автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: "Гоголевский текст" в ранних произведениях Ф.М. Достоевского

Полный текст автореферата диссертации по теме ""Гоголевский текст" в ранних произведениях Ф.М. Достоевского"

На правах рукописи УДК 821.0+ 821.161.1

Константинова Наталья Владимировна

«Гоголевский текст» в ранних произведениях Ф.М. Достоевского

Специальность 10.01.01 - русская литература (филологические науки)

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Новосибирск - 2006

Работа выполнена на кафедре русской литературы ГОУ ВПО «Новосибирский государственный педагогический университет»

Научный руководитель -

доктор филологических наук, доцент Печерская Татьяна Ивановна

Официальные оппоненты -

доктор филологических наук, доцент Созина Елена Константиновна;

кандидат филологических наук Падерина Екатерина Геннадьевна

Ведущая организация -

ГОУ ВПО «Кемеровский государственный университет»

Защита состоится «22» мая 2006 г., в 17 час., на заседании диссертационного совета Д 212. 172. 03. по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук в ГОУ ВПО «Новосибирский государственный педагогический университет» по адресу: 630126, г. Новосибирск, ул. Вшнойская, 28, корпус ИФМИП.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ГОУ ВПО «Новосибирский государственный педагогический университет».

Автореферат разослан апреля 2006 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук, доцент

Е.Ю. Булыгина

аооС &

азз'ъ

Общая характеристика работы

Диссертационная работа посвящена исследованию принципов творческого взаимодействия Ф.М. Достоевского с Н.В. Гоголем, изучению специфики гоголевского материала в ранних произведениях Достоевского.

В современном литературоведении гоголевский материал в творчестве Достоевского характеризуется с помощью различных определений: гоголевская традиция/школа, мир Гоголя в целом, «завершенная в себе самой художественная система», «путь Гоголя» (В. Викторович), «одно, единое произведение» (М. Эпштейн), единый гоголевский сюжет (М. Вайскопф), наследие Гоголя, гоголевский материал, фундамент и т.д. Вычленение концепта «целостности» в семантике всех перечисленных дефиниций дает возможность подходить к изучению гоголевского материала в произведениях Достоевского с позиций теории сверхтекста. Отмеченная в работах литературоведов способность гоголевских текстов порождать другие тексты, а также воспроизводиться на уровне нарратива в форме метатекста в произведениях других авторов указывает и на сверхтекстовую природу гоголевского материала, инвариантность его структуры. Безусловно, большинство исследователей обращают внимание на основополагающее влияние именно гоголевской «Шинели» на произведения писателей XIX века. В то же время, очевидно, что образ чиновника-переписчика у Гоголя имеет статус архиперсонажа и является определяющим для формирования гоголевского сверхтекста как скрипторского текста. В связи с этим при исследовании специфики влияния гоголевского материала на формирование нарративной структуры ранних произведений Достоевского необходимо использовать тексты с пишущим героем в центре образной системы.

В данной работе определяется, что потенциалом, основой для текстов Достоевского является не столько гоголевский вариант сюжета о бедном чиновнике, сколько философская основа этого сюжета — история о скрипторе, которую гениально «вычитал» у Гоголя новый писатель. Именно

в текстах Достоевского сюжет о чиновнике-переписчике становится одним из компонентов сверхтекста.

Актуальность исследования обусловлена необходимостью описания гоголевского материала в ранних произведениях Достоевского как целостного текстового образования, выделения принципов использования «гоголевского текста» в повестях и рассказах Достоевского 40-х годов.

Степень разработанности проблемы. Гоголевское влияние на раннего Достоевского стало предметом интереса и дискуссий уже в прижизненной литературной критике (в работах В.Г. Белинского,

A. Майкова, H.H. Страхова, А. Григорьева и др.), одним из важных вопросов символистской критики и религиозно-философской мысли (А. Белый,

B.В. Розанов, В.В. Зеньковский, К. Мочульский), объектом исследования в литературоведении XX-XXI вв. (М.М. Бахтин, В.В. Виноградов,

C.Г. Бочаров, В. А. Викторович, М. Вайскопф, О.Г. Дилакторская).

Анализ различных точек зрения литературоведов позволяет обозначить основные тенденции в развитии вопроса «Гоголь - Достоевский», определить основные принципы анализа художественного взаимодействия Достоевского с Гоголем в научных исследованиях. Заимствование как одна из форм литературных связей по-разному воспринимается при анализе творчества Достоевского: как своеобразный художественный прием автора (Л.П. Гроссман), поиск прообразов идей (М.М. Бахтин), литературный монтаж (Д. Арбан). Следует отметить, что зачастую характер и степень влияния Гоголя на Достоевского определялись в зависимости от осмысления творческого наследия писателя-предшественника. Это можно увидеть и в том, какие тексты Гоголя выявлялись исследователями и критиками в раннем творчестве Достоевского. Как правило, доминирующим объектом анализа гоголевского материала в поэтике Достоевского являлась повесть «Шинель», образ «маленького человека» - бедного чиновника-переписчика Башмачкина, который и стал прототипом для множества героев в последующей литературе. Фраза «Все мы вышли из гоголевской «Шинели»

была воспринята в литературном контексте слишком буквально, поверхностно, хотя, несомненно, что для Достоевского за образом гоголевской «Шинели» стоял более широкий контекст творчества писателя. В исследовательских работах последних лет (Г.М. Фридлендер, О.Г. Дилакторская, К. Степанян, В.М. Маркович, М. Эппггейн, А. Ричард Пис) чаще всего первые произведения Достоевского соотносятся с тремя гоголевскими повестями, входящими в так называемый «петербургский цикл», это «Нос», «Шинель» и «Записки сумасшедшего». Сравнивая данные тексты, исследователи акцентируют внимание в основном на образной системе, сюжетике, мотивах, а также различных деталях, представляющих тот самый «материальный мир», изображение которого было характерной чертой творчества писателей натуральной школы. При этом в литературоведческих работах второй половины XX века (Ю.В. Манн, М. Вайскопф, В.А. Викторович) оформился взгляд на творчество Гоголя как на единый текст. В частности, гоголевский сюжет о чиновнике воспринимается как своеобразный метатекст русской литературы XIX века. Разработанность данной темы дает возможность обобщить исследовательский материал в контексте изучения специфики нарративной структуры ранних произведений Достоевского. Выявленная тенденция определять отдельные произведения Гоголя как части единого целого позволяет увидеть системность и целостность восприятия гоголевского материала ранним Достоевским.

Уже в самом начале формирования проблемы творческого взаимодействия Достоевского с Гоголем этот процесс был определен с разных позиций: как внутренне «родственное» понимание (В.Г. Белинский), содержательное единение (А. Григорьев) и как внешнее подражание, пародия, стилизация (К. Аксаков, С. Шевырев, позже - Ю. Тынянов). Стремясь увидеть в начинающем писателе черты художественного новаторства, его условно дистанциировали от предшественника путем сопоставления и противопоставления. Попытка Достоевского самоопределиться по отношению к «гоголевскому миру» была

охарактеризована как борьба двух художественных систем. Такая оценка сходна с взглядом на взаимодействие Гоголя с Пушкиным - гоголевской школы с пушкинской традицией.

То, что Достоевский органически усваивает традицию Гоголя, творит свой мир в сотворчестве с Гоголем, воспринимает гоголевский материал как нечто целое, стало отмечаться в более позднем достоевсковедении. Это свидетельствует о преобладании в современной науке концепции преемственности Достоевского по отношению к Гоголю (в работах С.Г. Бочарова, В.А. Викторовича, М. Эпштейна, К. Степаняна, О.Г. Дилакторской, В.В. Иванова).

Объектом данного исследования являются произведения Н.В. Гоголя и Ф.М. Достоевского с сюжетом о бедном чиновнике-переписчике («Шинель», «Записки сумасшедшего» Гоголя, «Бедные люди», «Двойник», «Слабое сердце», «Господин Прохарчин» Достоевского). Предмет исследования - гоголевский материал в ранних произведениях Ф.М. Достоевского.

Научная новизна данной работы заключается в определении основы формирования «гоголевского текста» в произведениях Достоевского в виде «скрипторского текста». Фигура чиновника-переписчика в сюжете о бедном чиновнике выделена как образ скриптора, центра гоголевской антропологии, посредством «служения», писания которого изображается «внутреннее лицо» человека. Ядерные элементы художественного кода «гоголевского текста» в нарративе ранних произведений Достоевского определяются в результате анализа гоголевского письма и специфики изображения героя-переписчика. Семантика имен автора и героя рассмотрена в контексте исследования различных стратегий пишущих субъектов в скрипторском сюжете. Целостность метаязыка гоголевского сверхтекста в произведениях Достоевского определена последовательным соотнесением семантических рядов писания и шитья в нарративной структуре текста.

Цель исследования: выявить «гоголевский текст» в поэтике Достоевского, исследовать соотношение «гоголевский текст» — «скрипторский текст» в рамках теории сверхтекста.

Задачи исследования:

1) охарактеризовать «скрипторский текст» как основу формирования «гоголевского текста» в произведениях Достоевского;

2) выделить ядерные элементы художественного кода «скрипторского текста» в нарративе ранних произведений Достоевского;

3) проанализировать принципы изображения героя-переписчика в произведениях Гоголя и Достоевского;

4) охарактеризовать специфику семантики имени автора и героя как пишущих субъектов;

5) определить особенности совмещения писания и шитья в «скрипторском» сюжете.

Материалом исследования послужили художественные произведения НВ. Гоголя из цикла «Петербургские повести»: «Шинель», «Записки сумасшедшего», «Нос», а также повесть «Иван Федорович Шпонька и его тетушка», сказка В. Левшина «Досадное пробуждение», повести и рассказы Ф.М. Достоевского 1840-х годов: «Бедные люди», «Двойник», «Господин ГТрохарчин», «Елка и свадьба», «Слабое сердце». Выбор текстов обусловлен спецификой гоголевского материала в поэтике раннего Достоевского, основой которого является сюжет о бедном чиновнике.

Методологию данной работы составляют аналитико-описательный, сравнительно-генетический, сравнительно-типологический методы, обусловленные требованием комплексности исследования. В качестве теоретической базы используются работы М.М. Бахтина, В.Н. Топорова, С.Г. Бочарова, Ю.В, Манна, С.А. Гончарова, Н.Е. Меднис, В.В. Мароши, в которых рассматриваются проблемы изучения творческого взаимодействия писателей и вопросы теории сверхтекста.

?

На защиту выносятся следующие положения:

1. Основой формирования «гоголевского текста» в произведениях Достоевского определен «скрипторский текст» как сверхтекст, центром которого становится фигура переписчика. Образ пишущего чиновника Гоголя используется ранним Достоевским в качестве фигуры гоголевской антропологии, в основе которой лежит сакральный концепт служения переписчика-посредника.

2. «Шинель» и «Записки сумасшедшего» Гоголя рассмотрены в аспекте двух вариантов стратегии пишущего героя: отказ от переписывания, что приводит к овеществлению и грехопадению, и восстановление высокого статуса чиновника для письма посредством смиренного служения на своем «месте» в социальной иерархии. В художественном сознании Достоевского сопрягаются два гоголевских образа: чиновник-переписчик и чиновник-автор, пишущий герой-сочинитель, сопоставляются два процесса: переписывание и сочинительство.

3. В связи с тем, что и автор, и герой являются субъектами писания, в нарративной структуре отражается рефлексивная позиция каждого. В качестве одной из форм подобного рода «представленности» автора и героя обозначена реализация семантики имени в поэтике текста. «Скрипторский текст» выделен как «персональный» текст автора - субъекта писания и «именной» текст пишущего героя.

4. В нарративной структуре повестей Гоголя и Достоевского выявлено очевидное сопряжение писания и шитья. Шитье имеет те же смысловые оттенки, что и писание. Наряду со сферой письма, герои Гоголя и Достоевского погружены и в сферу шитья. Так в образной системе текстов возникают очевидные параллели: пишущий герой и герой, который занимается шитьем. В «Шинели»

Гоголя данную пару представляют Башмачкин и Петрович, в 1

«Записках сумасшедшего» - Поприщин, отказавшись от

деятельности чиновника, выполняет работу портного. В первом романе Достоевского Девушкин занимается писанием и переписыванием, а Варенька постоянно шьет, перешивает, кроит. Данного рода связь демонстрирует принципы соотношения иерархии духа и социальной иерархии в бытии и сознании героя. Материя выполняет функцию униформы социального мира -символа искушения человека. Рост амбиций героя выражается в писании и шитье в контексте проблемы «авторства». Сопряжение данных сфер обозначено в качестве способа изображения «внутреннего лица» человека, метатекстового способа описания героев. Метаязык «скрипторского текста» выделен как особый принцип организации повествования.

Теоретическая значимость исследования состоит в том, что в диссертационном сочинении разработаны: одна из разновидностей сверхтекста - «скрипторский текст» в поэтике раннего Достоевского, что позволяет расширить интерпретационные возможности теории сверхтекста; специфика героя-переписчика в произведениях Гоголя и Достоевского, благодаря чему расширена семантика выделенного ранее в литературоведении типа «маленького человека»; особенности нарративной структуры произведений Гоголя и Достоевского с сюжетом о бедном чиновнике, а также результаты работы могут быть использованы для более полного и детального описания принципов творческого взаимодействия Достоевского с Гоголем.

Практическая значимость исследования определяется возможностью использования материалов диссертации в учебном процессе при подготовке основных и специальных курсов по истории русской литературы XIX века, в работе спецсеминаров.

Рекомендации по использованию результатов исследования. Основные положения исследования целесообразно применять в преподавании истории русской литературы XIX века, при изучении теории

сверхтекста в аспекте анализа творческого взаимодействия писателей, а также вопросов нарратологии.

Апробация работы. Основные положения и результаты исследования были представлены на ежегодной конференции молодых ученых в институте филологии Сибирского отделения РАН (Новосибирск, март 2001); V межрегиональной научно-практической конференции, посвященной 180-летию Ф.М. Достоевского «Творчество Ф.М. Достоевского: проблемы, жанры, интерпретации» (Новокузнецк, ноябрь 2001); Третьих Филологических Чтениях «Проблемы интерпретации в лингвистике и литературоведении» (Новосибирск, ноябрь 2002); Четвертых Филологических Чтениях «Проблемы интерпретации в лингвистике и литературоведении» (Новосибирск, ноябрь 2003); Пятых Филологических Чтениях «Интерпретатор и текст: проблема ограничений в интерпретационной деятельности» (Новосибирск, октябрь 2004); Шестых Филологических Чтениях «Проблемы интерпретации в лингвистике и литературоведении: мета- и реинтерпретация» (Новосибирск, октябрь 2005). По теме исследования имеется четыре публикации.

Структура работы. Работа объемом в 230 страниц состоит из введения, трех глав, заключения, списка литературы.

Основное содержание работы Во введении обосновывается выбор темы диссертации, ее актуальность и новизна, определяются цель, задачи, структура работы, теоретическая и практическая значимость исследования, обозначаются методы и материал исследования, содержится краткая характеристика современного состояния разработки проблемы.

В первой главе «"Скрипторскнй текст" как основа формирования "гоголевского текста" в произведениях Ф.М. Достоевского» определены контуры целостности гоголевского материала в поэтике Достоевского в виде «скрипторского текста», описана нарративная природа гоголевского текста —

способ писания, выделена специфика фигуры чиновника-переписчика, обозначенная в тексте посредством писания.

Само появление и распространение формулы «Все мы вышли из гоголевской "Шинели"» указывает на устойчивость воспроизведения модели повести Гоголя в художественных произведениях русской литературы XIX века. Но только в раннем творчестве Достоевского намечен целый ряд семантических элементов, определяющих единство гоголевского материала Именно в ранних произведениях Достоевского гоголевский материал (сюжеты, мотивы, детали, образы) обозначается во всей совокупности элементов художественного целого. Поэтому описание «гоголевского текста» как своеобразного сверхтекста является обоснованным и правомерным только по отношению к творчеству Достоевского.

Благодаря особому принципу организации повествования, в «Шинели» Гоголя выделяется второй план сюжета о бедном чиновнике, актуализируется сакральный смысл деятельности героя, который и становится основой целостности гоголевского материала в произведениях Достоевского. Именно «поприще» - писание гоголевского героя раскрывает его двойственную природу: внешнюю и внутреннюю. От Поприщина к Башмачкину все более акцентируется в произведениях Гоголя внутренняя «натура» пишущего героя. Интерес к фигуре Акакия Акакиевича связан в большей степени со спецификой изображения его отношения к процессу писания - к своему «ничтожному» с внешней стороны «месту» в мире. Переписывание - символический мир, в котором выражается «внутреннее лицо» чиновника: «Знаковая природа описания Акакия Акакиевича, в которой ключевая роль принадлежит метафоре (важнейшая - "мир" - "книга" и "книга" - "мир") и символическим уподоблениям (лицо и буква, улица и строка, внешнее слово и слово внутреннее), становится средством изображения внутренней жизни персонажа, которая предстает как особое

состояние души, пронизанное мистическим переживанием невидимой натуры и отмеченное мифо-символическим мировосприятием»1.

Продолжая традицию изучения «внешнего» и «внутреннего» человека в художественном мире Гоголя, отметим, что анализ «внутренней» природы героя-переписчика позволяет актуализировать соотношение социального и духовного контекста в гоголевском произведении, выявить вторую сторону семантики образа мелкого чиновника - сакральную. Благодаря такому подходу, определяется образная параллель: чиновник-переписчик -«маленький человек», который формально копирует канцелярские бумаги, и средневековый монах, посредник, переписывающий сакральные тексты -«homo scribens». Функция скриптора обозначает внутреннюю сущность гоголевского чиновника.

Следует указать, что духовная основа типа «бедного чиновника» в творчестве Гоголя неоднократно подвергалась исследованию. Религиозные взгляды Гоголя, его духовные искания, легшие в основу произведений писателя, стали предметом исследований на рубеже XIX-XX веков в работах В.В. Зеньковского, К.В. Мочульского. Интерес к этой стороне гоголевского творчества был возобновлен в конце 1980 - начале 1990-х годов в трудах Е.А. Смирновой, Е И. Анненковой, В.А. Воропаева, И.А. Виноградова, М.М. Дунаева, С.А. Гончарова, Ч. де Лотто, С.Г. Бочарова. Тип «маленького человека» в творчестве Гоголя интерпретируют, исходя из религиозно-нравственной позиции автора. Мистическое и мифопоэтическое начало в творчестве Гоголя активно изучается в монографиях М. Вайскопфа, А.И. Иваницкого. В работах названных исследователей образ Башмачкина неоднократно соотносится с фигурой средневекового переписчика, в частности, в контексте изучения специфики переписчиков Достоевского. Так, например, М. Эпиггейн, изучая литературные прототипы философа Н.Ф. Федорова, ставит в один ряд фигуры князя Мышкина и Башмачкина: «Как

' Гончаров С А Творчество Гоголя в религиозно-мифологическом контексте - СПб* РГПУ им А И Герцена, 1997 -С.164.

"святой присутственного места", "архивист-воскреситель", "библиотекарь-мессия", Н.Ф. Федоров, конечно, освещен и подготовлен Достоевским и возможен только после князя Мышкина, наследника средневековых переписчиков и древнерусской святости. Но и с Башмачкиным, прообразом всех кротких русских буквоедов-праведников, у Федорова тоже есть прямое родство <...> В образе Мышкина линия, начатая Гоголем в Башмачкине, резко идет на повышение, кротость маленького человека достигается полноты духовного идеала»2.

В зависимости от принципов отношения чиновника-переписчика к своему «поприщу», «служению» можно выделить несколько типов пишущих героев, которые определяют спектр значения «скрипторства»: от беспрекословного смирения перед своим «местом» в мире, стремления точно копировать канцелярские бумаги, желания «служить» с наслаждением, любовью, несмотря на ничтожность своей деятельности, до ощущения внутренней потребности получить дело поважнее простого «переписывания», создать собственный текст - стать самостоятельным автором. В духовном контексте выявляется соотношение смирения и богоборчества посредством описания стратегий пишущего героя. Отказ от переписывания - воспроизведения чужого текста, свидетельствует о росте амбиций героя.

Описание «овеществления» героя, отречения от своего места -«поприща» актуализирует моральный контекст повести: разрушение внутреннего духовного начала в человеке, замещение внутреннего внешним. Метафорой «внешнего» человека становится одежда - оболочка социального мира. Движение от переписывания и смирения, которое проявляется в аскетизме по отношению к одежде, к сочинительству и бунту, маркированному желанием приобрести новую одежду, вещественную оболочку социального мира - это путь от внутреннего к внешнему, от

2 Эпштейн М Фигура повтора* философ Николай Федоров и его литературные прототипы // Вопросы литературы. - 2000. - № 6. - С. 119.

вечного к временному, от нетленного к тленному. В поэтике Достоевского данный принцип изображения изменения человека эксплицируется в виде двойничества: на уровне организации образной системы, хронотопа и т.д.

Таким образом, при анализе «гоголевского текста» как сверхтекста можно выделить наиболее значимые текстообразующие элементы: наличие архисюжета - о бедном чиновнике, архиперсонажа - чиновника-переписчика, архипредмета - шинели/одежды в конкретном и метафорическом значении. Важно отметить тот факт, что особенность метафизической ауры данного текста раскрывается при анализе соотношения в нарративной структуре текста писания и шитья. Модель повести обладает высокой степенью устойчивости благодаря тому, что в ней совмещается одновременно несколько дискурсов, объединенных сферами писания и шитья. В образной системе повести «Шинель» соотносятся пишущий герой и герой, который шьет, Башмачкин и Петрович. Постепенное перемещение чиновника-переписчика в сферу одежды и шитья актуализирует процесс грехопадения. Центральная проблема овеществления человека раскрывается через взаимодействие различных семантических пластов в повествовании Духовное начало в человеке выражается в акте переписывания, воспроизведения текста, при котором чиновник выступает как носитель средневекового сознания, он свободен от материи. Процесс порабощения человеческого духа материальной вещью представлен в выходе из пространства письма, что приводит героя к духовной гибели. Внешний социальный мир противопоставлен в повести внутреннему духовному миру, мир оболочек искушает духовную личность.

Гоголевский материал, воспроизведенный в произведениях Достоевского в виде целостного текстового образования, имеет в своей основе фигуру чиновника-переписчика как пишущего героя. В связи с этим следует обозначить и критерии выделения подобного сверхтекстового образования, опираясь на общие признаки, характерные для всех разновидностей сверхтекста. В качестве центра обозначается текст

«писания/переписывания», выраженный в творчестве Гоголя в виде двух взаимодополняющих текстов - «Шинели» и «Записок сумасшедшего». Сопряжение этих произведений демонстрирует два полюса семантики процесса письма: копирования, переписывания, сохраняющего сакральный смысл писания и духовное внутреннее содержание человека;

соЧМНительство, попытка написания собственного текста, авторство, заражающее человека манией ЧШл, погружающее его в зависимость от вещественного социального мира оболочек, разрушающее его душу.

«Скрипторский текст» как ядерное по структуре образование имеет стабильный круг текстов, определяющих формирование художественного языка сверхтекста и его потенциал. Безусловно, в первую очередь, к такого рода текстам относятся повести Гоголя из «петербургского цикла», описывающие историю бедного чиновника. В то же время именно в ранних произведениях Достоевского они воспроизводятся на метатекстовом уровне. Центральной, базовой метафорой, формирующей языковую общность «скрипторского текста» становится «писание/шитье», «переписывание/перешивание», что символизирует на разных уровнях поэтики текста Достоевского соотношение духовной и социальной иерархий. Метаязык гоголевского сверхтекста обретает такой статус, будучи воспроизведенным в виде единства ядерных элементов художественного кода в раннем творчестве Достоевского: семантических вариантов смирения и богоборчества, духовного и материального, внутреннего и внешнего, возрождения и разрушения.

Во второй главе «Ядерные элементы художественного кода "гоголевского текста" в нарративе ранних произведений Ф.М. Достоевского» описывается способ гоголевского писания, характеризуются основные элементы художественного кода «гоголевского текста», выделяются специфические черты нарратива ранних произведениях Достоевского.

В первом параграфе рассматривается специфика изображения героя-переписчика в произведениях Гоголя и Достоевского.

Достоевский как гениальный читатель улавливает симптоматичность . гоголевского героя - чиновника для письма. Принцип писания-переписывания Башмачкина и своеобразие писания автора «Шинели» -основа нарративной структуры текстов Достоевского. В то же время нового писателя интересует и единственный пишущий герой Гоголя - Поприщин и специфика и его записок. «Записки сумасшедшего» становятся практически сквозным текстом в раннем творчестве Достоевского. Таким образом, в художественном сознании начинающего писателя сопрягаются два значимых для него гоголевских образа - чиновник для письма, чиновник-переписчик и чиновник-автор, пишущий герой-сочинитель, сопоставляются два процесса копирования: переписывание и сочинительство. Между этими двумя полюсами и мечется первый герой Достоевского - Макар Девушкин. В связи с этим в рамках анализа целостности «гоголевского текста» в произведениях Достоевского предметом исследования становится пишущий человек.

Функцию социальной оболочки, замещающей «внутреннего человека», - двойника человека в социальном мире - выполняет в нарративной структуре гоголевский текстов целый ряд элементов: имя, внешность, одежда, чин и в том числе слог, к формированию которого стремится герой Достоевского, наличием которого гордится как знаком избранности пишущий герой Гоголя.

В раннем творчестве Достоевского целостность «гоголевского текста» определяется устойчивой воспроизводимостью ядерных элементов художественного кода выделенного нами «скрипторского текста». В качестве одного из элементов выступает способ гоголевского письма - принцип наррации автора, с помощью которого обозначается специфика его антропологии, концепции человека. Двойственность природы повествования задается особенностью изображения героя-переписчика в повестях Гоголя. Посредством авторского подтекста раскрывается

«внутренняя природа» пишущего героя, выявляется сакральный концепт «служения» переписчика. В художественном мире Достоевского гоголевское письмо - элемент художественного кода - выражается в виде двух вариантов стратегии пишущего героя: сочинительства и переписывания.

Во втором параграфе рассматривается «поприщинское письмо» в нарративных стратегиях Достоевского.

В петербургском социальном контексте чиновник-переписчик, получив слово, пытается самоопределиться как самостоятельный автор. Подобного рода «слово» получает от своего автора Поприщин, как единственный герой Гоголя, который самостоятельно создает текст. В связи с этим анализ проекции «поприщинского письма» в первых произведениях Достоевского позволяет определить не только специфику писания чиновника-переписчика, но и принципы изменения отношения пишущего героя к обозначенному процессу.

Абсурдное писание Поприщина по своей природе неоднородно, что выражается и в письмах Девушкина. Постепенное разрушение сознания гоголевского героя представлено метафорически через изменение его отношения к процессу писания. В своих ранних произведениях Достоевский изображает процесс поиска «человека в человеке», разрушения сознания героя, подверженного амбициям, используя при этом формы «поприщинского» писания: незаконченность; абсурдность повествования; бессознательное «пустое» письмо; распадающееся письмо. Следует отметить, что и сама форма «записок» намеренно используется Достоевский как способ организации повествования. Даже в более поздних произведениях автора неоднократно встречаются отсылки к этому типу письма. Таким образом, «поприщинское письмо» в нарративных стратегиях Достоевского выступает в качестве элемента художественного кода «скрипторского текста» - «гоголевского текста», с помощью которого воспроизводится один из вариантов стратегии пишущего героя. Кроме того, сам жанр «записок» выполняет функцию текстопорождающего «покроя» в творчестве

Достоевского. По мнению М.М. Бахтина, герой у начинающего писателя дан как Слово, выражается же данное Слово в тексте Достоевского посредством использования элементов художественного кода «гоголевского текста»: способа гоголевского письма, разных стратегий пишущего героя.

В третьей главе «Автор и пишущий герой в скрипторском сюжете» рассмотрена сверхтекстовая природа «скрипторского текста» на основе исследования именной структуры автора и героя как пишущих субъектов, а также выделен метатекстовый способ описания героев в виде совмещения писания и шитья в «скрипторском сюжете».

В первом параграфе характеризуется специфика имени автора и героя как пишущих субъектов.

Специфика художественной природы «скрипторского» сверхтекста как текста пишущего героя и одновременно текста о пишущем герое позволяет определить в качестве основного типа сверхтекста как фигуру героя, так и фигуру автора. В связи с тем, что и автор, и герой являются субъектами писания, в нарративной структуре отражается рефлексивная позиция каждого. Одной из форм подобного рода представленности автора и героя является реализация семантики имени в поэтике текста. Таким образом, «скрипторский» текст может рассматриваться и как «персональный» текст автора-субъекта писания, и как текст, маркированный именем пишущего героя. Посредством фигур письма обозначается своеобразие «Я» его создателя.

Несомненно, что характер влияния и восприятия «персонального» сверхтекста зависит и от специфики внутренней семантики текстопорождающего начала - центра сверхтекста, то есть в данном случае имени автора. В связи с этим, исследуя принципы анализа «именного» сверхтекста, логично было обратиться к особенностям реализации «внутренней формы» имени автора - творца/центра сверхтекста. Такой подход к изучению центра сверхтекста указывает на возможность «реализации авторского имени» на разных уровнях текста (сюжетика,

мотивный анализ, система персонажей, наррация, и «вещный» мир произведения, наконец, звуковой строй).

Творчество Гоголя, его идеология рассматриваются активно в рамках философского подхода, в контексте восстановления религиозной мысли. В этом направлении поприще Гоголя представлено как новаторское, мессианское, как новое слово в условиях бездуховного социума, призывающее к возрождению духовной культуры.

Словесная формула, именная структура героя замещает, подменяет сущность человека в бытии, являясь лишь маской, демонстрирует его безликость. Изображение раздробленности лица в произведениях Гоголя и Достоевского отражает искажение внутреннего лица человека, изменение (исчезновение) его духовного начала. Разрушение именной структуры героя (утрата фамилии, отсутствие имени, наличие лица вместо имени, повтор имен, инверсия) символизирует деформацию человека. Имя как оболочка несет на себе печать внешнего мира. Гоголевские имена и ономастические приемы становятся инвариантами образов ранних произведений Достоевского. Раздробленность именной структуры героя указывает на отделение личности, индивидуальности от родового целого, от своего Я, на обезличивание, опредмечивание человека. Недовольство своим именем или фамилией демонстрирует бунт против реальности, отказ от места в социуме, от своего внешнего лица. Уподобление иерархии чина бытию приводит героя к предчувствию гибели вследствие выбывания из социума. Потеря имени, которое означивает человека, приводит к исчезновению лица и человека

Проблема художественного взаимодействия Достоевского с Гоголем в рамках данного подхода раскрывается с новой стороны: система имен Гоголя в своей совокупности имеет свое отражение в поэтике раннего Достоевского как на уровне анаграммирования имен в системе персонажей, так и в виде воспроизведения модели гоголевской архитектоники.

Система имен Гоголя, включенная в нарративную структуру текста, предопределяет метафизику его творчества, в котором наблюдаются

оппозиции колдовства, магии, демонических сил и христианского подвижничества. На основе этого возникает миф о писателе, который в своем художественном мире уравновешивает эти два начала. Разрушение гордыни, преодоление «наружного праха», амбиций и возрождение внутреннего духовного начала в человеке является семантическим ядром именной структуры автора Гоголя. Так метафизическая аура имени автора «петербургских повестей» предопределяет внутренний код «гоголевского текста» в произведениях Достоевского. В исследовании В.В. Мароши указывается, что именно Достоевским в кругозор «натуральной школы» был введен человек с его амбицией, с непреодолимым стремлением утвердить и возвысить свое человеческое достоинство, свою значительность, свое «Я». Новизна героев Достоевского еще в русской критике представлена как возрождение гоголевского героя. Этимон «достоинства» в произведениях раннего Достоевского соотносится с семантикой восстановления личности в «гоголевском тексте».

Во втором параграфе в качестве метаязыка «скрипторского текста» определяется соотношение писания и шитья в нарративе произведений Гоголя и Достоевского.

Отбор элементов гоголевского материала может рассматриваться как сверхтекстовый уже в первом произведении Достоевского. Но, кроме «Шинели», в формировании подобного метатекста участвует и повесть Гоголя «Записки сумасшедшего». Два текста Гоголя с героями-переписчиками в центре образной системы соотносятся в художественном мире Достоевского как два варианта сюжета о писании: сочинительство и переписывание, авторство и шитье. Именно эти художественные схемы становятся проекциями деятельности и сознания первых героев нового писателя. Следует указать, что герои Гоголя и Достоевского занимаются не только писанием, но и шитьем. Так в образной системе текстов возникают очевидные параллели: пишущий герой и герой, который создает или перешивает одежду. В «Шинели» Гоголя данную пару представляют

Башмачкин и Петрович, в «Записках сумасшедшего» Поприщин, отказавшись от деятельности чиновника, пытается выполнить работу портного. В первом романе Достоевского Девушкин занимается писанием и переписыванием, а Варенька постоянно шьет, перешивает, кроит. Каждый процесс имеет свои знаковые атрибуты: шитье - материю, ткань, лоскутки, нитки, одежду; писание - тексты, буквы, перья, бумагу. В тексте можно увидеть языковую игру со значениями данных слов. Так, например, «материя» как ткань и область рассуждений равноправны в речи героев.

Сфера шитья соотносится со сферой писания на разных уровнях организации текста, при этом шитье имеет те же смысловые оттенки от него производные, сколько и писание. Кроме того, данного рода связь демонстрирует и принципы соотношения иерархии духа и социальной иерархии в бытии и сознании героя. Погружение героев в сферу шитья отражает их зависимость от «вещного мира». Материя как униформа социального мира становится символом искушения человека. Рост амбиций героя отражается в писании и шитье в контексте проблемы «авторства». Отказ от «поприща» переписывания/перешивания, стремление героя создать самостоятельное «произведение» в сфере шитья или писания приводит к духовному разрушению. Таким образом, сопряжение данных сфер становится одним из способов изображения «внутреннего лица» человека.

В заключении подводятся итоги работы и определяются перспективы дальнейшего исследования. В раннем творчестве Достоевского гоголевский материал (сюжеты, образы, мотивы, детали, имена и т.д.) выделяется во всей совокупности элементов художественного целого, что позволяет описывать его как «гоголевский текст» в рамках теории сверхтекста. В качестве основных художественных элементов гоголевских произведений, определяющих цельность обозначенного сверхтекста, были выделены: сюжет о бедном чиновнике-переписчике, образ пишущего героя, нарративная природа текста, принцип писания героя.

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

1. Константинова Н.В. Два варианта одного сюжета: «Двойник» Ф.М. Достоевского и «Записки сумасшедшего» Н.В. Гоголя // Творчество Достоевского: Проблемы, жанры, интерпретации: Сборник материалов V научно-практической конференции, посвященной 180-летию Ф.М. Достоевского. - Новокузнецк, 2002. -Вып.5. - С. 29-31 (0,2 п.л.).

2. Константинова Н.В. «Двойник» Ф.М. Достоевского и «Шинель» Н.В. Гоголя: мотив лица-шинели // Молодая филология: Сборник научных трудов / Под ред. Н.Е. Меднис, М.А. Лаппо. - Новосибирск: Изд-во НГПУ, 2002. - Вып.4. Ч. 1. - С. 112-118 (0,4 п.л.).

3. Константинова Н.В. «Мании» раздвоенного сознания (от гоголевского Попригцина к героям Ф.М. Достоевского) // Проблемы интерпретации в лингвистике и литературоведении: Материалы Третьих Филологических чтений. 28-29 ноября 2002. - Новосибирск: Изд-во НГПУ, 2004. - Т.2. - С. 69-76 (0,4 пл.).

4. Константинова Н.В. Именная структура героя у Ф.М. Достоевского и Н.В. Гоголя: соотношение лица и человека // Текст и интерпретация. -Новосибирск: Изд-во НГПУ, 2006. - С. 95-101 (0,5 пл.).

Отпечатано в типографии Новосибирского государственного технического университета 630092, г. Новосибирск, пр. К. Маркса, 20, тел. 346-08-57 формат 60x84/16, объем 1,5 п.л., тираж 100 экз., заказ № 373 подписано в печать 04.04.06г.

I !

W

f.,

ХООСЬ

ssa>a>

83 3 3

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Константинова, Наталья Владимировна

Введение.

Глава 1. «Скрипторский текст» как основа формирования «гоголевского текста» в произведениях Ф.М. Достоевского.

Глава 2. Ядерные элементы художественного кода «гоголевского текста» в нарративе ранних произведений Ф.М. Достоевского.

2.1. Способ гоголевского письма. Специфика изображения героя-переписчика в произведениях Н.В. Гоголя и Ф.М. Достоевского.

2.2. «Поприщинское письмо» в нарративных стратегиях Достоевского.

Глава 3. Автор и пишущий герой в скрипторском сюжете.

3.1. Особенности семантики имени автора и героя как пишущих субъектов.

3.2. Писание и шитье как метаязык «скрипторского текста».

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Константинова, Наталья Владимировна

Степень разработанности проблемы. В раннем творчестве Ф.М. Достоевского гоголевское влияние ощущается на всех структурных уровнях: это и цитаты, явные и скрытые; и персонажи, в которых узнаются гоголевские прообразы; и сюжетные линии, воспроизводящие контуры гоголевских сюжетов (в частности, сюжетов «Петербургских повестей»); и, конечно, круг тем и проблем, возвращающий к гоголевским текстам.

Заимствование как одна из форм литературных связей по-разному воспринимается при анализе творчества Достоевского. По мнению Л.П. Гроссмана, использование «впрямую» опыта предшественников - своеобразный художественный прием Достоевского, не впадающего в зависимость от этих текстов, а сознающего, что он сумеет придать глубокий отпечаток его личного стиля и тона своему «синтетическому» произведению1. М.М. Бахтин отмечал, что Достоевский искал прототипы образов идей в наследии прошлого, не фиксируя их источник, а рассчитывая на апперцепцию «искушенного» читателя, стремясь л придать этим «прототипам» новое, современное содержание . Д. Арбан, исследуя специфику литературных заимствований в творчестве Достоевского, пришла к выводу, что писатель - мастер литературного монтажа, оперирующий фрагментами предшествующих текстов и сплетающий из них ткань нового произведения3. Так, в частности, при анализе «Бедных людей» отмечалось, что в них Достоевским заимствуется модель поведения «маленького человека», но демонстрируется открытое сопротивление схемам пушкинского и гоголевского текстов.

Проблема включения в авторское сознание иных миров, усвоение чужого текста продолжает оставаться одной из самых актуальных в современной филологической герменевтике, которая склонна рассматривать частный текст

1 Гроссман Л.П. Поэтика Достоевского. - М., 1925.

2 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - М., 1979.

3 Данную особенность отмечает и А. Белый, сопоставляя произведения Достоевского и Гоголя: «.повесть "Двойник" напоминает лоскутное одеяло, сшитое из сюжетных, жестовых и слоговых ходов Гоголя» // Белый А. Мастерство Гоголя. - М.; Л., 1934. - С. 304. как эквивалент, отражение, подобие целого, а проблему «интертекстуальности» как взаимоотношение части (индивидуального «Я») и целого (совокупности текстов, составляющих культурный универсум). Одной из форм включения мыслящего субъекта в контекст культуры является его диалог с другим «Я» -непосредственно в виде акта коммуникации или опосредованно, рефлективно, мысленно. В качестве такого своеобразного диалога может рассматриваться и взаимодействие начинающего писателя со своим предшественником. Однако, характер, степень влияния одного писателя на другого, принципы художественного взаимодействия по-прежнему не всегда остаются до конца выясненными. Кроме того, не всегда понятны причины такого рода взаимодействия, функции использования «чужого» художественного материала.

Гоголевское влияние на раннего Достоевского стало предметом интереса и дискуссий уже в прижизненной литературной критике, одним из важных вопросов символистской критики и религиозно-философской мысли, объектом исследования в литературоведении XX-XXI вв. Отношение Достоевского к Гоголю, как к своему учителю хорошо известно. Писатель никогда не отрицал своей связи с натуральной школой и влияния Гоголя на него. Поэтому имя Достоевского традиционно сопрягается с именем Гоголя. Однако, исследования данного вопроса чаще всего проводятся в рамках интертекстуального подхода, что не позволяет раскрыть основной принцип художественного взаимодействия, определить глубинные причины обращения Достоевского к Гоголю, выявить механизм отбора гоголевского художественного материала и функции его использования в «своей» поэтической системе. Выявление мотивного комплекса гоголевских текстов в ранних повестях и рассказах Достоевского (мотив амбициозности, * сумасшествия, письма, слога, любовный мотив, мотив пути, погони, «спешного бега» и т.д.), обнаружение явных сюжетных параллелей между текстами, сходство в образной системе, в языке и слоге подтверждают лишь тезис об очевидном сходстве двух художественных систем, но только на поверхностном уровне. Литературный контекст указывает на тот факт, что практически весь материал, который заимствует Достоевский у Гоголя, существовал и в произведениях Гофмана, Гете, Пушкина. Возникает вопрос: почему же «новый» писатель заимствует все эти структурные элементы из художественной системы Гоголя. Значит, привлекательность была не только в материале, и Достоевский идет дальше внешнего эпигонского подражания, стилизации, пародии, используя иной принцип взаимодействия. Для того, чтобы частично ответить на данный вопрос необходимо проанализировать процесс вхождения Достоевского в литературу, точнее, обозначить специфику историко-литературного направления того времени, определить, что имелось в виду под понятием «гоголевское направление». Знаменитое высказывание: «Все мы вышли из гоголевской "Шинели"»4 позволяет обозначить ракурс исследования: что подразумевалось под этой метафорой, что есть условно «гоголевская "Шинель"» как точка отсчета, как начало «новой» литературы.

Достоевский вошел в литературу в тот период, «когда влияние Пушкина заметно оттеснилось на задний план влиянием Гоголя»5. Кроме того, в литературном контексте явление Гоголя рассматривается как высшее новаторство, величайшее преобразование всей русской литературы в целом (в контексте известных высказываний: «Пушкин - это наше всё» и «Все мы вышли из гоголевской "Шинели"» - важно понять, что подразумевается под словами «всё» и «все»). Соотношение же имен Пушкина и Гоголя в работах исследователей представлено через противопоставления: гармония -дисгармония, хаос, упорядоченность - беспорядок, следование образцам -смелое экспериментаторство и т.д. Так или иначе, речь идет скорее о перевороте, борьбе, повороте, чем о простом влиянии. Взгляд современной науки на литературную ситуацию XIX века дает возможность расширить контекст происходивших преобразований и диаду Пушкин - Гоголь превратить в триаду Пушкин - Гоголь - Достоевский: «Гоголю было суждено

4 Подробно история происхождения этой фразы представлена в работе С. Рейсера «Все мы вышли из гоголевской "Шинели"». (История одной легенды) // Вопросы литературы.- 1968. - № 2.

5 Кирпотин В.Я. Достоевский. - М., 1978. - С. 14. круто повернуть всю литературу от эстетики к религии, сдвинуть ее с пути Пушкина на путь Достоевского»6. Таким образом, можно увидеть, что Гоголь определяется как некое промежуточное звено между Пушкиным и Достоевским, а его новаторство — основа творчества Достоевского.

Новаторство Гоголя рассматривается в работе К. Мочульского как разрушение старой сложившейся традиции, как коренное преобразование литературного процесса: «Сила Гоголя была так велика, что ему удалось сделать невероятное: превратить пушкинскую эпоху нашей словесности в эпизод, к которому возврата не было и быть не может. Своим кликушеством, юродством, своим "священным безумием" он разбил гармонию классицизма, нарушил эстетическое равновесие, чудом достигнутое Пушкиным, все смешал, спутал, замутил.»7. Уникальность Гоголя заключалась в том, что сквозь привычные формы реального мира он смог увидеть реальность другого качества, определить принципы ее отражения в физическом мире. Это воспринималось и как мистицизм писателя, и как ясновидение, и как особый метод изображения действительности - «фантастический реализм». То, что затем предстанет в творчестве Достоевского как «подполье», по мнению О.Г. Дилакторской, уже отражалось в гоголевском взгляде на мир: «Видение писателя, стремящееся вывести наружу прячущееся, скрываемое, тайное, невидимое, еще не получившее ни формы, ни названия - особое, фантастическое и проницательное, провидение дальнейшего исторического пути жизни»8.

В отличие от Пушкина, который положительно относился к преобразованиям России, Гоголь в переменах видел бездну, катастрофу, искажение сущности национального бытия. В своем творчестве писатель не предлагает готового решения отмеченной им проблемы, а ставит давящие ум, непосильные вопросы. «Поворачивая» русскую литературу к религии, Гоголь

6 Мочульский К. Гоголь. Соловьев. Достоевский. - М., 1995. - С. 37.

7 Мочульский К. Там же. - С. 37

8Дилакторская О.Г. Фантастическое в «Петербургских повестях» Н.В. Гоголя. - Владивосток: Изд-во Дальневосточного университета, 1986. - С. 204. призывает к оцерковлению мира, настаивает на том, что преображение мира может произойти только путем внутреннего просветления человека. Свой призыв «перевоспитаться» он обращает не только к отдельной личности, но и ко всему обществу как определенной государственной системе. Человек системы, самый мелкий ее элемент - «бедный чиновник» - становится центральным героем гоголевских «петербургских повестей», послуживших основой творчества Достоевского. В повестях 1830-х гг. существовало две тенденции в изображении чиновников: «бедный человек», обделенный судьбой, вызывающий сентиментальное сочувствие автора, и ничтожное существо, пародия на человека, объект высмеивания пороков. Судьба героя не ставилась в зависимость от его места в иерархической структуре общества. В исследованиях, посвященных истории и проблематики жанра русской повести, можно увидеть описание роли Гоголя в развитии данного жанра: «Новаторство Гоголя в истории развития русской повести заключается в том, что он, продолжая традиции пушкинского "Станционного смотрителя", изобразил демократического героя, мелкого чиновника не как смешную пародию на человека и не как обиженное природой существо, вызывающее чувство жалости, а как человеческую личность, права и достоинства которой попраны окружающей действительностью. При этом действительность Гоголь истолковывал как сложное единство, в котором нет высокого или низкого, нет грязного быта, а есть движение жизни»9.

Героями повестей 30-х гг. XIX века были, как правило, романтические бунтари, не принимающие законов окружающего их общества и поэтому порывающие связь с действительностью, а также обыватели. «Но следовать Гоголю означало, прежде всего, обратиться к изображению жизни и быта города с его пестрым калейдоскопом социальных типов и резкими контрастами «верхов» и «низов». В этом смысле особенно характерны выдвинувшиеся на

9 Русская повесть XIX века. История и проблематика жанра / Под ред. Б.С. Мейлаха. - Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1973.-С. 373. первый план повести Достоевского»10. Ориентация Достоевского в раннем творчестве на жанр повести также является признаком влияния Гоголя. Расцвет прозаических жанров в русской литературе XIX века - заслуга Гоголя. «Гоголь был отцом русской прозы», - утверждает Чернышевский, и вслед за ним А. Белый уже в XX веке противопоставляет Пушкина и Гоголя как бесспорных гениев поэзии и прозы, отмечая «скованность» и «замкнутость» пушкинской прозы, он указывает на то, что перерождение понятия «проза» произошло благодаря Гоголю, в связи с чем русская литература заняла первое место в мировой. Кроме того, Гоголю удается изменить и язык прозы, что послужило потенциалом для будущего развития литературы: «Фраза Пушкина корнями сращена с XVIII веком; расцветя в XIX веке, она обращена в «назад». Фраза Гоголя начинает период, плоды которого срываем и мы: и в Маяковском, и в Хлебникове, и в пролетарских поэтах и беллетристах»11. Таким образом, несмотря на родство художественной системы Гоголя с пушкинской традицией, качество и степень новаторства писателя позволяют его творчество рассматривать как существенно новый этап в развитии русской литературы. В то же время, следует указать, что позиция А. Белого по этому вопросу является сугубо авторской, что позволяет ее воспринимать как альтернативный взгляд на творчество Гоголя.

Казалось бы, отзывы о высокой степени оригинальности писателя являются в основном положительными, но они, тем не менее, окрашены негативными коннотациями. Гоголя рассматривают и как «урода» в семье пушкинской школы (В.Ф. Переверзев), и как первого «больного» нашей литературы, первого «мученика» ее (К. Мочульский), и как юродивого, безумца, мистика, ясновидца, как «ночное сознание» нашей словесности, «демона юмора» (А.А. Григорьев), а гоголевское направление сравнивается с периодом «бездушия» в русской литературе (В.В. Розанов). В первую очередь, это связано с тем, что пушкинское направление все же ассоциировалось с

10 Русская повесть XIX века. Указ. соч. - С. 374.

11 Белый А. Мастерство Гоголя. -М.; Л., 1934. -С. 19. гармоничным состоянием мира, и резкий поворот от него воспринимался как воцарение хаоса: «.явились новые художественные силы в лице Гоголя.

Поэзия ответила живыми образами на требования жизни. Пусть эти образы были только отрицательные: в их отрицательности сказались новые силы жизни, силы отвергнуть все формы, оказавшиеся несостоятельными <.>

Таков был ответ поэзии на требования успокоений и примирений. Это был 12 протест» . Потребность в такого рода протесте, назревшем в литературе XIX века, его глубинный потенциал отметил и Достоевский, который также условно разделил литературу на «положительную» и «отрицательную»: «.эта способность отчуждения, самобичевания проявилась в Гоголе, Щедрине и всей этой отрицательной литературе, которая гораздо живучее, жизненней, чем положительнейшая литература времен очаковских и покоренья Крыма»13.

Традиционно любое новаторство, протест против устоявшихся традиций рассматривается современниками автора изначально отрицательно, как нечто чуждое. И лишь история развития русской литературы поставила все на свои места, отразив ценность преобразований. И гоголевское творчество только на современном этапе развития гоголеведения стало восприниматься как единый текст, ставший примером нового метода, стиля, языка, сюжета, героя и других структурных элементов, а главное, образцом существенно нового принципа изображения действительности: «Понятие фантастического в традиционном употреблении применительно к гоголевскому миру значительно девальвировалось. Оно не схватывает текстообразования в эстетическом аспекте и является бессмысленным, по сути, в онтологическом. Во многом это связано с тем, что фантастическое может быть вычленено относительно реального. Эта оппозиция мало что проясняет в гоголевском мире. Речь не идет об относительности понятия «реальность», утратившего продуктивность еще в больше, чем понятие «фантастическое». Художественный прорыв Гоголя

12 Григорьев А.А. Литературная критика. - М., 1967. - С.239.

13 Достоевский Ф.М. Поли. собр. соч.: В 30 т. - Л., 1972. - T.20. - С.22. Далее ссылки на это издание помещаются в тексте с указанием тома и страницы в скобках. состоял в том, что в изображении мира он нашел физический эквивалент метафизическому»14.

Отмечая очевидную зависимость Достоевского от Гоголя, даже называя начинающего писателя «новым Гоголем», критики и литературоведы все же по-разному рассматривали характер и степень их художественного взаимодействия: от прямого подражания до полного отталкивания, от внешнего формального сходства до глубинного содержательного «родства». И в современном достоевсковедении открытыми до сих пор являются следующие вопросы: каким образом ранний Достоевский взаимодействует с Гоголем, какой материал заимствует Достоевский из гоголевской художественной системы, каков основной принцип заимствования, фрагментарный или системный, как взаимодействует «свое» и «гоголевское» в художественном мире Достоевского, каковы функции «чужого» текста в поэтике Достоевского? Безусловно, этими вопросами не исчерпывается вся глубина данной проблемы. Выделение же основных этапов изучения этой темы позволяет определить основные пути их решения.

В критике 1840-х гг. представлены две противоположные по своей оценке точки зрения. Одновременно отмечались оригинальность автора и лишь формальное, временное сходство Достоевского с Гоголем и прямое очевидное подражание известному предшественнику. Белинский указывал не только на творческую преемственность, но и воспринимал Гоголя как «порождающую» открытую систему, потенциал которой так чутко воспринял Достоевский: «В таланте г. Достоевского так много самостоятельности, что это теперь очевидное влияние на него Гоголя, вероятно, не будет продолжительно . хотя тем не менее Гоголь навсегда останется, так сказать, его "отцом по творчеству"»15. «Высшую степень оригинальности» у Достоевского отметил также А. Майков, который увидел у нового писателя психологизм, не

14 Печерская Т.И. Еще раз о фантастическом в «Шинели» Гоголя // Гоголь как явление мировой литературы. Сб. ст. по материалам международной научной конференции, посвященной 150-летию со дня смерти Н.В. Гоголя / Под ред. Ю.В. Манна. - М.: ИМЛИ РАН, 2003. - С.207.

15 Белинский В.Г. Собр. соч.: В 9 т. - М., 1982. - Т. 8. - С. 128-129. присущий «социальному» Гоголю. Большинство же критиков (в частности славянофилы) указывали на подражательную манеру нового писателя, обвиняя в прямом и неприкрытом следовании за Гоголем. Показательно, что уже в этих первых отзывах о влиянии Гоголя на Достоевского отмечается тот факт, что материалом, который заимствует начинающий писатель, являются не только отдельные структурные элементы художественной системы Гоголя, но и вся система в целом. А. Григорьев был первым, кто указал на сквозное единство гоголевских текстов, рассматривал его творчество как единую художественную систему.

В 1881 году Н.Н. Страхов16 обратит внимание на принципиальное новаторство Достоевского, на важное значение его творчества в развитии русской литературы, но опять же относительно Гоголя: «Достоевский первым сделал смелую и решительную поправку Гоголя, существенный, глубокий поворот в нашей литературе». И вновь речь идет об отталкивании, неком протесте, как в случае с пушкинской традицией относительного гоголевского направления. Также можно рассмотреть это наблюдение как предвосхищение идей М.М. Бахтина о «коперниковском перевороте» Достоевского в гоголевском мире. Теория «борьбы», противопоставления Достоевского Гоголю как противоположной, иной по содержанию художественной системы долгое время существовала в научном мире. Этому, в первую очередь, содействовал особый взгляд на гоголевское направление в целом как на период «бездушия» в русской литературе. Более того, зародившийся в начале XX века миф о ледяном Гоголе, Гоголе-человекоубийце на долгое время задал негативную энергию гоголеведческому дискурсу. В связи с этим изменилась и оценка творчества Достоевского, который был определен В. Розановым родоначальником преодоления гоголевского «бездушия», восстановления «разрушенного» Гоголем человека. Три основные фигуры в литературе XIX

16 Страхов Н.Н. Ф.М. Достоевский. Преступление и наказание // Страхов Н.Н. Литературная критика, - М., 1984.-С. 96-122. века - Пушкин, Гоголь, Достоевский - рассматривались в рамках триады - рай, распад и синтез.

Ю.Тынянов, анализируя вопрос о взаимодействии Достоевского и Гоголя, определяет любую литературную преемственность как борьбу. Отмечая наличие огромного множества гоголевского материала не только в произведениях Достоевского, но и в его письмах, исследователь указывает на формальный, фрагментарный и бессистемный характер заимствований: «Достоевский как бы пробует разные приемы Гоголя, комбинируя их»17. Игра стилем, на которой настаивает литературовед, скорее является следствием ученичества Достоевского, воспринимается как «проба пера». Зависимость Достоевского от Гоголя комментируется как зависимость неопытного подмастерья от гениального авторитетного мастера. Пунктом «несхождения» Достоевского с Гоголем являются гоголевские «типы», от которых Достоевский явно отходит в своих произведениях, как и от всей гоголевской системы, используя только ее внешние атрибуты: «В литературе Гоголь для него, по-видимому, нечто такое, что нужно преодолеть, дальше чего необходимо пойти»18. Данная точка зрения соотносится с оценкой Гоголя как промежуточного, связующего звена между пушкинской эпохой и эпохой Достоевского. Но в любом случае отметим, что гоголевский материал характеризуется как нечто целое, неделимое, хотя и представленное в виде определенных структурных элементов в поэтике Достоевского.

Как «гоголевский период» раннее творчество Достоевского характеризует М.М. Бахтин, указывая в свою очередь на наличие в поэтике нового писателя «гоголевского мира». Исследователь отмечает особый принцип взаимодействия Достоевского с художественной системой Гоголя, характер и степень заимствования «чужого» материала, рассматривая новаторство молодого писателя в изменении нарративной структуры «гоголевского текста»: «Гоголевский мир содержательно остался тем же в

17 Тынянов Ю.Н. Достоевский и Гоголь: К теории пародии. - Пг., 1921. - С. 198.

18 Там же.-С. 213. первых произведениях Достоевского. Но распределение этого содержательно одинакового материала между структурными элементами произведения здесь совершенно иное. То, что выполнял автор, выполняет теперь герой, освещая себя сам со всех возможных точек зрения, автор же освещает уже не действительность второго порядка. Доминанта всего художественного видения и построения переместилась, и весь мир стал выглядеть по-новому, между тем как существенно нового, негоголевского материала почти не было привнесено Достоевским »19. В мире Достоевского появился новый объект изображения -самосознание бедного чиновника, но этот бедный чиновник - гоголевский. Изменение принципов повествования позволило Достоевскому показать «нечто внутреннее, неопределимое» в человеке, уже в первых его произведениях наметился путь к изображению будущего «подполья». Свой, так называемый, «коперниковский переворот», благодаря которому возникает в литературе новый герой, новый принцип повествования, который в дальнейшем определится как полифонизм, способ изображения действительности, человека в мире, Достоевский совершает все же в «гоголевском» по содержанию мире. Описывая характер зависимости раннего Достоевского от Гоголя, литературовед использует такие показательные словесные формулы, как: гоголевский мир, содержательно одинаковый материал, гоголевский материал и т.д. Такого рода обобщенность свидетельствует о том, что Достоевский использовал гоголевский материал не фрагментарно, выборочно, а в совокупности, оставляя «содержательно одинаковый материал», но меняя комбинацию составляющих его элементов. Это значит, что в этом мире, материале уже содержался потенциал для будущих преобразований, которые гениально осуществил Достоевский. Поэтому речь идет скорее о преемственности, чем о борьбе, перевороте, сдвиге.

А. Бем в своем исследовании о принципах влияния пушкинских произведений на творчество Достоевского отмечает, что писатель был необычайно чуток к чужому литературному воздействию: «Возбудителями его

19 Бахтин M.M. Проблемы поэтики Достоевского. - М., 1963. - С. 57. художественной восприимчивости было, однако, не столько само литературное произведение, сколько круг идей, скрытых в нем <.> Достоевским обнаруживается любопытная черта. Исходя от Пушкина в некоторых своих образах, он немедленно перетолковывает их, заставляя жить иной жизнью, бурной и трагической, такой, какой только и могут жить герои Достоевского»20. Таким образом, следует отметить, что особенность художественной восприимчивости Достоевского заключается в том, что он способен был уловить некую внутреннюю цельность, универсальность, метаязык «чужого» материала, его художественный потенциал.

В современной науке взгляд на взаимодействие Достоевского с Гоголем как на борьбу, переворот, отталкивание начинает постепенно утрачиваться. Тенденция в исследованиях по данному вопросу меняется в сторону изучения принципов преемственности, «перехода от Гоголя к Достоевскому». В первую очередь отмечается специфика гоголевского образа, с появлением которого меняется принцип изображения человека в литературном произведении. Еще А. Григорьев писал об Акакии Акакиевиче как о родоначальнике «множества микроскопических личностей». Вслед за этим в литературном мире появилось понятие «маленький человек», наряду с «лишним человеком». Вопрос о значении жизни такого человека и выделился как «гоголевский вопрос», ответ на который пытаются дать многие писатели. Следуя теории А. Григорьева о сквозном единстве гоголевских текстов, об их фазовом членении, А. Белый продемонстрировал внутреннее единство гоголевского творчества, сопоставив ранние и поздние произведения Гоголя в рамках единой сюжетной структуры, понятой «как глубинная организация символических деталей». Эволюция гоголевского творчества рассматривается исследователем как движение от положительной спаянности с родным коллективом, органическим целым, родовым «телом» к отрицательному обособлению отдельного лица героя, разрастающегося в центр повествования.

20 Бем А.Л. У истоков творчества Достоевского. Грибоедов, Пушкин, Гоголь, Толстой и Достоевский. - Прага, 1936.-С. 132.

Именно обособленный, деформированный человек становится объектом изображения в петербургских повестях Гоголя и в ранних повестях и рассказах

Достоевского. Удаление человека от своей экзистенциальной сущности, от нравственной иерархии к чину, овеществление человека в мире Гоголя становится своеобразной метафорой, изображающей разрушение всего мира в целом. В своих петербургских повестях Гоголь поднимает вопрос о внутренней сущности человека, о необходимости возвращения к своим глубинным духовным началам: «Начала эти (идеально-духовные, телесные и вещественные) сходятся в человеческом образе, представляющем лестницу переходов - от лица к телесности и от нее к вещественности; в центре этой картины - лицо; в обратном же направлении за лицом телесным таится вопрос о «внутреннем лице» человека, о личности, о душе. Каждый такой переход задает вопрос и заключает загадку человека»21. Восстановление истинной сущности человека и станет одной и основных художественных задач

Достоевского. «Человеческий образ у Гоголя распался на «лики без души» и загадочный, неизвестный внутренний лик, не имеющий выражения, слова, 00 лица» , а в творчестве Достоевского этот «внутренний лик» предстанет в виде «подполья». Безусловно, следует указать, что такая параллель обладает высокой степенью условности, так как в художественном мире Достоевского подполье» имеет особые значения, наряду с теми, которые были выделены в произведениях Гоголя.

Особая типизация героев характерна для второй фазы творчества Гоголя (по классификации А. Белого), которая в большей степени и привлекает Достоевского: безродный, бездетный чудак, вброшенный в марево петербургских туманов и развивающий в уединении дичь, и демонические фигуры. Все эти герои узнаваемы и в творчестве Достоевского. * Исследователи отмечают сходство поэтики Достоевского с «гоголевским миром» не только в области образной системы, но и указывают на наличие всех

21 Бочаров С.Г. Загадка «Носа» и тайна лица // Гоголь: история и современность: К 175-летию со дня рождения. -М., 1985.-С.132.

22 Там же.-С. 133. элементов «словесной ткани Гоголя»: сюжетных, жестовых, словесных. Но все же скорее именно посредством своего чиновничьего типа Гоголь смог передать нечто универсальное, общее, онтологическое: «.нужно, чтобы русский читатель действительно почувствовал, что выведенное лицо взято из того самого тела, из которого создан и он сам, что он живое и его собственное

УК тело» . Речь идет о том самом «родовом теле», от которого обособился человек и о возвращении к которому взывает Гоголь («Я брат твой» Башмачкина). Таким образом, очевидно, что основные идеи, развернутые Достоевским в своем творчестве в качестве глубинного содержательного потенциала существовали в мире Гоголя: «Этот акцент на «преодоление», остро подчеркивая «новое слово» Достоевского, заслонял в то же время другую ' сторону дела - глубокую подготовку этого слова в недрах гоголевского творчества»24. Связь Достоевского с Гоголем все же «родственная», а не формальная, поверхностная. И все чаще в связи с этим в современной науке исследователи предлагают «вернуться к вопросу об органически усвоенной

Aff

Достоевским традиции Гоголя» , объединяя Гоголя и Достоевского не только как писателей, но и как мыслителей. И тот же «рецепт спасения русского общества», основанный на духовном возрождении, духовной красоте, пути к Христу, представленный Гоголем в «Переписке», будет реализован уже в более позднем романном творчестве Достоевского. Для раннего же творчества был характерен поиск принципов изображения действительности и человека. В повестях и рассказах представлены разнообразные варианты элементов художественного мира гоголевских произведений: герои, сюжеты, стиль повествования, детали, фамилии и имена и т.д. О.Г. Дилакторская отмечает, что в целом художественный мир петербургских повестей Достоевского «сориентирован» на материал повестей Гоголя. Но все же особое внимание в f исследованиях уделяется герою-чиновнику: «Средний чиновник Достоевского

23 Гоголь H.B. Поли. собр. соч.: В 14 т. - M. - T.8. - 1945. - С.453. Далее ссылки на это издание помещаются в тексте с указанием тома и страницы в скобках.

24 Бочаров С.Г. Указ.соч. -С. 135.

25 Фридлендер Г.М. Достоевский и Гоголь // Материалы и исследования. - Л., 1987. - T.7. - С.4.

- это интегрированная сущность чиновничьего гоголевского типа, с помощью которого молодой писатель строит типизирующие обобщения, добивается особого масштаба универсализации своего типа» . Хотя, если обращаться к гоголевским персоналиям, то наиболее выделяется в плане соотношения с героями Достоевского Поприщин, размышления которого рассматриваются как «эпиграф» ко всем произведениям Достоевского . Это единственный герой в мире Гоголя, который демонстрирует результаты своей рефлексии на мир.

В современной науке преобладает тенденция трактовать гоголевский материал в поэтике Достоевского как нечто целое, как единую художественную систему: «То, что у Гоголя существовало в разных, отчасти соотносимых художественных автономиях, Достоевский совмещал в пространстве одного произведения . Его «Бедные люди» - не парафраз на тему «Шинели», скорее на темы петербургских повестей Гоголя вообще - всех вместе, сведенных в единое художественное измерение, в котором обновляется скрытый доселе потенциал. Поэтому первый роман Достоевского - это продолжение мира Гоголя в целом, а не только одной «Шинели»28. Определение целостности гоголевского материала носит обобщенный характер, представляется через циклизацию произведений, структурные элементы которых наиболее часто повторяются в текстах Достоевского, через систему персонажей, идейное единство. Но, тем не менее, это существенное отклонение от тенденции рассматривать гоголевский материал у Достоевского как «внешние аксессуары», бутафорию, разрозненные элементы структуры, так как подобный взгляд не позволяет раскрыть глубинных причин заимствования. Взгляд из XX века дает возможность исследователю увидеть специфику художественного взаимодействия Достоевского с Гоголем в контексте всей литературы XIX века, а не только в рамках художественных систем данных писателей, что раскрывает дополнительные возможности интерпретации:

26 Дилакторская О.Г. Петербургская повесть Достоевского. - СПб., 1999. - С. 245.

27 Это отмечается еще Переверзевым при исследовании творчества Достоевского, что в первую очередь свидетельствует о внутренней связи его ранних произведений с поэтикой петербургских произведений Гоголя.

28 Викторович В.А. Гоголь в творческом сознании Достоевского // Достоевский: материалы и исследования. -СПб., 1997.-Т. 14. - С. 227.

Когда речь идет о таких писателях, как Достоевский и Гоголь, о таких образах, как Башмачкии и Мышкии, в поле зрения невольно входит вся русская литература; и в соотношении этих образов обнаруживается ее сердцевина . как будто не целая литература перед нами, а одно, богатое замыслом и переливами смыслов произведение!»29. Таким образом, совмещение двух художественных систем Гоголя и Достоевского создает напряжение, воспринимающееся как своего рода «текст».

Постижение Достоевским гоголевского материала строится по принципу дополнения и углубления, но не принципиального коренного изменения. Достоевский был наделен даром «развертывания, проращивания имеющегося зерна», продолжения представленной тенденции. «Гоголевское» в Достоевском как бы становится материалом, из которого новый писатель по-новому строит свой мир и стиль»30, и, используя данный материал, Достоевский опирается на его внутреннюю сущность. Гоголевский материал воспринимается как некая универсальная модель, художественные возможности которой расширяет Достоевский. В ранних своих рассказах и повестях он пытается «психологизировать» наследие Гоголя, изображает не столько поведение героя, сколько то, «как он осознает себя». Раздраженное самолюбие героя, намеченное у Гоголя, Достоевский делает центром своего художественного t мира, этим обостряя внутренний конфликт. «Овеществленное», «корчащееся» сознание гоголевского героя становится объектом рефлексии героя Достоевского. «Достоевский расширяет семантику гоголевского образа путем применения его к новым обстоятельствам и характерам. Он поначалу глубоко вживается в "удивительный тип", а затем, исходя из обретенного видения, дописывает первоисточник, привносит в него нечто новое, но органичное для его сути»ъх. «Гоголевское» для Достоевского становится тем метаязыком,

J который позволяет создавать всевозможные варианты, интерпретации.

Создания Гоголя почти давят ум глубочайшими непосильными вопросами,

29 Эпштейн М. Парадоксы новизны: О лит. развитии XIX -XX вв. - М., 1988. - С. 145.

30 Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы.-М.: Языки русской культуры, 1999. - С. 170.

31 Викторович В.А. Указ. соч. - С. 225. вызывают в русском уме самые беспокойные мысли, с которыми, чувствуется это, справиться можно далеко не сейчас; мало того, еще справишься ли когда-нибудь» (20, 106).

Ранний Достоевский «вырастает и воспитывается» в гоголевской школе, синтезирует достижения своего учителя, не повторяя и копируя его, открывает весь спектр гоголевских вопросов, весь глубинный потенциал этого интертекста, создавая свои варианты, воспринимая не только целостность его творчества, но и определяя сущность и цельность художественной структуры, объединяющей все гоголевские тексты как ее элементы в единое целое. Поэтому определение взаимосвязи Достоевского с Гоголем как преемственности, перехода оправдывает себя при содержательно цельном анализе внутренней связи двух художественных систем: «Гоголь был им воспринят во всей цельности его творчества <.> Достоевский гениально почувствовал потенциал Гоголя и гениально им воспользовался. Достоевский продолжил не Гоголя, как завершенную в себе самой художественную систему, но размыкавший ее путь Гоголя»32.

Анализ различных точек зрения литературоведов позволяет обозначить основные тенденции в развитии вопроса «Гоголь — Достоевский», определить ^ основные принципы анализа художественного взаимодействия Достоевского с

I'

Гоголем в научных исследованиях. Следует отметить, что зачастую характер и степень влияния Гоголя на Достоевского определялись в зависимости от осмысления творческого наследия писателя-предшественника. Это можно увидеть и в том, какие тексты Гоголя просматривались исследователями и критиками в раннем творчестве Достоевского. Как правило, доминирующим объектом анализа гоголевского материала в поэтике Достоевского являлась повесть «Шинель», образ «маленького человека - бедного чиновника-^ переписчика Башмачкина, который и стал прототипом для множества героев в последующей литературе. Фраза «Все мы вышли из гоголевской "Шинели"» было воспринята слишком буквально, поверхностно, хотя, несомненно, что для

32 Викторович В.А. Указ. соч. - С. 233.

Достоевского за образом гоголевской «Шинели» стоял более широкий контекст творчества писателя. В исследовательских работах последних лет чаще всего первые произведения Достоевского соотносятся с тремя гоголевскими текстами, входящими в «петербургский цикл», это «Нос», «Шинель» и «Записки сумасшедшего» (в некоторых случаях привлекается также и поэма «Мертвые души», в частности при соотношении с задуманной в первой редакции как «петербургская поэма о приключениях Голядкина» повестью «Двойник»). Сравнивая данные тексты, исследователи акцентируют внимание в основном на образной системе, сюжетике, мотивах и различных деталях, представляющих тот самый «материальный мир», изображения которого было характерной чертой для творчества писателей натуральной школы. При этом в литературоведческих работах второй половины XX века оформился взгляд на творчество Гоголя как на единый текст. В частности, гоголевский сюжет о чиновнике воспринимается как своеобразный метатекст русской литературы XIX века.

Вычленение концепта «целостности» в семантике всех перечисленных дефиниций дает возможность подходить к изучению гоголевского материала в произведениях Достоевского с позиций теории сверхтекста. Отмеченная в работах литературоведов способность гоголевских текстов порождать другие тексты, а также воспроизводиться на уровне нарратива в форме метатекста в произведениях других авторов указывает также на сверхтекстовую природу гоголевского материала, инвариантность его структуры. Безусловно, большинство исследователей обращают внимание на основополагающее влияние именно гоголевской «Шинели» на произведения писателей XIX века. В то же время, очевидно, что образ чиновника-переписчика у Гоголя -архиперсонаж и является определяющим для формирования гоголевского сверхтекста как скрипторского текста. В связи с этим при исследовании специфики влияния гоголевского материала на формирование нарративной структуры ранних произведений Достоевского необходимо использовать тексты с пишущим героем в центре образной системы.

В данной работе отмечается, что потенциалом / основой для текстов Достоевского является не столько гоголевский вариант сюжета о бедном чиновнике, сколько метафизическая основа этого сюжета - история о скрипторе, которую гениально «вычитал» у Гоголя «новый» писатель. Именно в текстах Достоевского история о чиновнике-переписчике становится своеобразным сверхтекстом. С.Г. Бочаров указывает на тот факт, что «Достоевский должен был начать свой путь с гоголевского чиновника, от которого так далеко потом ушел»39. Именно в гоголевском чиновнике, смиренно переписывающем тексты, Достоевский видит «внутреннего» человека, путь к духовному возрождению человечества. Ключевые идеи «служения» у Гоголя связываются уже в цикле «Петербургских повестей» с социальным положением человека: «Стремясь привести мир в его должные границы и упорядочить его, он пытается соединить антропологию с социальной ролью, с тем местом в иерархии, которое занимает персонаж»40. Гоголь использует популярный в то время сюжет о бедном чиновнике для того, чтобы показать, как в социальном контексте раскрывается духовная сущность человека: «Гоголь идею «места» связывает с проблемой личного спасения, с поисками образа праведного человека. Эти поиски наиболее отчетливо просматриваются в конце 30-х годов и отражены во второй редакции i

Портрета" и в "Шинели". Связаны они с движением Гоголя к монашеско-аскетическому идеалу человека, "внутреннего" человека, заключившего в себе Бога и уединившегося в своем "мире" от соблазнов и греховных страстей»42.

В связи с этим именно поворот Гоголя от изображения «внешнего» человека к «внутреннему» интересует Достоевского. Олицетворением же данного процесса становится описание деятельности чиновника-переписчика, наиболее ярко представленное в «Шинели»: «Совмещением высокого и * трансцендентального с прозаическим и повседневным отмечено, прежде всего,

39 Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. Указ. соч. - С.143.

40 Гончаров С.А. Творчество Гоголя в религиозно-мистическом контексте / Рос. гос. пед. ун-т им. А.И. Герцена.

- СПб: РГПУ им А.И. Герцена, 1997. - С. 156.

42 Там же. -С. 156. описанием Акакия Акакиевича, который заботы повседневные, насущные переживает как будто бы это цели трансцендентальные»43. При этом поведение Башмачкина получает двойственную оценку: «Совмещение полярностей интерпретируется как непреодолимая двойственность, как ситуация, в которой можно с полным правом говорить о страшной узости кругозора, об убожестве интересов. Но с таким же правом - и о высоком спокойствии подвижника, о таинственной внутренней жизни»44. Безусловно, гоголевский чиновник «прочитывается» Достоевским в контексте духовного «служения». При этом в его ранних произведениях актуализируется и вторая сторона стратегии чиновника-переписчика - отказ от своего места/поприща, погружение во внешний мир, что приводит к «овеществлению души» — духовной гибели. Данная концепция определяет специфику «скрипторского текста» относительно «гоголевского текста» в произведениях Достоевского. Интерес Достоевского к сюжету о бедном чиновнике связан, в первую очередь, с тем содержанием, которым эту художественную форму наполнил Гоголь, т.е. с семантикой «скрипторства», актуализированной в фигуре чиновника-переписчика, в отношении его к процессу писания/переписывания, к сакральному значению данного поприща.

Объектом данного исследования являются произведения Гоголя и Достоевского с сюжетом о бедном чиновнике-переписчике («Шинель», «Записки сумасшедшего» Гоголя, «Бедные люди», «Двойник», «Слабое сердце», «Господин Прохарчин» Достоевского). Предмет исследования -гоголевский материал в ранних произведениях Достоевского.

Актуальность исследования обусловлена необходимостью описания гоголевского материала в ранних произведениях Достоевского как целостного текстового образования, выделения принципов использования «гоголевского текста» в повестях и рассказах Достоевского 1840-х годов.

43 Манн Ю.В. Диалектика художественного образа. - С. 77.

44 Маркович B.M. Петербургские повести Гоголя. - Л., 1989. - С. 98.

Научная новизна данной работы заключается в определении основы формирования «гоголевского текста» в произведениях Достоевского в виде «скрипторского текста». Фигура чиновника-переписчика в сюжете «о бедном чиновнике» выделена как образ «скриптора», центра гоголевской антропологии, посредством «служения», писания которого изображается «внутреннее лицо» человека. Ядерные элементы художественного кода «гоголевского текста» в нарративе ранних произведений Достоевского определяются в результате анализа гоголевского письма, специфики изображения героя-переписчика. Семантика имени автора и героя рассмотрена в контексте исследования различных стратегий пишущих субъектов в скрипторском сюжете. Целостность метаязыка гоголевского сверхтекста в произведениях Достоевского определена соотнесением семантических рядов писания и шитья в нарративной структуре текста.

Целью данной работы является выявление «гоголевского текста» в поэтике Достоевского, исследование соотношения «гоголевский текст» -«скрипторский текст» в рамках теории сверхтекста.

В соответствии с поставленной целью определяются задачи диссертационного исследования:

1) охарактеризовать «скрипторский текст» как основу формирования «гоголевского текста» в произведениях Достоевского;

2) ыделить ядерные элементы художественного кода «скрипторского текста» в нарративе ранних произведений Достоевского;

3) проанализировать принципы изображения героя-переписчика в произведениях Гоголя и Достоевского;

4) охарактеризовать специфику семантики имени автора и героя как пишущих субъектов;

5) определить особенности совмещения писания и шитья в «скрипторском» сюжете.

Методологию данной работы составляют аналитико-описательный, сравнительно-генетический, сравнительно-типологический методы, обусловленные требованием комплексности исследования. В качестве теоретической базы используются работы М.М. Бахтина, В.Н. Топорова, С.Г. Бочарова, Ю.В. Манна, С.А. Гончарова, Н.Е. Меднис, В.В. Мароши, в которых рассматриваются проблемы изучения творческого взаимодействия писателей и вопросы теории сверхтекста.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Основой формирования «гоголевского текста» в произведениях Достоевского определен «скрипторский текст» как сверхтекст, центром которого становится фигура переписчика. Образ пишущего чиновника Гоголя используется ранним Достоевским в качестве фигуры гоголевской антропологии, в основе которой лежит сакральный концепт служения переписчика-посредника.

2. «Шинель» и «Записки сумасшедшего» Гоголя рассмотрены как два варианта стратегии пишущего героя: отказ от переписывания, что приводит к овеществлению и грехопадению, и восстановление высокого статуса чиновника для письма посредством смиренного служения на своем «месте» в социальной иерархии. В художественном сознании Достоевского сопрягаются два гоголевских образа: чиновник-переписчик и чиновник-автор, пишущий герой-сочинитель, сопоставляются два процесса: переписывание и сочинительство.

3. В связи с тем, что и автор, и герой являются субъектами писания, в нарративной структуре отражается рефлексивная позиция каждого. В качестве одной из форм подобного рода «представленности» автора и героя обозначена реализация семантики имени в поэтике текста.

Скрипторский текст» выделен как «персональный» текст автора -субъекта писания и «именной» текст пишущего героя.

4. В нарративной структуре повестей Гоголя и Достоевского выявлено очевидное сопряжение писания и шитья. Шитье имеет те же смысловые оттенки, что и писание. Наряду со сферой письма, герои Гоголя и Достоевского погружены и в сферу шитья. В образной системе текстов возникают очевидные параллели: пишущий герой и герой, который занимается шитьем. В «Шинели» Гоголя данную пару представляют Башмачкин и Петрович, в «Записках сумасшедшего» - Поприщин, отказавшись от деятельности чиновника, выполняет работу портного. В первом романе Достоевского Девушкин занимается писанием и переписыванием, а Варенька постоянно шьет, перешивает, кроит. Данного рода связь демонстрирует принципы соотношения иерархии духа и социальной иерархии в бытии и сознании героя. Материя выполняет функцию униформы социального мира - символа искушения человека. Рост амбиций героя отражается в писании и шитье в контексте проблемы «авторства». Сопряжение данных сфер обозначено в качестве способа изображения «внутреннего лица» человека, метатекстового способа описания героев. Метаязык «скрипторского текста» выделен как особый принцип организации повествования.

Теоретическая значимость исследования состоит в том, что в диссертационном сочинении разработаны: одна из разновидностей сверхтекста — «скрипторский текст» в поэтике раннего Достоевского, что позволяет расширить интерпретационные возможности теории сверхтекста; специфика героя-переписчика в произведениях Гоголя и Достоевского, благодаря чему расширена семантика выделенного ранее в литературоведении типа «маленького человека»; особенности нарративной структуры произведений Гоголя и Достоевского с сюжетом о бедном чиновнике, а также результаты ^ работы могут быть использованы для более полного и детального описания принципов творческого взаимодействия Достоевского.

Практическая значимость исследования определяется возможностью использования материалов диссертационного исследования в учебном процессе при подготовке основных и специальных курсов по истории русской литературы XIX века, в работе спецсеминаров.

Апробация работы. Основные положения и результаты исследования были представлены на ежегодной конференции молодых ученых в институте филологии Сибирского отделения РАН (Новосибирск, март 2001); V межрегиональной научно-практической конференции, посвященной 180-летию Ф.М. Достоевского «Творчество Ф.М. Достоевского: проблемы, жанры, интерпретации» (Новокузнецк, ноябрь 2001); Третьих Филологических Чтениях «Проблемы интерпретации в лингвистике и литературоведении» (Новосибирск, ноябрь 2002); Четвертых Филологических Чтениях «Проблемы интерпретации в лингвистике и литературоведении» (Новосибирск, ноябрь 2003); Пятых Филологических Чтениях «Интерпретатор и текст: проблема ограничений в интерпретационной деятельности» (Новосибирск, октябрь 2004); Шестых Филологических Чтениях «Проблемы интерпретации в лингвистике и литературоведении: мета- и реинтерпретация» (Новосибирск, октябрь 2005). По теме исследования имеется четыре публикации.

Структура диссертации обусловлена логикой исследования заявленной проблематики и ходом выполнения поставленных задач. Работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы. Во введении аргументируется постановка вопроса и характеризуются основные подходы к проблеме. Первая глава посвящена описанию «скрипторского текста» как основы формирования «гоголевского текста» в произведениях Достоевского. Во второй главе анализируется способ гоголевского писания, характеризуются ядерные элементы художественного кода «гоголевского текста» в нарративе ранних произведений Достоевского. Третья глава посвящена анализу специфики образов автора и пишущего героя в скрипторском сюжете. В И заключении обобщаются результаты исследования и делаются выводы по

Заключение научной работыдиссертация на тему ""Гоголевский текст" в ранних произведениях Ф.М. Достоевского"

Заключение

В раннем творчестве Достоевского гоголевский материал (сюжеты, образы, мотивы, детали, имена, хронотоп и т.д.) выделяется во всей совокупности элементов художественного целого, что позволяет описывать его как «гоголевский текст» в рамках теории сверхтекста. В качестве основных художественных элементов гоголевских произведений, определяющих цельность обозначенного сверхтекста, были выделены следующие: сюжет о бедном чиновнике-переписчике, пишущий герой, нарративная природа текста, принцип писания героя.

Специфика гоголевского чиновника-переписчика заключается в том, что посредством служения данного героя демонстрируется лицо «внутреннего человека», особая антропология автора. Сакральный концепт «служения» выражается в смиренном отношении чиновника к процессу переписывания служебных бумаг. Вариант позиции средневекового переписчика — посредника становится основополагающим в контексте изображения духовной природы данного героя. В фигуре гоголевского скриптора Достоевский видит путь к духовному возрождению человечества. При этом писание в «скрипторском тексте» становится олицетворением как смирения, аскетизма в форме переписывания, так и актом богоборчества в виде претензии чиновника на сочинительство. Действия героя-переписчика изображаются в религиозно-нравственном контексте. Основная сфера жизни героя в сюжете о бедном чиновнике - писание - определяет специфику «гоголевского текста» как «скрипторского». Деятельность переписчика в произведениях Гоголя и Достоевского не ограничивается только копированием текста, а выражается в воспроизведении служебного документа, что позволяет выделить разные типы героев-чиновников, которые демонстрируют разные полюсы стратегии пишущего субъекта: от смиренного копирования до сочинительства.

Два варианта стратегии пишущего героя, которые изображает в своих ранних произведениях Достоевский, обозначены наиболее отчетливо в повестях Гоголя «Шинель» и «Записки сумасшедшего». Соотношение этих произведений демонстрирует два полюса семантики процесса письма в «скрипторском» тексте. Башмачкин в начале повести занимается копированием, переписыванием, относится смиренно к своей деятельности, благодаря чему сохраняет сакральный смысл писания и свое духовное внутреннее содержание. Поприщин, напротив, погружен в сочинительство, писание собственного текста, авторство, которое заражает его манией чина, погружает постепенно в вещественный социальный мир «оболочек», разрушает его душу. Герои ранних произведений Достоевского постоянно находятся перед выбором одной из стратегий гоголевского письма.

Исследование соотношения «гоголевского текста» - «скрипторского текста» в рамках теории сверхтекста позволило выделить специфику ядерных элементов художественного кода данного текстового образования, в качестве элементов которых были обозначены способ гоголевского письма (принцип организации повествования) и нарративная стратегия самого чиновника-переписчика («поприщинское письмо»). Двойственность природы повествования в «скрипторском тексте» задается особенностью изображения героя-переписчика в повестях Гоголя. В плане выражения рассказчик демонстрирует позицию стороннего, внешнего наблюдателя. Автор и повествователь-рассказчик представляют собой своеобразную оппозицию. Рассказчик - лицо, намеренно приближенное к объекту изображения. Его форма выражения - анекдот, манера изложения -ироническая, тон - насмешливый. Ему отводится роль интересного, опытного рассказчика некой любопытной истории без права на какие-либо обобщения. Он несет на себе печать апостасийности и враждебности того мира, в котором существует бедный чиновник. Ему не дается право на комментарии, на раздумья, на выводы по поводу излагаемого. Эти функции берет на себя автор. Посредством авторского подтекста раскрывается «внутренняя природа» пишущего героя, выявляется сакральный концепт «служения» переписчика. Двойственность повествования связана и с амбивалентностью образа героя: чиновник-переписчик как традиционный «маленький человек» (глупая, незначительная личность) и как кроткая, личность, смиренно воспринимающая свое место в мире.

Достоевский как гениальный читатель улавливает симптоматичность гоголевского героя - чиновника для письма. Принцип писания-переписывания Башмачкина и своеобразие писания автора «Шинели» -основа нарративной структуры текстов Достоевского. Объектом рефлексии начинающего писателя становится единственный пишущий герой Гоголя -Поприщин и специфика и его записок. «Записки сумасшедшего» выделяются в качестве сквозного текста в раннем творчестве Достоевского. Таким образом, в художественном сознании начинающего писателя сопрягаются два значимых для него гоголевских образа - чиновник для письма, чиновник-переписчик и чиновник-автор, пишущий герой-сочинитель, сопоставляются два процесса: переписывание и сочинительство.

В своих ранних произведениях Достоевский изображает процесс поиска «человека в человеке», разрушение сознания героя, подверженного амбициям, используя при этом формы «поприщинского» писания: незаконченность письма; абсурдность повествования; бессознательное «пустое» письмо; распадающееся письмо. Форма «записок» также намеренно используется Достоевским как способ организации повествования. Выбор данного варианта наррации связан, в первую очередь, с актуализацией второго варианта стратегии чиновника-переписчика - отказа от своего места/поприща, погружения во внешний мир. «Поприщинское письмо» в нарративных стратегиях Достоевского - способ выражения претензий чиновника на собственное авторство. Формы «поприщинского письма» используются Достоевским и в более позднем творчестве, что » свидетельствует об устойчивом интересе автора к изображению пишущего героя. Так в своем первом романе Достоевский дает своему герою возможность выразить себя в процессе письма. Но и герои его поздних романов проходят «искушение» авторством: Раскольников в письменном виде создает свою теорию, Иван Карамазов повествует о своей идеологии в «Легенде о Великом инквизиторе». Данный материал определяет перспективы дальнейшего исследования.

Специфика образа пишущего героя, скриптора концентрируется, в частности, и в его имени. Анализ особенностей семантики имени автора и героя позволяет выделить различные стратегии пишущих субъектов, представленные в скрипторском сюжете. Фигура автора при этом соотносится и с процессом писания и переписывания, так как в семантике имени актуализируется соотношение разных оттенков: смирения, кротости и гордыни, амбиций. В большей степени претензии на «авторство» выражает социальное имя писателей. Так, например, фамилия Гоголь выражает стремление ее носителя быть «вторым Богом», творцом своих текстов, По мнению В.В. Мароши, писательской образной этимологией Достоевского стал этимон «достоинства», личностного утверждения.

Особую роль в «скрипторском тексте» выполняет символика, метафизическая аура «петербургского пространства», которая отражает и семантику имени Петра, деятельность личности Петра I - автора, демиурга и портного. В данном случае в художественных текстах находит свое выражение мифология, которая сложилась вокруг фигуры Петра I. Анализ семантики «петербургского» пространства в произведениях с сюжетом о «бедном чиновнике» показывает, что мир, окружающий героя, также двойственен: в нем совмещается соблазн и спасение, вещественность и духовность. Мир же этот, в свою очередь, результат своеобразного «авторства» человека.

Принципы соотношения иерархии духа и социальной иерархии в бытии и сознании героя отражены в нарративной структуре повестей Гоголя и Достоевского в виде сопряжения писания и шитья, имеющих одинаковые смысловые оттенки. Данный принцип организации повествования определен как метаязык «скрипторского текста», вследствие обозначенной способности воспроизводиться, повторяться в разных произведениях. Сфера шитья в сюжете о бедном чиновнике является столь же устойчивой, как и сфера писания. Пишущий герой непременно соотносится с героем, который занимается шитьем. Данная параллель намеренно акцентируется в произведениях Гоголя и воспроизводится в ранних текстах Достоевского, что позволяет определить писание и шитье как метаязык «скрипторского» текста, с помощью которого описывается проблема «овеществления» человека в мире социума.

215

Список научной литературыКонстантинова, Наталья Владимировна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. СПб.: Азбука - классика, 2004. - 320 с.

2. Акименко Е.Н. К вопросу о типологии персонажей романа Ф.М. Достоевского «Бедные люди» // Творчество Ф.М. Достоевского: проблемы, жанры, интерпретации. Новокузнецк, 1998.-С. 18-25.

3. Альтман М.С. Достоевский: по вехам имен. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1975.-280 с.

4. Анненков П.В. Замечательное десятилетие // Ф.М. Достоевский в русской критике. М.: Гослитиздат, 1956. - С.123-145.

5. Анненков П.В. Литературные воспоминания. М.: Гослитиздат, 1960. - 685 с.

6. Анненский И. Книги отражений. М.: Наука, 1979. - 285 с.

7. Анциферов И.П. «Непостижимый город .». Душа Петербурга. Петербург Достоевского. Петербург Пушкина. СПб: Лениздат, 1991. -335 с.

8. Артемьева Т.В. Контрапункт в повести Достоевского «Записки из подполья» (к вопросу о художественном методе) // Из истории русской и зарубежной литературы XI XX вв. - Кемерово, 1973. - С.57-86.

9. Барановская Е.П. «Homo scribens»: антропологические аспекты письма в творчестве Н.В. Гоголя (от «Шинели» к Размышлению о Божественной литургии): Автореф. дис. . канд. фил. наук. Омск, 2004. - 28 с.

10. Ю.Баршт К.А. «Каллиграфия» Ф.М. Достоевского // Новые аспекты в изучении Достоевского. Петрозаводск: Изд-во Петрозав. ун-та, 1994. -С. 101-129.

11. П.Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. -423 с.

12. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Сов. писатель, 1963.-363 с.

13. З.Белинский В.Г. «Бедные люди» // Ф.М. Достоевский. Жизнь и творчество. СПб.: Варшава, 1948. - С. 123-145.

14. Белинский В.Г. Взгляд на русскую литературу. М.: Современник, 1983.-606 с.

15. Белинский В.Г. Собр. соч.: В 9 т. М., 1982.

16. Белов С.В. Петербург Достоевского. СПб.: Алетейя, 2002. - 383 с.

17. П.Белый А. Мастерство Гоголя. М: МАЛП, 1996. - 351 с.

18. Бем А.Л. Достоевский гениальный читатель // О Достоевском / Под ред. А.Л. Бема. - Прага: Петрополис, 1936. - С.7-24.

19. Бем А.Л. У истоков творчества Достоевского: Грибоедов, Пушкин, Гоголь, Толстой и Достоевский. Прага: Петрополис, 1936. - 214 с.

20. Бочаров С.Г. О художественных мирах. Сервантес, Пушкин, Баратынский, Гоголь, Достоевский, Толстой, Платонов. М.: Сов. Россия, 1985.-296 с.

21. Бочаров С.Г. Загадка «Носа» и тайна лица // Гоголь: история и современность: К 175-летию со дня рождения. М., 1985.-С.121-151.

22. Бочаров С.Г. Сюжеты русской литературы. М.: Языки русской культуры, 1999. - 626 с.

23. Бочаров С.Г. Переход от Гоголя к Достоевскому // Смена литературных стилей. М.: Наука, 1974. - С. 17-57.

24. Булгаков С.Н. Сочинения: В 2 т. М., СПб. - Т.2. - 1999. - 439 с.

25. Бунин В.Н. О реализме раннего Достоевского // Русская литература. -1969.-№2. -С.28-45.

26. Бухаркин П.Е. Об одной евангельской параллели к «Шинели» Гоголя (к проблеме внетекстовых факторов смыслообразования в повествовательной прозе) // Концепция и смысл: Сборник статей в честь 60-летия профессора В.М. Марковича. СПб., 1996. - С. 197— 211.

27. Вайскопф М. Материал и покрой гоголевской «Шинели» // Гоголь как явление мировой литературы. По материалам международной научной конференции, посвященной 150-летию со дня смерти Н.В. Гоголя / Под ред. Ю.В. Манна. М.: ИМЛИ РАН, 2003. - С. 195-201.

28. Вайскопф М. Сюжет Гоголя: Морфология. Идеология. Контекст. 2-е изд., испр. и расшир. М.: РГГУ, 2002. - 365 с.

29. Валагин А.П. Семантика пространственных обозначений в раннем творчестве Ф.М. Достоевского (на материале романа «Бедные люди») // Достоевский и современность. Тезисы выступления на «старорусских чтениях». Новгород, 1991. - С.123-146.

30. Ветловская В.Е. Роман Ф.М. Достоевского «Бедные люди». Л.: Худож. лит.; Ленингр. отд-ние, 1988. - 205 с.

31. Ветловская В.Е. Житийные источники гоголевской «Шинели» // Русская литература. 1999. - № 1. - С.45-67.

32. Вересаев В.В. Как работал Гоголь. 2-е изд. М.: Мир, 1934. - 82 с.

33. Вересаев В.В. Гоголь в жизни: Системный свод подлинных свидетельств современников. Харьков: Прапор, 1990. - 678 с.

34. Викторович В.А. Гоголь в творческом сознании Достоевского // Достоевский: Материалы и исследования. СПб., 1997. - Т. 14. - С. 216-234.

35. Виноградов В.В. Поэтика русской литературы. М.: Наука, 1976. -511 с.

36. Виноградов В.В. Язык и стиль русских писателей. От Карамзина до Гоголя. М.: Наука, 1990.-386 с.

37. Виноградов В.В. Эволюция русского натурализма: Гоголь и Достоевский. JL: ACADEMIA, 1929. - 391 с.

38. Виноградов В.В. К морфологии натурального стиля: Опыт лингвистического анализа петербургской поэмы «Двойник» // Достоевский: Материалы и исследования / Под ред. А.С. Долинина. -Пб., 1922.-Сб. 1.-С.211-256.

39. Виноградов В.В. О языке художественной литературы. М.: Наука, 1959.-656 с.

40. Виноградов И. Гоголь художник и мыслитель: христианские основы миросозерцания. - М.: Наследие, 2000. - 447 с.

41. Вогюэ М. «Бедные люди» // Ф.М. Достоевский. Жизнь и творчество. -СПб.: Варшава, 1948. -С.112-118.

42. Гассиева В.З. Поэтика Достоевского 40-х начала 60-х годов. -Владикавказ: СОГУ, 2000. 397 с.

43. Гиппиус В.В. Гоголь. JL: Мысль, 1924. - 239 с.

44. Гиппиус В.В. Гоголь: Воспоминания. Письма. Дневники. М.: Аграф, 1999.-461 с.

45. Гоголевский сборник / Под ред. Гончарова С.А. СПб.: Образование, 1994.- 182 с.

46. Гончаров С.А. Творчество Гоголя в религиозно-мистическом контексте. СПб.: РГПУ им. А.И. Герцена, 1997. - 338 с.

47. Гончаров С.А. Н. Гоголь, Г. Сковорода и учительская литература. Постановка проблемы // Н.В. Гоголь: проблемы творчества.

48. Межвузовский сборник науч. трудов. С.-П.: Образование, 1992. - С. 27-48.

49. Гончаров С.А. Творчество Н.В. Гоголя и традиции учительской литературы: Учебное пособие по спецкурсу. СПб.: Образование, 1992.- 155 с.

50. Гранин Д. Неразгаданность человека // Собеседник. 1982. - Вып.З. -С.58-76.

51. Грекова Е.В. Социально-бытовые и христианские начала в повести Н.В. Гоголя «Шинель» // Русская литература XIX века и христианство. -М., 1997. С.233-239.

52. Григорьев А.А. Искусство и нравственность. М.: Современник, 1986. -351 с.

53. Гроссман Л.П. Путь Достоевского. Л.: Изд-во Брокгауз-Ефрон, 1924. -238 с.

54. Губарев И.М. «Петербургские повести» Гоголя. Ростов н/Д.: Кн. изд., 1968.- 157 с.

55. Гуковский Г.А. Реализм Гоголя. М.; Л., 1959. - 531 с.

56. Джексон Р.Л. Искусство Достоевского: Бреды и ноктюрны. М.: Радикс, 1998.-287 с.

57. Дилакторская О.Г. Петербургская повесть Достоевского. СПб.: Дмитрий Буланин, 1999. - 348 с.

58. Дилакторская О.Г. Фантастическое в «Петербургских повестях» Н.В. Гоголя. — Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 1986. 204 с.

59. Дилакторская О.Г. О «Шинели» Н.В. Гоголя. Построение сюжета // Лит. учеба. 1982. - №3. - С. 151-162.

60. Добролюбов Н.А. Забитые люди // Ф.М. Достоевский в русской критике.-М., 1956.- С. 470-492.

61. Добролюбов Н.А. Макар Девушкин // Ф.М. Достоевский. Жизнь и творчество. СПб.: Варшава, 1948. - С.86-110.

62. Долгобородов Н. Троица имен одного «безумца» (предпосылки именной структуры главного героя в повести Н.В. Гоголя «Записки сумасшедшего») // Творчество Н.В. Гоголя: истоки, поэтика, контекст. -СПб., 1997. С.19-25.

63. Долинин А.С. Достоевский и другие: Статьи и исследования о русской классической литературе. JL: Худ. лит.; Ленингр. отд-ние, 1989. -479 с.

64. Достоевский в конце XX века / Под ред. Степанян К. М.: Классика плюс, 1996.-621 с.

65. Евнин Ф.И. Об одной историко-литературной легенде (повесть Достоевского «Двойник») // Русская литература. 1965. - №3. - С. 5789.

66. Евнин Ф.И. Реализм Достоевского // Проблемы типологии русского реализма. М.: Наука, 1969. - С. 408^54.

67. Еремина Л.И. О языке художественной прозы Н.В. Гоголя: Искусство повествования. М.: Наука, 1987. - 176 с.

68. Ермаков И.Д. Психоанализ литературы. Пушкин. Гоголь, Достоевский. М.: Новое лит. обозрение, 1999. - 511 с.

69. Ермилов В. Гений Гоголя. М.: Сов. писатель, 1959. - 296 с.

70. Ермилов В. Ф.М. Достоевский. М.: Гослитиздат, 1956. - 280 с.

71. Есаулов И. А. Категория соборности в русской литературе. -Петрозаводск: Изд-во Петрозавод. ун-та, 1995. 288 с.

72. Жаравина Л.В. А.С. Пушкин, М.Ю. Лермонтов, Н.В. Гоголь: философско-религиозные аспекты литературного развития 1830-1840-х годов. Волгоград: Перемена, 1996. - 214 с.

73. Первому сентября». 2001. - №6. - С. 57-98. 79.3олотусский И.П. Поэзия прозы: Статьи о Гоголе. - М.: Сов. писатель, 1987.-238 с.80.3олотусский И.П. Гоголь. М.: Мол.гвардия, 1998. - 485 с.

74. Иванов А.Ф. «Двойник» и рассказы о чиновниках Ф.М. Достоевского (к проблеме общечеловеческого и типического в раннем творчестве писателя) // Вопросы русской, советской и зарубежной литературы. -Хабаровск, 1972. С. 57-85.

75. Иванов В.В. Достоевский: поэтика чина // Новые аспекты в изучении Достоевского. — Петрозаводск: Изд-во Петрозав. ун-та, 1994. С. 67100.

76. Иванчикова Е.А. Синтаксис художественной прозы Достоевского. -М.: Наука, 1979.-287 с.

77. Касаткина Т.А. Характерология Достоевского: Типология эмоционально-ценностных ориентаций. М.: Наследие, 1996. - 335 с.

78. Кирпотин В.Я. Мир Достоевского: Этюды и исследования. М.: Сов. писатель, 1980. - 375 с.

79. Кирпотин В.Я. У истоков романа-трагедии. Достоевский Пушкин -Гоголь // Достоевский и русские писатели. - М.: Сов. писатель, 1971. -319 с.

80. Ковач А. Поприщин, Софи и Меджи. (К семантической реконструкции «Записок сумасшедшего») // Гоголевский сборник. СПб., 1993. - С. 100-121.

81. Крейцер А.В. «Шинель» Н.В. Гоголя и «Бедные люди» Ф.М. Достоевского. Об одной параллели // Н.В. Гоголь: проблемы творчества. Межвузовский сборник науч. трудов. С.-П.: Образование, 1992.-С. 102-113.

82. Кривонос В.Ш. Проблема читателя в творчестве Гоголя. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1981. - 167 с.

83. Кривонос В.Ш. Герой и авторская оценка героя в реалистической прозе Гоголя // Н.В. Гоголь: проблемы творчества. Межвузовский сборник науч. трудов. С.-П.: Образование, 1992. - С. 90-102.

84. Криницын А.Б. Исповедь подпольного человека: К антропологии Ф.М. Достоевского. М.: Диалог МГУ: МАКС Пресс, 2001. - 371 с.

85. Кулешов В.И. Натуральная школа в русской литературе XIX века. 2-е изд. М.: Просвещение, 1982. - 256 с.

86. Купина Н.А., Битенская Г.В. Сверхтекст и его разновидности // Человек. Текст. Культура. Екатеринбург, 1994. - С.214-221.

87. Лахманн Р. О «Слабом сердце» Достоевского: не кроется ли ключ к тексту в самом тексте? // Русская новелла. Проблема теории и истории / Под ред. В. Марковича и В. Шмида. СПб., 1993. - С. 135-146.

88. Левшин В. Досадное пробуждение // Повести разумные и замысловатые: Популярная проза XVIII века. М.: Современник, 1989.- С.491—498.

89. Лихачев Д.С. Литература реальность - литература. - Л.: Сов. писатель, 1984.-271 с.

90. Лотман Ю.М. В школе поэтического слова: Пушкин Лермонтов- Гоголь: Кн. для учителя. М.: Просвещение, 1988. -350 с.

91. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М.: Искусство, 1970. -236 с.

92. Лотман Ю.М. Символика Петербурга и проблемы семиотики города // Семиотика города и городской культуры. Тарту, 1984. - С. 30—45.

93. Лотто Ч. Лествица «Шинели» // Вопросы философии. 1993. - № 8. - С.61-72.

94. Лотто Ч. Гоголь: одежда и мода // Гоголь как явление мировой литературы. По материалам международной научной конференции,Iпосвященной 150-летию со дня смерти Н.В. Гоголя / Под ред. Ю.В. Манна. М.: ИМЛИ РАН, 2003. - С.79-86.

95. Лукин В.А. Имя собственное ключ к использованию текста (анализ повести Гоголя «Записки сумасшедшего») // Русский язык в школе. - 1996.- №1.- С. 56-64.

96. Лукин В.А. Художественный текст: Основы лингвистической теории и элементы анализа: Учеб. для филол. спец. вузов. М.:

97. Ц Издательство «Ось-89», 1999. 192 с.

98. Малькольм Джоунс. Достоевский после Бахтина. СПб.: Акад. проект, 1998.-254 с.

99. Манн Ю.В. Путь к открытию характера // Достоевский -художник и мыслитель. М.: Худож. лит., 1972. - 687 с.

100. Манн Ю.В. Поэтика Гоголя. М.: Худож. лит., 1978.-398 с.

101. Манн Ю.В. Человек и среда: (Заметки о «натуральной школе») // Вопросы литературы. 1968. - № 9. - С.89-112.

102. Манн Ю.В. Философия и поэтика «натуральной школы» // Проблемы типологии русского реализма. М., 1969. - С. 241-305.

103. Манн Ю.В. Поэтика Гоголя. Вариации к теме. М.: Coda, 1996. -474 с.

104. Маркович В.М. О связи и трансформациях «натуральной» новеллы и двух «реализмах» в русской литературе XIX века // Русская новелла. Проблема теории и истории / Под ред. В. Марковича и В. Шмида. — СПб., 1993. С.122-134.

105. Маркович В.М. Петербургские повести Н.В. Гоголя. Л.: Худож. лит., 1989.-205 с.

106. Мароши В.В. Имя автора (историко-типологические аспекты экспрессивности). Новосибирск: Изд-во Новосибирского университета, 2000. - 348 с.

107. Мароши В.В. Архетип Арахны: мифологема и проблемы текстообразования: Автореф. дис. . канд. фил. наук Екатеринбург, 1996.-22 с.

108. Меднис Н.Е. Сверхтексты в русской литературе. Учебное • пособие по спецкурсу. Новосибирск: Изд-во НГПУ, 2003. - 170 с.

109. Мелетинский Е.М. Заметки о творчестве Достоевского. М.: Изд-во РГГУ, 2001.- 189 с.

110. Мережковский Д.С. Гоголь и черт // В тихом омуте: Статьи и исследования последних лет. М.: Сов. писатель, 1991. - С.273-285.

111. Мочульский К. Гоголь. Соловьев. Достоевский. М.: Республика, 1995.-607 с.

112. Набоков В. Федор Достоевский // Из лекций о русской литературе // Лит. газета. 1990. - № 36. - С.45-67.

113. Назиров Р.Г. Проблема художественности Ф.М. Достоевского // Творчество Ф.М. Достоевского: искусство синтеза. Екатеринбург: Изд-во Урал.ун-та, 1991.-С. 123-134.

114. Наседкин Н.Н. Герой-литератор в мире Достоевского // За строкой учебника. М., 1989. - С.56-72.

115. Наседкин Н.Н. Достоевский: портрет через авторский текст. -Тамбов: Изд-во ТГУ, 2001. 544 с.

116. Наседкин Н.Н. Достоевский: Энциклопедия / Николай Наседкин. М.: Алгоритм, 2003. - 798 с.

117. Нельс С.М. «Комический мученик» (К вопросу о значении образа приживальщика и шута в творчестве Достоевского) // Русская литература. 1972.- №1. - С.112-118.

118. Нечаева B.C. Ранний Достоевский. 1821-1849. М.: Наука, 1979. -288 с.

119. Новиков Л.А. Диалектика мысли, характера и слова в «Двойнике» Ф.М. Достоевского // Русская речь. 1981. - №5. - С.24-35.

120. Одиноков В.Г. Типология образов в художественной системе Достоевского. Новосибирск: Наука, Сибирское отд-ние, 1981. - 144 с.

121. Осмоловский О.Н. Концепция личности и метод ее жанровой трактовки в творчестве раннего Достоевского // Проблемы жанров русской и советской литературы. Томск, 1977. - С.58-67.

122. Переверзев В.Ф. Гоголь. Достоевский. Исследования. М.: Сов. писатель, 1982.-511 с.

123. Переверзев В.Ф. У истоков русского реализма. М.: Современник, 1989.- 752 с.

124. Печерская Т.И. «Петербургские сновидения в стихах и прозе» Ф.М. Достоевского (к вопросу о жанре) // Гуманитарные науки в Сибири. 1997. - №4. - С.45-57.

125. Печерская Т.И. Еще раз о фантастическом в «Шинели» Гоголя // Гоголь как явление мировой литературы. По материалам международной научной конференции, посвященной 150-летию со дня смерти Н.В. Гоголя / Под ред. Ю.В. Манна. М.: ИМЛИ РАН, 2003. -С.112-118.

126. Печерская Т.И. Загадочная Федора (об одной из авторских проекций в романе Ф.М. Достоевского «Бедные люди») // Поэтика русской литературы: К 70-летию Ю.В. Манна. М.: РГГУ, Издательский центр, 2001. - С. 264-273.

127. Пис А. Ричард. Гоголь и «Двойник» Достоевского // Достоевский в конце XX века. -М.: Классика плюс, 1996. С.501-515.

128. Погодин М. Петр Великий // Москвитянин. 1841. - 4.1. № 1. -С.3-7.

129. Рейсер С. «Все мы вышли из гоголевской "Шинели"». (История одной легенды) // Вопросы литературы. 1968. - №2. - С. 184-187.

130. Ремизов А. Огонь вещей. М., 1989. - 145 с.

131. Розанов В.В. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского // В.В. Розанов. Несовместимые контрасты жития. М.: Искусство, 1990. -702 с.

132. Розанов В.В. Как произошел тип Акакия Акакиевича // Собр. соч.: В 7 т. М.: Республика, 1997. - Т.7. - С. 148-52.

133. Русская повесть XIX века. История и проблематика жанра / Подред. Б.С. Мейлаха. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1973. - 565 с.

134. Силютина О.Ф. Особенности сатирического мастерства Ф.М. Достоевского // Вопросы русской, советской и зарубежной литературы. Хабаровск, 1972. - С.35-46.

135. Сковорода Г. Собр. соч.: В 2 т. М.: Наука, 1973.

136. Созина Е.К. Сознание и письмо в русской литературе. -Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2001. 268 с.

137. Сокол Е.М. «Маленький человек» в творчестве русских писателей 1840-х г. в свете христианской традиции (от Гоголя к Достоевскому): Автореф. дис. . канд. фил. наук. -М., 2003. - 24 с.

138. Соловьев А. О фамилиях у Достоевского и фамилии Достоевского // Россия и славянство. Париж. 1932. - № 168. - С.56-63.

139. Станюта А.А. Лицо и лик. В мире Достоевского. Минск: БГУ, 1999.- 179 с.

140. Степанян К. Гоголь и Достоевский: диалоги на границе художественности // Достоевский в конце XX века. М.: Классика плюс, 1996.-С. 518-538.

141. Страхов Н.Н. Ф.М. Достоевский. Преступление и наказание // Страхов Н.Н. Литературная критика. М.: Наука, 1984. - С. 96-122.

142. Сурков Е.А. Тип героя и жанровое своеобразие повести Н.В. Гоголя «Шинель» // Типологический анализ литературного произведения: Сборник научных трудов. Кемерово: Изд-во Кемер. гос. ун-та, 1982. - С. 69-73.

143. Тер-Гукасова Т.А. В мире Достоевского. М.: Титул, 1994. -56 с.

144. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследование в I' области мифопоэтического. Избранное. М.: Изд. группа «Прогресс»1. Культура», 1995. 623 с.

145. Топоров В.Н. Заметки по реконструкции текстов. Текст города-девы и города-блудницы в мифологическом аспекте // Исследование по структуре текста. М., 1987. - 256 с.

146. Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы: Избранные труды. С.-П.: «Искусство - СПБ», 2003. - 616 с.

147. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977.-574 с.

148. Тяпугина Н.Ю. Поэтика Ф.М. Достоевского: Символико-мифологический аспект. Саратов: Изд-во Сарат. пед. ун-та, 1996. -99 с.

149. Федоров Г.А. К портрету Ф.Ф. Опискина // Литературная учеба. -1987. №2. - С.68-74.

150. Феномен «Шинели» Н.В. Гоголя в свете философского миросозерцания писателя: (К 160-летию издания) / Под ред. д. филос. н. Ю.И. Мирошникова и д.ф.н. О.В. Зырянова. Екатеринбург: УрО РАН, 2002. -212 с.

151. Фридлендер Г.М. Художественный мир Достоевского и современность // Достоевский: Материалы и исследования. Л., 1983. -Вып. 5. - С. 3-27.

152. Фридлендер Г.М. Достоевский и Гоголь // Достоевский: Материалы и исследования. Л., 1987. - Т.7. - С. 3-22.

153. Фридлендер Г.М. Реализм Достоевского. М.; Л.: Наука, 1964. -404 с.

154. Фридлендер Г.М. Эстетика Достоевского // Достоевский: художник и мыслитель. М.: Худож. лит., 1988. - 687 с.

155. Фридлендер Г.М. Творческий процесс Достоевского // fc' Достоевский: Материалы и исследования. СПб., 1996. - Т. 12. - С.542.

156. Храпченко М.Б. Подвиг художника // Гоголь и мировая литература. М.: Наука, 1988. - С.58-67.

157. Цейтлин А. Повести о бедном чиновнике Достоевского: (К истории одного сюжета). М., 1923. - 62 с.

158. Чижевский Д.И. О «Шинели» Гоголя // Дружба народов. 1997. -№ 1. - С.218-223.

159. Чичерин А.В. Достоевский искусство прозы // Достоевский -художник и мыслитель. - М.: Худож. лит., 1972. - 687 с.

160. Чичерин А.В. Ранние предшественники Достоевского // Достоевский и русские писатели. М., 1971. - 357 с.

161. Чудаков А.П. Предметный мир Достоевского // Достоевский: Материалы и исследования. JL, 1980. - Т.4. - С. 96-105.

162. Чулков Г.И. Как работал Достоевский. М., 1939. - 145 с.

163. Щенников Г.К. Синтез русских и западноевропейских традиций в творчестве Ф.М. Достоевского // Творчество Ф.М. Достоевского: искусство синтеза. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 1991. - С.78-89.

164. Щенников Г.К. Эволюция сентиментального и романтического характеров в творчестве раннего Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. Л., 1983. - Вып. 5. - С. 90-101.

165. Эйхенбаум Б.М. Как сделана «Шинель» Гоголя // О прозе. JL: Худож. лит., 1986. - С.93-111.

166. Эпштейн М. Парадоксы новизны: О лит. развитии XIX-XX вв. -М.: Сов. писатель, 1988.-414 с.

167. Эпштейн М. О значении детали в структуре образа («Переписчики у Гоголя и Достоевского») // Вопросы литературы. -1984.-№ 12.-С. 134-145.

168. Эпштейн М. Фигура повтора: философ Николай Федоров и его I' литературные прототипы // Вопросы литературы. 2000. - № 6. - 114124.

169. Яблоков Е.А. Падший Девушкин. Архетипичные структуры художественного сознания. Екатеринбург, 1999. - 134 с.

170. Ямпольский М. Конвульсивное тело: Гоголь и Достоевский // М. Ямпольский. Демон и лабиринт. М.: Новое лит. обозрение, 1996. -С.124-136.

171. Ястребицкая A.JT. Средневековая культура и город в новой исторической науке: Учебное пособие. М.: Интерпракс, 1995. - 412 с.1. Источники

172. Гоголь Н.В. Полное собрание сочинений: В 14 т., М.- JL, 1938 -1952.- 14 т.

173. Гоголь Н.В. Размышления о божественной литургии. М.: Паломникъ, 2000. - 175 с.

174. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: В 30 т., Д.: Наука, 1972- 1990.-30 т.у