автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Функционирование категории вещи в поэзии постсимволизма

Полный текст автореферата диссертации по теме "Функционирование категории вещи в поэзии постсимволизма"

На правах рукописи

ЩЕДРАКОВА ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА

ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ КАТЕГОРИИ ВЕЩИ В ПОЭЗИИ ПОСТСИМВОЛИЗМА

На материале ранней лирики Б.Л. Пастернака

Специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Москва - 2006

Диссертация выполнена на кафедре истории русской литературы XX века филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор С.И. Кормилов.

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Казарина Т.В. кандидат филологических наук Каманина Е.В.

Ведущая организация: Ростовский государственный университет

Защита состоится «18» января 2007 года в 16:00 часов на заседании диссертационного совета Д.501.001.32 при Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова

Адрес: 119992, Москва, Ленинские горы, 1-й корпус гуманитарных факультетов, филологический факультет

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке МГУ им. М.В. Ломоносова

Автореферат разослан «17» декабря 2006 г.

Учёный секретарь диссертационного совета доктор филологических наук М.М. Голубков

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования обусловлена недостаточной изученностью категории вещи в постсимволистских поэтических произведениях, её роли в формировании культурного контекста эпохи и способов функционирования в художественном тексте. Практически отсутствуют работы, посвящённые категории вещи и содержащие её сущностное определение, описание её структуры и генезиса.

В литературоведении существует своего рода аксиома, что художественное произведение должно содержать образы вещей. Столь же самоочевидным представляется определение вещи как материального продукта человеческой деятельности, артефакта. На этих двух логических допущениях основана не одна литературоведческая концепция, начиная с теории художественного мира произведения и заканчивая теорией детали. Понятия, как правило, не совпадают по объёму: художественный мир не исчерпывается его предметным компонентом, деталь необязательно является вещью, а вещь функционирует не только как деталь. Остаётся открытым вопрос о соотношении вещного мира и урбанистического, сформированного человеком пейзажа, а также пейзажа как такового и многие другие вопросы. Чем реже мы задумываемся о сущности вещи, тем труднее на них ответить.

Парадоксальность сложившейся ситуации заключается в том, что практически никому из литературоведов при анализе сферы образности того или иного автора не удавалось избежать упоминания о специфике авторского воплощения вещи. В результате мы имеем уникальную историю вопроса - на уровне отрывочных замечаний и упоминаний. Она рискует превратиться в бесконечный перечень цитат об особенностях вещных миров различных авторов, друг с другом не соотносящихся и в типологию не выстраивающихся в силу своей разнородности.

Основная гипотеза работы, в истории мировой литературы можно выделить эпохи, в которые вещь функционирует как категория, во многом формирующая • общий культурный контекст и определяю] дифику

авторских художественных систем. Такие эпохи закономерно называть вещецентричными. Одной из них является Серебряный век русской поэзии, в частности его постсимволитский период.

Отсюда цель работы: дать по возможности полное определение категории вещи, описать её структуру, проследить генезис и основные способы функционирования в постсимволистской поэзии Серебряного века. Это включает анализ её моделирующих функций, роли в формировании культурного поля эпохи и в организации конкретных поэтических текстов. Особенно подробно рассматриваются случаи, когда вещь становится тем сегментом художественного мира, на котором проявляются онтологические установки автора. В задачи работы входит описание специфики художественного воплощения данной категории у представителей акмеизма и футуризма, анализ пунктов их сходства и различия. Основное внимание уделяется поэзии русского литературного авангарда, поскольку именно для неё характерны представление о произведении искусства как о сделанной вещи и общий вещецентризм художественной системы. При анализе конкретных стихотворений главной задачей является выявить способы актуализации категории вещи и её составляющих - концептов формы и материи - на различных уровнях организации поэтического текста.

Новизна работы определяется постановкой проблемы и сочетанием литературоведческого и философского подходов к её изучению. Вещь рассматривается не как художественный образ, но как категория. Термин «категория» используется в гносеологическом аспекте; под категориями понимаются наиболее общие формы высказываний и понятий, от которых происходят остальные понятия1. В качестве отличительного признака категории вещи выделяется её способность функционировать в художественном тексте одновременно как объект изображения и как конструктивный принцип, схема, структурирующая авторское мировоззрение. В этом случае поэтическое произведение не только заполнено

1 См.: Философский словарь / Под ред. Георги Шишкоффа М.. Республика, 2003. С. 202.

образами вещей или содержит авторскую рефлексию о феномене вещи, для него также характерно сквозное «овеществление» всех уровней организации текста - от звукового до жанрового: в постсимволистской поэзии звук, слово и само художественное произведение часто трактуются как вещь. Основное внимание в работе сосредоточено на том художественном материале, в котором вещь выступает как категория художественного видения, «оптический прицел», через который автор смотрит на мир.

Необходимость привлечения философского категориального аппарата обусловлена центральным понятием работы - понятием вещи. Оно не является собственно литературоведческим, поэтому в работах о литературе обычно не ставится вопрос о вещи как таковой и, соответственно, не предлагается её сущностного определения. Сам вопрос о природе вещи, о её сущности и онтологическом статусе является преимущественно философским, хотя это не умаляет значения данной проблемы для литературоведения.

В философии существует многовековая, восходящая к античности традиция исследования вещи. В ней вещь как понятие трактуется предельно широко, а свойства вещи транслируются на любой материальный феномен бытия. Эта особенность связана с тем, что категориальная сетка, используемая для описания универсума, изначально формулировалась под описание вещи, была впервые на ней апробирована и впоследствии естественным образом формировала свой предмет исследования. Классическим примером здесь является древнегреческая Ю оп, исследование которой выделилось в отдельную науку и получило название «онтология» (дословно «знание о вещи»). В вещецентричную парадигму любое явление -в том числе человек - включено на правах вещи, сам универсум воспринимается как вещь и познаётся с этих позиций.

В этой связи представляется закономерным и, более того, необходимым основывать исследование категории вещи на ряде базовых философских положений, сформулированных в процессе её многовекового

изучения. Диссертантом выбрано в качестве методологии наиболее классическое и универсальное учение о вещи, давно перешедшее из сугубо философского в общекультурный дискурс. Несмотря на то, что оно положено в основу многих философских концепций XX в., знакомство с ним не есть знак ориентированности сознания на философское постижение действительности. Это учение сформулировано в основополагающем труде Аристотеля, позже названном Андроником Родосским «Метафизикой». В соответствии с ним в вещи мы традиционно мыслим динамическое единство формы и материи, обусловленное непрерывностью её осуществления, энтелехии.

Собственно литературоведческими методологическими основами для автора диссертации являются идеи русской формальной школы, понимаемой как теоретическое самосознание русского литературного авангарда. Развитие этих идей осуществляется с учётом современных представлений о целостности художественного произведения. Также широко используются сравнительно-исторический метод и ' элементы структурального метода. При анализе поэтического текста применяются востребованные для этого понятия стиховедения В качестве историко-литературной базы привлекаются исследования по поэзии Серебряного века, большая часть из которых посвящена творческой и теоретической практике представителей русского литературного авангарда. При необходимости используются работы по эстетике живописного футуризма, кубизма, супрематизма.

Понятийно-терминологический аппарат работы формируют, помимо понятия вещи, её составляющие - концепты формы, материи и движения, входящие в число базовых для постсимволизма и особенно для авангарда. Также используются понятия художественного видения (в его кубофутуристической трактовке), сдвига, остранения, приёма, конструктивного принципа, выбор которых определяют общие методологические установки.

Объектом исследования выступает поэтическое творчество акмеистов и футуристов; акцент делается на работах русского литературного авангарда. В качестве примера вещецентричной художественной системы подробно анализируются ранние циклы и книги стихов Б.Л. Пастернака.

Предметом исследования является категория вещи как объект литературного изображения и как конструктивный принцип в постсимволистской поэзии.

Апробация работы

Научные положения и результаты работы апробированы в докладах на международной конференции «Русская литература XX - XXI веков: проблемы теории и методологии изучения» (МГУ им. М.В.Ломоносова, 2004), международном конгрессе «Русская словесность в мировом культурном контексте» («Фонд Достоевского», 2004), Второй международной конференции «Русская литература XX - XXI веков: проблемы теории и методологии изучения» (МГУ им. М.В.Ломоносова, 2006).

По теме диссертации подготовлено 7 публикаций.

Работа включает введение, три главы, заключение, библиографию.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении ставятся цели и задачи, определяются методология исследования и основные понятия работы. Обосновывается трактовка вещи как категории художественного видения, способной функционировать как объект изображения и как конструктивный принцип. Предлагается лексическое определение слова «вещь», совмещающего два основных значения. В первом случае под вещью понимается опосредованная человеческим трудом единичность, предмет, изделие; при этом семантическим ядром слова являются доминантные значения материальности, сотворённости и функциональности. Во втором вещь выступает как синоним неопределённого местоимения «нечто»; под вещью понимается любая существующая единичность, конкретное и индивидуальное проявление бытия. В работе учитывается соотношение этих значений, поскольку выбор одного из них ведёт либо к сужению семантического спектра, характерному для литературоведческого дискурса, либо к его «распылению», характерному для философского дискурса. Осознание динамического взаимодействия этих значений необходимо при рассмотрении вещи как категории, структурирующей художественное видение автора.

При определении понятия художественного видения указывается, что оно сближено с актуализированным эстетикой авангарда понятием мысленного зрения. Последнее даёт возможность наблюдать вещь одновременно с разных ракурсов (спереди, сзади, сверху), а также проводить её «сканирование» в целях выявления «последнего основания», твёрдой внутренней формы. При таком подходе зрение и видение аккумулируют в себе перцептивные и мыслительные характеристики, художественное видение сближается с художественным мышлением, сохраняя при этом акцент на чувственном восприятии реальности. Понятие художественного видения выбрано диссертантом в соответствии с общей установкой эпохи, недвусмысленно обозначившей свой интерес, по словам М.М. Бахтина, «ко

всем конкретным выражениям мировоззрения - к мировоззрению в красках, в пространственных формах, в беспредметных звуках, одним словом, не в формах мышления о мире, а в формах конкретного видения и слышания мира и его вещей»2.

В первой главе «Категория вещи: опыт осмысления в литературоведческой и философской парадигмах» предпринимается попытка дать сущностное определение и описать структуру категории вещи. В первом параграфе главы «Трактовка вещи как объекта изображения в литературоведении. На примере работ А. Чудакова и Л. Гинзбург» отмечается, что в литературоведении вещь чаще всего исследуется как художественный образ. Образы вещи рассматриваются в контексте быта описываемой в произведении эпохи, а также в соотнесении с лирическим героем (поэзия) или системой персонажей (проза).

Однако даже в этом качестве степень изученности проблемы нельзя назвать удовлетворительной. Показательна фраза А. Чудакова - автора, близкого автору диссертации по ценностным критериям: «В работах о русских писателях иные сферы изучены достаточно подробно <.. .>, другие же — не столь или почти совсем нет. Такою является предметный мир литературы. Между тем <...> изображённая в литературе вещь, природный или рукотворный предмет - феномен, сопоставимый с изображённым событием или человеком»3. Соглашаясь с этим мнением, следует добавить: если вещь как объект изображения иногда попадает в поле зрения исследователей, то вещь как категория практически не рассматривается. Если же мы говорим о так называемых вещецентричных эпохах, то сведение вещи к пластическому образу, «декорирующему» задний план произведения, во многом упрощает и схематизирует исследовательский подход.

Традиционным форматом рассмотрения феномена вещи являются развёрнутая статья или раздел монографии, примером чему могут служить

2 Бахтин М М Формальный метод в литературоведении // Бахтин М М Фрейдизм Формальный метод в литературоведении Марксизм и философия языка. Статьи М' Лабиринт, 2000 С 223 Здесь и далее курсив мой

3 Чудаков А Слово - вещь - мир М. Современный писатель, 1992 С 5.

работы А.П. Чудакова и Л.Я. Гинзбург. Исследование А.П. Чудакова «Слово - вещь - мир» представляет собой очерки по истории «вещной» поэтики в классических произведениях русской литературы. В главе «Вещный мир» из монографии Л.Я. Гинзбург «О лирике» автор сосредотачивает внимание на способах создания образа вещи в поэтическом произведении. В качестве базовой для русской поэзии Серебряного века предлагается оппозиция «красивая вещь - страшная вещь». Вещь рассматривается автором в антропологической перспективе, в неразрывной связи с лирическим героем и его «душевным процессом». Ни в первой, ни во второй работе не содержится отдельного теоретического обоснования понятия «вещь», что характерно для историко-литературных исследований с их установкой на анализ конкретных манифестаций категории и логики их эволюционирования.

Во втором параграфе первой главы «Дихотомия «вещь -произведение искусства» в работах русской формальной школы» отмечается, что первой литературоведческой школой, поместившей концепт вещи во главу угла, является русская формальная школа, ставшая во многом теоретическим самосознанием русского футуризма и - шире - авангарда. И.Ю. Иванюшина справедливо отмечает, что «к разряду автометаописаний футуризма с известной долей условности можно отнести и теоретическое наследие раннего формализма. <...> Люди одной эпохи, формалисты и футуристы манифестировали исторический и эстетический опыт своего поколения»4. Так, В.Б. Шкловский формулирует общефутуристический принцип «новой вещи», определяя задачу художника следующим образом: «Наше дело - созданье новых вещей»5.

Представители формальной школы мыслят вещь как категорию художественного видения, которую конституируют базовые понятия формы, материала, движения, сдвига. Под вещью понимается изделие, результат человеческой активности, чаще всего произведение искусства. Общее

4 Иванюшина И Ю Русский футуризм: идеология, поэтика, прагматика. Саратов- Издательство Саратовского университета, 2003. С. 46

5 Шкловский В. Zoo. Письма не о любви, или Третья Элоиза // Шкловский В Гамбургский счёт. СПб: Лимбус Пресс, 2000 С 25.

значение категории построено на колебаниях семантического спектра: слово «вещь» употребляется то в широком значении (единичное материальное проявление бытия), то в узком (литературное произведение). В ряде случаев контекст выстроен так, что конкретное значение не актуализируется и намеренно сохранятся двусмысленность. При разработке ряда теорий формалисты (В.Шкловский, Р.Якобсон) опираются на работы Аристотеля, совпадения с которым обнаруживаются и на уровне понятийного аппарата, и на уровне выдвигаемых концепций.

В третьем параграфе первой главы «Вещь как синтез формы и материи у Аристотеля Стагирита. Непрерывность энтелехии» предлагается сущностное определение категории вещи. Оно заимствовано из философской системы Аристотеля как наиболее универсальное и в силу этого перенесённое из философского в общекультурный дискурс. Концепция вещи у Аристотеля многоаспектна, в связи с чем анализ производится с различных точек зрения.

Во-первых, вещь понимается только как создание, произведение искусства. Во-вторых, конкретная, единичная вещь наделяется статусом первосущности, «исходной величины бытия». Доминантной здесь становится идея самотождественности и самодостаточности вещи. Базовый тезис Аристотеля гласит: «.Следует, по-видимому, считать невозможным, чтобы отдельно друг от друга существовали сущность и то, сущность чего она есть»6. В-третьих, вещь мыслится как синтез материи и формы, которая в свою очередь состоит из эйдоса, телоса и источника движения. Четыре начала вещи связывает понятие движения, которое обеспечивает возможность энтелехии, то есть перехода вещи из возможности в действительность.

В четвёртом параграфе первой главы «Вещь в антропологической перспективе у М. Хайдеггера и В.Н. Топорова. Бытие вещи как собирание мира» кратко излагается позиция М. Хайдеггера, заложившего

"Аристотель Метафизика//Аристотель Собр соч:В4т М'Мысль, 1976. T.l С.88

основы феноменологической школы в литературоведении и в том числе наметивший феноменологический подход к изучаемой в данной работе категории. Отмечается, что философ также отталкивается от учения Аристотеля о четырёх причинах вещи. Исходя из того, что бытие сущего не есть само сущее, философ сосредоточивается на бытии вещи как алетейи, виде истинствования. Со-бытие истины, выведение вещи из потаённости возможно у Хайдеггера только при участии человека, при его свободном и открытом отношении к вещи. Установка на овладение вещью бесплодна; вместо этого человек должен прислушаться к вещи, добровольно открыть ей свою сущность. Только при этом условии вещь выходит в полосу бытийного света и в то же время приближает мир для человека.

Линию М. Хайдеггера продолжает В.Н. Топоров, адаптируя философские положения к анализу литературного материала. Он сосредоточивает внимание на ведущей роли языка и процесса называния в осуществлении события алетейи, выведении вещи из потаённости. Чтобы осуществился акт названия, актуализирующий внутреннюю форму слова, человек должен задать вопрос о вещи. К этому его вынуждает сама вещь, её бытие, которое в какой-то степени также диктует свою волю человеку. В этой связи исследователь приходит к выводу, что «вещецентрический» взгляд на человека столь же правомерен, как и «антропоцентрический» взгляд на вещь.

Во второй главе работы «Функционирование категории вещи в поэзии Серебряного века» анализируются роль категории в формировании культурного поля эпохи и её основные трактовки в постсимволистской поэзии. Повышенное внимание художников и поэтов к вещи отмечают практически все исследователи: «Предмет, вещь в начале XX века становится едва ли не главным "персонажем" манифестов и творческих деклараций для множества литературных групп и направлений, на практике следовавших разным эстетическим программам, но "солидарно" заявлявших о желании "видеть вещи по-новому", "сталкивать предметы в художественном

тексте"»7. Во второй главе диссертации автор обосновывает своё видение данной ситуации.

В первом параграфе главы «Идея самотождественности вещи: схема платоновско-аристотелевского конфликта как инвариантная модель» предлагается один из возможных вариантов структурирования историко-литературного процесса. Выдвижение категории вещи на первый план в поэзии и эссеистике Серебряного века во многом обусловлено тем, что её трактовка отчётливо выявляет онтологические установки автора, позицию, которую он занимает в вопросе о самотождественности и самодостаточности феноменального мира. История мировой культуры свидетельствует о том, что философские и литературные школы, утверждающие самотождественность мира и конституирующих его вещей, сменяются направлениями, её отрицающими и обосновывающими концепцию двоемирия. Впервые данное расхождение во взглядах было эксплицировано в афинской Академии; на этом основании в работе была выдвинута гипотеза о том, что схему мировоззренческого конфликта Платона и Аристотеля можно принять за инвариантную модель и использовать в качестве своеобразного кода при изучении тех или иных периодов в истории мировой литературы и/или философии.

Дополнительным обоснованием тому, что была выбрана именно античная формулировка проблемы, служит универсальность греческого культурного наследия и его инкорпорированность в сознание европейского человека. Образовательные традиции начала XX века приводят к тому, что античные идеи воспринимаются как нечто имманентное художественному мышлению, почти врождённое. Это справедливо не только в отношении символистов и акмеистов, объявивших греческое наследие нормой, руководствуясь которой следует судить о произведениях искусства и философских текстах. К примеру, имя первой футуристической группы «Гилея» (древнегреческое название области в Крыму) свидетельствует о том,

'КазаринаТ.В Три эпохи русского литературного авангарда. Самара Самарский университет, 2004 С.92.

что даже отрицавшие какую-либо преемственность будетляне не могут элиминировать из сознания античные мифы. Как отмечает В.Ф. Марков, это имя «было знакомо будущим футуристам с гимназической скамьи, где на уроках истории они узнали, что именно здесь Геракл совершил несколько подвигов»8. Исследователи также указывают на ассоциации этого названия с платоновско-аристотелевским термином Ьу1е, обозначающим никем не сотворенную первоматерию.

Во втором параграфе главы «Платоновский этап: вещь как пункт отрицания в поэтической практике символистов» предлагается характеристика так называемого платоновского этапа Серебряного века. Рассмотрение категории вещи у акмеистов и футуристов представляется затруднительным без краткого обзора её воплощений в поэтической практике их предшественников и во многом учителей - символистов. В символистской поэзии данная категория функционирует как пункт отрицания - вещный, феноменальный мир представляется искажённым подобием мира сущностного, ноуменального.

На уровне поэтики это проявляется в том, что единичные вещи чаще всего не несут смысловой нагрузки, а потому не названы, не прорисованы и сливаются в единую, гомогенную массу. Широко употребляются неопределённые местоимения, при создании образа вещи авторы предпочитают расплывчатость очертаний и контуров чётко прорисованным линиям. Само понятие символа предполагает, что вещь не довлеет самой себе, что она лишь повод для выстраивания галереи смыслов, в связи с чем вещный мир по большей части конституируют вещи, традиционно воспринимаемые как поэтические и перегруженные символическими значениями. Бытовая вещь в этой логике обладает меньшим потенциалом и воспринимается как чужеродная художественной реальности: быт противопоставляется бытию. Образы вещей чаще всего условны и не

* Марков В.Ф. История русского футуризма СПб. Алетейя, 2000. С. 34.

индивидуализированы: конкретика воспринимается как атрибут материального мира, профанного с точки зрения символистов.

В третьем параграфе главы «Аристотелевский этап: вещь как гармония двух начал в акмеизме. Примат формы» предпринимается попытка выявить специфику трактовки исследуемой категории в поэтической практике акмеистов. В их дальнейшей полемике с символистами ключевым представляется вопрос о самотождественности вещи - акмеизм изначально возникает как отрицание «пресловутой "теории соответствий"». Тотальная символизация действительности, наблюдаемая в символическом искусстве, не может - согласно исторической логике - не вызвать обратной реакции, что порождает новые формы и смыслы. Смена ориентиров проявляется даже на уровне лексической организации теоретических статей и эссе постсимволистов - в них отчётливо заметно преобладание таких слов, как материя, материал, вещество, форма, линия, контур, предмет, вещь.

И для акмеизма, и для футуризма характерно представление о художнике как о ремесленнике, плотнике, «мастере вещей и материальных ценностей», полемически заострённое против символистской концепции поэта-демиурга. Это приводит к появлению взаимообратимой дихотомии «вещь о- произведение искусства», в понятии художественного произведения доминирует семантика вещности, материальности, осязаемости. Такое уподобление реанимирует вещь, наделяет её «более чем вещными» смыслами (В.Н.Топоров), делает эстетически значимой. Вещь - в том числе бытовая - становится точкой отсчёта, приобретает статус «исходной величины бытия»; индивидуализация её образа осуществляется за счёт введения в текст деталей, подробностей, признаков, не являющихся сущностными, но отражающих авторское видение вещи.

Вместе с пафосом обращения «К самим вещам!» в поэтику возвращаются понятия формы , и материи, составные элементы категории вещи, преломляясь в различных образах постсимволистской художественной практики. По ним в контексте данного исследования проходит водораздел

между футуризмом с его доминантой материальности и акмеизмом с его культом оконтуривания, оформления. В соответствии с идущей от античности философской традицией, акмеисты видят в форме не просто линию, но идею вещи - её первую сущность, сообщающую ей самотождественность и выступающую как первопричина её бытия. Фатальным представляется отсутствие онтологизирующего перехода, когда то, что было возможным, так и не воплотилось, не обрело формы, то есть не стало действительностью. Чтобы максимально подчеркнуть форму, чётче зафиксировать очертания, акмеисты часто используют сравнение ландшафта или вещи с рисунком - в футуризме той же цели служит «кубистическая», геометрическая метафора.

В четвёртом параграфе главы «Принцип «новой вещи» в футуризме. Формальный эксперимент. Примат материи» предлагается описание структуры исследуемой категории в русском литературном авангарде. Отмечается, что футуристы тяготеют к акцентированию второго начала вещи - материи. Форма трактуется ими как начало отчуждающее, разъединяющее, способствующее распаду связей между вещами. Материя же выполняет функцию первоосновы мира, проступающей сквозь его формальное разнообразие. Воспринятая сквозь призму философии Ницше, она в идеале стремится к состоянию первоматерии, нерасчленённой материально-духовной субстанции, являющейся источником витальной и творческой энергии. Согласно Б. Лившицу, «чувствование» материала определяет превосходство футуризма перед другими направлениями: «Да, мы чувствуем материал даже в том его состоянии, где его ещё нарекают мировым веществом, и потому мы - единственные - можем строить и строим наше искусство на космических началах»9. Возвращение к этому первоистоку, спасающему от деградации и вырождения, возможно через преодоление формальных различий, что обусловливает необходимость эксперимента с

"ЛившицБ Полутораглазый стрелец Воспоминания. М.. Захаров,2002 С 165-166.

формой, борьбы за новую форму - не статичную, но находящуюся в становлении.

Для представителей авангарда новизна формы есть необходимое условие существования вещи, её онтологическое основание, так как старая, привычная форма убита автоматизацией и увлекает за собою в небытие вещь. Обновление формы чаще всего осуществляется за счёт её динамизации, которая применительно к художественному произведению реализуется как сдвиг различных уровней организации текста: звукового, грамматического, образного, сюжетного и композиционного и даже жанрового.

Эта новая форма, разрабатываемая во всех возможных направлениях, становится в системе авангарда приоритетом и в дальнейшем воспринимается как его отличительная черта, своего рода «визитная карточка». На её основе возникает новая, футуристическая вещь -деформированная, динамизированная, акцентирующая свою «сделанность», сконструированность. Принцип «новой вещи» определяет позицию футуристов в самых разных вопросах - от демонстративного увлечения научно-техническими изобретениями до творческого кредо, сформулированного В. Шкловским: «Наше дело - созданье новых вещей».

В третьей главе «Вещецентризм художественной системы как определяющая черта ранней лирики БЛ. Пастернака» рассматриваются художественные произведения Б.Л. Пастернака, в которых категория вещи играет роль основного фактора целостности текста. На их примере иллюстрируется характерное для авангарда понимание вещи как диалектического взаимодействия формы и материи.

В первом параграфе главы «Раннее творчество Б.Л. Пастернака в контексте поэтики авангарда» обосновывается выбор первых поэтических произведений Б. Л. Пастернака как наиболее показательных при исследовании функционирования категории вещи. В число рассматриваемых текстов включены первые два сборника - «Близнец в тучах» и «Поверх барьеров» - и первые две книги стихов поэта - «Сестра моя - жизнь» и «Темы

и вариации». Рассматриваемый период охватывает первые пять-шесть лет творческой деятельности Б.Л. Пастернаха и может быть охарактеризован как футуристический. При этом учитывается не только факт участия Пастернака в футуристическом движении, но главным образом присутствие в его текстах характерных для авангарда тем, мотивов, приёмов.

Особое внимание уделяется рецепции раннего творчества Пастернака представителями русской формальной школы, заложившими основные парадигмы изучения его произведений. При тезисном рассмотрении их работ выявлено, что специфика новаторства поэта чаще всего исследуется формалистами на основе тех или иных манифестаций категории вещи.

Категория вещи рассматривается в двух ипостасях: как объект изображения, поэтический образ и как конструктивный принцип, схема, структурирующая авторский взгляд на мир. Обзор работ по теме позволил прийти к выводу, что данные аспекты категории изучены неравномерно: большинство исследователей сосредотачивают внимание на вещи как объекте изображения, при этом тема вещи как конструктивного принципа практически никем не затрагивалась. В этой связи основные способы формирования образа вещи у Пастернака изложены конспективно, а вещь как конструктивный принцип исследуется по возможности подробно.

Во втором параграфе главы «Вещь как объект изображения. Образ вещи в ранней лирике БЛ.Пастернака» исследуется характерная для категории вещи способность функционировать в тексте в качестве объекта изображения, пластического образа. В процессе рассмотрения выявлены следующие характерные черты образа вещи у Пастернака: отмена ценностной иерархии образов, упразднение дистанции между бытом и бытием, между высоким и низким; установка на максимальную конкретность и чёткость описания; приоритетность деталей, подробностей, уравнивание второстепенного с сущностным.

Со стремлением к жёсткой фиксации контуров связано «геометрическое» восприятие предмета, в чём прослеживается влияние

кубистической живописи. К кубизму также восходит разрабатывавшаяся Б.Л. Пастернаком идея взаимопроницаемости предметов, смещение плоскостей в пейзажных описаниях. Футуристическая живопись во многом определяет авторскую трактовку концепта движения как важнейшей универсалии бытия, что приводит к его актуализации на образном уровне, а также к динамизации, «сдвигу» различных уровней организации текста. Черта эта в высшей степени характерна для литературного футуризма, что отмечается всеми исследователями: «Тотальный динамизм — основополагающий принцип футуристической эстетики («красота скорости») и поэтики («динамизация форм») - заставляет представителей нового искусства обращаться к самым разнообразным формам движения.. .»10.

Помимо концепта движения, подробно рассматривается характерная для Б.Л. Пастернака тенденция к овеществлению, в частности с помощью метафоры овеществления, самых разноприродных феноменов художественной реальности - от погодных явлений, единиц времени и пространства до мыслительного процесса, психологических состояний и абстрактных понятий. Это знаменует переход от вещи как объекта изображения к вещи как конструктивному принципу.

В третьем параграфе главы «Материя как первооснова мира. Актуализация концепта на формальном и содержательном уровнях» при рассмотрении вещи как конструктивного принципа отдельно анализируются характерный для футуризма примат материи и его авторская мотивировка у Б.Л. Пастернака. Отмечено, что материя осознается в авангарде первоосновой мира и всех его явлений, центрирующим началом, противостоящим процессу индивидуации и отчуждения. У поэтов авангарда в качестве материи выступает звуковая фактура текста, которую стремятся акцентировать, подчеркнуть. Создание звукового рельефа осуществляется через широкое использование парономазии, установку на труднопроизносимость текста, нагнетание фрикативных и взрывных

10 Иванюшина И.Ю. Русский футуризм: идеология, поэтика, прагматика. С.98.

согласных. Основу этому кладёт предложенная Хлебниковым теория «внутреннего склонения» слов, от которой отталкивается и Пастернак. При рассмотрении звуковой организации его текстов выявлено, что отбор лексики в раннем творчестве поэта одновременно определяют смысловой и звуковой факторы. Звуковая ткань обеспечивает единство разноплановых поэтических образов, актуализирует их внутреннее родство.

Дальнейшее рассмотрение понятия материи у Б.Л. Пастернака позволяет прийти к выводу, что оно актуализировано не только на звуковом, но и на образном уровне текста. Через звуковую природу слова происходит один из важнейших метонимических переносов в его творчестве, благодаря которому концепт материи становится одним из образных воплощений поэзии. Такой перенос обусловлен тем, что поэзия изначально есть звук, который лежит в основе слова. Отмечается, что в ранних сборниках Пастернака поэзия понимается как стихийно-материальное первоначало, надличностное по своей природе. Несколько иную трактовка получает эта концепция в его дальнейшем творчестве.

В четвёртом параграфе главы «Вещь как конструктивный принцип. На примере книги стихов "Сестра моя - жизнь"» анализируется, каким образом концепты формы и материи участвуют в конституировании художественного произведения, понимаемого как вещь - книга. Рассмотрение книги стихов «Сестра моя - жизнь» позволяет установить, что в ней абстрактный образ материи конкретизируется в образ дождя, низвергающейся воды - в самых различных его вариациях. Образ дождя или ливня, являющийся в этой книге поэтической доминантой, трактуется как пластическое воплощение формулы поэтического творчества Пастернака, согласно которой стихи пишутся «чем случайней, тем вернее».

При сопоставлении различных текстов выявлено, что отождествление поэзии с ливнем несёт в себе попытку противодействия её оформлению, структуризации - форма в данном случае выступает началом искусственным и отчуждающим. Образ ливня оказывается антитезой упорядоченности,

статичности, неизменности. Поэзия в раннем творчестве Пастернака скорее гомогенна окружающей среде, родственна явлениям природы. Условности текста у него противостоят отвечающие критериям подлинности жизнь, природа, поэзия, которые по сути своей спонтанны и хаотичны.

Диаметрально противоположные принципы организации выявляет изучение композиционной структуры книги стихов «Сестра моя - жизнь». Её можно считать одной из наиболее чётко и жёстко структурированных книг стихов в поэзии Серебряного века. Внешние границы её текста маркированы восемью рамочными элементами - это заглавие, подзаголовок, констатация посвящения, эпиграф, текст посвящения, послесловие, глава «Послесловье» и стихотворение «Конец». Общий корпус текста насчитывает ровно 50 стихотворений, разделённых на 10 глав и организованных системой эпиграфов. Изучение генезиса произведений Пастернака подтверждает, что упорядоченность и структурированность формальной структуры всегда являлись для него приоритетными.

Из сопоставления содержательного и формального уровней был сделан вывод, что идеи, манифестируемые тематико-образным компонентом, опровергаются композиционной организацией текста. Этот факт трактуется как частное проявление глобального антагонизма понятий формы и материи, восходящего к философии Ф. Ницше и характерного для авангарда в целом. Анализ книги позволяет прийти к выводу, что данное противопоставление нейтрализуется на жанровом уровне. Автор воспринимает книгу стихов не только как жанр, но как единую и единичную вещь, сочетающую в себе форму и материю. Вещность книги позволяет достигнуть равновесия между материальным и идеальным началами, собирает их в новое, осознанно-волевое единство. Исходя из этого вещь понимается как конструктивный принцип, определяющий тип бытия поэтического произведения и его художественную специфику.

В Заключении подводятся итоги работы, теоретически обобщаются сделанные ранее выводы и намечаются дальнейшие перспективы изучения категории.

Отмечается, что трактовка вещи как «категории наджанровой и надстилевой»11, способной совмещать функции объекта изображения и конструктивного принципа, открывает новые перспективы изучения явлений общего и частного порядка. Будучи категорией философской, вещь участвует в формировании культурного поля эпохи, формы её воплощения выявляют онтологические установки и ценностные ориентиры, общность которых позволяет характеризовать группу мыслителей, поэтов, художников как отдельное направление в литературе и/или искусстве. Будучи неотъемлемой составляющей художественного произведения, а зачастую и ведущим фактором его целостности, категория вещи актуализируется на самых различных уровнях организации текста и обусловливает специфику его структуры.

В тех случаях, когда на ней ярче всего проявляется новаторство автора, мы говорим о вещецентричных художественных системах. Если же подобные системы определяют «лицо времени» и канонизируют вещь как первосущность, исходную величину бытия, мы говорим об «аристотелевском» этапе в искусстве. Примером такого этапа может служить постсимволистский период в русской поэзии Серебряного века, объединивший два почти противоположных направления - акмеизм и футуризм.

Дальнейшее изучение проблемы представляется в нескольких направлениях. Если речь идёт о наиболее общем аспекте, то возможно использование гипотезы о чередовании платоновских и аристотелевских этапов в историко-литературном процессе. Данная маятниковая модель, в основу которой положена идея самотождественности вещи (в предельно широком смысле слова: мир как вещь), предполагает построение общей

'1 Чудаков А. Вещь - слово - мир С. 80

типологии и выделение «вещецентричных» эпох и направлений, соотносимых с постсимволистским периодом Серебряного века и его главными «действующими лицами» - акмеизмом и авангардом. Не исключено выявление значимых параллелей при совмещении диахронического подхода с синхроническим - при выходе за рамки русской литературы и привлечении широкого контекста западноевропейской культуры.

Если в центре внимания остаются произведения Серебряного века, возможно более подробное рассмотрение теоретического наследия постсимволизма с точки зрения той роли, которую играет в нём категория вещи. Целенаправленный анализ эссе, манифестов, деклараций, программных статей акмеизма и авангарда позволит определить, в каком диапазоне варьируются авторские концепции вещи у представителей одного направления. Он также выявит нюансы, которые не были здесь учтены при выделении основных пунктов сходства и различия в трактовке категории вещи акмеизмом и авангардом. И, наконец, подробное изучение теоретических работ позволит установить, насколько велико расхождение между декларируемыми принципами и способами воплощения категории вещи в художественной практике постсимволистов. Пункт этот особо актуален применительно к Серебряному веку, так как в условиях характерной для 1910-х гг. калейдоскопической смены литературных групп и направлений необходимость самоопределения часто обусловливала не только стиль программных выступлений, но и специфику литературных произведений.

И последнее направление предполагает изучение функционирования категории вещи в отдельных поэтических и прозаических произведениях. Как было отмечено выше, этот индивидуальный подход более всего соответствует природе феномена вещи. Он же создаёт тот фундамент, на котором впоследствии можно будет основывать новые обобщения и выводы.

По теме диссертации опубликованы следующие статьи:

1. К проблеме методологии анализа лирических циклов // Творчество А. Ахматовой и Н. Гумилёва в контексте поэзии XX века. Материалы Международной научной конференции. Тверь: Тверской государственный университет, 2004. С.281-289.

2. Обобщённая теория целостности литературного произведения (Рец. на кн.: Гиршман М.М. Литературное произведение: Теория художественной целостности) // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 2004. №3. С.189-193.

3. К проблеме различения понятий лирического цикла и книги стихов // Русская литература XX - XXI веков: проблемы теории и методологии изучения. Материалы Международной научной конференции. М.: Изд-во Московского университета, 2004. С.320-323.

4. Рец. на кн.: Флейшман Л. Борис Пастернак в двадцатые годы // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 2005. №2. С. 169-174.

5. Рец. на кн.: Гаспаров М.Л., Поливанов K.M. «Близнец в тучах» Бориса Пастернака: опыт комментария // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 2006. №4. С.147-151.

6. Концепция смерти и воскрешения вещей у В.Шкловского // Русская литература XX - XXI веков: проблемы теории и методологии изучения. Материалы Второй Международной научной конференции. М.: Издательство Московского университета, 2006. С.442-446.

7. Функционирование категории вещи в поэзии Серебряного века // Вестник Московского университета. Сер. 9. Филология. 2006. №6. С.61-76.

Принято к исполнению 15/12/2006 Исполнено 15/12/2006

Заказ № 1055 Тираж: 100 экз.

Типография «11-й ФОРМАТ» ИНН 7726330900 115230, Москва, Варшавское ш., 36 (495) 975-78-56 www.autoreferat.ru

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Щедракова, Ольга Николаевна

Введение.

Глава 1. Категория вещи: опыт осмысления в литературоведческой и философской парадигмах.

1.1 Трактовка вещи как объекта изображения в литературоведении. На примере работ А. Чудакова и Л. Гинзбург.

1.2 Дихотомия «вещь - произведение искусства» в работах русской формальной школы.

1.3 Вещь как синтез формы и материи у Аристотеля Стагирита. Непрерывность энтелехии.

1.4 Вещь в антропологической перспективе у М. Хайдегтера и В.Н. Топорова. Бытие вещи как собирание мира.

Глава 2. Функционирование категории вещи в поэзии Серебряного века.

2.1 Идея самотождественности вещи: схема платоновско-аристотелевского конфликта как инвариантная модель.

2.2 Платоновский этап: вещь как пункт отрицания в поэтической практике символистов.

2.3 Аристотелевский этап: вещь как гармония двух начал в акмеизме. Примат формы.

2.4 Принцип «новой вещи» в футуризме. Формальный эксперимент.

Примат материи.

Глава 3. Вещецентризм художественной системы как определяющая черта раннего творчества Б.Л. Пастернака.

3.1 Раннее творчество Б.Л. Пастернака в контексте поэтики авангарда.

3.2 Вещь как объект изображения. Образ вещи в ранней лирике Б.Л.Пастернака.

3.3 Материя как первооснова мира. Актуализация концепта на формальном и содержательном уровнях.

3.4 Вещь как конструктивный принцип. На примере книги стихов «Сестра моя жизнь».

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Щедракова, Ольга Николаевна

В литературоведении существует своего рода аксиома, что художественное произведение должно содержать образы вещей. Столь же самоочевидным представляется определение вещи как материального продукта человеческой деятельности, артефакта. На этих двух логических допущениях основана не одна литературоведческая концепция, начиная с теории художественного мира произведения и заканчивая теорией детали. Понятия, как правила, не совпадают по объёму: художественный мир не исчерпывается его предметным компонентом, деталь не обязательно является вещью, а вещь функционирует не только как деталь. Остаётся открытым вопрос о соотношении вещного мира и урбанистического пейзажа, а также пейзажа как такового и многие другие вопросы. Чем реже мы задумываемся о сущности вещи, тем труднее на них ответить.

Это обусловливает актуальность темы данного исследования. Эпиграфом к нему могут служить слова А. Чудакова - автора, близкого нам по ценностным критериям: «В работах о русских писателях иные сферы изучены достаточно подробно <. .>, другие же - не столь или почти совсем нет. Такою является предметный мир литературы. Между тем <.> изображённая в литературе вещь, природный или рукотворный предмет -феномен, сопоставимый с изображённым событием или человеком»1. Соглашаясь с этим мнением, следует добавить: если вещь как объект изображения иногда попадает в поле зрения исследователей, то вещь как категория не рассматривается почти никем.

Парадоксальность сложившейся ситуации заключается в том, что практически никому из литературоведов при анализе сферы образности того или иного автора не удавалось избежать упоминания о специфике авторского воплощения вещи. В результате мы имеем уникальную историю вопроса - на уровне отрывочных замечаний и упоминаний. Она рискует превратиться в бесконечный перечень цитат об особенностях вещных миров различных

1 Чудаков А. Слово - вещь - мир. М.: Современный писатель, 1992. С.5. Здесь и далее курсив мой. авторов, друг с другом не соотносящихся и в типологию не выстраивающихся в силу своей разнородности. Отдельным предметом исследования феномен вещи становится редко, при этом традиционный формат его рассмотрения - развёрнутая статья или раздел монографии, примером чему могут служить работы Л.Я. Гинзбург, В.Н. Топорова, А.П. Чудакова. Как правило, сущностного определения вещи в них не предлагается, поскольку оно представляется самоочевидным. Образы вещи рассматриваются в контексте быта описываемой в произведении эпохи, а также в соотнесении с лирическим героем (поэзия) или системой персонажей (проза). Единичная вещь как явление самодовлеющее и онтологически независимое, как «полномочный представитель безусловного бытия» внимание исследователей привлекает редко и не надолго.

С нашей точки зрения, сведение вещи к пластическому образу, «декорирующему» задний план произведения, во многом упрощает и схематизирует исследовательский подход. Основная гипотеза работы заключается в том, что в истории мировой литературы можно выделить эпохи, в которые вещь функционирует как категория, во многом формирующая общий культурный контекст и определяющая специфику авторских художественных систем. Такие эпохи закономерно называть вещецеитричными. Одной из них является Серебряный век русской поэзии, в частности, его постсимволитский период, выявивший особенно наглядно и отчётливо моделирующие функции категории вещи.

Уже на рубеже XIX - XX вв. вещь как пункт утверждения или отрицания неизменно присутствует в мировоззренческих дискуссиях философов, поэтов, художников. Т.В. Казарина отмечает, что «предмет, вещь в начале XX века становится едва ли не главным "персонажем" манифестов и творческих деклараций для множества литературных групп и направлений, на практике следовавших разным эстетическим программам, но "солидарно" заявлявших о желании "видеть вещи по-новому", "сталкивать предметы в

2 Казарина Т.В. Три эпохи русского литературного авангарда. Самара: Самарский университет, 2004. С.94. Курсив автора. художественном тексте"»3. Категория вещи также определяет художественную практику, более того, иногда становится едва ли не главным критерием, на который ориентируются современники в оценках творчества поэта. Так, Д.П. Святополк-Мирский по критерию вещности проводит линию водораздела между двумя ведущими, с его точки зрения, поэтами начала 1920-х гг. - М. Цветаевой и Б. Пастернаком: «. Пастернак и Марина Цветаева несходны, почти противоположны. Пастернак зрителен и веществен. Его поэзия - овладевание миром посредством слов. Слова его стремятся изображать, передавать, обнимать вещи. В этом объятии и овладении реальными вещами вся сила Пастернака. Он "наивный реалист". Марина Цветаева - "идеалистка" (не в вильсоновском, а в платоновском смысле). Вещественный мир для нее - только эманация "сущностей"»4.

В наибольшей степени вещецентризм характерен для эстетики авангарда и его представителей - Маяковского, Пастернака (раннее творчество), Хлебникова, Кручёных. Во многих монографиях по литературному авангарду или поставангарду феномену вещи посвящены отдельные главы. О нём подробно пишут Т.В. Казарина, В. Курицын, Т.В. Цивьян, однако дело не доходит до того, чтобы описать его структуру, теоретически обосновать.

Отсюда цель работы: дать по возможности полное определение категории вещи, проследить генезис и основные способы функционирования в постсимволистской поэзии Серебряного века. Это включает анализ её моделирующих функций, роли в формировании культурного поля эпохи и в организации конкретных поэтических текстов. В задачи работы входит описание специфики художественного воплощения данной категории у представителей акмеизма и футуризма, анализ пунктов их сходства и различия. Основное внимание сосредоточено на поэзии русского литературного авангарда, поскольку именно для неё характерны

3 Там же. С.92.

4 Святополк-Мирский Д.П. Марина Цветаева. «Молодец». Сказка // Святополк-Мирский Д.П. Поэты и Россия: Статьи. Рецензии. Портреты. Некрологи. СПб.: Алетейя, 2002. С.111. представление о произведении искусства как о сделанной вещи и общий вещецентризм художественной системы. При анализе конкретных стихотворений главной задачей является выявить способы актуализации категории вещи и её составляющих - концептов формы и материи - на различных уровнях организации поэтического текста.

Новизна работы заключается в постановке проблемы и комбинировании литературоведческого и философского подходов к её изучению. Вещь рассматривается нами как категория. Термин «категория» используется в гносеологическом аспекте; под категориями понимаются наиболее общие формы высказываний и понятий, от которых происходят остальные понятия5. Отличительным признаком категории вещи является её способность функционировать в художественном тексте одновременно как объект изображения и как конструктивный принцип, схема, структурирующая авторское мировоззрение. В этом случае поэтическое произведение не только заполнено образами вещей или содержит авторскую рефлексию о феномене вещи, для него также характерно сквозное «овеществление» различных уровней организации текста - от звукового до жанрового: в постсимволистской поэзии звук, слово и само художественное произведение часто трактуются как вещь. По возможности подробно рассматривается тот художественный материал, в котором вещь выступает как категория художественного видения, тот «оптический прицел», через который автор смотрит на мир.

Само понятие художественного видения близко к актуализированному эстетикой авангарда понятию мысленного зрения. Оно даёт возможность наблюдать вещь одновременно с разных ракурсов (спереди, сзади, сверху), а также проводить её «сканирование» в целях выявления «последнего основания», твёрдой внутренней формы. В «Манифесте художников-футуристов» указывается на имманентность мысленного зрения человеку современной эпохи: «Кто же ещё может верить в непрозрачность тела <.>?

5 См.: Философский словарь// Под ред. Георги Шишкоффа. М.: Республика, 2003. С. 202.

К чему забывать в наших работах удвоенное могущество зрения, способное давать результаты, сходные с результатами, даваемыми х-лучами?»6. При таком подходе зрение и видение аккумулируют в себе перцептивные и мыслительные характеристики, художественное видение сближается с художественным мышлением, сохраняя при этом акцент на чувственном восприятии реальности. Понятие художественного видения выбрано нами в соответствии с общей установкой эпохи, недвусмысленно обозначившей свой интерес, по словам М.М. Бахтина, «ко всем конкретным выражениям мировоззрения - к мировоззрению в красках, в пространственных формах, в беспредметных звуках, одним словом, не в формах мышления о мире, а в 7 формах конкретного видения и слышания мира и его вещей» .

Основные затруднения при рассмотрении вещи как категории художественного видения связаны с определением центрального понятия работы - понятия вещи. Оно не является собственно литературоведческим, поэтому в работах по литературе обычно не ставится вопрос о вещи как таковой и, соответственно, не предлагается её сущностного определения. Даже с лексический точки зрения слово «вещь» мало напоминает строгий и однозначный литературоведческий термин, поскольку обладает крайне размытым семантическим полем. Чаще всего под вещью понимается опосредованная человеческим трудом единичность. Например, «Толковый словарь русского языка» под редакцией С.И. Ожегова определяет её как о отдельный предмет, изделие» . Семантическим ядром слова являются доминантные значения материальности, сотворённости и функциональности. Иными словами, любая вещь воплощена в материи, имеет автора и цель воплощения. Частным случаем здесь выступает употребление слова «вещь» в значении произведения искусства, также понимаемого как изделие.

6 Манифест художников-футуристов // Маринетти Ф.Т. Манифесты итальянского футуризма. М.,1914. С.12.

7 Бахтин М.М. Формальный метод в литературоведении // Бахтин М.М. Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка. Статьи. M.: Лабиринт, 2000. С.223.

8 Ожегов С.И., Шведова 11.10. Толковый словарь русского языка. 4-е изд. М.: Азбуковник, 1997. С.78.

Существуют, однако, типы контекстов, в которых актуализируется второе значение слова, чрезвычайно широкое и практически синонимичное неопределённому местоимению «нечто», когда под вещью понимается любая существующая единичность, конкретное и индивидуальное проявление бытия. Названный выше словарь даёт это значение третьим пунктом в предельно обобщённой форме: «нечто, явление, обстоятельство».

Соотношение этих значений необходимо учитывать при рассмотрении вещи как категории, структурирующей художественное видение автора. Выбор одного из значений ведёт либо к сужению семантического спектра, характерному для литературоведческого дискурса, либо к его «распылению», характерному для философского дискурса. Признавая очевидную приоритетность для нас первого, следует отметить, что логико-философское осмысление категории заключает в себе недоступные для литературоведческого анализа потенции исследования и существенно расширяет горизонт его возможностей. Сам вопрос о природе вещи, о её сущности и онтологическом статусе является преимущественно философским, а не литературоведческим.

В философии существует многовековая, восходящая к античности традиция исследования вещи. В ней вещь как понятие трактуется предельно широко, а свойства вещи транслируются на любой материальный феномен бытия. Эта особенность связана с тем, что категориальная сетка, используемая для описания универсума, изначально формулировалась под описание вещи, была впервые на ней апробирована и впоследствии естественным образом формировала свой предмет исследования. Классическим примером здесь является древнегреческая 1о оп, исследование которой выделилось в отдельную науку и получило название «онтология» (дословно «знание о вещи»). В эту вещецентричную парадигму любое явление - в том числе человек - включено на правах вещи, сам универсум воспринимается как вещь и познаётся с этих позиций.

Учитывая данный факт, представляется закономерным и, более того, необходимым основывать исследование категории вещи на ряде базовых философских положений, сформулированных в процессе её многовекового изучения. Это ни в коем случае не означает перечисления через запятую всех известных европейской философии теорий вещи или даже частичного их обзора. Нами выбрано в качестве методологии наиболее классическое и универсальное учение о вещи, давно перешедшее из сугубо философского в общекультурный дискурс. Несмотря на то, что оно положено в основу многих философских концепций XX в., знакомство с ним не есть знак ориентированности сознания на философское постижение действительности. Это учение сформулировано в основополагающем труде Аристотеля, позже названном Андроником Родосским «Метафизикой». В соответствии с ним в вещи мы традиционно мыслим динамическое единство формы и материи, обусловленное непрерывностью её осуществления, энтелехии.

Следует отметить, что при выборе философских основ работы учитывались не только факторы общеизвестности и универсальности аристотелевского учения. Значение придавалось также тому, что составляющие категории вещи - понятия формы, материи и движения -входят в число базовых для постсимволизма и особенно для авангарда концептов. Роль концепта движения в футуризме отмечается всеми исследователями, обращавшимися к этому направлению в литературе и искусстве: «Тотальный динамизм - основополагающий принцип футуристической эстетики ("красота скорости") и поэтики ("динамизация форм") - заставляет представителей нового искусства обращаться к самым разнообразным формам движения.»9.

То же самое можно сказать о формальном эксперименте и примате материальности, вещественности в авангарде. Чаще всего концепты формы и материи разрабатываются постсимволистами в комплексе; причём если для

9 Ивашошина И.Ю. Русский футуризм: идеология, поэтика, прагматика. Саратов: Издательство Саратовского университета, 2003. С.98. акмеизма характерно акцентирование их нерасторжимого единства и гармонии, то футуристы вслед за Ницше склонны к выявлению их антагонизма, взаимоотрицания, противостояния. По мысли футуристов, форма «должна иметь "служебный" характер - передавать непрерывно меняющееся содержание, отражать трансформации бытия. Иначе говоря, это должна быть подвижная, становящаяся форма, а, значит, такая, которая изменяет своему назначению - о-пределять, о-граничивать, создавать зоны устойчивости в непрерывно меняющемся мире»10.

Собственно литературоведческими методологическими основами для нас являются идеи русской формальной школы, понимаемой как теоретическое самосознание русского литературного авангарда. И.Ю Иванюшина справедливо отмечает, что «к разряду автометаописаний футуризма с известной долей условности можно отнести и теоретическое наследие раннего формализма. <.> Люди одной эпохи, формалисты и футуристы манифестировали исторический и эстетический опыт своего поколения»11.

Развитие идей формализма осуществляется с учётом современных представлений о целостности художественного произведения. Также широко используются сравнительно-исторический метод и элементы структурального метода. При анализе поэтического текста применяются востребованные для этого понятия стиховедения. В качестве историко-литературной базы привлекаются исследования по поэзии Серебряного века, большая часть из которых посвящена творческой и теоретической практике представителей русского литературного авангарда. При необходимости также используются работы по эстетике живописного футуризма, кубизма, супрематизма.

Понятийно-терминологический аппарат работы формируют, помимо понятия вещи и её составляющих - концептов формы, материи и

10 Казарина Т.В. Три эпохи русского литературного авангарда. С. 33. Иванюшина И.Ю. Русский футуризм: идеология, поэтика, прагматика. С. 46. движения, - понятия сдвига, остранения, приёма, конструктивного принципа, выбор которых определяют общие методологические установки.

Объектом исследования выступает поэтическое творчество акмеистов и футуристов; акцент делается на произведениях русского литературного авангарда. При необходимости привлекаются эссе и теоретические работы представителей постсимволизма, однако их исчерпывающий анализ в задачи работы не входит. В качестве примера вещецептричной художественной системы подробно анализируются ранние циклы и книги стихов Б.Л. Пастернака.

Предметом исследования является категория вещи как объект литературного изображения и как конструктивный принцип в постсимволистской поэзии.

Работа включает введение, три главы, заключение, библиографию.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Функционирование категории вещи в поэзии постсимволизма"

Заключение

Трактовка вещи как «категории наджанровой и надстилевой»349, способной совмещать функции объекта изображения и конструктивного принципа, открывает новые перспективы изучения явлений общего и частного порядка. Будучи категорией философской, вещь участвует в формировании культурного поля эпохи, формы её воплощения выявляют онтологические установки и ценностные ориентиры, общность которых позволяет характеризовать группу мыслителей, поэтов, художников как отдельное направление в литературе и/или искусстве. Будучи неотъемлемой составляющей художественного произведения, а зачастую и ведущим фактором его целостности, категория вещи актуализируется на самых различных уровнях организации текста и обусловливает специфику его структуры. В тех случаях, когда на ней ярче всего проявляется новаторство автора, мы говорим о вещецентричных художественных системах:? Если же подобные системы определяют «лицо времени» и канонизируют вещь как первосущность, как исходную величину бытия, мы говорим об «аристотелевском» этапе в искусстве. Примером такого этапа может служить постсимволистский период в русской поэзии Серебряного века, объединивший два почти противоположных направления - акмеизм и футуризм.

Однако с пониманием вещи как категории, обладающей моделирующими функциями и формирующей координаты авторского мировоззрения, связан ряд методологических затруднений в её изучении. Подобный подход неизбежно предполагает ценностный компонент - любая вещь трактуется как конкретная, единичная и уникальная, она обладает не только формой и материей, но также автором - творцом, источником движения - и предназначением - телосом, целью движения. При этом источник не определяет цели движения: вещь абсолютна независима и самодостаточна, она участвует в бытии наравне с человеком. Последнему не

349 Чудаков Л. Вещь - слово - мир. С. 80. следует уподоблять её себе, «приписывать материалу человеческие чувства, <.> драматизировать очеловеченный материал»350, говоря словами Ф.Т. Маринетти, или же, наоборот, акцентировать утилитарную, служебную функцию вещи и воспринимать её как «безгласный», унифицированный продукт, что характерно для М. Бахтина и его последователей. Однако признание художником вещи самодовлеющей, единичной и уникальной означает, что самой «вещи», по сути, не существует - есть конкретная книга, сосуд, свиток, фартук и т.д. Феномен вещи - неважно, явлен ли он в литературе, скульптуре или живописи - по своей природе сопротивляется обобщению и абстрагированию, аналитике, на которой основывается любое научное исследование, и каждый раз требует индивидуального подхода, детального рассмотрения. Факт этот мешает разработке универсальной методики анализа, стандартизированных алгоритмов, которые можно использовать в любой ситуации. ~

Однако отсутствие чёткой схемы не должно повлечь за собой отказ от рассмотрения вещи как категории и изучения её функционирования в художественном тексте. Оно лишь предполагает, что исследование категории вещи должно быть максимально гибким и каждый раз исходить из своего объекта - конкретного литературного произведения, по возможности полно описывая характерные для него способы актуализации категории вещи. Отправным пунктом здесь неизбежно выступает образная система - чем подробней изучены авторские способы формирования образа вещи, тем яснее становится, имеет ли смысл переходить - в данном контексте - к анализу композиционного и жанрового уровней. Степень насыщенности вещного мира, его детализация и дистанциированность от лирического субъекта позволяет предположить, насколько характерна для произведения «борьба за овеществление языка»351, а также «стремление выявить вещную, не связанную

•3 сл изображаемым" природу искусства» . Подробное изучение тех или иных

350 Маринетти Ф.Т. Манифест футуристической литературы // Маринетти Ф.Т. Манифесты футуризма. С.39.

351 Казарина T.B. Три эпохи русского литературного авангарда. С. 150.

352 Бухштаб Б.Я. Пастернак // Бухштаб Б.Я. Фет и другие. С. 287. произведений тем более важно, что в ряде случаев они сами трактуются как вещи - целостные, материальные, самодовлеющие353.

Данная работа не претендует на исчерпывающее исследование категории вещи в поэзии постсимволизма. В ней предпринята попытка дать развёрнутое теоретико-философское определение категории вещи, обосновать возможность её рассмотрения не только как объекта изображения в художественном тексте, но и как конструктивного принципа. Основной задачей здесь является постановка проблемы и пунктирное обозначение путей её изучения. Исторический обзор неизбежно предполагает выделение наиболее важных тенденций и показательных фактов, однако многие детали и характерные примеры пока освещены не были. Предложенное исследование категории вещи в творчестве Пастернака ограничивается двумя лирическими циклами и двумя книгами стихов, из которых 'подробно рассмотрена одна. В целом анализу этих произведений посвящена только третья глава работы, хотя феномен вещецентризма столь ярко иллюстрирует специфику поэтического новаторства Пастернака, что может претендовать на изучение в формате монографического исследования.

Дальнейшее изучение проблемы представляется нам в нескольких направлениях. Если речь идёт о наиболее общем аспекте, то возможно использование гипотезы о чередовании платоновских и аристотелевских этапов в историко-литературном процессе. Данная маятниковая модель, в основу которой положена идея самотождественности вещи (в самом широком смысле слова: мир как вещь), предполагает построение общей типологии и выделение «вещецентричных» эпох и направлений, соотносимых с постсимволистским периодом Серебряного века и его главными «действующими лицами» - акмеизмом и авангардом. Не исключено выявление значимых параллелей при совмещении диахронического подхода с синхроническим - при выходе за рамки русской

353 Как было показано выше, примером этому могут служить книги стихов Пастернака. литературы и привлечении широкого контекста западно-европейской культуры.

Если в центре внимания остаются произведения Серебряного века, возможно более подробное рассмотрение теоретического наследия постсимволизма с точки зрения той роли, которую играет в нём категория вещи. Целенаправленный анализ эссе, манифестов, деклараций, программных статей акмеизма и авангарда позволит определить, в каком диапазоне варьируются авторские концепции вещи у представителей одного направления. Он также выявит нюансы, которые не были нами учтены при выделении основных пунктов сходства и различия в трактовке категории вещи акмеизмом и авангардом. И, наконец, подробное изучение теоретических работ позволит установить, насколько велико расхождение между декларируемыми принципами и способами воплощения категории вещи в художественной практике постсимволистов. Пункт этот особо актуален применительно к Серебряному веку, так как в условиях характерной для 1910-х гг. калейдоскопической смены литературных групп и направлений необходимость самоопределения часто обусловливала не только стиль программных выступлений, но и специфику литературных произведений.

И последнее, третье направление предполагает изучение функционирования категории вещи в отдельных поэтических и прозаических произведениях. Как было отмечено выше, этот индивидуальный подход более всего соответствует природе феномена вещи. Он же создаёт тот фундамент, на котором впоследствии можно будет основывать обобщения и выводы.

Список научной литературыЩедракова, Ольга Николаевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Аверинцев С.С. Пастернак и Мандельштам: опыт сопоставления // Изв. АН СССР. Сер. лит. и яз. 1990. Т. 49. № 3.

2. Авраменко А.П. А. Блок и русские поэты XIX в. М.: Издательство Московского университета, 1990.

3. Антология античной философии. М.: Олма-пресс, 2001.

4. Аристотель. Метафизика // Аристотель. Собр. соч.: В 4 т. М.: Мысль, 1976. Т.1.

5. Арутюнова Б. Звук как тематический мотив в поэтической системе Пастернака. // Пушкинско-пастернаковская культурная парадигма: итоги исследования в XX веке. Смоленск, 2000.

6. Асмус В. Метафизика Аристотеля // Аристотель. Собр. соч.: В 4 т. М.: Мысль, 1976. Т. 1.

7. Ахматова А. Стихи и проза. Л.: Лениздат, 1976.

8. Баевский B.C. «Темы и вариации» // Вопросы литературы. 1987. № 10.

9. Балашова Т. Многоликий авангард // Сюрреализм и авангард: ■ ; Материалы российско-французского коллоквиума. М.: ГИТИС, 1999.

10. М.М. Собр. соч.: В 6 т. М., Русский словарь, 1997. Т.5. 1 З.Бахтин М.М. Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении.

11. Марксизм и философия языка. Статьи. М.: Лабиринт. 2000. 14.Белый А. Критицизм и символизм // Белый А. Символизм. Книга статей. М., 1910.

12. Белый А. Собр. соч.: В 2 т. М.: Художественная литература, 1990.

13. Бердяев Н. Кризис искусства. М., 1918.

14. Бибихин В. Дело Хайдеггера // Хайдеггер М. Время и бытие. М.: Республика, 1993.

15. Бланшо М. Ницше и фрагментарное письмо // Новое литературное обозрение.2003. №61 (3).

16. Блок А. Собр. соч.: В 8 т. М.-Л.: Художественная литература, 1960 -1963.

17. Брюсов В. Собр. соч.: В 7 т. М.: Художественная литература, 1973 -1975.

18. Бурлюк Н. Поэтические начала // Русский футуризм. Теория. Практика. Критика. Воспоминания. М.: Наследие, 1999.

19. Бусев М. Коллаж: от кубизма к сюрреализму // Сюрреализм и авангард: Материалы российско-французского коллоквиума. М.: ГИТИС-, 1999.

20. Бухштаб Б.Я. Пастернак // Бухштаб Б.Я. Фет и другие. СПб.: Академический проект, 2000. г ?:

21. Быков Д. Борис Пастернак. М.: Молодая гвардия, 2005.

22. Вайнштейн О. Язык романтической мысли. О философском стиле Новалиса и Фридриха Шлегеля. М.: РГГУ, 1994.

23. Вайскопф М. Во весь Логос: Религия Маяковского. М. Иерусалим: Саламандра, 1997.

24. Введение в литературоведение / Под ред. Л.В. Чернец. 2-е изд., переработ, и доп. М.: Высшая школа. 2006.

25. Винокур Г.О. Маяковский новатор языка // Винокур Т.О. О языке художественной литературы. М.: Высшая школа, 1991.

26. Винокур Г.О. Хлебников (Вне времени и пространства) // Мир Велимира Хлебникова. Статьи и исследования 1911-1998. М.: Языки русской культуры, 2000.

27. Выготский Л.С. Психология искусства. М.: Искусство, 1986.31 .Гайденко П.П. Проблема интенциональности у Гуссерля и экзистенциалистская категория трансценденции // Современный экзистенциализм: Критические очерки. М.: Мысль, 1966.

28. Гаспаров M.JI. «Грифельная ода» Мандельштама: история текста и история смысла // Philologica. 1995. Т.2. №3-4.

29. Гаспаров M.JI. Рифма и жанр в стихах Пастернака // Пастернаковские чтения. М.: Наследие, 1998. Вып. 2.

30. Гаспаров M.JI., Поливанов K.M. «Близнец в тучах» Бориса Пастернака: опыт комментария. (Чтения по истории и теории культуры. Вып. 47). М.: РГГУ, 2005.

31. Гесиод. Теогония // Гесиод. О происхождении богов. М.: Советская Россия, 1990.

32. Гинзбург JI. О лирике. М.- Л.: Советский писатель, 1964.

33. Гинзбург Л. О раннем Пастернаке // Мир Пастернака. М.: Советский художник, 1989.

34. Гиршман М.М. Литературное произведение: Теория художественной целостности. М.: Языки славянской культуры, 2002.

35. Голосовкер Я. Э. Логика мифа. М.: Наука, 1987.

36. Горелик Л.Л. Семиотические проблемы Жени Люверс: к характеристике образа Пастернака // Пушкинско-пастернаковская культурная парадигма: итоги исследования в XX веке. Смоленск, 2000.

37. Городецкий С. Некоторые течения в современной русской поэзии // Антология акмеизма. Стихи. Манифесты. Статьи. Заметки. Мемуары. М.: Московский рабочий, 1997.

38. Гофман В. Язык литературы. Л.: Гослитиздат, 1936.

39. Гриц Т.С. Проза Велимира Хлебникова // Мир Велимира Хлебникова. Статьи и исследования 1911-1998. М.: Языки русской культуры, 2000.

40. Гройс Б. Русский авангард по обе стороны «чёрного квадрата» // Вопросы философии. 1990. №11.

41. Груздев И. Русская поэзия в 1918-1923 гг. (К эволюции поэтических школ) // Книга и Революция. 1923. №3 (27).

42. Гумилёв Н. Сочинения: В 3 т. М.: Художественная литература, 1991.

43. Дарвин М.И. Художественная циклизация лирических произведений. Кемерово, 1997.

44. Деготь Е. Русское искусство XX века. М.: Трилистник, 2000.

45. Жирмунский В. Вокруг «поэтики» ОПОЯЗа // Жирмунский В. Поэтика русской поэзии. СПб.: Азбука-классика, 2001.

46. Жирмунский В. О поэзии классической и романтической // Жирмунский В. Поэтика русской поэзии. СПб: Азбука-классика, 2001.51 .Жирмунский В. Преодолевшие символизм // Жирмунский В. Поэтика русской поэзии. СПб.: Азбука-классика, 2001.

47. Жолковский А.К., Щеглов Ю.К. Работы по поэтике выразительности. М.: Прогресс, 1996. ?

48. Искржицкая И.Ю. Культурологический аспект литературы русского символизма. М.: Московский университет, 1997. 1

49. Иванова Н. Борис Пастернак: участь и предназначение. СПб, 2000.

50. Иванюшина И.Ю. Русский футуризм: идеология, поэтика, прагматика. Саратов: Саратовский университет, 2003.

51. Казарина Т.В. Три эпохи русского литературного авангарда. Самара: Самарский Университет, 2004.

52. Каменский В. Жизнь с Маяковским. М.: Художественная литература, 1940.

53. Кантор В. Артистическая эпоха и её последствия (По страницам Ф. Степуна) // Метаморфозы артистизма. Сб. статей. М.: РЖ, 1997.

54. Карабчиевский Ю. Воскресение Маяковского. М.: Советский писатель, 1990.

55. Катанян В.А. Вокруг Маяковского // Вопросы литературы. 1997. № 1.

56. Кацис Л. Владимир Маяковский. Поэт в интеллектуальном контексте эпохи. М.: РГТУ, 2000.

57. Кессиди Ф.Х. Философские и эстетические взгляды Гераклита Эфесского. М.: Академия художеств, 1963.

58. Кихней Л.Г. Акмеизм: миропонимание и поэтика. М.: МАКС Пресс, 2001.

59. Клюге Р.Д. О русском авангарде, философии Ницше и социалистическом реализме (Беседа с Е. Ивановой) // Вопросы литературы. 1990. Сентябрь.

60. Ковтун Е.Ф. Русская футуристическая книга. М.: Книга, 1989.

61. Колобаева Л.А. Русский символизм. М.: Издательство Московского университета, 2000.

62. Кормилов С.И. Маргинальные системы русского стихосложения. М.: МГУ, 1995.

63. Кормилов С.И., Искржицкая И.Ю. Владимир Маяковский. М.: Издательство Московского университета, 1998. >

64. Косарев А. Философия мифа. М.: ПЭР СЭ; СПб.: Университетская книга, 2000.

65. Косиков Г.К. Готье и Гумилёв // Готье Т. Эмали и камеи. М.: Радуга, 1989.

66. Красицкий С.Р. О Кручёных // Кручёных А. Стихотворения. Поэмы. Романы. Опера. СПб.: Академический проект, 2001.

67. Крусанов А. Русский авангард: 1907-1932 (Исторический обзор): В 3 т. СПб: Новое литературное обозрение, 1996.

68. Кручёных А. Декларация слова как такового // Русский футуризм. Теория. Практика. Критика. Воспоминания. М.: Наследие. 1999.

69. Кручёных А. Стихи Маяковского: Выпыт. СПб., 1914.

70. Кручёных А., Хлебников В. Буква как таковая // Русский футуризм. Теория. Практика. Критика. Воспоминания. М.: Наследие. 1999.

71. Кузмин М. А. О прекрасной ясности. Заметки о прозе // Поэтические течения в русской литературе конца XIX начала XX века:

72. Литературные манифесты и художественная практика. Хрестоматия / Сост. А.Г. Соколов. М., 1988. С. 96-101.

73. Левин Ю.И. Разбор одного малопопулярного стихотворения Пастернака // Пастернаковские чтения. М.: Наследие, 1998. Вып. 2.

74. Леденёв A.B. Поэзия Серебряного века. М., 1997.

75. Летопись Дома литераторов. 1921. № 4. С.9

76. Лехциер В. Введение в феноменологию художественного опыта. Самара: Самарский университет, 2000.

77. Лившиц Б. Полутораглазый стрелец. М.: Захаров, 2002.

78. Лосев А.Ф. Диалектика мифа. М.: Мысль, 2001.

79. Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М.: Политиздат, 1991.

80. Лосев А.Ф., Тахо-Годи A.A. Платон и Аристотель. М.: Молодая Гвардия, 1993.

81. Лотман Ю. М. Стихотворения раннего Пастернака и некоторые вопросы структурного изучения текста // Уч. зап. Тартуск. гос. ун-та. (Труды по знаковым системам: 4.).Тарту, 1969. ъ

82. Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. СПб: Искусство, 1996.

83. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М.: Искусство, 1970.

84. Ляпина Л.Е. Литературная циклизация (к истории изучения) // Русская литература. 1998. № 1.

85. Малевич К. От кубизма к супрематизму. Новый живописный реализм // Сарабьянов Д., Штатских А. Казимир Малевич: живопись, теория. М.: Искусство, 1993.

86. Манделыптам и античность. Сб. статей. М.: Радикс, 1995.

87. Мандельштам О.Э. Собр. соч.: В 4т. М.: ТЕРРА, 1991.

88. Маринетти Ф. Т. Манифесты итальянского футуризма. М.,1914.

89. Марков В.Ф. История русского футуризма. СПб.: Алетейя, 2000.

90. Масленикова З.А. Портрет Бориса Пастернака. М.: Советская Россия, 1990.

91. Маяковский В. Собр. соч.: В 12 т. М.: Правда, 1978.

92. Мережковский Д. О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы // Мережковский Д. Л.Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М.: Республика, 1995.

93. Мировая философия: Антология античной философии. М.: Олма-пресс, 2001.

94. Мифы народов мира: в 2 т. М.: Советская энциклопедия, 1987-1988.

95. Найдыш В.М. Философия мифологии: от античности до эпохи романтизма. М.: Гардарики, 2002.

96. Ницше Ф. Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей. М.: Культурная революция, 2005.

97. Ницше Ф. Рождение трагедии, или Эллинство и пессимизм // Ницше Ф. Полн. Собр. соч. М., 1912. T.I.

98. Ницше Ф. Так говорил Заратустра // Ницше Ф. Сочинения: В 2 т. М.: Мысль, 1990. Т. 2. ч:

99. Овидий Н. Метаморфозы. М.: Художественная литература, 1977.

100. Огурцов А.П. Феноменология//Философский г энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1983.

101. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. 4-е изд. М.: Азбуковник, 1997.

102. Пастернак Б.Л. Собр. соч.: В 5 т. М.: Художественная литература, 1989.

103. Пастернак Е.Б. Борис Пастернак. Биография. М.: Цитадель, 1997.

104. Подгаецкая И.Ю. Генезис поэтического произведения (Борис Пастернак, Осип Мандельштам, Марина Цветаева) // Пастернаковские чтения. М.: Наследие, 1998. Вып. 2.

105. Поляков В. Книги русского кубофутуризма. М.: Гилея, 1998.

106. Поэзия русского футуризма. СПб.: Академический проект, 2001.

107. Пролеев C.B. История античной философии. М.: Рефл-Бук, Ваклер, 2001.

108. Ростовцева И. Природа в поэзии Пастернака и Заболоцкого // Пастернаковские чтения. М.: Наследие, 1998. Вып.2.

109. Русская литература XX века. Школы. Направления. Методы творческой работы. М.: Logos, 2002.

110. Русский футуризм. Теория. Практика. Критика. Воспоминания. М.: Наследие. 1999.

111. Садовская И.Г. Мифология: Учебный курс. М.; Ростов-на-Дону: МарТ, 2006.

112. Садовская И.Г. Феномен хаоса и особенности европейской ментальное™ // Известия высших учебных заведений: СевероКавказский регион. Общественные науки. 2005. №1. а

113. Сапогов В.А. О некоторых структурных особенностях лирического цикла А. Блока // Язык и стиль художественного произведения. М., 1996.

114. Свентицкая Э.М. Концепция слова и младшие символисты. Донецк: ДонНУ, 2005.

115. Святополк-Мирский Д.П. Поэты и Россия: Статьи. Рецензии. Портреты. Некрологи. СПб.: Алетейя, 2002.

116. Седакова О. Контуры Хлебникова. Некоторые замечания к статье X. Барана // Мир Велимира Хлебникова. Статьи и исследования 19111998. М.: Языки русской культуры, 2000.

117. Силард J1. Русская литература конца XIX начала XX века (18901917). T.I.Budapest, 1981.

118. Симпличо Дагмара ди. Б.Пастернак и живопись //Мир Пастернака. М.: Советский художник, 1989.

119. Смирнов И. Психодиахронология. Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней. М.: Новое литературное обозрение, 1994.

120. Современная западная философия. Словарь / Сост. B.C. Малахов, В.П. Филатов. М., 2000.

121. Сологуб Ф. Стихотворения. Ленинград: Советский писатель, 1978.

122. Сухопаров С.М. Алексей Крученых: Судьба будетлянина. Мюнхен, 1992.

123. Тарановский К.Ф. О поэтике Бориса Пастернака // Тарановский К.Ф. О поэзии и поэтике. М.: Языки русской культуры, 2000.

124. Тоддес Е. Комментарий к «Конспекту речи о Мандельштаме» // Эйхенбаум Б. О литературе. Работы разных лет. М.: Советский писатель, 1987. %

125. Томашевский Б. Теория литературы. Поэтика: Краткий курс. М., 1996.

126. Топоров В.Н. Вещь в антропоцентрической перспективе (апология Плюшкина) // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического. Избранное. М.: Прогресс -Культура, 1995.

127. Тынянов Ю.Н. «Петроград», Литературный альманах I // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977.

128. Тынянов Ю.Н. Блок // Тынянов Ю. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977.

129. Тынянов Ю.Н. Литературное сегодня // Тынянов Ю. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977.

130. Тынянов Ю.Н. Проблема стихотворного языка. Л.: 1924.

131. Тынянов Ю.Н. Промежуток // Тынянов Ю. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977.

132. Тюпа В. Аналитика художественного. М.: Лабиринт, 2001.

133. Фарыно Е. Три заметки к «определениям» поэзии, творчества и души Пастернака // Алфавит. Филологический сборник: В 4 т. Смоленск: СГПУ, 2002.

134. Фатеева H.A. Поэт и проза. Книга о Пастернаке. М.: Новое литературное обозрение, 2003.

135. Фатеева H.A. К спору о «лирическом субъекте» в поэзии авангарда // Кредо. 1993. №3. Поэтика русского авангарда.

136. Философия в вопросах и ответах / Под ред. А. П. Алексеева и J1.E. Яковлевой. М.: Проспект, 2003.

137. Философский словарь / Под ред. Георги Шишкоффа. М.: Республика, 2003.

138. Флейшман J1. Борис Пастернак в двадцатые годы. СПб.: Академический проект, 2003.

139. Флейшман JI. К характеристике раннего Пастернака // Флейшман Л. Борис Пастернак в двадцатые годы. СПб.: Академический проект, 2003.

140. Флейшман JI. Фрагменты «футуристической» биографии Пастернака // Флейшман JI. Борис Пастернак в двадцатые годы. СПб.: Академический проект, 2003.

141. Флоренский П. Столп и утверждение истины. М.: Правда, 1990.

142. Фоменко И.В. Лирический цикл: становление жанра, поэтика. Тверь, 1992.

143. Фоменко И.В. О поэтике лирического цикла. Тверь, 1984.

144. Франк B.C. Водяной знак. Поэтическое мировоззрение Пастернака// Литературное обозрение. 1990. № 2.

145. Фрезер Д. Золотая ветвь. 2-е изд. М.: Издательство политической литературы, 1986.

146. Хайдеггер М. Бытие и время: статьи и выступления. М.: Республика, 1993.

147. Хайдеггер M. Вещь // Хайдеггер M. Время и бытие: статьи и выступления: Пер. с нем. М.: Республика, 1993.

148. Хайдеггер М. Вопрос о технике // Хайдеггер М. Время и бытие: статьи и выступления: Пер. с нем. М.: Республика, 1993.

149. Хайдеггер М. Исток художественного творения // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX-XX вв. М.: Издательство Московского университета, 1987.

150. Хайдеггер М. Что такое метафизика? // Хайдеггер М. Время и бытие: статьи и выступления: Пер. с нем. М.: Республика, 1993.

151. Хализев В.Е. Теория литературы. М.: Высшая школа, 2000.

152. Ханзен-Леве О. Русский формализм: Методологическая реконструкция развития на основе принципа остранения. М.: Языки русской культуры, 2001.

153. Ханзен-Леве О. Русский символизм. СПб.: Академический проект, 1999.

154. Харджиев Н.И. Маяковский и живопись // Маяковский: Материалы и исследования. М.: Госиздат, 1940.

155. Харджиев Н.И. Статьи об авангарде: В 2 т. М.: Мысль, 1997.

156. Хлебников В. Творения. М.: Советский писатель, 1986.

157. Хлебников В. Труба марсиан // Русский футуризм. Теория. Практика. Критика. Воспоминания. М.: Наследие. 1999.

158. Ходасевич В. О формализме и формалистах // Ходасевич В. Собр. соч.: В 4 т. М.: Художественная литература, 1996. Т.2.

159. Христиансен Б. Философия искусства. СПб., 1911.

160. Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. М.: Эллис Лак, 1994.

161. Цивьян Т.В. К семантике и поэтике вещи // Цивьян Т.В. Семиотические путешествия. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2001.

162. Чудаков А. Слово вещь - мир. М., Современный писатель, 1992.

163. Чуковский К.И. Русский футуризм. М.: Гилея, 1999.

164. Шапир М.И. Эстетический опыт XX века: авангард и постмодернизм. Philologica, 1995.Т.2. №3-4.

165. Швецова JI.K. Творческие принципы и взгляды, близкие к экспрессионизму // Литературно-эстетические концепции в России конца XIX начала XX в. М: Наука, 1975.

166. Шкловский В. Zoo. Письма не о любви, или Третья Элоиза // Шкловский В. Гамбургский счёт. СПб., Лимбус Пресс, 2000.

167. Шкловский В. Воскрешение слова // Шкловский В. Гамбургский счёт. М: Советский писатель, 1990.

168. Шкловский В. Искусство как приём // Шкловский В. О теории прозы. М.: Советский писатель, 1983.

169. Шкловский В. О теории прозы // Шкловский В. О теории прозы. М.: Советский писатель, 1983

170. Шкловский В. Третья фабрика // Шкловский В. Гамбургский счёт. СПб., Лимбус Пресс. 2000.

171. Шлегель Ф. Об изучении греческой поэзии // Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М.: Московский университет, 1980.

172. Шпет Г. Эстетические фрагменты. Пб., 1922.

173. Эйхенбаум Б. Конспект речи о Мандельштаме // Эйхенбаум Б. О литературе. Работы разных лет. М.: Советский писатель, 1987.

174. Эйхенбаум Б. О Маяковском // Эйхенбаум Б. О литературе. Работы разных лет. М.: Советский писатель, 1987.

175. Эйхенбаум Б. Судьба Блока // Эйхенбаум Б. О литературе. Работы разных лет. М.: Советский писатель. 1987.

176. Эйхенбаум Б. Теория формального метода // Эйхенбаум Б. О литературе. Работы разных лет. М.: Советский писатель, 1987.

177. Элиаде М. Аспекты мифа. М.: Академический проект, 2000.

178. Эпштейн М.Н. Искусство авангарда и религиозное сознание // Новый мир. 1991. № 12.

179. Эпштейн М.Н. Природа, мир, тайник вселенной. Система пейзажных образов в русской поэзии. М.: Высшая школа, 1990.

180. Эткинд Е. Единство серебряного века // Звезда. 1989. № 12.

181. Эрлих В. Русский формализм: История и теория. СПб: Академический проект, 1996.

182. Юнггрен А. «Сад» и «Я сам»: Смысл и композиция стихотворения «Зеркало» // Boris Pasternak and His Times. Selected Papers from the Second International Symposium on Pasternak. Berkeley: Berkeley Slavic Specialties, 1989.

183. Якобсон P. Заметки о прозе поэта Пастернака // Якобсон Р. Работы по поэтике. М.: Прогресс, 1987.

184. Якобсон Р. Новейшая русская поэзия // Якобсон Р. Работы по поэтике. М.: Прогресс, 1987.

185. Якобсон Р. Футуризм // Якобсон Р. Работы по поэтике. М.: Прогресс, 1987.

186. Якубанис Г. Эмпедокл: Философ, врач и чародей. Киев: Синто, 1994.

187. Ямпольский М. Демон и лабиринт (Диаграммы, деформации, мимесис). М.: Новое литературное обозрение, 1996.

188. Boris Pasternak and His Times. Selected Papers from the Second International Symposium on Pasternak. Berkeley: Berkeley Slavic Specialties, 1989.

189. Bowlt John E. Russian Art of the Avant-Garde: Theory and Criticism. New York: Thames and Hudson, 1988.

190. Compton S. The World Backwards: Russian Futurist Books, 19121916. London: British Museum Publications, 1978.

191. Cooke R. Velimir Khlebnikov: A Critical Study. Cambridge, Cambridge University Press, 2003.

192. Faryno J. Введение в литературоведение. Warszawa: PWN, 1991.

193. Jensen K. Russian Futurism, Urbanism, and Elena Guro. Arkona, 1977.

194. O'Connor K. Boris Pasternak's "My sister life". The illusion of narrative. Ann Arbor, 1988.

195. O'Connor K. Elena, Helen of Troy and the Eternal Feminine. Epigraphs and intertextuality // Boris Pasternak and His Times. Selected Papers from the Second International Symposium on Pasternak. Berkeley: Berkeley Slavic Specialties, 1989.

196. Pasternak: A collection of critical essays. / Ed. Victor Erlich. Englewood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall, 1978.

197. Pomorska K. Themes and Variations in Pasternak's Poetics. Lisse: The Peter de Ridder Press, 1975.