автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.05
диссертация на тему: Георгий Новый у восточных славян

Полный текст автореферата диссертации по теме "Георгий Новый у восточных славян"

РГВ од

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК ИНСТИТУТ СЛАВЯНОВЕДЕНИЯ И БАЛКАНИСТИКИ

На правах рукописи

КАЛИГ АЛОВ Игорь Иванович

ГЕОРГИЙ НОВЫЙ У ВОСТОЧНЫХ слл. (ЖИТИЯ, СЛУЖБА, ПЕСНОПЕНИЕ

Специальность 10.01.05 - Литература народов Вероны, Америки и Австралии

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой сгепепи доктора филологических наук

Москва —1997

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК ИНСТИТУТ СЛАВЯНОВЕДЕНИЯ И БАЛКАНИСТИКИ

На правах рукописи

КЛЛИГАНОВ Игорь Иванович

ГЕОРГИЙ НОВЫЙ У ВОСТОЧНЫХ СЛАВЯН (ЖИТИЯ, СЛУЖБА, ПЕСНОПЕНИЯ)

Специальность 10.0I.0S- Литература народов Европы, Америки и Австралии

АВТОРЕФЕРАТ

ДКссертащта на соискание ученой степени доктора филологических наук

Москва —1997

Работа выполнена в Институте славяноведения и балканистики РАН

Ведущая организация: Московский Государственный ун-т им. М.В, Ломоносова

Официальные оппоненты:

A.M. Панченко — академик РАН, доктор филологи-

ческих наук, профессор JX.A. Софронова — доктор филологических, наук

B.IL Гребенюк — доктор филологических наук

Защита состоится " ^^ИЮк-Я_¡9<£?ГОда в 1&часок

на заседании диссертационного совета Д, 002. 97. 01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук при Институте славяноведения и балканистики РАН по адресу: 117334, Москва, Ленинский пр., д. 32-А, корп. В.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института славяноведения я балканистики РАН

Автореферат разослан МЛ_19^года.

Ученый секрет арь диссертационного совета кандидат филолошческих. наук М.И. Ермакова

О Институт славяноведения и балканистики РАН

Введешке.Предлагаемая к защите работа в своем роде уникальна. Необычны се композиция и направленность исследовательских усилий. Ока строилась на глубокой убежденности диссертанта в слитности п нерасчленгнности различных форм средневековой христианской культуры. Органичное вхождение одких ее форм в другие, нера зрывная их взаимосвязь и существование л виде целостных культурных парадигм и составляло специфику культуры Средневековья. Данная особенность наиболее полно проявлялась в культе христианских святых. Они воспринимались в религиозном сознании как адепты Божественной Истины и носители высших нравственных и этических идеалов. Прижизненные слова и поступки подвижников постепенно псе больше обрастали легендами, а сами они не исчезал! из жизни верующих и после своей кончины: возникал! перед ними во сяах и видениях, исцеляли убогих и недужных посредством своих мощей.

Как культурная парадигма культ каждого отдельно взятого святого с течением времени усложнялся. На основе одного жития подвижника создавались другие, к первоначальной службе ему добавлялись новые стихиры и тропари; некоторые стихиры отпочковывались от служб и начинали бытовать в рукописях самостоятельно и снабжаться древней музыкальной нотацией. Нарративные тексты использовались при создают тематически с ними связанных текстов гимнографцческих, а ггошографические тексты в свою очередь превращались в музыкальпо — ггошографические. Литературные тексты знали не только книжники, но и распевщшш и изографы. Они определенным образом соотносились с музыкальными и изобразительными формами искусства христианской культуры Средневековья. Агиографические "портреты" святых и житийные эпизоды учитывались при живописании ликов подвижников и клейм на иконах, украшении серебряных рак и драгоценных крестов с частицами их мощей.

Изучению одной из таких парадигм с акцентом на литературные тексты и посвящена данная диссертация. В ней анализируются русские жития, служба и песнопения , прославляющие Георгия Нового — христианского подвижника, сожженного турками в Софии за отказ принять ислам во втором десятилетии XVI в. Обращение нмшио к парадигме (а ие только к житиям, как это обычно делают литературоведы — медиевисты) вызывалось спецификой стоящих перед диссертантом задач. Существуют две версии мученичества Георгия Нового: южнославянская и русская. Первая из них представляет собой цикл произведений, который состоит из

жития и службы, напнсашшх софийским пресвитером Пейо, и кратких анонимных житий. Вторая также представлена литературным циклом, в который входят: а) житие пресвитера Ильи, составившего его п 15391. на основе устшп о рассказа афонских монахов Прохора и Мигрофана по распоряжению новгородского архиепископа Макария; 6) анонимное проло;шос житие; в) служба мученику, сочиненная плодовитым псковским агнографом Василием-Варлаамом; г) песнопения святому. Две версии очень сильно разнятся, н вопрос об их текстуальной связи оставался проблематичным. Прояснить его можно было только после тщательного текстологического исследования «сен совокупности южнославянских и русских письменных источников о Георгии Новом.

При беглом знакомстве с работой может показаться, что в ней неоправданно большое место отиодтся целостной характеристике письменных источников. Однако это не так. Пристальное внимание к ним диссертанта вполне осознанно и объясняется крайне неудовлетворительным состоянием изученности литературных связей между южными славянами и Россией в эпоху Средневековья. И поныне, например, неизвестно когда проникли на Русь первые известия об Иване Ридьском, IIеже Тырновской, Иларионе Мыгленском, Савве Сербском, Арсен.ли Сербском и других болгарских и сербских святых. По этой причине диссертант не ограничивается только перечнем списков анализируемых памятников, указанием шифров содержащих их рукописей и датировкой одних лишь списков. Он отступает от этого правили и дает подробное археографическое и ко дико логически описание всех привлекаемых к работе рукописей и уточняет их да тировку, полистио выделяя все филиграни. В этих рукописях находится внушительное количество списков житий, служб и песнопений упомянутым южнославянским подвижникам. Тем самым диссертация приобретает большее научное значение, выходящее за рамки ее темы. Она будет способствовать созданию прочного фундамента для дальнейшего изучения духовных связей между Россией, Болгарией и Сербией в эпоху Средневековья. Накопленный опыт позволил диссертанту сделать и ряд более широких обобщении в данной области палеослависти-ки.Они излагаются в nq)вoй главе, которая исполняет роль своеобразного теоретического введения.

Новизна диссертащщ. В работе подробно описано около 75-ти славяно-русских рукописен XVI — XIX вв. с полистным выявлением почерков, инициалов, особенностей переплетов и т. д. Подавляющее большинство этих манускриптов получили обстоятельное

научное описание впервые, била скорректирована датировка и многих рапсе плохо описанных рукописей. Тем самым б научный обиход вводится значительное числе новых точно датированных списков сочинений, имеющих прямое отношение к истории литературных и духовных связей между южными славянами и Россией в эпоху Средневековья. В процессе исследования были идентифицированы автографы двух древнерусских писателей XV! в. — новгородского пресвитера Ильи, автора русского жития Георгия Нового, и псковского книжника Василня-Варлаама —- создателя русской службы болгарскому мученику. Анализ древнейшего списка проложного жития святого позволил установить имя автора этого произведении — им оказался упомянутый ашограф Василиа-Варлаам.

В работе предложены особые лршцулхы критического издания памятников, являющиеся ,по мнению диссертанта, наиболее целесообразными при критическом издании литературных произведений, попавших на русскую почву со славянского юга. Они зиждутся на буквенно-цифровой индексации всех слов основного издаваемого списка, которая учитывает текстовую инвариантность русской рукописной традиции большинства южнославянских литературных памятников. Использование этих принципов позволило эффективно восстановить историю текстов русских житий и службы Георгию Новому и, кроме того, придать их сводным критическим изданиям "открытый" характер. К этим изданиям можно подключать в будущем любые разночтения вновь открываемых списков произведений и находить таким спискам место в стсммах. Помимо прочего, подобные издания максимально облегчают обработку текстовых данных после ввода их в компьютерную память посредством сканера.

Изучена была в работе и русская рукописная традиция песнопений святому, представляющая собой компоненты службы с нотаций XVI — XIX вв. Удалось уточнить время их первоначального создания и наличие нескольких вариантов, бытовавших в различных регионах России. Аналнлгруготся в работе также исторические обстоятельства и нелитературные факторы, способствовавшие распространению литературных памятников о Георгии Новом на Руси. Важное значение здесь имели привоз в Москву со славянского юга частиц мощен подвижника в конце XVI — начале XVII в. и лики святого. Создание последних, как оказалось, находилось в непосредственной связи с литературными произведениями о мученике.

Исследование цикла русских памятников о Георгии Новом

показало их полную независимость от южнославянских письменных источников. Это вновь обострило проблем}' присутствия загадочных исторических реалий в русской версии мученичества софийского подвижника: возраст страдальца, место рождения , имена родителей, дача гибели, место погребения останков, имя софийского митрополита, участвовавшего в их захоронении. В русской версии приводятся совсем иные данные гю сравнению с южнославянскими, и это наводило на мысль, что речь и двух версиях идет о двух различных святых. Однако появление этих, реалий, как устанавливается в работе, объясняется устным характером проникновения легенды о Георгии Новом на Русь и недостатком сведений у Ильи о мучешпее. Возникновению в русской легаше каждой из этих реалий дастся свое объяснение.

Новизна диссертации заключается не только в комплексности исследования цикла литературные памятников о Георгии Новом, но и вытекающих и i него методологических и практических выводах. Они касаются объема древиеболгарского литературного наследия, хронологии и характера болгарского (и шире — южнославянского) литературного влияния на Руси, наиболее перспективных, на взгляд диссертанта, направлений и методов изучения и критического издания рукописных легочников, относящихся к данной области палеославистики.

Апробация диссертации. По теме автором опубликовано 26 работ общим объемом свыше 27 а. л. Подготовлена к печати рукопись монографии "Георгий Новый у восточных славян" объемом 45 п. л. Материалы диссертации гола1ались в докладах на I Всесоюзной конференции болгаристов во Львове (1981) , на III Международном семинаре по славянской шлеографип и ко дик о логин в Софии (1987), на X Международном съезде славистов в Софии (1988), на Международном симпозиумов венгерском г. Сегед (1988), на советско-итальянском симпозиуме в Москве (1988), на Международном симпозиуме "VII Славистические беседа" в Провадии (1990), на Международном конгрессе славянских культур в Москве

(1993), па Международном конгрессе rio балканистике в Салониках

(1994), на Международном симпозиуме "Аспекты балканской культуры в XVI — XIX вв." в Милане (1996) и др. Эти материалы также отражались в курсе лекций диссертанта по истории болгарской литературы и при веденин им спецкурса "Болгаро-русские литературные связи эпохи Средневековья" в МГУ (1985. 1989 — 1990), в лекгцгях, читанных им в Тырновском ун-те (1978), итальянских унта ч Пизы, Генуи, Салерио, Милана, Урбино, Витербо и Рима (1991, 1996).

Практическая ценности» работы заключается во введении в научный оборот большого массива историко-культурных данных болгаро-русских связях эпохи Среднеесковья. Оки могут использоваться исследователями при разработке данной области палеосла-вистнки и учитываться преподавателями при чтении лекций в унтах и ин-тах, подготовке учебников ü учебных пособий. Диссертант также надеется, что примененные им принципы критического издания попавших на Русь южнославянских. литературных памятников возьмут на вооружение и другие специалисты. Полезен будет для них и подготовленный им небольшой альбом со 106 редкими фшппранями, которые отсутствуют в существующих альбомах во-даных знаков.

В I глзве рассматриваются основные вопросы болгаро-русских литературных связей эпохи Средневековья и выделяются наиболее перспективные, по мнению диссертанта, пути их изучения. Она представляет собой критический обзор взглядов ряда славистов на возможный объем, хронологию и характер средневековых литера] урных связей между двумя странами. В главе подвергается критике уподобление Ф. Томсоком состава древней болгарской переводной книжности IX — X вв. репертуару библиотеки среднего византийского монастыря (тина обители св. Иоанна Предтечи на Патмосе) и мнение ученого об исключительно религиозно-аскетическом ее характере. Ф.Томсон не учитывает, что: а) материальные возможное™ болгарского государства и церкви были несоизмеримо выше материальных ресурсов упомянутого монастырям б) в период завоевательных вогн болгарского царя Симеона (893 — 927) и захвата византийских городов в руки победителя попадали 11>ечеекие рукописи не только религиозно-аскетического содержания; в) царь Симеон, бывший одним из главных меценатов развития болгарской книжности, получил светское образование в Константинополе; г) недавно установленные Д.М. Булашшым факты перевода в Болгарии X в. греческого философского трактата "Энхирндион" Эпнктега и светского "Письма Сосипатра Ак-споху" являются свидетельством сушествовашгя в стране светской переводной литературы в древнейший период.

Далее отмечается, что бытующее со времен Н.К. Гудзия представление о преимущественно церковио-реднгиозном характере древней болгарской литературы в целом, видимо, не соответствует исторической действительности. Оно основывается на содержании болгарских переводных памятников IX - X вв., проникших в

древнерусскую литературу и дошедших до нас именно благодаря этой традиции. (В самой Болгарии списки древних памятников эпохи Первого Болгарского царства почти не сохранились по причине попадания страны под византийское господство). В этой связи попытка Д.М. Буланина объяснить религиозно-аскетический характер древней болгарской литературы результатом самоцензуры Болгарии, которая якобы доказывала Византии чистоту своей христианской веры, выглядит спорной. Возможно, завоевание Византией страны во второй половине X — начале XI в. сопровождалось византийской церковной ревизией болгарской переводной книжности с целью устранения из нее источников "ересей" и дьявольской гордыни. По всей вероятности, они усматривались в следующем: а) стремлетш Болгарки стать доминирующей военной и политической силой на Балканах; б) восставании ее против своей крестной матери Византии; в) поставлении собственного патриарха, несмотря на длительное сопропшление Константинополя. Урок, нзвлечегшый Византией из развития о тношений с Болгарией, впоследствии не прошел даром, и в новокрещенную Русь через византийское церковное "сито" (в первые русские митрополиты поставлялись греки, присылавшиеся из Константинополя) попадала-главным образом религиозно-аскетическая болгарская переводная литература.

Останавливаясь затем на болгаро-русских литературных связях древнейшей поры, диссертант отмечает неудачность термина "трансплантация" (Д. С. Лихачев) применительно к процессу миграции болгарских литературных памятников на Русь в копце X -XI вв. Позаимствованный из области медицины, делавшей в 70-е года успехи в пересадке сердца, данный термин упрощает этот процесс. "Трансплантация" предполагаег наличие "донора" (Болгарию), "рещшиеита"(Русь), "хирурга" (Византию) и однора-зовость операции, поскольку представить себе пересадку органа по частям довольно трудно.

На положение о "трансплантащш" работает гипотеза о появлении библиотеки царя Симеона на Ру си сразу же после ее крещения. Сторонником этой гипотезы недавно выступил А. А. Тури-лов, утверждающий, что "в любом случае не .позднее последнего десятилетия X в. она (библиотека.- И. К.) уже находилась в Киеве". В качестве аргументов ученый указывает на наличие в древнерусской книжности Учительного Евангелия Константина Преславского с миниатюрой, изображающей болгарского князя Бориса (XII в.), Слова Ипполита Римского об Антихристе с "портретом" царя Симеона (XII в.) и знаменитого Изборника 1073 г. Этих доводов явно недостаточно, и речь здесь более уместно вести не о всей библиотеке царя Симеона, якобы разом попавшей на Русь, а о генетически

связанных с этой библиотекой отдельных болгарских кодексах. Не исключено, что они появились на Русл только ею второй половине XI в. в результате деятельности книжников в афонском монастыре Ксилургу, в котором с 1071 г. жили пришедшие из русских земель монахи. Причем образцами для русских переписчиков могли служить не "парадные" древние кодексы из Симеоновской библиотеки, а их более скромные списки, хотя и со скопированными с протографов мшшатэтрами. Такие списки могли быть посланы в афонский Зографский монастырь сыном Симеона болгарским царем Петром (927-969), который отличался большой набожностью. Протографом для Изборника 1073 г.. в частности, послужили две скромные, лишенные украшений рукописи небольшого формата (Р. Уитмен, Г. Лант).

Очевидно, перенесение гаггературных памятников Первого Болгарского царства на Русь происходило несколько иначе. К такому выводу можно прийти, подвергая сравнительному анализу историко-культурные обстоятельства зарождения оригинальных славянских литератур в Великой Моравии, Болгарии,, Сербии и на Руси. Сложности христианизации Руси (объясняющиеся малой распространенностью в ней учения Христова до 988 г., географической удаленностью ее от Византии, обширностью ее территорий, большой численностью ее населения, ограниченностью круга лиц, владевших греческим языком, отсутствием талантливых учителей, типа Кирилла, Мефодия или их учеников, и др.) привели к продолжительности периода ученичества. Появление первых оригинальных русских памятников (начиная со Слова о Законе и Благодати митрополита Илариона в середине XI в.) отделяет от принятия христианства более, чем полувековой промежуток времени. Если принять гипотезу о доставке всей Симеоновской библиотеки в Киев еще в конце X столетия, то остается только посочувствовать умственной лености и интехтектуальной инертности русских, которые, располагая таким обилием славяно-византайскнх литературных образцов, подвиглись на создашь первых оригинальных произведет«! лишь спустя полвека или даже более. Скорее всего, перенесение на Русь после ее крещения памятников переводной и оригинальной болгарской литературы XI - X вв. осуществилось не разом, а растянулось на многие десятилетия. Оно происходило постоянно, хотя и с неизбежными, различными по длительности паузами, и распадалось на множество независимых друг от друга эпизодов с участием византийской, болгарской и русской сторон, как вместе, так и порознь, или в различных комбинациях этих сторон.

В главе обращается внимание на распространенное в палео-

славистике смешение таких неадекватных понятий, как памятники письменности и памятники литературы, памятники переводной литературы и памятники оригинальной литературы, книжные связи и литературные связи, проникновение литературных памятников в инославянскую среду и литературное влияние памятников в инославянской среде, литературное влияние и влияние литературы. Подобное смешение понятий ведет к взаимному непониманию специалистов, спорящих об объеме и хронологии южнославянского влияния на Руси. Здесь нужно отдавать себе ясный отсчет, что южнославянское влияние, ширившееся на Руси в различных своих формах и видах, распространялось с неодинаковой быстротой и широтой охвата. При этом отмечает; следующее: а) влияние б области письменности (почерки, орфография, орнаментика) начало распространяться с момента переписывания на русской земле первых болгарских переводных богослужебных памятников; б) проникновение болгарских оригинальных литературных памятников на Русь не есть начало литературног о влияния, а литературного присутствия, которое относится к истории литературных контактов; в) миграцию на Русь византийских памятников в болгарском переводе нельзя считать болгарским литературным влиянием — она относится к контактам русской и византийской литератур; г) под литературным влиянием следует понимать непосредственное воздействие оригинальных литературных произведений одного народа на литературные сочинения, создаваемые представителями другого народа; д) литературное влияние не равняется влиянию литературы ( литературному присутствию), ибо последнее, воздействуя на сознание и ду ховную культуру и на славянских книжников и читателей, могло никак не сказываться на развитии местной литературы и не вызывать творческих импульсов у местных писателен.

Подвергается в главе критика и мнение A.B. Липатова о щсобы имевшей место "постоянной циркуляции памятников" между славянскими .литературами и его сравнение последних с некоими "pe3q3ByapaMii". Фактически это есть уподобление процесса литературных взаимосвязей принципу действия "сообщающихся сосудов". Эти умозрительные положения находятся в полном противоречии с фактическими материалами. Взаимосвязи между болгарской, русской и сербской литературами не походили на механизм функционирования "сообщающихся сосудов" ни в одну из исторических эпох. В случае действия такого механизма уровни развития древних славянских литератур непрерывно бы выравнивались, про-

исходила бы одинаковая наполняемость их литературно-жанровых "сеток", унифицировались бы их репертуарные составы. Он также предполагает устойчивый интерес членов православной "общности" ко всему литературному новому, что создавалось в других конфессионально-родственных славянских странах. Реальная же картина развития и взаимодействия славянских литератур православного региона складывается совсем иная: различные скорости и развонаправленность у них литературного движения, несходство конфигурации литературно-жанровых сеток на протяжении нсторшг, наличие длительных пауз и неравноценность в литературном взаимообмене, редко преодолеваемое равнодушие к тому местному тгтературно-орипталздому, что создавалось болгарами, русскими и сербами по отдельности.

В целом искусственное уравнивание степени участия болгарской и русской сторон в средневековом литературном взаимообмене отчасти носило идеологический характер. Оно подпитывало миф об особой духовной связи между двумя народами с древнейших времен. Но эта связь заключалась глазным образом в общности веры и литературного книжного языка. В эиоху Средневековья болгары и русские знали друг о друге не больше чем с» других древних народах Европы и Азии. Средневековый литературный взаимообмен между Болгарией и Русью был очень неравноценным и размеры русского вклада в этот процесс были относительно скромными. Можно с полным основанием утверждать, что до "Истории славяно-болгарской" Паисия Хилендарского (1762) русского литературного влияния в Болгарии практически не существовало.

Иная картина наблюдается в движении болгарских литературных памятшпеов на славянский восток. Их корпус весьма внушителен и составляет львиную долю в древнерусской рукописной кшпк-ности. Время попадания многих болгарских оригинальных и переводах литературных памятников и поныне остается проблематичным, но не вызывает сомнения, что в XI - XIV вв. литературное влияние на Руси было болгарским, ибо славистике не известно ни одного сербского оригинального литературного произведения, оказавшего в тот период воздействие на литературное творчество древнерусских книжников. Последующи период XV - XVII вв. может быть охарактеризован как эпоха болгаро-сербского литературного влияния на Руси со сменой доминант в продолжите этих столетий. При этом необходима известная оговорка, ибо в XVII в. оригинальное творчество болгар и сербов интересовало восточных

славян гораздо меньше, чем то, что приходило с Запада. Кроме того, следует учитывать, что болгарское и сербское литературное влияние на Руси в XI - XVI вв. никогда не было г осподствующим и осуществлялось лишь наряду с литературным влиянием византийским, которое и было преобладающим, хотя оно и приходило в русские земли преимущественно через болгарское и сербское переводное посредство.

Установлению времени проншшовения многих болгарских литературных памятников на ру сскую почву мшут способствовать только конкретные исследования и кропотливая работа с рукописями. Одно из главных мест здесь, по мнению диссертанта, должна занять кодикология, значение которой пока, к сожалению, слабо осознается палеославистами. Несмотря на го, чго содержание понятия "кодикология" было еще в конце 60-х годов раскрыто в работах Б.Л. Фонкича (который блестяще реализует ее методы на практике, идентифицировав автографы многих греческих писателей XV - XVII вв.), она нередко смешивается нашими учеными с "палеографией" или другими более привычными понятиями. В главе приводятся примеры подобных неьерных. толкований и формулируется определение понятия "кодикология" и преследуемых ею целей. Кодикология есть комплексная лаука, ирюьашан для извлечения явных и скрытых данных о времени и месте создания рукописей, их авторах, переписчиках, оформителях, заказчиках, владельцах, вкладчиках и бытовании в читательской среде. Кодикология опирается на результаты филшранологическс'го, палеографического, лингвистического, исторического, текстологического и искусствоведческого анализа. Она может также учитывать данные, полученные посредством методов, используемых в других гуманитарных науках, и не исключает применение технических средств, наподобие ультрафиолетовой лампы для расчшывания смытых или выскобленных записей, проведение графологической экспертизы и др.

Одна из трудностей, возникающих при изучении болгаро-русских литературных связей эпохи Средневековья, связана с проблемой авторства. Многие сочинения, подписанные ¡тепами известных византийских или славянских средневековых писателей, на самом деле вышли из под пера других книжников. Это хорошо видно на примере более чем двух, десятков слов и поучений, приписываемых плодовитому болгарскому творцу IX - X в. Клименту Охридскому. И, наоборот, в качестве автора некоторых климентовских сочинений этого жанра древнерусская рукописная тради-

ция называет Иоанна Златоуста, Осла блеклость чувства авторства, а порой и полное пренебрежение км у средневековых творцов и переписчиков, не должны смущать медиевистов . При исследовании проблемы литературных влияний важна не- степень осознанности творцом того, болгарскому, сербскому или византийскому писателю принадлежит то произведение, которое он избрал для себя литературным образцом, а объективность факта самого влияния. В этой связи прояснение авторства и уточнение, в какой славянской (или неславянской) стране было создано анализируемое произведешь, имеют принципиальное значение.

Отрадно, что на смену крайне уязвимым филологическим методам атрибуции авторства, основанным на сопоставлении ха-рактеристяк выборочных лексических групп, литературных приемов и композиции, ныне приходят точные метода магематико-статистического анализа с обработкой текстовых данных на ЭВМ. В отечественной палеославистике это направление уже много лет-успешно развивается историками МГУ под руководством ученых J1.B. Матова и Л.И. Бородкина. Следует однако отметить, что для достижения "чистоты" эксперимента при тестировании необходимо проводить тщательную предварительную текстологическую работу по реконструкции текстов славянских литературных памятников, подавляющее большинство которых дошло до нас в более поздних списках. В этой сбязи первостепенное значение приобретает использование особой техники критических изданий памятников, бытующих во множестве списков. В mix должна применяться сплошная индексация всех слов основного издаваемого списка, а в разночтениях учитываться перестановки слов, соединительные союзы "и", частицы "же" и прочие текстовые варианты, на которые обычно литературоведы не обращают внимания. Такие критические издания будут способствовать не только решению проблемы авторства, но и построению точных стемм и прояснению хронологических стыков рукописных ветвей древнеславянских оригинальных и переводных литературных памятников, бытовавших как на славянском юге, так и на востоке.

Далее диссертант описывает разработанную им методику индексации, указывает на несовершенства "шурфового" метода лингво-текстологического анализа, очерчивает наиболее оптимальные, на его взгляд, пути текстологического изучения объемных древнеславянских рукописных сводов, наподобие "Шестоднева" Иоанна Экзарха и Изборника Святослава. Подчеркивается им и необходимость тщательного прослеживания бытования списков древнеболгарских литературных памятников в средневековых рус-

ских библиотеках и скрипториях и составления карт такого бытования. Важными задачами также являются создание сводной хронологической таблицы с фиксацией в ней всех случаев воздействия болгарских оригинальных литературных памятников на творчество древнерусских книжшпсов и классификация форм и видов этого воздействия, Следует также приступить к решению проблемы автоматизированного ввода текстов славянских средневековых литературных памятников непосредственно из рукописей в память ЭВМ с целыо автоматизации текстологических исследований.

Во П главе внимание концентрируется на русских житиях Георгия Нового. Основной ее текст предваряет одноезракичное резюме с результатами предшествующего этапа 1":слсдований в кандидатской диссертации автора5. В ней был решен спорный вопрос о месте написания русского пространного жития (установлено было, что произведение создавалось в Пскове, а не Новгороде), прояснена проблема гипотетической связи русских житий с южнославянскими письменными источниками о мученике (сопоставление привело к предварительному выводу об их текстуальной независимости). Кроме того, русские жития были введены в историко-культурный контекст древнерусской литературы, вскрыты их антитурецкие тенденции, переплетавшиеся с антнтагарскими; показано тематическое родство житий с аштурецкими произведениями Максима Грека и сказаниями о казанских мучениках Иване и Петре; проанализирована поэтика пространного жития и раскрыт смысл эпизода с тафией (скуфейкой), которую турки, согласно Илье, хотели надеть на голову мучешиса, но тот попрал ее ногами. Этот эпизод, как было установлено, позднее вызывал большой интерес у старообрядцев и перекликается с одной из редакций жития митрополита Филиппа.

Но, несмотря на достигнутые результаты, в истории появления русских житий о Георгии Новом оставалось много неясного. Восстановление истории текстов памятников чрезвычайно затруднялось относительной инвариантностью их русской рукописной традиции. Это вынудило диссертанта разработать особую методику подведения и фиксации разночтений с целью подготовки сводных критических изданий русских произведений о Георгии Новом. Другим важным направлением исследования являлось даль-

1 См.: Калиганов И.И. "Повесть о Георгии Новом" в болгарской и русской литературе XVI в. М., 1976. АКД.

нейшее прослеживание возможной связи русских житий с южнославянскими письменными источниками. Предварительный вывод, как уже говорилось, свидетельствовал о том, что легецца о мученичестве Георгия Нового проникла на Русь устным образом. Здесь достаточно сравнить фактические реалии южнославянской и русской житийных версий: Георгин родился в Кратово/Софии, от родителей Димитрия и Сарры/Иоанна и Марии, пострадал в 18/25-летнем возрасте, 11 февраля 1515/26 мая 1514 г., при Софийском митрополите Панкратии/Иеремии, погребен в софийском соборе св. Мари-ны/св. вмч. Георгия. Но вопреки этим" явным расхождениям в болгарской, сербской и македонской славистике по-прежнему продолжала высказываться точка зрения, что при создании русского жития пресвитер Илья имел под рукой какой-то южнославянский письменный источник о мученике. Таим источником, по мнению К. Ивановой и Д. Мидовской, мог быть один из списков южнославянской краткой редакции жития, наподобие Рильского или Элен-ского.

Еще одну гипотезу выдвинул болгарский епископ Парфз-шш Левкийсхтш, который решил, что в русском варианте мученичества совместились два различных исторических лица — Георгий Новый и Георгий Новейший. (Последний страдалец был умерщвлен турками в Софии за отказ принять ислам между 1515 — 1555 гг.). Упомянутая гипотеза не может быть принята по нескольким соображениям. Прежде всего, Илья пишет, что на момент казни мученик являлся круглым сиротой, а в южнославянских письменных источниках сообщается о матери Георгия Новейшего, бывшей свидетелем казни сына. Кроме того, первого страдальца турки сожгли на костре, а второго — повесили. Не выдерживает критики и отнесение Парфением Левкинским гибели Георгия Новейшего к 1534 г. Оно зиждется на предположении об ошибке новгородца Ильи, который якобы, имея перед собой какой-то южнославянский письменны/! источник, перепутал -л- [30] и -1- [10] и написал поэтому, что Георпш Новый погиб в 15141. Историк церкви не учел, что средневековые славянские книжники вели летоисчисление не от Рождества Христова, а от сотворения мира, и здесь следовало оперировать не -л- и -1-, а д,ик (5508 + 1534 = 7042) и дкк (5508 + 1514 = 7022). Наверное же восприятие Ильей -к- вместо -м-, с точки зрения палеографии, выглядит весьма сомнительно. Гипотезе Парфе-ния Левкийского противоречит и то, что в житии Ильи в качестве современников Георгия Нового фигурируют софийский митрополит Иеремия, задолго до 1534 г. переехавший в Константинополь,

и турецкий султан Селим I, скончавшийся ь 152G г.

Скорее всего, загадочные исторические реалии в житии пресвитера Ильи возникли в результате устной передачи на Русь легенды о святом и того обстоятельства, что афонские монахи Прохор и Мигрофан знали о страдальце только по слухам. Логшса рассуждений Ильи поддается реконструкции. Георгий погиб в Софии, значит он в этом городе и рожден. Монахи не располагали под-робшши сведениями о родителях мученика — Илья нарекасг их Иоанном и Марией, то есть именами обычными для славянского фольклора (Иван да Марья) и христианского вероучения (Иоанн Богослов и Дева Мария — своеобразный Деисус). Афонские гости сообщили Илье о длительном бесплодии родителей мученика, и книжник решил, что Hoaini и Мария крестили свое долгожданное дитя в честь тезоименитого оттого, которого они молили о ниспослании им чада в софийской церкви св. вмч. Георпга. В этом храме (построенном еще в IV в. и существующем и поныне), по предположению Ильи, и погребли останки мученика после казни. Не случайно и то, что митрополит, руководивший захоронением мощей Георгия Нового, назван в русском житии Иеремией. Во время создания Ильей своего сочинения Иеремия уже сидел на патриаршем престоле в Константинополе. Таким образом получалось, что канонизация мученика произошла с ведома иерарха, под церковной юрисдикцией которого находилась и Русь. Следовательно, Георгий Новый имеет полное право почитаться святым не только среди южных, но и восточных славян.

Поддается объяснению и тот факт, что Илья сделал своего житийного героя не 18-летним молоденьким юношей, а 25-летним мужчиной. В этой связи в главе анализируются тексты с представлением мучеников перед истязателями в житиях Иоанна Нового2 и Георгия Нового. Позаимствовав почти дословно данный эпизод из указанног о произведения Григория Цамблака, книжник внес в него и нечто существенно новое. Русский агиограф от метил не только физическую красоту Георгия, но и то обстоятельство, что мученик носил бороду. Это добавление возникло, скорее всего, по пожеланию архиепископа Макарня и служило своеобразным осуждением

2 Этот мученик был казнен татарши в приднестровском порту Аккермане (Белг ороде) за христианскую веру в XIV столетии. В начале XV в. его мощи были перенесены в молдавскую столицу Соча-ву, и он был провозглашен первым национальным святым.

прецедентов брадобрития в западнорусских землях под влиянием "латинской" моды. Учитывая волю владыки и слова монахов о молодости Георгия, пресвитер Илья остановился на возрасте, пограничном между молодостью и зрелостью (в эпоху Средневековья в священники обычно поставлялись кандадаты, достигшие 30-ти лет, а в порядке исключения в 25 лет). Прохор и Митрофан явно затруднились сообщить Илье день памяти Георгия Нового. Поэтому новгородский книжник вначале, видимо, намеревался приурочить его к 26 ноября — дню освящения церкви св. вмч. Георгия в Киеве. (Приурочивание праздников в честь "новых" подвижников ко дню чествования тезоименитых византийских было на Руси распространенной практшсой: вмч. Меркурий и Меркурий Смоленский — 24 ноября; Александр патриарх и Александр Невский — 30 августа и т. д.). Однако такое соседство для Георгия Нового явилось бы сколь почетным, столь и плачевным. Праздник "осеннего" вмч. Георгия издревле почитался на Ру си и непременно затмил бы собой ежегодное чествование 26 ноября памяти софийского мученика. Кроме того, монахи, наверняка, поведали Илье об ужасной грозе с громом и молниями, которая разразилась после казни Георгия Нового и погасила костер с его останками. Сомневаться в этой информации не приходится, поскольку строки о грозе присутствуют в русском житии. Подобное природное явление в конце осени — начале зимы (26 ноября — это 8 декабря по новому стилю) естественно для теплого славянского юга, но слабо вязалось с суровым климатом северо-западных русских земель. Илья поэтому поместил память Георгия Нового в конце мая, сохранив цифру 26. Таким образом, избранный пресвитером Ильей день памяти софийского мученика есть комбинация двух составляющих, появившаяся в результате двух независимых друг от друга мотивов. Этот день хорошо вписывался в церковный календарь, ибо праздник Георгию Новому следовал в нем за праздником Георгию "Старому", то есть Георгию Победоносцу (23 апреля).

Несовпадение же года мученичества в южнославянском и русском житиях (1515 и 1514 гг.) легко снимается, если учитывать наличие в русской средневековой книжности двух видов летоисчисления. Точно не известно, какую систему отсчета подразумевали афонские монахи Прохор, Митрофан и новгородский пресвитер Илья: "мартовскую" или "ультрамартовскую". Византлйсккй сен-

тябрьсквд год мог соответствовать как второй половине "старшею" мартовского года, как и первой половине "младшего" мартовского года в зависимости от того, 1-е сентября или 1-е марта считалось началом годового цикла.

Далее в главе рассматривается проблема связи русской версии мученичества Георгия Нового с краткой редакцией южнославянского жития, отраженной в Рилъском и Эленском списках. Исторические реалии первого списка совпадают с данными произведения Пейо. Единственным принципиальным разночтением служит утверждение анонимного ршгьского автора о том, что родители Георгия Нового были выходцами из софийской сколии. Эта деталь, вероятно, появилась из-за озабоченности рильского книжника судьбой мощей мученика. Они, похоже, стали объектом притязания со стороны жителей Кратова — родного города Георгия Нового, и сербской церкви, влияние которой в западно-болгарских, землях во второй половине XVI — XVII вв. было достаточно сильным. Не мог лечь в основу русской версии и какой-либо южнославянский источник, близкий Эленскому списку. Данный список датируется началом XVIII в., и день памяти в нем Георгия Нового (26 мая без указания года) был явно позаимстаовая из русских старопечатных изданий, которые с конца XVII столетня широко бытовали в болгарских землях. Перенесение русской даты в Эленский список, очевидно, было призвано с: ту жить аргументом в случае спора о том, где надлежит храниться мощом Георгия: Нового. Оно являлось своеобразной отсылкой к авторитетности русских старопечатных изданий, в которых писалось о софийских корнях мученика. Тем не менее, частицы мощей Георгия Нового оказались в сербских монастырях Студеницком, Дечансжсм и Великая Ремета.

Следующий раздел главы посвящен истории текста русского пространного жития. В результате археографических разысканий диссертанта число списков памятника удаюсь увеличить вначале с 17 до 25, а затем до 32-х: 1) ГИМ, собр. Е. В. Барсова, № 313, конец 30-х годов XVI в., (далее — Ав); 2) ГИМ, Синодальное собр., № 180 (802), майский том из Царского комплекта ВМЧ митрополита Макария, 50-е годы XVI в., (далее — Ц); 3) РНБ, Соловецкое собр., Ш 834/944, 60-е годы XVI в., (дзлее — С); 4) РНБ, Соловецкое собр., № 514, писан в Александровской Сяободе, 1569 г., (далее — А); 5) РГБ, ф. 98, собр. Е. Е. Егорова, № 32, вторая половина XVI в., (далее — Е); 6) РНБ, собр. Софийской библиотеки, № 1424, вторая половши XVI в., (далее — Н); 7) БРАН, Архангельское собр., № Д. 102, вторая половина XVI в., (далее — Ар); 8) ГИМ, собр. Е. В. Барсова, М> 761, третья четверть XVI в., (далее — Бр); 9) РНБ, ф.

588, собр. M. П. Погодина, № 652, треля чегвергь XVI в., (далее — Пг); 10) РЫБ, Соловецкое собр., Мё 826/936, конец XVI — начало XVII в., (далее Ci); ! 1) РГЕ, ф. 209, собр. П. А. Свешникова, N° 277, конец XVI — начало XVII в., (далее — О); 12) РГБ, ф. 98, собр. Е.Е. Егорова, № 871, 1605г. (далее — Ej); J3) РНБ, ф. 588, собр. М.П. Погодина, № 1290, начало XVII в. (далее — Пог); 14) РГБ, ф. 98, собр. Е. Е. Егорова, № 1529, начало XVII в., (далее — Ег); 15) РГИА, ф.834, опись 3, № 3763, перваа треть XVII в., (далее — Б); 16) РГБ, ф. 228, собр. Д.В. Пискарева, № 122, 30-е годы XVII в., (далее — Пс); 17) РГБ, ф. 98, собр. Е. Е. Егорова, № 564, 30-е годы

XVII в., (далее — Е?); 18) ГИМ, собр. Л. С. "Уварова, № 355, 30-е годы XVII в., (далее -- Ув); 19) РГБ, ф. 173, собр. МДА, № 15, первая треть XVII в., (далее — Д); 20) ГИМ, собр. Е.В. Барсова, № 1434, первая треть XVII в., (далее — БрО; 21) ГИМ, собр. Е.В. Барсова, № 1416, конец 30 — начало 40-х годов XVII в.. (далее — Брг); 22) РГБ, ф. 299, собр. Н.С. Тихоиравова, N° 301, конец 30 — начало 40-х годов XVII в., (далее — Т); 23) РГБ, ф. 310, собр. В.М. Ундольско-го, № 563, 30 — 40-е годы XVII в., (далее — Ун);~24) Гос. Архив Архангельской области, Ке 233, 40-е года XVII в., (далее — X); 25) ГИМ, собр. А. С. Уварова, № 147, середина XVII в., (далее — Ув|); 26) ГИМ, Синодальное собр., № 805, майский том комплекта миней Иоанна Милютина, 1649 - 1654 гг.. (далее — М); 27) РГБ, ф. 98, собр. Е. Е. Егорова, № 903, 1657 г., (далее — EÙ); 28) РГБ, ф. 310, собр.В.М. Уидольского, № 297, последние десятилетия XVII в., (далее — У); 29) РГБ, собр. Д.В. Пискарева, № 148, 80-е годы XVIII в., (далее — Па); 30) ЦНБ АН УР (Киев), собр. митрополита Ма-кария (Булгакова), № 26, 1700 г., (далее — К); 31) Гепецковский список, изданный и датированный А.И. -Ятдамирским "не позднее 1552 г.", (далее — Гп); 32) Петрозаводский Петропавловский собор,

XVIII в., современное местонахождение неизвестно, (далее — Пт).

Из них большую ценность представляет собой список Ав, идентифгагированньш диссертантом, как автограф пресвитера Ильи. Аргументов в пользу подобного мнения можно привести несколько: а) датировка списка по филигранам ("рука" — Брике, № 11466 — 1538 г.), совпадающая с датой написания памятника, которая зафиксирована в послесловии Ильи — 1539 г.; б) факт использования бумаги с подобными водяными знаками в других рукописях, писанных в Новгороде В 1539 — 1540 гг.; в) специфические особенности жития Георгия Нового, помещенного в Барсов-ской рукописи, № 313.

Последний аргумент является самым важным. В тексте памятника Ав содержатся строки, создающие впечатление, что архиепископ Макарий повелел Илье написать житие Георгия Нового еще до того, как он выслушал рассказ афонцсв о жизпи и смерти

мученика ("яже напреди гшсание изъявит"). Они были устранены сразу же после прочтения владыкой первоначального варианта жития и отсутствуют во всех других списках. Приводятся в главе примеры и других исправлений, которые внес архиепископ Мака-рий в текст, созданный Ильей. Они заключаются в выявлении неточностей при цитировании Священного Писания, удалении грамматических ошибок, восполнении пр опусков слов, нарушающих смысл повествования, замене просторечной формы имени русского царя "Иван"(IV) на более торжественную форму "Иоанн", добавлении отчества "Ваешщевич" и т. д. Правка архиепископа Мака-рия отразилась в ряде списков псковско-новгородского происхождения (Гп, Ц, Н, Пг, Ув).

Вторая прачка текста, согласно выводу диссертанта, была предпринята в связи с канонизацией Георгия Нового на Церковном Соборе 1549 г. по инициативе Макария, ставшего к тому времени всероссийским митрополитом. Ола отражается в большинстве списков произведения, причем древнейший из уцелевших списков этой редакции (С) датируется 60-ми годами XVI столетия. Рукопись с данным списком| судя по кодиколгнческим признакам, имеет новгородско-асковское происхождение. Текстологический анализ одновременно показывает, что неизвестный агиограф, осуществивший вторичную правку текста, располагал автографом пресвитера Ильи. Именно из него попал ряд пассажей, которые отсутствуют в списках с первичной правкой. Изменения заключаются в сокращении отдельных мест, перестановке некоторых фрагментов ради достижения композиционной стройности, использовании более точных по смыслу выражении. Характерно также, что выражение "яже напреди писания изъявит" было заменено на прямо противоположное: "иже послежде писание изъявит". Отличительным признаком этой редакции является н устранение противоречия в списках с первичной правкой: Илья живет в Новгороде "внутрь дому архиепископа Велшсаго Новагсрода и Пскова", а житие наткано в Пскове. Анонимный редактор заменяет "Псков" на "Новгород", а слово "живет" на "иже внутрь дому", ибо Ильи тогда уже, вероятно, не было в живых.

Восстановление истории текста памятника, установление близости между списками и построение стемм стали возможными благодаря использованию "мшсротекстологии", то есть учету даже незначительных, на первый взгляд, текстовых изменений. Все списки пространного жития Георхти Нового по происхождению и местам бытования распадаются на три группы: западно-русскую,север

но-русскую и центрально-русскую. К первой кз них, кроме автографа Ильи, относятся списки Ц, Гп, Н, Пг, Пс, Еа, Ув, К, По; ко второй — С, R Ар, Ei, С-, Epi, Ег, Д, Ез, Бр2, Т, Ун, X, Пт; к третьей — Ц, А, Бр, Пог, Б, Ув1, М. Одновремехшо была выявлена и текстуальная близость ряда списков, образующих между собой подгруппы: Н и Пг; О и nci; Пс и Е4; Ар и Ei; С и С г, Bpi, Д и Бр?; Ег и Ез; Ез, Т и У; Ез, Ун и X; Ц и А; Бр, Пог и Б; Ув! и М. Кроме того, при подведении разночтений было установлено наличие недошедших протографов для списков Пс и Ш; О, Псь Пс и Ш; Ув1 и М; Ун и X. Проиллюстрированы на стеммах и текстуальные отношения групп и отдельных списков к: 1) автографу яресвитдэа Ильи; 2) первичной Макариевсхой правке конца 30 - начала 40-х годов XVI в. (архетип "б"); 3) вторичной правке анонимного редактора конца 40 - начала 50-х годов XVI в, (архетип "в"). В частности, список Ув непосредственно восходит к архешпу "б"; списки С и Е - к архетипу "в"; списки Ц и Гп одновременно к двум архетипам "б" и "в".

Текстологический анализ опроверг точку зрения А.И. Яци-мирского о соединении в Гп списке первичного варианта жития с редакцией, читающейся в Царском комплекте ВМЧ. Скорректировано было и наше предыдущее мнение о создании особой расширенной редакции памятника, предназначенной для ВМЧ. Помещенный в них текст жития отражает первичную правку архиепископа Макария.

Далее в главе прослеживается бытование списков памятника, воскрешается историко-культурная среда тех мест, где они находились, и характеризуются потенциальные аудитории читателей. На основе кодикологического анализа было установлено, что рукопись с автографом Ильи была доставлена в Москву в составе библиотеки Макария, ставшего всероссийским митрополитом, а в XVII столетии попала в Николо-Коря кемский монастырь. Сюда ее, видимо, привез епископ Вятский и Великопсрмсгаш Александр (1603-1678), который самовольно сложил с себя церковный сан и удалился от дел, приняв схиму в указанной обители. Прослеживается в разделе и бытование других рукописей со списками памятника, находившихся в Спасо-Едеазаровом, Крыпецком, Поли-стском, Соловецком, Антониево-Сийском и Пафпушево-Боровском монастырях, новгородском Софийском, архангельском Преображенском и ярославском Спасском соборах, в Сумском остроге, Каргополе, Ростове Великом, Александровской Слободе, Санкт-Петербурге и других достопамятных российских местах. Устанавливается время появления рукописей в библиотеках обителей

и храмов, попадание их в руки частных владельцев и читателей.

Уделяется внимание в главе и проложной редакции жития. Благодаря археографическим разысканиям было выявлено дополнительно Ь новых ее списков XVI - XIX вв., то есть увеличено их общее число более чем вдвое (в кандидатской диссертации привлекалось 7 списков): 1) Львовская научная библиотека им. В. Стефа-ника, собр. A.C. Петрушевича, ЛСП-27, конец 40-начало 50-х годов

XVI в., (далее - Пс); 2) РГБ, ф. 256, собр. Н.П. Румянцева, № 397, начало 50-х годов XVI в., (далее - Р); 3) Павлов Посад, частная коллекция В. Ф. Ситнова, 50 -е годы XVI в., (далее: - С); 4) Львовская научная библиотека им. В. Стбфаника, ф.З, собр. Онуфриевского монастыря, № 1263, 60-е годы XVI в., (далее - О); 5) РГБ, ф. 722. собр. единичных поступлений, № 205. конец 30-начало 40-х годов

XVII в., (далее - И); 6) РНБ, собр. Q 109,1642 г., (далее - Л); 7) РНБ,ф.588, собр. М.П. Погодина, № 637, вторая половина XVÍI в., (далее - П); 8) РНБ, ф. 588, собр. М.П. Погодина, № 831, последняя четверть XVII в., (далее - Пг); 9) РГБ, ф. 256, собр. Н. П. Румянцева, № 364, последние десятилетия XVII в., (далее - Рм); 10) РГБ, ф. 98, собр. Е.Е. Егорова, № 1491, конец XVII в., (далее - Е); 11) РГБ, ф. 37, собр. Т. Ф. Большакова, 162, конец XVII в., (далее - Б); 12) РНБ, собр. А, А. Титова, № 1576(1326), середина XVII в., (далее -Т); 13) РГБ, ф. 199, собр. П.Н. Никифорова, № 313, последняя четверть XVIII в., (далее - Н); 14) РГБ, ф. 178, Музейное собр., № 2798, начало XIX в., (далее - Мз); 15) ГИМ, Музейское собр., № 3254, 1809 г., (далее - М).

Выявление списка Пс и уточнение его датировки по филигранам позволило скорректировать предыдущее мнение диссертанта о времени создания проложной редакции жития. Если ранее оно ставилась в связь с привозом мощей мученика со славянского юга на Русь в конце 80-х годов XVI в., то в свете новых данных уместно приурочить ее написание к Церковным Соборам конца 40-х годов указанного столетия. Именно тогда, как устанавливается в III главе, Георгий Новый был причислен к сонму общероссийских святых. Новые данные обострили проблему авторства проложного жития мученика. Анализ текстов прострашюго и проложного житий, а также службы мучешпеу привел к выводу о том, что автором проложного жития являлся псковский агиограф Василий-Вардаам. В качестве аргументов здесь выступают следующие соображения: а) западно-русское происхождение списка Пс; б) совпадите характеристики турок как "беззакошшх", повторяющейся в службе и про-ложном житии, - в пространном же жтгош, на основе которого было создано проложное, Илья употребляет дефиницию "безбож-

нии"; в) реализация в проложном житии и службе характерной для Василия-Варлаама поэтической установки на варьирование "опознавательного знака" произведения: начало пространною жития - "мучение", службы - "страдание", проложного жития -"страсть"; г) присутствие феномена одной и той же навязчивой ошибки в службе и проложном житии: в древнейших текстах и первого, и второю памятника турецкий султан. Селим по одному разу по описке неточно назван "Салимом".

Далее в главе делаются наблюдения над поэтикой созданных на основе пространных проложных житий. Такие памятники, как правило, анонимны. Предисловия и послесловия с указанием авторства в них обычно отсутствую !. Образ святого поднимается в них на такую высоту, для которой личность автора уже не может и не должна играть никакой роли. Процесс "абстрагирования" протекает здесь в несколько ином русле. Слово обретает- большую конкретность, оно вычленяется из группы ему подобных, взаимно дополняющих или уточняющих смысловые нюансы явления. Из ам-плификацнонного ряда обычно выбирается то слово, которое наиболее полно отвечает понятию вечности и не зависит от переменчивости бытия. Сокращая пространные жития, книжники "очищают" повествование от второстепенных детален и планов. Они создают своеобразный житийный "оклад ', сквозь который проглядывает не вся фигура святою, и только ее сияющий контур. Заметно в таких памятниках и стремление вывеет повествование за временные пределы. Оно проявляется посредством "стяжения" авторами повествовательного времена за счет устранения второстепенных темпоральных звеньев. Диалоги и прямая речь в проложных житиях обычно опускаются или заменяются косвенной речью. Агиограф словно накладывает печать молчания на уста святого, но это не боязнь принизить земным словом сверхидеализиро-ванньш образ святого. Христов подвижник возносится им в такую небесную высь, откуда его голос до земных грешников почти не доносится.

В следующем разделе внимание концентрируется на истории текста памятника. Список Пс не является автографом Василия-Варлаама, но, подобно двум другим древним спискам проложного жития (Р и О), он отражает все достоинства и недостатки утраченного оригинала. Список Р помещен в "парадаой" рукописи со службами и житиями "новых" русских чудотворцев, канонизированных на Церковных Соборах 1547 и 1549 гг. Очевидно, она была

доставлена в Москву, где продожное житие Георгия Нового прошло редакторскую правку, и не исключено, что его редактором выступил митрополит Макарш! — инициатор провозглашения софийского .мученика всероссийским святым. Эта отразившаяся в списке С, правка дает представление о работе Макария над совершенствованием текста. Она заключалась в исправлении явных грамматических ошибок В асилни-В ар ла ам а, внесении в текст некоторых уточнений, проставлении дополнительных акцентов на чудесах, которыми сопровождалась казнь страдальца и др.

После nq)BOH редактуры в истории текста памятника наблюдается длительный перерыв, который продолжался до кошда 30-начала 40-х годов XVII в., вшють до появления И списка. Его текстовые особенности свидетельствуют о jtaMqiemm безымянног о книжника по возможности еще более улучшить правку митрополита Макария. Вероятно, оно было вызвано предстоящим включением жития Георгия Нового в первопечатный Пролог, изданный в Москве в 1643 г. (мартовская половина). К этой редакции относится большинство известных на сегодня списков памятника XVII-XVIII вв. : Л, Е, Пг, Б, 'Г, М. Текстологический анализ позволил выделить близость между списками Е и Б; Т и М, а также две разновидности жития, представленные списками Рм и Н (вариант "б") и Мз (вариант "в"). Указанные варианты характеризуются двумя противоположными тенденциями. Первый из них иллюстрирует попытку церковно-каноннческого шлифования текста, а второй -стремление к его "обмирщению" с целью предать ему налет некоего исторического сказания. Отдельно от групп списков стоит список П, непосредственно восходящий к списку С. Взаимотношения списков отражены в их стемме.

Прослеживается в главе и бытование списков памятника. Две древнейшие рукописи со списками Пс и О попали во Львовский Онуфриевский монастырь, причем первая из mix вначале побывала в руках попа TBqwsyoa из местечка Броды близ Львова, а вторая находилась в украинском Креховском монастыре, поддерживавшем тесные связи с Россией в XVI-XVII столетиях. Рукописи И и Л бытовали на русском Севере, Ростове и Ярославле. Сборник Н, исторический месяцеслов Мз и пролог- М ходили по рукам в Москве, Санкт-Петербурге и Слободском городе Вятской губернии. Социальный состав владельцев и читателей рукописей со списками проложного жития Георгия Нового был самым разнообразным: мо нахи, священнослужители, ремесленники, купцы, мещане...

Глава П1 посвящена русской службе Георгию Новому. Она относится к жанру гимнографии, изучению, которого у нас, к сожалению, уделяется очень мало внимания. Между тем, благодаря исследованию именно этого жанра, за рубежом были сделаны, пожалуй, самые замечательные открытия в палеославистихе за последние полвека. Мы имеем ввиду блестящую атрибуцию Г. Поповым множества стихир древней Постной Триоди кирилло-мефодиевскому ученику Константину Преславскому и прочтение С. Кожухаровым в акростихе канона апостолу Андрею имени его автора: кирилло-мефодиевского ученика, епископа Наума. Эти и другие открытия принадлежат болгарским ученым, ибо изучение богослужебных памятников имеет в Болгарии устойчивую традищяо (светских болг арских памятников до нас дошло очень немного по причине пережитых страной исторических катаклизмов). Можно надеяться, что демократизация советского государства и прекращение явных и скрытых гонений на Русскую Православную Церковь будут способствовать обращению взоров российских литературоведов и к богослужебной литературе. Видимо, активизируется и изучите жанра гимнографии, развитие которого почти совсем не освещалось в вузовских учебниках по древнерусской литературе, и обычно не входило в научные планы литературоведов. Печально, но факт : за все годы советской власти у нас не было подготовлено гаг одного критического издания службы какому-либо славянскому подвижнику или общехристианскому Празднику.

Русской службе Георгию Новому в этом смысле решительно не везло, поскольку она не являлась предметом специального научного исследования ни после 1917 г., ни до него. Одяако упоминания о памятнике и об отдельных его списках встречаются в работах российских ученых В.О. Ключевского, Н.П. Барсукова, А.И. Яцимир-ского, С.Н. Смирнова и болгарского археографа Б.С. Ангелова. Последний опубликовал и текст русской службы софийскому страдальцу по одному из ее древнейших списков 50-х годов XVI в. (Румянцевскому, № 397). Беглые наблюдения над источниками памятника и его поэтикой содержатся также в труде Ф.Г. Спасского "Русское литургическое творчество", вышедшем в 1951 г. в Париже. Давно был известен и автор произведения, чье имя читается в акростихе канона : им был плодовитый псковский зшограф Василий-Варлаам. Этим практически исчерпывался круг научных представлений о русской службе Георгию Ног ому. Непроясненной оставалась дата создания памятника, не исследовались детально его поэтические особенности, не прослеживалась его связь с житием пре-

свитера Ильи, откуда Василий-Варлаам при работе над службой черпал сведения о мученике, не была раскрыта история текста произведения.

Именно эти задачи и решаются в данной главе. Подступиться к ним можно было посредством привлечения; новых списков службы, после кодакологического изучения рукописей, в которых они содержатся, уточнения их датировки, локализации места их создания, а также осуществления сводного критического издания памятника. Здесь можно отметить, что восстановить историю текста русской службы, учитывай ишшриантный характер рукописной традиции большинства текстов русских гимпографических сочинений, попросту бы не удалось без избранного диссертантом метода буквенно-цифровой пословной индексации, позволяющей фиксировать даже незначительные, на первый взгляд,, тестовые изменения. Безрезультатными оказались бы и попытки построения стем-мы списков и критического издания памятника. Кроме того, успеху работы во многом способствовало уже подготовленное диссертантом сводное критическое издание жития пресвитера Ильи. Это снова говорит о плодотворности изучения житий и служб подвижникам как одного взаимосвязанного комплекса.

Конкретное исследование в главе предваряется небольшим введением в поэтику жанра службы и раскрытием содержания таких гамнографических терминов как стихира, тропарь, ирмос, подобен, икос, кондак, лития и др. Далее приводятся результаты разысканий диссертанта в архивах и nq>e4em> открытых им списков памятника : 1) РГБ, ф. 98, собр. Е.Е. Егорова, № 938, конец 40-х годов XVI в., (далее - Е); 2) РГБ, ф.256, собр. Н.П. Румянцева, № 397, 50-е годы XVI в., (далее - Р); 3) РНБ, ф. 588, собр. М.11. Погодина, № 434, 50-60-е годы XVI в., (далее - П); 4) БРАН, Северное собр., 33.2..I., № 475, 70-е годы XVI в., (далее - С); 5) ГИМ, Синодальное собр., № 316, вторая половина XVI в., (далее -Син); 6) РГБ, ф.98, собр. Е.Е. Егорова, № 914, последняя четверть XVI в., (далее - Ei); 7) ГИМ, собр. A.C. Уварова, № 681, конец XVI в., (далее - У); 8) Ярославский Музей-Заповедник, Яр.Мз., № 15.261, конец XVI-начало XVII в., (далее - Я); 9) ГИМ, собр. А.И. Хлудова, № 29. Д, первое десятилетие XVII в., (далее - X); 10) РНБ, ф.588, собр. М.П. Погодина, № 571, начало XVII в., (далее - ПО; 11) РНБ, ф.588, собр. М.П. Погодина, № 577, начало XVII в., (далее - Ш); 12) БРАН, собр. Доброхотова, № 49, 1618 г., (далее - Д); 13) РНБ, ф.588, собр. М.П. Погодина, № 497, первая треть XVII в., (далее -Пз); 14) РГБ, ф.98, собр. Е.Е. Егорова, N5? 2057, середина XVII в., (далее - Ег); 15) РГИА, ф. 834, Синодальный архив, опись 1, № 817, начало XVII в., (далее - А).

Из этого перечня видно, что 8 новых списков службы были найдены диссертантом в неописанных ранее собраниях Е.Е. Егорова (Москва), М.П. Погодина (Санкт-Петербург) и Ярославского Музея-Заповедника. Важную роль в работе сыграло обнаружение Е списка и изучение его "конвоя". Сотрудники О? РГБ. готовившие машинописное описание рукописей Е.Е. Егорова, отнесли весь манускрипт с данным списком к концу XVI в., однако проверка диссертанта показала, что этим временем следует датировать только несколько его последних тетрадок. Основная же часть сборника (лл. I - 496 об.) писана на бумаге с филигранями 40-х годов XVI в. (далее при упоминают рукописи Е имеется ввиду именно этот блок ее листов). Это сразу же обострило вопрос о дате канонизации Георгия Нового на Руси: Филарет Черчиговекий полагал, что она произошла в 1558 г. по прямому указанию митрополита Макария, а сербский ученый Д.Руварц высказал ничем не подкрепленное мнение о провозглашении Георгия Нопого общероссийским святым на Церковном Соборе 1549 г.

Благодаря кодикологическому анализу рукописи диссертант пришел к следующему заключению: а) над ней трудилось пять писцов; б) их почерки имеют новгородско-псковское происхождение; в) судя по единому типу разлиновки бумаги, писцы относились к одному скрипт оршо. Косвенным доказательством псковско-новгородского происхождения рукогшси служат и факты преобладания в ней служб местным подвижкнкам, наличия редко встречающейся службы Знамению Богородицы в Чирсках (Псковской области), а также отрывка из жития Евфросина Псковского, помещенного вместе со службой преподобному. Житие этого подвижника, как известно, было написано Василием-Варлаамом в 1547 г. и едва ли успело распространиться в других землях Московского государства до конца 40-х годов XVI столетия.

Анализ статейного содержать и датировка рукописи наве ли на мысль о создании да в перерывах между Соборами 1547 и 1549 гг. в качестве своеобразного "рабочего" компендиума со службами святым, чьи кандидатуры рассматривали российские иерархи на предмет вероятной канонизации. В ней представлено подавляющее большинство служб подвижников, провозглашенных на этих Соборах "новыми чудотворцами". Отсутствие в рукописи нескольких служб (Петру и Феврошш Муромским, Иоанну Новгородскому, Савве Вишерскому и др.) может быть объяснено ее частичной сохранностью. Судя по архаичной нумерации глав, первые семь из них были утрачены, неясно также, завершалась ли рукопись Е в прошлом нынешней последней главой со службой Михаилу

Клопекому. Кодикояогические данные рукописи Е говорят также о том, что одним из ее писцов являлся. Василий-Варлаам. Его рукой писаны здесь службы Иоанну, Ашоншо и Евстдфшо Вшгенекнм и Евфросииу Псковскому. Эти произведения, как известно, создавались в связи с Соборами 1547 и 1549 гг., а другие древние, датируемые по фшшграням этими же годами, списки их служб славистами не обнаружены.

Помещены в рукописи Е и службы ряду южнославянских подвижников: Иоанна Рильского, Арсения Сербского, Георгия Нового, Саввы Сербского и Петкн Тырновской. В исторических документах нет сведехшй об их канонизации на указанных Церковных Соборах. Лишь в одной из редакций шште митрополита Ионы, не имеющей силы юридического документа, среди "новых чудотворцев" приводятся имена Иоанна Рильского и Арсения Сербского. В целом "международный" аспект Соборов 1547 и 1549 гг. пока ие привлекал внимания исследователей. В труде A.C. Хорошева мимоходом отмечается, что провозгласив общероссийскими святыми Виленских мучеников Иоанна, Антония и Евсгафия, Москва тем самым заявила о своих политических интересах в землях, расположенных к западу. Однако ученый при этом упустил го виду факт канонизации в 1547 г. молдавского святого Иоанна Нового, не говоря уже о южнославянских подвижниках Иоанне Рильском и Арсении Сербском, которые вообще не фигурируют в его книге. В рукописи Е рукой Васкшя-Варлаама писана и созданная им служба Георгию Новому. Очевидно, его имя, равно как и имена Саввы Сербского или Петкн Тырновской, звучали на Соборах и были одобрены, но их кандидатуры по политическим соображениям не нашли своего отражения в официальных документах. Во всяком случае, после Соборов служба Георгию Новому была включена в "парадную" рукопись 50-х годов, содержащую большинство служб "новым чудотворцам".

Анализируются в главе и поэтические приемы Василия-Варяаама, применявшиеся им при составлении службы Георгию Новому. Как и для проложного шгшя мученика, он создает для своего очередного произведения новый "опознавательный знак". Начало заглавия службы звучит у него не "мучение" или "страсть", а "страдание". При заимствовании из цамблаковской службы Иоанну Новому степень оригинальности в сочинении Ва-силкя-Варлаама заметно варьируется. Она то падает до нуля, то существенно возрастает. По наблюдению Ф.Г. Спасского, в каноне софийскому страдальцу книжнику принадлежало только шесть тро

парей, а остальные были позаимствованы у Григория Цамблака. То же самое относится и к седальну после 3-ей песни канона, икосу и светильну. Понимая, что службы двум мученикам будут обсуждаться на Церковных Соборах 1547 и 1549 гг., Васагай-Варлаам заменил ряд богородичное, ирмосов и глаеов, которые использовались в цамблаковской службе, введя нэвые. В результате этого его служба Георгию Новому сразу же обрела иной мелодический рисунок. Своеобразным был подход псковского гимнографа и к жнтшо пресвитера Ильи. Василий-Варлаам сознавал, что оно еще не успело распространиться в списках, и на Руси смутно представляли, кто такой Георгий Новый и откуда он взялся. Поэтому оригинальная часть слу жбы мученику изобилует лросграниьти цитатами из жития и местами приобретает нарративгшй характер. Особенно это ощущается в стихирах "на Господи воззвах" и в Славе мученику, следующей за стихирами ,:На стиховне".

В главе оспаривается мните Ф.Г. Спасского, который скептически оценил гимнографическое мастерство Василия-Варлаама и заявил, что книжник "утопил" в житии богословское содержание службы. Некоторая несвойственная службам нарративность его произведения отражает стремление псковского гимнографа подробно осветить подвиг неместного, нерусского святого. Ошибочный вывод сделал Ф.Г. Спасский и о том, что Васклий-Варлаам якобы плохо владел искусством плетения акростиха. "Ученый опирался на материалы печатных миней XX в., в которых текст службы предстает в сильно измененном виде, и акростих практически исчезает. Проведенный диссертантом анализ текста службы по автографу книжника способствовал прочтению древнего авторского акростиха: "НОЕОУНИК НОВ ПОХЕЯЛН МИ", то есть "яово[му]ч(е]ник нов похвалил Ва[с]и[л]ий". Псковский гимнограф не сумел вплести в краегранесие только букву "Д\". Учитывая, что многие тропари были целиком позаимствованы им из службы Иоанну Новому и что цамблаковский акростих читается совсем по-другому, сомневаться в акростшиной искусности Василия-Варлаама не приходится.

Одна из особенностей русской службы Георгию Новому -тогдашняя ее злободневность. Речь в произведении велась не о неких древних мучителях, принуждавших христиан отречься от веры, а о недавнем османском правителе - турецком султане Селиме, с ведома которого проводилась исдамюация христиан на Балканах. Подобно пресвитеру Илье, книжник не скупился на отрицательные эпитеты при характеристике магометанских насильников. Султана

Селима он, как правило, называет "безбожным", а турок -"скверными", "нечестивыми" и "беззаконными". В этом смысле сочинение Васшшя-Варлаама разительно отличается от южнославянской службы Георгию Новому, написанной пресвитером Пейо. В южнославянском памятнике слова "турки" или "сулган Селим" по понятным причинам не употребляются, и о конфетных мучителях говорится пояуабсграктно и иносказательно. Пение службы Васи-лия-Варлаама, таким образом, невольно приобретало политизированную окраску и заставляло русских прихожан задумываться об участи единоверных славян на Балканах.

Несмотря на обильные комтгащин из цамблаковской службы Иоанну Новому, псковский книжище сумел в,нести в древнерусскую агио1рафию и нечто новое. Он первый среди русских пшно-храфов восславил болгарский город Среден (Софию), находящийся на многие сотни верст от Пскова и Москвы. Строки с воспеванием этого града читаются в 3-м тропаре 6-ой Песни канона и, как своеобразный рефрен, повторяются в Славе после хвалитных стихир. Следует также отметить, что под пером Василия- Варлаама мученик незаметно превращается в небесного покровителя Русской земли и ее защитника. Эта мысль пронизывает все произведение книжника и становится лейтмотивом его концовки (см. Тропарь и тропари 1 -3, помещенные в 9-ой Песне канона). Георгий Новый призывается здесь спасти православного Царя, людей и град,, присно славящих ею имя, посрамить своею силою восстающих на Русь и истребить "варварьское восстание".

Удалось обнаружить и новые факты, касающиеся жизни самого Василия-Варлаама. Судя гго данным одной из псковских рукописей с житием мученика (Пг), он сделался игуменом Крыпецко-го монастыря.

Последовательно выстраивается в главе и стемма списков русской службы Георгию Новому. При помощи методов "микротекстологии" диссертант вскрывает следы "монтажа" Василия-Варлаама при переносе им в свое произведение кусков из цамбааковской службы Иоанну Новому и кития пресвитера Ильи. Сопоставление текста службы, помещенной е рукописи Е, с текстами других списков памятника выявило случаи нарушения псковским книжником смысла, пропусков отдельных слов важных слов, несоблюдения напрашивающегося синтаксического параллелизма и др. Это служит дополнительным свидетельством того, что в рукописи Е находится автограф Василия-Варлаама, еще не подвергавшийся той редакционной правке, которая, по-видимому, была

осуществлена митрополитом Макарием в связи с проведением Церковного Собора 1549 г. В главе приводятся также разночтения списков, иллюстрирующие текстовую близость некоторых из них, и выделяются четыре их группы; а) Е, Р, С; б) Син, Я, X; в) Е], У, Ез; г) Д, Пз+Ш. Выявляются, кроме того, протографы для некоторых из групп и недошедшие до нас (или пока необнаруженные) списки памятника.

В последнем разделе главы прослеживается бытование рукописей со списками службы мученику, Они находились не только в Пскове и Новгороде, но и московском Печатном Дворе, церкви свв. Бориса и Глеба з селе Старое Пошехонского уезда, ярославском Архиерейском Доме и новгородском Софийском соборе, монастыре св. Антоиия Римлянина и Тихвинской обители, сольвыче-годском Благовещенском соборе и храме Воздвижения Честного и Животворящего Креста и Похвалы Богородины в Усть-Орле. На основании приписок устанавливаются владельцы рукописей, среди которых фигурируют старец Вассиаи Кондаков, Тихшшский шумен Онуфрий, Н.Г. Строганов. ВосЕсрешается также культурно-исторический облик и характеризуется людская: среда тех мест, где бытовали рукописи со службой Георгию Новому.

В главе IV анализируются русские песнопения Георгию Новому, обычно помещавшиеся в рукописях ХУ1-Х1Х вв. Ее задачи состояли в отыскашш списков русских памятников, уточнеюш времени зарождения этой традиции на Руси, локализащш места создания списков, прослеживании миграции содержащих их рукописей, выявлении вариантов песнопений и построении стеммы их списков. Отправной точкой главы послужила работа болгарского музыковеда М. Димитровой, в которой ока пыталась рассмотреть песнопения Георгию Новому, Иоанну Рильскому, Петке Тырнов-схсой, Илариону Мыгленскому и другим болгарским подвижникам в одном ряду.

Само название работа5 и ее содержание свидетельствуют о том, что наличие в русских рукописях песнопений софийскому страдальну М. Димитрова считает одним из фактов влияния болгарского распева на церковно-музыкллъную культуру Древней Руси. Таким образом, перед диссертантом невольно возникла еще одна задача, решение которой заключалось в ответе на вопрос, дей-

3 Димитрова М. Проникване на старобългарската химногра-

фия в руските певчески сборшщи (XVI-XVII в.). // Литературна ис-

тория. № 12. София, 1984. С. 45-55.

ствительно ли в случае с песнопениями Георгию Новому имело место болгарское влияние.

Конкретному исследованию в главе предшествует небольшой вводный очерк об особенностях церковно-музыкальной культуры Древней Руси и возможном влиянии на нее болгарских распевов. Далее решаются названные выше задачи. В своей работе М. Димитрова сообщила сведения о 4-х списках русских песнопении, найденных ею в хранилищах Санкт-Петербурга: 1) РНБ, Основное собр., <3.1.488, конец XVI в., (далее - К); 2) РНБ, Кирилл о-Белозерское собр., К» 586/843, 80-е годы XVI в., (далее - К1); 3) РНБ, Кирллло-Белозерское собр., Ке 681/938, начало XVII в., (далее -К2); 4) БРАН, Вятское собр., М: 9, вторая половина XVII»., (далее -В), На основе имевшихся в се распоряжении материалов исследовательница пришла к выводу о том, что впервые частичная нотация песнопений Георгию Новому была произведена в Кирилло-Белозерском монастыре в конце XVI столетия.

Благодаря архивным разысканием диссертанга вдело известных стеков русских песнопений удалось увеличить более чем в два раза. В Москве и Санкт-Петербурге им было выявлено пять новых списков памятника: 1) ГИМ, Чудовское собр., № 60, конец 50 - начало 60-х годов XVI в., (далее - Ч); 2) РГАДА, ф. 381, опись 1, Типографское собр., опись I, №• 320, конец 30 - начало 40-х годов XVII в., (далее - Т); 3) РГБ, ф. 199, собр. Никифорова, № 384, конец 30 - начало 40-х годов XVII в., (далее - Н); 4) РНБ, собр., Капеллы, 0.4, 40-е годы XVII в., (далее - Кп); 5) РГБ, ф. 247, Рогожское собр., № 122..2 , конец 30-х годов XIX в., (далее - Р). Наибольшую ценность из них представляет список Ч из рукописи, хранившейся в московском Чудовском монастыре. Его датировка опровергает мнение М. Димитровой о появлении первых котированных песнопений Георгию Новому в конце XVI столетия в Кирилло-Белозер-ском монастыре. Кроме того, помещенные в этой рукописи песно-пешш - преимущественно "новым" русским чудотворцам, провозглашенным святыми на Церковных Соборах конца 40-х годов XVI в., еще раз подтверждают правильность вывода диссертанта о канонизации Георгия Нового в 1549 г.

Кодиколошческий анализ рукописей со списками песнопений софийскому мученику позволил прояснить месга бытования большинства из них: Чудовская и Киршгао-Белозерская обители, Рогожское старообрядческое кладбище и Тушинский старообрядческий молитвенный дом. В этом перечне отсутствуют Псков и Новгород, хотя логичнее было бы думать, что традиция песнопе-

шш Георгию Новому зародилась на Руси именно там, где впервые возникли русские жития и служба мученику. Построение стеммы списков велось методом микротехстодогического анализа, учитывающего текстовую близость списков, образующих три группы: а) Ч, К, К1, К2; б) Т, В; в) Н, Р. Все разновидности песнопений Георгию Новому на проверку оказались компонентами русской службы мученику, которые, переходя в певческие рукописи, снабжались сначала знаменной нотацией, а позднее - дополнительно киноварными пометами и признаками. И здесь крайне полезным было подготовленное диссертантом сводное критическое издание службы Георгию Новому и учет вариантов старопечатных изданий памятника. Сопоставление с ними текстов песнопений и сравнение последних между собой позволило выстроить стемму списков.

Выводы музыковедов, изучающих песнопения, нередко становятся уязвимыми именно из-за того, что рукописную традицию памятников ученые обычно анализируют без учета рукописной традиции служб и вариантов их старопечатных: изданий. Привлечение диссертантом подобных материалов показало, что список Кл связан текстуально не только со списками 1Сз и Т, но и с одним из старопечатных изданий службы. А о московском происхождении списка Ч можно судить уже и потому, что характерные для него текстовые особенности обнаруживаются также в тексте службы Георгию Новому, изданной московским Печатным Двором в 1626 г. Следовательно, они восходили к общему протографу, который, видимо, находился в Москве.

Помимо текстологического анализа песнопений, предпринято было диссертантом и сопоставлении сопровождающей их тексты нотации. Ее результатом стало выявле ние трех вариантов песнопений, причем два из них были созданы в старообрядческой среде. Это снова свидетельствует о притягательности имени Георгия Нового для староверов, тем более что в текстах песнопений мученику обыкновенно имеются строки о попрании им тафии. Существенно была расширена диссертантом и составленная ранее М. Димитровой таблица репрезентативности стихир, тропарей и слав, присутствующих в различных списках песнопений Георгию Новому. Количество условных компонегггов службы мученику колеблется в них от 3 до 16, и при этом самым кратким по объему является текст списка Т, а самым пространным - списка Кь

Последняя задача касалась решения проблемы возможного влия-

ния болгарского распева на русские песнопения Георгию Новому. Эхо влияние могло осуществиться опосредствованно через цамбла-ковскую службу Иоанну Новому и зависящие от нее песнопения упомянутому святому. В нотатш песнопений могла закрепиться манера исполнения службы мученику - традиция, начало которой положил на Руси, несомненно, сам Григории Цамблак. Для прояснения указанной проблемы диссертантом были сопоставлены совпадающие места текстов русских песнопений Иоанну Новому и Георгию Новому и сопровождающие эти места знаменная нотация с киноварными пометами и признаками. Сравнение показало полную независимость двух памятников в музыкальном отношении. Таким образом, утверждешде М. Димитровой о болгарском происхождении русских песнопений Георгию Новому не подтверждается ни в текстуальном, ни в музыкальном аспектах.

В небольшой V главе рассматривается вопрос о привозе мощей Георгия Нового на Русь и создании его икон. При канонизации мученика на Церковном Соборе 1549 г. не требовалось дополнительного освидетельствования чудотворности мощей мученика - данные об этом содержались в житии Ильи. Однако возбуждение интереса со стороны русских богомольцев к мощам страдальца после соборной сакрализации его имени можно считать закономерным. Вероятно, именно этот интерес и расспросы российских иерархов о являемых мощами чудесах побудили южнославянских ходоков на Русь преподнести частицы этих святьшь одному из Государей и Русской Православной Церкви.

В научной литературе утвердилось мнение о привозе мощей Георгия Нового на Русь в 1588 г. после выхода в свет труда А.Н. Муравьева (Сношения России с Востоком по делам церковным. СПБ., 1858), в котором довольно подробно пересказывается содержание статейных книг Посольского Приказа. Обращение же даю сертанта к первоисточникам показало, что ученый допустил неточность. На самом деле в этих протоколах (РГАДА, ф.52, Греческие дела, кы. 2, пл. 187-205) сообщается, что в 1588 г. софийский митрополит Григорий привез в Москву мощи Стефана Нового и "образ на злате" св. вмч. Георгия. Очевидно, при сборе материалов для книги в записях А.Н. Муравьева произошло совмещение двух имен. Сомнение вызвало у дисс^>танта и название монастыря - Ак-кольский, из которого, по свидетельству ученого, в 1588 г. прибыли в Россию другие южнославянские ходоки: некий безымянный игумен и дьякон Геннадий . Обители с таким названием, насколько известно диссертанту, на православном Востоке не существовало.

Проверка показала, что в документах речь идет о Никольском монастыре, а дополнительное уточнение протоколиста - "Иваня монастыря", делает вероятной гипотезу о том, что здесь подразумевается обитель, находящаяся к юго-востоку от г. Русе близ села Иванова. В честь какого святого она была основана, ранее оставалось неизвестным, равно как и то, что ее монахи совершили в 1588 г. хождение на Русь за "милостыней".

Вопреки муравьевской ошибке, факт привоза мощей Георгия Нового в Москву не вызывает сомнения. Диссертантом были обнаружены данные, свидетельствующие о помещении частиц мощей подвижника в два креста-мощеипса, которые 22 марта 1629 г. были подарены при крещенки царевичу Алексею его отцом, царем Михаилом Федоровичем и бабушкой, Великой Княгиней Марфой Ивановной. Судя по сохрашошимся описаниям, эти кресты были истинными произведениями искусстаа: изготовившие их мастера богато украсили их изумрудами, жемчугом и яхонтами и снабдили их расшитыми жемчугом, шелковыми и бархатными чехлами. При изготовлении этих крестов-мошевиксв, видимо, были использованы не все привезенные на Русь частицы мощей Георгая Нового, ибо таковые фигурируют чуть позднее в описи Келейной Казны патриарха Филарета Никитича, составленной 26 августа 1630 г. Точная дата привоза этих святынь в Москву со славянского юга остается непроясненной, но ее можно относить скорее всего к концу XVI или началу 20-х годов XVII столетия (не исключено, что в связи с предстоящим включением службы Георгаго Новому в майскую старопечатную минею 1626 г.).

Не менее запутанным был и вопрос о появлении икон софийского страдальца на Руси. В научной литературе утвердилась легенда сербского ученого Л. Павловича о привозе иконы Георгия Нового в Москву в 155(1 г. игуменом Хнландлрского монастыря Паисием. Однако проверка диссертангом статейных книг Посольского Приказа показала, что под указанным годом речь в них ведется об образах сербских свв. князей Мияутива и Лазаря. В Хи-ландарском .монастыре, по сведениям С. Радо&тчича, действительно имелась древняя икона Георгия Нового, но вероятность привоза списка с нее в Москву вызывает сомните. В пользу этого говорит, прежде всего, трактовка образа мучентпеа на Руси. Древнейшее русское изображение Георгия Нового, как было установлено диссертантом, находится на "минейной" иконе конца XVI в. из собрания П.Д. Корина (шго, № ДР-542). Фигура святого на ней, к сожалению, почти полностью заслонена фтгурами апостола Карпа и Мелхиседека, чья память т акже отмечается 26 мая. Тем не менее

при разглядывании в лупу лик мученика просматривается довольно отчетливо: смуглое лицо правильной формы, обрамленное небольшой клиновидной бородой, короткая вьющаяся шевелюра. По предположению искусствоведа В.И. Антоновой, шона была создана в Москве при патриаршем дворе. Второе древнее изображение Георгия Нового хранится в этом же собрании (шю. № ДР-510) и расположено на "минейасй" иконе 60 - 70-х XVII в. Судя по надписи в нижней ее част, она была изготовлена для Дмитрия Андреевича Строганова (ум. В 1673). Георгий Новый на шсоне выглядит безбородым, с юношески округлым лицом и по-детски пухловагы-ми губами. Пальцы правой руки сьятого сложены в крестном знамении, левая - прижата к бедру. И, наконец, третье изображение Георгии Нового обнаруживается на стенописи второй половины XVII столетия в Воскресенском соборе г. Тугаева. Святой выступает па ней в качестве мученика-иоина: он облачен в Боннские доспехи и вооружен мечом. Эти различные ипостаси образа Георгия Нового свидетельствуют о том, что традиция изображения святого на Руси в к о; те XVI - первой половине XVII в. еще только складывалась и пока не стала каноном. С середины XVII в. ру сские иконописные подлинники предписывали живописать Георгия Нового "аки Георгия Победоносца".

Все это расходится с южнославянской иконографической традицией в Болгарии, Македонии, Сербии и на Афоне, где мученик обычно изображается одетым в "срачицу", держащим крест и пальмовую ветвь в руках. Эти данные также показывают, что русские изографы опирались на местные литературные источники о Георгии Новом и не располагали южнославянской иконой мученика, которая могла бы послужить им образцом при работе.

В диссертации раскрывается связь жигий, службы и других русских письменных источников о Георгии Новом с изображениями мученика. Определенный интерес вызывает третья трактовка об раза софийского страдальца русскими иконописцами: Георгий Новый уподобляется ими Георгию Победоносцу - небесному покровителю и защитнику северо-восточной Руси, святому, один из подвигов которого был взят за основу при создании герба г. Москвы. Можно, например, догадываться как воспринималась православными икона мученика в Тутаеве. Этот город еще со времен Ивана Грозного был отдан служилым татарам, которые относились к местным христианам едва ли не как к своим подневольным. Унижениям подвергался не только простой .под, но и священники. Большинство татар упорно не желало креститься и продолжало жить в

своей прежней вере. Это привело в сгредине XVII в. к урезанию прав татарских мурз, s затем их частичной высылке в другие уголки России. Образ Георгия Нового, очевидно, невольно исполнял здесь двоякую функцию - охранительную, в качестве защитника местного православного населения, притеснявшегося пришельцами, и назидательную для тех татар, которые не желали воспринимать учение Христово

Прослеживаются в диссертации и особенности образа Георгия Нового в храме Рождества Христова на Шипке - удивительный сплав середины XX в., вобравший в себя черты балканской иконографической традиции и некоторые свидетельства русских письменных и старопечатных источников о мученике (эпизод с та-фией).

В Заключении обобщаются важнейшие результаты исследовании, подчеркивается необходимость проведения комплексного изучения русских рз'кописных литературных и нелитературных материалов, связанных с историей духовных связен между Россией и болгарами в эпоху Средневековья. Для позднейшего его периода в первую очередь это касается русских источников об Иване Риль-ском, Петке Тырновской, Иларионе Мыглепском, житиях пера патриарха Евфимия Тырновского и митрополита Киприана, проповедей Григория Цамблака и др. При исследовании русского рукописного наследия, относящегося к данной области палеослави-стшш, главенствующее место, по убеждению диссертанта, должна занять кодикология и подготовка сводных критических изданий памятников, осуществляемых по новым правилам эдиционной техники. Такие издания будут способствовать решению проблемы авторства ряда анонимных и приписываемых известным средневековым писателям сочинешш. Помогут они прояснить и хронологические стыки южнославянской и русской рукописных традиций мно гах произведений, попавших на Русь из Болгарии. Более четкими, следовательно, станут и научные представления о периодизации болгарско-русских книжных и литературных связей. Необходимо также построить хронологическую таблицу с фиксацией всех случаев воздействия оригинального творчества болгарских книжников на древнерусских авторов. Систематизация и классификация этих случаев позволит прояснить особенности болгарского литературного влияния на Руси в различные исторические эпохи.

В Приложении I помещено подробное археографическое описание 50-тн славяно-русских рукописей XVI — XVIII вв. со списками русского пространного и пр сложно го житий Георгия Нового и отрывков из них; публикуются сводные критические гадания: а) пространного жили по автографу новгородского пресвитера Ильи

с разночтениями по 30-ти другим спискам; б) проложного жития по древнейшему Львовскому списку с разночтениями по 11- ти другим спискам, а также тексты двух особых вариантов памятника по спискам РГБ, ф.256, № 364, конца XVII в. и РГБ, ф.178, 2798, начала XIX в.; даются переводы текстов автографа пресвитера Ильи и древнейшего Львовского списка проложного жития на современный русский язык.

В Приложении II находятся подробное археографическое описание 14-ти славяно-русскихрукописей XVI — XVII вв. со списками службы Георгию Новому (15-я рукопись, в которой, наряду со службой мученику, читается и прилежное житие, фигурирует в предыдущем Приложении) и сводное критическое издание памятника по автографу Басил ия-Варлаама с разночтениями по 14-ти другим извест ным на сегодня спискам.

В Нрпложекш Ш пргшодится подробное археографическое описание 8-ми славяно-русских рукописей XVI — XIX вв., содержащих песпоэения Георгию Новому, и издаются варианты песнопений по рукописи из Вятского собрания БРАН, № 9, третьей четверти XVII в. с добавлением стихир по рукописи из Кирилла-Белозерского собрания РНБ, № 586/843, 80-х годов XVI в. и вариант песнопений мученику по рукописи из Рогожского собрания РГБ, № 722-2 , конца 30-х годов XIX».

В Приложсшм IV воспроизводятся в натуральную величину 106 редких филигранен из русских рукописей XVI — XVIII вв., не имеющих точных соответствий или аналогов в альбомах водяных знаков. Большинство из них датируется на основашш известных филигранен, расположенных на соседних ли. манускриптов, писанных тем же почерком.

ПУБЛИКАЦИИ ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ:

1. Заметки о русской проложнон редакции жития Георгия Нового (авторство, время создания, археографический обзор списков, издание древнейшего из них). // Старобълтаристика. № 1. София, 1979. С. 35 — 79;

2. Богданович Д. Жипде Teopraja Кратовца: Београд, 1976. (Рецензия). // Советское славяноведение. № 4. М., 1979. С. 112 — 114;

3. Житие Георгия Нового в русской литературе XVI в, ( Исторический фон, идеологическая направленность, литературное окружение). // Старобългарска литература. Кн. 6. София, 1980. С. 11 — 24;

4. Из истории болгаро-русских литературных связей эпохи Средневековья. // История и культура Болгарии, М., 1981. С. 303 — 316;

5. Бъдещето на старобьлгаристика. // България и българисти. София, 1981. С. 293 — 298;

6. Илектрониа техника и старобьлгаристика. // АБВ от 24/ V 1981 г. София;

7. Традиции старой письменности и возникновение новой болгарской литературы. // Литература эпохи формирования наций. М., 1982. С. 171 —206;

8. Новый вклад в изучите культурных связей между Россией и южными славянами в XVI — XVII веках. (Рецензия на книгу Б.С. Ангелова : Руско-гожнославянски кшгжовни връзки през XVI — XVII в. София, 1980). // Советское славяноведение. № 6. М., 1982. С. 113 — 115;

9. О некоторых рукописях из собрания Е.В. Барсова. // Старобългарска литература. № 14. София, 1983. С. 91 -— 104;

10. Об изучении древней болгарской литературы. // Советская болгарястика. Итоги и перспективы. М.,1983. С. 172 — 176;

11.0 предполагаемом автографе Василия-Варлаама. // Старобьлгаристика. № 3. София, 1983. С. 79 — 91;

12. Новонамерени преписи на руското житие на Георгй Нови (Софийски) в редакцията на новгородская презвитер Илия. (Аналитично описание на ръкописите). II Литератур на история. Кн. 12. София, 1984. С. 56 — 63;

13. Археографический обзор списков русской службы Георгию Новому.//Старобьлгаристика. № 4. София, 1984. С. 22 — 43;

14. Несколько соображений о методике изучения болгаро сербско-русских средневековых .литературных связей. // Старо бъдгарска литература. Кн. 18. София, 1985. С. 56 —83;

15. Некоторые черты литературного общения болгар, русски и сербов в эпоху Средневековья. /У Литературные связи. Литера турный процесс. М., 1986. С. 189 — 211;

16. Новооткрити преписи на руската проложни редакция ш житието на Георги Нови. // Езгос и литература. № 1. София, 1986 С. 93 — 100;

17. Музыкально-гимнохрафические памятники Георгию Новому н Иоанну Новому по данным русских рукописей. И Старо българистика. № 1. София, 1987. С. 46 — 61;

18. Книжовна находка. Лвовският "Апостол" ца Иван Фьодо ров в Бьлгария. //АБВ от 8/XII 1987 г. София. С. 2;

19. Древнейший список "Повести о Георгии Новом". // Памят ники культуры. Новые открытия. Ежегодник за 1987 г. // М., 1988 С. 7 — 19;

20. Историко-литературные проблемы южнославянского влияния на Руси. II Славянские литературы. X Международный съез; славистов. София, сентябрь, 1988. Доклады советской делегации М., 1988. С. 51 — 66;

21. Timo логические особенности балканских мартириев в Х\ — XVIII столетиях. Н Герменевтика древнерусской литературы XVI — начало XVIII вв. М., 1989. С. 125 — 137;

22. Вопросы поэтики древнеболгарской литературы и литературные связи. // Функции литературных связей. На материале славянских и балканских литератур. М., 1992. С. 120 — 130.

23. О значении древнеболгарской письменности. Историко-культурные аспекты. II Болгарская культура в веках. Сборник тезисов Международной конференции. М., 1992. С. 19 — 22;

24. Поэтика балканских мартириев конца XV — начала XIX в. II История. Культура. Этнология. Доклада российских ученых к VII Международному конгрессу по изучению Юго-Восточной Европы. (Салоники, сентябрь, 1994). М., 1994. С. 155 — 167;

25. Болгарская литература в IX — XII столетиях; Болгарская литература [ XIII в.]. И Очерки истории культуры славян. М., 1996. С. 327 —341; 427 — 432;

26. Болгарская литература. II История литературы западных и южных славян. Т. 1. М„ 1997. С. 111— 187; 807 — 833;

27. Изучение литературы православного средневекового славянства в трудах российских ученых за 1993 — 1994 гг. (Обзор содержания и критические замечания). // Reeerche Slavistiche. Vol. XLIII. Roma, 1997. (В печати).

Текст диссертации на тему "Георгий Новый у восточных славян"

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК ИНСТИТУТ СЛАВЯНОВЕДЕНИЯ И БАЛКАНИСТИКИ

- На правах рукописи

Калиганов Игорь Иванович

Георгий Новый у восточных славян (Жития, служба, песнопения)

Специальность 10.01.05 - Литература народов Европы, Америки и Австралии

КК^у

ДИССЕРТАЦИЯ

на соискание ученой степени доктора филологических наук

Москва—1998

ОГЛАВЛЕНИЕ

Т. I

Введение..................................С. 4-7

Глава I. Болгаро-русские литературные связи эпохи Средневековья (Критический обзор мнений и задачи изучения)...................... С. 8-73

Глава II. Русские жития Георгия Нового.С. 74-216

Глава III. Служба мученику Василия - Варлаама...

С. 217-305

Глава IV. Русские песнопения Георгию Новому.....

С. 306-350

Глава V. Мощи и иконы мученика на Руси..........

С. 351-382

Заключение........................... .С. 383-390

Список цитируемой и используемой литературы.....

С. 391-405

Т. IX ПРИЛОЖЕНИЯ

Оглавление. .............................. С. 407

I.

а)Археографический обзор рукописей со списками русского пространного жития Георгия Нового....

С. 409-538

б)Сводное критическое издание памятника по автографу новгородского пресвитера Ильи..........

С. 539-636

в)Перевод памятника на современный русский язык.»»••«••»»••»•»».»«*«••»•••»•••••» С. 637 649

г) Археографический обзор рукописей со списками русского проложного жития мученику и житийными отрывками ....................... С. 651-736

д) Сводное критическое издание первичной про-ложной редакции по древнейшему Львовскому списку.

С. 737-750

е) Издание других вариантов проложной редакции РБ" и "В")....................... С. 750-757

ж) Перевод памятника по древнейшему Львовскому списку............................ С. 758-761

II.

а) Археографический обзор рукописей со списками русской службы.................. С. 763-819

б) Сводное критическое издание памятника по автографу Василия-Варлаама.........,. С. 820-855

III.

а) Археографический обзор рукописей со списками русских песнопений Георгию Новому.....*.....

С, 857-935

б) Издание вариантов песнопений... С. 936-958

IV.

Альбом редких филиграней и указатель к нему..

С. 959-988

ВВЕДЕНИЕ

Предлагаемая к защите работа в своем роде уникальна. Необычны ее композиция и направленность исследовательских усилий. Она строилась на глубокой убежденности диссертанта в слитности и нерасчлененности различных форм средневековой христианской культуры. Органичное вхождение одних ее форм в другие, неразрывная их взаимосвязь и существование в виде целостных культурных парадигм и составляло специфику культуры Средневековья, Данная особенность наиболее полно проявлялась в культе христианских святых. Они воспринимались в религиозном сознании как адепты Божественной Истины и носители высших нравственных и этических идеалов. Прижизненные слова и поступки подвижников постепенно все больше обрастали легендами, а сами они не исчезали из жизни верующих и после своей кончины: возникали перед ними во снах .и видениях, исцеляли убогих и недужных посредством своих мощей.

Как культурная парадигма культ каждого отдельно взятого святого с течением времени усложнялся. На основе одного жития подвижника создавались другие, к первоначальной службе ему добавлялись новые стихиры и тропари; некоторые стихиры отпочковывались от служб и начинали бытовать в рукописях самостоятельно и снабжаться древней музыкальной нотацией. Нарративные тексты использовались при создании тематически с ними

связанных тёкстов гимнографических, а гимнографические тексты в свою очередь превращались в музыкально — гимнографические. Литературные тексты знали не только книжники, но и распевщйки и изографы. Они определенным образом соотносились с музыкальными и изобразительными формами искусства христианской культуры Средневековья. Агиографические "портреты" святых и житийные эпизоды учитывались при живописании ликов подвижников и клейм на иконах, украшении серебряных рак и драгоценных крестов с частицами их мощей.

Изучению одной из таких парадигм с акцентом на литературные тексты и посвящена данная диссертация. В ней анализируются русские жития, служба и песнопения , прославляющие Георгия Нового — христианского подвижника, «сожженного турками в Софии за отказ принять ислам во втором десятилетии XVI в. Обращение именно к парадигме (а не только к житиям, как это обычно делают литературоведы.'— медиевисты) вызывалось •спецификой стоящих перед диссертантом задач. Существуют две версии мученичества Георгия Нового: южнославянская и русская. Первая из них представляет собой цикл произведений, который состоит из жития и службы, написанных софийским пресвитером Пейо, и кратких анонимных житий. Вторая также представлена литературным циклом, в который входят: а) житие пресвитера Ильи, составившего его в 1539 г. на основе устного рассказа афонских монахов Прохора и Митрофана по распоряжению новгородского архиепископа Макария; б) анонимное проложное житие; в) служба мученику, сочиненная плодовитым псковским агио-графом Василием-Варлаамом; г) песнопения святому. Две версии очень сильно разнятся, и вопрос об их тексту-

б

альной связи оставался проблематичным. Прояснить его можно было только после тщательного текстологического исследования всей совокупности южнославянских и русских письменных источников о Георгии Новом.

При беглом знакомстве с работой может показаться, что в ней неоправданно большое место отводится целостной характеристике письменных источников. Однако это не так. Пристальное внимание к ним диссертанта вполне осознанно и объясняется крайне неудовлетворительным состоянием изученности литературных связей между южными славянами и Россией в эпоху Средневековья. И поныне, например, неизвестно когда проникли на Русь первые известия об Иване Рильском, Петке Тырновской, Иларионе Мыгленском, Савве Сербском, Арсении Сербском и других болгарских и сербских святых. По этой причине диссертант не ограничивается только перечнем списков анализируемых памятников, указанием шифров содержащих их рукописей и. датировкой одних лишь списков. Он отступает от этого правила и дает подробное археографическое и кодикологическое описание всех привлекаемых к работе рукописей и уточняет их датировку, полистно выделяя все филиграни. В этих рукописях находится внушительное количество списков житий, служб и песнопений упомянутым южнославянским подвижникам. Тем самым диссертация приобретает большее научное значение, выходящее за рамки ее темы. Она будет способствовать созданию прочного фундамента для дальнейшего изучения духовных связей между Россией, Болгарией и Сербией в эпоху Средневековья. Накопленный опыт позволил диссертанту сделать и ряд более широких обобщений в данной области палеославистики.Они излагаются в первой главе,

которая исполняет роль своеобразного теоретического введения.

ГЛАВА 1-. БОЛГАРО-РУССКИЕ ЛИТЕРАТУРНЫЕ СВЯЗИ

ЭПОХИ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ (КРИТИЧЕСКИЙ ОБЗОР МНЕНИЙ И ЗАДАЧИ ИЗУЧЕНИЯ).

Задача данной главы состоит не в обзоре научных работ, посвященных отдельным литературным памятникам, мигрировавшим на Русь из Болгарии.в эпоху Средневековья. В славистике их накопилось огромное количество, и даже простой их перечень занял бы здесь неоправданно большое место. Цель этой главы заключается в попытке вскрыть основные проблемы и методологические аспекты разысканий в названной области палеославистики, в отыскании наиболее эффективных направлений самого исследовательского процесса и определении стратегических целей, которые представляются нам самыми важными.1

Основные вопросы, которые встают перед учеными, обращающимися к проблематике болгаро-русских литературных средневековых связей, напрашиваются сами собой. Каков был действительный объем древнеболгарского письменного наследия и какая его часть проникла в древнерусскую рукописную традицию? Какова периодизация этого проникновения? Каким образом это сказывалось,на древнерусской литературе? Сложность и многоаспектность данной темы принуждает нас излагать свою точку зрения в виде развернутых тезисов, каждый из которых подкрепляется нашей аргументацией в случае несогласия с позицией других ученых.

I. Сведение Ф.Томсоном гипотетического общего ре-пертура переводной болгарской книжности 1Х-Х вв. к на-

личности средней монастырской византийской библиотеки (типа книгохранительницы обители св. Иоанна Предтечи на Патмосе) и его мнение о ее исключительно религиозном характере не могут быть приняты по нескольким причинам: а) материальные возможности болгарского государства и церкви как заказчиков, благодаря которым создавался национальный фонд переводной славянской книжности, были несоизмеримо выше материальных ресурсов упомянутого монастыря; б) в период завоевательных войн болгарского царя Симеона(893-927) после захвата византийских городов в руки победителей попадали гре-ко-визан'гийские рукописи не только религиозно-аскетического, но и светского содержания; в) получивший светское образование в Константинополе царь Симеон (он обучался в знаменитой Магнаврской школе), стремившийся во всем подражать византийским василевсам, несомненно, не ограничивался чтением только религиозно-аскетической литературы; г) недавние открытия Д.М.Буланина, установившего факты перевода в Болгарии ГХ-Х в. греческого философского трактата "Энхиридион" Эпиктета и светского мПисьма Сосипатра Аксиоху//3, - являются яркими свидетельствами реального существования болгарской светской переводной литературы в древнюю эпоху.

II. Бытующее в славистике, начиная с Н.К.Гудзия4, представление о преимущественно церковно-религиозном характере древнеболгарской литературы 1Х-Х вв. и попытка объяснить этот феномен как результат книжной самоцензуры Болгарии, которая якобы доказывала чистоту своей христианской веры Византии, чтобы добиться церковной самостоятельности5, вряд ли соответствуют исторической действительности. Древняя болгарская переводная книжность дошла до нас преимущественно в русских

списках XII-XIII и более поздних веков. Не исключено, что завоевание Византией Болгарии во второй половине X -первых десятилетиях XI в. привело к византийской ревизии болгарской переводной книжности на предмет устранения из нее источников "ересей" и дьявольской гордыни: претензии Болгарии стать доминирующей на Балканах военной и политической силой, восставание ее на свою крестную мать Византию, поставление собственного болгарского патриарха, несмотря на длительное сопротивление Константинополя. Урок, извлеченный Византией из развития отношений с Болгарией, впоследствии не прошел даром, и в новокрещенную Русь через византийское церковное "сито" (в первые русские митрополиты поставлялись греки, присылавшиеся из Константинополя) попадала главным образом религиозно-аскетическая болгарская переводная литература.

III. Термин "трансплантация" применительно к переносу болгарских литературных памятников на русскую почву- после введения христианства на Руси (Д.С.Лихачев)6 с самого начала вызывал у нас внутреннее несогласие. Позаимствованный из области медицины, делавшей в 70-е годы успехи в пересадке сердца, этот термин неточно и неверно отражает процесс движения переводных и оригинальных литературных памятников со славянского юга на восток. Согласно концепции Д.С.Лихачева, "все или почти все, что было создано.в Болгарии в IX-X вв., стало известно на Руси после ее крещения". Употребление подобного термина заведомо предполагает наличие "донора" (Болгарии), "реципиента" (Руси) - двух пассивных объектов, и "хирурга" - активного субъекта, то есть фактически Византию. Взятие его на вооружение практически означало бы исключение активности русской

воспринимающей стороны, да и возможности болгарской миссионерской роли тоже.

Восторженным толкователем этого термина выступил А.В.Липатов, приписавший ему надуманную смысловую многогранность . По его утверждению, "если "перенесение" -. процесс, запланированный "сверху" и "сверху" осуществляемый и распространяющийся, идущий "сверху вниз", то "тран-сплантация" - процесс в значительной мере стихийный, естественно возникающий в условиях противоборства и взаимодействия старой и новой культур, процесс, являющийся следствием первого (а поэтому вторичный) и идущий уже "снизу вверх".7 В этом толковании все поставлено с ног на голову. Во-первых, "трансплантация" - это одноразовый акт, а отнюдь не процесс: представить себе пересадку "органа" по частям можно с большим трудом. Во-вторых, какая здесь может быть активность "реципиента", идущая "снизу вверх"? Искажать значение понятия "перенос" или "перенесение", употреблявшегося А.С.Орловым применительно к картине проникновения болгарских литературных памятников, некорректно.

IV. На концепцию "трансплантации" работает гипотеза об одномоментном переносе на Русь библиотеки болгарского царя Симеона целиком. Активным ее сторонником недавно выступил А.А.Турилов, утверждающий, что "в любом случае не позднее последнего десятилетия X в. она

о

(библиотека. - И.К.) уже находилась в Киеве". Категоричность такого утверждения является неоправданной, тем более, что в качестве одного из главных доводов в его пользу становится ссылка на устное мнение A.A. Алексеева о привозе симеоновской библиотеки на Русь в результате похода князя Святослава на славянский юг в 971 г. Допускается, правда, и вероятность того, что

находившаяся в Преславе библиотека царя Симеона стала трофеем завоевавшего Восточную Болгарию византийского императора Иоанна Цимисхия, а затем попала на Русь в качестве приданого византийской принцессы Анны, выданной замуж за русского князя Владимира I. На этом перечень возможных путей, по которым кодексы, связанные с библиотекой царя Симеона, могли попасть на Русь, неожиданно обрывается. Непонятно, зачем требовалось А.А.Турилову ссылаться на устное мнение А.А.Алексеева, тогда как по данному вопросу в славистике давно высказывались подобные предположения9 и, кроме упомянутых двух путей, здесь можно добавить такие факты как брак русского князя Всеволода Ярославича с византийской принцессой (1042-1052)10, миграция болгарских книжников в период завоевания Болгарии в 1001-1014 гг. византийским императором Василием II и др.?11

В целом здесь уместно вести речь не о всей симео-новской библиотеке, якобы разом попавшей на Русь, а об отдельных, генетически связанных с этой библиотекой болгарских кодексах. Время их проникновения на русскую почву остается проблематичным. Так, например, знаменитое Учительное Евангелие Константина Преславского с миниатюрой, изображающей болгарского князя Бориса-Ми-хаила, известное в русском списке XII-XIII в., или Слово Ипполита Римского об Антихристе с "портретом" царя Симеона, сохранившееся в русском списке XII в., могли быть изготовлены в афонском монастыре Ксилургу (существование, в котором русской колонии с 1071 г. отмечает и сам А.А.Турилов) с болгарских протографов, находившихся в Зографской обители. Причем, не исключено, что в руки русских копиистов попали не "парадные" экземпляры древних кодексов из симеоновской библиоте-

ки, а более поздние, скромные их списки, хотя и со скопированными из первоисточников миниатюрами. Такими были, в частности, протографы знаменитого русского Изборника Святослава 107 3 г., представлявшие собой две

скромные, лишенные украшений рукописи небольшого фор-12

мата.

Тремя указанными кодексами исчерпываются фактические материалы, которыми оперирует А.А.Турилов в поддержку гипотезы о "трансплантации"' симеоновской библиотеки в Киев в конце X столетия. Если разделить точку зрения о наличии готового фундамента из переводной и оригинальной болгарской литературы 1Х-Х вв., •"трансплантированного" на Русь сразу же после ее крещения, то остается только посочувствовать умственной лености и интеллектуальной инертности русских, которые, располагая огромным количеством славяно-визан-тийск'их литературных образцов, подвиглись на создание первых оригинальных произведений древнерусской литературы лишь спустя полвека или даже более (Слово о законе и благодати митрополита Илариона, написанное между 1037-1050 гг.). Вероятнее всего, процесс перенесения на Русь после ее крещения памятников переводной и оригинальной болгарской литературы 1Х-Х вв. осуществился не разом, а растянулся на многие десятилетия, происходил постоянно, хотя и с неизбежными неодинаковой длительности паузами, и распадался на множество независимых друг от друга эпизодов с участием болгарской, русской и византийской сторон, как вместе, так и порознь, или в различных комбинациях этих сторон.13 К аналогичному выводу пришел и Ф.Томсон, пишущий следующее: "Каким образом византийская культура в той ее славянской форме, в какой она была получена Болгарией, была пере-

ХЧ

несена в Киевскую Русь, остается загадкой из-за отсутствия свидетельств в исторических источниках. В их