автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.09
диссертация на тему: Фольклор как художественно-структурный фактор формирования и эволюции абхазской прозы

Полный текст автореферата диссертации по теме "Фольклор как художественно-структурный фактор формирования и эволюции абхазской прозы"

Адыгейский государственный университет Диссертационный совет Д 212.001.02

На правах рукописи

А Ш У Б А Арда Енверович

Фольклор как художественно-структурный фактор формирования и эволюции абхазской прозы (адыго-абхазские литературные параллели)

Специальности: 10.01.09 - Фольклористика;

10.01.02 - Литература народов

Российской Федерации

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Майкоп - 2005

Работа выполнена в Институте гуманитарных исследований имени Д. Гулия АН Республики Абхазия и на кафедре литературы и журналистики Адыгейского государственного университета

Научный руководитель: доктор филологических наук,

профессор Панеш Учужук Масхудович

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

профессор Зухба Сергей Ладович кандидат филологических наук, заместитель министра образования и науки Республики Адыгея Алиева Марьят Ибрагимовна

Ведущая организация - Ставропольский государственный

педагогический институт

Защита состоится « клии&ЬлА^ » 2005 в 13 часов на заседании диссертационного совета Д 2^12.001.02 при Адыгейском государственном университете по адресу: 385000, г. Майкоп, ул. Университетская, 208, конференц-зал.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Адыгейского государственного университета.

Автореферат разослан XI ОК^иЛ^/иА-_2005 г.

Ученый секретарь диссертационного совета^ локтор филол. наук, профессор / Демина Л. И.

1<\тч$

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. Вопрос, почему все-таки литература снова и снова возвращается к фольклору, разрешимый, видимо, только на стыке разных наук - этнографии, истории, социологии, философии и литературоведения, остается и сегодня актуальным. Данная тенденция вообще чрезвычайно распространена в мировой литературе. Она свойственна как литературам, владеющим старинными традициями, так и молодым, т.е. младописьменным. Однако, невзирая на частоту производимых научных изысканий, посвященных анализу взаимоотношения литературы и фольклора, значимости национального менталитета в морально-этических воззрениях автора, большинство граней данного явления все еще остаются расплывчатым, а применяемый в ходе анализа терминологический комплекс до сих пор теоретически не определен и не разграничен. В частности, остается нераскрытым целый комплекс проблем, касающихся роли фольклора в возникновении, становлении и формировании абхазской прозы. И, одновременно, современность обусловливает появление новообразованных идеологических воззрений и убеждений, ставит перед необходимостью уточнить некоторые художественные критерии, пробуждает иные, до сих пор неизвестные идейно-художественные ценности, иные конфигурации национального миросозерцания и т.п. Также необходимо-отметить, что исследование процессов становления различных жанров абхазской прозы, ее композиционно-жанровых модификаций допустимо в более пространном географическом ракурсе, с учетом формирования на протяжении XX в. ряда типологических общностей, к которым возможно отнесение адыгских и других северокавказских литератур. Наряду с абхазской прозой в работе рассматриваются другие варианты Нартиады и литературы близкородственных (адыгских) этносов. Установленные параллели и аналогии позволяют утверждать, что сделанные выводы в отношении фольклорных истоков и типологических связей абхазской прозы можно с полным основанием отнести и к другим северокавказским, особенно, адыгским литературам.

Вообще в современном национальном литературоведении исследование прозаических произведений абхазской литературы, относящихся ко второй половине прошлого века, осуществлялось несколько эпизодически. Преимущественно же работы национальных исследователей посвящены изучению сюжетно-тематической и поэтико-стилевой специфики абхазского нартского эпоса (Ш. Инал-Ипа, X. Бгажба, М. Делба, Ш. Салакая и др.). Проблемы же современной абхазской литературы в северокавказском литературоведении практически не затрагивались. Частичное исключение в этом плане составляют критические работы различных исследователей (К.Шаззо, Ю.Тхагазитов, Х.Хапсироков, А.Гутов, Н.Приймакова, С.Байрамукова и др.), изучавших м} :еверокавказ-

ских литератур вообще, - работы, в которых проблемы абхазской прозы лишь оговаривались и упоминались в числе литератур прочих этнических групп (в частности, адыгской)'.

К числу немногих современных монографий, целиком посвященных избранной тематике, можно отнести работы Ш.Инал-Ипа «Заметки о развитии абхазской литературы» (Сухуми, 1967), В.Дарсалия «Абхазская проза 20 - 60-х гг.» (Тбилиси, 1980) и В.Авидзба «Абхазский роман» (Су-хум, 1997). Так, во второй из них автор действительно исследует жизнь советской Абхазии в абхазской прозе обозначенного периода, и ему удается обозначить вполне достаточную в своей полноте картину развития повествовательного жанра в абхазской литературе. Однако вследствие практического отсутствия непосредственных литературоведческих исследований, могущих выявить некоторую существующую зависимость абхазской прозы от древних эпических традиций, избранную нами для исследования тему необходимо считать теоретически актуальной.

Объектом предлагаемого диссертационного исследования стало прозаическое творчество (в частности, романы и повести) таких ведущих абхазских писателей 50 - 80-х гг., как Георгий Гулиа, Фазиль Искандер, Баграт Шинкуба, Иван Тарба, Алексей Гогуа и некоторых адыгских писателей. Материалом послужили две основных группы прозаических произведений названных писателей: во-первых, исторические романы (либо романы на историческую тему), во-вторых, романы (либо повести) на современную для авторов тему.

Некоторые, уже упоминавшиеся северокавказские авторы, в собственных статьях и монографиях время от времени касаются вопросов воздействия фольклора на происходившую и происходящую сегодня эволюцию национальных литератур и, в частности, национальной прозы. Однако, в данной диссертации впервые предпринимается попытка выявления фольклорных истоков и типологических связей непосредственно абхазской прозы именно периода 50 - 80-х гг. XX века, определения степени влияния адыго-абхазского фольклора на развитие жанрово-композиционной системы абхазской прозы в сопоставлении с близкородственными (в частности, адыгскими) литературами. Именно в этом и состоит научная новизна диссертации. Таким образом, подвергая рас' Байрамукова С К Поэтика новописьменного исторического романа (на материале литератур народов Северною Кавказа) Дис канд фи лол наук - Майкоп, 2005, Гутов А М Поэтикам типология адыгскою нартского эпоса - М Наука, 1993, Приймакова Н Л Жанрово-сгилевое 6o:arcipo адыгского романа об историческом прошлом (поэтика сюжета) Дис канд филол наук Майкоп, 2003, 1угов В Б Абазинский роман (фольклорная предыстория, i снсэис, поэтика) // Труды Карачаево-Черкесского НИИ экономики, истории, языка и литературы Выпуск 7 Серия филологическая - Черкесск, 1973 - С 5-57, Тхагазитов Ю М Эволюция художественною сознания ады-юв - Нальчик Эльбрус, 1996, Хапсироков X Жизнь и литература, М ОЛМА-ПРЕ'СС, 2002, Шаззо К Художественный конфликт и эволюция жанров в адыгских литературах - Тбилиси Мец-ниереба, 1978 и др

смотрению абхазскую прозу в сравнительно-типологическом контексте, в сопоставлении с историей и развитием общеадыгских и северокавказских литератур, автор диссертации делаег попытку в своеобычном, национальном и, одновременно, в общероссийском ключе затронуть тезис о ее значимости для отечественного литературного процесса. В результате некоторые теоретические материалы данного исследования могут быть использованы в будущем при составлении общеобразовательных программ по национальной и отечественной литературе, при разработке учебных пособий и проведении спецкурсов и т.д., что предоставит возможность органично применить существующую историческую прозу и прозу на современную тему в целях разрешения актуальных проблем нашего времени. Именно в этом и состоит практическая значимость исследования.

Методологическую и теоретическую базу исследования составляют труды отечественных, зарубежных и северокавказских ученых, литературоведов, таких, как С. Абитова, В. Авидзба, А. Аншба, В. Апухтина, Аристотель, С. Байрамукова, X. Баков, М. Бахтин, X. Бгажба, Л. Беки-зова, В. Белинский, Г. Белая, Р. Бикмухаметов, Гегель, А. Гутов, У. Дал-гат, В. Дарсалия, Ш. Инал-Ипа, В. Ковский, В. Кожинов, Л. Колобаева, Г. Ломидзе, Т. Манн, У. Панеш, М. Пархоменко, Н. Приймакова, В. Пропп, Ш. Салакая, К. Султанов, Ю. Суровцев, А. Схяляхо, Л. Тимофеев, X. Тлеп-церше, В. Тугов, Ю. Тхагазхитов, X. Хапсироков, В. Цвинариа, Т. Чамоков, К. Шаззо и других.

Методы исследования обусловлены проблематикой работы, многообразием прозаических форм в абхазской литературе, необходимостью изучения значительного исторического, художественного и литературоведческого материала; при этом использовались типологический, сравнительно-исторический, системно-аналитический принципы анализа художественного произведения. Подобный подход в исследовании национальной прозы позволяет выявить общие закономерности литературного процесса, а также национальное своеобразие каждой из литератур адыго-абхазской языковой группы, входящих в одну типологическую общность. Здесь взаимопроникают диахронный и синхронный подходы, на пересечении которых особенно четко выявляются новые грани самопознания литературы, и абхазской прозы, в частности. В процессе определения целей и задач данного диссертационного исследования необходимо было учитывать указанные факторы.

Таким образом, целью исследования поставлено выявление степени воздействия фольклора, а также типологических связей на развитие прозаических жанров абхазской литературы на протяжении 50 - 80-х гг. XX в. и, соответственно, определение, с учетом имеющейся критической литературы, уровня развития национальной прозы на сегодняшний день.

Поставленные цели потребовали решения следующих задач:

1. Определение содержания и уровней фольклорной ориентации абхазской прозы, процесса становления этих ориентаций, их современного состояния, т.е. исследование этих уровней в сравнительно-типологическом аспекте путем рассмотрения идейно-художественной структуры наиболее типичных произведений абхазской прозы.

2. Непосредственное выявление форм и характера влияния сюжета и композиционно-образной системы на методологию художественного осмысления писателями общей философии бытия в образах исторических лиц и личностей (в произведениях на историческую тему), а также социальных закономерностей нашей эпохи (в произведениях на современную тему), содержащих внутренние приметы обозначенного в общенародной судьбе временного периода.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Проза в абхазской, как и в северокавказских литературах, основана на явных национальных традициях, которые, в свою очередь, включают целый ряд типологически общих и национально-своеобразных признаков, неизменно отражающихся на композиционно-образной системе различных жанров (в частности, романа, повести).

2. Родство адыго-абхазских литератур обусловлено, в первую очередь, общностью традиций единого устного народного творчества, в частности, эпоса «Нарты», который является определяющим для данной языковой группы носителем художественной системы фольклора, его эстетических принципов.

3. Прозаические произведения абхазской, как и других младописьменных литератур, заимствовали из фольклора темы, сюжеты, отдельные образы, исторические факты, имена и т.д., а со временем в прозе появляются элементы национального менталитета, духовно-нравственные установки, идеология народа, благодаря чему литература все объективнее воссоздает его этнопсихологический облик.

4. Интерес к судьбе отдельной личности, к ее индивидуальной истории, который возникает в 60 - 70-е гг. XX в., является методологически обусловленным не только влиянием всей отечественной литературы, но и схожестью в изображении человека как в древней новелле, так и в современной прозе, т.е. в абхазском фольклоре также зачастую центром повествования оказывается частный, индивидуальный человек.

5. Параллельно с очевидной субъективизацией повествования в абхазских произведениях 60 - 80-х гг. начинают просматриваться нехарактерные для оптимистичной прозы периода соцреализма негативные черты существующих политической, идеологической и экономической систем. Учет подобных, имевших место в литературе последних десятилетий смелых нововведений, необходим для построения новой объективной истории абхазской и, в целом, отечественной прозы.

Именно характер избранной темы и связанная с ним логика подбора материала предопределили выбор структуры исследования. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии.

Апробация материалов исследования. Основные положения диссертационного исследования докладывались на научных конференциях в Адыгее, Кабардино-Балкарии, Абхазии и в ряде крупных изданий и статей автора.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ Во Введении обоснована актуальность проблемы, определен объект исследования, охарактеризована степень изученности вопроса, обозначены цели и задачи диссертационного анализа, раскрыта новизна исследования, осмыслены теоретическая и практическая значимость работы.

В первой главе «Фольклорные традиции в поэтике и художественно-эстетическом движении абхазской исторической прозы в ее типологических параллелях с адыгскими литературами» исследуются вопросы развития абхазской прозаической литературы на историческую тему. Вообще, основополагающий тезис, который можно уверенно выдвигать при рассмотрении степени историчности произведений национальных литератур, - это колоссальное расширение на сегодняшний день «географии» художественной летописи прошедших столетий. Овладев к настоящему моменту национальным литературным языком, северокавказские народы с так называемыми младописьменными литературами вышли на новую ступень созидательной зрелости, и повсеместно на протяжении 40 - 80-х гг. XX в. писатели так или иначе отзывались на потребность собственных народов оглянуться на недавнее вчера, познать себя в годы грандиозных для истории изменений и жесточайших испытаний.

Априори историческая тематика обусловила зарождение, становление и дальнейшее развитие в литературах родственных адыго-абхазских этнических групп обстоятельных, эпически масштабных художественных полотен, разделяемых исследователями1 на две группы, первая из которых - исторический роман (повествование об историческом прошлом с изображением подлинных событий и реальных исторических лиц); вторая - роман об историческом прошлом (повествование об историческом прошлом, подразумевающее свободное обращение писателя с событиями и с вымышленными героями). Исторический роман в литературах Северного Кавказа с зарождения был эпически повествовательным, т.е. строго объективным. Сюжет в большинстве случаев был однолинейным, он развивался хронологически последовательно.

1 Приймакова Н А Жапрово стилевое богатство адыгского романа об историческом прошлом (по лика сюжета) Дне канд филол наук - Майкоп, 2003 -С 26

В 60-е гг. XX в. жанрово-композиционный строй произведений северокавказской прозы усугубляется и модифицируется в сторону разнообразия, писатели результативно стараются максимально полно охватить подлинные исторические факты, действительно случавшиеся в судьбах собственных народов. Им все чаще удается включить в сюжетную линию произведения судьбы и образы персонажей, относящихся к многочисленным социальным группам, действовавшим на протяжении изображаемых исторических периодов. В национальную прозу (романы, повести, рассказы) масштабно и детализированно вводится колоссальный этнографический и фольклорный материал (романы кабардинского писателя Алима Кешокова «Вершины не спят», адыгского - Исхака Машбаша Тропы из ночи», черкесских - Хачима Теунова «Род Шогемоковых», Бориса Тхайцухова «Горсть земли», абхазского - Баграта Шинкуба «Последний из ушедших» и многие другие). В числе рассматриваемых в работе далее произведений абхазской прозы к первой группе произведений об исторических личностях автор диссертации относит книгу-роман Георгия Гулиа «Жизнь и смерть Михаила Лермонтова» (1970 - 1975), ко второй группе произведений об историческом прошлом - роман Георгия Гулиа «Водоворот» (1959) и роман Баграта Шинкуба «Последний из ушедших» (1966 - 1973).

К примеру, центральная проблема романа Баграта Шинкуба «Последний из ушедших» - это художественное осмысление факта насильственного переселения большинства горских народов в Турцию в период Кавказской войны девятнадцатого века. Причем данная тема остро волновала не только Георгия Гулиа, но и других писателей Северного Кавказа (особенно в постсоветское время). В качестве примера в данном случае можно привести такие ярчайшие произведения, как «Последний из ушедших» абхазского писателя Баграта Шинкуба или «Жернова» адыгского автора Исхака Машбаша. Глубокое постижение исторических событий войны здесь находится в прямой зависимости от художнической силы, с которой выписаны характеры, независимо от того, существовали ли они в действительности или вымышлены писателями. Благодаря этим произведениям северокавказских авторов о всенародной освободительной войне и их отважным, исторически реальным героям, тема памяти предстает перед читателем в большинстве случаев как чувство субъективное, личностное, хотя и общезначимое; в настоящий момент эта тема наполнилась действительно историческим, человеческим содержанием.

В перечисленных произведениях кавказских писателей перекликаются как народы - объекты изображения писателей (абхазы у Георгия Гулиа, убыхи у Баграта Ш инкубы и адыги у Исхака Машбаша), так и художественные тропы - гиперболы, избранные ими в качестве центральных, можно сказать, заглавных (буквально, рождающих заглавие)- водоворот в романе Георгия Гулиа или жернова в романе Исхака Машбаша. Оба дан-

ных образа как нельзя лучше символизируют тяготы, лишения и страдания, могущие стать последствием того безжалостного исторического «перемола» всех и вся, который имел место в судьбах подавляющего большинства кавказских народов, оказавшихся на пересечении кровожадных, захватнических интересов мощных держав и подвергнувшихся жесточайшему, обусловленному примитивной корыстью, насилию с их стороны.

При этом, к примеру, Георгий Гулиа в своем романе «Водоворот», как и в большинстве своих произведений, остается верен собственным национальным корням - абхазской народной культуре и традициям устного народного творчества (нартского эпоса). На протяжении всего повествования, в совокупности фактов, суждений и образов, писатель рисует жизнь народа с возвышенным духовным и этическим сознанием, обусловленным художественным наследием, имеющим мировое значение (мифология, эпос «Нарты», сказочная, несказочная проза, этика, мораль, поведенческие нормы, которыми восхищалась Европа), то есть все то, что подразумевает не только историю, но и культуру, менталитет народа. В частнос'1 и, один из эпизодов романа «Водоворот» практически целиком построен на существующей уже не одно столетие в рамках абхазского эпоса «Нарты» легенде об ацанах - эпических карликах, которые, невзирая на небольшой рост, физически могучи. Или другой пример. Некоторые герои ряда произведений Георгия Гулиа серьезно увлекаются разнообразной охотой -либо лесной, либо подводной.

Вообще, как показывает почти вековая практика, прозаические произведения младописьменных литератур в полной мере заимствовали из фольклора некоторые темы, сюжеты, отдельные образы, исторические факты, имена и т.д. Более того, со временем в гораздо большей степени в отдельных художественных произведениях начинают отчетливо просматриваться национальный менталитет, духовно-нравственные установки, идеология народа, и все чаще появляются разнообразные литературные переработки целого ряда фольклорных произведений. Литература не только заимствует темы и сюжеты из сказаний, лирических и исторических песен, но сильнее, чем прежде, испытывает на себе влияние художественной системы фольклора, его эстетических принципов. Авторы вносят в свои произведения пословицы и поговорки, неделимые фрагменты фольклорных текстов. В современной сатире отчетливо звучит народный юмор, на композиционно-образной и сюжетной системах произведений все чаще сказываются народные представления о мире и проявляются присущие народу оценки социальных отношений. Народное мировоззрение в целом и устные народные произведения, в особенности, питают собой исторические романы и романы об исторических событиях,

В частности, для эпопеи, как показывает опыт развития жанра в мировой классической литературе, важнейшей является проблема героя, того

человека или нескольких людей, которые, будучи поставлены в центр произведения, смогли бы способствовать познанию эпохи, были бы включены в тот исторический поток, который определяет мысли, чувства и поступки людей. Именно так и происходит в рассматриваемых произведениях. Эпически насыщенные, полномасштабные исторические романы Георгия Гулиа и Баграта Шинкуба, вместившие столь значительное содержание, воссоздавшие целую эпоху в судьбе абхазского народа, при всей массовости действия утверждают значение личности, и поэтому для них расстановка фигур, изображение характеров в движении представляются важнейшими моментами художественной структуры.

Или другое произведение Г.Гулиа «Жизнь и смерть Михаила Лермонтова». От собственной психологической мотивации в предисловии писатель переходит к фактически литературоведческому определению необычного жанра данного произведения. Не используя применительно к нему таких формулировок, как «монография», «исследование», «роман», он останавливается на собственном, весьма индивидуальном термине «книга-роман». Действительно, данное произведение - и не документальное, и не художественное в «чистом виде». Здесь налицо творчески продуктивная установка - это варьирование действительными историческими фактами, обращение к реальным историческим лицам, склонность воссоздать непредвзятую истину, «спровоцировать» художественно-философское обобщение конкретных исторических деталей. Максимально насыщенное документальными данными, свидетельствами современников и фактами биографии великого поэта, оно, тем не менее, не оставляет впечатления, создающегося при восприятии сухой информации.

Специфика данного «приема», грамотно используемого автором, заключается в том, что проведенный им весьма удачный монтаж документов создает действительный и объективный исторический фон для стержневого действия. Именно на основании «документа» возникает в «Жизни и смерти Михаила Лермонтова» выразительная картина судьбы великого поэта. Изображая процесс взросления и становления личности поэта, одновременно демонстрируя влияние на него имевшей место в XIX веке социальной несправедливости, автор буквально «бродит по тропам» лермонтовского детства и юности. Подобным образом происходит раскрытие характера и личности главного героя в их разнообразнейшем развитии. Данный процесс подразумевает эволюцию и становление характера от минимальной точки по возрастающей до безграничного множества личностных ответвлений. Причем здесь имеют место не просто сухие документальные факты, также отчетливо просматривается выразительная и эмоциональная попытка проникновения во внутренний мир взрослеющего героя, к примеру: «Кажется, Михаил был вполне счастлив»1. Таким образом в ходе изложения зарожда-

' Гулиа Г Романы - М , 1980 - С 63

ется вполне аналогичный читательскому взгляд из современности, сообщающий повествованию некую историческую «объемность», чувство неизбежного течения времени. В результате, по мере усиления процесса творческого взросления поэта и в ходе приближения к финалу, к читателю приходит осознание огромного исторического свершения, - на его глазах состоялось становление выдающейся исторической личности и, одновременно, острое чувство утраты, боль за неисчислимые жертвы на пути к нему.

Вообще, мотив несущего свет жертвенного Прометея, в роли которого выступает в данном случае главный герой произведения, является широко распространенным в древних литературах Северного Кавказа, а, значит, признается характерным и для абхазского эпоса. Так, имя единого титана, прикованного Богом к столбу - скале, у адыгов, проживающих в Адыгее, Кабарде, Черкесии, Причерноморской Шапсугии, а также за рубежом - Насрен, у абхазов - Абрскил, у грузин - Амирани, у армян -Мхер и Шидар, у лакцев - Амир, у чеченцев и ингушей - Пхармат. Либо нарты в романе Б.Шинкуба «Рассеченный камень», где камень, послуживший названием всему произведению, является местом отдыха Абри-скила и был разбит на две части в процессе одного из его сражений, а эти осколки явились олицетворением прошлого и будущего народного героя. Однако, возвращаясь к творчеству Г. Гулиа, отмечаем, что его - писателя XX века - не могут не беспокоить духовная сфера, нравственные ценности ведущего персонажа, его психология. Именно благодаря этому на протяжении всего повествования вырабатывается довольно чуткое авторское внимание к внутреннему миру героя в его формировании, используются приемы и способы психологического анализа, никак не присущие древнему абхазскому эпосу - внутренний монолог и несобственно-прямая речь, т.е. художественные приемы, получившие свое развитие лишь в XX в.

Таким образом, от воссоздания драматической сути войны и связанных с ней проблем конструктивного деяния и жертвенной битвы абхазские писатели продвигаются к очерчиванию замысловатых коллизий морально-этического предпочтения, мучительных поисков и трагиче-► ских ошибок персонажей. Существенным для развития абхазской на-

циональной литературы является тот факт, что к разрешению данных вопросов каждый писатель идет собственным путем. Таким образом, 4 пристальный интерес к истории, характерный для всех северокавказ-

ских литератур в 50 - 70-е гг. XX в., не сосредоточен на прошлом, не замкнут в его рамках, а теснейшим образом переплетается со злободневной, актуальной проблематикой. Чаще речь идет преимущественно о предстоящем, нежели о происшедшем или происходящем. Совместить на романных страницах вчерашний и сегодняшний день допустимо лишь только в случае наличия точки опоры в настоящем. Историческим романом художественно изучается и аргументированно обусловливает-

ся закономерность исторического пути, который предпочли в своем становлении народы Северного Кавказа. Причем масштабность и одновременная глубина постижения исторических процессов доказательно подтверждают то, насколько возмужали национальные писатели, насколько они стали способны освещать былые времена с позиций реализма и участия в судьбе человеческой личности.

Во второй главе - «Отображение в абхазской прозе конфликтов и противоречий современной автору действительности и роль поэтики, стилевых характеристик фольклора в осмыслении активно эволюционирующей личности». - излагается материал, который составляет другую грань абхазской прозы - литературу на современную тему.

Литература послевоенных десятилетий была, несмотря на многообразие тематики, сосредоточена на художественном исследовании особенностей нравственного сознания и нравственных потенций современного человека, на проблеме человеческой памяти, которая исследуется в произведениях отечественных и типологически близких к ним зарубежных авторов как феномен, огромный по своей общественной значимости, имеющий тенденцию к перерастанию в общечеловеческую ценность, относящийся к судьбам человека и человечества не только в настоящем, но и в будущем.

Отечественные прозаики старшего поколения - участники и не участники войны - продолжили психологически заостренную тему личности человека и такого исторического, эпически масштабного явления, как война, в разных идейно-художественных интерпретациях, жанрово-структур-ных формах. Отойдя от непосредственного показа детализированной борьбы на фронте, в партизанском отряде или в подполье, они обратились к теме личности и психологии человека после войны, к возвращению как отдельных людей, так и всей страны к мирной жизни. Именно в рамках данной тенденции и протекает в конце 40-х гг. XX в. художественное творчество Г. Гулиа, насыщенное в то же время практически документальным, жизненным опытом писателя. Одно из его художественных произведений, написанное именно в «духе», в традициях «деревенской прозы» и практически балансирующее на грани документализма - это трилогия «Друзья из Сакена», состоящая из трех повестей: «Весна в Сакене» (1947), «Добрый город» (1948) и «Кама» (1951). Подобная структура произведения вполне закономерна, она обусловлена необходимостью отображения в одном произведении существующего в абхазском социуме многообразия характеров, их внутреннего движения, событий, происходящих в обществе 50-х гг. и еще масштабнее - непосредственно в послевоенной истории всей страны.

Писатель постигает три обобщенно-характерных персонажных типа, и все другие герои произведения - и главные, и второстепенные -весь многонаселенный народ в трилогии, все ее стержневые преломляют-

ся через ведущий образ и его внутренний мир. В центре каждой из трех его повестей - молодой человек, успешно адаптирующийся к новой жизни в трудные, послевоенные годы. Писатель в преподнесении и обрисовке этих персонажей обнаруживает совершенное знание этических, моральных, психологических характеристик современных ему молодых людей. Причем грандиозность происходящих в социуме перемен запечатлена в успешно развивающемся и совершенствующемся крестьянском характере. Однако, обобщая, отметим, что с течением времени в произведениях абхазской прозы более крупных жанров сюжет усложняется, приобретает отдельные детали в поведении героя и развитии составляющих конфликт ситуаций. Однако, ни структура характера, ни сюжет, в котором он раскрывается, не приобретают новых свойств и неожиданных поворотов.

Или одна из сторон человеческой темы в литературе - это подвиг представительницы слабого пола, женщины-труженицы, матери и жены солдата, подвиг, который запечатлен во многих десятках произведений многонациональной отечественной литературы. Эти произведения показывают, что те или иные явления современной авторам действительности находят своеобразное преломление на национальной почве, воплощаются соответственно в национальные художественные формы. Как раз здесь немалую художественную роль играют этнографические детали, специфика быта, род занятий, фон, на котором развивается действие. Образ горянки, в частности, черкешенки, разработан многими адыгскими писателями. В качестве примера можно привести ставшие нарицательными у адыгских народов образы Ляцы из романа в стихах «Камбот и Ляца» Али Шогенцукова, Гулез и Амдехан из «Дороги к счастью»Тембота Керашева, Бэллы из поэмы Абдулаха Охтова «Ущелье Бэллы» и др.

Перекликается судьба героини романа «Кама» Г.Гулиа с главной героиней романа другого абхазского писателя И. Папаскири «Спасение», которая также по происхождению является сельской девушкой, но формирование ее характера, взросление и становление ее личности преимущественно происходит в шахтерском обществе. Из этого следует, что в романе «Спасение» значительное внимание уделяется изображению непосредственно шахтерского дела. Однако показ производственных работ не загораживает характеры персонажей, первые лишь становятся удачным фоном для вторых. Очевидно, что в центре повествования - трудящаяся личность, которая изображается в процессе тяжелого физического труда, налицо нераздельность рабочей среды с бытием становящейся молодой героини. То есть налицо явная параллель, которую можно провести с Камой из романа Г. Гулиа. В обоих случаях идея эволюции характера главной героини, а характер ее претерпел чрезвычайно значимые эволюционные трансформации и крайне интенсивно - оказывается в результате

приемом «завязывания» сюжетных линий и конфликтных узлов. Также самостоятельное жизненное определение горской девушки происходит в романе другого абхазского писателя И. Тарба «Солнце встает у нас», в котором женщины предстают весьма инициативными в поисках своего счастья героями, обладающими сильным, решительным характером.

Таким образом, очевидным становится тот факт, что свежая примета послевоенного периода в литературе - «деревенская проза» - способствовала появлению в персонажном ряду отечественных произведений нового героя - деревенского жителя с его разнообразным внутренним миром, яркой эмоциональной жизнью, а также воспроизвела определенную историческую картину фактов его бытия и, тем самым, зримо обновила композиционно-образный строй национальной литературы рассматриваемого периода. Однако в центре новых, сложившихся и развивающихся обстоятельств остаются личность и народ. Такого рода произведения способствуют осознанию и объективному восприятию так называемого «социалистического развития деревни», помогают увидеть и проследить порой неразрешимые дилеммы современной автору действительности - экономические, общественные, этические, - дилеммы, разрешение которых влияло на историю абхазского народа, наравне с другими народами стремившегося укрепить свое следование извечным национальным, духовно и нравственно содержательным обычаям и истинам.

Основные тематические циклы отечественной прозы 60 - 70-х гг. XX в. внутренне связаны или пересекаются, многообразно взаимодействуют. Связи эти обусловлены центростремительностью художественной мысли разных по содержанию книг, неизменно обращенных к проблемам, рожденным эпохой войны. Интерес к судьбе отдельной личности, ее индивидуальной истории закономерно возникает в пору глубочайших сдвигов и суровых испытаний. И тогда назревает осознанная необходимость в подведении итогов личного бытия с точки зрения общего смысла исторического развития. К примеру, произведения такого значительного художника, как Валентин Распутин, подтверждают уже отмеченную выше закономерность. Классическая ситуация «неизбежной гибели» сохраняющего нравственное величие старого преломляется в современной отечественной литературе в соответствии с сущностью познаваемого ею общества. Причем возникает она как ситуация драматически преодолеваемого разрыва между старым и новым и выявления значимости позитивного опыта прошлого в формировании духовного мира современного человека, атмосферы, в которой протекает его жизнь и деятельность, определяются новые, разносторонние связи с другими людьми и обществом в целом.

Что касается современности абхазского писателя Г.Гулиа, то можно считать, что она состоит в выборе темы и отборе исторических фактов, в объективном отношении к ним, в умудренном вековым опытом и сего-

дняшним знанием взгляде на историю и в умении постигать ее уроки. Еще одна из повестей писателя на современную тему, написанная в соответствии с данным творческим принципом автора, - это его «Каштановый дом» (1959), повествование в которой ведется от первого лица - от лица главной героини, в роли которой выступает молодая русская учительница, приехавшая после окончания вуза работать в горное абхазское село. Девушку действительно занимает все национальное, и она искренне благодарна людям, помогающим ей в освоении огромного объема новой информации. Мало того, постепенно героиня настолько проникается любовью к горскому этносу и всему, связанному с ним, что начинает активно участвовать в борьбе за его сохранение. Так, Наталья пишет письмо в Министерство просвещения с требованием включения в программы по русскому языку переводов абхазских писателей на русский язык. Тем самым, посредством активной позиции своей героини, абхазский писатель озвучивает весьма желаемую для него в жизни, но ни в коей мере не могущую быть реализованной позицию властей на его родной земле, - властей, стремившихся лишь к искоренению и обезличиванию всего национального и этнически своеобычного.

Однако, герои «нового эпоса» Г. Гулиа - не доблестные бойцы, как герои волшебной сказки и Нартиады, а рядовые смертные, располагающие обычной человеческой мощью. Такой герой нередко нарушает границы социальной нравственности; к тому же, порой, он, играючи, игнорирует ее основные принципы. Таким образом, частный, типичный человек впервые предстает как герой в смысле дерзкой и упорной активности. В случае с прозой Георгия Гулиа центральный персонаж, как это принято в фольклоре, в частности, в хабаре, несомненно, влияющем на прозу писателя, складывается из вереницы деяний, мыслей, эмоций и завоевывает собственную безусловную ценность. Методологически в данном вопросе очень важны моменты общего и особенного в древней новелле и в современной повести, что позволяет сделать вывод: повесть, как уже сказано, не могла игнорировать традиций изображения жизни и человека, сложившихся в фольклоре, и эти традиции, соответственно, весьма оригинально отражаются на поэтике повести. Следует подчеркнуть, что вообще центральный персонаж фольклорного хабара, - уже не собирательный образ народного героя, пафосный контур которого обрисован в эпосе, и не удачливый герой волшебной сказки, бегло справляющийся со всеми возникающими трудностями, а конкретный человек, конкретная фигура, чья общественная отнесенность совершенно очевидна.

Фольклорным настроением овеян и сюжет другого произведения Георгия Гулиа - повести «Все видели спящую реку» (1975). Народное поверье, название которого выступает в данном случае в роли заглавия произведения, живет в народе не одну сотню лет, и ни один абхаз, как

подчеркивает автор, не нуждается в разъяснениях, услышав данную присказку о «спящей реке». Любое, как утверждает народное поверье, даже самое неистовое течение реки рано или поздно должно застыть, и тогда человек, которому посчастливилось увидеть водный поток замерзшим, оказывается фактически избранным - самым счастливым на всю свою жизнь. Однако ни один из целого ряда видевших однажды в детстве спящую реку друзей - ведущих персонажей произведения - в результате не предстает абсолютно счастливым.

В этом плане в различных произведениях абхазских авторов налицо наследование традиций абхазской нартиады, которая, по сути, поэтически отразила наиболее значительные события сложной и трудной жизни ее создателей, их мечты и устремления. Как известно, в «Нартах» отразилась не только древнейшая история народа - первобытнообщинный строй, матриархат, патриархат, появление классового общества, - но жизнь, быт, мораль, этика народа, его философские, педагогические, художественные взгляды поздних времен, так как эпос дошел до нас в живом бытовании, с многочисленными напластованиями - «следами» изменяющихся исторических условий народного бытия. В данном случае перед нами тип конфликта, имеющий тенденцию к расширению старого русла - «от быта к бытию», по удачному выражению современного исследователя. И именно подобным образом происходит отображение действительности в рассматриваемой повести Г. Гулиа «Все видели спящую реку». В данном случае Г. Гулиа весьма психологически достоверно воссоздает всевозможные экспансивные всплески, «сцепление» многообразных психологических состояний, образующих человеческий характер. Таким образом, человек у Г.Гулиа оказывается созданием исключительно любопытным, неповторимым и привлекательным для читателя. В результате читателю весьма интересно следовать за развивающимся, становящимся в своем формировании героем, находить, раскрывать и наблюдать все новообразованные грани его личности, его судьбы, сопереживать подробностям его отрад и радостей, печалей и терзаний.

В абхазском народном фольклоре также зачастую центром повествования становится частный, индивидуальный человек. Действительно, если бросить взгляд на фольклор с древнейших его форм к позднейшим его образцам, можно увидеть картину постепенного движения от эпоса, в котором изображается все нерасчлененное общество, к волшебной (фантастической) сказке, герой которой воплощает в себе социальную силу феодального общества, к сказаниям, преданиям, анекдотам, в которых на первый план выдвигается индивид, частный человек. Таким образом, на протяжении рассматриваемого периода (60 - 80-е гг. XX в) в литературе эпицентром художественного изучения становится «частное», проецирую-

щееся на «общественное» и «всеобщее». Отсюда и изменения в характере художественного исследования, усиление в нем аналитического начала.

Другое произведение, которое Георгий Гулиа посвящает началу 60-х годов XX в. - это роман «Пока вращается земля» (1961). Рисуемое автором художественное полотно находится в прямой зависимости от исторического периода, в рамках которого протекают события - от периода, когда советский народ только пережил сороковые - пятидесятые - страшные годы массовых репрессий. Именно данным историческим периодом и обусловлен выбор автором центрального персонажа. Им является шестидесятилетний доктор наук, профессор, ученый-вирусолог, вернувшийся в Москву после двадцатилетнего, вызванного нелепым стечением обстоятельств, пребывания на Колыме. Следуя в ходе повествования преимущественно за главным героем, автор время от времени углубляется в его мысли и чувства, ощущения и желания. Практически каждое событие, происходящее в процессе развития сюжета, либо встречающийся герою действующий персонаж, - все эти факторы неизбежно вызывают и влекут за собой реакции и размышления Иконникова. Однако схема «событие -реакция героя» не всегда относима лишь к центральному персонажу. Время от времени в центре повествования оказывается другой герой - либо возлюбленная Иконникова, воспринимающая его по-своему, либо некоторые другие, не всегда столь положительные персонажи. Благодаря этому приему автору удается придать повествованию еще большую объективность и дать возможность читателю оценить все происходящее с собственной, не «навязанной» главным героем позиции.

Как стало очевидно со временем, этнографические элементы оказались обязательно необходимыми в произведениях северокавказских авторов, в особенности, когда речь шла об изображении горского аула - средоточия изначально народных обычаев - либо самого горца - носителя национального характера. В этом плане интересен один пример, когда практически едва заметная этнографическая деталь в повествовании, по сути, несет в себе глубокий, обобщающий смысл. Так, в романе Баграта Шинкуба «Последний из ушедших» есть персонаж - мудрый старец Сит, к которому все убыхи безоговорочно обращаются за советом и на котором фактически лежит ответственность за все судьбоносные для народа решения. И характерным в данном случае является тот факт, что старец Сит оказывается также одним из ведущих персонажей собранных тем же Баг-ратом Шинкуба нартских сказаний. В древнем абхазском эпосе Сит - это старший из братьев-нартов, за которым также, как и в романе, всегда остается право последнего и определяющего голоса.

Или интерес к природе и к ее проявлениям, который свойственен целому ряду абхазских писателей, и вызван он вполне объяснимыми факторами - повышенным вниманием рассказчика к природным нена-

стьям, содержащимся в абхазском фольклоре, точнее, в нартском эпосе. Так, к примеру, один лишь внешний вид эпического чудовища - иныжа или благо - наводит страх на окружающих. А приближение врага иныжи встречают страшными стихийными явлениями. Обращаясь к более современному творчеству, отметим, что с тяготами разбушевавшегося ненастья напрямую связывается сюжет романа другого абхазского писателя А. Гогуа «Большой снег», в основу которого положено действительное, исторически достоверное стихийное бедствие, случившееся в 1911 году, -выпадение колоссального снега, столь нехарактерного для климата рес- *

публики Абхазия. Это шокировавшее весь народ ненастье играет роль некого стержневого фона, в зависимости от которого фиксируется время и развивается течение событий. В связи с настоящим бедствием коренной перелом в морально-нравственных суждениях людей, происходит очевидная переоценка ценностей, и даже то, что в прошлом выглядело несокрушимым, в настоящий момент разбивается, рассыпается; природа, по сути, назначает жителям жестокий нравственный выбор - либо все сохранить и забыть, либо стремиться к новым целям. И через такое изображение А.Гогуа получает возможность воспроизведения действительности с различных точек зрения и подходов. Структура повествования в таком случае представляет собой размышления, внутренние монологи, воспоминания различных персонажей.

Как известно, существуют отдельные признаки национального художественного мышления, которые признаются наиболее (если можно так выразиться) неизменными и сохраняются при самых различных обстоятельствах. В числе подобных особенностей можно смело назвать своеобычие сатиры и юмора, отличающее различные народы и являющееся доказательством народного отклика на социальные и будничные явления. Значимость иронических строк, саркастически и выразительно фиксирующих нестандартные животрепещущие обстоятельства, действительно полновесна и существенна в произведениях общекавказского народного фольклора. Причем именно этот жанр помогает объективнее отображать и даже порой корректировать существующие в обществе актуальные про- >

блемы, несмотря на то, что малейшее упоминание о них зачастую было чревато серьезными неприятностями для любого автора периода так называемого социалистического реализма. Этот реализм никогда не был беспристрастным и быть таковым не мог, потому что следовал, повиновался назначенной свыше концепции: история былого обязана пояснять историю современности. То есть все, уже миновавшие, времена и явления исследовались и рисовались лишь в рамках того, насколько они способствовали истолковыванию совершающихся в настоящее время процессов.

В подобной уродливой геенне сталинских гонений абхазский писатель Фазиль Искандер старался (и это ему, несомненно, удавалось) оты-

екать участок для смеха; хохотом, усмешкой словно протянуть руку помощи всем, кто лишен своих прав и мнений, помочь им мужественнее выдержать нечеловеческие несчастья и бедствия, продолжавшие бушевать в сталинском обществе. Таким образом, Фазиль Искандер не уходит в своем творчестве от острых проблем современности, рассматриваемых в сатирическом контексте. Особенно злободневной и идеологически обличающей признается исследователями повесть писателя «Созвездие Козлотура» -произведение, насыщенное жесткой иронией, едкой критикой и чудовищными в своей достоверной нелепости образами. Здесь отчетливо прослеживается не традиционная для литературы соцреализма интонация, налицо совершенно иной пафос - публицистический, политический, подчеркнуто философский, насыщенный идеями, носящими, говоря условно, общечеловеческий, планетарный характер. По сути, это откровенное безжалостное «оголение» современного автору политического строя - расцвета так называемого социализма.

Начиная с первых строк автор, от лица которого ведется повествование. молодой журналист, только что окончивший вуз, признается в собственной излишней профессиональной откровенности и раскаивается в критике, которой он «одарил» стихи собственного редактора. Именно эта критика начальства и явилась действительной причиной, повлекшей за собой «изгнание» его из редакции газеты и все последующие сюжетные события. Уже здесь, в перечислении героем собственных профессиональных неудач и просчетов, допущенных при работе в газете, просматривается некая снисходительная ирония автора-рассказчика по отношению к описываемым событиям, людям и, конечно, к политической системе. Практически все событийно-сюжетные повороты или персонажные представления Фазиль Искандер искусно сообразовывает со сквозной идейно-художественной линией произведения, состоящей в том, чтобы продемонстрировать постепенно вызревающее еще в социалистическом, но уже близком к распаду, обществе постижение обреченности и бессмысленности существующей с начала века, навязанной государством идеологии.

Все подмечаемые автором от имени рассказчика недостатки, очевидно, выстраданы самим Фазилем Искандером за долгие годы работы в этой обезображенной политической системе. Иначе ему не удалось бы говорить обо всем этом столь эмоционально и ощутимо болезненно. Причем профессиональные и карьерные неудачи молодого и горячего рассказчика неизменно, но до определенного момента, сопровождаются неудачами личными, что вызывает у их обладателя вполне естественное желание вернуться на родину - в Абхазию.

Особенно подробно и детализированно на страницах повести Фази-ля Искандера преподносится образ одного из журналистов местной газеты - Платона Семеновича, с именем которого и связывается появление в

числе публикаций заметки о выведении в сельском хозяйстве республики так называемого козлотура. Введением в свое повествование этого животноводческого гибрида и разворачивающимися затем на страницах газеты псевдоучеными прениями Платона Семеновича и возражающего ему автора Фазиль Искандер откровенно высмеивает стремление социалистических властей к ложной показательности, к заоблачным масштабам, к количеству, а не к качеству - во всем. И вот, в результате этих па-фосных стремлений, и появляется в природе данный гибрид, на которого некоторые мечтающие о славе и о легком успехе руководители буквально молятся и связывают с ним, что особенно нелепо, - даже некоторые идеологические установки.

Обобщая, можно заключить, что рассказчик и, вместе с ним, сам автор Фазиль Искандер не ищет и не придерживается какой-либо явно выраженной, политико-идеологической, «красной» или «белой» философии. Порой, прежде чем сформулировать что-либо, поделиться с читателем собственными раздумьями и воззрениями, автор строго обдумает все, вникнет в проблему обстоятельно, углубленно и только после этого выносит подытоживающее соображение - многогранное, в «философской» тональности. По-преимуществу, на страницах повести встает его собственная, кардинально отличная от названных «цветных» типов, но присущая еще его древнему национальному социуму колоссальная человеческая философия, переданная ему его абхазскими предками. У Фазиля Искандера своя частная идеология и, вместе с ней, - специфическая судьба, его внутренний мир, размышления и эмоции (политические, мировоззренческие, идейные и прочие), которые кардинально отличаются от традиционных, принятых на протяжении всего двадцатого века в советском обществе, идеологических, классовых подходов и стандартных художественно-эстетических заготовок.

В основе как зачина, так и финала другой повести Фазиля Искандера («Стоянка человека»), лежит одна и та же сцена на фоне идентичного пейзажа, в обоих случаях овеянная постоянным меланхоличным настроением рассказчика и даже аналогично включающая неизменный персонаж - пастушеский пес Дунай, образ которого уже срабатывает на познание читателем рассказчика и его внутреннего мира. В повести «Стоянка человека» автор, начиная свое обширное повествование о современной рассказчику действительности, нередко обращается к тому, что уже является прошлым для его героев, к событиям, фактам Великой Отечественной войны и сопутствующего, а затем и последующего разгула сталинского террора. Человек, ведущий повествование, оказывается высоко в альпийских горах, у грандиозного обрыва и случайно слышит по радио новость о первом в истории полете смельчака через Ла-Манш на самодельном самолете. Эта весть провоцирует подробные воспоминания рассказчика о его друге,

мечтой жизни которого был именно подобный отчаянный полет. И, собственно, на данных воспоминаниях и строится все дальнейшее содержание повести, развитие которого завершается вновь мыслями и думами автора на той же альпийской скале. Одной из приметных особенностей поэтики романа следует признать то, что персонажи его как бы живут в трех временных измерениях - в настоящем, в прошлом и в будущем. Таким образом, современные читателю факты, явления и процессы, собьп ия без особых затруднений и естественным путем активизируют и провоцируют размышления о былом, память воссоздает полотна прошедшего, реставрирует связанные с ними эмоции и одновременно принуждает раздумывать о времени грядущем.

В значительной мере объемная повесть Фазиля Искандера «Стоянка человека» имеет собственную, достаточно сложную структуру, включающую целый ряд небольших, относительно самостоятельных по сюжету и композиции повествований, которые можно назвать отдельными новеллами. Единственный элемент, объединяющий все это многообразие действий, героев, эпизодов и концепций, - то, что каждая из них так или иначе связана с центральным персонажем всего произведения, в роли которого выступает Виктор Максимович, на протяжении всей жизни мечтавший взлететь. И личность именно этого героя постепенно, но весьма детализи-рованно раскрывается благодаря происходящим в каждой из новелл событиям, а также посредством его встреч с появляющимися в повествованиях персонажами. Однако время от времени автор придает интенсивно разматывающемуся клубку повествования на современную тему явно этнографический оттенок. Так, в данном русле взаимоотношений между персонажами, в тоне назидания порой приводятся народные абхазские поговорки. Либо совсем мелкие, но незримо напоминающие о фольклоре чисто бытовые подробности, к примеру, один из ресторанов в одной из новелл называется «Нарты».

Таким образом, как видно на примере творчества современных абхазских писателей, обозначившаяся в литературе конца 50-х годов XX в. повсеместная тенденция поворота к «человеку социально-конкретному, изображаемому психологически всесторонне»1, и такая черта произведений данного периода, как несомненное разнообразие художественных форм, все эти признаки наиболее значительно обнаружились именно в прозе на современную тему. Перемещение позиций современной проблематики «во главу угла» было обусловлено исторической эпохальностью общественно-идеологических преобразований, повлекших за собой судьбоносные изменения в сфере мировоззренческого и этико-психологичес-кого постижения времени.

1 Зелинский К Путь к человеку // Дружба народов - 1956 - № 4 - С 244

21

Заключение представленной диссертации обобщает исследовательский материал. В результате диссертант приходит к выводу о том, что абхазская литера гура второй половины XX в., несмотря на явную связь с фольклором, эпичность и многообразие тематики, уже была сосредоточена на художественном исследовании особенностей нравственного сознания и нравственных потенций современного человека, которые освещаются в произведениях абхазских и типологически близких к ним северокавказских авторов как комплексное явление, гигантское по своей социальной значимости, имеющее тенденцию к перерастанию в общечеловеческую ценность, относящуюся к судьбам человека и человечества не только в настоящем, но и в будущем.

Основные положения диссертации изложены в следующих публикациях автора:

1. А шуб а А. Е. Фольклор как художественно-структурный фактор формирования и эволюции абхазской прозы (адыго-абхазские литературные параллели). - Майкоп, 2004,2,75 п. л., 44 стр.

2. А ш у б а А. Е. Эпоха и художественный мир личности. Размышления о современной абхазской прозе в ее взаимоотношениях с фольклором и адыгскими литературами. - Майкоп, 2005,4 п. л., 67стр.

3. А шуб а А. Е. Художественные особенности абхазских заговоров (на абхазском языке) / Тезисы докладов. Итоговая сессия ХЬУШ, Сухум, 2004 г.

4. А шуб а А. Е. Об абхазо-адыгских литературно-фольклорных связях (на примере Т. Керашева и М. Лакрба) // сборник трудов докторантов, аспирантов и соискателей АГУ; - Майкоп, 2001, - С. 112 - 115.

5. А шуб а А. Е. Мифологические основы абхазских заговоров / ж. «Алашара», 1998, № 2. С. 117 - 123.

6. А ш у б а А. Е. Заговоры (на абхазском языке) / ж. «Алашара» 2005, № 1, С. 76 -84; ж. «Алашара» 2005, № 3, С. 78 - 83.

А Ш У Б А Лрда Енверович

Фольклор как художественно-структурный фактор формирования и эволюции абхазской прозы

(адыго-абхазские литературные параллели)

АВТОРЕФЕРАТ

Подписано в печать 20.10.2005 г. Формат бумаги 60х84'/|6. Бумага ксероксная. Гарнитура Тайме. Усл. печ. л. 1,0. Заказ № 631. Тираж 100 экз.

Издательство МГТУ 385000, г. Майкоп, ул. Первомайская, 191

№2 08 11

I j

РНБ Русский фонд

2006-4 ч 19378

i

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Ашуба, Арда Енверович

Введение.

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Ашуба, Арда Енверович

Кавказские литературы в своем развитии прошли своеобразный путь. Это объясняется тем, что, судя по имеющимся, но еще немногочисленным исследованиям1, почти все литературы народов Северного Кавказа, выросшие на почве художественных традиций фольклора, испытали двойное влияние - русской литературы, с одной стороны, и традиции восточной поэтики - с другой. Вторым моментом, определяющим особенности развития кавказских литератур, является сходство или полная идентичность их фольклорных истоков. Кавказские литературы относятся к категориям литератур народов, близких по своей исторической судьбе. Общие закономерности социальной и национально-освободительной борьбы горцев Северного Кавказа на очередных этапах исторического развития порождают общность тематики, мотивов, сходные черты в характерах горцев и одинаковые жанры в устном поэтическом творчестве этих народов. Например, мотив абречества, как проявление социального протеста; мотивы борьбы против турецко-крымского владычества, против колониальной политики царизма. Эти мотивы, как правило, выражались в лиро-эпических формах, в жанре историко-героической песни, плача и т.п.

Для адыгов, абхазцев, абазин, осетин, чеченцев, карачаевцев, балкарцев и частично некоторых народов Дагестана величественным достоянием является нартский эпос, занимающий одно из видных мест в мировом эпосе. До первой половины XIX в. произведения нартского эпоса бытовали в устном виде у кавказских народов в различных версиях. Изменялось кое-что тем или другим народом, в соответствии с его представлениями об эстетическом идеале. Но об этом ничего не было известно науке до публикации нартских сказаний на русском языке в прошлом столетии. Фактически научная разработка проблем нартского эпоса началась только лишь в наше время. Единст

1 Далгат У.Б. Фольклор и литература народов Дагестана; Балтии П.И. Из истории карачаевской поэзии; Караева А.И. Становление карачаевской литературы. во сюжетов и сходство композиции произведений нартского эпоса не объясняется генетическим родством адыгов, осетин и карачаевцев. Нартский эпос популярен среди разных народов, живущих на Кавказе. Сходство жизненных условий и связи сблизили культуру народов Северного Кавказа. Это обстоятельство обусловило распространение данного эпоса.

В адыгско-абхазском эпосе нарты-богатыри выступают как богатыри, совершающие в основном добрые деяния, в роли зачинателей или родоначальников отдельных отраслей хозяйства и ремесел. Например, в адыгской Нартиаде кузнец Тлепш делает для людей первый серп и первые клещи, нарт Саусырыко (Сосрыко) добывает для нартов огонь.

Через нартский эпос к волшебной и бытовой сказке, сказаниям, преданиям пришла и традиция эпического повествования, оказавшей значительное влияние на становление повествовательной формы романа. Признавая эпос, как и весь фольклор, грунтом, на котором возникла письменная литература, следует все же отметить, что эпос и роман - далеко не идентичные художественные явления, с разнообразными, далеко не аналогичными технологиями типизации, анализа и синтеза. Так, роман, будучи традиционно признанным эпическим жанром, концентрирует внимание на субъективных, личных качествах персонажа, на развитии частного бытия. По этому поводу Гегель пишет следующее: «Что касается изображения, то и роман в собственном смысле, подобно эпосу, требует полноты жизнесозерцания, его многообразный материал и содержание проявляются в пределах индивидуального события - это и составляет центр всего»1. И рассуждения древнего философа о более общем, по сравнению с романом, художественном явлении - эпическом подходе. «Первое, что надо принять во внимание в этой связи, — это широта развития эпоса. Она находит свое основание как в содержании, так и в форме эпоса. Мы только что наблюдали многообразие предметов, которые относятся к эпическому миру, полностью развитому как со стороны внешней ситуации и

1 Гегель Г.В. Лекции по эстетике - Т. 2. — Книга первая. - М., 1958. - С. 274. окружения, так и в его внутренних силах, влечениях и желаниях духа. Но если все эти стороны принимают форму объективности и реального явления, то каждая из них развивается в самостоятельный внутри себя внешний и внутренний образ, на котором может остановиться в своем описании и изображении эпический поэт, позволяя ему раскрыться во всех его внешних особенностях»1. Абсолютно справедливые размышления ученого остаются злободневными и в современной литературоведческой науке и практике.

Одним из источников, питавших, в частности, абхазскую художественную литературу с момента её возникновения, как уже отмечалось, явился фольклор. В абхазском фольклоре представлены многие жанры - от героических эпических сказаний о богатырях нартах и об Абрскиле до лирических песен и мудрых афоризмов. Как «известно, в адыгской и абхазской Нартиаде редко фигурирует обычное для эпосов многих народов представление о трех мирах. У осетин даже само нартское общество устроено по сходству с Верхним, Средним и Нижним мирами, каждый из которых населен соответствующими существами: верхний - добрыми (богами), нижний - злыми (силами тьмы), средний - людьми и героями. Отсюда, видимо, христианско-языческие боги, ангелы, черти, наиболее густо населяющие данную версию эпоса. Адыгские боги-демиурги (бог-кузнец Тлепш, бог-земледелец Тхага-ледж, бог-пастух Амыш) живут среди нартов; их скорее можно назвать нартами, нежели богами. Космические же божества, за редким исключением, мыслятся весьма абстрактно и редко вмешиваются в жизнь нартов. О подземном мире адыгский эпос почти ничего не знает, как и абхазский»2.

Роман как жанр, миновав многовековую стезю созревания, в результате оказался одной из наиболее масштабных в мировоззренческой и художественной связи конфигураций словесного искусства. Этот факт доказывается возникновением в 60 - 80-е годы XX в. немалого числа заметных художественных работ, и в частности таких романов, как «Буранный полустанок»

1 Гегель. Эстетика. - В 4-х т. - Т. 3. - С. 463.

2 Гутов A.M. Поэтика и типология адыгского нартского эпоса. - М., 1993. - С. 6.

Ч.Айтматова, «Дата Туташхиа» Ч.Амирдджиби, «Закон вечности» Н.Думбадзе, «Твоя заря» О.Гончара, «Царь рыба» В.Астафьева, «И всякий, кто встретится со мной» О.Чиладзе, «Императорский безумец» Я.Кросса и др. Так, как отмечает В.Ш.Авидзба, «абхазские романы 60 - 90-х гг. разнообразны по тематике и изобразительным средствам. Абхазские романы сегодня - это романы автобиографические, исторические, социально-бытовые, романы внутреннего монолога и т.д.»1. На протяжении 60-х гг. были опубликованы следующие прозаические произведения: повесть Ч.Джонуа «Гудиса Шларба» (1955) и рассказ «Белая скала» (1961), сборники рассказов и повестей А.Гогуа «Река спешит к морю» (1957), «Снег и молния» (1963), рассказы и повести А.Джениа в сборнике «Мое горное село» (1960), сборник рассказов Ш.Чкадуа «Пестрота» (1960), повесть А.Возба «Кяхба Хаджарат» (1960) и др. В дальнейшем многие из перечисленных писателей от малых и средних форм прозы перешли к пробам пера в романной форме: Б.Шинкуба «Последний из ушедших» (1973), «Рассеченный камень» (1983), А.Гогуа «Нимб» (1966), «Большой снег» (1985), И.Тарба «Известное имя» (1963), «Солнце встает у нас» (1968), «Глаза матери» (1979), «Начало мира» (1986) и др. В целом, было издано более пятидесяти романов.

Все перечисленные и еще многие идентичные им произведения так или иначе сцементированы с мифом, фольклором или с народным мировосприятием. Многолетний опыт формирования и созревания северокавказских литератур выявил и обнаружил многие грани теоретических проблем, обусловленных развитием художественного мышления различного народов. Вплоть до сегодняшнего дня существует целый ряд сформулированных, но неразрешенных проблем, подразумевающих постижение линии дальнейшего созревания северокавказских литератур и степени воздействия на настоящий процесс национального эпоса. Как справедливо подчеркивает У.Б.Далгат, исследуя особенности развития современных национальных литератур - даге

1 Авидзба В.Ш. Абхазский роман. - Сухум, 1997. - С. 95. станской, абхазской и северокавказской в целом, «фольклор явился связующим звеном, способствовавшим формированию общенациональной поэтической и языковой традиции». И далее: «В каждой национальной литературе общеэпическая традиция нартов получила свое конкретно-историческое и художественно-эстетическое воплощение. Продолжая воздействовать и на литературу народов Кавказа, традиция эта выступает уже в качественно-преобразованном виде».1 В частности, первые абхазские романы «Темыр», «Женская честь» И.Папаскири и «Камачич» Д.Гулиа испытывают сильное влияние фольклора. Так, у Д.Гулиа сюжетно-композиционная структура во многом идентична композиции эпоса «Нарты», а также постоянна характерная для фольклора стилистика изложения. Однако в сюжетах романов «Темыр» и «Женская честь» И.Папаскири в полной мере присутствует как раз новая стилистика, но все еще с широким использованием эпитетов, метафор и других устойчивых устно-поэтических фразеологических единиц.

Вопрос, почему все-таки литература снова и снова возвращается к фольклору, разрешимый, видимо, только на стыке разных наук - этнографии, истории, социологии, философии и литературоведения, остается и сегодня актуальным. Можно считать существенным высказывание К.Султанова, сделанное им в статье «Сложность и многообразие связей». Его позиция в отношении литературно-фольклорной трансформации вполне определенна: «Но даже гипотетически я не представляю себе и отдельного писателя, абсолютно свободного от воздействия фольклора. Подлинный художественный поиск, каким бы новаторским он ни был, удерживает в глубине ощущение первоначала, синтезирует в себе традицию и одновременно ее преодоление». И далее: «Литература развивается не только благодаря, но и вопреки фольклору, причем это вопреки не разрыв, а внутреннее отталкивание, полемика,

О — которая, если вдуматься, тоже есть форма связи» . Таким образом, обраще

1 Далгат У.Б. О некоторых особенностях развития современных национальных литератур // Филологические науки. - 1969. -№ 6. - С. 14-16.

2 Султанов К. Сложность и многообразие связей // Вопр. лит. - 1978. - № 11. - С. 114. ние к фольклорному материалу смело можно считать не слабостью, а именно силой северокавказских литератур.

Данная тенденция вообще чрезвычайно распространена в мировой литературе. Она свойственна как литературам, владеющим старинными обычаями, так и молодым, т.е. младописьменным. Однако, невзирая на частоту производимых научных изысканий, посвященных анализу взаимоотношений литературы и фольклора, значимости национального менталитета в морально-этических воззрениях автора, большинство граней данного явления все еще остаются расплывчатыми, а применяемый в ходе анализа терминологический комплекс до сих пор теоретически не определен и не разграничен. В частности, остается нераскрытым целый комплекс проблем, касающихся роли фольклора в возникновении, становлении и формировании абхазской прозы. И, одновременно, современность обусловливает появление новообразованных идеологических воззрений и убеждений, ставит перед необходимостью уточнить некоторые художественные критерии, пробуждает иные, до сих пор неизвестные идейно-художественные ценности, иные конфигурации национального миросозерцания и т.п. Также здесь следует отметить, что исследование процессов становления различных жанров абхазской прозы, ее композиционно-жанровых модификаций допустимо в более пространном географическом ракурсе, с учетом формирования на протяжении XX в. ряда типологических общностей, к которым возможно отнесение адыгских и других северокавказских литератур. Наряду с абхазской прозой в работе рассматриваются другие варианты Нартиады и литературы близкородственных (адыгских) этносов. Установленные параллели и аналогии позволяют утверждать, что сделанные выводы в отношении фольклорных истоков и типологических связей абхазской прозы можно с полным основанием отнести и к другим северокавказским, особенно, адыгским литературам.

Вообще в современном национальном литературоведении исследование прозаических произведений абхазской литературы, относящихся ко второй половине прошлого века, осуществлялось весьма эпизодически. Преимущественно же работы национальных исследователей посвящены изучению сюжетно-тематической и поэтико-стилевой специфики абхазского нартского эпоса (Ш. Инал-Ипа, X. Бгажба, М. Делба, Ш. Салакаиа и др.). Проблемы же современной абхазской литературы в северокавказском литературоведении практически не затрагивались. Частичное исключение в этом плане составляют критические работы различных исследователей (К.Шаззо, Ю.Тхагазитов, Х.Хапсироков, А.Гутов, Н.Приймакова, С.Байрамукова и др.), изучавших многогранные вопросы северокавказских литератур вообще, - работы, в которых проблемы абхазской прозы лишь оговаривались и упоминались в числе литератур прочих этнических групп (в частности, адыгской)1.

К числу немногих современных монографий, целиком посвященных избранной тематике, можно отнести работы Инал-Ипа Ш. «Заметки о развитии абхазской литературы» (Сухуми, 1967), В.В.Дарсалия «Абхазская проза 20 - 60-х гг.» (Тбилиси, 1980) и В.Ш.Авидзба «Абхазский роман» (Сухум, 1997). Так, во второй из них автор действительно исследует жизнь советской Абхазии в абхазской прозе обозначенного периода, и ему удается обозначить вполне достаточную в своей полноте картину развития повествовательного жанра в абхазской литературе. Также можно назвать таких авторов, как А.Аншба2, Х.Бгажба3, М.Ласуриа4, Ш.Салакая5. Вследствие практического

1 Байрамукова С.К. Поэтика новописьменного исторического романа (на материале литератур народов Северного Кавказа): Дис. . канд. филол. наук. - Майкоп, 2005; Гутов A.M. Поэтика и типология адыгского нартского эпоса. - М.: Наука, 1993; Приймакова Н.А. Жанрово-стилевое богатство адыгского романа об историческом прошлом (поэтика сюжета): Дис. . канд. филол. наук. - Майкоп, 2003; Тугов В.Б. Абазинский роман (фольклорная предыстория, генезис, поэтика) // Труды (Карачаево-Черкесского НИИ экономики, истории, языка и литературы). - Выпуск. 7. -Серия филологическая. - Черкесск, 1973. - С. 5-57; Тхагазитов Ю.М. Эволюция художественного сознания адыгов. - Нальчик: Эльбрус, 1996; Хапсироков X. Жизнь и литература. - М.: OJIMA-ПРЕСС, 2002; Шаззо К. Художественный конфликт и эволюция жанров в адыгских литературах. - Тбилиси: Мецниереба, 1978 и др.

2 Аншба А. Абхазская литература на современном этапе. Проза // Очерки истории абхазской литературы. - Сухуми, 1974; Он же. Размышления о развитии современного абхазского рассказа // Алашара. - 1970. - № 7.

3 Бгажба Х.С. Этюды и исследования. - Сухуми, 1974.

4 Ласуриа М. Границы слова (литературно-критические статьи). Сухуми, 1973.

5 Салакая Ш. В ногу с жизнью // Абхазская литература (краткий очерк). - Сухуми, 1968; Он же. Истоки нашей прозы // Сов. Абхазия. — 1966. — 26 июля. отсутствия непосредственных литературоведческих исследований, могущих выявить некоторую существующую зависимость абхазской прозы от древних эпических традиций, избранную нами для исследования тему можно считать теоретически актуальной.

Современный исследователь романа А.В.Чичерин пишет: «Теория литературы различает только два или три жанра повествовательной прозы. Новелла и роман. Или в русской традиции, - рассказ, повесть, роман. Первое различие их - объемное. При этом рассказ строится на основе одного эпизода или совокупности нескольких эпизодов, повесть - на основе одного события из жизни героев, которое объединяет ряд эпизодов. В романе полнота изображения - совершенно иного рода. Это, прежде всего, история целой человеческой жизни. Иногда жизнь человека изображается от рождения и до старости (Обломов» Гончарова), иногда же представлены те этапы, в которых раскрывается смысл всей жизни человека («Отцы и дети», «Отец Горио»). Поэтому человеческий образ, в рассказе схваченный на лету, в повести раскрытый на основе одного периода жизни, в романе приобретает иной, более сложный вид, он претендует на исчерпывающую глубину. С этим связаны неотъемлемые признаки романа. Прежде всего, роман - наиболее конкретный жанр литературы в смысле сращенности и образной и сюжетной его ткани. Центральный персонаж так тесно связан и полно сопоставлен с рядом других персонажей, что и они становятся фигурами первого плана. Так устанавливается одинаковое значение ряда персонажей романа. Обстоятельства места и времени приобретают не ту второстепенную и вспомогательную роль, которые характерны для рассказа и повести, а гораздо более существенную роль»1.

Именно приведенными признаками и особенностями различных прозаических жанров и был обусловлен выбор объекта данного диссертационного исследования, коим явилось прозаическое творчество (в частности, ро

1 Чичерин А.В. Возникновение романа-эпопеи. - М., 1958. - С. 3 - 4. маны и повести) таких ведущих абхазских писателей 50 - 80-х гг., как Георгий Гулиа, Фазиль Искандер, Баграт Шинкуба, Иван Тарба, Алексей Гогуа и некоторых других. Материалом послужили две основных группы прозаических произведений названных писателей: во-первых, исторические романы (либо романы на историческую тему), во-вторых, романы (либо повести) на современную для авторов тему.

Некоторые, уже упоминавшиеся северокавказские авторы в собственных статьях и монографиях время от времени касаются вопросов воздействия фольклора на происходившую и происходящую сегодня эволюцию национальных литератур и, в частности, национальной прозы. Однако в данной диссертации впервые предпринимается попытка выявления фольклорных истоков и типологических связей непосредственно абхазской прозы именно периода 50 - 80-х гг. XX века, попытка определения степени влияния адыго-абхазского фольклора на развитие жанрово-композиционной системы абхазской прозы в сопоставлении с близкородственными (в частности, с адыгскими) литературами. Именно в этом и состоит научная новизна диссертации. Таким образом, подвергая рассмотрению абхазскую прозу в сравнительно-типологическом контексте, в сопоставлении с историей и развитием общеадыгских и северокавказских литератур, мы делаем попытку в своеобычном, национальном и, одновременно, в общем, общероссийском ключе затронуть тезис о ее значимости для отечественного литературного процесса. В результате некоторые теоретические материалы данного исследования смогут быть использованы в будущем при составлении общеобразовательных программ по национальной и отечественной литературе, при разработке учебных пособий, при проведении спецкурсов и т.д., что предоставит возможность органично применить существующую историческую прозу и прозу на современную тему в целях разрешения актуальных проблем нашего времени. В этом и состоит практическая значимость исследования.

Методологическую и теоретическую базу исследования составляют труды отечественных, зарубежных и северокавказских ученых, литературоведов, таких, как С.Абитова, В.Авидзба, А.Аншба, В.Апухтина, Аристотель, С.Байрамукова, Х.Баков, М.Бахтин, Х.Бгажба, Л.Бекизова, В.Белинский, Г.Белая, Р.Бикмухаметов, Гегель, А.Гутов, У.Далгат, В.Даралия, Ш.Инал-Ипа, В.Ковский, В.Кожинов, Л.Колобаева, Г.Ломидзе, Т.Манн, У.Панеш, М.Пархоменко, Н.Приймакова, В.Пропп, Ш.Салакая, К.Султанов, Ю.Суровцев, А.Схяляхо, Л.Тимофеев, Х.Тлепцерше, В.Тугов, Ю.Тхагазхитов, Х.Хапсироков, В.Цвинариа, Т.Чамоков, К.Шаззо и других.

Методы исследования обусловлены проблематикой работы, многообразием прозаических форм в абхазской литературе, необходимостью изучения значительного исторического, художественного и литературоведческого материала; при этом использовались типологический, сравнительно-исторический, системно-аналитический принципы анализа художественного произведения. Подобный подход в исследовании национальной прозы позволяет выявить общие закономерности литературно!^ процесса, а также национальное своеобразие каждой из литератур адыго-абхазской языковой группы, входящих в одну типологическую общность. Здесь взаимопроникают диахронный и синхронный подходы, на пересечении которых особенно четко выявляются новые грани самопознания литературы, и абхазской прозы, в частности. В процессе определения целей и задач данного диссертационного исследования необходимо было учитывать указанные факторы.

Таким образом, целью исследования было поставлено выявление степени влияния фольклора, а также типологических связей на развитие прозаических жанров абхазской литературы на протяжении 50 - 80-х гг. XX в. и, соответственно, определение, с учетом имеющейся критической литературы, уровня развития национальной прозы на сегодняшний день.

Поставленные цели потребовали решения следующих задач:

1. Определение содержания и уровней фольклорной ориентации абхазской прозы, процесса становления этих ориентаций, их современного состояния, т.е. исследование этих уровней в сравнительно-типологическом аспекте путем рассмотрения идейно-художественной структуры наиболее типичных произведений абхазской прозы.

2. Непосредственное выявление форм и характера влияния сюжета и композиционно-образной системы на методологию художественного осмысления писателями общей философии бытия в образах исторических лиц и личностей (в произведениях на историческую тему), а также социальных закономерностей современности (в произведениях на современную тему), содержащих внутренние приметы обозначенного в общенародной судьбе временного периода.

На защиту выносятся следующие основные положения:

1. Проза в абхазской, как и в северокавказских литературах, основана на явных национальных традициях, которые, в свою очередь, включают целый ряд типологически общих и национально-своеобразных признаков, неизменно отражающихся на композиционно-образной системе различных жанров (в частности, романа, повести).

2. Родство адыго-абхазских литератур обусловлена, в первую очередь, общностью традиций единого устного народного творчества, в частности, эпоса «Нарты», который является определяющим для данной языковой группы носителем художественной системы фольклора, его эстетических принципов.

3. Прозаические произведения абхазской, как и других младописьменных литератур, заимствовали из фольклора темы, сюжеты, отдельные образы, исторические факты, имена и т.д., а со временем в прозе появляются элементы национального менталитета, духовно-нравственные установки, идеология народа, благодаря чему литература все объективнее воссоздает этнопсихологический облик народа.

4. Интерес к судьбе отдельной личности, к ее индивидуальной истории, который возникает в 60 - 70-е гг. XX в., является методологически обусловленным не только влиянием всей отечественной литературы, но и схожестью в изображении человека как в древней новелле, так и в современной прозе, т.е. в абхазском фольклоре также зачастую центром повествования оказывается частный, индивидуальный человек.

5. Параллельно с очевидной субъективизацией повествования в абхазских произведениях 60 - 80-х гг. начинают просматриваться нехарактерные для обязательно оптимистичной прозы периода соцреализма негативные черты существующих политической, идеологической и экономической систем. Учет подобных, имевших место в литературе последних десятилетий смелых нововведений, необходим для построения новой объективной истории абхазской и, в целом, отечественной прозы.

Именно характер избранной темы и связанная с ним логика подбора материала предопределили выбор структуры исследования. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографии. *

Заключение научной работыдиссертация на тему "Фольклор как художественно-структурный фактор формирования и эволюции абхазской прозы"

Заключение

Как справедливо подчеркивает У.Б.Далгат, исследуя особенности развития современных национальных литератур - дагестанской, северокавказской, абхазской, «фольклор явился связующим звеном, способствовавшим формированию общенациональной поэтической и языковой традиции». И далее: «В каждой национальной литературе общеэпическая традиция нартов получила свое конкретно-историческое и художественно-эстетическое воплощение. Продолжая воздействовать и на литературу народов Кавказа, традиция эта выступает уже в качественно-преобразованном виде».1 И именно благодаря этой, общеэпической традиции нартов исторический роман в литературах Северного Кавказа и, в частности, в абхазской литературе, с момента зарождения и на протяжении 30 - 50-х гг. XX в. был эпически повествовательным, т.е. строго объективным, а сюжет развивался хронологически последовательно, будучи в большинстве случаев однолинейным.

Однако в национальную прозу (романы, повести, рассказы) уже в послевоенные годы масштабно и детализированно вводится колоссальный этнографический и фольклорный материал, на протяжении всего повествования в произведениях абхазских авторов постоянно, незримо либо явно присутствуют элементы древней абхазской народной литературы, культуры и этикета.

Эпически насыщенные, полномасштабные исторические романы Георгия Гулиа и Баграта Шинкуба, вместившие столь значительное содержание, воссоздавшие целую эпоху в судьбе абхазского народа, при всей массовости действия утверждают значение личности, и поэтому для них расстановка фигур, изображение характеров в движении представляются важнейшими моментами художественной структуры.

1 Далгат У.Б. О некоторых особенностях развития современных национальных литератур // Филологические науки. - 1969. -№ 6. - С. 14-16.

Далее, в 60-е гг. XX в. жанрово-композиционный строй произведений северокавказской прозы усугубляется и модифицируется в сторону разнообразия, писатели результативно стараются максимально полно охватить подлинные исторические факты, действительно случавшиеся на протяжении существования собственных народов, и изобразить порой реальные исторические личности. Именно так, в глобальном движении героев и эпохи в их единстве к новому духовно-философскому содержанию абхазским писателям - авторам произведений исторической прозы - удается реализовать в своем творчестве давно опробованную отечественными писателями концепцию художественного исследования национальных типов в их историческом движении. Концепция уже существовала, и в середине двадцатого века она продуктивно реализовалась практически во всех северокавказских литературах, в том числе и в абхазских.

Однако, наряду с явным историзмом, в абхазском народном фольклоре также зачастую центром повествования становится частный, индивидуальный человек. В ходе развития фольклора с древнейших его форм к позднейшим его образцам очевидно постепенное движение от эпоса, в котором изображается все нерасчлененное общество, к волшебной (фантастической) сказке, герой которой воплощает в себе социальную силу феодального общества, к сказаниям, преданиям, анекдотам, в которых на первый план выдвигается индивид, частный человек. Таким образом, в на протяжении рассматриваемого периода (60 - 80-е гг. XX в.) в литературе эпицентром художественного изучения становится «частное», проецирующееся на «общественное» и «всеобщее». Отсюда и изменения в характере художественного исследования, усиление в нем аналитического начала.

Причем фабула произведений Георгия Гулка, Фазиля Искандера, Баграта Шинкуба и других авторов 60 - 80-х гг. часто перебивается воспоминаниями, философско-нравственными размышлениями и лирическими переживаниями героев и самого автора. Рассказ от третьего лица при этом трансформируется в заинтересованный комментарий того или иного персонажа. На первый план выходят и становятся действенными средствами художественного показа несобственно прямая речь, внутренний монолог, сновидения и всякого рода психологические ассоциации. Писатели пытаются, зачастую эффективно, таким образом соединить синтез лирики и эпоса с глубоким анализом действительности.

Однако одновременно с очевидной «психологизацией» повествования в абхазской прозе второй половины XX в. начинают просматриваться отнюдь не характерные для строго ограниченной идеологически заданной литературы соцреализма картины, отображающие действительно негативные черты существующих политической, идеологической и экономической систем. Различного рода болезненные размышления авторов (Г.Гулиа, Ф.Искандер) о культе личности вождя неизбежно вызывают в главном герое связанную с ними отчетливую неуверенность в правоте нынешней власти. Причем жесткий и безапелляционный объективизм автора по отношению к советской власти, к ее идеологии и к ее «достижениям» зачастую проявляется при помощи сатирических и иронических строк, саркастически, выразительно фиксирующих нестандартные животрепещущие обстоятельства, и воплощающих в себе реакцию общественности на всевозможные социальные и будничные явления.

Таким образом, абхазская литература второй половины XX в. была, несмотря на многообразие тематики, сосредоточена на художественном исследовании особенностей нравственного сознания и нравственных потенций современного человека, которые исследуются в произведениях абхазских и типологически близких к ним северокавказских авторов как комплексное явление, гигантское по своей социальной значимости, имеющее тенденцию к перерастанию в общечеловеческую ценность, относящуюся к судьбам человека и человечества не только в настоящем, но и в будущем.

Список научной литературыАшуба, Арда Енверович, диссертация по теме "Фольклористика"

1. Абитова С. К высотам реализма: Проблема развития адыгской прозы. - Черкесск: кн. изд-во, 1968. - 103 с.

2. Абитова С. Реалистический метод и фольклорные традиции в адыгских литературах // Тр. Карач.-Черк. НИИ эк-ки, ист., яз. и лит. Вып. 6. -Черкесск: Карач.-черк. отделение ставроп. кн. изд-ва, 1970. - С. 207-243.

3. Абуков К. Ступени роста. М.: Сов. Россия, 1982. - 206 с.

4. Абхазская литература (краткий очерк). — Сухуми, 1968.

5. Абхазские сказания / Сост. Б.Шинкуба. Абгосиздат, 1961. - 136 с.

6. Авидзба В. Абхазский роман. Сухум, 1997. - 263 с.

7. Авидзба В. О романах Алексея Гогуа // Актуальные вопросы абхазо-адыгской филологии. Сухуми, 1997. - С. 171 - 172.

8. Агрба В. Абхазская поэзия и устное народное творчество. — Тбилиси, 1971.-158 с.

9. Адамович А., Гранин Д. Блокадная книга. М., 1982. - С. 42.

10. Ю.Алексанян Е. Углубление психологизма // Вопр.лит. 1983 . - № 12.-С.31.

11. П.Анкваб В.П. Становление и развитие абхазской прозы. Сухум: Алашара, 1979. - 230 с. - На абх. яз.

12. Аншба А. Абхазская литература на современном этапе. Проза // Очерки истории абхазской литературы. Сухум: Алашара, 1974. - С. 213 -256.

13. Аншба А. Размышления о развитии современного абхазского рассказа // Алашара. 1970. - № 7. - С. 84.

14. Аншба А. Современное село по прозе И.К.Тарба и Б.В.Шинкуба // Изв. Абх. ин-та яз., лит. и ист. им. Д.И.Гулиа АН ГССР. Т. 1. - Тбилиси, 1972.-С. 35-36.

15. Апухтина В. Современная советская проза. — М.: Высшая школа, 1977.-176 с.

16. Аристотель. Поэтика (Об искусстве поэзии) / Пер. с древнегреч. В.Г.Аппельрота. М.: Гос. изд-во худ. лит., 1957.-182 с.

17. Арнаудов М. Психология литературного творчества. М., 1970.

18. Арутюнов JI. Национальный мир и человек // Советская литература и мировой литературный процесс. Изображение человека. М.: Наука, 1972. -460 с.

19. Байрамукова Н. Баграт Шинкуба: Очерк творчества. М.: Сов.писатель, 1981. - 248 с.

20. Байрамукова С.К. Поэтика новописьменного исторического романа (на материале литератур народов Северного Кавказа): Дис. . канд. филол. наук. Майкоп, 2005. - 159 с.

21. Баков X. Социалистический реализм и некоторые вопросы развития романа в адыгских младописьменных литературах // Традиции и современность. Черкесск, 1986. - С. 45-56.

22. Барабаш Ю. Мгновения вечности: Об исторической прозе Георгия Гулиа // Гулиа Г. Романы. М.: Худож. лит., 1980. - 430 с. - С. 3 - 12.

23. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Наука, 1975.504 с.

24. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Наука, 1979.241 с.

25. Бгажба X. Этюды и исследования. Сухуми, 1974. - С. 237 - 238.

26. Бгажба Х.С., Зелинский K.JI. Дмитрий Гулиа (критико-биографический очерк). Сухуми, 1965. - 155 с.

27. Бекизова JI. О роли фольклорного наследия в становлении черкесской литературы // Тр. Карач.-Черк. НИИ эк-ки, ист., яз. и лит. Вып. 6. -Черкесск: Карач.-черк. отделение ставроп. кн. изд-ва, 1970. - С. 339-354.

28. Бекизова JI. От богатырского эпоса к роману. Национальные художественные традиции и развитие повествовательных жанров адыгских литератур. Черкесск: Карач.-Черк. отд-ние Ставроп. кн. изд., 1974. - 288 с.

29. Белая Г. Художественный мир современной прозы. М.: Наука, 1983.- 191 с.

30. Белинский В.Г. Полн. собр. соч. в 13-ти тт. М.: Акад. наук СССР, 1953-1955.

31. Берков П.Н. О многонациональном характере советской литературы // УЗ ЛГУ. Серия филологических наук. Вып. 16. - М.: Наука, 1949.

32. Бикмухаметов Р. Орбиты взаимодействия. М.: Сов. писатель, 1983. -239 с.

33. Бочаров А. Круги художественного конфликта // Вопр. лит. 1974. -№5.-С. 41-71.

34. Воробьева Н., Хитарова С. На новых рубежах. М., 1974. - С. 131.

35. Гегель. Эстетика. В 4-х т. - Т. 3. - М.: Искусство, 1971. - 620 с.

36. Гогуа А. Река спешит к морю. М., 1960. - С. 34.

37. Головко В. Русская реалистическая повесть: герменевтика и типология жанра. М.-Ставрополь, 1995.-С. 12.

38. Горький A.M. Собр. соч. в 30-ти тт. Т. 6. - М.: Гослитиздат, 1961.

39. Гулиа Г. Повести и рассказы. М.: Худож. лит., 1956. - 615 с.

40. Гулиа Г. Пока вращается земля. Каштановый дом. Водоворот. — М.: Худож. лит., 1963.-584 с.41 .Гулиа Г. Романы. М.: Худож. лит, 1980. - 430 с.

41. Гулиа Г. Чашка чая и капля дождя: Рассказы. М.: Мол. гвардия, 1980.-335 с.

42. Гутов A.M. Поэтика и типология адыгского нартского эпоса. М.: Наука, 1993. - 207 с.

43. Гутов A.M. Художественно-стилевые традиции адыгского эпоса. -Нальчик: Эль-фа, 2000. 220 с.

44. Далгат У.Б. Литература и фольклор. М.: Наука, 1981. - 303 с.

45. Далгат У.Б. О некоторых особенностях развития современных национальных литератур // Филологические науки. 1969. - № 6. - С. 14 - 16.

46. Дарсалия В. Абхазская проза 20-х 60-х годов. - Тбилиси: Мецниереба, 1980. - 176 с.

47. Джапыуа 3. Нартский эпос абхазов: Сюжетно-тематическая и поэти-ко-стилевая система. Сухум: Алашара, 1995. - 184 с.

48. Джопуа Т.Ш. Формы повествования в современной абхазской прозе: Автореф. дисс. . к.филол.н. -М., 1987. 17 с.

49. Добренко Евг. Соцреализм в поисках «исторического прошлого» // Вопр. лит. 1997. -Янв.- февр. - С. 52.

50. Дымшиц Ал. Добрый и веселый талант // Гулиа Г. Пока вращается земля. Каштановый дом. Водоворот. М.: Худ. лит, 1984. - 584 с. - С. 5 - 14.

51. Зелинский К. Путь к человеку // Дружба народов. 1956. - № 4. - С.244.53.3ухба C.JI. Произведения Ивана Тарбы // В поисках художественного слова. Сухум: Алашара, 1987. - С. 49 - 89. - На абх.яз.

52. Иванова JI.B. Современная советская проза о Великой отечественной войне.-М., 1979.

53. Инал-Ипа Ш. Заметки о развитии абхазской литературы. Сухум: Абгосиздат, 1967.

54. Инал-Ипа Ш. Из истории абхазской литературы. Сухум: Абгосиздат, 1961. - 434 с. - На абх.яз.

55. Инал-Ипа Ш. Новое слово в абхазской прозе // Сов. Абхазия. 1967. - 22 февр.

56. Искандер Ф. Слово об Алексее Гогуа // Гогуа А. Дикая азалия: Повести и рассказы. М.: Худож. лит., 1989. - С. 3 - 4.

57. Искандер Ф. Стоянка человека: Повести и рассказы. М.: Правда, 1991.-480 с.

58. История советской многонациональной литературы. В 6-ти тт. / Гл. ред. Г И Ломидзе. - М.: Наука, 1972.

59. Караева З.Б. Формы эпического повествования в современной многонациональной прозе. Черкесск: Карач.-Черкесск. отделен Ставроп. кн. изд-ва, 1983.-120 с.

60. Кедров К. Созвездие Искандера // Русский курьер. 2004. - 11 марта.

61. Ковский В. Литературный процесс 60 70-х гг. - М.: Наука, 1983.336 с.

62. Ковский В. Пафос гуманизма: Современная советская литература и духовный мир личности. М.: Знание, 1985. - 127 с.

63. Кожинов В. Роман-эпос нового времени // Теория литературы. Основные проблемы в 1964.

64. Кожинов В. Статьи о современной литературе. М.: Сов. Россия, 1990.-544 с.

65. Колобаева JI.A. Концепция личности в русской литературе рубежа XIX XX вв. - М.: Изд-во МГУ, 1990. - 336 с.

66. Костанов Д. Адыгейская литература 30-х и начала 40-х годов // Вопросы истории адыгейской советской литературы. В 2-х кн. - Кн. 1. - Майкоп, 1979.

67. Костанов Д. Некоторые вопросы становления и развития адыгейской советской литературы // Ученые записки. Майкоп: кн. изд-во, 1964. - Т. 3.-С. 5-24

68. Костанов Д. Рождение адыгейской советской литературы и ее первые шаги (20-е годы) // Вопросы истории адыгейской советской литературы. Майкоп, 1979. - С. 35-57

69. Кузьменко Ю. Чтобы передать богатство нашей жизни // Вопр.лит. -1977.-№4.-С. 38.

70. Кунижев М. Истоки нашей литературы. Майкоп, 1978.

71. Кучерская М. Очеловечивание человека // Российская газ. 2004. -4 марта.

72. Ладария М. Размышление о 4-х романах // Сов. Абхазия. 1966. - 3июля.

73. Ласуриа М. Границы слова (литературно-критические статьи). -Сухуми, 1973.

74. Литературный энциклопедический словарь / Под общ. ред. В. М. Кожевникова, П. А. Николаева. М.: Сов. энциклопедия, 1987. - 750 с.

75. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. 3-е изд. — М.: Сов. литература, 1979. -233 с.

76. Ломидзе Г. Единство и многообразие. М.: Наука, 1960. - 243 с.

77. Ломидзе Г. Интернациональный пафос советской литературы. — М.: Наука, 1967.-421 с.

78. Ломидзе Г.И. Нравственные истоки подвига. — М., 1985.

79. Манн Т. Собр. соч. В 10 тт. - Т. 10.

80. Машбаш И.Ш. От фольклора к письменной литературе // УЗ АНИИ. Т. 7. Литература и фольклор. - Майкоп, 1968. - 184 с.

81. Меграбян Л. Художественная концепция Кавказа в русской литературе и творчестве адыгских писателей-просветителей / Автореферат дис.канд. фил. наук. Майкоп, 1999. - 20 с.

82. Мелетинский Е. Происхождение героического эпоса. М.: Изд-во восточн. лит., 1963.

83. Митин Г. Художник из Апсны // Лит. газ. -1971.-3 февр. 86.0сновы теории литературы. М.: Наука, 1986. - 448 с. 87.0черки истории абхазской литературы. - Сухуми, 1974. - 283 с.

84. Панеш У. Типологические связи и формирование художественно-эстетического единства адыгских литератур. Майкоп: кн. изд-во, 1990. -285 с.

85. Папаскири И. Женская честь. Сухуми, 1967.

86. Папаскири И. К долгой жизни. М.: Сов.писатель, 1948.

87. Папаскири М. Пусть люди знают. Сухуми, 1974.

88. Пархоменко М. Обновление традиций. М.: Наука, 1970. - 231 с.

89. Пархоменко М. Рождение нового эпоса // Вопр. лит. 1972. - № 5. -С. 3-28.

90. Пасынков JI. О романе И.Папаскири / Папаскири И. К долгой жизни. -М., 1948.

91. Приймакова Н.А. Жанрово-стилевое богатство адыгского романа об историческом прошлом (поэтика сюжета): Дис. .канд. филол. наук. Майкоп, 2003. - 163 с.

92. Приймакова Н.А. Сюжет как важнейший элемент поэтики адыгского исторического романа. Майкоп: изд-во МГТИ, 2001. - 53 с.

93. Приключение Сасрыквы и его 99 братьев. М., 1962. - С. 73.

94. Проблемы адыгейской литературы и фольклора. Майкоп: кн. изд-во, 1984.-Вып. IV.-168 с.

95. Проблемы психологизма в советской литературе. Д.: Наука, 1970. -394 с.

96. Пропп В.Я. Морфология сказки. М.: Сов. писатель, 1969. - 185с.

97. Пропп В.Я. Русский героический эпос. М.: Сов. писатель, 1976. -284 с.

98. Пропп В.Я. Фольклор и действительность. Избранные статьи. -М.: Наука, 1976.-325 с.

99. Салакая Ш. Абхазский народный героический эпос. Тбилиси: Мецниерба, 1976. - 184 с.

100. Салакая Ш. В ногу с жизнью // Абхазская литература (краткий очерк). Сухум: Алашара, 1968. - С. 93 - 141.

101. Салакая Ш. Истоки нашей прозы // Сов. Абхазия. 1966. - 26июля.• 106. Салакая Ш. Предисл. к кн.: Папаскири И.Г. «Женская честь». 1. Сухуми, 1967.-С. 8-9.1. Si

102. Сотников А. Ржавеет мой абхазский язык // Новые известия. -2004. 1 марта.

103. Современная русская советская литература: Лит. процесс 50 80-х гг. / Под ред. А.Г.Бочарова и Г.А.Белой. - М.: Просвещение, 1987. - 256 с.

104. Султанов К. Преемственность и обновление. М.: Знание, 1985.64 с.

105. Султанов К. Пробиваясь к заветному смыслу. // Лит. Россия. 1988.- 15 июля.-С. 9.

106. Султанов К. Сложность и многообразие связей // Вопр. лит. -1978.-№ 11.-С. 114.

107. Суровцев Ю. В 70-е и сегодня: Очерки теории и практики современного лит. процесса. М.: Сов. писатель, 1985. - 574 с.

108. Суровцев Ю. Что же такое «ускоренное развитие» нац. литератур. // Вопр. лит. 1968. - № 4. - С. 32-51.

109. Схаляхо А. Идейно-художественное становление адыгейской литературы. Майкоп: кн. изд-во, 1988. - 284 с.

110. Схаляхо А. Рождение строк. Майкоп: кн.изд-во, 1981.

111. Схаляхо А. Ступени развития. Майкоп: кн.изд-во, 1974.

112. Схаляхо А. Правда жизни мера творчества. - Майкоп: кн.издво,

113. Тадеуш М. Личность и общество. М.: Прогресс, 1973. - 276 с.

114. Тарба И. Известное имя. Тбилиси, 1969.

115. Тарба И. Солнце встает у нас. М., 1970.

116. Тимофеев Л. И., Тураев С. В. Словарь литературоведческих терминов. М.: Просвещение, 1974. - 509 с.

117. Тимофеев Л. Основы теории литературы. Учеб. пособие для студентов пед. ин-тов. Изд. 4-е, испр. М.: Просвещение, 1971. - 464 с.

118. Тимофеев Л.И. Советская литература. Метод. Стиль. Поэтика. -М., 1964.-353 с.

119. Тлепцерше X. К вопросу о зарождении жанра повести в адыгейской литературе // Проблемы адыгейской литературы и фольклора. Вып. IV. - Майкоп: Кн. изд-во, 1984. - С. 151-168.

120. Тлепцерше X. На пути к зрелости. Адыгейская повесть: традиции и новаторство. Краснодар: кн. изд-во, 1991. - 175 с.

121. Тлехас Б.Г. Некоторые аспекты развития общественных отношений и их отражение в бытовых сказках и сказаниях народов Северного Кавказа // Проблемы адыгейской литературы и фольклора. Майкоп: Адыгея, 1998.-280 с.

122. Толгуров 3. X. В контексте духовной общности. Нальчик: Эльбрус, 1991.

123. Тугов В.Б. Формирование исторического романа (на материале северокавказских литератур) // Традиции и современность: метод и жанр. -Черкесск, 1986. С. 17 - 54.

124. Тхагазитов Ю. Время собирать камни?.: Полем, заметки//Эльбрус. 1988. - № 1. - С. 92-98.

125. Тхагазитов Ю.М. Эволюция художественного сознания адыгов. -Нальчик: Эльбрус, 1996. -256 с.

126. Унарокова Р.Б. Народная песня в системе традиционной культуры адыгов: Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Махачкала, 1999. - 43 с.

127. Фольклорно-литературные и языковые связи как фактор развития культур народов Северного Кавказа. Ч. 2. - Черкесск: Изд-во КЧРИП-КРО, 1994.-58 с.

128. Фоменко JI. Роман-эпопея А.Н.Толстого «Хождение по мукам».-М., 1958.

129. Хакуашева М.А. Метафизический герой адыгского эпоса (онтологический аспект). Майкоп, 1996.

130. Хапсироков X. Жизнь и литература: Сб.ст. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. - 303 с.

131. Хапсироков X. Некоторые вопросы развития адыгских литератур. Ставрополь, 1964. - 142 с.

132. Хапсироков X. Пути развития адыгейских литератур. Черкесск, 1968.-243 с.

133. Храпченко М. Художественное творчество, действительность, человек. М., 1976.

134. Хут Ш.Х. Несказочная проза адыгов. Майкоп, 1989.

135. Цвинариа В. Некоторые вопросы развития современной абхазской прозы // Изв. Абх. ин-та яз., лит. и ист. им. Д.И.Гулиа АН ГССР. Т. V. -Тбилиси, 1976.

136. Цвинариа В. Старое и новое в абхазском рассказе // Алашара. -1970.-№11.

137. ЧамоковТ. В ритме эпохи. Нальчик: Эльбрус, 1986. - 184 с.

138. Чамоков Т.Н. В созвездии сияющего братства. М,: Современник, 1976. -255 с.

139. Чапчахов Ф. Страна души // Гулиа Г. Чашка чая и капля дождя: Рассказы. М.: Молод, гвардия, 1980. - 335 с. - С. 3 - 6.

140. Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч. в 15-ти тт. Т. 2. - М.: Гослитиздат, 1949.

141. Чупринина Ю. Для неулыбчивой отчизны // Итоги. 2004. - 16нояб.

142. Шаззо К. Адыгейская советская литература на современном этапе (1957-1978 годы) // Вопросы истории адыгейской советской литературы. -Майкоп: кн. изд-во, 1979. 176 с.

143. Шаззо К. В контексте новой действительности // Сов. Дагестан. — 1989.-№3.-С. 66-69.

144. Шаззо К. Новые рубежи // Проблемы адыгейской литературы и фольклора. Майкоп: кн. изд-во, 1988. - С. 3-25

145. Шаззо К. Художественный конфликт и эволюция жанров в адыгских литературах. Тбилиси: Мецниереба, 1978. - 90 с.

146. Шаззо К.Г. Ступени. Исхак Машбаш: жизнь и творчество. Майкоп: Адыгейское книжное издательство, 1991. - 240 с.

147. Шаззо Ш.Е. Преодоление кризиса. Майкоп: изд-во МГТИ, 2001.-44 с.

148. Шинкуба Б. Проза. М.: Сов. писатель, 1988. - 544 с.

149. Эйхенбаум Б. О прозе. О поэзии: Сб. ст. Л.: Худож. лит., 1986.456 с.

150. Эльберд М. Большая надежда и большое разочарование // Ка-бард.-Балкар, правда. 1966. - 5 июня

151. Юлдашева В. Эффект духовно-эстетического родства в современной прозе. Майкоп: Изд-во МГТИ, 2000. - 56 с.

152. Якименко Л. Бессмертный подвиг народа и наша литература // Оружием слова: Сборник статей. М.: Худож.лит., 1978. - 416 с. - С. 215254.

153. Ясперс Карл. Смысл и назначение истории. Изд. 2-е. - М.: Республика, 1994.-324 с.