автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.03
диссертация на тему: Истоки и эволюция образа Искандера в "Шах-Наме" Фирдоуси

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Мулладжанова, Зульфия Абдугафаровна

Введение

ГЛАВА I. Формирование образа Александра. Истоки. Историческая и народная традиции. Эеолеоция его значения.

ГЛАВА П. Основы политической философии и концепция "совершенного" правителя в философии мусульманского Востока.

ГЛАВА Ш. Образ Искандара е "Шах-наме" Фирдоуси.

Введение диссертации1985 год, автореферат по филологии, Мулладжанова, Зульфия Абдугафаровна

Уже неоднократно говорилось о том, что арабо-мусульман-ская культура первых веков ислама складывалась под сильным воздействием культурных традиций иранских народов1, что иранский культурный субстрат, представлявший один из активных ее элементов на протяжении многих столетий, тщательно затушевывался официальными религиозными кругами, которые нивелировали национальные традиции и пытались стереть народную память о национальном прошлом**.

Господство арабов, начавшееся в УП в. захватом территорий расселения иранских народов, длилось до IX в. Именно в это время борьба иранских народов за независимость увенчалась успехом .

Исследования материалов ранней арабоязычной литературы позволяют установить тот факт, что в этот период идет сложная идеологическая борьба за исламизацию неарабских народов, борьба меаду завоевателями и порабощенными, активизировавшаяся к началу IX в.

Совершенно очевидно, что политика арабского халифата после завоевания Ирана и Мавераннахра, после разрушения сасанидско-го государства (225-651) преследовала основную цель: уничтожение общественной структуры, идеологии и культуры иранских народов и установление нового уклада, согласующегося с интересами завоевателей. Борьба, которую вели "приверженцы пророка" с неверными, первоначально была борьбой арабов с завоеванными народами, борьбой за превосходство и привилегии для арабского языка и его носителей. Для иранской культуры это, в свою очередь, была борьба за самосохранение, борьба с ликвидаторскими стремлениями арабов. Иранские подданные халифата старались сохранить хотя бы остатки своего славного прошлого, что вызвало широкие дискуссии с исламом. Собственно до конца УП в., в первые годы своего владычества, арабы не колебались в выборе средств для укрепления своей религии и были тверды в идеологической борьбе с завоеванными народами. Свою религию, нравственные принципы бедуины понимали однозначно: сводом истины и предписаний для них был ислам, и любое сомнение в их непреложности могло инспирироваться только со стороны и только в условиях резкой конфронтации различных учений, возникших в результате завоевания стран и народов, имевших свои глубокие, отличные от ислама идеологические традиции. Представление о веротерпимости арабов в начальный период мусульманской экспансии основано на 4 чисто внешних признаках .

В сфере идеологии иранские народы не были в состоянии противопоставить исламу нечто похожее на единый фронт. Идеологические и религиозные споры, которые бушевали в сасанидском Иране накануне падения государства, утихли не сразу. Их отголоски сохранились в пехлевийских памятниках раннемусульманского периода. Среди них можно назвать "Денкарт" ("Дело религии")-компиляцию, как свидетельствует ее раздел Ш, созданную теологом Атурфарнбагом, жившим во времена халифа ал-Мамуна (813833), законченную в конце IX в. Атурпатом, сыном Хемета . Стилистика средневековых пехлевийских памятников обнаруживает их близость к стилистике Талмуда, но религиозные предания, которые содержатся в них, были иранскими. Доктринально и по своему содержанию они были прежде всего связаны с зороастрийскими вероучениями. Факт, что в пехлевийской литературе раннемусульманско-го периода еще слышны отзвуки идеологических споров кануна падения персидского государства Сасанидов, указывает на то, что глубокий идейный кризис, проистекавший из общественных противоречий, охватил все иранское государство перед вторжением арабов. Это объясняет также и причину того, что понадобилось около двухсот лет для возрождения иранской государственности, хотя и не в формах полной суверенности.

В период, следующий сразу же за арабским завоеванием, иранцы, как на это указывают источники, вынуждены отказаться от непосредственного участия в политической жизни, стремясь либо удержать свои богатства, либо добиться лучших условий в государстве, подчиненном халифату, концентрируя свое внимание на общественных и экономических проблемах. Однако и в этот период не исчезло сознание культурного и политического превосходства над арабами и культурная традиция. Влияние традиции, поддерживавшееся воспитанием и образованием, было настолько сильным, что мы обнаруживаем его в произведениях арабоязычных с поэтов-иранцев, живших при дворах арабских правителей .

Нам известно также, что некоторые из них писали и по-персидски, и их стихи распространялись в иранской среде. Сохранялась в этот период и традиция персидской литературы, иначе трудно было бы объяснить факт бурного расцвета персидско-тад -жикской поэзии в X веке, поэзии, следует заметить, связанной эвидентннм образом с отечественными традициями и обнаруживающей совершенство и зрелость форм уже в ранний аббасидский период. Начало этого возрождения можно датировать серединой УШ в., временем великих политических перемен, кульминационным пунктом которых стал аббасидский переворот в халифате. В начале IX в. персидская поэзия начинает распространяться в халифате. .Ауфи, автор сборника о литераторах "Лубаб ул-Албаб" ("Сердцевина сердец"), созданного в 1223 г., рассказывает, что фарсиязычный поэт из Мерва Аббас (ум. в 815 г.) приветствовал халифа Мамуна, известного своими иранофильскими настроениями,

Г) касыдой на языке дари - "Эй, расанида" ("Эй, пришелец!") . Если даже учесть, что датировка этого события не совсем точна,-то и тогда самое раннее упоминание о фарсиязычном стихе относится к периоду правления Тахиридов (821-873 гг.), и естественно, что это не могло быть первым произведением на языке дари: g за ним стояла живая традиция .

Характер персидского политического возрождения в IX в. и культурного в X в. показывает, что активность иранских народов в предшествующий период не прекращалась, а только тщательно затушевывалась арабскими властями. В период арабского превосходства и диктатуры ислама персидская культура подвергалась различным и многосторонним давлениям, что изменило ее формы. Наиболее устойчивой к чужеродным влияниям должна была оставаться художественная литература, поэзия. Можно предположить, что в устной передаче она сохранялась не только среди образованных людей, но и широких кругов иранского общества. Другой сферой, поддерживавшей у иранских народов чувство национального самосознания, была история народа, культивировавшаяся в среде образованных людей. Это чувство исторического прошлого народа было результатом не только неясных воспоминаний, вынесенных из семейных преданий, оно опиралось на фундаментальные исторические исследования, историческую литературу. Доказательством существования своеобразной исторической школы у иранских народов в этот период являются древние памятники на языке дари 1Х-Х вв., персидско-таджикская этика X и XI вв. и особенно более ранние научные исторические и географические сочинения, большая часть которых была, согласно требованиям в халифате, написана на арабском языке. Историки IX в., такие, как Табари (ум. 923 г.), Хамза ал-Исфахани (ум. в середине X в.), Балазури (ум. в 892 г.) и многие другие знали пехлевийскую литературу и в своих трудах особое место уделяли истории и легендам иранских народов. Без знакомства с иранской исторической традицией и незатухающим интересом к пехлевийской литературе (что было запретным и наказуемым), без передачи из поколения в поколение этой любви к собственной истории история иранских народов не могла бы рассматриваться в мусульманской историографии так детально и с таким вниманием. Благодаря этой связи с прошлым иранцы, писавшие по-арабски, смогли сохранить собственные традиции и определить для завоеванного народа в рамках мусульманской общины место не последнее, а одно из наиболее значительных. Такую роль выполнила, например, "История" Табари. Серьезным доказательством тому, каким спросом пользовалась эта книга, является факт перевода ее на язык дари в X в. при бухарском дворе Самаа нидов по поручению везира Бал'ами .

Одним из важных показателей исторической непрерывности и значимости сочинений по истории иранских народов в новых условиях была переводческая деятельность Ибн ал-Мукаффа, казненного в 757 г. в связи с его неортодоксальными мусульманскими взглядами-^.

Рассматривая мусульманскую историографию первых трех веков хиджры, т.е. до X в., можно сказать, что она по преимуществу была персидской. Это в большой мере объясняет, почему иранская история, легенды и деяния занимают такое значительное место в исторических хрониках, возникших в И в. Некоторые из авторов, как, например, Хамза ал-Исфахани и, возможно, Табари, были приверженцами шуубийи, движения за эмансипацию завоеван -ных народов^*. Но главным здесь было не отношение к шуубийе. Балазури и Ибн Кутейба были противниками этого направления, но, тем не менее, уделили истории иранских народов большое внимание и не отказывались от персидских источников. Время деятельности этих историков пало на период больших перемен, и поэтому трудно допустить, что их интерес к истории иранских народов обуславливался только научными проблемами и добросовестностью. реологические течения, общественные и политические движения в мусульманских государствах находили выражение в религиозных формах. Это явление было присуще и европейскому средневековью. Однако наличие старых ближневосточных традиций и специфичность характера мусульманского государства и господствующего в нем права, которое обосновывало его существование и жизнедеятельность религиозными доводами, на мусульманском Востоке было более ярким и непременным. Формы религиозной символики и религиозных доктрин создавали особый "язык политики и идеологии", и без знания их значений и отношения к историческим реалиям его различных элементов невозможно понять, за что бо-рржаь „предс^то-щ.рззшши:.урудц,.!? лаШШДиЙ, (подчеркнуто нами - З.М.). Вероятно, нет надобности говорить о том, что произведения религиозного содержания или книги, связанные с изучением истории религии, имеют фундаментальное значение для исследования истории общественно-идеологических движении этого периода.

Анализируя источники по средневековой истории в связи с концепцией "совершенного" государства и "идеального правителя',' следует заметить, что авторы их не всегда придерживались единото го религиозного или политического направления . Их скорее характеризует разнообразие, чем единство взглядов, но в каких-то доктринальных позициях, как, например, в оценке "правителя", они часто сходились.

В сочинениях большинства мусульманских историков мы находим влияние шиизма, проявляющееся в разной степени у разных авторов, а также часто персидскую точку зрения на проблемы халифата. Так, для Динавари характерны, как это отмечает Н.А.Фарис, персидские симпатии, Йакуби решительно прошиитски настроен, а Табари более умерен в своих взглядах. Даже ал-Мас'уци, исконный араб, вероятно, благодаря своей близости к му'тазилитам, то не свободен от шиитских тенденций и симпатий . В своей историографии они представляли разные концепции. Балазури принадлежал к тем историкам и мыслителям, которые в качестве главного лозунга выдвигали идею единства мусульманской общины, акцентировали необходимость всенародного взгляда на историю, на цели государства (халифата), которое постоянно находилось под угрозой освободительных движений иранских народов. Именно по этой причине Балазури в "Китаб футух ал-булдан" ("Книга завоеваний стран") при описании завоевания Ирана показывает нравственный нигилизм сасанидских правителей, подчеркивает конструктивную роль ислама, благотворное влияние нового, му -сульманского права и новой администрации^. Йакуби создал общую историю, имевшую шиитскую ориентацию; Ибн Кутейба подчеркивал позицию и значение персидских чиновников и администрации; Динавари показывал значение роли Ирана и Ирака в мусульманском мире; Табари, в свою очередь, выделял "волю" всевышнетг; го в исторических переменах .

История, рассматриваемая с таких разных позиций, по разному и передавалась. Различие в историографии у разных авторов приводило к различию в методологии, которая также, несмотря на кажущееся единообразие, не была монолитна. Можно заметить, что авторы исторических сочинений по мере приближения к современным им событиям становились склонны к сокращениям, умалчиваниям и конспективности изложения, что объясняется не недостаточностью материалов, как объясняет К.Броккельман последние исторические то сведения Табари, а положением и влиянием современных дел .

Следует заметить, что историки, как правило, пользовались одними и теми же источниками, но каждый по-разному подходил к селекции материалов. К этому же методу прибегали и переводчики

77 и так называемые, причем не совсем обоснованно, компиляторы .

Так, например, просматривая перевод на язык дари "Истории" Табари, можно заметить, что в нем изменены политические акценты. Основой композиционной линии "Истории" Табари является освещение событий всего халифата. В персидском переводе эта общехалифатская линия отсутствует, и выделена история событий на территориях расселения иранских народов. В историческом труде Йакуби, который был также всеобщим по характеру, внимание составителя все больше передвигается на Восток в зависимости от описываемых событий и в конечном счете завершается делами Хорасана, где Йакуби как будто провел свою молодость^. Характерно, что Йакуби продолжает повествование о событиях в Хорасане с того места, где Табари прервал его.

Идеологическая борьба всегда более заметна в памятниках, связанных каким-либо образом с религией или историей религии. Несомненно, что среди трактатов по истории религии одно из самых значительных мест занимает "Макалат ал-исламийин" Абу-л-Хасана ал-Аш'ари (ум. в 935 г.), посвященная происхождению сект,

19 их учениям и развитию . Ал-Аш'ари основал религиоведческую школу^, из которой вышли ал-Багдади (ум. в 1037 г.)21, автор книги о сектах "Ал-Фарк байн ал-фирак" ("Различие между сектами") и ал-Шахристани (ум. в 1159 г.), автор энциклопедии по истории религии "Китаб ал-милал ва-н-нихал" ("Книга религиозных верований и религиозных учений"). Совершенно иное направление в истории изучения религиозных учений представляет Хасан ан-Наубахти (род. в середине IX в.) в книге о шиитских сектах ("Китаб фирак аш-ши'а"). Различия между методологией Наубахти и Багдади не зависят от научных принципов. Тенденциозность сочинения Наубахти определяют сильные прошиитские симпатии авто

22 ра, так как он был апологетом и теоретиком шиизма . Баццади, напротив, критически относится к шиизму, будучи глубоким противником ереси, и часто вообще исключает отдельные секты из ислама как не мусульманские, нарушая в своей непримиримости к любому проявлению неправоверия принципы объективности истори-ка23.

Известно, что группа ученых-улемов в Хорасане в период борьбы Саффаридов (861-900) с халифатом за власть на юге Ирана склонялись к ортодоксии, т.е. к халифату. Эта группа подвергаол лась сильным репрессиям . Багдада принадлежал к этим кругам, достаточно сильным, влиятельным, противопоставленным свободомыслию и тем, кто выступал против унификации в исламе, как в государстве, так и в религии. Это был фундамент философской реакции на диссидентские освободительные тенденции. Представителе; лем первой явился ал-Газали, второй - Авиценна . Философия ал-Газали^, относящаяся непосредственно к религии, не затрагивала народной, этнической проблематики в исламе, что являлось политической программой. Эта программа была отзвуком антииранской тенденции в халифате и отвечала характеру сельджукского государства (1038-1194), укрепляя его позиции.

Философские споры XI в. не были свободны от влияний политической ситуации в халифате и на его окраинах и, несмотря на то, что они касались метафизических проблем, в них отражались политические события в государстве, находившемся под властью Сельджуков, поддерживаемых ортодоксальным исламом. Одним из аспектов была борьба за правоверие в религии, обвинения в шиизме, с которым, по мнению правоверных кругов, в ислам внедрялись зло и ересь. Если учесть, что при этом шиизм связывался с зороастризмом, становится понятным, что под злом в исламе подразумевалось стремление иранцев к обособлению и свободе от центральной власти.

Связи науки с политической практикой можно найти в ранних средневековых исторических сочинениях. Особенно характерно это для "Сийасет-наме" сельджукского везира Низам ал-Мулька, историка и теоретика государственного права. Если в период Табари политическая активность иранцев проявлялась в шиизме, то в период Сельджуков и Низам ал-Мулька - в движении ассасинов. Сельджукская теория государства, проистекавшая из аристократических традиций Сасанидов, неприязненно относилась ко всякого рода народным движениям и это нашло отражение в литературных сочинениях этого времени.

Просматривая основные источники периода Х-ХШ вв., нужно обратить внимание на тот факт, что авторы их тяготеют к методу, который можно определить как попытку объективизации исторических сообщений. Этот метод систематически вводился в научные сочинения и историческая информация в них была сгруппирована, систематизирована и формально объективно изложена таким же образом, как в логике, поэтике и географии. Этот способ передачи сообщений помимо личного авторского комментария, давал возможность сокращать или расширять материал и предполагал обязательность предварительной селекции значительной части материала. Именно в этом, прежде всего, проявлялись мировоззренческие позиции авторов и при оценке исторических источников необходимо учитывать авторскую селекцию материала как особо важный элемент проявления его мировоззрения, точно так же, как время и место возникновения произведения.

Мы коснулись общей оценки методов, которыми пользовались авторы исторических сочинений, писавших на арабском языке; сложной ситуации, в которой проходила идеологическая борьба мезду завоевателями и завоеванными; ситуации, при которой возникали теории государства, "руководства к счастью", и "идеального правителя", в которых также выражалась по большей части скрытая борьба между сторонниками разных направлений: ортодоксального ислама, поддерживающего теорию халифата (практически абсолютную монархию, нивелирующую национальные традиции народов) , и еретических, с его точки зрения, направлений, утверждавших право различных этнических групп и народов на свою самостоятельность и независимость. В этих стремлениях обращение к национальному прошлому становится чрезвычайно важным средством не только пробуждения национального самосознания, но и источником создания непрерывной исторической цепи жизни народа и утверждения его права на собственную государственность.

Исследование персидско-таджикской художественной литературы X в. обнаруживает идеологические споры, борьбу за национальное прошлое и будущее иранских народов, разнообразие тенденций в политических спорах, свидетельствующих о том, что в разных регионах расселения иранских народов она, несмотря на общую тенденцию к противопоставлению арабскому халифату, имела свою специфику, которая была обусловлена местными традициями и политикой складывавшихся местных государств.

Наиболее важным доказательством иранских освободительных тенденций явилась канонизация в литературе эпических поэм и романов, связывавших мифо-легендарное и историческое прошлое иранских народов с настоящим их положением, закреплявшая народную память о национальном героическом прошлом и сознание значимости иранцев в общеисторическом процессе. Такие эпические поэмы и романы, которые стали возникать в период наибольшей политической активности иранских народов, когда уже было создано государство Саманидов, с которым искали союза Фатимиды и Абба-сиды, создавали национальные прототипы, без которых немыслимо формирование национальной психологии.

Рассмотрение персидско-таджикской эпической поэзии невозможно без учета политических теорий того времени, т.к. связь художественной литературы с идеологическими спорами и теориями тоща была такой же прочной и нецременной, как и в любую иную эпоху.

Совершенно очевидно, что в создании эпических полотен проявилась общая методология составления исторических сочинений того времени. Кавдый поэт производил ту же селекцию материала, что и составитель исторических хроник. По умолчанию или акцентации событий мы можем определить его симпатии и антипатии, его отношение к этим событиям. В редких случаях поэты непосредственно выражали свои истинные мысли и настроения: как правило, они также, как и историки, стремились к формальной объективизации сведений. Однако их отношение к событиям основывалось на отношении к героям, выделении определенных черт, считавшихся по нравственной или "политической" философии того времени либо добродетельными, либо предосудительными и наказуемыми. В этом отношении эпос давал для поэта большой простор для выражения его политических и нравственных убеждений.

Существенную роль в выражении этих убеждений играл сопоставительный материал, когда из общей массы исторических сведений выбирались те события, которые могли служить либо как образец отрицания форм правления, либо как эталон добродетельного отношения к подданным. Описание разнообразных государственных систем давало обширную информацию к размышлениям над существующими порядками, а изображение "идеальных", с точки зрения поэта, отношений между правителем и подданными могло быть скрытой формой отрицания или неприятия действительности, а также и определенной программой, выраженной в столь завуалированном виде. Такое выражение этических программ присуще и малым формам поэзии: траурным элегиям (марсия), панегирикам (мадх) и касыдам, жанровая и содержательная сущность которых менялась на протяжении первых веков ислама. Касыда, арабская поэтическая форма с достаточно четко разработанной темой бедуинской жизни и включавшая, как доминирующий элемент, целевую направленность (касд), была выражением гражданской позиции поэта в условиях родо-племенных отношений. В самой форме касыды содержалась потенциальная возможность расширения и создания на ее основе эпического произведения, которая была реализована только в персидско-таджикской поэзии и частично в арабских произведениях шиитского характера, как например, в касыдах о гибели Хасана и Хусейна, возникших в X в. Помимо этого, арабская касцца, претерпевшая изменения в структуре еще в омейядский период у самих арабов, вошла в персидско-таджикскую поэзию не в доисламском своем виде, а уже в измененном. Реминисценции доисламской касыды обнаруживаются, правда, в знаменитой "Касыде о голубке" Абуали ибн Сины^, хотя содержание ее, построенное на философском размышлении, принципиально отличается от доисламских касыд, в которых философская рефлексия наблюдается редко.

Рассматривая историю персидско-таджикской и арабской литературы до крушения Аббасидов, нельзя не обратить внимания на их взаимообусловленность и взаимосвязь. В течение этого времени наблвдается постоянное взаимопроникновение мыслей, сюжетов, тем, обмен и взаимообусловленность в поисках форм. Старо-иранский поэтический субстрат можно обнаружить в иранских эпопеях, где личное мировоззрение поэта, его ощущение неразрывности со своей национальной средой несет в себе не только новые веяния, но и национальную память, сохраненную в народных песнях, преданиях, мифах и легендах, в исторических трактатах, религиозных верованиях, обрядах, обычаях. Поэт, и особенно эпический поэт, всегда был вместилищем всего прошлого и настоящего своего народа. Распространен взгляд на эпического, впрочем, и на лирического поэта, как на вдохновенного и мудрого передатчика народной памяти или собственных наблюдений, создающего свои творе -ния не в результате огромного интеллектуального осмысления материала, а спонтанно, по некоему наитию, облегчаемому известным предшествующим поэтическим клише или формульностью оо поэзии .

Известно, что формульность играет большую роль в народной поэзии, тиражируя определенные темы, мотивы, сюжеты, облегчая создание вариантов, но по-иному она выступает у профессиональных поэтов, тем более у тех, кого собственный народ признает гениями.

Ян Ринка в одной из последних своих публикаций на основе серьезного изучения внутренних законов персидского стиха, справедливо заметил, что персидский стих требует глубоких знаний техники стиха, различнейших дисциплин, которые мы могли бы назвать теорией средневекового персидского стихосложения, общеобразовательных наук, включавших и религиозные, которые по своему объему и сложности требовали огромных усилий. Сопоставляя персидский стих с европейским, Рипка считал, что восточная поэзия требует обязательной и всесторонней образованности*^. Эту же точку зрения развивал и А.Арберри, исследуя творчество Хафиза30.

Действительно, мы знаем, что арабские поэты доисламского периода запоминали большое количество стихов своих предшественников и современников, предания старины, рассказы о богатырях пустыни и их деяниях. Не случайно доисламская поэзия была названа "диван ал-араб", т.е. собрание, свод законов арабов. Это было их общеобразовательной основой.

Что касается Х-Х1 вв., которые нас особенно интересуют, то мы располагаем рядом показаний источников о широкой образованности арабских и таджикско-персидских поэтов. Установленным фактом считается, что Дудаки был глубоким знатоком не только

31 отечественной, но и арабской поэзии . Познания другого, но уже арабского поэта, ал-Маарри, жившего на рубеже Х-Х1 вв., поражают своей обширностью и глубиной. Как Рудаки, так и ал-Маар-ри были прекрасно осведомлены о центральной проблеме ислама, проблеме власти, о политических теориях своего времени. Гражданская тема в их творчестве приобрела громкое звучание, как впрочем, и у .других поэтов, которые не были едины в выборе этих теорий и исповедывали разные политические доктрины. Если ал-Маарри прямо подвергал сомнению и резкой критике учение о власти, не веря в утопическую идею о грядущем спасителе Махди, скрытом имаме шиитов, который провозгласит справедливость среди людей, то Фирдоуси развернул на фоне истории иранских народов эволюцию власти и борьбу за нее, которая в конечном счете я? не принесла ожидаемой справедливости0*. Разными художественными средствами, но по сути дела одинаково оба поэта решали основной Еопрос о том, что давала любая власть человеку: разорение, гибель, рабство и унижение.

Анализируя литературу Х-начала XI вв., мы не можем не обратить внимание на тот факт, что в ней, наряду с другими проблемами, широко освещалась и решалась проблема власти в исламе, потому что она была очень важной для решения реда других, не менее важных проблем, таких как роль и место человека в обществе, роль и место племен и народов в едином государстве, проблемы "справедливости" и "добродетелей", "совершенного" и "заблудшего" правителей.

Целью нашей работы является раскрытие на конкретном литературном материале этих проблем, взаимосвязи "политических" концепций Х-Х1 вв. и литературного воплощения идей о "совершенном" государстве и "идеальном" правителе.

Исторически сложилось так, что в персидско-таджикской литературе, решавшей проблемы "совершенной" власти и "идеального" правителя, центральное место занял образ Александра Македонского .

Переведенный с древнегреческого "Роман об Александре" Псевдо-Каллисфена очень рано обрел популярность . Разнообразие противоречивых черт героя романа, грандиозность его планов и завоевательных походов, создание им многонациональной империи, наконец, занимательные истории, связанные с походами, позволявшие строить увлекательные сюжеты, - все это служило великолепным "строительным" материалом для создания образа правителя. Кроме того, доминирующая линия в "Романе", как собственно, и в подлинной истории - это отношение к иранским народам, иранским династиям.

В период завоевательных войн арабов и формирования арабской империи возникла необходимость в литературе о государственном управлении, в дефиниции власти и создания образа правителя. Естественно, что такой образ стали искать по аналогии, а литературу - у народов, обладавших длительной государствен -ной историей и имевших разработанные учения об управлении государством. Коранический текст не давал прямых рекомендаций, хотя в нем содержались положения об управлении мусульманской общиной. Однако практическая сторона этих рекомендаций была ограниченной. Именно поэтому в период поздних Омейядов и ранних Аббасидов развернулась бурная переводческая деятельность со среднеперсидского и греческого языков, особенно адабной, политической литературы. При этом следует помнить, что под "политикой" понималось прежде всего искусство управления, я4. наука царей" как ее трактовал Аристотель .

В этот период перс Ибн ал-Мукаффа (УШ в.) перевел, переложил и создал по староперсидскому образцу ряд политических трактатов, благодаря которым в значительной мере формировалась мусульманская политическая философия при Аббасидах в X в. Одновременно переводилась и греческая политическая литература, в частности "Письмо Аристотеля к Александру о политике в отношении городов" и другие трактаты, имевшие значение в решении проблемы управления империей.

В этот же период всплывает и образ Александра как правителя, так как персидские и греческие источники, переводимые на арабский, привлекали к нему внимание, тем более, что и в Коране под именем легендарного Зу-л-Карнайна понимался Александр Македонский.

Фигура Зу-л-Карнайна становилась привлекательной по следующим соображениям: Зу-л-Карнайн обладал светской и духовной Еластью, подчинил весь мир, руководствуясь идеей единого бога, поставил преграду между цивилизованным, познавшим единобожие миром и миром неверных. Рассказ о Зу-л-Карнайне в Коране был не столько воспоминанием о прошлом, сколько прототипом для создания образа "идеального правителя". Поэтому образ Александра стал центральным в эпической литературе, касавшейся магистральной проблемы ислама - проблемы правления.

Первым, кто дал свою, зависимую от политических теорий своего времени, интерпретацию образа Александра на почве народных иранских преданий, "Романа об Александре" и сочинений историков, был Абулкасим Фирдоуси, сумевшей сознательно произвести селекцию большого количества исторических материалов и связать господствующие политические теории своего времени с историческими преданиями, ответить на вопрос о власти в конкретных исторических условиях своей эпохи.

Исходя из общей задачи исследования связи политической и художественной литературы Х-Х1 вв., в своей работе мы попытались рассмотреть эволюцию образа Александра от первых переводов "Романа об Алексацдре" на среднеперсидский и арабский языки до воплощения его в "Шах-наме" Фирдоуси, проанализировать зависимость Фирдоуси в решении проблемы "цдеального" правления от политических теорий его времени. Естественно, что рассмотрение этой зависимости привело к написанию отдельной главы о теории идеального правления и правителя, основанной преимущественно на материалах сочинений создателя мусульманской "поли -тической" философии ал-Фараби .

Актуальность предпринятого нами исследования, прежде всего определяется необходимостью разработки средневекового художественного образа, как суммы качеств, принятых средневековой психологией (учением о душе) и политическими теориями, определяющими "высшее благо человека" и его стремление к "счастью" на пути сотворения добра и справедливости.

До настоящего времени с этих позиций художественный образ средневековой персидско-таджикской литературы не рассматривался в нашем литературоведении.

Из многочисленных работ по Фирдоуси, близких к нам по теме, считаем нужным отметить публикации М.Н.Османова, наиболее глубокого знатока текстов "Шах-наме" , и работу М.Р.Раджабова я7

Фирдоуси и современность" . Исследование Е.А.Костюхина

Александр Македонский в литературной и фольклорной традиции", точно также, как и предшествующая ему работа Е.Э.Бертельса зя

Роман об Александре и его главные версии на Востоке" ставили принципиально иные задачи, чем в данной работе. Однако работы Е.Э.Бертельса и Е.А.Костюхина навели нас на мысль о необходимости пересмотра интерпретации образа Искандара в "Шах-на-ме" Фирдоуси в свете новых исследований, "политической" философии Х-Х1 вв. что углубляет наше знание как творчества самого Фирдоуси, так и литературных процессов данной эпохи.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Истоки и эволюция образа Искандера в "Шах-Наме" Фирдоуси"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ В результате исследования нами прослежена литературная традиция изображения образа Александра с древнейших времен до эпохи Фирдоуси, когда была создана первая поэтическая обработка его истории и произведено поэтическое воплощение образа создателя одной из могущественнейших империй.

Уже в античное время образ Александра в значительной мере подвергся абстрагированию и стал каноном нравственных и физических качеств: в нем соединились физическая красота и сила, доброта, мудрость и проницательность.

В основу всех обработок истории Александра легло сочинение Клитарха Александрийского, собравшего и соединившего разрозненные предания, бытовавшие в Греции, Сирии, Египте, использовавшего неизвестные нам и не дошедшие до нас исторические сочинения, дневники походов и переписку царя с Аристотелем и Олимпиадой. С самого начала возникновения Александриады важное место в ней заняла эпистолографическая традиция, в которой достоверное и вымышленное составляет довольно трудный для исследования сплав художественного творчества, из которого не всегда возможно выделить то, что составляет действительную биографию основателя великой империи.

Канон добродетелей", присущий образу в ранней литературной традиции, перешел в историческую прозу о деяниях Александра и в моралистическую литературу. Уже в декламации "О счастье и доблести Александра" и биографии Александра в "Параллельных жизнеописаниях" Плутарха проявились морализаторские тенденции и стал выкристаллизовываться литературный образ, в котором черты физической силы, мужества и доблести связывались с проблемой места человека в обществе, его предназначения и проблемой "счастья". Образ стал "политическим", т.е. эталоном для подражания, вместилищем черт, которыми должен был обладать правитель, стремящийся к счастью. Категория "счастья" изменяется в зависимости от изменения учений о месте и предназначении человека в мире и обществе.

Эти проблемы позднеантичной моралистики, основанные на предшествующих философских учениях, впоследствии заняли важное место в средневековых беллетризованных сочинениях об Александре и в поэмах о нем в персидско-таджикской поэзии.

Возрождение античной "политической" литературы в христианском и мусульманском средневековье связано не только типологически сходными чертами, которые обусловили их ноЕое появление, но и с сильной инерцией культурного влияния эллинизма, впитавшего как греческие культурные традиции, так и традиции еосточных цивилизаций.

Важную роль в развитии образа Александра сыграл "Роман об Александре" Псевдо-Каллисфена. В работе рассмотрены варианты этого романа и развитие его на восточной почве, особенно ранний перевод на пехлеви, который связывал происхождение Александра с Персией и делал его законным правителем Ирана. Эта древняя, возможно, пародийная трактовка персидского происхождения Александра была принята персами в период арабских завоеваний и, вероятно, введена в литературную традицию Ибн ал-Мукаффа, связавшим, по политическим соображениям, воедино образ Александра и коранического Зу-л-Карнайна, желая убедить завоевателей -арабов в том, что иранские народы имеют глубокую традицию государственного устройства и объединения иноязычных народов и племен. В этой связи в работе прослежены шуубитские тенденции в омейядском халифате и политические трактаты неомаздакита, перса по происхождению, Ибн ал-Мукаффа, который в "Послании о сподвижниках" впервые в исламе сформулировал "политические" задачи государства и определил нравственно-политические черты правителя, стремящегося к справедливости по отношению к подданным и руководству ими на пути к обретению благополучия и "счастья" в этом и "вечном" мирах.

Ибн ал-Мукаффа впервые на арабско-мусульманской почве создал "образ" политического предводителя, используя литературные иранские и греко-эллинские традиции, представлявшие необходимый комплекс качеств совершенного правителя. По мнению Ибн ал-Мукаффа, он должен обладать мудростью, добротой, глубоким Проникновением в нужды подданных, быть справедливым в распределении богатств между подданными и в судопроизводстве, чистым в своих помыслах, стремящимся к приближению правдивых и нелицемерных сподвижников, вести только "справедливые" войны за искоренение зла и насилия и т.д.

Ибн ал-Мукаффа перевел с пехлеви и переработал на арабский сасанидский трактат "Худай-намаг", названный по-арабски "Жизнеописания царей Ирана", в котором примерами из жизни правителей усилил образ "совершенного" правителя. В ряд правителей Ирана он вводит и Искандара, тождественного кораническому Зу-л-Карнайну и закрепляет образ Искандара - Зу-л-Карнайна в арабской литературе. Труды Ибн ал-Мукаффа наряду с другими литературными материалами и народными преданиями легли в основу "Шах-наме" Фирдоуси.

Прослеживая историю "Романа об Александре" мы установили, что в период возникновения ислама в меккано-мединской среде "Роман" был известен, и что Александра называли Зу-л-Карнайном и отождествляли его с одним из химйаритских царей. В бытовавшие среди курейшитов рассказы об Александре были привнесены мифы и предания южных арабов, что позволяет предполагать наличие йеменских версий "Романа".

По нашему мнению, Мухаммед использовал рассказы об Александре, чтобы создать образ правителя, которому дарована власть над людьми; образ, не связанный с исторически определенным периодом, а потому дающий возможность для построения различных гипотез о его происхождении и времени.

В образе коранического Зу-л-Карнайна была заложена идея первоправителя, которому свыше была дарована светская и духовная, власть, чтобы оградить цивилизованный (имелся в виду мусульманский) мир от возможного нашествия варваров. Этому правителю было дано виденье "праведного" пути, причина всех вещей, он был милостивым к заблудшим и непримиримым к тиранам, справедливым строителем не ради богатства и славы, а ради благополучия людей.

В период правления Омейядов, когда завоевания арабов уже закончились и была создана огромная империя, равная империи Александра, и возникла задача ее укрепления и организации, усилился интерес к Зу-л-Карнайну и Александру. И это совпало с интересом к греческим.трактатам о государстве и законах управления государством.

В этой связи нами было рассмотрено и переведено "Письмо Аристотеля к Александру о политике в отношении городов", которое закрепляет образ Александра-правителя, прислушивающегося к советам своего учителя и наставника Аристотеля.

Все эти материалы о совершенном правителе, возникшие в омейядский период, были окончательно слиты воедино в трактатах по политической философии Абу Насра ал-Фараби. В нашей работе проанализированы трактаты о политике Фараби, выделены основные качества "совершенного" правителя, определена концепция "совершенного" правителя в философии Х-Х1 вв. и применена при анализе "Шах-наме" Фирдоуси.

В работе последовательно прослежены версии об Александре в арабской исторической традиции до появления "Шах-наме" и дано определение понятия "образа" в средневековой литературе, который является суммой черт или качеств характера, ведущих либо ко злу, либо к добру.

Поэма об Искандаре в "Шах-наме" Фирдоуси рассматривалась специалистами неоднократно. Пожалуй, Е.Э.Бертельс одним из первых обратил внимание на то, что Искандар представлен у Фирдоуси как правитель, постоянно ведущий войны, за ним тянется река бесцельно пролитой крови разных племен и народов. Изучение текста поэмы об Искандаре в "Шах-наме" убеждает в том, что Фирдоуси был хорошо знаком с литературными материалами об Александре и знал восточные версии "Романа об Александре" в передаче арабоязычных авторов, знал и о том, что подлинный образ Александра уже в древние времена подвергся абстрагированию и стал образцом нравственных и физических качеств.

Учитывая высокую гуманистическую направленность Есей эпопеи,миролюбие поэта, отрицательно относившегося к войне, трудно представить себе, что он мог оправдать деяния Искандара, который в иранской народной и литературной традиции был царем-разрешителем, а не созидателем. Сам текст поэмы при тщательном изучении убелдает, что отношение Фирдоуси к Искандару неоднозначно и что он вовсе не считает его "идеальным" или "совершенным" правителем.

Поэт, используя положения политической философии своего времени и показывая деяния Искандара, разрушает представление о нем, как о справедливом правителе.

В последних исследованиях, связанных с поэмой об Исканда-ре Фирдоуси, как и в более ранних работах, заметна тенденция представить поэта мудрым мыслителем, опирающимся в своих рассуждениях на личный опест и житейскую мудрость. Сказания прошлого, при такой трактовке, были почерпнуты из народных преданий, что должно было свидетельствовать о фольклорно-эпических истоках и народности его творчества. При этом считалось, что Фирдоуси был просто средневековым мудрецом и следовательно, не использовал многие письменные материалы, не участвовал в дискуссиях, был далек от философских и нравственно-политических исканий своей эпохи.

Помимо народных преданий, он использовал всю доступную ему литературу и создавал образ Искандара в соответствии с политической философией своего времени. Основная позиция Фирдоуси в "Шах-наме" - антивоенная: герои - богатыри эпопеи, являющиеся воплощением духа народного единства, мудрости и силы иранских народов, заключенных в этом единстве, ведут постоянную борьбу с поработителями за свободу и национальную государственность, основанную на справедливом правлении. В его характеристиках царей только те получают положительную оценку, кто укрепляет единство и благополучие народа.

Искандар в "Шах-наме", по сути дела, инородец для Ирана: объяЕив о том, что будет справедливым то отношению к своим подданным, он ведет поработительные войны ради собственной славы и пользы. Он мужественен, храбр, обладает физической силой, умением рисковать собой, но все это ради своей славы; он умен и МУДР» но тоже только для себя, а не для пользы подданных; он коварен, вероломен и недобр.

Фирдоуси лепит "образ" Искандара, широко используя прием скрытого противопоставления программы, объявленной царем в письмах и его поступками: содеянное отрицает объявленное.

Понимание внутренних, скрытых противоречий, поставленных в книге об Искандаре в "Шах-наме" возможно при ясном представлении о политической философии его времени и дефинициях в ней правителя, его качеств, добродетелей, знании учения о совершенном человеке, его месте в мире, предназначении и стремлении к счастью.

Свидетельством того, что поэзия времен Фирдоуси решала "политические" проблемы и особенно проблемы власти, государственного правления, отношения к подданным, является распространенный жанр панегирика, в котором используются разнообразные средства для того, чтобы определить программу действий правителей и династий. Поэты иносказательно указывают на несовершенство правителя, сопоставляя его действия с действиями исторически известных правителей. В панегирике времен Фирдоуси заметно две тенденции: одна - утверждение превосходства силы и могущества над.духовным совершенством и вторая - превосходство благочестия, великодушия, разума, добра над силой и могуществом, ведущих, в конечном счете, к гибели. Персидско-таджикская поэзш Х-Х1 вв. обнаруживает тесную связь с философскими, "психологическими" проблемами эпохи, которые всегда были центральными в исламе.

Фирдоуси стоял на позициях утверждения добродетельного, справедливого правления, которого в его эпоху не существовало. "Шах-наме" предназначалась Махмуду Газневидскому как грандиозная программа справедливости, которой должен был следовать правитель. Он, используя образ Искандара, художественно изобразил картину неминуемой гибели правителя, который, захватив огром -ные территории, собрав несметные богатства, подчинив себе народы, не стал от всего этого ни совершенным, ни достойным подражания. Поэма об Искаццаре - это "политическая" полемика с правителем, широкомасштабная сатира на власть, основанную на насилии и неверном представлении о совершенстве и добре. Именно так эту поэму поняли современники поэта и газневидский правитель.

Фирдоуси был энциклопедически образованным человеком, хорошо знал философеко-утопические искания своих современников, был знатоком "психологии" (учения о душе) и превосходным мастером художественного воплощения этих идей. Только в связи с философскими и политическими учениями его времени могут быть раскрыты его взгляды на проблему власти в исламе и поэма об Искандаре в "Шах-наме" дает для этого фактический материал.

Величие Фирдоуси, таким образом, не только в том, что он сумел представить свод судеб иранских .династий и истории иранских народов, обычаев, нравов, характеров, но и представление о современной ему эпохе, о поисках справедливости, которая одна предполагает свободу всех народов, равенство в распределении благ и право на счастье. Справедливость как высшая добродетель является основным фундаментом совершенного правления. Эта идея лежит в основе всей эпопеи и роднит Фирдоуси с величайшими мыслителями средневековья, такими как Фараби и Абу Рейхан Бируни.

Список научной литературыМулладжанова, Зульфия Абдугафаровна, диссертация по теме "Литература народов стран зарубежья (с указанием конкретной литературы)"

1. См. Hitti Ph.K. History of the Arabs from the earliest times to the present. -London,1958, p.294-295,298.

2. Гафуров Б. Г. Таджики. M. : Наука ,1972, с. 317-318.3. Там же, с.349.

3. Hrbek I. Petracek К. Mahomet. -Wroclaw,1967, s.151 и сл.

4. De.iipy perske a tadzicke literatury. Druhe, prepracovane a rozsirene vydani /Za redakce Jana Eypky. -Praha,1963» s.30. В дальнейшем: Ян Рипка. История.

5. См. Забихулла Сафа. Тарих-е адабийат дар Иран: Аз агаз-и ахд-и ислами то давраи салджуки. Тегеран,1914, тЛ, с.176.

6. Подробно см.: Ян Рипка. История, с.112-115.

7. Знакомство арабоязычных историков с литературой на средне-персидском языке было тщательно рассмотрено в ряде работ. См.; Бахар М. Сабкшинаси, т.1, с.160-161.

8. Duri A.A. The Iraq School of history to the ninth Century. A sketch. -Historians of the Middle East /Ed. by B.Lewis and P.M.Holt• London}New YorkjToronto,1962, p.4-5-53•

9. Faris N.A. Development in Arab historiography as reflected in the struggle between 'Ali and Mu'awiya. -Historians of the Middle East /Ed. by B.Lewis, P.M.Holt. -London;New York jToronto,1962, p.423-441•

10. Becker C.K. Rosenthal E. Baladhuri. -In: Encyclopaedia of Islam,1959, vol,1, fasc.16, p.971.

11. Brockelmann С. Geschichte der Arabischen Litteratur. Bd.1.-Leiden,1927, S.142. Подробней о Табари: Бартольд В.В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия. М.,1963, т.1, с. 47.

12. Следует учитывать литературную и исторические традиции. В исламе вся опора делалась на авторитет сакральных текстов Корана и преданий. Переработка и включение известных и доступных материалов считались даже похвальными.18. Дури. Указ. соч., с.52.

13. См. статьи Watt W.M. al-Ash'ari abu-l-Hasan; Ash*ariyya. -Ins Encyclopaedia of Islam,1958, vol.1, fasc.11, p.694-696.20. Там же.21. Там же.22. ан-Наубахти, ал-Хасан б. Муса. Шиитские секты /Пер. С.М.Прозорова. М.,1973, с.78.

14. Ivanov? W. Studies in Early Persian Ismailism. -Leiden, 194-8, p.123.

15. Skladanek B. External Policy and Interdynastic Relations under the Saffarids. -Rocznik Orientalistyczny, t,54, N 2,p.14-3-148.

16. Ибн Сина. Даниш-наме "Книга знания" /Пер. и предисл. акад. А.М.Богоутдинова. Сталинабад,1957, с.XI и сл.

17. Bielawski J. Zycie i dziela Awicenny. -In: Awicenna« Warszawa,1953, s.74-112. Имеется ряд переводов на европейские языки, в том числе на русский. См.:Памир,1969, № 3, с.74-75.

18. Костюхин Е.А. Александр Македонский в литературной и фольклорной традиции. М.,1972, с.65. Ср.: Брагинский И.С. 12 миниатюр. М.,1966, с.87.

19. Bypka J. Forma jak jeden ze srodkow prowadzacych do glebzse-go poznania poezyi nowopierskiey• -Przeglad OrientaJListy-czny,1959, N 1(29), s,8.

20. Arberry A.J. Fifty Poems of Hafis, Texts and translations collected and made, introduced and annotated by Arthur J.Arberry, Cambridge University Press, Cambridge,1953, p,14-18.

21. См.: Рудакй ва замони у. Сталинобод,1958, с,152-167, а также "Шаркда сурх", 1961, № 6, с. 120-129.

22. Дьяконов М.М. Фирдоуси: Жизнь и творчество. М.,1940, с.25.

23. Фрейберг Л.А. Грабарь-Пассек M.Е. Византийская поэма об Александре Македонском Х1У в. В кн.: Античность и Византия. М.,1975, с.90.

24. Rosenthal E.I,J. The Place of Politics in Philosophy of al-Farabi« -Islamic Culture,1955» vol,29, p,78.

25. Использованная при этом литература освещена в данном разделе. См. также: Мулладжанова З.А. Идеальный правитель в политической философии ал-Фараби. Известия Академии наук ТаджССР. Отд-ние обществ, наук,1978, № 1(91), с.59-66.

26. Раджабов М.Р. Фирдоуси и современность. Душанбе, 1976.

27. ГЛАВА I. ФОРМИРОВАНИЕ ОБРАЗА АЛЕКСАНДРА

28. Фрейберг. Указ. соч., с.91.3. Там же.4. Там же.

29. Подробно см.: Кузнецова Т.И. Историческая тема в греческом романе "Роман об Александре Македонском". В кн.: Античный роман. М.,1960, с.144. Там же приведена полная библиография различных версий "Романа".

30. Pawel Poucha« Aziatickie opowiesci ob Alexandre. -Przeglad Orientalistyczny,1968, N 1(65), p.65-69.

31. Оршанский И. Талмудические сказания об Александре Македонском. В кн.: Сборник статей по еврейской истории и литературе. Нн.1. СПб.,1896, с.73. Отдельная статья об Александре в "Еврейской энциклопедии", С.-Пб. ,1912, т.1, с.768-774.

32. Еврейская энциклопедия, т.1, с.771.10. Там же, с.772.

33. Хитти Ф. Указ. соч., с.294-296.12. Там же, с.294.

34. Там же, с.295,315,326,304,348,687.14. Там же, с.304.15. ал-Джахиз. Ал-Байан ва-т-Табйин. Каир,1914, т.З, с.201.

35. Хитти Ф. Указ. соч., с.296.

36. Ахундова Р.Ю. Жизнь и творчество Ибн аль-Мукаффы: Автореф. дис. на соиск. учен. степ. канд. филол. наук. Баку,1967.

37. Хитти Ф. Указ. соч., с.308.

38. Ихван ас-сафа. Каир,1928, т.П, с.508 (рисала ХХП).

39. Widengren G. Les religions de L'Iran. -Paris,1968, p.341-343.

40. Данные Ибн ан-Надима полностью приводит А.Хамза. Указ. соч., с. 12.

41. Tansar Hirbuzan-Hirbuz. Namah-i Tansar /Ed. by M.Minavi. Tehran,1933, p.11. Цитируется по: Iskandamamah. A. Persian Médiéval Alexander-Eomance /Translated by M .S .Southgate. -New York;Columbia University Press,1978, p.184.

42. Нама-и Тансар, изд. Минави, с.42.

43. Саусгейт М.С. Указ. соч., с.188.26. Там же, с.176.27. Там же, с. 118.28. Там же, с.189.29. Там же.

44. Абу Рейхан Бируни. Памятники минувших поколений. В кн.: Избр. произведения. Ташкент,1957, т.1, с.122.31» Бертельс Е.Э. "Роман об Александре", с.288.32. Там же, с.289.

45. См. подробно: Деххуда. Али Акбар. Искандар йё Зу-л-Карнайн. В кн.: Лугат-нама. Тегеран,1952, с.2367-2469.

46. Коран /Пер. И.Ю.Крачковского. М. ,1963, с. 229-239.

47. В перевод И.Ю.Крачковского внесены некоторые уточнения.

48. Саусгейт М.С. Указ. соч., с.209-210.37. Там же.

49. Nicholson R.A. А Idterary Histöry of Arabs. Cambridge, 1966, p ,17-18.

50. ТУраев Б.А. История Древнего Востока. Л.,1935, т.2, с.254.40. Там же, с.255.

51. Петрачек К., Грбек И. Указ. соч., с.18.42. Там же, с.17-25.43. Там же, с.24.

52. Тураев Б.А. Указ. соч., т.2, с.266.

53. Абурейхан Бируни. Избр. произведения. Ташкент,1957, т.1, с.49-56.46. Там же, с.49.47. Там же.48