автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02
диссертация на тему: Государственная идеология в России второй четверти XIX века

Полный текст автореферата диссертации по теме "Государственная идеология в России второй четверти XIX века"

На правах рукописи

УДАЛОВ Сергей Валерьевич

ГОСУДАРСТВЕННАЯ ИДЕОЛОГИЯ В РОССИИ ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XIX ВЕКА: ПРОПАГАНДА И РЕАЛИЗАЦИЯ

Специальность 07.00.02. - Отечественная история

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук

Саратов 2005

Работа выполнена на кафедре истории России Саратовского государственного университета

Научный руководитель:

доктор исторических наук, профессор

Троицкий Николай Алексеевич

Официальные оппоненты:

доктор исторических наук, профессор

Донин Александр Николаевич

доктор исторических наук, профессор

Лобачева Галина Викторовна

Ведущая организация - Санкт-Петербургский институт истории Российской академии наук

Защита состоится « 9 » февраля 2006 г. в__часов на заседании

диссертационного совета Д. 212.243.03. при Саратовском государственном университете по адресу: 410026, Саратов, ул. Астраханская, 83, исторический факультет, корп. XI, ауд. 515.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке Саратовского государственного университета по адресу: Саратов, ул. Университетская, 42.

Автореферат разослан « 1%» CKjUCs^b |/i % 2005 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

Герман А. А.

393-

Общая характеристика работы

Актуальность темы. В современной историографии проявляется все большее внимание к тем вопросам исторического развития России, которые в советский период получали поверхностную и, в большинстве своем, одностороннюю оценку. Большой интерес для исследователей представляет правительственный консерватизм и связанные с ним идеологические программы русского самодержавия. По иному оценивается проблема взаимоотношений власти и общества.

Наименее исследованным, с точки зрения указанных выше аспектов, долгое время оставался период правления Николая I. Стремление более детально изучить процессы, происходившие в России второй четверти XIX в. заставляет историков все чаще обращаться именно к идеологической сфере николаевского царствования, которая являлась прямым отражением складывающейся в этот период политической системы. В то же время оформившаяся во второй четверти XIX в. политическая концепция власти теоретически обосновывала и модель взаимоотношений власти и общества. При этом правительство стремилось укрепить свои позиции путем идеологического давления на общество и внедрения в общественное сознание заложенного в доктрине комплекса идеологем.

До сих пор исследование различных аспектов официальной доктрины царствования Николая I ограничивалось главным образом изучением ее генезиса, идеологических истоков и содержательной структуры. При этом практически не изучались механизмы ее пропаганды и реализации. Их изучение в свете современных научных представлений об идеологии николаевского правления является актуальной научной проблемой.

Объектом исследования является идеологическая сфера николаевского царствования, как неотъемлемая часть внутриполитического курса правительства в исследуемую эпоху.

В качестве предмета исследования выбраны основные механизмы внедрения государственной идеологии в общественное сознание через историографию, публицистику, художественную литературу.

Степень научной разработки темы. В истории темы можно выделить три периода: дореволюционный, советский и современный.

В дореволюционной историографии попытки критического анализа доктрины «православия, самодержавия, народности» связаны, в большей степени, с работами А. Н. Пыпина, который, собственно, и ввел в научный оборот понятие теория «официальной народности»1. Им же была сформулирована либерально-критическая трактовка как уваровской триады, так и

Пыпин А Я История русской этнографии. СПб», 1890. X, 1; Его же. Характеристики литературных мнений от 20-х до 50-х годор. о налы-

БИБЛИОТЕКА С.Пе 09

л

всего идеологического наполнения николаевского царствования. Во многом развивая идеи Пыпина, А. А. Корнилов показал связь идей «официальной народности» с политическими взглядами Н. М. Карамзина2.

В целом можно сказать, что историки конца XIX в. - начала XX в. мало обращались к анализу непосредственно официальной идеологии и механизмов ее внедрения. Больше всего их интересовали вопросы, связанные с политикой правительства в области образования3 и цензуры4.

В советской историографии каких-либо серьезных шагов в направлении изучения генезиса, дальнейшего развития и пропаганды государственной идеологии николаевского царствования сделано не было. Исследование проблем, связанных с историей XIX в., проводилось главным образом с точки зрения освободительного движения. Акцент, как правило, делался на изучении революционного и, значительно реже, либерального направлений в общественной мысли России. Сюжеты, связанные с идеологической программой Уварова и ее реализацией, затрагивались лишь в контексте анализа вышеуказанных явлений и получали при этом неизменно негативную оценку. Редким исключением является работа известного русского философа Г. Г. Шпета, написанная в 20-е гг. XX в. Автор впервые обратил внимание на связь, существующую между идеологической программой Уварова и идеями немецкого романтизма начала XIX в.5

В дальнейшем в работах, посвященных общественному движению второй четверти XIX в., лишь вскользь упоминалось о реакционном течении, выразителем которого являлись С. С. Уваров, М. П. Погодин и т. д. При этом практически все авторы определяли теорию «официальной народности» как ограниченную, реакционно-охранительную и не допускавшую никакого движения вперед, ни малейших изменений в русской дейст-

2 Корнилов А. А Курс истории России XIX века. М., 1918. Ч. 2. С. 18 - 22, 73 -76,112-113.

3 Иконников В. С Русские университеты в связи с ходом общественного образования // Вестник Европы. 1876. №11; Шмид Е. История средних учебных заведений в России. СПб., 1878; Якушкин В. Из истории русских университетов в XIX веке // Вестник воспитания. М., 1901. №7; Рождественский С В. Исторический обзор деятельности Министерства Народного Просвещения. СПб, 1902; Князьков С А Сербов Н И Очерк истории народного образования в России до эпохи реформ Александра II. М, 1910; Апешинцев И. История гимназического образования в России (XVIII - XIX века). СПб., 1912.

4 Скабичевский А. М. Очерки истории русской цензуры. СПб., 1892;Энгельгардт Н. А Очерки николаевской цензуры // Исторический вестник. 1901. №9-12; Стасов В. В Цензура в царствование императора Николая I // Русская старина. 1901. №7-9; 1903. №2-10,12; 1904. №1-2; Лемке М К Николаевские жандармы и литература: 1826 -1855. СПб., 1909

5 Шпет Г Г Очерк развития русской философии // Шпет Г. Г. Сочинения. М., 1989. С. 245-246.

витальности6. В 1957 г. С. Б. Окунь попытался более подробно рассмотреть сущность этой теории на примере взглядов М. П. Погодина, однако и он лишь подверг ее жесткой критике, употребляя такие уничижительные определения, как «квасной патриотизм», «пьяный угар официальной народности» и др.7 С указанных позиций оценивалась и в целом деятельность С. С. Уварова в области просвещения и цензуры8. Наиболее интересной, в данном случае, является работа Л. А. Булгаковой, посвященная сословной политике правительства в области образования9. В общих чертах представлена общественно-политическая позиция отдельных печатных органов («Москвитянин», «Северная пчела», «Маяк»), которые являлись наиболее яркими представителями консервативного направления общественной мысли10.

В 80-е гг. XX в. впервые появляются попытки более объективно взглянуть на проблемы, связанные с официальной идеологией и деятельностью Уварова в области просвещения. Однако в этот период уваровская идеологическая программа по-прежнему рассматривается лишь в связи с либеральным движением11. Началом нового этапа в изучении идеологической сферы николаевского царствования можно считать статьи Н. И. Казакова и И. Л. Качалова, вышедшие в конце 1980-х - начале 1990-х гг.12 Не-

6 См. напр.: Дмитриев С. С. Славянофилы и славянофильство // Историк - марксист. 1941. №1; Сладкевич Н. Г. Очерки истории общественной мысли в конце 50-х -начале 60-х годов XIX века. Л., 1962; Орлик О. В. Россия и французская революция 1830 года. М., 1968; и др.

7 Окунь С. Б. Очерки истории СССР. Вторая четверть XIX века. Л., 1957. С. 305,

310.

* См напр.: Егоров Ю Н. Реакционная политика царизма в вопросах университетского образования в 30-50-х гг. XIX в. // Исторические науки. 1960. №3; Вацуро В. Э., Гштельсон М И Сквозь «умственные плотины». М., 1986.

9 Булгакова Л. А. Сословная политика в области образования во второй четверти XIX в. // Вопросы политической истории СССР. М. - Л., 1977. С. 109.

10 См. напр.: Очерки по истории русской журналистики и критики. Л., 1950. Т. 1; Березина В Г Русская журналистика второй четверти XIX века (1826 - 1839 гг.). Л.: Изд. ЛГУ, 1965; Ее же. Русская журналистика второй четверти XIX века (1840-е годы). Л.: Изд. ЛГУ, 1969.

" См. напр.: Цимбаев Н. И. Славянофильство (из истории русской общественно-политической мысли). М., 1986; Цимбаев Н И. «Под бременем познанья и сомненья...» (Идейные искания 30-х годов XIX века) // Русское общество 30-х годов XIX века. Люди и идеи. М., 1989; Левапдовский А. А Т. Н. Грановский в русском общественном движении. М., 1989.

12 См.: Казаков Н И Об одной идеологической формуле николаевской эпохи // Контекст - 1989. М., 1989; Качалов И Л Особенности официальной идеологии российского самодержавия во второй четверти XIX в. // Вестник Белгородского университета. Серия 3. 1991. №3; Его же. Теория официальной народности: к проблеме авторства II Там же. 1992. №3.

смотря на спорность некоторых выводов, авторы попытались отказаться от установленных ранее стереотипов в восприятии проблемы идеологического творчества в России второй четверти XIX в., и более детально изучить связанные с ней вопросы.

Изменения в политическом строе, произошедшие в России в конце 1980-х - начале 90-х гг., отразились и на исторической науке. В исследовательской литературе смещаются акценты. Изучение революционного и либерального движения в России XIX в. заметно потеснил повышенный интерес к консервативному направлению общественной мысли и близким к нему официальным идеологическим программам. На фоне этих изменений растет интерес и к идеологической доктрине Уварова. Однако серьезных работ, подробно анализирующих официальную идеологию и, тем более, ее пропаганду в обществе до сих пор вышло сравнительно немного. Статьи П. В. Акулынина, В. Хотеенкова, В. Чернеты, О. А. Иванова, носят, в большинстве своем, общий характер13.

Более плодотворными оказались в этом плане исследования А. Л. Зорина. Развивая идеи Г. Г. Шпета о существующей связи между триадой Уварова и идеями немецкого романтизма, Зорин по новому раскрыл проблему идеологических истоков созданной министром просвещения доктрины, детально изучив, при этом, и ее содержательную структуру14. Московский историк М. М. Шевченко, рассматривая политику правительства в области образования и цензуры в первой половине XIX в., также отдельное внимание уделил ее идеологическому обоснованию15.

В историографии сравнительно мало внимания уделяется проблеме развития низших и средних учебных заведений во второй четверти XIX в. Значительно больше работ посвящено университетам. Среди них особенно следует выделить капитальный труд Ф. А. Петрова о формировании системы университетского образования в первой половине XIX в., в котором дана, в целом, положительная оценка деятельности Уварова в этом направлении16. Значительным событием в исторической науке стала под-

13 См.: Акулыиин П В Граф С. С. Уваров и его роль в русском обществе // Педа-го!ика. 1993. №4; Хотеенков В., Чернета В Граф С. С. Уваров - министр и просветитель // Высшее образование в России 1996. №2; Иванов О. А. Идеология «Православие, Самодержавие, Народность» С. С. Уварова Н Консерватизм в России и мире- прошлое и настоящее. Сб. науч. тр. Воронеж, 2001. Вып.1.

14 См.: Зорин А. Л. Идеология «православия - самодержавия - народности» и ее немецкие источники // В раздумьях о России (XIX век). М., 1996; Его же Кормя двуглавого орла ... Литература и государственная идеология в России в последней трети XVIII - первой трети XIX века. М., 2001.

15 См.: Шевченко М М. Конец одного Величия: Власть, образование и печатное слово в Императорской России на пороге Освободительных реформ. М., 2003.

16 См.: Петров Ф. А Российские университеты первой половины XIX века. Формирование системы университетского образования. В 4-х книгах. М., 1998 - 2001.

готовка в начале 2000-х гг. сотрудниками Московского университета шеститомных «Очерков русской культуры XIX века». Наиболее интересным для нас является второй том, посвященный взаимоотношениям власти и культуры17. Определенный интерес представляют работы, посвященные общественным деятелям, развивавшим и внедрявшим официальную идеологию18.

В зарубежной историографии необходимо выделить, прежде всего, работы Н. В. Рязановского и Ц. X. Виттекер. Книга Рязановского «Николай I и официальная народность в России 1825 - 1855.», написанная автором еще в 50-х гг. XX в., до сих пор представляет собой единственную попытку изобразить общую картину формирования и дальнейшего развития официальной доктрины19. В свою очередь монография Ц. Виттекер является сегодня единственным крупным исследованием, посвященным основным этапам биографии графа С. С. Уварова20. Интересен подход американского историка Р. Уортмана, который рассматривает создание официальной доктрины в контексте оформившегося в николаевское царствование династического сценария21.

Таким образом, современное состояние проблемы характеризуется, с одной стороны, несомненными достижениями в плане изучения отдельных аспектов без учета их внутренней связи, а, с другой, отсутствием синтетического исследования николаевской идеологии как сложного процесса взаимоотношений власти и общества.

Цели и задачи диссертационной работы. Целью данного исследования является всестороннее изучение основных механизмов реализации идеологической программы самодержавия в России второй четверти XIX в., а также анализ развития и эволюции самой идеологии в процессе ее пропаганды.

17 См.: Очерки русской культуры XIX века. М., 2000. Т. 2. Власть и культура.

18 См.: Петров Ф. А. М. П. Погодин и создание кафедры Российской истории в Московском университете. М., 1995; Его же. С. П. Шевырев - первый профессор истории российской словесности в Московском университете. М., 1999; Умбрашко К Б. М П. Погодин: человек, историк, публицист. М., 1999; Павленко Н И Михаил Погодин. М., 2003; Рейтблат А И Булгарин и Третье отделение в 1826 - 1831 гг. // Новое литературное обозрение (далее НЛО). 1993. №2.; Алтунян А Г. «Политические мнения» Фаддея Булгарина (идейно-стилистический анализ записок Ф.В. Булгарина к Николаю I). М., 1998., и др.

См.: Riasanovsky N. Nicholas I and Official Nationality in Russia. 1825 - 1855. Berkeley and Los Angeles, Calif., 1959.

См.: Whittaker С. H Tbe origins of modem Russian education: An intellectual biography of count Sergei Uvarov. 1786 - 1855. De Kalb, 1984. См. также русский перевод: Виттекер Ц. X Граф С. С. Уваров и его время. СПб., 1999.

21 Уортман Р С. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии. М., 2002. Т. 1. От Петра Великого до смерти Николая I. С. 497.

Достижение этой цели предполагается путем решения следующих

задач:

1) Исследование основных этапов формирования официальной идеологии в период царствования Николая I в контексте оформления внутри- и внешнеполитического курса;

2) Рассмотрение политики правительства в области образования и цензуры в министерство С. С. Уварова, направленной на создание базы идеологического влияния;

3) Определение степени идеологического влияния на национальные окраины империи;

4) Выявление и анализ идей «официальной народности» в университетских курсах и научных публикациях, а также в художественных и публицистических произведениях.

Методологическая основа исследования. В диссертации используются специально-исторические методы исследования. Применение ис-торико-генетического метода способствовало наиболее полному раскрытию вопросов, связанных, не только с генезисом идеологической доктрины, но и ее последующим развитием и определенной эволюцией на фоне выработки и применения основных методов ее пропаганды. Системный подход позволил представить общую картину деятельности правительства, направленной на пропаганду идеологии, внедрение ее в общественное сознание, включая и национальную политику центральной власти, которая также активно влияла на дальнейшее развитие идеологической концепции. При этом использовался, как синхронный метод исследования, ориентированный на определение взаимосвязи между различными явлениями и событиями, происходящими в данный период, и указывающий на функциональную значимость их по отношению друг к другу, так и диахронный, позволяющий выделить и охарактеризовать наиболее важные этапы реализации идеологической программы.

В связи с обширностью темы, заключающейся не столько во временном отрезке изучаемого периода, сколько в количестве исследуемых вопросов, вполне обоснованным выглядит применение проблемно-хронологического метода исследования, позволяющего более полно рассмотреть многочисленные аспекты деятельности русского правительства в области пропаганды государственной идеологии.

Хронологические рамки исследования охватывают весь период правления Николая I, включая и годы Крымской войны. Основное внимание уделено 30 - 40-м гг. XIX в., так как именно на эти годы приходятся наиболее активные попытки правительства реализовать сформулированную министром просвещения идеологическую программу. Такой подход обусловлен стремлением не только выявить и наиболее полно раскрыть

основные этапы формирования идеологии и ее пропаганды, но на фоне этого проследить ее дальнейшее развитие и эволюцию.

Источниковая основа диссертации. Исследование проводится на основе анализа обширной источниковой базы, включающей в себя как опубликованные, так и не публиковавшиеся ранее материалы.

Для выявления общих тенденций в политике правительства в области цензуры и образования, направленных на установление государственного контроля и создание базы идеологического влияния, важное значение имеют документы официального характера. Основные этапы законодательного творчества в области народного просвещения и цензуры отражены в Полном собрании законов Российской империи и более специальных, имеющих ведомственное значение, «Сборнике постановлений по министерству народного просвещения» и «Сборнике постановлений и распоряжений по цензуре с 1720 по 1862 гг.» (СПб., 1862). Эти собрания содержат в себе все основные нормативные акты по данной проблеме. Публикуемые в «Журнале министерства народного просвещения» ежегодные отчеты министра С. С. Уварова представляют ценность при рассмотрении проблемы реализации идеологической программы николаевского царствования. Особое значение имеют материалы, раскрывающие содержательную структуру уваровской триады: доклады и отчеты Уварова, составленные им на имя императора22. Для анализа последующей эволюции официальной идеологии бесспорно ценным источником являются также доклады министра народного просвещения и главы Ш отделения по поводу раскрытия Кирилло-Мефодиевского общества23.

Помимо материалов имеющих чисто официальный характер в работе активно используются и документы личного происхождения-, дневники, воспоминания, переписка Николая I, государственных деятелей и чиновников различных ведомств, общественных деятелей М. П. Погодина, С. П. Шевырева, М. Н. Загоскина, Ф. Ф. Вигеля, Ф. В. Булгарина, М. А. Максимовича, П. В. и И. В. Киреевских и др.

Воспоминания известных литературных критиков и писателей второй четверти XIX в. заслуживают интерес благодаря изображаемой в них общей картине литературных и в целом общественных процессов, происходивших в то время. Многие авторы воспоминаний являлись в свое время студентами университетов. В силу этого наибольшее значение приобрета-

22 См. напр.: Уваров С. С Доклады министра народного просвещения С. С. Уварова императору Николаю I. // Река времен. Книга истории и культуры. М., 1995. Кн. 1; Уваров С, С. [Письмо Николаю I] // НЛО. 1997. №26.

23 «Мнение» о Кирило - Мефодиевцах гр. Орлова, поданное им императору Николаю I // Наше минуле. Журнал истори, литератури 1 культури. 1918. №2; Доклад графа С. С. Уварова императору Николаю I // Там же. См. также: Об украйно-славянском обществе (из бумаг Д. П. Голохвастова) // Русский архив. 1892. №7.

ют характеристики преподавательского состава и в целом системы преподавания. В данном случае особо значимыми являются воспоминания П. В. Анненкова, И. И. Панаева, М. А. Дмитриева, А. Д. Галахова, А. В. Ники-тенко, Б. Н. Чичерина, С. М. Соловьева, А. И. Георгиевского, А. Н. Афанасьева и П. Д. Шестакова, Ф. Н. Фортунатова, Н. М. Колмакова, Н. Овсянникова24 и др. Интересным представляется и неопубликованный дневник С. П. Шевырева, хранящийся в отделе рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ. Ф. 850. Ед. хр. 14 - 17), и ранее практически не использовавшийся исследователями.

В виду специфики заявленной темы одно из наиболее приоритетных мест в исследовании занимают такие типы источников как научные, художественные и публицистические произведения, в которых нашли свое отражение основные положения идеологической доктрины. В отборе источников этого направления в первую очередь акцентировалось внимание на статьях помещенных в такие издания, как «Журнал министерства народного просвещения», «Москвитянин», «Северная пчела». В меньшей степени использовались материалы из «Отечественных записок», литературных прибавлений к «Русскому инвалиду», «Московского наблюдателя» и т. д. Учитывались и отдельные научные труды Н. Г. Устрялова, М. П. Погодина, С. П. Шевырева и др.

При анализе художественных произведений делался акцент прежде всего на выявлении в них общих тенденций, имеющих явный идеологический подтекст или направленных на демонстрацию политической концепции в переработанном, популяризированном виде. Особое место в этом ряду занимают произведения Ф. В. Булгарина25. Обращалось также внимание на ту роль, какую играла литература в процессе мифологизации некоторых

24 Фортунатов Ф. Н Воспоминания о С.-Петербургском университете за 1830 -1833 гг. // Русский архив. 1869. №2; Московский университет в воспоминаниях А Н. Афанасьева. 1843 - 1849 // Русская старина. 1886. Т. 51. №8; Шестаков П. Д. Московский университет в 1840-х годах // Русская старина. 1887. Т. 55. №9; Копмаков Н. М. Очерки и воспоминания // Русская старина. 1891. №5; Овсянников Н Записки студента Казанского университета (1851 - 1855) //Русский архив. 1909. Кн. У, Георгиевский А. И. Мои воспоминания и размышления // Русская старина. 1915. №9; Соловьев С М. Избранные труды. Записки. М., 1983; Воспоминания Б. Н. Чичерина // Русское общество 40 - 50-х годов XIX в. М., 1991. Ч. 2; Никитенко А. В. Дневник. Л., 1955. Т. 1; Анненков П. В Замечательное десятилетие 1838 - 1848 гг. // Анненков П.В. Литературные воспоминания. М., 1960; Панаев И И Литературные воспоминания. М., 1988; Дмитриев М. А. Главы из воспоминаний моей жизни. М., 1998; Галахов А. Д. Записки человека. М., 1999.И др.

25 См.: Булгарин Ф.В. Иван Выжигин // Булгарин Ф.В. Сочинения. М., 1990; Он же. Дмитрий Самозванец // Булгарин Ф.В. Полн. собр. соч. СПб., 1842. Т. 2; Он же. Сцена из частной жизни 2028 года, от рождества Христова // Там же. СПб., 1844. Т. 7; Он же. Предок и потомки // Там же; и др.

значимых для развития российской государственности исторических событий в рамках идеологических установок.

Помимо опубликованных источников в исследовании привлечены и неопубликованные материалы, выявленные в центральных архивах. Более объективному восприятию основных процессов, происходивших во второй четверти XIX в. в области просвещения и цензуры способствуют документы, хранящиеся в фондах Российского государственного исторического архива (РГИА). В фонде 744 собрана коллекция правительственных указов и постановлений, затрагивающих интересующие нас вопросы. Однако наибольший интерес представляет фонд Департамента народного просвещения, куда вошли документы по Санкт-Петербургскому, Виленскому, Варшавскому, Дерптскому и другим учебным округам (РГИА. Ф. 733. Оп. 22, 56, 57, 62, 77). Собранные здесь материалы содержат документы различного характера: многочисленные инструкции и постановления, отчеты комиссий по инспекции состояния учебных округов, доклады и донесения попечителей округов, их переписку с центральным управлением министерства народного просвещения, в том числе и с самим С. С. Уваровым.

Особый интерес при исследовании проблемы взаимодействия идеологической доктрины и национальной политики правительства, вызывают материалы по Дерптскому и Варшавскому учебным округам. В фонде Департамента народного просвещения сохранился значительный пласт документов, отражающих в себе попытки правительства интегрировать учебные заведения этих регионов в государственную систему образования (РГИА. Ф. 733. Оп. 56. Ед. хр. 506, 553, 602; Оп. 57. Ед. хр. 4, 78; Оп. 77. Ед. хр. 1,29. 44,60).

По цензурному ведомству помимо материалов Главного управления цензуры (РГИА. Ф. 722), для нашей темы представляет несомненный интерес коллекция цензурных материалов, собранная в ОР РНБ (Ф. 831). Большое количество дополнений, не вошедших в основную публикацию, содержит рукописный вариант, составленного В. В. Стасовым, по заданию директора Императорской публичной библиотеки М. А. Корфа «Обзора деятельности цензуры при императоре Николае I», сохранившийся в личном фонде автора (ОР РНБ. Ф. 738. Ед. хр. 12, 13, 14).

Научная новизна исследования. Данное диссертационное исследование является первой в отечественной историографии попыткой комплексного исследования основных механизмов реализации идеологической программы самодержавия в России второй четверти XIX века. В работе детально изучен именно идеологический аспект развития просвещения в России исследуемой эпохи и политики правительства в этой сфере. Впервые на основе обширного круга источников прослежена дальнейшая эволюция самой идеологической доктрины в процессе ее пропаганды. В контексте этой проблемы по-новому оценивается деятельность Ф. В. Булгари-

на как главного популяризатора официальной идеологии. Впервые детально изучена взаимосвязь между реализацией идеологической программы русского самодержавия и политикой правительства на национальных окраинах Российской империи.

Практическая значимость исследования. Решение поставленных в диссертации задач способствует более объективному восприятию процессов, происходивших в России во второй четверти XIX в., и позволяет на ином уровне оценить значение сформировавшейся в этот период политической концепции власти для русского самодержавия. Материалы диссертации могут быть использованы при подготовке обобщающих и специальных работ по общественно-политической истории России второй четверти XIX века, а также при разработке лекционных курсов, спецкурсов, учебных и методических пособий по истории России.

Апробация результатов. Основное содержание работы отражено в трех статьях, а также докладах на всероссийских научных конференциях. Исследовательский проект по теме диссертации получил поддержку Федерального агентства по образованию.

Диссертация обсуждалась на кафедре истории России Саратовского государственного университета.

Структура диссертации. Работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованных источников и литературы.

Основное содержание работы

Во введении дается обоснование актуальности темы и ее научной новизны, определяются хронологические рамки исследования и его методологическая основа, дается анализ историографии и обзор источников, ставятся цели и задачи исследования.

Первая глава «Теория «официальной народности» как составляющая часть внутренней политики Николая I» посвящена основным этапам формирования государственной идеологии в контексте оформления политической системы николаевского царствования, а также действиям правительства, направленным на создание базы идеологического влияния.

При анализе генезиса, создания и дальнейшей пропаганды официальной доктрины важно учитывать, что она являлась в первую очередь отражением складывающейся во второй четверти XIX в. политической системы николаевского царствования, а также, что не менее важно, ее идеологическим обоснованием. Значительное влияние (при всех спорах по этому поводу) на формирование этой системы оказало восстание декабристов, предопределив во многом оформившуюся на ее фоне модель взаимоотношений власти и общества.

Вполне осознавая необходимость проведения в России определенных преобразований, русское самодержавие в этот период ставит первоочередной задачей сохранение и укрепление существующего в России политического порядка. Это требовало в свою очередь более осторожного подхода к решению проблемы реформ, более продолжительного подготовительного этапа. Такой подход определил политику постепенного дистанцирования общественных сил от обсуждения вопросов политического и социально-экономического характера и их решения в рамках узкого круга правительственных чиновников.

Одновременно с этим во второй четверти XIX в. актуализируется для правительства проблема не только всеобъемлющего контроля над развитием в России общественной мысли, но и возможного управления этим процессом согласно правительственным установкам. В этот период была фактически разработана обширная программа, направленная именно на подчинение основных сфер, влияющих на формирование общественного мнения, «видам правительства». События 14 декабря 1825 г. и выводы, сделанные в связи с этим Николаем I, обосновали изменения в сфере образования, выдвинув на первый план политическое воспитание общества, в силу чего постепенно складывается система более эффективного государственного контроля над деятельностью образовательных учреждений всех уровней. Начало такой политике в области просвещения было положено уже в первые годы правления Николая I, однако окончательное свое оформление она получила уже в 30-е гг. ХЕК в.

Во второй половине 20-х гг. XIX в. обозначилось и общее направление складывающейся теоретической базы нравственного и политического воспитания общества. Значительное влияние на формирование новой политической концепции власти, получившей фактически статус государственной идеологии, оказали международные события 1830 - 31 гг. (революции во Франции и Бельгии, а также польское восстание), которые, одновременно с этим, фактически завершили первый период царствования Николая I, вошедший в историю как реформаторский. Создание этой концепции обычно связывают с именем графа С. С. Уварова (в 1834 г. он был официально назначен министром народного просвещения). Инспектируя в 1832 г. Московский университет, он впервые официально выступил со знаменитой триадой «православие, самодержавие, народность». Эта триада стала платформой всей идеологической конструкции, построенной в николаевское царствование, являя собой, по сути, концентрированный образ основополагающих начал российской государственности.

Развивая основные положения своей доктрины в рамках дальнейшего развития просвещения в России, Уваров предложил своего рода компромисс между западным просвещением и самодержавной Россией, который выражался в попытке приспособить западную науку и просвещение в

целом к российской действительности, не побуждая к изменению последней. Русская модель просвещения, таким образом, не отвергая право на заимствование определенных достижений западноевропейской цивилизации, приоритет отдавала национальным охранительным принципам. Самобытность России, особый путь ее исторического развития, которые легли в основу формирующейся доктрины, не исключали российское государство из системы других государств. Но, в то же время, они отстаивали позицию ее самостоятельности в вопросах просвещения и политического порядка. Эта самостоятельность была обусловлена общественными ценностями отличными от западноевропейских и опирающимися на другие начала и принципы. Авторитет и неприкосновенность трех постулатов, заложенных в триаде, должны были стать определяющими для русского общества в процессе интеллектуального развития.

В то же время доктрина Уварова выполняла одну из главных функций идеологии, имеющей государственное значение. Выдвигая на передний план отличие России по многим параметрам от западноевропейских государств, обосновывая неприемлемость западных политических теорий для российских условий, она способствовала легитимации существующего в России политического порядка, определяя при этом и границы возможных преобразований.

Деятельность Уварова на посту министра просвещения во многом способствовала реализации идеологической программы. Агрессивной политике подавления общественной мысли он противопоставил политику постепенного ее подчинения «видам правительства» путем пропаганды основных идей, заложенных в доктрине.

В министерство Уварова окончательно складывается система государственного контроля над развитием просвещения в России. В учебных округах усиливается власть попечителей, под влияние которых попадают не только низшие и средние учебные заведения, но и университеты. Новый университетский устав 1835 г. фактически лишил их прежней автономии. Учебный процесс стал подвергаться более жесткому контролю и регламентации со стороны властей. Особое внимание было уделено частным школам, а также домашним учителям и наставникам, интеграция которых в государственную систему образования приобретала политическое значение.

Деятельность министерства просвещения в этом направлении имела ярко выраженную сословную окраску. В данном случае одной из наиболее острых проблем являлась политика по отношению к дворянству. Со стороны властей предпринимаются попытки нейтрализовать возможные опасные последствия дальнейшего самостоятельного развития европеизированной дворянской культуры и противопоставить ей государственную систему просвещения, основанную на национальных началах, трактуемых правительством в рамках уваровской триады. Реализация этого плана

предполагалась путем полного включения представителей высшего сословия в эту систему.

Централизация управления государственной системой просвещения, проводимая во второй четверти XIX в., получает при Уварове и свое теоретическое обоснование. Сам министр просвещения и его ближайшие сторонники из научной среды развивали и пропагандировали идеи, подтверждающие претензии высшей власти на роль главного интеллектуального руководителя страны. Сравнивая развитие просвещения в России и на Западе, они акцентировали внимание на том, что в западноевропейских государствах определяющую роль в этом процессе играли центростремительные силы, тогда как в России схема была полностью противоположной, и первостепенное значение приобретали силы центробежные. Эпоха реформ Петра I, открывшая русскому народу доступ к главным достижениям западноевропейской цивилизации, становилась в этой концепции основным историческим аргументом в пользу руководящей роли правительства в интеллектуальном развитии общества. Николай I в данном случае представлялся как главный хранитель веры и русской народности, которую Петр I принес в жертву западноевропейскому просвещению. Впоследствии эта идея стала одним из составных элементов новой идеологической модели.

Политика Уварова в области образования была составной частью общей внутренней политики в николаевское царствование, так как основывалась на тех же принципах государственного контроля, что и вся политическая система Николая I. В свою очередь, подобный подход позволял правительству более эффективно контролировать процесс внедрения в сознание обучающейся молодежи основных начал, заложенных в государственной идеологии. При всем желании министра просвещения повысить уровень российской системы образования, направление, которое давалось этому процессу, имело немаловажное значение. Российское образование, по мнению Уварова, должно было стоять на одном уровне с западноевропейским, но сохранять при этом установленную правительством нравственную и политическую основу.

В то же время Уваров искал компромисс в отношениях между властью и обществом, стремясь не навязывать, а по возможности внушать идеи, угодные правительству, склоняя общество на свою сторону, хотя и не обходясь при этом без определенных ограничительных мер, в частности цензуры. Утверждая, что письменное обращение к публике является привилегией, которую правительство может дать и отнять по своему усмотрению26, министр просвещения и в этой сфере действовал так же, как и в области образования. Таким образом, выдвинутый им тезис о руководящей роли правительства в развитии просвещения, а также его реализация во

26 НикитенкоА. В. Дневник. Л., 1955. Т. 1. С. 141.

13

многом определяли и политику правительства в отношении литературы и журналистики. Несмотря на то, что цензура в николаевское царствование работала в довольно жестком режиме, Уваров, однако, был сторонником более осторожного подхода. Поощряя активную работу цензуры, он, одновременно с этим, пытался привлечь на свою сторону наибольшее число писателей и журналистов, превращая их, тем самым, в основных пропагандистов и популяризаторов государственной идеологии. Желая предотвратить проникновение и распространение в умах подданных вредных идей и понятий, Уваров на первое место ставил, прежде всего, пропаганду правительственного мнения, официальной идеологии.

Доктрина Уварова изначально имела структуру национально-государственной идеологии и включала в себя, соответственно, две одинаково значимые и взаимосвязанные идеи: национальную и государственную. Однако такая постановка вопроса наибольшую эффективность приобретала именно в центральной части России, в пределах так называемой Великороссии, вступая, при этом, в противоречие с полиэтничностью Российской империи. Концепция «официального национализма», создаваемая в рамках укрепления имперского абсолютизма, заставляла правительство реализовывать идеологическую программу во многом через унификацию империи и культурную интеграцию населяющих ее нерусских народов.

Своеобразным опорным пунктом этой политики становились западные губернии. Объединение славянских народов этого края с великороссами в единую русскую нацию должно было в значительной степени способствовать расширению базы идеологического влияния в пределах империи. Деятельность правительства в этом регионе распадается на три отдельных, но взаимосвязанных направления, условно совпадающих с уваровской триадой: укрепление позиций православной церкви, усиление государственного контроля путем полной интеграции административной и образовательной систем края в общеимперские и расширение влияния русского образования, направленного на создание единой русской народности. Деятельность министерства просвещения в Западном крае сводилась главным образом к противостоянию русского влияния польскому и римско-католическому, которые, по мнению правительства, выступали не только источником идей сепаратизма, но и активно участвовали в репрезентации западноевропейских политических учений.

Непосредственно в Царстве Польском Уваров склонен был действовать более осторожно, в отличие от польского наместника И. Ф. Паскевича и самого Николая I, пытавшихся решать вопросы административными и силовыми мерами. По мнению министра просвещения, нравственное сближение поляков с русскими в Царстве приобретало большее значение, чем сближение политическое, и должно было предшествовать последнему. Тем не менее, в данном регионе увеличивалась роль именно политических

факторов, которым оказались подчинены попытки культурной ассимиляции поляков. Эти попытки были направлены главным образом на подавление идей польского национального сепаратизма и формирование в общественном сознании верноподданнических чувств к имперской власти. Принадлежность России, пользование ее покровительством, соблюдение всех обязанностей русских верноподданных объявлялось единственным гарантом спокойного существования и стабильного развития региона. Политика в образовательной системе Царства также была интегрирована в общеимперскую систему. Однако Уваров пытался сочетать польские и русские элементы, не торопясь вытеснять первые последними. В частности, долгое время сохранял свое значение во всех сферах жизни общества польский язык.

Наиболее явственно несостоятельность политики русификации проявилась в Остзейском крае. Местное дворянство активно противодействовало любым попыткам министерства просвещения вмешаться в процесс развития образовательной системы края. Постепенно Уваров отходил от идеи исключительно умственного слияния двух народов, полагаясь больше в этом вопросе на усиление контроля и функционирования в регионе центральной власти и ее атрибутов.

Национальная политика правительства (особенно в Царстве Польском и Остзейском крае) сыграла значительную роль в развитии государственной идеи. В процессе противостояния местным элитам Уваров все больше руководствовался именно имперскими категориями. В результате уваровская триада распадалась, и наиболее продуктивным оставался принцип самодержавия.

В 1847 г. под впечатлением раскрытия Кирилло-Мефодиевского общества, сочетающего панславистские идеи с ярко выраженным украино-фильством, для правительства актуализировалась проблема противостояния идеи общеимперского единства чисто национальному патриотизму, который за пределами центральных губерний приобретал явно двоякий смысл. Начинает более отчетливо пропагандироваться идея собственно имперского патриотизма, в которой понятие отечества тесно переплеталось с империей. Такой подход несколько размывал значение триады Уварова, однако способствовал оформлению на ее фоне действительно общеимперской идеологии.

Однако события 1848-49 гг. остановили процесс идеологического творчества, сделав наиболее приоритетными ограничительные и репрессивные меры. Уваров со своей политикой компромиссов все больше терял влияние и в 1849 г. вынужден был уйти в отставку. Идеи официальной народности конечно не утратили совсем своего значения, но возможность диалога власти и общества стала еще более затруднительной.

Во второй главе «Культурный аспект реализации идеологической программы» рассматривается разработка, пропаганда и дальнейшее развитие государственной идеологии в науке, публицистике и художественной литературе.

Выдвигая себя в качестве главного руководителя страны, власть естественно нуждалась в способных посредниках, которые должны были развивать и пропагандировать правительственное мнение. Главную роль в нравственном и политическом воспитании юношества, а также в дальнейшем развитии и распространении основных начал, заложенных в идеологической доктрине, играли гуманитарные науки. Именно их правительство стремилось включить в общее идеологическое пространство. В частности, реабилитация такой опасной для власти науки, как философия, в рамках государственных учебных заведений, проходила путем проникновения в нее основных элементов уваровской триады. Одним из первых шагов в направлении ее идеологизации был процесс десекуляризации, т. е. превращения «безбожной» науки в верную союзницу православной веры в борьбе за чистую нравственность, одновременно с этим определяющую в соответствии с государственной идеологией политическую, социальную и в целом мировоззренческую позицию русского общества. Определяя философию как народное самосознание, многие ученые считали, что она должна стать выражением народного духа, наиболее характерных национальных черт. Развивая эти идеи в контексте общеевропейской общественной мысли, такие ученые, как О. М. Новицкий, А. Фишер, А. Аристов и др., активно содействовали и пропаганде официальной доктрины, ограничивая основные черты русского народа смирением, благочестием, преданностью вере и престолу.

Основную нагрузку в процессе реализации идеологической программы приняла на себя официальная историография николаевского царствования в лице таких ученых, как Н. Г. Устрялов, М. П. Погодин, С. П. Ше-вырев, Н. А. Иванов и др. Н. Г. Устрялов в своей диссертации «О системе прагматической русской истории» развивал идею Уварова о преподавании истории как деле государственном, раскрыв ее потенциальные возможности в нравственном и политическом воспитании общества. Историки значительно способствовали развитию идеологии, создавая ей теоретическую базу, и давая научное обоснование основным ее положениям. Соответствующая интерпретация исторического прошлого российского и западноевропейских государств раскрывала, в рамках правительственных установок, проблему Россия - Запад.

Активное участие в трансляции политической концепции власти принимала и периодическая печать. Вторую четверть XIX в. можно назвать периодом расцвета официальных изданий. Одним из главных проводников официальной идеологии в данном случае выступал «Журнал ми-

нистерства народного просвещения», где публиковались статьи известных российских ученых, ежегодные отчеты министра просвещения, известия из области просвещения. Приветствовались также министром и частные издания, содержание которых соответствовало правительственному курсу. В частности, Уваров покровительствовал журналу «Москвитянин», издававшемуся Погодиным и Шевыревым.

Доктрина Уварова, конечно, не стала единственной парадигмой в решении проблем, связанных с историческим развитием российского государства. Однако нужно признать, что многие журналисты и писатели, публикующие свои работы в «Москвитянине», «Северной пчеле» и других изданиях, решали этот вопрос, опираясь, прежде всего, на основные положения государственной идеологической доктрины. Способствовали ее развитию и такие общественные деятели, как А. А. Краевский, Н. И. Надеждин, В. П. Андросов, В. Ф. Одоевский и др. Во многом в рамках государственной идеологии определял свою позицию и В. Г. Белинский в период своего примирения с действительностью.

Развитие идеологии в науке и публицистике шло в процессе складывания политической системы николаевского царствования, что предопределило его общее направление. При этом государственная идея, выраженная в концепции самодержавия, постепенно подавляла и подчиняла себе идею национальную. Это происходило в соответствии с представлением самого Николая I о легитимности власти и осуществляемых ей преобразований. Постепенно национальные черты русского народа, определяемые во многом через идею православия, сводились к набору наиболее употребляемых в официальной версии характеристик: смирение, терпение, любовь и преданность православной вере и монарху. В конечном итоге они стали составляющим элементом более общей концепции о руководящей роли верховной власти в историческом развитии государства. Согласно этой концепции, правительство объявлялось главной созидающей силой, обладающей огромным творческим потенциалом и, в то же время, главным гарантом сохранения национальной самобытности в процессе приобщения русского общества к достижениям западноевропейского образования. В этой теории явно проявились также и патерналистские тенденции, выраженные в создании образа царя как отца русского народа, заботящегося о благе своих чад, а представителей последнего как послушных детей, преданных главе семейства.

Во многих научных трудах и публицистических выступлениях утверждалась историческая закономерность подобной системы, определяющей, пусть и косвенно, неспособность русского народа к самостоятельному развитию и утверждению собственных принципов управления. Идеологически значимым в данном контексте становилось положение об образовании Древнерусского государства. Идея призвания варягов являлась для

идеологов николаевского царствования концептуальной основой образования на Руси государственной власти, и объективные причины и условия этого процесса во многом определяли для них дальнейшее складывание системы взаимоотношений этой власти и общества.

Другим, наиболее важным с идеологической точки зрения, периодом истории России являлись события Смутного времени. Этот сюжет привлекал внимание не только историков, но и писателей. В литературе и драматургии 30-х гг. художественная интерпретация этих событий вырабатывала по сути национальный (приобретающий официальный характер) миф возрождения российской государственности. Несущей основой этого мифа становилась идея о связующей нити между русским народом и царем, выражающейся в глубокой преданности и любви русских людей всех сословий к своему самодержцу. При этом активно культивировалась в общественном сознании не только идея о всеобщем единении всех сословий в защиту отечества и престола, но также особо подчеркивалась и личная преданность и готовность к самопожертвованию отдельных представителей как высших, так и низших сословий. Эта тема активно разрабатывалась в произведениях М. Н. Загоскина, Н. В. Кукольника, М. И. Дмитревского, Ф. В. Булгарина. Вершиной ее художественного воплощения можно назвать сюжет, связанный с гибелью Ивана Сусанина, положенный в основу оперы М. И. Глинки «Жизнь за царя».

Одним из главных популяризаторов государственной идеологии в России второй четверти XIX в. выступил Ф. В. Булгарин. Еще в 1826 г. он подал на имя императора записку «О цензуре в России и книгопечатании вообще». Не предлагая в ней каких-либо новых идеологических построений, Булгарин фактически конструировал новую модель отношений власти и общества, основанную на своеобразном «приручении» общественного мнения путем влияния на него лояльной к правительству литературы и журналистики. В соответствии с этим он и себя позиционировал как благонамеренного по отношению к властям писателя, борца за нравственность русского общества. Будучи профессиональным журналистом, Булгарин умело ориентировался в литературной сфере, не только в плане коммерческой выгоды, но также в совмещении вкусов читательской аудитории и идеологической направленности многих своих произведений. В своих работах он обращался, прежде всего, к среднему сословию, стремясь тем самым поставить барьер влиянию аристократии, являющейся, по его мнению, главным в России проводником вредных понятий и теорий, привнесенных с Запада. В его деятельности, при ориентации его произведений, прежде всего, на «массового» читателя, удачно сочетались два главных мотива: коммерческая выгода и действительная популяризация официальной идеологической доктрины.

Отчасти это послужило причиной конфронтации с Булгариным так называемой «литературной аристократии». В этот период явно существовала определенная конкуренция в борьбе за место посредника между властью и обществом. Имеется в виду осознанная попытка некоторых писателей и журналистов выступить в качестве проводников правительственного мнения в условиях развития общественной мысли и роста значения печатного слова, а вместе с тем и авторитета самих литераторов. Наряду с Булгариным многие общественные деятели той эпохи предлагали схожие услуги правительству. Известно, что в 1831 г. А. С. Пушкин просил разрешения издавать журнал, который должен был способствовать влиянию правительства на общественное мнение. Такое же предложение делал Шевы-рев, впоследствии издававший совместно с Погодиным журнал «Москвитянин». В связи с этим претензии Булгарина на роль одного из главных выразителей и пропагандистов правительственной идеологии не могли не раздражать современников.

Однако предложения о сотрудничестве с властью, исходившие от пушкинского круга писателей, имели существенное отличие от позиции, занимаемой Булгариным. Роль посредника между властью и обществом не должна была иметь односторонний вид. Речь шла, прежде всего, о взаимовыгодном сотрудничестве между правительством и общественным мнением, концентрированный образ которого должны были представлять журналисты и писатели, что предполагало не только пропаганду государственной доктрины, но и активное участие Пушкина и его коллег в ее формировании и дальнейшем развитии. Тем не менее, позиция послушного исполнителя, декларируемая Булгариным, в данном случае больше импонировала николаевскому режиму.

В заключении работы подведены итоги исследования и сформулированы общие выводы. В контексте исследуемой проблемы, можно условно выделить три главных этапа. Время с начала николаевского царствования до начала 1830-х гг. определяется как период формирования идеологической доктрины, когда оформлялись ее наиболее важные принципы, ставшие основой для последующего развития политической концепции власти. 1830 - 40-е гг. являются периодом наиболее активной политики, направленной на пропаганду и реализацию идеологии. В этом процессе окончательно оформлялась ее теоретическая основа, определившая и модель взаимоотношений власти и общества.

Общество практически полностью дистанцировалось от государственных дел. В свою очередь государственная власть в лице мудрого самодержца оставляла за собой право контроля над обществом и даже вмешательства в его внутреннюю жизнь. Эта концепция, ставшая одним из составных элементов государственной идеологии, подкрепляемая политикой самого Николая I, пытавшегося решать все вопросы бюрократическими

методами, основным принципом которых была «келейность», не была лишена противоречий. Отсутствие в этом процессе какого-либо взаимодействия между правительством и общественными силами лишь усиливало социальную напряженность. В годы Крымской войны, в условиях нараставшего кризиса, отягченного «мрачным семилетием», несостоятельность подобной системы стали осознавать и люди, участвовавшие в ее разработке и пропаганде. Наиболее ярким примером такого положения являются историко-политические письма М. П. Погодина. Отчасти продолжая придерживаться прежних позиций, их автор, с присущей ему эмоциональностью, все же вскрывает существующие противоречия в разработанной в николаевское царствование идеологической программе, наиболее явственно проявившиеся в процессе ее реализации. Написание этих писем приходится уже на третий период развития идеологии, направленный на усиление ограничительных и репрессивных мер, как наиболее действенного метода в борьбе с вредными политическими теориями. Начало этого периода можно отнести к 1848 - 49 гг., когда после революций в Западной Европе программа Уварова становится для правительства недостаточной. При этом нельзя говорить об окончательном крахе самой идеологии. Она продолжала сохранять свой статус, поменялись лишь некоторые акценты в процессе ее пропаганды и реализации. По сути она оставалась наиболее действенной идеологической программой на протяжении всего XIX в. Так своеобразная ее модификация возникает, например, при Александре 1П.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1) Удалое С. В. Проблема «Россия - Запад» глазами Николая I (1826 - первая половина 1830-х гг.) // Николаевская Россия: власть и общество: Материалы круглого стола, посвященного 80-летию со дня рождения И. В. Пороха. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та. 2004. 0,5 п. л.

2) Удалое С. В. Теория официальной народности: механизмы внедрения // Освободительное движение в России: Межвуз. сб. науч. тр. Саратов. 2005. Вып. 21. 0,9 п. л.

3) Удалое С. В. Популяризатор государственной идеологии (Ф. В. Булгарин и теория «официальной народности») // Клио (Санкт-Петербург, в печати). 1 п. л.

УДАЛОВ Сергей Валерьевич

ГОСУДАРСТВЕННАЯ ИДЕОЛОГИЯ В РОССИИ ВТОРОЙ ЧЕТВЕРТИ XIX ВЕКА: ПРОПАГАНДА И РЕАЛИЗАЦИЯ

Автореферат

Подписано в печать 20.12.2005 Печать офсетная. Бумага офсетная. Гарнитура Тайме.

Формат 60x84 1/16. Усл.-печ. л. 1. Уч.-изд. л. 1. _Тираж 110 экз._

Издательский центр Саратовского госуниверситета «Темпус» 410060, Саратов, Астраханская, 83.

ЛЛР6А 30J-

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Удалов, Сергей Валерьевич

Введение.

Глава 1. Теория «официальной народности» как составляющая часть внутренней политики Николая 1.

§ 1. Формирование государственной идеологии.

§ 2. Политика правительства в области образования и цензуры.

§ 3. Развитие идеологии в контексте национальной политики на примере Западных и Северо-западных губерний).

Глава 2. Культурный аспект реализации идеологической программы.

§ 1. Отражение государственной идеологии в науке и образовании.

§ 2. Популяризаторы правительственного мнения доктрина С. С. Уварова в литературе и публицистике).

Введение диссертации2005 год, автореферат по истории, Удалов, Сергей Валерьевич

Выдвинутая С. С. Уваровым в начале 30-х гг. XIX в. триада «православие, самодержавие, народность» привлекала и продолжает привлекать внимание многих исследователей. Актуализация этой проблемы в отечественной историографии в наше время обусловлена рядом причин.

В последнее время активно проявляется стремление пересмотреть большинство оценок. Происходит постепенная ломка многих стереотипов, сложившихся в советский период. Иногда это приводит к переходу из одной крайности в другую, и объективный анализ превращается в погоню за модой. Но чаще желание историков, освободившихся от контроля властей и усиленного идеологического давления, вновь обратиться к детальному изучению тех проблем, которые уже становились объектом внимания ученых ранее, позволяет им сделать новые и довольно интересные выводы. Подобная ситуация происходит в отношении Уварова и его деятельности. Сегодня уже мало кого устраивает, обычное для советской историографии, определение уваровской доктрины как «архиреакционной». Как показали исследования последних лет, такое понимание политики министра народного просвещения, а также его взглядов кажется несколько упрощенным.

В то же время в отечественной исторической науке все больше уделяется внимания проблеме взаимоотношений власти и общества в Российской империи. Оформившаяся во второй четверти XIX в. политическая концепция власти, не только теоретически обосновывала модель этих взаимоотношений. Правительство стремилось укрепить свои позиции через идеологическое давление на общество, путем внедрения в общественное сознание заложенного в доктрине комплекса идеологем.

В основу идеологической системы Уварова была положена идея о противопоставлении России Западу. Не останавливаясь подробно на тех значениях, которые определяли это противопоставление в самой доктрине, а также тех, которые были предложены обществом в процессе ее решения, замечу лишь, что сама проблема Россия - Запад в том или ином варианте существовала в России ни одно столетие. «Русский народ есть не чисто европейский и не чисто азиатский народ. Россия есть целая часть света, огромный Востоко-Запад, она соединяет два мира. И всегда в русской душе боролись два начала, восточное и западное», - так определил эту проблему известный русский философ Николай Бердяев1. Первые решительные попытки расставить в ней необходимые акценты приходятся именно на вторую четверть XIX в., и во многом активизация этого процесса была обусловлена тем направлением, которое определил для своего правления сам Николай I.

Жаркие дискуссии этого периода далеко не исчерпали всех поставленных вопросов, актуализирующихся на протяжении всего XIX в. и, в частности, с новой силой в его последние десятилетия. Можно сказать, что эта проблема была Л перенесена и в XX в., со временем менялись лишь акценты . Все эти факторы (которые, однако, не являются исключительными и предопределяющими все аспекты поставленной задачи) в той или иной мере способствовали росту интереса исследователей различных направлений гуманитарного знания к проблемам истоков, генезиса идеологической доктрины николаевского царствования и анализу ее содержательной структуры.

Наряду с этим встает вопрос о непосредственно идеологической значимости самой доктрины. С конца XVIII в., когда Антуан Детю де Траси впервые выдвинул понятие идеологии, было предложено огромное количество различных вариантов, определяющих его значение. Д. Ван дер Ойе Схиммелпеннинк в работе, посвященной исследованию имперских идеологических моделей в Рос

1 Бердяев Н. Русская идея // Вопросы философии. 1990. №1. С. 78.

2 В советское время это противопоставление приобретало совершенно иной смысл -на основе господствующей идеологии социалистическая Россия противопоставлялась Западу, где политическое, социально-экономическое и культурное развитие определяли принципы буржуазных идеологических моделей. сийской империи второй половины XIX в., представляя идеологию, как один из самых скользких концептов, предложил в качестве наиболее подходящей ее дефиницию, сформулированную в «Oxford English Dictionary»: «Систематическая схема идей, обычно относящихся к политике или обществу, поведению класса или группы, и воспринимаемая как оправдывающая действия»3.

В данном случае я склонен использовать более обобщенный вариант, определяя идеологию (создаваемую именно на официальном уровне), как систему идей, направленных на оправдание действий существующей власти, определяющих ее взаимоотношения с обществом и способствующих легитимации политического порядка. Понимая, что такая трактовка может быть в определенной степени тенденциозной и исключать многоаспектность проблемы, я все-таки склонен считать, что именно в этой плоскости необходимо рассматривать процесс создания государственной доктрины в николаевское царствование.

Оформление новой идеологической модели происходило под влиянием как внешних (революции во Франции и Бельгии), так и внутренних (восстание декабристов, польское восстание) факторов. Под влиянием политического кризиса, обусловленного во многом событиями 14 декабря 1825 г., для самодержавной власти впервые столь отчетливо обозначилась необходимость теоретического обоснования политического порядка и создания системы идей, способных определить дальнейшее политическое и социально-экономическое развитие страны при условии сохранения в неприкосновенности основных начал российской государственности. Однако, идеология требует не только теоретической разработки (хотя значения данного этапа формирования идеологии никто не оспаривает), но и практических действий, направленных на пропаганду основных идей, заложенных в самой доктрине, на проникновение их в общественное сознание. В противном случае, возникшая на официальном уровне

3 Схиммелпеннинк Ван дер ОйеД. Идеологии империи в России имперского периода// Ab Imperio. 2001. №1-2. С. 213. идеология рискует остаться лишь отвлеченной идеей, не влияющей на состояние и развитие всех сфер жизни общества.

Объектом исследования в данной работе является идеологическая сфера николаевского царствования, как неотъемлемая часть внутриполитического курса правительства в исследуемую эпоху.

В качестве предмета исследования выбраны основные механизмы внедрения заложенной в государственной идеологической концепции системы идей в общественное сознание через историографию, публицистику, художественную литературу.

Историография темы довольно обширна, что объясняется отнюдь не достаточной ее разработанностью, а тем, что проблема пропаганды и реализации государственной идеологии включает в себя много различных аспектов, анализируемых учеными в работах, связанных с темой лишь косвенно. При этом в большинстве случаев авторы не ставили перед собой конкретной задачи изучения того или иного вопроса в контексте действий правительства, направленных на пропаганду предложенного комплекса идеологем. Тем не менее, возможно выделить наиболее значимые работы, определяющие общие тенденции в изучении вопросов, связанных с общей идеологической программой Уварова.

В дореволюционной историографии попытки критического анализа доктрины «православия, самодержавия, народности» связаны, в большей степени, с работами А. Н. Пыпина, который, собственно, и ввел в научный оборот понятие теория «официальной народности», не наполнив его, однако, каким-либо конкретно-историческим содержанием. Между тем, Пыпин во многом заложил основы того критического восприятия самой доктрины и политики по ее распространению, которое получило дальнейшее развитие (даже с большей долей критики, чем у Пыпина) после Октябрьской революции 1917 г. Сущность теории «официальной народности», по утверждению А. Н. Пыпина, «состояла в том, что Россия есть совершенно особое государство и особая национальность, не похожие на государства и национальности Европы»4. Согласно этому, Уваров впервые высказал принципы, которые, практически став «краеугольным камнем всей национальной жизни» России с 1833 г., должны были лечь в основу и всего ее государственного и общественного развития. Считая, что российская, официальная версия национальной самобытности государства была направлена, главным образом на сохранение status quo, Пыпин делал заключение, что сам термин народность был, в сущности, «эвфемизм, обозначавший собственно крепостное право»5.

Автор истории Дерптского университета Е. В. Петухов, рассматривая причины возникновения идеологии «православия, самодержавия, народности», напрямую связывал их с событиями 1830 - 1831 гг. во Франции, Бельгии и Польше, присоединяя к этому списку также и студенческие демонстрации во Франкфурте-на-Майне 3 апреля 1833 г., которые, по мнению историка, имели «вполне политическую окраску». Так как «способы нашего знакомства и соприкосновения с западной жизнью» ограничивались, главным образом, немецкой и французской сферами, заключал Петухов, то естественно, что в России в начале 1830-х гг. возникает предубеждение к западноевропейским началам в целом и возникает необходимость в поиске средств у себя дома6. Особую ценность в работе Петухова представляет обширный фактический материал по проблеме русификации Остзейского края во второй четверти XIX в.

Более подробно и объективно, чем А. Н. Пыпин, сущность идеологической доктрины попытался раскрыть А. А. Корнилов, посвятивший этому вопросу отдельную статью . По сути, Корнилов был одним из первых, кто обратил внимание на идейную эволюцию Уварова - либерала александровского царст

4 Пыпин А. Н. Характеристики литературных мнений от 20-х до 50-х годов. СПб., 1909. С. 113.

5 Пыпин А. Н. История русской этнографии. СПб., 1890. Т. 1. С. 388.

6 Петухов Е. В. Императорский Юрьевский, бывший Дерптский университет за сто лет его существования (1802 - 1902). Юрьев. 1902. Т. 1. С. 347.

7 См.: Корнилов А. А. Теория официальной народности и внутренняя политика Николая I // Книга для чтения по истории нового времени. М., 1914. Т. 4. Ч. 2. вования и Уварова - консерватора и реакционера при Николае I. Впоследствии эта концепция получила развитие уже в советской историографии. Считая, что Уваров во второй четверти XIX в. «являлся главным образом лишь талантливым исполнителем велений самого Николая», Корнилов много внимания уделил взглядам последнего на проблемы народного просвещения. По его мнению, Николай I связывал вопрос народного образования и воспитания с «направлением политической мысли и задавался целью так поставить систему народного воспитания, чтобы она являлась системой, предотвращающей возможность развития всяких революционных стремлений». Именно в Уварове он, в конце концов, нашел наиболее яркого и талантливого сторонника и исполнителя его замыслов. Корнилов также одним из первых подробно остановился на проблемах генезиса уваровской триады, считая фактически отцом системы «официальной народности» Н. М. Карамзина, чьи идеи оказали огромное влияние на императора и министра просвещения8.

В целом можно сказать, что историки конца XIX в. - начала XX в. мало обращались к анализу непосредственно официальной идеологии и механизмов ее внедрения. Больше всего их интересовали вопросы, связанные с политикой правительства в области образования и цензуры, хотя при этом авторы не могли не учитывать и политический аспект развития системы народного просвещения в николаевское царствование.

Помимо работы Е. В. Петухова о Дерптском университете, в этот период вышли книги, посвященные и другим университетам: С. П. Шевырева о Московском, В. В. Григорьева о Санкт-Петербургском, М. Ф. Владимирского-Буданова об университете св. Владимира в Киеве и др.9 Написанные, как правило, к юбилейным датам эти работы имеют ценность, прежде всего, благодаря

8 Корншов А. А. Курс истории России XIX века. М., 1918. Ч. 2. С. 18 - 22, 73-76, 112113.

9 См.: Шевырев С. П. История Императорского Московского университета, написанная к столетнему его юбилею. М., 1855; Григорьев В. В. Императорский С.-Петербургский университет в течение первых пятидесяти лет его существования. СПб., 1870; Владимирский-БудановМ. Ф. История императорского университета св. Владимира. Киев, 1884. Т. 1. содержащемуся в них огромному фактическому материалу. Однако и в них предпринимались попытки в том или ином аспекте оценить деятельность Уварова на посту министра народного просвещения. Так, например, В. В. Григорьев положительно характеризовал деятельность Уварова, считая, что с его приходом в сфере университетского образования и, в частности, в Петербургском университете «опять повеяло жизнью»10.

Особый интерес представляют работы И. Алешинцева и Е. Шмида об истории средних учебных заведений в России11. В частности, И. Алешинцев, считал, что основное направление дальнейшего развития образовательной системы в России обозначилось во взглядах нового императора сразу же после восстания декабристов. В связи с этим он не видел большой разницы между министерствами А. С. Шишкова, кн. К. Ливена и С. С. Уварова, которые являлись лишь исполнителями воли императора. По его мнению, менялись лишь сами министры, но дух министерства просвещения оставался общий - Николаев

19 ский . Политике правительства в области народного образования в первой половине XIX в. посвящена монография С. А. Князькова и Н. И. Сербова «Очерк истории народного образования в России до эпохи Александра II», опубликованная в 1910 г. Авторы считали, что основное направление в развитии системы образования в России в николаевское царствование наметилось еще в последние годы правления Александра I. Политику правительства Николая I в области образования они определяли как эпоху национально-православной реакции, особо подчеркивая роль школы в этот период в политическом воспитании молодежи13.

Непревзойденным по своему значению для исследователей остается капитальный труд С. В. Рождественского «Исторический обзор деятельности Мини

10 Григорьев В. В. Указ. соч. С. 45.

11 См.: Алешинцев И. История гимназического образования в России (XVIII - XIX века). СПб., 1912; Шмид Е. История средних учебных заведений в России. СПб., 1878.

12 Алешинцев И. Указ. соч. С. 108,133.

13 Князьков С. А. Сербов Н. И. Очерк истории народного образования в России до эпохи реформ Александра II. М., 1910. С. 200, 218-219. стерства Народного Просвещения», подготовленный в 1902 г. специально к столетнему юбилею министерства просвещения. Основанное на солидной ис-точниковой базе, содержащее большое количество фактов, касающихся политики правительства в области образования, это исследование до сих пор является, своего рода, справочником, к которому обращаются многие историки.

Критически оценивалась политика правительства во второй четверти XIX в. в области цензуры в обзорных работах В. В. Стасова, А. М. Скабичевского и Н. А. Энгельгардта14. Крайне негативное восприятие этого аспекта отражено в исследовании М. К Лемке «Николаевские жандармы и литература: 1826 - 1855» (СПб., 1909). Практически вся работа представляет собой попытку доказать общую концепцию автора путем подбора соответствующих фактов, наиболее характерно демонстрирующих стремление III отделения и цензурного ведомства во второй четверти XIX в. подавить в России какое-либо развитие общественной мысли, через полную изоляцию от достижений западноевропейской культуры.

В советский период каких-либо серьезных шагов в направлении изучения генезиса, дальнейшего развития и пропаганды государственной идеологии николаевского царствования сделано не было. В советской историографии прочно утвердилось определение доктрины Уварова и его политики как глубоко реакционной. Историки традиционно рассматривали ее с позиций, основы которых заложил А. Н. Пыпин, позаимствовав у него и определение уваровской доктрины как теории «официальной народности», прочно утвердившееся в исследовательской литературе. Исследование проблем, связанных с историей XIX в., проводилось в советский период главным образом под знаком освободительного движения. Такая постановка вопроса предопределила то, что акцент делался, прежде всего, на изучении революционного и либерального направлений в об

14 См.: Скабичевский А. М. Очерки истории русской цензуры. СПб., 1892;Энгельгардт Н. А. Очерки николаевской цензуры // Исторический вестник. 1901. №9 - 12; Стасов В. В. Цензура в царствование императора Николая I // Русская старина. 1901. №7 - 9; 1903. №2 -10,12; 1904. №1 -2. щественной мысли России, стоявших, как правило, в оппозиции к существующему политическому порядку. Сюжеты, связанные с идеологической программой Уварова и ее реализацией, затрагивались, таким образом, лишь в контексте анализа вышеуказанных явлений и получали при этом одинаково негативную оценку. В основе отрицательных отзывов стояло понимание Уваровым противопоставления России Западу, которое определялось, как стремление оградить русское общество от всего прогрессивного, что есть в западной культуре, законсервировав тем самым существующий в России порядок вещей на определенной стадии.

Наиболее интересными и оригинальными, в данном случае, являются работы известного русского философа Г Г. Шпета и историка А. Е. Преснякова, написанные в 20-е гг. XX в. Учитывая, что к взглядам Шпета по этому вопросу я буду не раз еще обращаться в ходе работы, здесь отмечу лишь, что ему принадлежит один из наиболее обстоятельных очерков, написанных в советский период и посвященных министру просвещения и его триаде. Он одним из первых усомнился в правильности определений данных Пыпиным. Шпет также впервые обратил внимание на связь между идеологической программой Уварова и идеями, которые активно развивали в первой половине XIX в. представители немецкого романтизма, проведя при этом параллели между концепцией Уварова и «государственным учением» немецкого историка X. Лудена15. К сожалению, в советской историографии эта проблема не получила должного развития.

А. Е. Пресняков, рассматривая идеологию николаевского царствования, акцентировал внимание, главным образом, на одном из ее аспектов. Выявляя причины столь резкого противопоставления России Западу, обозначившего главное направление всей идеологической конструкции, он отметил, что соотношение России и Западной Европы приняло во второй четверти XIX в. новый

15 См.: Шпет Г. Г. Очерк развития русской философии // Шпет Г. Г. Сочинения. М., 1989. С. 245-246. характер. В этот период, по мнению Преснякова, созревает «усиленная реакция против александровского интернационализма» и «крепнет тенденция обособления России от Европы»16.

В 1930-х - 1960-х гг., в работах, посвященных в основном общественному движению во второй четверти XIX в., лишь вскользь упоминалось о реакционном течении, выразителем которого являлись С. С. Уваров, М. П. Погодин и т. д. При этом практически все авторы определяли теорию «официальной народности» как ограниченную, реакционно-охранительную и не допускавшую никакого движения вперед, ни малейших изменений в русской действительно

17 сти . В 1957 г. С. Б. Окунь попытался более подробно рассмотреть сущность этой теории на примере взглядов М. П. Погодина, однако и он лишь подверг жесткой критике это направление, употребляя такие уничижительные определения, как «квасной патриотизм», «пьяный угар официальной народности» и др.'8

На мой взгляд, верно определил основное направление развития идеологической доктрины в николаевское царствование А. В. Предтеченский, указав на то, что «мысль о необходимости восстановить и укрепить "единение" царя с народом была, с точки зрения теоретиков "официальной народности", наиболее действенным элементом их теории»19. Тем не менее, Предтеченский, даже при такой постановке вопроса, не смог раскрыть до конца степень взаимодействия таких двух институтов как высшая власть и общество, в то время как именно это положение являлось наиболее важным в построениях идеологов николаев

16 Пресняков А. Е. Николай Первый. Апогей самодержавия // Пресняков А. Е. Российские самодержцы. М., 1990. С. 297.

17 См. напр.: Дмитриев С. С. Славянофилы и славянофильство // Историк - марксист. 1941. №1; Ковалева Н. Н. Славянофилы и западники в период Крымской войны // Исторические записки. 1967. Т. 80; Сладкевич Н. Г. Очерки истории общественной мысли в конце 50-х - начале 60-х годов XIX века. Л., 1962; Орлик О. В. Россия и французская революция 1830 года. М., 1968; и др.

18 Окунь С. Б. Очерки истории СССР. Вторая четверть XIX века. Л., 1957. С. 305, 310.

19 Предтеченский А. В. Официальное направление в русской историографии // Очерки истории исторической науки в СССР. М, 1955. Т. 1. С. 318. ского царствования и отличало их от славянофильства, наиболее близкого к официальной доктрине идейного течения.

В 1970-е гг. В. В. Познанский, занимаясь изучением проблем формирования русской национальной культуры в первой половине XIX в., не мог не затронуть и вопроса, связанного с оформлением в этот период официальной идеологической доктрины, во многом аккумулировавшей процессы, наблюдаемые в развитии различных сфер культуры. По мнению исследователя, пропаганда основных положений идеологии была направлена, главным образом, на основное городское сословие - мещанство. Именно среди этой категории людей «глашатаи официальной народности» искали главную социальную опору самодержавия. Следуя заданным советской историографией общим тенденциям в оценке уваровской триады и его политики в области народного просвещения, Познанский, однако, более объективно оценивал значение идеологии для дальнейшего развития внутренней политики правительства, считая, что «теория "православия, самодержавия, народности" не была, как думают некоторые историки, выдумкой Уварова. Она была необходимым выводом из всей предшествующей ей практики самодержавия»20.

С указанных выше позиций оценивалась и в целом деятельность С. С. Уварова на посту министра народного просвещения. Так, например, С. Б. Окунь не видел большой разницы между александровским министерством А. Н. Голицына и политикой Уварова в царствование Николая I, объединяя их практически в один период, когда усиливающаяся реакция тормозила процесс полноценного развития просвещения в России21. Однозначно, как крайне реакционная, оценивалась политика самодержавия в области университетского образования в статье Ю. Н. Егорова . Егоров в целом правильно выводит в качестве

20 Познанский В. В. Очерк формирования русской национальной культуры. Первая половина XIX века. М., 1975. С. 152 - 153.

21 Окунь С. Б. Указ. соч. С. 305 - 306,310.

22 Егоров Ю. Н. Реакционная политика царизма в вопросах университетского образования в 30-50-х гг. XIX в. // Исторические науки. 1960. №3. С. 61. одного из основных аспектов стремление правительства действовать в направлении формирования «благонадежных» науки и студенчества. Исходя из этого, автор сделал верное замечание, что под впечатлением революционных событий 1848 г. «правительство перенесло центр тяжести в борьбе за «благонадежность» науки на осуществление чрезвычайных мер». Общая позиция Егорова выражается в том, что уже в годы Крымской войны теория «официальной народности» показала свою несостоятельность, когда Россия, развиваемая в рамках реализации этой идеологической программы, не смогла противостоять буржуазным странам Европы23.

Интересна работа JI. А. Булгаковой, посвященная сословной политике правительства в области образования. Автор рассматривает этот вопрос на фоне попыток русского самодержавия «"приноровить" мировую культуру к "русскому народному быту", противопоставить "разрушительным понятиям" западноевропейской образованности систему, построенную на "спасительных началах" теории официальной народности» и связанного с этим усиления государственного контроля над образованием24.

Цензурная политика правительства во второй четверти XIX в. не становилась в советской историографии объектом отдельного исследования. Она затрагивалась авторами, главным образом, в контексте изучения вопросов, связанных с противостоянием прогрессивных писателей и журналистов цензурным ограничениям25. Редким исключением является статья М. И. Гиллельсона о замене «чугунного» устава 1826 г. новым цензурным уставом 1828 г.

В советской историографии практически отсутствуют работы с анализом основных положений официальной доктрины в научных, публицистических и художественных произведениях, способствующих ее пропаганде. В вышедшей

23 Там же. С. 61, 67 - 69,71,74.

24 Булгакова Я. А. Сословная политика в области образования во второй четверти XIX в. // Вопросы политической истории СССР. М.; JL, 1977. С. 109.

2 См. напр.: Вацуро В. Э., Гшлельсон М. И. Сквозь «умственные плотины». М., 1986.

26 См.: Гшлельсон М. И. Литературная политика царизма после 14 декабря 1825 г. // Пушкин. Исследования и материалы. JL, 1978. Т. 8. в 1950 г. коллективной монографии «Очерки по истории русской журналистики и критики» в общих чертах представлена общественно-политическая позиция таких печатных органов, как «Москвитянин» и «Северная пчела», которые являлись наиболее яркими представителями консервативного направления в общественной мысли второй четверти XIX в. В. Г. Березина дополнила этот список журналом «Телескоп», издававшимся Н. И. Надеждиным. Несмотря на то, что Надеждин в 1836 г. опубликовал статью П. Я. Чаадаева полностью расходившуюся с официальной доктриной, в целом «Телескоп» по многим вопросам очень близко соприкасался с государственными идеологическими установка

27

МИ .

Из персоналий внимание исследователей привлекал к себе в основном М. П. Погодин. В данном случае наиболее интересными являются работы В. К. Терещенко. По ее мнению, историк М. П. Погодин в своих научных трудах пытался примирить шеллингианский романтизм с идеями буржуазной исторической школы Тьерри - Гизо. Позже этот тезис более подробно развил М. А. Алпатов, определив научную концепцию Погодина как теорию двух закономерностей . Терещенко также считает, что, оценивая царствование Николая I как «национальный период» русской истории, Погодин отнюдь не выслуживался таким образом перед властью, а, прежде всего, стремился повернуть самодержавие к решению действительно национальных проблем русской истории как он сам их понимал29.

Переходным периодом в изучении вопросов, связанных с формированием и развитием официальной идеологии в России второй четверти XIX в. стали 80-е гг. XX в. Именно в это время впервые появились работы с попытками более объективно взглянуть на вопросы, связанные с официальной идеологией и дея

27 Березина В. Г. Русская журналистика второй четверти XIX века (1826 - 1839). JI., 1965. С. 68.

Терещенко В. К. М. П. Погодин и споры западников и славянофилов в 1840-х годах // Проблемы истории СССР. 1976. Вып. 5. С. 247.; Алпатов М. А. Русская историческая мысль и Западная Европа (XVIII - первая половина XIX века). М., 1985. С. 247.

29 Терещенко В. К. Указ. соч. С. 267. тельностью Уварова на посту министра народного просвещения. В то же время еще сохранялись общие традиции, сформировавшиеся ранее. В частности, ува-ровская доктрина вновь рассматривалась лишь в контексте изучения вопросов, связанных с развитием либерального движения в России. Речь в данном случае идет, прежде всего, об исследованиях Н. И. Цимбаева и А. А. Левандовского.

В обобщающем исследовании истории славянофильского кружка Н. И. Цимбаев отметил огромное значение, которое сыграла государственная идеологическая доктрина в процессе формирования общественного мнения во второй четверти XIX в. Воздействие официальной идеологии николаевского царствования, по его мнению, привело к тому, что «противопоставление России и Евin ропы глубоко укоренилось в русском общественном сознании» . Это положение явилось, по сути, и отправной точкой в оформлении двух направлений либерального движения 30 - 40-х гг. XIX в. - западников и славянофилов, предложивших различные варианты решения проблемы Россия - Запад.

В статье «Под бременем познанья и сомненья.» Цимбаев более подробно осветил проблему создания официальной идеологии, обратив внимание, что уже составленные после восстания декабристов манифест 13 июля 1826 г. и Донесение Следственной комиссии, авторами которых явились М. М. Сперанский и Д. Н. Блудов, заложили основы правительственной доктрины, которые позже развил С. С. Уваров. Отмечая ум и европейскую образованность Уварова, историк, вслед за А. А. Корниловым, проследил его идейную эволюцию, распадающуюся на два периода - либеральный в царствование Александра I и реакционный на посту министра народного просвещения при Николае I. Министерство Уварова автор статьи расценивает, как попытку установления в России единомыслия, когда наряду с деятельностью в этом направлении самого правительства государственная идеология активно пропагандировалась в науке и публицистике. Однако этот сюжет представлен в работе в общем виде, без дП

Цимбаев Н. И. Славянофильство (из истории русской общественно-политической мысли). М., 1986. С. 68. должного анализа каких-либо аспектов процесса внедрения основных положений доктрины в общественное сознание.

Впервые после Г. Г. Шпета Цимбаевым был затронут вопрос о несостоятельности предложенного А. Н. Пыпиным определения идеологии, как теории «официальной народности». Само понятие «народность» в триаде, по его мнению, являлось лишь вынужденной уступкой «духу времени», данью, которую Уваров платил немецкой философии и европейскому романтизму.

Тем не менее, Цимбаев еще во многом следует традиционному для советской историографии восприятию самой доктрины и деятельности Уварова, отмечая, что он «довел до предела принципиальное политическое и идейно-культурное противопоставление России и Европы, присущее официальным манифестам Сперанского и Блудова», стремясь при этом к идейной изоляции России от западноевропейских государств31.

Подробно остановился на анализе идеологической доктрины Уварова и А. А. Левандовский, который противопоставил взгляды самого министра просвещения и его сторонников более прогрессивным взглядам Т. Н. Грановского и его ближайшего окружения. В оценке Левандовского также как и у Цимбаева в целом негативное восприятие уваровской триады сочетается с попытками более объективно взглянуть на процесс ее создания и последующей реализации. Исследователь отметил, что вопрос о развитии просвещения в России в николаевское царствование тесно переплетался с другим, не менее важным вопросом о сохранении существующего строя. Левандовский, при этом, уже не склонен так категорично отрицать стремление Уварова решить этот вопрос, не подавляя окончательно процесс интеллектуального развития русского общества, считая, что он «заметно выделялся в толпе тех безгласных статистов российской бюрократии, которыми так любил окружать себя Николай I». Уваров, по его мнению, «предлагал решить диллему между неизбежностью развития России и

31 Цимбаев Н. И. «Под бременем познанья и сомненья.» (Идейные искания 30-х годов XIX века) // Русское общество 30-х годов XIX века. Люди и идеи. М., 1989. С. 8, 27, 30

31. опасностью этого развития, направив страну на некий "особый путь", причем "истинно русское" просвещение должно было сыграть роль своего рода поводыря».

Левандовский, к сожалению, также не уделил достаточного внимания процессу пропаганды идеологии, дав лишь краткую характеристику главным сторонникам Уварова из научной среды (М. П. Погодину, С. П. Шевыреву, И. И. Давыдову). В то же время, в процессе внедрения идеологической доктрины в общественное сознание, он придает второстепенное значение такому фактору, как ее отражение в научных, публицистических и художественных работах, считая наиболее важными административные меры, проводимые правительством (деятельность жандармов, цензуры, чиновников министерства просвещения)32.

В 1989 г., наряду с работами Цимбаева и Левандовского вышла статья Н. И. Казакова «Об одной идеологической формуле николаевской эпохи». Несмотря на то, что это, по сути, одна из первых работ, посвященных непосредственно анализу уваровской триады, особой роли в развитии историографии темы она не сыграла. Статья представляет собой не стремление к всестороннему исследованию вопросов, связанных с официальной доктриной, а скорее попытку доказать выдвинутую автором общую концепцию о неверности ее определения как идеологии, имеющей общегосударственное значение33.

Наибольший интерес представляют вышедшие в начале 1990-х гг. небольшие по объему, но довольно содержательные статьи минского историка И. Л. Качалова. Генезис доктрины Уварова автор относит к началу 1830-х гг., когда на Западе активизируется революционное движение. До этого роль официальной идеологии русского самодержавия, по его мнению, играла карамзин-ская концепция истории, которая стала явно недостаточной в период углубле

Левандовский А. А. Т. Н. Грановский в русском общественном движении. М., 1989. С. 6-8,10,37,187.

См.: Казаков Н. И. Об одной идеологической формуле николаевской эпохи // Контекст- 1989. М., 1989. ния кризиса феодальной монархии. В результате обнаружилась острая необходимость в разработке новой системы взглядов, которая бы в большей степени соответствовала духу времени, и, будучи жизненно актуальной, могла бы воздействовать на широкие слои русского общества. Наиболее подходящей в этом плане оказалась, выдвинутая Уваровым, идеологическая программа. Играя на национальных чувствах, по мнению историка, теория «официальной народности» должна была переключать внимание общества с революционных событий на Западе на внутреннее совершенствование России34. При верной, в целом, постановке вопроса, такой взгляд на значение идеологической доктрины и ее конкретно-историческое содержание видится несколько упрощенным. Идея национальной самобытности России являлась основополагающей в строящейся концепции, но, в то же время, стала отправной точкой для разработки положений более значимых для сохранения начал российской государственности и оформившихся окончательно в стройную идейную систему лишь в процессе реализации идеологической программы.

Не совсем удачной оказалась постановка вопроса в другой статье И. JI. Качалова, посвященной непосредственно генезису доктрины Уварова. Выявляя непосредственных участников создания официальной идеологии, автор, в конечном итоге, свел решение этой проблемы к разграничению взглядов М. П. Погодина и С. П. Шевырева с одной стороны и Ф. В. Булгарина, Н. И. Греча, с другой. В данном случае, как мне кажется, более продуктивным было бы ставить вопрос не о прямом участии Булгарина или Греча в создании доктрины, а о той роли, какую они сыграли в последующей ее популяризации и пропаганде. Но даже определяя проблему таким образом, Качалов в качестве наиболее ве

34 Качалов И. Л. Особенности официальной идеологии российского самодержавия во второй четверти XIX в. // Вестник Белгородского университета. Серия 3. 1991. №3. С. 16 -18. сомых аргументов приводит личностные взаимоотношения, складывающиеся между этими людьми35.

Тем не менее, статьи Казакова и Качалова можно считать своего рода началом нового этапа в изучении вопросов, связанных с государственной идеологией николаевского царствования. Изменения в политическом строе, произошедшие в России в конце 1980-х - начале 90-х гг., отразились и на исторической науке.

В 1997 г. редакция журнала «Родина» организовала круглый стол, посвященный проблемам изучения истории России второй четверти XIX в., в котором приняли участие известные ученые (С. В. Мироненко А. А. Левандовский, и др.). Участники круглого стола единодушно признали необходимость пересмотра многих положений, оформившихся в советской историографии относительно деятельности Николая I и его правительства. Встал, в частности, вопрос и о более объективной оценке деятельности С. С. Уварова на посту министра народного просвещения. Так, С. В. Мироненко обратил внимание на то, что Уваровым, «которого мы привыкли считать реакционером, была создана четко функционирующая система учебных округов. Уваров был сторонником университетского образования, в первую голову гуманитарного и классического. При нем активно открывались учебные заведения» .

Отказаться от традиционного восприятия Николая I и более объективно взглянуть на его роль в формировании внутренней и внешней политики России, попытался в своей объемной монографии JI. В. Выскочков. В этом же направлении действуют и многие другие исследователи37.

35 См.: Качалов И. Л. Теория официальной народности: к проблеме авторства // Там же. 1992. №3. С. 15.

36 Апогей самодержавия? Нехрестоматийные размышления об императоре Николае I (круглый стол) // Родина. 1997. №2. С. 53.

37 См.: Выскочков JI. В. Император Николай Первый: человек и государь. СПб., 2001; Капустина Т. А. Николай Первый // Вопросы истории. 1993. №11 - 12; Андреева Т. В. Николай I и декабристы (к постановке проблемы реформ) // Россия в XIX - XX вв. Сб. ст. к 70-летию со дня рождения Р. Ш. Ганелина. СПб., 1998; Шевченко М. М. Император Николай I и ведомство народного просвещения // Философский век. Альманах 6. Россия в николаевское

20

Одновременно с этим в исследовательской литературе смещаются акценты. Изучение революционного и либерального движения в России XIX в. заметно потеснил повышенный интерес к консервативному направлению общественной мысли и близким к нему официальным идеологическим программам. Это нашло свое отражение в ряде сборников, монографий и отдельных статей, вышедших в последнее время и посвященных как отдельным задачам изучения развития консервативной мысли в России и за рубежом, так и общим теоретическим вопросам, относящимся в целом к проблеме консерватизма38.

На фоне этих изменений растет интерес и к идеологической доктрине С. С. Уварова, которая во многом отражала в себе консервативные настроения, охватившие русское общество после восстания декабристов, а также, в какой-то степени, аккумулировала их дальнейшее развитие. Как ни странно, но, несмотря на это повышенное внимание, как верно заметил О. А. Иванов, серьезных работ, подробно анализирующих вопросы, связанные с самой доктриной Уварова и, тем более, с ее пропагандой в обществе до сих пор вышло сравнительно немного. Такие работы, как, например, статьи П. В. Акульшина, В. Хотеенко-ва, В. Чернеты, носят общий характер. Их основной целью является попытка реабилитировать самого Уварова, как государственного деятеля, и его деятельность на посту министра народного просвещения40. Что касается непосредственно идеологической программы, то Хотеенков и Чернета в общих чертах хавремя: наука, политика, просвещение. СПб., 1998; Рахматуллин М. А. Император Николай I глазами современников // Отечественная история. 2004. №6; Николаевская Россия: власть и общество: Материалы круглого стола, посвященного 80-летию со дня рождения И. В. Пороха. Саратов, 2004, и др.

38 См.: Соловьев Э. Г. У истоков российского консерватизма // Полис. 1997. №3; Российские консерваторы. М., 1997; Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика. М., 2000; Консерватизм в России и мире: прошлое и настоящее. Сб. науч. тр. Воронеж. 2001. Вып. 1; Российский консерватизм в литературе и общественной мысли XIX века. М., 2003; Консерватизм в России и мире: в 3 ч. Воронеж, 2004. Ч. 1-3, и др.

39 Иванов О. А. Идеология «Православие, Самодержавие, Народность» С. С. Уварова // Консерватизм в России и мире: прошлое и настоящее. Сб. науч. тр. Воронеж, 2001. Вып.1. С. 92.

40 См.: Акулъшин 77. В. Граф С. С. Уваров и его роль в русском обществе // Педагогика. 1993. №4; Хотеенков В., Чернета В. Граф С. С. Уваров - министр и просветитель // Высшее образование в России. 1996. №2. рактеризуют ее как «развитие идеала, унаследованного от традиционной старины и поддержанного европейским консерватизмом»41.

Статья В. А. Кошелева «Славянофилы и официальная народность» являет собой скорее постановку проблемы, чем попытку ее решения42. Уже упоминавшийся О. А. Иванов, в статье, посвященной непосредственно идеологии «православия, самодержавия, народности», сам, однако (ориентируясь, главным образом, на официальные документы, составленные Уваровым) ограничился лишь реконструкцией заложенных в доктрине основных положений.

Более плодотворными оказались в этом плане изыскания А. Л. Зорина и М. М. Шевченко. В 1996 г. Зорин опубликовал статью, в которой более подробно развил идеи Г. Г. Шпета о существующей связи между триадой «православия, самодержавия, народности» и идеями немецкого романтизма, отметив огромное влияние, какое оказали на Уварова, при формировании его взглядов, такие' мыслители, как Фридрих Шлегель и барон Г.-Ф. Штейн43. Другая статья этого автора, посвящена анализу доктрины Уварова на основе одного документа, вышедшего из под пера товарища министра просвещения и ранее историками не замеченного - письма императору Николаю I, датированного мартом 1832 г.44

Рассматривая процесс создания идеологии в общеевропейском контексте, Зорин впервые обратил внимание на присутствующие в ней противоречия, заключающиеся в том, что ключевая для нее категория «народности» «была выработана западноевропейской общественной мыслью для легитимации нового социального порядка, шедшего на смену традиционным конфессионально

41 Хотеенков В., Чериета В. Указ. соч. С. 150.

42 См.: Кошелев В. А. Славянофилы и официальная народность // Славянофильство и современность. Сб. статей. СПб., 1994.

43 См.: Зорин А. Л. Идеология «православия - самодержавия - народности» и ее немецкие источники // В раздумьях о России (XIX век). М., 1996.

44 Зорин А. Идеология «православия - самодержавия — народности»: опыт реконструкции // Новое литературное обозрение (далее - НЛО). 1997, №26. Статья вошла впоследствии с некоторыми дополнениями в качестве отдельной главы в книгу «Кормя двуглавого орла.» (М., 2001) династическим принципам государственного устройства». Уваровская трактовка русской народности определяла ее, главным образом, через те институты, которые она, по сути, должна была разрушать - господствующую церковь и имперский абсолютизм. В результате, по мнению Зорина «выполняя политический заказ российской монархии, Уваров попытался совместить требования времени и консервацию существующего порядка, но его европейское воспитание оказалось сильней усвоенного традиционализма, и народность подчинила себе и православие, и самодержавие, превратив их в этнографически-орнаментальный элемент национальной истории»45.

Вопросами истории развития народного просвещения в России второй четверти XIX в. активно занимается в последние годы московский историк М. М. Шевченко. Во второй половине 1990-х гг. вышли его очерки, посвященные взглядам и деятельности в сфере образования С. С. Уварова и Николая I46. В 2003 г. они вошли в его монографию «Конец одного Величия: Власть, образование и печатное слово в Императорской России на пороге освободительных реформ», ставшую своеобразным подведением итогов научных изысканий автора по данной проблеме.

В центре внимания Шевченко находятся, прежде всего, процессы, происходившие в России в области образования и печати после европейских революций 1848 - 1849 гг. Однако, значительное место занимает анализ их предпосылок, и, в частности, деятельности Уварова на посту министра народного просвещения. Шевченко одним из первых обратился к изучению политики прави-^ тельства в области образования и печати в их взаимосвязи, объединив эти два направления в одно целое так, как «их осознавало само правительство». Используя такой подход, он отмечает двойственность позиции, занимаемой Ува

45 Зорин A. JI. Кормя двуглавого орла . Литература и государственная идеология в России в последней трети XVIII - первой трети XIX века. М., 2001. С. 374.

46 См.: Шевченко М. М. Сергей Семенович Уваров // Российские консерваторы. М., 1997.; Его же. Император Николай I и ведомство народного просвещения // Философский век. Альманах 6. Россия в николаевское время: наука, политика, просвещение. СПб., 1998. ровым, который, с одной стороны, стремился к установлению полномасштабного государственного контроля над развитием народного просвещения и пресечению любых возможностей возникновения в общественной среде «вредных идей», а с другой, осознавая значение и роль, какие приобретало активно формирующееся общественное мнение, прекрасно понимал недостаточность в этом деле только ограничительных мер. В результате, по мнению Шевченко, Уварову оставалось только одно: «в вопросах общеправительственной компетенции, затрагивающих его ведомство, - благоразумный консерватизм, во внутриведомственных вопросах, особенно, в области цензуры, - лавирование между инертностью правительства и желаниями быстро обновляющейся общественности, то есть неизбежная двойственность, которая порождала недоверие у Николая I и его окружения»47.

В еще большей степени, чем Н. И. Цимбаев, Шевченко выступил против дальнейшего определения государственной идеологии николаевского царствования, как теории «официальной народности». По его мнению, такая постановка вопроса часто путает исследователей, мешая правильной оценке многих процессов, происходивших в области внутренней политики в России второй четверти XIX в.48

Вышедшую в 2000 г. коллективную монографию «Русский консерватизм XIX столетия», можно определить, как одну из первых попыток в монографическом плане проследить генезис и дальнейшее развитие политического консерватизма в России. Р. Г. Эймонтова, автор главы, посвященной эпохе Николая I, рассматривает процесс создания идеологии «православия, самодержавия, народности» в контексте развития, после событий 14 декабря 1825 г., консервативного направления общественной мысли, а также назревания подобных тен

47 Шевченко М. М. Конец одного Величия: Власть, образование и печатное слово в Императорской России на пороге освободительных реформ. М., 2003. С. 13, 86.

48 См. по этому поводу его полемичную статью: Шевченко М. М. Понятие «теория официальной народности» и изучение внутренней политики императора Николая I // Вестник Московского университета. Серия 8. История. 2002. №4. денций в правительственных кругах. Несмотря на представленную общую картину распространения в этот период консервативных идей в русском обществе, автор не ставит перед собой конкретной цели проследить основные направления пропаганды и реализации официальной доктрины, ограничиваясь лишь общими замечаниями на этот счет.

Значительным событием в исторической науке стала подготовка в начале 2000-х гг. сотрудниками Московского университета шеститомных «Очерков русской культуры XIX века». Наиболее интересным для нас является второй том, посвященный взаимоотношениям власти и культуры в различных ее проявлениях. Авторы очерка «Российский абсолютизм и бюрократия» И. А. Федосов и Е. В. Долгих характерно демонстрируют соотношение, сложившееся в николаевское царствование между такими социально-политическими институтами, как власть и общество, более конкретно определявшее их функциональное содержание: «Власть - единственная законно действующая сила в социуме, любое другое движение носит разрушительный характер. Сама власть не развивается, но все перемены в обществе зависят и производятся только ее воздействием»49. Соглашаясь с данным положением, я постараюсь ниже показать, какую роль в складывании подобного представления играла официальная доктрина и ее главные создатели и пропагандисты, сыгравшие, на мой взгляд, основополагающую роль в его формировании.

Не совсем верно, на мой взгляд, оценивает взгляды на цензуру Уварова Г. В. Жирков, который, помимо конкретно-исторических условий их складывания, более приоритетное место отводит личным карьерным побуждениям министра просвещения. В результате одной из главных проблем в николаевское царствование «было недопонимание того, что происходит развитие информационной службы общества, периодики, журналистике в том числе»50. Между тем анализ источников убедительно доказывает обратное. Если заключение,

49 Очерки русской культуры XIX века. М., 2000. Т. 2. Власть и культура. С. 22.

50 Там же. С. 189. сделанное Жирковым можно, в какой-то мере, применить к самому Николаю I и его ближайшему окружению, то в отношении Уварова необходимы некоторые уточнения. Министр просвещения прекрасно видел и понимал те процессы, которые происходили в России во второй четверти XIX в. Именно понимание их значения Уваровым, и некоторое недопонимание другими членами правительства, создавали ситуации не всегда выгодные для министра просвещения и приведшие, в конечном итоге, к его отставке в 1849 г.

В последние пятнадцать лет в исторической науке практически не уделяется внимания исследованию вопросов, связанных с развитием низших и средних учебных заведений во второй четверти XIX в. Среди работ, посвященных университетам, исключительное место занимает капитальный труд Ф. А. Петрова, посвященный формированию системы университетского образования в первой половине XIX в., в котором дана, в целом, положительная оценка деятельности Уварова в этом направлении51. Петров вовсе не склонен считать, что триада Уварова была прокрустовым ложем, в которое он пытался «втиснуть» всю систему народного просвещения и, тем более, - университетское. Уваров, по мнению автора, был достаточно умным человеком, чтобы понимать, что развитие научной мысли остановить невозможно. Однако, понимание этого тесно переплеталось у министра просвещения со стремлением обеспечить нравственное и политическое воспитание молодежи, поставив его на определенные основы, в рамках официальной идеологии52.

Определенный интерес представляют и работы биографического жанра, посвященные тем или иным государственным и общественным деятелям. Как и раньше, больше всего повезло М. П. Погодину, Однако вышедшие в последнее

51 См.: Петров Ф. А. Российские университеты первой половины XIX века. Формирование системы университетского образования. В 4-х книгах. М., 1998 - 2001. Книга 1. Зарождение системы университетского образования в России. Книга 2. Становление системы университетского образования в России в первые десятилетия XIX века. Ч. 1 - 3. Книга 3. Университетская профессура и подготовка устава 1835 года. Книга 4. Российские университеты и люди 1840-х годов. (Профессура и студенчество.) Ч. 1. Профессура.

52 Петров Ф. А. Указ. соч. М., 2000. Кн. 3. Университетская профессура и подготовка устава 1835 года. С. 227 - 228. время работы К. Б. Умбрашко и Н. И. Павленко об этом ученом и общественном деятеле носят скорее общий, обзорный характер и не несут в себе какую-либо концептуальную основу53. Более удачными в этом плане выглядят небольшие по объему, но очень содержательные монографии Ф. А. Петрова о М. П. Погодине и С. П. Шевыреве54. Исследование о Шевыреве является на сегодня, наверное, единственной его биографией (если не считать сжатых очерков в различных биографических словарях и опубликованных в 1869 г. воспоминаний Погодина55), в котором отчасти затрагиваются вопросы по интересующей нас проблеме. Более характерно этот аспект выражен в монографии о Погодине, где автор акцентирует свое внимание, прежде всего, на его научной и преподавательской деятельности, как одного из первых профессоров образованной после введения устава 1835 г. отдельной кафедры русской истории.

Решение проблемы противопоставления России Западу во взглядах Погодина Петров рассматривает в контексте общих представлений на этот счет, свойственных представителям «самых разнообразных течений общественной мысли». Автор считает упрощенным мнение о том, что, восприняв идеи романтического философа Шеллинга, Погодин «эволюционировал вправо». Напротив, по мнению Петрова, к 1830-м гг. взгляды Погодина формируются во многом под влиянием либерального направления западноевропейского романтизма Ф. Гизо, О. Тьерри и др. С этим утверждением можно поспорить, если учесть, что основные положения учения Гизо - Тьерри Погодин интерпретировал по-своему, положив их в основу противопоставления способов образования российского и западноевропейских государств, вошедшего впоследствии в общую концепцию (явно консервативного направления) дальнейшего развития российской государственности. Сравнивая концепцию Погодина со славянофильскими

СЛ *

См.: Умбрашко К. Б. М. П. Погодин: человек, историк, публицист. М., 1999; Павленко Н. И. Михаил Погодин. М., 2003.

54 См.: Петров Ф. А. М. П. Погодин и создание кафедры Российской истории в Московском университете. М., 1995; Его же. С. П. Шевырев - первый профессор истории российской словесности в Московском университете. М., 1999.

55 См.: Погодин М. П. Воспоминание о Степане Петровиче Шевыреве. СПб, 1869. взглядами на историческое развитие России, Петров отмечает, что он не идеализировал, подобно славянофилам, патриархальный уклад Руси, «понимая преходящий характер каждой исторической эпохи». В целом, как делает заключение Петров, славянофильской идеализации допетровской Руси противостояла погодинская идеализация николаевской России56.

Активно исследуются в последнее время вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Ф. В. Булгарина. Ранее этому во многом мешало негативное восприятие всего, что было связано с его именем. Традиция такого предвзятого отношения к Булгарину была заложена еще современниками этого журналиста и общественного деятеля. Постепенно отрицательные характеристики, дававшиеся современниками при жизни Булгарина, а также после его смерти, трансформировались в определенную мифологему, которой руководствовались последующие поколения исследователей истории русской литературы и журналистики первой половины XIX века. При определении личности Булгарина приоритет получали такие факты его биографии, как долгое сотрудничество с III отделением, враждебные отношения с пушкинским кругом писателей и т.д. Он стал, по выражению П.П. Каратыгина, «бедным Йориком» отечественной журналистики и козлом отпущения «всех безобразий общественного и литературного строя за 30-летний период!» . При этом ни один из исследователей не ставил перед собой конкретной задачи более полно и подробно изучить жизнь и деятельность Фаддея Венедиктовича. О его персоне чаще вспоминали лишь в контексте изучения других вопросов.

В последнее время, когда в исторической науке делаются попытки пересмотреть сложившиеся в советское время стереотипы, и в отношении Ф.В. Булгарина наблюдаются подобные процессы. Среди исследователей активно проявляется интерес к его личности, которая «вовсе не так проста и однозначна,

56 Петров Ф. А. М. П. Погодин. С. 19,26, 57,65.

57 Каратыгин П. П. Северная пчела. Историко-литературный очерк // Русский архив. 1882. Кн. 4. С. 241-242. как казалось совсем недавно»58. Наличие такого интереса подтверждают многочисленные работы, посвященные различным аспектам его деятельности59. К сожалению, до сих пор наибольший интерес для исследователей вызывает, история его взаимоотношений с III отделением, что порой мешает анализу других, более важных аспектов его биографии.

В зарубежной историографии необходимо выделить, прежде всего, работы Н. Рязановского и Ц. X. Виттекер. Книга Рязановского «Николай I и официальная народность в России 1825-1855.», написанная автором еще в 50-х гг. XX в., до сих пор остается единственным монографическим исследованием, посвященным непосредственно проблемам теории «официальной народности»60. Работа Рязановского на сегодня представляет собой единственную попытку изобразить общую картину формирования и дальнейшего развития официальной доктрины. Автор мало уделяет внимания непосредственно Уварову, акцентируя больше внимания на таких ярких представителях «официальной народности», как М. П. Погодин и С. П. Шевырев, которым посвящена также отдельная статья Рязановского61. Отчасти к их кругу Рязановский причисляет и Ф. В. Булгарина с издаваемой им, совместно с Н. И. Гречем, газетой «Северная пчела».

В свою очередь работа Ц. Виттекер «Истоки современного русского образования. Интеллектуальная биография графа Сергея Уварова», опубликованная недавно на русском языке, является сегодня единственным исследованием, посвященным основным этапам биографии самого известного министра народносо

Русский консерватизм XIX-го столетия. С. 149.

59 См. напр.: Рейтблат А. И. Видок Фиглярин // Вопросы литературы. 1990. №3.; Его же. Булгарин и Третье отделение в 1826 - 1831 гг. // HJIO. 1993. №2.; Салупере М. Неизвестный Фаддей // Радуга (Таллинн). 1991. №4.; Алтупян А.Г. «Политические мнения» Фаддея Булгарина (идейно-стилистический анализ записок Ф.В. Булгарина к Николаю I). М., 1998., и др.

60 См.: Riasanovsky N. Nicholas I and Official Nationality in Russia. 1825-1855. Berkeley and Los Angeles, Calif., 1959. | v

См.: Riasanovsky N. V. Pogodin and Sevyrev in Russian intellectual history // Harvard Slavic Studies, vol. IV. A. JI. Зорин причину этого видит, прежде всего, в отсутствии в период написания книги достаточного количества доступных источников более подробно освещающих идейное наследие Уварова. Зорин А. Л. Кормя двуглавого орла. С. 341. го просвещения николаевской эпохи62. Анализируя параллельно административную деятельность Уварова (в должности попечителя Петербургского округа при Александре I и на посту министра просвещения при Николае I) и его идейное наследие, автор попытался отойти от общепринятого мнения об идейной эволюции Уварова и доказать, что на протяжении всей своей жизни он никогда не изменял своим политическим взглядам и всегда оставался на позициях умеренного либерализма. В то же время, Виттекер признает, что, став министром просвещения при Николае I, Уваров вынужден был часто подчиняться в своих действиях общей линии правительства63. Много внимания в книге уделяется той роли, какую Уваров сыграл в формировании государственной системы образования.

Представляет определенный интерес и переведенное недавно на русский язык исследование американского историка Р. Уортмана «Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии». Уортман рассматривает создание официальной доктрины в контексте оформившегося в николаевское царствование «династического сценария». Он отмечает, что при всем национальном характере идеологии, Николай I оставался верен петровскому мифу, и «национальные

64 мотивы украшали героическую историю иностранного господства» .

При всем многообразии представленных в обзоре работ, нужно признать, что в отечественной историографии до сих пор не осуществлено комплексное исследование, посвященное основным этапам не только создания идеологической доктрины, но и ее последующей пропаганды и реализации. Данная работа, таким образом, является первой попыткой восполнить этот пробел.

Целью данного исследования является всестороннее изучение основных механизмов реализации идеологической программы самодержавия в России

62 См.: Whittaker С. Н. The origins of modern Russian education: An intellectual biography ' of count Sergei Uvarov. 1786-1855. De Kalb, 1984; Виттекер Ц. X. Граф С. С. Уваров и его время. СПб., 1999.

63 Виттекер Ц. X. Указ. соч. С. 10, 146.

64 Уортман Р. С. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии. М., 2002. Т. 1: От Петра Великого до смерти Николая I. С. 497. второй четверти XIX в., а также анализ развития и эволюции самой идеологии в процессе ее пропаганды.

Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:

1) Исследование основных этапов формирования официальной идеологии в контексте оформления внутри- и внешне политического курса, в том числе и в области народного просвещения;

2) Рассмотрение политики правительства в области образования и цензуры в министерство С. С. Уварова. Учитывая многочисленность работ, посвященных этим вопросам, в данном случае акцентируется внимание, прежде всего, на тех аспектах проблемы, которые связаны с установлением государственного контроля над системой просвещения, теоретическим обоснованием этой политики, представленным идеологами николаевского царствования, а также с попытками Уварова поставить нравственное и политическое воспитание молодежи на установленные идеологией основы;

3) Определение степени влияния политики самодержавия на национальных окраинах империи в дальнейшем развитии государственной идеологии;

4) Выявление и анализ общих тенденций отражения основных положений доктрины в лекциях и научных публикациях преподавателей, а также в художественных и публицистических произведениях.

Диссертационное исследование проводится на основе анализа обширной источниковой базы, включающей в себя как опубликованные, так и не публиковавшиеся ранее материалы.

Для выявления общих тенденций в политике правительства в области цензуры и образования, направленных на установление государственного контроля и создание базы идеологического влияния, важное значение, приобретают документы официального характера. Основные этапы законодательного

31 творчества в области народного просвещения отражены в Полном собрании законов Российской империи и более специальном, имеющем ведомственное значение, «Сборнике постановлений по министерству народного просвещения», содержащем в себе все основные нормативные акты по данной проблеме. В сборнике также помещены и всеподданнейшие доклады министра народного просвещения, посвященные различным вопросам развития в России системы просвещения. В .частности в него вошел и отчет товарища министра просвещения об осмотре Московского университета в 1832 г., в котором впервые на официальном уровне была сформулирована триада «православие, самодержавие, народность». Публикуемые в Журнале министерства народного просвещения ежегодные отчеты министерства народного просвещения представляют ценность при рассмотрении проблемы реализации идеологической программы николаевского царствования.

Наиболее важные указы и постановления собраны в «Сборнике постановлений и распоряжений по цензуре с 1720 по 1862 гг.» (СПб., 1862). В него вошли также и цензурные уставы 1826 и 1828 гг. со значительными последующими дополнениями этих нормативных документов.

Особое значение имеют материалы, раскрывающие содержательную структуру уваровской триады. Долгое время историки, рассуждая об идеологии «православия, самодержавия, народности», основывались главным образом на нескольких документах, вскрывающих суть доктрины Уварова и его программы в целом. В список этих документов входил уже упомянутый отчет 1832 г., изданный отдельной брошюрой в 1864 г. юбилейный отчет Уварова о десятилетии деятельности министерства просвещения, а также несколько замечаний самого министра просвещения, упомянутых в дневнике А. В. Никитенко. На сегодня этот список значительно пополнился, благодаря публикациям документов из фонда семейства Уваровых отдела письменных источников Государственного исторического музея (ОПИ ГИМ. Ф. 17), осуществленных А. Л. Зориным и М. М. Шевченко. Зориным в 1997 г. был обнаружен и опубликован чер

32 новой вариант письма Уварова императору Николаю I, написанный за несколько месяцев до составления отчета об осмотре Московского университета и датированный мартом 1832 г. В этом письме впервые товарищем министра народного просвещения была упомянута знаменитая триада и подробно изложена программа Уварова по переустройству в России системы народного просвеще-ния65.

Как верно заметил М. М. Шевченко, документ этот интересен, прежде всего, «для понимания политических взглядов и намерений Уварова» и «пока нет достаточных оснований утверждать, что этот документ был действительно отправлен или представлен императору».66

Сам Шевченко еще в 1995 г. опубликовал из этого же фонда текст уже вполне официального доклада Уварова, представленного им императору Николаю I в ноябре 1833 г., в котором также освещаются вопросы, связанные с основным направлением развития просвещения в России и дается подробная характеристика уваровской формулы, ставшей в конечном итоге фундаментом формирующейся идеологической конструкции67.

Для анализа последующей эволюции официальной идеологии бесспорно ценным источником являются доклады министра народного просвещения и

Z-O главы III отделения по поводу раскрытия Кирилло-Мефодиевского общества.

Помимо материалов имеющих чисто официальный характер в работе активно используются и документы личного происхождения, куда вошли многочисленные дневники, воспоминания, мемуары. Отдельного внимания заслуживает такой вид источника, как частная и официальная переписка. Мемуары и

65 См.: Зорин А. Идеология «православия - самодержавия - народности»: опыт реконструкции. С. 96-100.

66 Шевченко М. М. Конец одного Величия. С. 88.

67 Доклады министра народного просвещения С. С. Уварова императору Николаю I. <1>. О некоторых общих началах, могущих служить руководством при управлении Министерством народного просвещения // Река времен. Книга истории и культуры. М., 1995. Кн. 1.

68 «Мнение» о Кирилло - Мефодиевцах гр. Орлова, поданное им императору Николаю I // Наше минуле. Журнал исторн, литератури i культури. 1918. №2; Доклад графа С. С. Уварова императору Николаю I // Там же. См. также: Об украйно-славянском обществе (из бумаг Д. П. Голохвастова) // Русский архив. 1892. №7. воспоминания пишутся, как правило, спустя годы после описываемого в них времени, и их оценка включает в себя не только взгляды самого автора, но и сложившиеся к тому времени общее восприятие эпохи. Письма, в свою очередь, представляют собой непосредственное впечатление от текущей действительности, значительно дополняя общую картину отражения в общественном мнении тех или иных событий. В работе привлечены письма Николая I, государственных деятелей и чиновников различных ведомств, а также переписка таких общественных деятелей, как М. П. Погодин, С. П. Шевырев, М. Н. Загоскин, Ф. Ф. Вигель, Ф. В. Булгарин, М. А. Максимович, П. В. и И. В. Киреевские и др.

Мемуарное наследие исследуемой эпохи можно условно разделить на две крупные группы, которые, однако, не являются замкнутыми в себе и по многим вопросам пересекаются. Воспоминания известных литературных критиков и писателей второй четверти XIX в. заслуживают интерес со стороны исследователей благодаря изображаемой в них общей картине литературных и в целом общественных процессов, происходивших в то время. В данном контексте особо значимыми являются воспоминания П. В. Анненкова, И. И. Панаева, М. А. Дмитриева, А. Д. Галахова и др.69 Последний, в частности, одним из первых определил значение для развития общественной мысли в России эпохи сороковых годов: «Можно, если угодно, назвать это пространство времени выдающимся пунктом культурного прогресса, но начало его восходит к предыдущим годам нашего столетия, а последствия его раскрываются в течение последующих, частию изменяясь, а частию и заменяясь другими движениями или вея

70 ниями» .

69 Глинка С. Н. Записки. СПб., 1895; Анненков П. В. Замечательное десятилетие 18381848 гг. // Анненков П.В. Литературные воспоминания. М., 1960; Панаев И. И. Литературные воспоминания. М., 1988; Дмитриев М. А. Главы из воспоминаний моей жизни. М., 1998; Га-лахов А. Д. Записки человека. М., 1999.

70 Галахов А. Д. Указ. соч. С. 210.

Несомненно, наиболее выдающимся в этом плане документом является дневник профессора Санкт-Петербургского университета и чиновника цензурного ведомства А. В. Никитенко. Дневник представляет собой фактически сборник очерков отражающих в себе наиболее характерные черты николаевской эпохи, указывающих на настроения различных общественных кругов. В дневнике Никитенко также содержится огромное количество сведений о политике правительства в области просвещения и цензуры.

Интересным представляется и неопубликованный дневник С. П. Шевыре-ва, ранее практически не использовавшийся исследователями. Дневник хранится в личном фонде Шевырева в отделе рукописей Российской национальной библиотеки и представляет собой несколько объемных томов рукописного текста (ОР РНБ. Ф. 850. Ед. хр. 14 - 17). Основная часть дневника написана Шевы-ревым в 1829 - начале 1830-х гг., когда он находился за границей в качестве воспитанника сына княгини 3. Волконской. Поэтому одной из главных его тем являются впечатления автора от западноевропейской культуры, характеристики основных ее достижений. В то же время сравнивая увиденное с российскими культурными традициями, Шевырев уже тогда высказывал идеи, которые впоследствии, уже в 1840-х гг. сложились в общую концепцию. Несмотря на долгое пребывание за границей, из дневника видно, что Шевырев очень активно интересовался происходящими в России процессами, особенно в литературе. В дневнике даны очень интересные характеристики многих литературных деятелей второй четверти XIX в.

Многие авторы воспоминаний являлись в свое время студентами университетов. В силу этого наибольший интерес представляют характеристики преподавательского состава и в целом системы преподавания, с точки зрения отражения в ней основных положений идеологической доктрины. Помимо уже указанных авторов необходимо отметить и других, также оставивших ценные замечания об исследуемой эпохе и университетском образовании в частности. Среди них выделяются воспоминания Б. Н. Чичерина, К. С. Аксакова, С. М.

35

Соловьва, А. И. Георгиевского, А. Н. Афанасьева и П. Д. Шестакова о Московском университете; Ф. Н. Фортунатова, Н. М. Калмакова о Петербургском университете; Н. Овсянникова о Казанском и др.71

Много интересных характеристик дается и в других произведениях подобного жанра, имеющих более общий характер и в большинстве своем знакомых специалистам.

В виду специфики заявленной темы одно из наиболее приоритетных мест в исследовании занимают такие типы источников как научные, художественные и публицистические произведения, в которых нашли свое отражение основные положения идеологической доктрины. В отборе источников этого направления акцентировалось внимание, прежде всего, на статьях помещенных в такие издания как Журнал министерства народного просвещения, «Москвитянин», «Северная пчела», в меньшей степени использовались материалы из «Отечественных записок», Литературных прибавлений к «Русскому инвалиду», «Московского наблюдателя» и т. д.

Несомненно, особый интерес представляют статьи, помещенные в Журнале министерства народного просвещения. Это издание создавалось по инициативе самого Уварова и изначально предполагалось как главный проводник государственной идеологии. В журнале публиковались многие известные ученые и преподаватели, что делает его особенно значимым при изучении такой

71 Фортунатов Ф. Н. Воспоминания о С.-Петербургском университете за 1830-1833 гг. // Русский архив. 1869. №2; [Чумиков А. А.] Студенческие корпорации в Петербургском университете в 1830-1840 гг. (Из воспоминаний бывшего студента) // Русская старина. 1881. Т. 30. №2; Московский университет в воспоминаниях А. Н. Афанасьева. 1843-1849 // Русская старина. 1886. Т. 51. №8; Шестаков 77. Д. Московский университет в 1840-х годах // Русская старина. 1887. Т. 55. №9; Колмаков Н. М. Очерки и воспоминания // Русская старина. 1891. №5; Овсянников Н. Записки студента Казанского университета (1851-1855) // Русский архив. 1909. Кн. 3; Шульгин В. Киевский университет при Бибикове (1838-1852 гг.) // Соловьев И. М. Русские университеты в их уставах и воспоминаниях современников. СПб., 1914. Вып. 1 .Университеты до шестидесятых годов; Георгиевский А. И. Мои воспоминания и размышления // Русская старина. 1915. №9; Соловьев С. М. Избранные труды. Записки. М., 1983; Аксаков К. С. Воспоминание студентства // Русское общество 30-х годов XIX века. Люди и идеи. М., 1989; Воспоминания Б. Н. Чичерина // Русское общество 40-50 х годов XIX в. М., 1991. Ч. 2; и др. проблемы, как отражение уваровской триады в науке и образовании. Учитывались также и отдельные научные труды таких ученых как Н. Г. Устрялов, С. П. Шевырев, М. П. Погодин и др.

При анализе художественных произведений делался акцент, прежде всего, на выявлении общих тенденций, имеющих явный идеологический подтекст или направленных на демонстрацию политической концепции в переработанном, популяризированном виде. Особое место в этом ряду занимают произведения Ф. В. Булгарина . Обращается также внимание на ту роль, какую играла литература в процессе мифологизации некоторых значимых для развития российской государственности исторических событий в рамках идеологических установок.

Помимо опубликованных источников в исследовании привлечены и неопубликованные материалы, выявленные в центральных архивах.

Более объективному восприятию основных процессов, происходивших во второй четверти XIX в. в области просвещения и цензуры способствуют документы, хранящиеся в фондах Российского государственного исторического архива (РГИА). В фонде 744 собрана коллекция правительственных указов и постановлений, затрагивающих интересующие нас вопросы. Однако наибольший интерес представляет фонд Департамента народного просвещения, куда вошли документы по Санкт-Петербургскому, Виленскому, Варшавскому, Дерптскому и другим учебным округам (РГИА. Ф. 733. Оп. 22, 56, 57, 62, 77). Собранные здесь материалы содержат документы различного характера: многочисленные инструкции и постановления, отчеты комиссий по инспекции состояния учебных округов, доклады и донесения попечителей округов, их переписку с центральным управлением министерства народного просвещения, в том числе и с самим С. С. Уваровым. Все эти документы значительно

72 См.: Булгарин Ф.В. Иван Выжигин // Булгарин Ф.В. Сочинения. М., 1990; Он же. Дмитрий Самозванец // Булгарин Ф.В. Полн. собр. соч. СПб., 1842. Т. 2; Он же. Сцена из частной жизни 2028 года, от рождества Христова // Там же. СПб., 1844. Т. 7; Он же. Предок и потомки // Там же; и др. самим С. С. Уваровым. Все эти документы значительно дополняют общую картину процесса реализации тех или иных постановлений.

Особый интерес при исследовании проблемы взаимодействия идеологической доктрины и национальной политики правительства, вызывают материалы по Дерптскому учебному округу. В фонде Департамента народного просвещения сохранился значительный пласт документов, отражающих в себе попытки правительства интегрировать учебные заведения этого округа в государственную систему образования, в том числе и копия секретного доклада С. С. Уварова императору Николаю I от 16 декабря 1836 г. В докладе министр просвещения изложил подробный план по унификации образовательной системы Дерптского учебного округа (РГИА. Ф. 733. Оп. 57. Ед. хр. 78). В этом же деле собраны материалы о предпринятых правительством мерах, направленных на распространение в Остзейском крае русского языка. Подробные донесения попечителя Дерптского учебного округа Б. Г. Крафстрема, обращения на имя императора Курляндского и Лифляндского дворянства, отчеты самого министра просвещения, подробно воссоздают картину реализации этого плана и отношение к деятельности министерства просвещения местного дворянства.

По Варшавскому учебному округу необходимо выделить документы, освещающие процесс реализации принятых в 1840-х гг. положений о частных учебных заведениях, а также домашних наставниках и учителях в Царстве Польском (РГИА. Ф. 733. Оп. 77. Ед. Хр. 60), направленные на ужесточение дисциплинарных мер в учебных заведениях Варшавского округа (Там же. Ед. хр. 1, 29), а также об объявлении конкурса на составление учебника польской истории (Там же. Ед. хр. 44).

По цензурному ведомству помимо материалов, которые содержит фонд Главного управления цензуры в РГИА (Ф. 722), для нас представляет несомненный интерес коллекция цензурных материалов, собранная в ОР РНБ (Ф. 831). Содержащиеся в ней постановления и распоряжения по цензуре, а также различные донесения и доклады министра просвещения и высших чиновников

Ill отделения, разбитые по тематическим группам, значительно дополняют спи

ПЛ. сок уже опубликованных документов подобного типа .

Большое количество дополнений, не вошедших в основную публикацию, содержит рукописный вариант, составленного В. В. Стасовым, по заданию директора Императорской публичной библиотеки М. А. Корфа «Обзора деятельности цензуры при императоре Николае I», сохранившийся в личном фонде автора (ОР РНБ. Ф. 738. Ед. хр. 12, 13, 14).

Научная новизна работы определяется тем, что данное диссертационное исследование является первой в отечественной историографии попыткой комплексного исследования основных механизмов реализации идеологической программы самодержавия в России второй четверти XIX века. В работе детально изучен именно идеологический аспект развития просвещения в России исследуемой эпохи и политики правительства в этой сфере. Также впервые на основе обширного круга источников прослежено дальнейшее развитие самой идеологической доктрины в процессе ее пропаганды. Этот момент тем более важен, если учесть, что «политическое действие неминуемо наталкивается на сопротивление среды, деформирующей первоначальные идеологические установки, которые вынужденно подвергаются адаптации».74 Поэтому представленную в начале 1830-х гг. Уваровым триаду «православия, самодержавия, народности» следует воспринимать не как цельную, окончательно сформировавшуюся концепцию, а скорее как первоначально заданную установку, которая в процессе ее реализации подвергалась определенной эволюции. Многие исследователи, признавая данный факт, тем не менее, до сих пор не предприняли попыток создания целостной картины всех этих процессов.

В данном исследовании процесс создания, пропаганды и дальнейшего развития идеологической доктрины рассматривается также в контексте оформления в николаевское царствование внутриполитического курса и системы

73 Сборник постановлений и распоряжений по цензуре с 1720 по 1862 гг. СПб., 1862.

74 Зорин А. Л. Кормя двуглавого орла. С. 27. взаимоотношений между властью и обществом. Этот момент очень важен, так как многие положения доктрины стали, по сути, идеологическим обоснованием этой системы.

В качестве методологической основы исследования использовались такие принципы исторического познания как историзм, объективность, системность и детерминизм (выявление причинно-следственной связи) при отборе, классификации и анализе источников.

Применение историко-генетического метода способствовало наиболее полному раскрытию вопросов, связанных, не только с генезисом идеологической доктрины, но и ее последующим развитием и определенной эволюцией на фоне выработки и применения основных методов ее пропаганды. Системный подход позволил представить общую картину деятельности правительства, направленной на пропаганду идеологии, внедрение ее в общественное сознание, включая и национальную политику центральной власти, которая также активно влияла на дальнейшее развитие идеологической концепции. При этом использовался, как синхронный метод исследования, ориентированный на определение взаимосвязи между различными явлениями и событиями, происходящими в данный период, и указывающий на функциональную значимость их по отношению друг к другу, так и диахронный, позволяющий выделить и охарактеризовать наиболее важные этапы реализации идеологической программы.

В связи с обширностью темы, заключающейся не столько во временном отрезке изучаемого периода, сколько в количестве исследуемых вопросов, вполне обоснованным выглядит применение проблемно-хронологического метода исследования, позволяющего более полно рассмотреть многочисленные аспекты деятельности русского правительства в области пропаганды государственной идеологии.

Хронологические рамки исследования охватывают в себя весь период правления Николая I, включая и годы Крымской войны, выходящие за границы второй четверти XIX в. При этом основное внимание уделено 30-40-м гг. XIX в.

40

РОССИЙСКАЯ ГО СУ/; АРСТГ. ~КЧ.Л«3 г,1,*:; имотй^.д. "

Это объясняется тем, что именно на эти годы приходятся наиболее активные попытки со стороны правительства реализовать сформулированную министром просвещения идеологическую программу. Такой подход обусловлен стремлением не только выявить и наиболее полно раскрыть основные этапы формирования идеологии и ее пропаганды, но на фоне этого проследить ее дальнейшее развитие и эволюцию.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Государственная идеология в России второй четверти XIX века"

Заключение

При анализе генезиса, создания и дальнейшей пропаганды официальной доктрины важно учитывать, что она являлась, в первую очередь, отражением складывающейся во второй четверти XIX в. политической системы николаевского царствования, а также, что не менее важно, ее идеологическим обоснованием. Значительное влияние (при всех спорах по этому поводу) на формирование этой системы оказало восстание декабристов, предопределив во многом оформившуюся на ее фоне модель взаимоотношений власти и общества.

Политическая система Николая I нашла свое "выражение главным образом в усиленной централизации власти, бюрократизации правительственного аппарата, увеличении роли секретных комитетов, в которых решались практически все вопросы дальнейшего социально-экономического и политического развития государства, в установлении более грамотного и, в то же время, жесткого государственного контроля над развитием народного просвещения. Этот аспект проблемы довольно широко известен и не требует дополнительной аргументации. Однако без его учета невозможно в полной мере проследить процесс создания государственной идеологии и объективно оценить степень ее дальнейшего развития.

Все эти меры способствовали укреплению в николаевской России достаточно односторонней модели взаимоотношений власти и общества, значительно ограничивающей возможность обратной связи со стороны общественного мнения и, соответственно, взаимодействия в решении внутриполитических вопросов между правительством и общественными силами.1 Сам Николай I и его

1 Данный аспект требует некоторого уточнения, так как в царствование Николая I, особенно в первые годы его правления, роль общественного мнения в определении правительственного курса в некоторой степени выражалась в написании па имя императора ряда политических записок. Однако это достаточно узкая и специфичная сфера общественной деятельности, в то время как другие способы проявления общественной активности и самовыражения в вопросах, имеющих политический характер, старательно пресекались. окружение вполне осознавали необходимость проведения в России определенных преобразований. Однако политический кризис, обусловленный восстанием декабристов, а также событиями 1830 - 31 гг., окончательно определил для них приоритеты в этом процессе. На первое место выходит стремление к сохранению и укреплению существующего в России политического порядка, начал российской государственности. Это требовало, в свою очередь, более осторожного подхода к решению проблемы реформ, более продолжительного подготовительного этапа. Одновременно с этим для правительства актуализируется проблема несколько иного рода. Наряду с активизацией попыток еще большего дистанцирования общественных сил от решения вопросов политического и социально-экономического характера и их решения в рамках узкого круга правительственных чиновников, возникает необходимость создания идейной системы, способной не только подложить под этот процесс определенную теоретическую базу, но и через ее активную пропаганду обеспечить благоприятное восприятие общественным сознанием укрепления наиболее ярко выраженных элементов складывающейся политической системы.

Обычно создание государственной идеологической доктрины связывают, прежде всего, с министром народного просвещения С. С. Уваровым. Тем не менее, нужно признать, что главная заслуга Уварова состоит в создании наиболее удачного концентрированного образа основных принципов, заложенных в доктрине, а также в разработке наиболее эффективной и результативной программы по ее распространению и внедрению в общественное сознание, тогда как общее ее направление обозначилось уже в начале царствования Николая I.

Опасения правительства перед вредным влиянием на русское общество западноевропейских политических теорий определили решающую роль в создаваемой политической концепции идеи противопоставления России Западу. В то же время решалась эта проблема во многом под влиянием идей европейского романтизма о нации-и народном духе. На первый план выдвигалась национальная самобытность русского государства и общества, определяющая их само

208 стоятельное от выработанных западноевропейской цивилизацией политических и общественных ценностей развитие. В результате официальная идеология сочетала в себе две наиболее значимые и взаимосвязанные между собой идеи: национальную и государственную. При этом национальная идея впоследствии все больше приобретала подчиненную по отношению к государственной роль.

Постепенно особенные национальные черты русского народа, определяемые во многом через идею православия, сводились к набору наиболее употребляемых в официальной версии характеристик: смирение, терпение, любовь и преданность православной вере и монарху. В конечном итоге они стали составляющим элементом более общей концепции о руководящей роли верховной власти в историческом развитии государства. Согласно этой концепции правительство объявлялось главной созидающей силой, обладающей огромным творческим потенциалом и, в то же время, главным гарантом сохранения национальной самобытности в процессе приобщения русского общества к достижениям западноевропейского образования.

В этой теории явно проявились также и патерналистские тенденции, выраженные в создании образа царя как отца русского народа, заботящегося о благе своих чад, а представителей последнего как послушных детей, преданных главе семейства.

Во многих научных трудах и публицистических выступлениях утверждалась историческая закономерность подобной системы, определяющей, пусть и косвенно, неспособность русского народа к самостоятельному развитию и утверждению собственных принципов управления. Поэтому столь принципиальным, для П. В. Киреевского и М. П. Погодина в их полемике, стало именно положение об образовании Древнерусского государства. Идея призвания варягов являлась для идеологов николаевского царствования концептуальной основой образования на Руси государственной власти, и объективные причины и условия этого процесса во многом определяли для них дальнейшее складывание системы взаимоотношений этой власти и общества.

Другими, наиболее важными с идеологической точки зрения, периодами истории России являлись события Смутного времени и петровские преобразования. Первые, сочетающие в себе национальную и государственную идеи, способствовали (главным образом через литературную интерпретацию) созданию национального мифа возрождения российской государственности. Эпоха реформ Петра I, открывшая русскому народу доступ к главным достижениям западноевропейской цивилизации, становилась в идеологической концепции основным историческим аргументом, определяющим правительство как главного интеллектуального руководителя страны.

Значительную роль в развитии государственной идеи, выраженной в концепции самодержавия, сыграла национальная политика правительства, направленная на унификацию империи и культурную ассимиляцию населяющих империю народов. Политика русификации приобрела в конечном итоге роль вторичного, не совсем удавшегося эксперимента (особенно в Царстве Польском и Остзейском крае). На передний план выдвигается идея о русском подданстве и преданности русскому самодержавию, что главным образом определяло принадлежность к российскому обществу. В процессе противостояния с местными элитами Уваров все больше начинал руководствоваться именно имперскими категориями, в которых государственная идея явно подавляла национальную.

В 1847 г. под впечатлением раскрытия Кирилло-Мефодиевского общества, сочетающего панславистские идеи с ярко выраженным украинофильством, для правительства актуализировалась проблема противостояния идеи общеимперского единства чисто национальному патриотизму, который за пределами центральных губерний приобретал явно двоякий смысл. Это, в свою очередь, создавало условия для окончательной эволюции национально-государственной доктрины в общеимперскую идеологию. Однако события 1848-49 гг. остановили процесс идеологического творчества, сделав наиболее приоритетными ограничительные и репрессивные меры.

Развитие идеологической доктрины николаевского царствования происходило параллельно с ее активной пропагандой в обществе. Пропаганда любой государственной идеологии сочетает в себе два главных элемента: политику, направленную непосредственно на внедрение в общественное сознание основных положений доктрины, и ограничительные меры, способствующие пресечению возможностей возникновения других конкурентноспособных политических теорий.

Таким образом, в контексте исследуемой проблемы, мы можем выделить три главных этапа. Время с начала николаевского царствования до начала 1830-х гг. можно определить как период формирования идеологической доктрины, когда оформлялись ее наиболее важные принципы, ставшие основой для последующего развития политической концепции власти. 1830 - 40-е гг. являются периодом наиболее активной политики, направленной на пропаганду и реализацию идеологии. Связан этот процесс, главным образом, с деятельностью на посту министра просвещения С. С. Уварова. В это время окончательно оформляется система государственного контроля (начало которой было положено еще в предыдущий период), ставшая основной базой идеологического влияния. Уваров, прекрасно понимая роль, какую играло просвещение в развитии государства и, осознавая усиливающееся значение общественного мнения, был склонен к определенным компромиссам и, в итоге, выдвинул достаточно гибкую программу, в которой стремление к усилению нравственного и политического воспитания общества в рамках государственной идеологии явно преобладало над ограничительными мерами. В то же время министр просвещения в процессе реализации этой программы стремился сотрудничать с людьми, действительно близкими ему по духу и достаточно самостоятельными в своем общественном и политическом выборе, такими как М. П. Погодин, С. П. Шевырев и др. В свою очередь такие люди, как глава III отделения А. X. Бенкендорф в большей степени рассчитывали на более послушных и исполнительных популяризаторов правительственного мнения вроде Ф. В. Булгарина. 211

В 1848 - 49 гг., когда после революций в Западной Европе программа Уварова становится для правительства недостаточной, начинается третий период развития идеологии, направленный на усиление ограничительных и репрессивных мер, как наиболее действенного метода в борьбе с вредными политическими теориями. В этот период система подавления развития общественной мысли и ограничения способов самовыражения принимает крайние формы, что в конечном итоге оттолкнуло от нее самых сильных сторонников официальной идеологической доктрины. Наиболее ярким примером этого являются публицистические выступления Погодина в годы Крымской войны.

Признавая всю условность и схематичность подобного разделения, я все же считаю, что оно наиболее удачно характеризует те процессы, которые происходили в тот период в области создания и пропаганды политической концепции власти. При этом нельзя говорить об окончательном крахе самой идеологии. Она продолжала сохранять свой статус, поменялись лишь некоторые акценты в процессе ее пропаганды и реализации. По сути она оставалась наиболее действенной идеологической программой на протяжении всего XIX в. Так своеобразная ее модификация возникает, например, при Александре III.

Список научной литературыУдалов, Сергей Валерьевич, диссертация по теме "Отечественная история"

1. Ф. 733 (Департамент народного просвещения). Оп. 22. Ед. хр. 9, 41 (Кар. 1480), 109, 121; Оп. 56. Ед. хр. 506, 553, 602; Оп. 57. Ед. хр. 4, 78; Оп. 77. Ед. хр. 37, 44.

2. Ф. 744 (Высочайшие указы, рескрипты и «всеподданнейшие» доклады по министерству народного просвещения). Ед. хр. 15, 16, 19.

3. Ф. 772 (Главное управление цензуры). Оп. 1.4. 1. Ед. хр. 3. Ф. 821 (Департамент духовных дел иностранных исповеданий МВД). Оп. 1. Ед. хр. 28, 32, 38; Оп. 3. Ед. хр. 3. ОР РНБ:

4. Ф. 37 (А. И. Артемьев). Ед. хр. 71.

5. Ф. 291 (М. Н. Загоскин). Ед. хр. 25, 54, 152.

6. Ф. 738 (В. В. Стасов). Ед. хр. 12, 13, 14.

7. Ф. 831 (Цензурные материалы). Ед. хр. 1 3, 5, 6.

8. Ф. 850 (С. П. Шевырев). Ед. хр. 12, 14 17, 573.б) опубликованные материалы:

9. Австрийская революция 1848 года и Николай I / Вступ. ст. Р. Авербух // Красный архив. 1938. Т. 4/5 (89/90). С. 155 207.

10. Аксаков К. С. Воспоминание студентства // Русское общество 30-х годов XIX века. Люди и идеи: Мемуары современников / Подг. текста и коммент. Н. И. Цимбаева. М.: Изд. МГУ, 1989. С. 312 334.

11. Андросов В. О пределах в коих должны быть изучаемы и преподаваемы Права политическое и народное // ЖМНП. 1834. Ч. 4. №12. С. 367 385.

12. Анненков П. В. Литературные воспоминания / Вступ. ст., подг. текста и примеч. В. П. Дорофеева. М.: Гослитиздат, 1960. 686 с.

13. Белинский В. Г. Поли. собр. соч. / Подг. текста и коммент. В. Г. Березиной и В. С. Спиридонова. М.: Изд. АН СССР, 1953. Т. 3. 684 с.

14. Белоруссия в эпоху феодализма. Сборник документов и материалов. Т. 4. Социально-политическая история и культура Белоруссии пер. пол. XIX в. / Сост. В. В. Чепко, В. В. Шатилло. Минск: Наука и техника, 1979. 376 с.

15. Бенкендорф А. X. Из записок А. X. Бенкендорфа / Сообщ. Н. К. Шиль-дер // Русская старина. 1896. Т. 88. №10. С. 65 96.

16. Бре. О. де Воспоминания. Император Николай I и его сподвижники // Русская старина. 1902. №1. С. 115 139.

17. Булгарин Ф. В. Полн. собр. соч. СПб.: Тип. Н. Греча, 1842. Т. 2. IX, 349 е.; 1843. Т. 5. - III, 249 е.; 1844. Т. 7. - 257 с.

18. Булгарин Ф. В. Сочинения / Сост. Н. Н. Львова. М.: Современник, 1990.-702 с.

19. Видок Фиглярин: письма и агентурные записки Ф. В. Булгарина в III отделение / Изд. подг. А. И. Рейтблат. М.: Новое литературное обозрение, 1998. 703 с.

20. Воспоминания Б. Н. Чичерина // Русское общество 40 50-х годов XIX в. / Сост., общ. ред. и предисл. С. Л. Чернова. М.: Изд. МГУ, 1991. Ч. 2. -252 с.

21. Воспоминания С. П. Шилова / Сообщ. А. А. Шулепников // Русский архив. 1878. №6. С. 144 202.

22. Всеподданнейшая докладная записка министра народного просвещения Уварова, от 20 октября 1836 года, о статье «Философические письма» в журнале «Телескоп» // Русский архив. 1884. №4. С: 457 461.

23. Выписки из писем графа А. X. Бенкендорфа к императору Николаю I о Пушкине / Предисл. и примеч. Н. П. Барсукова // Старина и новизна. СПб., 1903. Кн. 6. С. 2-21.

24. Вяземский П. А. Записные книжки (1813 1848) / Изд. подг. В. С. Нечаева. М.: Изд. АН СССР, 1963. - 507 с.

25. Галахов А. Д. Записки человека / Вступ. статья, сост., подг. текста и коммент. В. М. Боковой. М.: Новое литературное обозрение, 1999. 448 с.

26. Георгиевский А. И. Мои воспоминания и размышления // Русская старина. 1915. №9. С. 414-442.

27. Глинка С. Н. Записки. СПб.: Журнал «Русская старина», 1895. 380 с.

28. Греч Н. И. Записки о моей жизни. М.: Захаров, 2002. 463 с.

29. Гр. А. X. Бенкендорф о России в 1827 1830 гг. (ежегодные отчеты III отделения и корпуса жандармов) // Красный архив. 1929. Т. 6 (37) С. 138 - 174; 1930. Т. 7(38). С. 109- 147.

30. Давыдов И. И. Возможна ли у нас германская философия? // Москвитянин. 1842. №3. С. 3 85 401.

31. Два письма министра просвещения графа С. С. Уварова к шефу жандармов графу А.Х. Бенкендорфу // Русский архив. 1885. №3. С. 366 370.

32. Десятилетие министерства народного просвещения 1833 1843. СПб., 1864.- 160 с.

33. Дивов 77. Г. Из дневника // Русская старина. 1899. Т. 99. №9. С. 655673.

34. Дмитриев М. А. Главы из воспоминаний моей жизни / Подг. текста и примеч. К. Г. Боленко, Е. Э. Ляминой и Т. Ф. Нешумовой. М.: Новое литературное обозрение, 1998. 752 с.

35. Доклад графа С. С. Уварова императору Николаю I // Наше минуле. Журнал исторп, литератури i культури. 1918. №2. С. 171-177.

36. Загоскин М. Н. Сочинения в 2-х т. / Сост. А. Песков. М.: Художественная литература, 1988. Т. 1. 733 с.

37. Записки А. X. Бенкендорфа (1832 37 гг.) // Шильдер Н. К. Император Николай Первый. М.: «Чарли», 1997. Т. 2. С. 514 - 634.

38. Записки графа Дмитрия Николаевича Толстого // Русский архив. 1885. Кн. 2. №5. С. 5-70.

39. Зотов В. Р. Петербург в сороковых годах (выдержки из автобиографических заметок) // Исторический вестник. 1890. Т. 39. №1. С. 29 53.

40. Из бумаг Степана Петровича Шевырева // Русский архив. 1878. №5. С. 47 87.

41. Из записок барона (впоследствии графа) М. А. Корфа // Русская старина. 1899. Т. 99. №8. С. 271 -295; Т. 100. №1 i.e. 267-299.

42. И. С. Аксаков в его письмах. М., 1888. Ч. 1. Т. 2.

43. Император Николай в 1830 1831 гг. (из записок графа А. X. Бенкендорфа) / Сообщ. Н. К. Шильдер // Русская старина. 1896. Т. 88. №10. С. 65 - 96.

44. Император Николай I и европейские революции // Русская старина. 1904. Т. 118. №3. С. 35-63; №4. С. 517-551.

45. Император Николай Павлович в его письмах к князю Паскевичу // Русский архив. 1897. Кн. 1. №1. С. 6-44.

46. Император Николай I и Польша в 1830 г. (воспоминания подполковника Фаддея Вылежинского) / Публ. И вступ. статья К. Военского // Исторический вестник. 1903. №5. С. 645 676.

47. К истории революции в Бельгии / Вступ. статья А. Молока, подг. М. А. Рыбакова // Красный архив. 1941. Т. 1 (104). С. 199 248.

48. Киреевский И. В. Полн. собр. соч. в 2 тт. / Под. ред. М. Гершензона. М.: Путь, 1911. Т. 2.-294 с.

49. Киреевский 77. В. О древней Русской истории (письмо к М. П. Погодину) // Москвитянин. 1845. №3. С. 11 46.

50. Колмаков Н. М. Очерки и воспоминания // Русская старина. 1891. №5. С. 449-469.

51. Корф М. А. Дневник. Год 1843-й / Предисловие, подг. к печати и ком-мент. И. В. Ружицкой. М.: Academia, 2004. 504 с.

52. Краевский А. Обозрение русских газет и журналов // ЖМНП. 1834. Ч. 1. №1. С. 91 124.

53. Краевский А. Современное состояние философии во Франции и новая система сей науки, основанная Ботеном // ЖМНП. 1834. Ч. 1. №3. С. 317 377.

54. Краевский А. Мысли о России // Литературные прибавления к Русскому инвалиду. 1837. №1. С. 1-4; №2. С. 9 11.

55. Кукольник Н. В. Рука Всевышнего Отечество спасла. СПб.: Бр. М. и М. Заикины, 1834. 140 с.

56. Кюстин А. де. Россия в 1839 году / Пер. с фр. В. Мильчиной, И. Стаф; Под общ. ред., статья В. Мильчиной; Коммент. В. Мильчиной и А. Осповата. М.: Терра, 2000. Т. 1. 640 е.; Т. 2. - 592 с.

57. Максимович М. А. Об участии и значении Киева в общей жизни России//ЖМНП. 1837. Ч. 16. №10. С. 1-29.

58. Междуцарствие 1825 года и восстание декабристов в переписке и мемуарах членов царской семьи / Подг. Б. Е. Сыроечковский. М.; JL: Госиздат, 1926.-248 с.

59. Московский университет в воспоминаниях А. Н. Афанасьева. 1843 -1849 / Сообщ. Е. А. Аммон // Русская старина. 1886. Т. 51. №8. С. 357 394.

60. Никитенко А. В. Дневник / Подг., вступ. статья и примеч. И. Я. Ай-зеншток. JL: Гослитиздат, 1955. Т. 1. -XLIV, 543 с.

61. Новицкий О. Об упреках, делаемых философии в теоретическом и практическом отношении, их силе и важности // ЖМНП. 1838. Ч. 17. №2. С. 229 -329.

62. Обозрение расположения умов и различных частей государственного управления в 1832 году (гр. А. X. Бенкендорф о России в 1831 1832 гг.) / Пре-дисл. А. Сергеев//Красный архив. 1931. Т. 3 (46). С. 133 - 159.

63. Об украйно-славянском обществе (из бумаг Д. П. Голохвастова) // Русский архив. 1892. №7. С. 334 359.

64. Овсянников Н. Записки студента Казанского университета (1851 -1855) // Русский архив. 1909. Кн. 3. С. 469 518.

65. О народном просвещении в России (Всеподданнейшая записка попечителя Харьковского университета Перовского 20 апреля 1826 г.) // Русская старина. 1901. №5. С. 363 367.

66. О предположениях заменить в польском языке латинский алфавит русскою азбукою / Публ. Б. А. Успенского // Die welt der Slaven. 2004. Jahrgang, XLIX, l.C. 22-38.

67. Панаев И. И. Литературные воспоминания / Вступ. статья и коммент. И. Я. Ямпольского. М.: Правда, 1988. 442 с.

68. Петербургское общество при восшествии на престол императора Николая (по донесениям М. Я. фон Фока А. X. Бенкендорфу) / Сообщ. П. М. До-раган // Русская старина. 1881. №11. С. 519 - 560.

69. Печерин В. С. Замогильные записки // Русское общество 30-х годов XIX века. Люди и идеи: Мемуары современников / Подг. текста и коммент. С. Л. Чернова. М.: Изд. МГУ, 1989. С. 148 311.

70. Письма и записки Георга-Фридриха Паррота к императорам Александру I и Николаю I / Публ. М. Мардарьева // Русская старина. 1895. №4. С. 191 — 219.

71. Письма Ф. В. Булгарина А. В. Никитенко / Сообщ. С. А. Никитенко // Русская старина. 1900. Т. 101. №1. С. 172 184.

72. Письма М. П. Погодина к С. П. Шевыреву / Публ. И коммент. Н. Барсукова. М., 1882 1883. - 360 с.

73. Письма М. П. Погодина, С. П. Шевырева, М. А. Максимовича к князю П. А. Вяземскому / Вступ. статья и коммент. Н. Барсукова // Старина и новизна. СПб., 1901. Кн. 4. С. 1-222.

74. Письма князя П. А. Вяземского к С. П. Шевыреву / Сообщ. Б. С. Шевырев // Русский архив. 1885. №6. С. 305 319.

75. Письмо Ф. Ф. Вигеля к митрополиту Серафиму о статье Чаадаева и журнале «Телескоп». 21 окт. 1836 г. / Сообщ. М. Я. Морошкин // Русская старина. 1870. Т. 1. №2. С. 162- 165.

76. Плетнев А. Обязанности наставников юношества // ЖМНП. 1836. Ч. 9. №1. С. 20-42.

77. Плетнев П. А. О народности в литературе // ЖМНП. 1834. Ч. 1. №1. С. 1-30.

78. Погодин М. П. Петр Великий // Москвитянин. 1841. №1. С. 3 29.

79. Погодин М. П. Ответ П. В. Киреевскому // Москвитянин. 1845. №3. С. 47-58.

80. Погодин М. 77. Историко-критические отрывки. М., 1846. 446 с.

81. Погодин М. И Польский вопрос. Собрание разсуждений, записок и замечаний 1831 1867 гг. М.: Тип. Газеты «Русский», 1867. - VIII, 240 с.

82. Погодин М. П. Воспоминание о Степане Петровиче Шевыреве. СПб.: Печатня В. Головина, 1869. 60 с.

83. Погодин М. 77. Древняя русская история до монгольского ига. М.: Синод, тип. 1871. Т. 1.-402 с.

84. Погодин М. П. Для биографии графа С. С. Уварова // Русский архив. 1871. №12. Стб. 2078-2112.

85. Погодин М. 77. Историко-политические письма и записки в продолжение Крымской войны 1853 1856 гг. М., 1874. - 358 с.

86. Попов М. М. Мелкие рассказы М. М. Попова // Русская старина. 1896. Т. 86. №6. С. 597-614.

87. Полное собрание законов Российской империи. Собр. 2. СПб., 1830.1. Т. 1.

88. Пушкин А. С. Полн. собр. соч. в 10 томах / Примеч. Б. В. Томашевско-го. Л.: Наука, 1978. Т. 7. 543 с.

89. Сборник постановлений по министерству народного просвещения. СПб., Т. 2. 1875. Отд. 1; 1864. Отд. 2.

90. Сборник постановлений и распоряжений по цензуре с 1720 по 1862 гг. СПб., 1862.

91. Сборник распоряжений по министерству народного просвещения. Т. 1. 1802- 1834 гг. СПб., 1898.

92. Северная пчела. 1826. №65; 1830 №7, 9, 101.

93. Снегирев И. М. Дневник / Предисл. А. А. Титова. М., 1904. Т. 1. 506с.

94. Собственноручные письма императора Николая Первого / Сообщ. Н. К. Шильдер // Русская старина. 1896. Т. 86. №6. С. 511 520.

95. Соловьев С. М. Избранные труды. Записки / Подг. А. А. Левандов-ский, Н. И. Цимбаев. М.: Изд. МГУ, 1983.-438 с.

96. Сон юности. Воспоминания великой княжны Ольги Николаевны 1825 1846 гг. / Сост. и пред. Н. И. Азаровой // Николай I. Муж. Отец. Император. М., 2000. С. 174-329.

97. Срезневский И. И. Вступительное чтение в курс статистики государств Европейской системы просвещения, в их современном состоянии // ЖМНП. 1838. Ч. 20. №11. С. 241 261.

98. Тютчева А. Ф. При дворе двух императоров / Подг. текста Н. И. По-снова, предисл. С. Бахрушина. Тула: Приок. кн. изд-во, 1990. 396 с.

99. Уваров С. С. О преподавании истории относительно к народному воспитанию. СПб., 1813.

100. Уваров С. С. Циркулярное предложение г. управляющего министерством народного просвещения начальствам учебных округов о вступлении в управление министерством // ЖМНП. 1834. Ч. 1. №1. С. XLX L.

101. Уваров С. С. От редакции // ЖМНП. 1834. Ч. 1. №1. С. I VII.

102. Уваров С. С. Замечания французских газет касательно распоряжения русского правительства о частных пансионах // ЖМНП. 1834. Ч. 2. №4. С. 138 — 145.

103. Уваров С. С. Общий отчет, представленный Его Императорскому Величеству по министерству народного просвещения за 1834 г. // ЖМНП. 1835. Ч. 6. №4. С. Ill CLIV.

104. Уваров С. С. Общий отчет. за 1835 год //ЖМНП. 1836. Ч. 10 №4. С. III-CXXXVI.

105. Уваров С. С. Общий отчет. за 1837 год //ЖМНП. 1838. Ч. 18 №4. С. Ill CLII.

106. Уваров С. С. Доклады министра народного просвещения С. С. Уварова императору Николаю I. / Публ. М. М. Шевченко // Река времен. Книга истории и культуры. М., 1995. Кн. 1. С. 70 75.

107. Устрялов Н. Г. О системе прагматической русской истории. СПб., 1836.-84 с.

108. Устрялов Н. Г. Исследование вопроса, какое место в русской истории должно занимать великое княжество Литовское? (Читано на торжественном акте, в Главном Педагогическом Институте^ 30 декабря 1838 г.). СПб., 1839.-42 с.

109. Устрялов И. Г. Начертание русской истории для средних учебных заведений. СПб.: Тип. экспедиции загот. гос. бумаг, 1847. 302 с.

110. Устрялов Н. Г. Русская история. Древняя история. СПб.: Тип. Имп. АН, 1849. Ч. 1.-429 с.

111. Фишер А. О ходе образования в России и об участии, какое должна принимать в нем философия // ЖМНП. 1835. Ч. 2. №1. С. 28 68.

112. Фишер А. Вступительная лекция теоретической философии // ЖМНП. 1845. №1. С. 1-28.

113. Фортунатов Ф. Н. Воспоминания о С.-Петербургском университете за 1830-1833 гг. //Русский архив. 1869. №2. Стб. 305 340.

114. Четыре политические записки графа Михаила Николаевича Муравьева Виленского / Сообщ. И. П. Корнилов // Русский архив. 1885. Кн. 2. №6. С. 161-199.

115. Чумиков А. А. Студенческие корпорации в Петербургском университете в 1830 1840 гг. (Из воспоминаний бывшего студента) // Русская старина. 1881. Т. 30. №2. С. 367 - 380.

116. Шевырев С. П. Взгляд русского на современное образование Европы // Москвитянин. 1841. № 1. С. 219 296.

117. Шевырев С. П. Взгляд на современное направление русской литературы (Сторона светлая) //Москвитянин. 1842. №3. С. 153 191.

118. Шевырев С. П. Об отношении семейного воспитания к государственному // Москвитянин. 1842. №7. С. 36 124.

119. Шевырев С. П. История русской словесности. Лекции. СПб.: Тп. Имп. АН, 1887. Ч. 1.-164 е.; Ч. 2.-214 с.

120. Шестаков П. Д. Московский университет в 1840-х годах // Русская старина. 1887. Т. 55. №9. С. 641 662.

121. Штейнгейлъ В. И. Записки // Мемуары декабристов. Северное общество / Сост., общ. ред., вступ. статья и коммент. В. А. Федорова. М.: Изд. МГУ, 1981. С. 147-254.

122. Штейнгейлъ В. И. Сочинения и письма / Отв. ред. С. В. Житомирская; Авт. вступ. статьи Н. Ф. Зейфман. Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1985. Т. 1.-608 с.

123. Соловьев И. М. Русские университеты в их уставах и воспоминаниях современников. СПб.: Книгоизд. «Энергия», 1914. Вып. 1 .Университеты до шестидесятых годов. 206 с.1. Литература:а) монографии и статьи:

124. Азадовский М. К. История русской фольклористики. М.: Учпедгиз, 1958.-479 с.

125. Акулыиин П. В. Граф С. С. Уваров и его роль в русском обществе // Педагогика. 1993. №4. С. 156 168.

126. Акулыиин П. В. П. А. Вяземский. Власть и общество в дореформенной России. М.: Памятники исторической мысли, 2001. 234 с.

127. Алешинцев И. История гимназического образования в России (XVIII — XIX века). СПб.: Изд. О. Богданова, 1912. -X, 346, VI с.

128. Андреева Т. В. Русское общество и 14 декабря 1825 года // Отечественная история. 1993. №2. С. 153 164.

129. Андреева Т. В. Николай I и декабристы (к постановке проблемы реформ) // Россия в XIX XX вв. Сб. ст. к 70-летию со дня рождения Р. Ш. Гане-лина. СПб.: Дмитрий Буланин, 1998. С. 140 - 147.

130. Апогей самодержавия? Нехрестоматийные размышления об императоре Николае I (круглый стол) // Родина. 1997. №2. С. 51 56.

131. Астахов В. И. Курс лекций по русской историографии. Харьков: Изд. Харьк. ун-та, 1965. 584 с.

132. Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб.: Тип. М. М. Ста-сюлевича, 1890. Кн. 3. 386 е.; 1891. Кн. 4. - VIII, 438 е.; 1892. Кн. 6. - XII, 400 е.; 1894. Кн. 8. -VIII, 629 е.; 1895. Кн. 9. -XII, 498 с.

133. Бердяев Н. Русская идея // Вопросы философии. 1990. №1. С. 77 144; №2. С. 87-154.

134. Березина В. Г. Русская журналистика второй четверти XIX века (1826- 1839 гг.). Л.: Изд. ЛГУ, 1965. 102 с.

135. Березина В. Г. Русская журналистика второй четверти XIX века (1840-е годы). Л.: Изд. ЛГУ, 1969. 112 с.

136. Бобров Е. Литература и просвещение в России 19 века. Казань, 1902.

137. Булгакова JI. А. Сословная политика в области образования во второй четверти XIX века // Вопросы политической истории СССР. М.; Л., 1977. С. 105- 124.

138. Булгакова Л. А. Особенности системы высшего образования в царствование Николая I // Николаевская Россия: власть и общество: Материалы круглого стола, посвященного 80-летию со дня рождения И.В. Пороха. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та. 2004. С. 124 134.

139. Ванчугов В. В. Очерк истории философии «самобытно-русской». М.: РИЦ «Пилигрим», 1994. 402 с.

140. Вацуро В. Э. Северные цветы. Л.: Книга, 1978. 287 с.

141. Вацуро В. Э. Гиллельсон М. И. Сквозь «умственные плотины». М.: Книга, 1986.-381 с.

142. Вацуро В. Э. «Видок Фиглярин». Заметки на полях писем и записок // Новый мир. 1999. №7. С. 193 196.

143. Виноградов И. А. Н. В. Гоголь и С. С. Уваров: из истории взаимоотношений // Российский консерватизм в литературе и общественной мысли XIX века. М., ИМЛИ РАН. 2003. С. 127 149.

144. Виттекер Ц. X. Граф С. С. Уваров и его время. СПб.: Академический проект, 1999.-350 с.

145. Возникновение русской науки о литературе / ред. кол.: П. А. Николаев (отв. ред.) и др. М.: Наука, 1975. 464 с.

146. Владимирский-Буданов М. Ф. История императорского университета св. Владимира. Киев: Тип. Имп. ун-та св. Владимира, 1884. Т. 1. 674, XLII с.

147. Володина Т. А. Уваровская триада и учебники по русской истории // Вопросы истории. 2004. №2. С. 117 128.

148. Выскочков Я. В. Император Николай Первый: человек и государь. СПб.: Изд. СПбГУ, 2001. 644 с.

149. Гершензон М. Николай Первый и его эпоха. М.: Моск. Книгоиздат. Т-во «Образование», 1910. 180 с.

150. Гиллельсон М. И. Неизвестные публицистические выступления П. А. Вяземского и И. В. Киреевского // Русская литература. 1966. №4. С. 120 134.

151. Гиллельсон М. И. Литературная политика царизма после 14 декабря 1825 г. // Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1978. Т. 8. С. 195 218.

152. Гирц К. Идеология как культурная система // Новое литературное обозрение. 1998. №29. С. 7 38.

153. Горизонтов Л. Е. «Большая русская нация» в имперской и региональной стратегии самодержавия // Пространство Власти. Сб. статей. М., 2001. С. 129- 150.

154. Григорьев В. В. Императорский С.-Петербургский университет в течение первых пятидесяти лет его существования. СПб.: Типография В. Безобра-зова и комп., 1870. 670 с.

155. Гудков JI. Д., Дубин Б. В. Литература как социальный институт. Статьи по социологии литературы. М.: Новое литературное обозрение, 1994. 352 с.

156. Давыдов И. И. Воспоминание о графе Сергее Семеновиче Уварове // Ученые записки ИАН по ОРЯС. СПб., 1856. Кн. 2. Вып. 1.

157. Дмитриев С. С. Славянофилы и славянофильство // Историк-марксист. 1941. №1. С. 85 97.

158. Дмитриева Е. Е. Обращения в католичество в России в XIX в. (историко-культурный контекст) // Arbor Mundi (Мировое древо). М., 1996. Вып. 4. С. 84-110.

159. Егоров Б. Ф. О национализме и панславизме славянофилов // Славянофильство и современность. Сб. статей. СПб.: Наука. 1994. С. 23 32.

160. Егоров Б. Ф. Очерки по русской культуре XIX века // Из истории русской культуры. Т. V (XIX век). М.: Языки русской культуры. 2000. С. 11 389.

161. Егоров Ю. Н. Реакционная политика царизма в вопросах университетского образования в 30-50-х гг. XIX в. // Исторические науки. 1960. №3. С. 60 -75.

162. Жирков Г. В. История цензуры в России XIX XX вв. М.: Аспект -Пресс, 2001.-367 с.

163. Зорин А. Л. Идеология «православия самодержавия - народности» и ее немецкие источники // В раздумьях о России (XIX век). М.: Археографический центр, 1996. С. 105 - 128.

164. Зорин А. Л. Идеология «православия самодержавия - народности»: опыт реконструкции // Новое литературное обозрение. 1997. №26. С. 71 — 104.

165. Зорин А. Л. Кормя двуглавого орла . Литература и государственная идеология в России в последней трети XVIII первой трети XIX века. М.: Новое литературное обозрение, 2001.-416 с.

166. Иванов О. А. Идеология «Православие, Самодержавие, Народность» С. С. Уварова // Консерватизм в России и мире: прошлое и настоящее. Сб. науч. тр. Воронеж. 2001. Вып. 1. С. 92 111.

167. Иконников В. С. Русские университеты в связи с ходом общественного образования // Вестник Европы. 1876. №11. С. 73 132.

168. История внешней политики России. Первая половина XIX века. М.: Международные отношения, 1995. 448 с.

169. История русской драматургии XVII пер. пол. XIX века / ред. кол.: Л. М. Лотман (отв. ред.) и др. Л.: Наука, 1982. - 352 с.

170. История русской литературы / ред. кол.: Н. И. Пруцков (отв. ред.) и др. JL: Наука, 1981. Т. 2. От сентиментализма к романтизму и реализму. — 655 с.

171. Казаков Н. И. Об одной идеологической формуле николаевской эпохи // Контекст 1989. М., 1989. С. 5 - 41.

172. Каппелер А. Россия многонациональная империя. М.: Прогресс — Традиция, 2002. - 343 с.

173. Капустина Т. А. Николай Первый // Вопросы истории. 1993. №11 -12. С. 27-49.

174. Каратыгин П. П. Северная пчела. Историко-литературный очерк // Русский архив. 1882. Кн. 4. С. 241 -303.

175. Качалов И. Л. Особенности официальной идеологии российского самодержавия во второй четверти XIX в. // Вестник Белгородского университета. Серия 3. 1991. №3. С. 15-18.

176. Качалов И. Л. Теория официальной народности: к проблеме авторства // Вестник Белгородского университета. Серия 3. 1992. №3. С. 15 18.

177. Киселева Л. Н. Становление русской национальной мифологии в николаевскую эпоху (сусанинский сюжет) // Лотмановский сборник. М.: Изд. РГГУ, 1997. Вып. 2. С. 279 302.

178. Киселева Л. Жизнь за царя (слово музыка - идеология в русском театре 1830-х годов)//Россия / Russia. 1999. №3 (11). С. 173 - 185.

179. Князьков С. А. Сербов Н. И. Очерк истории народного образования в России до эпохи реформ Александра II. М.: Издательство «Польза», 1910. 244 с.

180. Ковалева Н. Н. Славянофилы и западники в период Крымской войны //Исторические записки. 1967. Т. 80. С. 181 -206.

181. Кондаков Ю. Е. Государство и православная церковь в России: эволюция отношений в первой половине XIX века. СПб.: Издательство «Российская национальная библиотека», 2003. 360 с.

182. Консерватизм в России и мире: в 3 ч. / ред. кол.: А. Ю. Минаков (отв. ред.) и др. Воронеж: Изд. Воронежского государственного ун-та, 2004. Ч. 1. — 264 с.

183. Корнилов А. А. Теория официальной народности и внутренняя политика Николая I // Книга для чтения по истории нового времени. М., 1914. Т. 4. Ч. 2. С. 45-78.

184. Корнилов А. А. Курс истории России XIX века. М.: Изд. М. и С. Сабашниковых, 1918. Ч. 2. 272 с.

185. Кошелев В. А. Славянофилы и официальная народность // Славянофильство и современность. Сб. статей. СПб.: Наука. 1994. С. 122- 135.

186. Лебланк Р. «Русский Жилблаз» Фаддея Булгарина // Новое литературное обозрение. 1999. №40. С. 17 57.

187. Левандовский А. А. Т. Н. Грановский в русском общественном движении. М.: Изд. МГУ, 1989. 253 с.

188. Ледодаев В. Ю. Князь Петр Андреевич Вяземский о цензуре и литературной политике правительства // Вестник Московского университета. Серия 8. История. 1997. №5. С. 50 65.

189. Лемке М. Николаевские жандармы и литература 1826 1855 гг. СПб.: Изд. С. В. Бунина, 1909. -XVI, 614 с.

190. Лемке М. Очерки по истории русской цензуры и журналистики XIX столетия. СПб.: Тип. СПб. т-ва печ. и изд. дела «Труд», 1904. XIII, 427 с.

191. Мазур Н. Н. Рец. на кн.: Strano I. Faddey Venediktovich Bulgarin. Cal-tanisetta; Roma: Salvatore Sciascia Editore. 1998. II Новое литературное обозрение. 1999. №40. С. 432 436.

192. Мильчина В. А., Осповат А. Л. Петербургский кабинет против маркиза де Кюстина: нереализованный проект С. С. Уварова // Новое литературное обозрение. 1995. №13. С. 272 284.

193. Мильчина В. А. Россия и Франция. Дипломаты. Литераторы. Шпионы. СПб.: Гиперион, 2004. 528 с.

194. Нечаева В. С. В. Г. Белинский. Жизнь и творчество. 1836 1841. М.: Изд. АН СССР, 1961.-391.

195. А) Нифонтов А. С. Россия в 1848 году. М.: Учпедгиз, 1949. 316 с.

196. Окунь С. Б. Очерки истории СССР. Вторая четверть XIX века. JL: Учпедгиз, 1957.-431 с.

197. Олейников Д. Кто такие западники и славянофилы? о концепциях исторического пути развития России. // Родина. 1992. №3. С. 77 78.

198. Оржеховский И. В. Самодержавие против революционной России. М.: Мысль, 1982.-207 с.

199. Орлик О. В. Россия и французская революция 1830 года. М.: Мысль, 1968.-214 с.

200. Орлов В. Н. Пути и судьбы. Л.: Советский писатель, 1971. 744 с.

201. Очерки истории исторической науки в СССР. М.: Издательство АН СССР, 1955. Т. 1.-692 с.

202. Очерки русской культуры XIX века. М.: Изд. МГУ, 2000. Т. 2. Власть и культура. 478 е.; 2001. Т. 3. Культурный потенциал общества. - 638 с.

203. Очерки по истории русской журналистики и критики / ред. кол.: В. Е. Евгеньев-Максимов и др. JL: Изд. ЛГУ, 1950. Т. 1. 604 с.

204. Павленко Н. И. Михаил Погодин. М.: Памятники исторической мысли, 2003.-359 с.

205. Петров Ф. А. С. П. Шевырев первый профессор истории российской словесности в Московском университете. М.: Альтекс, 1999. - 58 с.

206. Петров Ф. A.M. П. Погодин и создание кафедры Российской истории в Московском университете. М.: Московские учебники и картолитография, 1995.- 160 с.

207. Песков А. М. Первый русский исторический роман // Загоскин М. А. Юрий Милославский или русские в 1612 году. М., 1989. С. 5 32.

208. Песков А. М. У истоков философствования в России: русская идея С. П. Шевырева // Новое литературное обозрение. 1991. №7. С. 123 139.

209. Петухов Е. В. Императорский Юрьевский, бывший Дерптский университет за сто лет его существования (1802 1902). Юрьев: Тип. К. Маттисе-на, 1902. Т. 1.-664 с.

210. Плеханов Г. В. Сочинения. М.; Л., 1926. Т. 23.

211. Познанский В. В. Очерк формирования национальной культуры. Первая половина XIX века. М.: Мысль, 1975. 223 с.

212. Полиевктов М. Николай I. Биография и обзор царствования. М.: Изд. М. и С. Сабашниковых, 1918. XII, 392 с.

213. Пресняков А. Е. Николай I. Апогей самодержавия // Пресняков А. Е. Российские самодержцы. М.: Книга, 1990. С. 261 322.

214. Пушкаревич К. А. Польская революция и Пушкин // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. в 6 тт. Т. 6: Путеводитель по Пушкину. М.; Л., 1931. С. 288 -289.

215. Пыпин А. Н. Панславизм в прошлом и настоящем // Вестник Европы. 1878. №10. С. 726-766.

216. Пыпин А. Н. История русской этнографии. СПб.: Тип. М. М. Стасюле-вича, 1890. Т. 1. VIII, 424 с.

217. Пыпин А. Н. Характеристики литературных мнений от 20-х до 50-х годов. СПб.: «Колос», 1909. -VIII, 520, LVI с.

218. Рахматуллин М. А. Император Николай I глазами современников // Отечественная история. 2004. №6. С. 74 — 98.

219. РебеккиниД. Русские исторические романы 30-х годов XIX века (библиографический указатель) // Новое литературное обозрение. 1998. №34. С. 416 -433.

220. Рейтблат А. И. Ф. В. Булгарин и Польша // Русская литература. 1993. №3. С. 72-99.

221. Рейтблат А. Видок Фиглярин // Вопросы литературы. 1990. №3. С. 73-101.

222. Рейтблат А. Булгарин и Третье отделение в 1826-1831 гг. // Новое литературное обозрение. 1993. №2. С. 113 129.

223. Рейтблат А. И. Как Пушкин вышел в гении: Историко-социологические очерки о книжной культуре Пушкинской эпохи. М.: Новое литературное обозрение, 2001. 336 с.

224. Рождественский С. В. Исторический обзор деятельности Министерства Народного Просвещения. СПб.: Изд. МНП, 1902. 785.

225. Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика. М.: Прогресс-Традиция, 2000. 440 с.

226. Рудницкая Е. Л. Поиск пути. Русская мысль после 14 декабря 1825 года. М.: Эдиториал УРСС, 1999. 272 с.

227. Салупере М. Неизвестный Фаддей // Радуга (Таллинн). 1991. №4. С. 30-41.

228. Салупере М. Ф. В. Булгарин как историк (к вопросу об авторстве «России») // Новое литературное обозрение. 1999. №40. С. 142 155.

229. Скабичевский А. М. Очерки истории русской цензуры. СПб.: Изд. Н. Павленкова, 1892. 495 с.

230. Славянофильство и западничество: консервативная и либеральная утопия в работах Анджея Валицкого. Реферативный сборник. М.: ИНИОН, 1991. Вып. 1.-192 с.

231. Сладкевич H. Г. Очерки истории общественной мысли в конце 50-х-начале 60-х годов XIX века. JL: Изд. ЛГУ, 1962. 286 с.

232. Слобожникова В. С. Мыслитель в николаевской России // Николаевская Россия: власть и общество: Материалы круглого стола, посвященного 80-летию со дня рождения И. В. Пороха. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та. 2004. С. 204 -218.

233. Соловьев П. К. Николай I и «петровская легенда»: общество, власть, литература // Освободительное движение в России: Межвуз. сб. науч. тр. Саратов. 2000. Вып. 18. С. 52 60.

234. Соловьев П. К. Ведомственная цензура в России при Николае I // Вопросы истории. 2004. №7. С. 139 145.

235. Соловьев Э. Г. У истоков российского консерватизма // Полис. 1997. №3. С. 137-147.

236. Сорокин Ю. С. Развитие словарного состава русского литературного языка в 30-90-е годы XIX века. М.; Л.: Наука, 1965. 566 с.

237. Сорочан А. Ю. Мотивировка в русском историческом романе 18301840-х годов. Тверь: Изд. Твер. ун-та, 2002. 116 с.

238. Суни Р. Империя как она есть: имперская Россия, «национальное» самосознание и теории империи // Ab Imperio. 2001. №1 2. С. 9 - 71.

239. Схиммелпеннинк Ван дер Ойе Д. Идеологии империи в России имперского периода // Ab Imperio. 2001. №1 2. С. 211 - 225.

240. Тарасов Б. Рыцарь самодержавия: черты правления Николая I // Москва. 2000. №9. С. 172-196.

241. Татищев С. С. Внешняя политика Николая Первого. СПб., 1887. -XVIII, 639 с.

242. Татищев С. С. Император Николай Первый и иностранные дворы. СПб.: Тип. И. Н. Скороходова, 1889. X, 459 с.

243. Терещенко В. К. Общественно-политические позиции М. П. Погодина в середине 50-х годов XIX века // Проблемы истории СССР. М., 1974. Вып. 4. С. 213-237.

244. Терещенко В. К. М. П. Погодин и споры западников и славянофилов в 1840-х годах // Проблемы истории СССР. М., 1976. Вып. 5. С. 243 270.

245. Троцкий И. М. Третье отделение при Николае I. Д.: Лениздат, 1990.317 с.

246. Умбрашко К. Б. М. П. Погодин: человек, историк, публицист. М.,1999.

247. Уортман Р. С. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии. М.: ОГИ, 2002. Т. 1: От Петра Великого до смерти Николая I. 608 с.

248. Успенский Б. А. Этюды о русской истории. СПб.: Азбука, 2002. 480с.

249. Успенский Б. А. Николай I и польский язык (языковая политика Российской империи в отношении Царства Польского: вопросы графики и орфографии) // Die welt der Slaven. 2004. Jahrgang, XLIX, 1. С. 1 21.

250. Хартанович M. Ф. Ученое сословие России. Императорская академия наук второй четверти XIX века. СПб., 1999.

251. Хотеенков В., Чернета В. Граф С. С. Уваров министр и просветитель//Высшее образование в России. 1996. №1. С. 146 - 158; №2. С. 146-150.

252. Цензура в России: история и современность. СПб., 2001. Вып. 1.

253. Цимбаев Н. И. Славянофильство (из истории русской общественно-политической мысли). М.: Изд. МГУ, 1986. 269 с.

254. Цимбаев Н. И. «Под бременем познанья и сомненья» (идейные искания 30-х годов XIX века) // Русское общество 30-х годов XIX века. Люди и идеи. М., 1989. С. 5-47.

255. Цимбаев Н. И. Россия и русские (национальный вопрос в Российской империи) // Вестник МГУ. Сер. 8. История. 1993. №5. С. 23 32.

256. Шевченко М. М. Правительство, цензура и печать в России в 1848 году // Вестник Московского университета. Серия 8. История. 1992. №1. С. 16 -26.

257. Шевченко М. М. Сергей Семенович Уваров // Российские консерваторы. М., 1997. С. 95- 136.

258. Шевченко М. М. Император Николай I и ведомство народного просвещения // Философский век. Альманах 6. Россия в николаевское время: наука, политика, просвещение. СПб., 1998. С. 100 116.

259. Шевченко М. М. Понятие «теория официальной народности» и изучение внутренней политики императора Николая I // Вестник Московского университета. Серия 8. История. 2002. №4. С. 89 104.

260. Шевченко М. М. Конец одного Величия: Власть, образование и печатное слово в Императорской России на пороге Освободительных реформ. М.: «Три квадрата», 2003. 256 с.

261. Шевырев С. 77. История Императорского Московского университета, написанная к столетнему его юбилею. М.: Изд. Имп. Московского ун-та, 1855. — 584 с.

262. Шильдер Н. К. Император Николай Первый. М.: «Чарли», 1997. Т. 1. 752 е.; Т. 2. - 640 с.

263. Ширинянц А. А. Михаил Петрович Погодин // Вестник Московского университета. Серия 12. Политические науки. 2001. №4. С. 60 81.

264. Шмид Е. История средних учебных заведений в России. СПб.: Тип. В. С. Балашева, 1878. 684 с.

265. Шпет Г. Г. Сочинения. М.: Правда, 1989. 601 с.

266. Эйдельман Н. Я. «Революция сверху» в России. М.: Книга, 1989.176 с.

267. Энгелъгардт Н. А. Очерки николаевской цензуры // Исторический вестник. 1901. №9. С. 850 873; №10. С. 156 - 179; №11. С. 582 - 606; №12. С. 970-1000.

268. Юзефович М. В. Несколько слов об императоре Николае. По поводу памятника тысячелетию России // Русский архив. 1870. №4 5. Стб. 999 - 1008.

269. Якушкин В. Из истории русских университетов в XIX веке // Вестник воспитания. М., 1901. №7. С. 34-58.

270. Янов А. Загадка Фаддея Булгарина // Вопросы литературы. 1991. №9 -10. С. 98- 125.

271. Forum AI: Андрей Зорин. Кормя двуглавого орла. Русская литература и государственная идеология в последней трети XVIII первой трети XIX века. М.: Новое литературное обозрение, 2001 - 416 с. // Ab Imperio. 2002. №1.

272. Riasanovsky N. V. Nicholas I and Official Nationality in Russia. 18251855. Berkeley and Los Angeles, Calif., 1959.

273. Riasanovsky N. V. Pogodin and Sevyrev in Russian intellectual history // Harvard Slavic Studies, vol. IV. P. 149 167.

274. Whittaker С. H. The origins of modern Russian education: An intellectual biography of count Sergei Uvarov. 1786-1855. De Kalb, 1984

275. Lincoln W. B. Nicholas I. Emperor and autocrat of all the Russia. 1796 -1855. Bloomington and London, 1978.б) диссертации и авторефераты:

276. Рослякова О. Б. III отделение в царствование императора Николая I. Дис. канд. ист. наук. Саратов. 2003.

277. Старкова Л. К. Цензурная политика самодержавия в первой половине XIX века. Дис. канд. ист. наук. Саратов, 2000.

278. Акимова Н. Н. Булгарин и Гоголь: массовое и элитарное. Автореф. дис. канд. фил. наук. СПб., 1996.

279. Акулъшин П. В. Просвещенная бюрократия и русская провинция в первой половине XIX в. (по материалам Пензенской, Рязанской, Тамбовской и Тульской губерний). Автореф. дис. докт. ист. наук. М., 2004.