической прозы. М., 2002.

128. Новиков 1951 — Новиков Н. И. Избр. соч. М.; Л., 1951.

129. Обломиевский 1988 — Обломиевский Д. Д. Роман 10-30-х годов. Лесаж. Мариво. Прево // История всемирной литературы: В 9 т. Т. 5. М., 1988. С. 96-100.

130. Огарков 1893 — Огарков В. В.Е. Р. Дашкова: Ее жизнь и общественная деятельность. Биографический очерк. СПб., 1893.

131. Павленко — Павленко Н. И. Под скипетром Екатерины. — http://ekaterina2.bnd.ru/lib/pavlenko/pavlenko03 .shtml.

132. Павленко 2004 — Павленко Н. И. Екатерина Великая. М., 2004.

133. Панченко 2000 — Панченко А. М. О русской истории и культуре. СПб., 2000.

134. Панченко 1984 — Панченко A.M. Русская культура в канун петровских реформ. Л., 1984.

135. Паперный 1996 — Паперный В. Культура Два. М., 1996.

136. Плюханова 1995 — Плюханова М. Б. Сюжеты и символы Московского царства. СПб., 1995.

137. Плюханова 1996 — Плюханова М. Б. О национальных средствах самоопределения личности: самосакрализация, самосожжение, плавание на корабле // Из истории русской культуры. Т. 3. М., 1996. С. 380-460.

138. Печерская 1999 — Печерская Т. И. Разночинцы 60-х годов: Феномен самоопределения в аспекте филологической герменевтики. Новосибирск, 1999.

139. Погосян 2001 — Погосян Е. Петр I — архитектор российской истории. СПб., 2001.

140. Пономарев 1891 — Пономарев С. И. Наши писательницы. СПб., 1891.

141. Предстательницы муз 1998 — Предстательницы муз. Русские поэтессы XVIII века. Frauen Literatur Geschichte. Bd. 9. 1998.

142. Прокопович 1765 — Прокопович Феофан. Слова и речи поучительныя, похвальныя и поздравительныя: Ч. 1—3. СПб., 1765.

143. Проскурина 2006 — Проскурина В. Ю. Мифы империи: литература и власть в эпоху Екатерины II. М., 2006.

144. Пушкарева 1991 — ПушкареваН. JI. Знаменитые россиянки. М., 1991. — http://pushkareva.narod.ru/zr/index.htm. ■> ■

145. Пушкарева 1996 — Пушкарёва Н. JL Женщины России и Европы на пороге Нового времени. М., 1996. 1

146. Пушкарева 1997 — Пушкарева Н. JL Частная жизнь русской женщины: невеста, жена, любовница (X — нач. XIX в.). М., 1997.

147. Пушкарёва 1999 — «А се грехи злые, смертные.»: любовь, эротика и сексуальная этика в доиндустриальной России (X — первая половина XIX в.) / Под ред. Н. Л. Пушкарёвой. М., 1999.

148. Радищев 1941 —■ Радищев А. Н. Трактат о человеке, его смертности и бессмертии // Радищев А. Н. Полн. собр. соч.: В 3 т. Т. 2. М.;Л., 1941. С. 39-145.

149. Радищев 1988 — Радищев А. Н. Сочинения. М., 1998.

150. Разжаева 2001 — РазжаеваМ. В. Женская эмансипация в России: эксперименты по тендерному конструированию // Российские женщины и европейская культура. Материалы V конференции, посвященной теории и истории женского движения. СПб., 2001. С. 1831.

151. Решетова 1999 — РешетоваЛ. И. Поведенческая культура дворянской элиты в «Мемуарах» графини В. Н. Головиной // Культура и текст — 99. Пушкинский сборник. СПб.; Самара; Барнаул, 2000. С. 128-138.

152. Ржевская 1871 — Ржевская Г. И. Памятные записки. Пер. по рукописи с франц. // Русский архив. 1871. Кн. 1. вып. 1. С. 1-52.

153. Ровенская 1999 — Ровенская Т. Феномен женщины говорящей. Проблема идентификации женской прозы 80-90-х годов // Женщина и культура. 1999. № 15. — http://www.a-z.ru/women/texts/rovenskaiar.htm.

154. Розенхольм 1995 — Розенхольм А. «Свое» и «чужое» в концепции «образованная женщина» и «Пансионерка» Н. Д. Хвощинской // «Свое» и «чужое» в литературе и культуре. Тарту, 1995. С. 143-166.

155. Рондо 1991 — Рондо. Письма дамы, прожившей несколько лет в России, к ее приятельнице в Англию // Безвременье и временщики: воспоминания об эпохе дворцовых переворотов (1720—1760 гг.). Л., 1991.

156. Руди 1997 — Руди Т. Р/ О композиции и топике «Жития Юлиании Лазоревской» // Труды отдела древнерусской литературы. Т. L. 1997. С.133-143.

157. Русская старина 1996 — Русская старина: Путеводитель по XVIII веку. СПб., 1996.

158. Савина 2002 — Савина Л. Н. Проблематика и поэтика автобиографических повеете о детстве второй половины XIX века

159. JI. Н. Толстой «Детство», С. Т. Аксаков «Детские годы Багрова-внука», Н. Г. Гарин-Михайловский «Детство Темы»): Монография. Волгоград, 2002.

160. Савкина 1998 — Савкина И. Л. Провинциалки русской литературы (женская проза 30-40-х годов XIX века). Wilhelmshorst, 1998. — http://www.a-z.ru/womencdl/html/savkinabook.htm.

161. Савкина 2000 — Савкина И. Л. Я и ТЫ в женском дневнике (дневники Анны Керн и Анны Олениной) // Models of Self. Russian Women's Autobiographical Texts. Helsinki, 2000. C. 103-118.

162. Савкина 2002 — Савкина И. Л. Sui generis: мужественное и женственное в автобиографических записках Надежды Дуровой // О муже(Ы)ственности. Сборник статей. М., 2002. С. 199-223.

163. Савкина 2002а — Савкина И. Л. Идентичность и модели женственности в дневнике «приживалки» // Тендер. Язык. Культура. Коммуникация. Доклады второй международной 1 конференции. Москва, 22-23 ноября 2001 г. М., 2002. С. 274-280.

164. Савкина 2007 — Савкина И. Л. Факторы раздражения: О восприятии и обсуждении феминистской критики и тендерных исследований в русском контексте // Новое литературное обозрение. 2007. № 86. —http://magazines.russ.ru/nlo/2007/86/sal3.html.

165. Саморукова 2002 — Саморукова И. В. Дискурс — Художественное высказывание — литературное произведение. Типология и структура эстетической деятельности. Самара, 2002.

166. Сафонов 1996 — Сафонов М. М. Екатерина Малая и ее «Записки» // Екатерина Романовна Дашкова: Исследования и материалы. СПб., 1996. С. 13-22.

167. Смирнов 1991 — Смирнов И. П. О древнерусской культуре, русской национальной специфике и логике истории. Wien. 1991. (Wiener Slawistischer Almanach. Sbd. 28)

168. Смирнов 2000 — Смирнов И. П. Мегаистория: К историческойтипологии культуры. М., 2000.

169. Соколовская 1991 — Соколовская Т. О. Возрождение масонства при Александре 1 // Масонство в его прошлом и настоящем: В 2 т. Т. 2. М., 1991. С. 153-202.

170. Сорокин 1998 — Сорокин Ю. А. К вопросу о политической программе Екатерины II в 1762—1768 гг. // Исторический ежегодник. Омский государственный университет, 1998. С. 5-12.

171. Солонин 1999 — Солонин Ю. Н. Голос о женском достоинстве из XVIII века // О благородстве и преимуществе женского пола: Из истории женского вопроса в России. Сб. научных тр. СПб., 1997. С. 18-30.

172. Справочный том 1992 — Россия XVIII века в изданиях Вольной русской типографии А. И. Герцена и Н. П. Огарева. Справочный том к Запискам княгини Е. Р. Дашковой, Запискам императрицы Екатерины II, Запискам сенатора И. В. Лопухина. М., 1992. ^

173. Стасов 1899 — Стасов В. В. Надежда Васильевна Стасова. СПб, 1899. — http://www.a-z.ru/women/texts/stasovr.htm. ;:

174. Степанов 1988 — Степанов В. П. Екатерина II // Словарь русских писателей XVIII века. Вып. 1 (А-И). Л., 1988. С. 291-302.

175. Сухомлинов 1874 — Сухомлинов М. И. История Российской Академии. Вып. 1-8. СПб., 1874-1888.

176. Тартаковский 1991 — Тартаковский А. Г. Русская мемуаристика XVIII первой половины XIX в. М., 1991.

177. Тишкин 1995 — Тишкин Г. А. женский вопрос и писательский труд на рубеже XVIII — XIX веков // Русские писательницы и литературный процесс в конце XVIII первой половине XIX века. Сб. научных статей: В 2 т. Т. 2. Wilhelmshors, 1995. С. 29-42.

178. Тургенев 1798 — Тургенев И. П. Кто может быть добрым гражданином и подданным верным? Российское сочинение. М., 1798.

179. Тургенев 2005 — Тургенев А. И. Российский двор в XVIII веке.1. СПб., 2005.

180. Тынянов 1993 — Тынянов Ю. Н. Литературный факт. М., 1993.

181. Тюпа 1995 — Тюпа В. И. Архитектоника эстетического дискурса // Бахтинология: Исследования, переводы, публикации. СПб., 1995. С. 209-215.

182. Тюпа 2001 — Тюпа В. И. Аналитика художественного. Введение в литературоведческий анализ. М., 2001.

183. Тюпа 2002 — Тюпа В. И. Очерк современной нарратологии // Критика и семиотика. Вып. 5. Новосибирск, 2002. С. 5-31.

184. Улюра 2001 — УлюраА. А. «Женское вторжение» в русской литературе и культуре XVIII века. Киев, 2001.

185. Улюра 2002 -— Улюра А. А. Декабристки и их предшественницы: «ссыльная» женская мемуаристика // Посиделки. Информационный листок Петербургского центра тендерных проблем. 2002. №5(73). С. 6— 8.

186. Успенский 1976 — Успенский Б. A. Historia sub specie semioticae // Культурное наследие Древней Руси. М., 1976. С. 286-291.

187. Успенский 1994 — Успенский Б. А. Избранные труды. Т.1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1994.

188. Успенский 2002 — Успенский Б. А. Этюды о русской истории. СПб., 2002.

189. Флоровский 1996 — ФлоровскийГ. Петербургский переворот // Из истории русской культуры. Т.4. М., 1996. С. 349^424.

190. Фонвизин 1959 — Фонвизин Д. И. Недоросль // Фонвизин Д. И. Собр. соч.: В 2 т. Т. 1. М.;Л., 1959. С. 105-178.

191. Хвостова 1907 — Хвостова А. П. Мои бредни // Русский архив, 1907. Кн. 1. Вып. 1. С. 5-48.

192. Херасков 1787 — Херасков М. М. Эпические творения Михайла Хераскова. Ч. 1-Й. М., 1787.

193. Хренов, Соколов 2001 — Хренов Н. А., Соколов К. Б. Художественная жизнь императорской России (субкультуры, картины мира, ментальность). СПб., 2001.

194. Чайковская 1980 — Чайковская О. «И в прозе глас слышен соловьин.» (Заметки о документальной литературе XVIII века) // Вопросы литературы. 1980. № 11. С. 196-213.

195. Чекунова 1996 — Чекунова А. Е. Дашкова в оценке современников и потомков // Екатерина Романовна Дашкова: Исследования и материалы. СПб., 1996. С. 55-63.

196. Черкасов 1999 — Черкасов П. П. Людовик XVI и Екатерина II (1774-1776) // Новая и* новейшая история. 1999. №5-6. — http://vivovoco.rsl.ru/VV/PAPERS/HISTORY/CATALOUIS.HTM.1. V*

197. Чижова 1988 — ЧижоваИ. Б. «Души волшебное светило':.». Л., 1988.

198. Чистов 1986 — Чистов К. В. Народные традиции и фольклор: • Очерк теории. Л., 1986.

199. Щепкина 2005 — Щепкина Е. Н. Из истории женской личности в России. Тверь, 2005.

200. Шкляева 2000 — Шкляева Е. Л. Воспоминания А. П. Керн о М. И. Глинке как текст культуры// Культура и текст — 99. Пушкинский сборник. СПб.; Самара; Барнаул, 2000. С. 139-144.

201. Шкляева 2002 — Шкляева Е. Л. Мемуары как «текст культуры» (Женская линия в мемуаристике XIX — XX веков: А. П. Керн, Т. А. Кузминская, Л. А. Авилова). Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Барнаул, 2002.

202. Эйделъман 1991 — Эйдельман Н. Я. Твой восемнадцатый век. М.,

203. Юкина 2003 — ЮкинаИ. История женщин России: женское движение и феминизм. 1850—1920-е гг. Материалы к библиографии. СПб, 2003

204. Braidotti 1991 — Braidotti R. Patterns of Dissonance: A Study of Women in Contemporary Philosophy. New York, 1991.

205. Bruyere 1696—De la Bruyere J. Les characteres ou les mouers de ce siecle. Paris, chez Estienne Michallet, 1696.

206. Bury 2003 — Bury E. Preface // Lettres- portugaises tracluites en fran9ais. Librairie Gdnerale Fran9aise. Paris, 2003. P. 7-35.f

207. Genette 1980 — Genette G. Narrative Discourse. Ithaca:" ' Cornell University Press, 1980.

208. Grimm 1968 — Grimm. Les ceuvres de Grimm. Т. 1. Paris, 1968.

209. Lauretis 1984 — Lauretis T. Alice Doesn't: Feminism, Semiotics, Cinema. Bloomington, 1984.

210. Lejeune 2001 — Lejeune Ph. Vers une grammaire de l'autobiographie // Genesis. 2001. № 16. P. 9-37.

211. Ostriker 1986 — Ostriker A. S. Stealing the Language: The0

212. Emergence of Women's Poetry mAmerica. Boston, 1986.

213. Rafalli — Rafalli B. Madame de Sevigne. — http://www.adpf.asso.fr/adpf-ubli/folio/sevigne/presentation.html.

214. Riccoboni — Riccoboni M.-J. Lettres de milady Juliette Catesby a milady Henriette Campley, son amie. — http://gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k89486f

215. Rousseau 1905 — Pages in6dites de J.J.Rousseau // Annales de la societe J.J. Rousseau. Geneve, 1905. P. 202-212.

216. Sevigne — Les lettres de mme de Sevigne. — http://www.ifrance.com/grandmont/preciosite/sev/sevigne.htm

217. Showalter 1977 — Showalter E. A Literature of their Own. The British Women Novelists from Bronte to Lessing. Princeton, N.J., 1977.

218. Showalter 1985 — Showalter E. Towards a Feminist Poetics // The New Feminist Criticism. Essays on Women, Literature and Theory. New York, 1985. P. 125-143.

219. Wilson 1982 — Wilson E. Mirror Writing: An Autobiography. London, 1982.