История взаимодействия человека и природы в Центрально-Азиатских кочевых обществах раннего средневековья

Дробышев, Юлий Иванович

автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.03
диссертация на тему: История взаимодействия человека и природы в Центрально-Азиатских кочевых обществах раннего средневековья

Год: 2008
Автор научной работы: Дробышев, Юлий Иванович
Ученая cтепень: кандидата исторических наук
Место защиты диссертации: Москва
Код cпециальности ВАК: 07.00.03

Диссертация по истории на тему 'История взаимодействия человека и природы в Центрально-Азиатских кочевых обществах раннего средневековья'

Полный текст автореферата диссертации по теме "История взаимодействия человека и природы в Центрально-Азиатских кочевых обществах раннего средневековья"

На правах рукописи

ДРОБЫШЕВ ЮЛИЙ ИВАНОВИЧ

ИСТОРИЯ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ ЧЕЛОВЕКА И ПРИРОДЫ В ЦЕНТРАЛЬНО-АЗИАТСКИХ КОЧЕВЫХ ОБЩЕСТВАХ РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

Специальность 07.00.03 - Всеобщая история (Средние века)

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук

Москва-2008

003452418

Работа выполнена в Институте востоковедения РАН (отдел Истории Востока, сектор Теоретических проблем истории Востока)

Научный руководитель:

Официальные оппоненты:

кандидат исторических наук Васильев Дмитрий Дмитриевич

доктор исторических наук Жуковская Наталья Львовна (Институт этнологии и антропологии РАН)

кандидат исторических наук Войтов Владимир Ефимович

(Государственный музей искусств народов

Востока)

Ведущая организация:

Российский государственный гуманитарный университет

Защита состоится

2008 г. в часов на заседании

диссертационного совета Д002.042.03 при Институте востоковедения Российской академии наук по адресу: 107996, Москва, ул. Рождественка, 12.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института востоковедения РАН

Автореферат разослан » 2008 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, доктор исторических наук

О.Е. Непомнин

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность темы. Известное в Центральной Азии с конца II -начала I тысячелетия до н.э., кочевничество прошло большой исторический путь. Его эволюция происходила в достаточно сложных природно-климатических условиях и в постоянном взаимодействии с оседлым миром. Кочевой образ жизни обитавших здесь монгольских и тюркских народов вызвал необходимость приспосабливать материальную культуру к постоянным передвижениям, благодаря чему возник уникальный тип кочевого жилища - юрта, сформировался мобильный состав стад с преобладанием лошадей и овец, выработались определенные годовой и суточный хозяйственные циклы, соответствующий этим циклам календарь, специфическая модель питания. Кочевники использовали в быту прочные и простые в изготовлении вещи, практичную одежду и обувь. Почти всё необходимое они получали от скотоводства, охоты и других подсобных промыслов, но некоторые товары приходилось выменивать или отнимать силой у оседлых народов: зерно, шелковые ткани, изделия из металла и т.п. Духовная культура номадов также имела свои особенности, возникшие под влиянием кочевого образа жизни. В источниках и исследованиях неоднократно отмечались различия в менталитете кочевых и оседлых народов, выражающиеся у кочевников в свободолюбии, воинственности, неприятии тех духовных ценностей, которые могли предложить земледельческие цивилизации. Традиционные идеалы жителей кочевого мира нашли отражение в духовной культуре, эпосе, прикладном искусстве.

Специфика кочевой культуры и та важная роль, которую номады играли в истории не только соседних оседлых народов, но нередко и гораздо более обширных областей ойкумены, позволяют исследователям говорить об особой кочевой цивилизации. Одной из характерных черт этой цивилизации является высокая степень ее адаптированное™ к условиям окружающей среды, достаточно бережное обращение людей с природой, одушевление и сакрализация природных объектов и явлений.

Феномен центрально-азиатского номадизма представляет не только академический интерес. Происходящее в последние 15-20 лет в Монголии и азиатской части России возрождение национальных культур сопровождается попытками восстановления традиционного хозяйства, более гармонично сосуществующего с природной средой. Поэтому внимание исследователей к так называемым «экологическим традициям» кочевников закономерно возрастает.

Степень разработанности проблемы. Несмотря на неослабевающий интерес исследователей к кочевникам и сравнительно хорошую изученность

обществ хунну, сяньбийцев, жуаньжуаней, древних тюрков, уйгуров и монголов, вопросы их природопользования и отношения к окружающей среде разработаны и систематизированы пока слабо. Если особенности кочевого хозяйства этих народов достаточно хорошо известны, то другие формы воздействия на природу удостоились существенно меньшего внимания специалистов, а закономерности сакрализации пространства еще далеки от того, чтобы считаться решенными. Слабее всего эти вопросы освещены в отношении кочевников раннего средневековья, населявших центрально-азиатские степи в III в. до н.э. - XIII в., т.е. до возникновения Монгольской империи.

Цель работы - реконструкция истории взаимоотношений центрально-азиатских кочевников и окружающей среды на основе сравнительного анализа древнетюркских, уйгурских, монгольских, китайских и других источников, археологических и этнографических материалов.

Задачи. Для достижения поставленной цели были сформулированы следующие конкретные задачи:

1. Выявить наиболее общие принципы взаимодействия в системе «кочевники - природа».

2. Охарактеризовать системы жизнеобеспечения кочевников, определить главные и второстепенные источники их благосостояния.

3. Оценить роль природного фактора в экономике и политике различных кочевых государств.

4. Выяснить особенности духовной адаптации кочевников к среде обитания.

Объект исследования - кочевые тюркские и монгольские народы Центральной Азии.

Предмет исследования - способы адаптации материальной и духовной культуры кочевых народов к природной среде Центральной Азии в исторической ретроспективе.

Территориальные рамки исследования полностью охватывают территорию современной Монголии, Автономного района Внутренняя Монголия (КНР), Республики Тува и Забайкалья (Бурятия и Читинская область). Именно здесь формировались этносы, объединенные сходным хозяйственно-культурным типом - кочевым скотоводством степей, и возникали кочевые империи. Согласно традициям отечественной науки, эти земли являются ядром обширного историко-культурного региона -Центральной Азии.

Хронологические рамки простираются с конца III в. до н.э. (становление империи хунну) до 840 г. (падение Уйгурского каганата).

Методологической базой работы является комплексный, междисциплинарный подход, сочетающий сравнительно-исторический метод и методы этнической экологии. В основу исследования положены работы В.П. Алексеева об антропогеоценозе, С.А. Арутюнова об экофильности и экофобности этнических культур, Т.Д. Скрынниковой о закономерностях сакрализации верховной власти в Центральной Азии, теоретические разработки В.И. Козлова в области этнической экологии и А.М. Хазанова, B.C. Таскина, H.H. Крадина, Н.Э. Масанова - в кочевниковедении. Существенное влияние на выработку методологии диссертации оказали труды С.Г. Кляшторного, HJI. Жуковской, Е.И. Кычанова, A.C. Мартынова, Т. Барфилда.

Источниковедческая база. Большой временной охват исследования вызвал необходимость использования широкого круга источников, которые можно разделить на несколько групп.

1. Письменные исторические источники Письменные источники, в свою очередь, делятся по их принадлежности па автохтонные и созданные в иноязычной среде. К первым относятся повествования о деяниях правителей древних тюрков и уйгуров, выполненные на каменных стелах, монгольские исторические и историко-эпические произведения, ко вторым - произведения китайской историографии и сочинения других жанров, а также сообщения арабских, персидских, византийских и других историков, географов, послов, путешественников.

Первыми, кто зафиксировал и по-своему попытался объяснить наблюдаемые в степях закономерности, были китайские историографы эпохи Хань, совпавшей с усилением кочевых народов и их объединением в мощной державе хунну: Сыма Цянь (145-87 до н.э.)1 и Бань Гу (32-92), а также живший позже Фань Е (368^45). Согласно традиционной китайской идеологи, «настоящими» людьми признавались только жители «Срединного государства», а прочие считались «варварами, лишь внешне подобными людям, но с сердцами диких зверей». С этой мировоззренческой платформы китайская историография изучала кочевых соседей. Несмотря на это, в Китае были составлены более или менее объективные записи об образе жизни и верованиях номадов «Северной пустыни». Кочевание обозначалось стандартной фразой, применявшейся к разным народам степей: «Бродят за своим скотом в поисках воды и травы». Характеристика кочевников мало менялась в китайских сочинениях на протяжении веков. В Европе эти сведения стали доступны довольно поздно благодаря переводам (нередко не очень точным пересказам) Ж. Майя, С. Жюльена, Н.Я. Бичурина, В.П.

1 Хунну целиком посвящена 110-я цзюань (глава) его труда: Сыма Цянь. Исторические записки (Ши ши) Т VIII. Пер. Р В Вяткина и А.М Карапетьянца. М, 2002 С. 323-354.

Васильева, Э. Шаванна, П. Пелльо, JI. Вигера и др. Нами использовались переводы НЛ. Бичурина2. Во второй половине XX в. наряду с продолжающимися публикациями китайских хроник на языке оригинала появились их выборочные комментированные переводы на европейские языки, где речь идет о центрально-азиатских кочевниках3. Дополнительную информацию предоставляет социально-политическая, философская и другая литература древнего и средневекового Китая4.

Из аутентичных источников сохранились надписи древних тюрков и уйгуров. События Первого Тюркского каганата нашли отражение на согдоязычной Бугутской стеле из Центральной Монголии. Весьма информативны надписи на Кошо-Цайдамских памятниках времени Второго Тюркского каганата, воздвигнутых в честь Бильге-кагана и Юоль-тегина, а также на стеле в честь Тоньюкука, обнаруженной восточнее Налайха. Основными источниками по истории Уйгурского каганата являются Тэсинская, Терхинская и Карабалгасунская надписи, Сэврэйский камень и Селенгинский камень. Со времени дешифровки датским ученым В. Томсеном в 1893 г. древнетюркской рунической письменности и классических трудов В.В. Радлова, П.М. Мелиоранского, В. Банга, Г.И. Рамстедта и других, мировая тюркология накопила колоссальный багаж знаний5. Значительное число рунических надписей опубликовано, переведено и тщательно проанализировано известным российским

2 Бичурин И Я (Иакинф) Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т I-III. М, Л, 1950-1953.

3 Liu Mau-tsai Die chinesischen Nachrichen zur Gesschichte der Ost-Türken (T'u-kue). Wiesbaden, 1958, Юонер H.B Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. М, 1961; Mackerras С. The Uighur Empire (744 - 840) According to the T'ang Dynastic Histories Canberra, 1968; Материалы no истории сюнну (по китайским источникам) Вып 1. Пер. ВС Таскина М, 1968; Материалы по истории сюнну (по китайским источникам) Вып 2. Пер ВС Таскина. М., 1973, Малявкин А Г. Материалы по истории уйгуров в IX-XII вв Новосибирск, 1974, Материалы по истории древних кочевых народов группы дунху Пер B.C. Таскина М, 1984; Материалы по истории кочевых народов в Китае III - V вв Вып 1 Сюнну. Пер. B.C. Таскина М, 1989, Материалы по истории кочевых народов в Китае III - V вв. Вып. 2. Цзе. Пер ВС Таскина М, 1990, Материалы по истории кочевых народов в Китае III - V вв Вып. 3 Мужуны. Пер. B.C. Таскина. М, 1992.

4 Материалы по экономической истории Китая в раннее средневековье. Пер A.A. Боицанина и Лин Кюнъи М, 1980, Jenner W.FJ Memories of Loyang Yang Hsuan-chih and the lost capital (493-534). Oxford, 1981; Хуань Куань Спор о соли и железе (Янь те лунь) Т. I-II. Пер Ю.Л. Кроля. М, 2001; и др.

5 Упомянем здесь лишь наиболее крупные отечественные работы, включающие публикации рунических текстов: Малое С Е Памятники древнетюркской письменности. М ; Л, 1951; Он же. Енисейская письменность тюрков М.; Л., 1952, Он же. Памятники древнетюркской письменности Монголии и Киргизии. М; Л, 1959; Васильев ДД. Корпус тюркских рунических памятников бассейна Енисея Л, 1983; Кормушин И.В. Тюркские енисейские эпитафии. Тексты и исследования. М., 1997

тюркологом С.Г. Кляшторным6. Руника оказала неоценимую помощь в деле реконструкции картины мира властителей центрально-азиатских степей VI-IX вв. Она несет также информацию о быте кочевников, не искаженную китайской историографией.

Данные письменных памятников этой эпохи дополняются этнолингвистическими материалами Махмуда Кашгарского7 (XI в.), где помимо толкования тюркских слов и выражений приводятся стихи разных авторов, фольклор, иногда - расширенные сюжеты на ту или иную тему. Представляют интерес его описания некоторых понятий (Тэнгри, 12-летний календарь, йат - ворожба с помощью особых камней, и т.д.), а сами словарные статьи раскрывают мельчайшие подробности быта тюркских народов, хотя чаще речь в них идет об оседлых тюркоязычных жителях Восточного Туркестана, Средней Азии, Семиречья.

Хотя в настоящей работе мы не затрагиваем историю Центральной Азии после 840 г., кратко охарактеризованные ниже более поздние источники дают много полезной информации, дополняющей данные о материальной и духовной культуре раннесредневековых кочевников.

Ценные сведения о быте и обычаях древнемонгольских племен сохранил знаменитый персидский историограф при дворе Ильханов Рашид ад-Дин (1247-1318). Имея доступ к информации, как передававшейся устно, так и, вероятно, в не дошедших до нас рукописях, он сумел обрисовать легендарное прошлое монголов и дать вполне реалистичную картину их образа жизни до объединения под властью Чингис-хана, а также оставил чрезвычайно интересные заметки о современных ему кочевниках8.

6 Кляшторный С.Г. Древнепоркские рунические памятники как источник по истории Средней Азии. М, 1964; Он же. История Центральной Азии и памятники рунического письма. СПб, 2003; Он же. Памятники древнепоркской письменности и этнокультурная история Центральной Азии. СПб, 2006.

7 Махмуд ад-Кашгари. Диван Лугат ат-Турк Пер., предисл. и коммент. 3 -А М. Ауэзовой Алмэты, 2005.

8 Рашид ад-Дин. Сборник летописей Т. 1. Кн. 1 Пер Л А. Хетагурова. М; Л, 1952; Он же. Указ соч Т. 1. Кн. 2. Пер. О.И Смирновой. М; Л, 1952; Он же. Указ соч Т 2 Пер Ю П Верховского. М.; Л., 1960; Он же Указ. соч Т. 3. Пер. А.К. Арендса. М.; Л, 1946

обыденной жизни кочевников, их скотоводстве, охоте, побочных пользованиях и т.д.9

Сунские сочинения «Полное описание монголо-татар» Чжао Хуна10 (1221) и «Краткие сведения о татарах» Пэн Да-я и Сюй Тина" (1237) ярко описывают разные стороны устройства и жизни монгольского общества в период разгрома монголами чжурчжэньского государства Цзинь. В них уже не звучит традиционное для китайской историографии пренебрежительное отношение к «северным варварам». Эти источники показывают действительность весьма правдиво и непредвзято. В них включено много этнографических наблюдений. Дополнительную информацию можно почерпнуть в сочинениях Ибн ал-Асира12 (1160-1233), Шихаб ад-Дин Мухаммада ан-Насави13 (XIII в.), Ата-Малика Джувайни14 (1225-1283) и других арабских и персидских авторов.

Во второй половине XIII в. Плано Карпини, Ц. де Бридиа и Рубрук, а позже Марко Поло и другие европейцы, побывавшие в Центральной Азии, предоставили уникальную информацию, причем эти люди, как представители другой культуры, внимательно приглядывались к образу жизни кочевников и отмечали все его нюансы вплоть до мелочей. Этим авторам мы обязаны важнейшими сведениями, среди которых нашлось некоторое место и для описания взаимоотношений номадов с природой: особенностей их перекочевок, охоты, анимистических представлений и т.д.15

9 Существует несколько десятков изданий «Сокровенного сказания» на разных языках, в отечественной науке не утерял своего значения перевод С. А. Козина' Козин С А Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 г М; Л, 1941 Более точный перевод Б.И. Панкратова, к сожалению, сохранился не полностью. См.: Панкратов Б И Образцы переводов из «Юань-чао би-ши» (подготовка к печати и предисловие Ю.Л. Кроля) // Mongolica. К 750-летию «Сокровенного сказания» М, 1993. С. 103-125; [Панкратов Б И] Переводы из «Юань-чао би-ши» (публикация Ю Л. Кроля и Е А Кузьменкова) // Страны и народы Востока. Вып XXIX. СПб, 1998. С. 44-65.

10 Мэн-да бэй-лу («Полное описание монголо-татар») Факсимиле, пер. Н.Ц Мункуева М., 1975.

11 «Краткие сведения о черных татарах» Пэн Да-я и Сюй Тина. Пер Линь Юон-и и Н.Ц Мункуева//Проблемы востоковедения М., I960 №5 С 133-158; Хэрээд Жамсрангийн Баясах Записки южносунских дипломатов как источники по истории и этнографии монголов XIII века Улаанбаатар, 1997.

12 Ибн ал-Асир Ал-Камил фи-т-та'рих (Полный свод истории) Пер., примеч и коммект П Г Булгакова, дополнение, введ и указат. Ш С. Камолиддина. Ташкент, 2006

13 ан-Насави, Шихаб ад-Дин Мухаммад Сират ас-султан Джалал ад-Дин Манкбурны (Жизнеописание султана Джалал ад-Дина Манкбурны) Изд. критич текста, пер., предисл, коммент., примеч. и указат. З.М Буниятова. М, 1996.

1 Juvaini, Ata-Malik. The History of the World-Conqueror. Trans, by J A. Boyle. Manchester Univ Press, 1997.

15 Путешествия в восточные страны Плано Карпини. История могалов Гильом де Рубрук Путешествие в восточные страны. Книга Марко Поло М, 1997, Христианский мир и

2 Записки русских путешественников конца XIX - начала XX вв. Хронологически эта группа источников отстоит очень далеко от рассматриваемого нами периода истории Центральной Азии, однако, их привлечение оправдывается, по меньшей мере, двумя обстоятельствами. Во-первых, культура номадов эволюционирует довольно медленно и долго сохраняет архаические черты. Во-вторых, блестящая подготовка и широкая эрудиция позволили первопроходцам верно интерпретировать особенности образа жизни и ведения хозяйства номадов этой обширной территории накануне решающих социально-экономических перемен. Приоритет открытия этой «terra incognita» для широкой общественности принадлежит Н.М. Пржевальскому, совершившему в 1870-1885 гг. четыре экспедиции общей протяженностью около 31550 км. Затем последовали экспедиции Г.Н. Потанина, братьев Г.Е. и В.Е. Грумм-Гржимайло, М.В. Певцова, В.И. Роборовского, П.К. Козлова, A.M. Позднеева, В.А. Обручева и др. Все руководители экспедиций составляли о своих маршрутах подробные отчеты, которые затем публиковались.

3. Археологические источники Данные центрально-азиатской археологии использовались нами ограниченно, как вспомогательный материал. Вместе с тем, надо отметить, что именно археологические находки дают наглядное представление о древнем земледелии, показывают соотношение пород скота в стадах, демонстрируют уровень технического прогресса и т.д. Их значение неоспоримо не только при исследовании материальной культуры прошлых эпох. Они нередко незаменимы при реконструировании картины мира и ментальности этносов, особенно бесписьменных. В данной работе используются материалы С.И. Руденко,

A.Н. Бернштама, A.B. Давыдовой, А.П. Окладникова, Ю.С. Худякова, В.Е. Войтова, A.B. Тиваненко, С.С. Миняева, П.Б. Коновалова, С.В. Данилова и др.

B.В. Бартольда, БЛ. Влацимирцова, Г.Е. Маркова, Н.Ц. Мункуева, J1.H. Гумилева, А.М. Хазанова, Н.Э. Масанова, H.H. Крадина, Т.Д. Скрынниковой,

«Великая Монгольская империя» Материалы францисканской миссии 1245 года СПб, 2002.

Е.И. Кычанова, А.Г. Малявкина, JI.JI. Абаевой, Ч. Далая, Ш. Виры, Г. Сухбатора, Т. Барфилда, И. де Рахевилца, JI. Квонтена, Р. Груссэ, Ж.-П. Ру, Т. Хаяши, Л.И. Думана, Д.И. Тихонова и др.

Современным тюркским и монгольским народам Центральной Азии посвящены многочисленные труды этнологов, культурологов, религиоведов. Некоторая часть этих трудов может быть полезна и для реконструкции образа жизни и верований кочевников раннего средневековья. В работах Н.Л. Жуковской всестороннее освещение получила монгольская кочевая культура16. В монографии JIJI. Викторовой большое внимание уделяется культурогенезу монголов и культуре их этнических предшественников17. Кроме названных исследований, ценные замечания по этнической экологии номадов имеются во многих статьях и монографиях других авторов.

5. Полевые этнографические материалы автора диссертации. Материалы письменных источников дополнялись собственными наблюдениями быта халха-монголов в ходе полевых исследований в Монголии в 2000-2008 гг. Совместной Российско-Монгольской биологической экспедиции РАН и AHM. Основной задачей было изучение трансформации традиционного природопользования монголов в условиях социально-экономических перемен, происходящих в стране с 1990 г., а главным исследовательским методом - анкетирование аратов (скотоводов-кочевников).

Научная новизна работы заключается в следующем:

1. Впервые на единой методологической основе прослежена история взаимодействия кочевых обществ и природы на территории Центральной Азии от хунну до уйгуров.

2. Реконструирована картина природопользования различных монгольских и тюркских народов, вскрыты общие закономерности их отношения к окружающей среде.

3. Раскрыты процессы духовной адаптации раннесредневековых номадов к ландшафтам, выражающиеся в их сакрализации и деификации. Практическая значимость работы. Основные результаты

диссертации могут быть использованы в разработке стратегии охраны природы в Центральной Азии, а также в учебно-методической работе и дальнейших исследованиях, касающихся истории и культуры кочевых народов этого региона.

16 Жуковская НЛ. Ламаизм и ранние формы религии М., 1977, Она же. Категории и символика традиционной культуры монголов. М., 1988; Она же Кочевники Монголии. Культура Традиции Символика. М, 2002

17 Викторова Л.Л. Монголы Происхождение народа и истоки культуры М, 1980

Апробация работы. Основные положения и выводы диссертационного исследования были доложены на 22 научных конференциях, в том числе на ежегодных Рериховских чтениях ИВ РАН (Москва, 1999-2007), международных конференциях, проводившихся в Москве, Санкт-Петербурге, Улан-Удэ, Киеве, Судаке и Улан-Баторе в 2002-2008 гг.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, подразделяющихся на тематические разделы, заключения, списка использованной литературы и приложения, в котором обсуждается принципиально важное для темы исследования понятие «Центральная Азия».

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во Введении обосновывается актуальность выбранной темы, ставятся цель и задачи, очерчиваются пространственные и хронологические рамки, излагается методология исследования, его источниковедческая база, практическая значимость и новизна.

В Первой главе дается историографический обзор исследований быта и природопользования кочевников Центральной Азии. Показано развитие научных представлений о взаимоотношениях природы и кочевых обществ на разных исторических этапах. Освещается деятельность научных центров Бурятии, Тувы, Монголии по изучению национальных традиций. Показаны основные направления исследований по типам природопользования: кочевое скотоводство, охота, побочные пользования, и по периодам истории Центральной Азии. Одни исследователи дают очерк взаимодействия с окружающей средой всех кочевых народов с древности до средневековья (П.Б. Коновалов), другие углубляются в частные вопросы (хунну: B.C. Таскин, Б.С. Шапхаев; тюрки: Ж.-П. Ру). Несмотря на значительное число работ по данной тематике, подавляющее их большинство посвящено современными монгольскими и тюркскими народами. Древность и средневековье изучены гораздо слабее.

Вторая глава посвящена социально-экономическим принципам ведения традиционного хозяйства кочевниками Центральной Азии и состоит из четырех разделов.

В разделе 2.1 рассматривается принцип сакральности территории обитания кочевников. Принадлежащая роду территория воспринималась его представителями как священная. Мифологическое сознание населяло ее духами умерших предков, которые активно вмешивались в жизнь рода: оберегали людей от несчастий и болезней, степи - от неурожая трав, а промысловые угодья - от оскудения. Сакральность освоенного пространства усиливалась по вертикали (от долины к вершине родовой горы) и от

периферии к центру. У кочевников харизматические лидеры считались проводниками силы Неба на подвластные им земли. Роль наиболее универсального сакрализирующего механизма играли родовые обо - кучи камней, складывавшиеся на горных вершинах и перевалах и сочетавших функции «прахрама» и жертвоприношения духам.

Раздел 2.2 посвящен принципу тотальной иерархической принадлежности объектов и явлений природы. Считалось, что в подчинении ландшафтных духов-«хозяев» и божеств иного ранга находятся все без исключения объекты и явления живой и неживой природы, и за нарушение неписаных правил поведения на природе нарушителя ждало неминуемое наказание со стороны этих духов. В разделе показаны особенности генезиса различных ландшафтных духов, их иерархия и культ, а также вытекающие отсюда правила изъятия из природы необходимого минимума и безотходного использования ресурсов.

В разделе 2.3 освещается принцип демографической адаптированное™ номадов Центральной Азии к среде обитания, выражающийся в дисперсности расселения, расселения на границе двух или более ландшафтов и цикличности нагрузок на ландшафты. Население Центральной Азии колебалось в пределах от 300-400 тыс. до 1,5 млн. и было рассредоточено по степям и полупустыням. Дисперсность населения вкупе с цикличностью нагрузок на ландшафты, обеспечивавшейся кочевым образом жизни, позволяли избегать переэксплуатации природных ресурсов, а занятие переходных зон на границах ландшафтов давало возможность более полно использовать скудные ресурсы.

В разделе 2.4. обсуждается принцип преемственности традиций. Строгое следование традициям и наследование прежних культов и верований, в том числе «экологически ориентированных», снижало риск грубого вмешательства человека в природу и помогало номадам сохранять среду обитания.

Традиционное природопользование народов Центральной Азии осуществлялось в рамках так называемой «системы правильных действий» и в этом смысле было глубоко рациональным, несмотря на их мифологизированное мышление. Эти общества не являлись «обществами потребления». Скромные потребности людей, отражающие их реальные нужды, налагали относительно незначительную антропогенную нагрузку на окружающую среду, а кочевой быт не способствовал накопительству. Следование традициям, отношение к природе как к одушевленному существу, наделение природных объектов разумом (или его делегирование духам-хранителям этих объектов), этические взгляды на охотничьи трофеи

способствовали поддержанию экологического равновесия между человеком и природой в Центральной Азии в течение длительного времени.

В Третьей главе рассматривается образ жизни, характер природопользования и духовный мир кочевых народов Центральной Азии от хунну до уйгуров, каждому из которых посвящен свой раздел. Разделы начинаются очень краткой характеристикой происхождения того или иного народа, описанием его быта, затем приводятся сведения о его системе жизнеобеспечения: прежде всего, о кочевом хозяйстве, а также о других формах природопользования (охоте, рыболовстве, земледелии, собирательстве и т.д.). Затем излагаются данные о создании им оседлых поселений (если таковые были) и о разного рода воздействии на природу, не связанному с жизнеобеспечением непосредственно. Это попытки использования природных стихий в военных целях, такие как широко практиковавшееся тюркскими народами магическое воздействие на погоду с помощью особых «камней дождя» или вполне реалистическое выжигание пастбищ, нацеленное на то, чтобы лишить противника фуража, и т.п.

Особое внимание уделяется религиозным представлениям кочевников, как важному фактору, опосредующему взаимоотношения общества и природы. Почти все вероучения и культы центрально-азиатских народов (шаманизм, тэнгрианство, буддизм) считаются экофильными. Кроме того, культ предков, тотемизм, анимизм играли в жизни кочевых обществ большую роль и внесли определенный вклад в гармонизацию их отношений с природой.

Раздел 3.]. Хунну. Хунну - первый из кочевых народов Центральной Азии, оставивших глубокий след в истории Китая и нашедших отражение в китайских исторических и политико-экономических сочинениях, благодаря которым мы можем составить представление об образе жизни и обычаях этого народа и о его взаимоотношениях с окружающей средой. Их расцвет приходится на III в. до н.э. - I в. нз. Это были типичные кочевники. В их стадах преобладали лошади, крупный рогатый скот и овцы, меньше было верблюдов, ослов, низкорослых диких лошадей и куланов. Хунну имели немалый опыт и познания в разведении скота. Они приручали диких лошадей, выводили лошаков, что довольно непросто. Расчеты показывают, что количество скота на одного человека в то время практически совпадает с цифрами начала XX в. Кочевое скотоводство не застраховано от стихийных бедствий, и ослабевшие кочевники становились жертвой нападений своих более удачливых соседей. Когда южные хунну стали союзниками Китая, император неоднократно посылал им помощь скотом и сушеным рисом, когда у них случался голод.

Охотничьи навыки хунну приобретали с детства. По свидетельству Сыма Цяня, их мальчики умели стрелять из лука в мышей и птиц, а юноши охотились на лисиц и зайцев, которые шли в пищу. Хунну добывали благородного оленя, косулю, лося, горного барана, кабана, соболя, зайца, глухаря и др. Охотничьим оружием служили лук со стрелами, копья, рогатины. Облавные охоты хунну служили не только добыванию дичи, но и играли роль военных маневров, неоднократно перераставших в грабительские нападения на китайские земли. Известно у них и рыболовство.

Исторические и археологические материалы подтверждают наличие у хунну земледелия. Археологами найдены чугунные сошники, зернотерки. Хунну создавали военные поселения для обработки земли.

Подвластные хунну территории распределялись между кочевниками, но некоторые земли были запретными и принадлежали шаньюю (правителю), как, например, покрытые роскошной травой и густым лесом горы Иньшань, бывшие плацдармом шаньюя Маодуня для нападений на Китай.

Открыто почти 20 городищ с культурным слоем, датируемым хуннуской эпохой. В целом, способы природопользования хунну и их отношение к окружающей среде вполне укладываются в рамки центрально-азиатской модели жизнеобеспечения. Ее базис - кочевое скотоводство, подсобные промыслы - охота, земледелие, добыча растительного сырья. Важной статьей дохода всегда были военные трофеи и дары, направлявшиеся шаньюю китайским императором. Часть земель объявлялась заповедной на прагматической или ритуальной основе. Несмотря на некоторые элементы мистицизма, источники свидетельствуют о достаточно практичном подходе хунну к природе. Этот подход был унаследован другими этносами, сменившими хунну на исторической арене.

Раздел 3 2. Сяньби. Сяньби - общее название различных кочевых племен, относимых китайскими источниками к этнической группе дунху. Уже в конце II в. на территории Монголии насчитывалось свыше 50 отдельных сяньбийских кочевий. Основным занятием сяньбийцев было кочевое скотоводство, на втором месте по значимости стояла охота. Охотничья добыча не только использовалась на месте, но и вывозилась за рубеж. По крайней мере, какая-то часть мехов отправлялась в Китай, где из них шили шубы. Когда сяньби столкнулись с демографическим кризисом и стали испытывать нехватку продуктов питания, их вождь Таньшихуай (141181) привлек дополнительный источник - рыбу, причем для ее ловли ему потребовалось захватить людей в соседнем владении. Городов сяньбийцы не строили.

Потомки кочевых сяньбийцев пошли по пути прогресса намного дальше, чем хунну. В отличие от последних, тоже создававших в III-V вв. в

Северном Китае государственные образования (впрочем, эфемерные), одно из крупных сяньбийских племен - тоба - положило начало империи Северная Вэй (386-534), объединившей под своей властью значительную территорию с многочисленным полиэтническим населением.

На рубеже Ш-1У вв. скотоводство по-прежнему играло ведущую роль в экономике тоба, но затем, в течение примерно ста лет у них произошла смена хозяйственно-культурного типа по схеме: скотоводство —*• развитие земледелия посредством системы военных поселений —» широкое распространение земледелия, переход к оседлости, введение надельного землепользования. Незадолго до распада тобаского государства скотоводство в нем пришло в упадок.

С правления Тоба Гуя (Дао-у-ди, 386-409) начинается имперский период тобаской истории, ознаменовавшийся радикальными реформами политической системы, управления, хозяйствования и государственной идеологии. В 398 г. Тоба Гуй был провозглашен Сыном Неба. Он перенес столицу в Пинчэн, где построил дворец, храм предков, алтари земли и злаков, т.е. все сакральные архитектурные атрибуты власти китайских императоров, и провел целый рад административных реформ. Изменение образа жизни тобасцев не могло оставить неизменной ментальность, тем более что императоры Северной Вэй поощряли, а порой насаждали то или иное изначально чуждое кочевникам учение - даосизм или буддизм. Возможно, под влиянием буддийского учения, северовэйские императоры эпизодически выпускали указы о милостивом обращении с дикими животными, о запрете кровавых жертвоприношений и т.п. В конце концов, синизировавшиеся верхи тобаского общества предали забвению традиции своего народа и даже пытались поставить их под запрет. Бывшие кочевники окончательно превратились в оседлых земледельцев. В 534 г. империя распалась, после чего произошла попытка возрождения старых традиций (так называемый «сяньбийский ренессанс»).

Раздел 3.3 Жуаньжуани. Жуаньжуани владели степями в IV-VI вв. Китайские историографы тоже считали их отраслью дунху, которых обычно относят к монголоязычным народам. Вместе с тем, их этногенез тесно переплетен с тюркоязычными племенами. Образ жизни жуаньжуаней емко охарактеризован в «Вэй шу»: «Земля жужаней Мэбэй [северный край Гоби] -высокая и прохладная, нет гнуса, пастбища и водопои лучшие. Летом они живут в северных краях, пасут скот, стада держат отдельно и сеют злаки. Осенью со своими стадами они собираются воедино и, уходя от холодов, кочуют к теплой земле на юг для грабежа»18. Хозяйственный цикл номадов

18 Цит. по Хандсурэн Ц Жужаньское ханство // Этническая история народов Южной Сибири и Центральной Азии. Новосибирск, 1993 С 94.

представлен здесь в своих основных чертах. Благосостояние жуаньжуаней покоилось на скоте, выпас которого осуществлялся в процессе перекочевок. Осенняя откочевка к югу не была простым спасением от холодов, а совмещалась с грабительскими набегами на земледельческое население Северного Китая. Важной отраслью экономики каганата была выплавка железа, но занимались ею, как известно, не сами жуаньжуани, а подчиненные им тюрки.

Между 502 и 519 гг. жуаньжуани впервые построили обнесенный внешними и внутренними стенами город - Мумочэн. Местонахождение его до сих пор не установлено. A.B. Тиваненко считает, что, овладев в результате побед всеми древними священными территориями Центральной Азии (Отюкен), жуаньжуани приобрели еще большее политическое влияние в регионе.

Хотя памятники культуры жуаньжуаней считаются пока не обнаруженными, некоторые ученые полагают, что в каганате были достигнуты значительные успехи в медицине, астрономии, кузнечном деле и даже изготовлении шелка. У жуаньжуаней первыми среди кочевников Центральной Азии сложился институт дарханства, впоследствии известный у древних тюрков, уйгуров, монголов, казахов и др. Присваивать звание дархана было прерогативой кагана. Оно присуждалось за особые отличия перед каганом и избавляло от налогообложения и наказания до девяти проступков. Религией жуаньжуаней считается шаманизм. Известен у них и буддизм, но роль обеих религий в этнической экологии этого народа не ясна.

Жуаньжуани так и остались вплоть до падения своей державы в 555 г. кочевниками, «бродящими за скотом в поисках воды и травы». Но внутри каганата вызревали силы, нацеленные на смену традиционного образа жизни и приобщение к китайской культуре. Заметной фигурой был каган Анагуй (519,521-552), при котором находился китайский перебежчик Шуньюй Тань - советник по проведению некоторых реформ. Возможно, Анагуй планировал создание полукочевого-полуоседлого государства по образцу других «варварских» династий того времени, но основать новое государство он не смог. Каганат прекратил свое существование через три года после его смерти под ударами тюрков Ашина.

Раздел 3.4. Древние тюрки. Древние тюрки были хозяевами Центральной Азии в VI-VIII вв. Их происхождение, или, точнее, происхождение древнетюркского правящего рода Ашина, обычно прослеживают начиная с Ш в. н.э. и связывают с хуннуским этническим субстратом. Свою славную историю тюрки начинали на Алтае как рудокопы и кузнецы для жуаньжуаней, что может говорить в пользу их, по крайней мере, частичной оседлости до выхода на степные просторы. Их материальная

культура, как и остальных насельников центрально-азиатских степей, зиждилась на кочевом скотоводстве. Некоторых животных из стада посвящали божеству. Не позволялось не только убивать их, но и стричь, доить, ездить на них. Существенную роль играла также охота и такой специфический для номадов источник благосостояния, как систематические набеги на Китай.

Лучшие пастбища и звероловные участки отчуждались в пользу кагана. Такие земли были известны, по-видимому, у всех тюркских и монгольских народов. У арабского историка ат-Табари (IX в.) имеется описание такого «заповедника»: «Хакан приказал своим готовиться к войне. А у хакана были во владении луг и заповедные горы, к которым никто не приближался и не смел в них охотиться, ибо они были оставлены для (подготовки) к войне. Пространство, которое занимал этот луг, было в три дня (пути) и заповедника в горах - три дня. И люди стали готовиться (к походу). Они выпустили пастись свои стада (на заповедный луг), стали дубить шкуры убитых на охоте животных и делать из них сосуды, стали изготавливать луки и стрелы»19.

Известна у древних тюрков и охота. Наиболее ценными трофеями были соболь и черно-бурая лиса. Меха как использовались на месте, так и вывозились для меновой торговли. Дичь били также ради мяса. По-видимому, традиция запрещала убивать зверей больше, чем реально требовалось. За жадность охотник мог поплатиться жизнью - считалось, что его наказывали духи-хранители природы. Расплата была неизбежной даже в том случае, если нарушителем промысловых традиций был сам кочевой предводитель. Каган Шаболио, правивший в 582-587 гг., однажды послал своего сына с дарами к императору династии Суй и попросил дозволения поохотиться в его владениях, на территории нынешней провинции Шэньси. Просьба была удовлетворена, и каган, убив собственноручно 18 оленей за один день, отрезал у них языки и крестцы в подарок императору. При возвращении с охоты у него сгорела походная юрта, в чем Шаболио усмотрел дурное предзнаменование. Он немедленно направился в свою ставку, но было уже поздно - он сильно заболел и через месяц скончался. Династийная хроника «Суй-шу» приписывает эту расправу над преступившим законы степей каганом самому Небу, но проанализировавший данный эпизод известный этнолог Л.П. Потапов считал, что имелось в виду другое - кагана наказал не кто иной, как дух-хозяин местности, где тот охотился.

Подобно остальным номадам, древние тюрки обрабатывали землю, что подтверждается находками ручных мельниц и характерными терминами в надписях, но хлеборобство не получило у них широкого развития по причине

19 История ат-Табари Ташкент, 1987 С. 242

континентальное™ климата и наличия мощного конкурента в лице традиционного скотоводства, гораздо лучше приспособленного к местным условиям и обеспечивавшего мобильным провиантом войска в далеких походах. Более или менее успешное земледелие было возможным лишь в благоприятных условиях. На памятнике Ийме 1 с правобережья реки Хемчик в Туве, датированном серединой VIII в., упомянут могущественный правитель, владевший тысячью ekin, что можно понимать как засеянные поля. Возможно, каган эпохи Второго каганата Капаган (692-716) планировал выращивать хлеб в Ордосе, но его планам не было суждено сбыться из-за противодействия Китая.

Наконец, некоторое - и порой немалое - количество необходимой продукции поступало в каганат из Китая в обмен на лошадей или в качестве «подарков» (по сути, платы за спокойствие на границах). Краткий перечень китайских товаров имеется в Малой надписи Кюль-тегина: это золото, серебро, шелк, а также либо зерно, либо продукт его переработки в алкоголь.

Древние тюрки — один из немногих народов Центральной Азии, чье градостроительство достоверно неизвестно. До сих пор нет археологических материалов, которые подтверждали бы наличие оседлости на исконных землях тюрков Первого и Второго каганатов. Хотя источники упоминают иногда постоянные поселения тюрков, маловероятно, чтобы они являлись чем-то большим, чем маленькими стойбищами, где жили хлеборобы и ремесленники, скорее всего, китайские пленные или перебежчики и, возможно, согдийские колонисты. Отсутствие городов делало древних тюрков почти неуязвимыми для китайских карательных экспедиций, что сыграло решающую роль в начальный период возрождения Тюркского каганата.

Сакральным центром каганата была Отюкенская чернь (тайга) - по мнению большинства исследователей, местность в Хангае. Пребывание там, как считалось, гарантировало тюркскому народу благоденствие. Возможно, это место было сакрализовано еше его прежними владельцами - хунну и жуаньжуанями, и поэтому его захват тюрками сделал их власть в степях легитимной.

Древние тюрки тоже пытались использовать в своих интересах природные стихии. Подобно другим кочевым народам, они верили в очистительную способность огня. Очень распространена была в тюркском ритуальном обиходе магия, нацеленная на изменение в желаемом направлении погоды. Тюрки верили, что воздействовать на погоду можно было с помощью особого «камня дождя».

Верховный пантеон древних тюрков включал Небо - Тэнгри, Умай и Йер-Суб («Землю-воду»). По мнению одних ученых, Йер-Суб олицетворяет

всю совокупность ландшафтных духов; другие склонны видеть в этом образе персонифицированное божество. Уже в первые годы существования каганата в религиозной жизни тюрков некоторую роль начал играть буддизм, однако, изменил ли он отношение тюрков к природе, нам неизвестно. Есть серьезный повод думать, что его влияние было не настолько значительным, чтобы внести какие-либо изменения в природопользование номадов.

Раздел 3.5. Уйгуры Некоторые особенности культуры Уйгурского каганата (744-840) выделяют его из череды других государственных образований номадов Центральной Азии. На общем этнокультурном фоне степей достижения уйгуров в торговле, градостроительстве и земледелии могут показаться революционными, хотя подавляющее их большинство оставалось кочевниками и разводило скот.

Уйгурский каганат, как никакая другая степная держава, был для Китая спокойным соседом. Известно всего десять случаев вторжения уйгуров в пределы Китая или демонстраций силы, и лишь один из них (778 г.) может быть принят как традиционное нападение кочевников. Было бы слишком рискованно искать причину этой «гуманности» в идеологической плоскости и увязывать с принятием Бёгю-каганом манихейства в 763 г. Помощь уйгурской конницы в подавлении мятежа Ань Лу-шаня и его последователей была оплачена танским двором поставками в каганат огромных количеств шелка, большая часть которого шла потом на Запад при посредстве согдийских купцов. В отличие от других номадов, соседствовавших с Китаем и вымогавших различные «подарки», уйгуры требовали только шелк. Они получали его также как контрабанду и приданое китайских принцесс, выдаваемых за каганов. Зерно уйгуры не просили: оно поступало из «Западного края», а, кроме того, они выращивали некоторое количество хлеба у себя, в частности, в районе столицы каганата - города Карабалгасун (Орду-Балык). Некоторые исследователи заостряют внимание на религиозной подоплеке распространения в каганате земледелия, так как манихейство предписывало своим адептам воздерживаться от «грешной» пищи - мяса и кумыса, которая с древности составляла основу рациона кочевников. Однако согласиться с этой точкой зрения трудно.

Города Уйгурского каганата фактически являлись перевалочными пунктами для хранения товаров, административными центрами, а также местами дислокации гарнизонов. Уйгурским временем датируется только в Монголии не менее десяти городов. Несколько укрепленных поселений было открыто археологами на территории Тувы. Эти городища, очевидно, служили форпостами каганата на севере, на границе с кыргызскими владениями.

Таким образом, своеобразие Уйгурского каганата, по сравнению с другими кочевыми империями древности и средневековья, на наш взгляд,

заключается в сравнительно миролюбивой политике по отношению к Китаю; более развитом градостроительстве и земледелии; принятии манихейства как государственной религии. Из причин этого своеобразия можно назвать благоприятное для уйгуров сочетание внутренних и внешних факторов: слабость танского Китая, вынужденного снабжать уйгуров евразийской «валютой» средневековья - шелком, и значительное культурное влияние согдийцев. Пожалуй, Уйгурский каганат в большей мере, чем другие степные империи, ориентировался в своей культурно-идеологической политике на Запад.

В Заключении отмечается, что все рассмотренные народы вели хозяйство в рамках степного хозяйственно-культурного типа кочевых скотоводов. Отточенная веками технология выпаса позволяла оберегать пастбища и водные источники от переэксплуатации, экономика кочевых обществ не наносила природе серьезных ран. Языковая принадлежность и этнические стереотипы поведения не оказывали на характер природопользования и отношения к окружающей среде существенного влияния. По-видимому, одна и та же природная среда не только вызывала к жизни одинаковые приспособительные реакции различных этносов, но и поддерживала в сознании степняков аналогичную картину мира с определенной субординацией человека и природы.

Несмотря на то, что в основе существования практически всех народов Центральной Азии лежало кочевое скотоводство, в разные эпохи большое значение могли приобретать другие источники материальных благ: земледелие, торговля и др. Если империи хунну, жуаньжуаней или древних тюрков можно считать типичными кочевыми государствами, то одно из сяньбийских племен - тоба основало прочное оседлое государство на севере Китая, уйгуры активно занимались градостроительством, торговлей и земледелием, а монголы при Чингис-хане и его преемниках создали огромную империю, включавшую разные природные зоны с разноплеменным населением, ведущим самое разнообразное хозяйство.

Ни в коей мере не умаляя роль природно-климатического фактора, мы полагаем, что причина этих различий заключалась в социально-политической эволюции кочевых обществ, причем не самих по себе, а в тесной связи с оседлым миром, в первую очередь, с Китаем. Природа задавала определенные, достаточно жесткие рамки, в которых могли существовать и развиваться племена, но отклонения от усредненной модели экономики типичного кочевого общества могут объясняться скорее социальными, чем природными причинами. Природа могла ослабить кочевое государство и сделать его жертвой соседей или заставить на время изменить внешнюю

политику, но она не позволяла скотоводам в массовом порядке превращаться в земледельцев или торговцев и не понуждала их к этому.

Для Центральной Азии, как и для Восточной, актуальной была идеологема тесного переплетения понятий о верховной власти и природной гармонии. Верховный правитель кочевого социума воплощал «мировую ось» и служил передатчиком на подвластные ему земли благотворной силы Неба. Расширяя границы государства, он раздвигал рубежи упорядоченного пространства, где благоденствуют дикая природа и люди со своими стадами. Природные катаклизмы могли расцениваться как знак неугодности правителя Небу и послужить поводом к его замене другим претендентом, в котором угадывался особый небесный дар - харизма.

Особенности центрально-азиатской культуры, проявляющиеся в пассивном отношении к окружающей среде, системе запретов на внесение в нее каких-либо изменений, обуславливаются, по крайней мере, тремя факторами. Во-первых, уровень технической оснащенности в течение многих веков оставался здесь на сравнительно низком уровне. Во-вторых, малочисленность и дисперсность населения препятствовала созданию критических нагрузок на ландшафты. В-третьих, хрупкая природа Центральной Азии не позволяла себя эксплуатировать без риска, вследствие чего системы жизнеобеспечения номадов были отрегулированы таким образом, чтобы избежать подрыва своей ресурсной базы. Отсюда и рождаются правила и запреты, со временем приобретающие авторитет незыблемых традиций, которые получили наименование «экологических».

Неустойчивость природы к антропогенному воздействию не оставляла выбора. Либо бережное отношение к растительному и животному миру, изъятие из природы только самого необходимого, либо быстрое истощение ресурсов, голод и необходимость миграции на другие земли, где местные племена едва ли согласились бы мирно принять непрошеных гостей. Отступление от вырабатывавшихся веками природосберегающих традиций в экстремальных условиях существования неотвратимо ведет народы к гибели. Поэтому чем более суровы природно-климатические условия и, соответственно, менее устойчивы экосистемы, тем строже правила и запреты,

регламентирующие природопользование, тем более грозными представлялись людям духи-«хозяева» и тем дольше сохранялась вера в них.

В Приложении обсуждается понятие «Центральная Азия». В течение почти полутора веков в отечественной литературе этот термин имел конкретное содержание, мало различающееся в трактовках разных авторов. К сожалению, за последние 10-15 лет ситуация резко изменилась. Определение этого понятия, его демаркация со «Средней Азией» и очерчивание границ этих регионов пришли в состояние, которое можно смело назвать хаотическим.

Название «Центральная Азия» стало общеупотребительным после выхода сочинения А. Гумбольдта «L'Asie Centrale» (1844). Концепция Гумбольдта разрабатывалась Ф. Рихтгофеном, И.В. Мушкетовым, В.А. Обручевым и др. Историко-культурологический подход к определению границ Центральной Азии начал использоваться относительно недавно и пока лишен единства. Обычно под Центральной Азией понимается территория Монголии, Бурятии, Тувы, Внутренней Монголии (КНР) и некоторых других соседних земель. Англоязычный эквивалент термина «Центральная Азия» - «Inner Asia», тогда как «Central Asia» объединяет среднеазиатские республики бывшего СССР. После распада СССР, на встрече в Ташкенте в 1993 г. руководители среднеазиатских республик и Казахстана предложили называть этот регион Центральной Азией. Такое понимание термина быстро нашло сторонников среди политиков и в СМИ, которыми, таким образом, некорректно фиксировался район наиболее динамичных социально-политических преобразований. К сожалению, это определение было подхвачено и частью востоковедов, что на наш взгляд неправомерно.

В Приложении демонстрируется резкое культурологическое отличие Центральной Азии от Средней, которое выражается в доминирующем хозяйственно-культурном типе кочевого скотоводства, слабом развитии земледелия и градостроительства, практике регулярных грабительских набегов на оседлых соседей, особенностях политогенеза, наличии культа Неба и т.д. На основе анализа исторической, географической и культурологической литературы обосновывается взгляд на Центральную Азии как на единый историко-культурный регион и целесообразность использования этого термина для обозначения территории Монголии, Внутренней Монголии, Восточного Туркестана и Южной Сибири.

Основное содержание диссертации изложено в работах:

А. В изданиях, рекомендованных ВАК РФ

I. Дробышев Ю.И. Тибетский вклад в этническую экологию Монголии // Восток. 2003. №5. С. 42-51.

2 Дробышев Ю.И. Природопользование и восприятие природы у хунну // Восток. 2005. № 1.С. 44-55.

3. Дробышев Ю.И. Эволюция материальной и духовной культуры сяньбийцев // Вопросы истории. 2006. № 1. С. 106-120.

Б. В прочих изданиях

4 Дробышев Ю.И. К вопросу о культовой регламентации традиционного природопользования народов Китая, Северной и Центральной Азии // Тридцатая научная конференция «Общество и государство в Китае». М.: Издательская фирма «Восточная литература», 2000. С. 216-220.

5. Дробышев Ю.И. Рациональная основа экологических традиций народов Северной и Центральной Азии // Владимирцовские чтения IV. М., 2000. С. 38-49.

6. Дробышев Ю.И. О критериях экофильности в этнической экологии // Материалы научной конференции «История взаимодействия природы и общества». М., 2002. С. 25-28.

7 Дробышев Ю.И. К вопросу о «бесхозяйной» земле в «Сокровенном сказании монголов» // VIII Международный конгресс монголоведов (Улан-Батор, 5-12 августа 2002 г.). Доклады российской делегации. М.: «Гуманитарий», 2002. С. 36-41.

8 Дробышев Ю.И. Экологическая роль ландшафтных духов в некоторых традиционных культурах // Заповедное дело в общественном сознании: этические и культовые аспекты. Киев: «Логос», 2002. С. 165-172.

9. Дробышев Ю.И. Сакрализация родовых земель в Центральной Азии и проблемы охраны природы // Устойчивое развитие континента Азия. Тр. VII-го Убсунурского международного симпозиума (Кызыл, 20-24 сентября 2001 г.). Кызыл; М.: «Слово», 2002. С. 228-234.

10 Дробышев Ю.И. Об экофильности традиционной культуры народов Центральной Азии // Природа и ментальность / Социоестественная история. Вып. 23. М.: Московский лицей, 2003. С. 53-74.

II. Дробышев Ю.И. Экологические аспекты традиционной культуры монгольских народов // Человек и Природа в духовной культуре Востока. М.: ИВ РАН; Крафт+, 2004. С. 465-497.

12 Drobyshev Y.I. Nature Reserves, Kuruk as a Phenomenon of the Traditional Culture of the Peoples of Central Asia // IASCCA Information Bulletin. Issue 24. Moscow: The Institute of Oriental Studies, 2004. P. 7-31.

13. Дробышев Ю.И. Общие принципы взаимодействия человека и окружающей среды в Центральной и Северной Азии // Alaica. Сборник научных трудов российских востоковедов, подготовленный к 70-летнему юбилею Л.Б. Алаева. М.: ИВ РАН, 2004. С. 344-360.

14 Дробышев Ю.И., Гунин П.Д. Буддизм и традиционные верования как фактор сохранения окружающей среды // Аридные экосистемы. 2005. Т. 10. № 24-25. С. 67-75.

15. Дробышев Ю.И. К типологии средневековых заповедников Центральной и Средней Азии // Тюркологический сборник 2003-2004. М.: Издательская фирма «Восточная литература», 2005. С. 30-47.

16. Дробышев Ю.И. Некоторые аспекты культуры Жуаньжуаньского каганата // Тридцать шестая научная конференция «Общество и государство в Китае». М.: Издательская фирма «Восточная литература», 2006. С. 26-35.

17. Дробышев Ю.И. Вода в материальной и духовной культуре монголов // Владимирцовские чтения V. М.: ИВ РАН, 2006. С. 37-48.

18 Дробышев Ю.И. О природопользовании ранних монголов // IX Международный конгресс монголоведов (Улан-Батор, 8-12 августа 2006 г.). Доклады российских ученых. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2006. С. 54-62.

19 Дробышев Ю.И. Собирательство в жизнеобеспечении кочевников Центральной Азии // Человек и природа: из прошлого в будущее. Серия «Социоестественная история. Генезис кризисов природы и общества в России». Под ред. Кульпина Э.С. М., 2006. С. 180-184.

20. Дробышев Ю.И. Центральная Азия как этно-экологический регион // Экосистемы Внутренней Азии: вопросы исследования и охраны. М.: Типогр. Россельхозакадемии, 2007. С. 34-52.

21. Дробышев Ю.И. Природа и люди Центральной Азии (по материалам экспедиции Н.К. Рериха) // Электронные библиотеки и базы данных по истории Евразии в средние века Вып. 12. М.: ИВ РАН, 2007. С. 40-55.

22. Drobyshev Yu.I., Bazha S.N., Gunin P.D., Dugarjav Ch., Prischepa A.V. The Role of Sacred Objects in Nature Conservation of the Baikal Lake Basin // The 10th Meeting of the East Asian Biosphere Reserve Network "Protection of Sacred Natural Sites: Importance for Biodiversity Conservation". Beijing: UNESCO Office Beijing, 2007. P. 99-104.

23 Дробышев Ю.И. Экологические сюжеты в средневековом монгольском законодательстве // Mongolica VII: Сб. ст. СПб.: Петербургское востоковедение, 2007. С. 71-82.

24 Бажа С.Н., Гунин П.Д., Дробышев Ю.И. Роль буддизма как регулятора природопользования на разных этапах социально-экономического развития Монголии // Материалы конференции «Буддийская культура: история, источниковедение, языкознание и искусство». СПб.: Петербургское востоковедение, 2008. С. 121-136.

Подписано в печать 20.10 2008 г.

Печать трафаретная

Заказ № 944 Тираж: 100 экз.

Типография «11-й ФОРМАТ» ИНН 7726330900 115230, Москва, Варшавское ш, 36 (499) 788-78-56 www.autoreferat.ru

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Дробышев, Юлий Иванович

Введение.

Глава 1. История изучения взаимодействия человека и природы в

Центрально-азиатском регионе.

Глава 2. Социально-экономические принципы ведения традиционного хозяйства кочевниками Центральной Азии.

2.1. Принцип сакральности территории обитания.

2.2. Принцип тотальной иерархической принадлежности объектов и явлений природы.

2.3. Принцип демографической адаптированности.

2.4. Принцип преемственности традиций.

Глава 3. Экологическая традиция в истории и культуре народов

Центральной Азии.

3.1. Хунну.

3.2. Сяньби.

3.3. Жуаньжуани.

3.4. Древние тюрки.

3.5. Уйгуры.

Введение диссертации2008 год, автореферат по истории, Дробышев, Юлий Иванович

Актуальность темы. В Центральной Азии кочевничество возникло в конце II - начале I тысячелетия до н.э. и прошло большой исторический путь. Его эволюция происходила в достаточно сложных природно-климатических условиях и в постоянном взаимодействии с оседлым миром. Согласно традициям отечественной науки, под Центральной Азией понимается I историко-культурный регион, охватывающий территорию современной Монголии, Автономного района Внутренняя Монголия (КНР), Республики Тува и Забайкалья (Бурятия и Читинская область). Именно здесь обитали монгольские и тюркские народы, объединенные сходным хозяйственно-культурным типом — кочевым скотоводством степей, и зарождались кочевые империи.

Кочевой образ жизни этих народов вызвал необходимость приспосабливать материальную культуру к постоянным передвижениям, благодаря чему возник уникальный тип кочевого жилища - юрта (монг. гэр), сформировался мобильный состав стад с преобладанием лошадей и овец, выработались определенные годовой и суточный хозяйственные циклы, соответствующий этим циклам календарь, специфическая модель питания. Кочевники использовали в быту прочные и простые в изготовлении вещи, практичную одежду и обувь. Почти все необходимое они получали от скотоводства, охоты и других подсобных промыслов, но некоторые товары приходилось выменивать или отнимать силой у оседлых народов: зерно, шелковые ткани, изделия из металла и т.п. Духовная культура номадов также имела свои особенности, возникшие под влиянием кочевания. В источниках и исследованиях неоднократно отмечались различия в менталитете кочевых и оседлых народов, выражающиеся у кочевников в свободолюбии, воинственности, неприятии тех духовных ценностей, которые могли предложить земледельческие цивилизации. Практически у всех степных народов известен культ Вечного Неба - Тэнгри, внешне очень похожий на монотеизм, и поклонение одухотворенной родной земле. Начиная с первых веков н.э. в степи проникали буддийские идеи, но прочно завладели умами номадов лишь в последние столетия. Традиционные идеалы жителей кочевого мира нашли отражение в эпосе, прикладном искусстве, большую семантическую нагрузку несет орнамент.

Специфика кочевой культуры и та важная роль, которую номады играли в истории не только соседних оседлых народов, но нередко и гораздо более обширных областей земного шара, позволяют некоторым исследователям говорить об особой кочевой цивилизации. Одной из характерных черт этой цивилизации является высокая степень ее адаптированности к условиям окружающей среды, достаточно бережное обращение людей с природой, одушевление и сакрализация природных объектов и явлений.

Несмотря на неослабевающий интерес исследователей к кочевникам и сравнительно хорошую изученность обществ хунну, сяньбийцев, жуаньжуаней, древних тюрков, уйгуров и монголов, вопросы их природопользования и отношения к окружающей среде разработаны и систематизированы пока слабо. Если особенности кочевого хозяйства этих народов исследованы более или менее подробно, то другие формы воздействия на природу удостоились существенно меньшего внимания специалистов, а закономерности сакрализации пространства еще далеки от того, чтобы считаться решенными. Слабее всего эти вопросы освещены в отношении кочевников раннего средневековья, населявших центральноазиатские степи в III в. до н.э. - XIII в., т.е. до возникновения Монгольской империи.

Цель работы - реконструкция истории взаимоотношений центрально-азиатских кочевников раннего средневековья и окружающей среды на основе сравнительного анализа древнетюркских, уйгурских, монгольских, китайских и других источников, археологических и этнографических материалов.

Задачи. Для достижения поставленной цели были сформулированы следующие конкретные задачи:

1. Выявить наиболее общие принципы взаимодействия в системе «кочевники - природа».

3. Оценить роль природного фактора в экономике и политике различных кочевых государств.

4. Выяснить особенности духовной адаптации кочевников к среде обитания.

Объект исследования - кочевые тюркские и монгольские народы Центральной Азии.

Методологической базой работы является комплексный, междисциплинарный подход, сочетающий сравнительно-исторический метод и методы этнической экологии. В основу положены идеи В.П. Алексеева об антропогеоценозе, С.А. Арутюнова об экофильности и экофобности этнических культур, Т.Д. Скрынниковой о закономерностях сакрализации верховной власти в Центральной Азии, теоретические разработки В.И. Козлова в области этнической экологии и A.M. Хазанова, B.C. Таскина, Н.Н.

Крадина, Н.Э. Масанова - в кочевниковедении. Существенное влияние на выработку методологии диссертации оказали труды С.Г. Кляшторного, H.J1. Жуковской, Е.И. Кычанова, А.С. Мартынова, Т. Барфилда.

1. Письменные исторические источники. Письменные источники, в свою очередь, делятся по их принадлежности на автохтонные и созданные в иноязычной среде. К первым относятся повествования о деяниях правителей древних тюрков и уйгуров, выполненные на каменных стелах, монгольские исторические и историко-эпические произведения, ко вторым — произведения китайской историографии и сочинения других жанров, а также сообщения арабских, персидских, византийских и других историков, географов, послов, путешественников.

Первыми, кто зафиксировал и по-своему попытался объяснить наблюдаемые в степях закономерности, были китайские историографы эпохи Хань, совпавшей с усилением кочевых народов и их объединением в мощной державе хунну: Сыма Цянь (145-87 до н.э.)1 и Бань Гу (32-92), а также живший позже Фань Е (368-445). Согласно традиционной китайской идеологи, «настоящими» людьми признавались только жители «Срединного государства», а прочие считались «варварами, лишь внешне подобными людям, но с сердцами диких зверей». С этой мировоззренческой платформы китайская историография изучала кочевых соседей. Несмотря на это, в Китае были составлены более или менее объективные записи об образе жизни и верованиях номадов «Северной пустыни». Кочевание обозначалось стандартной фразой, применявшейся к разным народам степей: «Бродят за своим скотом в поисках воды и травы». Характеристика кочевников мало менялась в китайских сочинениях на протяжении веков. В Европе эти

1 Хунну целиком посвящена 110-я цзюанъ (глава) его труда: Сыма Цянь. Исторические записки (Ши цзи). Т. VIII. Пер. Р.В. Вяткина и A.M. Карапетьянца. М., 2002. С. 323-354. сведения стали доступны довольно поздно благодаря переводам (нередко не очень точным пересказам) Ж. Майя, С. Жюльена, Н.Я. Бичурина, В.П. Васильева, Э. Шаванна, П. Пелльо, JI. Вигера и др. Нами использовались переводы Н.Я. Бичурина2. Во второй половине XX в. наряду с продолжающимися публикациями китайских хроник на языке оригинала появились их выборочные комментированные переводы на европейские языки, где речь идет о центрально-азиатских кочевниках3. Дополнительную информацию предоставляет социально-политическая, философская и другая литература древнего и средневекового Китая4.

Из аутентичных источников сохранились надписи древних тюрков и уйгуров. События Первого Тюркского каганата нашли отражение на согдоязычной Бугутской стеле из Центральной Монголии. Весьма информативны надписи на Кошо-Цайдамских памятниках времени Второго Тюркского каганата, воздвигнутых в честь Бильге-кагана и Кюль-тегина, а также на стеле в честь Тоньюкука, обнаруженной восточнее Налайха. Основными источниками по истории Уйгурского каганата являются Тэсинская, Терхинская и Карабалгасунская надписи, Сэврэйский камень и Селенгинский камень. Со времени дешифровки датским ученым В. Томсеном в 1893 г. древнетюркской рунической письменности и 2

Бичурин Н.Я. (Иакинф) Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. I-III. М.; Л., 1950-1953.

3 Lin Mau-tsai. Die chinesischen Nachrichen zur Gesschichte der Ost-Тйгкеп (T'u-kue). Wiesbaden, 1958; Кюнер H.B. Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. М., 1961; Mackerras С. The Uighur Empire (744 - 840) According to the T'ang Dynastic Histories. Canberra, 1968; Материалы по истории сюнну (по китайским источникам). Вып. 1. Пер. B.C. Таскина. М., 1968; Материалы по истории сюнну (по китайским источникам). Вып. 2. Пер. B.C. Таскина. М., 1973; Малявкин А.Г. Материалы по истории уйгуров в IX-XII вв. Новосибирск, 1974; Материалы по истории древних кочевых народов группы дунху. Пер. B.C. Таскина. М., 1984; Материалы по истории кочевых народов в Китае III - V вв. Вып. 1. Сюнну. Пер. B.C. Таскина. М., 1989; Материалы по истории кочевых народов в Китае III - V вв. Вып. 2. Цзе. Пер. B.C. Таскина. М., 1990; Материалы по истории кочевых народов в Китае III - V вв. Вып. 3. Мужуны. Пер. B.C. Таскина. М., 1992.

4 Материалы по экономической истории Китая в раннее средневековье. Пер. А.А. Бокщанина и Лин Кюнъи. М., 1980; Jenner W.F.J. Memories of Loyang. Yang Hsuan-chih and the lost capital (493-534). Oxford, 1981; Хуапь Куань. Спор о соли и железе (Янь те лунь). Т. I-II. Пер. Ю.Л. Кроля. М., 2001; и др. классических трудов В.В. Радлова, П.М. Мелиоранского, В. Банга, Г.И. Рамстедта и других, мировая тюркология накопила колоссальный багаж знаний5. Значительное число рунических надписей опубликовано, переведено и тщательно проанализировано известным российским тюркологом С.Г. Кляшторным6. Руника оказала неоценимую помощь в деле реконструкции картины мира властителей центрально-азиатских степей VI-IX вв. Она несет также информацию о быте кочевников, не искаженную китайской историографией.

Данные письменных памятников этой эпохи дополняются этноу лингвистическими материалами Махмуда Кашгарского (XI в.), где помимо толкования тюркских слов и выражений приводятся стихи разных авторов, фольклор, иногда - расширенные сюжеты на ту или иную тему. Представляют немалый интерес его описания некоторых понятий (Тэнгри, 12-летний календарь, йат — ворожба с помощью особых камней, и т.д.), а сами словарные статьи раскрывают мельчайшие подробности быта тюркских народов, хотя чаще речь в них идет об оседлых тюркоязычных жителях Восточного Туркестана, Средней Азии, Семиречья.

Хотя в настоящей работе мы не заостряем внимание на истории Центральной Азии после 840 г., кратко охарактеризованные ниже более поздние источники дают много полезной информации, дополняющей данные о материальной и духовной культуре раннесредневековых кочевников.

Бесценные сведения о быте и обычаях древнемонгольских племен сохранил знаменитый персидский историограф, врач и государственный э Упомянем здесь лишь наиболее крупные отечественные работы второй половины XX в., включающие публикации рунических текстов: Малое С.Е. Памятники древнетюркской письменности. М.; JL, 1951; Он эюе. Енисейская письменность тюрков. М.; JL, 1952; Он эюе. Памятники древнетюркской письменности Монголии и Киргизии. М.; Л., 1959; Васильев Д.Д. Корпус тюркских рунических памятников бассейна Енисся. JL, 1983; Кормушип И.В. Тюркские енисейские эпитафии. Тексты pi исследования. М., 1997.

6 Юшшторный С.Г. Древпетюркскне рунические памятники как источник по истории Средней Азии. М., 1964; Он эюе. История Центральной Азии и памятники рунического письма. СПб., 2003; Он эюе. Памятники древнетюркской письменности и этнокультурная история Центральной Азии. СПб., 2006.

7 Махмуд ал-Кашгари. Диван Лугат ат-Турк. Пер., предисл. и коммент. З.-А.М. Ауэзовой. Алматы, 2005. деятель при дворе Ильханов Рашид ад-Дин (1247 - 1318). Имея доступ к информации, как передававшейся устно, так и, вероятно, хранившейся в не дошедших до нас записях, он сумел обрисовать легендарное прошлое монголов и дать вполне реалистичную картину их образа жизни до объединения под властью Чингис-хана, а также оставил чрезвычайно 8 интересные заметки о современных ему кочевниках .

Не менее информативный, но несколько позже введенный в науку первоисточник - анонимное «Сокровенное сказание монголов», по праву заслужившее эпитет «энциклопедии кочевой жизни», позволяет увидеть степь XII-XIII вв. глазами монгола. Конечно, в нем нет систематизированного описания монгольских обычаев, но то, что имеется, представляет настоящий кладезь сведений не только о личности самого Чингис-хана, о военных походах и становлении единой Монголии, но и об обыденной жизни кочевников, их скотоводстве, охоте, побочных пользованиях и т.д. Существует несколько десятков изданий «Сокровенного сказания» на разных языках; в отечественной науке не утерял своего значения перевод С.А. Козина9.

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1. Кн. 1. Пер. Л.А. Хетагурова. М.; JL, 1952; Он же. Указ. соч. Т. 1. Кн. 2. Пер. О.И. Смирновой. М.; Л., 1952; Он же. Указ. соч. Т. 2. Пер. Ю.П. Верховского. М.; Л., I960; Он же. Указ. соч. Т. 3. Пер. А.К. Арендса. М.; Л., 1946.

9 Козин С.А. Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 г. М.; Л., 1941. Более точный перевод Б.И. Панкратова, к сожалению, сохранился не полностью. См.: Панкратов Б. И. Образцы переводов из «Юань-чао би-ши» (подготовка к печати и предисловие Ю.Л. Кроля) // Mongolica. К 750-летию «Сокровенного сказания». М., 1993. С. 103-125; [.Панкратов Б.И.] Переводы из «Юань-чао би-ши» (публикация Ю.Л. Кроля и Е.А. Кузьменкова) // Страны и народы Востока. Вып. XXIX. СПб., 1998. С. 44-65.

10 Мэн-да бэй-лу («Полное описание монголо-татар»). Факсимиле, пер. Н.Ц. Мункуева. М., 1975.

11 «Краткие сведения о черных татарах» Пэн Да-я и Сюй Тина. Пер. Линь Кюн-и и Н.Ц. Мункуева // Проблемы востоковедения. М., 1960. № 5. С. 133-158; Хэрээд Жамсрангийн Баясах. Записки южносунских дипломатов как источники по истории и этнографии монголов XIII века. Улаанбаатар, 1997. не звучит традиционное для китайской историографии пренебрежительное отношение к «северным варварам». Эти источники показывают действительность весьма правдиво и непредвзято. В них включено много этнографических наблюдений. Дополнительную информацию можно

1 ^ почерпнуть в сочинениях арабского историка Ибн ал- Асира (1160 - 1233), личного секретаря последнего из династии хорезмшахов Шихаб ад-Дин 1

Мухаммада ан- Насави (XIII в.), персидского чиновника на монгольской службе Ата-Малика Джувайни14 (1225 - 1283) и некоторых других арабских и персидских авторов.

Во второй половине XIII в. Плано Карпини, Ц. де Бридиа, Рубрук, Марко Поло и другие европейцы, побывавшие в Центральной Азии, предоставили уникальную информацию, причем эти люди, как представители другой культуры, внимательно приглядывались к образу жизни кочевников и отмечали все его нюансы вплоть до мелочей. Этим авторам мы обязаны важнейшими сведениями, среди которых нашлось некоторое место и для описания взаимоотношений номадов с природой: особенностей их кочевания, охоты, анимистических представлений и т.д.15

2. Записки русских путешественников Konifa XIX — начала XX вв. Хронологически эта группа источников отстоит очень далеко от рассматриваемого нами периода истории Центральной Азии, однако, их привлечение оправдывается, по меньшей мере, двумя обстоятельствами. Во-первых, культура номадов эволюционирует довольно медленно и долго сохраняет архаические черты, которые заметно проступают в ней даже

Ибн ал-Асир. Ал-Камил фи-т-та'рих (Полный свод истории). Пер., примеч. и коммент. П.Г. Булгакова, дополнение, введ. и указат. Ш.С. Камолиддина. Ташкент, 2006.

13 ан-Насави, Шихаб ад-Дин Мухаммад. Сират ас-султан Джалал ад-Дин Манкбурны (Жизнеописание султана Джалал ад-Дина Манкбурны). Изд. критич. текста, пер., иредисл., коммент., примеч. и указат. З.М. Буниятова. М., 1996.

Juvaini, Ata-Malik. The History of the World-Conqueror. Trans, by J.A. Boyle. Manchester Univ. Press, 1997.

15 Rachewiltz, Igor de. Papal Envoys to the Great Khans. Stanford, 1971; Путешествия в восточные страны: Плано Карпини. История могалов. Гильом де Рубрук. Путешествие в восточные страны. Книга Марко Поло. М., 1997; Христианский мир и «Великая Монгольская империя». Материалы францисканской миссии 1245 года. СПб., 2002. сегодня. Во-вторых, блестящая подготовка и широкая эрудиция позволили первопроходцам верно интерпретировать подмеченные особенности образа жизни и ведения хозяйства номадов этой обширной территории накануне решающих социально-экономических перемен. Приоритет открытия этой «terra incognita» для широкой общественности принадлежит Н.М. Пржевальскому, совершившему в 1870-1885 гг. четыре экспедиции по Центральной Азии общей протяженностью около 31550 км и собравшему колоссальный естественнонаучный и этнографический материал. Затем последовали экспедиции Г.Н. Потанина, братьев Г.Е. и В.Е. Грумм-Гржимайло, М.В. Певцова, В.И. Роборовского, П.К. Козлова, A.M. Позднеева, В.А. Обручева и других исследователей. Все руководители экспедиций составляли о своих маршрутах подробные отчеты, которые затем публиковались.

3. Археологические источники. Данные центрально-азиатской археологии использовались нами ограниченно, как вспомогательный материал. Вместе с тем, надо отметить, что именно археологические находки дают наглядное представление о древнем земледелии, показывают соотношение пород скота в стадах, демонстрируют уровень технического прогресса и т.д. Их значение неоспоримо не только при исследовании материальной культуры прошлых эпох. Они нередко незаменимы при реконструировании картины мира и ментальности этносов, особенно бесписьменных.

В данной работе используются материалы С.И. Руденко, А.Н. Бернштама, А.В. Давыдовой, А.П. Окладникова, Ю.С. Худякова, В.Е. Войтова, А.В. Тиваненко, С.С. Миняева, П.Б. Коновалова, С.В. Данилова и др.

4. Исторические и этнографические работы. Кочевниковедение за 250 лет своего развития породило обширную литературу. Не все эти труды могли быть использованы с равной результативностью. Приоритет отдавался тем работам, в которых вскрываются закономерности возникновения и исторического развития центрально-азиатского кочевничества, устройства и жизнедеятельности кочевых обществ, их взаимоотношений с оседлыми народами и природной средой, духовного мира номадов и т.п. Из числа использовавшихся нами публикаций заслуживают отдельного упоминания труды В.В. Бартольда, Б.Я. Владимирцова, Г.Е. Маркова, Н.Ц. Мункуева, JI.H. Гумилева, A.M. Хазанова, Н.Э. Масанова, Н.Н. Крадина, Т.Д. Скрынниковой, Е.И. Кычанова, А.Г. Малявкина, JI.JI. Абаевой, Ч. Далая, Ш. Биры, Г. Сухбатора, Т. Барфилда, И. де Рахевилца, JI. Квонтена, Р. Груссэ, Ж.-П. Ру, Т. Хаяши, Л.И. Думана, Д.И. Тихонова и др.

Современным тюркским и монгольским народам Центральной Азии посвящены многочисленные труды этнологов, культурологов, религиоведов. Некоторая часть этих трудов может быть полезна и для реконструкции образа жизни и верований кочевников раннего средневековья. В работах H.JI. Жуковской всестороннее освещение получила монгольская кочевая культура16. В монографии JI.JI. Викторовой большое внимание уделяется культурогенезу монголов и культуре их этнических предшественников17. Кроме названных исследований, ценные замечания по этнической экологии номадов имеются во многих статьях и монографиях других авторов.

5. Полевые этнографические лштериалы автора диссертации. Материалы письменных источников дополнялись собственными наблюдениями быта халха-монголов в ходе летних полевых работ в Монголии в 2000-2008 гг. в составе Совместной Российско-Монгольской биологической экспедиции РАН и АНМ. Основной задачей было изучение трансформации традиционного природопользования монголов в условиях социально-экономических перемен, происходящих в стране с 1990 г., а главным исследовательским методом - анкетирование аратов (скотоводов-кочевников).

16 Жуковская H.JI. Ламаизм и ранние формы религии. М., 1977; Она же. Категории и символика традиционной культуры монголов. М., 1988; Она же. Кочевники Монголии: Культура. Традиции. Символика. М., 2002.

17 Викторова JI.JI. Монголы. Происхождение народа и истоки культуры. М., 1980.

Научная новизна работы заключается в следующем:

3. Раскрыты процессы духовной адаптации номадов к ландшафтам, выражающиеся в их сакрализации и деификации.

Практическая значимость работы. Основные результаты диссертации могут быть использованы в разработке стратегии охраны природы в Центральной Азии, а также в учебно-методической работе и дальнейших исследованиях, касающихся истории и культуры кочевых народов этого региона.

Апробация работы. Основные положения и выводы диссертационного исследования докладывались на ежегодных Рериховских чтениях ИВ РАН (Москва, 1999-2007); Научной конференции «История взаимодействия природы и общества» (Москва, 2002); Международной конференции «Заповедное дело в общественном сознании: этические и культовые аспекты» (Киев, Украина, 2002); IV научной конференции «От истории природы к истории общества» (Москва, 2003); XIV международной научной конференции «Человек и природа» (Судак, Автономная Республика Крым, 2004); Международной конференции «Экосистемы Монголии и приграничных территорий соседних стран» (Улан-Батор, Монголия, 2005); IV международной конференции «Иерархия и власть в истории цивилизаций» (Москва, 2006); Международной научной конференции «Востоковедение и африканистика в университетах Санкт-Петербурга, России, Европы. Актуальные проблемы и перспективы» (Санкт-Петербург, 2006); Международной конференции «Буддийская культура: история, источниковедение, языкознание и искусство» (Санкт-Петербург, 2006);

Второй международной конференции «Прошлое и настоящее монгольских народов» (Улан-Батор, Монголия, 2007); Десятой рабочей встрече по сети восточно-азиатских биосферных заповедников под эгидой ЮНЕСКО «Охрана сакральных природных объектов: Важность сохранения биоразнообразия» (Тэрэлж, Монголия, 2007); Международной научной конференции «Мир Центральной Азии» (Улан-Удэ, 2007); Всероссийской научно-практической конференции с международным участием, посвященной 75-летию БГУ «Современные проблемы этноэкологии и традиционного природопользования» (Улан-Удэ, 2007); Международной конференции «Кочевое общество и кросс-культурный диалог» (Улан-Батор -Хустайн Нуруу, Монголия, 2008).

Заключение научной работыдиссертация на тему "История взаимодействия человека и природы в Центрально-Азиатских кочевых обществах раннего средневековья"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Центрально-азиатские степи были домом для кочевых народов, сменявших друг друга на протяжении веков. Все рассмотренные народы вели хозяйство в рамках хозяйственно-культурного типа кочевых скотоводов степей. Для каждого из них основой благосостояния был скот. Отточенная веками технология выпаса позволяла оберегать пастбища и водные источники от переэксплуатации, экономика кочевых обществ не наносила природе серьезных ран, поэтому вплоть до наших дней в Центральной Азии сохранились фрагменты ландшафтов в почти неизмененном виде. Однако этот «экологичный» образ жизни сильно зависел от погодных условий.

На втором месте по роли в жизнеобеспечении кочевников практически всегда стояла охота, а для бедных скотовладельцев она могла выходить и на первый план. Важнейшей отличительной чертой центрально-азиатских охот были широкомасштабные облавы, проводившиеся под началом верховных правителей и игравшие роль военных маневров.

По-видимому, в Центральной Азии не было кочевых народов, чье хозяйство не включало бы земледелие. Природно-климатические условия не благоприятствовали его развитию, но локальные очаги могли существовать. Распашка - довольно сильное воздействие на природу, однако, в масштабах Центральной Азии этот риск оказался минимальным. Основными поставщиками зерна для номадов являлись Китай и Западный край.

Еще более глубокое преобразование ландшафтов вызывает градостроительство. Урбанизация радикально изменяет природную среду. Города не случайно называют «паразитами биосферы»: они поглощают колоссальное количество ресурсов. Но именно по этой причине города редко возникали в бедных ресурсами степях, были малолюдными и недолговечными. Различные побочные пользования (собирательство, рыболовство и т.п.) занимали скромное место в кочевой экономике и почти не оставили следов в природе Центральной Азии.

На примере Центральной Азии подтверждается и конкретизируется существование двух категорий экофильности, или «экологичности» традиционной культуры - адаптивной и этической. Первая, чаще всего не осознаваемая самими ее носителями, нацелена на выживание своего рода, и окружающая среда сберегается постольку, поскольку в центре ее находится человеческий род. Вне родовых интересов природа не имеет какой-либо ценности. Вторая переживается вполне осознанно и не связана с идеей собственного благополучия индивида или рода. Природа в этом случае выступает как самоценность. В рассматриваемом историко-культурном регионе мы можем наблюдать сочетание обоих типов экофильности, но с историческим преобладанием первой. Однако экофильность не следует абсолютизировать. Один и тот же народ и даже конкретный индивид могли вести себя в природе очень различно в зависимости от того, кому она принадлежала. Для культуры народов Центральной Азии, по крайней мере, с эпохи хунну прослеживается четкое различие между понятиями «своей» земли и земли «чужой», соответственно чему отношение к природе неодинаково: в первом случае она наделяется сакральностью, во втором — лишается всех прав.

Если пытаться условно ранжировать культуры по степени их экофильности (ибо безусловных критериев и параметров до сих пор никем не предложено), то традиционная кочевая культура народов Центральной Азии может считаться достаточно высоко экофильной. По этому показателю она превосходит цивилизацию Запада и некоторые цивилизации Востока, например китайскую. В то же время, имеющиеся материалы по этнической экологии монгольских и тюркских народов не позволяют строить предположений о большей или меньшей экофильности либо экофобности тех или других. Языковая принадлежность, этнические стереотипы поведения и другие характеристики не оказывали на характер природопользования и отношения к окружающей среде существенного влияния. По-видимому, одна и та же природная среда не только вызывала к жизни одинаковые приспособительные реакции различных этносов, но и поддерживала в сознании степняков аналогичную картину мира с определенной субординацией человека и природы. Некоторое разнообразие вносили иноземные религии, по они, как правило, не подрывали ни устоев жизнеобеспечения, ни традиционного мировоззрения. Новые божества и новые идеи встраивались в существующую систему представлений, а центрально-азиатская природа иногда получала дополнительных сверхъестественных покровителей.

Откуда же тогда проистекали те различия в образе жизни, которые мы наблюдаем при сравнении кочевых народов? Природная среда изменялась сравнительно мало, но народы иногда заметно различались по своим адаптивным стратегиям и способам жизнеобеспечения. Несмотря на то, что в основе существования практически всех этносов Центральной Азии лежало кочевое скотоводство, в разные эпохи большое значение могли приобретать другие источники материальных благ: земледелие, торговля и др. Если империи хунну, жуаньжуаней или древних тюрков можно считать типичными кочевыми государствами, то одно из сяньбийских племен - тоба смогло основать прочное оседлое государство на севере Китаяу уйгуры довольно активно занимались градостроительством, торговлей и земледелием, а позже монголы при Чингис-хане и его преемниках создали огромную империю, включавшую разные природные зоны с разноплеменным населением, ведшим самое разнообразное хозяйство.

Попытки найти объяснение миграций или смены хозяйственно-культурного типа в изменениях климата, на наш взгляд, недостаточно результативны. Известно, что миграция кочевников в северные провинции Поднебесной была вызвана другими причинами и началась задолго до засухи в степях, предполагаемой J1.H. Гумилевым для III в. Еще менее реально объяснять действием природных факторов усиление Уйгурской державы, с ее расцветом земледелия и урбанизации (разумеется, в центрально-азиатских масштабах, несравнимых с оседлым миром). Эти дары оседлой цивилизации были преподнесены уйгурам влиятельной согдийской диаспорой. Наконец, формирование имперской идеологии монголов при Чингис-хане и распространение монгольской власти на гигантские пространства невозможно понять в рамках климатических колебаний или каких-то других изменений природной среды.

Ни в коей мере не умаляя роль природно-климатического фактора, мы полагаем, что причина этих различий заключалась в социально-политической эволюции кочевых обществ, причем не самих по себе, а в тесной связи с оседлым миром, в первую очередь, с Китаем. Природа задавала определенные, достаточно жесткие рамки, в которых могли существовать и развиваться племена, но отклонения от некоей усредненной модели экономики типичного кочевого общества могут объясняться скорее социальными, чем природными причинами. Природа могла ослабить кочевое государство и сделать его жертвой соседей или заставить на время изменить внешнюю политику, но она не позволяла скотоводам в массовом порядке превращаться в земледельцев или торговцев и не понуждала их к этому.

Особенности центрально-азиатской культуры, проявляющиеся в пассивном отношении к окружающей среде, системе запретов на внесение в нее каких-либо изменений, обуславливаются, по крайней мере, тремя факторами. Во-первых, уровень технической оснащенности в течение многих веков оставался здесь на сравнительно низком уровне. Во-вторых, малочисленность и дисперсность населения препятствовала созданию критических нагрузок на ландшафты. Наконец, в-третьих, ранимая природа Центральной Азии, способная быстро и подчас необратимо деградировать, не позволяла себя эксплуатировать без риска, вследствие чего системы жизнеобеспечения номадов были отрегулированы таким образом, чтобы избежать подрыва своей ресурсной базы. Отсюда и рождаются правила и запреты, со временем приобретающие авторитет незыблемых традиций, которые получили наименование «экологических».

С другой стороны, чисто «созерцательный» подход к окружающей среде тоже не имел места. Отношение к • природе было достаточно прагматическим и диктовалось, в первую очередь, необходимостью выживания. Определенный заряд сострадания ко всему сущему привнес буддизм, но в рассматриваемую эпоху он не являлся в кочевых обществах доминирующим вероучением. Многочисленные материалы свидетельствуют против современных попыток идеализации взаимоотношений человека и природы в Центральной Азии.

Помимо материальной адаптации народов Центральной Азии к среде обитания, происходила их духовная адаптация, выражавшаяся в выработке верований и представлений, которые способствовали более гармоничному сосуществованию людей и природы. Пространство воспринималось номадами как семантически неоднородное: оно имело сакральный центр и профанную периферию, причем чужие земли вообще стояли вне этой простейшей классификации, но четко вписывались в универсальный код «свой — чужой». Наделявшаяся всевозможными позитивными свойствами земля родных кочевий противопоставлялась территориям, занятым враждебными племенами, поэтому отношение к природе чужих земель было экофобным, а к природе своих — преимущественно экофильным. Аналогично осмысливали ойкумену и другие народы. Например, для средневековых европейцев «Культурным, благоустроенным миром, на который распространяется божье благословение, был лишь мир, украшенный христианской верою и подчиненный церкви. За его пределами пространство утрачивало свои позитивные качества, там начинались леса и пустоши варваров, на которые не распространялись божий мир и человеческие установления. Такое членение по религиозному признаку определяло поведение крестоносцев в пределах неверных: методы, недозволенные в христианских землях, были допустимы в походе против язычников»435.

435 Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. М., 1984. С. 87.

Сакральность «своей» земли обусловливается различными факторами. Прежде всего, любой род или племя помещает себя в семантический центр мира, в место, где благотворная сила Неба проявляется максимально. Следовательно, это место идеально для жизни. Затем, оно населено духами предков, неусыпно наблюдающими за всем, что происходит на родовой земле, и помогающими своим потомкам. Обычно эти духи в определенные дни спускаются с неба на вершину родовой горы. Далее, другие духи, имеющие природное происхождение, при условии их почитания наделяют людей здоровьем, богатством, крепким потомством, умножают стада, дарят охотничью-добычу. Места их обитания становятся сакральными. Наконец, для Центральной Азии, как и для Восточной, актуальной была идеологема тесного переплетения понятий о верховной власти и природной гармонии. Верховный правитель кочевого социума воплощал «мировую ось» и, служил передатчиком на подвластные ему земли благотворной силы Неба. Расширяя границы государства, он тем самым раздвигал рубежи упорядоченного пространства, где благоденствуют дикая природа и люди со своими стадами. Природные катаклизмы могли расцениваться как знак неугодности правителя Небу и послужить поводом к его замене другим претендентом, в, котором угадывался особый небесный дар - харизма.

Природа была не только пассивным объектом почитания или эксплуатации. Согласно представлениям номадов, она являлась обладающей разумом силой. Злоупотребления по отношению к ее богатствам, нарушение неписаных правил природопользования и поведения и другие противоречащие традициям действия не оставались безнаказанными. Нарушения «глобального» масштаба карались Вечным Небом, малозначительные - неисчислимыми духами-«хозяевами».

Могло ли быть иначе? По-видимому, нет. Ранимость природы Центральной Азии не оставляла выбора. Либо бережное отношение к растительному и животному миру, изъятие из природы только самого необходимого, либо быстрое истощение ресурсов, голод и необходимость миграции на другие земли, где местные племена и роды едва ли согласились бы принять непрошеных гостей. Отступление от вырабатывавшихся веками природосберегающих традиций в экстремальных условиях существования неотвратимо ведет народы к гибели. Поэтому чем более суровы природно-климатические условия и, соответственно, менее устойчивы экосистемы, тем строже правила и запреты, регламентирующие природопользование, тем более грозными представлялись людям духи-«хозяева» и тем дольше сохранялась вера в них.

Список научной литературыДробышев, Юлий Иванович, диссертация по теме "Всеобщая история (соответствующего периода)"

1. Абаев Н.В., Асоян Ю.А. Культурные традиции народов Востока и современное экологическое сознание // Методологические аспекты изучения истории духовной культуры Востока. Улан-Удэ, 1988. С. 3354.

2. Абаева JI.JI. Культ гор и буддизм в Бурятии (эволюция верований и культов селенгинских бурят). М., 1992.

3. Абаева JI. Ээж Хада, Мать-Скала Монголии // Восточная коллекция. 2005. №2. С. 101-103.

4. Акишев А.К. Искусство и мифология саков. Алма-Ата, 1984.

5. Алексеев В.П. Становление человечества. М., 1984.

6. Андрианов Б.В., Чебоксаров Н.Н. Исгорико-этнографические области: проблемы историко-этнографического районирования // Советская этнография. 1975. № 3.

7. Аникеева Т.А. Волшебный камень «яда» и обряд вызывания дождя у тюрков Центральной Азии // Мир Центральной Азии. Т. I. Археология. Этнология. Улан-Удэ, 2002. С. 80-85.8. «Арабески истории». Альманах. Вып. 2. М., 1995.

8. Аракчаа JI.K. Экологические традиции тувинского народа и их природосберегающее значение // Устойчивое развитие малых народов Центральной Азии и степпые экосистемы. Кызыл; М., 1997. Т. 2. С. 271-274.

9. Аракчаа JI.K., Дадаа Г.И. Традиционное природопользование тувинского этноса. Улан-Удэ, 2005.

10. Арутюнов С. А. Культурологические исследования и глобальная,, экология //Вестник АН СССР. 1980. № 12. С. 92-98.

11. Асадов Ф.М. Арабские источники о тюрках в раннее средневековье. Баку, 1993.

12. Асоян Ю.А. Реликты ранних представлений о природе в традиционной культуре бурят// Советская этнография. 1990. № 5. С. 126-132.

13. Базен JL Человек и понятие истории у тюрков Центральной Азии в VIII в. // Зарубежная тюркология. Вып. 1. Древние тюркские языки и литературы. М., 1986.

14. Банзаров Доржи. Собрание сочинений. Улан-Удэ, 1997.

15. Бардаев Э.Ч. Фитонимы в монгольских языках // Вопросы грамматической системы монгольских языков. Элиста, 1980. С. 93-108.

16. Бардаев Э.Ч. Названия птиц в монгольских и некоторых тюркских языках // Всесоюзная научная конференция, посвященная 100-летию со дня рождения акад. Б.Я. Владимирцова: Тез. докл. М., 1984. С. 115-117.

17. Бартаханова М.А. К истории манихейской миссии в Китае и Уйгурии // Религиоведение. Благовещенск, 2002. № 4. С. 117-121.

18. Бартольд В.В. Очерк истории Семиречья // Сочинения. Т. II. Ч. 1. М., 1963.

19. Барфилд Т. Мир кочевников-скотоводов // Кочевая альтернатива социальной эволюции. М., 2002.

20. Батоева Д.Б. Дерево в обряде «испрашивания» сулдэ ребенка // «Цыбиковские чтепия-7». Улан-Удэ, 1998. С. 102-104.

21. Ал-Белазури. Китаб футух ал-булдан. Пер. С. Волина // Материалы по истории туркмен и Туркмении. Т. I. М.; JL, 1939.

22. Бернштам А.Н. Очерк ис i ории гуннов. JT., 1951.

23. Билэгт J1. Тюрки и монголы // Археологийн судлал. Т. XVIII. Fasc. 14. Улаанбаатар, 1998.

24. Биче М.С. Историко-географическпй анализ и экологическая оценка традиционных форм природопользования Тувы. Автореф. дис. . к.геогр.н. М., 1997.

25. Бичурин Н.Я. (Иакинф) Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. I-III. М.; J1., 1950-1953.

26. Бокщанин А.А. Императрица Фэп: некоронованная правительница Китая // XXXIV НКОГК. М., 2004. С. 218-222.

27. Борейко В.Е. Священные рощи (аналитический обзор) // Заповедное дело в общественном сознании: этические и культовые аспекты. Киев, 2002. С. 122-132.

28. Борейко В.Е., Морохип II.В. Словарь по гуманитарной экологии. Киев, 2001.

29. Боровкова J1.A. Где и когда сюнну вышли на историческую арену (по материалам «Ши цзи») // XXI НКОГК. Ч. II. М., 1990.

30. Боровкова JT.A. Проблема местоположения царства Гаочан (по китайским историям). М., 1992.

31. Боровкова JI.A. Царства «Западного края» во II I веках до н.э. М., 2001.

32. Будаев Ц.Б. О флористической терминологии // Труды Бурятского комплексного НИИ. Вып. 3. Серия востоковедная. Улан-Удэ, 1960. С. 80-88.

33. Будаева Ц.Б. Экологические традиции коренного населения Байкальского региона (па примере Республики Бурятия). Улан-Удэ, 1999.

34. Будаева Ц.Б. Возрождение экологических традиций бурят // Социологические исследования. Июнь 2003. № 6. С. 120-123.

35. Будаева Ц.Б. Этноэкологические традиции народов Байкальского региона в условиях трансформационных процессов: проблемы сохранения и развития. Улан-Удэ, 2006.

36. Бурятия: концептуальные основы устойчивого развития / Под ред. JI.B. Потапова, K.ULI. Шагжиева, А.А. Варламова. М., 1999.

37. Вайнштейн С.И. Древний Пор-Бажин // Советская этнография. 1971. № 6. С. 103-114.

38. Вайнштейн С.И. Историческая этнография тувинцев. Проблемы кочевого хозяйства. М., 1972.

39. Вайнштейн С.И. Проблемы истории жилища степных кочевников Евразии // Советская этнография. 1976. № 4.

40. Вайнштейн С.И. Мир кочевников центра Азии. М., 1991.

41. Васильев В.П. Китайские надписи на орхопских памятниках в Кошоцайдаме и Карабалгасуне // Сборник трудов орхонской экспедиции. Вып. III. СПб., 1897.

42. Васильев Д.Д. Корпус тюркских рунических памятников бассейна Енисея. Л., 1983.

43. Васильев Д.Д. Самая северная руническая надпись на Енисее // Turcologica 1986. К восьмидесятилетию академика А.Н. Кононова. Л., 1986.

44. Васильев Д.Д. Addenda et corrigenda к фонду Енисейской руники. Памятник Ийме 1 (Е 73) // Altaica I. М., 1997.

45. Византийские историки. Пер. С. Дестуниса. СПб., 1861.

46. Викторова Л.Л. Монголы. Происхождение народа и истоки культуры. М., 1980.

47. Владимирцов Б.Я. Общественный строй монголов. Монгольский кочевой феодализм. Л., 1934.

48. Войтов В.Е. Каменные изваяния из Унгету // Центральная Азия: Новые памятники письменное ги и искусства. М., 1987. С. 92-109.

49. Войтов В.Е. Древнетюркский пантеон и модель мироздания. М., 1996.

50. Воробьев М.В. Маньчжурия и Восточная Внутренняя Монголия (с древнейших времен до IX в. включительно). Владивосток, 1994.

51. Вяткина К.В. Культ животных у монгольских народов // Тезисы докладов научной сессии, посвященной итогам работы Института этнографии АН СССР. Л., 1967. С. 12-14.

52. Галданова Г.Р. Почтапие животных у бурят // Буддизм и традиционные верования народов Центральной Азии. Новосибирск, 1981. С. 56-67.

53. Галданова Г.Р. Эволюция содержания охотничьего культа // Буддизм и традиционные верования пародов Центральной Азии. Новосибирск, 1981. С. 46-55.

54. Галданова Г.Р., Герасимова К.М., Дашиев Д.Б. и др. Ламаизм в Бурятии XVIII начала XX в. Новосибирск, 1983.

55. Герасимова К.М. Священные деревья: контаминация разновременных обрядовых традиций // Культура Центральной Азии: письменные источники. Вып. 4. Улан-Удэ, 2000. С. 15-34.

56. Герасимова К.М. Вопросы методологии исследования культуры Центральной Азии. Улан-Удэ, 2006.

57. Головачев В.Ц. Стела с Центрального священного пика горы Суншань как исторический источник периода династии Северное Вэй (386 534) //Вестн. Моск. ун-та. Сер. 13. Востоковедение. 1996. № 1.

58. Гомбоев БД. Почитание духов гор окинских бурят // Этнографическое обозрение. 2002. № 2. С. 69-77.

59. Грайворонский В.В. Реформы в социальной сфере Монголии. М., 2007.61.

Полный текст автореферата диссертации по теме "История взаимодействия человека и природы в Центрально-Азиатских кочевых обществах раннего средневековья"

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата исторических наук Дробышев, Юлий Иванович

Введение диссертации2008 год, автореферат по истории, Дробышев, Юлий Иванович

Заключение научной работыдиссертация на тему "История взаимодействия человека и природы в Центрально-Азиатских кочевых обществах раннего средневековья"

Список научной литературыДробышев, Юлий Иванович, диссертация по теме "Всеобщая история (соответствующего периода)"

Похожие темы диссертаций