автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Книга в повествовательных стратегиях литературы XX века

Полный текст автореферата диссертации по теме "Книга в повествовательных стратегиях литературы XX века"

На правах рукописи

Щербитко Александра Викторовна

КНИГА В ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНЫХ СТРАТЕГИЯХ ЛИТЕРАТУРЫ XX ВЕКА

Специальность 10.01.01 - русская литература

10.01.03-литература народов стран зарубежья

(европейская литература и американская литература)

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

31 ОКТ 2013

Москва - 2013 0055362»°

005536296

Работа выполнена на кафедре русской и зарубежной литературы ФГБОУ ВПО «Московский государственный гуманитарный университет имени М.А. Шолохова»

Научный руководитель -

Литвиненко Нинель Аниснмовна

доктор филологических наук, профессор

Официальные оппоненты -

Гиленсон Борис Александрович

доктор филологических наук, профессор (ГБОУ ВПО «Московский городской педагогический университет», профессор кафедры русской и зарубежной литературы)

Ведущая организация -

Саламова Софья Алаудииовна

кандидат филологических наук, доцент (НОУ ВПО «Университет Российской академии образования», доцент кафедры литературы и русского языка)

ГАОУ ВПО «Московский государственный областной социально-гуманитарный институт»

Защита состоится 13 ноября 2013 года в 14 часов на заседании диссертационного совета Д.212.136.01 при ФГБОУ ВПО «Московский государственный гуманитарный университет имени М.А. Шолохова» по адресу. 109240, г. Москва, ул. Верхняя Радищевская, 16/18

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Московского государственного гуманитарного университета имени М.А. Шолохова по адресу: 123298, Москва, ул. Берзарина, д.4

Автореферат разослан« » октября 2013 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат филологических наук, доцент

Барышева С.Ф.

Общая характеристика работы

Судьба книги и книжной культуры в современном мире приобрела новую актуальность, поэтому важно исследовать ее роль в литературе XX века, когда она была символом и знаком культуры в целом, сохраняя выработанный веками символический смысл. Соединяя прагматику разнообразных издательских и научных технологий, философского, экзистенциального, сакрального опыта, книга стала важнейшим художественным компонентом произведений, сближающихся с жанром антиутопии, наделенных острым общественным смыслом; произведений, созданных в рамках постмодернизма, с его особыми эстетическими установками.

В диссертации сделана попытка исследовать своеобразие художественного феномена книги на материале романов «Имя розы» (1980) У. Эко, «451° по Фаренгейту» (1953) Р. Брэдбери, «ГенАцид» (2008) Вс. Бенигсена, принадлежащих к различным традициям и культурам. Каждому из этих романов посвящены главы настоящей работы. Проанализированы многочисленные переплетения смыслов и образов между ними, внимание сосредоточено на литературоведческих аспектах проблемы, с привлечением историко-культурологических материалов. Анализ нескольких романов, выполняющих репрезентативную функцию, сфокусирован на роли книги в повествовательных стратегиях XX века, попытках найти причины и изучить особенности процессов символизации литературного образа книги. Историко-литературный контекст позволяет углубить понимание проблемы.

Книга в литературе XX века, соединив различные значения, которые она приобрела с течением времени за всю историю человечества, выступая как тема и лейтмотив, преобразуется в образ-символ, участвуя в борьбе «за духовные приоритеты, эстетические ценности, за эйдетические основания жизни»1. Образ-символ - важнейшая часть механизма памяти культуры, который не дает ей распасться2. В каждом новом тексте символ книги обрастает новыми смыслами, позволяя привести в действие цепочку ассоциативных связей с мотивами 'книги в других произведениях. Это создает эффект резонанса, «переклички», формируя в читательском восприятии образ-символ сущности и бытия культуры в целом.

Книга формирует структуру произведения, его повествовательные стратегии, в то же время они формируют образ книги. В диссертации под «повествовательными стратегиями», которые изучали А.Н.Веселовский, М.М. Бахтин, В, Тюпа, В. Шмид, * Женетт, Ю. Кристева, понимается то, как в произведении выстраивается

1 Бычков В.В. Символизация в искусстве как эстетический принцип // Вопросы философии - 24.04.2012 г. URL: httn://vphi1.ni/mdex.php?option=con> content&task=view&id=493.

1 Лотман Ю. М. Избранные статьи в трех томах. Т. I. Статьи по семиотике и типологии культуры. Таллинн: Александра,

1992. С. 23.

«высказываемое событие», как создается семантическая многомерность текста на различных уровнях текстовой коммуникации.

Проблема роли и специфики книги как образа-символа в литературе XX века, остается малоисследованной, несмотря на существование работ, посвященных роли книги в том или ином произведении или в творчестве писателя. Нам кажется актуальным предпринять попытку сравнительного анализа образа-символа книги в произведениях нескольких писателей XX века, представляющих американскую, итальянскую и русскую литературы, поскольку ситуация возросшей роли книги в современной литературе, создает предпосылки для уточнения и пересмотра сложившихся научных представлений. Актуальны и проблемы межлитературного взаимодействия, связанные с формированием и функционированием образа-символа книги, чему не было уделено должного внимания ни в одной работе.

Наша цель - исследовать те особенности феномена книги, которые определяют ее роль и своеобразие как одного из ведущих разновидностей образов-символов, в значительной мере определяющих повествовательные стратегии писателей XX века, озабоченных судьбами общества и человека. В диссертации мы используем категорию образа-символа, который на основе «чувственно воспринимаемых форм действительности» строит «глубокие уровни символизации, уходящие по принципу воронки все дальше вглубь (и ввысь) к собственно художественному символу, а через него и к метафизической реальности бытия»1.

Методологическую основу диссертации составляют труды литературоведов: А.Н. Веселовского, М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана, С.С. Аверинцева, Д.С. Лихачева, Г.Н. Поспелова, В.Е. Хализева, А.Зверева, Б.А. Гиленсона, с учетом подходов, выработанных Р. Бартом, А. Компаньоном, М. Маклюэном. В работе использованы труды философов, социологов, культурологов: H.A. Бердяева, У. Эко, Ж. Бодрийара, X. Ортеги-и-Гассета, Г. Маркузе, В.В. Бычкова.

Методы исследования: историко-литературный, сравнительно-исторический, социокультурный, историко-философский. Литературные связи между текстами различных произведений выявлены на основе метода параллельных мест2. Этот метод использован не только при анализе сходства (в том числе мнимого) романов между собой, но и в контексте изучения других произведений мировой литературы.

Актуальность диссертационного исследования: изучение и сопоставление образа-символа книги в различных литературных текстах XX века позволяет глубже осмыслить специфику и значение его и его семантических характеристик; роль в

1 Бычков В.В. Символизация в искусстве как эстетический принцип // Вопросы философии - 24.04.2012 г. URL: http://vpfnl ni/Tndex.phpToptiorT^com content&ta5k=view&id=493.

2 Компаньон А. Демон теории. Литература и здравый смысл. М., 2004. С. 45.

выработке повествовательных стратегий, связи с жанром антиутопии, с поэтикой и эстетикой постмодернизма, его роль в соединении звеньев времени, прошлого с прошлым и - будущим. Всем вышесказанным обусловлен предмет, цели диссертации и сс новизна: впервые в отечественной науке на основании анализа репрезентативных отечественных и зарубежных художественных текстов романов XX века проводится исследование книги как ведущего литературного образа-символа и уточняются формирующиеся на этой основе модификации комплекса его значений, а также место образа-символа кииги в структуре литературных произведений, особенности функционирования.

Достижение цели требует решения нескольких задач:

1. Проанализировать значимые в контексте решаемых в диссертации проблем труды ученых, исследующих жанр антиутопии, эстетику постмодернизма, проблемы массового сознания современного общества, а также эстетические установки, художественное своеобразие исследуемых романов У.Эко, Р.Брэдбери, Вс. Бенигсена;

2. Исследовать некоторые этапы и аспекты трансформации к XX веку образа-символа книги в культуре и литературе;

3. Определить функцию образа, темы книги в романе Умберто Эко «Имя розы», в связи с эстетикой постмодернизма;

4. На материале романов Рэя Брэдбери «451° по Фаренгейту» и Всеволода Бенигсена «ГенАцид» исследовать роль и особенности центрального образа книги в антиутопии;

5. Проанализировать репрезентативно представленные тексты романов, своеобразие и сходство образа-символа книги и жанровые модификации комплекса формируемых им значений.

Теоретическая значимость: разработанные принципы изучения образа-символа книги и выявленные особенности его сложной семантики могут быть использованы при исследовании произведений других писателей, жанров, процессов межтекстовой символизации художественных и культурологических смыслов.

Практическая значимость определяется тем, что результаты исследования могут быть использованы при чтении общих курсов истории зарубежной литературы, истории отечественной литературы, теории литературы, спецкурсов, посвященных межлитературным связям и творчеству Эко, Брэдбери и Бенигсена.

Результаты диссертационного исследования были апробированы в докладах на международных научных конференциях «Андреевские чтения. Литература XX века: итоги и перспективы изучения» Университета Российской академии образования(2011, 2012, 2013), Всероссийской паучно-пракгической конференции, состоявшейся в Университете российской академии образования (2011), Х-й

Международной научной конференции «Русское литературоведение на современном этапе» на базе МГТУ им. М.А.Шолохова (2011). По теме диссертации опубликовано семь печатных работ, из них три в изданиях из перечня ведущих рецензируемых научных журналов и изданий ВАК. Положения, которые выносятся на защиту:

1. Как особая сюжетообразующая единица текста книга в XX веке оказалась способной к порождению смыслов, созданию художественных произведение по особым законам и предпосылкам

2. В литературе XX века укрепляется совокупность смыслов образа-символа книги, как обширного семантического комплекса, включающего в себя элементы родственные и враждебные книге.

3. Общность в употреблении комплекса идей образа-символа книги, при разнице жанров исследуемых произведений, стиля, этических и эстетических установок авторов, выстраивает тексты сходным образом на всех уровнях повествования (темы, образы, система персонажей, построение сюжета).

4. Книга как символ мира, человека, книга как символ и источник смыслов, книга как вместилище культурных достижений и традиций, книга как плод творчества и ключ к сознанию человека существует во всех трех романах.

5. Присутствие образа-символа книги в литературе XX века обусловлено многими культурологическими и социальными процессами.

6. В каждом их романов книга оказывается важным компонентом становления героя, рефлексии персонажа, поэтому вокруг книги, внутри абсолютно разных сюжетов, всегда развертывается интрига, возникает борьба. Образная система романов связана с характером отношения персонажей к книге.

7. С образом книги в исследуемых романах соотносится образ библиотеки. Поэтому не только в рассматриваемых романах, но и в других произведениях XX века, разрабатывающих родственную проблематику, с образом-символом книги соседствует образ библиотекаря.

8. Образ библиотекаря существует в тесной связи с библиотекой, которая становится одним из важнейших мест действия и важным смысловым узлом романов. Судьба всех библиотек в рассматриваемых нами романах сходна. В финале они подвергаются сожжению.

9. С книгой и библиотекой сопрягается мотив огня, который противостоит, угрожает существованию книги т жизни человека. Огонь в романах имеет два противоположных значения (деструктивный элемент природы и злой воли человека - и укрощенный огонь, связанный с цивилизацией).

10. Со стихией огня нераздельна тема хаоса. Хаос и связанный с ним карнавальный смех всегда возникают в ситуации уничтожения книг. Хаос как смех находит проявление в романе Эко, при этом его апология парадоксально сочетается с образом таинственной книги, которую разыскивают персонажи.

11. Книга связана с проблемой знания, власти и силы слова, с прошлым, настоящим и будущим человека и культуры.

Цель, задачи и методы исследования обусловили структуру диссертации. Она включает введение, три главы, заключение и библиографию — в ней 273 источника.

Основное содержание работы Во Введении обосновывается актуальность, цель, задачи, предмет исследования, теоретическая и практическая значимость работы. Охарактеризован литературно-теоретический аспект проблемы. Кратко проанализированы этапы становления и восприятия книги как сложного семантического целого, тяготеющего к символизации, формирующего основные векторы развития образа в различные периоды эволюции культуры - древний мир, христианское средневековье, Возрождение, новый мир, современность.

В первой главе «Образ-символ книги в романе Умберто Эко «Имя розы»» представлен анализ значимых с точки зрения изучаемой в диссертации проблематики работ зарубежных и русских литературоведов и философов, посвященных роману Эко «Имя розы» и его творчеству в целом (X. Гарсиа, П. Бондарелло, Р. Капоцци, Р. Конгронео, Ю. М. Лотмана, А.Р. Усановой, Е.А. Костюкович, Ю. Деминой). Отмечается, что особенности и роль книги в романе писателя исследованы недостаточно, ученых привлекает философский и семиотический подтекст произведения. В диссертации подчеркиваются особенности художественного мышления У. Эко - «литературного философа»1, причудливо сращивающего в духе постмодернизма философские и литературные идеи.

В параграфе «Роман и эпоха книг» раскрываются основные аспекты образа книги, связанные со временем действия. В средневековье, с его теоцентризмом,

символизацией, иерархичностью мироощущения, «и книга, и написанное слово...

г

рассматривались в качестве могущественных магических инструментов» и становились способом освоения мира как «великой книги Божией»3. Доминантное отношение к книге в эту эпоху определялось связью с религией, в которой творение

1 Literary philosophers: Borges, Calvino, Eco. Ed. By J. j. E. Garcia. NewYork, 2002.

2 Маклюэн M. Галактика Гуггеиберга: Становление человека печатающего- M.: Академический Проект: Фонд «Мир», 2005. С. 202.

3 Григорий Богослов. Собрание творений: в 2т. Т.1. М.: ACT, 2000. С. 185.

мира происходит Богом-Логосом. Авторитет книги был огромен, особенно благодаря связи книги с образом Библии - Книги книг. Через письменное слово происходило управление миром, поэтому «Церковь всегда боролась из-за слов, ибо только из-за них и стоит бороться»1. Ментальные установки и принципы средневекового мышления рассматриваются на основе анализа романа «Имя Розы»

Параграф «Аббатство в романе как мир книг» анализирует созданный писателем мир аббатства XIV века как замкнутое пространство, средоточие противоречий и тайн, подлежащих раскрытию. С книгами связана жизнь его насельников, поэтому книга оказывается важным знаком, наполняющим пространство монастыря даже вещественным присутствием. Книга в романе «участвует» во всех делах аббатства: братья работают в скриптории, где «получают книги, освещающие их область науки»2. Они отдают книгам жизнь (Бенсон), жертвуют ради них честью (Адельм). И вместо служения Богу в монастыре живет служение книге, поклонение слову, сопряженное порой с «гордыней ума»3. Книга читают за богослужением, персонажи обмениваются книжными формулами в общении, и реальную жизнь воспринимают через призму нормативного слова, видя то, «что предписано видеть»4. Особенности мировоззрения определяют направление расследования главного героя Вильгельма Баскервильского, монаха-следователя, полагающего, что преступления совершаются по образцу текста книги Откровения. Стратегии развертывания интриги, выстраивания событийного ряда вырастают из взаимодействия предметного мира с внутренне противоречивым и неоднородным духовным миром героев.

Существование персонажей в мире средневекового текста культуры подводиг к содержанию следующего параграфа - «Роман как детектив и постмодернистское произведение». Образ-символ книги эпохи средневековья в романе Эко парадоксально переосмысливается и семантически смыкается в основных эстетических и этических установках с веком XX, поскольку «все, без чего немыслимо современное общество, уходит своими корнями в Средневековье»5. Средневековый образ мира как книги в постмодернизме преобразовывается, в том числе не без влияния идей Борхеса, в образы мира как Вселенской Вавилонской библиотеки, мира-интертекста, и лабиринта-ризомы как «пространства догадки»6. Детективный элемент романа, в частности, образы сыщика и его помощника,

1 г.-к. Честертон. Шар и Крест. С.-Пб: Амфора, 2000. С. 38.

2 Эко У. Имя розы. СПб.: Симпозиум, 2007. С. 45.

3 Там же. С. 77.

4 Там же. С.32.

5 Усманова А. Р. Умберто Эко: парадоксы интерпретации. Мн.: Пропилен, 2000. С. 37. Современное понимание особого важной роли средневековой культуры в развитии европейской цивилизации и в появлении современного общества, отмечают Л. Февр, М. Блок, Ж. Ле Гофф, Г. Гаскинс, К. Брук. Н. Дэвис, Р. Сазерн, Э. Панофский, А.Я. Гуревич.

6 Эко У. Заметки на полях «Имени розы» СПб.: Симпозиум, 2007. С. 63.

отсылающие к образам Шерлока Холма и доктора Ватсона, расследование преступлений, связанных с поиском таинственной книги, также переосмысливаются в рамках поэтики постмодернизма, с ее установкой на игру и наполнение традиции новым содержанием. И хотя поиск книги и пожар в библиотеке являются распространенными топосами, в романе Эко они преображаются в мистические духовные поиски. То, что Вильгельм занят расшифровкой знаков и смыслов, реконструируя «тексты по фрагментам и коды по текстам»1, связано, как отмечал сам писатель, с существованием героя в мире средневековья, разработавшего «теорию знаков...для изучения индивидуалий», поэтому особую роль в повествовании играет история2.В романе реальность осмысляется с помощью текста (сон Адсона - с помощью текста «Киприанова сна») и текст становится генератором реальности, провоцируя версию об убийствах «по сценарию» текста Откровения. В романе образы книги существуют на всех уровнях повествования: книга-мир, книга-сон, книга-снег, книга-архитектура («великая книга человечества»3).

В параграфе «Библиотека-лабиринт» раскрывается соотношение образов

монастырской библиотеки (Книгохранилища) и лабиринта. В связи с их генетическим

родством с символом Вавилонской библиотеки они кажутся лабиринтом знаков в

тексте романа, сформированным вокруг образа и символа книги в виде «странной

паутины»4 и «лабиринта символов»5. Особое значение приобретает образ тайного

библиотекаря - слепого монаха Хорхе. Образ лабиринта-библиотеки из-за свой связи

с книгой, с одной стороны, и миром - с другой, оказывается одним из центральных в

романе. Разные позиции персонажей по отношению к библиотеке и доступу к книгам

создают поле напряжения, связанное с проблемами предела познания и

противостояния «духа и буквы», по мысли М. Маклюэна, «дихотомии, появление

б

которой спровоцировано развитием письма» .

На различных позициях находятся отец Убертин, для которого книга -«преходящее обольщение»7, с предпочтением «духа, а не буквы», и отсц Хорхе, «книжник», иронично созданный писателем похожим на Борхеса8, «живой дух скриптория», создатель «ложных знаков», устраивающий ловушки в лабиринте романа. Это семантические полюсы философской проблемы истинности и пределов воплощенного в слове знания. Роман не дает однозначных ответов, создавая

1 Лотман Ю. Выход из лабиринта, http://www.philologv.ru/Hteramre3/lotni an-98.htm.

3 Эко У. Заметки на поляк «Имени розы» СПб.: Симпагиум, 2007. С. 30-31.

3 Гюго В. Собрание сочинений в шести томах. Том I. М: Издательство «Правда», 1988. С. 323

4 Лотман Ю. Выход из лабиринта. http://www.philologv.ru/Ii1erature3/lotman~93.htm.

3 Борхес Х.Л. Сад расходящихся тропок. lib.nj>BORHES/sad.txt

6 Маклюэн М. Галактика Гуттенберга: Становление человека печатающего. М.: Академический Проект: Фонд «Мир», 2005. С. 194-195.

1 Эко У. Имя розы. СПб.: Симпозиум, 2007. С. 50.

* См.: Эко У. Заметки на полях «Имени розы» СПб.: Симпозиум, 2007. С. 33.

пространство смыслов и познавательных парадигм. «Некий план», предшествующий библиотеке, ассоциируется с Божиим «советом Предвечным», из которого родился мир, и тайны обоих «никому... не дано познать»1. Библиотека собрана из книг, вмещающих «и явь, и блажь», что дает основание для различных жизненных позиций и делает ее символом современного «разнонаправлешюго» мира.

В параграфе «Образы Вильгельма и Хорхе» анализируются повествовательные стратегии на основе детективной коллизии, соединяющей главных героев — следователя и преступника. Интерес Вильгельма к физической стороне жизни, его черты как ученого будущего, связаны с поисками метафизической истины. В вещественных знаках мира он ищет подтверждение рациональности мира, однако, в выстроенное здание рациональных представлений постепенно вторгается сомнение, которое заставляет его подозревать, что здание — лишь воздушный замок. В неустойчивости восприятия мира Вильгельм одновременно оказывается не только человеком гуманистических представлений эпохи Возрождения, который как будто «мыслит руками»2, перепачканными «книжной пылью, позолотой невысохших миниатюр, желтоватыми зельями из лечебницы Северина»3, но и человеком современной Эко эпохи.

Для Хорхе мир неподвижен в своей иерархии ценностей. Различие героев и в том, что для Хорхе книга может быть откровением, а Вильгельм, считает, что человек - «мера всех вещей», поэтому даже великая книга - лишь книга. Фанатизм Хорхе оборачивается преступлением, которое сопряжено с тайной. Противостоящий ему герой — носитель рационального - открыт читателю. В духе постмодернизма чрезмерная «любовь к истине»4 превращает святость в воплощение зла. Поэтому образ Хорхе близок антихристу из Откровения. Тема антихриста как «обезьяны Бога» (выражение святителя II века Иринея Лионского), уходит корнями в проблему существования мира, где все повернуто «с ног на голову»5 — миру смеха.

В параграфе «Книга о смехе как центральный образ романа» исследуются мотив и образ «запрещенной книги»6, которую ищет Вильгельм и скрывает Хорхе. Словно самостоятельный персонаж она формирует мир романа, становится «организатором» событий. Образ книги о смехе присутствует в событиях аббатства, в книге оказываются скрытыми потенциальные опасности мировоззренческого и физического плана. Она оставляет за собой знаки из обрывков разговоров о смехе, выписок из рукописей, особой обстановки в монастыре и умерших из-за нее людей.

1 Эко У. Заметки на полях «Имени розы» СПб.: Симпозиум, 2007. С. 48

2 Руки здесь - символ пра]сгического освоения мира.

1 Эко У. Имя розы СПб.: Симпозиум, 2007 С. 21.

' Там же. С 618.

! Там же. С. 19

6 Там же. С. 497.

По ним Вильгельм задолго до финала «воссоздает» недостающую часть поэтики Аристотеля. В разговорах о книге, посвященной смеху, проявляется интеллектуально-аналитический пласт романа. Смех принимают за благо или проявление дьявольского в человеке, соглашаясь, что, если «философ столь величайший отводит смеху целую книгу, смех, должно быть, - серьезная вещь»1. Смех искажает созданное Богом. Подобно постмодернистскому пародированию, он амбивалентен, «отрицает и утверждает, и хоронит и возрождает»2, что порождает двойственность мира. В свойственном смеху разложении структур и перекомбинации символов и текстов есть мятеж возвращения миру хаотичности, уравнивания, отмечал Ю.М. Лотман3. Поиски книги о смехе в романе выявляют различия между двумя видами культур: одной, неподвижной в своих представлениях о структуре мира, и второй, культуры генерирования, которая способна прийти к пониманию относительности начал.

Писатель обращается к приему визуализации сна, приему повторяемости слов и образов, к пониманию того, что «снижая, и хоронят и сеют одновременно, умерщвляют, чтобы родить сызнова лучше и больше»4. Утверждаемое во сне Адсона единство противоположного создает картину целостности мира, в котором добро и зло едины. Смерть, тление рождает жизнь, что заставляет Вильгельма пытаться решить, «существуют ли стороны и существует ли целое».

Единство противоположных сторон бытия мира становится важной темой постмодернистского романа, говорящего о своеобразной гармонии хаоса и реальности, правомерности существования различных точек зрения. Библиотека, этот символ мира и всего знания, уничтожена, и такова, следовательно, судьба всякой мысли. Каждый символ заполнен противоречивыми толкованиями. Доминирует сомнение, являющееся атрибутом мира-хаоса, с ним Вильгельм теряет умение судить, в чем «состоит святость», подозревая, что «ад - это рай, увиденный с обратной стороны»5.

В этом разделе диссертации анализируется библейский образ Вавилона, который ассоциируется с миром и аббатством, с шш связан новый поворот темы. В мире-Вавилоне, накрытом «великой тьмой», реальны только слова, они помогают ориентироваться в мире, предшествуя форме. Смысловые пласты романа вбирают стратегии романа интеллектуального и философского, в котором оказывается важна мысль о Божественном Слове-Логосе, через Которое «неизвратимая истина глаголет»,

Эко У. Заметки на полях «Имени розы» СПб.: Симпозиум. 2007. С. 134.

Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. 2-изд. М., 1990. С. 22. Лотман Ю. Выход из лабиринта. 1шр://ц"ьу\у.рЬПо1оЕУ.гц/ШегвК1геЗ/1оПпап-98.11йп.

Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. 2-изд. М., 1990. С. 15-16. Эко У. Имя розы. СПб.. Симпозиум, 2007 .С. 146, с. 186.

поэтому и «язык способен описывать и исчезнувшие и несуществующие вещи»1. Название романа выбрано автором из-за «подразумеваемых номиналистских толкований»2. Финальные выводы Вильгельма уточняют постмодернистскую парадигму: несмотря на итоговое разочарование в мире, связанное с тем, что «порядка в мире не существует»3, роман утверждает императив познания как единственного пути преодоления хаоса. Поиск Адсоном смысла во фрагментах сгоревших книг становится предпосылкой к утверждению воли к истине.

Во второй главе «Киига в мире - антиутопии: роман«451° по Фаренгейту» исследуются тема и образ-символ книги в романе американского писателя Рэя Брэдбери. Изучение трудов отечественных и зарубежных литературоведов, посвященных проблемам фантастики, жанра антиутопии4 и творчества писателя (Т. Хэллер, У. Тоупонс, В.Скурлатов, У. Нолан, В. Гаков, Н.В. Маркина, В. В. Литвинова, И.Д. Тузовский, Ю.С. Серенков, В. Скороденко, В.Г. Новикова, И.М. Шпионская, Ю. Е. Черницына), дало основание утверждать, что теме и образу книг, определяющих жанровые стратегии романа «451° по Фаренгейту» как интеллектуального романа, уделено недостаточно внимания. Вызывает возражение однозначная интерпретация романа как научно-фантастического. В этой главе мы стремимся доказать, что он является романом о судьбах культуры, в нем находят воплощение черты романа антиутопического, психологического, интеллектуального, философского, романа воспитания, романа идей, даже символистского.

В параграфе «Корни: писатель и книги» характеризуются особенности творческой личности Брэдбери, рассматриваемые в связи с особенностями становления американского литературного сознания в XX веке. Социальный фон, на котором рождается роман, связан с формированием массового, потребительского общества, в котором человек лишается прав и свобод, утверждается, как отмечал Д. Рисмен5, идеал человека, ориентированного вовне. Стивен Кинг в книге «Пляска смерти» не без основания называл атмосферу американской жизни середины столетия «странной, почти цирковой атмосферой паранойи, патриотизма и национальной гордости»6.

Личность писателя была сформирована под влиянием книжной культуры. Брэдбери признавался, что, когда дело касается книг, писателей и их мудрости, он

1 Эко У. Заметки на полях «Имени розы» СПб.: Симпозиум, 2007. С. 15, С. 5.

1 Там же. С. 8.

'Тамже.С. 619.

* См. работы Ю.Кагарлицкого, Ю.Смелков, Г. Михайловой, Е. Нееловой, РЗрэтнора, Б. Дэвенпорт, К.Эмис, Б.Бова, Ц-Тодорова, Дж.Ганна.

J Riesman D. The lonely crowd: a study of the changing American character. N. Y., 1950.

6 Кинг С. Пляска смерти. М.: Издательство ACT, 2003. С. 34.

становится безумцем1. В библиотеке были написаны первые произведения и сам исследуемый нами роман.

В параграфе «Литературные истоки романа 451° по Фаренгейту» в творчестве Брэдбери» рассматриваются мотивы уничтожения книг, образы библиотеки и библиотекаря, формируемые в перипетиях интриг образы книг, огня - в рассказах «Изгнанники» (1949), «Столп Огненный» (1948), «Пожарный» (1951), «Лучезарный Феникс» (1951), «Костер» (1950), «Ашер И» (1950) из «Марсианских хроник». С книгой в творчестве Брэдбери часто связан символ руки как проявления второго «Я» человека (в рассказе «Бетономешалка» (1951)), сфокусированном на теме подавления личности массовым обществом. Автобиографическая история, напоминающая о вторжении общества в частную жизнь, легла в основу рассказа «Пешеход» (1951), в котором героя арестовывают из-за вечерней прогулки. Ситуация из рассказа промелькнет в романе в речи Клариссы: «Говорила я вам, что дядю еще раз арестовали? Да, за то, что он шел пешком. О, мы очень странные люди»2.

В параграфе «451° по Фаренгейту как роман-антиутопия о книгах» внимание сосредотачивается на жанровых — антиутопических повествовательных стратегиях романа. Исследуются романтические мотивы — идеализации прошлого, мотив одиночества, скитальничества героя, его противостояния толпе, связи со стихиями природы, — мотивы, обновленные писателем3 и формирующие образ книги. Роман Брэдбери, как антиутопия или роман-предупреждение неразрывно связан с фантастикой, он создает «образно-символический эквивалент» реальности4, пытаясь предотвратить наступление мира, который лишь «пока не существует»5.

В диссертации обосновывается подход к проблеме жанра антиутопии, анализируются черты и проблемные стратегии жанра, обозначенные в трудах Л. X. Саржента, Г. Морсона, Н. Бердяева, А. Зверева, М. И. Шадурского, И. Роднянской, Б. Ланина, И. Г. Медведевой, А. В. Дранова, Э.Я Баталова.

Мир антиутопического общества у Брэдбери - это мир Зазеркалья, где правильное в течение тысячелетий существования человечества объявляется неправильным. Чтение книг отнято обществом несвободы. Критерий запрета в таком случае — интимность, самостоятельность, возможность остаться наедине с собой, «включение» сознания. «Человеческое право морального выбора» низводится до

1 Bradbury R. Investing dimes: Fahrenheit 451/Zen in the art of writing. NY.: BantamBook. 1992.75-82.

2 Брэдбери P. Марсианские хроники: Сборник. M : ООО «Издательство ACT», 2002. С. 205.

3 См.: Johnson W.L. Ray Bradbury. NY.: Ungar, 1980.

4 Маркина H.B. Художественный мир Рэя Брэдбери: традиции и новаторство : диссертация ... кандидата филологических наук: 10.01.03. Самара, 200S. С. 148

3 Кинг С. Пляска смерти. М.: Издательство ACT, 2003. С. 15.

«элементарного животного инстинкта))1, персонажам свойственно быть «одинаковыми».

В романе Брэдбери акцент переносится с изображения политической и общественной жизни на психологию героев, картину личных отношений между персонажами, для которых характерен «нарциссизм» как «тенденция в поведении человека»2. Знаменательной чертой является «перелицовывание» истории. Так, само сообщество пожарных в романе будто бы организовано для уничтожения книг в 1890 году, первым пожарником был Б. Франклин. В диалогах и повествовании звучит правда - она доходит только в качестве намеков, преданий, - что раньше книги читали, а пожарники тушили горящие дома. В диссертации отмечается неоднозначность мотива: книги, распространившиеся в результате книгопечатания, сами являются продуктом цивилизации и могут быть инструментом формирования массового сознания.

В параграфе «Книга и массовое сознание в романе» обозначена оппозиция культура/массовое общество, которая выстраивает повествование по принципу контраста. Она «физически» воплощена в романе в образе книг, которые жгут пожарники, прячут, спасают, запоминают люди-книги. Массовое сознание представлено в психологии отдельных персонажей и общества, при анализе которого в диссертации привлекались концепции философов и социологов Д. Рисмана, Г. Маркузе, X. Ортеги-и-Гассета, М. Маклюэна, Ж. Бодрийара, построещше на основе анализа «одномерного человека» (Г. Маркузе) современного общества «комфортабельной несвободы»3.

В романе шум, развлечения, выброс адреналина, тренировка памяти пустой информацией делается неотъемлемой частью жизни, поскольку сохранение общества зависит от однотипности желаний людей, требуется «побольше такого, что вызывает простейшие автоматические рефлексы!»4. Опасность — мысль: «Не дай Бог, если... начнут делать выводы и обобщения». Поскольку «противостояние кажется иррациональным»5, не принимающие такой миропорядок считаются преступниками и и сумасшедшими, на Монтэга, не выдержавшего навязчивой рекламы в метро, люди смотрели с удивлением: «Человек сошел с ума...»6, тех, кто хранил книги, могли сжечь вместе с ними. Даже сопротивление духа каралось заключением в сумасшедший дом (дядя Клариссы). Важен мотив почти магической повторяемости

Берджес Э. Заводной апельсин. Спб.: Азбука-классика, 2005. С. 89.

2 Touponce W. Ray Bradbury and the Poetics of Reverie: Fantasy, Science Fiction, and the Reader. UMIResearchPress, 1984. C. 3.

Маркузе Г. Одномерный человек. http://niodeTnlib.nl/bookbfmarkuze getbert/odnorneniiv chelovek/read/.

4 Брэдбери P. Марсианские хроники: Сборник. М.: ООО «Издательство ACT», 2002. С. 248.

5 Маркузе Г. Одномерный человек.URL: http://modcmlib.ni/books/markuze eerbert/odnomemiv chelovek/read/.

6 Брэдбери Р. Марсианские хроники: Сборник. М.: ООО «Издательство ACT», 2002. С. 261.

рекламы1, зомбирующей людей. Единственное, что способен противопоставить Монтэг рекламе, - цитирование библейского стиха о «лилиях сельных», о которых заботится Отец Небесный. Не только сила книжного поэтического слова, а смысл цитаты из Библии, говорящей о сакральной сущности слова, императиве высокой духовности, оказывается противовесом бездуховному образу жизни.

Борьбе против книг, которые сначала пытались превратить в комиксы, затем принялись уничтожать, посвящена жизнь пожарников в романе. Торжество беспредметного искусства, комиксы, эротические журналы делают культуру в романе подобием «этакой универсальной жвачки»2, не способной дать пищу для ума. Для Брэдбери книги могут составлять не библиотеку, а «скотобойню»3, и все же их необходимо сохранять как артефакты истории.

В параграфе «Книга как главный художественный образ и символ романа» раскрываются особенности темы, мотива, образа книги, связанные с сюжетом и системой персонажей романа. Книга существует здесь, как и у Эко, не только как символ, она присутствует в виде конкретных текстов (текст Библии, поэзия, выборочные цитаты из произведений художественной литературы). Сюжет романа, несмотря на установку на учительство, занимателен, он словно «нитка в жемчужном ожерелье»4 нанизывает образы и события, которые происходят в тесной связи с изменениями психологического состояния главного героя Гая Монтэга и влияют на его внутренний мир. Персонажи и «насыщенные символическим значением вещи», «участники сюжетной игры» выстраивают романный текст, входя друг с другом в «непредсказуемые комбинации»3. Дифференциация персонажей различна Не всех можно считать действующими лицами, некоторые персонажи служат только для развития сюжета как активаторы, объекты действия. Среди субъектов действия можно найти и неодушевленных персонажей, таких как, механический пес или книги, которые возвышаются до уровня персонажей, приобретают свойства личности.

Принцип формирования художественного материала в романе - принцип противопоставления на всех уровнях повествования. Антитеза выливается в парадоксы (пожарники устраивают пожары). Монтэг сам воплощает принцип антитезы: «Каждая половина его раздвоившегося "я" старалась уничтожить другую»6.

1 Маклюэн М. Галактика Гуттенберга: Становление человека печатающего. М.: Академический Проект: Фонд «Мир», 2005. С.50

2 Брэдбери Р. Марсианские хроники: Сборник. М.: ООО «Издательство ACT», 2002. С.242.

3 Брэдбери Р. Смерть - дело одинокое: роман. М.: Эксмо; СПб.: Домино, 2009. С. 417.

4 Ортета-и-ГассетХ. Мысли о романе. URL: //http://lib.ra/FILOSOF/ORTEGA/ortegal3.lxt.

' Лотман Ю. М. избранные статьи в трех томах. Т. Ш. Статьи по истории русской литературы Теория и семиотика других

искусств. Механизмы культуры. Мелкие заметки, Таллин: Александра, 1993. С. 93.

другую»1. Противоположны по отношению к книге образы профессора филологии Фабера и брандмейстера Битти,

Все персонажи в пространстве романа являются представителями двух классов общества - большинства и меньшинства и изображены обобщенно, без погружения в их внутренний мир, так что причины их поступков и слов можно представить только на основе восприятия их автором или главным героем. Цель их существования - в оказании на Монтэга непосредственного воздействия. Позиции героев отражают различные идеи, поскольку «мысль, вовлеченная в событие» приобретает характер «идеи-силы»»2, а Монтэг обретает себя в становлении. Поэтому слово героя «звучит как бы рядом с авторским»3.

Анализ текста романа, представленный в разделе, показывает, что большинство в романе - те, кто не приемлет книги как способ избавления от «одинаковости», похожи даже внешне (пожарные, подруги Милдред). К меньшинству в романе относятся «души высочайшего закала»4, не подчиняющиеся законам общества хотя бы внутренне (семья Клариссы и люди-книги). Люди-книги не индивидуализированы, оставаясь только персонажами-идеями. Их память вмещает тексты произведений, поскольку, когда «книги являются редкостью, память зачастую оказывается более развитой, чем того требует современный европейский опыт»5.

Образ людей-книг метафоричен: люди, как и книги, носят в себе мудрость, знания. Образ людей-книг в романе предстает как полная противоположность образу пожарных, хотя люди-книги тоже сжигают книги, предпочитая «все хранить в голове»6, с надеждой помочь человечеству избежать ошибок в будущем. Люди-книги - мощный и оригинальный образ Брэдбери, в них в полной мере проявляется концепция писателя как сторонника мирного преобразования жизни, они не борцы, а «лишь обложки книг»7.

В параграфе «Книга и мотив двойственности сознания» анализируется книга как путь восхождения, приобщения к традициям культуры, пробуждения личности. Так, эпизод с чтением Монтэгом стихотворения «Берег Дувра» (1867) М. Арнольда жене и ее подругам показывает, что книга обретает остроту скальпеля, взрезая оболочку бесчувственности и эгоизма, слова ранят, но и пробуждают душу.

1 Брэдбери Р. Марсианские хроники: Сборник. М : ООО «Издательство ACT», 2002. С. 216.

^Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Художественная литература. 1972.

Там же.

4 Ортега-и-Гассет X. Восстание масс URL: http;// vww eumer info/boposlov Buk&/Philosfeas voss/Ol.php

'Маклюэн M. Галактика Гутгенберга: Становление человека печатающего. M.: Академический Проект: Фонд «Мир», 2005.

С. 64.

6 Брэдбери Р. Марсианские хроники: Сборник. М.: ООО «Издательство ACT», 2002. С. 323.

7 Там же. С.324.

В диссертации исследуются особенности мотива двойственности в изображении главного героя, его внутреннего конфликта, отношений между персонажами, особая роль Клариссы в пробуждении героя. Составляющие ее образа-«книга, природа, любовь1. Словно проводник света («clarity» - свет, ясность) она является воплощением естественного в человеке2, для нее книга не самый нужный инструмент, ведь Вавилонская башня цивилизации, возникнув, породила и смерть. Встреча с Клариссой явилась ключевым, поворотным событием в жизни героя.

Двойственность есть в образах Битти, который почти заставляет Монтэга убить его, в образе Милдред, жены Монтэга, которая боится остаться наедине с собой, чтобы не понять, что она «глупая, опустошенная женщина»3. Внутренний конфликт героев обретает трагическую остроту, толкая к самоуничтожению.

В параграфе «Образ Монтэга - главный герой и книги» анализируется роль книг в становлении героя, постепенно вызревающая «неадекватность героя его судьбе и его положению» (М. Бахтин)4. Постепенно происходит его становление как романного героя и личности, появляется отчуждение от социума и миропорядка. Символом второго «Я» Монтэга становятся его руки, словно «у его руки был свой мозг, своя совесть, любопытство в каждом дрожащем пальце»5 (руки прячут книги, виновато скрываются в карманы брюк, нажимают на кнопку огнемета, убивая Битти). Свойстве1шая Монтэгу способность сомневаться становится положительным стимулом для дальнейшего развития героя. В финале романа в Монтэге «пробуждаются и тихо оживают слова»6, он обретает способность учить.

В параграфе «Книга и система символов романа» доказывается, что книга в романе является ключевым образом-символом, вокруг которого выстраиваются не столь масштабные, но обладающие емкой семантикой образы-символы огня, воды, города. Огонь проявляет сложную природу человека — созидателя и разрушителя, рассматривается как деструктивное, жестокое пламя, уничтожающее сами структуры материи, творения человеческого сознания, рук, уничтожающего и самих людей в виде огня, сжигающего книги, огня бомбежки, в образах пожарников и Битги, в символе саламандры. Огонь как добрая энергия, несущая тепло и свет - в образе Клариссы, в огне светящихся окон домов, в тепле домашнего очага, в образе Феникса, сгорающего в огне и оживающего, подобно человечеству. Столкновение двух

' Хименес. Х.Р. http://lib.ru/POEZIO/HIMENES/himcnc5l 1.1x1.

1 Ей присущ аромат фрую-ов. Вообще, аромат, цветовой и световой колорит в романе придает образу моральное качество.

Все, что имеет природное происхождение позитивно, а искусственно созданное, холодное, жесткое, шумное имеет негативную семантику.

3 Брэдбери Р. Марсианские хроники: Сборник. М. ООО «Издательство ACT», 2002. С. 233.

4 Бахтин ММ. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 479.

1 Брэдбери Р. Марсианские хроники: Сборник. М.: ООО «Издательство ACT», 2002. С.228.

6 Там же. С. 334.

материй, нерукотворной — огня, и связанной с цивилизацией - бумаги присутствует в самом названии романа.

Противоположным огню символом в романе выступает и вода (дождь, снег, вода поливальных установок, река, зеркальное отражение), которая имеет семантику очищения, начала, ассоциируется с благом. Мотив реки связан с инициацией Монтэга, его переходом в новое состояние. Река и древо жизни в новом мире после Суда появляются в связи с цитатой из Откровения, что вместе с предыдущими цитатами из Библии вводит текст романа в ареал христианской символики, традициошюй для американской литературы. Финальное уничтожение города имеет сходство с библейскими эсхатологическими мотивами. Однако, в романе нет безнадежности, Брэдбери преодолевает пессимистические взгляды многих создателей антиутопий, поскольку, как писал А. Зверев, «серьезная антиутопия никогда не бывает фаталистичной, она не запугивает...»1. Книга - способ восстановления человечества, поскольку она и есть история человеческого духа.

В главе III «Литературный «ГенАцид» в романе Вс. Бенигсена» исследуется роман Всеволода Бенигсена «ГенАцид» (2008), который еще не освоен литературоведением.

Раздел «Литературные предшественники и контекст творчества Бенигсена» включает роман в контекст произведений отечественной литературы XX века. Особое внимание уделяется отечественным антиутопиям, модели которых выстроены в работах Е.Ю. Козьминой, Б. А. Ланина, А.Зверева, A.B. Дранова, Р. Гальцевой и И. Роднянской и других литературоведов, а также в исследованиях, посвященных конкретным произведениям.

Репрезентативно представленный анализ необходимых для понимания романа Бенигсена элементов (книга, хаос, смех, огонь) выполнен на основе произведений Е. Замятина, А.П. Платонова, М.А. Булгакова, М. Елизарова, В. Войновича. Перекличка тем и идей между ними строится вокруг антиутопических мотивов, темы влияния на человеческое сознание книг и тоталитарного окружения, массы, образов-символов книги, огня, образа библиотекаря.

Так, в романе Замятина «Мы» (1920), темы и литературные идеи которого оказали влияние во многие последующие литературные антиутопии, поднимаются проблемы противостояния массы и личности, творчества, тема смеха, проблема пробуждения души, способной на «отражение» мира и людей, испытывающих физическую боль от нефизических причин. Проявление внутреннего «Я» героя вследствие рождения любви отделяет героя от окружающего социального

1 Зверев А. «Когда поет последний час природы...и Антиутопия. XX век// Вопросы литературы. - 1989,- №1. С. 67.

пространства, приближая к «иррациональному» и природе (отсюда символ волосатой руки героя, как проявления природного начала).

В повести «Котлован» (1930) Платонова ситуация антиутопии, как и позднее в романс Бенигсена, максимально приближена к реальному времени и пространству. В ней поднимаются проблемы сознания человека, вопросы о причинах его существования в мире, исследуется жизнь личности внутри социума, возникают образ-символ огня как костра классовой борьбы, в котором переплавятся предшествующие истины, тема давления на человека извне, профанация литературы.

В романе «Мастер и Маргарита» (1929-1940) Булгакова важны темы огня-хаоса, смеха как маски для зла. Само повествование выстроено как книга в книге. Создание романа Мастером, содержащего повествование, навеянное Воландом, проходит под аккомпанемент огня и огнем уничтожается, в огне горит и квартира героев - их «прежняя жизнь». Огонь, смех и книга в романе в основном оказываются атрибутами образа сатаны.

В романе «Москва 2042» (1986) Войновича затрагиваются темы и идеи, важные и для романа Бенигсена, сходны и формы выражения материала в этих двух романах. В романе Войновича также возникают образы-символы книги, огня, хаоса с карнавальным смехом. Роман как сатира-антиутопия содержит иронию, гротеск, поднимает проблемы творчества, цензуры, ответственности писателя перед читателем и перед самим произведением, традиционные аптиутопические темы власти большинства, эксперимента над человеческой природой и обществом, пренебрежения личностью, проблемы существования литературы и искусства в условиях несвободы. Роман имеет целью подвигнуть читателя заняться «исправлением не автора, или его сочинения, а самой жизни»1.

В романе «Библиотекарь» (2007) М. Ю. Елизарова книга оказывают влияние на сознание людей закодированным подтекстом, наделяя их различными силами. Книги и слово в романе имеют магическую силу, их беспрерывное чтение библиотекарем создает щит, охраняющий Родину автора.

В параграфе «Книга как сюжетообразующий мотив романа» исследуются особенности сюжета романа Бенигсена, реалии которого, несмотря на многие совпадения с чертами современного российского общества, следует рассматривать как литературные. Сюжет романа Бенигсена сформирован вокруг образа книги и все действия в нем, кроме прямого, имеют символическое значение, что создает в романе несколько имплицитных пластов повествования.

1 Войноаич В. Н. Москва 2042. М.: Эксио. 2010. С. 476.

В основе завязки сюжета лежит необычная коллизия: словно бы следуя теории, что «в мире конца века, все более подвластном материализму и анархизму, литература оказывалась последним оплотом против варварства, точкой опоры»1, условное российское правительство проводит попытку «объединения нации» вокруг Государственной Единой Национальной Идеи (ГЕНАЦИДа). Дня этого каждому жителю деревни Малые Ущеры выдается для заучивания фрагмент литературного произведения, и отечественным писателям словно бы дается вторая жизнь, возможность обрести «давно утерянный ими статус властителей дум»2.

Книга с самого начала романа выходит на первый план, становясь сюжетообразующим компонентом. На взаимодействии людей и книг основывается конфликт, который писатель выстраивает психологически точно и мотивированно, рассматривая все этапы этого взаимодействия: необходимость вначале (указ президента и насильственные меры по запоминанию книг), поклонение в середине (распределение жителей, ставших читателями, по образцу сект), вражда в финале (убийства и уничтожение библиотеки).

Книга связана с образами персонажей. Поскольку повествователь словно «проживает» события в романе, от его лица ведется повествование, его взгляд проникает в души героев. Реалистичен способ изображения персонажей -трагическое скрывается в романе под маской смешного, через которое и происходит его выявление. Персонажи, которые вынуждены заучивать литературные произведения - своеобразный аналог образа людей-книг у Брэдбери, которые сохраняли тексты книг в памяти. Это создает литературную параллель с романом Брэдбери, ситуацию финала романа которого Бенигсен словно продолжает и переосмысливает, используя прием допущения - что в действительности будет, если образовать общество на основе «книжного наследия». Сопоставление образов людей-книг и общества у Бенигсена и у Брэдбери ведет к выводу, что оптимистические утопические идеи Брэдбери обретают у Бенигсена трагическое содержание. Бенигсен использует иронию и гротеск, связанные с насильственным «посвящением» в статус людей-книг, которые составляют массу. Мир финала романа Бенигсена оказывается в результате воздействия книг на сознание современного человека еще бессмысленнее и хуже, чем жизнь вне книг общества антиутопии у Брэдбери.

Деревня Малые Ущеры в романе, в названии которой есть оттенок незначительности, — символ мира, использованный писателем вместо традиционного топоса антиутопии - города, в чем реализуется параллель между образом деревни и образом мира как «глобальной деревни» (выражение М. Макпюэна). Общество в

' А. Компаньон. Демон теории. Литература и здравый смысл. М.: Изд-во Сабашниковых, 2001. С. 24.

1 Бенигсен Вс. ГенАцид, М.: Время, 2009. С. 77.

романе - это фрагмент мира, способный «поведать об общей картине гораздо больше, нежели самое необъятное живописное полотно»1. В основном персонажи здесь -представители массового общества, что настойчиво доказывает и их сниженная лексика (просторечие, слова и выражения, пародирующие или «пересказывающие» деревенскую речь, арго, грубый юмор на тему иола). Взаимодействие писателя с массовой культурой как оппонентом проявляется в использовании характерного стиля речи, доведении черт массовости до предельного уровня (прием, известный как reduction adabsurdum).

В параграфе «ГенАцид — государственный эксперимент по распространению книг силон» анализируются характерные черты реализации утопии, оказывающейся антиутопией. Поскольку с начала повествования книга связана с воплощением «ГЕНАЦИДа», сопоставляются особенности употребление аббревиатур в романах Бенигсена и Войновича. Иронический подтекст звучания слов ГЕНАЦИД и геноцид в романе показывает истинное значение эксперимента, осуществляемого государством над своим народом. Литературная игра, актуальная в постмодернистскую эпоху, требует «творить все новое» для каждой новой реальности, но антиутопическая псевдореалыюсть способна только мимикрировать под прежние формы, поскольку бездуховное общество не способно к истинному творчеству. Словесная семантическая игра приводит к возникновению новых языковых форм, в которых традиционный смысл слов заменяется на новый («заики» -происходит от слова «прозаик», «штрафники» от слова «строфа», «ром-бабы» от «романтики»). Тема эксперимента, который ставится над обществом вообще и над личностью, в частности, разрабатывается Бенигсеном на основе ГЕНАЦИДа, который оправдан, как во всякой антиутопии, благими намерениями и высокой целью.

В диссертации проводятся текстовые и семантические параллели между особенностями государственных экспериментов в романах Войновича «Москва 2042» и Бенигсена «ГенАцид», обнаружившие сходство в антигуманизме этических установок. В антиутопиях зачастую проповедуется как желательное отсутствие души и жалости: «Жалость есть глупое и бесполезное чувство. И жалелыцики - это самые вредные люди. Они всегда мешали самому передовому»2; «Плохо ваше дело! По-видимому, у вас образовалась душа»3. У Бенигсена таковы сами экспериментаторы. Совету писателей, приснившихся Антону Пахомову, действовать жалостью, не следуют экспериментаторы (представители власти, неведомый президент,

' Бенигсен Вс. ГенАцид. М.: Время, 2009. С. 7,

2 Войнович В. H. Москва 2042. M.: Эксмо. 2010.С. 377.

3 Замятин Е. Мы М.: АСТ:АСТ МОСКВА: Транзиткнига, 2006. С. 73.

библиотекарь Антон Пахомов), поэтому в итоге их эксперимент оказывается «провальным». Тоталитарное общество с бездушным доминированием над человеком воспринимает его как «агрессивный объект управления»»1, который обязан повиноваться, и которого нет необходимости предупреждать или спрашивать согласия, поэтому воля персонажей оказывается не важной изначально. Сравнение Поребрикова распространения книг силой с «концлагерем,... экспериментами над живыми людьми»2 иронично и парадоксально, однако оно соотносит попытку трансформации деревни с попытками реализовать в человеческой истории идеал общества-утопии, в действительности ведущими к катастрофе. Позиция повествователя иронически грустна, окрашена безнадежностью, преодолеваемой, однако, в иронии и смеховой стилистике речи персонажей. В романе опыт оказывается трагическим: «А тут еще наука и искусство сошлись на тесном пятачке Больших Ущер, так что жертв, это ясно, не избежать»3.

Лексическое указание на общество тоталитарного управления, в котором вместо «Я» значимо «Мы», содержится в указе президента (упоминается «человечество», «нация»). Мышление объявляется «интеллигентскими штучками», а речи о консолидации, сохранении наследия оказываются фальшью: свободной волей в худшем случае «подавятся..., да еще и устроят бунт какой-нибудь»4. Принцип чтения - заучивание — уже заложен в основу Указа. Единственное и ценнейшее право у персонажей в романе - право быть наказанными5, хотя наказание в романе Бенигсена не столь строгое, как в других антиутопиях, это угроза «поставить на бабки», важна предпосылка и способ взаимодействия внутри общества. Вместо обучения человека «частности... существования»6, книга становится одним из инструментов давления государства.

Образ-символ книги реализуется необычно, по-новому, отличным от романов Брэдбери и Эко способом, приобретая противоположные традиционному значению коннотации. Книга становится символом несвободы, для персонажей же романа происходящая «консолидация» кажется «ботвой», «Шнягой всероссийского масштаба»7. Книги нужно учить, но вникать в их смысл не обязательно. На первый план выходит внешнее в книге — текст, а не внутреннее — сообщение, который он несет. Устранение книги происходит путем видимого принятия ее.

1 МаркузеГ. Одномерный человек.. URL: http://mo<!emlib ni/books/rr3rfcu2e gerbert/odnomemiv chelovek/read/.

1 Бенигсен Bc. ГенАцид. М.: Время, 2009. С. 49.

3 Там же. С. 122.

' Там же. С.223.

3 Замятин Е. Мы. М.: АСТ:АСТ МОСКВА: Транзиткнига, 2006. С. 93.

6 Бродский И. Власть стихий: эссе. Спб., 2010. С. 7.

'Бенигсен Вс. ГенАцид. М.: Время, 2009.С. 51.

В параграфе «Библиотекарь-творец» анализируется ироническая, сатирическая стилистика образа Антона Пахомова, возникающая на основе его саморазоблачительных реплик. Высокую миссию он выполняет несвободно, сводя личные счеты с жителями деревни: «Вот спит Валера-тракторист. Ведь это он, гад, вчера за Пушкина пить предлагал. Ну и получай своего Пушкина»1. Жизнь Антона отмечена постоянной «мимикрией»2 и даже лексическими попытками стать как все. Поэтому Антон кажется пародией на образ главного героя романа-антиутопии. Ассоциация Антона с образом творца, который распоряжается судьбами и душами своих созданий, выстраивается до самого финала романа, от момента раздачи текстов до трагических событий («охоты» толпы на Антона, смерти его и Мансура, уничтожения библиотеки в огне). Это иронически и отдаленно сближает образ Антона с такими литературными персонажами, как доктор Моро, Франкенштейн и прочие творцы, не способные нести бремя ответственности за свое творение. Антон наугад ставит фамилии напротив авторов и их произведений. «Как Бог на душу положит», — думал Пахомов, явно ощущая себя в тот момент Творцом, вдыхающим жизнь в мертвые тела болыпеущерцев»3.

В разделе «Сатирические мотивы романа» анализируются характерные сатирические элементы повествования, выстроенного как «пародия на реальную жизнь»4 и человеческое общество. В повествовании Бенигсена постоянно звучит иронический подтекст (включая название романа), но, как у его предшественников, «беззаботно-шутливые нотки являются только фоном для нот боли и горечи»5. Ирония путем доведения действительности до абсурда способна дискредитировать подлежащее осмеянию. С этим связаны такие приемы, как детализация, описания натуралистических подробностей, комические диалоги. Внутреннее смысловое наполнение смеха, выстраивающее вокруг себя мир-хаос, сближает роман Бенигсена с романом Эко.

Одной из примет доминирования хаоса в жизни деревни, оказывается принцип выбора текстов для заучивания, сформулированный в Указе (фрагменты, заучивание которых не требует знания и понимания произведения в целом). Хаотично передвигаются по деревне персонажи, походящие «то ли на медведей-шатунов, вышедших из спячки раньше времени, то ли на растерянных зомби, которые уже выбрались из могил, но еще не знают, что делать дальше»6. Жизнь сплоченной массы

1 Бенигсен Вс. ГенАцид. М.: Время, 2009. С. 44.

2 Бенигсен Вс. ГенАцид. М.: Время, 2009.С. 98-99.

' Там же. С. 47-48.

4 Войнович В. II. Москва 2042. М.: Эксмо. 2010. С. 10.

5 Томашевский Ю. Рассказы и повести Михаила Зощенко //" Зощенко М. Собрание сочинений: в 3 т. Т.: Рассказы и фельетоны. М.:ТЕРРА, 1994. С. 10.

Бенигсен Вс. ГенАцид. М.: Время, 2009. С. 107.

нарушается введением книг, структуры ее распадаются. Поэтому хаос приводит к разделению людей по принципу жанра и особенностей заучиваемых текстов. Эти «книжные секты» склонны к агрессии по отношению друг к другу. Так что совмещение смеха и хаоса в жизни деревни приводит к трагическим результатам. «Литературная вакханалия», по словам повествователя, остается лишь «игрой с алкогольным уклоном», которой «народ нынче развлекается»1.

В параграфе «Сергей Сериков как главный герой романа» исследуется успешное воплощение Указа в жизни героя романа. Словно Вощев в «Котловане» Платонова, Сергей размышляет, «полезен ли он в мире или все без него благополучно обойдется»1. После прочтения Чехова Сергей обнаруживает, что его «личные обстоятельства жизни... самым критическим образом наложились на очутившуюся в его руках литературу», так как в тексте, который другие не обдумывали, он увидел смысл, содержание, а не только форму. Он «увидел вопросы, которые сам никогда не задавал ни себе, ни другим..., <...> будто писал их не какой-то чужой дядя сто лет назад, а сам Сериков силой воли и воображения выплеснул на бумагу»3. Сериков в романе оказывается образом истинного читателя (единственного в романе). Если считать, что «современная субъективность развилась благодаря литературному опыту и образом свободного человека является читатель»4, то Сериков проходит путь к освобождению.

Однако обретение сознания оказывается болезненным для персонажа. Пафос рассказа Чехова «Студент» о восприятии мира через веру как «восхитительного, чудесного и полного высокого смысла»5, для Сергея, не нашедшего ни Бога, ни другой точки опоры в мироздании, оказывается трагическим. От «нефизических причин» появляется «физическая боль»6, пробуждающаяся душа обречена мучиться от «мучительно грызущих, как черви, вопросительных знаков»7. Рождающееся сознание, лишенной жизненной опоры, ведет к трагической развязке.

Параграф «Народ и книги» исследует финал романа, в котором звучит тема рока и завершается формирование образа народа как массы. События стремятся к катастрофе как машина, которая «запущена и сама собой катится в пропасть»8 и после после самоубийства Серикова, не способного нести бремя «беспредела человеческих

1 Бенигсен Вс. ГенАцид. М.: Время, 2009. С. 206, С. 118.

2 Платонов А.П. Котлован. Спб.: Азбука (Азбука-клссика), 2006. С. 67. 1 Бенигсен Вс. ГенАцид. M.: Время, 2009. С. 172.

4 А. Компаньон. Демон теории. Литература и здравый смысл. М., 2001. С. 35.

3 Чехов А. П. Собрание сочинении в 12 т. Т. VII. М.: государственное издательство художественной литературы, 1956. С.

369.

' Бенигсен Вс. ГенАцид. М.: Время, 2009. С. 113.

1 Замятин Е. Мы. М.: ACTiACT МОСКВА: Транзилснига, 2006. С. 162.

■ Войнович в. Н. Москва 2042. М.: Эксмо. 2010.С. 454.

сомнений»1 возникает проблема вины. Ее носителем становится библиотекарь, который Сергея «Чеховым отоварил», а остальных «лбами-то посталкивал»2. Судьба Антона, почти добровольно становящегося жертвой толпы, имеет параллели с древними ритуальными убийствами3. Общество деревни в романе представлено диким, варварским. Представляются уместными строки: «Ничто не может превзойти автоматизма и жестокости словесного, дописьменного общества в его безличном коллективизме»4. Обобщенный, целостный образ толпы в сознании героя представляется динозавром - беспощадным и архаичным, как и породивший его хаос и огонь, Толпа как хаотичное образование, крушит то, что нарушило ее прежнюю жшнь.

В диссертации доказывается, что тема толпы в романе Бенигсена связанна с образом хаоса, стихии, смыкаясь с важной в русской литературе XX века темой революции. Проходящие же рефреном слова из поэмы Блока «Двенадцать» о «мировом пожаре» показывают одну из сторон народных бунтов как протеста против культуры. Не только тема противостояния массового сознания и индивидуальности оказывается актуальна для романа-антиутопии, но и развенчание массового как воплощения жестокости, неразумия, угрожающих гибелью культуре. Роман поднимает значимый аспект темы: человек массы является человеком без совести, без жалости. Финальное сожжение библиотеки являет собой балаган на крови и огонь, греющий «активный пролетариат». Превращение книг в пепел создает образ символического уничтожения первобытным хаосом человеческой культуры и цивилизации. Акт деструкции связывается в изображении толпы с близкой хаосу стихией карнавального смеха, которая уравнивает высокое и низкое (нужник и библиотеку, горящие одинаково). Физическое уничтожение книг становится символом торжества низменного, поэтому, только «покидав книги, немного успокоились»5.

В заключении подводятся итоги.

Образ-символ книги в романах писателей XX века формируется как образ культуры, складывающийся из противоречивых и непротиворечивых составляющих, тем, мотивов, архетипов. У писателей, принадлежащих к различным национальным культурам, он обладает типологическим сходством на проблемно-тематическом и структурном уровне.

1 Бенигсен Вс. ГенАцид М.: Время, 2009. С. 273-274.

3 Там же. С. 275.

3 См., например: Грейвс Р. Мифы Древней Греции. M.: Прогресс, 1992. С . 27, с. 283 , с. 560.

4 Маклюэн М. Галактика Гуттенберга: Становление человека печатающего. М.: Академический Проект: Фонд «Мир», 2005. С. 53.

' Бенигсен Вс. ГенАцид. М.: Время, 2009. С. 305.

Сопоставление характерных черт образа-символа книги в таких различных литературных текстах XX века, как романы Эко, Брэдбери и Бенигсена позволяет выявить их органическую связь с порождающей их социокультурной основой. В литературе XX веке книга - образ и символ - обретает особенную полноту семантики, организуя повествование по собственным законам. Общность в употреблении целого или частичного комплекса идей, окружающих образ-символ книги, при заметной разнице жанров, стиля, этических и эстетических принципов авторского письма, выстраивает тексты сходным образом на всех уровнях повествования (символы, темы, образы, система персонажей, сюжеты). Книга как вместилище слов помогает оживить их силу в человеке. Книга как символ Вселенной, мира, культуры, человека, хранилище и источник смыслов, традиций, книга как продукт творчества присутствует во всех трех романах. Однако у Эко происходит деструкция символа книги, которая ведет к уничтожению иерархии ценностей. Образная система трех романов связана с характером отношения персонажей к книге, а становление главного героя, происходит благодаря приобщению к книге. В романах книга имеет значение для самоопределения героя и становления его сознания, поэтому она оказывается це!Гтром идейной борьбы, определяя интеллектуально-философские составляющие романного жанра, в том числе и романа-антиутопии.

К особым литературным элементам, сопутствующим образу-символу книги относятся огонь (иногда и вода). Огонь в романах имеет значение силы, враждебной книге как символу культуры, цивилизации, человеческого сознания стихии, поэтому огонь часто уничтожает и книгу как материальный объект. Огонь как деструктивный элемент стихии неподвластен человеку, однако он может быть связан с семантикой домашнего очага, внутреннего горения духа. На противопоставлении огня и книги строится повествование, сюжеты и системы образов, почему в финалах романов появляется ситуация уничтожения огнем библиотеки или даже города.

Образ библиотеки, совмещенной с образом лабиринта, в рамках поэтики постмодернизма осмысляется в качестве лабиринта познания. С книгой связан образ не только библиотеки, как важнейшего смыслового узла повествования, но и образ библиотекаря.

Со стихией огня связана тема хаоса, проявляющегося как смех в его деструктивном карнавальном значении. Однако у Брэдбери в книгах есть «крупица разума среди хаоса»1, который можно передать, а у Эко книга становится частью мирового хаоса, символом его хаоса.

1 Брэдбери Р. Марсианские хроники: Сборник. М.: ООО «Издательство ACT», 2002. С.252.

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

1. Щербитко A.B. Тема и образ книги в романс Р. Брэдбери «451° по Фаренгейту» // Вестник Московского государственного Гуманитарного Университета им. М.А. Шолохова, № 4,2011, с. 55-60 (издание из перечня ведущих рецензируемых научных журналов и издании ВАК).

2. Щербитко A.B. «451° по Фаренгейту» Р. Брэдбери как психологический роман // Материалы Девятых Андреевский чтений. М.: Эконом-информ, 2011. с. 258264.

3. Щербитко A.B. Влияние книжной культуры на становление человеческого сознания // Инновационные технологии в образовании: субъектность, ресурсность, технологичность: Сборник материалов Всероссийской научно-практической конференции, состоявшейся в Университете российской академии образования 1-3 ноября 2011 года. М.: Университет РАО, 2011. С. 117-123.

4. Щербитко A.B. Роман У.Эко «Имя розы» - традиции и постмодернизм // Вестник Московского государственного Гуманитарного Университета им. М.А. Шолохова, № 4, 2012, с. 62 - 66 (издание из перечни ведущих рецензируемых научных журналов и изданий ВАК).

5. Щербитко A.B. Книга в романе У.Эко «Имя розы» // Материалы Десятых Андреевский чтений. М.: Эконом-информ, 2012. с. 352 - 359.

6. Щербитко A.B. Роман Всеволода Бенигсена «ГенАцид»: испытание книгой // Вестник Московского государственного Гуманитарного Университета им. М.А. Шолохова, № 2, 2013, с. 30-38 (издание из перечня ведущих рецензируемых научных журпалов и изданий ВАК).

7. Щербитко A.B. Тема и образ книги в романе Вс. Бенигсена «ГенАцид» // Материалы Одиннадцатых Андреевских чтений. М.: Эконом-информ, 2013.

с. 335-343.

Подписано в печать:

11.10.2013

Заказ № 8871 Тираж - 100 экз. Печать трафаретная. Типография «11-й ФОРМАТ» ИНН 7726330900 115230, Москва, Варшавское ш., 36 (499) 788-78-56 www.autoreferat.ru

Текст диссертации на тему "Книга в повествовательных стратегиях литературы XX века"

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ

ФЕДЕРАЦИИ государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ГУМАНИТАРНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ ИМЕНИ М.А.ШОЛОХОВА

На правах рукописи

04201363653 Щербитко Александра Викторовна

Книга в повествовательных стратегиях литературы XX века

Специальность 10.01.01 - русская литература. Специальность 10.01.03. - литература народов стран зарубежья (европейская литература и американская литература)

Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Научный руководитель Литвиненко Нинель Анисимовна, доктор филологических наук, профессор

Москва-2013

ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ................................................................3

ГЛАВА I. ОБРАЗ-СИМВОЛ КНИГИ В РОМАНЕ УМБЕРТО ЭКО «ИМЯ РОЗЫ» . . 24

1.1. Роман и эпоха книг....................................................26

1.2. Аббатство в романе как мир книг.......................................29

1.3. Роман как детектив и постмодернистское произведение.....................32

1.4. Библиотека-лабиринт..................................................42

1.5. Образы Вильгельма и Хорхе............................................52

1.6. Книга о смехе как центральный образ романа..............................58

ГЛАВА II. КНИГА В МИРЕ-АНТИУТОПИИ: РОМАН «451° ПО ФАРЕНГЕЙТУ» РЭЯ БРЭДБЕРИ...............................................................93

2.1. Корни: писатель и книги...............................................102

2.2. Литературные истоки романа «45 Io по Фаренгейту» в творчестве Брэдбери . . . .105

2.3. «451° по Фаренгейту» как роман-антиутопия о книгах......................108

2.4. Книга и массовое сознание в романе.....................................117

2.5. Книга как главный художественный образ и символ романа.................126

2.6. Книга и мотив двойственности сознания.................................137

2.7. Образ Монтэга - главный герой и книги.................................146

2.8. Книга и система символов романа.......................................153

ГЛАВА III. ЛИТЕРАТУРНЫЙ «ГЕНАЦИД» В РОМАНЕ ВСЕВОЛОДА БЕНИГСЕНА.............................................................168

3.1. Литературные предшественники и контекст творчества Бенигсена..........170

3.2. Книга как сюжетообразующий мотив романа.............................189

3.3. ГЕНАЦИД - государственный эксперимент по распространению книг силой . 195

3.4. Библиотекарь-творец..................................................205

3.5. Сатирические мотивы романа..........................................207

3.6. Сергей Сериков как главный герой романа...............................218

3.7. Народ и книги.......................................................225

ЗАКЛЮЧЕНИЕ...........................................................234

БИБЛИОГРАФИЯ........................................................246

ВВЕДЕНИЕ

Исследуя роль феномена книги в повествовательных стратегиях литературы XX века, необходимо уточнить, какие аспекты стали предметом изучения, поскольку книга принадлежит разным слоям семиозиса, разным сферам истории литературы и культуры. С позиций культурологии, это, во-первых, материальный предмет, служащий источником распространения информации. Во-вторых, на определенных этапах эволюции культуры - это символ того знания или эпохи, к которой она принадлежит. В XX веке, не утрачивая многообразия функций, книга становится архетипом культуры. Обращаясь к книге как предмету литературоведческого изучения можно констатировать, что книга может быть объектом и материалом разнообразных научных подходов и методологических практик: историко-литературного анализа; с позиций духовно-исторической школы; структурного анализа; интертекстуального анализа; с позиций социологической критики; рецептивной эстетики. Также книгу можно исследовать на основе ее связи с литературно-эстетическими направлениями эпохи (в барокко, романтизме, символизме, модернизме, постмодернизме). Наконец, можно изучать, как книга входит в произведение как тема, как образ, в том числе собирательный, как знак и художественный символ.

Судьба книги и книжной культуры в современном мире приобрела новую актуальность, поэтому важно исследовать ее роль в литературе XX века, когда она была символом и знаком культуры в целом, сохраняя выработанный веками символический смысл. Соединяя прагматику разнообразных издательских и научных технологий, философского, экзистенциального, сакрального опыта, книга стала важнейшим художественным компонентом произведений, сближающихся с жанром антиутопии, наделенных острым общественным смыслом; произведений, созданных в рамках постмодернизма, с его особыми эстетическими установками.

В диссертации сделана попытка исследовать своеобразие художественного феномена книги на материале романов «Имя розы» (1980) У. Эко, «451° по Фаренгейту» (1953) Р. Брэдбери, «ГенАцид» (2008) Вс. Бенигсена, принадлежащих к различным традициям и культурам. Каждому из этих романов посвящены главы настоящей работы. Проанализированы многочисленные переплетения смыслов и образов между ними, внимание сосредоточено на литературоведческих аспектах проблемы, с привлечением историко-культурологических материалов. Анализ нескольких романов, выполняющих репрезентативную функцию, сфокусирован на роли книги в повествовательных стратегиях XX века, попытках найти причины и особенности процессов символизации литературного образа книги. Историко-литературный контекст позволяет углубить понимание проблемы.

Необходимо уточнить, что принимается во внимание парадигма изучаемой эпохи - то есть совокупность главенствующих в тот или иной период времени религиозных, философских, художественных представлений, тогда как каждое время порождало многочисленные варианты отношения к книге, формируя некое доминирующее представление. Это представление о книге позволяет нам проследить наполнение символа книги многочисленными смыслами. В итоге, когда книга оказывается в литературном произведении XX века в качестве художественного образа, она не может не стать, в большинстве случаев, символом культуры, адресуясь ко всей совокупности приобретенных с течением времени значений.

В рамках диссертационного исследования мы считаем важным обозначить некоторые этапы формирования символической семантики образа в процессе развития цивилизации и культуры. Это требуется для того, чтобы выяснить, почему к XX веку, в котором работали исследуемые нами писатели, образ книги становится одним из самых многослойных и важных в литературе, объединяет в себе многочисленные и многозначные семантические пласты: мотив, символ и тему.

В качестве литературного образа книга в XX веке фокусирует в себе различные значения, которые в виде символа книга приобрела с течением времени за всю историю человечества. Книга в XX веке, соединяя в себе различные значения, преобразуется в важный образ символ, поскольку, как отмечал В.В. Бычков, «Сущностным ядром художественного образа... является художественный символ», который «возводит дух реципиента к духовной реальности, не содержащейся в самом произведении искусства», поэтому процесс символизации книги связан с борьбой «за духовные приоритеты, эстетические ценности, за эйдетические основания жизни»1. Поэтому художественный образ на основе «чувственно воспринимаемых форм действительности» строит «более глубокие уровни символизации, уходящие по принципу воронки все дальше вглубь (и ввысь) к собственно художественному символу, а через него и к метафизической реальности бытия, к ее открыванию от сокрытости, ее от-кровению». Поэтому процесс символизации2 книги, происходящий постепенно с древних времен связан с борьбой «за духовные приоритеты, эстетические ценности, за эйдетические основания жизни»3. Как писал П. Бицилли, вещи «не просто могут служить символами, не мы вкладываем в них символическое содержание; они суть символы, и задача познающего субъекта сводится

1 Бычков В.В. Символизация в искусстве как эстетический принцип // Вопросы философии - 24.04.2012 г. URL: http://vphil.ru/index.php?option=com content&task=view&id=493.

2 См.: В.Н. Топоров. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. Москва: Изд. группа «Прогресс-Культура», 1995 ; Лосев А.Ф. Символ // Философская энциклопедия. Т. 5. М., 1970; Элиаде М. Избранные сочинения. Миф о вечном возвращении. Образы и символы. Священное и мирское. М.: Ладомир, 2000.

3 Бычков В.В. Символизация в искусстве как эстетический принцип // Вопросы философии - 24.04.2012 г. URL: http://vphil.ru/index.php'?option=com content&task=view&id=493.

к раскрытию их истинного значения»4. Следовательно, по мысли А.Я. Гуревича, «символ... не субъективен, а объективен, общезначим. Путь к познанию мира лежит через постижение символов, их сокровенного смысла»5.

В символе конденсируется генетическая память человечества, так как он идет «из текста в глубь памяти» и «никогда не принадлежит к какому-либо одному синхронному срезу культуры, оказываясь одним из важнейших символов и устойчивых элементов культурного пространства, и одновременно одним из важных механизмов памяти культуры, которые не дают культуре распасться и переносят из одного в другой пласт информацию, существуя «до текста и вне зависимости от него»6. В каждом новом тексте символ книги, оживает, обрастая новыми смыслами, порождая переносные значения на основе родства или ассоциаций, поскольку был наделен множеством различных значений.

Концепции средневековой культуры, в рамках которой происходила символизация книги, были разработаны П. Бицилли, М. Бахтиным, Д.С. Лихачевым, С.С. Аверинцевым, А.Я. Гуревичем, У. Эко. Теорию символизации художественных образов разрабатывали А.Ф. Лосев, М. Элиаде, В.В. Бычков, В.Н. Топоров. Концепция становления современного общества, связанная с особой ролью книги в период после изобретения книгопечатания, разрабатывалась М. Маклюэном.

Поскольку сам символ - это всегда древнее, чем память его несимволического текстового окружения», символ является неким знаком, который позволяет «ясно выделить его из окружающего семиотического контекста»7, выделить на протяжении всей предшествующей истории употребления. Книга также порождала мотивы, генерировала сюжеты, оказываясь основным «нервным узлом» (выражение А.Н. Веселовского) повествования. В каждом новом тексте символ книги обрастает новыми смыслами, позволяя привести в действие цепочку ассоциативных связей с мотивами книги в других произведениях, что создает эффект резонанса, «переклички», формируя в читательском восприятии образ символ сущности и бытия культуры.

Мы остановимся на свойственной европоцентристской культуре традиционной связи книги с христианским мировоззрением и Библией, на важнейшей в нашем контексте эпохе средневековья, на возникновении книгопечатания. К современной же эпохе мы перейдем уже непосредственно при изучении литературных произведений, наиболее ярко демонстрирующих различные аспекты понимания образа книги, по-разному проявляющегося и формирующего повествовательные стратегии литературы

4 Бицилли П. Элементы средневековой культуры. Одесса: Гнозис,1919. С. 4-5.

5 Гуревич А.Я. категории средневековой культуры, http://iustlife.narod.ru/gurevich/gurevichl6.htm.

6 См. Лотман Ю. М. Избранные статьи в трех томах. Т. I. Статьи по семиотике и типологии культуры. Таллинн: Александра, 1992. С. 191-200.

7 Там же. С. 193-194.

XX века, вобравшие в себя как традиционные, исторически сформированные, так и новые современные аспекты понимания.

Различные эпохи, каждая по-своему, дополнили и сформировали книгу как особый идейно-символический образ или комплекс идей. Мы оставляем в стороне историю трансформации формы существования книги, этапы книгопечатания, бытования книги в мире. Это вопрос культурологии, истории книжного дела. Нам важна книга как художественный образ, в процессе своего функционирования аккумулирующий разнообразные семантические пласты общественного и личностного сознания - культуры. Разумеется, речь идет об отдельных аспектах проблемы.

Книга с самого своего появления в качестве особого феномена человеческой жизни связывалась с самостоятельностью, пробуждением личностного, «внеплеменного» сознания, свободного от «безличного коллективизма»8. Если «в традициях устного творчества сказитель повествует с позиции многих, обращающихся ко многим, а не как личность, взывающая к другой личности»9, то благодаря книге, слову записанному, которое можно изучать самостоятельно, возникает «естественная дихотомия, вошедшая в жизнь общества...., в дополнение к расколу в индивиде, живущем в этом обществе»10.

С течением времени книга, кроме своего прямого назначения, - хранить и передавать информацию, обретала значение символа как знака, обладающего множественными значениями, проявляла в себе иное бытие. Именно поэтому символ книги в качестве посланца более ранних культурных срезов намекает на вечный смысл, «вещи незримые». Наполнение его постоянно увеличивается, так как он способен накапливать и организовывать вокруг себя новый опыт, «превращаясь в своеобразный конденсатор памяти, способный развертываться в некое сюжетное множество»11, которое трансформируется и комбинируется автором с другими построениями.

С течением времени книга приобрела значение символа, устойчивого элемента культурного пространства и особого механизма памяти культуры, она, как и всякий символ, могла проецироваться в плоскости текстов, трансформируясь под их обратным влиянием. Символ книги на протяжении всей истории культуры переносил информацию из одного в другой культурные пласты и эпохи, оживая в каждом новом тексте и видоизменяясь в зависимости от окружающего культурного пространства.

8 Маклюэн М. Галактика Гутенберга: Становление человека читающего. М.: Академический Проект: Фонд «Мир», 2005. С. 53.

9 Там же. С. 131.

10 Там же. С. 144.

11 Лотман Ю. М. Избранные статьи: В 3 т. Т. I. Статьи по семиотике и типологии культуры. Таллинн: Александра, 1992. С. 193.

С древности книга неизменно связывалась с мудростью, знаниями, и, нередко, со знаниями тайными, мистическими. Книга могла восприниматься как священный атрибут. Таков, например, данный Богом Ветхий Завет, заключавший в себе скрижаль Завета, законы, что привело к формированию сект «книжников» в Древнем Израиле, сосредоточивших свою жизнь вокруг книги, знаний правил (само слово «книжник» затем начало бытовать как устойчивое обозначение не только сухого «буквоеда», но и образованного человека). Особое отношение к писцам и книгочеям (священным писцам, иерограмматеям, Noömones, которые составляли третий класс египетской жреческой касты) было существовало в Древнем Египте и было связано с мистическим восприятием имени и слова12.

В каком бы это ни было виде и форме - в виде ли скрижалей, свитка, кодекса как и ее любое символическое изображение или упоминание, книга издревле несла значение передачи традиции и сакральной мудрости. Также книга имела значение справедливого возмездия, воздаяния, которое могло постигнуть человека благодаря сохраненным в ней сведениям13.

Свойственные символу книги значения всегда были связаны с мотивом уничтожения книги, которое также приобрело символическое значение. Поэтому сжигание, уничтожение книг (или, в более мягкой форме, их запрет) - издревле имели значение не только практического, но и символического акта разрыва с традицией, тем или иным учением. Поэтому сжигая книги, чтобы покончить с тем, что «еще осталось от старого» мира капитан из рассказа Брэдбери «Изгнанники» говорит: «Символическим актом мы сейчас еще раз подтвердим свою преданность науке и прогрессу»14.

Уничтожение книг стало символом отрицания знания, воспринимаемого как ложное и даже отрицания самой возможности познания (например, процессы в III веке до н.э. в Китае, в Мексике, Америке, кодекс Запрещенных книг Католической Церкви, уничтожение политически неугодных книг в Америке, Советской России и т.д.). В таком случае уничтожение книги ее противниками воспринималось как «своего рода лекарство»15 и потому имело статус уважаемого и необходимого дела для сохранения государственного или социального «организма».

Образ книги, формируемый в Ветхом Завете особенно важен, так как он формирует отношение к книге во всей последующей европейской культуре и литературе. Книга в Библии играет различные роли. Это книга, в которой записаны

12 См. Коростовцев М.А. Религия Древнего Египта. М., 1976; Матье М.Э. Древнеегипетские мифы [Исследования и переводы текста с комментариями]. М., 1956; Мифы народов мира/ под ред. Топорова. М.: Российская Энциклопедия, 1994.

13 Так, Господь-Пантократор изображается с книгой, в которой записываются все деяния людей.

14 Брэдбери Р. Марсианские хроники: Сб. М.: ООО «Издательство ACT», 2002. С. 614.

15 Карьер Ж.-К., Эко У. Не надейтесь избавиться от книг! / Интервью Ж.-Ф. де Тоннака. Спб.: Симпозиум, 2010. С. 219.

деяния всех людей. Она становится символом жизни: «и наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди, до сего времени; но спасутся в это время из народа твоего все, которые найдены будут записанными в книге» [9, с. 860]. Также книга является и символом справедливого возмездия: «тысячи тысяч служили