Функции средств передвижения в художественном мире Н.В. Гоголя

Вранчан, Елена Витальевна

автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Функции средств передвижения в художественном мире Н.В. Гоголя

Год: 2011
Автор научной работы: Вранчан, Елена Витальевна
Ученая cтепень: кандидата филологических наук
Место защиты диссертации: Новосибирск
Код cпециальности ВАК: 10.01.01

450 руб.

Диссертация по филологии на тему 'Функции средств передвижения в художественном мире Н.В. Гоголя'

Полный текст автореферата диссертации по теме "Функции средств передвижения в художественном мире Н.В. Гоголя"

ВРАНЧАН Елена Витальевна

ФУНКЦИИ СРЕДСТВ ПЕРЕДВИЖЕНИЯ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ МИРЕ Н.В. ГОГОЛЯ

Специальность 10.01.01 - русская литература, (филологические науки)

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

- 1 ДЕК 2011

Новосибирск 2011

005004113

Работа выполнена на кафедре русской литературы и теории литературы федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Новосибирский государственный педагогический университет»

Научный руководитель: доктор филологических наук

Мароши Валерий Владимирович

Официальные оппоненты: доктор филологических наук

Лебедева Ольга Борисовна; кандидат филологических наук Морозова Наталья Геннадьевна

Ведущая организация: ФГБОУ ВПО «Томский государственный

педагогический университет»

Защита состоится 20 декабря 2011 года в 16 часов на заседании диссертационного совета Д 212.172.03 по защите диссертаций на соискание ученой степени кандидата филологических наук в ФГБОУ ВПО «Новосибирский государственный педагогический университет» по адресу: 630126, г. Новосибирск, ул. Вилюйская, 28. www.nspu.net.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ФГБОУ ВПО «Новосибирский государственный педагогический университет» по адресу: 630126, г. Новосибирск, ул. Вилюйская, 28.

Автореферат опубликован на сайте ФГБОУ ВПО «Новосибирский государственный педагогический университет» « » ноября 2011 г. www.nspu.net.

Автореферат разослан « /-7»

нотаря 20! 1 г..

Ученый секретарь диссертационного совета г■■ :>—

кандидат филологических наук, профессор Е.Ю. Булыгина

Общая характеристика работы

Диссертация посвящена исследованию функций и семантики средств передвижения в художественном мире Н.В. Гоголя. В изображении этих транспортных средств проявляется один из ключевых принципов гоголевской поэтики - принцип метаморфозы, «тотальной превращаемости» (М.Н. Виролайнен). Гоголь с его неприятием времени, «антитемпоральной агрессией» (М. Вайскопф), становится носителем идеи изменчивости мира и человека.

Оставаясь элементами предметного мира Гоголя, образы средств передвижения подчинены «амплитуде удивительного» (А.П. Чудаков), являющейся общим свойством гоголевской предметности. Это обеспечивает как возможность непредсказуемых изменений, так и наращиваний семантического объема в контексте его произведений. Транспортные средства в его мире, с одной стороны, представляют быт и национальную культуру эпохи, с другой - являются маркером исторической и социальной динамики. Однако главное состоит в том, что все транспортные средства у Гоголя становятся проекцией экзистенциальных переживаний писателя и его творческой рефлексии.

Актуальность исследования обусловлена усиливающимся интересом к интерпретации средств передвижения в культурно-историческом, историко-семиотическом и мифопоэтическом аспектах и недостаточной степенью изученности этой проблемы на материале прозы Гоголя. Изображение у него транспортных средств отражает особую биографическую, бытовую, творческую и экзистенциальную значимость всего, что связано с дорогой и передвижением.

Биографическая значимость транспортного средства связана для Гоголя с самим процессом путешествия, которое стимулировало активность писателя или спасало его от затянувшегося творческого кризиса. Художественное значение изображения средств передвижения - в силу их сложной структуры -обусловлено у Гоголя их предельной многозначностью. Во-первых, они являются одним из элементов его детализированного предметного мира, которому свойственна риторичность, гротескность изображения. Во-вторых, они вписаны в архаическую сюжетную схему «вечного возвращения» героя и его инициации, в круговорот ритуалов смерти и обновления. В-третьих, они используются как неотъемлемый элемент сюжетного события, связанного в значительной степени с пересечением персонажем какой-либо пространственной границы, или со встречей с другим персонажем. В-четвертых, они обусловлены самим типом художественного пространства, в котором движутся персонажи, и необходимостью введения медиативных компонентов в систему художественных подпространств, миров или хронотопов. В-пятых, средства передвижения могут выступать в роли персонажей (конь, ведьма, черт), которые помогают другим героям преодолеть границу между бытовым и волшебным, «своим» и «чужим» мирами (полет кузнеца на черте, богослова на ведьме, езда казака на лошади). Позднее (в

повестях1842 г.) они становятся и коррелятами социального статуса тех или иных персонажей.

Специфически гоголевским является соотношение повествования и движения героя в пространстве или сюжетные корреляции всех перемещений героя («пошла писать губерния»). На этом уровне образы средств передвижения по сути становятся фактором формирования метанарратива, создавая эффект символического переплетения самого метанарратива и аллегорически осмысленного пути героя. Мы будем называть этот аспект «метатекстовым», имея в виду не отделенность текста и комментария (метатекста) к нему, а, напротив, вписанность такого комментария в повествование о въезде в город и перемещениях героя, в систему имен персонажей (Колесо, Доезжай-не-доедешь), в идиоматику текста («пошли писать дичь и глушь»), В создании метатекста участвует не только автор, но и герой: авторская рефлексия по поводу сюжета героя оказывается помноженной на рефлексию самого героя по поводу собственного пути и по поводу микросюжетов эпизодических персонажей (например, по поводу списка крепостных крестьян Собакевича). Такая многоаспектность гоголевских средств передвижения по-новому актуализирует специфику значимых элементов его вещного мира, характеризующегося свойством «общей странности» (А.П. Чудаков).

История изучения вопроса. В историко-литературной и историко-культурной традиции транспорт далеко не сразу стал рассматриваться литературоведами как элемент литературного быта русских писателей и их художественного мира. Уже в достаточно ранних опытах травелога как один из ключевых моментов оформляется метонимическая связь транспортных средств с более объемными темами - дороги и пути. Эти темы получили отражение в жанре путевых записок, начиная с античности: например, в описаниях путешествий Геродота, ученых, сопровождавших Александра Македонского, в жанре «хожений» паломников в чужие страны («Хождение Даниила русския земли игумена», «Хождение за три моря» А. Никитина). В Новое время, наряду с документальными записками о реальных путешествиях, создавались уже собственно писательские травелоги, где основной задачей повествования становилось изображение дорожных впечатлений и размышлений автора как событий его внутреннего мира. Наиболее существенное влияние на становление подобных травелогов оказали «Сентиментальное путешествие» (1768) Л. Стерна, «Итальянское путешествие» (1816-1829) И.В. Гете, а в России - «Путешествие из Петербурга в Москву» (1790) А.Н. Радищева и «Письма русского путешественника» (179)) Н.М. Карамзина. В отличие от документальных записок о путешествиях, в которых авторское внимание фокусировалось на наиболее точном описании географических, бытовых и культурных реалий, в литературных путешествиях внимание автора было сконцентрировано, прежде всего, на переживаниях и впечатлениях его рассказчика.

В русской литературе первой половины XIX века транспортные средства становятся частью пространственного и предметного мира не только русской

прозы («Странник» А.Ф. Вельтмана, «Коляска» Н.В. Гоголя, «Тарантас» В.А. Соллогуба), но и русской поэзии («Коляска» П.А. Вяземского, «Телега жизни» A.C. Пушкина, «Тройка» H.A. Некрасова). При этом функции транспортных средств дифференцируются в соответствии с типом повествовательного дискурса - социально-утопическим, романтическим, авантюрным, биографическим и фантастическим. Повествовательный аспект разного типа литературных путешествий рассматривается в работах Ю.В. Манна, А. Шенле, И.В. Банах.

Творчество Гоголя лежит в зоне смены литературных парадигм первой половины XIX века. Гоголь преломляет разные элементы языковых парадигм: фольклорные, сентиментально-романтические, натуралистические, а транспортные средства становятся поливалентными с точки зрения их стилевой принадлежности. В этом отношении чрезвычайно актуальна работа Л.Я. Гинзбург «Литература в поисках реальности», в которой рассматриваются общие стилевые тенденции русской литературы. Каждая литературная эпоха связана с пересмотром отношений в системе оппозиции: литература / действительность. Это проецируется на характер изображения вещи у Гоголя, творчество которого закладывает эстетические основы натуральной школы и русского реализма. Периодически в литературе происходит процесс деформализации языка. Мера условности пересматривается и меняется. По мнению Гинзбург, каждая эпоха приносит новое отношение к материальному миру. В дореалистических стилях изображение вещи «ориентировано на общие родовые признаки», а в реалистических - на частности. Динамика этих изменений в языке литературы хорошо видна в изображении предметного мира Гоголя вообще и транспортных средств как элементов этого мира в частности.

В литературоведении очень мало работ, которые посвящены интерпретации транспортных средств. Наиболее подробно транспортные средства описывает Ю.А. Федосюк. Он характеризует их как часть энциклопедии русского быта XIX в., классифицируя по разновидностям: комфортабельные, щегольские, дорожные. Р.Г. Тименчик, Е. Фарино, Ю. Левинг рассматривают транспортные средства в историко-семиотическом аспекте. О.М. Фрейденберг, В.Н. Топоров и отчасти Е. Фарино - в мифопоэтическом аспекте. В ходе рассмотрения средств передвижения в указанных аспектах исследователи указывают на фольклорно-мифологический и литературный контекст, в котором возникают разные виды транспортных средств, выполняющие внешнюю (бытовую) и внутреннюю (метафорическую) функции, но не систематизируют их в творчестве отдельного автора или в рамках одного произведения. В качестве исключения можно назвать лишь комментарии к роману A.C. Пушкина «Евгений Онегин», выполненные Ю.М. Лотманом, А.П. Чудаковым, В.В. Набоковым. Комментаторы рассматривают средства передвижения в «Евгении Онегине» комплексно: в историко-культурном, историко-семиотическом и историко-литературном аспектах.

В отечественном гоголеведении средства передвижения чаще всего становятся предметом осмысления (Е.А. Смирновой, Ю.М. Лотманом,

Ю.В. Манном, В.М. Марковичем, А.Х. Гольденбергом и др.) в связи с анализом разных аспектов хронотопа дороги и способов передвижения в нем. Исключением является статья Л.И. Сазоновой «Литературная генеалогия гоголевской птицы-тройки». Л.И. Сазонова рассматривает символические обертоны образа «птицы-тройки». К краткой предметной характеристике экипажа обращаются В. Гитин и Е.Г. Падерина. Они рассматривают образ коляски в одноименной повести Гоголя «Коляска». В поле внимания В. Гитина находятся метонимические связи, возникающие в повести между образами героя и коляски. Образ коляски осмысливается как предметное воплощение образа героя. В работе Е.Г. Падериной ключом к осмыслению образа коляски становится один из основных принципов гоголевской поэтики - фигура фикции.

Характеристика средств передвижения в художественном мире Гоголя может осуществляться в разных аспектах - хронотопическом, мифопоэтическом, жанрово-стилевом, повествовательном, сюжетном, персонажном. Это позволит выявить и разные художественные модальности в реализации сюжета путешествия (сказочно-мифологическую, романтическую, авантюрную).

Предмет исследования - изображение средств передвижения как непременного атрибута путешествующих или «мобильных» героев в творчестве Гоголя.

Объект исследования - проза Н.В. Гоголя и парадигма прозаических текстов конца XVIII - начала XIX вв., имеющих отношение к контексту исследуемой проблемы.

Научная новизна исследования определяется, прежде всего, тем, что сами по себе средства передвижения как элемент бытовой культуры и тем более как элемент эстетической реальности становились предметом осмысления лишь в единичных случаях. Сколько-нибудь устойчивой традиции их осмысления в литературоведении пока не сформировалось. Сам функциональный диапазон средства передвижения в художественном тексте не определен, как и не определен механизм семиозиса образов средств передвижения в разных художественных системах, осмысление образа транспортного средства на пересечении разных уровней текста: художественное пространство, художественное время, повествование, сюжет, герой, метанарратив и т.д.

В представленной работе средства передвижения впервые рассматриваются в контексте творчества отдельного автора. Их изображение осмысливается как с точки зрения законов художественного мира Гоголя, так и в контексте русской прозы начала XIX века. Основная цель исследования заключается в рассмотрении функционального диапазона средств передвижения в художественном мире Н.В. Гоголя.

Задачи исследования:

1) выявление стилевых тенденций в изображении транспортного средства как образа вещного мира в контексте прозы Гоголя и русской прозы конца XVIII - начала XIX веков;

2) раскрытие архаической природы персонажных и предметных образов средств передвижения (коня, лодки, повозки), их медиативной функции в фольклорно-мифологическом контексте произведений Гоголя;

3) анализ сюжетных функций средств передвижения в традиционном контексте романтического путешествия-испытания и трансформации этих функций в системе локальных хронотопов (ярмарочном, казацком, идиллическом) в произведениях Гоголя;

4) рассмотрение различных типов соотнесенности персонажа и транспортного средства в творчестве Гоголя (характерологического, репрезентативного, метасюжетного, метанарративного);

5) анализ аллегорического аспекта семантики средств передвижения на уровне нарратива и метанарратива прозы Гоголя.

Материалом для исследования послужила преимущественно проза Н.В. Гоголя и литературные путешествия конца XVIII - первой половины XIX вв. Материалом первой главы стали как отдельные произведения писателя, так и тексты литературных путешествий конца XVIII века, проза первой половины XIX вв., переписка Гоголя, путевые очерки, физиологические очерки, поэтические тексты начала XIX века. Во второй главе анализируется проза Гоголя 1820-30-х годов в мифологическом и фольклорном контексте. В третьей главе - ранняя проза Гоголя с привлечением эпического контекста. В четвертой главе - Петербургские повести, поэма «Мертвые души».

Методология данной работы базируется на принципах анализа литературного произведения, разработанных в русле историко-литературного, структурно-семиотического, сравнительно-исторического методов. В разработке темы диссертационного исследования для нас были важны работы Л.Я. Гинзбург, посвященные осмыслению динамики процессов формализации и деформализации в литературном языке первой половины XIX века; исследования А.П. Чудакова в области поэтики предметности; различные аспекты поэтики художественного пространства, рассмотренные в трудах М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана, Д.С. Лихачева, В.Н. Топорова; исследования в области мифопоэтики О.М. Фрейденберг, А. Афанасьева, В.Я. Проппа; работы

A. Шенле и В.И. Банах, посвященные поэтике травелога. Кроме того, исследование опиралось на работы тех авторов, которые занимались различными аспектами творчества Н.В. Гоголя и русской литературы XIX века:

B.М. Марковича, Ю.В. Манна, Е. Фарино, С.А. Гончарова, А.Х. Гольденберга, А.И. Иваницкого, В.А. Зарецкого, В.Э. Вацуро, Е.Г. Падериной, Е.К. Никаноровой, А. Шенле, И.В. Банах, Л.А. Ходанен и других.

Положения, выносимые на защиту:

1. В догоголевской литературной традиции средства передвижения крайне редко становятся предметом отдельного внимания. Даже в жанрах путевых очерков и литературных путешествий (Радищев, Карамзин, Вельтман и др.), где транспортное средство является неотъемлемым атрибутом сюжета, диапазон средств передвижения крайне ограничен, а в их изображении преобладают черты метафоричности, дедуктивности. Образы средств передвижения, в

соответствии с нормами дедуктивной поэтики, условны, развеществлены. Их функциональный спектр крайне ограничен.

2. Диапазон средств передвижения (конь, лодка, воз, повозка, таратайка, бричка, дрожки, телега, коляска, карета, тарантас, экипаж и др.), введенных в литературу творчеством Гоголя, несопоставим с диапазоном средств передвижения ни одного из предшественников, современников писателя. Этим диапазоном охвачены разные эпохи, культуры, типы хронотопов. Средство передвижения, его связь с героем, сюжетом, типом пространства становятся дополнительной «единицей измерения» в ценностной системе гоголевского художественного мира.

3. Изображение средств передвижения у Гоголя связано как с общими стилевыми тенденциями русской литературы 30-40-х годов XIX века (процесс деформализации художественного языка, отказ от эстетических ограничений и запретов, особое внимание к сфере «внеэстетического»), так и с индивидуально гоголевскими. С одной стороны, образы средств передвижения у Гоголя могут быть почти натуралистически конкретными. С другой - в основе их образности лежит «амплитуда удивительного» (художественный принцип гоголевской предметности), провоцирующая непредсказуемые метаморфозы транспортных средств и обеспечивающая им свойство «странных» предметов. Стилевая амбивалентность средств передвижения содержит в себе потенциал расширения и усложнения их функций в художественном мире Гоголя.

4. В догоголевской традиции нарратив литературного путешествия или путевых очерков менее всего отражает реалии конкретного пути и дорожной инфраструктуры (к которой относятся и средства передвижения). Он осложнен вставными рассказами, поэтической риторикой повествователя, а средство передвижения обычно становится метафорой творческого процесса и дает выход творческой рефлексии автора. Гоголевский травелог отличается гораздо большей структурной сложностью: для него характерны, с одной стороны, бытописательная конкретика, с другой - метафорическая связь с деформациями дорожного пространства и сюжетными перипетиями героев; наконец - выход на уровень метанарратива, который реализуется имплицитно, без декларативности, характерной для предшественников Гоголя.

5. В сюжетном плане гоголевский травелог связан с архаическим мотивом: испытание героя в пути (мотив бури на море / бурана в степи). Используя в своей биографии традиционную модель романтического путешествия героя на корабле, писатель тем самым реализует и свой жизнетворческий сюжет. Однако, романтический мотив плавания-испытания получает у позднего Гоголя более прозаическую транскрипцию: авантюрный сюжет путешествия-испытания, совершаемого в экипаже (коляске, повозке).

6. У раннего Гоголя средства передвижения (конь, лодка) обнаруживают их сказочно-мифологическую природу: выполняют функцию посредника (медиатора) между бытовым и волшебным пространствами. Той же природы ассимилятивные связи коня с образами чёрта, птицы, метлы, кочерги, являющимися его функционально-метафорическими заместителями.

В «Мертвых душах» образ коня отчасти сохраняет свою мифологическую природу (путешествие Чичикова и его «тройки» через «зону смерти»), отчасти трансформируется в плута-дублера (чубарый конь в упряжке Чичикова), соотнесенного с образом героя-плута.

7. Художественный образ транспортного средства и его функциональный диапазон (стилевая, сюжетная, нарративная, социально-репрезентирующая, характерологическая, ритуально-мифологическая, метанарративная и др. функции) различным образом реализуются в конкретных типах гоголевского пространства: в карнавально-амбивалентном - ярмарочном; эпико-героическом - казацком; статичном и бессобытийном - идиллическом; статусном и миражном - петербургском; поливалентном «русском» пространстве - в поэме «Мертвые души».

8. В поэме «Мертвые души» разветвленная метафорика, связанная с семантикой «движения», «коня», «упряжки», «колеса», «повозки», пронизывает все уровни сюжета, пространства, образы персонажей (и прежде всего - образ главного героя), ткань повествования. В поэме выстраивается корреляция образов: Чичиков-тройка-бричка; Русь-тройка.

Идиоматика «духа» объединяет символику заглавия поэмы и образ движения чичиковской брички («качает иногда во весь дух»; «неслась духом»), Метасюжетный уровень повествования реализуется как метафора жизненного пути героя.

9. В «Мертвых душах» повествование о путешествии становится предметом рефлексии не только автора, но и героя. Статус метатекстуальных маркеров повествования приобретают лексемы - «колесо» и «околесица». В контексте поэмы слово «околесица» становится знаком бессмысленного коловращения, перехода от энергии движения («стук колес») к его энтропии («околесица»), от волевого усилия («доезжай») к констатации тупика («не доедешь»), формируя метанарративный план поэмы.

Теоретическая значимость исследования состоит в том, что в диссертационном сочинении была рассмотрена принципиальная многозначность средств передвижения: предметных, мифопоэтических, персонажных, сюжетных, рефлексивных образов художественного мира Н.В. Гоголя. В связи с рассмотрением способов передвижения героя по-новому актуализированы разные типы хронотопа, сюжета и система персонажей. Раскрыта корреляция динамики метанарратива и движения персонажей в художественном пространстве. Транспортные средства осмысляются как один из универсальных медиаторов разных уровней произведения и могут стать аллегорией текстопостроения в целом. Достоверность результатов исследования обеспечивается опорой на большой научно-исследовательский материал (224 источника), тексты (36 источников) и словари (6 источников).

Практическая значимость исследования определяется возможностью использования результатов исследования в учебном процессе при подготовке основных и специальных курсов по истории русской литературы первой половины XIX века, при разработке спецсеминара, спецкурсов по творчеству Гоголя.

Апробация работы. Основные положения и результаты исследования были представлены в виде научных докладов на аспирантских семинарах филологического факультета НГПУ, а также на следующих конференциях: на Третьих Филологических чтениях (НГПУ, Новосибирск, ноябрь 2004); на Всероссийской конференции студентов, аспирантов, молодых ученых «Наука. Технологии. Инновации» - НТИ - 2006, направление «Гуманитарные науки и современность» (НГТУ, Новосибирск, декабрь 2006), на Восьмых Филологических чтениях (НГПУ, Новосибирск, октябрь 2007); на Всероссийской конференции с международным участием «Проблемы трансформации и функционирования культурных моделей в русской литературе» (ТГПУ, Томск, февраль 2008); на Девятых Филологических чтениях (НГПУ, Новосибирск, октябрь 2008); на научной конференции, посвященной 200-летнему юбилею Н.В. Гоголя (ТГУ, Томск, ноябрь 2008); на научной конференции, посвященной 200-летнему юбилею Н.В. Гоголя (ОГПУ, Оренбург, апрель 2009), на конференции молодых ученых (НГПУ, Новосибирск, 2006, 2008, 2009, 2010). По теме исследования имеется 14 публикаций, в том числе 2 - в изданиях, рекомендованных ВАК.

Структура работы. Работа объемом в 219 страниц состоит из введения, четырех глав, заключения и списка литературы, включающего 266 наименований.

Основное содержание работы

Во Введении обосновывается тема работы, ее актуальность и научная новизна, описывается история изучения вопроса, определяются цели, задачи, материал и методологическая база исследования, теоретическая и практическая ценность работы, представляются положения, выносимые на защиту, и структура диссертации.

В первой главе «Формирование художественного изображения средств передвижения в контексте литературных путешествий конца XVIII -начала XIX вв.» наиболее значимым для рассмотрения предметных атрибутов путешествия в литературе назван период литературных путешествий конца XVIII - начала XIX вв., когда совершается переход от условно-поэтического к конкретному изображению предмета.

В разделе 1.1 «Жанровый и стилевой аспекты» проанализирован переход к предметно-конкретному изображению обыденной обстановки путешествия и его образов. Этот анализ наиболее характерен для жанра путешествия, популярность которого возрастает в эпоху Просвещения. В этот период следует различать «ученое» путешествие как документальное (научное) повествование о новых землях и литературное путешествие как повествование субъективного типа. В конце XVIII века (в литературных путешествиях А.Н. Радищева, Н.М. Карамзина) формируется сентименталистская разновидность жанра путешествия, дающая начало двойственному изображению действительности. Под влиянием «Сентиментального путешествия» Л. Стерна повествование Радищева и Карамзина строится на

чередовании двух пространственно-временных планов: герой путешествует в реальном географическом пространстве и в пространстве своего воображения. Этот двойной план применим и к одному из сюжетообразующих элементов путешествия - транспортному средству - обеспечивающему перемещение героя-путешественника между разными локусами. Неустойчивость восприятия предмета как одновременно условного и конкретного приводит к последовательной смене разных способов изображения экипажей. Рассказчик балансирует на грани изображения предмета как условного и конкретного. Поэтому, например, в «Путешествии из Петербурга в Москву» Радищев меняет стилистику дискурса рассказчика, построенного на контрасте авторской самоиронии и возвышенной патетики.

Новые смысловые связи возникают при локализации повествователя внутри пространства экипажа и описания им не только видов снаружи, но и пространства самого средства передвижения. Это объясняется введением внутренней предметной точки зрения, которая более интенсивно осваивается Гоголем. В «Путешествии из Лозанны в Веве» (1836) у него появляется конкретный повествователь (путешественник-наблюдатель), который не только фиксирует конкретные вещи, но и разглядывает незначительные детали устройства экипажа. Такой деавтоматизирующий взгляд превращает обыденные предметы в необычные: «экзотичные», «странные». Поэтому, в отличие от Радищева, Карамзина и Вельтмана, у Гоголя детализация является частью самого процесса повествования, а не собственно описания; внешний мир уступает уже не эмоциональному напору рассказчика, а его необычно вязкому дискурсу, где значима сама склонность к избыточности рассуждений и детализирования. Рассказчик у Гоголя не просто замечает «странные» экипажи, но и необычно («странно») описывает любой экипаж. Гоголевские экипажи неизбежно становятся «странными», а в перспективе - гротескными.

Экзотичность гоголевского экипажа нередко связана с экзотикой «чужого» локуса, который составлял основу путевых очерков середины XIX века. Характерно перемещение красавицы на грузовой повозке, которое оборачивается театрализированной сценой и орнаментализированной картиной как в малороссийском локусе повести «Сорочинская ярмарка», так и в итальянском локусе отрывка «Рим». Если в трактовке экипажа в жанре путевого очерка обнаруживаются фрагменты, претендующие на символическое обобщение, то с возникновением жанра физиологического очерка центром внимания становится профессионально-бытовая характеристика персонажа как социального или локального типажа. Типичные для физиологического очерка образы («ярославский» мужик, телега, ямщик) Гоголь представляет в поэме «Мертвые души», но при этом продолжает использовать и дореалистические принципы стиля. Поэтому в финале поэмы писатель поэтизирует традиционный образ птицы-тройки в духе романтизма.

Раздел 1.2 «Аспект повествовательной парадигмы» посвящен рассмотрению средства передвижения в фокусе повествователя, который имеет статус путешественника как участника действия и одновременно организует от своего лица нарратив путешествия (пишет путевые письма или ведет

дневниковые записи). Как в эпоху Просвещения, так и в эпоху Романтизма предметное описание атрибута путешествия — средства передвижения замещается описанием впечатлений, переживаний путешественника-повествователя, наблюдается резкое сокращение повествования о реальном путешествии.

Отсутствующая конкретика позиции повествователя компенсируется его субъективной позицией, а также вставными нарративами. Так, в «Путешествии из Петербурга в Москву» Радищева, в повествование вставляются найденные рукописи и подслушанные разговоры, в повествование «Писем русского путешественника» Карамзина - пересказ услышанных историй и разговоров. Как Радищев, так и Карамзин представляют путешествующего героя-повествователя в роли собирателя историй. Заметим, что путешественник собирает истории в дороге (обычно при встрече с проезжающим в почтовой избе). При этом, в отличие от Радищева, который снижает «чужой» нарратив (называет рукопись стряпчего «множеством изодранных бумаг»), Гоголь в предисловии к первой части цикла «Вечера на хуторе близ Диканьки» уступает авторство вымышленному образу Рудого Панька. А в повести «Иван Федорович Шпонька и его тетушка» он представляет непосредственным участником событий читателя и даже предлагает ему восстановить утраченную часть своего нарратива. Читатель Радищева, напротив, статичен, не участвует в повествовании о путешествии.

В 1820-30-е гг. довольно часто местом встречи попутчиков как рассказчиков оказывается экипаж. При этом конкретность события путешествия вытесняется риторикой «болтовни» его участников. Развитие такого типа повествования намечается уже у Радищева и Карамзина. Вместе с тем в эпоху интенсивного развития романтизма средство передвижения становится средством рефлексии творческого процесса у A.A. Бестужева, О.И. Сенковского, В.Ф. Одоевского, А. Погорельского, А.Ф. Вельтмана. В повествовании указанных авторов реализуется метафорическое понимание путешествия, в котором персонажи и средства передвижения (конь, корабль, повозка) приобретают метаязыковую функцию. Романтический «поэтический» метод повествования оказывается трансформированным в художественной системе Гоголя. Писатель совмещает поэтизацию путешествия и транспортного средства с их конкретизацией, предполагающей гротескную детализацию. Об этом свидетельствует последовательность развертывания одного образа в синтагматике повествования и отсутствие в последнем собственно знаков перехода из реального плана путешествия в метаязыковой план рефлексии автора-повествователя.

В разделе 1.3 «Аспект сюжетосложения» рассматривается функционирование образа средства передвижения в сюжете литературного путешествия, который осложняется, как правило, другими сюжетами, сюжетными ситуациями и мотивами. В первую очередь, это сюжет дороги и архаический мотив испытания героя в пути (мотив бури на море / бурана в степи), восходящий к античному роману испытания. Это авантюрный сюжет и сюжетные ситуации «случайных» встреч и др. Модель того или иного

путешествия (сентиментального, романтического, пародийного) представляет чаще всего контаминацию сюжетов.

Уже в литературном путешествии конца XVIII века - в «Письмах русского путешественника» Н.М. Карамзина сюжет реального путешествия «Писем русского путешественника» построен по модели большинства путешествий: расставание с Москвой - путешествие по Европе - возвращение домой. При более глубоком обзоре заметно, что наиболее осложненным звеном данной сюжетной схемы является финальное возвращение путешественника домой по морю. Такое путешествие герой совершает на том же корабле, на котором умерла девушка Мария, возвращавшаяся к своему возлюбленному. Очевидно, любовный сюжет с трагическим концом воспринимается в романтическом ключе и связан с развитием архаического мотива бури на море.

В XIX веке сюжет путешествия осмысливается В.А. Жуковским,

A.C. Пушкиным и Н.В. Гоголем — в идиллии «Ганц Кюхельгартен» - как испытание себя в роли писателя с последующим финальным преображением. Подобно Ганцу, герою идиллии, Гоголь совершает заграничное путешествие по морю, реализуя жизнетворческий сюжет. Его, как и Ганца, долгое время сопровождает в путешествиях романтическое влечение «вдаль». Такое предпочтение ранним Гоголем романтической традиции немецких романтиков и Байрона не становится в его творчестве определяющим. Но романтический стиль останется для него одним из значимых способов построения художественной речи.

Романтики наиболее часто используют мотивы странствия на корабле по свободной стихии моря или движение героя на диком восточном скакуне. Гоголь же переходит от романтического мотива путешествия в «Ганце Кюхельгартене» к мотивам авантюрного путешествия героя на экипаже и лошадях. Сравнив романтическое изображение атрибутов путешествия у А. Бестужева (у него образ корабля становится местом романтической встречи с трагическим исходом), мы выявляем развитие ситуации дорожной встречи у Гоголя. Она обусловлена обычно ярмарочным или авантюрным хронотопом.

Переходным этапом от романтизма Бестужева к гоголевскому «прозаизму» становится проза Ф.В. Булгарина, А.Ф. Вельтмана, О.И. Сенковского,

B.Ф. Одоевского, которые развивают сюжет пародийного путешествия в связи с пересмотром господствовавшей в середине XIX века манеры сентиментально-романтической идеализации. Гоголь, напротив, пытается сблизить патетику романтического стиля с предметной конкретикой. В поэме «Мертвые души» образы брички и тройки Чичикова одновременно снижаются, конкретизируются и поэтизируются.

Во второй главе «Сказочно-мифологическая функция средств передвижения в художественном пространстве ранней прозы Н.В. Гоголя» выявляется архаическая природа образов средств передвижения в мифологическом и фольклорном контексте.

Раздел 2.1 «Сказочно-мифологическая природа образа коня» посвящен рассмотрению архаической природы коня. Как в мифе и сказке, герой Гоголя перемещается на коне в «иной» мир, представленный «пеклом», или миром

мертвых. Во время такого путешествия конь выполняет для героя функцию волшебного помощника, участвует в метаморфозах, ассимилируется с птицей, олицетворяет стихию огня (солнца). Кроме этого, он нередко соотносится с пространством потустороннего мира, может быть получен от черта, является продуктом его оборотничества, выходит из инфернального или подземного хтонического мира. Он имеет и функционально-метафорических заместителей: черта, птицу, лодку, атрибуты путешествия ведьмы (метла, кочерга).

Наряду с традиционными сказочно-мифологическими функциями образ коня реализует функции дорожных испытаний, характерных для авантюрного сюжета (случайные дорожные встречи, проделки черта). В отличие от привычных в литературной традиции образов «огненного коня», «небесного коня», называвшихся ветром (вихрем), молнией (стрелой), Гоголь необычно связывает между собой мифические образы огня, коня и ведьмы. Такая персонажно-мотивная связь проявляется в его миргородской повести «Вий», когда при полном сиянии месяца Хома против своей воли скачет с ведьмой «быстрее черкесского бегуна» (т.е., кавказского коня. - Е.В.), а затем, перевернув ситуацию, - уже на ней. В художественном мире Гоголя конь связан с инфернальным пространством «пекла». Герой-предок, выдержав испытания, получает такого коня от антагониста (черта) в пространстве потустороннего мира. «Чертовской конь» помогает герою преодолеть разного рода препятствия. Он сопровождает его в мир мертвых, в земляной "провал". Возвращение гоголевского героя из инфернального мира не отменяет его связи с нечистой силой, которая проникает и в бытовое пространство.

В разделе 2.2 «Функциональная взаимозаменимость: "дуб-лодка"» представлена функциональная взаимозаменимость образов средств передвижения. Она задается как с позиции сказочно-мифологической традиции, так и с позиции «двойнической природы гоголевского мира», подверженного непрерывным изменениям. Поэтому в художественном мире Гоголя превращается не только конь, но и лодка как заместитель мифопоэтического сакрального образа дуба. Такое замещение происходит в процессе взаимодействия в сюжете и повествовании следующих медиаторов: предметов (дуб-лодка, дверь), стихий (вода, огонь) и героев (конь-птица). Они становятся взаимозаменимыми или сменяющими друг друга на уровне сюжетной последовательности действий или риторики повествования с ее метономическими или метафорическими переносами.

Гоголевский герой тоже стремится воспользоваться дубом-медиатором для того, чтобы попасть в магическое, обычно закрытое для него пространство. В повести Гоголя «Страшная месть» пан Данило, чтобы узнать тайну колдуна, взбирается на «высокий дуб». В то же время мифический образ дуба преобразуется в образ лодки-дуба, с помощью которой герой осуществляет своего рода странствование в «царство мертвых». Лодка, сделанная из дуба, отзывается в предметности леса, растущего на берегу и деревянных крестах могил. Границы берега и воды, мира живых и мира мертвых, прошлого и настоящего оказываются относительными, преодолимыми. Дуб не только обеспечивает персонажам переход в потусторонний мир, но и совместно с

другими медиаторами становится знаком обнаружения демонических персонажей. Так, в «Вечере накануне Ивана Купалы» птицы, взлетающие с дуба, огонь / дым из трубы указывают на появление черта. В «Майской ночи» образы птицы, дыма, дуба в виде то метафоры, то предметной детали использованы для характеристики «оборотня».

В финале повести «Тарас Бульба» лодка выполняет для казаков функцию волшебного помощника. Эта функция реализуется совместно с другими медиаторами (кони, птицы, лодка / челн), обеспечивающими разные типы движения - полет и плавание, - а точки зрения героя и повествователя становятся предельно близкими. В процессе указанных метономических или метафорических переносов становятся взаимообратимыми и пространственные формы: дорога, река, степь. Но уже в ранних повестях мифопоэтическая функция лодки-дуба может быть редуцирована или утрачена.

В разделе 2.3 «Экипаж: мифопоэтическая семантика средства передвижения» рассматривается трансформация мифопоэтической функции экипажа в художественном мире Гоголя. Образ экипажа в меньшей степени связан с романтизирующей архаикой и демонологией. Он не только заимствует волшебные свойства коня и лодки, но и изображается уже в соответствии с гоголевским принципом вещи, который А.П. Чудаков называет «амплитудой удивительного». Связь с мифопоэтическим измерением образа у экипажей проявляется в выполнении ими наряду с сюжетной и ритуально-обрядовой функции, в частности, погребения или стимулирования плодородия. Для Гоголя езда персонажа на такой повозке может стать его дорогой в мир мертвых - как в насильственной отправке Хомы Брута на хутор к сотнику в кибитке, которую он принимает «за хлебный овин на колесах». В наиболее развернутом виде образ погребальной колесницы появляется в одной из завершающих сцен первого тома «Мертвых душ». Взяв с собой «ритуального хлеба» в виде двух калачей (эта деталь дважды акцентируется повествователем), герой выезжает из «города мертвых», встречаясь с другими экипажами.

Мифопоэтическая обрядовая функция экипажа связана также с годовым циклом. «Годовое обращение», в связи с ездой на экипаже, выражено у Гоголя на уровне риторического тропа - преувеличения. Этот троп реализован в описании необыкновенно вместительного экипажа, заполненного образами плодов земли. Такой экипаж представляется и метонимией гипертрофированной идиллии, так как набит едой и предметами сна («воз с дынями», «отпряженный вол» лениво лежащий возле него, коляска как средство «усыпления» в повести «Старосветские помещики», «странная» повозка Коробочки, представляющая «толстощекий выпуклый арбуз, поставленный на колеса»).

Медиативная связь экипажа с землей воплощает не только фольклорно-мифологические аспекты, но и комическую инверсию сакрального в гиперболизации «ветхости» старинного экипажа и его вместимости («величественный экипаж» Василисы Кашпоровны, вместительная брика сотника, которая «глубока, как печь» в повести «Вий»). С помощью такого экипажа герой перевозится из «своего» в «чужое» пространство. В более

поздних повестях свою сказочно-мифологическую и гротескную природу экипаж обнаруживает в эпизодах, отмеченных фантастичностью ситуации, например, съездом множества экипажей («Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»),

В третьей главе «Мобильность персонажен в хронотопическом и сюжетном аспектах» рассматривается сюжетная функция средств передвижения в конкретных хронотопах - ярмарочном, казацком и идиллическом. Гоголевский хронотоп в данном случае представляет собой индивидуально-авторскую пространственно-временную модель, в рамках которой развиваются типологически устойчивые ситуации встречи, свидания героев в пути.

В разделе 3.1 «Сюжетная функция воза в хронотопе ярмарки»

рассматривается реализация мотива дороги и случайной встречи двух влюбленных героев в связи с характером перемещения грузовой повозки. Крестьянская или чумацкая грузовая повозка - воз - становится непременным составляющим ярмарочного пространства. На фоне живописного изображения малороссийского пейзажа и карнавального изображения быта воз представляется подобием ярмарочного театра. В повести «Сорочинская ярмарка» он медленно везет на ярмарку не только товар, но и хорошенькую девушку, которая привлекает внимание парубков. Так ретардированный способ движения способствует реализации мотива «выставки невесты» и ситуации дорожной встречи.

Замедленное перемещение героев позволяет повествователю развернуть декоративную, ярмарочно-яркую, хаотическую опись «мечущихся» вещей, или риторический прием нагромождения («congeries»), - перечня многих предметов. Он предстает не статичной описью, а динамическим описанием ярмарки. Схожий прием повествовательного собрания внутри сюжетного, правда, однонаправленного перемещения героя реализуется в романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин» - эпизод, в котором Татьяну Ларину везут «в Москву, на ярманку невест» на «возке». Поездка пушкинской героини «на ярманку невест» сменяется «выставкой невест», встречей с будущим женихом и замужеством. Встречу гоголевской героини с будущим женихом предвосхищает ярмарочная выставка напоказ вещей и персонажей на замедленном средстве передвижения.

Транспортное средство - воз - представляет собой грузовую, а не пассажирскую повозку, однако благодаря его замедленному движению, позволяющему внимательно разглядывать его пассажиров и поклажу, завязываются или проясняются отношения героев: жених - невеста; злая мачеха - падчерица; жених - «будущая теща». Первой встрече девушки и парубка препятствует злая мачеха, которая тоже сидит на возу. Характерно, что парубок сразу называет жену Черевика «ведьмой». Сопротивление «ведьмы» он преодолевает с помощью другого демонического персонажа - цыгана. Подобно деду из повести «Пропавшая грамота», жених Параски затевает «возню» с цыганами и «ведьмой», которая заканчивается для него свадьбой. Так воз становится частью карнавального и демонического пространства.

В более поздних повестях, например, в «Коляске», ярмарка развертывается не в местечке, а в пространстве провинциального города и сопровождается перечислением необычных и гротескных средств передвижения - разного рода экипажей, что не приводит к дополнительному усложнению сюжета, а является внесюжетным риторическим приемом. Смысл «собирания» средств передвижения сохраняет остаточную карнавальность: экипажи выстраиваются по логике возрастания своей фантастичности, необычности.

В разделе 3.2 «Сюжетная функция образа коня в казацком хронотопе» выявляются элементы фольклорного, эпического и авантюрного способов передвижения на коне в казацком хронотопе. Конь казака совмещает в себе черты сказочного и богатырского ездового животного. На таком коне герой перемещается не только с товарищами-казаками, но и по воле случая, в одиночку, как герой рыцарского романа. Конь помогает казаку переправиться в «иной» мир, где он достигает своей цели (доставляет грамоту царице, добывает невесте царицыны черевички). Во время путешествия он встречает различные дорожные препятствия (встреча с запорожцем-«гулякой», проделки черта, потеря коня). Казак преодолевает препятствия, сотворив крестное знамение, поэтому выигрывает у «нечисти» шапку с грамотой, а также получает от чертей волшебного коня, доставляющего его в земной мир. «Возня» деда с чертями разрешается, как в сказке, возвращением сакрального предмета - царской грамоты, доставкой ее к царице и вознаграждением.

В «Ночи перед Рождеством» кузнец Вакула наделен большей медиативной способностью. В отличие от деда из повести «Пропавшая грамота», который крестит карты «потихоньку под столом», он побеждает черта открыто. Этим гоголевский герой отличается от былинных героев, которые «никогда не владеют никаким колдовским искусством» (В.Я. Пропп). Однако преодоление препятствий с помощью агентов нечистой силы не гарантирует в мире Гоголя благополучного финала. Неслучайно в последней повести цикла, «Заколдованном месте», вход в «иное» пространство уже недоступен деду. Это выражается в его блуждании, мороке, уводящем от «чертовского места». Мотив отклонения от прямого пути развивается и в повести «Пропавшая грамота», когда дед встречается с запорожцем, а также в повести «Вий». Блуждание героев в пути предшествует встрече с демоническими персонажами (чертом, ведьмой). Испытание героев иномирными силами проверяет их на принадлежность к православному казацкому миру.

Казачье братство, союз людей, объединенных чувством веры и высокого патриотизма, становится романтическим идеалом повести «Тарас Бульба». Гоголь называет запорожцев «рыцарями», готовыми по первому призыву есаулов садиться на коня. Описание движения казачьего войска напоминает эпический ритм гомеровского перечисления, например, знаменитый список кораблей. Коллективная сплоченность казачьего сообщества контрастирует с чуждостью неправославного героя-одиночки (колдун) или нетвердостью веры Хомы Брута. Эти персонажи теряют контроль над конем (колдун) или превращаются в заместителя коня для демонического антагониста (Брут).

В разделе 3.3 «Сюжетная функция экипажа в идиллическом хронотопе» рассматриваются сюжетные функции экипажа и способ перемещения героя в идиллическом хронотопе. В идиллическом мире Гоголя герой нередко пытается осуществить попытки выезда за его пределы. При этом сюжетная функция экипажа заключается в его необычайно медлительном перемещении, создающем комизм ситуации. В повести «Иван Федорович Шпонька и его тетушка» следует отметить поездку героя к соседу в повозке за «дарственной записью» и выезд тетушки в «величественном экипаже» для устройства женитьбы своему племяннику. Величественность экипажа, как и властность самой тетушки, воспринимаются скорее пародийно, потому что ее цели не реализуются: племянник Шпонька не занимается хозяйством, не возвращает имение и оказывается не в состоянии жениться.

В идиллическом мире рассматриваемой повести персонажи предпочитают оставаться на месте. Прикрепленность персонажей к одному месту актуализируется в подтексте встречи Шпоньки с Иваном Ивановичем, который знал его с детства. Рассказ героя об идиллическом изобилии сменяется его комментарием к книге «Путешествие Коробейникова ко святым местам». Более того, в этот момент элемент его одежды с явной символикой закрытости дважды уподобляется бричке: средство передвижения становится частью портрета героя. «Стоячее» и «закрытое», таким образом, дважды сравниваются с движущимся, усиливая образ замкнутого и статичного пространства.

Похожая замкнутость поместья становится предметом изображения и в миргородской повести «Старосветские помещики». Пространство старосветских помещиков не только замкнуто, но и в большей степени статично. Об этом свидетельствует, в частности, полная статичность воза. Он наполнен дынями, но иммобилен. В этом описании проявляется характерная для идиллии заполненность пространства едой (бывший ярмарочный воз-выставка превращается в воз-натюрморт). В поэме «Мертвые души», метафорой идиллии становится экипаж-арбуз помещицы Коробочки. Толщина и округление очертаний этого экипажа тоже являются следствием заполненности его пространства предметами идиллического мира.

Однако идиллическое спокойствие в художественном мире Гоголя не является постоянным явлением. Ограниченный мир идиллии является не только уязвимым с точки зрения повествовательной иронии (как в повести «Иван Федорович Шпонька и его тетушка») и внешних сил, но и изнутри подвергается разрушению. Очевидно, что минимальные проявления мобильности («вне двора»), когда, например, Пульхерия Ивановна выезжает со двора в дрожках, чтобы «обревизировать свои леса», противоречат статичности идиллического пространства. Однако в «Старосветских помещиках» выезд Пульхерии Ивановны однократен, не имеет никаких ощутимых сюжетных последствий. В более поздних повестях выезд за пределы идиллического мирка или въезд в него персонажа извне сюжетно предвосхищают разрушение его целостности.

В четвертой главе «Соотнесенность средств передвижения и системы персонажей в поздней прозе Н.В. Гоголя» выявлена связь изображения средств передвижения в пространстве Петербургских повестей и поэме

«Мертвые души» с процессом «замещение духовного материальным» и сюжетными метаморфозами героя.

В разделе 4.1 «Репрезентативная функция средств передвижения» характеризуется деформированное, «раздробленное» пространство Петербургских повестей, в котором транспортное средство репрезентирует социальный статус персонажей. Для повышения своего социального статуса герои стремятся приобрести «щегольской» экипаж, что приводит к деформации героя, пространства, вещи, размыванию границ между повседневностью и фантастикой. Поэтому повествователь представляет такие экипажи фальшивыми, выполняющими «морочащую роль». Их движение связано с мотивами пустоты и множественной неопределенности.

Значимой чертой в изображении героя и его экипажа становится миражность. Это видно уже из того, что любой экипаж персонажи из столицы и провинции стараются выдать за богатый и щегольской (т.е. модный). Передвижение «щегольских» экипажей в пространстве Петербурга характеризуется в связи с мотивами пустоты, несущественности, неопределенности. Такое проникновение фантастики в социально-бытовой мир гоголевских персонажей приводит к метаморфозам не только мира, но и героя в нем. Например, в повести «Коляска» лошадь как персонаж получает антропоморфные черты, а герою, напротив, становятся свойственны черты животного. Чертокуцкий, осознав свой конфуз, называет себя «лошадью».

Миражность столичного пространства реализуется и в провинциальном хронотопе, где герои тоже подвергаются метаморфозам и воспринимаются неоднозначно. Таковы мечтатели / вруны: Чертокуцкий, Хлестаков, Ноздрев, воплощающие «культ видимости». Эти герои - вариант изображения «хлестаковщины», поэтому в конечном счете они представляются в виде фигуры отсутствия. В связи с этим ноздревская коляска, как и «самая неказистая» коляска Чертокуцкого, представляется характерологическим знаком расточительства персонажа. Указанные типы персонажей воплощают неспособность различать воображаемое и действительное, что придает их существованию призрачность. В то же время свойственная этим героям мечтательность является рецидивом романтических устремлений. Они развиваются писателем в отрывке «Рим» в противопоставлении идиллического и карнавального Рима столичному блеску и комфорту Парижа.

В разделе 4.2 «Функция "мобильного" героя и его средства передвижения в сюжете поэмы "Мертвые души"» в сюжетной ретроспекции задана корреляция персонажа и транспортных средств. Затрудненное и замедленное перемещение героя в город на лошадке «сороке» соотнесено с дорожными и жизненными перипетиями Чичикова во время его предпринимательских поездок в бричке и на тройке к помещикам. Дорожные испытания героя-авантюриста обусловлены то дорожной распутицей, то отклонением его кучера от прямого пути, то дорожными встречами. Неслучайно уже первое перемещение героя в город затруднено и замедлено, на его пути оказывается как множество препятствий, так и соблазны городской жизни.

Городская окраина изображается более конкретно, с использованием характерных для провинциального пространства деталей: узкий переулок, яма, грязь. Такой колорит изображаемой дорожной действительности дополняется присутствием в ней и символической грязи, характеризующей в дальнейшем деятельность взрослого Чичикова («должности как-то были грязны, низменны», «протираться в грязном обществе...»). Эта символическая грязь определяет степень сатирического неприятия повествователем изображаемой жизни. В связи с этим реальное падение героя в грязь может намекать на «житейскую грязь», через которую предстоит пройти Чичикову. Таким образом, трудности в пути имплицитно подготавливают жизненные трудности («трудна была его дорога»).

Падение лошади с экипажем в яму происходит как в самом начале жизненного пути Чичикова, так и в один из моментов его предпринимательской деятельности, связанной с путешествием к помещикам. Характерно, что опрокидывание брички Чичикова в яму происходит во время отклонения героев от прямого пути. В этот момент основным дорожным препятствием становится проливной дождь и грязь. При этом автор отводит Чичикову главную роль в сюжете, самостоятельность которого подтверждается неожиданными поворотами событий, которые метафорически соотносятся со способом его движения на бричке как чередование подъемов и спусков, проваливаний в яму и взлетов на пригорок. Такое передвижение предполагает продолжение кумулятивного сюжета «дороги» как пути Чичикова. Здесь сюжетная инициатива принадлежит не только герою, но и кучеру Селифану, с которым связаны будущие изменения в сюжете и в судьбе самого героя. В ходе повествования о путешествии героя-плута автор использует его для перехода на уровень метатекстуальной рефлексии о незавершенности дороги как метафоры письма. Такой мобильности Чичикова-приобретателя противопоставляется мобильность Хлестакова, Ноздрева, проматывающих свое имущество. Если герой-приобретатель, герой-медиатор едет сначала в тяжелом, потом в легком экипаже, то герой-мот - на небольшом, пустом, бесформенном экипаже. Бесформенность свойственна и миру Плюшкина, и финальному полету тройки. Но в полете тройки видится не «пустое», энтропийное движение, а одухотворенное, символическое.

В разделе 4.3 «Метатекстуальная рефлексия: сближение автора и героя поэмы» автор и герой поэмы сближаются в представлении сюжета повествования через аллегорию «околесицы», как это было названо А. Белым. Автор представляет «околесицу» в связи с сюжетом путешествия авантюрного героя, а герой в процессе представления списка крепостных крестьян, когда сам «сочиняет» для них сюжеты путешествий (сюжет бродяжничества, ямщицкий сюжет). Главным элементом метатекстуальной рефлексии становится деталь средства передвижения - колесо, которое символизирует и непостоянство счастья героя.

Коррелятом перипетий колеса на уровне персонажей становится судьба Григория Доезжай-не-доедешь. В связи с этим крепостным крестьянином Чичиков представляет участь «блудного сына», который отрекается от дома и

оканчивает свою жизнь «на дороге». Следом за длинным именем, словно по контрасту, Чичиков в списке мертвых душ Коробочки записывает короткое имя-кличку «Колесо Иван». Этимон имени - нарицательное слово «колесо» -ассоциируется с движением самого героя на бричке, включающимся в оппозицию: доедет / не доедет. В поэме оно представляется то колесом Фортуны, то «кривым колесом». С одной стороны, «колесо» спасает, доставляя в нужное место, с другой - нарушает привычный для героя-путешественника ход событий, символизирует непредсказуемость его пути, изменчивость, непостоянность его счастья. Действительно, Чичиков встречает на своем жизненном пути немало препятствий, поэтому, как колесо его брички, может «доехать», а может «не доехать». Не случайно кучер Селифан называет его «сколеским советником», что имплицитно выстраивает корреляцию: Чичиков-колесо.

Движение героя выражает энергию, которая, достигая своего максимального развития, переходит в энтропию. Такой переход обусловлен переездами героя в пространстве провинции, где «чушь», «дичь», «вздор» с уровня словесных образов пространства переходят на уровень повествования и сюжета, что наблюдается на протяжении всего чичиковского путешествия к провинциальным помещикам. Свое «сочинительство» Чичиков совсем неслучайно называет «околесиной». Действительно, сюжетная околесина (загородил) настигает Чичикова в городе, становится преградой его планам. Динамику распространения слухов о Чичикове и их происхождении (приезд дребезжащей брички Коробочки) характеризует появление в поэме «дребезжалок» и «колесосвисток». Таким образом, метасюжетный уровень повествования реализуется как аллегория жизненного пути героя. При этом герой сближается с автором не только на уровне метатекста, но и в момент финального полета символической тройки.

Такое многоаспектное, многофункциональное рассмотрение в художественном мире Гоголя разных видов средств передвижения позволяет выделить основные стилевые типы их изображения: на уровне стиля - это детальное, аллегорическое, сказочно-мифологическое, сниженное, гротескное; на уровне повествования они становятся аллегориями метаповествования и метасюжета. Изображение средств передвижения у Гоголя обусловлено карнавальным, ярмарочным, эпическим («казацким») авантюрным и идиллическим типами хронотопов.

В Заключении обобщены результаты исследования и намечены перспективы дальнейшей работы.

Анализ гоголевских текстов, а также ряда художественных текстов первой половины XIX века, трудов гоголеведов позволил по-новому оценить роль образов средств передвижения в художественном мире Гоголя.

Рассмотрение способов изображения предметных атрибутов путешествия (корабля, лодки, экипажа) в контексте литературных путешествий конца XVIII - начала XIX вв. и путевых очерков позволило увидеть возрастающее стремление писателя к их гротескному описанию, к фантастической в своей основе детализации. При этом контекстуальный анализ показал, что Гоголь

продолжает осваивать дореалистические формы стиля, поэтому он изображает экипаж не только в объективной форме «чувственной конкретности» натурализма, но и в духе поэтической традиции барокко и романтизма.

Выявленная в ходе исследования специфика изображения средств передвижения принадлежит к одной из доминантных сфер гоголевского художественного мира. С указанными предметными образами связаны у писателя принципы изображения художественной реальности в разных аспектах: жанрово-стилевом, повествовательном и метаповествовательном, сюжетном и метасюжетном, хронотопическом, персонажном.

Проделанная работа перспективна для продолжения изучения функции и семиотики транспортных средств в русской литературе Х1Х-ХХ вв. В указанном контексте может быть осмыслен переход от гоголевской модели мира, сочетающей «принцип трансформизма» с «принципом прерывности» бытия, к модели мира XX столетия, построенной на отсутствии границ. В связи с транспортным средством данный переход представляется замещением процесса перемещения на коне и экипаже убыстряющимся движением на поезде, паровозе, самолете. Сам транспорт может рассматриваться как образное воплощение развития цивилизации в связи с переживанием человеком категории расстояния (от гоголевской колесницы, «птицы-тройки» к «железной колеснице» - паровозу, от «экипажа» к «автомобилю»).

По теме диссертации опубликованы работы:

а) статьи в рецензированных ВАК изданиях:

1. Вранчан Е.В. Вещь и герой в произведении «Коляска» и в цикле Н.В. Гоголя «Повести» // Вестник Томского государственного университета: Общенаучный периодический журнал. Бюллетень оперативной научной информации. - Томск, 2006 - № 80.Июль - С. 33-38. (0,3 п.л.)

2. Вранчан Е.В. Метафоры нелинейности повествования в романтической и постромантической прозе // Сибирский филологический журнал. -Новосибирск, 2011. - №1 - С. 28-32 (0,3 п.л.)

б) статьи в сборниках научных трудов, материалов конференций и др.:

3. Вранчан Е.В. «Мертвые души» Н.В. Гоголя и «Москва-Петушки» Вен. Ерофеева (К проблеме жанра) // Проблемы интерпретации в лингвистике и литературоведении: материалы Третьих Филологических чтений. -Новосибирск, 2004. - Т. II: Литературоведение. - С. 58-64. (0,4 п.л.)

4. Вранчан Е.В. Повесть «Коляска», ее место в творчестве Н.В. Гоголя // Аспирантский сборник НГПУ -2004. -Ч. 3. - С. 27-32. (0,3 п.л.)

5. Вранчан Е.В. Роль вещественного гиперболизма в повести Н.В. Гоголя «Коляска» // Аспирантский сборник НГПУ - 2005. - Ч. 1. - С. 30-36. (0,4 п.л.)

6. Вранчан Е.В. О принципе организации цикла Н.В. Гоголя «Повести» // Аспирантский сборник НГПУ - 2006. - Ч. 2. - С. 149-154. (0,3 п.л.)

7. Вранчан E.B. Сюжетная функция средств передвижения в прозе Н.В. Гоголя // Молодая филология - 2007: межвуз. сб. науч. тр. - Новосибирск, 2008.-С. 98-107 (0,6п.л.)

8. Вранчан Е.В. Эстетическая дистанция автора и процесс повествования в поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души» // Трансформация и функционирование культурных моделей в русской литературе: материалы III Всероссийской с междунар. участием науч. конф. - Томск, 2008. - С. 76-81. (0,3 п.л.)

9. Вранчан Е.В. Функция финала в повести Н.В. Гоголя «Страшная месть» // Поэтика финала: межвуз. сб. науч. тр. / под ред. Т.П. Печерской. -Новосибирск, 2009. - С. 158-162. (0,3 п.л.)

10. Вранчан Е.В. Медиативная функция земли в прозе Н.В. Гоголя // Молодая филология - 2009: Континуальность и дискретность в языке и тексте: межвуз. сб. науч. тр. - Новосибирск, 2009. - С. 118-125. (0,4 п.л.)

11. Вранчан Е.В. Символика коня как сюжетного медиатора в художественном мире Н.В. Гоголя // «Нужно любить Россию...»: материалы межрегиональной науч. конф., посвященной 200-летию со дня рождения Н.В. Гоголя. - Оренбург, 2009. - С. 63 - 68. (0,3 п.л.)

12. Вранчан Е.В. «Колесо» и «околесица» как метатекстовые элементы повествования в поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души» // Русская литература в современном культурном пространстве. Литература о литературе: Проблема литературной саморефлексии: материалы V Всероссийской науч. конф. -Томск, 2010. - С. 54-61. (0,4 пл.)

13 Вранчан Е.В. Кучер Селифан в ряду персонажей-возниц Н.В. Гоголя // Молодая филология - 2010: лингвистика и литературоведение: сб. науч. ст. -Новосибирск, 2010. - С. 78-88. (0,6 пл.).

б) тезисы в сборниках научных трудов, материалов конференций и др.:

14. Вранчан Е.В. Нравственная амбивалентность гоголевского смеха в поэме «Мертвые души» // Проблемы интерпретации в лингвистике и литературоведении: материалы Вторых Филологических чтений. -Новосибирск, 2002. - С. 121-122. (0,1 пл.).

Подписано в печать 15.11.2011 г. Формат 60 х 84/ 16. Усл. печ. л. 1,0. Тираж 100 экз. Заказ № 18453.

Отпечатано в типографии ЗАО «Кант», г. Новосибирск, ул. Путевая, 18. тел. (383) 351-06-19

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Вранчан, Елена Витальевна

Введение.

Глава 1. Формирование художественного изображения средств передвижения в контексте литературных путешествий конца XVIII - начала XIX вв.

1.1.Жанровый и стилевой аспекты.

1.2.Аспект повествовательной парадигмы.

1.3 .Аспект сюжетосложения.

Глава 2. Сказочно-мифологическая функция средств передвижения в художественном пространстве ранней прозы Н.В. Гоголя.

2.1. Сказочно-мифологическая природа образа коня.

2.2. Функциональная взаимозаменимость: «дуб - лодка».

2.3. Экипаж: мифопоэтическая семантика средства передвижения.

Глава 3. Мобильность персонажей в хронотопическом и сюжетном аспектах.

3.1.Сюжетная функция воза в хронотопе ярмарки.

3.2. Сюжетная функция образа коня в казацком хронотопе.

3.3. Сюжетная функция экипажа в идиллическом хронотопе.

Глава 4. Соотнесенность средств передвижения и системы персонажей в поздней прозе Н.В. Гоголя.

4.1. Репрезентативная функция средств передвижения.

4.2. Функция «мобильного» героя и его средства передвижения в сюжете поэмы «Мертвые души».

4.3. Метатекстуальная рефлексия: сближение автора и героя поэмы.

Введение диссертации2011 год, автореферат по филологии, Вранчан, Елена Витальевна

В жизни Гоголя дорога неоднократно становилась способом разрешения духовных кризисов. По замечанию И.В. Карташовой, «романтическое влечение вдаль, так же как и обостренное ощущение «мира в дороге, а не у пристани», было в высокой степени присуще Гоголю. Воспитанного на романтической культуре, его страшила возможность «остановки», притупления чувств. В снижении интенсивности духовных порывов он, как и романтики, усматривал угрозу омертвения души» [209, с. 276]. Указаниями на спасительную роль путешествия пестрят его письма: «дорога мне сделала добро»1; «мне нужны необходимо дорога и путешествие: они одни, <.> восстанавливают меня» (XI, с. 330); «дорога удивительно спасительна для меня.» (XI, с. 323); «дорога всегда действовала на меня освежительно: и на тело и на дух» (XIV, с. 179). «Отсюда собственная жизнь представлялась Гоголю, - как отмечает И.В. Карташова, - в ореоле вечных трудных скитаний в поисках идеала, духовной благодати, духовной родины» [209, с. 276].

Внутренняя приверженность дороге, потребность в дороге проявляется в поразительной конкретности, которую приобретает в письмах Гоголя образ дороги как жизненного пути: «.считать свою жизнь беспрерывной дорогой и не останавливаться ни в каком месте иначе, как на временный ночлег и минутное отдохновение» (здесь и далее курсив наш. - Е.В.) (XII, с. 84). Аллегорический смысл жизни / дороги порой не просматривается. Аллегория приобретает почти буквальный смысл: жизнь осмыслена как дорога, а дорога становится неотъемлемым условием жизни.

Движение в пространстве связано для писателя не столько со сменой впечатлений, сколько с творческой рефлексией или духовным самососредоточением: «Голова моя так странно устроена, что иногда мне вдруг нужно пронестись несколько сот верст и пролететь расстояние для того, чтоб менять одно впечатление другим, уяснить духовный взор и быть в силах обхватить и обра<ти>ть в одно то, что мне нужно.» (XII, с. 146); «Я надеюсь много на дорогу. Дорогою у меня обыкновенно развивается и приходит на ум содержание; все сюжеты почти я обделывал в дороге» (XI, с. 248).

Оказавшись в Европе, Гоголь совершенно по-другому воспринимает европейское пространство, для освоения которого экипаж становится лишь одним из многих средств передвижения: «Поездка из Петербурга в Остенде так легка: всё морем, не нужно даже экипажа» (XIII, с. 258) «Если ж из Остенде захотите отправиться подальше, то теперь везде железные дороги, и все-таки не нужно экипажа» (XIII, с. 309): «Ни экипажей, ни дорожных запасов не нужно; везде пароходы и железные дороги, даже к Жуковскому можно съездить по железной дороге» (курсив наш. - Е.В.) (XIII, с. 285). Если для огромных российских пространств, о которых неоднократно пишет Гоголь, едва ли не единственным средством передвижения был экипаж, то компактная Европа давала гораздо больше возможностей для выбора. Эта возможность смены транспорта, а значит и смены самого способа движения постоянно рефлексируется Гоголем.

Характерно, что отношение писателя к новому способу освоения пространства на пароходе, на паровозе формируется в письмах, но практически не получает отражения в его творчестве. Это объясняется отчасти тем, что отношения Гоголя с пространством складываются главным образом на основе традиционной метафорики образов «пешего, конного пути-дороги». По замечанию И.Е. Даниловой, это образы, «"хранящие след босой ступни Христовой" (Борхес) и копыт его осла», это дорога, которую «"топтали пятой, строгали подошвой", "дорога пыльная, но которая вела до Бога" (Самойлов)» [209, с. 382]. К тому же, в отличие от конного пути и передвижения на экипаже, путешествие на паровозе до конца XIX столетия «воспринималось как удобное средство передвижения, не связанное с образом пути в его физическом и духовном "делании"» [209, с. 382].

В XX столетии «метафора пути-дороги» вытесняется «метафорой скорости». В результате, едва ли не единственным способом измерения пути становится время. Для Гоголя как писателя XIX века на протяжении всей его жизни и творчества доминирующей категорией расстояния остается пространство и связанное с ним «переживание самого процесса движения по земле как единого пространственно-временного действа» [209, с. 382]. Как замечает М. Вайскопф, время у Гоголя «не просто тяготеет к пространственной метафорике - оно напрямую отождествляется с пространством» [63, с. 247].

Как и многие его современники, Гоголь вникал в мельчайшие детали передвижения на разных типах экипажей: «Коляску, которую припас себе для езды в Крым, я решился отправить вам в Полтаву с тем, чтобы ее переслали матушке, которая, буде коляска понадобится сестре, передаст ей, а не то оставит в Василевке. Коляска эта, несмотря на то, что не нова, очень покойна и легка, для поездок удобна и, по мне, людям, имеющим двадцать душ поместья, неприлично щеголять в новой коляске» (XIV, с. 256).

Таким образом, дорога / путь составляют часть биографии писателя, много ездившего по России и Европе, являются экзистенциальной ценностью, особым образом переживаемой им, и, наконец, могут быть осмыслены как эстетически и религиозно значимые для него феномены (творческие замыслы, испытание духа и тела, религиозное паломничество в Палестину). В свою очередь, транспортные средства стали необходимым элементом не только бытовых отношений писателя с миром, но и собственно его художественного мира.

В историко-литературной и историко-культурной традиции транспорт далеко не сразу стал рассматриваться литературоведами как элемент литературного быта русских писателей и их художественного мира. Уже в достаточно ранних опытах травелога как один из ключевых моментов оформляется метонимическая связь транспортных средств с более объемными темами - дороги и пути. Эти темы получили отражение в жанре путевых записок, начиная с античности: например, в описаниях путешествий Геродота, ученых, сопровождавших Александра Македонского, в жанре "хожений" паломников в чужие страны («Хождение Даниила русския земли игумена», «Хождение за три моря» А. Никитина). В Новое время, наряду с документальными записками о реальных путешествиях, создавались уже собственно писательские травелоги, где основной задачей повествования становилось изображение дорожных впечатлений и размышлений автора как событий его внутреннего мира. Наиболее существенное влияние на становление подобных травелогов оказали «Сентиментальное путешествие» (1768) JI. Стерна, «Итальянское путешествие» (1816-1829) И.В. Гете, а в России - «Путешествие из Петербурга в Москву» (1790) А.Н. Радищева и «Письма русского путешественника» (1791) Н.М. Карамзина. В XIX веке этот жанр обрел разнообразные формы, например, «Путешествие в Арзрум» A.C. Пушкина, «Письма об Испании» В.П. Боткина, «Фрегат "Паллада"»

И.А. Гончарова. В отличие от записок о документальных путешествиях, в которых авторское внимание фокусировалось на наиболее точном описании географических, бытовых и культурных реалий, в литературных путешествиях внимание автора было сконцентрировано, прежде всего, на переживаниях и впечатлениях его рассказчика. Поэтому необходимое для самого движения транспортное средство оставалось вне поля зрения. Справедливости ради нужно отметить, что в травелогах очеркового типа описание самого средства передвижения, особенно экзотичного, необычного для автора и читателей, было более подробным (См.: описание арбы в «Путешествии в Арзрум» Пушкина).

В русской литературе первой половины XIX века транспортные средства становятся частью пространственного и предметного мира не только русской прозы («Странник» А.Ф. Вельтмана, «Коляска» Н.В. Гоголя, «Тарантас» В.А. Соллогуба), но и русской поэзии («Коляска» П.А. Вяземского, «Телега жизни» A.C. Пушкина, «Тройка» H.A. Некрасова). При этом функции транспортных средств дифференцируются в соответствии с типом повествовательного дискурса - социально-утопическим, романтическим, авантюрным, биографическим и фантастическим. Повествовательный аспект разного типа литературных путешествий рассматривается в работах Ю.В. Манна, А. Шенле, И.В. Банах.

Творчество Гоголя лежит в зоне смены литературных парадигм первой половины XIX века. Гоголь преломляет разные элементы языковых парадигм: фольклорные, сентиментально-романтические, натуралистические, а транспортные средства становятся поливалентными с точки зрения их стилевой принадлежности. В этом отношении чрезвычайно актуальна работа Л.Я. Гинзбург («Литература в поисках реальности»), в которой рассматриваются общие стилевые тенденции русской литературы. Каждая литературная эпоха связана с пересмотром отношений в системе оппозиции: литература / действительность. Это проецируется на характер изображения вещи у Гоголя, творчество которого закладывает эстетические основы натуральной школы и русского реализма. Периодически в литературе происходит процесс деформализации языка. Мера условности пересматривается и меняется. По мнению Гинзбург, каждая эпоха приносит новое отношение к материальному миру. В дореалистических стилях изображение вещи «ориентировано на общие родовые признаки», а в реалистических - на частности. Динамика этих изменений в языке литературы хорошо видна в изображении предметного мира Гоголя вообще и транспортных средств как элементов этого мира в частности. Характер изображения вещи в художественном мире Н.В. Гоголя определяет А.П. Чудаков. В статье «Вещь во вселенной Гоголя» он актуализирует «фундаментальное свойство гоголевского мира - всесторонность вещественного охвата» [248, с. 36].

Транспортные средства как часть энциклопедии русского быта XIX в. подробно характеризует Ю.А. Федосюк [236]. Он достаточно подробно описывает как способ путешествия в XIX веке (на «своих», или «на долгих»), так и вид упряжки (тройка, четверка, цугом). Экипажи классифицируются по разновидностям: комфортабельные (карета, коляска), щегольские (фаэтон и ландо), дорожные (тарантас, бричка, дрожки). Из общего ряда экипажей выделяются старинные громоздкие кареты, называвшиеся колымагами или рыдванами, а также древнейший санный экипаж с закрытым кузовом - возок. В ходе перечисления разных видов экипажей рассматривается и литературный контекст, в котором они возникают. Такая общая характеристика экипажей в культурологическом и бытовом аспектах делает возможным их сверхтекстовое рассмотрение в рамках всей русской прозы XIX века.

Другой аспект анализа образов транспортных средств в литературе связан с исследованиями семиологов. Устойчивая знаковость, которую приобретает образ транспортных средств в русской литературе XX в., отмечена в статьях и монографиях Р.Г. Тименчика («К символике трамвая в русской поэзии»), Ю. Левинга («Вокзал - Гараж - Ангар: Владимир Набоков и поэтика русского урбанизма»). Так, Р.Д. Тименчик рассматривает символику трамвая в русской поэзии в связи с традицией мифологизации конно-железной дороги, или конки [223, с. 135].

Чрезвычайно важным для нас является наблюдение Ю. Левинга, рассматривающего образы средств передвижения в связи с идеей русского путевого мифа. Исследователь отмечает изменение, произошедшее в процессе семиотизации транспортных средств на протяжении XIX - XX веков: «основные средства передвижения русского путевого мифа (тройка, тарантас, кибитка, экипаж) утратили свое значение под влиянием культурной экспансии скоростного транспорта уже в XIX в.» [152, с. 123]. Это вытеснение ведет к неоднозначному восприятию нового транспорта (железной дороги, поезда), которое отождествлялось с западным влиянием либо приобретало мифологизированную семантику «переезда на тот свет».

Внешнюю и внутреннюю функцию транспортных средств в контексте мифопоэтики произведения и риторики повествования различает польский славист Ежи Фарино. С одной стороны, исследователь подчеркивает, что «они дифференцируются по престижности и по функции (обрядово-ритуальной или хозяйственно-экономической), то есть по предназначению типа "перевозить пассажиров - перевозить груз", "везти покойника" (в древние времена - лодка или сани, даже летом) или "к венцу" (карета, бричка, лимузин)» [232, с. 360]. Сама способность ритуально-мифопоэтической функции обнаруживает особый медиативный символизм транспортных средств: так, «паровоз», «пароход» начинают осмысливаться как 'перевозчики душ' (Б. Пастернак «Охранная грамота», И. Бунин «Господин из Сан-Франциско»). Внешняя характеристика транспортного средства вытесняется внутренней характеристикой, состоящей в осмыслении предметного образа как «дорожной» метафоры. В риторике повествования средство передвижения тяготеет к концентрации аллегорических коннотаций.

Несомненно, что средства передвижения теснейшим образом связанные в культуре с мифологизированными образами дороги и пути, имеют древнейшее происхождение, восходящее к мифопоэтической и фольклорной моделям мира. Так, В.Н. Топоров, обращаясь к рассмотрению мифологической и религиозной моделей мира, различает вертикальный путь («путь души») и горизонтальный путь (путь героев-подвижников); «путь к сакральному центру» и «путь к чужой и страшной периферии» [224, с. 262]. Как отмечает исследователь, «мифопоэтическое сознание отдает предпочтение этому второму пути, т.е. ситуации риска, случая, почти неконтролируемого выбора, предельного драматизма» [224, с. 262].

Так, например, по замечанию Д.С. Лихачева, в русской сказке «сопротивление среды почти отсутствует». Он же отмечает необыкновенную скорость передвижения сказочных героев, так как дорога перед ними обычно «прямоезжая» и «широкая» [154, с. 729]. В сказочном пространстве герой преодолевает свой путь нередко с помощью коня, обнаруживающего хтоническую и замогильную природу3.

В мифологическом контексте конь выступает посредником между небом и землей, впрягается в колесницу Солнца. О.М. Фрейденберг отмечает превращение в поздних культурах колесницы в «земледельческую повозку», а также ее «слитность с женским плодотворящим началом» [238, с. 190-191]. С повозкой связывается происхождение греческой драмы и театра-балагана. Это повозка-сцена с разъезжающими на ней актерами, представляющая «архаический вариант овеществленного быто-космоса» [238, с. 197].

Мифологизированные представления о пути и средстве передвижения усвоены и более поздними эпохами. Например, в эпоху романтизма по-новому осваивается архаический мотив испытания (инициации) во время путешествия в связи с мотивами бури на море и бурана в степи (или метели). Это путешествие осуществляется, как правило, по морю, на корабле и восходит к романтической традиции странничества («Генрих фон Офтердинген» Новалиса, «Странствия Франца Штернбальда» Л. Тика,

Паломничество Чайльд Гарольда» Байрона, «Рене» Шатобриана и т.д.). В осмыслении романтической темы путешествия наиболее важными для нас являются работы Н.Я. Берковского [51], Ю.В. Манна [167], Е.К. Никаноровой [188, 189].

К середине XIX века развивается романтически-ироническое повествование о путешествии4, в котором атрибуты путешествия приобретают метанарративную функцию. Так, А. Шенле, в романе А.Ф. Вельтмана «Странник» видит «метафизическое отождествление корабля и книги», в ходе которого «роман превращается в средство перемещения рассказчика» [251, с. 155]. С точки зрения И.В. Банах, «эта повествовательная рефлексия получает ироническую окраску, превращая текст в автопародию» [42, с. 87]. Итак, образы средств передвижения могут выступать в функции мифопоэтического символа и метатекстовой метафоры.

Каждый из вышеназванных исследователей характеризует один из интересующих его аспектов функциональности средств передвижения в контексте определенной литературной эпохи. В качестве исключения можно назвать лишь комментарии к роману A.C. Пушкина «Евгений Онегин», выполненные Ю.М. Лотманом [158], А.П. Чудаковым [249], В.В. Набоковым [186]. Комментаторы рассматривают средства передвижения в «Евгении Онегине» комплексно: в историко-культурном, историко-семиотическом и историко-литературном аспектах. При этом в литературоведении нами не обнаружено ни одной попытки рассмотрения функций средств передвижения в творчестве отдельного автора или в рамках одного произведения. При этом основное внимание исследователи уделяют способу и скорости его передвижения. Так, Ю.М. Лотман комментирует щегольской способ езды героя и манеру езды, соответствующую тому или иному социальному статусу персонажа. С точки зрения взгляда на транспортные средства как элемент «энциклопедии русского быта» такой подход правомерен. При этом сами средства передвижения опять-таки рассматриваются не столько в контексте авторского художественного мира, сколько в ключе литературно-бытовых условностей и традиций эпохи.

В отечественном гоголеведении средства передвижения чаще всего становятся предметом осмысления в связи с анализом разных аспектов хронотопа дороги и способов передвижения в нем5. Так, в волшебно-бытовом пространстве ранних повестей движение создают волшебные «полеты» на «сатанинском животном». Как отмечает Ю.М. Лотман, эти «полеты» служат «созданию особых, неожиданно расширенных пространств». То есть «нормальным состоянием волшебного пространства становится непрерывность его изменений» [159, с. 265]. В.М. Маркович при рассмотрении Петербургских повестей отмечает смешение повседневности и фантастики, угрожающее «превращением космоса в хаос» и исчезновением «нормальной» оформленности пространства [172, с. 68]. Интенсивность движения преображает самую природу движения, а тем самым и транспортного средства, реализующего это движение. В результате и транспорт, и само движение подвергаются не только трансформации, но и деформации. Предмет быта (карета, бричка) перестает вести себя как предмет быта, начиная функционировать согласно логике фантастического мира. Ю.В. Манн, сравнивая линию судьбы Чичикова с сюжетом пикаро, характеризует движение героя поэмы как прерывистую «линию, состоящую из взлетов и падений, движений вверх и вниз» [168, с. 339]. Такая характеристика аспектов движения Ю.В. Манном не связана с описанием коня или экипажа, хотя, казалось бы, именно они задают тот или иной характер передвижения героя в хронотопе.

Достаточно часто в исследованиях поэмы «Мертвые души» (Е.А. Смирнова [217, с. 36], Ю.М. Лотман [159, с. 653], Ю.В. Манн [168, с. 245], Л.И. Сазонова [212, с. 128], А.Х. Гольденберг [84, с. 35], М. Эпштейн [258, с. 130] и др.) в соотнесении с образом дороги в поэме интерпретируют и символический смысл образа «птицы-тройки». Смысл образа «птицы-тройки» начинает наращивать символическое значение именно в соотнесении с многоплановой семантикой образа дороги в поэме. При этом наибольшее внимание уделяется образу движения, который подается в тексте как визуальное впечатление движущегося наблюдателя (путешественника). Так, В.Н. Топоров считает глагол «мелькать» показателем скорости движения, свидетельствующим о затруднении для нарратора и героя-путешественника «фиксировать взглядом предметы» [225, с. 104]. Л.И. Сазонова подчеркивает соотношение быстрого перемещения гоголевской тройки «с быстротой летящей птицы» [212, с. 169]. М. Эпштейн видит в «полете» тройки демонический смысл, который «предваряется у раннего Гоголя сравнением черта с птицей» [258, с. 137]. В момент актуализации образа движения не только образ брички, но и образ тройки оказываются обычно на втором плане. Исключением является статья Л.И. Сазоновой «Литературная генеалогия гоголевской птицы-тройки»6. Л.И. Сазонова рассматривает символические обертоны образа «птицы-тройки». Если Сазонова сосредоточена на символических аспектах образности, то В. Гитин и Е.Г. Падерина обращаются к предметной характеристике экипажа. Они рассматривают образ коляски в одноименной п повести Гоголя «Коляска» . В поле внимания В. Гитина находятся метонимические связи, возникающие в повести между образами героя и коляски. Образ коляски осмысливается как предметное воплощение образа героя [81]. В работе Е.Г. Падериной ключом к осмыслению образа коляски становится один из основных принципов гоголевской поэтики - фигура фикции [197].

Итак, актуальность исследования обусловлена усиливающимся интересом к интерпретации средств передвижения в культурно-историческом, историко-семиотическом и мифопоэтическом аспектах и недостаточной степенью изученности этой проблемы на материале прозы Гоголя. Изображение у него транспортных средств отражает особую биографическую, бытовую, творческую и экзистенциальную значимость всего, что связано с дорогой и передвижением.

Для Гоголя биографическая значимость транспортного средства связана с самим процессом путешествия, которое стимулировало активность писателя или спасало его от затянувшегося творческого кризиса. Художественное значение изображения средств передвижения - в силу их сложной структуры - обусловлено у Гоголя их предельной многозначностью. Во-первых, они являются одним из элементов его детализированного предметного мира, которому' свойственна риторичность, гротескность изображения. Во-вторых, они вписаны в архаическую сюжетную схему «вечного возвращения» героя и его инициации, в круговорот ритуалов смерти и обновления. В-третьих, они используются как неотъемлемый элемент сюжетного события, связанного в значительной степени с пересечением персонажем какой-либо пространственной границы, или со встречей с другим персонажем. В-четвертых, они обусловлены самим типом художественного пространства, в котором движутся персонажи, и необходимостью введения медиативных компонентов в систему художественных подпространств, миров или хронотопов. В-пятых, средства передвижения могут выступать в роли персонажей (конь, ведьма, черт), которые помогают другим героям преодолеть границу между бытовым и волшебным, «своим» и «чужим» мирами (полет кузнеца на черте, богослова на ведьме, езда казака на лошади). Позднее (в повестях 1842 г.) они становятся и коррелятами социального статуса тех или иных персонажей.

Специфически гоголевским является соотношение повествования и движения героя в пространстве или сюжетные корреляции всех перемещений героя («пошла писать губерния»). На этом уровне образы средств передвижения по сути становятся фактором формирования метанарратива, создавая эффект символического переплетения самого художественного метанарратива и аллегорически осмысленного пути героя. Мы будем называть этот аспект «метатекстовым», имея в виду не отделейность текста и комментария (метатекста) к нему, а, напротив, вписанность такого комментария в повествование о въезде в город и перемещениях героя, в систему имен персонажей (Колесо, Доезжай-не-доедешь), в идиоматику текста («пошли писать дичь и глушь»). В создании метатекста участвует не только автор, но и герой: авторская рефлексия по поводу сюжета героя оказывается помноженной на рефлексию самого героя по поводу собственного пути и по поводу микросюжетов эпизодических персонажей (например, по поводу списка крепостных крестьян Собакевича). Такая многоаспектность гоголевских средств передвижения по-новому актуализирует специфику значимых элементов его вещного мира, характеризующегося свойством «общей странности» (А.П. Чудаков).

Задачи исследования:

1) выявление стилевых тенденций в изображении транспортного средства как образа вещного мира в контексте прозы Гоголя и русской прозы конца XVIII - начала XIX вв;

3) анализ сюжетных функций средств передвижения в традиционном контексте романтического путешествия-испытания и трансформации этих функций в системе локальных хронотопов (ярмарочного, казацкого, идиллического) в произведениях Гоголя;

Методология данной работы базируется на принципах анализа литературного произведения, разработанных в русле историко-литературного, структурно-семиотического, сравнительно-исторического методов. В разработке темы диссертационного исследования для нас были важны работы Л.Я. Гинзбург, посвященные осмыслению динамики процессов формализации и деформализации в литературном языке первой половины XIX века; исследования А.П. Чудакова в области поэтики ' предметности; различные аспекты поэтики художественного пространства, рассмотренные в трудах М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана, Д.С. Лихачева,

B.Н. Топорова; исследования в области мифопоэтики О.М. Фрейденберг, А. Афанасьева, В.Я. Проппа; работы А. Шенле и В.И. Банах, посвященные поэтике травелога. Кроме того, исследование опиралось на работы тех авторов, которые занимались различными аспектами творчества Н.В. Гоголя и русской литературы XIX века: В.М. Марковича, Ю.В. Манна, Е. Фарино,

C.А. Гончарова, А.Х. Гольденберга, А.И. Иваницкого, В.А. Зарецкого, В.Э. Вацуро, Е.Г. Падериной, Е.К. Никаноровой, А. Шенле, И.В. Банах, Л.А. Ходанен и других.

Положения, выносимые на защиту:

2006), на Восьмых Филологических чтениях (НГПУ, Новосибирск, октябрь

2007); на Всероссийской конференции с международным участием «Проблемы трансформации и функционирования культурных моделей в русской литературе» (ТГПУ, Томск, февраль 2008); на Девятых Филологических чтениях (НГПУ, Новосибирск, октябрь 2008); на научной конференции, посвященной 200-летнему юбилею Н.В. Гоголя (ТГУ, Томск, ноябрь 2008); на научной конференции, посвященной 200-летнему юбилею Н.В. Гоголя (ОПТУ, Оренбург, апрель 2009), на конференции молодых ученых (НГПУ, Новосибирск, 2006, 2008, 2009, 2010). По теме исследования имеется 14 публикаций, в том числе 2 - в изданиях, рекомендованных BÁK.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Функции средств передвижения в художественном мире Н.В. Гоголя"

Заключение

Художественное изображение средств передвижения в словесном искусстве соотносится в основном со сферой изображения вещного мира. В то же время они являются непременным элементом разнообразных литературных травелогов и атрибутом героя-путешественника. В русской литературе XIX века они представлены кораблем, пароходом, однако чаще всего - разными видами пассажирских экипажей (карета, дилижанс, тарантас, бричка, дрожки и др.), которые предназначены для персонажей, принадлежащих к определенному социальному сословию. Экипаж может изображаться с точки зрения описания и детализации его предметности (устройство, особенности езды, ощущения пассажира, удобство обзора) в реалистической поэтике или условно - в - до и постреалистической поэтике, - превращаясь в аллегорию, становясь метафорой другого процесса или персонажа. Особенности изображения транспортного средства в литературе меняются в зависимости от связи с переменами описания предметности в словесной эстетике той или иной эпохи.

Наиболее значимым для рассмотрения предметных атрибутов путешествия в литературе является период литературных путешествий конца XVIII - начала XIX вв., когда наблюдается переход от условно-поэтического к конкретному изображению предмета. Как отмечают исследователи, этот переход подготавливается уже в дореалистических стилях. Поэтому в литературных путешествиях Радищева и Карамзина, несмотря на очевидную формализацию стиля, наблюдаются элементы деформализации. Неустойчивость восприятия предмета как одновременно условного и конкретного приводит к последовательной смене разных способов изображения экипажей.

Новые смысловые связи возникают при локализации повествователя внутри пространства экипажа и описания им не только видов снаружи, но и пространства самого экипажа. Это объясняется введением внутренней предметной точки зрения, которая более интенсивно осваивается Гоголем. У него появляется конкретный повествователь (путешественник-наблюдатель), который не только фиксирует конкретные вещи, но и разглядывает незначительные детали устройства экипажа. Такой деавтоматизирующий взгляд превращает обыденные предметы в необычные: «экзотичные», «странные». Экзотичность гоголевского экипажа корреспондирует с экзотикой «чужого» локуса, который составлял основу путевых очерков середины XIX века. Если в трактовке экипажа в жанре путевого очерка обнаруживаются фрагменты, претендующие на символическое обобщение, то с возникновением жанра физиологического очерка в центр внимания переносится профессионально-бытовая характеристика персонажа как социального или локального типажа. Типичные для физиологического очерка образы («ярославский» мужик, телега, ямщик) Гоголь представляет в поэме «Мертвые души», но при этом продолжает использовать и дореалистические принципы стиля. В финале поэмы он поэтизирует традиционный образ птицы-тройки в духе романтизма.

В эпоху интенсивного развития романтизма наблюдается усиление роли автора, поэтому средство передвижения становится средством рефлексии творческого процесса. Этому предшествует собирание в экипаже героев-путешественников (попутчиков) как рассказчиков, размывающих конкретность события путешествия риторикой «болтовни». Развитие такого типа повествования намечается уже у Радищева и Карамзина, а в XIX веке интенсивно развивается A.A. Бестужевым, О.И. Сенковским, В.Ф. Одоевским, А. Погорельским, А.Ф. Вельтманом. В повествовании указанных авторов реализуется метафорическое понимание путешествия, в котором персонажи и средства передвижения (конь, корабль, повозка) приобретают метаязыковую функцию. В отличие от них, Гоголь совмещает поэтизацию путешествия и транспортного средства с их конкретизацией, предполагающей гротескную детализацию. Об этом свидетельствует последовательность развертывания одного образа в синтагматике повествования и отсутствие в последнем собственно знаков перехода из реального плана путешествия в метаязыковой план рефлексии автора-повествователя.

В сюжете литературного путешествия средство передвижения связано в наибольшей степени с хронотопом дороги и архаическим по происхождению мотивом испытания (мотив бури на море / бурана в степи), а также с романтическими и авантюрными ситуациями дорожных встреч. Именно в рамках хронотопа дороги реализуется специфическая модель того или иного типа путешествия (сентиментальное, романтическое, пародийное). Уже в «Письмах русского путешественника» Карамзина наблюдается переход от сентиментальной модели путешествия к романтической. В XIX веке сюжет путешествия осмысливается В.А. Жуковским, A.C. Пушкиным и Н.В. Гоголем - в идиллии «Ганц Кюхельгартен» - как испытание себя в роли писателя с последующим финальным преображением.

Романтики часто используют мотивы странствия на корабле по свободной стихии моря или движение героя на диком восточном скакуне. Гоголь переходит от романтического мотива путешествия в «Ганце Кюхельгартене» к мотивам авантюрного путешествия героя в экипаже и на лошадях. У А. Бестужева образ корабля становится местом романтической встречи с трагическим исходом. Эта романтическая ситуация, как мы показали, обусловлена развитием архаического мотива «буря на море». У Гоголя ситуация дорожной встречи обусловлена авантюрным или ярмарочным хронотопом.

Переходным этапом от романтизма Бестужева к гоголевскому «прозаизму» становится проза Ф.В. Булгарина, А.Ф. Вельтмана, О.И. Сенковского, В.Ф. Одоевского, которые развивают сюжет пародийного путешествия в связи с пересмотром господствовавшей в середине XIX века манеры сентиментально-романтической идеализации. Гоголь, напротив, пытается сблизить патетику романтического стиля с предметной конкретикой, поэтому, например, в поэме «Мертвые души» образ брички и тройки Чичикова одновременно снижается, конкретизируется и поэтизируется.

Следуя романтической традиции изображения внешнего мира, ранний Гоголь изображает путешествия по канонам романтического историзма и мифологизма, уделявшим особое внимание всему «народному» и «фольклорному». Мифологическая образность гоголевских средств передвижения заключается в их народно-архаическом происхождении. Как в мифе и сказке, герой Гоголя перемещается на коне в «иной» мир, представленный «пеклом», или миром мертвых. Во время такого путешествия конь выполняет для героя функцию волшебного помощника, участвует в метаморфозах, ассимилируется с птицей, олицетворяет стихию огня (солнца). Кроме этого, он нередко соотносится с пространством потустороннего мира, поэтому получен от черта, является продуктом его оборотничества, выходит из инфернального или подземного хтонического мира. Он имеет и функционально-метафорических заместителей: черт, птица, лодка, атрибуты путешествия ведьмы (метла, кочерга). Функциональная взаимозаменимость образов средств передвижения задается не только сказочно-мифологической традицией, но и природой гоголевского мира, который подвержен непрерывным изменениям. В нем превращается не только конь, но и лодка как заместитель мифопоэтического сакрального образа дуба. С помощью лодки-дуба герой осуществляет странствование в «царство мертвых». Лодка, как конь, проявляет огненную природу и ассимилируется с птицей. В процессе этих взаимопревращений становятся взаимообратимыми и пространственные формы: дорога, река, степь.

Экипаж у Гоголя в меньшей степени связан с романтизирующей архаикой и демонологией. Он не только заимствует волшебные свойства коня и лодки, но и изображается уже в соответствии с гоголевским принципом вещи, который А.П. Чудаков называет «амплитудой удивительного». Связь с мифопоэтическим измерением образа у экипажей проявляется в выполнении ими скорее ритуально-обрядовой функции, в частности, обряда погребения и обряда плодородия. Медиативная связь экипажа с землей воплощает не только фольклорно-мифологические аспекты, но и комическую инверсию сакрального в гиперболизации «ветхости» старинного экипажа и его вместимости. С помощью такого экипажа герой перевозится из «своего» в «чужое» пространство. Статичные экипажи проявляют не только сказочно-мифологическую, но и гротескную природу, переводя ситуацию в сферу фантастического.

В раннем гоголевском творчестве средство передвижения изображается и как предмет быта, связанный с развитием конкретных сюжетных ситуаций в хронотопе (ярмарочном, казацком и идиллическом). Непременным составляющим ярмарочного пространства становится крестьянская или чумацкая грузовая повозка - воз, заполненный «плодами земли». На фоне живописного изображения малороссийского пейзажа и карнавального изображения быта воз представляется подобием ярмарочного театра. В повести «Сорочинская ярмарка» он медленно везет на ярмарку не только товар, но и хорошенькую девушку, которая привлекает внимание парубков. Так ретардированный способ движения способствует реализации мотива «выставки невесты» и ситуации дорожной встречи. Описание воза вводит действующих лиц: отца, злую мачеху, дочь / падчерицу, между которыми возникают сюжетные перипетии, заканчивающиеся свадьбой героев. В поздних повестях транспортные средства не ведут к дополнительному усложнению сюжета.

Кроме медленного перемещения воза в ярмарочном пространстве, Гоголь представляет быстрое передвижение героя на коне в казацком пространстве. Конь казака совмещает черты сказочного и богатырского ездового животного. На таком коне герой перемещается не только с товарищами-казаками, но и по воле случая, в одиночку, как герой рыцарского романа. Конь помогает казаку переправиться в «иной» мир, где он достигает своей цели (доставляет грамоту царице, добывает невесте царицыны черевички). Во время путешествия он встречает различные дорожные препятствия (встреча с запорожцем-«гулякой», проделки черта, потеря коня). Казак преодолевает препятствия, сотворив крестное знамение. Тогда преодоление препятствий с помощью агентов нечистой силы не гарантирует благополучного финала.

Замедленному способу передвижения воза в ярмарочном пространстве и ускоренному движению коня в казацком пространстве можно противопоставить статичность экипажей в идиллическом мире. Однако и в идиллическом мире Гоголя герой пытается осуществить и попытки выезда за его пределы. При этом сюжетная функция экипажа заключается в его необычайно медлительном перемещении, создающем комизм ситуации. В повести «Иван Федорович и его тетушка» следует отметить поездку героя к соседу в повозке за «дарственной записью» и выезд тетушки в «величественном экипаже» для устройства женитьбы своему племяннику. Цели героев в результате поездок не реализуются. Внутри идиллического мира ярмарочный «воз-выставка» превращается в «воз-натюрморт», который иммобилен, или движется согласованно с ритмом природы.

Постепенно Гоголь переходит от изображения мифопоэтики и топографии малороссийского пространства, характеризующегося признаком неделимости, к описанию деформированного, «раздробленного» пространства Петербургских повестей, репрезентирующих «замещение духовного материальным». В таком столичном пространстве транспортное средство репрезентирует статус персонажей, для повышения которого герои стремятся приобрести «щегольской» экипаж. Повествователь представляет такие экипажи фальшивыми, выполняющими «морочащую роль». Их движение связано с мотивами пустоты и множественной неопределенности. Миражность столичного пространства реализуется и в провинциальном хронотопе, где герои тоже подвергаются метаморфозам и воспринимаются неоднозначно. Таковы герои мечтатели / вруны: Чертокуцкий, Хлестаков, Ноздрев, воплощающие «культ видимости».

В поэме «Мертвые души» в сюжетной ретроспекции задана корреляция персонажа и транспортных средств. Затрудненное и замедленное перемещение героя в город на лошадке «сороке» соотнесено с дорожными и жизненными перипетиями Чичикова во время его предпринимательских поездок на бричке и тройке к помещикам. Дорожные испытания героя-авантюриста обусловлены то дорожной распутицей, то отклонением его кучера от прямого пути, то дорожными встречами. Неслучайно автор отводит ему главную роль в сюжете. Самостоятельность героя подтверждается неожиданными поворотами событий, которые метафорически соотносятся со способом его движения на бричке как чередование подъемов и спусков, проваливаний в яму и взлетов на пригорок. Такое передвижение предполагает продолжение кумулятивного сюжета «дороги» как пути Чичикова. Здесь сюжетная инициатива принадлежит не только герою, но и кучеру Селифану, с которым связаны будущие изменения в сюжете и в судьбе самого героя. В ходе повествования о путешествии героя-плута автор использует его для перехода на уровень метатекстуальной рефлексии о незавершенности дороги как метафоры письма.

Автор и герой поэмы сближаются в представлении сюжета повествования как «околесицы», как это было названо А. Белым. Автор представляет «околесицу» в связи с сюжетом путешествия авантюрного героя, а герой в процессе представления списка крепостных крестьян, когда сам «сочиняет» для них сюжеты путешествий (сюжет бродяжничества, ямщицкий сюжет). Главным элементом метатекстуальной рефлексии становится деталь средства передвижения - колесо, которое символизирует и непостоянство счастья героя. Поэтому динамику распространения слухов о Чичикове и их происхождении (приезд дребезжащей брички Коробочки) характеризует появление в поэме «дребезжалок» и «колесосвисток». Таким образом, метасюжетный уровень повествования реализуется как метафора жизненного пути героя.

Список научной литературыВранчан, Елена Витальевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Список источников

2. Афанасьев А.Н. Народные русские сказки. Полное издание в одном томе. М: Альфа-Книга, 2008. - 1087 с.

3. Бестужев-Марлинский A.A. Сочинения: В 2 т. М.: Художественная литература, 1981. - Т.2. - 591 с.

4. Бестужев-Марлинский A.A. Ночь на корабле: Повести и рассказы. -М.: Художественная литература, 1988. 366 с.

5. Боткин В.П. Письма об Испании. JL: Наука, 1976. - 343 с.

6. Булгарин Ф.В. Лицевая сторона и изнанка рода человеческого. М.: Высшая школа, 2007. - 551 с.

7. Былины. М.: Художественная литература, 1986. - 300 с.

8. Вельтман А.Ф. Странник. М.: Наука, 1977. - 293 с.

9. Вельтман А.Ф. Повести и рассказы. М.: Советская Россия, 1979. -384 с.

10. Вельтман А.Ф. Саломея, или Приключения, почерпнутые из моря житейского. М.: ООО «Олимп»: ООО «ACT», 2002. - 617 с.

11. Вересаев В.В. Сочинения: В 4 т. М., 1990. - Т.З. - 600 с.

12. Вяземский П.А. Стихотворения. Л.: Советский писатель, 1958. -507 с.

13. Гоголь в воспоминаниях современников. М.: Гослитиздат, 1952. -718 с.

14. Гоголь Н.В. Полное собрание сочинений: В 14 т. б.м.: Издательство АН СССР, 1937-1952.

15. Голосовкер ЯЗ. Мифы древней Греции. Сказания о титанах. СПб.: Кристалл, 2001. - 352 с.

16. Грот Я. Гельсингфорс // Современник. 1840. - Т. 18. - С.5-82.

17. Гофман Э.-Т.-А. Песочный человек: Повести, роман. СПб.: Кристалл, 2000.-912 с.

18. Ершов П.П. Конек-Горбунок: Избранные произведения и письма. -M.: Парад; БИБКОМ, 2005. 624 с.

19. Загоскин М. Граф Калиостро (отрывок из второй части романа «Искуситель») // Современник. 1837. - Т.7. - С.17-45.

20. Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. Л.: Наука, 1987. -717с.

21. Норов А. Путешествие по Святой земле в 1835 году. СПб.: Академический проект, 1999. - 367 с.

22. Одоевский В.Ф. Повести и рассказы. М., 1992. - 334 с.

23. Очерки Швеции // Современник. 1838. - Т.П. - С.22-28.

24. Очерки Испании // Современник. 1838. - Т.12. - С.120-126.

25. Переписка Н.В. Гоголя: В 2 т. / сост. и коммент. А. Карпова и М. Виролайнен. М.: Художественная литература, 1988. - Т. 1,2.

26. Погорельский А. Двойник, или Мои вечера в Малороссии; Монастырка. М.: Художественная литература, 1960. - 352 с.

27. Пожарский И. Друг, оседлай // Современник. 1838. - Т.12. - С.85.

28. Путешествия в Святую Землю: Записки русских паломников и путешественников XII XX вв. - М.: Приложение к журналу «Лепта», 1995. -255 с.

29. Путешествие Игумена Даниила по Святой земле, в начале XII го века (1113-1115)/ под ред. A.C. Норова. - СПб., 1864 - 192 с.

30. Пушкин A.C. Сочинения: В 3 т. М.: Художественная литература, 1971. - Т.2: Поэмы. Драматические произведения. - 453 с.

31. Пушкин A.C. Сочинения: В 3 т. М. Художественная литература, 1971. - Т.З: Евгений Онегин. Романы и повести. Путешествие в Арзрум. -604 с.

32. Радищев А.Н. Путешествие из Петербурга в Москву. М.: Советская Россия, 1981.-256 с.

33. Русская лирика XIX века / сост. В. Орлова. М.: Художественная литература, 1981. - 511 с.

34. Сенковский О.И. Сочинения Барона Брамбеуса. М.: Советская Россия, 1989.-496 с.

35. Соллогуб В.А. Повести. Воспоминания. Д.: Художественная литература, 1931. - 717 с.

36. Средство остановить испугавшихся лошадей в одно мгновение // Журнал общеполезных сведений. 1835. - 4.2. - С.78.

37. Стерн JI. Сентиментальное путешествие по Франции и Италии. -СПб.: Азбука, 2000. 209 с.1. Список научной литературы

38. Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу: В 3 т. -М.: Индрик, 1994.-Т. 1,2.

39. Александрова C.B. Повести Н.В. Гоголя и народная зрелищная культура // Русская литература. 2001. - № 1. - С.50-65.

40. Анненский И. Проблема гоголевского юмора («Нос», «Портрет») / Анненский И. Избранные произведения. Л.: Художественная литература, 1988. - С.375-392.

41. Базанов В.Г. Очерки декабристской литературы. Публицистика. Проза. Критика. М.: Гослитиздат, 1953. - 527 с.

42. Балдин А. Протяжение точки. Литературные путешествия. Карамзин и Пушкин. М.: Первое сентября, 2009. - 579 с.

43. Банах И.В. Структура повествования в жанре путешествия (на материале русской литературы конца XVIII первой трети XIX вв.). -Гродно: Изд-во ГрГУ, 2005. - 131 с.

44. Барабаш Ю.Я. Почва и судьба: Гоголь и украинская литература: у истоков. М.: Наследие, 1995. - 223 с.

45. Баранов В.И. Повесть Н.В. Гоголя «Коляска» // Ученые записки Горьковского гос. ун-та им. Н.И. Лобачевского. Горький, 1958. - Вып. ХЬУШ. - С.45-59.

46. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М.: Художественная литература, 1965. - 541 с.

47. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Художественная литература, 1975. - 502 с.

48. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. - 423 с.

49. Бахтин М.М. Эпос и роман. СПб.: Азбука, 2000. - 304 с.

50. Башмакофф Н. Локальный текст, голос памяти и поэтика пространства // История и повествование: сб. ст. М.: Новое литературное обозрение, 2006. - С.576-591.

51. Белый А. Мастерство Гоголя. Исследование. М.: МАЛП, 1996.351 с.

52. Берковский Н.Я. Романтизм в Германии. СПб.: Азбука - классика, 2001.-512 с.

53. Бицилли П.М. Проблема человека у Гоголя / Бицилли П.М. Трагедия русской культуры: Исследования, статьи, рецензии. М.: Русский путь, 2000. -С. 154-176.

54. Богданов К.А. О крокодилах в России. Очерки из истории заимствований и экзотизмов. М.: Новое литературное обозрение, 2006.352 с.

55. Болотова М.А. Трамвай: литература, литературный быт (Заметки о некоторых «трамвайных» мотивах) // Сюжеты и мотивы русской литературы: сб. науч. трудов. Новосибирск, 2002. - Вып.5. - С. 192-213.

56. Большакова А. Усадебные локусы в «Мертвых душах»: к проблеме структурной организации произведения // Гоголь как явление мировой литературы: мат-лы конф. посвящ. 150-летию со дня смерти Н.В. Гоголя. -М., 2003.-С.239-250.

57. Большухин Л.Ю., М.А. Александрова «На четырнадцатой странице»: об одной исторической эмблеме в контексте поэмы Гоголя «Мертвые души» // Грехневские чтения: сб. науч. трудов / под ред. И.С. Юхновой. Н. Новгород, 2008. - Вып.5. - С.59-74.

58. Бочаров С.Г. О стиле Гоголя // Типология стилевого развития нового времени. М.: Наука, 1976. - С.409^145.

59. Бочаров С.Г. Загадка «Носа» и тайна лица // Н.В. Гоголь: История и современность: К 175-летию со дня рождения: сб. ст. / под ред. В.В. Кожинова. М.: Советская Россия, 1985. - С. 180-212.

60. Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. М.: Языки русской культуры, 1999. - 632 с.

61. Бочаров С.Г. «Красавица мира» женская красота у Гоголя // Театр. -2002. № 4. - С.24 - 30.

62. Брагинская Н.В. Генезис и структура диалога перед изображением «картины» Филострата старшего // Поэтика древнегреческой литературы: сб. ст. / под ред. С.С. Аверинцева; АН СССР. Институт мировой литературы им. A.M. Горького. М.: Наука, 1981. - С.2-33.

63. Вайскопф М. Сюжет Гоголя. Морфология. Идеология. Контекст. -М.: ТОО «Радикс», 1993. 590 с.

64. Вайскопф М. Птица тройка и колесница души: Работы 1978-2003 годов. М.: Новое литературное обозрение, 2003. - 576 с.

65. Васильев С.Ф. Поэтика «Вия» // Н.В. Гоголь: проблемы творчества: межвуз. сб. науч. тр. / под ред. С.А. Гончарова. СПб.: Образование, 1992. -С.48-60.

66. Вацуро В.Э. Русская идиллия в эпоху романтизма // Русский романтизм / под ред. К.Н. Григорьян; АН СССР. Ин-т рус. лит. Л.: Наука, 1978.-С. 118-138.

67. Бенедиктова Т. Из пира в мир, или заложник грезы (Писательский «анекдот» от В. Ирвинга и Н.В. Гоголя) // Вопросы литературы. 2003. -№ 3. - С.168-187.

68. Веселовский А.Н. Разыскания в области русского духовного стиха. -М., 1889.-Вып.5.-376 с.

69. Виноградов В.В. Гоголь и натуральная школа / Виноградов В.В. Поэтика русской литературы. Избранные труды. М.: Наука, 1976. - С.191-227.

70. Виноградов В.В. Язык и стиль русских писателей. От Карамзина до Гоголя. Избранные труды. М.: Наука, 1990. - 388с.

71. Виролайнен М.Н. «Миргород» Н.В. Гоголя (проблемы стиля): автореф. дисс. . канд. филол. наук. Д., 1980. - 25 с.

72. Виролайнен М.Н. Ранний Гоголь: катастрофизм сознания // Театр. -2002. № 4. - С.31-33.

73. Виролайнен М.Н. Речь и молчание: Сюжеты и мифы русской словесности. СПб.: Амфора, 2003. - 503 с.

74. Вишневская И.Л. Гоголь и его комедии. М.: Наука, 1976. - 256 с.

75. Войтоловская Э.Л. Комедия Н.В. Гоголя «Ревизор». Комментарий. -JL: Просвещение, 1971. 270 с.

76. Гаспаров М.Л. Колумбово яйцо и строение новеллы // Сборник статей по вторичным моделирующим системам / под ред. Ю.М. Лотмана. -Тарту: Изд-во Тартуского гос. ун-та, 1973. С.130-132.

77. Герасименко А.Я. Гоголем воспетая земля = От Гогол възпята земя: Места Полтавщины, связ. с именем писателя.: Путеводитель. Харьков: Прапор, 1986. - 117 с.

78. Гиллельсон М.И. Гоголь в Петербурге. Л., 1961. - 307 с.

79. Гинзбург Л.Я. Литература в поисках реальности: Статьи. Эссе. Заметки. Л.: Сов. писатель, 1987. - 400 с.

80. Гинзбург Л.Я. О старом и новом. Статьи и очерки. Л.: Советский писатель, 1982. - 422 с.

81. Гиппиус В., Зеньковский В. Гоголь / Зеньковский, В. Н.В. Гоголь. -СПб.: Logos, 1994.-341 с.

82. Гитин В. «Коляска» Гоголя: некоторые особенности поэтики анекдота // Н.В. Гоголь: проблемы творчества: межвуз. сб. науч. тр. / под ред. С.А. Гончарова. СПб.: Образование, 1992. - С.60-84.

83. Глянц В.М. Черт любит, когда его называют по-русски «черт» // Гоголь и апокалипсис. М.: Элекс-КМ, 2004. - С.225-228.

84. Гольденберг С.А., Гончаров А.Х. Павел Чичиков: судьба героя в легендарно-мифологической ретроспективе // Имя сюжет - миф: межвуз. сб. науч. тр. / под ред. Н.М. Герасимовой. - СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 1996. - С.64-86.

85. Гольденберг А.Х. Традиции народной песни в поэтике «Мертвых душ» // Русская словесность. 2002. - № 7. - С.5-19.

86. Гольденберг А.Х. Идея метаморфозы в поэтике Гоголя // Диалектика рационального и эмоционального в искусстве слова: сб. ст. Волгоград: Панорама, 2005. - С. 116-123.

87. Гольденберг А.Х. Фольклорные и литературные архетипы в поэтике Н.В. Гоголя: автореф. дисс. . д-ра филол. наук. Волгоград, 2007 - 40 с.

88. Гольденберг А.Х. Фольклорно-мифологические превращения как универсальный архетип поэтики Гоголя // Универсалии русской литературы. Воронеж: Изд-во Воронежского гос. ун-та, 2009. - С.379-389.

89. Гончаров С.А. Сон душа, любовь - семья, мужское - женское в раннем творчестве Гоголя // Гоголевский сб. ст. / под ред. С.А. Гончарова. -СПб.: Образование, 1993. С.4 - 41.

90. Гончаров С.А. Тайна «Ивана Федоровича Шпоньки и его тетушки» // Гоголевский сб. ст. / под ред. С.А. Гончарова. СПб.: Образование, 1994. -С.62-96.

91. Гончаров С.А. Творчество Гоголя в религиозно-мистическом контексте. СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 1997. - 340 с.

92. Горелов П.Г. О повести «Старосветские помещики» // Н.В. Гоголь: История и современность: К 175-летию со дня рождения. М.: Сов. Россия, 1985.-348-359.

93. Гроссман Jl. Искусство анекдота у Пушкина // Этюды о Пушкине. -М.;Пг, 1923. С.45-79.

94. Гуминский В.М. Жанр путешествия в русской литературе и творческие искания Н.В. Гоголя: автореф. дисс. . д-ра. филол. наук. М., 1996.-40 с.

95. Гуминский В.М. Гоголь, Александр I и Наполеон // Наш современник. 2002. - № 3. - С.216-231.

96. Гуревич П.Ю. Пластификация в раннем творчестве Гоголя // Филологические науки. 2001. - № 4. - С.23 -31.

97. Гус М.С. Живая Россия и «Мертвые души». М.: Сов. писатель, 1981.-335 с.

98. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. -М.: Рус. яз., 2000.-Т. 1-4.

99. Дальберг С., Рабжаева М. Могила как метафора и метонимия: случай Украины // Новое литературное обозрение. 2000. - № 44. - С.62-71.

100. Де Лотто Ч. Signori, per parlar d'un'altra cosa. Занятия итальянским языком Н.В. Гоголя. Неизданные автографы // Russica Romana 1996 -volume III. - С.267-300.

101. Де Лотто Ч. Гоголь: Одежда и мода // Гоголь как явление мировой литературы: мат-лы конф. посвящ. 150-летию со дня смерти Н.В. Гоголя. -М., 2003. С.79-86.

102. Де Лотто Ч. «Вам могу дать небольшой образец.» Многоязычные разговорники в «занятиях» и в творчестве Н.В. Гоголя // Поэтика русской литературы: сб. ст. к 75-летию профессора Ю.В. Манна / под ред. Н.Д. Тамарченко. М.: Изд-во РГГУ, 2006. - С. 168-180.

103. Денисов В.Д. О генезисе и роли метонимии в повести Н.В. Гоголя «Невский проспект» // Н.В. Гоголь: проблемы творчества: межвузовский сборник / под ред. С.А. Гончарова. СПб.: Образование, 1992. - С.84 - 90.

104. Денисов В.Д. О ранней прозе Н.В. Гоголя // Творчество Н.В. Гоголя: истоки, поэтика, контекст: межвуз. сб. науч. тр. СПб.: Изд-во РГГМИ, 1997.-С.4-13.

105. Джулиани Р. Сюжетные и жанровые особенности «Рима» // Гоголь и Италия: материалы между нар. науч. конф. «Николай Гоголь: между Италией и Россией» Рим, 2002. - С. 170-182.

106. Джулиани Р. Рим в жизни и творчестве Гоголя, или Потерянный рай: Мат-лы и исследования / пер. с итал. А. Ямпольской. М.: Новое литературное обозрение, 2009. - 288 с.

107. Дилакторская О.Г. Фантастическое в «Петербургских повестях» Н.В. Гоголя. Владивосток: Изд-во Дальневосточного гос. ун-та, 1986. -208 с.

108. Дмитриева Е.Е. Сад Плюшкина, Сад Гоголя // Поэтика русской литературы: К 70-летию профессора Ю.В. Манна: сб. ст. / под ред. М. Вайскопфа. М.: Изд-во РГГУ, 2001. - С. 148-160.

109. Дмитриева Е.Е. Путешествия в усадьбу и усадебное гостеприимство: к проблеме жанрового генезиса «Мертвых душ» // Гоголь как явление мировой литературы: мат-лы конф. посвящ. 150-летию со дня смерти Н.В. Гоголя. М., 2003. - С.231-238.

110. Добин Е.С. Искусство детали: Наблюдения и анализ: О творчестве Гоголя и Чехова. JL: Сов. писатель, 1975. - 192 с.

111. Евдокимова Е.А. Тема семьи в творчестве Н.В. Гоголя // Начало. -2001.-№ 10.-С.113-131.

112. Егоров И.В. «Мертвые души» и жанр плутовского романа // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1978. - Том 37. - №1. - С.31-36.

113. Елеонская E.H. Сказка, заговор и колдовство в России: сб. науч. трудов / сост. JI.H. Виноградова. М.: Индрик, 1994. - 271 с.

114. Елистратова A.A. Гоголь и проблемы западноевропейского романа. -М.: Наука, 1972.-303 с.

115. Женетт Ж. Фигуры: В 2 т. / пер. с франц. Е. Васильевой. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1998. - 470 с.

116. Жолковский А.К. Место окна как «готового предмета» в ПМ П // К описанию смысла связного текста. V. М., 1974. - Вып.61. - С.34-37.

117. Жолковский А.К. Перечитывая избранные описки Гоголя // Блуждающие сны и другие работы. М.: Наука: Восточная литература, 1994. - С.70-87.

118. Зарецкий В.А. О лирическом сюжете «Миргорода» Н.В. Гоголя // Вопросы сюжетосложения: сб. ст. / под ред. JIM. Цилевича. Рига: Звайгзне. 1978. - Вып.5. - С.29 - 41.

119. Зарецкий В.А. Народные исторические предания в творчестве Н.В. Гоголя: История и биографии. — Стерлитамак, Екатеринбург: Изд-во Саратовского ун-та, 1999. 463 с.

120. Зарецкий В.А. Триада «дорога-вершина-провал» как сюжетообразующий мотив в творчестве Н.В. Гоголя // Фольклор народов России: Фольклор. Миф. Литература: межвуз. сб. науч. тр. / под ред. Л.И. Брянцевой. Уфа: Изд-во БашГу, 2001. - С.142-161.

121. Звездин А. Образ ведьмы у Гоголя: фольклорные истоки и средневековая христианская мистика (попытка реконструкции интертекста) // Гоголь как явление мировой литературы: мат-лы конф. посвящ. 150-летию со дня смерти Н.В. Гоголя. М., 2003. - С. 118-127.

122. Золотусский И.П. Поэзия прозы: Статьи о Гоголе. М.: Советский писатель, 1987. - 238 с.

123. Иваницкий А.И. Гоголь. Морфология земли и власти: К вопросу о культурно-исторических основах подсознательного. М.: Изд-во РГГУ, 2000.- 186 с.

124. Иваницкий А.И. Архетипы Гоголя // Литературные архетипы и универсалии: сб. ст. / под ред. Е.М. Мелетинского. М.: Изд-во РГГУ, 2001. - С.248-292.

125. Иваницкий А.И. Об эволюции роли риторики в гоголевской фабуле // Н.В.Гоголь: Загадка третьего тысячелетия. Первые Гоголевские чтения: мат-лы конф. М., 2002. - С.64-75.

126. Казарин В.П. Повесть Н.В. Гоголя «Тарас Бульба»: Вопросы творческой истории. Киев; Одесса: Вища шк., 1986. - 125 с.

127. Казинцев А.И., Казинцева H.A. Автор двух поэм // Н.В. Гоголь: История и современность: К 175-летию со дня рождения. М.: Сов. Россия, 1985. - С.308-324.

128. Калугин Д. Русские биографические нарративы XIX века: от биографии частного лица к истории общества // История и повествование: сб. ст. М.: Новое литературное обозрение, 2006. - С. 178-195.

129. Канунова Ф.З. Жанровое своеобразие ранних повестей А. Бестужева // Мастерство писателя и проблемы жанра. Томск: Изд-во Томского гос. ун-та, 1975. - С.81-99.

130. Карасев Л.В. Мифология смеха // Вопросы философии. 1991. -№ 7. - С. 15^43.

131. Карасев Л.В. Гоголь и онтологический вопрос // Вещество литературы. М.: Языки славянской культуры, 2001. - С.47-76.

132. Карпенко А.И. О народности Н.В. Гоголя (Худож. историзм писателя и его народные истоки). Киев: Изд-во Киевского ун-та, 1973. -279 с.

133. Кирсанова P.M. Превращения фрака «Наваринского дыму с пламенем» // Гоголь: Материалы и исследования: сб. ст. / под ред. Ю.В. Манна. М.: Наследие, 1995. - С.230-238.

134. Киселев B.C. «Арабески» Гоголя и традиции романтической циклизации // Изв. АН. Сер. лит. и яз. 2004. - Т.63. - № 6. - С. 15- 25.

135. Козлова A.B. Феномен двойничества и формы его выражения в русской прозе 1820 30-х годов: автореф. дисс. . канд. филол. наук. -Томск, 1999- 16 с.

136. Козлова A.B. Традиция романтического двойничества в «Фантастических путешествиях» О. Сенковского // Вестник ТГПУ, 2001. -Выпуск 1(26). Серия: Гуманитарные науки. - С.7-9.

137. Крейцер A.B. Творчество и судьба Гоголя: на пути к преображению // Н.В. Гоголь: проблемы творчества: межвуз. сб. науч. тр. / под ред. С.А. Гончарова. СПб.: Образование, 1992. - С.43-47.

138. Кривонос В.Ш. Мотив испытания в «Петербургских повестях» Гоголя // Гоголевский сборник / под ред. С.А. Гончарова. СПб.: Образование, 1994. - С.97-108.

139. Кривонос В.Ш. О множественности смысловых планов в «Коляске» Гоголя // Изв. АН. Сер. лит. и яз. 1998. - Т.57. - № 1. - С.9-17.

140. Кривонос В.Ш. К проблеме пространства у Гоголя: Петербургская окраина // Изв. АН. Сер. лит. и яз. 2000. - Т.59. - № 2. - С. 15-22.

141. Кривонос В.Ш. О смысле повести «Рим» // Изв. АН. Сер. лит. и яз. -2001. -Т.60. -№ 6.-С. 14-26.

142. Кривонос В.Ш. Мотив «связи женщины с чертом» в прозе Гоголя // Поэтика русской литературы: сб. ст. М.: Изд-во РГГУ, 2001. - С.65-79.

143. Криничная H.A. Русская народная историческая проза. Вопросы генезиса и структуры. JL: Наука, 1987. - 228 с.

144. Курганов Е.Я. Анекдот как жанр. СПб.: Академический проект, 1997.- 123 с.

145. Курганов Е.Я. Анекдот, миф и сказка: границы размежевания и нейтральные полосы // Studia Russika Helsingiensia et Tartuensia. VI. Проблема границы в культуре. Тарту, 1998. - С.295-304.

146. Курганов Е.Я. История о том, как Гоголь рассказывал анекдоты // Поэтика русской литературы: сб. ст. / под ред. М. Вайскопфа. М.: Изд-во РГГУ, 2001. - С.59-64.

147. Крот Ю.Ф. Мерцающий Гоголь // Микола Гоголь i свггова культура (Матер1али м1жнародно'Г науково'1 конференцп, присвячено'1 185-р1ччю з дня народження письменника). Кшв - Н1жин,1994. - С.12-13.

148. Купреянова E.H. «Мертвые души» Н.В. Гоголя (замысел и его воплощение) // Русская литература. 1971. - № 3. - С.62-74.

149. Левин Ю. И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М.: Языки русской культуры, 1998. - 824 с.

150. Левинг Ю. Вокзал Гараж - Ангар: Владимир Набоков и поэтика русского урбанизма. - СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2004. - 400 с.

151. Лебедева О.Б. Русская высокая комедия: XVIII века: Генезис и поэтика жанра. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1996. - 423 с.

152. Лихачев Д.С. Внутренний мир художественного произведения // Вопросы литературы. 1968. - № 8. - С.74-87.

153. Лихачев Д.С. Поэзия садов. К семантике садово-парковых стилей. -Л.: Наука, 1982.-343 с.

154. Лихачев Д.С. Историческая поэтика русской литературы. Смех как мировоззрение и другие работы. СПб.: Алетейя, 1999 - 508 с.

155. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М.: Искусство, 1970.-384 с.

156. Лотман Ю.М. Роман A.C. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий. Л.: Просвещение, 1980. - 416 с.

157. Лотман Ю.М. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М.: Просвещение, 1988. - С.293-325.

158. Лотман Ю.М. Происхождение сюжета в типологическом освещении / Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. Таллинн, 1992. - Т.1. - С.224-226.

159. Лотман Ю.М. О русской литературе. Статьи и исследования (19581993). История русской прозы. Теория литературы. СПб.: Искусство, 1997. - 848 с.

160. Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства XVIII начала XIX века. - СПб.: Искусство, 1998. - 415 с.

161. Лотман Ю.М. Статьи по семиотике культуры и искусства. СПб.: Акад. проект, 2002. - 543 с.

162. Макинина Е.С. Люлька и трубка в вещном мире Н.В. Гоголя // Русская речь. 2005. - № 2. - С.7-11.

163. Макогоненко Г.П. Тема Петербурга у Пушкина и Гоголя // Избранные работы: о Пушкине, его предшественниках и наследниках Л.: Художественная литература, 1987. С.541-587.

164. Максимов C.B. Нечистая, неведомая и крестная сила. СПб.: Полисет, 1994.-448 с.

165. Манн Ю.В. Поэтика русского романтизма. М.: Наука, 1976. -375 с.

166. Манн Ю.В. Поэтика Гоголя. М.: Художественная литература, 1988.-413 с.

167. Манн Ю.В. В поисках живой души: «Мертвые души». Писатель -критика читатель. - М.: Книга, 1984. - 415 с.

168. Манн Ю.В. Диалектика художественного образа. М.: Советский писатель, 1987. - 320 с.

169. Маркевич А.И. Заметки о псевдониме Н.В. Гоголя «Рудый Панько» // Известия ОРЯС. 1898. - Т.З. - Кн.4. - С. 1269-1272.

170. Маркович В.М. Петербургские повести Н.В. Гоголя. Л.: Художественная литература, 1989. - 208 с.

171. Маркович В.М. О трансформациях «натуральной» новеллы и двух «реализмах» в русской литературе XIX века // Русская новелла: Проблемы истории и теории: сб. ст. СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского гос. ун-та, 1993.-280 с.

172. Мароши В.В. Сакральное и демоническое: Николай Гоголь / Мароши В.В. Имя автора (историко-типологические аспекты экспрессивности). Новосибирск: Изд-во НГПУ, 2000. - 348 с.

173. Марченко Т.В. Еще раз о птице-тройке (По поводу статьи Эндрю Б. Вахтела) // Изв. АН. Сер. лит. и яз. 2000 - Т.59. - № 2. - С.31-36.

174. Матвеев Б.И. Античные образы в произведениях Н.В. Гоголя // Русская речь. 2002. - № 2. - С.3-9.

175. Меднис Н.Е., Жучкова М.В. Метафорическая стилистика в поэме Гоголя «Мертвые души» // Жанрово-стилевое единство художественного произведения: сб. ст. / под ред. Ю.В. Шатина Новосибирск: Изд-во НГПИ,1989. С.58-63.

176. Мелетинский Е.М. Историческая поэтика новеллы. М.: Наука,1990.-279 с.

177. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М.: Восточная литература РАН, 2000. - 407 с.

178. Мелетинский Е.М. Трансформация архетипов в русской классической литературе (Космос и Хаос, герой и антигерой) // Литературные архетипы и универсалии: сб. ст. / под ред. Е.М. Мелетинского. М.: Изд-во РГГУ, 2001. - С.73-149.

179. Мережковский Д.С. Гоголь. Творчество, жизнь и религия. СПб.: Пантеон, 1909.-231 с.

180. Мифология. Большой энциклопедический словарь / под ред. Е.М. Мелетинского. М: БРЭ, 1998.-736 с.

181. Мочульский К.В. Гоголь, Соловьев, Достоевский. М.: Республика, 1995.-607 с.

182. Мильдон В.И. Мир вещей у Гоголя. К 175-летию со дня рождения // Декоративное искусство СССР. 1984. - № 4. - С.34-39.

183. Мильдон В.И. Эстетика Гоголя. М., 1998. - 127 с.

184. Набоков В.В. Комментарий к роману A.C. Пушкина «Евгений Онегин». СПб.: Искусство - СПБ; Набоковский фонд, 1999. - 928 с.

185. Набоков В.В. Лекции по русской литературе. М.: Независимая газета, 2001.-440 с.

186. Новиков А.Е. Повесть Н.В. Гоголя «Коляска» в контексте литературной полемики середины 30-х годов XIX века // Русская литература. 1991. - № 3. - С.92-101.

187. Новицкая О.В. Россия и русские в поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души». М.: Диалог-МГУ, 1999. - 259 с.

188. Неклюдов С.Ю. Время и пространство в былине // Славянский фольклор: сб. ст. / под ред. Б.Н. Путиловой и В.К. Соколовой. М.: Наука, 1972.-С. 18-45.

189. Овечкин С. Романтическая риторика и гоголевский стиль // Гоголь как явление мировой литературы: мат-лы конф. посвящ. 150-летию со дня смерти Н.В. Гоголя. М., 2003. - С.311-315.

190. Овсянико-Куликовский Д.Н. Гоголь. СПб: Обществ, польза, 1907. - 677 с.

191. Отрошенко В. Гоголиана // Октябрь. 2000. - № 4. - С. 123-142.

192. Павлинов С.А. Тайнопись Гоголя. «Ревизор». М., 1996. - 63 с.

193. Падерина Е.Г. «Фигура фикции» как жанрообразующий элемент «Коляски» Гоголя // Жанрово-стилевое единство художественного произведения: межвузовский сб. ст. / под ред. Ю.В. Шатина Новосибирск: Изд-во НГПИ, 1989. - С.45-51.

194. Падерина Е.Г. Пиковая дама и Аделаида Ивановна (пушкинский мотив в «Игроках» Гоголя) // Актуальные проблемы изучения творчества A.C. Пушкина: Жанры, сюжеты, мотивы: мат-лы конф. Новосибирск, 2000. -С.110-136.

195. Переверзев В.Ф. Творчество Гоголя. Иваново-Вознесенск: Основа, 1928.- 181 с.

196. Петров A.B. Предметная сфера и проблема символа в поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души» // Русская литература в современном культурном пространстве: мат-лы конф. Томск, 2001. - С.24-27.

197. Петровский H.A. Словарь русских личных имен. М.: Русские словари, Астрель, 2000. - 480 с.

198. Пляшко JI.A. Город, писатель, время: Нежинский период жизни Н.В. Гоголя. Киев: Наукова думка, 1985. - 112 с.

199. Пропп В.Я. Морфология <волшебной> сказки. Исторические корни волшебной сказки. М.: Лабиринт, 1998 - 512 с.

200. Пропп В.Я. Проблемы комизма и смеха. Ритуальный смех в фольклоре. М.: Лабиринт, 1999. - 325 с.

201. Пропп В.Я. Русский героический эпос. (Собрание трудов В.Я. Проппа). М.: Лабиринт, 1999. - 640 с.

202. Пумпянский Л.В. Гоголь // Классическая традиция: Собрание трудов по истории русской литературы / под ред. А.П. Чудакова. М.: Языки русской культуры, 2000. - С.257-342.

203. Раушенбах Б.В. Геометрия картины и зрительное восприятие. -СПб.: Азбука-классика, 2001. 320 с.

204. Розанов В.В. Собрание сочинений. О писательстве и писателях. -М: Республика, 1995. 734 с.

205. Романтизм: вечное странствие / отв. ред. H.A. Вишневская, Е.Ю. Сапрыкина. М.: Наука, 2005. - 398 с.

206. Россия: воображение пространства / пространство воображения (Гуманитарная география: Научный и культурно-просветительский альманах. Специальный выпуск) / сост. Д.Н. Замятин, И.И. Митин. М.: Аграф, 2009. -464 с.

207. Русский романтизм. Академия наук СССР. Институт русской литературы (Пушкинский дом). Л.: Наука, 1978. - 286 с.

208. Сазонова Л.И. Литературная генеалогия гоголевской птицы-тройки // Поэтика русской литературы: К 70-летию профессора Ю.В. Манна: сб. ст. М.: Изд-во РГГУ, 2001. - С. 161-183.

209. Семенов P.A. Стиль Гоголя в повести «Коляска» // Русская литература. 1976. - № 3. - С.74-82.

210. Силантьев И.В. Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике: очерк историографии. Научное издание. Новосибирск: Изд-во ИДМИ, 1999. - 104 с.

211. Соливетти К. Возрождение Хомы и кривизна мира // Гоголь как явление мировой литературы: мат-лы конф. посвящ. 150-летию со дня смерти Н.В. Гоголя. -М., 2003. С.128-138.

212. Слонимский А. Техника комического у Гоголя. Петроград: Academia, 1923. - 65 с.

213. Смирнова Е.А. Национальное прошлое и современность в «Мертвых душах» // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1979. - Том.38. - № 2. - С.85-95.

214. Смирнова Е.А. Поэма Гоголя «Мертвые души». JL: Наука, 1987. -199 с.

215. Смирнова-Чикина Е.С. Поэма Н.В. Гоголя «Мертвые души». Комментарий. JL: Просвещение, 1974. - 318 с.

216. Степанова К.П. Функции описаний в сюжете повести Н.В. Гоголя «Сорочинская ярмарка» // Вопросы сюжетосложения: сб. ст. / под ред. Л.М. Цилевича. Рига: Звайгзне, 1978. - Вып.5. - С. 42-50.

217. Строганов М.В. «Немая сцена» в «Ревизоре» // Драма и театр. -Тверь, 2001. Вып.2. - С. 138-143.

218. Тамарченко Н.Д. Принцип кумуляции в истории сюжета: к постановке проблемы // Целостность литературного произведения как проблема исторической поэтики: сб. ст. Кемерово, 1986. - С.47-53

219. Тименчик Р.Д. К символике трамвая в русской поэзии // Символ в системе культуры. Ученые записки Тартуского гос. ун-та. Труды по знаковым системам XXI. Тарту, 1987. - Вып.754. - С. 135-143.

220. Топоров В.Н. Пространство и текст // Текст: семантика и структура: сб. ст. М.: Наука, 1983. - С.227-285.

221. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического. М.: Прогресс: Культура, 1995. - 624 с.

222. Тульчинский Г. Метафизика Петербурга: Петербургские чтения по теории, истории и философии культуры. СПб., 1993. - Вып.1. - 153 с.

223. Турбин В.Н. Пушкин. Гоголь. Лермонтов. Об изучении литературных жанров. М.: Просвещение, 1978 - 239 с.

224. Турбин В.Н. Герои Гоголя. М.: Просвещение, 1983. - 127 с.

225. Тюпа В.И. Очерк современной нарратологии // Критика и семиотика. Новосибирск, 2002 - Вып.5. - С.5-31.

226. Улюра А. «Старички прошедшего века» в повестях Гоголя // Гоголь как явление мировой литературы: мат-лы конф. посвящ. 150-летию со дня смерти Н.В. Гоголя. -М., 2003. С. 145-148.

227. Успенский Б.А. Поэтика композиции. СПб.: Азбука, 2000. - 348 с.

228. Фарино Е. Введение в литературоведение. СПб.: Изд-во РГГУ им.

229. A.И. Герцена, 2004. 639 с.

230. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т.: Более 45000 слов: пер. с нем. и доп. О.Н. Трубачева. М.: ООО Изд-во «Астрель»: ООО Изд-во «ACT», 2004. - 671 с.

231. Федоров В.В. Поэтический мир Гоголя // Н.В. Гоголь: История и современность: К 175-летию со дня рождения. М.: Сов. Россия, 1985. -С.132-162.

232. Федоров Ф.П. Романтический художественный мир: пространство и время. Рига, 1988. - 413 с.

233. Федосюк Ю.А. Что непонятно у классиков, или энциклопедия русского быта. М: Флинта, Наука, 2006. - 264 с.

234. Франк С. Заражение страстями или текстовая «наглядность»: pathos и ekphrasis у Гоголя // Экфрасис в русской литературе: труды Лозаннского симпозиума. М.: Изд-во «МИК», 2002. - с.31—41.

235. Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. Л.: Лабиринт, 1997. -448 с.

236. Фрэзер Дж. Дж. Золотая ветвь: Исследования магии и религии: пер. с англ.-М., 1998.-784 с.

237. Фуссо С. Ландшафт «Арабесок» // Гоголь: Материалы и исследования: сб. ст. / под ред. Ю.В. Манна. М.: Наследие, 1995. - С.69-81.

238. Ходанен Л.А. Миф в творчестве русских романтиков. Томск: Изд-во Томского гос. ун-та, 2000. - 320 с.

239. Хомук Н.В., Янушкевич A.C. Отзвуки притчи о блудном сыне в петербургских повестях Н.В. Гоголя // «Вечные» сюжеты русской литературы: («блудный сын» и другие): сб. ст. / под ред. Е.К. Ромодановской,

240. B.И. Тюпы. Новосибирск: Изд-во Института филологии СО РАН, 1996.1. C. 68-78.

241. Цивьян Т.В. Категория видимого / невидимого: балканские маргиналии // Ва1сашса. Лингвистические исследования: сб. ст. М.: Наука, 1979. - С.201-207.

242. Цивьян Т.В. Змея=птица: к истолкованию тождества // Фольклор и этнография. У этнографических истоков фольклорных сюжетов и образов: сб. науч. трудов / под ред. Б.Н. Путиловой. Л.: Наука, 1984. - С.47-57.

243. Чернорицкая О. Трансформация тел и сюжетов: физиология перехода в поэтике абсурда // Новое литературное обозрение 2002 - № 56 4' - С.296-309.

244. Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: В 2 т. М.: Рус. яз., 2002. - Т.1, 2.

245. Чижевский Д.И. Неизвестный Гоголь (сопроводительная статья

246. B.А. Врубель) // Гоголь: Материалы и исследования. М.: Наследие, 1995.1. C.199-229.

247. Чудаков А.П. Вещь во вселенной Гоголя // Слово вещь - мир. От Пушкина до Толстого. Очерки поэтики русских классиков. - М.: Современный писатель, 1992. - С.25^45.

248. Чудаков А.П. К проблеме тотального комментария «Евгения Онегина» // Пушкинский сборник / сост.: И. Лощилов, И. Сурат. М.: Три квадрата, 2005. - 448 с.

249. Шведова С.О. Театральная поэтика барокко в художественном пространстве «Вечеров на хуторе близ Диканьки» Н.В. Гоголя // Гоголевский сборник / под ред. С.А. Гончарова. СПб.: Образование, 1993.

250. Шенле А. Подлинность и вымысел в авторском самосознании русской литературы путешествий 1790-1840 / пер. с англ. Д. Соловьева. -СПб.: Академический проект, 2004. 272

251. Шкловский В. Повести о прозе. Размышления и разборы: В 2 т. -М., 1966. Т.2: В котором рассказывается о русской прозе. - 463 с.

252. Шмид В. Нарратология. М.: Языки славянской культуры, 2003. -311 с.

253. Шталь И.В. Типология художественного мышления гомеровского эпоса («Илиада», закономерности образного строя): автореф. дисс. . д-ра. филол. наук. М., 1979. - 43 с.

254. Щукин В. Романтический урбанизм и смысловые координаты гоголевского городского пространства // Гоголь как явление мировой литературы: мат-лы конф., посвященной 150-летию со дня смерти Н.В. Гоголя. М., 2003. - С.61-66.

255. Эльсберг Я.Е. Стили Пушкина и Гоголя и русская культура // Типология стилевого развития нового времени. М.: Наука, 1976. - С.386-408.s

256. Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона. СПб., 1904. - T.XL, Кн. 79. - С.237-245.

257. Эпштейн М. Ирония стиля: демоническое в образе России у Гоголя // Новое литературное обозрение. 1996. - № 19. - С.129-147.

258. Эткинд А. Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах. М.: Новое литературное обозрение, 2001. - 496 с.

259. Эйхенбаум Б.М. О прозе. О поэзии: сб. ст. Л.: Художественная литература, 1986. - 453 с.

260. Якубова Р.Х. Традиции балаганного искусства в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» // Фольклор народов России: Фольклор. Миф. Литература: межвуз. сб. науч. тр. / под ред. Л.И. Брянцевой. Уфа: Изд-во БашГу, 2001. -С.142-161.

261. Янушкевич A.C. Структура сюжета поэмы Н.В. Гоголя «Мертвые души» в соотношении с античной эпической традицией // Проблемы литературных жанров: сб. ст. Часть. 1. Томск: Изд-во Томского гос. ун-та, 1999.-С. 192-196.

262. Янушкевич A.C. Три эпохи литературной циклизации: Боккаччо-Гофман-Гоголь // Вестник ТГУ. 2008. - № 2 (3). - С.63-81.

263. Микола Гоголь i св1това культура: матер1али м1жнар. наук. конф. пpиcвячeнoi 185-р1ччю з дня народження письменника; Нац. акад. наук

264. Украши. 1н-т лгг. im Т.Г. Шевченка, Hiac державний пед. iH-т iM. M.B. Гоголя. Кшв; Нйжин, 1994. - 225 с.

265. Szondi P. Essays : Satz und Gegensatz. Lektüren und Lektionen Gelan-Studien. Anhang: Frühe Aufsätze. Redaktion Wolfgang Fietkau. Germany, 1978.