автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Художественная логика стыда в прозе Ф.М. Достоевского

Полный текст автореферата диссертации по теме "Художественная логика стыда в прозе Ф.М. Достоевского"

На правах рукописи

Ваганова Ольга Константиновна

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛОГИКА СТЫДА В ПРОЗЕ Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО

Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

12 ДЕК 2013

Воронеж — 2013

005543965

Работа выполнена на кафедре русской литературы федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Воронежский государственный университет»

Научный руководитель - доктор филологических наук, профессор,

заведующий кафедрой русской литературы ФГБОУ ВПО «Воронежский государственный университет» Фаустов Андрей Анатольевич

Официальные оппоненты - Михновец Надежда Геннадьевна

доктор филологических наук, доцент, профессор кафедры русской литературы ФГБОУ ВПО «Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена»

Иваныпина Елена Александровна

доктор филологических наук, доцент, профессор кафедры теории, истории и методики преподавания русского языка и литературы ФГБОУ ВПО «Воронежский государственный педагогический университет»

Ведущая организация - ФГАОУ ВПО «Уральский федеральный

университет имени первого Президента России Б. Н. Ельцина»

Защита состоится «25» декабря 2013 г. в 15 ч.ОО мин. на заседании диссертационного совета Д.212.038.14 в Воронежском государственном университете по адресу: 394006, г. Воронеж, пл. Ленина, 10, ауд. 37.

С диссертацией можно ознакомиться в Зональной научной библиотеке Воронежского государственного университета. Автореферат разослан ноября 2013 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

Александр Анатольевич Житенев

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Степень разработанности проблемы. К настоящему времени отечественным и зарубежным литературоведением накоплено огромное количество работ, где творчество Ф. М. Достоевского рассматривается с самых разных точек зрения: философской, богословской, структурной, сравнительно-исторической, типологической и др. Однако и до наших дней попытки комплексного изучения отдельных ключевых категорий творчества писателя (в том числе и страстей-аффектов, модальных универсалий), предпринимаются сравнительно редко. Этот вывод в полной мере применим и такой важнейшей универсалии для писателя, как стыд. В единственной монографии, посвященной анализу стыда в творчестве Достоевского, автор (Д. Мартинсен), обходит вниманием нарративные проявления стыда и их роль в речевой практике героев / повествователей Достоевского, сконцентрировавшись на «боле-носном» трагизме писателя и на так называемом «стыде читателя».

Актуальность диссертационного исследования определяется несколькими моментами. Во-первых, в современном литературоведении возрастает интерес к анализу верхних слоев «резонантного пространства культуры и литературы» (В.Н. Топоров), среди которых - универсалии, константы, «вечные» темы / образы / локусы. Во-вторых, стыд, являясь базовой категорией этики, относится к «вечным» духовным ценностям, обладающим высокой социальной значимостью.

Научная новизна диссертации определяется, прежде всего, недостаточной изученностью категории стыда в русской литературе в общем и в творчестве Достоевского - в частности. Реферируемое исследование является фактически первым комплексным научным анализом «стыда» и «бесстыдства» в художественном творчестве Достоевского, предпринятым на основе статистической обработки всех художественных произведений писателя. В результате впервые была реконструирована «логика стыда» в художественном творчестве писателя, реализующаяся через определенный набор устойчивых лек-

з

сических, нарративных, ментальных черт, пространственно-временных координат и персонажей.

Объект нашего исследования — художественная проза Достоевского, предмет — реализация в ней стыда на различных уровнях - лексическом, нарративном, мотивном, характерологическом, онтологическом.

Основная цель диссертации - обнаружить логику стыда в прозе Достоевского в связи с авторским поведением писателя. Достигнуть поставленной цели можно при условии решения исследовательских задач:

1) определить научно-теоретическую базу для изучения категории стыда в творчестве Достоевского на различных уровнях, уделяя при этом особое внимание методологическим аспектам;

2) произвести фронтальный статистический анализ употребления лексем «стыд» и «бесстыдство» во всех художественных произведениях Достоевского;

3) представить художественную характерологию героев писателя на основании типических черт переживания ими стыда;

4) рассмотреть стыд как особую нарративную инстанцию, оказывающую влияние на различного ранга субъекты речи;

5) выявить художественную онтологию стыда в прозе Достоевского;

6) проанализировать сюжетно-тематическую зону соприкосновения стыда и зависти у Достоевского.

Теоретическую базу исследования составили труды отечественных и зарубежных ученых, среди которых основную роль сыграли общие и частные разыскания в области художественного творчества Достоевского - как классические литературоведческие работы (М.М. Бахтин, К.В. Мочульский, Ю.Н. Тынянов, A.JI. Бем, Р. Жирар, Р.Г. Назиров, Е.М. Мелетинский, Н.М. Чирков, М.С. Альтман, В.А. Туниманов, В.А. Свительский и др.), так и современные исследования (А.Б. Криницын, О. Меерсон, Т.А. Касаткина, Л.И. Сараскина и др.). Отдельный пласт составили труды религиозных философов, рассматривавших особенности христианского мировоззрения Досто-

4

евского (B.C. Соловьев, B.B. Розанов, Д.С. Мережковский, Н.О. Лосский, Л.И. Шестов, H.A. Бердяев и др.).

Кроме того, большое внимание было уделено общим работам по нарра-тологии и поэтике (Ю.М. Лотман, В. Шмид, Б.А. Успенский, Б.М. Гаспаров, И.П. Смирнов), исследованиям по проблемам литературной архетипичности, художественных констант, мифологем, универсалий и прецедентных текстов (С.С. Аверинцев, В.Н. Топоров, Р.Я. Клейман, A.A. Фаустов, A.A. Кретов, Г.С. Сырица, Н.Г. Михновец и др.), а также разысканиям о стыде в смежных областях знания - в лингвистике, социологии, антропологии, психоанализе и т. д. (Ч. Дарвин, К. Изард, 3. Фрейд, А. Адлер, Н. Элиас, Д. Натансон, А. Ай-сенберг, М. Льюис, Б. Килборн, Н.Д. Арутюнова и др.).

Формирование методологической базы исследования происходило в русле перспективных направлений современной науки, тяготеющей к междисциплинарному диалогу, в частности, к внедрению статистических методов изучения текста в сферу гуманитарных наук и построению целостной концептуальной картины мира. Эти тенденции послужили основой для синтеза в диссертации различных методов, обеспечивающего комплексный и наиболее полный анализ предмета исследования. Таким образом, мы задействовали структурно-семиотический, мотивный, интертекстуальный, лингвостатисти-ческий, психоаналитический, отчасти биографический и текстологический методы.

Определение материала исследованияобусловлено весьма неоднозначными и в некоторых случаях даже противоречивыми (с точки зрения традиционного понимания эстетики Достоевского) данными, которые были получены в результате применения метода фронтального статистического анализа к корпусу текстов писателя. Для каждого из произведений мы определяем абсолютную и относительную частоты лексемы «стыд» и лексем с основой «бесстыд-», но основное наше внимание сосредоточено на «пятикнижии» Достоевского (романах «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы»), с сопровождающим подключением «малой

5

прозы» писателя. Подобный подход к текстуальной базе оправдан тем обстоятельством, что корпус «пятикнижия» вполне исчерпывает смысловой и функциональный спектр включения комплекса «стыд / бесстыдство» в художественную онтологию, поэтику и, особенно, в нарративную организацию творчества Достоевского. К «внероманным» произведениям писателя мы обращаемся тогда, когда они позволяют высветить новые грани в воспроизведении модели «стыдящегося» героя / «бесстыдника»; расширить очертания «стыдогенных» факторов; дополнить уже имеющиеся представления о специфике переживания стыда героями, - одним словом, в тех случаях, когда подключение «малых» текстов актуализирует различные смысловые нюансы, аналогов которым нет в «пятикнижии».

Основные положения, выносимые на защиту:

1. В творчестве Достоевского складывается единая онтология стыда, суть которой - в переворачивании общепринятых представлений о семиотическом статусе этого аффекта, в истолковании бесстыдства как заключительной стадии метаморфозы стыда.

2. В художественном мире Достоевского стыд — принципиально многоуровневое образование, структура которого имеет особую пространственно-временную развертку. Достижение внестыдного / до-стыдного состояния возможно у писателя, в конечном счете, лишь в измененных формах сознания (сумасшествие, сон, бред, галлюцинации), в альтернативной реальности воображения (мечтания, фантазии, грезы, видения) и в символическом опыте переживания вечности (в поиске «детства человечества» через просветы физического мира).

3. Статистическое распределение слов с основами «стыд» и «бесстыд» в произведениях Достоевского связано с особенностями реализации в тексте авторских повествовательных стратегий.

4. Диалектика стыда задает в характерологии Достоевского фигуры «бесстыдников» (в разных изводах - шута, юродивого, гордеца-аристократа, гор-

деца-идеолога) и «бесстыдниц» («инфернальных» женщин), отличающихся, как правило, внутренней раздвоенностью и двоящимся оценочным знаком.

5. У Достоевского различаются истинный стыд - стыд интериоризован-ный, «стыд самого себя» и стыд ложный - экстериоризованный, стыд несоответствия планке, заданной Другим. Первый из них позволяет личности самовозрастать по оси положительных ценностных установок, второй вызывает «застревание» в лабиринтах аффекта и гнев на Другого как на свидетеля позора.

6. Стыд граничит в творчестве Достоевского с целым рядом других модальностей (гнев, страх), среди которых особое место занимает зависть, представляющая собой - хронотопически и нарративно - своеобразный зеркальный вариант стыда.

7. В творчестве Достоевского утверждается возможность существования «положительного» двойника: для подлинного освобождения от стыда требуется не расщеплять себя в попытке вытеснить негативный опыт, но объединиться с коллективным «не-я», приобщиться к родовой человеческой сущности.

8. Стыд выступает в творчестве Достоевского как особая нарративная инстанция, оказывающая влияние на различного ранга субъекты речи, порождая в их дискурсе всевозможные вербальные стратегии избегания стыда -извинения, оправдания, самонаговоры, самоуничижительные дефиниции и т.д.

9. Невозможность обойти в речи искажающее воздействие стыда вызывает в мире Достоевского необходимость в наличии замещающих словесную коммуникацию знаков-субститутов речи - молчания или символических жестов, посредством которых участники диалога объединяются в одном живописно-пластическом плане видения.

Достоверность полученных результатов обеспечивается разнообразием применяемых методов и подходов, объемом текстуального материала, использованием метода лингвистической статистики.

7

Теоретическая значимость работы состоит не только в целостном осмыслении категории «стыд» в текстах Достоевского, но и в том, что результаты, полученные в процессе исследования, могут послужить основой для дальнейшей разработки теории страстей и аффектов у Достоевского, являющейся одним из продуктивных направлений литературоведения. Активно задействованный в работе метод статистического анализа может быть использован в работах самого разного литературоведческого направления и в различных аналитических целях. Предлагаемое исследование открывает новые возможности для междисциплинарного синтеза в литературоведении.

Практическая значимость исследованиясостоит в том, что его результаты могут быть использованы в учебном процессе при преподавании таких дисциплин, как история русской литературы XIX в. и теория литературы; при подготовке к спецкурсам и спецсеминарам, посвященным вопросам литературной семантики, характерологии, мотивной структуры и т.д.

Апробация результатов исследования. Основные положения и результаты диссертационного исследования получили апробацию на Международной научной конференции «Большие темы культуры в славянских литературах. Чувства» (Польша, Вроцлав, 2013); Всероссийской научной конференции «Вторые Филологические чтения ЯрГУ им. П.Г. Демидова» (Ярославль, 2013); XV всероссийской конференции «Печать и слово Санкт-Петербурга: Петербургские чтения» (2013); Международной конференции «"Что движет солнце и светила": Поэтика любви в художественной литературе» (Украина, Бердянск, 2012); III и IV Международных научных конференций «Универсалии русской литературы» (Воронеж, 2012-2013); Межрегиональной научной конференции «Литературные юбилеи 2012 года и проблемы компьютерной поэтики» (Воронеж, 2012); XLI Международной филологической конференции (Санкт-Петербург, 2012); Всероссийской научной конференции с международным участием «Вторые Конкинские Чтения»; Межрегиональной научной конференции «Литературные юбилеи 2011 года и проблемы компьютер-

ной поэтики»; III Международной научно-практической конференции «Духовно-нравственные основы русской литературы» (Кострома, 2011).

По теме исследования автором подготовлены и опубликовано 15 работ; из них 4 - в изданиях, входящих в перечень, утвержденный ВАК; 2 статьи и 1 глава монографии находятся в печати.

Работа состоит из Введения, трех глав, Заключения, Приложения и Списка литературы, включающего 278 наименований.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Структура диссертационного сочинения подчинена логике исследования, соответствует его целям и задачам и соотносится с основными положениями, выносимыми на защиту.

Во Введении обосновываются выбор темы, актуальность и научная новизна диссертации; представлен краткий аналитический обзор литературы по теме работы, отражающий степень разработанности проблемы исследования; определяется объект и предмет, цели и задачи исследования; раскрывается теоретико-методологическая база работы, теоретическая и практическая значимость работы.

В первой главе «Лексико-статистические аспекты стыда и авторские стратегии в прозе Достоевского» используется метод фронтального количественного анализа частотности лексем с основами «стыд» и «бесстыд-» в художественных текстах Достоевского. На материале, в основном, «великого пятикнижия» («Подросток», «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Братья Карамазовы») предлагается тематическая интерпретация полученных лингвостатистических результатов, увязываемая с тем, как в текстах писателя реализуются авторские стратегии.

В первом параграфе«Стыд в зеркале исповедальности романа "Подросток"» дается толкование высокой частотности в романе слова «стыд» с позиции нарративной установки на повествование от первого лица, носящее

9

исповедальный характер и соотносящееся с библейской семантикой грехопадения. Эта статистическая закономерность связывается также с соприкосновением в языковом сознании Достоевского концептов «стыд» и «совесть», выражающемся в их частичной синонимизации в художественной практике. Кроме того, обозначается «спектр стыда» Подростка через описание разветвленной системы «грехов и позоров», в которых он письменно кается.

Далее рассматривается «женский» состав романа (героини-антиподы, занимающие 2 и 3 место по употреблению лексемы «стыд») и разрешается статистическое противоречие между высокой частотностью «стыда» у «бесстыдницы» Катерины Ивановны Ахмаковой и более низкой частотностью этого слова в речевом кругозоре «ангела небесного» Софьи Андреевны Вер-силовой. Стыд за себя свойственен у Достоевского в большей степени «бесстыдникам» и в минимальном объеме - непогрешимым, «ангелоподобным» героям, уже прошедшим через духовное преображение. «Канализация стыда» объясняется двумя причинами: неимением поводов для стыда в безгрешной и благообразной жизни «праведников» и отсутствием в их характерологии болезненной гордыни, устремляющей амбициозных героев Достоевского к непременному лидерству, рано или поздно оборачивающегося для них стыдом как неизбежной потерей поддержки «идеала Я».

Во втором параграфе «"Стыдливые грешники", или перевернутые архетипы романа "Преступление и наказание"» предпринимается попытка объяснить причины, по которым роман занимает предпоследнее место в «стыдливом» списке «пятикнижия» и последнее по употреблению слов с основой «бесстыд-», несмотря на то, что главными действующими лицами являются персонажи, воплощающие в себе архетипическую модель «грешника»: убийца Раскольников и «падшая женщина» Соня. По своему социальному статусу герои принадлежат к сфере маргинального, а потому к ним как будто бы и не могут быть отнесены категории нравственного, «стыдливого» порядка. Однако в художественном мире Достоевского такая логика несостоятельна, что

отчасти проявляется и в парадоксальном распределении употреблений слова

ю

«стыд» в речи героев. Первенство здесь принадлежит Раскольникову, второе место занимает «стыдящийся» Разумихин, а третье - Соня.

Для разрешения этих противоречий предлагается краткое сопоставление реально-исторического и художественного уровней воплощения «проститутки» и «душегубца», подчеркивается рассогласованность бытования этих типов в исторической действительности Петербурга второй половины XIX века и в творчестве Достоевского. Это несовпадение объясняется особыми взглядами писателя на «реализм в искусстве» и соотносится с уже замеченной (применительно к фемининной характерологии в «Подростке») особенностью авторской точки зрения: «гордецы-бесстыдники» писателя стыдятся (и это подтверждает статистика) больше героев, которые традиционно воспринимаются как «стыдливые».

При этом в речи Раскольникова наблюдается динамика частотности «стыда», резко возрастающей к концу романа. Указывается в параграфе и на тесное сопряжение со «стыдом» фабулы героя: стыдом Раскольникова (за несоответствие масштабов своей индивидуальности размаху личности Наполеона) вызвано убийство старухи-процентщицы; муки стыда сопутствуют угрызениям за «бездарную» реализацию своей идеи; апогей решимости героя публично сознаться в совершенном преступлении также имеет «привязку» к стыду; наказание за преступление - сокрушительное чувство стыда на каторге и т.д.

Отправным пунктом третьего параграфа«"Ну и бесстыдник же ты!..": автобиографический след в генезисе романа "Идиот"» служит вопрос: почему после публикации «Преступления и наказания» - романа со сравнительно низкими показателями «стыда» и «бесстыдства» - Достоевский начинает работу над «Идиотом», занимающим первое место среди «пятикнижия» по частотности слов с основой «бесстыд-» и второе место по частотности «стыда»? Мы пытаемся проследить, какую роль играет в этом «личный» фактор, становящийся на скрытом уровне конструктивным методом построения фабулы, характерологии, семантического плана романа.

11

Для решения вопроса анализируются подробности «окололитературного» биографического характера (прежде всего, «брачный контекст»: женитьба и сопряженный с ней стыд, вызванный болезненными ситуациями банкротства; «игровой» зависимости, связанной с постыдным эпистолярным опытом кредитования; тайная переписка с Ап.Сусловой; и др.). Правомерность такой «генетической» экспертизы подкреплена мнением самого писателя о происхождении творчества: «Основание всякого искусства лежит в человеке как проявление части его организма, но живет нераздельно с человеком. А следственно, творчество и не может иметь других стремлений, кроме тех, к которым стремится весь человек»1.

Далее мы прослеживаем инкорпорирование негативного «постыдного» личного опыта в художественный мир романа «Идиот» и приходим к заключению, что сюжетное развитие романа основано на нескольких узловых контекстах, параллельных перипетиям жизни биографического автора (неразрешимые любовные конфликты, драма потерянной чести, ложь, травматическое переживание обиды, соблазнительная сила денег и пр.).

Благодаря статистическому анализу обнаруживаются неожиданные пересечения характерологического плана - между Аглаей Епанчиной, Ганей Иволгиным и Ипполитом Терентьевым. На каждого из героев приходится равное количество «стыдных» контекстов, что возможно интерпретировать содержательно - как наличие у героев «подпольного» ядра характера, связанного с единым типом нравственно-психологической ориентации на «стыд от гордости».

Кроме того, устанавливается прямая зависимость между самоидентификацией героя и ее преломлением в актах коммуникации: более четверти контекстов романа с использованием основы «стыд» относится к речи Мышкина (наиболее стыдливого героя в романе) и более половины употреблений слов с основой «бесстыд-» приходится на долю Настасьи Филипповны. Однако за-

1 Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч.: В 30 т / Ф. М. Достоевский. - М.: Изд-во Наука, 1978. -Т. 18.-С. 101.

висимость между самоопределением (Настасья Филипповна с чрезвычайной аффектацией неоднократно позиционирует себя в качестве «бесстыдницы») и характерологической доминантой героини оказывается не прямой, а обратной («на самом деле же была гораздо стыдливее, нежнее и доверчивее»), демонстрируя в действии частый среди «бесстыдников» Достоевского механизм «утверждения-через-отрицание», когда отрицаемая пропозиция (стыд) утверждается, причем в детальнейших подробностях.

В четвертом параграфе «Загадка бесстыдства: "Бесы" как крип-тотекст», вслед за многими исследователями, отмечается сгущение «постыдных» энергий в «Бесах» на содержательном уровне и ставится вопрос о причинах парадоксально низкой частотности в романе слов с основой «бесстыд-». Выдвигается гипотеза о том, что «бесстыдство» в большей степени проявляется на уровне организации текста, чем в лексическом слое (где соответствующие слова замещаются различными синонимическими рядами), а весь роман, таким образом, можно прочитывать как «криптотекст» (термин И.П. Смирнова), в котором ощущение бесовского действа лишь уплотняется, вопреки (и благодаря) отсутствию четкой лексической маркированности.

При сравнении дискурсов Шатова и Верховенского-старшего (которые первенствует в романе по употреблению слова «стыд») выясняется, что одна и та же «идея стыда», вложенная в противоположные сознания, может модифицироваться до неузнаваемости. Стыд Степана Трофимовича воспринимается как избыточный и даже комичный. Модель стыда героя в гротескной форме отражает жизненные стереотипы Шатова, но установка на внешнего человека доводится у Верховенского-старшего до карикатурности, что позволяет разграничить «истинный» и «ложный» стыд. «Ложный» стыд (Степана Трофимовича) экстериоризован, он возникает под оптическим прицелом Другого, выступает в качестве стыда-мнительности (обратной стороны уязвленной гордыни) и этически оценивается с отрицательным знаком. «Истинный» стыд (Шатова) интериоризован, это стыд-гнев на себя за собственную недо-

стойность, подвигающий героя на самовозрастание по оси положительных

13

нравственных ценностей. Между тем, абсолютная утрата стыда, по Достоевскому, свидетельствует о замурованное™ героя в рамках собственного монологического сознания и является гибельной. Так, отмыслив от себя рефлексы негодования и стыда, Ставрогин оказывается в тотальной изоляции, в зоне абсолютной недосягаемости для Другого, выход из которой возможен только через смерть (суицид).

В пятом параграфе «"Братья Карамазовы": эксперимент семантической декомпрессии» итоговый роман Достоевского рассматривается как «эксперимент в эксперименте». В тексте не только сплетены основные коллизии (убийство, трагическая любовь, возрождение личности и др.) и герои-типы всего «пятикнижия» («старый шут» Федор Павлович, «инферналка-бесстыдница» Грушенька, гордец-идеолог Иван, сугубо «положительный» Алеша, «широкая натура» Дмитрий - причем все они находятся в фокусе авторского внимания), но и спрессованы «стыдливые» и «бесстыдные» закономерности, обозначенные в ходе анализа предыдущих романов писателя.

Шестой параграф«Чувство в числах: статистическая картина "стыда" в "малой прозе" Достоевского» представляет собой общий статистический обзор того, как лексемы «стыд» и «бесстыдство» распределяются в творчестве Достоевского по группам художественных текстов (с учетом диахронического аспекта). Соответственно выделяются 4 группы произведений: 1.С высокими показателями употребления одновременно слов «стыд» и «бесстыдство», актуализирующие топику порога-пересечения границ двух экзистенциальных состояний («Бобок», «Маленький герой», «Кроткая», «Двойник», «Хозяйка»); 2. с высокими показателями стыда и низкими - бесстыдства, объединенные фигурой «маленького человека» («Бедные люди», «Господин Прохарчин», «Записки из подполья», «Сон Смешного человека», «Вечный муж», «Скверный анекдот»);3. с высоким коэффициентом «бесстыдства» и низким — «стыда», написанные за небольшой «пост-каторжный» хронологический промежуток (1859-1863) («Записки из Мертвого дома», «Село Сте-панчиково и его обитатели», «Петербургские сновидения в стихах и прозе»,

14

«Зимние заметки о летних впечатлениях»);4. с низкими показателями и стыда и бесстыдства, созданные в непродолжительный «докаторжный» отрезок времени (1846-1849) («Роман в девяти письмах», «Ползунков», «Елка и свадьба», «Дядюшкин сон», «Слабое сердце», «Игрок», «Крокодил», «Честный вор», «Чужая жена и муж под кроватью»).

Вторая глава «Нарратология стыда в прозе Достоевского; стыд и зависть» посвящена выявлению основных нарративных тактик, посредством которых стыд в текстах Достоевского выражает себя устами героев и рассказчиков, имплицитно цензурируемых Другим в лице «фиктивного читателя»; также в главе рассматривается прагматика зависти.

В первом параграфе «Нарратие стыда: фигура героя» указывается на структурную соотнесенность этимологии слова «стыд» («студ-» / «стужа») с нарративной манерой героев, отличающейся многочисленными формами «конвульсивных» дефектов. Параллельно рассматриваются онтологически значимые мотивы болезни / лихорадки, наготы, слова-«одежды», символически соотнесенные с универсальным переживанием стыда. Постулируется и объясняется приоритетная роль Другого-судьи как принципиально осуждающей инстанции (при локализации последней как вне субъекта, так и внутри его) в аффекте стыда. Утверждается многообразие повествовательных искажений, вызванных стыдом, т.е. взглядом Другого: от речевой редукции, завершающейся молчанием до бесконечного самовозрастания вербальности («набивных слов»), крайним выражением которой является «пустая речь», в которой означаемое подавляется означающим. Далее предметно рассматривается разветвленная парадигма словесных реакций на стыд в разнообразных формах: эллиптичных / «рваных» речевых конструкций, а также эвфемизмов, выступающих в роли магического «заговора» против взгляда Другого.

Кроме того, рассматривается вранье как типично национальная и наиболее радикальная форма словесного «камуфляжа», которая затрагивает не только формальную, но и содержательную сторону прагматики высказывания, переменяя его смысл. Затем, в связи с вопросом о национальной иден-

15

тичности, выясняется функциональная сторона дискретных переключений на фрат/узский язык, играющих знаковую роль в определении оси ценностных ориентации героя и, следовательно, авторской его оценки. При этом оппозиция «французский» / «русский» коррелирует у Достоевского с противопоставлениями «форма» / «содержание» и даже «христианское» / «дьявольское».

Редуцированность речи или полная ее невозможность в стыде приводят к тому, что героям приходится прибегать к невербальной коммуникации, к прямым телесным практикам. Жест, универсально провоцирующий стыд во многих героях Достоевского, - подача милостыни. Напротив, продуктивным средством самообъективации в стыде часто является поцелуй, который, впрочем, сохраняет амбивалентную природу и нередко преображается у Достоевского по линии самопародии. В результате происходит «перечеканка» примиряющей семантики этого жеста на противоположную («сквитаться поцелуями»): иногда поцелуй призван не выразить, но вызвать стыд.

В плане кинетического наполнения отдельно анализируется повесть «Вечный муж», насыщенная множеством ритуальных жестов (поцелуй, порез, рукотворный крест, «рога», милостыня), через которые бытовая драма неудавшегося отцовства, вписанного в любовный треугольник, возвышается до мистериального уровня.

Во втором параграфе «Нарратив стыда: фигура рассказчика» рассматривается коммуникация, развертывающаяся по оси «рассказчик» - «читатель». Стыд подвигает нарратора к освоению вербального инструментария (системы извинений, оправданий, самоумалений, самоуничижительных дефиниций, фигур умолчания), позволяющего блокировать это аффект. Отталкиваясь от соображения, что «фиктивный читатель» (термин В. Шмида) в творчестве Достоевского - полиморфное, в высшей степени динамическое образование, чья основная функция заключается в раскрытии фигуры рассказчика, мы рассматриваем метаморфозы взаимоотношения рассказчика и

читателя. Его вектор изменяется от пиетета нарратора по отношению к свое-

16

му адресату в ранних текстах (до «Записок из подполья») - к менее благоговейному взгляду на читателя в произведениях поздних.

В третьем параграфе «Нарратив зависти: фигура литературного критика» с целью подвергнуть реконструкции портрет «критика» как более частную проекцию «читателя» в творчестве Достоевского в орбиту исследования включается категория, зеркально соотнесенная со стыдом, - зависть. Точками пересечения зависти и стыда служит то, что оба аффекта могут выступать в качестве нарративных механизмов, генерируемых фигурой Другого. В обоих случаях речь идет о пересечении границ личности в визуальной плоскости, но в противоположных направлениях: стыд связан со взглядом извне вовнутрь субъекта, а зависть — со взглядом изнутри субъекта наружу. И образ критика, в идеале долженствующий соответствовать визуальному механизму стыда (извне - вовнутрь) на деле в большей степени приобщен к оптической практике зависти (изнутри - вовне). В силу того, что представления Достоевского о «завистливом» критике одновременно наследуют тематическому руслу, сложившемуся ранее, но также и переосмысливают традицию, фигура «завистника» рассматривается в литературным контексте, в контрапунктном диалоге Достоевского с Гоголем. Трансцендентный ореол, окружающий художника в творчестве Гоголя, снимается у Достоевского пародийной интонацией, снижающей канонический образ поэта-мученика, который подвергается беспрестанным гонениям со стороны многочисленных завистников.

В четвертом параграфе «Нарратив зависти: фигура автора» утверждается релятивность категории «зависть» для художественного метода Достоевского и рассматривается биографическое чувство зависти-восхищения писателя. Эта проблема рассматривается в контексте займа Достоевским денег у H.A. Спешнева и позже у И.С. Тургенева (как попытка включиться в «мефистофельский» сюжет). Доказывается, что обозначенная история послужила импульсом к созданию одноименного эскиза к роману («Зависть»), впоследствии переработанного в роман «Бесы», где импульсы зависти рассеяны в таком количестве, что действие к концу произведения начинает балансиро-

17

вать на грани «карнавализованного» фарса. Делается вывод, что мы имеем здесь дело с пересечением границ реальности и творчества, где прагматика автора накладывается на семантику текста, а проведенный анализ позволяет уточнить тезис о локализации зависти в поле «положительных» стимулов к творческому процессу у Достоевского.

Третья глава «Онтология и характерология стыда в прозе Достоевского» направлена на выявление в картине мира Достоевского онтологического значения стыда как смысловой матрицы, задающей определенный набор устойчивых ментальных характеристик, пространственно-временных координат, характеров.

В первом параграфе «Онтологичность стыда: введение» утверждается высокий онтологический статус категории «стыд» в творчестве писателя, проявляемый на различных уровнях архитектоники художественных текстов и имеющий полигенетическое происхождение. В частности, его истоки связываются с ветхозаветной историей искушения Адама и Евы, а одна из эти-мологий слова «стыд» (от тевтонского корня «кет» - «прикрывать себя») соотносится с мотивом «маски», чрезвычайно продуктивным в поэтике Достоевского.

Предметом исследования второго параграфа «Персонификация сокрытия стыда: образ-маска» является образ-маска Коровкин - единственный случай, когда функция «сокрытия стыда», рассеянная по всему корпусу текстов Достоевского, разрастается до масштабов автономного образа. При сопоставлении «Села Степанчикова...», «Подростка» и «Братьев Карамазовых» мы выясняем, что эта маска от текста к тексту подвергается столь сильным метаморфозам, что мы можем говорить о ее чистой эмблематичности. Она служит либо в качестве ширмы, за которой укрываются герои, испытывающие стыд в ситуации неловкости («Село Степанчиково...», «Подросток»), либо в качестве «ложного авторитета», к которому апеллируют для вящей убедительности собственной небезупречной аргументации («Братья Карамазовы»),

В третьем параграфе «Характерология в режиме "стыд —> бесстыдство": шуты, инферналки, аристократы и "человеколюбцы"» анализируется трансформация заостренного переживания стыда, логически переходящего в «бесстыдство» как в свою избыточную крайность на основании психологического механизма «защиты» от травматического опыта «стыда не в меру». Далее предпринимается попытка классификации персонажей по шкале такой гиперболизации стыда. В результате мы выделяем (и даем им подробное описание) три типа «бесстыдников»: «шуты», «инферналки» и «аристократы-гордецы»; и два типа «человеколюбцев», «положительно-прекрасных» героев: «положительные» (с гипертрофированным чувством интериоризиро-ванного стыда — Алеша Карамазов, князь Мышкин, Софья Андреевна Верси-лова) и «прекрасные» («подвижники» - старец Зосима, Макар Долгорукий и др.).

Основная проблема четвертого параграфа «Интервенция социума, или поиски "внестыдного пространства" и его локусы-репрезентанты» — экспликация «внестыдного» («отмысленного от стыда») локуса в прозе Достоевского. В итоге утверждается мысль о крайней степени универсализма (граничащего с эсхатологизмом) переживания стыда в художественном сознании писателя. Стыд проникает в бытие герое, небытие («Бобок»), инобытие («Сон смешного человека»). Таким образом, альтернативного стыду, «до-стыдного» состояния, по Достоевскому, можно достичь только в состоянии измененного сознания (сновидение, фантазия, греза, алкогольное опьянение, юродство как крайнее выражение десемиотизированного сознания) или в младенческом «до-сознательном» возрасте.

В пятом параграфе «Деньги: топос "истинного бесстыдства" в прозе Достоевского» описывается «денежный дискурс» как единственный «истинно бесстыдный» в значении не внеположенности стыду, а полной несочетаемой модальной противоположности - эмоции, аксиологически непричастной стыду и вступающей с ним в отношения антагонизма. Приводятся подробности биографического характера, проясняющие негативное восприятие «фи-

19

нансовой» сферы Достоевским, очерчиваются фигуры купца, «делового», «практического» человека, а также Закладчика (из «Кроткой») как персонифицированных выражений «дьявольской» метафизики денег.

В шестом параграфе «Тайна заклада в "Кроткой"» на материале повести «Кроткая» показывается, каким образом «бесстыдный» / «денежный» / «мефистофельский» дискурс воплощается на сюжетном уровне. Символичность прыжка героини из окна с образом в руках определяется в этом контексте как стремление отстоять свое право на заданное всем единство образа и подобия, а сам акт - как бунт «стыда» Кроткой против «бесстыдства» Закладчика.

В Заключении формулируются основные выводы диссертационного сочинения, подводятся итоги и определяются перспективы дальнейшего исследования.

Содержание материалов диссертации отражено в ряде публикаций:

1. Ваганова О. К. "Человек из бумажки": гоголевские отражения в "Бесах" Достоевского / О. К. Ваганова // Вестник МГОУ. Серия Филологические науки. - М., 2011. - № 5. - С. 127 -131.

2. Ваганова О. К. Мертвая царевна и змей: о скрытой семантике стыда и зависти в "Записках из подполья" / О. К. Ваганова // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. Серия: Филология и искусствоведение. - Вып. 3 (2). - 2012. - С. 76-80.

3. Ваганова О. К. "Вечный муж" Ф.М. Достоевского: "предвечный конфликт" или "извечная" коллизия? / О. К. Ваганова // Вестник Пермского университета. Российская и зарубежная филология. - Вып. 3 (19). -2012. - С. 84-90.

4. Ваганова О. К. «"Ох, ну и бесстыдник же ты...": к генезису романа Ф.М. Достоевского "Идиот" / О. К. Ваганова // Вестник Тамбовского университета. Серия Филологические науки - 2013. — № 11., Ч. 2. - С. 50-54.

Глава в коллективной монографии

5. Ваганова О. К., Ларин С. А. Зависть // Русские литературные универсалии (типология, семантика, динамика) : коллективная монография. - Воронеж: ИПЦ «Научная книга», 2011. - С. 370-426.

Работы, опубликованные в других изданиях

6. Ваганова О. К. Механизмы идентификации в творчестве Ф.М. Достоевского (на примере «Белых ночей», «Записок из подполья» и «Кроткой») / О. К. Ваганова // Материалы XVII Международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов-2010». Секция «Филология». М.: Изд-во Моск. ун-та, 2010. С. 548-551.

7. Ваганова О. К. «Бесы» - плод «Зависти»? Опыт исследования одной модели поведения в мире Достоевского / О. К. Ваганова // Сб. научных трудов «Studia Slavica Savariensia». 1-2. - Szombathely, 2010. - С. 425-430.

8. Ваганова О. К. Стратегии защиты идентичности: "Записки из подполья" Ф. М. Достоевского / О. К. Ваганова // Вторые Конкинские чтения: сборник материалов Всероссийской научной конференции. - Саранск : Изд-во Мор-дов. ун-та, 2011. - С. 55-59.

9. Ваганова О. К. Губернский город: власть драмы или драма власти? («Бесы» Ф. М. Достоевского - «Ревизор» Н. В. Гоголя) / О. К. Ваганова // Филологические записки : Вестник литературоведения и языкознания. - Воронеж : Воронежский государственный университет, 2010-2011. — № 30. -С. 354-367.

10. Ваганова О. К. Мечтатель и человек из подполья: модификация или трансформация («Белые ночи» - «Записки из подполья» Ф.М. Достоевский) / О. К. Ваганова // Духовно-нравственные основы русской литературы - III. — Кострома : КГУ им. H.A. Некрасова. - 2011. - С. 48-50.

11. Ваганова О. К. «Бедная Лиза» Ф.М. Достоевского (несколько замечаний к символическому потенциалу повести «Вечный муж») / О. К. Ваганова // Коды русской классики: «детство», «детское» как смысл, ценность и код. Мате-

21

риалы IV Международной научно-практической конференции. - Самара : Изд-во«СНЦ РАН», 2012,- С. 79-84.

12. Ваганова О. К. Характерологические контуры и семиотика зависти в творчестве Ф.М. Достоевского //Универсалии русской литературы : сборник статей. 4. - Воронеж : ООО ИПЦ «Научная книга», 2012 - С. 375-386.

13. Ваганова О. К. Повествовательные стратегии «стыда» в творчестве Ф.М. Достоевского / Ваганова О. К.// Филологические записки: Вестник литературоведения и языкознания. - Воронеж: Воронежский государственный университет, 2012-2013. - № 31. - С. 385-403.

14. Ваганова О. К. «Идол или идеал: к образам «двух лиц» в романе Ф.М. Достоевский «Идиот» // Вознесенские казармы: Альманах филологии и коммуникации / Под ред. И.А. Стернина, М.В. Шамановой. - Ярославль :ЯрГУ, 2013. - Вып. 2. - С. 93-99.

15. Ваганова О. К. Локусы «бесстыдного» и «внестыдного» в творчестве Ф.М. Достоевского / О. К. Ваганова //Универсалии русской литературы : сборник статей. 5. - Воронеж : ООО ИПЦ «Научная книга», 2013 - С. 243259.

Издательство «ИСТОКИ»

394026, г. Воронеж, ул. Солнечная, 33 Телефон/факс (473) 239-55-54 E-mail: istoki-vrn@mail.ru

Подписано в печать 21.11.2013 г. Формат 60x80 1/16. Гарнитура «Times New Roman» Печать офсетная. Бумага офсетная. Объем 1,0 п. л. Тираж 100 экз. Заказ № 1229.

Отпечатано в соответствии с качеством предоставленного оригинал-макета.

Типография «ИСТОКИ» 394026, г. Воронеж, ул. Солнечная, 33 Телефон/факс (473) 239-55-56

Текст диссертации на тему "Художественная логика стыда в прозе Ф.М. Достоевского"

ФГБОУ ВПО «Воронежский государственный университет»

На правах рукописи

04201453850 Ваганова Ольга Константиновна

ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛОГИКА СТЫДА В ПРОЗЕ Ф. М. ДОСТОЕВСКОГО

Научный руководитель - д. ф. н., проф.

Фаустов Андрей Анатольевич

Специальность 10.01.01 — русская литература

Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Воронеж —2013

1 ■!

Ill nil

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение............................................................................................3

Глава 1. Лексико-статистические аспекты стыда и авторские стратегии в прозе Достоевского.....................................................................................16

1. Стыд в зеркале исповедальности романа «Подросток».........................-

2. «Стыдливые грешники», или перевернутые архетипы романа «Преступление и наказание»........................................................................23

3. «Ну и бесстыдник же ты!..»: автобиографический след в генезисе романа «Идиот»

4. Загадка бесстыдства: «Бесы» как криптотекст....................................41

5. «Братья Карамазовы»: эксперимент семантической декомпрессии...........51

6. Чувство в числах: статистическая картина «стыда» в «малой прозе» Достоевского......................................................................................75

Глава 2. Нарратология стыда в прозе Достоевского; стыд и зависть................81

1. Нарратив стыда: фигура героя.........................................................-

2. Нарратив стыда: фигура рассказчика...............................................103

3. Нарратив зависти: фигура литературного критика..............................111

4. Нарратив зависти: фигура автора...................................................117

Глава 3. Онтология и характерология стыда в прозе Достоевского...............124

1. Онтологичность стыда: введение......................................................-

2. Персонификация сокрытия стыда: образ-маска..................................126

3. Характерология в режиме «стыд —> бесстыдство»: шуты, инферналки, аристократы и «человеколюбцы»........................................................132

4. Интервенция социума, или поиски «внестыдного пространства» и его локу-сы-репрезентанты.......................................................................147

5. Деньги: топос «истинного бесстыдства» в прозе Достоевского...............165

" 6. Тайна заклада в «Кроткой»............................................................170

Заключение.....................................................................................174

I; Список литературы...........................................................................179

J Приложение..................................................................................................................204

V

\

-1

ВВЕДЕНИЕ

Искусство традиционно относят к сфере не бытия, но сознания. В период зарождения европейской эстетики было закреплено понятие о художественном образе как о «тени теней» (Платон) и о подражательной роли искусства (Аристотель), и до сих пор большинство эстетических учений обнаруживают зависимость от устоявшихся представлений. В системе экзистенциальной философии М. Хайдеггера и онтологической герменевтике Х.Г. Гадамера закладываются философские основы иного понимания и истолкования художественного произведения. М.М. Бахтин независимо от западноевропейской философской мысли ставит вопрос об онтологии искусства. В работе «Автор и герой в эстетической деятельности» [19, т. 1 , с. 69-264] художественный текст предстает событием бытия буквально, а не метафорически. В «Проблемах поэтики Достоевского» [19, т. 7, с. 5300] взаимоотношения между автором, героем и читателем диалогичны и в высшей степени реальны. Проблемы онтологической поэтики остаются до настоящего времени относящимися к перспективному направлению герменевтики. Пока работы в этой области малочисленны (см., например, исследования [43], [80], [81], [210], [211]), но можно сказать, что некоторые основные проблемы обозначены. Авторы предисловия к сборнику «Вопросы онтологической поэтики», например, пишут: «Целью совместной работы стала попытка развить применительно к русской литературе XIX и XX веков герменевтическую идею возникающего как опыт мира и длящегося в истории слова» [43, 7]. Мы предпринимаем наше исследование не для того, чтобы описать все контексты, в которых тем или иным образом фигурирует категория стыда, но затем, чтобы увидеть, как «стыд-

Л

ливое» начало сказалось в самой структуре текста, вошло в него как органический принцип, повлияв на различные уровни повествования - от мельчайших деталей и подробностей до характерологии, повествовательного «обличия» и конструкции сюжета. В конечном итоге, магистральная цель нашей работы - выявить логику стыда как проявление авторского поведения Достоевского.

Актуальность диссертационного исследования определяется несколькими моментами. Во-первых, стыд, являясь базовой категорией этики в сознании человека, относится к иерархии «вечных» духовных ценностей, обладающих высокой социальной значимостью. Во-вторых, в современном литературоведении, с одной стороны, неуклонно повышается интерес к анализу наиболее общих верхних слоев «резонантного пространства культуры и литературы» (В.Н. Топоров), среди которых - универсалии, константы, «вечные» темы / образы / локусы; с другой стороны, значительный вес приобретает выявление национальной специфики этих категорий в художественной сфере. В-третьих, актуальность исследования обусловлена возрастающей потребностью в расширении и углублении знаний, связанных с изучением топики «стыда» и «бесстыдства» у Достоевского, до сих пор освещавшейся в работах о Достоевском недостаточно и по преимуществу лишь «по касательной», «в связи» с тем или иным основным предметом изучения.

Степень разработанности проблемы. Основная для данного исследования категория «стыд» достаточно активно изучается в лингвистике, культурологии, биологии, социологии, психологии, антропологии. Лингвистические работы, как правило, ограничиваются установлением этимологии слова «стыд», иногда - через сопоставительный анализ национальных лингвокультур (Е.А. Дженкова, Е.В. Короткова, А. Вежбицкая); уточнением понятийных границ «стыда» в русском языке (В.И. Шаховский, A.B. Разин); определением семантической структуры лексемы «стыд» и разграничением сфер употребления слов «стыдливость», «бесстыдство» и «стыд» с позиции лексической сочетаемости. Исследования биологического характера, в основном, рассматривают стыд исходя из трансформации процессов жизнедеятельности в организме человека, испытывающего стыд (Ч. Дарвин), а также с точки зрения физиологической реализации этих трансформа-

ций у «нормального» и «ненормального» человека (К. Изард, В.Д. Менделевич). Стыд занимает не последнее место и в социологических штудиях, посвященных вопросам тендерной (Г.А. Брандт) и возрастной (С. Г. Якобсон) специфики проявления стыда разными группами населений, генетической / социальной природы стыда, в теории цивилизационного и морального развития (Н. Элиас, Э. Эриксон, В.А. Малахов, С.Г. Якобсон), социальной адаптации (А.П. Растигеев) или самосознания и самоотношения (И.С. Кон; И.Н. Семенов, Ю.А. Репецкий; Е.Т. Соколова), эффективного социального регулирования общества (стыд как один из политических факторов искоренения преступности, проституции) (И.С. Кон, К. Муз-дыбаев, Н.К. Мартыненко, И. Блох). Стыд становится также объектом изучения антропологии, когда исследуются изменения, которым подвергались представления о стыде у различных народов в разные периоды или, напротив, предпринимается попытка нарисовать универсальную онтологическую картину «человека в стыде» (Ж.-П. Сартр, B.C. Соловьев, М.В. Баженов, Ж.-П. Мартен). Различных сторон эмоции стыда касаются психоаналитические работы, получившие широкое распространение и значительный общественный резонанс (3. Фрейд, А. Адлер, К. Хорни, Д. Юм и мн. др.). Однако, при всей широте психоаналитических подходов и разнообразии задействованного учеными методологического инструментария, подобные исследования, как правило, проходят в рамках общей теории эмоций и чувств (Ю.И. Сидоренко, Г.Х. Шингаров, П.М. Якобсон, К. Изард) и либо освещают отдельные функциональные аспекты стыда, либо представляют собой сопоставительный анализ «стыда» с другими психологически соотнесенными переживаниями - виной (M. Lewis; G. Piers, M. Singer и др.), совестью (Н.Д. Арутюнова, К. Г. Юнг), страхом (Баженов М.В.), гневом (J.P. Tagney, P. Wagner, С. Fletcher, R. Gramzow), гордостью (Р. Жирар, D.L. Nathanson).

Анализ стыда в литературоведении, несмотря на значительный пласт литературы по изучению вопроса из смежных областей знаний, не получил до нашего времени подробного освещения ни в российских, ни в зарубежных работах. Авторы литературоведческих исследований, затрагивающих тему стыда, в основном сосредоточены или на общекультурном контексте проблемы (Ю.М. Лотман), или

на частных аспектах функционирования модели стыда в русской литературе и языке (Н.Д. Арутюнова).

Но даже в объемном труде, специально посвященном интересующему нас вопросу - анализу стыда у Достоевского (единственной специальной монографии по данному вопросу), автор обходит вниманием собственно нарративные проявления стыда и их роль в речевой практике героев/повествователей Достоевского, сконцентрировавшись на боленосном трагизме писателя и на так называемом «стыде читателя», происходящем от «униженности героев» (Д. Мартинсен). Хотя автор говорит: «Используя стыд в качестве нарративной стратегии,Достоевский затопляет читателей аффектом» [125, с. 271], то оставляет без уточнения, как стыд используется в творчестве Достоевского в качестве нарративной стратегии, хотя во «Введении» читателю обещано, что читая книгу, он это увидит. По сути, Д. Мартинсен в своей работе рассматривает одну стратегию: «как и пристыженные персонажи Достоевского, мы испытываем вызываемый стыдом сбой - эффект неожиданности <...> вызываемую стыдом дезориентацию <...> Одним словом, он [Достоевский - О. В.] приковывает к себе как наш разум, так и наши сердца» [Там же]. В качестве «показательных примеров» исследователь приводит многочисленные романные ситуации переживания стыда капитаном Лебядкиным, Лебедевым, Степаном Трофимовичем Верховенским, генералом Иволгиным. Однако из этих многочисленных, зачастую цитируемых по ассоциативному признаку, контекстов не складывается единая «модель стыда», хотя они достаточно демонстративно рисуют физическую антропологию сконфуженного человека.

Таким образом, объектом нашего исследования является художественная проза Достоевского, предметом - реализация в ней стыда на различных уровнях осмысления этого феномена - лексическом, нарративном, мотивном, характерологическом, онтологическом, а материалом - все творческое наследие писателя.

Основная цель нашего исследования формулируется следующим образом -обнаружить логику стыда в прозе Достоевского в связи с авторским поведением писателя. Достигнуть поставленной цели можно при условии решения целого ряда взаимосвязанных исследовательских задач:

1) определить научно-теоретическую базу для изучения категории стыда в творчестве Достоевского на различных уровнях, уделяя при этом особое внимание методологическим аспектам;

2) произвести фронтальный статистический анализ употребления лексем «стыд» и «бесстыдство» во всех художественных произведениях Достоевского;

3) представить художественную характерологию героев писателя на основании типических черт переживания ими стыда;

4) рассмотреть стыд как особую нарративную инстанцию, оказывающую влияние на различного ранга субъекты речи;

5) выявить художественную онтологию стыда в прозе Достоевского;

6) проанализировать сюжетно-тематическую зону соприкосновения стыда и зависти у Достоевского.

Теоретическую базу исследования составили труды отечественных и зарубежных ученых, среди которых основную роль сыграли, прежде всего, общие и частные разыскания в области художественного творчества Ф.М. Достоевского -как классические литературоведческие работы (М.М. Бахтин, Ю.Н. Тынянов, Р.Г. Назиров, Е.М. Мелетинский, Д.С. Мережковский, Н.М. Чирков, М.С. Альтман, В.А. Туниманов, К. Мочульский, Г.М. Фридлендер, В.Е. Ветловская, В.А. Сви-тельский и др.), так и современные исследования (А.Б. Криницын, Р. Жирар, О. Меерсон, Т.А. Касаткина, Л.И. Сараскина и мн. др.). Отдельный пласт составили труды религиозных философов, рассматривавших особенности христианского мировоззрения Достоевского (Н.О. Лосский, Л. Шестов, В.В. Розанов, H.A. Бердяев, B.C. Соловьев и др.).

Кроме того, большое внимание было уделено фундаментальным трудам по нарратологии и общим вопросам поэтики (Ю.М. Лотман, В. Шмид, Б.А. Успенский, Б.М. Гаспаров, И.П. Смирнов, В.И. Карасик), отдельное место среди которых занимают работы по «онтологической поэтике» (Л.В. Карасев, В.Н. Топоров); также наше внимание было сконцентрировано на исследованиях по вопросам изучения литературной архетипичности, художественных констант, мифологем,

универсалий и прецедентных текстов (С.С. Аверинцев, В.Н. Топоров, Р.Я. Клейман, A.A. Фаустов, A.A. Кретов, Г.С. Сырица, Н.Г. Михновец).

Помимо этого, учитывались собственно теоретические работы, где были рассмотрены различные категории, соприкасающиеся с интересующей нас проблематикой стыда / бесстыдства, - маскарадности и маски (М.М. Бахтин, JI.A. Софронова, A.JI. Гринштейн и др.), юродства (В.В. Иванов, К.Г. Исупов, Г.С. По-меранц), шутовства (Н.М. Чирков, С.М. Нельс, А.Е. Кунильский), детства (В.А. Михнюкевич, Т.А. Степанова, Б.Н. Тихомиров, H.A. Тихомирова и др.), жеста (Р.Г. Назиров, И.З. Белобровцева, С.Б. Пухачев), литературного характера и авторского поведения (A.A. Фаустов).

Кроме того, при работе над диссертацией в качестве дополнительного материала были привлечены данные работ по лингвистике, эволюционной биологии, социологии, антропологии, психоанализу, так или иначе затрагивающих топику стыда (Ч. Дарвин, К. Изард, И. Блох, 3. Фрейд, К. Юнг, К. Муздыбаев, А. Адлер, К. Хорни, Э. Эриксон, D. L. Nathanson, М. Lewis, Б. Килборн и др.)

Формирование методологической базы исследования происходило в русле перспективных направлений современной науки, тяготеющей к междисциплинарному диалогу, в частности к внедрения статистических, компьютерных методов изучения текста в сферу гуманитарных наук и построению целостной концептуальной картины мира. Эти тенденции послужили основой для синтеза в диссертации различных методов, обеспечивающего комплексный и наиболее полный анализ предмета исследования. Формирование методологической базы исследования происходило в русле перспективных направлений современной науки, тяготеющей к фундаментализму, междисциплинарному диалогу, глобализму, объективизации современного научного знания. Эти тенденции послужили причиной обращения к методологическому синтезу, обеспечивающим, на наш взгляд, комплексный и наиболее полный анализ предмета исследования. Таким образом, мы задействовали структурно-семиотический метод (Ю.М. Лотман, И.П. Смирнов), мотивный (Б.М. Гаспаров, Ю.В. Шатин), интертекстуальный (в особой его версии, развитой В.Н. Топоровым), психоаналитический методы (3. Фрейд, А. Адлер,

I

II I II Ш 1

В. Руднев). Были использованы элементы биографического (А. Пекуровская), текстологического (Д.С. Лихачев, Б.В. Томашевский) типов исследования. Общую методологическую картину определяет обращение к методу фронтального количественного анализа частотности употребления словоформ «стыд» и «бесстыдство» в каждом отдельно взятом художественном тексте Достоевского. Техника метода заключается в следующем: текст берется за единицу, а подсчет относительных частот словоупотреблений (далее сокращенно - о.ч.с.), маркированной «стыдом» / «бесстыдством» лексики, производится путем деления количества маркированных словоупотреблений на общее число словоформ референтного текста.

Определение материала исследования обусловлено весьма неоднозначными и, в некоторых случаях, даже противоречивыми (с точки зрения традиционного понимания эстетики Достоевского) данными, которые были получены в результате применения метода фронтального статистического анализа к корпусу текстов Достоевского, и исследовательской необходимостью комментария и истолкования имеющихся данных. Для каждого из произведений мы определяем абсолютную и относительную частоты лексем «стыд» и лексем с основой «бесстыдство» (см. Таблицы в Приложении), но основное наше внимание будет сосредоточено на «пятикнижии» Достоевского (романах «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы»), с сопровождающим подключением «малой прозы» писателя. Такой «либеральный» подход к текстуальной базе оправдан тем обстоятельством, что корпус «пятикнижия» вполне исчерпывает смысловой и функциональный спектр включения комплекса «стыд / бесстыдство» в поэтику и, особенно, в нарративную организацию творчества Достоевского. К другим произведениям писателя мы будем обращаться тогда, когда они позволяют высветить новые грани в воспроизведении модели «стыдящегося» героя / «бесстыдника»; расширить очертания «стыдогенных» факторов; дополнить уже имеющиеся представлен�