автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Грамматики церковнославянского языка в культурно-языковом пространстве России XVI-XVIII вв.

Полный текст автореферата диссертации по теме "Грамматики церковнославянского языка в культурно-языковом пространстве России XVI-XVIII вв."

На правах рукописи

КУЗЬМИНОВА ЕЛЕНА АЛЕКСАНДРОВНА

ГРАММАТИКИ ЦЕРКОВНОСЛАВЯНСКОГО ЯЗЫКА В КУЛЬТУРНО-ЯЗЫКОВОМ ПРОСТРАНСТВЕ РОССИИ ХУ1-ХУШ ВВ.

Специальность 10.02.01 - русский язык

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

1 0

Москва-2012

005042702

Работа выполнена на кафедре русского языка филологического факультета ФГБОУ ВПО «Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова».

Научный консультант: доктор филологических наук, профессор

Ремнёва Марина Леонтьевна

Официальные оппоненты: Волков Александр Александрович,

доктор филологических наук, профессор, ФГБОУ ВПО «Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова», заведующий кафедрой общего и сравнительно-исторического языкознания филологического факультета

Киянова Ольга Николаевна,

доктор филологических наук, доцент, ГОУ ВПО «Российская правовая академия Министерства юстиции РФ», заведующий кафедрой русского языка, риторики и профессиональной культуры

Исаченко Татьяна Александровна,

доктор филологических наук, ФГБУ «Российская государственная библиотека», ведущий научный сотрудник

Ведущая организация: ГОУ ВПО «Московский государственный

гуманитарный университет имени М.А. Шолохова»

Защита диссертации состоится 30 мая 2012 года на заседании диссертационного совета Д 501.001.19 при ФГБОУ ВПО «Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова» по адресу: 119991, Москва, ГСП-1, Ленинские горы, МГУ, д. 1, стр. 51,1-й учебный корпус, филологический факультет.

С диссертацией можно ознакомиться в читальном зале научной библиотеки 1-го учебного корпуса ФГБОУ ВПО «Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова».

Автореферат разослан года.

Ученый секретарь диссертационного совета профессор

Клобуков Евгений Васильевич

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Диссертационное исследование объединяет результаты и подводит итоги филологических изысканий, проводившихся на материале памятников славянской грамматической мысли конца XVI - первой трети XVIII в.

Актуальность предпринятого исследования определяется самим статусом грамматических сочинений как «первостепенной важности источников по истории языка»1. История литературного языка является комплексной наукой, изучающей как развитие языковых норм, так и определяющие это развитие лингвистические представления носителей языка. Одновременная фиксация в грамматическом описании языка и мысли о языке, составляющая специфику жанра, делает грамматику максимально «сильным» и потенциально неисчерпаемым источником для истории литературного языка, позволяющим одновременно исследовать и литературный язык эпохи, и ее языковые представления. Систематизируя нормативные формы, выдвигая правила их образования и идентификации, грамматика концентрирует в себе наиболее специализированное знание о языке, понимание структуры языка его носителями, эксплицирует языковой идеал социума.

Традиционно славянские грамматические трактаты рассматривались преимущественно в двух основных ракурсах: «генеалогическом», с точки зрения их источников - грамматик классических языков, и «анатомическом», с точки зрения их структуры, принципов отбора и систематизации материала, состава рубрик и кодифицированных в них элементов. Вместе с тем следует признать, что вплоть до настоящего времени вне поля зрения исследователей оставалась проблема бытования и восприятия текста грамматического описания в социуме, имеющая ключевое значение для определения языковых норм и динамики литературного языка XVII -первой половины XVIII в.

В течение всего периода функционирования церковнославянского языка в качестве литературного языка (XI - первая пол. XVIII в.) значение основного способа его нормализации сохранял «текстологический»2, при котором эталоном языковой правильности служил корпус основных текстов (библейских и богослужебных), а овладение книжным языком осуществлялось мнемонически - по каноническим текстам, который заучивались наизусть. «Текстологический» подход соответствует моделям традициональной, закрытой культуры, прежде всего средневековой: удерживая человека в границах нормативного корпуса текстов, он ориентиро-

1 Ларин Б.А. Русская грамматика Лудольфа 1696 г. Л., 1937. С. 6.

2 Толстой Н.И. Взаимоотношение локальных типов древнеславянского литературного языка поз него периода (вторая половина Х\П-ХУП вв.) // Славянское языкознание. V Международный съезд славистов. Доклады советской делегации. М., 1963. С. 259-261.

вал на воспроизведение прежде написанного и препятствовал созданию содержательно нового, чреватого отклонением от заданных образцов3.

Развитие и утверждение нового, «грамматического» подхода к книжному языку предполагает переворот в языковом сознании, кардинальную перестройку лингвистического мышления: с грамматикой «связан новый, аналитический способ осмысления языка (путем систематизации языковых элементов и правил их выбора); новый подход к нормированию языка (путем кодификации языковых норм в грамматических описаниях в отличие от презентации нормы в образцовых текстах); новый метод обучения языку (путем экспликации грамматической системы в сознании учащихся в отличие от обучения языку путем многократного пропитывания нормативных текстов)»4.

Ранее всего процесс преобразования лингвистического мышления охватывает Юго-Западную Русь (входившую сначала в государственное пространство Великого княжества Литовского, а затем Речи Посполитой), непосредственно затронутую реформационными и контрреформационными процессами. Там к концу XVI в. под влиянием факторов социолингвистического характера (особенностей структуры культурно-языковой ситуации) складывается новое, отличное от традиционного, характерного для Руси Московской, отношение к церковнославянскому языку. После второго южнославянского влияния языковая ситуация Юго-Западной Руси формируется по западной модели, предполагающей сосуществование двух литературных языков: наряду с церковнославянским языком (юго-западнорусской редакции) в функции литературного языка выступает «проста» или «руска мова». Наличие двух литературных языков, конкурирующих друг с другом, определяет более строгий подход к системе требований, предъявляемых к литературному языку (знание языка предполагает активное им владение, а понимание текста - возможность его интерпретации) и необходимость теоретического обоснования его достоинства, поскольку в сложных поликонфессиональных условиях церковнославянскому языку «нужно было вновь пробиваться в круг языков "священных"»5. Задача теоретической и практической защиты церковнославянского языка как знака пра-

3 Picchio А Models and Patterns in the Literaiy Tradition of Medieval Orthodox Slavdom // American Contributions to the Seventh International Congress of Slavists. Vol. II. The Hague, 1973. P. 439-467; Живов B.M Гуманистическая традиция в развитии грамматического подхода к славянским литературным языкам в XV-XVII вв. // Славянское языкознание. XI Международный съезд славистов. Доклады российской делегации. М., 1993. С. 106-121; Мечковская Н.Б. История языка и история коммуникации: от клинописи до Интернета: курс лекций по общему языкознанию. М.: Флинта: Наука, 2009. С. 379-380.

4 Мечковская Н.Б. Ранние восточнославянские грамматики. Минск: Изд-во университетское, 1984. С. 139.

5 Робинсон АН. Зарождение концепции авторского стиля в украинской и русской литературах конца XV1-XVII века (Иван Вишенский, Аввакум, Симеон Полоцкий) // Русская литература на рубеже двух эпох: XVII - начало XVIII в. М.: Наука, 1971. С. 61.

вославной веры требовала систематического изложения его грамматики и издания для православных братских училищ соответствующих учебных пособий, среди которых первенствовали «Грдлшлпкд Оловснскд Съвс^ш^ннл йск&твл осмй члстТй слова, и ЙНЫХ н£"дных» Лаврентия Зизания, изданная в Вильне в 1596 г. (далее ГЗ), и «Грллшлтти Славснскна прдвилное Сунтагмд» Мелетия Смотриц-кого, вышедшая в свет в Евье в 1619 г. (далее ГС).

В начале XVII в. ГЗ и ГС, наряду с другими изданиями, ввозимыми из Руси Юго-Западной, проникают в Московскую Русь, где доминирует традиционное культурное сознание, видевшее основу книжного языка в священных текстах, и сохраняется устойчивое бытование церковнославянского языка великорусской редакции. Традиционализму подчинены и бытующие здесь сочинения о языке (преимущественно орфографические руководства), призванные обеспечить стабилизацию рукописной традиции и обучение грамоте. В отличие от Юго-Западной Руси, где грамматики явились закономерной филологической и педагогической «защитной реакцией» на положение церковнославянского языка, для великорусских книжников грамматики оказываются привнесенным извне принципиально новым культурным феноменом, вступающим в противоречие с их лингвистической идеологией, с их отношением к книжному языку. Господствующее представление о церковнославянском языке как о средстве выражения Богооткровенной истины, «словесной иконе» исключало саму возможность существования системы абстрактных правил порождения новых текстов6. Дальнейшее развитие этой коллизии, обусловленное взаимодействием различных факторов (сменой культурно-языковой ситуации, изменением идеологических установок, потребностями усилившегося в связи развитием книгопечатания института книжной справы и т.п.), определило ход процесса «строительства грамматики»7 в России в XVII - первой пол. XVIII в.

Уникальную возможность исследовать этапы и формы освоения грамматики в Великороссии предоставляют грамматические сочинения, являющиеся реакцией на авторитетные юго-западнорусские грамматики - ГЗ и ГС и их переосмыслением-. а) созданные на протяжении первой половины XVII в. рукописные версии ГЗ, демонстрирующие первую встречу московских книжников с аналитической кодификацией церковнославянского языка и иерархию уровней ее приятия/неприятия; б) «Грдлшдтнкд» 1648 г. - второе, переработанное и дополненное, издание ГС, предпринятое в результате осознания необходимости последовательной языковой

6 Успенский Б.А. Отношение к грамматике и риторике в Древней Руси (ХУЬ-ХУИ вв.) // Избранные труды. Т. II. Язык и культура. М.: Гнозис, 1994. С. 7-25.

7 Патент А.М. Русская культура в канун петровских реформ // Из истории русской культуры. Т. III (XVII - начало XVIII века). М.: Шкапа «Языки русской культуры», 1996. С. 56.

3

нормализации для решения задач книжной справы; в) «ГрамматУка бесЬдослов-нла» Ивана Иконника 1733 г., синтезирующая предшествующие опыты описания и кодификации церковнославянского языка в дидактических целях.

Все вышесказанное позволяет сформулировать цель предпринимаемого исследования как выявление механизмов восприятия грамматик церковнославянского языка в России, определение характера их бытования, установление этапов и форм вхождения грамматики в социум.

Поставленной целью обусловлен круг задач, решаемых в ходе исследования:

1. лингвистический и текстологический анализ семи рукописных версий ГЗ, выполненных великорусскими книжниками в первой половине XVII в.;

2. определение основных направлений изменений, внесенных в исходный текст ГЗ создателями ее рукописных версий, и установление факторов, обусловивших эти изменения;

3. анализ языковых и текстологических исправлений, внесенных Михаилом Роговым и Иваном Наседкой в исходный текст ГС при подготовке ее московского издания 1648 г.; выявление их направлений и функциональной нагрузки; реконструкция определивших эти исправления программных языковых установок московских редакторов;

4. комплексное лингвистическое и текстологическое исследование «Грдм-млтТки ессЬдословныа» Ивана Иконника 1733 г.; определение ее отношения к предшествующей славянской грамматической традиции; характеристика ее теоретических основ и прагматических параметров.

Предметом исследования явились авторитетные юго-западнорусские грамматики церковнославянского языка Лаврентия Зизания и Мелетия Смотрицко-го, определившие и дальнейшие судьбы церковнославянского языка, и перспективы славяно-русской филологической традиции; семь рукописных версий грамматики Лаврентия Зизания - РГБ, ф. 299, ед.хр. 336, л. 1-23 (далее Г,), РГБ, ф. 299, ед.хр. 336, л. 82-95 (далее Г2), РГБ, ф. 236 (собрание Попова А.И.), ед.хр. 182, л. 18 об. (далее Г3), РГБ, ф. 178 (Музейное собрание), ед.хр. 1403, лл. 1-105 (далее Г4), ГИМ, Синод., ед.хр. 938, л. 117-197 об. (далее Г5), РГБ, ф. 310 (собрание Ундоль-ского В.М.), ед.хр. 974, л. 121-205 (далее Г6), НБР, ф. 588 (Погодинское собрание), ед.хр. 1655, л. 176-192 (далее Г7); «Грамматика» (М.: Печ. двор, 1648 [без имени автора]) (далее ГМ); «ГрамматУка бссЬдослоенла» Ивана Иконника 1733 г. (Собрание рукописей музея-заповедника «Московский Кремль», № кн. 213, 8°, 221 л.) (далее ГИ).

Указанные грамматики рассматриваются на широком сопоставительном фоне как предшествующих, так и синхронных по времени создания славянских филологических сочинений: «СказднТе кдко состдви стьш кирилъ фнлософъ лзв^к^», «Оказаше йзыавлкнно ш пи'смене*» Константина Костенечского, «6 адсллихъ млстЬх'ь слова», «6 мн^жеств-Ь 1 о ед'шств'Ь», «6 ёжс кдко просодТл достонт пислти i глдти», «ГрдммдтичЕСТво», «Сила соуфЕств^ кнйжндго пис-мд», «НапнсанТс газыко словенски о грдмотЬ ] о еа стро^мУи», «НаписанТе газмко словеньски о в^кв'Ь I о ед пислти» и др.; «ЛЕргонъ слдвЕноршсшй, й нменъ ТлъкованГе» Памвы Берынды (Киев, 1627); «ГрАлшдтТкд» (М., 1721) -третье издание ГС, подготовленное Федором Поликарповым (далее Г1721); «Грдлшдтжл славенскда въ крдтц'к соврднндА» Федора Максимова (СПб., 1723) (далее Г1723); «Лерсонъ трЕЛзычный» Ф. Поликарпова (Москва, 1704); рукописные грамматические трактаты Ф. Поликарпова и др.

В работе используются основные общенаучные методы наблюдения, сравнения и описания, направленные на обобщение полученных результатов, интерпретацию данных, их классификацию. Созданы полные электронные версии исследуемых грамматических сочинений, предельно точно воспроизводящие все особенности их графики (включая диакритику), орфографии и пунктуации; из них изданы: ГЗ, ГС, ГМ, Гь Г2. Компьютерная обработка обеспечила получение надежных данных при сплошной выборке и сопоставлении лингвистического материала рассматриваемых текстов.

Научная новизна работы состоит в том, что наряду с механизмом порождения грамматического описания в ней впервые осуществляется исследование механизма его восприятия. Такой интегративный подход позволил предложить путь решения проблемы бытования грамматики в определенном культурно-историческом пространстве, проследить диалог различных лингвистических идеологий, увидеть смену культурно-языковых ориентации великорусских книжников. Диссертация вводит в научный оборот рукописные грамматические сочинения, которые ранее не были предметом лингвистического и текстологического анализа.

Теоретическая значимость диссертационного исследования определяется воссозданием модели процесса «строительства грамматики» в России в кон. XVI -пер. пол. XVIII в.; реконструкцией рабочих принципов и лингвистических установок, которыми руководствовались создатели грамматических сочинений; установлением степени императивности «грамматической премудрости» для великорусских книжников. Представленный в работке комплексный анализ грамматических

сочинений пополняет существующие в науке представления об истории нормы и нормирования литературного языка кон. XVI - пер. пол. XVIII в.

Практическая ценность работы заключается в том, что материалы и результаты исследования могут быть использованы в учебных пособиях, общих и специальных курсах по истории русского литературного языка и истории языкознания. Материалы диссертации могут бьггь привлечены при подготовке научного издания ГИ.

Положения, выносимые на защиту:

1. Формированию на великорусской территории собственных лингвоконцеп-туальных схем способствовало обращение к приобретениям культуры Юго-Западной Руси - грамматикам Лаврентия Зизания и Мелетия Смотрицкого. Процесс вхождения грамматики в Великороссию осложняло активное неприятие в начале XVII в., когда господствующей идеологической установкой являлся «культурный изоляционизм»8, юго-западнорусской книжности в целом. В этот период создаются рукописные версии ГЗ (Гь Г2, Г3), свидетельствующие о скрытом конфликте двух культурно-языковых моделей - восточной и западной. Их «состязательный», полемический характер проявляется в радикальных изменениях, внесенных в ГЗ как на уровне системы кодифицированных языковых элементов, так и на уровне их интерпретации. Гь Г2, Г3 демонстрируют абсолютное неприятие самой идеи грамматики как описания системы словоизменения, системы элементов, организованных в парадигмы. В соответствии с традиционными представлениями о грамматике как науке об элементах кода церковнославянского письма великорусские книжники трансформируют ГЗ в орфографическое руководство, изменяя тем самым ее содержательный статус, т.е. адаптируют ГЗ к своим культурно-языковым потребностям. Развернутая морфологическая стратификация, являющаяся принципиально новым явлением в восточнославянской филологической культуре, либо полностью устраняется из текста грамматики (в Гг и Г3), либо подвергается значительному усечению и преобразованию по модели, заданной в «грамматическом каноне» православия - статье «О шсми'хъ част-Ьх'ь слова» (в Г1). Принимая в целом наиболее традиционный пласт ГЗ - орфографию, книжники отказываются от инноваций Лаврентия Зизания, изменяют предложенные им интерпретации языковых фактов, которые отличались от принятых в филологических сочинениях, бытовавших в Московской Руси.

8 Карташев Л.В. Очерки по истории русской церкви. Т. 2. М., 1991. С. 99-102; Успенский Б.А. История русского литературного языка (Х1-ХУН вв.). 3-е изд., испр. и доп. М.: Аспект Пресс, 2002. С. 340-355.

2. Рукописные версии ГЗ, по времени своего создания приближающиеся к середине XVII в., когда в столкновении Востока и Запада «побеждает Киев»9 и изоляционизм сменяется универсализмом10, отражают уже иное, изменившееся отношение к книжности Юго-Западной Руси (Г4, Г5 Гй и Г7). Великорусские книжники в целом принимают грамматику Лаврентия Зизания как тип описания языка, подвергая ее относительно небольшим изменениям, что позволяет говорить о «согласительном» характере созданных ими версий. Данные изменения состоят во введении в исходный текст ГЗ «знаков» ее легитимности, «правоверности», открывающих доступ «литовской грамматике» в Московскую Русь, - текстов, в которых так или иначе обосновывается необходимость изучения «грамматической хитрости», рассматривающейся как средство познания Богооткровенной истины (цитат из догматических сочинений, излагающих основы христианского вероучения, -«Большого Катехизиса» Л. Зизания 1627 г., «Кирилловой книги» 1644 г., «Слов..» Максима Грека, фрагментов «вклзанТА како состакн стыи кирилт. философъ аз-еЬ'кЬ'»). Вместе с тем многочисленные ошибки, допущенные создателями Г4, Гз, Г6 и Г7 при воспроизведении парадигм ГЗ, свидетельствуют об их неготовности к аналитическому восприятию языка и освоению грамматической систематизации форм.

3. Во всех рукописных версиях ГЗ, созданных на протяжении первой половины XVII в., проявляется тенденция привести язык ГЗ на структурно-функциональном уровне в соответствие с нормой церковнославянского языка великорусского извода. Последовательным и регулярным исправлениям подвергаются те формы ГЗ, которые, будучи нормативными в юго-западнорусском изводе церковнославянского языка, находятся за пределами либо на периферии нормы в Московской Руси.

4. Неприемлемым для великорусских книжников является кодифицированный Лаврентием Зизанием способ реализации принципа антистиха - графико-орфографической дифференциации омонимичных форм. Во всех рукописях осуществляются исправления, в результате которых устраняется заданное в ГЗ снятие омонимии посредством оппозиционных графем; в Г] предложена альтернативная система разграничения грамматических омонимов на орфографическом уровне.

5. Интенсификация к середине XVII в. книжной справы приводит к усилению метаязыковой рефлексии, к осознанию необходимости применения грамматических критериев, что определяет обращение справщиков Московского Печатного двора к грамматике Мелетия Смотрицкого, задающей «прескриптивный максимум» церковнославянского языка, и осуществление в 1648 г. ее второго издания, -

' ФлоровскийГ. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991. С. 81.

10КарташевА.В. Указ.соч.С. 121-124; УспенскийБ.А. Указ.соч.С.415.

7

ГМ. Призванная служить теоретической основой и инструментом для решения задач конфессионального редактирования, ГМ была принципиально дистанцирована от ГС как на концептуальном, так и на формальном уровне.

6. Концепция грамматики как разновидности богословия, средства постижения сущности Божественных догматов, Божественной правды через сакральный текст, получает развернутое обоснование в новом предисловии, которым в ГМ заменено прагматически ориентированное предисловие М. Смотрицкого.

7. Радикальная переработка, которой были подвергнуты части ГС «Л <5рфо-грлфТи» и «ш просОдТи», демонстрирует приверженность московских редакторов наиболее авторитетному в Великороссии разделу ГЗ - орфографическим канонам, а также традиционным орфографическим руководствам, призванным обеспечить стабилизацию рукописной традиции.

8. Осуществленная в ГМ коррекция системы грамматических норм ГС отражает как различие двух изводов церковнославянского языка - великорусского и юго-западнорусского, так и различие кодификаторских установок М. Смотрицкого и московских издателей. В своей кодификации М. Смотрицкий руководствовался двумя базовыми принципами - принципом вариативности, реализованным в фиксации вариантных форм как в пределах одного словоизменительного типа (подтипа), так и в пределах парадигмы одного слова", и принципом дифференциации омонимичных форм, реализованным преимущественно на графико-орфографи-ческом уровне как принцип антистиха12. Принцип вариативности вызвал критическую реакцию московских издателей: унификация, ограничивающая заданную в ГС немотивированную вариативность, является одной из ведущих тенденций осуществленной ими справы. Принцип дифференциации омонимичных форм получил в ГМ свое дальнейшее развитие. С одной стороны, Михаил Рогов и Иван Наседка, в отличие от М. Смотрицкого, наряду с принципом антистиха преодолевают омонимию и другим способом - грамматическим, предполагающим дистрибуцию разных флексий. С другой стороны, московские книжники экстраполируют использованные М. Смотрицким орфографические средства на другие грамматические позиции, не противопоставленные в ГС. В результате состав грамматических позиций, вовлеченных в противопоставление, в ГМ по сравнению с ГС расширен.

9. Несоответствие новых разделов, включенных в текст ГМ (сводной таблицы окончаний и грамматического разбора форм), языковому и метаязыковому ма-

" РемнёваМ.Л. О степени императивности грамматики М. Смотрицкого 1648 г. // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1983. № 3. С. 36-42; Мечковская Н.Б. Указ. соч. С. 74.

12 Horbaisch О, Die vier Ausgaben der kirchenslavischen Grammatik von M. Smotryckyj. Wiesbaden, 1964. S. 15-16.

териалу грамматики показывает, что у московских справщиков, т.е. законодателей книжной нормы своего времени и адептов грамматического подхода, не было сформировано умение пользоваться классификациями и рекомендациями издаваемой ими грамматики и применять её правила при анализе конкретного языкового материала. Таким образом, в Московской Руси середины XVII в. грамматическая образованность могла иметь лишь факультативный, а отнюдь не императивный характер.

10. Внедрение грамматической образованности, требующее институциона-лизованного обучения языку, начинается в Петровскую эпоху. Для обеспечения учебного процесса в учрежденных школах и училищах предпринимается издание новых версий грамматики М. Смотрицкого - Г1721 и Г1723. Однако представленный в них теоретический и языковый материал оказывается непосильным и недоступным для большинства учащихся, что обусловило создание специального учебно-методического пособия - «ГрллммтТки весЬдослокныА» Ивана Иконника (ГИ), призванного сформировать процедуры изучения языка «по грамматике» и помочь освоить используемые «при школах?-» грамматики церковнославянского языка.

11. Дидактические цели, в которых в ГИ обобщены и систематизированы предшествующие опыты описания и кодификации церковнославянского языка, определили способы презентации учебного материала (диалогический формат, адаптация метаязыка, унификация моделей правил и определений, использование видеограмм и др.) и общую стратегию грамматического описания. Воссоздание формального строя языка подчинено в ГИ истолкованию семантического устройства элементов разных уровней языка. Усилия И. Иконника сосредоточены на «гасн-Ьи-шшъ ЙзАСненУи» теории и метода грамматики, дефинировании терминов, раскрытии механизмов действия основных принципов орфографии, описании грамматической семантики.

12. Проведенное в ГИ упорядочивание языкового материла направлено на преодоление представленной в грамматиках церковнославянского языка немотивированной вариативности как на орфографическом, так и на грамматическом уровне, и на снятие грамматической омонимии. Вместе с тем внесенные И.Иконником изменения не меняют общего характера системы норм, сохраняющего преемственность грамматической традиции.

Апробация результатов исследования. Концепция и основное содержание диссертации отражены в 34 публикация, включая 11 статей в ведущих рецензируемых научных журналах, монографию, научные комментарии в трех подготовленных автором изданиях памятников славянской грамматической мысли, разделы в

коллективном учебном пособии. Результаты проведенного исследования неоднократно обсуждались на заседаниях кафедры русского языка филологического факультета МГУ, на всероссийских и международных конференциях, конгрессах и симпозиумах: «Русский язык: исторические судьбы и современность» (Москва, МГУ, 2007), «Славянские языки и культуры в современном мире» (Москва, МГУ, 2009), «Древние языки в системе университетского образования: их исследование и преподавание» (Москва, МГУ, 2000), «Церковнославянский язык: история, исследование, преподавание» (Москва, Православной Свято-Тихоновский гуманитарный университет, 2004), «Национально-культурный компонент в тексте и языке» (Минск, Белорусский государственный университет, 1999), «Русский язык: прошлое, настоящее, будущее» (Сыктывкар, 1999), «Языки в Великом княжестве Литовском и странах современной Центральной и Восточной Европы» (Будапешт, Будапештский университет, 2000).

Диссертация обсуждена на заседании кафедры русского языка филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова (январь 2012 г.).

Структура диссертации. Работа состоит из Введения, четырех глав, Заключения, библиографии.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении к диссертации аргументируется актуальность работы, определяется предмет и объект исследования, раскрываются его цели и задачи, характеризуются методы исследования, обосновывается его научная новизна, теоретическая и практическая значимость; представлены основные положения, выносимые на защиту.

В первой главе «Экзегеза грамматики Юго-Западной Руси конца XVI-XVII вв.» обобщаются результаты текстологических и структурно-функциональных исследований ГЗ и ГС, «знаменующих собой начало собственной восточнославянской грамматической теории»'3, и проводится их сопоставительный анализ.

Раздел 1 посвящен источникам грамматической традиции Юго-Западной Руси - грамматическим описаниям греческого и латинского языка, используемым в братских школах. Стремление вписать церковнославянский язык в некоторую априорную схему связано, с одной стороны, с присущим тому времени универсализмом представлений о языке - с убеждением в тождественности грамматического устройства разных языков. С другой стороны, проблема грамматического описания соотносится с вопросом о достоинстве (dignitas) славянского языка, столь актуаль-

13 Ремнёва МЛ. Пути развития русского литературного языка Х1-ХУП вв. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2003. С. 195.

ным для восточнославянской книжности ХУ1-ХУП вв. Признание за церковнославянским языком культурного статуса классического языка диктует необходимость достижения равного с греческим и латынью достоинства, требующего от церковнославянского языка той же грамматической организованности, которая свойственна классическим языкам. Это закономерно приводит к описанию церковнославянского языка по греческим и латинским грамматическим моделям14.

В результате многочисленных текстологических изысканий (С.К. Булич, М. Возняк, Д.Б. Захарьин, Б.А. Дюбо, О. КосшЬа, Е. 81ап1ае\ую7) были установлено, что Лаврентий Зизаний использовал опыт греческой грамматики «АбеХфотп?» и латинских грамматик, изданных в гуманистических кругах Германии и Польши, -Элия Доната, Филиппа Меланхтона, Сигизмунда Лупула, Альберта Басея, Иоанна Урсина. Мелетий Смотрицкий обращался к греческим грамматикам Филиппа Меланхтона, Константина Ласкариса и Мартина Крузия, а также привлекал латинские грамматики Меланхтона, Диомеда, Линакра и Альвареса. Л. Зизаний и М. Смотрицкий синтезировали греческую и латинскую традиции, однако содержательное осмысление славянских языковых категорий осуществлялось при преобладающей ориентации на латинскую грамматику в ГЗ и на греческую - в ГС.

В разделах 2,3 и 4 дается сопоставительная характеристика филологических программ Лаврентия Зизания и Мелетия Смотрицкого, выявляются особенности орфо1рафической и грамматической кодификации в ГЗ и ГС.

Общая кодификаторская установка Л. Зизания и М. Смотрицкого состояла в моделировании системы, соотносимой по своей сложности с системами классических языков и максимально дистанцированной от языка разговорного.

В обеих грамматиках основным принципом орфографической нормализации является принцип антистиха - графико-орфографической дифференциации омонимичных форм, возникновение которого в славянской книжности было обусловлено ориентацией на греческую грамматическую традицию. (Истории принципа антистиха в славяггской традиции посвящен специальный раздел 2.1). Именно в преодолении омонимии Л. Зизаний видит одну из главных задач орфографии15. Репертуар орфографических оппозиций, кодифицированных в ГЗ для разграничения омонимичных форм, см. в таблице:

0 - W Т ед.ч. // Д мн.ч. члкомъ - члкимь

Р ед.ч. // И=В мн.ч. М^рА - мшрл

14 Живов В.М. Славянские грамматические сочинения как лингвистический источник // Russian Linguistics.1986. № 10. С. 91.

15 «0рЛЛГр4ф|А ЙСТЪ ПЕТЕЛА ЧЛСТЬ ГрАММЛтки, которлл НА 0уЧНТ ДБЬ1М0 КАЖДОЕ ПИСМО НЛ tro лн!сцн ПИСАЛИ. (ДА И« ВОПМШЕМЪ т<£к0>ке КЪМ-ЬсТО О. W. ЙВО ЙНО ёстъ ВОГО*. йноже ВО; гц/* [имеется в виду противопоставление Т ед.ч. // Д мн.ч. - Е.К.]» (л. 2).

И ед.ч. с.р. прил. // наречие достойно - достбнни?

А - А И ед.ч. ж.р. // И=В мн.ч. ж. и с.р. МОЛ -М0А

И ед.ч. // И=В мн.ч. 10нбшд - ЮНОША

И -Г Р ед.ч.//Д ед.ч. НОфИ - НОфТ, КОСТИ -к^стТ

Наиболее последовательную и полную реализацию принцип антистиха получает в ГС, где по сравнению с ГЗ увеличено как число графико-орфографи-ческих средств, так и число грамматических позиций, вовлеченных в противопоставление. См. таблицу:

о - ш И ед.ч. м.р. // Р мн.ч. йродъ - гёршдъ

Т ед.ч. м. и с. р. // Д мн.ч. сымомъ - сыншмъ

И=В ед.ч. с.р. прил. // наречия блго - сллвни!

Р ед.ч. м. и с.р. // В ед.ч. м.р. Отдгш - Стаго

А - А И=В=3 дв.ч. м.р. // Р ед.ч., В мн.ч. ВрАЧА - ВрАЧА

И=В=3 дв.ч. с.р // Р ед.ч., И=В=3 мн.ч. ЗНАМСН1А - ЗНАМСША

И=В дв.ч. м. и с. р. // В мн.ч. м. р., И=В мн.ч. ж. р. Ч1А - Ч1А, НАША - НАША

Р ед.ч. м.р., И=В=3 дв.ч. м.р. прич. // В мн.ч. м.р. БНБША - БНВША

3 л. мн.ч. м. и с.р. // ж.р. чтоша - чтбша

6 - 6 И ед.ч. м.р. // Р мн.ч. отёцъ - отецъ

Т ед.ч. м. и с.р. // Д мн.ч. «рдцемъ - сердцемъ

И ед.ч. м.р. приток, прил. // Р мн.ч. сущ. жсрцевъ - жсрцевъ

* - к» Д ед.ч. м. и с.р. прич. // В ед.ч. ж.р. ЕИВШ^" - ЕИВШЮ

1 - ь И ед.ч. м.р. прил. // Р мн.ч. м., ж. и с. р. ННфЪ - НИфЬ

И - ы И=3 мн.ч. // В мн.ч. шаницн - п1аннцы

Т ед.ч. м. и с.р. прич. // Д мн.ч. БТЮфНМЪ - Е'ЛОфЫМЪ

и - V Р ед.ч. ж.р. // И мн.ч. ж.р., В мн.ч. м. и ж.р. ЕЛГИА - ЕЛПА

V - ы И мн.ч. ж.р. // Р ед.ч. ж.р., В мн.ч. м.р. СТ1А - СТЫА

н-Г-ы Р ед.ч. ж.р. // И=3 мн.ч. ж.р.//В мн.ч. м.р. НИ фНА - ННф'(А - НИфЫА

/ ~ И ед.ч. м.р. // Р мн.ч. доллъ - домъ

И ед.ч. м.р. // И мн.ч. м.р. йже -йже

И ед.ч. ж.р. // И мн.ч. ж. и с.р. йже - ¿же

Универсальный принцип семантизации знаков письма (Н.Б. Мечковская) обусловил такие особенности орфографической кодификации ГЗ и ГС, как усложнение кода церковнославянского письма и следование иноязычным орфографическим образцам.

Принцип семантизации графических элементов был реализован в ГС в кодификации подтитленного написания слов сакральной семантики - нормы, утвердившейся после второго южнославянского влияния и регламентированной в большинстве известных рукописных орфографических руководств. В отличие от М. Смотрицкого, Л. Зизаний отказывается от традиционного семантического кри-

терий употребления титла как «знака еакральности» (Б.А. Успенский). В ГЗ титло является лишь показателем того, что слово, написанное под ним, сокращено16.

В отличие от достаточно традиционных орфографических разделов, восходящих к южно- и восточнославянским орфографическим трактатам XV-XVI вв., грамматические разделы ГЗ и ГС были принципиально новым явлением славянской грамматической мысли. Все предшествующие филологические сочинения были недостаточны для кодификации языковой нормы. В одних случаях они носили характер справочника, предупреждающего типичные ошибки и содержащего перечень трудных случаев и отсылки к стандартным текстам (как, например, «Книгд гдшда в^квы», «Буковница» Герасима Ворбозомского). Другие, напротив, давали максимально обобщенную картину устройства языка («Ь шсмихъ частых1 вд»), В любом случае в них отсутствовало описание системы словоизменения и правила образования и идентификации нормативных форм, составляющие основное содержание ГЗ и ГС. ГЗ и ГС первыми представили церковнославянский язык как систему языковых элементов, организованных в парадигмы. Принципиально новаторская позиция отчетливо осознавалась автором первой грамматики славян-

17

ского языка - JI. Зизанием и была выражена в ГЗ декларативно .

Общая структура грамматического устройства славянского языка в ГЗ и ГС представлялась такой, какой ее увидели грамматики классических языков: 8 частей речи и их «последующие» (греч. иарепоцвуа, лат. accidentia). Различия ГЗ и ГС в наборе «последующих» и в составе частных грамматических значений в рамках «последующих» были обусловлены ориентацией на разные конкретные грамматики греческого и латинского языков. Так, следуя греческой грамматике К. Ласкари-са, М. Смотрицкий различает три начертания глагола: «простое: 4млю. Сложеиное: приемлю: Пресложе"ное: восприеЛш» (л. 119). Л. Зизаний же, как польский латинист Басей, выделяет два начертания: «Простое, nmutf, Htctf. Сложное. Препнс^ю. Нднош^ю» (л. 53). По аналогии с греческим "ЕГКЛШЕ ТПОТАКТИСН eav тбтстю грамматики К. Ласкариса М. Смотрицкий впервые вводит в славянскую грамматическую традицию сослагательное наклонение, в результате общее число наклонений в ГС достигает шести: й^ъАвйтелное, повелителное, молителное, сосллгдтел-ное, подчиннтелное, неопределенное. Л. Зизаний, напротив, изменяя традиционную схему «Адельфотеса», сокращает число наклонений до четырех - из парадигмы исключается конъюнктив. Истоки этого преобразования, как было установлено

"«Тгглд... свойственно же §й £стъ паче й?цшхъ написании* гшеменъ значИтн»(л. 13).

17 «ЗрНЖЕ ¿ко Й перЕДА 1стъ словенскаа Грл"м4т1кл» (л. 78).

13

М. Возняком и Б.А. Дюбо, следует искать в одном из переработанных изданий латинской грамматики Ф. Меланхтона, где демонстрируется четырехчленная система наклонений.

Необходимость приложения греко-латинских схем к славянскому языковому материалу определила появление в грамматиках искусственных парадигм и категорий: различение времен в инфинитиве (в ГЗ и ГС); особая часть речи - различие 0Ж£, гаже, ёжс), введенная в ГЗ по аналогии с греческим членом (арброу); выделение в ГС особого разряда глагольных форм - причастодетия (писдтелно, чнтлтел-но), образованных в соответствии с греческими отглагольными прилагательными и латинским герундивом; семичленная родовая классификация имени, предложенная в ГС вслед за грамматиками латыни Ф. Меланхтона, С. Лупула, И. Урсина.

Искусственная грамматикализация была в большей степени присуща ГС. Моделирование М. Смотрицкого направлено преимущественно на грамматическую дифференциацию. Так, у существительных всех склонений кроме первого искусственно разграничены формы Д дв.ч. //Т дв.ч.: коиномд - воинама, запок-Ьдша -запов'Ьдма (л. 44, 60). Наиболее последовательно проводятся противопоставления по роду. В И-В-3 дв.ч. личных местоимений ГС различает формы м. и с.р. // ж.р.: на - н'к, ва - в'к (л. 99 об.). В парадигме числительного два М. Смотрицкий экстраполирует родовую дифференциацию в И-В-3 м.р. два - с. и ж.р. дв4 на формы Р-М двою - дв'йю и Д-Т двома - де'Ьма (л. 93 об.-94). В глагольном спряжении в систему родовых оппозиций М. Смотрицкий включает не только двойственное число (как Л. Зизаний, противопоставлявший в 1 л. формы м. и ср.р. на -ва формам ж.р. на -в'Ь), но и единственное и множественное число, комбинируя в одной парадигме живые л-претериты и книжные формы.

Тем не менее грамматистам удается отойти от канонов, продиктованных греческой и латинской традицией, и осознать структурное своеобразие церковнославянского языка. В отличие от Л. Зизания, описавшего вслед за латинским грамматиками парадигму из шести падежей (именовный, родный, ддтелный, творй-телный, винитслный, зватмный), в которой отсутствует предложный, М. Смотрицкий выявляет специфику церковнославянской падежной системы и вводит скд-затслный, т.е. предложный, падеж.

В разделе 5 рассматриваются прагматические установки Л. Зизания и М. Смотрицкого, определившие способы описания и презентация языкового материла в ГЗ и ГС, форму изложения, метаязык. Являясь учебными пособиями для

православных братских училищ, ГЗ и ГС были адресованы разным участникам учебного процесса: ГЗ - ученикам, ГС - учителям. Непосредственные указания на адресата грамматики содержатся в авторских предисловиях. Предисловие Л. Зиза-ния обращено к ученикам - «сп^дешм», которым он объясняет необходимость освоения грамматики как первой «СЗ семи нлЛъ», составляющей основу дальнейшего обучения. Предисловие М. Смотрицкого, адресованное «^чителемъ школным», содержит необходимые методические указания, определяющие цель обучения, метод обучения, содержание курса, последовательность прохождения материала.

Фактор адресата обусловил «прескриптивный минимум» ГЗ и «прескрип-тивный максимум» ГС. ГС отличается большим объемом, большей разработанностью и детализированностью как самого языкового материала, так и системы правил и комментария. Систему словоизменения Л. Зизаний описывает только посредством представления «образцовых» парадигм, задавая тем самым грамматический инвариант славянского языка. В то время как М. Смотрицкий, ставя задачу создания по возможности полного свода правил, демонстрирует весь словоизменительный потенциал церковнославянского языка, его «йзовилТе» (л. 42).

Обращение к разной аудитории ГЗ и ГС предполагает и разный метаязык. Ориентируясь на плохо подготовленного читателя, Л. Зизаний использует два метаязыка: к правилам, которые излагаются на церковнославянском языке, он дает толкования на «простой мове», построенные по принципу упрощения языка дефиниций. В ГС основным метаязыком является церковнославянский, к «простой мове» в метаязыковых целях М. Смотрицкий прибегает только в предисловии и в исключительных случаях - для пояснения наиболее сложных славянских форм и конструкций, которые могли вызвать затруднение даже у искушенного читателя.

Адресуя грамматику ученикам, Л. Зизаний выбирает и особую форму ее изложения - вопросно-ответную, катехизисную, которая признавалась самой доходчивой формой обучения. М. Смотрицкий, создавая свою грамматику для учителей, избирает монологический формат.

Основной итог, к которому подводит изложенный в первой главе материал, заключается в том, что ГЗ и ГС как в плане фиксации книжной нормы, так и в плане разработки принципов описания языка представляли собой наиболее значительное явление лингвистической мысли своего времени и в силу этого оказали определяющее влияние на последующее развитие грамматических знаний, получив распространение не только в Юго-Западной, но и в Московской Руси.

Вторая глава «Типы бытования грамматики Лаврентия Зизания в Московской Руси в XVII в.» посвящена анализу семи рукописных версий ГЗ, выполнен-

ных великорусскими книжниками на протяжении первой половины XVII в., в результате которого были установлены особенности рецепции авторитетной юго-западнорусской грамматики в Московской Руси и определен характер ее бытования.

ГЗ представляет несомненный интерес для исследователя именно в плане ее рецепции в Московской Руси, поскольку для великорусских книжников это первая встреча с принципиально новым типом грамматического описания, содержащим аналитическую кодификацию церковнославянского языка. ГЗ являлась своеобразным «маркером» юго-западнорусской культуры как текст, созданный книжником, олицетворявшим собою Литовскую Русь. В первой половине XVII в. личность «литовского протопопа» Лаврентия Зизания - центральная для определения конфликта Московской и Юго-Западной Руси, воспринимаемая в Москве на грани ереси. В его прениях с московскими справщиками на государевом Печатном дворе в 1627 г., в результате которых был запрещен составленный им первый славянский Катехизис, эксплицитно выражено различие двух культурных традиций и лингвистических идеологий.

На протяжении первой половины XVII в. реакция Московской Руси на издания «литовской печати» претерпевает кардинальные изменения: от активного неприятия юго-западнорусской книжности к ее активному использованию. Смену культурно-языковых ориентации великорусских книжников отражает неоднородность бытующих рукописных версий ГЗ.

В начале XVII в. определяющей идеологической установкой в Московской Руси являлся изоляционизм, тенденция к культурному обособлению и размежеванию18, что выражалось, в частности, в негативном отношении к юго-западнорусским изданиям, которые рассматривались как зараженные «латинством» или протестантизмом19. «Гонения на литовскую печать»20, закрепленные законодательно (циркулярным указом 1627 г.), осложняли процесс вхождения грамматики в Ве-ликороссию. В этот период «культурного изоляционизма» создаются рукописные версии ГЗ (Гь Г2, Г3), свидетельствующие о скрытом конфликте двух культурно-языковых моделей - восточной и западной. Эти «полемические» версии ГЗ рассматриваются в первой части второй главы. Их «состязательный» характер про-

18 КарташевАЛ Указ. соч. С. 99-102; Успенский Б. А. Указ. соч. С. 340-342,361-364,415.

19 Прение литовского протопопа Лаврентия Зизания с игуменом Илиею и справщиком Григорием по поводу исправления составленного Лаврентием Катехизиса // Летописи русской литературы и древности. Т. 2. Кн. 4. М., 1859. С. 87; Бобрик М.А. Представления о правильности текста и языка в истории книжной справы в России (от XI до XVIII в.) // Вопросы языкознания. 1990. № 4. С. 7273; Опарина Т.А. «Книги литовской печати» в «спецхране» Московского Кремля // Славяноведение. 2002. №2. С. 140-148.

20 Kapmauiee A.B. Указ. соч. С. 102.

является в радикальных изменениях, внесенных в ГЗ как на уровне системы кодифицированных языковых элементов, так и на уровне их интерпретации.

Установка на создание оригинальных грамматических сочинений, внутренне полемичных по отношению к ГЗ, реализуется в устранении имени автора - Лаврентия Зизания и изменении названия ГЗ на «Кн1гд глмдга гр^мдтжд по газмк^ словснскУ» (ГО и «Начало книз-Ь глемсй грАжмдтйкд» (Г2).

Соглашаясь признать лингвистическое усердие Лаврентия Зизания (ср. «многЪ рйЗ^мъ во шсмочдстш 1 грА^мотиц-Ъ га Н£г [т.е. Лаврентия Зизания] орТи"» - Г1 л. 22 об.), составители рукописных версий отрицают концептуальные основы его грамматики. В основе полемики великорусских книжников с лингвистическими установками Лаврентия Зизания - различное понимание ими сущности грамматического искусства. Для рассматриваемого периода можно говорить о двух традициях использования термина «грамматика», в разной степени актуальных для Московской и Юго-Западной Руси. Если в Юго-Западной Руси к концу XVI в. утверждается понимание грамматики как описания многоуровневой системы языка, которое реализуется, в частности, в создании ГЗ и ГС, то в Московской Руси грамматикой в буквальном соответствии с этимологией этого слова (грамматика - греч. ураццапкп от урацца 'буква', 'написание') называлась наука о письме, «искусство его воспроизведения» и «наука по его расшифровке»21, графическая и орфографическая «премудрость». Так, в азбуковниках XVII в. грамматика определяется как учение о буквах (лзбУчныхъ пнсмснахъ), надстрочных знаках (силахъ) и правилах их употребления: «Грдммдтичество естъ се, рдзУм'Ьтн кдко и коими словъмк азвлними, кааждо р'Ьчь писатн и кла сила нлдъ коеюждо р'кчТю постдв-латн»22. Аналогичное определение, содержащееся в рукописном орфографическом сочинении «Грдммдтичсство», дополнено конкретизацией областей грамматического знания: «грдмдтичсство ее, ёже рдз^м'кти [1] орфогрдфие й [2] просодне [т.е. учение о надстрочных знаках], й [3] соеджштелндга й рдзд'ЬлителнАА во-оврдженига, й полдганиа и [т.е. учение о знаках препинания и переноса]»23. Описание же собственно грамматического устройства языка являлось особой областью знаний, имевшей устойчивое название «осмочдстУе», «осмочдстный рдзУмъ»,

21 Колесов В.В. Развитие лингвистических идей у восточных славян эпохи Средневековья // История лингвистических учений. Позднее Средневековье. СПб.: Наука, 1991. С. 211.

Цит. по: Карпов А. Азбуковники или алфавиты иностранных речей по спискам Соловецкой библиотеки. Казань, 1878. С. 184-185.

23 Цит. по: Ягич И.В. Рассуждения южнославянской и русской старины о церковнославянском языке // Исследования по русскому языку. Т. I. СПб., 1885-1895. С. 993.

17

«осмочастное ЛенТе». При этом две сферы грамматического искусства в сознании книжников были четко разграничены. Грамматика осмыслялась как необходимый минимум, который получает дальнейшее развитие и расширение в «осмочастии»:

«ГрАМАТИКА ВО СОЕ^О «АЛА §СТЬ ТОЧИЮ рАЗСПрОГГрАНАЕТСА СКАЗАНИЕ V« ОСМИ ЧАСгб СЛОВА»24.

Авторы рукописных версий ГЗ отстаивают усвоенные ими традиционные представления о сущности грамматики и о сферах ее компетенции. Книжники трактуют грамматику как учение об основных элементах кода церковнославянского письма - буквах (сказанГе о книжны* пйсмох) и надстрочных знаках (оуддрЕША А потагн^па)25. В соответствии с этими традиционными представлениями они трансформируют ГЗ в орфографическое руководство, изменяя тем самым ее содержательный статус. Развернутая морфологическая стратификация, являющаяся принципиально новым явлением в восточнославянской филологической культуре, либо полностью устраняется из текста грамматики (в Г2 и Г3), либо подвергается значительному усечению и преобразованию по модели, заданной в «грамматическом каноне» православия - статье «Ь шсмихъ чдстЬх'ь сл^вд» (в Г1). Представление грамматического материала в ГЗ и в «осмочастном учении» носило принципиально различный характер. Описание системы словоизменения, системы исходных элементов, необходимых для порождения нового текста, содержащееся в ГЗ и составляющее ее основу, в «осмочастии» отсутствовало. Статья давала общую картину устройства языка, но не кодифицировала его норму. Именно в силу этого минимизация морфологического материала в великорусской версии Г1 и осуществлялась, главным образом, за счет исключения из текста ГЗ наиболее важных ее частей, посвященных описанию именного и глагольного словоизменения, включающих в себя парадигмы склонения и спряжения, т.е. тех частей, где содержится кодификация грамматической нормы языка.

Принимая в целом наиболее традиционный пласт ГЗ - орфографию, великорусские книжники отказываются от инноваций Л. Зизания, изменяют предложенные им интерпретации языковых фактов, которые отличались от принятых в филологических сочинениях, бытовавших в Московской Руси.

1) Во всех рукописях изменениям подвергнут раздел ГЗ тТтд'Ь», в котором титло кодифицируется как знак сокращенного написания слова. Данная норма

24 Цит. по: Ягич И.В. Указ. соч. С. 995.

25 «Гр амм атн к а есть п*виос е-КданТс, сир-Ёчь оуддренГл й потагн^Та е слозе* рАЗЙЛТ«. 1

пЛкН ГрД*л1атнкд Ьть СКАЗАНТе о книжн-ы* пнсмо*. €ж каков® С^ТЬ Т^Х ' чт® т*

1м{н$0тса» (Г! л. 1).

противоречит общепринятому, регламентированному в большинстве орфографических руководств семантическому критерию употребления этого знака, в соответствии с которым титло маркирует сакральную лексику. Авторы великорусских версий либо исключают раздел «\а> тУтл'Ь» из текста грамматики (Г3), либо заменяют правило Л. Зизания традиционной интерпретацией этого надстрочного знака (Гь Г2), ср: «Титла полагается на Бжтвеними 1менъ|. | на вгородичними нменъ|. 1 навс^мн стъ'|ми... на разд'ЬленУе стьмменъ СЗ ГОпадшнх'Ь» (Г2л. 92).

2) В ^ и Г2 преобразована заданная в ГЗ шестичленная система надстрочных знаков, включающая три ударения - оксия ('), вария ('), облеченная ("); знак придыхания - кроткая О; знаки количества гласных - долгая (_), краткая (") (л. 5). Эта система признается недостаточной и не отвечающей реальной орфографической практике славянских книжников: репертуар просодий, нормативный для церковнославянского языка конца XVI - начала XVII вв. и описываемый в рукописных орфографических руководствах, был значительно шире26, ср. «в словенски* окр-Ь-таютса присовокупляема шестьма ои'Ь"» (Г1 л. 8 об.). В рукописных версиях репертуар просодий ГЗ дополнен знаками Лпестро^ь ( " ), кавъ'жн ("), кеньдема (закръ1таА ("), звателнал (Г, л. 8 об., Г2 л. 89-89 об., 92).

3) Не удовлетворяют создателей рукописных версий и представленные в ГЗ правила употребления акцентных знаков, «трансплантированные», как и сами знаки, из греческого языка. Выбор знака ударения в сформулированных Л. Зизанием предписаниях определялся тремя факторами: позицией ударного слога, количеством ударного слога и количеством предшествующего и/или последующего слога. В своей реальной языковой практике древнерусский книжник в качестве четкого ориентира при постановке ударения мог использовать лишь один из этих факторов - позицию ударного слога. Этот позиционный критерий и учитывается в рекомендациях орфографических руководств, демонстрирующих употребление знаков на многочисленных примерах27. Подобной модели представления акцентных знаков отдают предпочтение авторы рукописных версий. Исходные правила ГЗ заменяются правилами, определяющими позицию ударного слога и содержащими большой иллюстративный материал: «О варТн йже с^ть сУа; мое твое того моего твоего

26 Ср. «Кннгд глемд в^квы» регламентирует 10 надстрочных знаков, «бци соуть "1 йны воу-квы» - 13, «НлпнслнТе газика словеньски о ехкв'Ь 1 о «а пнслинс» -14. См. Ягич И.В. Указ. соч. С. 642-644,692-693, 731-732.

27 Ср. «Ь £же како прос^дКл достмГ пнслтн 1 гллтм»: «ВлрГл на сймн пишетсл люба, тев£, сие, довро, тЕв-к, творю, сиа, всегдл, ссе-Ь, хота, том^, доврУ, семоу <...> ВлриА во точ'Ло нл концы р-£чн поллг^стса». Цит. по Ягич И.В. Указ. соч. С. 744.

19

своего сего, что то мене, севе теве гаково, Естество. <...> Тдко поллгАетса вар!/«. 1 на подобными ей", в конце* р'Мчи» (Г2л. 89 об.).

4) Негативную реакцию создателей Г] и Г2 вызывает предписание Л. Зизания использовать в качестве «заместителя» ъ и ь один надстрочный знак - паирчик, которое противоречит требованиям большинства известных орфографических руководств, регламентирующих в «заместительной» функции два надстрочных знака, называемых по-разному: ертица // ерец, кендема, ерик // паерик и т.д.28. Авторы Г1 и Г2 отказываются от правила Лаврентия Зизания и кодифицируют два разных знака для передачи ъ и ь - ерик «вместо ёрд» и паерик «вместо ёрл» (Г] л. 5-5 об., Г2л. 93-93 об.).

5) Рукописные версии демонстрируют избирательное отношение к данному в ГЗ определению слога, согласно которому слог образует либо «снйт1е глдендго съ сьглдснг1мъ. йко, вд», либо «оуединеше Глдендго. гёко, д н о» (ГЗ л. 5-5 об.), допуская слоги только первого типа, т.е. только сочетание согласного и гласного звуков (Г2 л. 86, Г3 л. 2 об.). Понимание слога как «уединения гласного» не соответствует традиционной трактовке слога как «склада», «совокупления» звуков -гласного и согласногоАых, представленной в сочинениях Максима Грека, «Просто-словии» старца Евдокима и во многих орфографических статьях39.

Трансформация юго-западнорусской грамматики в традиционный для Московской Руси тип описания языка осуществляется также на уровне способа представления языкового материала. Формулы метаязыкового комментария изменяются в соответствии с моделями, заданными в бытовавших на великорусской территории орфографических статьях. Так, например, употребление знаков препинания в ГЗ описывается общими правилами аналитического характера без соответствующих примеров («Кдкми запатою рд^лАе*; &гдд слово творАфей, й не съвершенн^ р^чъ изрекшей, пишемъ й» л. 14), в то время как в орфографических руководствах оно не регламентировалось, а лишь иллюстрировалось на примере конкретного текста, преимущественно первого псалма30. Данный способ

28 В частности, в орфографических статьях «Кннгд глемд е^квы», «О §же клко прос^дТА достой пиедтн 1 глдтн», «Лн^,ммл лрхимлрнтл... о силе книжней» и др. См.: Ягич И.В. Указ. соч. С. 741-742,746-747,785.

29 «Ндпнс^нТе газмко словеньскн 3 в&в-Ь 1 о ед писмене», «НдписднТе азыко* словенски 3 грлмотЬ 1 о «а стро'енш», «НдписднТе е&совннцы, реши азбуки» и др. См.: Ягич ИВ. Указ. соч. С. 598,602,641,653,689,923-924.

30 Таким образом использование точек-ь продемонстрировано в статьях «О £же к<ко просбдТА достой пнедтн 1 глдтн», «Анаима дрхимдрнтд... о силе книжней», «Грдлшдтичество». См. Ягич И.В. Указ. соч. С. 747-748, 787,994-995.

представления знаков препинания избирается и авторами великорусских версий -правила Л. Зизания заменяются ими иллюстрациями, сопровождаемыми кратким комментарием - текстами 1-го псалма и молитвы в Г1 (л. 16-17) и 38-го псалма в Г2 (л. 94).

Таким образом, тенденция к культурному обособлению, являющаяся доминирующей идеологической установкой в Московской Руси в начале XVII в., определила отторжение западных лингвоконцептуальных схем, реализованных в ГЗ. Рукописные версии ГЗ, выполненные в этот период, свидетельствуют об абсолютном неприятии в Московской Руси самой идеи грамматики как описания системы словоизменения. Как на концептуальном, так и на формальном уровне они отражают приверженность великорусских книжников сочинениям о языке традиционного типа, призванным обеспечить стабилизацию рукописной традиции.

Во второй части второй главы рассматриваются рукописные версии ГЗ (Г4, Г5 Г6 и Г7), по времени своего создания приближающиеся к середине XVII в., когда со стабилизацией российской государственности концепция культурного изоляционизма сменяется концепцией универсализма31 и осуществляется «пересадка киевской учености в Москву»32. Г4, Г5 Г6 и Г7 отражают уже иное, изменившееся отношение к книжности Юго-Западной Руси. В этот период, характеризующийся юго-западнорусской экспансией во всех сферах культурной жизни, книги «литовской печати» активно переиздаются в Москве и начинают играть существенную роль в процессе книжной справы33. Великорусские книжники в целом принимают ГЗ как тип описания языка, подвергая ее относительно небольшим изменениям, что позволяет говорить о «согласительном» характере созданных ими версий.

Данные изменения состоят во введении в исходный текст ГЗ «знаков» ее легитимности, «правоверности», открывающих доступ «литовской грамматике» в Московскую Русь, - текстов, в которых, так или иначе, обосновывается необходимость изучения «грамматической хитрости», рассматривающейся как средство познания Богооткровенной истины (цитат из догматических сочинений, «Слов...» Максима Грека, фрагментов «СкдзанТа кдко состдкн сть'ш кирнлъ философъ ¿зеЛ^»). Так, например, в Г7 предисловие Лаврентия Зизания заменено кратким катехизисом (л. 176-178 об.), представляющим собой компиляцию, созданную на основе «Большого Катехизиса» Лаврентия Зизания (1627 г.) и включенных в «Ки-

31 Картсаиев A.B. Указ. соч. С. 121-124; УспенскийБ.А. Указ. соч. С. 415.

32 Карташев A.B. Указ. соч. С. 119.

33 Каптергв Я Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. М., 1996. С. 17-18; Сиромаха В.Г. «Книжная справа» и вопросы нормализации книжно-литературного языка Московской Руси во второй половине XVII в, (на материале склонения существительных): Дисс. ... канд. филол. наук. М„ 1981. С. 9-11.

риллову книгу» (1644 г.) изложения веры святителей Анастасия Антиохийского и Кирилла Александрийского и изложения веры святого Максима. В предисловии-катехизисе излагается православное учение о Божественной сущности и ипостаси, обосновываются троичный и христологический догматы и т.д., «грдмотУчндА пре-мрость» же рассматривается как «орудие» проникновения в «сЬ'цкс, 1аж£ в ежст-венныхъ догмат! лежа» (л. 178). Такие предисловия, содержащие изложение основ православного вероучения, создают особую перспективу восприятия собственно грамматических сочинений: в этом контексте «грамматическая хитрость» не может быть воспринята как «внешняя мудрость», противопоставленная подлинному благочестию. Напротив, приобщение к грамматике является предпосылкой богословского ведения.

При воспроизведении исходных парадигм ГЗ создатели Г4, Г5 Г6 и Г7 допускают многочисленные ошибки, механизм порождения которых мог быть различным: (1) парадигмы именного склонения, напечатанные в ГЗ вертикально в две колонки, переписываются не сверху вниз, а слева направо, в результате формы разных чисел и падежей оказываются беспорядочно смешанными, получают не относимые к ним грамматические характеристики; (2) вертикальная организация парадигм «провоцирует» ошибки, состоящие в том, что вместо необходимой формы воспроизводится форма, занимающая позицию строкой выше или ниже; (3) дефектные глагольные парадигмы, не отражающие трехчленную реализацию категории лица, возникают в рукописях из-за регулярного устранения одной из омонимичных форм 2 и 3 л. ед. и дв. ч., воспринятых как ненужные повторы; (4) аномальные формы появляются вследствие включения в парадигму кустода и др. Подобные ошибки свидетельствуют о том, что книжники пока не справляются с идентификацией грамматических значений форм, представленных в парадигме, т.е. в отрыве от текста, не готовы к аналитическому восприятию языка как системы языковых элементов, организованных в парадигмы. Лингвистическая информация, содержащаяся в копируемой ими грамматике, остается пока еще не освоенной и не усвоенной.

В специальных разделах первой и второй части второй главы (1.3.3, 1.4.1, 2.3.2, 2.3.3) реконструируется отношения великорусских книжников к кодифика-торским решениям Лаврентия Зизания, выявляются особенности восприятия ими языка-объекта и метаязыка ГЗ на структурно-функциональном уровне.

Во всех исследуемых рукописных версиях ГЗ проявляется тенденция привести язык ГЗ в соответствие с нормой церковнославянского языка великорусского извода. Последовательным и регулярным исправлениям подвергаются те формы ГЗ, которые, будучи нормативными в юго-западнорусском изводе церковнославян-

22

ского языка, находятся за пределами либо на периферии нормы в Московской Руси. См. таблицу:

ГЗ версии ГЗ

и -> 'Ь М ед.ч. сущ. м.р, с основой на шипящий и -ц конци падежи KOHiyfc падсж-fe

-к и Р ед.ч., И-В мн.ч. сущ. ж.р. с основой на шипящий Aúrfc внрцгЬ дши кирши

Уй -* ей Р мн.ч. сущ. м., ж. р. M4CTÍH пддежУй частей падежей

после р TBOptf ЦР* творю црю

ъ -> ь после р царъ матеръ царь мдтерь

ъ -> ь после ч, Ц1 рНЬчг НОфЪ р'Ьчь НОфЬ

Неприемлемым для великорусских книжников является кодифицированный Лаврентием Зизанием способ реализации принципа антистиха. Во всех рукописях осуществляются исправления, в результате которых устраняется заданное в ГЗ снятие омонимии посредством оппозиционных графем. См. таблицу:

ГЗ версии ГЗ

о - ш W -> о

Т ед.ч. // Д мн.ч. члкомъ // члкомъ коиемъ // ки>НЕл\-ъ Т ед.ч. = Д мн.ч. члкомъ = члкомъ конемъ = конемъ

Р ед.ч. // И=В мн.ч. морл // мшрА Р ед.ч. = И=В мн.ч. МОрА = MÍ рА

Р ед.ч. // И=В мн.ч. нофи Н ни5фи кбсти // ку5сти Р ед.ч. = И=В мн.ч. н^фи =нофи кости = кости

И ед.ч. с.р. прил. // наречие влго // влглу кратко // кратки) И ед.ч. с.р. прил. = наречие блго = елго кратко = кратко

и - У I -» и

Р ед.ч. // Д ед.ч. нофн // ноф'С кости // костУ Р ед.ч. = Д ед.ч. Н^фИ =Н^фИ кости = к^стн

А - А а -> а

И ед.ч. ж.р. // И=В мн.ч. ж. и с.р. моа // моа твоа // твоа И ед.ч. ж.р. = И=В мн.ч. ж. и с.р. моа =м0а твоа — твоа

а - а а -> а

И ед.ч. И И=В мн.ч. (он^ша // (¿ноша паннца // дбца И ед.ч. = И=В мн.ч. юн^ша = (он^ша паннца = дбца

В Г\ предложена альтернативная система разграничения грамматических омонимов на орфографическом уровне. Составитель Г1 выступает против использования в качестве «числовых» показателей помимо пар дублетных букв (о - и»), лишенных фонологического значения, пар, связанных с обозначением твердости-мягкости согласных (как, например, а - а), поскольку в ряде случаев употребление этих букв противоречит реальному произношению (ср. мод дшд). Возражения книжника вызывает также употребление буквенных показателей числового значения не в абсолютном конце слова (типа вшг\ум, сгшщвшмъ). Такие написания, по его мнению, противоречат данному в статье «5 шсмйхъ частЬх'ь слова» определению падежа (падежа) как последней буквы словоформы: «Всакоа во р'Ьч'Ь 1 нмене паденТе... последнее пнсмо нлрйчетса» (л. 3 об.-4). Чтобы устранить два указанных недостатка орфографического способа дифференциации омонимичных грамматических форм, кодифицированного ках в ГЗ, так и в авторитетных орфографических руководствах, составитель Г1 предлагает реформировать славянскую орфографию по модели греческого алфавита, где строчные и прописные буквы пишутся по-разному (ср. А - а, Н - г|), и ввести «двооврдзное» начертание всех гласных букв: д - а, е - е, и - И, 1 - о - ш, V - оу, ъ - Ъ, и - Ъ1, ь, -Ь, а - А. Первый вариант написания кодифицируется в позиции абсолютного конца слова в формах единственного числа, второй - в формах двойственного и множественного. См. таблицу:

д -а Р ед.ч. // И=В мн.ч. ТА1НСТВА // ТАШСТВСС

Р ед.ч. м.р. // И=В дв.ч. м.р. АГГЕЛА 6Д1НАГ0 // дггбладва

и - И Р ед.ч. // И=В мн.ч. ноги // ногИ

И ед.ч. м.р. // И мн.ч. м.р. свои // своИ

V- оу Д ед.ч.//Р=М дв.ч. прстлй1 // прстлоу

В ед.ч. И Р=М дв.ч. роукй" // рЛоу

ъ - Ъ И ед.ч. IIР мн.ч. ВрАГЪ // ВРАГЪ

Т ед.ч. м. и с.р. // Д мн.ч. ЙЛ4Ъ // йл\Ъ

И ед.ч. м.р. прич. //1 л. мн. ч. наст.вр. зрйлуъ //зримЪ

ь - Ь И ед.ч. // Р мн.ч. Г^ЕНТЕЛЬ // Г^ЕИТЕЛЬ

■ы - Ъ1 Р ед.ч. // И=В мн.ч. ЖЕНЪ) //ЖЕН^1

А - А Р ед.ч. // И=В мн.ч. гадЕША // гаденТА

Р ед.ч. // В мн.ч. црА моего // цдрА мноп'А

И ед.ч. ж.р. // И=В мн.ч. ж.р., В мн. м.р. ЛЮЕАЦ1АА // ДЮБАфлА

Третья глава «Рецепция лингвистической программы Мелетия Смотрицко-го в Грамматике 1648 г.» посвящена анализу языковых и текстологических изменений, внесенных справщиками Московского Печатного двора Михаилом Роговым и Иваном Наседкой в исходный текст ГС при подготовке ее второго издания 1648 г. В результате проведенного исследования были установлены направления этих изменений и их функциональная нагрузка; реконструированы рабочие принципы и лингвистические критерии, которыми руководствовались московские редакторы при переработке исходного текста грамматики и коррекции системы ее норм; выявлен круг источников, использованных в процессе подготовки нового издания.

В разделах 1, 2, 3 рассматриваются концептуальные основы редакторской работы М. Рогова и И. Наседки и определяются ее общие тенденции.

М. Рогов и И. Наседка принципиально дистанцируют ГМ, призванную служить «официальным изданием московской грамотности»34, теоретическим ориентиром и инструментом для решения задач «книжной справы», от ГС как на концептуальном, так и на формальном уровне. Они устраняют имя Мелетия Смотриц-кого как отступника от православия, принявшего униатство; отклоняют переводы на «просту мову», несовместимую с представлениями о книжном языке; исключают весь неславянский языковой материал, «привикший» преимущественно из греческого языка, утверждая таким образом самостоятельное достоинство церковнославянского языка.

Московские справщики отстаивают концепцию грамматики как разновидности богословия, средства постижения абсолютной истины через сакральный текст. Развернутому обоснованию этой концепции они посвящают новое предисловие, которым заменяют прагматически ориентированное предисловие М. Смотрицкого. Новое предисловие представляет собой обширное «цитатное пространство»: как цепочка доказательств теологического значения грамматики в нем выстраиваются блоки цитат из Священного Писания, творений отцов церкви, житий святых и т.п. Установлена структура этого «цитатного пространства» и определены источники, привлеченные редакторами ГМ для его создания.

Первый блок ветхозветных и новозаветных цитат [Ин. 12: 50; Прит. 1: 23,7; Пс. 110: 10; Ек. 8: 1, 9: 17; Сирах. 1: 15; 1 Тим. 4: 13] (л. 1-1 об.) в начале ехроэШо является библейским «тематическим ключом» (Р. Пиккио), в котором за-

34ЯгичИ.В. История славянской филологии. СПб., 1910. С. 30.

даны основные, т. е. «высшие», темы предисловия - прославление мудрости, необходимость изучения Священного Писания как залога вечной жизни, утверждение значимости книжного учения.

В соответствии со Словом Бога, явленным в исходных библейских цитатах,

созидают свою жизнь «дхоносши стш оци», которые «грдлшдтикн, й прбчнхъ КНИГЪ фулософскдги) &ЧСНА, ВО ¿'чеши ОуПрДЖНАхЛл» (л. 1). Их «оврд3 ЛЮВОЛЛрТд» раскрывается во втором, агиографическом цитатном блоке (л. 1 об.-17 об.), включающем фрагменты 11 житий, которые цитируются по двум основным источникам - Прологу, изданному на Московском Печатном дворе незадолго до публикации грамматики в 1642-1643 гг., и Великим Минеям Четьим митрополита Макария.

Третий цитатный блок может быть определен как пропедевтический. Фрагменты из сочинений, принадлежащих или приписываемых Иоанну Дамаскину (догматического свода «Источник знания» и трактата «6 «кмнх'ь частых» слова») (л. 17 об.-19), служат «вводными курсами» двух дисциплин, которые, согласно цитируемым житиям, были основными учеными занятиями святых отцов -грамматики и философии.

Овладение этими гуманитарными дисциплинами и, в первую очередь, грамматикой является залогом совершенного знания славянского языка и успешной профессиональной книжно-языковой деятельности. Это основная тема четвертного цитатного блока (л. 19 об.-ЗЗ об.), состоящего из фрагментов сочинений Максима Грека («Исповедание православной веры», «Слово обличительно, вкупе и развра-щательно, лживаго писания Афродитиана», «Слово отвещательно о исправлении книг русских», «Слово отвещательно о книжном исправлении»).

В пятом, патристическом, блоке цитат (л. 35-39 об.) владение грамматикой признается делом богоугодным; это необходимое условие адекватного понимания и интерпретации Священного Писания, что, в свою очередь, является залогом спасения души верующего. Патриотический блок содержит фрагменты творений отцов церкви Иоанна Златоуста, Василия Великого и Анастасия Синайского, которые цитируются по Пандектам Никона Черногорца, изданным в Вильне в 1591 г.

Разделы 4-12 третьей главы содержат анализ справы, проведенной московскими редакторами как на уровне языка, так и на уровне текста в каждой части грамматики.

Две первые части грамматики «Л брфогрдфш» и «ш просс>АШ» были подвергнуты наиболее глубинной справе. Орфографические и просодические правила ГМ явились результатом диалога иосифовских справщиков с предшественниками (Л. Зизанием, М. Смотрицким, авторами авторитетных орфографических руко-

водств ХУ1-ХУИ вв.) и переосмысления их предписаний. Проведенное исследование каждого правила в контексте диалога с предшествующими опытами орфографической нормализации позволило получить четкое представление об основных направлениях работы московских редакторов.

1) Основным ориентиром для М. Рогова и И. Наседки служила наиболее популярная в Великороссии часть ГЗ - «Каноны Ор^огрлфш», к которой восходит и общая последовательность изложения материала, и большинство правил ГМ. Следуя же традиционным орфографическим руководствам, московские редакторы вводят правила остенсивного типа (о распределении дублетов У и оу и об употреблении ю); утверждают приоритет позиционного критерия выбора акцентного знака над квантитативным; изменяют состав кодифицированных в ГС надстрочных знаков - вводят нсо (' ) и Апострофъ ( "); заменяют правила употребления знаков

СЛИТНАА / КрАТКДА ( " ) и КрОТКДЛ / ТОНКДА ( , ).

2) М. Рогов и И. Наседка не включают в текст ГМ те предписания грамматик-источников ГЗ и ГС, которые не соответствуют их орфографической или грамматической норме: ГЗ - написание а в соответствии с [¡а] (мод, дрсвнАд); написание У после р вместо ю (зрУ, црУ); написание различия гже с V; использование флексии -а в формах мн.ч. существительных (юноша, двца); запрет на употребление ы вместо н формах мн.ч. (прлвеннцы, гр*йшннкы); ГС - позиционно ограниченное употребление ъ и ь (только в абсолютном конце слова); употребление облеченного ударение в формах И мн.ч м. и ж. р. йже и гаже; использование акцентных знаков для дифференциации значений междометия ии: Л оу,дивитсАное -вария, Л звдт«лное - камора, Л восклнцдтслкое - оксия; ГЗ и ГС - использование монографа у.

3) Введение в исходный текст правила грамматики-источника новых, дополнительных предписаний во всех случаях призвано продемонстрировать различие лингвистических установок московских издателей и их предшественников. Новые предписания являются своего рода «репликами» несогласия иосифовских справщиков в их заочном диалоге с авторами грамматик и рукописных орфографических трактатов. Полемизируя с М. Смотрицким, редакторы вводят новые правила о распределении графем У и оу; о постановке варии в позиции абсолютного конца слова:

ГС ГМ

оу - в начале слова У и у - в середине и в конце оу и У - в начале, в середине и в конце слова оу - всегда под ударением У - всегда после о; в закрытом списке слов

в позиции абсолютного конца слова оксия лнцс и вария твори

в позиции абсолютного конца слова только вария лице, твори

Критической реакцией на кодификацию ряда авторитетных орфографических руководств является рекомендация ГМ использовать о в формах множественного числа в позиции абсолютного начала слова:

орфографические руководства ГМ

в любой позиции в слове О-в формах ед.ч., ад - в формах мн.ч. ВврАзъ - Лврлзы в позиции абсолютного начала слова о-в формах ед. и мн. ч. $ВрАЗЪ - бврлзы

Избирательное отношение к нормализаторским решениям Л. Зизания демонстрируют уточнения, внесенные редакторами в правила он -'< и а:

гз ГМ

в абсолютном конце слова и и 1 1 - в Д ед.ч. ж.р. ноци в абсолютном конце слова только и

а - формах мн.ч. глаголов стдша а - формах мн.ч. глаголов ж.р. стлша

В составленных Михаилом Роговым и Иваном Наседкой правилах ГМ отражен и обобщен их опыт орфографической и грамматической справы ГС. Многие предписания, внесенные справщиками в исходный текст правил, являются проявлением их негативной реакции на те нормализаторские решения М. Смотрицкого, которые, хотя и не были эксплицированы в его орфографических правилах, но были реализованы в его языковой деятельности (в языке-объекте и метаязыке грамматики):

ГС ГМ

под ударением V под ударением оу

шипящий + V шипящий + ю

[ои]-о#, ооц- [ои] - оу

газыкъ 'часть тела' и 'народ' азыкъ 'часть тела' // газыкъ 'народ'

Введение новых рекомендаций в ГМ было инициировано также непоследовательным соблюдением М. Смотрицким той нормы, которую он сам кодифицировал в своей грамматике. Московские справщики особо оговаривают а) нормативность ю в предлоге шв, который в ГС мог писаться с начальным о; б) необходимость использования оппозиции ы - и для снятия омонимии форм Д мн.ч. м., е., ж. р. // Т ед.ч. м. и с. р. причастий - в ГС допускаются написания с н в Д мн.ч.

4) Московские редакторы руководствуются стремлением к максимальной информативности и полноте даваемых предписаний. В качестве исходного для ГМ

издатели избирают правило того источника, в котором содержится большее количество предписаний. В соответствии с этим принципом в качестве базовой модели для правила о распределении о - ш избран орфографический канон ГЗ, а для правила о написании о и в приставках и предлогах - соответствующее правило ГС. В формулировках ряда правил ГМ (об употреблении е и е, V и и, ж, ы) они объединяют рекомендации обеих грамматик-источников.

Основным исправлениям в третьей части грамматики «ш ^тгмологш» были подвергнуты система частей речи и система грамматических норм.

Изменяя состав частей речи ГС, московские редакторы приводят его в соответствие с систематикой трактата «О икмнх'ь чдстЬх'ь слбвд», воспроизведенной и в ГЗ: исключают характерное для латинской филологической традиции междометие и вводят различие - аналог греческого члена (арОроу).

Осуществленная в ГМ коррекция системы грамматических норм ГС отражает как различие двух изводов церковнославянского языка - великорусского и юго-западнорусского, так и различие лингвистических установок М. Смотрицкого и московских издателей. В своих кодификаторских решениях М. Смотрицкий руководствовался двумя базовыми принципами - принципом вариативности, реализованным в фиксации вариантных форм как в пределах одного словоизменительного типа (подтипа), так и в пределах парадигмы одного слова, и принципом дифференциации омонимичных форм, реализованным преимущественно на графико-орфографическом уровне как принцип антистиха Заданная в ГС широкая вариативность словоизменительных форм становится объектом критического переосмысления Михаилом Роговым и Иваном Наседкой, поскольку она противоречит одному из критериев истинности «писанТа», выдвинутых Максимом Греком, слова которого московские редакторы цитируют в предисловии к ГМ: «само к сев'к со-глдсоуетъ, д нигд'Ьжс рдзликоуггь» (л. 21 об.). Унификация, ограничивающая представленную в ГС немотивированную вариативность, является одной из ведущих тенденций осуществленной ими справы. См. таблицу:

И ед.ч. -И -» -А ОАМАрАНЫНН -> САМАрАНЫНА какземлА

3 ед.ч. -И -> -1 СдМЛрАНЫНИ -> САМДрАНЫНС как Мреже, Лдд'Ге

И(3) мн.ч. -е-> -и плстыре пдстыри как клеврети, отцн

Р мн.ч. введение флексии -ей лодёй как пдстырбй, МАтежен

Р мн.ч. введение флексии -и>въ ЕрАТШВЪ как др^пджъ, дбмшвъ

М мн.ч. -ехъ -> -•Ьх'ь ЧВАНЦеХ* ЧБАНЦ'Ъх'Ь, СЛОЕЕСЕХ'Ь -> СЛОВК^Х1 как вонн'Ьх'Ь

местоим. Р и В ед.ч. м.р. -Arw -> -orui САМАГШ САМОГО как Torw

причастия И мн.ч. ж. р. -А -> -e ЧИТАЮфА -» ЧМТАЮЦГе как И мн.ч. м.р. читАЮфе

числит. Д=Тм.,с.р. дв0л1л де'ймл как Д=Т ж.р. дв'Ьмд

д пате*/ или ПАТН тЙСАфАЖ-> ПАТН ТЫСАфАМЪ как седин тн'сАфдмъ

наречия м^дре -> моудр'Ь как д^Бр>Ь

Принцип дифференциации омонимичных форм, определявший нормализацию М. Смотрицкого, получил в ГМ свое дальнейшее развитие. С одной стороны, в отличие от М. Смотрицкого, решавшего проблему грамматической омонимии главным образом графико-орфографическим способом, Михаил Рогов и Иван Наседка наряду с принципом антистиха преодолевают омонимию и другим способом - грамматическим, предполагающим дистрибуцию разных флексий. С другой стороны, московские книжники экстраполируют использованные М. Смотрицким орфографические средства на те грамматические позиции, которые не были противопоставлены в ГС. В результате состав грамматических позиций, вовлеченных в противопоставление, в ГМ по сравнению с ГС расширен. См. таблицу:

ГС ГМ

И(3) мн.ч. = В мн.ч. Л\ре'жА =Мр«ЖА И(3) мн.ч. // В мн.ч. мрежи //мрсжм

Р(В) ед.ч. = В мн.ч. ПАСТЫрА = ПАСТЬфА Р(В) ед.ч. // В мн.ч. ПАСТЫрА // ПАСТЫри

Т ед.ч. = Д мн.ч. м., с. р. НИфНМЪ = ННфИМЪ Т ед.ч. // Д мн.ч. м., с. р. НИфНМЬ // ННфИМЪ

И ед.ч. м.р. прич. = 1 л. мн.ч. наст. вр. чнтдемъ = читдемъ И ед.ч. м.р. прич. // 1 л. мн.ч. наст. вр. чнтасмь // читдемт.

Коррекция принципа антистиха в ГМ проявляется не только в изменении объема его реализации, но и в изменении функциональной нагрузки оппозиционных графем. Основная функция орфографических оппозиций в ГС - дифференцирующая. М. Смотрицкий применяет оппозиционные графемы (е - е, о - и», а - а, i - и и др.) и надстрочные знаки (оксия - камора) в случае омонимичных форм, преодолевая с их помощью грамматическую (и лексическую) омонимию. М. Рогов и И. Наседка экстраполируют показатели множественности на те плюральные формы, которые не являются омонимичными (Р мн.ч. др£въ, роукъ, сердецъ, ма-

терей, Д мн.ч. злпок-Ьдемъ, М мн.ч. пророцехъ, йменех*. 1 л. мн.ч. еыхшмъ, ткорАХШмсл), закрепляя графемы е, V» и камору за формами множественного числа вообще. Орфографические средства используются здесь не для противопоставления омонимичных форм, а для маркирования форм, наделённых определенной грамматической семантикой. В ГМ орфографические оппозиции наряду с дифференцирующей выполняют ещё и маркирующую функцию.

Четвертая часть грамматики «»Л сунтл^и» воспроизведена в ГМ с минимальными изменениями, состоящими в устранении цитат из Септуагинты, а также греческих и латинских терминов (см. выше).

Михаил Рогов и Иван Наседка расширяют сферу компетенции грамматики как описания многоуровневой системы языка, дополняя исходный текст ГС новой частью «СословТе йменъ по в^ди» (л. 361-373), содержащей кодификацию лексического уровня книжного языка. Установлено, что эта часть представляет собой сокращенную переработку словаря Памвы Берынды «ЛеЗ'Гконъ слдвенорюе-скТй, й имен* Тлъковдте» (Киев, 1627). Основным результатом проведенной редакторами справы заимствованных из «Лс^Тконд» словарных статьей явилось устранение специфических признаков юго-западнорусского извода церковнославянского языка.

Помимо новой лексической части московские редакторы включают в ГМ и два новых грамматических раздела, разработанных ими самостоятельно: сводную таблицу именных окончаний и грамматический разбор «по осмочдстном^ рдз^-всех словоформ в молитвах «Црк» нбнын» и «Оме ндшъ».

Исследование этих разделов позволило с новых позиций предложить решение вопроса о степени императивности грамматики для великорусских книжников. Выявлены (1) несоответствия данных таблицы языковому и метаязыковому материалу грамматики: в таблице не учтен семичленный состав категории рода ГС=ГМ; флексия интерпретируется не как словоизменительный аффикс, а как конечная буква в словоформе; состав флексий таблицы не является адекватным отражением репертуара форм, предписанного грамматикой и др.; (2) многочисленные ошибки в разборе молитв при определении типа склонения (.олимд - 2-е, нужно 1-е, должннкишъ - 5-е, нужно 1-е), падежа (сокровифе - И.п., нужно З.п., йма твое -В.п., нужно И.п.), числа (ндшъ - мн.ч., нужно ед.ч.), лица (дд сватитса, да прТ-идетъ - 2-е л., нужно 3-е л.), вид (шстдвлёнТе, оут-^шителю - «первообразный», нужно «производный») и др. Указанные несоответствия и ошибки свидетельствуют

о том, что у московских справщиков, т.е. законодателей книжной нормы своего времени и адептов грамматического подхода, не было сформировано умение пользоваться классификациями и рекомендациями издаваемой ими грамматики и применять ее правила при анализе конкретного языкового материала. Это обстоятельство может служить весомым аргументом в пользу того, что в Московской Руси середины XVII в. грамматическая образованность могла иметь добавочный, факультативный, а отнюдь не императивный характер.

Четвертая глава «'ТрдлшдтТкА весЬдословнда" Ивана Иконника 1733 г. как синтез славянской грамматической традиции в дидактических целях» посвящена исследованию грамматического руководства, призванного внедрить грамматическую образованность, сформировать процедуры овладения языком как «грамматикой», т.е. как системой алгоритмических правил.

Внедрение грамматической образованности, требующее институционализо-ванного обучения языку, начинается в Петровскую эпоху, когда в соответствии с «Духовным регламентом» 1721 г. учреждается система школьного образования и указами Петра I от 1723 и 1724 гг. регламентируется включение в учебные программы славянской грамматики35. Однако существующие грамматики церковнославянского языка, в том числе и новые версии ГС - Г1721 и Г1723, изданные для обеспечения учебного процесса в созданных школах и училищах, не отвечают, по мнению И. Иконника, базовому дидактическому принципу доступности или по-силъности. Представленный в них теоретический и языковой материал по содержанию и объему является непосильным для обучающихся, «приступъ» к его «постиженно... бываете не удобенъ: что клки>, й чггли рлдн оно положися,

темно. *л>нюду же дще что й юсязаютъ, но далече с^ть подобающапл)

стоятъ» (л. 37). По замыслу И. Иконника, его грамматика является своего рода учебно-методическим пособием, которое не заменяет существующие грамматики, а дополняет их, помогает их освоить и эффективно использовать при изучении церковнославянского языка: «зд прист^пъ оныхъ грдлшАтТкъ, й за руководящее

* $ * А

сихъ... Лзъ по сил'к моей... пред очесы Учащихся прелдгаю» (л. 37).

В разделах 1 и 2 четвертой главы рассматривается история создания ГИ в старообрядческой среде Стародубского района - крупнейшего центра старообрядческой книжности первой половины XVIII в. и очерчивается круг привлеченных И. Иконником источников. Исследование показало, что осуществляя синтез фило-

35 Пекарский ПЛ. Наука и литература в России при Петре Великом. Т. I. СПб., 1862. С. 108-121; Флоровский Г. Петербургский переворот // Из истории русской культуры. Т. IV (XVIII - начало XIX века). М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. С. 379.

32

логического опыта «древних^ Учителей» (л. 19 об.) и «нн'Ьшннх'ь творцЕвъ» (л. 34), И. Иконник использовал ГС, ГМ, Г1721, Г1723, а также «Лсрс^нъ трелзыч-ный» Ф. Поликарпова, трактаты «6 шсмихъ чдстЬх'ь слова», «Оказан!"« како со-стави стми кирилъ философъ дзвЛ^», «НапнсанТс 1дзык0 словенски о грлмо-г1 I 5 ел стро1нш» и «Еес^дд о оученТи трдмсгЬ». Наряду' с филологическими сочинениями при создании предисловия, утверждающего теологическую концепцию грамматики, им были также задействованы монументальные исторические трактаты «Хрисмологион» Николая Спафария (1672) и «Деяния церковные» Цезаря Барония (М., 1719).

Раздел 3 посвящен дидактическим целеустановкам И. Иконника, определившим как способы организации и презентации теоретического и языкового материала, так и общую стратегию грамматического описания.

Исходная установка на создание учебно-методического пособия, которое бы предельно ясно и доступно излагало «нгв-ЬдЬ'юфимг» (л. 4 об.) учение о книжном языке, обусловила катехизисный («беседословный») формат («оудовндгчу рдди по-знднТя, <§врдзол\ъ бесЬаословнылуь прелдглю» - л. 19 об.), в который были преобразованы все правила и дефиниции, заимствованные у других грамматистов; адаптацию метаязыка - «простдя словеса» (л. 1) использованы для истолкования маркирований книжных форм (В.п. местоимения н, дуальных форм и т.п.); включение видеограмм - «древа осмй чдетей слова», схем частей речи с указанием их акциденций или семантических разрядов.

И. Иконник руководствовался стремлением к «гдсм-Ьишем^ ЙзАСнежю» теоретического и языкового материала грамматик-источников, что определило значительное расширение объяснительной части его грамматики по сравнению с предшествующими опытами описания и кодификации церковнославянского языка. Выбирая и группируя материал для своей грамматики, И. Иконник подчиняет описание формального строя языка задачам выявления всех смыслов, заложенных в элементах разных языковых уровней. Особое внимание он уделяет истолкованию грамматической семантики, поскольку способы описания грамматических значений, преобладающие в ГС, ГМ, Г1721, Г1723, - этимологический, индуктивный и остенсивный, признаются им методически нецелесообразными как не обладающие информативной ценностью и объяснительной силой. И. Иконник заменяет исходные дефиниции акциденций, представленные в грамматиках-источниках, собственными логическими определениями, независимыми от внутренней формы термина и выявляющими семантический инвариант категории. Заботой о понятности

продиктовано введение нескольких определений одной категории, обращение к образным сравнениям (ср., непроизводный «первообразный» вид сравнивается с «ПЕрв'ЬишТлг'ь» человеком Адамом, ргаеГегкит трейесШт - с последствиями недавнего пожара).

Установка на предельную ясность и доступность последовательно реализуется И. Иконником в тщательном подборе и детальном истолковании языкового материала, иллюстрирующего правила и дефиниции грамматики. В своих толкованиях И. Иконник раскрывает структурные и семантические особенности единиц языка, особенности их функционирования и т.д. Пример, сопровожденный таким комментарием, служит в ГИ не просто иллюстрацией теоретического положения или правила, как, например, в ГС (ГМ, Г1721), а его объяснением и играет важную обучающую роль.

В отличие от М. Смотрицкого и Ф. Максимова, предъявляющих в правилах и дефинициях языковые единицы изолированно, «атомарно» (за исключением синтаксического раздела), для И. Иконника «прикладъ» в предложении является равноправным с метаязыковым комментарием и столь же необходимым способом «разр'Ьшити» языковое явление. Типовая модель презентации языкового элемента в ГИ может быть представлена следующим образом: (1) «атомарный» пример, восходящий в большинстве случаев к грамматикам-источникам, -> (2) комментарий этого примера (3) пример в контексте, подобранный И. Иконником из библейского или литургического текста [-» факультативно (4) комментарий примера в контексте].

Установка на «совершгнн'Ьише правилъ шпнсаше» (л. 1) реализована в ГИ посредством оптимизации алгоритмов, заданных в правилах-инструкциях грамматик-источников: И. Иконник последовательно сокращает количество шагов алгоритма. Так, в ГС=ГМ=Г1721 «составлен!«» формы 2 л. ед.ч. императива от пре-зентной формы 2 л. ед.ч. предполагает два действия: (1) устранение ешн (2) с последующим прибавлением и. Инструкция ГИ включает только один шаг - устранение £Ш.

Разделы 4, 5, 6, 7 четвертой главы содержат детальный анализ всех частей ГИ, позволяющий охарактеризовать направления и основные результаты лингвистических и дидактических поисков И. Иконника, выявить особенности орфографической и грамматической кодификации ГИ.

При работе над текстом орфографической части грамматики ориентиром для И. Иконника служили первая глава «IV 5рл.ограф|и» ГС, воспроизведенная в

Г1721, и ее трансформированная версия в ГМ. В орфографическую концепцию М. Смотрицкого И. Иконник вносит коррективы, многие из которых были вызваны влиянием грамматики Ф. Максимова. Так, к Г1723 восходят и/или Г1723 обусловлены: трактовка орфографии как учения о «писменах» и выведение за ее пределы правил употребления надстрочных знаков и знаков препинания; состав кодифицированных «писмен» и последовательность их перечисления в алфавите; понимание «двогласных» «писмен» как славянских лигатур; исключение классификации гласных по квантитативному признаку и классификации согласных по их влиянию на количество гласного; увеличение семантической нагрузки оппозиционных графем и//У//V как средств дифференциации лексических омонимов. «Ле^Тконъ» Ф.Поликарпова был задействован И. Иконником как источник толкований лексических омонимов, противопоставленных на орфографическом уровне, и характеристик «самособной» позиции гласных в формах В.п. указательного местоимения и. Самостоятельно И. Иконником была разработана система правил, регламентирующих перенос слов, и обоснованы принципы, на которых эти правила базируются.

Очевидно стремление И.Иконника разрешить противоречия и снять несоответствия, выявленные им в источниках, либо, как минимум, прокомментировать их. Он восстанавливает в ГИ реальную хронологию создания греческого и славянского алфавитов, «нарушенную» в «СказанТи кдко состави сть'ш кнрйлъ философа йзвЙсУ»; указывает на некорректность данного М. Смотрицким определения буквы (писл\а) как минимальной, «нераздельной» единицы, которому не соответствуют «двогласные» буквы, состоящие из двух элементов; заменяет га на а в перечне «двогласных» Ф. Максимова, не включившего га в состав алфавита; вводит новое правило о написании Т в заимствованиях, призванное преодолеть противоречие между общим принципом церковнославянского правописания - следовать иноязычным орфографическим образцам, и стандартным правилом, ограничивающим употребление V предвокальной позицией; исключает рекомендацию М. Рогова и И. Наседки об употреблении предлога ш с глаголами и иллюстрирующие ее пред-ложно-падежные сочетания «ш + причастие» и др.

И. Иконник значительно более систематичен и последователен, чем его предшественники, что объясняется исходной целеустановкой на создание учебно-методического пособия. Орфографические правила ГИ построены по единой модели, в рамках которой (1) для каждой буквы заданы позиции употребления - «в начал^, срЕД*к, кошуЬ речешн, само кром'к согласных^»; (2) для омофоничных букв, участвующих в реализации принципа антистиха, определена семантическая

35

нагрузка: а) грамматическая, б) лексическая. Каждое правило структурировано в соответствии с вышеописанной моделью, все структурные элементы пронумерованы. Формулы метаязыкового комментария унифицированы, иллюстративный материал упорядочен.

Работая над орфографическими правилами, И. Иконник сопоставлял предписания грамматик-источников с собственными нормативными представлениями. При наличии расхождений между ГС, ГМ, Г1721 и Г1723, касавшихся норм употребления того или иного элемента, он принимает следующие кодификаторские решения:

ГИ=Г1723 ГМ ГС=Г1721

6 - в начале слова £ - в середине и конце слова е и е — в начале и конце слова е - в середине слова -

ГИ=ГС=Г1721=Г1723 ГМ

оу - в начале слова V - в середине и конце слова оу и У - в начале, середине и конце слова

ГИ=ГС=ГМ=Г1721 Г1723

оу - в наречии не оу в наречии не §

ГИ=ГМ ГС=Г1721 Г1723

ъ и ь - в середине и конце слова ъ и ь - в конце слова -

ГИ= ГС=Г1721 ГМ Г1723

ъ замещается знаком ернкъ ь замещается знаком пдеркъ ъ и ь замещаются одним знаком пдерчнкъ •ь замещается знаком ёрикт. ь не замещается

Во всех случаях выбора между принципом вариативности дублетных букв (е и £, оу и *$), реализованным Михаилом Роговым и Иваном Наседкой в ГМ, и принципом дифференциации элементов в других грамматиках, И. Иконник отдает предпочтение принципу дифференциации и предъявляет правила, устанавливающие строгую дистрибуцию графем.

В отличие от своих предшественников И. Иконник не просто фиксирует норму, а аргументирует необходимость ее введения, объясняет кодификаторские решения. Объяснения в ГИ получают: состав азбуки; использование буквы ижица V, V, омофоничной «писменам» нив; сохранение и в префиксе при- в предвокаль-ной позиции; механизм действия принципа антистиха и др.

При том, что в своих правилах И. Иконник уделяет значительное внимание использованию оппозиционных графем для снятия омонимии, в его собственной

книжной языковой практике декларируемое орфографическое разграничение грамматических омонимов либо не реализуется вообще, либо реализуется, но крайне непоследовательно. Единственное исключение - регулярная дифференциация Т.п. ед.ч. // Д.п. мн.ч. сущ. м. и с. р. посредством оппозиции о - и>.

Во второй части своей грамматики «Л ¿Т^М0Л1\)ГШ», как и в орфографическом разделе, И. Иконник базируется на ГС=ГМ=Г1721, к которой восходит и последовательность изложения материала, и большинство дефиниций, правил, классификаций. Руководствуясь стремлением к полноте даваемых предписаний, И. Иконник привлекает Г1723 - в тех случаях, когда Ф. Максимов расширяет и дополняет исходные определения, построения и объяснения М. Смотрицкого (дефиниции имени, междометия, повелительного и молительного наклонений, функционально-семантические классификации наречий и союзов). По модели, заданной в трактате «д шсмнх'ь чдсгЬх'ь слова», И. Иконник предъявляет формы языка-объекта как иллюстрации «посл'ЪдЬ'ющих'ь», отказываясь от представления парадигм. Из «осмочастия» была почерпнута также трактовка имен собственных и нарицательных и характера отношений между ними.

И. Иконник демонстрирует избирательный подход к источникам. Его критическую реакцию вызывают представленные в ГС=ГМ=Г1721 и Г1723: семичлен-ный состав членов категории рода (в ГИ выделен восьмой род «несккомых'ь»); отождествление «отчеименного» и «притяжательного» вида имен (в ГИ они разграничены); трактовка что как формы местоимения кто (в ГИ что рассматривается как самостоятельное местоимение).

Устраняя противоречия и комментируя несоответствия, выявленные им в источниках, И. Иконник конструирует временную парадигму причастия в соответствии с парадигмой глагола; координирует описание залога причастия и глагола; приводит трактовку начертания союза в соответствие с трактовкой данной акциденции остальных частей речи; объясняет расхождения грамматик в интерпретации восьмой «части слова» (различие / междометие) и частеречного статуса йже (различие / местоимение) и др.

В отличие от ГС=ГМ=Г1721 и Г1723 основное содержание морфологической части ГИ составляет не развернутое описание системы словоизменения и не правила образования и идентификации нормативных форм, а развернутое истолкование заданных в ГС=ГМ=Г1721 и Г1723 акциденций каждой части речи. С вопросов описания формы акцент перенесен на совершенствование описания семантики. «М.сн'Ьишсс ЙзАСненТе» всех акциденций осуществляется по единой модели,

включающей в себя (1) «усовершенствованные» И. Иконником определения, корректирующие и уточняющие исходные определения ГС=ГМ=Г1721; (2) направленный на раскрытие содержания акциденции анализ языковых примеров («нзяс-неж'{ прим'Ьромъ»), извлеченных из ГС=ГМ=Г1721 либо подобранных из библейских и литургических текстов.

Пристальное внимание в части «\л> ¿ТАЛЛОМ»)ГШ» уделяется проблеме классификации слов. Установка И. Иконника на совершенствование описания языка реализуется в том, что в своих классификациях слов по разным признакам - семантическим, формальным, синтаксическим, он не ограничивается повторением и объяснением исходных построений М. Смотрицкого (классификации имен, предлогов и междометий) и Ф. Максимова (классификации наречий и союзов), а подвергает их дальнейшей детализации и уточнениям. В ГИ выделены новые классы и подклассы слов (имена одушевленные подразделены на «словесные», «бессловесные» и «растительные»; притяжательные прилагательные - на «естественные» и «разлучные»; наречия «количества» - на «явственные» и «утаенные»; «сопряга-тельные» союзы - на «простые» и «возносительные» и т.п.), выявлены различия между близкими классами (ср. «рдзнство» наречий «ЮтрнцйЖА» и «прсцкжА», междометий «чюдящлглися н оудивляющдги»» и т.п.).

И. Иконник считает методически целесообразным обосновать систематику грамматик-источников и их отдельные классификационные решения: разделение частей речи на «склдняемыя» и «нгсклдняшыя»; выделение пяти типов склонения имен; объединение в одно склонение местоимений с разными морфологическими свойствами - кто и тон; отнесение местоимений сдмъ, сей, 5въ, 5нъ, т^й к двум разрядам - «указательных» и «возносительных»; классификацию предлогов на «сочинительные» и «сложные», т.е. предлоги и префиксы и т.п.

Зафиксированная в ГИ грамматическая норма не тождественна норме ни одной из грамматик-источников. В разных грамматических позициях формы ГИ могут совпадать либо с одним или двумя из трех изданий грамматики Мелетия Смотрицкого, либо с грамматикой Федора Максимова в различных комбинациях. Ср., например:

Д ед.ч. с основой на-ц ги=гс -н ГМ=Т1721

пТякицн П1АННЦИ П1'АННЦ*й

М ед.ч. с основой на -ц ГИ=ГМ=Г1721 ГС -и

ш пТлннц'к ШАНИЦ-Ь П1АННЦН

Р ед.ч. с основой на шипящий ГИ=ГМ=Г1723 -и ГС -А Г1721 -А, -И

мрежи мрежи МрСЖА мрежА: А жи

М ед.ч. с основой на шипящий ГИ=Г1721 -•Ь ГС=ГМ=Г1723 -и

IV мреж'к мреж*Ь мрежи

М мн.ч. ГИ=Г1721 -•Ьхг ГС=ГМ=Г1723 "{ХЪ

млтер+.х'ь млтер'Ьх'ь мдтерехъ

2 л. дв.ч. ГИ=Г1723 -вд ГС=ГМ=Г1721 -та

спива пнтасва читдетд

Принятые И. Иконником решения в пользу тех или иных форм были направлены (1) на ограничение грамматической синонимии, т.е. на унификацию форм, см. таблицу:

грамматическая позиция возможные варианты в ГС, ГМ, Г1721, Г1723 ГИ

Р мн.ч. -ей/-ь -ей пдстыре" как мдтерей

Р мн.ч. -ГЙ/-6Й -ЁЙ мате рей как пдстырей

Т мн.ч. -ами/-ы -амн клевретАмн как двдми, 1шнамн

М мн.ч. -ех'ь/-'Ьх'ь клевретЬх'ь как пдстыр'Ьх'ь. мдтер'Ьх'ь

И-3 мн.ч. -Ге/-е/-и -и пдстырн как клевретн

Д ед.ч. -ЬУ-еви ГД* как клевретУ

И-В дв.ч. м., с.р. -А/[-Д] -А мод, твоа как сТа

И ед.ч. м.р. -/-Юф-Е|АЙ/е'Н01|Г['Й -ЮЦ1- е|'ЮЦ11И как вйофАА, б|'К>фЛГЛ«

(2) на снятие грамматической омонимии, на дифференциацию форм, см. таблицу:

возможные омонимы в ГС, ГМ, Г1721, Г1723 ГИ

В мн.ч = Т мн.ч. Клевреты В мн.ч. КЛЕВрЕТЫ Т мн.ч. клеврЕТАМИ

И ед.ч. = Р мн.ч. Пдстырь И ед.ч. пдстырь Р мн.ч. ПАСТЫрбЙ

Д ед.ч. = М ед.ч. Д ед.ч. М ед.ч.

пТАНИЦН пТяинцн пТяниц-Ь

Р ед.ч. = М ед.ч. Р ед.ч. М ед.ч.

Мрежи МрЕЖИ МрЕЖ-Ь

И ед.ч. ж.р. ■= И дв.ч. м., с.р. И ед.ч. ж.р. И дв.ч. м., с.р.

MOA, TB0A моя, твоя МОА, ТВОА

2 л. = 3 л. дв.ч. м., с.р. 2 л. дв.ч. м., с.р. 3 л. дв.ч. м., с.р.

читЛетд СПИВА Д'ЬЛАЕТА

2 л. = 3 л. дв.ч. ж.р. 2 л. дв.ч. ж.р. 3 л. дв.ч. ж.р.

ЧИТАП-Ъ ХОдив-Ь спитй

При создании третьей, синтаксической части своей грамматики И. Иконник руководствовался пониманием синтаксиса и как инструмента синтеза, владение которым позволяет породить слово, т.е. предложение, соответствующее постулируемой норме, и как инструмента анализа, позволяющего постичь высшую истину, заложенную в библейских и литургических текстах36.

Трактуя синтаксис как учение «й) сочиненТн слова» (л. 153 об.), И. Иконник в качестве основной выдвигает проблему «согласованности» «част1'й слова», т.е. их сочетаемости в соответствии с их грамматическим значением: «нЙкдн'Ьйшбё вс'Ьх'ь прАкилт. согллсТе в слов'Ь речЕнт» (л. 156 об.). Остальная синтаксическая проблематика выводится им за пределы грамматики. Приоритетное внимание к правилам «ш согласТи» обусловлено тем, что именно в их нарушении И. Иконник усматривает причину многочисленных ошибок, засвидетельствованных им в «вычислены стиха» (л. 168 об.) конфессиональных текстов. Правила, регламентирующие параметры согласования прилагательного с существительным, относительного местоимения йже с существительным и координации подлежащего и сказуемого, излагаются в ГИ на основе раздела «0 согласТи» Г1723. Стремясь продемонстрировать механизм действия кодифицированных синтаксических норм, И. Иконник включает в правила «и> согласТи» образцы проведенной им «справы» «погр'ЬшитЕЛных'ь» форм в библейских и литургических текстах.

Синтаксис как искусство анализа текста нацелен на «и>врНкт£Н18 в слов*к лежащая разймл», т.е. его «знаменоеанТя» (л. 169). Второй раздел синтаксической части И. Иконник посвящает анализу фрагментов конфессиональных текстов, на-

36 «СГя ео сунтдзга вины рддн во еже слово состаелятн, в ежтбенномъ писанти рдз^мъ сокровЕН-ь и глубины нелеклетъ, м своммъ д-Ьнствомг аки ключемъ, ггыя ковчеги мсполнь сЙци дрлгнхъ кдменТн, й злата, ГОвЕрзлет» (л. 155 об.).

40

правленному на выявление «знаменованГя» падежных форм. Определяя значения падежей, И. Иконник руководствуется предписаниями Г1723, содержащей детальное описание синтаксиса и семантики падежных формы, значительно дополненное по сравнению с грамматикой М. Смотрицкого.

Концепция «образного синтаксиса», реализованная в ГИ, восходит к ГС= ГМ=Г1721. Развивая идеи М. Смотрицкого, И. Иконник конкретизирует грамматические параметры элементов фигур («образов») - освященных авторитетом традиции отступлений от типичных форм синтаксической организации предложения.

При отборе и систематизации материала для четвертой части «и) прикод'Ги» И. Иконник исходит из понимания просодии Ф. Максимовым. Следуя Ф. Максимову, И. Иконник трактует просодию как учение об акцентных знаках и знаках препинания, выводя за ее пределы, как и за пределы грамматики вообще, стихотворную теорию, и строго разграничивает сферы компетенции просодии и орфографии.

В ГИ нормирован исчерпывающий репертуар надстрочных знаков, включающий одиннадцать элементов, который явился результатом объединения перечней просодий ГС=Г1721, ГМ, Г1723. Регламентируя их употребление, И. Иконник базируется либо на предписаниях М. Смотрицкого (для знаков ерик, паерик, густая, тонкая, мягкая), либо на предписаниях Ф. Максимова (утверждение приоритета позиционного критерия употребления оксии и семантического критерия при выборе иссо и апострофа; кодификация титла как полифункционального знака), или же синтезируют их рекомендации в рамках одного правила (для знаков вария, камора).

Система знаков препинания ГИ, состоящая из 10 элементов, соответствует ГС=Г1721. Новацией И. Иконника явилась разработка логического определения препинАнТя, в основу которого положен смысловой критерий - «рдз^мъ»: «Препн-нднГе ЕСТЬ, ц-клдпл; СЛ0ВЕС8 рАЗЙИЪ, НА РАЗЛИЧНЫ ЧАСТИ рАЗ^ЛЛА ПрЕД'ЬлЕнТЕ» (л. 190 об.). Фактор «рАЗЙид» определил функциональную нагрузку каждого знака37. Таким образом, здесь, как и в остальных частях ГИ, описание языковых элементов было ориентировано на выявление всех заложенных в них смыслов.

В Заключении формулируются основные выводы в соответствии с задачами исследования и положениями, выносимыми на защиту.

1, Наиболее важным результатом проведенного исследования является воссоздание общей модели процесса «строительства грамматики» в России в кон. XVI

37 Ср. запятая - «емлл-Ь н-Ьчто разума являющее», вм-кстнАЯ [т.е. квадратные скобки] - «рл-зйиъ пснтЬиш[н собою творящыя» (л. 191-192).

41

- пер. пол. XVIII в. Отторжение аналитической кодификации церковнославянского языка, неприятие идеи грамматики как описания системы словоизменения, имевшее место в начале XVII в., к середине века сменяется осознанием необходимости ее использования для решения задач «книжной справы». Статус элитарного инструмента профессионального книжника грамматика сохраняет до 20-х-30-х годов XVIII в., когда сфера действия грамматики постепенно расширяется и в нее начинают вовлекаться все православного христиане, проходящие формальное школьное обучение.

2. В результате лингвистического и текстологического анализа рукописных версий ГЗ определены особенности рецепции «первой словенской грамматики» великорусскими книжниками и установлен характер ее бытования в Московской Руси на протяжении первой половины XVII в. В начале XVII в. вхождению грамматики в Великороссию противодействовала господствующая идеологическая тенденция к «культурному изоляционизму». В рукописные версиях этого периода Гь Г2, Г3 отвергнуты концептуальные основы ГЗ. Их создатели, отстаивая усвоенные ими традиционные представления о грамматике как учении об элементах кода церковнославянского письма, трансформируют ГЗ в орфографическое руководство. Детальное описание грамматического строя языка подвергнуто полному исключению либо существенной минимизации по модели «осмочастия». Более архаичная орфографическая часть ГЗ признается великорусскими книжниками, вместе с тем они отклоняют все нововведения Л. Зизания в пользу традиционных форм и интерпретаций. Версии Г4, Г5 Г6 и Г7, созданные ближе к середине XVII в., когда со стабилизацией российской государственности концепция «культурного изоляционизма» сменяется концепцией «универсализма» и происходит юго-западнорусская экспансия во всех сферах культурной жизни, демонстрируют иное, изменившееся отношение к лингвоконцептуальным схемам, реализованным в ГЗ. Принимая грамматику как тип лингвистического описания, их создатели стремятся ее легитимизировать и тем самым обеспечить вхождение «литовской грамматики» в Московскую Русь. С этой целью они дополняют ГЗ фрагментами из догматических и авторитетных филологических источников, утверждающими значимость грамматического учения как инструмента познания абсолютной истины через сакральный текст. Однако недостаточная метаязыковая компетенция книжников приводит к целому ряду ошибок, свидетельствующих о непонимании ими содержания парадигм и их структуры, об их неподготовленности к адекватному восприятию грамматической систематики. Установлено, что все рукописные версии демонстрируют общую негативную реакцию великорусских книжников на кодифицированный в ГЗ способ реализации принципа антистиха. Единство позиций они проявляют и по

отношению к представленным в ГЗ признакам нормы юго-западнорусского извода церковнославянского языка, подвергая их регулярной коррекции, направленной на приведение языка ГЗ в соответствие с нормами великорусского извода.

3. Проведенное исследование языковых и текстологических исправлений, внесенных Михаилом Роговым и Иваном Наседкой в исходный текст ГС при подготовке ее московского издания 1648 г., позволило заключить, что филологическая работа редакторов была направлена на дистанцирование ГМ от ГС как на концептуальном, так и на формальном уровне. Создавая ГМ как теоретический ориентир и инструмент для решения практических задач «книжной справы» библейских и богослужебных книг, московские книжники отстаивают теологическую концепцию грамматики, обоснованию которой они посвящают свое предисловие. Установлено, что подвергая существенным преобразованиям орфографическую и просодическую части ГС, М. Рогов и И. Наседка ориентируются на орфографические каноны ГЗ и традиционные орфографические руководства. Вместе с тем в своих кодификатор-ских решениях они руководствуются собственными нормативными представлениями, выработанными в процессе книжно-языковой практики. Осуществленная М. Роговым и И. Наседкой переработка системы грамматических норм не сводилась к устранению специфических признаков нормы юго-западнорусского извода. Московские книжники последовательно реализовали лингвистическую программу, нацеленную на ограничение заданной в ГС немотивированной вариативности, т.е. на унификацию форм, и на преодоление грамматической омонимии, т.е. на дифференциацию форм. Исследование показало, что в ГМ был трансформирован кодифицированный М. Смотрицким способ реализации принципа ангистиха: изменены его объем и функциональная нагрузка оппозиционных графем. Анализ новых разделов, созданных М. Роговым и И. Наседкой, выявил несформированность у них умения воспользоваться предписаниями издаваемой ими грамматики, что свидетельствует о факультативности грамматической образованности в Московской Руси середины XVII в.

4. Проведенное исследование рукописного трактата «ГрдммдтТкд бес-Ьдо-

словнла» Ивана Иконника позволило установить, что ГИ была создана в целях внедрения грамматической образованности как специальное учебно-методическое пособие, предназначенное для оптимизации освоения существующих грамматик церковнославянского языка. ГИ была призвана сформировать процедуры овладения языком как «грамматикой», как системой алгоритмических правил. Исходные дидактические целеустановки, которыми руководствовался Иван Иконник, синтезируя и переосмысливая филологический опыт предшественников, обусловили параметры грамматического описания и его общую стратегию. Воссоздание фор-

малыюго строя языка подчинено в ГИ истолкованию семантического устройства элементов разных уровней языка. Анализ показал, что зафиксированная в ГИ система орфографических и грамматических норм явилась результатом целенаправленного выбора из числа нормализаторских решений, принятых в грамматиках-источниках, продиктованного двумя установками: (1) на устранение немотивированной вариативности как на орфографическом, так и на грамматическом уровне, (2) на преодоление грамматической омонимии. Реализация данных установок не изменила общего характера системы норм, сохраняющего преемственность грамматической традиции.

Положения диссертации отражены в следующих публикациях: Статьи в ведущих рецензируемых научных журналах

1. Кузьминова ЕЛ. Типы бытования грамматики Лаврентия Зизания в Московской Руси в первой половине XVII века II Вестник Моск. ун-та. Сер. 9: Филология. 1997. № 4. С. 68-84. -1 п.л.

2. Кузьминова ЕЛ. Экзегеза грамматики Юго-Западной Руси конца XVI-XVII вв. // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2000. № 1. С. 65-70. -0,5 п.л.

3. Кузьминова ЕЛ. Особенности интерпретации собственных имен в азбуковнике // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9: Филология. 2005. № 3. С. 132-145. № 4. С. 114-124. -1,4 п.л.

4. Кузьминова ЕЛ. Степень императивности грамматики Мелетия Смотрицкого II Филологические науки. 2011. № 4. С. 97-108. - 0,6 п.л.

5. Кузьминова ЕЛ. «Грамматика беседословная» Ивана Иконника как синтез славянской грамматической традиции // Библиотековедение. 2011. № 4. С. 56-61. - 0,4 п.л.

6. Кузьминова ЕЛ. Орфографическая программа Мелетия Смотрицкого и ее отражение в грамматике 1648 года II Мир науки, культуры, образования. 2011. № 3(28). С. 254-259. - 0,8 п.л.

7. Кузьминова ЕЛ. «Цитатное пространство» предисловия к грам матике 1648 г.: концепция и структура // Сибирский филологический журнал 2011. № 3. С. 64-73. - 0,7 п.л.

8. Кузьминова ЕЛ. Принцип антистиха в славянской грамматическо! традиции // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9: Филология. 2011. № 5. С. 36-55. - 1,: п.л.

9. Кузьминова Е.А. Коррекция системы норм грамматики Мелетия Смотрицкого 1619 г. в грамматике 1648 г. // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9: Филология. 2011. № 6. С. 84-96. - 0,8 п.л.

10. Кузьминова ЕЛ. Первые грамматики церковнославянского языка: к характеристике ранней филологической традиции // Русская словесность. 2012. № 2. С. 56-64. - 0,7 п.л.

11. Кузьминова Е.А., Николенкова Н.В. Грамматика Ивана Иконника: история создания // Вестник церковной истории. 2009. № 1. С. 148-172. - 1,7 п.л./0,9 п.л.

Монография

12. Кузьминова Е.А. Развитие грамматической мысли России XVI-XV1II вв. М.: МАКС Пресс, 2012. - 18,5 п.л.

Учебное пособие

13. Кузьминова Е.А., Николенкова Н.В., Пентковская Т.В. Практикум по курсу «История русского литературного языка XI-XVII вв.»: Рабочая тетрадь: Учеб. пособие / Под. ред. Е.А. Кузьминовой. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2010. - 11,5 п.л./4 п.л.

Издания памятников славянской грамматической мысли, предисловия, научные комментарии

14. Кузьминова Е.А., Ремнёва M.JI. Предисловие // Грамматики Лаврентия Зизания и Мелетия Смотрицкого / Сост., подг. текста, научный комментарий и указатели Е.А. Кузьминовой; предисловие Е.А. Кузьминовой, М.Л. Ремнёвой. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2000. 528 с. - 33 п.л. С. 3-25. - 2,6 п.л./2,1 п.л.

15. Кузьминова Е.А. Предисловие. Комментарий // Грамматический сборник 1620-х гг. / Издание и исследование Е.А.Кузьминовой. AION-SLAVISTICA. Annali dell'Instituto Universitario Orientale di Napoli. Dipartimento di studi dell'Europa orientale. Sezione SLAVISTICA. Quaderno № i, 2002. 282 c. - 17,5 п.л. С. 7-18, 223-269. -4,1 п.л.

16. Кузьминова Е.А. Предисловие. Научный комментарий // Грамматика 1648 г. / Предисловие, научный комментарий, подготовка текста и составление указателей Е.А. Кузьминовой. М.: МАКС Пресс, 2007. 624 с. - 39 п.л. С. 3-5,495-612.-11 п.л.

Статьи и материалы научных конференций

17. Кузьминова Е.А. «Кшгд гдсмагл е^квы грймотйчнлго оучшТд»: концепция и структура // Богословский сборник. Вып. 2. М.: Изд-во Православного Свято-Тихоновского Богословского института, 1999. С. 153-170. - 1,2 п.л.

18. Кузьминова Е.А. Адаптация авторитетной юго-западнорусской грамм, тики в Московской Руси XVII в. // Эволюция грамматической мысли славян XIV ХУШ вв. М.: Институт славяноведения РАН, 1999. С. 59-80. -1,3 п.л.

19. Кузьминова Е.А. Особенности кодификации орфографической и грамм: тической нормы в грамматиках Л. Зизания и М. Смотрицкого // Русский язык: пр< шлое, настоящее, будущее: Материалы II Всероссийской научной конференци (июнь 1999, Сыктывкар). Ч. 3. Сыктывкар, 1999. С. 65-84. - 1,2 п.л.

20. Кузьминова Е.А. Опыт реконструкции индивидуальной грамматическо нормы // Национально-культурный компонент в тексте и языке: Материалы II М( ждународной научной конференции (7-9 апреля 1999 г., Минск). Ч. 3. Минск: Б Г! 1999. С. 84-87.-0,2 п.л.

21. Кузьминова Е.А. Рецепция грамматики Лаврентия Зизания в Московскс Руси // Нип§аго-Вакоз1ау1са 2000: Языки в Великом княжестве Литовском и стр; нах современной Центральной и Восточной Европы: миграция слов, выраженш идей: Материалы международной научной конференции (5-7 апреля 2000 г., Буд; пешт). Будапешт, 2000. С. 77-79. - 0,1 п.л.

22. Кузьминова Е.А. Рецепция грамматики Лаврентия Зизания в Московско Руси // БШсИа Ш^ша. XVIII. Языки в Великом княжестве Литовском и странах с< временной Центральной и Восточной Европы: миграция слов, выражений, иде1 Международная научная конференция (5-7 апреля 2000 г., Будапешт): Доклад! Будапешт, 2000. С. 115-118. - 0,5 п.л.

23. Кузьминова Е.А. Проблема дифференциации омонимичных форм в гра\ матических руководствах ХУ1-ХУИ вв. // Древние языки в системе университет ского образования: их исследование и преподавание: Международная конференци (Москва, МГУ им. М.В.Ломоносова. 26-28 января 2000 г.). М.: Диалог-МГУ, 2001 С. 59-61.-0,1 п.л.

24. Кузьминова Е.А. Проблема дифференциации омонимичных форм в гра!\ матических руководствах Х^-ХУИ вв. // Древние языки в системе университе-ского образования: их исследование и преподавание. М.: Изд-во Моск. ун-та, 200 С. 178-183.-0,4 п.л.

25. Кузьминова Е.А. Антистих И Православная энциклопедия. Т. II. М.: Це] ковно-научный центр Православная энциклопедия, 2001. С. 549-552. - 0,6 п.л.

26. Кузьминова Е.А. Буквари церковнославянского языка // Православие энциклопедия. Т. VI. М.: Церковно-научный центр Православная энциклопеди 2003. С. 331-334.-0,4 п.л.

27. Кузьминова Е.А. Издание грамматик Лаврентия Зизания и Мелетия Смо-рицкого // Церковнославянский язык: история, исследование, преподавание: Мат!

риалы I Международной научной конференции (28-30 сентября 2004 г., Москва) / Отв. ред. И.В.Бугаева. М.: Изд-во ПСТГУ, 2005. С. 160-164. - 0,3 п.л.

28. Кузьминова Е.А. Работа над ошибками (о некоторых лингвистических аномалиях азбуковника) // Слово. Грамматика. Речь: Сборник научно-методических статей по преподаванию РКИ. Вып. VII. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2005. С. 9095. - 0,4 п.л.

29. Кузьминова Е.А. Предисловие к грамматике 1648 г.: структура «цитатного пространства» // Русский язык: исторические судьбы и современность: III Международный конгресс исследователей русского языка (Москва, МГУ имени М.В. Ломоносова, филологический факультет, 20-23 марта 2007 г.): Труды и материалы / Составители M.JI. Ремнёва, A.A. Поликарпов. М.: МАКС Пресс, 2007. С. 70-71.-0,1 п.л.

30. Кузьминова Е.А., Литвинюк Е.Е. Епифаний (Славинецкий), иером. // Православная энциклопедия. Т. XVIII. М.: Церковно-научный центр Православная энциклопедия, 2008. С. 552-556. - 0,8 п.л./ 0,4 п.л.

31. Кузьминова Е.А. Грамматика как средство постижения Богооткровенной истины // Слово. Грамматика. Речь: Сборник научно-методических статей по преподаванию РКИ. Вып. X. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2008. С. 79-90. - 0,7 п.л.

32. Кузьминова Е.А. К вопросу о степени императивности грамматики Меле-тия Смотрицкого // Слово. Грамматика. Речь: Сборник научно-методических статей по преподаванию РКИ. Вып. X. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2008. С. 91-102. - 0,7 п.л.

33. Кузьминова Е.А., Николенкова Н.В. Грамматика Ивана Иконника в славянской грамматической традиции // Славянские языки и культуры в современном мире: Международный научный симпозиум (Москва, МГУ имени М.В. Ломоносова, филологический факультет, 24-26 марта 2009 г.): Труды и материалы / Составители О.В. Дедова, Л.М. Захаров. Под общим руководством М.Л. Ремнёвой. М.: VÍAKC Пресс, 2009. С. 163. - 0,1 п.л./0,05 п.л.

34. Кузьминова Е.А. Константин Костенечский // Большая Российская энцик-юпедия. Т. XV. М.: Научное издательство «Большая Российская энциклопедия», Ю10. С. 88.-0,1 п.л.

Напечатано с готового оригинал-макета

Подписано в печать 03.04.2012 г. Формат 60x90 1/16. Усл.печл. 2,0. Тираж 100 экз. Заказ 138.

Издательство ООО "МАКС Пресс" Лицензия ИД N 00510 от 01.12.99 г. 119992, ГСП-2, Москва, Ленинские горы, МГУ им. М.В. Ломоносова, 2-й учебный корпус, 527 к. Тел. 939-3890. Тел./факс 939-3891.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Кузьминова, Елена Александровна

Введение.

Глава I. Экзегеза грамматики Юго-Западной Руси конца XVI - начала XVII в.

Глава II. Типы бытования грамматики Лаврентия Зизания в Московской Руси в XVII в.

Глава III. Рецепция лингвистической программы Мелетия

Смотрицкого в Грамматике 1648 г.

Глава IV. «ГрлммлтТкл бсс^дословнла» Ивана Иконника 1733 г. как синтез славянской грамматической традиции в дидактических целях.

Введение диссертации2012 год, автореферат по филологии, Кузьминова, Елена Александровна

Диссертационное исследование объединяет результаты филологических изысканий, проводившихся на материале памятников славянской грамматической мысли конца XVI - первой трети XVIII в.

Актуальность предпринятого исследования определяется самим статусом грамматических сочинений как «первостепенной важности источников по истории языка» [Ларин 1937: 6]. История литературного языка является комплексной наукой, изучающей как развитие языковых норм, так и определяющие это развитие лингвистические представления носителей языка. Одновременная фиксация в грамматическом описании языка и мысли о языке, составляющая специфику жанра, делает грамматику максимально «сильным» и потенциально неисчерпаемым источником для истории литературного языка, позволяющим одновременно исследовать и литературный язык эпохи, и ее языковые представления. Систематизируя нормативные формы, выдвигая правила их образования и идентификации, грамматика концентрирует в себе наиболее специализированное знание о языке, понимание структуры языка его носителями, эксплицирует языковой идеал социума.

Традиционно славянские грамматические трактаты рассматривались преимущественно в двух основных ракурсах: «генеалогическом», с точки зрения их источников - грамматик классических языков, и «анатомическом», с точки зрения их структуры, принципов отбора и систематизации материала, состава рубрик и кодифицированных в них элементов. Вместе с тем следует признать, что вплоть до настоящего времени вне поля зрения исследователей оставалась проблема бытования и восприятия текста грамматического описания в социуме, имеющая ключевое значение для определения языковых норм и динамики литературного языка XVII - первой половины XVIII в.

В течение всего периода функционирования церковнославянского языка в качестве литературного языка (XI - первая пол. XVIII в.) значение основного способа его нормализации сохранял «текстологический» [Толстой

1963: 259-261], при котором эталоном языковой правильности служил корпус основных текстов (библейских и богослужебных), а овладение книжным языком осуществлялось мнемонически - по каноническим текстам (как минимум Часослову и Псалтыри), который заучивались наизусть. «Текстологический» подход соответствует моделям традициональной, закрытой культуры, прежде всего средневековой: удерживая человека в границах нормативного корпуса текстов, он ориентировал на воспроизведение прежде написанного и препятствовал созданию содержательно нового, чреватого отклонением от заданных образцов [см. РюсЫо 1973; Пиккио 2003; Живов 1993; Меч-ковская 2009: 379-380].

Развитие и утверждение нового, «грамматического» подхода к книжному языку предполагает переворот в языковом сознании, кардинальную перестройку лингвистического мышления: с грамматикой «связан новый, аналитический способ осмысления языка (путем систематизации языковых элементов и правил их выбора); новый подход к нормированию языка (путем кодификации языковых норм в грамматических описаниях в отличие от презентации нормы в образцовых текстах); новый метод обучения языку (путем экспликации грамматической системы в сознании учащихся в отличие от обучения языку путем многократного прочитывания нормативных текстов)» [Мечковская 1984: 139; ср. Мечковская 1992: 31].

Ранее всего процесс преобразования лингвистического мышления охватывает Юго-Западную Русь (входившую сначала в государственное пространство Великого княжества Литовского, а затем Речи Посполитой), непосредственно затронутую реформационными и контрреформационными процессами. Там к концу XVI в. под влиянием факторов социолингвистического характера (особенностей структуры культурно-языковой ситуации) складывается новое, отличное от традиционного, характерного для Руси Московской, отношение к церковнославянскому языку. После второго южнославянского влияния языковая ситуация Юго-Западной Руси формируется по западной модели, предполагающей сосуществование двух литературных языков: наряду с церковнославянским языком (юго-западнорусской редакции) в функции литературного языка выступает «проста» или «руска мова». Наличие двух литературных языков, конкурирующих друг с другом, определяет более строгий подход к системе требований, предъявляемых к литературному языку (знание языка предполагает активное им владение, а понимание текста - возможность его интерпретации) и необходимость теоретического обоснования его достоинства, поскольку в сложных поликонфессиональных условиях церковнославянскому языку «нужно было вновь пробиваться в круг языков "священных"» [Робинсон 1971: 61]. Задача теоретической и практической защиты церковнославянского языка как знака православной веры требовала систематического изложения его грамматики и издания для православных братских училищ соответствующих учебных пособий, среди которых первенствовали «ГрлммАтчкА Оловснска ОъвершсннА йск^ствл осми частш слова, й йных нЬ^дных» Лаврентия Зизания, изданная в Вильне в 1596 г. (далее ГЗ), и «Грлмл\АТ1ки Олавснскиа пр<хвилно€ Оунташа» Ме-летия Смотрицкого, вышедшая в свет в Евье в 1619 г. (далее ГС).

В начале XVII в. ГЗ и ГС, наряду с другими изданиями, ввозимыми из Руси Юго-Западной, проникают в Московскую Русь, [см. Шляпкин 1891: 118-134; Эйнгорн 1894: 1-10; Харлампович 1914: 97-143], где доминирует традиционное культурное сознание, видевшее основу книжного языка в священных текстах, и сохраняется устойчивое бытование церковнославянского языка великорусской редакции. Традиционализму подчинены и бытующие здесь сочинения о языке (преимущественно орфографические руководства), призванные обеспечить стабилизацию рукописной традиции и обучение грамоте. В отличие от Юго-Западной Руси, где грамматики явились закономерной филологической и педагогической защитной «реакцией» на положение церковнославянского языка, для великорусских книжников грамматики оказываются привнесенным извне принципиально новым культурным феноменом, вступающим в противоречие с их лингвистической идеологией, с их отношением к книжному языку. Господствующее представление о церковнославянском языке как о средстве выражения Богооткровенной истины, «словесной иконе» исключало саму возможность существования системы абстрактных правил порождения новых текстов [см. Успенский 1994]. Дальнейшее развитие этой коллизии, обусловленное взаимодействием различных факторов (сменой культурно-языковой ситуации, изменением идеологических установок, потребностями усилившегося в связи развитием книгопечатания института книжной справы и т.п.), определило ход процесса «строительства грамматики» [Панченко 1996: 56] в России в XVII - первой половине XVIII в.

Уникальную возможность исследовать этапы и формы освоения грамматики в Великороссии предоставляют грамматические сочинения, являющиеся реакцией на авторитетные юго-западнорусские грамматики - ГЗ и ГС и их переосмыслением: а) созданные на протяжении первой половины XVII в. рукописные версии ГЗ, демонстрирующие первую встречу московских книжников с аналитической кодификацией церковнославянского языка и иерархию уровней ее приятия/неприятия; б) «ГрлмллдтикА» 1648 г. - второе, переработанное и дополненное, издание ГС, предпринятое в результате осознания необходимости последовательной языковой нормализации для решения задач книжной справы; в) «ГрдммдтТкд вескдословндА» Ивана Иконника 1733 г., синтезирующая предшествующие опыты описания и кодификации церковнославянского языка в дидактических целях.

Все вышесказанное позволяет сформулировать цель предпринимаемого исследования как выявление механизмов восприятия грамматик церковнославянского языка в России, определение характера их бытования, установление этапов и форм вхождения грамматики в социум.

Поставленной целью обусловлен круг задач, решаемых в ходе исследования:

1. лингвистический и текстологический анализ семи рукописных версий ГЗ, выполненных великорусскими книжниками в первой половине XVII в.;

2. определение основных направлений изменений, внесенных в исходный текст ГЗ создателями ее рукописных версий, и установление факторов, обусловивших эти изменения;

3. анализ языковых и текстологических исправлений, внесенных Михаилом Роговым и Иваном Наседкой в исходный текст ГС при подготовке ее московского издания 1648 г.; выявление их направлений и функциональной нагрузки; реконструкция определивших эти исправления программных языковых установок московских редакторов;

4. комплексное лингвистическое и текстологическое исследование «ГрдммАтУки бес^дословныа» Ивана Иконника 1733 г.; определение ее отношения к предшествующей славянской грамматической традиции; характеристика ее теоретических основ и прагматических параметров.

Предметом исследования явились авторитетные юго-западнорусские грамматики церковнославянского языка Лаврентия Зизания и Мелетия Смот-рицкого, определившие и дальнейшие судьбы церковнославянского языка, и перспективы славяно-русской филологической традиции; семь рукописных версий грамматики Лаврентия Зизания - РГБ, ф. 299, ед.хр. 336, л. 1-23 (далее ГО, РГБ, ф. 299, ед.хр. 336, л. 82-95 (далее Г2), РГБ, ф. 236 (собрание Попова А.И.), ед.хр. 182, л. 1-8 об. (далее Г3), РГБ, ф. 178 (Музейное собрание), ед.хр. 1403, л. 1-105 (далее Г4), ГИМ, Синод., ед.хр. 938, л. 117-197 об. (далее Г5), РГБ, ф. 310 (собрание Ундольского В.М.), ед.хр. 974, л. 121-205 (далее Гб), НБР, ф. 588 (Погодинское собрание), ед.хр. 1655, л. 176-192 (далее Г7); «Грамматика» (М.: Печатный двор, 1648 [без имени автора]) (далее

ГМ); «ГрлммАтТкА БбсйдосдовнАА» Ивана Иконника 1733 г. (Собрание рукописей музея-заповедника «Московский Кремль», № кн. 213, 8°, 221 л.) (далее ГИ).

Указанные грамматики рассматриваются на широком сопоставительном фоне как предшествующих, так и синхронных по времени создания славянских филологических сочинений: «ОказлнУс како состав« сть'ш кирйдъ фмлософъ дзкЬ'кй'», «Оказашс йзыдвлинно и) пйсл\€н€х» Константина Кос-тенечского, «6 шсллихъ маст^х'ь слова», «о мниьксств^ 1 о сдшств'Ь», «о еже како просодУл достоит писати i глати», «ГрАммАтимество», «Ойлд соуфсствь' книжнаго писма», «ндписашс 1азык0 сл0в6нски о грамот^ i о €а стро'^ши», «написан1с газыко словсньски о е^кв'к i о €а писмснс» и др. по изданиям: Ягич 1885-1895; Кузьминова 2002]; «Лсрконъ слАвенорикшн, й йменъ Тлъковажс» Памвы Берынды (Киев, 1627); «ГрлллллАтУкд» (М., 1721) - третье издание ГС, подготовленное Федором Поликарповым (далее Г1721); «ГрАЛ\л\ат1ка саавснскаа въ крлтц'Ь собранная» Федора Максимова (СПб., 1723) (далее Г1723); «Лс^Уконъ треАЗЫчный» Ф. Поликарпова (Москва, 1704); рукописные грамматические трактаты Ф.Поликарпова [по изданию: Поликарпов 2000] и др.

В работе используются основные общенаучные методы наблюдения, сравнения и описания, направленные на обобщение полученных результатов, интерпретацию данных, их классификацию. Созданы полные электронные версии исследуемых грамматических сочинений, предельно точно воспроизводящие все особенности их графики (включая диакритику), орфографии и пунктуации [из них опубликованы ГЗ и ГС: Грамматики 2000; ГМ: Грамматика 1648 г. 2007; Гх и Г2: Кузьминова 2002]. Компьютерная обработка обеспечила получение надежных данных при сплошной выборке и сопоставлении лингвистического материала рассматриваемых текстов.

Научная новизна работы состоит в том, что наряду с механизмом порождения грамматического описания в ней впервые осуществляется исследование механизма его восприятия. Такой интегративный подход позволил предложить путь решения проблемы бытования грамматики в определенном культурно-историческом пространстве, проследить диалог различных лингвистических идеологий, увидеть смену культурно-языковых ориентаций великорусских книжников. Диссертация вводит в научный оборот рукописные грамматические сочинения, которые ранее не были предметом лингвистического и текстологического анализа.

Теоретическая значимость диссертационного исследования определяется воссозданием модели процесса «строительства грамматики» в России в кон. XVI - пер. пол. XVIII в.; реконструкцией рабочих принципов и лингвистических установок, которыми руководствовались создатели грамматических сочинений; установлением степени императивности «грамматической премудрости» для великорусских книжников. Представленный в работке комплексный анализ грамматических сочинений пополняет существующие в науке представления об истории нормы и нормирования литературного языка кон. XVI - пер. пол. XVIII в.

Практическая ценность работы заключается в том, что материалы и результаты исследования могут быть использованы в учебных пособиях, общих и специальных курсах по истории русского литературного языка и истории языкознания. Материалы диссертации могут быть привлечены при подготовке научного издания ГИ.

Положения, выносимые на защиту:

1. Формированию на великорусской территории собственных лингво-концептуальных схем способствовало обращение к приобретениям культуры Юго-Западной Руси - грамматикам Лаврентия Зизания и Мелетия Смотриц-кого. Процесс вхождения грамматики в Великороссию осложняло активное неприятие в начале XVII в., когда господствующей идеологической установкой являлся «культурный изоляционизм» [Карташев 1991: 99-102, Успенский 2002: 340-355], юго-западнорусской книжности в целом. В этот период создаются рукописные версии ГЗ (Гь Г2, Г3), свидетельствующие о скрытом конфликте двух культурно-языковых моделей - восточной и западной. Их «состязательный», полемический характер проявляется в радикальных изменениях, внесенных в ГЗ как на уровне системы кодифицированных языковых элементов, так и на уровне их интерпретации. Гь Г2, Г3 демонстрируют абсолютное неприятие самой идеи грамматики как описания системы словоизменения, системы элементов, организованных в парадигмы. В соответствии с традиционными представлениями о грамматике как науке об элементах кода церковнославянского письма великорусские книжники трансформируют ГЗ в орфографическое руководство, изменяя тем самым ее содержательный статус, т.е. адаптируют ГЗ к своим культурно-языковым потребностям. Развернутая морфологическая стратификация, являющаяся принципиально новым явлением в восточнославянской филологической культуре, либо полностью устраняется из текста грамматики (в Г2 и Г3), либо подвергается значительному усечению и преобразованию по модели, заданной в «грамматическом каноне» православия - статье «О мЬсмйхъ мдст^х^ слова» (в Г1). Принимая в целом наиболее традиционный пласт ГЗ - орфографию, книжники отказываются от инноваций Лаврентия Зизания, изменяют предложенные им интерпретации языковых фактов, которые отличались от принятых в филологических сочинениях, бытовавших в Московской Руси.

2. Рукописные версии ГЗ, по времени своего создания приближающиеся к середине XVII в., когда в столкновении Востока и Запада «побеждает Киев» [Флоровский 1991: 81] и изоляционизм сменяется универсализмом [Карташев 1996: 121-124; Успенский 2002: 415], отражают уже иное, изменившееся отношению к книжности Юго-Западной Руси (Г4, Г5 Г6 и Г7). Великорусские книжники в целом принимают грамматику Лаврентия Зизания как тип описания языка, подвергая ее относительно небольшим изменениям, что позволяет говорить о «согласительном» характере созданных ими версий. Данные изменения состоят во введении в исходный текст ГЗ «знаков» ее легитимности, «правоверности», открывающих доступ «литовской грамматии ке» в Московскую Русь, - текстов, в которых так или иначе обосновывается необходимость изучения «грамматической хитрости», рассматривающейся как средство познания Богооткровенной истины (цитат из догматических сочинений, излагающих основы христианского вероучения, «Слов.» Максима Грека, фрагментов «Оказаша како состави сть'ш кнридъ философ?» азб^'кЬ'»). Вместе с тем многочисленные ошибки, допущенные создателями Г4, Г5 Г6 и Г7 при воспроизведении парадигм ГЗ, свидетельствуют об их неготовности к аналитическому восприятию языка и освоению грамматической систематизации форм.

3. Во всех рукописных версиях ГЗ, созданных на протяжении первой половины XVII в., проявляется тенденция привести язык ГЗ на структурно-функциональном уровне в соответствие с нормой церковнославянского языка великорусского извода. Последовательным и регулярным исправлениям подвергаются те формы ГЗ, которые, будучи нормативными в юго-западнорусском изводе церковнославянского языка, находятся за пределами либо на периферии нормы в Московской Руси.

4. Неприемлемым для великорусских книжников является кодифицированный Лаврентием Зизанием способ реализации принципа антистиха -принципа графико-орфографической дифференциации омонимичных форм. Во всех рукописях осуществляются исправления, в результате которых устраняется заданное в ГЗ снятие омонимии посредством оппозиционных графем; в Г1 предложена альтернативная система разграничения грамматических омонимов на орфографическом уровне.

5. Интенсификация к середине XVII в. книжной справы выдвигает на первый план требование последовательной языковой нормализации, что определяет обращение справщиков Московского печатного двора к грамматике Мелетия Смотрицкого, задающей «прескриптивный максимум» церковнославянского языка, и осуществление в 1648 г. ее второго издания - ГМ. Призванная служить теоретической основой и инструментом для решения задач конфессионального редактирования, ГМ была принципиально дистанцирована от ГС как на концептуальном, так и на формальном уровне.

6. Концепция грамматики как разновидности богословия, средства постижения сущности Божественных догматов, Божественной правды через сакральный текст, получает развернутое обоснование в новом предисловии, которым в ГМ заменено прагматически ориентированное предисловие М. Смотрицкого.

7. Радикальная переработка, которой были подвергнуты части ГС «иУ орфоргрлфш» и «и> просодш», демонстрирует приверженность московских редакторов наиболее авторитетному в Великороссии разделу ГЗ - орфографическим канонам, а также традиционным орфографическим руководствам, призванным обеспечить стабилизацию рукописной традиции.

8. Осуществленная в ГМ коррекция системы норм ГС отражает как различие двух изводов церковнославянского языка - великорусского и юго-западнорусского, так и различие кодификаторских установок М. Смотрицкого и московских издателей. В своей кодификации М. Смотрицкий руководствовался двумя базовыми принципами - принципом вариативности, реализованным в фиксации вариантных форм как в пределах одного словоизменительного типа (подтипа), так и в пределах парадигмы одного слова, и принципом дифференциации омонимичных форм, реализованным преимущественно на графико-орфографическом уровне как принцип антистиха. Принцип вариативности вызвал критическую реакцию московских издателей: унификация, ограничивающая заданную в ГС немотивированную вариативность, является одной из ведущих тенденций осуществленной ими справы. Принцип дифференциации омонимичных форм получил в ГМ свое дальнейшее развитие. С одной стороны, Михаил Рогов и Иван Наседка, в отличие от М. Смотрицкого, наряду с принципом антистиха преодолевают омонимию и другим способом - грамматическим, предполагающим дистрибуцию разных флексий. С другой стороны, московские книжники экстраполируют использованные М. Смотрицким орфографические средства на другие грамматические позиции, не противопоставленные в ГС. В результате состав грамматических позиций, вовлеченных в противопоставление, в ГМ по сравнению с ГС расширен.

9. Несоответствие новых разделов, включенных в текст ГМ (сводной таблицы окончаний и грамматического разбора словоформ), языковому и ме-таязыковому материалу грамматики показывает, что у московских справщиков, т.е. законодателей книжной нормы своего времени и адептов грамматического подхода, не было сформировано умение пользоваться классификациями и рекомендациями издаваемой ими грамматики и применять ее правила при анализе конкретного языкового материала. Таким образом, в Московской Руси середины XVII в. грамматическая образованность могла иметь лишь факультативный, а отнюдь не императивный характер.

10. Внедрение грамматической образованности, требующее институ-ционализованного обучения языку, начинается в Петровскую эпоху. Для обеспечения учебного процесса в учрежденных школах и училищах предпринимается издание новых версий грамматики М. Смотрицкого - Г1721 и Г1723. Однако представленный в них теоретический и языковый материал оказывается непосильным и недоступным для большинства учащихся, что обусловило создание специального учебно-методического пособия - «Грдм-млтУки БескдословныА» Ивана Иконника (ГИ), призванного сформировать процедуры изучения языка «по грамматике» и помочь освоить используемые «при школах?»» грамматики церковнославянского языка.

11. Дидактические цели, в которых в ГИ обобщены и систематизированы предшествующие опыты описания и кодификации церковнославянского языка, определили способы организации и презентации учебного материала (диалогический формат, адаптация метаязыка, унификация моделей правил и определений, использование видеограмм и др.) и общую стратегию грамматического описания. Воссоздание формального строя языка подчинено в ГИ истолкованию семантического устройства элементов разных уровней языка. Усилия И. Иконника сосредоточены на «гаснгЬишшъ Изаснсши» теории и метода грамматики, дефинировании терминов, раскрытии механизмов действия основных принципов орфографии, описании грамматической семантики.

12. Проведенное в ГИ упорядочивание языкового материала направлено на преодоление представленной в грамматиках церковнославянского языка немотивированной вариативности на орфографическом и на грамматическом уровне и на снятие грамматической омонимии. Вместе с тем внесенные И. Иконником изменения не меняют общего характера системы норм, сохраняющего преемственность грамматической традиции.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Грамматики церковнославянского языка в культурно-языковом пространстве России XVI-XVIII вв."

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

1. Наиболее важным результатом проведенного исследования является воссоздание общей модели процесса «строительства грамматики» в России в конце XVI - первой половине XVIII в. Отторжение аналитической кодификации церковнославянского языка, неприятие идеи грамматики как описания системы словоизменения, имевшее место в начале XVII в., к середине века сменяется осознанием необходимости ее использования для решения задач «книжной справы». Статус элитарного инструмента профессионального книжника грамматика сохраняет до 20-х-30-х годов XVIII в., когда сфера действия грамматики постепенно расширяется и в нее начинают вовлекаться все православного христиане, проходящие формальное школьное обучение.

2. В результате лингвистического и текстологического анализа рукописных версий ГЗ определены особенности рецепции «первой словенской грамматики» великорусскими книжниками и установлен характер ее бытования в Московской Руси на протяжении первой половины XVII в. В начале XVII в. вхождению грамматики в Великороссию противодействовала господствующая идеологическая тенденция к «культурному изоляционизму». В рукописные версиях этого периода Гь Г2, Г3 отвергнуты концептуальные основы ГЗ. Их создатели, отстаивая усвоенные ими традиционные представления о грамматике как учении об элементах кода церковнославянского письма, трансформируют ГЗ в орфографическое руководство. Детальное описание грамматического строя языка подвергнуто полному исключению либо существенной минимизации по модели «осмочастия». Более архаичная орфографическая часть ГЗ признается великорусскими книжниками, вместе с тем они отклоняют все нововведения Л. Зизания в пользу традиционных форм и интерпретаций. Версии Г4, Г5 Г6 и Г7, созданные ближе к середине XVII в., когда со стабилизацией российской государственности концепция «культурного изоляционизма» сменяется концепцией «универсализма» и происходит юго-западнорусская экспансия во всех сферах культурной жизни, демонстрируют иное изменившееся отношение к лингвоконцептуальным схемам, реализованным в ГЗ. Принимая грамматику как тип лингвистического описания, их создатели стремятся ее легитимизировать и тем самым обеспечить вхождение «литовской грамматики» в Московскую Русь. С этой целью они дополняют ГЗ фрагментами из догматических и авторитетных филологических источников, утверждающими значимость грамматического учения как инструмента познания абсолютной истины через сакральный текст. Однако недостаточная метаязыковая компетенция книжников привела к целому ряду ошибок, свидетельствующих о непонимании ими содержания парадигм и их структуры, об их неподготовленности к адекватному восприятию грамматической систематики. Установлено, что все рукописные версии демонстрируют общую негативную реакцию великорусских книжников на кодифицированный в ГЗ способ реализации принципа антистиха. Единство позиций они проявляют и по отношению к представленным в ГЗ признакам нормы юго-западнорусского извода церковнославянского языка, подвергая их регулярной коррекции, направленной на приведение языка ГЗ в соответствие с нормами великорусского извода.

3. Проведенное исследование языковых и текстологических исправлений, внесенных Михаилом Роговым и Иваном Наседкой в исходный текст ГС при подготовке ее московского издания 1648 г., позволило заключить, что филологическая работа редакторов была направлена на дистанцирование ГМ от ГС как на концептуальном, так и на формальном уровне. Создавая ГМ как теоретический ориентир и инструмент для решения практических задач «книжной справы» библейских и богослужебных книг, московские книжники отстаивают теологическую концепцию грамматики, обоснованию которой они посвящают свое предисловие. Установлено, что подвергая существенным преобразованиям орфографическую и просодическую части ГС, М. Рогов и И. Наседка ориентируются на орфографические каноны ГЗ и традиционные орфографические руководства. Вместе с тем в своих кодифика-торских решениях они руководствуются собственными нормативными представлениями, выработанными в процессе книжно-языковой практики. Осуществленная М. Роговым и И. Наседкой переработка системы грамматических норм не сводилась к устранению специфических признаков нормы юго-западнорусского извода. Московские книжники последовательно реализовали лингвистическую программу, нацеленную на ограничение заданной в ГС немотивированной вариативности, т.е. на унификацию форм, и на преодоление грамматической омонимии, т.е. на дифференциацию форм. Исследование показало, что в ГМ был трансформирован кодифицированный М. Смот-рицким способ реализации принципа антистиха: изменены его объем и функциональная нагрузка оппозиционных графем. Анализ новых разделов, созданных М. Роговым и И. Наседкой, выявил несформированность у них умения воспользоваться предписаниями издаваемой ими грамматики, что свидетельствует о факультативности грамматической образованности в Московской Руси середины XVII в.

4. Проведенное исследование рукописного трактата «ГрллллллтУкд бс

С'Ьдословнаа» Ивана Иконника позволило установить, что ГИ была создана в целях внедрения грамматической образованности как специальное учебно-методическое пособие, предназначенное для оптимизации освоения существующих грамматик церковнославянского языка. ГИ была призвана сформировать процедуры овладения языком как «грамматикой», как системой алгоритмических правил. Исходные дидактические целеустановки, которыми руководствовался Иван Иконник, синтезируя и переосмысливая филологический опыт предшественников, обусловили параметры грамматического описания и его общую стратегию. Воссоздание формального строя языка подчинено в ГИ истолкованию семантического устройства элементов разных уровней языка. Анализ показал, что зафиксированная в ГИ система орфографических и грамматических норм явилась результатом целенаправленного выбора из числа иормализаторских решений, принятых в грамматиках-источниках, продиктованного двумя установками: (1) на устранение немотивированной вариативности как на орфографическом, так и на грамматическом уровне, (2) на преодоление грамматической омонимии. Реализация данных установок не изменила общего характера системы норм, сохраняющего преемственность грамматической традиции.

Список научной литературыКузьминова, Елена Александровна, диссертация по теме "Русский язык"

1. Азбука 1578 Азбука. Книжка. По гречески альфа, вита, а по руски аз, буки. Острог: Тип. К.К. Острожского: Печ. Иван Федоров, 18.VI.1578. Репринт: Острожская азбука Ивана Федорова / Под. ред. Е. JI. Немировского. М.: Книга, 1983.

2. Амфилохий 1875 Амфилохий Сергиевский., архим. Описание Воскресенской Новоиерусалимской библиотеки. М., 1875.

3. Аниченко 1969 Аниченко У.В. Беларуска-украшсюя шсьмовамоуныя сувя-3i: Автореферат дисс. докт. филол. наук. Мшск, 1969. Аниченко 1973 - Аниченко В.В. Московское издание грамматики Смотриц-кого // Русская речь. 1973. № 5. С. 104-110.

4. Апримене 1977 Апримене A.-JT. Ю. Язык Апостола Франциска Скорины 1525 г. (Морфологическая парадигматика): Автореферат дисс. канд. филол. наук. Минск, 1977.

5. Афанасий Холмогорский 1682 Афанасий, архиепископ Холмогорский. Увет духовный, М.: Печатный двор, IX. 1682.

6. Бабаева 1991-1992 Бабаева Е.Э. Об учебных пособиях в Академии братьев Лихудов // СугШотеЙюсИапит ХУ-ХУ1. ТЬеззаЬтяие, 1991-1992. № 15-16. С. 93-111.

7. Бакланова 1967 Бакланова Н. А. Русский читатель XVII в. // Древнерусская литература и ее связи с новым временем: Исследования и материалы по древнерусской литературе / Отв. ред. С. А. Державина. Вып. 2. М.: Наука, 1967. С. 156-193.

8. Бароний 1719 Цезарь Бароний. Деяния церковные и гражданские. М.: Печатный двор, 1719.

9. Белоброва 1993 Белоброва О. А. Николай Гаврилович Спафарий (Милеску)

10. Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 3 (ХУП в.). Часть 2.

11. И О. СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 1993. С. 392^100.

12. Белов 1959 Белов К. И. Из истории русской пунктуации ХУ1 века. Пермь,1959.

13. Бобрик 1990 Бобрик М.А. Представления о правильности текста и языка в истории книжной справы в России (от XI до XVIII в.) // Вопросы языкознания. 1990. №4. С. 61-85.

14. Борковский, Кузнецов 1963 Борковский В.И., Кузнецов П. С. Историческая грамматика русского языка. М.: Изд-во АН СССР, 1963. Ботвиник 1973 - Ботвиник М.Б. Лаврентий Зизаний. Минск: Наука и техника, 1973.

15. Будде 1913 Будде Е.Ф. Лекции по истории русского языка. 2-е изд., пере-раб. и доп. Казань, 1913 (обл. 1914).

16. Будилович 1875 XIII слов Григория Богослова в древнеславянском переводе по рукописи Императорской публичной библиотеки. Критико-палеографи-ческий труд А. Будиловича. СПб., 1875.

17. Буланин 1984 Буланин Д. М. Переводы и послания Максима Грека. Неизданные тексты. Л.: Наука, 1984.

18. Буланина 1989 Буланина Т. В. Силуан // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 2 (вторая половина XIV-XVI в.). Часть 2. Л - Я. Л.: Наука, 1989. С. 321-323.

19. Булахов 1976 Булахов М.Г. Восточнославянские языковеды. Библиографический словарь. Т. 1. Минск: Изд-во БГУ, 1976.

20. Булич 1893 Булич С.К. Церковнославянские элементы в современном литературном и народном русском языке. СПб., 1893 (Записки историко-филологического факультета имп. Санкт-Петербургского университета. Ч. XXXII).

21. Булич 1904 Булич С.К. Очерк истории языкознания в России. Т. 1. XIII в. 1825 г. СПб., 1904. (Записки историко-филологического факультета имп. Санкт-Петербургского университета. Ч. LXXV).

22. Возняк 1911 Возняк М. Граматика Лаврент1я Зизашя з 1596 р. // Записки наукового товариства iM. Т.Г. Шевченка. 1911. Т. 101. Вип. 1. С. 5-35. Т. 102. Вип. 2. С. 11-87.

23. Волошин 2006 Волошин Ю.В. Урядова политика щодо росшских старо-обрядщв на Стародубгциш у XVIII ст. // Украшьский юторичний журнал. 2006. № 1.С. 14-27.

24. Востоков 1842 Востоков А. Описание русских и словенских рукописей Румянцевскаго музеума. СПб., 1842.

25. Врадий 1975 Врадий A.A. Формы имен существительных в Острожской библии 1581 г. и «Грамматике» М. Смотрицкого (на материале основ на *о и *jo) // Сборник научных трудов Ташкентского педагогического института. 1975. Т. 151. С. 88-131.

26. Вышнеградский 1847 Вышнеградский Н.А. О филологических исследованиях церковнославянского наречия и преимущественно грамматиках сего наречия рассуждение. СПб., 1847.

27. Грамматика 1648 г. 2007 Грамматика 1648 г. Предисловие, научный комментарий, подготовка текста и составление указателей Е.А. Кузьминовой. М.: МАКС Пресс, 2007.

28. Духовный регламент 1721 Духовный регламент. СПб., 1721. Дюбо 2005 - Дюбо Б. А. Филипп Мелахтон и русская грамматическая традиция. СПб.: Изд-во С.-Петербургского ун-та, 2005.

29. Живов 2004 Живов В.М. Очерки исторической морфологии русского языка XVII-XVIII веков. М.: Языки славянской культуры, 2004. Житецкий 1899 - Житецкий П.И. Очерк литературной истории малорусского наречия в XVII и XVIII вв. Киев, 1899.

30. Жовтобрюх 1976 Жовтобрюх М. А. «Грамматыка словенская» 1вана Уже-вича - памятка староукрашько1 лггературно1 мови // Слово i труд. Кшв, 1976. С. 167-179.

31. Жолобов, Крысько 2001 -Жолобов О.Ф., Крысъко В.Б. Двойственное число // Историческая грамматика древнерусского языка. Т. 2 / Под ред. В.Б. Крысько. М.: Азбуковник, 2001.

32. Забелин 1915 Забелин И.Е. Домашний быт русского народа в XVI и XVII столетии. Т. 1. Ч. 2. М., 1915.

33. Захарьин 1995 Захарьин Д.Б. Европейские научные методы в традиции старинных русских грамматик (XV - сер. XVIII вв.). München, 1995 (Speci-mina philologiae slavicae. Supplementband 40).

34. Зиборов 1993 Зиборов B.K. Иоанн Васильевич Шевелев Наседка // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 3 (XVII в.). Часть 2. И - О. СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 1993. С. 63-65.

35. Зиборов, Сапожников, Яковлев 1998 Зиборов В.К, Сапожников О.С., Яковлев В.В. Рогов (Рогоев, Рогу ев) Михаил Стефанович // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 3 (XVII в.). Часть 3. П - С. СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 1998. С. 309-312.

36. Зизаний 1783 Лаврентий Зизаний Тустановский. Катехизис. Гродно: Гродненская тип. [Старообрядческая тип.], 1783.

37. Златоуст 1664 Иоанн Златоуст. О священстве. М.: Печатный двор, 5.VIII.1664.

38. Златоуст 1-ХП Творения святаго отца нашего Иоанна Златоуста. СПб., 1898-1906. Репринт: Полное собрание творений св. Иоанна Златоуста в 12-ти томах. М.: Радонеж, 1991-2003.

39. Иванов 1969 Иванов А И. Литературное наследие Максима Грека. Л.: Наука, 1969.

40. Исаевич 1978 Исаевич Я. Д. Русско-украинские связи в области книгопечатания в конце XVI первой половине XVII в. // Книга в России до середины XIX в. Л.: Наука, 1978. С. 161-177.

41. Каптерев 1913 Каптерев Н.Ф. Патриарх Никон и его противники в деле исправления церковных обрядов: Время патриаршества Иосифа. 2-е изд. Сергиев Посад, 1913.

42. Каптерев 1996 Каптерев Н.Ф. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. М.: Православный паломник, 1996. Сергиев Посад, 1909-1912. Карпов 1878 - Карпов А. Азбуковники или алфавиты иностранных речей по спискам Соловецкой библиотеки. Казань, 1878.

43. Карский 1956 Карский Е.Ф. Белорусы: Язык белорусского народа. Вып. 2: Исторический очерк словообразования и словоизменения в белорусском языке. М.: Изд-во АН СССР, 1956.

44. Карский 1962 Карский Е. Ф. Труды по белорусскому и другим славянским языкам. М.: Изд-во АН СССР, 1962.

45. Карташев 1991 Карташев A.B. Очерки по истории русской церкви. Т. 2. М.: Наука, 1991. Париж, 1959.

46. Кириллова книга 1644 Кириллова книга.: Сборник. М.: Печатный двор, 21.IV. 1644.

47. Ковтун 1975 Ковтун JI.C. Лексикография Московской Руси XVI - начала XVII вв. Л.: Наука, 1975.

48. Ковтун 1989 Ковтун JI.C. Азбуковники XVI-XVII вв. (Старшая разновидность). Л.: Наука, 1989.

49. Колесов 1991 Колесов В. В. Развитие лингвистических идей у восточных славян эпохи Средневековья // История лингвистических учений. Позднее Средневековье. СПб.: Наука, 1991. С. 208-254.

50. Кузнецов 1958 Кузнецов П.С. У истоков русской грамматической мысли. М.: Изд-во АН СССР, 1958.

51. Кузьминова 2001 Кузьминова Е.А. Антистих // Православная энциклопедия. T. II. М.: Церковно-научный центр Православная энциклопедия, 2001. С. 549-552.

52. Кузьминова 2002 Грамматический сборник 1620-х гг. / Издание и исследование Е.А. Кузьминовой. AION-SLAVISTICA. Annali dell'Instituto Universitario Orientale di Napoli. Dipartimento di studi dell'Europa orientale. Sezione SLAVISTICA. Quaderno № i, 2002.

53. Кузьминова 2003 Кузьминова Е.А. Буквари церковнославянского языка // Православная энциклопедия. T. VI. М.: Церковно-научный центр Православная энциклопедия, 2003. С. 331-334.

54. Кузьминова 2005 Кузьминова Е.А. Глаголи // Православная энциклопедия. Т. X. М.: Церковно-научный центр Православная энциклопедия, 2005. С. 170-171.

55. Кузьминова 2011 Кузьминова Е.А. «Цитатное пространство» предисловия к грамматике 1648 г.: концепция и структура // Сибирский филологический журнал. 2011. № 3. С. 64-73.

56. Кузьминова, Николенкова 2009 Кузьминова Е.А., Николенкова Н.В. Грамматика Ивана Иконника: история создания // Вестник церковной истории. 2009. № 1.С. 148-172.

57. Кузьминова, Ремнёва 2000 Кузьминова Е. А., Ремнёва М. Л. Предисловие // Грамматики Лаврентия Зизания и Мелетия Смотрицкого. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2000. С. 3-25.

58. Лазаревский 1888 Лазаревский A.M. Описание Старой Малороссии. Материалы для истории расселения, землевладения и управления. Т. I. Полк Ста-родубский. Киев, 1888.

59. Ларин 1937 Ларин Б.А. Русская грамматика Лудольфа 1696 г.: Переизд., пер., вступит, статья и примеч. Л.: Ленингр. науч.-иссл. ин-т языкознания, 1937.

60. Лествица 1908 Преподобнаго отца нашего 1оанна, игумена Синайской горы, Лествица, в русском переводе. Сергиев Посад, 1908. Лилеев 1895 - Лилеев М.И. Из истории раскола на Ветке и в Стародубье XVII-XVIII вв. Киев, 1895.

61. Маисветов 1883 Мансветов И. Как у нас правились церковные книги. М., 1883.

62. Мечковская 1990 Мечковсвкая Н.Б. Общеобразовательный характер азбук и букварей в восточнославянской традиции XVI-XVII вв. // Проблемы школьного учебника. Вып. 19. История школьных учебных книг. М.: Просвещение, 1990. С. 126-142.

63. Мечковская 1992 Мечковская Н.Б. Грамматики, буквари и риторики в великорусской языковой ситуации второй половины XVII в. // Slavica Suecana. Series В - Stadies. Vol.1. Stockholm, 1992. С. 9^10.

64. Мечковская 2009 Мечковская Н.Б. История языка и история коммуникации: от клинописи до Интернета: курс лекций по общему языкознанию. М.: Флинта: Наука, 2009.

65. Миропольский 1894—1895 Миропольский С. Очерк истории церковноприходской школы от первого ее возникновения на Руси до настоящего времени. СПб., 1894-1895. Т. 1-3.

66. Набокина 1974 Набокина З.И. Очерки по морфологии имени существительного в сочинениях протопопа Аввакума: Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Горький, 1974.

67. Николаевский 1890-1891 Николаевский П. Московский печатный двор при патриархе Никоне // Христианское чтение. 1890. Ч. 1. С. 114-141. Ч. 2. С.434.469.1891.4. l.C. 147-186. Ч. 2. С. 152-186.

68. Никольский 1896 Никольский К. Материалы для истории исправления богослужебных книг. Об исправлении устава церковного в 1682 г. и месячных миней в 1689-1691 гг. СПб., 1896.

69. Никольский 1999 Никольский Б.М. «О восьми частях слова»: проблема источников // Эволюция грамматической мысли славян XIV-XVIII вв. М.: Институт славяноведения РАН, 1999. С. 9-33.

70. Нимчук 1979 Шмчук В.В. Граматыка М. Смотрицького - перлина давнього мовознавства // Пам'ятки украшсько1 мови XVII ст. Мелетш Смотрицький. Граматика / Пщг. факсимшьного видання та дослщження пам'ятки В.В. HiM-чука. Кшв: Наукова думка, 1979.

71. Осипов 1975 Осипов Б. И. Вопросы графики, орфографии и пунктуации в

72. Грамматике» Мелетия Смотрицкого // Исследования по славистике и языку народов СССР. Барнаул, 1975. С. 65-81.

73. Осипов 1978 Осипов Б.И. «Грамматика» Мелетия Смотрицкого // Русский язык в школе. 1978. № 6. С. 105-109.

74. Павлов 1887 Павлов А. 50-я глава Кормчей книги как исторический и практический источник русского брачного права. М., 1887.

75. Панд. Никона 1591 Пандекты Никона Черногорца. Вильна: Тип. Мамони-чей, 1591.

76. Панченко 1996 Панченко A.M. Русская культура в канун петровских реформ // Из истории русской культуры. Т. III (XVII - начало XVIII века). М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. С. 9-261.

77. Пекарский 1862 Пекарский 77.77. Наука и литература в России при Петре Великом. T. I. СПб., 1862.

78. Пиккио 2003 Пиккио P. Slavia Orthodoxa: Литература и язык. М.: Знак, 2003.

79. Плетнёва, Кравецкий 1996 Плетнёва A.A., Кравецкий А.Г. Церковнославянский язык. М.: Просвещение: Учеб. лит., 1996.

80. Плющ 1971 Плющ П.П. 1стор1я укра1ньско1 лггературно1 мови. Кшв: Вища школа, 1971.

81. Поликарпов 1701 Поликарпов Ф. Алфавитарь рекше букварь славенски-ми, греческими, римскими писмены, учитися хотящымъ. М.: Печатный, двор, VI. 1701.

82. Прение 1859 Прение литовского протопопа Лаврентия Зизания с игуменом Илиею и справщиком Григорием по поводу исправления составленного Лаврентием Катехизиса // Летописи русской литературы и древности. Т. 2. Кн. 4. М., 1859. С. 80-100.

83. Преображенский 1881 Преображенский В. Восточные и западные школы во времена Карла Великого. СПб., 1881.

84. Прозоровский 1868 Прозоровский А. А. Сильвестр Медведев (Его жизнь и деятельность). М., 1868.

85. Прокошина 1966 Прокошина Е.С. Мелетий Смотрицкий. Минск: Наука и техника, 1966.

86. Ремнёва 1983 Ремнёва М.Л. О степени императивности грамматики М. Смотрицкого 1648 г. // Научные доклады высшей школы. Филологические науки. 1983. № 3. С. 36-42.

87. Робинсон 1971 Робинсон А.Н. Зарождение концепции авторского стиля вукраинской и русской литературах конца XVI-XVII века (Иван Вишенский, Аввакум, Симеон Полоцкий) // Русская литература на рубеже двух эпох: XVII начало XVIII в. М.: Наука, 1971. С. 33-83.

88. Селищев 1941 Селищев A.M. Славянское языкознание. Т. I. Западнославянские языки. М.: Учпедгиз, 1941.

89. Сиромаха 1979 Сиромсаа В.Г. Языковые представления книжников Московской Руси второй половины XVII в. и «Грамматика» М. Смотрицкого // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. № 1. 1979. С. 3-14.

90. Сиромаха 1981 Сиромаха В.Г. «Книжная справа» и вопросы нормализации книжно-литературного языка Московской Руси во второй половине XVII в. (на материале склонения существительных): Дисс. . канд. филол. наук. М., 1981.

91. Скорина 1-Ш Б1бл1я. Факамшьнае узнауление Б1блш, выдадзенай Фран-цыскам Скарынаю 1517-1519 гадах. Т. I—III. Мшск: Беларуская энцыклапе-дыя ¡мя Петруся Броую, 1990-1991.

92. Соловьев 1961 Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. 5 (Тт. 9-10). М.: Соцэкгиз, 1961.

93. Спафарий 1978 Николай Спафарий. Эстетические трактаты / Подгот. текстов и вступ. ст. O.A. Белобровой. JL: Наука, 1978.

94. Студинский 1895 Студинъский К. А5еА<ф6тг)<;, грамматика, видана у Львов1 р. 1591 // Записки Наукового товариства iM. Т.Г. Шевченка. 1895. Т. 7. Кн. 3. С. 5-46.

95. Три челобитные 1862 Три челобитные: справщика Савватия, Саввы Романова и монахов Соловецкого монастыря (три памятника из первоначальнойистории старообрядчества). СПб., 1862.

96. У идольский 1850 Ундольский В.М. Библиотека Павла, митрополита Сар-ского и Подонского, и книги и имущества Епифания Славинецкого // Временник Общества истории и древностей российских при Московском университете. М., 1850. Кн 5. Отд. 4. С. 65-83.

97. Успенский 2002 Успенский Б. \А. История русского литературного языка (Х1-ХУИ вв.). 3-е изд., испр. и доп. М.: Аспект Пресс, 2002. Флоровский 1991 - Флоровский Г. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991. Париж, 1937.

98. Флоровский 1996 Флоровский Г. Петербургский переворот // Из истории русской культуры. Т. IV (XVIII - начало XIX века). М.: Школа «Языки русской культуры», 1996. С. 349-424.

99. Чернов 1977 Черное В. А. Русский язык XVII века: Учебное пособие. Свердловск: Изд-во Уральского госуд. ун-та, 1977.

100. Шакун 1984 Шакун JI.M. Псторыя беларускай лггаратурнай мовы. Мшск: Выд-ва Мин-ва вышей сяр-й и спец-й праф-й адукацьн БССР, 1984. Шахматов 1957 - Шахматов A.A. Историческая морфология русского языка. М.: Учпедгиз, 1957.

101. Шимановский 1893 Шимановский И.В. Очерки из истории русских наречий. Черты южнорусского наречия в XVI-XVII вв. Варшава, 1893. Шляпкин 1891 - Шляпкин И.А. Св. Дмитрий Ростовский и его время (16511709 гг.). СПб., 1891.

102. Шолом 1958 Шолом Ф.Я. Зарождения i розвиток науково1 фшолопчно1 думки в Pocii i на УкраЫ в XVI - першш половиш XVII ст. // Фшолопчний зб1рник. Кшв, 1958. С.40-72.

103. Щепкин 1999 Щепкин В.Н. Русская палеография: Учебник для студентов вузов. 3-е изд., доп. М.: Аспект Пресс, 1999.

104. Щукин 2008 Щукин А.Н. Лингводидактический энциклопедический словарь. М.: Астрель: ACT: Хранитель, 2008.

105. Эйнгорн 1894 Эйнгорн В. Книги Киевской и Львовской печати в Москве в третью четверть XVII в. М., 1894.

106. Ягич 1885-1895 Ягич И.В. Рассуждения южнославянской и русской старины о церковнославянском языке // Исследования по русскому языку. Т. I. СПб., 1885-1895. С. 289-1023.

107. Ягич 1889 Критические заметки по истории русского языка орд. акад. И.В. Ягича. СПб.: Тип. Акад. наук, 1889.

108. Ягич 1910 Ягич И. В. История славянской филологии. СПб., 1910. (Энциклопедия славянской филологии. Т. I).

109. Яламас 1992 Яламас Д.А. Филологическая деятельность братьев Лихудов в России: Дисс. . канд. филол. наук. М., 1992.

110. Ярхо 1991 Ярхо В.Н. Кадм // Мифологический словарь / Гл. ред. Е.М. Meлетинский. М.: Советская энциклопедия, 1991. С. 268.

111. Ярхо 1991а Ярхо В.Н. Панамед // Мифологический словарь / Гл. ред. Е.М. Мелетинский. М.: Советская энциклопедия, 1991. С. 423. Basaeus 1567 - Alberti Basaei Scebresinensis Observationum Grammaticarum Libri Quique. Krakau, 1567.

112. Bida 1980 Bida C. Sixteenth and Early Seventeenth Century Church Slavonic Grammars // Progress in Linguistic Historiography. Amsterdam, 1980. P. 71-85. Gebauer 1958 - Gebauer J. Historickä mluvnice jazyka ceskeho. D. Ill:V

113. Tvaroslovi. II: Casoväni. Praha, 1958.

114. Holtz 1981 Holtz L. Donat et la tradition de l'enseignement grammatical: Etude sur Г Ars Donati et sa diiffusion (IV-IX). Paris, 1981.

115. Horbatsch 1964 Horbatsch O. Die vier Ausgaben der kirchenslavischen Grammatik von M. Smotryckyj. Wiesbaden, 1964.

116. Melanchton 1585 Melanchton P. Grammatica Latina Philippi Melanchthonis. Witebergae, 1585.

117. Meyendorff 1959 Meyendorff J. Introduction a l'etude de Gregoire Palamas. Paris, 1959.

118. Unbegaun 1935 Unbegaun B. La langue russe au XVIe siècle (1500-1550). La flexion des noms. Paris, 1935.

119. Ursinus 1619 Ursinus I. Grammaticae methodicae libri qvatvor. Zamosci, 1619. Vidavius 1581 - Vidavius V. Cathechesis grammaticae Latinae, Nunc denum diligentius recognitae et auctae. Cracoviae, 1581.

120. Weingart 1923 Weingart M. Dobrovskeho Institutions // Sbornic University Komenskeho. 1923. № 1. S. 635-697.