автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.19
диссертация на тему: Феноменология билингвизма в творчестве русских поэтов

Полный текст автореферата диссертации по теме "Феноменология билингвизма в творчестве русских поэтов"

На правах рукописи

Николаев Сергей Георгиевич

ФЕНОМЕНОЛОГИЯ БИЛИНГВИЗМА В ТВОРЧЕСТВЕ РУССКИХ ПОЭТОВ

Специальности 10.02.19 — теория языка 10.02.01 — русский язык

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Росгов-на-Дону - 2006

Работа выполнена на кафедре связей с общественностью и социальных коммуникаций Кубанского государственного университета

Научные консультанты:

доктор филологических наук, профессор |Хазагеров Томас Григорьевич] доктор филологических наук, профессор Факторович Александр Львович

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Брусенская Людмила Александровна доктор филологических наук, профессор Карасик Владимир Ильич доктор филологических наук, профессор Чесноков Петр Вениаминович

Ведущая организация:

Московский городской педагогический университет

Защита состоится 16 февраля 2006 г. в 10:00 ч. на заседании диссертационного совета Д 212.206.01 в ГОУ ВПО «Ростовский государственный педагогический университет» по адресу: 344082, Ростов-на-Дону, ул. Б. Садовая, 33, ауд. 202

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ГОУ ВПО «Ростовский государственный педагогический университет»

Автореферат разослан января 2006 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

Н.О. Григорьева

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Прецеденты сближения, взаимного объединения, явного или скрытого сопоставления, противоположения, столкновения фактов разных национальных языков в пределах единого речевого акта возникают в человеческом общении издревле, регулярно проявляясь в любой ситуации реального многоязычия (из недавних работ на примерах разных языков об этом см.: М.В. Завьялова, 2001; Е.А. Земская, 2001; Т.Ю. Тамерьян, 2004; Х.З. Багиро-ков, 2005). Предпосылкой возникновения феномена смешения языков как волевого акта (концептуализованного в трудах П.И. Копанева, 1981; А.Н. Гаркавца и И.Т. Даркандаевой, 1989; В.В. Кабакчи, 1990, и др.) следует считать билингвизм — естественное владение и говорящим, и слушающим двумя языками сразу.

Билингвизм - явление, манифестируемое значительным числом собственных воплощений и вариантов, пока еще далекое от адекватного теоретико-лингвистического осмысления. Признается то обстоятельство, что двуязычие проявляется в двух основных своих типах, какими являются билингвизм социальный (массовый) и билингвизм индивидуальный (литературный). Ни один нельзя рассматривать в отрыве от другого: в живом человеческом общении они взаимосвязаны.

Социальный билингвизм, став коммуникативной нормой, рано или поздно приводит к созданию речевых выражений, в которых заявлены отчетливо различимые элементы двух языков. В то же время индивидуальный билингвизм как стилистический прием и литературный метод (т.е. как путь отражения действительности, также в известном смысле претендующий на статус коммуникативной нормы) немыслим без «целевого адресата», который сам бы выступал билингвом. Естественнее всего таким адресатом представить сообщество читателей, на которых и рассчитано произведение литературы. Как результат, литературный (индивидуальный по исходной сути) билингвизм начинает соотноситься с билингвизмом социальным, коррелируя с ним и перерастая в него.

Сказанное обретает насущную остроту и особое распространение во второй половине XX — начале XXI в., когда социальный, а в значительной мере также и индивидуальный билингвизм, занял одну из важнейших позиций в иерархии условий выживания в современном мире. Как убедительно генерализовано В.И. Карасиком, «степень владения как одним, так и другим языком влияет на возможность получить образование и престижную работу и в определенной степени определяет самооценку человека»; «языковая компетенция является одним из показателей социального статуса человека, наряду с профессией, образованием, богатством, стилем жизни» (Карасик, 2002: 63 и 64).

Давно утвердившаяся и во многом ставшая классической триада «этнос — язык - культура» сегодня настойчиво требует своей корректировки в направлении взаимной онтологизации каждого из составляющих: «этносы - языки —

культуры». Межэтническое контактирование посредством национальных языков приводит к взаимодействию и взаимообогащению культур. Билингвизм, таким образом, некогда бывший характеристикой и профессиональной прерогативой отдельных общественных групп (жрецы, писцы, переводчики, послы) или, позже, сословий (русское дворянство XVIII-XIX вв.), теперь становится компонентом общемировой культурной парадигмы, «вдвинутым» в нее и закрепленным в ней в качестве одного из непреложных условий функционирования и, в целом, бытия. Важнейшие фазы развития мировой и национальных культур знаменуются и фиксируются в произведениях художественной литературы.

Зарубежный славист Алексей Лосев заметил, что «в литературе не говорят на данном языке, а пользуются данным языком против его обычаев и правил для достижения желаемого автором воздействия на чувства читателя и для выражения идей и эмоций, до того на данном языке не выражавшихся» {Лосев А., 1980: 53). Среди ярких средств адекватного выражения содержания произведения литературы и воздействия на читательское восприятие со стороны автора, несомненно, пребывает и иноязычие.

Литературный билингвизм не оставался обойденным вниманием филологов. Из числа теоретиков литературы вопросами творческого «переключения» с одного национального языка на другой, т.е. создания полноправных литературных произведений на «неродном» языке, весьма плодотворно занимались Бернар Дадье, М.П. Алексеев, Р.Ю. Данилевский, П.Р. Заборов, Ю.Д. Левин, В.Е. Багно, Л.И. Ровнякова, М.И. Рыжова, Ю.П. Клюкин, М.Н. Эпштейн, Барбара Лённквист и др. Из числа авторов, в разное время предпринявших исследования по творческому билингвизму, воплощенному в автопереводах, следует упомянуть A.M. Финкеля, H.H. Бабанину и В.А. Миловидова, И.В. Пермякова. Строго лингвистическое изучение внутритекстового (часто внутрипоэтического) иноязычия представлено трудами Г.А. Левинтона, А.Г. Коваленко, Л.В. Зубовой, Г.Г. Амелина и В.Я. Мордерер, А.Р. Загородневой, О.В. Тищенко. Ряд ценных замечаний по введению в высказывание, литературный текст в том числе, иноязычия встречаем в работах A.A. Потебни, Л.В. Щербы, В.В. Виноградова, Б.А. Ларина, Ю. М. Лотмана, М.Л. Гаспарова, И.В. Фоменко, М. Крепса, Омри Ронена, а также в диссертациях М.Ю. Кириенко, Н.Дж. Агафоновой, Э.А. Китаниной и др.

И все же единого системного, многоаспектного, всеохватного исследования лингвистических специфик творческого билингвизма как уникального, хотя и достаточно распространенного в мировой литературной практике феномена, которое было бы проведено на материале одной, определенной национальной литературы, представленной текстами одного, определенного литературного типа (поэзии) за довольно значительный (фактически полный) период его развития, - до сих пор не было.

Термин «феноменология» в заглавии труда определяется в актуальном теоретико-гуманитарном плане и не должен восприниматься исключительно

в его узкоспециальном, т.е. философском смысле. Здесь он означает всестороннее, поаспектное и по возможности полное учение, посвященное одной теме и ставящее перед собой задачу раскрытия этой темы, которая до сих пор оставалась невыявленной или затемненной разноречивыми, поверхностными, рассогласованными оценками.

Сама же тема, как и языковедческая направленность работы, заявлена термином-существительным «билингвизм». Емкое (в различных отношениях) явление билингвизма во всей совокупности его проявлений составляет смысл и пафос настоящего диссертационного труда, призванного обозначенный выше пробел собою по возможности заполнить.

Помимо этих мотивов внешнего порядка, АКТУАЛЬНОСТЬ исследования обусловлена и рядом внутренних причин. Она заключается в направленности изыскания на комплекс насущных задач теории языка. Принципиальными для него являются: поиск природы имени; феноменологическая концептуализация объекта исследования; взаимосвязь лингвистических и смежных, прежде всего эстетических, категорий, способствующих раскрытию языковых феноменов. Актуальность также решительно обновляет лингвистическую проблематизацию художественного высказывания, представленного поэтическим текстом. В исследовании взаимно детерминируются сфера билингвизма и категориальные координаты, обобщающие теорию и историю поэтики. Лингвистической феноменологии способствует, в частности, актуализация эстетики «объединения необъединимого» — традиции, бытовавшей в искусстве с времен его зарождения, но на определенных этапах его развития проявлявшейся с большей интенсивностью, ср. период отхода от классических канонов античности (III-V вв. н.э.), эпоху европейского барокко (конец XVI - середина XVIII вв.), утверждение постмодернистских тенденций в художественной культуре второй половины XX в.

Сквозь призму билингвологии в работе актуализируются концепты, определяющие природу имени. Таково имя автора, представленное иноязычным псевдонимом, и иноязычное имя адресата (посвящение как «второй антропоним» предтекста). Это также имя текста, или его заглавие, и связанный с ним отношениями смыслового подчинения иноязычный подзаголовок, представленные иноязычием или включающие таковое в свой состав. Данное положение заметно сказывается и на теоретической значимости избранной проблематики.

К структурно-содержательным концептам, составляющим единицы актуального исследовательского анализа, относится и такой важный компонент предтекста, как иноязычный эпиграф во всей совокупности своих многократно заявленных цитатно-референтных характеристик, и иноязычный топоним — компонент хронотопонима, обозначающий место создания текста.

Отдельно, по-особому значимым элементом анализа выступает в работе иноязычный компонент собственно текста произведения. По совокупности своих воплощений, проявляемым внутритекстовым и затекстовым ассоциа-

циям, но прежде всего по необычайной функциональной свободе и широте именно он в наибольшей мере способен стимулировать к себе глубокий интерес ученого-лингвиста.

Итак, ПРЕДМЕТ исследования составляют чрезвычайно разнообразные с точки зрения способов своего графического отражения, структуры, объема, грамматического, морфологического, национально-языкового статуса компоненты поэтических текстов, наделенные объединяющим их признаком иноязычия, т.е. принципиально не адаптированные языком принимающего их произведения. Каждая такая единица обозначается новой для теории языка терминологической номинацией билингвема, предварительное рабочее определение которой формулируется следующим образом: минимальная вне-уровневая единица выражения, чье присутствие делает речь, художественную в том числе, двуязычной, т.е. билингвизирует ее.

ОБЪЕКТОМ ИССЛЕДОВАНИЯ явился поэтический текст, понимаемый как творение литературного искусства, созданное в соответствии со всеми известными законами языка, характеризуемое наличием незамкнутого ряда сущностных формальных признаков, важнейшими из которых, хотя и не облигаторными, являются ритм и рифма. В таком тексте эстетическая функция выступает доминирующей, а коммуникативная на ее фоне заметно ослаблена. В поэтическом, как и в любом ином художественном тексте, нет формально-незначимых элементов. Все такие элементы суть смысловые (Ю.М. Лотман).

Стихосложение (как метод и процесс) и поэтический текст (как результат последнего) использованы в исследовании также закономерно. Несомненно, поэзия, это «изящество в письменности» (В. Даль), есть наиболее удаленный от обыденности и, в целом, надежно защищенный от каких-либо случайностей способ организации художественной речи. Поэзия предоставляет автору привилегию предельной свободы в выборе средств выражения мыслей, чувств, идей, идеалов. Свобода эта уникальна еще и тем, что не безмерна, и границы здесь устанавливает поэт. Постоянное сочетание, взаимодействие и взаимостолкновение иррегулярности и регулярности, присущее человеческой речи в целом и художественной речи в частности, в наиболее эффектном и продуктивном воплощении обнаруживается в речи поэтической. Именно этот «счастливый союз» и превращает поэтический текст в подвижный, неуловимо изменчивый и благодаря этому во многом еще не познанный живой организм.

МАТЕРИАЛОМ ИССЛЕДОВАНИЯ послужила русская классическая (светская) поэзия за период ее развития с XVIII в., представленная именами М.В. Ломоносова, В.К. Тредиаковского, М.М. Хераскова и др., до конца XX века, когда еще творил Иосиф Бродский. Уточняющее определение «классическая» при слове «поэзия» в обозначении материала неслучайно: работа сознательно ориентирована на самые высокие и качественные литературные образцы (сочинения Г. Державина, А. Пушкина, М. Лермонтова, А. Блока,

А. Ахматовой, О. Мандельштама, Б. Пастернака, Ю. Левитанского и мн. др.) по той причине, что только выдающиеся и общепризнанные произведения искусства, обладающие непреходящей ценностью для последующих поколений, формируют устойчивые традиции в любой национальной, а в конечном счете и в мировой литературе.

Поскольку роль и функции билингвем подчас, особенно в пределах одной литературной школы или временного отрезка, демонстрируют известное единообразие, в качестве примеров избирались наиболее репрезентативные, яркие и поучительные прецеденты использования билингвем в художественных текстах и контекстах.

Основная ЦЕЛЬ работы — детерминировать феномен билингвемы в коррелирующих теоретико-лингвистических координатах «функция — смысл — назначение — позиция».

Целью обусловлена система ЗАДАЧ:

— определить место и роль литературного билингвизма в общей сфере двуязычной деятельности человека (людей);

— обосновать и развить терминоконцепт билингвемы в поэзии;

— провести комплексный анализ иноязычных компонентов с выяснением их места, роли, функций, назначения и возможных взаимоотношений с иными компонентами в пространстве поэтического текста;

— провести комплексный анализ изобразительно-выразительных (экспрессивных) возможностей билингвем в поэзии;

— выявить вероятные тенденции в специфике введения и употребления иноязычна'в поэтических текстах на протяжении полного периода существования русской светской поэзии (историко-динамический аспект);

— проЕ.ести ряд классификаций билингвем по признакам их отнесенности к национальному языку; узуальности/окказиональности; алфавитной определенности; объема; лингвистического статуса; места в структуре поэтического текста;

— обосновать детерминированный характер присутствия билингвемы в поэтическом тексте;

— предложить объективные выводы по различным аспектам изучения иноязычия в русской поэзии.

НА ЗАЩИТУ ВЫНЕСЕНО ЕДИНСТВО ПЯТИ ПОЛОЖЕНИЙ:

1. Билингвизм в современном мире (в период после второй мировой войны), развиваясь в условиях новых закономерностей, динамично феноме-нологизировался и стал явлением столь распространенным, что сегодня нет уже непроходимой пропасти между двумя его ранее полярными типами -социальным (массовым, коллективным) и индивидуальным. Мировое сообщество, идущее к двуязычию как к норме жизни, неявно стимулирует индивидов, представителей творческих профессий прежде всего, обращаться к языку иному, нежели их первый, родной. Со своей стороны индивиды — деятели культуры, литературы, науки, политики, - трактуя язык как «материал»,

из которого складываются и в котором воплощаются продукты их деятельности, оказывают мощное «обратное воздействие» на общество, стимулируя в нем билингвальное восприятие, билингвальные формы коммуникации и в конечном счете билингвальное мышление.

В этой познавательной ситуации в результате подробного рассмотрения и сопоставления многочисленных общих, признаковых и поаспектных дефиниций билингвизма выводится авторская формулировка (отличающаяся системой дефиниционных компонентов и характеристик); согласно ей, двуязычие есть неравнозначное знание и владение более чем одним языком и неодномоментное пользование ими в каждой конкретной ситуации общения.

Наряду с двуязычием социальным и индивидуальным, выделяется третий, «промежуточный» тип двуязычия, спорадически реализуемый в деятельности учителя иностранного языка и/или переводчика, — билингвизм профессиональный.

2. При рассмотрении языкового знака, представленного в речи индивидуального билингва: писателя или поэта, - на первое место выдвигается ценность означающего, которое принципиально противопоставляется означающему первого языка и не соотносится с ним, не «временно подменяет», но полностью исключает и замещает его собою. Иноязычное слово в литературном произведении — это достаточно мощный указатель на иной народ (нацию), его культуру, традицию, историю, эпоху, на уникальный национальный ментальный формат.

При этом иноязычное предложение-билингвема, в отличие и от предложения на языке обрамляющего текста, и от подобного же по своим функциям слова или словосочетания (если только последние не выступают в функции предложений), демонстрирует высокую степень грамматической и синтаксической автономности. Оно не может оказаться включенным в состав другого предложения, а мысль, содержащаяся в нем, уже и по форме своего выражения (иноязычная грамматическая конструкция) должна рассматриваться адресатом на ином, возможно, более высоком (соответственно, и более «значимом») уровне, нежели любое другое предложение произведения. Иноязычное предложение, таким образом, может рассматриваться как изолированный и замкнутый контекст, помещенный в иносистемный контекст. Соответственно, такое предложение по своим параметрам правомерно претендует на роль текста (то, что одна фраза и за пределами художественной литературы может рассматриваться как самостоятельный текст, доказывается на примере рекламы, моностиха, записки, граффити).

3. Поэтический текст (одновременно и единое целое, изначально не предназначенное к дроблению на части и потому приравниваемое к «единому поэтическому слову», и сложная структура, которая складывается из элементов, сравнимых с единицами языка, но обладающих своей неповторимой спецификой) закономерно реализуется в особом феномене. Это тексты, среди элементов которых принципиально значимы фрагменты, составленные на

втором для автора и его произведения национальном языке. Именно они, воплощая в себе иноязычие как «систему в системе», и выступают предметом лингвистического исследования в настоящей работе.

4. Подобные фрагменты — метазнаки; в другом познавательном ракурсе — метатекстовые компоненты поэтического текста. Иноязычный метакомпо-нент может выдвигаться на позиции ведущего, ключевого фрагмента произведения и концентрировать в себе все те частные смыслы, которые относительно равномерно распределены по ткани (пространству) произведения или не заявлены в нем никак иначе. В указанном отношении иноязычие уникально и едва ли допускает замещение какими-либо иными средствами языка и речи или иные существенные модификации.

С точки зрения отношения билингвемы к языку обрамляющего текста любой такой метакомпонент может рассматриваться как окказиональное или узуальное вкрапление. Узуальность и окказиональность иноязычия в художественном тексте выступают качествами не абсолютными, но относительными: они способны модифицироваться вплоть до полного «взаимопревращения» под влиянием обстоятельств как собственно лингвистической, так и экстралингвистической природы. Поэтому узуальность (мнимая или истинная) вкрапленного в текст иноязычия не может автоматически означать того, что такой компонент уже не в состоянии претендовать на роль метакомпо-нента-билингвемы.

5. Этому служит и тот факт, что иноязычная графическая система, в которой часто (не всегда) оформляется иноязычный метакомпонент, сама по себе выступает способом выделения и средством создания экспрессивности. Данная черта не в последнюю очередь связана с принципом изобразительности, которую, в отличие от образности, присутствующей в структуре тропа, предлагаем именовать нетропеической. Иноязычие по одной из трактовок можно рассматривать как частный случай автономной речи — экспрессивного субкода, указывающего на способ создания адекватных представлений. Исследуемые явления составляют до сих пор не учтенное звено в общей цепи нетропеических средств усиления языковой изобразительности, существенно дополняя и обогащая собою их активный регистр и включаясь в речь наряду с иными знаками-«иконами» - ономатопемами, «диаграммами», повторами.

При альтернативной, транслитерационной передаче иноязычный метакомпонент не становится автоматически фактом национального языка обрамляющего текста; и если утрачивает свои изобразительные свойства, то не полностью, но лишь отчасти. Графическая выделенность, отмеченность, а отсюда и изобразительность транслитерированного иноязычия не уничтожаются, но могут сохраняться и передаваться средствами иными, нежели собственно национальный алфавит, — курсивным написанием, шрифтовой разрядкой и т.д. Важно следующее: наиболее релевантным фактором в создании образности билингвемы на фоне обрамляющего текста оказывается общий принцип контраста, который может проявляться на внешнем (в случае написания едини-

цы буквами второго алфавита) и на внутреннем, смысловом уровне (если единица транслитерирована графическими средствами принимающего текста). Существенно различна при этом степень указанного контраста.

НАУЧНАЯ НОВИЗНА результатов аккумулируется иерархическим языковедческим представлением сфер билингвизма, которые ранее имели преимущественно литературоведческую интерпретацию или не получали никакой. Это представление распространяется на два типа объектов: феномены и аспекты.

Феноменологически наиболее примечательны следующие четыре группы объектов:

1) Впервые системой условий детерминирован тот факт, что в русской поэзии встречаются предложения-билингвемы трех основных коммуникативных типов — повествовательные (чаще иных), вопросительные, побудительные. В структурном отношении это в абсолютном большинстве случаев простые нераспространенные предложения. В состав упомянутых условий входит более высокая билингвопотенция подобных структур по сравнении с иными.

2) Впервые выявлена метасистемность билингвем. Их системные качества позволяют автору текста строить смысловые отношения с иноязычным компонентом, оформленным как законченное предложение, по самым различным схемам, развивая их по линии продления и дальнейшей интерпретации смысла средствами обрамляющего текста, а также противопоставления и опровержения идей, полемики, дополнения, уточнения и т.д. Подобные мета-компоненты могут также и сами использоваться для развития или смыслового «подкрепления» содержательных элементов стихотворного текста.

3) Соответственно лингвистически интерпретируются новые феномены сферы поэтического творчества. При этом релевантной в объяснении является категория стилизации. Это, например, мотивы создания на иностранном языке и включения в русское стихотворение крупных иноязычных — в частности, английских - эпизодов. Таково стихотворение Льва Лосева «Bloody Russian», изначально задуманное как стилизация, но с явным намерением расширить и продлить этот литературный прием путем построения в произведении иллюзии документальности, аутентичности изложения. Сделано это при помощи целого комплекса языковых средств, вплоть до ссылок на другие персоналии в авторских сносках.

4) Впервые выявлена и систематизирована принципиальная намеренная неоднозначность в отнесенности текста к тому или иному языку. Так, в творчестве того же Льва Лосева имеется текст, созданный так, чтобы читателю не сразу было ясно, на каком языке он все же изначально написан. Мощность такого приема, основанного на игре и «паритетном взаимодействии» национальных языков в тексте одного произведения, подчеркнута, в частности, нестандартной, непривычной протяженностью иноязычного метакомпонента.

Четыре выявленные группы феноменов интегрируются объяснением с единых позиций ранее не исследованных целостностей. Несмотря на объем и множественность манифестаций, ни одна билингвема в художественном поэтическом тексте не может претендовать на статус другого, отдельного текста, как это часто происходит, например, в случае с эпиграфом. Любой иностранный язык является в подобных случаях лишь важным элементом стихотворения, которое по-прежнему следует признавать русским: написанным русским поэтом и на русском языке как на первом языке автора.

Новизну феноменологизации подкрепляет детерминация аспектов. В их составе принципиальным является уточнение аспектов понятия «реалия». Лексика, отражающая инонациональные лингвистические реалии, по-прежнему остается безэквивалентной для принимающего, например русского, языка. Новое понятие «лингвистическая реалия» также обозначает определенное явление, присущее только данному народу (нации), отраженное в его языке и не представленное в других языках. Учет специфики билингвемы делает неизбежной дифференциацию реалий. Поэтому в случае с лингвистической реалией основополагающая дихотомия «вещь <-> слово» остается ненарушенной — с той лишь разницей, что «вещью» теперь именуется определенный акустический комплекс, звуковая оболочка слова или выражения, а также, если речь в стихотворении идет о надписи, графический образ. Иносис-темный алфавит при этом отвечает за аутентичность внешнего образа соответствующей реалии.

Выделенные лингвистические реалии подразделяются на пять достоверно наличествующих подтипов в зависимости от коммуникативной функции входящих в них единиц.

ТЕОРЕТИЧЕСКУЮ ЗНАЧИМОСТЬ указанной феноменологии характеризует установка на лингвистическое обеспечение двух основных общепознавательных контроверз: «сущее — явление», «продуцирование - восприятие» (одновременно и текста, и его компонентов).

Современные условия усиливают установку на теоретизацию билингвизма - феномена, требующего комплексного, разностороннего, фундаментального исследования и самых серьезных, нетривиальных подходов. Исходный тезис о том, что мир становится двуязычным (Б.А. Ларин, 1963), существенно уточняется: «мир таковым уже стал».

Развивающаяся теоретизация «продуцирования - восприятия» обладает объяснительной силой для ряда теоретических сфер: в них становятся мотивированными масштабные и ранее неопределенные связи. Так, теоретизиру-ются три значимые сферы.

1) Контроверза «продуцирование — восприятие» уточняет объяснение корреляции эксплицитного — имплицитного. Характерен повтор билингвемы: она может реализоваться в тексте неоднократно, причем на разных уровнях восприятия, — см. в стихотворении «SOLUS» Вяч. Иванова: в составе фразы «in Mundo Solus» («один в миру») билингвема эксплицирована, что при воз-

вращении к заглавию позволяет рассматривать ее как наиболее значимый фрагмент большего высказывания. «Сжимая» фразу до одного слова, поэт создает заглавие, отвечающее одному из важнейших требований к поэтическому и художественному именованию вообще — лаконизму выражения.

Но экспликация заглавия дополнительно предварена в той же строке его импликацией в виде точного русского эквивалента. В результате иноязычное заглавие повторено в заключительном стихе дважды, оба раза в составе разноязычных поясняющих «контекстов», которые в свою очередь составляют симметричное хиазматическое построение по схеме ab-BA, где а/А есть собственно заглавие, а b/В - его «контекст».

2) Эта же контроверза объясняет позиционные закономерности. Таков порядок следования двух языковых манифестаций ключевой фразы в стихе: сначала первостепенная мысль может быть выражена на первом языке произведения («Один в миру»), затем следует ее же воплощение на втором языке («in Mundo Solus»). Подобное размещение компонентов текста следует трактовать как выстраивание синонимического ряда со всеми признаками восходящей градации (климакса), при которой последующий элемент семантически более значим, чем предыдущий.

3) С названными двумя теоретизациями связано объяснение компактности - диффузности билингвем. Так, текстовая анаграмма может быть сконструирована и компактно, и в достаточной мере диффузно. Компактность ана-граммирования может быть доведена до величины одного слова или даже его части. Что касается диффузности анаграммы, то чрезмерное ее рассеяние в пространстве большого текста, как правило, анаграмму уничтожает и ставит под сомнение успешность и правомерность ее поисков.

Теоретическая значимость результатов закрепляется типологиями. Таковы, например, пять основных феноменологических типов, которые выстроены с учетом возрастания фактора «скрытости» заглавия в тексте, — импликационных способов связи, начиная с самого «очевидного», каким является транслитерационная репликация заглавия, и заканчивая внешним отсутствием какого-либо отражения заглавия в собственно тексте (связь на уровне «знания»).

ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ результатов проявляется во взаимосвязанных аспектах их востребуемости — общеакциональном, дидактическом, лексикографическом, переводческом (и переводоведческом). Также практически значимо их взаимодействие.

Во-первых, понимание системности билингвем принципиально обогащает специфический диалог «автор — читатель» и, шире, полилог как духовные практики, общеакциональная суть которых откладывается в тексте как феномене, прежде всего в его прецедентных измерениях.

Во-вторых, использование результатов работы повышает профессиональную и читательскую компетенцию в различных условиях обучения язы-

кам, при подготовке будущих высококвалифицированных специалистов, в том числе преподавателей языков, культурологов, переводчиков.

В-третьих, результаты представляют собой объектное пространство, подлежащее лексикографированию в словаре нового типа, где билингвема впервые станет основной единицей описания в словарной статье. Этот аспект результатов может быть учтен и в тех статьях словарей более традиционных типов, для которых актуальна билингвема (например, в конкордансах — словарях языка писателей).

В-четвертых, учет специфической феноменологии и системности ино-язычия способствует совершенствованию «версий» оригинала в различных школах художественного перевода. Взаимодействие аспектов определяется в методике преподавания иностранных языков — как адаптация художественного произведения к его восприятию, в частности, как «устранение реалий», т.е. определенных, конкретных, мешающих восприятию или затрудняющих его лексических единиц.

Комплексной МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЙ ОСНОВОЙ исследования служит лингвистическая концепция экспрессивного высказывания, представленная в трудах проф. Т.Г. Хазагерова 1980-х - 1990-х гг. Опорными, в соответствии с решаемыми задачами, избраны обоснованные в ней принципы лингвистической дифференциации образов (особенно корреляция тропеиче-ской — нетропеической образности), идея эластичности текста, теоретизация межуровневых соотношений в тексте.

В работе, в целом, осуществляется диахронический подход к изучению материала, что позволяет рассмотреть предмет исследования в его развитии на протяжении достаточно длительного периода времени (300 лет русской светской поэзии) с целью установления в этом непрерывном, естественном процессе ранее не выявленных закономерностей.

СТЕПЕНЬ ДОСТОВЕРНОСТИ основных выводов обеспечена взаимообусловленностью методологии, методов теоретизации и приемов характеристики эмпирического материала.

АПРОБАЦИЯ результатов заключается в представлении докладов на научные симпозиумы и конференции различного ранга, включая международные, зарубежные, всероссийские и региональные, проходившие в Ростове-на-Дону, Москве, Торонто (Канада).

Основные положения и материалы исследования представлены в 35 публикациях, включая две монографии и статьи в местной, центральной и зарубежной печати, в том числе 8 статей в изданиях, рекомендованных ВАК РФ для представления результатов докторских диссертаций.

СТРУКТУРНО диссертация состоит из введения, пяти глав (сгруппированных в два раздела), заключения, библиографии и списка источников (2 тома общим объемом 559 стр.)

Во Введении определяется тема исследования, обосновывается ее актуальность, теоретическая и практическая значимость, определяются цель и за-

дачи, характеризуется комплексный метод исследования, формулируется разрабатываемая концепция, приводятся положения, выносимые на защиту.

РАЗДЕЛ I работы посвящен рассмотрению ТЕОРЕТИЧЕСКИХ ОСНОВ ИЗУЧЕНИЯ ИНОЯЗЫЧИЯ В ПОЭЗИИ и разбит на две Главы.

В ГЛАВЕ 1-й «ИНОЯЗЫЧИЕ В ОБЩЕНИИ И ЛИТЕРАТУРНОМ ТВОРЧЕСТВЕ КАК ПРОБЛЕМА ЛИНГВИСТИКИ» поднимаются важнейшие общие и частные вопросы двуязычной коммуникации.

Проблему билингвизма в человеческом общении трудно отнести к новейшим в ряду тех, на которых фокусируют внимание общественные науки — социология, психология, лингвистика. Серьезный исследовательский интерес к нему как феномену комплексной природы проявился достаточно давно: первые попытки системного его изучения относятся к XIX веку и связаны с именами западноевропейских ученых Г. Грюнбаума, Эрнста Виндиша (Германия), Гуго Шухардта (Германия и Австрия) и др. В XX столетии вопросами взаимного влияния контактирующих языков в условиях социального билингвизма занимались такие выдающиеся российские лингвисты, как И.А. Бодуэн де Куртене, В.А. Богородицкий, Е.Д. Поливанов, Л.В. Щерба, Б.А. Ларин. Принципиально новый толчок разработка проблемы получила с выходом в свет труда американского лингвиста Уриеля Вайнрайха Languages In Contact (1953), в котором были заложены прочные, по сей день не утратившие своей жизненности основы изучения дву- и многоязычия в рамках общей теории языковых контактов.

В определении понятия «двуязычие» ко второй половине XX века установились две немаловажные тенденции. Во-первых, двуязычие противопоставлялось одноязычию, или монолингвизму, и отделялось от него. Во-вторых, оно связывалось с многоязычием, или полилингвизмом, спорадически идентифицируясь с ним. Однако большинство исследователей признают, что реальное многоязычие — явление достаточно редкое, нетипичное; как массовое оно не встречается вообще. С социальной точки зрения поэтому нет оснований выдвигать многоязычие на первый план. Но и у говорящего индивида мультилингвизм чаще всего воплощается именно в форме билингвизма (Ю.Д. Дешериев, David Crystal и др.)

Наиболее приемлемым лингвистическим определением билингвизма сегодня остается дефиниция У. Вайнрайха, с уверенностью заявившего, что это «практика попеременного пользования двумя языками» (Weinreich, 1953: /). Дефиницию Вайнрайха уточняет В.Ю. Розенцвейг: он предлагает понимать билингвизм как «владение двумя языками и попеременное их использование в зависимости от условий языкового общения» (Розенцвейг, 1972: 4). С опорой на приведенные тезы вырабатывается авторская формулировка, в которой подчеркиваются параметры неравнозначности знания и владения более чем одним языком и неодномоментности пользования ими. Такое осмысление феномена билингвизма позволяет отказаться от все еще бытующих в лингвистике, но слабо подтвержденных практикой реальной жизни номина-

ций «многоязычие», «полилингвизм», «мультилингвизм», в которых и количество, и «качество» языков, вовлеченных в коммуникацию, отражены крайне расплывчато. Одновременно, при рассмотрении корреляций двух языков в ситуациях билингвапьного общения, подобный взгляд допускает рациональное распределение приоритетов между этими языками, при котором один из них именуется «первым», а другой — «вторым». Билингвизм как качество личности, таким образом, становится свойством субординативным по определению (ср. с допустимостью понятия «координативный билингвизм» у Вайнрайха). Слово «первый» используется не только для обозначения того предпочтения, которое билингв в нейтральной ситуации общения отдает данному языку перед «вторым», но также и в хронологическом смысле: ведь в большинстве случаев «первый язык» - тот, на котором индивид говорил с детства; это язык, на котором он вообще начинал говорить.

Первый язык, как наиболее общее правило, бывает один. Вторых же языков, в отличие от первого, может быть больше одного. При определенных условиях (например, в результате длительной эмиграции) второй язык способен вытеснять собою первый язык индивида, претендовать на его роль и место в жизни и, главное, в сознании говорящего и в конце концов это место занять. Но и в таком случае исходная сущностно-иерархическая корреляция «первый язык - вторые языки» останется неизменной.

При наличии большого количества приводимых в специализированной литературе классификаций билингвизма на типы, виды и подвиды все они легко сводимы к базовому различению между двуязычием социальным и двуязычием индивидуальным. Представляется принципиально возможным выделить и третью, промежуточную разновидность двуязычия, периодически и регулярно реализуемую в деятельности учителя иностранного языка и/или переводчика. Третья разновидность именуется билингвизмом профессиональным. Что касается двуязычия индивидуального, то оно обнаруживается в продуктах деятельности представителей творческих профессий - писателей и поэтов. Эта последняя разновидность, имеющая особое значение в рамках настоящего исследования, квалифицируется как индивидуальный творческий (литературный) билингвизм.

Как соотносится понятие единства мышления с идеей вариантности форм языкового выражения, то есть множественности языков при билингвизме? Исходным положением в решении вопроса может служить чрезвычайно важное замечание Л.В. Щербы о том, что билингвы знают не два языка, но лишь один, «в котором каждому значению соответствуют два способа выражения, употребляющиеся один вместо другого» (Щерба Л., 1958: 7). Отсюда следует, что билингв, в отличие от лица, владеющего одним языком, пользуется языковыми знаками особой, более сложной природы, структура которых строится по схеме «одно означаемое - два означающих», и из этих двух означающих всегда избирается только одно.

Знак языка будет также различным и в рамках билингвизма, то есть в его приложении к трем выделенным разновидностям билингвизма. Так, для социального билингва важно прежде всего быть адекватно понятым: переключаясь с одного языка на другой, он в наибольшей степени стремится к предельно точной и естественной, «комфортной» для себя и окружающих форме общения.

Постоянной заботой профессионального билингва является поиск и подбор в процессе речи таких форм выражения (то есть таких означающих), которые бы максимально соотносились по своему содержанию с формами выражения, принятыми на другом языке (разумеется, этим другим будет базовый язык индивида, его первый язык). Иными словами, и переводчик, и преподаватель неизменно заняты решением задачи соотнесения означаемых, поиском оптимальных соответствий, часто воспринимаемых как совпадения между ними, и подбором, подстановкой соотносимых с ними означающих.

Наконец, языковой знак в речи индивидуального билингва: писателя или поэта, — также будет носить свои, присущие только ему специфические черты. Начинать здесь, однако, следует с рассмотрения интенций, побуждающих творческую личность к обращению к единицам иного языка и использованию их как фактов собственного художественного произведения. На первое место теперь выдвигается ценность означающего в знаке, которое принципиально противопоставляется означающему первого языка и не соотносится с ним; не временно подменяет, но полностью исключает и замещает его собою. Языковой знак теперь неизбежно выступает как сложное средство референтной природы, направленное «вовне», за пределы данного текста и, шире, национального языка, ассоциируемого с ним локуса («места на карте»), времени (эпохи), да и всей культуры, которой произведение естественным образом принадлежит.

Значение индивидуального творческого билингвизма в контексте любой развитой национальной культуры достаточно велико. Литературное двуязычие в истории человеческой цивилизации — явление едва ли не столь же древнее, как и художественная литература в целом. Данное положение можно без особого риска преувеличения расширить и далее: двуязычие (как форма социального многоязычия) есть один из необходимых путей становления национальной культуры независимо от эпохи, к которой она относится. Это так хотя бы потому, что «культура не может обойтись без опоры на множество языков» {Мурзин, 1994: 166). Творческий билингвизм может рассматриваться в этом смысле с двух позиций: художественного текста, т.е. в его отношении к этому тексту, и творческого (художественного) контекста конкретной личности. И в том, и в другом виде билингвизм обнаруживается в биографии и наследии многих писателей и поэтов — как классиков, так и наших современников; как зарубежных, так и отечественных, российских.

В ГЛАВЕ 2-й «ИНОЯЗЫЧИЕ В СОСТАВЕ ПОЭТИЧЕСКОГО ТЕКСТА» констатируется, что одно из вероятных направлений дальнейшей

разработки теории коммуникации видится, в частности, в том, что безраздельно доминировавшая в недавнем прошлом дихотомия «текст - дискурс» (расширяемая за счет генерализующего понятия «язык») все активнее и чаще стала дополняться еще одним, логически неизбежным третьим компонентом риторико-литературоведческой отнесенности, обретая таким образом общефилологический статус устойчивого трихотомического союза «текст - дискурс — произведение». Из трех этих ипостасей, в рамках которых проявляет себя коммуникация, наиболее адекватной для рассмотрения в настоящей работе системой следует признать текст. Традиционное для литературоведения понятие поэтического произведения также применимо для использования в языковедческом труде, но лишь после его реинтерпретации в духе лингвистической теории текста — в том смысле, что любой текст есть в конечном счете произведение речи. Понятие «дискурс», таким образом, оказывается наименее пригодным для лингвистического исследования поэтической речи по следующим причинам. В поэтической речи крайне маловероятен дискурс-диалог. Вся, любая поэзия, воплощенная в слове, - это речь, в которой каждый элемент является «словом автора», «словом поэта». Помимо этого, поэтической речи как разновидности речи художественной, по-видимому, в наименьшей степени присущ признак спонтанности, самопроизвольности: поэзия, особенно в классическом, традиционном смысле этого понятия, есть максимально продуманный и тщательно выверенный («отредактированный») авторский текст.

Художественный текст обладает всеми важнейшими особенностями, присущими любому тексту, «тексту вообще», однако несет в себе и специфические признаки, отличающие его от текстов нехудожественных. Будучи образованием достаточно сложным по сумме изначально заложенных в него авторских интенций, он в состоянии выполнять — по отдельности, или в определенных комбинациях, или в их совокупности — такие функции, как философская, социальная, политическая, нравственная, публицистическая, воспитательная, религиозная. При этом единственной функцией, которая будет присутствовать в художественном тексте всегда, остается эстетическая, обладающая свойством систематизирующего начала в отношении и содержания, и формы литературного произведения. Имманентное наличие эстетической функции отличает любой художественный текст от любого нехудожественного.

Другим немаловажным параметром, на этот раз не функционального, но стилистического характера, разделяющим художественный текст и «текст вообще», выступает экспрессивность, или экспрессия, которая в первом, самом общем приближении понимается нами, вслед за Т.Г. Хазагеровым и Л.С. Шириной, как «выразительно-изобразительные качества речи, отличающие ее от обычной (стилистически нейтральной) и придающие ей образность и эмоциональную окрашенность» (Хазагеров, Ширина, 1994: 168).

Таким образом, художественный текст можно определить как консервативное, выражаемое и фиксируемое в единицах языка произведение литературного искусства, характеризуемое имманентным наличием эстетической функции и стилистического параметра экспрессивности.

Самым общим подходом к классификации художественных текстов является тот, в основу которого положены достаточно надежные формально-структурные различия, существующие между ними, а также явная специфика семантической сущности входящих в их состав языковых элементов. Автономность языка поэзии в ряду других разновидностей литературной реализации национального языка сегодня очевидна. Самостоятельность поэзии, ее своеобразие проявляются не только на внешнем, структурно-версификацион-ном уровне плана выражения (ритмическая, звуковая, просодическая организация высказывания); они отчетливо просматриваются и в глубинных особенностях построения и размещения смысловых элементов плана содержания. Поэтическая речь демонстрирует чрезвычайно высокую прочность связи между формой высказывания и его содержанием. Связь эта носит характер соотносительной, т.е. двусторонней и двунаправленной, ассоциации.

С точки зрения своей структуры поэтический текст сосредоточен на «деталях и подробностях» в гораздо большей степени, чем прозаический: основными структурообразующими элементами здесь выступают звук, слово, строка (стих); в прозе же это фраза, предложение, абзац, глава. Поэтический текст - возможно, как никакой другой художественный — необходимо рассматривать одновременно и как единое целое, изначально не предназначенное к дроблению на части и потому приравниваемое к «единому поэтическому слову» (A.A. Потебня), и как сложную структуру, в которой различаются элементы, сравнимые с единицами языка, но не идентичные им.

В числе прочих составляющих, из которых складывается и на которые делится в ходе лингвистического анализа художественный текст, ученые вычленяют метатекстовые компоненты (Р. Якобсон, А. Вежбицкая, Т.М. Николаева). Метатекстовым компонентом, помимо прочего, вправе считаться любой текстовый знак, отсылающий не к данному, но к иному высказыванию (или не к данному фрагменту высказывания, но к иному его фрагменту). Одной из широко распространенных разновидностей метатекстовых знаков выступает, например, цитата. Но в ряду бесспорных на фоне материнского, или обрамляющего (термины В.А. Лукина) текста метатекстовых знаков пребывает и иноязычие: факт инкорпорирования в сообщение компонента, не заимствованного из другого национального языка, но очевидно относящегося к нему, может во всяком случае расцениваться как межъязыковая цитата.

Для именования любой манифестации иноязычия в поэтическом контексте, тексте и, шире, творчестве конкретного автора в работе используется номинация билингвема. Данный терминоконцепт, вводимый в научный обиход впервые, обозначает различные единицы выражения. Так, в устном выражении билингвема может быть представлена меризмом, воспринимаемым

как «искусственный иностранный акцент»; в тексте к минимальной по объему ее выражения билингвеме относится иносистемная однобуквенная аббревиатура. С другой стороны, максимально протяженной билингвемой можно считать относительно самостоятельное завершенное высказывание на иностранном языке, включенное в текст на первом языке, т.е. «текст внутри текста». Если же в качестве принимающей среды рассматривать все литературное наследие данного автора, то билингвемой может оказаться самостоятельный, завершенный текст, не исключенный из макроконтекста авторского творчества. Взгляд на феномен иноязычия как на текстовый метакомпонент и одновременно билингвему имеет то преимущество, что при нем удается преодолеть формальные границы, возникающие между единицами выражения при сопоставлении их объема и языкового статуса: понятие «метакомпонент-билингвема» удачно объединяет в себе принципиально разноуровневые языковые манифестации.

Все, любые билингвемы текста необходимо различать по меньшей мере по следующим шести признакам: во-первых, по отношению к национальному языку обрамляющего текста (т.е. узуапьности/окказиональности); во-вторых, с позиций их изобразительно-экспрессивных потенций; в-третьих, их графического оформления; в-четвертых, их отнесенности к определенной (иной) национально-языковой системе; в-пятых, их квантитативно-сущностных характеристик (объема и статуса); и в-шестых, их размещения и функций в структуре текста. Разумеется, названные признаки следует рассматривать как интегральные: они не исключают друг друга и в художественном тексте неизбежно выступают в одновременном и взаимном сочетании.

Узуальность и окказиональность иноязычия в художественном тексте выступают качествами не абсолютными, но относительными; они способны модифицироваться, изменяться вплоть до полного «взаимопревращения» под влиянием обстоятельств как собственно лингвистической, так и экстралингвистической природы. Параметр окказиональности, например, может естественным образом затухать в результате ускоренной адаптации единицы принимающим языком, ср. beef-steaks в годы написания Пушкиным «Евгения Онегина». Но сопутствующая вхождению в этот язык узуальность единицы может, при наличии определенных обстоятельств, уступать место «возрождению» окказиональности ее употребления и реставрации ее метатекстового статуса, ср. пушкинское употребление в том же романе единиц боливар и брегет и их восприятие современным читателем.

Узуальность (мнимая или истинная) вкрапленного в текст иноязычия вовсе не означает автоматически того, что такой компонент уже не в состоянии претендовать на роль билингвемы. Писатель подчас намеренно использует целый ряд формально-содержательных способов резервирования при такой единице всех свойств и функций иноязычного метатекстового знака. Среди этих способов особо выделяются такие, которые направлены на сохранение связи компонента с «чужим» языком - например, введение в ближайший

контекст лексики, прямо или косвенно отсылающей читателя к иностранному языку — источнику компонента, а также эпизоды, комментирующие сам компонент с точки зрения его языковой отнесенности. Это могут быть также и графические способы выделения - например, курсивное написание компонента. Однако важнейшим и наиболее очевидным способом все же следует признать оформление компонента средствами иноязычного алфавита, т.е. в иносистемной графике, ведь культурно и исторически определенный алфавит и шрифт как форма его практической реализации значимы и информативны сами по себе.

То, что иноязычная графическая система выступает мощным средством создания экспрессивности и служит способом выделения билингвемы текста, связано с принципом изобразительности, который и выступает одним из главных мотивов при введении автором произведения иноязычия в поэтический текст. Образность в данном случае носит очевидный характер и сама по себе оспариваться не может. Пояснения требует механизм выполнения ино-язычием «особого» комплекса номинативных, индексальных и изобразительных функций и реализации своих уникальных семантико-стилистических возможностей.

Хорошо известно, что одним из способов усиления изобразительности в языке служат тропы. Но кроме тропов, существует еще один, принципиально отличный от первого, способ усиления изобразительности - назовем его не-тропеическим. К типичным представителям нетропеических изобразительных средств относятся знаки-«иконы»: ономатопемы, «диаграммы», повторы. Исследуемые нами явления — билингвемы поэтических текстов — составляют несомненное звено в общей цепи нетропеических средств усиления языковой изобразительности.

Когда отражение иноязычия в русском стихе производится в иноязычной графике, т.е. с привлечением иной алфавитной системы, то в результате складывается не только двуязычный, но и двуграфический стихотворный текст. Двусистемность текстового сообщения получает в подобных случаях дополнительное зрительное подтверждение в виде присутствия второй графической системы. При переключении с первой графической системы на вторую, а затем при обратном переключении на первую из этих систем соблюдается важнейший принцип языковой идентичности текстового материала во всех его частях, т.е. и в обрамляющем тексте, и в его иноязычном мета-компоненте: и тот, и другой оформляются в алфавитных системах языков, к которым они и относятся.

Так, стихотворение 1 из цикла «Флоренция» А. Блока (1909) начинается следующими строфами:

Умри, Флоренция, Иуда, О, Bella, смейся над собою.

Исчезни в сумрак вековой! Уж не прекрасна больше ты!

Я в час любви тебя забуду, Гнилой морщиной гробовою

В час смерти буду не с тобой! Искажены твои черты!

Итальянское восклицание-обращение О, Bella известно как историческое «возвышенное имя» Флоренции. Но в следующем же стихе эксплицирован его «перевод» — правда, с отрицанием («Уж не прекрасна...»). О, Bella, введенное в русский поэтический текст, выполняет следующие роли: билингве-ма сообщает о том, как точно именуется Флоренция итальянцами, какой смысл вкладывается в это именование и какой (противоположный) подтекст заключает в него автор. Важно отметить, что данным метакомпонентом как фактом автономной речи и средством очевидно иконически-образным Блок заметно усиливает экспрессивные возможности текста.

Так, разумеется, происходит не всегда. Потенциальным путем передачи билингвемы может выступать транслитерация (метаграфия). Значит ли это, что при транслитерационной передаче иноязычия параметр образности исчезает сам по себе, поскольку лишается той мощной визуальной опоры, которую предлагает читателю иносистемная алфавитная графика? Ответ на поставленный вопрос должен быть отрицательным.

Прежде всего, графическая выделенность, а отсюда и изобразительность иноязычия могут не уничтожаться полностью, но сохраняться и передаваться средствами иными, нежели собственно национальный алфавит, — курсивным написанием слов, шрифтовой разрядкой. Менее явным средством будет выступать принцип «графического экзотизма», при котором пишущий субъект осознанно стремится избежать адаптации графического воплощения иноязычного слова (в широком смысле) к орфографическим нормам принимающего языка. Это может быть и «контраст между непонятностью слова (текста) и привычным для получателя речи графическим его изображением» (Листрова-Правда, 1986: 23).

Таким образом, релевантным для создании образности иноязычного ме-такомпонента оказывается общий принцип контраста, или контрастности текста, который может проявляться на внешнем (в случае написания единицы буквами «иного» алфавита) и на внутреннем, смысловом уровне (если единица транслитерирована). Существенно различным оказывается при этом уровень контраста: наивысшую степень наблюдаем в случае использования «полного» иноязычия, характеризуемого низкой предсказуемостью возникновения в принимающем тексте, но также еще и дополнительно подкрепленного иносистемной графикой, шрифтовой выделенностью. На другом полюсе, т.е. на низшей ступени, будет пребывать транслитерированное и одновременно графически невыделенное иноязычие, демонстрирующее лишь смысловое противоположение «внутри» метакомпонента.

На данной стадии исследования одно из ключевых его понятий, именуемое иноязычием и выступающее непосредственным предметом исследования, оказывается излишне абстрактным и неоправданно широким, а потому в каждом конкретном случае своей манифестации требующим и допускающим конкретизацию по наиболее очевидному и важному своему признаку — национальному языку, на котором оно составлено, из которого заимствовано

и которому принадлежит. Национальный язык есть та важнейшая черта, которая может трактоваться не только как лингвистический и, соответственно, классификационный признак, но прежде всего как знак-указатель, сознательно используемый автором произведения, адресуемый читателю в качестве существенной для последнего и достаточно емкой информационной составляющей билингвемы.

С заявленных позиций ясно прослеживаются по меньшей мере две линии, по которым расходятся все иноязычные компоненты художественного текста. Во-первых, это их национально-языковая принадлежность, и во-вторых, время функционирования установленного языка-источника, его отнесенность к мертвым или живым. В исследовательских целях две указанные линии не стоит разъединять, но следует рассматривать как естественно взаимосвязанные. Итак, в самом первом приближении все такие языки легко распадаются на две основные категории: а) древние мертвые и б) современные живые. К числу первых относятся латынь (латинский метакомпонент встречается гораздо чаще) и древнегреческий язык, санскрит, древнееврейский язык, язык майя, а также старославянский и церковнославянский языки на фоне современного русского; ко вторым — романские (французский, итальянский, испанский, - также употреблялись чаще, германские (немецкий, английский, шведский, норвежский), угро-финские (эстонский, финский, венгерский), иранские (персидский), тюркские (татарский), семитские (иврит), а также современные славянские языки с национальной письменностью на основе латиницы (например, польский) или кириллицы (например, украинский).

Если закономерен любой факт введения в поэтический текст иноязычного компонента, то аналогичным образом не может быть случайным для автора и выбор национального языка, маркирующего собою билингвему, как и время функционирования этого языка. Оба этих фактора оказываются достаточно мощными генераторами специфической «ауры» и указателями того культурно-исторического фона, на котором только и может восприниматься художественный текст. Например, латынь выступает в русской поэзии классическим языком — выразителем и представителем «вечных и незыблемых истин», связанным с истоками и основами человеческой мысли — науки, культуры, философии — и отсылающим к ним. С этих позиций ясным становится повышенная аплюзивность, доходящая до афористичности, латинского метакомпонента в русской поэзии XIX — начала XX веков.

С точки зрения своего объема и лингвистического статуса анализируемые иноязычные единицы можно условно разделить на разряды: 1. Буква иностранного алфавита; 2. Сочетание букв иностранного алфавита; 3. Иноязычное слово; 4. Иноязычное несвободное сочетание слов; 5. Иноязычное свободное сочетание слов; 6. Иноязычное законченное предложение, претендующее на статус текста; 7. Ряд логически связанных между собой предложений - текст.

Обращает на себя внимание принципиальная закономерность: аналогично тому, как минимальная по объему билингвема не может обратиться в элемент языка принимающего текста и исчезнуть в этом тексте «бесследно», так и максимальная по объему билингвема (или множественность их манифестаций в едином текстовом пространстве) не способна нарушить исходного соотношения «первый язык» — «второй язык» произведения. Предположительно эта черта связана с ненарушимостью принципа текстового билингвизма, основанного на национально-языковом различении его элементов.

Одним из существенных в исследовании является вопрос позиционирования (размещения) иноязычного метакомпонента в пространстве поэтического текста. При позиционировании автор руководствуется собственной интуицией или сложившейся традицией, основанными в конечном счете на соображениях максимального увеличения воздействующей силы художественного высказывания. Позиционирование «расшифровывается» читателем как значимое и воспринимается как указывающее путь к единственно верному пониманию текста. Проблему позиционирования следует изучать с учетом традиционного членения текста поэтического произведения на три базовых сегмента — предтекст (предтекстовое единство, предтекстовый ансамбль, заголовочный комплекс), собственно текст, послетекст. Выделенные сегменты членятся и далее. Предтекст включает в себя следующую фрагментирован-ную цепочку: имя автора; заглавие; подзаголовок; посвящение; эпиграф. Собственно текст естественно делится на начало; содержательно-смысловую середину; конец текста. Послетекст по сути представляет собой хронотопо-ним, складывающийся из хрононима и топонима - обозначений даты и места создания произведения. Кроме этого, собственно текст поэтического произведения уже и визуально дробится на строфы и на стихи, причем в строфе четко выражено ее начало (скажем, первая строка или строки), конец и середина, а в стихе как минимальном формально-содержательном отрезке поэтического текста выделяется левая и правая доли.

При рассмотрении вопросов позиционирования положение иноязычного метакомпонента поэтического текста должно постоянно соотноситься с так называемыми «сильными позициями» этого текста.

РАЗДЕЛ II диссертации посвящен ОНТОЛОГИЧЕСКИМ, КОРРЕЛЯЦИОННЫМ И ФУНКЦИОНАЛЬНЫМ ХАРАКТЕРИСТИКАМ ИНОЯЗЫЧИЯ В ПОЭЗИИ и состоит из трех глав.

ГЛАВА 3-я «КОРРЕЛЯЦИИ ПОЗИЦИИ, СМЫСЛА, НАЗНАЧЕНИЯ И ФУНКЦИИ БИЛИНГВЕМ», в соответствии с логикой следования текстовых сегментов, начинается с рассмотрения имени автора как билингвемы предтекста, представленной иноязычным псевдонимом. Природа, самая сущность процесса восприятия произведения такова, что он начинается с заглавия, но предваряется именем автора. Так происходит даже тогда, когда это имя не проставлено над заглавием, но фигурирует, например, на обложке и титуле книги, помещено под портретом автора и т.д. Имя автора в поэзии по-

этому следует считать отчасти «скрытой», или «не явленной взору читателя» информацией.

Наиболее очевидным и непосредственным основанием для лингвистического интереса к псевдониму вообще является то, что выбор этого условного имени для любого автора есть всегда глубоко продуманный, органичный - в контексте его жизни и созидательной деятельности — значимо-характерологический творческии акт, результатом которого становится авторский оним, обладающий всеми признаками артефакта.

Литературный псевдоним, в котором в том или ином виде используется иноязычие, во многих случаях отличался национально-языковой определенностью и своей связью с подлинным именем автора. Таков, например, псевдоним Alexander, которым подписывал свои стихи Александр Яковлевич Брюсов, родной брат В.Я. Брюсова. Но связь эта часто носила специфический, скрытый характер: в фонетическом комплексе [р'ичиотт'и] (Ричиотти), использованном как квазифамилия русского поэта-имажиниста Л.О. Турутовича, явно анаграммирована его подлинная фамилия. В ряде случаев указанная связь принципиально отсутствовала, что свидетельствовало о желании автора по тем или иным причинам произвести полную деноминацию и деидентификацию своей личности как творческой единицы.

Среди причин псевдонимизации назовем стремление к романтизации образа поэта (ср. псевдороманский псевдоним Черубина де Габриак, выдуманный Волошиным для поэтессы с «банальной» фамилией Васильева) или к его индивидуализации (ср. итальянское слово Allegro, т.е. «радостная, весёлая», как псевдоним поэтессы и художницы П.С. Соловьевой, сестры известного философа, поэта и публициста Вл. Соловьева).

Иноязычный псевдоним ни в коем случае не должен «разгадываться» моментально, он призван таить в себе трудноразрешимую или вовсе не разрешимую загадку. Такой оним помещает авторскую личность над читательской общественностью и даже выводит ее и за пределы круга собратьев по перу.

Онтологический модус литературного заглавия предусматривает, во-первых, выделение основных модусных компонентов и, во-вторых, корреляций между ними. К основным модусным компонентам заглавия относятся смысл, назначение, функции этого элемента предтекста.

Литературное заглавие прежде всего именует текст; по сути дела, оно «прилагается» к тексту, сопровождает его и воспринимается вместе с ним как имя этого и никакого другого текста (номинативная функция). Заглавие может фигурировать и без соответствующего текста — например, в оглавлении, каталоге или ином списке; но и в этом случае оно с текстом неразрывно связано, поскольку «временно» замещает и представляет его (репрезентативная функция). Для литературного произведения заглавие выступает как особо значимый элемент его структуры: оно не просто помечает собою текст и этим самым вычленяет его из числа других (функция идентификации); не

только, по образному выражению О. Мандельштама, «исцеляет песнь от беспамятства» (мнемоническая функция). Оно обнаруживает с текстом, его смыслом/смыслами, глубинными эстетическими установками, порой и с формальной его стороной, особо прочные и далеко не простые ассоциации (функция эстетико-смысловая и композиционная). Одновременно заглавие — это несомненный код, при этом оно должно рассматриваться и как разгадка кода (кодирующе-декодирующая функция).

В то же время заглавие — относительно самостоятельный, автономный элемент текста. Будучи проставленным перед текстом и образуя неотъемлемую его часть, оно одновременно и отделено от этого текста. Заглавие — это сжатый до минимума текст, а текст — это развитое заглавие. Заглавие в любом случае выступает сильной текстовой позицией. Помимо самого текста произведения, оно активно взаимодействует с иными последующими элементами внутри заголовочного комплекса, первым в ряду которых стоит подзаголовок. Но заглавие также соотносимо с эпиграфом как «второй» сильной позицией предтекста.

Сегодня не существует исследований, где бы сколько-нибудь серьезное, специальное внимание уделялось иноязычному заглавию вообще или в русской поэзии в частности. Между тем, одна только выделенность заголовка альтернативным алфавитом на фоне алфавита материнского текста - прием гораздо более очевидный и действенный, чем та же выделенность любого иного компонента внутри текста. Факт включения иноязычного заглавия в стихотворение не только создает прецедент двуязычия в тексте; он утверждает подобный прецедент на самых ранних этапах восприятия поэтического произведения, т.е. по сути еще до прочтения текста.

Выявление смысла, назначения и функций как основных компонентов онтологического модуса билингвемы-заглавия с необходимостью предполагает систематику корреляций между ними в рамках того же модуса.

Заглавие-билингвема, являясь бесспорным метакомпонентом и одновременно сильной позицией поэтического текста, не вырывается за рамки известных типологических моделей озаглавливания, присущих тем или иным литературным направлениям, и собственных моделей не образует; в известной степени такое заглавие, наряду с заглавием на первом для автора языке, активно включается в общую парадигму озаглавливания и способствует формированию относительно устойчивого набора моделей, характеризующего литературный стиль и/или направление.

В результате проведенного обзора русской поэзии за последние три столетия выясняется, что иноязычные заглавия использовались в ней с различной степенью интенсивности, т.е не всегда регулярно и далеко не всеми авторами. Поэты, стоявшие у истоков русского стихосложения и, шире, русского литературного языка, как правило, к ним не прибегали. К их числу относятся классицисты Кантемир, Тредиаковский, Херасков, Ломоносов, а также Капнист, Державин, Гнедич. Тем не менее, наиболее ранние прецеденты ис-

пользования иноязычия в заглавиях обнаруживаются именно в творчестве двух поэтов-классицистов — Кантемира и Державина. При этом поэты допушкинской поры часто прилагали к своим произведениям эпиграфы на иностранных языках, прежде всего на латыни и французском. Факт этот свидетельствует в пользу того, что XVin в. еще не допускал «языкового смешения» в основной, авторской части произведения, в то время как эпиграф воспринимался как образец, ориентир, но далеко не как интегральный компонент произведения.

Весьма сдержанно пользовались иноязычием в заглавиях Пушкин и поэты его эпохи. Так, у Баратынского видим только один интересующий нас случай - заглавие «Vanitas vanitatum» («суета сует», лат.) при стихотворении «Что за звуки? Мимоходом...», 1841, которое в некоторых изданиях автором снималось; Вяземский, охотно вводивший иноязычие в свои творения в виде эпиграфов и вкраплений на латыни, польском, немецком языках, также оставил только одно цитатное иноязычное заглавие - «Kennst du das Land?» («ты знаешь ли край», нем.; 1836).

Мало иноязычных заглавий встречаем у поэтов, разделявших взгляды славянофилов, что согласуется с их идейными позициями. Например, Языков не употреблял их совсем.

Настоящий интерес к использованию иноязычных заголовков, сравнимый с литературной модой, возникает у русских символистов, что может быть истолковано повышенным вниманием поэтов этого направления к внешней, формальной стороне своих творений - их звучанию и графическому облику. Обобщенный, знаковый характер носили античные заглавия, которыми символисты наделяли свои сборники и циклы стихов — ср. латинские «Juvenilia» («Юношеское», 1896), «Me eum esse» («Это я», 1996), «Tertia Vigilia» («Третья стража», 1900), «Urbi et orbi» («Граду и миру», 1903) и другие сборники В. Брюсова; ср. его же цикл «EPÍÍ2 ÄNIKATE MAXEY» («Эрос, непобедимый в битве», древнегреч., 1906-1909) ; ср. также названия венков сонетов у М. Волошина: «Lunaria» («Лунное», 1913) и «Corona astralis» («Звездная корона», 1909); сборник Вяч. Иванова «Cor ardens» («Пылающее сердце», 1911) и мн. др.

Естественным образом не находим иноязычных заглавий у тех поэтов начала XX века, чье творчество было сознательно ориентировано на русскую культуру, русскую и славянскую старину, - С. Есенина, Н. Клюева, С. Городецкого, Любови Столицы и др.

Отказ от иноязычия в заглавии вовсе не характерен для большинства русских поэтов-эмигрантов, — Бунина, 3. Гиппиус, Ходасевича, Игоря Северянина, Маковского, Набокова, Бродского. И если Набоков в этих случаях чаще пользовался современными и известными ему языками Западной Европы (двумя латинскими названиями его стихов оказались «Viola tricolor» («Фиалка трехцветная» - «Анютины глазки, веселые глазки...», 1921) и «Meretrix» («Блудница» — «Твой крест печальный — красота...», 1923), то

Бродский, озаглавливая стихи на языках Европы (например, немецком, итальянском), так же охотно употреблял в заглавиях латынь.

Почти никогда не употребляли в своих стихах «иностранных» заглавий, как и иноязычия вообще, поэты советской эпохи, что объяснимо причинами культурно-идеологического, т.е. экстралингвистического свойства.

Обнаруживаются прецеденты, в которых иноязычное заглавие в творчестве русского поэта можно рассматривать как стилизацию под ту или иную литературную традицию. Так, одно из немецкоязычных заглавий у Б. Пастернака составлено явно в духе немецкой лирики романтизма - это «Mein Liebchen, was willst du noch mehr?», («Любимая, что тебе еще угодно?», стихотворение «По стене сбежали стрелки...», 1918).

Природа заглавий, выраженных билингвемами, не исчерпывается их онтологическими характеристиками; такие заглавия детерминируют двуединую корреляционную сферу, а именно феноменолого-корреляционный модус и функционально-корреляционный модус (соответственно, рассматриваются в Главах 4-й и 5-й).

Подзаголовок (субтитул) вводится в состав предтекстового комплекса и строго локализован в его структуре. И по своему расположению в предтек-сте, и по смысловым характеристикам он неразрывно связан с заглавием; эта связь носит для подзаголовка несомненно зависимый характер.

Подзаголовок в поэзии обычно играет подчиненную роль носителя дополнительной информации, которая чаще всего реализуется им совместно с иными сегментами предтекста — заглавием, посвящением, эпиграфом. Однако подзаголовок может успешно мимикрировать, принимая вид и выполняя функции посвящения, эпиграфа, топонима, хрононима текста.

Важнейшей прагмастилистической чертой иноязычного подзаголовка следует признать то, что он чрезвычайно аллюзивен, — в том смысле, что представляет собой намек-отсылку к некоей идее, пребывающей за пределами и заглавия, и собственно текста, но имеющей несомненную связь с литературным произведением. Аллюзивный иноязычный подзаголовок обеспечивает произведению требуемую смысловую многомерность, развивает его общекультурные диапазоны, приращивает к заглавию новые смыслы и, в результате, создает эффект культурно открытого текста, или, точнее, текста, культурно открытого еще до его первой строки, т.е. до начала.

Природа литературного посвящения многомерна и контрастна: в нем достоверно выделяется целый ряд целочастных элементных характеристик. Во-первых, посвящение - это элемент заголовочного комплекса, т.е. единства меньшего и подчиненно-зависимого в его отношении к собственно тексту. Во-вторых, это элемент структуры художественного произведения, т.е. также единства, однако на этот раз большего, завершенного, преимущественно самодостаточного и относительно автономного. Литературное посвящение выступает важным интегративным семантическим звеном произведения; оно

принимает участие в формировании верного читательского предпонимания следующего за ним текста.

Языковое воплощение посвящения в различных национальных литературах характеризуется устойчивой грамматической определенностью, отраженной в объектности имени или наименования адресата. В английском языке это структуры с предлогом в немецком — с ап, во французском — с а, в испанском — с а и т.д. В русском языке грамматическое значение объектности передается прежде всего формой дательного падежа той или иной номинативной конструкции. Существуют две синтаксические структуры со значением адресности, используемые в посвящениях, - беспредложная и с предлогом к. Конструкция без предлога используется преимущественно с существительными личными. Обе структуры обнаруживают бесспорную разницу в виде стилистических коннотаций: если первая, беспредложная, стилистически нейтральна, то вторая (с л-) считается архаичной и поэтому употребляется сегодня в письменной и тем более устной речи крайне редко.

Посвящение бывает объединено с текстом связью, смысл которой понятен лишь автору и адресату. Но его значение заметно возрастает в тех случаях, когда, во-первых, этот вспомогательный элемент заголовочного комплекса выдвигается на позиции заглавия и обозначает собою жанр, превращая все произведение в послание по сути, а во-вторых, когда происходит отказ от какого-либо озаглавливания текста и при этом (в связи с этим) большее внимание начинает уделяться иным элементам заголовочного комплекса - подзаголовку, эпиграфу и, среди них, посвящению.

Хотя первые иноязычные посвящения появляются в русской литературе уже в первой трети XIX в., внимание к посвящению-билингвеме возникает у русских поэтов достаточно поздно — на рубеже XIX и XX вв. Двумя скрытыми, т.е. «внутренними», глубинными семантическими функциями иноязычного посвящения остаются интимизация лирического повествования и, одновременно, противоположная и противопоставленная ей социализация того же повествования. В работе выстраивается классификация иноязычных посвящений, основанная на интенсивности проявления им функции социализации поэтического повествования.

Традиционный эпиграф, будучи фрагментом, вынесенным за пределы собственно текста, входит в состав заголовочного комплекса наряду с именем автора, заглавием, подзаголовком, посвящением, но занимает в этой цепочке завершающее, т.е. в известном смысле «привилегированное» положение. При наличии остальных компонентов заголовочного комплекса и в отличие от них, он графически максимально приближен к тексту. Как самостоятельный компонент этого комплекса, по своему весу эпиграф занимает второе место после заглавия и рассматривается в одном ряду с другими текстовыми сильными позициями.

Семантическая автономность эпиграфа обусловлена его цитатностью, то есть принадлежностью авторства не тому, кто создал произведение, а друго-

му лицу или источнику. Цитатность эпиграфа часто служит основанием для усложнения его структуры: в наиболее полном виде он приобретает трехча-стную конфигурацию, принимая в свой состав информацию об имени своего автора и об источнике, из которого он изъят.

Поэтический иноязычный эпиграф обладает базовым набором черт, роднящих его с эпиграфом конвенциональным, что в принципе позволяет рассматривать его в рамках заявленного понятия. Одновременно иноязычный эпиграф характеризуется еще и особым статусом, позволяющим выделить его в подвид, выявить и показать его сущностную специфику, уникальные свойства, функции, механизмы действия и воздействия на читателя.

Автономность как структурная и содержательная черта эпиграфа становится предельно очевидной, «обнажается» именно в случае с эпиграфом иноязычным. Так происходит хотя бы потому, что ни один из графических показателей автономности (кавычки, курсив, особое расположение над текстом и т.д.) не идет в сравнение по своей бесспорности с иноязычным алфавитом как «чуждой» системой графического отражения речи. Важность, значимость сохранения языка и графической системы, генетически присущих эпиграфу, легко подтверждается тем, что переводные эпиграфы в русской поэзии, в целом, существуют, но они крайне редки.

Если же отвлечься от формы выражения заложенной в эпиграфе мысли и представить, что иностранный язык есть не более чем код для трансляции необходимого смысла, причем, с учетом универсальности содержательной стороны высказывания, код такой же, как и русский язык, и оба этих кода доступны и писателю, и читателю, - то все равно нужно будет признать, что в смысловом отношении иноязычный эпиграф отстранен от текста произведения в гораздо большей степени, чем «своеязычный». Сам факт иноязычия как обращения к «не своей» коммуникативной системе несет огромный информационный заряд, пребывающий далеко за пределами тех знаний, которые заключает в себе или на которых строится собственно текст произведения.

Иноязычный эпиграф - единственная иноязычная форма, которая стала регулярно проявляться в русской поэзии уже в ХУШ в., т.е. со времени ее за-ровдения. Ни в заглавия, ни в посвящения, ни тем более в поэтические тексты иноязычие до XIX в. русскими поэтами не вводилось. Причины этому видятся в следующем: прежде всего, существовавшая на то время в европейской (французской) литературе традиция проставлять эпиграфы на иностранных, в частности, античных языках, не могла остаться не замеченной и не усвоенной, а также умеренно адаптированной к новой национальной литературе русскими классицистами. Кроме этого, относительную облегченность в преодолении барьера, существовавшего в XVIII в. между понятиями «свой текст» и «чужой текст», какую видим в случае с эпиграфом, следует объяснять тем, что именно и только эпиграф наиболее отчетливо отделен от «своего текста». Редкие случаи введения классицистами в собственный текст ци-

тат также оформлялись знаками графического выделения - например, кавычками, упоминанием имени автора цитаты и т.д.

Если в XVIII в. эпиграф воспринимался преимущественно как средство указания на «чужое» произведение, то в XIX в. происходит активное переосмысление эпиграфа как литературного приема, позволяющего вовлечь вновь созданное произведение в сложную игру смыслов, основанную на соположении текстов разных авторов — представителей разных национальных языках.

Интерес к иноязычному эпиграфу с течением времени то затухает, то вновь пробуждается; в постоктябрьскую эпоху такой эпиграф почти полностью выводится из стихов, но традиция его употребления оказывается продолженной поэтами-эмигрантами. В этом последнем факте можно предварительно усматривать еще одну «скрытую» в эпиграфе функцию установления связи собственного творчества с мировым литературным процессом и, одновременно, с мировой культурой, отражающую стремление автора к провозглашению принципа преемственности литературно-эстетических течений и школ. Осуществление данной функции видится в фактах цитирования иноязычных предшественников «в оригинале», какое закреплено в традиции иноязычного оформления эпиграфа.

Из всех сегментов литературного произведения собственно текст (наряду с именем автора) наиболее резистентен к различным вхождениям, способным поставить под сомнение его структурно-смысловую однородность. Среди таких вхождений пребывает и иноязычие. Присутствие иноязычия в системно гомогенном тексте эту гомогенность разрушает и превращает собственно текст в качественно иную, новую, двусистемную языковую среду. Введение иноязычия непосредственно в текст можно рассматривать как авторский поступок гораздо более «решительный», «серьезный» и, в целом, обдуманный, нежели употребление иноязычия за пределами собственно текста - в предтекстовом или послетекстовом комплексах. Взаимоотношения между текстом и введенным в его состав иноязычием направлены не только от билингвемы к тексту, но и наоборот: текст как доминирующая, активная языковая среда начинает оказывать заметное воздействие на коннотативно-смысловые характеристики билингвемы, наделяя ее требуемыми функциями и используя ее в целях, намеченных автором.

Билингвема послетекста, помечающая собою место создания русского поэтического произведения, претерпела значительную эволюцию за период Х1Х-ХХ вв. Особое значение иноязычный топоним приобретает в творчестве поэтов, вынужденных эмигрировать из России после Октября 1917 г.

С точки зрения трактовки поэтом билингвемы-топонима в работе проведена категоризация текстов, созданных в эмиграции, с их разбиением на три категории: I. Нулевой топоним послетекста при условии создания произведения за рубежом; II. Иноязычный топоним, переданный в оригинальной графике-, III. Транслитерированный иноязычный топоним. Отмечается, что выбор графики мог быть связан с новизной, непривычностью, отсутствием в

русском топонимиконе соответствующей единицы, т.е., в целом, со сниженной или нулевой узуальностью иноязычного топонима в лексической системе русского языка на время создания произведения. Показательны в этом отношении «двойные» хронотопонимы Ходасевича:

S октября 1922, Берлин 23 сентября 1925, Париж

10 апреля 1923, Saarow. («Слепой») 19 октября 1925, Chaville. («Звезды»)

При том, что характерной чертой авторского оформления стихотворного текста может быть и полное отсутствие топонима, именно этот эпизод стихотворения часто стремится преодолеть «узкие рамки» изначально присущей ему функции документализации текста. Так, «превращаясь» в заглавие, т.е. выдвигаясь на роль еще одной сильной позиции текста, такой топоним открывает читателю нечто гораздо большее и важное - отношение автора к данному «месту на карте», также и отношение к покинутой родине, системе идеологических и политических ограничений. Он посвящает читателя в мир личностных ценностей автора, демонстрирует авторское кредо, согласно которому персональная свобода и свобода творчества оказываются двумя непреложными и нераздельными этико-идеологическими категориями.

В ГЛАВЕ 4-й «СЕМАНТИКО-АССОЦИАТИВНЫЕ КОРРЕЛЯЦИИ БИЛИНГВЕМ: СУЩНОСТЬ ЯВЛЕНИЯ» рассматриваются феноменологические и референтные свойства иноязычного заглавия. Референция, определяемая в лингвистике как «соотнесение и соотнесенность языковых выражений с внеязыковыми объектами и ситуациями» (Падучева, 1996: 244), трактуется как свойство языкового знака вообще, в целом, вне зависимости от его природы и специфики, поскольку любой такой знак соотносится - по крайней мере теоретически - с соответствующим ему явлением действительности.

Заглавие художественного произведения понимается в работе сложнее и объемнее, нежели как изолированный языковой знак или группа знаков, включаемые в процесс коммуникации спонтанно и ситуативно. Заглавие — особый текстовый знак, имеющий многочисленные и не всегда очевидные связи с нижеследующим текстом, который оно именует, к которому отсылает и на который указывает. Знаковость поэтического заглавия состоит и в том, что оно вступает в определенные отношения с иными знаками-заглавиями, образуя с ними разряды, типы и подтипы.

Заглавие чаще всего стремится и за пределы текста, к которому относится, с целью установления как можно большего числа затекстовых связей, основанных на отношениях замещения, сходства, смежности, ассоциации. Таковы, например, цитатные заглавия.

Иноязычное заглавие, как и любое иное заглавие поэтического текста, также референтно по своей природе. В зависимости от разновидности заглавий их референтная направленность может рассматриваться как абстрактная, абстрактно-конкретная или конкретная. Жанровые и цитатные иноязычные

заглавия («Ex unque leonem» Пушкина; «Aere Perennius» Бродского) демонстрируют большую степень абстрактности вплоть до предельной диффузности собственных референтных свойств. Номинативно-тематические иноязычные заглавия, в большинстве случаев называя одновременно произведение и его центральный образ или тему, характеризуются заметным сдвигом в сторону конкретной референтности («Meretrix» Набокова). Однако абсолютно конкретно-референтные иноязычные заглавия в русской поэзии не обнаруживаются: факт оформления заглавия на иностранном языке неизбежно выводит заглавие за пределы текста, а вместе с этим и весь поэтический текст за пределы единственного в своем роде образа или темы, придавая им обобщенный, универсальный, т.е. ощутимо абстрактный характер.

Принципиально важными — и принципиально различными — в случае с заглавиями, эксплицированными и, отдельно, имплицированными в тексте произведения, являются две взаимодополняющие сущности заглавия. При эксплицитной связи заглавия с текстом это материальная оболочка заглавия, а при их имплицитной связи это его идеальная сторона. Сущности эти в каждом из заявленных случаев выступают как величины стабильно-неизменные на протяжении всего поэтического произведения, от его начала до конца и, при ретроспективном восприятии, от конца до начала. Сущностной константой эксплицированного заглавия будет его «материальная оболочка»; такой же константой имплицированного заглавия — его семантическое содержание.

Все связи между заглавием и текстом поэтического произведения подразделяются на «связи по способу» и «связи по месту». Первые в свою очередь распадаются на связи первого порядка (экспликация и импликация); связи второго порядка (экспликация со смысловыми преобразованиями; импликация с формальными преобразованиями); связи третьего порядка (формальные типы связи через ритмическую, рифменную и звуковую организацию отношений «заглавие — текст»).

Определяются три возможные разновидности контекста внутри поэтического текста. Это один изолированный стих; одна строфа; весь текст, когда и если он совпадает с контекстом («текст-контекст»). Все эти контексты поддаются делению на части — начальную, конечную, срединную; стих делится на левую и правую доли.

Иноязычное заглавие, взаимодействуя с контекстами внутри стихотворения, тяготеет к сильным позициям контекстов. Так, если речь идет о тексте-контексте, то таким «местом» преимущественно является его начальный эпизод, в качестве которого выступает первая строка (ср. «Die stille Strasse» М. Цветаевой и его первые строки: «Die stille Strasse: юная листва / Светло шумит, склоняясь над забором...»; «Polaci!» О.Мандельштама и первые строки: «Поляки! Я не вижу смысла / В безумном подвиге стрелков...»). Репликация заглавия в заключительной части (последней или предпоследней строке) текста наблюдается реже (ср. «Solus» Вяч. Иванова и последнюю строку этого текста: «Один в миру: in Mundo Solus»). Возможно и комбини-

рованное введение заглавия в начало и конец стихотворения, при котором возникает эффект кольцевого повтора.

Иноязычное заглавие способно присутствовать и в средней части текста, но такая репликация расценивается как «ослабленная» (ср. сонет Н. Огарева «Il giorno di Dante»; стихотворение В. Соловьева «Das ewig-Weibliche» и др.)

Эпиграф, наряду с остальными компонентами заголовочного комплекса, взятыми в единстве или по отдельности, в значительной мере генерирует предпонимание текста до ознакомления с ним. Если представить, что читатель, начав восприятие с заголовочного комплекса, по какой-либо причине прервал его, так и не перейдя к собственно тексту, то со значительной долей уверенности можно предполагать, что более или менее определенное представление об авторском замысле, а возможно, и об авторском произведении у него уже сложилось.

Эпиграф - вторая после заглавия сильная позиция текста, помещенная в предтекст. Сохраняя и подтверждая свой продолжающийся контакт с текстом-источником, эпиграф представляет собой разновидность цитат: в нем всегда и в обязательном порядке сохраняются базовые признаки, позволяющие распознать «чужую речь». Эпиграф диалогизирует новое произведение, включает его в «перекличку» эпох, направлений, текстов, имен. При этом ци-татность эпиграфа носит специфический характер, что выводит этот сложный текстовый знак из разряда конвенциональных цитат. Иноязычие эпиграфа-цитаты используется и как признак его цитатной выделенности, и как показатель, устанавливающий «языковую дистанцию» между двумя вовлеченными в виртуальный диалог текстами - произведением-источником и новым поэтическим произведением.

Являясь компонентом предтекстового комплекса, эпиграф вступает в определенные отношения с другими компонентами этого комплекса - именем автора, заглавием, подзаголовком, посвящением, другим эпиграфом. Во всех конфигурациях такого взаимодействия это связи по типу взаимного согласия. Между эпиграфом и любым иным компонентом предтекста намечается и создается очевидное смысловое пространство. Это виртуальное пространство может быть относительно «узким», но может и увеличиваться по воле автора; в дальнейшем оно служит зоной развития авторского замысла, реализуемого в нижеследующем поэтическом тексте. Сказанное рассматривается в работе подробно и иллюстрируется примерами иноязычных эпиграфов к стихам А. Полежаева, К. Павловой, К. Бальмонта и других поэтов.

Но даже при отсутствии любого иного компонента заголовочного комплекса эпиграф ищет опору для «сцепки» и создания названного смыслового пространства, которую часто находит в подобных себе сильных позициях собственно текста - его начальной или конечной частях. Вступая в сложные отношения внутри заголовочного комплекса, эпиграф всегда проецирует их на текст. Этим эпиграф, а в еще большей степени эпиграф иноязычный как

«второй» текст внутри «первого», авторского, стремится к установлению как можно большего числа связей с собственно текстом произведения.

Эпиграф как особая разновидность литературной цитаты допускает вариативные модификации исходного для себя эпизода. Данная черта может распространяться и на эпиграф иноязычный. Указанные модификации — если они вводятся автором намеренно, - носят функциональный характер и значимы для всего последующего поэтического произведения. Чрезвычайно показательны в этом смысле примеры изменений, которые намеренно вносил в иноязычные эпиграфы М. Лермонтов (см. немецкий эпиграф из К.-Ф. Конца к «Кавказскому пленнику»; французский четырехстрочный стихотворный эпиграф из романа Жана Лагарпа «Него et Leandre» к поэме «Корсар»; см. также обширный шестистрочный эпиграф на русском языке «Отмщенья, государь, отмщенья!..» и т.д., представляющий собой перевод-переделку соответствующего фрагмента трагедии «Venceslav» французского писателя Жана де Ротру, выполненный A.A. Жандром).

Производя изменение текста цитируемого фрагмента, автор обычно не стремится к тому, чтобы это изменение осталось незамеченным для читателя, а эпиграф перестал восприниматься как «чужое слово». «Физические границы» модификации по возможности сокращаются, изменения не распространяются на содержание и дух цитируемой мысли, сохраняется имя автора цитаты. Модифицированный иноязычный эпиграф не превращается в иную форму отражения чужой мысли, какой является, например, аллюзия или реминисценция.

Обзор специфических черт, присущих внутритекстовому иноязычию на протяжении трех последних веков развития русской поэзии, убеждает в том, что отношение русских поэтов к допустимости инкорпорирования билингве-мы в собственно текст произведения медленно, но неуклонно изменялось от его неприятия поэтами XVIII в. до расширенного включения в стихи в конце XIX — начале XX вв. В вопросе реализации различных функций иноязычия в поэтическом тексте наблюдалась не их «механическая» смена, но стойкая преемственность и плодотворное функциональное обогащение такого иноязычия в русской поэзии. Первоначальные функции (комический эффект, ирония, скепсис и т.д.) не отвергались поэтами последующих поколений, но дополнялись все новыми и новыми, которые, не исключая прежних, часто сочетались с ними и наслаивались на них.

Единственной функцией внутритекстовых билингвем, отстоящей от иных по признаку отсутствия в ней параметра экспрессивности, выступает документализация поэтического повествования при помощи обозначений инонациональных реалий. Билингвема текста способна служить полноправным средством передачи всех без исключения известных разрядов реалий от географических мест до сложных именований культуры данного народа. При этом выделен еще один тип инонациональных реалий, названный в работе реалиями лингвистическими, с дальнейшим различением внутри этого типа

пяти частных самостоятельных подтипов в зависимости от коммуникативной функции входящих в них единиц: 1. Реалия — прямая цитата из речи носителей иностранного языка. 2. Реатя — косвенная цитата из речи носителей иностранного языка. 3. Реалия — факт авторской речи. Л. Реалия как путь установления контакта автора (лирического героя) с собеседником, говорящим на иностранном языке. 5. Реалия как путь установления контакта автора (лирического героя) с собеседником, говорящим на его родном языке.

Пример последнего подтипа, в котором употреблены известные разноязычные формулы этикета, произносимые при прощании, имеется в стихотворении С. Гандлевского «Цыганскому зуду покорны...» (1973). Автор располагает их в третьей строфе текста, из которого приводятся два четверостишия — третье и шестое, завершающее.

<...> <...>

Потянутся дымные ночи - Огромная русская суша.

Good-bye, до свиданья, adieu. Баул в стариковской руке.

Так звери до жизни охочи, О чем я спрошу свою душу

Так люди страшатся ее. Тогда, на каком языке?

Все стихотворение представляет собой поэтическое изложение личной гипотезы того, что может произойти при вероятном отъезде героя (заявленного авторским «я») за границу, покидании им давно обжитых мест, бесконечных после этого странствиях и неизбежных расставаниях. Герой словно проверяет, «испробует» возможные ситуации с сопутствующими им выражениями прощания, «примеряет» их к себе заранее, загодя. Однако во второй части стихотворения происходит перелом в ходе рефлексии: говорящий воображает возможное, после длительного отсутствия, посещение в зрелом возрасте родной страны и в финале раздумий все же отдает предпочтение отчизне — на основании отчетливого умозаключения: подобно душе, подобно родному языку (что важно и для писателя, и для человека мыслящего и чувствующего вообще), родина у каждого только одна.

Билингвемы текста в роли лингвистических реалий употребляются в качестве безэквивалентной лексики. Такие билингвемы полифункциональны. Они используются для создания местного колорита, установления воображаемого контакта между героем и персонажами или между персонажами, мимезирования речи персонажей и т.д. Однако важнейшей, доминирующей их функцией на фоне показанных следует по-прежнему признать документа-лизацию поэтического повествования, в котором автор прибегает к употреблению иноязычного метакомпонента как к одному из путей предельно точного отражения окружающей его и описываемой им действительности.

ГЛАВА 5-я озаглавлена «ТЕКСТОВО-ЭКСПРЕССИВНЫЕ КОРРЕЛЯЦИИ БИЛИНГВЕМ». В ней подробно рассматриваются приемы экспликации и импликации иноязычного заглавия в поэтическом тексте. При эксплицитном повторе заглавия в тексте этот компонент предтекста часто де-

монстрирует семантические корректировки, в которых различимы три основных типа: текстовая семантизация заглавия, текстовая конкретизация семантики заглавия и текстовая модификация семантики заглавия. Факт репликации заглавия в тексте обычно сопряжен с «игрой смыслов», причем более драматичным смысловым трансформациям соответствует и большая исходная «узнаваемость» иноязычного компонента, обусловленная или его узуаль-ностью в принимающем языке, или аллюзивностью, или цитатностью. Чем выше степень и вероятность «узнавания» и «понимания» такого заголовка, тем более неожиданным и существенным становится окончательный вариант дешифровки того знака-кода, каким выступает заглавие.

Два типа связи между заглавием и текстом — экспликация и импликация — способны также сочетаться в одном произведении.

В работе выделяются многочисленные случаи имплицирования заглавия в тексте. Все они сгруппированы в пять основных типов, выстроенных с учетом возрастания фактора «скрытости» заглавия: 1. Транслитерационная передача; 2. Перевод, представленный тремя подтипами-. 2а) частичный перевод, 26) полный перевод, 2в) введение в текст лексики одного корня с русским эквивалентом заглавия', 3. «Растворение» иноязычного заглавия в лексике текста, относимой к семантическому полю заглавия', 4. Анаграммиро-вание, представленное тремя подтипами: 4а) анаграмма в виде иноязычия, 46) анаграмма русскоязычного эквивалента заглавия и 4в) анаграмма «смешанная»; 5. Внешнее отсутствие заглавия в тексте (связь на уровне «знания»), Приведенная классификация может считаться матричной: в «чистом виде» тот или иной тип обнаруживается редко, поскольку в большинстве случаев импликация заглавия в текст осуществляется с привлечением разных приемов одновременно. Один из такого ряда приемов все же, как правило, поддается выделению в качестве доминирующего.

Все названные типы и подтипы подкрепляются наглядными примерами. Так, подтип 46) иллюстрируется стихотворением А. Жемчужникова 1857 г. под латинским названием «О, BEATA SOLITUDO! О, SOLA BE ATTTUDO ! » («О, счастливое одиночество! О, одинокое счастье!»). Ключевым концептом произведения является идея (желанного) одиночества, которая отражена в русском корне «один/един». При внимательном рассмотрении текста корень этот обнаруживается неоднократно в виде графо-фонетических анаграмм практически в каждой строке стихотворения. «Един» слышится в сочетаниях «в деревню уеду», «разведают след», «границы ... охрани», в опорно-рифменных словах «беды», «безводья», а также в полном завершающем стихе «от близких соседей, от дальней родни». Проще назвать строки, где искомого корня нет, - это срединный (разделяющий), контрастно инструментованный стих «где ходят соха, и коса, и топор» и «обобщающий», семантически указывающий вовне, а потому также контрастный стих «с востока и с запада, с севера, с юга». Можно предположить, что хиазматически построенная классическая латынь заглавия использована поэтом «в оправдание» его

стремления к одиночеству как к состоянию личного счастья, — состояния, которое было ведомо и ценимо «еще древними».

Для эпиграфа-билингвемы чрезвычайно важно сохранение связи со «старым» текстом, из которого он изъят, путем его отъединения от текста «нового». Существует динамичная система универсальных средств сохранения такой связи, к которым относятся: 1. графо-визуальное выделение цитаты - особое расположение по отношению к тексту, курсив, разрядка, кавычки; 2. наличие в структуре эпиграфа имени его автора; 3. наличие наименования произведения; 4. наличие отсылки в виде языка источника.

Основной функцией иноязычного эпиграфа в поэтическом произведении является знаково-репрезентативная. Эпиграф-билингвема - это сложный языковой знак, по своей природе и параметрам претендующий на положение иного знака-текста, использующий иную форму выражения, представляющий в произведении отличную коммуникативную систему, т.е. другой национальный язык, что в целом создает отношения контраста с остальной (основной) частью произведения. С содержательной точки зрения эпиграф чаще всего интегрирован в принимающий текст. Используясь в качестве своеобразной «смысловой опоры», «отправной точки» для нового произведения, иноязычный эпиграф почти неизменно отвергается самим фактом создания нового произведения и содержанием последнего. Так происходит и в тех «крайних» случаях, когда эпиграф-цитата предваряет собою стихотворение-перевод, которое по существу выступает не репликой-слепком, но интерпретацией оригинала, претендующей на положение самостоятельного текста, не зависимого от другого текста. Став неотъемлемой частью нового творения, эпиграф отводится автором на предельное расстояние от смыслового центра произведения. По существу, новое произведение фактом своего возникновения и существования вступает в полемику с эпиграфом и оспаривает его. Образовавшаяся таким образом смысловая «дистанция» заполнена не вакуумом, но предельно большим (если не бесконечным) числом подразумеваемых семантических связей, которые предстоит обнаружить и раскрыть читателю.

При рассмотрении внутритекстового иноязычия в исторической ретроспективе обращает на себя внимание следующее обстоятельство. Смешение языков в едином акте художественной речи первоначально осмысливалось как факт речи макаронической, т.е. сниженной, озорной, несерьезной, произносимой с целью вызвать у слушателя реакцию смеха. Однако подобные феномены неравноценны в плане типичности/нетипичности. Макароническим стихом (макаронической речью) в исследовании именуется такое высказывание, в котором присутствие иноязычия нацелено на создание комического эффекта, а макаронизмами — такие иноязычные единицы, располагающиеся на морфологическом, лексическом, синтаксическом уровнях языка, которые придают высказыванию характер макаронического стиха (макаронической речи). Таким образом, в определение базовой функции макаронического стиха в качестве центрального входит эстетическая категория комического.

В диссертации проводится обзор генезиса и развития макаронического стиха в европейской и русской литературе.

С наибольшей вероятностью названная категория проявляется при соблюдении следующего минимума условий: 1. Наличие или создание двойственности, двуплановости в форме; в содержании; и в том, и в другом; между тем и другим; 2. Установление отношений наглядного противоречия между двумя названными планами; 3. Обеспечение неожиданности перехода от одного плана к другому - «внезапности» стыка между ними; 4. Стремление к нарушению, вплоть до полного отвержения, устоявшихся, общепринятых, ставших консервативными эстетических норм; 5. Утверждение этим самым иных, новых эстетических норм, обреченных, в пределах относительно короткого промежутка времени, на нарушение, пересмотр, отвержение и вытеснение иными, новейшими.

Макаронический стих, основанный на введении в текст слов и выражений - макаронизмов, обнаруживает ряд признаков, закрепленных за ним как характерологические черты, устойчиво проявлявшие себя на протяжении достаточно длительного периода времени. Ими являются: 1. Приоритетное оформление иноязычия в транслитерации, но не в иноалфавитном написании;

2. Намеренное искажение, вплоть до «неузнаваемости», т.е. сложности или полной невозможности обнаружения, иноязычного прототипа билингвемы;

3. Особое размещение билингвемы в строке: вовлеченность в рифму с русскими единицами, имеющими созвучные финали; расположение в правой доле строки и непременно в позиции второго, замыкающего элемента в рифмующейся паре; 4. Размещение билингвемы в собственно тексте стихотворения, но не за его пределами; 5. Тенденция к употреблению в макаронической речи таких иноязычных слов и выражений, которые для говорящего на языке принимающего текста носят окказиональный характер; 6. Нарушение содержательной, стилистической, эстетической логики изложения.

Признак семантико-стилистического алогизма изложения в макароническом стихе, наиболее неявный и трудно определимый, следует считать важнейшим по сравнению с остальными, т.е. в данном случае сущностным. Он является облигаторным и не заменимым никаким иным или даже всей совокупностью иных, без которых макароническая речь все же существует. Этот признак создает условия двуплановости в тексте и неожиданности перехода от одного плана к другому, в то время как более явные признаки выступают в качестве вспомогательных и, соответственно, второстепенных.

Сказанное иллюстрируется на примере макаронических стихов И. Мятлева, Козьмы Пруткова, Саши Черного, И. Бродского.

Макароническая речь может естественно и успешно брать на себя функцию демонстрации авторской критической позиции: сатирические смыслы наслаиваются на изначальную, при любых обстоятельствах присущую макаронической речи комическую основу (ср. «Станция» П.А. Вяземского, 1825, содержащее целый ряд иноязычных метакомпонентов на польском, итальян-

ском, французском языках, среди которых центральное место занимает латинское Sta viator — «Стой, путник»). Макароническая речь, создавая речевой портрет персонажа, высмеивает конкретное или вымышленное лицо, так или иначе связанное со вторым языком произведения (ср. стихотворение «CAUSERIE» В. Курочкина, 1866; политическую сатиру «Манифест барона фон Врангеля» Демьяна Бедного, 1920, и т.д. В целом же сатира как форма обличения действительности часто и «охотно» объединяется с иронией, пародией, мимезисом, находящими свое подтверждение в любой билингвеме от меризма до завершенной иноязычной фразы. Сатира, прибегающая к помощи билингвемы, способна обойтись и без перечисленных выше дополнительных стилистических средств, используя в качестве единственного и неизбежно требуемого для себя приема контраста (реализуемого, например, в антитезе). Комический эффект, сопутствующий макароническому стиху, может при этом заметно стираться или исчезнуть вовсе.

Мелиоративная функция, какой бывает наделено внутритекстовое ино-язычие в поэзии, воплощается в эвфонизации и эвфемизации текста. Текстовая эвфонизация с введением билингвем проявляется в пяти основных разновидностях: 1. ономатопеизация; 2. экзотизация; 3. акустическая антитезация; 4. сближение иноязычия с авторским словотворчеством; 5. акустическая экспансия иноязычия на текст. Эвфемизации текста с введением в него иноязычия производится с целью смягчения средств выражения, но также для «временного сокрытия», отдаления разгадки истинного смысла сказанного. Мелиорация поэтического текста при помощи иноязычия никогда не бывает целью сама по себе: результат, к которому стремится поэт, может иметь важную стилистическую (отнесенность произведения к «высокому стилю» в литературе), эстетическую (гармонизация фонетического облика произведения), этическую (избегание табу) значимость. Набор авторских интенций бывает многогранным, сложным по своему строению, но в большинстве случаев он поддается лингвистическому анализу и точному определению.

Пример 2-й разновидности эвфонизации представляет собой стихотворение футуриста Давида Бурлюка «ТЯЖЕСТЬ ТЕЛА МУСМЭ» (после 1920):

Мусмэ* идет сейчас фуро** Затянут оби*** тонкий стан Пусть девы - выпукло бедро И грудь, - что формой Индостан Дождь сделал серым горизонт; - Бумажный развернула зонт; Стучат кокетливо гета**** То - нежнотела тягота.

Показательно, что автор сам помечает все билингвемы сносками и дополняет произведение затекстовым комментарием с переводами транслитерированной японской лексики. Такое насыщение стихотворного текста ино-язычием указывает уже на то, что доминирующей функцией билингвем здесь

* Мусмэ, по-японски: девочка ** Фуро - по-японски баня *** Оби - пояс **** Гета — род дерев, обуви

становится не столько создание местного колорита, сколько эвфонизация текста, конкретно проявляющаяся в его фонетической экзотизации. Автор явно любуется необычным звучанием слов чужого языка и приглашает к такому же внимательно-восторженному восприятию читателя. Звуки японского языка прочно ассоциированы в стихотворении с эротическими чувствами повествователя, и связь эта для поэта важна.

В языковой игре, в которую вовлекается билингвема, пребывающая в постоянном, явном или скрытом взаимодействии с иными компонентами текста, актуализованными оказываются различные межкомпонентные отношения, основанные на взаимном притяжении (аттракции) слов разных языковых систем. Отношения эти поддаются комплексной группировке по нескольким классам. Критерием для выделения каждого класса может служить некий условный вектор, по которому, по замыслу или интуиции поэта, и происходит «движение значения» и, соответственно, выстраивается межъязыковая игра. Основными тенденциями, по которым следует различать отмеченные случаи, являются:

1. Взаимное сближение аналогичных или сходных значений в одном слове: интернационализация текста;

2. Взаимное сближение разноязычных слов на основе фонетического сходства при несовпадении или контрастном противоположении их значений: межъязыковая омонимия;

3. Движение (в поиске значений) от русской формы к соответствующей иноязычной: русско-иноязычная омофония;

4. Движение (в поиске значений) от иноязычной формы к соответствующей русской: иноязычно-русская паронимия;

5. Поиск требуемой формы через иноязычие: апелляция к слову посредством его перевода.

В первых двух случаях (в работе им отведены позиции крайних, полярных классов, манифестирующих межъязыковую игру) столкновение двух языковых систем происходит в пределах одной лексемы, как правило, принадлежащей первому языку произведения. В трех последних случаях для адекватной реализации приема требуется эксплицитное наличие двух единиц, принадлежащих двум разным языкам. К примеру, русско-иноязычная омофония обнаруживается в первой строке стихотворения М. Кузмина «Пейзаж Гогэна» (1916): «Красен кровавый рот...» Слова «красен» и «рот» расположены в начале и в конце строки. Если принять в качестве исходного то условие, что подобное расположение произведено автором намеренно, тогда вторая русская лексема «рот» может быть соотнесена с первой — «красен». Связь эта подтверждается привлечением (к процессу аналитического восприятия текста) языка иного, нежели русский, — в данном случае немецкого. При таком взгляде русское «рот» может прочитываться одновременно и как немецкое rot («красный»), повторяя значение русского «красен» и образуя фигуру кольца. Аналогичные примеры были обнаружены Г.А. Левинтоном в

текстах О. Мандельштама: «Фета жирный карандаш» (ср. контактно расположенные рус. Фет и жирный, ср. нем. fett, букв, «жирный», «тучный»); «Есть блуд труда и он у нас в крови» (ср. семантическое обрамление в одном стихе: рус. блуд и нем. Blut, т.е. рус. «кровь» далее по тексту; приведено со ссылкой на Р.Д. Тименчика), «столпники стиля», т.е. семантический повтор «стилиты» (со ссылкой на О. Ронена), «Шароватых искр пиры» и «янтарь, пожары и пиры» (ср. рус. пир и греч. Пор, букв, «огонь»). Тот же прием отмечал М.Ю. Лотман в последней строфе стихотворения Мандельштама «От легкой жизни мы сошли с ума...» (1913): «Мы смерти ждем, как сказочного волка, / Но я боюсь, что раньше всех умрет / Тот, у кого тревожно-красный рот...» и т.д. Здесь русская лексика «смерть», «умрет», по мнению исследователя, соотносится с немецким Tod (означающим «смерть» и присутствующим в фонетическом облике местоимения «тот»).

В ЗАКЛЮЧЕНИИ диссертации приводятся наиболее значимые и принципиальные обобщения исследования:

1. Выполненный анализ билингвем дает основания концептуализовать представления, которые пока, с одной стороны, не получили категоризации, а с другой, достойны большей определенности в системно-лингвистическом осмыслении. Это облик слова; межъязыковая, межтекстовая, межзнаковая интеграция; национально-языковая гомогенность/гетерогенность высказывания, представленного художественным текстом.

2. Основополагающая для работы феноменологическая аспектизация позволила, детерминировав систему опорных концептов, с единых позиций раскрыть исследуемые объекты (как цельность сущности-явления) и взаимосвязи между ними: «компонент-билингвема», «субстанциональная-функциональная-релятивная» характеристика, виды корреляций. Именно такая аспектизация позволила существенно расширить, без потери демаркаций, представление о таких принципиальных для теории языка категориях, как взаимодействие языков (многоязычие) в пределах неделимого высказывания (текста); национально-языковая определенность высказывания, текста, текстового фрагмента, текстового метазнака; сильная/слабая (текстовая) позиция; отмеченная/неотмеченная (текстовая) позиция и др.

3. Природа лингвистических закономерностей, значимых для введения билингвемы в тот или иной поэтический текст, многомерна и отражает сразу несколько планов взаимодействия. Такими планами являются:

а). Корреляции между двумя языковыми картинами мира;

б). Корреляции между языковыми структурами и неповторимой творческой личностью автора;

в). Корреляции между спецификой контекста (в том числе вертикального и т.д.), выраженного на первом языке произведения, и возможностями, предоставляемыми системой другого, второго для автора национального языка.

4. Определенные, весьма достоверные закономерности прослеживаются и по линии позиционирования билингвем в текстовом пространстве. Чаще

всего иноязычие располагается автором произведения в сильных позициях предтекста (заглавие, эпиграф) и собственно текста (начальный и конечный эпизоды), само составляя сильную текстовую позицию. Присутствие билин-гвемы в инициальных текстовых подпространствах (заглавие, эпиграф, первый стих) и, одновременно, в конце произведения (последний стих) ведет к созданию фигуры кольца, служащей целям дополнительного выдвижения и акцентирования ролевого комплекса иноязычия. Но и будучи размещенной только внутри собственно текста поэтического произведения, билингвема «стремится» к несомненно сильным его позициям — началу и концу строфы, а также правой доле поэтической строки, что вовлекает ее в рифму (чаще всего с русским звуковым комплексом в качестве второго, опорного рифменного элемента) и анжамбеман.

5. Билингвема неизменно интегрируется в текст литературного произведения в качестве органичного, незаменимого и неотъемлемого его компонента. Любое ее присутствие в составе произведения литературы детерминировано авторскими интенциями и оправдано целями стилистического, функционального, эстетического, общеязыкового и общекультурного планов.

6. Без учета роли и функций билингвем художественный стиль в функционально-стилистической полисистеме русского языка определяется неполно. Использование билингвемы являет специфическую — обогащенную и углубленную — сущность художественного текста в его соотнесении с текстами иных функциональных стилей. Для художественного стиля, соответственно, значимы две давно и прочно утвердившиеся ипостаси «бытия текста»: одноязычный и двуязычный, т.е. билингвемный (билингвальный).

7. Диахронический подход позволяет обнаружить ряд ценных, поучительных регулярностей в использовании билингвем как языковых примет творчества поэтов — представителей разных эпох, литературных направлений и школ, а также как маркеров тех или иных текстовых подпространств, под которыми подразумеваются предтекст, собственно текст и послетекст поэтического произведения:

XVIII век. Поэты-классицисты, стоявшие у истоков русской художественной литературы (Ломоносов, Тредиаковский, Кантемир и др.), использовали иноязычие почти исключительно в качестве или в составе эпиграфов на античных и современных им языках, но не допускали введения билингвем в собственно текст и, в целом, в заглавие произведения.

XIX век. Такое отношение к иноязычию коренным образом меняется уже в первой трети XIX в., с приходом в русскую литературу Пушкина и поэтов его круга, когда билингвема начинает активно вводиться в заглавие, подзаголовок, собственно текст и даже послетекст (топоним) стихотворного произведения. К середине и тем более к концу этого столетия подобные факты уже осмысливаются как устойчивый литературный прием, наделенный своим уникальным ролевым комплексом. Распространение в русской литературе XIX в. также получает явление макаронического стиха, направленное на

создание комического эффекта с последующим его возможным осложнением сатирическими коннотациями.

Конец XIX — начало XX века. Явственной тенденцией интегрировать ино-язычие (в частности, в заглавие произведения, цикла, книги) отмечено творчество русских символистов и, позднее, футуристов, причем на первый план теперь нередко выдвигаются соображения эстетического порядка.

XX век: послеоктябрьский период. Определяется дифференциация, ранее не известная, но значимая теоретико-лингвистически: различие (в функционировании билингвем) между пространством СССР и пространством русского зарубежья. В пространстве СССР у поэтов билингвема выводится из пред-текста (заглавие, подзаголовок, эпиграф, посвящение), но может присутствовать в составе собственно текста. Принципиально иначе пользовались ино-язычием русские поэты-эмигранты: часто выводя иноязычие на периферию произведения (например, в топоним послетекста) и не включая его в основную, русскую часть произведения, они неявно демонстрировали свое стремление «всегда и везде» оставаться русскими литераторами - хранителями и продолжателями русской культуры. Билингвема, таким образом, выступает как признак высокого языкового мастерства, как наиболее оптимальный способ насытить потребность автора в неповторимом выражении содержания стихотворной пьесы.

8. Иноязычие, интегрированное в текст поэтического произведения, -один из ярких способов создания экспрессивности художественного текста. Экспрессивность билингвемы кроется в ее изобразительных свойствах, при этом важнейшим путем трансляции последних выступает иноязычный (инонациональный) алфавит. Изобразительность билингвемы, основанная на ее графическом облике, «отталкивается» от того очевидного контраста алфавитов, который разрушает национально-языковую гомогенность («моното-нию») литературного произведения на внешнем уровне отражения текста. Однако присутствием только букв и буквосочетаний иного, например, латинского алфавита, категория контрастности не исчерпывается и не ограничивается. Билингвема способна передаваться и в транслитерации, тогда ее противопоставленность текстовому окружению выражается в возникающем контрасте между «экзотическим», «непонятным» обликом слова или выражения и, с другой стороны, «своеязычным» алфавитом, буквами которого билингвема выражена,

9. Вариативен и широк функциональный регистр билингвем поэтического произведения. Функциональное многообразие билингвем колеблется от глубокой документализации поэтического повествования (при передаче многочисленных классов инонациональных реалий, включая и впервые выделенный тип реалий лингвистических) до установления — чаще всего эстетически значимого — как можно большего числа межкультурных и межнациональных ассоциаций. В «промежутке» между этими полюсами как в синкретичной, пограничной зоне

находят свое место в системе и иные функции билингвем: комическая, сатирическая, мелиоративная, функция создания межъязыковой игры и др.

10. Диахронический подход к предмету исследования позволяет заключить, что на протяжении трех столетий развития русской светской поэзии функции иноязычия, вводимого в разные сегменты поэтического текста, постоянно сменяли друг друга: в разные эпохи на роль и место доминирующих выдвигались все новые функциональные комплексы билингвем. Существенно, однако, что с возникновением каждого последующего литературного течения не происходило полного отвержения и забвения «прежних» функций билингвем. Это позволяет утверждать факт постоянного функционального обогащения феномена билингвемы в русской классической поэзии.

11. Приведенные в диссертационной работе обобщения с новых сторон подтверждают определенную плодотворность феноменологической аспектиза-ции, отвечая тенденциям ее полномасштабного использования в лингвистике.

Основные положения исследования отражены в ПУБЛИКАЦИЯХ:

1. Николаев С.Г. Феноменология билингвизма в творчестве русских поэтов. Часть I: Теоретические основы изучения иноязычия в поэзии. - Ростов н/Д: Изд-во «Старые русские», 2004. - 176 с.

2. Николаев С.Г. Феноменология билингвизма в творчестве русских поэтов. Часть II: Онтологические, корреляционные и функциональные характеристики иноязычия в поэзии. — Ростов н/Д: Изд-во «Старые русские», 2005. - 296 с.

3. Хазагеров Т.Г., Николаев С.Г. Стилистические фигуры в ораторской речи. В помощь лектору. — Ростов н/Д: Общ-во «Знание», 1986. - 17 с.

4. Хазагеров Т.Г., Николаев С.Г. Об одной типологической параллели и ее отражении в язышх Северо-Кавказского региона // Известия Северо-Кавказского научного центра высшей школы. Обществ, науки, 1988, № 2. - С. 91-98.

5. Николаев С.Г. Экспрессивные двухкомпонентные единицы со значением эллиптической шпоральности в русском языке // Филологические науки, 1988, №6.-С. 73-77.

6. Николаев С.Г. О так называемых счетных словах русского и английского языков // Русский язык за рубежом. 1991, № 1. — С. 59-64.

7. Николаев С.Г. О трех забытых фигурах речи // Проблемы экспрессивной стилистики. Вып. 2. - Ростов н/Д: Изд-во Ростовского ун-та, 1992. - С. 93-97.

8. Николаев С.Г. Передача русских имен собственных средствами латинского алфавита (англоориентированная транслитерация) // Мат-лы межвуз. регион. конф. «Проблемы лингвистики. Новые подходы к обучению иностранным языкам в высшей школе». — Ростов н/Д: РГАС, 1995. - С. 12-14.

9. Николаев С.Г. Обязательность соблюдения принципа графического экзотизма при транслитерации русских личных имен // Международная научно-практическая конференция '97. Проблемы лингвистики и методики преподавания иностранных языков в вузе. - Ростов н/Д: РГСУ, 1997. - С. 7-8.

10. Nikolayev Seghei G. Autotranslation as a Specific Variety of Poetical Transversion // The ATA Chronicle. Vol. XXVIII. No. 4. April 1999. - P. 37-41.

П.Николаев С.Г. О стилистической значимости транслитерированного компонента в художественном переводе // Филологический вестник Ростовского государственного университета. 1999, № 2. - С. 39-45.

12. Николаев С.Г. Об одном стихотворении Бродского и его переводе, выполненном Бродским // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. 1999, №3. — С. 40-45.

13. Николаев С.Г., Моргунова М.Н. К вопросу об экспрессивно-стилистической классификации специальной лексики бизнеса в современном английском языке // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. 2000, №1. - С. 36-41.

14. Николаев С.Г. Русская идиоматика как элемент поэтического языка Иосифа Бродского (стилистический аспект). К 60-летию со дня рождения поэта // Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. Обществ, науки. 2000. № 2. - С. 113-120.

15. Николаев С.Г. Иосиф Бродский - переводчик Осипа Мандельштама (опыт лингвистического анализа английской версии стихотворения «TRISTIA») // Филологический вестник Ростовского государственного университета. 2000, № 2. - С. 38-45.

16. Nikolayev S. Poor Results in Foreign > Native Translation: Reasons and Ways of Avoidance // Translation Journal. Volume 4, No 4. October 2000. — URL: http://www.accurapid.com/joutnal/14rus.sian.htm

17. Nikolayev S. The Importance Of Knowing Your Local Vernacular// Translation Journal. Vol. 5, No 1. Jan. 2001. - URL: http://www.accurapid.com/jouma1/15interpret.htm

18. Николаев С.Г. «Поэзия есть лингвистическая неизбежность» - Joseph Brodsky. Collected Poems In English. Farrar, Straus & Giroux. New York, 2000 // Филологический вестник Ростовского государственного университета. 2001, №2.-С. 65-66.

19. Николаев С.Г. Двуязычие и поэтическое творчество: к постановке проблемы в лингвистике // Многоязычие как элемент культурного наследия. Мат-лы конференции. - Ростов н/Д: Изд-во ООО «ЦВВР», 2001. - С. 83-87.

20. Nikolaev Sergei G. «Поединок титанов», или О сочетании буквализма и вольности в одном поэтическом переводе // Australian Slavonic and East European Studies. Volume 15, Numbers 1-2. 2001. - C. 39-55.

21. Николаев С.Г. К методике сравнительного анализа стихотворного перевода в лингвистике // Перспективы высшей школы в негосударственном секторе образования. Мат-лы межвуз. научн. конференции. — Ростов н/Д: ИУБиП, 2002. -С. 119-124.

22. Николаев С.Г. Смысл и стилистическое назначение иноязычного заглавия в русской поэзии // Язык в прагматическом аспекте: экспрессивная стилистика, риторика. Межвуз. сб. научн. трудов. - Ростов н/Д: Изд-во Ростовского ун-та, 2003. - С. 125-134.

23. Николаев С.Г., Моргунова М.Н. Лингвистическая концепция как основа обучения профессиональной лексике в вузе (на материале делового английского) // История языкознания, литературоведения и журналистики как основа современного филологического знания. Мат-лы Междунар. научн. конференции. - Ростов н/Д: Изд-во Ростовского ун-та, 2003. - С. 39-42.

24. Николаев С.Г. О «конгениальности перевода оригиналу» по Иосифу Бродскому // Поэтика Иосифа Бродского: Сборник научных трудов. -Тверь: Твер. гос. ун-т, 2003. - С. 47-63.

25. Николаев С.Г., Моргунова М.Н. Вторичная номинация в английских названиях денег и денежных сумм: мотивационный аспект // Вопросы филологии, 2003, № 3 (15). - С. 45-50.

26. Николаев С.Г. Билингвизм социальный, профессиональный, творческий: снятие противоречий // Научная мысль Кавказа. 2004, № 2. - С. 20-31.

27. Николаев С.Г. Иноязычный элемент поэтического текста как сложный знак-образ // Язык и межкультурная коммуникация: проблемы и перспективы. Вып. 2. - Ростов н/Д: Изд-во СКНЦ ВШ, 2004. - С. 49-57.

28. Николаев С.Г. Иноязычие как метакомпонент художественного текста (к вопросу о билингвеме в поэзии) // Филологический вестник Ростовского государственного университета. 2004, № 3. - С. 28-33.

29. Николаев С.Г. Иноязычный эпиграф как сложный семантический знак-текст (на материале русской поэзии) // Язык. Текст. Дискурс: Межвузовский научный альманах. Вып. 2 / Под ред. Г.Н. Манаенко. — Ставрополь — ПГЛУ: Пятигорск, 2004. - С. 38-51.

30. Николаев С.Г. Макароническая речь в составе художественного текста: генезис, признаки, базовые функции // Литература в диалоге культур - 2. Мат-лы международной научной конференции. - Ростов н/Д: РГУ, 2004. -С. 125-130.

31. Николаев С.Г. Иноязычие как метакомпонент стихотворных текстов Иосифа Бродского (к вопросу о билингвеме в поэзии) // Иосиф Бродский: Стратегии чтения. Мат-лы междунар. научн. конф. 2-4 сент. 2004 г. в Москве. - М.: Изд-во Ипполитова, 2005. - С. 103-112.

32. Николаев С.Г. О силе, движущей вечным пером // Ковчег. Литературно-художественный журнал. — Ростов н/Д: 2005, № VII. — С. 210-214.

33. Николаев С.Г. О сущностных характеристиках посвящения в структуре художественного текста // Язык как система и деятельность. — Ростов н/Д: ООО «Сигма», 2005. - С. 163-166.

34. Николаев С.Г. Иноязычный псевдоним в русской поэзии: смысл, назначение, функции // Научная мысль Кавказа. 2005, № 3. - С. 35-41.

35. Николаев С.Г. Эвфемизация художественного текста посредством неадаптированного иноязычия // Язык. Текст. Дискурс: Межвузовский научный альманах. Вып. 3. - Ставрополь: Изд-во ПГЛУ, 2005. - С. 266-274.

36. Николаев С.Г. Неадаптированное иноязычие в составе поэтического текста как средство отражения инонациональных реалий // Вестник Новгородского университета. 2005. Вып. 33. - С. 89-94.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Николаев, Сергей Георгиевич

РАЗДЕЛ I. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ИЗУЧЕНИЯ ЯВЛЕНИЯ ИНОЯЗЫЧИЯ В ПОЭЗИИ

ГЛАВА 1. ИНОЯЗЫЧИЕ В ОБЩЕНИИ И ЛИТЕРАТУРНОМ

ТВОРЧЕСТВЕ КАК ПРОБЛЕМА ЛИНГВИСТИКИ

1.1. Билингвизм и современный мир. Ситуации общения с привлечением «вторых» языков.

1.2. Определение понятия «двуязычие» в социологии, психологии, лингвистике.

1.3. Языковые корреляции при билингвизме.

1.4. Типы (разновидности) билингвизма.

1.5. Билингвизм социальный vs. билингвизм профессиональный.

1.6. Билингвизм социальный vs. билингвизм индивидуальный (литературный / творческий).

1.7. Билингвизм и мышление. Языковой знак при билингвизме.

1.8. Значение индивидуального творческого билингвизма в контексте национальных культур.

ВЫВОДЫ.

ГЛАВА 2 . ИНОЯЗЫЧИЕ В СОСТАВЕ ПОЭТИЧЕСКОГО ТЕКСТА

2.1. Поэтическое произведение как текст и объект лингвистического исследования.

2.2. Иноязычие как метакомпонент поэтического текста. Терминокон-цепт билингвемы в поэзии.

2.3. Узуальность и окказиональность иноязычного компонента в его отношении к языку принимающего текста.

2.4. Изобразительность как доминирующий способ создания экспрессивности иноязычного метакомпонента.

2.5. Транслитерационный (метаграфический) способ передачи иноязычия

2.6. Национально-языковая отнесенность билингвемы.

2.7. Объем и лингвистический статус билингвемы.

2.8. Позиционирование билингвемы в пространстве поэтического текста.150 ВЫВОДЫ.

РАЗДЕЛ II. ОНТОЛОГИЧЕСКИЕ, КОРРЕЛЯЦИОННЫЕ И

ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ИНОЯЗЫЧИЯ В ПОЭЗИИ

ГЛАВА 3 . КОРРЕЛЯЦИИ ПОЗИЦИИ, СМЫСЛА, НАЗНАЧЕНИЯ И ФУНКЦИЙ БИЛИНГВЕМ 3.1. Имя автора как билингвема предтекста (иноязычный псевдоним в русской поэзии).

3.2. Заглавие в поэзии: смысл, назначение, функции.

3.3. Корреляции смысла и функций иноязычного заглавия в русской поэзии XVIII, XIX и XX вв.

3.4. Иноязычный подзаголовок в русской поэзии.

3.5. Иноязычное посвящение в русской поэзии.

3.6. Эпиграф в поэзии: смысл, назначение, функции.

3.7. Корреляции смысла и функций иноязычного эпиграфа в русской поэзии XVIII, XIX и XX вв.

3.8. Собственно текст как среда функционирования билингвемы.

3.9. Иноязычный топоним как обозначение места создания стихотворного текста.

ВЫВОДЫ.

ГЛАВА 4. СЕМАНТИКО-АССОЦИАТИВНЫЕ КОРРЕЛЯЦИИ

БИЛИНГВЕМ: СУЩНОСТЬ ЯВЛЕНИЯ

4.1. Феноменологические и референтные свойства иноязычного заглавия.

4.2. Феноменология ассоциации «заглавие-текст» связь по способу).

4.3. Феноменология ассоциации «заглавие-контекст» (связь по месту).

4.4. Иноязычный эпиграф: отношения внутри заголовочного комплекса.

4.5. Иноязычный эпиграф как неточная модифицированная) цитата.

4.6. Характеристики иноязычных лексических элементов поэтического текста: внутритекстовое иноязычие в русской поэзии XVIII, XIX и XX вв.

4.7. Внутритекстовое иноязычие как путь отражения инонациональных реалий: функция документализации поэтического повествования.

ВЫВОДЫ.

ГЛАВА 5. ТЕКСТОВО-ЭКСПРЕССИВНЫЕ КОРРЕЛЯЦИИ БИЛИНГВЕМ

5.1. Экспликация иноязычного заглавия в тексте.

5.2. Импликация иноязычного заглавия в тексте.

5.3. Цитатные свойства иноязычного эпиграфа: отношения со «старым» текстом (репрезентация источника).

5.4. Иноязычный эпиграф: отношения с «новым» (принимающим) текстом.

5.5. Внутритекстовое иноязычие как средство создания только комического эффекта» (макаронический стих).

5.6. Функциональное расширение иноязычия за пределы макаронического стиха: обогащение комического за счет новых критических смыслов.

5.7. Внутритекстовое иноязычие как способ эвфонизации и эвфемизации текста: мелиоративная функция.

5.8. Внутритекстовое совмещение единиц первого и второго языков произведения: функция коррелятов в межъязыковой игре.

ВЫВОДЫ.

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Николаев, Сергей Георгиевич

Прецеденты сближения, взаимного объединения, явного или скрытого сопоставления, противоположения, столкновения фактов разных национальных языков в пределах единого речевого акта возникают в человеческом общении издревле (из самых недавних работ на примерах разных языков об этом см.: Завьялова, 2001; Земская, 2001; Тамеръян, 2004; Багироков, 2005). Можно утверждать, что языковое смешение, взаимодействие обретает актуальность и регулярно заявляет о себе в любом месте (пространстве) и в любую эпоху (времени), где и когда объективно возможным и субъективно ощутимым становится фактическое отграничение двух языков друг от друга, т.е. в любой ситуации реального многоязычия.

Обязательной предпосылкой возникновения феномена смешения языков как волевого акта (концептуализованного в трудах: Копанев, 1981; Гар-кавец, Даркандаева, 1989; Кабакчи, 1990, и др.) поэтому следует считать билингвизм, т.е. естественное владение и говорящим, и слушающим двумя языками сразу.

Билингвизм - явление, манифестируемое значительным числом собственных воплощений и вариантов, пока еще далекое от адекватного теоретико-лингвистического осмысления. Билингвизм проявляется на разных уровнях коммуникации - от пассивного знания отдельным индивидуумом второго для него языка (на фоне фактического применения им лишь первого) до активного попеременного владения значительной группой людей, какой является социум, двумя и более национальными языками. Признается то обстоятельство, что двуязычие проявляется в двух основных своих типах, какими являются билингвизм социальный (массовый) и билингвизм индивидуальный (литературный). Ни один нельзя рассматривать в отрыве от другого: в живом человеческом общении оба они взаимосвязаны.

Социальный билингвизм, став коммуникативной нормой, рано или поздно приводит к созданию речевых выражений, в которых заявлены отчетливо различимые элементы двух языков. В то же время индивидуальный билингвизм как стилистический прием и литературный метод (т.е. как путь отражения действительности, также в известном смысле претендующий на статус коммуникативной нормы) немыслим без «целевого адресата», который сам бы выступал билингвом. Естественнее всего таким адресатом представить сообщество читателей, на которых и рассчитано произведение литературы. Как результат, литературный (индивидуальный по исходной сути) билингвизм начинает соотноситься с билингвизмом социальным, коррелируя с ним и перерастая в него.

Сказанное обретает насущную остроту и особое распространение во второй половине XX - начале XXI в., когда социальный, а в значительной мере также и индивидуальный билингвизм, занял одну из важнейших позиций в иерархии условий выживания в современном мире. Как убедительно генерализовано В.И. Карасиком, «степень владения как одним, так и другим языком влияет на возможность получить образование и престижную работу и в определенной степени определяет самооценку человека»; «языковая компетенция является одним из показателей социального статуса человека, наряду с профессией, образованием, богатством, стилем жизни» (Карасик, 2002: 63 и 64).

Давно утвердившаяся и во многом ставшая классической триада «этнос - язык - культура» сегодня настойчиво требует своей корректировки в направлении взаимной онтологизации каждого из составляющих: «этносы -языки - культуры». Межэтнические контакты, реализуемые посредством национальных языков, приводят к взаимодействию и взаимообогащению национальных культур. Билингвизм, таким образом, некогда бывший характеристикой и профессиональной прерогативой отдельных общественных групп (жрецы, писцы, переводчики, послы) или, позже, сословий (русское дворянство XVIII-XIX вв.), теперь становится компонентом общемировой культурной парадигмы, «вдвинутым» в нее и закрепленным там в качестве одного из непреложных условий функционирования и, в целом, бытия. Важнейшие фазы развития мировой и национальных культур знаменуются и фиксируются в произведениях художественной литературы.

Зарубежный славист Алексей Лосев справедливо заметил, что «в литературе не говорят на данном языке, а пользуются данным языком против его обычаев и правил для достижения желаемого автором воздействия на чувства читателя и для выражения идей и эмоций, до того на данном языке не выражавшихся» {Лосев А., 1980: 53). Среди ярких средств адекватного выражения содержания произведения литературы и воздействия на читательское восприятие со стороны автора, несомненно, пребывает и иноязычие.

Литературный билингвизм вовсе не оставался до сей поры обойденным вниманием филологов. Из числа теоретиков литературы вопросами творческого «переключения» с одного национального языка на другой, т.е. создания полноправных литературных произведений на «неродном» языке, весьма плодотворно занимались Бернар Дадье (Дадье, 1968), М.П. Алексеев, Р.Ю. Данилевский, П.Р. Заборов, Ю.Д. Левин, В.Е. Багно {Багно, 1981а; Багно, 19816), Л.И. Ровнякова {Ровнякова, 1981), М.И. Рыжова {Рыжова, 1981), Ю.П. Клюкин, М.Н. Эпштейн, Барбара Лённквист {Лённквист, 2004), В. Козлов и др. Из числа авторов, в разное время предпринявших исследования по творческому билингвизму, воплощенному в автопереводах, следует упомянуть A.M. Финкеля {Финкель, 1962), Н.Н. Бабанину и В.А. Миловидова {Бабанина, Миловидов, 1991), И.В. Пермякова {Пермяков, 1998). Строго лингвистическое изучение внутритекстового (часто внутрипоэтического) иноязы-чия представлено трудами Г.А. Левинтона, А.Г. Коваленко, Л.В. Зубовой, Г.Г. Амелина и В.Я. Мордерер, А.Р. Загородневой {Загороднева, 2004), О.В. Тищенко {Тищенко, 2005). Наконец, ряд ценных замечаний по введению в высказывание, литературный текст в том числе, иноязычия встречаем в работах А.А. Потебни, Л.В. Щербы, В.В. Виноградова, Б.А. Ларина, Ю. М. Лотмана, М.Л. Гаспарова, И.В. Фоменко, М. Крепса, Омри Ронена, а также в диссертационных работах М.Ю. Кириенко (1990), Н.Дж. Агафоновой (1994), Э.А. Китаниной (2005) и др.

И все же единого системного, многоаспектного исследования лингвистических специфик творческого билингвизма как уникального, хотя и достаточно распространенного в мировой литературной практике феномена, которое было бы проведено на материале одной, определенной национальной литературы, представленной текстами одного, определенного литературного типа (поэзии) за довольно значительный (фактически полный) период его развития, - до сих пор не было.

Термин «феноменология» в заглавии данного труда определяется в актуальном теоретико-гуманитарном плане едва ли должен восприниматься в его узкоспециальном, т.е. исключительно философском смысле. Здесь он означает всестороннее, поаспектное и по возможности полное учение, посвященное одной определенной теме и ставящее перед собой задачу раскрытия этой темы, которая до сих пор оставалась невыявленной или затемненной разноречивыми, поверхностными, рассогласованными оценками.

Сама же тема, как и лингвистическая направленность работы, заявлена термином-существительным «билингвизм». Чрезвычайно емкое (в различных отношениях) явление билингвизма во всей совокупности его проявлений составляет смысл и пафос настоящего диссертационного труда, призванного обозначенный пробел собою по возможности заполнить.

Помимо названных мотивов внешнего порядка, АКТУАЛЬНОСТЬ исследования обусловлена и рядом внутренних причин. Она заключается в направленности изыскания на комплекс насущных задач теории языка. Принципиальными для него являются: поиск природы имени; феноменологическая концептуализация объекта исследования; взаимосвязь лингвистических и смежных, прежде всего эстетических, категорий, способствующих раскрытию языковых феноменов. Актуальность также решительно обновляет лингвистическую проблематизацию художественного высказывания, представленного поэтическим текстом. В исследовании взаимно детерминируются сфера билингвизма и категориальные координаты, обобщающие теорию и историю поэтики. Лингвистической феноменологии способствует, в частности, актуализация эстетики «объединения необъединимого» - традиции, бытовавшей в искусстве с времен его зарождения, но на определенных этапах его развития проявлявшейся с большей интенсивностью, ср. период отхода от классических античных канонов (III-V вв. н.э.), эпоху европейского барокко (конец XVI - середина XVIII вв.), утверждение постмодернистских тенденций в художественной культуре второй половины XX в.

Соответственно, сквозь призму билингвологии в работе актуализируются концепты, определяющие природу имени. Таково имя автора, представленное иноязычным псевдонимом, и иноязычное имя адресата (посвящение как «второй антропоним» предтекста). Это также имя текста, или его заглавие, и связанный с ним отношениями смыслового подчинения иноязычный подзаголовок, представленные иноязычием или включающие таковое в свой состав. Данное положение заметно сказывается и на теоретической значимости избранной проблематики.

К структурно-содержательным концептам, составляющим единицы актуального исследовательского анализа, относится и такой важный компонент предтекста, как иноязычный эпиграф во всей совокупности своих многократно заявленных цитатно-референтных характеристик, и иноязычный топоним - компонент хронотопонима, обозначающий место создания текста.

Отдельно, по-особому значимым элементом анализа выступает в работе иноязычный компонент собственно текста произведения. По совокупности своих воплощений, проявляемым внутритекстовым и затекстовым ассоциациям, но прежде всего по необычайной функциональной свободе и широте именно он в наибольшей мере способен стимулировать к себе глубокий интерес исследователя-лингвиста.

Итак, ПРЕДМЕТ исследования составляют чрезвычайно разнообразные с точки зрения способов своего графического выражения, структуры, объема, грамматического, морфологического, национально-языкового статуса компоненты поэтических текстов, наделенные объединяющим их признаком иноязычия, т.е. принципиально не адаптированные языком принимающего их произведения. Каждая такая единица обозначается новой для теории языка терминологической номинацией «билингвема», предварительное рабочее определение которой формулируется следующим образом: минимальная внеуровневая единица выражения, чье присутствие делает речь, художественную в том числе, двуязычной, или билингвизирует ее. Понятие билингвемы получает в работе обоснование, толкование, развитие и наглядное иллюстративное подкрепление.

ОБЪЕКТОМ ИССЛЕДОВАНИЯ явился поэтический текст, понимаемый как произведение литературного искусства, созданное в соответствии со всеми известными законами языка, характеризуемое наличием незамкнутого ряда сущностных формальных признаков, важнейшими из которых, хотя и не облигаторными, являются ритм и рифма. В таком тексте эстетическая функция выступает доминирующей, а коммуникативная на ее фоне заметно ослаблена. В поэтическом, как и в любом ином художественном тексте, нет формально-незначимых элементов. Все такие элементы суть смысловые (Ю.М. Лотман).

Стихосложение (как метод и процесс) и поэтический текст (как результат последнего) послужили материалом исследования также закономерно. Мы убеждены, что поэзия, это «изящество в письменности» (В. Даль), есть наиболее удаленный от обыденности и, в целом, надежно защищенный от каких-либо случайностей способ организации художественной речи. Поэзия предоставляет автору привилегию предельной свободы в выборе средств выражения мыслей, чувств, идей, идеалов. Свобода эта уникальна еще и тем, что не безмерна, и границы здесь устанавливает сам поэт. Постоянное сочетание, взаимодействие и взаимостолкновение иррегулярности и регулярности, присущее человеческой речи в целом и художественной речи в частности, в наиболее эффектном и продуктивном воплощении обнаруживается в речи поэтической. Именно этот «счастливый союз» и превращает поэтический текст в подвижный, неуловимо изменчивый и благодаря этому во многом еще не познанный живой организм.

МАТЕРИАЛОМ ИССЛЕДОВАНИЯ послужила русская классическая (светская) поэзия за период ее развития с XVIII в., представленного именами М.В. Ломоносова, В.К. Тредиаковского, М.М. Хераскова и др., до конца XX века, когда еще творил Иосиф Бродский. Уточняющее определение «классическая» при слове «поэзия» в обозначении материала неслучайно: мы сознательно ориентировались на наиболее высокие и качественные литературные образцы (сочинения Г. Державина, А. Пушкина, М. Лермонтова, А. Блока, А. Ахматовой, О. Мандельштама, Б. Пастернака, 10. Левитанского и мн. др.) по той причине, что только выдающиеся и общепризнанные произведения искусства, обладающие непреходящей ценностью для последующих поколений, формируют устойчивые традиции в любой национальной, а в конечном счете и мировой литературе.

Поскольку роль и функции билингвем подчас, особенно в пределах одной литературной школы или временного отрезка, демонстрируют известное единообразие, в качестве примеров нами избирались наиболее репрезентативные, яркие и поучительные прецеденты использования билингвем в художественных текстах и контекстах.

Основная ЦЕЛЬ работы - детерминировать феномен билингвемы в коррелирующих теоретико-лингвистических координатах «функция - смысл

- назначение - позиция».

Целью обусловлена система ЗАДАЧ:

- определить место и роль литературного билингвизма в общей сфере двуязычной деятельности человека (людей);

- обосновать и развить терминоконцепт билингвемы в поэзии;

- провести комплексный анализ иноязычных компонентов с выяснением их места, роли, функций, назначения и возможных взаимоотношений с иными компонентами в пространстве поэтического текста;

- провести комплексный анализ изобразительно-выразительных (экспрессивных) возможностей билилингвем в поэзии;

- выявить вероятные тенденции в специфике введения и употребления ино-язычия в поэтических текстах на протяжении полного периода существования русской светской поэзии (историко-динамический аспект);

- провести ряд классификаций билингвем по признакам их отнесенности к национальному языку; узуальности/окказиональности; алфавитной определенности; объема; лингвистического статуса; места структуре поэтического текста (предтекст; собственно текст; послетекст);

- обосновать детерминированный характер присутствия билингвемы в поэтическом тексте;

- предложить объективные выводы по различным аспектам изучения ино-язычия в русской поэзии.

НА ЗАЩИТУ ВЫНЕСЕНО ЕДИНСТВО ПЯТИ ОСНОВНЫХ ПОЛОЖЕНИЙ:

1. Билингвизм в современном мире (в период после второй мировой войны), развиваясь в условиях новых закономерностей, динамично феноменологизировался и стал явлением столь распространенным, что сегодня нет уже непроходимой пропасти между двумя его ранее полярными типами -социальным (массовым, коллективным) и индивидуальным. Мировое сообщество, идущее к двуязычию как к норме повседневной жизни, неявно стимулирует индивидов, представителей творческих профессий прежде всего, обращаться к языку иному, нежели их первый, родной. Со своей стороны индивиды - деятели культуры, литературы, науки, политики, - трактуя язык как «материал», из которого складываются и в котором воплощаются продукты их деятельности, оказывают мощное «обратное воздействие» на общество, стимулируя в нем билингвальное восприятие, билингвальные формы коммуникации и в конечном счете билингвальное мышление.

В этой познавательной ситуации в результате подробного рассмотрения и сопоставления многочисленных общих, признаковых и поаспектных дефиниций билингвизма выводится авторская формулировка (отличающаяся системой дефиниционных компонентов и характеристик); согласно ей, двуязычие есть неравнозначное знание и владение более чем одним языком и неодномоментное пользование ими в каждой конкретной ситуации общения.

Представляется принципиально возможным выделить, наряду с двуязычием социальным и индивидуальным, третий, «промежуточный» тип двуязычия, спорадически реализуемый в деятельности учителя иностранного языка и/или переводчика, который предлагается именовать билингвизмом профессиональным.

Что касается двуязычия индивидуального, то оно обнаруживается в продуктах деятельности представителей творческих профессий - писателей и поэтов. Последний феномен предлагается именовать и квалифицировать как индивидуальный творческий (литературный) билингвизм.

Важные различия типов билингвизма обнаруживаются и при рассмотрении феномена двуязычия с точки зрения мышления индивида, а также при исследовании специфики языкового знака. Любой билингв, в отличие от любого монолигва, пользуется языковыми знаками особой, более сложной природы, структура которых строится по схеме «одно означаемое - два означающих». Знак языка будет также различным и в рамках двуязычия, то есть в его приложении к трем выделенным разновидностям билингвизма. Так, для социального билингва при переключении с одного языка на другой важно прежде всего быть адекватно понятым.

2. Постоянной заботой профессионального билингва является поиск и подбор в процессе речи таких форм выражения, которые бы максимально соотносились по своему содержанию с формами выражения, принятыми на другом языке. При рассмотрении же языкового знака, представленного в речи индивидуального билингва: писателя или поэта, - на первое место выдвигается ценность означающего, которое принципиально противопоставляется означающему первого языка и не соотносится с ним, не «временно подменяет», но полностью исключает и замещает его собою. Иноязычное слово в литературном произведении - это достаточно мощный указатель на иной народ (нацию), его культуру, традицию, историю, эпоху, на уникальный национальный ментальный формат.

При этом иноязычное предложение-билингвема, в отличие и от предложения на языке обрамляющего текста, и от подобного же по своим функциям слова или словосочетания (если только последние не выступают в функции предложений), демонстрирует высокую степень грамматической и синтаксической автономности. Оно не может оказаться включенным в состав другого предложения, а мысль, содержащаяся в нем, уже и по форме своего выражения (иноязычная грамматическая конструкция) должна рассматриваться адресатом на ином, возможно, более высоком (соответственно, и более «значимом») уровне, нежели любое другое предложение произведения. Иноязычное предложение, таким образом, может рассматриваться как изолированный и замкнутый контекст, помещенный в иносистемный контекст. Соответственно, такое предложение по своим параметрам правомерно претендует на роль текста (то, что одна фраза и за пределами художественной литературы может рассматриваться как самостоятельный текст, доказывается на примере рекламы, моностиха, записки, граффити).

3. Поэтический текст (одновременно и единое целое, изначально не предназначенное к дроблению на части и потому приравниваемое к «единому поэтическому слову», и сложная структура, которая складывается из элементов, сравнимых с единицами языка, но обладающих своей неповторимой спецификой) закономерно реализуется в особом феномене. Это тексты, среди элементов которых принципиально значимы фрагменты, составленные на втором для автора и его произведения национальном языке. Именно они, воплощая в себе иноязычие как «систему в системе», и выступают предметом лингвистического исследования в настоящей работе.

4. Подобные фрагменты - метазнаки; в другом познавательном ракурсе - метатекстовые компоненты поэтического текста. Иноязычный метакомпо-нент может выдвигаться на позиции ведущего, ключевого фрагмента произведения и концентрировать в себе все те частные смыслы, которые относительно равномерно распределены по ткани (пространству) произведения или не заявлены в нем никак иначе. В указанном отношении иноязычие уникально и едва ли допускает замещение какими-либо иными средствами языка и речи или иные существенные модификации.

С точки зрения отношения билингвемы к языку обрамляющего текста любой такой метакомпонент может рассматриваться как окказиональное или как узуальное вкрапление. Узуальность и окказиональность иноязычия в художественном тексте выступают качествами не абсолютными, но относительными: они способны модифицироваться, изменяться вплоть до полного «взаимопревращения» под влиянием обстоятельств как собственно лингвистической, так и экстралингвистической природы. Поэтому узуальность (мнимая или истинная) вкрапленного в текст иноязычия не может автоматически означать того, что такой компонент уже не в состоянии претендовать на роль метакомпонента-билингвемы.

5. То, что иноязычная графическая система, в которой часто (не всегда) оформляется иноязычный текстовый метакомпонент, сама по себе выступает средством создания экспрессивности и служит способом выделения этого компонента, не в последнюю очередь связано с принципом изобразительности, которую, в отличие от образности, присутствующей в структуре тропа, предлагаем именовать нетропеической. Иноязычие в этой связи следует рассматривать как частный случай автономной речи - экспрессивного субкода, указывающего на способ создания адекватных представлений. Исследуемые явления составляют до сих пор не учтенное звено в общей цепи нетропеиче-ских средств усиления языковой изобразительности, существенно дополняя и обогащая собою их активный регистр и вовлеченными в речь наряду с иными знаками-«иконами» - ономатопемами, «диаграммами», повторами и т.д.

Оформление иноязычного метакомпонента может также производиться средствами алфавита принимающего текста, т.е. путем транслитерации. При этом рассматриваемый метакомпонент вовсе не становится автоматически фактом того национального языка, на котором этот текст составлен, и если утрачивает свои изобразительные свойства, то не полностью, но лишь отчасти. Графическая выделенность, отмеченность, а отсюда и изобразительность транслитерированного иноязычия не уничтожаются, но могут сохраняться и передаваться средствами иными, нежели собственно национальный алфавит, - курсивным написанием, шрифтовой разрядкой и т.д. Важно следующее: наиболее релевантным фактором в создании образности билингвемы на фоне обрамляющего текста оказывается общий принцип контраста, который может проявляться на внешнем (в случае написания единицы буквами второго алфавита) и на внутреннем, смысловом уровне (если единица транслитерирована графическими средствами принимающего текста). Существенно различна при этом степень указанного контраста.

При рассмотрении билингвем в составе русских поэтических текстов обнаруживаются знаки «двойственной природы» - литеры, существующие в кириллице и одновременно в латинице, соотносимые друг с другом по начертанию и фонетическому выражению. Такие одиночные знаки, воплощенные, как правило, в однобуквенных аббревиатурах, могут восприниматься вне классификационной системы «транслитерированный - нетранслитерирован-ный иноязычный текстовый компонент». Обращают на себя внимание их большие изобразительно-выразительные возможности и, как следствие, повышенная емкость их содержательной структуры.

НАУЧНАЯ НОВИЗНА результатов аккумулируется языковедческим представлением сфер билингвизма, которые ранее имели преимущественно литературоведческую интерпретацию или не получали никакой. Это представление распространяется на два типа объектов: феномены и аспекты.

Феноменологически наиболее примечательны следующие четыре группы объектов:

1) Впервые детерминировано, что в русской поэзии встречаются пред-ложения-билингвемы трех основных коммуникативных типов - повествовательные (чаще иных), вопросительные, побудительные. В структурном отношении это в абсолютном большинстве случаев простые нераспространенные предложения.

2) Впервые выявлена метасистемность билингвем. Их системные качества позволяют автору текста строить смысловые отношения с иноязычным компонентом, оформленным как законченное предложение, по самым различным схемам, развивая их по линии продления и дальнейшей интерпретации смысла средствами обрамляющего текста, а также противопоставления и опровержения идей, полемики, дополнения, уточнения и т.д. Подобные мета-компоненты могут также и сами использоваться для развития или смыслового «подкрепления» содержательных элементов стихотворного текста.

С точки зрения своего происхождения подобные метакомпоненты - это чаще всего высказывания афористического характера или прямые цитаты с указанием авторства или, в случае их достаточной известности, без такового.

3) Соответственно лингвистически интерпретируются новые феномены сферы поэтического творчества - в познавательном контексте стилизации. Это, например, мотивы создания на иностранном языке и включения в русское стихотворение крупных иноязычных - в частности, английских - эпизодов. Таково стихотворение Льва Лосева «Bloody Russian», изначально задуманное как стилизация, но с явным намерением расширить и продлить этот литературный прием путем построения в произведении иллюзии документальности, аутентичности изложения. Сделано это при помощи целого комплекса языковых средств, вплоть до ссылок на другие персоналии в авторских сносках. Среди обозначенных средств заметное место занимает введенное в текст обширное иноязычие.

4) Впервые выявлена и систематизирована принципиальная намеренная неоднозначность в отнесенности текста к тому или иному языку. Так, в творчестве того же Льва Лосева имеется текст, созданный так, чтобы читателю не сразу было ясно, на каком языке он все же изначально написан. Мощность такого приема, основанного на игре и «паритетном взаимодействии» национальных языков в тексте одного произведения, подчеркнута, в частности, нестандартной, непривычной протяженностью иноязычного метакомпонента.

Четыре выявленные группы феноменов интегрируются объяснением с единых позиций ранее не исследованных целостностей. Несмотря на объем и множественность манифестаций, ни одна билингвема в художественном поэтическом тексте не может претендовать на статус другого, отдельного текста, как это часто происходит, например, в случае с эпиграфом. Любой иностранный язык является в подобных случаях лишь важным элементом стихотворения, которое по-прежнему следует признавать русским: написанным русским поэтом и на русском языке как на первом языке автора.

Новизну феноменологизации подкрепляет детерминация аспектов. В их составе принципиально уточнение аспектов понятия «реалия». Лексика, отражающая инонациональные лингвистические реалии, по-прежнему остается безэквивалентной для принимающего, например русского, языка. Новое понятие «лингвистическая реалия» также обозначает определенное явление, присущее только данному народу (нации), отраженное в его языке и не представленное в других языках. Поэтому в случае с лингвистической реалией основополагающая дихотомия «вещь <-> слово» остается ненарушенной - с той лишь разницей, что «вещью» теперь именуется определенный акустический комплекс, звуковая оболочка слова или выражения, а также, если речь в стихотворении идет о надписи, графический образ. Иносистемный алфавит при этом отвечает за аутентичность внешнего образа соответствующей реалии.

Выделенные лингвистические реалии подразделяются на пять достоверно наличествующих подтипов в зависимости от коммуникативной функции входящих в них единиц.

ТЕОРЕТИЧЕСКУЮ ЗНАЧИМОСТЬ указанной феноменологии характеризует установка на лингвистическое обеспечение двух основных общепознавательных контроверз: «сущее - явление», «продуцирование - восприятие» (одновременно и текста, и его компонентов).

Современные условия усиливают установку на теоретизацию билингвизма - феномена, требующего комплексного, разностороннего, фундаментального исследования и самых серьезных, нетривиальных подходов. Исходный тезис о том, что мир становится двуязычным (Б.А. Ларин, 1963), существенно уточняется: «мир таковым уже стал».

Развивающаяся теоретизация «продуцирования - восприятия» обладает объяснительной силой для ряда теоретических сфер: в них становятся мотивированными масштабные и ранее неопределенные связи. Так, теоретизиру-ются три значимые сферы.

1) Контроверза «продуцирование - восприятие» уточняет объяснение корреляции эксплицитного - имплицитного. Характерен повтор билингвемы: она может реализоваться в тексте неоднократно, причем на разных уровнях восприятия, - см. в стихотворении «SOLUS» Вяч. Иванова: в составе фразы «in Mundo Solus» («один в миру») билингвема эксплицирована, что при возвращении к заглавию позволяет рассматривать ее как наиболее значимый фрагмент большего высказывания. «Сжимая» фразу до одного слова, поэт создает заглавие, отвечающее одному из важнейших требований к поэтическому и художественному именованию вообще - лаконизму выражения.

Но экспликация заглавия дополнительно предварена в той же строке его импликацией в виде точного русского эквивалента. В результате иноязычное заглавие повторено в заключительном стихе дважды, оба раза в составе разноязычных поясняющих «контекстов», которые в свою очередь составляют симметричное хиазматическое построение по схеме ab-BA, где а/А есть собственно заглавие, а b/В - его «контекст».

2) Эта же контроверза объясняет позиционные закономерности. Таков порядок следования двух языковых манифестаций ключевой фразы в стихе: сначала первостепенная мысль может быть выражена на первом языке произведения («Один в миру»), а затем следует ее же воплощение на втором языке («in Mundo Solus»). Подобное размещение компонентов текста следует трактовать как выстраивание синонимического ряда со всеми признаками восходящей градации (климакса), при которой последующий элемент семантически более значим, чем предыдущий.

3) С названными двумя теоретизациями связано объяснение компактности - диффузности билингвемы. Так, текстовая анаграмма может быть сконструирована и компактно, и в достаточной мере диффузно. Компактность анаграммирования может быть доведена до величины одного слова или даже его части. Что касается диффузности анаграммы, то здесь существуют вполне очевидные пределы по объему: чрезмерное рассеяние в пространстве большого текста, как правило, анаграмму уничтожает и ставит под сомнение успешность и правомерность ее поисков.

Теоретическая значимость результатов также закрепляется типологиями. Таковы, например, пять основных феноменологических типов, которые выстроены с учетом возрастания фактора «скрытости» заглавия в тексте, -как импликационных способов связи, начиная с самого «очевидного», каким является транслитерационная передача заглавия, и заканчивая полным внешним отсутствием заглавия в собственно тексте (связь на уровне «знания»).

ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ результатов проявляется инте-гративно, т.е. во взаимосвязанных аспектах их востребуемости.

Как ведущие характеризуются четыре аспекта: общеакциональный, дидактический, лексикографический, переводческий (и переводоведческий). Практически значимо также их взаимодействие.

Во-первых, феномен билингвемы релевантен для специфического «диалога» автора с читателем и, шире, полилога, общеакциональная суть которого откладывается в тексте как феномене, прежде всего в его прецедентных измерениях.

Во-вторых, использование результатов работы повышает профессиональную и читательскую компетенцию в различных условиях обучения языкам, при подготовке будущих высококвалифицированных специалистов, в том числе преподавателей языков, культурологов, переводчиков.

В-третьих, результаты представляют собой объектное пространство, подлежащее лексикографированию в словаре нового типа, где билингвема впервые станет основной единицей описания в словарной статье. Этот аспект результатов может быть учтен и в тех статьях словарей более традиционных типов, для которых актуальна билингвема (например, в конкордансах — словарях языка писателей).

В-четвертых, учет специфической феноменологии и системности иноязычия способствует совершенствованию «версий» оригинала в различных школах художественного перевода. Взаимодействие аспектов определяется в методике преподавания иностранных языков - как адаптация художественного произведения к его восприятию, в частности, как «устранение реалий», т.е. определенных, конкретных, мешающих восприятию или затрудняющих его лексических единиц.

Комплексной МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЙ ОСНОВОЙ исследования служит лингвистическая концепция экспрессивного высказывания, представленная в трудах проф. Т.Г. Хазагерова 1980-х - 1990-х гг. Опорными, в соответствии с решаемыми задачами, избраны обоснованные в ней принципы лингвистической дифференциации образов (особенно корреляция тропеиче-ской - нетропеической образности), идея эластичности текста, теоретизация межуровневых соотношений в тексте.

В работе, в целом, осуществляется диахронический подход к изучению материала, что позволяет рассмотреть предмет исследования в его развитии на протяжении достаточно длительного периода времени (около 300 лет русской светской поэзии) с целью установления в этом непрерывном, естественном процессе ранее не выявленных закономерностей.

СТЕПЕНЬ ДОСТОВЕРНОСТИ основных выводов обеспечена взаимообусловленностью методологии, методов теоретизации и приемов характеристики эмпирического материала.

АПРОБАЦИЯ результатов заключается в представлении докладов на научные симпозиумы и конференции различного ранга, включая международные, зарубежные, всероссийские и региональные, в том числе:

Международную научно-практическую конференцию «Проблемы лингвистики и методики преподавания иностранных языков в вузе» (Ростов-на-Дону, апрель 1997 г.); конференцию «Многоязычие как элемент культурного наследия» (Ростов-на-Дону, сентябрь 2001 г.); конференцию «Перспективы высшей школы в негосударственном секторе образования» (Ростов-на-Дону, июнь 2002 г.); симпозиум AAASS (American Association for the Advancement of Slavic Studies) 35th National Convention в Торонто, Канада (ноябрь

2003 г.); международную научную конференцию «Миры Иосифа Бродского: стратегии чтения» (Москва, сентябрь 2004 г.); международную научную конференцию «Литература в диалоге культур - 2» (Ростов-на-Дону, октябрь

2004 г.); научную конференцию «Лингвистические и культурологические аспекты многоязычной деятельности (состояние, перспективы)» (Ростов-на-Дону, ноябрь 2004 г.); Всероссийскую научную конференцию «Язык как система и деятельность» (Ростов-на-Дону, сентябрь 2005 г.); научную конференцию «Лингвистические и культурологические аспекты многоязычной деятельности (состояние, перспективы)» (Ростов-на-Дону, ноябрь 2005 г.)

Апробацию определяет также представление основных положений и материалов в 35 публикациях, включая две монографии и статьи в местной, центральной и зарубежной печати, в том числе 8 статей в изданиях, рекомендованных ВАК РФ для представления результатов докторских диссертаций.

СТРУКТУРНО диссертация состоит из Введения, пяти Глав, сгруппированных в два Раздела, Заключения, Библиографии и списка Источников (всего 2 тома общим объемом 559 стр.)

Заключение научной работыдиссертация на тему "Феноменология билингвизма в творчестве русских поэтов"

ВЫВОДЫ

1. При эксплицитном повторе иноязычного заглавия в поэтическом тексте этот компонент предтекста демонстрирует семантические модификации, в которых различимы три основных типа: текстовая семантизация заглавия, текстовая конкретизация семантики заглавия и текстовая модификация семантики заглавия. Факт репликации иноязычного заглавия в тексте обычно сопряжен с «игрой смыслов», причем более драматичным смысловым трансформациям соответствует и большая исходная «узнаваемость» иноязычного компонента, обусловленная или его узуальностью в принимающем языке, или аллюзивностью, или цитатностью. Чем выше степень и вероятность «узнавания» и «понимания» такого заголовка, тем более неожиданным и существенным становится окончательный вариант дешифровки того знака-кода, каким выступает заглавие.

2. Два типа связи между заглавием и текстом - экспликация и импликация -способны сочетаться в одном произведении. Но выделяются также многочисленные случаи «чистого» имплицирования заглавия в тексте. Все они сгруппированы в пяти основных типах, которые выстраиваются с учетом возрастания фактора «скрытости» заглавия в тексте: 1. транслитерационная передача заглавия в тексте; 2. перевод иноязычного заглавия в тексте, представленный тремя подтипами: 2а) частичный перевод, 26) полный перевод, 2в) введение в текст лексики одного корня с русским эквивалентом заглавия; 3. «растворение» иноязычного заглавия в лексике текста, относимой к семантическому полю заглавия; 4. анаграмма заглавия в тексте, представленная тремя подтипами: 4а) анаграмма в виде иноязычия, 46) анаграмма русскоязычного эквивалента заглавия и 4в) анаграмма «смешанная»; 5. внешнее отсутствие заглавия в тексте (связь на уровне «знания»). Приведенная классификация может считаться матричной: в «чистом виде» тот или иной тип обнаруживается редко, поскольку в большинстве случаев импликация заглавия в текст осуществляется с привлечением разных приемов одновременно. Один из такого ряда приемов все же, как правило, поддается выделению в качестве доминирующего.

3. Цитатность - важнейший имманентный признак любого литературного эпиграфа, иноязычного в том числе. Для эпиграфа важно сохранение связи со «старым» текстом, который он представляет. Существует определенный набор универсальных средств сохранения такой связи, к которым относятся: 1. графо-визуальное выделение цитаты - особое расположение по отношению к тексту, курсив, разрядка, кавычки; 2. наличие в структуре эпиграфа имени автора цитаты; 3. наличие наименования произведения; 4. наличие отсылки в виде национального языка источника. Цитатность эпиграфа носит специфический характер, что выводит этот сложный текстовый знак из разряда конвенциональных цитат. Иноязычие эпиграфа-цитаты используется и как признак его цитатной выделенности, и как показатель, устанавливающий «языковую дистанцию» между двумя вовлеченными в виртуальный диалог текстами - тем, который явился источником эпиграфа, и тем, который составляет новое поэтическое произведение. Эпиграф диалогизирует новое произведение, включает его в «перекличку» эпох, направлений, имен, текстов.

4. Основной функцией иноязычного эпиграфа в поэтическом произведении является знаково-репрезентативная. Эпиграф-билингвема - это сложный языковой знак, по своей природе и параметрам претендующий на положение иного знака-текста, использующий иную форму выражения, представляющий в произведении отличную коммуникативную систему, т.е. другой национальный язык, что в целом создает отношения контраста с остальной (основной) частью произведения. С содержательной точки зрения эпиграф чаще всего интегрирован в принимающий текст. Используясь в качестве своеобразной «смысловой опоры», «отправной точки» для нового произведения, иноязычный эпиграф почти неизменно отвергается самим фактом создания нового произведения и содержанием последнего. Так происходит и в тех «крайних» случаях, когда эпиграф-цитата предваряет собою переводимое стихотворение, которое по существу выступает не репликой-слепком, но интерпретацией оригинала, претендующей на статус самостоятельного текста, не зависимого от другого текста. Став неотъемлемой частью нового творения, эпиграф отводится автором на предельное расстояние от смыслового центра произведения. По существу, новое произведение фактом своего возникновения и существования вступает в полемику с эпиграфом и оспаривает его. Образовавшаяся таким образом смысловая «дистанция» заполнена не вакуумом, но предельно большим (если не бесконечным) числом подразумеваемых семантических связей, которые предстоит обнаружить и раскрыть читателю. Сказанное становится особенно очевидным при рассмотрении примеров эпиграфов-билингвем, использованных в поэтических текстах.

5. Смешение языков в едином акте художественной речи исторически осмысливалось как факт речи макаронической, т.е. сниженной, озорной, несерьезной, произносимой с целью вызвать у слушателя/читателя реакцию смеха. В настоящем исследовании макароническим стихом (макаронической речью) именуется лишь такое высказывание, в котором присутствие иноязычия нацелено на создание комического эффекта, а макаронизмами - такие иноязычные единицы, располагающиеся на морфологическом, лексическом, синтаксическом уровнях языка, которые придают выоказыванию характер макаронического стиха (макаронической речи). Таким образом, в определение базовой функции макаронического стиха в качестве центрального входит эстетическая категория комического. С наибольшей вероятностью категория комического проявляется при соблюдении следующего минимума условий: 1. наличие или создание двойственности, двуплановости в форме; в содержании; и в том, и в другом; между тем и другим; 2. установление отношений наглядного противоречия между двумя названными планами; 3. обеспечение неожиданности перехода от одного плана к другому - «внезапности» стыка между ними; 4. стремление к нарушению, вплоть до полного отвержения, устоявшихся, общепринятых, ставших консервативными эстетических норм; 5. утверждение этим самым иных, новых эстетических норм, обреченных, в пределах относительно короткого промежутка времени, на нарушение, пересмотр, отвержение и вытеснение иными, новейшими.

6. Макаронический стих, основанный на введении в текст слов и выражений - макаронизмов и направленный на создание комического эффекта, обнаруживает ряд признаков, закрепленных за ним как характерологические черты, устойчиво проявлявшие себя на протяжении достаточно длительного периода времени. Этими признаками являются: 1. приоритетное оформление иноязычия в транслитерации, но не в иноалфавитном написании; 2. намеренное искажение, вплоть до «неузнаваемости», т.е. сложности или полной невозможности обнаружения, иноязычного прототипа билингвемы; 3. особое размещение билингвемы в строке: вовлеченность в рифму с русскими единицами, имеющими созвучные финали; расположение в правой доле строки и непременно в позиции второго, замыкающего элемента в рифмующейся паре; 4. размещение билингвемы в собственно тексте стихотворения, но не за его пределами; 5. тенденция к употреблению в макаронической речи таких иноязычных слов и выражений, которые для говорящего на языке принимающего текста носят окказиональный характер; 6. нарушение содержательной, стилистической, эстетической логики изложения.

7. Признак семантико-стилистического алогизма изложения в макароническом стихе, наиболее неявный и трудно определимый, следует считать важнейшим по сравнению с остальными, т.е. в данном случае сущностным. Он является облигаторным и не заменимым никаким иным или даже всей совокупностью иных, без которых макароническая речь все же существует. Этот признак создает условия двуплановости в тексте и неожиданности перехода от одного плана к другому, в то время как более явные признаки, обозначенные выше, выступают в качестве вспомогательных и, соответственно, второстепенных.

8. Макароническая речь может естественно и успешно брать на себя функцию демонстрации авторской критической позиции: сатирические смыслы наслаиваются на изначальную, при любых обстоятельствах присущую макаронической речи комическую основу. Тогда макароническая речь, создавая речевой портрет персонажа, высмеивает конкретное или вымышленное лицо, так или иначе связанное со вторым языком произведения. В целом же сатира как форма обличения действительности часто и «охотно» объединяется с иронией, пародией, мимезисом, находящими свое подтверждение в любой билингвеме от меризма до завершенной иноязычной фразы. Сатира, прибегающая к помощи билингвемы, может обойтись и без перечисленных выше дополнительных стилистических средств, используя в качестве единственного и неизбежно требуемого для себя приема контраста (реализуемого, например, в антитезе). Комический эффект, сопутствующий макароническому стиху, может при этом заметно стираться или исчезнуть вовсе.

9. Мелиоративная функция, какой бывает наделено внутритекстовое иноязычие в поэзии, воплощается в процессах эвфонизации и эвфемизации текста. Текстовая эвфонизация с ведением в него билингвем проявляется в пяти основных разновидностях: 1. ономатопеизация; 2. экзотизация; 3. акустическая антитезация; 4. сближение иноязычия с авторским словотворчеством; 5. акустическая экспансия иноязычия на текст. Эвфемизации текста с ведением в него билингвем производится с целью смягчения в нем средств выражения, но также «временного сокрытия», отдаления разгадки истинного смысла сказанного. Мелиорация поэтического текста при помощи иноязычия никогда не бывает целью сама по себе: результат, к которому стремится поэт, может иметь важную стилистическую (отнесенность произведения к «высокому стилю» в литературе), эстетическую (гармонизация фонетического облика произведения), этическую (избегание табу) значимость. Набор авторских интенций бывает весьма многогранным и сложным по своему строению, однако в большинстве случаев он вполне поддается лингвистическому анализу и достаточно точному определению.

10.В языковой игре, в которую вовлекается иноязычие как компонент поэтического текста, пребывающий в постоянном, явном или скрытом взаимодействии с иными компонентами текста, актуализованными оказываются различные межкомпонентные отношения, основанные на взаимном притяжении (аттракции) слов разных языковых систем. Отношения эти могут быть определены как интернационализация поэтического текста и связь по значению (перевод); также как межъязыковая омонимия; омофония; паронимия. В первых двух случаях (в нашей системе им отведены позиции крайних, полярных классов, манифестирующих межъязыковую игру) столкновение двух языковых систем происходит в пределах одной лексемы, как правило, принадлежащей первому языку произведения. В последних трех случаев для адекватной реализации приема требуется эксплицитное наличие двух единиц, принадлежащих двум разным языкам.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Рассмотренный материал подтвердил исходные соображения об актуальности изучения билингвизма в творчестве русских поэтов. В соответствии с реализуемой целью получает обоснование следующая система принципиальных обобщений.

1. Билингвема как сложный и емкий феномен любого высказывания, в том числе и оформленного по канонам художественной (поэтической) речи, убедительно доказала свою релевантность в качестве адекватного предмета исследования на протяжении всего диссертационного труда. Выполненный анализ дает основания концептуализовать представления, которые пока, с одной стороны, не получили категоризации, а с другой, достойны большей определенности в системно-лингвистическом осмыслении. Это облик слова; межъязыковая, межтекстовая, межзнаковая интеграция; национально-языковая гомогенность/гетерогенность высказывания (текста).

2. Основополагающая для работы феноменологическая аспектизация позволила, детерминировав систему опорных концептов, с единых позиций раскрыть исследуемые объекты (как цельность сущности-явления) и взаимосвязи между ними: «компонент-билингвема», «субстанциональная-функциональная-релятивная» характеристика, виды корреляций. Именно такая аспектизация позволила существенно расширить, без потери демаркаций, представление о таких принципиальных для теории языка категориях, как взаимодействие языков (многоязычие) в пределах неделимого высказывания (текста); национально-языковая определенность высказывания, текста, текстового фрагмента, текстового метазнака; сильная/слабая (текстовая) позиция; отмеченная/неотмеченная (текстовая) позиция и др.

3. Природа лингвистических закономерностей, значимых для введения билингвемы в тот или иной поэтический текст, многомерна и отражает сразу несколько планов взаимодействия. Такими планами являются: а), корреляции между двумя языковыми картинами мира; б), корреляции между языковыми структурами и неповторимой творческой личностью автора; в), корреляции между спецификой контекста (в том числе вертикального и т.д.), выраженного на одном, первом языке произведения, и возможностями, предоставляемыми системой другого, второго для автора национального языка.

Указанные взаимодействия порождают новейшие смыслы и постоянно требуют от читателя иных, до сих пор не известных, не применявшихся и потому нетривиальных подходов, поднимающих механизм воздействия и процесс восприятия поэтического произведения на новую высоту. Другими словами, в теоретико-лингвистическом смысле эти разнонаправленные и разноплановые взаимодействия способствуют значительному семантическому углублению самого текста поэтического произведения.

4. Определенные, весьма достоверные закономерности прослеживаются и по линии позиционирования билингвем в текстовом пространстве. Чаще всего иноязычие располагается автором произведения в сильных позициях предтекста (заглавие, эпиграф) и собственно текста (начальный и конечный эпизоды), само составляя сильную текстовую позицию. Присутствие билингвемы в инициальных текстовых подпространствах (заглавие, эпиграф, первый стих) и, одновременно, в конце произведения (последний стих) ведет к созданию фигуры кольца, служащей целям дополнительного выдвижения и акцентирования ролевого комплекса иноязычия. Но и будучи размещенной только внутри собственно текста поэтического произведения, билингвема «стремится» к несомненно сильным его позициям -началу и концу строфы, а также правой доле поэтической строки, что вовлекает ее в рифму (чаще всего с русским звуковым комплексом в качестве второго, опорного рифменного элемента) и анжамбеман.

5. Билингвема неизменно интегрируется в текст литературного произведения в качестве органичного, незаменимого и неотъемлемого его компонента. По своей природе она является несомненным метатекстовым компонентом. Любое ее присутствие в составе произведения литературы детерминировано авторскими интенциями и оправдано целями стилистического, функционального, эстетического, общеязыкового и общекультурного планов. Так, билингвема, входящая в состав заголовочного комплекса и являющаяся типичным метакомпонентом, должна рассматриваться как код произведения, в котором одновременно заключена и «разгадка»: включение иноязычного заглавия в стихотворение утверждает прецедент текстового двуязычия как исходного атрибута текста на самых ранних этапах его восприятия.

6. Без учета роли и функций билингвем художественный стиль в функционально-стилистической полисистеме русского языка определяется неполно. Использование билингвемы являет специфическую - обогащенную и углубленную - сущность художественного текста в его соотнесении с текстами иных функциональных стилей. Для художественного стиля, соответственно, значимы две давно и прочно утвердившиеся ипостаси «бытия текста»: одноязычный и двуязычный, т.е. билингвемный (билингвальный).

7. Диахронический подход позволяет обнаружить ряд ценных, поучительных регулярностей в использовании билингвем как языковых примет творчества поэтов - представителей определенных эпох, литературных направлений и школ, а также как маркеров тех или иных текстовых подпространств, под которыми подразумеваются предтекст, собственно текст и послетекст поэтического произведения:

XVIII век. Поэты-классицисты, стоявшие у истоков русской художественной литературы (Ломоносов, Тредиаковский, Кантемир и др.), использовали иноязычие почти исключительно в качестве или в составе эпиграфов на античных и современных им языках, но не допускали введения билингвем в собственно текст и, в целом, в заглавие произведения.

XIX век. Такое отношение к иноязычию коренным образом меняется уже в первой трети XIX в., с приходом в русскую литературу Пушкина и поэтов его круга, когда билингвема начинает активно вводиться в заглавие, подзаголовок, собственно текст и даже послетекст (топоним) стихотворного произведения. К середине и тем более к концу этого столетия подобные факты уже осмысливаются как устойчивый литературный прием, наделенный своим уникальным ролевым комплексом. Распространение в русской литературе XIX в. также получает явление макаронического стиха, направленное на создание комического эффекта с последующим его возможным осложнением сатирическими коннотациями.

Конец XIX - начало XX века. Явственной тенденцией интегрировать иноязычие (в частности, в заглавие произведения, цикла, книги) отмечено творчество русских символистов и, позднее, футуристов, причем на первый план теперь нередко выдвигаются соображения эстетического порядка.

XX век: послеоктябрьский период. Определяется дифференциация, ранее не известная, но значимая теоретико-лингвистически: различие (в функционировании билингвем) между пространством СССР и пространством русского зарубежья. В пространстве СССР у поэтов билингвема выводится из предтекста (заглавие, подзаголовок, эпиграф, посвящение), но может присутствовать в составе собственно текста, что объяснимо причинами культурно-идеологического свойства. В то же время, принципиально иначе пользовались иноязычием русские поэты-эмигранты: часто выводя иноязычие на периферию произведения (например, в топоним послетекста) и не включая его в основную, русскую часть произведения, они неявно демонстрировали свое стремление «всегда и везде» оставаться русскими литераторами - хранителями и продолжателями русской культуры. Билингвема, таким образом, выступает как признак высокого языкового мастерства, как наиболее оптимальный способ насытить потребность автора в неповторимом выражении определенного содержания стихотворной пьесы.

8. Иноязычие, интегрированное в текст поэтического произведения, - один из ярких способов создания экспрессивности художественного текста. Экспрессивность билингвемы кроется в ее изобразительных свойствах, при этом важнейшим путем трансляции последних выступает иноязычный (инонациональный) алфавит. Изобразительность билингвемы, основанная на ее графическом облике, «отталкивается» от того очевидного контраста алфавитов, который разрушает национально-языковую гомогенность («монотонию») литературного произведения на внешнем уровне отражения текста. Однако присутствием только букв и буквосочетаний иного, например, латинского алфавита, категория контрастности не исчерпывается и не ограничивается. Билингвема способна передаваться и в транслитерации, тогда ее противопоставленность текстовому окружению выражается в возникающем контрасте между «экзотическим», «непонятным» обликом слова или выражения и, с другой стороны, «своеязычным» алфавитом, буквами которого билингвема выражена.

9. Вариативен и весьма широк функциональный регистр билингвем поэтического произведения. Функциональное многообразие билингвем колеблется от глубокой документализации поэтического повествования (при передаче многочисленных классов инонациональных реалий, включая и впервые выделенный тип реалий лингвистических) до установления - чаще всего эстетически значимого - как можно большего числа межкультурных и межнациональных ассоциаций. В «промежутке» между этими полюсами как в синкретичной, пограничной зоне находят свое место в системе и иные функции билингвем: комическая, сатирическая, мелиоративная, функция создания межъязыковой игры и др.

10. Избранный диахронический подход к предмету исследования позволяет заключить, что на протяжении всех трех столетий развития русской светской поэзии функции иноязычия, вводимого в разные сегменты поэтического текста, постоянно сменяли друг друга: в разные эпохи на роль и место доминирующих выдвигались все новые функциональные комплексы билингвем. Существенно, однако, что с возникновением каждого последующего литературного течения не происходило полного отвержения и забвения «прежних» функций билингвем. Это позволяет утверждать факт постоянного функционального обогащения феномена билингвемы в русской классической поэзии.

11. Приведенные в диссертационной работе обобщения с новых сторон подтверждают определенную плодотворность феноменологической аспекти-зации, отвечая тенденциям ее полномасштабного использования в лингвистике - от анализа сказуемого в трудах В.В. Зеньковского и таких его учеников, как Н.С. Поспелов, с опорой на идеи Э. Гуссерля, до феноме-нологизации языковых единиц в ряде работ самого Э. Гуссерля и его последователей.

Список научной литературыНиколаев, Сергей Георгиевич, диссертация по теме "Теория языка"

1. Аветова, 1990: Аветова Т.Ю. Коммуникативно-прагматические функции сильной позиции в двух романах Чарльза Диккенса // Прагматический аспект предложения и текста. Межвуз. сб. научн. тр. - Л.: Изд-во ЛГПИ им. А.И. Герцена, 1990.-С. 3-12.

2. Аврорин, 1972: Аврории В.А. Двуязычие и школа // Проблемы двуязычия и многоязычия. М.: «Наука», 1972. - С. 49-62.

3. Агафонова, 1994: Агафонова Н.Дж. Узуальные иноязычные вкрапления в современном русском языке. Автореф. . канд. филол. наук. Ростов н/Д: 1994.-20 с.

4. Агеносов, 1988: Агеносов В.В. Литература русского зарубежья (1918-1996).- М.: «Терра. Спорт», 1988. 543 с.

5. Азизян, 1970: Азизян Е.А. Выбор и адаптация художественных произведений для занятий по русскому языку // Тезисы научно-методической конференции кафедры русского языка, посвященной 10-летию Ун-та дружбы народов им. П. Лумумбы. М.: 1970. - С. 193-195.

6. Аксенова, 1974: Аксенова Е. Посвящение // Словарь литературоведческих терминов. Ред.-сост. Л.И. Тимофеев, С.В. Тураев. М.: «Просвещение», 1974.-С. 276.

7. Акуленко, 1969: Акуленко В.В. О «ложных друзьях переводчика» // Англорусский и русско-английский словарь «ложных друзей переводчика». Сост. В.В. Акуленко, С.Ю. Комиссарчик, Р.В. Погорелова, В.Л. Юхт.- М.: «Советская энциклопедия», 1969. С. 371-384.

8. Акуленко, 1972: Акуленко В.В. Вопросы интернационализации словарного состава языка. Харьков: Изд-во Харьковского ун-та, 1972. - 215 с.

9. Александров, 1988: Александров А.А. Чудодей. Личность и творчество Даниила Хармса // Хармс Д. Полет в небеса: Стихи. Проза. Драма. Письма. -Л.: «Сов. писатель», 1988. С. 7-48.

10. Ю.Александрова, 1990: Александрова О.И. Жанровые определители в функции заглавия: На материале русской лирики второй половины XIX века //

11. Развитие жанров русской лирики конца XVIII-XIX века: Межвуз. сб. науч. трудов. Куйбышев: 1990. - С. 3-12.

12. П.Алексеев, 1946: Алексеев МЛ. Восприятие иностранных литератур и проблема иноязычия // Труды юбилейной научной сессии ЛГУ. Секция фило-логич. наук. Л.: Изд-во ЛГУ, 1946. - С. 179-223.

13. Алексеев, 1981: Алексеев М.П. Многоязычие и литературный процесс // Многоязычие и литературное творчество. Л.: «Наука», 1981. - С. 7-17.

14. Алпатов, 2000: Алпатов В.М. 150 языков и политика: 1917-2000. Социолингвистические проблемы СССР и постсоветского пространства. М.: «Крафт + ИВ РАН»; Ин-т востоковедения РАН, 2000. - 224 с.

15. Амелин, Мордерер, 2001: Амелин Г.Г., Мордерер В.Я. Миры и столкнове-нья Осипа Мандельштама. М.-СПб: «Языки русской культуры», 2001. -316с.

16. Амосова, 1963: Амосова Н.М. Об английских фразеологических словарях // Лексикографический сборник. Вып. VI. М.: Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1963.-С. 78-87.

17. Арапова, 1990: Арапова Н.С. Историзмы // Лингвистический энциклопедический словарь. Гл. ред. В.Н. Ярцева. М.: «Советская энциклопедия», 1990.-С. 204.

18. Аристотель, 1957: Аристотель. Поэтика (Об искусстве поэзии). М.: Гос. изд-во худож. лит-ры, 1957. - 182 с.

19. Аристотель, 1978: Аристотель. Риторика // Античные риторики. М.: Изд-во МГУ, 1978.-С. 15-164.

20. Арнольд, 1973: Арнольд И.В. Графические стилистические средства // Иностранные языки в школе. 1973, № 3. С. 13-20.

21. Арнольд, 1978: Арнольд И.В. Значение сильной позиции для интерпретации художественного текста // «Иностранные языки в школе». 1978, № 4. -С. 23-31.

22. Арнольд, 1981: Арнольд И.В. Стилистика современного английского языка (Стилистика декодирования). Л.: «Просвещение», 1981. - 295 с.

23. Арнольд, 1984: Арнольд КВ. Лексико-семантическое поле в языке и тематическая сетка текста // Текст как объект комплексного анализа в вузе. -Л.: Изд-во ЛГПИ, 1984.-С. 3-19.

24. Арнольд, 1998: Арнольд И.В. Герменевтика эпиграфа // Hermeneutics in Russia. Vol. 1, 1998.-P. 1-4.

25. Арнольд, Тарасова, 1985: Арнольд КВ., Тарасова В.К. Контекст и проблемы поэтики // Вопросы контекстологии. Вып. 2. Л.: 1985.

26. Артемова, 2003: Артемова С.Ю. О жанре письма в поэзии И. Бродского // Поэтика Иосифа Бродского. Сборник научных трудов. Тверь: Твер. гос. ун-т, 2003.-С. 128-139.

27. Артемова, 2005: Артемова С.Ю. О специфике адресата в посланиях И. Бродского // Иосиф Бродский: стратегии чтения. М.: Изд-во Ипполи-това, 2005.-С. 39-43.

28. Арьев, 1990: АрьевА. Из Рима в Рим (Стихотворение Иосифа Бродского «Пьяцца Матеи») // Иосиф Бродский размером подлинника. Таллинн: 1990.-С. 222-233.

29. Ахманова, 1966а: Ахманова О.С. О принципах и методах лингвистического исследования. -М.: Изд-во МГУ, 1966. 182 с.

30. Бабанина, Миловидов, 1991: Бабанина КН., Миловидов В.А. "In memoriam" Иосифа Бродского: проблема автоперевода // Перевод как моделирование и моделирование перевода. Сборник научн. трудов. Тверь: ТГУ, 1991.-С. 19-25.

31. Багироков, 2005: Багироков Х.З. Билингвизм: теоретические и прикладные аспекты (на материале адыгейского и русского языков). Автореф. . доктора филол. наук. Краснодар: 2005. - 53 с.

32. Багно, 1981а: БагноВ.Е. Роль испанского языка и испаноязычной культуры в творчестве Жозе-Мариа Эредиа // Многоязычие и литературное творчество.-Л.: «Наука», 1981.-С. 124-148.

33. Багно, 19816: Багно В.Е. Билингвизм в арабской Испании (мувашшах как двуязычная стихотворная форма) // Многоязычие и литературное творчество.-Л.: «Наука», 1981.-С.316-327.

34. Баевский, 1972: Баевский B.C. Стих в русской советской поэзии: Пособие для слушателей спецкурса. Смоленск: 1972. - 145 с.

35. Баевский, 1996: Баевский B.C. История русской поэзии: 1730 1980. Компендиум. - М.: «Новая школа», 1996. - 320 с.

36. Балиашвили, 1988: Балиашвили Т.С. Интерференция как проблема двуязычия. Тбилиси: Изд-во Тбил. ун-та, 1988. - 213 с.

37. Балли, 1961: БаллиШ. Французская стилистика. М.: Изд-во иностр. литры, 1961.-394 с.

38. Бальмонт, 2002: Бальмонт К. Поэзия как волшебство // Критика русского символизма. Том I. М.: «Олимп, ACT», 2002. - С. 268-317.

39. Банникова, 1983: Банникова И.А. От интерпретации заглавия к интерпретации текста // Вопросы романо-германского языкознания. - Саратов, Изд-во Саратовского ун-та, 1983. - С. 13-20.

40. Бархударов, 1975: Бархударов JI.C. Язык и перевод. Вопросы общей и частной теории перевода. -М.: Изд-во «Международные отношения», 1975. -239 с.

41. Баткин, 1997: Баткин JI.M. Тридцать третья буква. Заметки читателя на полях стихов Иосифа Бродского. М.: Изд-во РГГУ, 1997. - 333 с.

42. Бахтин, 1979: Бахтин М.М. К методологии гуманитарных наук // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: «Искусство», 1979. -С. 361-373.

43. Белл, 1980: Белл Р.Т. Социолингвистика. Цели, методы и проблемы. М.: «Международные отношения», 1980. - 318 с.

44. Белоусова, 1990: Белоусова А.С. Устаревшие слова // Лингвистический энциклопедический словарь. Гл. ред. В.Н. Ярцева. М.: «Советская энциклопедия», 1990. - С. 540.

45. Белый, 1994: Белый Андрей. Магия слов // Белый Андрей. Символизм как миропонимание.-М.: «Республика», 1994.-С. 131-142.

46. Белый, 2003: Белый Андрей. Глоссолалия. Поэма о звуке. М.: «Evidentis ММП», 2003.- 143 с.

47. Бельчиков, 2003: Бельчиков Ю.А. Интернациональные слова // Русский язык: Энциклопедия / Под ред. Ю.Н. Караулова. М.: «Большая Российская энциклопедия», 2003. - С. 155-156.

48. Белянин, 1995: Белянин В.П. Лингвистический шок // Rusistica Espanola. Научный журнал по проблемам русского языка и литературы. 1995, № 5 (Мадрид).-С. 27-33.

49. Бенвенист, 1974: Бенвенист Э. Природа языкового знака // Бенвенист Э. Общая лингвистика. М.: «Прогресс», 1974. - С. 90-96.

50. Бердников, 1974: Бердников Т.Н. Чехов.-М.: «Молодая гвардия», 1974.-512 с.

51. Береговская, 1991: Береговская Э.М. О типологии и семантике однофра-зового текста // Экспрессивный синтаксис и анализ художественного текста. Смоленск: Смол. гос. пед. ин-т, 1991.

52. Береговская, 1993: Береговская Э.М. Образность и экспрессивность од-нофразового текста // Экспрессивность в языке и речи: Сборник научных трудов. Смоленск: Смол. гос. пед. ин-т, 1991. - С. 72-77.

53. Березина, 1994: Березина А.Г. Роман В. Набокова «Отчаяние», прочитанный германистом (проблема цитирования) // Вестник Санкт-Петербургского госуниверситета. Серия 2,1994. Вып. 1. С. 94-102.

54. Берков, 1933: Берков В.П. Примечания // Козьма Прутков. Полное собрание сочинений. М.-Л.: Academia, 1933. - С. 527-598.

55. Бернштейн, 1929: Бернштейн С.И. Опыт анализа «словесной инструментовки» // Поэтика. Вып. 5. Л.: «Academia», 1929. - 193 с.

56. Бертагаев, 1972: Бертагаев Т.А. Билингвизм и его разновидности в системе употребления // Проблемы двуязычия и многоязычия. М.: «Наука», 1972.-С. 82-88.

57. Бирюков, 1994: Бирюков С.Е. Поэзия для глаза // Бирюков С.Е. Зевгма: Русская поэзия от маньеризма до постмодернизма. М.: «Наука», 1994. - 288 с.

58. Богословская, Роткина, 2003: Богословская О.И., Роткина О.В. Динамика рекламной функции и средств ее создания в заголовочном комплексе современной газеты // Филологические заметки. Вып. 2. Ч. 1. Пермь; Любляна: ПГУ; Ун-т в Любляне, 2003. - С. 108-121.

59. Бодуэн де Куртенэ, 1963: Бодуэн де Куртенэ И. А. Некоторые отделы "сравнительной грамматики славянских языков" // Бодуэн де Куртенэ И.А. Избранные труды по общему языкознанию. М.: Изд-во АН СССР, 1963. -С. 118-126.

60. Борев, 1957: Борее Ю.Б. О комическом. М.: «Искусство», 1957. - 241 с.

61. Борев, 1970: Борее Ю.Б. Комическое, Или о том, как смех казнит несовершенство мира, очищает и обновляет человека и утверждает радость бытия. М.: «Искусство», 1970. - 269 с.

62. Борев, 1974: Борее Ю.Б. Комическое // Словарь литературоведческих терминов. Ред.-сост. Л.И. Тимофеев, С.В. Тураев. М.: «Просвещение», 1974.-С. 145-148.

63. Борисенко, 2004: Борисенко А.В. Семиотика интертекстуальности. Тверь: Твер. гос ун-т, 2004. - 114 с.

64. Борисова, 2004: Борисова ИМ. Курсив в прозе А.П. Чехова // Вестник ОГУ. 2004, № 11.-С. 4-9.

65. Боровский, 1999: Боровский ЯМ. ЕПЕА ПТЕРОЕЫТА // Бабичев Н.Т., Боровский Я.М. Словарь латинских крылатых слов. М.: «Русский язык», 1999.-С. 5-10.

66. Брик, 1997: Брик О.М. Звуковые повторы // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология. Под ред. В.П. Нерознака. -М.: Academia, 1997.-С. 116-120.

67. Бродский, 2000: Бродский Иосиф. Большая книга интервью. М.: «Захаров», 2000. - 703 с.

68. Брюсов, 1975: Брюсов В.Я. Звукопись Пушкина // Брюсов В.Я. Собрание сочинений. В 7-ми т. Том 7. Статьи о Пушкине. Статьи об армянской литературе. «Учители учителей». М.: «Худ. лит.», 1975. - С. 127-148.

69. Будагов, 1965: Будагов Р.А. Введение в науку о языке. М.: «Просвещение», 1965.-492 с.

70. Булыгина, 1970: Булыгина Т.В. Язык в сопоставлении со знаковыми системами иных типов // Общее языкознание. Формы существования, функции, история языка. М.: «Наука», 1970. - С. 140-170.

71. Буракова, 1980: Буракова С.И. Лексико-синтаксическая связь заглавий с текстом: средства импликации. Астрахань, 1980. Деп. в ИНИОН АН СССР. 17.07.80, N5891.

72. Бухаркин, 1990: Бухаркин П.Е. О функции цитаты в повествовательной прозе // Вестн. Ленинград, ун-та. Сер. 2. История, языкознание, литературоведение. 1990. Вып. 3. С. 29-37.

73. Бычков, 1999: Бычков В.В. Эстетические пророчества русского символизма // Полигнозис. 1999, № 1. С. 83-104.

74. Вайнрайх, 1979: Вайнрайх У. Языковые контакты: Состояние и проблемы исследования. Киев: «Вища школа», 1979. - 264 с.

75. Вайнрих, 1987: ВайнрихХ. Лингвистика лжи // Язык и моделирование социального взаимодействия. М.: «Прогресс», 1987. - С. 44-86.

76. Варина, 1976: Варина В.Г. Лексическая семантика и внутренняя форма языковых единиц // Варина В.Г. Принципы и методы семантических исследований.-М.: 1976.-С. 17-23.

77. Василевская, 1979: Василевская Л.И. Синтаксические возможности имени собственного // Системность языковых средств и их функционирования. Межвуз. сборник статей. Куйбышев: 1989. - С. 136-146.

78. Вежбицка, 1978: Вежбицка А. Метатекст в тексте // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. VIII. М.: «Прогресс», 1978. - С. 402-421.

79. Венцлова, 2005: Венцлова Т. «Литовский дивертисмент» // Венцлова Т. Статьи о Бродском. -М.: Baltrus; Новое издательство, 2005. С. 8-25.

80. Верещагин, 1969: Верещагин Е.М. Психологическая и методическая характеристика двуязычия (билингвизма). М.: Изд-во МГУ, 1969. - 160 с.

81. Верещагин, Костомаров, 1971: Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Лингвистическая проблематика страноведения в преподавании русского языка иностранцам. М.: Изд-во МГУ, 1971. - 84 с.

82. Веселова, 1994: Веселова Н.А. Заглавие-антропоним и понимание художественного текста // Литературный текст: проблемы и методы исследования. Тверь: Твер. гос. ун-т, 1994. - С. 153-157.

83. Веселова, 1998: Веселова Н.А. Имя автора в заголовочном комплексе // Материалы 2 конференции «Литературный текст: проблемы и методы исследования». Тверь: ТГУ, 1998. - С. 25-28.

84. Веселова Интернет: Веселова Н.А. Заголовочный комплекс в новейшей русской поэзии: традиция и эксперимент.- URL: http://dll.botik.ru/az/lit/coll/litext5/06ves.htm

85. Веселова, Орлицкий, Скороходов, 1997: Веселова Н.А., Орлицкий Ю.Б., Скороходов М.В. Поэтика заглавия: материалы к библиографии // Литературный текст: проблемы и методы исследования (III). Сб. научн. трудов.- Тверь: Твер. гос. ун-т, 1997. С. 159-179.

86. Видлак, 1967: Видлак С. Проблема эвфемизма на фоне теории языкового поля // Этимология 1965: Материалы и исследования по индоевропейским и другим языкам. М.: «Наука», 1967. - С. 267-285.

87. Виноградов В.В., 1941: Виноградов В.В. Стиль Пушкина. М.: Гослитиздат, 1941.-620 с.

88. Виноградов В.В., 1953: Виноградов В.В. Язык Гоголя и его значение в истории русского языка // Материалы и исследования по истории русского литературного языка. М.: Изд-во АН СССР, т. III, 1953. - С. 4-44.

89. Виноградов В.В., 1954: Виноградов В.В. Язык художественного произведения // ВЯ. 1954, № 5. с. 3-26.

90. Виноградов В.В., 1963: Виноградов В.В. Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика. М.: Изд-во АН СССР, 1963. - 255 с.

91. Виноградов В.В., 1982: Виноградов В.В. Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX веков. М.: «Высшая школа», 1982. - 529 с.

92. Виноградов B.C., 2001: Виноградов B.C. Введение в переводоведение: Общие и лексические вопросы. М.: Изд-во ИОСО РАО, 2001. - 221 с.

93. Виноградова, 1998: Виноградова Н.В. Семантический ореол имени и его составляющие (имя Петр в русской литературе) // Материалы 2 конференции «Литературный текст: проблемы и методы исследования». -Тверь: ТГУ, 1998.-С. 28-31.

94. Винокур, 1959: Винокур Г.О. Понятие поэтического языка // Избранные работы по русскому языку. М.: Учпедгиз, 1959. - С. 388-393.

95. Влахов, Флорин, 1980: Влахов С., Флорин С. Непереводимое в переводе.- М.: «Международные отношения», 1980. 342 с.

96. Волгина, 2003: Волгина А. С. Функция заглавия в автопереводах Иосифа Бродского // Поэтика Иосифа Бродского. Сборник научных трудов.- Тверь: Твер. гос. ун-т, 2003. С. 64-74.

97. Волошинов, 1929: Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка. Л.: 1929.- 188 с.

98. Воробьев, 1999: Воробьев Ю.К. Латинский язык в русской культуре XVII-XVIII веков. Изд-во Мордовского университета. Саранск: 1999.- 240 с.

99. Ворожбитова, 2003: Ворожбитова А.А. Трихотомия «Текст дискурс -произведение» в лингвориторической парадигме // Язык. Текст. Дискурс. Межвуз. сб. науч. трудов. Вып. 1. - Ставрополь: 2003. - С. 17-26.

100. Выготский, 1986: Выготский JI.C. Психология искусства. М.: «Искусство», 1986. - 573 с.

101. Гавранек, 1972: Гавранек Б. К проблематике смешения языков // Новое в лингвистике. Вып. VI. М.: «Прогресс», 1972. - С. 94-111.

102. Гак, Григорьев, 2001: Гак В.Г., Григорьев Б.Б. Теория и практика перевода: Французский язык. М.: «Интердиалект +», 2001. - 456 с.

103. Галеева, 2005: Галеева H.JI. Переводческая дихотомия «культура) -культура2» // Вестник Тверского государственного университета. Серия «Филология». № 1 (7), 2005. С. 12-25.

104. Галкина-Федорук, 1958: Галкина-Федорук Е.М. Об экспрессивности и эмоциональности в языке // Сборник статей по языкознанию. Профессору Моск. ун-та академику В.В. Виноградову в день его 60-летия. М.: 1958. -С. 103-124.

105. Гальперин, 1977: Гальперин И.Р. Грамматические категории текста // Изв. АН СССР. Серия литературы и языка. 1977, № 6. Том. 36. С. 522-532.

106. Гальперин, 1981: Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М.: «Наука», 1981. - 139 с.

107. Гаркавец, Даркандаева, 1989: Гаркавец А.Н., Даркандаева ИТ. Воспроизведение иноязычных единиц как один из факторов развития языка // Языковые ситуации и взаимодействие языков. Киев: «Наукова думка», 1989.-С. 146-178.

108. Гаспаров, 1975: Гаспаров M.JI. Поэзия вагантов // Поэзия вагантов. М.: «Наука», 1975. - С. 421-520.

109. Гей, 1967: Гей Н.К. Искусство слова. О художественности литературы. -М.: «Наука», 1967.-364 с.

110. Гей, 1975: Гей Н.К. Художественность литературы. Поэтика. Стиль. -М.: «Наука», 1975.-471 с.

111. Гейро, 1984: Гейро JI.C. Примечания // Майков А.Н. Сочинения в двух томах. Том первый. М.: «Правда», 1984. - С. 508-564.

112. Гельгардт, 1966: Гельгардт P.P. Теоретические исследования стиля художественной речи // Гельгардт P.P. Избранные статьи. Языкознание. Фольклористика. Калинин: «Моск. рабочий», 1966. - С. 135-142.

113. Головин, 1962: Головин Б.Н. Заметки о грамматическом значении // ВЯ. 1962,№2.-С. 29-37.

114. Голубцов, 2002: Голубцов С.А. Перевод: достижения и перспективы // Семантическая организация и интерпретация дискурса. Под ред. В.В. Зеленской. Майкоп: Адыгейский гос. ун-т, Кубанский гос. ун-т, 2002. -С. 184-191.

115. Голынко-Вольфсон Интернет: Голынко-Вольфсон Дм. Непрозрачные клетки - прозрачные нетки (Парадигма «прозрачности» у Владимира Набокова). Приглашение на карнавал.- URL: http://litpromzona.narod.ru/reflections/golinkol l.html

116. Горбунов, 1966: Горбунов А.П. О сущности экспрессии и формах ее реализации // Вопросы стилистики. Сборник статей к 70-летию со дня рождения проф. К.И. Былинского. М.: Изд-во МГУ, 1966. - С. 224-234.

117. Грановская, 1996: Грановская JI.M. Русский Монпарнас: заметки о языке эмигрантской поэзии первой волны // Язык как творчество. К 70-летию В.П. Григорьева. М.: «ИРЯ РАН», 1996. - С. 126-136.

118. Григорьев, 1979: Григорьев В.П. Поэтика слова: На материале русской советской поэзии.-М.: «Наука», 1979.-343 с.

119. Григорьев, 1986: Григорьев В.П. Словотворчество и смежные проблемы языка поэта. М.: «Наука», 1986. - 255 с.

120. Григорьев, 2003: Григорьев В.П. Словотворчество // Русский язык: Энциклопедия / Под ред. Ю.Н. Караулова. М.: «Большая Российская энциклопедия», 2003. - С. 509.

121. Григорьева, 1977: Григорьева АД. Слово в поэзии Леонида Мартынова и Бориса Слуцкого // Языковые процессы современной русской художественной литературы. Поэзия. М.: «Наука», 1977. - С. 295-391.

122. Гукаленко, 2000: Гукаленко О.В. Теоретико-методологические основы педагогической поддержки и защиты учащихся-мигрантов в поликультурном образовательном пространстве. Автореф. . доктора педагогич. наук.- Ростов н/Д: 2000.-36 с.

123. Гуковский, 1929: Гуковский Г.А. О русском классицизме // Поэтика: Сб. статей. Л.: «Academia», 1929. - С. 21-65.

124. Гумбольдт, 1984: Гумбольдт В. Форма языков // Избранные труды по языкознанию. М.: «Прогресс», 1984. - С. 69-74.

125. Дадье, 1968: Дадье Бернар. Люди между двумя языками // Иностранная литература. 1968, № 4. с. 245-248.

126. Данилевский, 1981: Данилевский Р.Ю. Немецкие стихотворения русских поэтов // Многоязычие и литературное творчество. Л.: «Наука», 1981.-С. 18-63.

127. Дармодехина, 1999: Дармодехина А.Н. Эквивалентность перевода стихотворения П. Верлена «Прогулка под влиянием чувств» // Лексико-семантические проблемы и антропология лингвистики. М., Краснодар: 1999.-С. 165-181.

128. Даурова, 1964: Даурова JI.X. Двуязычие, его виды и этапы развития // Уч. зап. МГПИ им. В.И. Ленина. № 240. М.: 1964. - С. 3-25.

129. Дешериев, 1972: Дешериев ЮД. Предисловие // Проблемы двуязычия и многоязычия. М.: «Наука», 1972. - С. 3-12.

130. Дешериев, 1973: Дешериев ЮД. К методологии, теории билингвизма и методике билингвистических исследований // Методы билингвистических исследований. М.: Институт языкознания АН СССР, 1973. - С. 6-19.

131. Дешериев, 1976: Дешериев ЮД. Двуязычие как объект исследования // Развитие национально-русского двуязычия.-М.: «Наука», 1976.-С. 12-22.

132. Дешериев, Каммари, Меликян 1965: Дешериев ЮД., Каммари М.Д, Меликян М.А. Развитие и взаимообогащение языков народов СССР // Коммунист. 1965, № 13. С. 55-66.

133. Дешериев, Протченко 1972'.Дешериев ЮД., Протченко И.Ф. Основные аспекты исследования двуязычия и многоязычия // Проблемы двуязычия и многоязычия. М.: «Наука», 1972. - С. 26-48.

134. Джанджакова, 1979: Джанджакова Е.В. О поэтике заглавий // Лингвистика и поэтика. М.: «Наука», 1979. - С. 207-214.

135. Джанджакова, 1988: Джанджакова Е.В. Об использовании цитат в заглавиях художественных произведений // Структура и семиотика текста. Межвуз. сб. науч. трудов. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1988. - С. 30-37.

136. Джанджакова, 1989'.Джанджакова Е.В. Типы связи между заглавием и контекстом лирического стихотворения // Системность языковых средстви их функционирования. Межвуз. сборник статей. Куйбышев: 1989. -С. 114-123.

137. Дземидок, 1974: Дземидок Б. О комическом. М.: «Прогресс», 1974. -224 с.

138. Димова, 1975: Димова JI. К определению лирического цикла // Русская филология. IV. Тарту: Тарт. ГУ, 1975. - С. 3-10.

139. Дмитриев, 1977: Дмитриев В.Г. Скрывшие свое имя (Из истории анонимов и псевдонимов). М.: «Наука», 1977. - 313 с.

140. Дмитриева, 1962: Дмитриева Н.А. Изображение и слово. М.: «Искусство», 1962.-314 с.

141. Добричев Интернет: Добричев С.А. О культурологическом аспекте иноязычного терминологического вокабуляра.- URL: http://aeli.altai.ru/nauka/sbornik/2001/dobrichev.html

142. Домащенко, 2005: Домащенко А.В. Еще раз об интерпретации и толковании // Филологические науки. 2005, № 3. С. 16-23.

143. Егорова, 1997: Егорова С.А. Лингвистическая организация текста анекдотов конца XVIII начала XIX вв. Автореф. . канд. филол. наук. - Махачкала: 1997. - 20 с.

144. Евса, 1986: Евса Т.А. Заглавие как первый знак системы целого текста // Системные характеристики лингвистических единиц разных уровней. Межвуз. сборник статей. Куйбышев: 1986. - С. 85-92.

145. Еремина, 1978: Еремина JI.H. Графические средства в художественной системе Льва Толстого // ВЯ. 1978, № 5. С. 25-35.

146. Еремина, 1979: Еремина JI.H. Графика как средство изобразительности в произведениях Л.Н. Толстого // Очерки по стилистике художественной речи. М.: «Наука», 1979. - С. 77-113.

147. Еремина, 1980: Еремина JI.H. Текст и слово в поэзии А. Блока // Образное слово А. Блока. М.: «Наука», 1980. - С. 5-55.

148. Жаккар, 1995: Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда. СПб: «Академический проект», 1995. - 471 с.

149. Жанэ, 1977: Жанэ Д.К. Французский язык в речи персонажей И.С. Тургенева // Романская филология (проблемы и материалы). М.: Изд-во МГУ, 1977. - С. 23-48.

150. Жекулин, 1993: Жекулин Г. «Стихи к Чехии» Марины Цветаевой // Записки русской академической группы в США. Том XXV. 1992-1993. Нью-Йорк: 1993. С. 283-292.

151. Живов, 1996: Живов В.М. Язык и культура в России XVIII века. М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. - 590 с.

152. Жинкин, 1964: Жинкин Н.И. О кодовых переходах во внутренней речи //ВЯ. 1964, №6.-С. 26-38.

153. Жинкин, 1982: Жинкин Н.И. Речь как проводник информации. М.: «Наука», 1982. - 159 с.

154. Жлуктенко, 1974: Жлуктенко Ю.А. Лингвистические аспекты двуязычия. Киев: «Вища школа», 1974. - 176 с.

155. Заборов, 1981: Заборов П.Р. Русско-французские поэты XVIII в. // Многоязычие и литературное творчество. Л.: «Наука», 1981. - С. 66-105.

156. Завьялова, 2001: Завьялова М.В. Исследование речевых механизмов при билингвизме (на материале ассоциативного эксперимента с литовско-русскими билингвами) // ВЯ. 2001, № 5. С. 60-85.

157. Загороднева, 2004: Загороднева А.Р. Русский и английский языки в творчестве И. Бродского // Речь. Речевая деятельность. Текст. Таганрог: ТГПИ, 2004.-С. 198-202.

158. Закирьянов, 1984: Закирьянов К.З. Двуязычие и интерференция. Уфа: Изд-во Башкирского ун-та, 1984. - 81 с.

159. Звегинцев, 1962: Звегинцев В.А. Очерки по общему языкознанию. М.: Изд-во МГУ, 1962.-384 с.

160. Земская, 1959: Земская Е.А. Речевые приемы комического в советской литературе // Исследования по языку советских писателей. М.: Изд-во АН СССР, 1959.-С. 215-278.

161. Земская, 1996: Земская Е.А. Цитация и виды ее трансформации в заголовках современных газет // Поэтика. Стилистика. Язык и культура: Памяти Т.О. Винокур. -М.: «Наука», 1996. С. 157-168.

162. Земская, 2001: Земская Е.А. Умирает ли язык русского зарубежья? // ВЯ. 2001,№ 1.-С. 14-30.

163. Зограф, 1990: Зограф Г.А. Многоязычие // Лингвистический энциклопедический словарь. Гл. ред. В.Н. Ярцева. М.: «Советская энциклопедия», 1990.-С. 303.

164. Зубова, 1988: Зубова JI.B. Художественный билингвизм в поэзии М.Цветаевой // Вестник Ленинградского университета. Сер. 2. 1988. Вып. 4. С. 40-45.

165. Зубова, 1989: Зубова JI.B. Поэзия Марины Цветаевой: Лингвистический аспект. Л.: Изд-во ЛГУ, 1989. - 262 с.

166. Иванов Вяч. Вс., 1976: Иванов Вяч. Вс. Очерки по истории семиотики в СССР. М.: «Наука», 1976. - 303 с.

167. Иванов Вяч. Вс., 1999: Иванов Вяч. Вс. Мертвые языки // Лингвистический энциклопедический словарь. Гл. ред. В.Н. Ярцева. М.: «Советская энциклопедия», 1990.-С. 293-294.

168. Иванова, 1984: Иванова Г.М. Уровни художественной структуры поэтического текста (на материале стихотворения У.Х. Одена "Musee des Beaux Arts") // Текст как объект комплексного анализа в вузе. Л.: Изд-во ЛГПИ, 1984.-С. 57-61.

169. Ильев, 1991: Ильев С.П. Символические значения собственных имен иноязычного происхождения в русской прозе начала XX века: На материале романов Андрея Белого // Wiener Slawistischer Almanach. 1991. Bd. 27.-С. 134-141.

170. Инфантова, 1997: Инфантова Г.Г. Лингвистический анализ текста как филологическая дисциплина // Лисоченко Л.В. Лингвистический анализ художественного текста. Таганрог: 1997. - С. 5-9.

171. Ильяшенко, 1970: Ильяшенко Т.П. Языковые контакты (на материале славяно-молдавских отношений). М.: «Наука», 1970. - 204 с.

172. Кабакчи, 1990: Кабакчи В.В. Прагматика иноязычия // Прагматический аспект предложения и текста. Межвуз. сб. научн. тр. JL: Изд-во ЛГПИ им. А.И. Герцена, 1990. - С. 30-41.

173. Капацинская, 1977: Капацинская Е.В. Изобразительность и выразительность художественной речи // Лексика. Терминология. Стили. Межвуз. сборник. Вып. 6. Горький: 1977. - С. 41-44.

174. Казарин Интернет: Казарин Ю.В. Анаграмма как способ смысловы-ражения в поэтическом тексте // Сетевой журнал «Известия УрГУ», № 17.- URL: http://proceedings.usu.ru/proceedings/N1701/win/08.html

175. Карабчиевский, 2000: Карабчиевский Ю.А. Воскресение Маяковского. Филологический роман. Эссе. М.: «Русские словари», 2000. - 383 с.

176. Карасик, 2002: Карасик В.И. Язык социального статуса. М.: «Гнозис», 2002.-333 с.

177. Караулов, 1976: Караулов Ю.Н. Общая и русская идеография. М.: «Наука», 1976. - 355 с.

178. Караулов, 1987: Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность.- М.: «Наука», 1987. 264 с.

179. Карпова, 1978: Карпова В.В. Иноязычная лексика в художественном тексте (на материале «Жизнь Клима Самгина» М. Горького). Автореф. . канд. филол. наук. М.: 1978. - 20 с.

180. Кассирер, 1998: Кассирер Эрнст. Опыт о человеке. Введение в философию человеческой культуры // Кассирер Эрнст. Избранное. Опыт о человеке. М.: «Гардарика», 1998. - 781 с.

181. Кац, 1991: Кац Б.А. Защитник и подзащитный музыки // Осип Мандельштам. «Полон музыки, музы и муки.»: Стихи и проза. Л.: «Советский композитор», 1991. - С. 7-54.

182. Кацба, 1990: Кацба И.Р. Антономасия в раннем творчестве А.П. Чехова // Языковое мастерство А.П. Чехова. Ростов н/Д: Изд-во Ростовского унта, 1990.-С. 5-11.

183. Кикоть, 1986: Кикоть М.И. Роль семантического и грамматического уровней в организации поэтического текста (на материале стихотворения

184. У.Х. Одена «Остановите часы» // Текст и его компоненты как объект комплексного анализа.-JL: ЛГПИ, 1986.-С. 51-56.

185. Ким Хюн Еун, 2003: Ким Хюн Еун. Стихотворения И. Бродского как метатекст (на материале книги «Часть речи»). Автореф. . канд. филол. наук.-М.: 2003.-24 с.

186. Киньяр, 2000: Кинъяр П. Секс и страх. М.: «Текст», 2000. - 189 с.

187. Кириенко, 1990: Кириенко М.Ю. Изобразительно-выразительные функции макаронической речи в произведениях В. Маяковского // Научная конференция «Риторика и перспективы ее изучения в школе и в вузе». Тезисы докладов. Ростов н/Д: 1990. - С. 51-52.

188. Кириенко, 1992: Кириенко М.Ю. Макароническая речь как функция иноязычных вкраплений. Автореф. . канд. филол. наук. Ростов н/Д: 1992.-22 с.

189. Киселев, 2005: Киселев B.C. Коммуникативная природа метатекстовых образований (на материале русской прозы 2005 конца XVIII первой трети XIX века) // Известия Российской академии наук. Серия литературы и языка. Том 64, № 3. Май-июнь 2005. - С. 13-25.

190. Китанина, 2005: Китанина Э.А. Прагматика иноязычного слова в русском языке: Моногр. Ростов н/Д: РГЭУ «РИНГХ», 2005. - 416 с.

191. Клюкин, 1986: Клюкин ЮЛ. Иноязычные произведения М. Цветаевой // Научные доклады высшей школы: Филологические науки. № 4 (1986). -С. 66-73.

192. Клюкин, 1992: Клюкин Ю. Пушкин по-французски в переводе Цветаевой: (К истории создания) // Wiener Slawistischer Almanach (WSA). Sonder-band (Sdb.) 32 / Hrg. von A. A. Hansen-Loeve, Red. von L. Mnuchin. Wien: 1992.-S. 63-84.

193. Коваленко, 1986: Коваленко А.Г. «Я выхожу на Place de la Concorde» (Иноязычная лексика в поэзии В. Маяковского) // «Русская речь», 1986, №5.-С. 36-41.

194. Ковтунова, 1982: Ковтунова И.И. Вопросы структуры текста в трудах акад. В.В. Виноградова // Русский язык. Текст как целое и компоненты текста. М.: «Наука», 1982. - С. 3-18.

195. Ковтунова, 1986: Ковтунова И.И. Поэтическая речь как форма коммуникации//ВЯ. 1986, № 1,-С. 3-13.

196. Кожевникова, 1988: Кожевникова Н.А. О способах звуковой организации стихотворного текста // Проблемы структурной лингвистики. 1984. Сборник научных трудов. -М., «Наука», 1988. С. 183-211.

197. Кожевникова, 1992: Кожевникова Н.А. Язык Андрея Белого. М.: «Ин-т рус. яз. РАН», 1992. - 256 с.

198. Кожина М., 1966: Кожина М.Н. О специфике художественной и научной речи в аспекте функциональной стилистики. Пермь: Изд-во ПГУ, 1966.-213 с.

199. Кожина Н., 1986: Кожина Н.А. Заглавие художественного произведения: Структура, функции, типология (на материале русской прозы XIX-XX вв.): Автореф. дис. канд. филол. наук. М.: 1986. - 22 с.

200. Кожина Н., 1988: Кожина Н.А. Заглавие художественного произведения: онтология, функции, параметры типологии // Проблемы структурной лингвистики. 1984. Сборник научных трудов. М.: «Наука», 1988. -С. 167-183.

201. Козицкая, 19996: Козицкая Е.А. Эпиграф и текст: о механизме смысло-образования // Литературный текст: проблемы и методы исследования: Сб. науч. тр. Тверь: Твер. гос. ун-т, 1999. - Вып. 5: «Свое» и «чужое» слово в художественном тексте. - С. 53-60.

202. Козлов В., 2005: Козлов В. Непереводимые годы Бродского. Две страны и два языка в поэзии и прозе И. Бродского 1972-1977 годов // Вопросы литературы. 2005, № 3. С. 155-185.

203. Козлов С., 1979: Козлов СЛ. К поэтике заглавий в русской лирике первой половины XIX в. (Пушкин и его современники) // Вопросы жанра и стиля в русской и зарубежной литературе. М.: Изд-во МГУ, 1979. - С. 20-29.

204. Козловский, 1974: Козловский В. Эпиграф // Словарь литературоведческих терминов. Ред.-сост. Л.И. Тимофеев, С.В. Тураев. М.: «Просвещение», 1974.-С. 468.

205. Колеватых, 2005: Колеватых Г.И. Поэтика заголовочного комплекса в лирике Ольги Седаковой // Русский язык и литература рубежа XX-XXI веков: Специфика функционирования. Самара, Изд-во СГПУ, 2005. - С. 544-549.

206. Колосова, 1982: Колосова НА. Нетранслитерированные французские элементы в языке А.С. Пушкина. Автореф. . канд. филол. наук. Саратов: 1982.-21 с.

207. Комиссаров, 1973: Комиссаров В.Н. Слово о переводе. М.: «Международные отношения», 1973. - 215 с.

208. Комиссаров, 1980: Комиссаров В.Н. Лингвистика перевода. М.: «Международные отношения», 1980. - 167 с.

209. Конецкая, 1978: Конецкая В.П. Лексико-семантические характеристики языковых реалий // Великобритания. Лингвострановедческий словарь. -М.: «Русский язык», 1978. С. 463-466.

210. Королев, 2004: Королев Д.А. Эквивалентность перевода и способы ее достижения (на материале произведений А.П. Чехова) // XXII Чеховские чтения (Материалы лингвистической секции): Сб. науч. тр. Таганрог: Изд-во ТГПИ, 2004. - с. 193-197.

211. Костецкий, 1975: Костецкий А.Г. Содержательные функции поэтической графики. Автореф. канд. филол. наук. Киев: 1975. - 24 с.

212. Костомаров, 1971: Костомаров В.Г. Русский язык на газетной полосе. -М.: Изд-во МГУ, 1971.-267 с.

213. Котелова, 1990: Котелова Н.З. Неологизмы // Лингвистический энциклопедический словарь. Гл. ред. В.Н. Ярцева. М.: «Советская энциклопедия», 1990.-С. 331.

214. Кошевая, 1982: Кошевая И.Г. Название как кодированная идея текста // Иностранные языки в школе. 1982, № 2. С. 8-10.

215. Крейд, 1991: Крейд В. Поэзия первой эмиграции // Ковчег: Поэзия первой эмиграции. М.: «Политиздат», 1991. - С. 3-21.

216. Крепе, 1984: Крепе М. О поэзии Иосифа Бродского. Michigan: Ardis. Ann Arbor, 1984. - 278 с.

217. Кржижановский, 1931: Кржижановский С. Поэтика заглавий. М.: 1931.-32 с.

218. Кржижановский, 1989: Кржижановский С. Искусство эпиграфа (Пушкин) // Литературная учеба. 1989, № 3. С. 102-112.

219. Крупное, 1976: Крупное В.Н. В творческой лаборатории переводчика. Очерки по профессиональному переводу. М.: «Международные отношения», 1976.-190 с.

220. Крупное, 1979: Крупное В.Н. Курс перевода. Английский язык. Общественно-политическая лексика. М.: Изд-во «Международные отношения», 1979.-231 с.

221. Крысин, 1968: Крысин Л.П. Иноязычные слова в современном русском языке. М.: «Наука», 1968. - 208 с.

222. Крысин, 1996: Крысин Л.П. Эвфемизмы в современной русской речи // Русский язык конца XX столетия (1985-1995). М.: «Языки русской культуры», 1996.-С. 384-408.

223. Крысин, 1998: Крысин Л.П. Иноязычное слово в роли эвфемизма // Русский язык в школе. 1998, № 2. С. 71-74.

224. Крюкова, 2002: Крюкова Н.Ф. Метафорическая динамика графики текста // Языковые подсистемы: стабильность и движение. Сборник научных трудов. Тверь: Твер. гос. ун-т, 2002. - С. 52-57.

225. Кудашова, 2004: Кудашова Н.Н. Антропоцентрическая парадигма заглавий немецких прозаических текстов // Вестник Московского университета. Серия 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2004, № 2. -С. 61-69.

226. Кузьмина, 1997а: Кузьмина Н.А. Эпиграф в коммуникативном пространстве художественного текста. Вып. 2 // Вестник Омского университета, 1997.-С. 60-63.

227. Кузьмина, 19976: Кузьмина Н.А. Эпиграф как стилистическое средство и его роль в композиции стихотворения // Литературный текст: проблемы и методы исследования (III). Сб. научн. трудов. Тверь: Твер. гос. ун-т, 1997.-С. 68-79.

228. Куликов, Мартиневский, 1986: Куликов Г.И., Мартиневский В.И. От авторов // Куликов Г.И., Мартиневский В.И. Страноведческие реалии немецкого языка. Минск: «Вышэйшая школа», 1986. - С. 5-7.

229. Куликова, 1983: Куликова И.С. Эстетическая функция в ее отношении к эстетическому значению // Аспекты и приемы анализа текста художественного произведения. Межвузовский сборник научных трудов. Л.: 1983.-С. 61-70.

230. Куллэ, 2003: Куллэ В.А. (составитель). Иосиф Бродский. Хронология жизни и творчества (1940-1972) // Мир Иосифа Бродского. Путеводитель. СПб: Изд-во журнала «Звезда», 2003. - С. 5-19.

231. Кухаренко, 1988: Кухаренко В.А. Интерпретация текста. М.: «Просвещение», 1988. - 120 с.

232. Куцый, 1981: Куцый В.В. Визуальный текст как носитель прагматических значений // Лингвистика текста и методика преподавания иностранных языков. Киев: Изд-во при Киевском госуниверситете. 1981. - С. 48-53.

233. Кушнер, 1980: Кушнер А. Перекличка // Вопросы литературы. 1980, № 1.-С. 212-228.

234. Кязимов, 2004: Кязимов Г. Теория комического (проблемы языковых средств и приемов). Баку: «Асполиграф», 2004. 266 с.

235. Лавров, 1997: Лавров А.В. Комментарии // Андрей Белый о Блоке. Воспоминания. Статьи. Дневники. Речи. -М.: «Автограф», 1997. С. 513-585.

236. Лавров, Тименчик, 1990: Лавров А., Тименчик Р. «Милые старые миры и грядущий век». Штрихи к портрету М. Кузмииа // Кузмии М. Избранные произведения. Л.: «Худ. лит.», 1990. С. 3-16.

237. Ларин, 1963: Ларин Б.А. О филологии близкого будущего // Филологические науки. 1963,№ 1 (21).-С. 189-196.

238. Ларин, 1974: Ларин Б.А. Эстетика слова и язык писателя. Л.: «Нева», 1974.-245 с.

239. Лебедева, 1984: Лебедева М.С. Образность как компонент лексического значения слова // Сборник научных трудов Московского ордена Дружбы Народов гос. пед. института иностранных языков им. М. Тореза. Вып. 233. -М.: 1984.-С. 63-69.

240. Левин, 1981: Левин Ю.Д. Немецко-русский поэт Э.И. Губер // Многоязычие и литературное творчество. Л.: «Наука», 1981. - С. 106-123.

241. Левина, 2004: Левина Э.А. Национально-специфические слова-реалии как проблема переводоведения // Язык. Текст. Дискурс: Межвузовский научный альманах. Вып. 2. Ставрополь, Пятигорск: 2004. - С. 309-312.

242. Левинтон, 1971: Левинтон Г.А. К проблеме литературной цитации // Материалы 26-й научной студенческой конференции. Литературоведение. Лингвистика. Тарту: 1971. - С. 52-54.

243. Левинтон, 1973: Левинтон Г.А. Поэтический билингвизм и межъязыковые влияния: Язык как подтекст // Вторичные моделирующие системы. -Тарту: 1973.-С. 30-33.

244. Лённквист, 2004: Лённквист Б. Семиотические функции французского языка в романе «Анна Каренина» // Лотмановский сборник. 3. Тартуский университет. М.: «О.Г.И.», 2004. - С. 357-366.

245. Леонтьев, 1966: Леонтьев А.А. Иноязычные вкрапления в русскую речь // Вопросы культуры речи. Вып. 7. М.: 1966. - С. 60-67.

246. Липская, 2005: Липская Л.И. Предваряющий дискурс: функции предисловия в современном романе // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2005. № 2. С. 97-116.

247. Листрова-Правда, 1986: Листрова-Правда Ю.Т. Отбор и употребление иноязычных вкраплений в русской литературной речи XIX века. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1986. - 143 с.

248. Лосев А.Ф., 1973: Лосев А.Ф. Овидий // Античная литература. М.: «Просвещение». 1973. - С. 352-369.

249. Лосев А., 1980: Лосев Алексей. Английский Бродский // Часть речи.к*

250. Альманах литературы и искусства. 1980, № 1. Нью-Йорк: «Серебряный век». - С. 53-60.

251. Лосев Л., 2000: Лосев Л. Примечания с примечаниями // Новое литературное обозрение. № 45 (2000). М.: 2000. - С. 153-159.

252. Лотман М., 1995: Лотман М. Мандельштам и Пастернак (попытка кон-трастивной поэтики). Таллинн: Aleksandra, 1996. - 175 с.

253. Лотман Ю., 1970: Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М.: «Искусство», 1970. - 384 с.

254. Лотман Ю., 1981: Лотман Ю.М. Семиотика культуры и понятие текста // Труды по знаковым системам. XII: Ученые записки Тартуского университета. Тарту: 1981. Вып. 515.-С. 3-7.

255. Лотман Ю., 1983: Лотман Ю.М. Роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий. Л.: «Просвещение», 1983.-416 с.

256. Лотман Ю., 1988: Лотман Ю.М. Вместо заключения // Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин. Лермонтов. Гоголь. Книга для учителя. М.: «Просвещение», 1988. - С. 345-349.

257. Лотман Ю., 1996: Лотман Ю.М. Графический образ поэзии // Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. СПб: «Искусство - СПб», 1996. - С. 77-81.

258. Лук, 1968: Лук А.Н. О чувстве юмора и остроумии. М.: «Искусство», 1968.- 192 с.

259. Лукин, 1999: Лукин В.А. Художественный текст. Основы лингвистической теории и элементы анализа. М.: «Ось-89», 1999. - 191 с.

260. Лукьянов, 1991: Лукьянов С.А. Аппликативный каламбур. Автореф. . канд. филол. наук. М.: 1994. - 20 с.

261. Лукьянова, 1966: Лукьянова Л.А. О соотношении понятий экспрессивности, эмоциональности, оценочности // Актуальные проблемы лексикологии и словообразования. Сборник научных трудов. Вып. 5. Новосибирск: 1966.-С. 3-21.

262. Любимова et al., 1996: Любимова Н.А., Пинежанинова Н.П., Сомова Е.Г. Звуковая метафора в поэтическом тексте. СПб: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 1996. - 140 с.

263. Люксембург, Рахимкулова, 1996: ЛюксембургА.М, РахимкуловаГ.Ф. Магистр игры Вивиан Ван Бок (Игра слов в прозе Владимира Набокова в свете теории каламбура). Ростов н/Д: Изд-во Ростовского ун-та, 1996. -201 с.

264. Маковский, 1971: Маковский М.М. Теория лексической аттракции. (Опыт функциональной типологии лексико-семантических систем). М.: «Наука», 1971.-252 с.

265. Маковский, 1989: Маковский М.М. Удивительный мир слов и значений: Иллюзии и парадоксы в лексике и семантике. М.: «Высшая школа», 1989.-199 с.

266. Мальцева, 1986: Мальцева О.А. Эмоционально-экспрессивная и эстетическая функции лексики словесного портрета в романах Джона Фаулза // Текст и его компоненты как объект комплексного анализа. Л.: ЛГПИ, 1986.-С. 71-77.

267. Мамардашвили, Пятигорский, 1997: Мамардашвили М.К., Пятигорский A.M. Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке. М.: Школа «Языки русской культуры», 1999. - 216 с.

268. Мандельштам Н., 1987: Мандельштам Н.Я. Книга третья. Париж: YMCA-Press, 1987.-335 с.

269. Марков, 1994: Марков В.Ф. Трактат о трехгласии // Марков В.Ф. О свободе в поэзии: Статьи, эссе, разное. СПб.: Изд-во Чернышева, 1994. -366 с.

270. Марков, 2005: Марков В.Ф. «Гостиница для путешествующих в прекрасном» // «Звезда», 2005, № 2. С. 211-218.

271. Мартине, 1972: Мартине А. Распространение языка и структурная лингвистика // Новое в лингвистике. Вып. VI. -М.: «Прогресс», 1972. С. 43-55.

272. Мартине, 1979: Мартине А. Предисловие // Вайнрайх У. Языковые контакты. Состояние и проблемы исследования. Киев: «Вища школа», 1979.-С. 18-21.

273. Медведева, 1985: Медведева С.Ю. К истории изучения поэтического языка // Структура и функционирование поэтического текста. Очерки лингвистической поэтики. М.: «Наука», 1985. - С. 37-72.

274. Мегентесов, Никишин, 2002: Мегентесов С.А., Никишин Я.К. Языковая игра в анекдотах (на материале черного юмора) // Семантическая организация и интерпретация дискурса. Под ред. проф. В.В. Зеленской. Майкоп: Куб. ГУ,2002.-С. 50-81.

275. Минц, 1999: Минц З.Г. Функция реминисценций в поэтике А. Блока // Минц З.Г. Поэтика Александра Блока. СПб: «Искусство-СПб», 1999. -С. 362-388.

276. Михайлов, 1987: Михайлов М.М. О разновидностях двуязычия // Двуязычие и контрастивная грамматика. Межвузовский сборник научных трудов. Чебоксары: 1987. - С. 4-8.

277. Морозов, 2003: Морозов А.В. Межъязыковой синонимический ряд как реализация семантико-деривационного потенциала русского слова // Филологические науки. 2003, № 4. С. 77-83.

278. Мороховский et al., 1984: Мороховский А.Н., Воробьева О.П., JIuxo-шерст Н.И., Тимошенко З.В. Стилистика английского языка. Киев, «Вища школа», 1984. - 248 с.

279. Москальская, 1981: Москальская О.И. Грамматика текста. М.: «Высшая школа», 1981. -184 с.

280. Москвин, 2001: Москвин В.П. Эвфемизмы: системные связи, функции и способы образования // ВЯ. 2001, № 3. С. 58-70.

281. Мосягин Интернет: Мосягин А.А. Межъязыковая омонимия как проблема трансформации авторской картины мира при переводе. 1999.-URL: http://mosyagin.narod.ru/dip/dl.htm

282. Мурзин, 1994: Мурзин JI.H. Язык, текст и культура // Человек текст -культура. - Екатеринбург: «Полиграфист», 1994. - С. 160-169.

283. Набоков, 1999: Набоков В.В. Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина. М.: НПК «Интелвак», 1999. - С. 239-240.

284. Натев, 1966: Натев А. Искусство и общество. М.: «Прогресс», 1966. -320 с.

285. Никитина, 1996: Никитина С.Е. Паронимическая аттракция или народная этимология? // Язык как творчество. К 70-летию В.П. Григорьева. М.: «ИРЯ РАН», 1996. - С. 318-325.

286. Николаев Д., 1962: Николаев Д. Смех оружие сатиры. - М.: «Искусство», 1962.-224 с.

287. Николаев С., 1986: Николаев С.Г. Двойные контактные повторы с асе-мантизированными сегментами (на материале современного русского языка). Автореф. канд. филол. наук. Ростов н/Д: 1986.-25 с.

288. Николаев С., 1999: Николаев С.Г. О стилистической значимости транслитерированного компонента в художественном переводе // Филологический вестник Ростовского государственного университета. 1999, №2. -С. 39-45.

289. Николаев С., 2001 -.Николаев С.Г. Двуязычие и поэтическое творчество: к постановке проблемы в лингвистике // Многоязычие как элемент культурного наследия. Материалы междунар. конференции. Ростов н/Д: Изд-во ООО «ЦВВР», 2001. - С. 83-87.

290. Николаева, 1987: Николаева Т.М. Метатекст и его функции в тексте (на материале Мариинского Евангелия) // Исследования по структуре текста. -М.: «Наука», 1987.-С. 133-147.

291. Николаева, 1990: Николаева Т.М. Текст // Лингвистический энциклопедический словарь. Гл. ред. В.Н. Ярцева. М.: «Советская энциклопедия», 1990.-С. 507.

292. Олейник, 2005: Олейник М.А. Литературный текст как транслятор культуры // Известия высших учебных заведений. Северо-Кавказский регион. Обществ, науки. Спецвыпуск. Филология. 2005. С. 78-82.

293. Орлицкий, 1991: Орлицкий Ю.Б. Стих и проза в русской литературе: Очерки истории и теории. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1991. - 200 с.

294. Орлицкий, 2002а: Орлицкий Ю.Б. Веков минувших палиндромы // Новый палиндромический словарь современного русского языка. М.: Изд-во ДООС и Елены Пахомовой, 2002. - С. 19-24.

295. Орлицкий, 20026: Орлицкий Ю.Б. Стих и проза в русской литературе. -М.: РГГУ, 2002.-685 с.

296. Падучева, 1996: Падучева Е.В. Семантические исследования: семантика времени и вида в русском языке. М.: Школа «Языки русской культуры», 1996.-464 с.

297. Панасюк, 1973: Панасюк А.Т. К вопросу об экспрессии как лингвистической категории // Вестник МГУ. Серия X. Филология. № 6. 1973. -С. 29-38.

298. Панов, 1979: Панов М.В. Современный русский язык. Фонетика. М.: «Высшая школа», 1979. - 256 с.

299. Пермяков, 1998: Пермяков И.В. Авторский перевод: соотношение смысла и выражения // Языковая личность: система, нормы, стиль. Волгоград: «Перемена», 1998. - С. 83-84.

300. Петровский, 1962: Петровский Ф.А. Латинские эпиграфические стихотворения. М.: Изд-во АН СССР, 1962. - 152 с.

301. Пешковский, 1929: Пешковский A.M. Еще раз к вопросу о предмете синтаксиса // Рус. яз. в советской школе. 1929, № 2. С. 47-58.

302. Пигарев, Николаев, 1980: Пигарев К.В., Николаев А.А. Примечания // Тютчев Ф.И. Сочинения в двух томах. Том 1. М.: «Правда», 1980. -С. 298-364.

303. Пинский, 1983: Пинский JI.E. Комическое // Философский энциклопедический словарь. -М.: «Советская энциклопедия», 1983. С. 265-266.

304. Плеханова, 2000: Плеханова И. Формула превращения бесконечности в метафизике Бродского // Иосиф Бродский и мир. Метафизика, античность, современность. СПб: Изд-во журнала «Звезда», 2000. - С. 36-53.

305. Поливанов, 1963: Поливанов Е.Д. Общий фонетический принцип всякой поэтической техники // ВЯ. 1963, № 1. С. 99-112.

306. Полухина, 1997: Полухина В.П. Бродский глазами современников. Сборник интервью. СПб: «Журнал "Звезда"», 1997. - 336 с.

307. Полухина, 2005: Полухина В.П. Беседа с Зофьей Ратайчак-Капусцинской // «Звезда». 2005, № 5. С. 175-182.

308. Поляков, 1995: Поляков Д. Звездный язык Велимира Хлебникова и принципы анаграммирования // Русская филология. 6: Сборник научных работ молодых филологов. - Тарту: 1995. - С. 91-99.

309. Попова, 2004: Попова М.К. Национальная идентичность и ее отражение в художественном сознании. Воронеж: Изд-во ВГУ, 2004. - 170 с.

310. Потебня, 1905: Потебня А.А. Из записок по теории словесности. -Харьков: 1905.-652 с.

311. Потебня, 1976: Потебня А.А. Эстетика и поэтика. М.: «Искусство», 1976.-614 с.

312. Преображенский, 1989: Преображенский С.Ю. К типологии метатек-стовых отношений: аллюзия и цитата // Русская альтернативная поэзия XX в. М.: «Филологии, ф-тет МГУ им. Ломоносова», 1989. - С. 42-57.

313. Пронь, 2004: Пронь Н.В. Синтаксические приемы интимизации авторского повествования в прозе А.П. Чехова // XXII Чеховские чтения (Материалы лингвистической секции): Сб. науч. тр. Таганрог: Изд-во Таганрог. гос. пед. ин-та, 2004. - С. 101-105.

314. Птахова, 1997: Птахова И. Простая красота буквы. СПб: «Русская Графика», 1997.-288 с.

315. Пузырев, 1995: Пузырев А.В. Анаграммы как явление языка: Опыт системного осмысления. М., Пенза: Ин-т языкознания РАН, ПГПУ им. В.Г. Белинского, 1995. - 378 с.

316. Пузырев, Шадрина, 1990: Пузырев А.В., Шадрина Е.У. Жан Старобин-ский о теории анаграмм Ф. де Соссюра // Фоносемантические исследования: Межвузовский сб. науч. трудов. Пенза: 1990. - С. 69-86.

317. Пустыгина, 1977: Пустыгина Н.Г. Цитатность в романе Андрея Белого «Петербург» (статья 1) // Уч. зап. Тартуского госуниверситета. Вып. 414. Труды по рус. и слав. Филологии. XXVIII. Литературоведение. Тарту: 1977.-С. 80-97.

318. Пухначев, 1981: Пухначев Ю.В. Число и мысль. Вып. 4 (Четыре измерения искусства). -М.: «Знание», 1981. 176 с.

319. Распоров, 1972: Распоров ИЛ. Номинативные предложения, именная тема и номинативный заголовок // Материалы по русско-славянскому языкознанию. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1972. - С. 145-151.

320. Рат-Вег, 1982: Рат-Вег И. Король анаграмм // Рат-Вег И. Комедия книги. М.: «Книга», 1982. - С. 441-449.

321. Ратгауз, 1974: Ратгауз Г.И. Справки о поэтах // Золотое перо. Немецкая, австрийская и швейцарская поэзия в русских переводах. 1812-1970. М.: «Прогресс», 1974. - 735 с.

322. Рахимов, 1979: Рахимов X. О заголовочном комплексе в художественных репортажах // Лингвистика текста. Сборник научных трудов. Вып. 141.-М.: МГПИИЯ, 1979.-С. 129-137.

323. Ревякина, 2001: Ревякина А. А. Имажинизм // Литературная энциклопедия терминов и понятий. М.: НПК «Интелвак», 2001. - С. 294-296.

324. Рецкер, 1974: Рецкер Я.И. Теория перевода и переводческая практика. Очерки лингвистической теории перевода. М.: Изд-во «Международные отношения», 1974.-216 с.

325. Рецкер, 1982: Рецкер Я.И. Пособие по переводу с английского языка на русский. М.: «Просвещение», 1982. 159 с.

326. Реформатский, 1967: Реформатский А.А. Введение в языкознание.- М.: «Просвещение», 1967. 542 с.

327. Риффатер, 1980: Риффатер М. Критерии стилистического анализа // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. IX. Лингвостилистика. М.: «Прогресс», 1980.-С. 69-97.

328. Ровнякова, 1981: Ровнякова Л.И. Русские стихи Болеслава Лесьмяна (к проблеме русско-польского билингвизма) // Многоязычие и литературное творчество. Л.: «Наука», 1981. - С.290-315.

329. Рогачевская, 1989: Рогачевская Е.В. О некоторых особенностях средневековой цитации (на материале ораторской прозы Кирилла Туровского) // Филологические науки, 1989, № 3. С. 16-20.

330. Рождественский, 2000: Рождественский Ю.В. Введение в культурове-дение. М.: «Добросвет», 2000. - 288 с.

331. Розенталь, 1979: Розенталь Д.Э. Современный русский язык. М.: «Высшая школа», 1979. Ч. 1. - 316 с.

332. Розенцвейг, 1972: Розенцвейг В.Ю. Языковые контакты. Л.: «Наука», 1972.-80 с.

333. Рубинштейн, 2000: Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии.- СПб: «Питер», 2000. 712 с.

334. Рубцова, 2004: Рубцова Е.Ю. Прагматика чеховских антропонимов // XXII Чеховские чтения (Материалы лингвистической секции): Сб. науч. тр. Таганрог: Изд-во Таганрог, гос. пед. ин-та, 2004. - С. 105-108.

335. Рыжова, 1981: Рыжова М.И. Немецкие стихи словенских поэтов в контексте развития словенской национальной литературы (XIX в.) // Многоязычие и литературное творчество. Л.: «Наука», 1981. - С. 240-289.

336. Савченко, 1978: Савченко А.Н. Образно-эмоциональная функция речи и поэтическая речь. Ростов н/Д: Изд-во Ростовского ун-та, 1978. - 128 с.

337. Садовский, 1983: Садовский В.Н. Система // Философский энциклопедический словарь. -М.: «Советская энциклопедия», 1983. С. 610-611.

338. Санников, 1999: Санников В.З. Русский язык в зеркале языковой игры. М.: «Языки русской культуры», 1999. 541 с.

339. Санников, 2005: Санников В.З. Об истории и современном состоянии русской языковой игры // ВЯ. 2005, № 4. С. 3-20.

340. Семенко, 1970: Семенко ИМ. Мандельштам переводчик Петрарки // Вопросы литературы. 1970, № 10.-С. 153-169.

341. Семенко, 1977: Семенко ИМ. Примечания // Батюшков К.Н. Опыты в стихах и прозе. М.: «Наука», 1977. - С. 493-595.

342. Семенова, 2002: Семенова Н.В. Цитата в художественной прозе (на материале произведений В. Набокова). Моногр. Тверь: Твер. гос. ун-т, 2002.-200 с.

343. Семчинский, 1973: Семчинский С.В. Семантическая интерференция языков (на материале славяно-восточно-романских языковых контактов). Автореф. доктора филол. наук. Киев: 1973. - 56 с.

344. Семьян, 2005: Семьян Т.Ф. Композиционные средства набора как прием визуализации текста в современной прозе // Русский язык и литература рубежа XX-XXI веков: Специфика функционирования. Самара, Изд-во СГПУ, 2005.-С. 614-618.

345. Сердобинцев, 1977: Сердобинцев Н.Я. Текст и стиль // Филологические науки. 1977, №6.-С. 42-51.

346. Силкина, 2004: Силкина Л.В. Французский язык как элемент иронической характеристики у Чехова // XXII Чеховские чтения (Материалы лингвистической секции): Сб. науч. тр. Таганрог: Изд-во Таганрог, гос. пед. ин-та,2004.-С. 231-236.

347. Скребнев, 1994: Скребнев Ю.М. Основы стилистики английского языка. М.: «Высшая школа», 1994. - 240 с. (на англ. языке).

348. Слышкин, 1998: Слышкин Г.Г. К вопросу о методике выявления национальных прецедентных текстов // Языковая личность: система, нормы, стиль. Волгоград: «Перемена», 1998. - С. 99-100.

349. Смирнов, 1977: Смирнов И.П. Художественный смысл и эволюция поэтических систем. -М.: «Наука», 1977. 203 с.

350. Смит, 2001: СмитДж. Ст. Образ Англии в поэзии русской эмиграции: «В Англии» Иосифа Бродского // Литературная учеба. 2001, № 1. С. 56-62.

351. Соколов, 1968: Соколов А.Н. Теория стиля. М.: «Искусство», 1968. -223 с.

352. Соссюр, 1977: Соссюр Ф. де. Труды по языкознанию. М.: «Прогресс», 1977.-695 с.

353. Степанов А., 2003: Степанов А.Г. Типология фигурных стихов и поэтика Бродского // Поэтика Иосифа Бродского. Сборник научных трудов. Тверь: Твер. гос. ун-т, 2003. - С. 242-264.

354. Степанов Ю., 1975: Степанов Ю.С. Основы общего языкознания. М.: «Просвещение», 1975.-271 с.

355. Степанов Ю., 1985: Степанов Ю.С. В трехмерном пространстве языка: Семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства. М.: «Наука», 1985.-335 с.

356. Стефанович, 1963 : Стефанович В. Переводчица русских и немецких поэтов // Русская литература. 1963, № 4. С. 142-151.

357. Столяров, 1927: Столяров М.П. К проблеме поэтического образа // Ars poetica. Гос. Акад. худож. наук. Подсекция теоретич. поэтики. Вып. 1. -М.: 1927.-С. 101-126.

358. Стоянович Интернет: Стоянович А. Стереотипные компоненты архитектоники научного текста. - URL: http://www.psu.ru/pub/filologl/l7.rtf

359. Страхова, 1979: Страхова B.C. Внешние средства организации текста // Лингвистика текста. Сборник научных трудов. Вып. 141. М.: МГПИИЯ, 1979.-С. 150-159.

360. Суперанская, 1978: Суперанская А.В. Принципы передачи безэквивалентной лексики // Великобритания. Лингвострановедческий словарь.- М.: «Русский язык», 1978. С. 467-480.

361. Суперанская, 2003: Суперанская А.В. Транслитерация // Русский язык: Энциклопедия / Под ред. Ю.Н. Караулова. М.: «Большая Российская энциклопедия», 2003. - С. 569-570.

362. Сусов, 2003: Сусов ИЛ. История науки о языке: Учеб. для студентов старших курсов и аспирантов. Тверь: Твер. гос. ун-т, 2003. - 315 с.

363. Тамерьян, 2004: Тамеръян Т.Ю. Вопросы типологии при осетино-русском двуязычии // Известия высших учебных заведений. СевероКавказский регион. Обществ, науки. 2004, № 4. С. 103-107.

364. Тарасова, 1990: Тарасова В.К. Поэтический текст как коммуникативный поиск (Поэтика Э. Дикинсон) // Прагматический аспект предложения и текста. Межвуз. сб. научн. тр. Л.: Изд-во ЛГПИ им. А.И. Герцена, 1990.-С. 121-130.

365. Тищенко, 2005: Тищенко О.В. К вопросу об иноязычных словах в поэтическом тексте (на материале русской поэзии XX века) // Язык как система и деятельность. Ростов-на-Дону: ООО «Сигма», 2005. - С. 173-178.

366. Томахин, 1997: Томахин Г.Д. Реалии в языке и культуре // Иностранные языки в школе, 1997, № 3. С. 13-18.

367. Томашевский, 1959: Томашевский В.В. Стилистика и стихосложение.- Л.: «Учпедгиз», 1959. 535 с.

368. Томашевский, 1996: Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика.- М.: «Аспект Пресс», 1996. 334 с.

369. Топоров, 1981: Топоров В.Н. Из исследований в области анаграммы // Структура текста -81: Тезисы симпозиума. М.: 1981. - С. 119-121.

370. Топоров, 1987: Топоров В.Н. К исследованию анаграмматических структур (анализы) // Исследования по структуре текста. М.: «Наука», 1987.-С. 193-238.

371. Трофимова, 1994: Трофимова Ю.М. Изменение содержательных параметров текста при переводе. На материале готского языка // Подвижность языковых систем. Тверь: Твер. гос. ун-т, 1994. - С. 120-127.

372. Турбин, 1985: Турбин В.Н. Ситуация двуязычия» в творчестве Пушкина и Лермонтова // Лермонтовский сборник. Л.: «Наука», 1985. - С. 91—103.

373. Тынянов, 1965: Тынянов Ю.Н. Проблема стихотворного языка. — М.: «Сов. писатель», 1965.-451 с.

374. Унбегаун, 1989: Унбегаун Б.О. Русские фамилии. М.: «Прогресс», 1989.-441 с.

375. Факторович, 1994: Факторович A.JI. Взаимодействие заглавия и подзаголовка: о предтекстовом единстве в публицистическом тексте // Современные СМИ: истоки, концепции, поэтика. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1994. - С. 26-27.

376. Фатеева, 1991: Фатеева Н.А. О лингвопоэтическом и семиотическом статусе заглавий стихотворных произведений (на материале русской поэзии XX в.) // Поэтика и стилистика. 1988-1990. М.: «Наука», 1991. -С. 108-124.

377. Федорчук, 1999: Федорчук Е.В. О явлении лексической аттракции в русском и украинском языках // Ученые записки благовещенского государственного педагогического университета. Гуманитарные науки. Т. 18. Вып. 2. Благовещенск, 1999.

378. Фененко, 2001: Фененко Н.А. Язык реалий и реалии языка. Воронеж: Изд-во ВГУ, 2001.-139 с.

379. Филин, 1972: Филин Ф.П. Современное общественное развитие и проблема двуязычия // Проблемы двуязычия и многоязычия. М.: «Наука», 1972.-С.13-25.

380. Финкель, 1962: Финкель A.M. Об автопереводе (на материале авторских переводов Г.Ф. Квитки-Основьяненко) // Теория и критика перевода. JL: Изд-во ЛГУ, 1962.-С. 104-125.

381. Фоменко, 1982: Фоменко И.В. О поэтике лирического цикла // Филологические науки. 1982, № 2. С. 37-44.

382. Фоменко, 1984: Фоменко И.В. О поэтике лирического цикла. Учебное пособие. Калинин: КГУ, 1984. - 79 с.

383. Фоменко, 1998: Фоменко И.В. Цитата // Русская словесность. 1998, № 1.-С. 73-78.

384. Фрейд, 1991: Фрейд Зигмунд. Введение в психоанализ. Лекции. М.: «Наука», 1991.-455 с.

385. Фролов, 2005: Фролов К.А. Адресат как внутритекстовая категория // Вестник Тверского государственного университета. Серия «Филология». № 1 (7), 2005.-С. 180-186.

386. Хазагеров, 1977: Хазагеров Т.Г. К вопросу о мотивированной и произвольной связи означающего и означаемого // Известия СевероКавказского научного центра высшей школы. Обществ, науки. 1977, № 3. -С. 39-45.

387. Хазагеров, 1992: Хазагеров Т.Г. Экспрессивная стилистика и методика анализа художественных текстов // Проблемы экспрессивной стилистики. Вып. 2. Ростов н/Д: 1992. - С. 47-55.

388. Хазагеров, Николаев, 1986: Хазагеров Т.Г., Николаев С.Г. Стилистические фигуры в ораторской речи. В помощь лектору. Ростов н/Д: Общ-во «Знание», 1986. - 17 с.

389. Хазагеров, Ширина, 1994: Хазагеров Т.Г., Ширина JI.C. Общая риторика. Курс лекций и словарь риторических фигур. Ростов н/Д: Изд-во Ростовского ун-та, 1994. - 190 с.

390. Хазагеров et al., 1998: Хазагеров Т.Г., Ширина Л.С., Богуславская В.В., Ширина Е.В. Стилистика и риторика в схемах, таблицах, иллюстрациях. Ч. 1. Экспрессивные средства языка. Ростов н/Д: Изд-во Ростовского унта, 1998.-24 с.

391. Ханазаров, 1963а: Ханазаров К.Х. Русский язык второй родной язык народов СССР // Русский язык в национальной школе. 1963, № 3.

392. Ханазаров, 19636: Ханазаров К.Х. Сближение наций и национальные языки в СССР. Ташкент: «АН Узбекской ССР», 1963. - 240 с.

393. Харциев, 1907: Харциев В.И. Элементарные формы поэзии // Вопросы теории и психологии творчества. Т. 1. Харьков: 1907. - С. 160-199.

394. Харченко, 1969: Харченко Н.П. Заглавия, их форма и структура (Из истории вопроса)// Уч. зап. ЛГПИ им. Герцена. Л.: 1969. Т. 366. - С. 101-109.

395. Хауген, 1972: Хауген Э. Языковой контакт // Новое в лингвистике. Вып. VI. М.: «Прогресс», 1972. - С. 61-80.

396. Хегай, 1985: Хегай М.А. О типах билингвизма // Русский язык в национальной школе. 1985, № 2. С. 95-96.

397. Хлебников, 1987а: Хлебников Велимир. Свояси // Хлебников Велимир. Творения. М.: «Сов. писатель», 1987. - С. 36-38.

398. Хлебников, 19876: Хлебников Велимир. Учитель и ученик. О словах, городах и народах. Разговор I // Хлебников Велимир. Творения. М.: «Сов. писатель», 1987. - С. 584-591.

399. Ходорковская, 1990: Ходорковская Б.Б. Латинский язык // Лингвистический энциклопедический словарь. Гл. ред. В.Н. Ярцева. М.: «Советская энциклопедия», 1990. - С. 253.

400. Храмченков, 1983: Храмченков А.Г. Эпиграф как особый вид цитации // Взаимодействие структурного и функционально-стилистического аспектов языка. Минск: Изд-во БГУ, 1983. - С. 198-205.

401. Цветаева, 1995: Цветаева М.И. Собрание сочинений в семи томах. Том 7. Письма. М.: «Эллис Лак», 1995. - 848 с.

402. Цявловская, 1974: Цявловская Т. Примечания // Пушкин А.С. Собр. соч. в 10 томах. Том 2. М.: «Худ. лит.», 1974. - С. 546-634.

403. Чавпецова, 1990: Чавпецова С.В. Прагматика имени собственного в романе У. Голдинга «Ритуалы плавания» // Прагматический аспект предложения и текста. Межвуз. сб. научн. тр. Л.: Изд-во ЛГПИ им. А.И. Герцена, 1990.-С. 91-100.

404. Чекенева, 1983: Чекенева Т. А. Семантика и функционирование названий художественных произведений. Автореф. . канд. филол. наук. М.: 1983.-25 с.

405. Чепурных, 1986: Чепурных В.И. Прагматические и стилистические функции графических средств в художественном тексте // Текст и его компоненты как объект комплексного анализа. Л.: ЛГПИ, 1986. - С. 124-132.

406. Чередниченко, 2000: Чередниченко В.И. Стихотворение Эдгара Аллана По «Ворон» ("The Raven", 1845) в русских переводах // Эдгар Аллан По. Эссе. Материалы. Исследования. Вып. 3. Краснодар: Кубан. гос. ун-т, 2000.-С. 23-84.

407. Черкасова, 1959: Черкасова Е.Т. О метафорическом употреблении слов (по материалам произведений Л. Леонова и М. Шолохова) // Исследования по языку советских писателей. М.: Изд-во АН СССР. 1959. - С. 5-89.

408. Чернухина, 1986а: Чернухина И.Я. Элементы организации художественного прозаического текста. Воронеж: Изд-во ВГУ, 1986. - 115 с.

409. Чернухина, 19866: Чернухина И.Я. Эффект неожиданности в советской лирике // Язык и стиль произведений фольклора и литературы. — Воронеж: Изд-во ВГУ, 1986.-С. 99-100.

410. Черных, 2003: Черных Н.В. Семантическая емкость слова в рамках теории семантического поля (на материале поэзии М.И. Цветаевой). Автореф. . канд. филол. наук. Ростов н/Д: 2003. - 25 с.

411. Чигирин, 2003: Чигирин Е.А. Марина Цветаева и стихия немецкого языка // Картина мира и способы ее репрезентации. Сборник научных докладов. Воронеж: Изд-во ВГУ, 2003. - С. 262-270.

412. Чириков, 1982: Чириков А.В. Как поступать переводчику с иноязычными вставками в оригинале? // Тетради переводчика. Вып. 19. М.: «Высшая школа», 1982. - С. 113-115.

413. Членов, 1948: Членов Г.Л. Об афазии у полиглотов // Известия АПН РСФСР. Вып. 15.1948. С. 83-90.

414. Чуковский, 1990: Чуковский К.И. Александр Блок как человек и поэт // Чуковский К.И. Сочинения в двух томах. Том II. Критические рассказы. М.: «Правда», 1990. - С. 390-498.

415. Шанский, 1972: Шанский Н.М. Лексикология современного русского языка. М., «Просвещение», 1972. - 327 с.

416. Шамова, 2005: Шамова И.В. Разграничение понятий «эквивалентность» и «адекватность» в переводе // Вестник МГУ. Серия 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2005, № 2. С. 171-180.

417. Шамратов, 1976: Шамратов В.Ш. Лексические системные отношения в разговорной речи // Мат-лы XIV Всесоюзной студ. конференции «Студент и научно-технический прогресс». Языкознание. Новосибирск: АН СССР, НГУ, 1976. - С. 5-11.

418. Шапир, 1992: Шапир М.И. Об одном анаграмматическом стихотворении Хлебникова: К реконструкции «Московского мифа» // Русская речь. 1992,№6.-С. 3-9.

419. Шварцкопф, 1970: Шварцкопф Б.С. О некоторых лингвистических проблемах, связанных с цитацией (на материале русского языка) // Sign. Language. Culture. The Hague - Paris: 1970. - C. 658-673.

420. Шведова, 1990: Шведова Н.Ю. Предложение // Лингвистический энциклопедический словарь. Гл. ред. В.Н. Ярцева. М.: «Советская энциклопедия», 1990. - С. 395-396.

421. Швейцер, 1992: Швейцер В.А. Быт и бытие Марины Цветаевой. М.: «СП Интерпринт», 1992.-536 с.

422. Шенгели, 1960: Шенгели Г.А. Техника стиха. М.: «Художественная литература», 1960. - 312 с.

423. Шервинский, 1963: Шервинский С. "Amores" Овидия // Публий Овидий Назон. Любовные элегии. М.: «Худ. лит.». 1963. - С. 5-23.

424. Шершеневич, 1990: Шершеневич В. Великолепный очевидец // Мой век, мои друзья и подруги: Воспоминания Мариенгофа, Шершеневича, Грузинова. М.: «Московский рабочий», 1990. - 736 с.

425. Шетэля, 1980: Шетэля В. Польские заимствования в литературной речи второй половины XIX в. Авторефканд. филол. наук. М.: 1980. - 21 с.

426. Шимак-Рейфер, 2002: Шимак-Рейфер Я. «Зофья» // Как работает стихотворение Бродского. Из исследований славистов на Западе. Ред.-сост. Л.В. Лосев, В.П. Полухина. М.: «Новое литературное обозрение». 2002. -С. 10-32.

427. Шкловский, 1983: Шкловский В.Б. Искусство как прием // О теории прозы. М.: «Сов. писатель», 1983. - С. 9-25.

428. Шкловский, 2000: Шкловский В.Б. Заумный язык и поэзия // Русский футуризм: Теория. Практика. Критика. Воспоминания. М.: «Наследие», 2000.-С. 258-265.

429. Шнейдерман, 1997: Шнейдерман Э.М. Александр Кусиков. Биографические заметки // Поэты-имажинисты. СПб: «Петербургский писатель», 1997.-С. 322-325.

430. Щерба В., 1985: Щерба В.П. Взаимосвязь функциональной и структурной системности в заголовках радиопьес // Системные характеристики лингвистических единиц разных уровней. Межвузовский сборник статей. Куйбышев: 1986. - С. 42-48.

431. Щерба Л., 1958: Щерба Л.В. Очередные проблемы языковедения // Щерба Л.В. Избранные работы по языкознанию и фонетике. Т. I. Л.: Изд-во Ленинградского ун-та, 1958. - С. 5-24.

432. Эванс-Ромейн, 1997: Эванс-Ромейн К. Стихотворение Б. Пастернака «Венеция» и традиции немецкого романтизма // Литературный текст.

433. Проблемы и методы исследования. (III) Сб. науч. тр. Тверь: Твер. гос. ун-т, 1997.-С. 105-113.

434. Эвентов, 1973: Эвентов И. Остроумие схватывает противоречие // Вопросы литературы. 1973, № 6. С. 116-134.

435. Эткинд, 1998: Эткинд Е.Г. Материя стиха. СПб: «Гуманитарный союз», 1998.-506 с.

436. Эпштейн, 2000: Эпштейн М.Н. Хасид и талмудист. Сравнительный опыт о Пастернаке и Мандельштаме // «Звезда», 2000, № 4. С. 82-96.

437. Юдин, 1997: Юдин А.В. Ономастикон русских заговоров. Имена собственные в русском магическом фольклоре. М.: «МОНФ», 1997. - 320 с.

438. Якобсон, 1975: Якобсон P.O. Лингвистика и поэтика // Структурализм: «за» и «против». -М.: «Прогресс», 1975. С. 193-230.

439. Якобсон, 1983: Якобсон P.O. В поисках сущности языка // Семиотика.- М.: «Радуга», 1983. С. 102-117.

440. Якобсон, 1987а: Якобсон Р. Основа славянского сравнительного литературоведения // Якобсон Роман. Работы по поэтике. М.: «Прогресс», 1987.-С. 23-79.

441. Якобсон, 19876: Якобсон Р. Новейшая русская поэзия. Набросок первый: Подступы к Хлебникову // Якобсон Роман. Работы по поэтике. М.: «Прогресс», 1987. - С. 272-316.

442. Якубинский, 1997: Якубинский Л.П. Об изучении языка литературных произведений // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология. Под ред. В.П. Нерознака. М.: Academia, 1997. -С. 137-148.

443. Ямпольский, 1987: Ямпольский И.Г. Примечания // Поэты «Искры». Т. 1. Василий Курочкин. Л.: «Сов. писатель», 1987. - С. 335-378.

444. Bergerson, 1973: Bergerson, H.W. Palindromes and Anagrams.- New York: Dover Publications, 1973. 150 p.

445. Abercrombie, 1965: Abercrombie, David. The Social Basis of Language // Teaching English as a Second Language. A Book of Reading. Ed. by Allen. 1965.-P.l 5-24.

446. Bayley, 1996: Bayley, John. English as a Second Language // The New York Times Book Review. September 1,1996. P. 6.

447. Biese, 1963: Biese, V.M. Aspects of Expression. Helsinki: 1963. - 72 p.

448. Brown, 1955: Brown, R. On Expressive Language // Language. 1955, V.'31. No.4. P. 153-161.

449. Carnap, 1937: Carnap, R. Logical Syntax of Language. New York: 1937. -83 p.

450. Charleston, 1960: Charleston, B.M. Studies in the Emotional and Affective Means of Expression in Modern English // Swiss Studies in English. B.46. -Bern: I960.-P. 14-32.

451. Christophersen, 1948: Christophersen, P. Bilingualism; an inaugural lecture delivered on Foundation Day, November 17th, 1948. London, Published for the University College, Ibadan, by Methuen, 1948. - 16 p.

452. Faryno, 1995: Faryno, Jerszy. «Антиномия языка» Флоренского и поэтическая парадигма «символизм/авангард» // П.А. Флоренский и культура его времени. Ed. М. Hagemeister, N. Kaucisvilii. Marburg / Lahn: 1995. -S. 307-320.

453. Ferguson, 1959: Ferguson, Ch. Diglossia // Word, 1959, v. 15. No.4. -P. 25-40.

454. Genette, 1982: Genette, Gerard. Palimpsestes. La Litterature au seconde degree. Paris: Seuil, 1982. - 467 p.

455. Graham, 1956: Graham, R.S. Widespread Bilingualism and the Creative Writer. "Word", 1956,No.3.-P. 369-381.

456. Haugen, 1956: Haugen, E. Bilingualism in the Americas: a bibliography and research guide. New York: University, Ala., 1956. - 159 p.

457. Hernstein, 1970: Hernstein, Smith B. Poetic Closure; A Study of How Poems End. Chicago: University of Chicago Press, 1970. - 289 p.

458. Hewitt, 1997: Hewitt, Karen. Understanding English Literature. Oxford: Perspective Publications, 1997. - 279 p.

459. Hoijer, 1953: Hoijer, Harry. The Relation of Language to Culture // Kroe-ber, L.A. (ed.): Anthropology Today. An Encyclopedic Inventory. Chicago, 1953.-P. 554-557.

460. Jakobson, 1957: Jakobson, R. Shifters, Verbal Categories and the Russian Verb. Russian Language Project. Dept of Slavic Languages and Literatures. Harvard Un-ty. 1957. 14 p.

461. Kloss, 1929: Kloss, H. Nebensprachen: eine sprachpolitischer Studie. -Wien, Leipzig: 1929.-60 S.

462. Levin, 1973: Levin Ju. I. Лирика с коммуникативной точки зрения // Structure of Texts and Semiotics of Culture. Paris: 1978. - P. 178-186.

463. Martinet, 1967: Martinet, Andre. Elements de linguistique generale. Paris: A. Colin, 1967.-219 p.

464. Meyer, 1968: Meyer H. The Poetics of Quotation in the European Novel. Trans. Theodore and Yetta Ziolkowski. Princeton: Princeton Un-ty Press, 1968.-278 p.

465. Nikolayev, 1999: Nikolayev, S. Autotranslation as a Specific Variety of Poetical Transversion // The ATA Chronicle. Volume XXVIII. No. 4. April 1999.-P. 37-41.

466. Prescott, 2004: Prescott, Linda. Autobiography as Evasion: Joseph Conrad's A Personal Record II Journal of Modern Literature. Fall 2004, Vol. 28, Num. 1. -P. 177-188.

467. Ramsdell, 2004: Ramsdell, Lea. Language and Identity Politics: The Linguistic Autobiographies of Latinos in the United States // Journal of Modern Literature. Fall 2004, Vol. 28, Num. 1. P. 167-176.

468. Ronen, 1973: Ronen О. Лексический повтор, подтекст и смысл в поэтике Осипа Мандельштама // Slavic poetics: Essays in honor of Kirill Taranovsky. The Hague; Paris: 1973. - P. 373-374.

469. Tryphonos, 1894: Tryphonos. Peri tropon // Spengel, L. Raetores Graeci. Munchen: 1894, B.3.-494 S.

470. Weinreich, 1953: Weinreich, U. Languages in Contact. Findings and Problems. New York: 1953.-149 p.

471. СЛОВАРИ, ЭНЦИКЛОПЕДИИ, СПРАВОЧНЫЕ ИЗДАНИЯ

472. Ахманова, 19666: Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов.- М.: «Советская энциклопедия», 1966. 570 с.

473. Бабичев, Боровский, 1999: Бабичев Н.Т., Боровский Я.М. Словарь латинских крылатых слов. М.: «Русский язык», 1999. - 781 с.

474. Бабкин, Шендецов, 1-3: Бабкин A.M., Шендецов В.В. Словарь иноязычных выражений и слов, употребляющихся в русском языке без перевода. Т. 1-3.- СПб: Изд-во «Квотам», 1994.

475. Брокгауз и Ефрон, Тт. 1-82: Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. СПб: 1890-1907.

476. БСЭ, Т. 1-30: Большая Советская энциклопедия. Издание 3. В 30 томах. М.: «Советская энциклопедия», 1969-1978.

477. БЭС, 1997: Большой энциклопедический словарь. Под ред. A.M. Прохорова.- М.: «Большая российская энциклопедия», 1997. 1434 с.

478. Даль, 1-4: Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. I-IV. М.: «Русский язык», 1978-1980.

479. Землянова, 2004: Землянова Л.М. Коммуникативистика и средства информации: Англо-русский толковый словарь концепций и терминов. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2004. - 416 с.

480. Золотова, 1988: Золотова Г.А. Синтаксический словарь: Репертуар элементарных единиц русского синтаксиса. М.: «Наука», 1988. - 440 с.

481. Квятковский, 1966: Квятковский А.П. Поэтический словарь. М.: «Советская энциклопедия», 1966. - 375 с.

482. Лингвистический энциклопедический словарь. Гл. ред. В.Н. Ярцева. М.: «Советская энциклопедия», 1990. - 685 с.

483. Литературная энциклопедия терминов и понятий. М.: НПК «Интелвак», 2001.-1600 с.

484. Марузо, 1960: Марузо Ж. Словарь лингвистических терминов. М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1960. - 603 с.

485. Масанов, 1-4: Масанов И.Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей. Т. 1-4. М.: Изд-во Всесоюзной книжной палаты, 1956-1960.

486. Молотков, 1986: Фразеологический словарь русского языка. Под ред. А.И. Молоткова. М.: «Русский язык», 1986. - 544 с.

487. Ожегов, 1986: Ожегов С.И. Словарь русского языка. М.: «Русский язык», 1986.-795 с.

488. Петровский, 1980: Петровский Н.А. Словарь русских личных имен. М.: «Русский язык», 1980. - 384 с.

489. Руднев, 1999: Руднев В.И Словарь культуры XX века. Ключевые понятия и тексты. -М.: «Аграф», 1999. 383 с.

490. Тимофеев, Венгров, 1974: Тимофеев Л.И., Венгров С.В. Словарь литературоведческих терминов. М.: «Просвещение», 1974. - 509 с.

491. Фасмер, 1-4: Фасмер Макс. Этимологический словарь русского языка. Т. I-IV. -М.: «Прогресс», 1986-1987.

492. Философский энциклопедический словарь. М.: «Советская энциклопедия», 1983.-840 с.

493. Русский язык: Энциклопедия / Под ред. Ю.Н. Караулова. М.: «Большая Российская энциклопедия», 2003. - 704 с.

494. Baldick, 1990: Baldick, Chris. The Concise Oxford Dictionary of Literary Terms. Oxford, New York: 1990. - 246 p.

495. Bussmann, 1996: Bussmann, H Routledge Dictionary of Language and Linguistics. Translated by G.P. Trauth & K. Kazzazzi. London & New York: 1996.-530 p.

496. Crystal, 2003: Crystal, David. The Cambridge Encyclopedia of Language. Second Edition. Cambridge University Press: 2003. - 480 p.

497. Cuddon, 1998: Cuddon, J.A. A Dictionary of Literary Terms and Literary Theory. Oxford, Maiden: 1998. - 991 p.

498. Hornby et al., 1966: Hornby, A.S., Gatenby, E.V., Wakefield, H. The Advanced Learners' Dictionary of Current English. London: 1966. - 1200 p.

499. Lanham, 1968: Lanham, Richard H. A Handlist of Rhetorical Terms. A Guide for Students of English Literature. Berkeley & Los Angeles: 1968. - 148 p.

500. Le Petit Larousse, 1995: Le Petit Larousse. Dictionnaire Encyclopedique. -Paris: 1995.- 1784 p.

501. Webster, 1989: Webster's Encyclopedic Unabridged Dictionary of the English Language. New York: 1989. - 2078 p.1. ИСТОЧНИКИ

502. Анненский И.Ф. Стихотворения и трагедии. JL: «Сов. писатель», 1993.

503. Апухтин А.Н. Полное собрание стихотворений. JL: «Сов. писатель», 1991.

504. Ахматова А.А. Сочинения. В 2-х т. М.: «Худ. лит.», 1986.

505. Бальмонт К. Избранное: Стихотворения; Переводы; Статьи. М.: «Худ. лит.», 1983.

506. Баратынский Е.А. Стихотворения. Поэмы. М.: «Наука», 1982.

507. Батюшков К.Н. Опыты в стихах и прозе. М.: «Наука», 1977.

508. Бенедиктов В.Г. Стихотворения. JL: «Сов. писатель», 1983.

509. Блок А.А. Собрание сочинений в восьми томах. M.-JL: «Худ. лит.», 1960-1965.

510. Бродский И.А. Сочинения в семи томах. СПб: «Пушкинский фонд», 1998-2001.

511. Ю.Брюсов В.Я. Собрание сочинений. В семи томах. М.: «Худ. лит.», 1973-1975.11 .Бунин И.А. Собрание сочинений в девяти томах. М.: «Худ. лит.», 1965-1967.

512. Бурлюк Давид. Бурлюк Николай. Стихотворения. СПб: «Академический проект», 2002.

513. ВеневитиновДВ. Стихотворения. Проза. М., «Наука», 1980.

514. Волошин М. Стихотворения и поэмы. СПб: «Наука», 1995.

515. Вяземский П.А. Стихотворения. -JL: «Сов. писатель», 1986.

516. Гандлевский С.М. Порядок слов. Екатеринбург: «У-Фактория», 2000.

517. Гиппиус З.Н. Стихотворения. СПб: «Академический проект», 1999.

518. ГнедичН.И. Стихотворения. -M.-JL: «Сов. писатель», 1963.

519. Григорьев А.А. Избранные произведения.-Л.: «Сов. писатель», 1959.

520. Григорьян Леонид. Вниз по реке. Стихи. М.: Изд-во ООО ПО «Нейро-ком-Электортранс», 1998.

521. Гумилев Николай. Стихотворения и поэмы. Л.: «Сов. писатель», 1988.

522. Дельвиг А.А. Полное собрание стихотворений. Л.: «Сов. писатель», 1959.

523. Демьян Бедный. Стихотворения и поэмы. -М.-Л.: «Сов. писатель», 1965.

524. Державин Г.Р. Сочинения. СПб: «Академический проект», 2002.

525. Есенин С. Стихотворения. Поэмы. -М., «Правда», 1984.

526. Жемчужников A.M. Избранные произведения. М.-Л.: «Сов. писатель», 1963.

527. Жуковский В.А. Полное собрание сочинений в 12 томах. СПб: «Издание А.Ф. Маркса», 1902.

528. Иванов Вячеслав. Стихотворения. Поэмы. Трагедия. Новая библиотека поэта. Кн. 1 и 2. СПб: «Академический проект», 1995.

529. Каменский Василий. Стихотворения и поэмы. М.-Л.: «Сов. писатель», 1966.

530. Кантемир Антиох. Собрание стихотворений.-Л.: «Сов. писатель», 1956.

531. Капнист В.В. Избранные произведения. Л.: «Сов. писатель», 1973.

532. Карамзин Н. Полное собрание стихотворений. Москва-Augsburg: Im Verden Verlag, 2003.

533. ЪЪ.Кибиров Т. Стихи. -М.: «Время», 2005.

534. Клюев Н.А. Стихотворения и поэмы. Л.: «Сов. писатель», 1977.

535. КОВЧЕГ. Поэзия первой эмиграции. М.: «Изд-во политической литературы», 1991.

536. Козлов ИИ. Стихотворения. Л.: «Сов. писатель», 1956.

537. Кузмин М. Стихотворения. СПб.: «Академический проект», 1996.

538. Кюхельбекер В.К. Избранные произведения. В 2-х томах. М.-Л.: «Сов. писатель», 1987.

539. Левитанский Ю. Избранное.-М.: «Худ. лит.», 1982.

540. Лермонтов М.Ю. Сочинения в 2-х томах. -М.: «Правда», 1988-1990.

541. Лившиц Б. Полутораглазый стрелец: Стихотворения, переводы, воспоминания. Л.: «Сов. писатель», 1989.

542. Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений в десяти томах. М.-Л.: АН СССР, 1950-1959.

543. Лосев Л.В. Собранное. Стихи. Проза. Екатеринбург: «У-Фактория», 2000.

544. Майков А.Н. Сочинения в двух томах. -М.: «Правда», 1984.

545. Мандельштам О.Э. Сочинения в двух томах. М.: «Худ. лит.», 1974-1978.

546. Маяковский В.В. Собрание сочинений в 6 томах. М.: «Правда», 1973.

547. Мей Л.А. Избранные произведения. Л.: «Сов. писатель», 1972.

548. Мережковский Д.С. Стихотворения и поэмы. СПб: «Академический проект», 2000.

549. Мятлев ИИ Стихотворения. Сенсации и замечания госпожи Курдюко-вой. Л.: «Сов. писатель», 1969.

550. Набоков В.В. Стихотворения. СПб: «Академический проект», 2002.

551. Надсон С.Я. Полное собрание стихотворений. М.-Л.: «Сов. писатель», 1962.

552. Новиков Денис. Караоке. Стихотворения. СПб.: «Пушкинский фонд», 1997.

553. Огарев Н.П. Избранное. -М.: «Худ. лит.», 1977.

554. Павлова К.К. Полное собрание стихотворений. М.-Л.: «Сов. писатель», 1964.

555. Парнок С. Собрание стихотворений. СПб: «Инапресс», 1998.

556. Пастернак Б.Л. Собрание сочинений в пяти томах. М.: «Худ. лит.» 1989-1992.

557. Плещеев А.Н. Полное собрание стихотворений. М.-Л.: «Сов. писатель», 1964.

558. Полежаев А.И. Стихотворения и поэмы. Л.: «Сов. писатель», 1957.

559. Полонский Я.И Лирика. Проза. -М.: «Правда», 1984.

560. Поэзия серебряного века. 1880-1925. -М.: «Худ. лит.», 1991.

561. Поэты-имажинисты. М.: «Аграф»; СПб: «Петербургский писатель», 1997.

562. Поэты «Искры». Тт. 1-2. Изд-е 2-е. Л.: «Сов. писатель», 1987.

563. Пушкин А.С. Сочинения в десяти томах. М.: «Худ. лит.», 1990.

564. Римская сатира: Гораций, Персий, Сенека, Петроний, Ювенал, Сульпи-ция, Аноним. М.: «Худ. лит.», 1957.

565. Русская эпиграмма второй половины XVII начала XVIII в. - М.: «Сов. писатель», 1975.

566. Самойлов Д.С. Избранные произведения. В двух томах. -М.: «Худ. лит.»,1989.

567. Северянин Игорь. Стихотворения. М.: «Советская Россия», 1988.

568. Северянин Игорь. Стихотворения и поэмы. 1918-1941. М.: «Современник», 1990.

569. Случевский К.К. Стихотворения и поэмы. М.-Л.: «Сов. писатель», 1962.

570. Соловьев В. Неподвижно лишь солнце любви. Стихотворения, проза, письма, воспоминания современников. М.: «Московский рабочий»,1990.

571. Сологуб Ф.К. Стихотворения.-Л.: «Сов. писатель», 1975.

572. Сочинения Козьмы Пруткова. М.: «Московский рабочий», 1987.

573. Тарковский А.А. Избранное.-М.: «Худ. лит.», 1982.

574. Толстой А.К. Собрание сочинений в 4 томах. М.: «Правда», 1980.

575. Тредиаковский В.К. Избранные произведения. М.-Л.: «Сов. писатель», 1963.

576. Тютчев Ф.Н Сочинения в двух томах. М.: «Правда», 1980.

577. Фет А.А. Вечерние огни. М., «Наука», 1979.

578. Фонвизин Д.И. Сочинения. М.: «Правда», 1981.

579. Хлебников Велимир. Собрание сочинений. В 3 томах. СПб.: «Академический проект», 2001.

580. Ходасевич В. Стихотворения.-Л.: «Сов. писатель», 1989.

581. Хомяков А.С. Стихотворения и драмы. Л.: «Сов. писатель», 1969.

582. Цветаева М.И Собрание сочинений в семи томах. М.: «Эллис Лак», 1994-1995.

583. Черный Саша. Стихотворения. JL: «Сов. писатель», 1960.

584. Чухонцев О.Г. Стихотворения. -М.: «Худ. лит.», 1989.

585. Эренбург И. Стихотворения и поэмы. СПб: «Академический проект», 2000.

586. Языков Н.М. Стихотворения и поэмы. -JI.: «Сов. писатель», 1988.

587. Brodsky Joseph. Collected Poems in English. New York: Farrar, Straus & Giroux, 2000.

588. Byron, George Gordon. Selections. Moscow: Progress Publishers, 1973.

589. Eliot, T.S. Selected Poetry T.C. Элиот. Избранная поэзия. - СПб: «Северо-запад», 1994 (двуязычное издание).

590. Nabokov V. Poems and Problems. New York; Toronto, McGraw-Hill Book Сотр., 1977 (двуязычное издание).

591. Рое, Edgar Allan. Poems. Moscow, Raduga Publishers, 1988 (двуязычное издание).