автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.02
диссертация на тему: Кавказская проза А. А. Бестужева-Марлинского: проблема евразийского культурного диалога

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Эмирова, Лейла Абдурагимовна

ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ. РОМАНТИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ И ИХ

ПРЕЛОМЛЕНИЕ В ТВОРЧЕСТВЕ

А. А.БЕСТУЖЕВ А-МАРЛИНСКОГО

1.1. Романтизм в русской литературе первой трети X1X в

1.2. Специфика выражения кавказской темы в произведениях А.А.Бестужева

ГЛАВА ВТОРАЯ. ФОРМИРОВАНИЕ ОБРАЗНЫХ ТИПОВ В

ПОВЕСТЯХ А.А.БЕСТУЖЕВА «АММАЛАТ-БЕК» И

МУЛЛА-НУР»

2.1. Аммадат-Бек и А.А.Бестужев - примеры разрушительной и творческой страсти

2.2. Полковник Верховский и Искандер-бек — «разумный» и «чувственный» созидатели

2.3. Мулла-Нур и генерал Ермолов - азиатская и европейская легенды

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЙ И ПОЛЕМИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ КАВКАЗСКОЙ ПРОЗЫ

А.А.БЕСТУЖЕВА

3.1. Темы войны и мира. Герои и антигерои кавказских повестей

3.2. Роковая обусловленность личной судьбы от общественной в повести «Аммалат-Бек»

3.3. «Мулла-Нур» - спор с псевдоэтнографическими сведениями о Кавказе

3.4. Антиутопия «Богучемоны» и проблема прогресса в творчестве А.А.Бестужева

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. СУБЪЕКТИВНЫЙ И ОБЪЕКТИВНЫЙ

МИРЫ В КАВКАЗСКИХ ОЧЕРКАХ А.А.БЕСТУЖЕВА

ГЛАВА ПЯТАЯ. ЗАИМСТВОВАНИЯ И ПОЭТИЧЕСКИЕ

ПАРАЛЛЕЛИ

5.1. Два «пленника» в русской литературе первой трети

XIX в.

5.2. А.А.Бестужев и последующая литература на кавказскую тему

Введение диссертации2002 год, автореферат по филологии, Эмирова, Лейла Абдурагимовна

Состояние временной «пограничности», сопровождающее человечество на грани двух тысячелетий, формирует объективную потребность переосмысления и переоценки наследия адекватно запросам эпохи. Век XX, уже ставший историей, приложил много усилий, чтобы восстановить справедливость по отношению к незаслуженно забытым именам. В русское словесное искусство, благодаря этому веянию, вернулись из литературной эмиграции имена и творения великих наших соотечественников. Однако еще не снято критическое вето с традиционного подхода к литературе XIX в., так называемой классической. Привычная иллюзия чрезмерной исследованности классического наследия, порожденная однолинейной критикой, лишает современность своего духовного лица, т.к. характер освоения классической литературы является основным показателем степени развития художественного мышления нации. В литературном потоке XIX в. сохранились имена, творчество которых продолжает оставаться в тени. Одним из утраченных для современного читателя ли-✓ тературных достояний является прозаическое наследие A.A. Бестужева-Марлинского - поэта, критика, писателя (в дальнейшем мы будем ссылаться на имя - Бестужев, а не на литературный псевдоним - Марлинский).

Актуальность темы исследования обусловлена целым рядом факторов, которые на сегодняшний день получили особую значимость в период исторического столкновения евразийских полюсов на российской арене. Среди них можно отметить наиболее остро стоящие: определение исторической миссии России на Кавказе; тема национальных культур как фундаментального ядра человеческой «многоликости»; роль и последствия историко-социальной нивелировки культурных зон и др. Эти проблемы требуют разрешения как в области историко-политической, так и в литературной. Ряд общечеловеческих, исторических, культурных, литературных вопросов поднимает кавказский раздел творчества Бестужева, но они, как и все разножанровое наследие поэта-декабриста, все еще не получили полного изучения. Признанный современниками едва ли не выше Пушкина, Бестужев в дальнейшем оказался на периферии русской словесности. Интерес к нему возобновился лишь со второй половины Х1Хв.

Но отечественное литературоведение демонстрировало двойственное отношение к этому поэту (исходя из определения «поэтической прозой» стиля Бестужева В.В.Виноградовым, мы будем ссылаться на автора «кавказских» повестей как на поэта). Часть исследователей, вслед за В.Г. Белинским, находила в нем лишь недостатки формы. Критик середины XIX в. A.B. Дружинин в статье «Критика гоголевского периода русской литературы и наше к ней отношение», отмечая тот беспощадный удар литературному дару Бестужева, нанесенный критическим приговором Белинского, писал: «До сих пор Марлин-ский еще нуждается в хладнокровной оценке, до сих пор ценители, истинно признающие в нем, при всех его недостатках, и дарование, и силу истинной поэзии, еще не могут решиться поднять свои голоса в защиту лучших вещей Марлинского. Так силен был удар, ему нанесенный, так полезны были последствия этого удара для дела упрощения русского повествующего сло-га!»/34,172/. Предупреждение Дружинина о последствиях критического «ав-торитетства» приобретает, таким образом, характер завещания. Однако уже в конце XIX в. литературный критик H.H. Страхов продолжает говорить об «искусственном и сделанном» кавказском герое «а 1а Марлинский»/81,317/. Наиболее убедительно логика времени реализма, сокрушающая идеалы прошлого, выразилась в словах А.И. Штукенберга, инженера и строителя, поэта и писателя, охарактеризовавшего в своих мемуарах второй половины XIX в. Бестужева как «натянутого фразера, которому я, впрочем, в юности так любил подражать»/! 6,362/. Наступающая новая литературная идеология подмяла романтику юных поэтов мощным наплывом зрелых, нетерпимо «прокрустовых» взглядов, выращенных в недрах критического реализма. Сокрушительный приговор Белинского на целый век отвратил отечественных исследователей от личности Бестужева, направив на поиск «простоты» в изобильной русской литературе все критические силы.

Но богатство и разнообразие литературного наследия не дает права забывать хоть одно значительное имя, ведь история литературы не заменяет одного явления другим. Забвение, как и привычный схематизм толкования, создает в литературном процессе «белые пятна»: стоит упустить звено бестужевского творчества, как станет проблематичным определение закономерностей развития талантов А.С.Пушкина, М.Ю.Лермонтова, Н.В.Гоголя, Л.Н.Толстого; появится доля условности в изучении русского романтизма, прозаических жанров и языка прозы.

Специфичная тема и оригинальная форма творений навсегда оставшегося молодым поэта (Бестужев так и не переступил сорокалетний рубеж) не укладывались в рамки гипертрофированной критикой идеи простоты формы и содержания.

С другой стороны, интуитивный дар Бестужева легко заслонялся авторитетными профессионалами: Пушкиным, Гоголем, Белинским . Родившись в 1797 г. и, следовательно, будучи лишь на два года старше Пушкина, Бестужев обречен был стать «кометой» в сравнении со светилом русского словесного искусства. О незавидной участи таланта обыкновенного в лучах имени гениального говорил сам Бестужев в очерке «Путь до города Кубы»: «Наступив на зенит, солнце льет на землю море невыносимого света, лишает земные предметы лучшего украшения - тени, уничтожает человека своею знойною, яркою славою»/4,193/.Но критика не имеет права на иллюстративный, поверхностный взгляд на предмет исследования. «Старое литературоведение, - отмечает Б.С.Мейлах, - подменяло представление о живом, разветвленном литературном процессе представлением об «элите», созвездии только небольшого круга избранных имен. Отсюда и традиционное построение историко-литературных работ как серии «медальонов» - характеристик писателей первой величины. И все же литература с ее национальным своеобразием, с широчайшим охватом всех явлений действительности - результат деятельности многих и многих пи-сателей»/64,20/. Разносторонний дар Бестужева - поэта, писателя, критика, этнографа, языковеда представляет исторический и литературный интерес , как обращение к истокам многих явлений российской словесности.

Проза Бестужева чаще, чем его критика и поэзия, привлекала внимание литературоведов. Но это внимание было, в основном, приковано к своеобразию бестужевского литературного стиля, к так называемому «марлинизму». Словесная избыточность, выспренность, эксцентричность поэтической манеры Бестужева не раз резко подчеркивались В.Г.Белинским. В «Литературных мечтаниях» критик-реалист определяет романтические повести Бестужева как содержащие «более фраз, чем мыслей, более риторических возгласов, чем выражений чувства»/8,69/.

На неестественность, пестроту и даже жеманность расточительной языковой манеры Бестужева указывал и А.С.Пушкин, хотя был неизменно сдержан в своих высказываниях о литературной деятельности ссыльного декабриста.

Отметив в «Литературных мечтаниях» «внешний» характер таланта Бестужева, Белинский, как и многие литературные критики-последователи, оказался, так сказать, в плену поэтической формы, которую сам декабрист вызывающе демонстрировал российской публике. В письме к братьям Николаю и Михаилу от 21 декабря 1833 г. он писал о своем стиле: «Что же касается до блесток, ими вышит мой ум; стряхнуть их - значило бы перестать носить свой костюм, быть собою. я не притворяюсь, не ищу острот - это живой я»/4,660/.Эта литературная особенность отмечалась многими современниками Бестужева. Так вспоминает о манере декабриста неизвестный мемуарист: « В литературных. своих произведениях он сыпал остротами и разливался веселостью; многие его повести исполнены не только блесток, но и истинного фейерверка остроумия. Иные называли это остроумие мишурным.»/36,94/. Чрезмерная декларативность собственного стиля письма, близкого к романтической поэме 20-х гг. (H.A. Степанов), становится на долгие годы причиной неотмеченности содержания творчества Бестужева.

Однако «огненное наречие» поэта-декабриста, языковый иероглиф его «поэтической прозы» имеет, по нашему убеждению, объективные корни в настоящей литературной ситуации первой трети XIX в. В письме к К.Полевому от 21 февраля 1834 г. Бестужев жаловался: «Ладить с мадам цензурою не умею я ни на словах, ни на письме. Писав, однако ж, последнюю критику, я клал перед глазами ножницы как символ прокрустовой < SIC> постели. Не только за критику, да и за сказку страшно садиться - и положительно говорю вам, что это главная причина моего безмолвия. Не смея бросать в свою записную книжку мыслей своих, как решиться писать что-нибудь для публики. Малейшее слово мое перетолкуют - подольют своего яду в самое розовое масло, - и вот я вновь и вновь страдалец за звуки бесполезные»/4,661-662/. Цензурный надзор за вдвойне опасным для государя поэтом (декабристом, с одной стороны, и, безусловно, талантливым литератором - с другой) привел к формированию напыщенного маскирующего литературного стиля, характерного для Бестужева. Это отмечал и В.Базанов: «Но и пристрастие к метафоризадии и искусственная декламационность не есть ли своеобразный декабристский прием, рассчитанный на затемнение (разбивка моя. - Л.Э.) подлинного смысла его повестей?»/10,522/.

Несмотря на «затемняющую» роль «марлинизма», его заслуги в развитии русского литературного языка были безусловно велики. «Быстрые» (определение Белинского) фразы Бестужева перешли в разговорную речь современников поэта, его стилистической манере подражали литературные последователи: В.Ф. Одоевский, Н.Ф. Павлов, А.Ф. Вельтман, И.И. Лажечников, ранний Гоголь. Как наиболее «неистовых» подражателей Бестужева Р.В. Иезуитова отмечает П.Коменского, И. Панаева, Е. Ган/38,169-200/. Стоящий у истоков русской романтической повести, поэт-декабрист Бестужев своими исканиями, открытиями и даже заблуждениями указал дорогу в литературу многим талантам, наметил жанр повести как предшественника популярнейшей литературной формы XIX в. - романа.

Кавказский цикл творчества Бестужева получил самые противоречивые отзывы. Первый и авторитетнейший судья и обвинитель - В.Г. Белинский - не сумел уловить в нем самого важного: оригинального инонационального тона. С реалистической позиции критик обличает литературные темы поэта-декабриста, на которые, как с иронией он говорит, «только разве в каком-нибудь Дагестане можно еще с важностью рассуждать . ведь Дагестан в Азии!.»/8,53/.

Белинский, однако, верно уловил влияние азиатского духа на самого Бестужева, его евразийский космополитизм. В литературной форме эта черта сложилась в, так называемый, прием орнаментального этнографизма как результат сближения двух литератур и двух «способов воззрения» : европейского и азиатского.

Современная Бестужеву историография в лице Е.И. Козубского, автора «Библиографии Дагестанской области», охарактеризовала этнографические сведения, содержащиеся в повестях декабриста, как «ложные» и «воображаемые» автором. Объективная сущность бестужевского «способа воззрения» была определена в XX в. Крупнейшие исследователи Бестужева-кавказоведа первой половины XX в. М.П. Алексеев, В. Васильев, A.B. Попов отмечали этнографическую осведомленность Бестужева и высоко оценивали с этой точки зрения кавказский цикл, содержащий важные сведения о быте, нравах и культуре кавказских (большей частью дагестанских) народов. Критика середины XX в., в том числе В. Базанов/10/, обращалась к этому «грузу» уже с точки зрения декабристских истоков бестужевского этнографизма.

Столь же полемично отношение отечественной критики к психологически мотивировочной базе характеров прозы Бестужева 30-х гг. (в основном, кавказской). В частности, В.Ю. Троицкий утверждает о заданности личностного портрета автором: «Автор сам дает первую и последнюю оценку героя до его поступка»/84,115/. Однако поэт-декабрист большое внимание уделял изображению внутреннего мира героя, его «диалектике страстей», «байронической рефлексии», по определению В.И.Кулешова. Этот исследовательский пробел, заложенный еще критическими отзывами В.Г. Белинского, отмечал и P.M. Мустафин: «.Психологизм как художественный принцип во многом обязан своим становлением в русской прозе Бестужеву и, в частности, его циклу кавказских произведений»./67,19/.

Таким образом, несмотря на несомненный талант, в чем Бестужеву не отказывал даже Белинский («Он (Бестужев. - Л.Э.) одарен остроумием неподдельным, владеет способностью рассказа, нередко живого и увлекательного, умеет иногда снимать с природы картинки - загляденье»/8,69/), талант писателя, поэта, публициста, критика - его творчество не получило однозначной оценки. Неровность и специфичность бестужевского дара беспокоили и раздражали современников и потомков, заставляя создавать гипотезы и разрушать их, цепко держа в напряженном словесном лабиринте уже почти два века российского читателя. Мы в своей работе обратились к кавказскому наследию Бестужева как к последней вспышке декабристского романтизма, сфокусировавшей политико-литературные взгляды декабриста и поэта, этнографа и философа, способного, по словам современника, «сильно увлекать массу публи-ки»/36,95/.

Научная новизна данной работы заключается в самом подходе к творчеству Бестужева как к результату национально-культурного синтеза двух цивилизаций: Европы и Азии. На этой почве происходит сближение литератур русской и национальной, дагестанской, образуя своеобразный бестужевский синкретизм. Русская черта - способность к «переимчивости» (Карамзин) - у Бестужева превращается в счастливый дар. Поэт легко входит в инокультур-ную среду, принимая свойственные только ей образные, идейно-нравственные и стилевые особенности. Таким образом, мы можем говорить не просто о русской литературе на кавказскую тему, а о литературе русско-кавказской, о культурной полифонии, где сложности каждой литературы, сохраняясь, слагаются в грандиозную перспективу национального сотрудничества. Наша работа суть первая попытка проследить кавказское наследие Бестужева в двух ракурсах: европейском (идеи романтизма, декабризма, прогресса.) и азиатском (этнографизм, сложности национальной психологии, восточная поэтика.). Исходя из этого на материале двух кавказских повестей «Аммалат-Бек» и «Мулла-Нур» мы вывели теорию трех образных типов: образы страстные, образы созидательные, образы легендарные. Каждый тип получает два выражения - европейское и азиатское, - что формирует специфику героического характера и особенности сюжетного хода.

Декабристское мировоззрение и недюжий журналистский дар позволили Бестужеву поднять в кавказских произведениях ряд общественно-политических вопросов, которые у него публицистически заострены. Это проблемы прогресса и инокультурной экспансии, взаимоотношений поэта и «толпы», войны и мира. В истории первой трети XIX в. большое место отведено Кавказской войне. Знаток и участник ее - А.А.Бестужев - на протяжении всего своего творчества обращался к этой теме, отмечая закономерный характер продвижения России на Кавказ, на неприемлемость с позиций гуманизма и даже военной тактики его средств. В этой связи, мы впервые попытались проследить развитие тем войны и мира в творчестве Бестужева. Данная проблема намечает два аспекта рассмотрения: героический (сторонники мирного евразийского сосуществования) и антигероический (вдохновители и поборники вражды), что представляется новым в исследовании кавказского цикла декабриста.

Одновременно поэт ведет борьбу с псевдоэтнографическими знаниями, пытаясь посредством занимательного повествования представить России реальное лицо реального Кавказа.

Эту же цель поэт преследует в кавказских очерках, которые в критике чаще получали оценку под определенным идейным углом зрения, что, несомненно, разрушало их идейно-тематическую множественность. В данной работе впервые сделана попытка осветить очерковое кавказское наследие Бестужева, не вводя его в ограничительные рамки заранее намеченных схем, лишь условно подразделив по тематическим группам: пространственно-временной, этнографической, философской.

Цель и задачи исследования. Само обращение к личности А.А.Бестужева, к его творчеству предполагает множество вопросов, касающихся основ романтизма, литературы декабризма, развития прозаических жанров, русского литературного языка, кавказской тематики в русской литературе, сравнительного анализа кавказского наследия различных авторов, изучения творчества последователей и продолжателей Бестужева и т.д. Цели настоящего исследования обуславливают концентрацию в основном на проблемах художественного строения кавказского раздела поэта. Разработка темы предполагает решение ряда задач:

- раскрыть теоретические аспекты романтизма как литературного направления и выявить специфику его проявления в творчестве Бестужева;

- обосновать закономерность обращения Бестужева к кавказской теме;

- определить место Бестужева в разработке кавказской тематики;

- установить типическое и индивидуальное в образах кавказских повестей Бестужева;

- проследить развитие авторского стиля «марлинизма» на инонациональном материале;

- отметить влияние «кавказской» прозы Бестужева на творчество последующих поэтов и писателей, обращавшихся к теме Кавказа.

Основная задача данной работы - преодолеть схематизм и идеологизи-рованность во взгляде на творчество Бестужева. Автор обратился к кавказскому циклу поэта-декабриста с точки зрения современности XXI в., с одной стороны, и литературных традиций начала XIX в. - с другой. Кроме того, в работе сделана попытка проследить связь произведений Бестужева с восточно-коранической поэтикой и тюркской лексикой (повесть «Мулла-Нур»), хотя это не было нашей основной задачей.

Таким образом, цель исследования - выявить художественную, идейно-тематическую специфику оригинального, евразийского «способа воззрения» поэта и декабриста на сопредельную с Россией историко-этнографическую общность, углубиться в литературную мастерскую автора для дешифровки поэтического кода Бестужева - «марлинизма»; проследить процесс обогащения русской литературы новой тематикой и художественными средствами в результате общения России с Кавказом, географически, исторически связанным с Востоком; показать, как поэт решал проблему взаимосвязей восточной и западной культур.

Методы исследования: аналитический, историко-литературный, культурно-исторический. Данная методика предполагает обращение не только к теоретическим вопросам кавказского творчества Бестужева, но и позволяет проследить литературные традиции и новаторства, связана с выявлением специфики художественного произведения в диалектическом единстве содержания и формы.

Теоретическую и методологическую основу исследования составляют работы как русских, так и дагестанских специалистов по творчеству Бестужева. Тема исследования предполагает обращение к теории романтизма, к явлению декабризма. В этой связи были использованы работы: Е.А.Маймин -«О русском романтизме» (1975); В.И.Сахаров - «Страницы русского романтизма» (1988); Ю.В.Манн - «Поэтика русского романтизма» (1976); В.В.Ванслов - «Эстетика романтизма» (1966); А.М.Гуревич - «Романтизм в русской литературе» (1980); Б.С.Мейлах - «Декабристы в борьбе за передовую русскую литературу» (1950); Н.В.Нечкина - «Декабристы» (1940), «Литературное наследие декабристов» (1975), «Декабристы и их время» (1951), «Декабристы в воспоминаниях современников» (1988).

При изучении историко-литературного процесса первой половины XIX в. автором использованы труды Н.Я.Берковского/12/, А.В.Дружинина/34/, Р.В .Иезуитовой/3 7 ;3 8/, Ф.З.Кануновой/42;4Э/, А.И.Кузьмина/50/,

Ю.М.Лотмана/60/, Б.М.Эйхенбаума/95/ и др.

Автор опирался также на труды северокавказских исследователей проблемы кавказской темы в русской литературе XIX в. Работы М.А.Садыкова/77/, Э.А.Чамоковой/88;89/, Р.В.Юсуфова/90;91;92;93/, Г.Г.Ханмурзаева/86;87/, М.Гусейнова/29/, В.Шадури/76/, В.Вацуро/15/ отмечают особый интерес русских поэтов и прозаиков начала XIX в. к специфике национальной жизни, культуры, истории. Этнографическая значимость этой литературы (в частности, бестужевской) уже отмечена в работах В.Г.Базанова - «Очерки декабристской литературы»(1953), М.А.Васильева - «Декабрист А.А.Бестужев как писатель-этнограф»(1926), чьи источниковедческие разыскания доказали тот факт, что вовсе не стилизаторское вдохновение, а прекрасная осведомленность поэта в культуре и образе жизни дагестанских народов лежат в основе его кавказского цикла. Евразийский аспект в мировой литературе освещается в исследованиях Н.И.Конрада - «Запад и Восток»(1972),

З.Г.Казбековой - «Дагестан в европейской литературе»(1994). Вопросы стиля Бестужева затрагивают труды В.В.Виноградова, Э.А.Чамоковой.

Методологической посылкой при разработке темы диссертации явились научное мировоззрение В.И.Кулешова/51/, Н.Н.Маслина/3/, В.Г.Базанова/10;11/, Я.Л.Левкович/54;55;56/, Ю.В.Манна/63/ и их критический подход к проблеме кавказской прозы Бестужева.

Обращаясь к кавказскому наследию поэта-декабриста, мы попытались рассмотреть большинство тем в контексте Кавказской войны, и в этой связи был привлечен ряд работ исторического и историко-литературного характера, в том числе Ф.З. Феодаевой - «Русско-дагестанские отношения во II пол. ХУШ-начале XIX в.» (1972), Я.Гордина - «Кавказ: земля и кровь (Россия в Кавказской войне)» (2000), Н.Я. Эйдельмана - «Быть может за хребтом Кавказа» (1990) и др.

На основании положений трудов данных исследователей мы попытались обосновать закономерность и историческую необходимость обращения к национальной тематике русской литературы, которая обретает особую значимость в период русско-кавказских конфронтаций. Вместе с тем автор сделал попытку определить роль нового направления - романтизма - в усилении этого внимания к чужому азиатскому «там» (т.е. стоящему за гранью обыденного, неудовлетворительного европейского «здесь») как пример фундаментального романтического противопоставления и сопротивления. В этой связи формировалась традиция самого этого обращения (романтически-идеализирующая), что категорически отвергал поэт-декабрист Бестужев, стараясь показать Кавказ «без розовой воды», но сохраняя национальный колорит, свойственный романтическому «там».

Теоретическая значимость. Наша работа - первая попытка развернутого анализа малоизученной темы, что позволяет обратиться ко многим неотмеченным ранее аспектам творчества Бестужева, проливающим свет на некоторые спорные вопросы о литературном процессе первой трети XIX в. Ценность данной работы заключена в направленности ее на выявление культурно-исторических сближений и отталкиваний России и Кавказа в процессе политических, экономических, общественных взаимоотношений (пример романтических полярий Европы и Азии), на установление чуткости русской литературы к национальной теме и других вопросов, исходя из материала кавказского цикла Бестужева. Выводы и заключения также подчеркивают значимость национальной темы для поэта-декабриста как в плане историческом (Россия -«двуличный Янус»/5,451/, одновременно глядящий на Европу и Азию), так и литературном, как воплощение в словесном искусстве характерных духовных исканий Бестужева, направленных на взаимосближение и взаимопроникновение культур.

Фактический материал и практические рекомендации, содержащиеся в диссертации, могут быть использованы при изучении жизни и творчества А.А.Бестужева и вопросов ориентальной литературы первой половины XIX в.

Практическое значение работы заключается в том, что на основе исследования возможна разработка факультативных и специальных курсов по изучению кавказской темы в русской литературе (А.А.Бестужев-Марлинский) на филологических факультетах Даггосуниверситета, Даггоспедуниверситета и педколледжей республики.

Апробация работы. Основные положения диссертации нашли отражение в публикациях:

1. Тема «Кавказского пленника» в творчестве А.С.Пушкина и А.А.Бестужева-Марлинского // Наука и образование: актуальные проблемы (Сборник научных трудов. Гуманитарные науки) - Махачкала: «Юпитер», 1999.-С.107-118.

2. К проблеме художественно-эстетической функции ориентализмов в «кавказской» прозе А.А.Бестужева-Марлинского.// Образование и наука - основы социально-экономического и духовного развития России. (Гуманитарные науки) Тезисы докладов научной сессии преподавателей и сотрудников Даггоспедуниверситета.- Махачкала: ДГПУ, 2000.- С.151-154.

3. Концепция роковой роли страстей в повести А.А.Бестужева-Марлинского «Аммалат-Бек».//Актуальные проблемы языка и лите

16 ратуры. (Сборник статей преподавателей и сотрудников).- Выпуск VI.- Махачкала: ДГПУ, 2000.- С.99-103.

Структура и объем работы представляют собой следствие специфики темы, которая предполагает обращение к материалу литературоведческому, историографическому, этнографическому, биографическому, непосредственно связанному с объектом исследования. Работа состоит из введения, пяти глав, заключения и библиографии. Общий объем данной диссертации составляет 175 страниц.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Кавказская проза А. А. Бестужева-Марлинского: проблема евразийского культурного диалога"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В истории русской литературы кавказская, восточная, тематика давно приобрела характер литературной традиции. Обращение к сопредельному, экономически, культурно, политически связанному с Россией Кавказу было неизбежно в условиях постоянных взаимоотношений. Однако первая треть XIX в. внесла особую остроту в процессы сближения и сотрудничества двух культур. Литература, как органическая часть общественного сознания, чутко прореагировала на нарушение фундаментального баланса «вещества мира», обусловленное теорией колонизации и насильного эволюционирования кавказских народов набирающей обороты машиной новых экономических отношений. Исторически предопределенная формула: Россия - это Европа плюс Азия, или, как отметил Н.И.Конрад, Россия - зона «скрещения итории Востока и Запада»/46,99/, - лишается своего естественного поступательного выражения, обретая геополитически неприемлемую форму: Россия равно Европа. В этой связи получают невиданную актуальность вопросы, касающиеся роли России в мировом процессе, соотношения западного и восточного начал в русской цивилизации, влияния восточных тенденций на культуру, философию и даже психологию россиянина и др. Крайний радикализм в позициях многих исследователей данной проблематики сформулировал ряд теорий исторического развития России, обращенных в некуда, т.к. они не направлялись, а отталкивались от коренного российского своеобразия - евразийности, «двуличности» (Бестужев).

Яростное западничество П.Я. Чаадаева, опубликовавшего в 1828-30-х гг. несколько «философических писем», основывалось на национальном нигилизме. Резкий поворот российской цивилизации к Западу, проповедуемый Чаадаевым, становился, по данной теории, единственным рациональным путем прогресса, т.к. Восток - регион обреченный. Однако новая формулировка - Россия минус Азия равно Европа - даже теоретически остается в разряде гипотез. Исторический толчок в сторону Европы, отдающийся со времен царяпреобразователя Петра I, в новом XIX в. получает степень «мании» (галло-, англо-, американо-.), привнося в национальную сферу все новые пороки крайностей европеизации.

К разгадке «сфинкса русской жизни» (А.И.Герцен) почти одновременно с Чаадаевым приступает А.А.Бестужев. Теории западничества поэтом-декабристом была противопоставлена собственная теория: «Двуличный Янус - Русь», глядящий одновременно на Азию и Европу. Все кавказское творчество Бестужева - это вариация тем Европы, Азии и, как области их синтезирования, России. Историческая неделимость этих трех отправных культурных точек оформилась в мессианскую идею русской цивилизации, предвосхищая, тем самым, теорию всечеловечности российской нации Ф.М.Достоевского.

Сложность выражения сокровенного для ссыльного декабриста, находившегося под неустанным цензурным надзором, формирует многообразный бестужевский мир текста и подтекста, зримого и незримого. В этом скрытом -самое ценное для поэта и декабриста, наиболее характерное, ставшее идейной транскрипцией, продолжением «прометеевского» подвига.

Русский гуманист, носитель евразийского сознания Бестужев, таким образом, обращается к теме Кавказа не только и не столько как к литературной экзотике, скорее - это продолжение декабристских раздумий о роли и значении России на мировой арене, о путях развития русской державы.

Здесь, на «земле плода», Бестужев пытается заново проследить эволюцию человеческого общества от форм «младенчествующих» до современной цивилизации «мелочных людей». На сравнительно небольшом территориальном участке Дагестана поэт и мыслитель Бестужев обнаруживает все известные общественные формации: от первобытных, родовых («Богучемоны») до элементов капиталистических в самых яростных выражениях. Подобный широкий исторический срез, и горизонтальный и вертикальный одновременно, помогает окончательно сформироваться мировоззрению автора. Но идейная концепция Бестужева часто неуловима, она, словно, пульсирует, отталкиваясь и возвращаясь: от позиций насилия и разрушительства («В началах разрушения лежат семена возрождения» Н.Полевой) взгляд поэта снова и снова обращается к идее мирного сосуществования и сотрудничества двух культур, имеющих фундаментальное общее ядро - «азиатчину».

Восток становится новой энергетикой для дремлющей Европы, вызывает взрыв энтузиазма, формирует устойчивую ориентальную традицию. Восток для Бестужева - обращение к истокам человеческого сознания, прививка от национального отчуждения. Мы не случайно, а следуя собственному определению поэта, выносим как синонимы понятия Дагестан и Восток. Дагестан превращается в заповедник сильнейших «азиатских» тенденций, где они, условно говоря, некультивированные, сохранились в чистом виде. «Востоку, -утверждал Бестужев, в статье «О романе Н.Полевого» «Клятва при гробе господнем», - суждено было искони высылать в другие концы мира, с индиго, с кошенилью и пряностями, свои поверья и верования, свои символы и сказки». »/5,426/, что придает Востоку (Дагестану) характер зоны культурнического экспорта. Внимательное и бережное обращение к дагестанским обычаям, традициям, быту, фольклору, таким образом, - это фрагменты общеисторической задачи, направленной на воссоздание собственнорусских координат в пространстве и времени общемировом. Восток как точка отсчета, «колыбель», одновременно проецирует «точку возвращения»: «Разве не пеленка саван, не люлька нам гроб, и еще для лучшего, для чистейшего, для нового бы-тия?»/4,193/. Следовательно, Восток Бестужева - это продолжение декабристских, «прометеевых» концепций совершенствования мира, но путем новым, эволюционным, как начало нового исторического цикла, отталкивающегося от «люльки» и «гроба» Азии - к «чистейшему» мироустройству. Интерес к Востоку (Дагестану) - не следствие обстоятельств ссылки, как отмечали некоторые исследователи, а попытка заново напитать первоидеями «заповедника бога» иссушенную и извращенную софистическими переработками и выкладками формулу мира, и, тем самым, приблизить несовершенное общественное бытие к идеальному воплощению, не разделяющемуся на западное и восточное.

Обращение к специфической теме Кавказа для Бестужева есть способ разрешения многих российских проблем. Историческое взаимопроникновение и взаимоотталкивание двух цивилизационных полюсов - Европы и Азии - разрешается в образе «двуличного Януса» - России, ставшем сцепляющим звеном двух культур. «Мироединящая» роль России создает эпохальную ответственность державы перед человечеством, ответственность за сохранение хрупкого межнационального баланса. Идея Руси - «мироносицы», выступающей из горнила исторической двуликости, как евразийского сплава, должна была стать, по мнению декабриста, символом всечеловеческого «завтра». Великое будущее Отчизны Бестужеву «зрелось в зеркале» истории, авторская проекция не разделяла его на европейское и азиатское, русское и кавказское. «Величие» заключалось в этом неизбежном единении.

Первый шаг в сторону приятия, сближения был сделан самим поэтом. «Люди везде люди!» - ключевой тезис декабристской идеи новой цивилизации. Только «в жарком климате» все выражено еще острее, резче»/63,319/. Лучшие герои кавказской прозы Бестужева, что русские, что горцы, сходно чувствуют («страсти везде одинаковы»), сходно говорят (Бестужева часто упрекали в отсутствии национальной стилистической окраски речи героев. В частности, В.В.Виноградов отмечает: «Язык немецкой драмы», смешанный язык Шиллера и романтической поэмы, в прозе Марлинского одинаково характерен и для стиля автора, и для его возвышенных героев»/19,185/). Сохраняя идейную заданность образа, автор развивает его на двух уровнях: европейском и азиатском. Образные параллели мы можем просмотреть в двух бестужевских кавказских «былях»: «Аммалат-Бек» и «Мулла-Нур». Третья повесть - «Рассказ офицера, бывшего в плену у горцев» - представляет оригинальную разработку прежних «Писем из Дагестана» и пушкинского «Кавказского пленника» С первым «Рассказ офицера.» перекликается во многочисленных авторских инвективах, кроме того, сам образ Искандера (пленника) становится литературным воплощением Бестужева; но главное, что объединяет два произведения - это общая идея: взгляд на Дагестан глазами русского человека, военного, не как на потенциального чужака и врага, а с надеждой на мир и процветание соседа и соратника. С другой стороны, Бестужев, воспользовавшись пушкинской формой как уже наметившейся литературной традицией, сохранил образ «пленника» в «Рассказе офицера.», однако наполнил его собственным содержанием, не имеющим ничего общего с идеей Пушкина.

Повести «Мулла-Нур» и «Аммалат-Бек» имеют несколько образных повторов (или пар), дублирующих типовые очертания характера на двух культурных уровнях. В определении этих типов мы отталкивались от идейной доминанты образов, базисных основ характерообразования. Интеллектуально-психологическая парадигма позволяет определить близость личностных начал разноуровневых героев, словно Бестужев испытывает человеческие типы в условиях эпохального противостояния - идею, равную на оба противных лагеря.

Нам удалось выявить три образные пары в кавказских «былях» Бестужева: Аммалат - Бестужев как образы страстные; Верховский - Искандер-бек как образы созидательные; Ермолов - Мулла-Нур как образы легендарные. Это дублирование позволяет проследить развитие характера и конфликта на фоне азиатском и европейском, что создает ощущение осязаемого родства «враждебных» начал.

Юный, прекрасный, храбрый до безумия Аммалат удивительно похож на Бестужева. Это личностное сходство отмечал и М.Гусейнов/29,20/, обнаружив биографические параллели: несчастье судьбы толкает Аммалата на чужбину, на черноморское побережье, где он и погиб - ссыльный Бестужев повторяет путь своего героя, погибнув у мыса Адлер на берегу Черного моря. Но и смерть их знаменательна как легенда: «русские с изумлением видели перед собою статного черкеса на белом коне, который тихим шагом проезжал взад и вперед мимо наших редантов», - это Аммалат в своем неудержимом последнем порыве храброго безрассудства. «И долго ещё ходили слухи, что он жив, и даже находились очевидцы, которые узнавали его в черкесских рядах на белом скакуне с развевающейся буркой»/47,97/, - это уже о Бестужеве.И путь их к смерти поразительно схож. В одном из писем Михаил Бестужев рассказывал о гибели брата Александра: «Мы . были уже к тому подготовлены и письмами его, в которых пробивалась его решимость - искать смерти.»/51,55/. Следуя сюжету «Аммалат-Бека», можно сказать, что в финале герой «ищет смерти» «Вспыльчивая необузданность или, лучше сказать, разнузданность страстей» Аммалата в полной мере соответствует бестужевскому характерному портрету. В. Базанов, исследователь жизни и творчества Бестужева, отмечает, что это был человек «страстного темперамента, эксцентричный, необузданный в своих порывах»/10,521/. «Огненное наречие» жизненного стиля толкало декабриста в пыл боя (литературного, либо военного) без сомнений и раздумий -современники Бестужева свидетельствовали, что на службе на Кавказе он не раз показывал чудеса храбрости: в авторе прекраснодушных героев был жив вечно юный задор и бездумная отвага - это почти по-аммалатовски. Но принципиальная разница в степени осознания личностью «блага» ставится в качестве итогового критерия оценки ее. Аммалат мог стать представителем новой формации (евразийской), а Бестужев стал. Причины зла коренятся в «предрассудках народных», свойственных обеим сторонам, и «небрежности воспитания» как традиционно-азиатского, так и европейского, предложенного Вер-ховским.

Следующая типовая пара условно нами определена как «созидатели». И Верховский и Искандер-бек устремлены на деятельное «благо», в основе стремления - эмоционально-рассудочное зерно созидательности, сокрытое до поры до времени под внешним отчуждением и одиночеством. Но участие и сочувствие пробуждают незримые духовные силы и возможности. Спасение Аммалата Верховским и Мулла-Нура Искандер-беком стало спасительным этапом и для самих созидателей: они находят утраченные жизненные ориентиры, определяют собственное назначение в мире. Предельный накал субъективного начала типа наблюдается на предельных точках Кавказа - на его вершинах. Состояние «сверх» равносильно для обоих героев восхождению духа на вершины совершенства разума и чувства, которое дает единственную неоспоримую и верную направленность образным типам: «познание истины, т.е. всеразумной благости», подвиг «похищения» «сосуда надежды» для человечества.

Прикосновение к недосягаемой идее формирует личность качественно нового витка истории - «мироносицу», созидательницу, отметающую вражду и чуждание, как античеловеческие рудименты. Верховский мог бы стать таким героем - Искандер-бек стал. Концентричность образов не стала гарантией единой развязки, Бестужев снова обращается к теме губительного противостояния как антитезы созидания. Противостояние погубило Верховского, но идея сохранилась, была развита на новом уровне, где определилась её самоценность: «Казалось, весь Дербент ожил любовью и радостью счастливца Искандера». Испытание идеи в образных типах позволило найти враждебные человеческому «благу» начала, точки дегуманизма в современном мире, вечно противные светлым, созидательным качествам духа.

Третья характерная идея - легенда - получает воплощение в образе генерала Ермолова и дагестанского разбойника Мулла-Нура. Формальная разница в социально-культурном уровне разнолагерных героев не мешает Бестужеву определить единую основу их личностного типа: творцы легенды и её творения. Эти образы наименее умещаются в рамки авторской задумки (они сами создают свой характер), незримо ускользая из-под бестужевского пера, поэт сознается в своем «незнании» героев.

У легендарных героев общие цели: «Я бы хотел, чтобы мое имя могло смущать и страшить целые дружины, как пушка тревоги; чтобы каждый злодей бледнел, слыша его.»/4,454/ (Мулла-Нур); «Хочу и должен, чтобы имя мое стерегло страхом границы наши крепче цепей и крепостей»/5,59-60/ (Ермолов), - но разное приложение их. Если Мулла-Нур представляет образец внутринационального судьи, то судейство Ермолова имеет большую ответственность, как межнациональное.

Герои - сторонники радикальных мер, жестоки для «блага». Власть «имени», легенды, направленная на внешнее мироустройство, в итоге довлеет уже над самими героями, лишая их свободы действия и мысли. «Имя» заставляет Ермолова подписывать смертные приговоры, хотя «сердце. обливается кровью» у него; «имя» побуждает Мулла-Нура «унижать людей, надсмехаться над всем, чем они хвастают., топча под ноги все, чем дорожат они более души.», хотя герой называет это «жалкой потехой». В результате оба героя получают «легендарную» славу: «Будто жизнь людей для меня игрушка, кровь их вода» (Ермолов); «Вместо блистательный, мудрый, правдивый победитель Мулла-Нур зовут очень просто - разбойником Мулла-Нуром!» (Мулла-Нур).

Образная система Бестужева становится следствием авторской веры в возможность совершенствования идеи; перетасовка типов европейских и азиатских создает неразрывный фон, где уже невозможно кристаллизовать в чистоте первоначала национальные, они хаотически смешиваются, что есть следствие неудержимого притяжения единых чувств, мыслей, поступков.

Историческая предрасположенность России к синтезированию вечных полюсов должна сыграть решающую роль в разрешении евразийской конфронтации. Таинство мира не в пространстве и времени, а в душе человеческой, утверждает Бестужев, которая едина во всех ипостасях; попытка обратиться к сути человеческой, испытать её в разных плоскостях, таким образом, есть следствие поиска гармоничных и единящих начал в смутной современности первой трети XIX в.

В литературе романтизма образ автора, зримо или незримо присутствуя, выполняет значительную роль, превращая художественный мир в эквивалент субъективного мышления. В бестужевском творчестве эта тенденция формирует острополемичный тон кавказских произведений. Участие публицистических начал в них служит авторской цели: сделать для России близкими и важными проблемы современного Кавказа.

Поиск первоначал трагедии обращает Бестужева в повести «Аммалат-Бек» к проблеме военного противостояния, неприятия, которые, по его глубокому убеждению, являются сподвижниками злых начал и основными виновниками трагичности судеб героев. Данная повесть, по-нашему определению, принадлежит к разряду произведений, следующих теории трагического фатализма, намеченной еще в литературе сентиментализма. Все действо, от первой главы до последней, пронизано мотивами судьбы, предопределения, рока. Логика авторского самовыражения подчиняет дагестанскую легенду европейским традициям романтической литературы, тем самым внося собственное «я» в ход сюжета.

Однако фатальное в повести не выступает обрекающим злом, оно лишь разрабатывает страсти, изначально свойственные азиатскому духу, создавая картину страстного исступления разума. Цепь предсказаний, самопредсказаний, сюжетных параллелей опутывает произведение, давая оценку действиям героев, бросающих вызов судьбе, готовых сражаться с роком.

В отличие от драматической первой повести, «Мулла-Нур» демонстрирует новый подход поэта-декабриста к материалу народных преданий. Изображение широкого горизонтального национального среза подводит к необходимости обрисовки этнографического «колорита» народов Дагестана (как жителей низменностей, так и гор), что поэт-декабрист прекрасно показывает в повести «Мулла-Нур». Национальное миросозерцание - летопись народов «младенчествующих». Однако, верный своей основной идее, Бестужев постоянно проводит параллели между российским и дагестанским «способами воззрения» на действительность. Этот прием позволяет ему не только снова показать степень непроникновенности и чуждания разных культур, но и обнаружить много сходных черт в психологии, обычаях, формах самовыражения русских и кавказцев.

Одновременно автор спорит с псевдоэтнографическими сведениями «путешественников», пытающихся создать восточный, захватывающе - «разглагольствующий» рассказ об экзотике Дагестана. Зоркий и справедливый взгляд этнографа, таким образом, способен посодействовать разрушению ложного взгляда на Кавказ, и, как следствие, ложной и неверной тактики единения с данным регионом.

С другой стороны, Бестужев беспокоится о последствиях надвигающегося прогресса, ведущего к распаду сложного многообразия национальных культур. Торжество «мелочных людей» - скорее поражение в культурно-историческом движении. Не утратить в поступательном движении многолико-сти и специфики каждой нации, не заменить «украину рая» «удобствами», -призывы Бестужева к современному человеку. Здесь декабрист, следуя наметившейся тенденции, четко проводит грань между «поэтом» и «толпой», предостерегая Азию от надвигающейся европейской «толпы». «Выжить» поэзию из Востока - равносильно лишению его культурного лица.

Тема «ускользающего рая» поднимается в большинстве очерков Бестужева. Их цель - познакомить Россию с собственным, авторским Кавказом, поэтическим аналогом реального. Но Бестужев дает поразительно точные этнографические зарисовки азиатского бытия, чередуя их с философскими размышлениями - «метафизикой», психологическими этюдами и великолепными пейзажными полотнами. По «влечению» пера автор разрывает пространственно-временные рамки, удаляясь в космические дали звездного неба и человеческой истории. Свободная форма путевых заметок позволяла сформировать идейную систему, не подчиняясь литературным трафаретам, а лишь следуя духовному наитию. Своими очерками Бестужев пытается продемонстрировать специфическое, характерное для Кавказа: степень его нетипичности поэт-декабрист идентифицирует с субъективным началом личности. Как следствие, у автора часты параллели между историей Кавказа и диалектикой человеческого духа. В это же время «Азия: так Азия и есть!». Ее нужно принимать без предубеждений, лишь тогда станет доступен этот природно-человеческий «гармонический аккорд». Очерковое обращение Бестужева к Кавказу одновременно является способом разрешения вопросов мироустройства, разгадкой «сфинкса» русской жизни. Через соотнесение с «библейской простотой» Азии, автор разоблачает «поддельные» сокровища современной европейской цивилизации, пытаясь повернуть ее лицом к «утраченному раю».

Данное исследование - попытка обратиться к поэтике прозы Бестужева. Анализ поэтики предполагает изучение не отдельных, конкретных произведений, а совокупности явлений в творчестве автора - историко-литературный подход. Разнотематическое и разножанровое наследие Бестужева, таким образом, слагается в емкую концепцию авторского видения Азии. Для дешифровки авторского «иероглифа» необходимо мыслить литературным процессом первой трети XIX в. в целом, проникнуть в бестужевскую логику, проследить ее диалектику. Мы попытались в данной работе исследовать не изолированный, как бы выхваченный из литературного потока, цикл поэта-декабриста в его конкретных произведениях, а уловить сам ход движения литературных традиций, попытались соотнести художественную систему Бестужева с литературными принципами этого периода. Таким образом, в нашей диссертации намечена проблема «описательной» (Ю.Манн) поэтики, как одной из разновидностей.

Данный подход к анализу поэтики может быть использован при изучении творчества плеяды последователей Бестужева. Широта охвата проблемы, поставленной в нашей работе, позволяет обратиться к целому ряду новых направлений в изучении не только кавказского творчества Бестужева, но и последующих поэтов и прозаиков. Поэтические аналогии с бестужевскими кавказскими произведениями мы обнаружили в творчестве Лермонтова, Пушкина, Гоголя, Л.Н.Толстого, А.Дюма.

Исследуемый нами цикл связан с литературными тенденциями романтизма, что позволяет использовать тезисы и выводы данного труда при разработке теории романтизма и форм романтизации в литературе XIX века.

Таким образом, кавказское творчество Бестужева - одно из значительных достижений русской литературы в области развития ориентальных традиций, литературных форм и прозаического языка. Кумир читающей России первой трети XIX в. дал русской литературе тематически-формальную базу, от которой отталкивалось большинство последующих авторов-кавказоведов. Сметая границы между цивилизациями европейской и азиатской, поэт-декабрист предложил пребывающей в состоянии «полузнания» России широкую и этнографически верную картину быта, культуры, нравов народа, за процветание и мир которого боролся и погиб.

Список научной литературыЭмирова, Лейла Абдурагимовна, диссертация по теме "Литература народов Российской Федерации (с указанием конкретной литературы)"

1. Азадовский M.K. Затерянные и утраченные произведения декабристов. -// Литературное наследство. - Т. 59. - М., 1954. - С.601-777.

2. Алексеев М.П. Этюды о Марлинском. Иркутск, 1928. - 64 с.

3. Бестужев-Марлинский A.A. Соч. в 2-х т. Вступ. ст. Н.Н.Маслина. Т. I. -М.: Гос. изд-во худож. лит., 1958.-631 с.

4. Бестужев-Марлинский A.A. Соч.: В 2-х т. Т. II - М.: Госуд. изд. художественной литературы, 1958. - 743 с.

5. Бестужев-Марлинский A.A. Соч.: В 2 т. Т. II. - М.: Худ. лит., 1981. -592с.

6. Бестужев-Марлинский A.A. Повести / Вступ. ст. В.И. Кулешова. М.: Правда, 1986.-480 с.

7. Бестужев-Марлинский A.A. Повести и рассказы / Вступ. ст. В.И. Гусева. -М., 1976.-445 с.

8. Белинский В.Г. Собр. Сочинений в 3-х т. Т. I - / Ред. М.Я. Полякова -М.: Гос. изд. худ. л.-ры, 1948. - 797 с.

9. Белинский В.Г. Собрание сочинений: В 3-х т. Т. II. - / Под ред. С.П. Бычкова. - М.: Гос. изд-во худож. лит., 1948. - 932 с.

10. Базанов В.Г. Очерки декабристской литературы. Публицистика. Проза. Критика. М.: Госуд. изд-во художественной литературы, 1953. - 528 с.

11. Базанов В.Г. Поэты-декабристы: К.Ф. Рылеев, В.К. Кюхельбекер, А.И. Одоевский. М. - Л.: Издательство АН СССР, 1950. - 220 с.

12. Берковский Н.Я. О русской литературе. Сб. статей. Л.: Худож. лит-ра, Ленингр. отд-ние, 1985. - 383 с.

13. Буянов М. Дюма в Дагестане. Художест. исследование. М.: Прометей, 1993.- 176 с.

14. Ванслов В.В. Эстетика романтизма. М.: Искусство, 1966. - 404 с.

15. Вацуро В. Лермонтов и Марлинский. // Творчество М.Ю.Лермонтова. 150 лет со дня рождения. 1814-1964. М., 1964. С.341-363.

16. Власова З.И. Декабристы в неизданных мемуарах А.И.Штукенберга. // Литературное наследие декабристов. /Отв. ред. В.Г. Базанов, В.Э. Вацуро; АН СССР, Институт русской литературы (Пушкин, дом). Л.: Наука, Ле-нингр. отд-ние, 1975. - С.354-370.

17. Виноградов Б.С. Кавказский вопрос в русской литературе XIX в. // Актуальные проблемы литературы. Материалы VIII и IX науч. зональн. конф. кафедр литературы пед. ин-тов Сев. Кавказа (1968-1969гг.) Ростов-на-Дону, 1971.-С. 149-163.

18. Виноградов В.В. Поэтика русской литературы. Избр. труды. / Ред. кол.: М.П.Алексеев (отв. ред.), А.П.Чудаков Прилож. А.П.Чудакова, с. 465482.; М.: Наука, 1976. - 512 с.

19. В.В.Виноградов. Язык и стиль русских писателей: от Карамзина до Гоголя: Избр. труды / Отв. ред. Д.С.Лихачёв, А.П.Чудаков; Послес. А.П.Чудакова, с. 331-352.; АН СССР Отделение лит. и яз. М.: Наука, 1990.-386, [2]с.

20. Выготский А.С. Психология искусства / Сост. М.Г.Ярошевский Ростов-на-Дону: Феникс, 1998.-480 с.

21. Гаджиев Б. Легенды и были Дагестана. Махачкала: Дагучпедгиз, 1991. -336 с.

22. Гаджиев Б. Они были в Дагестане. Махачкала: Даггиз, 1963. - 58 с.

23. Генцель Я. О текстологических недостатках нового издания Бестужева-Марлинского // Русская литература. 1961. - №1. - С. 134-138.

24. Гей Н.К. Стиль Л. Толстого и романтическая поэтика. // К истории русского романтизма. / Редкол.: Ю.В.Манн, И.Г.Неупокоева, У.Р.Фохт; АН СССР, Ин-т мир. литературы им. А.М.Горького. М.: Наука, 1973. - С. 436-473.

25. Гиллельсон М.И. А.А.Бестужев и московская цензура. // Русская литература. 1967. - №4. - С.106-108.

26. Гордин Я. Кавказ: земля и кровь (Россия в Кавказской войне) С.-П.: ж. «Звезда», 2000.-464 с.

27. Гуляев H.A. О природе декабристского романтизма. // Русский романтизм. / Отв. ред. К.Н.Григорян. АН СССР. Институт русской литературы (Пушкин, дом). JL: Наука, Ленингр. отд-ние, 1878. - С.37-58.

28. Гуревич A.M. Романтизм в русской литературе: Пособие для учащихся. -М.: Просвещение, 1980. 104 с.

29. Гусейнов М. Тропой Бестужева и Аммалата: Исследования, статьи. Махачкала: Даг. кн. издательство, 1997. - 93 с.

30. Дагестан в русской литературе / Сост., вступ. ст. и комм. У.Далгат и Б.Кир дан. Махачкала: Даг. кн. издательство, 1960. Дорев. период. - 472 с.

31. Далгат У.Б. Литература и фольклор: Теоретические аспекты. М.: Наука, 1981.-303 с.

32. Далгат У.Б. Фольклор и литература народов Дагестана. / Отв. ред. В.М.Сидельников. М.: Изд-во восточной литературы, 1962. - 207 с.

33. Декабристы и их время: Матер, и сообщ. / Под ред. М.П.Алексеева, Б.С.Мейлаха. М.-Л.: Изд.-во АН СССР, 1951. - 383 с.

34. Дружинин A.B. Прекрасное и вечное / Сост., вступ. ст. Н.Н.Скатова; Комм. В.А.Котельникова. М.: Современник, 1988. - 543 с.

35. Дюма А. Кавказ / Лит. обработка, пер., вст. ст., послесл., прим., комм. М.И.Буянова; Под ред. Т.П.Буачидзе, А. Перим. Тбилиси: Мерани, 1988.-288 с.

36. Заметки неизвестного о декабристах (воспоминания о братьях Бестужевых). // Декабристы в воспоминаниях современников. / Сост., общ. ред., вступ. ст. и комм. В.А.Федорова. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1988. - С.93-96.

37. Иезуитова Р.В. Пути развития романтической повести. // Русская повесть XIX века. История и проблематика жанра. / Под ред. Б.С.Мейлаха. Л.: Наука. Ленингр. отд.-ние, 1973. (АН СССР. Институт русской литературы (Пушкинский дом). - С. 77-108.

38. Иезуитова P.B. Светская повесть. // Русская повесть XIX в. История и проблематика жанра. С. 169-200.

39. Из воспоминаний Н.И.Греча о декабристах. // Декабристы в воспоминаниях современников. С.36-47.

40. Казбекова З.Г. Дагестан в европейской литературе. Махачкала: Дагкни-гоиздат, 1994. - 160 с.

41. Калоев Б.А. М.М.Ковалевский и его исследования горских народов Кавказа. М.: Наука, глав, редак. восточной литературы, 1979. - 202 с.

42. Канунова Ф.З. Из истории русской повести конца XVIII I трети XIX в. (Карамзин, Марлинский, Гоголь). Автореф. дисс. доктора филол. наук. -Томск, 1969.-43 с.

43. Канунова Ф.З. Повесть А.Бестужева-Марлинского «Аммалат-Бек». (К проблеме эволюции романтизма писателя). // Проблемы идейности и мастерства художественной литературы. Томск, 1969. - С. 17-40.

44. Капелюш Б.Н. Неизвестный текст А.А.Бестужева. // Литературное наследие декабристов. С. 290-294.

45. Кардин В. Минута пробуждения: Повесть об А.А.Бестужеве (Марлин-ском). М.: Политиздат, 1984. - 442 с.

46. Конрад Н.И. Запад и Восток. Статьи. М.: Наука; Ин-т Востоковедения, 1972.-495 с.

47. Коровин В.И. Бестужев A.A. // Русские писатели. Библиографический словарь. В 2-х ч. / Ред. кол. Б.Ф.Егоров, Ю.В.Манн, П.А.Николаев (отв. ред.) и др. М.: Просвещение, 1990. - Ч. 1. - С.96-98.

48. Котляревский Н. Декабристы. СПб., 1907. - 275 с.

49. Кузьмин А.И. Повесть как жанр литературы. М.: Знание (Нар. университет. Фак. литературы и искусства), 1984. - 112 с.

50. Кулешов В.И. А.А.Бестужев-Марлинский (к пересмотру значения). //Кулешов В.И. Этюды о русских писателях. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982. - С.50-73.

51. Курляндская Г. Повести Бестужева-Марлинского и литературный процесс. // Вопр. л-ры. 1975. - №4. С.276-281.

52. Лавров Л.И. Историко-этнографические очерки Кавказа. Л.: Наука, 1978.- 184 с.

53. Левкович Я.Л. Историческая повесть. // Русская повесть XIX в. История и проблематика жанра. С. 108-134.

54. Левкович Я.Л. К цензурной истории сочинений А.А.Бестужева. // Литературное наследие декабристов. С.294-301.

55. Левкович Я. Судьба Марлинского. // Звезда. 1975. - №12. - С.154-164.

56. Лермонтов М.Ю. Сочинения: в 2-х т. М.: Изд-во «Правда», 1988. - т. 1. -720 с.

57. Леэметс Х.Д. Структура сравнений в прозе Марлинского. Уч. зап. Тар-тус. ун-та, 1971, - вып. 275. Труды по рус. и слав, филол. XIX. Сер. лингв. -С.97-170.

58. Литературно-критические работы декабристов. / Сост., вступ. ст. Л.Г.Фризмана. М.: Худ. лит., 1977. - 374 с.

59. Лотман Ю.М. О русской литературе: Статьи и исследования (1958-1993). История русской прозы: Теория литературы. / Сост. Н.Г.Николаюк, О.Н.Нечипуренко. М.: Искусство СПб, 1997. - 848 с.

60. Магомедов Д. И оживает история. (об открытии в Дербенте дома-музея, где жил писатель-декабрист Бестужев-Марлинский) // Даг. правда. 1989. - 26 янв.

61. Маймин Е.А. О русском романтизме. М.: Просвещение, 1975. - 240 с.

62. Манн Ю.В. Поэтика русского романтизма. АН СССР, Институт мир. литературы им. А.М.Горького. М.: Наука, 1976. - 376 с.

63. Мейлах Б.С. Введение // Русская повесть XIX в. История и проблематика жанра. Под ред. Б.С.Мейлаха. JL: Наука. Ленинг-е отделение, 1973. -С.3-20.

64. Мейлах Б.С. Декабристы в борьбе за передовую русскую литературу. Стенограмма публичной лекции, прочитанной в Ленинграде. Л., 1950. -42 с.

65. Мейлах Б.С. Талант писателя и процессы творчества. Л.: Советский писатель, Ленингр. отд-ние, 1969. - 446 с.

66. Мустафин P.M. Русская литература на кавказскую тему в критике В.Г.Белинского: Автореферат. Баку: Аз ГПИ, 1991. - 24 с.

67. Неупокоева И.Г. Революционно-романтическая поэма I половины Х1Хв. Опыт типологии жанра / АН СССР. Институт мир. лит-ры им. А.М.Горького. М.: Наука, 1971. - 520 с.

68. Нечкина М.В. Декабристы. 2-е изд., испр., доп. - М.: Наука, 1984. - 182 с.

69. Николюкин А.Н. К типологии романтической прозы. // К истории русского романтизма. С.259-283.

70. Попов A.B. Русские писатели на Кавказе. A.A. Бестужев-Марлинский. -Баку: Язычи, 1949. Вып. 1.

71. Прийма Ф.Я. Тема «новгородской свободы» в русской литературе конца XVIII нач XIXbb. // На путях к романтизму. Сб. науч. трудов. - Л.: Наука. Ленингр. отд-е, 1984. - С. 100-139.

72. Пульхритудова Л.Г. Романтическое и просветительское в декабристской литературе 20-х годов XIX. // К истории русского романтизма. С.39-73.

73. Пушкин A.C. Сочинения: в 3-х т. T.I. - Подг. текст и прим. Д.Д.Благого. - М.: Гос изд-во худ. лит., 1954. - 504 с.

74. Ревякин А.И. История русской литературы Х1Хв. Первая половина. Учебное пособие для студентов по специальности №2101 «Рус. яз. и литра». -М.: Просвещение, 1977. 559 с.

75. Русские писатели о Грузии. Т.1. - / Сост. Вано Шадури. - Тбилиси: Заря Востока, 1948.-531 с.

76. Садыков М.А. Шишков, А.Марлинский в Азербайджане. О романтической прозе 30-х годов XIX веке.// Лит. Азербайджан. Баку. 1970. - №6. -С. 146-159.

77. Сахаров В.И. Гвардейский Прометей, или Кавказ А.А.Бестужева-Марлинского. // Родина. 1994. - №3-4. - С. 104-107.

78. Сахаров В.И. Дела человеческие: О литературе классической и современной.-М.: Современник, 1985. -255 с.

79. Сахаров В.И. Страницы русского романтизма: Кн. Статей. М.: Сов. Россия, 1988.-352 с.

80. Страхов H.H. Литературная критика. Вст. ст., сост. Н.Н.Скатова. СПб: РХГИ, 2000. - 464 с.

81. Толстой Л.Н. Собрание сочинений в 12 т. T.I. - Ред. С.А.Макашина и Л.Д.Опульской. - М.: Изд-во «Правда», 1987. - 576 с.

82. Толстой Л.Н. Собрание сочинений в 12 т. T.III. - Ред. С.А.Макашина и Л.Д.Опульской. - М.: Изд-во «Правда», 1987. - 544 с.

83. Феодаева Ф.З. Русско-дагестанские отношения во II половине XVIII -нач. Х1Хв.: автореферат дисс. к-та ист. наук. Махачкала, 1972. - 18 с.

84. Ханмурзаев Г.Г. Дагестанская тема в русской литературе Х1Хв.: Проблема характера: Уч. пособие. Махачкала, 1987. - 79 с.

85. Ханмурзаев Г.Г. Русские писатели Х1Хв. о Дагестане: Изображение национального характера горца. Махачкала: Даг. кн. издательство, 1988, -127 с.175

86. Чамокова Э.А. Проза А.А.Бестужева-Марлинского 30-х годов Х1Хв. Автореферат дисс. к-та филолог, наук. Л., 1968. - 16 с.

87. Чамокова Э.А. Структура и язык кавказских повестей А.А.Бестужева-Марлинского. Уч. зап. Адыг. науч.-исслед. институт языка, лит-ры и истории. Краснодар, 1968. - Т.VI. Лит. и фольклор. - С.234-253.

88. Юсуфов Р.Ф. Дагестан и русская литература конца XVIII и I пол. Х1Хв. АН СССР, Институт истории, яз. и лит-ры им. ГДадасы. Даг. фил. М.: Наука. 1964.-252 с.

89. Юсуфов Р.Ф. Проблема национальных культур у романтиков 20-30-х годов Х1Хв. Махачкала, 1968. - 38 с.

90. Юсуфов Р.Ф. Русский романтизм начала XIX века и национальные культуры. М.: Наука, 1970. - 424 с.

91. Юсуфов Р.Ф. Русский романтизм начала XIX века и проблема национальных культур. Автореферат дисс. доктора филол. наук. М., 1968. -39 с.

92. Эйдельман Н.Я. Быть может за хребтом Кавказа (Русская лит-ра и общественная мысль I пол. Х1Хв. Кавк. контекст) / Предисловие М.С.Лазарева. М.: Наука, 1990. - 316 с.

93. Эйхенбаум Б.М. О прозе: Сборник статей. Л.: Худ. лит., 1969. - 503 с.