автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.03
диссертация на тему: Гуманистический идеал грузинской литературы XIX века и современная грузинская проза (60-80-е годы)

Полный текст автореферата диссертации по теме "Гуманистический идеал грузинской литературы XIX века и современная грузинская проза (60-80-е годы)"

ЛКАДШШ НАУК ТГТЗИй ИНСТИТУТ ГРУЗИНСКОЙ ЛИГЕРАШЫ ИМЕНИ ШОТА Егст:дш

г? г о Л п На правах рукописи

| 1 О У.!

ЗАЗА ГЕОРГИЕВИЧ АБЗИАНЩЩ

ПИАНИСТИЧЕСКИЙ ИДЕАЛ ПТЗИНСКОЙ ЛГГЕРАЗТШ Ш ВШ И СОВРЕМЕННАЯ ГРУЗИНСКАЯ ПРОЗА (60-80-е годы)

10.01.02 - История грузинской литературн

Диссертационный вестник по защите диссертации на соискание ученой е?6ЯвВН доктора филологических наук

Тбилиси - 1993

Труд выполнен а Институте грузинской литературы вмени Шо© Руставели.

Официальные оппоненты:

1. Г.Ш.ЦИЦИШВШМ - действительна член Академии наук

- Грузии, доктор филологических наук, С профессор.

2. С.Г.ХУЦИШВИЛИ - докторв*филологических наук, профессор.

3. Н.П.ТАВДДЗЕ - доктор филологических,наук»профессор.

Зашита диссертации состоится " ^ " XII 1993 г. ? 10.01 с ¿а 10-5 на заседании Научко-еттестационного совета Института грузинской литературы им. Шота Рустевел».

Ознакомиться с диссертацией можно в бяйпотвяе Ввос*-"тута по адресу: Тбилиси, ул. МДоставв, 9-,

дисй*рт8ционныЁ. вестник раэоагаа "

У ) 1998 г.

У тений секрета? / ¿Мвдашшшмл* /

- 3 -

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ТРУДА

Актуальность темы и история изучения проблемы. С тех пор, как наделенный редким даром прозаика придворный священник описал ыученнчестзо а ог& царицы, прошло тысяча пятьсот лет. Несмотря на это, Грузию традиционно называли "страной поэзии" и это словосочетание отразило не только ореол, существующий вокруг имени йлесгящх поэтов, но и тот неповторимый сплав национального характера, .мироощущения и традиции, кото-, рыа, погзлуЗ, и предопределил вековое владычество поэтического га яра на грузинском литературном Олимпе. Усе со втс^ой половины ИХ века это "жанровое неравновесие" постепенно вя-равливается и если сегодня уке вряд ли кто-либо воззратится к традиционному чередовании напрев, то потому, что'перед нами, наряду с литературным наследием рубезза XIX-XX веков, литературной феномен, пменуемый "грузинской прозой 60-80-х годов".

Нельзя сказать, что современная грузинская критика обо-шв вниманием этот примечательный перйод грузинской прозы. Романам, повестям п рассказам,, созданным в эти годы, посвящены многие интересные статьи и монографии. (Кстати, вгибе— лее значимые из пих цитируется в диссертационном труде).Однако, вадо сказать и то, что очень мало статей, в которых обобщались бы литературные тенденции тех лет и вообще нет монографического исследования, прослеживающего созочушспсть, взаимосвязь и взаимное влияние этих тенденций» Кманкс зто обстоятельство определяло основнуп цель яаге" г.-зботы дут''-, ercs, в яеа сз вадо видеть а практическую ценность дзнного

- А -

труда. г ,

Цель к практический сшсл темы. В представленном труде, как и било сказано выше, поставлена цель заполнить то "белое пятно", которое существует на карте современной грузинской литературы: обозначить и осознать эстетическую к общественную' -¡шчимость отдельных литературных реалий и, вместе с тем,найти соответствунций масштаб этих реалий, увидеть и проанализировать определенную закономерность в их соседстве и хроноло-

о

глческой последовательности. Эта "литературная карта" создавал? ба с большими погрешностями, если бы ее общий масштаб •I система координат не были бы соотнесены с конкретными эта-паг/л общественной яизни, а значительнейшая часть охватываемых трудом произведений не рассматривалась бы тленно :в этом социально-психологическом контексте.

Исследование подобного рода, несмотря на свой монографический характер, не может претендовать на представление всеобъемлющей панораш грузинской проза 60-80-х годов, в которой

фактически не было бы обойдено вниманием ни одно., созданное в

»

эти годы более или менее значительное произведение. Подобная задача требует видимо более масштабного (возможно - коллективного) труда, хотя мы все-таки старались по мере возможности выявить те основные тенденции и настроения, которые характерны для грузинской прозы того периода и вместе с тем проследить их "литературную генетику".

По нашему мнению, основные тенденции грузинской прозы 50-еЭ-х годов пересекаются в проблеме гуманизма. Видимо, это бала естественная реакция на десятилетиями насильно насаждаемые в литературе стереотипы "коллективного сознания" и, исхо-

ля из этого - "коллективной ответственности" (вернее было бы - "коллективной безответственности"), "сильной личности" и "покорного исполнителя". Естественным было и то, что в своих поисках новых нравственных ориентиров грузинской литературе того времени прашгось оглянуться назад, - туда, откуда виднелись "На виселице" Ильи Чавчавадзе и "Рассказ маленькой лани" Basa Псавела, "Жертва" Давида Клдиашвили и "Кристине" Эгнате Ниногвилз, "Ееящина в платке" Нико Лордкипашдзе и "Чанчура" Михаила Дгавахиззили.

2отя все выпеназваняые авторы (а кроме них, такте немало других представителей грузинской литературы того времени) находятся з сфере внимания нашей работы, мы, тем не менее, предполагаем, что исключительное влияние на формирование гу-капгсжпзсяой поэдеащл тругзяспсй прозы 60-80-х гг. оказал.: IЬпл Чаз^агодзе л Baza Пузата. Одаз из основных целей наг??! работы r.2iî реэ г. состоит в сбасповзпля этого предположения0 {'зтппеял дзелядоззпггя п впучязя литератора. В связи с дзбрзнйсЗ езгеотзеапо, в труде долены бнлл быть в •тол-

кла пясЯ мере отрзпзнн наиболее примечательные обрззпы грузинской прозы начиная с 60-х гг. презлого века п фактлчес! / до Ean¿2 дней, lo, вместе с тем, для подтверкценпк конаеппгг, согласно которой взаимосвязь социальных л-литературных но- з-гшЗ еосгг универсальный характер, тенденция грузинской литератур* соотносятся с реалсяма русской к западное проза, а р труд3 нередко упоминаются герои и тюльязла Гофмннз, Ибсеп", Гпго, Tosca Кзнна, Льва Толстого, Чехова, Буви.'1*, еэтре**:*-ннх русских п гасадЕпх писателей. В труде 'делан- допктк-хо ?я бн з какой-то prpe воссоздать нроцеез зарс-тдения и i у>-

растения интереса к проблеме гуыаяязыа в грузинском литерету-ропеденни - от Питы Абападзе до кашле дней в, по мере сил, осоа.чзчек личностный вклад ваши коллег в етой области. В диссертационной работе также, где только это било методологически опракдаво, делаются ссылки не только на литературоведческие исследования, но и на примечательные найлвдення а выводы философии, е особенно социальной психологии в интересующей нас сфере (Руссо, Вольтер, Тавла, Торо, Бердяев, Лебои, '¡рейд, Тард, Иехайловскай, Шибутани, Игорь Кон, Зураб Кака-бг^зе).

Научная новизна труда, думается, состоит прелде всего в выборе малоисследованной теш. По:даио того, что монографичео-ки изучена взаимосвязь ыеаду гуманистическим идеалом ИХ века п современной грузинской nposoft, в труде заново освещены подспудна? процессы, протекаидие в недрах грузинской литература е горой половины XII века и аналогичные тенденции в грузинскф прозе новейшего времени.

Апробация труда и публикации. Диссертационный труд апробирован и рекомендован к защите на соискание ученой степени доктора филологических наук ва заседании Ученого совета ;иститута грузинской литературы имени Шота Руставели, а такяе на ззседа1шк отдела новой грузинской литературы того же идет л тута. Основные положения диссертационного труда, а такке значительная его часть опубликованы в течение 1980-1990-х годов как в самой Грузии, так и за ее пределами. (Поскольку список публикаций прилагается к данному реферату, здесь мы зоздерхикся от-перечисления отдельных публикаций).

СОДЕЕиНИЕ ГРУДА

Глава пепвая - Тумапистическзя кондепдия Ильи Чавчпва- .

0 дзе и ее эволпцяя в грузинской прозе". 3 первой главе труда сделана попытка охарактеризовать гуманистическую конце шив Илья Чавчавадзе и в свете этих гуманистических воззрений заново взглянуть на иир коллизий, тем а ад ей его непосрздсгзен-ных последователей - Георгия Церетели, Эгнате Ниноглвнп, Нл-ко Нордкинаяндзе, Михаила Дгавахлпвиля.

Сегодня, в ¡ичале 80-хтодоз, з резко обострился астатической ситуации, когда под угрозой государственность,целостность и независимость Грузил, в наследии !!льи Чавчавадзс нас прежде всего интересует его нац:юн2льно-осЕободлтельнзл танцепция. Ко когда речь вдет о тенденциях, характерных для повременной грузинской прозы и кы хотим проследить их исток-.!, •:о здесь прегде всего надо учитывать колоссальное злиянзе гу-I'.аянстлческгх воззрений напего валкого предка.

Нельзя говорить о гуг-апистической концепции з творче-с-::-Ялья Чазчазздзе я здесь ге не упомянуть о его общественной и практической деятельности; а наоборот - нельзя расслат-' г звать его личностные качества ила т.о. то? зи пной эпизод 2 г,го биографии з отрыве от его произведений. Лнлгь единение я таг двух планов - личностного, реального, аизпзяного и литературного, - создает ту объективную и целостную картину, ;:о которой !Я2 мэнем судзть о действенности и иасзтабе гуманистической концепции Кльп Чазчавадзе. Е труде сказано, что эту концепция услозко мояао было бы назвать "действенны:.; .у-мзнигмсм". Обращение :-: художественной прозе а зт^ьетстялг

.>. - 8 -

Илья Чавчавадзе, к записям его бесед и воспоминаниям его современников показывает, насколько точно это определение.

Б этой же главе труда говорится о религиозных воззрениях Ильи Чавчавадзе и, в этой связи, с его убеждением, что человек не икеет морального права лишать кого бы то ни было дарованной свыше жизни. Здесь же приводятся отдельные пассаza аз художественной прозы и публицистики грузинского классика. (Особенно примечательна в этом контексте речь Ильи Чавчавадзе на заседании Государственного Совета в Петербурге в апреле IPG 7 года, направленная против узаконения спергной казни). В тесно;! связи с этой гуманистической декларацией рассматривает-',': рассказ "У виселицы", который, по нашему мнению, во многом предопределил дальнейший путь грузинского гулинистаческо-го мышления.

В этой же главе говорится о художественном воплощении "действенного гуманизма" - Отаровой вдове (главном персонаже одноименного рассказа Ильи Чавчавадзе), о том архетипе, который создан этим образом.^Здесь прослежена определенная цепь: Отарова вдова - "Дареджая" Важа Пшазела, - "Еенщиаа'в платке" Нико Лордкипанидзе, - "Смерть Барбале Бадааури" Ре-ваза Инанишвили. '

'Историческая ретроспектива гуманистической концепции Ильи Чавчавадзе, по нашему мнению, четко проглядывает в его рождественском рассказе "Николоз Госташабшвили". Вся коллизия этого рассказа, а в особенности его финал иллюстрируют гушкистическую основу патриотической концепции писателя: 1'!лья Чавчавадзе стремится подготовить современное ему грузинское общество не только к предстоящей нацаональяо-освободи-

тельной борьбе, но, что не менее ваяно, - к прздстолдей победе; он стремится внедрить в читательское сознан::е представление о нераздельности патриотического пафоса и ршщрского «"/духа. Илья Чавчавадзе потому-то 2 бил истинным гуманистом,'-"-0 всегда отдавал предпочтение общечеловеческим ценностям. Сз-гл£:сно его концелиди, освобождение страны возмогло л^ь благородными лвдьми и лилгь благородными средствами. Е "Клгглозе ГостгпзйИЕШД-тя" для автора главное (кстати, так ке, х:чк з реальной нз;ш) не физическая победа, а лобс-дз духовг^л, моральная. 3 много то чал зтого рассказа несомненно ется, что еслл существует цепь злодеяний а отмщений, то дол:-:-пз существовать и цепь добра: герой его рассказа как раз ви-ковкзает первое звено в этой цепи.

3 этой гл главе рассматриваемся примечательнее сгрепл:::.: публицистического наследия Ильи Чазчавагзе - его статьи: ''О' Зврзйско.-л вопросе" (1835 г.); "Обречение османских армян" (1895 г.); "Изгнание поляков из Пруссии" (1886 г.); "Право л кара" (1889 г.); "Права незаконнорожденных" (1893 г.). Помимо этого прослэггено отражение гуманистической концепция Ильи Чавчавадзе в портретах героез Георгия Церетели, Эгнате Нлно-■ евяяи, Давдца Клдкашвили. Здесь яе цитируется меткое яа&то-дение проф. Мпх.Заядукелп над происхождением героя одной комедии Шло Арегвиспарели: "Георгий Езрошвили, - писал ах, Ззндукати, - из того не гнезда, в котором взросли Дасико Ильи Чавчавадзе ("Рассказ нищего"), Иеремия Цзрба со своим.; " друяка:.ш Георгия Церетели ("Первый таг"), Леон Уимацзе и 11;-ван Дзвелнсенядзе в "Кристине", а так?:е Тариал '¿клавадзе со своеш друнками в "Герое нашего врекеш!" Згпаге Кпчоизплл

- ,о.и —

Ас-осаао Салнмтадзе в "Счастье Ирины" Давида Кддиагшыз и дру-

"Лв .

Кэцда Илья Чавчавадэе идеал свой рассказ "У виселицы" он ставил перед собой задачу' отдельно исследовать феномен тэдпн, однако отраженное кмеано в этом рассказе противопоставление охочей до кровавых зрелищ толпы я человеколюбивой личности полотно начало последующему развил® в углублению этой т£хя в грузинской литературе. (В труде особое витание уделено рассказам Мятакла Днавахитияи "Чанчура" и "Чертов камень"). Здесь ее, б связи с феноменом толш рассматривается социологические модели Г.Лебона, Г.Тарда, Н^Михайховского. Шо пово-г~ коядептуальной близости воззрений Ильи Чавчавадзе с теори-Тарда - си. "Философские воззрения Ильи Чавчавадэе" в вби--;ейном сборнике "Илья Чавяввадзе", Тб., 1957 г., на грузов.).

Такова мировоззренческая колея, проложенная благодатным пера* Ильи Чавчавадэе на ниве грузинской прозы. ^/баса ИХ-Н зеков. В последующей главе нашего труда отмечено ж то,: что б 60-60-х годах нашего столетия в грузинской литературе возможно уже не так явственно проступай архетипа й коллизий, идущие от Ильи Чавчавадэе, как в цредвдувдх примерах* но .гуканистяче-окий пзфос грузинской литературы этого периода весомненно все еще ориентирован на общечеловеческие идеала, провозглашенные наши великим вредном. Об этих тенденциях идет речь во второй главе труда — "Маленькие двди" — испытатели гуманности: маргинальные характеры". В названии этой главы присутствует неволь-

¡¿их.Зандукелн - "Шио ДрагвиспирелЕ" Схизнь к творчество), Тб., 1966 г., на груз.яз.

ная игра слс-;, в том, что здесь подразумевается не только классический, идущий еще ог Гоголя а Чехова тип "¡Лалешдо-го человека", но и "каленысг.З человек" а прямом значении это-*

го слова - дети, подростки. Для того, чтобы логика этого соседства била бы. более убедительной, з труде сделан небольшой тесвшнологлческяЭ экскурс. Здесь хе приведены слога покойного Гурана Асатааял яз его статьи 1973 года "Проблема гумзнизмз а сегоднягзеЗ грузинской прозе": "Маленького", загнанного низнь» человека пестидесятяаха постав;ш! на постамент сердечного со-' страдания..'3 труде подчеркнуто, что отиспение к "маленьким лвдяа", будь то дитя, подросток, яеисцныЯ старик или калека, - безопябочшй "ггст", определяэдий нразственяый уровень раззитая общества, своевременно подмеченный п отображении!! худогествеляоЗ литературой.

Во второй главе труда, до того, гак речь зайдет о периоде 60-SQ-i гг., прсслепепа ззолнця архетипов "кшгенвкого человека" л "беспомощного гателлпггдгз" в грузинской прозе на руЗз.-з UX-JX вексз: orpin, путь, условно "чеховский", приведет вас к Сппрэдоггу Пц^рпн^илл в "Герое папэго времени" Эгнате

Грлголе в "¿зленькоа человеке" Нзко ЛЬрдкипанлдзь и его zb "Подглсгерз"; второй путь, условно "арагвпсоирелзЕ-скяЗ", - приведет пзс к "Нуг:оя а "Сосаае" Васялпя Бараева, л.. что возаопно покажется несколько сдорннм, - к Гейзурззу 1евпс-тазд у ИЕ222ЛЗ ДгззахпЕвзла ("Хизанн Дстяо"). Впрочем, з тр:;-де не осталось бэз внимания и то, что классические портрет "маленьких ладей" встречается опять-гакп у £йзсапяа Дгавахп-свлля в т.н. "йазарном цаклв" его новелл - "Чанчурс","Свадьбе Кургл", "Сагюлнике Габо*:. 7лявлял? своей непохогестьз трп

лортрета "маленьких людей" в ранних новеллах Константина Га?д-сахурдна - "Колокола в буре", "Коса Гаху" и "Большой Иосиф". Что предопределяет трагедию этих "маленьких лхдеЯ"? Новая действительность, их "генетическая пришибленность" или та фатальная закономерность, которая заставляет вас подуьить: а возможен ли социальный строй, в котором настанет привольное' глтье для звонаря Окроп;:ра, по меткому определения покойного ■Улрк?чз .Абуладзе, - "Похожего на экзотическое растение, кото-рсч> расцветает лишь раз в яязни п тотчас гибнет"; или же для побочного синя князя Дадаанл - Коса Гаху, который строит из себя дрлдурка л заменяет ищейку на охоте собственному брату, бп отвратить от единственного сына подсказанную сердцем ''.аду; пл.: же - для носильщика Иосифа, наивно вериего, что со сменой власти и для него начнется новая жизнь и станоьядегося жертвой этой иллюзии... Та примесь авторского сарказма, которая чувсгьуется в портрете "Болыаого Иосифа" с 30-х годов на-сего века приобретает в грузинской прозе уже доминантное звучание: в это;.; отношении знаменательна новеллг, Демны Шенгелая "Кац" (в буквальном переводе - "Челове"), в которой внешне сохранен архетш ^'дириггшш-Мклавадзе", однако вместо авторской скул а тик к "беспомощному интеллигенту" мн видим здесь неприкрытый, сарказм и иронию повествователя. В этой новелле могло найти еще один ряд литературных аллюзий: для Демны Шенгелая его герой - \ядро Рашадзе такой же "бывший человек", как и окрещенный "Брлнкой" Тейкураз Хезисгавк 5 "Хизанах Джа-ко" Михаиле Дяавахашвшт. <0 другом измерение этих характеров - изрглнальносги - речь пойдет особо). Однако, если антипод Тзймуразе Х'-вистази - ¿жако для Ыяхаияа Джавахиптили - символ

- 13 -

произвола и насилия, то антипод учителя Расадзе в новелле Демны Шенгелая, - комиссар Тзбагари по замыслу автора должен символизировать"ляль извечные мужские достоинства. Сарг.азм, ' который пронизывает в этой новелле портрет "маленького учителя", в то же время облагораживает портрет его 'антипода-комиссара. Что касается аллвзий: з психологических портретах Анд-ро Рааадзе и Теймураза Хез; -.тавя нетрудно найтп знаменательные совпадения. И в одном и в другом случае "бывшие люди" в свое врегл чувствовали себя полноценными членами общества,да • и вправду были вполне достойными гражданами. Однако, увы, время социальных бурь и переломов требует других, отнюдь п-з лучппх качеств и эти отпрыски благородных семейств шаг за шагом, постепенно вдут ко дну. Б то время, как еще не чувствуя приближавшейся беды, Хеви-.тавя бегает по собраня^л и редзкцн-ям, а Расадзе уяряхяяется в политическом красноречии в школьном корздоре, к порогу их яизяи ужз подступает беспощадная, текшая и грубая сила. "Енькие", все еще в неведении, по старой памяти, з какой-то фатальней блакл сдает на рук:: этой с."лэ свои дома и драгоценности, свои поместья и своих яен. Оки прозревают лизпь тогда, когда обнаруживают своих нови "сильных друзей" в своей не постели, прозревает тогда, когда омь п:-зор можно ли'ль кровью. Но у этих голубокровшгх интеллигенте:' уге нет на физической, ни духовной силы, ни достаточного коварства и беспощадности, чтобы привести в исполнение слой приговор. Такая странная метаморфозе произошла с зрХ'.?ипем "беспокоящего интеллигента" к пзчачу 30-х голов кизго вега. Второй архетип - порабощенного, загнанного г'-зньз,/?роде д:л-вахклзплевского Чаячуры существа т> г»?ог период вос.^е исче-

-•14'-

зает из горизонта грузинской прозы и появляется лишь спустя трг. десятилетия.'

Поскольку поштяе "маргинального характера" липь сейчас во:и:о в обиход нашего литературоведения, в труде встречается аакЕе экс::урс в область социальной психологии. Известный аме- ' ¡.¡::к8нскиЛ социолог Тс мот су Шпбутани в своем классическом труде- "Социальная психология", ссылаясь на своего коллегу Роберта Еарка, перечисляет следующее основные качества, характер-кне д.1Я марглдальнол ллчностя: "Серьезные сомнения в своей лг":най ценности, неопределенность связей с друзьями 2 посгсян-пл боязнь бить отвергнутым, тенденция охотнее избегать не-01г;лих ситуации, чем расковать унигением, болезненная з-хге'.чквость в присутствии других ладей, одиночество и чрезмерная мечтательность, излишнее беспокойство о будущем и бо-ягнь лзбою рискованного предприятия, неспособность наслаждаться и уверенность в том, что окружавшие несправедливо с ним обращается"*. Итак, согласно социологам, маргинальными является Л14Ц!1, стояшие нз рубеже двух культур, социальных груш, этло- . ■ сов, вобщем - двух мл роз. ("Марша" - как известно, пс-латы- !

обозначает понятие крайнего, приграничного). Однако совре-меннзя литература угадала в маргинальном характере своеобразную "золотую килу". Там, где паука видпт лишь отклонение от нормы, писатель доискивается до причин духовного дискомфорта, берекл1:во и любовно рассматривая этот ущербный характер.

Тоже Манн писал: "Если бы не было на свете ... ладей слабых и уязвимых, долго и болезненно переживающих каждое

1 Шпбутани Т., "Социальная л миология", !.!., 1969, с.475.

столхновение о гнзнья, неярзмпргаахх ко всякой фальши, людей, не приемлющие действительность такой, как она есть, потому что они но могут нить в этом каре, в котором другие, белее ' глзнеспосэбяые, чувстЕуот себя как нельзя лучше, - короче говоря, если бы яй судестэзвалз лэдей с ущербным мироощущением, таких, как иаленькаЛ Гаяяо (герой романа Томаса :."аяна "Буд-деяброки" - ЗА»), род че-.гзечеекпй, человеческое общество назеегда остались бы в допотопном состоянии и не проднпщ таоь бы ни на паг вперед. Неприспособленность к казни - вот что приподнимает, аизяь над дрежжм уровнем, ибо эта неприспособленность сродни духовному началу"*. После гтжк слог, тъ с-ное, становятся более ясными причины, яобудивиге нге з ■грудз, посвященном проблеме гуманизм, лосг-яглгь соо&Л раздел маргинальным характерам. Само собой разумеется, что нас интересует и та каргика.тьность, о которой пишут Езбутани и Парк з литературную иллюстрацию которой могно усмотреть в характерах героев Шио Арагвиспирели и Чолы ЛштатЕдзе, Василия Бар-нова и Нико Лордкгаанидзе, Михаила Дгавахяявили и Ковстантп-яэ Гзисзхурдиа, но оце более интересует нас та форгла ::.прг::-нгльвасгя, о которой гозорит Текас Панн, так как грузплст проза 60-60-х годов найдя своего Такло Будденфскз". др;:-стальяо изучила и берегно описала этот фенедаа.

С гуманистической мироощущении искусств; в определена Г. период ногао многое сказать по тому, как в не?,: отрагаегся тага детства, тегга гаостя. Внниензт льао, '.то сряцш: эковоз

^ Томас .Маня - "00 одаой главе из "Будденбр-.-ов" lcv.fi о

Маян, Соб.соч. в 10-ти тт.; юк Г;, У.ДГсЭ, 7.

- 1С -

пскусстзо вообще не усматривает в ребенке независимый эсте-т;-л-ьскп£ субъект, поскольку .считает детство неполноценна/, во-

.:•: •, а следовательно, ребенка - неполноценным человеком. (Об этом см. интересное исследование Аллы Ястребицкой - "Западная 2вропа 11-Ш вь." /Эпоха.Бит.лосгш/). Лидш со времен Руссо я Вольтера ребенок, юноша становятся полнопразшсдп субъектами художественного повествования. Однзкс, процесс по-, дсбного "омоло^еляя" тематики искусства далеко не прост и пртазлпяссл. Ведь сказано, что "кагдзя опоха шест сзое Средневековье". Так зот - если на ваиих глазах из литературы кз-гсчшэтея "нэсеръелние существа", если из рассказов а повестей не ших'лся ли гомон детей, на лай их собак, то будьте тзереяы, что из етих повеете!" и рассказов в конце концов ео-обще исчезнет человек и заменится бездушной человекообразной схемой.

Мир юности в произведешь Нодара Думбадг,е я Гурама Рчеу-

лштшш, Реваза Шшшпьяли и Отии Иоселиани, Арчила Сулакаури

и Тамаза Чиладзе, Розо Чзйивили и Гураг.а Гегешидзе, Таьаза Бя-

билури и Гурага Дочанашвала не noxost друг на друга: различны

манера письма з тональность - от пасторального повествования

)

до трагически взволнованного монолога, но если со страниц нашей nposn свести в.одну кошашаз этих "разкошзрегнш:" оноией и девушек, их можно объединить под знаком пгвечной чистоты юаоаеокнх помыслов, мечтаний, иядевд, иллюзий, которые, в свою очередь, являются писательсшл мерилом чистоты и бескорыстности чздовечесяих отношений вообще. Мир, згвэдеашй гласакп детства, гл£.ьамя яиостг., кокет быть прекрасен, пасторален, или ае наоборот - жесток я страстен,'но все-таки, какшд бы ал был

- 17 - :'

этот млр, оя необычен; лязен того мельтешения сти-

зутяостл, которое так часто приковывает нане внимакяе г не-

зшчительяым деталям на авансцене, оставляя в тзяд истлнные

я Непреходящие ценности, Именно в этом аспекте рассмотрены з

труде повесть Нодара Думбгдзз "Я, бабушка, ."Lti;:<o я >1ллар:гон"(

новеллы Реваза Ияаниквилл "Одиночество" я "Дгоры наиего иет-

о.-

стза", цикл новелл Мераба Элиргдвили "Бабулкл п внучата"»подобны;! ж цикл Резо ЧейзЕпли "Музыка в ветер"» рассказы Гур£-ма Рчеудишвили "Бетарека Чплчарауля" и "Натела", повести Та-ыаза Чияздзе "БассеЛл", Арчгла Сулакаурк "Лука", Гур?.ма Геге-пидзе "Гость", Тенгиза Буачидзе "Дорога к детству", рассказы Гургма Дочанапвили "Взтер/по/лзо", Напри Гола'лвила "Серсо", Джемала Топурадзе "Диоскурия - город погрузешшй в море", Георгия Баканидзе "Зорок дней и сорок ночей". Параллельно, ¿с-номен "маленького человека" рассматривается в труде на примерах затравленных жизнь» героев из рассказов Нодара Думбадзе "Дидро", "Шпильки" Гурзма Рчеулишвили, "Сада, факелы Кнгз:::ло-до!" Мераба Абаяидзе,-

Третья глава труда - "Гумзнистлческая концепция Вага Ппавела и отяоденпз к окружающему мипу. как критерий нравственности" построена по аналогии с первой главой: здесь сперва такие идет разговор о творчестве самого Basa Пщавела, ого гуманистическом идеале, характерных особенностях его прозы и лииь затем прослегизаются следы его идей я образоз е современной грузинской литературе.

В 60-80-х годах в грузинской прозе четко проявилась тенденция, согласно которой мерилом нрззствепяого ссверсгзг.схза личности стакозилось этнспеяпе к окружающему sœpjr. (Кёк :<

рукотворному, хак и нерукотворному; кстати, в трузшском оригинале труда в названии третьей главк употреблено слово "гарема" - объединявшего эти два понятия). Но, конечно se, прежде везго этот "скрузавеяй мир" для нас - нерукотворная мать-природа, чей искромсанный и забрызганный кровью подол в один "прекрасный" день уже но сгложет приветь вернувшегося к ней "блудного сына" - человека. Естественно, что сегодня горестные размышления над этсД трагической картиной приводят нас к т^лчествзнной теш Ваяй Пшавела; именно Важа Пшавела был первым грузинским писателем, который не только осозпэл эту опасность, но и предсказал, что врагдуяцпй с природой человек ъ ненца концов натает истреблять себе подобных и станет при-"члаой чспсчисштльк бед.

В труде, в ходе рассуждения о гуг,анистическом мировоззрения Вака Пшавела, внимание акцентировано на нескольких концептуальных произведениях; причем, некоторые из них (как, на-пемер, стихотворение "Поя мольба") ранее находились в "литературоведческой тени" и не привлекали особого внимания.

Поскольку в труде развивается теза, что гуманистическая проблематика современной грузинской прозы зиадется яа двух столпах - Илье Чзвчавадзе и Бака Пшавела, естественно, что вкратце, но вое-гаки сказано о Еззпмэотыопенш: этических и эстетических концепций двух налах классиков. Не проело во нашего внешняя также и отражение этих отношений в грузинской литературной критике того времени (Кита Абашидзе).

В труде высказано предположение, чгэ несмотря на ггрко самобытный характер творчества Basa Пшавела, видимо, наряду с грузинской литературной традицией, в нек в какой-то мере

- 13 -

отражались и влияния русской и зспадноЗ литературы прошлого века. Это соображение иллюстрировано аллизнями "Борона" Здгс-рт.Пэ в рассказе Вага Пшавела "Меч Амирана" и той хокцепту-

о ;

альной близостью, которая подмечается в его. описании конца чилозничъей жизни ("Смерть Баграта Захарлчз") л гопло^гаем этой темы в русской классической прозе ("Смерть Иван.? Гльн-ча" .Зьвз Толстого и "Смерть Чиновника" Антона Чехова). Бит,л-мо не было случайным, что характеризуя гуманистическое ощущение Важа Низвела Бахтанг Кэ.етнпр.нлп писал: "Челозех.по убеждению Ъгтз Пиавела, Быродштся. Сн потерял два основная достоинства: свою сущность и любовь к бдиглему. Человек превратился в некое орудие, ничего ему не подвластно. Сн просто:: камелек, затак;ши в угол'современными общзствзаилмл отнесениями. Сейчас господствует нечто иное, безликое, огромное,.называемое Т9 локомотивом, то биркой; но обойденное имя г;е-му зтому - "цивилизация", "культура", "прогресс" д еще какие-то другие названия. Индивидуальность потеряна. Человеческая сущность узе не независимая величина, а незначительная частичка раздробленной цельности. Вегл "¡завела оплакивал все это, так же, как я Толстой, со всей своей стихийной лэбовьи к человеку"*.

Человек, по представлениям Важа Пшавела, лита тсгда :..о-кет быть внутренне 'цельныгл и гармоничным, когда его представления о жизни и са:.а его яизнь не противоречат друг другу; когда он олицетворяет кпвую связь поколений; когда он наделен

1 Вахтанг Кэтетиявилл, Взез Пшазела - в кн.: "Которая гру*:и.~ „ско;: литература" (XIX век), Т5., 1259, с.ЕЗЗ.

- 20 -

даром любва и сострадания и, наконец, когда (на что z делается основной акцент в яаием труде) зта любовь и сострадание таа.-рострааяюгзя на скрунатцую этого человека природу.

Наши представления о гуманистлческоЗ концепции Basa Пша-вела была бы неполными, если бы мы не обратили внимание и ва его публицистическое наследие. В таком аспекте в труде рассматривается пророческая статья Basa Пшавела "Что называется схобсдоЯ?".

Бгжа Пшазела, пзрвкм в грузинской литературе, не только описал феномен нравственного взаимоотношения человека я природа, но и первым взглянул на природу, ках на одухотворенный , феномен, который не только рождается, размножается и умирает, но с ¿цвет своей, невидной для человека жизнью со своими эда-цшпли и памятью, со своими радостями в горестями. Можно только удивляться тому, ' что в творческих исканиях Ваха Пшавела есть такие интуитивные озарения в находки, которые затеи,почти сто лет спустя подтверждаются в ведущих научных лабораториях мира. Пропши дес.тгилетня после того, как западная наука, в отличие от Павлова и его шкоды создала отдельную дисциплину - этологию, изучающую характер и поведение животных, признающую sa животным право не только на эмоциональный мир, но и на индивидуально сть. Еще более удивительно то,что исследования последних лет все более и более приучают нас к , гасли, что свой эмоциональный мир есть з у растения - что к оно способно переживать боль, распознавать z запоминать друзей и врагов, бояться смерти... Все это казалось бы диктует нам заново перечитать бессмертную позму Basa Пшавела "Змееед". Исходя из этого, современного контекста (а не только из тема-

. - ¿I -

тики нашей диссертационной работы), надо думать, что из нескольких мировоззренческих пластов "Рмее-зда" сегодня наиболее значил тот аспект нравственного отношения к природе,который вчера, быть иозег, мы могли бы счесть лишь удачной мс-тайорой, а ег- краеугольным кэшем яраЕСтзенлого совершенсг-вования человека. Тем более значимая становится для нас это измерение Поэмы тогда, когда мы постепенно преодолеваем инерцию нашего атеистического воспитания и воспринимаем природу, как проявление божественной гармонии, а трагедию Иикдая - ■ героя "Змеееда", как трагедию человека, который вместе с потерей дара понимания таинственного языка природы, разевал ниточку, соединяющую его с космической духовностью. (Здесь же надо ради справедливости отметить, что несмотря на все прегрешения грузинской критика в оценках Вежа Пшавела, этот аспект его творчества - постиаения языка природы и приобщения к эзотерическому миру, - не ускользнул от внимания наших литературных предков, начиная еще с Киты Абашидзе).

-Миядия, согласно гуманистической концепция Бага Пшзвела,-это образ-идея, недостижимый полюс, чье, даже вообразгемое и символическое сущестзование уже вносит определенное нравственное измерение в наше отношение к окружающему миру. Сегодня человек внезапно прозрев, увидел, как-oír изуродовал прг-роду, как вырубил и выжег леса, как истребил жизнь в тех реках и озерах, которые не успел вгсу:ш,:ть, как сбссплсдил и отравил землю, на иссякающие дары чоторой он лохматоивает ухе с недоверием и тревогой, и, наконец - ::*к довел почти до полного истребления все, что бегало, плавг или ,.'е летало на этой зеше, в этой воде и в ore;.; воздух j. Не уда-

ляться, что на ртом апокалипсическом факс, окпдании глобально:'-; экологической катастрофа, современный человек все чаще заново обращается к воззрениям йш-Еака Руссо, Генри Topo или ке Махатг/л Ганди, стараясь услышать от этих духовных учителей . чзлсзечестка ответы на наиболее насущные вопросы современности. Поскольку в Грузии перечисление тлен этих великих гуманистов начинается с Ва~л Низвела, естественно, что его отношение к поироде налогкяло неизгладим" отпечаток на всю гру-зпнзаую литературу нашего века. Достаточно перечитать детские г. ан:пзлистпч-эсяяо рассказы Ирздпиаа Эвдошвлли, Няао Еакаша-

;'ео К;:а-;елп, Сорго Кддиаишилп, Стара Чхеидзе, Нодзрз Гумбадзе, Рчеулштнлл, Резчзг Ниапиазилк, Арчала Су-

л;кауря, Кеда;:а Цулеискирп или пе Нугзара Шатаидзе, чтобы убедиться г. этом. В кавдоы из этих произведений з большей или ыенызец пере заметен след мироощущения, настроения, художественного Егдення Вана Пшавелз. (Здесь ке мояио упомянуть детскую поэзко Шио Мгвимели и его последователей, гуианисти-ческое мироощущение которых опять-таки связано с авторо:.: "Рассказа маленькой лани"). След влияния Бака Пшавела в одном случае более заветен, в другом - еле угадывается, ноповторяем,. с .начала 60-х годов истоки одной из значительнейших тенденций грузинской прозы приведут нас в Ппавские горы, в Чэргалп. В жанровом отношении эта тенденция вь-рази^с. в форме аншилистичсского рассказа. Здесь, в этих рассказах и новеллах на'лл "меньшие братья" казалось бы испытывают нас - л старпях и гдладшах: что z:e иное пояет так безошибочно проявить тзящуюся в iдубине человеческой душ: доброту а сострздатель-косг:> или so затаеннуи злость и иенотивироганнуто жестокость,

если не'этл беспомощные существа, эти гонимые лет:! природы,-чьи «аленькие хитрости, быстрые ноги, крылья и плавни не могут уберечь их от досланной вослед яули, затаенного капкана-и сети.

В орбите этой блзготворггай литературной тенденции з тру. I

де рассмотрены рассказы Гурзма Рчеулишзили - "Са ламура", "ТЕкртвияа", "Преданный", "Эстате", "Кола и Ванэ". Гургм Рчеулишвили интересовался на первых порах гарем свсгл: "конь-ваг братьев" лидь постольку, поскольку видел в этом мире аналогию своих ¡шелей а перекиЕазяй; этот антропоморфизм явственно сказывается на его рсняих рассказал. Но позднее, со временем появляется и независимый, непосредственный штерео к давнему другу человека и наиболее любимому для молодого писателя детищу природы - когя, к постижению тайн характера,(не побоюсь сказать - индивидуальности) этого бессловесного, но верного и преданного нашего спутника.

Когда читаем "Нислу" Отара Чхездзэ - трагический рассказ о коне, который до самой смерти остался верен своему хозяину, и о человеке, чья жизненная нить оборвалась вместе с нэеольным предательством своего бессловесного друга, то нам казется, что этот горды! жеребец - Нисла появился на низе ' грузинской прозы вслед зе .-аламурой и Твиртзялой Гурзма ?чеу-лишзили...

Эта тенденция - оттеняющая индивидуальность хгтчи/ер": наших "меньших братьев" в классической форме выразилась в ро-велле То:,аса Манна "Хозяин и собака". Вторая те.щеп л; езрг-пейской прозы более тесно связан:: с литзратургой " ~>с ь"лор-ной традицией: это.ка*сгаалы\> осогоемелеь.ля пр ..-и,образцом

которой мояет служить опубликованная в русском переводе лет двадцать тому назад (а ь грузинском - несколько позже) притча английского писателя Ричарда Взха "Чайка по имени Дгонатан ' -Едвиягстод", в которой свободолюбивая чайка Джонатан классический образ-сиг,вол. Еслл продолжить родненные здесь ассоцаа-• цпл, можно сказат},, что современная грузтшекая проза объединяет идуиу.) от Вага Пшавела литературную традициг с европейской, когда идет по пути от аллегории к символу и от символа - к характеру. 5тот пут-, проиллюстрирован в труде еще несколькими образцами нашей анималистической прозы: рз с сказами Нода-ра ^умбадзе "Собг.ка" л "Тимуртенг", Дрчила Сулакаури "Уальчвк и ссоокл", Ыодара Цулеискяри - "Смерть Абрагая".

С 70-х годов постепенно ослабевает тяготение к символам, характерное для предыдущего десятилетия я наоборот - усиливается тенденция, которая берет начало от "Рассказа маленькой лани" п "Высохпего бука" Вата Пшавела: самое обыкновенное творение природы наделяется даром речи, по зтот прием уже не является обязательным условием .^басенного антропоморфизма или ке однозначной сгалволаки. Просто, "проблемы" детей природы перенесет на дсстулннй нам язпк, в привычное нам измерение. Все это делается для того, чтоби придать эмоциональную достоверность рассказу и не просто "вышибить слезу" у читателя, а приучить его к шелл о нерасторжимости всего сущего, о преклонении перед хиены), о такой нз нравственно;*. ответственности .. человека перед остальными творениями природы, как и перед себе подобными.

Такие настроения особенно знаменательны для лирической прозы Реваза Инанпивили. Надо отметить, что писатель нз чу-

рзлея литературных яллэзпй, наоборот, подчеркивал их: в одгсм случао он прябзгал к непосредстьенлсму коллажу, з другом -выносил отн аллвзип па перодняЛ гитан. !пдо предполагать, что. -»в-'слои очередь, крсвстпешшй заряд прозы Резаза Ишзнкззяля »л многом определил дальнейшее развитие гуг&кистлчезкгЛ тачдез-

цли грузинско'! прозы.

Нравственный коктллкт, в котором противопоставлена, с одной стороны - честь л долг, з с другой - кесо.чяеннал зчгс-да, стал "сквозной темой" грузинской прозы последних досгла-летлй. Из этого тематического "греадз" в труде втея расскагн Ревазз Ияанлшзштл ("Крэсэтзя генглна"), Нзлгф'.: Цулейскаря ("Камень Давида Строителя") и едяорзеехзз За;п Гагапвялл "Лука Чохедл". Читатель в;;пеназваг;:!ю: пргтз^еден':;: легко убедится, что образы главных героев этих рассказов, этих трех "фанатиков" и их немногоча^г-зш;!.';-: од;:но:.:лшленнлко;з на создавались по тривиальной схеме "положительного" героя, чьи "выдающиеся" качества язляэтед гарантией социального успеха. В данном случае скорее наоборот - ш/.еино внутренняя цело', юность и бескомпромиссность грерываот учительскую карьеру Пантэ Дтаава ("Камень Давида Стролтеля"); по той ;хе причине 'ставится под вопрос - быть или .че быть хозяином лесного кордона Луке Чох ели в однэпг.'.&чно? рассказе Вага Гигап-зялз и те -г а. черты характера доставят немало неприятностей шог/у герою ваза Кнаяяпзяли - леснику Дзтико. Здесь противопоставлены друг другу два отношения к внешнему миру: целостность одного" детермаякрованз не только л не столько нравственно;*! установкой, сколько невидной чугому глазу сыновьей преданность?) природе нлл исторической среде (нельзя -и от;:ет;;ть, что з

оСгззах Пантэ Дг.зава л Луня Чохелл лроглддыЕгет архетип 1£ин— дпг - героя "Змеееда"); согласно второму принципу: природа -пр.1да7ок к человеку, а сам человек - придаток к делу. Конечно г.е, среду, апологетов этого, второго принципа, антиподов Пантэ Дкаавз е Дуки Чохелл можно усмотреть существенную разаицу, ло в конечно.» счете больпинство из них старается любыми средствами урзать что-то для себя за счет других или Ее за счет "беспредельно щедрой" природы.

Безответность природы, немых.вековых стен или ёресок рсгдаег чззство безнаказанности в незрячей дуие, не готовой к сбдсгггэ с э?и:<! прекрзсяым и вовсе не немым миром. В самом . 3:рсйне:! прояндсялп зтг безответственность переходит в преступление, на зачатки которого указывал еще Аристотель. Поэтому Ж: узузптельно, что современная грузинская проза уделила особое внимание теме неразрзной связи внутреннего достоинства человека л его нравственного долга перед израненной природой и исторической средой.

Четвертая глава труда - "Преступление я наказание" по-сЕящека извечной теме литературы, к которой в 60-83-х годах заново обратилась груз^зская проза, по-прекнему верная гуманистическому завету Ильи Чавчавадзе, высказанному у лобного места, "У виселицы", но, вместе с тем, ищущая и сьой независимый отвег на сакраментальный вопрос о вине и каре, с некл-далной остротой зазвучавший уге с конца 53-х годов нашего' веяа.

Бе. пороге 50-6и-х годов для лгтергтур тогдеше^о Советского Союза тема преступления и наказания оЕоей актуальностью, остротой к спорностью приобрела значение, далеко выходящее за

рамки собственно художеств е;шой литературы. Грузинская литература, в этом смысле, не представляла пскл.этвидя, впрочем так не, как и грузинское общество яе представляло исключения ^.-с. сообществе народов, познавпих "все прелести" тоталитарного • ре,~;с.:а. И здесь, у нас много баю Авелей (читатель наверное догадается, что реп. иде-г о герое рассказа Лрчнла Сулзкаури "Возвращение Авеля"), которые, возвращаясь из дальних ссалок, надеялись воздать доляное своим былым стукачам я судьям; тлю-го было'и таких, которые не вернулись я з таклх случа — угз юс близкие старалась установить имена палачей и ра,',митлг„-п, как отомстить ка.тдему аз них. Сегодня, вне несколько экзальтированного контекста .тридцатилетней давности, скром-шй и простой рассказ Арчала Сулзкаусл читается созерленио иначе. Но если ш хотим постичь гуманистическую проблематику подобного произведения, то это возможно липь "2 ?опь иеннсстэГ; и представлений периода его "рождения". Если в "Возврапр.шы Авеля" мы оставляли палачей героя в охнданли я-зкс5ГО С-кмво-лического суда, то в рассказе ?езо Чейзвали - "История болезни Бичико" автор уне не наделает своего героя - Еичлко Претели авелезским спокойствием, покорность» и всепрощением. . Чистая а ранимая дупн Еичако не вынесет перенесенных в чекистском застенке обид, унлленнГ:, страдании. Ьыпущакный на свободу ценой Еадлонленлой асихяки Бячикэ предстает перед яэмд гротескно свободным человеком: он могет говорить то, что хочет; мокет сколько угодно проклинать загубившего его жизнь чекиста, никакая кара Бнчико не грозит, нескольку, в этом, наизнанку построенном обществе свободном монет быть только сумасзеддлй или мертвец - бсльзз никто! Эта траг::ческ£я

... - 28 -

острота повествования, характерная как раз 70-х годов» волью пли невольно противопоставлена тому "гуманизму без Серого:.", который пролонедыгалея в нааг'л прозе с начала пре-дцдуцего десятилетия. Даже у Нодара Думбэдзе, наиболее яркого представителя этого направления, в 70-х годах молено приветить ранее соверденао нспрлсудай для его гуманистической • K0.4uer.iKii настрой на справедливое мщение, на безгалостное '¡¡опо;:;:ет;е справедливой кзры за содеянное зло. (В этой части "гр^дл дается сравнительный шалаз соответствующих эпизодов из романов подерг Дукбадзе "Я зкгу солнце" и "Закон вечнсс-* • } .

60-е года не били для ¡гас лзпь временем надедд и лллю-зи::, Г'ЫГЕа;:ких трестами в креас;гно>": стеке тотали-

тарного ри^лма; тогда мы впервые почувствовали, как макет оборкугься длд общества, десятилетиями кивущего без элементе раях социальных свобод г., соответственно, не имеющего ни-кзкиз: навыков сз-сбодной гязаа, даге калейпее послабление "сверху": го, что раньше считалось исключением, стало празк-л ;;'.; в .истинной прессе и да совещаниях для поддерган.гя адео-логлческого фасада все еде "прорабатывали" проЕоровавзихся хозяйственников, но реальная власть все явственнее переходами в руки ковоявлекной касты деляг а мздоимцев. Как раз один из представителей этой прослойки - Годердзи Зеишигшзпди стал *?дг.2;шм персонажны остро социального ромаяа Георгия Цшздашслз "Одолел ал-шоегь егоз". Зсе, что моано только приобрести, .пря-' обрел Гсдордзи Зешииашвзла - кагалэоь, ол долгеа Спгь счастлив. Не, в судлости, он потерял то главное, что шел до своего яепрат едного обогащения - с::окс!:н1:й сон, семейаув гармо-

- 29 -

' о •

нпв, здоровье духа л тела.

Благодаря нзпему подражательному характеру в каэдом селе, в каждом городе, в каждой социальной среде постепенно утвердились тс стереотипы "сладкой жизни", котсоые диктове-ллсь самой зажиточной к, узы, самой беззастенчивой, самой алчной, самой стяжательской частью этого социума, 'этой деревни, этого города. Стесненный, но не потерявши! гордости и достоинства быт, характерный для военных и первых послевоенных лет, вместе с нашей памятью столь отчетливо рековечен-ный грузинским кинематограбом 60-х годов, незамысловатый,но облагороженный традицией интерьер городского или сельского мотеля - все это в одно мгновение смешалось, распалось, стало зазорным и приобрело черти убожества.

Дилемма преступлена и наказания весьма разнообразно представлена в том жанре вашей прозы, который л/ш> услошо можно назвать историческим. Дело в том, что если сравнительно академические образцы этого жанра (к примеру - романы Ре-заза Джапаридзе или же Грлгола Абашидзе) в конечном счете все же основаны на поэтике классического исторического романа, то в произведениях Чгбуа Амкрздкябя, Отара '-Ьсендзг, Старт Чаладзе, Тамаза Бибалурл, Гива Ш-туляртя исторические р-г-лиа угадываемы линь для аоситшш (глу,, например, детали, указывала в романе Отара Чхеидзе "Зетер, которому нет имо-ни" на то, что действие происходит г августе 19;:4 года -- то есть, ео время антибольдависнекого восстания в Грузии), или же, вообде служат только декорацией и реквизитом в дте-.е, коллизии и персонажи которой пронизаны сегодя: тгними ,;трастл-мя а треволнениями. Всобс;е, эта тенце^гая сог.реиевно: о исто-

- 30 - -. .

рззаа необычайно интересная для езлд.„ "лщя, фактически является темой независимого исследования и, честно говоря, нам пришлось преодолеть определенное искушение, дабы не отходить от основной каявы нашего труда и не отвлечься на изучение закономерностей аанровог эволюции в современной грузинской прозе.

Та часть четвертой глзеы диссертации, которая посвящена историческо;". (или же - "условаб исторической") прозе последних десятилетий, начинается со сравнительного сопоставления отдельных пассаней романа Реваза Дзапаридзе "Тяжелый крест", посвященного грузинской действительности ЗУШ века. Затем вкл-иие акцентируется на романе Отара 'Чхеидзе "Ветер, которому зет дглеал", который, как и било сказано выше, описывает трагические события первой четверти ндаепнего ве^-з. Нальзя не отметить, что характеры и коллизии этого роил на продизанн особым драматизмом; это обострившееся личностное восприятие историзма Еообще иохчо считать отличительные качеством грузинского исторического рогганз 70-х годов. В своей произведенни Отар Чхеидзе поставил слогнейшув задачу: он решил ответить на вопрос - как наказываются лэди, когда конкретно 23 них

невиновен, но их сообщество, их класс, их народ соЕергает одну общую, трагическую ошибку, повинен в одной, общей беде, - а в такое вреля, - погибает безвинный и торжествует преступник. Возможно, не все согласятся с нашей трактовкой произведения, но думается, что роман Отара Чхеидзе хогно подытожь такой тезой: фанфаронство музыканта Никупи (главного героя ромаЕа) повлекло за собой десяток я^рть» но коггъ "Елт^е../1 ударяйся в политику, Еертви исчпслялтся уже тксячзди - сак-

ггггсл ™з изртзешазе оказывается весь народ. И, что главков-? еолл зер^уться к проблеме преступления я наказания, классического виновного не существует и здесь; индивидуально все ДЕНП2Д1 такими ге благородными импульсами, кап и Еикуса; вот только - своим эгоцентризмом, равнодушием к общим интересам, невосприятием собственной судьбы в общем контексте 2ЯЗПИ, эта новая формация "беспомощных интеллигентов" также невольно пускает на бойни весь народ, как и Никушз благодаря своей легкомысленно нарисованной нарте - сперва аристократические семьи его хозяев по путешествию по Картли, затем своего наставника п учителя - старого композитора и, под гонец, сбегав от карателей - расстрелянного вместо него ради ровного счета,■подвернувшегося под руку палачам на дороге крестья-гина-аробщпка ...

В совершенно иной измерении представлена-проблема еиеы и: кара з романе Отара Чпладзе. "Всяк меня нашедший". Фактически, весь роман - это отразенае преступления его главного героя лаихосро Накабели (несмотря на фамилии, явео не обладающего макказеевскими достоинствами) на судьбах его близких и потомков. Разодетый в золоченный майорский мундир Капхссро -- на'самоа деле трус и мелкая душа; заботливый мук и отчим -ненавидящий пасынка и подломивший зсену эгоист; "благообразный дедушка - отвратительный старец, ненавидимый собственными внуками. Печальная история о том, как существует человек бог тепла и любви, человек, сам ге устроивший вокруг себя духовный вакуум, в романе Отара Чиладзэ приобретает несколько уа-тальннй оттенок. Видимая причина этой фаталызости, огой неотвратимости возмездия - содеянлое ЕаЕсос:.э злс^

- .32 -

пролитая км кровь, которая отравляет жизнь не только ему, ао и спраливс-ется с его потомков. Впрочем, есть в романе и второй, более глубинный пласт дилеммы вины и карт, в котором геро1л,*как и в греческой трагедии, изначально обречен; не дрогнувшая рука судьбы ведет его, словно слепого ценна но неумолимой дороге жизни, чтобы в конце концоб исполнить свой замысел и на условленном месте прикончить эт"» безрадостное и недоброе существо. Нельья не дтметить одну параллель, которая существует медду этим произведением и романом Чабуа Ами-роджибя "Дата Туташхиа": фатальное проклятие, которое всю жизнь преследовало Канхосро Макаболи, прежде Есего проявилось в том, что всезншшй обделил его дгром любви и сострадания. Такая же к:-ра обусловливает трагазм одного из главных героев романа Чабуа Амирэджпбп - Нуиш Зарандиа, на противопоставлении! которого Дате Туташхиа построена вся коллизия этого произведения. Знаменательно, что в финале романа Мушшг, предательски погубившего своего брата-антипода, одолевает тяжелая форма меланхолии, которад и сведет его через несколько лет в могилу. Если только в жизни человека есть миг прозрения, наверное именно е такой миг понял Мудшп Зарандиа, что вся его

«

борьба с Датой Туташхиа, борьба под видом законности, правопорядка, справедливости и государственных интересса, на самом деле была борьбой г добром; поэтому-то и идет Мунши, словно преступник, после смерти Туташхиа к месту его гибели; поэтому-то и не шкет простить себе ни смерть Даты, ни свое моральное пораженке. Возможно именно там, на прибрежном мысу Еынес он приговор самому себе и последние годи его тихого угасания были на само?.: деле годами исполнения вынесенного себе

20 неуколиыого приговора.

В романе Таказа Еибилуря "Пора предводителя" главный герой, Георгий Балиауря - "сальная личность", который неустанно- печется о благополучии предводительствуемой им сельской общшги. Однако, увы, тот ге Еалиаури все чаще г чаща смотрит на односельчан глазам своего холуя я соглядатая Харчлг; Не удивительно,' что внехпее благополучие деревни постепенно подтачивается внутренними драмами, интригами, доносами, поиском затаенных врагов, а самому Балиаура все труднее отличить правду от лея и Ееряить праведный суд. Преступление расправляет крылья во владениях Георгия Залиаурд, но наказание у:пг не следует за ним..., Если провестл параллель мезду подтекстом этого романа а Слагавшей историей той страны, в которой ш хивеа, то нетрудно придти к выводу, что понятие кары л здесь и таи существует лизь в гаде абстрактного императива и ает ни моральной, ни законной, ни освященной традицией или церковьд преграды на пути зла а несправедливости.

Гуманистическая проблематика грузинской прозы 70-х годов не всегда предполагала однозначный отгет на поставленные еи нравственные вопросы. Подобной внутренней албивалент— ностыз отмечен рассказ Гиви Магулэрия "Посланник", сшет которого построен на внешне незначительной исторической детали - визиге имеретинского"царевича Арчила в Тбилиси в 1789 году, для переговоров с парей Ираклием. Возможно это и спорно, но нам нагется, что эпизод убийства царевичем муэдзина в этом рассказе липен авторской нравственной оценки: объектов возмездия за коллективную визу соплеменников становится"~ конкретно совершенно безвинный человек, сЕЯщеннослуасгтель,

- 34 - •>■ .

а само исполнение стихийного приговора продиктовано мрачным настроением и минутной прихотью исполнителя. Если теоретически допустить существование такой ситуация, в которой общечеловеческие ценности могут "временно" забываться, то надо домыслить и итоги такой "вольности": культ, насилие я без- . законие, всеобщий беспредел, в котором существует лит право кулака и право оружия, а истинные человеческие ценности растоптаны среди крови и слезя..

Начиная с 60-х годов грузинская проза на редкость глубоко и интересно отобразила дилемму вины я кары. Как видно лз представленного труда, ответ на эту дилемму не был ни всегда одинаковым, ни всегда одинаково убедительным. Главное здесь в тс;:, что размышляя над проблемами преступления и на-каззнля современная грузинская проза приобрела бесценный нравственный и социальный опыт. Все это дает повод надеяться, что сегодня, когда мы окружены всеобщим озлоблением и петер-ппмостью, когда оказалось, что все воюют, со всеми, а менду тем ставится под войрос и целостность и сама независимость Грузил, наша литература вместе с вековой гуманистической традицией опираясь и на недавний соцдально-псидологиче-склй опит, станет реальной силой, способствующей воссозданию и очшценизо нашего истерзанного и ущемленного национального . духа.

В заключении труда сказано: та гзъ&нистическая проблематика, которая охватывает в грузинской прозе период 60-80-2 годов, не представляет собой механической сук«;! теь. • проблем спубллког.знн1:х в эта годы романов, повестей и рассказов. Не одао, оа?бликованное в эти годы лролзведеале (даже солрозог-

даеаое определении! ажиотажем критики), теряло с течением времени сйльсазый блеск актуальности и становилось ясным,что оно создано сишияутшши треволнениями, по конкретному "со-" спальному заказу". Ясно, что нравственную проблематику подобных произведений (сколько бы страниц не посзящалось в них рассуждениям о гуманизме ллл же оплсываялю "добродетельных" героев) можно рассматривать лишь в обчен контексте напей литература, во никак не в русле гуманистической и нравственной тенденции этой литература. "Разбавление" литературы конъюнктурными (а следовательно - безнравственными) соображениями, как феномен'социально анганарованвого искусства, достойно отдельного изучения (презде всего - социологией литературы); наша задача, в данном случае бала вяой: ш хотели проследить и высветить гуманистическую тенденцию грузинской прозы во второй половине прошлого века, а затеи исследовать Взаимосвязь этой традиции и инноваций уже в современной грузинской прозе, на протяжении последних трех десятилетий. Как было сказано, мы не ставили своей целью создать целостную панораму грузинской прозы указанного периода. Но, вместе с тем (и на это несомненно обратит внимание наш читатель), в труде речь вдет не просто об отдельных произведениях, написаниях на схозую тему. 7 вас, конечно же, была определенна - снс-в отборе я иллюстрации соотзетствушего литературного материала; если вернуться к теме "лмштаяяя зрсметем", с лз^.о сказать, что то же самое гремя, которое обесценило немало старательно отшлифованных литературных поделок, высхетллс истинные достоинства произведений, изначально болью и состраданием к угодившему I сеть жизни человеку.

->30 - I.

За три десятилетия 'гуианистическая концепция грузинской прозы претерпела весьма штересную эволвцию. Ыа прекрасно поникали, что в процессе отойоволщад Днцт» такие типологические моменты, которые никак ае объяснялись исключительно влея-нпеы гуманистического идеала грузинской литературы проилого века или же конкретной грузинской действительностью атого * времени. Поэтому, до мере сел, мы везде старались воссоздать общекультурный контекст времени; отличить реалии, розданные в собственно грузинской среде от тенденций,' в которых явственно угадывались типологические совпадения с аналогичными Ееянияш в русской шш же западноевропейская литературе.

'¿ы старались такяе ыаксшзально учитывать общий фон современного грузинского литературно-критического шшлендя. Поэтоь^г, одним из основных исходных точек, полет ант напего труда является тот критерий, который (несмотря из все предъявленные претензии) все се сг.огл» Бкрабогать за последзд.з три десятилетия современная грузинская литературная срити-л. Зте^ кы вовсе ае хотик сказать, что всегда г везде беепргдзе-лзвно разделяем высказанные до пас взгляд?! и представления. (Читатель труда легко гог.ы убедиться. в обратпоы). Однако, думается, было Се варуиешвы профессионально:! вхша рассуждать о Беговой гзтапистичесЕо£ традипги паи со о т-едуще^ ^п-тературнсЕ процессе ве оравшая во вке«зезс а нг. г-мечая •ьгненлв коллег - как предшественников, тек современников, те& более, когда совершенно ясно, что ве един, более илв ие-аео серьезный научный труд не пишется без хрустального изучения всей предшествутщей литературы по этог-т" вопросу.

Ко гсе51у сказанному когно добавите, т:о г^учесае. г-тге-

- 37 - ......

ратурного процесса с той хочет зрения, которул мы выбрали, связано с определенный риском: та или иная тенденция лишь со временем обретает зримые черты в общем литературном процессе 4-_аузнн десятилетия, чтобы она приобрела статус апробированного литературного ¿акта; говорить о подобных тенденциях по свежему следу идя же наитию могут счесть увлечением парадоксами или же злоупотреблением заранее заготовленными схемами. Вместе с тем, этот риск сопровождается и определенным профессиональным азартоа и, что главное, осознанием того, что иах-дый шаг на этом пути, даже ошибочный, - вызывающий необходимость спора и дискуссии, - в конечном счете способствует созданию целостной и всеобъемлющей картины сзЕреленнол грузинской литературы.

Содержаяде и основные положения диссертационного труда изложены в следующих публикациях:

1. Провожая семидесятые..." - журя. "Дружба народов", 1980, й 6 (0,5'пл.).

2. "Три чудака" - журн."Циснзрз"8 1982, В И (1,5 п.л.).

3. "Три героя грузинской прозы" - журя. "Литературная Грузия", 1981, 3 4 (1,0 пл.).

4. "Уроки семидесятых..." - зурн. "Детская литература", 1982, $ 6 (0,7 п.л.}.

5. "За десять лет..." - альм. "Джедгали", книга 20-я, 1983 (1,0 п.л.).

6. "Ты в гостях у детей..." - куря. "Дружба народов", 1982, & 8 (0,5 п.л.)•

4te -

7. "Войди в этот bip* - sypa. "Литературная Грузия", .1982, & 5 (0,7 п.л.).

Б. "Урокг семидесятых" - "Сверстники" (СборняЕ избранных колодах критиков), 2., изд."Современник", I9S2 (0,5 а.л.).

. S. "Современный грузинский рассказ" - послесловие к изданному на немецкой языке сборнику образцов грузинской прозы IX е. - "Дер ферне вейсе гипфел" ("Далекая белая вершина"), Берлин, изд-во *\*ольк уид Бельт", 1984 (1,0 п.л.).

10. "Уроки добра и гуманизма" - альм. "Кавкасиони", вып. С, ISE6 (0,5 Н.Л.).

11. "Ыоя мольба" Basa Плевела" - альм. "Кавкасиони", еш.1У, 1985 (0,3 п.л.).

12. "Грузинская проза 70-80-х годов" - нурн,"Советская литература на иностранных языках" (номер, посвященный грузинской культуре на англ., trp., немецком, испанском, польском, венгерской, чешском и словацком языках), 1937, £ 345 СО ,5 с.л.).

13. '"Заветы" великого предка" - альм. "Еевкасиони", внп.71, 1989 (1,0 п.л.).

14. 'Туканистичесная концепция Ельи Чавчавадзе" -эбилепшЁ сборник - "Творческое наследие Ильи Чавчавадзе и литература народов СССР", Тбилиси, езд-ес ^ецниереба", 1950 (1,3 п.л.).

Zj. àSy. ¿^OS**» ««»з с*.

- * 740- • 50 /,11.