автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.05
диссертация на тему: Французское литературоведение 60-70 гг.

Текст диссертации на тему "Французское литературоведение 60-70 гг."

МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ /4 им.М.В.ЛОМОНОСОВА

На правах рукописи

КОСИКОВ Георгий Константинович

ФРАНЦУЗСКОЕ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ 60-70 гг.: ОТ СТРУКТУРАЛИЗМА К ПОСТСТРУКТУРАЛИЗМУ (проблемы методологии)

Специальность 10.01.05 - Литературы народов Европы, Америки и Австралии

Диссертация вJвидeJЩЧнoг^дoloaдa_________

на соискание ученой степени доктора филологических

наук

президиум Рос^т

-пение от ШЩ .....МОСКВА Т

-.' Айл ученую степень ДОК .

г~

Ч - г " ■•■'С: Г СТА

:99- YO/

Диссертация выполнена на кафедре истории зарубежной литературы филологического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова.

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор И.П. Ильин доктор филологических наук, профессор А.Н. Николюкин доктор филологических наук, профессор И.О. Шайтанов

Ведущая организация - Институт мировой литературы им. A.M. Горького РАН

заседании диссертационного совета Д.053.05.13 в Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова. Адрес: 119899, Москва, Воробьевы горы, МГУ, 1-ый корпус гуманитарных факультетов, филологический факультет.

С диссертацией в виде научного доклада можно ознакомиться в библиотеке филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.

Диссертация в виде научного доклада разослана « /%> €¿£¿4 1998г.

Ученый секретарь диссертационного совета,

Защита состоится

1998 г. в 16.00 час. на

кандидат филологических наук, доцент

%6Ю- 99

3 - ' 4 *

ч Литературный процесс XX века наряду с "традиционными" произведениями, вписывающимися в привычные жанровые рамки, породил целый массив "экспериментальных" текстов, свидетельствующих о настоящей "революции поэтического языка" (Ю. Кристева), корни которой уходят еще в прошлое столетие. Начиная по крайней мере со времен Лотреамона и Малларме в литературе возникла и окрепла (в творчестве таких разных писателей, как Джойс или сюрреалисты, Х.Л. Борхес или У. Эко) настойчивая тяга к саморефлексии и самообъяснению, будь то стремление развенчать романтический • миф об авторе-демиурге или демистифицировать само произведение как неразложимое смысловое единство, или, разложив это единство на "приемы", оспорить право читателя наслаждаться художественной иллюзией, обливаясь настоящими слезами над заведомым вымыслом.

Этот и многие другие феномены литературной интроспекции невозможно понять, если оставаться в пределах имманентного ряда самой литературы, ибо они теснейшим образом вписываются в общий процесс философского и научно-гуманитарного самоанализа европейской культуры последних двух столетий. Верно, конечно, что о "литературе без авторов" красноречиво рассуждали сами авторы — такие, например, как П. Валери или Х.Л. Борхес, и что Т.С. Элиот, будучи талантливым поэтом, все же отдавал явное предпочтение "традиции" перед "индивидуальным талантом", однако верно и то, что задолго до них, еще полтора столетия назад, филолог Э. Ренан писал: "Думаете ли вы, что возвысите национальную эпопею, если откроете имя того жалкого индивида, который ее сочинил?... Что значат для меня незначительные слоги его имени?", как верно и то, что на рубеже веков немецкий искусствовед Г. Вёльфлин предложил "историю искусства без имен", что русские формалисты хотели сделать "героем" литературоведения не автора, но "прием"; не говоря уже о новейших идеях "смерти автора" (Р. Барт, М. Фуко) и "поэтики без имен" (Ж. Женетт, Ц. Тодоров).

Этот пример показывает, что современная литература и гуманитарная рефлексия о ней давно развиваются не обособленно и даже не параллельно, а в процессе тесного взаимовлияния и взаимопроникновения. Так было уже в начале века, когда, скажем, русский футуризм вызвал к жизни целое литературоведческое направление — "формальную школу", так обстоит дело и в конце столетия, когда европейский постмодернизм стал одним из стимулов возникновения постструктуралистской философии, которая, в свою очередь, активно повлияла на творчество многих писателей; более того, сегодня теоретические модели прямо внедряются в художественную практику (Борхес, Роб-Грийе, Эко, Рикарду, Кристева и др.) и, становясь фактами истории литературы, сами требуют теоретического метаописания. Ныне взаимопереходы стали возможны не только между отдельными гуманитарными науками, но и между наукой и литературой; логическое продолжение структурализма, писал Р. Барт, может состоять лишь в том, чтобы воссоединиться с литературой — стать литературой в той же мере, в какой "литература уже есть и всегда была наукой" ("От науки к литературе") — этот тезис Барт доказал всем своим творчеством. Вот почему современная история литературы уже не может быть предметом изящной causerie и любительских спекуляций. Рассчитывать на успех она вправе только в том случае, если станет рассматривать свой предмет в свете насущных проблем философского и гуманитарного знания.

Сегодня уже вполне очевидно, что с философской и литературоведческой точки зрения структурализм и постструктурализм останутся одной из важнейших примет европейской культуры второй половины XX века.

Взлет структурализма в 60-е гг. был стремительным, популярность — необыкновенной, а успех — длительным и устойчивым: вплоть до начала 80-х гг. такие мэтры структурализма как Кл. Леви-Стросс, Ж. Лакан, Р. Барт и М. Фуко оставались бесспорными "властителями дум" не только французской, но и значительной части западной интеллигенции.

^Французский структурализм, возникший как реакция на методологическое отставание гуманитарных наук, имел целью их модернизацию — перевод с эмпирико-описа-тельного на теоретический уровень. Впрочем, подобные попытки делались и раньше, однако известно, что опыт перестройки "наук о духе" по модели "наук о природе", предпринятый в XIX веке, не только не привел к успеху, но и позволил обнаружить нередуцируемость гуманитарного знания (работы В. Дильтея, В. Виндельбанда, Г. Риккерта). С другой стороны, уже в XX в. различные философские школы, стремившиеся подчинить себе гуманитарное знание, вносили в него спекулятивную проблематику, но отнюдь не приближали к идеалу научности. Вот почему, завязывая новый "диалог разума и опыта", французский структурализм резко отталкивался как от естественнонаучного каузализма, так и от любых философских построений, — во-первых, от традиционной метафизики с ее субстанциализмом, во-вторых, от иррационализма и интуитивизма (сильного во Франции благодаря влиянию А. Бергсона) и, в третьих, — от "синтетического гуманизма", нашедшего наиболее полное воплощение в "Критике диалектического разума" (1960) Ж.-П. Сартра.

(^Методологический импульс, приведший к возникновению гуманитарного структурализма, — это идеал новой научности, обретенной, казалось, соссюровским и постсоссюровским (Пражский лингвистический кружок, структурная фонология Н.С. Трубецкого и P.O. Якобсона, глоссематика Копенгагенской школы) языкознанием благодаря тому, что Соссюру удалось выделить в многоформной речевой деятельности специфический предмет лингвистики ("язык") и, установив в нем необходимые (а не случайно-эмпирические) внутренние связи, создать адекватный этому предмету исследовательский метод. В данном отношении роль Кл. Леви-Стросса как "отца французского структурализма" заключалась не только в том, что он первым применил аналитический аппарат языкознания (фонологическую модель) к нелингвистическому материалу ("Элементарные структуры

родства", 1949), но и, главное, в том, что он сформулировал фундаментальное теоретическое допущение, согласно которому "культура обладает строением, подобным строению языка"1. Эта установка открывала путь для переноса лингвистических, а затем и структурно-семиотических методов в любые гуманитарные науки в той мере, в какой они получали возможность выделять в своем материале "язык" и "речь", "диахронию" и "синхронию", "варианты" и "инварианты" и т.п. В 50-60-е гг. структурализм стремительно перекинулся в социологию культуры (Л. Гольдман), в психоанализ (Ж. Лакан), в социальную философию (Л. Альтюссер) и в литературоведение (Р. Барт и др.). Унификация гуманитарных наук под знаком лингвистики

— такова была методологическая установка структурализма.

Именно структурализм стал оплотом "новой критики"

— широкого литературоведческого движения, объединившего в 60-е гг. представителей столь разных направлений, каковыми являлись фрейдистская "психокритика" (Ш. Морон), феноменология (С. Дубровский), "тематическая критика" (Ж. Пуле, Ж.-П. Ришар, Ж.-П. Вебер, Ж. Старобинский), сложившаяся под влиянием Г. Башляра, "генетический структурализм" Л. Гольдмана и его школы и др.

Эта консолидация была связана с несколькими обстоятельствами. При всех — весьма заметных — расхождениях между "неокритиками" их объединяло существование одних и тех же противников. Это, во-первых, сильный во Франции, восходящий к Сент-Бёву, романтический психологизм, ставивший знак равенства между "внутренним миром" автора и смыслом его произведения, во-вторых, это литературно-критический импрессионизм и интуитивизм (традиция Бергсона, представленная в свое время такими видными критиками, как П. Суде, А. Тибоде, аббат Бремон) и, главное, в-третьих, позитивистская "университетская критика", со времен Брюнетьера и Лансона занимавшая командные высоты во французском "официальном литературоведении", но уже давно растратив-

Л(?у/'-Лгамл.у С/. АтЬгоро1о§1е ^гис^игак, Р., 1958, р.79.

шая свой теоретический пафос2 и с неподдельным равнодушием взиравшая на эпистемологические революции, происходившие окрест. "Новая критика" подняла знамя исподволь вызревавшего бунта всех гуманитариев-маргиналов против самолегитимировавшейся власти академического традиционализма, "университетской" науки и образования, противопоставив позитивистскому атомизму принцип холизма (внутренней целостности объектов).

Именно принцип холизма лежит в основе структурализма как конкретно-научного метода, уверенного в возможности объективного познания "человеческой реальности" и представленного двумя основными вариантами — "жестким" и "мягким".]

{^Методология "жесткого", сциентистского структурализма, непосредственно ориентированного на лингвосемиоти-ческие модели Соссюра, Якобсона и Ельмслева, заключалась в том, чтобы "по ту сторону" эмпирического бытия культурных объектов обнаружить лежащие в их основе имманентные абстрактные единства ("языки", или "коды"), а затем формализовать их с помощью структурно-семиотических методов. Этот подход, сформулированный в антропологических работах Леви-Стросса 40-60-х гг. ("Элементарные структуры родства", 1949; "Печальные тропики", 1955; "Дикарское мышление", 1962 и др.) и перенесенный на фольклорный и литературный материал в таких программных статьях, как "Структура и форма. Размышления над одной работой Владимира Проппа" (1960) и "«Кошки» Шарля Бодлера"

2 В данном отношении характерно свидетельство Ц. Тодорова: когда в 1963 г. двадцатичетырехлетний выпускник Софийского университета предстал перед деканом Сорбонны и попросился на факультет, где изучают "теорию литературы", то услышал обескураживающий ответ: "Декан посмотрел на меня так, словно я — инопланетянин, и чрезвычайно холодно сказал, что у него на факультете теорией литературы не занимаются и заниматься не собираются" (Цит. по: Dosse F. Histoire du structuralisme, v. I, P., 1992, p.230).

(совместно с Р. Якобсоном, 1960), был доведен до логического конца в литературной семиологии А.-Ж. Греймаса ("Структурная семантика", 1965; "О смысле", 1970; "Мопассан, семиотика текста", 1976), его учеников и последователей (Ж.-К. Коке, М. Арриве, Ж.-Л. Удебин, Ф. Ратье и др.), издавших, в частности, коллективный сборник "Очерки семиотической поэтики" (1972)^ Высокая степень имманентизма отличает также структурную нарратологию К. Бремона ("Логика повествовательного текста", 1973), равно как и структурно-семиотические работы Р. Барта 60-х гг. ("О Расине", 1963; "Основы семиологии", 1965; "Введение в структурный анализ повествовательных текстов", 1966; "Система моды", 1967р>

(Умеренный структурализм представляли в первую очередь Ж. Женетт ("Фигуры", 1966) и Ц. Тодоров ("Литература и значение", 1967; "Поэтика", 1968; "Грамматика Декамерона", 1969; "Введение в фантастическую литературу", 1970; "Поэтика прозы", 1971 и др.), причем Тодорову принадежала особая роль: именно он познакомил парижских интеллектуалов с работами русской формальной школы, издав антологию "Теория литературы, тексты русских формалистов" (1965), способствовав возникновению во Франции структурного варианта общей поэтики. К умеренному структурализму следует отнести и ряд исследований по текстовой семиотике (Н. Рюве, Л. Мешонник, А. Миттеран, К. Шаброль и др.), стилистике (теория "стилистических полей" П. Гиро, " стилистика отклонений" Ж. Коэна) и риторике ("Общая риторика" группы "мю") и др. Охотно используя лингвосемиотические методы, все эти авторы, однако, не чуждались влияний, шедших из других источников — от немецкой "морфологии культуры", от стилистики Л. Шпитцера и т.п. /

' Парадокс сциентистского структурализма заключался в том, что его рационалистическая утопия, стремившаяся отгородиться от любой философии, сама, причем едва ли не сразу же, превратилась в разновидность философского учения, состоящего в очевидном родстве с позитивизмом. В самом деле,

утверждая, что философия нужна лишь до тех пор, пока "наука не обрела достаточной силы, чтобы ее заменить"3, что гуманитарные науки следует поставить в положение, "подобное физическим и естественным наукам, доказавшим, что лишь в такой форме может осуществляться познание"4, структурализм лишь воспроизводил методологические тезисы, известные со времен О. Конта, Э. Ренана или Г. Спенсера. Разница заключалась лишь в том, что "старые" позитивисты онтологизиро-вали каузальный детерминизм, а структуралисты — детерминизм имманентный, но в обоих случаях дело шло о "смерти субъекта" и о "смерти автора": вопрос заключался лишь в способах их "умерщвления".

В 60-е гг. казалось, что структурализм занял доминирующее положение в гуманитарной области не только благодаря успешной полемике с феноменологической "философией сознания" (П. Рикёр) и экзистенциалистской "философией субъекта" (Ж.-П. Сартр), но и потому, что добился убедительных практических результатов: структуралисты, как и представители "новой критики" в целом, сумели по-новому прочесть едва ли не всю европейскую литературу от Средних веков до XX столетия — поэзию трубадуров (П. Зюмтор), творчество Боккаччо (Ц. Тодоров), Монтеня (Ж. Старобинский), Корнеля (Ж. Руссе, С. Дубровский), Расина (Р. Барт, Ш. Мо-рон, Л. Гольдман, Ж. Старобинский), Руссо (Ж. Старобинский), Шодерло де Лакло (Ц. Тодоров), Нерваля и Малларме (Ж.-П. Ришар), Жарри (М. Арриве), Валери (Ж.-П. Вебер), Пруста (Ж. Пуле, Ж. Женетт), "новый роман" (Р. Барт, Л. Гольдман, Ж. Женетт, Ж. Рикарду) и др.; более того — писатели из группы "Тель Кель" предприняли дерзкую попытку создать "структуралистский роман" — тексты, рефлектирующие над собственным структурным устройством ("Драма" Ф. Соллерса, проза Ж. Рикарду и Ж.-П. Фая и др.).

Lévi-Strauss Cl. Tristes tropiques, P., 1955, p. 45.

4 Lévi-Strauss. L'Homme nu, P., 1970, p. 570.

Эти успехи на какое-то время сделали незаметным тот радикальный сдвиг, который наметился внутри структурализма уже в конце 50-х-начале 60-х гг.: доклад "«Генезис и структура» и феноменология" Ж. Деррида сделал в 1959 г., а в 1963 г. была опубликована его первая собственно постструктуралистская статья "Сила и значение", за которой последовали такие программные работы, как "Фрейд и сцена письма" (1966), "Театр жестокости и закрытие репрезентации" (1966) и в особенности "Структура, знак и игра в дискурсе гуманитарных наук" (1966), непосредственно критикующая методологию Леви-Стросса (эти и другие статьи первой половины 60-х гг. были объединены автором в сборник "Письмо и различие", 1967). 3

В отличие от структуралистов, постструктуралисты с самого начала заняли открытые философские позиции. В программных книгах Ж. Деррида ("О грамматологии", 1967; "Рассеяние", 1972; "Окраины философии", 1972; "Позиции", 1972; "Шпоры, стили Ницше", 1978; "Почтовая открытка, от Сократа до Фрейда и далее", 1980; и др.), Ж. Делёза ("Различие и повтор", 1969; "Логика смысла", 1970; "Анти-Эдип", 1972), М. Фуко периода "археологии знания" ("Археология знания", 1969) и "генеалогии власти" ("Надзирать и наказывать", 1975; "Воля к знанию", 1976) и Ж.-Ф. Лиотара ("Постмодернистский удел", 1979; "Распря", 1984) было, во-первых, показано, что структуралистский рационалистический сциентизм представляет собой один из современных вариантов "философии тождества" (через Гегеля восходящий к Платону), а во-вторых, был сделан решительный поворот от этой философии в сторону иррационалистической "философии различия", ориентировавшейся на Ницше и Хайдеггера. .

Постструктуралисты стремились не столько опровергнуть, сколько "свести с ума" (Ж. Делёз) структурализм, не дискредитировать, но "децентрировать" структ�