автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.03
диссертация на тему: Философское россиеведение в идейной полемике пореволюционной эмиграции

Полный текст автореферата диссертации по теме "Философское россиеведение в идейной полемике пореволюционной эмиграции"

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

Прохоренко Александр Владимирович

ФИЛОСОФСКОЕ РОССИЕВЕДЕНИЕ

В ИДЕЙНОЙ ПОЛЕМИКЕ ПОРЕВОЛЮЦИОННОЙ ЭМИГРАЦИИ (первая половина XX в.)

Специальность 09.00.03 — история философии

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой с~ доктора философских наук

Санкт-Петербург 2006

Работа выполнена па кафедре истории русской философии Санкт-Петербургского государственного университета

Научный консультант:

Официальные оппоненты:

Замалеев Александр Фазлаевич, доктор философских наук, профессор

Грякалов Алексей Алексеевич, доктор философских наук, профессор

Солонин Юрий Никифоровнч, доктор философских наук, профессор

Щученко Владимир Александрович, доктор философских наук, профессор

Ведущая организация: Северо-западная академия государственной службы

Зашита состоится

- я -X/"

2006 года в

часов на заседании

Диссертационного совета Д.212/232.05 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора философских наук при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, г. Санкт-1 ктербург, В. О., Менделеевская линия, д. 5. философский факультет, аул.О *

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке им. М. Горького Санкт-Петербургского государственного университета.

Автореферат разослан

2006 г.

Ученый секретарь Диссертационного совета, доктор философских наук, профессор ^¿Г

С. И. Дудник

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследовании. Несмотря на универсальность и метафизическую направленность, философия раскрывает свою сущность в национальной форме, преломляя 1) себе не только специфику этносознания. но и особенный подход к мировым философским проблемам, особенный способ их переживания и обсуждения. Как заметил Ь. П. Вышеславцев, "разные нации замечают и ценят различные мысли и чувства в том богатстве содержания, которое дается каждым великим философом"1.

Наряду с этим существует еще один важный аспект формирования национального своеобразия философии, а именно страноведческий уклон, или то, что получило в литературе название философского родтюведсния. Подобная тенденция прослеживается прежде всего в интеллектуальной традиции тех пародов, которые либо позднее других вступают на арену несмирной истории; ..либо подвергаются коррозирующему воздействию духовно-идеологических кризисов и потрясений. Примером первого рода может служить философская мысль Китая, второго — Германии и Франция.

Но, пожалуй, наиболее, ярко страноведческий аспект проявился в русской философии, для которой тема России, "русскости" всегда была доминантной философской проблемой. Более того, в. своем главном русле она вообще представляет собой "своеобразное кулы урологическое, фиюсофско-нсторичсское, историко- и религиозно-философское россиеведение, образующееся на стыке истории, философии, социологии и богословия"2. Русские мыслители стремятся вписать Россию в историческую, нравственную и метафизическую перспективу. Как пишет Исайя Берлин, для них первостепенное значение имеет вопрос о том, "суждено ли России жить по собственным законам... или, напротив, все беды России . проистекают от обособленности и беспечности, от пренебрежительного отношения к трм универсальным законам, которые управляют всяким обществом"3. И в том и в другом смысле решение вопроса имело своих адептов, составивших в разное время партии славянофилов и западников, народников и марксистов, почвенников и пеолиберачов. 11аибольшей остроты обсуждение проблем философского россиеведения достигло в идейной полемике пореволюционной эмиграции.

Этому во многом способствовало то, что тема России сопряжена с чрезвычайно сложной и запутанной константой шюродчества. Русское государство с самого начала своего существования складывалось как государство многонациональное. Уже в древнекиевскую эпоху в его состав входили фннно-угорекпе племена. В период монголо-татарского господства на русских землях селились татары, а с покорением Казани (1550) они по количеству стали занимать едва ли не второе место после русских. Затем, с середины XVII в., начался мощный проток украинского населения в Россию. Одновременно идет процесс переселения на неосвоенные территории империи иностранных выходцев-колонистов, прежде всего немцев, молдаван, греков, армян, болгар и др. Тогда же в России начинает складываться еврейская диаспора, доля которой с конца XVIII в. до 1897 г. достигает 3,95 % от общего числа населения. В итоге, по данным ревизских списков, нерусские народное™ к концу XIX в. составили более 50 % подданных "белого царя"4. Причем россияне-инородцы, как правило, находились под прессом оправославления или русификации, либо того и другого вместе, что серьезно препятствовало их сближению с россиянами-русскими, а следовательно, и формированию единой российской нации.

' Нышесятцсс Л'. //. Печное п русской философии // Нышеслащен I*. 11. Этика преображенного эроса. - М.. 194 С. 154.

" Мс1сшп Л/. А., Андреев А. Л. О русской идее. Мыслители русскою зарубежья о России и ее философской культуре // О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. - М., 1990. С. II.

1 Ксрпин И. История свободы. Россия. - М., 2001. С. 336.

л См.: Кай\гшч В. А/. Народы России и мерной половине XIX в. Численность и этнический состаа, - М., 1992. С 204-215.

Различие интересов россиян-русских и россиян-инородцев обусловило возникновение всевозможных "национально-самобытнических" движений, особенно сильных в среде ук-раинстна. Виднейший идеолог последнего М. П. Драгоманов, рассуждая о начавшейся "эмансипации пародов Европы", прямо заявлял: "Украинский народ, с его национальностью, не может составлять исключение, - вот почему и для пего должен был настать час не возрождения, не сохранения, а развития, - и для этой потребности должна была, среди него, родиться та партия, которую называют украинофилами"'. Движение украинофильства способствовало росту национального самосознания российского общества, пробудив в нем стремление к федерализму и свободе. Это не могло не сказаться на характере политических трансформаций России в начале XX в., завершившихся Февральской революцией 1917 г. Однако все переменилось с приходом к власти большевиков, взявших курс на возрождение имперской системы. Их лозунгом стало "уничтожение раздробленности человечества на мелкие государства и всякой обособленности наций"2, В самом названии созданного ими государства "диктатуры пролетариата" - СССР - устранялся всякий "национальный момент"3. Фактически это означало наступление на идеалы "нацменьшинства" (выражение В. И. Ленина) и выдвижение на первый план "великорусских" тенденций.

Именно так воспринимает национальную политику большевиков российская пореволюционная эмиграция, разбросанная на огромных пространствах от Харбина до Парижа. В ее рядах с новой силой вспыхивают идейные споры о России, ее реалиях и перспективе. Во главе конфронтирующнх группировок оказываются все те же украинофильетвующие и русо-фильствующие националисты, которых отличает твердая уверенность в том, что большевизм - лишь временный этап в истории России и что главная развязка российского узла еще в будущем. Разрабатывавшиеся ими новые нациократические и культурологические теории во многом составили философско-идеологический базис постсоветской суверенизации двух крупнейших восточнославянских держав - России и Украины. Этим обусловливается актуальность диссертационного исследования.

Степень разработанности темы. Идейно-философское и культурно-политическое наследие российской эмиграции всегда находилось и находится в поле зрения исследователей. Однако оно трактуется, как правило, в узко-национальном контексте: либо "русской идеи", либо украинофильства. Таковыми являются, прежде всего, работы эмигрантских авторов -Г. В. Адамовича4, Н. Л. Бердяева3, А. И. Бочковского6, Н. М. Зернова7, II. Е. Ковалевского", Ю. Охримовича', М. И. Раева10, М. Саркисянца'Г. П, Струве13, О. Субтельного'5, и др.

1 Драгоманов И. П. Что такое украинофильспю? // Вибране. - Кшо, 1991. С, 447.

; Ленин В. 11. Социалистическая революция и право наций на самоопределение // Поли. собр. соч. В 55 т. Т. 27.-М., 1962. С. 256.

' Из беседы М. В. Фрунзе с корреспондентом газеты «Коммунист» // Советское содружество народов (объединительное движение и образование СССР): Сб. документов. 1917-1922,-М., 1972. С. 289. 1 Адамовы* Г. Я Вклад русской эмиграции в мировую культуру. - Париж, 1961.

' Еерднсв И. А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века // О России и русской философской культуре. - М., 1990.

4 Ночктський О. /. Наука про itauiio та i*i життя, - Нью-Йорк, 1958; Он же. Вступ до нашологн. - Мюнхен.

1991-1992. ,

' Зерно« И. М. Русские писатели эмиграции: биографические сведения н библиография их работ по богословию, религиозной философии, церковной истории и православной культуре (1921-1972). - Boston, 1973: On же.

Русское религиозное возрождение XX века. - Париж, 1979.

I Каамевский П. £. Зарубежная Россия. История и культурно-просветительная работа русского зарубежья за полвека (1920-1970). - Париж, 1971.

* ОхрЫопич Ю. Розвиток украшсько! иашонально-полтпно! думки. - Нью-Йорк, 1965.

"' Расе И. Россия за рубежом. История культуры русской эмиграции. 1919-1939. - М., 1994.

II Саркисинц Россия и мессианизм. К "русской идее" Н. А. Бердяева. - СПб., 2005.

1: Стручш Г. Русская литература о изгнании. - Париж; М., 1996. - См. рец.: Гуль Р. О книге Глеба Струве // Гуль V Одпукоиь два: Статьи. - Нью-Йорк. 1982.

n CYrmic-vw/wH О. У крата. IcTopiH. - Ки'Гв. 1991.

Эмигрантское россиеведение наложило свою печать и на постсоветскую русскую л украинскую историографию, предопределив ее идейно-теоретические подходы и решения: Особенного упоминания в этой связи заслуживают труды А. В. Антощенко1, В. X. Бо-лотокова", О. Д. Волкогоповой3, А. Забужко1, В. Иванишина5, В. Кулика6, А. М. Кумыкова, И. В. и В. В. Огородников7, В. А. Потульницкого8, А. М. Сергеева9, Е. Г. Хилтухиной'0, раскрывающие различные аспекты философского россиеведения в пореволюционной этно-диаспорной мысли. В первую очередь это касается толкования идеи нации и "на-циотворчества", проблем исторической геополитологии и т. д. Особую ценность представляет содержащийся в работах типологический анализ националистических концепций российского зарубежья, свидетельствующий о том, что не только русофиль!, но и украинофклы не имели общих объединительных принципов, даже более того - нередко противостояли друг другу. Г. В. Касьянов, к примеру, пишет: «Центральной идеей украинского национализма (если рассматривать его как целостное явление) была державность нации. Однако существовал ли единый, так сказать, универсальный "проект" украинской нации и державностн? Можно выделить по храйшй мере четыре модели нации, созданные украинской интеллигенцией: народническую (М. Грушевский), консерватнвно-элитаристскую (В. Лшшнский), тота-литарно-элитаристскую (Д- Донцов, теоретики Организации Украинских Националистов), классово-социалистическую (украинские социалисты и национал-коммунисты). Каждой из этих концепций соответствовала модель государственного устройства украинской нации. Возникает вопрос: как рассматривать соответствующие идеологии: как варианты украинского национализма или как разные украинские национализмы?»".

Схожие мысли рождаются и у исследователей русского эмигрантского национализма (О. Д. Волкогоповой , А. И. Дорончеккова'3, М. В. Назарова14). Д. М. Панин вообще склонен считать, что эмиграция - это "ящик Пандоры", и перенесение ее идейного наследия на постсоветскую почву чревато "страшными вещами"15.

Таким образом, приходится констатировать, что изучение темы россиеведения в философии пореволюционной эмиграции находится еще в начальной степени развития. По существу незатронутой остается проблема "Украины-России", которую украинские и русский националисты возводили на уровень более общей проблемы "России-Европы". Это упрощало систему аргументации с той и другой стороны, но от этого проблема не делалась менее болезненной ц острой в плане воздействия на сознание многонациональной послеоктябрьской диаспоры. Таким образом, можно констатировать, что выбор темы диссертационного исследования соответствует критериям научной новизны и историко-философской актуальности.

Цели и задачи исследования. Изучение философского россиеведения в идейной полемике пореволюционной эмиграции имеет принципиальное значение для осмысления и разра-

' Антощенко А. В. "Евразия" или "Святая Русь'*? (Российские эмигранты в поисках самосознания на путях

истории). - Петрозаводск, 2003. ;

3 Бопотоков В. X., Кумыков А. Л/ Национально-психологические проблемы в социологии русского зарубежья.-Мальчик, 1996. *

3 Волкогоноаа О. Д. Образ России в философии русского зарубежья.-М., 1998. * Забужко О. Ф1лософ1я укра'Тнсько'Т ше! та свропейсьхий контекст. - КиТв, 1993.

5 ¡яашшт В. Нашя, державшсть, национализм. - Дрогобич, 1992.

' Кулик В. УкраТнський нашонал1зм у незалежжй УкраМ. - КиТв, 1999.

7 Огородник I. В., Огородит В. В. 1стор1я фиюсофськоТ думки в УкраМ. - Кит, 1999.

' Потульит/ький В. А. Те ори украТисько! полтшогА. - КиТв, 1993.

11 Сергеев А. М. Россия н мир (культура — философия — метафизика). — Петрозаводск, 1997.

10 Хштухина Е. Г. Философия всеединства в контексте проблемы "Восток - Запад" русских мыслителей. -Улан-Ую, 2002. • .....

'1 Касытов Г. В. Теорп наш! та нашоналпму. - КиТв, 1999. С. 317.

12 Валкогонова О. Д. Образ России в философии русского зарубежья, - М., 1998.

" Дорончеиков А. И. Эмиграция первой волны о национальных проблемах и судьбе России. - СПб., 2001.

" Наюров М. В. Миссия русской эмиграции. Т. 1. - Стапроноль, 1992.

" Панин Д. М. Мысли о разном. В 2 т. Т. 1. - М„ 1998. С. 43.

битки национального контекста русской и украинской философии, утверждения их самобытных принципов и тенденций. 1) то же время это позволяет выявить и представить на суд разума весь круг тех негативных идеологии, которые наслоились на них в ходе националистических конфроитаций, мешая осознанию духовно-исторической общности русского и украинского народов. Такова исходная цель представленной диссертации: ее достижение включает в себя решение следующих задач:

• рассмотрение философского россиеведения как идеологии пореволюционной эмиграции;

• обоснование целесообразности разграничения россиян-русских и россиян-инородцев в контексте их исторической и этно-психологичсской самоидентнфнкапии и культуротвор-чсстпа;

• уяснение специфики украинофильства как разновидности этпнзированного западничества;

• выявление общего объема источников и их проблемная и тематическая систематизация;

• показ обусловленности эмигрантского россиеведения реалиями большевистской революции и социалистического строительства в СССР;

• разбор нациократических теорий зарубежного украинофильства в их соотношении с веховскими и поствеховскими схемами "русской идеи";

• анализ "болевых точек" в общекультурном наследии восточного славянства и их нстол-• кований в украинской и русской философской историографии.

Теоретико-методологические основы диссертационного исследования. Базовым для автора является историко-сравпительный метод, предполагающий двоякого рода подход к предмету изучения - аналитический и синтетический, или, говоря словами Гегеля, "пассивное" и "активное" философствование'. В первом случае акцент делается па текстологической реконструкции и аутентичном освещении сути философских воззрений отдельных мыслителей или идейных течений. Сложность такого рода аналитического философствования в рамках избранной темы обусловливается прежде всего полемичностью, конфронтационнон разорванностью исходного материала, его перегруженностью политизированным субъективизмом и ндеологизмом. Обстановка эмиграции не самым благоприятным образом влияла на сознание и нравы противоборствующих партий. Поэтому требовалось по возможности четко и целостно выявить тот круг теоретических принципов и философем, которые лежат в фундаменте русского н украинского диасиорного национализма. Лишь после этого могло начаться синтетическое философствование, т. е., собственно, историко-срапнительное осмысление различных философских обобщений относительно будущности России, их критическое сопоставление и культурологическая аксиологизация. Историко-сравнительный метод позволяет раскрыть диалектический характер философского россиеведения, определить его преемственные связи и перспективы развития.

Существенное значение имеет и то обстоятельство, что синтетическое философствование основывается на методологическом принципе конкретности, который выступает критерием объективности историко-философского исследования. Следуя этому принципу, диссертант стремился к полноте воспроизведения фактов и их тесной увязке с соответствующими идейно-мировоззренческими теориями и конценгуализациями. Это тем более важно, что философское россиеведение, вобравшее весь полемический пафос пореволюционной эмиграции, легко подвергается многоаспектной интерпретации. Принцип конкретности как раз и способствует преодолению неоправданной историко-философской релятивизации духовного наследия российского зарубежья.

' См.: Гегель Г. Энциклопедия философских наук. Т. I. - М., 1974. С. 1 422.

В плане реализации научной программы учитываются достижения как отечественной (А. А. Галактионов, И. Н. Евлампиев, А. А. Ермнчев, В. В. Сербиненко, Л. Н. Столович и др.), так и диаспорной историографии (В. В. Вейдле, С. П. Жаба, В. В. Зеньковский, В. В. Койре, С. А. Левицкий, Н. О. Лосский, Г. П. Струве). Большим подспорьем в ходе подготовки диссертационного исследования послужили также труды сотрудников кафедры истории русской философии СПбГУ (А. И. Бродский, А. Ф. Замалеев, А. В. Малинок, В. С. Никоненко, И. Д. Осипов). Разработанный в них методологический и теоретический инструментарий значительно облегчил понимание целей и задач настоящего исследования.

Положения, выносимые па защиту:

• россиеведение составляет раздел философии русской истории, предметная очерченность которого обусловливается сознанием метафизической исключительности бытия России, ее общечеловеческого предназначения;

• в развитии философского россиеведения выделяются три этапа: православно-эсхатологический (теория «Москва — третий Рим»), просвстителъско-западнический (теории русского радикализма и либерализма) и эмигрантско-антикоммунистический; последний этап развития философского россиеведения сопряжен с резким обострением этно-национальньгх противоречий в пореволюционной эмиграции;

• эмигрантское россиеведение достигло предельной поляризации в идеологиях украинского "самостийничества" и русского национализма; выражением этой идейно-философской поляризации становятся, с одной стороны, украинофильские теории нациократии, а с другой - монархические доктрины диаспорного русофильства;

• антикоммунистическая направленность националистических группировок российской эмиграции в значительной мере способствовала фашизации их идеологии, принятию ими тезиса о "биологическом инстинкте народа" как решающем факторе образования нации и государства;

• важным моментом эмигрантского россиеведения стал вопрос о "дележе" общедуховного достояния украинцев и русских, прежде всего - культурных ценностей имперской России ХУШ-Х1Х вв.; в этом контексте проблема "Россия-Европа", выдвинутая славянофилами и западниками, трансформируется в более острую проблему "Украина-Россия", обретающую свои особые метафизические, политико-идеологические и культурологические константы;

• невыработанность идейно-духовных и философских механизмов самоидентификации России послужила причиной активизации инородческих идеологов в создании образа России, во многом определившего специфику русского национального' самосознания; этот процесс находит свое завершение в пореволюционном философском россиеведении;

• в становлении отношений постсоветской Украины и России заметно сходство с аналогичными процессами в исторических взаимоотношениях России и Польши, что дает основание для вывода о дальнейшей идеологизации проблем россиеведения в украинской и русской философской мысли.

Научная новизна работы. В диссертации предпринята одна из первых попыток историко-философской концептуализации метафизических проблем россиеведения, таких как вопрос о смысле бытия России, ее месте и роли в общемировом процессе, в судьбах человечества и т. д. Тем самым россиеведение органично входит в предметное пространство русской философии, одновременно пронизывая философское сознание российского инородчества. Ввиду сказанного философское россиеведение можно рассматривать в качестве интегратив-ной системы, сочетающей в единстве многовекторные тенденции развития отечественной и

интернациональной истории. Осознание этого составляет важнейший момент новизны диссертационного исследования.

Более конкретно новизна работы находит свое выражение в следующих пунктах:

• дано обоснованное разъяснение причин актуализации проблем философского россиеведения в идеологии российского зарубежья;

• выявлены ключевые философско-социологические подходы к решению "загадки русской революции", раскрыто их отражение в политической публицистике М. А. Алдаиова, Н. А. Бердяева, И. А, Ильина, А. А. Салтыкова, П. Б. Струве, Н. И. Тимашева, С. Л. Франка, идеологов украинского национализма;

• прослежено формирование темы инородчества в русской дореволюционной и эмигрантской литературе, показаны предпосылки зарождения идейной конфронтации между украинским "самостийничеством" и русским национализмом;

• отмечена трансформация эмигрантского монархизма в сторону идеологии русского фашизма и определено сходство этого процесса с аналогичными тенденциями в украинском национализме;

• определен категориальный и понятийный механизм типологизации концептов "русско-стн" и "украинства" в контексте разработки различных версий теории нацнократии (Д, Донцов, Н. О. Лосский, И. Л. Солоневич, М. Сциборский и др.);

• прослежено формирование методологам культурологического антиномизма в укроино-россиеведческих штудиях П. Голубенко и П. И. Ульянова;

• охарактеризованы состояние и перспективы постсоветской эволюции философского россиеведения.

Научно-практическая значимость исследования. Материалы диссертации, разработанные в ней методологические подходы и полученные результаты позволяют лучше понять специфику и проблематику философского россиеведения послеоктябрьской эмиграции, а также прояснить идеологические и межнациональные столкновения в современной России. Анализ генезиса националистических движений и систематизация их учений необходимы для правильного решения актуальных практических и политических вопросов, связанных с образованием и развитием демократического государства в постсоветской России. Очень важной является попытка определения механизмов национальной самоидентификащш и нахождения общезначимых философских и духовных констант, необходимых для создания действенной государственной идеологии.

Основные положения диссертационного исследования могут быть использованы при чтении общих и специальных курсов по истории русской философии, общественной и политической мысли, русской историографии, истории российской социологии и истории национальных движений; при составлении и написании учебных пособий, программ и методических разработок по соответствующим разделам.

Апробация исследования. Основные положения диссертации были представлены в докладах на научных конференциях и отражены в ряде публикаций. Материалы диссертации использовались при проведении лекций и семинарских занятий в ходе педагогической деятельности диссертанта.

Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на заседании кафедры истории русской философии философского факультета СПиГУ 4 октября 2005 года.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав (девяти параграфов), заключения и библиографии.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается актуальность избранной темы, анализируется степень ее историко-философской разработанности, формулируются цели и задачи исследования, его методологическая основа, раскрывается новизна работы, ее теоретическая и практическая значимость, излагается общий замысел исследования в целом.

В Главе I «Россиеведение как идеология русской эмиграции» анализируются основные россиеведческне концепции, определявшие общий идеологический фон историософии российской эмиграции.

В первом параграфе «Идейные течения эмигрантского россиеведения» говорится о роли эмиграции в становлении и развитии русской культуры и государственности. Русская эмиграция начинается едва ли не с XV в. Первыми "утеклецами" за границу были еретики -стригольники и жидовствующие, спасавшиеся от преследований церкви. При Иване Грозном появляется политическая оппозиция, состоявшая в основном из бояр и крупного духовенства. Среди них был князь-воевода А. М. Курбский, создавший в эмиграции первый россие-ведческий трактат «История о великом князе Московском», запечатлевший влияние западных идей. В XVII в. его пример повторил думный дьяк Г. К. Котошихин, который скрылся от преследования властей в Швеции и там издал труд «О России в царствование Алексея Михайловича». Как и его предшественник, он все беды своего Отечества - административный произвол, невежество высших сословий, грубость семейных отношений - объясняет отчужденностью России от Европы.

Эта западническая доминанта превалирует и в эмигрантском россиеведении XIX в., когда появляется в собственном смысле русское зарубежье. Оно было представлено главным образом разночинной интеллигенцией, входившей в различные народнические партии. Отличительная особенность их россиеведческих воззрений состояла в том, что они видели только один путь "освобождения" России - через революцию. Ярким показателем этой на-строеЕНЮсти можно считать книгу А. И. Герцена «О развитии революционных идей в России» (1851), обосновывавшую правомерность и необходимость дворянского радикализма.

В эмигрантской среде вызрел и русский марксизм с его большевистским ответвлением. Большевизм быстро возвысился в обстановке двух неудачных для России войн начала XX в. - русско-японской 1904-1905 гг. и русско-германской 1914-1917 гг. Ленин и его партия свершили то, о чем мечтали многие поколения русских революционеров, - захватили власть и принялись за построение социализма. И тогда явственной стала трагедия России, о которой предупреждал Достоевский, предупреждали веховцы. Начался беспримерный исход русских за границу. Русские диаспоры появляются в Харбине, Константинополе, в столицах западных славян - Софии, Праге, затем в Германии и Франции, а после и в далекой Америке. Число беженцев составило примерно полтора или два миллиона человек. После войны 19411945 гг. к ним прибавилось еще около миллиона.

Вся эта масса людей отнюдь не была однородной ни в социальном, ни в этно-конфессиональном отношении. За границей оказались не только представители свергнутой правящей элиты - правительственной и придворной, но и представители творческой интеллигенции, мелкой буржуазии, ремесленников, рабочих, служащих и даже крестьян, преимущественно из казаков. Их национальный состав также был неоднороден: кроме русских, представлявших большинство, среди них было немало армян, грузин, евреев, цыган и т. д. Многочисленностью отличались диаспоры украинцев и тюрков. Российские эмигранты-инородцы, помимо общего с русскими православия, исповедовали буддизм, протестантизм, ислам, иудаизм. Это обусловливало различие подходов к пониманию России, порождало идейные споры и конфронтации в эмигрантском россиеведении'.

' Пожалуй, только в одном эмигранты-русские н эмшранты-киоролцы были едины - в неприятии большевизма. Как справедливо отмечал С. А. Левицкий, российская эмиграция "по смыслу своей сульбы всегда была антикоммунистической". -Лепицкин С А. Очерки по истории русской философии П Соч. В 2 т. Т. 2. - М , 19%.

Философия россиеведения русской эмиграции представлена сочинениями сторонников охранительной тенденции, а также идеологов евразийства, новоградства, сменовеховства и "русской идеи". Несмотря на социальную разобщенность, русские изгнанники воспринимали себя как нечто единое и целое по отношению к "совдепии", "большевизанству". Их безрадостное существование окрашивалось сознанием, что они являются "спасителями" России — не столько в смысле политического реванша, сколько в смысле сохранения и развития русской духовности, "русскости" вообще. "Русское беженство" ставилось на один уровень с такими явлениями мировой истории, как исход евреев из Египта или перемещение греческой образованности в Италию после падения Византийской империи. Русская эмиграция быстро усвоила мессианский взгляд на собственное призвание, превратив россиеведение в основу своих духовных и идеологических переживаний.

Наибольшее распространение и признание получает охранительная тенденция, которую со всей бескомпромиссностью выразил писатель И. А. Бунин. В знаменитой речи «Миссия русской эмиграции», произнесенной им в Париже 16 февраля 1924 г., он говорил: "Была Россия, был великий, ломившийся от всякого скарба дом, населенный огромным и во всех смыслах могучим семейством, созданный благословенными трудами многих и многих поколений, освященный благопочитанием, памятью о прошлом и всем тем, что называется культом и культурой". Но все это враз порушили большевики во главе с "новым Навуходоносором" - Лениным. Они поработили русский народ. Спастись удалось лишь тем, кто покинул родину. Им выпала трудная задача - доказать всему миру, что "не вся Россия приемлет власть, низость и злодеяния ее захватчиков".

Своеобразным ответвлением консервативного охранительства было евразийство. Оно явилось отражением антизападнических настроений, особенно в среде эмигрантской молодежи, вызванных "предательством Запада", "соглашательством" его с Советской Россией, СССР. Подобно своим предшественникам славянофилам, евразийцы считали ошибкой начатую Петром I европеизацию ''Московского царства", которое, с их точки зрения, имело чисто азиатское, восточное происхождение. Евразийцы призывали решительно отказаться "от европейских форм политического мышления", заводящего, как им казалось, лишь в тупик "всеуравнивающего прогресса", и стать на путь признания "самостоятельной судьбы для русской государственности"1. Евразийское россиеведение строилось на принципах идеокра-тии, представляя собой разновидность утопического этатизма2. Влияние евразийства в равной мере охватывало и эмиграцию, и советское диссидентство, в особенности то его крыло, которое примыкало к идейной линии Л, Н. Гумилева.

В качестве некоего противовеса консервативно-охранительным теориям, видевшим благо России в возрождении имперской системы, среди части эмигрантской профессуры, связанной, главным образом, с русской ренессансной философией конца XIX - начала XX вв., возникает движение социального христианства, органом которого становится журнал «Новый град», выходившей в Париже в 1931-1939 гг. Его основали и редактировали три человека: И. С. Бунаков-Фондаминский, Ф. А. Степун и Г. П. Федотов. В 14-ти выпусках журнала последовательно разрабатывалась концепция "чаемой России".

Сущность "новоградства", как она выражалась, прежде всего, в статьях Ф. А. Степуна, можно представить в следующем виде. Необходимо различать дореволюционную и пореволюционную формы антибольшевистского сознания. Дореволюционная форма связана с "Февралем" (т. е. с Февральской революцией 1917 г.) и воспринимает "Октябрь", т. е. большевизм, как простое отрицание "подлинной России и подлинной революции", т. е., проще

С. 395. - См. об этом также: Раеа А/. Россия за рубежом: История культуры русской эмиграции, 1919-1939. -М„ 1994.

1 Сувчинскин 11. П. К преодолению революции // Европейский альманах. - М., 1993. С. 53.

1 См.: Иср^яеп //. А. Утопический этатизм евразийцев // Н. А. Бердяев о русской философии. В 2 ч. Ч. 2. -Свердловск, 1991. С. 203.

говоря, как контрреволюцию'. Однако такой взгляд на большевизм неправомерно принижает значение его "как глубокой и провиденциальной темы русской судьбы". Более того, эмиграция, отчуждая большевизм от России, «"стопроцентно" хороня большевиков, преждевременно хоронит и себя как силу, способную на творческую борьбу с мировым злом большевизма»2. Напротив, пореволюционное антибольшевистское сознание, сохраняя в полной мере приверженность к "февральским лозунгам родины, свободы и социальной справедливости", стремится вместе с тем учесть особенности и природу большевизма.

Концептуальный аспект теории христианского социализма более подробно рассматривается в статьях Г. П. Федотова. Идеолог новоградства с особой тщательностью фиксировал все моменты пореволюционного "возрождения" России. Обращаясь к эмиграции, он писал: "Сейчас в коммунистической России, как и везде, социальное Евангелие Христа борется с черным богословием Маркса"1. Оставаться в стороне от этого процесса нельзя. Надо помочь русскому народу осуществить его давнюю мечту - создать "строй идеального братства", о котором возвещено христианством "со дней первой церкви в Иерусалиме"4. Это должен быть строй христианского социализма. "Сталинократия" же представлялась Федотову возрождением старой российской монархии, воспроизводящей все ее худшие черты со времен Ивана Грозного.

Таким образом, в иовоградстве выявились две важные тенденции, существенно повлиявшие на сознание русской эмиграции: во-первых, это "разбольшевичение" социализма, отделение его от системы "сталинократии", и, во-вторых, провозглашение христианского социализма в качестве новой "русской идеи".

Сменовеховство требовало от эмиграции "духовного перерождения", отказа от чисто '"интеллигентской" привычки "строить мысленно русскую будущность по западноевропейским образцам". Для деятелей этого движения "октябрьский переворот" означал толчок к превращению русского народа в единую нацию, появление которой они ставили в один ряд с такими событиями мирового значения, как рождение христианства или открытие Америки. И пусть первые шаги ее, писал Ю. Н. Потехин, "облиты потоками невинной крови, пусть путь его усыпан трупами гибнущих от болезней, холода и голода... мы должны верить, что век русского освобождения будет веком всемирного ренессанса"5. Подобные воззрения, разумеется, были на руку большевикам, и они не упускали случая использовать сменовеховство для разложения эмиграции.

Н. А. Бердяев предложил свое толкование "русской идеи": признавая оправданным возврат к первоначальному христианству, он вместе с тем отделял от него и монархию, и социализм. Утверждая вслед за Н. А. Алексеевым языческое происхождение самодержавной власти, Бердяев отмечал радикальную несоизмеримость и несходство царства божественного и царства мирского. Историческая, или константиновская, церковь совершила два уклона и срыва от первоначального христианства: папоцезаризм и цезарепапизм. Первый уклон Проявился в католичестве, второй - в православии. Несмотря на различия в формах возвышения власти одного лица, и папоцезаризм и цезарепапизм одинаково переносят на царство Божье то политическое устройство, которое определяет сущность миродержавия. В результате царство Божье и царство кесаря, или папы, смешиваются и переплетаются в истории. Явственней всего это обозначилось в русском православии. Зависимое положение вынуждало его

1 См.: Федитов Г. П. Февраль и Октябрь // Федотов Г. П. Судьба и грехи России: Избранные статьи по философии русской истории и культуры. В 2 т. Т. 2. - СПб., 1992. С. 133-136.

2 Степун Ф. А. Задачи эмиграции И Стспун Ф. А. Чаемая Россия. - СПб., 1999. С. 152. '

3 Федотов Г. П. Социальное значение христианства // Там же. С. 50.

4 Там же.

■ Потехин Ю. И. Физика и метафизика русской революции // Там же. С. 362. - Современные исследователи сравнивают сменовеховство с "живой церковью", созданной органами ГПУ для раскола и разложения православия. Благодаря сменовеховству, несмотря на его критику и осуждение, только по официальным данным за 10 лег (1921-1931) репатриировалось, вернулось из эмиграции на родину 181432 человека, т. е. 10-12% эмигрантов, - См.: Геллер М., Искрич А. Утопия у власти. История Советского Союза с 1917 гола до наших дней. -Лондон, 1986. С. 156.

пойти на обожествление самодержавной власти. Оттого кризис российской монархии неизбежно привел к кризису и официальной церкви, вернее, к кризису всего того, что сохранилось в православии от восточного язычества1. Согласно Бердяеву, это признак начавшегося возрождения христианства, вступления его в третий, постконстантиновский, период, освобождающий церковь от обязанности служения мирским интереса«. В России этот процесс ускоряется революцией. Поэтому он "не только горестен для церкви Христовой, но и радостен"2, замечает Бердяев. Ведь отныне, с началом гонений на нее со стороны безбожной, антихристовой власти большевиков, "кончилось порабощение церкви государством, пленение церкви, которое довело ее до состояния, о котором Достоевский сказал, что церковь со времен Петра в параличе"3. Таким образом, постреволюционная ситуация в России, согласно Бердяеву, будет возрождением доконстантшювской церковной общинности, исполненной духовности и человеколюбия.

"Русская идея" Бердяева предстает как "целостное, тоталитарное миросозерцание", "принципиально свободное в путях познания". В этой тоталитарности (синкретичности, всеобщности) проявляется ее религиозный характер, более того - она вообще оказывается новой формой религиозной философии, которая фактически становится синонимом философского россиеведения. Неудивительно, что консервативно-монархическое крыло эмиграции воспринимало публицистические концептуализации и новоградцев, и Бердяева исключительно в фокусе "сменовеховства", обвиняя их в "уступках большевикам", "предательстве" национальных интересов. На этом фоне еще больше актуализировался вопрос о природе русской революции, ее духовных истоках и предпосылках.

Во втором параграфе иМетафизика русской революции» идет речь о попытках эмигрантов разгадать "загадку русской истории", определив метафизические и религиозно-духовные доминанты революции. Весьма интересна с этой точки зрения переписка С. Л. Франка и П. Б. Струве, относящаяся к 1922-1925 гг.

Франк подвергает решительному сомнению большевистский характер русской революции. По его мнению, она явилась следствием "исконного русского свинства, т. е. духовного недуга", который существует в народе "независимо от политической формы". Он называет этот духовный недуг "черным большевизмом" и предрекает: если с ним не совладать вовремя, то может случиться так, что "после падения нынешней власти" он "будет свинством не лучшим, чем нынешний его красный облик"4. На этом основании Франк возражал Струве, отстаивавшему идею нагпстания контрреволюционных, антибольшевистских настроений в эмигрантской среде. Он отвергал всякие "механические меры" в борьбе с большевизмом, рассчитывая лишь на "внутреннее перевоспитание" масс "в процессе самой революции". Главную опасность всех революций и контрреволюций Франк вндел в том, что они, не улучшая общего положения дел, приводят к нарастанию деспотизма и насилия в обществе5.

1 Вообще, надо заметить, что мнение Бердяева об официальном православии было весьма критическим. Еше в своей статье «Оздоровление России», опубликованной в мае 1918 г. в шестом номере еженедельника «Накануне», он писал: "В русской религиозности всегда преобладали черты восточной пассивности. В этом типе религиозности всегда было слабо выражено начало личности. Личность расплывалась и тонула в природном коллективизме, который принимали за духовную соборность. Многие психологические черты русской православной религиозности в секуляризованном виде перешлн в атеистическую русскую интеллигенцию. Православное воспитание не оставило в душе русского человека твердого осадка в форме культурных добродетелей, норм цивилизации, как оставило религиозное воспитание на Западе". - Бердяев Н. Л. Оздоровление России П Слово. 1993. № 10. С. 4. - Понятно, что для самого православия суждения Бердяева - не более чем "заблуждение", "интеллигентская гордыня".

' БерОяев Н. А. Царство Божие и царство кесаря // Путь. №1. - Париж, 1925. С. 35.

Там же. С, 36.

* Там Ж'е,

* Об -пом он писал так: «Всякая ренолюция, всякое восстание против "деспотизма власти" по общему правилу ведет к тому, что народ попадает в подчинение новому вождю и помимо своей воли утверждает гораздо более деспотическое и неограниченное единовластие, чем то, которое он свергнул». - Франк С. Л. Дуковныс основы общества. Введение в социальную философию // Русское зарубежье. Из истории социальной и правовой мысли.-Л.. 1991. С. 395-396.

Струве в своем ответе довольно откровенно намекал Франку, что он и его единомышленники забывают принципы благородного идеализма, который невозможен "вне героического миросозерцания". К большевизму надо относиться как к явлению антихриста. А с ним может быть только борьба, решительная и бескомпромиссная. "Вне идеализма и героизма, -утверждал Струве, - Россия не может спастись - таково основное убеждение мое, и все, что подрывает идеализм и героизм, мне отвратно"1.

Полемика Струве и Франка сыграла роль идейного катализатора в эмигрантском россие-; ведении. В литературе и публицистике, до сих пор занятых преимущественно "физикой" русской революции, ее "грехами" и "окаянством", зазвучала нота метафизического смысло-искания, мысль устремилась в сторону философского осмысления характера и сущности революции. Выявились два концептуальных подхода: согласно одному из них, большевистский переворот был следствием исторической случайности, неожиданного стечения и комбинации трагических обстоятельств; согласно другому, напротив, все было предопределено теми внутренними процессами, которые совершались в России в течение всего XIX в.

Весьма последовательно первую позицию отстаивал Н. И. Тнмашев, социолог и экономист, эмигрировавший на Запад в 1921 г. Среди огромного количества его трудов, посвященных проблемам пореволюционной России, заметно выделяется монографическое исследование «Великое отступление», вышедшее в свет в 1946 г. Рассматривая динамику развития русского общества в послепетровский период, ученый опровергает "распространенное мнение", будто царская Россия была "отсталой и стагнирующей нацией". Конечно, признает он, дореволюционная Россия во многих отношениях действительно представляла собой отсталое общество, особенно если сравнить ее с Англией, Францией, Скандинавией или Америкой. Однако в сравнении с ними в категорию отсталых попадала не только Россия, но и доброе число других европейских стран.

Россия отнюдь не пребывала в стагнации. Тимашев находит множество подтверждений этой мысли. В области политической - это "великие реформы" 1801-1906 it., в результате которых власть монарха постепенно утрачивала самодержавные формы. "Это был действительно процесс, а не застой"2, - констатирует Тимашев. То же он видит в области экономики. Освобождение крестьян повлекло за собой разрушение сельской общины, тормозившей развитие сельского хозяйства. Еще более ускорился процесс после того, как в 1906 г. они были освобождены от долговых обязательств перед своими прежними помещиками. Все это обернулось небывалым ростом хозяйственной инициативы, трудоспособности населения. .

Несмотря на это, Россия стала жертвой революции, совершенно случайно принесенной на гребне первой мировой войны. Большевики захватили власть, воспользовавшись разоб-. щенностью и слабостью верхов, оказавшихся не в состоянии сплотить общество перед угрозой крушения государственности. Сознание опасности толкнуло народ на их сторону, но как только стало очевидно, что цели большевиков далеки от его собственных стремлений, он тотчас начал "великое отступление" от коммунизма. Отсюда неизбежно возникает вопрос: "Россия или большевизм?" Сталин сделал выбор в пользу России. Тимашев придерживался мнения, что в 1930-е гг. Сталин фактически проделал грязную работу истории, уничтожая большевиков и дух Брест-Литовска в партии. Страна возвращалась к проверенным историей "институтам" и "мотивам". Идея "отмирания государства" была сдана в архив. Таким образом, представление о случайности большевистской революции привело Тимашева к признанию закономерности и необходимости сталинского отступления от коммунизма, возрождения идеалов исторической "великой России". В каком-то смысле это было продолжением линии сменовеховства, приспособленного к реалиям "национализирующегося" сталинизма довоенной и военной эпохи. Надо признать, что Тимашеву недоставало той прозорливости в оценке тогдашних событий, которой отличались социологические прогнозы Федотова.

В контексте философии случая размышляет о природе большевистской революции и М. А. Алданов, писатель, чье творчество составило важную веху в эмигрантском россиеве-

1 Испытание революцией а контрреволюцией: Переписка П. Б. Струне и С. Л. Франка (1921 -1925). С. 126. .

1 TimashcffN. The Great Retreat. - N.-Y., 1946. P. 147.

дснии. Согласно Алдапову, никакой логики в истории нет, а есть лишь цепь случайностей, приобретающих лишь в человеческой голове закономерную упорядоченность. Случаен был успех контрреволюционного переворота во Франции («Девятое термидора»), случайно удалось убить Александра II народовольцам («Истоки»), случай привел к началу первой мировой войны («Самоубийство»), Да что там история, сама жизнь на нашей планете есть случайное осложнение слепых, никуда не ведущих, бессмысленных космических процессов. Разумно ли после этого искать поступательное движение в истории общества? Историю государственной власти он называл случайной сменой одних видов саранчи другими1.

Метафизическое толкование проблемы Алданов представил в книге «Ульмская ночь. Философия случая». Октябрьский переворот 1917 г. — это событие, состоящее из совокупности случайных событий, никак не объединенных общей направляющей нитыо. «Если бы меня спросили, - писал Алданов, - какова главная социологическая особенность октябрьского переворота, то я без колебания ответил бы: она заключается в том, что он противоречит всем "законам истории", а также всем философско-историческим учениям, в особенности же тому, которое проповедовалось его вождями»2. Прежде всего это касается тезиса Маркса и Энгельса о том, что социалистическая революция может совершиться только в стране, где пролетариат составляет большинство населения. Россия же к моменту прихода к власти большевиков далеко отставала от самых развитых в промышленном отношении стран мира. Следовательно, в успехе Ленина и его партии надо видеть не объективную закономерность, а всего лишь удачу, случай.

Взгляд на Октябрьскую революцию как на дело случая укреплял нетерпимость эмиграции к большевизму, настраивая ее в монархическом духе. Уверившись в невозможности единого пути к счастью, единого пути к освобождению, Алданов останавливается на принципе "выборной аксиоматики", одном из важнейших понятий в его философии истории: человек, общество выбирают, что именно принять для себя за аксиомы, за приоритеты, в какую сторону направить главные усилия. Все это субъективно и случайно, и если достигается положительный результат, то в этом надо видеть обычный случай воплощения "скучной сказки, рассказанной идиотом", как вслед за Шекспиром называл историю Алданов.

Другое направление во взглядах на революцию придерживалось противоположного детерминистского понимания. Оно было пронизано идеей судьбы, рока, которые воспринимались в ключе "духовной болезни", "национального грехопадения". Применительно к России ндеологема судьбы выражала представление о богооставленностп, отречении от христианских заповедей и целей. Сторонники идеи жесткой детерминированности русской революции считали ее порождением тех социальных духовных и политических трансформаций, которые были обусловлены петровскими преобразованиями. И в первую очередь это касалось процесса европеизации и секуляризации, подорвавших "богоначертанное бытие" России, столкнувших ее в пропасть религиозного отступничества и духовного рабства. Таким образом, большевистский переворот высвечивался с позиций объективного и закономерного развития русской истории.

Детерминистское направление в философском россиеведении русской эмиграции нашло выражение в сочинениях И. А. Ильина и А. А. Салтыкова. Основной политологический трактат Ильина «О сопротивлении злу силою» вышел из печати в 1925 г. Его главной идеей была мысль о том, что устои государственности н культуры, возникшие на почве христианства, необходимо защищать не только молитвами, но и мечом, прибегая к силе оружия. Формально это была критика толстовства с его теорией "непротивления", однако в действительности подразумевалась борьба с большевизмом, который объявлялся очередным нашествием иа Россию "самозванства"3. По мнению Ильина, почва для большевизма создавалась в значи-

1 См.: Чернышев А, А. Гуманист, не веривший в прогресс Н Алданов М. А. Собр. соч. В 6 т. Т. I. - М., 1991. С. 13-16.

1 Лядапт М. Л. Ульмская ночь. Философия случая. - Нью-Йорк, 1953. С. 85.

3 См.; Полторацкий //. П. И. А. Ильин и полемика вокруг его идей о сопротивлении злу силою. - Лондон, 1975.

тельной мерс самой властью: она не желала признать право интеллигенции на творческое участие в делах управления государством, будучи в то же время совершенно неспособна к политической прозорливости и инициативе. Война, вызвавшая угрозу голода, всколыхнула многомиллионные слои населения, сделав их податливыми к проповеди революционного социализма. Так что большевики имели основание утверждать, что "верхн" не умеют управлять, а "низы" не желают жить по-старому. Это подвигло их на открытое правонарушение, г раничащее с политическим и уголовным преступлением. Но несмотря на "органичность" большевистского переворота, Ильин отказывался признать его легитимным. Революция как посягательство на незыблемость государственного закона не может оцениваться но категориям морали и совести: она несет лозунг истребления и бесправия.

Однако взгляд Ильина на природу "коммунистической революции" не сводился к простой негативности. Раз большевизм порожден объективными процессами в структуре самой власти, значит в нем есть и положительный момент - в смысле некоего "рокового движения вперед", завершения определенной стадии исторического бытия России. В этом надо видеть религиозное, промыслительное действие божественной силы. Революция несет с собой зло, но пройдя через бедствия и ужасы, она приведет русской народ к созданию нового Царства Божьего, укреплению православной веры. Иначе не могло и быть: божественный промысел сильнее дьявольского рока. Ильин сознательно объективировал "трагедию советизма", придавая ей необходимо-целесообразное, судьбоносное значение, чтобы сделать столь же очевидным, неизбежным возврат русской истории к ее первоначальному состоянию, т. е. к монархии.

Салтыков считал главнейшей причиной всероссийской катастрофы славянофильство, которое, на его взгляд, уже с конца семидесятых годов XIX в., проникнув во дворец, завладело чувствами людей, ответственных за судьбы государства.' Высшие администраторы и сановники того времени, заразившись славянофильским учением, принялись спешно внедрять его сверху в правительственную идеологию. Внешне цель была вполне благая: так власти думали остановить влияние западничества, охваченного революционным радикализмом. В действительности же угрозу несла не западническая революция, а славянофильская реакция. Правительство, действуя под лозунгами "обрусения", "Россия для русских", возмечтало о возврате к "московскому терему", т. е. к старорусским временам, чем способствовало расколу общества, породило две России. «Этот-то отказ от старой петровской программы, т. е., в сущности, отказ от Империи, революционизировал Россию не в меньшей, а в большей степени, чем бомба Желябова и "иллюминации" 1905 года»'. Только благодаря славянофильскому перерождению государства, настроившему против себя российское инородчество, революция смогла разыграть свою разрушительную карту. Не будь этого, западничество никогда не сумело бы собственными силами поставить Россию на край пропасти.

Несмотря на различие позиций, и сторонники философии случая, и сторонники жесткой идейно-духовной детерминации русской революции сходились в главном: они одинаково отделяли большевизм от России и внимательно следили за всем, что происходило на "порабощенной" родине, веря в неизбежность и в абсолютную предопределенность падения коммунистической системы.

В третьем параграфе «Россия и инородцы» рассматривается вопрос о роли инородческого фактора в становлении российской государственности. Влияние инородческих элементов на развитие государства и национального самосознания русских начинается в XIV-XV вв., когда в процессе "собирания русских земель" к Московскому княжеству были присоединены обширные территории, заселенные нерусскими народами. Возникла необходимость выработки новых принципов национальной и государственной самоидентнфнкации, поскольку прежняя система соотнесения содержания понятия "русский" с территорией "русской земли" стала непригодной. Довольно долгое время, вплоть до начала XIX в., этот вопрос оставался открытым и тормозил развитие русской государственности. Только1 благодаря идеологиче-

' Сттыкип Л. А. Дне России. - Мюнхен, 1922. С. R4.

скому самоопределению "окраинных народов", стремящихся противопоставить себя аморфному велнкоросскому государству, понятие "русский" наполняется определенным содержанием. Таким образом, становление российской государственности во многом обязано интеллектуальной активности малых народов, вошедших в состав России, но не желавших растворяться в чуждой им культуре.

В XIX в., когда участие инородческого фактора в социально-политической жизни России стало более заметным, а влияние малых народов на русскую культуру приобрело значительные размеры, появились националистические теории с требованиями русификации и оправо-славливания иноверцев. Одними из первых этот вопрос подняли славянофилы. По мере обострения социально-классовых противоречии, окрашенных отчасти и национальным колоритом, славянофильское самобытничество все более трансформируется в "великорусский национализм". Во главе его выступил известный публицист, редактор-издатель проправительственной газеты «Московские ведомости» М. Н. Катков. Каткову и его последователям казалось, что "инородческая опасность" из открыто конфронтационной стала превращаться в либерально-бюрократическую, правительственную. Причина тому- все увеличивающийся рост числа инородцев в государственной системе. Особенно явственно это сказалось в царствование Александра II. В результате правительственная власть, вопреки стремлениям самой монархии опереться на чисто русское начало, начинает "систематически подавлять все национальное и способствовать подъему инородческому в ущерб державной нации"'. Все это привело к возникновению инородческих национализмов, сильнее всего проявившихся у тюркско-исламских народов и украинцев.

Среди реакционных националистов следует выделить прежде всего генерала А. Н. Куро-паткина, которому принадлежит формула "Россия для русских". Инородцы и иноземцы, по его мнению, всегда приносили вред государству, подрывали русское национальное самосознание, подкапывались под исторические устои самодержавия, православия и народности и "привели русское племя не к усилению, а к ослаблению, как в духовном, так и в материальном отношениях". Куропаткин высказывался за запрещение всем инородцам учиться, настаивал на необходимости обязательного употребления инородцами русского языка. Сохраняя свою религию, свои обычаи и верования, писал он, все племена, населяющие Россию, по мерс йриобщения их к русской государственности, должны признавать для себя необходимым знать русский язык, не признавать возможным обходиться без него и смотреть на него, как на чужой, навязываемый правительством. Русский язык и русские законы должны послужить тем цементом, который должен сковать в одно нераздельное целое все племена, населяющие Россию.

К линии консервативного национализма примыкал и профессор Петербургского университета Н. Д. Сергеевский. По его мнению, проблема инородчества - это прежде всего проблема "дозавосвания" российских окраин. Инородцы потому начали "поднимать голову и заговорили о самостоятельности и разных автономиях", что почувствовали "ослабление огня в русском сердце", а в роли начальствующих, вместо носителей русской идеи, увидели "либеральнейших и гуманнейших якобы администраторов", В то же время, замечает-Ссргесв-скнй, действовать по-старому больше нельзя: программа насильственного обрусения уже невозможна. Потому остается один путь - культурное сближение и духовное единение на почве честной преданности единому всероссийскому государству. Во всем остальном, продолжает профессор, пусть поляк остается поляком, финляндец финляндцем и т. д. Те инородцы, которые не захотят быть нашими братьями в составе единой всероссийской семьи, должны считаться нашими врагами, открытыми и смертельными. Сергеевский решительно отвергает, в целях культу рного сближения с инородцами, политику уступок или установления равноправия. Вместо этого он предлагает "всячески защищать русскую народность и русского человека от обид духовных и материальных, от угнетения нравственного и экономического" и

' Ымачевский //. //. Русский национализм и иацио»салниое воспитание в России. - СПб., 1912. С. 39.

рекомендует правительству безжалостно подавлять всякие попытки протеста со стороны инородцев, подлежащих обрусению1.

Своеобразным противовесом консервативному национализму становится утилитаристская тенденция, основанная на идее "полезности" инородческого населения для создания "Великой России". П. Б. Струве, признавая основой русской внешней политики экономическое господство в бассейне Черного моря, считал, что "для осуществления этой задачи и вообще для хозяйственного подъема России евреи представляют элемент весьма ценный". Польский вопрос важен для России в политическом отношении. "Опираясь на экономическую прикрепленность Польши к.Россни, - заявлял Струве, - мы должны воспользоваться се принадлежностью к Империи, для того чтобы через нее скрепить наши естественные связи с славянством вообще и западным в частности. Польская политика должна служить нашему сближению с Австрией, которая теперь является по преимуществу державой славянской . При этом Струве категорически высказывался против русификации Польши, объявляя это совершенно несбыточной мечтой.

Таким образом, как идеологи консервативного, так и идеологи либерального национализма проводили резкое разграничение между россиянами-русскими и россиянами-инородцами, не оставляя последним никакой самостоятельности в сфере национальной жизни и самосознания. Ответом на это могло быть зарождение инородческого национализма. Вызревая исподволь, он набирает силу и превращается в необоримое движение в конце XIX - начала XX вв. Политическим лозунгом российского инородчества становится идея национальной автономии и федерализма, которая после февральской революции 1917 г. быстро перерастает в требование "национального самоопределения", государственной независимости для всех нерусских народов.

В качестве примера можно сослаться на тюркский вопрос. Первоначально его решение предполагало создание национально-культурных автономий, основанных "на персональном принципе". То есть подразумевалось, что тюркское население (особенно татарское), разбросанное по всей территории России, во всех местах своего проживания возьмет в собственные руки все свои духовные и культурные дела, в особенности школьное дело. На этом основании идеологи тюркского национализма выступали против федеративного устройства России, предоставления каждому тюркскому народу права на создание территориальной автономии. С приходом к власти большевиков началось то, чего больше всего опасались идеологи пантюркизма, а именно расчленение россиян по национальному признаку и создание национальных республик. При этом большевики весьма произвольно толковали понятие нации, превращая в таковую каждое отдельное племя, отдельное этническое образование.

Не оставила без внимания "инородческий вопрос" и русская эмиграция, также стремившаяся уяснить перспективы его разрешения в пореволюционной России. Идею исторического неравенства народов поддержал Бердяев, выступивший с осуждением большевистской теории самоопределения наций. Для него это - всего лишь "антиисторическая абстракция, выдуманная теми, которые отрицают ту неповторимую реальность, которая именуется национальностью". Бердяев фактически развивает мысль Константина Леонтьева о .том, что всякое уравнение, смешение, эгалитаризация приводит в конечном счете к упадку, разложению любой цветущей, сложноорганизованной системы, в том числе государства. Прочность же последнего определяется строгой иерархией наций, входящих в его состав. Наполняя эту концепцию мистическим содержанием, Бердяев еще более усиливал ее консервативную направленность, навлекая тем самым на себя критику со стороны либерально настроенных деятелей русской эмиграции. ,

1 Сергеевский Н. Д. К вопросу о финляндской автономии и основных законах. - СПб., 1902. С." 15. - См. также: Сергеспский Н. Д. Русское окраинное общество // Речь. - СПб., 1908.

2 Струпе П. Б. Patriótica. Политика, культура, религия, социализм. - М„ 1997. С. 58.

В этом отношении примечательна позиция евразийцев'. Признавая гео-нолитико-духои-пое единство России-Евразии, они конкретизировали это в понятии "месторазвитие", вкладывая в него представление о "географической индивидуальности" страны, сочетающей исторически оседлые области и степную стихию, лес и степь, мир, объединяющий в своих изменчивых границах различные этнические сообщества, формирующий из них некую национальную целостность, то, что позднее "последний евразиец" Л. Н. Гумилев назвал русским суперэтносом2.

В этом едином месторазвитии восточные славяне соседствовали с тюркскими и угро-финскими племенами, входя с ними постепенно во все более тесные контакты и взаимодействия. Так составилась, по словам Н. С. Трубецкого, "особая многонародная нация", ставшая национальным субстратом Российской империи, а затем и Советского Союза. В свете этого неоспоримого, с точки зрения евразийцев, факта должно быть изменено и представление о национальной идее. Она не может быть мононациональной, т. е. опираться лишь на русское самосознание, скрепленное православием. Признание месторазвития в качестве фундамента государственного строительства означает, что для России первостепенное значение имеет "монгольское ощущение континента", единственно равноправно противостоящее "'западноевропейскому ощущению моря".

Евразийцы пересматривают роль и место тюркских народов в становлении и развитии России-Евразии, начиная с монголо-татарского завоевания. Смысл этого пересмотра четко выразил Савицкий: «Без "татарщины" не было бы России»3. Он считал сильно преувеличенными утвердившиеся в историографии воззрения на состояние дотатарской Киевской Руси. Такого же мнения придерживались Н. С. Трубецкой и Г. В. Вернадский. Таким образом, евразийцы, настаивая на полнэтничности российского государства, выдвигали идею о "многонародной нации", каковой они и считали русскую нацию.

Настойчивые усилия эмигрантских "русофилов" обязать россиян-инородцев любить только Россию и только с ней связывать свое национальное призвание, без всякого учета их собственных национальных чувств и стремлений, вызывало в среде последних справедливые протесты. Так, к примеру, представитель украинской диаспоры В. В. Зеньковский с горечью писал: "Замечательнейший, наводящий на глубокие историософские размышления парадокс в украинской душе (говорю, конечно, о тех, кто вырос в России) состоит в том, что они любят Россию в глубине души даже тогда, когда искренне и глубоко отталкиваются от нее в верхних слоях души. Ведь любовь к России в украинской душе - любовь без взаштоспм, и вся горечь неразделенного чувства, вся тревожная и мучительная острота положения оборачивается тем, что энергия любви к России в процессе подсознательного сдвига уходит в ненависть. Ведь так и в диалектике индивидуальной любви, ненавидят часто только потому, что любят, что любовь не имеет возможности расцвести и проявить себя. Надо до самой глубины понять и почувствовать это парадоксальное положение в украинской душе, чтобы стать лицом к лицу к основным фактам, мимо которых не может проходить политическая мысль, серьезно глядящая в проблемы будущей России"4.

Это была принципиальная позиция, из которой следовало, что инородческая пореволюционная эмиграция не приемлет идею "Великой России" и становится на путь национального и государственного самоопределения. Главная же линия идейной конфронтации проходила между украинским "самостийничеством" и русским национализмом.

В Главе II лОбраз и самосознание России» представлен анализ различных концепций россиеведения, так или иначе определявших общую тенденцию развития эмигрантской политической и философской мысли.

1 См. о них: Лнпющенко А. В. «Евразия» или «Святая Русь»? (Российские эмигранты в поисках самосознания на путях истории). - Петрозаводск, 2003; Волкогонта О. Д. Евразийство: Эволюция идеи // Вестник Московского университета. Сер. 7. Философия. 1995. № 4. С. 26-43.

! См.: Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. - Л., 1992. С. 679-682.

3 Савицкий П. //. Степь и оседлость // Савицкий П. Н. Континент Евразия. - М., 1997. С. 332.

' Зс•ньканский В. 11. Пять месяцев у власти. Воспоминания. - М., 1995. С. 217-218.

В первом параграфе «П. Б. Струве и П. Н. Милюков в спорах о России» анализируется наиболее интересный и продуктивный спор о судьбе России, о ее прошлом и будущем. Милюков и Струве, наиболее яркие публицисты в эмигрантских кругах, по-разному оценивали происходящие в России события и полемизировали по этому поводу друг с другом на страницах редактировавшихся ими изданий.

Струве и его сторонники, группировавшиеся вокруг газеты «Возрождение», отстаивали принцип "активизма", т. е, необходимости действий, направленных на скорейшее свержение власти большевиков. Для объединения политических сил эмиграции по инициативе Струве в 1926 г. прошел Зарубежный съезд, организационно сплотивший деятелей правого и правоцентристского толка.

Милюков выступил против "активизма", отстаивая республиканское устройство России как завоевание Февральской революции, и выступал за тактику выжидания внутреннего разложения большевизма. Милюков критиковал саму идею проведения объединительного съезда, поскольку на нем должны были сойтись сторонники демократического устройства с монархистами и адептами нового белого похода против России. Он называл Зарубежный съезд "вырожденческим съездом"1. Милюков и его газета «Последние новости» пропагандировали так называемую "новую тактику", приведшую к расколу в партии кадетов и к созданию Рес-публиканско-демократического объединения. "Новая тактика" Милюкова ориентировалась на внутренние процессы, происходящие в большевистской России, признавала факт установления советской власти. Прежде всего Милюков выступил против иностранной интервенции как средства свержения большевистского режима, на чем настаивали монархически настроенные эмигранты. Милюков призывал признать свершившийся факт установления советской власти и от этого уже строить политическую борьбу. "Новая тактика" сводилась к признанию республиканской формы правления, федерации как формы соотношения отдельных частей в государстве, status quo на "перераспределение земли", установление местного само: управления. "Новая тактика" предполагала изучение советской России, учет эволюции власти, которая неизбежно приведет к разрыву с народом, что должно способствовать ее неизбежному падению. Изучение предусматривало внимательное отношение как к негативным, так и к позитивным процессам, происходящим в России. Выступая против советской власти, Милюков признавал факт укрепления государственности, принятия конституции, провозглашения гражданских свобод. Он настаивал на принципах свободы экономической деятельности и частной собственности, праве наций на самоопределение.

Непопулярность милюковской пропаганды обусловливалась тем, что готовые ее поддержать представители демократической, республиканской, революционной и социалистической эмиграции были в явном меньшинстве. Кроме этого, эмиграция постепенно приходила к осознанию того факта, что одной из причин поражения антибольшевистских сил была их разобщенность. Стала заметна и усталость эмиграции от постоянной междоусобной борьбы и журнальной грызни. Как злорадно писал советский журнал «Красная новь» о белоэмигрантской печати, "резкая полемика, грызня, раскол, дробление на группы - вот чем характеризуется теперь жизнь потерпевшей поражение заграничной русской буржуазии и -интеллигенции"2.

Полемика между «Последними новостями» и «Возрождением» разразилась по поводу вопроса о том, какой была жизнь в дореволюционной России: невыносимой, из-за чего революция была неизбежной, или совсем неплохой, нарушенной революцией как следствием случайных обстоятельств и субъективных факторов. Главным объектом третирования левой печати стало понятие "царизм". Споря о том, какой была жизнь в дореволюционной России, Струве и Милюков по-разному оценивали термин "царизм", сопоставляя его с такими понятиями, как "русская государственность" и "империя". Критике царизма, последовательно проводившейся Милюковым, Струве противопоставил идеал либерального консерватизма, допускающего в известной степени реабилитацию имперского прошлого России. С точки

' Мтюкон П. 11. Эмиграция на перепутье. - Париж, 1926. С. 15.

! Красная копь. 1921. № 3. С. 259.

зрения Струве и сторонников «Возрождения», направление Милюкова продолжает ту порочную линию русского либерализма, которая привела к революционной катастрофе. Недостаток русских либералов состоит в их ориентации на радикализм, а не на консерватизм. Разница в исходных позициях Струве и Милюкова сказалась и в интерпретации целого ряда частных вопросов русской истории, в частности, причин и оценки распада Российской империи, судьбы русского и других населявших ее народов. «Последние новости» старались не затрагивать эту тему, поскольку не могли одобрить создание вокруг России после распадения империи лимитрофных государств не только антибольшевистской, но и антирусской направленности. Однако отстаиваемые Милюковым "демократические ценности" и его прошлая политическая деятельность были направлены на поддержку самоопределения наций. Более того, многие националистические движения на бывших окраинах Российской империи выступали с республиканско-демократическими лозунгами, и «Последние новости» вынуждены были демонстрировать солидарность с ними.

Обсуждению подвергся и вопрос о роли русского народа в строительстве российской государственности, а также евразийская модель развития России. Полемизирующие направления, возглавляемые Милюковым и Струве, оказались едины в неприятии евразийской модели развития России, хотя основания для неприятия у них были разные. Милюков и республи-канско-демократическое движение не могли согласиться с евразийской критикой европейского пути развития.. Струве же выступал против "блудливого заигрывания" евразийцев с большевиками. Милюков и Струве не принимали разные положения учения евразийцев, Милюков не мог согласиться с евразийской критикой европеизма, а Струве настаивал на экономическом, культурном и политическом единстве славян.

Больше всего разногласий среди публицистов вызвали вопросы о причинах революции 1917 г., о поражении белого движения, о способах борьбы с большевиками и путях возрождения России. Анализируя причины русской революции, Струве пришел к отрицанию социалистической модели развития. Он писал, что с "реалистической точки зрения речь может идти только о частичном осуществлении задач социализма, а не о всецелом решении проблемы социализма"1. Главная ошибка социалистов - неверное толкование природы человека, точнее, утверждение "о коренной зависимости добра и зла в человеке от внешних условий"2. Струве полагал, что причиной революции были не только "гнилость царизма", но и комплекс национальной неполноценности русской интеллигенции, се антигосударственное поведение. Государство, по его словам, это "великая сила, в борьбе за которую, средствами которой нация упорным, дисциплинированным трудом подымается с одной ступени исторического бытия на другую"3. Ценность государства составляет то, что оно является единственной формой самоорганизации, самоопределения, существования и развития нации. Прискорбно и опасно, что большая часть интеллигенции не понимает этого, не обладает национальным сознанием. Яркий пример тому - пораженческая политика большевиков, ратовавших за перерастание мировой войны в гражданскую. Чувство любви к родине совместимо с государством. По словам Струве, "в государстве есть, помимо социальной техники, нечто от божественного начала", в любви к государству находит выражение не материализм, "а, наоборот, бескорыстное, преодолевающее заботу о личном благополучии, религиозное отношение к сменяющему друг друга на земном поприще бесчисленному ряду человеческих поколений, почтение к предкам, которых мы никогда не видели, и любовь к потомкам, которых мы никогда не увидим"4. Россия может возродиться, утверждал Струве, только в виде сильного централизованного государства, так как неудачи белых армий были вызваны разобщенностью антибольшевистских сил.

Милюков считал, что к революции привели ошибки старого режима, и поэтому возврат к монархии уже невозможен. Россия, доказывал он, должна стать парламентской республикой

' Струпе П. С, Ра1псЯ1са. С. 301.

•'Там же. С. 193.

' Там же. С. 80.

4 Там. же. С. 405-406.

западноевропейского типа, а не ориентироваться на реакционные лозунги белого движения, которые привели его к закономерному поражению. '

Единодушное враждебное отношение высказывали идеологи российской эмиграции к политическому режиму большевиков в советской России. Однако Струве и Милюков использовали при этом разную аргументацию. Милюков готов был согласиться, что деятельность большевиков привела к позитивным социально-экономическим переменам, которые могут сохраниться даже после падения советской власти. В газете «Последние новости» заявлялось, "что буржуазно-капиталистические отношения, если воскреснут, то не в чистом виде"'. Милюков выступал категорически против нового "белого похода", тем более с привлечением иностранных государств, для свержения власти большевиков. Необходимо ждать, полагал он, когда Россия освободит себя изнутри. При этом Милюков возлагал большие надежды на деятельность так называемого «Всероссийского крестьянского союза», возглавляемого М. Е. Акацатовым, по подготовке восстания в России, хотя большинство эмигрантов считало этот союз мифической организацией2.

Отношение Струве к советской власти оставалось последовательно непримиримым. "Мы считали и считаем, - писал он в «Дневнике политика», - что советская власть есть хроническая гражданская война против настоящей России"3. С большевизмом, настаивал он, необходимо вести активную борьбу, в том числе и при помощи вторжения белых армий. При этом Струве, как и Милюков, не допускал участия в интервенции иностранных государств. Отрицательное отношение к большевизму не помешало, однако, ни Струве ни Милюкову поддержать борьбу СССР в Великой Отечественной войне. По словам Франка, Струве "без колебания, без малейшего духовного и умственного смущения, осознал себя участником Великой отечественной войны"4.

Во втором параграфе «Судьба России и монархическая идея» дастся анализ монархической концепции россиеведения. Центральным вопросом, определявшим идеологические оттенки русской эмиграции, был вопрос об отношении к советской власти. По словам Милюкова, непримиримость к советскому строю "совершенно неизбежна и обязательна для политической эмиграции... В этой непримиримости - вся сущность политической эмиграции"5. Однако принцип непримиримости принимал разные формы. Наиболее полно он был выражен в идеологии монархистов. Монархисты составляли правый фланг эмигрантского лагеря. Среди них, по свидетельству Милюкова, к концу белого движения окончательно возобладали "реставраторские и монархические идеи"6. По подсчетам Струве, монархисты составляли 85 % всей белой эмиграции7. В различных странах Европы они сформировали многочисленные монархические организации, во главе которых в 1922 г. стал Высший монархический совет. Уже к 1923 г. определились две группы монархистов: русские монархисты йо главе с графом А. Игнатьевым и монархисты немецкой ориентации, возглавляемые полковником Б. Е. Агаповым. Значительная часть русских монархистов подчинилась Высшему монархическому совету и поддержала великого князя Николая Николаевича. К ним присоединились и парижские монархисты во главе с генералом Е. К. Миллером. Монархисты немецкой ориентации концентрировались вокруг союза остзейских баронов «Риттербунд» («ЯШегЬипс!»), в который могли входить только представители высших сословий".

Вместе с организационным оформлением идеологическое единство монархической эмиграции поддерживалось периодическими изданиями, такими, например, как журналы «Луч света» и «Двуглавый орел». Последний нз них издавался идеологом крайнего монар-

1 Ст. Иванович. (Португсйс С. О.) Будущая Россия И Последние новости. 1921. № 351. С. 2.

3 Амфитеатров А. В. Дикое поле // Возрождение. 1925. № 26. С. 2.

5 Возрождение. 1925. №33. С. I.

* Струве П. Б. Patriolica. С. 487.

' Милюков П. Н. Эмиграция на перепутье. - Париж, 1926. С. 96.

6 Последние новости: Юбилейный сборник. - Париж. 1930. С. 15. ' Назаров М. Миссия русской эмиграции. С. 42-45.

* Мейнре Аурика. «За веру, царя и Отечество»: Эпизод из деятельности русских монархистов в Эстонии И Диаспора Ш: Новые материалы. - Париж; СПб.. 2002. С. 267-292.

хизма Н. Е. Марковым 2-м. К этому же направлению принадлежали Н. Д. Тальберг, Г. Босту-нич, Н. Скрынников, считавшие происшедшие в России события результатом всемирного масонского заговора1. Одним из центров наиболее активной части монархической эмиграции стал Мюнхен, где развернул свою деятельность генерал В. В. Бискупский.

Политическая и идеологическая программа монархистов была выработана на Общероссийском монархическом съезде, который проходил в мае - нюне 1921 г. в баварском курортном городке Рейхенгале, и на Мюнхенской конференции Русского народно-монархического союза, состоявшейся в марте — апреле 1922 г. Монархическое движение прежде всего поставило вопрос о главе русских монархистов. На съезде восторжествовала идея легитимной монархии "в полном объеме", провозглашенная Марковым 2-м. Была озвучена мысль, что "единый царь принесет народу не продолжение кровавой распри, а, беспристрастно и милостиво рассудив правых, заблудших и виновных, вернет ему порядок, хлеб и необходимую землю"2.

Интересное решение на съезде было принято по национальному вопросу. В резолюции отмечалось, что тем из окраинных новообразований, которые примут активное участие в воссоздании Российской империи, "возможно, будет дарована автономия в составе империи"3. "Будучи сами националистами русскими, - говорилось в «Докладе» по основам тактики и организации монархического движения, - мы не можем и не должны не признавать за другими народностями права на национальное самоопределение"4. Любопытны и другие пункты монархической программы, внесенные под явным влиянием произошедших в России событий. Так, утверждая монархию как "единственный путь к возрождению России", съезд в то же время соединил ее с такими принципами, как оставление земли за крестьянами при условии возмещения се стоимости владельцам за счет государства, "равенство всех перед законом", "свобода гражданская, политическая и вероисповедная"5.

Высший Монархический совет поддерживал крайне консервативную программу, предусматривавшую реставрацию прежнего политического и экономического строя, в том числе и помещичьего землевладения. В то же время, Высший Монархический совет был согласен признать Советы как единственное "завоевание революции". Идея принятия Советов была повторена и на конференции 1922 г., принявшей решение временно оставить сельские Советы как опору монарха в деревне6. На такой формулировке настояли представители "конституционного крыла" монархистов, возглавляемого бывшими кадетами Е. А. Ефимовским и А. М. Масленниковым, издававшим газету «Грядущая Россия». За сохранение Советов высказывался и великий князь Кирилл Владимирович, при условии, что эта политическая система будет завершена царем.

По вопросу о личности будущего монарха возобладала позиция "нспредрешенства", которую поддержали вдовствующая императрица Мария Федоровна и старейший представитель дома Романовых в эмиграции великий князь Николай Николаевич. Суть "непредрешен-ства" сводилась к необходимости отложить решение вопроса о личности монарха до момента свержения власти большевиков, реставрации прежнего строя и возвращения эмигрантов в Россию. Великий князь Николай Николаевич отказывался от предложений стать .во главе монархического движения, хотя и не отрицал возможность возглавить общенациональное движение против большевиков. Он полагал, что будущее политическое устройство России должен определить "Земской Собор", который предполагалось созвать сразу после освобождения страны от власти большевиков'. С аналогичным заявлением выступила и вдовствующая императрица Мария Федоровна, полагавшая, что "будущее устройство Государства Рос-

' Срышткив Н. Масонство? - Париж, 1921. С. 40-41. * Свободная Россия. - Берлин, 1924. № 5. С. 283.

I Белый орел. Вып. 11. 1 (14) июля. - Берлин, 1921. С. 16. 'Там же. С. 16, 18.

5 Иажитш 11. Среди потухших маяков. - Берлин. 1922. С. 200.

II Труды учредительной конференции Русского народно-монархического союза (конституционных монархистов). - Мюнхен, 1922.

1 Данилов Ю Н. Великий книзь Николай Николаевич. - Париж, 1930. С. 350.

сннского может быть решено только на Русской земле, в соответствии с чаяниями Русского Народа"1.

В эмиграции обозначилась эволюция русского монархизма в сторону фашизма, воспринимавшегося как эффективная антикоммунистическая сила. Обращение к фашизму стало закономерным следствием рассогласованности русской эмиграции, которую не объединил даже Зарубежный съезд. Складывалось убеждение, что только фашисты знаюг, "как надо бороться с большевизмом"2. Особой симпатией у правой к правоцентристской части русской эмиграции пользовался итальянский фашизм. Однако фашизм приветствовался русскими правыми не как вариант будущего политического устройства России, а как антикоммунистическая сила. Струве видел в фашизме "крупное духовное явление", "героическое направление ума"3. Он писал, что "фашизм лишь в той мере есть явление творческое... в какой., он духовно порывает с социализмом и коммунизмом'"1. Идеологическое обоснование сближения русских монархистов с фашизмом было предпринято В. В. Шульгиным5. Стимулом активизации русских монархических организаций, среди которых были и такие фашистски ориентированные, как «Русско-национал-социалистическое движение», «Национальный совет нового поколения» и др., стал приход к власти в Германии Гитлера. В дальнейшем к активному сотрудничеству с фашистами перешли В. В. Бискупский, Р. Шабельский-Борг, П. Бермонт-Авалов, П. Краснов, Г. Шкуро, Сул ган-Гирей Клыч и др.6

На монархическом принципе строило свою идеологию и младоросское движение, для которого монархическая идея проистекала не только из "исторически традиционного" российского самодержавия, но и из тех изменений, которые произошли в стране после революции. Идеал "легитимного царя" сочетался у младороссов с признанием освобожденных от большевиков Советов7. После своего освобождения, верили младороссы, русский народ выберет монархическую форму правления. Монархия, с точки зрения младороссов, должна была сопровождаться признанием элементов советской политической системы. "Царь и Советы", -вот лозунг «Молодой России». Младороссы считали себя легитимистами, поддерживали великого князя Кирилла Владимировича и даже стали его интеллектуальным штабом. В своей идеологии младороссы пытались синтезировать социализм, национализм и монархизм.

Философскому, политологическому, правовому и культурологическому обоснованию монархической идеи посвятил свое творчество И. А. Ильин. Он был убежден, что России суждено найти самобытный путь развития. В эмиграции Ильин активно выступал в качестве политического публициста н тем самым снискал себе репутацию идеолога белого движения. Он оправдывал буквально все действия белогвардейцев. Белое движение осмыслялось Ильиным с религиозной точки зрения и рассматривалось им как борьба христианских сил с сатанинскими. Солидаризируясь с принципом "активизма", провозглашенным Струве, Ильин также включился в деятельную борьбу портив большевизма. Он сотрудничает с газетой «Возрождение», выступает в качестве одного из организаторов Русского зарубежного съезда, а в 1927 г. начинает издавать собственный журнал «Русский колокол» (1927-1930). В девяти вышедших номерах журнала Ильин выступал не только как редактор, но и как основной автор. Журнал, на его взгляд, должен был стать центром сплочения эмиграции для борьбы с большевизмом. Издавая журнал, Ильин на практике пытался осуществить основные положения своей философской концепции: единство философии и жизни, ответственность человека за ход истории, способность через борьбу и страдания победить зло в мире. "Белое дело" Ильин воспринимал как героическое служение, в котором он видел свой долг перед Россией.

'/{удшн С. Романовы: Императорский лом в изгнании: Семейная хроника. - М., 1998. С. 125-126.

! Российский Зарубежный съезд в Париже, 4-11 апреля 1926 г. - Париж, 1926. С. XIX.

" Последние новости. - Париж, 1927. 8 апреля.

4 Возрождение. 1927. 15 апреля.

5 Шульгин ВВ. Три столицы. - Берлин, 1927. С. 364.

Самойлов £ От белой гвардии — к фашизму // Неотвратимое возмездие: По материалам судебных процессов над изменниками родины. - М., 1972. С. 136-146.

7 Возрождение. 1928. 3 августа: Последние новости. 1928. 13 декабря; Стерлигов А. Младоросская правда. -София, 1931.

Победа над большевизмом означала для него победу над злым, сатанинским началом. Отсюда и апокалиптичность этой борьбы. Нейтральную, а тем более примиренческую позицию по отношению к коммунистическому режиму в России он считал изменой христианству и переходом на сторону темных сил. Монархическое начало, полагал Ильин, должно, в конце концов, восторжествовать в грядущей России, поскольку демократия и республиканский строй не соответствуют основам русского национального характера. Однако в той ситуации, в которой оказались русские патриоты в эмиграции, лучше, по его мнению, оставаться на позиции "непредрешенства", предложенной Струве.

Ильин специально обосновывал национальность христианства, а путь возрождения России видел в выработке нового правосознания. Объединяющее духовное начало, согласно Ильину, заложено в культуре. Национальное единение людей "возникает из духовной однородности, из сходного душевно-духовного уклада, из сходной любви к единому и общему, из единой судьбы... из одинакового созерцания, из единого языка, из однородной веры и их совместной молитвы". Национальное чувство, настаивал Ильин, не противоречит христианству; напротив, только в нем оно приобретает смысл, приобщаясь "к дарам Святого Духа, даруемым каждому народу и по-своему претворяемым каждым из них в истории и в культурном творчестве". Христианская культура существует на земле в виде отдельных национальных культур, "и национализм подлежит не осуждению, а радостному и творческому приятию" .

Для России необходимо "новое правосознание, национальное по своим корням, христи-анско-православное по своему духу и творчески-содержательное по своей цели". Таким образом, путь развития России состоит, с точки зрения Ильина, в выработке нового правосознания. необходимость которого становится все более актуальной по мере того, как назревают новые социальные отношения. "Ей необходим новый государственный строй", - писал философ о России2. Как и многие монархически настроенные эмигранты, Ильин проявил интерес к идеям фашизма, в котором он видел "'спасительный эксцесс патриотического произвола"1, направленный против идеологии коммунизма и большевизма, как писал он в статье «О русском фашизме», посвященной приходу к власти в Италии Муссолини. В фашизме Ильин усматривал столь необходимое для белого движения волевое начало. «Дух русских фашистов - патриотический, волевой и активный; не для осуждения этого духа я взялся за перо. Но для того, чтобы сказать моим белым братьям, фашистам; берегитесь беспочвенной, зарубежной "политики"»*.

В третьем параграфе «Русский как социально-психологический а духовный тип» речь идет об интересе эмигрантов к проблемам национальной психологии. Типология русского национального характера разрабатывалась различными мыслителями, опиравшимися на разнообразные философские традиции. Среди предложенных концепций наиболее разработанными, плодотворными и влиятельными оказались учения Н. О. Лосского, П. А. Сорокина и И. Л. Солоневича. Они предложили различные типологические модели, рассматривавшие русский народ в качестве самостоятельного социально-психологического типа. Лосский рассматривал русского человека исходя из постулатов религиозной философии, Сорокин опирался на сциентистско-секуляризированное мировоззрение, Солоневич прибегал к консервативно-националистической модели. Эти концепции позволяют признать новизну и методологическую ценность анализа национальных проблем в философии русского зарубежья.

Отправной точкой размышлений Лосского стала его философская концепция. "Согласно персоналистической метафизике, - писал он, - каждый народ есть личность высшего порядка, чем бытие каждого отдельного человека: лица, принадлежащие к составу народа, суть органы народа; конечно, они только отчасти живут интересами народа, как целого, отчасти же

1 Ильин И. А. Основы христианской культуры // Ильин И. А. Собр. соч.. В 10 т. Т. 1. - М„ 1993. С. 323-324. 1 Ильин И. А. О русской идее. I - III I/ Ильин И. А. Собр. соч.. В 10 т. Т. 2. Кн. 2. - М., 1993. С. 430-431.

1 Ильин 11 А. О русском фашизме // Русский колокол. 1928. № 3. С. 60. * Там же. С. 64.

ведут свою самостоятельную жизнь"'. Индивидуальное своеобразие личности народа не выразимо в понятиях, однако, добавляет Лосский, индивидуальность народа "может быть уловлена... только теми людьми, которые долго жили среди народа, знают и любят его". Трудность определения индивидуальности народа связана с тем, что "основные общие свойства человечности присущи каждому народу, и притом так, что каждый народ, как целое, совмещает в себе две пары противоположностей". Общечеловеческое проявляется через национальное и не противостоит индивидуальному своеобразию народа. Для русского народа примером совмещения противоположностей будет религиозный мистицизм и земной реализм. Их сочетание мы видим и у других народов, "однако у каждого из народов и мистицизм и реализм осуществляются по-своему"2. Русский мистицизм, по мнению Лосского, имеет характер мистического реализма, поэтому в гносеологии русские тяготеют к интуитивизму, а в метафизике - к конкретному индивидуальному бытию.

Для иллюстрации черт русского народа Лосский обращается к творчеству Достоевского. Так, цитируя фрагмент из «Дневника писателя», он замечает: "В этой картинке прекрасно изображена душевная мягкость русского человека". Часто можно встретить утверждение, что у русского человека женская душа. Лосский с этим не согласен. Русский народ, особенно великорусский, напротив, мужественен, иначе он не смог бы создать столь могущественное государство; "но в нем особенно примечательно сочетание мужественной природы с женской мягкостью"1. С этой чертой сочетаются и другие особенности русского народа, такие как услужливость, заботливость простого человека, его способность сопереживать, понимать интересы других людей. Такова, по словам Лосского, «жалостливость русского человека, выражающаяся, например, в отношении к преступникам, как "несчастным"»4, что убедительно показал Достоевский.

11а основе этих черт характера русского народа, почерпнутых из произведений и высказываний Достоевского, Лосский делал свой вывод. "Неудивительно, - писал он, - что народ, обладающий перечисленными свойствами, не особенно отстаивал свои права и завоевал политическую свободу только в 1905 г. Также и от крепостной зависимости русские крестьяне были освобождены позже, чем западноевропейские. Из этого, однако, вовсе не следует, будто русский народ имеет рабскую природу: внутренняя духовная свобода присуща русским людям, пожалуй, в большей степени, чем всем остальным европейцам, но о защите ее посредством внешних правовых форм они сравнительно мало заботились"5.

Однако исторически путь, пройденный Россией в первой половине XX в., заставляет Лосского откорректировать некоторые черты русского национального характера, зафиксированные благодаря творчеству Достоевского. Прежде всего к этому подталкивает русская революция, возможность которой мало просматривалась в отмеченных чертах русского народного характера. Лосский указывает на недостатки в национальном характере народа, которые являются оборотной стороной его достоинств. Устремленный к абсолютному, недостижимому на земле идеалу, "русский человек сравнительно мало проявляет интереса к средней области земной культуры". Доминирующим принципом поведения русских людей становится -"или все, или ничего"4. В этом положении Лосский находил себе единомышленников в лице Бердяева и Карсавина. Цитируя Карсавина, он писал, что русский человек прн определенных обстоятельствах способен перейти "от невероятной законопослушности до самого необузданного безграничного бунта"7. Одной из отрицательных сторон русской жизни Лосский считал равнодушие к тому, что Бердяев назвал "средней областью культуры", т. е. к материальным благам и комфортному жизнеустроению.

1 Лосский Н. О. Достоевский и его христианское миропонимание //Лосский И. О. Г,иг и мировое зло. - М., 199-1. С. 223.

2 Там же. С. 224.

1 Там же. С. 225.

* Там же.

Там же. С. 226.

' Там же. С. 228.

7 Там же.

Другой подход к проблемам национальной психологии был представлен П. А. Сорокиным. С позитивистских позиции Сорокин критиковал, прежде всего, метафизические определения,национальности. Научно ориентированная дефиниция национальности предполагает «не метафизический принцип, не какую-то таинственную "вне и сверхразумную сущность", а группу или союз людей, обладающих теми или иными признаками, иначе говоря, объединенных той или иной связью»'. Не подходит, с его точки зрения, определение нации, базирующееся на принципе единства крови, единства расы, поскольку эта концепция уже опровергнута наукой: "теория чистых рас оказалась мифом". Национальность не выводится непосредственно из физиологических принципов индивида или антропологических особенностей. Не может служить строгим принципом национальности и единый язык, поскольку двуязычные или полиязычные люди должны бьпъ тогда признаны "денационализированными". Таковы, например, венгры, владеющие венгерским и немецким языками. Затем Сорокин отказывает в возможности быть признаком национальности общности хозяйственной деятельности. Общность исторических судеб тоже не может служить основанием для определения национальности. Следуя той же алофатической логике в определении национальности, Сорокин отвергает духовную культуру (религию, мораль, право, нравы, мировоззрение, философию) как основу национальности. Крайняя степень релятивизма заставляет Сорокина отказаться и от психического фактора^ согласно которому национальность можно было бы представить как "осознание своей принадлежности к определенному политическому телу", вызванное различными причинами: религиозными, экономическими, правовыми, единством языка, исторической традицией и т. п., что позволяло бы понимать национальность как "коллективную душу" народа.

Закономерен вывод Сорокина: "Ни одна из теорий не удовлетворяет и не знает, что такое национальность", «в процессе анализа национальность, казавшаяся нам чем-то цельным, какой-то могучей силой, каким-то отчеканенным социальным слитком, эта "национальность" распалась на элементы и исчезла», "национальности как единого социального элемента нет, как пет и специально национальной связи". Национальная связь "есть просто результат нсрасчленешюсти и неглубокого понимания дела"2. То, что позволяет нам говорить о национальности, - это всего лишь группировка различных социальных факторов, ни один из которых не может в отдельности выступить достаточным основанием определения национальности.

Для раскрытия социально-культурной динамики русской нации Соркин применяет выработанную им общую концепцию, согласно которой первой стадией было доминирование идеационной культурной суперсистемы. В России этот период продолжался до XVIII в., в Европе - с VI по XII в. В ХШ-Х1У вв. на смену идеационной приходит интегральная, или идеалистическая, суперсистема, основанная на том, что истинная действительность и истинные ценности определяются тремя основными измерениями: чувственным, рациональным и сверхчувственным. С XV в. начинает доминировать чувственная суперсистема, т. е. истинным признается только то, что доступно чувственному восприятию. Ее господство продолжалось на Западе до конца XIX в., после чего начался поиск новой господствующей формы сознания, культуры, системы ценностей, или политический и духовный кризис западного общества, не завершившийся до сих пор. Схожую эволюцию прошел и русский народ. Правда, из-за татаро-монгольского ига идеационный период затянулся до XVIII в., а господство идеалистической суперсистемы было коротким и менее значительным, но господство сенситивной суперсистемы было так же непродолжительным, а ее упадок вызвал серию русских революций. Русская нация, так же как и народы Запада, находится в состоянии кризиса, вызванного упадком христианства и традиционных форм контроля за сознанием и поведением людей. Однако Сорокин оптимистично смотрит на будущее русского народа. "Советский Союз, - пишет он, - по-прежнему ведомый русской нацией, может с надеждой смотреть в

1 Сорокин П. А. Проблемы социального равенства // Сорокин П. А. Человек. Цивилизация. Общество. - М., 1992. С. 245.

1 Там же. С. 248.

будущее". Русский парод в течение тысячелетней истории уже преодолевал различные кризисы. "и, вероятно, будет продолжать свою ведущую роль в течение будущих десятилетий, а возможно, и столетий"'.

Самобытную модель социально-психологической типологии русского народа предложил И. Л. Солоневич. Согласно его концепции, "история страны должна быть биографией народа". Иными словами, в единых географических условиях могут существовать различные народы. По Солоневичу, народ - историческая индивидуальность, сложная личность. Точнее, «соборная, коллективная личность народа, определяющие черты его характера, основные свойства его "я", отличающие его от всех его соседей»2. Частное дополнение к, этой точке зрения состоит в том, что характер русского народа непредставим без знания государственности, сыгравшей такую важную роль в его историческом развитии. Становление русского народа нельзя рассматривать в отрыве от становления его государственности, поскольку русский народ "в беспримерно трагических внешних условиях построил беспримерную по споей прочности и оригинальности государственную конституцию"3.

Отношение церкви к государственной власти в России состояло в том, что церковь никогда не покушалась на власть. Монархия всегда стояла на зашите интересов народа, общества, поддерживая и поощряя демократические элементы в народной жизни. "У нас была... демократия неизмеримо высшего стиля, чем англо-саксонская", - утверждал Солоневич4. Неудачи преследовали русский народ и русское государство, когда происходил разрыв с самобытными началами русской жизни, когда наступала эпоха подражания европейской жизнн и следования европейским учениям, например марксизму. "В марксизме постепенно исчезало все живое, органическое, настоящее. Исчезали живые нации — на их место стал интернационал"'. Все это привело к потере национальной личности. Марксистская доктрина не подходит русскому народу прежде всего потому, что она выдвигает в качестве доминирующих экономические и политические факторы, в то время как для русского народа всегда были предпочтительнее инстинкт государственного строительства. Измена инстинкту государственного строительства чревата для русского народа исчезновением, исторической аннигиляцией.

Свой тезис о "биологическом инстинкте народа" как решающем факторе в образовании нации и государства Солоневич отстаивает на фоне критики других определений нации: экономической, климатической, географической. Он отрицает также и расово-антрополо-гнческие теории, однако утверждая при этом, что "дело тут не в царях - дело в дарвиновской реакции на среду, которая оказалась правильнее, скажем, испанской или польской"6. Устойчивость Российской империи (в ее различных вариациях), продолжительность существования русского государства являются доказательством того, что "в характере, инстинкте, в духе русского народа есть свойства, которые, во-первых, отличают его от других народов мира - англичан и немцев, испанцев и поляков, евреев и цыган и которые, во-вторых, на протяжении тысячи лет проявили себя с достаточной определенностью" . Полнее всего эти свойства воплотились в государственном инстинкте русских и являются показателем жизненной устойчивости нации.

Величайшее бедствие для нации, с точки зрения Солоневича, - это упадок национального духа и уменьшение жизненной энергии народа. За проявленную слабость, за "грех слабости" неизбежно придется расплачиваться. Так, большевизм рассматривается им как заслуженная расплата за двухвековые грехи, накопленные Россией с тех пор, как она отреклась от своего национального своеобразия, обольстилась иноземным влиянием, а дворянство ото-

1 Сорокин Л. А. Основные черты русской нации в двадцатом столетии // О России и русской философской культуре. Философ].! русского послеоктябрьского зарубежья. - М-, 1990. С. 489.

2 Солоневич П. Л. Народная монархия. - М, 1991. С. 146.

5 Там же. С. 147.

' Там же. С. 150.

'Там же. С. 151.

'Тамже. С. 160. ' Там же.

рвалось от народа и в конце концов предало монархию. Русские революции "есть неизбежная расплата за основной грех русского народа, за грех его бессилия: за то, что он в течение двухсот лет не сумел справиться со своим дворянством"'.

В Главе III «Украина в контексте пореволюционного россиеведения» предпринимается разбор генезиса украинофильства, украинского национализма и фашизма с целью показать влияние украинства на становление механизмов самоидснтификацин России и россиеведение пореволюционной эмиграции.

В первом параграфе «Россия и украинский вопрос» раскрывается процесс зарождения и развития движения украинства и анализируются ключевые концепции его идеологии. Эволюция теории украинского национализма в XIX в. может быть представлена следующим образом. Прежде всего, был создан "фундаментальный труд" украинства - «История русов или Малой России», в котором было представлено историческое обоснование украинской идеи. Это сочинение, появившееся в начале XIX в. и получившее распространение среди русской и украинской интеллигенции уже в эпоху царствования Александра I, было опубликовано в «Чтениях Общества истории и древностей российских» в 1846 г. в Москве. «История русов» сыграла решающую роль в формировании идеологии украинства, поскольку представляла собой мифологическое объяснение актуальных для зарождающегося националистического движения проблем, связанных с поисками исторических начал украинской нации, обоснованием ее уникальности, права на самостоятельность и политическую независимость, обнаружением причин неудовлетворительного положения дел и нахождением виновника за все неудачи и беды Украины. На основе мифологии «Истории русов» возникли впоследствии все националистические концепции самостийничества.

Вторым этапом можно считать образование и деятельность первых украинофильских организаций. В 1846-1847 гг. в Киевском университете функционировало Кирилло-Мефодиев-ское братство, ставившее целью освобождение славянских народностей из-под власти "иноплеменников", превращение их в самостоятельные политические общества, федеративно связанные друг с другом. Наиболее влиятельными членами Братства были Н. И. Костомаров, профессор истории Киевского университета, П. А. Кулиш, писатель, историк и этнограф, Н. И. Гулак, В. М. Белозерский и Т. Г. Шевченко.

Третий период эволюции движения украинства относится к 1860-1870-м гг., когда происходит интенсивное распространение идей самостийничества в кругу российской и украинской интеллигенции, а также предпринимается ряд попыток их массовой популяризации. В 1861 г. в Петербурге начинает выходить журнал «Основа», в котором на русском и украинском языках освещались актуальные вопросы националистического движения. Журнал был закрыт в 1862 г., однако спустя некоторое время в Киеве был создан кружок «Громада», объединивший студентов и преподавателей университета, интересующихся изучением украинской этнографии, археологии, истории и литературы. В 1873-1874 гг. в Киеве открывается «Юго-западный отдел Русского географического общества», членами которого и стали деятели «Громады». Лидером и идейным вдохновителем «Юго-западного отдела» являлся М. П. Драгоманов, профессор древней истории в Киевском университете.

Следующим, четвертым этапом развития идеологии украинства является период, связанный с деятельностью украинофилов, эмигрировавших из России и попытавшихся продолжить свою работу в "свободном мире". С конца 1870-х гг. центром движения становится Львов, а характер украинства определяется галичанами. Термин "Украина", так и не прижившийся в Малороссии, начинают применять в отношении к Галиции, в результате чего именно Галиция становится "подлинной" Украиной, хотя это название тоже воспринимается здесь исключительно как политический лозунг и идеологема. В конце 1870-х гт. активизируется деятельность проавстрийской "народной" партии Украины, общества «Просв1та», становятся популярными газеты «Правда», «Зоря», «Батькшщина» и др. В это время создается самая одиозная националистическая теория, которая сыграла в XX в. такую же роль для транс-

1 Со.юневич И. Л. Политические тезисы Российского народно-имперского (штаб-капитанского) движения // ¡1 поисках своего пуги: Россия между Европой и Азией. В 2 ч. Ч. 2. - М., 1994. С. 214.

формации украинофильскоро национализма в фашистскую нациократию, какую сыграла в XIX в. «История русой» для становления движения украинства. Основанием в данном случае послужили сочинения Ф. Духинского.

В XX в. теоретическая мысль украинского национализма не создала ничего нового, что можно было бы считать очередным этапом в эволюции идеологии украинства. Националистическое движение становится догматическим, поскольку уже не ведутся споры относительно оснований идеологии, а все внимание сосредотачивается па решении частных политических проблем. Наиболее видные теоретики украинства, такие как М. С. Грушевский, и В. К. Вннннченко, добиваются реальной политической власти на Украине и стараются использовать для утверждения своего режима наработанные предыдущим столетием схемы националистической аргументации. Единственное, чем они занимаются в качестве идейных вождей украинства, это популяризация созданных ранее "историй" Украины с предельным упрощением и идеологизацией хода событий и расширением его до 20-х гг. XX в., а также написание националистических прокламаций. Постепенный откат к безыдейности национализма, который начинает восприниматься и пропагандироваться исключительно с формальной стороны, послужил причиной для создания благоприятных условий для эволюции национализма в фашизм. Созданная в Харькове в 1897 г. Н. И. Михновским «Студентська громада» являлась экстремистской организацией, ставившей задачу уничтожения русской культуры и ее влияния на украинцев, в особенности на студентов. Михновский был вдохновителем Украинской революционной партии (РУП), которая в 1905 г. была переименована в Украинскую социал-демократическую рабочую партию. Идейной платформой этой партии стала брошюра Михновского «Самостийна УкраУна». эпиграфом к которой был взят лозунг "Украша для украшшв". Именно из этой партии вышли известные впоследствии идеологи украинского фашизма, такие как Д. Донцов и др.

Деятельность Костомарова как идейного вдохновителя Кирилло-Мсфодиевского братства и как редактора «Основы» - малороссийского журнала, издававшегося в Петербурге в 1862-1863 гг., положила начало украинофильскому движению, которое было так же популярно среди русской интеллигенции, как и среди украинской публики. Изначально украино-фильство было преимущественно литературным движением, ставившим целью изучение народной культуры и творчества, языка и истории. В 1880 г., уже в конце своей жизни, Костомаров так определял суть украинофильства: «"Украинофильство" (окрещенное таким названием только в прошлом десятилетии) явилось стремлением некоторых малорусов писать на своем родном наречии и, вместе с тем, изучать богатую сокровищницу народной поэзии». .

Для становящейся идеологии украинства оказались значимыми следующие выводы Костомарова: 1 ) утверясцение о том, что малороссы представляют собой "народность хотя и русскую, но отменную от великорусской"; 2) тезис о том, что украинцы являются по природе своей свободолюбивым народом и что принятие подданства России понималось ими как вступление в равноправный политический союз. "Малорусы же никогда не были покорены и присоединены к России, - писал Костомаров, - а издревле составляли одну из стихии, из которых складывалось русское государственное тело"1. Отсюда следовало, что утвердившееся па Украине крепостное право было следствием вероломства со стороны Москвы, которая нарушила статьи Богдана Хмельницкого и уничтожила казачество.

С деятельностью М. П. Драгоманова связан кульминационный момент в теоретическом развитии украинского движения. Именно Драгоманов осуществил попытку научного построения националистической доктрины, превращения ее в идеологию, основанную на прочном фундаменте исторического, социологического и философского знания. Теория Драгоманова походила больше на знание, чем на идеологию, н в этом заключались и сильная, н слабая се стороны. Как знание, концепция Драгоманова находила союзников даже в стане се идеологических противников, обладающих высоким уровнем образованности и способных понять ар!7ментацию, базирующуюся на научных фактах и объективных истинах. По как

' Костомаров H. II. У крашюф[1льстно // www.ukrsior.com/tikrslor/kpsl nkrainonistvo.htm. 2Й.07.2005.

идеология, она была "суха" и "слишком продуманна", отчего позволяла ее критикам обвинять Драгоманова в позитивизме и чрезмерной рационализации национального вопроса.

Деятельность Драгоманова можно условно разделить на два периода — до эмиграции из России (1877 г.) и после. В первый период он занимается популяризацией идеи украинства, сотрудничая в «Санкт-Петербургских ведомостях», где он становится обозревателем славянских проблем, выпуская ряд сборников и исследований украинских народных песеи и сказаний («Исторические песни малорусского народа», «Малорусские народные предания и рассказы» и др.), принимая участие в журнале «Основа» и киевском кружке «Громада», а позже

- в «Юго-западном отделе Русского географического общества». Основным мотивом творчества Драгоманова в это время становится критическая рефлексия исторических трудов Костомарова и основополагающих идеологем украинофильства, следствием чего явились попытки развития федеративной теории на более глубоком научном и философском основании. Второй период деятельности Драгоманова характеризуется созданием органа бесцензурной печати в Галиции с целью широкой пропаганды украинофильства, что вскоре привело к идейному размежеванию н потом к конфронтации с местными украинскими националистами. Активная теоретическая борьба с вульгарным' и упрощенческим национализмом впоследствии стала доминирующим фактором, определяющим тематику и стиль выступлений Драгоманова. Полностью разочаровавшись в способности движения украинства решать культурные и политические проблемы украинского народа, он пытается критически переосмыслить сами основания украинофильства и приходит к "чудацким" выводам, которые можно рассматривать как вершину националистической мысли на Украине вообще. Однако эти выводы остались невостребованными теоретиками украинства. После Драгоманова украинский национализм уже не развивался дальше в теоретическом отношении; таким образом, можно говорить об исчерпанности данной проблематики в работах Драгоманова.

Вообще можно выделить, согласно Драгоманову, два принципиальных подхода к национальному вопросу: 1) национально-государственный централизм, характеризующийся насилием над личностью, навязыванием националистической идеологии и господством государственного языка; и 2) человеческо-просветительскнй универсализм, главным атрибутом которого является свободное развитие малых народов, их языка и культуры. Первый подход характерен для тоталитарных обществ, стоящих на более низкой ступени развития, а второй

- для обществ демократических, более развитых и цивилизованных. В первом случае национальность трактуется биологически ("дикий" национализм) или идеологически ("простой" национализм), во" втором случае - как исторически обусловленный тип культуры, сопоставленный с другими такими типами и равный им. Национально-государственный централизм своей целью считает усиление авторитета языка и образа жизни господствующей нации, в результате чего подавляются национальные обычаи и язык малых народов. Человеческо-просветительский универсализм, признавая равноценность всех языков и культур, выступает за развитие и распространение науки, т. е. за универсальный язык знаний, который должны освоить люди всех национальностей.

Научный национализм фундирован идеей децентрализации, которая находит применение как в политической и социальной, так и в культурной сферах. Идея децентрализации подразумевает преобразование существующих принципов государственного правления и социального устройства России и предполагает совместное участие как русских, так и украинцев в деле ее реализации.. Самодержавная политико-административная система, по мысли Драгоманова, является тормозом для развития, прежде всего, великорусской культуры и социальной жизни, и поэтому она препятствует развитию и национальных культур малых народов. Перспектива движения украинства, делал вывод Драгоманов, определяется своевременным перенесением акцента с борьбы,за национальность на борьбу проти» самодержавного режима, потому что только в случае решения вопросов общероссийского масштаба возможно надеяться и па решение национального вопроса. Залогом успеха движения теоретик украинофильства считал всестороннее развитие и поддержку земств, деятельность которых во мно-

гом напоминала ему старые порядки самоуправления, казачьи вольности и современные западные демократические институты.

Значение М. С. Грушевского для украинского национализма обусловливается скорее его политической, а не научной или теоретической деятельностью. Как голова Центральной Гады и "первый президент" Украинской Народной республики, он способствовал практическому осуществлению националистических идеапов украинства, идя наперекор исторической логике и стараясь придать действительности утопические очертания. Одним из таких действий было провозглашение IV универсалом Украинской Центральной Рады от 22 января 1918 г. "самостийности" Украины - событие, которое прославляется сейчас как ключевой момент в украинской истории, в известном смысле даже как ее начало.

Стержневой идеей, связывающей все исторические взгляды Грушевского и ab ovo определяющей сюжетнку его сочинений, была идея культурной и социально-политической самобытности украинского народа. Продолжая полемику, начатую еще в XIX в., относительно наличия общего для великороссов и украинцев праславянского народа, Грушевский занял принципиальную позицию, противоположную позиции русофильских историков. Опираясь па летописи Галицко-Волынского княжества и интерпретируя последнее как прямого наследника Киевской Руси, он практически отождествлял историю Украины с историей этого княжества, которое как в культурном, так и в политическом отношении резко противопоставлял Великороссии. Следует заметить, что такая трактовка истории Украины не была оригинальной, поскольку именно так или отчасти так смотрели на этот вопрос большинство ис-ториков-украинофилов, включая Костомарова и Драгоманова.

Грушевскому принадлежат и несколько работ чисто идеологического и политического характера, прямо затрагивающих тему украинской самостийности и идентификации украинского народа. Эти работы были написаны им во время деятельности на nociy головы Украинской Центральной Рады и представляют собой ряд брошюр, которые можно условно разделить на две группы. К первой относятся, прежде всего, «Кто такие украинцы и чего они хотят», «Откуда пошло украинство и к чему оно идет», «Вольная Украина», «Какой мы хотим автономии и федерации» - в этих работах представлен "социалистический" вариант национализма, предполагающий политическую и культурную автономию Украины в составе федеративного Российского государства. Главным сочинением второй группы является брошюра «На пороге новой Украины» - "политическое завещание" Грушевского, в котором он наиболее последовательно и открыто выразил свои идеи, составившие впоследствии националистическое кредо украииства.

В работе «На пороге новой Украины» были сведены счеты с "социалистическим" национализмом, место которого занял национализм традиционный, с его метафизическими константами и схоластическими днетинкциями. Прежде всего, был провозглашен конец "московской ориентации" - самого опасного из предрассудков и пережитков прошлого, который сначала насильно навязывался порабощенным украинцам, а потом вошел в привычку и сделался даже сознательным выбором значительной их части, получив затем теоретическое обоснование в украинофильстве. Трансформация национализма в сторону вульгарно-традиционных форм потребовала введения и соответствующих "метафизических" понятий, выполняющих функцию устойчивых определенностей, идеологем, без которых догматика национализма была бы невозможной. Показательно, что Грушевский прибегает к довольно грубому противопоставлению русского и украинского "характеров", доказывая "глубокую антителу этих двух близких по крови, но отличных по духу народов"'.

Противопоставление русских и украинцев и акцент на контрарности их "природы" потребовались Грушевскому и для решения другой задачи - размежевания двух соседних народов не только с точки зрения их настоящего или прошедшего, но и с точки зрения будущего. Московская ориентация была навязана украинцам насильно и никогда не выражала их подлинных интересов, не была для них естественной. Истинное родство, всегда ощушавшес-

1 Груштський М. С. На riopoii новей Укра'ши. Гадки i мри// Великий Укра'шець. - Кит, 1992. С. 143.

ся ими, было родством с Западом, с Европой. Украина по существу является страной западной, а следовательно, цивилизованной и культурной, в то время как ее восточный сосед -русский "народ-богоносец" - это полудикий варвар, от которого нельзя ожидать ничего хорошего. Ближе всех по своему духу народ украинский находится к народу германскому и затем к романскому. С немцами украинцев роднят такие качества, как солидность, деловитость, любовь к комфорту, порядку, чистоте, достатку, равновесию и стоицизму, а с англичанами у них схожи такие черты, как элегантность, желание внести во все красоту, а также радостное мировосприятие и оптимистический взгляд на жизнь. Таким образом, новая Украина должна связать свое будущее с Германией, а также Англией и особенно США. Одной 113 центральных идеологем Грушевского является идея "Великой Украины", призванная стать долговременным ориентиром политического и культурного развития страны.

Во втором параграфе вУкраина: pro el contra (анализ работ П. Голубенке и II. Ульянова)» изучаются концепции двух ведущих теоретиков русского и украинского национализма. Кульминационным моментом спора и одновременно своеобразным подведением итогов систематизации теоретических аргументов pro и contra украинства являются работы П. Голубенке «Украина и Россия в свете культурных отношений», опубликованная за рубежом в 1987 г. и на Украине в 1993 г., и книга Н. И. Ульянова «Происхождение украинского сепаратизма», напечатанная на Западе в 1966 г. и переизданная в России в 1996 г. И Голубенко, и Ульянов аккумулировали в своих сочинениях вековой опыт работы националистической мысли, так что их сочинения можно назвать энциклопедическими в данном вопросе.

Трактат Голубенко1 вышел в свет на волне подъема националистического движения на Украине, когда стали издаваться многочисленные сочинения, направленные против влияния "старшего брата" и обосновывавшие "чистоту" и "культурное и политическое превосходство" украинской нации. Среди наиболее характерных в этом отношении следует указать на такие русофобские издания, как сборник публицистических статей украинского писателя-"шестидесятника" Е. Гуцало «Ментальность Орды»2, попытавшегося концептуализировать украинские представления о "русской душе", и монографию львовского профессора антропологии Р. Кися «Финал Третьего Рима. Российская мессианская идея на изломе тысячелетия»3. Книга Ульянова тоже является своеобразным синтезом, но уже антиукраинской идеологии, культивировавшейся главным образом в дореволюционной публицистике и потом среди российских эмигрантов, оставшихся на позициях великодержавности. О враждебности к украинству можно было судить не столько из самого сочинения Ульянова, сколько из тон реакции, которую оно вызвало в определенной части российской публики. Так, уже через два года после появления «Происхождения украинского сепаратизма» вышел в свет сборник статей, составленный М. Б. Смолиным, под заглавием «Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола»4.

Несмотря на принципиальную контрарность позиций относительно "украинского вопроса", работы Голубенко и Ульянова имеют много общего: их сближает тенденциозность в подходе к решению этого вопроса, идеологизация исторического материала и стремление теоретически обосновать соответствующие политические программы. Кроме того,, и Голубенко, и Ульянов создают (или актуализируют) исторические мифы, которые, будучи параллельными и внешне противостоящими друг другу, тем не менее внутренне подобны и поэтому в известном смысле обусловливают друг друга; поскольку функционируют в одном и том же идеологическом поле. Мифологизированная история стала основным инструментом политической борьбы, участники которой целенаправленно моделировали "образ врага" и кор-

1 Петро Голубенко -- псевдоним Петра Ивановича Шатуна, который печатался в националистической прессе (в журналах «Сучасшсть», «Орлик», «Нот д»п», «СамостШна Украша» н газетах) также пол псевдонимами Пстро Ромен', Дм. Кармазин, Д. Шумейко.

2 См.: Гуцало £. Ментальность Орды. - Киев, 1996.

5 См.: Кись Р. Финал Третьего Рима. Российская мессианская идея на изломе тысячелетия. - Львов, 1998.

4 См.: Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола / Сост. М. Б. Смолин. Сб. ст. -М., 1998.

рсктировалн исходя in него свой собственный образ, вырабатывая тем самым новые принципы национальной самопдентификацин.

"Проблема России" н способы ее разрешения - вот основная тема работы Голубенко. решившего разгадать загадку "российского сфинкса". Эта загадка заключается в вопросе "Что такое Россия?". Основной чертой России является мессианизм, который выражается в политической сфере как стремление к созданию империи, в социальной - как культивация рабства, а в культурной - как экспансия русской культуры с целью русификации, т: е. нивелирования, всех других национальных культур. Мессианизм - это существенное качество "русского характера", его константа, а поэтому существует в разнообразных вариациях, даже внешне противоположных друг другу, поскольку в этих вариациях изменяется лишь форма, но не содержание, которое всегда остается одним и тем же. Голубенко выделяет три фазы метаморфозы "российского сфинкса", соответствующие отдельным этапам роста Российского государства и усиления его влияния. Первой фазой было превращение Московии в Россию, когда неизвестные истории московиты заявили о своем государстве тем, что присвоили себе название чуждого им государства. Киевской Руси, чтобы воспользоваться его славой и международным признанием. Второй фазой метаморфозы "российского сфинкса" явилось славянофильство, которое выдвинуло идею панславизма. Теперь Россия провозгласила себя государством славянским (на что не имела, разумеется, никакого права) и объявила своей исторической миссией объединение всех славянских народов под своею властью и братской опекой. Первой же жертвой великорусского мессианизма стала Польша, которая надолго разделила печальную судьбу Украины. Третья фаза метаморфозы - это превращение России в СССР под знаменем "интернационального братства народов". Таким образом, идея Москвы - III Рима получила вторую редакцию в форме Москвы - столицы III Интернационала, п результате чего мессианизм России получил неограниченное пространство для своего осуществления. Под видом помощи угнетенным народам и посредством включения их в сферу влияния московской политики происходит постоянное расширение Российской империи, которая в настоящее время, утверждает Голубенко, представляет реальную угрозу для всего мира.

В таких условиях, очевидно, необходимо оказать организованное сопротивление русскому мессианизму и не допустить реализации империалистических амбиций адептов Великой России. Единственный метод борьбы - это добиться расчленения Российской империи по национальному признаку, с тем чтобы старая "тюрьма народов" оказалась раз и навсегда разрушенной. Победить Россию можно только в том случае, если заручиться поддержкой порабощенных ею народов и разрешить тем самым национальный вопрос в Восточной Европе. Прежде всего, по мнению Голубенко, следует поддержать националистическое движение на Украине, потому что украинцы представляют собой наиболее угнетаемую нацию и всеми силами стремятся к свободе. Таким образом, Украина - это тот плацдарм, с которого должно начаться разрушение России.

Подводя итог всему, сказанному в адрес "российской системы", Голубенко делает следующие выводы. Во-первых, Российская империя является первоисточником, из которого вытекают все негативы в русском национальном характере и все недостатки российского общества, и поэтому она является "очень неудачным творением истории". Во-вторых, в многонациональном государстве, каковым следует признать Россию, нарушены права малых народов, и роль диктатора отведена русским, которые стремятся всеми способами подчинить остальные национальности своему московскому централизму и своему образу жизни. В-третьих, российский мессианизм и московский "шовинистический универсализм" выполняют функцию внутреннего двигателя российского империализма с его нивелирующими русификаторскими тенденциями. В-четвертых, русская политическая мысль основывается на идее российской великодержавности и особой роли России в мире, причем политическое сознание россиян отличается авгаркизмом и косностью, что выражается в буквальной трансляции идеологемы Москвы - III Рима и Святой Руси через славянофильство и почвенничество к коммунистическому мессианизму Москвы - столицы 111 Интернационала. В-пятых, идо-

лопоклопство перед государством повлияло иа всю систему российской обществснно-полн-тичсской жизни, а также на русскую литературу и науку.

Монография Н. И. Ульянова претендует на объективное историческое исследование, что дало право ее издателям характеризовать эту книгу как "единственный научный труд во всей мировой историографии, специально посвященный этой проблеме"'. По глубине и серьезности проработки фактического материала с монографией Ульянова можно сравнить только сочинение С. Н. Щеголева, написанное еще до революции и ни разу с тех пор не переиздававшееся2. В последнее время украинскому вопросу посвящены тоже немногочисленные исследования. Среди лучших можно указать на работы историков В. С. Дякина3, А. И. Миллера4, М. В. Дмитриева5, В. И. Мироненко6, а также на сборники «Россия-Украина: история взаимоотношений»7 и «Украина и Россия: общества и государства»8.

Однако объективным исследование Ульянова все же назвать нельзя, как нельзя считать научной и ту концепцию украинства, которая разрабатывалась в конце XIX - начале XX вв. российской официальной исторической наукой и была взята им за основу. Согласно этой концепции, появление таких понятий, как "Малая Русь", "Великая Русь", "малорус", "великорус" и т. п., следует относить к более позднему времени - ко времени после татаро-монгольского нашествия, когда единая Русь была расчленена на Русь Северную, или Влади-миро-Суздальскуго, преобразованную позже в Московскую, и на Русь Юго-Западную, или Галицко-Волынскую, вошедшую затем в Русско-Литовское государство, а после унии Литвы с Польшей - в Речь Посполитуто. Что касается слов "Украина" и "украинец", то они вошли в обиход только к концу XVII в. и являлись искусственно созданными польской пропагандой. Именно поляки начали употреблять слово "Украина" в значении имени собственного, чтобы разорвать этническую и культурную связь русских людей, живущих на территории Польши, с их единоплеменниками в России. После Переяславской рады 1654 г. и "вечного мира" Московского государства с Польшей, заключенного в 1686 г. (по которому Левобережная Малороссия с Киевом отошла "в вечное владение" Москвы), поляки потеряли надежду возвратить в состав Речи Посполитой южнорусские земли с помощью военной силы, и поэтому они изменили тактику, стремясь нанести поражение Москве на идеологическом фронте. Поскольку растущее и крепнущее Русское государство все больше и больше привлекало к себе взгляды порабощенных поляками русинов и они желали воссоединиться со своими единоплеменниками и единоверцами, польские идеологи направили все усилия на доказательство того, что в Польше нет русских, а есть особая "украинская" национальность. Так была создана идеология украинства, которая не пользовалась, однако, большой популярностью среди простого народа, а навязывалась ему властью, и прежде всего шляхтичами, которые стали называть себя "украинцами" из корыстных побуждений.

Говорить об украинском "национализме", согласно распространенному мнению в российской историографии, нельзя, так как никакой "украинской" национальности нет и никогда не было. На самом деле имел место феномен украинского сепаратизма в Российской империи. и он был следствием политических интриг враждебных России государств, и прежде всего Польши и Австрии, которые надеялись с его помощью добиться ослабления их могу-

1 Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма: - М., 1996. С. V.

2 См.: Щеголсв С. И, Украинское движение как современный этан южно-русского сепаратизма. - Киев, 1912.

' См.: Дякин В. С. Национальный вопрос во внутренней политике царизма (XIX в.) // Вопросы истории. 1995, № 9.

4 См.: Ми.плер И. "Украинский вопрос" в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIX в.). - СПб., 2000.

' См.: Дмитриев М. В. Этнонацнолальные отношения русских и украинцев в свете новейших исследований // Вопросы истории. 2002, № 8.

'' См.: Мироненко В. //. Российско-украинские отношения в 1991-2002 гг. ~ М., 2004.

См.: Миллер А. 11., Репринцев В. Ф., Флоря Б. И. (ред.) Россия-Украина: история взаимоотношений. - М., 1997.

* См: Фурман Д. Е. (ред.) Украина и Россия: общества и государства. - М., 1997.

щоственного соседа. Будучи явлением искусственным, выдуманным, не подходящим пи под какие ил существующих учений о национальных движениях, украинский сепаратизм вынужден был опираться и на такую же выдуманную историю Украины, создавая образ подавлен-, кого украинского народа и вымирающей украинской культуры. На самом же деле все факты истории свидетельствуют о том, что никакого "национального угнетения" не было и что за все 300 лет пребывания в составе Российского государства Малороссня-Укранна не была ни "колонией", ни "порабощенной народностью", но даже пользовалась особыми привилегиями, которых не было у русского народа-"поработителя". Что касается украинской культуры, то она нашла самое искреннее сочувствие и поддержку в лице лучших представителей русской культуры, благодаря которым и получила необходимый стимул для своего дальнейшего развития.

Концепция Ульянова представляет собой зеркальное отражение националистических теорий украинства: и тематика его рассуждений, и ценностные параметры остаются те же, только знак "плюс" меняется на "минус". Поскольку в этом зеркале отражается идеология, концепция Ульянова не может не быть идеологической со всеми присущими подобного рода рассуждениям недостатками. Так же. как и идеологи украинского национализма, Ульянов создает ряд мифов, идеализирует свой народ и государство, оперирует однозначными понятиями и тенденциозными трактовками, редуцирует сложный механизм русско-украинских культурных отношений, моделирует "образ врага" и ведет агитацию за его разоблачение, н т. д. В результате полемики с украинством, ведущейся на его же "поле" и по его правилам, вырабатывается соответствующий образ России, который, как ни странно, очень похож на образ Украины, как он был представлен теоретиками украинского национализма. В интерпретации Ульянова, царская Россия представляла собой государство честное, миролюбивое, преследующее самые благородные и бескорыстные цели - особенно в таком деликатном деле, как отношения с Украиной. Конечно, оно не было лишено и недостатков, но все они были обусловлены частными причинами и не касались генеральной линии российской политики, которую нельзя назвать империалистической. Присоединение Украины было невыгодным для России, еше не отошедшей от Смутного времени, так как предполагало в войну с Польшей и большие финансовые расходы. Но русское правительство руководствовалось не эгоистическими целями, а высокими моральными соображениями, требовавшими помочь братскому народу во что бы то ни стало. С самого начала царь оказался необычайно щедрым и милостивым к своим новым подданным, удовлетворял все их просьбы, в том числе и такие, как предоставление Магдебургского права малороссийским городам, официальное признание и закрепление всех привилегий, владений и прав шляхетской знати и казачьей старшины, увеличение реестра до "небывалой цифры" - 60.000 человек, сохранение старого уряда и демократических порядков Запорожской Сечи и т. д. "Царское правительство. - пишет Ульянов, - предоставило широкую возможность каждому из сословий ходатайствовать об установлении наилучших для себя условий и порядков"1, и не его вина, что воспользовались этой возможностью не все сословия, а только казачество и духовенство. Вннить нужно казаков, и прежде всего старшину, которые всегда преследовали свои эгоистические цели и стремились закрепостить крестьян, а не освободить их,

В третьем параграфе «Идеология нациократии в украинском диаспорном национализм ме» анализируется процесс трансформации украинства в фашизм. Большинство современных идеологов украинства отрицают генетическую или идейную связь украинского национализма с фашизмом, однако это является, скорее, следствием соблюдения установившихся правил "хорошего тона", чем отражением реального положения дел. Тем не менее, проблема влияния фашизма на идеологию украинства широко обсуждается в исследовательской и публицистической литературе, причем высказываются различные точки зрения. Если отбросить явно риторические конструкции, то можно выделить три доминирующих подхода к решению этой проблемы. Наиболее распространенным является мнение, согласно которому укранн-

1 Упьянш //. //. Происхождение украинского сепаратизма. С. 42.

ский национализм никогда не имел ничего общего ни с итальянским фашизмом, ни с немецким национал-социализмом, и поэтому отождествление украинства с фашизмом преследует цель опорочить высокие идеалы украинских националистов и бросить тень на государственную идеологию современной Украины. Это мнение официально признается украинским правительством и отстаивается такими исследователями, как П. Мирчук и В. Коснк, а также почти всеми националистами. Вторая точка зрения основывается на признании влияния на украинский национализм со стороны фашизма, и особенно итальянского, однако при этом подчеркиваются существенные отличия украинства от идеологии фашизма (Дж. Армстронг, А. Мотыль и др.). Сторонники третьего, радикального, подхода настаивают на необходимости признать украинский национализм 1930-1940-х гг. составной частью европейского фашистского движения (И. Лисяк-Рудницкий, К. Бондаренко).

Первым популяризатором фашизма в украинском обществе стал Д.Донцов. Будучи принципиальным противником и ненавистником большевизма и в то же время вдохновляясь его силой, Донцов стремился противопоставить ему движение украинства, которое должно было быть организовано так же, как большевизм, и представлять собой авторитарное, бескомпромиссное и целенаправленное движение, но преследующее другую цель, а именно цель национального самоутверждения. Модель такого националистического движения он увидел в фашизме, который в то время пришел к власти в Италии. В январе 1923 г. Донцов опубликовал в «Литературно-научном вестнике» статью, в которой сравнивал фашизм с большевизмом и анализировал причины их политической и идеологической победы'. Согласно Донцову, большевизм и фашизм сходны в следующих моментах: во-первых, и то и другое движение были антидемократическими и в то же время народными; во-вторых, они были результатом активной деятельности "инициативных меньшинств", которые ориентировались в своих действиях не на желания и настроения большинства, а на собственную программу, и создавали такие условия, в которых им была гарантирована поддержка со стороны этого большинства; в-третьих, в достижении поставленных целей и большевизм и фашизм отличались беспринципностью и бескомпромиссностью, действуя по принципу "цель оправдывает средства". Современному движению украинства, делает вывод Донцов, не хватает как раз этих черт, что привело в результате к поражению украинской демократии и к ликвидации провозглашенного независимого украинского государства.

Началом оформления украинского фашизма как отдельного идейно-политического течения можно считать основание еженедельника «Заграва», редактором которого стал Донцов. Первый номер «Загравы» вышел 1 апреля 1923 г. и сразу же провозгласил курс на проведение антидемократической "реформы" украинского национализма. В программной статье журнала определялось новое кредо украинства, которое сводилось к тому, чтобы признавать "один абсолют - нацию, один категорический императив - ее волю к жизни"2. В 1924 г. вокруг «Загравы» образовалась первая националистическая профашистская партия - Украинская партия национальной работы (УПНР), которая называлась также Партией национальной революции.

В донцовском "действенном национализме" нетрудно обнаружить ряд прямых параллелей с фашизмом. Это и культ борьбы, и идея социальной иерархии с инициативным меньшинством наверху, которое представляет собой правящую касту, и идея Ордена п противовес ■ Партии, и воинствующий антимарксизм и антилиберализм, и так далее. Правда, идеолог украинского фашизма не излагал своих идей в виде последовательной доктрины и апеллировал чаще к эмоциям, чем к разуму. Но такими же чертами характеризовался и фашизм в Италии и Германии на ранних стадиях ег о развития: так, Муссолини только в 1929 г. пришел к выводу, что фашизм должен "обеспечить себя доктриной"3. Как утверждает Лисяк-Рудницкий, "Донцов всем своим авторитетом направил украинский национализм в фашистское русло"4.

' ЛонцтД. Helium sine capilc //ЛИературно-Науковий Шстник, 1923 (Рмник ХХИ). К». I. С. 58-71.

2 Цит. по кн.: Украшська сустльно-полтгша думка в 20 столгт. Т. И. - Кит, 1983. С. 58.

' См. об этом: Ceúaiiit Дж. Г., Topean Т. J1. IcTopi* полгтчио? думки. - Кит, 1996. С. 769.

' Лчсик-1'удничькт I. !сторичж ссе. Т. 2. - Кк'т, 1994. С. 493.

Главным идеологическим произведением Донцова, квинтэссенцией его националистических разработок является «Национализм». В этой работе предпринята попытка "философского" обоснования украинского национализма, так как автор обращается к различным концепциям иррационализма н философии жизни, и прежде всего к учениям Л. Шопенгауэра, Н. Гартма-на и Ф. Ницше, с целыо решить "украинский вопрос" на более фундаментальном уровне. Результатом такого обоснования стала, с одной стороны, вульгаризация и редукция философии немецких мыслителей, а с другой — создание националистического "евангелия" украипства.

В течение 30-х гг. XX в. влияние фашизма на организованный украинский национализм уверенно возрастало. Вторым после Донцова идеологом украинского фашизма в ОУП был М. Сциборский. который еще в 1935 г. писал, что пример фашизма должен стать ориентиром для развития национальных движений порабощенных народов. Сциборский вообще не видел никакой альтернативы фашизму на пути национального освобождения, для него способность организовать фашистский режим выступала в качестве критерия наличия у народа "здоровых", жизненных сил, необходимых для дальнейшего развития. Только сильные народы смогут придти к своему освобождению, и только через фашизм, «так как те из них, кто испуганно отворачиваются от императивных заветов фашизма в силу своей слепой, некритической привязанности к наркозу демо-социалистпческих прибауток о "мире, согласии и благоденствии". и интернационалы, - те нз них никогда не будут иметь действительного мира и свободы. Назначение таких народов - быть перегноем для других!»1. По выражению В. Мороза. «Нацнократия» Сциборского и такие работы, как «Национализм» Д. Донцова и «Призвание Украина» Ю. Липы, образуют триединый символ украинского национализма, его кредо2.

Доктрина нациократии Сциборского не является случайной для своего времени: в ней тоже запечатлелась и нашла свое воплощение судьба России - как исторически обусловленного и метафизически обусловливающего предмета философского вопрошания. В первой половине XX в. определенность России представляла собой единство формально несводимых друг, к другу контрарностей, которые в равной мере указывали на ее существо. В качестве примера можно привести теоретическое противостояние национализма Сциборского критикуемому им сталинизму. С одной стороны, нельзя не согласиться с теми исследователями. которые подчеркивают проницательность идеолога нациократии, заметившего симптомы деградации и исторической обреченности сталинизма еще в середине 30-х годов, т. с. тогда, когда сталинская.система правления, казалось бы. была в полном расцвете енл и доказывала, цоцсем обратное, С другой стороны, однако, предложенная Сцнборским модель государственного устройства и обосновывающая ее идеология базировались на тех же предпосылках, из которых исходила и партия Сталина. Кроме того, тактика построения социализма в отдельно взятой стране как нельзя лучше демонстрировала применимость на практике теоретических положений нациократии, а диктатура пролетариата и тезис об обострении классовой борьбы по мере приближения социализма соответствовали диктатуре нации и доказательству необходимости сохранения этой диктатуры и после того, как первоочередные цели достижения "самостийности" Украины и становления ее государственности будут реализованы. В действительности концепция Сциборского обнаруживает очень много корреляций со сталинизмом, и сходств даже больше, чем различий.

«Нацнократия» - одно из самых обстоятельных произведений Сциборского. Оно было написано в 1935 г. и выдержало при жизни автора три издания. В этой работе предлагалась концепция идеального, с точки зрения националистов, государственно-политического и социально-экономического устройства "вольной" Украины — государства, которое предстояло еще создать. «Нациократия» адресовалось прежде всего "ведущим националистическим кал-рам"1. т. е. агитаторам и пропагандистам ОУН, с целыо прояснения основных идеологом и задач практической деятельности. Именно поэтому Сциборскому пришлось уделить внима-

1 Сшворський Л/ Нацюкрат'1я //За втьну Украшу. 1997. 10 квггня. С. 3.

"См.: Морт В. В пошуках укргпнського Пиночета? //За тльну Украшу. 1997. 15 березня. С. 1.

1 Сциюрсикий № Нашокра'пя // За пшьну Украшу. 1997. 15 беретки. С. 3.

ние определению и истолкованию центральных для национализма понятий, в результате чего простое "руководство к действию" превратилось в своего рода теоретический труд.

Нация - основополагающая категория концепции Сциборского - не сводится к украинцам или же к людям, проживающим на территории Украины (временно захваченной "оккупантами" - русскими, поляками, румынами, чехами и словаками), она не определяется общностью языка, истории и культуры. Нация вообще не является чем-то производным, но, наоборот, сама обусловливает все эмпирическое, существующее в пространстве и времени. "Нация - категория вечная"1, - пишет Сциборский. - "Нация превыше всего"2. Это метафизическое понятие, и потому принадлежность к нации обеспечивается не рождением и не социализацией, а приобщенностью к благу, которое невозможно выразить с помощью обычных рациональных средств. "Нация - категория космогоническая. А значит - от Бога"3. Быть украинцем - это дар свыше, свидетельство богоизбранности. Не всякий украинец воистину украинец: признающие власть Советов, например, не могут считаться принадлежащими к украинской нации и подлежат, по мнению Сциборского, изгнанию и истреблению подобно другим инородцам.

Другое, дополнительное истолкование нации основывается на отождествлении нации и государства. С одной стороны, государство - это способ существования нации, условие ее развития и участия в мировой истории. С другой стороны, согласно националистическому мировоззрению, "нация и государство выступают как одно целое и наивысшая в ее идейной и реальной ценности цель, которая обозначается понятием государственной нации. Для национализма государство не является оторванной от жизни и людей самоцелью. Напротив, оно становится, вместе с нацией, наивысшей целью, которой национализм подчиняет все другие цели и интересы: классовые, партийные, групповые и личные"4. Государство, будучи неразрывно связанным с нацией, постепенно утрачивает свои эмпирические очертания и превращается в идеал, ценность, сакральный элемент националистического культа: "Государство - это не только организованная целесообразность; это прежде всего святая святых нации, обязывающая каждого гражданина к служению, жертвам и высоким духовным порывам'"5.

Ключевые моменты нациократии Сциборского таковы: I) идеологизация экономической жизни, в результате чего формой общественной организации становится государственный синдикализм (объединение производительных единиц в группы, структурированные по принципу вертикальной централизации, с целью осуществления государственного контроля над производством и распределением материальных благ, а также с целью превращения синдикатов в "школу национально-политического, гражданского и профессионального воспитания членских масс"6): 2) однопартийность и установление диктатуры "организованного национализма" во всех сферах материальной и духовной жизни; 3) культ нации-государства (па деле - правящей партии националистов); 4) «здравая, эгоистическая националистическая мораль, не ограниченная никакими "принципиальными" условиями, за исключением национального интереса, который становится превыше всех "общечеловеческих" доктрин»7; признание тезиса "цель оправдывает средства" в качестве исходного положения националистической этики, в которой нет места абсолютным ценностям: "все то доброе, что доброе для блага, силы и развития моей нации; все то злое, что эту силу и развитие ослабляет, - это основная заповедь идеологии украинского национализма"8; 5) признание неравенства существенным атрибутом социальной жизни, ставка на сильных, желающих и способных сделать карьеру ("только творческие, производительные социальные элементы нации считает нацио-

' CuioopcbKuii Л/. Нашократа Н За вшьну УкраЧну. 1997.24 кттня. С. 3.

" 1 ам же.

Там же.

* CifiOopcbKuit Л/. Нашократш /I За г ¡льну УкраТну. 1997.26 пития. С. 3.

" Т ам же.

11 Сцторський М. Нашократ|я //За вшьну УкраТну. 1997.20 травня. С. 3.

7 Сц/Гюрський М Нашократ|я//За вшьну Украшу, 1997. 26 квп-ня. С. 3.

1 Счтарський М Нпшокрапя // За вшьну Укра'(ну. 1997. 24 кв1тня. С. 3.

папизм уполномоченными и годными для руководства страной"'), принудительность труда для всех без исключения под угрозой физического уничтожения "бездельников, вредителей и политических атаманов"; 6) признание неравенства наций и обоснование превосходства собственной нации над всеми остальными; перманентная межнациональная борьба н соперничество, политика империализма; 7) провозглашение собственного мировоззрения научным и основанным па "единственно-верном восприятии и понимании законов"3 общественной жизни; "цельность, нераздельность, воинственность и непримиримость"'1 идеологии, невозможность согласования ее с другими идеологиями, искоренение инакомыслящих (идейный наставник Сциборского Михновский так выразил эту общую для националистов максиму: "Всякий, кто на Украине не за нас, тот против нас. Украина для украинцев, н до rex пор, пока хотя бы один праг-иноролец будет оставаться на нашей территории, мы не имеем права сложить оружие'"1).

Итак, большая часть положений «Нашюкратин» - империализм и милитаризм, противопоставление "сдинствсшю-правилыюго" националистического мировоззрения всем остальным, глорнфнкацня и мистификация нашш и государства, негация "общечеловеческих" этических предписаний, проповедь войны как смысла жизни, иррациональное истолкование исторического процесса, авторитарное, иерархическое государство н такая же социальная структура, тоталитарная националистическая идеология, идея партии-армии (Ордена), концепция социально-экономического строя, государственный синдикализм, концепция элиты и вождизм - прямо заимствованы из идеологического багажа фашизма. В лом отношении Сцнборскнй является непосредственным продолжателем Донцова и так же, как он, споим творчеством завершает развитие идеологии украипства. В результате оуновскип национализм стал полностью соответствовать шести пунктам "фашистского минимума", сформулированного Эрнстом Иольте".

В Заключении подводятся обобщающие итоги диссертационного исследования, намечаются перспективы дальнейшего изучения данной проблематики.

Содержание диссертации нашло отражение и следующих публикации*:

а) монографии:

1. Все в имени твоем, Россия. Парадигмы общественной мысли русского зарубежья. - СПб.: Издатсльско-торговый дом «Летний сад», 2003. - 5,75 псч. л.

2. Философское россиеведение в идейной полемике пореволюционной эмиграции (первая половина XX в.) - СПб.: Издательство С.-Петербургского университета, 2005, - 18.4 псч. л.

3. Украинский вопрос в идейной полемике российской пореволюционной эмиграции // Вече. Альманах русской философии н культуры. Выи. 17. - СПб., 2006. - 4,5 псч. л.

5)статьи:

4. Финская буржуазная историография внешней политики страны конца 50-х - начала 60-х годов// Советская и зарубежная историография новой и новейшей истории. - Л., 1981. -0,4 неч. л.

5. Финская историография о роли политических партий Финляндии в формировании основных направлении внешней полигики страны в 1955-1962 гг. // Буржуазная историография

1 Ctitót'pcbKitii Л/. 11;шюкрапя // За »¡льну Украшу. 1997. 6 1ршшя. С. 3. : Сцнтрсыу-ий Л/ 1 lau¡OKp;tT¡# if 3;l »¡льну У крашу. 1997. 2'1 кнггня. С. 3. Там же.

'' Л/mitmchKiiíi М. 1. СамостП'ша У кра'ша. - Лоилом, 1967. С. 29.

' См. подробнее: Ábtyl A The Turn lo the Right; The Ideological Origins and Dcvulnpmenl of Ukrainian Nationalism. 1919-1929.

Западной Европы и США проблем новой и новейшей истории (XIX-XX вв.): Межвузовский сборник научных трудов. - Сыктывкар, 1986. - 0,65 печ. л.

6. Первое советско-финляндское пятилетнее торговое соглашение и общественное мнение Финляндии // Классовая борьба и общественная мысль в истории стран Европы и Америки (XIX-XX вв.): Межвузовский сборник научных трудов. - Сыктывкар, 1988. - 1 печ. л.

7. К истории дипломатической борьбы Советского Союза за выход Финляндии из войны (июнь-июль 1941 г.) // Вопросы истории и историографии Великой отечественной войны: Межвузовский сборник. - Л., 1989. - 0,7 печ. л.

S. Духовные искания в России конца XIX - начала XX веков // Россия: вчера, сегодня, завтра: Материалы всероссийской научно-практической конференции. 16-19 декабря 1996 г. -СПб., 1996.-0,4 печ. л.

9. Пределы кризиса: Питнрим Сорокин о духовной ситуации начала XX века // Вече. Альманах русской философии и культуры. Вып.12. - СПб., 1998. - 0,3 печ. л.

10. Проблемы национальной психологии в общественно-политической мысли русского зарубежья // Формула России: экономика, политика, национальная идея. - СПб., 2000. - 0,6 печ. л.

11. Нациократическая утопия М. Сциборского // Вече. Альманах русской философии и культуры. Вып. 16. - СПб., 2004. - 0,5 печ. л.

12. Философский факультет в 60-е годы II Философский факультет. 1940-2005. Кафедры. Доктора наук, профессора. Воспоминания. - СПб.: Изд-во С.-Петербургского ун-та, 2005. - 0,4 печ. л.

13. Образ П. Я. Чаадаева в философии русского зарубежья // Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 6,2005, вып. 2. - 0,4 печ. л.

14. Идейные течения эмигрантского россиеведения II Философские науки. 2006. № 1. - 0.5 печ. л.

в) предисловия к научным изданиям:

15. Советско-финляндский симпозиум «Императорская Санкт-Петербургская Академия наук и Финляндия». Санкт-Петербург, 24-26 сентября 1991 года. Тезисы докладов советских участников. — СПб,, 1992. - 0,2 печ. л.

16. Ежегодные российско-финляндские гуманитарные чтения «Падение империй и новая организация Европы после Первой мировой войны». Санкт-Петербург, 5-7 октября 1992 года. Тезисы докладов. - СПб., 1993. - 0,2 печ. л.

17. Шегрен - академик Императорской Санкт-Петербургской Академии наук. - СПб., 1993. -0,25 печ. л.

18. Ежегодные российско-финляндские гуманитарные чтения «Приозерск - Кексгольм - Кя-кисалми в истории России и Финляндии. К 700-летию основания города». Приозерск, 1517 сентября 1994 г. Тезисы докладов. - СПб., 1994. - 0,25 печ. л.

19. Ежегодные (5-е) российско-финляндские гуманитарные чтения «Санкт-Петербург - Финляндия: проблемы коммуникаций». Санкт-Петербург, 13-14 октября 1995 г. Тезисы докладов. - СПб., 1995. - 0,2 печ. л.

20. Готлиб Зигфрид Байер - академик Петербургской Академии наук: Из истории Петербургской Академии наук. - СПб., 1996. - 0,4 печ. л.

21. Россия и Финляндия в XIX-XX вв.: Историко-культурный контекст и личность. - СПб., 1996; СПб., 1998.-0,3 печ. л.

22. Россия и Финляндия в XX веке: К 80-летию независимости Финляндской Республики. -СПб.; Vaduz - Liechtenstein, 1997. - 0.4 печ. л.

23. Россия и Финляндия в XVII1-XX вв.: Специфика границы. - СПб., 1999. - 0,2 печ. л.

Подписано в печать 09.02.2006. Формат 60x84/16. Бумага офсетная. Печать офсетная. Усл. печ. л. 2,3. Тираж 100 жа. Заказ № 9.

Типография Издательства СГ16ГУ. 199061, С. - Петербург. Средний пр. ¿11.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора философских наук Прохоренко, Александр Владимирович

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ.

Актуальность исследования.

Степень разработанности темы.

Цели и задачи исследования.

Теоретико-методологические основы диссертационного исследования.

Положения, выносимые на защиту:.

Научная новизна работы.

Научно-практическая значимость исследования.

Апробация исследования.

Структура работы.

Публикации по теме диссертации:.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

РОССИЕВЕДЕНИЕ КАК ИДЕОЛОГИЯ РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ.

§ 1. Идейные течения эмигрантского россиеведения.

§ 2. Метафизика русской революции.

§ 3. Россия и инородцы

ГЛАВА ВТОРАЯ.

ОБРАЗ И САМОСОЗНАНИЕ РОССИИ.

§ 1. П. Б. Струве и П. II. Милюков в спорах о России.

§ 2. Судьба России и монархическая идея.

§ 3. Русский как социально-психологический и духовный тип.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

УКРАИНА В КОНТЕКСТЕ ПОРЕВОЛЮЦИОННОГО РОССИЕВЕДЕНИЯ.

§ 1. Россия и украинский вопрос.

§ 2. Украина: pro et contra (анализ работ П. Голубенко и II. Ульянова).

§ 3. Идеология иациократии в украинском диаспорном национализме.

Введение диссертации2006 год, автореферат по философии, Прохоренко, Александр Владимирович

Актуальность исследования. Несмотря на универсальность и метафизическую направленность, философия раскрывает свою сущность в национальной форме, преломляя в себе не только специфику этносознания, но и особенный подход к мировым философским проблемам, особенный способ их переживания и обсуждения. Как заметил Б. П. Вышеславцев, "разные нации замечают и ценят различные мысли и чувства в том богатстве содержания, которое дается каждым великим философом"1.

Наряду с этим существует еще один важный аспект формирования национального своеобразия философии, а именно страноведческий уклон, или то, что получило в литературе название философского родиноведения. Подобная тенденция прослеживается прежде всего в интеллектуальной традиции тех народов, которые либо позднее других вступают на арену всемирной истории, либо подвергаются коррозирующему воздействию духовно-идеологических кризисов и потрясений. Примером первого рода может служить философская мысль Китая, второго - Германии и Франции.

Но, пожалуй, наиболее ярко страноведческий аспект проявился в русской философии, для которой тема России, "русскости" всегда была доминантной философской проблемой. Более того, в своем главном русле она вообще представляет собой "своеобразное культурологическое, философско-историческое, историко- и религиозно-философское россиеведение, л образующееся на стыке истории, философии, социологии и богословия" . Русские мыслители стремятся вписать Россию в историческую, нравственную и метафизическую перспективу. Как пишет Исайя Берлин, для них первостепенное значение имеет вопрос о том, "суждено ли России жить

1 Вышесчавцев Б П Вечное в русской философии // Вышеславцев Б П Этика преображенного эроса -М, 1994 С 154

2 Маслин М А , Андреев А Л О русской идее Мыслители русского зарубежья о России и се философской культуре // О России и русской философской культуре Философы русского послеоктябрьскою зарубежья -М, 1990 С П. по собственным законам. или, напротив, все беды России проистекают от обособленности и беспечности, от пренебрежительного отношения к тем универсальным законам, которые управляют всяким обществом"1. И в том и в другом смысле решение вопроса имело своих адептов, составивших в разное время партии славянофилов и западников, народников и марксистов, почвенников и неолибералов. Наибольшей остроты обсуждение проблем философского россиеведения достигло в идейной полемике пореволюционной эмиграции.

Этому во многом способствовало то, что тема России сопряжена с чрезвычайно сложной и запутанной константой инородчества. Русское государство с самого начала своего существования складывалось как государство многонациональное. Уже в древнекиевскую эпоху в его состав входили финно-угорские племена. В период монголо-татарского господства на русских землях селились татары, а с покорением Казани (1550) они по количеству стали занимать едва ли не второе место после русских. Затем, с середины XVII в., начался мощный приток украинского населения в Россию. Одновременно идет процесс переселения на неосвоенные территории империи иностранных выходцев-колонистов, прежде всего немцев, молдаван, греков, армян, болгар и др. Тогда же в России начинает складываться еврейская диаспора, доля которой с конца XVIII в. до 1897 г. достигает 3,95 % от общего числа населения. В итоге, по данным ревизских списков, нерусские народности к концу XIX в. составили более 50 % подданных "белого царя" . Причем россияне-инородцы, как правило, находились под прессом оправославления или русификации, либо того и другого вместе, что серьезно препятствовало их сближению с россиянами-русскими, а следовательно, и формированию единой российской нации.

Различие интересов россиян-русских и россиян-инородцев обусловило возникновение всевозможных "национально-самобытнических" движений,

1 Берлин И История свободы Россия -М,2001 С 336

2 См Кабузан В М Народы России в первой половине XIX в Численность и этнический состав - М , 1992 С 209-215 особенно сильных в среде украинства. Виднейший идеолог последнего М. П. Драгоманов, рассуждая о начавшейся "эмансипации народов Европы", прямо заявлял: "Украинский народ, с его национальностью, не может составлять исключение, - вот почему и для него должен был настать час не возрождения, не сохранения, а развития, - и для этой потребности должна была, среди него, родиться та партия, которую называют украинофилами"1. Движение украинофильства способствовало росту национального самосознания российского общества, пробудив в нем стремление к федерализму и свободе. Это не могло не сказаться на характере политических трансформаций России в начале XX в., завершившихся Февральской революцией 1917 г. Однако все переменилось с приходом к власти большевиков, взявших курс на возрождение имперской системы. Их лозунгом стало "уничтожение раздробленности человечества на мелкие государства и всякой обособленности наций" . В самом названии созданного ими государства "диктатуры пролетариата" - СССР - устранялся всякий "национальный момент" . Фактически это означало наступление на идеалы "нацменьшинства" (выражение В. И. Ленина) и выдвижение на первый план "великорусских" тенденций.

Именно так воспринимает национальную политику большевиков российская пореволюционная эмиграция, разбросанная на огромных пространствах от Харбина до Парижа. В ее рядах с новой силой вспыхивают идейные споры о России, ее реалиях и перспективе. Во главе конфронтирующих группировок оказываются все те же украинофильствующие и русофильствующие националисты, которых отличает твердая уверенность в том, что большевизм - лишь временный этап в истории России и что главная развязка российского узла еще в будущем. Разрабатывавшиеся ими новые нациократические и культурологические

1 Драгоманов М II Что такое украинофильство''//Вибране - Кит, 1991. С 447.

2 Ленин В И Социалистическая революция и право наций на самоопределение // Поли собр соч В 55 т Т 27 - М, 1962 С 256 Из беседы М В Фрунзе с корреспондентом газеты «Коммунист» // Советское содружество народов (объединительное движение и образование СССР) Сб документов 1917-1922. - М , 1972 С 289 теории во многом составили философско-идеологический базис постсоветской суверенизации двух крупнейших восточнославянских держав - России и Украины. Этим обусловливается актуальность диссертационного исследования.

Степень разработанности темы. Идейно-философское и культурно-политическое наследие российской эмиграции всегда находилось и находится в поле зрения исследователей. Однако оно трактуется, как правило, в узко-национальном контексте: либо "русской идеи", либо украинофильства. Таковыми являются, прежде всего, работы эмигрантских авторов - Г. В. Адамовича1, Н. А. Бердяева2, А. И. Бочковского3, Н. М. Зернова4, П. Е. Ковалевского5, Ю. Охримовича6, М. И. Раева7, М. Саркисянца8, Г. П. Струве9, О. Субтельного10, и др.

Эмигрантское россиеведение наложило свою печать и на постсоветскую русскую и украинскую историографию, предопределив ее идейно-теоретические подходы и решения. Особенного упоминания в этой связи заслуживают труды А. В. Антощенко", В. X. Болотокова12, О. Д. Волкогоновой13, А. Забу-жко14, В. Иванишина15, В. Кулика16, А. М. Кумыкова, И. В. и В. В. Огородни

1 Адамовия Г В Вклад русской эмиграции в мировую культуру - Париж, 1961

I Бердяев Н А Русская идея Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века // О России и русской философской культуре -М , 1990

3 Бочковський О I Наука про нащю та и життя - Ныо-Иорк, 1958, Он же Вступ до нацюлот -Мюнхен, 1991-1992

4 Зернов Н М Русские писатели эмиграции биографические сведения и библио[рафия их работ но богословию, религиозной философии, церковной истории и православной культуре (1921-1972) - Boston, 1973, Он же Русское религиозное возрождение XX века - Париж, 1979

5 Ковалевский П Е Зарубежная Россия История и культурно-просветительная работа русского зарубежья за полвека (1920-1970) - Париж, 1971

6 Охршович ¡0 Розвитокукрашсько1 нацю11алы10-1юл1тичн01 думки - Нью-Йорк, 1965

7 Раев М Россия за рубежом История культуры русской эмиграции 1919-1939 — М , 1994

8 Саркисянц М Россия и мессианизм К "русской идее" Н А Бердяева - СПб , 2005

9 Струве Г Русская литература в изгнании - Париж, М , 1996 - См рец Гуль Р О книге Глеба Струве //ГучьР Одвуконьдва Статьи -Ныо-Йорк, 1982 хаСубтельнийО Украша 1стор1я — Кит, 1991

II Антощенко А В "Евразия" или "Святая Русь'"' (Российские эмигранты в поисках самосознания на путях истории) - Петрозаводск, 2003

12 Боютоков В X, Куиыков А М Национально-психологические проблемы в социологии русского зарубежья - Нальчик, 1996

13 Волкогопова О Д Образ России в философии русского зарубежья - М , 1998

14 Забужко О Фшософш украшсько11ДС1 та европейський контекст. - Киш, 1993

15 ¡ваншин В Нащя, державжеть, пащопалпм - Дрогобич, 1992

1ьКучикВ Украшський нацюналпм у пезалежши Украни - Кит, 1999 ков1, В. А. Потульницкого2, А. М. Сергеева3, Е. Г. Хилтухиной4, раскрывающие различные аспекты философского россиеведения в пореволюционной этно-диаспорной мысли. В первую очередь это касается толкования идеи нации и "нациотворчества", проблем исторической геополитологии и т. д. Особую ценность представляет содержащийся в работах типологический анализ националистических концепций российского зарубежья, свидетельствующий о том, что не только русофилы, но и украинофилы не имели общих объединительных принципов, даже более того - нередко противостояли друг другу. Г. В. Касьянов, к примеру, пишет: «Центральной идеей украинского национализма (если рассматривать его как целостное явление) была державность нации. Однако существовал ли единый, так сказать, универсальный "проект" украинской нации и державности? Можно выделить по крайнш мере четыре модели нации, созданные украинской интеллигенцией: народническую (М. Грушевский), консервативно-элитаристскую (В. Липинский), тоталитарно-элитаристскую (Д. Донцов, теоретики Организации Украинских Националистов), классово-социалистическую (украинские социалисты и национал-коммунисты). Каждой из этих концепций соответствовала модель государственного устройства украинской нации. Возникает вопрос: как рассматривать соответствующие идеологии: как варианты украинского национализма или как разные украинские национализмы?»5.

Схожие мысли рождаются и у исследователей русского эмигрантского

Л 1 Я национализма (О. Д. Волкогоновой , А. И. Доронченкова , М. В. Назарова ). Д. М. Панин вообще склонен считать, что эмиграция - это "ящик Пандоры",

1 Огородник I В, Огородник В В 1стор1я фшософсько1 думки в Украш! - Кит, 1999

2 Потулышцький В А Теор1я укражськсм П0Л1Т0Л0П1 -Ктв, 1993

3СергеевА М Россия и мир (культура-философия-метафизика) -Петрозаводск, 1997.

4 Хилтухина Е Г Философия всеединства в контексте проблемы "Восток - Запад" русских мыслителей - Улан-Удэ, 2002

5 Касьянов Г В Теорн наци та нацюнатзму. - Кит, 1999. С 317.

6 Волкогонова О Д Образ России в философии русского зарубежья - М , 1998

7 Доронченков А И Эмиграция первой волны о национальных проблемах и судьбе России - СПб, 2001

8 Назаров М В Миссия русской эмиграции Т 1 -Ставрополь, 1992 и перенесение ее идейного наследия на постсоветскую почву чревато "страшными вещами"1.

Таким образом, приходится констатировать, что изучение темы россиеведения в философии пореволюционной эмиграции находится еще в начальной степени развития. По существу незатронутой остается проблема "Украины-России", которую украинские и русский националисты возводили на уровень более общей проблемы "России-Европы". Это упрощало систему аргументации с той и другой стороны, но от этого проблема не делалась менее болезненной и острой в плане воздействия на сознание многонациональной послеоктябрьской диаспоры. Таким образом, можно констатировать, что выбор темы диссертационного исследования соответствует критериям научной новизны и исюрико-философской актуальности.

Цели и задачи исследования. Изучение философского россиеведения в идейной полемике пореволюционной эмиграции имеет принципиальное значение для осмысления и разработки национального контекста русской и украинской философии, утверждения их самобытных принципов и тенденций. В то же время это позволяет выявить и представить на суд разума весь круг тех негативных идеологем, которые наслоились на них в ходе националистических конфронтаций, мешая осознанию духовно-исторической общности русского и украинского народов. Такова исходная цель представленной диссертации; ее достижение включает в себя решение следующих задач:

• рассмотрение философского россиеведения как идеологии пореволюционной эмиграции;

• обоснование целесообразности разграничения россиян-русских и россиян-инородцев в контексте их исторической и этно-психологической самоидентификации и культуротворчества;

1 Панин Д М Мысли о разном В 2т Т 1 -М,1998 С 43

• уяснение специфики украинофильства как разновидности этнизированного западничества;

• выявление общего объема источников и их проблемная и тематическая систематизация;

• показ обусловленности эмигрантского россиеведения реалиями большевистской революции и социалистического строительства в СССР;

• разбор нациократических теорий зарубежного украинофильства в их соотношении с веховскими и поствеховскими схемами "русской идеи";

• анализ "болевых точек" в общекультурном наследии восточного славянства и их истолкований в украинской и русской философской историографии.

Теоретико-методологические основы диссертационного исследования. Базовым для автора является историко-сравнительный метод, предполагающий двоякого рода подход к предмету изучения -аналитический и синтетический, или, говоря словами Гегеля, "пассивное" и "активное" философствование7. В первом случае акцент делается на текстологической реконструкции и аутентичном освещении сути философских воззрений отдельных мыслителей или идейных течений. Сложность такого рода аналитического философствования в рамках избранной темы обусловливается прежде всего полемичностью, конфронтационной разорванностью исходного материала, его перегруженностью политизированным субъективизмом и идеологизмом. Обстановка эмиграции не самым благоприятным образом влияла на сознание и нравы противоборствующих партий. Поэтому требовалось по возможности четко и целостно выявить тот круг теоретических принципов и философем, которые лежат в фундаменте русского и украинского диаспорного национализма. Лишь после этого могло начаться синтетическое

1 См . Гегель Г Энциклопедия философских наук Т. 1 -М , 1974 С. 42М22 философствование, т. е., собственно, историко-сравнительное осмысление различных философских обобщений относительно будущности России, их критическое сопоставление и культурологическая аксиологизация. Историко-сравнительный метод позволяет раскрыть диалектический характер философского россиеведения, определить его преемственные связи и перспективы развития.

Существенное значение имеет и то обстоятельство, что синтетическое философствование основывается на методологическом принципе конкретности, который выступает критерием объективности историко-философского исследования, следуя этому принципу, диссертант стремился к полноте воспроизведения фактов и их тесной увязке с соответствующими идейно-мировоззренческими теориями и концептуализациями. Это тем более важно, что философское россиеведение, вобравшее весь полемический пафос пореволюционной эмиграции, легко подвергается многоаспектной интерпретации. Принцип конкретности как раз и способствует преодолению неоправданной историко-философской релятивизации духовного наследия российского зарубежья.

В плане реализации научной программы всесторонне учитываются достижения как отечественной (А. А. Галактионов, И. Н. Евлампиев, А. А. Ермичев, В. В. Сербиненко, Л. Н. Столович и др.), так и диаспорной историографии (В. В. Вейдле, С. П. Жаба, В. В. Зеньковский, В. В. Койре, С. А. Левицкий, Н. О. Лосский, Г. П. Струве). Большим подспорьем в ходе подготовки диссертационного исследования послужили также труды сотрудников кафедры истории русской философии СПбГУ (А. И. Бродский, А. Ф. Замалеев, А. В. Малинов, В. С. Никоненко, И. Д. Осипов). Разработанный в них методологический и теоретический инструментарий значительно облегчил понимание целей и задач настоящего исследования.

Положения, выносимые на защиту: россиеведение составляет раздел философии русской истории, предметная очерченность которого обусловливается сознанием метафизической исключительности бытия России, ее общечеловеческого предназначения; в развитии философского россиеведения выделяются три этапа: православно-эсхатологический (теория «Москва - третий Рим»), просветительско-западнический (теории русского радикализма и либерализма) и эмигрантско-антикоммунистический; последний этап развития философского россиеведения сопряжен с резким обострением этно-национальных противоречий в пореволюционной эмиграции; эмигрантское россиеведение достигло предельной поляризации в идеологиях украинского "самостийничества" и русского национализма; выражением этой идейно-философской поляризации становятся, с одной стороны, украинофильские теории нациократии, а с другой -монархические доктрины диаспорного русофильства; антикоммунистическая направленность националистических группировок российской эмиграции в значительной мере способствовала фашизации их идеологии, принятию ими тезиса о "биологическом инстинкте народа" как решающем факторе образования нации и государства; важным моментом эмигрантского россиеведения стал вопрос о "дележе" общедуховного достояния украинцев и русских, прежде всего -культурных ценностей имперской России ХУШ-Х1Х вв.; в этом контексте проблема "Россия-Европа", выдвинутая славянофилами и западниками, трансформируется в более острую проблему "Украина-Россия", обретающую свои особые метафизические, политико-идеологические и культурологические константы; невыработанность идейно-духовных и философских механизмов самоидентификации России послужила причиной активизации инородческих идеологов в создании образа России, во многом определившего специфику русского национального самосознания; этот процесс находит свое завершение в пореволюционном философском россиеведении;

• в становлении отношений постсоветской Украины и России заметно сходство с аналогичными процессами в исторических взаимоотношениях России и Польши, что дает основание для вывода о дальнейшей идеологизации проблем россиеведения в украинской и русской философской мысли.

Научная новизна работы. В диссертации предпринята одна из первых попыток историко-философской концептуализации метафизических проблем россиеведения, таких как вопрос о смысле бытия России, ее месте и роли в общемировом процессе, в судьбах человечества и т. д. Тем самым россиеведение органично входит в предметное пространство русской философии, одновременно пронизывая философское сознание российского инородчества. Ввиду сказанного философское россиеведение можно рассматривать в качестве интегративной системы, сочетающей в единстве многовекторные тенденции развития отечественной и интернациональной истории. Осознание этого составляет важнейший момент новизны диссертационного исследования.

Более конкретно новизна работы находит свое выражение в следующих пунктах:

• дано обоснованное разъяснение причин актуализации проблем философского россиеведения в идеологии российского зарубежья;

• выявлены ключевые философско-социологические подходы к решению "загадки русской революции", раскрыто их отражение в политической публицистике М. А. Алданова, Н. А. Бердяева, И. А. Ильина, А. А. Салтыкова, П. Б. Струве, Н. И. Тимашева, С. Л. Франка, идеологов украинского национализма;

• прослежено формирование темы инородчества в русской дореволюционной и эмигрантской литературе, показаны предпосылки зарождения идейной конфронтации между украинским "самостийничеством" и русским национализмом;

• отмечена трансформация эмигрантского монархизма в сторону идеологии русского фашизма и определено сходство этого процесса с аналогичными тенденциями в украинском национализме;

• определен категориальный и понятийный механизм типологизации концептов "русскости" и "украинства" в контексте разработки различных версий теории нациократии (Д, Донцов, Н. О. Лосский, И. Л. Солоневич, М. Сциборский и др.);

• прослежено формирование методологии культурологического антиномизма в украино-россиеведческих штудиях П. Голубенко и Н. И. Ульянова;

• охарактеризованы состояние и перспективы постсоветской эволюции философского россиеведения.

Научно-практическая значимость исследования. Материалы диссертации, разработанные в ней методологические подходы и полученные результаты позволяют лучше понять специфику и проблематику философского россиеведения послеоктябрьской эмиграции, а также прояснить идеологические и межнациональные столкновения в современной России. Анализ генезиса националистических движений и систематизация их учений необходимы для правильного решения актуальных практических и политических вопросов, связанных с образованием и развитием демократического государства в постсоветской России. Очень важной является попытка определения механизмов национальной самоидентификации и нахождения общезначимых философских и духовных констант, необходимых для создания действенной государственной идеологии.

Основные положения диссертационного исследования могут быть использованы при чтении общих и специальных курсов по истории русской философии, общественной и политической мысли, русской историографии, истории российской социологии и истории национальных движений; при составлении и написании учебных пособий, программ и методических разработок по соответствующим разделам.

Апробация исследования. Основные положения диссертации были представлены в докладах на научных конференциях и отражены в ряде публикаций. Материалы диссертации использовались при проведении лекций и семинарских занятий в ходе педагогической деятельности диссертанта.

Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на заседании кафедры истории русской философии философского факультета СПбГУ 4 октября 2005 года.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав (девяти параграфов), заключения и библиографии.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Философское россиеведение в идейной полемике пореволюционной эмиграции"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Российский правящий класс до некоторой степени был обманут марксизмом. Все поверили, что революции совершаются лишь в тех странах, где пролетариат составляет большинство населения. Россия, казалось, бесконечно далека от этой перспективы, поскольку население страны на 90 % состояло из крестьянства. "Верхи" были спокойны, убаюканные "законом Маркса": им и в голову не приходило, что у каждой революции свои запальные искры и что Россия в этом отношении наиболее уязвима. Не пролетариат, который еще только зарождался, а инородческое население, считавшее свое новое отечество "тюрьмой народов", представляло главную опасность для будущего империи.

На этом фоне поразительна нечувствительность власти, озабоченной исключительно защитой "русских интересов". Вот несколько фактов подобного рода, взятых из переписки К. П. Победоносцева с Александром 111. 4 октября 1883 г. влиятельный сановник доводит до сведения царя, что в Тифлисе намереваются создать "на счет государственного казначейства" закрытое училище "для женщин мусульманок". И далее он пишет: "Я принужден был по совести. возражать против предложенного учреждения. Самая задача его, по мнению моему, поставлена неверно, и правительство поставило бы себя по этому учреждению в ложное положение, обязываясь на казенный счет воспитывать мусульманок в духе мусульманской религии и наблюдать за исполнением ими мусульманских обрядов"1. Победоносцев полагал, что поддержки заслуживают только те тенденции в инородческой среде, которые прямо или косвенно свидетельствуют о "движении. к православной церкви"2. А вот его впечатления о пребывании в Ростове-на-Дону: он нашел в лице местного купечества "людей разумных, опытных и

1 Победоносцев К П Великая ложь нашею времени - M, 1993 С 380—381

2 Там же С 393 вполне русских по настроению. Все они, - продолжает Победоносцев, -любят свой город и придают ему важное значение на юге России, все гордятся тем, что вся сила в нем русская и что ни один из инородческих элементов - ни еврейский, ни армянский, ни немецкий - не может в нем пробиться и занять господственное в делах положение"1. Так же, на его взгляд, следует поступать и со всеми другими "спасенными и облагодетельствованными инородческими национальностями"2.

Такое сознательное и целенаправленное противопоставление россиян-русских и россиян-инородцев стало прологом трагедии "болыиевизанства", ввергшей Россию в новую смуту и рассеявшей миллионные массы в "торичеллиевой пустоте" эмиграции.

Среди русской эмиграции в межвоенные десятилетия развернулись жаркие споры о судьбе России, о ее прошлом и будущем. Одними из наиболее ярких публицистов в эмигрантских кругах оказались Милюков и Струве, по разному оценивавшие происходящие в России события и полемизировавшие по этому поводу друг с другом на страницах редактировавшихся ими изданий.

Струве и его сторонники, группировавшиеся вокруг газеты «Возрождение», отстаивали принцип "активизма", т. е. необходимости действий, направленных на скорейшее свержение власти большевиков. Для объединения политических сил эмиграции по инициативе Струве в 1926 г. прошел Зарубежный съезд, организационно сплотивший деятелей правого и правоцентристского толка.

Милюков и его газета «Последние новости» пропагандировали так называемую "новую тактику", приведшую к расколу в партии кадетов и к созданию Республиканско-демократического объединения. "Новая тактика" Милюкова ориентировалась на внутренние процессы, происходящие в большевистской России, признавала факт установления советской власти, выступала против иностранной интервенции. Милюков настаивал на принципах свободы экономической деятельности и частной собственности, праве наций на самоопределение.

Споря о том, какой была жизнь в дореволюционной России, Струве и Милюков по-разному оценивали термин "царизм", сопоставляя его с такими понятиями, как "русская государственность" и "империя". Критике царизма, последовательно проводившейся Милюковым, Струве противопоставил идеал либерального консерватизма, допускающего в известной степени реабилитацию имперского прошлого России. Обсуждению подвергся и вопрос о роли русского народа в строительстве российской государственности, а также евразийская модель развития России. В критике евразийства Милюков и Струве оказались единодушны, однако они не принимали разные положения этого учения. Милюков не мог согласиться с евразийской критикой европеизма, а Струве настаивал на экономическом, культурном и политическом единстве славян.

Больше всего разногласий среди публицистов вызвали вопросы о причинах революции 1917 г., о поражении белого движения, о способах борьбы с большевиками и путях возрождения России. Струве полагал, что причиной революции были не только "гнилость царизма", но и комплекс национальной неполноценности русской интеллигенции, ее антигосударственное поведение. Россия может возродиться, утверждал он, только в виде сильного централизованного государства, так как неудачи белых армий были вызваны разобщенностью антибольшевистских сил. Милюков считал, что к революции привели ошибки старого режима, и поэтому возврат к монархии уже невозможен. Россия, доказывал он, должна стать парламентской республикой западноевропейского типа, а не ориентироваться на реакционные лозунги белого движения, которые привели его к закономерному поражению. Признавая победу большевиков, Милюков полагал, что необходимо ждать, когда их режим разложится и Россия освободит саму себя изнутри.

На принципе непримиримости выстраивала свое отношение к советской власти самая многочисленная часть русской эмиграции - монархическая. Идеологическое и социальное единство монархического движения способствовало его быстрому организационному оформлению. Уже в 1921 г. состоялся Общероссийский монархический съезд. Однако пореволюционная ситуация в России вызвала ряд изменений в монархической идеологии. Так, идея легитимной монархии была дополнена принципами возможной автономии национальностей в составе империи и оставления за крестьянами земли, захваченной ими в ходе революции и гражданской войны. По вопросу о личности будущего монарха возобладала позиция "непредрешенства". В эмиграции обозначилась эволюция русского монархизма в сторону фашизма, воспринимавшегося как эффективная антикоммунистическая сила. Монархическую платформу поддерживали движение младороссов, а также И.А.Ильин, публицистическая деятельность которого в 1920-е гг. была направлена на религиозное оправдание белого движения, рассматриваемого им как борьба христианских сил с сатанинскими. Ильин специально обосновывал национальность христианства, а путь возрождения России видел в выработке нового правосознания.

Жизнь в эмиграции обострила интерес русских мыслителей к проблемам национальной психологии и национального характера. Естественно, что прежде всего анализу подвергся русский народ. Среди предложенных концепций наиболее разработанными и плодотворными и влиятельными оказались учения Н. О. Лосского, П. А. Сорокина и И. Л. Солоневича. Они предложили различные типологические модели, рассматривавшие русский народ в качестве самостоятельного социально-психологического типа. Лосский обратился к христианской религиозно-философской модели, секулярно-сциентистский подход был предложен Сорокиным, а консервативно-националистический - Солоневичем. Опираясь на персоналистическую метафизику, Лосский и нацию рассматривал как самостоятельную индивидуальность. Он, в частности, отмечал такие черты русского народа, как религиозность, способность к восприятию чужих душевных состояний, стремление к абсолютному совершенству и как его отрицательное следствие - невыработанность внешних форм жизни, анархичность русского человека и его сострадательность. Сорокин, напротив, предложил социологическое истолкование национальности, согласно которому национальность не является самостоятельной сущностью или индивидуальностью, а представляет собой результат группировки различных социальных факторов. Иными словами, нация, по его мнению, -это сложная, многоуровневая и многосоставная социальная система. Тесную связь русской нации с государственностью подчеркивал Солоневич. Для русского народа как исторической индивидуальности, подобной органическим явлениям, характерен инстинкт государственного строительства. Государственность - главная историческая доминанта и национальное призвание русского народа.

Особое место в эмигрантских спорах о России занимала полемика с инородцами, которые по-своему объясняли причины революции и "культурного краха" России. Идеологи инородчества, и прежде всего украинского национализма, категорически не принимая революцию 1917 г. и всячески выступая против деятельности большевиков, отрицательно относились и к дореволюционной России, видя в ней "тюрьму народов", империалистическая политика которой закономерно привела к гибели государства.

Концепция украинства отличалась строгой последовательностью и продуманностью. Она базировалась на вековом опыте борьбы идеологов украинского национализма за "самостийнисть" Украины, и поэтому русским эмигрантам-великодержавникам было не так-то просто находить в ней изъяны. В результате полемики обнаруживались скорее противоречия в рассуждениях критиков украинства, которые не смогли избавиться от традиционных стереотипов и односторонности аргументации. Интересно заметить, что эволюция национализма - как украинского, так и русского шла в направлении к теоретическому принятию фашизма, и в этом смысле развитие украинства и "русской идеи" указывает на существенное сходство этих идеологий, внешне противостоящих друг другу, но в действительности представлявших две стороны одного целого. Вывод о том, что украинский и русский национализм по существу не отличаются друг от друга как формы рефлексии соответствующей проблематики, характерной для пореволюционного эмигрантского сознания, подкрепляется и анализом риторики адептов культурного и политического самобытничества Украины и России - в частности, П. Голубенко и Н. Ульянова. Их размышления свидетельствуют о тождестве приемов аргументации и единстве того смыслового поля, в котором они разворачиваются в качестве доказательных или объясняющих конструкций.

Разумеется, говорить о том, что одна из позиций является более убедительной, а другая - менее, нельзя. В споре украинских и русских националистов не было и не могло быть победителей, если под победой понимать достижение объективной истины. Не об истине была речь, и не она обусловливает сегодня интерес исследователей к этой полемике. Гораздо важнее то, что в ходе дискуссии открылась принципиальная и неподдельная нелюбовь к России. Эта нелюбовь, доходящая в отдельных случаях до ненависти, выступала в качестве последнего аргумента и требовала своего осмысления. Вряд ли будет справедливым утверждать, что националистически настроенной русской эмиграции удалось справиться с этой задачей. Скорее, проблема остается актуальной и в настоящее время. И сейчас негативное отношение к России является доминирующим, несмотря на кардинальные изменения политического режима и широкие социальные преобразования.

Почему же Россию нигде не любят? В свое время Данилевский отвечал на этот вопрос так: не потому, что она колоссальное завоевательное государство, беспрестанно расширяющее свои пределы и угрожающее спокойствию и независимости Европы, и не потому, что Россия будто бы представляет собой нечто вроде политического Аримана - какую-то мрачную силу, враждебную прогрессу и свободе, а потому, что в России видят (или инстинктивно чувствуют) здоровую, сильную, молодую цивилизацию, способную жить своей независимой, самобытной жизнью. Однако Данилевский не мыслил Россию вне славянства: сила России как раз и состояла, по его мнению, в том, что русский народ способен сплотить разрозненные славянские племена и стать во главе их, противопоставив всеславянский союз остальному миру и даже не особо нуждаясь в нем. Идеология «России и Европы», как известно, послужила дополнительным стимулом для развития русского национализма, но не смогла до конца консолидировать его и превратить в организацию. Причиной тому - феномен украинства.

В России как-то неожиданно, как отмечают многие исследователи, вдруг появился украинский национализм, незаметно выросший из мирного течения украинофильства и обнаруживший ужасающую для России вещь - то, что ее не любят не только на Западе, как думал Данилевский, и не только вследствие невежества и вражеской клеветы, но ее не любят - и даже ненавидят - свои же, славяне, причем те, которые самым тесным образом исторически и культурно были связаны с Россией и поэтому знали ее превосходно, - украинцы. Феномен украинства великорусские идеологи по традиции тоже стали объяснять происками недоброжелателей России и ее завистников, а также простым недоразумением, однако вскоре обнаружилось, что Россию не любят не только украинцы, а практически все народы, в то или иное время вошедшие в ее состав и "безвозмездно облагодетельствованные" ею. Аналогичные украинству течения имели место в Грузии, Армении, Прибалтике, Польше, Финляндии и других национальных регионах.

Конечно, конфликт с Украиной был самым болезненным, поскольку украинский национализм воспринимался как предательство, а не как закономерное стремление негосударственных наций к обретению независимости и культурной автономии, и поэтому "украинскому вопросу" уделялось преимущественное внимание. Теоретикам украинства тоже пришлось решать задачу намного более трудную, чем те, которые решали националисты других народов, потому что им нужно было найти такие аргументы и риторические приемы, которые смогли бы разрушить устоявшиеся веками представления о единстве культуры и исторической судьбы двух братских народов - украинцев и русских. Адепты украинской самобытности были поставлены в тяжелейшие условия, когда против них работала и историческая наука, и религия, и традиции, а главное -предрассудки самого же украинского народа, враждебно относившегося к идее своей самобытности. Но тем не менее им удалось справиться со своей задачей - создать идеологию украинского национализма, хотя для этого пришлось переписать историю, создать литературу и язык, придумать даже название для своей национальности и заставить народ принять его, - что свидетельствует о высоких интеллектуальных способностях теоретиков украинства. Неудивительно, что именно идеология украинского национализма оказалась наиболее разработанной и последовательной. Генезис украинского национализма представляет собой наиболее полную картину развития национализма вообще, и поэтому в известном смысле достаточно ограничиться изучением одного украинства, чтобы получить представление и о тех тенденциях, которые были характерны для других националистических течений.

Вопрос о причине нелюбви к России, поставленный Данилевским, остается актуальным и в настоящее время. Один из возможных ответов на него - указание на отсутствие общепринятых механизмов самоидентификации России и на отрицательный опыт идеологического строительства. Так, до сих пор не выработаны четкие принципы принадлежности к русской национальности, неоднозначными являются понятия русской культуры и государственности, не действуют также механизмы самоопределения на основе причастности к единой религии или традиции. Отрицательное отношение Запада и других стран к России объясняется, возможно, неопределенностью ее образа, из-за чего от России и русских можно ожидать чего угодно, и прежде всего, конечно, плохого. Неопределенность даже хуже, чем явная порочность или злонамеренность, поскольку всегда грозит опасностью, которую нельзя предвидеть и вовремя предотвратить.

Все попытки великорусских идеологов наполнить понятия "русский" и "Россия" фиксированным содержанием не привели к успеху. "Русская идея" так и осталась утопией. Идеологема единого советского народа и советской культуры исчезла с развалом Советского Союза. В настоящее время тезис "единой России" воспринимается не иначе, как партийный лозунг, который не только не соответствует реальности, но даже противоречит ей. Поскольку русские идеологи оказались не в силах справиться с задачей осмысления России, это стали делать за них инородцы, но только в намеренно негативном смысле. Больше других в этом деле преуспели украинцы, и созданный ими образ России превратился в стереотип, с которым русским идеологам так или иначе приходится считаться. Сейчас он заполняет губительный для России идеологический вакуум и претендует на статус объективной точки зрения.

Список научной литературыПрохоренко, Александр Владимирович, диссертация по теме "История философии"

1. Адамовия Г. В. Вклад русской эмиграции в мировую культуру. -Париж, 1961.

2. Аксаков И. С. Письма к родным. 1844-1849. М., 1988.

3. Аксаков К. С. О Карамзине // Аксаков К. С. Эстетика и литературная критика. М., 1995.

4. Алданов М. А. Ульмская ночь. Философия случая. Нью-Йорк, 1953.

5. Алексеев Н. А. Русский народ и государство. М., 1998.

6. Алексеев Ю. Г. Государь всея Руси. -1 ¡овосибирск, 1991.

7. Амфитеатров А. В. Дикое поле // Возрождение. 1925. № 26.

8. Андр1евський Д. "В1чний мир" // Розбудова Нацп. 1928. (Р1чник I). Ч. 2.

9. Аптощенко А. В. "Евразия" или "Святая Русь"? (Российские эмигранты в поисках самосознания на путях истории). Петрозаводск, 2003.

10. Бтинський А. Свгг 1 ми. Мюнхен, 1963.

11. Белов В. Белое похмелье. М.; Пг., 1923.

12. Бердяев Н. А. О назначении человека. М., 1993.

13. Бердяев Н. А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века // О России и русской философской культуре. -М., 1990.

14. Бердяев Н. А. Самопознание. Л., 1991.

15. Бердяев И. А. Утопический этатизм евразийцев // Н. А. Бердяев о русской философии. В 2 ч. Ч. 2. Свердловск, 1991.

16. Бердяев Н. А. Философия неравенства. Письма к недругам по социальной философии // Русское зарубежье. Из истории социальной и правовой мысли.-Л., 1991.

17. Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990.

18. Бердяев Н. А. О рабстве и свободе человека. Париж, 1972.

19. Бердяев Н. А. Оздоровление России // Слово. 1993. № 10.

20. Бердяев II. А. Ответ на письмо монархистам // Путь. № 3. Париж, 1926.

21. Бердяев Н. А. Царство Божие и царство кесаря // Путь. № 1. Париж, 1925.

22. Берлин И История свободы. Россия. М., 2001.

23. Билимович А. Д. Россиянин или русский // Возрождение. 1925. № 5.

24. Бобрищев-Пушкин А. В. Война без перчаток. Л., 1925.

25. Бобрищев-Пушкин А. Патриоты без отечества. Л., 1925.

26. Болотоков В. X. Нация и ее национально-психологический мир: Опыт исследования в философии русского зарубежья. Нальчик, 1996.

27. Болотоков В. X., Кумыков А. М. Национально-психологические проблемы в социологии русского зарубежья. Нальчик, 1996.

28. Бондаренко К. Фашизм в УкраУш. До ¡стори проблеми // УкраУнсью вар1анти. 1997. № 2.

29. Борец Ю. Борьба с двуглавой гидрой. Львов, 1999.

30. Бортневский В. Г. Загадка смерти генерала Врангеля. СПб., 1996.

31. Бочковський О. I. Вступ до нацюлопУ. Мюнхен, 1991-1992.

32. Бочковський О. /. Наука про нащю та и життя. Нью-Йорк, 1958.

33. Братко-Кутинський О. Феномен УкраУни. КиТв, 1996.

34. Бунин И. А. Миссия русской эмиграции // Бунин И. А. Окаянные дни: Неизвестный Бунин.-М., 1991.

35. Велика 1стор1я УкраУни. Львов, 1948.

36. Вернадский Г. В Начертание русской истории. Прага, 1927.

37. Винар Л. Найвидатшший юторик УкраУни Михайло Грушевський (1866-1934) // Винар Л. Силуети епох. Дрогобич, 1992.

38. Волин А. Молодая Россия. Берлин, 1923.

39. Волкогонова О. Д. Образ России в философии русского зарубежья. М., 1998.

40. Волкогонова О. Д. Евразийство: Эволюция идеи // Вестник Московского университета. Сер. 7. Философия. 1995. № 4.

41. Вышеславцев Б. П. Вечное в русской философии // Вышеславцев Б. П. Этика преображенного эроса. М., 1994.

42. Геллер М., НекричА. Утопия у власти. История Советского Союза с 1917 года до наших дней.-Лондон, 1986.

43. ГолинковД. Л. Крушение антисоветского подполья в СССР: 1917-1925. -М., 1975.

44. Голубенко П. УкраУна \ РоЫя у св1тш культурних взаемин. КиТв, 1993.

45. Горан В. П. Древнегреческая мифологема судьбы. Новосибирск, 1990.

46. Горев М. Карловацкий собор. Б. м., б. г.

47. Гримм И. Д. Евразийцы и белое движение // Возрождение. 1925. № 21.

48. Грушевский М. С. Очерк истории украинского народа. Киев, 1911. 3-е изд.

49. Грушевський М. С. Вшьна УкраУна. Стагп з останшх дшв // Великий УкраУнець. КиУв, 1992.

50. Грушевський М. С. На пороз1 новоТ УкраУни. Гадки \ мрп // Великий УкраУнець. КиТв, 1992.

51. Грушевський М. Хто таю УкраУнц1 \ чого вони хочуть // Великий украУнець. КиУв, 1992.

52. Грушевський М. С. Звичайна схема "руськоУ" ¡стор1У й справа рацюнального укладу ¡сторп схщного слов'янства // Сборник статей по славяноведению. СПб., 1904.

53. Грушевський М. С. Глюстрована ютор1я УкраУни. КиУв, Льв1в, 1911.

54. Грушевський М. С. 1стор1я УкраУни: Приладнана до програми вищих початкових шкш \ нижчих клас1в шкш середшх. КиУв; Вщень, 1921.

55. Грушевський М. С. Про давш часи на УкраУш (популярна ¡стор1я УкраУни з малюнками). КиУв, 1907.

56. Грушевський М. С. 1стор1я УкраУни-Руск В 11 т., 12 кн. КиУв., 1991.

57. Гуль Р. Одвуконь два: Статьи. Нью-Йорк, 1982.

58. Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая степь. Л., 1992.

59. Гуцало Е. Ментальность Орды. Киев, 1996.

60. Давлетшин Т. Советский Татарстан. Теория и практика ленинской национальной политики. Мюнхен, 1974.

61. Данилов Ю.Н. Великий князь Николай Николаевич. Париж, 1930

62. Дмитриев М. В. Этнонациональные отношения русских и украинцев в свете новейших исследований // Вопросы истории. 2002. № 8.

63. Донцов Д. Bellum sine capite // Л1тературно-Науковий Ватник. 1923 (йчник XXII). Кн. I.

64. Донцов Д. Коли вмирае легенда. // Л1тературно-науковий вштник. 1936. (Р1чник1У).

65. Донцов Д. Нацюнал1зм. Лондон; Торонто, 1966.

66. Донцов Д. Передмова // Островерха М. Муссолшк людина й чин. -Льв1в, 1934.

67. Донцов Д. Про барошв середньов1ччя i барашв з байки // Лггературно-науковий вютник. 1936.

68. Донцов Д. Сумерк марксизму // Л1тературно-науковий вютник. 1933. (Р1чник I).

69. Донцов Д. Хрестом i мечем. Торонто, 1967.

70. Доронченков А. И. Эмиграция "первой волны" о национальных проблемах и судьбе России. СПб., 2001.

71. Доронченков А. И. Эмиграция первой волны о национальных проблемах и судьбе России. СПб., 2001.

72. Дорошенко Д. И. К украинской проблеме // Евразийская хроника. 1928. Вып. 10.

73. Драгоманов М. П. Пропащий час. УкраУнщ шд Московським царством (1654-1876) IIДрагоманов М П. Вибране. Кшв, 1991.

74. Драгоманов М. П. Что такое украинофильство? // Драгоманов М. Г1. Вибране. Кшв, 1991.

75. Драгоманов М. П. Чудацью думки про укра'шську нацюнальну справу // Драгоманов М. П. Вибране. Кшв, 1991.

76. Думин С. Романовы: Императорский дом в изгнании: Семейная хроника. -М., 1998.

77. Дякин В. С. Национальный вопрос во внутренней политике царизма (XIX в.) // Вопросы истории. 1995. № 9.

78. Евлампиев И. И. Божественное и человеческое в философии Ивана Ильина. СПб., 1998.

79. Ермичев А. А, Христианское видение России // Степун Ф. А. Чаемая Россия. СПб., 1999.

80. Забужко О. Фшософ1я украТнськоУ ¡деТ та европейський контекст. -Ки1в, 1993.

81. Зайцев К. И. Русская культура и советское иго // Россия. 1927. №11.

82. Зайцев О. Фашизм i укра'шський нацюнал1зм (1920-30-Ti pp.) // Сайт УНКП 24 червня 2003 р.

83. Зеньковский В. В. Пять месяцев у власти. Воспоминания. М., 1995.

84. Зеньковский В. В. История русской философии. Париж, 1989. Т. 2.

85. Зернов Н. М. Русские писатели эмиграции: биографические сведения и библиография их работ по богословию, религиозной философии, церковной истории и православной культуре (1921-1972). Boston, 1973.

86. Зернов Н. М. Русское религиозное возрождение XX века. Париж, 1979.

87. Ильин И. А. Белая идея // Белое дело: Летопись белой борьбы. Вып. I. -Берлин, 1926.

88. Ильин И. А. Возрождение русской государственности // Новый путь. 1968. №7.

89. Ильин И. А. Долой политическое доктринерство! I II // Ильин И. А. Собр. соч. В 10 т. Т. 2. Кн. 2. - М., 1993.

90. Ильин И. А. Кто мы? // Возрождение. 1925. № 2.

91. Ильин И А. Наши задачи. В 2 т. Т. 1. М., 1992.

92. Ильин И. А. О герое // Русский колокол. 1928. № 5.

93. Ильин И. А. О монархии и республике. М., 1996.

94. Ильин И. А. О русской идее // Ильин И. А. О грядущем России: Избранные статьи. М., 1993.

95. Ильин И. А. О русском фашизме // Русский колокол. 1928. № 3.

96. Ильин И. А. О русском фашизме // Русский колокол. 1928. № 3.

97. Ильин И. А. О сопротивлении злу силою: Открытое письмо В. X. Даватцу // Новое время. 1926. 12 ноября.

98. Ильин И. А. О сущности правосознания // Ильин И. А. Собр. соч. В 10 т. Т. 4.-М., 1994.

99. Ильин И А. Основные задачи правоведения в России // Русская мысль. 1922. Кн. УШ-ХП.

100. Ильин И. А. Основы христианской культуры // Ильин И. А. Собр. соч. В Ют. Т. 1.-М., 1993.

101. Ильин И, А. Причины русской революции // Русское возрождение. 1983. №23.

102. Ильин И. А. Религиозный смысл революции // Избр. соч. В 10 т. Т. 4. -М., 1994.

103. Ильин И. А. Уроки русской революции // Собр. соч. В 10 т. Т. 4. -М, 1994.

104. Ильин И. А. Учение Гегеля о конкретности Бога и человека. В 2 т. -СПб., 1998.

105. Ильин И. А. Что нам делать? Наши задачи. Статьи 1948-1954 гг. // Ильин И А. Собр. соч. В 10 т. Т. 2. Кн. 2. М., 1993.

106. Иоффе Г. 3. Крах российской монархической контрреволюции. М., 1977.

107. Испытание революцией и контрреволюцией: Переписка П. Б. Струве и С. Л. Франка (1922-1925) // Вопросы философии. 1993. № 2.

108. Исхаки Г. Г. Идел-Урал. Казань, 1991.109. 1ванишин В., Радевич-Винницький Я. Мова \ нащя. Дрогобич, 1994.

109. Ыан'шин В. Нащя, державшсть, нацюнал1зм. Дрогобич, 1992.

110. Кабузан В. М. Народы России в первой половине XIX в. Численность и этнический состав. -М., 1992.

111. Касьянов Г. В. Teopii нац11 та нацюнал1зму. КиТв, 1999.

112. Катков М. Н. Имперское слово. М., 2002.

113. Кись Р. Финал Третьего Рима. Российская мессианская идея на изломе тысячелетия. Львов, 1998.

114. Ковалевский П. Е. Зарубежная Россия. История и культурно-просветительная работа русского зарубежья за полвека (1920-1970). -Париж, 1971.

115. Ковалевский П. И. Русский национализм и национальное воспитание в России. СПб., 1912.

116. Костиков В. В. Не будем проклинать изгнанье. (Пути и судьбы русской эмиграции). М., 1990.

117. Костомаров Н. И Две русские народности // Костомаров Н. И. Исторические монографии и исследования. Т. I. СПб., 1863.

118. Костомаров Н. И. Книга бытия украинского народа. Париж, 1947.

119. Костомаров Н. И. Украинофильство // www.ukrstor.com/ukrstor/kost ukrainofilstvo.htm, 15.07.2005.

120. Кошел'шець I. Книжка на 4aci // Голубенко П Укра'ша i Рос1я у св1тл1 культурних взаемин. -Кшв, 1993.

121. Коялович М. О. Федеративная теория // www.ukrstor.com/ukrstor/koyalо-vic federatiwnaiateoriia.htm, 15.07.2005.

122. Краснов П. Армия // Русский колокол. 1928. № 3.

123. Крип 'якевич I. П. Михайло Грушевський. Життя й д1яльшсть // Великий УкраУнець. КиТв, 1992.

124. Кулик В. УкраТнський нацюнал1зм у незалежшй УкраУш. Кшв, 1999.

125. Кучма Л. Доклад по случаю 400-летия со дня рождения Богдана Хмельницкого // Голос Украины. 1995. 22 декабря.

126. Лебедь Д. Внимание идеологическому фронту // Большевик. 1928. № 7.

127. Левицкий С. А. Очерки по истории русской философии // Соч. В 2 т. Т. 2.-М., 1996.

128. Ленин В. И. Социалистическая революция и право наций на самоопределение // Полн. собр. соч. В 55 т. Т. 27. М., 1962.

129. Липовецька М. Кллька сл1в про фашизм // Штературно-Науковий Вютник. 1923. (Р1чник XXII). Кн. II.

130. Лисица Ю. Т. Иван Александрович Ильин. Историко-биографический очерк // Ильин И. А. Собр. соч. В 10 т. Т. 1. М., 1993.

131. Лисяк-Рудницький /. 1сторичш есе. Т. 2,- Кшв, 1994.

132. Лосский Н. О. Вл. Соловьев и его преемники в русской религиозной философии // Путь. 1926. № 2-3.

133. Лосский Н. О. Воспоминания. Жизнь и философский путь // Вопросы философии. 1991. № 12.

134. Лосский И. О. Достоевский и его христианское миропонимание // Лосский Н. О. Бог и мировое зло. М., 1994.

135. Лосский Н. О. История русской философии. М., 1991.

136. Лосский Н. О. Характер русского народа // Лосский И. О. Условия абсолютного добра.-М., 1991.

137. М1хновсъкий М. I. Самостшна УкраТна. Лондон, 1967.

138. Маслин М. А., Андреев А. Л. О русской идее. Мыслители русского зарубежья о России и ее философской культуре // О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. М., 1990.

139. Мейер Г. У истоков революции. Франкфурт-на-Майне, 1971.

140. Меймре Аурика. "За веру, царя и Отечество": Эпизод из деятельности русских монархистов в Эстонии // Диаспора III: Новые материалы. -Париж; СПб., 2002.

141. Миллер А. И., Репринцев В. Ф., Флоря Б. И. (ред.) Россия-Украина: история взаимоотношений. М., 1997.

142. Миллер А. И. "Украинский вопрос" в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIX в.). СПб., 2000.

143. Милюков П. Н. Политическая деятельность «Последних новостей» // Юбилейный сборник. Париж, 1930.

144. Милюков П. Н. Республика или монархия. Париж, 1929.

145. Милюков П. Н. Россия на переломе. Париж, 1927. Т. 1.

146. Милюков П. Н. Три платформы республиканско-демократических объединений. Париж, 1925.

147. Милюков П. Н. Что делать после Крымской катастрофы? Париж, 1926.

148. Милюков П. Н. Эмиграция на перепутье. Париж, 1926.

149. Миропепко В. И. Российско-украинские отношения в 1991-2002 гг. -М., 2004.

150. Мирский Бор. Ноэзюа // Последние новости. 1920. № 25.

151. М'юсан В. Оповщання з ¡сторп УкраТни. Пщручник для 5-го класу. -КиУв, 1997.

152. Могильницкий Б Г. История исторической мысли. Курс лекция. В 2 ч. Ч. 1.-Томск, 2001.

153. Мороз В. В пошуках украТнського Пшочета? // За вшьну Украшу. 1997. 15 березня.

154. Мыслители русского зарубежья: Бердяев, Федотов. СПб., 1992.

155. Наживин И. Среди потухших маяков. Берлин, 1922.

156. Назаров М В. Миссия русской эмиграции. Т. 1. Ставрополь, 1992.

157. Никольский Вс. К проблеме познания Азии // Евразийский сборник. Кн. 6.-Париж, 1929.

158. Нольде Б. Э. Заграничная Россия // Последние новости. 1920. № 1.

159. Огородник I. В., Огородник В. В. 1стор1я фшософськоТ думки в УкраУш. Кшв, 1999.

160. Окара А. Н. "Украинский вопрос" и поиски ответа на него // Полис. 2001. №4.

161. Онацький С. Листи з 1талн. I. Дещо про фашизм // Там же. Ч. 3.

162. Орлова Р. Последний год жизни Герцена. New-York, 1982.

163. ОУН в св1тл1 постанов Великих 36opiß, конференщй та шших документ з боротьби 1929-1955 р. Видання Закордонних Частин ОУН, 1955.

164. OxpiMoem Ю. Розвиток украУнськоУ нацюнально-пол1тичноУ думки. -Нью-Йорк, 1965.

165. Панин Д М. Мысли о разном. В 2 т. Т. 1. М., 1998.

166. Победоносцев К. Г1. Великая ложь нашего времени. М., 1993.

167. Под стягом России. Сборник архивных документов. М., 1992.

168. Политическая история русской эмиграции: 1920-1940 гг. -М., 1990.

169. Полторацкий Н. П. И.А.Ильин и полемика вокруг его идей о сопротивлении злу силою. Лондон, 1975.

170. Потехин Ю. Н. Физика и метафизика русской революции // В поисках пути: Русская интеллигенция и судьба России. М., 1992.

171. Потулышцький В. А. Теор1я украУнськоУ полгголопУ. КиУв, 1993.

172. Програма i устрш Оргашзацй УкраУнських Нащоналют1в. Б. м., б. в., 1940.

173. Прокопий Кесарийский. История войн // Коваленский М. И. Хрестоматия по русской истории. М.; Пг., 1914.

174. Раев М. Россия за рубежом: История культуры русской эмиграции, 1919-1939.-М., 1994.

175. Российский Зарубежный съезд в Париже, 4-11 апреля 1926 г. Париж, 1926.

176. Русская православная церковь за границей, 1918-1968. Нью-Йорк, 1968. Т. 1.

177. Савицкий П. Н. Континент Евразия. М., 1997.

178. Салтыков А. А. Две России. Мюнхен, 1922.

179. Самойлов Е, От белой гвардии к фашизму // Неотвратимое возмездие: По материалам судебных процессов над изменниками родины. - М., 1972.

180. Саркисянц M. Россия и мессианизм. К "русской идее" Н. А. Бердяева. -СПб., 2005.

181. Святополк-Мирский Д. П. Чем объяснить наше прошлое и чего ждать от нашего будущего? Париж, 1926.

182. СебайнДж. Г., Торсон T. JI. 1стор1я полггичноТ думки. Кшв, 1996.

183. Сергеев А. М. Россия и мир (культура философия - метафизика). -Петрозаводск, 1997.

184. Сергеевский Н. Д. К вопросу о финляндской автономии и основных законах. СПб., 1902.

185. Сергеевский Н. Д. Русское окраинное общество // Речь. СПб., 1908.

186. Скрипник М. Лист до т. Лебедя // Бшыновик УкраУни. 1928. № 9-10.

187. Снесарев Н. Кирилл I, император Кобургский. Берлин, 1925.

188. Снесарев Н. Провокация монархизма. Берлин, 1923.

189. Советское содружество народов (объединительное движение и образование СССР): Сб. документов. 1917-1922. -М., 1972.

190. Соколов А. Г. Судьбы русской литературной эмиграции 1920-х годов. -М., 1991.

191. Солженицын А. И. "Русский вопрос" к концу XX в. // Новый мир. 1994. №7.

192. Соловьев В. С. Русская идея // О христианском единстве. М., 1994.

193. Солоневич И. JI. Народная монархия. M., 1991.

194. Солоневич И. JI. Политические тезисы Российского народно-имперского (штаб-капитанского) движения // В поисках своего пути: Россия между Европой и Азией. В 2 ч. Ч. 2. М., 1994.

195. Сорокин П. А. Основные черты русской нации в двадцатом столетии // О России и русской философской культуре. Философы русского послеоктябрьского зарубежья. М., 1990.

196. Сорокин П. А. Проблемы социального равенства // Сорокин П. А. Человек. Цивилизация. Общество. М., 1992.

197. Сорокин П. А. Современное состояние России // Новый мир. 1992. № 4,5.

198. Сосновський М. Дмитро Донцов: пол^ичний портрет. 3 icTopi'í розвитку ¡деологп украТнського нацюнал1зму. Нью-Йорк; Торонто, 1974.

199. Срынников Н. Масонство? Париж, 1921.

200. Ст Иванович. (Португейс С. О.) Будущая Россия // Последние новости. 1921. № 351.

201. Степун Ф. А. Чаемая Россия. СПб., 1999.

202. Стерлигов А. Младоросская правда. София, 1931.

203. Стефан Джон. Русские фашисты: Трагедия и фарс в эмиграции 1925— 1945.-М., 1992.

204. Струве Г. Русская литература в изгнании. Париж; М., 1996.

205. Струве П. Б. Patriótica. Политика, культура, религия, социализм. -М., 1997.

206. Струве П. Б. Исторический смысл русской революции // Историки-эмигранты. Вопросы русской истории в работах 20-х 30-х годов. - М., 2002.

207. Струве П. Б. Освобождение и возрождение // Возрождение. 1925. № 1.

208. Струве П. Б. От Карамзина до младороссов // Россия и славянство. 1932. 2 апреля.

209. Струве Г1. Б. Первая русская республика и первая русская империя // Историки-эмигранты. Вопросы русской истории в работах 20-х 30-х годов.-М., 2002.

210. Струве П. Б. Размышления о русской революции. София, 1921.

211. Струве П. Б. Социальная и экономическая история России. Париж, 1952.

212. Субтельний О. УкраУна: icTopifl. КиТв, 1991.

213. Сувчинский П. П. К преодолению революции // Европейский альманах. -М., 1993.

214. Султангалиев Мирсаид. Наш путь прямой // Султангалиев Мирсаид. Статьи. Воспоминания. Документы. - Казань, 1992.

215. Сщборський М. Нацюкрат1я // За вшьну Украшу. 1997. 15 березня, 8, 10, 17, 24, 26 кв1тня, 6, 20 травня.

216. Тимашев Н. И. Сила и слабость России // Новый журнал. № 2. Нью-Йорк, 1942.

217. Трубецкой Е. Н. О старом и новом мессианизма // Трубецкой Е. Н. Смысл жизни. М., 1994.

218. Трубецкой Н. С. Европа и человечество // Глобальные проблемы и перспективы цивилизации. М., 1993.

219. Трубецкой Н. С. О туранском элементе в русской культуре // Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн. Антология. М., 1993.

220. Труды учредительной конференции Русского народно-монархического союза (конституционных монархистов). Мюнхен, 1922.

221. Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола / Сост. М Б. Смолин. Сб. ст. М., 1998.

222. УкраТнська державшсть у XX столггп. Кшв, 1996.

223. УкраТнська сусшльно-пол1тична думка в 20 столпть Т. II. КиТв, 1983.

224. Ульянов Н. И. Происхождение украинского сепаратизма. М., 1996.

225. Федотов Г. П. Искания младороссов // Новый град. 1938. № 13.

226. Федотов Г. П. Основы христианской демократии // Полн. собр. статей. В 4 т. Т. 3.-Париж, 1982.

227. Федотов Г. П. Пробуждение будущей России // Современные записки. 1931. Кн. XIV.

228. Федотов Г. П Социальное значение христианства // Полн. собр. статей. В 4 т. Т. 3.-Париж, 1982.

229. Федотов Г. П. Сталинократия // Полн. собр. статей. В 4 т. Т. 3. -Париж, 1982.

230. Федотов Г. П. Судьба и грехи России: Избранные статьи по философии русской истории и культуры. В 2 т. Т. 2. СПб., 1992.

231. Франк С. Л. Биография П. Б. Струве. Нью-Йорк, 1956.

232. Франк С. Л. Духовные основы общества. Введение в социальную философию// Русское зарубежье. Из истории социальной и правовой мысли. Л., 1991.

233. Фурман Д. Е. (ред.) Украина и Россия: общества и государства. М., 1997.

234. Хилтухина Е. Г. Философия всеединства в контексте проблемы "Восток Запад" русских мыслителей. - Улан-Удэ, 2002.

235. Цуриков Н. Пафос героизма и идея современности // Русский колокол.1927. №2.

236. Чахотин С. С. В Каноссу // В поисках пути: Русская интеллигенция и судьба России. М., 1992.

237. Червак Б. УкраУнський нацюналпм: дослщження, штерпретащТ, портрета. Дрогобич, 1996.

238. Чернышев А. А. Гуманист, не веривший в прогресс // Алданов М. А. Собр. соч. В 6 т. Т. 1.-М., 1991.

239. Шевченко Ф. Л1тописець \ поборник УкраТни-Руси // Великий УкраТнець. Ки1в, 1992.

240. Шемет С. Микола М1хновський (посмертна згадка) // Хл1боробська УкраТна. Кн. 5. -Вщень, 1924-25.

241. Шкаренков Л. К. Агония белой эмиграции. М., 1986.

242. Шульгин В. В. Три столицы. Берлин, 1927.

243. Щеголев С. Н. Украинское движение как современный этап южнорусского сепаратизма. Киев, 1912.

244. Цербакивський Ю. Формащя укра'шськоТ нацп. Нью-Йорк, 1958.

245. Яворський М. Емский Акт. 1876 р. // Прапор марксизму. 1927. Ч. 1-2;1928.

246. Яворський М. Нариси з ¡сторп революцшноУ боротьби на УкраТш. Т. 1. -Ки1в; Харюв, 1927.

247. Яковлева Т. А. Пути возрождения: Идеи и судьбы эмигрантской печати П.Б. Струве, П.Н. Милюков и А.Ф. Керенский. Иркутск, 1996.

248. Armstrong J. A. Ukrainian Nationalism. Englewood; Col., 1990.

249. Chacki Т. O nazwiku Ukrajny i poczetku kozakow // Chacki Т. Собр. соч. -Варшава, 1843-1845.

250. Jan Potocki. Voyage dans les steppes d'Astrakhan et du Caucase. Paris, 1829.

251. Modern Socio-Economic Doctrines and Reform Movements // The New Encyclopaedia Britannica. Macropaedia. Vol. 25. London, 1994.

252. Motyl A. The Turn to the Right: The Ideological Origins and Development of Ukrainian Nationalism. 1919-1929.-Boulder, 1980.

253. Motyl A. The Turn to the Right: The Ideological Origins and Development of Ukrainian Nationalism. 1919-1929.

254. Tarnowsky A Ks. W. Kalinka. Krakow, 1887.

255. TimasheffN. The Great Retreat. N.-Y., 1946.