автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Художественная структура бытия в метаромане Ф.М. Достоевского

Полный текст автореферата диссертации по теме "Художественная структура бытия в метаромане Ф.М. Достоевского"

На правах рукописи

МЕЛИКЯН МАРИНА МАЙСКАЕВНА

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ СТРУКТУРА БЫТИЯ В МЕТАРОМАНЕ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО («ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ», «ИДИОТ», «БЕСЫ»)

специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук

Иваново - 2006

Работа выполнена в Ивановском государственном университете

доктор филологических наук, профессор

Ермилова Галина Георгиевна

доктор филологических наук, профессор

Тихомиров Владимир Васильевич

кандидат филологических наук Ермолаева Ирина Александровна

Шуйский государственный педагогический университет

Защита состоится « » октября 2006 г. в геу час. на заседании диссертационного совета Д 212.062.04 при Ивановском государственном университете по адресу: 153025, г.Иваново, ул. Ермака, д. 39, ауд. 459.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Ивановского государственного университета.

Автореферат разослан сентября 2006 г.

Научный руководитель:

Официальные оппоненты:

Ведущая организация:

Ученый секретарь диссертационного совета

Е.М. Тюленева

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Исследование посвящено малоизученной, но привлекающей в последние годы внимание проблеме метаромана в творчестве Достоевского, а также вопросу анализа структуры бытия в произведении, особо — в аспекте соотношения структуры романного бытия (в данном случае бытие понимается как эстетическая категория) и онтологической структуры мира (здесь бытие предстает как фундаментальная философская категория). Предлагаемый подход обусловлен тем, что художественная структура бытия взаимосвязана с онтологической.

Одно из исходных теоретических понятий — «метароман». Оно активно используется при изучении литературных фактов XX века. Так, В. Ерофеев рассматривает прозу Набокова как метароман, имеющий единую прафабулу1, A.B. Злочевская пишет о метаромане Булгакова2. В 2001 г. опубликован «Остров Ионы» А. Кима с подзаголовком «метароман», истолкованным как определение жанра, содержащего «надфизический» смысл. Как видно из приведенных суждений, понятие «метароман» только формируется. По отношению к Достоевскому его нельзя назвать жанровым определением. Мы полагаем, что «метароман» Достоевского есть структурно-смысловое единство произведений, обладающих самостоятельной эстетической ценностью, при наличии глубоких и сложных структурно-семантических связей разных уровней, обеспеченных существованием романтического по своей природе праварианта, в данном случае «Жития великого грешника».

Объект исследования - художественная структура бытия в «метаромане» Ф. М. Достоевского («Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы»).

Предмет исследования - особенности пространственно-временной организации произведений, рассматриваемой в качестве объединяющего романы «стержня».

Актуальность и научная новизна определяются анализом романного «триптиха» Достоевского не только на проблемно-тематическом уровне, как это делали наши предшественники (И. Анненский, Вяч. Иванов, Г.С. Померанц, Г.Б. Курляндская, Г.Г. Ермилова и др.), но на уровне пространственно-временной

1 Ерофеев Вик. Русский метароман В. Набокова, или в поисках потерянного рая // Вопросы литературы. 1988. № 10. С. 125 - 160.

2 Злочевская A.B. «Мастер и Маргарита» М.А. Булгакова - оригинальная версия русского метаромана XX в. // Русская словесность. 2001. № 2. С. 5 - 10.

организации романного бытия. Нас, прежде всего, интересует онтология и антропология романов, сущностные связи человека и мира.

Образ человека в литературе, по замечанию М.М. Бахтина, «всегда существенно хронотопичен»1. Исходя из этой посылки, мы включаем в понятие «пространство» и пространство человеческого сознания (термин, до известной степени, метафорический).

Теоретико-методологической базой являются труды С.Н. Булгакова, Вяч. Иванова, П.А. Флоренского, М.М. Бахтина, Д.С. Лихачева, М. Хайдеггера, Г.Г. Гадамера. Использованы герменевтический, типологический, интегральный методы исследования.

Цель работы - описание структуры художественного бытия в «метаромане» Ф.М. Достоевского.

Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач: ^проанализировать сходство и различие структурно-семантических принципов в построении романного бытия произведений; 2) выделить топологические образы в романах и рассмотреть их расположение; 3) указать на особенности функционирования пространств в каждом из романов и в контексте метаромана как целого; на некоторые характерные черты временной организации; 4) определить местоположение главных героев (Раскольникова, Мышкина, Ставрогина) в структуре романного бытия и проанализировать расстановку персонажей; 5) описать некоторые точки соприкосновения разноприродных уровней бытия в романах; с этой задачей связана попытка определить границы действительности, рассмотреть специфику пограничных состояний сознания (сон, видение, безумие и т.п.); 6) выявить уровни взаимодействия эмпирического и внеэмпирического.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Романы «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы» представляют метароманное единство. Одним из самых убедительных и глубоких доказательств этого единства становится общность структурно-семантических принципов в построении романного бытия.

2. В процессе функционирования пространственно-временные координаты способны трансформироваться. Трансформация их во многом зависит от состояния и поведения героев. Пространство и сознание подвергаются в результате взаимодействия различным изменениям. Пространство в романах Достоевского очеловечено, а человек, в определенной степени, опространствлен.

1 Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе // Бахтин М.М. Литерат>рно-критические статьи. - М., 1986. - С. 122.

3. Структура романного бытия двупланова, включает эмпирический и внеэмпирический уровни. Эти уровни соположены, взаимопроницаемы, но лишены гностического двоения, присутствующего в художественных мирах Гоголя, Булгакова, Набокова.

4. Представленная в романах структура бытия во многом определяет и специфические композиционные приемы писателя (описание снов, видений, припадков, грез и функционально подобных им явлений, наличие сцен типа «собрать всех вместе и скандал»).

Научно-практическая значимость работы заключается в том, что полученные результаты могут быть использованы как в общих курсах по истории русской литературы XIX века, так и спецкурсах литературоведческого и культурологического характера.

Апробация работы. Основные положения отражены в 8 публикациях, 2 статьи сданы в печать. По материалам диссертации сделаны доклады на 12 конференциях.

Структура и объем диссертации. Работа состоит из введения, четырех глав, заключения и списка использованной литературы. Основное содержание изложено на 182 страницах, список литературы занимает 16 страниц.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обоснованы правомерность рассмотрения трех романов в качестве метароманного единства, актуальность, новизна работы, обозначены цель и задачи исследования, описаны основные теоретические и методологические принципы, дан краткий обзор важнейших исследований по проблеме, рассмотрена история создания метаромана, его произрастание из единого корня — нереализованного в полном объеме замысла «Жития великого грешника».

Основную часть составляют два раздела, по две главы в каждом. Первый раздел — «Мир феноменальный: пространство, время, сознание», второй — «Мир ноуменальный: герой, идея, столкновение». Мир феноменальный понимается как доступный для естественного познания, но не отождествляется с рациональным. «Ноуменальный» означает умопостигаемую сущность, предмет интеллектуального созерцания. Мир ноуменальный есть, прежде всего, пространство идеи. В строгом смысле с позиции читателя весь мир произведения - ноуменальный.

Мы исходим из положения, что Бытие свершается в пространстве, потому делаем акцент на изучении топологических образов. Анализу

функционально-смысловых особенностей топологических образов в романах, их эмпирического и символического значения посвящена I глава «Топологические образы: пространственные конструкции и контекстуапьные функции пространств».

В § 1 анализируются некоторые специфические особенности топологических образов романа «Преступление и наказание».

Охватываемое в романе пространство масштабно, включает Россию (Петербург, Сибирь, Р-я губерния, город Т.), Америку, Швейцарию, Иерусалим. Совокупность пространств сложно организована, составляет структурное целое, в котором части вступают в отношения противопоставления и сопоставления.

Исходный топологический образ - Петербург. Это не только пространственный образ, но герой, субъект действия, способный взаимодействовать с другим субъектом. Петербургу противопоставлена Сибирь: Петербург является исходной точкой действия романа, Сибирь становится завершающей. Данная оппозиция связана с более широкой: «замкнутое пространство - открытое». Большинство топологических образов — замкнутые пространства, недаром герой задыхается («надо бы воздуху»). «Воздух» он обретает на каторге, потому замкнутое пространство острога осмысляется как открытое: «уже в остроге, на свободе», — подчеркивается в эпилоге. Замкнутость и открытость не определяется реальными границами топоса.

Человек не просто существует в пространстве, он «очеловечивает» его. Пространства способны изменяться, взаимодействуя с сознанием человека. К примеру, названия комнаты Раскольникова - «клетушка», «шкаф», «сундук», «угол», «гроб» — отражают не только особенности восприятия человека, но действительное изменение пространства.

Пространство, воспринимаемое сознанием, «откликается» на присутствие человека. Положения героев в пространстве, направление их движения можно считать хотя и косвенной, но значимой характеристикой.

Преступление Раскольникова спровоцировано и пространством, и идеей героя. Во время совершения преступления пространство расслаивается: убийство старухи и убийство Лизаветы происходят по сути в разных пространствах. Преступление деформирует пространство и «закрепляет» произошедшие с героем изменения.

События, происходящие в определенном пространстве, способны изменять течение времени.

Центральное в формальном смысле событие - преступление

Раскольникова - происходит в Петербурге, событие, главное по содержанию, — начало воскресения героя — далеко за его пределами, в Сибири. Романное время изменяется соответственно пространству: от нескольких дней в Петербурге, до семи лет в Сибири. Открытое пространство — Сибирь - постепенно освобождает сознание Раскольникова, что отметим как парадокс: пространство так влияет на героя, что он способен освободиться от влияния пространства.

В § 2 рассматриваются функционально-смысловые особенности топологических образов в романе «Идиот».

В самом начале романа очерчен круг пространств, где определится исход судеб героев: Швейцария, Петербург, Сибирь, Польша.

Открывающая роман сцена, как большинство главных встреч, происходит словно случайно «на ходу», в поезде. В дальнейшем герои почти беспрерывно перемещаются, потому особую значимость приобретают образы-символы вокзала, дороги, поезда. Образы вокзала и железной дороги, в толковании «профессора антихриста» Лебедева, приобретают апокалиптическую семантику. Вокзал - это и символ хаоса, неустроенного пространства, и пространство ожидания. Герои ждут человека, способного их простить и понять, приняв и от них прощение, -как формулирует князь главную цель «исповеди» Ипполита, обозначая болевую точку большинства персонажей. Наибольшее напряжение ожидания прослеживается в поведении Ипполита, Настасьи Филипповны, генерала Иволгина, Лизаветы Прокофьевны.

Подобное вокзалу промежуточное пространство— трактир. Эти топосы играют особую роль и в композиционном плане: образы трактира и вокзала возникают в узловые моменты действия, словно знаменуя центральные события. Эти концентрированные, замкнутые пространства способны вместить бесконечное множество персонажей, свидетелей и участников событий.

В «Идиоте» сложно выделить определяющий топологический образ: Петербург и Швейцария выступают «на равных», хотя фактические события происходят в Петербурге и пригороде, швейцарский топос приобретает признаки идеального топоса; именно в нем выстраиваются «эталонные» отношения между героями.

Изначальная целостность пространства явлена в «Преступлении и наказании» единожды - в «египетской грезе» Раскольникова. В «Бесах» целостные, незамутненные пространства отсутствуют. И лишь в «Идиоте» можно обнаружить целостное пространство, наделенное

приметами рая1 - первоначально известная Мышкину Швейцария. Швейцария финала- уже не то целостное, нераздробленное пространство. Князь не общается с природой и детьми. Дети, которые так недавно (казалось бы!) с такой тоской и таким сожалением провожали уезжавшего в Россию князя, уже не посещают его в заведении Шнейдера.

Швейцария - пространство преображения, сакральное пространство. Оно противопоставляется загранице. Другие заграничные страны, где окажутся герои, не лишены метафизического значения, но символизируют пространство падения.

Петербургское пространство в «Преступлении и наказании» неограниченно раздвигается, его «рамки» не замкнуты, подвижны: оно вмещает и Египет, и Капернаум, и Америку, более того, Сибирь «начинается» в Петербурге. Иное дело— Петербург «Идиота». Он настолько тесен, что, несмотря на старания князя, не способен вместить «Швейцарию». Мышкин «идет к людям», пытаясь преобразить их, в частности, и преображением пространства. Но Павловский парк (инвариант швейцарского «рая») становится для «князя Христа» Гефсиманским садом: именно здесь происходит его «моление о чаше».

Пространство способно принимать на себя ряд разнообразных функций. Так, квартира Настасьи Филипповны оказывается и гостиной, и античным театром, и храмом, и сумасшедшим домом практически одновременно. Топос отражает двойственность героини.

Пространства картин придают романному пространству статус вечности. Пейзаж кантона Ури - та часть Швейцарии, которую могут «вместить» Епанчины, картина Г. Гольбейна-младшего «Мертвый Христос» являет голгофский топос, символика которого значима для всех героев, но, прежде всего для Мышкина, Рогожина и Ипполита.

Наличные пространства «Идиота» приобретают ещё большую символичность, по сравнению с топосами «Преступления и наказания».

В «Идиоте» главную роль играют не заданные пространственным положением оппозиции, а противостояние мироощущений. Функциональное назначение топоса определяется происходящими событиями. Пространство, будучи по существу свободным от всяческих пределов и границ, зачастую теряет определенные границы.

Столь важный в «Идиоте» образ Швейцарии сыграет особую роль и в следующем романе- «Бесы». Но если в «Идиоте» Швейцария представляет место, откуда пришел к людям и куда вернулся Мышкин,

1 О райских приметах в описании Швейцарии см. в работах Г.Г. Ермиловой.

8

то Швейцария «Бесов» — пространство, где завязываются основные сюжетные узлы, развязка которых происходит в России, возвращения в Швейцарию, спланированного Ставрогиным, не происходит.

В § 3 раскрывается эмпирическое и символическое значения топологических образов в романе «Бесы».

Эмпирический уровень романа необычайно экстенсивен. Происходящее в настоящем действие охватывает пространство провинциального города и его окрестностей и всю Россию, и заграницу.

Пространство города достоверно, реально до такой степени, что побуждает исследователей искать прототип (М.С. Альтман). Но его границы поистине безграничны, космологичны.

Городу и «нашей святой Руси» противопоставлена заграница, оказывающаяся мифическим «иным» миром. Заграница, особенно Швейцария и Америка, становится не только реальным пространством, но и фантастическим, загадочным, здесь герои изменяют взгляды, здесь происходят таинственные события и сюда стремится Ставрогин. Это место, где происходят трансформации, перемены сознания героев.

Возникает и образ Петербурга. Д.С. Лихачев полагает, что «события "Бесов" < > были бы естественнее для Петербурга»1. Петербург упоминается часто, оказываясь не только эмпирическим пространством, административным центром, но и поистине фантастическим местом, своеобразной метафорой мира иного. В этом качестве Петербург, по принципу зеркальности, сопрягается со Швейцарией.

Временные измерения тесно соотнесены с пространственными: прошлое охватывает достаточно широкие пространства, в настоящем пространство сужается до города, в перспективе— до кантона Ури, а внутреннее ощущение Ставрогина давно требует «угла».

Пространство романа «Бесы» четко структурировано: отмечаются как фундаментальные оппозиции (Космос - Хаос, Россия - не Россия), так и символические противопоставления более «частного» порядка (площадь, театр — Храм). Оппозиции могут усложняться, включать периферийные и промежуточные компоненты, к тому же, символическая значимость, приобретаемая эмпирическими пространствами, зависит от поведения и состояния находящихся здесь героев.

Структура романного бытия определяет особенности поэтики текста: произведение призвано отразить сущностные черты мира, дать свое миро-воззрение, что порождает некоторые закономерности

1 Лихачев Д.С. «Предисловный рассказ» Достоевского // Литература — реальность — литература. — Л., 1984. — С. 97.

построения текста. Время выстраивается не только по законам хронологии, но и по законам онтологии, отражающим оппозицию разложение - преображение — восстановление.

В «многоголосии» романного мира свой «голос» принадлежит и пространству. Принцип диалогизма носит у Достоевского тотальный характер: это не только диалог человека с человеком, личностей, человека с пространством, но и пространств друг с другом. Так, Петербург «Преступления и наказания» не тот, что Петербург «Идиота» или «Бесов». По сути, явлены три различных лика Города (в зависимости от выполняемых пространством функций и от восприятия его людьми).

Любопытно, что при многообразии очеловеченных пространств, герои, как правило, не соотносятся с конкретными пространствами, что создает ощущение всеобщей «бездомности». Эмпирическое пространство может осознаваться героями как «беспредельное», а время как остановленное. Так смыслоизменение пространства и движение времени оборачиваются сверхпространственностью и безвременьем. В условиях тотальной захваченности пространством «дом» не нужен: большинство героев и не имеют своего дома.

Наблюдается интерференция времен и пространств, связанная с обозначением мессианских, апокалиптических и эсхатологических мотивов, с разного рода ассоциациями и реминисценциями.

Пространство и время структурируют мир произведения, составляют единство и могут быть разделены лишь условно. Бытие, даже понимаемое как со-существование, очевидная совместность пространства и времени, предстает многомерным и бездонным. Пространственно-временные измерения задают масштабность, обусловливают изоморфность романного бытия онтологической структуре мира.

«Великим антропологом» называл Достоевского H.A. Бердяев. В художественной антропологии писателя значима проблема человеческого сознания, его взаимосвязи с миром. Исследованию различных состояний сознания посвящена II глава «Недостающие звенья: откровение и трансформация реальности», где рассматриваются некоторые способы выявления внеэмпирического (сны, грезы, припадки и функционально подобные явления), их проявления на уровне поэтики, возможности и пределы воздействия человека на пространство и пространства на человека.

В § 1 «Сны, видения и их аналоги: способы выявления внеэмпирического» анализируются сны, видения, грезы, припадки и аналогичные явления, позволяющие совместить ряд смысловых пластов,

соединяя пространство реальное и пространство, явленное в сознании во время сна, видения и т.п.

Достоевский неоднократно обращался к описанию снов и видений, припадков, болезненных состояний1. По мысли писателя, сон дает возможность «перескакивать через пространство и время и через законы бытия и рассудка» (12, 113). Нас интересовали соотношение снов, видений и аналогичных явлений с реальностью, особенности состояний сознания и специфика пространственно-временной организации текста при описании пограничных явлений.

Большинство этих явлений - символическое обозначение еще неосознанного состояния персонажа, раскрывающее влияние поступков героя как на него самого, так и на окружающий мир. Они освобождают от «вывертов» сознания, будучи непостижимым образом связанными с ними.

Функцию «преодоления» рассудка выполняет безумие, позволяющее оторваться от наличного пространства и мотивировать фантастические события. Им объяснимы факты и психологического (действия Раскольникова связывают с предполагаемым помешательством), и надличностного (видения Хромоножки) уровня.

Мы выделяем два типа безумия. Первый мы соотносим с помрачением «сердца», он свидетельствует об ущербном представлении героя о реальности, второй, близкий к юродству, приобретает в романном мире глубинное значение, его вряд ли можно признать помешательством в полном смысле.

Изменения в сознании часто выражают визг, хохот, крики героев. Обстоятельства, вызывающие истерическую реакцию, персонажей, выявляют «отрыв» от эмпирического (проклятие, убийство, самоубийство).

Сходную функцию выполняют слухи, «моделирующие настоящее и интерпретирующие будущее» (Ж. Катто). Их мало в «Преступлении и наказании», «Идиот» и «Бесы» насыщены слухами и сплетнями.

«Вырыванию» сознания героя из-под гнета причинно-следственных отношений способствуют неочеловеченные пространства. Такие как Острова, где Раскольников испытывает новые и приятные ощущения. Однако «простор» вступает в противоречие с внутренним

Эти явления не раз становились предметом особого анализа, например, в работах: М.М. Бахтина, В.Я. Кирпотина, В.В. Кожинова, Н.М. Чиркова, Г.К. Щенникова, В.Е. Ветловской, C.B. Белова, JT.M. Розенблюм, Ю.Ф. Карякина, Э.М. Румянцевой, Р.Г. Назирова, В.В. Савельевой, Т.А. Касаткиной, А.Б. Криницына, Г.Г. Ермиловой и др.

состоянием героя, отравленного петербургским пространством.

Все вышеназванные структурообразующие элементы метаромана Достоевского указывают на два уровня художественного бытия, сопрягая «видимотекущее» и «вечное», эмпирическое и над-, сверх- эмпирическое, личностное и надындивидуальное. Причем, мы не заметили гностического дуализма в картине мира, созданного автором «триптиха» (который, к примеру, очевиден в художественном мире Гоголя, Набокова, Булгакова), напротив, у Достоевского вечное «просвечивает» в мгновенном.

В § 2 «"Собрать всех вместе и скандал" (к вопросу о специфике композиционных приемов в "романе-трагедии" Ф. М. Достоевского)» мы обращаемся к анализу художественных констант — к трем скандальным сценам. Мы рассматриваем скандал как один из специфических композиционных приемов в структуре романов писателя, анализируем его структурно-семантические и функциональные особенности.

Скандал — предвосхищение катастрофы и попытка преодолеть ее.

Скандал - пре-ступление, выход за обычные рамки. Его участники переходят на непредсказуемый уровень отношений, происходит «проникновение» в соперника. У героев разные позиции, но намечается и симметричность переживаний: соперники отражают друг друга, одновременно друг от друга отталкиваясь. Скандальные сцены скоротечны, но краткость временного отрезка компенсируется интенсивностью переживаний героев. В скандале и антитеза, и синтез. Он преломляет ход событий. Установленная (как казалось) предсказуемая модель развития событий изменяется. Романам Достоевского присуща особая конструкция: модель - перелом — изменение модели — перелом — еще изменение и т.д. Отсюда и обилие сцен типа «собрать всех вместе и скандал» (И. Бунин).

Пространство в момент скандала концентрируется, остаются лишь две точки притяжения — соперники. В замкнутом пространстве сосредоточена энергия, и это чрезмерное сгущение должно обрести выход. Если не находится возможности переместиться в пространстве, то происходит взрыв. Пространство во время скандала пульсирует: расширяется и сжимается. Эмпирическое пространство вступает в особые отношения с метафизическим: метафизическое то низводится до него, словно сливаясь, то отрывается вновь.

Скандал сопровождается освобождением, переходом, напоминающим скачок, из одного состояния в другое. Скандал — это взрыв, хаос, содержащий преображающую силу.

Скандал трансформирует события и требует переосмысления произошедшего раньше, оказывает влияние на дальнейшее развитие событий и подготавливает финал и развязку, никогда у Достоевского не вскрывающие всю тайну до конца, ибо предельная тайна - есть тайна о человеке, не раскрываемая никакими художественными средствами.

§ 3 «Воздействие пространства: пределы очеловечивания» посвящен анализу взаимодействия главных героев и занимаемых ими пространств.

Раскольников и Ставрогин, занимая центральные положения в романах, погружены в довольно замкнутые пространства. Смущенный и одержимый Раскольников живо откликается на пространственные метаморфозы. Раздвоенный, неподвижный и опустошенный Ставрогин предстает как нечто завершенное, застывшее, но пребывание в замкнутом пространстве дает ему возможность оказывать необъяснимое воздействие на героев. Мышкин нередко попадает в ограниченные пространства, но в его присутствии пространство приобретает тенденцию к неограниченному расширению.

У Достоевского не только пространство очеловечено, но и человек, в известной мере, опространствлен.

В III главе «Расстановка персонажей: притяжение и оппозиция» мы обращаемся к сфере человеческих взаимоотношений и связей.

В § 1 «Тайна имени и тайна личности: структура и онтология образов» особое внимание уделено анализу функционально-смысловых особенностей представлений и именований героев.

Представление, называние имени героев — существенный момент в романном мире. Встречи — значительная и значимая часть содержания романов и события, позволяющие действию развиваться в заданном направлении (или изменяющие его). От характера представления зависит дальнейшее сближение персонажей, появление между ними новых связей (или трансформация старых). Немаловажным условием возникновения связи, залогом ее возможности или невозможности становится имя героя. Взаимосвязи героев в пределе не только согласованы с их именами, но и обусловлены ими. Раскрытие тайны имени позволяет приоткрыть и тайну личности. Именование мы рассматриваем как суждение о сущности личности, от которого зависит определение места человека в цепи бытия. Имя создает особое пространство личности, предуказывает ей место, пределы обитания.

Мы подробно анализируем именования Ставрогина. Герои дают ему противоречивые имена, пытаясь разгадать загадку, пробуют очертить

предел страшному расширению Ставрогина, «слишком широкого человека» сужают. Ряд разноприродных именований получает и Раскольников, но численность его «имен» относительно невелика, герой «Бесов», вне сомнения, превосходит в этом отношении остальных героев.

Неоднократно отмеченная сопряженность романов «Идиот» и «Бесы» проявлена и на уровне именований. Так, Мышкин ясно и многократно представлен - «князь Лев Николаевич Мышкин», Ставрогин не представлен ни разу, он слишком «размыт», почти до потери границ и собственной формы.

Имя обязывает, но сознание его носителя не всегда находится в качестве, адекватном ему, а потому иногда герои (например, Раскольников, Ставрогин) бывают не узнаны.

Именования и представления — значимый структурно-семантический компонент текста. В произведениях Ф.М. Достоевского всегда наличествует стремление постичь ядро личности, через имя в том числе. Представление, обладая известной ритуальностью, придает эпосу Достоевского драматургичность, театральность, имеющую в художественном мире писателя сложную аксиологию, часто, в аспекте характерологии героя, негативную.

Имя героя в романном мире нередко озвучено так, что представление становиться не только этикетной частью, но и онтологической, бытийной. Личность героя не укладывается в формальные рамки, но при назывании имени человек узнан и обозначен, а следовательно, определенным образом понят. Имя определяет место человека в структуре художественного бытия, посредством именования актуализируется значение личности.

Герой представлен здесь и сейчас, в настоящем своем состоянии. В момент именования отсекаются частности, ненужные в данный момент связи: определяется тождество / нетождество героя себе (своему имени).

В § 2 «Пространство притяжения: герой и другие» мы рассматриваем местоположение героев в структуре романного бытия.

В «Преступлении и наказании» две «точки притяжения» — герой и его идея. Другие, стремясь понять Раскольникова и его идею, ставят перед ним новые вопросы, а вместе с ними порождают осознание того, что в глубине души было известно герою изначально. По сути, функция всех встреч есть «вытягивание» из Раскольникова самого себя.

В центре романа «Идиот» — князь Мышкин с особой миссией — быть среди людей. Специфической оказывается и расстановка персонажей в романе. Князь пришел к людям, потому человеческие

взаимоотношения определяют все происходящее в романе. Несоответствие человека той цели, к которой он призван, - основная проблема героев. Мышкин видит человека изнутри, но большинство не видит его, при всем желании рассмотреть.

Ставрогин «притягивает» всех героев и все события романа «Бесы»1. Ставрогин, как кажется, структурирует бытие в романе: все важные события происходят в его присутствии, либо несут на себе несомненный отпечаток его присутствия.

Ближе всех сплетены со Ставрогиным Шатов, Кириллов, Петр Верховенский и Хромоножка. Впрочем, в «пространство притяжения» героя попадают не только они. Многие персонажи прибыли в город будто бы специально в ожидании появления Ставрогина. Отношения Ставрогина с кем-либо из героев не становятся для него определяющими. Он противопоставлен один всем; другие стремятся разгадать Ставрогина, дать ему именование, но ни одно не раскрывает тайну. Он есть все и сразу, все из того, что герои в силах предположить.

Внутри метаромана Мышкин резко противопоставлен Ставрогину, Раскольников представляет срединное звено, он может изменяться, эволюции Мышкина или Ставрогина мы не наблюдаем, потому Раскольников так «отзывчив» по отношению к пространству, и потому почти не откликаются на воздействие пространства ни Мышкин, ни Ставрогин. Ставрогин слишком воплощен, явлен, князь Мышкин практически кристально прозрачен, бестелесен, Раскольникову явлены оба полюса, представленные Свидригайловым и Соней.

В § 3 «"Pro и contra": пространство встречи» мы анализируем сцену встречи Раскольникова и Мармеладова, которая, подготавливает изменения, произошедшие в сознании героя, и оказывает воздействие на исход его судьбы в финале. Также мы продолжаем наблюдать над формами и способами смыслоизменения пространства под воздействием поведения и состояния героев.

IV глава «"Его земной рай есть почти настоящий... ": место идеи героя в структуре романного бытия» состоит из двух параграфов.

В § 1 «Антиномия свободы: смерть и бессмертие (Кириллов в "Бесах")» мы пытаемся проанализировать идеи героев, раскрыть связь идей и пространств, где пребывает герой.

Нас интересовал тип героя, чьи раздумья приводят к противопоставлению себя, «Наполеона» и человекобога «твари

1 «Ставрогин все» (11,207), - формулирует автор. Об этом же писал Н.А. Бердяев: «Ставрогин — солнце, вокруг которого все вращается».

дрожащей». В образе Алексея Кириллова явлено одно из откровений о метафизических глубинах человеческого духа. Связь героя на идеологическом и метафизическом уровнях не только с «бесами», но и с бунтующими, мятежными героями предшествующих и последующих романов несомненна. Идея Кириллова генетически и типологически родственна и идее Раскольникова, и размышлениям Ипполита Терентьева, но, на наш взгляд, именно Кириллов выражает свои мысли с наибольшей силой и глубиной; в них и лихорадочные мечтания Раскольникова о «праве» на преступление, его дерзкое желание стать «Наполеоном», сверхчеловеком, в пределе, представленном Кирилловым — человекобогом, и трагическая надорванность Ипполита, вызванная непрестанными размышлениями о приближении смерти. Анализ идеи Кириллова, героя завершающего «триптих» романа, позволяет глубже проникнуть в суть рассуждений героев-идеологов предшествующих произведений.

Кириллов — носитель идеи о человекобоге и пророк «новой, страшной свободы» — своеволия. Это своеобразное религиозное учение, содержащее догматическую, этическую, гносеологическую, эстетическую, мистическую стороны. Вопрос о существовании Бога для него есть и вопрос о пределе, границе человеческой свободы. Он исходит из вопроса о свободе воли, но, проповедуя своеволие, останавливается на неволе. В этом пункте мысль героя соотносима с идеями Шигалева. Он, как и Кириллов, мыслит изменить человека — «достигнуть рядом перерождений первобытной невинности, вроде как бы первобытного рая» (10, 312). Дело «наших», по определению Петра Верховенского,— «новая религия», идущая «взамен старой». В этом смысле идеи Кириллова укладываются в идеологию новых устроителей общества.

В § 2 «"Боги поневоле": "живая жизнь" и идея героя в метаромане Ф.М. Достоевского» проблема свободы и своеволия рассматривается в связи с темой веры и неверия— одной из центральных в творчестве писателя.

Своеволие и свобода в произведениях Достоевского — противостоящие понятия. Теоретически обоснованное своеволие становится источником ключевой идеи, овладевающей сознанием героя и приводящей к преступлению (попытке превратить концепцию в эмпирическую реальность, доказать истинность теоретического положения на практике). Идея и философия поглощают сознание, но у Достоевского мысли и идее нередко противопоставлена натура героя, а потому человек способен сопротивляться и изживать идею.

Теория должна получить практическое подтверждение: под удар попадает либо автор теории, либо выбранная им жертва. Трагичность проводимого эксперимента в том, что он ставится героем-идеологом, прежде всего, на себе: «я себя убил», - подчеркивает Раскольников. Герои полагают, что они обязаны воплотить идею в жизнь. В связи с этой непременной обязанностью Кириллов называет себя «богом поневоле».

Немалую роль в зарождении идей в сознании героев играет пространство. Шатов и Кириллов принимают мысли Ставрогина в Америке (Америка оказывается своеобразной метафорой инфернального мира), теория Раскольникова, как и размышления Ипполита, в немалой степени порождены петербургским пространством.

Освобождение от своеволия - движение в открытое пространство помимо воли героя (именно так происходит с Раскольниковым). Это переход от идеи к «живой жизни». Невозможен такой переход для Ставрогина, подменившего реальность рассуждением о ней.

В «Дневнике писателя» за 1876 год Достоевский формулирует глубокое личное убеждение: «Без высшей идеи не может существовать ни человек, ни нация. А высшая идея на земле лишь одна, и именно — идея о бессмертии души человеческой» (24, 48). И любая попытка заменить ее другой приводит к гибели.

Изначальная иерархическая общность структурных пластов бытия и их несходство в романном «триптихе» Достоевского находит соответствие, в частности, и на уровне соотношения героев. Взаимосвязь- не только Раскольникова, Мышкина, Ставрогина, но и других — несомненна в рамках метароманного единства.

Мышкин и Ставрогин представляются - обитателями внеэмпирических пространств, очутившимися на эмпирической почве; все «видимотекущее» вокруг них не только не отменяет указания на мистическое призвание героя, но и усиливает его; Раскольников менее фантастичен, обладает вещественной «плотью», мессианское призвание он пытается сам «приложить» к себе. Находясь на твердой (как кажется и зыбкой на проверку) почве, он может и потерять ее (в пределе - стать Ставрогиным), и обрести (в пределе — стать Мышкиным).

Романы Достоевского, по мысли H.A. Бердяева, антропоцентричны. Человек предстает объемно, в различных измерениях. Одно из таких измерений связано с описанием влияния идей на героев. Идея проверяется жизнью и соизмеряется с натурой героя. В ходе этой проверки определяется место идеи в иерархии бытия.

В заключении подводятся итоги исследования.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Меликян М.М. Именования Ставрогина: структура и онтология (Роман Ф.М. Достоевского «Бесы») // Вестник молодых ученых ИвГУ. Приложение к журналу «Вестник Ивановского государственного университета». Вып. 2. Иваново, 2002. 0,2 п.л.

2. Меликян М.М. Эмпирический и внеаналитический уровни бытия в романе Ф.М. Достоевского «Бесы» // Молодая наука в классическом университете. Часть VI. Русская словесность: текст и контекст. Иваново, 2003. 0,13п.л.

3. Меликян М.М. Топологические образы и их функции в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» // Содержание и технологии литературного образования в средней школе: проблемы анализа художественного текста. Материалы III межрегиональной научно-методической конф. Иваново, 2004. 0,5 п.л.

4. Меликян М.М. Безумие «истинное» и «ложное» в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» // Молодая наука в классическом университете. Часть VI. Русская словесность: текст и контекст. Иваново, 2004. 0,13 п.л.

5. Меликян М.М. Своеволие и свобода: концепция и реальность в метаромане Ф.М. Достоевского // Молодая наука в классическом университете. Часть VI. Русская словесность: текст и контекст. Иваново, 2005. 0,06 пл.

6. Меликян М.М. «Чужое слово» на страницах романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» // Культурологический подход к преподаванию литературы в современной школе: сб. ст. Иваново, 2005. 0,43 п.л.

7. Меликян М.М. «Боги поневоле»: «живая жизнь» и идея героя в произведениях Ф.М. Достоевского («Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы») // Филологические штудии: сб. научн. тр. Вып. 9. Иваново, 2005. 0,4 п.л.

8. Меликян М.М. Истоки русского мессианизма (Кириллов в «Бесах») // Молодая наука в классическом университете: тезисы докладов. Часть VI. Русская словесность: текст и контекст. Иваново, 2006. 0,13 п.л.

Меликян Марина Майскаевна

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ СТРУКТУРА БЫТИЯ В МЕТАРОМАНЕ Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО («ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ», «ИДИОТ», «БЕСЫ»)

специальность 10.01.01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание учёной степени кандидата филологических наук

Подписано в печать 20.09.2006. Формат 60 х 84 1/16. Бумага писчая. Печать плоская. Усл. печ. л. 1,2. Уч.-изд.л. 1,0. Тираж 100 экз.

Издательство «Ивановский государственный университет» 153025, Иваново, ул. Ермака, 39

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Меликян, Марина Майскаевна

ВВЕДЕНИЕ

§ 1. Замысел и воплощение: «точки схождения» романов

Ф. М. Достоевского.

§ 2. Онтологические основания понимания текста: постижение и истолкование.

§ 3. Хронотоп: исследования пространственно-временной структуры художественного текста.

Мир феноменальным: пространство, время, сознание

Глава I. Топологические образы: пространственные конструкции и контекстуальные функции пространств

§ 1. «В поле бес нас водит, видно.»: лабиринт Города и окраины сознания (к вопросу о специфике топологических образов в романе

Преступление и наказание»).

§ 2. «Ощутилась какая-то жажда людей»: функционально-смысловые особенности топологических образов в романе «Идиот».

§ 3. Сосредоточенность - и взрыв: эмпирическое и символическое значения топологических образов в романе «Бесы».

Глава И. Недостающие звенья: откровение и трансформация реальности

§ 1. Сны, видения и их аналоги: способы выявления внеэмпирического.

§ 2. «Собрать всех вместе и скандал» (к вопросу о специфике композиционных приемов в «романе-трагедии» Ф.М. Достоевского).

§ 3. Воздействие пространства: пределы очеловечивания.

РАЗДЕЛ П. Мир ноуменальный: герой, идея, столкновение

Глава III. Расстановка персонажей: притяжение и оппозиция

§ 1. Тайна имени и тайна личности: структура и онтология образов.

§ 2. Пространство притяжения: герой и другие.

§ 3. «Pro и contra»: пространство встречи.

Глава IV. «Его земной рай есть почти настоящий.»: место идеи героя в структуре романного бытия

§ 1. Антиномия свободы: смерть и бессмертие (Кириллов в

Бесах»).

§ 2. «Боги поневоле»: «живая жизнь» и идея героя в метаромане Ф.М. Достоевского.

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Меликян, Марина Майскаевна

§ 1. Замысел и воплощение: «точки схождения» романов Ф. М. Достоевского

Роман XIX века - во многом типологически новое явление в мировой литературе. Существует огромное количество литературоведческих работ, посвященных его исследованию. Создатели эпоса XIX века, каждый по-своему, преобразовывали форму романа. Динамизм романной формы, замечает Г.К. Щенников, обнаруживает вся история русской литературы XIX века, «но у Достоевского развитие романа от традиционного типа к новому, более усложненному, становится моментом эстетического I восприятия произведения» ,

Уже B.C. Соловьев в речи о Достоевском называет его «ясновидящим у и п ред чу ветвей н и ком и противопоставляет И.С. Тургеневу и Л.Н. Толстому, указывая на коренное отличие художественного мира писателя: у него «все в брожении, ничего не установилось, все еще только становится»3. Д.С. Мережковский противополагает Достоевского Толстому как «тайновидца духа» «тайновидцу плоти». Противопоставление Толстого и Достоевского продолжается и в позднейших исследованиях. Так, В.Я. Кирпотин отмечает, что Достоевский «внес в современный ему роман принцип трагедии или драмы, в противоположность Толстому, внесшему в него принцип эпоса»4.

О необычности, своеобразии романа Ф.М. Достоевского на фоне созданных в тот же период эпических (и не только) произведений написано немало. Вопрос о жанре романа, созданного Достоевским - один из актуальных по сей день.

Об общности и цельности творчества Достоевского, особо о взаимозависимости романов, о происхождении их из одного корня писали неоднократно. Так, еще Н.К. Михайловский указывал на сходство произведений писателя и объяснял его «жестокостью таланта». Правда, С.Н. Булгаков назвал такое объяснение «поверхностно-публицистическим»5, а Л. Шестов «самым ошибочным преставлением, которое только можно придумать»6, но идея «единого корня», на наш взгляд, верна. В небольших произведениях Достоевского Михайловский обнаруживает «задатки всех последующих образов, картин, идей, художественных и логических приемов»7.

В плане уяснения вопроса о единстве и неразрывной связи произведений писателя важен и интересен вопрос об эволюции его творчества. Довольно распространенным является деление творческого пути Достоевского на докаторжный и послекаторжный периоды.

Л. Шестов разделяет литературную деятельность Достоевского на два периода: от «Бедных людей» до «Записок из Мертвого дома» и от «Записок из подполья» до речи о Пушкине. Вместе с тем он утверждает единство и непрерывность жизненного пути Достоевского: «Через свою долгую жизнь Достоевский пронес те идеи, которые одушевляли его первые произведения»8; «< > последние его произведения- «Бесы», «Идиот» и «Братья Карамазовы», являясь развитием тех идей, которые положены уже были в основу «Записок из подполья», доходят до силы

- 9 поистине потрясающей» .

Но есть и другие точки зрения: так, например, А.С. Долинин в статье «Достоевский Федор Михайлович»10 предлагает выделять в творческой жизни Достоевского - в зависимости от перемены главных, руководящих идей - два этапа - от «Бедных людей» до «Записок из подполья» и от «Записок из подполья» до речи на Пушкинском празднике, а в статье «Блуждающие образы (О художественной манере Достоевского)» пишет: «<.> следует отказаться от неправильного деления творчества Достоевского на два периода: до каторги и после каторги. Как ни своеобразны его пути, он единственный, и никакие мерки и установленные термины к нему не применимы. Но он по-своему единен и целен <.>»".

Между тем, многие и из современных исследователей12 придерживаются традиционного деления на до- и послекаторжный периоды.

Единство романов Достоевского настолько ощутимо, что крупнейшие произведения писателя объединяют общим названием «пятикнижия».

Целостность творчества Достоевского изучается на уровне сквозных символических образов и деталей, проблемно-тематическом уровне, на уровне глубинной связи героев (которая, в сущности, нередко выражается посредством символических деталей). Размышления о единстве романного творчества Достоевского связываются с неосуществленным замыслом «Жития великого грешника». План этого произведения появился в то время, когда еще не был завершен роман «Идиот», обдумывался и в период работы над «Бесами».

Впервые название «Житие великого грешника» появляется в рукописи 8 (20) декабря 1869 года. Примерно в это же время (26 декабря 1869 года) в письме С.А. Ивановой Достоевский в общих чертах характеризует свой замысел: «Это - роман < >. Весь он кончится разве через 5 лет и разобьется на три, отдельные друг от друга повести. < .> Это главная идея моя, которая только теперь, в последние два года, во мне высказалась» (29:1, 93)'\ Но уже в начале следующего, 1870 года в письме Н.Н.Страхову (см. 29:1, 111 - 115) Достоевский пишет, что план существует уже три года, а вся идея «потребует большего размера объемом, по крайней мере такого же, как роман Толстого. Но это будет уже составлять пять отдельных романов, и до того отдельных, что некоторые из них (кроме двух средних) могут появляться даже в разных журналах < .>» (29:1, 112). Здесь же он пишет об объединяющем названии - «Житие великого грешника» и о необходимости особых названий для каждого отдела (романа). На основании этих писем возникновение замысла «Жития великого грешника» можно отнести к концу 1866 - 1867 году.

Житие великого грешника» так и не было написано. Объяснять это обстоятельство можно разными причинами.

А.Л. Бем утверждает, что даже окончание произведение для печати не означало у Достоевского «завершения творческого акта над этим произведением»14. Потому не только нереализованные замыслы, но и подготовительные материалы законченных романов приобретают столь важное значение. Все, что не находит места в окончательных текстах, требует оформления. В силу этого обстоятельства, все нереализованные замыслы приобретают органическую связь с последующим творчеством. Так «Житие великого грешника», не получившее окончательного воплощения и сохранившееся лишь в планах, отозвалось при создании следующих романов. А.Л. Бем также устанавливает связь романов Достоевского, отразившуюся в первоначальных планах «Идиота»: рукописи «Идиота» формально связаны с романом, но «тяготеют к иному творческому ряду, идущему от Раскольникова к "Великому грешнику", Ставрогину, Версилову и Ивану Карамазову»

Л.П. Гроссман полагает, что «Житие великого грешника» не было написано потому, что «новые жгучие темы заслонили в мастерской художника план 1868 года»16, но черты замысла все же отразились на дальнейшем творчестве. Романы «Бесы», «Подросток» и «Братья Карамазовы» явились, по мнению исследователя, «фрагментарными осуществлениями» «Жития великого грешника».

Попытки объяснить, почему задуманный многочастный роман так и не был создан, предпринимались и позднее. К примеру, В.Я. Кирпотин полагает, что Достоевский не смог осуществить серийный замысел «Житие великого грешника» в силу особой типологической природы созданного им романа17.

Замысел «Жития великого грешника» возник в ту пору, когда «пятикнижие» еще только создавалось, потому творческие «остатки» этого замысла можно обнаружить в составляющих «пятикнижие» произведениях. «Житие великого грешника» можно охарактеризовать как сквозной, метароманный замысел писателя.

О внутренней связи романов Достоевского продолжали размышлять и в начале XX века. Первым был Иннокентий Анненский, увидевший в

Преступлении и наказании» зарождение главных символических идей и нравственных проблем писателя, которые не оставляли Достоевского и в 18 дальнейшем , с ним соглашался Вяч. Иванов: «Его < > лабиринтом был роман или, скорее, цикл романов, внешне не связанных прагматической связью и не объединенных общим заглавием, подобно составным частям эпопеи Бальзака, но все же сросшихся между собою корнями столь неразрывно, что самые ветви их казались сплетшимися такому, например, тонкому и прозорливому критику, каким был покойный Ин. Анненский, недаром последний пытался наметить как бы схематический чертеж, определяющий психологическую и чуть ли не биографическую связь между отдельными лицами единого многочастного действа, изображенного Достоевским, - лицами-символами, в которых, как в фокусах, вспыхивали идеи-силы, чье взаимодействие и борьбу являл нам этот поэт вечной эпопеи о войне Бога и дьявола в человеческих сердцах»19. К.В. Мочульский называл романы Достоевского «великой пятиактной трагедией»20, истоком которой считал «Записки из подполья», он также употреблял определение «цикл больших романов». Это понятие можно соотнести с понятием роман-эпопея (сам Достоевский сравнивал свой замысел с романом Толстого), а А.Л. Бем прямо называет «Житие великого грешника» романом-эпопеей21.

В.В. Розанов считал все творчество Достоевского развитием того, что было заложено в «Преступлении и наказании»; так, размышляя о «Дневнике писателя», он пишет: «страницами этого дневника в сущности были и все его романы, повести, с однообразным колоритом, на всех их лежащим, одним языком, которым говорят все лица. Это относится к форме его творчества; напротив, если мы обратимся к главному в нем, к содержанию, мы и самый «Дневник» и все остальные произведения поймем, как обширный и разнообразный комментарий к самому совершенному его произведению - «Преступлению и наказанию»22.

Глубокую логическую связь между всеми произведениями Достоевского отмечал В.Ф. Переверзев" .

Взаимозависимость романов «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы» прослеживается уже на стадии замысла. Ранние редакции «Идиота», по свидетельству комментаторов полного собрания сочинений писателя, соотносятся с подготовительными материалами к «Преступлению и наказанию» (9, 343) и с окончательным текстом «Бесов» (9, 345). Так, в первоначальном представлении об Идиоте заложено ядро образа Ставрогина, а вся «<. > ранняя редакция романа («Идиот») генетически связана с недавно завершенными «Игроком» и «Преступлением и наказанием». Когда весной и летом 1867 года Достоевский обдумывал «Идиота», воссозданные им художественные "миры" этих романов продолжали жить в его воображении, стимулируя творческую работу» (9, 342).

Соотношение замыслов романов «Идиот» и «Преступление и наказание» неоднократно подчеркивалось исследователями.

Серьезная и глубокая тематическая связь романов «Преступление и наказание» и «Бесы» многократно отмечена теми, кто обращался к их осмыслению: «разнузданную стихию общественных инстинктов самоутверждения рисует Достоевский в пророческом сне Раскольникова в эпилоге романа "Преступление и наказание". Более реальное его г 94 изображение дает Достоевский в своих "Бесах"»- , - проницательно замечал С.А. Аскольдов. О тематическом соотношении романов писал B.C. Соловьев: в «Бесах» углубляется или значительно расширяется тема, заявленная в «Преступлении и наказании»23. Эту точку зрения разделяет и П.А. Сорокин: «Там, где пытаются найти спасение в голом насилии, где нет любви и свободы, религии и нравственности, там ничего, кроме крови, убийств и преступлений, получиться не может- такова основная идея этого романа <речь о «Бесах»>. Ту же мысль проводит гениальный художник и в «Преступлении и наказании»26.

Г.Г. Ермилова пишет о необходимости создания «Бесов» после

Идиота», взаимозависимости этих романов: «Вслед за "Идиотом" неизбежно должны были появиться и "Бесы". Логика созидаемого

Достоевским всю жизнь метаромана требовала этого»27. Глубокое внутреннее соответствие, вплоть до зеркального подобия, двух этих 8 романов отмечал Г.С. Померанца .

Говорят и о глубинной смысловой связи эпилога «Преступления и наказания» с замыслами двух последующих романов - «Идиот» и «Бесы». В частности, Г.Г. Ермилова (со ссылкой на работы О.Ф. Миллера, первым отметившего в каторжных снах Раскольникова «зародыш романа «Бесы», и Е.А. Маркова, выводившего содержание «Бесов» из видений Раскольникова на каторге) пишет: «Апокалиптический сон Раскольникова в сжатом - символико-обобщающем - виде есть не что иное, как "конспект" двух следующих романов писателя»29.

Рассматриваемые романы объединены на уровне проблемно-семантическом (на уровне тематики, основных идей и проблем), жанровом (романы-трагедии, соединяющие черты эпоса и драмы), структурном (структура бытия и структура текста). В них наблюдается и общность символических деталей, сквозные символические образы.

В центре трех романов «мессианская» тема: Раскольников претендует на роль спасителя угнетенных, обладающего особыми правами, мессианство Мышки на очевидно, спорным в литературоведении остается вопрос о том, выполнил ли он свою функцию в романном мире или нет; от Ставрогина также все ждут исполнения роли Мессии, ожидают новых откровений, а Петр Верховенский мечтает явить его миру в качестве сказочного самозванца Ивана-царевича.

Тематическое своеобразие определяет и героя. Глубинную взаимозависимость героев трех романов описывает Е.А. Трофимов: «Выработка идей о перспективах перерождения человека (в ангела или беса) приводит уже в "Преступлении и наказании" к совмещению нескольких смысловых пластов, если можно так сказать, нескольких романов. Основной- роман о грешном, но восстанавливающем свой божественный прообраз человеке. Если бы грех не был преодолен, путь "сатанизации" был бы пройден до конца, тогда явью стал бы роман об Антихристе. Однако уверенность в могуществе обожения и воскрешения актуализирует роман о Христе. Два итога представлены "Идиотом" (приближение ко Христу) и "Бесами" (роман об антихристе). "Преступление и наказание" в своей смысловой структуре содержит обе эти фазы, а потому понятен тот мироцикл, образующийся из трех произведений Достоевского»30.

На идейно-тематическом уровне герои романов и соположены, и противопоставлены. «Новый рассказ потребовал и нового героя. Если Раскольников разочаровался и отошел от теории человекобога, то герой следующего романа писателя стал воплощением противоположного начала - богочеловека»'1', - так В. Белопольский определяет связь героев «Преступления и наказания» и «Идиота». По принципу противопоставленности теснейшим образом взаимосвязаны герои романов «Идиот» и «Бесы», Мышкин и Ставрогин.

Романы Достоевского соотнесены не только тематически. В.Я. Кир пота и отмечает фактическую одновременность действия в романах Достоевского: «Раскольников и братья Карамазовы сверстники, убийство Алены Ивановны и старика Карамазова происходит примерно в одно и то же время» При этом исследователь подчеркивает проблемно-тематическую общность романов: «Данный роман "закрыт", но время его не закрыто, и проблемы его не решены, и они требуют нового романа, в котором другие герои принесут с собой другой сюжет, другой конфликт, другие идеи и другую развязку»".

Но совокупность романов, связанных лишь идейной или проблемно-тематической общностью, вряд ли можно признать метароманным единством, это скорее единство циклическое, хотя тематическая близость и является непременным условием, позволяющим констатировать внутреннюю неделимость: «Все творчество позднего Достоевского -метароман на универсальную для него тему веры и безверия. На это обратил внимание еще С.Н. Булгаков. "Идиот" - срединная, и как водится, смыслоударная часть "триптиха", обрамленного с одной стороны "Преступлением и наказанием", с другой - "Бесами"», - полагает Г.Г. Ермилова" ,

О романах Достоевского как системном единстве пишет и Г.Б. Курляндская35.

Мы объединяем тексты именно этих трех романов «пятикнижия» потому, что, как представляется, в совокупности «Преступление и наказание», «Идиот» и «Бесы» описывают структуру бытия в целом-каждый роман описывает определенный уровень: «Преступление и наказание» - эмпирический, «Идиот» и «Бесы» - внеэмпирический на разных полюсах"16. Подчеркнем, что в данном случае мы ведем речь не об уровне произведения в целом, а преобладающем, наиболее проявленном и акцентированном.

Цельность и единство творений на уровне замысла, на идейно-тематическом, образном уровнях заставляет задуматься о типологическом сходстве моделей романного бытия в каждом из трех текстов, об образуемом всеми романами в совокупности метароманном пространстве. И это размышление позволяет нам принять в качестве аксиомы утверждение о близости структурно-семантических принципов романного «триптиха» Достоевского, что в свою очередь дает нам возможность заявить о метароманном единстве «Преступления и наказания», «Идиота» и «Бесов».

Тексты Достоевского не разделены, но оказываются различными вопросоответами на мучавшие их автора сомнения, описанием различных аспектов бытия. Многие проблемы, идеи, образы одних текстов более или менее явно, скрыто, подспудно или в свернутом виде присутствуют в других сочинениях, выстраивая своеобразные параллели. Роман Достоевского преодолевает условность художественности; его текст т 7 пытается сделать невозможное, забыть, что он - всего лишь текст» . И это свойство определяет специфическую «неслиянность и нераздельность» романов писателя на интересующем нас уровне структурной организации бытия, его пространственно-временной явленности. Метароманное единство представляют собой романы «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», несколько особняком стоит роман «Подросток», роман «Братья Карамазовы» написан с учетом всего предшествующего опыта писателя и вбирает в себя структурно-семантические и поэтологические особенности романного «триптиха».

Мы полагаем, что «метароман» Достоевского есть структурно-смысловое единство произведений, обладающих самостоятельной эстетической ценностью, при наличии глубоких и сложных структурно-семантических связей разных уровней, обеспеченных существованием праварианта - «Жития великого грешника».

Целью работы является описание структуры художественного бытия в «метаромане» Ф.М. Достоевского. Для ее реализации необходимо решить следующие задачи:

1) проанализировать сходство и различие структурно-семантических принципов в построении романного бытия произведений;

2) выделить топологические образы в романах и рассмотреть их расположение;

3) указать на особенности функционирования пространств в каждом из романов и в контексте метаромана как целого; на некоторые характерные черты временной организации;

4) определить местоположение главных героев (Раскольникова, Мышкина, Ставрогина) в структуре романного бытия и проанализировать расстановку персонажей;

5) описать некоторые точки соприкосновения разноприродных уровней бытия в романах; с этой задачей связана также и попытка определить границы действительности, рассмотреть специфику пограничных состояний сознания (сон, видение, безумие и т.п.);

6) выявить уровни взаимодействия эмпирического и внеэмпирического.

Диссертационное исследование посвящено малоисследованной, но привлекающей в последние годы внимание проблеме метаромана в творчестве Достоевского. В центре нашего внимания художественный «триптих» писателя: «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы». Актуальность и новизна определяются анализом на уровне пространственно-временной организации бытия в метаромане, подходом к анализу образов героев с точки зрения «вписанности» человека в мир, его взаимоотношений и неразрывных связей с пространственно-временным континуумом. Кроме того, мы попытались описать пространственно-временные образы как систему, показать их внутреннюю соотнесенность. Внутренние связи, существующие между тремя романами, предполагается выявить на уровне структуры текста, главным образом, хронотопа. Т.е., нас прежде всего будут интересовать онтология и антропология романов, сущностные связи человека и мира. При этом стоит отметить, что связь эта нередко осуществляется внутри человеческого сознания. Человек парадоксальным образом внеположен пространству и времени, погружен в них, а вместе в чем-то и изоморфен им. Образ человека в литературе «всегда существенно хронотопичен», - замечает М.М. Бахтин '8.

Основным материалом являются тексты романов «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы» и подготовительные материалы к ним. При необходимости используются тексты других произведений Ф.М. Достоевского, черновые материалы, письма. В ряде случаев для указания на аналогии и внутрилитературные соотношения тексты Достоевского сопоставляются с произведениями В. Шекспира, Н.В. Гоголя, М.Е. Салтыкова-Щедрина, Н.Г. Чернышевского.

Теоретической основой являются труды М.М. Бахтина, учтен методологический аспект работ М. Хайдеггера, Г.Г. Гадамера, П.А. Флоренского, С.Н. Булгакова, Вяч. Иванова. Методологическую базу исследования также во многом определяет интегративный подход к анализу, с учетом данных, полученных не только в результате филологических разысканий, но и философских.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Художественная структура бытия в метаромане Ф.М. Достоевского"

Заключение

Я тебя вожу между верой и безверием попеременно, и тут у меня своя цель» (15, 80),- заявляет визитер Ивана Федоровича Карамазова, героя последнего принадлежащего перу Ф.М. Достоевского романа. Вера и безверие - одна из неизменных тем писателя до самого конца творческого пути. В наиболее обнаженной и острой форме она должна была быть заявлена в двух неосуществленных романах «Атеизм» и «Житие великого грешника», проблематика которых оказала существенное влияние на те вопросы, которые поставлены в сопряженных с ними произведениях.

Борьба веры и неверия - есть творческая тема русской литературы, насколько она нашла свое выражение главным образом в произведениях Достоевского», - писал А.Л. Бем1. Вопрос «что считать за правду?» (11, 303) был одним из основных для автора при создании романа «Бесы», ставшего завершающей частью метаромана.

Глобальная философско-онтологическая проблематика организует, задает структуру романного бытия и определяет метароманный масштаб.

Структуру романного бытия в самом «общем» виде составляют два уровня: эмпирический и внеэмпирический. Пространство эмпирическое (в известных пределах) - указание на бесконечно превосходящую его реальность (в определенном смысле сам текст уже превосходит эмпирическую реальность, не дорастая, однако, до ее полноты).

Пространство метаромана и каждого романа в отдельности возникает на стыке конечного и бесконечного. В целом, для поэтики Достоевского характерно не только движение от конечного к бесконечному, но и движение, как нами отмечено, в пределах внеэмпирического, от трансцендентального к трансцендентному. Введение в наличность мира невидимого есть открытие трансцендентного (как «верхнего», так и «нижнего») элемента структуры мира. Отметим, что понятия «верхние» и «нижние» слои бытия по существу не вполне адекватны2. В тексте проявляются и основные свойства пространства: многомерность и безграничность, полярность / двойственность, соотносимость / соответствие. Эти качества можно обнаружить не только в структуре внутреннего, романного бытия (например, при анализе соответствия пространства сознания пространству внешнему), но и на уровне текста как Целого (имеем в виду соотносимость структуры бытия в тексте с онтологической структурой мира).

Пространственная структура включает, по крайней мере, семь направлений: четыре стороны света, верх, низ, внутреннее направление сознания. Приняв за «точку отсчета» пространство эмпирическое, можно отметить, что ему принадлежит горизонтальная плоскость, «верхние» и «нижние» слои бытия - внеэмпирическому, а пространство сознания - и тому, и другому, причем пространственная конструкция внешних направлений спроецирована во внутреннем построении образов, что одновременно открывает и замыкает пространство. «Внутреннее» и «внешнее» (по отношению к сознанию) пространства не только соответствуют друг другу, но и во многом соположены; отметим, что их взаимосвязь до определенной степени опосредована сознанием.

Заданная художественная структура бытия определяет структуру текста, некоторые специфические художественный приемы, организует читательское восприятие.

Можно отметить общность бытийных структур всех трех романов, обнаруживаемую как на уровне пространственно-временных связей, так и на уровне отношений в антропологической сфере.

Бытие у Достоевского, при всей его космической широте, явленной в узости эмпирического мира, - вполне определенная структурно оформленная реальность, пространство которой, на первый взгляд, представляет собой лабиринт, где так легко запутаться, лабиринт обширный, с присущей ему хаотичностью. Парадоксальность художественного мира, созданного Достоевским, - в структурированности и «оформленности» дисгармоничного, разорванного мира. Структурированность пространства предполагает внутреннюю расчленность в рамках целого, в котором части, однако, вполне могут «вступать» в диалог.

Пространственная и временная структура романов многоуровневая, обладает иерархией, подчинена внутренним законам. Оппозиционность и сопоставленность пространств порождает их многозначность: семантика зависит от контекста. А потому сознание субъектов (героев), даже находящихся одномоментно в каком-либо одном пространстве, может быть настолько отличным, что его носители сосуществуют в разных, зачастую разнородных пространствах. В этих случаях наблюдается пространственно-временные измерения могут приобретать многозначность или трансформироваться. В этом случае можно отметить некий приоритет сознания: субъект занимает центральное положение между низшей (чувственной) и высшей (умопостигаемой) сферами, не будучи полностью подобен первой и адекватен второй3.

Основаниями для объединения трех текстов в метароман оказываются прежде всего произрастание их из одного корня, тематическая общность (имеем в виду глобальную проблематику, но не игнорируем и частных совпадений), наличие сквозных символических образов, единообразие композиционных приемов. Общность замысла порождает и единую цель - стремление к первым и последним основаниям, проникновение в глубины, и обусловливает наличие общей базовой онтологической структуры и антропологии.

Бытие в метаромане, при кажущейся хаотичности, достаточно четко структурировано.

Космологическая оппозиция «Космос - Хаос» отражена в построении не только пространства, но и времени, на эмпирическом и внеэмпирическом уровнях. И не только в построении каждого романа в отдельности, но и метаромана в целом.

В «Преступлении и наказании», «Бесах» «человек обитает в перевернутом мире»4, и мир перевернут появлением человека (вероятно, следует сказать сверхчеловека, «человекобога», ожидаемого героями: «Он придет, и имя ему человекобог» - формулирует Кириллов) -претендующих на эту роль Раскольникова и Ставрогина. Появление Мышкина в «Идиоте» на время словно бы закрывает существующий хаос, однако его подспудное наличие несомненно. Перевернутость мира, хаотичность ведет к катастрофе. И все же в метаромане, несмотря на разразившийся в его последней «части» хаос, все же заложена идея о спасении. В этом отношении сама «грандиозная, объективно совершающаяся катастрофа есть, в то же время, абсолютная и обладающая самостоятельным звучанием горячая хвалебная песнь, подобная гимну нового творения, которое следует за катастрофой»3.

Эмпирические пространства получают символическое звучание (обретают определенную связь с внеэмпирическим) в зависимости от состояния помещенных в них героев, выявляя, однако, не столько относительность, сколько очеловеченность пространства.

Сущностное значение происходящих событий (или потенциальных, могущих произойти) открывается героям через сновидения, галлюцинации, припадки, безумие и аналогичные им состояния и явления, которые позволяют прикоснуться к внеэмпирическому, мотивируют введение фактов мистического порядка, устанавливая связь с внеэмпирическим на эмпирическом уровне.

Раскольников, Мышкин, Ставрогин занимают центральное положение в романах. В значительной мере, центральный герой осуществляет связь двух уровней бытия, представленных в романе. Специфика повествования в романе «Бесы» (особые взаимоотношения автора с Хроникером) усиливает эту связь: автор показывает метафизическую сущность происходящего, Хроникер же ответственен за воспроизведение фактов «дела». Разделение функций повествования позволяет глубже проникать в сущность событий, рассматривать человеческую природу с разных сторон. Хроникер, погруженный в текст, и автор, с его кажущейся вненаходимостью, вместе вскрывают целостность и нераздельность линий и пластов романа, а соответственно, и уровней бытия.

Структура романного бытия изоморфна (структурно подобна по форме) Бытию. Изоморфизм обеспечивает самотождественность текста (структурное единство, а вместе и подобие: текст и бытие). Полнота бытия воплощается и в одном тексте, но вместе с тем, один текст недостаточен. Онтоцентрическая позиция, из которой мы исходим, позволяет выявить лишь некоторые (хотя немаловажные, существеннейшие) аспекты произведения, а потому, не приобретает универсального методологического статуса. Ведь вместе с тем, текст не подобен бытию.

Средневековое уподобление мира книге, к которому, по мнению В.Е. Ветловской, был склонен Ф.М. Достоевский, допускает возможность обратной замены: книга становится адекватным выражением сути мира6. Но есть одно существенное коренное отличие: творение мира-однократно, в бытии есть тварное и нетварное, текст - полностью сотворен автором. Пространство художественного текста во многом обусловлено субъективно. При этом текст разворачивается во времени, события текста свершаются в пространстве.

Учитывая парадоксальные особенности текста, мы можем выделить:

1) эмпирическое пространство романа, основа которого-внетекстовое эмпирическое пространство;

2) пространство сознания героев (как обладающих сознанием, так и безумных);

3) внеаналитическое пространство (внутри текста и внетекстовое, связанное с автором романа).

Наличие внетекстового внеэмпирического пространства порождает теоретический парадокс: романное бытие равно онтологической структуре мира, но и произведение как явленная сущность, открытая на эмпирическом уровне, в своих высших проявлениях устремлено к внеэмпирическому вне текста. Указанное свойство позволяет соотносить процесс создания с его результатом: «Каждое произведение возникает и технически так, как возник космос- оно проходит путем катастроф, подобных хаотическому реву оркестра, выливающемуся в конце концов в симфонию, имя которой- музыка сфер. Создание произведения есть мироздание»7.

Сложность и, вместе с тем, четкая структурированность романного бытия связывают его с онтологической структурой мира, как на уровне изоморфности, подобия художественной структуры бытия онтологической, так и на уровне «врастания» текста в мир, явленности его в эмпирическом и устремленности «от реального к реальнейшему».

1 Бем А.Л. Осуждение Фауста (Этюд к теме «Масарик и русская литература») // Бем А.Л. Исследования. Письма о литературе. - М., 2001. - С. 165. Например:.у Дионисия Ареопагит «высшие сферы не являются пространственными. См. об этом: Василий, еп. Сергиевский. Антропология Дионисия Ареопагита // Православное учение о человеке. -М. - Клин, 2004. - С. 68.

Обоснование этого взгляда см. в работе: Никитин В. К антропологии блаженного Августина //Православное учение о человеке. - М. - Клин, 2004. - С. 52.

4 Крохина Н.П. Онтопоэтика романа «Идиот»: тема Вечной Женственности // Роман Достоевского «Идиот»: раздумья, проблемы. - Иваново, 1999.-С. 201.

3 Кандинский В.В. О понимании искусства. Статьи и стихотворения 1910" - 1920~ годов // Знамя.

1999,-№2.-С. 113.

6 Ветловская В. Е. Средневековая и фольклорная символика у Достоевского // Культурное наследие

Древней Руси. Истоки. Становление. Традиции. - М„ 1976. - С. 320.

7 Кандинский В.В. Указ.соч. - С. 121.

Список научной литературыМеликян, Марина Майскаевна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Достоевский Ф.М. Преступление и наказание // Достоевский Ф.М. Полн.собр.соч.: в 30 т. Т. 6. - Л. 1973.

2. Достоевский Ф.М. Преступление и наказание. Рукописные редакции // Достоевский Ф.М. Полн.собр.соч.: в 30 т. Т. 7. - Л., 1973.

3. Достоевский Ф.М. Идиот // Достоевский Ф.М. Полн.собр.соч.: в 30 т. -Т. 8.-Л., 1973.

4. Достоевский Ф.М. Идиот. Рукописные редакции. Вечный муж. Наброски 1867 1870// Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т. -Т. 9.-Л., 1974.

5. Достоевский Ф.М. Бесы // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т. -Т. 10.-Л., 1974.

6. Достоевский Ф.М. Бесы: Глава «У Тихона». Рукописные редакции // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Т. 11. - Л., 1974.

7. Достоевский Ф.М. Бесы: Рукописные редакции. Наброски 1870 1872 // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т. - Т. 12. - Л., 1975.

8. Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т.-Т. 14.-Л., 1976.

9. Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30 т.-Т. 15.-Л., 19

10. Достоевский Ф.М. Подросток. Рукописные редакции // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30т. Т. 16.-М., 1976.

11. П.Достоевский Ф.М. Дневник писателя за 1876 год. Статьи и заметки 1873 1878 // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30т. - Т. 21. -М„ 1980.

12. Достоевский Ф.М. Дневник писателя за 1876 год: ноябрь декабрь // Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: в 30т. - Т. 24. - М, 1982.

13. П.Достоевский Ф.М. Дневник писателя 1881. Автобиографическое. Dubia // Достоевский Ф.М. Полн.собр.соч.: в 30 т. Т. 27. - Л., 1984.

14. H.Достоевский Ф.М. Письма 1869-1874 // Достоевский Ф.М. Полн.собр.соч.: в 30 т. Т. 29 (1). - Л, 1986.

15. Бунин И.А. Лишь слову жизнь дана. М, 1990.

16. Гоголь Н.В. Мертвые души // Гоголь Н.В. Собр. соч.: в 8т. Т. 5. -М., 1984.

17. Гоголь Н.В. Ревизор // Гоголь Н.В. Собр. соч.: в 8 т. Т. 4. - М„ 1984. -С.5-93.

18. Салтыков-Щедрин М.Е. История одного города // Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч.: в 10 т. Т. 2. - М, 1988. - С.293 - 483.

19. Ставер Годинович // Былины: русский героический эпос. М., 1938. -С. 284-292.

20. Толкование на Апокалипсис св. Андрея, архиепископа Кесарийского. -М., 2000.

21. Чернышевский Н.Г. Что делать? // Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч.: в 15 т.-Т. 11.-М., 1939.

22. Шекспир В. Генрих IV // Шекспир В. Исторические драмы. -М., 1990.-С. 265 -376.

23. Научная и критическая литература

24. Альтман М.С. Достоевский: по вехам имен. Саратов, 1975.

25. Альтман М.С. Топонимика Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 2. - Л., 1976. С.

26. Андерсон P.O. О композиции романа «Преступление и наказание» // Русская литература. 1993. - № 4. - С. 114-117.

27. Аникст А. Шекспир: ремесло драматурга. М., 1974.

28. Анненский И.Ф. Книги отражений. М., 1979.

29. Анциферов Н.П. Петербург Достоевского // Анциферов Н.П. «Непостижимый город». Л., 1991. - С. 176 - 257.

30. Арбан Д. «Порог» у Достоевского (Тема, мотив и понятие) // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 2. - Л., 1976. - С. 19 -29.

31. Аскольдов С.А. Достоевский как учитель жизни // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881 1931 годов. -М., 1990.-С. 252-263.

32. Ашимбаева Н.Т. Сердце в произведениях Достоевского и библейская антропология // Достоевский и мировая культура. Альманах № 6. -СПб., 1996.-С. 109-117.

33. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М, 1963.

34. Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе // Бахтин М.М. Литературно-критические статьи. М., 1986. - С. 121 - 290.

35. Белов С.В. Роман Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание»: комментарий.-М., 1985.

36. Белопольский В.Н. Достоевский и философская мысль его эпохи: концепция человека. Ростов, 1987.

37. Белый А. Трагедия творчества. Достоевский и Толстой // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881 1931 годов. - М., 1990. - С. 143 - 163.

38. Бем А.Л. Достоевский гениальный читатель // Вопросы литературы. - 1991. - № 6. - С. 76 - 93.

39. Бем А.Л. Осуждение Фауста (Этюд к теме «Масарик и русская литература») // Бем А.Л. Исследования. Письма о литературе. -М, 2001.-С. 159- 176.

40. Бем А.Л. Первые шаги Достоевского (Генезис романа «Бедные люди») // Бем А.Л. Исследования. Письма о литературе. М., 2001. - С. 58 -94.

41. Бем А.Л. Сумерки героя: (Этюд к работе: Отражение «Пиковой дамы» в творчестве Достоевского) // Достоевский Ф.М. Бесы. «Бесы»: антология русской критики. М., 1996. - С. 662 - 668.

42. Бем А.Л. Эволюция образа Ставрогина (К спору об «Исповеди Ставрогина») // Достоевский Ф.М. Бесы. «Бесы»: антология русской критики. М., 1996. - С. 638 - 662.

43. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990.

44. Бердяев Н.А. Миросозерцание Достоевского. М., 2001.

45. Бердяев Н,А. Откровение о человеке в творчестве Достоевского П О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881 1931 годов. -М. 1990.-С. 215 -233.

46. Бердяев Н.А. Ставрогин // Наше наследие. 1991. - № 6. - С. 76 - 79.

47. Бердяев Н.А. Судьба России: опыты по психологии войны и национальности. М., 1990.

48. Бердяев Н.А. Философия свободы. М., 2002.

49. Боград Г. Мифотворчество Достоевского (к теме Апокалипсиса в романе «Идиот») // Достоевский. Материалы и исследования. -Т. 16. СПб., 2001. - С. 342 - 351.

50. Буданова Н.Ф. Достоевский и Константин Леонтьев // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 9.-Л., 1991.-С. 199-222.

51. Буданова Н.Ф. Достоевский и Тургенев: творческий диалог. -Л., 1987.

52. Булгаков С.Н. Два града: исследования о природе общественных идеалов. СПб., 1997.

53. Булгаков С.Н. Русская трагедия И О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881 1931 годов. - М., 1990. -С. 193-214,

54. Булгаков С.Н. Свет Невечерний: созерцания и умозрения. М., 1994.

55. Булгаков С.Н. Философия имени. СПб., 1999.

56. Бунге Г. «Скудельные сосуды». Практика личной молитвы по преданию святых Отцов // Вестник РХД. №179. - С. 50 - 70.

57. Буянова Е.Г. Романы Ф.М. Достоевского. М., 1999.

58. Василий, еп. Сергиевский. Антропология Дионисия Ареопагита // Православное учение о человеке. М. - Клин, 2004. - С. 62 - 77.

59. Вахитова Т.М. Египетская тема в творчестве Леонида Леонова // Русская литература. 2001. - № 3. - С. 71 - 83.

60. Вахтель Э. «Идиот» Достоевского. Роман как фотография // Новое литературное обозрение. № 57. - С. 126 - 143.

61. Ветловская В.Е. Средневековая и фольклорная символика у Достоевского // Культурное наследие Древней Руси. Истоки. Становление. Традиции. М., 1976.-С. 315 -322.

62. Ветловская В.Е. «Хождение души по мытарствам» в «Преступлении и наказании» Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 16. - СПб., 2001.-С. 97-117.

63. Волошин Г. Пространство и время у Достоевского (фрагмент) // Михаил Бахтин: pro et contra. Личность и творчество М.М. Бахтина в оценке русской и мировой гуманитарной мысли. Т.1. - СПб., 2001. -С. 200-201.

64. Вышеславцев Б.П. Русская стихия у Достоевского // Достоевский Ф.М. Бесы. «Бесы»: антология русской критики. М., 1996. - С. 587 -606.

65. Вышеславцев Б.П. Этика преображенного Эроса. М, 1994.

66. Гадамер Г.Г. Актуальность прекрасного. М., 1991.

67. Галкин А. Пространство и время в произведениях Ф.М. Достоевского // Вопросы литературы. 1996. - № 1. - С. 316 — 323.

68. Геронимус В.А. Религиозное оправдание красоты в романе Ф.М. Достоевского «Идиот» // Русская литература XIX века и христианство. М., 1997. - С. 32 - 42.

69. Гессен С.И. Трагедия добра в «Братьях Карамазовых» Достоевского // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881 -1931 годов. -М., 1990.-С. 352 -373.

70. Гессен СИ. Трагедия зла: (Философский смысл образа Ставрогина) // Достоевский Ф.М. Бесы. «Бесы»: антология русской критики. -М., 1996.-С. 668-683.

71. Грекова Е.В. Социально-бытовые и христианские начала в повести Н.В. Гоголя «Шинель» (к вопросу о трехверсионном считывании текста) // Русская литература XIX века и христианство. М., 1997. -С. 233 -239.

72. Голосовкер Я.Э. Достоевский и Кант: размышления читателя над романом «Братья Карамазовы» и трактатом Канта «Критика чистого разума». М, 1963.

73. Гроссман Л.П. Достоевский. М., 1962.

74. Гург М. Опыт анализа речи Ставрогина («Чужое» слово и его контекстуализация в процессе создания идеологии персонажей) // Достоевский. Материалы и исследования. Т.9. - Л., 1991. - С. 117123.

75. Деррида Ж. О грамматологии. М., 2000.

76. Долинин А.С. Достоевский и другие: статьи и исследования о русской классической литературе. Л., 1989.

77. Долинин А.С. «Исповедь Ставрогина» (В связи с композицией «Бесов») // Достоевский Ф.М. Бесы. «Бесы»: антология русской критики. М., 1996. - С. 534 - 559.

78. Донер Л. Раскольников в поисках души // Достоевский и мировая культура. Альманах № 12. -М., 1999. - С. 254-259.

79. Евлампиев И.И. Кириллов и Христос. Самоубийцы и проблема бессмертия // Вопросы философии. 1998. - № 3. - С. 18-34.

80. Евнин Ф.И. Роман «Преступление и наказание» // Творчество Ф.М. Достоевского. -М, 1959.-С. 128- 172.

81. Ермилова Г.Г. Восстановление падшего слова, или о филологичности романа «Идиот» // Достоевский и мировая культура. Альманах № 12.-М., 1999.-С. 54-80.

82. Ермилова Г.Г. Идея «приобщенной личности» в романе Достоевского «Идиот» // Достоевский. Материалы и исследования.- Т. 16. -СПб., 2001.-С. 137- 149.

83. Ермилова Г.Г. Трагедия «русского Христа», или о «неожиданности окончания» «Идиота» // Роман Достоевского «Идиот»: современное состояние изучения. М., 2001. - С. 446 - 461.

84. Ермилова Г.Г. «. Не как мальчик же я верую во Христа»: Христология Достоевского // Обитель Слова. М., 2000. - С. 202 -225.

85. Ермилова Г.Г. Роман Достоевского «Идиот»: поэтика, контекст. -Дисс, докт. филол. наук. Иваново, 1999.

86. Ермилова Г.Г. Событие падения в романе Ф.М. Достоевского «Бесы» // Вопросы онтологической поэтики. Потаенная литература: исследования и материалы. Иваново, 1998. - С. 39 - 57.

87. Ермилова Г.Г. Тайна князя Мышкина. О романе Достоевского «Идиот». Иваново, 1993.

88. Ермилова Г.Г. Пророк Достоевского // Современное прочтение Пушкина. Иваново, 1999. - С. 129 - 142.

89. Ермилова Г.Г. Поэтика снов и видений в романе Достоевского «Преступление и наказание» // Содержание и технологии литературного образования в средней школе: проблемы анализа художественного текста. Иваново, 2004. - С. 69 - 79.

90. Захаров В.Н. Русская литература и христианство // Евангельский текст в русской литературе XVIII XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. - Петрозаводск, 1994. - С. 5 - 11.

91. Захаров В.Н. Система жанров Достоевского: (типология и поэтика). -Л., 1985.

92. Иванов Вяч.И. Достоевский и роман-трагедия // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881 1931 годов. -М, 1990.-С. 164- 192.

93. Иванов Вяч.И. Основной миф в романе «Бесы» // Достоевский Ф.М. Бесы. «Бесы»: антология русской критики. М., 1996. - С. 508 - 513.

94. Иванчикова Е.А. Рассказчик в повествовательной структуре произведений Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования.-Т.П.-СПб., 1994.-С. 41-50.

95. Игнатов А. Черт и сверхчеловек. Предчувствие тоталитаризма Достоевским и Ницше II Вопросы философии. 1993. - № 4. - С. 35 -46.

96. Ильин В.Н. «Так и кончился пир их бедою.» // Слово. 1991. -№ 11.-С. 2-6.

97. Исупов К.Г. Читатель и автор в текстах Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 16. - СПб., 2001. - С. 3 - 22.

98. Кандинский В.В. О понимании искусства. Статьи и стихотворения 1910-1920- годов / Вступ. статья, подготовка текста и примечания Б.М. Соколова// Знамя. 1999. -№2. - С. 101-122.

99. Карасев Л.В. Живой текст // Вопросы философии. 2001. - № 9. -С. 54-70.

100. Карякин Ю.Ф. Зачем Хроникер в «Бесах»? // Достоевский. Материалы и исследования. Т.5. - Л., 1983. - С. 113 - 131.

101. Касаткина Т.А. Антихрист у Гоголя и Достоевского П Достоевский и мировая культура. Альманах № 6. - СПб., 1996. - С.91 - 97.

102. Касаткина Т.А. Воскрешение Лазаря: опыт экзегетического прочтения романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» // Вопросы литературы,-2003. -№ 1.-С. 176-208.

103. Касаткина Т.А. Роль художественной детали и особенности функционирования слова в романе Ф.М. Достоевского «Идиот» //

104. Роман Достоевского «Идиот»: современное состояние изучения. -М., 2001.-С. 60-99.

105. Касаткина Т.А. Комментарии // Достоевский Ф.М. Преступление и наказание.-М., 2001.-С. 573 -621.

106. Касаткина Т.А. Лебедев хозяин князя // Достоевский и мировая культура. - Альманах № 13. - СПб., 1999. - С. 56 - 66.

107. Катто Ж. Пространство и время в романах Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 3. - Л., 1978. - С. 41 -53.

108. Киносита Т. «Возвышенная печаль судьбы» «рыцаря бедного» князя Мышкина // Роман Достоевского «Идиот»: современное состояние изучения. - М., 2001. - С. 390 - 405.

109. Кирпотин В.Я. Достоевский художник. - М, 1972.

110. Кирпотин В.Я. Разочарование и крушение Родиона Раскольникова: книга о романе Достоевского «Преступление и наказание». М., 1986.

111. Клейман Р.Я. Вселенная и человек в художественном мире Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 3. -Л., 1978.-С.21 -41.

112. Кожинов В.В. «Преступление и наказание» Достоевского // Три шедевра русской классики. ----- М., 1971. С. 107 - 184.

113. Кривонос В.Ш. Душа и миф города у Бунина // Литературный текст: проблемы и методы исследования. Аспекты теоретической поэтики: сб. науч. трудов. Вып. 6. - М. - Тверь, 2000. - С. 60 - 65.

114. Кондратьев Б.С. Мифопоэтика снов в творчестве Ф.М. Достоевского. Автореферат дисс. докт. филол. наук. -Волгоград, 2002.

115. Криницын А.Б. О специфике визуального мира у Достоевского и семантике видений в романе «Идиот» // Роман Ф.М. Достоевского «Идиот»: современное состояние изучения. М., 2001. - С. 170 - 205.

116. Крохина Н.П. Онтопоэтика романа «Идиот»: тема Вечной Женственности // Роман Достоевского «Идиот»: раздумья, проблемы. Иваново, 1999. - С, 201 -211.

117. Куплевацкая J1.A. Символика хронотопа и духовное движение героев в романе «Братья Карамазовы» // Достоевский. Материалы и исследования. Т.10. - СПб., 1992. - С. 90 - 100.

118. Курляндская Г.Б. Нравственный идеал героев J1.H. Толстого и Ф.М. Достоевского. М., 1988.

119. Курляндская Г.Б. К вопросу о романе Достоевского как системном единстве // Достоевский и современность: тезисы выступлений на «Старорусских чтениях». Часть 2. - Новгород, 1991.

120. Левин Ю.Д. Достоевский и Шекспир // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 1. - Л., 1974. - С. 108 - 134.

121. Лепахин В.В. Икона в русской художественной литературе: икона и иконопочитание, иконопись и иконописцы. М., 2002.

122. Лихачев Д.С. В поисках выражения реального // Достоевский. Материалы и исследования. Т.1. - Л., 1974. - С. 5 - 13.

123. Лихачев Д.С. «Летописное время» у Достоевского // Лихачев Д.С. Литература реальность - литература. - Л., 1984. - С. 80 - 95.

124. Лихачев Д.С. «Предисловный рассказ» Достоевского // Лихачев Д.С. Литература реальность - литература. - М, 1984. - С. 96 - 103.

125. Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф: труды по языкознанию. М., 1982.

126. Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. -М., 1976.

127. Лотман Ю.М. Проза Тургенева и сюжетное пространство русского романа XIX столетия // Slavica. XXIII. Debrecen, 1986. - С. 5 - 21.

128. Манн Ю.В. Поэтика Гоголя. М., 1978.

129. Медвецкий И.Е. Модель игрового сознания в романе Ф.М. Достоевского «Идиот» // Филологические науки. 1991. - № 3. -С. 28 -33.

130. Меерсон О. Библейские интертексты у Достоевского. Кощунство или богословие любви? // Достоевский и мировая культура. Альманах № 12.-М., 1999.-С. 40-53.

131. Мелетинский Е.М. Достоевский в свете исторической поэтики. Как сделаны «Братья Карамазовы». М., 1996.

132. Мережковский Д.С. Балаган и трагедия // Мережковский Д.С. Акрополь: избранные литературно-критические статьи. М., 1991. — С. 252 — 260.

133. Мережковский Д.С. Пророк русской революции // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881 1931 годов. -М., 1990.-С. 86-118.

134. Михайловский Н.К. Жестокий талант // Михайловский Н.К. Литературная критика: статьи о русской литературе XIX начала XX века.-Л., 1989.-С. 153 -234.

135. Михнюкевич В.А. Русский фольклор в художественной системе Ф.М. Достоевского. Автореферат дисс. докт. филол. наук. -Екатеринбург, 1996.

136. Мочульский К. Бесы // Ф.М. Достоевский и Православие. М., 1997. -С. 177-216.

137. Мочульский К.В. Гоголь. Соловьев. Достоевский. М., 1995.

138. Назиров Р.Г. Петр Верховенский как эстет // Вопросы литературы. -1979.-№ 10.-С. 231 -249.

139. Назиров Р.Г. Специфика художественного мифотворчества Ф.М. Достоевского // Литературный текст: проблемы и методы исследования. Аспекты теоретической поэтики: сб. науч. трудов. -Вып. 6. М. - Тверь, 2000. - С. 51 - 59.

140. Назиров Р.Г. Творческие принципы Ф.М. Достоевского. -Саратов, 1982.

141. Никитин В. К антропологии блаженного Августина // Православное учение о человеке. М. - Клин, 2004. - С. 44 - 61.

142. Новикова Е.Г. Соня и софий ность (роман Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание») // Достоевский и мировая культура. -Альманах № 12. М., 1999. - С. 89 - 98.

143. Новоселов М.А. Догмат и мистика в православии, католичестве и протестантстве. М., 2003.

144. Океанский В.П. Локус Идиота: введение в культурофонию равнины // Роман Достоевского «Идиот»: раздумья, проблемы. Иваново, 1999. -С. 179-200.

145. Океанский В.П. Поэтика пространства в русской метафизической лирике XIX века: Е.А. Баратынский, А.С. Хомяков, Ф.И. Тютчев. -Иваново, 2002.

146. Полонский В.П. Николай Ставрогин и роман «Бесы» // Достоевский Ф.М. Бесы. «Бесы»: антология русской критики. М., 1996. - С. 625 -638.

147. Померанц Г.С. Открытость бездне: встречи с Достоевским. М., 1990.

148. Православное учение о человеке: избранные статьи. М. -Клин, 2004.

149. Пришвин М. «Какая останется Россия после бесов» И Дружба народов, 1996,-№ 11.-С. 179-202.

150. Пушкарев А.А. Система высказываний в поэтике романа Ф.М. Достоевского «Бесы» // Филологические науки. 1991. - № 6. -С. 30-37.

151. Розанов В.В. Опавшие листья. М., 1992.

152. Розенблюм Л.М. Творческие дневники Достоевского. М., 1981.

153. Розенблюм Л. Юмор Достоевского // Вопросы литературы. 1999. -№ 1.-С. 141 - 188.

154. Румянцева Э.М. Ф.М. Достоевский. Л., 1971.

155. Савельева В.В. Сны и циклы сновидений в произведениях Ф. Достоевского // Русская словесность. 2002. - № 7. - С. 24 - 31.

156. Сапченко Л. Сумасшедший дом в произведениях русской литературы (От Карамзина к Чехову) II Вопросы литературы. - 2002. - № 6. -С. 342-353.

157. Сараскина Л.И. «Бесы»: роман-предупреждение. М, 1990.

158. Седов А.Ф. Своеобразие временных отношений в романе Ф.М. Достоевского «Идиот» и проблема развития героя // Филологические науки. 1979. - № 4. - С. 22 - 26.

159. Селезнев Ю.И. В мире Достоевского. М., 1980.

160. Скафтымов All. Тематическая композиция романа «Идиот» // Скафтымов А.П. Нравственные искания русских писателей: статьи и исследования о русских классиках. М., 1972. - С. 23 - 87.

161. Скворцов А. Достоевский и Ницше о Боге и безбожии // Октябрь. -1996. -Нч И.-С.

162. Смирнов И.П. Из лекций о самозванстве. Философия имени // Чужое имя. Канун: альманах. Вып. 6.-СПб., 2001.-С, 102-114.

163. Соловьев B.C. Три речи в память Достоевского // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881 1931 годов. -М., 1990.-С. 32-54.

164. Сорокин П.А. Заветы Достоевского // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881 1931 годов. - М., 1990. -С. 246-251.

165. Степун Ф.А. Миросозерцание Достоевского // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881 1931 годов. -М., 1990.-С. 332 -351.

166. Тамарченко Н.Д. Теодицея и традиционные сюжетные структуры в русском романе // Русская литература XIX века и христианство. -М, 1997.-С. 74-82.

167. Томпсон Д.О. Проблема совести в «Преступлении и наказании» // Евангельский текст в русской литературе XVIII XX веков: цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. - Вып. 2. -Петрозаводск, 1998. - С. 363 - 373.

168. Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ. М., 1995.

169. Топоров В.Н. Поэтика Достоевского и архаические схемы мифологического мышления // М. Бахтин: pro et contra. Личность и творчество М.М. Бахтина в оценке русской и мировой мысли. Т. 1. -СПб., 2001.-С. 244-265.

170. Трофимов Е.А. Религиозно-культурная семантика самозванчества в произведениях Н.В. Гоголя и Ф.М. Достоевского // Творчество писателя и литературный процесс: Язык литературы. Поэтика. -Иваново, 1995.-С. 22-35.

171. Трофимов Е.А. Творчество Ф.М. Достоевского 1860-х гг.: (онтопоэтический аспект). Автореферат дисс. канд. филол. наук. -Иваново, 1995.

172. Туган-Барановский М.И. Нравственное мировоззрение Достоевского // О Достоевском. Творчество Достоевского в русской мысли 1881 1931 годов.-М., 1990.-С. 128-142.

173. Фокин П. Самоубийство Кириллова: Поэтика мистического в романе Ф.М. Достоевского «Бесы» // http:// tbs.asu.ru/iikbez/kritika/fok.htm

174. Флоренский П.А. Детям моим. Воспоминанья прошлых дней. Генеалогические исследования. Из соловецких писем. Завещание. -М., 1992.

175. Флоренский П.А. Иконостас // Флоренский П.А. Соч.: в 4 т. Т. 2. -М., 1996.-С. 419-526.

176. Флоренский П.А. Эмпирея и эмпирия // Флоренский П.А. Соч.: в 4 т. -Т. 1.-М., 1994. С. 146- 195.

177. Фридлендер Г.М. Достоевский и мировая литература. М., 1979.

178. Фридлендер Г.М. Реализм Достоевского. М. - Л., 1964.

179. Хайдеггер М. Исток художественного творения // Зарубежная эстетика и теория литературы ХГХ-ХХ вв.: трактаты, статьи, эссе. -М„ 1987.-С. 264-312.

180. Хайдеггер М. Семинар в Ле Торе, 1969 // Вопросы философии. -1993. -№10. С. 123-151.

181. Хайдеггер М. Слово // Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993. -С. 302-312.

182. Хализев В.Е. Драма как род литературы: поэтика, генезис, функционирование. М., 1986.

183. Хализев В.Е. Теория литературы. М., 2000.

184. Хоружий С.С. Комментарий // Джойс Дж. Улисс. М., 1993. -С. 555 -670.

185. Шестов Л. Статьи о русской литературе. О «перерождении убеждений» у Достоевского // Русская литература. 1991. - № 3. -С. 47-64.

186. Щенников Г.К. К типологии романа Ф.М.Достоевского // Русская литература 1870 1890 годов: сборник 8. - Свердловск, 1975. - С. 74 -95.

187. Чичерин А.В. Идеи и стиль. О природе поэтического слова. -М., 1965.

188. Чудинина В.В. Художественно-содержательное своеобразие сновидений в творчестве Ф.М. Достоевского. Автореферат дисс. канд. филол. наук. - М., 2004.

189. Штейнберг А.З. Достоевский как философ // Вопросы философии. -1994,-№9.-С. 186-196.

190. Щенншсов Г.К. Художественное мышление Ф.М.Достоевского. -Свердловск, 1978.

191. Эйхенбаум Б.М. «История одного города» М.Е. Салтыкова-Щедрина (Комментарий) // Эйхенбаум Б.М. О прозе: сборник статей. -Л., 1969.-С. 455 502.

192. Эйхенбаум Б.М. Комментарии // Салтыков-Щедрин М.Е. История одного города. М, 1988. - С. 218 -237.

193. Эльсберг Я.Е. Стили реализма и русская культура второй половины XIX века // Теория литературных стилей. Типология стилевого развития XIX века. М., 1977. - С. 7 - 46.

194. Летопись жизни и творчества Ф.М. Достоевского: В Зт. СПб., 1999.

195. Литературный энциклопедический словарь. М., 1987.