автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.02
диссертация на тему: Исмаил Семенов

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Караева, Зухра Басхануковна

Введение.

Глава I. Мир и человек в поэме « Актамак».

Глава II. Утраченная и возвращенная реальность как полюса художественного мира И. Семенова в поэзии 1943 - 1957гг.

Глава III. Жизнь и смерть как глобальная оппозиция в поэзии И. Семенова 1957- 1981 гг.

Глава IV. Эволюция художественного сознания ( 19571981 гг).

Введение диссертации1999 год, автореферат по филологии, Караева, Зухра Басхануковна

Карачаевская литература - одна из новописьменных литератур Северного Кавказа. Основным компонентом в формировании карачаевцев и балкарцев, как считают различные ученые, были древние кавказские племена, кипчаки и аланы. Уже первые упоминания о карачаевцах в русской и европейской литературе и официальных источниках (XVII в.) фиксируют карачаевцев в горах и предгорьях Центрального Кавказа, начиная от Терека и до Лабы, т.е. у подножья Эльбруса ,где и происходило формирование этнического ядра нации. После монгольского нашествия XIII века большая часть равнинных алан была истреблена или ассимилирована. Те из алан, которые издавна населяли верховья Кубани и её притоки, оттесненные высоко в горы, приняли участие в этногенезе карачаевцев, а те что осели в верховьях Терека , Чегема и Баксана, стали одним из этнических компонентов балкарского народа, [(см. об этом 9.49, 92,103, 106, НО)].1

К XIV - XV веку в борьбе с Крымским ханством укрепляются исторические связи Кавказа с Россией. После окончания кавказской войны Карачай окончательно входит в состав Российской империи. С 1788 года карачаевцы были подданными России, но окончательное присоединение их к Российскому государству произошло после исторического сражения при Хасауке (20 окт. 1828 г.), после поражения в котором карачаевцы согласились на переход своего государственного образования под юрисдикцию Российской империи, что было отражено в договоре между Россией и Карачаем, заключенным 28 окт. 1828 г.[110. 96]

Здесь и далее в тексте в квадратных скобках первая цифра - порядковый номер библиографии, вторая- страница цитируемого источника. Надстрочные цифры обозначают порядковый номер в примечаниях к каждой главе - З.К.

К XIX веку среди карачаевцев господствовали феодально-патриархальные отношения, основным занятием карачаевцев было скотоводство. Карачаевцы - мусульмане, но ислам утвердился в Карачае сравнительно поздно, к середине XVIII века. К началу века социальный строй Карачая оставался феодальным, но с заметными элементами капиталистических отношений [93,192,223].

Переломные моменты истории карачаевцев, своеобразие их общественных отношений, быта и духовной культуры нашли свое отражение в фольклоре. В устно-поэтическом творчестве карачаевцев запечатлелись исторически сложившиеся черты национального характера, представления о мире и человеке, получившие дальнейшее развитие в письменной литературе.

Карачаевская литература, как литература профессиональная, возникла в 20-е годы в результате социально-политических преобразований. Дореволюционные усилия первых карачаевских просветителей Ислама Крымшамхалова (Тебердичи), Тохтара Биджиева, Исмаила Акбаева, Иммолата Хубиева по созданию карачаевской письменности и распространению грамотности среди родного народа подготовили почву и определили тенденции развития духовной культуры Карачая в новое время. [88]

Принимая во внимание, что возникновение национальной литературы, как правило, связано с процессом активного общения с инонациональным и общезначимым художественным опытом", а " в ходе взаимодействия литератур разных уровней и этапов развития решаются проблемы их ориентации" [15.4] , отметим, что ещё в XIX веке в карачаевском обществе обозначились два пути духовного развития. Один - ориентированный на культуру Востока и мусульманское религиозное образование. Другой - на русскую культуру и систему светского образования на русском языке. Для реализации каждого из них существовали определенные условия. В первом случае - это близость, основанная на единстве вероисповедания и связанных с этим норм и традиций, обусловившая значительное духовно-культурное влияние. Проникновение ислама в национальную среду неизбежно ориентировало большую часть народа на знание или хотя бы понимание, пусть и очень поверхностное, арабского языка, на котором проводились все религиозные отправления. Арабский язык в рамках изучения Корана преподавался в школах при мечетях, а в первых светских школах (в 1878 г. - в Учкулане, в 1879г. - в Теберде) "основными предметами были закон божий (Коран), русский язык (чтение с объяснением), ." [85.36] Первые карачаевские поэты создавали свои произведения фиксируя их арабскими буквами на карачаевском языке.

Естественно, что одновременно с религиозной литературой , усваивался и транслантировался определенный пласт культуры, носителем которой был арабский язык. Ученый обнаруживает здесь определенную закономерность: "Феодализм развивает письменные языки, объединяющие ряд стран, ряд этнических образований. Но этим дело ограничивается: эти письменные наднациональные языки существуют на основе такой же наднациональной, общей для ряда стран культуры, типичной чертой которой является её связь с религией" [118.40]. Кроме того, восточная культурно-историческая доминанта проявлялась в сложившейся на Северном Кавказе общем литературном пласте произведений на так называемом языке "аджам", приспособленном для восприятия всеми северокавказскими народами. Книги на аджаме , в основном, представляли собой религиозные тексты различного характера, адаптированные в соответствии с местными национальными особенностями. Помимо этого имели широкое распространение переложение и пересказы классических восточных поэм о любви, которые многие исследователи относят уже к первым попыткам создания национальной литературы, к подготовительному периоду, неразрывно связанному с переводами и заимствованиями. "К числу первых опытов по созданию в дореволюционное время литератур на родном языке относятся, на наш взгляд , и переводы популярных на Востоке классических поэм "Тахир и Зухра", "Лейли и Меджнун", "Хосров и Ширин" и др. Популярность этой литературы среди карачаевцев в дооктябрьский период подтверждает обнаруженные нами книги, например поэма "Тахир и Зухра", издана в Темир-хан-Шуре (Дагестан) в 1916 г., поэма "Сахиб Джамал иБузджигит". Фрагменты этих произведений и поныне бытуют в народе"[85.36].

В связи с разысканиями и исследованиями последних лет в области теории и истории литератур и культур Северного Кавказа и Дагестана и вопрос о времени зарождения и путях развития карачаевской литературы представляется не столь однозначным и определенным, каким он преставал в литературоведческих и исторических работах многих десятилетий. Проблемы того порядка определяют направление теоретического поиска и культурологического анализа в современных гуманитарных исследованиях, выявляя типологическую близость литератур и культур Северного Кавказа и общность решаемых ими задач. По существу, и Г.Г.Гамзатов в своем "исследовании путей и сущности культурных связей и литературных влияний, а также традиции , давших всходы национальной литературы" в Дагестане[41] и Ю.М.Тхагазитов в анализе "духовно-культурных основ кабардинской литературы"[20 4], З.Г.Казбекова в процессе изучения дагестанско-европейских литературных связей[84], З.Х.Толгуров, прослеживая "движение балкарской поэзии"095], Л.А.Бекизова, определяя пути развития черкесской литературы" от богатырского эпоса к роману "[2$, А.И. Караева, рассматривая пути становления и развития карачаевской литературы [83], В.Б.Тутов, изучающий историю и становление абазинской литературы от истоков до современности[203], хотя и с различной степенью конкретизации и обобщения, но решают одну общую задачу - пишут родословную национальной культуры. При этом объективно выявляя некоторые основные моменты и факторы, являющиеся общими для культур и литератур северокавказского региона. Эта общность достаточно четко осознается и самими исследователями , отмечающими её значимость и актуальность "также для национальных литератур ряда других народностей Северного Кавказа, судьбы которых складывались в аналогичных исторических ситуациях" [41.65.]. Три достаточно универсальных фактора, определяющих характер литературы - истоки, традиции влияния - для северокавказского региона во многом являются не только близкими, но и общими. Это национальные фольклорные традиции и в том числе общий для большинства северокавказских народов героический эпос "Нарты", эпико-мифологическое сознание, сформировавшееся на языческой, домонотеистической стадии развития общества, комплекс традиционных нравственных норм, сложившихся в повседневной национальной практике и единой для горцев Кавказа. Это истоки и традиции, то, что Ю.М.Тхагазитов вмещает в формулу "Миф - эпос -этикет".

Вопрос о влияниях в рамках региона также решается на пересечении восточных и российских культурных ориентации. Характеризуя достижения мусульманской науки и культуры исследователь отмечает, что "она не ограничивалась каким-то одним регионом мусульманской империи, а широко распространялась повсюду , где были сильны позиции ислама"[205.97.]. Таким образом, исламизация и хотя и в разной степени, и разное время вводила народы Кавказа в мусульманский "круг мирового культурного сообщества" [22.112].

Не имея возможности глубоко вдаваться не только литературоведческие, а скорее историко-культурные проблемы истоков, влияний и традиций во всей их полноте, отметим лишь некоторые основополагающие моменты.

К XIX веку духовная жизнь карачаевцев определялась мифоэпической стихией сознания, наиболее ярко выразившейся в героическом нартском и песенном эпосе, религиозными нормами ислама и связанным с мусульманством влиянием арабовосточной культуры.

Это влияние во многом соотносится с той классификацией путей и форм взаимодействия контактирующих культур, которую дает Н.И.Конрад в процессе анализа взаимосвязей литератур Востока и Запада: "1/проникновение " непосредственное, в подлиннике, "в собственном облике", через представителей "принимающей " стороны, владеющих языком "передающей "стороны; 2/ через перевод, получивший особое распространение в новое время; 3/ путем воспроизведения в "принимающей" литературе мотивов и содержания произведений "передающей" литературы; 4/ в форме национальной адаптации, т.е. приспособления памятника одной литературы к новой географической, этнической идеологической среде; 5/ в форме бытования единого литературного памятника в разных вариантах и видах в целом ряде стран культурного мира ."[98.324-327].

Так, к этому времени в карачаевском уже существовала и функционироваламестная литература на " аджаме", представлявшем собой арабо-графическое письмо, трансформированное применительно к карачаевскому языку [78.2]. Об этом пишет и Г.Г. Гамзатов, характеризуя роль " аджама" в становлении литератур народов Дагестана: "Ко второй половине XVIII в. многовековые усилия по выработке родного письма были увенчаны созданием на арабской графической основе алфавита, приспособленного к фонетическим особенностям дагестанских языков. С появлением "аджамской" письменности связывается возникновение первых литературных памятников народностей Дагестана на их родных языках. Одновременно появилась в Дагестане переводная литература довольно широкого диапазона" [42.72].

На этом языке существовал целый пласт литературы, складывавшейся, во-первых, из переводных памятников общевосточного культурного фонда, во-вторых, из текстов религиозного характера, как переводных, так и оригинальных, и в-третьих, из определенного количества деловых и бытовых записей и документов, отражавших заметные события в социальной жизни карачаевского общества. К первым относились уже упомянутые восточные поэмы о любви. Ко вторым - духовные стихи (зикиры), толкования Корана, жития мусульманских святых. Примером такой литературы является книга "Китавуль Иман" (Основы вероучения), имевшая довольно широкое хождение в Карачае в начале XX века[95]. К третьим - документы такого плана, как, например, приложение к рапорту генерала - аншефа П.А. Текелли Г.А.Потемкину, представлявшее собой "перевод с прошения карачаевских владетелей, живущих в вершинах реки Кубани". Перевод на русский язык данного документа осуществлен с текста на карачаевском языке, записанного арабо-графическим письмом [161]. Уже гораздо позже, в советское время учебная и художественная литература для школ частично продолжала издаваться на арабской графике , не говоря уже о "Книге для чтения" И.Я.Акбаева, изданной на аджаме в 1912 году [6].

Эти примеры можно продолжить, но для обозначения тенденций и вех развития духовной культуры карачаевцев они представляются репрезентативными в контексте данной работы и служат достаточно точными историко-генетическими и эстетическими координатами, в пересечении которых возможно выявление реальных масштабов, индивидуальных особенностей и точного места в пространстве национальной культуры писателей и поэтов переходного для национальной духовности времени 20-х -30-х годов.

Таким образом, творчество первых карачаевских поэтов и писателей, имея своим общим истоком миф и эпос, испытывая влияние мусульманского Востока, развивалось в рамках соотнесенных с этим культурным контекстом литературных стилей и направлений -религиозной и любовной поэзии - или соотносясь с ними и развивая их в русле национально-фольклорной традиции (К.Кочкаров, И.Семенов), или противостоя и отталкиваясь от них, в своей ориентации на русскую, советскую поэзию 20-х годов (А.Уртенов, И.Каракотов и др.).

Нельзя не сказать о том, что общекультурное влияние Востока, транслировавшееся в основном через религиозную общность, опосредованно сказалось и на духовной жизни общества в целом, определяя в большой мере стиль и жанры будущей профессиональной литературы, воздействуя на формирование типов художественного мышления на переходном этапе от фольклора к литературе, на национальное художественное мировидение. Разумеется, приобщение Карачая к развитой и древней культуре Востока было частичным, в чем-то поверхностным, неполнообъемным, н, тем не менее, зрелость и масштабы воспринимаемого культурного пласта не могли не сыграть своей цивилизующей ускоряющей роли в духовном развитии.

Вовлечение карачаевского общества в общее русло экономического развития России, изменение общественных отношений и социальных связей обусловили все более усиливающееся влияние русской культуры на духовную жизнь карачаевцев, определили второй и основной путь развития Карачая. В первых светских школах появившихся в Карачае в конце 70-х годов XIX века, одними из основных предметов были "русский язык (чтение с объяснением), чистописание и краткий очерк географии России. Дети поступали в школу не зная русского языка, поэтому обучение их начиналось с ознакомления с окружающими предметами. Во втором полугодии они начинали осваивать устную русскую речь, а со второго года учили детей читать и писать по-русски» [85.26.] В результате функционирования этих школ в Карачае к концу XIX века было 535 грамотных. Многие русские учителя, не ограничиваясь преподавательской деятельностью, проделали огромной важности работу по сбору и записи карачаевского фольклора, изучению карачаевского языка, этнографическому описанию народа. Заведующим Карт-Джуртским училищем Н.И. Кириченко был составлен первый русско-карачаевский словарь, где для записи карачаевских слов впервые был применен русский алфавит.

В конце XIX - начале XX века выдвинулись первые учителя из среды карачаевцев, получивших среднее образование в

Ставропольской гимназии, а также в средних специальных учебных заведениях в Екатеринодаре и Майкопе, Кубанской учительской семинарии.

Детям из дворянских и княжеских семей сначала было предоставлено право поступать в кадетские корпуса, где они получали светское образование, а затем служить в Конвое его величества Лейб-гвардии Горском полуэскадроне. Так в 16 лет был принят на службу и провел три года в Петербурге Йслам-бий Крымшамхалов. Здесь он в совершенстве овладел русским языком, основами ряда наук, обнаружил художественный талант. И. Крымшамхалов стал первым карачаевским просветителем. Свои просветительские и творческие идеалы он выразил в очерках, опубликованных в газете «Северный Кавказ» (1896 г.) и в журнале «Мусульманин» (1910 г.)4 Крымшамхалов, рассматривая истинную цивилизацию как синтез научного знания и нравственной культуры, писал: «Если у наших горцев отсутствуют знания чисто научные, то зато у них развит в высшей степени культ воспитания, между тем как к этому важнейшему вопросу лишь приближается наикультурнейшая Европа» [104.55]. Не выходя за рамки чистого просветительства, И.Крымшамхалов чутко улавливал направление, в русле которого предстояло развиваться его народу, связывая его не только с русской, но и глобально с мировой и европейской культурой: «В душе у горцев сидит основательно и верно очерченный облик хорошего человека, которому он поклоняется. и вот лишь из рук носителя этих принципов горец с радостью примет факел просвещения. Если бы каким-нибудь способом было бы возможно показать горцу на экране внутренний и внешний облик людей - представителей истинно интеллигентного, добавлю, культурного класса Европы, то горец заключил бы их в свои объятия и сказал бы громко: «Я поклоняюсь тому, чему поклоняетесь вы, я буду верен вам, как вы верны свету и правде» [104.55.]. Ислам Крымшамхалов вместе с другими прогрессивными общественными деятелями способствовал открытию в Карачае светских школ, введению преподавания в них русского и родного языков. В 19081910 годах он составил азбуку карачаевского языка на основе латинского алфавита, поскольку считал, что «арабский алфавит тормозит дело распространения грамотности». Он стал, по существу, зачинателем карачаевской письменной литературы. Некоторые его стихи и басни, включенные в книгу «Родная речь (Ана дили)» И. Акбаева, изданную в 1915 г. (Баку) и предназначенную для учащихся светских школ и некоторые неопубликованные стихотворения, идеи, провозглашенные Крымшамхаловым в его публицистических произведениях, его портретная и пейзажная живопись демонстрируют близость его эстетических и идеологических позиций общему направлению, в котором развивалась русская и европейская передовая культура. В таких его стихотворениях как «Тенгиз джагъада» («У моря») и «Суукъ ташлагъа джан сала» («Одушевляя холодные камни») нельзя не заметить огромного влияния европейской и русской романтической традиции [105]. Вокруг личности и идей И. Крымшамхалова объединилась группа горской интеллигенции - будущих учителей, врачей, инженеров (Тохтар Биджиев, Ильяс Байрамкулов, Иммолат Хубиев, Хызыр Халилов и др.), разделявших его взгляды и ориентацию.

Таким образом к началу XX века сложился определенный круг горцев, в силу своего социального положения получивших доступ к образованию и потому вплотную соприкоснувшихся с прогрессивной русской общественной мыслью. Их причастность к национально-освободительному движению, их просветительские идеи, подкрепленные научным знанием закономерностей общественного развития, находили свое выражение уже в формах письменной литературы, создававшейся на русском языке. Через газетный очерк, публицистические выступления в журналах, сатирический памфлет осваивали первые карачаевские писатели русскую литературную традицию.

Во времена социальных исторических перемен, утраты стабильности существования происходит распад локальных структур, и при утере в определенной степени уверенности, ясности пути обретаются широчайшие возможности выбора, смены социальных ролей и судеб. Перевод этих гипотетических возможностей, потенциально существующих путей развития в план реальности, конкретного воплощения, обусловливал трансформацию традиционного общества в новое социальное образование. Этот процесс шел в разных направлениях и на разных уровнях, выражался личностями, представляющими различные слои народа. После революции 1917 года, с жестким включением каждого этноса в единую структуру социалистического государства, процесс параллельного существования двух рассмотренных тенденций развития завершается утверждением русской ориентации, тем более, что привязанность к Востоку внушала властям опасения, связанные с возможными экспансионистскими притязаниями исламского мира на Кавказ, и потому искоренялась. Как уже отмечалось, в 1928 году был осуществлен официальный переход карачаевской письменности с арабской графики на латиницу.

Влияние русской культуры и литературы на национальные культуры - сложный, многозначный и противоречивый процесс. Изучение его в рамках взаимодействия русской и карачаевской культуры выявляет множество нерешенных проблем и вопросов, оставшихся без ответа. К ним относятся проблемы разностадиальности развития взаимодействующих культур и литератур, различная языковая и этническая принадлежность, существование в идеологической ситуации «колонии-метрополия». Игнорирование всех этих проблем, отсутствие концептуального подхода к их решению предполагало равномерное развитие отдельных литератур и применение «единых оценочных критериев» (Д. Дюришин), что сразу ставило молодую карачаевскую литературу в подчиненное положение и вызывало к жизни определение «отстающее развитие». На самом же деле происходило формирование некоей литературной общности (под взаимодействием особых социальных факторов). Такого типа образования рассматриваются как «историческое явление, живые изменяющиеся формации, которые в процессе развития реагируют на самые разнообразные исторические детерминанты. Образования не однородны, а сложны. Благодаря этому происходит пересечение сфер их влияния, их онтологических принципов. Одна национальная литература, как историко-литературная единица, может таким образом принадлежать разным системам» [69. 9].

Итак, карачаевская литература складывалась во взаимодействии различных типов национальной духовной культуры, развивавшейся в рамках историко-культурного процесса, что соответствует общей закономерности развития национальных литератур в соответствующих исторических условиях.

Творческое стяжение на исторически малом временном отрезке духовной, культурной работы, выполняемой нациями на протяжении многих веков, обусловило синтез мощного арсенала национальных фольклорных традиций различных культур, как

Востока, так и Запада. На перекрестке этих влияний и взаимодействий возникали и развивались различные типы творческой индивидуальности. Естественно, особенности их мировидения и специфика художественного отражения действительности определялись множеством факторов; происхождением, уровнем и направленностью полученного образования, степенью таланта.

Но ясно одно, все они начинали с опоры на национальный фольклор, в дальнейшем эволюционируя в различных, часто противоположных направлениях.

Можно говорить о трех основных направлениях и ориентациях карачаевской литературы, особенно ярко проявившихся в период ее формирования и становления, но прослеживаемых и в процессе дальнейшего развития.

Одно из направлений, связанное с идеями просветительства и эстетикой романтизма наиболее ярко представлял уже упомянутый Ислам Крымшамхалов с его изначальной и последовательной ориентацией на европейскую и русскую культуры. В его творчестве зримо проступают следы влияния поэзии Пушкина и Лермонтова и в целом русской литературы с ее основными образами, темами, мотивами. Вот как раскрывается в его поэзии образ морской стихии, совершенно нетипичный для карачаевской литературы того времени, во взаимодействии с внутренним эмоциональным состоянием поэта:

Убегает море от меня,

Падает и валится волна.

Просит у меня - не уходи.

Отвечаю - нет.

В обиде смотрит,

Косит в сторону и роет берега.

Как коса стальная Тохтаула

Разрезает камни пополам.

Закипая волнами своими,

Разметав всех рыб в своих глубинах,

Грозно хмуря брови,

Поднимаясь вверх и снова рушась,

Гневом наливаясь

Лижет скалы.

Вот его работа день за днем. Ухожу я снова зарыдает, Но не знает, что внутри меня, И не хочет слушать, что со мною, Не сгорает изнутри как я. Не поймет моей тоски по дому. Волнами меня хватает, тащит. Плача и рыдая, вновь уходит. [ 105 ] / подстр. перев. мой - З.К./

В советское время в русле этой традиции пишет известной журналист и публицист Ислам Хубиев / Къарачайлы /. Но направление его творчества определяется уже не только русской, но и советской литературой и скорректированы новой социальной действительностью и идеологией, что во всей определенностью проявляется и в тематике, и в стиле его произведений.

Другой карачаевский просветитель Исмаил Акбаев, тяготея к тем же идеям национального прогресса, просвещения и образования народа пытался осуществлять их на путях восточной ориентации национальной культуры. Им был создан карачаевский алфавит на основе арабской графики, явившийся первой книгой на карачаевском языке.

Иное направление развития литературы, вобравшее в себя множество частных стилевых и идеологических ответвлений обрело на долгое время статус единственного, утвердившись в жестких рамках идейно-эстетических установок пролетарского искусства. Ярчайшим представителем этого направления стал Азрет Уртенов, талантливый поэт, в творчестве которого национальная и индивидуальная самобытность сознательно подчинены художественным клише новой социалистической культуры:

Моя поэзия сердцем крепко связана с жизнью.

Классовой борьбе, классовым битвам отданы мои годы.

Не до развлечений натоях, не до девушек-красавиц моим песням .

Дорогой мой читатель !

Я борюсь с классовым врагом,

Лишь победив врага и похоронив его, я сложу песню про свои высокие горы. Перевод А. Караевой /

И третье направление развития карачаевской литературы выразилось в том типе художественного творчества, которое наиболее полно представлено поэзией Исмаила Семенова. Этот тип творчества, полностью вырастающий из стихии фольклора, представлял национальное художественное сознание в его самобытности и наиболее возможной «автономности», опираясь в своем развитии на органичные и исторически обусловленные этические и эстетические приоритеты данного этноса.

В рамках этого направления выявляются определенные «знаковые» стиле и формообразующие произведения. Именно они выступают в качестве неких национально-художественных ориентиров, определяющих истоки и составляющие творчества И. Семенова, произведения которого, в свою очередь, сами обозначают и инициируют качественно новый уровень национального художественного сознания.

Прежде всего, это ярчайший образец фольклорного творчества карачаевцев «Песня о Бийнегере». На первый взгляд, ее можно отнести к жанру исторических песен. Историзм проявляется в конкретной обозначенности национальных, родовых признаков, индивидуальности / за которой просматриваются черты реально существовавшего человека / главного героя и его окружения, брата, возлюбленной, родственников, в географически четких, адекватных реальному пространству ориентирах происходящего, в строгой детализированной завершенности, фабульности повествования, в его событийности. С другой стороны, содержание песни явно мифологично, тяготеет к волшебной сказке, что проявляется и в образе сверхъестественного существа, дочери божества покровителя оленей - Апсаты, и в общей идее - судьбы, рока, тяготеющего над человеком. Такая двойственная природа песни доказывает, что узкая конкретика не является ее непосредственным предметом.

Песня, имея в своей основе реальный факт, по существу является мировоззренческим откликом на него, в специфической художественной форме наиболее полно воплощающим идеи, воззрения и чувства сложившиеся к данному времени в сознании народа.

То есть двойственность песни обусловлена тем, что в миросозерцании народа оформляется определенный круг понятий и представлений. Поскольку эти представления во многом еще назрели и неясны в силу своей новизны для данного исторического этапа развития, они не имеют для своего воплощения адекватно художественно освоенного материала и потому используют материал, имеющийся в национальном эстетическом опыте / здесь это мифологические образы божества охоты Апсаты и его дочери -покровительницы оленей /.

Для того чтобы уяснить структуру повествования и характер отношения к действительности, обратимся к тесту песни: знаменитый охотник Бийнегер - сын Гезоха, искусный стрелок, убивший много оленей, отправляется за единственным лекарством, которое может спасти родного брата Умара от неминуемой смерти -за молоком маралихи. В горах он встречает трехногого оленя и гонится за ним, взбираясь на неприступные вершины, но олень исчезает бесследно, оставив охотника на голой и не имеющей обратной дороги скале. Обращается к нему Бийнегер и слышит в ответ, что не олень перед ним, а дочь бога Апсаты, которая и проклинает его за то, что погубил он множество оленей. Сбывается страшное проклятие божества: « Да не смогут подойти к тебе люди», [ 108. 48 ]. Обречен Бийнегер на медленную мучительную и унизительную смерть от голода на вершине скалы, подобно пойманному в капкан зверю. Все полярно меняется: был он охотником, загонявшим дичь, ловцом - теперь сам превратился в зверя, загнанного в тупик, а преследуемый им олень предстал в человеческом облике. Кажется, что ничто не сможет изменить предопределенное свыше наказание, никто не сможет заставить его решиться на быструю и достойную человека и великого охотника гибель в прыжке со скалы. Не помогают ни уговоры его брата Умара, ни друзей: «Люблю душу (жизнь) свою, не брошусь», -отвечает Бийнегер брату. Просит он привести возлюбленную свою из селения Бабугей. И лишь она побуждает его совершить достойный великого охотника поступок. Бросается он со скалы и погибает у ног своей возлюбленной.

Даже при сжатом изложении в песне четко выделяются два мотива, две линии, первая ярко завершается и находит свое законченное выражение в финале песни: поступок Бийнегера, его гибель в прыжке со скалы - преодоление себя, своей человеческой слабости, через это преодоление утверждается личность, ее самоценность и независимость, разрушается предопределенность судьбы и зависимость от высших сил /фатум, рок/. Не сбывается предсказанное божеством: «И да будут долгими дни твоей жизни на этой скале, и да не смогут подойти к тебе люди .» Проклятие разрушается благодаря осознанному личностному действию Бийнегера. Особое значение обретает чувство любви. Оно усиливает все лучшее, что есть в человеке, Бийнегере, оно побуждает его к активности, к поступку, приводящему через физическую гибель к духовному утверждению. Преодоление физической слабости, страха плоти, голоса инстинкта, т.е. в какой-то мере животного начала в человеке - гуманистическая суть происходящего, извлекаемая из традиционного сюжета охотничьей песни. Причем выявляется и такой момент: суть проклятия божества прямо противоположна заклинаниям любимой. Они как бы борются за душу Бийнегера, первая уничтожая в нем человека, вторая заставляя его быть им.

Второй мотив песни - трагический конфликт человека и природы, то есть повторение, параллель к первому мотиву. Там человек в борьбе с природным в самом себе, внутри себя, в мучительном выделении себя из природы, в осознании себя не только частью, но и высшей целью ее. Здесь же, столкновение Бийнегера с дочерью Апсаты, как олицетворением всего живого, как с чем-то внешним по отношению к человеку, существующим рядом с ним, но отличным от него. И в первом, и во втором случае Бийнегер одерживает победу, преодолевая самого себя, свое несовершенство как личности изнутри, и благодаря этому преодолевает обстоятельства, действующие на него извне / силы природы, олицетворенные в образе божества /. Нельзя преувеличивать степень выделенности Бийнегера из природы. В этом и заключается трагичность конфликта. Ведь и Апсаты, и дочь его - это, по существу, порождение духовного космоса того человеческого сообщества, к которому принадлежит и Бийнегер. По сути, это он сам, его сознание, творящее этот миф на определенном уровне, этапе своего развития и вступающее с ним в противоречие на последующем.

Здесь в художественно-эстетической форме отражен неизбежный в духовном развитии каждой национальной общности переход от личностной невыделенное™, от отождествления себя и природы к осознанию человека как индивидуальности, т.е. переход от сознания мифологического к сознанию историческому.

В поэзии И.Семенова нет прямых фольклорных заимствований, образных или сюжетных параллелей с эпосом, его связи с национальной духовностью лежат гораздо глубже, на уровне мировоззренческих миропознающих структур, что выходит на поверхность текста в виде отдельных тем, мотивов, повторяющихся образов и метафор. К ним относится и возникающий в «Песне о Бийнегере» мотив спора и преодоления судьбы и смерти, проблема столкновения и разрыва эпического и индивидуально-личного в мироощущении человека.

Другой уровень фольклорной эстетики, воплотившийся в любовной лирике, характеризуется безоговорочным преобладанием реального плана в ткани песен. Здесь «знаковыми» произведениями, оказавшими заметное влияние на творческий стиль и художественные приоритеты поэтики И. Семенова, особенно при создании поэмы «Актамак», стали авторские, но созданные в фольклорных традициях песни «Кемисхан», и «Айджаяк».

В основе первой - образ реальной девушки, Кемисхан. Известные в своем селении поэты и певцы Батдыев Кайсын и Байчоров Шеке сложили в 1909 - 1910 гг. песню, посвященную ей.

Искренностью и непосредственностью чувств певцов объясняется разнообразие форм поэтического выражения, в котором находит место и фольклорная традиция, и индивидуальное освоение новой действительности. Поэтические параллелизмы и сравнения заимствованы и из окружающего мира природы^ и из арсенала традиционной устно-поэтической образности, а рядом с этим -реалии новой жизни, поражающие воображение певцов именно своей новизной и необычностью. В то же время, вполне органичны и образы религиозно-фантастические, но акцентирующие внимание не на самой религии, а на ее народно-сказочных символах и представлениях.

Влюбленные желают девушке, чтобы лицо ее всегда оберегала тень «деревьев, растущих на склонах тебердинских гор». И тут же рядом: «А если полюбишь меня так, как я тебя, пусть полюбят тебя ангелы в раю» / 108. 101 /. Ниже - поэтический образ совершенно иного семантического и эстетического ряда: «Глаза твои светозарны - они как огни корабля» /108. 102/. Но все эти образные ряды, рисующие чувства авторов в несколько ироническом по отношению к самим себе плане /поскольку чувство, выражаемое при свидетелях, не может быть столь обнаженно-откровенным как наедине, то оно и требует некоторой завуалированности, в данном случае выражающейся в иронической интонации /, фокусируются в нескольких четверостишиях, где исчезает поэтическая условность, ослабевает фольклорная формульность и ироническая игра со словами и возникает высокая точность изображения благодаря конкретной образности:

Каждое утро любуюсь я станом твоим, Подобным серебряной лозе, выточенной серебряных дел мастером. На груди твоей вижу две прелестные, Подобные двум желтым соколам на белой скале.

108,102]. Перев. А. Караевой . / В русле тех же традиций создана и песня Касбота Кочкарова «Айджаяк» / «Луноликая» /. Но психологический рисунок ее богаче, своей новизной и необычностью. В то же время, вполне органичны и образы религиозно-фантастические, но акцентирующие внимание не на самой религии, а на ее народно-сказочных символах и представлениях.

Влюбленные желают девушке, чтобы лицо ее всегда оберегала тень «деревьев, растущих на склонах тебердинских гор». И тут же рядом: «А если полюбишь меня так, как я тебя, пусть полюбят тебя ангелы в раю» / 108. 101 /. Ниже - поэтический образ совершенно иного семантического и эстетического ряда: «Глаза твои светозарны - они как огни корабля» /108. 102/. Но все эти образные ряды, рисующие чувства авторов в несколько ироническом по отношению к самим себе плане /поскольку чувство, выражаемое при свидетелях, не может быть столь обнаженно-откровенным как наедине, то оно и требует некоторой завуалированности, в данном случае выражающейся в иронической интонации /, фокусируются в нескольких четверостишиях, где исчезает поэтическая условность, ослабевает фольклорная формульность и ироническая игра со словами и возникает высокая точность изображения благодаря конкретной образности:

Каждое утро любуюсь я станом твоим, Подобным серебряной лозе, выточенной серебряных дел мастером. На груди твоей вижу две прелестные, Подобные двум желтым соколам на белой скале.

108,102]. Перев. А. Караевой . / В русле тех же традиций создана и песня Касбота Кочкарова «Айджаяк» / «Луноликая» /. Но психологический рисунок ее богаче, разветвленней. Песня имеет повествовательный характер, что выражается не в сюжете, а в изображении чувства, т.е. дается не само событие, а история чувства любви, история переменчивых состояний души в связи с этим чувством. А поскольку изображение различных моментов душевного состояния в их взаимообусловленности и есть психологическое изображение личности, то внутренний мир горца обретает здесь свое полноценное выражение. Сложность, богатство оттенков и даже противоречивость душевных движений в этом произведении любовной лирики находят адекватные формы художественной выразительности. Внутренний мир, душевное состояние певца, влюбленного даны уже не в статике и завершенности, а как бы в процессе своего возникновения, изменения, т.е. в динамике, градации, развитии.

Чувство героя, певца проходит несколько этапов, изменяясь от надежды на взаимность, к упрекам и досаде на ее нерешительность, желанию похитить любимую даже против ее воли и, наконец, получивши все-таки отказ, к досаде на весь мир и на самого себя. Соответственно с этими настроениями Меняются интонации песни. Кажущаяся логическая несвязанность частей /характерная и для поэмы И. Семенова/ при внимательном рассмотрении текста подразумевает сложную систему связей по принципу психологического параллелизма, т.е. посредством введения в повествование повторяющихся сквозных мотивов, символизирующих чувство любви, возлюбленную, самого лирического героя. Такое мотивное связывание частей дает возможность выявить сущность, психологические корни происходящего.

Каждое столь конспективно рассмотренное произведение, представляя различные грани эстетической и историко-культурной традиции, аккумулировало национальный художественный опыт и определяло тенденции развития карачаевской литературы.

Одной из наиболее ярких творческих индивидуальностей в карачаевской литературе был и остается поэт Исмаил Семенов. Это имя на протяжении многих десятилетий практически было выведено за рамки литературного процесса. Стихи Семенова не печатались с начала 40-х годов. Становление и развитие карачаевской литературы достаточно полно и глубоко изученное карачаевскими литературоведами 5, не может быть осмыслено и понято во всей своей полноте без определения роли и места творчества И. Семенова в национальном культурном и литературном пространстве.

Исмаил Унухович Семенов6 родился в марте 1891 года в старинном карачаевском ауле Учкулан, в Кубанском ущелье Карачая. Отец его Унух Хаджи Семенов, внук известного народного певца Калтура Семенова, был глубоко верующим и религиозно образованным человеком. Дважды совершил хадж в Мекку. Во время второго паломничества к святым местам скончался и был похоронен в Каабе, там же, где и его старший брат Юсуф (это отражено в автобиографических строках поэта в его поэме «Актамак»).[177]

Узнаем новости Кабы, Посмотрим на камень, висящий в воздухе. Эй! Унуху хаджи, Умару хаджи Сделаем зиярат. с. 174)

Спросишь об отце - Унух хаджи,

Постигший арабскую науку. Эй! Семь раз посетивший Каабу, И умерший там. с. 40)

Мать поэта, Джулдузхан Биджиева была родом из богатой, уважаемой семьи. Ее имя прославил впоследствии поэт в своем хрестоматийном стихотворении «Анам»: / « Джулдуз атлы, балдан татлы, / Ой, анам !» - «Имя твое- звезда, / Как мед сладка, / Ой, мама !»/.2

Заботясь о воспитании и образовании Исмаила в духе религиозности и благочестия, отец определяет его в школу при аульной мечети, к самому компетентному и знающему эфенди -Назали Хаджи. Исмаил легко и быстро усвоил арабское письмо, чтение Корана. Затем будущий поэт2 продолжил образование в Гунделене (Балкария) у балкарского эфенди. Имеются сведения и о том, что И. Семенов уже в более зрелом возрасте обучался в Дагестанском духовном училище (медресе). Как бы то ни было, Исмаил получил достаточно серьезное для своего времени образование в системе арабоязычной, религиозной грамотности. Он изучил основы шариата, хадисы (жития мусульманских святых и пророков), тафсир (толкования Корана), историю ислама и параллельно прошел начальные курсы географии и астрономии, познакомился с арабской и шире восточной поэзией. Знал наизусть поэму «Лейла и Меджнун».

С детства поэт был приобщен отцом ко всем мусульманским службам и обрядам, очень рано стал создавать зикиры. (Первые зикиры были написаны им между 20 и 28 годами, а затем большой объем зикиров был создан в старости, после возвращения из ссылки. 76 зикиров этого периода составили завершенный, цельный поэтический цикл).

Все эти составляющие, все этапы образования и формирования духовного мира поэта нашли отражение в его поэме «Актамак», изобилующей сведениями из самых разных областей знания: истории, географии, истории ислама и др.

Писать стихи Исмаил начал очень рано, и, как уже говорилось, первые опыты были связаны с религиозной тематикой (зикиры) и сразу же широко распространились в народе. Вероятно это было связано и с тем, что изначальная фольклорность творчества Семенова, определявшая характер и специфику рождения стиха от мелодии к словам, удачно соотносилась и соответствовала каноническим требованиям к зикиру, исполнявшемуся обязательно на определенную мелодию.

Исмаил, лишившись отца в семнадцать лет, рано начинает трудовую жизнь, типичную для горца-хозяина. Он пропадает на кошах, пасет скот, косит сено. Но при этом не лишает себя праздников и радости жизни. По свидетельству сына поэта, Азрета Семенова, Исмаил Семенов был ярким, оптимистическим человеком, любящим веселье, праздники, различные игры и состязания. На одном из таких праздников он и встретил свою большую любовь, девушку, ставшую прообразом и героиней его поэмы «Актамак», где и описана поэтическая версия его любви и ухаживания за своей будущей женой. Это была семнадцатилетняя Ижаева Анисат, дочь Окуба эфенди из соседнего аула Карт Джурт.

2 Здесь и далее под-строчные переводы мои - З.К. Тексты стихотворений кроме специально оговоренных случаев цитируются по изданию: Семенланы Сымайыл. Джырла бла назмула. М.,Инсан. 1992.

Поэма «Актамак» была первым крупным произведением поэта. Она создавалась в течение многих лет, но первые ее строки и четверостишия, появившиеся в конце второго десятилетия нового XX века, стали широко известны и любимы в народе. Многими они долгое время воспринимались как народная песня, так же как и другое замечательное творение И.Семенова, знаменитая песня об Эльбрусе - «Минги Tay». Таким образом, к 1920 году И. Семенов уже мог считаться сложившимся поэтом как автор широко известных религиозных стихов (зикиров), поэмы «Актамак» и программного стихотворения «Минги Tay», Но большая часть дореволюционного творчества И. Семенова остается неизвестной, так как, по свидетельству современников, была уничтожена во время фашистской оккупации.

И. Семенов искренне принял лозунги и идеалы Октябрьской революции 1917 года, которые в своем идеале глубочайшим образом соответствовали естественному, органичному для поэт представлению о справедливости, счастье. Поэт активно включается в динамику общественных преобразований, откликаясь поэтическим словом на все социальные новшества. Он охотно публикует свои стихи в газете «Къызыл Къарачай» ( «Красный Карачай»), принимает участие в литературной жизни страны.

В 1937 году выходит первый поэтический сборник И. Семенова «Cirla» (« Песни»), В 1938 и 1939 годах издаются его сборники «Cirla bla inarla» («Песни и инары») и «Джырла бла назмула» («Песни и стихи»),8

В это же время поэта принимают в Союз писателей СССР, он получает звание Народного поэта Карачая, в 1940 г. он награждается орденом Трудового Красного знамени.

Наслышанный о Семенове известный дагестанский писатель Эффенди Капиев присылает в область письмо, в котором, обращаясь к руководителям, пишет: «Я много слышал о карачаевском певце и стихотворце, хорошо осведомлен о нем. Прошу вас, ничего не меняя, сохранив таким, как он есть, переведите нашего настоящего, удивительного поэта. То, что уже переведено, не задерживая высылайте мне. Если выберу время, сам приеду в Микоян-Шахар, чтобы лично познакомиться с автором. Уезжая в Москву, захвачу переводы с собой. Я поговорю о возможности издания стихов Исмаила в переводе на русский язык в Москве. Мне кажется, это встретит в Москве основательную поддержку, будет важным и заметным событием.

С дружеским приветом Эффенди Капиев.

Октябрь 1938 г.»9

И действительно, 11 стихотворений И. Семенова в переводах С. Родова, Г. Орловского, В. Звягинцевой, В. Торопецкого и Э. Капиева были опубликованы в сборнике «Стихи и песни», вторую половину которого составили стихи старейшего карачаевского народного певца Касбота Кочкарова. Составителем и переводчиком отдельных стихотворений являлся Эффенди Капиев.

Несмотря на общий оптимистический и лозунговый характер поэзии Семенова этого периода, в ней начинают почти незаметно, подспудно назревать мотивы сомнения, непонимания, разочарования, пессимизма связаны и с событиями лично жизни, и с общенародной трагедией. В 1937 году умирает жена Исмаила, та, которую он прославил под именем «Актамак» (Анисат Ижаева). Поэт глубоко и мучительно переживает эту утрату, выразив свои мысли, чувства, свою тоску и страдание в знаменитом «Плаче» («Кюу»), вошедшим в текст поэмы «Актамак».

Великая Отечественная война и последовавшая в ноябре 1943 года депортация народа резко изменили и настроения поэта, и его мировоззрение и нравственные ориентиры. Основными мотивами его творчества 40-х - 50-х годов становятся крушение веры в справедливость и правду, уход в себя. Со временем эти настроения усиливаются, находят выход в религиозности, в отрицании ценности земной жизни. Лирика поэта в 50 - 70-е годы - это философские размышления и поиски в сфере вечных эстетических и нравственных категорий добра и зла, жизни и смерти, судьбы и воли. Его творчество последних лет жизни глубоко психологично и предельно индивидуализировано, полностью сосредоточено на внутреннем, духовном мире личности.

В 1957 году И. Семенов вместе со всем народом возвращается из Средней Азии в родной аул Учкулан, осенью того же года переезжает в Кызыл-Октябрь. В 1981 году Исмаил Семенов умирает в селе Терезе, где и был похоронен.

Начиная с 1940 года Семенов не печатается, его имя не упоминается в связи с политическими обвинениями в его адрес.

В 1963 - 1964 гг. в учебнике родной литературы для 4 класса составители помещают стихотворение И. Семенова «Минги Tay» с подзаголовком «Джыр» («Песня»), без упоминания имени автора. Впервые за много лет молчание было нарушено в фундаментальном труде по карачаевской литературе А.И. Караевой «Очерк истории карачаевской литературы», вышедшем в Москве в 1966 году. Здесь, в хронике литературной жизни, были впервые систематизированы и обозначены вехи творческого пути поэта до 1940 года. Большую роль в возвращении народу имени поэта, его творчества сыграла пропагандистская и журналистская работа писателя и критика Назифы Кагиевой, в 1988 году начавшей публикацию материалов о И.Семенове в областной прессе. Огромная работа по сохранению творческого наследия и увековечению памяти И. Семенова была проделана поэтом и автором учебников А. Суюнчевым.

После более чем 50-летнего молчания усилиями энтузиастов - поэта Биляла Лайпанова и издателя Д. Семенова был издан сборник стихов Семенова - «Джырла бла назмула» («Стихи и песни»). И, наконец, в 1996 году в Нальчике, в литературно-художественном журнале «Минги-Тау» издается его поэма «Актамак».

Значение творчества Исмаила Семенова для карачаевской литературы и культуры в целом огромно и бесценно. Исторический смысл и эстетическая ценность этого творчества определяются положением человека и личности, творца, оказавшегося на переломе эпох и на стыке культур. Он оказался художником, которому время и история предназначили завершить одну культурную эпоху национальной жизни и начать другую, не разделяя и отсекая их друг от друга, а силой своего таланта сопрягая и рождая новое качество звучащего слова - профессиональную литературу. Точно и емко выражено это положение и роль народного поэта в истории национальной литературы в связи с личностью другого великого поэта, Коста Хетагурова: «Он был последним великим народным певцом и первым великим народным поэтом».

Примечания

1. Караева А.И. Карачаево-балкарский фольклор. Карачаевская литература в дооктяббрьский период. Черкесск, 1990. (Автор указывает местонахождение и обладателей указанных книг в Карачае. Так, например, поэма «Тахир и Зухра», изданная отдельной книгой в 1915 году в Темир - хан - Шуре находится у Лайпановой Абидат Дадашевны, в девичестве Аппаковой, 1901 года рождения, училась арабской грамотности в селе Учкулан, читает по памяти наиболее любимые его отрывки из поэмы. - Записи А.И.Караевой в 1982 г.).

2. «Во второй половине XIX века начинается процесс зарождения в Дагестане книгоиздательского дела. Абсолютное большинство книг было издано литографским способом. В функционировавших в Темир-хан-Шуре, Порт-Петровске и Хасавюрте типо-литографиях книги издавались на аварском, даргинском, кумыкском, лакском, лезгинском, а также на недагестанских языках: адыгейском, азербайджанском, арабском, балкарском, кабардинском, карачаевском, осетинском, русском и чеченском языках». Книги были изданы «с помощью арабографического письма, а также на кириллице и латинице» (Курсив мой - З.К.). Исаев A.A. Изучение истории печатной книги в Дагестане //Тезисы докладов научной сессии Дагестанского филиала АН СССР. Махачкала, 1985. С. 13.

3. См.: Беседы о происхождении животных и человека. М., 1925. (Арабская графика на карачаевском языке); Ланков A.B. Арифметический задачник для школ первой ступени. Перевод на карачаевский яз. АкбаевИ, Байрамкулов У. Баталпашинск, 1925. (арабск. граф.)

4. Журнал «Мусульманин» - издавался в Париже на русском и татаро-тюркском языках с 5 июля 1908 по 1912 год, два раза в месяц (15 и 30 числа каждого месяца. Редактор-издатель Магомет-бек Хаджет Лаше (черкес). От Карачая и Балкарии в журнале сотрудничали Ислам Крымшамхалов, Мисост Абаев, Фатима Абаева, Ислам Хубиев (Карачайлы), Иммолат Хубиев и др. Целью журнала было объединение «на почве прогресса, любви и труда и приобщиться к цивилизованным народам». Все это находит свое полное выражение в предисловии к 1 номеру (30 января) за 1910 год: «.Мы, сплоченные единой, высокой целью, пойдем с нашими друзьями к тому яркому солнцу, лучи которого давно согрели

34 наших соседей. Только свет науки, только стремление к прогрессу вынесут наших братьев на истинный путь. Вне этого - мрак и гибель.»

5. См.: Караева А.И. Очерк истории карачаевской литературы. М., 1966; О военной прозе в современной карачаевской литературе. Черкесск, 1971; Обретение художественности. М., 1979; Байрамукова Н.М. Поэзия и условная поэтика. Ставрополь, 1973; Ортабаева Р. А-К. Уртенов Азрет. Черкесск, 1971. Ортабайланы Римма. Къара сууну къатында (У родника). О карачаево-балкарских народных певцах. Черкесск, 1981; Акачиева С.М. Карачаевский роман. Черкесск, 1980; Борлаков Б.К. Карачаево.Балкарская довоенная драматургия. Черкесск, 1975 и др.

6. Биографические сведения о жизни и творчестве Исмаила Унуховича Семенова предоставлены сыном поэта Азретом Исмаиловичем Семеновым и записаны в беседе с ним автором данной работы 24 сентября 1996 года в г. Черкесске.

7. Зикир (мус) - молитвенные стихи, стихи религиозного содержания. См.: КБРС, М., 1989. С.290.

8. По имеющимся сведениям публикации стихов И.Семенова осуществлялись в следующем порядке: Girla. Mikoyan-Sahar, 1937; Girla bla inarla. Mikoyan-Sahar, 1939; Стихи и песни. Пятигорск, 1940; Песни Карачая // Огонек, 1940, № 14; Джырла бла назмула. М., 1992; Актамак // Минги Tay, Нальчик. 1996. № 1

9. Цит. По: Къагъыйланы Назифат. Къарачайны халкъ джырчысы // Ленинни байрагъы. 1988 дж., окт. 7 (Кагиева Назифат. Народный поэтКарачая// Ленинское знамя. 7 окт.

1988.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Исмаил Семенов"

Заключение.

Предложенная реконструкция художественного мира выдающегося карачаевского поэта Исмаила Семенова далеко не исчерпывает многообразия и богатства его наследия. Это всего лишь первый шаг к пониманию значения его творчества, попытка обозначить тот круг проблем в развитии национальной культуры, которые так ярко проявились в его творческой индивидуальности.

Полувековое забвение и, как следствие, полная неисследованность поэзии И.Семенова нанесли невосполнимый урон карачаевской литературе и культуре в целом, лишив её на долгие годы нравственного, камертона и высокого творческого ориентира, прервав преемственную связь в развитии национальной духовности.

Подробное и кропотливое изучение поэтического наследия художника - дело будущего. Предстоит огромная биографическая, текстологическая, источниковедческая работа, анализ языка и стиля поэта. Без этих конкретных исследований невозможно представить творчество И.Семенова во всей его полноте и значимости.

Задача, поставленная автором предлагаемой работы гораздо уже -обозначить общие границы художественного мира поэта, его национальное своеобразие, его истоки и составляющие в переходное время национальной истории, на стыке эпох и культур.

Необходимость решения этих задач обусловила преимущественное обращение автора данной работы к фольклорным, мироэпическим корням карачаевской культуры, историческим событиям XX века, определявшим общенациональные судьбы и индивидуальный путь художника, к тем социокультурным условиям, в которых существовала и формировалась личность поэта.

Этапами творческой эволюции И.Семенова явились поэма «Актамак» (1917-1937), трагическая поэзия периода депортации (1943-1957) и философская лирика последних лет жизни (1957-1981). Они донесли до читателя полноту национального бытия и неповторимость личностного сознания поэта и соответственно обозначили три уровня восприятия и отражения мира и человека, три типа мировидения. Все они олицетворяли те три направления и тенденции развития поэтической индивидуальности, которые в дальнейшем сложно взаимодействуя, усиливаясь или уходя в тень, все вместе определяли эволюцию творчества И. Семенова.

Первое направление ( «Минги Tay») представляло народное, мифопоэтическое мировосприятие, закрепленное в форме песни, традиционного «джыра». Второе - поэма «Актамак» вместе с созданными в это же время стихотворениями - несло мироощущение и дух новой жизни, душевный подъем и веру в гармоничность и осмысленность существования, но уже осложненные сомнениями и некоторой иронией по отношению к отдельным чертам постреволюционного общества. Это содержание находило свое формальное выражение в традиционном жанре «инара», переосмысливая и обогащая его. И третья группа произведений -зикиры - намечала те темы и тот уровень философского осмысления мира, который найдет свое полное выражение в творчестве Семенова в последние десятилетия жизни.

Таким образом, уже на начальном этапе творчества определились характерные и специфические линии духовного развития и творческой эволюции.

Но в целом, первый период творчества И. Семенова характеризуется приятием мира, оптимистическим мироощущением, цельностью и завершенностью воссоздаваемого образа мира и человека в нем.

Второй период - 40-50 годы - вместил судьбоносные, переломные события в жизни поэта, его народа и его страны. Это поэзия горя и печали. В нее вместилась трагедия самой кровопролитной войны и трагедия уничтожаемого народа. В это время Семеновым были созданы 24 стихотворения о жизни на чужбине и тоске по родине. Поэзия периода депортации карачаевцев раскрывала то состояние разрыва, которое нес в себе поэт. Разрыва со временем, пространством, прежними идеалами и ценностями. Социальная, национальная катастрофа обусловила духовные переоценки. Наблюдаемое несоответствие декларируемых обществом идеалов и действительности, обретенная через страдание житейская и творческая зрелость подготавливают трансформацию этических и эстетических приоритетов, позиций, мировидения в целом. Эволюция пессимизма, если можно так выразиться, проходит стадии неприятия мира, отторжения его, столкновения с ним, поиском компромиссов и утешения.

Конечно, каждому этапу творчества соответствовали определенные эстетические принципы и художественные особенности. На начальном этапе - это социальность, жажда содержательной и потребность в жанровой новизне, гражданский пафос, погруженность в материальный мир конкретных событий, фактов, быта, природы; в их краски, оттенки, детали, стремление к национальной и самоидентификации в меняющемся мире, кристаллизация национального самосознания, ведь «национальное самосознание народа - этот осознание себя в качестве и роли полноправного самостоятельного субъекта исторического развития» [187. 53]. На мировоззренческом уровне все это поддерживается определенным состоянием сознания - фольклорного, во многом мифоэпического.

Для поэзии второго периода творчества, периода депортации, характерологическими чертами становятся ирония, сарказм, недоуменные вопросы и гневные обличения, освобождение от конкретики и вещественности описываемого мира и сосредоточение на внутренней жизни, жизни духа, сознания. Глубинная эстетическая основа этого творческого этапа, его этический смысл - столкновение принципов мифоэпического мышления и восприятия мира с социально-исторической реальностью, недостаточность, несостоятельность мифоэпического осознания действительности, и как следствие - поиски выхода в сфере религиозно-мусульманской концепции мира. Наиболее ярко эти тенденции и черты проявились в таких стихотворениях 40-50-х годов, как «День печали», «Кюй» («Плач»), «У железного пастуха», «В тяжелое время», «Песня стосковавшегося».

Третий этап творчества, практически совпадающий во времени с возвращением из ссылки и охватывающий все последнее двадцатилетие жизни поэта, до самой его кончины, характеризуется стремлением к гармонизации духовно-личного и социального в человеке. Проникновение в трагическую суть человеческой жизни обостряет все вечные вопросы существования. Страдания и потери соотносятся с философским и неразрешимым до конца вопросом о смысле и цели существования человека и мира. Противостояние как религиозной покорности, так и эпической невыделенности приводит к выделению поэтом себя как исторической личности из эпической целостности.

Осознание мира и жизни как исторического процесса, в котором человек является преобразующим и действенным, а не пассивным началом находит свое наиболее яркое выражение в утверждении особой роли и значимости творчества и самого творца, художника. В стихотворении последних лет «Певец Исмаил» с особой художественной силой провозглашается весомость и действенность поэтического слова: Было у меня такое время: Всей вселенной говорил я речь (слово свое),

Карачаевскую речь я сделал почетной , Карачаевскую поэзию сделал слышной повсюду.

Есть у меня одно-единственное утешение -Народом данное имя «Певец Исмаил», Даже после смерти моей останется это имя, И в устах народа сохранится моя песня. с. 166)

Ни один из периодов не локализуется в точных временных рамках и в абсолютной чистоте составляющих его тенденций. В большой мере эти тенденции и черты перекрывают границы творческих этапов развития поэта, накладываются, переплетаются, в разное время становясь или преобладающими, или подчиненными. В этом взаимодействии и наложении, в противоречивости составляющих черт выкристаллизовывались художественный мир и поэтическая индивидуальность не только как воспринимаемый читателем и исследователем творческий итог, но и как самоосуществление и сверхзадача для самого поэта.

Структурные сдвиги в последовательности исторических стадий развития этноса, повлекшие за собой резкие изменения в социальной жизни и в какой-то мере нарушившие исторически обусловленное эволюционное движение, механически переносили патриархальное общество в условия иного этапа развития общества и, соответственно, в процессы иной культуры, иной не только по типу развития, но и стадиально. Контакт равноуровневых, равнозначных культур и укладов -явление закономерное и естественное. Но в данном случае происходило взаимодействие молодой, становящейся культуры со зрелой, с великими традициями и многовековой историей русской и через нее европейской культурой. Такая ситуация несла в себе опасности - самоуничтожении внутри национально замкнутого и ограниченного в силу малочисленности этноса духовного и культурного пространства, в условиях замкнутого на себя духа и быта. И вторая опасность - рассеивание, ассимиляция в громадном пространстве мировой культуры. Художник И.Семенов, волею судьбы оказавшийся в ситуации контакта двух культурно-исторических опытов, тем более столь различных, в своих неизбежных духовно-нравственных и художественных попытках гармонизации национального и общечеловеческого опыта, первым осуществляя этот контакт, может быть, даже не осознавая этого до конца, несет в себе всю противоречивость, всю трагичность несоответствий, все сложности обретения исторической зрелости, своего лица. Условием культурного самосохранения на этом пути могло быть только последовательное самовыражение, самоосуществление национального духа во всех возможных национальных художественных формах, что и проявлялось в традиционной художественности творчества И.Семенова, в соотнесении его поэзии с фольклорными жанрами - «джыр», «инар», «юоу».

Мифологизм художественного мышления восходил к языческим верованиям и представлениям о мире, сложившимся в древности и отразившимся в эпических нартских сказаниях. Через религиозные мусульманские категории и связанный с ними культурный пласт поэт прозревал сущностные вопросы бытия - смысла жизни, судьбы, нравственных ценностей.

Быт, природная среда, язык, традиционный уклад национальной жизни, в котором все эти духовные и материальные компоненты взаимодействовали и синтезировались, выступали уже как некая социально-культурная сфера, в которой существовала и формировалась личность поэта.

Индивидуальная эстетика творчества определялась, как было обозначено выше, особостью социальной и временной позиции поэта на стыке времен, укладов и культур, требовавшей от него огромной созидающей, гармонизирующей, интегрирующей художественной способности.

Воспринимавшаяся советская культура в той ее форме, которая была доступна сознанию поэта в 20-е годы, с ее ритулизованностью, новой обрядностью, с завершенностью и конкретностью форм (поэзия Пролеткульта, Кузницы) естественно совмещалась и импонировала конкретности и образности патриархального сознания. И несмотря на то, что во многом это было ангажированные, политизированные искусство, литература, тем не менее они несли с собой непривычные темы и образы, идеи и характеры, объективно менявшие взгляд на действительность, расширявшие горизонты духовного мира естественного человека, поэта-горца.

И.Семенов - плоть от плоти народа, впитавший традиции, обычаи, этику народной жизни, но испытавший влияние и восточной культуры. Вероятно этим обусловлено сложное, даже парадоксальное переплетение в его поэзии оптимистического мироощущения типичного горца-карачаевца, пастуха и скотовода с изощренным и вечными мотивами восточной поэзии бренности человеческого бытия, преходящести всего сущего, предопределенности судьбы и непостижимости человеческого существования, его смысла. Эти мотивы нарастают постепенно и особенно заметными становятся в последние годы его жизни, когда вопросы жизни и смерти, смысла и ценности существования обретают для поэта первостепенное значение.

Зачем нарождается к этой жизни это множество душ?

Зачем стремится жить обреченное на тлен тело?

Зачем мы с радостью приходим в этот мир?

Почему уходим с земли плача (в слезах)?

Во всем мире все люди,

Каждый, имеющий сознание, извлекающий опыт.

Кто велел им на земле

Жаждать вечной жизни, бессмертия?

Эти вопросы волнуют каждый ум,

Ждут ответов день и ночь.

Человек же - муравей на муравейнике,

Не видящий ничего в хаосе, называемом вселенной. с.105)

На начальном этапе социальных преобразований И.Семенов искренне приветствует ломку устоев, перестройку общества по новым законам. Он приветствует новую жизнь именно как поэт, творец, который в каждом явлении выделяет прежде всего его нравственную сторону, его творческое начало. Социальная идея, нравственные идеалы революции были глубоко притягательны для поэта, соответствовали его принципам добра, любви, правды. В стихах этого времени ощущается внутренняя готовность к переменам, вера в их необходимость, благотворность не только для него, но и для его народа.

Обучаясь русским знакам,

Покончив с темнотой,

Мы вышли на дорогу просвещения.

Если крепко возьмется

Очень подойдет перо руке Исмаила.

С арабскими знаками я знаком. Они не подходят времени. Изучим же русские знаки, Чтобы идти в ногу, не быть помехой.

От стихотворений, где искренне, с открытой душой принимается все новое, поэт приходит к следующему этапу, где как бы отдает дань обязательному, ангажированному творчеству, в заданных временем идеологических рамках. Сами названия стихотворений говорят об этом: «Первому соревнованию», «Песня прополки», «Песня о Сталине» и т.д. Но талант его не умещался и не мог существовать в этих рамках, он был мощнее этих проблем и тем, выходил за пределы официально принятых и провозглашенных идей. И.Семенов казалось бы, подчиняется этой регламентации, но, как уже отмечалось, до определенной черты. Он воспевает новое, славит труд, индустриализацию, призывает вступить в колхоз, но как бы оставляет для себя определенную свободу в трактовке этих тем. Так в стихотворении «Двадцатый век» - традиционное начало, прославляющее бурный новый век, век энергичных строителей свободной жизни, вдруг резко сменяется провидческими и трагическими оценками: Путь, по которому ты (век - З.К.) пришел - война, Путь, по которому ведешь - ссоры! Какое добро может дать Твое солнце живому? Двадцатый век, Не превращай нас в уголь. с. 103)

Здесь напрашиваются сравнения с поэзией талантливых карачаевских поэтов 20-30 годов Азрета Уртенова и Иссы Каракотова. Образы века, как железного, сжигающего жизнь, жестокого характерны как для мироощущения этих поэтов, так и для И.Семенова.

Мы - стальные частицы века, Железо создало этот век, Этот век породил железо. Это железо пережевывает Уголь, оставшийся от века «нартов»

А. Уртенов. «Железный век» перее. П.Балтика.

Но если для А.Уртенова и И.Каракотова ценность этого времени и правильность выбранного пути несомненны и принимаются безоговорочно, то для И.Семенова в столкновении патриархального, уходящего пастушеского мира и жесткой категоричности нового времени вырисовывается и вызревает предчувствие трагедий и катастроф. Этот мотив его поэзии в дальнейшем становится постоянным, преемственным.

В стихотворении «Карачаевской горе», отдавая должное предприимчивости человека, его энергии, творя вроде бы в русле общего пафоса покорения и подчинения природы человеку, он проводит совсем иную, явно не актуальную для своего времени мысль о равновесии всего в природе, о равноценности и взаимосвязанности мира и человека, о необходимости сохранять равновесие всего живого и неживого в окружающей действительности. И здесь проявляется не стихийность поэтического чувства, а продуманная, но как бы замаскированная приятием общих настроений позиция:

Каждое неприступное, годное место используется. Предприимчивые парни превращают тебя (гору) в сито. В поисках сокровищ подрезают твой корень, Главный хребет Карачая - Минги Tay (Эльбрус)

Натянута на его отроги шелковая сеть.

Ой, мы знаем цену этой земле,

Поэтому и оберегаем ее достояние.

Радует полнота твоих богатств,

Полезность молодой стране.

Однако, если так будем продолжать копать,

Только брать, постоянно тебя буравить,

Останешься ли ты без мести, безответной,

Не споткнется ли, удержится ли на твоей груди Карачай? с.63)

При закономерной общности эстетических представлений и ассоциаций, присущих ментальности горца-пастуха и охотника, особенно зримой и наглядной становится дифференциация этических позиций.

И чем более близки разрабатываемые поэтами тема и образ, тем более обнажается разнонаправленность нравственного поиска и несовпадение жизненных ценностей и национальных приоритетов, совсем иначе понимаемых И.Каракотовым, например, в стихотворении «Из уст пастуха»:

Грудь гор рассекут машины, Пробьют глубоко сердцевину их. Хрящи их сверлами изгложем, Их костный мозг в машинах спрядем, Так вот просеем золото и серебро. Камень, краску, железо, Свинец, серебро, уголь. Все это заставим родить горы В подарок рабочим, селянам

Перев.А.Караевой

Суетность и ошибки тех, кто претворяет новые принципы в жизнь, заставляют поэта все более недоверчиво воспринимать возможность осуществления этих принципов в действительности. В программном стихотворении, посвященном своему вступлению в колхоз, - «Я не стал лишенцем» он еще высказывает свои сомнения намеком, иронической интонацией:

Пастбище свое отдал колхозу, Семена в общий котел. Ой, с сегодняшнего дня даю слово, Не буду я хозяином никогда.

Пусть возит новых вершителей теперь Мой черный фаэтон, мягко покачиваясь, А я пойду в колхоз Работать не покладая рук. с. 44)

Но уже вскоре после этого он открыто реализует свою оппозицию времени и всему тому, что он в нем не приемлет: Сегодня один из прожитых дней, Но если таков будет ход жизни моей, Не нужно мне завтра.

Пусть кончится мой век - хочу этого, согласен.

Вера умерла, правда пришла. Жизнь сделала человека зверем. Если нет у тебя клыков, Не продвинется никакое дело твое.

Если не мастер ты врать,

Не умеешь кого надо хвалить, а кого пинать,

Даже если ты самый умный,

Нет тебе места и пути в жизни. с. 64)

Великая Отечественная война и депортация народа в Среднюю Азию становятся переломными для мироощущения И.Семенова. Настроения пессимизма, горечи, предчувствие беды, нараставшие в поэзии Семенова долгие годы, находят логическое завершение этого периода (1943 - 1957).

Стихи о выселении и жизни народа в Азии - самые пронзительные, и в то же время - самые мудрые, человечные, наполненные терпением и горьким спокойствием. Спокойствием человека, испившего чашу до дна, дошедшего до предела боли и отчаяния и больше не испытывающего страха, а только жалость и сострадание к людям: . .Гляжу я - не видят мои глаза. Прошу - не доходят мои слова. Несчастен - оллахий лязим.* Аллах, дай мне терпения с.72)

И в это время, казалось бы не располагающее к поэтическому творчеству. И.Семенов отдает себе отчет в том, что в истинной поэзии заключена не только эстетическая ценность, но и ценность правды, ценность человеческого бескомпромиссного свидетельства: . .Рука, дрожа, держит калам, Справа налево выплывают буквы. Эти слова, разрастаясь, станут строками,

Одна из традиционных форм обращения к Аллаху.

Строки, наполняясь, образуют стихотворение.

Это стихотворение будет нам свидетельством. с. 90)

В дальнейшем в поэзии Семенова все более усиливаются мотивы усталости, отрешенности от жизни. Мир, жизнь воспринимаются поэтом в их беспощадной правде. Усиливаются, углубляются мысли о тщете всего земного, о суетности человеческого существования.

Даже возвращение из ссылки в 1957 году уже не может изменить мироощущуния поэта, лишь на короткое время, в момент прикосновения к родной земле, говорит он о счастье, но это счастье и радость сквозь слезы.

Поэзия И.Семенова изначально и до последнего стихотворения была попыткой воссоздать утрачиваемое единство мира и времени, человека и общества. Она сосредоточивалась на узнавании, приятии нового, а не на тотальном отрицании старого, на гармонизации, отыскании общих ценностей, единых для уходящего и нарождающегося. Такая попытка оказалась трагической для личности и счастливой для поэзии. Поэзия И.Семенова - это утверждение вечных и неизменных нравственных категорий через обращение к традиции, к природе, к исторической памяти народа, к тому ценному, что есть в накопленном духовном опыте. Ибо там, где нет памяти, пусть трагической, нет и личности, осуществляющей связь в человеке и в народе его прошлого, настоящего и будущего.

Воплощая в художественных образах свое представление о мире, жизни и человеке, И.Семенов раскрывал свое «я», свою индивидуальную и одновременно национальную суть. И чем более индивидуален он был в своем восприятии и творческом отражении действительности, тем более ярким и неповторимым оказывался представляемый им национальный мир.

Список научной литературыКараева, Зухра Басхануковна, диссертация по теме "Литература народов Российской Федерации (с указанием конкретной литературы)"

1.Абаев В.И. Дохристианская религия алан //Международный конгресс востоковедов. М., 1960. С.9-17.

2. Абаев В.И. Осетинский язык и фольклор. М., Л., 1959. 564с.

3. Аверинцев С.С. На перекрестке литературных традиций // Вопросы литературы. 1973. №2. 45-66" с.

4. Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977. 320с.

5. Азаматов К.Г. Пережитки язычества в верованиях балкарцев // Из истории феодальной Кабардино-Балкарии. Нальчик,198М/5-Г36Гс

6. Акбаев И.Я. Книга для чтения. Темир Хан - Шура, 1912.97 с.

7. Алейников М. Обряды и обычаи карачаевцев при свадьбах и похоронах // Кубанские областные ведомости. 1880. №19. 27-55 с

8. Алексеева Е.П. Археологические памятники Карачаево -Черкесии. М., 1992. 216 с,

9. Алексеева Е.П. Древняя и средневековая история Карачаево Черкесии. М., 1971. 3-15" с

10. Алексеева Е.П. Карачаевцы и балкарцы древний народ Кавказа, М., 1993. 86с.

11. Алиев У.Д. Карачай. Историко-этнологический и культурно-экономический очерк. Ростов на - Дону, 1927. 306 с.

12. Алиева С.У. Так это было. М., 1993. 336с.

13. Ардзиноба В.Г. Ритуалы и мифы древней Анатолии. М.,1982. 252с,

14. Арутюнов JI.H. Национальный художественный опыт и мировой литературный процесс. М., 1972. 2£ е,

15. Арутюнов JI.H. Проблемы исследования художественных форм национального сознания // Национальное и интернациональное в советской литературе. М., 1971. С. $~59,

16. Арутюнов JI.H. Развитие эпических традиций в современной советской литературе //Взаимодействие литератур и художественная культура развитого социализма. М., 1981. С. 185238.

17. Байрамукова Н.М. Поэзия и условная поэтика. Ставропольское книжное издательство, 1973. 74 с.

18. Балтии П.И. Из истории карачаевской поэзии. Черкесск, 1961.83 с.

19. Барабаш Ю.Я. «Знаю человека». Григорий Сковорода. Поэзия, философия, жизнь. М., 1989. 337 с.

20. Барт Р. Основы семиологии // Структурализм: «за» и «против». М., 1975. t ASA

21. Бартольд В.В. Культура мусульманства. Пбг. 1918. 65 с.

22. Бартольд В.В. Мусульманский мир. Пбг., 1922.192 с.

23. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975.504 с.

24. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная смеховая культура Средневековья и Ренессанса. М., 1965 . 5Z 7с.

25. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. А2 Ъ с.

26. Бекизова JI.A. От богатырского эпоса к роману. Ставрополь, 1974. 288с.

27. Бекир. Предания о Карче, родоначальнике Карачая // Кубанские войсковые ведомости. 1899. №266. С. 39-45.

28. Бердяев H.A. Смысл истории. М., 1990. с

29. Бердяев H.A. Философия неравенства. М., 1990. 2%$ с,

30. Бердяев H.A. Судьба России. М., 1990. 34 Ъ с

31. Борлаков Б.К. Карачаево-балкарская довоенная драматургия. Черкесск, 1975. 70 с.

32. Бромлей Ю.В. Этнос и этнография. М., 1973. 2&0 с,

33. Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса. М., 1983. 412 с.

34. Вейман Р. История литературы и мифологии. М., 1975. 345с

35. Веселовский А.Н. Историческая поэтика. JL, 1940. 648с.

36. Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций. М., 1940. \\7С.

37. Бикмухаметов Р.Г. Орбиты взаимодействия. М., 1983. 238с.

38. Винников И.Н. Коранические заметки //Исследования по истории культуры народов Востока. M-JL, 1960. С. 309-312.

39. Габриэли Ф. Основные тенденции развития в литературах Ислама//Арабская средневековая культура и литература. М., 1978. С. 14-30.

40. Галонифонтибус Иоанн де. Сведения о народах Кавказа. Баку 1980. i 15с.

41. Гамзатов Г.Г. Литература народов Дагестана дооктябрьского периода. М., 1982. 326 с.

42. Гамзатов Г.Г. Преодоление. Становление. Обновление.1. М., 1986. 458>С, t

43. Гацак В.Н. Поэтика эпического историзма во времени // Типология и взаимосвязи фольклора народов СССР: Поэтика и стилистика. М., 1980. С. 8-.47.

44. Гачев Г.Д. Национальные образы мира. М., 1988. 448 с.

45. Гачев Г.Д. Связи между литературами, находящимися на разных стадиях развития. Пушкин и Петко Славейков // Функции литературных связей.М., 1992.

46. Гачев Г.Д. Учение Н.Ф. Федорова как творение Русского Логоса // Философия бессмертия и воскрешения. Вып. 1. М., 1996. С. 103-120.

47. Гей Н.К. Время и пространство в структуре произведения // Контекст 1974. М., 1975. С. 213-228.

48. Голосовкер Я.Э. Логика мифа. М., 1987. £17с,

49. Golden Peter В. Khazar studies An Historico-Philological injury into the Origins of the Khazars. Volume 1. Budapest, 1980. P. 259.

50. Гольдциер И. Культ святых в исламе. / Мухаммеданские эскизы/, М., 1938. С.37-53.

51. Горан В.П. Древнегреческая мифологема судьбы. Новосибирск. 1990. 334с.

52. Грюнебаум Г.Э. фон. Классический ислам: Очерк истории. 600-1258. М., 1986. 215 с.

53. Грюнебаум Г.Э. фон. Литература в контексте исламской цивилизации//Арабская средневековая культура и литература. М., 1978. С. 31-45.

54. Грязневич П.А. Коран в России /изучение, переводы и издания/. //Ислам. Религия, общество, государство. М., 1984. С. 7682.

55. Гумилев Л.Н. Древние тюрки. М., 1967. 50 А с,

56. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Л., 1990. 526 с

57. Гуревич А .Я. Категории средневековой культуры. М., 1972.318 с.

58. Гуревич А.Я. Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства. М., 1990. 397.

59. ГусевВ.Е. Эстетика фольклора. JL, 1967. Ь\9 С.

60. Далгат У.Б. Литература и фольклор. М., 1981. 304 с.

61. Далгат У.Б. О фольклорно-этнографическом контексте литературного произведения. //Роль фольклора в развитии литератур народов СССР. М., 1975. С. 239-247.

62. Denny F.M. The Adab of Quran Recitation: Text and Context || International Congress for the Study of the Quran. Series 1. Canberra, 1980, p. 143-160.

63. Джанаева H.A. Мифосистема нартского эпоса осетин в сравнительно-типологическом освещении //Древний и средневековый Восток. 4.2. М., 1985. С. 266-280.

64. Джуртубаев М.Ч. Древние верования балкарцев и карачаевцев. Нальчик, 1991. 256 с.

65. Джуртубаев М.Ч. Духовная культура карачаево-балкарского народа//Минги Tay. Нальчик, 1994. №1 /53/ С. 105-191.

66. Джуртубаев М.Ч. Душа Балкарии. Нальчик, 1997. 335с,

67. Дьячков-Тарасов А.Н. Заметки о Карачае и карачаевцах //СМОМПК. Тифлис. 1898. CA7-ZQ

68. Дюришин Д. Межлитературные общности как конкретизация закономерностей мировой литературы. //Проблемы особых межлитературных общностей. М., 1993. С. 9-61.

69. Дюришин Д. Теория сравнительного изучения литературы. М., 1979. 320с.

70. Евсюков В.В. Мифы о вселенной. Новосибирск, 1988.1/5с,

71. Жирмунский В.М. Сравнительное литературоведение. Восток и Запад. Л., 1979. 491 с.

72. Жирмунский В.М. Тюркский героический эпос. Л., 1974. 72 7с,

73. Журавский Н.В. Христианство и Ислам. М., 1990. '2.39с.

74. Иваненков Н.С. Карачаевцы // ИОЛИКО. Екатеринодар, 1912. Вып. №5, С.44-69.

75. Иванов В.В. Топоров В.Н. Инвариант и трансформация в мифологическом и фольклорном текстах // Типологические исследования по фольклору. М., 1975. С. 44-76.

76. Иванюков И., Ковалевский М. У подошвы Эльбруса. // Вестник Европы. Кн.1.1888. С.50-37.

77. Измайлова-Зуева A.C. Удмуртская литература в контексте языческих и христианских традиций // Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук. М., 1998. 40 с.

78. Исаев A.A. Изучение истории печатной книги в Дагестане // Тезисы докладов научной сессии Дагестанского филиала АН СССР. Махачкала, 1969. С. 13.

79. Исаев A.A. Каталог печатных книг и публикаций на языках народов Дагестана. Махачкала, 1969. 270 с.

80. Ислам. Историографические очерки. М., 1991. 228 с.

81. Ислам. Энциклопедический словарь. М., 1991. 335с,

82. Кавко А.К. О национальном мировидении Францишека Скорины. // Способность к диалогу. М., 1993. С.82-104.

83. Къагъыйланы Назифат. Къарачайны халкъ джырчысы // Ленинни байрагъы. 1988, Окт.7.

84. Казбекова З.Г. Дагестан в европейской литературе. Грани самопознания. Махачкала, 1994. AZOc,

85. Караева А.И. Карачаево-балкарский фольклор. Карачаевская литература в дооктябрьский период. Черкесск, 1990. 47 с.

86. Караева А.И. Обретение художественности. М., 1978. 175с.

87. Караева А.И. фольклорном наследии карачаевцев и балкарцев. Черкесск, 1961. 80 с.

88. Караева А. И. Очерк истории карачаевской литературы. М., 1966. 320 с.

89. Каракетов М.Д. Из традиционной обрядово-культовой жизни карачаевцев. М., 1995. 343 с.

90. Карачаево-балкарский фольклор в дореволюционных записях и публикациях. Нальчик, 1993. 175 с.

91. Карачаевцы. Выселение и возвращение. 1943-1957. Материалы и документы. Черкесск, 1993. 175 с.

92. Карачаевцы. Историко-этнографический очерк. Черкесск, 1978.334 с.

93. Карев В.М. Судьба. МНМ. М., 1992. Т. 2. С. 471-474.

94. Касьянова К. О русском национальном характере. М., 1994. 567с,

95. Китавуль Иман. /Основы вероучения/. Темир-Хан-Шура, 1912. 57с.

96. Климович Л.И. Ислам. М., 1965., 333с.

97. Кляшторный С.Г. Мифологические сюжеты в древнетюркских памятниках // Тюркологический сборник. М., 1977.

98. Конрад Н.И. Запад и Восток. М.,1972. 5i9c.А

99. Коран. Перев. икомментарии И.Ю. Крачковского. М., 1963.714 с.

100. Корман Б. 0, Изучение текста художественного произведения. М., 1972. \ \ 0 с.

101. Крачковский И.Ю.Над арабскими рукописями. М.; Л.; 1946. Шс.

102. Крачковский И.Ю. Очерки по истории русской арабистики. М-Л., 1950. 315с.

103. ЮЗ.Крупнов Е.П. Древняя история Северного Кавказа. М.,1960. 520с.

104. Крымшамхалов И. Письмо редактору журнала //Мусульманин. Париж, 1910, №2. C.V-W.

105. Крымшамхалов И. Суукъ ташлагъа джан сала. Тенгиз джагъада // Учебник-хрестоматия по карачаевской литературе для 9 класса. Составители: Лайпанов К.Т., Суюнчев A.A. и др. / В печати /.

106. Кузнецов В.А. Аланские племена Северного Кавказа. М., 1962. -193 С.

107. Къарачай малкъар фольклор. Черкесск, 1987. 340 с.

108. Къарачай халкъ джырла. М., 1969. 275 с.

109. Лавров Л.И. Доисламские верования адыгейцев и кабардинцев // Исследования и материалы по вопросам первобытных религиозных верований. М., 1950. С,45 -67.

110. Лавров Л.И. Карачай и Балкария до 30-х годов XIX в. // КЭС. Вып. IV. М., 1969. С.95Ч/9.

111. Лавров Л.И. Историко-этнографические очерки Кавказа. Л., 1978.422 с.

112. Лайпанов Х.О. К истории карачаевцев и балкарцев. Черкесск, 1957. 66с.

113. Лайпанов Х.О. К вопросу происхождении карачаевцев и балкарцев. Черкесск, 1957. 66 с.

114. Леви Стросс К. Структура мифов. // ВФ, 1967. №7.

115. Леви Стросс К. Структурная антропология. М., 1983.536 с.

116. Лейбин В.М. Модели мира и образ человека. М., 1982. %55с

117. Лейбниц Г. -В. Соч. В 4 т. Т.З. М., 1984. 735с,

118. Лихачев Д.С. Развитие русской литературы X-XVII веков. Л., 1973. 254 с.

119. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1986.352 с.

120. Лихачев Д.С. Об общественной ответственности литературоведения // Контекст 1973. М., 1974. С!.

121. Ломинадзе А.Б. Важа Пшавела. Мировидение и поэтика. // Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук. М., 1996. 53 с.

122. Лосев А.Ф. Диалектика мифа // Из ранних произведений. М., 1990. С .79 -97.

123. Лосев А.Ф. Знак. Символ. Миф. М., 1982. 287 с.

124. Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста. Л., 1972. 2Т0<-

125. Лотман Ю.М. Динамическая модель семиотической системы // Семиотика культуры. ТЗС. Т. У/УЗ ТГУ. Вып. 463, Тарту, 1978. С,

126. Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992. 272 с.

127. Лотман Ю.М. О понятии географического пространства в русских средневековых текстах. // ТЗС. Вып. 284, Тарту, 1965. С. 210-216.

128. Лотман Ю.М., Успенский Б.Н. О семиотическом механизме Культуры // ТЗС Т.У/УЗС ТГУ. Вып. 284, Тарту, 1971. С ЛП-\59.

129. Лотман Ю.М. Статьи по типологии культуры. // Материалы к курсу теории литературы. Вып. 2. Тарту, 1973. С,7-95.

130. Лурия А.Р. Об историческом развитии познавательных процессов. Экспериментально психологическое исследование. М., 1974.172 с.

131. Малкондуев Х.Х. Мифология балкарцев и карачаевцев // Фольклор народов Карачаево Черкесии. Жанр и образ. Черкесск, 1988.151 с.

132. Масиньон JI. Методы художественного выражения у мусульманских народов. // Арабская средневековая культура и литература. М., 1978. С. 46-59.

133. ИЗ.Медриш Д.Н. Литература и фольклорная традиция: Вопросы поэтики. Саратов, 1980. 296 с.

134. Мелетинский Е.М. Категории мифов. //МС. М., 1992.ё5~4Шс

135. Мелетинский Е.М. Миф и историческая поэтика фольклора. // Фольклор-поэтическая система. М., 1977. С ?5 -99136. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М., 1976. 407 с.

136. Миллер В.Ф. Ковалевский М.М. В горских обществах Кабарды. Предание о происхождении балкарских феодалов -/таубиев/. Языческие обряды балкарцев //Вестник Европы. Кн. №4, Апрель 1884. С, 29-44*

137. Мижаев М.И. Космогонические мифы адыгов // Фольклор народов Карачаево-Черкесии. Черкесск, 1991. С. 3-26.

138. Мижаев М.И. Мифологичекая и обрядовая поэзия адыгов. Черкесск, 1973. 208 с.

139. Мизиев И.М. Шаги к истокам этнической истории Центрального Кавказа. Нальчик, 1986. 180 с.

140. Молчанов Ю.Б. Четыре концепции времени в философии и физике. М., 1977. В 2 с.

141. Монроу Дж. Устный характер доисламской поэзии. // Арабская средневековая культура и литература. М., 1978. С .вО"7Ц.

142. Надъярных Н.С. Типологические особенности реализма. Годы первой русской революции. М., 1972. 246 с.

143. Надъярных Н.С. Время перечтений // Способность к диалогу. 4.1. М., 1993. С. 6-29.

144. Нарты. Героический эпос балкарцев и карачаевцев. М., 1994.655 с.

145. Национальное и интернациональное в советской литературе. М., 1971.

146. Невская В.П. Пережитки родовой общины и семейная община у карачаевцев в XIX // Из истории Карачаево-Черкесии. Труды КЧНИИ. Вып. I. Черкесск. € 5" 37.

147. Невская В.П. Социально-экономическое развитие Карачая в XIX веке. Дореформенный период. Черкесск. 1960. 160 с.

148. Неклюдов С.Ю. Время и пространство в былине //Славянский фольклор . М., 1972. С.18-85.

149. Неклюдов С.Ю. Мифология тюркских и монгольских народов.//Т.С. 1977 М., 1987. С, 37-48.

150. Неклюдов С.Ю. Монгольская мифология: религиозные и повествовательные традиции // Мифология и литературы Востока. М., 1995. С. 67-77.

151. Неупокоева И.Г. История всемирной литературы. Проблемы системного и сравнительного анализа. М., 1976. 357 с.153.0сманова З.Г. Художественная концепция личности в литературах Советского Востока. М., 1972. 266 с.

152. Отарова Р.К. Оппозиция «родина-чужбина» в балкарской поэзии // Нация, личность, литертура. Вып. I. М., 1996. С. 200-210.

153. Очерки истории балкарской литературы. Нальчик, 1981.393 с.

154. Palacios Asin, Islam and the Divine Comedy. L., 1926. £93c,

155. Петров Г.С. Верховья Кубани Карачай // Памятная книжка Кубанской области за 1880. С.47-2-1,

156. Пиотровский М.Б. Коранические сказания. М., 1991. 217с.

157. Подорога В. Феноменология тела. Введение в философскую антропологию. М., 1995. 339 с.

158. Потебня A.A. Слово и миф. М., 1989. 612 с,