автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.01
диссертация на тему: Система повествовательных точек зрения в романе М.А. Булгакова "Мастер и Маргарита" и языковые способы их выражения

Полный текст автореферата диссертации по теме "Система повествовательных точек зрения в романе М.А. Булгакова "Мастер и Маргарита" и языковые способы их выражения"

На правах рукописи □□3458183

МИХАЙЛОВА Елена Игоревна

СИСТЕМА ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНЫХ ТОЧЕК ЗРЕНИЯ В РОМАНЕ М.А. БУЛГАКОВА «МАСТЕР И МАРГАРИТА» И ЯЗЫКОВЫЕ СПОСОБЫ ИХ ВЫРАЖЕНИЯ

Специальность 10.02.01 - русский язык

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискаиие ученой степени кандидата филологических наук

2 2 р-Л 2000

Москва-2008

003458183

Работа выполнена на кафедре русского языка филологического факультета Московского педагогического государственного университета

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор КУСТОВА Галина Ивановна

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор ФАТЕЕВА Наталья Александровна

кандидат филологических наук ФОМИНА Людмила Николаевна

Ведущая организация:

Государственный институт русского языка имени А.С. Пушкина

■Уб У часов на заседании Дисс , 1ри Московском педагогическом государственном университете по адресу: 119992, Москва, ул. Малая Пироговская, д.1, ауд. №_.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского педагогического государственного университета по адресу: 119992, Москва, ул. Малая Пироговская, д.1.

Автореферат разослан « 4О »__Л. 2008 года.

Защита диссертации состоится

в

Ученый секретарь Диссертационного совета

САРАПАС М.В.

Проблема повествовательной точки зрения является одной из центральных в изучении повествовательной структуры художественного текста и исследуется в рамках как литературоведческих, так и лингвистических дисциплин (в лингвистике в последние годы понятие «точки зрения» приобрело, по словам Е.А. Поповой, статус антропоцентрической категории языка). Изучение этой проблемы имеет продолжительную историю и связано с именами таких крупных специалистов в области нарратива, как Г. Джеймс, А.А. Потебня, П. Лаббок, М.М. Бахтин, Ж. Женетт, Я. Линтфельт, Ю.М. Лотман, Б.О. Корман, Б.А. Успенский, В. Шмид и мн. др. Повествовательная точка зрения определяется в научной литературе как «центральная категория нарратологии» (В. Шмид), основа композиции повествовательного художественного текста (Б.А. Успенский), момент проявления говорящего в тексте (Е.В. Падучева).

Материалом реферируемого диссертационного исследования послужил роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», а его предметом - система повествовательных точек зрения в романе.

Актуальность темы исследования обусловлена, во-первых, возросшим в настоящее время интересом филологов к языковым аспектам функционирования повествовательной струюуры художественного текста и к языковой стороне организации повествования, во-вторых, недостаточной изученностью проблемы повествовательной точки зрения применительно к романному жанру, который является одним из наиболее репрезентативных в плане анализа повествовательной структуры.

Работ, посвященных непосредственно изучению повествовательной точки зрения, все еще мало, а имеющиеся не затрагивают всего круга связанных с ней вопросов. Как правило, эти исследования (можно отметить монографию Б.А. Успенского «Поэтика композиции» [2000], диссертации Л.Н. Лихачевой «Повествовательная точка зрения как художественный прием и его языковая характеристика» [1976] и Е.А. Леонтьевой «Точка зрения в нарративе: На материале сопоставительного анализа современных русских коротких рассказов и их переводов на немецкий язык» [2005]) опираются на материал «малых» повествовательных жанров и/или дают обзорную характеристику разных текстов. Что касается романа Булгакова «Мастер и Маргарита», то хотя в посвященной ему обширной научной литературе постоянно отмечается актуальность изучения роли точки зрения в организации повествования1 и затрагиваются отдельные вопросы повествовательной организации романа, такие как диалогичность (И. Белобровцева, С. Кульюс), выражение авторской позиции героями произведения (В.И. Немцев), проблема автора (Г.М. Ребель), стратегии чтения романа (М.А. Болотова),

1 Ср., например: «Не только важнейшим фактором поэтики Булгакова, но и одной из фундаментальных проблем в его произведениях оказывается релятивность, недостоверность всех точек зрения перед лицом Истины» [Яблоков 2001]; «концептуальную значимость» приобретают у писателя «диалогический способ осмысления реальности» [Химич 2003], «отказ от дидактического монологизма, <...> принципиальная несводимость изображаемого к одному голосу, к одному мотиву, к одной плоскости, к единственной точке зрения, <...> изначальная установка на многоголосье и в общей картине мира и в пределах авторского слова» [Химич 2003].

взаимодействие категорий автора и читателя (ЕЛ. Иваньшина), функционирование в романе структуры «текст в тексте» (Е.Г. Трубецкова), однако вопрос о роли повествовательной точки зрения в структуре романа до сих пор не решен. Кроме того, имеющиеся исследования повествовательной организации романа носят преимущественно литературоведческую направленность .

Реферируемое диссертационное исследование посвящено лингвистическому анализу способов выражения повествовательной точки зрения в художественном тексте и выполнено в русле подхода, выработанного представителями современной отечественной лингвистики нарратива (Е.В. Падучева, Е.А. Попова и др.) и учитывающего достижения отечественной структуральной поэтики (Ю.М. Лотман, Б.А. Успенский, Б.О. Корман), с одной стороны, и западной нарратологии (Р, Барт, Ж. Женнет, В. Шмид и др.), с другой.

Основной теоретической предпосылкой диссертационного исследования является представление о коммуникативной природе художественного текста как целостной многоуровневой структуры. Повествовательная точка зрения рассматривается как многоплановая нарративная категория, проявляющая себя на языковом, психологическом (перцептивном), пространственно-временном и идеологическом (оценочном) уровнях организации текста в соотнесенности словесно обозначаемых явлений действительности с тем или иным субъектом речи, сознания и восприятия, участвующая в композиционном построении художественного текста и представляющая собой один из важнейших факторов, влияющих на характер повествования.

Научная новизна работы обусловлена тем, что в ней, во-первых, применен комплексный подход к изучению повествовательной точки зрения, базирующийся на лингвистических принципах анализа художественного текста, во-вторых, проблема повествовательной точки зрения исследуется на материале текста романного жанра.

Цель работы - выявить способы языкового выражения повествовательной точки зрения в художественном тексте и описать систему повествовательных точек зрения в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита».

Данная цель определяет следующие задачи исследования:

1. Описать теоретико-методологические основы исследования повествовательной структуры художественного текста и повествовательной точки зрения.

2. Рассмотреть особенности организации повествовательной структуры романа «Мастер и Маргарита», выбора автором формы повествования.

2 Комплексной характеристике повествования в романе посвящены работы Е.Ш. Галимовой, В.В. Химич, E.H. Хрущевой.

3. На материале романа «Мастер и Маргарита» рассмотреть языковые средства выражения повествовательной точки зрения в художественном тексте.

4. Выявить авторские приемы и средства, актуализирующие прагматическую направленность текста романа, определить роль категории адресата в структуре романа.

5. Описать систему повествовательных точек зрения в романе, условия, влияющие на выбор автором повествовательной точки зрения.

6. Выявить сходства и различия в организации системы повествовательных точек зрения в композиционных частях романа.

В качестве основных в работе используются методы наблюдения, обобщения, сравнительного анализа.

Теоретическая значимость исследования определяется тем, что в нем разработан научный аппарат для комплексного анализа повествовательной точки зрения в художественном тексте, который применен к произведению романного жанра.

Практическая значимость работы состоит в том, что ее наблюдения и выводы могут быть использованы в дальнейших научных исследованиях по проблемам повествовательной точки зрения в художественном тексте и повествовательной организации романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», а также при чтении лекционных курсов, проведении семинарских занятий, спецкурсов и спецсеминаров по лингвистическому анализу художественного текста, по теории и истории литературы.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Повествовательная точка зрения является одной из важнейших нарративных категорий в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», а смена повествовательных точек зрения служит в нем одним из важнейших повествовательных приемов.

2. В плане повествовательной формы роман Булгакова представляет собой третьеличное повествование с диегетическим, персонифицированным повествователем в «московских» главах и с экзегетическим, неперсонифицированным повествователем в главах «ершалаимских». Повествование отличается особой субьективированностью, которая связана с повышенной ролью персонажного начала: с широким использованием слова и повествовательной точки зрения изображаемых персонажей и с яркой субъективностью повествовательной точки зрения «московского» диегетического нарратора. В тексте это проявляется в размывании границ между нарраториальным и персональным повествовательными планами.

3. В романе обнаруживаются две повествовательные тенденции. С одной стороны, следование точке зрения персонажа (или наблюдателя -очевидца повествуемых событий) позволяет создал впечатление фактографичное™, документальности повествования, а постоянная смена нарраториальной и многочисленных персональных точек зрения создает стереоскопичность изображения событий. С другой стороны, сама множественность точек зрения, использование приема многократной

интерпретации одних и тех же событий создает эффект подчеркнутой субъективности представляемого взгляда на изображаемую действительность, а порой и недостоверности ее описания.

4. «Московский» повествователь по-разному проявляет себя в «сатирических» и «романтических» главах. «Сатирические» главы характеризуются его ярко выраженной иронической позицией по отношению к предмету повествования; в «романтических» главах повествователь избегает иронической интонации, но его стремление подчеркнуть значимость собственной повествовательной позиции проявляется в существенном снижении, по сравнению с «сатирическими» главами, роли в организации повествования персонажа как субъекта речи: повествователь практически не обращается непосредственно к слову (прежде всего, к несобственно-прямой речи) персонажа, в то время как языковой уровень организации «сатирических» глав романа отражает постоянное включение в текст элементов речи изображаемых персонажей.

5. Специфика повествовательной организации романа обусловлена также прагматической направленностью повествования - ориентированностью на условного адресата, стремлением управлять его восприятием повествуемых событий, влиять на его точку зрения и оценку этих событий.

6. Особенности организации повествовательной структуры романа «Мастер и Маргарита» и решение в романе проблемы точки зрения характеризуют это произведение как образец новых тенденций развития художественного повествования в литературе XX века.

Апробация работы. Материалы диссертационного исследования отражены в докладах, сделанных на международных, всероссийских и вузовских конференциях. Основные положения работы изложены в 9 научных публикациях общим объемом 3,8 печатных листов.

Структура работы. Диссертация состоит из Введения, трех глав, Заключения, списка литературы, который содержит 143 наименования теоретических трудов по теме диссертации (в том числе 16 наименований изданий на иностранных языках). Общий объем диссертации составляет 173 страницы.

Содержание работы.

Во Введении раскрывается актуальность темы, теоретические предпосылки, новизна и методы исследования, обосновывается выбор материала, определяются предмет, цели и задачи работы, аргументируется ее теоретическая и практическая значимость.

В первой главе («Теоретические основы исследования») рассматриваются основные теоретические вопросы, связанные с темой диссертации.

В первом параграфе проводится характеристика нарратологического и лингвистического подходов к изучению повествовательного художественного текста.

Во втором параграфе систематизируются исследования повествовательной структуры художественного текста. В соответствии с

лингвостилистическим подходом, подразумевающим анализ речевых средств и их конструктивной роли в организации повествования, повествовательной точке зрения отводится роль одной из ключевых нарративных категорий. Отмечается взаимосвязанность вопросов изучения повествовательной точки зрения, субъектной организации повествования (повествовательных инстанций), субъектно-речевых планов, типа и формы повествования.

Повествовательная структура художественного текста рассматривается в диссертации как многоуровневое образование. В третьем параграфе работы объясняется специфика повествовательных уровней, в частности характер проявления на каждом из них отправителя и получателя художественной информации. Вслед за В. Шмидом, выделяются следующие повествовательные инстанции: конкретного автора и конкретного читателя, абстрактного (имплицитного) автора и абстрактного (имплицитного) читателя, фиктивного нарратора (повествователя или рассказчика) и фиктивного читателя (наррататора). Особое внимание уделяется важному в рамках данной работы вопросу специфики проявления нарратора в тексте, классификации типов нарраторов.

В четвертом параграфе проводится анализ проблемы повествовательной точки зрения в литературном художественном тексте. Описывается история изучения точки зрения как языкового и текстового явления, приводятся разные концепции повествовательной точки зрения и основания классификации повествовательных точек зрения в тексте (особое значение признается за концепцией многоуровневой модели точки зрения (Б.А. Успенский, Б.О. Корман, В. Шмид и др.)). Понятие повествовательной точки зрения принято относить к возможным субъектам повествования - к повествователю и персонажам. Что касается автора, то он, в соответствии с замыслом произведения, выбирает форму повествования, формирует нарратора, обладающего теми или иными типологическими характеристиками, и определяет способ организации системы повествовательных точек зрения. Таким образом, позиция автора (с большей или меньшей степенью эксплицитности) выражается всей субъектной и внесубъектной организацией произведения.

Вопрос о средствах и способах формального выражения повествовательной точки зрения в тексте рассматривается в пятом параграфе. Отмечается важность разработок этого вопроса в трудах Б.А. Успенского, Л.Н. Лихачевой, H.A. Николиной, а также в исследованиях по лингвистике нарратива, в которых изучаются связанные с категорией повествовательной точки зрения средства выражения эгоцентрической направленности текстового сообщения, способы формирования авторской модальности в тексте, средства диалогизации авторского монолога.

Шестой параграф посвящен вопросу прагматической составляющей художественного повествования, специфики проявления читателя в тексте, особенностей восприятия текста читателем и возможностей авторского влияния на это восприятие. Отмечается, что хотя в отношении к художественному повествованию нельзя говорить о какой-либо

повествовательной точке зрения читателя (читатель не участвует напрямую в организации повествования, выступает в произведении в качестве адресата автора и повествователя, и в тексте может найти выражение только факт этой адресованное™), наличие в сознании автора и повествователя определенного представления об адресате и его точке зрения (о его возможном мнении, восприятии) в существенной мере определяет особенности организации повествования в целом и системы повествовательных точек зрения в частности.

Повествование рассматривается в работе как динамически развивающееся в ходе литературного процесса явление, что связывается с эволюцией типов и форм повествования, различающихся между собой разной степенью субъективированности, разной степенью приближения к объекту повествования, т.е. разным решением проблемы повествовательной точки зрения. Данная эволюция понимается как смена авторского (монологического, по Бахтину) повествовательного типа «персонажным» (несобственно-авторским повествованием) и ставшим распространенным в литературе XX века типом «свободного косвенного дискурса» [Падучева 1996]. Характеристика разных подходов к классификации повествовательных типов и форм приводится в седьмом параграфе.

Во второй главе («Приемы и средства организации повествования в романе М.А. Булгакова "Мастер и Маргарита"») исследуются черты формальной организации повествования в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита».

В первом параграфе главы раскрываются особенности повествовательной формы романа, которая определяется как субъективированное третьеличное повествование. Субъективированность обусловлена повышенной ролью персонажного начала (в повествовании широко используется слово и повествовательная точка зрения изображаемых персонажей) и яркой субъективностью точки зрения «московского» повествователя. Повествователь «московских» глав не только активно проявляет себя в произведении как повествующее лицо, но и выступает в роли лица «повествуемого», принадлежащего к изображаемой реальности (к плану диегесиса), наделен чертами конкретного персонажа в рамках излагаемой им истории и нередко позиционирует себя в тексте как непосредственный наблюдатель событий. Отход от принципов традиционного повествования в сторону повествования субъективированного свойственен роману в целом, хотя «ершалаимские» главы выделяются на фоне «московских» наличием экзегетического, неперсонифицированного, относительно слабо выраженного нарратора.

На языковом уровне организации текста, а именно - в системе повествовательных точек зрения, сменяющих друг друга в тексте, специфика повествовательной формы романа проявляется в размывании границ между нарраториальным и персональным повествовательными планами.

Во втором параграфе главы внимание уделяется формальным способам (языковым средствам) выражения в тексте повествовательной точки зрения.

В качестве наиболее очевидного и традиционного способа указания на повествовательную точку зрения персонажа, способа реализации в повествовании плана персонажа рассматривается использование определенных форм передачи чужой речи (повествовательного «голоса», индивидуальной фразеологии высказывания), а именно прямой, косвенной и несобственно-прямой речи.

Поскольку доминирующей особенностью текста Булгакова является усиление в тексте персонажного начала, здесь, наряду с прямой и косвенной речью, которые являются не только средством эксплицитного разграничения голосов и точек зрения повествователя и персонажа, но иногда также и средством «отчуждения» персонажа, дистанцирования повествователя от точки зрения персонажа, активно используются формы, в которых план персонажа совмещается с планом повествователя. К ним относятся: 1) несобственно-прямая речь (НПР), в которой нет формального разделения речи двух субъектов, а есть только языковые показатели присутствия персонажа в речи повествователя (это позволяет повествователю достичь наибольшего приближения к точке зрения персонажа, при том что сам повествователь остается основным субъектом речи в повествовании): «...поэт <...> стал вязать цепочку, начиная со слова «Аннушка». И цепочка эта <..> тотчас привела к сумасшедшему профессору. Виноват! Да ведь он же сказал, что заседание не состоится, потому что Аннушка разлила масло. И, будьте любезны, оно не состоится! Этого мало: он прямо сказал, что Берлиозу отрежет голову женщина?! Да, да, да! Ведь вожатая-то была женщина?! Что же это такое? А?»; «...позвольте-ка... тут перед глазами Римского возник циферблат его часов... Он припоминал, где были стрелки. Ужас! Это было в двадцать минут двенадцатого. Так что же это выходит?» и др.; 2) заменяющие формы прямой и косвенной речи различные варианты переходных по характеру конструкций, в которых слово персонажа как бы сливается со словом повествователя (в ряде случаев переходит в несобственно-прямую речь персонажа), а также прямые включения фрагментов речи персонажа (не всегда выделенных графически) в текст повествователя: «Пилат объяснился. Римская власть ничуть не покушается на права духовной местной власти...»; «Нужно сказать, что следствию на каждом шагу приходилось преодолевать непредвиденные трудности. Ниточка то и дело рвалась в руках. Афиши-то были? Были. Но за ночь их заклеили новыми, и теперь нет ни одной, хоть убей. Откуда взялся этот маг-то самый? А кто ж его знает. Стало быть, с ним заключали договор? - Надо полагать, - отвечал взволнованный Василий Степанович»; «Наташа <...> возразила, что ничего не врут и что она сегодня сама лично в гастрономе на Арбате видела одну гражданку, которая пришла в гастроном в туфлях, а как стала у кассы платить, туфли у нее с ног исчезли и она осталась в одних чулках. Глаза вылупленные! На пятке дыра. А туфли эти волшебные, с того самого сеанса»; «...билетная кассирша морщила лоб, морщила, думала, думала, наконец сказала:

- Во... Кажись, Воланд.

А может быть, и не Воланд? Может быть, и не Волацц. Может быть, Фаланд» и т.п. Совмещение повествовательных функций повествователя и персонажа создает ощущение самораскрывающейся в романе действительности, особой фактографичное™ повествования.

Сама косвенная речь в романе часто оказывается персонализированной: она не просто передает основное содержание высказывания, но также фиксирует особенности речевой манеры персонажа и благодаря этому становится одним из важнейших средств передачи его точки зрения: «...специалист и пошутил, и поострил, и клятвенно заверил, что времени пение берет самую малость, а пользы от этого пения, между прочим, целый вагон»; «На тихий и жалобный крик профессора прибежала Ксения Никитишна и совершенно его успокоила, сразу сказав, что это, конечно, кто-нибудь из пациентов подбросил котенка...»; «Шепотом вскрикивал [Мастер], что он ее, которая толкала его на борьбу, ничуть не винит, о нет, не винит!» и др.

Кроме этих в большей или меньшей степени формализованных способов передачи повествовательного «голоса» существует множество показателей, которые обнаруживаются на уровне фрагмента предложения, конструкции, сочетания слов и даже отдельного слова и которые также служат маркерами повествовательной точки зрения персонажа или повествователя. Как и несобственно-прямая речь, в повествовании эти языковые показатели не выделяются графически, но отсылают к определенному субъекту речи, восприятия и оценки. В ряде случаев их можно соотносить с фрагментами НПР и определять как средства оформления НПР. К ним можно отнести: эгоцентрические средства языка, номинации (в том числе цитатные), разные типы синтаксических конструкций.

Основной механизм маркирования повествовательной точки зрения -использование так называемых эгоцентрических языковых средств. Вслед за Е.В. Падучевой ([Падучева 1996]) эгоцентрическими мы называем языковые элементы, ориентированные на говорящего. При этом необходимо отметить, что говорящий понимается в широком смысле слова: не только как субъект речи, но и как субъект сознания и восприятия, т.е. семантический субъект (семантический контролер, часто синтаксически не выраженный) соответствующих предикатов.

Эгоцентрические элементы в художественном повествовании могут иметь персонажную или нарраториальную интерпретацию. В традиционном третьеличном нарративе субъектом процессов референции в повествуемом мире обычно выступает персонаж, но эгоцентрические элементы, в первую очередь - дейкгические показатели, контролером которых персонаж должен при этом являться, проецируются повествователем на нарративный уровень, то есть получают нарраториальную интерпретацию. Особенность повествования в романе Булгакова состоит в том, что одни и те же эгоцентрические средства отсылают здесь то к персонажу, то к повествователю (причем не только как к повествующему субъекту, но и как к лицу, непосредственно включенному в повествуемую действительность, пусть

и в качестве постороннего наблюдателя), а в некоторых (и даже во многих) случаях — к персонажу и повествователю одновременно (когда субъекта точки зрения сложно определить). Таким образом, персонаж и повествователь выступают в несвойственной каждому из них в рамках традиционного третьеличного нарратива роли: персонаж - в роли субъекта повествования, повествователь - в роли участника, наблюдателя повествуемых событий.

Нами выделены следующие группы эгоцентрических языковых средств, которые выступают в качестве маркеров повествовательной точки зрения.

• Неутвердительные речевые акты (вопрос, восклицание).

В традиционном нарративе они характерны прежде всего для лирических и риторических отступлений. В «Мастере и Маргарите» они употребляются как в рамках отступлений или рассуждений повествователя («О боги, боги мои, яду мне, яду!..»: «Кто скажет что-нибудь в защиту зависти?» и т.д.), так и в плане повествуемой истории, маркируя речь и точку зрения персонажа: «С места выходила какая-то безлепица: как это так - пришел с покойным? Не ходят покойники!» [точка зрения Ивана Бездомного]; «Раз человек телеграфирует, что его зарезало, то ясно, что его зарезало не насмерть. Но при чем же тогда похороны? Или он очень плох и предвидит, что умрет? Это возможно, но в высшей степени странна эта точность - откуда ж он все-таки и знает, что хоронить его будут в пятницу в три часа дня? Удивительная телеграмма!» [точка зрения Поплавского]). При этом функция субъекта речи довольно часто в некоторой степени совмещается в персонаже и повествователе: «На квартире, конечно, тотчас побывали [представители следствия]. Никакого мага там не оказалось. Самого Лиходева тоже нет. Домработницы Груни нету, и куда она девалась, никто не знает. Председателя правления Никанора Ивановича нету, Пролежнева нету! <...> А дело тем временем шло к полудню, когда должна была открыться касса. Но об этом, конечно, не могло быть и разговора!» и т.п.

• Предложения с модальным значением возможности, желательности, побудительности, необходимости: «А если бы бог благословил еще одним свободным мгновением, можно было бы успеть заколоться и самому...» [точка зрения Левия Матвея]; «Да если бы и улетел [Степа Лиходеев] вчера вечером, к полудню сегодняшнего дня не долетел бы. Или долетел бы?» [точка зрения Римского]; «...можно было, согнувшись, проскочить между двумя легионерами, дорваться до повозки и вскочить на нее. Тогда Иешуа спасен от мучений» [точка зрения Левия Матвея]); «Так вот, необходимо принять меры, а то получается какая-то неприятная чепуха» [точка зрения Берлиоза]; «Звонить! Звонить! Сейчас же звонить!» [точка зрения Берлиоза].

• Дейктические слова и категории, т.е. элементы, которые выражают «идентификацию объекта - предмета, места, момента времени, свойства, ситуации — через его отношение к речевому акту, его участникам и контексту» [Падучева 1996]. Дейктическое значение имеют в русском языке местоимения 1-го, 2-го лица (а также 1-ое и 2-ое лицо глагола), указательные местоимения и наречия. В традиционном нарративе они, как правило, ориентированы на

повествователя. Использование указательных местоимений и наречий в романе Булгакова актуализирует и точку зрения персонажа (наблюдателя): «Вот и лес отвалился, остался где-то сзади, и река ушла куда-то в сторону <...> чувствовалось, что вот-вот она, Москва, тут же, вон за поворотом...» [точка зрения Рюхина]; «Однако печать, вот она!» [точка зрения Степы Лиходеева].

Слова с дейктическим значением часто указывают в романе на включенность повествователя в повествуемую реальность как наблюдателя, как лица, некоторым образом причастного к повествуемому: «Вон чахлая липа есть, есть чугунная решетка и за ней бульвар...»; «Чума-Аннушка вставала почему-то чрезвычайно рано, а сегодня что-то подняло ее совсем ни свет ни заря...» (ср., например: «Да если бы сегодня и не Степа говорил, то ведь не далее чем вчера, под вечер, Степа из своего кабинета явился в этот самый кабинет с этим дурацким договором и раздражал финдиректора своим легкомыслием» - дейктические слова в контексте несобственно-прямой речи персонажа, финдиректора Варьете Римского, указывают на его точку зрения).

Дейктическое значение могут иметь категории времени и вида глаголов. В частности, употребление в диегесисе (в плане повествуемой истории) форм настоящего-будущего времени глаголов маркирует речь (и, соответственно, точку зрения) персонажа: «Откуда же сумасшедший знает о существовании киевского дяди? <...> Сейчас же звонить! Его быстро разъяснят!» [точка зрения Берлиоза]; «Стало быть, ему [Римскому] мерещится, что он [Степа Лиходеев] в Ялте! <...> а ялтинскому угрозыску тоже мерещится?! Ну, нет, извините, этого не бывает!..» [точка зрения Римского].

• Частицы, междометия и слова-предложения, усиливающие экспрессивность, а тем самым и субъективированность повествования: «...на Степу было жалко взглянуть: он решительно не помнил ничего о контракте и, хоть убейте, не видел вчера этого Воланда. Да, Хустов был, а Воланда не было» [точка зрения Лиходеева]; «В театре стоял гул, у всех зрителей возбужденно блестели глаза. Да, да, неизвестно, во что бы все это вылилось...» [точка зрения повествователя]; «Ах, кричали они напрасно: не мог Михаил Александрович позвонить никуда» [точка зрения повествователя]; «Ах, какая выходила скверная штука! Что же это с памятью, граждане? А?» [точка зрения Степы Лиходеева]; «Тьфу ты дьявол [точка зрения Римского]! Два раза расстроенный директор клал руку на трубку и дважды ее снимал» и т.п.

• Глаголы и предикативы со значением мысли, восприятия, внутреннего состояния, семантический субъект которых (не всегда выраженный синтаксически), как правило, совпадает с каким-либо персонажем (реже - с посторонним наблюдателем или повествователем): «...Маргарита догадалась, что она летит с чудовищной скоростью, и поразилась тому, что она не задыхается»; «Маргарита оглянулась и увидела, что ее догоняет какой-то сложный темный предмет. Настигая Маргариту, он все более обозначился, стало видно, что кто-то летит верхом»; «Стало совершенно ясно, что Никанор Иванович ни к каким разговорам не пригоден»

[точка зрения работников клиники Стравинского]; «Приятный, звучный и очень настойчивый баритон послышался [точка зрения повествователя-наблюдателя] из ложи №2»; «Во всей этой кутерьме запомнилось [Маргарите] одно совершенно пьяное женское лицо <...>, и вспомнилось одно слово - "Фрида"!»; «Говорить ему [Степе Лиходееву] было трудно» и т.п. К этой группе языковых средств выражения точки зрения примыкают вводные слова и обороты, содержащие слова с теми же значениями мысли, восприятия, при которых субъект, как правило, может выражаться эксплицитно (синтаксически): «Второй жилец исчез, помнится [точка зрения повествователя, приближенная к позиции некоего персонажа, непосредственно знакомого с деталями повествуемого], в понедельник...»; «Как показалось буфетчику, на артисте было только черное белье и черные же востроносые туфли» и т.п. Такие конструкции близки к глагольным (и обычно легко преобразуются в них), почему мы и включили их в соответствующую группу. От них существенно отличаются следующие две группы вводных конструкций, в которых субъект, контролирующий вводный оборот, не может выражаться синтаксически и потому должен вычисляться.

• Эмоционально-экспрессивные вводные слова и обороты, выражающие внутреннее состояние субъекта: «Дело в том, что в жилтовариществе был, увы, преизрядный дефицит...» [точказрения Никанора Ивановича Босого и/или повествователя]; «Вот этого самого незнакомца в берете, воля ваша, Степа в своем кабинете вчера никак не видал»; «...он решительно не помнил ничего о контракте и, хоть убейте, не видел вчера этого Воланда» [точка зрения Степы Лиходеева]; «Действительно, чего доброго, за сумасшедшего примут!» [точка зрения Бездомного] и т.п.

• Вводные слова и обороты, относящиеся к ментальной, логической и речевой сфере.

Подобные слова и обороты могут выражать рефлексию говорящего по поводу собственной речи (откровенно говоря и под.) или по поводу хода развития событий, оценку вероятности / неизбежности событий или обоснованности поступков (конечно, в самом деле), логический вывод {следовательно и под.), разную степень уверенности (пожалуй, по-видимому, несомненно и под.) и другие характерные для метатекстовых элементов смыслы. В романе Булгакова их семантическим субъектом может быть как повествователь, так и персонаж, а в некоторых случаях они могут быть отнесены в равной степени к тому и к другому: «Впоследствии, когда, откровенно говоря, было уже поздно...» [точка зрения повествователя]; «Но какую телеграмму, спросим мы, и куда? И зачем ее посылать? В самом деле [точка зрения повествователя], куда? <...> Да, взметнулась волна горя, но подержалась, подержалась и стала спадать <...>. В самом деле [точка зрения повествователя и/или литераторов], не пропадать же куриным котлетам де-воляй? Чем мы поможем Михаилу Александровичу? Тем, что голодными останемся?»; «Если предположить, что мгновенно после разговора Степа кинулся на аэродром и достиг его через пять, скажем, минут, что, между прочим, тоже немыслимо, то выходит, что самолет, снявшись тут же, в пять

минут покрыл более тысячи километров? Следовательно, в час он покрывает более двенадцати тысяч километров!! Этого не может быть, а значит, его нет в Ялте» [точка зрения Римского]; «И тут закопошились в мозгу у Степы какие-то неприятные мыслишки о статье, которую, как назло, недавно он всучил Михаилу Александровичу для напечатан™ в журнале. И статья, между нами говори, дурацкая!» [точка зрения Степы Лиходеева и/или повествователя]; «При этом неуместном и даже, пожалуй [точка зрения повествователя], хамском вопросе лицо Аркадия Аполлоновича изменилось...»; «Да, это был, несомненно, главный. <...> Главный, по-видимому, поставил себе за правило соглашаться со всем...»[точка зрения Ивана Бездомного] и т.п.

• Обращения, подразумевающие в качестве субъекта речи персонажа («Что же это с памятью, граждане? А?» [точка зрения Степы Лиходеева]) или повествователя («...нет, граждане, Максимилиан Андреевич был действительно умным человеком!»; «Но довольно, ты отвлекаешься, читатель!»).

• Неопределенные местоимения и наречия: «Плясали свои и приглашенные гости, московские и приезжие, писатель Иоганн из Крондпггадта, какой-то [точка зрения повествователя] Витя Куфтик из Ростова, кажется, режиссер...»; «В полутьме что-то [точка зрения Степы Лиходеева] тускло отсвечивало. Степа наконец узнал трюмо...»; «Они пошли между колоннами и наконец выбрались в какой-то другой зал, в котором почему-то сильно пахло лимоном...» [точка зрения Маргариты]; «Ресторанные полотенца <...> ездили по всей платформе. Рюхин пытался было их собрать, но, прошипев почему-то [точка зрения наблюдателя] со злобой <...>- отшвырнул их ногой...» и др.

• Слова со значением неожиданности, начала восприятия, вхождения в поле зрения: «...иностранец вдруг [точка зрения Бездомного и Берлиоза] поднялся и направился к писателям»; «Тут в уши ему [Пилату] ударил несколько раз железный рубленый крик...» [точка зрения Пилата]; «...не успел поэт опомниться, как после тихой Спиридоновки очутился [точка зрения Ивана Бездомного] у Никитских ворот...»; «Из соседней комнаты влетела большая темная птица <.. .>. Сев на каминную полку рядом с часами, птица оказалась [точка зрения буфетчика Сокова] совой»; «Дело с интуристским бюро уладилось <...>. Оказалось [точка зрения Никанора Ивановича], что там уже знают о намерении господина Воланда...» и т.п.

• Слова со значением сходства и подобия: «...Маргарита заметила томящегося в ней [подворотне] человека в кепке и высоких сапогах, вероятно, кого-то поджидавшего. <...> Второго, до удивительности похожего [точка зрения Маргариты] на первого, человека встретили [Маргарита и Азазелло] у шестого подъезда»; «Голос грустного человека... <...> Произнес что-то вроде "оставь, Христа ради..."» [точка зрения Поплавского]; «Аннушка <• ..> видела, как какой-то довольно почтенный гражданин <...> шмыгнул мимо нее и, подобно первому, покинул дом через окно...» [точка зрения Аннушки]; «...в Варьете после всего этого началось что-то вроде столпотворения вавилонского» [точка зрения повествователя- наблюдателя] и т.п. К этой

группе примыкают разного рода метафоры и сравнения: «Маргарита сделала еще один рывок, и тогда все скопище крыш провалилось сквозь землю, а вместо него появилось внизу озеро дрожащих электрических огней...»; «...по тротуарам, как казалось сверху Маргарите, плыли реки кепок»; «Воланд положил свою тяжелую, как будто каменную, и в то же время горячую, как огонь, руку на плечо Маргариты...» [точка зрения Маргариты]; «Некоторое время председатель, как баран [точка зрения повествователя-наблюдателя], смотрел на ступеньки лестниц...» и т.п.

• Экспрессивная и оценочная лексика: «Лишь после того, как администратору сказали, что он своим поведением, глупым и безрассудным [точка зрения представителей следствия], мешает следствию по важному делу <...>, Варенуха разрыдался...»; «...перед финдиректором разворачивалась длиннейшая цепь лиходеевских хамств и безобразии <...>. Словом, темный ужас. <.. .> Но все-таки то, что рассказывал администратор про него, даже и для Степы было чересчур. Да, чересчур. Даже очень чересчур...» [точка зрения финдиректора Римского]; «...всем хорошая девица [точка зрения повествователя-наблюдателя (зрителя в театре Варьете)], кабы не портил ее причудливый шрам на шее...»; «...словом, был гадкий, гнусный, соблазнительный, свинский [точка зрения повествователя] скандал.,.» и т.п.

Другим важным средством «проникновения» точки зрения персонажа в повествование являются «авторизованные» номинации. Они могут выражаться:

• стилистически маркированной и оценочной лексикой: « - Гражданин, - опять встрял мерзкий регент...»; «Иван сделал попытку ухватить негодяя за рукав...»; «Иван устремился за злодеями...»; «Вся свита оказывала ему [Стравинскому] знаки внимания и уважения...» [точка зрения Ивана Бездомного];

• нейтральной лексикой, отсылающей к определенной повествовательной точке зрения: «...Маргарита вернулась к скамейке. Рыжий [точка зрения Маргариты] глядел на нее, прищурившись»; «...возвышающийся перед оркестром человек во фраке [Иоганн Штраус; точка зрения Маргариты]»; «Так вот в этой ванне стояла голая гражданка...» [точка зрения Бездомного и/или близкого к нему в данном случае повествователя-наблюдателя]; «...в пачке оказались не рубли, а неизвестные деньги, не то синие, не то зеленые, и с изображениями какого-то старика [точка зрения Никанора Ивановича]. <...> - Доллары в вентиляции, -задумчиво сказал первый...»; «Все эти, что шепчутся, тоже имеют какое-то отношение к обокраденному покойнику» [точка зрения Маргариты] и т.п.

• Важное место занимают цитатные номинации, о которых, в силу специфики их проявления в тексте, следует сказать особо. Цитата обычно понимается как чужое слово, сознательно используемое говорящим и выделяемое в тексте кавычками или иными аналогичными средствами, но в отношении в художественному нарративу для нас важен другой способ цитирования чужого слова - когда оно просто вставляется в речь

повествователя без какого-либо синтаксического, графического или метатекстового оформления.

В широком понимании цитатная номинация - это номинация, отсылающая к языковой и оценочной позиции какого-либо персонажа; в узком понимании (ср. [Попова 2006]) - это повторно воспроизводимая в речи говорящего (повествователя) номинация референта, получающая (за счет предикатной оценочной семантики, не соответствующей выполняемой в тексте функции идентификации) приращения смысла или оценочные коннотации, мену оценочного знака, в ряде случаев - экспрессивность: « - А в чем дело? - тихо спросил Никанор Иванович, следуя за пришедшими, -<...> А у вас документики... я извиняюсь... <...> - Первый на ходу показал Никанору Ивановичу документик...»; «Буфетчик не знал, куда девать глаза <...> и думал: «Ай да горничная у иностранца! Тьфу ты, пакость какая!» И чтобы спастись от пакости, стал коситься по сторонам» и т.п. Интересны также примеры осложненного совмещением нарраториальной и персональной точки зрения цитирования, когда номинация не цитируется напрямую из речи персонажа, но представляет собой вывод, итоговое умозаключение повествователя относительно слов или мыслей персонажа об именуемом объекте: « - Не притворяйтесь! - грозно сказал Иван и почувствовал холод под ложечкой, - вы только что прекрасно говорили по-русски. Вы не немец и не профессор! Вы - убийца и шпион! Документы! - яростно крикнул Иван. Загадочный профессор брезгливо скривил и без того кривой рот и пожал плечами»; «Дамочка не то босая, не то в каких-то прозрачных, видно, заграничных, в клочья изодранных туфлях. Тьфу ты! что в туфлях! Да ведь дамочка-то голая! Ну да, ряса накинута прямо на голое тело! <...> За странно одетой дамочкой следовала совершенно голая дамочка...» и т.п.

Наконец, в качестве средств выражения точки зрения могут выступать:

• некоторые типы синтаксических конструкций, передающие особенности восприятия тем или иным субъектом описываемой обстановки или ход его мыслей: конструкции, выражающие значение неуверенности говорящего или воспринимающего субъекта в правильности восприятия («Какой-то не то больной, не то не больной, а странный, бледный, обросший бородой, в черной шапочке и в каком-то халате спускался вниз <.. >. Дамочка не то босая, не то в каких-то прозрачных, видно, заграничных, в клочья изодранных туфлях» [точка зрения Аннушки]), номинативные предложения («На этот раз пришлось ждать недолго. Звуки двери. Шажки. Шажки стихли. Отчаянный крик. Мяуканье кошки. Шажки быстрые, дробные, вниз, вниз, вниз!» [точка зрения Поплавского]); вопросно-ответные конструкции («...Максимилиан Андреевич очень спешил в Москву. В чем же было дело? В одном - в квартире. Квартира в Москве? Это серьезно» [точка зрения повествователя]).

Анализ языковых средств формального выражения повествовательной точки зрения в романе «Мастер и Маргарита» показывает, что повествование здесь характеризуется повышенной субъективированностью как со стороны персонажей, так и со стороны нарратора: на языковом уровне организации

текста подтверждается субъективность используемых повествовательных точек зрения - создается эффект, с одной стороны, участия изображаемых персонажей в повествовании, с другой - включенности повествователя в повествуемый мир, его присутствия, непосредственного наблюдения, при этом повсеместно размываются границы между разными повествовательными планами и усложняется процесс идентификации субъекта речи, оценки, восприятия повествуемого.

Третий параграф главы посвящен вопросу прагматической направленности повествования романа - ориентированности его на адресата, которая проявляется в повышенном внимании автора к восприятию текста со стороны читателя и к возможностям формирования его «точки зрения» относительно повествования (особой значимостью категории адресата повествования отличаются, прежде всего, «московские» главы романа; в «ершалаимских» главах, где повествователь избегает формального самовыражения, присутствие читателя в тексте ощущается слабо). Именно прагматической направленностью повествования объясняются в рамках данного исследования многие особенности повествовательной организации романа и передачи в романе повествовательной - нарраториальной и персональной - точки зрения.

В работе проанализированы авторские приемы и средства, актуализирующие прагматическую направленность повествования. К ним относятся:

• глагольные и местоименные формы 2-го лица, указывающие на адресата сообщения, формулы обращений к адресату, формы 1-го лица множественного числа, обозначающие повествователя и читателя: «За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви?»; «В полночь, как мы уже знаем, приехала в дом комиссия ...» и т.д.; различные варианты «косвенного» обращения к адресату в форме лирических и риторических отступлений, вводных конструкций и метатекстовых элементов типа «И вот, вообразите, распахивается дверь...»; «...один московский врун рассказывал, что якобы вот во втором этаже...» и т.п.;

• следование повествовательной точке зрения, внушающей доверие к нарратору со стороны читателя, - точке зрения персонажа (или наблюдателя -очевидца истории); ссылки на источники информации, снимающие с повествователя ответственность за достоверность сообщения (компетентными рассказчиками выступают в романе Воланд и Мастер);

• средства и приемы отчуждения повествователем точки зрения персонажа: прием иронии в «сатирических» главах романа; языковые средства, способствующие «отчуждению» повествователем прямой и косвенной речи персонажа: семантика вводящих слов, использование ксеночастиц («мол») и т.п.;

• связанный со сменой повествовательных точек зрения прием «многократного» повествования (или многократной интерпретации факта). Противоречивы, в частности, две основные интерпретации событий «московского» романа, объясняющие происшедшее: одна - действиями

инфернальных сил, а другая - действиями преступной шайки гипнотизеров. Многократность интерпретации событий отражают варьирующиеся номинации персонажей: Воланда (ср., например: «иностранец», «немец», «англичанин», «неизвестный», «непрошенный собеседник», «интурист», «заграничный гусь», «удивительный иностранец», «путешественник», «заграничный гость», «иноземец», «престранный субъект», «владелец портсигара», «незнакомец», «развязный неизвестный», «гражданин», «шпион», «русский эмигрант», «профессор» (точка зрения Берлиоза и Бездомного), «таинственный маг в маске» (точка зрения представителей следствия)); Берлиоза («Берлиоз», «Михаил Александрович» (общепринятые номинации), «Миша» (в речи Ивана), «обокраденный покойник» (в размышлениях Маргариты)) и др.;

• приемы языковой игры, подчеркивающие игровой характер диалога читателя с автором, настраивающие на поиск парадигматических отношений между элементами текста: 1) использование повествователем для указания на самого себя местоименных и глагольных форм то 1-го, то 3-го лица: «...однажды слышал автор...»; «Не знаю. Мне не известно»; «...у меня, правдивого повествователя, но постороннего человека, сжимается сердце...»; «Пишущий эти правдивые строки сам лично, направляясь в Феодосию, слышал...» (а также другие противоречия в автохарактеристике повествователя); 2) совпадения в номинациях персонажей («профессором» названы: Воланд (« - Вы в качестве консультанта приглашены к нам, профессор? - спросил Берлиоз»), Кант (« -<...> Ведь говорил я [Воланд] ему [Канту] тогда за завтраком: "Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали!"»), Стравинский («Морща лицо, он [Иван], в свою очередь, спросил у Стравинского: - Вы - профессор? - На это Стравинский предупредительно-вежливо наклонил голову»), «профессор» Кузьмин и седоусый «профессор» Буре и, наконец, сотрудник Института истории и философии, «профессор» Иван Николаевич Понырев); 3) обыгрывание значения «ключевого» слова совмещением разных повествовательных точек зрения: « - А-а! Вы историк? - с большим облегчением и уважением спросил Берлиоз. - Я - историк, - подтвердил ученый и добавил ни к селу ни к городу: - Сегодня вечером на Патриарших будет интересная история!»; 4) сюжетное обыгрывание высказываний действующих лиц: в ходе повествования обыгрываются, например, разные значения слов «разоблачение» в главе, посвященной сеансу черной магии в театре Варьете и т.д.;

• программирование определенных ожиданий читателя (например, предупреждающее замечание повествователя «следует отметить первую странность этого страшного майского вечера» настраивает на ожидание чего-то «страшного»; обещание рассказать читателю «о настоящей, верной, вечной любви» - на ожидание истории именно о любви (сообщается доминанта повествования) и т.д. При этом программируемые ожидания могут удовлетворяться или не удовлетворяться в ходе повествования, а сообщение ожидаемых сведений - намеренно задерживаться повествователем. Это хорошо иллюстрируют названия глав романа и самого романа в целом: 1)

вплоть до 13-ой главы романа ничего не сообщается о заглавных героях Мастере и Маргарите; 2) многие из названий «сатирических» глав не просто представляют информацию о содержании текста, объясняют смысл и тему последующего изложения, но и, поддерживая интригующий характер повествования, получают по мере развития событий дополнительное объяснение, часто неожиданное для читателя (например, от названия главы «Поединок между профессором и поэтом» читатель может ожидать продолжения разговора (с дополнительным значением «противостояние, военный поединок») Воланда с Иваном (как было бы, если бы Иван догнал в результате погони Воланда), но «поединок» оказывается вполне мирным разговором Бездомного и профессора Стравинского).

В третьей главе («Система повествовательных точек зрения в романе М.А. Булгакова "Мастер и Маргарита"») проводится анализ системы повествовательных точек зрения в романе «Мастер и Маргарита» в связи с общей композиционной и идейно-философской организацией произведения.

В первом параграфе дан обзор разных редакций романа «Мастер и Маргарита», который показывает, как от редакции к редакции менялась манера повествования и система повествовательных точек зрения, что, в свою очередь, свидетельствует об огромном значении, которое имел для Булгакова вопрос организации повествовательной структуры произведения.

В композиции романа (об этом второй параграф главы) выделяются два повествовательных уровня, объединенные в одно целое по принципу «текст в тексте»: «московский» текст - основное, первичное повествование (здесь условно выделяются различающиеся некоторыми принципами повествования главы «сатирические» (главы 1-ой части, а также 27-я и 28-я, частично эпилог) и «романтические» (главы 2-ой части, за исключением 27-ой и 28-ой)) - и «ершалаимский» текст - вставное, вторичное повествование. Ершалаимские главы рассматриваются как единое повествование, связанное сюжетно и композиционно и характеризующееся общностью типологических характеристик нарратора, манеры повествования и основных принципов выбора автором повествовательной точки зрения.

В следующих, третьем и четвертом, параграфах подробно анализируется организация системы повествовательных точек зрения и принципов выбора автором той или иной - нарраториальной или персональной - повествовательной точки зрения в «московских» и «ершалаимских» главах. Исходным пунктом исследования является выяснение специфики проявления в тексте повествователя как основного субъекта речи.

«Московские» главы представлены повествователем диегетического типа, который не является участником повествуемых событий, но принадлежит к повествуемой действительности, чему имеются многочисленные свидетельства в тексте романа: «...нет ничего удивительного в таком хотя бы разговоре, который однажды слышал автор этих правдивейших строк у чугунной решетки Грибоедова...»; «Маргарита Николаевна со своим мужем вдвоем занимали весь верх прекрасного особняка

в саду в одном из переулков близ Арбата. Очаровательное место! Всякий может в этом убедиться, если пожелает направиться в этот сад. Пусть обратится ко мне, я скажу ему адрес, укажу дорогу - особняк цел еще до скх пор»; «Даже у меня, правдивого повествователя, но постороннего человека, сжимается сердце...»; «Пишущий эти правдивые строки сам лично, направляясь в Феодосию, слышал в поезде рассказ о том, как в Москве две тысячи человек вышли из театра нагишом ...».

Повествователь играет роль некоего благонадежного рассказчика истории, основанной, по его словам, на достоверных фактах (ср. его замечания типа «Речь эта, как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе»; «Что дальше происходило в квартире № 50, неизвестно, но известно, что происходило у Никанора Ивановича» и т.п.), и на протяжении повествования стремится убедить читателя в правильности того представления о случившемся, которое сам же читателю и предлагает. Он называет себя «автором правдивейших строк» и, исходя из установки на создание эффекта достоверности, следует в повествовании наиболее внушающей доверие повествовательной позиции - приближенной к позиции персонажей -непосредственных участников или посторонних наблюдателей событий.

В плане психологии опора на точку зрения персонажей выражается в том, что события описываются через призму их восприятия («Тут в мозгу у Берлиоза кто-то отчаянно крикнул - «Неужели?..» Еще раз, и в последний раз, мелькнула луна, но уже разваливаясь на куски, и затем стало темно»; «Сердце Маргариты страшно стукнуло, так что она не смогла даже сразу взяться за коробочку. Справившись с собою, Маргарита открыла ее и увидела в коробочке жирный желтоватый крем. Ей показалось, что он пахнет болотной тиной»), в плане идеологии - в том, что оценка повествуемого принадлежит им же («Да, действительно, объяснилось все: и страннейший завтрак у покойного философа Канта, и дурацкие речи про подсолнечное масло и Аннушку...»; «Граждане шептались о том, что у какого-то покойника, а какого - они не называли, сегодня утром из гроба украли голову!» [точка зрения Маргариты]), в плане пространственно-временной характеристики - в описании действительности исходя из поля зрения персонажей («Тут Рюхин опять вздрогнул: бесшумно открылись белые двери, за ними стал виден коридор...»; «Переулок под нею [Маргаритой] покосился набок и провалился вниз. Вместо него одного под ногами у Маргариты возникло скопище крыш...»; это не касается неповествовательных элементов текста: лирических отступлений повествователя, его риторических замечаний, пояснений и т.д.), на языковом уровне - во включении в текст элементов речи персонажей («...в ответе Варенухи обозначилась легонькая странность, которая сразу кольнула финдиректора <...>. Как же так? Зачем же Варенуха шел в кабинет финдиректора, ежели полагал, что его там нету? Ведь у него есть свой кабинет. Это - раз»; «Рюхин тяжело дышал, был красен и думал только об одном, что он отогрел у себя на груди змею <.. .>. И главное, и поделать ничего нельзя было: не ругаться же с душевнобольным?!»).

Стереоскопичность изображения событий создается сменой нарраториальной и персональных повествовательных точек зрения.

Повествователь и сам активно проявляет себя в повествовании как повествующая инстанция: обращается к читателю, комментирует события и т.д. Интерференция его «текста» (термин В. Шмида) и «текста» персонажа предполагает и тесное взаимодействие нарраториального и персонального повествовательных планов (что связано с субъективированностью повествования), и, вместе с тем, определенную зависимость персональной точки зрения от нарраториальной: «текст» персонажа «редактируется» повествователем в языковом отношении (роман должен предстать как целостный текст с одним главным субъектом речи), в идеологическом отношении («московский» повествователь в «сатирических» главах, как правило, расходится с персонажами в мнениях о повествуемом, поэтому активное использование здесь слова и точки зрения персонажей «компенсируется» ярко выраженной иронической по отношению к ним манерой повествования) и, наконец, в сюжетном отношении (используемая интерпретация событий выступает частью общего сюжета, следовательно, может сокращаться или дополняться какими-либо сведениями, замечаниями, по усмотрению повествователя).

«Московский» повествователь вызывает у читателя противоречивые представления относительно собственной персоны, прежде всего, относительно степени своей «благонадежности». Настойчивое подчеркивание правдивости повествования, различные способы автохарактеристики, «конструирование биографического факта» и «скольжение» между автором и персонажем - все это, с одной стороны, способствует созданию эффекта документальности, большей убедительности повествования «московских» глав, но, с другой стороны, может вызвать у читателя сомнение, действительно ли происходили описываемые события (диегетический повествователь равен остальным персонажам по уровню возможностей понимания случившегося, в структуре произведения его интерпретация событий представлена лишь как одна из возможных версий).

Настроенный на реконструкцию факта, повествователь неизбежно уходит в повествовании от самого факта: его повествовательная точка зрения в ряде случаев оказывается немотивированной, предполагающей творческий полет мысли на пути к трудноуловимой истине (в частности, немотивированно сообщаются сведения о мыслях и чувствах погибающего в ходе описываемых событий Берлиоза, покидающих Москву Маргариты и мастера). В «романтических» главах романа это подчеркивается тем, что действие разворачивается преимущественно не в «реальном», а в «фантастическом» хронотопе и связано с фантастическими приключениями заглавных героев (примечательно, что включение во вторую часть двух «сатирических» глав выглядит, прежде всего, как стремление повествователя сообщить о развязке событий «реального» хронотопа, подвести предварительные итоги повествованию о том, что случилось с персонажами, фигурирующими в первой части романа). «Необъективность» «московского» повествователя

проявляется в характере его обращения к точке зрения персонажа. Персонажи и «фантастические» события «романтических» глав обладают явно более высоким в его понимании статусом, нежели персонажи и события глав «сатирических»: по отношению к персонажам «романтических» глав (практически на всем протяжении повествования здесь центром пространственно-временных координат, субъектом оценки и восприятия изображаемой действительности является Маргарита) повествователь не допускает характерной для «сатирических» глав иронии, ему близка их точка зрения, он, как правило, лишь уточняет детали происходящего, отмечает взаимосвязанность некоторых фактов и т.д. Стремление же повествователя показать в «романтических» главах значимость собственной повествовательной позиции проявляется здесь не в ироническом способе подачи материала, а лишь в снижении в повествовании роли персонажа как субъекта речи (повествователь практически не обращается к несобственно-прямой речи персонажа, непосредственно к его слову).

На фоне «московских» глав «ершалаимский» текст выделяется менее субъективированной манерой повествования, которую принято в булгаковедении определять как «нейтральную», «объективную» (Е.Ш. Галимова), «безличную» (В.И. Немцев), «хроникальную», «летописную» (Г,М. Ребель), с гораздо меньшей «выраженностью» в тексте повествователя, который является здесь экзегетическим, неперсонифицированным. «Ершалаимский» повествователь, в отличие от «московского», не обязан мотивировать перед читателем свою информированность о повествуемых событиях, не должен сдерживать себя нормами правдоподобия, а повествовательная форма «ершалаимского» текста - третьеличный нарратив с экзегетическим, неперсоницированным повествователем - должна ассоциироваться с минимальным количеством вымысла в повествовании, полнотой и объективностью изложения.

Тем не менее «ершалаимские» и «московские» главы обладают явным сходством в организации повествования и системы повествовательных точек зрения, что подтверждает распространенное мнение исследователей об их «зеркальности», об усложняющем внутреннюю структуру произведения параллелизме их построения (равно как коррелируют друг с другом система их персонажей, элементы сюжета, пространственно-временная организация и пр.). В «ершалаимских» главах, как и в «московских», с одной стороны, поддерживается иллюзия беспристрастного документального, хроникального повествования (с этим связаны замечания о следовании известным повествователю фактам, ср., например: «Куда направились двое зарезавших Иуду, не знает никто, но путь третьего человека в капюшоне известен»; отсутствие ярко выраженных оценок повествуемого со стороны повествователя), с другой стороны, повествователем сообщаются по сути недокументальные сведения, наблюдается постоянный отход от норм хроники, наделение текста чертами романного повествования. К этим чертам относятся: (а) проявление повествователя как повествующей и рассуждающей инстанции («Итак, прошло <...> более трех часов»; «Прокуратор, видимо, все не мог

расстаться с этим вопросом об убийстве человека из Кириафа, хотя и так уж все было ясно...»; «Прокуратор изучал пришедшего человека жадными и немного испуганными глазами. Так смотрят на того, о ком слышали много, о ком и сами думали и кто наконец появился. Пришедший человек, лет под сорок, был черен, оборван, покрыт засохшей грязью, смотрел по-волчьи, исподлобья. Словом, он был очень непригляден...» и т.п.); (б) проникновение повествователя во внутренний мир персонажей, вплоть до включения в повествование фрагментов внутренней речи персонажа («О боги, боги, за что вы наказываете меня? "Да, нет сомнений! Это она, опять она, непобедимая, ужасная болезнь гемикрания..."» [Пилат]; особенно показательно немотивированное использование точки зрения погибающего Иуды: «После душного города Иуду поразил одуряющий запах весенней ночи. <...> Он знал, что направо в темноте сейчас начнет слышать тихий шепот падающей в гроте воды. Так и случилось, он услыхал его. <...> вместо Низы, отлепившись от толстого ствола маслины, на дорогу выпрыгнула мужская коренастая фигура, и что-то блеснуло у нее в руке и тотчас потухло» [точка зрения Иуды], ср.: «...за спиной у Иуды взлетел нож, как молния, и ударил влюбленного под лопатку» [точка зрения постороннего наблюдателя]), (в) постоянное использование персональной - персонажа или наблюдателя -повествовательной точки зрения, подразумевающей определенный уровень знаний оценивающего повествуемое субъекта, его конкретное пространственно-временное положение в изображаемом мире, обусловливающее характер восприятия событий («Коновод сел на одну из лошадей, человек в капюшоне вскочил на другую, и медленно они оба пошли в потоке, и слышно было, как хрустели камни под копытами лошадей»; « - Левий Матвей, - не вопросительно, а скорее утвердительно сказал Пилат», «Афранию показалось, что на него глядят четыре глаза -собачьи и волчьи» и т.п.); (г) смена повествовательных точек зрения, создающая стереоскопичность изображения событий и подчеркивающая субъективность представляемого взгляда на изображаемую действительность; (д) наличие фрагментов, в которых нарраториальный и персональный повествовательный «голоса» в некоторой степени сливаются друг с другом («Он [Пилат] знал, что теперь <...> в воющей толпе люди, давя друг друга, лезут на плечи, чтобы увидеть своими глазами чудо - как человек, который уже был в руках смерти, вырвался из этих рук!»; «Казни не было! Не было! Вот в чем прелесть этого путешествия вверх по лестнице луны. Свободного времени было столько, сколько надобно, а гроза будет только к вечеру, и трусость, несомненно, один из самых страшных пороков. Так говорил Иешуа Га-Ноцри. Нет, философ, я тебе возражаю: это самый страшный порок. Вот, например, не трусил же теперешний прокуратор Иудеи <.. .>, когда яростные германцы чуть не загрызли Крысобоя-Великана. Но, помилуйте меня, философ! Неужели вы, при вашем уме, допускаете мысль...» и т.п.).

Таким образом, различие между двумя текстами обусловлено, прежде всего, типологическими характеристиками нарратора и не может объясняться степенью объективности или субъективности самого повествования.

Зафиксировав «момент, когда романное слово соединило в себе древнейшую цельность, монологичность повествования и современную подвижность, диалогическую напряженность между противоположными тенденциями», «ершалаимский» текст оказывается, подобно «московскому» тексту, своего рода «метароманом» - «об эволюции художественного слова вообще» [Хрущева 2004].

В заключительном, пятом, параграфе главы рассматривается вопрос идейно-философской основы решения в романе «Мастер и Маргарита» проблемы повествовательной точки зрения.

Мир предстает у Булгакова как реальность, конструируемая сознаниями и «голосами» участников творческого и диалогического процесса, погруженная в широко понимаемый текст, в слово о ней самой. При этом структура повествования романа, как бы иллюстрируя слова Воланда «...все теории стоят одна другой...» и «.. .не надо никаких точек зрения...», отражает идею «неизбежной зависимости картины мира от своеобразия воспринимающего сознания» [Тамарченко 1999], необъективности отдельно взятого взгляда на действительность и самого словесного способа отображения действительности, актуализирует модель «мифотворческой» деятельности человека. И для персонажей «Мастера и Маргариты», и для повествователя актуален поиск некой истины, верных способов выражения мысли, но успешность этого поиска, как правило, оказывается относительной: слово в романе не всегда является тем средством, которое позволяет и способно отобразить единственный облик реальности, а истина (в том числе о реальных событиях, составляющих фабульную историю), скрывается за разными точками зрения, свидетельствами, слухами, интерпретациями -«мифами» («московский» повествователь, по сути, занят тем, что собирает «мифы» о событиях и организует на их материале не более чем собственный «миф»). Такие особенности повествовательной организации романа, как компиляция повествовательных точек зрения, фрагментов речи разных субъектов, участвующих в повествовании, переплетение разных повествовательных пластов текста, разнообразные проявления в романе структуры «текст в тексте», способствуют «мифологизации» истории,

В Заключении подводятся итоги проведенной работы и формулируются основные результаты проведенного исследования:

1. На материале романа «Мастер и Маргарита» исследованы возможности языкового выражения повествовательной точки зрения в художественном повествовании.

2. Проанализированы способы и приемы актуализации прагматической направленности повествования романа «Мастер и Маргарита», определена роль категории адресата в организации текста.

3. Выявлена специфика повествовательной формы романа.

4. Рассмотрены особенности субъектной и композиционной организации романа «Мастер и Маргарита».

5. Рассмотрена система повествовательных точек зрения в романе в целом и в его разных композиционных частях, обусловленность ее

организации различными текстовыми факторами содержательного и структурного порядка.

Проблема «точки зрения» является одной из фундаментальных как в плане сюжстно-тематичсской организации романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», так и в его повествовательной организации. Актуализируя идею необъективности отдельно взятого взгляда на действительность, склонности человека к выстраиванию собственной реальности - реальности в слове, к «мифологизации» истории, структура романа характеризуется субъективированностью повествования, тесным взаимодействием (и даже в некоторых случаях слиянием) разных повествовательных и субъектно-речевых планов, разных повествовательных точек зрения. Этому способствуют: постоянное обращение к точке зрения изображаемых персонажей и смена повествовательных точек зрения, а также особая специфика повествователя «московских» глав, который и на уровне языковых особенностей повествования, и в эксплицитных автохарактеристиках проявляет себя не только как повествующая, «авторская» инстанция, но и как лицо, принадлежащее к повествуемой действительности, и даже как непосредственный наблюдатель событий (то есть практически как персонаж).

Стремление преодолеть условность и ограниченность традиционной повествовательной формы, размывание границ мевду текстом автора и персонажа, приверженность подчеркнуто субъективному изображению мира -с ярко выраженными элементами игры и иронии, стилевой и жанровый синтез, стереоскопичность повествования и введение структуры «текст в тексте», повышенное внимание к категории читателя - все это характеризует роман М.А. Булгакова как яркий образец художественного текста, воплотившего новые для литературы XX века повествовательные тенденции.

Основные положения диссертации изложены в следующих публикациях:

1. Михайлова Е.И. Полисубъектное повествование: средства формального выражения точки зрения в тексте // Преподаватель XXI век, 2008, № 3. С. 125-129. (0,5 п. л.)

2. Михайлова Е.И. Роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»: к вопросу определения типа повествования // Вопросы языка и литературы в современных исследованиях. Материалы Международной научно-практической конференции «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие» IX Кирилло-Мефодиевских чтений. - Москва-Ярославль: Ремдер, 2008. С. 213-217. (0,3 п. л.)

3. Михайлова Е.И. Повествовательная точка зрения нарратора и персонажа: формы контаминации текстов (на материале романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита») // Вопросы языка и литературы в современных исследованиях. Материалы Всероссийской научно-практической конференции «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие». VIII Кирилло-Мефодиевские чтения. 15-16 мая 2007 года. Выпуск 3. - Москва-Ярославль: Ремдер, 2007. С. 12-17. (0,3 п. л.)

4. Михайлова Е.И. Номинация персонажа как средство маркирования повествовательной точки зрения в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» И Вопросы языка и литературы в современных исследованиях. Материалы всероссийской научно-практической конференции «Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие»VII Кирилло-Мефодиевских чтений. Часть I. Выпуск 2. - Москва-Ярославль: Ремдер, 2006. С. 79-83. (0,3 п.

5. Михайлова Е.И. Точка зрения в композиции романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Алфавит: Строение повествовательного текста. Синтагматика. Парадигматика. - Смоленск: СГПУ, 2004. С. 179-190. (1 п. л.)

6. Михайлова Е.И. Повествовательная структура романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита»: Проблема «точки зрения». Ершалаимские главы // Scripta manent X. Сборник научных работ студентов и аспирантов-филологов. - Смоленск: СГПУ, 2003. С. 17-28. (0,7 п. л.)

7. Михайлова Е.И. Проблема точки зрения в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита»: Ершалаимские главы // PRO=3A 2. Строение текста: Синтагматика. Парадигматика: Материалы к обсуждению. - Смоленск: СГПУ, 2004. С. 97-99. (0,2 п. л.)

8. Михайлова Е.И. Повествовательная структура романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»: диегетический повествователь // PRO=3A: Тезисы международной научной конференции «Поэтика прозы». - Смоленск: СГПУ, 2003. С. 71-73. (0,2 п. л.)

9. Михайлова Е.И. О нарративном своеобразии романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Штудии - 3: Сборник статей молодых ученых. -Смоленск: СГПУ, 2002. С. 69-73. (0,3 п. л.)

л.)

Подп. к печ. 06.11.2008 Объем 1.5 п.л. Заказ №. 129 Тир 100 экз.

Типография Ml И У

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Михайлова, Елена Игоревна

ВВЕДЕНИЕ.

Глава 1. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ИССЛЕДОВАНИЯ.

1.1. Нарратологический и лингвистический подходы к изучению художественного повествования.

1.2. К вопросу об изучении структуры повествования художественного текста.

1.3. Повествовательные уровни и инстанции художественного текста.

1.4. Повествовательная точка зрения.

1.5. Способы и средства выражения повествовательной точки зрения в тексте.

1.6. Прагматическая составляющая повествования.

1.7. Типы и формы повествования.

Глава 2. ПРИЕМЫ И СРЕДСТВА ОРГАНИЗАЦИИ ПОВЕСТВОВАНИЯ В РОМАНЕ М.А. БУЛГАКОВА «МАСТЕР И МАРГАРИТА».

2.1. Повествовательная форма романа «Мастер и Маргарита».

2.2. Языковые средства формального выражения повествовательной точки зрения в романе «Мастер и Маргарита».

2.3. Способы и средства актуализации прагматической направленности повествования романа.

Глава 3. СИСТЕМА ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНЫХ ТОЧЕК ЗРЕНИЯ

В РОМАНЕ М.А. БУЛГАКОВА «МАСТЕР И МАРГАРИТА».

3.1. Эволюция творческого замысла романа: проблема поиска формы.

3.2. Общая характеристика композиции романа.

3.3. «Московский» текст «Мастера и Маргариты».

3.3.1. Повествователь «московских» глав романа.

3.3.2. Организация повествовательной перспективы в 1-ой и 3-ей

главах романа.

3.3.3. 4-я

глава романа.

3.3.4. 5-я

глава романа.

3.3.5. 6-я

глава романа.

3.3.6. 7-я

глава романа.

3.3.7. Общие особенности взаимодействия нарраториальной и персональной точек зрения в «сатирических»

главах романа.

3.3.8. Организация системы повествовательных точек зрения в «романтических»

главах романа.

3.3.9. Организация эпилога.

3.4. «Ершалаимский» текст «Мастера и Маргариты».

3.4.1. Общая характеристика «ершалаимских» глав.

3.4.2. «Понтий Пилат»

глава 2-я).

3.4.3. «Казнь»

глава 16-я).

3.4.4. «Как прокуратор пытался спасти Иуду из Кириафа»

глава 25-я).

3.4.5. «Погребение»

глава 26-я).

3.5. Идейная основа построения романа и организации системы его повествовательных точек зрения.

Введение диссертации2008 год, автореферат по филологии, Михайлова, Елена Игоревна

Проблема повествовательной точки зрения является одной из центральных в изучении повествовательной структуры художественного текста и исследуется в рамках как литературоведческих, так и лингвистических дисциплин (в лингвистике в последние годы понятие «точки зрения» приобрело, по словам Е.А. Поповой, статус антропоцентрической категории языка). Изучение этой проблемы имеет продолжительную историю и связано с именами таких крупных специалистов в области нарратива, как Г. Джеймс [1982], А.А. Потебня [1905], П. Лаббок [1957], М.М. Бахтин [2000а и др.], Ж. Женетт [1998], Я. Линтфельт [1981], Ю.М. Лотман [1966, 1970], Б.О. Корман [1972, 20066 и др.], Б.А. Успенский [2000], В. Шмид [2003] и др. Повествовательная точка зрения определяется в научной литературе как «центральная категория нарратологии» (В. Шмид), основа композиции повествовательного художественного текста (Б.А. Успенский), момент проявления говорящего в тексте (Е.В. Падучева).

Материалом диссертационного исследования послужил роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», а его предметом — система повествовательных точек зрения в романе.

Актуальность темы исследования обусловлена, во-первых, возросшим в настоящее время интересом филологов к языковым аспектам функционирования повествовательной структуры художественного текста и к языковой стороне организации повествования, во-вторых, недостаточной изученностью проблемы повествовательной точки зрения применительно к романному жанру, который является одним из наиболее репрезентативных в плане анализа повествовательной структуры.

Работ, посвященных непосредственно изучению повествовательной точки зрения, все еще мало, а имеющиеся не затрагивают всего круга связанных с ней вопросов. Как правило, эти исследования (можно отметить монографию Б.А. Успенского «Поэтика композиции» [1995], диссертации Л.Н. Лихачевой

Повествовательная точка зрения как художественный прием и его языковая характеристика» [1976] и Е.А. Леонтьевой «Точка зрения в нарративе: На материале сопоставительного анализа современных русских коротких рассказов и их переводов на немецкий язык» [2005]) опираются на материал «малых» повествовательных жанров и/или дают обзорную характеристику разных текстов. Что касается романа Булгакова «Мастер и Маргарита», то хотя в посвященной ему обширной научной литературе постоянно отмечается актуальность изучения роли точки зрения в организации повествования1 и затрагиваются отдельные вопросы его повествовательной организации, такие как диалогичность (И. Белобровцева, С. Кульюс, см.: [Белобровцева 1997], [Белобровцева, Кульюс 2007]), выражение авторской позиции героями произведения (В.И. Немцев [1991]), проблема автора (Г.М. Ребель [1995]), стратегии чтения романа (М.А. Бологова [2004]), взаимодействие категорий автора и читателя (Е.А. Иванынина [1998]), функционирование в романе структуры «текст в тексте» (Е.Г. Трубецкова [1999]), однако вопрос о роли повествовательной точки зрения в структуре романа до сих пор не решен. Кроме того, имеющиеся исследования повествовательной организации романа имеют преимущественно литературоведческую направленность2.

Настоящее диссертационное исследование посвящено лингвистическому анализу способов выражения повествовательной точки зрения в художественном тексте и выполнено в русле подхода, выработанного представителями современной отечественной лингвистики нарратива (Е.В. Падучева, Е.А. Попова и др.) и учитывающего достижения отечественной структуральной поэтики (Ю.М. Лотман, Б.А. Успенский, Б.О. Корман), с одной

1 Ср., например: «Не только важнейшим фактором поэтики Булгакова, но и одной из фундаментальных проблем в его произведениях оказывается релятивность, недостоверность всех точек зрения перед лицом Истины» [Яблоков 2001: 81]; «концептуальную значимость» приобретают у писателя «диалогический способ осмысления реальности» [Химич 2003: 154], «отказ от дидактического монологизма, <.> принципиальная несводимость изображаемого к одному голосу, к одному мотиву, к одной плоскости, к единственной точке зрения, <.> изначальная установка на многоголосье и в общей картине мира и в пределах авторского слова» [Химич 2003: 149].

2 Комплексной характеристике повествования в романе посвящены работы Е.Ш. Галимовой [2002], В.В. Химич [2003], E.H. Хрущевой [2000, 2004а, 20046]. стороны, и западной нарратологии (Р. Барт, Ж. Женнет, В. Шмид и др.), с другой.

Основной теоретической предпосылкой диссертационного исследования является представление о коммуникативной природе художественного текста как целостной многоуровневой структуры. Повествовательная точка зрения рассматривается как многоплановая нарративная категория, проявляющая себя на языковом, психологическом (перцептивном), пространственно-временном и идеологическом (оценочном) уровнях организации текста в соотнесенности словесно обозначаемых явлений действительности с тем или иным субъектом речи, сознания и восприятия, участвующая в композиционном построении художественного текста и представляющая собой один из важнейших факторов, влияющих на характер повествования.

Научная новизна работы обусловлена тем, что в ней, во-первых, применен комплексный подход к изучению повествовательной точки зрения, базирующийся на лингвистических принципах анализа художественного текста, во-вторых, проблема повествовательной точки зрения исследуется на материале текста романного жанра.

Цель работы — выявить способы языкового выражения повествовательной точки зрения в художественном тексте и описать систему повествовательных точек зрения в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита».

Данная цель определяет следующие задачи исследования:

1. Описать теоретико-методологические основы исследования повествовательной структуры художественного текста и повествовательной точки зрения.

2. Рассмотреть особенности организации повествовательной структуры романа «Мастер и Маргарита», выбора автором формы повествования.

3. На материале романа «Мастер и Маргарита» рассмотреть языковые средства выражения повествовательной точки зрения в художественном тексте.

4. Выявить авторские приемы и средства, актуализирующие прагматическую направленность текста романа, определить роль категории адресата в структуре романа.

5. Описать систему повествовательных точек зрения в романе, условия, влияющие на выбор автором повествовательной точки зрения.

6. Выявить сходства и различия в организации системы повествовательных точек зрения в композиционных частях романа.

В качестве основных в работе используются методы наблюдения, обобщения, сравнительного анализа.

Теоретическая значимость исследования определяется тем, что в нем разработан научный аппарат для комплексного анализа повествовательной точки зрения в художественном тексте, который применен к произведению романного жанра.

Практическая значимость работы состоит в том, что ее наблюдения и выводы могут быть использованы в дальнейших научных исследованиях по проблемам повествовательной точки зрения в художественном тексте и повествовательной организации романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», а также при чтении лекционных курсов, проведении семинарских занятий, спецкурсов и спецсеминаров по лингвистическому анализу художественного текста, по теории и истории литературы.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Повествовательная точка зрения является одной из важнейших нарративных категорий в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», а смена повествовательных точек зрения служит в нем одним из важнейших повествовательных приемов.

2. В плане повествовательной формы роман Булгакова представляет собой третьеличное повествование с диегетическим, персонифицированным повествователем в «московских» главах и с экзегетическим, неперсонифицированным повествователем в главах «ершалаимских». Повествование отличается особой субъективированностью, которая связана с повышенной ролью персонажного начала: с широким использованием слова и повествовательной точки зрения изображаемых персонажей и с яркой субъективностью повествовательной точки зрения «московского» диегетического нарратора. В тексте это проявляется в размывании границ между нарраториальным и персональным повествовательными планами.

3. В романе обнаруживаются две повествовательные тенденции. С одной стороны, следование точке зрения персонажа (или наблюдателя -очевидца повествуемых событий) позволяет создать впечатление фактографичности, документальности повествования, а постоянная смена нарраториальной и многочисленных персональных точек зрения создает стереоскопичность изображения событий. С другой стороны, сама множественность точек зрения, использование приема многократной интерпретации одних и тех же событий создает эффект подчеркнутой субъективности представляемого взгляда на изображаемую действительность, а порой и недостоверности ее описания.

4. «Московский» повествователь по-разному проявляет себя в «сатирических» и «романтических» главах. «Сатирические» главы характеризуются его ярко выраженной иронической позицией по отношению к предмету повествования; в «романтических» главах повествователь избегает иронической интонации, но его стремление подчеркнуть значимость собственной повествовательной позиции проявляется в существенном снижении, по сравнению с «сатирическими» главами, роли в организации повествования персонажа как субъекта речи: повествователь практически не обращается непосредственно к слову (прежде всего, к несобственно-прямой речи) персонажа, в то время как языковой уровень организации «сатирических» глав романа отражает постоянное включение в текст элементов речи изображаемых персонажей.

5. Специфика повествовательной организации романа обусловлена также прагматической направленностью повествования - ориентированностью на условного адресата, стремлением управлять его восприятием повествуемых событий, влиять на его точку зрения и оценку этих событий.

6. Особенности организации повествовательной структуры романа «Мастер и Маргарита» и решение в романе проблемы точки зрения характеризуют это произведение как образец новых тенденций развития художественного повествования в литературе XX века.

Апробация работы. Материалы диссертационного исследования отражены в докладах, сделанных на международных, всероссийских и вузовских конференциях. Основные положения работы изложены в 9 научных публикациях общим объемом 3,8 печатных листов.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка литературы.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Система повествовательных точек зрения в романе М.А. Булгакова "Мастер и Маргарита" и языковые способы их выражения"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проблема «точки зрения» является одной из фундаментальных как в плане сюжетно-тематической организации романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», так и в его повествовательной организации.

Роман представляет собой субъективированное третьеличное повествование, характеризующееся повышением в тексте (по сравнению с традиционным третьеличным нарративом) роли персонажного повествовательного начала: постоянным использованием персонажного ракурса освещения событий и тесным взаимодействием (и даже в некоторых случаях слиянием) разных повествовательных и субъектно-речевых планов, разных повествовательных точек зрения, усложнением процесса идентификации субъекта речи и точки зрения.

Субъективированность повествования отражается в способе передачи в романе повествовательной точки зрения: в широком использовании, во-первых, несобственно-прямой речи персонажа, а также разного рода переходных по характеру конструкций, заменяющих формы прямой и косвенной речи и способствующих более тесному совмещению разных повествовательных точек зрения; во-вторых, эгоцентрических языковых средств, указывающих на участие в повествовании, наряду с повествователем, персонажа — в качестве субъекта не только сознания и восприятия, но и речи, а также на причастность повествователя («московских» глав) к повествуемым событиям; в-третьих «авторизованных» номинаций, как правило, подтверждающих субъективность представляемого в романе взгляда на повествуемую действительность. Постоянная смена повествовательных точек зрения, множественность вариантов интерпретации сюжетных ситуаций, приемы языковой игры, выявляющие различие в точках зрения участников повествовательного процесса, - все это подчеркивает субъективированность повествования, диалогичность слова в романе.

Подобного рода субъективированность повествования свойственна роману «Мастер и Маргарита» в целом, но степень ее проявления в разных композиционных частях произведения не одинакова.

Роман состоит из двух принадлежащих к разным повествовательным уровням текстов: внешнего, рамочного - «московского» (здесь можно выделить различающиеся между собой некоторыми принципами нарративной организации «сатирические» и «романтические» главы) и внутреннего -«ершалаимского».

Московские» главы представлены повествователем диегетического типа, который, хотя не является участником описываемых событий, занимает вполне определенную пространственно-временную позицию по отношению к ним в повествуемой художественной реальности. Повествователь здесь играет роль некоего благонадежного рассказчика истории, основанной, по его словам, на достоверных фактах, и на протяжении повествования стремится убедить читателя в правильности того представления о случившемся, которое сам же читателю и предлагает (именно прагматической направленностью повествования «московских» глав обусловлены многие особенности организации здесь системы повествовательных точек зрения). Он называет себя «автором правдивейших строк», и, исходя из установки на создание эффекта достоверности, следует в романе наиболее внушающей к нему доверие со стороны читателя повествовательной позиции - приближенной к позиции персонажей, непосредственных участников или посторонних наблюдателей событий.

Опора на персональную повествовательную точку зрения (поименованного персонажа или анонимного наблюдателя) выражается на всех уровнях организации текста: в плане психологии - в том, что события описываются через призму восприятия персонажей (наблюдателя); в плане идеологии - в том, что оценка повествуемого принадлежит им же; в плане пространственно-временной характеристики — в описании действительности исходя из поля зрения персонажа (наблюдателя) и его понимания происходящего в момент описываемых событий (это не касается неповествовательных элементов текста: лирических отступлений повествователя, его риторических замечаний, пояснений и т.д.); на языковом уровне - во включении в текст элементов речи персонажей. Сам повествователь и в эксплицитных автохарактеристиках, и на уровне языковых особенностей повествования проявляет себя как лицо, принадлежащее к повествуемой действительности, и даже как непосредственный наблюдатель событий (то есть практически как персонаж).

При этом повествователь активно выступает в романе и как повествующая инстанция: обращается к читателю, комментирует события и т.д. Интерференция его «текста» (термин В. Шмида) и «текста» персонажа предполагает и тесное взаимодействие нарраториального и персонального повествовательных планов, и, вместе с тем, определенную зависимость персональной точки зрения от нарраториальной: «текст» персонажа «редактируется» повествователем в языковом отношении (роман должен предстать как целостное повествование с одним главным субъектом речи; «отчуждению» повествователем слова и повествовательной точки зрения персонажа способствуют используемые повествователем: языковые средства, содержащие оценку «чужих» слов, эксплицитные ссылки к источнику информации, к субъекту точки зрения и т. д.), в идеологическом отношении («московский» повествователь в «сатирических» главах, как правило, расходится с персонажами в мнениях о повествуемом, поэтому активное использование здесь слова и точки зрения персонажей «компенсируется» ярко выраженной иронической по отношению к ним манерой повествования) и, наконец, в сюжетном отношении (используемая интерпретация событий выступает частью общего сюжета, следовательно, может сокращаться или дополняться какими-либо сведениями, замечаниями, по усмотрению повествователя).

Московский» повествователь вызывает у читателя противоречивые представления относительно собственной персоны, прежде всего, относительно степени своей «благонадежности». Настойчивое подчеркивание им правдивости повествования, различные способы автохарактеристики, «конструирование биографического факта» и «скольжение» между автором и персонажем — все это, с одной стороны, способствует созданию эффекта документальности, большей убедительности повествования «московских» глав, но, с другой стороны, может вызвать у читателя сомнение в том, действительно ли происходили описываемые события (диегетический повествователь равен остальным персонажам по уровню возможностей понимания случившегося, в структуре произведения его интерпретация событий представлена лишь как одна из возможных версий).

Настроенный на реконструкцию факта, повествователь неизбежно уходит в романе от самого факта: его повествовательная точка зрения в ряде случаев оказывается немотивированной, предполагающей творческий полет мысли на пути к трудноуловимой истине (в частности, немотивированно сообщаются сведения о мыслях и чувствах погибающего в ходе описываемых событий Берлиоза, покидающих Москву Маргариты и Мастера). В «романтических» главах романа это подчеркивается тем, что действие разворачивается преимущественно не в «реальном», а в «фантастическом» хронотопе и связано с фантастическими приключениями заглавных героев (примечательно, что включение во вторую часть двух «сатирических» глав выглядит, прежде всего, как стремление повествователя сообщить о развязке событий «реального» хронотопа, подвести предварительные итоги повествованию о том, что случилось с персонажами, фигурирующими в первой части романа). «Необъективность» «московского» повествователя проявляется в характере его обращения к точке зрения персонажа. Персонажи и «фантастические» события «романтических» глав обладают явно более высоким, в его понимании, статусом, нежели персонажи и события глав «сатирических»: по отношению к персонажам «романтических» глав (практически на всем протяжении текста здесь центром пространственно-временных координат, субъектом оценки и восприятия изображаемой действительности является Маргарита) повествователь не допускает характерной для «сатирических» глав иронии, ему близка их точка зрения, он, как правило, лишь уточняет детали происходящего, отмечает взаимосвязанность некоторых фактов и т.д. Стремление же повествователя показать в «романтических» главах значимость собственной повествовательной позиции проявляется здесь не в ироническом способе подачи материала, а лишь в снижении в повествовании роли персонажа как субъекта речи (повествователь практически не обращается к несобственно-прямой речи персонажа, непосредственно к его слову).

Ершалаимские» главы, представляющие собой в рамках целого романа вторичное (т.е. вставное) повествование, формально отнесены к разным «источникам» — персонажам «московского» текста романа, но связаны между собой сюжетно и композиционно и характеризуются общностью типологических характеристик нарратора, манеры повествования и основных принципов выбора автором повествовательной точки зрения.

Манеру повествования в «ершалаимских» главах принято в булгаковедении определять как «безличную», «хроникальную», «летописную». Действительно, на фоне «московских» глав «ершалаимский» текст выделяется гораздо меньшей «выраженностью» в тексте повествователя, который является здесь экзегетическим, неперсонифицированным и, в отличие от «московского», не обязан мотивировать перед читателем свою информированность о повествуемых событиях, не должен сдерживать себя нормами правдоподобия, а повествовательная форма «ершалаимского» текста - третьеличный нарратив с экзегетическим, неперсоницированным повествователем — должна ассоциироваться с минимальным количеством вымысла в повествовании, полнотой и объективностью изложения.

Тем не менее «ершалаимские» и «московские» главы обладают явным сходством в организации повествования и системы повествовательных точек зрения, чем подтверждается распространенное мнение исследователей об их «зеркальности», об усложняющем внутреннюю структуру произведения параллелизме их построения (равно как коррелируют друг с другом система их персонажей, элементы сюжета, пространственно-временная организация и пр.17). В «ершалаимских» главах, как и в «московских», с одной стороны, поддерживается иллюзия беспристрастного, документального, хроникального повествования, с другой стороны, повествователем сообщаются по сути недокументальные сведения, наблюдается постоянный отход от норм хроники, наделение текста чертами романного повествования, таким как: проявление повествователя как повествующей и рассуждающей инстанции; проникновение повествователя во внутренний мир персонажей, вплоть до включения в повествование фрагментов внутренней речи персонажа; наличие фрагментов, в которых нарраториальный и персональный повествовательный «голоса» тесно взаимодействуют и даже сливаются друг с другом; постоянное использование персональной - персонажа или наблюдателя - повествовательной точки зрения, подразумевающей конкретное пространственно-временное положение субъекта в изображаемом мире, определенный уровень его знаний, возможностей восприятия; смена повествовательных точек зрения, создающая стереоскопичность изображения событий и подчеркивающая субъективность представляемого взгляда на изображаемую действительность.

Следовательно, различие между двумя текстами обусловлено, прежде всего, типологическими характеристиками нарратора и не может объясняться степенью объективности или субъективности самого повествования. Зафиксировав «момент, когда романное слово соединило в себе древнейшую цельность, монологичность повествования и современную подвижность, диалогическую напряженность между противоположными тенденциями»,

17 См. об этом, например: [Соколов 2003]. ершалаимский» текст оказывается, подобно «московскому» тексту, своего рода «метароманом» «об эволюции художественного слова вообще» [Хрущева 2004: 13].

Решение в романе проблемы повествовательной точки зрения имеет определенное идейно-философское обоснование. Мир предстает у Булгакова как реальность, конструируемая сознаниями и «голосами» участников творческого и диалогического процесса, погруженная в широко понимаемый текст, в слово о ней самой. При этом структура повествования романа, как бы иллюстрируя слова Воланда «.все теории стоят одна другой.» и «.не надо никаких точек зрения.», отражает идею «неизбежной зависимости картины мира от своеобразия воспринимающего сознания» [Тамарченко 1999: 431], необъективности отдельно взятого взгляда на действительность и самого словесного способа отображения действительности, актуализирует модель «мифотворческой» деятельности человека. И для персонажей «Мастера и Маргариты», и для повествователя актуален поиск некой истины, верных способов выражения мысли, но успешность этого поиска, как правило, оказывается относительной: слово в романе не всегда является тем средством, которое позволяет и способно отобразить единственный облик реальности, а истина (в том числе о реальных событиях, составляющих фабульную историю), скрывается за разными точками зрения, свидетельствами, слухами, интерпретациями - «мифами» («московский» повествователь, по сути, занят тем, что собирает «мифы» о событиях и организует на их материале не более чем собственный «миф»). Актуализируя идею необъективности отдельно взятого взгляда на действительность, склонности человека к выстраиванию собственной реальности - реальности в слове, к «мифологизации» истории, структура романа и характеризуется субъективированностью повествования, тесным взаимодействием (и слиянием) разных повествовательных и субъектно-речевых планов, разных повествовательных точек зрения.

Стремление преодолеть условность и ограниченность закрепленной повествовательной формы, размывание границ между текстом автора и персонажа; приверженность подчеркнуто субъективному изображению мира —

IX с ярко выраженными элементами игры и иронии ; стилевои и жанровый синтез; стереоскопичность повествования и введение структуры «текст в тексте»; повышенное внимание к категории читателя19 - все это характеризует роман Булгакова как яркий образец художественного текста, воплотившего новые для литературы XX века повествовательные тенденции.

18 A.M. Зверев отмечает субъективность изображения мира, элементы игры и иронии как черты литературы направления модернизма. См.: [Зверев 2001: 570].

19 Повествовательная поэтика Булгакова, по словам Е.Ш. Галимовой, предвосхищает «находки таких выдающихся писателей века, как У. Эко, X. Кортасар, Дж. Фаулз, чьи произведения связывают с явлением постмодернизма, для которого характерен интерес к изображению самого процесса художественного творчества» [Галимова 2002: 116].

Список научной литературыМихайлова, Елена Игоревна, диссертация по теме "Русский язык"

1. Андреева 2004 - Андреева Е.В. Речь героя и позиция автора в поздних рассказах А.П. Чехова. Дисс. . канд. филол. наук. СПб., 2004.

2. Арутюнова 1981- Арутюнова Н.Д. Фактор адресата // Известия АН СССР. Серия литературы и языка, 1981, т. 40, № 4. С. 356-367.

3. Атарова, Лесскис 1976 — Атарова КН., Лесскис Г.А. Семантика и структура повествования от первого лица в художественной прозе // Известия АН СССР. Серия лит. и языка, 1976, т. 35, № 4. С. 343-356.

4. Атарова, Лесскис 1980 Атарова КН., Лесскис Г.А. Семантика и структура повествования от третьего лица в художественной прозе // Известия АН СССР. Серия лит. и языка, 1980, т. 39, № 1. С. 33-46.

5. Баевский 1987 Баевскнй B.C. Структурализм // Литературный энциклопедический словарь. М., 1987. С. 426 - 427.

6. Байков 1990 Байков В.Г. Антропоцентризм языка и поэтика точки зрения // Общая стилистика: теоретические и прикладные аспекты: Сб. ст. Калинин: КГУ, 1990. С. 4-24.

7. Бахтин 1972 Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Худож. литература, 1972.

8. Бахтин 1975 Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М.,1975.

9. Бахтин 1979 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.,1979.

10. Бахтин 1986 Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1986. С. 9-191.

11. Бахтин 2000а Бахтин М.М. Автор и герой: К философским основам гуманитарных наук. СПб.: Азбука, 2000.

12. Бахтин 20006 Бахтин. М.М. Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка. Статьи. М.: Лабиринт, 2000.

13. Белецкий 1964 Белецкий А.И. Об одной из очередных задач историко-литературной науки: Изучение истории читателя // Белецкий А.И. Избранные труды по теории литературы. М., 1964.

14. Белобровцева 1997 Белобровцева И. 3. Роман М.Булгакова «Мастер и Маргарита»: Конструктивные принципы организации текста. Дисс. . докт. филол. наук. Тарту, 1997.

15. Белобровцева, Кульюс 2007 —Белобровцева И., Кулыос С. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий. М.: Книжный клуб 36.6, 2007.

16. Березин, Головин 1979 Березин Ф.М., Головин Б.Н. Общее языкознание. М., 1979.

17. Болотова 2004 Бологова М.А. Текст и смысл. Стратегии чтения. К.К. Вагинов «Козлиная песнь». В.В. Набоков «Дар». М.А. Булгаков «Мастер и Маргарита»: Научное издание. Новосибирск, 2004.

18. Бэлнеп 1997 Бэлнеп Р.Л. Структура «Братьев Карамазовых». СПб.: Гуманитарное агентство «Академический проект», 1997.

19. Введение в литературоведение 1988 Введение в литературоведение / Под. ред. Г.Н. Поспелова. М., 1988.

20. Вежбицка 1982 Вежбицка А. Дескрипция или цитация // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XIII. Логика и лингвистика (Проблемы референции). М.: Радуга, 1982. С. 237-262.

21. Виноградов 1959 Виноградов В.В. О языке художественной литературы. М., 1959.

22. Виноградов 1971 Виноградов В.В. О теории художественной речи. М., 1971.

23. Виноградов 1980 Виноградов В.В. О языке художественной прозы. М., 1980.

24. Винокур 1990 Винокур Г. О. Филологические исследования: Лингвистика и поэтика. М.: Наука, 1990.

25. Винокур 1991 —Винокур Г.О. О языке художественной литературы. М.: Высш. школа, 1991.

26. Волошинов 1926 — Волошинов В.Н. Слово в жизни и слово в поэзии // Звезда, 1926, № 6.

27. Волошинов 1929 Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка. Основные методы социологического метода в науке о языке. JL, 1929.

28. Вулис 1991 Вулис А.З. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». М.: Худож. литература, 1991.

29. Галимова 2002 Галимова Е.Ш. Поэтика повествования русской прозы XX века (1917-1985). Архангельск: Поморский гос. университет им. М.В. Ломоносова, 2002.

30. Гальперин 2005 — Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М.: Едиториал УРСС, 2005.

31. Гаспаров 1996 Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М.: Новое литературное обозрение, 1996.

32. Гвоздев 2005 — Гвоздев А.Н. Очерки по стилистике русского языка. М.: КомКнига, 2005.

33. Джеймс 1982 — Джеймс Г. Искусство прозы // Писатели США о литературе: в 2 тт. М., 1982. Т.1. С. 127-144.

34. Долинин 1985 Долинин К.А. Интерпретация художественного текста. М., 1985.

35. Ермоленко 2001 Ермоленко Г.Н. Литературная теория М.М. Бахтина и современная нарратология // Русская филология. Ученые записки Смоленского гос. пед. ун-та. 2001 г. Смоленск: СГПУ, 2001. С. 320-327.

36. Ефимова 2004 Ефимова Т.В. Лингвистический анализ и формальное представление содержания нарративного текста. Дисс. . канд. филол. наук. Воронеж, 2004.

37. Женетт 1998 —Женетт Ж. Повествовательный дискурс // Женетт Ж. Фигуры: в 2 тт. М.: Изд-во им. Сабашниковых, 1998.

38. Жирмунский 1977 Жирмунский В.М. Теория литературы, поэтика, стилистика. Л., 1977.

39. Жукова 2003 Жукова С. А. Ирония в романах М.А. Булгакова («Театральный роман», «Жизнь господина де Мольера», «Мастер и Маргарита»). Дисс. . канд. филол. наук. Волгоград, 2003.

40. Заика 2001 Заика В.И. Повествователь как компонент художественной модели // Говорящий и слушающий: языковая личность, текст, проблемы изучения. СПб., 2001. С. 381-390.

41. Зверев 2001 Зверев A.M. Модернизм // Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под. ред. А.Н. Николюкина. Ин-т научной информации по общественным наукам РАН. М.: НПК «Интелвак», 2001. С. 566-571.

42. Земская 1997 Земская Ю.Н. Динамика взаимодействия категорий времени и пространства в дискурсе персонажа: Антропоцентрический аспект. На материале романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Дисс. . канд. филол. наук. Барнаул, 1997.

43. Зорина 2005 Зорина Е.С. Авторская модальность как организующая категория художественного повествования (на материале сборника рассказов В. Набокова «Весна в Фиальте»). Дисс. . канд. филол. наук. СПб., 2005.

44. Зюлина 1996 Зюлина О.В. Повествовательная структура прозы Е.И. Замятина. Дисс. . канд. филол. наук. М., 1996.

45. Иваныпина 1998 — Иваньшина Е.А. Автор текст — читатель в творчестве Михаила Булгакова 1930-х годов («Адам и Ева», «Мастер и Маргарита»). Дисс. . канд. филол. наук. Воронеж, 1998.

46. Ильин 2004а Ильин И.П. Наррататор // Западное литературоведение XX века: Энциклопедия. М.: Intrada, 2004. С. 274-275.

47. Ильин 20046 — Ильин И.П. Нарративная типология // Западное литературоведение XX века: Энциклопедия. М.: Intrada, 2004. С. 277-280.

48. Ильин 2004в Ильин И.П. Нарратология // Западное литературоведение XX века: Энциклопедия. М.: Intrada, 2004. С. 280-282.

49. Исакова 2004 — Исакова И.Н. Система номинаций литературного персонажа (на материале произведений Ф.М.Достоевского и JI.H. Толстого, А.А.Фета и Н.А.Некрасова). Дисс. . канд. филол. наук. М., 2004.

50. Киселева 1988 Киселева Л.Ф. Прочтение содержания сквозь призму формы // Методология анализа литературного произведения. М.: Наука, 1988. С. 227-248.

51. Кобозева 2000 Кобозева И.М. Лингвистическая семантика: Учебник. М.: Едиториал УРСС, 2000.

52. Кожевникова 1971 Кожевникова H.A. О типах повествования в советской прозе // Вопросы языка современной русской литературы. М., 1971. С. 97-163.

53. Кожевникова 1985 Кожевникова H.A. О соотношении типов повествования в художественных текстах // Вопросы языкознания, 1985, №4. С. 104-114.

54. Кожевникова 1994 Кожевникова H.A. Типы повествования в русской литературе XIX-XX вв. М.: Ин-т русского языка РАН, 1994.

55. Кожевникова 2001 Кожевникова H.A. Пунктуация и типы повествования // Словарь и культура русской речи. М., 2001. С. 204-212.

56. Корман 1972 Корман Б.О. Изучение текста художественного произведения. М., 1972.

57. Корман 2006а Корман Б.О. Итоги и перспективы изучения образа автора // Корман Б.О. Избранные труды. Теория литературы. Ижевск: Ин-т компьютерных исследований, 2006. С. 99-109.

58. Корман 20066 Корман Б.О. Заметки о точке зрения // Корман Б.О. Избранные труды. Теория литературы. Ижевск: Ин-т компьютерных исследований, 2006. С. 180-185.

59. Корман 2006в Корман Б.О. О целостности литературного произведения // Корман Б.О. Избранные труды. Теория литературы. Ижевск: Ин-т компьютерных исследований, 2006. С. 212-221.

60. Корман 2006г Корман Б.О. О соотношении субъектной организации и сюжета // Корман Б.О. Избранные труды. Теория литературы. Ижевск: Ин-т компьютерных исследований, 2006. С. 247-250.

61. Корман 2006д Корман Б.О. Принципы анализа художественного произведения и построение единой системы литературоведческих понятий // Корман Б.О. Избранные труды. Теория литературы. Ижевск: Ин-т компьютерных исследований, 2006. С. 261-.

62. Кручинина 1990 Кручинша И.Н. Прямая речь // Лингвистический энциклопедический словарь. АН СССР. М., 1990. С. 404.

63. Кузнецов 2003 Кузнецов И.В. Коммуникативная стратегия притчи в русских повестях XVII - XIX вв. Новосибирск, 2003.

64. Леонтьева 2005 Леонтьева Е.А. Точка зрения в нарративе: На материале сопоставительного анализа современных русских коротких рассказов и их переводов на немецкий язык. Дисс. . канд. филол. наук. Тюмень, 2005.

65. Лесскис 1979 Лесскис Г. А. «Мастер и Маргарита» М.А. Булгакова: Манера повествования, жанр, макрокомпозиция // Известия АН СССР. Серия лит. и языка, 1979, т. 38, № 1.

66. Лихачева 1976 Лихачева Л.Н. Повествовательная точка зрения как художественный прием и его языковая характеристика. Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Л., 1976.

67. Ломова 1990 — Ломова Е.А. Структура и типология повествовательных форм в романтической прозе 20-30-х годов XIX века (на материале повестей В. Одоевского, О. Сомова, М. Погодина и Н. Павлова). Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Томск, 1990.

68. Лотман 1966 — Лопглшн Ю.М. Художественная структура «Евгения Онегина» // Труды по русской и славянской филологии. IX. Тарту, 1966. (Уч. зап. ТГУ. Вып. 184).

69. Лотман 1970 — Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М., 1970.

70. Манн 1991 Манн Ю.В. Автор и повествование // Известия АН СССР. Серия лит. и языка, 1991, т. 50, № 1. С. 3-19.

71. Манн 1992 Манн Ю.В. Об эволюции повествовательных форм (II пол. XIX в.) // Известия РАН. Серия лит. и языка, 1992, т. 51, № 1. С. 40-59.

72. Матвеева 2003 — Матвеева Т.В. Учебный словарь: русский язык, культура речи, стилистика, риторика. М.: Флинта: Наука, 2003.

73. Мельничук 2002 Мелъничук О.А. Повествование от 1-го лица. Интерпретация текста. М, 2002.

74. Науман 1978 Науман М. Введение в основные теоретические и методологические проблемы // Общество. Литература. Чтение. / Пер. с нем. М., 1978.

75. Немцев 1991 Немцев В.И. Михаил Булгаков: Становление романиста. Самара: Изд-во Саратовского ун-та. Самарский филиал, 1991.

76. Николина 1983 Нмколина Н.А. Субъективация повествования как фактор композиции художественного текста // Язык и композиция художественного текста. М.: Изд-во МГПИ, 1983. С. 87-98.

77. Николина 1993 Николина Н.А. Повествовательная структура и жанр. М.: Прометей, 1993.

78. Николина 2007 Николина Н.А. Филологический анализ текста: Учеб. пособие для студ. высш. уч. Заведений. М.: Издательский центр «Академия», 2007.

79. Ортега-и-Гассет 1991а — Ортега-и-Гассет X. Дегуманизация искусства // Ортега-и-Гассет X. Эстетика. Философия культуры / Пер. с. исп. М., 1991. С. 218-260.

80. Ортега-и-Гассет 19916 Ортега-и-Гассет X. О точке зрения в искусстве // Ортега-и-Гассет X. Эстетика. Философия культуры / Пер. с. исп. М., 1991. С. 186-203.

81. Падучева 1991 Падучева Е.В. Говорящий: субъект речи и субъект сознания // Логический анализ языка. Культурные концепты. М.: Наука, 1991. С. 164-169.

82. Падучева 1995 — Падучева Е.В. В.В. Виноградов и наука о языке художественной прозы // Известия РАН. Серия лит. и языка, 1995, т. 54, № . С. 39-48.

83. Падучева 1996 Падучева Е.В. Семантические исследования: семантика нарратива. М., 1996.

84. Поляков 2005 — Поляков Э.Н. Субъективация авторского повествования в прозе Валентина Распутина. Дисс. . канд. филол. Наук. М., 2005.

85. Попова 2001 Попова Е.А. О лингвистике нарратива // Филологические науки, 2001, № 4.

86. Попова 2002 — Попова Е.А. Коммуникативные аспекты литературного нарратива. Автореф. дисс. . докт. филол. наук. Елец, 2002.

87. Попова 2005 Попова Е.А. Третьеличный нарратив русской литературы и косвенная речь как средство его структурно-смысловой организации. Липецк: Изд-во ЛГПУ, 2005.

88. Попова 2006 Попова Е.А. Нарративные универсалии: Монография. Липецк: Изд-во ЛГПУ, 2006.

89. Потебня 1905 — Потебня А.А. Из записок по теории словесности. Харьков, 1905.

90. Пропп 1969 Пропп В.Я. Морфология сказки. М., 1969.

91. Ребель 1995 Ребелъ Г.М. Романы М.А. Булгакова «Белая гвардия» и «Мастер и Маргарита» в свете проблемы автора. Автореф. дисс. . канд. филол. наук. Екатеринбург, 1995.

92. Рикер 2000 Рикер П. Время и рассказ. М., 2000.

93. Рымарь, Скобелев 1994 — Рымарь Н.Т., Скобелев В.П. Теория автора и проблема художественной деятельности. Воронеж: Логос-Траст, 1994.

94. Соколов 1991 Соколов В.Б. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Очерки творческой истории. М.: Наука, 1991.

95. Соколов 2003 Соколов Б.В. «Мастер и Маргарита» // Соколов Б.В. Булгаков. Энциклопедия. (Серия: Русские писатели). М.: Алгоритм, 2003. С. 319-344.

96. Солнцев 1971 Солнцев В.М. Язык как системно-структурное образование. М., 1971.

97. Степанов 1993 Степанов С.П. Речь повествователя и речь персонажей в поздних рассказах Чехова. Автореф. дисс. . канд. филол. наук. СПб., 1993.

98. Степанов 2002 Степанов С.П. Организация повествования в художественном тексте (Языковой аспект). СПб., 2002.

99. Сысоева 2003 Сысоева В.В. Нарративный потенциал несобственно-прямой речи в художественном тексте. Дисс. . канд. филол. наук. Белгород, 2004.

100. Тамарченко 1999 Тамарченко Н.Д. Точка зрения // Введение в литературоведение. Литературное произведение: Основные понятия и термины: Учебное пособие / Под. ред. Л.В. Чернец. М.: Высш.школа; Издательский центр «Академия», 1999. С. 425-431.

101. Теоретическая поэтика 2001 Теоретическая поэтика: понятия и определения: Хрестоматия для студентов / Авт.-сост. — Н.Д. Тамарченко. М.: Изд-во РГГУ, 2001.

102. Толмачев 2004 Толмачев В.М. Точка зрения // Западное литературоведение XX века: Энциклопедия. М.: 1п1:гас1а, 2004. С. 404-405.

103. Томашевский 1996 Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. М., 1996.

104. Трубецкова 1999 Трубецкова Е.Г. «Текст в тексте» в русском романе 1930-х гг. Дисс. . канд. филол. наук. Саратов, 1999.

105. Трубина 2002 Трубина Е.Г. Нарратология: основы, проблемы, перспективы: Материалы к спецкурсу. Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 2002.

106. Тюпа 2001 Тюпа В.И. Аналитика художественного (Введение в литературоведческий анализ). М.: Лабиринт, РГГУ, 2001.

107. Успенский 2000 Успенский Б.А. Поэтика композиции. СПб.: Изд-во «Азбука», 2000.

108. Фарино 2004 Фарино Е. Введение в литературоведение: Учебное пособие. СПб., 2004.

109. Флоренский 1990 Флоренский П.А. Обратная перспектива // Флоренский П.А. Т. 2. У водоразделов мысли. М., 1990.

110. Хализев 2001 Хализев В.Е. Монтаж // Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под. ред. А.Н. Николюкина. М.: НПК «Интелвак», 2001. С. 586-587.

111. Хализев 2002 Хализев В.Е. Теория литературы: Учебник. М.: Высш. школа, 2002.

112. Химич 2003 Химич В. В мире Михаила Булгакова. Екатеринбург: Изд-во Уральского ун-та, 2003.

113. Хрущева 2000 Хрущева E.H. Роль дискурса «евангельских глав» в повествовательной организации романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»: «ядро» и «идеал» повествования // Русская литература. XX-XXI век: Направления и течения, 2000, № 6. С. 100-113.

114. Хрущева 2004а Хрущева E.H. Поэтика повествования в романах М.А. Булгакова. Дисс. .канд. филол. наук. Екатеринбург, 2004.

115. Хрущева 20046 Хрущева E.H. Поэтика повествования в романах М.А. Булгакова. Автореферат дисс. . канд. филол. наук. Екатеринбург, 2004.

116. Чейф 1982 Чейф У. Данное, контрастивное, определенность, подлежащее, топики и точка зрения // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XI. Современные синтаксические теории в американской лингвистике. М.: Прогресс, 1982. С. 277-316.

117. Чернец 1999 Чернец Л.В. Адресат // Введение в литературоведение. Литературное произведение: Основные понятия и термины: Учебное пособие / Под. ред. Л.В. Чернец. М.: Высш. школа; Издательский центр «Академия», 1999.-С. 21-30.

118. Чудакова 1988 Чудакова М. Жизнеописание Мих. Булгакова. М.: Книга, 1988.

119. Шкловский 1925 Шкловский В.Б. О теории прозы. М. - Л., 1925.

120. Шкловский 1983 Шкловский В.Б. Искусство как прием // Шкловский В. О теории прозы. М.: Советский писатель, 1983. С. 9-25.

121. Шмид 2003 Шмид В. Нарратология. М.: Языки славянской культуры, 2003.

122. Шуников 2006 Шуников В.Л. «Я»-повествование в современной отечественной прозе: принципы организации и коммуникативные стратегии. Дисс. . канд. филол. наук. М., 2006.

123. Щукина 2004 Щукина К. А. Речевые особенности проявления повествователя, персонажа и автора в современном рассказе (на материале рассказов Т. Толстой, Л. Петрушевской, Л. Улицкой). Дисс. . канд. филол. наук. СПб, 2004.

124. Эйхенбаум 1969 Эйхенбаум Б.М. О прозе. Л., 1969.

125. Яблоков 1997 Яблоков Е.А. Мотивы прозы Михаила Булгакова. М.: Издательский центр РГГУ, 1997.

126. Яблоков 2001 Яблоков Е.А. Художественный мир Михаила Булгакова. М., 2001.

127. Якобсон 1975 Якобсон Р. Лингвистика и поэтика // Структурализм: «за» и «против». М., 1975.

128. Bal 1985 Bal M. Narratology: Introduction to the Theory of Narrative. Toronto, 1985.

129. Brooks 1947 Brooks C. The well wrought urn: Studies in the structure of poetry. N.Y., 1947. XIV.

130. Chatman 1978 Chatman S. Story and discourse: Narrative structure in fiction and film. Ithaca. London, 1978.

131. Eco 1979-Eco U. Theory of Semiotics. Bloomington, 1979.

132. Friedman 1955 Friedman N. Point of view in fiction: The development of a critical concept // Publications of the Modern Language Association. N.Y., 1955, vol. 70, №5. P. 1160-1184.

133. Friedman 1975 Friedman N. Form and meaning in fiction. Athens, 1975. XI.

134. Füger 1972 Füger W. Zur Tiefenstruktur des Narrativen: Prolegomena zu einer generativen «Grammatik» des Erzählens // Poetica. Amsterdam, 1972, №5. P. 268-292.

135. Leibfried 1972 Leibfried E. Die Schicht der Typen // Leibfried E. Kritische Wissenschaft vom Text: Manipulation? Reflexion, transparente Poetologie. Stuttgart, 1972. S. 240-258.

136. Lintvelt 1981 Lintvelt Jaap. Essai de typologie narrative. Le "point de vue". Théorie et analyse. Paris, 1981.

137. Lodge 1992 -Lodge D. The Art of Fiction. London, 1992.

138. Lubbock 1957 Lubbock P. The craft of fiction. London, 1957.

139. Manfred 2003 Manfred J. Narratology: A Guide to the Theory of Narrative. Part III of Poems, Plays and Prose: A Guide to the Theory of Literary Genres. University of Cologne, 2003.

140. Rimmon (-Kenan) 1983 Rimmon (-Kenan) Shlomith. Narrative Fiction. Contemporary Poetics. London, 1983.1. U^ (3)

141. Schorer 1948 Schorer R. Technique as discovery // Hudson rev. N.Y., 1948. Spring. P. 67-87.

142. Stanzel 1979 Stanze/ Franz K. Theorie des Erzählens. Göttingen,1979.

143. Tate 1944 Tate A. The post of observation in fiction I I Maryland quart. Baltimore, 1944, № 2. P. 61-64.