автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Художественная картина мира в творчестве П. Васильева

Полный текст автореферата диссертации по теме "Художественная картина мира в творчестве П. Васильева"

На правах рукописи

ХОМЯКОВ ВАЛЕРИЙ ИВАНОВИЧ

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ КАРТИНА МИРА В ТВОРЧЕСТВЕ П. ВАСИЛЬЕВА (ИЗ ИСТОРИИ МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКИХ И СТИЛЕВЫХ ИСКАНИЙ В РУССКОЙ ПОЭЗИИ 1920-1930-х ГОДОВ)

Специальность 10 01 01 - Русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

Москва-2007

003069529

Работа выполнена на кафедре истории русской литературы XX века в ГОУ ВПО «Московский государственный университет им М.В Ломоносова»

Научный консультант

доктор филологических наук, профессор H M Солнцева

Официальные оппоненты.

доктор культурологических наук, профессор Е.И Волкова

доктор филологических наук, профессор Т А. Пономарева

доктор филологических наук, профессор Н.И Шубникова-Гусева

Ведущая организация:

ГОУ ВПО «Рязанский государственный университет им С А Есенина»

Защита состоится ^ 2007 г. в ^Г часов на заседании

диссертационного совета Д 501 001 32 по присуждению ученой степени доктора филологических наук в Московском государственном университете им MB Ломоносова (119992, Москва, Ленинские горы, 1-й корпус гуманитарных факультетов, филологический факультет)

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Московского государственного университета им М В Ломоносова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

В современном литературоведении русская поэзия советского периода рассматривалась под самыми разными углами- общественно-политическим, тематическим, жанрово-стилистическим и тд В настоящее время появились интересные исследования, в которых были предприняты попытки объяснить феномен литературы «сталинской» эпохи как в целом, так и в лице отдельных представителей Следует учитывать, что литература этого времени связана, с одной стороны, с предшествующей культурной эпохой, в частности, если говорить о поэзии, то налицо взаимосвязь с этическими и философскими идеями литературы начала века. С другой стороны, шла ломка прежних представлений и воззрений, зарождались новые, не имеющие еще четких контуров течения, соответственно менялась концепция мира и человека В связи с этим особое значение приобретает вопрос о своеобразии литературного процесса 1920-1930-х годов, необходимости осмысления феномена поэзии этого периода в свете последних достижений историко-литературных и культурологических исследований.

Актуальность и степень изученности вопроса. Актуальность работы определяется в первую очередь тем, что философский подход к литературе, описание картины мира в творчестве конкретного художника становится сегодня одной из важнейших задач литературоведческого исследования Именно мировоззренческий подход, по нашему мнению, должен стать исходным в постижении как литературного процесса в целом, так и творчества отдельных писателей

В центре исследования находится художественная картина мира в поэзии ПН Васильева (1910-1937) В диссертации отмечается, что понятие «картина мира» включает в себя ценности культуры, жизненный опыт субъекта, его мировосприятие, представляющее систему взглядов поэта на окружающую действительность и вбирающее в себя ответы на важнейшие философские вопросы об основах бытия, о смысле и цели человеческой жизни, ценностных идеалах и т д

Мировоззрение Васильева складывалось под влиянием многих факторов В первую очередь следует отметить личный жизненный опыт поэта, его формирование на стыке двух культур - западной и восточной Важнейшим источником васильевской модели мира и человека становится патриархальная культура. Фольклор был уже готовой системой нравственных и эстетических ценностей, способов эмоционального и этического воздействия на человеческую личность Фольклорные образы и мотивы (причем как русские, так и казахские) становятся для Васильева универсальным средством постижения народной жизни Кроме того, необходимо учитывать определенное влияние нравственно-философских идей новокрестьянских поэтов (в первую очередь С Есенина и Н Клюева), что во многом предопределило черты художественной системы Васильева, в которой ведущей оказалась концепция «родового начала».

Выбор темы диссертационного исследования обусловлен несколькими причинами

- во-первых, само имя Васильева стоит несколько особняком в поэзии 1920-х-1930-х годов, его творческая и человеческая судьба трагична он был известен современникам как яркий и талантливый поэт, но, тем не менее, явно недооценен ими По масштабу дарования Васильев мог претендовать на признание и понимание своего творчества позднее, однако, трагически погибнув в 1937-м году, долгое время оставался для многих читателей поэтом малоизвестным;

- во-вторых, только с конца 1950-х годов поэзия и проза Васильева стали фактом культуры России, творчество поэта все больше завоевывает внимание читателей, вызывает интерес ученых-филологов,

- в-третьих, обращение к его поэзии позволит составить представление о специфике васильевскбй картины мира на фоне основных тенденций литературной эпохи 1920-1930-х годов

Кроме того, до настоящего времени практически отсутствовали системные исследования поэтического мира Васильева, что объясняет наше желание восполнить этот научный пробел

Творчество Васильева является одной из самых спорных страниц поэзии 1920-1930-х годов, оно вызывало острую полемику среди современников, привлекало и привлекает внимание читателей и исследователей как явление, присущее определенному типу творческой личности По мере возрастания внимания к поэтическому наследию художника ученые начинали проявлять заинтересованность в изучении творческого пути поэта, его вклада в развитие русской поэзии советского периода Литература о жизни и творчестве Васильева обширна и многогранна Среди работ о поэте - монографии, статьи, сборники статей, диссертации, в которых рассматриваются как идейно-художественная эволюция Васильева в целом, так и отдельные периоды его творчества, говорится о литературном окружении поэта, анализируются конкретные произведения Несмотря на обилие критической литературы, посвященной жизни и творчеству создателя «Песни о гибели казачьего войска» (1929-1930), она ограничивается либо исследованиями биографического характера, либо самыми общими осмыслениями интересующей нас проблемы

Назрела необходимость всестороннего изучения поэзии Васильева эволюции творчества, национального, эстетического и философского своеобразия его наследия В современном васильеведении можно выделить работы; в которых были намечены подходы к анализу художественной картины мира В разное время к этой проблеме обращались Е Беленький, П С Выходцев, П П. Косенко, С Куняев, Т М Мадзигон, Ал Михайлов, С К. Шаймарданова, С Шевченко и др. Конечно, эти и другие исследования представляют собой ценный материал, однако многие важнейшие аспекты васильевского творчества остаются нераскрытыми и требуют специального изучения. В первую очередь это концепция мира и человека в поэзии Васильева, которая, по нашему убеждению, является ключевой для осмысления его произведений Решение данной проблемы требует большей

конкретики и углубленности в освещении гносеологических и аксиологических составляющих мировоззрения поэта, на основе которых он выстраивал свою картину мира, проникнутую идеей исторической и родовой памяти, хотя эти принципы не всегда находятся на поверхности произведений Построение подобной модели позволяет шире и глубже раскрыть многоуровневый характер васильевской поэзии

Теперь уже не вызывает сомнений правомерность высказываний современных исследователей о том, что творчество Васильева не ограничивается теми рамками, которые определила критика 1920-1930-х годов, характеризуя его то как певца уходящей русской деревни, апологета кондового кулацкого быта, то как поэта аполитичного, работающего на нейтральном материале, а то и как создателя классических образцов советского искусства Подобные взгляды опровергаются неповторимыми по своей силе и красоте стихами и поэмами этого замечательного мастера слова О Васильеве сказано немало противоречивого, но никто из тех, кто писал о поэте, даже его яростные противники, не отрицали в нем истинного художника Яркий природный поэтический дар Васильева заслуженно приобрел всеобщее внимание, а его творчество получило высокую оценку в работах ученых

При жизни поэта не вышло ни одного сборника его стихов, хотя сам он неоднократно делал попытки издать свои произведения. Первый сборник «Путь на Семиге» (1932) был запрещен к публикации Главлитом В отделе рукописей Российской государственной библиотеки имеются гранки не вышедшего поэтического сборника «Стихи» (1933) Лишь с конца 1950-х годов читатели смогли познакомиться с наследием Васильева в 1957 году в Москве вышли «Избранные стихотворения и поэмы» В последующие десятилетия было опубликовано еще несколько васильевских сборников Последнее издание Васильевского наследия было осуществлено в 2002 году С Куняевым, подготовившим к публикации сборник «Павел Васильев Сочинения Письма»

Творческое развитие поэта происходило в насыщенный драматическими событиями период отечественной истории, в эпоху резкого кризиса общества, породившего серьезную переоценку ценностей Оно неизбежно оказывается связанным с судьбой целого поэтического поколения, пришедшего в литературу в середине 1920-х годов (в частности, с творчеством Э. Багрицкого, А. Безыменского, Б Корнилова, И Сельвинского, Н Тихонова, И. Уткина и др) Судьба представителей этой литературной генерации сложилась по-разному Одни после небольших колебаний приспособились к новой общественно-политической ситуации, другие стали заложниками и жертвами тоталитарной системы (в том числе и автор «Соляного бунта», 1932-1933)

Особого внимания требует анализ сложной литературной ситуации 19201930-х годов, которая сопровождалась кризисными явлениями, что во многом было связано не только со сменой культурной парадигмы, но и с политико-идеологической переориентацией в сознании русского общества. В этом контексте представляется актуальным исследование поэзии Васильева как самостоятельного социально-философского дискурса, позволяющего выявить своеобразие картины мира, созданной поэтом

Избранные аспекты исследования соответствуют современным требованиям литературоведческой науки освещения историко-литературного материала в широком философско-культурологическом контексте.

Предметом исследования выступает мировоззренческая концепция Васильева, основные составляющие его картины мира Особый смысл в этой связи приобретают типологические схождения Васильева с близкими ему поэтами. Характер, направленность и результаты интенсивных идейно-художественных, нравственно-философских поисков Васильева, их значимость для понимания литературного процесса тех лет - все это позволяет проследить единство и различие картин мира в творчестве поэтов того времени, создает условия для более глубокого и многоаспектного осмысления и переосмысления творческого опыта поэта

Объектом диссертационного исследования являются феномены художественной картины мира и мировоззрения поэта, их внутреннее единство и противоречивость

Материалом исследования послужили стихотворения и поэмы, вошедшие в поэтические сборники Васильева, а также произведения, не включавшиеся в сборники и опубликованные либо в периодике, либо не опубликованные до сих пор и находящиеся на хранении в архивах Некоторые из них впервые введены в научный оборот

Цели и задачи исследования состоят в том, чтобы рассмотреть творчество Васильева как культурно-исторический феномен в контексте этических, эстетических и социальных идей русской литературы 1920-1930-х годов, представить его художественную картину мира как внутренне сложную и динамическую систему

Цель настоящего исследования заключается также в выявлении и описании основных составляющих картины мира в поэзии Васильева, способов их реализации как на социально-философском уровне, так и на уровне поэтики Для осуществления данной цели необходимо решить следующие задачи— определить место поэта в литературной и общественной жизни 1920-1930-х годов, сущность его социально-политической позиции, мировоззрения, идейно-художественных поисков;

- проследить формирование мировоззренческих установок в поэзии Васильева, их столкновение с исторической реальностью. Конкретизировать общие и частные проявления художественной картины мира,

- выявить формы репрезентации человека и мира в поэзии Васильева в природном, личностном и социальном аспектах. Охарактеризовать типы ценностных установок героев внутри каждой из выделенных сфер,

- проанализировать семиотику социальных и патриархальных отношений, мотивно-тематических оппозиций в художественном мире поэта;

- рассмотреть эстетическое своеобразие васильевской картины мира и способы ее художественной реализации.

Методологическую базу работы составляют классические и современные работы отечественных и зарубежных литературоведов, философов, культурологов В качестве теоретических источников использованы труды Л Аннинского, М М Бахтина, Г. А Белой, М Л. Гаспарова, Г. Д Гачева, А. Я Гуревича, А К. Жолковского и Ю К Щеглова, Д С Лихачева, А Ф. Лосева, Ю М. Лотмана, С. Г. Семеновой, Ю. С. Степанова, В. Н Топорова, М Н. Эпштейна и других исследователей, конкретизирующих понятие картины мира и концепцию человека в литературе Усилиями ученых были разработаны достаточно строгие определения картины мира, которые использованы в работе Многоаспектный подход к интересующей нас проблеме предполагает интегрирующий анализ, учитывающий историко-литературный, сравнительно-исторический, типологический и интертекстуальный подходы к изучению художественного текста

Результаты исследования и их научная новизна. Научная новизна диссертации заключается в том, что она является первым в отечественном васильеведении целостным исследованием творчества поэта Анализ важнейших параметров васильевской картины мира позволяет сделать вывод об органичном единстве философских, этических и художественных сторон наследия поэта В качестве формирующего принципа художественной картины мира в поэзии Васильева выступает многоуровневая концепция мира и человека, позволяющая акцентировать внимание на аксиологических, духовно-эстетических аспектах, лежащих в основании поэтического мира Васильева Данная проблема рассмотрена на фоне мировоззренческих и стилевых исканий в поэзии 1920-1930-х годов, что позволяет конкретизировать типологию художественной системы автора Отмечено также новое качество поэзии этих лет, которое во многом определяется сменой культурного кода. В работе систематизированы критические и научные исследования, посвященные личности и творчеству художника, проанализированы сложившиеся, ставшие традиционными, а также дискуссионные подходы к оценке творчества поэта

Осмысление художественной картины мира в творчестве Васильева дает возможность преодолеть фрагментарный характер изучения его произведений, позволяет обобщить и дополнить имеющийся в литературоведении материал об особенностях художественного мира поэта, вывести некоторые закономерности литературного процесса 1920-1930-х годов, черты и тенденции развития поэзии данного периода

Положения, выносимые на защиту.

1 Целостный анализ поэзии Васильева подтверждает значимость мировоззренческого начала в его творчестве Мировоззренческая позиция поэта формировалась под влиянием многих факторов, определивших авторское видение мира и его восприятие жизненного опыта, разных культурных парадигм, этических и эстетических представлений

2 Доминантой мировоззрения Васильева является столкновение в его поэзии взаимоисключающих идеалов, что было связано с отражением кризисного сознания современного человека, переживающего отрыв от «почвы», «исторической памяти» и других традиционных ценностей

3 Творчество Васильева развивалось в контексте народнопоэтических традиций, что выразилось в использовании мифопоэтических составляющих, в которых раскрываются специфические черты художественной картины мира. Особенностью картины мира поэта является обращение к народным знаниям и традиционным ценностям, глубокое понимание мира и человека, индивидуального и коллективного, представление о целостности и гармоничности патриархального быта. С другой стороны, можно говорить об экзистенциальном начале в творчестве Васильева В данном случае речь идет не столько о системе взглядов, сколько о способе поэтического мировосприятия, способности поэта рассматривать вечные проблемы через призму индивидуального сознания.

4. Одним из компонентов онтологических представлений поэта можно назвать драму родового сознания, которая коренится в эмоциональной и интеллектуальной экстраординарности личности художника, преодолевающего духовный нормативизм своего времени По мере эволюции поэта социально-политическая доминанта начинает уравновешиваться началом индивидуально-личностным, родовым, что позволяет говорить об актуализации философии и эстетики новокрестьянской поэзии 5 Культурное пространство художественного мира Васильева многослойно и организуется, во-первых, культурой Западной Сибири (провинция), во-вторых, влиянием казахской культуры (Восток) Все это дополняется воздействием культуры центра (Запад) Обращение к разным культурам дает возможность их органичного соединения и возникновения неповторимого «евразийского» поля 6. Непосредственным отражением специфики художественного мышления Васильева, поэтической концепции бытия являются заложенные в основание картины мира мотивно-тематические оппозиции, система концептов-доминант, создающих целостный образ мира и человека

Практическая значимость работы. В проведенном исследовании творчество Васильева было рассмотрено в контексте приоритетных направлений в литературе 1920-1930-х годов, что позволило определить роль поэта в данной культурной парадигме Был предложен системный подход к изучению творчества художника, связывающий его судьбу с исторически закономерным развитием русской поэзии первой половины

XX века Данный временной отрезок осмыслен как особый историко-литературный этап с собственными нравственными, эстетическими, общественно-политическими доминантами

Практическая значимость исследования заключается также в возможности применения систематизированного в ней материала для дальнейшего изучения русской поэзии советского периода Результаты работы позволяют представить более цельную картину развития поэзии 1920-1930-х годов Отдельные положения диссертации могут быть использованы при чтении лекционных курсов по истории русской литературы XX века, в спецкурсах и спецсеминарах, а также учтены при комментировании текстов произведений Васильева Кроме того, предъявленный в работе материал может быть применен при чтении регионального курса «История литературы Сибири»

Апробация работы Основные положения диссертационного исследования были апробированы на международных и межрегиональных конференциях и научных семинарах как по творчеству Васильева (Павлодар -1999, 2001, 2002, 2003, 2004, Омск - 1999), так и по историко-литературным проблемам (Омск - 1998,2000,2001,2002, 2006, 2007, Иркутск - 1995, Барнаул - 1997, 1998, Петропавловск - 2006 и др) Содержание диссертации отражено в работах «Ранняя лирика Павла Васильева», «Художественная картина мира в поэзии П Васильева» и 29 научных статьях, опубликованных в различных научных сборниках как в России, так и в Казахстане

Структура диссертации Структура работы определяется ее целями и задачами Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии

Содержание изложено на 352 страницах, список литературы включает 396 наименований

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается правомерность постановки проблемы, ее актуальность, научная новизна и практическая значимость, определяются предмет и объект исследования; ставятся цели, формулируются задачи, характеризуется степень изученности темы, объясняются особенности подхода к материалу; конкретизируется понятие картины мира

Наметившийся в последние десятилетия интерес к эпохе 1920-1930-х годов обусловлен стремлением современных исследователей вписать этот этап в исторический контекст XX века, значительно расширив рамки культурного пространства двух десятилетий, поскольку именно в это время возникали тенденции, определившие пути развития литературы в последующие годы Поэзия Васильева не без основания является своеобразным катализатором литературных и общественных изменений на данной исторической фазе Принципы нового художественного мышления, преломившиеся в творчестве наиболее крупных представителей поэзии этого периода, в том числе и Васильева, позволяют определить «самосознание культуры» (М Эпштейн) того

времени В работе отмечается, что вопрос о месте поэта в истории русской поэзии советского периода не может быть плодотворно решен без учета судьбы и места поэтического наследия Васильева в общественно-литературной борьбе 1920-1930-х годов, без изучения мировоззренческих основ и специфики художественной картины мира в его творчестве.

Картина мира в поэзии Васильева может быть определена как целостная система, основными параметрами которой являются художественная онтология, связанная с рефлексией национального мировоззрения; особый тип ментальности, представляющий структуру архетипического, «родового» порядка, в психологической детерминанте которого сочетаются западный и восточный типы мышления, художественная антропология поэта, ориентированная на взаимосвязь человека и природы; устремление к гармоническому единству при невозможности в реальности осуществить эту целостность Присутствие в художественной картине мира Васильева мировоззренческого дискурса, представляющего комплекс определенных идей автора, его этические и эстетические взгляды, социально-политическую ориентацию, предполагает соответствующую организацию художественного материала, выраженную при помощи системы различных мотивов, концептов, символов и т. д

В первой главе «Картина мира в лирике П. Васильева», состоящей из четырех параграфов, рассматривается лирика Васильева в контексте мировоззренческих и стилевых исканий в поэзии 1920-1930-х годов На первый взгляд, поэзия Васильева не поддается попыткам выделить в ней черты какого-либо единства, что ставило в тупик многих исследователей она подчеркнуто политематична, контрастна, соединяет в себе лирико-исповедальное и эпическое начала Выход из данной противоречивости мы видим в том, чтобы установить иерархию в сфере васильевской картины мира По нашему мнению, неотъемлемым качеством художественной картины мира Васильева является мировоззренческий аспект, понимаемый как система знаний и мнений художника о мире, о чем говорится в первом параграфе «Мировоззренческое основание картины мира в лирике П. Васильева».

В мировоззрении поэта можно выделить следующие константы: проблемы бытия, взаимосвязь человека и природы; взаимоотношение личности и общества, самоопределение человека, образующие разнообразные концептуальные системы онтологическую, социальную, этическую и тд Выдвигается тезис о том, что в поэзии Васильева формируются две тенденции: социально-политическая и онтологическая Социально-политический дискурс, отражающий «дух эпохи», актуализирует лишь один концептуальный уровень мировоззрения поэта Универсализм художественной картины мира Васильева позволяет сделать вывод о приоритете онтологического начала. В «Автобиографических главах» (1934) он скажет «Не матери родят нас - дом родит / Трещит в крестцах, и горестно рожденье / В печном дыму и лепете

огня / Дом в ноздри дышит нам, не торопясь растит, / И вслед ему мы повторяем мненье IО мире, о значенье бытия»1

Конечно, Васильева трудно отнести к философствующим поэтам (как, например, Н Заболоцкого, В Хлебникова, Д Хармса) Сознательно какие-либо философские теории он не использует, это получается у него интуитивно, поскольку органичная целостность его художественного мышления обусловлена наличием в нем единого смыслового ядра, в котором воплощаются актуальные для сознания автора элементы философии и эстетики новокрестьянской поэзии, связанные с идеей национального самосознания В силу этого Васильевская картина мира включала в себя не только концепцию человека и общества, но и глубинные (архетипические) представления о мире, который воспринимался автором как универсум родства.

В диссертации отмечается связь мировоззрения поэта с экзистенциальным началом, которое понимается не столько как система взглядов, сколько как способ поэтического мировосприятия Предрасположенность Васильева к экзистенциальному мироощущению заключается в том, что он создает многоплановый поэтический мир, в котором сосуществуют богоборчество и христианское сострадание, добро и зло, социальное, бытовое и онтологическое, пафос строительства нового мира и тоска одиночества, величие победы и драма исторического изгнанничества

Подобное антиномичное восприятие мира ставит под сомнение само существование целостной личности Истоки экзистенциального мироощущения Васильева следует искать в «трагическом конфликте личности и истории» (Н Бердяев) Экзистенциальная проблематика в Васильевской поэзии связана с отражением кризисного сознания его современника, переживающего отрыв от «почвы», «исторической памяти» и других традиционных ценностей Человек оказался в смещенной системе ценностей, деформация которой изменила приоритеты, сделав релятивизм главной точкой опоры и единственной реальностью Формирование онтологического уровня мировоззрения меняет оценку поэтом социальной действительности, что свидетельствует об определенной деканонизации понятий и норм социалистической культуры, переход от социального мышления к духовно-нравственному Соответственно понимание его творчества предполагает длительный и сложный процесс «осознавания» действительности как духовной ментальности В атмосфере давления политических установок, спроецированных на литературу, идеологически-пропагандистская функция советской поэзии 1920-1930-х годов в творчестве Васильева оказалась значительно сниженной, что давало повод к обвинению поэта во внеклассовом подходе к действительности

Поэзия Васильева отражает бунт поэтической натуры, постоянную борьбу, происходящую на границе между жизнью и смертью Эта особенность художественной картины мира поэта не прошла мимо внимания исследователей, которые отмечали в его текстах диалектику борьбы и

1 Васильев П Н Стихотворения и поэмы /ПН Васильев - Л, 1968 - С 496 [В дальнейшем все ссылки даются на это издание с указанием страницы в тексте]

столкновения характеров, воплощающих противоположные тенденции эпохи 1920-1930-х годов Жизнелюбие Васильева оборачивается избыточностью, здравый смысл - ощущением расколотости мира

В его творчестве мы наблюдаем постоянную «игру» антиномиями, обращение к мотиву избыточной силы, что проявляется на уровне художественного образа и поэтического слова. Поэтическая атмосфера в художественном мире Васильева накалена до предела. В нем нет покоя, плавных движений, обусловленных устойчивостью и соблюдением правил Пассивности мира и слова мы у Васильева почти не встречаем, ибо пассивность имеет отрицательное значение - поражение и увядание. В стихотворении «Неужель правители не знают ..» (1935) Васильев скажет: «Песнь моя! Ты кровью покормила / Всех врагов В присутствии твоем / Принимаю звание громилы, / Если рокот гуслей — это гром»2. Это можно было бы посчитать обыкновенным эпатажем, но тому противится сама поэтическая система, представляющая особую аксиологическую структуру. Неизбежным следствием переживания жизни как экстремальной и, следовательно, пограничной ситуации является ощущение антагонизма бытия, сверхактивизация мысли и слова. Эту особенность почувствовал М Эпштейн, подчеркивая, что «среди других русских поэтов Васильев едва ли не самый крутой по характеру лирического героя, которого и в природе влечет все тяжелое по весу, плотное по составу, косое по направлению - как хищный бросок» Лирический герой «не созерцатель природы, а деятельный участник ее буйных и кровавых пиршеств, ее наивное и жестокое дитя, которое соперничает со зверем и тем самым роднится с ним»3.

Привычные будни кровавой бойни войны изображены в стихотворении «Лагерь» (1933) Пулеметы бьют «по пестрым бабам и горшкам» (с. 182) Рядом находятся «и лошадь мертвая в траве, / И рыхлое мясцо арбуза, / И кровь на рваном рукаве» (с 182) Пейзаж в васильевских стихотворениях нередко вызывает ощущение энергетизма бытия, например «В луговинах по всей стране / Рыжим ветром шумят костры . » («Сестра», 1930, с. 64) Или: «В черном небе волчья проседь, / И пошел буран в бега .»(«Песня», 1932, с 135)

Важно не только отметить оргиастическое начало в поэзии Васильева, но и попытаться найти для этого онтологическое обоснование В диссертации отмечается, что наиболее существенной стороной васильевской концепции мира и человека является философия «абсолютного утверждения», которая приводила поэта к констатации таких полярных понятийных категорий, как «добро и зло», «страдание и блаженство», «жизнь и смерть»

Концепция бытия в поэзии Васильева напрямую связана с решением проблемы жизни и смерти Анализ мортального дискурса позволяет раскрыть многосторонность темы смерти в аксилоогическом, мифопоэтическом и онтологическом аспектах.

2 Васильев, П Н Сочинения Письма / П Н Васильев - М, 2002 - С 554

Эпштейн, М «Природа, мир, тайник вселенной » система пейзажных образов в русской поэзии / М Эпштейн -М, 1990 -С 255-256

Мифопоэтическая картина смерти полнее и многообразнее отражена в васильевских поэмах Речь идет об использовании мифологических образов, драматургии похоронного обряда, причитаний, растительной и животной символики В лирике мифопоэтический компонент определяется авторскими представлениями о жизни и смерти, об антропоцентричности картины мира, изоморфизме макро- и микрокосма, мира природы и мира человека. На лексическом уровне в стихотворениях Васильева можно отметить немало слов, связанных так или иначе с темой смерти: «кровь», «мертвый», «гроб», «череп», «мертвоглазьш», «тяжесть», «гибель», «казнь», «духота», «война», «ночь», «тьма» и т. д «Мертвоглазые псы, у порога залаяв. »(«Мясники», 1929, с 58) «Камни стонут в тоске и тяжелом бессилье» (Турксиб», 1930, с 74) «И одиноко кружат / Четыре коршуна над плитами могил» («Верблюд», 1931, с 121) Создается своеобразное семантическое мортальное поле В лирике Васильева смерть многолика и одушевлена Часто поэт обращается к природе, которая, подобно человеку, рождается, живет и умирает Одушевление природы свойственно и народной поэзии Река, например, ревет, «захолодев, / Глоткой перерезанною бычьей» («Путинная весна», 1931, с 115) Река Кульджа свои волны «мозжит о ребра скал» («Повествование о реке Кульдже», 1932, с. 138) В стихотворении «Евгения Стэнман» (1932) весна названа «тифозной» Снега у Васильева горят «свежей кровью» («Товарищ Джурбай», 1930), свет может быть «мертвым» («Прогулка», 1932), «листья вянут / В саду, похожем на закат» («Лагерь», с 182) В «Дороге» (1933) « тучи несметные / И дождевые / Сбирались, / Дымились / И шли на убой» (с 183) Персонифицированный образ смерти отражен в стихотворении «Джут» (1930)

В своем творчестве поэт стремится к осознанию и разрешению проблем онтологического плана, которые тематизируются в системе глобальных координат, «вечных» вопросов, маркирующихся, как правило, обращением к смерти Сознание своей обреченности и одновременное восприятие происходящего как трагедии в древнем понимании этого слова близко тютчевскому ощущению бьггия, который, как известно, отвергал исторический детерминизм, прямую зависимость человека от общества Писавшие о Васильеве как о поэте «бездуховном», чьи стихи насыщены «плотью», о поэте, «унижавшем человеческое достоинство», совершенно не поняли природу его отношения к жизни и смерти Внимание автора к теме смерти (а временами и влечение к ней) сталкивается в творчестве Васильева с переживанием ценности человеческого существования Эти противоположные мотивы, сплетаясь, свидетельствуют о напряженной, полной драматизма борьбе двух полярных бытийных начал, борьбе, в которую по воле автора вовлекается и читатель Жесткая экзистенциальная концепция бытия приводит Васильева к выводу, что жизнь есть одновременно и умирание На этом фоне васильевский персонаж теряет качества традиционного социально-активного героя советской поэзии, превращаясь в героя экзистенциального В качестве примера можно назвать стихотворения «Переселенцы» (1931), «Путь на Семиге» (1932), «Воспоминания путейца» (1932) В последнем стихотворении герой умирает на строительстве магистрали Реальное время в этом произведении включает в

себя время прошлое, которое репрезентируется в тексте такими глагольными формами, как «осталась», «сожгла», и словосочетаниями «мудрая арыбь», «глохнущих песков». Таким образом, время представлено в виде двух планов -настоящего и прошлого. У Васильева смерть приобретает какую-то вневременную сущность: «Пусть века свернут арыби свиток. / Он унес в глазах своих раскрытых / Холод рельс, / Пески / И облака» (с. 157-158) Самый процесс жизни представляется автору неразрывно связанным со смертью, которая обозначена с помощью образов падающего коршуна, татарской сгорбленной могилы, поседевшими горами, мертвыми строителями дороги Социальный контекст вписан в метафизический ряд Однако метафизическая концепция бытия вступает в противоречие с финалом произведения «Мертвая, / А все ж рука крепка. / Смерть его / Почетна и легка» (с 157). Подобная героико-романтическая трактовка деяний строителей нового общества подчеркивает определенную противоречивость мировоззренческой позиции художника, пытающегося совместить различные аксиологические уровни.

Особенностью художественной картины мира Васильева является отсутствие экзистенциального скепсиса по отношению к основным проблемам бытия Трагическое начало в васильевских текстах преодолевается романтическим мироощущением лирического субъекта Это проявляется как на содержательном, так и на синтаксическом уровнях, где высокая степень эмоциональной напряженности, ощущение трагизма бытия и искренность переживаний сочетаются с гражданским пафосом, со стремлением «быть с веком наравне».

Онтологическая позиция поэта может бьгть отчасти прояснена с помощью этико-религиозной концепции его творчества. Интерес художника к этой проблеме обусловлен тем, что жизнь русского человека была тесно связана с правослабной традицией Для Васильева характерно амбивалентное отношение к вере с одной стороны - налицо безрелигиозное сознание поэта, не ориентированное на Бога фактами личной веры, с другой - апелляция к традиционным ценностям христианства, отношение к Богу как к некоему абсолюту. Хотя в миропонимании поэта нет канонической веры, она живет в его персонажах на уровне мировосприятия и мироощущения Общим для автора и героев становится единство материального и духовного (что можно назвать «религиозным материализмом»), постижение значимости своего присутствия в мире, осознание красоты бытия как одной из главных ценностей человеческого существования.

Многие поэты в поисках ответов на вечные вопросы обращаются к религии В начале XX столетия религиозное мироощущение нашло отражение прежде всего в поэзии «серебряного века». В 1920-е годы традиция православного мировосприятия была продолжена в первую очередь в творчестве новокрестьянских поэтов, в котором ставятся и решаются не только социальные и нравственные проблемы, но проблемы мировоззренческие При этом следует учитывать, что мировоззрение каждого из поэтов было глубоко индивидуальным. Религиозность Н Клюева отличается, например, от пантеизма С. Клычкова или религиозной веры С. Есенина. Крестьянская поэзия

1920-1930-х годов не представляла единого потока и не поддается унификации Исторически творчество так называемых новокрестьянских поэтов оказалось обреченным на маргинальность в советской литературе, но в то же время оно воспринималось как яркое выражение поэтического и религиозного сознания крестьянства

Не следует упрощать проблему веры в поэзии Васильева, что порой встречается в некоторых работах Внецерковное православие было воспринято поэтом через русский язык и национальную культуру В своей поэзии Васильев воплотил проблему духовности в ее национальном варианте Слова «Бог», «вера», «религия» достаточно редки в лирике поэта (в отличие от его поэм, в которых проблема православного мироощущения выражена более отчетливо). Художнику близка не религиозная эстетика, а реальные жизненные ценности, в них он видит истоки прекрасного и возвышенного Актуализация этического уровня мировоззрения является основной идеей его поэтического творчества

Находясь под прессом социально-политических идеалов советской эпохи, Васильев постоянно обращается к внесоциальным и даже вневременным ценностям Это можно проследить на примере трактовки судьбы русской деревни и русского крестьянина Отношение к крестьянству и крестьянским поэтам в 1920-е годы не было однозначным Достаточно вспомнить статью Горького «О русском крестьянстве» (1922), «Злые заметки» (1927) Н. Бухарина. В 1930-е годы в критике утвердился термин «кулацкая литература», которая рассматривалась как реакционно-патриархальная, буржуазная. При этом к «кулацкой литературе» были в полной мере отнесены Н Клюев и С Клычков «Кулацкую идеологию» отмечали в стихах С Есенина и П Орешина Принадлежность писателя к «кулацкой литературе» определялась такими факторами, как национальная окраска, идеализация старой Руси, противопоставление города и деревни, обращение к «божьей» природе, святость патриархального уклада, мистика и религиозность Поэтому ортодоксальная марксистская критика свою главную задачу в отношении к «кулацкой литературе» видела в том, чтобы повсеместно ее разоблачать и сигнализировать о появлении кулацких черт у молодых авторов Нужно было иметь немалое гражданское мужество, чтобы при таком неприятии крестьянской поэзии активно декларировать собственную почвенническую позицию, что отразилась в таких произведениях, как «Егорушке Клычкову»

(1932), «Конь» («Замело станицу снегом - белым-бело...»), 1932, «Тройка»

(1933), «Другу-поэту» (1934), «В защиту пастуха-поэта» (1934), «Обоз» (1934), «Я полон нежности к мужичьему сну » (1935), «Крестьяне» (1936), «Песня о том, что сталось с сыновьями Евстигнея Ильича на Беломорстрое» (1934).

Безрадостная картина проведенной коллективизации изображена в стихотворении «Конь», в котором крестьянин из-за бескормицы вынужден был убить единственного коня Распространенному мифу о «кулацкой сущности» крестьянина Васильев противопоставляет трагедию сельского жителя и русской деревни Возникает важная смысловая оппозиция, пронизывающая произведение внешний мир, толкающий мужика на убийство, и гармоничный строй прежней патриархальной жизни Бросается в глаза символика цвета -

«белый снег» (символ чистоты) и «красные розы на снегу» (цвет крови) Безусловно, символичен финал стихотворения, где передана атмосфера отпадения героя от рода, его своеобразная духовная смерть

Трагические интонации характерны и для стихотворения Васильева «Обоз», где говорится о раскулачивании и окончательной гибели старой деревни Автору важно, чтобы читатель понял: речь идет не столько о социально-бытовой драме, сколько о гибели крестьянской цивилизации Перед нами вариант судеб тысяч крестьян, попавших под молот раскулачивания. Перспективы построения «избяного рая», о котором мечтали строители нового общества, обернулись национальной трагедией, ставшей предметом изображения в произведении Васильева И хотя поэт пытается создать негативный портрет сельского кулака- у лавочников «глаза, что гири, были тупы», «неприкаянная, блатная, иссволочившаяся мелкота», в контексте стихотворения подчеркивается обобщенный смысл происходящей трагедии Эмблематичны образы «снегиревой зари», рябины, напоминающей «кровь на снегу», деревень, похожих на «скопища ведьм небывалых», машущих «руками мельниц» Поэтика стихотворения «Обоз» отражает состояние мира, утратившего цельность И даже победители, «комсомольцы, главари-буяны», идут за обозом и поют, «тяжелые от счастья». Данный поэтический оксюморон маркирует призрачность всеобщего счастья Обостренное чувство самоценности каждой человеческой личности давало Васильеву возможность поставить вопрос об ответственности общества перед каждой несбывшейся судьбой отдельного человека, осмыслить судьбу крестьянской России как национальную трагедию

Итак, можно сделать вывод, что поэзия Васильева вышла на новый уровень осмысления взаимосвязей человека с окружающим миром, что связано с философским мировидением поэта. В эпоху переоценки всех ценностей автор пытался отыскать этические и онтологические опоры в единстве личной и общественной жизни. Исследование различных типов взаимоотношения человека и общества, ощущение пограничного состояния действительности позволяло Васильеву интерпретировать социальные проблемы как проблемы мировоззренческие

Во втором параграфе «Человек и природа в лирике П. Васильева» отмечается, что, помимо общества как системы, человек в художественной картине мира Васильева определяется своей изначальной причастностью природной реальности Характер взаимоотношений человека с природой отражает его положение в мироздании, позволяя в максимально крупном масштабе увидеть его назначение как человека (родовое) в системе земного существования Васильев противопоставляет мир социума естественному, органичному миру природы Любимые им образы природы живут своей особой жизнью, похожей на жизнь человека Ощущение поэтом мира как пульсирующей, яростной, сопротивляющейся стихии является причиной того, что природе он придает необычайно энергичные черты, уподобляющие ее жизни человека, что характерно для традиционного образного параллелизма в фольклоре. Это дает право природе в его произведениях входить в мир любви,

ненависти и других человеческих страстей на равных правах с самим человеком.

Модель мироздания, по Васильеву, включала в себя не только онтологические, социально-нравственные координаты, но и отголоски язычества, что проявилось, в частности, в нерасторжимости его поэзии с природными циклами, в поклонении стихиям, применении бинарных оппозиций (верх - низ, день - ночь, мужчина - женщина, жизнь - смерть и др.), в обращении к эстетике телесности При этом способы реализации телесности в текстах Васильева ориентированы на универсальные символы плодородия, что отражено в народных мифах и ритуалах. Поэт постоянно манифестирует принцип «телесного избытка». Например, женские образы в творчестве Васильева связаны в первую очередь с идеей материнства и плодородия Акцентирование этой вдеи выступает в двух формах: во-первых, как плодовитость женщины, во-вторых, как тучность земли, изобилие рыбы в реках и тд Здесь обнаруживается связь с культом «рожаниц» - покровительниц плодовитости, урожая и материнства у древних славян Женские образы несут в себе ярко выраженное архетипическое начало Прежде всего следует отметить их соотнесенность с Праматерью в ее порождающей ипостаси Не случайно те персонажи, которые не способны быть потенциально носителями здоровой плодоносящей жизни, вызывают у автора негативную оценку («Стихи в честь Натальи», 1934)

Особенностью художественной картины мира Васильева является апелляция к архаическим, мифологическим уровням мышления Так, можно заметить, что ряд ключевых для его поэзии лексем (небо, степь, растения, животные, птицы, река и др ) составляют словарь, который определенно может быть кодифицирован как мифопоэтический Мифологизация с опорой на фольклор, что может быть определено как фольклорное сознание, составляет существенную особенность художественной картины мира Васильева Проблема фольклорного сознания была подробно разработана Б Н Путиловым Ученый отмечает, что фольклорному сознанию присущи специфические пространственные и временные представления, устойчивые понятия о системе отношений меясду людьми, представления о природе человека и окружающего мира. Ему свойственна своя эстетика и способы организации художественного текста, своя поэтика. Чертами фольклорного сознания являются традиционность художественного видения мира, наличие определенного набора стереотипов, формульный способ описания отношений, ситуаций, поведения людей, невозможность переступить эстетические границы, определенная системная замкнутость4

Лирика Васильева отражает мировосприятие, формировавшееся на основе народных мифологических представлений о картине мира, которые были закреплены в крестьянских календарных праздниках и обрядах, связанных с мифопоэтическими воззрениями русского народа на природу В

4 См Путилов, Б Н Методология сравнительно-исторического изучения фольклора / Б Н Путилов - Л , 1976 -С 180-183

системе архаических представлений земля, вода, воздух, огонь выступают как основные компоненты, «первичный материал» мироздания Эти же первоэлементы организуют и васильевский природный мир. Подобная мифологизация бытия, являясь альтернативой индустриализации, показывает человека как представителя рода и творение природного космоса.

Центральное место в васильевской мифопоэтике занимает концепт земпи=степи. Отчетливо проявляется стремление поэта «очеловечить» мир природы В поэзии Васильева образ степи несет в себе следы антропоморфных представлений Данный персонифицированный образ наделяется у Васильева женскими, прежде всего материнскими чертами (образ «родительницы-степи») В творчестве поэта обнаруживается связь с традиционными народными представлениями о неразрывном единстве матери-земли и матери-женщины. В мифологических представлениях рождение ребенка приравнивалось к рождению колоса. Эта связь зачастую базируется не на логическом, рассудочном начале, а на глубинном ощущении слитности с родной землей «Я, детеныш пшениц и ржи, / Верю в неслыханное счастье» («Одна ночь», 1933, с 366)

В соответствии с мифологической традицией концепт степи сохраняет определенную двойственность Этот образ можно трактовать в космическом плане, как аналог вселенной «Великая над степью тишина» («Расставанье», 1932, с 147) И даже ветер не может пересечь бескрайнюю степь «Но, как шибко он ни скакал бы, / Все равно ему ни за что / Степь до края не перескакать » («Охота с беркутами», 1929-1931, с 92) Степь (земля) понимается как кормилица, поддерживающая человека, дарующая ему тепло и покой Вместе с тем крестьянская привязанность к земле мотивирует появление в человеческой натуре определенных негативных качеств (что особенно заметно в поэме «Кулаки», 1933-1934). С образом степи соотносятся такие понятия, как «воля», «праздник» (например, «Ярмарка в Куяндах», 1930, «Конь», 1930), что можно воспринимать как метафору творческой свободы самого художника С другой стороны, данный образ связан с мотивами опасности, неволи У Васильева эти аспекты актуализируются во многих текстах («Пыль», 1929-1931, «Джут», «Дорога» и др.)

Следующий по значимости образ в васильевской космологии - это образ огня Если рассматривать огонь как символ, то в первую очередь следует отметить мотивы преобразования и перерождения. Основу мифологического образа огня составляет его связь с понятиями движения, энергии, жизни, «яростной» любви и смерти В большинстве традиций огонь связан с небом и солнцем, а устремленность огня кверху сближают его с ветром и душой человека.

Многие современники Васильева отмечали необычный характер поэта, говорили о его своеволии, эгоистичности, буйном темпераменте Ощущение поэтом избыточности бытия порождает усиление энергии слова. Вполне закономерно, что стихия огня оказалась близка Васильеву и его героям Следует учитывать, что образ огня в художественном мире Васильева амбивалентен и полисемантичен Это может быть грозная, злая, чреватая

гибелью сила («Джут», «Путь на Семиге»). С другой стороны, символика огня приобретает позитивный комплекс значений (тепло, домашний очаг, творческое начало), например, в стихотворении «Прощание с друзьями» (1936) В этой связи уместно вспомнить поэму Клюева «Мать-Суббота» (1922), в которой автор обращается к образам печи, огня, а выпекание ковриги сравнивается с религиозным действом Печь имела многозначную символику, но основное ее значение - символ домашнего очага и благополучия. В лирике Васильева этот образ встречается в стихотворениях «Переселенцы», «Далеко лебяжий город твой .»(1932) и др

Концепт огня достаточно часто встречается в любовной лирике Васильева («Любимой», 1932) В славянских обрядах огонь, как известно, уподоблялся любовному пожару Ситуация контакта с огненной стихией существенно меняет поведение васильевских героев, что находит соответствие в традиционных представлениях, где огонь, подобно воде, является символом очищения

Одним из частотных архетипических образов в поэзии Васильева является образ воды Это объясняется тем, что вода есть источник и начало бытия, поэтому символика воды прослеживается во всех обрядах, отражающих изменение статуса человека, где оно получило одинаковое символическое выражение как «переход через воду» В свадебном фольклоре вступление в брак нередко выступает как преодоление водной преграды Водная символика используется в лирических и свадебных песнях

В произведениях Васильева поэтический комплекс воды (реки) полисемантичен это могут быть волны, берег, дно, окружающая природа Образ реки, являясь опорным в художественном мире поэта, наполнен конкретно-бытовым и философским смыслом Учитывая метафорический стиль мышления Васильева, его склонность к обобщающей мифопоэтике (как у С Есенина, Н Клюева и С. Клычкова), символику реки можно представить существенной для расшифровки ключевых понятий, лежащих в основе типологии культуры поэта. Река оказывается явной и часто скрытой метафорой для многих ситуаций и позиций в жизни и творчестве Васильева Образ реки связан с мотивами судьбы, смерти, страха перед неведомым, с физиологическим ощущением холода и темноты, эмоциональными переживаниями утраты, разлуки, ожидания

Творчество поэта изобилует «водными» стихами- «Там, где течет Иртыш» (1927), «Рыбаки», «По Иртышу» (1927), «Письмо» (1927), «Водник» (1928), «Пароход» (1928), «Глазами рыбьими поверья. » (1928), «Сестра», «Путинная весна», «Повествование о реке Кульдже», «Расставанье с милой» (1933), «Иртыш» (1934), «Пролог к поэме «Вахш» (1934) и др

Так, в стихотворении «Путинная весна» создается образ освобождающейся ото льда реки, который может восприниматься как символ «рождения» реки. «Так, взрывая вздыбленные льды, / Начиналась ты. / И по низовью, / Что дурной, нахлынувшею кровью, / Захлебнулась теменью воды» (с 115) Автор прибегает к приему олицетворения. На образ реки перенесены черты птиц («оперенье пены»), у реки есть характер («пугливое теченье»), она

«ревет», «гремит». Действие большинства стихотворений и поэм Васильева развертывается на берегах Иртыша. По происхождению и содержанию данный образ тяготеет к представлению о великой реке. К Иртышу и казаки, и казахи обращались в песнях и молитвах, прощались с ним, отправляясь в поход (в Западной Сибири была распространена песня «Прощай, батюшка-Иртыш...»). Образ Иртыша присутствует в стихах и поэмах Васильева то как воспоминание, то как олицетворение вечно изменяющейся жизни.

Библейская семантика мифологемы воды находит отражение в стихотворении «Горожанка» (1934), где дождь символизирует очищение и воскрешение. Дождь можно рассматривать и как синоним потопа, обновленной земли, не случайно он ассоциируется в тексте с силами космического порядка-«Голову закинув, смейся! В смехе, / В громе струй, в ветвях затрепетав, / Вижу город твой, его утехи, / В небеса закинутые вехи / Неудач, побед его и слав» (с. 206-207).

Особую роль в художественном мире Васильева выполняет стихия воздуха, представленная мифологемами ветра, простора, неба В стихах Васильева концепты «высота», «небо», «даль», «широта», «ветер» встречаются достаточно часто «Было небо вдосталь черным», «Облачком гудящим стая / Полетела в облака» («Голуби», 1927, с 44-45). «Мой Павлодар, мой город ястребиный» («Павлодар», 1931, с. 119) и др Особую роль в художественном мире Васильева выполняет мифологема «ветра» и многочисленные ее производные (метель, пурга, вьюга и т д) Заметим, что это один из самых частотных образов в лирике поэта, подчеркивающий скрытую в субъекте стихийную силу Образ ветра может употребляться как в прямом значении. «Паруса раздувает ветер» («Незаметным подкрался вечер », 1926, с. 31); «Если бы ветер сильней и лютей / Ты закачался под валом бы. »(«Пароход», с. 50), «Пусть ветер с моря / Медленен и горек.. »(«На север», 1930, с 76), так и в переносном, символическом Например, в стихотворении «Охота с беркутами» образ ветра преобразуется в развернутую метафору: «Ветер скачет по стране, и пыль / Вылетает из-под копыт / Ветер скачет по степи, и никому / За быстроногим не уследить» (с 92). В данной метафоре отражена мифопоэтическая природа образа.

В стихах Васильева представляет интерес выявление зооморфного кода, который можно рассматривать как источник особого мировидения поэта Истоки зооморфной образности у Васильева разнообразны Это и непосредственные жизненные впечатления от степного быта, и знакомство с фольклорными источниками, и влияние литературных традиций Обращение к зооморфному коду, выступающему вариантом «мифологического кода» (В.Н Топоров), позволяет поэту использовать как традиционное значение образов животных, так и их условно-символическую интерпретацию Сочетание универсальных семантических оппозиций («дикий — домашний», «мужской -женский») соединяется в васильевских текстах с народно-обрядовой символикой Думается, что здесь Васильев опирается на опыт С Есенина и Н. Клюева, которые часто прибегают к олицетворению, наделяя природу человеческими чертами Так, Н. Клюев нередко обращается к образу белого

лебедя («Плач о Есенине», 1927) Известно, что лебедь - одна из наиболее почитавшихся птиц на Севере. В соответствии с фольклорной традицией у Клюева в стихотворении «В селе Красный Волок пригожий народ ..» (1914— 1916) девушки сравниваются с лебедушками. Примечательно и сравнение печи с лебедкой, как и уподобление печали образу лебедя: («Не хочу коммуны без лежанки .», 1918)

Васильева больше привлекает семиотика хищной птицы: коршуна, ястреба, беркута, сокола В мифологии многих народов хищная птица является символом (либо спутником) бога С другой стороны, ястреб и коршун обладают демоническими чертами. Перечисленные образы в художественном мире Васильева, как правило, несут значение высшей свободы, превосходства, силы Кроме того, семантика данных орнитологических образов связана с мотивами битвы, крови, смерти Нетрудно заметить, что с образами хищных птиц соотнесены в основном мужские персонажи, уподобление женских образов птице (голубке, лебедю) встречается значительно реже Обыкновенно при этом подчеркивается кротость, домашность, приземленность, поэтичность, слабость, беззащитность женщины

Большое место в поэтическом наследии Васильева занимают анималистические образы. Чаще всего поэт обращается к образу коня (практически этот образ встречается в каждом третьем произведении) Это вполне закономерно, т к. конь сопровождал человека в его нелегком труде, был помощником при работе в поле, в бою В казачьих песнях, известных в Сибири, немало текстов, в которых используется образ коня, например, «Сторона моя, сторонушка », «По полю, по полюшку ехал казак .», «Как от Шилки по Амуру .», «Эй ты, поле, поле, поле чистое » и др

Рассматривая образ коня, следует отметить, что конь в художественном мире Васильева обладает как профанным, так и сакральным значением На профанном уровне конь - это рабочее животное Следует назвать такие стихи, как «Палисад» (1927), «Конь» («Замело станицу снегом ..») и др Если обратиться к поэзии С Есенина, то и у него можно найти немало стихов, в которых образ коня олицетворяет крестьянский патриархальный быт (например, в стихотворении «Этой грусти теперь не рассыпать. », 1924) Характерное для Есенина противопоставление природы и цивилизации («Сорокоуст», 1920) находит свое воплощение в стихотворении Васильева «Конь» («Замело станицу снегом ») С другой стороны, следует учитывать, что образ коня в поэзии Васильева имеет другие эстетические функции, что объясняется казачьей ментальностью поэта, его обращением к мировидению восточного человека Кроме того, с образом коня связаны богатейшие фольклорные, мифологические, литературные традиции, которые учитываются Васильевым Символика коня включает в себя и национальную специфику Важнейшим этапом ее стал образ «птицы-тройки» Н Гоголя Образ тройки являлся достаточно устойчивым в русской поэзии XIX века (Ф Глинка, А. Пушкин, Н Некрасов) Эта традиция не утратила своей актуальности и в XX веке Данный образ часто встречается в поэзии Есенина, выступая то как элемент крестьянского быта, то как метафора жизненного пути поэта

(«Колокольчик среброзвонный. », 1917; «Вечер черные брови насопил ..», 1923; «Эх вы, сани! А кони, кони'. », 1925, «Слышишь - мчатся сани.. », 1925; «Снежная замять крутит бойко .», 1925; «Свищет ветер, серебряный ветер. », 1925). Незадолго до васильевской «Тройки» одноименное стихотворение пишет Корнилов («Тройка», 1926) В корниловском произведении мы видим соединение народного взгляда на мир с поэтикой романса «Тройка» Васильева гораздо ближе по звучанию к стихотворению И. Сельвинского «Цыганская 2-я» (1922)

Но за исключением отдельных перекличек эти стихотворения написаны в разной манере, что обусловлено различным мировидением их авторов. У Сельвинского преобладает игровое начало, связанное больше с традициями жестокого романса, в частности, с песнями «Хас-Булат удалой...», «Стоит конь вороной .». Кроме того, поэту было свойственно поэтическое экспериментаторство, что отразилось в создании особенного ритма, растяжении отдельных слогов (на манер цыганского исполнения песен).

Стихотворение Васильева «Тройка» состоит из картин бытового и символического планов, но они воспринимаются не изолированно, а синкретично Бьгговые картины (представленные порой в сниженном виде) «лохматые ноги», «харя с красными белками», «разгульные девки», «бабий запах пьяных кож» способствуют усилению эмоциональной выразительности, тогда как объектом символизации является в произведении мир русской деревни и шире - России Поэт подчеркивает беспредметность пространства, поэтому его можно считать синонимом вневременности мира: «. вожак, / Вонзая в быстроту копыта, / Полмира тащит на вожжах'» (с 178) Здесь и прорыв в вечность («быстроту»), и экстатический восторг от бега коней, и раздумья над судьбой России, представленной образом тройки.

Казахская ментальность в поэзии Васильева связана с образом верблюда, который в мусульманской мифологии является священным животным, символом неба.

Наряду с домашними животными в текстах Васильева мы находим образы представителей дикой природы В стихотворениях и поэмах нередко упоминается волк. «Мифология» волка традиционно несет в себе значение жестокого хищника, тотемного животного В васильевских текстах «волчья» семантика представлена достаточно широко Совершенно очевидно, что соотнесенность персонажей с волком становится для автора способом психологической характеристики героев При помощи этого образа подчеркивается состояние агрессии, жестокости, обреченности. Казаки нередко называются «волчьим косяком», а волки сравниваются с «вольной казачьей стаей» (с 379)

В работе дается вывод о том, что использование природного кода, синтезирующего в себе мировоззренческий и эмоционально-эстетический аспекты, позволяет автору поставить в один ряд природное и социальное, выявить и оттенить черты национального характера. Природа в поэзии Васильева подчинена комплексу авторских этико-философских идей, призванных подчеркнуть универсальность мира «Фольклорное сознание»

поэта, обращение к мифопоэтическому коду, связанному с идеей целостности бытия, пoмoгaef ему преодолеть разрыв между человеком и природой, который явственно обозначился в 1930-е годы

В третьем параграфе «Региональная и общенациональная картина мира в поэзии П. Васильева. Евразийские мотивы в творчестве поэта» предметом анализа становится евразийское начало в творчестве поэта. «Евразиация» поэтического самопознания России в XX веке была отмечена многими исследователями (И С. Смирнов, В Н Топоров и др) Безусловно, можно говорить о «скифстве» М Волошина и А Блока, о туранских элементах в поэзии В Хлебникова. Евразийство всегда интересовало Г. Потанина и Г Гребенщикова.

Многие стихи и поэмы Васильева представляют своеобразную мастерскую освоения русским поэтом восточной цивилизации, обладающей своим внутренним строем и отношением к жизни, принципиально иными, чем в русской культуре Тема Востока, образы и мотивы казахской культуры сопровождали Васильева на протяжении всего творчества - и в этом сказалось переплетение многих факторов - от общей ориентальной тенденции в поэзии 1920-1930-х годов до обстоятельств личной биографии поэта В дальнейшем Васильев все больше стремился к синтезу азиатской и русской культур Применительно к создателю «Соляного бунта» мы имеем дело с процессом «степизации» (П Савицкий), можем говорить о чертах евразийского психического уклада Проблема взаимоотношения Европы и Азии имела совсем не отвлеченный и отнюдь не только эстетический смысл Долгие годы европейская культура мыслилась как эталон культуры вообще, а отклонение от этого образца воспринималось как отклонение от Разума. Так, Горький говорил о двух началах в душе русского человека («Две души»», 1918), при этом восточное начало он оценивал негативно

Размышления поэта над судьбой России и мусульманского Востока привели к возникновению оригинальной культурологической модели В отличие от «классических» евразийцев, внимание которых было обращено к культурно-историческому опыту Европы, к историософским и геополитическим проблемам, «евразийство» Васильева имело другие корни В работе подчеркивается, что «евразийство» Васильева связано в первую очередь с региональным самосознанием Для России одной из важнейших характеристик специфики ее развития является потенциал провинции При этом провинция понимается как региональная единица, отдаленная от центра, но одновременно являющаяся особой социокультурной системой. Можно сказать, что культурное пространство поэзии Васильева многослойно и организуется, во-первых, обращением к культуре провинции (Западная Сибирь), во-вторых, влиянием казахской культуры (Восток) Все это дополняется воздействием культуры" центра (Запад) Стремление поэта найти точки соприкосновения между разными культурными сферами создает оригинальный «евразийский» код

Рассматривая евразийскую тему под углом взаимоотношений России и Казахстана, следует отметить, что творческие связи между этими странами

имеют давнюю историю. В духовной биографии Достоевского большое значение имела дружба русского писателя с Ч. Валихановым В XX веке к казахской теме обращались Д Фурманов, И. Шухов, А Сорокин, Вс. Иванов, Н. Анов, Ф. Березовский, С Марков, К Урманов, Л. Мартынов и др

Уже к началу 1920-х годов выявляются два направления в подходе к казахстанской тематике созерцательное отношение к историческому прошлому казахского народа, стремление к идеализации старины в традиционно-романтическом плане, и непосредственное вторжение в процесс социалистического строительства. В 1930-е годы многие поэты (А. Безыменский, Вс. Рождественский, Б Ручьев) часто приезжают в Казахстан, переводят на русский язык поэзию Абая, создают поэтические произведения, связанные с казахской темой. Но все же это нельзя назвать органичным вхождением в культуру Востока. Установки Васильева явно отличались полемикой с законодателями восточной темы в советской литературе (П Павленко «Путешествие в Туркменистан», 1932; Н Тихонова «Кочевники», 1926, В Луговского «Большевикам пустыни и весны», 1931) Героями Тихонова, Луговского, Асеева, Корнилова и многих других становятся передовики труда Произведения этих авторов можно назвать своеобразной стихотворной летописью индустриализации братских стран Востока.

Показательно, что для Васильева не вызывает сомнения принадлежность Сибири к казахской культуре В стихотворении «Другу-поэту» он скажет «Мы народ не робкий и не здешний, / По степям далеким безутешный, / Мы, башкиры, скулами остры» (с 196) Многогранный степной мир позволяет автору выстраивать внутренние и внешние составляющие казахской культуры Интуицией художника он понимал, что невозможно передать глубину и многообразие культуры Востока через европейские рациональные формы опьгга. Не случайно в его произведениях активно использованы различные этнографические, фольклорные и мифологические материалы, связанные с бытом и культурой казахов Следует подчеркнуть, что окружающая природа во многом определяет процесс становления духовной культуры Среда обитания наложила свой отпечаток на формирование мировоззрения народов казахстанского Прииртышья, их отношения к земле, растительному и животному миру Представления казахов о мироздании были связаны с обожествлением степи, которой они поклонялись Образ степи выступает своеобразным архетипом «переходного пространства», который закреплялся в мифосознании и становился постоянной категорией В поэтической картине мира Васильева пространство ассоциируется в первую очередь с образом степи Природа Прииртышья становится центром многих васильевских произведений Степь присутствует в его стихах и поэмах в таком постоянстве, что её образ можно считать одним из ключевых (о чем уже говорилось выше) Не случайно он называет степь «родительницей («Родительница степь, прими мою . », 1935).

Этническая культура, как и этническое сознание, достаточно консервативны Любой представитель народа является носителем целого ряда этнообусловленных стереотипов, которые передаются их поколения в поколение В русской и

казахской культурах прослеживаются общие черты, характерные для восприятия степи народами, проживающими на степных просторах Казахстана Например, при ее характеристике употребляются такие эпитеты, как «вольный», «широкий», «бескрайний», «безводный», «горький» и т д. Поэт говорит о «горечи степей» («Песня о Ленине», 1929-1931), о «гривах ветреных песков» («Азиат», 1928), о «сухом и желтом глянце» степи («Воспоминания путейца») и т д Аналогичный подход наблюдается и у казахских авторов: Абая, И Джансугурова, С Сейфуллина и др

В культуре казахов особое место занимает культ почитания предков, с таким же почтением и уважением они относятся к степи, ибо она является местом захоронения их близких. Степь воспринимается казахами как хранительница минувших времен и событий Она является своеобразным знаковым пространством, возвращающим человека к первоосновам бытия, к исторической памяти народа. Об этом, например, пишет И. Джансугуров в поэме «Степь» (1930)

Для степного кочевника важны не только цвета, ландшафт степи, но и ее запах Основной растительностью степного региона является полынь, обладающая специфическим горьким запахом, который для кочевников ассоциируется с запахом степи, родного дома Казаки, связавшие свою жизнь с казахстанской степью, также начинают воспринимать ее не только глазами, но и обонянием Васильев в стихотворении «Расставанье» (1932) пишет о женщине «Ты пахнешь, как казацкая нагайка . » (с 148) Родной дом «пахнет медом и молоком» («Сестра», с 65) Туман пахнет «парным молоком», степь «нюхала закат каждым цветком, / Луч один пропустить боясь» («Соляной бунт», с 281)

Обращаясь к категории пространства в произведениях Васильева, можно заметить, что компонент пространства связан с концептом степи, котррый изначально имеет значение бесконечного простора В его произведениях очень мало закрытых помещений, что связано с особенностью мироощущения степных народов Часто поэт обращается к философскому постижению пространства, актуализируя в текстах понятие «широты» Примерами могут служить стихотворения «Джут», «Ярмарка в Куяндах», «Верблюд» «Охота с беркутами» и др Используя символику простора, движения, Васильев создает идеальное степное пространство, связывая его этнокультурным своеобразием восточного народа, с интуитивным единением человека с природой.

Работая над стихотворениями и поэмами, автор активно обращается к освоению казахских народно-поэтических традиций. Он в большей степени, чем другие поэты, осуществляет сложное творческое перевоплощение непосредственно в восточного певца, акына, сохраняя образно-стилистический колорит источника («Песни киргиз-казаков», 1929-1931, «Песня о Серке», 1929-1932, «Стихи Мухана Башметова», 1932) Под этим псевдонимом Васильев собирался написать цикл стихов о Казахстане, но замысел не был осуществлен

Анализ «евразийского» дискурса в лирике Васильева позволяет сделать вывод о развитии и трансформации евразийской идеи в новую историческую

эпоху Взаимодействие этнокультурных и этнопсихологических особенностей русского и казахского народов имеет универсальное значение, дает ключ к пониманию жизнеспособности национального самосознания.

В четвертом параграфе «Семиотика социальных и патриархальных отношений в лирике П. Васильева» отмечается, что общественно-исторические взгляды, отраженные в поэзии Васильева, были связаны с одной из главных проблем - взаимоотношение человека и государства Не подлежит сомнению, что поэт своим творчеством активно включился в социокультурный диалог 1920-1930-х годов. В его поэзии нашли свое осмысление социально-политические коллизии, связанные с ориентацией общества на идеологию революционного класса, отсюда попытки осознания бытия строителей нового общества не только как силы созидающей, но и разрушающей

Одна из магистральных тем в поэзии 1930-х годов - тема социалистических преобразований в стране Если в литературе начала 1920-х годов преобладала модель героя-революционера, то в конце десятилетия, в связи с курсом на коллективизацию и индустриализацию, место революционера занимает строитель нового мира, который надолго станет центральной фигурой в прозе и поэзии этого периода Социалистическим явлениям в быту и сознании людей была посвящена лирика А Безыменского, Н Дементьева, А Жарова, М. Исаковского, В Луговского, В Маяковского, Б. Ручьева, А Прокофьева, Н Тихонова и др Примечательны названия стихотворных сборников в духе тех лет «О труде, любви и революции» (1930) С Обрадовича, «Шайтан-арба Героям, строителям Турксиба» (1930) Д Бедного, «Герои едут в колхоз» (1931) и «Слово бригадира» (1932) В. Гусева, «Мастера земли» (1931) М Исаковского и тд Поэты создают проникнутые романтикой трудового подвига стихи и поэмы о новом герое - строителе социализма, о грандиозных переменах, происходящих в самых отдаленных уголках страны Подобные процессы происходили и в Сибири, достаточно назвать имена таких поэтов, как Г. Вяткин, Я Озолин, А Ольхон, Л. Мартынов, М Скуратов, И Мухачев, В Афанасьев и др Характерной чертой творчества этих авторов является созидательным пафос, ощущение ритма времени. Одни воспевали красоту преображенного Алтайского края, как И. Мухачев, другие, как А Ольхон, запечатлели в своих стихах трудовой подвиг строителей новой Сибири Излюбленной темой Озолина стала тема Севера

Естественно, что Васильев не мог остаться в стороне от магистральных тем эпохи. Поэт живет в континууме своего времени, и острота социального восприятия действительности, особенно социальных и классовых конфликтов, была свойственна ему в не меньшей степени, чем его современникам, что нашло отражение во многих произведениях «Все так же мирен листьев тихий шум . » (1927), «Сибирь» (1928), «Путинная весна», «Турксиб», «Путь в страну» (1930) и др

Думается, что здесь сыграла свою роль и идеология пролетарского оптимизма, особенно традиции Маяковского, и собственный активный романтизм поэта В письмах и стихах поэт не раз пытался доказать преданность социалистическому строю. Известна статья Горького «Литературные забавы»

(1934), в которой пролетарский писатель обвинял Васильева в хулиганских действиях, порче литературных нравов, отрицательном влиянии на молодежь, придав этим фактам политическую окраску Васильев пошел на уступки и написал Горькому письмо, в котором признался в «значительных идеологических срывах». И позднее, находясь в исправительно-трудовой колонии в г. Электросталь, он вновь пишет письмо Горькому, в котором признается в преданности новому строю По справедливому замечанию Н Примочкиной, негативное отношение Горького к Васильеву было связано с принадлежностью последнего к новокрестьянской ветви в русской поэзии, которую Горький воспринимал как социально опасную тенденцию. В конечном итоге «вся история с Васильевым представляется закономерным и трагическим завершением полувековых отношений пролетарского писателя с русским крестьянством, с его вдохновенными певцами и защитниками»5.

Приведенные примеры показывают далеко не однозначное отношение Васильева к окружающей действительности, что вызывало осуждение у некоторых его современников Как видим, в то драматическое время поэт всегда занимал собственную позицию, даже если она и не совпадала с общепринятыми взглядами. С одной стороны, шла попытка идеологизации новой литературы, с другой стороны, наблюдалось достаточно жесткое сопротивление партийному диктату, что видно на примере не только Васильева, но и творчества А Ахматовой, С Есенина, Н. Клюева, С. Клычкова, О Мандельштама, М Цветаевой и др

В художественном контексте Васильева находит отражение мысль об ущербности «старого мира» Актуализация борьбы «старого» и «нового» реализуется во многих произведениях поэта Достаточно обратиться к таким стихотворениям, как «Октябрь» (1927), «Рассказ о Сибири» (1930), «Киргизия» (1930), «Октябрьский ветер» (1930) и др , чтобы увидеть созвучие его позиций со многими поэтами этого времени в трактовке темы социалистической нови, в осужден™ мещанского быта

Но было бы неверно делать акцент только на оппозиции «старого» и «нового» Многие стихи поэта обращены к вечным ценностям бытия. Внешний план нередко осложняется онтологической проблематикой, что, безусловно, отличает Васильева от многих его современников Противопоставив мнимому общественному единству народный идеал соборности, поэт стремится соотнести социальную жизнь человека с нравственными ценностями, заложенными в русской ментальности, выступающими как абсолютные этические ориентиры

В его произведениях незримо присутствует момент общенационального кризиса и распада человеческих связей между людьми. Эта особенность ярко проявляется в тех стихах, где поэт касается лично пережитого и дорогого, что нашло отражение в стихотворениях «Глафира», «Павлодар» и др Для

^ Примочкина, Н Павел Васильев «Но как нам не хватает воздуха свободы'» О роли М Горького в судьбе поэта / Н. Примочкина // Литературная газета, 1991, 16 окг

структуры произведений характерен психологический параллелизм и антитеза, особая эмоциональная тональность стиха Здесь присутствуют не только описательные моменты старого и нового, но и размышления лирического героя о смысле жизни Соответственно и композиция уже не двучастная (как это было в других стихотворениях), а сложная, включающая несколько тем, главной из которых является уже не оппозиция «старого» и «нового», а тема памяти Наряду с повествовательным началом звучит исповедальный мотив, связанный с воспоминаниями о родном городе и доме, в котором прошло детство. Следует обратить внимание на поэтическую функцию памяти в художественном сознании Васильева Это не только источник прошлой информации, но и способ выявления вечных категорий" добра, веры, любви к людям. Акцент делается на сокровенных мыслях и чувствах автора

Бытийная образность связана с концептами «дома», «дороги», «памяти», «матери» Мать для поэта олицетворяет вечные ценности жизни, от которых поэт отдалился В родном образе он стремится выявить архетипические истоки, обозначить их непреходящую ценность, внутреннюю красоту Материнское начало соотносится с такими понятиями, как доброта, мудрость, святость Герой проходит духовный путь к матери (этот мотив затем найдет отражение в поэме «Одна ночь») Формируется важный смысловой ряд: «Россия-мать», «мать-природа», «мать-вечность мира» Образ матери является маркером и мира, и сознания лирического героя В работе отмечается перекличка стихотворения Васильева «Глафира» с «Избяными песнями» (1914—1915) Клюева, его поэмой «Песнь о Великой Матери» (1930-1931), «Письмом матери» (1924) и «Письмом от матери» (1924) Есенина Сближает поэтов канонизация материнского начала, ощущение быта как бытия

В творчестве Васильева, в душе поэта шла напряженная борьба между «старым» и «новым», «большим» и «малым» Если обратиться к его стихотворениям, то можно увидеть, что главное место во многих из них принадлежало прославлению социалистической действительности строительство Турксиба, новых заводов и фабрик, перемены в деревне Но наряду с этим возникает хронотоп семейной, личной жизни Васильев, имея в качестве образной парадигмы ценности и критерии советской культуры, стремился расширить осваиваемое художественное пространство за счет патриархальной системы ценностей Немаловажен тот факт, что происходит это неумышленно, без соответствующих идеологических установок и объясняется исключительно внутренней творческой потребностью.

В работе подчеркивается, что в текстах Васильева особое место занимает символика дома Семиотизация «дома» очевидна, например, в стихотворениях «Сестра», «Павлодар», «Глафира» и др Этот образ становится емким социально-историческим и нравственно-философским символом. При этом следует заметить, что представления поэта о доме и семье преломляются через призму фольклорного сознания

В осмыслении общего значения дома Васильев продолжает традицию, в рамках которой дом понимается как объективированное представление человека о мире, как пространственная модель вселенной Таким образом, с

одной стороны, дом представляется изоморфным миру, с другой стороны, он соответствует человеку - его владельцу. Дом защищает человека от внешнего мира, поэтому неотъемлемым его элементом является сакральное предназначение - спасение души В черновых вариантах стихотворения «Сестра» Васильев пишет. «Я приветствую этот кров / За мычание пестрых коров, / За густой его палисад, / За сырой его аромат» (с. 577) То есть, дом — это семейное гнездо, некое этическое родовое пространство, в котором осуществлялось формирование человека в духе народных традиций. Не случайно в «Автобиографических главах» Васильев признается «Не матери родят нас - дом родит» (с 498) Слияние в семантике дома прошлого, настоящего и будущего вводит происходящее в контекст вечности, где временные различия снимаются, поскольку время становится цикличным.

Полученные результаты позволяют утверждать, что наряду с событиями эпохального порядка- гражданской войной, коллективизацией и индустриализацией - поэт всегда обращается к типичным жизненным явлениям. В произведениях Васильева не менее важными, чем события эпохи, становятся частные события- начало весны, посещение родительского дома, любовь к женщине и т п Все это усиливает экспрессию изображаемых картин, резче проявляет авторскую оценочность.

Во второй главе «Мировоззренческие основы поэм П. Васильева» отмечается, что среди поэтов 1920-1930-х годов Васильев в поэмном жанре занимает лидирующее место Менее чем за десять лет им создано четырнадцать поэм, которые стали яркой страницей русской поэзии советского периода В первом гараграфе «Своеобразие художественной картины мира в поэме П. Васильева "Песня о гибели казачьего войска"» рассматриваются разные подходы к жанру произведения, подчеркивается, что жанровая природа «Песни о гибели казачьего войска» определяется ее принадлежностью к народной лирике В этой связи заслуживает внимания концепция Д С Лихачева, который проводил четкую грань между книжной и народной лирикой, делая акцент на том, что русская народная песня не столько «создается», сколько исполняется Место автора занимает в ней исполнитель. Чертами народной лирики являются обобщенность лирической ситуации, отсутствие «разрыва между изображаемым временем автора и временем «читателя»-исполнителя, который отождествляет себя с героем своей песни, реконструирует различные жизненные ситуации Он «играет» песню. «Это игра не для зрителей - для себя Это «театр для себя», в котором «слиты исполнитель и зритель»6

Автор «Песни о гибели казачьего войска» (хотя правильнее было бы назвать его исполнителем) строит свою поэму как своеобразное чередование голосов участников событий «Время автора и время читателя» (Д С Лихачев) в поэме Васильева слиты во времени исполнителя, что свойственно и народной лирике. Однако это вовсе не означает, что поэт перевоплощается в безыскусного исполнителя народной песни Скорее можно говорить о синтезе

'Лихачев, Д С Поэтика древнерусской литературы / Д С Лихачев -Л, 1971 -С 245-246, 250251

литературной традиции и лирической песни, что определяет специфику проблематики и жанра произведения, социально-психологический характер раскрытия конфликтов, изображение героев, широкое привлечение в поэму разнообразных фольклорных жанров Кроме того, назвав поэму «песней», автор тем самым отдал дань определенной литературной традиции, ориентированной на песенно-мелодический строй лирики.

Произведение Васильева можно рассматривать как полижанровую структуру. Перед нами цикл лирических песен, сказов, нескольких сюжетных этюдов Сам автор признается. «Я написал «Песню о гибели казачьего войска», там материал владеет мной, и я этот материал не преодолел»7. Если обратиться к поэме, то можно заметить, что в ней нет главных героев, отсутствует заметная фабульная нить, нет даже четких хронологических рамок Автора больше интересует внутреннее, а не внешнее действие С этой целью Васильев прибегает к необычной композиции, которая отличается свободным расположением глав, образно-тематической оппозицией, наличием лейтмотивов Перед нами лиро-эпическое произведение, основным источником которого является фольклор. Сочетание песенных и сказочных мотивов с авторским повествовательным элементом определяет основную стилистическую особенность поэмы. Использование принципа гармонической экспрессии, символических образов повышает напряженность звучания отдельных сцен, создает сложный ритм произведения

По мнению многих васильеведов, главные вопросы, которые автор решал в своей поэме, связаны с проблемой выбора своей собственной судьбы как каждым отдельным человеком, так и всем народом Обращаясь к «Песне », можно сказать, что, пожалуй, это единственное произведение в русской советской поэзии конца 1920-х годов, в котором рассматривается феномен казачества, его традиционно-бьгговой уклад, духовная культура, календарные и семейно-бытовые праздники, песенный фольклор, который выступал одним из основных связующих компонентов этноса и являлся важнейшим средством передачи и сохранения традиционной культуры Для понимания специфики картины мира в поэме необходимо учитывать диалектику этнического и социального в становлении и функционировании казачества Важным компонентом казачьей ментапьности является архаическое отождествление мужчины и воина, представления о воинских традициях. Война для казака не только неустранимый момент бытия Она во многом определяла жизнедеятельность сибирского казачества, внутрисемейные и внутриродовые отношения

Анализируя поэму Васильева в контексте развития поэмного жанра в 1920-1930-е годы, можно обнаружить общие черты с некоторыми произведениями этого периода Несомненно, что на Васильева повлиял художественный опыт С Есенина, И Сельвинского, Э Багрицкого В диссертации отмечена типологическая общность между «Песней о гибели

7 Литературный путь Павла Васильева Из стенограммы вечера, посвященного творчеству П Васильева // Новый мир - 1934 -№6 -С 225

казачьего войска» и поэмой Есенина «Песнь о великом походе» (1924), что обнаруживается в жанре произведений («песня»), в композиции (обе поэмы состоят из отдельных главок, скрепленных лирическими отступлениями), в отсутствии сквозных образов, в широком обращении к фольклору Вместе с тем поэма Есенина лишена того трагического пафоса, которым наделена поэма Васильева

В работе устанавливаются типологические связи «Песни о гибели казачьего войска» с поэмами Багрицкого «Дума про Опанаса» (1926) и Сельвинского «Улялаевщина» (1927) Однако в поэме Васильева нет той односторонности в описании гражданской войны, которая свойственна Багрицкому и Сельвинскому, что объясняется различиями авторских взглядов на мир и человека

В главе рассматриваются малоизученные вопросы поэтики произведения Отмечается фольклорная природа поэмы, что нашло отражение в использовании разнообразных фольклорных формул, сказочных сюжетов, образов и мотивов Например- «Я ли твою зыбочку посторожу, Я ли тебе сказочку расскажу » (с. 238), «Присказка вначале, / Сказ впереди» (с 242) и тд На сказку указывает наличие «общих мест», устойчивых формул, характерных повторов Однако присутствие конвенциональных жанровых признаков сказки все же не дает основания проводить прямую аналогию между поэмой Васильева и волшебной сказкой Уместнее говорить об авторской стилизации традиционного сказочного сюжета, заимствовании из него отдельных мотивов и образов. Одновременно поэт привносит в текст детали, взятые им из собственного жизненного опыта, сокращает или, напротив, расширяет пространство текста введением новых героев, прибегает к приему ретардации, что обусловлено авторским видением мира, психологией художника

В поэме можно обнаружить мифопоэтический ряд, восходящий к фольклорно-архетипической образности В произведение вкраплены осколки древней дохристианской мистики и магии - образной, числовой, звуковой, заклинательной Разумеется, многообразие мифопоэтических образов не самоцель для автора, а средство возвращения к истокам национальной культуры В «Песню о гибели казачьего войска» включены и малые фольклорные формы (загадки, заклятья, заговоры, пословицы). Например «Кони без уздечек, / Пейте зарю / Я тебя, касатка, / Заговорю» (с. 229), «Закреплю заклятье- / Мыр и Шур, / Нашарбавар, / Вашарбавар, / Брытангур'» (с. 230) Дождь сравнивается с небесным молоком «Пролит на землю / Тяжелый кумыс» (с. 232) В символическом ключе рассматривается концепт смерти «Смерть пробегала с горячим штыком, / Рыжие зубы по-волчьи сжав» (с 234)

В конце раздела делается вывод о том, что поэма Васильева - особым образом организованный метатекст, выразивший трагизм эпохи, соединивший субъективный опыт поэта с нравственно-философской проблематикой, объединивший черты лирики и эпики

Во втором параграфе «Роль онтологических мотивов в поэме П. Васильева "Соляной бунт"» отмечается, что автор на «национальном

материале» (выражение Васильева) ставит и решает мировоззренческие вопросы Выбрав темой поэмы восстание «киргизской» бедноты, поэт отказывается от изображения панорамности событий. Он углубляет общественно-политический конфликт введением онтологических мотивов, важнейшими из которых становятся проблемы добра и зла, нравственного выбора человека. В поэме достаточно четко представлена христианская концепция мира и человека. Васильев говорит в своем произведении о разрыве традиционных связей, о необратимых изменениях, которые произошли как в отдельной семье, так и в человеческой душе (существенным для раскрытия психологии героев является эпизод столкновения атамана Яркова и Григория Босого) Система образов построена на антитезе воинского долга и человечности Объективное содержание поэмы демонстрирует понимание автором того, что поступки человека продиктованы не столько давлением внешних обстоятельств, сколько нравственным законом, укорененным в человеческой душе Поэт проявил себя психологом, указав на главную движущую причину поступка Григория Босого, не пожелавшего убивать казахскую девушку.

Можно согласиться с исследователями в том, что в поэме отразились определенные противоречия в описании и оценке казачества и казахской бедноты Казачество для поэта является особой субкультурой, ассоциирующейся в народном сознании с понятиями воли и бунтарства С одной стороны, автор осуждает насильственную политику казачества, с другой - именно казачий быт выписан в поэме ярко, со знанием этнографического и фольклорного материала Созданная Васильевым в главе «Грамота» картина заселения Сибири, становления сибирских городов имела своей целью показать богатство сибирского края «Край обилен Пониже к пескам Чернолучья, / Столько птицы, что нету под нею песка, / И из каждой волны осетриные жабры да щучьи / И чем больше ты выловишь - будет все гуще и гуще, / И чем больше убьешь - остальная жирней и нежней» (с 270) Изобилие природного мира выступает синонимом богатства народной культуры Подобная гиперболичность подчеркивает целостность народного мира, его, если воспользоваться выражением М М Бахтина, «неофициальный аспект». Создается устойчивое знаковое поле, противостоящее сложившимся в обществе стереотипам

История прииртышского казачества полна драматических событий Автор подчеркивает, что казаки в Сибири натолкнулись на активное сопротивление местных народов, которое было подчас очень жестоким (возможно, здесь дан намек на восстание Амангельды Иманова в 1916 году, когда были вырезаны целые казачьи станицы) В свою очередь, предпринятые казаками ответные походы также приводили к жестоким и кровавым схваткам с «инородцами». Однако подобные конфликты были в то время вполне обычными явлениями в жизни сибирских казаков

Васильевская картина мира не знает полутонов Рядом с торжеством жизни неминуемо возникает образ смерти Универсализм антитезы «жизнь -смерть» присутствует и в сюжетных ситуациях, и в описаниях природы,

портрета Представления о взаимосвязи и взаимопроникновении жизни и смерти как универсальной формулы бытия сохранились в обрядах и фольклоре разных народов. Подобная амбивалентность - характерная черта воззрений и текстов Васильева

В «Соляном бунте» мы наблюдаем синтез двух культур, народной и официальной Предельно ярко народная традиция проявляется в главе «Свадьба». Такое внимание автора поэмы к свадебным ритуалам и обрядам далеко не случайно Здесь срабатывает действие закона преобразования природного в социальное, так как отступление от ритуала могло привести к негативным последствиям, к разрушению связей между человеком и природой

Есть еще один аспект, связанный с мотивом свадьбы Главным здесь является оппозиция «своего» и «чужого». Дом, в котором проходит свадьба, связан с областью «своего», тогда как окружающий мир принадлежит к сфере «чужого». В данном случае важным представляется положение, согласно которому разрушение «своего» мира, нарушение равновесия между «своим» и «чужим» оборачивается утратой связи между людьми и Богом.

В поэме «Соляной бунт» автор расширил, по сравнению с предыдущей, тему внутреннего состояния человека Личное сознание Босого освобождается от кровно-родовых, сословных способов мышления и устремляется к высшим ценностям, что можно считать бунтом против традиционного миропорядка, по которому живут казаки, когда власть и Бог отождествляются Общей для героев Васильева является проблема милосердия, сострадания к ближнему, готовность или неготовность «переступить» через нравственные законы Предпринятое ранее исследование этой проблемы на примере «Песни о гибели казачьего войска» продолжается и в «Соляном бунте» Мировоззренческая позиция автора определена достаточно отчетливо: любовь и милосердие побеждают зло и насилие

Как и первая поэма «Песня о гибели казачьего войска», «Соляной бунт» связан с фольклорной традицией Автор обращается как к русским любовным и обрядовым песням, так и к казахскому фольклору. В работе отмечается, что песенное начало в «Соляном бунте» проявляется по-новому Если в первой поэме песня в какой-то мере организует лирический сюжет произведения, то здесь песенные отступления возникают, как правило, в наиболее драматических сценах, по-своему уравновешивая эмоциональную напряженность сюжета. Так, сбору казаков в поход предшествует казачья песня Шуточные песни, частушки звучат после эпизода гибели атамана Корнилы Ильича

Новаторство Васильева проявляется в использовании традиционных образов и формул казахского фольклора. Знание казахского языка позволяло оценить все нюансы устного творчества казахского народа, прочувствовать своеобразие тюркоязычной поэзии Но и здесь Васильев не шел по пути элементарного копирования Он обрабатывал тексты по-своему, точно воспроизводя особенности ритма; прибегая к энергичному речитативу в главе «Мугол» (в казахской поэзии подобная форма стиха называется жельдирме), к рифмованной прозе (глава «Казнь») Более того, автор нередко создавал собственные вариации на старинные казахские легенды, перевоплощаясь в

героя своей поэзии - акыиа, в песнях которого реалии современной действительности бытуют на равных правах с образами прошлого В качестве примера можно привести обращение поэта к образу «черной байбичи» (метафора чумы), сеющей смерть.

Следование фольклорной традиции проявляется и в изображении сцены казни Босого При сопоставлении этого эпизода с некоторыми русскими историческими песнями можно обнаружить общие черты. В поэме Васильева, как и в исторических песнях, присутствуют атрибуты дороги, палача, родственников приговоренного к казни Вместе с тем следует заметить, что описание казни в поэме Васильева метафорично и динамично, тогда как в народных песнях оно конкретно и статично.

В «Соляном бунте» находят отражение отзвуки древнейших народных верований Отсюда уподобление смерти зооморфным образам «Ты почто, смерть, совьим глазам / Смотреть даешь, глядеть даешь, / На сокольи глаза / Пятаки кладешь?» (с. 346) От устной народной традиции идет обращение к стихиям природы (огню и особенно ветру) «Отворяйся, небо, / Рассыпь снега, / Замети метелями / Свово врага» (с 347) Использование повелительных форм роднит данный отрывок с заговором Говорится в произведении о небесных светилах, растениях, предметах, имеющих магический характер Похоронный обряд, изображенный в поэме в соответствии с народной традицией, включает как определенные ритуальные нормы, так и элементы сословной казачьей культуры В тексте произведения упоминаются конь и шашка, являющиеся атрибутами казачьего быта

Проведенный анализ позволяет прийти к следующим выводам темы, к которым обращается создатель «Соляного бунта», имеют разносторонний характер здесь и подчиненность идеологическим требованиям времени, и обращение к проблемам философского плана, которые, как уже отмечалось, доминируют над первыми Идея Васильева об «избыточности» жизни приводит автора к мысли о самоценности человеческой личности, о том, что милосердие и сострадание являются антитезой войны, предтечей будущего социального устройства всего человечества

В третьем параграфе «Мировоззренческие доминанты в поэме П. Васильева "Кулаки"» подчеркивается, что главной темой произведения является изображение процесса коллективизации К этим событиям обращались и другие поэты Н Заболоцкий в «Торжестве земледелия» (1929), Б. Корнилов в поэме «Триполье» (1934), А Твардовский в «Стране Муравии» (1934-1936) Однако отмеченная идейно-тематическая близость носит самый общий характер. Каждый из поэтов шел своим путем В работе отмечается, что взгляды Васильева на судьбы русской деревни связаны не только с социально-политической проблематикой В творчестве поэта нашла отражение антиномия народного сознания, существование в нем взаимоисключающих тенденций Уже первая глава придает размышлениям поэта общечеловеческий масштаб, суть которого - в борьбе веры и неверия в душе каждого человека. Проблема веры, Бога в поэме прямо обнажена, проговорена в идеологических спорах персонажей, что расширяет и обогащает конкретный смысл

изображаемого. Вокруг этой коллизии разворачивается история раскола дома Ярковых Васильев стремится раскрыть сложный и по-своему противоречивый образ Евстигнея Яркова, передать психологию героя, уйти от прямолинейных и категорических характеристик представителей старого мира

Бунт Евстигнея Яркова против несвободы от верховной силы обрекает его на столкновение с национальными религиозными ценностями, что выразилось в кощунственном акте уничтожения иконостаса Это столкновение в душе героя двух сил* созидательной (божественной) и разрушительной (сатанинской) приводит его к ощущению чувства вины, которое в конечном итоге ведет к разрушению человеческой души и утрате соборности, к отчуждению от окружающих Мотив «пересгупания» подчеркивается в поэме «Кулаки» символикой погасшей свечи («. . сальник, вспыхнув, погас», с 439), что ассоциируется с духовной смертью героя. Но, помимо нравственной вины, внутренняя дисгармония возникает и в результате осознания Евстигнеем раскола прежней патриархальной жизни

Концепция мира и человека у Васильева характеризуется двумя планами помещая героев в систему социально-исторических координат, автор ставит их в такие обстоятельства, в которых проявляется не отдельно взятый характер, а обнажается человеческая суть, что свидетельствует о его переходе от концепции этатизма к концепции гуманизма Тем самым поэт расширяет границы художественного видения мира до бытийного масштаба, выводя важнейшие оппозиции человеческой жизни («добро - зло», «истина - ложь», «закон - «преступление») на онтологический уровень Преодолевая нормативность официального канона, автор создает особую систему нравственных императивов на основе добра, истины, красоты, человечности Евстигней Ярков решает принять новый режим, что вполне логично, так как вероотступничество приводит к цепи других заблуждений С другой стороны, это можно объяснить и крестьянской осмотрительностью, попыткой приспособиться к новому строю.

Внедрявшиеся в массовое сознание стереотипные представления о «проклятом прошлом» и «светлом будущем» находят своеобразное воплощение и оценку в поэме Васильева Официальная литература подходила к теме коллективизации с раз и навсегда выверенных и утвержденных позиций Исключений здесь было немного Историческая целесообразность коллективизации не могла быть поставлена под сомнение Васильев в изображении новых сил в деревне идет уже по проторенной дороге Следуя установившимся в советской литературе традициям в описании коллективизации, поэт уделяет основное внимание социально-политическому конфликту, раскрывая противостояние двух антагонистических сил Моделируя общественно-политическую ситуацию, Васильев изображает коллективизацию как массовое социальное явление, объединившее людей разного социального происхождения

Широкий масштаб событий, на фоне которого развертывается действие поэмы, прослеживаются судьбы героев, дает художнику возможность создать глубоко насыщенную психологическую атмосферу Автор раскрывает все за и

против каждого из героев, показывает столкновение идей в новую историческую эпоху, жизнеспособность каждой из них

Но главное, конечно, не в судьбах отдельных персонажей васильевской поэмы, не в социальном конфликте и его разрешении, а в той нравственной тенденции, которую утверждает поэт. В этом смысле поэма «Кулаки» весьма значительное произведение Годы «крутого перелома» стали для Васильева тем историческим моментом, где можно найти истоки многих общественных, нравственных, онтологических коллизий. На переднем плане - распад патриархально-родовой культуры Главное внимание автора направлено не на внешние обстоятельства (хотя он и пытается опоэтизировать новый строй), а на противоречия души Поэма «Кулаки» стала опытом художественного осмысления судьбы народа, драматических потерь, которые понес национальный характер на историческом бездорожье XX века

Таким образом, поэма Васильева «Кулаки» является закономерным итогом творческой эволюции поэта, обнаружившим логику развития ведущих тенденций творчества Говоря о социальной активности своих героев, отмечая неизбежность социалистических преобразований в деревне, автор подчеркивает, что вместо контакта душ васильевские герои вовлечены в разноуровневые социальные коммуникации, что происходит вследствие потери ими нравственного идеала Антиномия «вера-неверие», безусловно, одна из основных ценностно-смысловых составляющих картины мира Васильева

Основная тема поэмы «Христолюбовские ситцы» (1935-1936) -оппозиция «большого» и «малого», причем не только в социально-политической сфере, но и в сфере человеческих отношений, о чем говорится в четвертом параграфе «Духовное самоопределение героя в поэме П. Васильева "Христолюбовские ситцы "».

Автор раскрывает проблему взаимоотношения личности и общества, уделяя особое внимание анализу сложного и подчас драматического характера этих связей В «Христолюбовских ситцах» поэт размышляет об искусстве, его назначении и задачах, противопоставляя истинное понимание искусства его утилитарному назначению, которое господствовало в те годы Тема искусства здесь не случайна, ибо Васильев показывает искания творческой личности, воспитанной патриархальным миром, говорит о столкновение нового и старого в душе героя

Картины патриархального быта, поклонение жизни, вера в духовную силу красоты как религиозной, так и плотской, формируют внутренний мир Игнатия Христолюбова Говоря о социальной активности своих героев, отмечая неизбежность социалистических преобразований в городе и деревне, поэт подчеркивает, что подобная установка противоречит концепции целостности патриархального мира Это нашло подтверждение в пейзаже, приобретающем едва ли не космическое звучание «Светло в полночь на сеновале / Звезда в продушине горит / Велит, чтоб люди крепче спали, / Шумят цветы на сеновале » (с 531) По Васильеву, в мире действует закон гармонии, и главным его свидетельством является примирение между человеком и природой, где в одно целое связаны «багровые тучи», «турецкие кисти

камыша», «тальниковая мгла», ангелы и Божья Матерь, небесные светила Все это движется к одному центру: «И в середине мирозданья / Надежда Господа -земля» (с. 532).

Вторая часть поэмы носит переломный характер Новые идеи, явления общественной истории побудили Васильева к воссозданию картины изменяющегося мира. Однако он не только показывает восприятие героем новой действительности, но выявляет одновременно черты его психологического облика Автор, раскрывая сложный процесс творчества художника, подчеркивает, что периоды вдохновения сменялись у Христолюбова периодами творческого бессилия, вызывая у него чувство неприкаянности и одиночества, ощущение оторванности от людей. Не сразу Христолюбов находит правильное решение, а лишь после долгих и мучительных размышлений.

Воспитание искусством, целенаправленное политическое формирование человеческого сознания было своеобразным инструментарием в построении нового мира. В такой перспективе более позднее определение писателей как «инженеров человеческих душ» воспринимается как завершение продуманной концепции Новый человек в литературе 1920-1930-х годов оказался подчинен требованиям системы, директивам и инструкциям; стал фигурой, лишенной собственного мнения и инициативы, руководимый властью, полностью идеологизированной

В данном случае Васильев следует господствующим идеологическим концепциям советской культуры с ее нравоописательностью и бесконфликтностью, давая понять, что Христолюбов, человек старого строя, принял (или вынужден был принять, подчиняясь давлению) новую действительность, С другой стороны, поэт попытался преодолеть односторонность взглядов на новое искусство, опираясь на ценности патриархальной культуры, на свойственную ей языческую полноту ощущения мира Стремление автора снять противоречие между духовным и материальным в жизнедеятельности человека приводят его героя к признанию таких ценностей, как справедливость, свобода, поиски идеала.

В диссертации отмечается, что Васильев «углубляется» не только в «большой мир». Он обращается и к «малому» миру, с которым связаны такие вечные темы, как любовь, рождение и смерть, личное счастье, взаимоотношение между мужчиной и женщиной Но «малый» мир отнюдь не идилличен и не изолирован от окружающей среды Бесчисленные нити связывают его с миром больших задач, которые, однако, предстают в ином ракурсе, чем в идеологизированных стихах и поэмах многих советских поэтов, поскольку автора интересует духовная и нравственная самоидентификация персонажей В центре внимания находится не сама «строительная задача» (которая нередко предстает как некая «строительная жертва»), определяющая ход действия, а субъективное отношение к ней героя Из мировоззрения человека советской эпохи последовательно изгонялись идеи святости человеческой личности, дома, семьи, которые заменялись стремлением к отвлеченным моральным благам Герой поэмы Игнатий Христолюбов - это

человек, «заблудившийся во времени» Он способен к вольным порывам, но уже стеснен в действиях

Поэт наделяет своего героя максимальным потенциалом - творческим, духовным, жизненным Игнатий Христолюбов помещен в некое пространство, противоположное обыденной реальности, где жизнь течет по законам иного бытия Эстетическая глухота героя была вызвана, разумеется, не только физической усталостью, а творческим бессилием художника, трагической невозможностью воспринимать новый мир по законам красоты

В эпоху социальных и политических катаклизмов васильевский персонаж пытается найти некую опору, твердую почву, определить свое место в мироздании Автор расширяет границы своего художественного мира до бытийного масштаба, выводя важнейшие оппозиции человеческой жизни («добро - зло», «истина - ложь», «закон - нарушение», «абсурд - смысл», «нравственный закон - вседозволенность тоталитаризма») на онтологический уровень. При дискретности бытия и кажущейся невозможности достижения гармонии герой Васильева инстинктивно жаждет обрести ее и стать органичным элементом природы, социума, космоса Текст поэмы рассчитан на несколько уровней рецепции На одном из уровней мы имеем дело с обычной соцреалистической поэзией Однако за пределами этого плана обнаруживается смысловое ядро, связанное с актуализацией онтологического уровня мировоззрения поэта. Во имя полноты жизни «здесь и теперь» герой Васильева пытается найти пути сближения между полюсами «ближнего» и «дальнего» Финал поэмы, как это часто бывает у Васильева, смазан Пафосная и риторическая концовка противоречит общей концепции произведения, что, по всей вероятности, объясняется сложностью и противоречивостью авторской позиции

Поэма Васильева, находящаяся на стыке истинного и ложного, позволяет понять поведенческий механизм художника в советскую эпоху Создателя «Христолюбовских ситцев» интересует процесс самосознания и самоопределения человека новой эпохи. В основе поэмы лежит сама жизнь, подвижная и изменчивая, и содержание произведения несводимо к простым решениям и однозначным ответам Разрешение конфликта между человеком и обществом связано в какой-то мере с «ломкой» авторского сознания, с поисками героя, который бы отвечал не только представлениям поэта, но и запросам нового времени. Именно такой вывод можно сделать из анализа поэмы «Христолюбовские ситцы»

Пятый параграф «Концепция мира и человека в «маленьких» поэмах» П Васильева» посвящен анализу картины мира в «маленьких поэмах» Васильева В этом разделе рассматриваются такие произведения, как «Лето»

(1932), «Август» (1932), «Автобиографические главы» (1933), «Одна ночь»

(1933) и «Принц Фома» (1935-1936)

Анализ поэм Васильева подтверждает сделанные ранее выводы относительно универсальности картины мира поэта и обновлении жанровой парадигмы Переход от больших повествовательных форм к лирической поэме свидетельствует не только о стремлении художника обрести жанровую

свободу. В «маленьких поэмах» наблюдается усиление лирического начала, что связано с изменившейся концепцией мира и человека, со стремлением поэта раскрыть сложный противоречивый мир личности Автор обращается к исследованию самосознания личности, к проблеме взаимоотношения личности и общества, в результате чего субъективное лирическое переживание сочетается с выявлением сущностных, категориальных начал в постижении мира Поэмы отличаются ослабленностью фабульного элемента, свободной композицией, исповедальным, монологическим характером лирического повествования, ассоциативным планом изображения, символической емкостью деталей, эмоциональной окраской

Центром поэм «Лето» и «Август» становится тема природы При этом внимание автора акцентируется на внутреннем мире человека, который художник рассматривает в качестве приоритетного по отношению к социуму Текстуальный анализ поэм позволяет сделать вывод о том, что природный код раскрывается в разных аспектах Родина, любовь, дом, семья, память, жизнь и смерть Так, в поэме «Лето» всепоглощающая любовь поэта к земле, природе, выраженная с подчеркнутым лиризмом, сочетается с раздумьями о смысле жизни и человеческих ценностях

Васильев был поэтом, остро чувствующим дисгармонию мира, что отразилось как в его лирике, так и во многих поэмах, однако «Август» - одно из немногих произведений, где дисгармоничное начало ослаблено На первое место выступают мотивы красоты и добра. Наслаждение природой, радость любви, счастье жизни - эти мотивы являются сквозными в васильевской поэме Все произведение построено на синтезе материального и духовного Автор описывает особое мироощущение человека, когда каждый миг жизни наполнен ощущением счастья В этом подходе можно усмотреть переклички с поэмой Бунина «Листопад» (1900), которую отличает естественная интонация, напряженность чувств, экспрессивность выражения внутреннего мира лирического героя

Своеобразным ядром художественной картины мира в поэме «Август» является мир русской деревни, овеянный поэзией воспоминаний, красотой природы и человека В душе лирического героя живет память о прошлом, ассоциирующимся с родным домом, с народными праздниками и гуляньями, с первой любовью. В поэмах «Лето» и «Август» Васильев сумел одухотворить и облагородить природный мир и человека, сумел вырваться из линейности и воспринять действительность во всей ее полноте

Лирическая поэма «Автобиографические главы» не окончена поэтом Это была его попытка взглянуть на прошлое и попытаться осмыслить свою жизнь Поэма помогает разобраться в некоторых противоречиях в творчестве поэта, что было вызвано сложностью восприятия действительности Типологически это произведение связано со стихотворением Есенина «Мой путь» (1925) Исповедальные мотивы в поэме соотносятся с внутренней раздвоенностью души лирического героя, который стремится освободиться от прошлого, но в то же время ощущает кровную связь со старым миром

С «Автобиографическими главами» тесно связана поэма «Одна ночь». Ее можно с полным основанием назвать многопроблемным полотном, перекликающимся с «Черным человеком» (1925) Есенина. В обоих произведениях воплощен мир чувств автора, поднятый до общечеловеческих идеалов Поэмы Есенина и Васильева объединяет близость авторских интерпретаций, связанных с решением проблем добра и зла, истинного и ложного, памяти и беспамятства «Черный человек» у Есенина выступает символом разрушения и нигилизма, которому противопоставлен светлый образ отрока. Борьба за душу героя является основным конфликтом произведения. В поэме Васильева концентрацией зла предстает «дремучий быт» мещанства. И в «Черном человеке», и в «Одной ночи» перед нами глубокое проникновение в психологию героя, в его размышления о смысле жизни, о прошлом и настоящем

Сдержанная манера, в которой написана поэма «Принц Фома», дает основание думать о широкоохватном и эпически обстоятельном замысле. Однако оксюморонное название указывает на «сниженность» образа главного героя Ирония, пронизывающая всю эту поэму, не слишком обнажена, она более всего проявляется в сценах взаимоотношений Фомы с интервентами.

Мироощущение поэта, выбравшего в качестве главного персонажа не героическую личность, а героя комического, в скрытой форме демонстрирует абсурдность «наполеоновских» планов Фомы, противоестественность тоталитарного сознания. Герой поэмы, изведавший бренность славы, ночные обыски и облавы, возвращается домой к жене Алене и растворяется в домашнем мире. Через искушающее сознание Фомы честолюбивое желание власти, спародированное автором, прорываются сугубо васипьевские мотивы, где каждый миг озарен любовью к земным будням и семейному очагу.

Итак, подводя итоги, можно констатировать следующее анализ произведений позволяет обнаружить, с одной стороны, их внутреннее единство, а с другой - выявить различные уровни концепции мира и человека. Поэтическое мышление художника реализовывалось одновременно в лирическом и эпическом отражении реальности, в единстве бьгга и бытия В отличие от многих своих современников, достаточно быстро определившихся в новом мире, позиция Васильева была не столь однозначной, что было связано с его драматическим, а порой и трагическим восприятием действительности. Неоднозначность и противоречивость художественного мира поэта были не слабостью или недостатком, а особенностью Васильева Онтологическая позиция автора, отраженная в его поэмах, представляла, с одной стороны, рефлексию по поводу проблем бытия, сущности человеческого существования, а с другой - гуманизм поэзии Васильева становился мерилом нравственной оценки человека в изменившихся исторических условиях. Подобное видение действительности сближало его с новокрестьянскими поэтами, которые так и не смогли преодолеть душевный разлад, вызванный эсхатологическими потрясениями в обществе Воспевание нового в васильевских поэмах удивительным образом сочеталось с поэтизацией прошлого Дилемма «поэт и

гражданин» в поэмах Васильева, как правило, сводилась к победе поэта, даже если финалы его произведений и говорили об обратном

Новаторство художника сказывается и в стиле поэм Васильев создал свой неповторимый стиль, отличающийся необычайной энергией слова, яркой образностью, многообразным использованием фольклорных жанров (от частушки, сказки и загадки до причетов и лирических песен) Поэт расширил и обогатил жанр поэмы также и за счет применения образов и мотивов казахского фольклора, что наиболее ярко отразилось в его поэме «Соляной бунт» Мифопоэтическое начало в поэмах Васильева не только определяло жанровую структуру произведений, но по-своему отражало этические и эстетические идеалы художника. Через все поэмы проходит мысль о ценности отдельной человеческой личности. В своих произведениях Васильев сумел постигнуть и отразить ведущие тенденции эпохи, подняв их на высоту типических обобщений.

В третьей главе «Художественные средства создания картины мира в поэзии П. Васильева» отмечается, что сложная проблематика произведений потребовала и соответствующей художественной формы Поэтический стиль Васильева отличает тяготение к точной образности, которая не отрывает предмет или явление от реальности, а наоборот, приближает к ней. Ощущение поэтом избыточности бытия порождает усиление напряженной энергии слова, тем самым оно приобретает «сгущенную» семантику.

Обращение к ранней лирике Васильева позволяет проследить путь творческого становления поэта На данном этапе (1920-1926) художественный стиль Васильева окончательно еще не сформировался, но молодой поэт стремится создать яркие образы, которые кажутся читателю далеко не традиционными Безусловно, многие ранние стихотворения Васильева не самого высокого поэтического уровня, однако они обретают ценность в глазах исследователей его творчества тем, что, во-первых, являются своеобразными звеньями в эволюции поэтического мировидения Васильева; во-вторых, уже в ранней его лирике появляются образы и мотивы, определившие многие черты в поэтике зрелых произведений

Стиль Васильева, с одной стороны, обнаруживает приверженность к поэтической лексике, свойственной официальной поэзии («простреленные знамена», «сквозняк Октября», «солнце индустрии», «огни новостроек» и т.п ) Однако поэт наполняет формы, распространенные в советской поэзии, глубоко развитым, индивидуально-образным видением мира. Характерная для поэта экспрессивность образов возникает в результате органичного слияния природного и социального «Здесь, на грани твоей пустыни, / Нежна полынь, синева чиста. / Упала в иртышскую зыбь и стынет / Верблюжья тень твоего моста («Семипалатинск, 1931, с 125-126) Активно и широко он использовал в зрелых произведениях слова с переносными, символичными значениями и создавал в рамках общих тем необычные, порой парадоксальные словосочетания, например «ведро серебряного ржанья», «бушующий кумыс», «железная листва», «волчьи изумруды», «дремучие снега», «клубы багровой

душной сирени», «судьба плечистая», «горячие песни», «медовые язвы», «ситцевые метели», «золотое тело», «яростное тело», «синие плечи» и т д Все это диссонировало с официальной литературой, рассчитанной на шаблон, монотонность и прозаизацию стиля. Искусное сочетание разных стилевых потоков придает произведениям Васильева особую оригинальность и неповторимость, что связано со стремлением поэта «натурально» запечатлеть огромный многокрасочный мир, соединить гражданский пафос и лирическую исповедальносгь, реалистическую конкретность и лирико-философские раздумья, романтику и народность

Анализ поздней лирики Васильева говорит о широте мировоззрения и литературных интересов автора. Редкий поэт может так свободно и легко решать самые сложные ритмические задачи (от частушки до гекзаметра) и при этом избежать банальности Его поэтический язык приобрел удивительную гибкость и музыкальность Действенность стихов Васильева определяется энергетикой духовного откровения, заложенной в лексическом и синтаксическом потенциале художественного целого Стихи поэта лишены нарочитого пафоса, им присущи ясность, фольклорность, песенность Простота, повествовательность, разговорность интонаций являются слагаемыми эстетического потенциала поэта

Лучшие произведения Васильева завораживают читателей не только музыкой слова, но и музыкой цвета Он обладал удивительным «цветовым слухом», необыкновенной способностью объединять в художественном образе музыкальное и живописное начала Сверхчувственное восприятие природы позволяло ему создавать необычные поэтические образы, например: «Голубизной и вскипающей кровью / По небу ударил горячий рассвет» («Песня», 1930, с 77), или «Бойся тронуть плакучую медь тишины» («Прогулка», 1932, с. 171), или. «Заря поднимет бубен алый» («Азиат», 1928, с. 48) Природа осмысляется поэтом как самоценная форма бытия Доминантой художественного стиля Васильева является точная и яркая изобразительность, высокая степень интенсивности поэтического выражения Можно сказать, что он создает некий поэтический код, во многом отличающийся от поэтического стиля его предшественников и современников

Обращаясь к произведениям Васильева, мы видим, что наиболее яркие проявления жизни как таковой изображаются автором с настойчивой повторяемостью: любовная страсть, урожай, битвы и рукопашные схватки, народные гулянья Смерть описывается как утрата жизненных радостей закатов-восходов, воды-земли, любви, звуков, красоты Панорамное зрение художника давало ему возможность изображения человека и природы в состоянии напряжения- жизнь - на взлете, явление - в расцвете, исторический момент - в кризисном состоянии Само действие, движение, процесс поэт улавливает в решающий (порой даже драматический) момент, изменяющий состояние явления. Его внимание сосредоточено на концентрации семантической «плотности» слова, поэтому он постоянно использует слова, выражающие действие и передающие наивысшую активность- «идти», «петь», «бушевать», «вспенить», «набухать», «взлетать», «взрывать» и тп Тяжесть,

тяжелый — важнейшие слова для поэта-скульптора, ваятеля — позволяют дать ощущение от предмета и явления, передать характер материала Концепт тяжести у Васильева многозначен это и полнота жизненных сил, и родство человека с плодоносящими силами земли, бесконечное счастье и мучительная страсть. В «Переселенцах» он пишет о стране, где в травах живут «тяжелые ветры» (с 132). В «Евгении Стэнман» автор скажет о «тяжелых бурях» (142) «Тяжелый» - слово одновременно изобразительное и выразительное, оно является маркером Васильевской картины мира На основе данного концепта строятся развернутые метафоры, сложные метафорические контексты, наполненные глубоким нравственно-эстетическим содержанием

Работая над стихотворениями и поэмами, Васильев активно обращается к освоению народнопоэтических традиций, причем не только русских, но и казахских Многие его произведения насыщены фольклорными образами, мотивами, сюжетами Опираясь на песни, частушки, обряды, сказки, пословицы, автор утверждает интуитивную связь человека с природным миром Использование фольклорных образов указывает на деабсолютизацию в эстетике художника личного, субъективного начала Фольклор проецирует формы сознания, связанные с дорефлексивным познанием предмета, поэтому Васильев, с его сверхчувственным восприятием, в большей степени, чем другие русские поэты, осуществляет сложное творческое перевоплощение непосредственно в восточного народного певца-сказителя (акына), сохраняя образно-стилистический колорит источника и выражая через инонациональные идеи красоты собственное понимание прекрасного, что особенно явственно ощутимо в цикле «Песни киргиз-казаков»

Анализ художественного дискурса позволяет сделать вывод, что для поэта характерно чувство слога и ритма, проникающее гораздо глубже сознательных уровней мышления, придающее силу каждому слову; оно опускается до некоего архетипического уровня В лице Васильева поэзия продемонстрировала синтез тончайшего лиризма с энергетической плотностью стиха, связь слова с мифопоэтикой, что определяет творческую манеру поэта, своеобразие художественной картины мира

В Заключении обобщаются основные результаты проведенного исследования и намечаются его дальнейшие перспективы Анализ художественной картины мира позволил раскрыть соотношение основных категорий художественного бытия с авторской концепцией мира и человека Эволюция поэтического мировосприятия Васильева повторяет основные перипетии бурного поэтического развития 1920-1930-х годов - времени, когда шли поиски обновленного пути формирования поэзии, решались вопросы о целях и предназначении нового искусства Драматизм и накал страстей в поэзии Васильева сопоставим с социальными катастрофами того времени-гражданская война, коллективизация и связанная с ней гибель русской деревни, межнациональные столкновения Трагедия Васильева-художника заключалась в том, что в поисках своей идентичности социуму он пытался ассимилировать неприемлемую для него мировоззренческую систему, принять навязанную

строем картину мира и выработать соответствующий эпохе стиль мышления, противоречащий собственным взглядам на мир и человека. Описание механизмов реализации данного принципа в структуре поэтического текста стало одним из итогов исследования Расширение историко-культурного контекста васильевской поэзии позволяет выделить в художественной картине мира различные системы «кодов»: философского, мифопоэтического, патриархального и т.д. В поэзии Васильева наблюдается тенденция перехода от социального мышления к духовно-нравственному, что можно объяснить остротой переживания отрыва от «почвы», ощущением трагедии отдельного человека, за которой скрывается историческая драма всего народа В работе отмечается, что проделанный анализ художественной картины мира становится еще одним шагом на пути системного изучения творчества поэта, позволяет сделать выводы о своеобразии мировоззрения художника

Основные положения и выводы диссертации изложены в следующих публикациях-

1 Хомяков В И Ранняя лирика Павла Васильева. - Омск Печатный двор, 2001 -96 с

2 Хомяков В И Художественная картина мира в поэзии Павла Васильева Монография -Омск ОмГУ,2006 - 211 с

3 Хомяков В И Культура и власть (концепция сотворения мира в русской литературе советского периода 1920-1930-х гг ) // Омский научный вестник -2006 -№ 1 (34) -С 200-204

4 Хомяков В И Общие тенденции развития отечественных периодических изданий (в соавторстве) // Омский научный вестник, 2006, № 2 (35) - С 128131

5 Хомяков В И К проблеме русско-казахских литературных связей (на примере творчестваП Васильева)//Омский научный вестник, 2006, № 6 (42) -С ]50— 152

6 Хомяков В И Концепты патриархальности в поэзии П Васильева // Вестник Московского университета Сер 9 Филология 2006, №3 -С 53-61

7. Хомяков В И Путь в бездну О «запрещенных» повестях В Зазубрина // Иртыш -1992 №2 -С 256-266

8 Хомяков В И Баллада о Золотом легионе // Сын Гипербореи - Омск Изд-во Зап-Сиб регион центра, 1997 -С 148-152

9 Хомяков В И «Друзья, простите за все, в чем был виноват» (об одном эпизоде из жизни Павла Васильева) // Филологический ежегодник Вып 2 Омск, Омский гос ун-т, 1999 -С 36-41

10 Хомяков В И Павел Васильев драма жизни в протоколах ОГПУ, в стихах, в любви // Филологический ежегодник Вып 3 - Омск ОмГУ, 2000 - С 70-83

11 Хомяков В И Павел Васильев путь в бессмертие // Немеркнущее имя Материалы международной научно-практической конференции, посвященной 90-летию Павла Васильева. - Павлодар Изд-во ПГУ, 2000 - С 65-70

12 Хомяков В И Русский «степняк Павел Васильев // Литературный Омск, 2001, №2 -С 78-81

13 Хомяков В И Тема судьбы в поэзии Павла Васильева // Вестник Омского университета Вып I - Омск, 2002 - С 71-73

14 Хомяков В И Экзистенциальное начало в поэзии Павла Васильева // Павел Васильев Материалы и исследования -Омск ОмГУ, 2002 -С 13-19

15 Хомяков В И Поэт в прозе (об очерках Павла Васильева) // Васильевские чтения (материалы международной научно-практической конференции) -Усть-Каменогорск Рудный Алтай, 2002 - С 89-91

16 Хомяков В И Экзистенциальное начало в поэзии Павла Васильева // Филологический ежегодник Вып4 - Омск, 2002 -С 194-197

17 Хомяков В И Концепция мира и человека в поэзии Павла Васильева // Единение культур в творчестве казахстанских писателей XX века (ко дню памяти Павла Васильева) Материалы международной научно-практической конференции - Павлодар Павлодарский ун-т, 2002 - С 88-98

18 Хомяков В И Экзистенциальное начало в поэзии Павла Васильева // Павел Васильев Материалы и исследования Сб статей - Омск ОмГУ, 2002 - С 13-20

19 Хомяков В И «Освященное сердце» (Творчество Ивана Шмелева в оценке И Ильина // Святоотеческие традиции в русской литературе - Омск Вариант-Омск, 2003 -С 115-122

20 Хомяков В И Социокультурные аспекты обучения в профориентационной школе «Юного филолога и журналиста» // Социология образования перед новыми проблемами - Москва-Омск Журнал РАН «Социологические исследования», ОмГУ, 2003 - С 569-578

21 Хомяков В И Восток и Запад третий путь // Региональный компонент в творчестве российских и казахстанских писатетей XX века Материалы международной научно-практической конференции, посвященной дню рождения Павла Васильева и Году Казахстана в России - Павлодар НПФ «Эко»,2003 -С 15-27

22 Хомяков В И Ранняя проза Павла Васильева // Региональный компонент в творчестве российских и казахстанских писателей XX века Материалы международной научно-практической конференции, посвященной дню рождения Павла Васильева и Году Казахстана в России - Павлодар НПФ «Эко»,2003 -С 140-145

23 Хомяков В И Мифопоэтика огня в поэзии Павла Васильева // Вопросы фольклора и литературы (по материалам межвузовской конференции) Сб статей - Омск ОмГПУ, 2003 - С 53-59

24 Хомяков В И Концептуальная картина мира и ее значение в процессе преподавания литературы в вузе // Вестник Омского университета. Вып I -Омск ОмГУ, 2004 -С 76-79

25 Хомяков В И Космос Павла Васильева// Павел Васильев в контексте русской и мировой литературы Материалы международной научно-практической конференции, посвященной 95-летию со дня рождения Павла Васильева и Году Казахстана в России - Павлодар НПФ «Эко», 2004 - С 11-19

26 Хомяков В И Архетип реки в космогонической системе П Васильева // Павел Васильев в контексте русской и мировой литературы Материалы международной научно-практической конференции, посвященной 95-летию со дня рождения Павла Васильева и Году Казахстана в России - Павлодар НПФ «Эко», 2004 - С 136-142

27 Хомяков В И Метафизический бунт поэта (к проблеме феномена экзистенциального сознания) // Философия человека Сб научных трудов -Омск ОмГУ, 2004 - С 615-651

28 Хомяков В И Семиотика дома в поэзии П Васильева // Святоотеческие традиции в русской литературе Часть II Русская литература как культурный феномен - Омск Вариант-Омск, 2005 -С 214-221

29 Хомяков В И Стихия плоти в произведениях П Васильева // Филологический ежегодник Вып 5-6 -Омск ОмГУ,2005 -С 92-94

30 Хомяков В И К проблеме литературных традиций в поэзии П Васильева // Книга и мировая культура Материалы межрегиональной научно-практической конференции - Омск Вариант-Омск,2006 -С 175-181

31 Хомяков Вй В поисках утраченной гармонии (о поэме П Васильева «Христолюбовские ситцы») // Святоотеческие традиции в русской литературе Сб научных трудов -Омск Вариант-Омск, 2006 -С 248-258

Подписано в печать 28 03 07 Формат 60x84 1/16 Бумага офсетная Оперативная печать Уел печл 10,23 Уч-издл 2,97 Тираж! 00 экз Зак 38

ООО «Издательство Русь» 644116, г Омск, ул Герцена, 240

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Хомяков, Валерий Иванович

Введение.

Глава 1. Картина мира в лирике П. Васильева

§ 1.1. Мировоззренческое основание картины мира в лирике

П. Васильева.

§ 1.2. Человек и природа в лирике П. Васильева.

§1.3. Региональная и общенациональная картина мира в поэзии П. Васильева. Евразийские мотивы в творчестве поэта.

§ 1.4. Семиотика социальных и патриархальных отношений в лирике П. Васильева.

Глава 2. Мировоззренческие основы поэм П. Васильева

§2.1. Своеобразие художественной картины мира в поэме П. Васильева

Песня о гибели казачьего войска».

§ 2.2. Роль онтологических мотивов в поэме П. Васильева

Соляной бунт.

§2.3. Мировоззренческие доминанты в поэме П. Васильева

Кулаки.

§ 2.4. Духовное самоопределение героя в поэме П. Васильева

Христолюбовские ситцы».

§2.5. Концепция мира и человека в «маленьких поэмах»

П. Васильева.

Глава 3. Художественные средства создания картины мира в поэзии

П. Васильева.

Введение диссертации2007 год, автореферат по филологии, Хомяков, Валерий Иванович

Русская литература 1920-1930-х годов стала фактом прошлого, однако этот период воспринимался и воспринимается как сложное и неоднозначное явление. Нигилистическое отношение к советской классике, вытеснение ее на периферию общественного сознания - зло в наши не меньшее, чем запрещение в прошлом «антисоветских» писателей. Нельзя игнорировать искреннюю веру в социализм и возможность преобразования общества у таких авторов, как В. Маяковский, Н. Асеев, Н. Тихонов, А. Твардовский, М. Исаковский и др. При этом очевидна принципиальная разница между их художественным сознанием, находившим опору в надеждах на перспективы социалистического строительства, и взглядами современного человека. Возможно, только к концу XX столетия мы окончательно поняли, что путь к социализму - это историческое заблуждение, утопия, прекрасная, быть может, сама по себе, но, к сожалению, обернувшаяся трагедией при ее реальном воплощении. Можно не соглашаться с убеждениями писателей того времени, но нельзя подменять авторскую концепцию своей и приписывать художнику наши сегодняшние взгляды либо критиковать его за социалистические позиции, которых он придерживался в прошлом. Изучение истории русской литературы советского периода, как подчеркивает Н. А. Грознова, должно быть «подвластно только науке и не может быть подчинено ни обывательскому прессингу - с одной стороны, ни сугубо политическому - с другой» [119, с. 86]. Нужна беспристрастная оценка литературного процесса этого периода. «Причем крайне наивно представлять дело таким образом, что достаточно лишь описать и систематизировать ранее неизвестные литературные и культурные факты - и на основе этой систематизации сама собой родится, наконец, «подлинно научная» история литературы, скорректированная и «полная», по отношению к истории уже существующей. [.] Между тем дело не столько в заполнении «лакун», сколько в кардинальном переосмыслении самих исходных посылок подхода к своему предмету - русской литературе и русской культуре» [144, с.

3].

В современном литературоведении русская поэзия советского периода рассматривалась под самыми разными углами: общественно-политическим, тематическим, жанрово-стилистическим и т. д. В настоящее время появились работы, в которых были предприняты попытки объяснить феномен литературы «сталинской» эпохи как в целом, так и в лице отдельных представителей [50, 51, 53, 88, 109, 113, 117, 130, 131, 133, 222, 229, 296, 297, 303, 308, 369 и др.]. Следует учитывать, что литература этого времени была связана, с одной стороны, с предшествующей культурной эпохой, в частности, если говорить о поэзии, то налицо связь с этическими и философскими идеями русской литературы начала века. С другой стороны, шла «ломка» прежних представлений и воззрений, зарождались новые, не имеющие еще четких контуров течения, соответственно менялась концепция мира и человека. Кроме того, уже на рубеже 1920-1930-х годов в истории русской литературы XX века наметился новый отсчет литературного времени, произошла переоценка прежних эстетических ценностей. В апреле 1932 года вышло Постановление ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций», ликвидировавшее литературные группы и принявшее решение о создании единого Союза писателей. Эта резолюция стала окончательным рубежом между относительно свободной и уже несвободной литературой. Изображая действительность в ее революционном развитии, понимаемом как апологетика революции, советская литература стала интенсивно нарабатывать новые эстетические принципы. В связи с этим особое значение приобретает вопрос о своеобразии литературного процесса 1920-1930-х годов, необходимости осмысления феномена русской литературы советского периода в свете последних достижений историко-литературных и культурологических исследований.

Актуальность диссертационного исследования определяется в первую очередь тем, что философский подход к литературе, описание картины мира в творчестве конкретного художника становится сегодня одной из важнейших задач филологического исследования. Мы солидарны с мнением немецкого исследователя Р. Опитца, считающим, что наиболее важной задачей для ученых является изучение «индивидуальных судеб писателей», «выявление индивидуального видения мира у того или иного художника» [251, с. 110]. Каждый человек в процессе жизни вырабатывает определенную мировоззренческую систему, создает в своем воображении тот образ мира, который соответствует его стилю мышления. Кроме того, мировоззрение писателя отражает его концепцию мира и человека, вбирает в себя ответы на важнейшие философские вопросы: об основах бытия, о смысле и цели человеческой жизни и т.д. Изучение этой проблемы лежит в основе работ А. Г. Гачевой, О. А. Казниной, С. Г. Семеновой «Философский контекст русской литературы 1920-1930-х годов» [108], С. Г. Семеновой «Русская поэзия и проза 1920-1930-х годов» [289], в которых на широком историко-литературном материале представлена картина мира в русской литературе.

Процесс обращения литературы постреволюционного периода к художественной философии вполне закономерен. В это время, как пишет С. Г. Семенова, «философская работа литературы не только не прервалась, но и приобрела новое качество. Шло дальнейшее познание человека в его потаенных глубинах, в неучтенных еще «коэффициентиках» его природы, в новых коллизиях омассовления истории и зла в ней, в период мощного наступления индустриально-секулярной западной цивилизации на традиционное крестьянско-христианское общество. Разрабатывался новый, творчески-преобразовательный подход к роковым противоречиям, пределам и границам земного человеческого удела, по-новому ставились такие предельные философские вопросы, как смерть и бессмертие, человек и природа, пути сознательной эволюции.». Это особенно характерно для тех писателей, которые наиболее полно и глубоко сумели воплотить в своем творчестве концепцию мира и человека, ибо «большой талант является в мир литературы со своей особой наводкой исследующего, творческого глаза, со своей лепкой слов и образов, своей композиционной мерностью, с множеством индивидуальных художественных примет, предпочтений, странностей (здесь и далее курсив автора. - В.Х.) в целом создающих неповторимый стиль, за которым всегда - определенное видение мира, своя в широком смысле фшософия человека, природы, истории. И, пожалуй, глубже всего проникнуть в это видение и эту философию можно как раз через внимательное всматривание в уникальную поэтику творца, черты его художественной органики» [290, с. 6, 7].

Мировоззренческий подход предполагает прежде всего выявление закономерностей созданной художником картины мира, представляющей систему его взглядов на окружающую действительность и человека. Как писал В. Непомнящий, «духовный мир личности, в том числе и художника, - область, конечно, сложнейшая и неисчерпаемая, но по природе не туманная, не броуново движение чего-то непостижимого, безотчетного и безответственного, называемого в обиходе «психологией», тут есть «несущая конструкция» -ценностная система личности, проявляющаяся в ориентациях ее относительно окружающего мира и людей, в иерархи предпочтений и неприятий, в характере и уровне идеалов. Все это вещи очень конкретные и в значительной степени постижимые» [243, с. 163].

Мировоззрение П. Васильева складывалось под влиянием многих факторов. В первую очередь следует отметить личный жизненный опыт поэта, его формирование на стыке двух культур - западной и восточной. Важнейшим источником васильевской модели мира и человека становится патриархальная культура. Фольклор был уже готовой системой нравственных и эстетических ценностей, способов эмоционального и этического воздействия на человеческую личность. Не случайно многие поэты обращаются в 1920-1930-е годы к традициям устного народного творчества. Фольклорные образы и мотивы (причем как русские, так и казахские) становятся для Васильева универсальным средством выражения народной жизни. Кроме того, следует учитывать определенное влияние нравственно-философских идей новокрестьянских поэтов (в первую очередь С. Есенина и Н. Клюева), что во многом предопределило черты художественной системы Васильева, в которой ведущей оказалась концепция «родового начала».

Выбор материала для исследования обусловлен несколькими причинами.

Во-первых, само имя Васильева стоит несколько особняком в поэзии конца 1920-х-начала 1930-х годов, его творческая и человеческая судьба трагична: он был известен современникам как яркий и талантливый поэт, но, тем не менее, явно недооценен ими. По масштабу дарования Васильев мог претендовать на признание и понимание своего творчества позднее, однако, трагически погибнув в 1937-м году, он долгое время оставался для многих читателей поэтом малоизвестным.

Во-вторых, только с конца 1950-х годов поэзия и проза Васильева стали фактом культуры России, творчество поэта все больше завоевывает внимание читателей, вызывает интерес ученых-филологов.

В-третьих, обращение к его поэзии позволит составить представление о специфике васильевской картины мира на фоне основных тенденций литературной эпохи 1920-1930-х годов.

Кроме того, до настоящего времени практически отсутствовали системные исследования поэтического мира Васильева, что объясняет наше желание восполнить этот научный пробел.

Обостренное ощущение современности, причастность к истории и национальной культуре России, судьба русского крестьянства, Прииртышского казачества, казахского народа, столкновение старого и нового не только на социальном уровне, но и в человеческой душе - вот темы, которые осваивал поэт. Васильев ставит сложные вопросы, волновавшие не только его, но и многих современников, что дает возможность поставить васильевскую поэзию в литературный ряд, связанный с именами Н. Асеева, Э. Багрицкого, Д. Бедного, Е. Забелина, И. Уткина, Б. Корнилова, Л. Мартынова, В. Маяковского, И. Сельвинского и др.

Заметим, что отношение Васильева к предшественникам и современникам было сложным. Вероятно, можно говорить об определенном давлении» литературной традиции, находить связи на уровне содержания и поэтики. Вместе с тем следует учитывать, что литературная традиция в творчестве художника существует чаще не в прямом, а в «растворенном» виде. В данном случае речь идет не о прямом продолжении той или иной литературной традиции, а о своеобразном «притяжении-отталкивании».

Творчество Васильева является одной из самых спорных страниц поэзии 1920-1930-х годов, оно вызывало острую полемику среди современников, привлекало и привлекает внимание читателей и исследователей как явление, присущее определенному типу творческой личности. К анализу художественной картины мира в творчестве поэтов этого периода, ученые, разумеется, обращались и раньше, однако специальных работ, в которых бы под этим углом рассматривалось поэтическое наследие Васильева, замечательного поэта XX столетия, до настоящего времени нет. А между тем построение подобной модели позволяет, на наш взгляд, шире и глубже раскрыть многоуровневый характер васильевской поэзии.

По мере возрастания внимания к поэтическому наследию художника специалисты стали проявлять заинтересованность в изучении творческого пути поэта, его вклада в развитие русской поэзии советского периода. Литература о жизни и творчестве Васильева обширна и многогранна. Среди работ о поэте -монографии, статьи, сборники статей, кандидатские диссертации, в которых рассматриваются как идейно-художественная эволюция Васильева в целом, так и отдельные периоды его творчества, говорится о литературном окружении поэта, анализируются конкретные произведения1. И хотя исследования о поэте

1 См.: Беленький Е. Павел Васильев. - Новосибирск, 1971; Васильев В.Н. Детство Павла Васильева // Васильев В.Н. Этап на восьмую. Повести и рассказы. - Омск, 2004. - С. 63-154; Васильевские чтения. - Усть-Каменогорск, 2002; Вилор H.A. Лирика Павла Васильева // Вопросы изучения русской и зарубежной литературы. Уч. зап. ОмГПИ, вып. 49. - Омск, 1969. - С. 53-82; Вилор H.A. «Соляной бунт» П.Васильева и особенности поэмного жанра в поэзии 30-х годов // Вопросы русской литературы. Уч. зап. ОмГПИ. Вып. 56. -Омск, 1970. - С. 3-38; Воспоминания о Павле Васильеве. - Алма-Ата, 1989; Выходцев П.С. Павел Васильев. Очерк жизни и творчества. - М., 1971; Единение культур в творчестве казахстанских писателей XX века (ко дню памяти Павла Васильева). - Павлодар, 2002; Косенко П.П. На земле золотой и яростной. Повесть о Павле Васильеве // Косенко П.П. Свеча Дон-Кихота. Повести-биографии и литературные портреты. - Алма-Ата, 1973. - С. 5-94. Куняев С. Русский беркут. - М., 2001; Мадзигон Т.М. Творчество П.Васильева. - Автореф. дис. канд.фил.наук. - М., 1966; Михайлов Ал. Степная песнь. Поэзия Павла Васильева. - М., 1971; Немеркнущее имя. Материалы межд. научно-практической конф., посвященной 90-летию Павла Васильева. - Павлодар, 2000; Павел Васильев. Материалы и исследования - Омск, 2002; Павел Васильев в контексте русской и мировой неравноценны и в некоторых из них встречаются порой необоснованные и поверхностные суждения, тем не менее, можно сказать, что они внесли весомый вклад в исследование творчества этого художника. Обобщен и систематизирован большой, неизвестный ранее материал, знакомство с которым уточняет, расширяет и углубляет наши представления о художественном наследии поэта. Немалое значение имеют проходящие в России и Казахстане научные конференции, посвященные проблемам творчества Васильева. Опыт конференций последних лет позволяет говорить о новых направлениях в изучении творчества поэта. Во-первых, все большую значимость приобретает задача переосмысления литературного наследия Васильева, его анализ в контексте русской и мировой литературы и культуры. Во-вторых, к творчеству этого поэта обращаются не только литературоведы и критики, но и искусствоведы, специалисты других гуманитарных дисциплин. Не случайно в последние годы усилился интерес к изучению особенностей васильевской поэтики, культурологического и философского аспектов его творчества.

Теперь уже не вызывает сомнений правомерность высказываний современных исследователей о том, что творчество Васильева не ограничивается теми рамками, которые определила критика 1920-1930-х годов, характеризуя его то как певца уходящей русской деревни, апологета кондового кулацкого быта, то как поэта аполитичного, работающего на нейтральном материале, а то и как создателя классических образцов советского искусства. Подобные взгляды опровергаются неповторимыми по своей силе и красоте литературы. Материалы межд. научно-практич. конф., посвященной 95-летию со дня рождения П.Васильева и Году России в Казахстане. - Павлодар, 2004;; Региональный компонент в творчестве российских и казахстанских писателей XX века. Материалы межд научно-практич. конф., посвященной 95-летию со дня рождения П.Васильева и Году Казахстана в России. - Павлодар, 2003; Рубцова Е.В. На грани свободы и принуждения: поэзия П.Н.Васильева как нравственная и эстетическая проблема. - Автореф. дис. канд. филол. наук. - Орел, 2002; Савушкина Н.И. Устно-поэтическое начало в поэмах П.Васильева и Б.Корнилова // Роль фольклора в развитии литератур народов СССР. - М., 1975. - С. 168-188; Солнцева Н. Китежский павлин: Филологическая проза: Документы, факты, версии. - М., 1992; Туманский Е.М. Павел Васильев, каким его не знали. (1927-1937). - Самара, 1992; Тюрин Г.А. Жизненный факт в литературоведческой и художественной интерпретации (на материале творческой биографии П.Н.Васильева). - Автореф. дис. канд. филол. наук. -Алматы, 1994; Хомяков В.И. Ранняя лирика Павла Васильева. - Омск, 2001; Шаймарданова С.К. Язык и стиль Павла Васильева. - Павлодар, 2001; Шевченко С. «Будет вам помилование, люди.». Повесть о Павле Васильеве. - Павлодар, 1999 и др. стихами и поэмами этого замечательного мастера слова. О Васильеве сказано немало противоречивого, но никто из тех, кто писал о поэте, даже его яростные противники, не отрицали в нем истинного художника. Яркий природный поэтический дар Васильева заслуженно приобрел всеобщее внимание, а его творчество получило высокую оценку в работах ученых.

Показательна характеристика, данная поэту павлодарского Прииртышья Б. Пастернаком: «В начале тридцатых годов Павел Васильев производил на меня впечатление приблизительно того же порядка, как в свое время, раньше, при первом знакомстве с ними, Есенин и Маяковский. Он был сравним с ними, в особенности с Есениным, творческой выразительностью своего дара и безмерно много обещал, потому что, в отличие от трагической взвинченности, внутренне укоротившей жизнь последних, с холодным спокойствием владел и распоряжался своими бурными задатками. У него было то яркое, стремительное и счастливое воображение, без которого не бывает большой поэзии и примеров которого в такой мере я уже больше не встречал ни у кого за все истекшие после его смерти годы» [90, с. 5]. С. Клычков говорил, что Васильев - это «юноша с серебряной трубой, возвещающий со стены приход будущего» [13, Т. 2, с. 644]. Высоко отзывались о поэтическом таланте Васильева его современники, различных, порой противоположных, политических и философских воззрений - И. М. Гронский, В. В. Куйбышев, А. Н. Толстой, А. В. Луначарский, В. Т. Шаламов и многие другие.

После трагической гибели Васильева его имя надолго исчезло из истории литературы. При жизни поэта не вышло ни одного сборника его стихов, хотя сам он неоднократно делал попытки издать свои произведения. Первый сборник «Путь на Семиге» (1932) был запрещен к публикации Главлитом. В отделе рукописей Российской государственной библиотеки имеются гранки поэтического сборника «Стихи» (1933). Лишь с конца 1950-х годов читатели смогли познакомиться с наследием Васильева: в 1957 году в Москве вышли «Избранные стихотворения и поэмы»; в 1964 году был издан сборник стихов и поэм Васильева в Алма-Ате. В 1966 году вышел сборник в Новосибирске; в

1968 году в большой серии «Библиотеки поэта» вышли «Стихотворения и поэмы». Последнее издание васильевского наследия было осуществлено в 2002 году С. Куняевым, подготовившим к публикации сборник «Павел Васильев. Сочинения. Письма». Возвращение современному читателю в полном объеме васильевского наследия составляет значимую часть долга перед отечественной культурой. Как верно заметил И. М. Гронский, «поэзия Павла Васильева выдержала испытание временем. Она продолжает жить» [122, с. 202]. Его творчество остается актуальным еще и потому, что оно соединяет различные типы культур (русской и казахской), раскрывает возможности адаптации инонациональных влияний.

Творческое развитие поэта происходило в насыщенный драматическими событиями период отечественной истории, в эпоху резкого кризиса общества, породившего серьезную переоценку ценностей. Оно неизбежно оказывается связанным с судьбой целого поэтического поколения, пришедшего в литературу в середине 1920-х годов (в частности, с творчеством Н. Асеева, Э. Багрицкого, А. Безыменского, Б. Корнилова, И. Сельвинского, Н. Тихонова и др.). Судьба представителей этой литературной генерации сложилась по-разному. Одни после небольших колебаний приспособились к новой общественно-политической ситуации, другие стали заложниками и жертвами тоталитарной системы (в том числе и автор «Соляного бунта», 1932- 1933).

Особого внимания требует анализ литературной ситуации 1920-1930-х годов, которая была не простой и сопровождалась кризисными явлениями, что во многом определялось как со сменой культурной парадигмы, так и политико-идеологической переориентацией в сознании русского общества. М.М. Голубков отмечал, что данный период «характеризуется борьбой, по крайней мере, двух противоположных тенденций. С одной стороны, тенденция многовариантного литературного развития (отсюда и обилие группировок, литобъединений, салонов, групп, федераций как организованного выражения множественности различных эстетических ориентаций). С другой стороны, это стремление власти, выраженное в культурной политике партии, привести естественное многоголосие к вынужденному монологу» [ИЗ, с. 54]. Существенной трансформации подверглись многие традиционные ценностные представления. Критик тех лет В. Полонский дает следующую картину современности: «С приходом нового класса рушится старый быт, старые общественные отношения, возникает новый быт и новые формы. Вот именно -появление этих новых бытовых отношений, новых форм, новых учреждений, новых порядков, новых общественных, политических и других факторов и создает новую картину, меняет психику общественного человека, его вкус, точки зрения, пристрастия. [.] В изменившихся общественных отношениях рождается новое искусство.» [267, с. 376].

В качестве примера можно привести разрушение устойчивых поведенческих норм, многих бытовавших мифов индивидуального и общественного сознания; в художественном творчестве - изменение классического образа и классической эстетики, ослабление генетических связей между художниками-классиками и художниками нового поколения, разрушение цельности в творчестве отдельно взятых литераторов [228, с. 6]. Добавим к этому перечню разрушение веры в Бога, составлявшую идеологическую и нравственно-этическую основу предшествующих эпох.

Современная культура оказалась на распутье, но именно это эстетическое самосознание стало толчком для движения вперед в поисках новых модификаций искусства. Вот почему важным представляется анализ мировоззренческих установок конкретных художников, выявление механизма притяжения и отталкивания по отношению к прошлому и настоящему, действие которого проявилось не только на уровне идей, но и на уровне поэтики. В этом контексте представляется актуальным исследование поэзии Васильева как самостоятельного социально-философского дискурса, позволяющего выявить своеобразие картины мира, созданной поэтом. Избранные нами аспекты исследования соответствует сегодняшним требованиям литературоведческой науки, когда историко-литературный материал освещается в широком философско-культурологическом контексте, о чем свидетельствуют работы JL Аннинского [34], М. М. Бахтина [45], Г. Д. Гачева [106, 107], А. Г. Гачевой, О. А. Казниной, С. Г. Семеновой [108], В. П. Григорьева [116], А. Д. Григорьевой [117], А. Я. Гуревича [126], В. В. Иванова и В. Н. Топорова [155], Ю. М. Лотмана [205, 206], С. Г. Семеновой [290], М. Н. Эпштейна [380] и др.

Степень разработанности проблемы.

Разрешение Васильевым проблемы человека и мира столь неоднозначно и подчас парадоксально, что это порождало и порождает взаимоисключающие оценки творчества поэта. Несмотря на обилие критической литературы, посвященной жизни и творчеству Васильева, она ограничивается либо исследованиями биографического характера, либо самыми общими осмыслениями интересующей нас проблемы. Назрела необходимость всестороннего изучения поэзии Васильева: эволюции творчества, национального, эстетического и философского своеобразия его наследия. В современном васильеведении можно выделить работы, в которых были намечены подходы к анализу картины мира. В разное время к этой проблеме обращались Е. Беленький [52], П.С. Выходцев [96], П.П. Косенко [181], С. Куняев [189], Ал. Михайлов [235], С.К. Шаймарданова [364], С. Шевченко [366] и др. Конечно, эти и многие другие исследования представляют собой ценный материал, однако многие важнейшие аспекты васильевского творчества остаются нераскрытыми и требуют специального изучения. В первую очередь это концепция мира и человека в поэзии Васильева, которая, по нашему убеждению, является ключевой для осмысления его произведений. Решение этой проблемы требует большей конкретики и углубленности в освещении гносеологических и аксиологических составляющих мировоззрения поэта, на основе которых он выстраивал свою картину мира, проникнутую идеей исторической и родовой памяти, хотя эти принципы не всегда находятся на поверхности произведений. Построение подобной модели позволяет шире и глубже раскрыть многоуровневый характер васильевской поэзии.

Объектом диссертационного исследования являются феномены художественной картины мира и мировоззрения поэта, их внутреннее единство и противоречивость.

Предметом исследования выступает мировоззренческая концепция Васильева, основные составляющие его картины мира. Особый смысл в этой связи приобретают типологические схождения Васильева с близкими ему поэтами. С одними, как отмечают исследователи, у Васильева оказываются сопоставимы сила социального пафоса, удивительное сочетание истории и современности, реалистическая емкость образов (Маяковский, Твардовский); с другими - характеры героев, точка зрения на исторический материал (Корнилов, Уткин); с третьими - выразительность, густота художественных красок (Багрицкий, Сельвинский); с четвертыми - национальный колорит, яркая образность и метафоричность (Есенин, Клюев, Клычков) [189, с. 98]. Характер, направленность и результаты интенсивных идейно-художественных, нравственно-философских поисков Васильева, их значимость для понимания литературного процесса тех лет - все это создает условия для более глубокого и многоаспектного осмысления и переосмысления творческого опыта поэта.

Материалом исследования послужили стихотворения и поэмы, вошедшие в поэтические сборники Васильева, а также произведения, не включавшиеся в сборники и опубликованные либо в периодике, либо не опубликованные до сих пор и находящиеся на хранении в отечественных архивах (некоторые из которых были впервые введены в научный оборот).

Цели и задачи исследования состоят в том, чтобы рассмотреть творчество Васильева как культурно-исторический феномен в контексте этических, эстетических и социальных идей русской поэзии 1920-1930-х годов, представить его художественную картину мира как внутренне сложную и динамическую систему

Цель настоящего исследования заключается также в выявлении и описании основных составляющих картины мира в поэзии Васильева, способов их реализации как на социально-философском уровне, так и на уровне поэтики. Достижение данной цели предусматривает решение следующих задач:

1. Определить место поэта в литературной и общественной жизни 19201930-х годов, сущность его социально-политической позиции, мировоззрения, идейно-художественных поисков;

2. Проследить формирование мировоззренческих установок в поэзии Васильева, их столкновение с исторической реальностью. Конкретизировать общие и частные проявления художественной картины мира.

3. Выявить формы репрезентации человека и мира в поэзии Васильева в аспекте природного, личностного и социального бытия. Охарактеризовать типы ценностных установок героев внутри каждой из выделенных сфер.

4. Проанализировать семиотику социальных и патриархальных отношений, мотивно-тематических оппозиций в художественном мире поэта;

5. Рассмотреть эстетическое своеобразие васильевской картины мира и способы ее художественной реализации.

Методологическая и теоретическая основа работы. Методологическую базу исследования составляют труды отечественных и зарубежных литературоведов, философов, культурологов. Исследование базируется на эмпирическом материале и методологических принципах, представленных в трудах М. Вебера [75], А. Я. Гуревича [126], П. С. Гуревича [127], Б. Г. Кузнецова [186], В. А. Лекторского [195], Т. Г. Лешкевич [196], Ю. М. Лотмана [206, 207], Л. А. Микешиной [230], П.А. Сорокина [300, 301], В. С. Степина [307], С. Тулмина [322] и др. Усилиями ученых были разработаны достаточно строгие определения картины мира, которые мы постараемся использовать в нашей работе. Многоаспектный подход к интересующей нас проблеме предполагает интегрирующий анализ, учитывающий историко-литературный, структурный, типологический и интертекстуальный аспекты изучения художественного текста. В качестве теоретических источников использованы работы Л. Аннинского [34], М. М. Бахтина [45, 46], Г. А. Белой [50, 51], М. Л. Гаспарова [100, 101], Г. Д. Гачева [105], А. Я. Гуревича [126], А. К. Жолковского и Ю. К.Щеглова [146], Н. Лейдермана [194], Д. С. Лихачева [200, 201], А. Ф. Лосева [203, 204], Ю. М. Лотмана [207], Ю. С. Степанова [304], Ю. Н. Тынянова [324, 325], Ф. П. Федорова [334], М. Эпштейна [379] и других ученых, конкретизирующих понятие картины мира и концепцию человека в литературе. Плодотворным при выборе общего направления исследования оказалось знакомство с мотивным анализом Б.М. Гаспарова [99], обращение к инвариантам поэтического мира, описанными в работе А. К. Жолковского и Ю. К. Щеглова [146], концепции языковой картины мира В. Н. Топорова [315, 316].

Результаты исследования и их научная новизна. Научная новизна диссертации заключается в том, что она является первым в отечественном васильеведении целостным исследованием творчества Васильева. Анализ важнейших параметров васильевской картины мира позволяет сделать вывод об органичном единстве философских, этических и художественных сторон наследия поэта. В качестве формирующего принципа художественной картины мира в поэзии Васильева выступает многоуровневая концепция мира и человека, позволяющая акцентировать внимание на аксиологических, духовно-эстетических аспектах, лежащих в основании поэтического мира Васильева. Данная проблема рассмотрена на фоне мировоззренческих и стилевых исканий в поэзии 1920-1930-х годов, что позволяет конкретизировать типологию художественной системы автора. В работе систематизированы критические и научные исследования, посвященные личности и творчеству художника, проанализированы сложившиеся, ставшие традиционными, а также дискуссионные подходы к анализу и оценке творчества поэта.

Осмысление художественной картины мира в творчестве Васильева дает возможность преодолеть фрагментарный характер изучения его произведений, позволяет обобщить и дополнить имеющийся в литературоведении материал об особенностях художественного мира поэта, вывести некоторые закономерности литературного процесса 1920-1930-х годов, черты и тенденции развития поэзии данного периода.

Положения, выносимые на защиту.

1. Целостный анализ поэзии Васильева подтверждает значимость мировоззренческого начала в его творчестве. Мировоззренческая позиция поэта формировалась под влиянием многих факторов, определивших авторское видение мира и его восприятие: жизненного опыта, разных культурных парадигм, этических и эстетических представлений.

2. Доминантой мировоззрения Васильева является столкновение в его поэзии взаимоисключающих идеалов, что было связано с отражением кризисного сознания современного человека, переживающего отрыв от «почвы», «исторической памяти» и других традиционных ценностей.

3. Творчество Васильева развивалось в контексте народнопоэтических традиций, что выразилось в использовании мифопоэтических составляющих, в которых раскрываются специфические черты художественной картины мира. Особенностью картины мира поэта является обращение к народным знаниям и традиционным ценностям, глубокое понимание мира и человека, индивидуального и коллективного, представление о целостности и гармоничности патриархального мироустройства. С другой стороны, можно говорить об экзистенциальном начале в творчестве Васильева. В данном случае речь идет не столько о системе взглядов, сколько о способе поэтического мировосприятия, способности поэта рассматривать вечные проблемы через призму индивидуального сознания.

4. Одним из компонентов онтологических взглядов поэта можно назвать драму родового сознания, которая коренится в эмоциональной и интеллектуальной экстраординарности личности художника, преодолевающего духовный нормативизм своего времени. По мере эволюции поэта социально-политическая доминанта начинает уравновешиваться началом индивидуально-личностным, родовым, что позволяет говорить об актуализации философии и эстетики новокрестьянской поэзии.

5. Культурное пространство поэзии Васильева многослойно и организуется, во-первых, культурой Западной Сибири (провинция); во-вторых, влиянием казахской культуры (Восток). Все это дополняется воздействием культуры центра (Запад). Обращение к разным культурам дает возможность их органического соединения и возникновения неповторимого «евразийского» поля.

6. Непосредственным отражением специфики художественного мышления Васильева, поэтической концепции бытия являются заложенные в основание картины мира мотивно-тематические оппозиции, система концептов-доминант, создающих целостный образ мира и человека.

Научная и практическая значимость работы состоит в том, что в проведенном исследовании творчество Васильева было рассмотрено в контексте приоритетных направлений в поэзии 1920-1930-х годов, что позволило определить роль поэта в данной культурной парадигме. Был предложен системный подход к изучению творчества художника, связывающий его судьбу с исторически закономерным развитием русской литературы первой половины XX века. Данный временной отрезок осмыслен как особый историко-литературный этап с собственными нравственными, эстетическими доминантами. Отмечено также новое качество поэзии этих лет, которое во многом определяется сменой культурного кода. В качестве преобладающей научной задачи предложена картина мира в поэзии Васильева, которая, на наш взгляд, позволяет акцентировать внимание на аксиологических, духовно-эстетических аспектах, лежащих в основании поэтического мира Васильева.

Практическая значимость исследования заключается в возможности применения систематизированного в ней материала для дальнейшего изучения русской поэзии первой половины XX века. Результаты работы позволяют представить более цельную картину развития поэзии 1920-1930-х годов. Отдельные положения диссертации могут быть использованы при чтении лекционных курсов по истории русской литературы XX века, в спецкурсах и спецсеминарах, а также учтены при комментировании текстов произведений Васильева. Кроме того, предъявленный в работе материал может быть применен при чтении регионального курса «История литературы Сибири».

Апробация работы. Основные положения диссертационного исследования изложены в научных публикациях, а также апробированы в лекциях спецкурса, посвященного творчеству Васильева, и курса истории русской литературы XX века (оба читаются в Омском государственном университете им. Ф.М. Достоевского). Кроме того, основные положения диссертационной работы были апробированы на международных и межрегиональных конференциях и научных семинарах как по творчеству Васильева (Павлодар - 1999, 2001, 2002, 2003, 2004; Омск - 1999), так и по историко-литературным проблемам (Омск - 1998, 2000, 2001, 2002, 2006; Иркутск - 1995; Барнаул - 1997, 1998; Петропавловск - 2006 и др.). Содержание диссертации отражено в двух монографиях и 28 публикациях. Диссертация обсуждена на заседании кафедры истории русской литературы XX века филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова и рекомендована к защите.

Структура диссертации. Структура работы определяется ее целями и задачами. Диссертация состоит из введения, трех глав (1-я глава «Картина мира в лирике П. Васильева»; 2-я глава «Мировоззренческие основы поэм П. Васильева»; 3-я глава «Художественные средства создания картины мира в поэзии П. Васильева»), заключения и библиографии.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Художественная картина мира в творчестве П. Васильева"

Заключение

В заключении обобщаются основные результаты проведенного исследования и намечаются его дальнейшие перспективы. Целостный анализ поэзии Васильева позволил раскрыть соотношение основных категорий художественного бытия с авторской концепцией мира и человека. Эволюция поэтического мировосприятия Васильева повторяет основные перипетии бурного поэтического развития 1920-1930-х годов - времени, когда шли поиски обновленного пути развития поэзии, решались вопросы о целях и предназначении нового искусства. Драматизм и накал страстей в поэзии Васильева сопоставим с социальными катастрофами того времени: гражданская война, коллективизация и связанная с ней гибель русской деревни, межнациональные столкновения. Главный вопрос, который волновал поэта, -это утрата непосредственного, живого отношения к действительности. Его поэтическая деятельность все больше эволюционировала в сторону усиления личностного начала. Конечно, не следует преуменьшать зависимость поэта от влияния социалистической идеологии. В своем творчестве Васильев балансирует между политизированным творчеством и лирической исповедальностью. Трагедия Васильева-художника заключалась в том, что в поисках своей идентичности социуму он пытался ассимилировать неприемлемую для него мировоззренческую систему, принять навязанную строем картину мира и выработать соответствующий эпохе стиль мышления, противоречащий его взглядам на мир и человека. Описание механизмов реализации данного принципа в структуре художественного текста стало одним из итогов исследования.

Расширение историко-культурного контекста васильевской поэзии позволяет выделить в его художественной картине мира различные системы «кодов»: философского, мифопоэтического, патриархального и т.п. Следует подчеркнуть, что общей чертой традиционного мировоззрения и мировоззрения новой эпохи является столкновение ценностей. Логика художественного развития Васильева отражала не только борьбу двух мировоззрений, но и трансформирование социалистических ценностей, возникающих в рамках традиционной картины мира. Рассматривая творчество Васильева как единый текст, представляющий собой метатекст по отношению к отдельным произведениям, мы приходим к выводу, что развитие поэтической личности художника находится в противоречии с нормативными требованиями эпохи. В поэзии создателя «Песни о гибели казачьего войска» мы наблюдаем закономерную тенденцию перехода от социального мышления к духовно-нравственному, что можно объяснить остротой переживания отрыва от «почвы», ощущением трагедии отдельного человека, за которой скрывается историческая драма.

Поэзия Васильева представляет собой уникальное переплетение мотивов, символов, устойчивых поэтических компонентов. Говоря о новаторстве поэта, прежде всего нужно обратить внимание на своеобразие его художественной картины мира. Выбор жанра, проблемно-тематической установки может быть обусловлен временем, эпохой, внешними факторами. Поэтому именно поэтика в совокупности своих средств является той областью, которая дает представление об авторской индивидуальности и о специфике движения мысли художника. Ценность той или иной творческой системы определяется не столько верностью и заимствованием каких-то классических литературных традиций и приемов, сколько их преломлением в индивидуальном видении, нахождением нового ракурса, поворота.

В произведениях поэта можно выделить ряд структурно-смысловых компонентов, на которых строится его концепция мира и человека. В диссертации отмечается, что восприятие жизни в бинарных категориях свойственно для XX века. Бинарность оказывается не только признаком человеческого мышления, возникшим в атмосфере тотального общества. Она становится универсальным средством познания мира, определила характер поэтики Васильева.

Своеобразие картины мира в поэзии Васильева связано в первую очередь с «промежуточностью» его художественной системы и объясняется тем, что по мере его развития доминанта социального начала начинает уравновешиваться началом индивидуально-личностным, родовым. Целостный анализ васильевской поэзии свидетельствует о значимости мировоззренческого начала в его творчестве. Анализ васильевской поэзии под углом философской проблематики позволил рассмотреть творчество поэта в контексте художественно-философских исканий в русской поэзии 1920-1930-х годов. На протяжении всего творческого пути важнейшими для поэта оказываются следующие проблемы: человек перед лицом жизни и смерти, поиск смысла жизни, одиночество и свобода, личностное самоопределение человека, воплощенные прежде всего в мотивах, связанных с категориями бытийности, что было свойственно и другим поэтам, в частности, Есенину, Клюеву, Клычкову, Мандельштаму. В концепции бытия наиболее значимыми для поэта оказываются утверждение гармонии мира, проблема исторической памяти, веры в человека, осознание ценности человеческой жизни. Устойчивый интерес поэта к этим вопросам свидетельствует о выраженной философичности его поэзии и универсализме художественной картины мира, создаваемой Васильевым. В конечном итоге мы приходим к выводу, что Васильев на социально-политическом материале ставил и решал мировоззренческие проблемы.

Конечно, Васильева трудно отнести к философствующим поэтам. Сознательно какие-либо философские теории он не использует, это получается у него интуитивно, поскольку органичная целостность его художественного мышления обусловлена наличием в нем единого смыслового ядра, в котором воплощаются актуальные для сознания автора элементы философии и эстетики в первую очередь крестьянской поэзии, связанные с идеей родового сознания и национальной стихией бытия. В диссертации отмечается, что поэт почувствовал и художественно зафиксировал одну из важнейших тенденций XX века - сдвиг культуры в эпицентр человеческого существования. По наблюдению Васильева, чем хаотичнее и напряженнее становится жизнь в социуме, тем интенсивнее живет человеческий дух. В силу этого поэт воспринимал окружающий мир как универсум родства.

В работе подчеркивается, что обращение Васильева к экзистенциальной традиции было обусловлено самой реальностью. Но поэт не просто использовал готовые образцы, а трансформировал существовавшие модели согласно собственной концепции бытия, которые сформировали особую поэтическую атмосферу, углубив философскую проблематику произведений. В следовании этим принципам поэт оказался модернизатором, но отнюдь не новатором. Ощущение непрочности мира и положения человека в нем характеризовало не только творчество Васильева. Система пространственно-временных сдвигов, тотальная абсурдность мира, инверсивность форм, рефлексивное сознание - все это было характерно для и для поэтики обэриутов. Васильев, на наш взгляд, умело синтезировал соответствующие литературные традиции в поисках адекватных форм поэтического выражения своей художественной философии в эпоху нового времени.

Генетические истоки поэзии Васильева возвращают нас к национальным традициям. В работе подчеркивается, что художественное мышление Васильева во многом развивалось в контексте традиций новокрестьянской поэзии, что соответствовало жизненному и творческому опыту начинающего поэта. Если влияние Маяковского, Багрицкого, Сельвинского проявлялось больше на уровне отдельных параллелей, аллюзий, психологических созвучий, то с представителями новокрестьянской поэзии существовала генетическая связь. Мировидение новокрестьянских поэтов (Клюева, Клычкова, Есенина) органично вошло в художественный, идейно-эстетический мир Васильева, помогло ему связать социально-типическое с общечеловеческим содержанием. В отличие от других поэтов 1920-1930-х годов творчество Васильева развивается на стыке разных культурных парадигм: культурно-исторические корни казачества и казахского народа, традиции новокрестьянской поэзии, собственное свободомыслие (при некоторой порой компромиссности) мешали ему стать просто советским поэтом.

Поэзия Васильева - это своеобразная исповедь современника 19201930-х годов о болях и радостях века. Отмеченный многими исследователями напряженный драматизм лирики Васильева объясняется глубокими историческими обстоятельствами. Герои его стихов - люди трудной, а подчас трагической судьбы. В поисках истины, в преодолении зла видит смысл жизни как лирический герой поэта, так и сам автор.

В качестве основополагающих моментов васильевской картины мира в монографии рассмотрены символы природного ряда (земли, воды, огня, неба); особенности реализации зооморфных образов. При этом подчеркивается, что особенности природной среды, в которой шло формирование поэта, послужило основой для возникновения комплекса представлений о строении и свойствах окружающего мира. Художественная картина мира в поэзии Васильева была бы неполной без осмысления модели социума, в которой соединяются традиции рода и современные ценности. Социальная тема зрелого Васильева определяет особую организацию художественного материала. На наш взгляд, в художественном мировосприятии поэта окружающая его реальная действительность находила свое выражение следующим образом: Васильев никогда не был простым бытописателем эпохи, перед нами поэт обостренной «нравственной реакции» на самые разнообразные жизненные коллизии, нашедшие в дальнейшем отражение в его стихах и поэмах. Он заинтересован прежде всего человеческим содержанием любой бытовой картины, социального конфликта. Природный талант и сверхтонкая чувствительность позволили ему глубже и болезненнее ощутить полные трагедии и драматической напряженности события 1930-х годов. Эта особенность ярко проявляется в тех стихах и поэмах, где поэт касается лично пережитого и дорогого. Автор акцентирует внимание на таких понятиях, как «дом», «семья», «мать», «память». Размышляя над деформацией социального мира, распространении в обществе новых ценностей и потребностей, Васильев противопоставляет всему этому свою систему ценностей. В его поэтическом творчестве мы видим попытку восстановления целостности мира, воссоединения земли и неба, человека и природы, рационального и душевного. Истиной для автора является полнота жизни, ее цельность и единство в многообразии проявлений. Эта гуманистическая общность проявляется в идее исторической преемственности, в веротерпимости и верности извечным нравственным постулатам, что противостоит этическому релятивизму современников, представлению об истории народа как о дискретном чередовании сменяющих друг друга периодов, т. е. противостоит расколотости человека, общества и мира.

Важным отличием Васильева от современных ему поэтов является евразийский аспект в его творчестве. В решении данной проблемы соединяются важнейшие философские, историософские, лирико-символические мотивы: «малой родины», дома, памяти и др. Многие стихи и поэмы Васильева представляют своеобразную мастерскую освоения русским поэтом другой цивилизации, обладающей своим внутренним строем и отношением к жизни, принципиально иными, чем в европейской и русской культуре. Тема Востока, образы и мотивы казахской культуры сопровождали Васильева на всем протяжении творчества - и в этом сказалось переплетение многих стимулов -от общей ориентальной тенденции поэтов 1920-1930-х годов до обстоятельств личной биографии поэта. Причем этот интерес приобрел очертания, которые теперь принято называть онтологическими. Васильева начал интересовать тип культуры Востока и тип культуры России, и в связи с этим - характер человека той и другой культуры. При внимательном прочтении произведений Васильева можно установить удивительную особенность его мировосприятия: поэт смотрит на мир и воспринимает его глазами степняка. Работая над стихотворениями и поэмами, Васильев активно обращается к освоению народно-поэтических традиций, причем как русских, так и казахских. Вопрос о «евразийстве» поэта имел совсем не отвлеченный и отнюдь не только эстетический смысл. Культурное пространство поэзии Васильева многослойно и организуется, во-первых, культурой Западной Сибири (провинция); вовторых, влиянием казахской культуры (Восток). Все это дополняется воздействием культуры центра (Запад). Закрепление этих результатов в поэзии Васильева создает сложную картину мира, возникает особое культурное «евразийское» пространство. Использование фольклорных образов (как русских, так и казахских) указывает на деабсолютизацию в эстетике художника личного, субъективного начала. Фольклор проецирует формы сознания, связанные дорефлексивным восприятием предмета, поэтому Васильев, с его сверхчувственным восприятием, в большей степени, чем другие русские поэты, осуществляет сложное творческое перевоплощение непосредственно в восточного народного певца-сказителя (акына), сохраняя образно-стилистический колорит источника и выражая через инонациональные идеи красоты собственное понимание прекрасного, что особенно явственно ощутимо в цикле «Песни киргиз-казаков».

Непосредственным отражением специфики художественного мышления Васильева, особенностей его концепции мира и человека, системы ценностей являются заложенные в основание его художественного мира мотивно-тематические оппозиции, рассматриваемые в данной работе. В поэзии Васильева существует устойчивая система образов и мотивов. Изображение картины мира соотнесено с внутренним миром героя, его индивидуальным восприятием времени и пространства. В васильевских произведениях выявлена стабильность форм организации пространства и времени, универсальный характер образов предметного мира.

Духовно нравственный потенциал поэзии Васильева определил глубину и масштабность проблематики, поэтической системы, тяготеющей к прямоте образного мышления, мифопоэтике, глубокому психологизму. С присущей ему экспрессией Васильев развивает темы любви, родины, земной влюбленности в окружающий мир, проповедуя гармонию человека и природы. Художественное мышление поэта отличается активной ассоциативностью, глубоким психологизмом, что позволяет автору проникать в сокровенные уголки человеческой души. Поэзия Васильева - яркая и мрачноватая, тяжеловесная от колоритного быта и языка, с наэлектризованной чуткостью к атмосфере эпохи. В ней сочетаются красочность, языковая колоритность, широта песенной интонации. Сама эстетика быта драматизируется у Васильева от обостренного ощущения его неустойчивости, изменений. Но это напряжение смягчается одухотворением природной красоты, обращением ее в притягательную моральную силу.

Мировоззрение писателя, да и не только мировоззрение, но и некоторые формы его выражения, такие, как мифологизм, социальная направленность, бунтарство, совмещаются в васильевской поэзии с мучительным поиском истины. Психологическая объемность образа и поэтической мысли невозможна при эмпирическом миросозерцании, она требует прорыва в глубины природы и духа.

В работе отмечается, что ведущее место в творчестве Васильева занимает поэма. Поэтическая эпика в 1930-е годы подверглась определенной трансформации, что было связано с особым характером историзма, новым подходом к действительности, в стремлении поэтов к художественному анализу обстоятельств, в обращении к народной жизни. Васильев в своих поэмах совмещает историю и современность, события гражданской войны и коллективизацию в деревне, Россию и Азию. Отправной точкой анализа поэм явилось установление приоритета нравственно-философского содержания произведений. Возвращение к «изначальным» истокам, внутренний конфликт лирического героя с новой реальностью, культ «почвы», «чувство родины» составляют сердцевину васильевских произведений.

Исследуя поэмы Васильева в литературном контексте, мы различаем типологические связи с такими поэтами 1920-1930-х годов, как Есенин, Клюев, Корнилов, Цветаева, Хлебников и др. В ряде случаев можно говорить о непосредственном воздействии на творческое сознание Васильева конкретных произведений. Однако общность жизненного материала еще не дает оснований говорить о прямой зависимости Васильева от предшественников и современников, ибо в творчестве поэта этот материал выступает отобранным и художественно претворенным в свете авторской концепции.

Применительно к творчеству Васильева можно говорить о синтезе экзистенциального и мифологического типов сознания, воплощенных на символико-философском уровне. Две эти системы изначально противоположны, но в XX веке они становятся одинаково важными для создания картины мира. Мифологическое мировосприятие и осмысление современной действительности сквозь призму архетипов становится способом преодоления антиномии экзистенциального мышления. Исследование архетипа позволяет проникнуть в глубину человеческого сознания, понять законы его внутреннего движения и характер связей с миром. Кроме того, архетип способен раскрыть важнейшие человеческие ориентиры и ценностные установки.

Сложность идейного замысла и гуманистической проблематики васильевских поэм определили особенности жанра, композиции произведений. И здесь, думается, поэт мог найти себе опору в фольклорных традициях. В литературоведении и критике дискутируется вопрос о роли фольклора в поэмах послеоктябрьского периода. В диссертации отмечается, что обращение к фольклору было достаточно распространенным явлением в поэмах этого периода. Народнопоэтические традиции характерны для поэмы «Дума про Опанаса» Багрицкого, «Улялаевщина» Сельвинского, «Триполье» Корнилова, «Перекоп» Цветаевой. Многообразием использования форм народного творчества отличается поэзия Исаковского и Прокофьева. Здесь и усвоение фольклорных принципов, таких как демократизм, образность, символика; использование различных фольклорных жанров - от частушки и лирической песни до сказки и былины. Мотивы песенно-сказочной поэтики оказывают значительное влияние на формирование стилевых процессов в поэзии тех лет. У некоторых поэтов фольклорные» элементы играли чисто иллюстративную роль. Для других поэтов, в том числе и Васильева, фольклор становился сюжетообразующим началом в поэме, давал возможность вести лирическое повествование, связывал конкретно-историческое содержание произведений с народным мышлением.

В диссертации дается подробный анализ мифопоэтических и фольклорных истоков васильевских поэм. Определены место и значение мифопоэтической традиции, выявлена связь этико-философских и художественных принципов Васильева с традициями народно-поэтического мышления.

Анализ лирики и поэм Васильева позволяет сделать вывод, что подлинная истина бытия открывается поэту через его духовную связь с историей своего народа. В работе показывается, что, несмотря на «вечность» тем, стилевая простота стиха Васильева сберегает в себе тайну великого и непреходящего. Через онтификацию (обытийствление) раскрываются нравственные ориентиры творчества поэта, составляющие основу его этического и эстетического мировосприятия. Отмечается, что доброта, милосердие, любовь, красота не даны у поэта догматически, а возведены до момента всеобщего понимания. В поэтической системе Васильева человек действительно и наглядно предстает как индивидуальный носитель человеческой всеобщности. Отсюда - желание выразить общую для всех правду, объединить в себе всех, выдвинуть коллективную альтернативу силам зла и несправедливости, что, собственно, и есть идейно-художественная доминанта творчества поэта.

Несомненно влияние поэзии П. Васильева на поэтов последующих десятилетий. Здесь в первую очередь следует назвать А. Поперечного и Ю. Кузнецова. В 1959 году вышел сборник стихов и поэм А.Поперечного «Полнолуние». Через год выходит вторая книга «Червонные листья». Как и в первой, в ней чувствовалось влияние поэзии Э. Багрицкого, П. Васильева, Б. Корнилова. Не случайно он обратился к этому направлению в отечественной поэзии, где всегда ценились яркость и красочность образа, метафоричность, «удесятеренное» чувство жизни, бытия в «прекрасном и яростном мире».

Поэзия Поперечного - своеобразная исповедь современника о болях и радостях века. В ней сочетаются красочность, языковая колоритность, широта песенной интонации. Герои его стихов - люди трудной, а подчас трагической судьбы. В поисках истины, в преодолении зла видит смысл жизни лирический герой поэта. Поперечный с присущей ему экспрессией развивает темы любви, родины, земной влюбленности в окружающий мир, проповедует гармонию человека и природы. Художественное мышление Поперечного отличается активной ассоциативностью, глубоким психологизмом, которые позволяют ему проникать в сокровенные уголки человеческой души.

В русской поэзии тема деревни всегда выходила из своего эмпирического материала в драматизм времени. Н. Рубцов - это, конечно, не просто «последний поэт деревни», напряженный драматизм его лирики объясняется глубокими историческими обстоятельствами. Мы не сравниваем силу дарования поэтов, но в данном случае Рубцов интересует нас как наиболее характерная поэтическая личность, связанная с деревней 60-х годов. Он не знает тяжести того бытовизма, который сказывается в так называемой «деревенской прозе», внесшей в нашу литературу свежесть материала и языка, но и поставленной перед проблемой застойности материала. Сама эстетика быта драматизируется у Рубцова от обостренного ощущения его неустойчивости, изменений. Но это напряжение смягчается одухотворением деревенской красоты, обращением ее в притягательную моральную силу.

Васильевское начало отозвалось и в творчестве сибирского поэта В. Берязева. В книге «Кочевник» (2004), лирический герой, скорбя по «последнему русскому», умершему и «зарытому», находит себе собрата в П. Васильеве. В. Берязев не скупится на эпитеты («Брат мой радостный, / брат мой могущий, / Брат живой! / Нежный, хищный, раздольнотекущий, / Ножевой.») [4, с. 96]. Он обращается к своему великому предшественнику: «Грозной Азии сын белокурый, / Хан стиха» [4, 96]. В стихотворении «Россия, я весь на ладони!.» он, как некогда и Васильев, назовет себя «азиатом»: «Заржали за Сулой комони, / И рушится, рушится ад. / И пишет: «Я весь на ладони!», / Кузнецких земель / Азиат» [4, с. 89]. В поэзии В. Берязева родилась та воля к братанию времен и эпох, континентов и рас, которой предшествовала чувство разъединенности, утраты почвы под ногами:

Здесь я родился с горбатой душой троглодита -В копоти, тьме, каннибальской пещерной стране, И золотая, как облачный храм, Атлантида Только в обломках богов доходила ко мне [4, с. 46].

Здесь я родился с горбатой душой троглодита.)

Психологическая объемность образа и поэтической мысли невозможна при эмпирическом миросозерцании, она требует прорыва в глубины природы и духа. Теперь, когда в поэзии явно обозначилось тяготение к традициям Васильева, дающее и свои плоды, одной из основных поэтических проблем становится именно эта духовная объемность и плотность образа, и здесь поэтический опыт Васильева может многое дать. Поиск смысла жизни есть поиск Истины, а это, конечно, прежде и более всего вопрос глубоко философский. Но и для поэзии тут найдется свое место. В свое время П. Флоренский писал: «Верь в Истину, надейся на Истину, люби Истину», - вот голос самой Истины, неизменно звучащий в душе философа. И если бы его постигла неудача с первою попыткою веры, он с удвоенною решимостью взялся бы за нее снова» [335, с. 72]. «Свет истины», несомненно, бывает виден истинным поэтам. Васильев, поэт глубоко духовного направления, на протяжении всего творческого пути провозглашал этот голос истины.

Проделанный анализ художественной картины мира в поэзии Васильева становится еще одним шагом на пути системного изучения творчества поэта, позволяет сделать выводы о своеобразии мировоззрения художника.

Список научной литературыХомяков, Валерий Иванович, диссертация по теме "Русская литература"

1. Источники художественных текстов

2. Абай Кунанбаев. Стихотворения и поэмы / Кунанбаев, Абай. М.-Л.: Сов. писатель, 1966. -292 с.

3. Асеев, Н. Собр. соч. в 5 т. Т. 1. Стихотворения и поэмы 1910-1927 / Н. Асеев. М.: Изд-во худож. лит., 1983. - 449 с.

4. Багрицкий, Э. Стихи и поэмы / Э. Багрицкий. Уфа: Башкирск. кн. изд-во. -1972.-255 с.

5. Берязев, В. Кочевник / В. Берязев. Иркутск: Б. и., 2004. - 225 с.

6. Бунин, И. А. Соч. в 3 т. Т. 1. Стихотворения; Повести и рассказы 1910 — 1914; Из рассказов «Тень птицы» / И.А. Бунин. М.: Худож. лит., 1982. -582 с.

7. Васильев, П. Н. Стихотворения и поэмы / П. Н. Васильев. Л.: Сов. писатель, Ленингр. отд., 1968. - 632 с. В дальнейшим все ссылки даются на это издание с указанием страницы в тексте.

8. Васильев, П. Н. Сочинения. Письма / П. Н. Васильев. М.: Эллис-Лак 2000, 2002. - 896 с.

9. Джансугуров И., Сейфуллин С. Стихотворения и поэмы / И. Джансугуров, С. Сейфуллин. Л.: Сов. писатель, 1973. - 680 с.

10. Есенин, С. А. Собр. соч. в 3 т. / С. Есенин. Т.1. - М.: Правда, 1970. - 383 е.; Т.2. - М.: Правда, 1970. - 447 е.; Т.З. - М.: Правда, 1970. - 383 с.

11. Ю.Забелин, Е. Полынь. Стихи / Е. Забелин. Омск: Омское кн. изд-во, 1990. -128 с.11 .Исторические песни. Баллады. М.: Современник, 1986. - 622 с.

12. Кедрин, Д. Избранные произведения / Д. Кедрин. Л.: Сов. писатель, 1974. -581 с.

13. Клычков, С. Собр. соч. в 2 т. Т. 1. Стихотворения. Проза. - М.: Эллис Лак, 2000. - 544 с. Т. 2. Проза. - М.: Эллис Лак, 2000. - 656 с.

14. Клюев, Н. Сердце Единорога / Н. Клюев. СПб.: Изд-во Русского христианского гуманитарного института, 1999. - 1072 с.

15. Корнилов, Б. Стихотворения и поэмы / Б. Корнилов. M.-JL: Сов. писатель, 1966. - 544 с.

16. Луговской, В. Стихотворения и поэмы / В. Луговской. М.-Л.: Сов. писатель, 1966. - 640 с.

17. Манделыптам О.Э. Собр. соч. в 4 т. Т. 2. Проза. М.: Терра - TERRA. -1991.-730 с.18.0золин, Я. Ночное солнце / Я. Озолин. Омск: Омское кн. изд-во, 1991. -80 с.

18. Ремизов, А. М. Царевна Мымра / A.M. Ремизов. Тула: Приокское кн. изд-во, 1992.-320 с.

19. Русская поэзия XX века. Антология русской лирики от символизма до наших дней / сост. И.С.Ежов, Е.И. Шамурин. М.: Новая Москва, 1925. -671 с.

20. Русские народные песни. Л.: Сов. писатель, 1988. - 464 с.

21. Русские лирические песни Сибири и Дальнего Востока. Новосибирск: Наука, Сиб. предприятие РАН, 1997. - 524 с.

22. Сельвинский, И. Избранные произведения. / И.Сельвинский. Л.: Сов. писатель, 1972. - 960 с.

23. Собрание народных песен П.В.Киреевского: в 2 т. / Ст. и муз. прил. М. А. Лобанова. Т. 2. Л.: Наука, 1986. - 326 с.

24. Уткин, И. Стихотворения и поэмы / И. Уткин. М.: ГИХЛ, 1961. - 327 с.

25. Хлебников, В. Творения / В. Хлебников. М.: Сов. писатель, 1987. - 736 с.

26. Шухов И. Горькая линия / И. Шухов // Собр. соч. в 5 т. Т. 1. Алма-Ата: Жазушы, 1981.-576 с.

27. Языков Н. Стихотворения / Н. Языков. М.: Сов. Россия, 1978. - 288 с.1. Исследования

28. Абдиров, М. Ж История казачества Казахстана / М. Ж. Абдиров. Алматы: Казахстан, 1994. - 160 с.

29. Азадовский, К. М. Н. Клюев: путь поэта / К. М. Азадовский. Л.: Сов. писатель, 1990. - 335 с.

30. Амвросий (Ключарев), архиепископ Харьковский. Не хлебом единым. / (Ключарев) Амвросий М.: Изд-во им. Святителя Игнатия Ставропольского, 1999. - 47 с.

31. Ананьева, С. В. Евразийский аспект русско-казахских литературных связей конца XX века / С. В. Ананьева // Единение культур в творчестве казахстанских писателей XX века (ко дню памяти Павла Васильева). -Павлодар: ПТУ, 2002. С. 7-12.

32. Аннинский, Л. А. Серебро и чернь: русское, советское, славянское, всемирное в поэзии Серебряного века / Л. А. Аннинский. М.: Кн. сад, 1997.-221 с.

33. Ануфриев, А. В. История Сибирского казачества / А. В. Ануфриев. -Иркутск: Б. и., 1995. 14 с.

34. Артамонова, В. В. Христианское и языческое в «новокрестьянской» поэзии 20-х годов (С. Есенин и П. Васильев) / В. В. Артамонова // Региональный вестник Востока. Научный журнал ВКГУ. 2000. - № 2(6). - С. 113-119.

35. Архангельский, А. Почти стенографический отчет: когда потребует поэта «Литературная газета» / А. Архангельский // Литературная газета. 1933. -11 мая.

36. Афанасьев, А. Н. Древо жизни. Избранные статьи / А .Н. Афанасьев. М.: Современник, 1982. - 464 с.

37. Афанасьев, А. Н. Религиозно-языческое значение избы славянина / А. Н. Афанасьев // Народ-художник: Миф. Фольклор. Литература. М.: Сов. Россия, 1986.-С. 63-76.

38. Багисбаева, М. М. Русский фольклор Восточного Казахстана / М. М. Багисбаева. Алма-Ата: Рацан, 1991. - 512 с.

39. Базанов, В. Г. Фольклор. Русская поэзия начала XX века / В. Г. Базанов. -Л.: Наука, 1988.-311 с.

40. Базанов, В. Г. С родного берега. О поэзии Николая Клюева / В. Г. Базанов-Л.: Наука, 1990.-243 с.

41. Барт, Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика / Р. Барт. М.: Прогресс, 1989.-616 с.

42. Бахтин, М. М. Вопросы литературы и эстетики / М. М. Бахтин. М.: Худож. лит., 1975. - 504 с.

43. Бахтин, М. М. Автор и герой в эстетической деятельности / М. М. Бахтин // Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. М.: Худож. лит., 1986. -С. 5-25.

44. Бахтин, М. М. Заметки / М. М. Бахтин // Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. -М.: Худож. лит. 1986. С. 509-531.

45. Бахтин, М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса / М.М. Бахтин. М.: Худож. лит., 1990. - 543 с.

46. Безыменский, А. Речь на Первом Всесоюзном съезде советских писателей / А. Безыменский // Первый Всесоюзный съезд советский писателей 1934. -М.: Сов. писатель, 1990. С. 549-553.

47. Белая, Г. А. Закономерности стилевого развития советской прозы / Г. А. Белая. М.: Наука, 1977. - 254 с.

48. Белая, Г. А. Дон Кихоты революции опыт побед и поражений / Г. А. Белая. - 2-е изд., доп. - М.: РГГУ, 2004. - 623 с.

49. Беленький, Е. Павел Васильев / Е. Беленький. Новосибирск: Зап.-Сиб. кн. изд-во, 1971. - 142 с.

50. Берг, М. Литературократия. Проблема присвоения и перераспределения власти в литературе / М. Берг. М.: Новое литературное обозрение, 2000. -352 с.

51. Бердяев, Н. А. Самопознание (Опыт философской автобиографии) / Н. А. Бердяев. М.: Книга, 1991. - 447 с.

52. Бернштам, Т. А. Молодость в символизме переходных обрядов восточных славян. Учение и опыт Церкви в народном христианстве / Т. А. Бернштам. СПб.: Петербург. Востоковедение, 2000. - 400 с.

53. Бескин, О. На новую дорогу: О поэме П.Васильева «Соляной бунт» / О. Бескин // Литературная газета. 1933. - 17 июля.

54. Беспалов, И. М. Выступление на Первом Всесоюзном съезде советский писателей / И.М. Беспалов // Первый Всесоюзный съезд советский писателей 1934. М.: Сов. писатель, 1990. - С. 271-272.

55. Беспалов, И. М. Поэзия Эдуарда Багрицкого / И. М. Беспалов // Беспалов И.М. Статьи о литературе. М.: ГИХЛ, 1959. - С. 153-188.

56. Бочаров, А. Г. Советская массовая песня / А. Г. Бочаров. М.: Сов. писатель, 1956. - 296 с.

57. Бочаров, С. Г. О художественных мирах / С. Г. Бочаров. М.: Сов. Россия, 1985.-296 с.

58. Бузник, В. В. Лирика и время / В. В. Бузник. М.-Л.: Наука, 1964. - 132 с.

59. Бурлина, Е.А. Культура и жанр: Методологические проблемы жанрообразования и жанрового синтеза / Е. А. Бурлина. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1987. - 167 с.

60. Буткевич, О. В. Красота. Природа, сущность формы / О. В. Буткевич. Л.: Художник РСФСР, 1979. - 438 с.

61. Бухарин, Н. Злые заметки / Н. Бухарин // Вопросы литературы. 1988. - № 2. - С. 220-227.

62. Бухарин, Н. И. О поэзии, поэтике и задачах поэтического творчества в СССР / Н.И. Бухарин // Первый Всесоюзный съезд советских писателей1934. Стенографический отчет. Репринт, изд. М.: Сов. писатель, 1990. -С. 479-503.

63. Быков, Л. Драматическая поэма в советской литературе первой половины 30-х годов / Л. Быков // Проблемы стиля и жанра в советской литературе: сб.7. Свердловск: Изд-во УрГУ, 1974. - С. 31-49.

64. Быков, Л. П. Жанровые разновидности русской советской поэмы 1929 -1936 годов: автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. филол. наук / Л. П. Быков.-М., 1977.-18 с.

65. Вадим И ч. Мышиные жеребчики / И - ч Вадим // Рабочий путь. - 1930. - 30 авг.

66. Вайсгербер, Л. Родной язык и формирование духа / Л. Вайсгербер. М.: Едиториал УРСС. - 2004. - 232 с.

67. Васильев, В. Н. Детство Павла Васильева / В. Н. Васильев // Васильев В.Н. Этап на восьмую. Повести и рассказы. Омск: Омское кн. изд-во, 2004. -С. 63-154.

68. Васильев, В. Н. О моем брате / В. Н. Васильев // Васильев В. Н. Этап на восьмую. Повести и рассказы. Омск: Кн. изд-во, 2004. - С. 51-62.

69. Васильева-Фурман, Н. П. Жизнеописание / Н. П. Васильева-Фурман // Павел Васильев. Подымайся, песня, над судьбой!. Рязань: Пресса, 2001. -С. 7-61.

70. Васильевские чтения: материалы междунар. научно-практической конференции. Усть-Каменогорск: ВКГУ, 2002. - 176 с.

71. Введенский, А. Условия допустимости веры в смысл жизни / А. Введенский // Смысл жизни: Антология. М.: Издательская группа «Прогресс», «Культура», 1994. - С. 93-122.

72. Вебер, М. Избранное. Образ общества / М. Вебер. М.: Юристъ, 1994. -704 с.

73. Великая, Н. Н. Казаки Восточного Предкавказья в ХУШ-Х1Х вв. / Н. Н. Великая. Ростов-на-Дону: Б.и., 2001. - 216 с.

74. Вернадский, В. И. Задачи науки в связи с государственной политикой России / В. И. Вернадский // Вернадский В. И. Биосфера и ноосфера. М.: Айрис-пресс, 2003. - С. 553- 567.

75. Вернадский, Г. Два подвига св. Александра Невского / Г. Вернадский // Русская идея. В кругу писателей и мыслителей русского зарубежья. В 2 т. Т. 2.-М.: Искусство, 1994. С. 84-101.

76. Веселовский, А. Н. Историческая поэтика / А. Н. Веселовский. М.: Высшая школа, 1989. - 406 с.

77. Витгенштейн, Л. Логико-философский трактат / Л. Витгенштейн. Философские работы. 4.1. М.: Гнозис, 1994. - 520 с.

78. Вилор, Н. А. Лирика Павла Васильева / Н. А. Вилор // Вопросы изучения русской и зарубежной литературы: Уч. зап. ОмГПИ. Вып. 49. - Омск, Омское обл. изд-во, 1969. - С. 53-82.

79. Вилор, Н. А. «Соляной бунт» П.Васильева и особенности поэмного жанра в поэзии 30-х годов / Н. А. Вилор // Вопросы русской литературы: Уч. зап. Ом ГПИ. Вып. 56. - Омск, Омское обл. изд-во, 1970. - С. 3-38.

80. Волков, С. «Посулила жизнь дороги мне ледяные.». «Дело» Павла Васильева 1937 года / С. Волков // Наш современник, 1992, № 11. С. 150160.

81. Воронова, Е. Поэма Павла Васильева «Синицын и К0» глазами ученого-экономиста / Е. Воронова // Рязанская глубинка: спец. выпуск 2005-март.

82. Воронова, О. Рождение поэмы / О. Воронова // Багрицкий Э. Смерть пионерки. Поэма. М.: Молодая гвардия, 1961. - С. 20-25.

83. Воронова, О. Е Мировое есениноведение: современные аспекты интерпретации творчества С. А. Есенина / О. Е. Воронова // Вестник Рязанского государственного педагогического университета им. С. А. Есенина. 2003. - № 1 (9). - С. 48-57.

84. Воронова, О. Философский смысл поэмы Есенина «Черный человек» (Опыт «экзистенциального» анализа) / О. Воронова // Вопросы литературы. -1997.-№6.-С. 343-353.

85. Воронова, О. Е. Сергей Есенин и русская духовная культура / О. Е. Воронова. Рязань: Узорочье, 2002. - 511 с.

86. Воронова, О. Певцы русского космоса / О. Воронова // Рязанская глубинка: спец. выпуск, 2005, март.

87. Воспоминания о Павле Васильеве / сост. С.Е.Черных; Г.А.Тюрин. Алма-Ата: Жазушы, 1989. - 304 с.91.«Восток Запад» в мировом историко-философском процессе (Материалы «круглого стола». - М., 1987) // Философские науки. - 1988. - № 7. - С. 105-109.

88. Восток Запад. Исследования. Переводы. Публикации. - М.: Наука, 1985. - 168 с.

89. Высокопреосвященный Иоанн, митрополит С.-Петербургский и Ладожский. Самодержавие духа. Очерки русского самосознания / Иоанн. Высокопреосвященный митрополит С.-Петербургский и Ладожский. -СПб.: Изд-во Л.С.Яковлевой, 1994. 352 с.

90. Выходцев, П. С. Русская советская поэзия и народное творчество / П. С. Выходцев. М.-Л.: АН СССР. ИР ЛИ (Пушк. дом). - 1963. - 550 с.

91. Выходцев, П. С. Поэты и время / П. С. Выходцев. Л.: Худож. лит., 1967. -288 с.

92. Выходцев, П. С. Павел Васильев. Очерк жизни и творчества / П. С. Выходцев. М.: Сов. Россия, 1971. - 144 с.

93. Вялова-Васильева, Е. Таким я его знала / Е. Вялова-Васильева // Воспоминания о Павле Васильеве. Алма-Ата: Жазушы. 1989. - С. 202225.

94. Гадамер, Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики / X. Г. Гадамер. М.: Прогресс, 1988. - 700 с.

95. Гаспаров, Б. М. Литературные лейтмотивы. Очерки русской литературы XX в. / Б. М. Гаспаров. М.: Вост. лит., 1994. - 304 с.

96. Гаспаров, М. Л. «Снова тучи надо мною.» Методика анализа // Гаспаров, М. Л. Избранные труды. В 3 т. Т. 2. О стихах / М. Л. Гаспаров. -М.: Языки русской культуры, 1997. С. 9-20.

97. Гаспаров, М. Л. Художественный мир М. Кузмина. Тезаурус формальный и тезаурус функциональный // Гаспаров М. Л. Избранные труды. В 3 т. Т. 2. О стихах / М. Л. Гаспаров. М.: Языки русской культуры, 1997. - С. 416-433.

98. Гацак, В. М. Основы устной эпической поэтики славян (антитеза «формульной» теории) / В. М. Гацак // История, культура, этнография и фольклор славянских народов. -М.: Наука, 1983. С. 184-196.

99. Гацак, В. М. Эпическое знание: синоптический разбор двух записей (учитель ученик) / В. М. Гацак // Фольклор: проблемы тезауруса. - М.: Наследие, 1994. - С. 238-270.

100. Гацак, В. М. Пространства этнопоэтических констант / В. М. Гацак // Народная культура Сибири: Материалы VIII научно-практического семинара Сибирского РВЦ по фольклору. Омск: ОмГПУ, 1999. - С. 109— 112.

101. Гачев, Г. Д. Содержательность художественных форм. Эпос. Лирика. Театр / Г. Д. Гачев. М.: Просвещение, 1968. - 303 с.

102. Юб.Гачев, Г. Д. Национальные образы мира / Г. Д. Гачев. М.: Сов. писатель. 1988.-447 с.

103. Гачев, Г. Д. Национальные образы мира. Космо-Психо-Логос / Г. Д. Гачев.- М.: Прогресс, 1995. 480 с.

104. Гачева, А. Г., Казнина О. А., Семенова С. Г. Философский контекст русской литературы 1920-1930-х годов / А. Г. Гачева; О. А. Казанина; С. Г. Семенова. М.: ИМЛИ РАН, 2003. - 400 с.

105. Геллер, М. Машина и винтики. История формирования советского человека / М. Геллер. М.: МИК, 1994. - 336 с.

106. Ю.Гершензон, М. О. Грибоедовская Москва. П.Я.Чаадаев. Очерки прошлого / М. О. Гершензон. М.: Моск. рабочий, 1989. - 400 с.

107. П.Гинзбург, JI. Я. О лирике / JI. Я. Гинзбург. JL: Сов. писатель, 1974. - 408 с.

108. Глинкин, А. В.; Лазарев, А. И. Песни оренбургских казаков. Старые и новые записи / А. В. Глинкин; А. И. Лазарев. Челябинск: изд-во Челяб. ун-та, 1996.-266 с.

109. Голубков, М. М. Русская литература XX в.: После раскола / М. М. Голубков. М.: Аспект Пресс, 2002. - 267 с.

110. Городской, Я. 3. Выступление на Первом Всесоюзном съезде советских писателей / Я. 3. Городской // Первый Всесоюзный съезд советский писателей 1934.-М.: Сов. писатель, 1990. С. 531-533.

111. Горький, М. Литературные забавы / М. Горький Собр. соч. в 30 т. Т. 27. -М.: ГИХЛ, 1953. с. 242-276.

112. Григорьев, В. П. Поэтика слова / В. П. Григорьев. М.: Наука, 1979. - 343 с.

113. И7.Григорьева, А. Д. Язык поэзии XIX-XX вв.: Фет. Современная лирика / А. Д. Григорьева. -М.: Наука, 1985. 231 с.

114. Гришин, А. С. Общий смысл русского варианта мифа об антихристе / А. С. Гришин // Вестник Челябинского ун-та. Серия 2, Филология. 1994. - № 1. -С. 5-15.

115. Грознова, Н. А. Русская советская литература 30-х годов. Актуальные вопросы изучения / Н. А. Грознова // Probleme der Erforschung und Vermittung der sowjetischen Literatur. Karl-Marx-Universitat Leipzig. - 1990. - S. 86-97.

116. Гройс, Б. Утопия и обмен / Б. Гройс. М.: Знак, 1993. - 376 с.

117. Тройская, С. И. «Здесь я рассадил свои тополя.». Документальная повесть о Елене Вяловой и поэте Павле Васильеве. Письма / С. И. Тройская. М.: Флинта, 2005. - 334 с.

118. Гронский, И. Восхождение / И. Гронский // Воспоминания о Павле Васильеве. Алма-Ата: Жазушы, 1989. - С. 191-202.

119. Гумилев, Л. Н. Ритмы Евразии: Эпохи и цивилизации / Л. Н. Гумилев. -М.: Прогресс: Экопресс, 1993. 576 с.

120. Гумилев, Л. Н. Этногенез и биосфера земли / Л. Н. Гумилев. СПб.: Кристалл, 2001.-639 с.

121. Гура, А. В. Символика животных в славянской народной традиции / А. В. Гура. М.: Индрик, 1997. - 910 с.

122. Гуревич, А. Я. Категории средневековой культуры / А. Я. Гуревич. Изд. 2-е, испр. и доп. - М.: Искусство, 1984. - 350 с.

123. Гуревич, П. С. Философская антропология / П. С. Гуревич. М.: Вестник, 1997.-448 с.

124. Гуревич, П. С., Шульман, О. И. Ментальность как тип культуры / П. С. Гуревич, О. И. Шульман // Философские науки. 1995. -№ 2-4. С. 22 -28 .

125. Гюнтер, X. «Сталинские соколы» (Анализ мифа 30-х годов) / X. Гюнтер // Вопросы литературы. 1991. - № 11/12- С. 127-141.

126. Гюнтер, X. Железная гармония (Государство как тотальное произведение искусства) / X. Гюнтер//Вопросы литературы. 1992. - № 1. - С. 27-41;

127. Гюнтер, X. Поющая родина. Советская массовая песня как выражение архетипа матери / X. Гюнтер // Вопросы литературы. 1997. - № 4. - С. 46-61.

128. Дашевская, О. А. Жизнестроительная концепция Д. Андреева в контексте культурфилософских идей и творчества русских писателей первой половины XX века: автореф. дис. на соиск. учен. степ. док. филол. наук / О. А. Дашевская. Томск, 2006. - 49 с.

129. Добренко, Е. Формовка советского читателя. Социальная и историческая предпосылки рецепции советской литературы / Е. Добренко. СПб.: Гуманит. агентство «Акад. проект», 1997. - 324 с.

130. Домников, С. Д. Мать-земля и царь-город. Россия как традиционное общество / С. Д. Домников. М.: Алетейя, 2002. - 672 с.

131. Дугин, А. Мистерии Евразии / А. Дугин. М.: Арготея, 1996. - 192 с.

132. Дудина, Л. Н. «Груз поэтической культуры» в лирике Павла Васильева / Л. Н. Дудина // Немеркнущее имя. Материалы межд. научно-теор. конференция, посвященной 90-летию Павла Васильева. Павлодар: ПТУ, 2000.-С. 7-11.

133. Евразийская идей и современность. М.: Изд-во РУДН, 2002. - 271 с.

134. Евразийское пространство: звук, слов, образ. М.: Языки славян, культуры, 2003. - 581 с.

135. Единение культур в творчестве казахстанских писателей XX века (ко дню памяти Павла Васильева): Материалы междунар. науч.-практ. конф. Павлодар: Издательский центр ПТУ, 2002. 215 с.

136. МО.Елина, Е. Т. Литературная критика и общественное сознание в Советской России 1920-х годов / Е. Т. Елина. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1994. -191 с.

137. Еремина, В. И. Ритуал и фольклор / В. И. Еремина. Л.: Наука, 1991. -207 с.

138. Ермилов, В. Юродствующая поэзия и поэзия миллионов / В. Ермилов // Правда- 1933.-21 авг.

139. Ермилова, Е. В. «Пафос освоения» и простота поэтического стиля / Е. В. Ермилова // Теория литературных стилей: Многообразие стилей советской литературы. Вопросы типологии. М., 1978. - С. 328- 334.

140. Есаулов, И. А. Категория соборности в русской литературе / И. А. Есаулов. Петрозаводск: Петрозаводск, гос. ун-т, 1995. - 288 с.

141. Жидков, В. С., Соколов К. Б. Десять веков российской ментальности: картина мира и власть / В. С. Жидков; К. Б. Соколов. СПб.: Алетейя, 2001.-640 с.

142. Завалишин, В. По поводу одной повести / В. Завалишин // Иртыш. -1994. № 2. - С. 241-271.

143. Зелинский, К. Павел Васильев. Заметки о творчестве поэта / К. Зелинский // Октябрь. 1957. - № 4. - С. 198-208.

144. Зелинский, К. Павел Васильев. Вступительная статья / К. Зелинский // Васильев П. Избр. стихотворения и поэмы. М.: Гослитиздат, 1957. - С. 320.

145. Зорин, А. «Веянье веселого ужаса»: Заметки о поэзии Павла Васильева / А. Зорин // Дружба народов. 1995. - № 11. - С. 181-188.

146. Иванов, Вяч. Россия, Англия и Азия / Вячеслав Иванов // Иванов Вяч. Родное и вселенское. -М.: Республика, 1994. С. 377-380.

147. Иванов, В. В., Топоров, В.Н. Славянские языковые моделирующие семиотические системы (Древний период) / В. В. Иванов; В. Н. Топоров. -М.: Наука, 1965.-246 с.

148. Изотов, А. Степной ястреб / А. Изотов // Воспоминания о Павле Васильеве. Алма-Ата: Жазушы,1989. - С. 253-260.

149. Ильин, И. А. О русской культуре / И. А. Ильин // Ильин И.А. Собр. соч. В 10-ти т. Т. 6. Кн. 2.-М.: Русская книга, 1996 . С. 371-620.

150. Ионов А. Каменотес. Поэт Павел Васильев как русская национальная идея // http: // polg 2.narod.ru/organiz/ideal.htm

151. Каганский, В. JI. Вопросы о пространстве маргинальное™ / В. Л. Каганский // Новое литературное обозрение. 1999. - № 37. - С. 52-61.

152. Каганский, В. Л. Культурный ландшафт и советское обитаемое пространство / В. Л. Каганский. М.: Новое литературное обозрение, 2001. -576 с.

153. Камю, А. Бунтующий человек / А. Камю // Камю А. Бунтующий человек. М.: Изд-во полит, литературы, 1990. - С. 119-356.

154. Камю, А. Миф о Сизифе. Эссе об абсурде. / А. Камю // Камю А. Бунтующий человек. -М.: Изд-во полит, литературы, 1990. С. 23-100.

155. Кантор, К. М. История против прогресса: Опыт культурно-исторической генетики / К. М. Кантор. М.: Наука, 1992. - 150 с.

156. Карпов А. С. Продиктовано временем / А. С. Карпов. Тула: Приокское кн. изд-во, 1974. - 248 с.

157. Катанян, В. Богатство поэта (о поэме П.Васильева «Соляной бунт») / В. Катанян // Веч. Москва 1933 - 26 авг.

158. Качеев, Д. А. Сущность евразийства: постановка проблемы / Д. А. Качеев // Евразийский ежегодник. Астана: Изд-во ЕКУ им. Л.Н. Гумилева, 2005. -С. 70-81.

159. Керлот, X. Э. Словарь символов / X. Э. Керлот. М.: БШЬР-Ьоок, 1994. -608 с.

160. Киреевский, И. В. О характере просвещения Европы / И. В. Киреевский // Киреевский И.В. Критика и эстетика. М.: Искусство, 1979. - С. 248-293.

161. Киселева, Л. А. К проблеме интерпретации поэтического текста (на материале произведений Н.А.Клюева и С.А.Есенина) / Л. А. Киселева. -Киев: ИПЦ «Киевский университет», 1995. 57 с.

162. Коваленков, А. Письмо старому другу / А. Коваленков // Знамя. — 1957. — №7.-С. 165-173.

163. Коварский, Н. Стиль «гаргантюа» / Н. Коварский // Литературный Ленинград 1936 - 11 окт.

164. Коган, П. О возрождении эпопеи и о Сельвинском / П. О. Коган // Веч. Москва 1927 - сент.

165. Козлов, В. И. Самосознание этническое / В. И. Козлов // Народы России. Энциклопедия. -М.: Большая Российская энциклопедия, 1994. С. 461.

166. Коковкина, Н. 3. Категория памяти в русской литературе XIX века : автореф. дис. на соиск. учен. степ. д-ра. филол. наук / Н. 3. Коковкина. Великий Новгород, 2004.-34 с.

167. Конрад, Н. И. Запад и Восток / Н. И. Конрад. М.: Наука, 1993.-213 с.

168. Коржев, В. Иосиф Уткин / В. Коржев. Новосибирск: Зап.-Сиб. кн. изд-во, 1971. - 60 с.

169. Косенко, П. П. На земле золотой и яростной. Повесть о Павле Васильеве / П. П. Косенко // Косенко П.П. Свеча Дон-Кихота. Повести-биографии и литературные портреты. Алма-Ата: Жазушы, 1973. - С. 5 -94.

170. Кошелев, Я. Р. Вопросы русского фольклора Сибири / Я. Р. Кошелев. -Томск: Изд-во Томского ун-та, 1963. 216 с.

171. Красухин, Г. Дмитрий Кедрин / Г. Красухин. -М.: Сов. Россия, 1976. 96 с.

172. Крылова, Н.Ф. Концепт «степь» в творчестве евразийского поэта Павла Васильева / Н. Ф. Крылова // Культура провинции: Материалы международной научно-практической конференции. Курган: Изд-во Курганского гос. ун-та, 2005. - С. 89-91.

173. Кузнецов, Б. Г. Разум и бытие / Б. Г. Кузнецов. М.: Наука, 1972. - 288 с.

174. Кукушкина, Е. Ю. Жанровые «портреты» фольклорного дома / Е. Ю. Кукушкина; С. Е. Никитина // Живая старина. 2000. - № 2. - С. 5-7.

175. Куняев, С. Ему дано восстать и победить / С. Куняев // Павел Васильев. Сочинения. Письма. М.: Эллис Лак 2000. - 2002. - С. 3-20.

176. Куняев, С. Русский беркут / С. Куняев. М.: Наш современник, 2001. -464 с.

177. Лавренова, О. А. Географическое пространство в русской поэзии XVIII-начала XX веков (геокультурный аспект) / О. А. Лавренова. М: Институт наследия, 1998. - 128 с.

178. Леви-Строс, К. Структурная антропология / К. Леви-Строс. М.: Наука, 1983.- 535 с.

179. Левкиевская, Е. Мифы русского народа / Е. Левкиевская. М.: Астрель, 2002. - 528 с.

180. Левченко, М. Сотворение мира в советской поэзии 1920-х годов / М. Левченко // Независимая газета. Exlibris «НГ». 1988. - 5 нояб.

181. Лейдерман, Н. Траектории «экспериментирующей эпохи» / Н. Лейдерман // Вопросы литературы. 2002. - № 4. - С. 3-47.

182. Лекторский, В. А. Эпистемология классическая и неклассическая / В. А. Лекторский. М.: УРСС, 2001. - 256.

183. Лешкевич, Т. Г. Философия науки: традиции и новации / Т. Г. Лешкевич.- М.: «Приор», 2001. 403 с.

184. Линков, В. Я. Художественный мир прозы А.П. Чехова / В. Я. Линков. -М.: МГУ, 1982.-128 с.

185. Литературный путь Павла Васильева. Из стенограммы вечера, посвященного творчеству П.Васильева // Новый мир. 1934. - № 6. - С. 218-225.

186. Лихачев, Д. С. Внутренний мир художественного произведения / Д. С. Лихачев // Вопросы литературы. 1968,- № 8. - С. 74-87.

187. Лихачев, Д. С. Поэтика древнерусской литературы / Д.С. Лихачев. -Л.: Худож. литература, 1971. 414 с.

188. Лихачев, Д. С. Историческая поэтика русской литературы / Д. С. Лихачев.- СПб.: Алетейя, 1997. 508 с.

189. Лосев, А. Ф. Античная философия и общественно-исторические формации / А.Ф. Лосев // Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. -М.: изд-во полит, лит., 1990. С. 398-473.

190. Лосев, А. Ф. Диалектика мифа / А. Ф. Лосев // Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. -М.: Изд-во полит, лит., 1990. С. 21-186.

191. Лосев, А. Ф. Русская философия / А. Ф. Лосев // Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. -М.: Изд-во полит, лит., 1990. С. 209-236.

192. Лотман, Ю. М. Культура и взрыв / Ю.М. Лотман. М.: Прогресс, 1992. -271 с.

193. Лотман, Ю. М. Анализ поэтического текста / Ю.М. Лотман // Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. СПб.: Искусство-СПб, 1999. - С. 17-252.

194. Лотман, Ю. М. Поэтический мир Тютчева / Ю.М. Лотман // Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. СПб.: Искусство-СПб, 1999. - С. 565-594

195. Лощиц, Ю. М.; Турбин, В. Н. Тема Востока в творчестве В.Хлебникова / Ю. М. Лощиц; В. Н. Турбин // Народы Азии и Африки. 1966. - № 4. - С. 147-160.

196. Луначарский, А. В. Молодая рабочая литература / А. В. Луначарский // Луначарский А. В. Литература нового мира. М.: Сов. Россия, 1982 - С. 27—49.

197. Лупанова, И. П. Русская сказка в творчестве писателей первой половины XIX века / И. П. Лупанова. Петрозаводск: Гос. изд-во Карел. АССР, 1959. - 504 с.

198. Любарева, Е. Республика труда. Герой поэзии первых пятилеток / Е. Любарева. М.: Сов. писатель, 1978. - 286 с.

199. Любушин, В. И. Павел Васильев в Петропавловске / В. И. Любушин // Немеркнущее имя. Материалы международной научно-практической конференции, посвященной 90-летию Павла Васильева. Павлодар: ПГУ, 2000. - С. 37-40.

200. Любушин, В. И. Русское «дионисийство» Павла Васильева / В. И. Любушин // Павел Васильев: Материалы и исследования. Омск: ОмГУ, 2002.-С. 4-12;

201. Мадзигон, Т. О малоизвестных и неизвестных произведениях П.Васильева / Т. Мадзигон // Простор. 1964. - № 4. - С. 109-111.

202. Мадзигон, Т. М. Творчество П.Васильева: автореф. дис. на соиск. учен, степ. канд. филол. наук / Мадзигон Т. М. М., 1966 - 24 с.

203. Мадзигон, Т. М. О некоторых художественных особенностях поэмы П.Васильева «Песня о гибели казачьего войска»: Принципы композиции /

204. Т. М. Мадзигон // Филолог, сб. Алма-Ата: Изд-во гос. ун-та, 1967. - Вып. З.-С. 3-15.

205. Мадзигон, Т. Фольклорные истоки поэтики П.Васильева / Т. Мадзигон // Русская литература. Алма-Ата, Изд-во гос. ун-та, 1972. - Вып. 3. - С. 7178.

206. Мадзигон, Т. М. Истоки образного строя поэмы П.Васильева «Лето» / Т. М. Мадзигон // Проблемы поэтики. Алма-Ата, Изд-во гос. ун-та, 1980. -С. 127-137.

207. Макаров, А. Разговор по поводу. / А. Макаров // Макаров А. Идущим вослед. М.: Сов. писатель, 1969. - С. 799-864.

208. Маковский, М. М. «Картина мира» и миры образов (лингвокультурологические этюды) / М. М. Маковский // Вопросы языкознания. 1992. - № 6. - С. 36-53.

209. Максименков, Л. Сумбур вместо музыки. Сталинская культурная революция 1936-1938 / Л. Максименков. М.: Юридическая книга, 1997. -217 с.

210. Марков, Б. В. Философская антропология: очерки истории и теории / Б. В. Марков. СПб.: Лань, 1997. - 384 с.

211. Марченко, А. Поэтический мир Есенина / А. Марченко. М.: Сов. писатель, 1989. - 308 с.

212. Мелетинский, Е. М. Поэтика мифа / Е. М. Мелетинский. М.: Языки русской культуры, 1995. - 407 с.

213. Мерц, 3. С. Великие сыновья великой степи / 3. С. Мерц // Единение культур в творчестве казахстанских писателей XX века (ко дню памяти

214. Павла Васильева): Материалы междунар. науч.-практ. конф. Павлодар: ПТУ, 2002.-С. 193-199.

215. Мескии, В. А. Грани русской прозы: Ф.Сологуб, Л.Андреев, И.Бунин / В. А. Мескин. Южно-Сахалинск: СахГУ, 2000. - 152 с.

216. Мешков, Ю. Николай Асеев. Творческая индивидуальность и идейно-художественное развитие / Ю. Мешков. Свердловск: Изд-во Урал, ун-та , 1987.-272 с.

217. Микешина, Л. А. Философия познания. Полемические главы / Л. А. Микешина. М.: Прогресс-Традиция, 2002. - 624 с.

218. Минц, 3. Г. Александр Блок и русские писатели / 3. Г. Минц. СПб.: «Искусство-СПб», 2000. - 784 с.

219. Мирский, Д. Стихи 1934 года / Д. Мирский // Лит. газета, 1935, 24 апр.

220. Мифы народов мира. В 2 т. Т. 1. М.: Сов. энциклопедия, 1991. - 671 с. Т.2. - М.: Сов. энциклопедия, 1992. - 719 с.

221. Михайлов, А. И. Пути развития новокрестьянской поэзии / А. И. Михайлов. Л.: Наука, 1990. - 247 с.

222. Михайлов, Ал. Степная песнь. Поэзия Павла Васильева / Ал. Михайлов. -М.: Сов. писатель, 1971.-280 с.

223. Михеева, С. А. Исторические поэмы П. Васильева / С. А. Михеева // XIX Герценовские чтения. Филологические науки: Програм. конф., тезисы, доклады (15 апреля-25 мая. 1966 г.). Л.: Изд-во ЛГПИ, 1966. - С. 182-208.

224. Михеева, С. А. Лирические поэмы П. Васильева / С. А. Михеева // Жанр и композиция литературного произведения. Межвузовск. сб. Вып. 1. -Калининград: Изд-во Калининрадского гос. ун-та, 1976. С. 120-126.

225. Молдавский, Дм. Перекресток стихов и трасс / Дм. Молдавский. Л.: Лениздат, 1972. - 230 с.

226. Мяло, К. Г. Космологические образы мира: между Западом и Востоком / К. Г. Мяло // Культура, человек и картина мира. М.: Наука, 1987. - С. 227-261.

227. Недбай, Ю. Г. История казачества в Западной Сибири 1582-1808: (Краткие очерки): в 4 ч. / Ю.Г. Недбай. Омск: ОмГПУ, 1996. M. 1. -1996. - 118 с. Ч. 2. - 1996. - 203 с. Ч. 3. - 1996. - 158 с. Ч. 4. - 1996. - 163 с.

228. Неженец, Н. И. Поэзия народных традиций / Н. И. Неженец. М.: Наука, 1988.-208 с.

229. Немеркнущее имя: Материалы междунар. науч.-теор. конф., посвящ. 90-летию Павла Васильева. Павлодар: ПГУ, 2000. - 92 с.

230. Непомнящий, В. Удерживающий теперь. Феномен Пушкина и исторический жребий России / В. Непомнящий // Новый мир- 1996. -№5.-С. 163-174.

231. Нива, Ж. Возвращение в Европу: Статьи о русской литературе / Ж. Нива. М.: Высш. шк., 1999. - 303 с.

232. Ницше, Ф. Автобиография (ЕССЕ HOMO) / Ф. Ницше// Ницше Ф.Соч.: В 2 т. T. 2.-М.: Сирин, 1990. С. 327-^15.

233. Новикова, Н. С., Черемисина, Н. В. Картины мира и многомирие в языке и поэтическом тексте / Н. С. Новикова, Н. В. Черемисина // Русская словесность. 2000. - № 1. - С. 2-6.

234. Новый завет Господа нашего Иисуса Христа. М.: Сибирская Благозвонница, 2004. - 560 с.

235. Орлова, И. Б. Евразийская цивилизация: Социально-историческая ретроспектива и перспектива / И. Б. Орлова. М.: Норма, 1988. - 280 с.

236. Павел Васильев в контексте русской и мировой культуры: Материалы междунар. науч.-практ. конф., посвящ. 95-летию со дня рождения П.Васильева и Году России в Казахстане. Павлодар: НПФ «ЭКО», 2004. -209 с.

237. Павел Васильев. Материалы и исследования: сб. ст. / под ред. В. И. Хомякова. Омск: ОмГУ, 2002. - 120 с.

238. Павленко, П. Путешествие в Туркменистан / П. Павленко. М.: Федерация, 1932. - 216 с.

239. Пантин, И. К. Россия и мир: историческое самоузнавание / И. К. Пантин. М.: Эдиториал УРСС, 2000. - 134 с.

240. Паперный, В. Культура Два / В. Паперный. М.: Новое литературное обозрение,1996.-384 с.

241. Парамонов, Б. Конец стиля / Б. Парамонов. СПб.-М.: Алетейя, Аграф,1997.-464 с.

242. Парнис, А.Е. «Евразийские» контакты Хлебникова: от «калмыцкого мифа» к мифу о «единой Азии» / А. Е. Парнис // Евразийское пространство: звук, слов, образ. М.: Языки славян, культуры, 2003. - С. 299-344.

243. Пастернак, Б. JL Письмо В.Шаламову от 9 июля 1952 г. / Б.Л. Пастернак // Пастернак Б. Л. Собр. соч. В 5 т. Т. 5. М.: Худож. лит., 1992.-С. 497-503.

244. Переверзев, В. Ф. Творчество Гончарова / В. Ф. Переверзев // Переверзев В. Ф. У истоков русского романа. -М.: Современник, 1989. С. 663-751.

245. Петровский, Д. В. Выступление на Первом Всесоюзном съезде советских писателей / Д. В. Петровский // Первый Всесоюзный съезд советский писателей 1934. -М.: Сов. писатель, 1990. С. 534-537.

246. Плеханова, И. И. Современная русская поэзия. Электронный ресурс. / И. И. Плеханова. - Иркутск: ИГУ, 2005 // http: // ellib. library, isu. ru

247. Поделков, С. О поэте / С. Поделков // Кн. обозрение. 1975. -14 февр.

248. Поделков, С. «Ему дано восстать и победить» / С. Поделков // Литературная Россия. 1998. - 30 сент.

249. Подорога, В. А. Выражение и смысл / В. А. По дорога. М.: Ас! Ма^те1;, 1995.-427 с.

250. Полонский, Вяч. Художественное творчество и общественные классы: о теории социального заказа (ответ критикам) / Вяч. Полонский // Опыт неосознанного поражения: Модели революционной культуры 20-х годов. -М.: РГГУ, 2001. С. 376-377.

251. Поляков, М. Я. Велимир Хлебников. Мировоззрение и поэтика / М. Я. Поляков // Хлебников В. Творения. -М.: Сов. писатель, 1987. С. 5-35.

252. Полянский, В. Социальные корни русской поэзии от символизма до наших дней / В. Полянский // Русская поэзия XX века. Антология русской лирики от символизма до наших дней / сост. И. С. Ежов; Е. И. Шамурин. -М.: Новая Москва, 1925. С. 9-17.

253. Поминов, П. «Родительница-степь» в судьбе и творчестве Павла Васильева / П. Поминов // Васильевские чтения: Материалы междунар. науч.-практ. конф. Усть-Каменогорск: ВКГУ, 2002. - С.61-65.

254. Поминов, П. Д. Феномен Павла Васильева (евразийство: политика, история, литература) / П. Д. Поминов // Павел Васильев: Материалы и исследования. Омск: ОмГУ, 2002. - С. 51-55.

255. Потебня, А. А. Символ и миф в народной культуре / А. А. Потебня. М.: Лабиринт, 2000. - 486 с.

256. Поэзия и судьба Николая Клюева. Круглый стол «ЛГ» // Литературная газета. 1989. - 17 мая.

257. Примочкина, Н. Павел Васильев «Но как нам не хватает воздуха свободы!». О роли М. Горького в судьбе поэта / Н. Примочкина // Литературная газета, 1991, 16 окт.

258. Пропп, В. Я. Исторические корни волшебной сказки / В. Я. Пропп. М.: Лабиринт, 2002. - 336 с.

259. Путилов, Б. Н. Историко-фольклорный процесс и эстетика фольклора / Б. Н. Путилов // Проблемы фольклора : сб. ст. / отв.ред. Н. И. Кравцов. М.: Наука, 1975.-С. 12-21.

260. Путилов, Б. Н. Методология сравнительно-исторического изучения фольклора / Б. Н. Путилов. Л.: Наука, 1976. - 244 с.

261. Путилов, Б. Н. Фольклор и народная культура / Б. Н. Путилов // Фольклор и народная культура. 1п тетопат. СПб.: Петербургское Востоковедение, 2003.-464 с.

262. Региональный компонент в творчестве российских и казахстанских писателей XX века: Материалы международ, науч.-практ. конф., посвящ. дню рождения Павла Васильева и Году Казахстана в России. Павлодар: НПФ «ЭКО», 2003. - 354 с.

263. Резник, О. Жизнь в поэзии. Творчество И. Сельвинского / О. Резник М.: Сов. писатель, 1972. - 510 с.

264. Розанов, В. Цель человеческой жизни/ В. Розанов // Смысл жизни: Антология. М.: Издательская группа «Прогресс», «Культура», 1994. - С. 19-64.

265. Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира. М.: Наука, 1989.-216 с.

266. Рубцова, Е. В. На грани свободы и принуждения: поэзия П.Н. Васильева как нравственная и эстетическая проблема: автореф. дис. на соиск. учен. степ, канд. филол. наук / Рубцова Е. В. Орел, 2002. - 26 с.

267. Русакова, Ю. Быть мастером / Ю. Русакова // Павел Васильев. Весны возвращаются. М.: Правда, 1991. - С. 6-22.

268. Рыбаков, Б. А. Язычество древних славян / Б. А. Рыбаков. М.: Наука, 1994. - 608 с.

269. Савицкий, П. Континент Евразия / П. Савицкий. М.: Аграф, 1997. - 464 с.

270. Савушкина, Н. И. Устно-поэтическое начало в поэмах П.Васильева и Б.Корнилова / Н. И. Савушкина // Роль фольклора в развитии литератур народов СССР. М.: Наука, 1975. - С. 168-188.

271. Селивановский, А. Очерки по истории русской советской поэзии / А. Селивановский. М.: ГИХЛ, 1936. - 456 с.

272. Семенова, С. Г. Русская поэзия и проза 1920-1930-х годов. Поэтика. Видение мира. Философия / С. Г. Семенова. М.: ИМЛИ РАН «Наследие», 2001. - 590 с.

273. Серебрякова, Г. О других и о себе / Г. Серебрякова. М.: Сов. писатель, 1971.-440 с.

274. Сквозников, В. По поводу одного абзаца (О массовой песне 30-х годов) / В. Сквозников // Вопросы литературы. 1990. - № 8. - С. 3-27.

275. Славянская мифология: энциклопедический словарь. М.: Международные отношения, 2002. - 512 с.

276. Смелякова, С. Характер и мистика: по поэмам П. Васильева «Песня о гибели казачьего войска и «Соляной бунт» / С. Смелякова // Простор. -1990.-№ 10.-С. 184-187.

277. Смирнов, И. С. «Все видеть, все понять.» (Запад и Восток Максимилиана Волошина) / Смирнов И. С. // Восток Запад. Исследования. Переводы. Публикации. - М.: Наука, 1985. - С. 170-188.

278. Солнцева, Н. Китежский павлин. Филологическая проза: Документы. Факты. Версии / Н. Солнцева. М.: Скифы, 1992. - 431 с.

279. Солнцева, Н. М. Последний Лель. О жизни и творчестве Сергея Клычкова / Н. М. Солнцева. М.: Моск. рабочий, 1993. - 222 с.

280. Солнцева, Н. М. Странный эрос. Интимные мотивы поэзии Николая Клюева / Н. М. Солнцева. М.: Эллис Лак, 2000. - 128 с.

281. Сорокин, В. Дело № 11245 / В. Сорокин // Иртыш. 1993. - № 1. - С. 140-168.

282. Сорокин, П. А. Революция и социология / П. А. Сорокин // Сорокин П.А. Человечество. Цивилизация. Общество. М.: Изд-во полит, литературы, 1992.-С. 221-265.

283. Сорокин, П. А. Социокультурная динамика / П. А. Сорокин // Сорокин П.А. Человечество. Цивилизация. Общество. М.: Изд-во полит, литературы, 1992.-С. 424-504.

284. Соцреалистический канон. СПб.: Академический проект, 2000. - 1040 с.

285. Степанов, Н. О поэме П.Васильева «Соляной бунт» / Н. Степанов // Литературный современник. 1934. -№ 5. - С. 151-153.

286. Степанов, Ю. С. Константы. Словарь русской культуры / Ю. С. Степанов. М.: Школа «Языки русской культуры», 1997. - 824 с.

287. Степанова, Т. В. Множественность картин мира и мировоззрение: автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. философ, наук / Т. В. Степанова. -М., 2005. 16 с.

288. Степанянц, М. Т. Россия в диалоге культур Восток Запад / М. Т. Степанянц // Реформаторские идеи в социальном развитии России. - М. ИФ РАН, 1988.-С. 82-99.

289. Степин, В. С. Теоретическое знание / В. С. Степин. М.: Прогресс-Традиция, 2000. - 744 с.308. «Счастье литературы». Государство и писатели. 1925-1938 гг.: Документы. -М.: РОССПЭН, 1997. 319 с.

290. Тарасенков, А. Мнимый талант / А. Тарасенков // Литературная газета. -1936.- 15 окт.

291. Ю.Тареев, М. Цель и смысл жизни / М. Тареев // Смысл жизни: Антология. -М.: Издательская группа «Прогресс», «Культура», 1994. С. 123-242.

292. Темиргазина, 3. К. Концепт движения в поэзии П. Васильева / 3. К. Темиргазина // Немеркнущее имя. Материалы междунар. науч.-практич. конф., посвящ. 90-летию Павла Васильева. Павлодар: ПГУ, 2000. - С. 5256.

293. Тихонов, Н. С. Доклад о ленинградских поэтах / Н. С. Тихонов // Первый Всесоюзный съезд советских писателей 1934 : стенограф, отчет, изд. репринт. -М.: Сов. писатель, 1990. С. 504-512.

294. Титаренко, М. JI. Россия лицом к Азии / M.JI. Титаренко. М.: Республика, 1998.-320 с.

295. Топоров, В. Н. К происхождению некоторых поэтических символов / В. Н. Топоров // Ранние формы искусства. М.: Искусство, 1972. - С. 77-103.

296. Топоров, В. Н. Модель мира / В. Н. Топоров // Мифы народов мира: энциклопедия. В 2 т. Т. 2. М.: Сов. энциклопедия, 1992. - С. 161-164.

297. Топоров, В. Н. О «евразийской» перспективе романа Андрея Белого «Петербург» и его фоносфере / В. Н. Топоров // Топоров В. Н. Петербургский текст русской литературы. Избранные труды. СПб.: Искусство-СПБ, 2003. - С. 488-518.

298. Троцкий, Л. Литература и революция / Л. Троцкий. М.: Политиздат, 1991.-400 с.

299. Трубецкой, Е. Н. Смысл жизни / Е. Н. Трубецкой // Трубецкой Е. Н. Смысл жизни. М.: Республика, 1994. - С. 3-220.

300. Трубецкой, Е. Н. Умозрение в красках / Е. Н. Трубецкой // Трубецкой E.H. Смысл жизни. М.: Республика, 1994. - С. 221-245.

301. Трубецкой, Н. С. История. Культура. Язык / Н. С. Трубецкой. М.: Прогресс, 1995.-800 с.

302. Тулмин, С. Человеческое понимание / С. Тулмин. М.: Прогресс, 1984. -327 с.

303. Туманский, Е. М. Павел Васильев, каким его не знали. (1927-1937): Документальная повесть / Е. М. Туманский. Самара: Кн. изд-во, 1992. -112 с.

304. Тынянов, Ю. Н. Достоевский и Гоголь (к теории пародии) / Ю. Н. Тынянов // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977.-С. 198-226.

305. Тынянов, Ю. Н. О литературной эволюции / Ю. Н. Тынянов // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977. - С. 270-281.

306. Тынянов, Ю. Н. Промежуток / Ю. Н. Тынянов // Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977. - С. 168-195.

307. Тюрин, Г. Об идеологических миражах, отпущении грехов и глумлении над истиной / Г. Тюрин // Простор. 1989. - № 6. - С. 170-174.

308. Тюрин, Г., Черных, С. Павел Васильев (К биографии поэта) // Воспоминания о Павле Васильеве / Г. Тюрин; С. Черных. Алма-Ата: Жазушы, 1989. - С. 268-286.

309. Тюрин, Г. А. Жизненный факт в литературоведческой и художественной интерпретации (на материале творческой биографии П.Н. Васильева: автореф. дис. на соиск. учен степ. канд. филол. наук / Г. А. Тюрин. -Алматы, 1994.-23 с.

310. Усиевич, Е. От чужих берегов / Е. Усиевич // Литературный критик. -1934.-№ 1.-С. 140-155.

311. Усиевич, Е. Классовая борьба в литературе / Е. Усиевич // Литературный критик. 1934.-№ 1.-С. 13-18.

312. Усиевич, Е. На переломе (О поэме П. Васильева «Соляной бунт») / Е. Усиевич // Литературная газета. 1933. - 11 мая.

313. Успенский, Б. А. Анатомия метафоры у Мандельштама / Б. А. Успенский // Избранные труды. Т. 2. Язык и культура. М.: Гнозис, 1994. - С. 246272.

314. Федоров, Ф. П. Романтический художественный мир: пространство и время / Ф. П. Федоров. Рига: Зинатне, 1988. - 456 с.

315. Флоренский, П. А. Столп и утверждение истины. Т. 1./ П. А. Флоренский. М.: Правда, 1990. - 490 с.

316. Франк, С. Л. Фр. Ницше и этика «любви к дальнему» / С. Л. Франк // Франк С. Л. Сочинения. М.: Правда, 1990. - С. 9-64.

317. Франк, С. Л. Непостижимое. Онтологическое введение в философию религии / С. Л. Франк // Франк С. Л. Сочинения. М.: Правда, 1990. - С. 181-559.

318. Фрейденберг, О. М. Поэтика сюжета и жанра / О. М. Фрейденберг. М.: Лабиринт, 1997. - 448 с.

319. Фурман, Н. П. Тайна васильевского письма / Н. П. Фурман // Павел Васильев: Материалы и исследования. Омск: ОмГУ, 2002. - С. 20-37.

320. Фурман-Васильева, Н. П. Объединительная идея в творчестве Павла Васильева / Н. П. Фурман-Васильева // Павел Васильев в контексте русской и мировой литературы. Павлодар: НПФ «ЭКО», 2004. - С. 26-32.

321. Хайдеггер, М. Отрешенность // Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. Избр. статьи позднего периода творчества. М., 1991. - С. 101— 110.

322. Хализев, В. Е. Художественный мир писателя и бытовая культура (на материале произведений Н. С. Лескова) / В. Е. Хализев // Контекст. Литературно-теоретические исследования. 1981. М.: Наука, 1982. - С. 110-145.

323. Хвалин, А. Русский азиат / А. Хвалин // Литературная учеба. 1990. - № 4.-С. 158-163.

324. Хейзинга, И. Осень Средневековья / И. Хейзинга. М.: Айрис-пресс, 2002. - 544 с.

325. Хен, Ю. В. Современные мифы о смерти / Ю. В. Хен // Идея смерти в российском менталитете. СПб.: РХГИ, 1999. - С. 63-76.

326. Ходанен, Л. А. Фольклорные и мифологические образы в поэзии Лермонтова / Л. А. Ходанен. Кемерово, изд-во Кемеровск. ун-та, 1993. -218 с.

327. Хомяков, А. С. Об общественном воспитании в России / А. С. Хомяков // А. С. Хомяков О старом и новом. М.: Современник, 1988. - С. 222-239.

328. Хомяков, В. И. Ранняя лирика Павла Васильева / В. И. Хомяков. Омск: Печатный двор, 2001. - 96 с.

329. Царегородцева, С. С. Евразийские мотивы в творчестве Г.Гребенщикова / С. С. Царегородцева // Васильевские чтения : материалы междунар. науч.-практ. конф. Усть-Каменогорск: ВКГУ, 2002. - С. 92 - 97.

330. Цивьян, Т. В. Архетипический образ дома в народном сознании / Т. В. Цивьян // Живая старина. 2000 - № 2. - С. 2-4.

331. Цурикова, Г. М. Борис Корнилов. Очерк творчества / Г. М. Цурикова. -М.-Л.: Сов. писатель, 1963. 248 с.

332. Цыбин, Вл. Земля поэта / В л. Цыбин // Лит. Россия. 1969. - 18 июля.

333. Цыбин, Вл. «Да, я придумывал огонь» / Вл. Цыбин // Лит. Россия 1989. - 29 дек.

334. Чащина, Л. Г. Павел Васильев: трагедия «вольного каменщика» / Л. Г. Чащина // Вопросы литературы. 1991. - № 6. - С. 16-47.

335. Чернец, Л. В. Мир произведения / Л. В. Чернец // Русская словесность. -1995.-№2.-С. 70-75.

336. Черных, С. Под небом Алтая: статьи / С. Черных. Алма-Ата: Жазушы, 1988.-288 с.

337. Черняева, Н. Г. Опыт изучения эпической памяти (на материале былин) / Н. Г. Черняева // Типология и взаимосвязи фольклора народов СССР: Поэтика и стилистика. М.: Наука, 1980. - С. 101-134.

338. Чудаков, А. П. Мир Чехова: возникновение и утверждение / А. П. Чудаков. М.: Сов. Россия, 1986. - 381 с.

339. Чудакова, М. О. Литература советского прошлого / М. О. Чудакова. М.: Языки русской культуры, 2001. - 472 с.

340. Чумаков, И. Г. Слава вам, братцы! Песни казаков Забайкалья, записанные в Омской области / И. Г. Чумаков. Омск: Изд-во ОмГУ, 2006. - 164 с.

341. Щаймарданова, С. К. Слово и образ в творчестве Павла Васильева. Автореф дис. канд. филол. наук / С. К. Шаймарданова. Алматы, 1990. - 21 с.

342. Шаймарданова, С. К. Язык и стиль Павла Васильева / С. К. Шаймарданова.- Павлодар: ТОО НПФ «ЭКО», 2001. 88 с.

343. Шайтанов, И. Русский миф и классическая утопия / И. Шайтанов // Вопросы литературы. 1994. - № 6. - С. 3-39.

344. Шевченко, С. «Будет вам помилование, люди.» Повесть о Павле Васильеве / С. Шевченко. Павлодар: НПФ «ЭКО», 1999. - 235 с.

345. Шевченко, С. П. Нева и Иртыш: А. Пушкин и П. Васильев / С. П. Шевченко // Васильевские чтения : материалы междунар. науч.-практ. конф. Усть-Каменогорск: ВКГУ, 2002. - С. 97-100.

346. Шеллинг, Ф. В. Философия искусства / Ф. В. Шеллинг. М.: Мысль, 1964.-496 с.

347. Шенталинский, В. Рабы свободы: В литературных архивах КГБ / В. Шенталинский. М.: Парус, 1995. - 390 с.

348. Шик, Э. «В холодной Сибири не так уж холодно.» / Э. Шик. Омск: Омское кн. изд-во, 1983. - 192 с.

349. Шкловский, В. О людях, которые идут по одной и той же дороге и об этом не знают / В. Шкловский // Литературная газета, 1932, 17 июля.

350. Шкуратов, В. А. Психика. Культура. История / В. А. Шкуратов. Ростов-на-Дону: Изд-во Рост, ун-та, 1990. - 251 с.

351. Шмелев, А. Д. Русская языковая модель мира: Материалы к словарю / А. Д. Шмелев. М.: Языки славян, культуры, 2002. - 224 с.

352. Шмелев, И. Пути мертвые и живые / И. Шмелев // Русская идея. В кругу писателей и мыслителей русского зарубежья. В 2 т. Т. 1. М.: Искусство, 1994.-С. 210-215.

353. Шпенглер О. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. I. Гештальб и действительность / О. Шпенглер. М.: Мысль, 1993. - 663 с.

354. Шубникова-Гусева, Н. И. Тайна Черного человека в творчестве С.А. Есенина / Н. И. Шубникова-Гусева // Литературная учеба. 1995. - № 5-6. -С. 112-124.

355. Эко, У. Отсутствующие структуры. Введение в семиологию / У. Эко. -СПб.: ТООТК «Петролис», 1998. 432 с.

356. Элиаде, М. Избранные сочинения. Очерки сравнительного религиоведения / М. Элиаде. М.: Ладомир, 1999. - 488 с.

357. Эпштейн, М. Парадоксы новизны. О литературном развитии XIX XX веков / М. Эпштейн. - М.: Сов. писатель, 1988. - 415 с.

358. Эпштейн, М. «Природа, мир, тайник вселенной.»: система пейзажных образов в русской поэзии / М. Эпштейн. М.: Высш. шк., 1990. - 304 с.

359. Юркевич, П. Д. Сердце и его значение в духовной жизни / П. Д. Юркевич // Юркевич П.Д. Философские произведения. М.: Правда, 1990. - С. 69103.

360. Якимова, Л. Творчество Г. Гребенщикова в новом социально-историческом контексте / Л. Якимова // Известия СО РАН. История,филология и философия. Вып. 3. Новосибирск: Наука, Сиб. отделение, 1993.-С. 56-60.

361. Яковлева, Е. С. Фрагменты русской языковой картины мира: (Модели пространства, времени и восприятия) / Е. С. Яковлева. М.: Гнозис, 1994. -343 с.

362. Яранцев, В. Н. Об «акмеистическом каноне» в лирике Павла Васильева (П. Васильев и М. Зенкевич) / В. Н. Яранцев // Павел Васильев в контексте русской и мировой культуры. Павлодар: НПФ «ЭКО», 2004. - С. 151-162.

363. Ясперс, К. Смысл и назначение истории / К. Ясперс. М.: Изд-во полит, лит., 1991.-527 е.1.I Справочная литература

364. Кандель, Б.Л. Русская художественная литература : указ. справ.-библиогр. пособий с конца XVIII по 1974 г. / Б. Л. Кандель. М.: Книга, 1976. - 493 с.

365. Литература и искусство Сибири и Дальнего Востока: библиогр. информ. / ГПНТБ СО РАН. 1985.

366. Литературная энциклопедия терминов и понятий. М.: НПК «Интелвак», 2001.- 1600 стб.

367. Литературная энциклопедия. В 11 т.-М.: изд-во Ком. Акад., 1929-1939.

368. Литературный энциклопедический словарь (Под обш. ред. В.М. Кожевникова, П.А. Николаева. М.: Сов. Энциклопедия, 1987. - 752 с.

369. Новая литература по социальным и гуманитарным наукам: Литературоведение // База данных реферативно-библиографической информации. / ИНИОН. 1986. - Ключевые слова.

370. Новая литература по социальным и гуманитарным наукам: Философия, социология // База данных реферативно-библиографической информации / ИНИОН

371. Павлович, Н.В. Словарь поэтических образов. На материале русской художественной литературы ХУШ-ХХ вв. / Н. В. Павлович. М.: Эдиториал УРСС, 1999. - Т. 1. - 795 е.; Т. 2. - 784 с.

372. Реферативный журнал: Отд. вып. Литературоведение / ИНИОН. 1973.386

373. Русские писатели XX века: биографический словарь. М.: Большая Российская энциклопедия; Рандеву - A.M., 2000. - 808 с.

374. Советское литературоведение и критика. Теория литературы: Кн. и ст. 1917-1967: Библиогр. указ.: В 4 ч. -М., 1989-1991.