автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.07
диссертация на тему: Идентификация народности в российской науке: язык описания, классификации, стереотипы

Полный текст автореферата диссертации по теме "Идентификация народности в российской науке: язык описания, классификации, стереотипы"

На правах рукописи

ЛЕСКИНЕН Мария Войттовна

Идентификация народности в российской науке: язык описания, классификации, стереотипы (1850-е -1900-е гг.)

Специальность 07.00.07 -этнография, этнология и антропология

2 О ОПТ 2011

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

Москва-2011

4857790

Работа выполнена в Отделе истории культуры славянских народов Института славяноведения РАН

Официальные оппоненты: доктор исторических наук Сергей Валерьевич Соколовский

доктор исторических наук Алексей Егорович Загребин доктор исторических наук Светлана Михайловна Фалькович

Ведущая организация: Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого Российской академии наук

Защита диссертации состоится 21 ноября 2011 г. в 15 час, на заседании диссертационного совета Д.501.001.78 по археологии, этнографии, этнологии и антропологии при Московском государственном университете имени М.В. Ломоносова по адресу: 119992, Москва, ГСП-1, МГУ, Ломоносовский проспект, д. 27/4, сектор «А», ауд. 416.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке им. A.M. Горького МГУ имени М.В. Ломоносова

Автореферат разослан

Ученый секретарь

диссертационного совета

доцент, кандидат исторических наук

Е.А. Попова

Общая характеристика диссертации

Настоящая диссертация посвящена исследованию механизма идентификации народности в российской науке второй половины XIX в., осуществленному через анализ языка описания. Представления о народности - категории, тождественной современному пониманию этнично-сти, реализуются в совокупности компонентов научного знания, а именно в: 1) интерпретации определяемых в качестве нормативных терминов, предметного поля и задач этнографии и смежных с ней дисциплин; 2) конструкции таксономической системы (состоящей из различных видов иерархий), в которой воплощена схема взаимодействия разноуровневых единиц этнических общностей; 3) трактовке этнических объектов: принципах их определения, способах и лексических формах описания; 4) исследовательских стратегиях, приемах и методах этнической идентификации (атрибуции) в теории и практике.

Для анализа идентификации народности и тенденций ее трансформации в XIX веке необходимо реконструировать и объяснить: а) спектр интерпретаций и язык описания этнического в российской науке того времени; б) виды структурирования этнонациональных сообществ в скрытых (неосознанных) и явных (вербализованных) установках и формах типизации групп и индивидов, в) способы влияния стандартов нор-мопорождающего знания на характеристики и стереотипы этнических Других в параэтнографической литературе эпохи.

Диссертация является продолжением, с одной стороны, исследований по истории этнографии периода нациестроительства в Российской империи XIX в., и, с другой, - традиции изучения образов и стереотипов разных народов Империи в визуальных и вербальных нарративах эпохи. Реконструкция понятий, способов типологизации и стереотипизации в научном дискурсе осуществляется нами в контексте так наз. «истории идей».

Работа выполнена на пересечении предметного поля и методов различных гуманитарных наук (этнографии, историографии, истории России XIX в., отчасти - лексикографии, славяноведения и финно-угроведения) и носит междисциплинарный характер. Важной исследовательской установкой является рассмотрение научных и учебных текстов эпохи в качестве единого источникового массива, в котором нашли отражение формы репрезентации нормативного знания; принципиальная новизна работы состоит в применении комплекса различных методов для анализа исто-

рического развития взглядов на природу этнического на этапе складывания национальной школы и традиций российской этнографии.

Предметом диссертационного исследования является формирование и эволюция представлений об этнической идентификации как главной процедуре описания и именования основных объектов этнографического исследования - этноса и этничности (народа и народности - в терминах эпохи) в российской научной мысли XIX в. Сужение нами предметного поля этнографическим дискурсом в некотором смысле условно, поскольку и создателями, и интерпретаторами этих знаний в ту эпоху были не этнографы, а широкий круг российской интеллигенции, земских деятелей, ученых-естествоиспытателей и историков, собиравших и анализировавших этнографический материал и, наконец, составителей и авторов научно-популярной литературы, которая в пореформенной России была чрезвычайно востребована.

Современную трактовку этничности (ethnicity) - понятия, появившегося во второй половине XX в. - как в англоязычной, так и в отечественной историографии, можно расценивать как противоречивую. В наиболее общем виде «этничность» понимается как совокупность свойств, фиксирующих существование культурно-отличительных признаков (этнических) групп и их идентичности (самосознания). В диссертационной работе, носящей конкретно-исторический характер, мы придерживаемся весьма общего значения этничности, понимая ее как основание этнической идентификации в процессе установления этнической принадлежности. Такое положение вполне оправданно, ведь в изучаемый период доминирует внешняя, так наз. «объективная» идентификация. Поэтому важно учитывать выделение «объективных» (т. е. внешних, а не объективно-существующих) и «субъективных» компонентов, вкладываемых в понятие этничность; равно как введение и разграничение понятий «объективной» и «субъективной» этничности. Разделение процессов внешней и сал/оидентификации стало основополагающим в диссертационном исследовании. Принципиальным представляется смысловое отличие понятий «этническая идентичность» и «этническая идентификация»; они соотносятся как объект (первое) и инструментарий (второе) этнографического исследования.

Объект исследования - теоретические конструкции, взгляды и суждения субъектов этнологического научного дискурса (в широком смысле - т. е. ученых естественнонаучных и гуманитарных отраслей и непро-

фессиональных наблюдателей и любителей народоведения, занимавшихся изучением народов Российской империи), их исследовательские стратегии (язык и методы), стереотипы и практика народоописаний.

Хронологические рамка диссертации определены в целом как вторая половина XIX в., поскольку институционализацию этнографии как научной отрасли (но еще не самостоятельной дисциплины, а «специализированного народоведения» 1) принято связывать с созданием Императорского Русского Географического Общества (1845), в котором она выступала одной из областей географии, а этнологические изыскания были формализованы в рамках деятельности его Отделения этнографии, антропологии и исторической географии. Однако первые теории этнич-ности, проекты и программы этнографического описания народов, в том числе и этносов Российской империи, восходят к эпохе Просвещения и Романтизма, что обусловило необходимость обращения к некоторым тенденциям этого периода (на основе текстов конца XVIII - первой трети XIX вв. они рассматриваются в первой главе).

Цель исследования - детально рассмотреть процесс осмысления этнических феноменов в российских гуманитарных науках XIX в. в полном спектре рефлексий и ракурсов, в центре и на периферии кодифицированного знания. Значимы как магистральные направления исследований и неоспоримые стандарты «объективности», общепризнанные концепции и трактовки, так и «отклонения» от них, «незамеченные» или непринятые современниками гипотезы, регулярно актуализирующиеся архаические модели видения Других, а также нереализованные проекты, возвращение и повторение обыденных и романтических клише. В такой проекции главным становится не линейный и предопределенный процесс трансформации этнографического знания, результатом которого является легитимация самостоятельной дисциплины на пересечении социальных и естественных наук, а разнородные пограничные, переходные, смешанные формы видения и восприятия этнического в культурном сознании эпохи.

Круг задач исследования обусловлен необходимостью точного понимания языка этнографического описания, который определяет способы интерпретации предметов и явлений, задает схему оценок, формы и уровни типизации. Однако и сам научный лексикон (содержание научных терминов, варианты применения понятий в различных дискурсах) представляет самостоятельный объект диссертационного исследования,

значимый с точки зрения так наз. «истории понятий». Как верно отметил A.B. Михайлов, «Образ эпохи складывается из ее "объективности" и ее самоистолкования; но только то и другое неразделимо, и "объективность" невычленима из потока самоистолкования» 2. Таксономическая терминология и этногеографическая номенклатура дают возможность: а) реконструировать набор и значения основных понятий и единиц классификационной иерархии, с которыми российская наука второй половины XIX в. подходила к описанию этнического Другого как этнографического объекта, б) определить варианты их интерпретации, в) выявить конкретные формы реализации этих установок на практике - в научных и научно-популярных нарративных репрезентациях финнов и поляков.

Параэтнографические тексты не только отражают определенное видение этих народов: описания, оценки, суждения (данный круг источников и сегодня освоен лишь фрагментарно), но и позволяют установить механизмы идентификации «своего» и «чужого» на нескольких уровнях: г) определив схемы и стандарты «объективного» рассмотрения Другого, содержащиеся в них в явном и скрытом виде, которые возможно уточнить в сопоставлении с традициями народоописания и вариантами атрибуции этноспецифических черт; д) проанализировав задачи и способы репрезентации народов Империи в научной и научно-популярной литературе; е) сравнив функционирующие в ней характеристики поляков и финнов со сложившимися традициями их изображения в народном сознании и в российской, финляндской и польской историографии XVIII-XIX вв. Это дает возможность обнаружить заимствования и клише, ж) реконструировать социальные и этнокультурные стереотипы восприятия, и, кроме того, - з) зафиксировать содержащиеся в любом дискурсе о Другом образы «себя» и «своих». А в итоге - выявить область «субъек-тивации» в народоописаниях разных уровней и жанров второй половины XIX века.

Подходы и методы диссертационной работы. Принципиальной новизной диссертации является комплексный подход к теоретико-методологическим исследованиям и этнографическим описаниям народов Российской империи как к единому Тексту, представляющему систему воззрений на этничность и ее природу на пересечении различных методов - текстологического, исторического и метода историко-культурной интерпретации. Они применяются прежде всего в первой части работы в ходе изучения конкретных нарративов - оригинальных памятников эпохи, которые анализируются в историко-культурном ас-

пекте: из них выбираются отдельные фрагменты и сюжеты, ключевые слова - для определения содержания и спектра значений дефиниций и понятий. Анализ используемой лексики и терминологии при учете историко-культурного контекста высказываний оказывается плодотворным для понимания интерпретации признаков и свойств, определяемых как «типичные», «национальные», «этноотличительные» и др.

Данные методы дополнены анализом различных семантических категорий и оппозиций (прежде всего во второй части диссертационного исследования) - например, таких как Восток/Запад, Европа/Азия, цивилизация/варварство, свой/чужой, ядро/периферия, язык/наречие и др., доказавших свою плодотворность в реконструкции классификационных категорий. Кроме того, они дают основания определить стратегию и практики атрибуции в сфере этнического. Такой подход позволяет представить формы репрезентации этничности как важный элемент научной картины мира, в которой проявляются значимые черты всей системы в целом.

Анализ ведется на конкретно-историческом фоне складывания предметного поля и методологии различных гуманитарных дисциплин. Также учитываются социальные процессы в России на двух исторических отрезках: 1830-40-х гг. - этапа формирования представлений о на-родности/«русскости» и периода пореформенных преобразований. Тогда национальная идеология и имперская политика были тесно связаны с теориями и концепциями «русской» (и «великорусской») нации и «имперского единства в многообразии». Усиленная саморефлексия общества, осмысляющего свою идентичность и отношения с другими народами Империи, отразилась в повышении интереса к вопросам отечественного народоведения в журналистике, в учебной и популярной литературе, содержащей в соответствии с новой рационалистической доктриной образования нормативные установки и стандарты знания (в том числе представления об Отечестве - его пространстве и имперских Других).

Эти методы применяются в рамках системного подхода к истории формирования научных представлений эпохи. Кроме того, в отдельных сюжетах (в особенности в третьей части исследования) задействованы приемы реконструкции историко-культурных типов и моделирования, потребовавшие использования, в том числе компаративистских методов анализа (в частности, в сравнении образов «своего» и «чужого», национального типа и идеала, финнов и поляков и др.) Наконец, для выявления и объяснения этнокультурных стереотипов были выбраны дефиниции,

способы анализа и обоснования, применяемые в когнитивной и этнолингвистике.

Обращаясь к реконструкции этнокультурных стереотипов, мы исходим из необходимости различения стереотипов а) сложившихся в традиционном (доиндустриальном, в частности, крестьянском) обществе под влиянием конкретного исторического опыта и социальной практики и б) существовавших в сознании интеллигенции и элиты, в том числе и «сконструированных» в процессе формирования национальной идентичности и «внедряемых» с использованием арсенала средств просвещения и пропаганды. Вторые в той или иной мере сформированы под влиянием идеи о природной обусловленности национального характера («нрава народа»), и именно они проанализированы в данном исследовании.

Теоретической базой исследования послужили современные труды о природе и процессах формирования концепций нации и этничности в общественных науках XIX-XX в.3, идеи М. Фуко об эволюции естественно-научной мысли как процессе «таксономического освоения» окружающего мира, рассуждения Ф. Хайека о взаимодействии естественных и социальных дисциплин 4. Важную роль в нашей интерпретации видения этнических Других в имперском дискурсе сыграли работы иностранных (прежде всего Н. Найта, В. Сандерланда, Ю. Слёзкина и др.) и российских авторов о «национальных проектах», национально-конфессиональной политике власти второй половины XIX в. и самоидентификации российского общества (в частности, А.И. Миллера, Е.А. Вишленковой, O.E. Майоровой, М.В. Лоскутовой и др.). В методологии исследования этнокультурных стереотипов в традиционной культуре и обществе в целом и польских авто- и гетеростереотипов в частности, а также в интерпретации этих результатов определяющую роль сыграло обращение к традициям и подходам российской и зарубежной (главным образом польской) лингвистики (X. Патнем, Е. Бартминьский, У. Квастхофф, 3. Бенедиктович, Е. Блушковский и др.) и отечественной этнолингвистики (С.М.Толстая, ЕЛ. Березович, Л.ПКрысин, ДЛ.Гулик, О.В. Белова, Е.Е. Левкиевская и др.).

Выбор каждого из указанных методов представляется продуктивным. Они позволяют интерпретировать наиболее дискуссионные проблемы, решить некоторые спорные вопросы истории науки (в частности, истории и антропологии). С их помощью возможно корректно верифицировать существующие в историографии заключения и выводы (например,

в отношении эволюции образов финнов и поляков в русской культуре или в теоретических трактовках национального характера).

Актуальность темы исследования состоит в обращении к сложной и неоднозначной как в определении, так и в методах исследования категории этнической идентичности (этничности), споры по поводу которой составляют значительную часть эпистемологии и философии современного гуманитарного дискурса и саморефлексий в социальной антропологии и российской этнологии в частности.

Актуальной задачей в современных исследованиях российского общественного сознания XIX в. видится реконструкция пути исторической эволюции важных историко-культурных понятий и терминов, среди которых наиболее значимыми признаются лексемы, описывающие категории национального и этнического («нация», «национальность», «народ», «народность», «национальный характер» и др.). Об этом свидетельствует большое число совместных с зарубежными исследователями проектов, посвященных реконструкции «истории понятий». Данное диссертационное исследование, продолжая традиции российской школы ее изучения, во многом позволяет восполнить существующие в этой области лакуны.

Популярность в последние годы этнопсихологических исследований, выполненных в разнообразных методиках, а также нечеткость дефиниций этничности во многом актуализировало у некоторых российских гуманитариев стремление отождествить ее с менталитетом или национальным характером в его архаической трактовке. Объяснения национальных особенностей в примордиалистском ключе все еще довольно распространены, их рассматривают как объективно существующие признаки Поэтому анализ формирования комплекса этнокультурных стереотипов (на примере поляков, финнов и великорусов) как разновидности социальных свойств, трактовка их генезиса в области «научного и традиционного сознания», предпринятые в данном диссертационном исследовании, представляются весьма актуальными.

Изучение этнокультурных стереотипов восприятия народами друг друга плодотворно осуществляемое российскими и зарубежными учеными-лингвистами на языковом материале (способы анализа этнокультурных стереотипов разработаны в когнитивной и этнолингвистике), в данной работе фрагментарно предпринято на материале нормативных, популярных и учебных текстов второй половины XIX в., расширяя ис-точниковую базу подобных исследований.

Научная новизна и теоретическая значимость диссертации состоит в выборе объекта исследования и совокупности применяемых автором междисциплинарных методов и подходов к комплексу разножанровых источников.

Эволюция исторических представлений об этничности в российской науке XIX века впервые избрана самостоятельным объектом исследования. Осуществляемый ранее анализ понятий и дефиниций, связанных с национальным самосознанием, существенно дополнен и скорректирован реализованной в диссертации реконструкцией значений терминов «тип», «типическое», «характер» / «нрав» / «психология» народа / этноса, ранее не предпринимаемой. Категория «национальный характер» как важный элемент системы теоретических воззрений на «этничность» интерпретирована применительно к эпохе становления концепта «нация» в новом ракурсе - как эволюционирующая и детерминированная авторепрезентациями и самоописаниями самой культуры, и лишь затем помещаемая в систему гетеро-образов и стереотипов представителей других народов.

Впервые подробно исследованы соотношение и взаимообусловен-ность образов «своего» и «другого», неоднократно бывшие предметом анализа традиционной культуры народов (в нравоописаниях народов Империи), как и содержащиеся в них рефлексы трактовок «русскости» и «типичного великоруса».

«История дисциплины у нас практически всегда изображалась как история автономная, как развитие внутренних импульсов, в то время как следовало бы писать ее практически исключительно ... как историю контекстуальную» 5, - замечает C.B. Соколовский. Действительно, ощущается явная потребность в выработке нового взгляда на цели и задачи подобных историографических исследований, которые основывались бы на общеевропейском этнографическом (антропологическом) дискурсе и не ограничивали бы процесс складывания и стандартизации категорий национального в практической области жесткими рамками политической имперской истории; не детерминировали бы взгляды на Другого изменениями национальной политики государства или «ростом национального самосознания» отдельных этнических групп и народов Империи. Данная диссертационная работа выполнена в этом направлении.

Новаторским и оригинальным является предпринятое в диссертации сравнение описаний финнов и поляков как двух народов Российской империи в нескольких ракурсах: а) в центре внимания - общность принципов и подходов, обусловивших спектр трактовок и оценок этих этносов в составе имперского организма (которые страноведами обычно интерпре-

тируются как особенность отношения - позитивного или негативного -исключительно к финнам или только к полякам), позволяет обнаружить вненациональные факторы, влиявшие на эти этнические образы; б) моделирование их параметров в этнографических текстах осуществляется через сопоставление статуса и места финнов и поляков в «ментальной иерархии» народов Империи; в) рассмотрены автостереотипность считающихся специфически-этническими представлений о финнах и поляках, характерных для российского общественного сознания XIX в. или, напротив, гетеростереотипность универсальных характеристик более крупных этнокультурных общностей (например, «народов севера» и «патриархальных племен», европейцев и «азиатцев», Востока и Запада или славян и финно-угров и т. п.)

Представляется важным подчеркнуть теоретическую значимость диссертационного исследования в следующих аспектах:

- Выработанный автором диссертации подход к представлениям об этничности позволил выявить взаимообусловленность и взаимозависимость некоторых научных и обыденных представлений (особенно касающихся изучения Другого).

- Выявленные установки восприятия Другого и возникающие в итоге «пред-убеждения», влияющие на научную этническую идентификацию человеческих сообществ, предметов и явлений, обнаружили зависимость от категорий и инструментов типизации и классификации.

- Реконструкция механизмов идентификации Другого в имперских реалиях российской истории XIX в. дала основания для переосмысления некоторых политических теорий, «проектов» и доктрин, функционировавших в идеологии и культуре Российской империи.

- Анализ возникновения и функционирования этнических стереотипов осуществлен применительно к историческим описаниям избранных народов впервые. Он опирается на разграничение понятий «представление» и «стереотип» с учетом историко-культурного контекста, что позволяет скорректировать интерпретацию их значений в языке и культурной практике, а также различение механизмов их формирования в традиционной народной и современной культуре. Так осуществляется реконструкция видения Другого в науке и культуре XIX в., уточнить некоторые бытующие в историографии оценки и выводы.

- Исследование этнокультурных стереотипов раскрывает особенности их природы. Одним из наиболее сложных исследовательских вопросов в их изучении является «не столько вопрос о содержании ... "зерна правды" или же неправды, сколько вопрос о способе интерпретации объ-

екта, его характеристике-...»6. Сходство научных характеристик со стереотипами заключается в апелляции к категориям «истинности» и «типичности», а также в неверифицируемости подобных суждений. В диссертации показано, что, исходя из этих оснований, неверно предполагать, что любые научные обобщения представляют собой стереотипы 7.

Практическая значимость диссертации. Результаты данного исследования позволяют скорректировать господствующую интерпретацию пути развития отечественной этнографии и антропологического знания в России XIX-XX вв., а также определенных тенденций в трактовке основополагающих понятий и терминов социальных дисциплин; они могут быть использованы для подготовки обобщающих трудов и историографических обзоров по истории гуманитарных и естественно-научных дисциплин в России, а также в работах, лекционных и методических др. учебных курсах, посвященных истории финноугроведения и полонисти-ки в Российской империи. В области научных исследований результаты могут быть применены в.изучении учебной и научно-популярной литературы XIX в., стать полезными в анализе истории формирования представлений народов Российской империи друг о друге, национальной идеологии и политики.

Апробация результатов. Основные положения диссертационного исследования изложены в монографии «Поляки и финны в российской науке второй половины XIX в. "Другой" сквозь призму идентичности» (М„ 2010. 27, 5 п.л.), ряде статей (общим объемом - около 50 пл.), сообщались на международных и российских конференциях и конгрессах, в том числе и в процессе реализации совместных польско-российских и российско-финляндских исследовательских проектов. Среди них международные: XV (Москва, 2004) и XVI (Архангельск, 2008) Конференции по изучению истории, экономики, литературы и языка скандинавских стран и Финляндии, «Дни славянской письменности и культуры» (Калуга, 2001; Самара, 2004), «Учебный текст в советской школе» (Санкт-Петербург, 2006), «Стереотипы в языке, коммуникации и культуре» (Москва, РГГУ, 2007), «Янка Купала и Якуб Колас в системе государственно-культурных и духовно-эстетических приоритетов XXI века» (Минск, 2007); «Россия и славянский мир на этнографической выставке 1867 года» (Санкт-Петербург, 2007), в том числе польско-российские конференции («Поляки и русские глазами друг друга» (Москва, 2001), «Миф Европы в литературе и культуре Польши и России» (Москва,'

2002), «Польша и Россия в европейской истории и культуре. Круглый стол в рамках Дней российской науки в Польше» (Варшава, 2004); «Творчество Болеслава Пруса, его связи с русской культурой» (Москва, 2007), организованные Институтом славяноведения РАН совместно с Институтом литературоведения ПАН) и российско-финляндский семинар и конференция «Финляндия и Россия. Образы и история взаимоотношений» (Санкт-Петербург, 2003; Хельсинки, 2004).

Отдельные заключения работы обсуждались на российских конференциях и «круглых столах» в институтах РАН: «Национальное в пейзаже» (2001), «Пространство в культуре. Культура в пространстве» (2003), «Ландшафт в культуре. Славянский мир» (2004), «Идентификация как механизм культуры» (2004-2005), «Ценностные категории славянской культуры. Категория времени» (2008), «Концепт вещи в славянской культуре» (2010) (Москва, Отдел истории культуры славянских народов, Институт славяноведения РАН (ИСл РАН)); «Механизмы формирования украинской и белорусской наций в российском и общеславянском контексте (дореволюционный период)» (2002); «Украинцы и русские: братья? Соседи? Конкуренты? Украинцы глазами русских, русские глазами украинцев XIV-XXI вв.» (2007), «Механизмы формирования украинской идентичности XVIII-XXbb.» (2009) - в отделе истории восточного славянства ИСл РАН, и в других научных подразделениях РАН: «Социокультурные измерения процесса модернизации на Балканах» (ИСл РАН, 2006) «Человек на Балканах глазами русских наблюдателей (конец XIX - первая половина XX в.» (ИСл РАН, 2009), «Путешествие как историко-культурный феномен». (ИВИ РАН, 2008) и др.

В 2007-2008 гг. исследование было поддержано грантом РГНФ «Трансформация представлений об этничности в русской этнографической науке последней трети XIX в.» (№07-01-00155а).

Материалы исследования использовались в курсе лекций и семинаров для студентов-полонистов кафедры славянских языков и культур факультета иностранных языков и регионоведения МГУ им. М.В. Ломоносова (2005 - н/в) и для магистрантов программы «Историческая компаративистика и транзитология (Россия - Польша)» в РГГУ (2010- н/в).

Текст монографии обсужден в Отделе истории культуры славянских народов ИСл РАН (2009) и на семинаре «"Национальное", "этническое" и "этнонациональное" в культуре Украины и России в XIX в.» Центра ук-раинистики и белорусистики Исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова (в рамках проекта «Confessiones et nationes. Конфессиональные традиции в формировании протонационального и национального дискур-

сов в истории Европы») (2010), диссертационная работа - на кафедре этнологии исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова (20II).

Структура диссертационной работы. Диссертация состоит из Введения, раздела «Источники и историография», трех частей, содержащих 9 глав, Заключения и библиографии. Каждая из частей посвящена одному из трех аспектов изучения этничности в научном дискурсе второй половины XIX в., - 1) языку этнографического описания и значениям используемых в нем ключевых концептов и категорий; 2) стандартам типологии и классификации этносов, изменениям этногеографической номенклатуры и разработке методов их применения; 3) анализу представлений об этнодифференцирующих признаках, выраженных в формулах национального характера и в стереотипах восприятия Другого на примере описаний поляков и финнов. Каждая часть состоит из трех глав.

Основное содержание и выводы исследования

Во введении обосновываются выбор и хронологические рамки диссертационного исследования, определяются цели и задачи работы, основные подходы и методы, его актуальность и новизна, теоретическая и практическая значимость. В разделе «Источники и историография» представлен обзор основных групп использованных источников. Источ-никовая база исследования представляет собой комплекс разнообразных нарративов, относящихся к периоду второй половины XVIII - рубежа XIX-XX вв. Задачи исследования обусловили необходимость анализа текстов различных типов и жанров, которые условно разделены на три комплекса. I. Первый представляет собой наиболее значительную и по объему, и по значимости группу 1. научных текстов (монографии, словари, энциклопедии, научные публикации в периодике) конца XVIII - рубежа XIX и XX вв., на основании которых осуществлялось рассмотрение содержания понятий и терминов. Для реконструкции значений понятий «нрав народа» и «тип»/ «типичное» пришлось прибегнуть к более сложному текстологическому анализу, сконцентрировавшись на детальном рассмотрении этнических характеристик Другого в практике нравоописании различных народов, при этом в центре внимания находились

2. очерки характера / нрава/ психологии народов России, содержащиеся в россииских этногеографических очерках Российской империи, а также в

3. аналогичных зарубежных и иноязычных (польскоязычных, шведо- и финноязычных) изданиях, именуемых «географо-статистическими описаниями» (например, «Описание народов» И.Г. Георги, Военно-

статистическое описание Российской империи, многотомный Географо-статистический словарь Российской империи, полное «Географическое описание нашего Отечества», «Живописная Россия», а также характеристики народов Империи, включенные в сочинения зарубежных географов

и др.).

П. Второй источниковый комплекс выделяется в связи с анализом признаков этноса и механизмов внешней идентификации в контексте разработки научной классификации человеческих сообществ. Значительную часть этой группы составили: ¡.Учебники, хрестоматии и учебные пособия ХУШ-Х1Хвв. - главным образом по естественнонаучным дисциплинам (географии, антропологии, этнографии). Источниковый потенциал данных учебников недооценен современными исследователями учебной и методической литературы эпохи, между тем именно они дают возможность реконструировать научные концепции и принципы описания этногеографического пространства Империи, а также в значительной мере характеристики этносов и этнических групп. К этой же группе примыкают и ранние географические «лексиконы» XVIII в. 2 Этнографические и антропологические источники: а) первые обобщающие труды по истории формирования этнографии и близких ей социальных и естественнонаучных дисциплин и немногочисленные монографии второй половины XIX в. и самого начала XX столетия, а также отдельные статьи и очерки истории становления наук в России;

б) программы собирания сведений по этнографии народов Империи,

в) материалы подготовки и описания научных выставок (в первую очередь Этнографической выставки 1867 г. и Антропологической 1879 г. в Москве), г) протоколы заседаний научных обществ; д) записки, отчеты и обобщающие работы, созданные учеными на основе материалов, собранных в ходе научных экспедиций и полевых исследований; е) научные работы по отдельным практическим и теоретическим вопросам российской антропологии (проблемы выявления великорусского типа, теории

метисации и ассимиляции и др.).

III Третий значительный комплекс включает источники научно-популярного характера: очерки, репортажи, заметки о путешествиях, издания «для народа», а также отдельные брошюры, посвященные описанию народов, населяющих различные регионы Империи. Это: 1. Учебные и так наз. «параэтнографические» сочинения о народах России российских авторов: а) учебники и учебные пособия по этнографии и сборники очерков народов Империи, выходящие под рубрикой «литература для народа»- б) многочисленные описания отдельных регионов или народов

Империи в жанре репортажа или газетных заметок (о поляках и финно-угорских народах прежде всего); источники личного происхождения Несмотря на важное с методологической точки зрения различение эго-документов и научно-популярных заметок, по структуре, информативной ценности, и, главное, по степени объективности эти источники равноценны. Совокупность учебных, научных и популярных текстов впервые рассматриваются в качестве самостоятельного источникового комплекса сведений о Другом. 2. Вторая подгруппа источников представлена работами иноязычных (как польских и финляндских, так и немецких и французских) авторов главным образом XIX в. - как в оригинале, так и в переводе на русский. Это в большинстве своем научные и научно-популярные авторепрезентации «своих» народов (финнов и поляков) 3 Научные исторические сочинения российских и зарубежных авторов в которых содержится перечень «объективных» свойств и признаков этносов: а) труды по истории Польши; б) сочинения по так наз. «национальному вопросу» Российской империи конца XIX в., включающие описания польского и финского национальных характеров; в) разножанровые заметки в первую очередь о культуре, словесности, мифологии и истории поляков и финнов научно-популярного характера.

IV. Четвертая группа источников объединена нами в общую группу лишь на основании ее немногочисленности и некоторой маргинальное™ Это, как правило, тексты, которые используются в связи с рассмотрением отдельных частных сюжетов исследования: например, вопрос о национальном идеале (образ русского или великорусского крестьянина) или научные работы по истории и классификации русского языка и его диалектов, посвященные проблеме малороссийского наречия, а также визуальные источники: изображения народов Империи (гравюры, фотографии и рисунки); списки и описания экспонатов и комментарии к выставкам (этнографической, антропологической и промышленно-художественных) этнографические атласы, карты и легенды к ним.

В историографическом обзоре диссертационного исследования представлена характеристика российской, советской и зарубежной историографии конца XIX-XXI вв., посвященная истории российской этнографии и других естественных и гуманитарных дисциплин. В ней отразилось позитивистское понимание историографического обзора как детального разбора источников и научной литературы конкретной предметной области; процесс формирования научных школ и вариантов интерпретации редко становился объектом внимания авторов этих работ. Несколько

отличаются от них разделы по истории этнографических исследований в России в учебниках и статьях по антропологии и этнографии рубежа XIX-XX вв. Они создавались последователями эволюционизма (Д.Н. Анучиным, Л.Я. Штернбергом, H.H. Харузиным, В.Н. Харузиной и др.), и их главная особенность состояла в стремлении показать развитие методологии и тенденции смены научных этнологических парадигм. В другой области науки - отечественной истории, - взгляд на историю своей дисциплины по-прежнему ограничивался исключительно позитивистским пониманием ценности экстенсивного освоения новых предметных и источниковых областей (труды B.C. Иконникова, М.О. Кояловича ), они во многом предвосхитили обобщающее исследование А.Н. Пыпина «История русской этнографии»9. Его четырехтомное историографическое исследование соответствует всем обозначенным выше чертам обзоров по истории науки, хотя автору принадлежит первенство в создании подробного очерка развития отечественного народоведения от начального этапа до складывания научной школы. Однако в нем история идеи народности в научной литературе изложена как важный элемент процесса становления национального сознания, и в этом проявилось сходство позиций А Н. Пыпина и П.Н. Милюкова («Главные течения русской исторической мысли» (с XVII в. до 1840-х гг.) и «Очерки по истории русской культуры» ,0). Особенностью последнего является стремление реконструировать рационалистически-философские и прагматические основания исторических изысканий на разных этапах. Особняком стоят работы по этнической психологии в России начала XX в. .

Советским исследователям 1950-80-х гг. мы обязаны созданием а) фундаментальных и весьма подробных монографических разборов истории гуманитарных дисциплин в России XIX в. - фольклористики (М К Азадовский) п, этнографии (С.А. Токарев) 13, антропологии (М Г Левин, Н.Г. Залкинд и др.)14, истории (Н.Л. Рубинштейн, А.Л. Шапиро, А.Н. Цамутали и др.)15, а также б) новейших обобщающих исследований по социологии, психологии, статистике , в) очерков и аналитических работ по отдельным вопросам истории дореволюционной этнографии и близких ей естественных дисциплин 1 . Важное значение имеет и осмысление места народоведения в географической науке XIX в. 18, а также в финноугроведении и славяноведении . Все перечисленные работы в области оценок и выводов отличает вполне понятная и оправданная для эпохи стратегия рассмотрения истории науки с точки зрения прямой зависимости ее от идейно-политических течений общественной мысли; однако проблемы интерпретации народности нашли ос-

вещение во всех этих историографических обзорах. Немногочисленные исследования отечественных и зарубежных исследователей по истории европейских этнографических научных школ, относящиеся к последней трети XX в.- началу XXI в.20, имели для нас важное значение - в первую очередь для уяснения различий в способах и подходах к изучению «своего» и «чужих» народов.

В 1980-е гг. обозначилась, а в 1990-2010 гг. возобладала новая тенденция в изучении историографии (как истории гуманитарной науки)-более актуальной становится так наз. «интеллектуальная история» или «история идей» 21. Среди обобщающих трудов необходимо отметить но-веишие зарубежные исследования22 и отечественные коллективные Сборники и монографии (в частности, под редакцией Л.П. Репиной)

В последние два десятилетия споры вокруг истории концепта и интерпретаций этничности в истории вышли на новую фазу осмысления ее конкретно-исторических форм благодаря в первую очередь историкам изучающим феномен нациестроительства: его формы, варианты и их конкуренцию , Исследование процесса складывания этниче-скои/национальной/имперской идентичности в Европе в контексте формирования механизма внешней идентификации и с точки зрения самосознания социальных групп, сегодня обращается, с одной стороны к реконструкциям картины мира (ментальной, языковой, когнитивной) и социальной психологии традиционного общества, а, с другой, к рациональному «программированию» общественных преобразований, определяющих ход модернизационных трансформаций. Потому национальные идеологии ныне пытаются осмыслить через мифологию и традицию Общей закономерностью можно считать создание новых моделей описания идентичностей, некоторые из которых демонстрируют свою методологическую эффективность.

Изучение образов Других в русской культуре XIX в. российскими учеными в конце XX - начале XXI в. осуществляется в нескольких ракурсах, определенных методологическими особенностями различных дисциплин: с позиций имагологического направления, в историко-культурных исследованиях взаимных представлений русских и других народов в Х1Х-ХХ вв., а также в этнопсихологических реконструкциях этнического (национального) характера. Следует выделить исследования учебной литературы, в которых ее содержание и структура анализируются в контексте идеологии, прагматики текста и эволюции образовательных парадигм ; а образы Других реконструируются с точки зрения формирования исторической коллективной Памяти и различий между

устной и письменной историей. Особое место занимает анализ этнокультурных стереотипов в когнитивной лингвистике и в этнолингвистике . Структура и способы репрезентации народов Российской империи в фольклористике, исторической и этнографической науке XIX в. (в том

числе и физической антропологии) рассматриваются главным образом

26

зарубежными исследователями .

Изучение формирования и бытования представлений народов друг о друге оказалось в центре внимания тех европейских историков, которые занимались исследованиями национальных отношений в рамках полиэтнических государственных образований - в особенности империй, и Российской в том числе27. Здесь, безусловно, доминируют исследования политического и идеологического аспекта взаимоотношений между народами Империи и имперской властью. Конкретное содержание представлений русских о Других и образы «чужих» в русской культуре стали предметом анализа историков, лингвистов и литературоведов, реконструировавших их эволюцию в ходе реализации международных научных проектов, посвященных «взаимному видению» народов28. Однако вопрос о рациональных и внерациональных способах, установках, «стандартах письма», детерминирующих изображение и стереотипы «этнического другого», в контексте истории Российской империи изучается недавно ; ученые стремятся реализовать эту программу в сравнительных исследованиях империй, обращаясь к реконструкциям образов, представлений и стереотипов в этнонациональных культурных традициях . Притом по-разному решается вопрос о «типичности» этнокультурных стереотипов, неоднозначно понимается механизм их складывания. Важную роль в осмыслении трактовки этничности в Российской империи играют работы, реконструирующие идеологические и правовые нормы, определенные российской наукой и властью, практику межэтнических отношений в Империи, а также соответствующие им формы репрезентации , включая образ пространства Родины/империи, ее общей истории, символики и визуального образа-типа человека, «представляющего» нацию . Для нас наибольший интерес представляют те исследования последних десятилетий, в которых с использованием комплексных методов и в новом ракурсе рассматриваются процессы становления, виды репрезентации, а также теория и практика этнонациональной идентификации периода становления концепта нации и национальной идеологии (в особенности в Европе

Нового времени).

В первой части диссертационного исследования - «От народности к этничности: язык научного описания» (главы 1-3)- осуществлен

анализ проблем, связанных а) с выработкой научного лексикона, использовавшегося в репрезентациях и исследованиях народа/этноса как «своего» или «чужого» (с попыткой определить некоторые механизмы их взаимодействия); б) с методикой этнографического описания, которая нашла выражение в стандартах программ сбора сведений по этнографии а также в трактовке используемых в них основных понятий. В итоге реконструирован процесс формирования научной терминологии, содержание, эволюция и - неизбежные на начальной стадии - вариации.

В первой главе «Формирование структуры и лексикона этнографического описания: начальная фаза (XVIII - первая половина XIX в.)» освещены основные черты социально-антропологической парадигмы на раннем ее этапе (в Европе и в России): особенности понимания предмета и задач научного изучения народов и этносов, относящиеся к эпохам Просвещения и Романтизма. Первые рассмотрены применительно к экспедиционной академической практике, когда они формировались в России под влиянием традиций немецкого народоведения и в ходе складывания российской науки (в особенности географии и истории) - это вопросники экспедиционных полевых исследований, классификации народов по языку и вероисповеданию, а также первые народоописания создаваемые под воздействием концепций просвещенческой ашропогео-графии. Вторые относятся к 1820-30-м гг., их характеризует взаимодействие с клише и канонами литературы путешествий, образами романтического «чужого» (пространства и человека), осваиваемыми в категориях человеческих возрастов, культурно-исторических топосов Юг/Север Запад/Восток, а также через противопоставление «стихий» германства и славянства. К этому же периоду восходят ранние попытки осмысления заимствованного из европейских языков комплекса понятий, связанного с концептом «национальное», осуществляемого через введение новой вначале довольно противоречиво трактуемой категории «народность» «Свои» (крестьянин) описывался в духе просвещенческого «доброго дикаря», наивного «пейзанина» и в этом ракурсе ввделся носителем неисследованной, «чуждой», экзотической культуры. Мода на романтический этнографизм также оказывала явное воздействие на формирующийся образ народа и дефиниции народности.

Следующим значимым этапом для формирования круга терминов связанного с этничностью, становится период 1840-х гг., когда объяснения народности и национальности переходят в иную плоскость: она становится главным элементом новой гегельянской и шеллингианской фи-

лософии национальной истории в трудах В.Г. Белинского, Н.И. Надеждина, К.Д. Кавелина и др. Интерпретация народности осуществляется, во-первых, посредством определений «национальная физиономия», «характер народа» и новых понятий «тип» и «типичное»; и, во-вторых, через противопоставление народности (как этапа безличной этнической формы) нации (как фазы самоосознания собственной оригинальности, самобытности и соответствующих им политических форм). Не тождественно ей неопределенно-патриотическое толкование народности сторонниками уваровской доктрины. На этом этапе чрезвычайно важны взгляды на народность Надеждина, в которых отразились обе трактовки, что позволило ему сформулировать новые подходы к прагматическому ракурсу исследования народности как живой исторической формы воплощения этнического.

К середине XIX в. сложилось два направления, два вида интерпретации предмета народоведения, которые можно условно обозначить как «естественнонаучное» и «философское». Первое сформировалось под влиянием просвещенческой немецкой практики, вырабатывавшей критерии этнической принадлежности (наиболее важными казались язык, внешний облик и нрав народа), вторая тенденция была связана с романтическим историзмом, появлением в русской лексике и общественной мысли понятия «народность» и с полемикой о его содержании. Оформившись в качестве русского эквивалента «национальности», «народность» изначально имела двойственное значение: во-первых, выражала российскую национальную (государственную) самобытность; во-вторых, сводила ее к адекватному выражению регионального или этнического экзотизма, исходя из отождествления народности с простонародностью.

Во второй главе «Термины "народность" и "национальность" в лексиконе естественных и гуманитарных дисциплин (вторая половина XIX в.)» рассмотрен и реконструирован спектр значений понятий «народность», «национальность», «нация» в словарях эпохи в отдельных дисциплинах и направлениях, связанных с исследованиями народов Российской империи. Определяющую для этнографического дискурса роль сыграла интерпретация Н.И. Надеждиным «народности»: он разделил понятия «народ» и «народность» и вывел термин «народность» за рамки философско-эстетической концепции и официально-государственной доктрины, определив его в качестве нормативного для российской этнографии. Главным ее объектом был провозглашен «русский» этнос (восточные славяне), методом - сравнение, что оказало существенное воздей-

ствие на толкование указанной терминологии в фольклористике, истории, народоописаниях, а также в практике российских этнографических исследований в широком смысле. Но, поскольку они продолжали осуществляться в рамках географической отрасли и главным образом в контексте географо-статистических описаний Империи, то развитие узкоспециальных теорий и методов (в частности, новое понимание землеведения и антропогеографии, введение понятий «ландшафт» и методика определения его «типов») меняло представления об инструментах идентификации этничности. Реконструкция спектра значений, связанных с концептом «национальное», позволяет утверждать, что значения «народности» в 1870-80-е гг. использовались для определения различно понимаемой «этничности», при этом наметилась тенденция использовать лексему «народность» в качестве наименования общности - в синонимическом ряду терминов «национальность» / «нация». Говорить о какой-то одной тенденции словоупотребления нельзя. Наряду с отождествлением «народности» с «народом» (этносом) встречается формулировка «язык и народность». В 1890-е гг. термин «народность» все чаще заменяется понятием «национальность», обозначая классификационную единицу и приобретая явные черты той трактовки, которая соответствует современным дефинициям «этнос» или «этническая группа». Неизменными оставались: а) убежденность в том, что лишь крестьянство (и социальные низы) являются носителями этнокультурной самобытности в целом и отличительных черт этноса в частности, а также б) смещение исследовательского интереса в область «духа народа» (его «духовной культуры»), в которой центральное место занимала категория нрава/характера/ психологии народа/этноса.

Ее понимание и методы исследования разобраны в третьей главе «Нрав народа/национальный характер/народная психология как сфера проявления сущности и "духа" народности», в которой предпринят подробный терминологический и контекстуальный анализ содержания и применения данных понятий в научной и научно-популярной литературе эпохи - в частности, в исторических, этнографических, фольклористических и антропологических исследованиях. Показано, что варианты интерпретации определялись видением предмета и методов исследования; выявлено, в какой мере они зависели от архаических традиций народоописания, в какой - определялись новейшими программами сбора сведения о народах и реальной практикой экспедиционных исследований.

Рассмотрено и другое, критическое, отношение к национальному характеру/нраву - от полемики о методах его реконструкции на материалах разных источников до полного неприятия этнической психологии в целом и возможности ее научного изучения. Однако доминировала иная тенденция: термин «нрав народа» на протяжении века отчетливо эволюционирует, из категории классификации превращаясь в нормативное понятие. Обоснованность понятия не ставится под сомнение, но ведет к размышлениям о двойственности его содержания и о существовании противоречащих друг другу трактовок, а концепт «национальный характер» по-прежнему демонстрирует свою научную обоснованность и значимость, - особенно в процессе внешней этнической идентификации. «Нрав» и «духовно-нравственные способности» казались наиболее полным выражением инаковости, потому зачастую выступали основной формой воплощения этничности, а в ряде случае - главным признаком классификации. Только введение термина «национальное самосознание» могло разрешить ряд противоречий, но для этого необходимо было обратиться к представлениям самого объекта этнографического исследования, т. е. к его самоидентификации. Однако эти проекты находились на начальной фазе формирования.

Во второй части диссертационного исследования - «Способы научной типизации: классификация как механизм идентификации» (главы 4-6) - предпринята реконструкция различных этнических таксо-номий, их единиц и классификаций: а) в практике описания народов (главным образом финнов, поляков и великорусов); б) в процессе становления этнической номинации и этногеографической номенклатуры; в) в контексте общественных и культурных процессов, связанных, во-первых, с выработкой представлений о «русскости» (его пространственных - региональных и этнических - границ, языковых, социальных, визуальных и др. воплощений) и национально-типичном в целом, и, во-вторых, с формированием концепций нации и Империи (в одном ее аспекте - идеи этнокультурного разнообразия народов). В этой части диссертационной работы устанавливаются способы и виды взаимодействия научных так-сономий и конкретного российского опыта народоописаний. Одной из наиболее сложных с методической точки зрения стала проблема выявления научных традиций и некоторых культурных стереотипов. Они сказываются в подходе к разным этническим и конфессиональным Другим. Наряду с установками исследователей на «объективный» (т. е. дескриптивный) способ фиксации этнодифференцирующих черт, они обусловили

трудности, противоречия и полемику в области этнической идентификации и классификации - вплоть до 1890-х гг. Многие дискуссии перешли в новую фазу с освоением эволюционистских идей и методов, активно применявшихся российскими этнографами и антропологами на рубеже XIX-XX вв., что оказало заметное влияние на их заключения о степени точности / конвенциональное™ существующих этнокультурных классификаций.

В четвертой главе «Цивилизационно-историческая и антропологическая классификации» рассмотрены теоретические основания и этнографическая практика применения данных таксономий. В центре внимания находится взаимодействие складывающихся представлений о «своем» и «чужом», выраженное в противопоставлении русского/великорусского иноэтничному как инородческому в контексте создания научных и вненаучных иерархий цивилизаций, культур и рас (этносов). Выявлены способы научной типизации в прямом смысле - через реконструкцию понятий «тип» и «типичное» в разных научных дисциплинах с точки зрения методов их «обнаружения» и «создания», осуществлена интерпретация полемики вокруг «избрания» национальных и региональных типов, проведен анализ категорий, связанных с выявлением «чистого» («настоящего») этнического типа и с проблемой метисации и аккультурации племен и народов.

Включение категорий «тип» и «типичное» в научный лексикон эпохи имело важные последствия, которые касались универсальной методики его выявления. Разработка данных терминов, как и методов конструирования типов, оказалась одним из центральных направлений исследовательских процедур в науке XIX в. С одной стороны, это было обусловлено задачей системного упорядочивания и классификации пространства и времени (природного мира и истории), которые ставили целью определение закономерностей развития. С другой, сознательные усилия по типо-логизации научных объектов играли важную роль не только в их кодификации, но и в процессе формирования идеологий, мифологий и практик социальной жизни - в частности, в ранжировании этнонациональных сообществ, государств, культур и цивилизаций. Формирование идеалов и норм также теснейшим образом зависело от представлений о способах научной типизации как моделирования. Рефлексии по поводу объективации правил его конструирования сочетались с опытом повседневной типизации: интеллектуалы воспроизводили стереотипы разных уровней в том числе и мифологические. Тип, таким образом, выполнял функцию

маркера, позволяющего верно идентифицировать этнический объект, прежде чем классифицировать его.

В пятой главе - «Географическая и лингвистическая классификации: теория и практика» подробно рассмотрена взаимосвязь формирующихся концепций территориальной идентичности Российского государства и теорий этногенеза, разрабатываемых в опоре на историю складывания языковых и региональных общностей Империи. Важная роль в этом процессе принадлежала, с одной стороны, символической географии и так. наз. ментальным картам «своего» и «чужого» пространств, а, с другой, сугубо прикладным схемам территориально-административного деления. И в тех, и в других происходили изменения в принципах соотношения ареалов и регионов, их классификационное упорядочивание и рационализация, создавая более четкую иерархию, место в которой зависело от исторических, этнографических, а в конце столетия - и от экономических факторов, и в любом случае - от интерпретации типов («великорусского» как национального в том числе). Аналогичные тенденции отчетливо проявляются в трактовке лингвистических признаков этнично-сти, очевидную сложность которой представлял принцип обнаружения границ родственных языков и диалектов. На примере методов различения великорусского и малорусского языка/наречия показано, что оно опиралось на теоретические основания нескольких видов классификаций, в которых главную роль играли внешние признаковые формы. В них очевидны полная аналогия принципам этнической классификации как идентификации и тесная связь с категориями «статусности» и древности. Язык перестает быть главным и бесспорным этническим признаком, а в ряде случаев конфессиональная принадлежность по-прежнему оказывается более точным критерием определения индивида и группы.

Представление о взаимосвязи между человеческим сообществом (народом) и окружающей средой, ее решающем воздействии на формы человеческой жизнедеятельности, было главным и почти неизменным на протяжении всего XIX в. Этнография оказалась «в плену» географического - естественнонаучного и антропогеографического - взгляда на предмет и методы «народоведения», что закрепляло в русской науке идеи заданности характера народов, их исторических судеб и своеобразия культуры. А территориально-региональные единицы, со своей стороны, выделялись на основании этнического состава жителей и вариаций их типов.

В шестой главе «Классификация как метод этнической идентификации: практика народоописаний» на материале научных и научно-популярных этнографических очерков о финнах и поляках разобран процесс идентификации различных объектов, их свойств и особенностей, трактуемых при описании как этнические. На основании анализа конкретных приемов описания Других (но считающихся «родственными» великорусам) народов Империи, была реконструирована взаимосвязь каузальной атрибуции и методов фиксации этнодифференцирующих признаков, с одной стороны, и воздействие оценок и клише, функционирующих в текстах путешествий и эго-документах, на научные характеристики поляков и финнов, - с другой. Было выявлено стремление обнаружить между «своим» и «чужими» (в частности, поляками и финнами) некие промежуточные этнические группы, которые репрезентировались как «свои чужие» и «помещались» на пограничье (пространства, истории, этнического типа) - например, карелы. Их представители воспринимались как более близкие, понятные, однако вовсе не степень обрусения играла в этом определяющую роль. Иерархия признаков этноса, тендерные особенности этнического типа в этих описаниях во многом зависели от существовавших в сознании их создателей номинаций / классификаций. Народность (этничность) исключала самоидентификацию объекта исследования и воспринималась как физическая реальность, которую возможно установить способом внешнего наблюдения. Именно визуальная информация оказывалась главным источником выводов наблюдателя. Так происходило отождествление объекта и субъекта наблюдения, что при определении нрава народа означало преобразование уже имеющихся у этнографа Наблюдателя знаний, представлений и стереотипов в научный факт.

Третья часть диссертации «Национальный характер в этнографических исследованиях: романтические клише, этнокультурные стереотипы, научная интерпретация» (главы 7-9) посвящена выявлению способов описания (как структурированию материала, так и ракурсам репрезентации и выборки сведений о Другом) на примере двух народов - финнов и поляков. Привлечены источники, в которых даны этнические характеристики финнов Финляндии и поляков Царства Польско-го/Привислинского края, для сравнения использованы тексты того же жанра о других народах Империи. Рассмотрены их содержание, явные и скрытые оценки, научные и вненаучные цели и стандарты - так реконструируются представления о финнах и поляках в их «субъектном» и «объ-

ектном» (претендующем на объективность) отображении. Из них выделены те, которые проявляют себя как стереотипные характеристики. Для определения возникновения, степени распространенности и изменчивости этих представлений осуществлено их сравнение (на обширном историографическом материале) с «обыденными» и «научными» (условно) характеристиками финнов и поляков в российской, польской и финляндской научной литературе XIX в.

Необходимость рассмотрения двух народов обусловила более сложную структуру третьей части. Ее открывает параграф, в котором обосновывается возможность, необходимость и адекватность сравнительного анализа описаний финнов и поляков как примера научной репрезентации так наз. «культурных народов» в российской этнографии избранного периода. Седьмая глава «Поляки: от исторической "физиономии" шляхтича к этнографическому "портрету" крестьянина-славянина» состоит из двух разделов. В первом - «Польский нрав в российской историографии второй половины XIXс.» на материале этнографических текстов установлены и проанализированы наиболее часто приписываемые полякам свойства нрава, доказана стереотипность некоторых из них. Польские качества выявляются их сетки смыслов, которые существуют в сознании самих описателей и используемых ими категория - таких как «духовные свойства», «умственные и нравственные способности», темперамент и характер, региональные типы. Показано, что общим для разных сословных групп польского социума свойством в российских этнографических очерках предстает «веселость». Далее для верификации данного признака как типично-этнического на основании современных исследований рассматривается комплекс этнокультурных характеристик польского характера в других российских нарративах и жанрах - в традиционной народной культуре, в художественной и научной литературе ХУШ-Х1Х вв. На основании осуществленного сравнения сделан вывод о том, что функционирующие в этнографических российских описаниях в качестве этноспецифических польские черты не бытовали в традиционной русской культуре, однако в них заметно соответствие тем польским национальным качествам, которые получили отражение в русской литературе XIX в. как типично-польские. «Веселость» оказалась единственным и наиболее явным внесословным свойством, объединяющим польскую шляхту и крестьянство, которые легко было обнаружить с помощью внешнего наблюдения. При этом выбор из перечня существовавших определений польского нрава «веселости» в качестве основного - проявляющего себя в качестве стереотипного - польского свойства, был вовсе

не случаен и имел ряд серьезных оснований. Эволюция представлений о «веселом поляке»: от автостереотипа к гетеростереотипу разобрана во втором разделе седьмой главы, в котором по проблемно-хронологическому принципу предпринят анализ польских самоописаний и авторепрезентаций ХУП-Х1Х вв. и в итоге доказано, что стереотип поляков как «веселого» народа, в котором эмоциональность и сердечность преобладает над разумом и который руководствуется в своих поступках чувствами, - содержащийся в российских этнографических описаниях второй половины XIX в., - представляет собой отражение господствовавших научных (исторических, антропологических и психологических) представлений о славянских элементах польского нрава. Из политкорректных соображений сглаживались наиболее острые негативные оценки - в первую очередь касающиеся конфессиональной принадлежности, польского «бунтовщичества» в XIX в. и польско-русского противостояния на Западных окраинах.

В восьмой главе «Финны Финляндии: от диких инородцев севера к образцу морали и гражданственности» в первом разделе «Финский нрав в российской научной литературе» по предложенной выше схеме (в категориях эпохи и в терминах этнографических описаний) реализован анализ качеств «ума», «нравственности», темперамента и характерных черт финнов Финляндии. В перечне этнических добродетелей и пороков наиболее типичным оказывается моральное качество - честность, которое функционирует как этнический стереотип. Для проверки полученных результатов на основании имеющихся научных исследований рассмотрены черты финнов, бытующиее им в русской народной традиции и в художественной и публицистической литературе XIX в. В итоге сделано заключение о том, что стереотип финской честности не восходит к самоописаниям финнов. Он отсутствовал в качестве «главного финского свойства» в финляндских шведоязычных описаниях финнов и вплоть до 1890-х гг. не встречался в патриотической феннофильской характеристике финского этноса. Во втором разделе восьмой главы «Формирование и эволюция стереотипа финской честности» детально и по хронологическому принципу реконструировано возникновение данного стереотипа. Доказано, что появляется он в российских описаниях финнов в связи с остротой проблемы «своей» (русской, великорусской) нравственности (точнее, распространенности в очерках о крестьянстве упоминаний о воровстве). Сравнение российскими наблюдателями и авторами очерков реалий российской и финляндской крестьянской жизни

приводит к тенденции абсолютизировать честность финнов, которая интерпретируется как этническое свойство. Ставшее стереотипным для русской культуры, данное представление было воспринято финнами в процессе складывания финской идентичности и конструирования нации, постепенно трансформировавшись в финский автостереотип. Таким образом, возникнув под русским влиянием, в том или ином виде данный стереотип функционировал в российском и финском сознании в течение всего XX века.

Заключительная, девятая глава третьей части «Поляки и финны в иерархии народов: "другие", "чужие", "свои"?» представляет основные выводы, касающиеся сравнения позиций финнов и поляков в неформальной (ментальной) иерархии народов Империи и в существующих научных таксономиях, а также теоретическое резюме, связанное с реконструкцией механизмов функционирования этнокультурных стереотипов финнов и поляков в этнографической и параэтнографической литературе эпохи. Доказано, что концептуализация образа врага и его деформирование (в том числе и трансформация в позитивный образ) осуществляется с помощью одного и того же механизма, разница - лишь в потенциально большей эффективности первого. Однако явное стремление нивелировать в характеристиках народов Империи сложившиеся в русской культуре негативные черты отдельных этносов или более резко обозначить добродетели, квалифицируемые как типично-этнические, говорит о серьезном потенциале этнографической литературы в общегосударственном процессе создания образов этносов Империи. И стереотип польской пылкости, и стереотип финской честности тяготеют к предубеждениям позитивного характера; однако налицо осознаваемая попытка «переописать» их в категориях так наз. «объективной этничности» для придания этим положительным определениям статуса «знания». В оценочном компоненте этнокультурных стереотипов поляков и финнов позитивная и негативная интерпретации уравновешены, а познавательная составляющая выражена более отчетливо. Последняя используется для создания иной нормы, подчиняясь уже не только научным, но и идеологическим стандартам; новые образы Других конструируются с помощью того же арсенала средств, что и негативная риторика.

В Заключении подведены итоги диссертационного исследования. 1. В период модернизации, когда просвещение наделялось цивилизаторской миссией (в том числе и по отношению к собственному народу), язык этнографической науки, ее категориальный аппарат и классификации, а

также сам способ осмысления феномена этнического в естественнонаучной парадигме обрели статус «объективного знания». В процессе формирования терминологии и методологии выработались основы рациональных представлений - о принципах описания этнонациональных отличий и способах изображения «своего» и «другого». Однако язык этого нарра-тива (вербального и визуального в равной мере) можно охарактеризовать как неустоявшийся, находящийся на стадии трансформации. В нем заметны разножанровые и стилевые напластования: романтические метафоры сочетаются с философскими понятиями, просветительское морализаторство - с архаическими характеристиками.

2. В языке и культуре второй половины XIX в. содержание понятия «народность» дифференцировалось; оно стало принципиальным не только для рассуждений о русской (великорусской) этнокультурной самобытности, но и для осмысления «инаковости» как «иноэтничности» и собственно имперской идентичности. Противопоставление «народности» и «национальности» как двух стадий общественного развития осуществлялось одновременно с обоснованием идеи русской народности как основы национальности. Концепция прогресса, как и органическая теория общественного развития, не отменили биологизаторского подхода к рассмотрению эволюции народа / нации. Национальная история продолжала рассматриваться в категориях юности/зрелости/ старости и соответствующих им оценок совершенства/несовершенства и полноты/неполноты.

3. Н.И. Надеждин вывел термин «народность» за рамки философ-ско-эстетической концепции и официально-государственной парадигмы и определил его как нормативное для этнографии; описание, а не реконструкция народности стало главной Задачей этой дисциплины. В дефиниции Н.И. Надеждина народность как объект и цель народоописания ближе всего по значению к современному понятию «этничности» - точнее говоря, «объективной этничности», а употребление терминов «народ» и «народность» в этнографическом дискурсе можно рассматривать как соответствующие понятиям этнос/этничность. Такое значение «народности» обусловило акцент на обнаружении этноспецифических черт культуры, который во многом объяснялся преобладанием метода сравнения, что практически нивелировало интерес к общности черт и качеств различных народов. Точнее, переводило ее в далекое прошлое - ограничивая сходства этапом племенных образований.

4. В изучении «народности» на практике наиболее сложным и уязвимым в методологическом отношении стало описание «психического» элемента народности или «духовной культуры» народа. Свойства нацио-

напьного характера устанавливались в соответствии с традиционными представлениями о врожденности нрава и его зависимости от климатических факторов, нравственные ценности - из собственного опыта общения, социальные нормы и предписания, и даже эстетические идеалы - из фольклорных текстов. Доминирующим принципом определения всех этих качеств стали «очевидные» для наблюдателя признаки. Народ/этнос выступал как природное тело, биологический организм, функционирующий в согласии с природными условиями и ритмами. Некоторые народы потому казались «обречены» на существование в лоне природы, а не истории.

5. Введение категории «нрав» как объективного этнодифференци-рующего признака и одного из основных элементов «народности» (эт-ничности) в XIX в. имело серьезные теоретические последствия. «Нрав» или характер народа становится основанием для определения места народа в системе этнической классификации, хотя его характеристики, созданные в процессе народоописания, демонстрируют размытость границ этого понятия, неразличимость отдельных свойств и качеств. Корректировались лишь категории и понятия, которым обозначался нрав (характер, психология, «духовная культура народа» и др.).

6. И различные классификации, и иерархия этносов, и видение этапов их эволюции осуществлялись на основании внешних признаков. Визуальный способ определения этнографического факта был преобладающим в установлении качеств «объективной этничности». Наблюдатель руководствовался принципом объективированной компаративное™-, все, что расценивалось в облике, культуре и поведении Другого как отличное от «своего» (которое, в свою очередь, диктовалось обыденными и сословными представлениями), автоматически приписывалось ему в качестве характерной этнической особенности. Нравоописание - так же как «этнографическая народность» - игнорировало самосознание и самоописание этнической группы, т. е. народность (этничность) исключала самоидентификацию объекта исследования и воспринималась как реальность. Однако и сами методы и инструменты этнической идентификации, применявшиеся в ту эпоху, не могли прибегнуть к самоопределению - главным носителем этничности были определены представители лишь социальных низов, которые, как показала практика, например, переписи, прибегали к совершенно другим (как правило, традиционно-мифологическим или конфессиональным) способам идентификации. При определении этнической принадлежности индивида, группы или феномена культуры это

означало преобразование уже имеющихся у наблюдателя знаний, представлений и стереотипов в научный факт.

7. Доминирование визуального наблюдения сужало и границы обзора - заключение не предусматривало решение вопроса о развитии этнич-ности, о степени устойчивости черт, не затрагивало сферу социального поведения, его нормы и практики. Изображение (визуальное и вербальное) диктовало и иллюстративный метод изложения: оно строилось как акт вероятностной коммуникации, определяющей его «социально приемлемые формы» 33. Зрительные впечатления детерминировали использование эстетических категорий в описании; эстетические ощущения и этические оценки «своего» и «чужого» воздействовали на характеристики этнических и (позже) национальных типов. Распознавание этих проекций приводит к выявлению социальных (обыденных) и научных стереотипов эпохи.

8. Трактовка термина «тип» и «типичное» эволюционировала на протяжении столетия и не была однозначной. Типичность выражала общее и особенное одновременно, представляясь воплощением широко понимаемой инаковости. Обнаруженные методом сравнения различия и совпадения фиксировались как типичные черты Другого. Категория «тип» использовалась и в качестве инструмента идентификации и/или классификации. Весьма неоднозначной оказалась теоретическая процедура установления типа.

9. Разноуровневые классификации народов сформировались к 187080-м гг., но единая система еще не сложилась. Однако и антропологические, и лингвистические, и расовые, и восходящие еще к эпохе Просвещения цивилизационные критерии определения места народов в «таблице» разновидностей человеческого рода, так или иначе включали представления об иерархиях. Положение народа в этнической классификации осуществлялось двояко: в естественнонаучной и исторической системе координат. Однако с распространением в России эволюционизма явственно обозначилось стремление объединить их на основании теории прогресса, причем в новом его осмыслении: как культурного универсализма. Эти идеи во многом способствовали решению ряда идеологических и просветительских задач, возлагавшихся на этнографию. Теория и практика классификаций этносов приводит к заключению о том, что она протекает в тесном взаимодействии с процессами пространственной, временной и культурной идентификации российского общества как имперского государственного организма. Значительное влияние оказывают и характерные для Европы того времени поиски национального как самобытно-

типического - отсюда стремление определить регион и физический облик типичного великоруса, обнаружить «ядро» нации. Одновременно в таксономическом пространстве сосуществуют прежние, наделенные определенными семантическими смыслами и оценками иерархии (в частности, связанные с дихотомиями цивилизация/варварство, историчность/неисторичность, Восток/Запад, Европа/Азия, высшие/низшие расы и др.) и новая, внедряемая благодаря новым и прежде всего эволюционным схемам, номенклатура.

10. В рассмотренном комплексе описаний характера финнов Финляндии и поляков Царства Польского отражены представления не только о типичном финне и поляке, но и о русском (великорусе). Характеристики «своего» и «чужого» определяют их место в иерархии, содержат этнокультурные представления и стереотипы двух «разновидностей»: а) стереотипы этнографической науки (классификации, иерархии свойств, представления о стадиальности развития народов, сохранение племенного типа как основание этнической устойчивости и др.). Нормативность акта описания исказила восприятие его объекта и определила формы этого искажения; б) социальные стереотипы и представления самих наблюдателей, экстраполирующих собственное видение и «своего», и «чужого» на всю этническую общность (русских).

11. Анализ описаний народного характера финнов и поляков позволил установить некоторые этнические стереотипы этих народов, а также их функции в общественном сознании эпохи. Репрезентация поляков опиралась на более длительную традицию и опыт соседских отношений, образ поляка в русской культуре был сформирован - существовали определенные устойчивые клише в языке и визуальном изображении. Образ финна, контакт с которым был локализован и ограничен северозападными окраинами, не был воплощен в столь же ярко выраженных формах, его облик был менее конкретным и не обладал чертами враждебности. Стереотипы поляков и финнов не являлись выражением народных представлений о «чужом», а более опирались на нарративные традиции народоописаний - как российских, так и сложившихся в национальных научных школах.

И наблюдатели, и составители описаний не выявляли существующие, а «перекодировали» имеющиеся в арсенале культуры этнические авто- и гетеростереотипы в ином ключе. Упоминая о качествах, оцениваемых как негативные, они стремились сгладить их, выдвигая на первый план нейтральные определения, а из комплекса этнических свойств выделяли в качестве типичных те, которые представлялись им позитивны-

ми: польскую «веселость» и финскую честность. Введение народоописа-тельных очерков в учебную литературу и популяризация этнографических знаний приводила к распространению научных концепций и проникновению новых этнических стереотипов в широкие слои общества.

12. В российской этнографии последней трети XIX в. этничность понималась объективно-научная категория. Классификационные процедуры, заимствованные из естественных наук, задавали возможность четких иерархий и градаций - всякий раз в зависимости от опыта, знаний и взглядов наблюдателя. Постепенно складывается убежденность в невозможности создать единую и стройную научную систему человеческих обществ, - то есть идея, которая доминировала на протяжении двух столетий, признается недостижимой. В итоге и к концу века таксономический проект применительно к этническим сообществам, схематизированный в «таблице народов Российской мперии, которая бы могла выстраивать иерархии, определять закономерности их развития и упорядочивать отношения между ними, реализован не был.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Лашук Л.П. Проблема становления русской этнографической науки // Историография этнографического изучения народов СССР. М., 1989. С. 8.

Михайлов A.B. Из истории характера// Человек и культура: индивидуальность в истории культуры. М., 1990. С. 48.

3 Элиас Н. Изменение баланса между «я» и «мы» // Элиас Н. Общество индивидов. М., 2001. С. 245-296; БалибарЭ. Национальная форма: история и идеология // Балибар Э., Валлерсташ И. Раса, нация, класс. Двусмысленная идентичность. М., 2004. С. 83-102; Соколовский C.B. Образы Других в российской науке, политике и праве. М., 2001 и др.

4 Хайгк Ф. Влияние естественных наук на науки общественные // Хай-ек Ф. «Контрреволюция науки»: этюды о злоупотреблении разумом. М., 2003.

5 Соколовский C.B. Российская антропология и проблемы ее историографии // Антропология академической жизни. М., 2008. С. 34.

6 Левкиевская Е.Е. Этнокультурный и языковой стереотип украинца в русском сознании // Украина и украинцы: образы, представления и стереотипы. М„ 2008. С. 156.

7 Benedyktowicz Z. Portrety «obcego». Od stereotypu do symbolu. Krakow, 2002. S. 95-99.

8 Иконников B.C. Опыт русской историографии. В 2-х тт. Т. 1 (Кн. 1-2),

Т. 2. (Кн. 1-2). Киев, 1891-1908; КояловичМ.О. История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям. СПб., 1884.

Пыпин А.Н. История русской этнографии. В 4-х тт. СПб., 1890-1892. Милюков П. Главные течения русской исторической мысли. Первое издание вышло в 1897 г.; Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. В 3-х гг. Первое издание - СПб., 1896-1903. ШпетГ.Г. Введение в этническую психологию (1927)// ШпетГ.Г. Сочинения. М., 1989. С. 475-574; Ковалевский П.И. Психология русской нации. Воспитание молодежи. Александр III - царь-националист. М., 2005; Овсянико-КуликовскийД.Н. Психология национальности. Петроград, 1922.

Азадовский М.К. История русской фольклористики. В 2-х тт. М., 1958-1963.

Токарев С.А. История русской этнографии (дооктябрьский период). М., 1966; Токарев С.А. История этнографической науки (до середины XIX в.). М., 1978; Токарев С.А. Вклад русских ученых в мировую этнографическую науку // Токарев С.А. Избранное. В 2-х тт. Т. 1. М., 1999. С. 69-101.

Левин М.Г. Очерки по истории антропологии в России. М., 1960; Зал-кинд Н.Г. Московская школа антропологии в развитии отечественной науки о человеке. М., 1974; Проблема расы в российской физической антропологии / Под ред. Т.И. Алексеевой, JI.T. Яблонского. М., 2002. Рубинштейн H.JI. Русская историография. М., 1941; Шапиро А.Л. Историография с древнейших времен до 1917 года. М., 1993; Цаму-талиА.Н. Очерки демократического направления в историографии 60-70-х гг. XIX в. Л., 1971; Он же. Борьба течений в русской историографии во второй половине XIX в. JI., 1977; Очерки истории исторической науки в СССР. Т. 1-5. М., 1955, 1966, 1985. Медушевский А.Н. История русской социологии. М., 1993; Беляева Л. А. Эмпирическая социология в России и ной Европе. М., 2004; Будилова Е.А. Социально-психологические проблемы в русской науке. М., 1983; Плошко Б.Г., Елисеева И.И. История отечественной статистики. М., 1990.

Очерки истории русской этнографии, фольклористики и антропологии (в серии «Труды Института этнографии им. H.H. Миклухо-Маклая АН СССР»), В 10-ти вып. М.-Л.-М., 1956-1988. Саушкин Ю.Г. История и методология географической науки. М., 1976; Сухова Н.Г. Развитие представлений о природном территориальном комплексе в русской географии. Л., 1981; Она же. Карл Рит-

тер и географическая наука в России. Л., 1990. Славяноведение в дореволюционной России. Изучение южных и западных славян. М., 1988; Славяноведение и балканистика в отечественной и зарубежной историографии. М., 1990; ЛаптеваЛ.П. История славяноведения в России в XIX веке. М., 2006; Загребин А.Е. Финно-угорские этнографические исследования в России (XVIII -первая половина XIX в.). Ижевск, 2006.

КоккьяраДж. История фольклористики в Европе. М., 1960; Vuorela Т. Ethnology in Finland before 1920. Helsinki, 1974; Mongoleja vai germaneeja? - rotuteorioiden suomalaiset/ Toim. Kemilainen A., HietalaM., SuvantoP. Helsinki, 1985; Шлыгина H.B. История финской этнологии. 1880-1980 гг. М., 1995; Марков Г.Е. Очерки истории немецкой науки о народах. В 2-х ч. М., 1993; отметим и наиболее значимые для нас монографические исследования: Эванс-Причард Э. История антропологической мысли. М., 2003; Stocking G.W. The Ethnographers' Magic and Other. Essays in the History of Anthropology. Madison, 1992; Никишенков A.A. История британской социальной антропологии. СПб., 2008.

Топорков А.Л. Теория мифа в русской филологической науке XIX века. М., 2002; Соколовский С.В. Образы Других; Соловей Т.Г. Власть и наука в России. Очерки университетской этнографии в дисциплинарном контексте (XIX - начало XXI в.). М., 2004; Могиль-нер М. Homo Imperii. История физической антропологии в России. М., 2008.

Honko L. Studies on Tradition and Cultural Identity // Tradition and Cultural Identity / Ed. by L. Honko. Turku, 1988. P. 7-26; КозенкоА.В., Mo-ногарова Л. Ф. Эпистемология этнологии // Этнографическое обозрение. 1994. N 4. С. 3-15; Honko L. Traditions in the Construction of Cultural Identity and Strategies of Ethnic Survival// European Review. 1995. Vol. 3(2); Балибар Э. Национальная форма: история и идеология // Балибар Э., Валлерстайн И. Раса, нация, класс. Двусмысленная идентичность. М., 2004. С. 83-102; Век П. Как пишут историю. Опыт эпистемологии. М., 2003; МегиллА. Историческая эпистемология. М., 2007.

Бахтурина А. «Национальный вопрос» в Российской империи в постсоветской историографии // Русский национализм: социальный и культурный контекст. М., 2008.

Весьма обширна зарубежная историография. Из отечественных примеров следует указать: Учебный текст в советской школе. СПб., 2008; Лоскутова М. С чего начинается Родина? Преподавание географии в

дореволюционной школе и региональное самосознание (XIX - начало XX века) // Ab Imperio. 2003. №3. С. 168-196; Зверева Г. Конструирование культурной памяти: «наше прошлое» в учебниках российской истории // НЛО. 2005. №74; Яковенко Н. Одна Клио - две истории // Отечественные записки. 2007. № 1 и др.

Бартминъский Е. Языковые стереотипы // Бартминьский Е. Языковой образ мира: Очерки по этнолингвистике. М., 2005. С. 165-166. Стереотипность представления должна быть обоснована. Мы исходим из дефиниции и методики выявления этнического стереотипа, представленной в работах: Бартминьский Е. Стереотип как предмет лингвистики // Там же. С. 133-157; Байбурин А.К. Некоторые вопросы этнографического изучения поведения // Этнические стереотипы поведения. Л., 1985. С. 7-17; McDonald М. The Construction of Difference: an anthropological Approach to Stereotypes // Inside European Identities: Ethnography in Western Europe. Providence, 1993; Oakes P.J. Stereotyping and Social Reality. Oxford, 1994; Benedyktowicz Z. Stereotyp - obraz - symbol. О mozliwosciach nowego spojrzenia na stereotyp // Zeszyty naukowe UJ. Prace Etnograficzne. 1988. Z. 24. S. 7-35; Dobieszewski J. Przes^dy, uprzedzenia, stereotypy - kilka refleksji о pojqciach 11 Katalog wzajemnych uprzedzen Polakow i Rosjan. Warszawa, 2006. S. 29-47; MitosekZ. Literatura i stereotypy. Wroclaw, 1974; Benedyktowicz Z. Portrety «obcego».

PerrieM. Narodnost': Notions of National Identity// Constructing Russian Culture in the Age of Revolution. 1881-1940. Oxford, New York, 1998. P. 28-37; Knight N. Constructing the Science of Nationality: Ethnography in Mid-Nineteen Century Russia. Ph. D. Dissertation. Columbia University, 1995; Knight N. Ethnicity, Nationalism and the Masses: Narodnost' and Modernity in Imperial Russia// Russian Modernity: Politics, Knowledge, Practices. NY, 2000; Найт H. Империя на просмотре: этнографическая выставка и концептуализация человеческого разнообразия в пореформенной России // Власть и наука, ученые и власть. Материалы международного научного коллоквиума. СПб., 2003. С. 437—457; Он же. Наука, империя и народность: этнография в Русском географическом обществе. 1845-1855 // Российская империя в зарубежной историографии. Работы последних лет. Антология. М., 2005. С. 155-198. По истории гуманитарных наук в России XIX в.: Vucinich A. Science in Russian Culture. Vol. 1-2. Standford, 1950; Tha-den E.C. The Rise of Historicism in Russia. American University Studies. Series. IX. History. Vol. 192. NY, 1999; Thaden E.C. Interpreting History. Collective Essays on Russian's Relation with Europe. NY, 1990; Antto-

пеп Р. Tradition through Modemity: Postmodernism and the Nation-State in Folklore Scholarship. Helsinki, 2005. Из отечественных ученых в этой методике работает С.В. Соколовский: Соколовский С.В. Этнографические исследования: идеал и действительность // Этнографическое обозрение. 1993. №2. С. 3-13; №3. С. 3-14; Он же. Этнография как жанр и как власть // Этнометодология: проблемы, подходы, концепции. Вып. 2. М., 1995. С. 133-147; Он же. Образы Других; Он же. Институты и практики производства и воспроизводства этнично-сти // Этнометодология: проблемы, подходы, концепции. Вып. 11 М 2005. С. 144-175 и др.

Миллер А.И. Глава 1. История Российской империи в поисках масштаба и парадигмы // Миллер А.И. Империя Романовых и национализм. Эссе по методологии исторического исследования. М., 2006. С. 13-53; СуниР.Г. Империя как она есть: имперский период в истории России, «национальная» идентичность и теории империи // Национализм в мировой истории. М., 2007. С. 36-82. Сборники статей иностранных исследователей: Российская империя в сравнительной перспективе. М., 2004; Российская империя в зарубежной историографии. Работы последних лет. Антология. М., 2005; Imperium inter pares: Роль трансферов в истории Российской империи (1700-1917). М., 2010, статьи в журнале «Ab Imperio. Исследования по новой имперской истории и национализму в постсоветском пространстве» (2000-2008). О тенденциях этих исследований см., в частности: Бах-туринаА. Указ. соч.

Например, многолетние польско-российские исследовательские проекты: Поляки и русские в глазах друг друга. М,, 2000; Россия -Польша. Образы и стереотипы в литературе и культуре. М., 2002; Миф Европы в литературе и культуре России и Польши. М., 2004; Хорее В.А. Польша и поляки глазами русских литераторов. М., 2005; Dusza polska i rosyjska. Spöjrzenie wspölczesne / Pod red. A. de Lazari, R. Bäckera. Lodz, 2003; Polacy i Rosjanie. Przezwyciqzanie uprzedzen/ Pod red. A. de Lazari, T. Roginskiej. Lodz, 2006; Katalog wzajemnych uprzedzen Polaköw i Rosjan / Red. A. de Lazari. Warszawa, 2006, в нем -компакт-диск, содержащий обширную библиографию. Российско-финляндские сборники статей: Многоликая Финляндия. Образ Финляндии и финнов в России. Великий Новгород, 2004; Два лика России. Образ России как фундамент финской идентичности / Под ред. проф. Т. Вихавайнена /Пер. с фин. СПб., 2007. Примером нового осмысления этих процессов является проект НЛО, посвященный истории «окраин» Российской империи: Россия и Бал-

тия. Остзейские губернии и Северо-Западный край в политике реформ Российской империи. Вторая половина XVIII - XX в. М., 2004; Западные окраины Российской империи. М., 2006; Сибирь в составе Российской империи. М., 2006; Бобровников В.О., Бабич И.Л. Северный Кавказ в составе Российской империи. М., 2007; Центральная Азия в составе Российской империи. М., 2008.

Например: Долбшов М. Полонофобия и политика русификации в северо-западном крае империи в 1860-е гг.// Образ врага. М., 2005. С. 127-174; Он же. Русский край, чужая вера: Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II. М., 2010. Stocking G.W. The Ethnographers' Magic and Other. Essays in the History of Anthropology. Madison, 1992; Russia's Orient: Imperial Borderlands and Peoples. 1750-1917. Bloomington, 1997; GeraciR.P. Window on the East. National and Imperial Identities in Late Tsarist Russia. Ithaca, London, 2001; Clay C.B. Russian Ethnographers in the Service of Empire. 1856-1862// Slavic Revue. 1995. №(54). P. 45-61; Jaats I. The Komi. Ethnic Stereotypes and Nationalities Policy in Late Imperial Russia // The Russian Review. 68 (April 2009). P. 199-220 и др. Mallki L. National geographic, the rooting of peoples and the territoriza-tion of national identity among scholars and refugees II Cultural Anthropology. 1992. №7, 1. P. 24-44; Лоскутова M. О памяти, зрительных образах, устной истории и не только о них// Ab Imperio. 2005. № 3. С. 72-88; Шперлинг В. Строить железную дорогу, создавать имперское пространство: «местность», «край», «Россия», «империя» как политические аргументы в пореформенной России// Там же. С. 101— 134; Вишленкова Е. Визуальный язык описания «русскости» // Ab Imperio. 2005. № 3. С. 97-146; Вишленкова Е.А. Визуальная антропология империи, или «увидеть русского дано не каждому». Препринт WP6/2008/04. Серия WP6. Гуманитарные исследования. М., 2008; Maiorova О. Searching for a New Language of Collective Self: the Symbolism of Russian National belonging during and after the Crimean War // Ab Imperio. 2006. №4. P. 187-224; РеннерА. Изобретающие воспоминания: русский этнос в российской национальной памяти// Российская империя в зарубежной историографии. С. 436-471; Few-ster D. Visions of Past Glory: Nationalism and the Construction of Early Finnish History. Helsinki, 2005; статьи в тематическом номере: Отечественные записки. 2002. № 6.

Соколовский С.В. Этнографическое исследование: идеал и действительность. С. 8.

Основные положения диссертации изложены в следующих публикациях:

Монография

1. Поляки и финны в российской науке второй половины XIX в. «Другой» сквозь призму идентичности. М., Индрик, 2010. 27, 5 п.л.

Публикации в изданиях, включенных в перечень ведущих периодических журналов, рекомендованных ВАК (редакция 17.06.2011 г.):

2. Национальный идеал поляка в истории: образ шляхтича-сармата// Славянский альманах (№¿725). 1997. М., 1998. С. 256-280. 1,3 п.л.

3. Тезисы доклада в материалах конференции «Утопия и утопическое в славянском мире» (о сарматской социальной утопии)// Славяноведение (№ 1724). 1999. № 1. С. 32-34. 0,3 п.л.

4. К вопросу об этничности и типологии восточнославянской культуры. Влияние, восприятие или заимствование (в материалах «круглого стола» «Восточные славяне в XVII-XVIII вв.: этническое развитие и культурное взаимодействие») // Славяноведение (№ 17241. 2002. № 2. С. 21-22. 0,3 п.л.

5. Миф Европы и Польша в «Записках» B.C. Печёрина// Славяноведение (№ 1724). 2004. № 1. С. 49-63. 1,1 п.л.

6. «Калевала» доктора Лённрота// Родина (№ 1612). 2006. №9. С. 48-53. 0,7 п.л.

7. Понятие «нрав народа» в российских этнографических концепциях второй половины XIX века// Славянский альманах (№ 172512006. М., 2007. С. 281-311. 2 п.л.

8. Рецензия на монографию: Хорее В.А. Польша и поляки глазами русских литераторов. Имагологические очерки. М., Индрик, 2005 // Славяноведение. (№ 1724). 2009. № 1. С. 111-116. 0,5 п.л.

9. «Финская честность» в российской научно-популярной литературе XIX в. К вопросу о формировании этнокультурного стереотипа // Этнографическое обозрение Г№ 21151 2009. № 4. С. 2941. 1,4 п.л.

10. Понятия «Отечество» и «Родина» в российских учебниках географии: Конструирование территориальной идентичности в последней трети XIX в. // Вестник Московского университета. Серия 8. «История» (№323). 2010.№3. С. 37-52. 0,9 п.л.

11. Великороссы/великорусы в российской научной публицистике (1840-1890)// Славяноведение (№ 1724). 2010. №6. С. 3-17. 1,1 п. л.

12. Путешествие по родной стране: описание как способ национальной репрезентации. Финляндия и финны в изображении 3. Топелиуса // Одиссей. Человек в истории (№ 1398). 2009. М., 2010. С. 175-204. 1,9 п.л.

13. «Человек бесконечно веселый...». Польский национальный характер в русских этнографических очерках XIXвека// Родина (Щ612). 2011. № 1. С. 86-89. 0,7 п.л.

14. Материальные атрибуты этничности в репрезентациях народов Российской Империи (в избранных материалах конференции «Концепт вещи в славянской культуре»)// Славяноведение Г№ 17241 2011. № 3. С. 84-86. 0,2 п.л.

15. «Взгляни на всё, как я взгляну на милую страну». Как в Российской империи на шведском языке создавался национальный образ Финляндии // Родина (№ 1612). 2011. № 3. С. 62-65. 0,5 п.л.

16. Материальные атрибуты этнической идентификации в визуальных репрезентациях народов Российской империи // Традиционная культура (№ 1844). 2011. № 1 (41). С. 47-58. 1, 2 п.л.

17. Лингвистический фактор этнической идентификации в период формирования этнографической науки в России (XVIII-XIXвв.)// Славянский альманах (№ 1725). 2010. М., 2011. С. 234-251. 1,1 п.л.

18. Антропологическая и лингвистическая классификации этносов в период формирования этнографической науки в России (XVIII-

XIXвв.). Теоретический аспект// Славяноведение (№ 1724). 2011. №4. С. 43-53. 0,9 п.л.

19. Стереотип «веселого поляка» в описаниях польского национального характера эпохи Просвещения и Романтизма // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского (№ 350). 2011. №2. С. 216-223. 0,9 п.л.

20. Рецензия на сборник статей: Images of the Other in Ethnic Caricatures of Central and Eastern Europe / Ed. by D. Demski and K. Baraniecka-Olszewska. Warsaw, 2010// Этнографическое обозрение (№2115). 2011. № 5. С. 190-194. 0,3 пл.

21. Концепт национальный характер/нрав народа в языке российской науки второй половины XIX в.: дефиниции, способы выделения, функции// Диалог со временем. Альманах (№735). М., ИВИ РАН. 1, 1 п.л. (в печати).

В других научных изданиях:

22. Польша и поляки в российских этнографических очерках конца XIX в, // Россия — Польша. Образы и стереотипы в литературе и культуре. М, 2002. С. 119-133. 0,8 п.л.

23. Представления о национальном характере финнов и карел в русских популярных очерках // XV Конференция по изучению истории, экономики, литературы и языка скандинавских стран и Финляндии. Тезисы докладов. Часть II. М., 2004. С. 317-320. 0,5 п.л.

24. Человек в культурном пространстве: категории истории в польском и русском романе XIX в. // Культура и пространство. Славянский мир. М., 2004. С. 217-234. 1,2 п.л.

25. Suomalaiset venalaisissa kuvauksissa 1800-luvun lopulla// Carelia. № 6. 2004. C. 113-117. 1,7 п.л. (на фин. яз.).

26. Образ финна в российских популярных этнографических очерках последней трети XIX в. // Многоликая Финляндия. Образ Финляндии и финнов в России. Великий Новгород, Новгородский госуниверситет, МИОН, 2004. С. 154-191. 2,5 п.л. То же на фин. яз.: Suomalaisen kuva 1800-luvun lopun populaareissa etnografisissa esityksissa // Monikasvoinen Suomi. Venalaisen

mielikuva Suomesta ja suomalaisista / Toim. T. Vihavainen, O. Iljuha, A. Tsamutali. Helsinki, 2009. S. 51-90. 2,6 пл.

«Отечество» и «Родина» в российских учебниках географии последней трети XIX в. Конструирование территориальной идентичности// Культура сквозь призму идентичности. М, 2006. С. 126-152. 1,5 пл.

Образование «для народа»: теория и практика диалога с крестьянином в России последней трети XIX в. // Человек на Балканах. Социокультурные измерения процесса модернизации на Балканах. СПб., 2007. С. 113-147. 2 пл.

Понятие «нрав народа» и этнические стереотипы в отечественной этнографии второй половины XIX века // Стереотипы в языке, коммуникации и культуре. М., РГГУ, 2008. С. 70-80. 0,6 пл.

Интерпретация творчества Б. Пруса в российских и советских энциклопедических изданиях конца Х1Х-ХХвв.// Творчество Болеслава Пруса, его связи с русской культурой. М., 2008. С. 156-176.1,2 пл.

Книги для чтения и хрестоматии для начальной школы как инструмент формирования «нового человека» в России последней трети XIX в. Вопросы теории и практики // Учебный текст в советской школе. СПб., 2008. С. 349-374. 1,5 пл.

Польский традиционализм и «старопольская» культура. Об интерпретации сарматских обычаев // Между Москвой, Варшавой и Киевом. Сборник статей к 50-летию проф. М.В. Дмитриева. М., 2008. С. 194-216. 1,4 пл.

Категория типического в создании национального пейзажа («Наш край» Й. Рунеберга и «Мой край» Я. Купалы) // Янка Купала и Якуб Колас в системе государственно-культурных и духовно-эстетических приоритетов XXI века. Минск, 2008. С. 3240. 0,5 пл.

Понятие «нрав народа» в российской этнографии второй половины XIX в. Описание малоросса в научно-популярной литературе и проблема стереотипа// Украина и украинцы: образы, представления, стереотипы. Русские и украинцы во взаимном общении и восприятии. М., 2008. С. 67-94. 1,8 пл.

Поиски национального идеала и проблема репрезентации «финских ценностей»: 3. Топелиус «Книга моей страны» и национальный атлас «Финляндия в XIX столетии» // XVI Конференция по изучению скандинавских стран и Финляндии. Тезисы докладов. Часть II. М.-Архангельск, 2008. С. 34-36. 0,2 п.л.

Эволюция представлений о финской честности в российских этнографических описаниях второй половины XIX в. // Европейская интеграция и культурное многообразие. В 3-х ч. М., ИЭИА, 2009. Ч. 3. Традиционные ценности и новые ориентиры. С. 3-54. 2,5 п.л.

История и Память: новое прошлое или «забытое старое»? Историографический аспект // Знаки времени в славянской культуре: от барокко до авангарда. М., 2009. С. 115-135. 1,3 п.л.

Роль концепции народности в этнографических описаниях последней трети XIX века // Россия и славянский мир на этнографической выставке 1867 года. СПб., 2009. С. 71-83. 0,8 пл.

Рецензия на сборник статей: Два лика России/ Под ред. проф. Т. Вихавайнена Пер. с фин. СПб., 2007 // Русский сборник. Исследования по истории России. 2009. Т. VI. С. 363-382. 1,2 пл.

Сарматские обычаи и нравы в контексте представлений о национальных польских традициях// Духовность. Научный журнал. Сергиев Посад, 2010. № 1: Общее прошлое России и Польши: работая над ошибками / Под ред. Л.Е. Горизонтова. С. 69-98. 1,5 п.л.

Концепция «нрава народа» в языке описания российской науки второй половины XIX в.: дефиниции, способы выделения, функции// Национальный / социальный, характер. Археология идей и современное наследство. Материалы всероссийской научной конференции. М., 2010. С. 14-16. 0,2 пл.

От «натуры» к «гению»: традиции нравоописаний европейских народов XVI-XVIII вв. // Текст славянской культуры. Сборник в честь юбилея Л.А. Софроновой. М., 2011. С. 431^148. 1,1 пл.

Изображение «другого» в российской науке второй половины XIX века: принципы описания, термины, методы // Человек на

Балканах глазами русских наблюдателей. М., 2011. С. 18-37. 1,1 п.л.

44. «Малороссийская народность» в российской науке второй половины XIX в. Проблемы этнографического описания // Украинцы и русские во взаимном общении и восприятии. Очерки. 2,3 п.л. (е печати).

45. Некоторые вопросы этнографического изучения и полемика о статусе малороссийского языка в российской литературной и научной публицистике XIX в. (в соавт. с И.С. Александровским) // Там же. 2 п. л. из 4, 1 п.л. (в печати).

Всего: 78,7 п.л.

Подписано в печать 4 июля 2011 г Объем 2,5 п.л. Тираж 100 экз. Компьютерный центр ИСл РАН - ritlen@mail.ru