автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.02
диссертация на тему: Генезис и эволюция устойчивых архетипов в кабардинской поэзии

Полный текст автореферата диссертации по теме "Генезис и эволюция устойчивых архетипов в кабардинской поэзии"

На правах рукописи

БОРОВА Аснят Руслановна

ГЕНЕЗИС И ЭВОЛЮЦИЯ УСТОЙЧИВЫХ АРХЕТИПОВ В КАБАРДИНСКОЙ ПОЭЗИИ

10.01.02 - Литература народов Российской Федерации (северокав казс к и е л ите рату р ы)

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

3 о СЕН 2015

005562842

Работа выполнена на кафедре русской и зарубежной литератур ФГБОУ ВПО «Кабардино-Балкарский государственный университет им. Х.М. Бербекова»

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор

МУСУКАЕВА Анджелла Хамитовна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

ЧЕКАЛОВ Петр Константинович,

(Ставропольский краевой институт развития образования, повышения квалификации и переподготовки работников образования, профессор кафедры гуманитарных дисциплин);

доктор филологических наук, профессор ФИДАРОВА Римма Японовна, (ФГБУН «Северо-Осетинский институт гуманитарных и социальных исследований им. Абаева ВНЦРАН и РСО-А, главный научный сотрудник отдела фольклора и литературы);

доктор филологических наук ХАКУАШЕВА Малина Андреевна,

(ФГБУН «Кабардино-Балкарский институт гуманитарных исследований, ведущий научный сотрудник сектора кабардинской литературы)

Ведущая организация: ФГБОУ ВПО «Адыгейский государственный

университет»

Защита состоится «01» декабря 2015 г., в 14.00 часов, на заседании диссертационного совета Д 212.051.03 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора и кандидата филологических наук в ФГБОУ ВПО «Дагестанский государственный педагогический университет» по адресу: 367003, Республика Дагестан, г. Махачкала, ул. Ярагского, д. 57, (ауд. 78).

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ФГБОУ ВПО «Дагестанский государственный педагогический университет» по адресу; 367003, Республика Дагестан, г. Махачкала, ул. Ярагского, д. 57, wvvvv.dgpu.net

Автореферат размещен на сайте ВАК Министерства образования и науки РФ «31» августа 2015 г. Адрес сайта: уууууу.уак.ed.gov.ru

Автореферат разослан ^сентября 2015 г.

Ученый секретарь диссертационного совета доктор филологических наук

Гаджиев Э.Н.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы. Современное состояние литератур народов России вызывает пристальное внимание многих филологов. Культурный статус этносов многонациональной страны, в том числе и русского, не только определяется, но во многом и обусловливается положением дел в национальных литературах. Можно сказать и более определенно: семьдесят с лишним лет существования в идеологической среде Советского Союза, основным направлением внутренней политики которого была унификация этнических культур на пути к созданию пресловутой «новой исторической общности», поставило этнические школы словесного творчества в совершенно особое положение.

Де-факто именно презентативные практики оказались полем сохранения и развития народной культуры. Этничность на субстратном уровне транслировалась в пространстве советской государственности лишь с помощью внутрисемейных механизмов межпоколенной коммуникации, что неизбежно сказалось в таких сферах, как этикетное общение, обычное право, ценностные ориентиры, поведенческие стандарты и так далее. Но презентативная культура народов, пусть и зажатая в тиски обязательных идеологических и политических норм, оказалась той нишей, в которой виртуальные «матрицы» этнического мировосприятия не только не менялись, но и развивались, во многих случаях сохраняя свою аутентичность.

Это в определенной мере справедливо по отношению к национальной хореографии и музыке, традиционным ремеслам и изобразительному искусству. К примеру, на Северном Кавказе каждая из перечисленных областей была реализована на достаточно высоком уровне, получившем официальное признание в бывшем СССР, причем даже отсутствие громких национальных имен и соответствующих адресных поощрений со стороны государства зачастую ни о чем не говорило. Так, золотые медали различных всесоюзных форумов, полученные в свое время изделиями Кабардино-Балкарского объединения «Горянка», свидетельствовали о профессионализме мастеров республики, но это отнюдь не означало, что опыт ковроткачества других народов региона был менее значимым. То же самое можно утверждать практически обо всех секторах реализации эстетических ресурсов народов Северного Кавказа.

В то же время подобное «равенство» и некая нивелированность уровней национальных достижений может свидетельствовать о стагнации перечисленных сфер: неразвитость и консервация этнических куль-

турных представлений, модифицированных унитарными наращениями советского периода, исчерпывающе объясняются их сходным первичным состоянием, сформированным еще вне воздействия советской эстетики. Внешним проявлением эволюционного застоя в большинстве сфер презентативной культуры стало отсутствие ярко выраженных пассионариев, за исключением таких выдающихся личностей, как Ю. Те-мирканова, В. Гергиева, В. Дударовой. Деятельность других в расчет можно не принимать, так как их творческий потенциал реализовался за пределами национального художественного сознания.

Словесное же творчество народов региона, наоборот, отмечено удивительной статусной неоднородностью, естественно, в части признания заслуг конкретных авторов государством. Даже принимая во внимание воздействие случайных внелитературных факторов в расстановке имен по ранжиру, мы не можем отрицать тот факт, что поэзия и проза некоторых народов Северного Кавказа явно выделяется на общем фоне. Масштабность и значимость наследия таких писателей, как Р. Гамзатова, А. Кешокова, К. Кулиева очевидны, и воспринимать успех этих авторов как результат стечения обстоятельств или удачной социальной и идеологической мимикрии невозможно.

Литература горских народов долгое время на самом деле развивалась в пассионарном режиме, то есть за счет опережающей эволюции отдельных личностей. Это само по себе свидетельствует как о специфичности национальных картин воспринимаемого мира, так и об их несомненном движении вперед. В определенном смысле сам факт существования таких непохожих художников у сообщества народов, со стороны воспринимающегося как культурное единое целое, может считаться как решающий аргумент в пользу предположения о непрерывной поступательной модернизации этнического корпуса эстетических представлений, так как «советские» наращения, несомненно, тождественны.

Спорить же о степени сходства национальных поэтических практик не приходится - индивидуальные стили самых ярких представителей народов Северного Кавказа своеобычны настолько, что это заметно даже на уровне обыденного сознания. Никто не сможет отрицать удивительного своеобразия образного мышления авторов даже столь близких народов, как кабардинцев и черкесов, карачаевцев и балкарцев. Сопоставление же представителей этносов, объединенных исторически, настолько иллюстративно, что вообще не оставляет вопросов по данному поводу - тексты А. Кешокова и К. Кулиева (известные кабардинский и балкарский писатели XX века) отражают достаточно далекие друг от друга системы мировосприятия, далекие даже в ап-

перцептивном плане. То же самое можно сказать о поэтическом опыте народов Дагестана.

На сегодняшний день мы имеем все основания утверждать, что национальные литературы региона представляют нам ту область эстетического сознания, в которой в наиболее полном виде реализованы особенности этнического мировосприятия, мироощущения и ментальное™ горских народов. Это тот сектор духовности, который за семьдесят с лишним лет функционирования под мощным идеологическим прессингом не только не деградировал, но и прошел значительный путь развития, превратившись в практически единственный комплекс рекреации и генерации национальной аутентичности.

Однако нынешняя культурная ситуация в стране разительно отличается от той, в которой формировалось художественное мышление народов СССР, ныне - России. Если в ряду идеологических приоритетов Советского государства хотя бы номинально была обозначена поддержка субтитульных этносов, а понятие «развитие многонациональной советской литературы» было одним из краеугольных камней литературоведческой концептуалистики соцреализма, то в условиях рыночной экономики сегодняшней России ничего этого нет.

Совершенно определенно изменилось положение национальных поэтов. В частности, резко сократился доступ кабардинских авторов к широкой читательской аудитории - за время, прошедшее с момента развала Советского Союза, была полностью разрушена система представительства периферийных писателей в крупных центрах страны, практически исчез институт профессиональных переводчиков. Организационный хаос на уровне федеральных институтов культурного строительства привел к резкому снижению престижности писательской деятельности. Это явилось еще одним, дополнительным, фактором явного уменьшения кадрового притока в творческие организации. Сегодня в Кабардино-Балкарском отделении Союза писателей России фактически нет людей, не достигших полувекового возраста.

Но главное, конечно же, то, что современная информационная среда попросту не предполагает специфичности этнического характера. Одно из частных проявлений всеобщего процесса глобализации заключается в том, что актуализация и самоидентификация личности проходят в координатах социальной целесообразности. Последняя же детерминирована экономическими, идеологическими, политическими - самыми разными факторами, вплоть до санитарно-гигиенических, но только не культурными, а тем более - не национально-культурными.

Кризис этнических систем художественной рефлексии в той или иной степени проявился еще в советское время, в так называемую «эпоху НТР» и «информационного взрыва», что в свое время было четко зафиксировано исследователями и вызвало довольно оживленные дискуссии в печати. Примечательно, что и большая русскоязычная поэзия и поэзия народов СССР отреагировали на массовое вторжение новых объектов и понятий одинаково — становлением раздельных эстетических направлений и появлением авторов, преимущественно специализировавшихся на ограниченных секторах художественного представления.

Творческий спор «физиков» и «лириков» к концу 70-х - началу 80-х годов XX века трансформировался и, претерпев своеобразное дробление, вылился в целую систему эволюционных линий русской поэзии, дифференциация которых базировалась на самих принципах осознаваемой онтологии поэтического текста и, соответственно, предпочитаемых апперцептивных механизмов. Однако расщепление общего объема русской лирической мысли, появление метаметафоризма, концептуализма, любых других форм, рассматривавшихся литературоведами в рамках дискурса постмодернизма, не являлось кризисом русской поэтической традиции.

Ее упадок если и наблюдался, объяснялся, скорее, внешним воздействием со стороны государства, к тому же сам факт проявления негативных тенденций весьма спорен. Не стоит забывать, что в указанные годы активно творили и находились на пике своего таланта такие писатели, как Ю. Кузнецов, Е. Евтушенко, А. Вознесенский и многие другие, не менее яркие личности, пусть и не попавшие в число популярных поэтов.

Иначе говоря, если русское эстетическое пространство и испытало информационный шок, необратимой дисперсии его не произошло. Русская поэтическая традиция оказалась настолько мобильной, что даже жестокие потрясения базовых витальных стандартов, определявших лицо нации, последовавшие в последнее десятилетие XX века, не привели к реальному упадку поэтических практик. Естественно, феномен «русский поэт» потерял свое прежнее исключительное положение в контексте общественной жизни страны, но это ощущается, скорее, следствием социально-экономических условий современной России -во всяком случае, уровень публикуемых сегодня текстов не уступает тому, что наблюдался и двадцать, и тридцать лет назад.

Национальные поэтические практики народов Северного Кавказа, в частности кабардинцев, менялись в несколько ином формате. Единый

поэтический стиль, выкристаллизовавшийся в 60-х—70-х годах прошедшего столетия, оказался нефункциональным уже в 80-х. Недееспособность этнических поэтических практик выразилась во многом, прежде всего в ограничении векторов художественного отражения или, другими словами, в ограничении объектного мира национальных текстов.

Дело здесь не только в том, что новая антропогенная среда зачастую проходила мимо сознания авторов, но и в том, что кабардинское художественное сознание в своих «усредненных» образцах отказалось даже от традиций культурного и цивилизационного универсализма, который был знаковой чертой поэзии 60-х - начала и середины 70-х годов XX века. Обращаясь даже к самым очевидным чертам, характеризующим диапазон авторского интереса к явлениям мировой цивилизации и культуры, мы можем отметить то неоспоримое обстоятельство, что кабардинские поэты попросту утеряли интерес к отстраненным топонимическим ареалам, к универсальным знакам общемирового характера. Простейший подсчет частотности упоминаний отдаленной, не кавказской топонимики, обращений к образам личностей, особым в глазах всего человечества, однозначно доказывает, что после А. Кешокова и 3. Тхагазитова кабардинское эстетическое мышление вступило в фазу видимой самоизоляции и герметизации собственного информационно-художественного пространства.

В сущности и это само по себе не является доказательством кризиса. Однако сужение познавательного интереса большинства кабардинских поэтов не было результатом самодостаточности гносеологических потенций национальных архетипов отражения. В этом случае мы наблюдали бы монолитность эстетических представлений кабардинских поэтов. При любом многообразии индивидуальных стилей этническое сознание должно было бы характеризоваться единством аксиологических систем, общими эмоциональными и этическими императивами, в конце концов, общей проблематикой. Имеется в виду, что наличие главных тем у одного автора подразумевало бы системный интерес к ним у любого другого. В данном случае мы ведем речь именно о регулярных творческих интенциях, в рамках которых авторы создают разносторонний парадигмальный аналог реального явления, процесса, объекта и, естественно, производят его оценку.

Вся же кабардинская поэзия, датируемая началом 80-х XX века и ближе к XXI, распалась на несколько самостоятельных жанрово-тема-тических потоков - партийно-соцреалистический, этно-лирический, этно-патриотический, этнопейзажный и так далее. Самое примечательное при этом - наибольшего успеха у читателей добились те ав-

торы, которые напрямую продолжили творческий опыт А. Кешокова, оставшись в границах его тем, образности, систем оценок. Одновременно авторы испытывали явный информационный дефицит, не имели возможности описания актуального окружения в координатах уже сложившихся образных и концептуальных структур, что обусловило их интерес к альтернативным системам выражения. Это явление кстати было свойственно не только кабардинской поэзии и привело к появлению целой плеяды авторов-билингвов и авторов-националов, полностью перешедших к творчеству на русском языке.

Таким образом, приблизительно с середины 80-х годов прошлого века кабардинская поэтическая традиция существует в расщепленном виде, функционируя как определенные тематические ниши, связанные между собой весьма условно, если не считать языкового единства. Даже поэты, ближе других подошедшие к преодолению упомянутого информационного кризиса, в своем творчестве ориентированы на раздельное представление современного техногенного мира, общечеловеческого философского и гносеологического поиска и актуальных проблем этнической духовности, что четко демонстрируется лексической селективностью, наблюдаемой в их произведениях. Например, X. Беш-токов, чьи устремления к модернизации механизмов поэтической рефлексии были рельефно обозначены еще в его первой книге стихов, дифференцированно подходит к фиксации лирических переживаний различной генерации. К примеру, его творческая попытка выразить некие первичные, базовые дефиниции и моменты становления человеческой личности привела к созданию полностью вненационального, а точнее, наднационального, текста - поэмы «Каменный век», этнически обозначенной, как мы уже и говорили, лишь на уровне языка.

Понятно, что кабардинское художественное сознание уже давно должно было подойти к этапу очередной консолидации, оформления общих принципов эстетического отражения на новом уровне. Однако этого не происходит. Объективные причины затяжной реконструкции поэтического мышления кабардинского народа, равно как и всех других этносов Российской Федерации, понятны, не имеют отношения к литературе и в комментариях не нуждаются: с конца 80-х годов прошлого века и до сегодняшнего дня современное пространство страны находится в состоянии полного хаоса, спровоцированного катастрофическими подвижками в системах государственного управления и идеологии.

Тем не менее, некоторые особенности истории развития кабардинского словесного творчества, которые проявлены в очень ранних пластах - например, в текстах XVIII века - позволяют предполагать, что

существуют и внутренние причины сегодняшнего дисфункционального состояния поэтических практик народа. И именно в этом аспекте мы видим острую необходимость выявления основных конституирующих структур кабардинского поэтического мышления, кабардинской поэтической традиции. Она, пережившая несколько периодов ароморфоза, может быть вполне продуктивна, и тогда речь идет лишь о корректных способах и путях ее модернизации.

Стоит признать, что этническое национальное сознание стоит у черты, за которой последует либо полная деградация кабардинской поэтической традиции, либо ее трансформация на абсолютно новых онтологических, художественных, перцептивных началах. В любом случае в настоящий момент перед национальной литературоведческой мыслью стоит насущная задача - определение эстетических констант, задающих общий характер поэтической рефлексии в ее аутентичных формах, и выяснение их функциональности на современном этапе.

Обращение же к творчеству Алима Кешокова с этой точки зрения вполне естественно и закономерно. Именно этот писатель первым воплотил в своем творчестве синтетическую модель отражения, вобравшую в себя дефинитивные черты и особенности нескольких систем поэтического отражения, до него существовавших в качестве самостоятельных. Будучи первым и, как оказалось, самым крупным поэтом, интегрировавшим на перцептивном ярусе национальные архетипы в государственную идеологию и наоборот, он сделал это, опираясь на наиболее архаичные и устойчивые модели эстетических представлений кабардинского народа.

Ситуация на момент его прихода в кабардинскую литературу очень напоминала нынешнюю с той лишь разницей, что перед А. Кешоко-вым стояла задача консолидации концептуально-идеологического пространства кабардинского эстетического сознания, а современным авторам предстоит сделать это на информационном уровне. Следует констатировать, что сила харизматического воздействия Алима Кешокова на последующие поколения оказалась такова, что его перцептивные модели, концептуалистика, аксиологические нормы и по сей день во многом определяют мышление современных поэтов. И понятно, что все вышеизложенное исчерпывающе аргументирует и обусловливает актуальность заявленной темы.

Степень разработанности темы. В ходе решения поставленной проблемы в общетеоретическом аспекте мы опирались на труды классиков отечественного и зарубежного литературоведения и фольклористики, а также обращались к работам в области социологии, этнологии,

истории. Так, вопросы этнической семантики мифа, эпоса и поздних форм фольклора рассматривались в свете положений, высказанных западноевропейскими философами, начиная с Дж. Вико [Вико Дж., 1940] и Ф. Шеллинга [Шеллинг Ф., 1966], впервые заявивших - пусть и опосредованно - о возможности национального своеобразия не только повествовательного содержания мифа, но и о специфичности архетипов мифологических представлений. Что касается дифференциации мифических и эпических форм в нашей работе, то она совпадает с общепринятыми в современной науке воззрениями, сформулированными в свое время Ф. Ницше [Ницше Ф., 1872], А. Бергсоном [Бергсон А., 1896] и М. Хайдеггером [Хайдеггер М., 1925].

Несмотря на наше принципиальное признание этнической маркированности мифологических архетипов и даже устойчивых сюжетных схем, принципы коррелированного рассмотрения ритуала и ранних форм фольклора, прямой взаимнокаузальной связи текста и обрядового действия лежат в основе наших методов вычленения базовых мотивов национальной мифологии и эпоса. Связь между вербальной и процессуальной частью ритуала, как мы помним, наиболее детализирована в исследованиях «ритуалистов» во главе с Дж.Д. Фрэзером [Фрэзер Дж., 1890] и его фактических последователей, известных как представители «кембриджской школы», а они практически полностью отказывали мифу в этнической семантике.

Выстроенная в рукописи концепция поэтапного перехода устойчивых моделей тех или иных типов эстетического отражения, понимание их инерционного и стабильного существования основываются на учении основателя европейского структурализма К. Леви-Стросса [Леви-Стросс, 1970]. Рассмотрение фольклорного произведения как совокупности архетипов различного уровня, как совокупности достаточно жестких когнитивных структур непосредственно восходит к тому пониманию текста, которое превалирует в главных исследованиях французского ученого. В принципе сам подход к вычлененному рассмотрению устойчивых нарративных блоков, транзитивных по отношению к произведениям, связанным с различными временными периодами, составляет основу сциентологического инструментария настоящего исследования, в категориальном же плане мы ощущаем его как однозначно структуралистский.

Функции, роль и направления модернизации отдельных содержательных и формально-содержательных образований фольклорных текстов в наиболее полном виде даны в трудах таких ученых, как А. Потебня, В. Пропп, А. Веселовский, чьи исследования послужили

для нас образцами выделения и анализа традиционных универсалий устного народного творчества.

В той части работы, которая касается вопросов межкультурного взаимодействия и культурных заимствований, мы обращались к фундаментальным работам Е. Мелетинского [Мелетинский Е., 1994] и особенно Ю. Лотмана [Лотман Ю., 1970]. Идеи последнего относительно взаимодействия моноэтнических культурных архетипов различного временного происхождения в режиме межкультурной оппозиции стали генеральной линией нашего понимания процесса дрейфа традиционных мотивов адыгского словесного творчества из одной эпохи в другую.

Однако главным вектором нашего методологического подхода к идентификации стабильных структур, содержательных и процессуальных архетипов были те стандарты и приемы, которые архетипиче-ски — если это понятие применимо по отношению к научному исследованию — сформированы М. Бахтиным в его монографии «Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса» [Бахтин М., 1990]. Принцип постоянной адресации образа, мотива, сюжетного эпизода и авторской интерпретации к прототипу, к карнавальному, а через него и жизненному субстрату выступает в книге М. Бахтина в качестве постоянного приема, который, собственно, и обеспечивает состоятельность научного анализа.

Безусловная соотнесенность семантических элементов текста и реальных карнавальных практик средневековой Франции осмысляется Бахтиным как необходимое условие художественной достоверности и высокого эстетического качества произведения. Этиологическая линия, идущая от повседневного опыта к обрядовому публично-коллективному действию и затем через фиксацию в поведенческой традиции в виде условного культурного мима восходящая к образам литературного произведения — это и есть гениальная находка М. Бахтина, позволившая ему вскрыть все содержательные уровни романа Рабле. По всей видимости, сам ученый не мыслил анализ и трактовку текста вне этого приема.

В истолкованиях семантики рассматриваемых текстов мы использовали те аналитические модели, которые восходят к общим принципам понимания художественной апперцепции, выстроенным в трудах теоретиков гносеологии эстетического сознания - Э. Кассирера, М. Ар-наудова, Р. Барта, К. Кодуэлла, М. Храпченко, В. Библера, В. Виноградова, П. Якобсона, Ю. Борева, X. Редекера. Общие методы установления культурных коннотаций архетипов словесного творчества, использовавшиеся нами при анализе конкретных произведений, базируются на

исследованиях Ю. Лотмана, М. Гаспарова, Л. Гинзбург, Н. Гея, В. Жирмунского, В. Кожинова, М. Полякова, П. Пустовойта, Б. Эйхенбаума, Д. Дюришина и других. В целом мы старались удержаться в границах той методологии содержательной атрибутации стихотворений, которая была разработана и применялась еще в советскую эпоху, вычленив, естественно, ее идеологическую модальность и селективный подход в оценках произведений.

В части нашего исследования, касавшейся культурных взаимодействий в рамках славяно-кавказского, славяно-адыгскош и русско-адыгского фронтиров, мы обращались к материалам таких авторов, как Н. Карамзина, П. Услара, Ш. Ногмова, Р. Абдулатипова, Р. Бетрозова, Б. Бгажнокова. В трудах Б. Бгажнокова [Бгажноков Б., 1999] достаточно подробно освещены моменты специфичности адыгских систем рекреации и этнического восполнения, послужившие институционным основанием национальных этикетных и этических норм. В свою очередь именно последние обусловили становление и развитие этнических аксиологических эталонов и выступили как первичные категориальные форманты прекрасного, предпочтительного и позитивного в эпосе «Нарты» [Нарты. Адыгский героический эпос, 1974]. Б. Бгажноков подробно и глубоко раскрывает ментальность феодальных слоев адыгских сообществ, и, кроме того, его теория о расширенном диапазоне воинских сословий у кабардинцев вполне адекватно объясняет причину устойчивого оборота текстов явно аристократического происхождения в народных массах в целом.

Анализ северокавказского литературного контекста не мог быть произведен вне опыта предыдущих исследователей, всесторонне и досконально разобравших проблемы этнического своеобразия, межкультурного взаимовлияния и особенностей развития словесных практик в регионе. Наш взгляд, на эволюцию поэтических школ горских народов сформулирован с учетом гипотез ведущих российских и национальных ученых. Это, прежде всего, труды таких исследователей, как С. Аса-дуллаева, 3. Акавова, Л. Бекизовой, Г. Гачева, Г. Гамзатова, Ч. Гусейнова, Г. Гогиберидзе, У. Далгат, Э. Кассиева, Г Ломидзе, А. Мусукаевой, Н. Надьярных, И. Неупокоевой, У. Панеш, К. Султанова, 3. Толгурова, Т. Толгурова, Ю. Тхагазитова, Р. Фидаровой, А. Хакуашева, П. Чекало-ва, К. Шитва.

Особое значение для нас имела гипотеза Г. Гачева [Гачев Г., 1963] об ускоренном развитии, которая положена в основу целого концептуального направления в региональном литературоведении, а также идеи И. Неупокоевой [Неупокоева И., 1976] о типологии и ареалах куль-

турных сообществ и принципиальная новизна периодизации развития горских народов, данная в трудах Г. Гамзатова [Гамзатов Г., 1978] и по-новому поставившая проблему определения ряда народов Дагестана в качестве так называемых «новописьменных».

Помимо конкретных указаний Г. Гамзатова на проявленность некоторых эволюционных стадий в истории дагестанской культуры досоветского периода, сама его мысль о возможности полноценного парадигмально восполненного движения литератур малых народов, в соцреалистической традиции воспринимавшихся в качестве однозначно зависимых от донорных, ощущается нами в качестве мощного концептуального посыла, инициирующего альтернативные и более корректные подходы к изучению литератур народов Северного Кавказа.

Фольклор же и авторская литература адыгских, в частности кабардинского, народов рассматривались нами в контексте весьма объемного пласта литературоведческих и этнологических исследований, принадлежащих перу А. Аджиева, А. Алиевой, С. Аутлевой, Л. Бекизовой, X. Бакова, А. Гутова, А. Гадагатля, В. Дементьева, X. Кажарова, И. Ка-жаровой, Р. Мамхяговой, С. Мафедзева, X. Мамсирова, 3. Налоева, М. Сокурова, М. Хакуашевой, Ш. Хута, X. Хапсирокова, А. Цыпинова, ряда других.

Проблема вычленения и типологизации устойчивых архетипов формального, формально-содержательного, содержательного планов, стабильных нарративных схем адыгского фольклора решалась нами с учетом наблюдений и выводов несколько эмпиричного, но, тем не менее, весьма подробного и всеобъемлющего исследования Ш. Хута [Хут Ш., 2003], в котором дана, пожалуй, наиболее детализированная классификация форм адыгского устного народного творчества. Аксиологическая специфика национальных эстетических представлений, сам характер их обращения и сохранения в коллективном сознании получили свое глубокое освещение в монографиях А. Гутова [Тутов А., 2000], М. Хакуашевой [Хакуашева М., 2007] и И. Кажаровой [Кажарова И., 2014].

Но особое внимание привлекает труд 3. Налоева, достоверно и доказательно подводящий к новому пониманию статуса кабардинской литературы и исключению ее из числа «новописьменных» в традиционном восприятии данного термина. Сведения из его фундаментальной монографии «Институт джегуако» [Налоев 3., 2011], воссозданная им картина характера авторства и методов создания классических песен о героях существенно дополнили наши предположения о существовании у адыгов института индивидуального авторства задолго до XIX века и о способах транзита этнических художественных представлений из одной эпохи в другую.

И, конечно же, анализ творчества таких поэтов, как Али Шоген-цукова и Алима Кешокова, не мог быть проведен вне тех положений, которые были высказаны и детально разработаны в монографических работах М. Сокурова [Сокуров М., 1969] и Ю. Тхагазитова [Тхагази-тов Ю., 1994]. В определении эволюционных статусов двух этих авторов, в выявлении особенностей их роли в общем развитии кабардинской поэзии и понимании тех факторов, которые эту роль обеспечили, мы в основном опирались на исследования указанных ученых.

Материалом исследования - послужили кабардинские фольклорные и авторские поэтические тексты, отобранные по признаку наибольшей презентативности и типологической иллюстративности: нартские сказания, старинные песни, адыгские песни времен кавказской войны, стихотворения Б. Пачева, Али Шогенцукова, Адама Шогенцукова, П. Шекихачева, А. Пшинокова, Л. Кодзокова, А. Кешокова и др.

Предмет исследования - система взаимосвязей и взаимовлияний адыгских (кабардинских) культурных, этических и художественных представлений в их эволюции.

Объект исследования - архетипы национального эстетического сознания, рассматриваемые в соответствии со стадиально-эволюционным состоянием кабардинского общества и в координатах их парадигмы развития. Этико-эстетическая доминанта кабардинской поэтической традиции в процессе ее развития и модернизации.

Цели исследования - уточнение критериев специфичности и универсализма региональных культурных архетипов Северного Кавказа в процессе его контактов с Россией; выяснение механизмов эстетической адаптивности и эволюции национальных адыгских поэтических практик в условиях постоянных изменений идеологической и информационной среды; определение ресурсов этнического художественного сознания в части адекватного отражения нового жизненного опыта, общественных ожиданий и конкретики реального окружения.

Задачи исследования:

— вычленение наиболее архаичных форм этнических представлений о ценностных нормативах, заданных соответствующими витальными практиками и определяемых как этно-эстетические доминанты национального сознания адыгов;

- уточнение исходных этнических мировоззренческих норм, выяснение их связей с жизненными практиками народа в условиях потестарных, военно-демократических и военно-аристократических сообществ;

- выяснение характера воздействия витальных норм народа на его мировоззрение и эстетические представления;

- описание механизмов трансформации базовых критериев эстетического в ходе общественного развития этноса;

- выявление связи между этикетными и моральными стандартами национального сообщества и его пониманием прекрасного;

- освещение основных этапов эволюционных изменений эстетических стандартов адыгов в ходе взаимодействия с внешними культурными системами;

- выяснение и обоснование специфики развития эстетических представлений адыгов в условиях длительного ароморфоза;

- выявление и описание устойчивых архетипов в поэтических представлениях народа на разных стадиях его истории;

- описание трансформаций поэтических универсалий и их меняющейся функциональности в процессе социальной эволюции;

- освещение процессов формирования этнических поэтических представлений в условиях нивелирующего давления идеологической среды:

- выяснение возможных границ пассионарного воздействия отдельной личности на поэтическую традицию этноса и определение основных причин такого воздействия;

- описание индивидуальных особенностей автора в свете его этно-креативной деятельности в контексте национальных и общекультурных поэтических представлений.

Научная новизна исследования:

- сформулирована и обоснована в качестве объекта исследования этно-эстетическая доминанта, понимаемая как неразрывный комплекс воззрений народа, включающий в себя нормы целесообразности жизненных практик народа, его актуальные представления о предпочтительных стандартах поведения и вытекающих из них воззрений о пре-красном-уроддивом;

- выявлена главенствующая роль «воинской» этно-эстетической доминанты адыгского народа, полностью определявшая характер поэтических представлений национального фольклора;

- прослежены пути трансформации основной этно-эстетической доминанты в условиях культурного ароморфоза;

- выяснена роль внешнего культурного воздействия на становление и развитие эстетических и поэтических представлений в рамках базовой этно-эстетической доминанты;

- описаны формы реликтового присутствия воинской этно-эстетической доминанты в творчестве кабардинских поэтов довоенного периода;

- описаны методы адаптации традиционных поэтических представлений адыгов к реальному информационному пространству и идеологической среде государства в раннем творчестве А. Кешокова;

- на примере текстов А. Кешокова выявлены принципиальные механизмы модернизации кабардинских поэтических универсалий;

- освещены эволюционные переходы от унитарных условно-символических и денотативных поэтических представлений к этнически значимому поэтическому образу, осуществленные А. Ке-шоковым на протяжении первых послевоенных десятилетий;

- выяснены границы транзитивности поэтических представлений кабардинского народа и уточнены причины неадекватности их интерпретации в иноязычных (переводных) текстах.

Теоретическая значимость работы. Диссертационное исследование освещает проблемы функционирования сквозных архетипов на разных стадиях развития национальной поэтической традиции и способствует, таким образом, уточнению роли специфической этнической семантики в контексте активного взаимодействия национальной кулыуры с иными цивилизационными системами. Положения работы закономерно могут способствовать корректному подходу к оценке актуальных процессов и явлений как в адыгских, так и в целом новописьменных литературах. Немаловажной видится и возможность использования положений диссертации в деле уточнения векторов развития современной национальной поэзии.

Практическая ценность работы. В смысле практической значимости положения представленной диссертации могут применяться в качестве теоретического материала работниками филологических отделений ВУЗов Северного Кавказа (Адыгеи, Карачаево-Черкесии, Кабардино-Балкарии). Поэтапное рассмотрение методов актуализации этно-эстетической доминанты адыгской поэзии, равно как и само понимание последней, должно повлиять на существующие сегодня переводческие практики и сделать иноязычные интерпретации более точными и национально аутентичными.

Методы и методология исследования. Комплексный характер диссертационной работы был обеспечен сочетанием нескольких общенаучных методов: исторического, сравнительно-исторического, экс-траполяционно-этнологическош, систематизационного, классификационного, структурно-семиотического, герменевтического.

Методологической базой диссертации являются положения современного структурно-семиотического и когнитивного литературоведения, некоторые определяющие концепции классического марк-

сизма, особенно в части, касающейся духовно-материальных соотношений социума, и современные версии культурной эволюции адыгов, сформулированные национальными учеными в течение последних десятилетий, а также учение о бифуркационном характере эволюции сложных систем, основывающееся на теории диссипативной саморегуляции И. Пригожина [Пригожин И., Стенгерс И., 1986] - его идеи видятся нам единственными удовлетворительными философскими обоснованиями феномена индивидуального пассионарного воздействия А. Кешокова на весь ход развития кабардинской поэзии.

Апробация работы. Результаты исследования апробированы и представлены на различных научных конференциях, среди них: V Международный конгресс Мир на Северном Кавказе через языки, образование, культуру (Пятигорск, ПГЛУ, 2007); Международная научно-методическая конференция «Русскоязычие и би(поли)лингвизм в межкультурной коммуникации XXI века: когнитивно-концептуальные аспекты» (Пятигорск: ПГЛУ, 2009); Международная научная конференция «Литература в диалоге культур - 7» (Ростов-на-Дону: Южный федеральный университет, 2009); Международная научная конференция «Евразийская линг-вокультурная парадигма и процессы глобализации: история и современность» (Пятигорск: ПГЛУ, 2009); Международная научная конференция «Архетипы, мифологемы, символы в художественной картине мира писателя» (Астрахань: АГУ, 2010); III Международная научно-методическая конференция «Русскоязычие и би(поли)лингвизм в межкультурной коммуникации XXI века: когнитивно-концептуальные аспекты» (Пятигорск: ПГЛУ, 2010); Международная научная конференция «Литература в диалоге культур - 9» (Ростов-на-Дону: Южный федеральный университет, 2011); Международная научная конференция «Актуальные проблемы искусствоведения, филологии и культурологи» (Новосибирск: 2012); III Международная научно-практическая конференция «Филология и лингвистика: современные тренды и перспективы исследования» (Краснодар, 2012); Международная научная конференция, посвященная 75-летию со дня рождения профессора И.Х. Ахматова (Нальчик: КБГУ, 2014); Международная научная конференция, посвященная 85-летию со дня рождения литературоведа, философа, культуролога Г.Д. Гачева (1929-2008) (Нальчик: КБГУ, 2015).

Основные положения диссертационного исследования были изложены в 1 монографии и 34 статьях, в том числе 16 статьях и изданиях, рекомендуемых ВАК.

Структура диссертации. Диссертационное исследование состоит из Введения, пяти глав, Заключения и библиографии, что продиктова-

но как требованиями, предъявляемыми к современным работам подобного рода, так и целями и задачами самого исследования.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

В первом параграфе «Этно-эстетические доминанты адыгского эпоса» первой главы диссертации «Феномен национально-художественного синкретизма» рассматриваются национальное содержание архаичных фольклорных архетипов и их специфичность. Отмечается, что во всех случаях дописьменного бытования мифа наблюдается диффузия мифологических архетипов в эпическое пространство.

Чаще можно наблюдать переходы из области мифа в эпос, сопровождаемые частичной трансформацией объекта - его функциональной роли, масштаба, имени, любых других составляющих. Мифическая функциональность свойственна многим героям адыгской «Нартиады». Даже не предполагая в мифологии праадыгов наличия этнически обозначенной семантики, мы должны понимать, что переосмысленные в эпических текстах мифологические элементы во многом определяли национальное своеобразие архаичных пластов фольклора и также неизбежно проникали в верхние — по времени образования — его яруса.

Подобные единицы в ряде случаев могут быть атрибутированы как семантические, а позже и художественные универсалии. Причем роль их совершенно не ограничена эстетической функциональностью, сверх этого, при определенных условиях, они превращаются в этнические идентификаторы текста - особенно четко эта их роль проявляется в окружении сходных эпических систем.

Адыгская версия нартского эпоса настолько специфична, что эти-ко-эстетические нормы, сформулированные в текстах и определяющие превалирующие черты поведенческого и мотивационного стандарта, -то, что и является национально-художественной доминантой - достаточно легко выясняются путем их сравнения с аналогами в других эпических системах.

Прежде всего, это «воинский» эпос, причем воинский в индивидуальной актуализации и абсолютизированный до предела. Деструкция сложившихся в далеком прошлом государственных институтов привела к приоритету индивидуально-значимых моделей предпочтительного поведения и мотивации. В условиях регулирующего воздействия устойчивых социальных систем это было бы невозможно. Стабильность же и де-тализированность эпических архетипов на всех уровнях эстетического

сознания однозначно свидетельствуют об их длительной эволюции. Об этом же говорит высокая степень взаимной интеграции элементов различного стадиального происхождения и сквозное эволюционное «проникновение» наиболее архаичных архетипов на ближайшие к нам горизонты национального фольклора. Эти типологические и структурные особенности адыгского эпоса во многом обеспечили его необыкновенную гибкость и функциональность на различных стадиях социального развития народа. Совокупность разнонаправленных диффузионных процессов и взаимосвязанность различных по времени и условиям формирования компонентов фольклорной эстетики, кроме всего прочего, обеспечивают как жесткий национальный характер фольклорных текстов, так и их адаптивные ресурсы. Данный тезис будет доказываться в следующем параграфе.

Второй параграф главы — «Эволюционная специфика адыгских фольклорных архетипов» - освещает типологическое своеобразие эпоса и позднего фольклора адыгских народов. Несмотря на то, что эпос «Нарты» принято называть общекавказским, констатируем, что сравнение адыгского, в частности кабардинского, фольклора даже с наиболее близким карачаево-балкарским или осетинским выявляет знаковую особенность трансляции адыгских эпических форм в более поздние тексты. Эпические произведения адыгской части «Нартиады» зачастую имеют своеобразные содержательные наращения, актуализирующие универсальный эпический, в некоторых случаях мифологический, сюжет в поле этнической культуры и истории.

В своем полном парадигмальном виде переходит в фольклор адыгов и этно-эстетическая доминанта национального эпоса. Причины данного феномена, вне всякого сомнения, лежат за пределами сферы эстетического сознания, они имеют общекультурный или даже социальный характер. Адыги в значительной степени сохранили достигнутый некогда уровень общественного устройства, и деградация их этносоциума крайней нижней своей точкой имела этап феодальной раздробленности—по крайней мере у так называемых «аристократических» народов.

Сословный характер формирования определенных жанров кабардинского фольклора предопределил необычайно продолжительное существование эпических этно-эстетических доминант во всей совокупности их компонент. При отсутствии возможности подчеркнуть свое высокое происхождение с помощью материальных атрибутов маркеры сословной дифференциации актуализировались в духовной области. Элитарность раннего фольклора адыгов обусловливала существование эстетических цензов словоупотребления и выстраивания образов. Тра-

диционная этико-эстетическая доминанта корректирует схему лирического переживания, переведя ее в рамки эпического эталона.

Приблизительно в ХУ1-ХУ11 вв. в фольклоре адыгов начинается процесс этнической конкретизации, в ходе которого актуализируется идея общности и единства реально складывающихся народов. Формируется осознание неразрывной связи личности и группы, лидера и нации. Сохраненная на протяжении многих веков этно-эстетическая доминанта эпического происхождения продолжает определять эстетические запросы слушателей, но теперь она перемещается из условного и незначащего пространства художественных представлений элиты в контекст реальных социальных отношений и экономических связей. Суицидальный образ воина-агрессора, для которого не существует ничего, кроме его попытки стать над смертью, вытесняется модернизированным и востребованным героем-носителем идеи и возможности этнической консолидации.

В третьем параграфе первой главы - «Диверсификация эпических универсалий» — рассматриваются процессы диссипации этно-эстетических архетипов эпического происхождения, связанные с этикетной нормативностью аристократических сословий.

Главная новационная черта, появляющаяся на рубеже ХУ1-Х\Ш вв. в образе фольклорного героя, - осмысление его как носителя лидерских черт, вождя группы и даже народа, причем не обобщенного эпического народа, а вполне конкретного с проявленными этническими признаками. Осознание индивидуума как элемента этнического организма дает закономерный толчок развитию устойчивых фольклорных формул, утверждающих в конкретных произведениях ранее незнакомую адыгскому художественному сознанию дихотомию «реальное» — «эстетическое».

Естественно, тексты новой формации создаются с применением традиционных эпических формул, но распад прежних систем рефлексии уже очевиден. Коллективное сознание переосмысляет образцы эпических текстов как эталоны эстетического и одновременно создает новые устойчивые представления, основная роль которых связана с приближением поэтического произведения, уже осознаваемого как произведение, к национальной реальности. В этом смысле историко-героические песни адыгов можно считать формой, в которой в наиболее полном виде воплощены перцептивные модели переходного типа. Речь идет о вторжении в пространство коллективного творческого процесса индивидуального начала. В текстах, отмеченных индивидуальным творческим подходом, то есть предположительно созданных дже-гуако (каб. джегуако - у адыгских народов скоморох: общее название

артистов и певцов-штровизаторов) эпическая формула сохранена, устойчив и и ее первичный смысл, однако сверх него в традиционном обороте есть черта конкретизации образа или описываемого события.

К концу XVIII - началу XIX века серьезные социальные катаклизмы, сотрясшие феодально-сословную систему кабардинского общества, привели к не менее существенным эволюциям общего комплекса эстетических представлений, национального понимания роли и места поэтического искусства в целом, онтологии фольклора и центрального механизма его формирования - института джегуако.

Вторая глава диссертационного исследования «Эволюция адыгского поэтического мышления в границах русско-кавказского культурного фронтнра» посвящена процессам распада традиционной системы этико-эстетических воззрений аристократических черкесских сообществ. Первый параграф — «Этапы русско-кавказского (адыгского) культурного взаимодействия» — представляет хронологию межкультурных контактов народов Северного Кавказа и России. Отмечается, что в летописно подтвержденной форме для адыгов этнические отношения начинались с военных столкновений касогов с древнерусскими княжествами. Вероятно, в рамках культурных контактов касоги — точнее их верхушка - перенимали какие-то положения этики и у скандинавского нобилитета Киевской Руси, так как адыгам и их предкам «эпической» эпохи суицидальное поведение свойственно не было — моральным императивом была ориентация на победу.

Второй этап культурных контактов адыгов и славян таковым можно назвать лишь условно. Русские княжества, государственные и по-тестарные образования Северного Кавказа, оказавшись под властью Золотой Орды после западного похода Бату-Хана в 1236-1242 гг., несомненно, контактировали друг с другом в режиме периферий метрополии. Верхней границей второго этапа русско-кавказских взаимоотношений и контактов -этапа фактического отсутствия таковых - можно считать первую половину XVI века.

Приблизительно с первой четверти XVI века начались попытки адыгских князей сблизиться с Московским царством. Однако время, отмеченное реальными культурными контактами между Россией и Ка-бардой, начинается фактически с конца XVIII века. Процесс этот был односторонним: новыми архетипами и мимами обогащалась Россия, и русских авторов интересовали не реалии действительности, а некое виртуальное их отражение.

Естественно, при таком положении вещей взаимовлияние культур - адыгской, в частности кабардинской, и русской - было весьма

условным. Речь шла, скорее, о создании некоего культурного фронтира, базирующегося на русских концепциях и образных представлениях и лишь маркированного в качестве «кавказского». Созданная русскими и кавказскими писателями зона культурного фронтира, будучи в большей степени условным отражением прежде всего российских представлений о регионе и его жизни, тем не менее, сыграла роль своеобразного резервуара этико-эстетических представлений, входивших в крут традиционного мировоззрения кавказских народов. Уже к середине XIX века практики военно-аристократических сообществ региона не были актуальны, в нормативно-правовой и экономической среде Российской империи их жизнеспособность стремилась к нулю, и они абсолютно закономерно были изжиты, по крайней мере у кабардинцев. Соответственно, в прошлое ушли и этно-эстетические доминанты, определявшие ментальность, витальные нормы адыгов и содержание творчества - как устного народного, так и авторского. Но в виртуальном пространстве фронтирной культуры они полностью сохранялись, прямо влияя на систему взаимоотношений и статуирования адыгского общественного сознания в русской среде и русского в мировоззренческой специфике кавказцев.

Во втором параграфе - «Межсословная жанровая диффузия и кризис традиционного общества» - описываются причины и явление деструкции этно-эстетической доминанты эпического происхождения. На этапах потестарного и раннефеодального состояния социума искусство владения поэтической речью повсеместно выступало в роли своеобразного компенсаторного механизма в системе сословной дифференциации: чем ниже были материально-имущественные барьеры между ярусами общества, тем более гипертрофированный и условный вид имели выразительные конструкции эстетических текстов.

Основной формой представления в классических адыгских элитарных произведениях были условно идиоматические фигуры, семантика которых определялась сугубо традиционно. Подобный тип образного отражения предполагает эвфемическую презентацию некоего реального объекта и практически в каждом случае - переход к дальнейшему лирическому переживанию с окончательным идиоматическим переосмыслением описываемого.

«Низкосословный» фольклор кабардинского народа зарождался и формировался в качестве систем адаптации к окружающему миру, систем, повышавших выживаемость популяции, в том числе заговоров, заклинаний, трудовых и магических песен. В своем аутентичном виде фольклор плебса был связан не с эпосом, а с обрядностью народа, в

конечном итоге вырастал из тех ярусов мироощущения, которые соотносятся с мифом и даже с магическим мышлением.

Активная диффузия рефлективных моделей, присущих различным сословным ярусам, началась, скорее всего, во второй половине XVIII века. В культурной сфере она сопровождалась и, очевидно, во многом детерминировалась процессами распада и деградации института джегуако в его классическом виде.

Не случайно все тексты, датируемые концом XVIII - первой половиной XIX века, характеризуются полным смешением структур различной генерации. Традиционные формы, становление которых прошло еще в недрах эпического сознания, в абсолютно не избирательных по отношению к своему образному окружению порядках, и универсалии аристократической традиции свободно сопрягаются в рамках одного текста и даже его отдельного смыслового отрезка.

Начиная со второй половины XVIII века трансформации адыгского цивилизационного пространства инициировались и протекали под мощным воздействием внешних факторов. Институты-носители мировоззренческих и культурных архетипов двух родственных, но различных в этиологическом плане систем художественной рефлексии претерпели разрушающее давление и лишь после основательной деструкции начали возрождаться в новом конгломеративном состоянии. Новая жанровая парадигма кабардинского фольклора, точнее кабардинской традиции художественного слова, формировалась в режиме тотального и ускоренного ароморфоза как единое целое не только в новой эстетической среде, но и в незнакомых социальном и экономическом контекстах. При этом период ароморфоза для кабардинской культуры длился более полутора веков - социальные и жизнеобеспечивающие практики народа кардинально и ускоренно менялись начиная с конца XVIII века вплоть до середины прошлого столетия.

Это констатируется в третьем параграфе - «Жанровая эволюция и культурный ароморфоз». Процессы становления жанровой парадигмы кабардинского словесного творчества в виде, приближенном к современному, не могут быть признаны однородными ни в этиологическом, ни в социальном, ни даже в этническом планах. Серьезнейшие фундаментальные подвижки кабардинского этносоциума, полностью изменившие как распределение социальной и культурной активности различных слоев населения, так и системы распределения материальных благ и духовных ресурсов, хронологически связаны не с началом XX века - их история уходит, как минимум, еще на сто лет глубже.

Фактически явления, наблюдавшиеся в национальной культуре, представляли собой не что иное, как полную деструкцию кабардинской словесной - фольклорно-народной и аристократической - традиции, ставшую возможной и неизбежной в результате ароморфозных процессов. Последние, в свою очередь, были вызваны исчезновением кабардинского этносоциума в его естественно-эволюционном виде.

Литературные сообщества, оказавшиеся в подобном положении, не обладают системной устойчивостью и той или иной регулярной организованностью. Их дальнейшее развитие в основном зависит не от внутренних интенций, проявленных, как правило, рудиментарно, а от факторов внешнего свойства. И рассматриваться ароморфозные литературы должны не системно, не тенденциально, но, скорее, феноменологически; в данном культурном режиме исчезают школы, традиция, устойчивые стили, образные фонды. Все перечисленное преобразуется и существует в виде гомогенной информационно-культурной среды, диссипативные структуры которой могут организовываться в любом направлении.

Третья глава диссертации - «Поэтическая традиция и ускоренное развитие литератур». В параграфе «Художественная унификация и этнические идентификаторы» рассматривается состояние этнических форм поэтических представлений в контексте ароморфозных процессов, имевших место в первые годы Советской власти.

Национальное культурное пространство, являясь продуктом того или иного общества, или этносоциума, находится с его базовыми характеристиками в дуальной связи. Любая устойчивая культурная традиция обладает определенной инерционностью- иногда настолько заметной, что даже масштабные социальные катаклизмы и кардинальные перемены в обществе оказываются не в состоянии произвести соответствующие изменения в презентативных сферах духовного бытия.

Понятно, что русская литература, вступившая в новую эпоху в своем полном парадигмальном виде («кадровом составе»), обладала огромным потенциалом резистентности и, несмотря на все усилия государства, даже в советское время имела два направления эволюционного развития. Наряду с огромным количеством авторов - политических утилитаристов - продолжали творить поэты, полностью погруженные в контекст многовековой традиции.

На культурной «периферии» огромной страны ситуация была иной. Любое, даже опосредованное внешнее воздействие на эстетическое сознание этносов могло стать решающим детерминирующим фактором, и, естественно, сильнейшее давление идеологических институтов

СССР полностью определило лицо национальных литератур на достаточно продолжительное время.

Та часть этнической архетипики, которая преодолела политические цензовые барьеры, будучи бивалентной в эстетическом смысле, продолжала нивелироваться путем обязательного насыщения идеологическими советскими универсалиями на образном и концептуальном уровнях. Резистентность национального художественного мышления реализовыва-лась на уровне прямой номинации своей этнической принадлежности.

В общем потоке советской риторики прямое «называние» своего народа изначально было практически единственным средством представления этничности, но оно оказалось достаточно продуктивным. Как естественное семантическое продолжение прямых номинативов выступили другие первичные этнические маркеры, в первую очередь - топонимы.

В совокупности они организовали систему первичных (простейших) этнических идентификаторов поэтических текстов. Она начала создаваться практически одновременно с массовым проникновением в эстетическое сознание народа клишированной эмблематики идеологического плана. Они были необходимым элементом схем поэтической когниции до тех пор, пока национальное эстетическое сознание проходило период адаптации к инокулыурным по своей сути реалиям, и как показало время, процесс этот растянулся до конца 40-х — начала 50-х годов XX века.

Второй параграф главы — «Принципы эстетической адаптации поэтического мышления и их типология». 20-е, а во многом и 30-е годы прошлого столетия - этап ускоренного формирования фактически нового информационного пространства, освоения незнакомых ранее объектов и понятий. Этот момент был актуальным даже для подавляющего большинства русских авторов, чей индивидуальный стиль сформировался в дореволюционные годы.

Речь, по сути, шла о неизбежном в периоды масштабных подвижек процессе языковой трансформации. Русская поэтическая традиция прошла после революции этап глоссариального восполнения, принимая и осваивая те слова и выражения, которые обозначали специфическое содержание среды и ранее попросту не входили в сферу художественного мышления, а иногда даже и не существовали.

Восполнение информационных ниш языка как аппарата общения, бывшее заметным процессом даже в русских поэтических практиках, в «новописьменных» литературах приобрело особенные масштабы, вызвавшие дискуссии по поводу тех или иных сторон атрибутации самих национальных языков. Например, анализ поэтических текстов кабар-

динских авторов, датированных 20-ми годами XX века, показывает, что глоееариальные идеологические форманты зачастую полностью определяют семантику и онтологию текстов, оставаясь, тем не менее, в границах строго коммуникативного качества.

Имплантацию инокультурных архетипов - сначала на языковом, а затем и на образно-понятийном уровне — в традиционные порядки национального словесного творчества можно считать первым этапом адаптации так называемых «новописьменных» литератур к новым нормам и навязываемым художественным доктринам. Эта стадия означена механическим переносом элементов чужого информационного пространства в структуры национального эстетического мышления и в крайних своих формах принимает вид примитивного вытеснения аутентичных архетипов.

Ожидания официальных кругов государства по поводу дидактической значимости советской поэзии инициировали весьма важное для тех лет направление адаптации национального художественного сознания к идеологической и информационной среде. Развернутая агитка, лозунг, в основании которых находился обязательный политический императив устремления к «светлому» будущему, в образном плане модернизировались в последовательности аргументов и доказательств предпочтительности советского строя в сравнении с предыдущей жизнью.

Следующим адаптивным этапом в большинстве новописьменных литератур стал процесс обратного плана — внедрение национальных архетипов в системы советской поэтики «соцреализма». Функциональное, нарративно органичное использование фольклорных и вообще устойчивых национальных архетипов в границах поэтики и культуры социалистического реализма было возможным лишь в том случае, если понятийный и концептуальный аппарат «советского» происхождения не воспринимался авторами как своеобразная обязательная идеологическая атрибутика. Только выйдя за пределы традиционной этнической эстетики и ощущая новую советскую аутентичность, поэты были готовы к художественному слиянию этнического и гражданского.

В самом общем виде адаптивные процессы, протекавшие в «новописьменных» литературах и обеспечивавшие их вхождение в сферу эстетики так называемого социалистического реализма, имели две принципиальные схемы, инверсивные по отношению друг к другу. Первичной была имплантация идеологем и идеологически значимых образов в ткань традиционных художественных представлений.

Затем, по достижении минимального уровня освоения новой поэтики во всех ее составляющих, художественное мышление народов стра-

ны переходила к встраиванию в это вновь образованное эстетическое пространство архетипов этнического происхождения. Промежуточным этапом была адаптация национальных механизмов и моделей художественной рефлексии на понятийно-концептуальном ярусе восприятия.

И на данном этапе развития национального художественного мышления особую роль приобретало пассионарное воздействие отдельных личностей, определявших пути и направления развития своих литератур на годы и десятилетия вперед. Об этом можно судить хотя бы по тому, что конкретно кабардинская поэзия 20-х - первой половины 30-х годов прошлого века имела произведения выраженной индустриальной и политико-дидактической направленности, в которых количество инокультурных формант переходило в новое качество. Так, параллельно с этим свои стихи создавал Али Шогенцуков, чье художественное мышление основывалось на совершенно иных принципах.

Параграф третий — «Ускоренное развитие кабардинской литературы и творчество Алима Кешокова (30-е годы XX века)». Попав под сильнейшее идеологическое и культурное давление новой власти, национальное эстетическое сознание кабардинского народа на первом этапе взаимодействия с русским культурным пространством было занято модернизацией сем и эмблематики идеологического характера, и основным содержанием этого модернизационного процесса было создание новых интерпретационных линий этих единиц.

Советские кабардинские поэты первого поколения, по всей видимости, были лишены возможности иного осмысления как традиционного, так и нового объектного окружения. Имея за плечами лишь школу национального фольклора, они закономерно строили свои тексты, опираясь на константные в своей основе модели лирического переживания, устойчивую архетипику, стабильные формульные представления — ту основу, которая и гарантирует транслятивные свойства народных произведений в условиях отсутствия письменности. Высокое же коммуникативное качество традиционных структур имеет оборотную сторону - крайне ограниченные мутационные ресурсы.

Развитие поэтического мышления, осложненное своеобразным «информационным» — точнее объектным и понятийным - взрывом, наблюдавшимся в первые годы существования молодого государства, вынужденно шло по пути дешифрации незнакомых образов и символики. Естественно, культурное сознание народа неизбежно усваивало семантические дополнения советской и национальной эмблематики, процесс этот должен был неизбежно привести к формированию нового уровня художественного представления, нового уровня эстетической рефлексии.

Первые признаки нового мышления, отмеченного интенциальным стремлением к диверсификации семантики эмблематичных формул и однозначных сем, наблюдается в произведениях основоположника кабардинской советской литературы Али Щогенцукова. Однако в полном объеме дистанция между интерпретационным представлением семы и ее образным воплощением была пройдена А. Кешоковым, представителем уже следующего поколения национальных авторов, чью пассионарную роль в развитии кабардинской поэзии переоценить невозможно.

Уже в первых своих произведениях А. Кешоков делает значимый и видимый акцент не на поэтическую «развертку» и дешифрацию эмблемы, а на ее интегративное представление в контексте национальной культуры. Коннотативные элементы и составляющие образа у кабардинского поэта выступают не как зависимые пояснения к структуре более высокого ранга, а в качестве вполне самостоятельных рефлективных единиц, имеющих и текстуальное и общекультурное значение.

Поэтическое выражение Кешокова, основывающееся на когнитивной равнозначности его составляющих, подразумевает не только активное взаимодействие элементов в рациональном семантическом поле описываемого объекта, но и возникновение нерегламентирован-ных ассоциаций между данными элементами. Таким способом формируется пространство смысловых колебаний, допускающее индивидуальность трактовок образа, с учетом же их возможного сенсорного и эмоционального содержания автор предлагает читателю не рационально-понятийные интерпретации эмблем, а когнитивно полноценное отражение объектов и явлений реального мира, отмеченное суггестивной достоверностью и художественной убедительностью.

Характер подачи идеологических и этнических эмблем в текстах А. Кешокова неоспоримо свидетельствует о том, что уже на ранних этапах своего творчества он ощущал явную информационную недостаточность образности современной ему кабардинской поэзии. Узконаправленная семантика национальных и советских универсалий тяготила поэта.

Поэтому он очевидно ограничивает проникновение в свои тексты идеологических и антропогенных «советских» объектов и уж во всяком случае стремится избежать их моносемантической трактовки. Естественно, что в его стихотворениях так или иначе присутствовали и «колхозы», и «тракторы», и «грузовики» и весь прочий объектный мир новой генерации. Однако для Кешокова эти объекты - именно реальные объекты, никак не орнаментальные меты советской материальной культуры.

Реакцией на господство усеченных и низкоинформативных структур было обращение к вещному миру, миру реальных предметов и явлений. И преодолев барьер понятийно-семиотического подхода в осмыслении и восприятии окружающего, поэт неизбежно должен был преодолеть и эстетическую неоднородность своего образного инструментария, неизбежную для первых этапов взаимной интеграции двух культур. Как оказалось в дальнейшем, этот шаг был сделан А. Кешоко-вьш в первые послевоенные десятилетия.

Четвертая глава диссертационного исследования - «Дихотомия общекультурного и национального в составляющих индивидуального стиля А. Кешокова» — открывается параграфом «Начальная стадия генезиса образной системы А. Кешокова», посвященным довоенному творчеству кабардинского поэта. Отмечается, что произведения А. Кешокова, созданные им в 30-х годах прошлого века, демонстрируют особое, переходное состояние национального художественного сознания. Обязательное «гражданское» начало кабардинской поэзии и ее фольклорная основа существовали в значительной степени автономно, что наиболее явно проявилось в своеобразной жанровой специализации кабардинской поэзии в целом. Это тот эволюционный этап, когда проявление душевных состояний и движений индивидуума выражается в жанрах «чистой» лирики, а произведения общественного звучания тяготеют к своим жанровым нишам.

Однако этот феномен не может оцениваться как следствие воздействия неких естественно-эволюционных факторов. Жанровая специализация - парадигмальная составляющая любых литератур, однако она всегда свидетельствует о противоречиях между эстетическими воззрениями официального характера и реалиями творческой среды.

В границах сформированного А. Кешоковым стиля инокультурные художественные представления использовались в качестве корреги-рующих и итоговых тезисов (постулатов)- советские в окружении эт-ничных образов, этничные в окружении советских. Суть лирического сопереживания определялась в последовательностях образов одного происхождения, а сверхзадача произведения задавалась образами иной генерации, иной культуры, выступавшими в текстах как некие целевые ориентиры. При этом глубинная семантика этнических архетипов фактически отбрасывалась.

Однако судьба распорядилась так, что воинские этико-эстетиче-ские императивы адыгов оказались востребованы еще раз. В лирике А. Кешокова, созданной в годы Великой Отечественной войны, традиционные этнические архетипы получили второе дыхание, но главное -

именно в произведениях, отражающих состояние тотального конфликта, произошла интеграция этнического и советского мироощущения, этнической и советской эстетики.

В состоянии открытого и безжалостного конфликта этико-эстетиче-ские стандарты адыгов получили культурную легитимность, и, думается, даже непосредственное привлечение поэтических формул, выкристаллизовавшихся в эпоху феодальной междоусобицы и постоянной внешней агрессии, не диссонировало бы с общим фоном поэтической мысли СССР 1941-1945 годов. Тем не менее, постоянное воздействие общепринятых художественных и культурных практик инициировало дальнейшее движение А. Кешокова к освоению эстетики классической и русской советской поэзии на концептуальном ярусе отражения.

Процесс этот первоначально имел вид именно концептуального восприятия, то есть взаимной интеграции этнической и русской советской образности на понятийном уровне. Поэтому главным направлением его творческого поиска были эксперименты и опыты с денотативными значениями слов - в сущности, как это было и в довоенные годы, в самом начале его творчества. Но на новом этапе эволюции А. Кешо-ков стремился не к имплантации и интеграции символов и эмблем разнокультурного происхождения, а к их фактическому слиянию.

Сознательно опуская полную культурную семантику используемых архетипов, А. Кешоков создает в своих текстах новые концептуально значимые образы и мотивы. И эти мотивы, представляющие нечто среднее между трансформированными культурными воззрениями этноса и догматикой государства, фактически не имеют отношения к реальному наполнению и смыслу тех исходных этнокультурных мимов, которые были положены в их основу. Обе составляющие этой индивидуальной кешоковской формации актуализированы лишь в своих денотативных частях, что позволяет поэту равноценно оперировать как этническими структурами, так и «советскими».

Практически все произведения гражданской направленности А. Кешокова, созданные им в первое послевоенное десятилетие, можно расценить как попытки выйти на этот путь, единственно возможный для автора, не желавшего терять набранный когда-то уровень, - и с точки зрения собственного профессионального роста, и с точки зрения социальных перспектив. Живя в особой среде постоянного идеологического контроля, А. Кешоков, возможно, первым среди национальных поэтов СССР осознал, что быть советским писателем означало не только солидарность с основными положениями официальных партийных доктрин, но и умение выразить их в форме, органичной и понятной

как для своего народа, так и для всех читателей огромной страны. И государство, как мы знаем, поняло и оценило его позицию — ни один из представителей поэтического корпуса литератур народов Советского Союза не имел того статуса и положения в структурах СП СССР, какого достиг А. Кешоков. Следующими шагами поэта по выбранному пути были модернизация созданной им системы бикультурных денотатов и превращение их в полноценные образные структуры.

Параграф второй - «Дуальная символика в контексте этнической поэтики». Схема поэтического представления, разработанная А. Кешоковым в первое послевоенное десятилетие, предполагала сознательную и целенаправленную секуляризацию этнической и «советской» семантики эстетического выражения до минимума, являвшегося общим в контексте обеих культурных традиций. Совпадение определенных - пусть ограниченных — семантических секторов в части концептуальных представлений на том архетипическом уровне, который можно назвать уровнем устойчивых поэтических мотивов, позволяло А. Кешокову адекватно донести до русскоязычного и национального читателя высшие смысловые эшелоны создаваемых им произведений.

Использование секуляризированных архетипов высших порядков — концептов, мотивов, этно-эстетических матриц и доминант — позволяло кабардинскому поэту контролировать эстетическую рефлексию на понятийных, денотативных уровнях. Кабардинский поэт таким образом полностью интегрировался в большую советскую поэзию в ее идеологической части и одновременно изжил чуждость этого плана поэтических представлений для своего народа. Однако оставалось актуальным противоречие между семантической конкретикой текстов. Оставаясь в границах этнической образности, А. Кешоков был вынужден выбирать между заведомой художественной узостью поэтического взгляда на окружающее и эстетической и культурной изоляцией от национальной традиции.

И уже в первые послевоенные годы поэт начал усиленно разрабатывать тот образный ряд, который был в свое время заложен классиками русской литературы, начиная с Г.Р. Державина и В.А. Жуковского. Фонд устойчивых, стабильно применявшихся русскими авторами образов кавказского или условно кавказского происхождения стал тем отправным звеном, с которого А. Кешоков начал выстраивать новое поле словесных презентатов с конкретной семантикой - образов дуального характера, одинаково аутентичных как для русской, так и для адыгской и шире - северокавказской культуры.

А. Кешоков использовал единицы, актуализированные в «кавказском» секторе русской культуры, как элементы, позволяющие обеспечить семантическую транзитивность образов на его основе. С этой точки зрения, начиная со второй половины 50-х годов и до середины 60-х Алим Кешоков проходил особый этап творческого созидания. Приблизительно за полтора десятилетия он фактически реанимировал - но уже в этническом контексте - весь набор архетипов фронтирной локализации, создававшийся русскими поэтами и прозаиками.

Необходимо констатировать, что некоторые архетипы высших порядков, возрожденные кабардинским поэтом, сохранились к середине прошлого века лишь как культурные феномены, причем не в адыгской среде, некогда породившей их, а в эстетическом фонде русской литературы. Но это частное достижение кабардинского поэта. Главный эстетический прорью, совершенный им, заключался в том, что его целеустремленность и художественная скрупулезность дали ожидаемые им плоды — во многом благодаря индивидуальным усилиям А. Кешокова, кабардинское эстетическое сознание вступало в начинавшуюся эпоху НТР функциональным, способным к дальнейшим прогрессивны изменениям. В части архетипов высшего порядка кабардинская поэтическая традиция имела устойчивый и достаточный объем интегрированных с мировой литературой структур. Для самого же А. Кешокова дальнейшее развитие означало поиск путей насыщения дуальных образований конкретной информацией этнического характера.

Третий параграф главы - «Когнитивный потенциал и его восполнение» — заключает в себе обзор и анализ механизмов изменения рефлективных моделей, воплощенных в поэтических представлениях А. Кешокова. Констатируется, что проблема национальных северокавказских авторов периода 60-х годов прошлого века заключалась в практическом отсутствии материальных представлений в текстах -предыдущие донорные практики и характер взаимодействия с ними в режиме перманентно длящегося ароморфоза находились за своеобразным идеолого-эстетическим барьером селективности, который обеспечивал доступ в национальную художественную мысль только денотативным структурам.

Суть реформации кешоковского стиха в 60-х годах XX века - своеобразный уход от традиций поэтического условного языка и выражения, вытеснение денотативного виртуального образа образом «вещным», материально и физически наполненным. Поэт по-новому распределяет эстетическую нагрузку между различными слоями художественного отражения. Он стремится к органичности выражения, которое подраз-

умевает конкретную чувственность используемых в описании объектов, на их материальной значимости А. Кешоков выстраивает нюансы своих сиюминутных ощущений и эмоций, а уже последние в определенной последовательности дают читателю картину культурного переживания лирического «я».

Самым существенным при этом было то, что поэт окончательно ушел от когнитивных моделей «усеченного» типа, перейдя, как он сам, по всей видимости, и желал, от номинации лирических состояний своего «Я» к их детальному описанию в границах этнического отражения. Последнее, в свою очередь, базировалось на совокупных колебаниях культурных ассоциаций, чувственных и эмоциональных переживаний, зафиксированных в последовательностях рефлективных движений сознания и связанных с представлением определенных объектов, близких в своей перцептивной сущности своим реальным прототипам. Таким образом, А. Кешоков добился практически полной свободы поэтического выражения - он де-факто завершил парадигмальное оформление кабардинской поэтической картины мира. Далее можно было ожидать ее прогрессивное развитие, опирающееся на внутренние когнитивные ресурсы и свободную ассимиляцию инокультурных объектов.

Пятая глава «Интерпретационные ресурсы лирики А. Кешоко-ва» посвящена особенностям поэтической рефлексии кабардинского поэта в их эволюционно завершенной форме и их трансляции в ино-культурную среду.

В первом параграфе пятой главы — «Индивидуальные топологические модели» - рассматривается проблема пространственных представлений А. Кешокова.

В 60-х годах прошлого века семантика кабардинской поэзии вплотную подошла к актуализации в текстах индивидуальных схем отражения, оснащенных информацией всех суггестивно необходимых уровней, вплоть до сенсорных. Однако один из секторов эстетического отражения был абсолютно неразвит, и его рудиментарное состояние грозило долговременным застоем в ближайших перспективах, так как речь шла о таком важнейшем сегменте художественного мышления, как пространственное воображение. Дальнейшая эволюция поэтических практик национальных авторов естественным и необходимым направлением имела приближение к достоверности - именно в части «материализации» условных словесных оборотов и выражений, а это в свою очередь требовало соответствующих виртуальных объемов.

Ни эпическая, ни фольклорная кабардинская традиция не знают операций с пространственными измерениями в качестве перцептивной

нормы — таковые если и присутствуют в архаичных текстах, то лишь в качестве формульных устойчивых элементов, топологическая семантика которых вторична. Аналогичное положение наблюдается во всех школах устного народного творчества. Дело здесь, по всей видимости, в том, что фольклор в целом обращается в массовом сознании, ориентирован на коллективное восприятие, пространственные же ощущения, самоидентификация индивидуума в видимом Космосе тяготеет к уникальности и зависит от культурных навыков в меньшей степени, чем от врожденных особенностей восприятия.

Уникальность пространственных представлений человека может зависеть от совершенно не учитываемых факторов, часть из которых вообще относится к сфере физиологических и анатомических патологий. Собственно пространство в его непосредственном ощущении человеком - это в основном нетранзитивная информация. Поэтому конструирование топологических моделей в культурной среде, не имеющей в этом плане устойчивой традиции, - дело, практически неподъемное для одного автора. Путь, избранный А. Кешоковым, был, вероятнее всего, единственно возможным - первичные пространственные модели кабардинского поэта представляли собой эволюционировавшие сочетания фольклорных схем «точечного» характера, в народном творчестве привязывавшие происходящее в тексте к тем или иным конкретным местностям.

Его традиционные ориентиры, находящиеся над горизонтом дислокации, всегда связаны с метами этого горизонта. Писатель таким образом трансформирует пунктирное обозначение «внетекстового» ареала фольклорного события в поэтическое пространство реализации лирического переживания. Географическое значение переходит в эстетически виртуальное пространство, давая сознанию поэта тот континуум, который предполагает суггестивную состоятельность образа. Считаем возможным отметить, что эта модель индивидуальных пространственных построений для А. Кешокова является первичной. До ее формирования поэт ограничивался плоскостным моделированием, конструктивно не отличавшимся от «ориентирного» фольклорного представления, с той лишь разницей, что он использовал описание векторального действия для создания горизонтальной пространственной связи между упоминаемыми объектами.

Но по своей сути подобная модель не могла удовлетворять кабардинского поэта — глагольные описания векторального действия по оси абсцисс попросту не формируют объем, а, следовательно, и не дают возможности полноценного представления объектов. Стереотипы ви-

зуального восприятия А. Кешокова требовали глубины и высоты поэтического пространства.

Следующей эволюционной модификацией топологических моделей А. Кешокова стала замена пункта обозначения вертикали на когнитивный центр текста. Говоря проще, выход за пределы горизонтальной плоскости обозначался координатами самого лирического субъекта. Перцептивный смысл подобной трансформации вполне понятен: ассоциация с описываемым в произведении объектом, координаты которого жестко определены, есть интерпретация поэтического пространства в качестве чего-то внешнего, лежащего вне личности создателя и этой личностью ограниченного. Поэтический универсум подобного типа все еще искусственен, это та сцена, на которой автор выстраивает сюжет лирического переживания, сохраняя условность и конвенциональ-ность предлагаемых картин.

Полная иллюзия реальности может быть достигнута в топосе, окружающем рефлектирующее сознание, и именно к этой топологической модели стремился А. Кешоков. Интерпозициональность рефлектирующего субъекта обусловила принципиально новые когнитивные ресурсы эстетического мышления А. Кешокова. Вариативность дистанции и угла рассмотрения объектов при нахождении в одном топосе с ними неизбежно повышала степень суггестивного воздействия на читателя, уровень перцептивной достоверности образов. Со становлением этой пространственной матрицы А. Кешоков мог свободно варьировать модальность поэтического выражения, органично сочетая вещную конкретику, материализованные представления с культурными универсалиями этнического и общемирового происхождения - так же, как в органичном единстве находились виртуальный субъект лирического переживания и рефлектирующий автор.

Параграф второй - «Визуальные представления в текстах А. Кешокова» — освещает специфику его зрительной («ретикальной») образности, обусловленную этническим характером их толкования.

Первичная опора Кешокова на символьную семантику объектов, реализованность его образного мышления в области дуальных культурных денотатов обусловила преимущество зрительных систем отражения — объектный символ-денотат заведомо лишен вкуса, запаха, фактуры и веса, но он, безусловно, имеет свою форму.

Однако предпочтение визуальных способов представления закономерно связано с особым характером поэтической колористики. Цвет -главная составляющая наряду с формой зрительной характеристики реальных объектов, и было бы закономерным ожидать, что в поэзии

А. Кешокова он будет выполнять особые семантические функции, в том числе на символическом и аксиологическом ярусах художественного отражения. Однако это не так. Анализ текстов кабардинского поэта показывает, что его обращения к колористическим соотношениям весьма умеренны. Кроме того, в целом использование цветообозначе-ний кабардинскими поэтами вплоть до начала 70-х годов прошлого века было весьма ограничено.

Даже поверхностный обзор адыгских фольклорных текстов позволяет убедиться в том, что в них не наблюдаются стабильные колора-тивные универсалии. Цветовые номинации в эпосе устойчивы лишь в случаях сопровождения архетипов более высокого порядка, в качестве черт определенного героя. Цветообозначения выступают неотъемлемой чертой устойчивого образа и воспринимаются как служебные элементы формульного представления. И цвет в адыгском фольклоре присутствует только в виде черты объекта или героя. Чаще всего мы сталкиваемся с номинациями масти скакуна, но и здесь, невзирая на богатейшую традицию архетипа коня, красочные обозначения достаточно немногочисленны. Фактически их всего чуть более дюжины: «буланый», «сивый», «рыжий», «игреневый», «сиво-вороной», «гнедой», «белый в яблоках», «белый», «пегий», «серый», «вороной», «рябой», «пестрый», «иссиня-вороной».

В целом колоративы адыгского эпоса имеют характер прямых визуальных констатаций, они разрозненны и оппозиционно не группируются. Примеры противопоставления цветов в текстах А. Кешокова не несут в себе аксиологической информации, это, как правило, сугубо визуальные контрасты.

А. Кешоков практически не употребляет колоративы в их возможном культурно-ассоциативном, символическом прочтении. Цвет для него в подавляющем большинстве случаев - прямая визуальная характеристика описываемого объекта, случаи символической его интерпретации крайне редки и носят, скорее, характер речевого иносказания, семантика которого четко ограничена и вариативности толкования не допускают.

Все культурные аллюзии его образов, выстроенных с применением колоративов, проистекают из содержания описываемого действия, это традиционное осмысление мотива, но никак не цвета.

Кроме того, «советская» символика и эмотивность колоративов полностью исключали возможность интеграции этого сектора национальных представлений в систему новой цветовой семантики. Этническое сознание попросту не имело сформировавшихся оппозиционных хроматических групп. Ни «черный», ни «белый» не могли восприни-

маться адыгами в содержательном конфликте с тезаурусом «красного», так как оба этих цвета в кабардинском сознании были, скорее, «позитивными». Это однозначно закреплено в устойчивых формульных представлениях фольклора, что собственно говоря, и обусловило особое, специфическое отношение национальных авторов к поэтической колористике вообще, к оппозиционным цветовым бинарам в частности.

В третьем параграфе пятой главы — «Инокультурная интерпретация поэзии А. Кешокова» - произведена попытка оценить степень транзитивности этнических поэтических представлений адыгов в переводах на другие языки. И необходимо сразу отметить, что если в русских практиках парадигма многофункционального и поливалентного поэтического выражения, предполагавшая адекватную трансляцию художественных текстов на европейские языки, была полностью сформирована уже в XIX веке, то для новописьменных литератур путь к семантическим соответствиям русскому апперцептивному полю начинался в 30-х годах прошлого столетия. При этом остаточное влияние ароморфозных процессов сделало предпочтительным сектором трансляции сферу денотативного поэтического представления, если быть точнее — область «общих» символьно-поэтических выражений, выстроенную даже не национальными поэтами, а русскими авторами на протяжении Х1Х-ХХ веков. Те произведения А. Кешокова, образность которых изначально базировалась на эстетических универсалиях подобного типа, в наибольшей степени сохраняют свою семантику в русских и английских вариантах.

Однако в подавляющем большинстве своих произведений А. Ке-шоков не ограничивался условной поэтической идиоматикой медиа-торного типа, и наличие в его текстах этнических архетипов сразу же ставит вопрос о содержательном соответствии переводов оригиналам.

Эволюционно-творческий императив поэзии А. Кешокова - стремление к рефлексии, локализованной в четко заданном виртуальном пространстве. По достижении необходимого уровня писательского мастерства он, даже вне выраженных топологических построений, предпочитает континуум, обладающий характеристиками физической реальности. Естественным выражением подобного типа апперцепции будет «вещное», «материализованное» описание объектов. Это пространство конкретного, исторически и бытийно реального национального существования, его ментальности, витальных практик и рекреативного опыта. В произведениях А. Кешокова оно выражается, как правило, в поэтических представлениях, несущих в себе эволюционно изменившиеся, но, тем не менее абсолютно узнаваемые черты этни-

ческих культурных архетипов. Необходимо понимать, что для национального читателя образы, восходившие к базовым этно-эстетическим доминантам кабардинского эпоса, несли в себе всю семантику пройденного ими эволюционного пути, в том числе неотъемлемые характеристики пространства и времени, тот хронотопический объем, в котором эти образы реализовывались. Для инокультурного реципиента же и конкретный смысл описываемых деталей, и, естественно, задаваемый ими континуум оставались неясными, а профессиональные переводчики, даже ощущая информационный потенциал подобных выражений, переиначивали его на понятный им лад.

Начиная с конца 50-х годов XX века проблемы художественного перевода вышли на авансцену мировой и советской литературоведческой мысли. Это сказалось даже на количестве исследований, посвященных вопросам межкультурной трансляции и интерпретации. Но проблема адекватности перевода виделась некоторыми специалистами лишь в передаче культурных аллюзий, что было обусловлено самим пониманием семантики образа - последний мыслился как некое текстуальное сообщение, облагороженное и обогащенное внешними ассоциациями. При этом надо учитывать, что культурно-цивилизационные наращения семантики не вскрывают сквозных связей, уходящих в генетические проформы поэтических представлений в рамках одной словесной традиции.

И наиболее трудным барьером в формировании транзитивной образности является разница в самых архаичных и базовых слоях архети-пики национальных культур в целом и словесных этнических систем, в частности. Не отрицая значения и роли индивидуальной одаренности пассионариев, мы все же отметим, что трансляция сквозных национальных архетипов, базирующихся на эпических этно-эстетических доминантах, зависит от парадигмального состояния сферы дуальных в культурном отношении поэтических представлений. А. Кешоков, выступивший в роли главного созидателя этой сферы с кабардинской стороны, на протяжении всей своей творческой деятельности был озадачен вопросами интеграции национального сознания в русское и общемировое цивилизационное пространство на понятийном уровне. Он сформировал полноценную систему эстетической рефлексии в границах этнического мышления - систему, простиравшуюся в своих рефлекторных возможностях от базовых внепространственных и вневременных матриц мифа и эпоса до сенсорно насыщенной конкретики материализованных представлений. Однако с точки зрения межкультурной коммуникации А. Кешоков, вероятно, выполнял четко осоз-

наваемую, масштабную, но ограниченную задачу, заключавшуюся во встраивании кабардинского поэтического мышления в информационную и идеологическую среду государства. Институирующие архетипы этнической культуры и мировоззрения в полном своем объеме для выполнения этих адаптивных задач были необязательны. И вполне закономерным выглядит то, что в иноязычных интерпретациях тексты А. Кешокова осознавались переводчиками именно в тех апперцептивных границах, которые были обозначены самим кабардинским поэтом.

В Заключении работы подводятся основные итоги исследования: базисным архетипом адыгской поэтической традиции стал архетип «одинокого воина», личности, живущей в системе аристократической витальности. Сформировавшаяся в эпических текстах этико-эстети-ческая доминанта воинского суицидального поведения, определялась жизненными практиками аристократии кабардинского народа и одновременно служила эталоном поведенческих стандартов вплоть до конца XVIII - начала XIX вв. Однако к середине XIX столетия системы рекреации и воспроизводства традиционного кабардинского общества оказались нефункциональны. Это закономерно повлияло и на базовые эстетические представления этноса - устойчивые мотивы и образные универсалии аристократической кабардинской поэтической традиции передислоцировались в тексты демократической формации и были переосмыслены в качестве условно-художественных.

Насыщенность кабардинских поэтических текстов эстетической идиоматикой была единственным средством сохранения их этнического качества в условиях культурного ароморфоза, растянувшегося для адыгов более чем на век. Денотативный характер поэтических представлений обеспечивал мобильность и высокую адаптивность эстетического сознания кабардинцев, что, бесспорно, сказалось на быстрой интеграции национальной поэтической традиции в общий корпус советской лозунговой и идеологической школы художественного слова.

В этом контексте совершенно особый характер и значение приобретает творчество А. Кешокова - автора, осознанно пытавшегося выйти за границы политической ангажированности и закономерно эстетической конвенциональное™ художественной рефлексии. В силу целого ряда объективных и субъективных обстоятельств А. Кешоков последовательно прошел несколько эволюционных стадий - от лозунговых деклараций агитационно-дидактических стихотворений до полноценного, этнически обозначенного эстетического представления, основывающегося на традиционных визуальных, символьных, концептуальных и топологических моделях поэтического отражения.

Основные положения диссертационного исследования отражены в следующих публикациях:

I. Монография

1. Борова А.Р. Эстетические архетипы адыгской поэзии: генезис и межкультурный обмен. Нальчик: Изд-во КБИГИ. 2015.206 с. 500 экз. 11,9 п.л.

II. Статьи, опубликованные в изданиях, рекомендованных ВАК Министерства образования и науки РФ

2. Борова А.Р. Авторское восприятие категории времени в северокавказской прозе второй половины XX в. (на примере романа А. Кешокова «Вершины не спят») // Южно-российский вестник геологии, географии и глобальной энергии. Научно-технический журнал. Астрахань, 2006. № 10 (23). С. 159-162. 0,5 п.л.

3. Борова А.Р. Стихотворение А Кешокова «Вечер-полночь»: система образов //Культурная жизнь Юга России. Краснодар, 2007. № 3 (22). С. 47-50.0,5 п.л.

4. Борова А.Р. «Адыгэ хэку» - образ «своего» пространства в поэтической системе АКешокова//ИзвестияКБГУ. Нальчик, 2011.№4. С. 134-135.0,3 п.л.

5. Борова А.Р. Традиции неоромантической школы в Кабардино-Балкарской прозе // Известия КБГУ. Нальчик, 2012. № 1. С. 102-103. 0,3 п.л. (в соавторстве).

6. Борова А.Р. Хронотопическая модель интимной лирики А. Кешокова // Известия КБГУ. Нальчик, 2012. № 2. С. 87-88. 0,3 п.л.

7. Борова А.Р. Роль жанра романа в становлении литератур народов Северного Кавказа // Вестник ПГЛУ. Пятигорск, 2014. № 1. С. 123-128. 0,5 п.л. (в соавторстве)

8. Борова А.Р. Эволюционная специфика адыгских фольклорных архетипов // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов, 2014. № 10(40). Ч. 3. С. 57-60. 0,4 п.л.

9. Борова А.Р. Исходные формы русско-кавказского культурного взаимодействия. К проблеме формирования этико-этнических доминант адыгского образа мира // Вестник СОГУ. Владикавказ, 2014. № 3. С. 200-205. 0, 6 п.л.

10. Борова А.Р. Межсословная жанровая диффузия и кризис традиционного адыгского общества //Вестник СОГУ. Владикавказ, 2014. № 4. С. 417-421.0,5 п.л.

11. Борова А.Р. Генезис денотативных представлений поэзии А. Кешокова // Гуманитарные, социально-экономические и общественные науки. Краснодар, 2015. № 3. С. 199-204. 0,5 п.л.

12. Борова А.Р. Сословно-эстетическая дифференциация кабардинских фольклорных текстов // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов, 2015. № 5 (47). Ч. 1. С. 59-62. 0,4 п.л.

13. Борова А.Р. Принципы эстетической адаптации поэтического мышления и их типология // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов, 2015. № 6 (48). Ч. 2. С. 45-48. 0,4 п.л.

14. Борова А.Р. Дуальная символика в контексте этнической поэтики // Современные проблемы науки и образования, 2015. № 1. Электронный журнал [Электронный ресурс]. Режим доступа: URL: l^n://vv\v\v.science-education. ш/121-18904 (дата обращения: 30. 04. 2015). 0,6 п.л.

15. Борова А.Р. Модификация образа: поэзия А. Кешокова 1960-х годов // Современные проблемы науки и образования. 2015. № 1. Электронный журнал [Электронный ресурс]. Режим доступа: URL: http://wwvv.science-educatjga. m/121-18904 (дата обращения: 27. 05. 2015). - 0,6 п.л.

16. Борова А.Р. Русско-кавказский культурный фронтир и его формирование // Известия КБНЦ РАН. Нальчик, 2015. № з (65). С. 265-269. 0,5 п.л. (в соавторстве).

17. Борова А.Р. Колоративы в кабардинской поэзии // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов, 2015. № 8 (50). Ч. 1. С. 33-36. 0,4 п.л.

III. Статьи, опубликованные в изданиях, в сборниках трудов п материалов научных конференций

18. Борова А.Р. Сравнения в художественной системе А. Кешокова // Региональное кавказоведение и тюркология: традиция и современность. Карачаевск, 2001. С. 54-67. 0,5 п.л.

19. Борова А.Р. Об особенностях языка произведений А. Кешокова // Региональное кавказоведение и тюркология: традиции и современность. Карачаевск, 2001. С. 77-89.0,5 п.л.

20. Борова А.Р. Художественное отражение традиционной культуры кабардинцев в прозе А. Кешокова // Международный конгресс «Мир на Северном Кавказе через языки, образование, культуру». Пятигорск, 2001. С. 21-34.0,5 п.л.

21. Борова А. Р. Обычай кровной мести в контексте художественного этнографизма А. Кешокова // Международная научная конференция. Проблемы развития языков и литератур народов Северного Кавказа. Нальчик, 2004. С. 38-47. 0,5 п.л.

22. Борова А.Р. Роль художественного этнографизма в прозе А. Кешокова // Международная конференция «Традиции и обычаи народов России и Беларуси». С.-Петербург, 2001. С. 128-138. 0,5 п.л.

23. Борова А.Р. Мифоэпические сюжеты в структуре современного повествования (на примере романа А. Кешокова «Сломанная подкова») //1 Международная научная конференция. 21-23 сентября 2006. Эпический текст проблемы и перспективы изучения. Пятигорск: ПЛГУ, 2006. С. 49-58. 0,5 п.л.

24. Борова А.Р. Адыгский национальный образ мира (на примере стихотворения А. Кешокова «Вечер-полночь») // V Международный конгресс. 8-12 октября 2007 г. «Мир на Северном Кавказе через языки, образование, культуру. Симпозиум XI. Литературный процесс: Кавказский контекст». Пятигорск: ПГЛУ, 2007. С. 19-21. 0,4 п.л.

25. Борова А.Р. Категория пространства в художественной системе А. Кешокова (на примере поэтических произведешш) // Международная научно-методическая конференция. 23-25 апреля 2009 «Русскоязычие и би(поли)

лингвизм в межкультурной коммуникации XXI века: когнитивно-концептуальные аспекты». Пятигорск: ПГЛУ, 2009. С. 28-31. 0,4 п.л.

26. Борова А.Р. Пространственно-временная модель адыгского образа мира (на примере лирики А. Кешокова) // Международная научная конференция. 1^4 октября 2009 г. «Литература в диалоге культур - 7». Ростов-на-Дону: Южный федеральный университет, 2009. С. 26—28.0,4 п.л.

27. Борова А.Р. Взаимодействие объективной и субъективной моделей времени в поэзии А. Кешокова (на примере стихотворения «Вода, которую ты будешь пить, еще не вытекла...») // Научно-теоретический сборник статей «Литературный диалог как модус национального мировидения». Карачаевск: КЧГУ, 2009. С. 54-58. 0,4 п.л.

28. Борова А.Р. Культурно-диалогические аспекты художественного текста (на материале поэзии А. Кешокова) // Международная научная конференция. 11-13 ноября 2009 г. «Евразийская лингвокулыурная парадигма и процессы глобализации: история и современность». Пятигорск: ПГЛУ, 2009. С. 21-24. 0,4 п.л.

29. Борова А.Р. Мифологема воды в лирике А. Кешокова (на примере стихотворения «Песня Кавказа») // Международная научная конференция. 19-24 апреля 2010 г. «Архетипы, мифологемы, символы в художественной картине мира писателя». Астрахань: АТУ, 2010. С. 195—197. 0,5 п.л.

30. Борова А.Р. Мифологема воды в лирике А. Кешокова. К проблеме интертекстового прочтения // III Международная научно-методическая конференция. 14—16 апреля 2010 г. «Русскоязычие и би(поли)лингвизм в межкультурной коммуникации XXI века: когнитивно-концептуальные аспекты». Пятигорск: ПГЛУ, 2010. С. 17-21. 0,4 п.л.

31. Борова А.Р. Тема любви в поэзии А. Кешокова (интертекстуалышй контекст прочтения) // Международная научная конференция. 15 декабря 2011 г. «Литература в диалоге культур — 9». Ростов-на-Дону: Южный федеральный университет, 2011. С. 36-38. 0,5 п.л.

32. Борова А.Р. Категория времени в творчестве А. Кешокова (на материале прозы и поэзии писателя) // Международная научная конференция. 18 января 2012 г. «Актуальные проблемы искусствоведения, филологии и культурологи». Новосибирск, 2012. С. 112-117. 0,5 п.л.

33. Борова А.Р. Образы пространственно-временного континуума любовной лирики А. Кешокова // III Международная научно-практическая конференция. Социально-гуманитарный вестник Юга России «Филология и лингвистика: современные тренды и перспективы исследования». Краснодар, 2012. С. 14—16.0,5 пл.

34. Борова А.Р. Семантическая парадигма художественной категории «время» в лирике А. Кешокова // Международная научная конференция посвященная 75-летию со дня рождения профессора И.Х. Ахматова (19—20 декабря 2013 г.). Нальчик: КБГУ, 2014. С. 117-121. 0,3 п.л.

35. Борова А.Р. Аристократические мотивы адыгского фольклора и схемы их диверсификации // Международная научная конференция, посвященная 85-летию со дня рождения литературоведа, философа, культуролога Г.Д Гачева (1929-2008). 24-26 октября 2014 г. Нальчик: ООО «Полиграфсервис и Т», 2015. С. 125-132.0,5 пл.

Подписано в печать 28.08.15 г. Формат 70x100 '/|6. Гарнитура Times New Roman Усл. печ. л. 2,6. Тираж 100 экз. Заказ № 132

Отпечатано в Издательском отделе ФГБНУ «Кабардино-Балкарский институт гуманитарных исследований» 360000, г. Нальчик, ул. Пушкина, 18. Тел. 8 (8662) 42-50-94 e-mail: kbigi@mail.ru