автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.09
диссертация на тему: Историко-юридическое направление в русской историографии второй половины XIX в.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Иллерицкая, Наталия Владимировна

Введение.3

Глава 1. Теоретико-методологические основания научных воззрений В.И. Сергеевича, А.Д. Градовского и Ф.И. Леонтовича. .71

1. Теоретические основы историко-правовых трудов «молодого» поколения историко-юридической школы.71

2. Методологические основания историко-правовых трудов В.И. Сергеевича, А.Д. Градовского и Ф.И. Леонтовича.135

Глава 2. Проблемы народоправства Древней России в контексте диалога историко-юридического направления второй половины XIX века. 164

1. Разработка истории вечевого устройства Древней Руси в историко-правовых исследованиях.164

2. Изучение места и роли Земских соборов историко-правовой литературой второй половины XIX века .195

Глава 3. Русская община в отечественной историографии второй половины XIX века.229

Глава 4. История русской сословности в трудах В.И. Сергеевича, А.Д.

Градовского и Ф.И. Леонтовича.264

Глава 5. Проблема происхождения крепостного права в трудах историков второй половины XIX века.320

Введение диссертации2002 год, автореферат по истории, Иллерицкая, Наталия Владимировна

АКТУАЛЬНОСТЬ ТЕМЫ. ПОСТАНОВКА ПРОБЛЕМЫ. Современная историографическая ситуация может быть охарактеризована как состояние поиска и выбора. Утрата классической парадигмой науки господствующих позиций резко изменила облик историографии. Классическая научная парадигма, ориентированная на создание целостной картины мира, стремящаяся к идеалу абсолютной истины путем выявления независимо от исследователя объективного знания о предмете исследования, пытающаяся устранить из области познания воздействие ученого, сменилась неклассической наукой, ориентированной на познание относительной истины об отдельных объектах. Их изучение требует принципиально разных стратегий исследования, наукой, допускающей отсутствие единой научной картины мира, возможность сосуществования нескольких конкретных теоретических описаний одной и той же реальности, осознающей свою зависимость от применяемых средств и операций познавательной деятельности (1). Все это повлекло большие перемены в исторической науке последней трети XX века. Исторический источник обрел новые очертания не дошедших до потомков обломков картины прошлого, а вместилища образа этого прошлого его создателем (2). Перемещение исторического источника из категории онтологической в категорию гносеологическую актуализировало проблему интерпретации как главного в историческом исследовании (3). Интерпретация предстала в качестве коммуникативного акта, а представление о коммуникации как об основе современного мира получило самое широкое распространение (4). Ф. Анкерсмит характеризует современную историческую науку как «закон умножения информации» - чем сильнее и убедительнее интерпретация, тем больше новых произведений она порождает в отличие от модернистской версии, как конечного процесса, способного исчерпать изучение данной проблемы (5).

Понятно, что представление о множественности интерпретаций породило и новое отношение к историографии. Если в рамках классической научной парадигмы историческое исследование рассматривалось как более или менее удачная попытка приближения к объективной исторической реальности путем ее реконструкции, то современное историческое знание превратилось в способ интерпретации и, в конечном счете, сознательного конструирования образа прошлого путем помещения исследователя в рамки особой «территории», находящейся на рубеже представлений прошлого и современности (6). Историк конструирует историю. Именно этим и определяется самоценность историографии как опыта прочтения источника с последующей интерпретацией. Историография, таким образом, превратилась в источник сознательного продуцирования и тиражирования исторических представлений в пределах академического сообщества.

Все это определяет особую значимость проведения историографических исследований в современной исторической науке и сообщает новый статус историографии, превращая ее в одно из центральных направлений интеллектуальной деятельности. Историографическое знание вооружает историков необходимым инструментарием для ориентации в проблемных полях науки, побуждает вновь и вновь разгадывать загадки истории, а стало быть опять обращаться к казалось бы уже решенным вопросам. Такой поиск нужен в первую очередь самим историкам-профессионалам не только для самоидентификации, но и для сохранения и передачи накопленного исторического знания. Поэтому тема истории профессиональной историографии приобретает в современных условиях особое звучание и актуальность. История исторической науки неизбежно включает в себя понятие традиции, без знания и глубоко понимания, которой ни одна наука не имеет перспектив развития. В таком контексте обращение к истории профессиональной историографии никогда не потеряет свой научный смысл.

История русской исторической науки XIX - начала XX вв. описана лишь в самых общих чертах. Представление о полифонии исторического знания в этот период остается самым общим и расплывчатым, без аргументированного научного основания. Особенно страдает изучение персоналий в исторической науке. Именно поэтому в настоящее время в отечественной историографии вновь встает проблема осмысления творческого наследия тех ученых, которым не нашлось достойного места в советской исторической науке, невзирая на их значительный вклад в отечественную историографию.

В.И. Вернадский писал, что "необходимо вновь научно перерабатывать историю науки, вновь исторически уходить в прошлое потому, что, благодаря развитию современного знания, в прошлом получает значение одно и теряет другое. Каждое поколение научных исследователей ищет и находит в истории науки отражение научных течений своего времени. Двигаясь вперед, наука не только создает новое, но и неизбежно переоценивает старое, пережитое" (7). Эти идеи непосредственно выводят нас на восприятие научной культуры XX в. как культуры интерпретации.

Новый статус историографии означает понимание истории как глубоко современной науки, ибо мы задаем прошлому только те вопросы, которые важны для нас сегодня, а это в первую очередь вопросы об основаниях нашей профессии. Поэтому неудивительно, что в современной историографии актуализируется схоларный подход к изучению структуры науки, что влечет за собой фокусирование исследовательского интереса на таком предмете, как «научная школа» в исторической науке.

В отечественной историографии наиболее изучаемой, начиная с XIX в., была так называемая "государственная" школа, которую признавали и ее современники, определяя как юридическую. Но именно эта школа породила для исследователей наибольшее число вопросов, одним из которых является определение ее состава или ее научной персоналии. Встал этот вопрос и перед нами.

Н.Л. Рубинштейн в "Русской историографии" и В.Е. Иллерицкий в "Очерках истории исторической науки в СССР" (8) подразделили персоналию "государственной" школы на два поколения, подчеркивая, что преемственность является необходимой чертой любой научной школы. В состав "старшего" поколения школы они включили К.Д. Кавелина, С.М. Соловьева и Б.Н. Чичерина. Пореформенную же генерацию этой школы они назвали ее "молодым" поколением, и в него вошли историки права В.И. Сергеевич, А.Д. Градовский и Ф.И. Леонтович. В учебнике И.А. Исаева "История государства и права в России" (1996), предназначенного для юридических вузов, среди "примыкавших во второй половине XIX в. к государственной школе" перечислены В.И. Сергеевич, А.Д. Градовский и М.Ф. Владимирский-Буданов. А в новейшем исследовании С.И. Михальченко "Киевская школа в русской историографии" (1998) Ф.И. Леонтович объявлен одним из основателей научной школы Киевского университета.

Отличительной чертой всех этих построений является то, что ни один из обозначенных авторов не приводит никакой аргументации в пользу того или иного состава "государственной" школы в виду полной неясности для них самой категории научной школы, содержание которой является, на наш взгляд, определяющим для выяснения ее структуры, коммуникативных связей и конкретной персоналии. Поэтому обычно исследователи свободно варьируют с персоналией научной школы, сознательно или бессознательно подгоняя ее под свои потребности, не заботясь о строгости аргументации и, тем самым, окончательно запутывая проблему "государственной" школы вообще и вопрос о ее персоналии в особенности.

На наш взгляд, единственным приемлемым критерием определения персоналии каждой научной школы может быть только обозначенный тип школы, выявленный через анализ школообразующих факторов. В данном случае следует исходить из типа школы-напрвления. Такой подход дает нам право поддержать версию Н.Л. Рубинштейна и В.Е. Иллерицкого.

Таким образом, в задачу данного исследования входит историографический анализ творческого наследия историков права второй половины XIX в. - В.И. Сергеевича, А.Д. Градовского и Ф.И. Леонтовича - в методологии схоларного подхода, что позволит: 1) выяснить теоретические основания их трудов и проанализировать особенности их исследовательского метода; 2) определить конкретно-историческую проблематику их трудов с точки зрения современных историографических практик; 3) решить вопрос о том, какое место занимает творческое наследие В.И. Сергеевича, А.Д. Градовского и Ф.И. Леонтовича в отечественной историографии и в так называемой "государственной" школе, тип и наименование которой тоже предстоит скорректировать в свете современных наработок по схоларной тематике.

СТЕПЕНЬ ИЗУЧЕННОСТИ ТЕМЫ. Научное наследие историков права В.И. Сергеевича, А.Д. Градовского и Ф.И. Леонтовича нашло своеобразную оценку в исторической литературе.

Первым, кто обратил внимание на труды историков права второй половины XIX в. как на историографический факт, был П.Н. Милюков. В очерке "Юридическая школа в русской историографии" (9) он впервые включил труды Сергеевича в рамки «юридической» школы, посвятив немало страниц доказательству генетического родства его идей и научных взглядов Б.Н. Чичерина, утверждая, что в основе теоретико-методологических воззрений обоих лежит так называемая теория личностного начала. Важно, что Милюков четко обрисовал идейную связь Сергеевича и "юридической" школы, впервые назвав его представителем ее "молодого" поколения, тем самым, наметив всю дальнейшую конфигурацию изучения творческого наследия ее представителей.

После статьи П.Н. Милюкова идея отношений "старшего" и "молодого" поколений "юридической" школы надолго исчезла из историографии.

С утверждением в советской исторической науке марксистско-ленинской методологии львиная доля дореволюционных исследователей и их труды полностью выпали из поля зрения историографии, да и сама историографическая мысль влачила жалкое существование, поскольку нужда в осмыслении концептуального многообразия и саморефлексии исторической науки отпала. А после выхода в свет работы М.Н. Покровского "Историческая наука и борьба классов" универсально-идеологизированный взгляд на историческое знание окончательно возобладал: с этого времени историческая наука превратилась в инструмент политического влияния на массы, несущего в себе, безусловно, репрессивный заряд. Именно Покровский вводит термин «государственная» школа применительно к оценке научного наследия С.М. Соловьева, Б.Н. Чичерина и К.Д. Кавелина, при этом определение «государственная» носило сугубо негативный характер (10).

В таком контексте историография утрачивала свое научное значение. Вот почему столь велика роль появления на этом фоне фундаментального труда Н.Л. Рубинштейна "Русская историография"(11). В ней впервые в советской историографии показано, как развивалась отечественная историческая наука. Именно поэтому Рубинштейн уделил большое внимание науке 60-80-х гг. XIX в., выделив среди специальных исторических дисциплин, в первую очередь, историю права, которая обособилась, по его мнению, раньше и полнее других, что сопровождалось расширением границ исследований. Как наиболее крупных представителей истории права второй половины XIX в. Рубинштейн выделяет А.Д. Градовского, Ф.И. Леонтовича и В.И. Сергеевича, тем самым впервые определив персоналию нового направления.

Рубинштейн отметил, что Градовский положил начало изучению истории государственных учреждений в России. Леонтович, на его взгляд, свои основные исследования посвятил наблюдениям общественного строя и социальных отношений, создав целый ряд трудов по истории крестьянства в свете правовых отношений. Рубинштейн подчеркивал, что Леонтович сформулировал оригинальную и влиятельную в науке теорию задружно-общинного быта древних славян. Однако главным представителем нового, историко-правового, направления, по мнению Рубинштейна, был Сергеевич, и это закрепилось в историографической традиции. Именно Сергеевич, считает автор, впервые превратил историю русского права в законченную научную дисциплину, в цельную систему всех историко-юридических сведений по русской истории. При этом история права стала для Сергеевича своеобразной историей России и наиболее точным источником разрешения всех проблем истории вообще. Рубинштейн делал вывод, что именно Сергеевич являлся лидером так называемой "юридической" школы, в которую входили Градовский и Леонтович, и которая явилась непосредственной продолжательницей идей Б.Н. Чичерина. Далее утверждалось, что юридическая школа была сильна разработкой конкретного юридического материала, и в этом смысле их исследования не утратили своего значения до сих пор и представляют собой ценную систематическую сводку большого исторического материала. Сергеевич оказал значительное влияние на представителей и юридической и исторической науки, элементы которого можно проследить в трудах А.Е. Преснякова, бывшего в известной мере учеником В.И. Сергеевича.

И все же заключения Рубинштейна надо принимать на веру, ибо никакого анализа даже самых крупных работ Сергеевича, Градовского и Леонтовича в "Русской историографии" нет, а поскольку автор пытался писать ее с марксистских позиций, то и обвинял он историков права в том, что они замыкались на анализе правовых норм, которые становились для них источником политической организации, а вовсе не общественных отношений (12). Учитывая содержание предмета истории права, подобные претензии совершенно несостоятельны, но именно они стали обычными при характеристике научного наследия Сергеевича, Градовского и Леонтовича.

В целом же следует подчеркнуть, что монография Н.Л. Рубинштейна была серьезным научным прорывом для 40-х гг. XX в. в нашей стране. А упоминание в ней историков права второй половины XIX в. свидетельствовал только о том, что эта тема не может быть исключена из научного оборота даже в условиях предельной идеологизации - слишком заметное место в науке своего времени занимали В.И. Сергеевич, А.Д. Градовский и Ф.И. Леонтович.

Тем не менее в очередной раз о них вспомнили только в 1960 г. во втором томе "Очерков истории исторической науки в СССР" (13). Поскольку в "Очерках." была поставлена задача систематического освещения истории исторической науки, то обойти вниманием "государственную" школу не представлялось возможным. Поэтому во второй части параграфа о "государственной" школе мы встречаемся с оценкой творчества Сергеевича, Градовского и Леонтовича. В отличие от "Русской историографии" Рубинштейна в "Очерках." прямо указано, что содержание процесса развития "государственной" школы в пореформенный период составило научное творчество его "молодого" поколения - историков права, труды которых приведены на назывном уровне. Здесь нет серьезного анализа научного наследия Сергеевича, Градовского и Леонтовича, но нет и тенденциозных обвинений в неверном понимании ими движущих сил русского исторического процесса. Важно, что в знаковом для советской историографии 60-х годов XX в. труде, имена историков права второй половины XIX в. не оказались утерянными. Это означало, что их наследие должно было со временем органично войти в расширяющееся исследовательское поле отечественной историографии.

Как продолжение этой тенденции в 1977 г. вышла в свет монография А.Н.Цамутали "Борьба течений в русской историографии во второй половине XIX века" (14). В ней автор выделил три этапа в истории "государственной" школы, отнеся первый этап к концу 40 - началу 50-х гг. и, связав его с творчеством К.Д. Кавелина и С.М. Соловьева, следующий этап - ко второй половине 50-х гг., когда были опубликованы первые работы Б.Н. Чичерина, и до 1866 г., времени появления "Мыслей и заметок о русской истории" К.Д. Кавелина, а заключительный, третий этап хронологически совпадал с деятельностью младших представителей школы, в первую очередь В.И. Сергеевича. Важно, что А.Н. Цамутали видел в "молодых" продолжателей дела "государственной" школы, в чем сказывалась преемственность идей нынешних и предшествующих исследователей, но дальнейшие оценки были весьма дискуссионными.

История "государственной" школы представлена в монографии как последовательно регрессивный процесс. Отрицательное влияние на нее оказал Б.Н. Чичерин, а труды В.И.Сергеевича дают основание говорить не о "государственной", а об историко-юридической школе в силу их замкнутости в кругу историко-правовых понятий. Именно видение истории России с точки зрения государственной теории и применение формальнологического метода, классического метода историков права, вызывало все нарекания на Чичерина и Сергеевича. Им, как и многим другим дореволюционным историкам, отказывали в праве плодотворно разрабатывать сюжеты политической истории России и получать научно значимые выводы, поскольку они не признавали ни классовой борьбы, ни экономического фактора как решающих движущих сил истории.

Для нас важно то, что Цамутали впервые вводит термин "историко-юридический" применительно к трудам Сергеевича и, видимо, других представителей "молодого" поколения "государственной" школы, хотя согласиться с тем, что это - "историко-юридическая школа" невозможно, поскольку перед нами декларация, а не строго научный анализ феномена "государственной" школы.

80-е гг. XX в. ознаменовались уже ощутимыми изменениями социокультурной среды в нашей стране, и это дало возможность исследователям постепенно менять акцентировку в реконструкции прошлого. Идеологические путы марксистской методологии становятся столь тяжелыми для ученых-гуманитариев, что они применяют все возможные способы, чтобы уйти от их давления. Как результат - расширение и усложнение исследовательских практик, усиления в них теоретического аспекта, а в области историографии - и изменение самой структуры тематики работ - историко-правовая проблематика, находившаяся до этого времени на периферии науки, стала перемещаться в центр. Историко-правовые разработки начинают набирать силу, и сразу оказывается востребованным наследие историков права второй половины XIX века. Первыми привлекли к себе внимание научные труды А.Д. Градовского.

В 1980 г. вышла монография Н.Я. Куприц "Из истории государственно-правовой мысли дореволюционной России"(15), которая представляет большой историографический интерес, поскольку автор уделяет значительное внимание трудам А.Д. Градовского, подчеркивая, что круг его научных интересов охватывал русское и иностранное право, а также историю русского государства и права. Поэтому Куприц подробно анализирует крупнейший труд А.Д. Градовского "Начала русского государственного права" и отзывы современников на него (16). Важно, что автор видит генетические связи между наследием Б.Н. Чичерина и А.Д. Градовского, что было нетрадиционно, так как в науке было принято считать продолжателем идей Чичерина В.И. Сергеевича. "Ведущее место в истории. государственно-правовой мысли России принадлежит таким крупным ее представителям как Б.Н. Чичерин и А.Д. Градовский - пишет

Куприц - Это, в общем, более или менее сходные фигуры, которые в ряде случаев рассматриваются совместно"(17).

Следующей заметной работой, затрагивающей научное наследие А.Д. Градовского, стала книга И.А. Емельяновой "Некоторые аспекты научного правоведения в России в пореформенный период (XIX в.)"(18). В этом труде автор сконцентрировала особое внимание на той ситуации, которая сложилась во второй половине XIX в. в науке государственного права в связи с постановкой проблемы законности и зависимости права от общественных явлений. Именно поэтому анализ работ Градовского вышел в монографии на первый план, ибо, по мнению Емельяновой, тот всегда и во всем оставался в первую очередь виднейшим российским государствоведом (19).

В 90-е гг. тенденция кардинального пересмотра состава центральной персоналии науки продолжала набирать силу по всему исследовательскому полю: стали постепенно выходить из забвения и другие представители "молодого" поколения "государственной" школы.

В этом плане весьма показательно опубликованное в 1993 г. учебное пособие А.Л. Шапиро "Русская историография с древнейших времен до 1917 г." (20). Данный труд отличается гораздо более богатой историографической персоналией, чем предыдущие издания подобного типа. Однако дальше этого автору продвинуться не удалось: в теоретико-методологическом плане учебное пособие написано чрезвычайно консервативно. А.Л. Шапиро так и не смог отрешиться от традиционной для советской историографии схемы изложения материала, когда предлагалась жесткая конструкция историографического анализа при безусловном приоритете политического фактора.

Показательно, что в контексте меняющейся историографической ситуации, А.Л. Шапиро пытался более полно представить творчество В.И. Сергеевича, однако в итоге воспроизвел оценку, данную ему А.Н. Цамутали: консервативная тенденция государственной теории проявилась именно в трудах Сергеевича (21). Важно, что в учебном пособии явно присутствует стремление реабилитировать структуру историографического анализа, характерную для "Русской историографии" Н.Л. Рубинштейна и являвшуюся, на наш взгляд, главным достоинством этого труда, но вызвавшую в свое время жесточайшую критику и принципиально отброшенную редколлегией первого тома "Очерков истории исторической науки в СССР". Дело заключалось в том, что Рубинштейн, вслед за П.Н. Милюковым, представлял "национальную" историографическую практику с преобладанием элементов интеллектуального заимствования, главным образом из европейского научного арсенала, что и ставилось ему в вину как "низкопоклонство перед Западом". То, что Шапиро пытается, хотя бы подражать такому подходу повышает историографическую ценность его труда.

В 1995 г. публикуется монография А.Н. Медушевского "История русской социологии"(22). Задачей автора стал поиск корней социологической науки в России и с этой целью он анализирует труды российских историков и историков права. Так в поле его зрения попадают труды А.Д. Градовского и В.И. Сергеевича. Правда, автор нигде не обосновывает критерии отбора персоналии в своей монографии, выделяя единственную путеводную нить методологии - социологический подход. Но это не убеждает. Сама по себе приверженность исследователей XIX в. социологическому методу ни о чем не говорит, ибо в период активного освоения позитивизма гуманитарными науками, сопровождавшегося возрастанием интереса к обществу и общественным проблемам, применение данного метода было просто знамением времени и показателем профессионализма, а не превращением историков права в социологов.

А.Н. Медушевский включил в исследовательское поле своей монографии только наиболее известные и крупные труды Градовского и Сергеевича, однако, провел их анализ подчеркнуто односторонне, лишь в контексте интересующих его проблем, совершенно не соотносясь с общим тематическим фоном их наследия. А ведь только в этом случае исследователь может претендовать на методологическую корректность и обоснованность своих выводов. Поэтому попытка привлечь труды Градовского и Сергеевича в качестве источников по русской социологии в монографии А.Н. Медушевского не представляется удачной.

Апофеозом возвращения в проблемное "ядро" современной историографии научного наследия "молодого" поколения "государственной" школы стала монография М.Б. Свердлова "Общественный строй Древней

Руси в русской исторической науке ХУШ-ХХ веков" (1996) (23). Книга посвящена историографическому осмыслению одной из наиболее сложных проблем отечественной исторической науки - проблемы общественного строя Древней Руси, которую автор намерен рассматривать как составную часть единого историографического процесса, длящегося уже более 250 лет (24). Такую постановку вопроса можно только приветствовать, ибо она свидетельствует о степени зрелости современной историографии. Важно, что автор определяет существо историографического процесса "как автономную в своей сути историю исторических идей, вследствие чего историческая наука продолжает развиваться во все периоды своего существования не только благодаря положительным условиям, но и вопреки отрицательным факторам." (25).

Но одно дело провозгласить столь открытое понимание содержания историографического процесса, другое - самому занять конструктивно-диалогическую позицию по отношению к прошлому. М.Б. Свердлов, определяя границы своего концептуального подхода, подчеркивает, что суть его заключается в установлении объективных критериев прогресса и регресса в движении исторических идей (при этом никак не комментирует свое авторское понимание содержания столь важных для его рассуждений категорий как "прогресс" и "регресс"), в выделении свойственных им результатов закономерного внутреннего развития, то есть формирует закрытую, монологичную модель, вследствие чего историографическая критика в его исполнении приобретает репрессивный характер (26).

Отличительной чертой монографии М.Б. Свердлова является чрезвычайно богатая историографическая персоналия. В главе, посвященной теории общественного строя древней Руси в русской исторической науке 6090-х гг. XIX в., обзор трудов В.И. Сергеевича, А.Д. Градовского и Ф.И. Леонтовича занимает основное место. Свердлов рассматривает все их главные работы, правда, только под углом зрения своей проблематики (27). Другое дело, что глубокое убеждение Сергеевича, Градовского и

Леонтовича в не феодальном пути истории России, аксиоматичное для всего современного им российского академического сообщества, принципиально не устраивает автора, упрекающего их за широкое применение метода сходства и аналогий (что совершенно естественно для позитивистов) и упорное нежелание понять и принять системный анализ (что тоже не справедливо, поскольку системный анализ историки права признавали и применяли, но результаты этих изысканий были для Свердлова неприемлемы) (28).

Тем ни менее, монография М.Б. Свердлова наглядно свидетельствует о том решительном повороте, который произошел в 90-е годы в соотношении понятий "центрального" и "периферийного" в отечественной исторической науке, и в этом, на наш взгляд, ее главное историографическое значение.

80-е гг. XX в. стали в нашей стране переломными для методологии истории исторической науки, хотя впервые осознание необходимости углубленного изучения науковедческих проблем и овладения их теоретическим инструментарием пришло к ученым значительно раньше, еще в 70-е гг. Показателем этого был выход в свет монографии "Школы в науке", подготовленной коллективом авторов Института истории естествознания РАН (29). В ней предпринята попытка всестороннего осмысления феномена "школа в науке". В монографии описаны различные естественнонаучные школы, но основания, выделенные при этом, имели общенаучный характер.

В главе "Логика развития науки и научная школа" (автор М.Г. Ярошевский) (30) справедливо подчеркивалось, что социально-творческие связи между учеными несравненно менее изучены, чем история движения идей. И важнейшей среди этих связей является научная школа, которая призвана выполнять двойственную функцию: образовательную и собственно исследовательскую. Школа требует изучить научное общение как творческий процесс, укорененный в особым образом организованной деятельности по совместному постижению природы вещей. Каждая школа - неповторимая целостность, поэтому изучение путей творчества научных школ составляет особую задачу науки (31).

Ярошевским предпринимается попытка расчленить все многообразие научных объединений, обозначаемых этим термином, и выделить: 1) научнообразовательную школу; 2) школу-исследовательский коллектив; 3) школу как направление, приобретающую при определенных условиях национальный характер. Научно-образовательная школа и школа-исследовательский коллектив существуют в пределах активной деятельности их лидера и создаваемого им поля непосредственного общения. Однако, подчеркивает автор, воздействие школы на научное сообщество в целом и ее вклад в общезначимый фонд научных знаний не ограничивается указанными формами: они, как правило, локальны. Если же воздействие школы при определенных обстоятельствах распространилось за пределы непосредственной активности школы как в пространственном, так и во временном аспекте - тогда эта школа приобретает характер особого направления и оформляется школа-направление, рамки которой снимаются системой научных коммуникаций (главным образом публикаций). В самосознании научного сообщества такая школа-направление неизменно выступает в качестве феномена, активно влияющего на производство знаний. Поэтому при определении "школы" речь в первую очередь должна идти об интеллектуальной позиции (особый подход к проблеме, собственная концепция, стиль мышления). Но к познавательному аспекту присоединяется межличностный и индивидуальный. Поэтому школа в историко-научных реконструкциях выступает как трехаспектный логико-социо-психологический феномен. Выяснение концептуального своеобразия любой школы становится первостепенной задачей, ибо только соотнесение исследовательской программы школы с предметно-логическим строем науки дает возможность вычленить те "ядерные" компоненты программы, которые обеспечивают этой программе уникальную роль в развитии научного познания (32).

Еще одна важная глава этой монографии "Научная школа - феномен и исследовательская программа науковедения" (автор В.Б. Гасилов) посвящена выяснению типа школ, исходя из уровня их научных программ (33). По такому принципу автором выделяются научные школы авангардного и конкурирующего типов. Школы "авангардного" типа продуцируют концептуальные события высокого ранга (теории) и разрешают такие проблемы, относительно которых содержание общезначимого фонда научных знаний оказывается недостаточным. Программа именно школ "авангардного" типа быстро разворачивается в новое научное направление.

Конкурирующая" научная школа - локальное сообщество ученых, разрабатывающих научную программу, хотя и эквивалентную программе школы "авангардного" типа, но продуцирующих концептуальное событие гораздо более низкого ранга. Последовательное развитие программы такой школы неизбежно приводит к достижению результатов, уже продуцированных "авангардной" школой (34).

Совершенно очевидно что данная монография появилась как результат творческой адаптации идей постпозитивизма к отечественному историко-научному материалу, но она четко обозначила назревшую проблему и определила вектор дальнейшего «школьного» или «схоларного» поиска, вооружив исследователей необходимыми теоретико-методологическими представлениями.

Ответом на вскрытую потребность достижения "интегрированного знания" стало обращение историографов к теоретическим вопросам науковедения. Однако при определении категории "научной школы" у авторов всплывали такие понятия как "течение", "направление" и иерархия никак не выстраивалась. Выделяя различные школы, историографы постоянно сталкивались с трудностями их типологизации. Были авторы, которые стремились вписать категорию "научной школы" в марксистскую методологию и считали завоеванием научной мысли выделение общей направленности школ по классовому признаку (35). Но это был интеллектуальный тупик, из которого просматривался один выход -сосредоточить внимание на изучении тенденций развития исторической мысли. Первым заметным исследованием такого плана стала монография Ю.Н. Афанасьева, посвященная анализу творческого наследия исторической школы "Анналов" (36).

В отечественной историографии схоларная проблематика появляется рано, еще в трудах С.М. Соловьева (37), выступление которого в 50-е гг. XIX века с серией работ, посвященных русской историографии расценивается как завершение процесса выделения историографии в особую научную дисциплину (38). К этому времени появляется историографическая терминология, оказывается накопленным материал, позволивший предпринять попытку его классификации. Элементы схоларной тематики имели место в трудах И.Е. Забелина, B.C. Иконникова, П.Н. Милюкова, И.Д. Багалея, В.О. Ключевского и A.C. Лаппо-Данилевского, но следует подчеркнуть, что в них понятие «школа» и «направление» применялись как синонимы и были чрезвычайно неопределенны и размыты (39).

Одним из немногих научных объединений, постоянно привлекавших внимание исследователей, была «юридическая» или «государственная» школа, но она же стала объектом постоянной полемики едва ли не с первых шагов ее основателей, и спор вокруг нее далек от завершения. Исследователи расходятся во всем: в определении хронологических рамок существования школы, в ее составе, в периодизации и осмыслении научной проблематики, наконец, в том, была ли эта школа вообще. Но самое удивительное, что рассуждая о феномене "государственной" школы, ученые-историки даже не пытаются отрефлексировать категорию "научной школы", без чего невозможно плодотворно работать дальше, и скорее интуитивно, чем сознательно нащупывают границы исследовательского поля. Эта уязвимая в методологическом отношении позиция проявилась в докторской диссертации В.И. Дурновцева "Проблема "Россия и Запад" в русской историографии (XVIII - 60-е годы XIX вв.)" (40), защищенной в 1987 г. и в монографии А.Н. Ерыгина "История и диалектика (диалектическое знание в России)" (41), вышедшей в том же году.

Пятая глава докторской диссертации В.И. Дурновцева посвящена исследованию воззрений деятелей "государственной" школы в русской историографии и авторской интерпретации терминов "школа" и "направление". " С середины 40-х годов XIX в. в . исторической науке, -пишет Дурновцев, - не отождествляясь с ней полностью ни тогда, ни в дальнейшем, складывается государственное направление . Возникновение государственного направления было подготовлено ходом предшествующего развития русской исторической мысли . Важнейшим источником формирования этого направления . были западноевропейская историография и философия, чьи идеи . конструктивно перерабатывались в силу . особенностей исторического прошлого . Государственное направление в русской исторической науке оформилось в результате деятельности государственной школы, которую представляли К.Д. Кавелин, С.М. Соловьев и Б.Н. Чичерин. В середине 40-х - второй половине 50-х гг. XIX в. школа заявила о себе концепцией, которая представляла собой до известной степени "новый взгляд" на русский исторический процесс и именно так справедливо была оценена своими современниками" (42).

Хотя автор не дает строгого определения научной школы, но из текста при внимательном прочтении можно сделать вывод, что он считает научное направление, во-первых, продуктом деятельности научной школы, во-вторых, напрямую связывает научную школу с выработкой новой концепции. Такое понимание весьма близко по аргументации к описанию "школы-направления".

Монография А.Н. Ерыгина привлекает внимание и постановкой проблемы, и аргументацией и нетрадиционными выводами. Во введении автор прямо заявляет, что целью его работы является рассмотрение философско-исторических воззрений К.Д. Кавелина, С.М. Соловьева и Б.Н. Чичерина на предмет выяснения 1) можно ли считать так называемую "государственную" школу историков "гегелевской школой" в русской историографии; 2) правомерно ли вообще говорить о единой научной школе Кавелина-Соловьева-Чичерина в свете специфики философско-методологических взглядов каждого из них (43).

Безусловно, Ерыгин вышел на актуальную научную проблему, ведь серьезного профессионального исследования философских оснований наследия Кавелина, Соловьева и Чичерина не проводилось. Занимались этим историки и поэтому историографическая традиция сложилась следующим образом: разбор влияния философии Гегеля на взгляды Кавелина, Соловьева и Чичерина предпринял Н.Л. Рубинштейн в "Русской историографии"(44), а в конце 50-х г. В.Е. Иллерицкий впервые в советской историографии предложил рассматривать этих историков в качестве представителей единой "государственной" школы (45). При этом важнейшим идейным источником исторической концепции Чичерина (главы школы) названа философия Гегеля, и данное представление переносилось на всю школу в целом. Да и в отношении состава "государственной" школы историографическая традиция была вовсе не однозначна.

Проведя сложное исследование, А.Н. Ерыгин приходит к следующим выводам: ". Так называемая государственная школа есть на самом деле не что иное, как либерально-западническое течение в . русской исторической науке середины и второй половины XIX века. В методологическом отношении здесь два течения: гегельянское (Чичерин), представляющее тенденцию диалектического историзма., и "переходное", идущее от прагматизма и просветительства через определенное использование идей Гегеля ." (46). Далее автор утверждает, что в советской историографии с подачи М.Н. Покровского стало господствующим следующее представление об отличительных чертах именно "государственной" школы: 1) государство является определяющим фактором, основной движущей силой русской истории; 2) русская история коренным образом противостоит западноевропейской.

Ерыгин совершенно справедливо утверждает, что эти "два взаимосвязанных признака, которыми традиционно характеризуется так называемая "государственная школа" не содержатся ни в одной из трех концепций (Кавелина, Соловьева и Чичерина). Поэтому перед нами историки одного историографического направления, течения, но не школы"(47).

Рецензент монографии Ерыгина A.B. Лубский старается подчеркнуть заслуги автора и пишет, что в результате ознакомления с данной работой меняются представления о "государственной школе" в русской историографии и о влиянии Гегеля на русскую историческую науку (48). Вот этого, на наш взгляд, как раз и не происходит. Монография А.Н. Ерыгина вызывает серьезные размышления, но своей главной цели она не достигает, поскольку автор допускает крупный методологический просчет: он нигде четко не оговаривает какой, собственно, феномен собирается исследовать? Что он понимает под категорией "научная школа", чем она отличается и отличается ли от категорий "течение", "направление", которыми он активно оперирует? То есть, каковы теоретико-методологические границы предмета его исследования? В силу же непрописанности предмета исследования в самой монографии происходит полное смешение понятий "школа", "течение" и "направление".

А.Н. Ерыгин делает, конечно, очень серьезное заявление, утверждая, что существование в истории науки так называемой "государственной школы" не более чем историографический миф, поэтому от самого автора требуются серьезные подтверждающие его позицию аргументы.

А.Н. Ерыгин совершенно обоснованно начинает свой анализ с философских оснований творческого наследия Кавелина, Соловьева и Чичерина и обнаруживает, что последовательным гегельянцем был только Чичерин, теоретические же основания трудов Соловьева и Кавелина представляют собой синтез гегелевский идей (они преобладают), а также просветительских и позитивистских представлений. Самое же главное, что

Соловьев и Кавелин были убежденными эволюционистами и не признавали диалектического метода в истории. Кроме этого, Ерыгин сопоставил конкретно-историческую проблематику их трудов и тоже не обнаружил полного единодушия. Все это вместе взятое убедило его в том, что предшествующие исследователи заблуждались в отношении существования "государственной школы" как сложившегося явления в отечественной историографии. Но можно ли признать подобную позицию убедительной? Где и когда в качестве критерия существования научной школы выдвигалась полная идентичность теоретико-методологических и конкретно-исторических подходов ее членов? Ведь в науке уже стала общим местом мысль, что "взгляды каждого крупного исследователя отличаются глубоким своеобразием, они не укладываются в жестко заданную схему. Традиции и новации переплетаются в них". А ведь общеизвестно, что только крупные ученые в состоянии стать основателями научных школ (49).

Именно в силу неотрефлексированности для автора содержания категории "научная школа" вся структура предложенного им анализа творчества Кавелина, Соловьева и Чичерина, а также итоговые выводы представляются неубедительными и упрощенными, поскольку совершенно не учитывают результаты уже существовавших наработок по схоларной проблематике.

Неудивительно, что подобный исследовательский результат не мог быть позитивно воспринят исторической наукой в конце 80-х гг. Об этом свидетельствует вышедшая сразу вслед за монографией А.Н. Ерыгина в 1988 г. статья А.Н. Медушевского "Гегель и государственная школа в русской историографии", где автор по содержанию явно полемизирует с выводами А.Н. Ерыгина. Он детально анализирует восприятие Кавелиным, Соловьевым и Чичериным основ гегелевской философии и приходит к заключению, что мы имеем дело: 1) с гегелевским направлением в русской историографии; 2) разница во взглядах Кавелина, Соловьева и Чичерина была столь несущественна, что мы, безусловно, имеем дело с единой научной школой (50). В новейшей историографии закрепился именно такой подход к проблеме.

В 1996 г. была издана двухтомная коллективная монография, подготовленная центром "Историческая наука России" Института российской истории РАН. Первый том был озаглавлен "Историки России XVIII - начала XX века"(51). Во введении к этому тому прямо указано, что "предпринята попытка представить объективную картину развития дореволюционной исторической науки XVIII - XX вв. в лице наиболее крупных, наиболее ярких деятелей, переосмыслить оценки советской науки, . проверить правильность "реставраторских" увлечений 80-90-х гг. с тем, чтобы дать историкам-профессионалам . истинные историографические ценности, . вернуть великому народу великих исследователей его истории ." (52). В этом издании для нас наибольший интерес представляет статья А.Н. Цамутали "Вся русская история есть по преимуществу государственная: Константин

Дмитриевич Кавелин, Борис Николаевич Чичерин", где он писал: "В 40-е гг. XIX в. складывается новое направление в русской историографии. Со временем за ним утвердилось название государственной школы, которую будут именовать также юридической и историко-юридической. Становление новой школы было связано с именами К.Д. Кавелина и С.М. Соловьева, ее утверждение - с именем Б.Н. Чичерина. Этих историков объединяло увлечение философскими идеями Гегеля, интерес к истории государства, его институтам и правовым нормам. Важным элементом выдвинутой ими концепции было обоснование внутренней закономерности исторического процесса вообще, исторического развития России, в частности" (53). В заключение же глубокого, по-новому выстроенного исследования творческого наследия Кавелина и Чичерина, Цамутали делает принципиально важный для нас вывод: ".Государственная школа сохранила немалое влияние. Его испытали на себе такие историки как В.О. Ключевский и С.Ф. Платонов (прежде всего посредством воздействия на них С.М. Соловьева). Большое значение имело также то, что под влиянием старшего поколения государственной школы находилась большая группа историков, прежде всего историков права, занимавшихся тщательным изучением истории права, юридических памятников, конкретных проблем, связанных с историей государства и его институтов. К числу такого рода последователей государственной или историко-юридической школы следует отнести прежде всего, В.И. Сергеевича, А.Д. Градовского, Ф.И. Леонтовича, В.Н. Латкина"(54).

Совершенно очевидно, что проблема "научной школы" в исторической науке второй половины XIX в., ее типа, персоналии остается чрезвычайно актуальной для современного научного знания и по-прежнему дискуссионной. И хотя уже к концу 80-х гг. постепенно стало осознаваться, что создание общепризнанной теории, описывающей строение и развитие науки, является делом маловероятным, если не безнадежным, историки все же предпринимали регулярные попытки на уровне конкретных исследований решать эту задачу.

Воплощением этой тенденции стала публикация монографии Г.П. Мягкова "Русская историческая школа. Методологические и идейно-политические позиции"(55). В работе сделана попытка рассмотреть науковедческие подходы к историографии. Объектом изучения стала "русская историческая школа" исследователей западноевропейской медиевистики в конце XIX - начале XX веков. Автор выделяет следующие школообразующие факторы: 1) гносеологические и общеисторические представления; 2) решение проблемы метода; 3) тематика научных исследований; 4) тенденции развития научных интересов ученых (56). Важно, что Мягков отдает себе отчет в том, что научные школы могут быть разных типов, определяющихся путем формирования школы. В результате детального анализа научного наследия русских историков-медиевистов, он приходит к обоснованному выводу, что "русская историческая школа" возникла и развивалась как "школа-направление" (57). То, что Мягков смог впервые на историографическом материале выделить критерии научной "школы направления", свидетельствует о степени зрелости сложившейся историографической ситуации, о ее готовности в целом воспринять и включить в свой инструментарий науковедческие подходы.

К 1988 г. высокого уровня теоретико-методологического и историографического осмысления достигла и история русского права, что выразилось в публикации монографии И.А. Емельяновой "Историко-правовая наука в России XIX в. История русского права. Методологические и историографические очерки" (5 8). Создание историографии любой отрасли науки - показатель ее зрелости, необходимый этап самоосмысления науки. К концу 80-х гг. нарастает интерес к истории русского права и поэтому сразу же оказывается востребованным научное наследие "государственной" школы.

Монография И.А. Емельяновой интересна, прежде всего, тем, что она предлагает новую конструкцию "государственной" школы, считая правомерным объединить в ее рядах и "западников" и "славянофилов", определив их соответственно как "государственное" и "общественное" направления в составе единой "историко-юридической" школы (59). К сожалению, автор не обозначает тех критериев, которыми он руководствуется при выведении данной гипотезы, но в работе анализируются теоретико-методологические основания научного наследия предполагаемых членов школы" и проблематика их конкретных исследований. И хотя аргументация Емельяновой нуждается в углубленной проработке, для нас принципиально важно, что она не сомневается в наличии в русской историографии XIX в. такого феномена как особая научная школа, которую она более точно, на наш взгляд, определяет как "историко-юридическую".

В начале 90-х гг. в отношении разработки схоларной проблематики произошел определенный прорыв, который выразился в отказе от политических и классовых критериев в оценке значения "школ". Это придало научным размышлениям определенный импульс к более глубокому пониманию схоларной проблематики, примером чего может служить возрождение интереса к феноменам «региональных» школ: московской, петербургской и т.п. Острые дискуссии по этому поводу имели место и в дореволюционной российской, и в^советской историографии, пока не было достигнуто сомнительное «согласие», что никакого выделение региональных школ не нужно, а следует демонстрировать идеологическое единство всей исторической науки. Подрыв последнего тезиса как раз и привел в 90-е годы к возобновлению дискуссии о региональных школах. (60).

В.М. Панеях и Б.В. Ананьич поддержали точку зрения А.Е. Преснякова и С.Н. Валка о том, что Петербургской школе было свойственно признание особого значения источниковедения и исторического факта вне зависимости от исследовательской концепции, в отличие от Московской школы, где концепция Соловьева и Ключевского воздействовали на отбор и интерпретацию источникового материала (61).

Выделение научных школ по географическому принципу по началу, видимо, показалось перспективным, хотя на наш взгляд, это скорее свидетельствовало о не разработанности категории "научной школы" применительно к исторической науке и неясности ее содержания для большинства исследователей, при условии, что потребность в широком оперировании этим понятием уже остро ощущалась. Социологическая составляющая истории науки должна была неизбежно актуализироваться, что и проявилось в появлении в 1997 г. труда о Киевской школе историков. Это была докторская диссертация С.И. Михальченко "Киевская школа в русской историографии (сер. XIX - первая треть XX вв.)" (62).

Диссертационное исследование Михальченко интересно в первую очередь новым историографическим материалом, вводимым в оборот. Автор справедливо исходит из трехаспектности научного знания, но при этом явно гипертрофирует психологическую составляющую и почему-то полностью отождествляет ее только с биографией ученого, что и делает его выводы несколько неожиданными (63).

Михальченко описывает различные типы школ в науке, однако отличительные черты базового для своего исследования типа школы -"топонимизированного", как школы научного и учебного центра -практически не обосновывает. Точно поставив вопрос об "иерархии критериев" при изучении такого историографического феномена как научная школа, он достаточно произвольно расположил школообразующие факторы: первым стало педагогическое общение, вторым - общие методы и принципы обработки источников, третьим - методологическая, теоретическая философская общность, а четвертым - совпадение или близость конкретно-исторической тематики исследований (64). Почему предложена именно такая "иерархия критериев" и почему традиционно важнейшие из них, такие как философские и теоретико-методологические, оказались на заднем плане осталось невыясненным. Напрашивается только одно объяснение - так удобно самому автору, а ведь четкая "иерархия критериев" принципиально важна для конструирования любой модели научной школы.

Именно вследствие методологической непроясненности критериев отбора, сложно согласиться и с выдвинутой Михальченко персоналией первого периода существования Киевской школы с сер. 1860-х по сер. 1880-х гг., куда оказался включенным и Ф.И. Леонтович (65). Аргументировано решать вопрос о принадлежности того или иного ученого к какой-либо научной школе возможно только после соотнесения теоретико-методологических и конкретно-исторических оснований его творчества с трудами предполагаемых членов этой школы. Если осуществить такое сопоставление трудов Ф.И. Леонтовича с общей проблематикой исследований так называемой Киевской школы, то станет ясно, что

Леонтовича связывает с ней только то, что он обучался в свое время в Киевском университете.

Завершая характеристику открытой им школы, Михальченко не проводит широкого сопоставления ее важнейших отличительных черт и достижений с общим фондом знаний того времени, с логикой научного развития. Поэтому его вывод, что "Киевская школа характерна объединением интереса к документализму, археографии с созданием глобальных концепций русской истории" не позволяет увидеть в ней ничего принципиально нового для историографической ситуации второй половины XIX в., как, кстати, и в любой другой школе, выделенной по географическому принципу.

В том же 1997 г. в Санкт-Петербурге была опубликована монография С.Н. Погодина ""Русская школа" историков: Н.И. Кареев, И.В. Лучицкий, М.М. Ковалевский"(66), которая важна для нас по нескольким показателям. Во-первых, автор справедливо отмечал, что изучение школ и направлений в исторической науке стало одной из перспективных тенденций ее развития, но единого определения "школы" в исторической науке нет. Во-вторых, вся первая глава монографии посвящена истории разработки понятий "направление" и "школа" в исторической науке, начиная с трудов С.М. Соловьева по настоящее время (67). Интересен очерк разрешения этой проблемы в советский период: Погодин подчеркивает, что предельная идеологизация исторической науки завела в тупик науковедческий анализ структуры исторического знания. Кроме того, он еще раз останавливает внимание читателей на уже ставшей традиционной в науке идее, что в фокусе историографических исследований была лишь "государственная" школа. Важно, что автор уловил основное в дискуссии о содержании категории "научная школа" и пришел к обоснованному выводу, что в "иерархии критериев" школообразующих факторов на первое место следует выдвинуть теоретико-методологические воззрения представителей школы, поскольку речь идет, прежде всего, о единстве методологических подходов (68).

В 2000 г. была опубликована знаковая для схоларной проблематики монография Г.П. Мягкова «Научное сообщество в исторической науке (опыт «русской исторической школы»)» (69). По сравнению со своей предыдущей работой автор существенно скорректировал свои позиции. Две первые главы монографии посвящены историографическому анализу дифференциации научного сообщества российских историков XIX - начала XX вв. на школы и направления, а также исследованию методологии проблемы. Г.П. Мягков прямо подчеркивает, что иерархический подход в старом понимании (как соподчинение течения-направления-школы) им принят быть не может. Основанием для этого служит и опыт историографических изысканий, и современные науковедческие установки. Но это не значит, что в схоларном исследовании никакая иерархия невозможна. Однако она может быть лишь иерархией школ. В результате автор пришел к выводу, что «школа в гуманитарных науках. является фундирующим, базовым понятием, тогда как «направление», «течение» фиксируют не какие-либо особые уровни иерархии, а лишь ориентации самих школ в коммуникационной, политической, философской, тематической сферах» (70). Валено, что автор считает нужным особенно выделить мысль, что каждая школа в исторической науке имеет свою конфигурацию. Абсолютно однородных и строго консолидированных научных школ в исторической науке не существует. Именно поэтому в ней более вероятно возникновение школ без лидера. Если же лидер и присутствует, то его функции по сравнению со школами в естественных науках гораздо менее авторитарны, а скорее демократичны. Поэтому границы школы в исторической науке определить непросто. Но все же некие границы каждая школа имеет. «Можно сказать, что атрибутивными признаками той или иной школы являются те, которые свойственны для преобладающей в ней . группы»(71).

На наш взгляд Г.П. Мягков итожит современное состояние разработки схоларной проблематики в отечественной историографии и в целом с его суждениями следует согласиться, кроме иерархии характеристик самой научной школы. Автор, видимо по соображениям удобства исследуемого им историографического материала, на первое место ставит коммуникационные характеристики (связи членов школы, структура школы, психологические взаимоотношения в школе, наличие лидера), а не идейные характеристики (теоретико-методологические). Он совершенно неправомерно, на наш взгляд, включает в них политический аспект, что воспринимается определенным анохранизмом. В завершение выделяются непосредственные конкретные разработки школы в исторической науке.

Принципиально важно, что Г.П. Мягков специально подчеркивает, что при рассмотрении каждого конкретного «образца» школы в исторической науке, первостепенное значение имеет аргументация, основанная на историографических источниках, а это придает особое значение дальнейшим конкретно-историографическим разработкам схоларной проблематики.

Таким образом, невозможно согласиться с утверждением об изученности наследия «старшего» и «молодого» поколений так называемой «государственной» школы. Упрощенным и глубоко идеологизированным представляется само название научной школы как «государственная» о чем свидетельствует и историография вопроса. Исследователи все более склоняются к обозначению этой школы как «историко-юридической», что соответствует имеющейся в науке традиции. Поэтому мы считаем возможным для себя присоединиться именно к этой точке зрения и в дальнейшем именовать в своей работе школу как «историко-юридическую». В итоге следует констатировать, что к настоящему времени историография изучения творческого наследия В.И. Сергеевича, А.Д. Градовского и Ф.И. Леонтовича ни к конкретно-историографическом, ни в схоларном варианте не сложилась.

ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ ГИПОТЕЗА. Универсальным историографическим компонентом, определяющим структуру и содержание историографического процесса, является реализуемая в исследовании концепция научной школы. Без научных школ оборвалась бы историческая традиция. Обращение к феномену научной школы изменяет зону видения историков и вводит в область их интересов новые реалии, которые требуют воспринимать научное общение как творческий процесс, укорененный особым образом организованной деятельностью по совместному постижению природы вещей. Каждая школа - неповторимая целостность, принципиально важный признак которой - отношение к общему фонду знаний, к логике развития науки, поскольку именно научная школа становится очагом наиболее интенсивной концентрации творческой энергии и активного воздействия на научный процесс. Обращение к исторической традиции не оставляют сомнения в том, что в самосознании научного сообщества школа неизменно выступает в качестве феномена, активно влияющего на производство знаний либо позитивно, либо негативно.

Дискуссии по поводу содержания понятия «научная школа», особенно в области исторической науки, имеют в отечественной историографии долгую и сложную историю (72). Наиболее выдержанным, на наш взгляд, стало определение, данное Б.С. Кагановичем, структурному типу школы, который представляет «. группу лиц, разрабатывающих определенную совместную проблематику, представляющих единую теоретическую и методологическую ориентацию, признающих одни и те же авторитеты и применяющих одинаковые подходы и приемы исследования» (73).

Школа относится к разряду системных объектов, более четких и гармоничных, нежели обычная научная организация. Поэтому мы полагаем, что научную школу должны отличать следующая совокупность свойств: 1) единство теоретико-методологических подходов входящих в нее исследователей; 2) единство применяемых ими приемов; 3) единство проблематики конкретно-исторических исследований; 4) научная преемственность. Описанная нами модель попадает под определение «научной школы-направления», наиболее развитого типа, который предоставляет максимум возможностей для рассмотрения с единой точки зрения гносеологические и социологические характеристики исторической науки. Это дает нам право проанализировать феномен историко-юридической школы с обозначенных позиций модели школы-направления и предположить, что в ее истории проявило себя два ее поколения: «старшее» и «молодое». В состав «молодого» поколения входили историки права второй половины XIX в. В.И. Сергеевич, А.Д. Градовский и Ф.И. Леонтович. Историографическое наследие «молодого» поколения историко-юридической школы-направления является предметом научного анализа в нашем исследовании.

ОГРАНИЧЕНИЕ ПРОБЛЕМНОГО ПОЛЯ. Историографическое наследие «молодого» поколения историко-юридической школы - В.И. Сергеевича, А.Д. Градовского и Ф.И. Леонтовича - составляют труды по истории русского права. При этом история русского права понимается как наука, описывающая процесс прогрессивного развития юридических норм русского народа. В научном творчестве представителей «молодого» поколения школы отчетливо выражено стремление рассматривать исторический процесс как зарождение и последовательное развитие государственных отношений и государственной власти в лице правительственных учреждений. Право было для них инструментом, с помощью которого они стремились «разглядеть» историю России.

Историографическое исследование научного наследия «молодого» поколения историко-юридической школы предпринимается с целью раздвинуть границы наших представлений о русской исторической науке второй половины XIX века. Для этого необходимо определить конкретно-историческую проблематику их исследований, что позволит очертить тематическую конфигурацию историко-юридической школы во второй половине XIX в. с точки зрения современных историографических практик. Понятие конфигурации в данном случае несет в себе важную смысловую нагрузку и имеет особое значение, поскольку, во-первых, позволяет нам сосредоточиться лишь на проблемах, одинаково актуальных как для исследований В.И. Сергеевича, АД. Градовского и Ф.И. Леонтовича, так и для российской историко-правовой науки второй половины XIX в.; во-вторых, отражает нашу позицию в связи с длящейся не одно десятилетие дискуссией о характере, типе, составе, проблематике и даже наименовании историко-юридической школы в отечественной историографии.

Таким образом, вырисовываются четыре крупные проблемы, составившие исследовательский костяк и постоянно находившиеся в центре внимания историков права: русское народоправство, история русской общины, история сословности и история крепостного права в России, - на историографическом анализе которых концентрируются и наши усилия.

ХРОНОЛОГИЧЕСКИЕ РАМКИ ИССЛЕДОВАНИЯ определяются второй половиной XIX в., как относительно цельного в интеллектуальном плане отрезка времени оформления и проявления в русской науке первой волны позитивизма и времени складывания и расцвета своеобразного научного творчества «молодого» поколения историко-юридической школы в русской историографии.

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ исследования составляют идеи, сформулированные в историографических исследования последних лет, об изменении статуса историографии, о превращении ее в феномен общекультурного характера. Данный тезис меняет наше представление о значении историографического исследования, а также обогащает понимание тех условий, под воздействием которых разворачивается сам историографический процесс: в историографическом анализе особое место занимает понятие «образа науки», когда своеобразие научного исторического познания определяется сложившимися представлениями историков о прошлом и о самой науке (74). Такой подход позволяет рассматривать результаты профессиональных усилий историка не только как освоение исторической информации, извлекаемой им из источника, но и как сложный синтез сформировавшихся у него представлений о содержании научной деятельности в сфере истории. Данные представления не остаются неизменными во времени и подвергаются корректировке в процессе диалога с участниками исторического процесса, но они решающим образом влияют на результаты самого исторического анализа.

В современной историографической практике «образ науки» уже привлекал внимание исследователей (75). При определенных различиях в оценках и позициях авторов, их разработки ориентированы на необходимость исследования наиболее устойчивых, иерархически структурированных представлений о целях и функциях, правилах и пределах профессиональной деятельности, составляющих в совокупности структуру понятия «образ науки» (76).

Методологическими принципами, положенными в основу данного исследования, стали принципы диалогизма, социальной полифонии, историзма, системности и принцип дополнительности.

Принцип диалогизма основывается на диалогическом отношении, которое мыслится как фундаментальная характеристика положения человека в мире. Диалогизм полемически заострен против трансцедентального сознания, отправной точкой которого выступает «монологическое» Я (77). В историографии принцип диалогизма обуславливает необходимость рассматривать текст как своеобразный диалог между историком и источником, а также отказ от жестких субъектно-объектных отношений в исследованиях и переход к субъектно-субъектному взаимодействию с историографическим источником, что исключает репрессивную роль критики.

Принцип полифонии, переосмысленный М.М. Бахтиным (78), чрезвычайно важен для гуманитарного исследования, поскольку он характеризует метод познания, способ отношения между мировоззрениями и культурами. Полифония берется в тесном единстве с такими понятиями как «диалог», «полемика», «дискуссия». Концепция полифонического диалогизма выступает против истины в теоретическом смысле, против истины-формулы, истины -положения, а это допускает множественность сознаний и точек зрения. Вместе с тем это не релятивизм, ибо «истина в себе» существует, но она - горизонт, к которому движутся участники диалога, но никто из них не может претендовать на законченную, завершенную и тем более абсолютную истину. Спор только приближает к истине. Согласие же сохраняет свой диалоговый характер, никогда не приводит к слиянию голосов и правд в единую безличную правду. Поэтому методами познания гуманитарных наук, а в первую очередь историографии, являются не столько анализ и объяснение, сколько интерпретация и понимание, принимающие форму диалога.

Принцип социальной полифонии предопределяет необходимость рассмотрения различных точек зрения историков как равнозначных.

Принцип историзма ориентирует нас на то, что историю следует мыслить не как завершенное прошлое, а как незавершенное движение, в котором мы сами находимся. Рефлексия на тему историзма должна способствовать преодолению исторического релятивизма. Человек существует исторически в той мере, в которой он определенным образом относится к историческим условиям, в которые поставлен. Это отношение развертывается в понимание. Понимание в свою очередь исторично, ибо всегда связано с ситуацией. Выход за пределы собственной ситуации делает возможным понимание другой ситуации, в ходе установления отношения к которой обретается самопонимание (79).

Принцип системности дает возможность представить каждый конкретный вариант решения проблемы исследования как завершенную систему, которая строится на определенных основаниях.

Принцип дополнительности обеспечивает возможность конструирования объемной исследовательской модели. Автор этого принципа Нильс Бор считал, что с помощью одного языка сложные явления описать просто невозможно. Понимание приходит тогда, когда одному явлению дается несколько разных интерпретаций. В таком случае исследуемый феномен вырисовывается в форме некоего голографического, объемного изображения, что и является синонимом того смысла, который мы вкладываем в термин «понимание».

В данной работе применялись следующие методы исследования: генетический, ретроспективный, хронологический, аналитический, дискрептивный, синтетический, компаративный, но наиболее продуктивными оказались методы сравнительных аналогий, исторической реконструкции, интеллектуального моделирования и типологии.

Генетический метод позволил обратить особое внимание на происхождение изучаемых явлений, что имеет особое значение для историографического исследования. Особую роль сыграли компаративный и дискрептивный методы, поскольку приходилось подвергать анализу различные историографические версии и типы историографических источников. К компаративному методу примыкают метод интеллектуального моделирования и типологии/Расширенное понятие модели дает возможность рассматривать в качестве таковой любое научное описание, типология же является способом абстрагирования, позволяющего объединять ряд сходных, но нетождественных явлений в единый тип.

ИСТОЧНИКОВЕДЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ИССЛЕДОВАНИЯ. История науки нуждается в источниках. История исторической науки раньше других определила проблему историографического источника. Однако современные исследователи широко используют понятие «историографический источник», размывая его границы и содержание.

С 1960-х годов бытовало определение понятия историографического источника через понятие факта. Еще в 1965 г. в трудах Московского государственного историко-архивного института С.О. Шмидт высказал суждение, что историографическим фактом является объект исследования историографии и добавил, что историографический факт одновременно является для историографа основным историческим источником. (80) Это заявление породило оживленный обмен мнениями.

А.М. Сахаров не согласился с такой постановкой вопроса, напрямую связав историографический факт с наличием в труде научной концепции. Под историографическим фактом он понимал научное знание, добытое исследователем-историографом в результате определенных научных операций, т.е. считая именно научную концепцию главным фактом истории науки. (81)

С Сахаровым солидаризировался К.Н. Тарновский, находивший, что авторская концепция является первоначальной структурной единицей историографического исследования. Однако представление, что историографический факт, безусловно, должен нести в себе приращение научного знания имело противников, которые задавали вопрос: «Можно ли полагать, что историографическим фактом являются лишь научные труды, содержащие новую концепцию?» - и отвечали: «Очевидно, нет. .Объективности ради нам не стоит отсекать от системы историографических фактов многое, что не содержит новых концепций».(82)

Идея непосредственной связи научной концепции и историографического факта постепенно все более завоевывала позиции. В.Е. Иллерицкий поддержал С.О. Шмидта, подчеркнув, что тот под историографическим фактом имел в виду не всякую работу, а только ту, что вносит новое слово в науку. Труды компилятивные к историографическим фактам отнести нельзя. По мнению Иллерицкого историографический факт, прежде всего, воплощает в себе то, что обогащает науку, а это может быть только новая научная концепция.(83)

Весьма существенное уточнение, важное для техники историографического исследования, внесла Е.В. Гутнова. Она согласилась с тем, что «анализ концепции представляется очень важным моментом в рассмотрении любой исторической работы в качестве историографического факта».(84) Но именно потому, что, по мнению автора, концепция определяет всю структуру исторического сочинения, методику, источники и проблематику, историографическим фактом надо считать не только законченный труд историка, но и все ступени, по которым он поднимался к созданию этого капитального труда.(85) Это уточнение чрезвычайно важно с точки зрения установления иерархии историографических источников во внутренней структуре факта и в его бытовании.

С 1970-х годов появляются попытки вывести понятие историографического источника из понятия историографической информации. Предметом специального профессионального внимания эта проблема стала в 1980 г. на историографической конференции в Калининском университете, что нашло развитие в сборнике материалов этой конференции «Методологические и теоретические проблемы истории исторической науки» (Калинин, 1980). Наиболее интересна в этом плане статья В.И. Дурновцева (86). Автор справедливо ставит вопрос о свойственном современному источниковедению интегральному определению исторического источника, что позволяет отнести к нему и историографический материал. Дурновцев прав, когда подчеркивает, что возможность открыть историографические данные в историческом источнике находится в зависимости от метода, применяемого исследователем, и от понимания им предмета историографии.(87)

В данной работе мы исходим из понимания историографии как истории исторической науки, что существенно уточняет и конкретизирует предмет исследования. В современном восприятии история изучает отношения историка как субъекта познания со своим объектом. Это дает нам право видеть историю как систему моделей, разворачивающихся во времени и являющихся продуктом интеллектуальной деятельности ученых-историков, что стирает принципиальную грань между собственно «наукой историей» и «историей исторической науки».

Исходя из утверждения, что «история исторической науки» и есть «история», мы можем говорить об определении историографического источника как любого исторического источника, несущего в себе историконаучную информацию. Эти источники могут быть и опубликованными и неопубликованными, но их информационное богатство таково, что они потенциально могут отражать и различные стороны жизни русского общества, и творческий облик самого автора. Однако раскрываются заложенные в них историографические возможности только в том случае, если информация, содержащаяся в источнике, соответствует познавательным целям исследователя. Источник выступает как средство познания историографических явлений, когда исследователь ставит перед ним определенную исследовательскую задачу, а он имманентно способен участвовать в ее разрешении.

Определение содержания историографии как истории исторической науки дает нам существенное уточнение границ исследовательского поля: основной корпус историографических источников формируется в результате научной деятельности именно историков-профессионалов. При этом особую значимость с точки зрения репрезентативности приобретает соотношение опубликованных и неопубликованных источников. На наш взгляд первостепенная важность опубликованных или неопубликованных источников в каждом конкретном случае определяется жанром историографического исследования. Для работ в жанре научной биографии привлечение неопубликованных источников, характеризующих психологический образ и творческую лабораторию героя, совершенно необходимо. Не так обстоит дело с изучением коммуникативных объектов науки. Здесь гораздо важнее отследить бытование идей, а это реализуется лишь через опубликованные источники. Этим и объясняется принципиальная позиция автора данного труда сформировать источниковую базу исследования исключительно из опубликованных источников, которые делают диалоговое общение с ними независимым от времени. Созданное ученым произведение дает информацию о себе и своем творце всякий раз, когда в этом возникает потребность.

Однако для любой науки базовым является понятие факта. Не представляет исключение и история исторической науки, для которой важнейшей научной категорией является историографический факт. Современное историческое познание не реконструирует и тем более не отражает прошлое, а конструирует его. Но это не означает произвола историка по отношению к прошлому, так как конструирование осуществляется в жестких рамках, ограниченных объективно существующими свидетельствами, интерпретация которых всегда зависит от исследователя и несет в себе образ определенного исторического времени. Поэтому можно утверждать, что историческое видение вырастает не из фактов. Историю всегда пишет человек, а он в принципе не может дать перечень «чистых», свободных от интерпретации фактов. Значит, историй будет столько, сколько имеется концепций, сквозь призму которых происходит явная и неявная оценка фактов, а, следовательно, и отбор их.

Все вышесказанное полностью относиться к историографическому исследованию. Только историограф всегда руководствуется известной ему теорией, и отбор историографических фактов осуществляет, опираясь на нее.

Проблема отбора историографических фактов при написании данной работы была достаточно сложна. Автор исходил из того, что историографический факт должен всегда нести в себе историографическую новизну. Поэтому при анализе историографических источников важно было проследить процесс формирования концептуально новых идей. С этой целью сначала выявлялись работы, где проблема ставилась впервые, затем те, где она развивалась, и, наконец, обобщающие труды, где она окончательно оформлялась. Не менее важным было и бытование идей, что существенно расширило круг историографических источников.

Таким образом, историографические источники, привлеченные для написание данной работы, можно разделить на две большие группы. Первую группу составили основные источники по теме, то есть опубликованные научные, профессиональные труды В.И. Сергеевича, А.Д. Градовского и Ф.И. Леонтовича, эмпирический материал которых позволил очертить конфигурацию историко-юридической школы второй половины XIX в. Обращение к опубликованным историографическим источникам вызвано принципиальными соображениями, связанными с формулировкой исследовательской проблемы как схоларной. В этом контексте принципиально важно привлекать источники выраженной коммуникативной направленности, а именно такую нагрузку в первую очередь несут источники опубликованные. В первой группе источников мы имеем все виды опубликованных историографических источников: статьи, рецензии, предисловия, вступительные статьи к многотомным изданиям, некрологи, статьи по поводу юбилейных дат, исследовательские монографии, многотомные издания обобщающего характера, лекционные курсы, магистерские и докторские диссертации. Эта группа источников наиболее ценная для нас, поскольку историографический анализ ее дает нам возможность смоделировать оригинальную версию истории России, созданную «молодым» поколением историко-юридической школы.

Вторую группу историографических источников составили источники диалогового типа, к которым относятся труды историков-профессионалов, современников и коллег В.И. Сергеевича, А.Д. Градовского, Ф.И. Леонтовича и которые представляют историко-научный контекст формирования и бытования их научных взглядов. В этой группе источников имеют место следующие виды источников: критические рецензии, полемические статьи, обобщающие вступительные статьи к многотомным изданиям и статьи к памятным датам, индивидуальные монографии и лекционные курсы. Эта группа источников дает возможность выделить наиболее важные и дискуссионные проблемы исторического прошлого для научного сообщества второй половины XIX в., а также возможность выявить изменения в их профессиональных приоритетах.

НАУЧНАЯ НОВИЗНА ИССЛЕДОВАНИЯ. Новой является сама постановка проблемы исследования научного наследия историков права второй половины XIX в. В.И. Сергеевича, А.Д. Градовского и Ф.И. Леонтовича как «молодого» поколения историко-юридической школы в русской историографии в качестве центральной для анализа современного историографического процесса. Избранный «схоларный» подход к ее решению позволяет сделать ряд выводов, важных с точки зрения научной новизны.

Во-первых, в диссертации поставлены и проанализированы теоретические вопросы, касающиеся оснований научного исторического знания: о содержании парадигмальных основ историографического процесса в соответствии с поиском новых идеалов научного исторического знания.

Во-вторых, в работе выявлены способы воздействия внешних факторов, потребностей общества на развития научного исторического знания, их взаимодействия с внутренними факторами развития науки, что выразилось в кристаллизации центральной проблематики научных разработок русской исторической науки второй половины XIX века.

В-третьих, в диссертации на основе современного подхода к анализу историографического процесса сделан вывод о позитивистской трансформации представлений профессиональных историков второй половины XIX в. в России о содержании критериев научного исторического знания.

В-четвертых, автор предлагает собственный вариант интерпретации содержания историографического наследия «молодого» поколения историко-юридической школы, вследствие чего их идеи рассматриваются не изолированно, а в контексте расширяющегося предметного поля историографической критики.

В-пятых, в результате изучения современного историографического процесса и содержания диалога по «схоларной» проблематике сделана попытка дать собственную интерпретацию понятия «научная школа» в исторической науке.

СТРУКТУРА РАБОТЫ. Диссертационное исследование состоит из введения, пяти глав, заключения и списка источников и литературы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Историко-юридическое направление в русской историографии второй половины XIX в."

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Вторая половина XIX века ознаменовалась началом ревизии интеллектуального облика национальной русской истории, в центре которого со времен Н.М.Карамзина находились власть и государство, вокруг них ставились и решались все национальные проблемы. Теперь восторжествовал другой подход: историческая наука воспринималась как наука социальная, призванная выполнять прогностические функции, правильно ставить и решать вопросы, обеспечивающие последовательное продвижение страны по пути социального прогресса. Поэтому историческая наука неизбежно становилась частью общего модернизационного проекта: прошлое необходимо знать, чтобы извлекать из него уроки, и на основе этих знаний исправлять в нужном направлении современность. Вот почему социальные отношения стали представляться приоритетными и оказались в центре изучения историков и правоведов. Под влиянием этих внешних для науки факторов определилась и центральная исследовательская проблематика: новое звучание приобретали традиционные темы - история власти и государства, история общины, но появились и новации - особое место занимает история сословий и история крепостного права. Так в сложившийся «мир России» властно вторгалось общество.

Сравнительно запоздалое по отношению к другим европейским странам становление российского профессионального сообщества обусловило постоянное наличие в национальной историографической практике адаптационного элемента - сложных заимствований, приспособлений и творческой переработки теоретико-методологических и конкретно-исследовательских новаций, порожденных академическими сообществами Европы. Ярким проявлением этого стало освоение позитивизма в России.

Выполнить «социальный заказ» эпохи историки и правоведы могли лишь на новых основаниях «неметафизической» («позитивной») философии, построенной по подобию эмпирических наук и являвшейся их методологией. Среди историков русского права второй половины XIX в. В.И. Сергеевич, А.Д. Градовский и Ф.И. Леонтович были первыми, кто признал наблюдение и описание единственно научным способом изучения социально-политических явлений. При этом они были уверены, что чем более точно и последовательно будет применен ими позитивистский метод к русскому историческому материалу, тем более ясный и однозначный будет получен ответ по сложным и спорным вопросам русской истории, наконец-то раскроются ее тайны. Именно поэтому особенно важное место позитивисты отводили социологии, что обусловило в России особую популярность учения о логике Дж. Милля и органической теории общества Г. Спенсера. На основе позитивизма были достигнуты большие успехи в реконструкции событийной стороны национальной российской истории.

В трудах В.И. Сергеевича, А.Д. Градовского и Ф.И. Леонтовича речь не идет об эклектической попытке смешать разнородные тенденции; дело в другом: будучи учеными-юристами они прекрасно понимали, что общественное сознание формируется на базе пристрастий и идеалов, обусловленных историческими реалиями национальной жизни. Поэтому их стихией был исторический метод, направлявший их научные разыскания. Сущность этого метода наиболее ярко выразил Градовский: «.отрицание абсолютного, признание прогресса» (1). Через историю Сергеевич, Градовский и Леонтович приходили к практике, считая ее опорой и источником истинной теории. Поэтому основным в работе историка права они считали наличие реального объекта изучения, документа, текста. Исследователи, исповедующие такие взгляды, были уверены в объективности своих эмпирических данных, в постижимости свидетельств источников, ибо отождествляли факт источника и факт истории. Итогом их трудов являлся синтез, достигаемый путем группировки ранее выявленных фактов, и построение общих формул. Все это дало возможность Сергеевичу, Градовскому и Леонтовичу сконцентрироваться на детальной проработке метода юридических конструкций и сравнительно-исторического метода, что стало заметным вкладом в методологию позитивизма.

Версия русской политической истории, которую они представили в своих трудах и которая фокусировалась на освещении проблем, актуальных именно для русской исторической науки того времени с точки зрения выявления самобытных особенностей исторического пути России, - проблем народоправства, русской общины, сословности и крепостного права, - была прочитана ими с помощью общеевропейского метода, что было традиционно для русской историографии, начиная с XVIII века.

Получилась модель, значительно фактографически усложненная по сравнению с канонической, созданной С.М.Соловьевым, А.Д.Кавелиным и Б.Н. Чичериным. Так в отношении государственного устройства и управления древней Руси Сергеевич и Градовский писали о решающей роли общественных сил, народа в оформлении российской государственной власти и государственной территории, а традицию народоправства понимали как повсеместное, непосредственное участие народа и представителей сословий в отправлении важнейших государственных функций. Они отстаивали идею тождества русских и европейских древних представительных учреждений, что давало им право говорить о России как о европейской державе. Главный же вывод заключался в том, что народ занимал в функционировании древнего народоправства позицию не менее активную, чем государственная власть, что было ново для российской научной и общественной мысли.

В отношении русской общины историческая наука во второй половине XIX - начале XX веков находилась в сложном положении: время и причины ее возникновения по-прежнему были загадкой из-за совершенного отсутствия достоверных данных. В.И.Сергеевич, А.Д.Градовский и Ф.И Леонтович исходили из своего понимания образа древней России как своеобычного, но вполне цивилизованного государства, где общинное землевладение вовсе не являлось его отличительной, родовой чертой. Прежде всего, следовало истолковать причины перехода из родового (кровного) союза в союз договорной. Попытка объяснить его с помощью поздних, но, зато документированных явлений, делалась приверженцами задружной теории, автором которой был Ф.И. Леонтович и чья гипотеза была наиболее авторитетна. При всем разнообразии и не традиционности подходов к решению этой проблемы (Сергеевич, например, считал, что община образовалась в Московском государстве) они были едины, утверждая, что государство использовало общинное землевладение в своих интересах.

Много нового и интересного внесли историки права в углубленную конкретно-историческую разработку понятий «класс» и «сословие» на материале северо-восточной и юго-западной России. Многофакторный подход с явной социально-экономической доминантой позволил им ярко и детально реконструировать сложную структуру общественных отношений средневековой России. В результате всестороннего исследования и Сергеевич, и Градовский и Леонтович пришли к единому убеждению, что сословия в России носили чисто политический характер и государственная власть сыграла решающую роль в их формировании, что резко отличало нашу сословную историю от европейской. Этот вывод методологически вытекал из идеи Б.Н. Чичерина: сословия есть произведение государственных тягл, различающихся своими обязанностями.

Рассуждая об особенностях прикрепления крестьян к земле, В.И. Сергеевич при всей оригинальности своих суждений придерживался старейшей и некогда господствующей точки зрения на единственное основание прикрепления - волю законодателя. А.Д. Градовский и Ф.И. Леонтович склонялись к пониманию процесса закрепощения как органического и прогрессивного. На новом фактическом материале, полученном впервые в результате историко-правовой обработки данных по северо-восточной и юго-западной России, В.И. Сергеевич, А.Д. Градовский и Ф.И. Леонтович пришли к убеждению, что крепостное право оформилось в конце XVI в. в интересах служилого государства, хотя последнее и воспользовалось ранее уже сложившимися отношениями подчинения. Этот вывод подтверждал и углублял историческую конструкцию С.М.Соловьева и Б.Н. Чичерин.

Мы видим, что В.И.Сергеевич, А.Д.Градовский и Ф.И.Леонтович были крупными, независимыми в суждениях исследователями с широкими академическими интересами. Их объединяли представления о договорном характере древнерусской государственности, о бессословности русской общины, о крепостном праве как органическом и прогрессивном явлении российской истории. Непосредственно под влиянием Леонтовича и Сергеевича изменилось само понимание объема истории русского права. Прочно утвердилось мнение, что истории русского права должна включать в себя историю литовско-русского права как связующего звена между древним правом и правом периода империи. К устоявшимся положениям исторической и историко-правовой науки относятся представления Сергеевича, Градовского и Леонтовича о социальной структуре населения Древней Руси. Научное сообщество полностью восприняло определенные Градовским понятия сословия и класса, а также вывод Сергеевича о подразделении населения Московского государства на служилое и тяглое. При этом разница между ними проистекала не из прав, а из обязанностей по отношению к государству: одни служат лично, другие - уплатой денег в его пользу.

В конечном итоге в трудах В.И. Сергеевича, А.Д. Градовского и Ф.И. Леонтовича была сконструирована непротиворечивая историко-правовая модель русского исторического процесса, главной движущей силой которого утверждалось правительственное начало. Такой подход был принципиально важен, поскольку четко определял основной объект исследования историков права - правительственные, властные и общественные структуры, их изменение и развитие, их историческая судьба, а стало быть и судьба самой России.

Таким образом, проведенное исследование позволяет прийти к выводу, что научное наследие В.И.Сергеевича, А.Д.Градовского и Ф.И. Леонтовича имеет прямые генетические связи с творчеством С.М.Соловьева, К.Д.Кавелина и Б.Н.Чичерина. Налицо научная преемственность двух поколений. И хотя модель русского исторического процесса, представленная историками права второй половины XIX в., за счет усиленной разработки социальной тематики оказалась значительно сложнее, тем не менее в основном она укладывалась в теорию «закрепощения и раскрепощения сословий», сформулированную Соловьевым, Кавелиным и Чичериным. Все это дает нам право утверждать, что в русской историографии XIX - начала XX вв. существовала историческая школа-направление авангардного (т.е. продуцирующую самостоятельную, оригинальную теорию) типа - историко-юридическая школа, нашедшая выражение в научном творчестве двух своих поколений: «старшего» - С.М.Соловьева, К.Д.Кавелина и Б.Н.Чичерина - и «молодого» - В.И.Сергеевича, А.Д.Градовского и Ф.И.Леонтовича.

Представители историко-юридической школы ставили перед собой задачу выяснить самобытность русской истории и подходили к ее решению с философских и конкретно-исторических позиций, применяя при этом самые современные для их времени общеевропейские методы исторического исследования. Парадокс заключался в том, что в результате этих усилий была создана модель русской истории, отягощенная известным преувеличением в ней государственного начала как активной движущей силы. При этом «молодое» поколение объективно еще более усилило европейский акцент этой модели. Отбросив «родовую теорию», составлявшую основание исторической концепции «старшего» поколения историко-юридической школы, и заменив ее более современной договорной теорией, «молодое» поколение по сути предложило версию русской политической истории, абсолютно идентичную западной: древнему миру соответствует обычай, средневековью - договор, а новому времени - закон. Созданная ими историческая модель подтверждала их априорное убеждение в изначальной цивилизованности России, но результат этих творческих усилий в конце пути был так же далек от поставленной ими перед собой научной задачи - выявить и определить истинную самобытность русской истории для решения проблемы идентификации России.

Проведенное нами исследование позволяет утверждать, что в рамках позитивистской парадигмы труды представителей «молодого» поколения историко-юридической школы подняли историческую и историко-правовую науку на качественно новый уровень, так как положительная сторона позитивного метода заключалась в его строго реалистической окраске исторической науки и одновременно в сведении этого реализма к наиболее общим принципам.

Высокий методологический и теоретический уровень трудов В.И. Сергеевича, А.Д. Градовского и Ф.И. Леонтовича, блестящее знание ими историографии, источниковедческое мастерство, широкая документальная база и виртуозное владение исследовательскими методами, высокий профессионализм дали в итоге тот научный результат, который вывел историческую науку на новые рубежи. Но именно потому, что их труды были своеобразным эталоном для историков права, показательно, как в конце своего творческого пути представители «молодого» поколения историкоюридической школы оказались перед фактом: универсальный принцип «исторического микроскопа» не привел к ожидаемому открытию законов истории и их единодушному признанию, а дал лишь нескончаемый «хор голосов» практически по всем важным вопросам. Это убеждает в том, что творчество В.И.Сергеевича, А.Д.Градовского и Ф.И.Леонтовича стало свидетельством ограниченности позитивистской парадигмы, что должно было повлечь ее размывание в будущем.

Тем ни менее, концепция историко-юридической школы оказалась самой авторитетной и влиятельной в русской исторической науке как досоветской так и советской. Этим объясняется то, что ею активно оперировали советские ученые и не только они: известный советолог Р. Пайпс еще в начале 80-х годов XX в. писал, что его труды о России имеют свой тезис, который он не выдумал. «Тезис этот вырисовывается все более выпукло по мере моего углубления в разнообразные стороны русской истории,- подчеркивал он. - Мои изыскания убедили меня в основательности так называемой «государственной школы», и мое принципиальное расхождение с нею состоит в том, что, если ее ведущие теоретики второй половины XIX в. склонны были усматривать в некоторых явлениях лишь относительно маловажные и, возможно, преходящие отклонения от западноевропейской модели развития, я, современник событий, произошедших после 1917 г., скорее смотрю на них как на явления более значительные и непреходящие» (2).

Удивительная живучесть образа России, сконструированного историко-юридической школой, объясняется тем, что отечественная историография XX века, несмотря на решительный отказ от историографического наследия XIX века, по-прежнему осталась в пределах социального проекта (3) и поэтому безусловно признавала решающую роль государства и государственных институтов в истории, а также прогностическую функцию исторической науки как главную.

Каждая наука обязана знать свои традиции для того, чтобы поддерживать непрерывность и преемственность научного знания. Отечественная историография уже раз сошла с этого общемирового пути, понеся невосполнимые интеллектуальные потери. Достижения историков права второй половины XIX в. - органическая часть культуры России, без которой представление о русском интеллектуализме будет обедненным и упрощенным. Попытка восполнить этот пробел была целью нашего исследования.

Список научной литературыИллерицкая, Наталия Владимировна, диссертация по теме "Историография, источниковедение и методы исторического исследования"

1. ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ.

2. ТРУДЫ А.Д. ГРАДОВСКОГО, Ф.И. ЛЕОНТОВИЧА И В.И.1. СЕРГЕЕВИЧА.

3. Градовский А.Д. Вступительная лекция по государственному праву (1866). Собр. соч. в 9 томах. 1899 1904. Т. 1. СП б. 1899. С. 1 - 20.

4. Градовский А.Д. Высшая администрация России XVIII столетия и генерал-прокуроры (1866). Собр. соч. Т.1. С. 37 -297.

5. Градовский А.Д. Государственное право важнейших европейских держав:

6. Т. 1. Часть историческая (1866). Собр. соч. Т. 4. С. 1-813. Т.2. Часть догматическая (1885 и 1895). Собр. соч. Т. 5. С. 1-557.

7. Градовский А.Д. Государственный строй древней Руси (по поводу книги В.И. Сергеевича «Вече и князь») (1868). Собр. соч. Т.1. С. 339381.

8. Градовский А. Д. Государство и прогресс (по поводу кн. Бюше) (1867). Собр. соч. Т. 3. С. 3 132.

9. Градовский А.Д. Значение идеала в общественной жизни (1876). Собр. соч. Т.9. СУШ СХХХП.

10. Градовский А.Д. История политических учений. Соч. Б. Чичерина. Т. III. М. 1874. // Сборник Государственных Знаний. 1874. Т.1. С. 9 20.

11. Градовский А.Д. Исторический очерк учреждения генерал-губернаторства в России (1869). Собр. соч. Т.1. С. 299 338.

12. Градовский А.Д. История местного управления в России (1868). Собр. соч. Т. 2. С. 1 -488.

13. Градовский А.Д. Либерализм и западничество (1880). Собр. соч. Т. 6. С. 394-400.

14. П.Градовский А.Д. Натурализм в истории (по поводу кн. Тэна) (1878).

15. Собр. соч. Т. 3. С. 533 542. 12.Градовский А.Д. Национальный вопрос в истории и литературе (1873).

16. Собр. соч. Т. 6. С. 3 -224. П.Градовский А.Д. Начало русского государственного права:

17. Часть 1. О государственном устройстве (1875). Собр. соч. Т. 7. С. 1 -389.

18. Часть 2. Органы управления (1876 1881). Собр. соч. Т. 8. С. 1 - 510. Часть 3. Органы местного управления (1881 - 1883). Собр. соч. Т. 9. С. 1 -406.

19. Градовский А.Д. Общественные классы и административное деление России до Петра I. // Журнал Министерства народного просвещения. 1868. № 5. С. 400-450.

20. Градовский А.Д. Общество и государство. Теоретические очерки (1866). Собр. соч. Т. 3. С. 349 373.

21. Градовский А.Д. "О народном представительстве. Соч. Б. Чичерина. М. 1866."// Русский Вестник. 1867. Август. С. 717 748; Сентябрь. С. 287 -315.

22. П.Градовский А.Д. О современном направлении государственных наук. Речь, произнесенная на годичном акте Императорского С. -Петербургского университета 8 февраля 1873 г. Собр. соч. Т. 1. С. 21 -36.

23. Градовский А.Д. Первые славянофилы (1873). Собр. соч. Т. 6. С. 160 -224.

24. Градовский А.Д. Письмо к Н.И. Костомарову (1877). Собр. соч. Т. 6. С. 619-626.

25. Градовский А.Д. Политика, история и администрация. Критические и политические статьи. СПб; М. 1871. 513 с.

26. Градовский А.Д. Политическая философия Гегеля (1870). Собр. соч. Т. 3. С. 271-310.

27. Градовский А.Д. Политические теории XIX столетия (1867 1869). Собр. соч. Т. 3. С. 1 -268.

28. Градовский А.Д. Славянофильская теория государства (1881). Собр. соч. Т. 6. С. 412-423.

29. Градовский А.Д. Современные воззрения на государство и национальность (1872). Собр. соч. Т. 6. С. 28 106.

30. Градовский А.Д. Старое и новое славянофильство (1878). Собр. соч. Т. 6. С. 264-272.

31. Леонтович Ф.И. Древнее хорватеко-долматинское законодательство.// Записки Новороссийского университета. 1868. Т. 1. С. 112- 198.

32. Леонтович Ф.И. Задружно-общинный характер политического быта древней России.// Журнал Министерства народного просвещения. 1874. № 6. С. 158 266; № 7. С. 100 - 188; № 8.

33. Леонтович Ф.И. Заметки о разработке обычного права. СПб. 1880. 170 с.

34. Леонтович Ф.И. История русского права. Вып. 1. Одесса. 1869. 140 с.

35. Леонтович Ф.И. История русского права. Литература по истории русского права. Вып. 1. Варшава. 1902. 49 с.

36. Леонтович Ф.И. Историко-юридическое исследование о правах литовско-русских евреев. // Известия Киевского университета. 1864. № З.С. 58 128; №4. С. 110-198.

37. Леонтович Ф.И. К вопросу о формах оседания населения Древней Руси.// Сборник государственных знаний. 1875. Т. 2. С. 112 232.

38. Леонтович Ф.И. К вопросу о происхождении семьи вообще и ее организации по древнему русскому праву. // Журнал Министерства юстиции. 1900. № 7. С. 1 47.

39. Леонтович Ф.И. К истории административного строя Литовского государства. Варшава. 1899. 210 с.

40. Леонтович Ф.И. Краткий очерк по истории русского права. Вып. 1. Одесса. 1889. 158 с.

41. Леонтович Ф. И. Крестьяне Юго Западной России по литовскому праву XV и XVI столетий. Киев. 1863. 340 с.

42. Леонтович Ф.И. Лекции по истории русского права. Одесса. 1877. 350 с.

43. Леонтович Ф.И. Национальный вопрос в Древней Руси.// Известия Варшавского университета. 1895. № 1. С. 58 194.

44. Леонтович Ф.И. О значении верви по Русской Правде и Палицкому статуту сравнительно с задругою юго западных славян.// Журнал Министерства народного просвещения. 1876. № 4. С. 1 - 19.

45. Леонтович Ф.И. О методе научных исследований и о главнейших направлениях в науке истории русского права. // Журнал Министерства народного просвещения. 1874. Т. 4. С. 56 87.

46. Леонтович Ф.И. О происхождении семьи вообще и ее организации по древнему русскому праву.// Журнал Министерства юстиции. 1900. Т. 6. С. 87 198.

47. Леонтович Ф.И. Ответ М. Любавскому. //Журнал Министерства народного просвещения. 1895. № 7. Отд. 2. С. 8 20.

48. Леонтович Ф.И. Правоспособность литовско-русской шляхты. СПб. 1908- 1909. 410 с.

49. Леонтович Ф.И. Русская Правда и Литовский Статут в видах настоятельной необходимости включить литовское законодательство в круг истории русского права. Киев. 1865. 59 с.

50. Леонтович Ф.И. Русская Правда и Литовский статут. // Известия Киевского университета. 1865. № 2 4. С. 313 - 375.

51. Леонтович Ф.И. Русская Правда и Палицкий статут. // Журнал Министерства народного просвещения. 1867. № 4. С. 102-210.

52. Леонтович Ф.И. Сословный тип территориально-административного состава Литовского государства и его причины. // Журнал Министерства народного просвещения. 1895. № 6. С. 350 410; № 7. С. 5-110.

53. Леонтович Ф.И. Спорные вопросы по истории русско-литовского права. Варшава. 1902. 215 с.

54. Леонтович Ф.И. Старый земский строй. // Труды VI археологического съезда. (Б.г.). Т. 4. С. 110-140.

55. Сергеевич В.И. Вече и князь. Русское государственное устройство и управление во времена князей Рюриковичей. Исторические очерки. М. 1867.320 с.

56. Сергеевич В.И. Вольные и невольные слуги московских государей. // Наблюдатель. 1887. № 1-3. С. 320-486.

57. Сергеевич В.И. Время возникновения крестьянской поземельной общины. СПб. 1908. 150 с.

58. Сергеевич В.И. Греческое и русское право в договорах с греками. // Журнал Министерства народного просвещения. 1882. № 1. С. 123 289.

59. Сергеевич В.И. Государство и право в истории. //Сборник государственных знаний. 1879. Т. 7. С. 10 423.

60. Сергеевич В.И. Древности русского права. Изд. 3 е. Т. 1-2. СПб. 1908- 1909.

61. Т. 1. Территория и население. 1909. 688 с. Т. 2. Вече и князь. Советники князя. 1908. 659 с.

62. Сергеевич В.И. Задачи и метод государственных наук. Очерки современной политической литературы. М. 1871. 332 с.

63. Сергеевич В.И. Закладничество в Древней Руси. // Журнал Министерства народного просвещения. 1901. № 9. С. 25 78.

64. Сергеевич В.И. История русского права. СПб. 1874. 121 с.

65. Сергеевич В.И. Исследования г. Затыркевича в области домонгольского периода русской истории. // Журнал Министерства народного просвещения. 1876. № 1. С. 112 256.

66. Сергеевич В.И. Как и из чего образовалась территория Московского государства.//Новь. 1887. № 1. с. 10 121; № 2. С. 56 - 128.

67. Сергеевич В.И. Крестьянское право и общинное землевладение в Архангельской губернии в половине XVIII века. СПб. 1907. 90 с.

68. Сергеевич В.И. Лекции и исследования по истории русского права. СПб. 1883. 907 с.

69. Сергеевич В.И. Лекции и исследования по древней истории русского права. Изд. 1. СПб. 1894. 382 с.

70. Сергеевич В.И. Лекции и исследования по древней истории русского права. Изд. 2. СПб. 1899. 421 с.

71. Сергеевич В.И. Лекции и исследования по древней истории русского права. Изд. 3. СПб. 1903. 664 с.

72. Сергеевич В.И. Лекции и исследования по древней истории русского права. Изд. 4. СПб. 1910. 697 с.

73. Сергеевич В.И. Лекции по истории русского права, читанные в 1889 -1890 учебных годах. СПб. 1890. 708 с.

74. Сергеевич В.И. Опыты исследования обычного права. // Наблюдатель. 1882. № 1. С. 50-125; № 2. 198 265.

75. Сергеевич В.И. Первичные народные собрания у германцев и греков. СПб. 1907.101 с.

76. Сергеевич В.И. Русская правда. М. 1907. 89 с.

77. Сергеевич В. И. Русская правда в четырех редакциях: по спискам Археографическому, Троицкому и князя Оболенского. СПб. 1904. 128 с.

78. Сергеевич В.И. Русская правда в четырех редакциях: по спискам Археографическому, Троицкому и князя Оболенского. Изд. 2. СПб. 1911. 228 с.

79. Сергеевич В.И. Русские юридические древности. Т. 1 3. СПб. 1890 -1903.

80. Т. 1. Территория и население. 1890. 517 с.

81. Т. 2. Власть. Вып 1. Вече и князь. 1893. 336 с.

82. Т. 2. Власть. Вып. 2. Советники князя. 1896. С. 337 618 .

83. Т. 3. Землевладение. Тягло. Порядок обложения. 1903. 496 с.

84. Сергеевич В.И. Русские юридические древности. Изд. 2. Т. 1 3. СПб.1900- 1911.

85. Т.1. Территория и население. 1902. 555 с.

86. Т. 2. Вече и князь. Советники князя. 1900. 618 с.

87. Т. 3. Землевладение. Тягло. Порядок обложения. 1911. 496 с.

88. ТРУДЫ ИСТОРИКОВ И ИСТОРИКОВ ПРАВА XIX XX вв.

89. Авалиани С.А. Земские соборы: Литературная история земских соборов. Изд. 2. Одесса. 1916. 138 с.

90. Аксаков К.С. Замечания на статью г. Соловьева «Шлецер и антиисторическое направление».// Русская беседа. 1875. Т.З. С. 73 -158.

91. Аксаков К.С. По поводу той же статьи г. Соловьева. / Аксаков К.С. Поли. собр. соч. Т. 1. М. 1861. С. 214-216.

92. Аксаков К.С. (Рец. на кн.) История России с древнейших времен , соч. С. Соловьева. Т. 7. //Русская беседа. (М.) 1858. Т. 2. Критика.

93. Аксаков К.С. Сочинения исторические. М. 1889. Т. 1. Изд. 2-е. 415 с.

94. Беляев И.Д. Еще о сельской общине ( на ответ г. Чичерина, помещенный в Рус. Вестн. № 12. // Русская беседа. 1856. Кн. 2. Отд. 3.С.114-141.

95. Беляев И.Д. Земские соборы на Руси.// Московские университетские известия. 1867. № 4.;отд. изд. М. 1902. 140 с.

96. Беляев И.Д. К вопросу о древнерусской общине.// Русская беседа. 1856. Кн. 1. С. 56 136; кн. 2. С. 65 - 110.

97. Беляев И.Д. Крестьяне на Руси: Исследование о постепенном изменении значения крестьян в русском обществе. Изд. 4, без изменений против первого издания. М. 1903. 320 с.

98. Ю.Беляев И.Д. Круговая порука на Руси. ( Оттиск из Журнала Министерства народного просвещения). 35 с.

99. П.Беляев И.Д. Обзор исторического развития сельской общины в России. Сочинение Б. Чичерина. // Русская беседа. 1856. Январь. Кн. 1. Отд. 3. С. 101 146.

100. Беляев И.Д. Отношение приднепровских городов к варяжским князьям, пришедшим из Новгорода, до взятия Киева в 1171 г. войсками Боголюбского. М. 1848. 210 с.

101. Беляев И.Д. Рассказы из русской истории. Изд. 2. Кн. 1 4. М. 1861 - 1872. Кн. 2. История Новгорода Великого. М. 1865. 365 е.; Кн. 3. История города Пскова. М. 1866. 340 с.

102. Беляев И.Д. Русская земля перед прибытием Рюрика в Новгород.// Временник. 1850. Кн. 8. С. 20 58.

103. Беляев И.Д. Спор о сельской общине С. Соловьева.// Русская беседа. 1856. Кн. 4. Отд. 3. С. 115 123.

104. Беляев И.Д. Судьбы земщины и выборного начала на Руси. М. 1905. 310 с.

105. Бестужев-Рюмин К.Н. Вступительная лекция в курс русской истории. // Отечественные записки. 1865. № 9. С. 3 38.

106. Бестужев-Рюмин К.Н. Методы исторического изучения. // Журнал министерства народного просвещения. 1887. Февраль. С. 123 138.

107. Бестужев Рюмин К.Н. Теория культурно - исторических типов.// Русский вестник. 1888. №. 5. С. 210 - 270.

108. Бестужев Рюмин К.Н. Русская история. Т. 1. СПб. 1872. 530 с.

109. Блюменфельд Г.Ф. О формах землевладения в древней России. СПб. 1887. 129 с.

110. Владимирский Буданов М.Ф. Важнейшие явления в литературе истории русского права за 1887 год. Киев. 1888. 76 с.

111. Владимирский Буданов М.Ф. «Земские соборы в Московском государстве» В.И. Сергеевича. // Сборник государственных знаний. 1875. Т. 2. С. 315 -385.

112. Владимирский Буданов М.Ф. Немецкое право в Польше и Литве. СПб. 1868. 240 с.

113. Владимирский Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. 2-е изд. СПб. Киев. 1888. 215 с. ; 7-е изд. Пг - Киев. 1915. 228 с.

114. Владимирский Буданов М.Ф. Метод и литература русского права. Киев. 1886. 56 с.

115. Владимирский Буданов М.Ф. Рецензия на труд В.И. Сергеевича «Земские соборы в Московском государстве». // Киевские университетские известия. 1875. № 10. С. 126 - 178.

116. Данилевский Н.Я. Россия и Европа: Взгляд на культурные и политические отношения Славянского мира к Германо-Романскому. СПб. 1871. 210 с.

117. Дебольский H.H. О значении метода в истории русского права.// Журнал Министерства народного просвещения. 1904. № 5. Отд. 2. С. 120- 148.

118. Дебольский H.H. Леонтович Ф.И. Сословный тип территориально-административного состава Литовского государства и его причины. СПб. 1895. // Журнал Юридического общества при СПб. Ун-те. 1896. Кн. 3. Отд. 3. С. 3 -5.

119. Дебольский H.H. Сергеевич В.И. Русские юридические древности. Т. 1 2. СПб. 1890 - 1893. // Журнал Министерство народного просвещения. 1894. № 8. С. 405 - 447; № 9. С. 151 - 190.

120. Дитятин H.H. Сергеевич В.И. Государство и право в истории. // Критическое обозрение. 1879. № 17. С. 1 10.

121. Довнар-Запольский М. В. Акты литовской метрики. Т. 1. Вып. 1. 1413 1498. Собр. Ф.И. Леонтовича. Варшава. 1896. // Журнал Министерства народного посвещения. 1896. № 12. С. 341 - 351.

122. Дьяконов М.А. Власть Московских государей. Очерки по истории политических идей древней Руси до конца XVI века. СПб. 1889. 224 с.

123. Дьяконов М.А. К истории крестьянского прикрепления. // Журнал Министерства народного просвещения. 1893. Июнь. С.336 379.

124. Дьяконов М.А. Акты, относящиеся к истории тяглого населения в Московском государстве. Вып. 1. Юрьев. 1895; Вып. 2. 1897. 101 с.

125. Дьяконов М.А. Очерки по истории сельского населения в Московском государстве. СПб. 1898. 302 с.

126. Дьяконов М.А. Очерки общественного и государственного строя древней Руси ( до конца XVII в.). Юрьев. 1907. 256 с.

127. Дьяконов М.А. Очерки общественного и государственного строя древней Руси. Изд. 4-е, СПб. 1912. 380 с.

128. Дьяконов М.А. Заповедные и выходные лета. // Известия Петроградского политехнического ин-та. ТТ. ХХ1У. 1915. С. 1 20.

129. Дьяконов М.А. Сергеевич В.И. Древности русского права.// Журнал Министерства народного просвещения. 1904. № 7. Отд. 2. С. 136 — 207.

130. Дьяконов М.А. Памяти В.И. Сергеевича. /Труды Юридического об-вапри СПб. ун-те. Т.5. (1911). Изд 1913. С. 161 189.

131. Ефименко А.Я. Исследования народной жизни. Вып. 1. Обычное право. М. 1884. 440 с.

132. Ефименко А.Я. Южная Русь. Т. 1. СПб. 1905. 498 с.

133. Затыркевич М.Д. О влиянии борьбы между народами и сословиями на образования строя русского государства в домонгольский период. М. 1874. 128 с.

134. Кавелин К.Д. Сочинения: в 2-х т. СПб. 1897 1900.

135. Кавелин К.Д. Взгляд на юридический быт древней России. // Современник. Кн. 1. 1847. С. 17 157.

136. Кавелин К.Д. Исследования С.М. Соловьева. / Кавелин К.Д. Собр. соч. Т. 1. СПб. 1897. Стлб. 253 508.

137. Калачов Н.В. Чичерин Б. Областные учреждения России в XVII в. М. 1856. В кн.: 26-е присуждение учрежденных П.Н. Демидовым наград. СПб. 1858. С. 55-115.

138. Карамзин Н.М. История государства Российского. Изд. 5-е. СПб. 1842-1844. Т. 3.

139. Кареев Н.И. В каком смысле можно говорить о существовании феодализма в России? По поводу теории Павлова-Сильвансского. СПб. 1910. 98 с.

140. Кауфман A.A. Крестьянская община в Сибире по местным исследованиям. 1886 1892. СПб. 1897. 210 с.

141. Кауфман A.A. Русская община в процессе ее зарождения и роста. М. 1908. 450 с.

142. Кизеветтер A.A. Некролог. // Русская мысль. 1911. № 1. С. 125 -134.

143. Ключевский В.О. Боярская дума древней Руси. М. 1882. 505 с.

144. Ключевский В.О. Опыт и исследования: Первый сборник статей. СПб. 1886. 175 с.

145. Ключевский В.О. История сословий в России. Спецкурс. Лекции I XXII. М. 1989. Т. 6. С. 3 - 89.

146. Ковалевский М.М. Историко-сравнительный метод в юриспруденции и приемы изучения истории права. М. 1880. 73 с.

147. Ковалевский М.М. Методы изучения истории права. СПб. 1880. 55 с.

148. Ковалевский М.М. Значение работ В.И. Сергеевича для сравнительной истории государства.// Труды Юридического общества при СПб. ун-те. 1911. Т. 5. С. 161 189.

149. Кокошкин Ф.Ф. Из воспоминаний об A.C. Алексееве.// Юридический вестник. 1916. Кн. XIII. 112 120.

150. Коркунов Н.М. Градовский на кафедре русского государственного права. СПб. 1890. 35 с.

151. Костомаров Н.И. Мысли о федеративном начале в древней Руси // Основа. СПб. 1860. № 2. С. 125 138.

152. Костомаров Н.И. Северно-Русские народоправства. СПб. 1863. Т. 12.

153. Котляревский A.A. Леонтович Ф.И. История русского права. Вып. 1. Одесса. 1870. В кн.: Котляревский A.A. Соч. Т. 2. СПб. 1889. С. 132 138.

154. Крылов Н.И. Критические замечания, высказанные на публичном диспуте в Московском университете 21 декабря 1856 г. на сочинение Г. Чичерина «Областные учреждения в России в XVII в.». // Русская беседа. 1857. Кн. 5. Отд. 3. С. 25 102. Кн. 6. С. 89 -166.

155. JIanno-Данилевский A.C. Организация прямого обложения в Московском государстве со времен Смуты до эпохи преобразований. СПб. 1890. 328 с.

156. Лаппо-Данилевский A.C. Основные принципы социологической доктрины О. Конта. М. 1902. 97 с.

157. Латкин В. Н. Леонтович Ф.И. Старый земский обычай. Одесса. 1889. // Исторический вестник. 1890. № 3. С. 697 701.

158. Латкин В.Н. Памяти В.И. Сергеевича. /Журнал Министерства юстиции. 1911. №2. С. 19-44.

159. Лешков В.Н. Общинный быт древней России. СПб. 1856. 58 с.

160. Лешков В.Н. Русский народ и государство: История русского общественного права до XVIII века. М. 1858. 340 с.

161. Лешков В.Н. Обзор научной жизни. // Русский. 1868. № 48, 49, 51, 53.

162. Лучицкий И.В. Труды А.Ф. Кистяковского в области истории и обычного права. // Киевская старина. Киев. 1895. С. 56 74.

163. Любавский М. К. К вопросу об удельных князьях и местном управлении в Литовско Русском государстве. СПб. 1894. // Журнал Министерства народного просвещения. 1894. № 8. Отд. 2. С. 348 -394.

164. Милюков П.Н. Разложение славянофильства. Данилевский, Леонтьев, Вл. Соловьев. М. 1893. 87 с.

165. Михайлов М.М. Связь истории законодательства с историей вообще и юридические условия последней. // Библиотека для чтения. 1856. Т. 135. № 1 -2. С. 126- 133.

166. Новгородцев П.И. Государство и право . // Вопросы философии и психологии. 1904. Кн. 5. С. 23 158.

167. Новгородцев П.И. Об общественном идеале. М. 1991. 639 с.

168. Павлов Сильванский Н.П. Феодализм в России. М. 1988. 211 с.

169. Погодин М.П. Историко критические отрывки. Кн. 1. 1846. 365 с.

170. Погодин М.П. Исследования, замечания и лекции о русской истории. М. 1846 1856.

171. Погодин М.П. Должны ли считать Бориса основателем крепостного права ? // Русская беседа. 1859. Кн. 5. С. 26 58.

172. Полевой H.A. История русского народа. М. 1829- 1833.

173. Пресняков А.Е. С.М. Соловьев: К 25-летию со дня смерти. //Вестник и библиотека самообразования. 1904. № 4. Стлб. 100 -112.

174. Северцов А. Сельская община в России г. Чичерина. // Современник. 1856. Ноябрь. №11. Отд. 2. С. 1 26.

175. Семевский В.И. Крепостные крестьяне при Екатерине И. // Русская старина. 1876. № 11. С. 3 -68. № 12. С. 5 101.

176. Семевский В.И. Посессионные крестьяне в ХУШ веке. // Вестник Европы. 1878. № 10. С. 10-123. № 11. С. 15-98.

177. Семевский В.И. Очерки из истории крепостного права в Великороссии во второй половине ХУШ в. // Русская мысль. 1880. №№ 5-10.

178. Семевский В.И. Не пора ли написать историю крестьян в России ? // Русская мысль. 1881. № 2. С. 58 69.

179. Семевский В.И. Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II. СПб. 1881. 320 с. 2-е изд. СПб. 1903. 368 с.

180. Соколовский П.А. Очерк истории сельской общины на севере России. СПб. 1877. 320 с.

181. Соколовский П. А. Экономический быт земледельческого населения России и колонизация юго восточных степей перед крепостным правом. СПб. 1878. 210 с.

182. Соловьев С.М. Мои записки для детей моих, а если можно и для других. Пг. (1915). 174 с.

183. Соловьев С.М. Взгляды на историю установления государственного порядка в России. // Соловьев С.М. Собрание соч. СПб. Общественная польза, (б.г.). Стлб. 158 169.

184. Соловьев С.М. Наблюдения над исторической жизнью народов. М. 1867. 186 с.

185. Соловьев С.М. Шлецер и антиисторическое направление. // Русский вестник. 1875. Т. 8. С.341 -480.

186. Соловьев С.М. Спор о сельской общине. // Русский вестник. 1856. Кн. 2. Ноябрь. С. 285 -304.

187. Соловьев С.М. Несколько дополнительных слов к статье «Спор о сельской общине». //Русский вестник. 1856. Декабрь. Кн. 2. С. 192 -196.

188. Соловьев B.C. Национальный вопрос в России. / Соч.: в 2-х томах. М. 1989. Т. 2. С. 56 189.

189. Страхов H.H. Жизнь и труды Н.Я. Данилевского. // Данилевский Н.Я. Россия и Европа: Взгляд на культурные и политические отношения Славянского мира к Германо-Романскому. СПб. 1995. С. 3 159.

190. Тарановский Ф.В. Список ученых трудов Ф.И. Леонтовича.// Записки Общества истории, филологии и права при Варщавском унте. Вып. 4. 1909. С. I-V.

191. Тарановский Ф.В. Отзыв о сочинениях В.И. Сергеевича для присуждения премии графа Сперанского. Юрьев. 1911. 54 с.

192. Тарановский Ф.В. Ф.И. Леонтович. // Юридические записки. 1911. Вып. 1.С. 139 153.

193. Тарановский Ф.В. Феодализм в России. Критический очерк. (О работах Н.П. Паввлова-Сильванского, H.A. Рожкова, В.И. Сергеевича). / Известия Варшавского ун-та. 1902. № 4. С. 1 58.

194. Фатеев А. Н. Очерк развития индивидуалистического направления в истории философии государства. Идея политического индивидуализма. Ч. 1. Харьков. 1904. 405 с.

195. Хлебников Н. Право и государство в их обоюдном отношениях. Варшава. 1870. 120 с.

196. Чичерин Б.Н. Обзор исторического развития сельской общины в России. // Русский вестник. 1856. Кн. 3, 4, 12.

197. Чичерин Б.Н. Областные учреждения в России в ХУП веке. М. 1856. 521 с.

198. Чичерин Б.Н. Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей. // Опыты по истории русского права. М. 1858. С.6 218.

199. Чичерин Б.Н. Еще о сельской общине (ответ г. Беляеву).// Русский вестник. 1856. Июнь. Кн. 2. С. 773 794. Июль. Кн. 1. С. 129- 166.

200. Чичерин Б.Н. Холопы и крестьяне в России до ХУ1 в. // Опыты по истории русского права. М. 1858. С. 143 231.

201. Чичерин Б.Н. О народном представительстве. М. 1866. Кн. 3. Гл. 5. Земские соборы. С. 355 385.

202. Шпилевский С.М. Об участии земщины в делах правления до Иоанна 1У. // Юридический Журнал. 1861. № 5. С. 58 123.

203. Щапов А.П. Городские мирские сходы. Соч.: В 3-х томах. СПб. 1906- 1908. Т. 2.1.. ЛИТЕРАТУРА ПО ТЕМЕ ИССЛЕДОВАНИЯ И. 1. МОНОГРАФИИ.

204. Афанасьев Ю.Н. Историзм против эклектики. Французская историческая школа «Анналов» в современной буржуазной историографии. М. 1980. 277 с.

205. Багалей Д.И. Русская историография. Харьков. 1911. 462 с.

206. Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика.-М. 1989;S\Z.-М.1994. 616 с.

207. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М. 1972. 450 с.

208. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М. 1986. 445 с.

209. Вандалковская М.Г. П.Н. Милюков и A.A. Кизеветтер: история и политика. М. 1992. 286 с.

210. Вебер Б.Г. Историографические проблемы. М. 1974. 335 с.

211. Вернадский В.И. Очерки и речи. 4.2. Петроград. 1922. 125 с.

212. Гадамер Г.Г. Актуальность прекрасного. М. 1991. 367 с.

213. Гутнова Е.В. Историография средних веков (сер. XIX-1917). М. 1974. 325 с.

214. Дурновцев В.И. Проблемы истории России и стран Запада в освещении государственной школы. М. 1984. 125 с.

215. Емельянова И.А. Историко-правовая наука в России XIX в. История русского права. Методологические и историографические очерки. Казань. 1988. 189 с.

216. Емельянова И.А. Некоторые аспекты научного правоведения России в пореформенный период (XIX в.). Казань. 1992. 199 с.

217. Ерыгин А.Н. История и диалектика (диалектическое и историческое знание в России XIX в.). Ростов н/ Дону. 1987. 256 с.

218. Зеньковский В.В. Русские мыслители и Европа. Критика европейской культуры у русских мыслителей. Париж. 1955. 389 с.

219. Зеньковский В.В. История русской философии. Т. 1. Ч. 1, 2. Л. 1991.

220. Зорькин В.Д. Позитивистская история права в России. М. 1978. 256 с.

221. Иконников В.С. Опыт русской историографии. Т. 1 2. ( в 4-х кн.). Киев. 1891 - 1908. 520 с.

222. Иллерицкий В.Е. Сергей Михайлович Соловьев. М. 1980. 191 с.

223. Искра Л.М. Б.Н. Чичерин о политике, государстве, истории. Воронеж. 1995. 256 с.

224. Каганович Б.С. Евгений Викторович Тарле и петербургская школа историков. СПб. 1995. 195 с.

225. Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. М. 1987. 438 с.

226. Коллингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография. М. 1980. 485 с.

227. Кун Т. Структура научных революций. М. 1977. 300 с.

228. Куприц Н.Я. Из истории государственно-правовой мысли дореволюционной России. М. 1980. 123 с.

229. Лаппо-Данилевский A.C. Очерки развития русской историографии.// Русский исторический журнал. 1920. № 6. С. 5 -29.

230. Луковская Д. И. Политические и правовые учения: историко -теоретический аспект. Л. 1985. 120 с.

231. Медушевская О.М. Источниковедение: теория, история, метод. М. 1996. 80 с.

232. Медушевский А.Н. История русской социологии. М. 1995. 298 с.

233. Метлов В.И. Основания научного знания как проблема философии и методологии науки. М. 1987. 210 с.

234. Милюков П.Н. Главные течения русской исторической мысли. Изд. 3-е. СПб. 1913. 342 с.

235. Михальченко С.И. Киевская школа в российской историографии (сер. XIX- первая треть XX вв.). М. 1997. 196 с.

236. Могильницкий Б.Г. Политические и методологические идеи либеральной медиевистики сер. 70-годов нач. 900-х годов XIX века. Томск. 1969. 210 с.

237. Мягков Г.П. «Русская историческая школа». Методологические иидейно-политические позиции. Казань. 1988. 195 с.

238. Мягков Г.П. Научное сообщество в исторической науке. Опыт «русской исторической школы». Казань. 2000. 210 с.

239. Огурцов А.П. Дисциплинарная структура науки: ее генезис и обоснование. М. 1998. 244 с.

240. Очерки истории исторической науки в СССР. Т. II. / Под ред.: Нечкиной М.В. (гл. редактор). М. 1960. 852 с.

241. Пайпс Р. Россия при старом режиме. М. 1993. 421 с.

242. Погодин С.Н. «Русская школа» историков: Н.И. Кареев, И.В. Лучицкий, М.М. Ковалевский. СПб. 1997. 215 с.

243. Покровский М.Н. Историческая наука и борьба классов. Вып. 2. М.-Л. 1933. 506 с.

244. Поппер К. Нищета историцизма. 1957. (Русский пер. М. 1993). 186 с.

245. Пушкин С.Н. Историософия русского консерватизма XIX века. Нижний Новгород. 1998. 251 с.

246. Развитие русского права во второй половине XIX начале XX века. М. 1997. 459 с.

247. Свердлов М.Б. Общественный строй древней Руси в русской исторической науке ХУ111-ХХ веков. СПб. 1996. 330 с.

248. Стасюлевич М.М. Опыт исторического обзора главных систем философии истории. СПб. 1866. 156 с.

249. Степин B.C., Кузнецов Л.Ф. Научная картина мира в культуре техногенной цивилизации. М. 1994. 274 с.

250. Степин B.C., Горохов В.Г., Розов М.А. Философия науки и техника. М. 1995. 290 с.

251. Трельч Э. Историзм и его проблемы: Логические проблемы философии истории. 1922. (Русский пер. М. 1994). 261 с.

252. Трошкин В.П. Социологическая концепция О. Конта. М. 1984. 190 с.

253. Цамутали А.Н. Борьба течений в русской историографии во второй половине XIX века. JI. 1977. 265 с.

254. Цамутали А.Н. Петербургская историческая школа. (Интеллектуальная элита Санкт-Петербурга). Ч. 1. СПб. 1993. 86 с.

255. Цетлин JI.C. Из истории научной жизни в России (наука и ученые в Московском университете во второй половине XIX в.). М. 1988. 158 с.

256. Цимбаев Н.И. Славянофильство (из истории русской общественно-политической мысли XIX века). М. 1998. 210 с.

257. Черепнин JI.B. Земские соборы русского государства в ХУТ -ХУП вв. М. 1978. 389 с.

258. Шкуринов П.С. Позитивизм в России XIX века. М. 1980. 218 с.

259. Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. СПб. 1998. 240 с.1.. 2. НАУЧНЫЕ СТАТЬИ.

260. Ананьич Б.В. О воспоминаниях Н.С. Штакельберга. // In memoriam. Исторический сборник памяти Ф.Ф. Перчика. М,- СПб. 1995.

261. Анкерсмит Ф. Историография и постмодернизм. // Современные методы преподавания новейшей истории. М. 1996.

262. Афанасьев Ю.Н. Вчера и сегодня французской «новой исторической науки». Ввопросы истории. 1984. № 11.

263. Балуев Б.А. Искренний и правдивый друг народа: Василий Иванович Семевский. // Историки России XVIII начала XX века. М. 1996.

264. Вандалковская М.Г. Он никогда не отделял науку от жизни: Павел Николаевич Милюков. // Историки России XVIII начала XX века. М. 1996.

265. Гасилов В.Б. Научная школа феномен и исследовательская программа науковедения. // Школы в науке. М. 1977.

266. Гуревич А.Я. Территория историка. // Одиссей. Человек в истории. М. 1996.

267. Гутнов Д.А. Об исторической школе Московского университета. // Вестник Московского ун-та. Серия 8. История. № 3. 1993.

268. Гутнова Е.В. О типах историографических фактов и концепции историографа. // Методологические и теоретические проблемы истории исторической науки. Калинин. 1980.

269. Ю.Дурновцев В.И. О содержании понятия "историографический факт". // Методологические и теоретические проблемы истории исторической науки. Калинин. 1980.

270. Дурновцев В. И., Бачинин А.Н. Разъяснять явления русской жизни из нее самой: Михаил Петрович Погодин. // Историки России XVIII начала XX века. М. 1996.

271. Забелин И.Е. Современные взгляды и направления в русской истории. // Забелин И.Е. Опыты изучения русских древностей и истории. 4.1. М. 1872.

272. Зверева Г.И. Историческое знание в контексте культуры конца XX века: проблема преодоления власти модернистской парадигмы. // Гуманитарные науки и новые информационные технологии. Сб. научных трудов. Вып. 2. М. 1994.

273. Зверева Г.И. Реальность и исторический нарратив: проблемы саморефлексии новой интеллектуальной истории. // Одиссей. Человек в истории. 1996. М. 1996.

274. Зверева Г.И. Обращаясь к себе: самосознание профессиональной историографии конца XX в. // Диалог со временем. Альмонах интеллектуальной истории. 1/ 99. М. 1999.

275. Зверева Г.И. Понятие новизны в "новой интеллектуальной истории". // Диалог со временем. Альмонах интеллектуальной истории. Специальный выпуск. 4/2001. М. 2001.

276. Зевелев А.И., Наумов В.П. Историографический факт: критерии оценки и анализа. // Методологические и теоретические проблемы истории исторической науки. Калинин. 1980.

277. Иллерицкий В.Е. О государственной школе в русской историографии. // Вопросы истории. 1959. № 5.

278. Иллерицкий В.Е. Историография. // Очерки истории исторической науки в СССР. Т.2. 1960.

279. Иллерицкий В.Е. Государственная школа. // Очерки истории исторической науки в СССР. М. 1960.

280. Иллерицкий В.Е. О толковании содержания историографического факта. // Методологические и теоретические проблемы истории исторической науки. Калиинин. 1980.

281. Ионов И.Н. Рождение теорий локальных цивилизаций и смена научных парадигм. // Образы историографии. Сб. статей. М. РГГУ. 2001.

282. Киреева Р. А. Враг ярлыков: Константин Николаевич Бестужев-Рюмин. // Историки России XVIII начала XX века. М. 1996.

283. Киреева P.A. За художником скрывается мыслитель: Василий Осипович Ключевский. // Историки России XVIII начала XX века. М. 1996.

284. Киреева P.A. Не мог жить и не писать: Николай Иванович Костомаров. // Историки России XVIII начала XX века. М. 1996.

285. Корзун В.П. Образы исторической науки в отечественной историографии на рубеже XIX XX вв. // Проблемы истории и культуры России. Омск . 1993.

286. Корзун В.П. Московская и петербургская школы русских историков в письмах П.Н. Милюкова С.Ф. Платонову. // Отечественная история. 1999. № 5.

287. Медушевский А.Н. Гегель и государственная школа в русской историографии. // Вопросы философии. 1988. № 3.

288. Нечухрин А.Н. Методологические основы российской историографии в 80- е гг. XIX в.- 1917 г. // Наш Родовод. Кн. 6. Ч. 1. 1994.

289. Огурцов А.П. Образы науки в буржуазном общественном сознании. // Философия в современном мире: Философия и наука. Критические очерки буржуазной историографии. М. 1972.

290. Панеях В.М. Б.А. Романов об изданиях судебников ХУ ХУ1 вв. // Проблемы социально - экономической истории России JT. 1991.

291. Румянцева М.Ф. Национальная история в социальной памяти и в исторической науке. // Россия в новое время: поиск формулы национальной истории. М. РГГУ. 2001.

292. Сопрыкина Н.Г. Новые материалы о С.М. Соловьеве. // История СССР. 1980. №4.

293. Сахаров A.M. О некоторых вопросах историографических исследований. // Вестник МГУ. Серия история. 1973. № 6.

294. Скрипилев Е.А. Историко-сравнительный метод в правоведении России второй половины XIX начале XX вв.// Методология историко-правовых исследований. М. 1980.

295. Филатов В.П. Образы науки в русской культуре. // Вопросы философии. 1990. № 5.

296. Цамутали А.Н. Петербургская школа византиноведения. // Вспомогательные исторические дисциплины. Т. XXIII. JI. 1991.

297. Цамутали А.Н. Вся русская история есть по преимуществу государственная: Константин Дмитриевич Кавелин, Борис Николаевич Чичерин. // Историки России XVIII начала XX веков. М. 1996.

298. Цамутали А.Н. Глава петербургской исторической школы: Сергей Федорович Платонов. // Историки России XVIII начала XX веков. М. 1996.

299. Цамутали А.Н. Я родился историком: Сергей Михайлович Соловьев. // Историки России XVIII начала XX веков. М. 1996.

300. Чирков C.B. Археография и школы в русской исторической науке конца XIX начала XX вв. // Археографический ежегодник за 1989 год. ML 1990.

301. Чирков C.B. Историк русского феодализма: Николай Павлович Павлов-Сильванский. // Историки России XVIII начала XX века. М. 1996.

302. Шикло А.Е. Предчувствие истины: Николай Алексеевич Полевой. // Историки России XVIII начала XX века. М. 1996.

303. Шмидт С.О. О методике выявления и изучения материалов по истории исторической науки. // Труды МГИАИ. М. 1965. № 22.

304. Эммонс Т. Ключевский и его ученики. // Вопросы истории. 1990. № 10.

305. Юлина Н.С. Образы науки и плюрализм метафизических теорий. // Вопросы философии. 1982. № 3.

306. Ярошевский М.Г. Логика развития науки и научная школа. // Школы в науке. М. 1977.

307. И.З. СБОРНИКИ НАУЧНЫХ СТАТЕЙ.

308. Одиссей. Человек в истории. Ремесло историка на исходе XX века. /Гл. ред. Гуревич А.Я. М. Ин-т всеобщей истории РАН. 1996. 386 с.

309. Историки России XVIII начала XX века. / Отв. Ред. член-корр. РАН А.Н. Сахаров. М. Ин-т российской истории. 1996. 688 с.

310. Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. 1/99. М. 1999. 320 с.

311. Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. Специальный выпуск: Преемственность и разрыв в интеллектуальной истории. /Гл. ред. Л.П. Репина. 4/2001. М. 2001. 360 с.

312. Образы историографии. Сб. статей. / Научн. ред. А.П. Логунов. М. РГГУ. 2001. 352 с.1..4. ДИССЕРТАЦИОННЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ.

313. Зверева Г.И. Британская историография в контексте академической культуры XX века. Диссертация на соискание степени доктора исторических наук по специальности 07.00. 09. М. 1998.

314. Дурновцев В. И. Проблема «Россия и Запад» в русской историографии. Диссертация на соискание степени доктора исторических наук по специальности 07.00.09. М. 1987.

315. Каганович Б.С. Петербургская школа медиевистики в конце XIX -начале XX вв. Диссертация на соискание степени кандидата исторических наук по специальности 07.00.03. Л. 1986.

316. Юдельсон A.B. Образ исторической науки в современной отечественной историографии. Диссертация на соискание степени кандидата исторических наук по специальности 07.00.09. М. 2000.1..5. УЧЕБНИКИ И УЧЕБНЫЕ ПОСОБИЯ.

317. Исаев И. А. История государства права России. Учебник для юридических вузов. М. 1996. 544 с.

318. Историография истории СССР с древнейших времен до Великой Октябрьской социалистической революции. / Под редакцией В.Е.

319. Иллерицкого и И.А. Кудрявцева. 2-е изд. Исир. и доп. Допущено Министерством высшего и среднего специального образования СССР в качестве учебника для студентов вузов специальностей «историко-архивоведение» и «история». М. 1971. 458 с.

320. Рубинштейн H.J1. Русская историография. / Допущено Всесоюзным Комитетом по делам высшей школы при СНК СССР в качестве учебного пособия для исторических факультетов университетов и педвузов. М. 1941. 659 с.

321. Шапиро А.Л. Русская историография с древнейших времен до 1917 г. / Учебное пособие. 2-е изд. Испр. и доп. М. 1993. 761 с.1..6. СПРАВОЧНЫЕ ИЗДАНИЯ.

322. Библиографический указатель трудов А.Д. Градовского. // Журнал М-ва юстиции. 1897. № 3. С. 391 -409.

323. Градовский А.Д. Словарь Санкт-Петербургского университета. Т. 1. С. 206-216 (Н. Коркунов).

324. Градовский А.Д. Советская историческая энциклопедия. Т. 4. Стлб. 667.1. Н. Рубинштейн)

325. Леонтович Ф.И. Словарь Киевского университета. С. 366 368.

326. Сергеевич В.И. Словарь Санкт-Петербургского университета. Т. 2. С. 188- 189.

327. Сергеевич В.И. Брокгауз и Ефрон. Т. 58. С. 652 653.

328. История исторической науки в СССР./ Дооктябрьский период. Библиография. М. 1965. 703 с.

329. Русская философия: Словарь./ Под общей редакцией Маслина М.А. М. 1999. 656 с.

330. Современная западная философия: Словарь. Изд. 2. М. 1998. 544 с.