автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.03
диссертация на тему: Грамматическая рефлексивность в современном чешском языке: система и функционирование

Полный текст автореферата диссертации по теме "Грамматическая рефлексивность в современном чешском языке: система и функционирование"

004616476

— X/

На правах рукописи

ПОЛЯКОВ Дмитрий Кириллович

ГРАММАТИЧЕСКАЯ РЕФЛЕКСИВНОСТЬ В СОВРЕМЕННОМ ЧЕШСКОМ ЯЗЫКЕ: СИСТЕМА И ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ

Специальность 10.02.03 - славянские языки

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Москва 2010

- 2 прк 7П10

004616476

Диссертация выполнена на кафедре славянской филологии филологического факульте ФГОУ ВПО «Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова»

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

Валерия Федоровна Васильева

Официальные оппоненты: доктор филологических паук,

профессор кафедры русского языка филологического факультета ФГОУ ВПО «Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова» Елена Васильевна Петрухина

кандидат филологических наук, научный сотрудник Отдела славянского языкознания Учреждения Российской академии наук «Институт славяноведения РАН» Дарья Юрьевна Анисимова

Ведущая организация: ФГОУ ВПО «Санкт-Петербургский

государственный университет»

Защита диссертации состоится « S » 2010 г. в 14.30 час. на заседанш

диссертационного совета Д. 501. 001. 19 при ФГОУ ВПО «Московский государственны! университет имени М.В.Ломоносова» по адресу: г. Москва 119991 ГСП-1, Ленински горы, МГУ, 1-й учебный корпус, филологический факультет.

С диссертацией можно ознакомиться в читальном зале библиотеки 1-го учебного корпус ФГОУ ВПО «Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова».

Автореферат разослан « £7 2010 г.

Ученый секретарь диссертационного совета профессор

Е. В. Клобуков

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Реферируемая диссертация посвящена описанию системы и функционирования грамматических рефлексивных (возвратных) образований в современном чешском языке. Рефлексивность (возвратность), в типологических исследованиях определяемая как реализация «особого типа однореферентности, а именно полного или частичного совпадения объекта действия (или другого актанта) с субъектом» (Э. Ш. Гешошене, В. П. Недялков), является одной из важных черт ряда индоевропейских языков, в том числе славянских. Формальными показателями рефлексивности в последних служат возвратное местоимение как таковое и элементы, генетически восходящие к его кратким формам винительного и дательного падежей, в чешском языке - возвратные частицы (клитики) se и si. В данной диссертации рефлексивность рассматривается именно с этой формальной стороны и понимается как структурная характеристика глагола, выступающего в сочетании с компонентом se'. Работа базируется на разграничении лексической рефлексивности, когда в результате сочетания нерефлексивного глагола с возвратным компонентом возникает новый глагол (чеш. ohlékatse 'одеваться' и т. п.), и грамматической рефлексивности, когда сочетание формы нерефлексивного глагола с возвратным компонентом образует не глагол, а еще одну форму исходного глагола (как, например, в конструкции svelrse oblékápres hlavu 'свитер надевается через голову').

Рефлексивные образования в широком смысле, под чем понимаются, с одной стороны, лексические рефлексивы (рефлексивные глаголы, РГ), а с другой -грамматические рефлексивы (рефлексивные формы нерефлексивных глаголов, РФ), привлекали и привлекают к себе неослабевающее внимание славистов2. Это обусловлено немалыми трудностями, сопряженными с отнесением сочетаний «глагол + рефлексивный компонент» к области лексики / словообразования или морфологии /

' Рефлексивные образования с компонентом si в чешском языке, описанные в ряде специальных работ и не имеющие отношения к феномену грамматической рефлексивности, в настоящем исследовании не затрагиваются.

2 Библиография трудов, посвященных рефлексивности в славянских языках, чрезвычайно обширна. Из работ последнего времени могут быть названы, в частности: Князев Ю. П. Рсфлексив и реципрок // Князев Ю. П. Грамматическая семантика: русский язык в типологическом освещении. М., 2007; GrzegorczykowaR. Zakres tworzenia konstrukcij zwrotnych i wzajemnosciowych z zaimkiem si? // Od foncmu do tckstu: prace dedykowane prof. R. Laskowskicmu. Kraków, 2006; PanevováJ. Potízc se slovanskym reflexivem II Slavia. 2008. С. 3-4.

Vf

V

синтаксиса, с классификацией таких единиц и с нахождением инварианта рефлексивного значения, проявляющегося в чрезвычайном многообразии их семантического спектра (ср. насчитывающий 15 пунктов список значений глаголов с рефлексивным показателем -ся в русском языке, составленный В. В. Виноградовым, или девятичленную классификацию А. В. Исаченко). При этом рефлексивность в славянском языкознании изучается в различных аспектах и с разных теоретических позиций. Чешскими учеными она рассматривалась в связи с проблемой определения состава залоговых оппозиций и конкретно с пассивом (Б. Гавранек, Ф. Травничек, Ф. Конечный, М. Грепл, М. Комарек, Ф. Штиха), с конкуренцией рефлексивных форм и иных синтаксических средств устранения семантического субъекта из структуры предложения (М. Грепл, П. Карлик), в рамках выдвинутой российскими типологами теории диатез (М. Комарек, Ф. Штиха) и с точки зрения синтаксических последствий импликации семантического субъекта (Я. Паневова). Помимо этого, рефлексивность в трудах чешских лингвистов описывалась в историческом (Б. Гавранек, Ф. Травничек, Ф. Штиха) и сопоставительном (Р. Мразек, О. Паролкова, Г. Беличова-Кржижкова) плане.

В то же время система грамматических рефлексивных образований (форм) как единиц, составляющих в чешском языке единый континуум, до сих пор не была предметом специального анализа. Этот внутренне структурированный континуум рефлексивных образований, имеющих статус грамматических форм либо на него претендующих, рассматриваемый со стороны его системной организации и функционирования отдельных его элементов в современном чешском языке (с обзорным историческим экскурсом), и представляет собой объект исследования, предпринимаемого в данной работе.

Соответственно целью диссертации является описание системы и функционирования грамматических рефлексивных образований в чешском языке в их современном состоянии и отчасти в историческом развитии.

Постановка вышеозначенной цели предусматривает решение следующих исследовательских задач:

1. анализ взглядов зарубежных (прежде всего чешских) и отечественных лингвистов на грамматическую рефлексивность, преимущественно в ее отношении к категории залога (пассива);

2. характеристика континуума грамматических рефлексивных образований в современном чешском языке в структурном и понятийном аспектах;

3. описание рефлексивного пассива в современном чешском языке с точки зрения образования, семантики, синтаксических свойств и функционирования в тексте;

4. обзор исторического развития рефлексивно-пассивных форм (РПФ) / конструкций и синонимичных им дсагснтивиых конструкций в чешском языке.

Актуальность темы предлагаемой диссертации определяется в первую очередь тем, что при длительной традиции изучения феномена рефлексивности в чешском и других славянских языках представителями различных лингвистических направлений и национальных грамматических школ по сей день не достигнут консенсус в отношении не только конкретных аспектов данного феномена, но также самих принципов и механизма исследования. Ввиду этого реферируемое исследование может внести свой вклад в разработку вопросов, связанных с явлениями грамматической рефлексивности в чешском языке.

Научная новизна настоящей диссертации заключается в том, что в ней впервые вычленяется и исследуется применительно к современному чешскому языку сложно структурированный континуум грамматических рефлексивных образований, который описывается как единый объект с использованием различных научных методов и методик, а также в привлечении нового языкового материала.

При анализе собранного материала в диссертации применялись системно-структурный и функциональный методы, а в диахронной части также сравнительно-исторический метод по отношению к синхронным срезам.

Материал исследования в синхронных разделах работы черпался в основном из чешской художественной литературы, начиная с произведений К. Чапека и заканчивая новейшими текстами 1990-х - 2000-х гг., а также из публицистики и средств массовой информации, включая электронные, далее - из кинофильмов, теле-, радиопрограмм и из живой разговорной речи, в том числе фиксируемой в сети Интернет. Использовались также примеры из работ других исследователей (с указанием источника). Помимо этого привлекались данные Чешского национального корпуса (подкорпусов вТО 2000, БУК 2005 и БУМ 2006РШ, включающих художественные, публицистические, научные и научно-популярные тексты, большей частью относящиеся к периоду между 1990 и 2005 гг.). Таким образом, в диссертации

охвачен разнообразный материал, представляющий современное состояние как литературного чешского языка в различных функциональных разновидностях, так и разговорного чешского языка. В диахронном разделе, кроме примеров, приводимых в исторических грамматиках чешского языка и других исследованиях, а также данных исторической части Чешского национального корпуса (DIAKORP), были использованы наши собственные извлечения из памятников XIV и XVI вв., отражающих два синхронных среза в диахронии. Диалектный материал был заимствован из диалектологических работ, а в ряде случаев самостоятельно извлечен из чешских диалектных текстов.

Теоретическая значимость реферируемой диссертации определяется тем, что при рассмотрении в ней феномена рефлексивности, в котором синтезированы грамматические, лексические и словообразовательные явления, освещаются такие важные для общей теории языка категории, как залог, диатеза, деагентивность, модальность и другие.

Научно-практическая значимость настоящего исследования состоит в том, что его результаты могут найти отражение в грамматических описаниях современного чешского языка, а также в университетских курсах грамматики и отчасти истории и диалектологии чешского языка.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Грамматические рефлексивные образования (рефлексивные формы) в современном чешском языке составляют внутренне дифференцированный, но единый континуум, в который входят: а) личные и безличные рефлексивно-пассивные формы (РПФ), представляющие граммемы категории залога, типа dum se síavi 'дом строится', о torn se mluvilo 'об этом говорилось',; б) личные и безличные рефлексивные формы в так наз. «реляционных» конструкциях с валентностями для семантического субъекта в дательном падеже и адвербиального квалификатора типа tato pisnicka se mi poslouchá prijemné 'мне эту песню слушать (букв, эта песня слушается) приятно' и lije se mi dohre 'мне хорошо живется'.

2. Личные РПФ образуют ядро грамматической рефлексивности, от которого по признаку нефокусирования внимания на семантическом объекте в позиции подлежащего оказываются в разной степени удалены безличные РПФ, максимально -

«безактантпыс» формы в конструкциях типа х/о хе ссх/ии песе.ч1ои. Обе эти группы форм относятся к центральной области грамматической рефлексивности.

3. Периферию грамматической рефлексивности составляют формы, выступающие в реляционных конструкциях. Эти формы, грамматичпость которых проявляется в регулярных парадигматических связях реляционных конструкций с рефлексивно-пассивными, пе просто сигнализируют понижение коммуникативного ранга семантического субъекта в результате реинтерпрстации говорящим той же ситуации, как при пассивной трансформации, но обладают собственной семантикой, маркируя неподконтрольное субъекту (инволюнтивное) состояние. Область грамматической рефлексивности, таким образом, оказывается шире области рефлексивного пассива.

4. Примарным значением личных и безличных РПФ является дсагеитивное значение: эти формы сообщают о действии / состоянии устраненного из конструкции, но всегда имплицируемого обобщенно- или неопределенно-личного субъекта. 11а базе примарного значения у РПФ развиваются контекстно обусловленные вторичные функции, а именно актуализирующая, модальная и побудительная, характерные в равной степени для личных и безличных форм.

5. Становление в чешском языке разветвленной системы личных и безличных РПФ, близкой к современной, можно датировать первой третью XVI в.

Апробация работы. Результаты исследования выносились на обсуждение на нескольких конференциях, где были сделаны следующие доклады: апрель 2006 г. — МГУ, международная конференция «Ломоносов», доклад «Возвратные конструкции типа $1о хе сехГои песеНои в системе залоговых отношений в современном чешском языке»; октябрь 2006 - Карлов университет (Прага), международная конференция молодых славистов, доклад «Об одном типе безличных конструкций в современном чешском языке на фоне других славянских»; апрель 2007 - МГУ, международная конференция «Ломоносов», доклад «Семантика синтаксической конструкции в свете се контекстных связей»; октябрь 2007 - Карлов университет (Прага), международная конференция молодых славистов, доклад «Мнимая калька с немецкого: конструкции типа кат Ьу катепет ЛокосШ и их функционирование в литературном чешском языке и в чешских диалектах»; декабрь 2008 - Карлов университет (Прага), семинар молодых ученых 2Мгек, доклад «Маргинальное употребление рефлексивной глагольной формы в современном чешском языке»; сентябрь 2009 - Гамбургский

университет, международная конференция европейских славистов «РОЬУЯЬАУ», доклад «"Устранение субъекта" в славянских языках в сравнительно-историческом и ареальном аспектах»; март 2010 - МГУ, международный конгресс «Русский язык: исторические судьбы и современность», доклад «Потенциальные члены залоговых оппозиций в современном русском языке (на фоне других славянских)»; апрель 2010 - Университет свв. Кирилла и Мефодия (Трнава), доклад «К вопросу о субъекте пассивных конструкций в современном чешском языке».

Структура диссертации. Реферируемое диссертационное сочинение состоит из введения, четырех глав (одной общетеоретической и трех собственно исследовательских), заключения, списка источников и списка использованной научной литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ Во Введении намечается общая проблематика исследования, определяются его цели и задачи, характеризуются материал и методы исследования, раскрывается научная новизна, теоретическая и научно-практическая значимость.

Глава 1 «Изучение грамматической рефлексивности в ее отношении к категории залога в чешской лингвистике» содержит обзор основных чешских работ XX и начала XXI в., посвященных феномену грамматической рефлексивности, рассматриваемой в первую очередь в ее отношении к категории залога. В истории исследования данного явления чешскими языковедами выделяются три этапа.

Первый этап, длившийся с конца 1920-х по начало 1950-х гг., характеризуется противостоянием концепций Б. Гавранека и Ф. Травничека, работы которых, несмотря на их во многом диахронную направленность, создали основы для синхронного изучения категории залога в чешском языке. На этом этапе была также выработана основная терминология, в модифицированном виде используемая при описании залога и поныне. Б. Гавранек подверг критике традиционное определение залога как категории, выражающей отношения лишь синтаксического субъекта (подлежащего) и предиката (сказуемого), полагая, что при подобном подходе неправомерно игнорируются распространенные в славянских языках «ненормализованные» предложения без формального подлежащего (безличные). Категорию залога он видел «там, где при тождественном смысловом содержании

(вещественном, интеллектуальном) меняется отношение глагольного действия к субъекту (синтаксическому —Д. П.) или к конструкции предложения вообще»3. Таким образом, суть пассивной трансформации, но Б. Гавранску, состоит в том, что подлежащим «преобразованного» предложения не является агенс действия (Гавранек считал пассивизацию возможной лишь для акциональных глаголов); конструкции с подлежащим, соответственно, были названы «личным пассивом» (<1йт se stavi 'дом строится'), а без подлежащего - «безличным пассивом» (napred se rnláti, potom se platí 'сперва молотят, йогом платят' /букв, молотится, татитсяГ).

Также Ф. Травничек признавал категорию залога характерной лишь для акциональных глаголов, однако расходился с Б. Гавранском в трактовке безличных конструкций. По Ф. Травничеку, если производитель действия является подлежащим или если подлежащее отсутствует, форма глагола относится к активному залогу; если же производитель действия находится не в позиции подлежащего, можно говорить о пассивном залоге4.

Обе принципиально отличные друг от друга концепции критически оценил и обобщил в 1954 г. Ф. Копечный, чья программная статья «Пассив, рефлексивная форма глагола и рефлексивный глагол» открыла второй этап разработки прежде не разрешенных проблем, связанных с категорией залога, с пассивом и рефлексивными формами. Для этого этапа (до конца 1960-х гг.) характерен сопоставительный, в первую очередь межславянский аспект исследования залога в тесной связи с категориями личности/безличности, односоставности/двусоставности, а также с активно разрабатываемым тогда понятием интенции глагольного действия. При трактовке пассива лингвисты, как правило, принимали концепцию Б. Гавранека либо вслед за Ф. Травничеком разделяли залог и безличность.

Третий этап в изучении чешского залога начался на рубеже 1960-1970-х гг. в связи с появлением концепции деагентизации, авторы (прежде всего М. Грепл5), а затем и последователи которой выработали теорию, во многом пересекающуюся с теорией диатез, выдвинутой в те же годы российскими учеными-типологами

3 HavránekB. Gene ra verbi ve slovanskych jazycích I. Praha, 1928. S. 14.

4 Trúvnícek F. Mluvnicc spisovnc ccstiny. D. II. Praha, 1951. S. 1367.

5 См., напр., Grepl M. Deagcntnost a pasívum v slovanskych jazycích // Ceskoslovenské prednásky pro VII. Mczinárodní sjezd slavistu ve Varsavé. Lingvistika. Praha, 1973.

(А. А. Холодович, И. А. Мельчук, В. С. Храковский). М. Грепл попытался найти инвариантное значение «личного» и «безличного» пассива, избежав сложного перекрещивания морфологических и синтаксических критериев, характерных для позиции сторонников разделения залога и безличности. Таким инвариантом было признано деагентивное значение, а конституирующим признаком деагентивных конструкций стало нахождение семантического субъекта не в позиции подлежащего. Таким образом, к подобным конструкциям были отнесены как причастный и рефлексивный пассив, так и конструкции с формами 2 л. ед. ч. и 3 л. мн. ч. в обобщенно- и неопределенно-личном значении. В русле характерной тогда для мировой лингвистики семантизации грамматических описаний данные формы / конструкции стали рассматриваться в рамках этой концепции в качестве средств иерархизации семантической структуры предложения (пропозиции). При этом круг интерпретируемых как деагентивные типов предложений со временем значительно расширился - настолько, что некогда центральная для грамматистов проблематика собственно залога, как это запечатлел заголовок соответствующего раздела сопоставительной работы А. В. Исаченко «Залог глагола и смежные вопросы», в современной чешской лингвистике перемещается скорее именно в разряд смежных вопросов.

При всех своих издержках теория деагентизации, которая представляет собой продолжение классической концепции Б. Гавранека и созвучна идее «устранения подлежащего», развивавшейся в российском языкознании еще А. А. Потебней, оказывается плодотворной и перспективной в том числе для целей настоящего исследования, так как она позволяет рассматривать личные и безличные рефлексивные формы в чешском языке как внутренне дифференцированный, но единый комплекс в рамках сложно устроенного континуума грамматической рефлексивности.

Глава 2 «Континуум грамматических рефлексивных образований в современном чешском языке» посвящена прежде всего описанию состава и структуры данного континуума. Из всех рефлексивных образований здесь вычленяются те, которые имеют грамматический статус (РФ). Это в первую очередь рефлексивно-пассивные формы (личные, типа ditm se stavt, и безличные, типа о torn se mluvilo), а также рефлексивные формы в так наз. «реляционных» (термин Р. Мразека)

конструкциях с валентностями для семантического субъекта в дательном падеже и адвербиального квалификатора (также личные, типа tato pisnicka se mi poslouchá prijemné, и безличные, типа lije se mi dobre).

Если грамматический статус РПФ не требует доказательств (к грамматическим их причисляет большинство лингвистов), то РФ в реляционных конструкциях вообще не рассматриваются чешскими языковедами как морфологические образования: в имеющихся работах, посвященных рефлексивности, с точки зрения формального и функционального синтаксиса анализируются не сами эти формы, но конструкции с ними). В настоящей диссертации, напротив, также такие формы признаются грамматическими. Основаниями для этого служат регулярность их образования и употребления, а также - в решающей мере - их регулярные парадигматические связи с формами личного и безличного рефлексивного пассива: Stavise (domek) 'Строится домик (Строим)' <-> Takat'se Vám (domek) dobre stavi (Интернет), букв. 'Пусть же вам (домик) строится хорошо'.

В реляционных конструкциях речь может идти о двойной предикации: так, в вышеприведенные примеры iije se mi dobre и tato pisnicka se mi poslouchá prijemné «распадаются», соответственно, на компоненты zije se 'живется' и je mi dobre 'мне хорошо', а также tato pisnicka se poslouchá 'эта песпя слушается' и je mi prijemné 'мне приятно'. При этом, несмотря на возможность вычленения здесь рефлексивно-пассивной предикации, мы не относим РФ в реляционных конструкциях к пассивному залогу: сравнение «исходной», личной конструкции с реляционной обнаруживает не просто изменение коммуникативного плана, реинтерпретацию говорящим той же самой ситуации (как в случае пассива), но более глубокое изменение самой ситуации: реляционные конструкции независимо от того, конституируют ли их акциональные или статальные глаголы, имеют инвариантное значение неподконтрольного субъекту состояния (по Г. А. Золотовой, «инволюнтивность»). Такое положение противоречит принимаемому нами определению залога как словоизменительной категории, «граммемы которой маркируют такие изменения базовой диатезы глагола, которые не затрагивают пропозициональное значение этого глагола, т. е. не меняют его смысл»6.

6 Мельчук И. А. Определение категории залога и исчисление возможных залогов: 30 лет спустя // 40 лет Санкт-Петербургской типологической школе. СПб., 2004. С. 289.

Таким образом, грамматическая рефлексивность лишь отчасти «перекрывается», но не совпадает с областью пассивного залога, представленной граммемами так наз. «рефлексивного» и «причастного» пассива. Центром рефлексивного пассива являются личные формы. Глагол в них чаще всего имеет акциональиое значение, а структурно и семантически затрагивает объект, «переходит» на него. Однако к РПФ мы относим также формы «неактуально переходных» глаголов, т. е. переходных глаголов с отсутствующим объектом и далее - непереходных объектных, безобъектных акциональных и статальных глаголов. Семантический субъект в таких конструкциях всегда персонален, а так как прототипическими свойствами персонального субъекта являются агентивность и целеполагание, способность совершать осмысленные действия, это дает основания считать личные РПФ центральными, а безличные РПФ безобъектных статальных глаголов - наиболее удаленными от центра формами рефлексивного пассива.

В главе подробно рассматриваются факторы (как системно-структурные, так и функциональные), побуждающие рассматривать личные и безличные РПФ как части единого целого:

1) их одинаково свободное образование по крайней мере от лексически невозвратных (а в речи в ряде случаев и возвратных) глаголов;

2) их одинаково регулярные парадигматические отношения с личными формами актива - трансформация в принципе любой конструкции с активным глаголом в конструкцию с личной или безличной РПФ, ср. пример П. Адамца: Pracujeme -* Pracuje se 'Мы работаем —> 'Работаем' (букв, работается); Jedli apili Jedlo se а pilo 'Они ели и пили' —» 'Ели и пили' (букв, елось и пилось); Mluvilijste о gramatice?

-> Mluvilo se о gramatice? 'Вы говорили о грамматике?' —» 'Говорилось о грамматике?'; Zde stavéjí skolu —> Zde se staví skola 'Здесь строят школу' —> 'Здесь строится школа'; Kdy budeme projednávat tu otázku? —> Kdy se bude projednávat ta otázka? 'Когда будем обсуждать этот вопрос?'—>'Когда будет обсуждаться этот вопрос?'7;

3) их тесные синтагматические связи в тексте, включая возможность обслуживания нескольких личных и безличных РПФ одним общим рефлексивным компонентом и развертывание безличной конструкции в личную, ср.: Ро cesté se lidé castovalí, détem se dávaly koláce neba pamlsky, vyskalo a zpívalo. 'По дороге люди угощали

7 Adamec Р. Dvé poznámky ke slovesnému rodu // Jazykovedny casopis. 1967. C. 2.

друг друга, детям раздавались пироги или сладости, [люди] горланили и пели' (букв, горланилось и пелось)',

4) частое употребление одних и тех же РПФ как в личных, так и в безличных конструкциях за счет того, что а) переходные глаголы могут выступать в непереходном употреблении; б) некоторые глаголы в активе могут сочетаться, помимо винительного, также с другими падежами, ср. примеры с глаголом vyucovat 'обучать, учить', обнаруживающим колебания в управлении (вин. / дат. п.), ср.: a) Ve skole па malem Brevnove se vyucuje 100 let. 'В школе в малом Бржевнове учат [уже] сто лет'; б) Vkurzech anglickdho, romdnskeho, germanskeho a slovanskcho oddeleni se vyucovala anglictina, nemcina, rusting, francouzstina... 'Ha курсах английского, романского, германского и славянского отделений изучались английский, немецкий, русский, французский языки...'. но V teto skole sc az do roku 1940 vyucovalo pouze anglictine 'В этой школе до 1940 года учили только английскому языку';

5) наличие пограничных между безличным и личным употреблением РПФ случаев их сочетаемости с «неканоническим подлежащим», в том числе с придаточными предложениями и прямой речью: Так to bylo, ze se zavolalo a reklo se: souilruliu na sekretariate.Jiele'Было так, что звонили (букв. позвонилось) и говорили (букв, сказалось): «Товарищ в секретариате, слушай, похлопочи там-то и там-го»';

6) наличие случаев, когда конструкция с РПФ не может быть однозначно определена как личная или безличная: Je takovy nepsany zakon tdbora: Kdo nesni chleba hned, kdyz se fasuje, ten v ldgru dlouho nezije. 'Есть такой неписаный лагерный закон: кто не съест хлеб сразу, во время раздачи (букв, когда раздается [хлеб?]), тому в лагере долго не прожить' (возможна интерпретация конструкции либо как безличной, либо как личной с эллипсисом подлежащего).

В главе рассмотрены также различия между личными и безличными РПФ и

факторы, затрудняющие их объединение:

1) в конструкциях с личными РПФ в результате фокусирования внимания на семантическом объекте, перемещающемся в позицию подлежащего, он приобретает известные черты семантического субъекта, развивая диффузное значение одновременно объекта и субъекта направленного на себя действия или

носителя состояния / свойства; с этим косвенно связана также частая омонимия таких РПФ с лексически рефлексивными автокаузативами и декаузативами, разрешаемая контекстуально и/или ситуативно: Velmi dulezité - trouba nesmí byt zavrená (rajcata by se upekly)... 'Очень важно, чтобы духовка не была закрыта (а то помидоры запеклись бы)' - декаузатив, но Jako predkrm byly podávány íapasy z datli plnénych mandlemi zabalenych do speku, které se upekly a podávaíy s párátkem za tepla. 'В качестве закуски подавались тапасы из фиников, начиненных миндалем и завернутых в шпик, которые запекались (букв, запеклись) и подавались со шпажкой горячими' - пассив; 2) конструкции с безличными РПФ глаголов, не могущих иметь либо в данном употреблении не имеющих дополнения, оказываются формально однокомпонентными, что противоречит их глубинной семантической структуре: семантический субъект в них лишь имплицирован и не имеет поверхностного выражения.

Указанное противоречие разрешается иногда развертыванием безлично-пассивной конструкции в лично-пассивную путем добавления в качестве вводного члена семантического объекта в позиции подлежащего, как в случае А рак se jedlo, pilo (nejvíce teda nealko pivo)..., букв. Л потом елось, пилось (большей частью, конечно, безалкогольное пиво)... Рефлексивная безлично-пассивная конструкция может быть также «развернута» в сторону нерефлексивной активной с введением на правах особо вынесенного члена прямого объекта-дополнения, как в случае А рак uz se jen oceñovalo. Nejprve yjtjzefoto soutéze..., букв. А потом уже только оценивалось. Вначале - победителя фотоконкурса..., либо даже субъекта-подлежащего: Vyrábelo se vsechno, па со si vzpomenete; malovalo se na vsechno, na со se dá; mailovalo se (déti i dospeli) a mailovalo a mailovalo... 'Изготовляли (букв, изготовлялось) все, что только может прийти в голову; рисовали (букв, рисовалось) на всем, на чем только можно; переписывались по мейлу (дети и взрослые), и переписывались, и переписывались... (букв, переписывалось)''.

Далее в главе анализируется функционирование рефлексивных форм в личных и безличных реляционных конструкциях. Конструкции этого типа (прежде всего безличные - в силу их статальной семантики) в современном чешском языке довольно разнообразны как по репертуару входящих в них глаголов, принадлежащих

к различным лексико-семаптическим разрядам (глаголы физического, физиологического, ментального действия, глаголы движения, глаголы состояния) и различных по своим синтаксическим свойствам (переходные в непереходном употреблении, непереходные объектные, безобъектные), так и с точки зрения заполнения / незаполнения валентности семантического субъекта (экспериепта) и характера выражения оценки наречными квалификаторами либо иными компонентами (ср. ненаречный оценочный член в примере ted se dychá jedna rqdost букв, ''теперь дышится просторадость".

Специфичен чешский тип реляционных конструкций с to, функционирующим то как местоимение, то как частица, близкая адвербиальным квалификаторам и часто берущая на себя их роль, ввиду чего различие между личной и безличной конструкциями порой стирается: Tobé se to гекпе! 'Тебе хорошо говорить (это, такое?)'. В целях усиления данный компонент может удваиваться: То se ti to kecá, kdyz nevís, со je chomout rodiny 'Тебе хорошо болтать, когда ты не знаешь, что значит семья на шее'.

Наконец, в непринужденных коммуникатах реляционные конструкции могут образовывать и формы лексических рефлексивов (включая reflexiva tantum): То se nám to sin ¿je... 'То-то нам смешно' (букв, смеется, лексический рефлексив - smát .ve).

Глава 3 «Рефлексивный пассив в современном чешском языке: образование, семантика, синтаксис, функционирование в тексте» содержит подробный анализ рефлексивно-пассивных форм в современном чешском языке как наиболее грамматикализованных рефлексивных образований.

Образование РПФ потенциально возможно от любого невозвратного глагола, обозначающего деятельность / состояние человека. Исключения в данном случае можно задать списком: так, в силу разных причин такой формы нет у глаголов znát, mít, chtit. Как показала статистика, полученная в результате сплошной выборки прежде всего художественных и публицистических текстов, РПФ образуют прежде всего акциональные глаголы, однако встречаются и примеры РПФ глаголов статальных, прежде всего, sedét, mlcet, zít, stút, védét, cekat, rozumét и других. Это позволяет скорректировать утверждение М. Грепла и П. Карлика о невозможности образования в литературном чешском языке РПФ статальных глаголов8. Данный

8 Grepl М., KarlíkP. Gramatické prostredky hierarchizace semantické struktury vety. Bmo, 1983. S. 39.

запрет ограничивается глаголами посессивными и экзистенциальными: при помощи анкетирования носителей чешского языка было выяснено, что говорящие, с одной стороны, дистанцируют РПФ этих глаголов от своего (и общечешского) узуса, а с другой - допускают их намеренное употребление в определенных коммуникативных условиях.

Как показал дальнейший анализ, регулярным является также образование РПФ в сочетаниях смыслового глагола с модальными глаголами muset, mít, smét, moci и фазовыми zacínat, koncit, иногда - с контекстной элиминацией смыслового глагола: Právéproto, ze na trhu je prílis velká nabídka, muselo se s cenami dolü. 'Именно из-за того, что предложение на рынке слишком велико, цены надо было опускать' (букв, пришлось с ценами вниз).

Также были обнаружены примеры реализации РПФ (в разговорном чешском языке) от исходно рефлексивных глаголов, в т. ч. reflexiva tantum: Spalo se, hrály se karty, dívalo se na film, pletly se copánky 'Спали, играли в карты, смотрели кино, плели косички' (букв, спалось, игрались, смотрелось, плелись; лексический рефлексив - divat se).

Семантической доминантой РПФ является псрсоналыюсть, т.е. их способность обозначать действие исключительно одушевленного субъекта, прежде всего - человека. Согласно данным типологических исследований, псрсоналыюсть вообще является дифференциальным признаком безличного пассива; при этом материал чешского языка показывает, что такой вывод можно распространить и на лично-пассивные формы. В редких сочетаниях типа odkanalizování viaduktu и nádrazi, ktery se zaplavuje pri veisim desti vodou 'прокладка отводного капала от привокзального виадука, который при сильном дожде заливает водой' (букв, «заливается») глагол однозначно интерпретируется как декаузатив («виадук затопляется»), а существительное в творительном падеже - как адвербиальное по существу обозначение вызвавшей такое действие внешней силы. Метафорически в качестве такой стихийной силы могут быть представлены иногда и живые существа, ср.: Praha se zaplavila ameríckymi mladlky pochybnych mravu 'Прага наводнилась американскими юнцами сомнительных нравов'; Polou osvéllená síñ se naplñovala muzi a zenami 'Полуосвещенный зал наполнялся мужчинами и женщинами'. Эти примеры свидетельствуют о том, что в чешской рефлексивной конструкции дополнение в

творительном падеже не имеет значения деятеля; напротив, рефлексивно-пассивная конструкция даже при появлении такого дополнения, которым может обозначаться инструмент, средство, причина или «проводник» действия, подразумевает невыражение персонального семантического субъекта, имплицируемого в качестве такового только контекстом.

В главе приводятся исключения из данного правила, когда человеку уподобляются животные, которых говорящий также может наделять агептивными свойствами: Так dneska ро ránu dostala stéñátka 1. injekei - moc se jim to nelíbilo, vreelo se a stekaío, ale za chvilku se na vsechno zapomnela! 'Сегодня с утра щенятам сделали первый укол -им это совсем не поправилось, они рычали и лаяли, по быстро обо всем забыли' (букв, рычалось, лаялось, забылось).

В рамках первичной семантической функций РИФ - деагеитизации - с опорой на русскую грамматическую традицию предлагается выделять для данных форм значения нсонрсдслсино-личиос и обобщенно-личное, что для чешского глагола, не различающего их морфологически, возможно лишь на уровне семантики. Данное разграничение проводится в работе на базе ситуативно-контекстных показателей. Так, обобщенно-личное значение РПФ появляется в текстах неактуального характера (в том числе с пулевым предтекстом), не отсылающих к коллективному опыту говорящего и слушающего. В таких текстах описывается стабильное, «вечное» положение вещей, ситуация имеет атемноральный характер: Jak se do lesa voló, tak se z lesa ozyvá. 'Как аукнется, так и откликнется'; Kdyz se opravuje moc, delajíse chyby. 'Если много исправлять, делаешь ошибки'. Роль семантического субъекта в данных коммуникатах сведена к минимуму; иногда речь идет даже не столько о переносе акцента с субъекта на действие, сколько о действии как характеристике иного актанта, ср. пример из толкового словаря: mluvitko <...> cast telefonního prístroje, do ritz se tnliivi 'трубка - часть телефонного аппарата, в которую говорят' (букв. говорится).

Неопределенно-личное значение РПФ находим (1) при отсылке к ситуации, представляющей собой известный опыт говорящего либо коллективный опыт говорящего и слушающего, но без экспликации субъекта в контексте, а также (2) при эксплицитном указании на семантический субъект с помощью локативных форм и/или при ином указании па него в (3) предтексте или (4) посттексте: (1) Návstévník, о

nemz se jeste ncvi, prodli ocima na predmätech domova. 'Посетитель, о котором еще lie знают (живущие в доме - Д. П.), обводит глазами обстановку.'; (2) V nasi rodine а mezi spoluzäky se о takovych vicech ncmluvi. 'В нашей семье и среди однокурсников о таких вещах не говорят.'; (3) Konkurenci ти budou zävodnici z Rakouska, Polska, Nemecka, Slovenska ci Madarska. Bojovat se bude о fmancni odmärty, jez dosähnou vyse 102000 korun. 'Соперничать с ним будут спортсмены из Австрии, Польши, Германии, Словакии и Венгрии. Борьба будет вестись за денежное вознаграждение, размер которого достигнет 102000 крон.'; (4) Pilo se, jedlo a povtdalo. Meli jsme о сет. 'Мы пили, ели и болтали (букв, пилось, елось и болталось). У нас было, о чем [поболтать]'.

При этом контекст или, шире, ситуация может имплицировать включенность в выраженное посредством РПФ событие также говорящего и адресата сообщения в качестве активных действующих лиц: V tu chvili vim jen velmi, velmi malo о Slalinovi, о kterem se v Cechäch nemluvi 'В тот момент я очень мало, совсем мало знаю о Сталине, о котором в Чехии не говорят' (= мы в Чехии не говорим, в том числе сама пишущая и се читатели). Подобные случаи близки к сфере реализации РПФ вторичных семантических функций, т. е. контекстно и коммуникативно обусловленных значений.

Были также выявлены три вторичные функции РПФ, возникающие как бы вопреки основной, деагентивной, «анонимизирующей» семантический субъект. Это функции актуализирующая, модальная (в широком смысле) и побудительная (разновидность модальной, которую мы выделяем в качестве особой вторичной функции ввиду широкого распространения РПФ в конструкциях со значением побуждения сопряженности этого значения с актуализацией, т. е. с обращением к конкретному лицу). В актуализирующей ситуации РПФ предицирует действие / состояние не просто лицам, известным из контекста, но участникам данного коммуникативного акта: Nie se mi nereklo, kdyz jste pripravovali ten cirkus! 'Мне ничего не сказали (букв, не сказалось), когда вы готовили этот цирк!'; „Tri minutky а uz se to nese!" void matka. „ Vydrzte!" <...> Matka prinäsi misu horky polivky. '- Три минутки, и уже несу (букв. несется)\ - кричит мать. - Потерпите! <...> Мать приносит супницу с горячим супом'; Sikovne si toho malyho krutaka skolil, to zas jo, to se vocenuje! Vyrost si! 'Ловко ты свалил этого мелкого изверга, ничего не скажешь,

хвалю (букв, это ценится)! Ты вырос!' Широкое использование РПФ в актуализирующей функции в разговорной речи подтверждается примерами типа Так se sedêlo, píánovalo se, kam pojedeme na dovolenou... 'И вот мы сидели (букв. сиделось), планировали (букв, планировалось), куда поедем в отпуск...'

РПФ в модальной функции выступают с дополнительными коммуникативными «наслоениями» (модальность желательности, запрета, возможности / невозможности): Na test ptací chfipky se ceká nëkolik dnû 'Теста на птичий грипп приходите» ждать несколько дней'; Dobrá diplomka se pozná podle toho, ze má dlouhy a vécny závér 'Хорошую дипломную работу можно узнать по тому, что у нее обширное заключение по существу дела'. Помимо данных случаев имплицированной модальности, распространено также ее выражение собственно модальными глаголами: „Аni slovo se па torn nesmí zmënit! Hotová bible!" - „То se musí rozsirit fdinein i do nejmensich vesnicek!" 'Здесь нельзя менять ни одного слова! Настоящая библия! — При помощи кино это должно дойти до самых маленьких деревушек!'; ... role pana WZ má obsahovat со nejmiñ mluveného textu, protoze pan WZ neumí vùbec mluvit; ale po téch stránkách se müze námét upravit ai dodatecné '... роль актера WZ должна иметь минимум разговорного текста, так как актер WZ вообще разговаривать не умеет; но в этом плане сценарий можно подправить (букв. может подправиться) позже'.

Наконец, актуализация примарно деагентивной семантики РПФ по отношению к участникам коммуникативной ситуации может обусловливать развитие ими вторичного значения побуждения, обращенного говорящим к собеседнику/ собеседникам, в том числе с включением самого себя, а также только к самому себе. В этих случаях РПФ оказываются синонимичны формам императива или индикатива в императивной функции: Pochopil jsem, ze mohu ve svém zivotë délai песо lepsího. Так jsem si rekl: Jde se! 'Я понял, что могу в жизни заняться чем-то получше. И я сказал себе: «Вперед!»' (букв, идется); „Так mûzeme jet, " oddychne si rezisér. „ Tocíse!.. " 'Значит, можно начинать, - облегченно вздыхает режиссер. - Мотор! / Снимаем!' (букв, снимается). Впрочем, коммуникативная актуализация семантики РПФ не является непременным условием реализации вторичного значения побуждения. Побудительная модальность, сближаясь с другими видами модальности (долженствования / запрета, желательности / нежелательности, возможности /

невозможности), окрашивает также первичное обобщенно-личное значение РПФ, что особенно характерно для текстов инструктивного, рекомендательного характера, ср. рекомендацию любителям разведения рыб Radeji krmime vicekrät denne а тёпё, nez naopak. V noci se nekrmi... 'Кормить лучше несколько раз в день и поменьше, чем наоборот. Ночью не кормить (букв, не кормятся / не кормится)' и иной текст инструктивного характера: Coze, ty nevis, со se s tim deld? Inu, strci se k tomu cumäcek, vypldzne se jazyk, namocisc v torn bilem a honem se zasune zpälky... 'Как, ты не знаешь, что с этим делают? Итак: сюда суется носик, высовывается язык, намачивается в этом белом и быстро засовывается обратно...'.

На уровне синтаксиса важнейшей чертой чешских РПФ, в отличие от причастно-пассивных, является отсутствие у них валентности для такназ. субъектного дополнения. В результате чешская рефлексивно-пассивная конструкция оказывается максимально отвлеченной от семантического субъекта, на который в случае необходимости может быть лишь косвенно указано в контексте: Podpis Smlouvy kupni se over и je и notäre 'Подписание Договора купли-продажи заверяется у нотариуса' (ср. причастно-пассивную конструкцию ...je overovän notdrem 'заверяется нотариусом'); schvaluje se 7 hlasy pritomnych 'принимается 7 голосами присутствующих' (но schväleno vsemipfitomnymi 'принято всеми присутствующими'; при этом тв. п. 7 hlasy выражает не субъектное дополнение, а обстоятельство, характеризующее процедуру голосования) и т. п. Проанализированы отклонения от этого правила, а именно спорадически встречающиеся конструкции с РПФ и субъектным дополнением в творительном падеже типа Stehovänl se provädi stehovaeimi vozy a kvaliflkovanymi pracovnlky 'Перевозка производится транспортировочными машинами и квалифицированными рабочими'. (В данном примере дополнение в форме тв. п. одушевленного существительного {pracovnlky 'рабочими') следует непосредственно за формой «творительного орудийного» (vozy 'машинами') и явно не может считаться чисто «агеитивным»).

В главе проанализированы также синтагматические связи РПФ разнообразных глаголов в тексте, где они часто объединяются общим для них компонентом se. В разговорном чешском языке в такой цепочке однородных форм рефлексивного пассива бывают способны фигурировать - при одном, обслуживающем всю группу, или повторяющемся se - и лексически рефлексивные глаголы: Kazdy z nas si dal, со

mu bylo milé, a popijelo se, smálo se, bavilo se a zase se popijelo a t'ukalo a smálo a porád dokola... 'Каждый из нас взял себе то, что ему было по вкусу, и [все] шиш, смеялись, болтали - и опять пили, и чокались, и смеялись, снова и снова' (лексический рефлексив smát se). Ряд РПФ с таким общим se может завершать даже чисто именное, «назывное» обозначение деятельности: а рак se prálo, slavilo, bavilo, hrúlo, zpívalo, povídalo, mluvilo, tancilo a spoustu dalsich jinych cinnosti az do casného rána 'а потом поздравляли, праздновали, развлекались, играли, пели, разговаривали, болтали и куча других занятий до самого утра'.

Можно утверждать, что личные и безличные РПФ в современном чешском языке являют собой парадигматически регулярное и универсальное средство абсолютной деагентизации, которое позволяет представить действие в отвлечении от конкретного носителя, как совершающееся само по себе (ср. реплику в интернет-дискуссии PISNICKA NA NASTUP: to jo, na tu by se nastupovalo samo - букв. 'Песня для построения: ну да, под эту само бы строилось'), при возможной контекстной или ситуативной импликации любого носителя, включая говорящего и адресата сообщения.

Глава 4 «Чешский рефлексивный пассив в исторической ретроспективе»

посвящена становлению системы РПФ в чешском языке с учетом их конкуренции с некоторыми другими типами деагентивных конструкций.

Развитие РПФ в истории чешского языка не имеет однозначной трактовки. Так, принимая во внимание незначительную распространенность РПФ в текстах XIV-XV вв., Я. Гебауэр и позже Ф. Штиха утверждают, что основным средством обозначения «действия в пассивной перспективе» в древнечешском языке были не РПФ, а причастные формы; напротив, Б. Гавранек в работе «Genera verbi в славянских языках» настаивал на первичности для чешского языка РПФ, унаследованных им от праславянского.

В дополнение к материалу исследователей в работе проанализирован старейший чешский деловой памятник - «Рожмберкская книга» (1-я пол. XIV в.), в которой представлена запись первоначально устного права с формулировками, отражающими архаичный строй языка (в то время как тексты, изученные Я. Гебауэром и Ф. Штихой, имеют скорее книжный характер). Однако и в «Рожмберкской книге» причастные конструкции преобладают над рефлексивными: РПФ (образованные от двух глаголов)

встретились всего четыре раза, причем в одинаковых сочетаниях: vymazc se (z desk) 'сотрется (из книг)'; pohoniec sé (znároka, ze skody) 'будучи иризваи к ответу (по обвинению, за ущерб)'. Можно сделать вывод, что чешский язык, начиная с самого раннего периода развития, имел в репертуаре средств выражения пассивности прежде всего личные РПФ, безличные же были представлены чрезвычайно редко: фиксируются преимущественно формы глаголов речевой деятельности (ср. приводимые Ф. Штихойpravíse 'говорится' и cíese 'читаем', букв, читается).

В остальном регулярное, системное средство «устранения подлежащего» в древнечешский период представляли собой нерефлексивные формы 3 л. ед. ч., в случае форм прошедшего времени и сослагательного наклонения - с причастием на -/ в мужском роде, типа okolo toho mésta turkysóv najde mnoho 'близ этого города бирюзы находят (букв, найдет) много', сохраняющиеся в диалектах, а в литературном и, шире, обиходном чешском языке наших дней вытесненные в сферу фразеологии: [je to] со by катепет dohodtt 'это рукой подать' (букв, как бы камнем добросил) и др.

В главе подробно анализируется функционирование данных конструкций с формами 3 л. ед. ч. (из которых Ф. Травничек напрямую выводил современные РПФ) в современных диалектах, а также в письменных древне- и старочешских памятниках. Установлено, что эти конструкции уже и в древнечешском языке не служили универсальным средством деагентизации, выражая прежде всего действие, приписываемое обобщенно-личному субъекту (но не неопределенно-личному). Частыми признаками такого действия были его повторяемость вплоть до узуальности, гномичность, вневременной характер: A kdyz jiz odejde od íej vlasti Karajam za pet dni cesty, najdejednu vlast jménem Ardandam... 'А когда отойдешь (букв, отойдет) от этой страны Караям на пять дней пути, найдешь (букв, найдет) одну страну под названием Ардандам....'. С анализируемыми конструкциями конкурировали другие средства выражения деагснтивности (формы 2 л. ед. ч, 1 и 3 л. мн. ч.): Z múreninské zeme prijedú do Indie skrze rozlicné veliké zemé a hory. Také nalézají v té vuodé mnohy úhor... na cesté netoliko naleznes nevérící lid, ale i mordére i zhúbee lidské... 'Из мавританской земли в Индию попадают через различные большие страны и горы. Также в этой воде находят много угрей <...> по дороге же ты найдешь не только неверных, но также убийц и душегубов...'.

Ситуация в современных диалектах иная: формы 3 л. ед. ч. обозначают уже не только обобщенное, но и неопределенное лицо, а в конкуренцию средств деагентивности вмешиваются РПФ, ср. пример из центральночешской области: Z bramborama sme jezdili. <...> То se vijelo <...> treba f pul desátí, vdeset, jag holt rnñel vostrí koñe. Ve Gbele se pokrmilo - tam si dali dva burti, chleba nebo houcku - a vyjelo se furias na visocanskej vrch 'С картошкой мы ездили. Тогда выезжали (букв, выехапось) в полдесятого, в десять, смотря какие быстрые лошади были (букв. имел). В Гбеле покормились (букв, покормилось), там съедали (3 л. мн. ч.!) пару сарделек с хлебом или булкой и поехали (букв выехалось) дальше на высочанскую горку'. Все чередующиеся в данном контексте деагентивные конструкции синонимичны и отсылают к одному коллективному агенсу, который был конкретизирован в самом начале личной формой sme jezdili 'мы ездили', но далее стилизуется как «неопределенный».

Обобщенно-личное значение также продолжает быть характерным для данных конструкций, а некоторые диалектные примеры совпадают с дрсвнечешскими буквально дословно, ср. совр. силсзск. (у japka se zdaju pjekne, ale jag ich rozrez'e, su fi'ecke chrobalive 'эти яблоки кажутся красивыми, но как их разрежешь (букв. разрежет), они все червивые' и kdyzje (jablka) rozreze, tehda jsú pina pópela 'когда их (яблоки) разрежешь (букв, разрежет), они полны пепла' из «Путешествия Мандевилла».

Далее на материале более позднего текста («Хроника Бартоша писаря», ок. 1534) прослеживается развитие в древнечешском языке конструкций с безличными РПФ: в указанном тексте находим уже не только ранее известный тип (pravi se / cíe se), но и формы глаголов, принадлежащих к различным лексико-грамматическим разрядам (речемыслительной деятельности, восприятия, движения и т. д.): vüle královská jest, aby se o tu nesnáz prátelsky jednalo 'ибо на то королевская воля, чтобы об этом затруднении дружески рассуждали (букв, рассуждалось)'; tu k tomu se jde, aby se podalo к jedeni a ku pití 'тут для того идут (букв, идется), чтобы дать вкусить и испить (больному тело и кровь Христову, букв, чтобы далось)'; ano i sedlského lidu se opustiti nemuze 'да и сельского люда оставить нельзя (= я не могу; букв, не можется)', dabei <...> poznal, ze se mu mezi oci prásilo od lidl hohobojnych, букв, 'дьявол <...> видел, что ему в глаза порошилось от людей богобоязненных'.

Эксцерпции из «Хроники Бартоша» демонстрируют не только собственно лексическое, но и лексико-грамматическое разнообразие встречающихся в памятнике РПФ переходных, косвенно-переходных и непереходных глаголов, нередко также вступающих в сочетания с фазовыми или модальными глаголами, ср. se opustiti nemitze 'оставить нельзя' (= я не могу; букв, не можется); большая свобода обнаруживается и в плане предикации действия, выраженного РПФ, тому или иному лицу; семантический субъект может быть обобщенно- и неопределенно-личным, а также личным (включая участников коммуникации), ср. Ас рак dosti obsírné о torn se psáti musito... 'Хотя и пришлось (мне) писать об этом довольно пространно...'.

В результате анализа обследованного материала («Хроника Бартоша писаря» в сопоставлении с более ранними памятниками) в главе был сделан вывод о том, что становление в чешском языке системы личных и безличных РПФ, близкой к современной, можно датироватъ первой третью XVI в.

В Заключении подводятся итоги проведенного исследования. К наиболее важным из них относятся следующие:

1. Выделение континуума грамматических рефлексивных образований (рефлексивных форм), проведенное на основе последовательного разграничения лексической и грамматической рефлексивности, позволило выявить его четкую симметрично организованную структуру: в него входят личные и безличные рефлексивно-пассивные формы (граммемы категории залога) типа düm se staví 'дом строится' и о tom se mluvilo 'об этом говорилось', а также личные и безличные рефлексивные формы в так наз. «реляционных» конструкциях с валентностями для субъекта в дательном падеже и адвербиального квалификатора типа tato pisnicka se mi poslouchá príjemné 'мне эту песню слушать (букв, эта песня слушается) приятно' и zije se mi dobre 'мне хорошо живется'.

2. Анализ структурно-функциональных (формообразовательных и синтаксических), а также комуникативно-прагматических свойств конструкций типа düm se stavi и о tom se mluvilo позволил определить их морфосинтаксический статус и счесть их составляющими пассивного залога (РПФ). Рассматривать личные и безличные РПФ как части единого целого побуждает их одинаково свободное образование в принципе от любого невозвратного глагола, их одинаковая коррелятивность активным личным формам глагола, частое употребление одних и тех

же РПФ в личных и безличных конструкциях и возможность развертывания безличной конструкции в личную. При этом ядро рефлексивного пассива (и одновременно грамматической рефлексивности) составляют личные РПФ, у которых наблюдается фокусирование внимания на семантическом объекте в позиции подлежащего; безличные же РПФ оказываются в разной степени удаленными от этого ядра (максимально - «бсзактантныс» РПФ в конструкциях типа $1о хе сс.ч/ои песе.ч1ои 'шли не разбирая дороги').

3. РФ в реляционных конструкциях, образующие периферию грамматической рефлексивности, не являются граммемами пассивного залога, т. к. они сообщают об иной ситуации, а не просто иллюстрируют изменение интерпретации говорящим той же ситуации. Область грамматической рефлексивности, таким образом, оказывается шире области рефлексивного пассива. Грамматичпость указанных РФ проявляется в регулярных парадигматических связях реляционных конструкций с рефлексивно-пассивными, регулярность образования которых подтверждают тезис о высокой степени стандартности чешского формообразования.

4. Примарным значением личных и безличных РПФ является деагеитивное значение с полной анонимизацией семантического субъекта, из чего следует, что основной функцией данных форм является информирование о действии / состоянии обобщенно- или неопределенно-личного субъекта; при этом разграничение обобщенно- и неопределенно-личности осуществляется с учетом не грамматических показателей, а условий контекста и конситуации. Коммуникативные условия также могут модифицировать первичное значение РПФ и предицировать выражаемое ими действие/ состояние любому субъекту, в том числе участникам коммуникации. Представляется обоснованным выделение контекстно обусловленных вторичных функций РПФ, а именно актуализирующей, модальной и побудительной.

5. Материал памятников чешской письменности Х1У-ХУ1 вв. позволяет проследить эволюцию континуума РПФ в истории чешского языка. Становление системы РПФ, близкой существующей в современном чешском языке, можно отнести к первой трети XVI в.

Основные положения диссертации нашли отражение в следующих публикациях:

1. Поляков Д. К. Структурно-семантическая характеристика пассивных конструкций в чешском языке на фоне русского (к проблеме межъязыковой асимметрии)// Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2010. №6.

2. Поляков Д. «Устранение» субъекта в славянских языках в сравнительно-историческом и ареальном аспектах // Beiträge der Europäisccn Linguistik (POLYSLAV) 13. Münchcn, 2010. S. 186-193.

3. Поляков Д. К. Потенциальные члены залоговых оппозиций в современном русском языке (на фоне других славянских) // Русский язык: Исторические судьбы и современность: IV Международный конгресс исследователей русского языка: Труды и материалы. М., 2010. С. 30-31.

4. Поляков Д. К. Безличность = иррациональность? (Славянские языки и теория А. Вежбицкой) // Материалы XIV Международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов». Секция «Филология». М., 2007. С. 186-189.

5. Poljakov D. Je to blizko, со by kamenem dohodil: Dcagcntni vety s 3.sg.[m.] ve spisovnd ccstine a v ceskych närecich // Slavistika v modernim svetc (Konferencc mladych slavistü III). Cervcny Kostelec, 2008. S. 311-324.

6. Poljakov D. О jednom typu deagentnich vet v soucasnych slovanskych jazycich, zvläste v ccstine a rustine II Slavistika dnes: vlivy a kontexty (Konference mladych slavistü II). Praha, 2008. S. 199-214.

Подписано в печать 05.11.2010 г. Печать лазерная цифровая Тираж 50 экз.

Типография Aegis-Print 115230, Москва, Варшавское шоссе, д. 42 Тел.: 543-50-32 www.autoref.ae-print.ru

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Поляков, Дмитрий Кириллович

Содержание.

Введение.

Глава 1. Изучение грамматической рефлексивности в ее отношении к категории залога в чешской лингвистике.

Глава 2. Континуум грамматических рефлексивных образований в современном чешском языке.

Глава 3. Рефлексивный пассив в современном чешском языке: образование, семантика, синтаксис, функционирование в тексте.

Глава 4. Чешский рефлексивный пассив в исторической ретроспективе.

Введение диссертации2010 год, автореферат по филологии, Поляков, Дмитрий Кириллович

0. Рефлексивность, или возвратность, толковавшаяся некогда как свойство части глаголов обозначать «действие и страдание, от себя самого на себя ж происходящее» (М. В. Ломоносов в «Российской грамматике»), а в современных терминах определяемая как реализация «особого типа однореферентности, а именно ^ полного или частичного совпадения объекта действия (или другого актанта) с субъектом» [Генюшене, Недялков 1991: 247], не являясь языковой универсалией, считается в то же время одной из важных характерных черт ряда индоевропейских языков, в том числе славянских. Формальными маркерами рефлексивности в последних служат возвратное местоимение как таковое (рус. себя, чеш. sebe) и элементы, генетически восходящие к его кратким формам винительного и дательного падежей: в восточнославянских языках (кроме западноукраинских говоров) это неотделимый от основы глагола постфикс -ся/-съ, в южно- и западнославянских — автономные от глагола частицы (клитики); в чешском языке таковы возвратные компоненты se и si1 (ср. oblékat se 'одеваться' и oblékat si /па sebe/ 'надевать /на себя/' и др.). Указанная автономность обусловливает двойственную трактовку рефлексивных глаголов (исключая reflexiva tantum типа bát se 'бояться') чешскими лингвистами, из которых одни признают их синтетическими образованиями, где se/si - возвратная частица (морфема), другие же — по-прежнему сочетаниями нерефлексивных глаголов с краткими формами местоимения sebe . Между тем еще Б. Гавранек проследил историческое развитие от аналитических сочетаний

1 Рефлексивные глаголы с компонентом si в чешском языке, которыми подробно занимались Т. А. Ацаркина ([Ацаркина 1963]), Ф. Штиха [Stícha 1981], а в сопоставительном аспекте недавно также Ф. Фичи Джусти [Fiel Giusti 2007], в рамках данной работы, посвященной феномену грамматической рефлексивности, не рассматриваются.

2 О полемике по этому поводу см. [Panevová 1999], [Oliva 2000], [Oliva 2001]. глагол + местоимение» к синтетическому возвратному глаголу [Havránek 1928], которое и привело в древности к появлению группы глаголов reflexiva tantum, а в. более поздний период сказалось в исчезновении некогда возможной ' сочетаемости типа *oblékat se a své déti (~ * одеваться и своих детей)3.

О.Г. Рефлексивные образования в широком смысле, под чем понимаются, с одной стороны, производные рефлексивные глаголы (РГ), а с другой - рефлексивные формы нерефлексивных глаголов (РФ), привлекали и привлекают к себе неослабевающее внимание славистов (см. из последних русских работ [Князев 2007], чешских - [Panevová 2008], польских — [Grzegorczylcowa 2006]), что обусловлено немалыми трудностями, возникающими в связи с отнесением сочетаний «глагол + возвратный компонент» к области лексики / словообразования или морфологии / синтаксиса, с классификацией таких единиц и с нахождением инварианта рефлексивного значения, проявляющегося в чрезвычайном многообразии их семантического спектра4. При этом, по авторитетной оценке Ю. П. Князева, имеющиеся на сей день описания РГ в русском и других языках «являются типичным примером так называемого "списочного" подхода к описанию многозначности, когда отдельные значения просто перечисляются, а связи между ними не устанавливаются» [Князев 2007: 262-263]. Сам этот исследователь рассматривает РГ в соотнесении с исходными нерефлексивными глаголами «в составе соответствующих синтаксических конструкций: рефлексивной (РК) и нерефлексивной. (НК)» с целью выявить

3 В современном чешском языке, однако, сохраняется возможность «извлечения» из синтетического, по Б. Гавранеку, рефлексивного глагола с частицей se исходного нерефлексивного глагола с имплицитным вхождением последнего в сочетание с другим объектом в последующем контексте, ср.: .jakkoli byli mistry v zabíjení, dokázali sepred ním uchránit. A me taky. (Topol) '. хотя они были мастерами по части смертоубийства, они умели защитить себя от него (букв, защититься). И меня тоже'.

4 Ср. состоящий из 15 пунктов список значений и оттенков значений глаголов с показателем -ся в русском языке в [Виноградов 2001/1947: 512-517]. тот дополнительный смысл, который привносится в значение глагола» рефлексивным показателем (РП). Соответственно за пределами внимания автора остаются «следующие три разновидности РГ, существующие во всех славянских языках: а/ необратимые РГ, которые либо вообще не употребляются без РП; ср. глаголы reflexiva tantum типа бояться, либо не полностью соотносятся по смыслу с НГ; ср. пары типа торговать — торговаться, б/ РГ со сложным формантом типа спать — выспаться, читать — начитаться, звонить — дозвониться, в/ отыменные РГ типа толпа — толпиться, резвый — резвиться» [Князев 2007: 263].

Эти три группы РГ, к русским примерам которых легко привести соответствия из других славянских языков (ср. чеш. б/ spát — vyspat se, в/ shluk - shlukovat se и т. д.), бесспорно принадлежащие к сфере лексики / словообразования, не будут анализироваться также и в рамках нашей работы. Во всех же других случаях Ю. П. Князев рассматривает соотношение РГ и НГ «как соотношение между семантическими ролями участников обозначаемых этими глаголами ситуаций, с одной стороны, и выражающими их синтаксическими актантами в РК и НК, с другой, - то, что в исследованиях Петербургской (Ленинградской) типологической школы получило название диатезы» [Князев 2007: 263]. Уже из этой предварительной характеристики авторского подхода, который в основном принимаем и мы, видно, что речь идет об изучении РГ со стороны, обращенной к грамматически (синтаксически) выявляемой семантике, каковая и описывается с помощью понятия диатезы5.

Все так исследуемые РГ Ю. П. Князев подразделяет на субъектные и объектные, подчеркивая, что слова «субъект» и «объект» понимаются им как «обозначения обобщенных семантических ролей (называемых также

5 На теории диатез в связи с концепциями залога в чешском языкознании мы подробнее остановимся ниже (в главе 1). гиперролями или макроролями)- <.> в основании которых лежат, соответственно, конкретные семантические роли агенса и пациенса». Заранее оговорим, что именно-в данном семантическом смысле оба эти термина применяются и в нашейгработе6. Напротив, компоненты синтаксической структуры предложения обозначаются традиционными терминами подлежагцее и дополнение, которые - несмотря на их дискуссионный характер - удобны в целях более последовательного разграничения синтаксического и семантического уровней (ср. использование такой терминологии в работах [Тестелец 2001] и [Князев 2007]).

Субъектные РГ в монографии Ю. П. Князева делятся на: собственно рефлексивные типа рус. одеваться (ср. чеш. oblekat se); реципрокальные, круг которых в русском языке гораздо более ограничен, нежели в южно- и западнославянских языках, ср. рус. целоваться ~ чеш. libat se, но чеш. zddaj'i se 'они просят друг друга', podezrivaji se 'они подозревают друг друга' (примеры Ю. П. Князева, число которых нетрудно увеличить, поскольку это регулярный в чешском языке способ выражения взаимно-возвратного значения7); рефлексивно-посессивные типа рус. расстегнуться, признаться (ср. чеш. rozepnoiit se, pfiznat se); автокаузативные типа рус. наклониться, выпрямиться, повернуться (ср. чеш. naklonit se, narovnat se, otocit se, но также, напр., posadit se 'сесть', букв, посадиться); рефлексивно-каузативные типа рус. стричься, фотографироваться (ср. чеш. Fotografoval jsern se naposled pfed dvëma lety 'Я фотографировался последний раз два года назад', пример Ю.П.Князева из [Кореспу 1954: 229])8; абсолютивные

6 Употребление терминов «субъект» и «объект» (и производных от них) в синтаксическом смысле, в частности, Б. Гавранеком и некоторыми другими цитируемыми в работе авторами, специально поясняется.

7 См. об этом [Panevova, Mikulova 2007].

8 В западнославянских языках данный тип, как кажется, менее продуктивен, ср. чеш. ostfihat se 'постричься" (обычно самостоятельно), но ddt se ostfihat 'постричься /в парикмахерской/', где возвратный показатель получает каузатив ddt (аналогичные словацкие примеры у Ю. П. Князева) Ср. тем не менее из Интернета: Prijde pan k holici se fантипассивные) типа рус. кусаться в предложении Собака кусается (для западнославянских языков подобный тип необычен, ср. чеш. Pes house). При этом, отмечает автор цитируемой4 работы, «обращает на себя внимание значительное (хотя и неполное)1 сходство лексического состава абсолютивных и реципрокальных РГ», ср. Посмотри, две коровы бодаются (реципрок) и Осторожно, коровы бодаются (абсолютов) [Князев 2007: 282]; это, видимо, можно распространить также на такие случаи, как рус. Я лечусь травами, чеш. Lécim se bylinami (собственно-рефлексивный тип) и рус. Я лечусь у гомеопата, чеш. Lécím se и homeopata (рефлексивно-каузативный тип). Безусловно, речь идет о разных типах употребления (частных значениях) одних и тех же лексем - рефлексивных производных (но не форм) соответствующих нерефлексивных глаголов.

Объектные РГ рассматриваются Ю. П. Князевым «в порядке убывания их семантичности» [Князев 2007: 282]. Среди них автор различает: а) декаузативные РГ типа Ветер рассеял туман — Туман рассеялся (чеш. Vítr rozptylil mlhn — Mlha se rozptylila; б) конверсивные РГ типа Бутылка вмещает один литр — В бутылке вмещается один литр (ср. аналогичное соотношение в чеш. Silnice pokrylo náledí 'Дороги покрыл гололед' - Silnice se pokryly náledím 'Дороги покрылись гололедом'); в) модальные квазипассивные РГ типа Я читаю книгу — Эта книга легко читается (чеш.

V

Ctu knihu — Tato kniha se cíe lehcé)\ г) пассивные РГ типа Здесь строят новую дорогу — Здесь строится новая дорога (чеш. Stavejí tu novou silnici — Staví se tu novó silnice). Далее Ю. ГГ.,Князев анализирует бесподлежащные (безличные, имперсональные9) рефлексивные конструкции, в свою очередь делящиеся на модально окрашенные (модально-деагентивные) РК типа Мне ostrihat. (анекдот) 'Приходит мужчина в парикмахерскую постричься.'; Oblékáx se zásadne и Versaceho 'Он одевается исключительно у Версаче'.

9 В дальнейшем изложении мы, вслед за Ю. П. Князевым, употребляем термин безличный по отношению к синтаксической конструкции (в т. ч. рефлексивной) как синоним термина бесподлеэюащный. не спится, которые в западнославянских языках практически не представлены без распространяющих эту схему адвербиальных оценочных квалификаторов, и модально нейтральные (безлично-пассивные, субьектно-имперсональные) PK, которые, наоборот, характерны^ для западнославянских (и южнославянских) языков, но не находят полной аналогии в русском языке, где имчаще всего соответствуют неопределенно-личные предложения. Тот и другой типы ученый удачно иллюстрирует двумя омонимичными чешскими примерами, заимствованными из [Мразек 1970: 171]: V te tovärne se dobre pracuje 'На этом заводе хорошо работается' (модально-деагентивный тип) и 'На этом заводе хорошо работают' (безлично-пассивный тип).

Констатированное Ю. П. Князевым «убывание семантичности» отдельных типов объектных РГ в направлении от декаузативных к пассивным предполагает параллельное обратное нарастание грамматичности (то же, очевидно, относится и к бесподлежащным PK). Для объектного собственно пассивного типа Здесь строится новая дорога (= чеш. Stavi se tu novä silnice) это не требует комментирования: его грамматический статус практически общепризнан, и такие единицы, как рус. строится / чеш. stavi se, выступающие в данных конструкциях, и в русском, и в чешском языкознании вполне традиционно считаются грамматическими рефлексивно-пассивными формами исходного нерефлексивного глагола (рус. строить / чеш. stavet). О статусе же других рефлексивных образований, составляющих предикативную основу конструкций в первую очередь безлично-пассивного (субъектно-имперсонального), по Ю. П. Князеву, типа Tady se stavi silenym tempern 'Здесь строят бешеными темпами' или Tady se pracuje i v nedeli 'Здесь работают и в воскресенье', • в чешской лингвистике со времен Б. Гавранека ведутся дискуссии, что само по себе симптоматично. По нашему убеждению, во всех таких грамматикализованных и тяготеющих к грамматичности рефлексивных образованиях в чешском языке следует видеть единый континуум, изучая их в комплексе. Этот внутренне структурированный комплекс рефлексивных образований, имеющих статус грамматических форм либо на него претендующих, рассматриваемый со стороны его системной организации и функционирования отдельных его элементов * в современном чешском языке (с необходимым историческим экскурсом), и составляет объект исследования, предпринимаемого в рамках данной работы.

0.2. Целью данной диссертации является описание системы, и функционирования грамматических рефлексивных образований в чешском языке в их современном состоянии и отчасти в историческом развитии.

Постановка вышеозначенной цели предусматривает решение следующих исследовательских задач:

1. анализ взглядов чешских и отчасти других зарубежных и отечественных лингвистов на грамматическую рефлексивность, прежде всего в ее отношении к категории залога (пассива);

2. характеристика континуума рефлексивных образований в современном чешском языке в структурном и понятийном аспекте;

3. описание рефлексивного пассива в современном чешском языке с точки зрения образования, семантики, синтаксических свойств и функционирования в тексте;

4. обзор исторического развития рефлексивно-пассивных форм и синонимичных деагентивных конструкций в чешском языке.

Актуальность темы проводимого исследования определяется в первую очередь тем, что при длительной традиции изучения феномена рефлексивности в чешском и других славянских языках представителями различных лингвистических направлений и национальных грамматических школ по сей день не достигнут консенсус в отношении не только конкретных проблем, но также самих принципов и механизма его описания, «до сих пор не выработан единый метаязык» [Рапеуоуа 2008: 153]. Ввиду этого настоящее диссертационное сочинение может внести свой вклад в разработку вопросов, связанных с явлениями грамматической рефлексивности в чешском языке.

Научная новизна проведенного исследования' проявляется в рассмотрении принципиальных теоретических проблем, возникающих при I анализе* сложно структурированного континуума грамматических рефлексивных образований, впервые рассматриваемого как единый объект, а также в комплексном использовании различных научных методов и методик и в привлечении нового языкового материала.

При описании собранного' материала в диссертации применялись системно-структурный и функциональный методы, в диахронной части также сравнительно-исторический, метод по отношению к синхронным срезам.

Материал исследования в синхронных разделах работы черпался в основном из чешской художественной литературы, начиная с произведений К. Чапека и заканчивая новейшими текстами 1990-х — 2000-х гг., а также в равной степени из публицистики и средств массовой информации, включая электронные, далее из кинофильмов, теле-, радиопрограмм и из живой разговорной речи, в том числе фиксируемой в сети Интернет. Использовались также примеры из работ других исследователей (с указанием источника). Помимо этого привлекались данные Чешского национального корпуса (подкорпусов 2000, 2005 и 2006РЦВ, включающих художественные, публицистические, научные и научно-популярные тексты, большей частью относящиеся к периоду между 1990 и 2005 гг.). Таким образом, в настоящей диссертации охвачен разнородный материал, представляющий современное состояние как литературного чешского языка в различных функциональных разновидностях, так и обиходно-разговорного чешского языка. В диахронном разделе, кроме примеров, приводимых в исторических грамматиках чешского языка и других исследованиях, а также данных исторической части Чешского национального корпуса Б1АКОКР, были использованы наши собственные извлечения из памятников XIV и XVI вв., отражающих два синхронных среза в диахронии. Диалектный материал был заимствован из диалектологических работ,, а в ряде случаев самостоятельно извлечен из чешских диалектных текстов. Перевод примеров на русский язык в основном выполнен нами, в противном случае указывается имя переводчика.

Теоретическая значимость предлагаемой диссертации определяется тем, что в ней рассматриваются явления рефлексивности, находящиеся на перекрестке лексики / словообразования и морфологии / синтаксиса, затрагиваются такие важные для общей теории языка категории, как залог, деагентивность, модальность и другие.

Научно-практическая значимость настоящего исследования заключается в том, что его результаты могут найти отражение в грамматических описаниях современного чешского языка, а также в университетских курсах грамматики и отчасти истории и диалектологии чешского языка.

Апробация работы. Результаты исследования выносились на обсуждение на нескольких конференциях, где были сделаны следующие доклады: апрель 2006 г. - МГУ, международная конференция «Ломоносов», доклад «Возвратные конструкции типа slo se cestón necestou в системе залоговых отношений в современном чешском языке», октябрь 2006 — Карлов университет (Прага), международная конференция молодых славистов, доклад «Об одном типе безличных конструкций в современном чешском языке на фоне других славянских», апрель 2007 — МГУ, международная конференция «Ломоносов» , доклад «Семантика синтаксической конструкции в свете ее контекстных связей», октябрь 2007 — Карлов университет (Прага), международная конференция молодых славистов, доклад «Мнимая калька с немецкого: конструкции типа кат by катепет dohodil и их функционирование в литературном чешском языке и в чешских диалектах», декабрь 2008 — Карлов университет (Прага), семинар молодых ученых 2с1агек, доклад «Маргинальное употребление рефлексивной глагольной формы в современном чешском языке», сентябрь 2009 — Гамбургский университет, международная конференция европейских славистов «РОЬУБЬАУ», доклад «"Устранение субъекта" в славянских языках в сравнительно-историческом и ареальном аспектах», март 2010 - МГУ, международный конгресс «Русский язык: исторические судьбы и современность», доклад «Потенциальные члены залоговых оппозиций в современном русском языке (на фоне других славянских)», апрель 2010 - Университет свв. Кирилла и Мефодия (Трнава), доклад «К вопросу о субъекте пассивных конструкций в современном чешском языке».

По теме исследования имеется семь публикаций общим объемом 3,5 а. л.; кроме того, одна работа находятся в печати.

Структура диссертации. Настоящее диссертационное сочинение состоит из введения, четырех глав, заключения, списка источников и списка научной литературы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Грамматическая рефлексивность в современном чешском языке: система и функционирование"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Исследование системы грамматических рефлексивных форм и их функционирования в чешском языке в синхронии и отчасти в диахронии, проведенное нами с учетом предшествующего их изучения главным образом в отношении к категории залога в трудах чешских и некоторых других языковедов, позволяет сделать следующие выводы:

1. Выделенный нами на основании последовательного разграничения лексической и грамматической рефлексивности континуум грамматических рефлексивных образований (рефлексивных форм) имеет четкую симметрично организованную структуру. В него входят: а) личные и безличные рефлексивно-пассивные формы (РПФ), представляющие граммемы категории залога (пассива), типа dum se stavi 'дом строится', о torn se mluvilo 'об этом говорилось'; б) личные и безличные рефлексивные формы в так наз. «реляционных» конструкциях с валентностями для семантического субъекта в дательном падеже и адвербиального квалификатора типа tato písnicka se mi poslouchá pfíjemne 'мне эту песню слушать (букв, эта песня слушается) приятно' и zije se mi dobfe 'мне хорошо живется'.

2. Грамматическими в традиционных описаниях чешского языка признавались и признаются исключительно формы типа dum se staví и о torn se mluvilo, однако, несмотря на центральное место этих форм в исследуемом континууме и присущую для них максимальную степень грамматикализации, область грамматической рефлексивности, по нашему убеждению, ими не исчерпывается: на периферии данного континуума находятся формы, выступающие в реляционных конструкциях. Их грамматичность проявляется как в регулярности и узуальности их образования, так и в регулярных парадигматических связях с соответствующими рефлексивно-пассивными конструкциями, личными и безличными (ср. Staví se /domek/ 'Строится домик /Строим/' Так at' se Vám /domek/ dobfe staví, букв. 'Пусть же /домик/ строится вам хорошо'); при этом, однако, такие формы не просто сигнализируют понижение коммуникативного ранга семантического субъекта в результате реинтерпретации говорящим той же ситуации, как это имеет место при пассивной трансформации, но представляют модификацию пропозиционального содержания глагола, маркируя неподконтрольное субъекту (инволюнтивное) состояние, что подразумевает усиление лексичности в их семантике. Указанный факт не позволяет отнести рефлексивные формы в реляционных конструкциях к граммемам пассивного залога. Таким образом, грамматическая рефлексивность «перекрывается» с областью пассива лишь частично.

3. Анализ структурно-функциональных (формообразовательных и синтаксических), а также коммуникативно-прагматических свойств конструкций типа diirn se stavi и о torn se mluvilo приводит к выводу об их схожем морфосинтаксическом статусе. Признавая, что ядро грамматической рефлексивности, от которого по признаку нефокусирования внимания на семантическом объекте в позиции подлежащего оказываются в разной степени удалены рефлексивные формы безличного пассива (по Б. Гавранеку), максимально — «безактантные» формы типа si о se cestou necestou 'шли (букв. шлосъ) не разбирая дороги', мы рассматриваем эти личные и безличные рефлексивные РПФ как части единого целого на основании (1) их одинаково свободного образования в принципе от любого невозвратного глагола; (2) их одинаковой коррелятивности с активными личными формами глагола, с которыми они связаны регулярными парадигматическими отношениями; (3) их тесных синтагматических связей в тексте, включая возможность обслуживания нескольких личных и безличных^ РПФ одним общим рефлексивным компонентом и развертывание безличной конструкции в личную; (4) частого употребления одних и тех же РПФ как в личных, так и в безличных конструкциях (так как переходные глаголы могут выступать в непереходном употреблении, а некоторые глаголы в исходной активной конструкции могут сочетаться, помимо винительного, также с другими падежами); (5) наличия пограничных между безличным и личным употреблением РПФ случаев их сочетаемости с «неканоническим подлежащим», в том числе с придаточными предложениями; (6) наличия таких случаев, когда конструкция с РПФ не может быть однозначно определена как личная или безличная.

Рассмотренные личные и безличные формы.мы отнесли к центральной области грамматической рефлексивности, совокупно назвав ее по образцу наиболее «ядерных» здесь личных форм типа diim se stavi рефлексивным пассивом. При этом следует иметь в виду, что даже у этих «ядерных» форм нередко проявляется диффузность границ грамматического и лексического значений: в случаях типа musí se najít nekdo. 'нужно найти кого-то такого. / должен найтись кто-то такой.' наблюдается балансирование между рефлексивным пассивом и лексическими рефлексивами (автокаузативами и декаузативами).

4. Регулярно образуемые от любого лексически нерефлексивного, а иногда и рефлексивного глагола безотносительно к его переходности / непереходности и вообще объектности / безобъектности, РПФ в чешском языке представляют собой парадигматическое средство абсолютной деагентизации: при их употреблении из конструкции всегда устраняется персональный субъект-лицо, информация о котором имплицирована. Соответственно на уровне синтаксиса важнейшей чертой чешских рефлексивно-пассивных форм, в отличие от причастно-пассивных, является отсутствие у них валентности для так наз. субъектного дополнения. В результате чешская рефлексивно-пассивная конструкция оказывается максимально отвлеченной от субъекта пропозиции, на который в случае необходимости может быть лишь косвенно указано в контексте: Podpis Smlouvy kupní se overuje и notare 'Подписание Договора купли-продажи заверяется у нотариуса' (ср. причастно-пассивную конструкцию . je overován notáfem 'заверяется нотариусом') и т. п. весьма важны также синтагматические связи рефлексивных форм разнообразных глаголов в тексте, где они часто объединяются общим для них компонентом se. В разговорном чешском языке в такой цепочке однородных форм рефлексивного пассива бывают способны фигурировать - при одном, обслуживающем всю группу, или повторяющемся компоненте se — и лексически рефлексивные глаголы: А рак se jedlo, pilo (nejvíce teda nealko pivo) a veselilo. 'А потом ели, пили (большей частью, конечно, безалкогольное пиво) и веселились' (букв, елось, пилось, веселилось).

5. На основании контекстных и/или ситуативных показателей может быть построена типология имплицируемых семантических субъектов. Субъект-лицо может быть:

1) обобщенным (в текстах неактуального характера, описывающих универсальный опыт, не ограниченный совместным опытом говорящего и слушающего, характеризующих «вечное» положение вещей и имеющих, таким образом, атемпоральный характер: Kdyz se opravuje тос, delají se chyby. 'Если много исправлять, делаешь ошибки'; роль семантического субъекта в данных коммуникатах сведена к минимуму, причем иногда речь идет даже не столько о переносе акцента с субъекта на действие, сколько о действии как характеристике иного актанта);

2) неопределенным (при отсылке к ситуации, представляющей известный опыт говорящего либо коллективный опыт говорящего и слушающего, но без экспликации субъекта в контексте, а также при эксплицитном указании на него в виде локативных форм и/или при иной информации о нем в пред- или посттексте: V nasi rodiné a mezi spoluzáky se о takovych vécech nemliiví 'В нашей семье и среди однокурсников о таких вещах не говорят').

В вышеуказанных случаях мы говорим о первичной, основной семантической функции РПФ. Иные, контекстно и коммуникативно обусловленные значения РПФ, мы относим к области реализации ими вторичных функций: актуализирующей, побудительной и модальной.

В ситуациях актуализации (наиболее распространенных в разговорной речи) РПФ предицирует действие не просто лицам, известным из контекста, но участникам данного коммуникативного акта: Sikovnä si toho malyho krut'äka skolil, to zas jo, to se vocenuje! Vyrost si! 'Ловко ты свалил этого мелкого изверга, ничего не скажешь, хвалю (букв, это ценится)! Ты вырос!'. РПФ в модальной функции также выступают с дополнительными коммуникативными «наслоениями» (модальность желательности, запрета, возможности / невозможности): Na testptaci chripky se cekä пёкоИк dmi 'Теста на птичий грипп приходится ждать несколько дней' (кроме таких случаев имплицированной модальности, распространено также ее выражение собственно модальными глаголами). Наконец, актуализация примарно деагентивной семантики РПФ по отношению к участникам коммуникативной ситуации может обусловливать развитие ими вторичного значения побуждения, обращенного говорящим к собеседнику / собеседникам, в том числе с включением самого себя, а также только к самому себе: Pochopil jsem, ze mohu ve svem zivote dälat песо lepsiho. Так jsem si fekl: Jde sei (SYN 2000) 'Я понял, что могу в жизни заняться чем-то получше. И я сказал себе: «Вперед!»' (букв, идется).

6. Предпринятый нами исторический экскурс позволяет предполагать, что начиная с самого раннего периода развития в репертуаре средств выражения пассива в чешском языке имелись рефлексивные формы, сопоставимые с современными - по Б. Гавранеку — лично-пассивными, при том, что они были употребительны не только в сфере «личного глагола», но и у (дее)причастий (pohoniec se z näroka. /Rozmb/ 'будучи призван к ответу по обвинению.'), а с другой стороны, допускали обозначение производителя действия предложной конструкцией (Jezis krztiel se jest ot Jana /Ког. Mark. 1, 9/ 'Иисус был крещен Иоанном'). Напротив, рефлексивные формы безличного пассива были представлены в древнечешском языке XIV—XV вв. крайне редко (pravi sä 'говорится'; cte sä 'читаем', букв, читается). В остальном регулярное, системное средство «устранения подлежащего» в древнечешский период представляли собой нерефлексивные формы 3 л. ед. ч., в случае форм прошедшего времени и сослагательного наклонения — с причастием на -/ в мужском роде, типа okolo toho mesta turkysóv najde mnoho /CestMil/ 'близ этого города бирюзы находят (букв, найдет) много', какие сохраняются в диалектах, а в литературном и, шире, общеупотребительном чешском языке наших дней вытеснены в сферу фразеологии: [je to] со by катепет dohodil 'это рукой подать' (букв, как бы камнем добросил) и др. Новую ситуацию в области выражения деагентивности демонстрируют эксцерпции из «Хроники Бартоша писаря» 1524-1530 гг.: vúle královská jest, aby se o tu nesnázprátelsky jednalo 'ибо на то королевская воля, чтобы об этом затруднении дружески рассуждали (букв. рассуждалосъУ; tu k tomu se jde, aby se podalo к jedení a ku pití 'тут для того идут (букв, идется), чтобы дать вкусить и испить (больному тело и кровь Христову, букв, чтобы далось)'; také кjinym mestum a obcem jíti se musí <.> a království nebeské jim zvestovati; ano i sedlského lidu se opustiti nemiize 'ведь также в другие города и веси идти надобно (= я должен) <.> и царствие небесное им возвестить; да и сельского люда оставить нельзя (= я не могу; букв, не можется); dabei <.> poznal, ze se mu mezi oci prasilo od lidí bohobojnych, букв. 'дьявол <. .> видел, что ему в глаза порошилось от людей богобоязненных'. Этот материал в сравнении с состоянием в древнечешских памятниках дает основания датировать становление в чешском языке системы личных и безличных рефлексивно-пассивных форм, близкой к современной, первой третью XVI в.

Список научной литературыПоляков, Дмитрий Кириллович, диссертация по теме "Славянские языки (западные и южные)"

1. Современные источники1. Корпусы:1. V г V-

2. Cesky národní korpus SYN2005. Ustav Ceského národního korpusu FF UK, Praha, 2005.1. V г 4/

3. Cesky národní korpus SYN2000. Ustav Ceského národního korpusu FF UK, Praha, 2000 - dostupné z WWW: <http://korpus.cz>.

4. Художественная литература:а) на чешском языке

5. Bernásková A. Let do Asie. Praha, 1962.

6. Brabenec V. Vázeny pane К. Praha, 2001.

7. Сарек К. Dáseñka cili zivot stënëte. Praha, 2009.

8. Сарек К Jak se со delà. Praha, 2010.

9. Сарек К. Matka. Praha, 1958*.

10. Сарек К. Povídky zjedné kapsy. Povídky z druhé kapsy. Praha, 1985*.

11. Сарек К. R.U.R Praha, 2004*.

12. Fryd N. Krabice zivych. Praha, 1958.

13. Fuks L. Spalovac mrtvol. Praha, 1966.

14. Hasek J. Osudy dobrého vojáka Svejka za svëtové války. Praha, 2008.

15. Hrabal B. Perlicka na dnë. Praha, 1962*.

16. John R. Dzínovy svët. Praha, 1984.

17. JohnR. Memento. Praha, 1986.

18. Kadlec J. Viola. Praha, 1978*.

19. Kraus I. Císlo do nebe. Praha, 1993.

20. Kriseová E. Krízová cesta kocárového kocího; Havel. Brno, 1991.

21. KfenekJ. Pláñata. Praha, 1977.

22. Legátová К Jozova Hanule. Praha, 2002*.

23. Otcenásek J. Mladík z povolání. Praha, 2004.

24. Otcenásek J. ObcanBrych. Praha, 1956.

25. Otcenásek J. Romeo, Julie a tma. Praha, 1963*.

26. Páral V. Rádost az do rána. Praha, 1975*.

27. Páral V. Veletrh splnënych prání. Praha, 1966.

28. Procházková L. Sfastné úmrtí Petra Zacha. Praha, 1997.

29. Sverák Z. Kolja (filmová povídka). Praha, 1996*.

30. Topol J. Kloktat dehet. Praha, 2005.V

31. VaculíkL. Cesky snár. Praha, 1990.

32. Viewegh M. Bájecná léta pod psa. Praha, 1994.

33. Vodáková M. Cas nelásky a absurdit. Praha, 2004*.

34. Weil J. Drevená lzíce. Praha, 1992.

35. Zapletal Z. Pulnocní bëzci. Praha, 1986. б) на русском языке

36. Гашек Я. Собрание сочинений в 6 т. Т. 1. М., 1966.

37. Чапек К Собрание сочинений в 7 т. Т. 4. М., 1976.3. Антологии, хрестоматии:V

38. Ceské nárecní texty. Praha, 1976.

39. Публицистика и популярная литература:

40. Brázdová D. Zásady spolecenského chování. Praha, 1993.

41. Brdecková T. Nebezpecí, jaké je tvé jméno: fejetóny a jiné texty. Praha, 2005*.

42. Fucík J. Reportáz psaná na oprátce. Praha, 1981*.

43. Havel V. Yybrané projevy a texty. — http://old.hrad.cz/president/Havel/speeches/index.html.

44. Печатные средства массовой информации:

45. Журналы Tyden, Houser.cz (избранные номера за 2006 — 2007 гг.).

46. Газеты Mladá fronta Dnes, Lidové noviny, Znojemsky tyden (избранные номера за 2004 2010 гг.).

47. Система Интернет (поисковые системы www.google.cz,www.seznam.cz).

48. Объявления, реклама, листовки.1.. Древнечешские источники1. А1х1. BartosPísar1. BiblKral1. CestKab1. CestMand1. CestMil

49. Alexandreida. Стихотворный эпос об Александре Великом, к. XII н. XIV в. AlxV - Vázny V. Alexandreida. Praha, 1947. Цит. по данному изданию.

50. Kronika Bartose Pisare. Прозаическая хроника, ок. 1534. Списки 2-й пол. XVI в. и 1601 г. Цит. по изд. Erben К. J. Bartosova Kronika Prazská. Praha, 1851.

51. Bible Kralická. Протестантский (Братской общины) перевод Библии 1579-1593 гг. Цит. по изд. Bible Svatá, aneb vsecka Svatá Písma Starého i Nového Zákona podle posledního vydání Kral ického z roku 1613.

52. Dalimilova kronika. Стихотворная летопись так наз. Далимила, н. XIV в. Dalí Staroceská kronika tak receného Dalimila. Sv. 1. / К vydání pripravili J. Dañhelka a hol. Praha, 1988. Цит. по данному изданию.1. Ч/ Г V

53. Cesky národní korpus DIAKORP. Ustav Ceského národního korpusu FF UK, Praha, 2005-2010 - dostupny z WWW: <http://korpus.cz>.

54. Václav Hájek z Libocan. Kronika ceská. Прозаическая хроника, 1541 г. Цит. по Trávnícek 1962. Rukopis Krumlovsky. Сборник прозаических религиозных и нравоучительных текстов, 1-я четв. XV в. Цит. по [Gebauer 1929].

55. Novy Zákon, naps, od Mart. Korecka. 2-я редакция перевода Библии (Новый Завет), 1425 г. (Ко? Mark. — Евангелие от Марка). Цит. по Gebauer 1929.

56. Zivoty svatych Otcu. Перевод латинского патерика Vilae patrum, 2-я пол. XIV в. Цит. по корпусу DIAKORP. Passionál. Перевод латинского мартиролога Legenda aurea, дополненного житиями чешских святых, сер. XIV в. Цит. по Gebauer 1929.

57. Proroctví Izaiáse, Jeremiáse a Daniela. Книги пророков Исаии, Иеремии и Даниила, перевод к. XIV в. ProrDan -Danielovo Proroctví. Цит. по корпусу DIAKORP.

58. Pulk Pribík Pulkava z Radeníína. Kronika králü ceskych.

59. Прозаическая летопись, перевод с латыни 1375-1380 гг. PulkR старейший список, ок. 1400 г. Цит. по корпусу DIAKORP.

60. Rozmb Kniha Rozmberská. Правовой кодекс, 1-я пол. XIV в. Цит. поизд. Brandl V. Kniha Rozmberská. Praha, 1872.v V

61. Stít Tomás Stitny. Сочинения Фомы Штитного (ок. 1333-1404).

62. Цит. по Trávnícek 1962. Vybor 1957 Vybor z ceské literatury od pocátku po dobu Husovu / К vydání pripravili B. Havránek a kol. Praha, 1957.1. V V

63. ZKlem Zaltár Klementmsky. Псалтирь, 1-я пол. XIV в. Цит. по1. Gebauer 1929.1. СПИСОК НАУЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

64. Ацаркина Т. А. Возвратный глагольный компонент si в современном чешском языке // Исследования по чешскому языку. М., 1963.

65. Бондарко А. В. Грамматическое значение и смысл. Л., 1978.

66. Виноградов В.В. Русский язык: Грамматическое учение о слове. М., 42001 (i 1947).

67. Гетошене Э. Ш. Рефлексивные глаголы в балтийских языках и типология рефлексивных конструкций. Вильнюс, 1983.

68. Генюшене Э. Ш., Недялков В. П. Типология рефлексивных конструкций // Теория функциональной грамматики: Персональность. Залоговость / Отв. ред. А. В. Бондарко. СПб., 1991.

69. Градинарова А. А. Славянский рефлексивный имперсонал: к проблеме описания значений // Acta Lingüistica. 2009. № 2.

70. Греплъ М. К сущности типов предложения в славянских языках// Вопросы языкознания. 1967. № 5.

71. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 3. М., 71982.

72. Долинина И. Б. Синтаксически значимые категории английского глагола. Л., 1989.

73. Зимек Р. Понимание пассивной перспективы предложения в чешской лингвистике // Проблемы теории грамматического залога. Л., 1978.

74. Золотова Г.А., Онипенко Н.К., Сидорова М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 2004.

75. Исаченко А. В. Грамматический строй русского языка в сопоставлении со словацким. Морфология, часть I. Братислава, 1960.

76. Князев Ю. П. Грамматическая семантика: Русский язык в типологической перспективе. М., 2007.

77. Крылов С. А. Некоторые положения общей теории залога// Динамические модели: Слово. Предложение. Текст: Сборник в честь Е. В. Падучевой. М., 2010.

78. Мельчук И. А. Определение категории залога и исчисление возможных залогов: 30-лет спустя// 40 лет Санкт-Петербургской типологической школе. СПб., 2004.

79. Мельчук И. А,, Холодович А. А. К теории грамматического залога // Народы Азии и Африки. 1970. № 4.

80. Мразек Р. Модели чешских конструкций с возвратной глагольной формой // Исследования по соврменному русскому языку. М., 1970.

81. Недялков В. 77. Заметки по типологии рефлексивных деагентивных конструкций (опыт исчисления) // Проблемы теории грамматического залога. Л., 1978.

82. Никитина Е. Н. Акциональность/неакциональность возвратных глаголов и категория субъекта: к грамматической сущности категории залога/ Дисс. . кандидата филологических наук. М., 2008.

83. Нильсен Й. Н. Об употреблении инфинитива в русском языке. К вопросу о деагентивации // Scando-Slavica. Tomus 43. 1997.

84. Падучева E.B. Каузативный глагол и декаузатив в русском языке// Русский язык в научном освещении. 2001. № 1.

85. Потебня А. А. Из записок по русской грамматике. Т. III. М., 21968 (,1899).

86. Русская грамматика / Отв. ред. Н. Ю. Шведова. Т. I. М., 1980.25.