автореферат диссертации по философии, специальность ВАК РФ 09.00.13
диссертация на тему: Художественно-философская трактовка "смысла" и "бессмыслицы" в творчестве Даниила Хармса

Полный текст автореферата диссертации по теме "Художественно-философская трактовка "смысла" и "бессмыслицы" в творчестве Даниила Хармса"

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

ШИШКОВ Сергей Михайлович

Художественно-философская трактовка «смысла» и «бессмыслицы» в творчестве Даниила Хармса

Специальность 09.00.13 — религиоведение, философская антропология, философия культуры

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата философских наук

Санкт-Петербург 2004

Работа выполнена на кафедре философии культуры и культурологии философского факультета Санкт-Петербургского государственного университета

Научный руководитель: доктор философских наук, профессор

Дианова Валентина Михайловна

Официальные оппоненты доктор философских наук, профессор

Коновалова Жаннетта Федоровна кандидат филологических наук, доцент Семёнова Татьяна Олеговна

Ведущая организация: Санкт-Петербургский государственный

университет культуры и искусств

Защита состоится « 2004 года в. на засе-

дании диссертационного совета Д212232.11 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора наук при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, Санкт-Петербург, В.О, Менделеевская линия, д. 5, философский факультет, аул

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке им. М. Горького Санкт-Петербургского государственного университета

Автореферат разослан «_

Г

2004 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, доктор философских наук, доцент

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования

Последние десятилетия XX века характеризуются всплеском интереса к творчеству Д. Хармса, который выразился не только в многократном издании его произведений, выходе в свет полного собрания сочинений, но и попытками всестороннего изучения его творчества. Появляются литературоведческие и культурологические труды, посвященные исследованию его произведения, причем ученые, рассматривающие в том или ином ракурсе его наследие, с необходимостью сталкиваются с чисто философскими проблемами. Это происходит оттого, что сами по себе тексты Хармса глубоко философичны, дразнят воображение очевидной глубиной и многомерностью, но одновременно и затемненностью смьсла. Кроме того, для современной культуры Хармс притягателен именно потому, что говорит с ней на одном языке.

Язык современной культуры обусловлен теми интеллектуально-культурными интенциями, которье обозначились главенствующими в переменах 80-х—90-х годок Если вспомнить недавнее прошлое, то в общей атмосфере культурного хаоса того времени заметно сильное проявление именно тех направлений, которьк условно можно обозначить как «абсурдистские». Ю.М. Лотман в статье «Механизм смуты» говорил о различиях бинарной и тернарной системы, размышляя о смутах в русской истории, как глобальных кризисах, уничтожающих прошлый уклад жизни и кладущих основы абсолютно нового. Последняя русская «смута» характеризуется прежде всего своей «мягкостью* и сравнивая ее с иными историческими катаклизмами можно сказать, что хотя это и смута, но «бархатная» — так как произошедшая структурная перестройка, потрясая основы общественной организации, обошлась почти без кровопролития. Если это и означает некоторое изменение в плане преобразования бинарной системы в тернарную, то не последнюю роль в этом играла (по крайней мере выполняя функции маркировки) та всеобъемлющая ирония, которая в нашей культуре проявилась впервые в творчестве Хармса. Тем и обусловлен возросший интерес к его произведениям именно в 90-е годы прошлого века, что в культуре появились соответствующие настроения, которые в общих словах можно описать как иронично-абсурдистскую трактовку мира, стремление избавиться от «культурных идолов» в поисках аутентичного, живого смьсла. Важно заметить, что пафос абсурдистской иронии является антибуржуазным по преимуществу, и тем не менее, органически присущ именно буржуазной культуре, ее формализованносги, вьсокому уровню юридического, бюрократического регулирования. Нонсенс зачастую — антипод «юридической» логики, ее оборотень Поэтому левые настроения в данном слупе не говорят о радикальной оппозиции в смысле бинарной системы — как оппозиции стремящейся овладеть политической властью, а скорее о культурной рефлексии, провоцирующей изменение интеллектуальной атмосферы в обществе, подготавливающей те самые «постепенные» изменения, которыми по Лотману и характеризуется тернарная структура.

Не менее важное значение для современной философии имеет и тема соотношения смьсла и бессмьсленного, к которой вплотную подходил в своем творчестве Хармс Более того, именно о «бессмьслице» можно говорить как о главном термине для понимания его поэтики. Причем можно уточнить, что бессмысленное у Хармса — это одна из определяющих сил, источников жизни в ее темной, скрытой от человечес-

РОС НАЦИОНАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА

кого разума основе. Это как точка, разворачивание которой дает иные важныу, соотносимые с главной, темы - Время, Бог, смерть, влечение, Здесь поэтическое слово Харм-са поднимает существенные для каждого проблемы выявления скрытого и потому наиболее важного смысла, спрятанного «по ту сторону» конвенциональных конструкций. И Хармс, и наиболее близкий ему по духу поэт А.В. Введенский стремились прежде всего преодолеть условность языка, увидеть в нем абсолютное, Друскин сказал: «Не передаваемые словами мысли, может, даже немыслимые мысли и состояния сознания, сам язык — вот две основы и отдельной человеческой жизни, и всей человеческой культуры Первое, может, доходит и до самой глубины жизни и истинной реальности, но не может быть сказано словами, второе передает жизнь, реальность словами, но передает эту реальность переломленной через язык..Язык делит мир на части, чтобы понять ero. И понимает части разделенного языком мира»1. Вся суть парадокса, так притягательного для современнойлогики илогической философии, скрыта в этом положении. Пытаться средствами языка описать то, что принципиально не может быть этими средствами выражено — вот существо поэтики Хармса. И значимость, необходимость предпринимать такие попытки не только в искусстве, но и в философии, подтверждается новейшей историей философии, сближением философии в своих методах с литературой, проявившемся во второй половине XX века.

Темы парадокса и смысла остаются крайне значимыми и для философии, и для культурологии, и для семиотики, а научное исследование творчества Хармса, полагаем, позволяет выйти к неким новым горизонтам их освоения,

Степень разработанности темы

Творчество Д. Хармса исследуется в работе прежде всего в ракурсе философского знания. Именно этот подход недостаточно разработан в науке, хотя все исследователи творчества Хармса затрагивали его отношение к философской проблематике. Исследованию творчества Хармса посвящен целый ряд работ, причем в основном изыскания проводились в области искусствоведения такими учеными как АГ. Герасимова, НИ Гладких, H.B. Глоцер, Л.Ф. Кацис, А.А. Кобринский, М.Б. Мейлах, В.Н. Сажин идр.

Из непосредственно философских источников, используемых при освещении темы, следует назвать труды Р. Барта, А. Бергсона, НА Бердяева, Э. Гуссерля, Ж. Делеза, Ж.-Ф. Лиотара, Н.О. Лосского, Р.у. Эмерсона, К.Г. Юнга и др, а также современных отечественных ученых, исследующих культурологическую и философскую проблематику в искусстве—B.П. Брянского, А Гениса, Б. Грийса, А.А. Грякалова, В.М. Дианову, И. Евлам-пиева, А.Л Казина, М.С Кагана, И.В. Кондакова, Ж.Ф. Коновалову, АА Курбановского, Ю.В. Перова, В. Подорогу, Г. Померанца, М. Рыклина, ВВ. Савчука, КА Свасьяна, ЕГ. Соколова, НА Хренова, М. Эпштейка, М. Ямпольского и других

Одна из наиболее значимых работ, посвященных в современной философии смыт лу в его сочетании с парадоксом, является работа Ж. Делёза «Логика смысла». Исследуя понятие смысла, раскрывая его в новой ингерпертации, Делёз отталкивается от книг Л. Кэролла, указьшая, что в его творчестве присутствует «игра смысла и нонсенса,

'Друскин Я.С Звеада бсссмыэищы // OSopwije друзей, оставленных судьбою М, 2000, т. 3301

некий "хаос-космос". Бракосочетание между языком и бессознательным — уже нечто свершившееся»2. Для Делёза важнейшим при создании теории смысла становится представление о времени, о становлении — тем самым можно говорить обунивер-сальности возникающих в философии смысла тем, через которые, прежде всего преломляется понимание: становление, событие, время, происходящее.

Также при работе над диссертацией были использованы искусствоведческие труды ряда отечественных и зарубежных авторов, исследующих проблемы авангардного искусства в широком диапазоне, таких как: Е Андреева, B.B. Бычков, A^. Крусанов, С Савицкий, В. Хофман, А. Якимович, НА Ястребова.

Наиболее значимыми источниками являются авторские монографии, целиком посвященные тем или иным аспектам творчества Хармса. Поскольку их немного, все они могут быть названы и кратко охарактеризованы

Прежде всего это фундаментальный труд швейцарского русиста Ж.Ф. Жаккара «Даниил Хармс и конец русского авангарда», переведенный и изданный у нас в 1995 году. Эта книга представляет собой весьма основательное историко-литературное исследование, в котором детально и последовательно описывается литературно-культурный контекст эпохи творчества Хармса, выявляются литературньЕ влияния на Хармса со стороны В. Хлебникова, А, Кручёных, Н. Туфанова, прослеживается взаимосвязь концепции творчества самого Хармса с теориями К. Малевича и М. Матюшина, а также отмечаются следы воздействия на Хармса других поэтов и философов, входивших в литературно-художественные группы Чинарей и ОБЭРИу. В книге Жаккара детально исследуется взаимосвязь поэтики Хармса и европейского театра абсурда Э. Ионеско и С Беккета. Эта работа имеет большое значение как первый полноценный научный труд, исследующий творчество Хармса, характеризуемый блестящим знанием материала не только как такового, но и во всем многообразии его контекстуальных связей, полнотой и последовательностью изложения.

Вторая работа, связанная с изучением наследия Хармса — «Беспамятство как исток: читая Хармса» отечественного культуролога М. Ямпольского. В данной работе сделана попытка во первых исследовать тексты Хармса с позиций ингертекстуальности, причем такая постановка задачи представляется весьма интересной, по нательно стремился построить как бы вневременной текст, вопреки концепции линейного развития литературы и преемственности автора, его зависимости от предшественников. Предметом интереса Ямпольского также выражение в текстах проблемы времени. Парадокс, заключающийся в том, что классическое представление истории как континуума, имеющего единую продолжительность, является чистым умозрением и реальная практика каждого индивида исходит из «атомарных событий», был. интерпретирован Хармсом в его «случаях», которые изначально строились как вневременные, абсолютные события, не укорененньЕ в едином строе происходящего. Главной темой в исследовании творчества Хармса для Ямпольского являются темы времени и памяти в их взаимосвязи, возникновение текста «из ничего», не обусловленность его конкретно-историческими событиями. Предметом исследовательского интереса становится принципиальный отказ поэта от связей с предшествующим литературно-историческим «полем значений». Отсюда возникает и новая роль знака — не отсылки к

' Ж. Делёз, Логика смыла, М, 1995, с 4.

«уже известному», не цитаты, как выражения меланхолической рефлексии над разрушением мира, а иероглифа выражающие некие абсолютнье, вневременные смыслы

Последнее на момент написания настоящей работы значительное исследование творчества Хармса — компаративистский труд Д.В. Токарева «Курс на худшее абсурд как категория текста у Даниила Хармса и Сэмуэля Беккета», вышедший в 2002 году в издательстве НЛО. В данной работе исследуется выражение Хармсом и Беккетом одной и той же идеи - абсолютизации абсурдности мира и человека. Автора интересует прежде всего механизм действия причин, побудивших поэта опсазаться от теории вы явления в слове вневременного, божественного смысла и устремиться к созданию литературы, которая видит «единственный смысл своего существования в самоуничтожении, в достижении молчания белой страницы».3 Работа Токарева является наиболее близкой к собственно философской проблематике творчества Хармса, чем два вышеуказанных труда, хотя и Ямпольский, чья книга изобилует апелляциями к тем или иным философским источникам, отмечает: «Гораздо большее место, чем это принято в филологических текстах, в книге занимает философия. Это обусловлено пристальным вниманием Хармса именно к философским, метафизическим понятиям, к сфере «идей». Существенно однако то, что философия интегрируется Хармсом не в некую философс-

4 т

кую систему, а в ткань художественных текстов» . Тем самым заявлено, что исследование творчества Хармса невозможно без привлечения философской проблематики. Тем не менее, до настоящего момента такого специального исследования не было предпринято, что и обусловливает новизну предпринятого научного исследования.

Важнейшими источниками для настоящей работы являются тексты философов-чинарей — Я.С.Друскина и Л.С Литовского, вошедшие в двухтомник «Сборище друзей, оставленных судьбою». В указанный сборник вошла значительная часть философских текстов, которые имеют первостепенное значение для понимания творчества Хармса, в том числе такие статьи Друскина как «Чинари» и «Звезда бессмыслицы», в которых философ вплотную приближается к теме бессмыслицы в творчестве Введенского и Хармса.

Цель и задачи исследования

Целью диссертационного исследования является анализ трактовки понятий смысла и бессмысленного в творчестве Хармса. В связи с этим ставятся следующие задачи:

- исследование философских источников творчества Хармса;

- выявление философской проблематики в текстах Хармса;

- изучение роли влияния эзотерических учений на творчество Хармса;

- установление значения осуществленной Хармсом критики рационализма;

- исследование творчества Хармса как элемента смеховой культуры;

- определение значения творчества Хармса в общем контексте философских исканий русского авангарда;

Методология исследования

' Токаря ДН Курс « худшее абсурд гак кхгсгория текста у Дажша Хардса и Сэмуэля Беккета. М, 2002, с 14 •Ямпойьсхий М. Беспамятство гак исток (ютя Хзрмса). М, 1998, с. 14

Исследование проводится в междисциплинарном пространстве философии культуры эстетики и литературоведения, что обусловливает применение соответствующего комплекса методов и стратегий. При написании работы использовались:

- метод исторического и теоретитико-философского анализа;

- методы системного анализа, дающие возможность рассматривать различные, не связаннье явно между собой эмпирические данные как элементы единой мировоз-зренчгской структуры;

- компаративистский метод, позволяющий сопоставлять единовременные и разновременные явления и выявлять логику их трансформации.

- стратегии текстового анализа, разработанные в семиотике и постсгруктурализме;

Новизна исследования

В исследовании впервые ставится задача собственно философского анализа текстов Хармса. Философскую «нагруженность» текстов Хармса отмечают все исследователи, так или иначе причастные к изучению его творчества. Отсутствие в наследии Хармса философской системы в «чистом виде тем не менее не исключает возможности изучения присутствующих в его текстах идей философского характера, явно философской проблематики. Такой подход оказывается продуктивным как для более глубокого понимания творчества писателя, так и для изучения роли и значимости затронутых им тем в современной отечественной культуре и философии.

Апробация работы

ОСНОВНЫЕ положения и результатыдиссертационного исследования апробировались при вьЕтуплениях на научном форуме «Игровое пространство культуры» (Санкт-Петербург, 2002 г.); Международной научной конференции «Образ современности: этический и эстетический аспекты» (Санкт-Петербург, 2002 г.); Днях петербургской философии — 2002 г; Международной конференции «Жизненный мир поликультурного Петербурга» (Санкт-Петербург, 2003 г.); Международной научной конференции «Культурология как строгая наука», (Санкт-Петербург, 2003 г.), проводимой Межрегиональной ассоциацией фундаментальных исследований культуры им А. и В. фон Гумбольдтов, основанной в 2002 году при философском факультете Санкт-Петербургского государственного университета.

Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на заседании кафедры философии культуры и культурологии философского факультета СПбГу.

Структура диссертации

Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обоснована актуальность исследования, сформулированы его цели и задачи, определена научная новизна, теоретическая и практическая значимость, указаны методологические принципы исследования, показана степень разработанности темы и изложены результаты апробации работы

В первой главе «философские основы творчества Д. Хармса в контексте философии чинарей» речь идет о наиболее важных с философской точки зрения темах в творчестве Хармса, отразившихся также в философии участников кружка чинарей.

В первом параграфе «Возвышенное как метафизическая проблема» рассматривается философско-эстетическая категория возвышенного, ее интерпретация в искусстве авангарда,

Об особом подходе к пониманию возвышенного в искусстве авангарда писал Ж-Ф. Лиотар, поднимая вопрос о возможности соседства возвышенного и «случающегося», происходящего «здесь и сейчас». Для Лиотара главным в чувстве возвышенного предстает его связь с тревогой или страхом перед, условно говоря, остановкой времени — страх перед тем, что ничего не произойдет, таинственным образом сопряженный с удовольствием: «..противоречивое чувство, сочетающее удовольствие и муку, радость и тревогу, предельное возбуждение и глубокую подавленность окрестили, а точнее перекрестили между XVII и XVIII веками в Европе именем возвышенное».5 Идея возвышенного, по мнению Лиотара, нарушает гармонию настроек, создаваемую идеей techne, «общепринятых и выработанных» вкусов, Хармс, с этой точки зрения, как нельзя лучше подходит в качестве творца возвышенных текстов — его отрицательный настрой в отношении всякого «общепринятого» был своего рода credo, некоей глобальной установкой.

Применительно к проблеме возвышенного важно указать на придуманную Харм-сом категорию «чистоты порядка», которая означает высшую реальность. С точки зрения поэта гениальное произведение и есть само по себе реальность, a не является отражением, знаком, символом, отсылающим к «настоящей реальности». «Кажется эти стихи, ставшие вещью, можно снять с бумаги и бросить в окно, и окно разобьется. Вот что могут сделать слова»6. Таким образом функция возвышенного в стихах Хармса, воз-мjжно состоит в том, чтобы выйти за пределы той области, которая отведена поэзии в современном мире — области чисто эстетического, вернуть поэту право говорить о первоосновах бытия. Такое устремление могло быть основано на общем для той эпохи

1 Лиотар Ж-ф Возяыиаоюе и авзлгар* // Метэ^ызичеаж исследования. В*.п 4. СПб, 1997, с. 227. • Хармс Д. Неюланньй Хармс. Полк собр еоч СПб, 2001, с 801

чувстве «заката», вырождения цивилизации.

Во втором параграфе «Бессмысленное в трактовке и оценке Хармса» говорится о ключевом для понимания теории творчества Хармса понятии бессмысленного. При анализе данного понятия осуществляется исследование отношения смысла к бессмыслице, нонсенсу.

Бессмысленность, интересовавшая Хармса, не вполне совпадает с обычным значением этого слова, особенно как обозначающего нечто никчемное. Хармса интересует бессмыслица (бессмысленные случаи, события, явления) как проявление в жизни противоречий, выражающих некоторую, очень глубинную сущность бытия, Друг Хармса, участник сообщества чинарей философ Яков Друскин, указывает на то, что Хармс пытался вскрыть «противоречивый алогичный принцип, залаженный в самой жизни».

Бессмысленное, непонимание, отрицание возможности досконально выразить смысл того или иного явления выступает как позитивное понятие. Здесь можно привести некоторые аналогии из истории философии: бЯОХП — воздержание от суждения Пиррона; docta ignorantia Николая Кузанского; парадокс Кьеркегора; снова éjTOJflí , как термин феноменологической философии Гуссерля.7

В третьем параграфе «Критика рационализма» говорится о негативной оценке рационализма, вытекающей из признания ценности бессмысленного как сверхсмьЕло-вой категории.

Хармс указывал именно на невозможность, абсурдность определенного пути в понимании жизни и мира, пути, обозначенного им самим как «рационалистический». К такому выводу можно прийти сопоставил критические высказывания в адрес «рационализма, логики, науки», встречающиеся во многих текстах Хармса. Позиция Хармса не была, тем не менее, выражением ортодоксальности, мистицизма, как не была и самодовольной насмешкой над научным знанием. Пожалуй, таким образом он возражал против формализации знания, поверхностной научности, усиливающейся бюрократизации туки.

Затемнение смысла в произведениях Хармса, Введенского — это игра с сознанием читателя, попытка стронуть его с привычной колеи рассуждения и восприятия. Хармс не отрицает науку и научное познание с орпадокеальносгъюмракобеса, его позиция не ангирациональна, но скорее обоснована желанием освободить сознание от косности, насаждаемой грубым материализмом. Критикуя рационализм, Хармс располагал собственным метафизическим проектом, связанным с познанием. Можно сделать вывод, что он полагал объединить науку и искусство в некую «творческую дисциплину», лишенную, в частности, такого недостатка современного ему научного знания, как утилитаризм.

В параграфе четвертом «Эзотеризм и иррациональное в творчестве Хармса» дается оценка влиянию на философские взгляды и творчество Хармса разного рода эзотерических учений: оккультизма, магии, герметизма, каббаль; алхимии и т.п. Увлечение Хармса такими учениями можно попытаться объяснить общей склонностью художественной интеллигенции первой четверти XX в. к мистицизму и иррациональности. Россия этого времени, находясь на пороге глобальной смуть; будто предчувствовала её и в истории духовных исканий это отразилось весьма широко — здесь можно привес-

'Арускин ЯС Зосша бсссмьслицы // Сборище друзей, оставленных судьбою М. 2000, т. 1, с. 332.

ти в пример распространение учений Гурджиева, Успенского, Лодыженского, популярного в России французского оккультиста Жерара Анксса (Пагаоса). Интересно и примечательно то, что Хармс интересовался множеством такого рода вещей, которье с точки зрения его интересов, вероятней всего, имеют один корень Все они являются странными, отвергнутыми современным ему рационализмом альтернативными системами знания. Примечательно, что сам Хармс не был адептом ни одного из подобных учении, ни одно из них даже не повлияло на него сколько-нибудь значительно, скорее он сам объединил их все в своеобразный диковинный синтез, придающий его стихам особый дух мудрствования, свой стиль некоего мистицизма,

Рассматривая причины увлечения Хармса эзотерическими учениями и то влияние, которое было ими оказано, можно отметить, что герметизм, например, в своем учении о сотворении мира, был весьма близок к христианскому учению о троице. В то же время поздний, пантеистический герметизм уже был чужд аскезе и не считал чувственность грехом. В этом с герметизмом сходилась и астрология, Вот что указывает по данному вопросу Ф.Ф. Зелинский: «Осуждение аскетизма повело вообще к снисходительному взгляду на человеческие слабости. Содействовала этому и астрология: планетньЕ божества заранее определили человеку его жизненный путь Одна только добродетель и один грех всецело зависят от человека и имеют поэтому решающее влияние на его восхождение или нисхождение; эта добродетель—благочестие, этот грех—нечестие».1 При этом под нечестием понималась измена религии (в данном случае - герметизму), вероотстугаотчество.

Итак, высокий уровень спекулятивного мышления, отказ от аскезы, склонность к мистицизму—все это создавало особое чувство любви к миру, открытости мира и свободы человека от греха. Это в достаточной мере соответствует духу настроении Хармса, его творческим амбициям, определяет его понимание мира и человека.

В пятом параграфе «Знаки в творчестве Хармса» речь идет о роли знаков в произведениях Хармса и о важном для него и других чинарей понятии иерогхифа как способе обозначения невыразимого.

Знаки играют в творчестве Хармса и его теоретических построениях очень существенную роль В качестве примера можно привести знак окна. Окно («форточка возвышенных умов») обозначает возможность связи с трансцендентным, выхода за пределы обыденного мира, выход к сверхсознанию В увлечении Хармса символикой, как и в других его занятиях, прослеживается стремление создавать некие универсалии, позволяющие овладеть мощным источником знания, достигнуть просветления. Говоря о су щественно важном для Хармса знаке окна, для которого даже была создана монограмма, М. Ямпольский вспоминает о Monas Hieroglyphica Джона Ди.9 Этот иероглиф включал в себя знаки планет, зодиака, стихий, основных геометрических фигур, разнообразные алфавиты Это был своего рода универсальный магический символ, содержащий в себе как бы все знания без обращения к слову, создающему дистанцию между сознанием познающего и познаваемым объектом.

Иероглиф соединяет в себе черты графемы монограммы и поэтического текста. Это случай, когда образ, слово выступают как сверхемысловой элемент текста, несут

' Ямпвдьский М Беспамятство как испж (чггая Хармса), с. 49.

несоизмеримо большее значение чем непосредственный их смьсл (который строго говоря, по законам, жанра, отсутствует). Возможно, для чинарей символ-иероглиф был возможностью связать разные уровни реальности, идеальное и материальное, в единое целое Термин «иероглиф» в его специальном для чинарей смысле ввел философ Л. Ли-гавский. По словам 5LC Друскина, «иероглиф - некоторое материальное явление, которое я непосредственно ощущаю, чувствую, воспринимаю и которое говорит мне больше того, что им непосредственно выражается как материальным явлением. Иероглиф двузначен, он имеет собственное и несобственное значение Собственное значение иероглифа—его определение как материального явления—физического, биологического, физиологического, психо-физиологичгскога Его несобственное значение не может быть определено точно и однозначно, его можно передать метафорически, поэтически, иногда соединением логически несовместимых понятий, то есть антиномией, противоречием, бессмыслицей. Иероглиф можно понимать как обращенную ко мне непрямую или косвенную речь нематериального, то есть духовного или сверхчувственного, через материальное или чувственное»10.

Хотя иероглифом может быть и природное явление, например огонь или листопад, сам по себе иероглиф создается именно в произведении искусства. В этом смысле иероглифами являются очень многие образы стихотворении Хармса и Введенского. На первый взгляд бессмысленные ситуации или образы предназначены ктому, чтобы объяснять и показывать, передавать «месседж» не прибегая к разделяющей, аналитической мысли, причем сделать это посредством слова, то есть как бы вернуть слову первоначальную ценность Собственно, об этом речь шла в Декларации ОБЭРИУ: «В своем творчестве мы расширяем и углубляем смьсл предмета и слова, но никак не разрушаем его. Конкретный предмет, очищенный от литературной и обиходной шелухи, делается достоянием искусства. В поэзии — столкновение словесных смыслов выражает этот предмет с точностью механики. Вы как будто начинаете возражать, что это не тот предмет, который вы видите в жизни? Подойдите поближе и потрогайте его пальцами. Посмотрите на предмет голыми глазами, и вы увидите его впервые очищенным от ветхой литературной позолоты»11. Таково объяснение концепции бесемысленного самими обэриугами — в действительности, это попытка освобождения языка, слова, смысла от автоматизма, механичности, устоявшегося восприятия. В этом заключается как раз новаторский пафос, не воспринятый современниками. Бессмысленное у чина-рей всегда лишь кажущееся, привычные объекты представлены всегда как бы сдвинутыми при помощи вполне определенного метода, понимаемого скорее интуитивна Иероглифом может выступать некий странный предмет, неожиданно возникающий в стихотворении, или взгляд на события с крайне странной, необычной точки зрения. В этом контексте иероглиф дает ту необычность среза реальности, которую сообщают стихи обэриутов.

Во второй главе «Философско-художественная теория Д. Хармса» речь идет о понятиях, выдвинутых Хармсом и имеющих философское значение Исследуются философские взгляды чинарей на время, число, а также созданные ими понятия «некото" Друсхин ЯС Заезда бсссмьслицы // Сборнике друзей, осглиенных судибок* т. I, с 324-325 " См: Хармс Д. Жизнь человека ю ветру СПб, 20001 с 447.

рого отклонения с небольшой погрешностью» и цисфинитной логики.

В первом параграфе «Время, счет и их место в поэтической системе Хармса» речь идет о понимании времени чинарями, о взаимосвязи восприятия времени с представлениями о числе и счете.

В работе ЯС Друскина «Разговор о времени»12, построенной в форме разговора Фа-леса со своим учеником о соотношении времени и движения, говорится о том, что в данный момент времени ничего не происходит, все стоит неподвижно. События возникают лишь в памяти, в прошлом, а настоящее не имеет определенности (завершенности), границы Сейчас (т.е. в настоящем) событий не бывает. Мгновение, которое есть сейчас, не соединено с другими. Событиям принадлежит • нечистое» - завершение, отход в прошлое, прекращение — равносильное смерти. В каждый момент существования мы удерживаем лишь некую определенную картину, которую можно определить как мгновение, принадлежащее прошлому. Нельзя физически «потрогать» течение времени, в особенности, если обратить на это внимание, попытаться (о чем в гротескной манере говорит Хармс) «уловить момент». Такая бесемысленная попытка удержания времени может вводить в состояние отстранения от мира, вытаскивать человека из реки времени в континуум, где «ничего не происходит» и который как раз и является временем как таковым. Время — это однообразие, пустота, скука между двумя мгновениями, которьс оно соединяет. Но время дает соединение и происхождение событий.

Физическое ощущение течения времени, длительности своим абстрактным выражением имеет представление о бесконечной прямой, идущей из ниоткуда в никуда, что создает ощущение тяжести проживаемого времени. Этому ощущению и связанному с ним представлению о счислении времени, образу времени как бесконечного счета и ожидания, Хармс противопоставляет образ мгновения, когда чувство длительности исчезает, предметы и люди как будто оказываются в невесомости. Тогда перестает ощущаться тяжесть времени, происходят события, Это мгновение, которое стало вечностью — и перевод времени в этот регистр, возможно и есть чудо, которого Хармс ждал. Но в «Старухе», одном из последних произведений Хармса, речь идет уже лишь о надежде на чудо, на мгновение. Время в повести представлено именно в негативном модусе—длительности, абстрактно-бесконечного движения, которое создает тяжесть бытия. Указанные два модуса восприятия времени (или модусы времени) являются взаимозависимыми, соотносятся друг с другом как противоположные. Но в то же время существует и третий модус, гораздо более близкий «обычному» человеку. Это состояние занятости, вовлеченности в ряд происходящих событий. При этом акцент ставится на процесс и состояние, а не на результат или с м ы лдействий. Такое состояние противоположно двум первым Процедурная, инструментальная занятость «обычного» человека исключает и характерную тоску по абсолюту и «полет в небеса» - то есть как негативное переживание длительности времени, выражающееся в ошущении бесемыс-ленности абстрактной бесконечной прямой, устремленной из ниоткуда в никуда, так и выход из такого состояния во вневременную свободу вечности. Состояние инструментальной занятости проявляется в практическом взгляде на мир, а также в признании

" См. Друскин ЯС Разговор о времени // Сборш|С друзей, оставленных судьбокь т. 1, ос. 524-525.

необходимости и приоритетности такого взгляда. Именно принятие необходимости как абсурдное и отвергается Хармсом в прозе конца тридцатых годов.

Для определения времени становится важным вопрос ритма — как раз несоответствие ритмов дает возможность почувствовать время: «Время — несоответствие ритмов». Отсюда и определение настоящего — это время, охваченное одним ритмам. Вы водом из таких размышлении становится концепция времени как волны или струны По словам Литовского, Хлебников первым почувствовал то, что лучше всего назвать волновым строением мира, ощутил время как струну, несущую ритм колебаний, а не случайную и аморфную абстракцию Отсюда делается вывод, что восприятие времени зависит от состояния человека. Так, если событие является приятным для него, то колебания (волна) этого события, являющегося внешним временем для человека, совпадает с его собственной «волной» и время перестает ощущаться как внеполаженное человеку течение, состояние отчужденности пропадает. И обратно, если событие; либо ожидание события, неприятно для человека, особенно если присуплвуег фактор внеиг него давления на него, то тогда время (колебание или «волна») внешнего мира проявляет себя и влияет начеловека особеннным способом: время отсчитывается, тянется, мучительно воздействует на человека.

Во втором параграфе «Цисфинитум (третья цисфинитная логика бесконечного небытия)» речь идет об одном понятии, придуманном Хармсом и оказавшем определенное влияние на его творчества B.Н. Сажин13, объясняя возникновение тия цисфинитума, ссылается на книгу мистика П. Успенского «Teгtium oгganunt ключ к загадкам мира», где автор, анализируя предполагаемый мир четвертого измерения, проводит аналогию с двумя математиками: конечных, постоянных чисел (fmitum) и бесконечных, нарушающих аксиомы привычной логики (tгansfmitumX Также можно исходить из обычного противопоставления конечного-бесконечного, и более того, для тяготеющего к алогизмам и парадоксам Хармса вполне уместно было бы изобрести по -нятие, означающее синтез, т.е. нечто вроде «бесконечного в конечном». Цисфинитум дословно значит «числа ограниченного посюсторотсго пространства», вероятно по смыслу значит «числа, обладающие свойством бесконечности, но доступные по сию сторону», т.е. числа «поведение» которых нарушает законы обычной логики. Более того, поскольку цисфинитной назвалась система счисления, поэтому здесь, скорее всего, Хармс пытается ввести новую область мышления для «творческих дисциплин». В это понятие Хармсом были заложены реальны; метафизические представления, поэтому оно значимо для анализа определенного типа мировоззрения, выраженного его творчеством.

Что еще важно в понятии цисфинитума — это обозначение цисфинитной логики как логики, принадлежащей искусству. В письме к Липавскому Хармс говорит о творческих дисциплинах, противопоставляя их научным, опирающимся на научную логику. Творческие отличнытем, что не опираются на постулаты логики. Творческая наука основана на новой, нулевой системе счисления, область исследования такой дисциплины и называется «цисфинитум». Цисфинитум тем самым является областью, в которой счисление осуществляется с помощью нуля. Сам цисфинитум есть видимо, все таки

11 См: Хармс Д. Поли собр. соч. СПб, 1997, т. 1, с 352.

временная категория, т.е. «бесконечное небытие», «вечное сейчас*.

Цисфинитум напрямую связан с нулем, имеющим у Хармса сложную символическую нагрузку, ставшим едва ли не определяющим понятием. О ноле говорится в нескольких теоретических трактатах Хармса. По мнению ЖФ Жаккара символику ноля для Хармса во многом актуализировали идеи творчества К. Малевича. В основе теории супрематизма как раз и лежал принцип отказа от «привычных» разуму форм, принцип отталкивания от «нулевой» точки в восприятии мира.14 О значении ноля Малевич говорит в манифесте «Супрематическое зеркало», где указывает на наличие неизменной сущности всех явлений природы, на то, что область исследования нуля неисчерпаема и не ограничена, что ноль возведен в ранг основного принципа науки, искусства и религии. Малевич также выдвинул ряд идей, достаточно сильно повлиявших на творческие установки Хармса. Наиболее примечательным является интерес к проблеме бесконечного и ее религиозная трактовка. Общим для Хармса и Малевича было противление идеям жесткого разграничения, определения предметов в реальности. Здесь проявляется принцип стремления к представлению реальности как слитного, текущего потока, призрачности и условности внешней формы предмета. Примечательно, что такие высказывания по смыслу приближены к буддийской философии и пониманию принципа пустотносги. Так, в «Трактате о пробуждении веры в Махаяну», говорится: «Сознание как истинная реальность является единым дхармовым миром, в совокупности объемлющим все дхармы в качестве их субстанции. Об этом и говорят: природа сознания не рождается и не гибнет. Все дхармы различаются лишь постольку, поскольку они опираются на ложную различающую мысль».15 В творчестве Хармса как будто можно увидеть стремление к устранению свойств предметов. Так, в обоих рассказах «О явлениях и существованиях» выказана гипотеза о несуществовании феномена, отрицается реальность присущих ему качеств и свойств. Однако к выводу буддийской философии об иллюзорности субъекта Хармс не приходит, даже наоборот, делает шаг в ином направлении — к утверждению реальности, конкретности предмета, правда воспринятого с помощью особого, «шестого» чувства, некой высшей интуиции. Хармс пишет о пятом, сущем значении всякого предмета, значении, свободном от практического характера причинных связей. Не шкаф для хранения фарфоровых фигурок, а шкаф как таковой, свободный от «обязанности служить», «реющий» - как говорил сам Хармс

В третьем параграфе «Круг, ноль и бесконечность» речь идет о понимании Хармсом бесконечности, важных для воссоздания этого представления понятиях круга и ноля.

Трактат «Нуль и ноль» начинается с утверждения независимости чисел в численном ряду. Каждое число представляет собой самостоятельную сущность и расположение его в ряд с другими, придание ему жестких взаимосвязей в таком ряду является произвольным утверждением рассудка, и поэтому такая система связей не должна рассматриваться как единственно возможная. Исходя из приведенной выше критики причинно-следственных связей такой вывод является логичным. Поскольку числа создают законы существования, их «освобождение» может позволить такие законы изменить или отменить — возможно, интенция рассуждения именно такова.

м См.' Жаккар Ж.Ф Даниил Хармс и конец русского авангарда. СПб, 1995, с 72. " См: Философ*** китайского буддизма/ Пер с кит. £А Торчоюва. СПб, Азбука-классика, 2001, с 50.

Хармс утверждает, что только ноль может включать в себя понятие о бесконечности и отличает ноль от нуля. Ноль находится в центре цифровых рядов — отрицательного и положительного, а также является символом как начала так и конца Кроме того, символом ноля является круг, который, в свою середь, представляет собой наиболее совершенную фигуру. Корни этого совершенства находятся в бесконечности — ведь круг, как говорит Хармс, представляет собой прямую, сломанную бесконечное число раз, одновременно во всех ее точках: «Бесконечное количество изменений прямой делает ее совершенной. Кривая не должна быть обязательно бесконечно большой. Она может быть такой, что мы свободно охватим ее взором, и в то же время она останется непостижимой и бесконечной. Я говорю о замкнутой кривой, в которой скрыто начало и конец, И самая ровная, непостижимая, бесконечная и идеальная замкнутая кривая будет КРУГ». Далее Хармс указывает на то, что условием совершенства вещи является нечто, что не позволяет ей стать до конца изученной. Какая-то часть вещи или нечто в ней должны остаться непостижимыми, чтобы вещь могла быть наделена качеством совершенной.

Ноль стал числом, то есть как раз «чем-то» именно с появлением отрицательных чисел. Более того, появления отрицательных чисел как раз является нонсенсом с точки зрения здравого смысла или житейской логики и означает достаточно высокий уровень абстракции. Безусловно, парадоксальность категории ноля и отрицательных чисел и привлекла внимание Хармса к этому вопросу. В этих идеях изначально заложено нечто, не укладывающееся в сознании, будоражащее его. Ноль, являющийся символом пустоты и в то же время с иной точки зрения являющийся центром всех чисел, при определенных допущениях можно считать алогичным источником чисел В этом смысле ноль будет совпадать с положительным понятием пустеть, как вменяющего в себя все веши контингуума, Жаккар делает следующий вывод из трактата о бесконечном: "Мы можем вывести следующее уравнение если, с одной стороны; бесконечность есть ответ на псе вопросы, л с другой стороны, эта самая бесконечность сводится к нулю (ничто), тогда ответом на все вопросы также является ничто, нуль..".16 Однако вопрос о бесконечном, представленном рядом натуральных чисел, начинахющимся с единицы вопрос о реальном бесконечном, будоражащем сознание, так и остался не решенным.

С вышеуказанными суждениями о нуле и значением этого понятия (скорее иероглифа), а в особенности — с представлением о не связанности чисел порядком их ряда у Хармса сочетаются и размышления об измерении вещей, и о новой мере вещей. Здесь проявляется идея освобождения языка и мышления путем признания условности вводимой человеком «меры». Тогда предметы и слова освобождаются, «летят». Все идеи как бы выстраиваются в определенную гармонию ноль как полное неизвестности, всевмешаюшее ничто, не связанность чисел в числовом ряду, скачущие предметы и слова, относительность «меры» и введение новой меры, отвечающей требованиям относительности — парадоксальной сабли — все это и создает своеобразную хармсову цисфинитную логику овладения миром через творчества

В четвертом параграфе «Абсурд и черный юмор как средства художественной деструкции» речь идет в основном, о прозе Хармса и культурном значении выраженной им в своих произведениях воли к разрушению субъекта и окружающего ми" ЖаккарЖФ Даниил Ххрмсм конец русского аяатрда. СПб, 1995, с 88.

pa. Ставится вопрос о возможности оценки поэтики Хармса как негативной в целом

Применение к произведениям Хармса термина «литература абсурда» столь же распространено, сколь и спорно. Важное для определения творчества Хармса понятие бессмьЕлины как выражения поисков высшего смысла, сверх-смькла иногда относят только к его поэзии, в то время как смешное и страшное в отношении мира, выявление его негативной бессмыленности, состоявшееся в прозаических произведениях, называют литературой абсурда. Делению на поэзию и прозу соответствует и разделение надва хронологических этапа. Первый из них относится к 1926-1931 гх. и характеризуется в основном поэзией. Это период формирования концепции творчества Хармса, его теоретических установок, с помощью которых: он предполагал создать новый поэтический язык. Во втором периоде творчества, после ареста и ссылки в Курск, по мнению Жаккара, происходит крушение этого амбициозного проекта Хармса, следствием чего и является переход поэта к прозе, причем в характерной форме короткого абсурдного рассказа. Так или иначе, весьма критичное отображение Хармсом жизненных реалий, в определенном смыле противостоящее выраженным в его же ранней поэзии надеждам на глобальное переосмьгление бытия, как бы делает очень удобным применение такой, хорошо складывающейся, зеркальной схемы, представленной бинарными оппозициями: подъем падение, поэзия - проза, амбициозный проект - его крушение Возможно, все это можно представить и не с такой степенью однозначности. В этом смысле важным является характеристика творчества Хармса, данная Друскиным, оценивающим творческий путь Хармса как «победу в поражении». И действительно, именно короткие рассказы представляют собой новую, оригинальную форму в литературе, и более того, дают начало ряду культурных феноменов, проявившихся уже в послевоенное время.

В текстах Хармса через выявление бессмьсленного всегда нечто и утверждается, отрицание смысла в данном случае не является стремлением выразить негативную пустоту небытия, а устанавливает нечто положительное — наличие некой сферы, расположенной между смыслом и ангисмыслом, между + и — высказывания. Опровержение смыла, борьба со смьслом—об этом Хармс говорит еще в ранний период творчества. Друскин в своем исследовании бессмыслицы в творчестве Введенского говорит о том, что в отличие от абсурда Ионеско, выраженного в отрицании постулатов нормальной коммуникации, бессмыслица Введенского находится к категории смыла не в контрарном, а в контрадикторном противоречии. Это же рассуждение вполне применимо и к случаю Хармса, творчество которого очень близко творчеству Введенского по духу. Таким образом, речь идет об обнаружении «божественного смыла» посредством отрицания ценности обычной причинности.

В творчестве Хармса как в первый, так во второй период, наблюдается попытка реализовать все ту же идею поиска содержания существования, «исключенного» бинарной оппозицией смьсл/антисмысл. Так, Друскин, осмысливая творчество Хармса говорит, что в нем проявлены как опровержение механицизма существования, осмеяние автоматической жизни, так и поиск алогичного принципа, являющегося существом жизни. Это необходимо учитывать, говоря об «абсурде» у Хармса и сравнивая его творчество с послевоенной литературой абсурда, философией абсурда А. Камю и Ж. П. Сартра. Если осмеяние автоматизма существования выступает скорее отрицательной категорией, суть которой заключается в выявлении ангисмьЕла в том, что считается ос-

мьсленным, то поиск алогичного принципа жизни выстутает положительной категорией, поиском «божественного смысла», который неположен смыслу человеческому.

Д.В. Токарев указывает, что разочарованный, крушением своего метафизического проекта очищения слова и мира посредством реального искусства, Хармс, в прозе ЗО-х годов приходит к тому же пафосу отчаяния и стремления к небытию, к полному уничтожению, что и Беккет. Все же и в самых мрачных текстах Хармса нельзя обнаружить выражения окончательного и бесповоротного стремления к небытию, неверия Эта разница будет заметной, если проследить отношение Хармса к миру вещей, предметов. Безусловно ему чуждо потребительское отношение к вицам, та ситуация, когда веши овладевают человеком, контролируют его и задают определенные направления развития событий. Предметы воспринимались во всей их вещественной конкретности, но одновременно с этим говорилось и о единой взаимосвязи между всеми вещами, взаимосвязи, не явленной обычным формам восприятия мира.

В прозе Хармса можно выделить и другие направления, кроме смешных или страшных (страшно-смешных) рассказов—это очень короткие, нарочито непонятные истории. В них ярко проявляется стремление к выражению алогизма. Описание не поддающихся пониманию событий выступает здесь как «иероглиф», вызывающий медитативное состояние, как бы размышление над непостижимостью мира. Привычные веши, взятые в таком ракурсе, начинают излучать несколько иные смыслы, как бы приоткрываются иному видению. Возможно, Хармс пытался достичь состояния «расширенного смотрения»1' на веши. Бессюжетность и алогизм позволяют увидеть подлинную красоту мира, его истинный смысл, тогда как причинно-следственные связи и логичность оправданы лишь относительно, в очень ограниченных рамках Последовательность, ясность и связность лишь кажущиеся состояния мира, тогда как в действительности зга связность покоится на своей полной противоположности — хаосе. Замкнутость на фрагменте мира, ограниченном понятными связями, обеспечивает видимость спокойного существования — но такая искусственная успокоенность чревата инстру ментализмом, отстранением от глобальной оценки ситуации, вне ее привычно-инстру-менгального контекста. Речь здесь не идет об отрицании необходимости рационального устройства общества, дальнейшего движения по пути технического и культурного прогресса. В «абсурде» Хармса скорее опровергается тот упрощающий, инструментальный, равнодушный подход ко всему, который, выступая искажением внимательного, углубленного, «всматривающегося» способа восприятия всего многообразия вещей и отношений в современном мире, являющем собой крайне сложное соотношение порядка и хаоса. Картина «понятного» мира классического рационализма перестала соответствовать напору реальности и слишком явственными становятся как голоса интеллектуалов, обвиняющих мир и западное общество в безумии, самоубийственном беге к пропасти, так и равнодушие обвиняемого к этим воззваниям, Важно не просто констатировать абсурдность и безумие мира, но представить как некую данность способ иного, помимо инструменталистского, потребительского подхода к вещам. Выявление абсурдности потребительски и равнодушно понятого мира, а точнее—мирка, позволяет остановиться, увидеть ошибочность понимания жизни как основанного на

'' Метод в философии тво}>ссгва художника М Матюшша, под ксггор>зд понималась способность видггь мир под утлом 360?.

произволе и хаосе насильственного бега по кругу. И возможно в этой ситуации «встряски» появляются условия для некоторого, пусть небольшого исправления. Для поддержания равновесия необходима эта отклоняющаяся точка, способность перевернуть мир и проверить его прочность, может быть, чтобы увидеть нечто, действительно поддерживающее хрупкую структуру бытия. Возможно, именно к этому и устремлялся Хармс в своих «абсурдных» сценках и рассказах.

В Заключении подводятся итоги исследования, формулируются основные выводы и намечаются перспективы дальнейших исследований.

ОСНОВНЫЕ положения диссертации нашли отражение в следующих публикациях:

1)Шишков С.М. Феномен игры в жизни и творчестве Даниила Хармса // Игровое пространство культуры Материалы научного форума 16-19 апреля 2002 г. СПб.: -Санкт-Петербургское философское общество, 2002,- ОД пл

2)Шишков С.М. Эстетизация выхода за пределы обыденного состояния // Образ современности: этические и эстетические аспекты Материалы международной научной конференции 21 октября 2002 г, - СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2002. - 0,1 ПА

3)Шишков С.М. Чинари в культурном пространстве Санкт-Петербурга // философия в Санкт-Петербурге. СПб, 2002. - 03 п.л.

4)Ш ишков С.М. Абсурдный анекдот в культуре // Анекдот как феномен культуры Материалы круглого стола 16 ноября 2002 г, Санкт-Петербург.- СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2002. - 03 п.л.

5)Шишков С.М. Современное прочтение философских идей в творчестве Даниила Хармса // Жизненный мир поликультурного Петербурга. Материалы международной конференции Санкт-Петербург. 6-9 октября 2003 г. СПб.: 2003. - 0,1 п.л.

Отпечатано в ООО "Стампо" (типография "ЦветТочная"). СПб, ул Цветочная, 19. тел. (812) 373-7745 www.tsvettochnaya.ru,maketstampo@westcall.net Подписано в печать 12.07.04 Тираж 100 экз.

№1 43 09

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата философских наук Шишков, Сергей Михайлович

Введение

Глава 1. Философские основы творчества Д. Хармса в контексте философии чинарей

§ 1. Возвышенное как метафизическая проблема

§ 2. Бессмысленное в трактовке и оценке Хармса

§ 3. Критика рационализма

§ 4. Эзотеризм и иррациональное в творчестве Хармса

§ 5. Знаки в творчестве Хармса

Глава 2. Философско-художественная теория Д. Хармса

§ 1. Время, счет и их место в поэтической системе Хармса

§ 2. Цисфинитум (третья цисфинитная логика бесконечного небытия)

§ 3. Круг, ноль и бесконечность

§ 4. Абсурд и черный юмор как средства художественной деструкции

Введение диссертации2004 год, автореферат по философии, Шишков, Сергей Михайлович

Последние десятилетия XX века характеризуются всплеском интереса к творчеству Д. Хармса, который выразился не только в многократном издании его произведений, выходе в свет полного собрания сочинений, но и многократными попытками изучения его творчества. Появляются литературоведческие и культурологические труды, посвященные исследованию его творчества, причем ученые, рассматривающие в том или ином ракурсе его наследие, с необходимостью сталкиваются с чисто философскими проблемами. Это происходит оттого, что сами по себе тексты Хармса глубоко философичны, дразнят воображение очевидной глубиной и многомерностью, но одновременно и затемненностью смысла. Кроме того, для современной культуры Хармс притягателен именно потому, что говорит с ней на одном языке.

Язык современной культуры обусловлен теми интеллектуально-культурными интенциями, которые обозначились главенствующими в переменах 80х-90х годов. Если вспомнить недавнее прошлое, то в общей атмосфере культурного хаоса того времени заметно сильное проявление именно тех направлений, которые условно можно обозначить как «абсурдистские». Ю.М. Лотман в статье «Механизм смуты» говорил о различиях бинарной и тернарной системы, размышляя о смутах в русской истории, как глобальных кризисах, уничтожающих прошлый уклад жизни и кладущих основы абсолютно нового1. Последняя русская «смута» характеризуется прежде всего своей «мягкостью», и сравнивая ее с иными историческими катаклизмами можно сказать что хотя это и смута, но «бархатная» - так как произошедшая структурная перестройка, потрясая основы общественной организации, обошлась почти без кровопролития. Если это и означает некоторое изменение в плане преобразования бинарной системы в тернарную, то не последнюю роль в этом играла (по крайней мере выполняя функции маркировки) та всеобъемлющая ирония, которая в нашей культуре проявилась впервые в творчестве Д. Хармса. Тем и обусловлен возросший интерес к его произведениям именно в 90е годы прошлого века, что в культуре появились соответствующие настроения, которые в общих словах можно описать как иронично-абсурдистскую трактовку мира, стремление избавиться от «культурных идолов» в поисках аутентичного, живого смысла. Важно заметить, что пафос абсурдистской иронии является антибуржуазным по преимуществу, и тем не менее, органически присущ именно буржуазной культуре, ее формализованное™, высокому уровню юридического, бюрократического регулирования. Нонсенс зачастую -антипод «юридической» логики, ее оборотень. Поэтому левые настроения в данном случае не говорят о радикальной оппозиции в смысле бинарной системы - как оппозиции стремящейся овладеть политической властью, а скорее о культурной рефлексии, провоцирующей изменение интеллектуальной атмосферы в обществе, подготавливающей те самые «постепенные» изменения, которыми по Лотману и характеризуется тернарная структура.

Не менее важное значение для современной философии имеет и тема соотношения смысла и бессмысленного, к которой вплотную подходил в своем творчестве Хармс. Друг Хармса, философ Я.С. Друскин говорит о «бессмыслице» как о главном термине для понимания его поэтики. Причем можно уточнить, что бессмысленное у Хармса - это одна из определяющих сил, источников жизни в ее темной, скрытой от человеческого разума основе. Это как точка, разворачивание которой дает иные важные, соотносимые с главной, темы - Время, Бог, смерть. Здесь поэтическое слово Хармса поднимает существенные для каждого проблемы выявления скрытого и потому наиболее важного смысла, спрятанного «по ту сторону»

1 См.: Лотман Ю.М. История и типология русской культуры // Механизм смуты. СПб., 2002, с. 33-47 конвенциональных конструкций. И Хармс, и наиболее близкий ему поэт A.B. Введенский стремились прежде всего преодолеть условность языка, увидеть в нем абсолютное. Друскин сказал: «Не передаваемые словами мысли, может, даже немыслимые мысли и состояния сознания, сам язык - вот две основы и отдельной человеческой жизни, и всей человеческой культуры. Первое, может, доходит и до самой глубины жизни и истинной реальности, но не может быть сказано словами, второе передает жизнь, реальность словами, но передает эту реальность переломленной через язык.Язык делит мир на части, чтобы понять его. И понимает части разделенного языком мира». Вся суть парадокса, так притягательного для современной логики и логической философии скрыта в этом положении. Пытаться средствами языка описать то, что принципиально не может быть этими средствами выражено - вот существо поэтики Хармса. И значимость, необходимость предпринимать такие попытки не только в искусстве, но и в философии, подтверждается новейшей историей философии, сближением философии в своих методах с литературой, проявившемся во второй половине XX века. Попытка отказа от выражения невыразимого, имевшая место в философии венского кружка, в логическом атомизме другим своим полюсом имела усиление интереса к парадоксу и бессмысленному.

Темы парадокса и смысла остаются крайне значимыми и для философии, и для культурологии, и для семиотики, а научное исследование творчества Хармса, полагаем, позволяет выйти к неким новым горизонтам их освоения.

Творчество Д. Хармса исследуется в работе прежде всего в ракурсе философского знания. Именно этот подход недостаточно разработан в науке, хотя все исследователи творчества Хармса затрагивали его отношение к философской проблематике. Исследованию творчества Хармса посвящен целый ряд работ, причем в основном изыскания проводились в области искусствоведения такими учеными как А.Г. Герасимова, Н.В. Гладких, Н.В. Глоцер, Л.Ф. Кацис, A.A. Кобринский, М.Б. Мейлах, В.Н. Сажин и др.

Наиболее значимыми источниками являются авторские монографии, целиком посвященные тем или иным аспектам творчества Хармса. Поскольку их немного, все они могут быть названы и кратко охарактеризованы.

Прежде всего это фундаментальный труд швейцарского русиста Ж.Ф. Жаккара «Даниил Хармс и конец русского авангарда», переведенный и изданный у нас в 1995 году. Эта книга представляет собой весьма основательное историко-литературное исследование, в котором детально и последовательно описывается литературно-культурный контекст эпохи творчества Хармса, выявляются литературные влияния на Хармса со стороны В. Хлебникова, А. Кручёных, Н. Туфанова, прослеживается взаимосвязь концепции творчества самого Хармса с теориями К. Малевича и М. Матюшина, а также отмечаются следы воздействия на Хармса других поэтов и философов, входивших в литературно-художественные группы Чинарей и Обэриу. В книге Жаккара детально исследуется взаимосвязь поэтики Хармса и европейского театра абсурда Э. Ионеско и С. Беккета. Эта работа имеет большое значение как первый полноценный научный труд, исследующий творчество Хармса, характеризуемый блестящим знанием материала не только как такового, но и во всем многообразии его контекстуальных связей, полнотой и последовательностью изложения.

Вторая работа, связанная с изучением наследия Хармса -«Беспамятство как исток: читая Хармса» отечественного культуролога М. Ямпольского. В данной работе сделана попытка во первых исследовать тексты Хармса с позиций интертекстуальности, причем такая постановка задачи представляется весьма интересной, поскольку Хармс сознательно стремился построить как бы вневременной текст, вопреки концепции линейного развития литературы и преемственности автора, его зависимости от предшественников. Предметом интереса Ямпольского также выражение в текстах проблемы времени. Парадокс, заключающийся в том, что классическое представление истории как континуума, имеющего единую продолжительность, является чистым умозрением и реальная практика каждого индивида исходит из «атомарных событий», был интерпретирован Хармсом в его «случаях», которые изначально строились как вневременные, абсолютные события, не укорененные в едином строе происходящего. Главной темой в исследовании творчества Хармса для Ямпольского являются темы времени и памяти в их взаимосвязи, возникновение текста «из ничего», не обусловленность его конкретно-историческими событиями. Предметом исследовательского интереса становится принципиальный отказ поэта от связей с предшествующим литературно-историческим «полем значений». Отсюда возникает и новая роль знака - не отсылки к «уже известному», не цитаты, как выражения меланхолической рефлексии над разрушением мира, а иероглифы, выражающие некие абсолютные, вневременные смыслы.

Последнее на момент написания настоящей работы значительное исследование творчества Хармса - компаративистский труд Д.В. Токарева «Курс на худшее: абсурд как категория текста у Даниила Хармса и Сэмуэля Беккета», вышедший в 2002 году в издательстве НЛО. В данной работе исследуется выражение Хармсом и Беккетом одной и той же идеи абсолютизации абсурдности мира и человека. Автора интересует прежде всего механизм действия причин, побудивших поэта отказаться от теории выявления в слове вневременного, божественного смысла и устремиться к созданию литературы, которая видит «единственный смысл своего существования в самоуничтожении, в достижении молчания белой страницы».2 Работа Токарева является наиболее близкой к собственно философской проблематике творчества Хармса, чем два вышеуказанных

2 Токарев Д.В. Курс на худшее: абсурд как категория текста у Даниила Хармса и Сэмуэля Беккета. М., 2002, с. 14 труда. Хотя и Ямпольский, чья книга изобилует апелляциями к тем или иным философским источникам, отмечает: «гораздо большее место, чем это принято в филологических текстах, в книге занимает философия. Это обусловлено пристальным вниманием Хармса именно к философским, метафизическим понятиям, к сфере «идей». Существенно однако то, что философия интегрируется Хармсом не в некую философскую систему, а в ткань художественных текстов»3. Тем самым заявлено, что исследование творчества Хармса невозможно без привлечения философской проблематики. Тем не менее, до настоящего момента такого специального исследования не было предпринято, что и обусловливает новизну предпринятого научного исследования.

Важнейшими источниками для настоящей работы являются тексты философов-чинарей - Я.С. Друскина и Л.С. Липавского, вошедшие в двухтомник «Сборище друзей, оставленных судьбою». В указанный сборник вошла значительная часть философских текстов, которые имеют первостепенное значение для понимания творчества Хармса, в том числе такие статьи Друскина как «Чинари» и «Звезда бессмыслицы», в которых философ вплотную приближается к теме бессмыслицы в творчестве Введенского и Хармса.

В современной философии смыслу в его сочетании с парадоксом посвящена одна из наиболее значимых работ Ж. Делёза («Логика смысла»). Исследуя понятие смысла, раскрывая его в новой интерпертации, Делёз отталкивается от книг Л. Кэролла, указывая, что в творчестве последнего присутствует «игра смысла и нонсенса, некий «хаос-космос». Бракосочетание между языком и бессознательным - уже нечто свершившееся». Для Делёза важнейшим при создании теории смысла становится представление о времени, о становлении - тем самым можно говорить об универсальности возникающих в философии смысла тем, через

3 Ямпольский М. Беспамятство как исток (читая Хармса). М., 1998, с. 14 которые прежде всего преломляется понимание: становление, событие, время, происходящее.

Кроме сочинений Делёза, из непосредственно философских источников следует назвать труды Р. Барта, А. Бергсона, H.A. Бердяева, Э. Гуссерля, Н.О. Лосского, Р.У. Эмерсона, К.Г. Юнга и др., а также современных отечественных ученых, исследующих философскую проблематику в искусстве - В.П. Бранского, A.A. Грякалова, В.М. Дианову, И. Евлампиева, A.JI. Казина, М.С. Кагана, Ж.Ф. Коновалову, A.A. Курбановского, Ю.В. Перова, В. Подорогу, Г. Померанца, М. Рыклина, В.В. Савчука, К.А. Свасьяна, Е.Г. Соколова и других.

Целью диссертационного исследования является анализ трактовки понятий смысла и бессмысленного в творчестве Хармса. В связи с этим ставятся следующие задачи:

- выявление философской проблематики в текстах Хармса;

- исследование философских источников его теории творчества;

- установление значения осуществленной Хармсом критики рационализма;

- исследование творчества Хармса как элемента смеховой культуры;

- определение значения творчества Хармса в общем контексте философских исканий русского авангарда.

Исследование проводится в междисциплинарном пространстве философии культуры, эстетики и литературоведения, что обусловливает применение соответствующего комплекса методов и стратегий. При написании работы использовались:

- метод исторического и теоретико-философского анализа;

- методы системного анализа, дающие возможность рассматривать различные, не связанные явно между собой эмпирические данные как элементы единой мировоззренческой структуры;

- компаративистский метод, позволяющий сопоставлять единовременные и разновременные явления и выявлять логику их трансформации.

В исследовании впервые ставится задача собственно философского анализа текстов Хармса. Философскую «нагруженность» текстов Хармса отмечают все исследователи, так или иначе причастные к изучению его творчества. Отсутствие в наследии Хармса философской системы в «чистом» виде тем не менее не исключает возможности изучения присутствующих в его текстах идей философского характера, явно философской проблематики текстов. Такой подход оказывается продуктивным как для более глубокого понимания творчества писателя, так и для изучения роли и значимости затронутых им тем в современной отечественной культуре и философии.

По своей структуре настоящая работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы. В первой главе - «Философские основы творчества Д. Хармса в контексте философии чинарей», речь идет о наиболее важных с философской точки зрения темах в творчестве Хармса, отразившихся также в философии участников кружка чинарей. Во второй главе, «Философско-художественная теория Д. Хармса» речь идет о понятиях, выдвинутых Хармсом и имеющих философское значение. Исследуются философские взгляды чинарей на время, число, а также созданные ими понятия «некоторого отклонения с небольшой погрешностью» и цисфинитной логики.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Художественно-философская трактовка "смысла" и "бессмыслицы" в творчестве Даниила Хармса"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Произведения Хармса представляют собой весьма привлекательное поле для философского исследования: в них представлен интерес автора к пифагорейству и символике чисел; оккультным и иным эзотерическим практикам; натурфилософии; психоанализу и его наиболее важным темам; религии.

Интересно, что за всем этим наполнением текстов Хармса приметами разного рода учений, теорий, оккультных практик стоит интенция к шифрованию в тексте тайного послания - игра, проявившаяся наглядно в обилии псевдонимов у Хармса. Кроме того, вполне определенно за всеми этими приметами скрывается некоторый интеллектуальный проект: осмысление мира, представление читателю его тайн и загадок. Имеется и претензия на некое тайное знание о мире, состоящее в владении чем-то вроде «шифра» мира. Такая претензия напоминает общую интеллектуальную картину эпохи возрождения, характеризующуюся интересом к магии и иной эзотерике и возлагающей на такого рода практики надежду к открытию тайн мира. При этом хотелось бы сразу оговориться, что в подобного рода интересе как таковом мы не видим ничего зазорного, ведь часто под маской скептического отношения к желанию увидеть смысл в мире и во всем, в нем происходящем, скрывается интеллектуальная лень, желание превратить любое исследование из духовного подвига в омертвелую систематизацию фактов.

В связи с предпринятым в работе исследованием влияния эзотерических учений на творчество Хармса, следует отметить, что в более широком смысле тот же вопрос можно представить как вопрос об иррациональном в культуре. Если взять учения такого характера как нечто целое, то возможно, в этом проявится определенного рода тенденция, проявляющаяся в разных культурах при наступлении кризисных обстоятельств разного характера. Художественная культура определенного времени, представленная различными своими проявлениями дает картину как бы культурного среза эпохи - картину, складывающуюся в определенный сюжет. Предметы искусства, вещи, относящиеся к определенному времени при всех своих различиях имеют нечто общее - они как бы говорят на одном языке. Через общее для многих людей искусства в первой четверти XX века увлечение эзотерическими культами и учениями проявляется нечто характерное, присущее эпохе. Но здесь случай Хармса особый: для него эзотерика, возможно, была чем-то вроде штандарта в борьбе с примитивным материализмом, характерным для его времени, да и эпоха общего увлечения мистикой, казалось, отошла в прошлое. Но тем не менее, эта тема представляется более сложной: и советская власть в 30-е годы при всем показном материализме, и гитлеровский режим, и атмосфера предвоенной Европы были в достаточной степени далеки от прагматизма, рационального материализма. Мистические идеи, течения, практики - мир в достаточной степени был увлечен ими. Были ли они лишь следствием общего духовного климата, или чем-то более серьезным - вопрос, возможно, выходящий за рамки данной работы. К существу же ее третьей части относится скорее выявление тенденции, заданной Даниилом Хармсом в отечественной культуре тенденции, которую можно назвать «абсурдом» и к которой относится все странное, умствующее, веселое и «необязательное» - все, что допустим проявлялось уже в 90е годы в таких культурных акциях как объявление Ленина грибом (С. Курехин), в странных песнях группы «Аквариум», во всем том, что наша культура восприняла от английской традиции абсурда (от Стерна и Кэрролла до Д. Леннона и Монти Пайтон).

Безликость героев у Хармса может говорить о том, что это одна из попыток выразить пустоту человека в новом обществе. К тому же относится и механизированность людей - старички из колесиков, господа, которым падает на голову кирпич - свидетельство омертвелости, неодушевленности индивидов. Эта система не высмеивается Хармсом, а выражается с предельной степенью ужаса.

К примеру, использование имени Руссо («Меня называют капуцином») - не обозначение какого-то реального исторического лица. Хармс говорит «Руссо» но подразумевает не французского философа, развивавшего определенные идеи, а только лишь пародийный слепок с понятия об этом философе. Из текста сценки легко сделать вывод, что за именем «Руссо» стоит значение «тот, кто все знает». Сдвиг смысла, остранение действительности - через такие или близкие к ним смысловые категории часто объясняются тексты Хармса. Центральным философским понятием чинарей является «некоторое равновесие с небольшой погрешностью» и, собственно у Хармса - «чистота порядка». Следует определить, что это за категории, какова их смысловая нагрузка и как через них можно объяснить творчество Хармса и культурную традицию абсурда, которая в нашей стране ассоциируется с его именем.

Значительный интерес для дальнейших научных разработок составляют специфические для чинарей понятия отклонения и небольшой погрешности, являющиеся важными терминами поэтики и философии Хармса. Дальнейший философско-культурный анализ затронутых в диссертации вопросов обещает быть интересным, поскольку в чинарях мы в концентрированном виде можем увидеть ту отклоняющуюся линию в духовной и интеллектуальной культуре, проявление которой в полную силу сказалось через несколько десятилетий после времени. Большая разница лежит между массовым, стандартным представлением об истории тридцатых годов и иными картинами того времени, которые рождаются при чтении их текстов.

Список научной литературыШишков, Сергей Михайлович, диссертация по теме "Философия и история религии, философская антропология, философия культуры"

1. Арто А. Театр и его двойник / Пер. с франц. и коммент. С. А. Исаева. М.: Мартис, 1993.-192 с.

2. Ауэрбах Э. Мимесис: Изображение действительности в западноевропейской литературе / Пер. с нем. Ал. В. Михайлова. М.: Прогресс, 1976. - 557 с.

3. Барт Р. Camera lucida: Комментарий к фотографии / Пер. с франц. М.: Ad Marginem, 1997. - 224 с.

4. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. -423 с.

5. Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. М.: Худож. лит., 1986. -543 с.

6. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. 2-е изд. - М.: Худож. лит., 1990. - 543 с.

7. Беленкин Б. Хармс Чармс // Театральная жизнь. - 1987. - № 24 . - С. 4.

8. Бергсон А. Смех / Пер. с франц. И. Гольденберга под ред. И. С. Вдовиной. -М.: Искусство, 1992. 128 с.

9. Бергсон А. Опыт о непосредственных данных сознания М., 1992

10. Бибихин В. В. Кьеркегор и Гоголь // Мир Кьеркегора: Русские и датские интерпретации творчества Серёна Кьекегора. М.: Ad Marginem, 1994. — С. 82-90.

11. Вахрушев В. Логика абсурда, или Абсурд логики // Новый мир. 1992. -N7

12. Введенский А. А. Полное собрание произведений: В 2-х т. / Сост. и подгот. текста М. Б. Мейлаха и В. И. Эрля; Вступ. ст. и прим. М. Б. Мейлаха. М.: Гилея, 1993.

13. Выготский Л. С. Психология искусства. Изд. 3-е. - М.: Искусство, 1986.

14. Герасимова А. Г. 1988 а ОБЭРИУ (проблема смешного) // Вопросы литературы. 1988. - № 4. - С. 75.

15. Герасимова А. Г. 19886 Он так и остался ребенком // Детская литература. 1988.-№4.-С. 32-34.

16. Герасимова А. Г. 1988в Проблема смешного в творчестве обэриутов: Автореферат на соискание уч. степени канд. филол. наук. М.: МГУ им. М. В. Ломоносова, 1988. - 26 с.

17. Герасимова А. Г. Даниил Хармс как сочинитель (Проблема чуда) // Новое литературное обозрение. 1995. - № 16. - С. 129-139.

18. Герасимова А. Г., Никитаев А. Т. Хармс и "Голем" // Театр. 1991. - № 11.-С. 36-50.

19. Гернет Н. В. О Хармсе (Заметки к вечеру памяти Д. И. Хармса, Москва, 1976) // Нева. Л., 1988. - № 2. - С. 201-204.

20. Гинзбург Л. Я. Николай Олейников // Гинзбург Л. Я. Человек за письменным столом. Л.: Сов. писатель, 1989. - С. 379-401.

21. Глоцер В. И. Хармс собирает книгу // Русская литература. Л., 1989. - № 1.-С. 206-212.

22. Глоцер В. И. К истории последнего ареста и гибели Даниила Хармса: Письма М. В. Малич к Н. Б. Шанько // Русская литература. 1991. - № 1. - С. 204-209.

23. Глоцер В. И. Об одной букве у Даниила Хармса: (К исследованию творческих принципов писателя) // Русская литература. 1993. - № 1. - С. 240-241.

24. Глоцер В. И. Не то, не так, не там.: К выходу в свет двух томов Полного собрания сочинений Д. Хармса // Литературная газета. 1997. - 17 сентября. -№38.-С. 12.

25. Глоцер В. И. Марина Дурново. Мой муж Даниил Хармс // Новый мир. -1999. -№ 10.-С. 98-159.

26. Грякалов A.A. Идея и постметафизика формы. Опыт русского формализма // История идей как методология гуманитарных исследований. Альманах 17 «Философский век», ч. 1, СПб., 2001г. С. 137-151

27. Делез Ж. Логика смысла. М., Academia, 1995, пер. с французского Я.И. Свирского

28. Делез Ж. Марсель Пруст и знаки. С-Петербург, изд. «Алетейа» 1999г., пер. с французского Е.Г. Соколова

29. Делез Ж. Бергсонизм. М., 1996, пер. с французского Я.И. Свирского

30. Дианова В.М. Постмодернистская философия искусства: истоки и современность. СПб., «Петрополис». 1999.

31. Друскин Я. С. Коммуникативность в творчестве Александра Введенского / Публ. и прим. Л. С. Друскиной // Театр. 1991. - № 11. - С. 80-94.

32. Друскин Я. С. Материалы к поэтике Введенского // Введенский А. А. Полное собрание произведений в 2 томах. М.: Гилея, 1993. - Т. 2. - С. 164174.

33. Друскин Я. С. "Чинари" // Аврора. Л., 1989. - № 6. - С. 103-115.

34. Друскин Я. С. Вестники и их разговоры; Это и то; Классификация точек; Движение / Публ., предисл. и коммент. М. Б. Мейлаха // Логос. 1993. -4.-С. 89-101.

35. Друскин Я. С. Дневники / Сост., подг. текста, прим. Л. С. Друскиной. -СПб.: Академический проект, 1999. 602 с.

36. Друскин Я.С. Дневники 1963-1979 / Сост., подг. текста, прим Л.С. Друскиной. СПб., Академический проект, 2001. - 636 с.

37. Дугин А. Г. Свидетельство посвященного // Майринк Г. Белый Доминиканец. М.: Арктогея, 1992. - С. 160-187.

38. Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс: театр абсурда реальный театр: Прочтение пьесы "Елизавета Бам" // Театр. - 1991. - № 11. - С. 18-26.

39. Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда / Пер. с франц. Ф. А. Петровской; Науч. ред. В. Н. Сажин. СПб.: Академический проект, 1995.-472 с.

40. Злобина А. Случай Хармса, или Оптический обман // Новый мир. 1999. - № 2. - С. 183-191.

41. Золотоносов М. Н. Вина Эстер // Хармсиздат представляет. СПб., 1995. -С. 77-82.

42. Золотоносов М. Н. Шизограмма, или теория психического экскремента // Хармсиздат представляет. Авангардное поведение. СПб., 1998. - С. 161170.

43. Каган М.С. Эстетика как философская наука. СПб., Петрополис, 1997

44. Каган М.С. Философия культуры. СПб., 1996. 415 с.

45. Кант И. Критика способности суждения / Пер. с нем.; Под ред. М. Левиной. М.: Искусство,1994. - 367 с.

46. Кацис JI. Ф. Пролегомены к теологии ОБЭРИУ // Литературное обозрение. -1994. -N 3/4. С. 94-101.

47. Кацис Л. Ф. Эротика 1910-х и эсхатология обэриутов // Литературное обозрение. -1995. -N 9/10. С. 57-53.

48. Кобринский А. А. Логика алогизма // Нева. Л., 1988. - № 6. - С. 204.

49. Кобринский А. А. Хармс сел на кнопку, или Проза абсурда // Искусство Ленинграда. Л., 1990. - № 11. - С. 68-70.

50. Кобринский А. А. "Без грамматической ошибки."?: Орфографический "сдвиг" в текстах Даниила Хармса // Новое литературное обозрение. 1998. -№5 (33).-С. 186-204.

51. Кобринский А. А. Поэтика "ОБЭРИУ" в контексте русского литературного авангарда XX века: В 2-х кн. М., 1999. - Кн. 1. - 175 е.; Кн. 2. - 146 с.

52. Кобринский А. А., Мейлах М. Б. Неудачный спектакль // Литературное обозрение. 1990. - № 9. - С. 81-85.

53. Кобринский А. А., Мейлах М. Б., Эрль В. И. Даниил Хармс: к проблеме обэриутского текста // Вопросы литературы. 1990. - № 6. - С. 281-285.

54. Коновалова Ж.Ф. Миф в советской истории и культуре. СПб., Изд-во СПБГУЭФ, 1998г.

55. Кузнецов С. Литературная порнография: памяти умирающего жанра // Новое литературное обозрение. 1996. - № 22. - С. 423-439.

56. Курганов Е. Анекдот как жанр. СПб.: Академический проект, 1997. -123 с.

57. Левитин М. Обэриуты это спасение // Театр. - 1991. - № 11. - С. 60-61.

58. Лотман Ю.М. История и типология русской культуры. СПб. «Искусство-СПБ» 2002, 765 с.

59. Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб. «Искусство-СПб», 2001

60. Лиотар Ж.Ф. Возвышенное и авангард. // Метафизические исследования Выпуск 4 Культура - Санкт-Петербург, 1997, с.с. 224-241

61. Липавский Л. С. Разговоры; Исследование ужаса / Публ. и коммент. А. Г. Герасимовой // Логос. 1993. - N 4. - С. 7-88.

62. Липков А. И. Проблемы художественного воздействия: принцип аттракциона. М.: Наука, 1990. - 240 с.

63. Лосев А. Ф. История античной эстетики. Т. IV. Аристотель и поздняя классика. М.: Искусство, 1975. - 776 с.

64. Лощилов И. Е. Принцип "словесной машины" в поэтике Даниила Хармса // Эстетический дискурс: Семио-эстетические исследования в области литературы. Новосибирск: Изд. НГПИ, 1991. - С. 152-159.

65. Лощилов И. Е. Феномен Николая Заболоцкого. Helsinki: Institute for Russian and East European Studies, 1997. - 311 c.

66. Майринк Г. Белый Доминиканец: Роман / Пер. с нем. М. Михайловой и Н. Мелентьевой; Послесл. и прим. А. Г. Дугина. М.: Арктогея, 1992. - 192 с.

67. Мамардашвили М. К. Метафизика Арто // Мамардашвили М. К. Как я понимаю философию. М.: Прогресс, Культура, 1992. - С. 375-385.

68. Матизен В. Стёб как феномен культуры//Искусство кино. 1993. -№ 3. - С. 59-62.

69. Медведев А. Сколько часов в миске супа?: Модернизм и реальное искусство // Театр. 1991. № 11. - С. 128-138.

70. Мейлах М. Б. Шкап и колпак: Фрагмент обэриутской поэтики // Тыняновский сборник: Четвертые Тыняновские чтения. Рига: Зинатне,1990.-С. 181-193.

71. Мейлах М. Б. Девять посмертных анекдотов Даниила Хармса // Театр.1991.-№ 11.-С. 76-79.

72. Мейлах М. Б. О "Вестниках и их разговорах"; Комментарии // Логос. -1993. № 4. - С. 92-94. (Комментарии к текстам Я. С. Друскина, записанные со слов самого Друскина).

73. Мейлах М. Б. "Что такое есть потец?" // Введенский А. А. Полное собрание сочинений: В 2-х т. М.: Гилея, 1993. - Т. 2. - С. 5-43.

74. Мейлах М. Б. "Лишь мы одни поэты, знаем дней катыбр": Поэзия Даниила Хармса // Хармс Д. И. Дней катыбр: Избранные стихотворения. Поэмы. Драматические произведения. - М.; Кайенна: Гилея, 1999. - С. 15-52.

75. Миллер Т. А. Аристотель и античная литературная теория // Аристотель и античная литература. М.: Наука, 1978. - С. 5-106.

76. Московская Д. С. "Частные мыслители" 30-х годов: поставангард в русской прозе // Вопросы философии. 1993. - № 8. - С. 97-104.

77. Московская Д. С. Поставангард в русской прозе 1920-х 1930-х гг. (генезис и проблемы поэтики): Автореферат диссератции на соис. уч. степ, канд. филол. наук. - М., 1993. - 24 с.

78. Никитаев А. Т. Тайнопись Даниила Хармса: Опыт дешифровки // Даугава. Рига, 1989. - № 9. - С. 95-99.

79. Никитаев А. Т. Обэриуты и футуристическая традиция // Театр. 1991. -№ 11.-С. 4-7.

80. Никитаев А. Т. Ученым соседям // Литературное обозрение. 1991. - № 4.-С. 106-107.

81. Никитаев А. Т. "Пушкин и Гоголь" (Об источнике сюжета) // Литературное обозрение. -1995. N 9/10. - С. 49-51.

82. ОБЭРИУ: Декларация // Ванна Архимеда. Л.: Худож. лит., 1991. - С. 456-462.

83. Паперный В. 3. Культура Два. М.: Новое литературное обозрение, 1996. -384 с.

84. Петров В. Н. Воспоминания о Хармсе / Публ. А. А. Александрова // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1990 год. СПб.: Академический проект, 1993.-С. 189-201.

85. Печерская Т. И. Литературные старухи Даниила Хармса (повесть "Старуха") // Дискурс. Новосибирск, 1997. - № 3/4. - С. 65-70.

86. Подорога В. А. К вопросу о мерцании мира: Беседа с В. А. Подрогой // Логос. 1993. -N4. - С. 139-150.

87. Порет А. И. Воспоминания о Данииле Хармсе / Предисл. и публ. В. И. Глоцера // Панорама искусств. Вып. 3. М.: Сов. художник, 1980. - С. 343359.

88. Пропп В. Я. Проблемы комизма и смеха. М., 2002.

89. Рабинович Е. Г. "Безвредная радость": О трагическом катарсисе у Аристотеля // Mathesis: Из истории античной философии и науки. М.: Наука, 1991.-С. 103-113.

90. Рабинович B.J1. Алхимия как феномен средневековой культуры. М., 1979

91. Райкрофт Ч. Критический словарь психоанализа / Пер. с англ. Л. В. Топоровой, С. В. Воронина, И. Н. Гвоздева; Под ред. С. М. Черкасова. -СПб.: Восточно-Европейский Институт Психоанализа, 1995. 250 с.

92. Сажин В. Н. Литературные и фольклорные традиции в творчестве Д. И. Хармса // Литературный процесс и развитие русской культуры XVIII-XX вв.: Тезисы науч. конф. Таллин: Таллинский пед. ин-т им. Э. Вильде, 1985. - С. 57-61.

93. Сажин В. Н. Читая Даниила Хармса // Даугава. Рига, 1986. - № 10. - С. 110-115.

94. Сажин В. Н. ".Сборище друзей, оставленных судьбою" // Тыняновский сборник: Четвертые Тыняновские чтения. Рига: Зинатне, 1990. - С. 194-201.

95. Сажин В. Н. .Странные сближения (о литературных параллелях к текстам Д. И. Хармса) // М. А. Кузмин и русская литература XX века: Тезисы и материалы конф. 15-17 мая 1990 г. Л., 1990. - С. 110-111.

96. Сажин В. Н. Наказание Хармса // Новый мир. 1992. - № 7. - С. 233-235.

97. Сажин В. Н. Цирк Хармса // Знание сила. - 1993. - N 2. - С. 89-94.

98. Сажин В. Н. Блок у Хармса // Новое литературное обозрение. 1995. - № 16.-С. 140-146.

99. Сажин В. Н. Примечания // Хармс Д. И. Полное собрание сочинений: В 4-х т. СПб.: Академический проект, 1997. - Тт. 1-3.

100. Симина В. Хармс и Белый: Предварительные замечания // Литературное обозрение. -1995. -N 9/10. С. 52-53.

101. Слепнев Н. Отрывок из статьи "На переломе" // Введенский А. И. Полное собрание произведений в двух томах. Т. 2. М.: Гилея, 1993. - С. 154.

102. Сливкин Е. Авторитеты бессмыслицы и классик галиматьи: (Обэриуты как наследники графа Хвостова) // Вопросы литературы. 1997. - № 4. - С. 333-340.

103. Строганова Е. Н. Из ранних лет Даниила Хармса: Архивные материалы // Новое литературное обозрение. 1994. - № 6. - С. 67-80.

104. Спивак С. Фисгармония Жидмейера // Даугава. Рига, 1993. - № 2. - С. 146-150.

105. Таршис Н., Констриктор Б. Историческая тема у обэриутов // В спорах о театре: Сб. науч. трудов. СПб.: РИИИ, 1992. - С. 103-117.

106. Токарев Д. В. Даниил Хармс: философия и творчество // Русская литература. СПб., 1995. - № 4. - С. 68-93.

107. Токарев Д. В. Апокалиптические мотивы в творчестве Д. Хармса // Россия, Запад, Восток: Встречные течения. СПб.: Наука, 1996. - С. 176-197.

108. Токарев Д. В. Авиация превращений: Поэзия Даниила Хармса // Хармс Д. И. Жизнь человека на ветру. СПб.: Азбука, 2000. - С. 5-22.

109. Токарев Д.В. Курс на худшее: абсурд как категория текста у Даниила Хармса и Сэмуэля Беккета. М., 2002

110. Тынянов Ю. Н. Проблема стихотворного языка // Тынянов Ю. Н. Литературный факт. М.: Высшая школа, 1993. - С. 23-121.

111. Успенский П. Д. Tertium Organum: Ключ к загадкам мира. -СПб.: Андреев и сыновья, 1992. 242 с.

112. Успенский П.Д. Четвертое измерение. Берлин, 1931

113. Успенский Ф., Бабаева Е. Грамматика "абсурда" и "абсурд" грамматики // Wiener Slawistischer Almanach 22 (1992). S. 127-158.

114. Фиртич Н. Льюис Кэрролл и русский алогизм // Русский авангард 19101920-х годов в европейском контексте. М.: Наука, 2000. - С. 245-252.

115. Флакер А. О рассказах Даниила Хармса // Ceskoslovenska rusistika. -XIV. N 2. Praha, 1969. - С. 78-88.

116. Флейшман Л. С. Об одном загадочном стихотворении Хармса // Stanford Slavic Studies. Vol. I. - Stanford, 1987. - P. 247-258.

117. Флоренская Т. А. Катарсис как осознание (Эдип Софокла и Эдип Фрейда) // Бессознательное: Природа, функции, методы исследования. -Тбилиси: Мецниереба, 1978. Т. 2. - С. 562-570.

118. Флоренская Т. А. Проблема психологии катарсиса как преобразования личности // Психологические механизмы регуляции социального поведения. -М., 1979.-С. 151-174.

119. Франки В. Человек в поисках смысла, М., 1990

120. Фрейд 3. Жуткое / Пер. с нем. Р. Ф. Додельцева // Фрейд 3. Художник и фантазирование. -М.: Республика, 1995. С. 265-281.

121. Фрейд 3. Остроумие и его отношение к бессознательному, СПб.: Алетейа, 1998.-315 с.

122. Хайдеггер М. Вещь / Пер. с нем. и прим. В. В. Бибихина // Историко-философский ежегодник'89. М.: Наука, 1989. - С. 268-284.

123. Харитонов М. Читая Хармса // Харитонов М. Способ существования. М.: Новое литературное обозрение, 1998. - С. 182-185.

124. Хармс Д. И. Полное собрание сочинений: В 4-х т. / Сост., подгот. текста и прим. В. Н. Сажина. СПб.: Академический проект, 1997. - Тт. 1-3.

125. Хармс Д. И. Горло бредит бритвою: Случаи. Рассказы. Дневниковые записи / Сост. и коммент. А. А. Кобринского и А. Устинова; Предисл. А. А. Кобринского. М.: Глагол, 1991. - 240 с.

126. Хармс Д. И. Полет в небеса: Стихи. Проза. Драмы. Письма / Вступ. ст., сост., подгот. текста и прим. А. А. Александрова. JL: Сов. писатель, 1988. -560 с.

127. Хармс Д. И. Меня называют капуцином: Некоторые произведения Даниила Ивановича Хармса / Сост. и подгот. текстов А. Г. Герасимовой. -М.: Каравенто, Пикмент, 1993. 352 с.

128. Хармс Д. И. Трактаты. / Публ. и прим. А. Г. Герасимовой // Логос. -1993.-3.-С. 102-124.

129. Хармс Д. И. "Боже, какая ужасная жизнь и какое ужасное у меня состояние": Записные книжки. Письма. Дневники / Вступ. слово, послесл. и коммент. В. И. Глоцера // Новый мир. 1992. - 2.

130. Хегай Л. А. Психология и зло // Хрестоматия по глубинной психологии. Вып. 1.-М.: ЧеРо, 1996.

131. Хофман В. Основы современного искусства. Введение в его символические формы. СПб., Изд-во «Академический проект», 1994.

132. Цивьян Т. В. Предмет в обэриутском мироощущении и предметные опыты Магритта // Русский авангард в кругу европейской культуры:1.l

133. Междунар. конф. 4-7 янв. 1993 г.: Тезисы и материалы. М. Науч. совет по истории мировой культуры РАН, 1993. - С. 151-157.

134. Чумаков С. Н. Галчиньский и Хармс: О природе сходного художественного явления // Текст и контекст: Русско-зарубежные литературные связи XIX-XX веков. Тверь: Изд. Тверского гос. ун-та, 1992. - С. 83-96.

135. Чухрукидзе К. Теология парадокса: Рец. на кн.: Друскин Я. Дневники. СПб., 1999. // Новое литературное обозрение. 2000. - № 3 (43). - С. 407410.

136. Шапир М. И. Между грамматикой и поэтикой: (О новом подходе к изданию Даниила Хармса) // Вопросы литературы. 1994. - Вып. III. - С. 328-332.

137. Шапир М. И. Что такое авангард? // Даугава. Рига, 1990. - N 10. - С. 36.

138. Шапир М. И. "Versus" vs "prosa": пространство-время поэтического текста // Шапир М. И. Universum versus: Язык стих - смысл в русской поэзии XVIII-XX веков. - М.: Языки русской культуры, 2000. - Кн. 1. - С. 3675.

139. Шатин Ю. В. Фигура ритора в зеркале семиотики // Дискурс. -Новосибирск, 1996. № 1. - С. 56-60.

140. Шенкман Я. Логика абсурда: Хармс: отечественный текст и мировой контекст // Вопросы литературы. 1998. - № 4. - С. 54-80.

141. Шишман С. Несколько веселых и грустных историй о Данииле Хармсе и его друзьях. Л.: ЛИО "Редактор", 1991. - 176 с.

142. Шкловский В. Б. О цветных снах//Литературная газета. 1967.-22 ноября. - С. 16.

143. Якобсон Р. О. В поисках сущности языка / Пер. с англ. В. А. Виноградова, А. Н. Журинского // Семиотика. М.: Радуга, 1983. - С. 102117.

144. Ямпольский М. Б. Беспамятство как исток (Читая Хармса). М.: Новое литературное обозрение, 1998. - 384 с.

145. Carrick N. Daniil Kharms and the Art of Negation // The Slavionic and East European Review. Vol. 72. N 4. - October 1994. - P. 622-643.

146. Cassedy S. Daniil Kharms' parody of Dostoevskii: antitragedy as political comment // Canadian-American Slavic studies. 18. - 1984. - P. 268-284.

147. Chances E. Cexov and Xarms: story / anti-story // Russian Literarure Journal. 1982. - 36 (123-124). - P. 181-192.

148. Chances E. Daniil Charms' "Old Woman" climbs her family tree: "Starucha" and the Russian Literary Past // Russian Literarure. 1985. - XVII. - P. 353-366.

149. Cheron G. Mixail Kuzmin and the Oberiuty: An Overview // Wiener Slawistischer Almanach. Wien, 1983. - Bd. 12. - S. 87-101.

150. Gibian G. Introduction: Daniil Kharms and Alexander Vvedensky // Russia's Lost Literature of the Absurd: A Literary Discovery: Selected Works of Daniil Kharms and Alexander Vvedensky. Ithaca & London: Cornell University Press, 1971.-P. 1-38.

151. Jaccard J. Ph. "Оптический обман" в русском авангарде. О "расширенном смотрении" // Russian Literature. 1998. - XLIII. - P. 245-258.

152. Lehman G. Bibliographie zur "Vereinigung Realer Kunst" (OBERIU) in ihrem kunslerisch-avantgardistischen Kontext // Wiener Slawistischer Almanach. Bd. 44. Wien, 1999. - S. 185-252.

153. Levin I. The Fifth Meaning of the Motor-Car: Malevich and the Oberiuty // Soviet Union. 1978. - N 5 (2). - P. 287-295.

154. Millner-Gulland R. Beyond the Turning-Point: An Afterword // Daniil Kharms and the Poetics of the Absurd. London, 1991. - P. 243-287.

155. Muller B. Die Technik des Absurden im Werk von Daniii Charms // Muller B. Absurde Literatur in Russland: Entstehung und Entwicklung. München: Verlag Otto Sagner in Komission, 1978. - S. 52-94.

156. Shukman A. Toward a Poetics of the Absurd: The Prose Writings of Daniil Kharms // Discontinuous Discourses in Modern Russia Literature. London: The Macmillan Press Ltd., 1989. - P. 60-72.

157. Stone Nakhimovsky A. Laughter in the Void: An Introduction to the Writings of Daniil Kharms and Alexander Vvedenskij // Wiener Slawistischer Almanach. Sonderband 5. Wien, 1982. - 191 S.