автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Художественная аксиология в романе Ф.М. Достоевского "Идиот"

Полный текст автореферата диссертации по теме "Художественная аксиология в романе Ф.М. Достоевского "Идиот""

0034Э2613

На правах рукописи

Кузнецова Евгения Викторовна

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ АКСИОЛОГИЯ В РОМАНЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «ИДИОТ»

Специальность 10. 01. 01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Магнитогорск - 2009

003492613

Работа выполнена на кафедре русской классической литературы ГОУ ВПО «Магнитогорский государственный университет»

Научный руководитель: доктор филологических наук,

профессор

Власкин Александр Петрович

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

профессор

Юрьева Ольга Юрьевна

кандидат филологических наук, доцент

Шаулов Сергей Сергеевич

Ведущая организация:

Орский гуманитарно-технологический институт (филиал) государственного образовательного учреждения высшего профессионального образования "Оренбургский государственный университет"

Защита состоится «14» декабря 2009 года в 9 часов на заседании диссертационного совета Д 212. 112. 03 при Магнитогорском государственном университете по адресу: 455038, г. Магнитогорск, пр. Ленина, д. 114, ауд. 211.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Магнитогорского государственного университета. Текст автореферата опубликован на официальном сайте ГОУ ВПО «Магнитогорский государственный университет» http://science.masu.ru 13 ноября 2009 года.

Автореферат разослан «10» ноября 2009 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета

доктор филологических наук, профессор

А.В. Петров

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Роман Ф.М. Достоевского "Идиот" до сих пор пользуется повышенным вниманием как у "рядовой" публики (как принято называть неквалифицированную аудиторию), так и у специалистов-филологов. О первом свидетельствует популярность экранизаций этого произведения и вызванная ими волна читательского интереса к нему.1 О втором - два научных сборника, вышедшие в свет в течение двух-трех лет (1999, 2001) и посвященные исключительно роману "Идиот".2 К тому же в статьях этих сборников, как и во многих других публикациях последнего десятилетия, представлены подходы и интерпретации не просто разные, но расходящиеся порой до полного противостояния мнений. В этом смысле показательна статья авторитетного специалиста В.А. Свительского с выразительным названием "Сбились мы. Что делать нам!" (к сегодняшним прочтениям романа "Идиот")" (процитирована строка Пушкина, входящая в эпиграф к роману Достоевского "Бесы"). То есть очевидна возникшая на рубеже тысячелетий и длящаяся до сих пор оживленная научная дискуссия по поводу романа, написанного достаточно давно, почти за сто пятьдесят лет до начала этих споров.

Включаться в эту дискуссию, на наш взгляд, имеет смысл лишь при условии, если для интерпретации романа "Идиот" и прояснения его авторской концепции будет использован новый, достаточно конструктивный и объективный подход. Такой подход мы находим в области аксиологической методологии, которая с недавних пор достаточно плодотворно используется в литературоведении. Инициаторы этой методологии начинали соответствующие исследования еще в прошлом столетии в самых разных научных центрах - в Воронежском государственном университете (В.А. Свительский, ныне покойный), Российском государственном гуманитарном университете (И.А. Есаулов), Магнитогорском государственном университете (В.Б. Петров и А.П. Власкин).

1 См. об этом: Красавина А. В. Роман Ф. М. Достоевского "Идиот" в историко-функциональном аспекте (на материале основных экранизаций). Автореф. дисс. канд. филол. наук. Магнитогорск, 2009, с. 3^.

2 "Роман Достоевского «Идиот»: Раздумья, проблемы" (Иваново, 1999); "Роман Ф. М. Достоевского "Идиот": современное состояние изучения" (Москва, 2001). Статьи из этих сборников с полными выходными данными приведены в диссертационном "Списке использованной литературы".

В Магнитогорской научной школе аксиологический подход уже успешно использован для исследования творчества самых разных художников слова - A.C. Пушкина (А.П. Власкин), М.Ю. Лермонтова и А.Н. Островского (Т.С. Власкина), JI.H. Толстого (Д.А. Абдуллина), Н.Р. Эрдмана (З.К. Сафар-галина), М.А. Булгакова (В.Б. Петров). Один из последних результатов подобной работы - статья А.П. Власкина, посвященная роману Достоевского "Преступление и наказание".3 Таким образом, использование аксиологического подхода для интерпретации следующего шедевра писателя, романа "Идиот", вполне назрело. А в свете незатихающих споров вокруг этого произведения такое исследование представляется тем более логичным.

Исходя из вышеизложенного, параметры диссертационной работы обозначены нами следующим образом.

Актуальность исследования обусловлена рядом взаимосвязанных факторов. Во-первых, роман Достоевского "Идиот" пользуется повышенным вниманием у читателей и находится на острие научных дискуссий. Во-вторых, аксиологический подход к интерпретации литературных произведений уже зарекомендовал себя в науке как продуктивный, однако требует дальнейшей апробации на более широком историко-литературном материале. Такой подход к тексту романа "Идиот" позволит представления о содержательности и художественном своеобразии произведения привести в соответствие с современным состоянием филологической науки, а также выправить отдельные искажения, допускаемые в трактовке его образной системы и общей авторской концепции.

Еще один фактор актуальности предпринятого исследования связан с обращением к проблеме личности. Она так или иначе затрагивается всегда, когда речь заходит о литературных героях любого произведения, и тем не менее, не может считаться разработанной удовлетворительным образом в литературоведении. Неутихающая полемика по поводу романа "Идиот" во многом связана как раз с тем, что в нем особенно явно выразилось "человековедение" Достоевского, приоткрылась разгадываемая им "тайна человека". А если иметь в виду, что "личность есть категория аксиологическая" (H.A. Бердяев), то, приступая к рассмотрению романа в аксиологическом аспекте, мы можем

3 Власкин А. П. Поле аксиологической напряженности в романе "Преступление и наказание" // Достоевский и современность (В. Новгород, 2009).

4

рассчитывать и на прояснение проблемы личности, как она Достоевским в произведении поставлена и разрабатывается.

Новизна работы в методологическом отношении обусловлена тем, что в ней впервые аксиологический подход апробируется на материале романа Достоевского "Идиот". В историко-литературном отношении это позволяет по-новому понять особенности его образной системы. В частности, впервые в этом произведении выявлена художественная значимость семейных связей и авторская постановка проблем семьи.

Объектом исследования является роман Достоевского "Идиот" в сочетании с подготовительными материалами к нему и эпистолярными свидетельствами, имеющими отношение к истории создания этого произведения. Дополнительное внимание по ходу исследования уделено аллюзиям на другие произведения писателя для уточнения места романа "Идиот" в общем контексте художественных исканий Достоевского.

Предметом исследования является художественная аксиология как динамичная система ценностных ориентации, обусловливающая в романе логику взаимоотношений персонажей и закономерности их судеб.

Цель исследования - раскрыть аксиологическую содержательность романа Достоевского "Идиот" и внести соответствующие коррективы в научные представления об авторской концепции отдельных образов и произведения в целом. Этой общей целью обусловлены следующие конкретные задачи:

1. Выявить в романе аксиологическую значимость общения в целом и сопоставить отношение к нему у центрального героя и персонажей ближайшего окружения.

2. Рассмотреть возможности ориентации на идеалы и приобщения к ним у персонажей первого плана - Мышкина, Рогожина и Настасьи Филипповны.

3. Определить статус денег в сопоставлении с другими аксиологическими ориентирами основных персонажей романа.

4. Проанализировать семейно-аксиологический опыт центрального героя и роль детского начала в характерах различных персонажей.

5. Провести сопоставительный анализ семейной аксиологии групповых образов - Епанчиных и Иволгиных.

6. Прояснить содержание семейной аксиологии Рогожиных, Терентьевых и Лебедевых.

Методология исследования базируется на идеях современных литературоведов - В.А. Свительского, А.П. Власкина, В.Б. Петрова, Д.А. Абдуллиной и др. - о значимости ценностных ориентации в творческих исканиях писателей и содержательности аксиологического измерения в художественной ткани литературных произведений.

Методологическим основанием для исследования текста Достоевского является сочетание методов: проблемно-тематического, структурно-семантического, историко-литературного. В общем, комплексном виде в диссертации используется системный подход к анализу произведения в свете аксиологических понятий, который, в виду уже сказавшейся продуктивности подобных исследований, претендует на статус особого, аксиологического метода интерпретации литературного произведения.

Теоретическая значимость исследования состоит в том, что используемый подход позволил выявить новое, аксиологическое измерение в содержании романа Достоевского. Тем самым концептуальные представления о многомерности художественного текста подтверждаются, наполняются дополнительным , содержанием и конкретизируются на материале отдельного произведения.

Практическая значимость работы. Материалы диссертационного исследования могут быть использованы при разработке общих и специальных лекционных курсов, в проведении семинаров и практических занятий по русской литературе XIX века, а также в процессе дальнейшего исследования истории русской литературы.

Апробация работы. Основные положения диссертационного исследования обсуждались на заседаниях кафедры русской классической литературы Магнитогорского государственного университета. Различные аспекты проблематики диссертации получили разработку в 8 статьях, подготовленных для научных сборников Иркутска, Тамбова, Старой Руссы и Магнитогорска; на IV всероссийской заочной научно-практической конференции МаГУ: «Современные технологии образования» (Магнитогорск, 2009), на Международных XXIV Старорусских чтениях «Достоевский и современность»

(Старая Русса, 2009), на ХЬУ1 внутривузовской научной конференции преподавателей МаГУ «Современные проблемы науки и образования» (Магнитогорск, 2008), на внутривузовской студенческой конференции МаГУ по итогам НИРС за 2006/2007 учебный год (Магнитогорск, 2007).

Основные положения, выносимые па защиту:

1. Общение выступает в романе ценностью концептуальной и комплексной. В соответствии с отношением к общению проясняется авторская концепция отдельных характеров и образной системы в целом. В общении с центральным героем вокруг него складывается человеческое "окружение", в котором идут процессы переоценки ценностей, проверка на подлинность различных аксиологических ориентиров.

2. Для дифференциации персонажей важно наличие или отсутствие в их натуре аксиологического ожидания идеала. Мышкин выступает носителем идеала человеческих свойств. В других важна способность воспринимать этот идеал и тянуться к нему. Идеал красоты носит в романе комплексный характер, в сочетании с идеалом смирения. Несостоявшийся в образе Настасьи Филипповны, этот идеал - как смиренная душевная красота - покоряет в Мышкине.

3. В аксиологической среде романа универсальную значимость имеет финансовая составляющая. Однако Достоевский далек от крайностей прямолинейного осуждения "меркантилизма". Деньги "вездесущи", но их влияние на персонажей носит неоднозначный, стихийно меняющийся характер. По сравнению с другими ценностями или идеалами деньги подвижнее в своем аксиологическом статусе и потому вносят путаницу в жизненные приоритеты.

4. Мышкин изначально выступает как созидатель идеальной модели семьи, и эта роль сказывается в основных сюжетных событиях. Но ему не удается выполнить миссию породнения людей на основе душевных связей. Сам он - носитель детскости, свободной от издержек взросления. Для остальных его пример не стал конструктивным - никто не удерживается на уровне его духовной детскости.

5. Важное значение в романе имеют семейно-аксиологические комплексы. Разные ценностные приоритеты в соотнесенных семьях Епачиных и

Иволгиных обусловливают коллективные и индивидуальные судьбы их представителей. В плане постановки проблемы "случайного семейства" роман предстает важным звеном в идейно-художественных исканиях Достоевского.

6. Семьи Рогожиных, Терентьевых и Лебедевых противостоят в романе Епанчиным и Иволгиным как принципиально неполные и соответственно каждая персонифицирована в одном наиболее ярком представителе. Возникающие между ними "перекрестные" связи могли бы компенсировать их неполноту, чего не происходит из-за ущербности аксиологических установок.

В структуре работы, согласно поставленным задачам, выделяется две главы, каждая из которых включает в себя по три параграфа. Во Введении содержится история вопроса, намечены подходы к разработке темы. В заключении подводятся общие итоги исследования и выявлены возможные перспективы. Основной текст работы изложен на 188 страницах. Список литературы включает 191 наименование.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Первая глава: Мышкин и его окружение: аксиологическая содержательность взаимоотношений.

Ни в одном другом произведении у Достоевского центральному герою не придается такая значимость, как в "Идиоте". В то же время Мышкин весь - в заботах об окружающих или по крайней мере во внимании к ним. То есть он раскрывается преимущественно в активном общении. Примечательно, что роман практически открывается описанием общения (Мышкин, Рогожин и Лебедев разговаривают в вагоне поезда). Этого не наблюдается в других произведениях из "великого пятикнижия" Достоевского. Очевидно, живому общению в "Идиоте" писатель придавал особенное значение. В этой связи полезно задаться рядом вопросов. Может ли общение рассматриваться как самостоятельная ценность для центрального героя? При каких условиях оно может составлять для него идеал? Какие варианты отношения к общению демонстрируют другие персонажи, втягивающиеся в окружение Мышкина? •

На эти вопросы мы ориентируемся в § 1. Мышкин в общении: утверждение ценности.

Общение для Мышкина изначально представляет полнозначную ценность: он возвращается в Россию, чтобы знакомиться и "сходиться" с людьми. Даже при случайных встречах (с Рогожиным в вагоне поезда, с камердинером в прихожей Епанчиных) этот герой нуждается в разговоре "нравственно" и "простосердечно". В своем стремлении к полноценному общению Мышкин придерживается своих норм. Для него это - уважительность, вежливость и откровенность. Ему свойственна также забота о собеседнике, о его подлинных выгодах, о душевном состоянии.

В то же время общение не является для героя ценностью самодостаточной. В тех случаях, когда она оказывается для Мышкина достижимой, устанавливается душевный контакт с собеседниками (например, в отношениях с Епанчиными), и в перспективе открываются иные ценности. Он желал бы не только сойтись с людьми, но и найти среди них своё место, а в идеале даже породниться с ними.

Идеал общения оказывается для Мышкина недостижимым: окружающие недостойны высокого статуса духовного "княжества". В петербургской среде люди придерживаются принципиально иных норм общения. Им бывают свойственны грубость и самодовольство (Рогожин), искусственность и хамство (Ганя Иволгин), недоверчивость и высокомерие (Епанчины). К собеседникам здесь относятся избирательно, в соответствии с их "значением", статусом, богатством и другими показателями социального положения. Общение для этих людей часто выступает средством для достижения привычных ценностей. Среди последних - влияние на людей, приобретение или поддержание в их глазах своей репутации и т.д. Если при этом знакомство и общение приобретают статус ценности, то она, как правило, связана с личным, эгоистическим и даже корыстным интересом.

Мышкину в общении всё даёт повод к расширению жизненного опыта. И через общение он этот опыт передает собеседникам. Сама манера Мышкина в общении с окружающими оказывает воспитывающее воздействие. В частности, он в процессе общения старается исходить из какого-либо общего с собеседниками душевного опыта. (Об этом свидетельствует часто используемая героем риторическая форма вопросов). Этим он, как правило,

возбуждает сочувствующий интерес. Но затем почти всегда у Мышкина следует развитие совместного впечатления или мысли.

Такое общение требует от героя нелегкого душевного труда, потому что ему бывает непросто найти моменты солидарности с собеседниками. А если такие моменты и возникают, то понять друг друга в полной мере персонажам почти никогда не удается. Слишком разные оказываются позиции в общении у них - у Мышкина и у его "окружения". Но очень важный результат достигается: это самое человеческое "окружение" вокруг него образуется, и в него втягиваются всё новые участники, которые при других обстоятельствах и подумать не могли о каком-либо общем интересе, тем более о душевной солидарности. Правда, создаваемая Мышкиным атмосфера такой солидарности оказывается либо мнимой, либо скоротечной.

Стремясь к общению и достигая его (как достигают полнозначной ценности), Мышкин использует само общение для обсуждения иных общезначимых ценностей. Важное место среди них занимает сама жизнь в ее насыщенности, в полноте возможностей, в ее "поминутном" проявлении. Своих собеседников - лакея, генерала, его домочадцев - Мышкин вовлекает в своеобразную прелесть чистосердечного общения. И в этом общении, помимо прочего, само собою выражается "ежеминутное" течение жизни. Минуты эти ни для кого не пропадают даром. Кроме того, что князь даёт собеседникам почувствовать, - какая полноценность, жизненная содержательность присуща такому общению (для них совершенно непривычному), он ещё делится с ними как собственным, так и чужим (но хорошо усвоенным) душевным опытом.

Наибольшие, катастрофические неудачи в общении у Мышкина связаны с двумя персонажами - Ганей Иволгиным и Настасьей Филипповной. Причины этого парадоксальным образом сводятся к тому, что первый менее других способен услышать и понять князя, а вторая, напротив, понимает его лучше всех остальных.

Рассмотрев ряд примеров и разобрав причины неудачного общения Мышкина с Иволгиным, мы переходим на следующий этап исследования -

§2. Мышкин, Рогожин и Настасья Филипповна: несостоявшееся приобщение к идеалам.

Рогожина и Мышкина отчасти роднит аксиологическое ожидание идеала, который они нашли в роковой красавице Настасье Филипповне. В то же время сам Мышкин для Рогожина и других персонажей то менее, то более явно представляется олицетворенным "идеалом человека". Другое дело, что к этому идеалу у них проявляется очень разное отношение, от преклонения (у Настасьи Филипповны), раздражения (у Аглаи Епанчиной), недоверчивого умиления (у Лебедева) до ненависти (у Рогожина). В конечном счете, всем предстоит пережить несостоявшееся приобщение к идеалу, угадываемому в Настасье Филипповне и воплощенному в Мышкине.

Образ Настасьи Филипповны является в романе самым сложным и даже интригующим, уступая в этом только Мышкину. На наш взгляд, он во многом и рассчитан на то, чтобы приобщить читателя к процессу его "разгадки", в который втянут по воле сюжетных обстоятельств и центральный герой. Показательно поэтапно разворачивающееся в романе "общение" Мышкина с этой героиней: от заочного (через рассказы о ней), через ее портрет (который он дважды рассматривает) и уже затем - в личных встречах. Здесь возможны ассоциации с художественным приемом Лермонтова, который проводит читателя по сходным этапам знакомства с Печориным. Однако, в отличие от "лермонтовского варианта", в романе "Идиот" изначальное впечатление загадочности героини лишь усиливается.

С первой же личной встречи Мышкина и Настасьи Филипповны в их общении возникает важный мотив несогласия между ними по поводу того, какая она: "совершенство" или "пропащая" женщина? В дальнейшем на разных этапах общения у них это принимает вид полемики, в которой верх берет то одна, то другая оценка. В борьбу оценочных характеристик натуры и поведения героини вовлекается Рогожин, а затем и Аглая Епанчина. Указанный мотив по ходу сюжета развивается, становится сквозным и связующим все три судьбы в роковой клубок (Аглая сумела из него "выпутаться" лишь ценой драматичного поворота собственной судьбы).

В авторской концепции образа Настасьи Филипповны представляется значимым и дополнительный мотив - роковой невозможности объяснить логику и смысл отношений князя к героине. Эта необъяснимость возникает уже при описании их знакомства "через портрет". Далее мотив развивается через

указание на "непонятную силу", которая влечет героя к близкому знакомству с роковой женщиной, затем через "ужас" Мышкина при воспоминании о ее лице, и наконец, эта тенденция закономерно приводит к его сумасшествию, наступившему в финальной сцене, у тела мертвой героини.

В этой связи примечательно совпадение формулировок в словах Мышкина о невозможности разъяснить сущность религиозных ощущений, с одной стороны, и логику поведения Настасьи Филипповны - с другой (в обоих случаях люди "не про то говорят"). Прямые аналогии здесь неуместны, однако в аксиологическом аспекте проясняется следующее. В обоих случаях Мышкин характеризует значение идеала в жизни человека, возможность ощущения этого идеала, а также особенности отношения человека к нему. Никакой идеал нельзя "объяснять" и тем более "обсуждать".

Для Мышкина образ Настасьи Филипповны с самого начала представлялся воплощением возможного идеала. В этом заключалась одна из немногих, если не единственная его ошибка, которая и привела к роковой развязке. Идеал, который грезился Мышкину, остается в образе Настасьи Филипповны недовоплощенным или даже ущербным. Героиня неоднократно по собственной прихоти оборачивается идеалом не княжеским, а рогожинским. Однако Мышкин не прекращает борьбы за свой идеал до самой гибели героини. В ее образе можно видеть сочетание и борьбу "идеала Мадонны" и "идеала Содомского" ("Братья Карамазовы"). В ее натуре различимы одни составляющие идеала и отсутствие других, которые могли бы сделать этот идеал осуществившимся.

Красота героини передана через сочетание контрастных признаков -гордости и страдания. По Мышкину, примирить этот контраст гордости и страдания способно начало добра. Но для этого необходима способность к прощению и смирению. Гордость и страдание могут стать нормой самочувствия и поведения. Страдание может составлять и подлинную ценность, тогда оно приобретает христианский характер. У героини же оно, в сочетании с гордостью, оборачивается разрушительной силой.

У Достоевского в качестве идеала подразумевается красота не гордая, а смиренная. Тем самым имеется в виду органичное сочетание двух идеалов, при котором они окрашивают друг друга своими признаками, так что один

выражается через другой: красота предстаёт смиренной, а смирение оборачивается душевной красотой. Идеал смирения для Настасьи Филипповны был ясен, но оказался слишком для неё высок. Но он её манил, что проясняется как в ее влюбленности в Мышкина (живое воплощение этого идеала), так и в собственных ее колебаниях между противоположными нормами поведения.

Исследование художественной аксиологии предполагает обращение к разным уровням ценностных ориентиров, и потому с самого высокого предлагается сойти на уровень сниженный - £ 3. Финансовая составляющая в художественной аксиологии романа "Идиот ".

Один из непременных аксиологических ориентиров для всех персонажей в романе - деньги. Однако Достоевский далек от обеих крайностей понимания значения денег: они далеко не всесильны в жизни, и в то же время пренебрежительно относиться к их влиянию на психологию персонажей (как и реальных людей) значило бы уходить от реальной проблемы. Для большинства героев романа оказывается, что "деньги деньгам - рознь" и не только средство или эквивалент благополучия. Даже самые корыстные иной раз очень непросто понимают значение денег. Тем более это касается героев со сложной личностной организацией. Например, для Настасьи Филипповны в сцене торга за нее "деньги Мышкина" - совсем не то же самое, что "деньги Рогожина". И дело не в их количестве: деньги как будто напитываются в одном случае чем-то "мышкинским", а в другом - "рогожинским".

В "Идиоте" значение денег поднимается даже до метафизического уровня в разных толкованиях. Одно из них представлено в интерпретации Лебедевым Апокалипсиса. Другое связано с признаками стихийности в воздействии денег на психологию и взаимоотношения героев. По нашим наблюдениям, почти любая аксиологическая ориентация персонажей (на ценности и даже идеалы) может иметь то или иное отношение к деньгам.

Критерий финансовой характеристики друг друга вольно или невольно используют практически все персонажи романа. Даже в авторский голос, когда затрагивается социальное положение, проникает этот же критерий. Наконец, даже Мышкин не может обойти тему денег в характеристике жизненных ситуаций (например, в рассказе о Мари: "... ей очень надо было денег дать"). Ряд эпизодов свидетельствует, что князь во всех смыслах

"знает цену деньгам". В то же время в отношении к ним, как и в остальном, Мышкин поставлен автором идеально: герой не только знает им цену, но и умеет ими распоряжаться. Их ценность для него - в возможности помогать нуждающимся, а нормой служит тактичность и братское участие. В этом отношении Мышкин отличается от будущего Алеши Карамазова, который был в обращении с деньгами персонажем "не от мира сего".

Деньги представляют подлинную ценность и для Настасьи Филипповны. Но она обостренно различает: деньги Тоцкого - это одно, "рогожин-ские" - другое, и деньги Мышкина - третье. Но в любом случае она ставит себя выше денег. Соответственно, ее отказ от них проходит в сцене торга за героиню через несколько этапов. Вначале она отказывается от "отступных" денег Тоцкого. Затем под "обаянием миллиона", наследуемого Мышкиным, она меняет решение: от насмешливого отказа выйти за него замуж до восторженного согласия. И наконец, следует экзальтированный поворот: она отказывает Мышкину-миллионеру, соглашаясь на деньги Рогожина. Но и это не всё: этими деньгами она испытывает как Рогожина, так и Ганю Ивол-гина. Первый должен отдать сто тысяч без гарантий на покупку "счастья" обладания. А второму предлагается продемонстрировать свою корыстную низость - вытащить рогожинские деньги из пылающего камина.

Собственное достоинство героиня стремится отстоять и превознести как бы любой ценой. А чем больше жертва-тем выше достоинство. Именно поэтому она во, всем находит повод поставить себя выше денег, этой несомненной для всех ценности. Нормой для героини при этом оказывается самолюбивое утверждение себя за счет других. Например, согласиться на предложение князя Мышкина (предложение руки, сердца и денег) для Настасьи Филипповны означало бы "девальвацию самолюбия".

Ганя Иволгин противопоставлен князю Мышкину как "нетерпеливый нищий" — "прекраснодушному миллионеру". На первый взгляд Иволгина роднит с Настасьей Филипповной ущемленное самолюбие, и он также способен по минутному порыву отказаться от громадной суммы. Однако если героиня человеческое достоинство противопоставляет денежной мере, то Ганя напрямую связывает то и другое. На его примере показан крайний ва-

риант аксиологической ориентации, при котором деньги - универсальная ценность; на них, по его убеждению, покупается или "разменивается" всё.

Отношение к деньгам Иволгина обрисовано в романе в пошлом варианте. Однако сама по себе подобная позиция представляла для Достоевского серьезный интерес. Это был как бы подготовительный очерк будущей "ротшильдовской идеи" Аркадия Долгорукого ("Подросток").

Еще один крайний вариант представлен в позиции Ипполита Теренть-ева, в которой также просматривается разработка будущей "идеи Ротшильда". Для Терентьева деньги - универсальное мерило и полноценный эквивалент возможностей, которыми насыщена жизнь. Если центральная для Мышкина ценность (общение) носит характер объединяющий, то ценность Терентьева, наоборот, людей разъединяет, а самого героя приводит к одиночеству (как Аркадия в "Подростке"). Ценность Мышкина практична и реальна, тогда как "деньги" Терентьева носят черты отвлеченной ценности. Наглядная демонстрация несостоятельности теории Терентьева - это жизненная практика Тани Иволгина. При всем желании Гани обогатиться и готовности жертвовать ради этого чем угодно, - его преследуют неудачи. В отличие от Терентьева, он вполне здоров и поэтому служит олицетворенным свидетельством того, что аксиологическая позиция Ипполита ущербна и несостоятельна.

Вторая глава: Семейная аксиология в романе "Идиот".

В романе фигурируют пять семей (Епанчины, Иволгины, Лебедевы, Рогожины, Терентьевы), то есть почти все персонажи охвачены соответствующими отношениями. Центральный герой не показан в атмосфере собственной семьи, но является важным посредником между всеми семействами. Однако этим посредничеством отношение образа Мышкина к семейной проблематике не ограничивается. Он выступает созидателем идеальной модели семьи, когда в Швейцарии объединяет вокруг себя и Мари местных детей. На этом сосредоточивается внимание на следующем этапе исследования, что отражено в 1. Мышкин и дети: семейно-аксиологический опыт героя.

В романе все семьи показаны в разных поколениях. Важна оказывается взаимосвязь "семейной" и "детской" тематики, которая представлена в двух выражениях. Во-первых, через взаимоотношения родителей и детей

осуществляется передача жизненного, и главное - душевного опыта. Во-вторых, самостоятельную значимость имеет сама по себе «детскость».

В общении Мышкина с детьми в Швейцарии различимы признаки спонтанно сложившейся воспитательной системы. Он вынужден взять на себя те функции, которые не способны выполнять "натуральные" семьи, школа и церковь. Система героя в аксиологическом смысле базируется на сочетании и взаимовлиянии трех ценностей. Одна из них - знание жизни. Мышкин выступает в романе знающим, и свой душевный опыт он щедро передаёт детям. Другая ценность в упомянутом сочетании - личность воспитателя. Третья - это личность каждого из воспитуемых детей.

В образе Мышкина различимо "совершенное единство, целостность личности", то есть "идеал человека" (по Бердяеву). И в каждом ребенке герой пробуждает личность, способствует ее духовному развитию. Постепенно он формирует во взаимоотношениях с детьми аксиологическую среду подлинных ценностей. Этому способствует ряд принципов.

Первый из них - доверительность. Она близка "уважительной откровенности", которая является для Мышкина нормой в общении с любыми людьми. Прежняя обобщенная ценность (знание жизни) конкретизируется в правде о человеческих отношениях. Следующий принцип воспитания - солидарность в сочувствии, доброте и заботе. Продолжается аксиологическое развитие: "знание жизни-правда о людях" дополняется новой составляющей - добротой взаимоотношений. Так стимулируется процесс аксиологического взросления. Справедливость заступничества за слабого является еще одной гранью прежнего аксиологического комплекса (знание жизни / правда о людях / доброта взаимоотношений / защита справедливости).

Взрослые дольше упорствуют в своих аксиологических заблуждениях. Однако воспитательное воздействие Мышкина постепенно распространяется и на них: взрослые также способны на переоценку ценностей. В этом -дополнительный фактор действенности позиции Мышкина и его влияния на людей. В этом же содержится и перспектива его возвращения в Россию.

В определенном смысле Мышкин возвращается в Россию не просто, чтобы "сойтись" с людьми, но и породниться с ними как ребенок - когда-то потерявшийся и теперь ищущий свою "семью". В этом особенном ребенке

угадываются библейские черты: ему бывает открыто то, что скрыто от других, считающих себя "разумными". Так проясняется развитие авторского замысла. Вначале герой был задуман как "князь Христос". Затем его образ воплощается в лице не просто "положительно прекрасного человека", но героя с младенчески чистой душою.

Сложность образной системы романа в том, что в характере и поведении разных по возрасту персонажей проглядывают черты всё той же "детскости". Натура генеральши Епанчиной во многом уже определилась, что не исключает динамики характера. Если она и "ребенок", то не прекраснодушный (как Мышкин), а взбалмошный и вздорный. Среди ее детей ярче всех несет на себе отпечаток детского начала Аглая. Настасье Филипповне по этому поводу грезится встреча Христа и ребенка. В детскости Аглаи сказывается и невинность, но еще больше в ней "гневливости" и эгоизма. Главный же аксиологический пробел в ее личности - отсутствие задатков к добру и смирению. Напротив, в ней доминируют гневливость и нетерпимость.

В натуре Настасьи Филипповны детское начало искажено в еще большей степени, чем у Аглаи. По инстинкту Мышкина, эта женщина - безнадежна, и остается он с нею до конца лишь из жалости. Таким образом, если в ней и проглядывает детскость, то поруганная и погубленная, "восстановить" которую не в силах даже Мышкин. Причина невозможности спасти героиню, возродить или выправить в ее личности "детское начало", заложена автором и в своеобразие судьбы: она росла вне семьи.

Чем более юным является персонаж, тем больше он тянется к Мышкину. Примером тому может служить Коля Иволгин, по возрасту еще подросток. Персонажи постарше - Ипполит Терентьев, Ганя Иволгин - ведут себя как "испорченные дети": в нравственном отношении их незрелые, издерганные души устремляются то вверх, то вниз. И соответственно, то восторгаются, то издеваются они над Мышкиным, потому что не способны удержаться на духовно высоком уровне его детскости.

Мышкин был задуман Достоевским как идеальное воплощение детского начала во взрослом человеке ("потому что какой же я маленький?"), И он должен был служить для остальных примером и обетованием: вот какими можно быть и нужно становиться, - чтобы в идеале найти и Царство Божие,

хотя бы лишь в собственной душе. В Мышкине непререкаемая ценность детскости выражена во всем - в словах, в поступках и даже в намерениях. Но эта детскость не столько очищена от примет взрослости, сколько свободна от искажений, которые накладывает на нее процесс взросления в условиях сложившихся общественных и семейных отношений той эпохи.

Какими показаны в романе варианты реальных семейных отношений -выясняется на следующем этапе исследования в §2. Епанчины и Иволгшы в аспекте семейных ценностей.

Две эти семьи Достоевским описаны подробно и поддаются сопоставлению. Они явно сориентированы друг на друга и взаимоотражаются, как в кривом зеркале. Для анализа семейных взаимоотношений целесообразно выявить семейно-аксиологические комплексы. В составе комплекса мы различаем: "счастье" (личное и семейное); взаимопонимание; забота о благополучии друг друга; репутация в глазах "света" (семейный статус); денежное благополучие. Различия между семьями связаны, во-первых, с разным содержанием этих ориентиров, а во-вторых, с переакцентировкой приоритетов (для Епанчиных важнее одно, для Иволгиных - другое).

Социальный статус семьи для Епанчиных несет на себе черты жизненной ценности, но уже достигнутой. Для них характерно не столько стремление к этой ценности, сколько сохранение своей репутации. Тем самым наблюдается динамика взаимоперехода между прежней ценностью и жизненной нормой. От нормы можно и отступать (под влиянием обстоятельств и меняющихся приоритетов), если потребуют более насущные интересы.

Иволгины в сюжетной предыстории находились на близких ступенях социальной лестницы с Епанчиными. Однако их статус понизился, во многом

А

по вине формального главы этого семейства. Структура этой семьи искажается и расслаивается. Мать и младший сын, Коля, до последнего остаются на стороне опустившегося бывшего главы семейства, в то время как Ганя доводит отца упреками до инсульта и смерти. Ганю и Варю - сблизил общий аксиологически окрашенный комплекс неполноценности: для них ценность семейного статуса приобретает обостренную актуальность.

В отличие от отца, сестры и брата, Колю заботит не "статус", а "репутация", Ему, в отличие от других, не свойственно уязвленное самолюбие и

комплекс социальной неполноценности. Это позволяет ему сближаться со многими, в том числе с Епанчиными. Однако Коля не умеет быть терпимым к человеческим слабостям, ему свойственен юношеский максимализм.

В отношении к другой ценности - личному и взаимному счастью - у двух семей наблюдается обратная закономерность, по сравнению с предыдущим случаем. Для Епанчиных это ценность решающая: общее душевное благополучие связано с личным счастьем каждого. Забота родителей о дочерях - главное, но она не заменяет супружеские чувства. Елизавета Проко-фьевна часто критикует супруга, ведет себя как тиранка. Однако это компенсируется в выразительных эпизодах супружеской гармонии, основанной на настоящей любви. В свою очередь, дочери отвечают родителям не меньшей любовью. В семье сохраняется здоровая аксиологическая атмосфера за счет общей ориентации на ценность семейного счастья. Его достижению помешали обстоятельства, связанные с судьбой младшей дочери Аглаи.

Что касается Иволгиных, то для всех (за исключением матери) представителей этого семейства взаимное счастье отступает на задний ценностный план. А на первом - личное благополучие и удовлетворение амбиций. Старший Иволгин удовлетворяет низменные страсти и слабости в ущерб благополучию и репутации семьи. Столь же явно эгоистичен Ганя Иволгин. В своих домашних он готов видеть врагов, и это подстегивает его решимость добиться своего. У Коли и его матери также нет надежды на общее семейное счастье: разлад и духовная деградация зашли в семействе слишком далеко. Это позволяет видеть в Иволгиных первый для Достоевского очерк "случайного семейства" (важного в последующих романах писателя).

Значимость денег для этих семей также неравномерна. Благополучие Епанчиных во многом построено на финансовой базе. Кандидатов в женихи (гарантов будущего счастья) родители подбирают с учетом финансовой обеспеченности. Сама атмосфера оказывает соответствующее воспитывающее воздействие, и дочери также рассчитывают на приданое. Однако финансовые расчеты Епанчиных чаще всего оказываются ошибочными. Таким образом, деньги как аксиологический ориентир играют в комплексе семейных ценностей Епанчиных ту же роль, что и социальный статус: это ценность уже достигнутая и перешедшая в разряд жизненных норм.

У Иволгиных иная ситуация: деньги в этом семействе играют почти всегда решающую роль. Семейный разлад разгорается из-за планов Гани жениться "на деньгах". Отец семейства попадает в долговое отделение и "осваивается" там - он не знает цены деньгам, не способен учитывать их подлинную ценность. Варей допускается, что ради денег в жизни можно делать мелкие подлости. Самый жестокий кризис наступает в результате кражи отцом семейства чужого бумажника. При этом перипетии с деньгами почти у всех Иволгиных в связи с наиболее актуальной для них ценностью -семейным статусом. Для Гани приоритеты двух ценностей - собственного достоинства и денег - остаются в неустойчивом положении. Эта "аксиологическая путаница" делает недостижимыми для него обе ценности.

В художественном противостоянии Епанчиных и Иволгиных выявляется новая грань проблемы "отцов и детей", и произведение представляется важным этапом на пути к "Подростку" и "Братьям Карамазовым". Еще шире проблема раскрывается на примерах других семейных отношений, и мы переходим на следующий этап исследования в § 3. Рогожины, Терентьевы и Лебедевы в аксиологическом аспекте.

Эти семьи представлены в романе по-особому. Во-первых, все они -неполные по составу: у Рогожиных и Терентьевых уже нет в живых глав семейства, а у Лебедевых - нет матери. Во-вторых, каждая из этих семей художественно персонифицирована в одном ярком представителе.

В Рогожине характерно противоречие в его позиции по отношению к семье. С одной стороны, он с горечью вспоминает крутой нрав своего покойного отца и враждебно настроен к старшему брату. С другой стороны, к своей семье как таковой и к дому как родовому гнезду он инстинктивно привязан. Мышкин чутко воспринимает Рогожина не индивидуализировано, а именно в составе целого семейства (и в атмосфере фамильного дома). По его мнению, все Рогожины - из одного "гнезда" и самой человеческой природой предназначены вить семейное гнездо и продолжать род. Этому соответствуют впечатления Мышкина от рогожинского дома, который имеет особую ауру.

Подобную же чуткость к "семейной" природе характера Рогожина проявляет и Настасья Филипповна. Как и Мышкин, она чувствует в Рогожине аксиологическую однобокость, зацикленность на единой всепоглощающей

ценности. Для Рогожина "заполучить" Настасью Филипповну - всё равно что его покойному отцу накопить деньги. Это образ человека не столько "об одной идее" (выражение из романов "Идиот" и "Подросток"), сколько "об одной страсти" (или "об одной ценности"). В то же время обладание женщиной у Рогожина ассоциируется с комплексом семейных ценностей. Только в его составе ценность обладания ею должна занять центральное место, и ради нее Рогожин готов сменить родовое гнездо на новый дом.

Запутанные взаимоотношения Мышкина, Рогожина и Настасьи Филипповны выражают несостоятельность "швейцарского опыта" центрального героя во "взрослом мире", пронизанном жестокими страстями. Не получается не только идеальной семьи, но идут процессы разрушения уже готовых, когда-то благополучных семей - Епанчиных, Иволгиных, Рогожиных.

Характерна запутанная взаимосвязь семей Терентьевых и Иволгиных. Обе явно разрушаются, расслаиваются, и по художественной закономерности между ними возникают "перекрестные" связи. Одна сторона натуры Ипполита несет на себе отпечаток фамильных свойств. Это крайний индивидуализм и ориентация преимущественно на единственную жизненную ценность - деньги. Подобная нацеленность на деньги в пошлом варианте выражена в поведении его матери, Марфы Борисовны. В дружеских отношениях с Колей сказывается другая сторона натуры Терентьева, противоречащая идейно оправданному корыстолюбию. Оба решают порвать с родными и образовать нечто вроде новой семейной ячейки, на началах дружбы. Генерал Иволгин усугубляет процесс разложения обеих семей тем, что изменяет жене с матерью Ипполита. То есть в обеих семьях он претендует на роль "главы", но в обоих случаях эта роль оказывается несостоятельной.

Лебедев, по сравнению с другими "главами семейств" (Епанчиным и Иволгиным), единственный, кто вполне подходит под наименование "отца семейства". В отношениях к своим детям он почти подобен Мышкину в "швейцарском варианте" - любит их, воспитывает, ведет беседы на волнующие темы, приучает к чтению, в меру своих сил образовывает. Он всячески облегчает им боль утраты, скорбь по покойной матери. Важно также, что он в своих заботах не замыкается в узкой сфере только собственной семьи. Почти до самоотвержения он внимателен и к другим родственникам.

Выразительно использован автором прием контраста при описании мест обитания Рогожиным и Лебедевых. Если в первом случае во впечатлениях Мышкина доминировала душевная мрачность, то обратная тональность возникает при описании квартиры, а затем и дачи Лебедева. Этот персонаж любит и умеет создавать семейный уют. Своеобразным душевным уютом насыщены и взаимоотношения в его семье. На своих детей Лебедев оказывает благотворное влияние. Они очень нравятся и Мышкину. В финале романа единственная оптимистичная нота связана с судьбой Веры Лебедевой.

В Заключении подводятся итоги исследования и намечаются возможные перспективы для дальнейшей разработки темы. Последние видятся в применении аксиологического подхода к материалу других произведений Достоевского, прежде всего крупных романов (включая "Бедные люди"). Многообещающим также представляется аксиологическое рассмотрение содержания произведений, включенных Достоевским в "Дневник писателя", -повести "Кроткая" и рассказа "Сон смешного человека".

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Кузнецова, Е. В. Аксиологическое «поле битвы» в сердцах героев романа «Идиот» / Е. В. Кузнецова // Проблемы истории, филологии, культуры -Магнитогорск : Аналитик, 2009. - Вып.1. С. 315 - 323. (Реестр ВАК Мпнобрнауки РФ)

2. Кузнецова, Е. В. Творческие приемы М. Е. Салтыкова-Щедрина и Ф. М. Достоевского в журнальной полемике / Е. В. Кузнецова // Студенческая конференция 2007 : тез. докладов внутривуз. студен, конф. по итогам НИРС за 2006/07 учеб. год / под общ. ред. П. Ю. Романова, Т. В. Саляевой. - Магни-тогорск : МаГУ, 2007. - С. 123.

3. Кузнецова, Е. В. Феномен духовного суицида в романе Ф. М. Достоевского «Идиот» / Е. В. Кузнецова // Современные проблемы науки и образования: материалы ХЬУ1 внутривуз. науч. конф. преподавателей МаГУ. - Магнитогорск : МаГУ, 2003. - С. 199 - 201.

4. Кузнецова, Е. В. Духовный суицид и аксиологические ориентиры в романе Ф. М. Достоевского «Идиот» / Е. В. Кузнецова // Наука - вуз - школа : сб.

науч. трудов молодых исследователей. - Магнитогорск : МаГУ, 2008. -Вып. 13.-С. 223 -227.

5. Кузнецова, Е. В. Счастье в романе Ф. М. Достоевского «Идиот» (аксиологический аспект) / Е. В. Кузнецова // Альманах современной науки и образования. - Тамбов : Грамота, 2009. - № 8 (27) : Языкознание и литературоведение в синхронии и диахронии и методика преподавания языка и литературы. - 4.1. - С. 82 - 83.

6. Кузнецова, Е. В. Сложность аксиологической позиции героев романа Ф. М. Достоевского «Идиот» / Е. В. Кузнецова // Филологические науки. Вопросы теории и практики. - Тамбов : Грамота, 2009. - № 1 (3). - С. 115117.

7. Кузнецова, Е. В. Аксиологический подход в изучении романа Ф. М. Достоевского «Идиот» / Е. В. Кузнецова // Современные технологии образования : сб. науч. трудов IV всерос. заочной науч-прак. конф. -Магнитогорск : МаГУ, 2009 - С. 75 - 79.

8. Кузнецова, Е. В. Семейная аксиология в романе Ф. М. Достоевского «Идиот» / Е. В. Кузнецова // Три века русской литературы. — М.; Иркутск : Изд. Иркутского гос. пед. ун-та, 2009. - Вып. 21. - С. 101 - 114.

Регистрационный № 0250 от 27.07.2006 г. Подписано в печать 05.11.2009 г. Формат 60х84'Л6. Бумага тип № 1. Печать офсетная. Усл. печ. л. 1,00. Уч.-изд. л. 1,00. Тираж 100 экз. Заказ № 620. Бесплатно.

Издательство Магнитогорского государственного университета 455038, Магнитогорск, пр. Ленина, 114 Типография МаГУ

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Кузнецова, Евгения Викторовна

ВВЕДЕНИЕ.3

ГЛАВА 1. МЫШКИН И ЕГО ОКРУЖЕНИЕ: АКСИОЛОГИЧЕСКАЯ СОДЕРЖАТЕЛЬНОСТЬ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ.19

1.1. Мышкин в общении: утверждение ценности.24

1.2. Мышкин, Рогожин и Настасья Филипповна: несостоявшееся приобщение к идеалам.50

1.3. Финансовая составляющая в художественной аксиологии романа "Идиот".74

ГЛАВА 2. СЕМЕЙНАЯ АКСИОЛОГИЯ В РОМАНЕ «ИДИОТ».104

2.1. Мышкин и дети: семейно-аксиологический опыт героя.104

2.2. Епанчины и Иволгины в аспекте семейных ценностей.130

2.3. Рогожины, Терентьевы и Лебедевы в аксиологическом аспекте.153

Введение диссертации2009 год, автореферат по филологии, Кузнецова, Евгения Викторовна

Выбор темы для настоящей диссертации был продиктован следующими соображениями.

Во-первых, сам объект исследования — роман Ф.М. Достоевского "Идиот" — является уникальным в своей непреходящей актуальности. Показательный к тому факт: на рубеже тысячелетий в течение всего лишь двух лет в России вышло целых два научных сборника, посвященных исключительно одному этому произведению. И названия сборников говорят сами за себя: "Роман Достоевского «Идиот»: Раздумья, проблемы" (Иваново, 1999); "Роман Ф.М. Достоевского "Идиот": современное состояние изучения" (Москва, 2001). В предисловии ко второму из этих сборников его составитель и редактор, Т.А. Касаткина, справедливо замечает: "Наука о Достоевском, как и всякая наука, подвержена неким собственным внутренним движениям, колебаниям, когда вдруг на первый план выходит что-то, привлекающее все большее и большее внимание, притягивающее к себе все большее и большее количество научных сил. Таким центром притяжения стал в последние годы роман «Идиот». Все возрастающее число работ посвящено именно этому «самому загадочному» из романов Достоевского, ему посвящаются секции в рамках ежегодных чтений и целые конференции" (85; с.З). Можно предполагать и даже с уверенностью утверждать, что дискуссии вокруг романа "Идиот" до сих пор не закрыты. Об этом же свидетельствуют и многочисленные критические научные отклики на современные работы, посвященные роману, в том числе опубликованные и в указанных сборниках. В частности, очень содержательной по охвату материала и справедливой по аргументации, по нашему мнению, является статья В.А. Свительского ""Сбились мы. Что делать нам!" (к сегодняшним прочтениям романа "Идиот")" (150). Можно поэтому рассчитывать на то, что наше диссертационное исследование найдет себе место в этой особой сфере достоевистики, в которой продолжают кипеть научные страсти.

Такой расчет оправдан и вторым фактором актуальности избранной нами темы — аксиологическим подходом к тексту романа. В.А. Свительский в финале упомянутой обзорной статьи объясняет феномен неутихающей полемики вокруг произведения Достоевского как раз с аксиологической точки зрения: "Почему в конце XX в. попал на перекресток полемик именно роман «Идиот», почему сегодня кажется «горячим» это произведение Достоевского? /./ Роман о князе Мышкине выдвинулся на первый план в наши дни потому, что в переходную эпоху наиболее актуальны вопросы о ценностях, об ориентирах, о границе между идеалами и идолами. И наша эпоха здесь перекликается с эпохой рубежа 60-70-х годов прошлого века" (150; с.228. Свительский имеет в виду XIX столетие. Здесь и далее курсив в цитатах повсюду, кроме специально оговариваемых случаев, мой - Е.К.).

В.А. Свительскому, безусловно, виднее, поскольку именно этот ученый стоял у истоков литературоведческой аксиологии в отечественной науке. Сама по себе эта особая методология является у нас относительно новой и потому заслуживает специального внимания.

Еще два десятилетия назад "аксиология" определялась как "учение о природе ценностей" (177; с.731). Затем она представляется уже особой научной дисциплиной: "АКСИОЛОГИЯ (греч. axia - ценность, logos - слово, учение) -философская дисциплина, занимающаяся исследованием ценностей как смысло-образующих оснований человеческого бытия, задающих направленность и мотивированность человеческой жизни, деятельности и конкретным деяниям и поступкам. /./ Обращение к проблемам А. оказалось /./ свидетельством завершения одной фазы философского развития и в то же время основой пере-структурации философского знания» (129; с. 17). То есть в этом качестве аксиология уже знаменует собой качественный переход философского знания из одной фазы развития в другую. В соответствии с этим появляется возможность использовать аксиологическую методологию в самых разных научных областях.

Г.П. Выжлецов в специальной монографии "Аксиология культуры" проследил возникновение и развитие этой отрасли знания в широком историческом и научном контексте. Начиная с конца XVIII века, сначала в философии и в эстетике, затем в социологии, экономике, литературоведении и других гуманитарных науках, - аксиология вступила в свои права и дала толчок к развитию этих наук, значительно расширяя их горизонты (подробнее: 42; с. 92-145). В нашей стране аксиология входила в обиход научной мысли «через культурологические анализы (С.С. Аверинцев, А.Я. Гуревич, Г.С. Кнабе, B.JI. Рабинович, A.M. Пятигорский, Г.С. Померанц и др.), психологию (Узнадзе и его школа), социологию (В.А. Ядов и его школа)» (129, с. 17). Некоторые приверженцы этой методологии ориентируются также на идеи П.А. Флоренского и М.М. Бахтина.

Однако до сих пор в определении масштабов аксиологической содержательности культуры и в понимании смыслового состава аксиологических категорий ученые не пришли к единому мнению. Обзор соответствующего материала содержится в диссертации Д.А. Абдуллиной, где находим убедительное для нас обобщение: "В многообразии подходов можно выделить две основные тенденции. Одна наглядно представлена в «московской школе» (условное обозначение), - например, в работах П. Гуревича, JI. Столовича. Другая проявляется в разработках «петербургской школы» — в трудах Г. Выжлецова и других специалистов. Первая тенденция сказывается в панаксаологизированпом понимании развития цивилизации и культуры, начиная с античных времен и до нашего времени. То есть получается, что аксиология была и царила всегда, по крайней мере в философии, как некое неявное измерение мысли. Вторую тенденцию можно видеть в различении специфических этапов развития человечества. Трем типам цивилизации (космогенной, техногенной и антропогенной) здесь соответствуют три этапа эволюции философского знания {онтологический, гносеологический и аксиологический). Последний — и высший, - согласно этим представлениям, можно числить лишь с середины 19 века, зато он раскрыт на перспективу" (1; с.5).

Как уже сказано выше, в отечественном литературоведении одним из первых широко использовал методологические возможности аксиологии воронежский ученый В.А. Свительский (148, 149). В последующее десятилетие аксиологический подход всё активнее разрабатывается филологами (см. в «Библиографическом списке» работы И.А. Анашкиной, И.А. Есаулова, Т.А. Касаткиной, И.К. Подковырова, А.С. Собенникова, А.В. Тоичкиной и др.). Специалисты разного профиля успешно объединяют свои усилия при изучении аксиологических проблем. Об этом свидетельствуют, например, материалы проводившейся в 2001 г. в Орске конференции на общую тему «Единство аксиологических основ культуры, филологии и педагогики» (68).

Аксиологическая методология в последние 15 лет осваивается и в Магнитогорске, что позволяет говорить о сложившейся на ее базе научной школе. Здесь подготовлены и успешно прошли защиту по соответствующей тематике три кандидатские диссертации (Т.С. Власкиной, Д.А. Абдуллиной и З.К. Сафар-галиной), а также докторская диссертация (В.Б. Петрова). Опыт этих и ряда других магнитогорских исследователей убедительно демонстрирует, что подход с использованием аксиологической методологии позволяет эффективно решать проблемы современного прочтения литературной классики. Благодаря чему это происходит и как именно «работает»?

Пояснения А.П. Власкина в одной из последних его работ уточняют исходные для нас установки: "Всякая методология достаточно условна; во многом это лишь инструментарий, угол зрения; это те мерки, с которыми мы к художественному явлению подходим, чтобы увидеть его по-новому. По идее, чем проще инструмент, тем он надежнее. Но бывает иначе: инструмент полезно иногда усложнить, чтобы работа с ним стала более конструктивна. Вот и аксиология — границы ее продуктивности достаточно узки, пока имеется в виду лишь один уровень интерпретации материала — ценностный. Ценности есть у каждого — человека или персонажа, - и ценности эти очень разные, как по природе своей, так и по статусу. Важно иметь в виду процессы переоценки ценностей. Но в этом едином — ценностном - измерении лишь на первое время интересно оставаться и ориентироваться. И сами разговоры о переоценки ценностей уже становятся расхожими. Как и разговоры о ценностях лишь одного какого—то рода - о православных, или буржуазных, или общечеловеческих. Мы выработали иное понимание аксиологического поля — как многоуровневой среды. При этом в первую очередь подразумевается принцип иерархии. Но дело не только в нем. Понятно, что ценности бывают слишком разные — от материальных до духовных. Важнее принцип их разной выраженности в психологии и поведении человека или персонажа. И потому имеет смысл использовать более общее понятие — аксиологические ориентиры. Одними человек руководствуется непосредственно; они - постоянные регуляторы его поведения, даже на уровне инстинктов. Их мы считаем аксиологическими нормами. Другие человек лишь имеет в виду, сознательно или подсознательно. Он к ним стремится и надеется их достичь. Это собственно ценности, причем любого рода. И наконец, ориентиры высшего порядка, далеко не каждому доступные, - это идеалы. Лишь немногие люди (а персонажи тем более, ибо наши классики — художники объективные и учителя строгие) оказываются способны жить в свете идеала, то есть руководствоваться тем, что вообще недоступно - «пока что» или даже «в принципе»" (37; с.57—58).

Обратим внимание, что А.П. Власкин имеет в виду преимущественно те аксиологические ориентиры, которые находят отражение в психологии и поведении персонажей. В то же время существует еще уровень аксиологических ориентиров самого писателя. Он составляет особое эстетическое измерение в произведении, что значительно усложняет общую картину художественной аксиологии. М.М. Бахтин учитывал эту сложность, когда указывал на формально-эстетическое единство произведения, которое образуется благодаря тому, что «ценностный контекст» автора — познавательно-этический и эстетически—актуальный - как бы обнимает, включает в себя «ценностный контекст» героя - этический и жизненно-актуальный (11; с.71—72).

Возможности аксиологического подхода позволяют учитывать и еще одно измерение - читательские ценностные ориентиры. Ведь читатели разных поколений и в разные эпохи ищут в литературе так называемые "актуальные контексты". И в этом аспекте, то есть на аксиологической основе, открываются новые перспективы для масштабных историко-функциональных исследований. Таким образом, аксиологический аспект исследования литературных явлений представляется как бы универсальным: он допускает углубленное рассмотрение как содержания, так и формы произведений, как авторской индивидуальности, так и тенденций читательского восприятия.

В едином исследовании учитывать всю обозначенную сложность "художественной аксиологии" и вести соответствующий комплексный анализ текстов, ничего не упуская из внимания (ни образный, ни авторский, ни читательский уровень), на наш взгляд, почти невозможно. Здесь у каждого свои предпочтения. Например, Т.С. Власкина при анализе текстов А.Н. Островского и М.Ю. Лермонтова сосредоточивалась на аксиологии персонажей (40, 41). В.Б. Петров, в свою очередь, делал акцент на авторской аксиологии, воплощенной в произведениях М.А. Булгакова. Он заметил: "В последнее десятилетие аксиологический подход, предполагающий рассмотрение явлений в соотнесенности с теми или иными ценностными категориями, /./ обретает все большее влияние на литературоведение (прежде всего, в связи с исследованием творческого наследия Ф. Достоевского, Л. Толстого А. Чехова). В стремлении исследовать многомерность, многоаспектность литературного процесса современное литературоведение все чаще обращает внимание на неразрывную связь аксиологии и художественного творчества. «Каждая литературная эпоха имеет свой аксиологический центр, к которому так или иначе сходятся основные пути художественного творчества» /цитата из работы Л.А. Трубиной/. Столь же определенно следует характеризовать ценностные установки отдельных художников, осмысление которых позволяет глубже понять их творческие искания, охарактеризовать масштаб их «художественных вселенных» и роль каждого из них в литературном процессе" (136; с. 38). То есть В.Б. Петрову оказывается близок подход В.А. Свительского, у которого в последнем сборнике работ внимание также акцентируется преимущественно на авторских аксиологических позициях (Тургенева, Достоевского и Толстого) (149).

Как будто по иронии судьбы, именно по этой линии в последние годы аксиология широко вошла в литературоведческую полемику, касающуюся романа "Идиот". В.А. Свительский в упоминавшейся критической статье констатировал, что "у интеллигенции идет период возвращения к вере праотцов, у специалистов — выяснение истинной роли христианского контекста в содержании классической литературы. Общая ситуация обусловливает и перехлесты неофитиче-ского энтузиазма, и неизбежные противоречия и крайности, когда желаемое часто выдается за действительное, мода опережает реальные обретения, новообращенные оказываются более правоверными, чем сам патриарх". В результате происходит "активное вовлечение Достоевского и его образов в созидание новой национальной мифологии, а это задача не для серьезной науки" (150; с.213, 217).

Критика В.А. Свительского направлена в адрес уже не отдельных исследователей, а целого направления в литературоведении. Многие почитатели Достоевского открыли для себя возможность полного совмещения авторской и читательской аксиологии в специфическом ее выражении - духовно-религиозном, а конкретнее — христианском (еще конкретнее - православном). Соответственно исследования не только публицистики, но и художественного творчества писателя ведутся с позиций преимущественно религиоведческих. И это касается не только изучения Достоевского: делаются попытки переосмысления русской классики с целью выявить в ней целостный духовно-религиозный контекст. Характерен в этой связи многотомный труд доктора богословия и филологических наук М.М. Дунаева «Православие и русская литература» (М., 2001-2004). В четырёх выпусках вышли и чисто филологические сборники «Христианство и русская литература» (ИРЛИ, Пушкинский дом), в трёх выпусках — «Евангельский текст в русской литературе 18-20 веков» (Петрозаводский университет). Таким образом, в науке составилась целая «школа». Один из ярких представителей этой школы, И.А. Есаулов, утверждает: «Даже в самых лучших современных трудах, рассматривающих феномен русской культуры, не учитывается в должной мере /./ система аксиологических координат, оказавшая воздействие, в частности, на поэтику русской литературы, а возможно, и определившая эту поэтику» (73, с. 381).

Главная претензия к этой школе может состоять в том, что в ней ощутим идеологический диктат, когда методология почти навязывается в качестве обязательной. Так выглядит, например, утверждение И.А. Есаулова: «По-видимому, литературовед, занимающийся русской литературой, вряд ли уже может — без ущерба для своих занятий - совершенно игнорировать действительный масштаб воздействия на отечественную словесность хотя бы доминантного для русской духовности православного фактора» (73, с.383). Сам этот исследователь в одной монографии берется интерпретировать большинство произведений русской классики в аспекте «соборности» (72), а в другой - в свете «пасхального архетипа» (74). Но если такая возможность и существует, то смысловое богатство произведений русской классики к одному аксиологическому уровню (в том числе религиозному) не должно сводиться.

Всё это имеет прямое отношение к интерпретациям романа "Идиот". Главная причина в том, что центральный герой произведения, князь Мышкин, был задуман Достоевским как воплощение образа "положительно прекрасного человека", а в ранних набросках обозначался как "Князь Христос". Это и провоцирует многих исследователей (представителей упомянутой выше школы "христианской аксиологии") выдвигать претензии к писателю по поводу будто бы кощунственной его попытки изобразить второе пришествие Христа на землю. Но даже и соглашаясь с тем, что герой в его окончательном воплощении у Достоевского - вовсе не Христос, интерпретаторы романа остаются придирчивы к нему. В то же время они ставят вопросы достаточно конструктивные, наглядно обозначающие актуальность новых обращений к изучению произведения. Например, Т.А. Касаткина отмечает: ".вспыхнувший интерес к роману не случаен, так как сейчас остро актуален вопрос о том, может ли самый «положительно прекрасный» человек устроить «рай на земле», если он только лишь «положительно прекрасный» человек! Может ли человек своими силами вытащить себя из болота и провала, в котором очутился в результате грехопадения, или своими попытками способен лишь сделать положение окончательно безнадежным? Кто виноват в безнадежности таких попыток: тот, кто их предпринимает, или равнодушные, недобрые, недостаточно самоотверженные окружающие? И так далее. Эти и подобные вопросы заставляют пристально вглядываться в структуру, характер, особенности текста романа в поисках интерпретации, адекватной авторскому замыслу" (85; с.3-4. — Курсив Касаткиной).

Заключительное для этого фрагмента соображение Т.А. Касаткиной совершенно справедливо. Но "пристально вглядываться" можно по-разному. Для наглядности приведу еще один фрагмент из процитированного предисловия, где Т.А. Касаткина высказывает свою "ключевую догадку": "Мне всегда зерном романа «Идиот» представлялся странный диалог, не могший не потрясти глубочайшим образом души молодого Достоевского, ибо происходил он, помимо всего прочего, за пять минут до того, как его должны были расстрелять. Кстати, думаю, именно потому, что и сам писатель осознавал этот диалог и этот свой предсмертный опыт как зерно романа, он его и вводит вместе со всей сценой казни в роман «Идиот» в скрытом виде. В романе князь так передает рассказ приговоренного к смерти: «Он умирал двадцати семи лет, здоровый и сильный; прощаясь с товарищами, он помнил, что одному из них задал довольно посторонний вопрос и даже очень заинтересовался ответом» (8; 52). О том, какой это был «посторонний» вопрос и заинтересовавший Достоевского ответ, мы узнаем из записки Львова о деле петрашевцев. Достоевский подходит к Спешневу с вопросом: «Мы будем там со Христом?» «Горсткой праха», — отвечает Спешнев. Это радикальное отрицание бытия Божия и утверждение окончательной смерти Христа: «Мы будем там горсткой праха, какой стал и Христос», - вот что услышал Достоевский накануне собственной казни" (85; с.5).

Здесь мы видим выразительный пример того, как желаемое выдается за действительное. Потому что, во-первых, упомянутый Касаткиной "странный диалог" происходил не только "за пять минут" до несостоявшейся казни писателя, но и за 20 лет до написания романа - слишком уж долго это "зерно" прорастало. А во-вторых, исследователь, на наш взгляд, напрасно ставит знак равенства между словами Мышкина и Спешнева. Достоевский, буквально "болевший" мыслями о Христе, явно не мог иметь в виду вопрос о Нём, когда вводил в рассказ Мышкина упоминание "довольно постороннего вопроса". Такими своими "догадками" Т.А. Касаткина (а вместе с нею и некоторые другие исследователи романа "Идиот") как раз и дает поводы В.А. Свительскому называть подобные изыскания "суемудрием красивенького сочинительства" (150; с.210). Он же по этому поводу очень кстати напоминает предупреждение авторитетного ученого, Ю.В. Манна: "Смысл художественного произведения вообще постигается не с помощью ключа (это было бы очень легкое занятие, благо каждое произведение может предоставить таких ключей с избытком), а из сопоставления всех его частей и компонентов, из их полифонического звучания» (150; с.219).

Вместе с тем, роман Достоевского "Идиот" очень сложен и явно рассчитан на то, чтобы читатель (а исследователь - тем более) многое почувствовал и обо многом действительно догадывался. Только догадки эти должны питаться художественным миром самого произведения. Можно надеяться, что выявление в этом мире сложного, многосоставного аксиологического измерения прояснит как авторский замысел романа, так и его художественное воплощение. Применительно к Достоевскому подобное исследование проведено пока что лишь на материале романа "Преступление и наказание" А.П. Власкиным, и его результаты отражены в основательной статье (37). Рассмотрение в таком же аспекте "Идиота", в свете особо обостренного научного интереса к этому произведению, представляется тем более актуальным.

Другой фактор актуальности нашего исследования связан с обращением к проблеме личности. Она также по-своему уникальна, потому что на первый взгляд не представляется актуальной: ведь проблему личности так или иначе затрагивают все исследователи, когда ведут речь о литературных героях любого произведения. И все-таки эта проблема не может считаться разработанной удовлетворительным образом в литературоведении и даже в философии. Это требует отдельного пояснения.

Те или иные "загадки человека" волновали философов и писателей, наверное, всегда, с доантичных времен. Но нам нет необходимости приводить здесь соответствующую историю вопроса, и перейдем сразу к XIX и XX векам. Д.С. Мережковский, оглядываясь назад, писал: "Личность будь для человека Высшим благом на земле," — учит Гёте, один из последних пророков Личности" (123; с.З). Можно предполагать, что философ при этом имел в виду тот факт, что в западной философии и особенно в литературе интерес к личности человека как таковой в XIX веке стал ослабляться. Причины этого явления проясняет, например, крупный мыслитель XX века Мартин Бубер в работе 1942 г. "Проблема человека ": "С незапамятных времен человек знает о себе, что он — предмет, достойный самого пристального внимания, но именно к этому предмету /./ он как раз и боится приступить. Порой он делает такую попытку, но уже вскоре, подавленный множеством возникающих здесь проблем, отступает /./ и либо пускается в размышления о всевозможных материях, за исключением человека, либо расчленяет этого человека, т.е. самого себя, на составные части, которыми удобно оперировать порознь, без особых хлопот и с минимальной ответственностью" (25; с. 158).

В отечественной философии и литературе было не так. В этой связи известный специалист по западной и русской литературе, Н.Я. Берковский, указывал: "Уже первые критики писали, что отношение русских писателей к действительности антропоцентрично, что русские сводят мир к человеку и упорно оценивают мир с человеческой точки зрения. Мы знаем, но не всегда сознаём, что в русском искусстве человеку принадлежит центр, нам кажется, что в искусстве всегда так бывает и иначе быть не может" (19; с.25). Однако отмеченный "антропоцентризм" русской культуры не обеспечивал явных успехов в разработке проблемы личности и даже единого подхода в ее постановке (обзор тенденций см. в лекциях М.А. Петровой — 137; их более подробное освещение содержится в ряде работ, представленных в нашем "Списке литературы", например — 51, 58, 63, 149). С некоторым неизбежным упрощением можно заметить, что основным пунктом расхождений был вопрос: молено ли понимать "личность" как ту или иную совокупность изначальных свойств человека, или она является некоторым необязательным итогом развития этих свойств?

Второй из этих вариантов понимания личности ярко представлен, в частности, в трудах Н.А. Бердяева. Для нас его мнение особенно весомо, поскольку этот философ во многом опирался на художественные прозрения Достоевского. По Бердяеву, "Ценность человека, человеческой личности выше исторических ценностей могущественного государства и национальности, цветущей цивилизации и пр., и пр." (17; с.10). И далее этот философ уточняет своё понимание личности как противоречивого сочетания ее возможностей: "Совершенное единство, целостность личности есть идеал человека. Личность самосозидается. Ни один человек не может про себя сказать, что он вполне личность. Личность есть категория аксиологическая, оценочная. Тут мы встречаемся с основным парадоксом существования личности. Личность должна себя созидать, обогащать /./ на протяжении всей своей жизни. Но для этого она должна уже быть. Должен изначально быть тот субъект, который призван себя созидать. Личность в начале пути, и она лишь в конце пути" (17; с. 13).

Общепризнано, что русские классики многое сделали для прояснения сущности человека, остро ставили и глубоко разрабатывали проблему личности. Особенно весомым был вклад таких "знатоков человеческих душ" и мастеров психологической прозы, как Толстой и Достоевский. Автор основательных монографий, посвященных художественному опыту обоих этих писателей, В.Д. Днепров, имел все основания утверждать: "Сложность человека /./ у Достоевского - не смутно прозреваемая множественность, не слитное богатство, она расчленена, структурно определена. Художник считает себя обязанным решить: из чего состоит эта сложность и как движутся ее элементы" (61; с.8). Однако что именно решил при этом художник? И насколько доступны его открытия нам, читателям?

А.П. Власкин подчеркивает неясность того, что нам до сих пор известно о разработке проблемы личности в творчестве Достоевского: "Концентрируем внимание: не человек вообще, но личность; не сама по себе, но лишь в представлении Достоевского, в творческом воплощении. «Личность» — это как будто конкретизация «человека», но с ней-то во многом и связан феномен загадочности. Неясен ее состав у Достоевского: охватывает личность все свойства человека, или составляет в нем некое ядро? Неясен сам статус личности. Возможна ли обезличенность человека? Что составляет динамику личности? Только ли рост, самосозидание характерны для нее, или возможны процессы деградации? Если существуют, по-Достоевскому, законы и условия этой динамики, то носят ли они сами личностный характер или имеют родовую природу, и значит, свойственны человеку вообще? Т.е. вопросов здесь сколько угодно. Правда, и ответов уже предлагалось не меньше. Повторю, что «проблему личности» в ее постановке у Достоевского исследовали многие — прямо или косвенно. Беда в том, что на любой убедительный ответ, на любую догадку - находится и опровержение. /./ С другой стороны, нельзя поддаваться соблазну и признавать пресловутую личность за некий мираж воображения Достоевского /./ Скорее, стоит лишний раз припомнить юношескую заявку писателя: «Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь разгадывать ее всю жизнь, то не говори, что потерял время» (т.28, с.63)" (39; с.27-28).

Неутихающая критическая разноголосица вокруг романа "Идиот", о которой уже сказано нами выше, во многом связана как раз с тем, что в этом произведении особенно явно выразилось сложное "человековедение" Достоевского, приоткрылась разгадываемая писателем "тайна человека". В наибольшей степени это касается, конечно, личности центрального героя, князя Мышкина, но не только его одного. А если согласиться с Н.А. Бердяевым в том, что "личность есть категория аксиологическая" (см. выше), то, приступая к рассмотрению романа в аксиологическом аспекте, мы можем рассчитывать и на прояснение проблемы личности, как она Достоевским в произведении поставлена и разрабатывается.

Вышеизложенные соображения позволяют определить параметры диссертационного исследования следующим образом.

Актуальность работы обусловлена двумя взаимосвязанными факторами. Во-первых, роман Достоевского "Идиот" всегда вызывал живой интерес у читателей и критиков, а научная полемика вокруг него в последние годы даже обостряется. Во-вторых, аксиологический подход к интерпретации литературных произведений уже зарекомендовал себя в науке как продуктивный, однако требует дальнейшей апробации на более широком историко-литературном материале. Такой подход к тексту романа "Идиот" позволит представления о содержательности и художественном своеобразии произведения привести в соответствие с современным состоянием филологической науки, а также выправить отдельные искажения, допускаемые в трактовке его образной системы и общей авторской концепции.

Новизна работы в методологическом отношении обусловлена тем, что в ней впервые аксиологический подход апробируется на материале романа Достоевского "Идиот". В историко-литературном отношении это позволит по-новому понять своеобразие характера центрального героя и ряда других персонажей, авторскую концепцию произведения и в целом - выявить новое, аксиологическое измерение в его содержании.

Объектом исследования является роман Достоевского "Идиот" в сочетании с подготовительными материалами к нему и эпистолярными свидетельствами, имеющими отношение к истории создания этого произведения. Дополнительное внимание по ходу исследования будет уделено аллюзиям на другие произведения писателя для уточнения места романа "Идиот" в общем контексте художественных исканий Достоевского.

Предметом исследования является художественная аксиология как динамичная система ценностных ориентаций, обусловливающая в романе логику взаимоотношений персонажей и закономерности их индивидуальных судеб.

Цель исследования - раскрыть аксиологическую содержательность романа Достоевского "Идиот" и внести соответствующие коррективы в научные представления об авторской концепции отдельных образов и произведения в целом. Этой общей целью обусловлены следующие конкретные задачи:

1. Выявить в романе аксиологическую значимость общения в целом и сопоставить отношение к нему у центрального героя и персонажей ближайшего окружения.

2. Рассмотреть возможности ориентации на идеалы и приобщения к ним у персонажей первого плана — Мышкина, Рогожина и Настасьи Филипповны.

3. Определить статус денег в сопоставлении с другими аксиологическими ориентирами основных персонажей романа.

4. Проанализировать семейно-аксиологический опыт центрального героя и роль детского начала в характерах различных персонажей.

5. Провести сопоставительный анализ семейной аксиологии групповых образов — Епанчиных и Иволгиных.

6. Прояснить содержание семейной аксиологии Рогожиных, Терентьевых и Лебедевых.

Методология исследования базируется на идеях современных литературоведов - В.А. Свительского, Г.П. Выжлецова, А.П. Власкина, В.Б. Петрова, Д.А. Абдуллиной и др. - о значимости ценностных ориентаций в творческих исканиях писателей и содержательности аксиологического измерения в художественной ткани литературных произведений.

Методологическим основанием для исследования текста Достоевского является сочетание следующих аналитических методов:

1) проблемно-тематического (анализ тематики и проблематики произведений писателя в свете особенностей их миропонимания);

2) структурно-семантического (рассмотрение смыслового соотношения отдельных частей произведения, описанных в нём событий и образов в свете трансформации авторской концепции);

3) историко-литературного (исследование произведений писателя в контексте его творчества и исторического процесса).

В общем, комплексном виде в диссертации используется системный подход к анализу произведения в свете аксиологических понятий, который, в виду уже сказавшейся в последние годы продуктивности подобных исследований, претендует на статус особого, аксиологического метода интерпретации литературного произведения.

Тексты писателя цитируются по изданию: Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. — Л.: Наука, 1972—1990. При ссылках на него в тексте диссертации в скобках римскими цифрами указывается нумерация тома, арабскими - страницы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Художественная аксиология в романе Ф.М. Достоевского "Идиот""

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Наше исследование может считаться завершенным. В то же время оно изначально не претендовало на то, чтобы "закрыть тему". Сам его предмет — художественная аксиология как динамичная система ценностных ориентаций, -быть может, вообще не допускает исчерпывающего рассмотрения в пределах одной, даже самой обширной работы. Ведь это явление, взятое применительно даже к одному большому роману, оказывается почти неохватным для индивидуального исследовательского внимания по ряду причин. Во-первых, художественная аксиология многогранна, что неоднократно оговаривалось в нашей работе. Это означает, что полный ее состав подразумевает все возможные для учета аксиологические ориентиры, как идеалы, так и ценности, и нормы. Во-вторых, явление это реализуется (как в реальной жизни, так и в художественном мире Достоевского) в динамике, то есть в подвижности и взаимопереходах, в конфликтном противостоянии упомянутых ориентиров, в смене ценностных приоритетов. Понятно, что все такие аксиологические ориентиры, тем более в частных нюансах их динамики, полному обзору не доступны. Что же осталось вне зоны нашего исследования и все-таки достойно упоминания хотя бы в Заключении?

Например, из числа безусловно значимых для автора "Идиота" идеалов следует указать на такие, как Христос и Истина. Широко известен среди почитателей Достоевского "символ веры", изложенный им в одном из писем: ".если бы кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше бы хотелось оставаться со Христом, нежели с истиной" (XXVIII/1; с. 176). Не только глубокий и сложный смысл этого призна1 ния, но и прямая логика самой его формулировки являются до сих пор предметом научных дискуссий. Я, по примеру А.П. Власкина (см. 38; с.49-50), не беру на себя ответственность включаться в полемику по этому поводу, то есть выдвигать очередную "версию" трактовки символа веры писателя или присоединяться к чужой его интерпретации. Вместе с тем, идеал Христа в романе, несомненно, присутствует и даже в двух своих выражениях. Во-первых, как уже неоднократно отмечалось в нашей работе, с ним опосредованно связан образ центрального героя, князя Мышкина. Во-вторых, образ Христа неоднократно упоминается в романе: он обсуждается персонажами (Мышкиным, Рогожиным, Ипполитом Терентьевым) в связи с картиной Ганса Гольбейна, появляется в рассказе Мышкина о набожной крестьянке, а также в сюжете картины, которую воображает Настасья Филипповна. На значимость этого идеала в художественных исканиях Достоевского (и конкретнее — в романе "Идиот") неоднократно обращали внимание исследователи - например, И.А. Кириллова (90), В.А. Михнюкевич (124), Б.Н. Тихомиров (165) и другие.

Еще один идеал, который нам пришлось обойти вниманием, это свобода. Она как аксиологический ориентир может быть выявлена в инстинктах и поведении отдельных персонажей романа — Мышкина, Настасьи Филипповны, Аглаи Епанчиной, Коли Иволгина, Ипполита Терентьева. Для всех для них свобода (каждым она ощущается по-разному) остается недостижимой, что и позволяет возводить ее в статус идеала.

Ориентиром неопределенного, как бы подвижного статуса является любовь. В нашем исследовании она неоднократно упоминалась, но главным образом в связи с другими ориентирами. В частности, князь Мышкин показывает примеры христоподобной любви, которая для некоторых других персонажей является недостижимым идеалом. Любовь в более приземленном виде (которую, например, испытывают к Мышкину Настасья Филипповна, Аглая Ивановна и которой обе они напрасно ждут от него) может пониматься, скорее всего, как ценность. Возможно выявление и целого ряда других ценностей, достаточно значимых в художественном мире романа "Идиот". Но одни из них введены нами в состав семейных аксиологических комплексов, а другие являются, на наш взгляд, вторичными или частными по сравнению с более обобщенными, которые в настоящей работе рассмотрены (общение, благополучие, счастье).

Сказанное выше касается и аксиологических норм. Помимо тех, что нами принимались во внимание (особенно при рассмотрении "общения") — естественности, откровенности, самодовольства, искусственности, недоверчивости, - возможно выявление и других — ответственности, осторожности, прагматизма, безалаберности и прочих. Несмотря на кажущуюся близость некоторых из этих норм (например, "недоверчивости" и "осторожности"), между ними нет полного соответствия, и нюансы могут носить существенный характер. Например, осторожность в отношении к окружающим или отдельному собеседнику носит более широкий спектр выражений, чем недоверчивость. И если первая типична для тактичного Мышкина, то вторая для него — редкость (она невольно проявляется в его взаимоотношениях с генералом Иволгиным). Примерно таково же соотношение между естественностью и безалаберностью.

Таким образом, принятые нами к рассмотрению аксиологические ориентиры не исчерпывают всего многообразия художественной аксиологии романа "Идиот". Но они, на наш взгляд, достаточны для выявления "поля аксиологической напряженности" (по выражению А.П. Власкина) в этом произведении. При наличии достаточно подробных выводов по каждой из двух глав диссертации, теперь, для подведения итогов исследования, мы можем ограничиться обобщением этих выводов, ориентируясь на изначально поставленные задачи.

По первой задаче (выявлению аксиологической значимости общения в романе и сопоставлению отношения к общению у центрального героя и персонажей его ближайшего окружения) прояснилось следующее.

Общение может считаться ценностью обобщающей, комплексной, во многих отношениях показательной. Оно так или иначе значимо для любого персонажа романа, независимо от того, воспринимают ли они это сознательно или инстинктивно. В соответствии с отношением к общению проясняется в дополнительных нюансах и авторская концепция отдельных образов. Так, князь Мышкин, как "положительно прекрасный человек", демонстрирует наиболее "правильное", аксиологически зрелое отношение к общению: оно для него - несомненная ценность. Другие персонажи чаще склонны считать общение средством для достижения иных ценностей. Оздоровляющее влияние Мышкина на первых порах сказывается в том, что почти все остальные "тянутся" не только к нему, но и друг к другу, то есть получают возможность интуитивно оценивать взаимное общение согласно его истинному аксиологическому достоинству.

В результате вокруг Мышкина ширится человеческое "окружение", в котором подспудно, часто незаметно для участников общения, идут процессы если не переоценки ценностей, то по меньшей мере проверки на подлинность и естественность привычных аксиологических ориентиров — как ценностей, так и норм. Каждый через общение с Мышкиным открывает "свое подлинное лицо" -не только для окружающих (и для нас, читателей), но и для себя самого.

По второй задаче (рассмотрению ориентации на идеалы и возможности приобщения к ним у персонажей первого плана) наиболее значимыми результатами считаем следующее.

По наличию или отсутствию в натуре персонажей аксиологического ожидания идеала их можно условно дифференцировать на две группы. К первой и наиболее значимой, вслед за Мышкиным, относятся Рогожин, Настасья Филипповна, отчасти Аглая и Елизавета Прокофьевна Епанчины, Ипполит Терентьев, Лукьян Тимовеевич и Вера Лебедева. Сам князь Мышкин способен ощущать потенциальный идеал в полноценном общении и во всем том, что оно может обеспечить (полное взаимопонимание и духовное родство людей). Он же чувствует потенциальный идеал в образе Настасьи Филипповны, оказавшийся в итоге не соответствующим натуре героини и потому "недовоплощенным". Но главное, что сам Мышкин представлен в романе, по авторской концепции, носителем идеала человеческих свойств. По способности воспринимать этот идеал и тянуться к нему выделены и другие указанные выше представители ближайшего окружения Мышкина.

На этом же этапе исследования удалось внести уточнение в авторскую концепцию идеала красоты. Потенциально воплощенный для Мышкина в образе Настасьи Филипповны, этот идеал носит комплексный характер, как органичное сочетание двух идеалов, при котором один выражается через другой: красота предстаёт смиренной, а смирение оборачивается душевной красотой. Несостоявшийся в образе героини, такой идеал в его второй составляющей покоряет окружающих в самом Мышкине.

Согласно третьей задаче (определению статуса денег в сопоставлении с другими аксиологическими ориентирами) проясняется универсальная значимость финансовой составляющей в аксиологической среде реальной действительности. Деньги "вездесущи", их влияние на персонажей романа носит стихийно меняющийся характер. Они могут выступать как ориентир в любом статусе — от нормативного до идеального. В этом отношении по сравнению с другими ценностями или идеалами они наиболее подвижны в своем статусе и потому "обманчивы". Восприятие денег, отношение к ним и использование их вносит важные дополнения в характеристики того или иного образа.

Решение четвертой задачи (анализ семейно-аксиологического опыта Мышкина и роли детского начала в натуре других персонажей) позволило выявить следующее.

В Мышкине угадывается созидатель идеальной модели семьи. Вполне проявившаяся в его "швейцарском опыте", эта роль сказывается и в основных сюжетных событиях, однако остается не реализованной до конца. В воспитательной программе Мышкина обнаруживается гармоничное сочетание различных норм и ценностей. Ее действенность зависит от возможностей проявления в человеке детского начала. В самом Мышкине это "начало" представлено в наиболее чистом и перспективном виде (в согласии с христианской концепцией). В нем оно свободно от искажений, которые накладывают процессы взросления. Для остальных герой может служить примером и обетованием: вот какими нужно быть. В большинстве других персонажей черты "детскости" представлены лишь в остаточных и искаженных проявлениях. У всех заметны аксиологические пробелы воспитания и самовоспитания, а в результате — искажения детского начала. Ни для кого пример Мышкина не стал конструктивным — никто не сумел удержаться на духовно высоком уровне его детскости.

По ходу решения пятой задачи (сопоставления семейной аксиологии групповых образов Епанчиных и Иволгиных) выяснилось следующее.

Важное значение в романе играют семейно-аксиологические комплексы. Разные ценностные приоритеты в явно соотнесенных автором семьях Епачиных и Иволгиных обусловливают коллективные и индивидуальные судьбы их представителей. В этих комплексах наиболее показательны такие ценности, как социальный статус, личное и взаимное благополучие, деньги. Относительно этих ценностей у двух семей и у отдельных персонажей наблюдаются разные приоритеты, а в процессах переоценки ценностей (например, переход прежней ценности в норму жизни, или обратно) — разные закономерности.

Кроме того, при сопоставлении семей Епанчиных и Иволгиных в аспекте семейных ценностей выявляется важная грань проблемы "случайного семейства", и сам роман "Идиот" предстает в этом смысле звеном в идейно-художественных исканиях Достоевского.

По решению шестой задачи (прояснения семейной аксиологии Рогожиных, Терентьевых и Лебедевых) наиболее значимым представляется следующее.

Семьи Рогожиных, Терентьевых и Лебедевых противостоят в романе Епанчиным и Иволгиным как принципиально неполные и соответственно персонифицированы в одном ярком своем представителе. В то же время между этими семьями возникают "перекрестные" связи, что отчасти могло бы компенсировать их неполноту. Этого не происходит из-за ущербности аксиологических установок представителей таких семей. В Рогожине выделяется аксиологическая однобокость, сориентированность на единой ценности, которая в то же время у самого персонажа ассоциируется с комплексом семейных ценностей и окрашивается фамильными инстинктами. Ипполит Терентьев во многом противостоит Мышкину, хотя между ними много линий соответствия. "Болезненность" Терентьева сказывается не только в медицинском, но и в идейно-аксиологическом значении.

Семья Лебедевых в романе выглядит как наиболее "здоровая" в психологическом и аксиологическом аспектах. Это подчеркивается художественным приемом контраста, когда мрачная аура рогожинского дома противопоставлена атмосфере, царящей в среде обитания Лебедевых. В результате редкая для финала романа оптимистичная нота связана с судьбой Веры Лебедевой.

Таким образом, решение поставленных задач можно считать в целом выполненным. В итоге исследование материала романа в избранном аспекте, на наш взгляд, оказалось достаточно конструктивным и результативным. Поэтому уместно говорить и о возможных перспективах для дальнейшей разработки той же темы. Они для нас связаны с применением того же, аксиологического подхода к материалу других произведений Достоевского, прежде всего крупных романов (включая "Бедные люди"). Кроме того, многообещающим представляется аксиологическое рассмотрение содержания произведений, включенных Достоевским в "Дневник писателя", - повести "Кроткая" и рассказа "Сон смешного человека".

Список научной литературыКузнецова, Евгения Викторовна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Абдуллина, Д. А. Художественная аксиология в автобиографической трилогии Л. Н. Толстого : дис. . канд. филол. наук / Д. А. Абдуллина. — Магнитогорск, 2005. — 206 с.

2. Аверинцев, С. С. София Логос : словарь / С. С. Аверинцев. - Киев : Дух i Лггера, 2001.-460 с.

3. Алексеев, А. А. Эстетическая многоплановость творчества Ф. М. Достоевского / А. А. Алексеев // Творчество Ф. М. Достоевского: Искусство синтеза. Екатеринбург : Изд-во УрГУ, 1991. — С. 204-223.

4. Альми, И. Л. К вопросу о психологизме Достоевского // Альми И. Л. О поэзии и прозе / И. Л. Альми. СПб. : Скифия, 2002. - С. 339-350.

5. Альми, И. Л. О сюжетно-композиционном строе романа «Идиот» / И. Л. Альми // Роман Ф. М. Достоевского "Идиот" : современное состояние изучения. М. : Наследие, 2001. - С. 435-445.

6. Анашкина, И. А. Аксиология звучащего текста как артефакта культуры : дис. . д-ра филол. наук / И. А. Анашкина. М., 1996. - 416 с.

7. Андреев Д. Роза мира / Даниил Андреев. М. : Руссико, 1991. - 287 с.

8. Ашимбаева, Н. Т. Поэтика двусмысленности и недосказанности у Ф. М. Достоевского / Н. Т. Ашимбаева // Sub Spacie tolerantiae. Памяти В.А. Туниманова. СПб. : Наука, 2008. - С. 136-146.

9. Ю.Бабович, М. Судьба добра и красоты в свете гуманизма Достоевского / М. Бабович // Достоевский. Материалы и исследования — Л. : Наука, 1974. -Т. 1. С. 100-107.

10. П.Бахтин, М. М. Литературно-критические статьи / М. М. Бахтин. — М. :

11. Худож. лит., 1986. 544 с. 12.Бахтин, М. М. Проблемы поэтики Достоевского / М. М. Бахтин. - М. :

12. Советская Россия, 1979. — 320 с. 1 З.Бахтин, М. М. Роман воспитания и его значение в истории реализма // Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики / М. М. Бахтин. — М., 1986. -С. 186-237.

13. Бахтин, М. М. Эстетика словесного творчества / М. М. Бахтин. М. : Искусство, 1979. - 422 с.

14. Бем, А. Л. Достоевский. Психоаналитические этюды // Бем А. Л. Исследования. Письма о литературе / А. Л. Бем. М. : Языки славянской культуры, 2001. - С. 245-332.

15. Бердяев, Н. А. Миросозерцание Достоевского // Бердяев Н.А. О русских классиках / Н. А. Бердяев. М. : Высшая школа, 1993. - С. 107—224.

16. Бердяев, Н. А. О рабстве и свободе человека: Опыт персоналистической философии // Бердяев Н. А. Царство Духа и царство Кесаря / Н. А. Бердяев М. : Республика, 1995. - С. 4-163.

17. Бердяев, Н. А. Смысл творчества // Бердяев Н. А. Философия творчества, культуры и искусства : в 2 т. / Н. А. Бердяев — М. : Искусство, 1994. Т. 1. -С. 37-342.

18. Берковский, Н. Я. О мировом значении русской литературы / Н. Я. Берковский. Л. : Наука, 1975. - 184 с.

19. Билаонова, М. Ю. Проблема идеала как общественной ценности и ее отражение в русской философии : дис. . канд. филос. наук / М. Ю. Билаонова. М., 2001. - 144 с.

20. Билинкис, Я. С. Производство форм человеческого общения / Я. С. Билинкис // Метод и мастерство.- Вологда, 1970. — Вып. 1. С. 207—222.

21. Борисова, В. В. Из истории толкований романа «Идиот» и образа князя Мышкина / В. В. Борисова // Роман Достоевского «Идиот»: Раздумья,проблемы : межвуз. сб. науч. трудов. — Иваново, 1999. С. 169-178.

22. Бочаров, С. С. О художественных мирах / С. С. Бочаров. М. : Сов. Россия, 1985.-296 с.

23. Бродский, И. А. Власть стихий. О Достоевском // И. А. Бродский. Собрание сочинений : в 6 т.— СПб. : Пушкинский фонд, 2001. Т. 5. — С. 115-132.

24. Бубер М. Проблема человека // Бубер М. Два образа веры / Мартин Бубер. М. : Республика, 1995. - С. 157-232.

25. Буланов, А. М. «Ум» и «сердце» в русской классике: Соотношение рационального и эмоционального в творчестве И. А. Гончарова, Ф. М. Достоевского, JI. Н. Толстого / А. М. Буланов. Саратов : Изд-во Саратовского ун-та, 1992. — 157 с.

26. Бычков, В. В. Достоевский // Бычков В. В. 2000 лет христианской культуры : в 2 т. / В. В. Бычков. — М.-СПб. : Университетская книга, 1999. Т. 2 : Россия. - С. 252-256.

27. Вейдле, В. В. Четвертое измерение. Из тетради о Достоевском / В. В. Вейдле // Русские эмигранты о Достоевском. СПб. : Андреев и сыновья, 1994.-С. 191-195.

28. Викторович, В. А. Сюжет и повествование в романе Ф. М. Дос-тоевского «Идиот» / В. А. Викторович // Вопросы сюжета и композиции в русской литературе. Горький, 1988. - С. 63-71.

29. Власкин, А. П. Аксиологические возможности в современном прочтении Пушкина / А. П. Власкин // Пушкин : альманах. — Магнитогорск : МаГУ, 2002. Вып. 3. - С. 205-213.

30. Власкин, А. П. Вопросы и ответы в романе Ф. М. Достоевского «Идиот» / А. П. Власкин // Вестник Российской литературы. — 2006. № 6-7. - С. 34-46.

31. Власкин, А. П. Деньги как аксиологический ориентир в художественном мире Достоевского / А. П. Власкин // Три века русской литературы. — М.

32. Иркутск : Изд-во Иркутского гос. пед. ун-та, 2005. Вып. 10. - С. 56-65.

33. Власкин, А. П. Идеологический контекст в романе Ф. М. Достоевского / А. П. Власкин. Челябинск : Изд-во ЧГПИ, 1987. - 80 с.

34. Власкин, А. П. Искания Ф. М. Достоевского в 1870-е годы / А. П. Власкин. Магнитогорск : Изд-во МГПИ, 1991. - 120 с.

35. Власкин, А. П. Мужское и Женское: перспективы непонимания в художественной среде Достоевского / А. П. Власкин // Проблемы истории, филологии, культуры. Магнитогорск : Изд-во МаГУ, 2003. - Вып. 13. — С. 451-457.

36. Власкин, А. П. На перекрёстках человеческой природы: мужское-женское-детское в художественной среде Ф. М. Достоевского / А. П. Власкин // Вестник Российской литературы. 2004. — № 1. — С. 51-60.

37. Власкин, А. П. Поле аксиологической напряженности в романе "Преступление и наказание" / А. П. Власкин // Достоевский и современность : материалы XXIII Междунар. Старорусских чтений 2008 г. В. Новгород, 2009. - Ч. 1. - С. 57-64.

38. Власкин, А. П. Творчество Ф. М. Достоевского и народная религиозная культура / А. П. Власкин. Магнитогорск : Изд-во МГПИ, 1994. - 204 с.

39. Власкин, А. П. Ярлыки и проблема личности у Достоевского / А. П. Власкин // Три века русской литературы: Актуальные аспекты изучения.-М.; Иркутск : Изд-во Иркутского гос. пед. ун-та, 2007. Вып. 17. - С. 2733.

40. Власкина, Т. С. Диалектика норм и ценностей в художественном мире А.Н.Островского : дис. . канд. филол. наук / Т. С. Власкина. — М., 1996. — 188 с.

41. Власкина, Т. С. К вопросу об аксиологическом содержании романа Лермонтова «Герой нашего времени» / Т. С. Власкина // Вестник МаГУ. -Магнитогорск : МаГУ, 2002. Вып. 2-3. - С. 42-45.

42. Выжлецов, Г. П. Аксиология культуры / Г. П. Выжлецов СПб. : Изд-во1. СПбГУ, 1996.-152 с.

43. Вышеславцев, Б. П. Русская стихия у Достоевского / Б. П. Вы-шеславцев // Русские эмигранты о Достоевском. — СПб. : Андреев и сыновья, 1994. -С. 61-86.

44. Галкин, А. Б. Образ Христа и концепция человека в романе Ф. М. Достоевского "Идиот" / А. Б. Галкин // Роман Ф. М. Достоевского "Идиот" : современное состояние изучения". — М. : Наследие, 2001. С. 319—336.

45. Гачев, Г. Д. Реализм XIX века // Гачев Г. Д. Жизнь художественного сознания : Очерки по истории образа / Г. Д. Гачев. — М. : Искусство, 1972. -С. 173-197.

46. Гачев, Г. Д. Содержательность художественных форм / Г. Д. Гачев. М. : Просвещение, 1968. - 302 с.

47. Геронимус, В. А. Религиозное оправдание красоты в романе Ф. М. Достоевского «Идиот» / В. А. Геронимус // Русская литература 19 века и христианство. М. : Изд-во МГУ, 1997. - С. 32-42.

48. Гинзбург, JI. Я. О литературном герое / J1. Я. Гинзбург. — JI. : Советский писатель, 1979. 222 с.

49. Гинзбург, JI. Я. О психологической прозе / J1. Я. Гинзбург. Л. : Худож. лит., 1977.-443 с.

50. Голянская, О. А. Психологические факторы развития ценностных ориентаций личности : автореф. дис. . канд. психол. наук / О. А. Голянская. Новосибирск, 2004. - 20 с.

51. Горбунов, Н. М. Аксиологический аспект возникновения глобального мировоззрения : дис. . канд. филос. наук / Н. М. Горбунов. — Новосибирск, 1999. 180 с.

52. Горин, А. Ю. Аксиология всеединства В. С. Соловьева и ее влияние на развитие отечественной духовной культуры : автореф. дис. . канд. филос. наук / А. Ю. Горин. Саранск, 2008. - 22 с.

53. Гроссман, JI. П. Достоевский / JI. П. Гроссман. М. : Молодая гвардия, 1965.-608 с.

54. Гулыга, А. В. Русская идея и ее творцы / А. В. Гулыга. М. : Соратник, 1995.-308 с.

55. Гуревич, П. С. Философия культуры / П. С. Гуревич. М. : Аспект Пресс, 1995.-288 с.

56. Дернова, JI. Р. Проблема идеала и самосовершенствования личности в социально-философском контексте : автореф. дис. . канд. филос. наук / JI. Р. Дернова. Архангельск, 2006. - 23 с.

57. Джексон, P. JI. Искусство Достоевского: Бреды и ноктюрны / P. JI. Джексон. М. : Радикс, 1998. - 285 с.

58. Джоунс, М. К пониманию образа князя Мышкина / М. Джоунс // Достоевский. Материалы и исследования — JT. : Наука, 1976. Вып. 2. - С. 106-112.

59. Днепров, В. Д. Идеи, страсти, поступки. Из художественного опыта Достоевского / В. Д. Днепров. JI. : Сов. писатель, 1978. - 312 с.

60. Днепров, В. Д. Искусство человековедения. Из художественного опыта Льва Толстого / В. Д. Днепров. — Л. : Сов. писатель, 1985. 288 с.

61. Доброштан, В. М. Аксиологические основы мировоззрения личности : дис. . д-ра культуролог, наук / В. М. Доброштан. СПб., 1999. - 292 с.

62. Долинин, А. С. Блуждающие образы (О художественной манере Достоевского) // Долинин А. С. Достоевский и другие: Статьи и исследования о русской классической литературе / А. С. Долинин. — Л. :

63. Худож. лит., 1989. С. 88-96.

64. Достоевский: Эстетика и поэтика : словарь—справочник / науч. ред. Г. К. Щенников. — Челябинск : Металл, 1997. 272 с.

65. Достоевский : Сочинения, письма, документы : словарь-справочник / сост. и науч. ред. Г. К. Щенников, Б. Н. Тихомиров. СПб. : Пушкинский дом. - 2008. - 470 с.

66. Едошина, И. А. Культурный архетип «идиота» и проблема «лабиринтного человека» / И. А. Едошина // Роман Достоевского «Идиот»: Раздумья, проблемы : межвуз. сб. науч. трудов. Иваново, 1999. - С. 212-235.

67. Единство аксиологических основ культуры, филологии и педагогики : материалы Всерос. науч.-практ. конф. — Орск : Изд-во ОГТИ, 2001. 228 с.

68. Елшина, Т. А. «Незнакомая» Настасья Филипповна / Т. А. Елшина // Роман Достоевского «Идиот»: Раздумья, проблемы : межвуз. сб. науч. трудов. Иваново, 1999.-С. 110-121.

69. Ермилова, Г. Г. Восстановление падшего слова, или о филологичности романа «Идиот» / Г. Г. Ермилова // Достоевский и мировая культура. № 12. - СПб. : Серебряный век, 1999. - С. 54-80.

70. Ермилова Г. Г. Роман Ф. М. Достоевского «Идиот»: Поэтика, контекст : автореф. дис. . д-ра филол. наук / Г. Г. Ермилова. Иваново, 1999. - 49 с.

71. Есаулов, И. А. Категория соборности в русской литературе / И. А. Есаулов. — Петрозаводск : Изд-во Петрозаводского ун-та, 1995. 288 с.

72. Есаулов, И. А. Литературоведческая аксиология: опыт обоснования понятия / И. А. Есаулов // Евангельский текст в русской литературе 18-20 веков. Петрозаводск : Изд-во Петрозаводского ун-та, 1994. - С. 378-383.

73. Есаулов, И. А. Пасхальность русской словесности / И. А. Есаулов. М. : Кругъ, 2004. - 560 с.

74. Жукова, О. А. Аксиологический аспект науки и образования : дис. . канд. филос. наук / О. А. Жукова. Томск, 2000. - 152 с.

75. Захарова, Т. В. Три «приговора». Диалог о человеке. (Л. Толстой — Вл. Соловьев Ф. Достоевский) / Т. В. Захарова // Достоевский. Материалы и исследования. - СПб. : Наука, 1992.- Вып. 10.-С. 113-128.

76. Иванов, В. Лик и личины России. К исследованию идеологии Достоевского // Иванов В. Родное и вселенское / В. Иванов. М. : Республика, 1994.-С. 312-336.

77. Иванчикова, Е. А. Двусубъектное повествование в романе «Идиот» и формы его синтаксического изображения / Е. А. Иванчикова // Достоевский и современность : тез. выступлений на «Старорусских чтениях». — Новгород, 1989. С. 43—45.

78. Иост, О. А. Воспоминания как структурный компонент в публицистике и художественной прозе Ф. М. Достоевского : дис. . канд. филол. наук / О. А. Иост.-М., 1992.- 188 с.

79. Касаткина, Т. А. Об одном свойстве эпилогов пяти великих романов Достоевского: «Идиот» / Т. А. Касаткина // Достоевский в конце XX века. -М. : Наука, 1996.-С. 94-116.

80. Касаткина, Т. А. Лебедев хозяин князя / Т. А. Касаткина // Достоевский и мировая культура. — СПб. : Серебряный век, 1999. — № 13 . - С. 56-66.

81. Касаткина, Т. А. О творящей природе слова. Онтологичность слова в творчестве Ф. М. Достоевского как основа "реализма в высшем смысле" / Т. А. Касаткина. М. : ИМЛИ РАН, 2004. - 480 с.

82. Касаткина, Т. А. Предисловие / Т. А. Касаткина // Роман Ф. М. Достоевского "Идиот": современное состояние изучения. М. : Наследие, 2001.-С. 3-6.

83. Касаткина, Т. А. Характерология Достоевского. Типология эмоционально-ценностных ориентаций / Т. А. Касаткина. — М. : Наследие, 1996. 336 с.

84. Киносита, Т. "Воспоминание спасет человека!". Воспоминание детства в творчестве Ф. М. Достоевского Достоевского / Т. Киносита // Sub Spacie tolerantiae. Памяти В.А. Туниманова. — СПб. : Наука, 2008. С. 110-117.

85. Киносита, Т. Понятие «красоты» в свете идей эстетики Достоевского Достоевского / Т. Киносита // Достоевский. Материалы и исследования. — СПб. : Наука, 1994.-Т. 11.-С. 96-101.

86. Кириллова, И. А. К проблеме создания христоподобного образа (Князь Мышкин и Авдий Каллистратов) / И. А. Кириллова // Достоевский . Материалы и исследования. СПб. : Наука, 1992. - Т. 10. — С. 172-175.

87. Кириллова, И. А. Христос в жизни и творчестве Достоевского / И. А. Кириллова // Достоевский. Материалы и исследования.- СПб. : Наука, 1997. Вып. 14.-С. 17-25.

88. Кирпотин, В. Я. Достоевский художник: Этюды и исследования / В. Я. Кирпотин. - М. : Советский писатель, 1972. — 320 с.

89. Кирпотин, В. Я. Мир Достоевского / В. Я. Кирпотин. — М. : Советский писатель, 1988.-470 с.

90. Клейман, Р. Я. Достоевский: Константы поэтики / Р. Я. Клейман. -Кишинев, 2001.-360 с.

91. Коваленко, В. А. Проблема ценностей в творчестве : дис. . д-ра филос. наук / В. А. Коваленко. М., 1996. - 388 с.

92. Конюхов, А. Ф. Стихия вопрошания в романе Ф. М. Достоевского "Подросток" : дис. . канд. филол. наук. / А. Ф. Конюхов. Магнитогорск, 2007.- 191 с.

93. Кори, С. Смерть в сюжетном построении романа «Идиот» / С. Кори // Достоевский. Материалы и исследования. СПб. : Наука, 1997. - Т. 14. -С. 130-138.

94. Королева, К. П. Дети и их родители: перечитывая Достоевского / К. П. Королева // Педагогика. 1992. - № 11-12. - С. 62-68.

95. Котельников, В. А. Христодицея Достоевского / В. А. Котельников // Достоевский и мировая культура. СПб. : Серебряный век, 1998. - № 11. -С. 20-28.

96. Кошкаров, В. Л. Как мыслят герои Достоевского / В. Л. Кошкаров // Новые аспекты изучения Ф. М. Достоевского. Петрозаводск : Изд-во Петрозаводского ун-та, 1994.— С. 131 - 143.

97. Красильников И. А. Изучение влияния конфликтности ценностной сферы личности на адаптационный потенциал : автореф. дис. . канд. психол. наук / И. А. Красильников. Саратов, 2005. — 23 с.

98. Криницын, А. Б. Исповедь подпольного человека. К антропологии Ф. М. Достоевского / А. Б. Криницын. М. : МАКС Пресс, 2001. - 372 с.

99. ЮЗ.Крохина, Н. П. Онтопоэтика романа «Идиот»: тема Вечной Женственности / Н. П. Крохина // Роман Достоевского «Идиот»: Раздумья, проблемы : межвуз. сб. науч. трудов. Иваново, 1999. - С. 201-211.

100. Кулакова, Е. Е. Детское начало в творческих исканиях Ф.М.Достоевского : дис. . канд. филол. наук. / Е. Е. Кулакова. Магнитогорск, 2002. - 201 с.

101. Кунильский, А. Е. "Лик земной и вечная истина". О восприятии мира и изображении героя в произведениях Ф. М. Достоевского / А. Е. Кунильский. Петрозаводск : Изд-во ПетрГУ, 2006. - 304 с.

102. Юб.Курляндская, Г. Б. Трагический характер в романе «Идиот» // Курляндская Г. Б. Нравственный идеал героев Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского / Г. Б. Курляндская. М. : Наука, 1988. - С. 215-243.

103. Латыпова, С. А. Роман Ф. М. Достоевского «Идиот» в историко-функциональном освещении : автореф. дис. . канд. филол. наук / С. А. Латыпова. Бирск, 2006. - 20 с.

104. Лебедев, А. А. Ценностные основания человеческой деятельности : дис. . канд. филос. наук / А. А. Лебедев. М., 2006. - 147 с.

105. Левина, Л. А. Некающаяся Магдалина, или почему князь Мышкин не мог спасти Настасью Филипповну / Л. А. Левина // Достоевский в конце XX века. М. : Наука, 1996. - С. 343-368.

106. Лихачев, Д. С. «Предисловный рассказ» Достоевского // Лихачев Д. С. Литература реальность - литература / Д. С. Лихачев. — Л. : Советский писатель, 1984. - С. 96-104.

107. ПЗ.Лосский, Н. О. Миропонимание Достоевского // Лосский Н. О. Бог и мировое зло / Н. О. Лосский. М. : Республика, 1994. - С. 83-249.

108. М.Лосский, Н. О. Условия абсолютного добра: Основы этики. Характер русского народа / Н. О. Лосский. М. : Политиздат, 1991. - 367 с.

109. Лосский, Н. О. Ценность и бытие // Лосский Н. О. Бог и мировое зло / Н. О. Лосский. М. : Республика, 1994. - С. 250-315.

110. Лотман, Л. М. Реализм русской литературы 60-х годов XIX века / Л. М. Лотман. Л. : Наука, 1974. - 350 с.

111. Лотман, Ю. М. О русской литературе классического периода // Из истории русской культуры. М. : Языки русской культуры, 1996. - Т. 5 : XIX век. - С. 429-444.

112. Лотман, Ю. М. Структура художественного текста / Ю. М. Лотман М. :1. Искусство, 1970. — 254 с.

113. Лунева, О. В. Общение / О. В. Лунева // Знание. Понимание. Умение (Энциклопедия гуманитарных наук). — 2005. — № 4. С. 157-159.

114. Матвеев, П. Е. Моральные ценности : автореф. дис. . д-ра филос. наук / П. Е. Матвеев. М., 2007. - 43 с.

115. Мережковский, Д. С. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники / Д. С. Мережковский. -М. : Республика, 1995. — 623 с.

116. Мережковский, Д. С. Реформаторы: Лютер, Кальвин, Паскаль / Д. С. Мережковский. Брюссель : Жизнь с Богом, 1990. - 240 с.

117. Михнюкевич, В. А. Князь Мышкин и Христос религиозного фольклора / В. А. Михнюкевич // Роман Достоевского «Идиот» : Раздумья, проблемы : межвуз. сб. науч. трудов. — Иваново, 1999. — С. 31-46.

118. Мочульский, К. Достоевский. Жизнь и творчество // Мочульский К. Гоголь. Соловьев. Достоевский / К. Мочульский. М. : Республика, 1995. -С. 219-563.

119. Назиров, Р. Г. Проблема художественности Ф. М. Достоевского / Р. Г. Назиров // Творчество Ф. М. Достоевского: Искусство синтеза. — Екатеринбург : Изд-во УрГУ, 1991. С. 125-156.

120. Назиров, Р. Г. Русская классическая литература : сравнительно-исторический подход : сб. ст. / Р. Г. Назиров. Уфа : РИО БашГУ, 2005. -208 с.

121. Нальгиева, X. Ш. Мастерство психологического анализа Ф. М. Достоевского в романе "Идиот" : дис. . канд. филол. наук / X. Ш. Нальгиева. Ростов н/Д., 1971.- 192 с.

122. Палей, Е. В. Проблема ценности: социально-онтологический аспект : автореф. дис . канд. филос. наук /Е. В. Палей. Иваново, 2007. - 22 с.

123. Палиевский, П. В. Русские классики. Опыт общей характеристики / П. В. Палиевский М. : Худож. лит., 1987. - 239 с.

124. Панфилов, О. М. Ценностные отношения: природа и генезис : дис. . д-ра филос. наук / О. М. Панфилов. СПб, 1995. - 362 с.

125. Петров, В. Б. Художественная аксиология Михаила Булгакова / В. Б. Петров. М. : Прометей, 2002. - 349 с.

126. Петрова, М. А. Проблема личности в философии : текст лекций / М. А. Петрова. СПб. : ГУАП, 2000. - 24 с.

127. Поддубная, Р. Н. Сюжет Христа в романах Достоевского / Р. Н. Поддубная // Ф. М. Достоевский и национальная культура Челябинск : Изд-во ЧелГУ, 1996. - Вып. 2. - С. 38-59.

128. Подковыров, И. К. Аксиологический аспект анализа лирического произведения : дис. . канд. филос. наук / И. К. Подковыров. Самара, 1997. - 196 с.

129. Подосокорский, Н. Н. Наполеоновская тема в романе Ф. М. Достоевского "Идиот" : автореф. дис. . канд. филол. наук / Н. Н.

130. Подосокорский. В. Новгород, 2009. — 19 с.

131. Померанц, Г. С. Открытость бездне. Встречи с Достоевским / Г. С. Померанц. -М. : Сов. писатель, 1990. 384 с.

132. Пустовалова, Е. В. Системное бытие ценностей индивидуального субъекта : автореф. дис . канд. филос. наук / Е. В. Пустовалова. — Барнаул, 2007. 23 с.

133. Ребель, Г. М. "Кто виноват во всем этом"? Мир героев, структура и жанр романа «Идиот» / Г. М. Ребель // Вопросы литературы. 2007. - № 1. - С. 190-227.

134. Розанов, В. В. Семья как религия // Розанов В. В. В мире неясного и нерешенного / В. В. Розанов. — М. : Республика, 1995. С. 67-81.

135. Розанов, В. В. Сумерки просвещени / В. В. Розанов- М. : Педагогика, 1990.-624 с.

136. Розенблюм, Л. М. «Красота спасет мир» (О «символе веры» Ф. М. Достоевского) / Л. М. Розенблюм // Вопросы литературы. 1991. - № 11/12.-С. 142-180.

137. Савченко, Н. К. Сюжетосложение романов Ф. М. Достоевского / Н. К. Савченко. -М. : Изд-во МПГУ, 1982. 144 с.

138. Свительский, В. А. Герой и его оценка в русской психологической прозе 60-70-х годов XIX в. : автореф. дис. . д-ра филол. наук / В. А. Свительский. Воронеж, 1995. - 38 с.

139. Свительский, В. А. Личность в мире ценностей (Аксиология русской психологической прозы 1860-1870-х годов) / В. А. Свительский. -Воронеж : Воронежский гос. ун-тет, 2005. 232 с.

140. Свительский, В. А. "Сбились мы. Что делать нам!" (к сегодняшним прочтениям романа "Идиот") / В. А. Свительский // Достоевский и мировая культура. СПб. : Серебряный век, 2000. - № 15. - С. 205-228.

141. Седов, А. Ф. Своеобразие временных отношений в романе Ф. М. Достоевского «Идиот» и проблема развития героя / А. Ф. Седов // Филологические науки. 1979. - № 4. - С. 22-26.

142. Селезнев, Ю. И. Красота спасет мир (О романе "Идиот") // Селезнев Ю. И. Достоевский / Ю. И. Селезнев. М., 1990. - С. 384-393.

143. Скафтымов, А. П. Тематическая композиция романа «Идиот» // Скафтымов А. П. Нравственные искания русских писателей / А. П. Скафтымов. M.-JI. : Наука, 1972. - С. 23-87.

144. Сливицкая, О. В. «Война и мир» Л. Н. Толстого: Проблемы человеческого общения / О. В. Сливицкая. — Л. : Изд-во ЛГУ, 1988. 192 с.

145. Собенников, А. С. Аксиологические доминанты художественного мира Чехова (Правда и Справедливость, Дом и Мир, человек в «жизни вообще») // Собенников А. С. Чехов и христианство / А. С. Собенников. -Иркутск : Изд. ИГУ, 2001. С. 54-76.

146. Современный толковый словарь русского языка. — М. : Ридерз Дайджест,2004. 960 с.

147. Соловьев, В. С. Соч. : в 2 т. / В. С. Соловьев. М. : Мысль, 1990. - Т. 1 : Оправдание добра. Нравственная философия. - С. 47-548.

148. Соловьев, В. С. Соч. : в 2 т. / В. С. Соловьев. М. : Мысль, 1990. - Т. 2 : Три речи в память Достоевского. - С. 289-323.

149. Соловьев, С. М. Изобразительные средства в творчестве Ф. М. Достоевского / С. М. Соловьев. — М. : Советский писатель, 1979. — 352 с.

150. Степанян, К. А. К пониманию «реализма в высшем смысле» (на примере романа «Идиот») / К. А. Степанян // Достоевский и мировая культура М. : Наука, 1998. - № 10. - С. 54 - 64.

151. Степанян, К. А. «Сознать и сказать» / К. А. Степанян. М. : Раритет,2005.-512 с.

152. Степанян, К. А. Швейцария на метафизической карте художественного мира Ф. М. Достоевского / К. А. Степанян // Sub Spacie tolerantiae. Памяти В. А. Туниманова. СПб. : Наука, 2008. - С. 123-135.

153. Столович, JI. Н. Красота. Добро. Истина: Очерк истории эстетической аксиологии / JI. Н. Столович. М. : Республика, 1994. - 387 с.

154. Тарасов, Б. Н. «Тайна человека» или «Фантастический реализм» (Уроки Достоевского) // Тарасов Б. Н. В мире человека / Б. Н. Тарасов. — М. : Современник, 1986. С. 6-121.

155. Тихомиров, Б. Н. Достоевский и "Мертвый Христос" Ганса Гольбейна Младшего / Б. Н. Тихомиров // Sub Spacie tolerantiae. Памяти В. А. Туниманова. СПб. : Наука, 2008. - С. 207-217.

156. Тихомиров, Б. Н. Религиозные аспекты творчества Ф. М. Достоевского. Проблемы интерпретации, комментирования, текстологии : дис. . д-ра филол. наук / Б. IT. Тихомиров. — СПб., 2006. 567 с.

157. Тоичкина, А. В. Оценочное поле образа князя Мышкина в романе Ф. М. Достоевского «Идиот» (речевой аспект) / А. В. Тоичкина // Роман Ф. М. Достоевского "Идиот": современное состояние изучения. М. : Наследие, 2001.-С. 206-229.

158. Тоичкина, А. В. Проблема идеала в творчестве Достоевского 1860-х годов. (Роман «Идиот») / А. В. Тоичкина // Достоевский и мировая культура. СПб. : Серебряный век, 1998. - № 11. - С. 29-34.

159. Томашевский, Б. В. Сюжетное построение / Б. В Томашевский // Поэтика. Труды русских и советских поэтических школ. Budapest, 1982. -С. 658-677.

160. Торопова, JI. А. Сюжетное ожидание в романах Достоевского «Преступление и наказание», «Идиот», «Братья Карамазовы» / JI. А. Торопова // Роман Достоевского «Идиот»: Раздумья, проблемы : межвуз. сб. науч. трудов. Иваново, 1999. - С. 158-168.

161. Трофимов, Е. П. Образ Мышкина в первой части романа «Идиот» / Е. П. Трофимов // Роман Ф.М. Достоевского "Идиот": современное состояние изучения. М. : Наследие, 2001. - С. 239-249.

162. Труайя, А. Достоевский (главы из книги): «Идиот» / Анри Труайя //

163. Достоевский и мировая культура М. : Наука, 1996. - № 7. — С. 154-164.

164. Туниманов, В. А. «Подполье» и «живая жизнь» / В. А. Туниманов // XXI век глазами Достоевского: перспективы человечества : материалы Междунар. конф. в Японии. М. : Грааль, 2002. - С. 11-22.

165. Тяпугина, Н. Ю. Роман Ф. М. Достоевского «Идиот»: Опыт интерпретации / Н. Ю. Тяпугина. — Саратов, 1995. 101 с.

166. Уваров, М. С. Архитектоника исповедального слова / М. С. Уваров. — СПб : Алетейя, 1998. 245 с.

167. Усманов, С. М. «Всемирная отзывчивость» русской души в контексте романа «Идиот» / С. М. Усманов // Роман Достоевского «Идиот»: Раздумья, проблемы : межвуз. сб. науч. трудов. Иваново, 1999. - С. 249255.

168. Философский энциклопедический словарь. М. : Сов. энциклопедия, 1989.-731 с.

169. Фокин, П. Н. Князь Мышкин или «князь Христос»? / П. Н. Фокин // Достоевский и мировая культура. М. : Наука, 1995. - № 4. - С. 155-159.

170. Фридлендер, Г. М. Идеал «положительно прекрасного» человека. «Идиот» // Фридлендер Г. М. Реализм Достоевского / Г. М. Фридлендер. -M.-JI. : Сов. писатель, 1964. С. 218-276.

171. Харламова, Т. А. Аксиологическое значение идеала в культуре : автореф. дис . канд. культуролог, наук/ Т. А. Харламова. Кемерово, 2008. — 20 с.

172. Хоц, А. Н. Пределы авторской оценочной активности в полифоническом «самосознании» героя Достоевского / А. Н. Хоц // Достоевский. Материалы и исследования СПб : Наука, 1991. - Т. 9. - С. 22-41.

173. Христианство. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 3 т. -М. : Большая Российская энциклопедия, 1993 1995.

174. Чирков, Н. М. О стиле Достоевского / Н. М. Чирков. М. : Наука, 1967. -288 с.

175. Чичерин, А. С. Поэтический строй языка в романах Достоевского //

176. Чичерин А. С. Сила поэтического слова / А. С. Чичерин. М. : Сов. писатель, 1985.-С. 98-151.

177. Шаулов, С. С. «Случайное семейство» как система взаимоотражений / С. С. Шаулов // Достоевский и мировая культура — СПб. : Серебряный век, 2003. № 18.-С. 105-113.

178. Шестаков, В. П. Философия любви в России // Шестаков В. П. Эсхатология и утопия. Очерки русской философии и культуры / В. П. Шестаков. М. : ВЛАДОС, 1995. - С. 46-88.

179. Шкловский, В. Б. Энергия заблуждения. // Шкловский В. Б. Избранное : в 2 т. / В. Б. Шкловский. М. : Худож. лит., 1983. - Т. 2. - С. 308-336.

180. Юрьева, О. Ю. Китайская ваза русской судьбы Настасьи Филипповны Барашковой / О. Ю. Юрьева // Достоевский и современность : материалы XX Междунар. Старорусских чтений 2005 г. В. Новгород, 2006. - С. 397^09.