автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Искусство отчуждения в поэзии Даниила Хармса и Иосифа Бродского

Полный текст автореферата диссертации по теме "Искусство отчуждения в поэзии Даниила Хармса и Иосифа Бродского"

На правах рукописи

Рябкова Ольга Вячеславовна

Искусство отчуждения в поэзии Даниила Хармса и Иосифа Бродского

Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Екатеринбург - 2006

Диссертация выполнена в государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Уральский государственный университет им. А.М.Горького» на кафедре русской литературы XX века

Научный руководитель: доктор филологических наук,

профессор Т.А.Снигирева

Официальные оппоненты: доктор филологических наук,

профессор Н.В.Барковская

доктор филологических наук, профессор Ю.В.Казарин

Ведущая организация:

ГОУ ВПО «Тверской государственный университет»

Защита диссертации состоится «о » июня 2006 года в часов на заседании диссертационного совета Д 212.286.03 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук при Уральском государственном университете им. А.М.Горького по адресу: 620083, г.Екатеринбург, пр.Ленина, д.51, комн.248.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Уральского государственного университета им. А.М.Горького

Автореферат разослан

Ученый секретарь

диссертационного совета

доктор филологических наук, профессор

М А Литовская

Общая характеристика работы

Актуальность. Диссертация посвящена исследованию феномена отчуждения как искусства на материале поэзии Даниила Хармса и Иосифа Бродского. Отчуждение в поэтическом мире Хармса и Бродского представляет собой осознанный выбор стратегии организации текста. реализующей мировоззренческие и эстетические установки авторов, а также отбор художественных средств для их воплощения. Аспект рассмотрения отчуждения как ведущего принципа создания эстетически завершенной реальности обусловил выбор поэзии Д.Хармса и И.Бродского в качестве материала исследования, так как поэзия связана с феноменом отчуждения в большей степени, чем любой другой вид искусства, являясь особым типом языковой деятельности, основанным на явлении отчуждения. Особенно актуальной проблема отчуждения как искусства становится относительно художественных миров Д.Хармса и И Бродского, представляющих собой тип поэтического миромоделирования как воплощения особой философской системы, в основе которой лежит принцип отчуждения.

Появление поэзии обусловлено прежде всего особым состоянием сознания, которое можно охарактеризовать как отчужденное от обыденною способа восприятия. Исключение из пределов мира в его повседневных проявлениях как специфика поэтического состояния сознания обуславливает и выпадение творящего «я» из языкового наполнения обыденной реальности, что приводит к появлению особого, вне-повседневного языка. Иной способ существования языка, обусловленный отчужденным/поэтическим состоянием сознания, подробно описывается и анализируется Ю.В.Казариным как «поэтическое состояние языка» (термин Ж.Женетта). Отчужденное от обыденного, то есть поэтическое состояние языка проявляется в иных по отношению к повседневной норме принципах функционирования языковых единиц, в ином подходе к номинации реалий, в разрыве привычных связей между формой и смыслом слова. Следовательно, отчуждение как выпадение творящего «я» из границ повседневности и обретение иных, чуждых обыденным способа восприятия и обусловленного им способа выражения, то есть специфических для поэзии состояния сознания и языка, становится универсальным, непременным условием рождения поэтического текста.

РОС. НАЦИОНАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА С.-Пстербург ОЭ 200^ акт

Выбор поэзии Д.Хармса и И.Бродского в качестве материала исследования обусловлен типологическим сходством применяемых поэтами стратегий художественного миромоделирования, основанных на принципе отчуждения. При этом отчуждение, воплощенное у Хармса и Бродского в специфике организации поэтической реальности на различных уровнях текста посредством различных художественных приемов и механизмов смыслопорождения, становится также способом реализации эстетических установок поэтов относительно общего эстетического канона эпохи. Столь различные на первый взгляд поэтические пространства, включаемые исследователями в связи с тем или иным аспектом творчества поэтов в многочисленные разнообразные художественные парадигмы, в частности: модернизм, авангард как «разрушение средствами искусства существующих литературных канонов и норм» (И.Е.Васильев), сюрреализм, основанный на принципе письма как выражении бессознательного (М.Ямпольский), абсурдизм как «самодостаточное и закрытое текстовое «бытие-в-себе» (Д.В.Токарев), экспрессионизм, актуализирующий в качестве ведущего принципа организации художественного мира «грандиозный процесс самоотчуждения» (Н.В.Пестова), постреализм как постоянное присутствие на различных уровнях текста «состояния отчуждения - от социума, от людей, от истории, от природы» (Н.Л.Лейдерман), а также и постмодернизм (О.А.Лекманов), сближает единая целенаправленная, декларируемая и акцентируемая стратегия отчуждения в качестве как основы и самого способа создания поэтического мира, так и некоего единого, специфического для Хармса и Бродского принципа художественного самосознания относительно общего литературно-исторического контекста. В качестве такого принципа может быть названо отстранение, выпадение из всеобщей, современной каждому из поэтов художественной парадигмы, отторжение мировоззренческих и эстетических принципов господствующего литературного направления. Так, творчество Д.Хармса представляет собой явление авангарда в эпоху соцреализма, то есть искусства, в основе которого заложена установка на разрушение всех, в том числе и соцреалистических литературных принципов и канонов средствами поэзии. Художественный мир И.Бродского достаточно трудно включить в какую-либо парадигму на основании тех или иных категорий поэтики, однако его творчество в

эпоху постмодернизма также выпадает из общих для этого направления установок на игру и тотальную иронию, в связи с чем творчество Бродского может быть условно охарактеризовано как явление модернизма в эпоху постмодерна.

В связи с явлением отчуждения, определяющего своеобразие художественных миров Д.Хармса и И.Бродского, нами были учтены работы исследователей, направленные на выявление и анализ феномена отстранения в поэзии Хармса и Бродского, а также обусловленной им специфики организации текста: М.Б.Ямпольского, Ж.-Ф.Жаккара, Д.И.Токарева, Е.Г.Красильниковой, С.И.Красовской, М.Ю.Лотмана, Ю.М.Лотмана, Й.Кюста, М.Н.Липовецкого, Н.Л. Лейдермана.

Источником понятийного поля и терминологии, используемых в работе, кроме собственно литературоведческих, послужили принятые в философских системах экзистенциализма и феноменологии категории и понятия, так как именно в связи с философией Ж.-П.Сартра и М.Хайдеггера появляется понятие отчуждения как особого состояния реальности и специфики пребывания познающего сознания в этой реальности. Термин «отчуждение» использовался в различных философских системах, в том числе - в философии Г.В.Ф.Гегеля, К.Маркса, И.Г.Фихте, при этом различия в смыслах, вкладываемых в понятие отчуждения, довольно существенны и обусловлены как социально-историческими предпосылками, так и спецификой мировоззрения и мышления того или иного мыслителя. Однако наше исследование поэзии Д.Хармса и И.Бродского строится на том понимании отчуждения, которое было выдвинуто и разработано философией экзистенциализма, то есть отчуждении как некоторой априорной данности человеческого сознания, обуславливающей специфику его самоопределения в мире. В соответствии с экзистенциальной философией исчезновение, пустота, Ничто изначально присутствуют в самом явлении человеческого бытия, в связи с чем, существуя, человек тем самым постоянно реализует и возможность своего отсутствия, небытия. Таким образом, согласно экзистенциализму, человеческое сознание обречено на существование посредством постоянного дистанцирования от своей реальности и себя самого.

Применение понятийного поля и категориального аппарата философии для анализа и описания поэтического текста становится особенно актуальным в связи с

проблемой отчуждения как стратегии создания особого, внеповседневного смыслового и эстетического пространства, так как язык, которым говорит и в котором рождается философия, представляет собой «остранение» языка повседневного, разрыв связи с прежними значениями и прежними принципами номинации. Следовательно, философия и поэзия представляют собой варианты отчуждения языка от его обыденной нормы, «остранение» повседневного образа языка и языковых связей между выражением и смыслом. В связи с этим представляется закономерным использование языка философии для описания специфики поэтического языка, так как именно философия в силу своей отстраненности от привычной языковой нормы является адекватным инструментом литературоведческого анализа поэзии Д.Хармса и И.Бродского как художественных пространств, организованных по принципу отчуждения на различных уровнях, то есть для исследования отчуждения как ведущей текстовой стратегии.

Нами в работе использованы понятия и категории, некоторые из которых были введены И.Кантом и полнее разработаны философией экзистенциализма в связи с феноменом отчуждения и спецификой отчужденного бытия человека в реальности, такие как «вещь-в-себе» (и «для-себя»), «бытие для других», «бытие-для-себя» («бытие-в-себе»), «я-в-мире», «мир-без-меня», а также категория Другого как обозначение чуждого, непознанного, то есть не присвоенного сознанием явления.

Понятие «вещи-в-себе» («для-себя») было введено И.Кантом в его работе «Критика чистого разума» как выражение невозможности абсолютного познания человеком вещи в частности и самого явления бытия в целом, невозможности их полного присвоения сознанием, что обуславливает присутствие в вещи/бытии некоего скрытого, изначально недоступного человеческому познанию смысла, самодостаточного, замкнутого на себе состояния, определяемого Кантом как «вещь/бытие-в-себе и для-себя». Вещь/бытие в процессе познания их человеком предстают в качестве совок>пности внешних проявлений, адресованных познающему сознанию и воплощающих образ вещи/бытия в человеческой повседневной реальности, то есть то состояние, которое Кант назвал «бытием-для-других».

Присутствие человека в реальной действительности, его включенность во все многообразие ¿проявлений мира, то есть осознание своего «я» как условия и формы существования мира описывается экзистенциалистами посредством понятия «я-в-мире». Соответственно, событие отстранения от мира, а также и от своих собственных эмоций и переживаний, рожденных в момент пребывания в реальности и вызванных тем или иным проявлением этой реальности, приводит к особому состоянию самого познающего «я», определяемого как «я-без-мира». а также и к особому состоянию мира, утратившему «я» в качестве формы своего существования, которое характеризуется как «мир-без-меня».

Для описания специфики пребывания отчужденного сознания в материальной реальности относительно телесности и плотности мира, а также относительно телесности самого человека были применены категории феноменологии, в частности, «здесь-и-сейчас» как обозначение единого, нерасчлененного момента восприятия реальности во всей совокупности тех её проявлений, которые в момент этого восприятия включены и актуализированы в пространстве познающего сознания; а также «тело» и «телесность» в феноменологическом понимании, то есть в качестве основного инструмента и способа познания реальности.

Объектом исследования феномена отчуждения как искусства является поэзия Д.Хармса и И.Бродского, так как поэзия представляет собой особый вид языковой деятельности, реализующей в специфике художественного миромоделирования отстраненное от повседневной реальности состояния сознания, обуславливающего особое состояние языка, утрачивающего связь с языком повседневным. Исследование отчуждения в качестве стратегии моделирования художественного мира на материале поэзии также обусловлено и тем, что в поэтическом тексте актуализировано единство и связи иного, не только семантического рода, то есть поэзия обнажает саму специфику создания новой, поэтической природы слова, сам способ разрыва связи поэтического состояния языка с повседневным, следовательно, саму реализацию стратегии отчуждения посредством определенных художественных приемов и средств.

Предметом исследования является способ моделирования художественного мира в поэзии Д.Хармса и И.Бродского, то есть проблематики, поэтики и особых

механизмов смыслопорождения, в основе которых лежит феномен отчуждения как реализации авторских мировоззренческих и эстетических установок.

Теоретическая значимость и актуальность работы заключаются во-первых, в продолжении и уточнении вырабатываемых современной филологией приемов литературоведческой реконструкции философской версии бытия, реализованной в поэтическом тексте; во-вторых - в обнаружении коррелятивных отношений между философскими категориями и поэтической образностью.

Практическое значение исследования. Результаты исследования могут быть использованы при чтении лекционных курсов по истории литературы XX века, при разработке и чтении спецкурсов по поэзии XX века, а также спецкурсов «Философия и литература», «Философская поэзия XX века».

Цель данной работы - выявление и анализ способов реализации стратегии отчуждения как основы создания художественного мира Д.Хармса и И.Бродского. В связи с этим главными задачами работы становятся: на материале поэтического мира Д.Хармса: 1) исследование явления отчуждения как авторской стратегии «очищения мира» от временной, пространственной определенности, а также следов рационального и духовного опыта человека, а именно — культуры и религии; 2) описание феномена отстранения от своего «я», включенного в рамки повседневной реальности, что порождает явление онтологической неуверенности в поэзии Хармса; 3) анализ собственно языкового уровня поэзии Хармса, организованного по принципу высвобождения языка из рамок нормы и обуславливающего особый тип взаимоотношений с читателем.

Относительно поэзии И.Бродского в качестве основных задач могут быгь названы следующие: 1) выявление феномена отчуждения как способа разрушения повседневного образа вещи с целью открытия её в качестве чистой формы пространственно-временной организации, а также описание «пограничного» смысла материи как формы проявления и существования вещи в реальности; 2) анализ отчуждения в качестве процесса и результата творческого акта, направленного на воплощение своего «я» как отсутствующего в рамках пространственно-временной определенности мира; 3) исследование отстранения от

обыденного состояния языка с целью обретения иной, поэтической/божественной природы слова.

Методология работы. Специфика методологии работы обусловлена пограничным характером и аспектом исследуемого феномена, представляющего собой синтез философских и эстетических проблем. Вследствие этого в данной работе были использованы как типологический и структурно-функциональный методы анализа текста, так и методы феноменологии. Относительно поэзии Д.Хармса продуктивным также является метод рефлексивного чтения, так как тексты Хармса имеют неклассический, диалогический, провокационный характер, вызывающий определенные читательские реакции, принципиально важные в аспекте исследуемой проблемы.

Положения, выносимые на защиту:

1. Отчуждение как мировоззренческая и эстетическая установка реализуется в поэзии Д.Хармса посредством стратегии «очищения» мира от бытийных координат, что воплощается в нейтрализации временной определенности мира, трансформации пространства, а также в деконструктивной направленности изображения сфер культуры и религии.

2. Феномен отчуждения формирует особый тип самоописания в поэзии Хармса, характеризуемый как «принцип онтологической неуверенности».

3. Отстранение от нормы на языковом уровне в поэтическом пространстве Д.Хармса представляет собой художественную стратегию трансформации языковой природы и открытие новых механизмов смыслопорождения.

4. В поэзии И.Бродского отчуждение представляет собой способ моделирования художественного мира, направленный на создание особого пространства постбытийной пустоты, в связи с чем поэтом осуществляется деформация и исчезновение материального мира и высвобождение бытийных координат времени и пространства в их «чистом виде».

5. Отчуждение как художественная стратегия в поэзии И.Бродского обуславливает специфику описания своего «я» относительно как мира, так и Вечности, что воплощается в поэтической процедуре завершения своего пребывания в реальности и выходе в сферу Вечности.

6. Отчужденное от повседневности состояние сознания в поэзии И.Бродского порождает особый тип языкового бытия личности, характеризуемый как «поэтическое состояние языка».

Структура работы. Работа состоит из введения, двух глав (каждая из которых включает в себя три параграфа), заключения и библиографии, включающей 196 источников.

Апробация работы. Основные положения данного исследования обсуждались на научных конференциях: «Дергачевские чтения» (УрГУ им А.М.Горького, Екатеринбург, 2004), «Изучение творческой индивидуальности писателя в системе филологического образования наука - вуз - школа» (УрГПУ, Институт филологических исследований и образовательных стратегий «Словесник», Екатеринбург, 2005).

Содержание работы

Во введении дастся интерпретация философского понятия «отчуждение» в аспекте мировоззренческой и эстетической установок Д.Хармса и И.Бродского, реализуемых посредством определенных текстовых стратегий и обуславливающих своеобразие художественного мира, основанного на категории пустоты как ведущего принципа моделирования поэтической реальности, а также обзор литературно-критического и философского материала.

Первая глава «Даниил Хармс: отчуждение как реконструкция «домирной пустоты» посвящена исследованию текстовых стратегий в поэзии Д.Хармса на основе принципа отчуждения, особым образом организующих художественный мир как стремящийся вернуться в состояние «до-родовой» пустоты. Бытие «Я» в тексте становится возможным благодаря самодистанцированию пишущего, отслоению нового самодостаточного бытия своего «Я». Следовательно, воплощение себя и своих состояний в тексте оказывается всегда созданием и рождением себя как Другого. Эта принципиальная

невозможность избежать самоотчуждения в процессе письма становится одним из ключевых вопросов теории и практики направления обэриутов, к которым в ранний период своего творчества принадлежал и Д. Хармс.

Отчуждение вещи/Я-в-реальности от вещи/Я-в-тексте, отчуждение творца от собственного текста было осмыслено обэриутами применительно к технике создания и эстетике художественного произведения. Отчуждение из неизбежного этапа творчества было преобразовано в необходимое условие как собственно существование текста, так и его художественной ценности. Так, в рамках направления ОБЭРИУ декларировалось сознательное стремление творца к отчуждению от своего текста. Посредством письма создается новый мир. новый, совершенно автономный организм, живущий отдельно от своего творца, самостоятельно изменяя свой образ и способ своего бытия. Такой подход к творчеству обуславливал новый тип взаимоотношений творца и текста, построенный на постоянном удивлении перед изменяющейся и не поддающейся рациональному постижению природой своего текста Эта динамика, отсутствие любой фиксированное™ в природе текста абсолютно вписывались в концепцию мира ОБЭРИУ: постоянно меняющегося, непредсказуемого, непознаваемого с помощью обыденной логики и рационального сознания, вызывающего неизменное удивление как единственно устойчивую эмоцию.

В первом параграфе «Разрушение бытийных координат как способ «очищения» мира» анализируется воплощение авторской установки на разрушение таких опор человеческого существования, как время, пространство, культура и религия. Нейтрализация человеческого рационального и духовного опыта в познании и описании мира средствами искусства становится, по Хармсу. способом очищения мира от присутствия в нем человеческой субъективности

Первый раздел «Нейтрализация временной определенности» посвящен рассмотрению художественных способов нивелирования категории времени Разрушение значения слова «время» в его повседневном употреблении, а также обыденных способов измерения и описания времени воплощает концепцию времени как проявление в мире потусторонней, не поддающейся изменению и описанию в терминах логики и обыденного языка силы: «Л время - суп высокий, длинный и широкий». Отмена рациональных способов измерения и описания

времени утверждает растворение временного потока в каждом предмете и проявлении мира: «Часы беспомощно стучат /Расти трава, тебе не надо время». Таким образом, происходит отрицание времени всеобщего и воплощение времени субъективного, в качестве индивидуально переживаемой утраты, адекватное описание которого становится возможным лишь средствами измененного, отчужденного, то есть поэтического состояния языка.

Второй раздел «Трансформация пространственной организации мира» представляет собой исследование особой организации художественного пространства в поэзии Хармса. которая становится событием перехода реальности в иное, чуждое повседневной норме состояние в связи с обретением вещью/телом новой природы. Иная природа вещи/тела обнаруживает себя в специфике их бытия относительно своей формы как определенным образом организованной части пространства, а также и относительно самого пространства в целом, то есть таких обусловленных им характеристик положения вещи/тела, как вертикальность / горизонтальность, линейность / нелинейность, динамика / статика. В связи с этим универсальной для категории пространства в поэзии Хармса становится ситуация распада и разрушения как проявление новой, чуждой норме природы вещи/тела и нового способа их бытия относительно пространственных координат. Тексты Хармса, стремящиеся к самопоглощению, саморазрушению как возвращению в до-бытийную пустоту строятся на универсальной ситуации распада, воплощающей вариант иного по отношению к повседневному состояния мира, где предметы связаны особого рода связями и функционируют особым образом: «Дева падала в кувшин, / ноги падали в овраг», «в репей закутанная лошадь / как репа из носу валилась». Такое «инобытие» порождает присутствие игрового мира в поэзии Хармса, причем тексты Хармса открывают как минимум два типа игры: игра «в куклы» («Один старик смотрел на небо...») как отражение, сублимацию реальности и игра «в мозаику, калейдоскоп, коллаж» («Я вам хочу рассказать...», «Пристала к пуделю рука ..»), где главным игрообразующим принципом становится разрушение любой смысловой целостности, установка на достижение абсолютного распада, пустоты в обыденном смысловом пространстве.

Распад предмета или явления на отдельные части, являющийся у Хармса универсальным метасюжетом, текстовым событием, представляет собой

реализацию отчуждения на смысловом уровне. При этом распад и разрушение предметов воплощают концепцию вечно изменяющегося динамичного бытия, некоего иного, трансцендентного состояния мира, обрести которое позволяет ситуация падения как изменения состояния сознания, как переход границы между обыденным и потусторонним состояниями мира: «Каблуков сказал увы / на течах его висело / три десятых головы». Подвижность, текучесть мира в поэзии Хармса порождает явление мозаичности бытия, замещения вещей или их частей чуждыми )эанее вещами, взаимопроникновение и взаиморастворение вещей друг в друге, что реализует характерный для детского сознания способ восприятия мира как единой метафоры, как временного случайного единства чуждых друг другу частей, постоянно способных к новому распаду как творению «домирной пустоты» (Токарев).

В третьем разделе «Стратегия деконструкции в пространстве культуры и религии» анализируются художественные стратегии деконструкции в поэзии Хармса, направленные на разрушение и слом культурных стереотипов и религиозных канонов. Отменяя закрепленные в сознании носителей культуры имена, события и феномены, Хармс стремится заново написать историю культурной эволюции человечества, наполнить ее своим пониманием культурной ценности и значимости, что порождает появление в поэтическом пространстве Хармса культурных двойников, отчужденных от своей фиксированной культурной биографии и судьбы. Разрушение окаменевших в культуре образов, текстов, событий, акт творения их, лишенный момента вторичности. становится перерождением культурного феномена, моментом обретения иного, чуждого культурной традиции, но «своего» для читателя смысла' «Эй Махмет /гони мочало / мыло дай сюда Махмет / Крикнул тря свои чресапа / в ванне сидя Архимед» Слом культурных стереотипов происходит у Хармса благодаря языку, который становится обновляющим началом, так как акт новой номинации культурного феномена обновляет его суть и его значимость. Так, отчуждение на уровне культуры становится у Хармса единством противонаправленных эстетических стратегий: разрушение культурного феномена одновременно является его возрождением, а отчуждение становится способом нейтрализации чуждости культурной традиции обыденному сознанию.

Слово о Боге в поэзии Хармса также разрушает строго закрепленные традицией канонические формы и понятия. Бог как трансцендентное начало является исходной, первичной точкой бытия и присутствует во всех проявлениях мира Познание божественной чистоты/пустоты бытия становится возможным благодаря открытию отчужденного от обыденности состояния языка, обладающего способностью воплощать бытие предмета, называя его. Соответственно, и адекватное слово о Боге возможно лишь в измененном состоянии сознания и языка: «бог' куф куф куф /престол гечинеф /Херуф небо и земля / Сераф славы твоея». В связи с этим Хармсом переосмысляется каноническая форма молитвы как обращения к Богу. Молитва у Хармса является каноном не по текстовому содержанию, а по измененному, отчужденному от повседневности состоянию сознания.

Отчуждение от основ и координат бытия приводит к отчуждению познающего «Я» от самого себя, включенного в эту систему координат. Таким образом, в поэзии Хармса воплощается предельная грань отчуждения как мировоззренческого и эстетического принципа, что находит отражение в явлении онтологической неуверенности в художественном пространстве Хармса.

Второй параграф «Принцип онтологической неуверенности» посвящен исследованию самоопределения и самоописания познающего сознания на основе принципа отчуждения. Восприятие бытия, его координат и способов его описания как чуждых познающему сознанию порождает сомнение в явлении самого бытия, а также в существовании самого познающего Я в этом бытии. Онтологическая неуверенность обуславливает появление категории пустоты, отсутствия в поэзии Хармса, причем пустота как результат отчуждения познающего Я от бытия поглощает реальность, принимая ее формы, пространственные и звуковые характеристики: «За стеной никто не лает / и никто не говорит». Пустота и отсутствие становятся звучащими, говорящими, оформленными, видимыми- «как нам выйти из нее / мимо этого большого / не забора» Однако именно благодаря исчезновению, познанию отсутствия в поэзии Хармса происходит утверждение бытия как могущего «не быть», реальность, переживаемая как утраченная, в том числе и реальность познающего «Я», обнаруживает себя в качестве присутствующей, существующей в момент настоящего или прошедшего времени

Третий параграф «Отстранение от нормы на языковом уровне и механизм смыслопорождения» содержит анализ языковой организации текстов Д.Хармса, где также реализуется явление отчуждения от нормы, причем полем отчуждения в данном случае становится воспринимающее текст сознание. Языковые эксперименты Хармса, созданные по принципу разрушения любых смысловых ассоциаций читателя, полностью нейтрализуют контакт и взаимодействие между автором и читателем в рамках обыденной понятийной системы, однако вместе с тем устанавливают новый, чуждый рациональному, логическому способ восприятия и понимания текста. Хармс стремится к отчуждению и остранению привычного облика языка и привычных, закрепленных за языковыми единицами смыслов на всех языковых уровнях: «был стручок балован судеб /ив министерство / к ночи мехом / шли коровы в звериной беде / замыкая шествие монахом». Нарушения грамматических, орфографических, пунктуационных и всех возможных языковых норм становятся способом высвобождения языковой стихии из рамок сковывающей его нормы, перерождения языка, открытия его непредсказуемой трансцендентной природы, средством пробуждения в читателе живого чувства и ощущения языковой стихии. При этом читатель, обретающий себя-в-тексте прежде всего как жертва игры в обман и нарушение своих ассоциаций, языковых ожиданий и привычек, постепенно становится полноправным участником игры в распад нормы, тем самым деконструктивным началом, порождающим и осуществляющим производство текста как распада нормы, запускающим движение текста к саморазрушению, то есть к воплощению трансцендентной чистоты и пустоты.

Так, явление отчуждения в поэзии Д. Хармса, рассматриваемое нами в качестве универсальной художественной стратегии организации поэтического пространства, представляет собой слом нормы на всех уровнях бытования текста и слова в тексте, что обуславливает появление нового типа коммуникации с читателем и нового типа гармонии, рожденной посредством механизма тотального разрушения. Феномен отчуждения, реализующий установку на очищение мира, представляет собой в поэзии Хармса основной механизм смыслопорождения. особым образом организуя текст и становясь основой его смыслового и структурного единства.

Вторая глава «Иосиф Бродский: отчуждение как творение постбытийной чистоты» направлена на исследование художественных стратегий И.Бродского, в основе которых лежит феномен отчуждения и порождаемая им категория пустоты, обуславливающих такую специфику поэтического пространства, которая может быть охарактеризована как «бытие после бытия», а также «бытие вне себя». Явление отчуждения в художественном мире И.Бродского, а также порождаемая им в качестве бытийной категория пустоты обладают характеристикой развития в аспекте перехода из неосознанного качества текстового поведения говорящего «я» в сознательное стремление к отстранению от реальности и себя самого в этой реальности, к созиданию пустоты, позволяющей избавить мир от себя и себя от мира с тем, чтобы познать и вместиться в бытийные координаты времени и пространства в их чистом виде и тем самым совпасть с Вечностью. Относительно поэтического пространства Бродского уместно говорить об отчуждении как об особой структуре сознания, специфическим образом выстраивающей свои отношения с реальностью и самим собой, что обуславливает особый способ моделирования художественной реальности.

В первом параграфе «Вещь - пространство - время. Материя: между бытом и бытием» рассматривается творение своего отсутствия в материальном мире посредством поэзии, что позволяет отчужденному сознанию познать вещь как форму пространственно-временной организации, а также открыть сам способ проявления вещи в реальности - материю - в качестве границы между бытом и бытием.

Искусство отчуждения в поэзии И.Бродского представляет собой стремление сознания утратить повседневный мир во всех его формах и проявлениях, чтобы обрести новый тип бытия в пространстве Вечности. Обретение себя как формы пустоты (Вечности) происходит посредством очищения «априорных форм чувственности и рассудка» (Кант) - бытийных категорий пространства и времени - от наполнения повседневным содержанием, от обыденных смыслов. Сознание, стремящееся к утрате повседневных форм и смыслов мира, открывает «чистую форму» (Кант) вещей, пространства и времени, то есть бытие «в чистом виде» (Бродский), познавая «вещи-в-себе» (Кант), ускользающие от познания в повседневной реальности. Отчуждение от обыденной

реальности происходит прежде всего как утрата плотности вещного материального мира, точнее, как деформация и распад того образа и смысла вещи, в связи с которыми она существует как «вещь для других», созданная человеческой субъективностью: «Но в чьем-то напряженном взоре / маячит в сумраке ночном / окном разрезанное море». Извлечение своей субъективности, памяти и эмоционального наполнения, которые в совокупности образуют значение и способ существования вещи в повседневной субъективной реальности, становится моментом высвобождения в предмете присутствия пустоты, бытия в-себе и для себя, что позволяет отчужденному сознанию, познавая вещь вне своей субъективности, познавать её как форму пространственно-временной организации: «Пустота раздвигается, как портьера / Да и что вообще есть пространство, если / не отсутствие в каждой точке тела?». Деформация образа вещи в состоянии «для других» обнажает сам способ проявления вещи в мире, то есть материю. Материя представляет собой порог, границу между бытовым и бытийным смыслом вещи, между её существованием в повседневной реальности и существованием в качестве определенной формы чистого, совпадающего с Вечностью, пространства. Утрата своего присутствия в мире позволяет отчужденному «я» освободиться от совокупности тех качеств и свойств, в связи с которыми материя обнаруживает себя в реальности: цвета, длины и размера, звука, плотности, которые на самом деле представляют собой разнообразные пространственно-временные комбинации: «Окраска / вещи на самом деле маска / бесконечности, жадной к деталям». Так, отстранение от присутствия своей субъективности в формах материального вещного мира позволяет сознанию в отчужденном состоянии познавать предметы как формы определенным образом организованных пространства и времени, как некоторой оформленной части вечных бытийных категорий.

Второй параграф «Процедура небытия» как творение постбытийного пространства» представляет собой описание способа творения постбытийного пространства в художественном мире Бродского и особого типа бытия отчужденного сознания в нем.

В первом разделе «Избыток переживания мира: «бытие вне себя» анализируется особый тип восприятия действительности, порождающий выход

воспринимающего сознания за пределы повседневной реальности. Само явление отчуждения, которое в поэзии Бродского представлено и в качестве процесса, и в качестве результата - особого способа существования сознания в отчужденном состоянии - происходит как завершение прежнего и зарождение нового бытия. "«Я», переходящее меру в ощущении бытия, разрушает границы обыденных переживаний, выплескиваясь за его пределы, обретая тем самым свою новую природу и новый, внепредельный тип бытия- «Человек отличается только степенью / отчаянья от самого себя». Переполнение повседневной меры в проживании мира становится событием завершения, прекращения пребывания сознания в рамках повседневности и выходом в иную, трансцендентную сферу бытия, разрывом связи с прежним образом и способом существования своего «я», обретением новой структуры сознания.

Второй раздел «Завершение себя-в-мире» посвящен исследованию специфики самоописания отчужденного сознания, характеризуемой как «завершение своего пребывания в рамках повседневной реальности», приводящей к завершению образа своего «я», оставленного в обыденной системе координат Выход из себя-прежнего, оставленного и завершенного, означает выход из своего прошлого образа как о-пределенного, ограниченного бытия с целью обретения своей внепредельной сущности в пространстве Вечности. «Бытие вне себя», пребывание вне своего тела, которое утверждает и закрепляет присутствие в материальном мире, становится утратой телесного способа познания и взаимодействия с миром, восприятия реальности посредством свойств и навыков тела. В связи с этим в поэтическом мире Бродского зрительным, телесно значимым эквивалентом пустоты, свободы от повседневности является темнота как потеря возможности познания мира извне, посредством тела. Отчужденное состояние сознания обнаруживает особый способ восприятия реальности и самого себя и на языковом уровне. Языковым выражением отчуждения становятся речевые конструкции со значением завершенности, необратимости прежнего способа бытия, воплощающие образ цельного, готового в своей законченности бытия. Такими конструкциями являются глаголы со значением прошедшего времени, а также константная для поэтической реальности Бродского речевая модель «уже не», воплощающая значение итоговое™, конечной точки в протяженности

повседневного существования, завершение и отстранение сознания здесь-и-сейчас от образа прошлой жизни: «Я сижу у окна Я помыл посуду / Я был счастлив здесь, и уже не буду». На уровне текстовой структуры выражением отчужденного состояния сознания становится стремление текста к самозавершению, к самосворачиванию, к утверждению небытия на месте говорящей реальности. Сама речь стремится к прекращению, таким образом, создается поэтика уменьшения мира. Воплощение себя как нового типа бытия, отдельного и чуждого прежнему, порождает появление в поэзии Бродского идеи сиротства как лишенности всех прежних связей и привязанностей, чувств и самого способа чувствования. Явление сиротства, потери своего места, самого себя в завершенном оставленном бытии становится неизбежным условием зарождения нового, отчужденного состояния сознания: «И вот бреду я по ничьей земле / и у Небытия прошу аренду». Сиротство перерастает в изгнанничество, причем событие эмиграции и сама идея изгнанничества как качества личности по отношению к остальному миру представляет собой у Бродского не только отражение реального биографического момента, не только утрату причастности к определенному географическому (идеологическому) пространству, но в большей степени - константу внутреннего мира, особую структуру сознания по отношению к повседневной реальности во всех её проявлениях в целом.

В третьем разделе «И время - прочь, и пространство - прочь» рассматриваются особенности самообнаружения отчужденного сознания в поэзии Бродского относительно категорий времени и пространства: «В этом мире страшных форм / наше дело - сторона». Свобода от всеобщности идеологического, морального, эстетического единства, выпадение из единого измерения и единых способов оценки реальности воплощается Бродским как выпадение из единого, всеобщего (в смысле способов исчисления) времени. При этом отчужденное сознание утрачивает сам повседневный способ познания, измерения и описания времени: как личного, субъективного, так и исторического, в контекст которого вписано личное, и личным же создается. Повседневное понятие и измерение времени основано на идее конечности человеческого бытия, что обуславливает идею помещения времени в искусственно созданные человеческим сознанием промежутки и отрезки, воплощающие образ времени как некоего

равномерно движущегося потока, изменяющего мир, тогда как отчужденное сознание совпадает с Вечностью, нейтрализующей понятия конечности, предельности и движения как показателя изменения: «С точки зрения времени нет «тогда»' / есть только «там», «Время больше пространства Пространство -вещь / Время же, в сущности, мысль о вещи». Таким образом, сознание в отчужденном от повседневной реальности состоянии выпадает из того типа времени, которое можно охарактеризовать как «время для человека» и обретает новый тип вечной бытийной категории, определяемый как «время для себя» или «человек для времени».

Третий параграф «Отчужденное сознание и форма существования поэтического языка» представляет собой исследование специфического способа самовыражения отчужденного сознания посредством особого, отчужденного от обыденных смыслов и норм состояния языка, которое может быть интерпретировано как поэтическое на основании критерия утраты связи с повседневными значениями и принципами функционирования языковых единиц. Завершение своего пребывания в повседневной реальности, воплощение своего «я» в качестве изгнанного, отторгнутого этой реальностью происходит в поэзии Бродского и как выпадение из речевой плотности обыденного мира, как исчезновение из обыденного состояния языка, реализуемое в состоянии молчания в говорящей реальности: «Данная песня — не вопль отчаянья. / Это - следствие одичания / Это - точней - первый крик молчания». Отчуждение от обыденного состояния языка, образ которого обусловлен конкретной исторической эпохой, то есть повседневно исчисляемым временем, реализуется у Бродского в использовании приема иронии по отношению к языку, отражающему конкретную историческую повседневность: «Жизнь - она как лотерея» / «Вышла замуж за еврея». / «Довели страну до ручки» / «Дай червонец до получки». Ирония, рождающаяся именно в связи с оппозицией «свое-чужое», становится стилистическим выражением отчужденного «я», исключенного из пределов обыденного языкового бытия.

Утрата языка в его повседневном состоянии также приводит к явлению сиротства, в данном случае - сиротства языка как потери прежних норм функционирования, прежних значений своих единиц и собственно самих

принципов номинации. «Осиротение» языка, выход его за пределы обыденного состояния становится событием рождения нового языкового бытия - языка в его поэтическом состоянии: «Поэзия, должно быть, состоит / в отсутствии отчетливой границы». Поэтическое состояние языка нейтрализует прежний способ взаимодействия языка и человека, определяемый как «язык для человека», утверждая для отчужденного «я» новый - «человек для языка»: «Человек превращается в шорох пера по бумаге, в кольца, / петли, клинышки букв и, потому что скользко, / в запятые и точки». Таким образом, отчужденное сознание открывает языковую стихию как управляющую и направляющую человека, определяющую и задающую его внутреннюю структуру, ту его природу, познавая которую, человек (то есть уже поэт) попадает в зависимость от языка, становясь формой его существования и проявления в мире, обретая себя в качестве специфическим образом организованной языковой формы, в качестве «части речи» (Бродский). Процесс поэтического творчества, представляющий собой переход в иное, чуждое обыденному состояние сознание и языка, становится собственно творческим актом, то есть творением нового бытия, практическим осуществлением процесса отчуждения сознания от повседневного мира, самой «процедурой небытия», текстовым закреплением исчезновения «я», пребывающего в поэтическом состоянии сознания и языка, для остального мира.

Искусство отчуждения в поэзии И.Бродского, воплощенное одновременно и в качестве процесса, и в качестве результата, представляет собой творение нового, чуждого повседневному типа бытия, которое обусловлено особым, поэтическим состоянием сознания и, следственно, языка. Отчужденное бытие как завершение дления памяти о вещи, памяти о себе (как о теле, присутствующем в мире), памяти о времени и памяти о языке становится пространством зарождения иного типа бытия, определяемого как «мысль о вещи», «мысль о времени» и «мысль о языке», совпадая с которой, поэт обретает себя как форму пустоты-бессмертия-Вечности.

В заключении подводятся итоги исследования и излагаются выводы:

Феномен отчуждения, рассматриваемый нами в качестве определенной мировоззренческой установки, реализуемой в особых художественных стратегиях организации поэтического пространства в поэзии Д.Хармса и И.Бродского, становится искусством преобразования самого способа бытия «я» относительно

реальности, то есть самим способом создания эстетически завершенного мира. В обоих случаях отчуждение представляет собой моделирование средствами поэтического языка выхода из границ повседневной реальности, а также реконструкцию - в поэзии Хармса - и творение - в поэзии Бродского - особых, внеповседневных пространств пребывания отчужденного состояния сознания и языка. В случае Хармса таким полем отчужденного бытия становится «домирная пустота», а в случае Бродского - постбытийная чистота. Разрушение мира во всех его проявлениях и творение своего исчезновения из мира как реализация отчуждения в поэзии Хармса и Бродского воплощают высвобождение бытийных категорий в их «чистом виде» (Бродский), а также само явление бытия из границ повседневной реальности и повседневного сознания с целью открыть бытие и себя в качестве формы божественной пустоты/чистоты, в качестве формы поэтической внепредельности.

Основные положения диссертационного исследования отражены в следующих публикациях:

1.Б.Пастернак и Д.Хармс: два пути к лингводицее. // Русская литература XX -XXI веков: направления и течения. Вып. 7. Екатеринбург- Урал гос пед ун-т; ИФИОС «Словесник», 2004. - С. 55-64.

2.Оппозиция «свое - чужое» в лирике ранней А.Ахматовой. // Изучение творческой индивидуальности писателя в системе филологического образования: теоретические аспекты; 5-8 классы; 9-11 классы: Материалы XI Всероссийской научно-практической конференции «Изучение творческой индивидуальности писателя в системе филолопгческого образования: наука - вуз - школа». 24-25 марта 2005 г. Екатеринбург: Урал. гос. пед. ун-т; Институт филологических исследований и образовательных стратегий «Словесник», Екатеринбург, 2005. - С. 204-207.

3. Н.Заболоцкий: поэтическая игра с реальностью. // Дергачевские чтения -2004: Русская литература: общенациональное развитие и региональные особенности. Материалы между нар. науч. конференции. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2006. - С. 133-137.

4. Принцип онтологической неуверенности в поэзии Д.Хармса. // Дергачевские чтения - 2004: Русская литература: общенациональное развитие и региональные особенности. Материалы между нар. науч. конференции. Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2006. - С. 50-54.

Подписано в печать 02.05.06 Бумага типографская Тираж 100 Заказ №81

Екатеринбург, К-83, пр.Ленина, 51

Формат 60x84 1/16 Усл.печ.л. 1 Печать офсетная Типолаборатория УрГУ

1 0 7 25

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Рябкова, Ольга Вячеславовна

Введение

Глава 1. Даниил Хармс: отчуждение как реконструкция «домирной пустоты»

1.1. Разрушение бытийных координат как способ «очищения» мира

1.1.1. Нейтрализация временной определенности мира

1.1.2. Трансформация пространственной организации мира

1.1.3. Стратегия деконструкции в пространстве 62 культуры и религии

1.2. Принцип онтологической неуверенности

1.3. Отстранение от нормы на языковом уровне и механизм 98 смыслопорождения

Глава 2. Иосиф Бродский: отчуждение как творение постбытийной чистоты

2.1. Вещь - пространство - время 124 Материя: между бытом и бытием.

2.2. «Процедура небытия» как творение постбытийного пространства

2.2.1 Избыток переживания мира: «бытие вне себя»

2.2.2. Завершение себя-в-мире.

2.2.3. «И время - прочь, и пространство - прочь».

2.3. Отчужденное сознание и форма существования 195 поэтического языка

Введение диссертации2006 год, автореферат по филологии, Рябкова, Ольга Вячеславовна

Создание произведения искусства предполагает переход творящего «я» в особые, иные по отношению к повседневной, сферы реальности. Особенно актуальным выход за границы повседневной действительности как акт творчества становится по отношению к произведениям искусства, принадлежащим к неклассическим художественным системам, основной установкой которых является «эффект нарушения автоматизма восприятия» [190; 15] путем создания нового взгляда на знакомые вещи и явления, то есть слом такого способа восприятия вещи или явления, который может быть охарактеризован как «узнавание». В этом случае сам момент творчества становится событием исключения творящего «я» из пределов повседневного круга забот, реальной определенности пространства и временной протяженности, переводя созидающее сознание в область другого, относительно обыденного, восприятия действительности, благодаря чему оно вступает в «отношение напряженной вненаходимости» [20; 41] с повседневной действительностью. Искусство становится реализацией иной призмы взгляда на реальность - как на нечто новое, непознанное, не присвоенное сознанием. Так, можно сказать, что искусство рождается вследствие изменения или смещения повседневной привычной системы оценок действительности. В аспекте исследуемой нами проблемы феномен отчуждения интерпретируется в качестве особой текстовой стратегии, реализующей определенные мировоззренческие и эстетические установки поэта и представляющей собой акт творения и сам способ создания реальности иного, вне-повседневного порядка, то есть художественного, уже - поэтического текста, в основе которого заложен механизм нарушения привычных для читателя смыслов и способов интерпретации.

Поэзия связана с феноменом отчуждения в большей степени, чем любой другой вид искусства. Появление поэзии обусловлено прежде всего особым состоянием сознания, которое можно охарактеризовать как отчужденное от обыденного способа восприятия: «Настоящая поэзия есть форма знаний, которыми мы не обладали раньше» [168; 119]. Абсолютное исключение из пределов повседневности (мира в его повседневных проявлениях) как специфика поэтического состояния сознания обуславливает и выпадение творящего «я» из языкового наполнения обыденной реальности, что приводит к появлению особого, вне-повседневного языка. Иной способ существования языка, обусловленный отчужденным/поэтическим состоянием сознания, подробно описывается и анализируется Ю.В.Казариным как «поэтическое состояние языка» (термин Ж.Женетта), в связи с чем поэтический текст представляет собой «зафиксированную совокупность единиц языка, находящихся в поэтическом состоянии» [76; 31]. Следовательно, отчуждение как выпадение творящего «я» из границ повседневности и обретение иных, чуждых обыденным способа восприятия и обусловленного им способа выражения, то есть специфических для поэзии состояния сознания и языка, становится универсальным, непременным условием рождения поэтического текста.

Особенностью данного исследования становится анализ отчуждения и отчужденного состояния сознания и языка в качестве ведущего принципа моделирования художественного мира на материале поэзии Д.Хармса и И.Бродского. Отчуждение в поэтическом мире Хармса и Бродского представляет собой осознанный выбор стратегии организации текста, эстетическую установку, а также отбор художественных средств для её воплощения. В данном случае отстраненное от мира повседневности состояние сознания заложено в основу модели художественного мира Хармса и Бродского и одновременно обуславливает сам способ моделирования поэтического пространства.Аспект рассмотрения феномена отчуждения как искусства, то есть в качестве основы художественного мира обусловил выбор поэзии Д.Хармса и И.Бродского в качестве материала исследования. Столь различные на первый взгляд поэтические пространства, включаемые исследователями в связи с тем или иным аспектом творчества поэтов в многочисленные разнообразные художественные парадигмы, в частности авангард, сюрреализм, абсурдизм, экспрессионизм, модернизм, а также и постмодернизм, сближает единая целенаправленная, декларируемая Ф и акцентируемая стратегия отчуждения в качестве как основы, так и самого способа создания поэтического мира.

Рассмотрение творчества Д.Хармса и И.Бродского в аспекте проблемы отчуждения как мировоззренческой и эстетической установок, реализуемых посредством письма, то есть осознанных стратегий организации текста на всех его уровнях, делает возможным выведение некоего единого, специфического для Хармса и Бродского принципа художественного самосознания относительно общего литературно-исторического контекста. В качестве такого принципа может быть названо отстранение, выпадение из всеобщей, современной каждому из поэтов, художественной парадигмы, отторжение мировоззренческих и эстетических принципов господствующего литературного направления. Так, творчество Д.Хармса представляет собой явление авангарда в эпоху соцреализма, то есть искусства, в основе которого р заложена установка на разрушение всех принципов и канонов соцреалистического искусства. Включенность творчества Хармса в рамки эстетики авангарда рассматривалась такими исследователями, как Ж.-Ф.Жаккар, в работе которого «Даниил Хармс и конец руского авангарда» анализируются координаты художественного мира Хармса с точки зрения их специфического, неклассического смыслового наполнения, связанного с авторской стратегией отторжения реальности, очищения её от наслоения культурных, бытовых, идеологических и прочих значений. И.Е.Васильев, подробно анализируя эстетику авангардного искусства в целом, описывает творчество Хармса в комплексе текстовых стратегий художественной группировки ОБЭРИУ, направленных на «остранение» действительности, разрушение средствами искусства существующих литературных канонов и норм. Приемами такого «остранения» становятся и «призма детского Ш взгляда» [33; 163], и многообразные «метаморфозы раздробленного мира» [33; 174], и нейтрализация причинно-следственных связей, и наличие эсхатологического начала» [33; 150] в качестве как содержательной, тематической основы художественного мира, так и собственно смыслопорождающей модели. А. Кобринский описывал поэтику творчества Хармса как авангардную в аспекте особых коммуникативных стратегий, устанавливающих специфический для искусства авангарда тип взаимодействия между автором и читателем, основанный прежде всего на разрушении смысловой нормы и языковой привычки. В связи с этим авангардным искусством устанавливается новый тип коммуникации, зарождающийся на уровне случайных ассоциаций, подсознания, забытых значений и смыслов. М.Ямпольский, исследуя специфику текстов Хармса, выделяет в качестве ведущего тексто- и смыслообразующего принципа феномен беспамятства, «памяти о беспамятстве» [195; 74], бессознательного письма, что сближает творчество Хармса с художественными стратегиями сюрреалистов, практиковавшими метод письма как потока сознания и подсознания. Использование приема случайных ассоциаций, бреда и снов также реализуют авторское стремление к отторжению и разрушению канона литературы соцреализма. Исследования М.Мейлаха и Д.В.Токарева направлены на выявление в творчестве Хармса категории абсурда как эстетической и смысловой основы его пьес и текстов в целом. При этом принципы театра абсурда, описываемые Мейлахом, и «абсурд как категория текста» в работе Токарева представляют собой авторские стратегии избегания, деформации и разрушения как нормы существования реальности, так и нормы соцреалистического искусства. В связи с акцентированной авторской стратегией отторжения, выпадения из общего, современного ему эстетического, историко-литературного контекста творчество Хармса может быть рассмотрено и в аспекте художественных практик экспрессионизма, подробно описанных Н.В.Пестовой. В частности, актуальной для рассмотрения творчества Хармса как чуждого и сознательно отчуждаемого автором относительно общих эстетических канонов становится «грандиозный процесс самоотчуждения» [133; 164], а также «проблематика расщепления Я, которая мощно встроилась в литературный дискурс, формируя концепт диссоциации и манифестируя важнейший принцип созидания через распыление, фрагментирование» [133; 168]. Таким образом, важнейшие аспекты поэтики творчества Хармса, выделяемые исследователями, представляют собой искусство авангарда в контексте соцреализма, то есть такой тип авторского самоопределения относительно общего эстетического контекста, который можно охарактеризовать как акцентируемую, четко прописанную стратегию отчуждения, определяющую своеобразие художественного мира, а также и сам отбор художественных средств для его моделирования.

Художественный мир И.Бродского достаточно трудно включить в какую-либо парадигму на основании тех или иных категорий поэтики, однако его творчество в эпоху постмодернизма также выпадает из общих для этого направления установок на игру и иронию, в связи с чем творчество Бродского может быть условно охарактеризовано как явление модернизма в эпоху постмодерна. Ясно прочитываемая авторская стратегия отстранения от абсолютного следования общим художественным практикам какого-либо направления описывалась многими исследователями, в том числе М.Ю.Лотманом и Ю.М.Лотманом в работе «Между вещью и пустотой: Из наблюдений над поэтикой сборника Иосифа Бродского «Урания». Творчество Бродского описывается исследователями в аспекте особого способа обрисовки поэтом образа вещи, а также его соотношения с категорией пространства. В связи с этим специфика поэтики Бродского может быть проинтерпретирована как противостояние акмеизму с его четкостью, вещной конкретностью мира средствами самого акмеизма, то есть плотность вещного мира в поэзии Бродского, наполненность художественного пространства материей в различных комбинациях служат средством созидания и открытия чистой структуры предмета как порождения пустоты, трактуемой у Бродского как присутствие Вечности. При этом даже графика становится явлением амбивалентного характера: «Графика создает мир, открытый в двух направлениях - в сторону предельного вещизма и предельной чистой структурности» [109; 184]. Попытку вписать творчество Ф Бродского в контекст постмодернизма мы встречаем у О.А.Лекманова, однако обоснование включенности Бродского в рамки постмодернизма основывается лишь на отдельных чертах его поэтики, таких, как условность, собирательность образа, использование сниженной и ненормативной лексики, иронии как способа нивелирования чувства, в связи с чем исследователем делается вывод: «Бродский выступает едва ли не провозвестником на русской почве того литературного движения, границы которого сегодня приблизительно можно обозначить именами Пригова и Сорокина» [105; 363]. Преодоление постмодернистской эстетики посредством «приемов, освоенных предшествующими модернистскими и авангардными стратегиями» [101; 55] как кристаллизация нового ~ направления и новой эстетики — эстетики постреализма - становится предметом исследования Н.Л.Лейдермана, в том числе и применительно к Ф творчеству И.Бродского. Описание творчества Бродского с точки зрения художественных практик постреализма вступает в полемику с рассмотрением его же в аспекте постмодернизма, так как присутствие '* художественных приемов постмодернизма в поэзии Бродского характеризует его поэтическое пространство лишь частично, поверхностно. Исследователем рассматривается обращение Бродского к художественному опыту барокко, напрямую связанного с философией экзистенциализма как в европейском, так и в русском его вариантах. При этом поэтика барокко сближается в работе Н.Л.Лейдермана «с постмодернистской культурой в целом и процессом распада советской культуры в частности» [101; 185]. В качестве одной из особенностей барокко в работе рассматривается «состояние отчуждения - от социума, от людей, от истории, от природы» [101; 199], причем в художественном мире Бродского феномен отчуждения формируется в связи с явлением пустоты как основной структурной составляющей не только поэтической реальности, но и собственно «я» лирического героя. Вместе с тем для творчества Бродского характерно «возрождение опыта модернизма в лице Ахматовой, Мандельштама, Цветаевой, Элиота, Одена» [101; 184], что в целом обуславливает невозможность вписать художественный мир Бродского в рамки той или иной литературной парадигмы, но задает способ рассмотрения его творчества как комплекса приемов и художественных стратегий множества направлений: «Эстетика Бродского оказывается не столько математической суммой модерна, постмодерна и традиционализма, сколько интегрированием всех этих художественных систем, извлечением общего для них всех художественного и философского корня» [101; 214]. Вследствие этого в творчестве Бродского присутствуют как черты барокко, четкие классические линии античности, свобода обращения с языком, близкая футуристической и многое другое, однако определяющей чертой его поэтического пространства становится стратегия отторжения любой о-пределенности творчества, выпадения из рамок и границ общего литературного контекста и общих эстетических принципов.

Таким образом, феномен отчуждения становится актуальным и на уровне художественного самоопределения Хармса и Бродского относительно современного им литературно-исторического контекста.

Процесс письма как создания реальности иного порядка неизменно проходит стадию отчуждения от собственного текста, а также своего образа и своей роли в нем. Это явление было подробно проанализировано Р.Бартом в работе «Смерть автора». Скриптор, выступая в роли медиатора, проводника новой текстовой реальности, должен создать и преодолеть границу между образом и бытием вещи (или «Я») в реальности и образами и бытием вещи (или «Я») в тексте. Письмо отчуждает вещь от ее текстового отражения, создавая некое «другое» по отношению к вещи в реальности существование: «Задание всякого творческого акта - создание иного бытия, иной жизни» [24; 438].

Бытие «Я» в тексте становится возможным благодаря самодистанцированию пишущего, отслоению нового самодостаточного бытия своего «Я». Следовательно, воплощение себя и своих состояний в тексте оказывается всегда созданием и рождением себя как Другого. Эта принципиальная невозможность избежать самоотчуждения в процессе письма становится одним из ключевых вопросов теории и практики направления ОБЭРИУ, к которому в ранний период своего творчества принадлежал и Д. Хармс1.

Отчуждение вещи/Я-в-реальности от вещи/Я-в-тексте, отчуждение творца от собственного текста было осмыслено обэриутами применительно к технике создания и эстетике художественного произведения. Отчуждение из неизбежного этапа творчества было преобразовано в необходимое условие как собственно существование текста, так и его художественной ценности. Так, в рамках направления ОБЭРИУ декларировалось сознательное стремление творца к отчуждению от своего текста. Посредством письма создается новый мир, новый, совершенно автономный организм, живущий отдельно от своего творца, самостоятельно изменяя свой образ и способ своего бытия. Такой подход к творчеству обуславливал некий новый тип взаимоотношений творца и текста, построенный на постоянном удивлении перед изменяющейся и не поддающейся рациональному постижению природой своего текста. Текст может варьироваться, изменять свою структуру, отдельные детали, причем эти изменения всегда обусловлены его собственными, имманентными потребностями и желаниями: «Всякий текст вечно пишется здесь и сейчас» [18; 387]. Такая концепция письма находила отражение и в публичных выступлениях обэриутов, в принципиальном

1 Описанию и интерпретации художественных теорий и практик авангарда и, в частности, ОБЭРИУ, посвящено на сегодняшний день множество работ отечественных и зарубежных исследователей, в том числе: Васильев И.Е. Обэриуты: теоретическая платформа и творческая практика. Екатеринбург, 1991; Турчин B.C. По лабиринтам авангарда. М., 1993; Бирюков С.Е. Зевгма. Руская поэзия от маньеризма до постмодернизма. М., 1994; Крусанов А.В. Русский авангард. Спб., 1996;Никольская Т.Л. Авангард и окрестности. Спб., 2000; Кулаков В.Г. Поэзия как факт. М., 1999; Дмитриенко А., Сажин В. Краткая история «чинарей» // «.Сборище друзей, оставленных судьбою»: А.Введенский, ЛЛипавский, Я.Друскин, Д.Хармс, Н.Олейников: Чинари в текстах, документах и исследованиях: В 2 т. Б.м., 1998; Герасимова А. ОБЭРИУ: (Проблема смешного) // Вопр.лит. 1988. № 4. С.48-79 и др.

10 отсутствии любой сценарности, запланированное™, любой фиксированности: по ходу выступления текст мог пожелать измениться, примерить на себя чужую маску, уйти к другому автору или же вообще исчезнуть. Эта динамика, отсутствие любой фиксированности в природе текста абсолютно вписывались в концепцию мира ОБЭРИУ: постоянно меняющегося, непредсказуемого, непознаваемого с помощью обыденной логики и рационального сознания, вызывающего неизменное удивление как единственно устойчивую эмоцию.

Стремление к сознательному отчуждению от собственного текста, к разрыву всех связей между творцом и творением принципиальным образом меняет роль и образ автора в концепции творчества ОБЭРИУ. В связи с самостоятельным и самодостаточным бытием текста образ творца, конструирующего особое состояние языка, умещающего язык в некую структуру и границы текста, являющегося первой и главной точкой рождения текста, трансформируется в образ скриптора, посредника, которым говорит и посредством которого обнаруживает себя язык. Так, в концепции ОБЭРИУ одним из принципиальных условий творчества становится явление, которое Р. Барт определил как «смерть автора»: «Текст создается и читается таким образом, что автор на всех его уровнях устраняется» [18; 387].

Следовательно, творец становится орудием, инструментом, причастным к тайнам существования языка и воспроизводящим его непредсказуемые состояния и изменения. «Автор в этих условиях становится производной текста, его активность творца проявляется теперь не в виде единоличной монологической деятельности, подчиняющей своей власти внутреннее пространство текста, а в виде подсобно-вспомогательной и посреднической деятельности медиатора» [33; 176]. В данной концепции имманентные законы, природа языка сами диктуют будущую структуру и форму текста, в которую уместится то или иное языковое состояние, «на первом месте оказывается сама художественная реальность, отрешенная от диктата авторской субъективности» [33; 176]. Так, парадоксальным образом, самим фактом письма скриптор, создавая (или, вернее — воспроизводя) текст, нейтрализует себя как автора, творца. Принципиальный разрыв связи между творцом и творением ведет к осуществлению на практике столь любимого обэриутами парадокса, нарушения, смещения: момент создания, творения произведения, то есть текстового воплощения определенного состояния сознания становится одновременно и моментом отчуждения авторской творческой воли, изгнанием присутствия автора как точки рождения структуры, скрепляющей текст на всех его уровнях и обуславливающей его специфику, воедино сводящей множество текстовых уровней: «Вся эта множественность фокусируется в определенной точке, которой является не автор, . а читатель» [18; 390]. Обэриутский принцип отчуждения как условия творчества открывает новые возможности переживания момента письма и устанавливает новые интеллектуальные, психологические и эмоциональные связи между участниками творческого процесса: создавая (или транслируя) текст, автор стремится к постоянному переживанию собственного изгнания из текста, созидания как потери, утверждая тем самым всемогущую природу и волю языка.

Творчество Д. Хармса периода ОБЭРИУ также представляет собой реализацию отчуждения как эстетического принципа. Однако явление отчуждения у Хармса представлено глубже и охватывает практически все уровни текста: отчуждение становится средством «очищения (мира - О.Р.) от конвенциональных связей бытия» [172; 140], что обуславливает последовательное разрушение рационального и духовного опыта человека в познании и описании мира. Текстовая реальность Хармса отчуждается от обыденных принципов логики, взаимосвязи явлений, то есть причины и следствия, от способов познания и описания Времени, следовательно, от любых способов констатации и фиксации мира. Особый способ организации пространства становится событием перехода реальности в иное, чуждое норме состояние. Воплощение чуждого состояния мира реализуется во множественных ситуациях распада и разрушения, порождая образ реальности, стремящейся к разрушению любого рода целостности. В произведениях Хармса происходит отстранение и от основ, регулирующих и обуславливающих способ человеческого бытия, своеобразное очищение от следов человеческого пребывания в мире в виде культуры и религии.

Отчуждение охватывает и бытие познающего «Я» в реальности, порождая сомнение в существовании самой реальности. Наконец, отчуждение становится и способом существования самого текста. На этом уровне Хармсом реализовано отчуждение от принципов существования слова в языке и речи, а также и его значения, от способов развертывания текста; от привычного существования текста как некоторого завершенного, замкнутого в себе явления. Исследование отчуждения в творчестве Хармса открывает возможности для полного и целостного прочтения не только содержательной стороны его произведений (что является особенно актуальным при изучении его поэзии), но и самого структурного принципа его текстов, специфических способов их построения, что позволяет выявить и описать категорию отчуждения как основу бытия его поэтического мира и Я-в-мире, а, следовательно, и как явление, определяющее художественное своеобразие поэтических текстов Хармса.

Разрыв связи с внешним материальным миром средствами поэтического состояния языка приводит к появлению категории пустоты как результата творческих усилий, как эстетического феномена. Создание текста как эквивалента пустоты, без-бытийного пространства, пространства молчания средствами языка задает особый способ восприятия языковых единиц и всего текста в его эстетической целостности — как структуры, порождающей обратное себе явление — явление отсутствия, исчезновения, бытийной лакуны. Поэзия Д. Хармса и И.Бродского представляет собой два варианта искусства отчуждения, акта творения как воплощения категории пустоты, то есть как акта разрушения или редуцирования материального мира. Однако общая для текстов Хармса и Бродского стратегия отчуждения и порождаемая ею категория пустоты имеет ряд принципиальных особенностей и концептуальных отличий.

Отстранение от мира в поэзии Д. Хармса, актуализирующее во всех предметах реальности качество абсолютной объектности, позволяет подвергать его столь же абсолютному разрушению, так как потеря или устранение из предмета субъективного ядра превращает его в несамодостаточный в своем бытии, стремящийся быть присвоенным объект. Познание как присвоение бытия вещи воплощается у Хармса в ситуации распада, разрушения и полного исчезновения предмета из мира. Стремление к исчерпанию материального мира, то есть стремление к его полному исчезновению объясняется исследователями как стремление к очищению мира с целью его возрождения в состоянии до-бытийственной чистоты, чистоты «первого порядка» (Хармс). Попытка воплотить отсутствие мира последовательно отражена Хармсом в предельной точке бытия реальности -в постепенном исчезновении познающего эту реальность сознания, что проявляется в принципе онтологической неуверенности на уровне «я-говорящего», которое также становится несамодостаточным объектом, подверженным разрушению и устранению из бытия и текста. «Объект повествования тяготеет к тому, чтобы быть субъектом. Однако из-за того, что он объект по своей природе, тяготение это приобретает однообразный и механистичный характер» [189; 60].

Механизм самопоглощения и саморазрушения, заложенный в текстах Хармса, является попыткой достичь молчания, пустоты и немоты, предшествовавшей появлению слова и языка, пустоты мира и сознания, предшествующей появлению бытия, стремлением, разрушив мир и себя в их теперешнем состоянии, обрести «до-родовую» (Д.В.Токарев) чистоту бытия, которая одновременно является Божественной чистотой «первого», то есть потенциального, порядка. При этом сам язык является средством порождения пустоты, а письмо - средством завершения, прекращения и полного исчезновения письма и бытия. Отчуждение от обыденного слова как средство достижения его исчезновения, немота как очищение от связей с реальностью, онтологическая неуверенность как способ редуцирования мира и самого себя-в-мире открывают выход в трансцендентное «ТАМ», являющееся пространством до-бытийной, божественной чистоты. Таким образом, категория пустоты для Хармса представляет собой желаемое состояние мира и сознания, присутствующего в мире, воплощаемое путем отчуждения, разрушения и исчерпания реальности во всех её проявлениях.

В поэзии И.Бродского принцип отчуждения и порождаемая им категория пустоты обретают принципиально иной относительно тех же категорий, что у Храмса, смысл. Явление отчуждения в поэзии Бродского раскрывается как константа внутреннего мира, как поведение сознания, структура взаимоотношений сознания не только с внешним миром в момент здесь-и-сейчас, но прежде всего с самим собой-в-мире во всех моментах своего пребывания в мире в прошлом и настоящем. Чуждость мира и своих состояний-в-мире говорящему «я» в поэзии Бродского обуславливает появление категории пустоты как особого способа видения реальности, а именно - как очищение координат бытия — времени и пространства - от субъективных наслоений, главным из которых является у Бродского память, наполняющая время и пространство субъективными качествами и характеристиками длительности, протяженности и, вследствие привязки к определенным, субъективно важным событиям, — эмоционального напряжения. Проговаривание, исчерпание памяти становится у Бродского средством достижения чистоты составляющих бытия - времени и пространства, из которых извлечено их субъективное наполнение. Принцип исчерпания памяти в поэзии Бродского позволяет познающему «я» увидеть чистоту сути предмета в частности и бытия в целом, его отвлеченную от закрепленного памятью и опытом образа смыслообразующую категорию -чистую форму, «пятое, сущее значение» предмета есть. не только идея предмета, но и та «чистая форма», которая определяет его вещественность, субстанциальность» [172; 113]. В этом смысле поэзия Бродского близка философии И.Каита и его идее априорных форм чувственности и рассудка, которыми являются пространство и время. По мысли Канта, эти категории изначально заложены в структуре человеческого сознания и обуславливают собой способы познания человеком мира, однако познать эти категории в их первичной абстрактной чистоте невозможно, так как они даны человеку лишь в данных опыта. Таким образом, вещи, как и априорные формы чувственности и рассудка - пространство и время - неизменно скрыты в своем состоянии «в себе и для себя» от восприятия человеческим сознанием. Поэзия Бродского представляет собой стремление высвободить предмет и бытийные категории из рамок повседневного субъективного человеческого опыта и памяти, чтобы познать их в состоянии их «чистой формы» (Кант, «Критика чистого разума»).

В связи с этим принципом обнаруживается специфика самоопределения познающего сознания относительно мира, себя-мире и, соответственно, явления памяти, структурирующей все бытие в целом, в моментах как прошлого, так и настоящего. Именно память определяет расстановку акцентов в шкале эмоционального напряжения в моменте здесь-и-сейчас, в важности тех или иных предметов и событий, в особенностях восприятия времени, пространства и себя самого.

Попытка исчерпания пространства памяти становится возможной лишь в точке его завершения, остановки, так как в противном случае сам момент проговаривания памяти как отчуждения от неё неизбежно примыкает к ней, становится её длением и продолжением, бесконечным неизбывным расширением и растягиванием пространства памяти. В поэзии И.Бродского отчуждение от себя-в-мире выявляет позицию отстраненного «я», завершившего свое бытие-в-мире, познающего его как готовое, уже свершившееся, в связи с чем призма взгляда отстраненного «я» обретает характеристики итоговости, конечности и предельности. В связи с этим явление пустоты в поэзии Бродского становится способом приближения к сути предмета и мира, пустота делает видимой чистую форму предмета, которая и является условием бытия. При этом отчуждение как творение пустоты, наполнение ею форм мира позволяет отстраненному сознанию познавать такие бытийные категории как пространство и время в той абстрактной безличной чистоте формы, которая совпадает с Вечностью. Так, искусство отчуждения в поэзии Бродского представляет собой внутреннюю организацию, особое состояние сознания, которое реализует себя в акте творения категории пустоты (как чистоты) последнего, предельного, постбытийного порядка, которая одновременно является пространством Вечности. Отстраненное от мира и себя-в-мире «я», завершая и исчерпывая свое пребывание в реальности, само стремится стать чистой формой, стать вместилищем пустоты, впасть в состояние отсутствия себя-в-мире, равно как и отсутствия мира для себя, чтобы обрести состояние совпадения с Вечностью.

Так, философская категория отчуждения, реализуемая в поэтических пространствах Хармса и Бродского посредством определенных художественных средств и приемов, порождает категорию пустоты как основу художественного мира и одновременно - ведущего принципа его организации.

В связи с явлением отчуждения, определяющего своеобразие художественных миров Д.Хармса и И.Бродского, нами были учтены работы исследователей, направленные на выявление и анализ феномена отстранения в поэзии Хармса и Бродского, а также обусловленной им специфики организации текста2: М.Б.Ямпольский «Беспамятство как исток»,

2 На сегодняшний день существует множество работ, посвященных исследованию того или иного аспекта творчества Д.Хармса, среди них: Токарев Д.В. «Старуха» Даниила Хармса как объект «пристального чтения» // Русская литература 2004 № 2. С. 259-262; Гладких Н.В. Эстетика и поэтика прозы Хармса. Томск, 2000; Тростников М.В. Пространственно-временные параметры в искусстве раннего авангарда. // Вопр. Философии, 1992 № 5. С. 66-81; Алексеева М.И. «Ёж» и «Чиж». // Вестник Моск. Ун-та. Сер. 10, Журналистика, 2002 № 2. С.64-81; Авраменко А.И. Даниил Хармс: Тридцать два зуба и восемь пальцев. // Домовой, 2002 № 1. С. 132-137; Шенкман Я. Хармс: отечественный текст и мировой контекст // Вопр. Литры, 1998 № 4. С. 54-80; Колымагин Б. Падающие старухи. // Октябрь, 1998 № 12. С.181-182; Злобина А. Случай Хармса, или оптический обман. // Новый мир, 1992 № 2. С.183 -191. и др. Литературно-критические работы, посвященные творчеству И.Бродского, представляют собой обширнейший список, перечислить который в данном случае не представляется возможным, характеризующийся разнообразием подходов к анализу текстов Бродского и направленный на выявление самых различных аспектов его творчества и судьбы: от монографий и сборников, в частности, Мир Иосифа

17

Ж.-Ф.Жаккар «Даниил Хармс и конец русского авангарда», Д.И.Токарев «Курс на худшее: Абсурд как категория текста Даниила Хармса и Сэмюэля Беккета», Е.Г.Красильникова «Русская авангардистская драма: человек отчужденный», С.И.Красовская «Об отстранении в поэзии И.Бродского», М.Ю.Лотман, Ю.М.Лотман «Между вещью и пустотой: Из наблюдений над поэтикой сборника И.Бродского «Урания», Й.Кюст «Между смертью и тишиной: Прием устранения в «Большой элегии Джону Донну», М.Н.Липовецкий «Критерий пустоты», Н.Л. Лейдерман «Свет ниоткуда».

Источником попятийпого поля и терминологии, используемых в работе, послужили философские системы экзистенциализма и феноменологии, так как именно в связи с экзистенциальной философией Ж.П.Сартра, М.Хайдеггера, К.Ясперса появляется понятие отчуждения как особого состояния реальности и специфики пребывания познающего сознания в этой реальности. Применение понятийного поля и категориального аппарата философии для анализа и описания поэтического текста становится особенно актуальным в связи с проблемой отчуждения как стратегии создания особого, внеповседневного смыслового и эстетического пространства, так как язык, которым говорит и в котором рождается философия, представляет собой «остранение» языка повседневного, разрыв связи с прежними значениями и прежними принципами номинации: «Время. часто вводит в язык то, чем он ранее не обладал. Тогда в ту же самую оболочку вкладывается другой смысл, под той же чеканкой дается нечто отличное, по одним и тем же законам сочетания прочерчивается иначе выстроенный ход идеи. Таков непременный плод литературы народа, а в ней

Бродского: Путеводитель. Спб., 2003; Иосиф Бродский и мир: метафизика, античность, современность. Спб., 2000; Верхейл К. Танец вокруг мира. Встречи с Иосифом Бродским. Спб., 2002; Иосиф Бродский: труды и дни. М., 1999; Поэтика Бродского/ Келебай Е. Поэт в доме ребенка: Пролегомены к философии творчества И.Бродского. М., 2000; Якимчук Н. Как судили поэта. Л., 1990; Эткинд Е. Процесс Иосифа Бродского. Лондон, 1988; Bethea D. Joseph Brodsky and the Creation of Exile. Princeton: Princeton University Press, 1994; Polukhina V. Joseph Brodsky: A Poet for Our Time. Cambridge: Cambridge University Press, 1989; до словаря, составленного на основании поэзии И.Бродского: Полухина В., Пярли Ю. Словарь тропов Бродского: (На материале сборника «Часть речи»). Тарту, 1995.

Однако непосредственный практический интерес в связи со спецификой исследуемой нами проблемы представляют для нас работы, описывающие особые стратегии создания текста в поэзии Д.Хармса и И.Бродского, основанные на принципе отчуждения в том или ином понимании.

18

- преимущественно поэзии и философии» [182; 273]. Следовательно, философия и поэзия представляют собой варианты отчуждения языка от его обыденной нормы, «остранение» повседневного образа языка и языковых связей между выражением и смыслом. В связи с этим представляется закономерным использование языка философии для описания специфики поэтического языка, так как именно философия в силу своей отстраненности от привычной языковой нормы является адекватным инструментом анализа поэзии Д.Хармса и И.Бродского как художественных пространств, организованных по принципу отчуждения на всех уровнях, то есть для исследования отчуждения как ведущей текстовой стратегии.

Термин «отчуждение» использовался в различных философских системах, в том числе, в философии К.Маркса, И.Г.Фихте, Г.В.Ф.Гегеля, при этом различия в смыслах, вкладываемых в понятие отчуждения, довольно существенны и обусловлены как социально-историческими предпосылками, так и спецификой мировоззрения и мышления того или иного мыслителя.

Философское понятие отчуждения характеризует, во-первых, процесс и результаты превращения продуктов практической деятельности человека -продукты труда, деньги, общественные отношения, а также свойств и способностей человека в нечто независимое от людей и господствующее над ними. Во-вторых, превращение каких-либо явлений и отношений в нечто иное, чем они являются сами по себе. В этом аспекте истоки идеи отчуждения можно найти у представителей французского (Ж.-Ж.Руссо) и немецкого (И.В.Гете, Ф.Шиллер) Просвещения. Объективно эта идея выражала протест против антигуманистического характера частнособственнических отношений. Проблема отчуждения далее развивалась в немецкой классической философии. Уже у Фихте полагание чистым «я» предмета («не я») выступает как отчуждение. Идеалистическую интерпретацию наиболее полно развил Гегель, у которого весь объективный мир выступает как «отчужденный дух». Задача развития, по Гегелю, состоит в том, чтобы снять в процессе познания это отчуждение. Вместе с тем, в понимании отчуждения у Гегеля содержатся рационалистические догадки о некоторых особенностях труда в условиях антагонистического общества. Л.Фейербах рассматривал религию как отчуждение человеческой сущности, а идеализм - как отчуждение разума. Однако, сводя отчуждение только к явлениям сознания, он не нашел реальных путей к его ликвидации, так как видел их в теоретической критике.

В современной западной философии отчуждение характеризуется как фатально неизбежное явление, порожденное либо техническим и научным прогрессом, либо внеисторическими особенностями человеческой деятельности. Теоретической основой такой концепции является отождествление отчуждения с опредмечиванием. Маркс, который уделил анализу отчуждения большое внимание, исходит из того, что отчуждение выражает противоречие определенной ступени развития общества. Оно порождено антагонистическим разделением труда и связано с частной собственностью. В таких условиях общественные отношения формируются стихийно, выходят из-под контроля людей, а результаты и продукты деятельности отчуждаются от индивидов и социальных групп и выступают как навязанные либо другими людьми, либо стихийными силами. В центре внимания Маркса - анализ отчуждения труда, при помощи которого он характеризует систему капиталистических отношений и положение пролетариата. Признание отчуждение труда в качестве основы всех других, в том числе идеологических, форм отчуждения дало возможность понять искаженное, ложное сознание как результат противоречия реальной общественной жизни. Маркс обосновал задачу ликвидации отчуждения путем коммунистического переустройства общества.

Однако наше исследование строится на том понимании отчуждения, которое было выдвинуто и разработано философией экзистенциализма.

Изменения жизни и мыслей, происходившие с конца XIX века все с большим ускорением, неизбежно должны были поставить под вопрос основные принципы, которые определяют существование человека, и те позиции, с которых рассматриваются его поступки. Под сомнение были также поставлены и понятия гуманизма, этики, цивилизации, культуры, то есть те ценности, на основе которых выстраивается восприятие реальности и собственно сам способ существования человека в этой реальности. Из-за множества противоречивых причин эти традиционные ценности оказываются под угрозой, в связи с чем философия экзистенциализма вводит понятие отчуждения как нового, принципиально отличного от традиционного, способа существования человека в мире.

М.Хайдеггер определяет человека как существо, чье бытие является ек-sistence, то есть что он единственное среди всех существ в мире, которое ек-siste, пре-ступает, выходит за пределы всех других существ и самого себя, он отстранен от всего в мире и себя самого в этом мире. Центральным тезисом является утверждение, согласно которому «сущность человеческого бытия заключается в ek-sistence, в пре-ступлении. Это означает не только то, что, как хотел показать Сартр в сочинении «Экзистенциализм - это гуманизм», человек открыт миру, а не скован предопределенностью, но и то, что внутри себя человек - постоянное пре-ступление, бесконечное воспарение» [182; 118]. Эта сущность человека раскрывается в покинутости, в одиночестве человека, брошенного в этот мир, в тоску, в отчаяние — поскольку человек никогда не предстает перед самим собой как существо стабильное, завершенное, владеющее собой и вещами, а как постоянное скольжение, бегство в пустоту, в небытие. И хотя человек всегда возвышается над самим собой, опережает самого себя, он знает свой конец: Смерть. Человек - это существо, которое пре-ступает все формы бытия, отчужден от них и опережает самого себя - в движении к Смерти. Он является «существом-для-Смерти» [182; 123]. «И подобно тому, как человеческое существо - всегда незавершенность, всегда «еще не.», оно изначально является и собственным концом. Этот конец, обозначаемый смертью, не делает человеческое существо некой конечностью, а лишь предназначением к этой конечности, «существом-для-конца». Смерть - форма бытия, которую человеческой существо изначально приемлет: «едва человек родится, он уже достаточно стар, чтобы умереть» [182; 134]. В связи с этим человек в своем движении к смерти обретает особый тип свободы - «свободы для смерти» [182; 142] и собственно мужества «быть» в состоянии отчужденности от мира.

Французский экзистенциализм, первым выдающимся произведением которого было сочинение Ж.-П.Сартра «Бытие и Небытие» (1943), в ряде пунктов не соглашается с доктриной Хайдеггера. Философия Сартра - это самостоятельное преобразование взглядов Хайдеггера в своего рода субъективистскую метафизику. Он стремится придать идее свободы и отчуждения социальное значение, глубоко чуждое хайдеггеровской мысли и в то же время, сообщить идее «ситуации» конкретно-историческое содержание. Наконец, он пользуется старой логикой и старой терминологией, восходящими к французской традиции. Между тем в сочинении Сартра обнаруживаются те же фундаментальные темы: абсурдность, отчуждение, страх и свобода.

Явление отчуждения разрабатывается Сартром глубже: человек не только обречен на отстранение от мира и в некоторых ситуациях от самого себя, отстранение становится самим условием бытия: «Человек отделен от себя всей широтой бытия, которое не есть он» [162; 55]. Само существование слито с Ничто, и наоборот - «Ничто носит бытие в своей сердцевине» [162; 150], следовательно, и бытие человека слито с пустотой, явлением отстранения от своего присутствия в мире, существуя, человек неизменно реализует «постоянную возможность небытия вне нас и в нас» [162; 150]. Отчуждение мира и своего образа в мире, по Сартру, происходит постоянно, в этом и состоит закон существования сознания, а также сосуществования отдельного «Я» в пространстве с множеством других «Я»: «Отсутствие есть конкретный способ бытия, это связь между человеческими реальностями» [162; 300]. Таким образом, человеческое сознание обречено на существование посредством постоянного дистанцирования от себя самого, на постоянную потерю себя как «себя» и обретение себя как «другого», на существование на расстоянии от себя в качестве присутствия по отношению к себе» [162; 111].

Нами в работе использованы понятия и категории, некоторые из которых были введены И.Кантом и полнее разработаны философией экзистенциализма в связи с феноменом отчуждения и спецификой отчужденного бытия человека в реальности, такие как «вещь-в-себе» (и «для-себя»), «бытие для других», «бытие-для-себя» («бытие-в-себе»), «я-в-мире», «мир-без-меня», а также категория Другого как обозначение чуждого, непознанного, то есть не присвоенного сознанием явления.

Понятие «вещи-в-себе» («для-себя») было введено И.Кантом в его работе «Критика чистого разума» как реализации невозможности абсолютного познания человеком вещи в частности и самого явления бытия в целом, невозможности их полного присвоения сознанием, что обуславливает присутствие в вещи/бытии некоего скрытого, изначально недоступного человеческому познанию смысла. Вещь/бытие в процессе познания их человеком предстают в качестве совокупности внешних проявлений, адресованных познающему сознанию и воплощающих образ вещи/бытия в человеческой повседневной реальности, то есть то состояние, которое Кант назвал «бытием-для-других». Вследствие же наличия в своей сердцевине априорно непознаваемого значения вещь/бытие обретают самодостаточное, замкнутое на себе состояние, определяемое Кантом как «вещь/бытие-в-себе и для-себя».

Присутствие человека в реальной действительности, его включенность во все многообразие проявлений мира, то есть осознание своего «я» как условия и формы существования мира описывается экзистенциалистами посредством понятия «я-в-мире». Соответственно, событие отстранения от мира в его многообразии, а также и от своих собственных эмоций и переживаний, рожденных в момент пребывания в реальности и вызванных тем или иным проявлением этой реальности, приводит к особому состоянию самого познающего «я», определяемого как «я-без-мира», а также и к особому состоянию мира, утратившему «я» в качестве формы своего существования, которое характеризуется как «мир-без-меня».

Для описания специфики пребывания отчужденного сознания в материальной реальности, относительно телесности и плотности мира, а также относительно телесности самого человека были применены категории феноменологии, в частности, «здесь-и-сейчас» как обозначение единого, нерасчлененного момента восприятия реальности во всей совокупности тех её проявлений, которые в момент этого восприятия включены и актуализированы в пространстве познающего сознания; а также «тело» и «телесность» в феноменологическом понимании, то есть в качестве основного инструмента и способа познания реальности.

Объектом исследования феномена отчуждения как искусства является поэзия Д.Хармса и И.Бродского, так как поэзия становится реализацией особого, отстраненного от повседневной реальности состояния сознания, обуславливающего особое состояние языка, утрачивающего связь с языком повседневным. Исследование отчуждения в качестве стратегии моделирования художественного мира на материале поэзии также обусловлено и тем, что в поэтическом тексте актуализировано единство и связи иного, не только семантического рода, то есть поэзия обнажает саму специфику создания новой, поэтической природы слова, сам способ разрыва связи поэтического состояния языка с повседневным, следовательно, саму реализацию стратегии отчуждения посредством определенных художественных приемов и средств.

Особенно актуальным, выпуклым, четко прописанным является способ моделирования художественного мира на основе принципа отчуждения в поэзии Д.Хармса, так как в связи с тем, что нарушена или полностью устранена всякая семантическая и логическая взаимосвязь между словами, очень четко и ясно обозначаются иные способы скрепления текста, обнажается его структура, жесткая, по сравнению с прозой форма, виден и нарочито «выпячен» становится стихотворный остов: рифма (или ее отсутствие), и конечно, стихотворный размер, задающий целостность и единство на уровне читательского эмоционального, а порой и подсознательного восприятия. В поэзии Хармса явление отчуждения намеренно акцентировано, оно является отправной точкой всей текстовой реальности, в связи с чем исследование поэтических произведений Хармса осложняется ясно прочитываемым отстранением от любых норм, а с другой - постоянным ускользанием изменчивого и живого текста, который сохраняет только свою структуру, стихотворную форму, (выстроенную, опять же, по принципу отказа от поэтических, орфографических и пунктуационных правил).

В поэтическом мире И.Бродского, где бытование слова имеет принципиально иную по сравнению с поэзией Хармса природу, явление отчуждения также обуславливает как особенности моделирования художественного мира, так и специфику построения самого текста, в связи с чем именно поэзия Бродского представляет собой отличное от Хармса художественное воплощение единой для обоих поэтов стратегии отчуждения.

Предметом исследования является сам способ моделирования художественного мира, то есть проблематики, поэтики, механизмов смыслопорождения в поэзии Хармса и Бродского с точки зрения феномена отчуждения как реализации определенной авторской мировоззренческой установки на всех уровнях поэтического текста.

Теоретическая значимость и актуальность работы заключаются в применении философских методов познания и описания к поэтическому материалу, что позволяет выявить философскую версию бытия, смоделированную средствами поэтического состояния языка. Результаты исследования могут быть использованы также и при дальнейшей разработке теории поэтического языка и его соотношения с языком повседневным, при дальнейшем исследовании специфики поэтического языка и поэтического текста, выработке методик анализа художественных систем, воплощающих философскую модель бытия, посредством категориального аппарата и понятийного поля философии.

Практическое значение исследования. Результаты исследования могут быть использованы при чтении лекционных курсов по истории литературы XX века, при разработке спецкурсов по поэзии XX века, а также спецкурсов по анализу литературы авангарда и неклассических художественных систем.

Цель данной работы - выявление и анализ способов реализации стратегии отчуждения как основы создания поэтического мира Д.Хармса и И.Бродского. В связи с этим главными задачами работы становятся: на материале поэтического мира Д.Хармса: 1) исследование явления отчуждения как авторской стратегии «очищения мира» от временной, пространственной определенности, а также следов рационального и духовного опыта человека, а именно — культуры и религии; 2) описание феномена отстранения от своего «я», включенного в рамки повседневной реальности, что порождает явление онтологической неуверенности в поэзии Хармса; 3) анализ собственно языкового уровня поэзии Хармса, организованного по принципу высвобождения языка из рамок нормы и обуславливающего особый тип взаимоотношений с читателем.

Относительно поэзии И.Бродского в качестве основных задач могут быть названы следующие: 1) выявление феномена отчуждения как способа разрушения повседневного образа вещи с целью открытия её в качестве чистой формы пространственно-временной организации, а также описание «пограничного» смысла материи как формы проявления и существования вещи в реальности; 2) анализ отчуждения в качестве процесса и результата творческого акта, направленного на воплощение своего «я» как отсутствующего в рамках пространственно-временной определенности мира; 3) исследование отстранения от обыденного состояния языка с целью обретения иной, поэтической/божественной природы слова.

Методология работы. Специфика методологии работы обусловлена пограничным характером исследуемого феномена, представляющего собой синтез философских, эстетических, психологических проблем. Вследствие этого в данной работе были использованы как методы структурно-функционального анализа текста, то есть анализа структуры текста с выявлением его основных функциональных элементов; так и методы, применяемые в семиотике, деконструктивизме, феноменологии и феноменологической герменевтике, психологии. Относительно поэзии Д.Хармса продуктивным также является метод рефлексивного чтения, так как тексты Хармса имеют неклассический, диалогический, провокационный характер, вызывающий определенные читательские реакции, принципиально важные в аспекте исследуемой проблемы.

Структура работы. Работа состоит из введения, двух глав (каждая из которых включает в себя три параграфа), заключения и библиографии.

Апробация работы. Основные положения данного исследования обсуждались на научных конференциях: «Дергачевские чтения» (УрГУ им. А.М.Горького, Екатеринбург, 2004), «Изучение творческой индивидуальности писателя в системе филологического образования наука -вуз - школа» (УрГПУ, Институт филологических исследований и образовательных стратегий «Словесник», Екатеринбург, 2005), «Классические и неклассические модели мира в отечественной и зарубежной литературе» (ВолГУ, Волгоград, 2006). f

Заключение научной работыдиссертация на тему "Искусство отчуждения в поэзии Даниила Хармса и Иосифа Бродского"

Заключение.

Данное исследование было направлено на выявление и анализ ^ феномена отчуждения в поэзии Д.Хармса и И.Бродского в качестве ведущей стратегии организации текста, в связи с чем отчуждение как реализация мировоззренческой и эстетической установок, как осознанный отбор определенных художественных средств и приемов моделирования поэтического пространства приобретает значение искусства. В ходе исследования феномена отчуждения как искусства мы пришли к следующим выводам:

Поэзия, по мысли Хармса, должна осуществлять последовательное разрушение мира, воплощать его исчезновение ради открытия и познания самого явления бытия в чистом виде, бытия как такового, то есть ради восстановления чистоты и, соответственно, пустоты бытия «первого порядка» (Хармс), пустоты, предшествующей появлению и существованию человеческой субъективности, человеческого сознания, «домирной пустоты» ^ [172; 196]. Искусство становится средством воплощения умирания реальности для познающего сознания, делая её тотально чуждой сознанию, представляя собой аналог смерти как способа возвращения в чистоту/пустоту до-родового, до-бытийного состояния.

В соответствии с эстетикой обэриутов, следовательно, и Хармса в раннем периоде его творчества, отчуждение становится одним из главных принципов создания текста, когда автор теряет связь со своим творением, а текст обретает свое собственное самодостаточное существование.

Отчуждение как эстетическая установка, как способ реконструкции чистоты бытия «первого порядка» посредством определенных художественных стратегий в художественном пространстве Хармса реализуется в разрушении рационального и духовного опыта человека в познании и описании мира, которое представляется как очищение самого явления бытия от присутствия человеческой субъективности. В связи с этим в поэзии Хармса средствами языка воплощается распад и исчезновение таких бытийных координат человеческого существования, как время, пространство, культура и религия.

Разрушение значения слова «время» в его повседневном употреблении, а также обыденных способов измерения и описания времени воплощает концепцию времени как проявление в мире потусторонней, не поддающейся измерению и описанию в терминах логики и обыденного языка силы. Отмена рациональных способов измерения и описания времени утверждает растворение временного потока в каждом предмете и проявлении мира. Таким образом, происходит отрицание времени всеобщего и воплощение времени субъективного, в качестве индивидуально переживаемой утраты, адекватное описание которого становится возможным лишь средствами измененного, отчужденного, то есть поэтического состояния языка. Особая организация художественного пространства в поэзии Хармса становится событием перехода реальности в иное, чуждое повседневной норме, состояние в связи с обретением вещью/телом новой природы. Иная природа вещи/тела обнаруживает себя в специфике их бытия относительно своей формы как определенным образом организованной части пространства, а также и относительно самого пространства в целом, то есть таких обусловленных им характеристик положения вещи/тела, как вертикальность / горизонтальность, линейность/нелинейность, динамика/статика. В связи с этим универсальной для категории пространства в поэзии Хармса становится ситуация распада и разрушения как проявление новой, чуждой норме природы вещи/тела и нового способа их бытия относительно пространственных координат. Тексты Хармса, стремящиеся к самопоглощению, саморазрушению как возвращению в до-бытийную пустоту строятся на универсальной ситуации распада, воплощающей вариант иного по отношению к повседневному, состояния мира, где предметы связаны особого рода связями и функционируют особым образом. Такое «инобытие» порождает присутствие игрового мира в поэзии Хармса, причем тексты Хармса открывают как минимум два типа игры: игра «в куклы» как отражение, сублимацию реальности и игра «в мозаику (калейдоскоп, коллаж)», где главным игрообразующим принципом становится разрушение любой смысловой целостности, установка на достижение абсолютного распада, пустоты в обыденном смысловом пространстве.

Распад предмета или явления на отдельные части, являющийся у Хармса универсальным метасюжетом, текстовым событием, представляет собой реализацию отчуждения на смысловом уровне. При этом распад и разрушение предметов воплощают концепцию вечно изменяющегося динамичного бытия, некоего иного, трансцендентного состояния мира, обрести которое позволяет ситуация падения как изменения состояния сознания, как переход границы между обыденным и потусторонним состояниями мира. Подвижность, текучесть мира в поэзии Хармса порождает явление мозаичности бытия, замещения вещей или их частей чуждыми ранее вещами, взаимопроникновение и взаиморастворение вещей друг в друге, что реализует характерный для детского сознания способ восприятия мира как единой метафоры, как временного случайного единства чуждых друг другу частей, постоянно способных к новому распаду как творению «домирной пустоты» (Токарев).

Культура и религия как основные духовные координаты человеческого бытия в поэзии Хармса также подвергаются разрушению.

Отменяя закрепленные в сознании носителей культуры имена, события и феномены, Хармс стремится заново написать историю культурной эволюции человечества, наполнить ее своим пониманием культурной ценности и значимости, что порождает появление в поэтическом пространстве Хармса культурных двойников, отчужденных от своей фиксированной культурной биографии и судьбы.

Разрушение окаменевших в культуре образов, текстов, событий, акт творения их, лишенный момента вторичности, становится перерождением культурного феномена, моментом обретения иного, чуждого культурной традиции, но «своего» для читателя смысла. Слом культурных стереотипов происходит у Хармса благодаря языку, который становится обновляющим началом, так как акт новой номинации культурного феномена обновляет его суть и его значимость. Так, отчуждение на уровне культуры становится у Хармса единством противонаправленых эстетических стратегий: разрушение культурного феномена одновременно является его возрождением, а отчуждение становится способом нейтрализации чуждости культурной традиции обыденному сознанию.

Слово о Боге в поэзии Хармса также разрушает строго закрепленные традицией канонические формы и понятия. Бог как трансцендентное начало является исходной, первичной точкой бытия и присутствует во всех проявлениях мира. Познание божественной чистоты/пустоты бытия становится возможным благодаря открытию отчужденного от обыденности состояния языка, обладающего способностью воплощать бытие предмета, называя его. Соответственно, и адекватное слово о Боге возможно лишь в измененном состоянии сознания и языка. В связи с этим Хармсом переосмысляется каноническая форма молитвы как обращения к Богу. Молитва у Хармса является каноном не по текстовому содержанию, а по измененному, отчужденному от повседневности состоянию сознания.

Отчуждение от основ и координат бытия приводит к отчуждению познающего «Я» от самого себя, включенного в эту систему координат. Таким образом, в поэзии Хармса воплощается предельная грань отчуждения как мировоззренческого и эстетического принципа, что находит отражение в явлении онтологической неуверенности в художественном пространстве Хармса.

Восприятие бытия, его координат и способов его описания как чуждых познающему сознанию порождает сомнение в явлении самого бытия, а также в существовании самого познающего Я в этом бытии. Онтологическая неуверенность обуславливает появление категории пустоты, отсутствия в поэзии Хармса, причем пустота как результат отчуждения познающего Я от бытия поглощает реальность, принимая ее формы, пространственные и звуковые характеристики. Пустота и отсутствие становятся звучащими, говорящими, оформленными, видимыми. Однако именно благодаря исчезновению, познанию отсутствия в поэзии Хармса происходит утверждение бытия как могущего «не быть», реальность, переживаемая как утраченная, в том числе и реальность познающего «Я», обнаруживает себя в качестве присутствующей, существующей в момент настоящего или прошедшего времени.

Языковой уровень также является реализацией явления отчуждения от нормы, причем полем отчуждения в данном случае становится воспринимающее текст сознание. Языковые эксперименты Хармса, созданные по принципу разрушения любых смысловых ассоциаций читателя, полностью нейтрализуют контакт и взаимодействие между автором и читателем в рамках обыденной понятийной системы, однако вместе с тем устанавливают новый, чуждый рациональному, логическому способ восприятия и понимания текста. Хармс стремится к отчуждению и остранению привычного облика языка и привычных, закрепленных за языковыми единицами смыслов на всех языковых уровнях. Нарушения грамматических, орфографических, пунктуационных и всех возможных языковых норм, становятся способом высвобождения языковой стихии из рамок сковывающей его нормы, перерождения языка, открытия его непредсказуемой трансцендентной природы, средством пробуждения в читателе живого чувства и ощущение языковой стихии. При этом читатель, обретающий себя-в-тексте прежде всего как жертва игры в обман и нарушение своих ассоциаций, языковых ожиданий и привычек, постепенно становится полноправным участником игры в распад нормы, тем самым деконструктивным началом, порождающим и осуществляющим производство текста как распада нормы, запускающим движение текста к саморазрушению, то есть к воплощению трансцендентной чистоты и пустоты.

Так, явление отчуждения в поэзии Д. Хармса, рассматриваемое нами в качестве универсальной художественной стратегии организации поэтического пространства, представляет собой слом нормы на всех уровнях бытования текста и слова в тексте, что обуславливает появление нового типа коммуникации с читателем и нового типа гармонии, рожденной посредством механизма тотального разрушения. Феномен отчуждения, реализующий установку на очищение мира, представляет собой в поэзии Хармса основной механизм смыслопорождения, особым образом организуя текст и становясь основой его смыслового и структурного единства. Отчуждение от обыденных понятийных систем и способов прочтения и интерпретации текста, от нормы в любом ее проявлении оборачивается у Хармса методом снятия фиксированности, статики, определенности и о-пределенности бытия и его языкового выражения посредством их возрождения и перерождения в ином состоянии языка. В связи с этим отчуждение в поэзии Хармса воплощается стремление к открытию непознаваемой, неисчерпаемой природы реальности, отрицание ограниченности мира и возможности его полного познания, утверждение мира как бесконечного количества вариантов и комбинаций формы и смысла, за которыми скрывается присутствие божественной пустоты.

Явление отчуждения в художественном мире И.Бродского, а также порождаемая им в качестве бытийной категория пустоты обладают характеристикой развития в аспекте перехода из неосознанного качества текстового поведения говорящего «я» в сознательное стремление к отстранению от реальности и себя самого в этой реальности, к созиданию пустоты, позволяющей избавить мир от себя и себя от мира с тем, чтобы познать и вместиться в бытийные координаты времени и пространства в их чистом виде и тем самым совпасть с Вечностью. Относительно поэтического пространства Бродского уместно говорить об отчуждении как об особой структуре сознания, специфическим образом выстраивающей свои отношения с реальностью и самим собой, что обуславливает особый способ моделирования художественной реальности.

Искусство отчуждения в поэзии И.Бродского представляет собой стремление сознания утратить повседневный мир во всех его формах и проявлениях, чтобы обрести новый тип бытия в пространстве Вечности. Обретение себя как формы пустоты (Вечности) происходит посредством очищения «априорных форм чувственности и рассудка» (Кант) - бытийных категорий пространства и времени - от наполнения повседневным содержанием, от обыденных смыслов. Сознание, стремящееся к утрате повседневных форм и смыслов мира, открывает «чистую форму» (Кант) вещей, пространства и времени, то есть бытие «в чистом виде» (Бродский), познавая «вещи-в-себе» (Кант), ускользающие от познания в повседневной реальности.

Очищая мир от присутствия своей субъективности, оформляющей и наполняющей его содержанием, отчужденное «я» в поэзии Бродского приближается к познанию бытийных координат, совпадающих с Вечностью. Отчуждение от повседневной реальности происходит прежде всего как утрата плотности вещного материального мира, точнее, как деформация и распад того образа и смысла вещи, в связи с которыми она существует как «вещь для других», созданная человеческой субъективностью. Извлечение своей субъективности, памяти и эмоционального наполнения, которые в совокупности образуют значение и способ существования вещи в повседневной субъективной реальности, становится моментом высвобождения в предмете присутствия пустоты, бытия в-себе и для себя, что позволяет отчужденному сознанию, познавая вещь вне своей субъективности, познавать её как форму пространственно-временной организации. Деформация образа вещи в состоянии «для других» обнажает сам способ проявления вещи в мире, то есть материю. Материя представляет собой порог, границу между бытовым и бытийным смыслом вещи, между её существованием в повседневной реальности и существованием в качестве определенной формы чистого, совпадающего с Вечностью, пространства. Утрата своего присутствия в мире позволяет отчужденному «я» освободиться от совокупности тех качеств и свойств, в связи с которыми материя обнаруживает себя в реальности: цвета, длины и размера, звука, плотности, которые на самом деле представляют собой разнообразные пространственно-временные комбинации. Так, отстранение от присутствия своей субъективности в формах материального вещного мира позволяет сознанию в отчужденном состоянии познавать предметы как формы определенным образом организованных пространства и времени, как некоторой оформленной части вечных бытийных категорий.

Само явление отчуждения, которое в поэзии Бродского представлено и в качестве процесса, и в качестве результата — особого способа существования сознания в отчужденном состоянии - происходит как завершение прежнего и зарождение нового бытия. «Я», переходящее меру в ощущении бытия, разрушает границы обыденных переживаний, выплескиваясь за его пределы, обретая тем самым свою новую природу и новый, внепредельный тип бытия. Переполнение повседневной меры в проживании мира становится событием завершения, прекращения пребывания сознания в рамках повседневности и выходом в иную, трансцендентную сферу бытия, разрывом связи с прежним образом и способом существования своего «я», обретением новой структуры сознания.

Выход из себя-прежнего, оставленного и завершенного означает выход из своего прошлого образа как о-пределенного, ограниченного бытия с целью обретения своей внепредельной сущности в пространстве Вечности. «Бытие вне себя», пребывание вне своего тела, которое утверждает и закрепляет присутствие в материальном мире становится утратой телесного способа познания и взаимодействия с миром, восприятия реальности посредством свойств и навыков тела. В связи с этим в поэтическом мире Бродского зрительным, телесно значимым эквивалентом пустоты, . свободы от повседневности является темнота как потеря возможности познания мира извне, посредством тела. Отчужденное состояние сознания обнаруживает особый способ восприятия реальности и самого себя и на языковом уровне. Языковым выражением отчуждения становятся речевые конструкции со значением завершенности, необратимости прежнего способа бытия, воплощающие образ цельного, готового в своей законченности бытия. Такими конструкциями являются глаголы со значением прошедшего времени, а также константная для поэтической реальности Бродского речевая модель «уже не», воплощающая значение итоговости, конечной точки в протяженности повседневного существования, завершение и отстранение сознания здесь-и-сейчас от образа прошлой жизни. На уровне текстовой структуры выражением отчужденного состояния сознания становится стремление текста к самозавершению, к самосворачиванию, к утверждению небытия на месте говорящей реальности. Сама речь стремится к прекращению, таким образом, создается поэтика уменьшения мира. Воплощение себя как нового типа бытия, отдельного и чуждого прежнему, порождает появление в поэзии Бродского идею сиротства как лишенности всех прежних связей и привязанностей, чувств и самого способа чувствования. Явление сиротства, потери своего места, самого себя в завершенном оставленном бытии становится неизбежным условием зарождения нового, отчужденного состояния сознания. Сиротство перерастает в изгнанничество, причем событие эмиграции и сама идея изгнанничества как качества личности по отношению к остальному миру представляет собой у Бродского не только отражение реального биографического момента, не только утрату причастности к определенному географическому (идеологическому) пространству, но в большей степени -константу внутреннего мира, особую структуру сознания по отношению к повседневной реальности во всех её проявлениях в целом.

Свобода от всеобщности идеологического, морального, эстетического единства, выпадение из единого измерения и единых способов оценки реальности воплощается Бродским как выпадение из единого, всеобщего ( в смысле способов исчисления) времени. При этом отчужденное сознание утрачивает сам повседневный способ познания, измерения и описания времени: как личного, субъективного, так и исторического, в контекст которого вписано личное, и личным же создается, так как повседневное понятие и измерение времени основано на идее конечности человеческого бытия, что обуславливает идею помещения времени в искусственно созданные человеческим сознанием промежутки и отрезки, воплощающие образ времени как некоего равномерно движущегося потока, изменяющего мир, тогда как отчужденное сознание совпадает с Вечностью, нейтрализующей понятия конечности, предельности и движения как показателя изменения. Таким образом, сознание в отчужденном от повседневной реальности состоянии выпадает из того типа времени, которое можно охарактеризовать как «время для человека» и обретает новый тип вечной бытийной категории, определяемый как «время для себя» или «человек для времени».

Завершение своего пребывания в повседневной реальности, воплощение своего «я» в качестве изгнанного, отторгнутого этой реальностью происходит в поэзии Бродского и как выпадение из речевой плотности обыденного мира, как исчезновение из обыденного состояния языка, реализуемое в состоянии молчания в говорящей реальности. Отчуждение от обыденного состояния языка, образ которого обусловлен конкретной исторической эпохой, то есть повседневно исчисляемым временем, реализуется у Бродского в использовании приема иронии по отношению к языку, отражающему конкретную историческую повседневность. Ирония, рождающаяся именно в связи с оппозицией «свое-чужое», становится стилистическим выражением отчужденного «я», исключенного из пределов обыденного языкового бытия.

Утрата языка в его повседневном состоянии также приводит к явлению сиротства, в данном случае - сиротства языка как потери прежних норм функционирования, прежних значений своих единиц и собственно самих принципов номинации. «Осиротение» языка, выход его за пределы обыденного состояния становится событием рождения нового языкового бытия - языка в его поэтическом состоянии. Поэтическое состояние языка нейтрализует прежний способ взаимодействия языка и человека, определяемый как «язык для человека», утверждая для отчужденного «я» новый — «человек для языка». Таким образом, отчужденное сознание открывает языковую стихию как управляющую и направляющую человека, определяющую и задающую его внутреннюю структуру, ту его природу, познавая которую, человек (то есть уже поэт) попадает в зависимость от языка, становясь формой его существования и проявления в мире, обретая себя в качестве специфическим образом организованной языковой формы, как «части речи» (Бродский).

Процесс поэтического творчества, представляющий собой переход в иное, чуждое обыденному состояние сознание и языка, становится собственно творческим актом, то есть творением нового бытия, практическим осуществлением процесса отчуждения сознания от повседневного мира, самой «процедурой небытия», текстовым закреплением исчезновения «я», пребывающего в поэтическом состоянии сознания и языка, для остального мира.

Искусство отчуждения в поэзии И.Бродского, воплощенное одновременно и в качестве процесса, и в качестве результата, представляет собой творение нового, чуждого повседневному, типа бытия, которое обусловлено особым, поэтическим состоянием сознания и, следственно, языка. Отчужденное бытие как завершение дления памяти о вещи, памяти о себе (как о теле, присутствующем в мире), памяти о времени и памяти о языке становится пространством зарождения иного типа бытия, определяемого как «мысль о вещи», «мысль о времени» и «мысль о языке», совпадая с которой, поэт обретает себя как форму пустоты-бессмертия-Вечности.

Феномен отчуждения, рассматриваемый нами в качестве определенной мировоззренческой установки, реализуемой в особых художественных стратегиях организации поэтического пространства в поэзии Д.Хармса и И.Бродского, становится искусством преобразования самого способа бытия «я» относительно реальности. В обоих случаях отчуждение представляет собой моделирование средствами поэтического языка выхода из границ повседневной реальности, а также реконструкцию - в поэзии Хармса - и творение - в поэзии Бродского - особых, внеповседневных пространств пребывания отчужденного состояния сознания и языка. В случае Хармса таким полем отчужденного бытия становится «домирная пустота» (Токарев), а в случае Бродского - постбытийная чистота. Разрушение мира во всех его проявлениях и творение своего исчезновения из мира как реализация отчуждения в поэзии Хармса и Бродского воплощают высвобождение бытийных категорий в их «чистом виде» (Бродский), а также само явление бытия из границ повседневной реальности и повседневного сознания с целью открыть бытие и себя в качестве формы божественной пустоты/чистоты, в качестве формы поэтической внепредельности.

Список научной литературыРябкова, Ольга Вячеславовна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Сочинения Иосифа Бродского в VI томах. Спб., 2001.

2. Бродский И. Стихотворения. Эссе. Екатеринбург, 2000.

3. Хармс Д. Малое собрание сочинений. Спб, Азбука-классика, 2003. -863 с.

4. Абелинскене И.Ю. Культура барокко и поэзия И.Бродского: О многообразии жизни и могуществе смерти. // Екатеринбургский гуманитарий: Научный альманах. Екатеринбург, 1999. - Вып.1. -С.105-118.

5. Авраменко И. Даниил Хармс: Тридцать два зуба и восемь пальцев. // Домовой. 2002, № 1. С. 132-137.

6. Алексеева М.И. «Еж» и «Чиж». // Вестник Моск. ун-та. Сер. 10, Журналистика. 2002, № 2. С.64-81.

7. Альфонсов В. Русская поэзия первой половины XX века. Творческое понимание и поэтическая система. Спб., 1996. - 182 с.

8. Андреева JI.B. Особенности жизни и творчества Даниила Хармса. // Начальная школа. 2002, № 12. С.6-9.

9. Андреева А.Н. Просодия в теории и практике И.Бродского. // Поэтика Иосифа Бродского. Сб. науч. тр. Тверь, 2003. - С.205-215.

10. Апинян Т.А. Игра в пространстве серьезного. Игра, миф, ритуал, сон, искусство и другие. Спб., Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2003.

11. Апресян Ю.Д. Языковые аномалии: типы и функции. JL, 1990.

12. Арзамасцева И. Литература детей: CONTRA. // Детская литература. 2003, № 3. С.9-17.

13. Ахапкин Д. Стихотворения in memoriam в художественной системе И.Бродского. // Культура: Соблазны понимания. 4.2. Петрозаводск, 1999. - С.123-133.

14. Ащеулова И.В. Образ Марии Стюарт в цикле И.Бродского «Двадцать сонетов к Марии Стюарт». // Женские образы в русской культуре: Сб. науч. статей. Кемерово, 2001. - С.70-78.

15. Баевский B.C. Бродский. // Баевский B.C. История русской поэзии: 1730-1980гг.: Компендиум. М., 1994. - С.265-272.

16. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика /Сост., общ. ред и вступ. ст. Г.К.Косикова/. М., 1994. - 616 с.

17. Баткин JI. Парапародия как способ выжить. // Баткин JI. Тридцать третья буква: Заметки читателя на полях стихов Иосифа Бродского. -М., 1997. — С.108-124.

18. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. - 502 с.

19. Бахтин М.М. Литературно-критические статьи. М., 1986. - 543 с.

20. Бахтин М.М. Творчество Ф.Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1965.

21. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986. - 445 с.

22. Бердяев Н. Смысл творчества. // Философия свободы. Смысл творчества. — М., 1989.

23. Бетеа Д. Мандельштам, Пастернак, Бродский: иудаизм, христианство и созидание модернистской поэтики. // Русская литература: Исслед. амер. ученых. -Спб., 1993. С.297-314.

24. Бирюков С.Е. Зевгма. Русская поэзия от маньеризма до постмодернизма. — М., 1994.

25. Богомолов Н.А. Русская литература первой трети XX века. Томск,1999.

26. Бродский И. Большая книга интервью / Сост. В.Полухина/. М.,2000. 703 с.

27. Бродский И. Поклониться тени (сборник эссе). Спб., Азбука, 2001.

28. Ваншенкина Е. Острие. Пространство и время в лирике Иосифа Бродского. // Литературное обозрение. 1996, № 3. С.9-15.

29. Васильев И.Е. Обэриуты: теоретическая платформа и творческая практика. Екатеринбург, Изд-во УрГУ, 1991.

30. Васильев И.Е. Поэтический авангард в динамике художественных стратегий // Русская литература XX века: закономерности развития. Книга 1. Новые художественные стратегии. Екатеринбург, 2005.

31. Васильев И.Е. Русский поэтический авангард XX века. -Екатеринбург, Изд-во Уральского университета, 2000.

32. Венцлова Т. О стихотворении Иосифа Бродского «Литовский ноктюрн: Томасу Венцлова». // Новое литературное обозрение. 1998, № 33. С.205-222.

33. Венцлова Т. Развитие семантической поэтики. // Литературное обозрение. 1996, №3. С.29-34.

34. Верхейл К. Танец вокруг мира. Встречи с Иосифом Бродским. Спб., изд-во журнала «Звезда», 2003. - 272 с.

35. Волгина А. Философия языка Иосифа Бродского: время, пространство и движение в поэтической речи. // Пространство и время в литературном произведении: тез. и материалы междунар. науч. конф. (6-8 февр. 2001). 4.2.-Самара, 2001.-С.231-234.

36. Волгина А. «Я заражен нормальным классицизмом.»: (И.Бродский и русская поэзия XVIII века). // Грехневские чтения. Сб. науч. тр. -Н.Новгород, 2001. С. 141 -145.

37. Волков С. Диалоги с Иосифом Бродским. М., 2000. - 327 с.

38. Воробьева А.Н. Поэтика времени и пространства в поэзии И.Бродского. // Возвращенные имена русской литературы: Аспекты поэтики, эстетики, философии. Самара., 1994. — С. 185-197.

39. Герасименко А.П. Иосиф Александрович Бродский. // Зайцев В.А., Герасименко А.П. История русской литературы второй половины XX века. М., 2004.

40. Герасимова А. Проблема смешного в творчестве обэриутов. — М., 1988.

41. Гладких Н.В. Эстетика и поэтика прозы Д.И.Хармса. Томск, 2000.

42. Глоцер В.И. Дети пишут стихи. Книга о детском литературном творчестве. М., 1964.

43. Глоцер В. Марина Дурново. Мой муж Даниил Хармс. М., 2000.

44. Григорьев В.П. Словотворчество и смежные проблемы языка поэта. — М., Наука, 1986.

45. Гридина Т.А., Коновалова Н.И. Мотивационная рефлексия в детской речи: Модель лексикографического представления // Психолингвистические аспекты изучения речевой деятельности. Выпуск 3. Екатеринбург, УрГПУ, 2005.

46. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. М., Лабиринт, 1994.

47. Давыдова М.А., Агапова И.А. Праздник в семье. М., 2002.

48. Даниил Хармс: Анкета члена литфонда. // Русская литература. 2003, № 2. С. 170-172.

49. Дмитриенко А., Сажин В. Краткая история чинарей // «.Сборище друзей, оставленных судьбою»: А.Введенский, Л.Липавский, Я.Друскин, Д.Хармс, Н.Олейников: Чинари в текстах, документах и исследованиях: в 2 т. 1998. Т 1.

50. Друскин Я. Чинари // Аврора. 1989, №6.

51. Дуганов Р.В. Велимир Хлебников: Природа творчества. М., Сов. Писатель, 1990.

52. Дурново М. Мой муж Даниил Хармс. // Новый мир. 1999, № 10. —1. С.98-159.

53. Ерофеев В. Поэта далеко заводит речь: Иосиф Бродский: Свобода и одиночество. // Иностранная литература. 1988, № 9. С.226-231.

54. Ерохин А.В. Образ Рима у Гете и Бродского. // Толерантность в контексте многоукладности российской культуры: тез. междунар. науч. конф., 29-30 мая 2001. Екатеринбург, 2001. - С.269-271.

55. Ершов Г. Филонов: истоки мировоззрения, философские основы аналитического метода. //Искусствоведение. 1999, № 1. -С.330-351.

56. Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда. Спб.,

57. Академический проект, 1995.

58. Женнет Ж. Фигуры: В 2 т. М., 1998.

59. Жигачева М.В. Баллада в раннем творчестве И.Бродского. // Вестн. Моск. Ун-та. Сер.9. Филология, 1992. С.51-56.

60. Жирмунский В.М. Введение в литературоведение: Курс лекций. -Спб., 1996.

61. Жирмунский В.М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. М., 1977.-407 с.

62. Жирмунский В.М. Теория стиха. Л., 1975. - 664 с.

63. Жолковский А. Бродский и инфинитивное письмо. // Новое литературное обозрение. 2000, № 45. С. 187-198.

64. Жолковский А.К. «Я вас любил.» Бродского. // Жолковский А.К. Блуждающие сны и другие работы. М., 1994. - С.351-357.

65. Звонарева Л. Почувствовать нерв времени. // Детская литература.2002, № 4. — С. 16-21.

66. Зинченко В.Г., Зусман В.Г., Кирнозе З.И. Методы изучениялитературы. Системный подход. М., 2002.

67. Злобина А. Случай Хармса, или оптический обман. // Новый мир.1999, № 2. С.183-191.

68. Иванов Вяч. Be. Бродский и метафизическая поэзия. // Иванов Вяч. Вс. Избранные труды по семиотике и истории культуры. Т.2: Статьи о русской литературе. — М., 2000. С.768-777.

69. Ильин И. Постструктурализм. Деконструктивизм. Постмодернизм. -М., 1996.

70. Иосиф Бродский и мир: метафизика, античность, современность. -Спб., 2000.-376 с.

71. Иосиф Бродский: творчество, личность, судьба: Итоги трех конференций. // Сост. Я.А.Гордин/. Спб., 1998. - 320 с.

72. Иосиф Бродский: труды и дни. // Ред.-сост. П.Вайль и Л.Лосев./ М., 1999.-270 с.

73. Ичин К. Бродский и Овидий. // Новое литературное обозрение. 1996, № 19. С.227-249.

74. Ичин К. «Запустение» Боратынского в поэзии Бродского. // Возвращенные имена русской литературы: Аспекты поэтики, эстетики, философии. Самара, 1994. - С. 178-185.

75. Казарин Ю. Поэтическое состояние языка (попытка осмысления). Монография. Екатеринбург, Изд-во Уральского университета, 2002.

76. Калашников С.Б. «Кошмарная ситуация на лоне природы»: Буколическая традиция в лирике И.Бродского. // Природа и человек в художественной литературе: Материалы Всерос. науч. конф. Волгоград, 2001. — С.127-134.

77. Калашников С.Б. Образ культуры в «Римских элегиях» И.Бродского. // Постмодернизм: pro et contra: Материалы Междунар. науч. конф. «Постмодернизм и судьбы худож. словесн. На рубеже тысячелет.» -Тюмень, 16-19 апр. 2002. Тюмень, 2002. - С. 142-146.

78. Кант И. Критика чистого разума. М., Мысль, 1994.

79. Кацис Л.Ф., Одесский М.П. Барокко и авангард («Кругом возможно Бог» А.Введенского) и школьная драма «Ужасная измена сластолюбивого жития. // Известия РАН. Серия литературы и языка. 2002, № 5. С. 19-34.

80. Кацис Л.Ф. Русская эсхатология и русская литература. М., ОГИ, 2000.

81. Келебай Е. Поэт в доме ребенка: Пролегомены к философии творчества Иосифа Бродского. М., 2000. - 336 с.

82. Кобринский А. Поэтика ОБЭРИУ в контексте русского литературного авангарда. Изд-во московского культурологического лицея №1310, 2000.

83. Кобринский А. Проза Хармса. Спб., 1992.

84. Ковтунова И.И. Поэтический синтаксис. М., Наука, 1986.

85. Кондаков И. «Друг вашего детства». // Современная драматургия. 2001, № 3. С.172-183.

86. Кравченко О.А. Слово и мир: Над строками «Двадцати сонетов к Марии Стюарт» Бродского. // Вопросы литературы. 1999, № 4. С.З-16.

87. Красильникова Е.Г. Русская авангардистская драма: человек отчужденный. // Русская литература. 1998, № 3. С.57-67.

88. Красовская С.И. Об остранении в поэзии И.Бродского. // Проблемы художественного миромоделирования в русской литературе 19-20 веков: Сб. науч. тр. Благовещенск, 1999. - С.57-68.

89. Кругликов В.А. Между эпохой и пространством: Подступы к поэтической философии И.Бродского. // Философия возвращенной литературы (Сб. статей). М., 1990. - С.88-97.

90. Крусанов А.В. Русский авангард. Спб., 1996.

91. Кузнецов С. Распадающаяся амальгама: О поэтике Бродского. // Вопросы литературы. 1997, № 3.

92. Кукулин И. Рождение постмодернистского героя по дороге из Санкт-Петербурга через Ленинград и дальше. // Вопросы литературы. С.62-90.

93. Курганов Е. Бродский и Баратынский. // Звезда. 1997, № 1. С. 178184.

94. Курицын В. Бродский. // Октябрь. 1997, № 6. С.181-184.

95. Лакербай Д. Вектор судьбы: О поэзии И.Бродского 1960-х годов. // Творчество писателя и литературный процесс: Слово в художественной литературе: типология и контекст: Межвуз. сб. науч. тр.-Иваново, 1994.-С. 132-143.

96. Левина И.Н. Эффект «потока сознания» в поэзии И.Бродского. // Проблемы интерпретации в лингвистике и литературоведении: материалы третьих филол. чтений. 28-29 ноября 2002. — Новосибирск, 2002. -С.205-210.

97. Лейдерман Н.Л. Движение времени и законы жанра. Свердловск, 1982.-255 с.

98. Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Поэзия Иосифа Бродского (1940-1996). // Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н. Современная русская литература: в 3 кн. М., 2001. - С. 132-150.

99. Лейдерман Н.Л. «Свет ниоткуда». (И.Бродский. Лирика). // Постреализм. Теоретический очерк. Екатеринбург, 2005.

100. Лейдерман Н.Л. Теоретическая модель жанра. // Лейдерман Н.Л., Липовецкий М.Н., Барковская Н.В. и др. Практикум по жанровому анализу литературного произведения. - Екатеринбург, 1996.-С.З-20.

101. Лейдерман Н.Л. Хаос и «воля к смыслу» // Русская литература 20века: закономерности развития. Книга 1. Новые художественныестратегии. Екатеринбург, 2005.

102. Лекманов О.А. «О равнодушной отчизне» Мандельштама и Бродского. // Лекманов О.А. Книга об акмеизме и другие работы. -Томск, 2000. С.354-358.

103. Лекманов О.А. Саша vs. Маша (20 сонетов Тимура Кибирова и Иосифа Бродского). // Лекманов О.А. Книга об акмеизме и другие работы. — Томск, 2000. С.362-365.

104. Липовецкий М.Н. «Критерий пустоты». // Новое литературное обозрение. 1997, № 27.

105. Лосев А.Ф. Проблема символа и реалистическое искусство. -М., 1976.

106. Лосев Л. Новое представление о поэзии. // Полухина В. Бродский глазами современников: Сб. интервью. Спб., 1997.

107. Лотман М.Ю., Лотман Ю.М. Между вещью и пустотой: Из наблюдений над поэтикой сборника Иосифа Бродского «Урания». // Пути развития русской литературы: Тр. по рус. и славян. Филол.: Литературоведение. Тарту, 1990. - С. 170-187.

108. Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста. Стурктура стиха. — М., 1975.

109. Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. Спб., 1996. - 846 с.

110. Лурье С.А. Свобода последнего слова: О творчестве поэта И.Бродского. // Звезда. 1990, № 8. С.142-146.

111. Маймескулов А. Стихотворение Бродского «Похож на голос головной убор.». // Текст. Интертекст. Культура: Сб. докл. междунар. науч. конф. (Москва, 4-7 апр. 2001.) М., 2001. - С.114-123.

112. Малышева Г.Н. Поэтический мир Иосифа Бродского. // Очерки русской поэзии 1980-х годов: (Специфика жанров и стилей). М., 1996. - С.63-87.

113. Масленникова Н.А. А.Пушкин глазами Даниила Хармса. // Вестник Самарск. Ун-та. 1999, № 3 (13). с.101-107.

114. Медведева Н.Г. «Портрет трагедии»: Очерки поэзии Иосифа Бродского: Учебное пособие. Ижевск, 2001. - 277 с.

115. Мейлах М. Русский довоенный театр абсурда. М., 1990.

116. Мильков Д. О сходстве с Пушкиным. // Звезда. 1999, № 6. -С.176-187.

117. Мир Иоифа Бродского: Путеводитель. Сб. ст.. Спб., 2003. -464 с.

118. Мищенко Е.В. Элегическая традиция в творчестве И.А.Бродского. // Молодая филология. Вып.4. 4.2. Новосибирск, 2002. - С.78-84.

119. Московская Д. В поисках слова: «Странная» проза 20-30-х годов. // Вопросы литературы. 1999, № 6. С.31-65.

120. Нестеров А.А. Джон Донн и формирование поэтики Бродского: за пределами «Большой элегии». // Иосиф Бродский и мир: метафизика, античность, современность. Спб., 2000.

121. Никольская Т.И. Авангард и окрестности. — Спб., 2000.

122. Новикова А. Поэтология Иосифа Бродского. — М., 2001.

123. Об Иосифе Бродском. // Новое литературное обозрение: 2000, № 45.

124. Очерки истории русской литературы XX века. М., 1995. -Вып.1.

125. Павлов М. Поэтика потерь и исчезновений. // Бродский: творчество, личность, судьба. СПб., 1998. - С. 16-21.

126. Павлова О. Образ времени в поэзии Иосифа Бродского. // ПРОчтения: Сб. ст. по рус. лит. XX века. М., 2002. - С. 138-159.

127. Парамонов Б. Флотоводец Бродский; Певец империи в стране зубных врачей. // Звезда. 1995, № 5. С.133-140.

128. Перотто М. Бродский и английская поэзия: Динамика отношений. // Поэтика Иосифа Бродского. Сб. науч. тр. Тверь, 2003.- С.366-378.

129. Пестова Н.В. Философские основы и эстетические принципы экспрессионизма: опыт немецкоязычного экспрессионизма. // Русская литература 20 века: закономерности исторического развития. Книга 1. Новые художественные стратегии. Екатеринбург, 2005.

130. Петрова З.Ю. О некоторых фрагментах поэтического мира И.Бродского. // Текст. Интертекст. Культура: Сб. докл. междунар. науч. конф. (Москва, 4-7 апр. 2001.) М., 2001. - С.228-236.

131. Плеханова И.И. Жанр описания в современной поэзии: (Осознание бесконечности в лирике Б.Ахмадулиной и И.Бродского). // Судьба жанра в литературном процессе: Сб. науч. ст. Иркутск, 1996.- С.118-135.

132. Подорога В. Выражение и смысл. Ландшафтные миры философии: С.Киркегор, Ф.Ницше, М.Хайдеггер, М.Пруст, Ф.Кафка. М., Ad Marginem, 1995.

133. Подорога В. Феноменология тела: Введение в философскую антропологию. М., Ad Marginem, 1995.

134. Подрубная Е.А. Сонеты Шекспира и Бродского. // Взаимодействие литератур в мировом литературном процессе: Проблемы теоретической иисторической поэтики: Материалы междунар. науч. конф.: В 2 ч.

135. Гродно, 1998. -4.2. — С.181-187.

136. Полухина В. Бродский глазами современников = Brodsky through the eyes of his contemporaries. Cg,/A Журн. «Звезда», 1997. -336 c.

137. Полухина В. Жанровая клавиатура Бродского. Russ Lit. (Joseph Brodsky: Spec. Iss. /Ed. by V.Polukhina). 1995. - 295 p.

138. Полухина В. Миф поэта и поэт мифа. // Литературное обозрение. 1996, № 3. с.89-112.

139. Полухина В. Exegi monumentum Иосифа Бродского. // Литературное обозрение. 1999, № 4. С.63-72.

140. Поляков В. Книги русского кубофутуризма. М., Гилея, 1998.

141. Поэтика Бродского. Сб. статей. Hermitage, USA. - 1986. - 254 с.

142. Пронин В.А. Гете и Бродский: «Римские элегии». // Гете в русской культуре XX века. М., 2001. - С. 159-168.

143. Прохорова Э. «Политический текст» Иосифа Бродского: Метафизика политики. // Иосиф Бродский и мир: метафизика, античность, современность. Спб., 2000. - С.89-95.

144. Разумовская А.Г. Пушкин Ахматова - Бродский: Взгляд на поэзию. // Материалы междунар. Пушкинской конф. 1-4 окт. 1996. -Псков, 1996. - С.133-136.

145. Разумовская А. Страна Бродсковия: Поэзия Иосифа Бродского. // Русская словесность. 2000, № 4. С.49-53.

146. Рандышевский Д. Дзэн поэзии Бродского. // Новое литературное обозрение. 1997, № 27. С.287-326.

147. Ранчин А. Еще раз о Бродском и Ходасевиче. // Новое литературное обозрение. 1998, № 32. С.84-90.

148. Ранчин А. Иосиф Бродский и русская поэзия XVIII-XX веков. -М., 2001.-207 с.

149. Ранчин А. «На пиру Мнемозины»: Интертексты Бродского. -М., 2001.-463 с.

150. Ранчин A.M. Об одном поэтическом треугольнике: Пушкин -Ходасевич Бродский. // Пушкин: Сб. ст. - М., 1999. - С.266-275.

151. Ранчин A.M. Реминисценции из стихотворений Пушкина и Ходасевича в поэзии Иосифа Бродского. // Русская литература. 1998, №3.-С.68-82.

152. Ранчин А. «Римский текст» И.Бродского и русская поэзия 19101920-х годов. // Анна Ахматова и русская культура начала XX века: Тез. конф. М., 1989. - С.97-100.

153. Ранчин A.M. Философская традиция Иосифа Бродского. // Литературное обозрение. 1993, № 3. С.3-13.

154. Ранчин А. «Человек есть испытатель боли.»: Религиозно-философские мотивы поэзии Бродского и экзистенциализм. // Октябрь. 1997, № 1.-С. 154-168.

155. Расторгуев А. Интуиция абсолюта в поэзии И.Бродского. // Звезда. 1993, № 1.-С.173-183.

156. Рейн Е. Иосиф. //Вопросы литературы. 1994, № 2.-С.186-198.

157. Рогова Е.Н. Особенности авторской интенции в «Почти элегии»

158. И.Бродского. // Вопросы филологии: Сб. работ студ. и молод, ученых.

159. Вып.2. Кемерово, 2000. - С.96-100.

160. Руднев В. Обсессивный дискурс. // Логос. 2000, № 3. С.165-193.

161. Сартр Ж.-П. Бытие и Ничто. М., Республика, 2002.163. «. Сборище друзей, оставленных судьбою»: Л.Липавский,

162. А.Введенский, Я.Друскин, Д.Хармс, Н,Олейников. Т.2. - М., 2000.

163. Седакова О. Воля к форме // Новое литературное обозрение. 2000, №45. С.232-236.

164. Семенова Е. Поэма Иосифа Бродского «Часть речи». // «Новая

165. Одиссея». Памяти Иосифа Бродского (1940-1996): (Статьи, эссе,интервью, воспоминания). Старое литературное обозрение. 2001, № 2.

166. Служевская И. Бродский: От христианского текста к метафизике изгнания. // Звезда. 2001, № 5. - С. 198-207.

167. Служевская И. Поздний Бродский: Путешествие в кругу идей. // Иосиф Бродский и мир: метафизика, античность, современность. Спб., 2000. — С.214-228.

168. Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): концепции, школы, термины. Энциклопедический справочник. — М., 1996.

169. Соловьев В. Три еврея. М., 2002.

170. Степанов А.Г. Об одной строфической модели у И.Бродского: «Муха». // Литературный текст: проблемы и методы исследования: Сб. науч. тр. Тверь, 1999. - Вып.5. - С. 153-163.

171. Стрижевская Н.И. Письмена перспективы: О поэзии Иосифа Бродского. М., Грааль, 1997. - 375 с.

172. Токарев Д.В. Курс на худшее: Абсурд как категория текста у Даниила Хармса и Сэмюэля Беккета. М., 2002.

173. Тростников М.В. Поэтология. М., Грааль, 1997.

174. Турчин B.C. Авангардистские течения в современном искусстве Запада. М., Знамя, 1988.

175. Турчин B.C. По лабиринтам авангарда. М., Изд-во Моск. ун-та, 1993.

176. Уланов А. Опыт одиночества: Бродский. // Бродский: творчество, личность, судьба. СПб., 1998. - С. 108-112.

177. Фарино Е. Введение в литературоведение: Учебное пособие. Спб., Изд-во РГПУ им.Герцена, 2004.

178. Фоменко И.В. О двух особенностях лирики И.Бродского. // Лит. текст: проблемы и методы исследования. Тверь, 2002.

179. Фоменко И.В. Три статьи о поэтике: Пушкин. Тютчев. Бродский. // Лит. текст: проблемы и методы исследования. Тверь, 2002.

180. Фуко М. История безумия в классическую эпоху. Спб., 1997.

181. Хайдеггер М. Бытие и время. Спб., Наука, 2002.

182. Халтурин В. «Репрессий он избежал». // Детская литература. 2002, № 3. С.42-46.

183. Ханзен-Леве О.А. Русский формализм: методологическая реконструкция развития на основе принципа остранения. М., 2001.

184. Харитонов М. Способ существования. М., 1998.

185. Херльт И. Иосиф Бродский: Поэтика благодарности. // Поэтика Иосифа Бродского. Сб. науч. тр. Тверь, 2003. - С.77-95.

186. Шайтанов И. Уравнение с двумя неизвестными: Поэты-метафизики Джон Донн и Иосиф Бродский. // Вопросы литературы. 1998, № 6.

187. Шалдина Р.В. Творчество А.Т.Твардовского: природа смеха. Диссертация на соискание ученой степени канд. фил. наук. -Екатеринбург, 2002.

188. Шенкман Я. Хармс: отечественный текст и мировой контекст. // Вопросы литературы. 1998, № 4. С.54-80.

189. Шкловский В.Б. О теории прозы. М., 1983.

190. Штерн Л. Бродский: Ося, Иосиф, Joseph. М., 2001. - 272 с.

191. Эткинд Е. Об особенностях поэтики И.Бродского. // Эткинд Е. Материя стиха = La materie du vers. Спб., 1998. - C.l 14-119.

192. Ювачев И.П. «Мне кажется, я люблю ее и любил искренно» // Новый мир. 2001, № 6. С.128-158.

193. Ямпольский М. Беспамятство как исток (Читая Хармса). М., 1998.

194. Янгиров P.M. Даниил Хармс: «Лицом к национальностям». // Новое литературное обозрение. 1997, № 27. С.279-283.