автореферат диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.03
диссертация на тему: Кодификация канонического права в период раннего средневековья (IV–XI вв.)

Полный текст автореферата диссертации по теме "Кодификация канонического права в период раннего средневековья (IV–XI вв.)"

на правах рукописи

*юооо15

Митрофанов

Андрей Юрьевич

Кодификация канонического права в период раннего средневековья

(1У-Х1 вв.)

Специальность: 07.00.03 - Всеобщая история (история средних веков)

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук

¡1 з ОКТ 2011

Санкт-Петербург 2011

4856815

Работа выполнена на кафедре истории средних веков исторического факультета Санкт-Петербургского государственного университета.

Научный консультант: доктор исторических наук, профессор Лебедева Галина Евгеньевна

Официальные оппоненты:

Член-корреспондент РАН, доктор исторических наук, профессор Медведев Игорь Павлович, главный научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН

Доктор исторических наук, профессор Санкт-Петербургского государственного университета Егоров Алексей Борисович

Доктор философских наук, профессор Российского государственного профессионально-педагогического университета Макаров Дмитрий Игоревич

Ведущая организация: Уральский федеральный университет имени

первого Президента России Б.Н.Ельцина

Защита состоится «2.*/» исх^л. 2011 года в часов на заседании

диссертационного совета Д 212.232.57 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора наук при Санкт-Петербургском государственном университете. (199034, Санкт-Петербург, В.О., Менделеевская линия, д. 5, исторический факультет, ауд. 70.) f

J 4

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке имени A.M. Горького Санкт-Петербургского государственного университета

Автореферат разослан «Я» ин^А^х 2011 года. Ученый секретарь диссертационного совета / д.и.н. Петров а.ъ.

Общая характеристика работы

Право как система запретов и предписаний, призванных реализовать определенные религиозно-мировоззренческие и социально-политические представления в практической жизни общества, неразрывным образом связано с религиозно-философскими и экзистенциальными ценностями этого общества. Уже в Древности старейшие сохранившиеся до наших дней правовые «кодексы»: Законы Хаммурапи, Декалог и Закон Моисея в целом, Постановления Драконта, Ликурга и Солона, Законы Двенадцати Таблиц содержали в себе чрезвычайно важную религиозно-этическую мотивацию, сообщавшую этим законам необходимую силу и авторитет. В средние века развитие правовых теорий и институтов проходило в тесной связи с христианизацией общества, начавшейся в Поздней Римской империи. После легализации христианской церкви императором Константином в 313 г. последовало провозглашение христианства официальной религией Римской империей в 381 г. императором Феодосием. С одной стороны указанные события предопределили дальнейшее постепенное согласование юридических принципов жизни в империи с принципами христианской веры и морали. С другой стороны христианская церковь стремилась заимствовать и использовать определенные установления римского права, наполняя его по возможности новым религиозно-этическим содержанием. По словам Ж. Годме, церковь не могла игнорировать римское право, поскольку это право было правом се верных членов.

Указанные обстоятельства привели к появлению и формированию нового вида права: канонического права, которое в дальнейшем по разному эволюционировало на христианском Западе и на христианском Востоке. Если на пространствах сокрушенной варварами Западной Римской империи каноническое право в виде декретов Римских епископов и постановлений соборов становилось мощным цивилизующим фактором, средством распространения традиций римского права, в Византии каноническое право развивалось в тесной связи с императорским законодательством, касавшемся церкви. Это обстоятельство привело в итоге к формированию единого церковно-государственного кодекса - Номоканона. Различные принципы кодификации канонического права в латинском культурно-политическом ареале и в Византии в значительной степени предопределили раскол христианского мира, завершившийся к 1054 г.

Актуальность теми исследования обусловлена тем, что проблема кодификации канонического права в период раннего средневековья представляется фундаментальной для понимания основополагающих процессов европейской истории.

Источники канонического права развивались по мере централизации церковного управления, как на Западе, так и на Востоке Римской империи, начиная с IV в. При этом, кодификация канонического права на латинском Западе долгое время (до середины IX в.) эволюционировала под влиянием систематизации этих источников по географическому и хронологическому принципу. С этой точки зрения развитие канонического права в Византии в указанный период и его кодификация характеризуются стремлением к аналитическому восприятию норм права. Первые византийские «Номоканоны» и сборники императорских законов в отношении церкви VI в. отличаются в юридическом отношении более осмысленной рубрикацией и интерпретацией документов, чем латинские «собрания» канонов римского, галльского и испанского происхождения V-VI вв. Исключением здесь является лишь «Собрание канонов» Крескония, приписываемое современными учеными Дионисию Малому. В середине IX в. учение о вселенском примате Римского епископа, динамически развивавшееся на латинском Западе с конца IV в. (Decretum Gelasianum), и византийская теория пентархии, окончательно утвержденная 36-м правилом Трулльского собора 692 г., вступили в непримиримое противоречие между собой. Это противоречие в полной мере проявилось в конфликте между папой Николаем I и патриархом Фотием. Именно в эту эпоху происходит окончательная географическая и хронологическая систематизация канонического права, как в Римской церкви, так и в Константинопольском патриархате. С одной стороны при папе Николае I нотарии базилики апостола Петра подвергают рецепции «Псевдо-Исидорово Собрание», созданное бенедиктинскими монахами из Корби между 849-852 гг. и включавшее, как каноны греческих и латинских поместных соборов IV-IX вв. в редакции «Collectio Hispana Augustodunensis», так и знаменитые «подложные декреталии». С другой стороны при патриархе Фотии номофилаксы Великой церкви принимают окончательную редакцию «Номоканона XIV титулов», созданного впервые в царствование императора Ираклия и пополнявшегося на протяжении столетий. Г1о верному замечанию В.Н. Бснешевича, «Номоканон 883 г. — великий акт самоопределения Восточной церкви, он знаменует возвращение к древним подлинным основам церковного строя, как они были закреплены в VI-VII вв., но в духе строгого церковного предания, нашедшего себе выражение в правилах соборов, начиная с Трулльского. Если принять во внимание, что для Западной церкви такое значение имел Лже-Исидоров сборник, характеризующийся как раз противоположными чертами, то с точки зрения истории церковного права не будет преувеличением датировать разделение церквей 883 годом».1

Становление учения о вселенском примате Римского епископа во многом стимулировало разработку правовой канонической теории на латинском Западе в XI в. Появление новых церковно-юридических

' Беттевич В Н. Канонический сборник XIV титулов со второй четверти VII века до 883 г. СПб., 1903, C.V11-1X.

компиляций, борьба между Папством и Священной Римской Империей за инвеституру, григорианская реформа в значительной степени стимулировали разработку указанной теории. Если папа Лев Великий говорил в V в. о том, что Римская церковь живет по римскому праву, в то же время апостол Павел свидетельствовал за четыре столетия до того, что оправдание и вечное спасения не достигаются внешним соблюдением какого-либо религиозного закона. Стремясь найти разрешение указанному противоречию, опираясь на труды Бурхарда Вормсского, Ансельма Луканского и Ивона Шартрского, итальянские канонисты создали в XII в. полномасштабную ученую энциклопедию по каноническому праву, известную под наименованием «Concordia discordantium canonum» или «Декрет Грациана».2 В то же самое время каноническое право в Византии развивалось в XI в. совершенно иначе. Тесная взаимная связь между внутри церковным законодательством и законами императоров в отношении церкви привели к тому, что византийская церковно-юридическая мысль шла по пути толкования и интерпретации уже данного в «Номоканоне XIV титулов» и в «Синтагме» свода церковных установлений и правил. Результатом подобного развития вначале стало появление гражданских добавлений к «Номоканону» в виде «вставок» Феодора Веста, а затем рождение отдельного корпуса схолий на «Синтагму» и «Номоканон», созданного во второй половине XII в. Феодоро;.; Вальсамоном. Проблема взаимодействия канонического права и императорского церковного законодательства в Византийской империи принадлежит к числу наиболее дискуссионных. Как отмечает в связи с этим И.П. Медведев, «на фоне общих принципов взаимодействия церкви и государства отнюдь не становится яснее отношение мелсду корпусом светских законов и каноническим корпусом церковного права, который был официально провозглашен вселенским Трулльским собором».3 Действительно, по общему мнению ученых: кардинала Ж. Питра, П. Иоанну и ряда других законодательство Трулльского собора 692 г. стало для Византии исчерпывающим сводом внутри церковной дисциплины. Однако проблема согласования церковных канонов и императорских законов откладывалась этим собором на много столетий (вплоть до Вальса.мона). С нашей точки зрения необходимо согласиться с современным исследователем А.Г. Бондачем, который вслед за Н.С. Суворовым подчеркивает различие в восприятии канонического права на латинском Западе и византийском Востоке. Византийская система церковного права была примечательна именно тем, что она в отличие от системы права Римско-Католической церкви неразрывно связывала церковное и императорское законодательство. «С этим связано и противопоставление в католической юриспруденции права церковного и канонического: для первого субъектом правотворчества

2 Landau Р. Intorno alie redazioni piü ampie del XII secolo della raccolta dei canoni di Anselmo da Lucca / Sant' Anselmo, Manto va e la lotta per le investiture. Atti del convegno ¡nternazíonale di studi (Mantova 23-24-25 maggio 1986) a cura di Paolo Golinelli, Bologna, 1987. P. 344-345; Fowler-Magerl L. Clavis Canonum. Selected Canon LawCollections Befare 1140, 2008, P. 157-158.

3 Медведка И.П. Правовая культура византийской империи. СПб., 2001, С. 79.

выступает светская власть, для второго — церковная. Для Византии подобная оппозиция совершенно чужда; каноническое и церковное право здесь соотносились как часть и целое, что и выразилось в Номоканоне», — пишет ученый. Указанный вывод обосновывается анализом содержания таких византийских гражданских дополнений к Номоканону, как «Вставки» (Keimenon) Феодора Веста, «Трехчастное Собрание» (Collectio tripartita) Анонима Энантиофана, а также более ранние «Собрание 25 глав» (Collectio XXV capitulorum) и «Собрание 87 глав» (Collectio LXXXVII capitulorum) Иоанна Схоластика. Основой этих сборников оставалась первая книга «Кодекса Юстиниана» в греческих редакциях Анатолия и Стефана, сборник эксцерпт из «Дигест» и «Институций» в греческой редакции Анонима Пресвитера, извлечения из Новелл Юстиниана в обработке Афанасия, а также Новеллы Ираклия.

Кодификация канонического права в период раннего средневековья традиционно привлекала к себе внимание исследователей-медиевистов, византинистов и историков церкви. Еше в XVI-XVIII вв. Ц. Бароний, А. Агостино, Ж. Сирмонд, Ф. Лаббе, П. Квеснел, X. Жюстелль, В. Бевередж, JI. Муратори, П. и Дж. Баллерини, являвшиеся не только крупными учеными-историками, но и яркими церковно-общественными деятелями своего времени, предпринимали попытки систематического изучения средневековых рукописных собраний и архивных хранилищ с целью публикации древнейших памятников канонического права и их описания. В XIX-XX вв. критическое исследование церковно-правовых кодексов позднеаптичной и раннесредневековой эпохи, как -латинских, так и византийских предпринимали Ж. Питра, Л. Дюшен, К.Х. Турнер, Фр. Танер, Э. Шварц, Ш. Мунье, П. Иоанну, В.Н. Бенешевич, В.А. Нарбеков. В исследованиях отечественных ученых-византинистов: И.С. Чичурова, Г. Л. Курбатова, Г.Е. Лебедевой и И.П. Медведева проблемы истории греко-римского права в целом и византийского канонического права в частности рассматривались в контексте диалектического единства и многоуровневой взаимосвязи правового сознания и общественно-политического строя Восточно-Римской империи. Подобная «комплексная методология» во многом проистекает из научного и творческого наследия «петербургской школы» историков начала XX в., созданной трудами И.М. Гревса, O.A. Добиаш-Рождественской, Л.П. Карсавина, Г. П. Федотова и A.B. Карташева. В определенном смысле эта методология использована также А.Е. Мусиным, уделившим особое внимание корпусу восточно-христианского церковного

4 Бондач А.Г. N04101 ка! капопез в византийском церковном праве /

Ь11р/^».Ьо£051оу.гиШ1а/786/ЗМ/Ш4/ВопаасН^ото1_ка1_капопе5.рйГ

5 Мтш 4 Е Христианская община средневекового города северной Руси Х1-ХУ вв. по историко- _ археологическим материалами Новгорода и Пскова. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук. СПб., 2002, С. 4.

права в историко-археологических исследованиях по истории средневековой Руси/'

На основании вышеизложенного нам представляется возможным выделить основной круг факторов, рассматриваемых в диссертации и позволяющих говорить о ее актуальности. Среди подобных факторов необходимо упомянуть:

• Христианизацию общества и государственной элиты Поздней Римской империи, Восточно-Римской империи и «варварских королевств»,

• Формирование церковных институтов в качестве неотъемлемых элементов христианской церкви как религиозной коллегии, признанной римской государственностью,

• Рецепцию римского права церковными установлениями и ее историческое значение после падения Западной Римской империи,

• Необходимость всестороннего исследования исторических этапов кодификации канонического права в период раннего средневековья,

• Важность установления критического текста древнейшего кодекса канонов Римской церкви - «Codex Vetus Romanus» в сочетании с исследованием рукописной традиции сохранившего его «Квеснеллова Собрания» (Collectio Quesnelliana),

• Выявление исходной авторской редакции «Собрания канонов» Ансельма Лукапского, окончательно определившего юридические основы григорианской реформы в XI в. и ставшего одним из главных источников при составлении «Декрета Грациана» около 1142 г.,

• Целесообразность сравнительного анализа методологических принципов латинских канонических сборников и византийского «Номоканона XIV титулов»

• Исследования генезиса Великой схизмы 1054 г.

Цель и задачи исследования. Учитывая решающее значение эволюции правовых институтов в истории средневекового общества, акцентировавшееся в работах Н.Д. Фюстель де Куланжа, нами формулируется основополагающая цель исследования. Эта цель заключайся с определении основных принципов и результатов кодификации канонического права, различным образом проявлявшихся в исторической жизни раннего средневековья. Разрешить упомянутую проблему, являющуюся главной в представленном диссертационном исследовании, предполагается с помощью постановки и решения следующих задач:

• Выделение основных этапов кодификации канонического права в период раннего средневековья.

6 Мусин Л.Е. Указ. Соч., С. 7.

• Определение темпов христианизации германских элит в «варварских королевствах», а также темпов «воцерковления» восточно-римской государственности, т.е. наделения восточно-римских государственных институтов их христианской интерпретацией.

• Выявление и ан&чиз исторических реалий, сопровождавших эволюцию институтов и сборников канонического права в завершающий период истории единой римской государственности.

• Внутренняя и внешняя критика канонических источников, недостаточным образом введенных в научный оборот, ио важных для изучения кодификации канонического права. («Квеснеллово Собрание», «Собрание канонов» Ансельма Луканского).

• Привлечение новых рукописных списков церковио-юридических сборников раннего средневековья для их последующего систематического описания и изучения.

При решении упомянутых задач следует определить объект исследования, который представляет собой корпус канонического права Римской и Константинопольской церквей в его исторической эволюции в период 1У-Х1 вв. Разностороннее изучение исторических источников указанного типа позволяет полноценно осмыслить и подвергнуть историческому анализу предмет исследования, заключающийся в основополагающих тенденциях кодификации канонического права в период раннего средневековья.

Географические и хронологические рамки исследования.

Кодификация канонического права охватывала в период раннего средневековья широкие пространства, как входившие на 313 г. в состав единой Римской империи, так находившиеся на территориях некоторых сопредельных стран и регионов (зарейнская Германия, Гиберния, государство Аршакидов, Сасанидский Иран, Абиссиния). Несмотря на то, что по эдикту императора Константина к участию в Никейском соборе 325 г. были приглашены преимущественно те христианские епископы, которые являлись гражданами Римской империи, сохранившиеся списки его участников фиксировали имена предстоятелей христианских общин, прибывших извне. Указанное обстоятельство привело к вселенской церковной рецепции догматических решений и канонических постановлений Никейского собора не только в Римской империи, но и за ее пределами. Данный факт означал восприятие христианами, жившими вне политических границ империи, церковного административно-территориального устройства, заимствованного у позднеримского государства (разделение на диоцезы-епархии и провинции-митрополии). После окончательного падения Западной Римской империи в 476 г. эволюция канонического права и рецепция римских юридических установлений осуществлялась в «варварских» королевствах по мере их социальной и культурной романизации. Так,

например, в вестготской Испании этот процесс активно развивался с середины VI в. вплоть до арабского завоевания Пиренейского полуострова и отразился в частности в литературной деятельности Исидора Севильского. В то же время во франкской Галлии аналогичный процесс романизации существенно замедлялся из-за политического распада королевства Меровингов и общей варваризации общественно-политической и культурной жизни, которая хорошо известна благодаря историческому сочинению Григория Турского «История франков». Если католическая церковь в вестготской Испании провела полномасштабную кодификацию всего корпуса канонического права уже в VII в., выразившуюся в создании «Испанского Собрания» (Collectio Hispana), то церковные общины Нейстрии, Австразии и Бургундии довольствовались, как правило, заимствованием отдельных сборников канонического права, созданных в Италии или в Испании, дополняя их постановлениями собственных соборов. Примером подобных заимствований и дополнений являются «Лионское Собрание», «Дионисиевско-Адриановское Собрание», «Испано-галло-отенское Собрание». Только Каролингское культурное возрождение реально повлияло на общее повышение культурного уровня и правового сознания франкского епископата и клира с конца VIII в.. Этому возрождению также способствовал успех христианизации англосаксов на британских островах и развитие англосаксонской книжной культуры. Указанное обстоятельство привело к тому, что некоторые правовые памятники, сформированные в Риме еще на заре династии Меровингов, сохранились лишь благодаря англосаксонским и франкским скрипгориям (Collectio Quesnelliana), а сфабрикованные в середине IX в.в аббатстве Корби «псевдо-исидоровы декреталии» повлияли на развитие канонического права Римской церкви, начиная со второй половины IX в.

Карфагенская церковь отличалась чрезвычайно высоким уровнем правовой культуры в IV-V вв., памятником которой стал созданный в 419 г. «Codex canonum ccclesiae africanae» - единственный за исключением канонов Сердикского собора латинский сборник канонического права, удостоившийся рецепции и перевода на греческий язык в Византии. Однако покорение римской северной Африки вандалами привело к фактической гибели Карфагенскую церковь. Ее восстановление императором Юстинианом в 530-е гг. уже не могло исправить того ущерба, который нанесли вандалы латинской культуре африканских христиан, исповедовавших православную веру.

Правовой основой церковной дисциплины, признававшейся повсеместно в христианской церкви, начиная с IV в., стал наряду с правилами Никейского собора 325 г. известный восточный кодекс канонов, составленный на греческом языке - «Антиохийская Синтагма». Христианская церковь, распространявшаяся в первые века своей истории с Востока на Запад, вполне естественно опиралась на свод церковной дисциплины, выработанный в

эллинизированных районах Сирии и Малой Азии. Вселенская рецепция «Синтагмы» предопределила последующую кодификацию канонического права в имперских столицах: Риме и Константинополе. Реформы папы Геласия и Дионисия Малого опирались как на «Синтагму», дополненную постановлениями вселенских соборов IV-V вв., так и на местные папские декреты. В IX в. Рим примял корпус канонического права в его испанской редакции, включавший также и латинский перевод «Синтагмы». Именно этот корпус был дополнен франкскими «псевдо-исидоровыми декреталиями». В дальнейшем начиная с XI в. развитие канонического права в контексте противостояния двух территориально-политических центров: папского Рима и германского королевства способствовало превращению Рима и Вормса в основные юридические «лаборатории» по производству новых церковно-юридических сборников: «Декрета» Бурхарда, «Собраний» кардинала Деусдсдита и Ансельма Луканского.

Константинопольская церковь, получившая с санкции императора Феодосия I второе место в диптихе после Рима на Константинопольском соборе 381 г., на Халкидонском соборе 451 г. уже претендовала на равные юридические права с Римской церковью. Именно «Антиохийская Синтагма», дополненная правилами первых четырех вселенских соборов, каноническим сборником, созданным в Сирии и известным под наименованием апостольских правил, а также греческим переводом правил Сердикского собора легла в основу старейшего не сохранившегося корпуса канонов восточно-христианской церкви - «Номоканона ЬХ титулов». Указанный «Номоканон» был переработан и дополнен в середине VI столетия трудами патриарха Иоанна Схоластика. В 692 г. Трулльский собор окончательно утвердил перечень канонических источников, формировавших корпус права восточной церкви, и прибавил к нему новые 102 церковных правила. Впоследствии этот корпус был дополнен постановлениями II Никейского собора 787 г. и Константинопольских фотианских соборов второй половины IX в. Константинопольский синод 919 г., ликвидировавший раскол николаитов и евфимитов, вновь утвердил расширенный патриархом Фотием вариант «Синтагмы» в качестве корпуса канонов кафолической церкви. Византийское церковное право, тесно связанное с имперским законодательством, совершенно игнорировало источники латинского канонического права, возникавшие после IV в. за исключением отдельных посланий Римских епископов Константинопольским патриархам. Идеи политического и культуррю-религиозного превосходства, характерные для византийского правового сознания в последующие века, во многом способствовали закреплению за Константинопольским патриаршим престолом статуса Вселенского, распространяющего свою юрисдикцию на всю ойкумену. Титул Вселенского патриарха, впервые появившийся в конце VI в., отвечал указанным устремлениям, проявившимся в некоторых позднейших византийских интерпретациях 28 правила Халкидонского собора, в частности в толкованиях Вальсамоиа и Зонара, а также у Анны

Комнинои. Поскольку каноническое право Западной и Восточной церквей было в целом кодифицировано и юридически интерпретировано в период IV-XI вв., этот пространный период ограничивает хронологические рамки исследования. Кодеке канонического права восточных нехалкидонитских церквей упоминался в исследовании лишь постольку, поскольку он испытывал влияние права неразделенной христианской церкви.

Источпиковаи база исследования.

Источниками диссертации служат юридические, дипломатические и эпистолярные памятники 1V-XI вв., сохранившиеся в составе различных рукописных канонических сборников в списках VII-XI вв. Историко-юридичсская, палеографическая, кодикологическая и дипломатическая экспертиза и интерпретация источников канонического права усложняется тем, что древнейшие списки латинских памятников появляются, начиная с VI в., а греческих - с IX в. Проблема хронологического несоответствия текста и списка, с которой столь часто сталкиваются ученые, работающие в области антиковедения, в отдельных сферах медиевистики и византиноведения, вынуждает применять специальные методы текстологической критики. В основу диссертационного исследования были положены различные списки канонических позднеримских и раинссредпевсковых христианских канонических сборников, хранящиеся как в отечественных, так и в зарубежных фондах и собраниях. Среди них: Аррасский кодекс 644 из библиотеки аббатства святого Вааста (Ведаста) (ныне Bibliothèque municipale d'Arras), Айнзидельнский кодекс 191 из библиотеки киновии святой Марии Отшельников (Stiftsbibliothek des KIosters Einsicdeln), Парижские латинские кодексы 3848 А, 3842 А, 1454, 1458, 12519, 12450-51, Парижский греческий кодекс 1333 из собрания Национальной Библиотеки Франции (Bibliothèque Nationale de France), Ватиканские латинские кодексы 1364, Барберини 535 из собрания Ватиканской Апостольской библиотеки (Biblioteca Apostólica Vaticana), Петербургский кодекс F. II. 3 из собрания рукописного отдела Российской Национальной Библиотеки, рукописи, хранящиеся в Лауренцианской Библиотеки Флоренции, Испанской королевской библиотеки Эскуриала, Бельгийской королевской библиотеки Брюсселя и ряд других памятников. К исследованию привлекались также некоторые археологические памятники, в первую очередь средневековые предметы литургического обихода: потиры, дискосы, реликварии, архиерейские жезлы, детали облачений: каппы, казулы, фелони, далматики, палии, омофоры, митры, позволяющие представить изменения канонической правоприменительной практики в раннее средневековье и обнаружить степень реального практического функционирования определенных канонических установлений. Привлекавшиеся к исследованию памятники известны по каталогам выставок и музейных собраний Государственного Эрмитажа (бывшее собрание Базилевского), Музея Средневековья «Cluny» (Париж), ризницы Лувенского собора, ризницы Льежского собора, базилики

и крипты св. Иосифа кармельского в Париже (Saint-Josephe des Carmes), ризницы Латеранской базилики в Риме (San Giovanni in Laterano), археологического памятника- аббатство Виллерс (Villers, Бельгия), археологического музея Лувенского Католического Университета (Louvain-la-Neuve). Необходимо отметить также дополнительные дипломатические и палеографические материалы из библиотечных фондов аббатств Шеветонь, Шиме и Орваль (Бельгия).

В диссертации использованы также церковно-юридические источники, опубликованные в исследованиях Ж. Питра, Л. Дюшена, К.Х. Турнера, Э. Шварца, Фр. Танера, Ш. Мунье, П. Иоанну, В.Н. Бенешевича. Нарративные, агиографические и литургические источники: хроники, жития, сакраментарии, мартирологи раннего средневековья, опубликованные в научных сериях Corpus Christianorum series latina, Corporis Christianorum Continuatio Mediaevalis, Corpus scriptorum ecclesiasticorum latinorum, Monumenla Germaniae Histórica, Patrologiae cursus completus series graeca и series latina, Patrología Orientalis. В диссертации использованы также некоторые средневековые лексиконы и словари, позволяющие лучше представить специфику канцелярского латинского языка меровингского, каролингского и оттоновского времени.

Степень изученности темы в значительной степени определяется кругом привлекавшихся источников. Большая часть рукописного церковно-юридического материала, использованного в диссертации, введена в научный оборот крайне ограниченно. Некоторые рукописи не имеют еще полного палеографического и кодикологического описания, целый ряд церковно-юридических памятников, использованных в диссертации, либо вообще не подвергался критическому изданию (Collectio Lugdunensis, Collectio Iustelliana), либо был опубликован частично с лакунами без учета всех списков (Collectio Quesnelliana, Collectio canonum Anselmi Luccensis, Commentaria Balsamoni). Кодификация канонического права в период раннего средневековья рассматривалась, как правило, в историографии бессистемно. Если исследователи - антиквары: Ц. Бароний, А. Агостиио, Ж. Сирмонд, X. Жюстелль, Ф. Лаббе, П. Квеснелл, В. Бевередж преимущественно стремились опубликовать и описать содержание отдельных церковно-юридических сборников, ученые XIX-XX вв. старались исследовать рукописную традицию и генеалогию подобных сборников, что позволило бы создать общую историю средневекового канонического права. С этой точки зрения можно говорить о том, что текстологические и кодикологические штудии Ф. Маасена, Ж. Питра, К.Х. Турнера, Фр. Танера, Э. Шварца, В.Н. Бенешевича, A.C. Павлова, П. Иоанну и Ш. Мунье сделали возможным создание обобщающих описательных работ А. Штиклера, П. Фурнье, Г. Ле Бра, С.Н. Трояноса, Ж. Годме, Б. Бадеван-Годме, П. Ерде, Л. Фоулер-Магерль, посвященных истории источников канонического права и церковных институтов в средние века, как на латинском Западе, так и на византийском Востоке. Однако указанные исследователи рассматривали

процесс кодификации канонического права в раннее средневековье в качестве вспомогательной иллюстрации к истории идей или религиозно-общественных движений и институтов, игнорируя необходимость реконструкции внутреннего генезиса канонических сборников и рецепции древнехристианских установлений в период активной внешней христианизации пародов раннего средневековья. В настоящее время к осмыслению указанных проблем приблизился К.Г. Шен в специальной интернет-публикации рукописей «Пссвдо-Исидорова Собрания» и его источников. Именно поэтому изучению упомянутых проблем, связанных с развитием канонического права в раннее средневековье и рецепцией в рамках этого права позднеримского законодательства, в диссертации уделено значительное место.

Проблема преемства церковно-юридическмх сборников, вопрос об их географическом распространении и влиянии на развитие права нередко обходились вышеупомянутыми исследователями без внимания. В частности история создания древнейшего кодекса канонов Римской церкви - Codex Vêtus romanus, принципы формирования и развития «Квеснеллова Собрания» в значительной степени оставались сокрыты. При этом древнейшие списки «Квеснеллова Собрания» упоминались вскользь, привлекались к изданию отдельных фрагментов памятника без реконструкции его рукописной традиции. Не менее сложные проблемы сопоставления оригинальных греческих списков «Антиохийской Синтагмы», поздних по времени возникновения, с более ранними латинскими и древнеармянскими переводами памятника также оставались без внимания. В частности В.Н. Бенешевич, A.C. Павлов и П. Иоанну настаивали на приоритете текстологического исследования греческих рукописей «Синтагмы» и их сравнения с более поздними переводами: старославянскими и древнегрузинскими. При этом, однако, «ретроспективное» сопоставление сохранившихся греческих рукописей IX-X вв. с латинскими и древнеармянскими переводными рукописями VI-VIII вв. не было реализовано в полной мере. Лишь в работах К.Х. Турнера указанный метод находил свое плодотворное применение. Впрочем, ученый ограничился текстологическими и палеографическими изысканиями в области истории древнего канонического права западной церкви. Проблема воплощения норм канонического права в практических отношениях церкви и государства в Восточно-Римской империи и в «варварских» королевствах, рассматривавшаяся в работах Ж. Годме, Б. Бадеван-Годме, Ж. Дагрона, нуждается в дальнейших исследованиях.

Указанные обстоятельства, отсутствие полноценных современных научных изданий целого ряда церковно-юридических памятников, как западного, так и византийского происхождения («Собраний канонов» Ансельма Луканского, кардинала Деусдедита, «Номоканона XIV титулов», корпуса схолий на «Номоканон» и «Синтагму») свидетельствует о недостаточной изученности истории и кодификации канонического права в

раннее средневековье. В настоящей диссертации проблема рукописной истории важнейших церковно-юридических сборников, проблема их взаимодействия с нормами светского права, практическое влияние этих сборников на общественную жизнь раннего средневековья приобретает первостепенное значение.

Методология исследования основывается на комплексном изучении церковно-юридических источников раннего средневековья, к которым следует отнести не только постановления соборов, декреты Римских епископов, определения патриархов и отцов церкви, но и корпус ранневизантийского императорского церковного законодательства. При этом применявшаяся в диссертации методология базируется на принципах историзма и объективности научного знания, извлекаемого из исторических источников в результате их всестороннего исследования и сопоставления. С этой точки зрения «позитивистская» методология, характерная для работ JI. Дюшена, К.Х. Турнера, В.Н. Бенешевича и избегающая какой-либо идеологической предопределенности, представляется нам оптимальной в диссертационном исследовании, посвященном истории любого права, в том числе канонического. Комплексное изучение церковно-юридических источников раннего средневековья, упомянутое выше, основывается на применении в диссертации ряда научных методов. Среди этих методов необходимо отметить приемы и элементы палеографического анализа рукописных церковно-юридических материалов с целью их датировки и выявления географического происхождения, текстологического анализа, необходимого для установления критического текста исследуемых документов, создания генеалогической стеммы списков и выявления позднейших интерполяций. В ряде случаев в диссертации использовались методы кодикологического анализа, позволяющие дополнительным образом выяснить условия происхождения документа и его списков. Некоторые типы церковно-юридических источников раннего средневековья вынуждают использовать в диссертации элементы сравнительно-филологического анализа, актуального в первую очередь для сопоставления титулов и рубрик латинских канонических сборников с более ранними документами, формировавшими их содержание. Так, например, рубрикация ряда франкских церковно-юридических кодексов VII в. содержит грамматические формы (прежде всего падежные окончания, сочетания предлогов и падежей), грубо нарушающие правила позднеклассического латинского языка и обнаруживающие деградацию письменной культуры гапло-римского населения в условиях формирования lingua romana rustica. Указанный разговорный диалект, еще не развившийся в полноценный старофранцузский язык, приобретал в епископских канцеляриях меровингского времени черты специфического искусственного языка, называемого нередко «кухонной» или «поросячей» латыныо. В то же время рубрикация и современные ей документы, формировавшие итальянские церковно-юридические сборники в

эпоху борьбы за инвеституру, характеризуется большим количеством слов и терминов, напрямую заимствованных из тосканского и умбрийского диалектов староитальянского языка. Примером таких слов являются существительные don вместо народного латинского domnus (от классического dominus), guerra вместо классического латинского bellum и т.д. Латинские цсрковно-юридические документы, созданные на Пиренейском полуострове, как в вестготскую эпоху, так и в период Реконкисты, характеризуются не столько морфологическими или лексическими искажениями классических норм латинского языка, сколько фонетическими изменениями звуков, отраженными в письме. Так, например, согласная v в подобных документах нередко трансформировалась в Ь, согласная f трансформировалась в v, а согласная 1 часто переходила в г. Общие проблемы трансформации позднеклассического разговорного латинского языка в местные романские наречия, исследованные в работах И.М. Тройского и В.Ф. Шишмарсва, приобретают дополнительные перспективы разработки на основе изучения особенностей канцелярского юридического языка и стиля раннего средневековья. Определяя границы использования методов сравнительно-филологического анализа, необходимо отметить, что византийские канонические документы, формировавшие «Номоканон XIV титулов», несли на себе печать принятых при императорском дворе и в патриаршей канцелярии классических норм древнегреческого языка (койнэ) и были в целом избавлены от лингвистических «варваризмов». Для этих документов, прежде всего, характерно сильное влияние латинской юридической терминологии позднеримского времени. Периодизация и выделение основных этапов кодификации канонического права в раннее средневековье делают неизбежным применение в диссертации сравнительно-исторического анализа. В рамках использования подобной методологии неизбежно сопоставляются юридические документы, созданные в одно время в разных частях бывшей Римской империи. Указанный метод чреват известными упрощениями и риском анахронистических выводов, поэтому его применение либо оговаривается в диссертации, либо корректируется экскурсом в местный исторический контекст. Изучение эволюции правовых норм и учреждений требует также применение в диссертации методов историко-юридического анализа. Подобные методы позволяют исследовать семантические изменения таких юридических понятий, как postulatio, ordinatio, depositio, dispensatio, ius rescripti, xeiP0TOVla> заимствованных каноническим правом, как из римского права, так и из законодательной практики древней классической Греции.

Научная новизна диссертации определяется не только полноценным введением в научный оборот церковно-юридических источников, ранее не привлекавшихся или привлекавшихся ограниченно к историческим исследованиям, но также систематическим освещением специфических тенденций развития канонического права в раннее средневековье. Эти тенденции заключаются как в трансляции принципов и норм римского права

в «варварских» королевствах, так и в легализации новых форм отношений христианской церкви и восточно-римского государства, выразившихся в развитии канонической теории пентархии. Как учение о вселенском примате Римского епископа, гак и учение о пентархии было унаследовано раннесредневсковой христианской Европой от антиарианских церковно-юридических моделей конца IV в. (Decretum Gelasianum, 3-е правило Константинопольского собора 381 г.). С этой точки зрения конфликт теории универсального первенства Римского епископа и теории пентархии не представляется неизбежным, но в значительной степени становится результатом автономного развития Римской церкви, ее франкских диоцезов, от культурно-политического влияния Византии в период после свержения императора Юстиниана II в 711 г. Подобная ситуация, обусловленная как вмешательством исаврийской династии в дела церковного управления, так и становлением разновидности западного каролингского цезаропапизма, привела в итоге к долгому кризису отношений Рима и Константинополя, который разрешился лишь в эпоху кшонийского движения формальным расколом 1054 г.

В диссертации в научный оборот впервые вводится древнейший.список старейшего сохранившегося корпуса права Римской церкви, известного под наименованием Collectio Quesnelliana - Аррасский кодекс 644 из собрания аббатства святого Вааста (Ведаста), датируемый второй половиной VIII в. и известный по критическим публикациям отдельных фрагментов сборникй, предпринимавшихся в разное время К.Х. Турнером, О. Гентером, Э. Шварцем, Ж. Ван дер Спеетеном и М. Петолетти. Рукопись сопоставляется в диссертации с прочими списками памятника, уже введенными в научный оборот и имеющими подробное кодикологическое и палеографическое описание. На основании сопоставления списков памятника обосновывается новая гипотеза его распространения и строится опубликованная в монографии рукописная стемма.7 При помощи текстологического и палеографического сопоставления, а также анализа системы инципитов и рубрикации списка в диссертации впервые воссоздается критический текст старейшего фонда документов, формировавших «Collectio Quesnelliana». Эти документы образовывали в середине IV в. «Codex Vetus Romanus».

Кроме того в диссертации впервые предпринята попытка восстановления полного текста первой книги «Собрания канонов» Ансельма Лукапского в редакции Барберини (Ватиканский кодекс 535 и его апограф -Парижский кодекс 12450).

В результате проведенного исследования получены принципиально новые выводы относительно кодификации канонического права:

• определены динамика и география распространения церковно-юридических сборников с IV rio XI вв.,

7 Митрофанов А Ю. Церковное право и его кодификация в период раннего средневековья (¡У-Х! вв.) СПб., 2010, С. 339.

• освещена степень влияния римского императорского законодательства на каноническое право в менявшихся исторических реалиях раннего средневековья,

• подвергнуто системному анализу содержание и система инципитов цсрковно-юридических сборников римского происхождения в сравнении с византийским «Номоканоном»,

• предпринято описание источников канонического права раннего средневековья,

• подготовлен критический текст важнейших церковно-юридических документов, выявляющих генезис теории вселенского примата Римского епископа в раннее средневековье,

• выявлены уровень и характер правоприменительной практики, проистекавшей из норм канонического права, в литургической жизни и в системе администрации.

Теоретическое значение диссертации. Исторические выводы и принципы методологии, содержащиеся в диссертации, могут применяться в изучении истории христианской церкви и ее институтов, истории средневекового права, истории средних веков и истории Византии. Материалы и выводы диссертации способствуют созданию научно-исследовательской базы, необходимой для дальнейшего ввода в научный оборот и всестороннего изучения памятников канонического права и церковно-юридической литературы в широком контексте общественно-политической истории раннего средневековья. Исследования в области текстологии источников, предпринятые в диссертации, в частности установленный критический текст ряда документов могут представлять также интерес для филологов, занимающихся историей латинского языка и латинской юридической литературы в средневековую эпоху. Исследованная в диссертации проблематика подчеркивает определяющее значение христианства в формировании европейской культуры и цивилизации в средние века.

Практическая ценность исследования.

Основные методы и выводы диссертации могут быть использованы при написании исследований обобщающего характера по истории средних веков и по истории христианства, при разработке научно-практических и учебных пособий по истории средневекового права, при подготовке соответствующих лекционных курсов, при систематизации церковного законоведения и разработке современного кодекса канонов Православной церкви. Результаты исследования применялись автором в лекционных и специальных курсах по истории христианской церкви, истории средних веков, средневековой философии и общественно-политической мысли, читавшихся на историческом факультете Санкт-Петербургского Государственного Университета с 2007 г. по настоящее время, в курсах по истории церковного

права, читавшихся в Санкт-Петербургской Духовной Академии с 2010 г. по настоящее время, в Санкт-Петербургской Академии Постдипломного Педагогического образования в 2005-2006 г., в курсах по истории древней церкви, прочитанных в Санкт-Петербургском Православном народном университете в 2006-2008 гг., в радиолекциях, прочитанных на базе радиостанции Санкт-Петербургской метрополии «Град Петров» в 2003-2004 гг.

Апробация результатов исследования. Основные положения диссертации были отражены в двух монографиях и 26 научных публикациях. Отдельные главы и разделы диссертации проходили обсуждение на заседаниях кафедры истории средних веков исторического факультета Санкт-Петербургского Государственного Университета, на заседаниях византийской группы Санкт-Петербургского Института Истории Российской Академии Паук, в научных семинарах, организованных факультетом философии и филологии Лувеиского Католического Университета (Louvain-ia-Neuve, Бельгия), в специальных семинарах, организованных в рамках Киевского летнего Богословского Института (Лишня) (2009) и Минского летнего Богословского Института (2007-2008), па международной научной конференции «В поисках утраченной Византии» (Великий Новгород- 2007), организованной на базе Новгородского Государственного Университета имени Ярослава Мудрого, на ежегодной международной научной конференции «Богословские чтения», организованной на базе Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета (Москва- 2007), на международной научной конференции «Успенские чтения», проходившей на базе Киево-Могилянской Академии (Киев- 2008), па ежегодной научно-практической конференции «Semaine d'études liturgiques», организованной Свято-Сергиевским Богословским Институтом в Париже (2009), на ежегодной международной научно-практической конференции «Амвросианские чтения» (Милан- 2009), на всероссийских и региональных конференциях и симпозиумах.

Структура работы.

Диссертация состоит из введения, десяти глав, заключения, двух приложений, представляющих собой критическую публикацию корпуса раннесредневековых церковно-юридических документов, перечня использованных источников и историографических исследований.

Содержание работы

Во «Введении» обосновывается необходимость изучения избранной темы, выдвигаются исходные предпосылки исследования, формулируются его цель и задачи, определяются его географические и хронологические рамки, характеризуются соответствующие методологические подходы. Рассматривая генезис отношений христианской церкви и позднеримского

государства в IV-V вв.. характеризуется юридическое содержание юстиниановскон теории «симфонии» священства и царства и выявляется ее происхождение.

Глава первая: Церковно-юридическая (каноническая) литература «до псевдо-исидоровского» периода и динамика ее развития (IV- VIII) вв.

Данная глава представляет собой исследование источниковой базы диссертации. В ней содержится подробный анализ возникновения и последующей трансформации юридических памятников, которые легли в основу корпуса канонического права христианской церкви в раннее средневековье. Эти памятники в значительной степени сохраняют свое важное значение, как для Православной церкви, так и для Римско-Католической церкви до сего дня. Среди рассматриваемых церковно-юридичсских сборников следует упомянуть: «Антиохийскую Синтагму», «Испанское Собрание» св. Исидора Севильского, «Codex Vêtus romanus», «Квеснеллово Собрание», «Кодекс канонов Африканской церкви» и т.д. При этом дополнительным образом характеризуются акты соборов и постановления различных субъектов права (Римских епископов, отцов церкви, римских и византийских императоров), которые оказывали влияние на последующую эволюцию систематических сборников канонического права: византийских «Номоканонов», «Псевдо-Исидорова Собрания» и «Армянской книги канонов».

Процесс формирования единого корпуса канонического права протекал достаточно сложно, что было в значительной степени обусловлено богатством местных традиций христианских общин и местной спецификой их существования. Иикомедийский и Медиоланский эдикты римской государственной власти, даровавшие церкви нрава законно существующей религиозной коллегии, открыли для христианских общин широкие миссионерские и организационные перспективы. Утверждение монархического епископата на рубеже I-II вв. (св. Игнатий антиохийский), тенденции к введению единообразия в столь важных вопросах, как дата празднования Пасхи или отношение к крещению еретиков в III в. свидетельствовали о интенсивном развитии церковных институций уже в условиях гонений. К середине III в. клир Римской церкви насчитывал одного епископа, 44 пресвитера, 7 диаконов, 7 иподиаконов, 42 аколуфа, 52 экзорцисга (Ж. Годме). Учитывая известное значение коллегии пресвитеров Александрийской церкви, члены которой обладали исключительными правами избрания епископа (A.B. Карташев), можно предполагать, что число клириков местной христианской общины было не многим меньше. Влияние римской сенатской процедуры на регламент заседаний церковных соборов, заимствование соборами таких процедурных деталей, как conuocatio senatus, relatio, interrogatio, sententia (Ф. Дворник, A.E. Мусин), свидетельствует о существовании высокого уровня правовой культуры в христианских общинах еще в период гонений. Легализация христианской церкви и последующая

19

покровительственная политика императорской власти по отношению к ней стимулировали адаптацию институтов и учреждений римского права в вырабатывавшемся каноническом праве. Этому способствовало и динамичное увеличение численности христиан, не насчитывавших к 313г. и 25% населения Римской империи (A.A. Васильев). К моменту созыва Никейского собора 325 г. во многих местных христианских общинах существовали собственные сборники, фиксировавшие дисциплинарные, нравственные нормы и местные литургические обычаи. Примером таких сборников служат, как памятники «смешанного» типа, соединяющие в себе правила совершения литургии и нормы церковной дисциплины (их составление чаще всего приписывалось апостолам и даже Иисусу Христу), так и правила определенных церковных соборов, более однородных по содержанию. Среди памятников первой категории следует упомянуть: «A7tooxoÀiKTi 7tapa5oaiç» св. Ипполита Римского, «Testamentum Domini nostri Iesu Christi», «Апостольские постановления», «Апостольские правила». Ко второй категории памятников необходимо отнести: кодекс правил испанских христианских общин, приписанных Эльвирскому собору (ок. 305 г.), свод правил I Арльского собора (314 г.), ставших основой церковной дисциплины галльских церквей, свод правил малоазийских общин, приписанных традицией Лаодикийскому собору (не поддается датировке), наконец, свод правил целого ряда соборов Малой Азии, который стал в конечном итоге фундаментом церковного строя всей христианской церкви, претерпев вселенскую рецепцию к началу V столетия. В этот малоазийский свод церковных правил, иногда условно называемый «понтийским» первоначально входили каноны Анкирского собора 314 г., Кесарийско-Каппадокийского собора 314 г., Неокесарийского собора 314/319 г. Позднее уже после Никейского собора 325 г., объединившего, как известно, весь имперский епископат, в состав «малоазийского» или «понтийского» сборника были добавлены каноны Антиохийского собора 341 г. и Гангрского собора 343 г., (В. Цыпин). После того, как сборник был утвержден Антиохийским епископом Мелетием в конце 340-х гг., он приобрел наименование «Антиохийской Синтагмы». Во второй половине IV столетия (ориентировочно после 379 г.) «Антиохийская Синтагма» была переведена в Италии па латинский язык (редакция Ипгильрама) и прибавлена к Codex Vêtus romanus - каноническому сборнику Римской церкви. Этот сборник был образован в понтификат папы Юлия (340-е гг.) из латинского перевода правил Никейского собора (редакция isidoriana antiqua) и прибавленных к ним канонов Сердикского собора 343 г. (К.Х. Турнер, Э. Шварц). Тогда же к кодексу добавили свод правил Лаодикийского собора в латинском переводе.

В конце IV в. «Антиохийская Синтагма» стала объектом рецепции в Константинопольской церкви. Несмотря на то, что история древнейших сборников канонического права Константинопольской церкви, по мнению А. Куса и А. Штиклера, «окутана пеленой мрака», свидетельства Палладия, митрополита Еленопонтийского и Валериана, митрополита Ликаонийского,

позволяют говорить о дополнении «Синтагмы» уже в Константинополе правилами Константинопольского собора 381 г. (правила Никейского и Сердикского соборов уже были присоединены к «Синтагме» Римскими епископами). В начале V столетия к кодексу канонов Римской церкви прибавился сборник правил Карфагенской церкви, известный под наименованием «Гиппонского бревиария». В 419 г. правила «Константинопольской Синтагмы» были переведены на латинский язык (редакции Цецилиана и Аггика) по просьбе Карфагенского епископа Аврелия, стремившегося подчеркнуть каноническую независимость североафриканских христианских общин от Рима (Й. Ван Дер Спеетен). Спустя некоторое время большая часть «Синтагмы» вместе с постановлениями Эфесского и Халкидопского соборов 451 г. была вновь переведена на латинский язык в Италии (редакция prises). Архив Римской церкви, организованный еще в понтификат Дамаса (Ш. Пьетри), регулярно расширялся также за счет издававшихся с 380-х гг. декретов Римских епископов, адресованных различным христианским епископам. В итоге папа Геласий провел в конце V в. ревизию архива и обобщил наиболее важные для повседневного использования в рамках «Квеснеллова Собрания» (П. Квеснелл, К.Х. Турнер, О. Гентер). В Константнополе «Синтагма» была расширена в середине V в. благодаря правилам Эфесского и Халкидопского соборов, к ней были присоединены апостольские правила. Именно этот вариант «Синтагмы» стал основой для рецепции восточно-христианского права, предпринятой в VI в. Дионисием Малым по поручению преемников Геласия. «Геласиевское» правовое возрождение ознаменовало собой централизацию церковного управления и его систематизацию в условиях варварского нашествия на Западе и монофизитской смуты на Востоке («Акакиевская» схизма между Римом и Константинополем длилась несколько десятилетий). В Византии тем временем на базе «Синтагмы» и императорских церковных законов из 16-й книги «Кодекса Феодосия» был создан первый систематический сборник канонического права - не дошедший до нас «Номоканон LX титулов» (К.Е. Цахариэ фон Лингенталь, Д. Азаревич, В.А. Нарбеков).

В середине и второй половине VI в. фиксируется активное формирование местных канонических сборников в вестготской Испании и франкской Галлии. Постановления местных церковных соборов в этих сборниках сочетались с декретами Римских епископов, правилами «Синтагмы» в различных латинских переводах, а также с правилами африканских соборов из «Кодекса канонов Африканской церкви», созданного в 419 г. Среди поместных соборов Испании и Галлии важнейшим значением для церковной дисциплины обладали правила Сарагосского собора 380 г., Туринского собора 398 г. I Толедского собора 400 г., Риецкого собора 439 г., I Оранжского собора 441 г., II Арльского собора, Агдского собора 506 г., I Орлеанского собора 511 г. II Толедского собора 515 г., III Толедского собора 589 г. и других. На развитие канонического права в

Галлии серьезное влияние оказывали римские сборники Дионисия Малого. Итогом плодотворного развития канонического права и собирания церковно-юридических источников стало составление св. Исидором Севильским «Испанского Собрания», ставшего самым полным каноническим кодексом своего времени (VII в.), (У. Домингес дель Валь, Т. Гонсалес).

На фоне накопления источников канонического права, происходившего на латинском Западе после варварского завоевания Галлии, Испании, Африки и Италии, в Восточной Римской империи начались юридические реформы императора Юстиниана. Эти реформы преследовали цель систематизировать и разъяснить нормы римского права. В результате создания второй редакции «Кодекса Юстиниана» императорское церковное законодательство было сосредоточено в первой книге сборника. Затем Юстиниан существенным образом расширил и дополнил это законодательство в Новеллах, среди которых важнейшим значением для церковных дел обладали: VI-я. CXXIII-я, CXXXVII-я и ряд других. Импульс правовых реформ, данный Юстинианом, повлиял на церковную рецепцию «Синтагмы» и ее расширение. Усилиями патриарха Иоанна Схоластика «Кодекс канонов Африканской церкви» был переведен на греческий язык и рекомендован в качестве дополнения к «Синтагме» при приоритетном значении последней. К самой «Синтагме» были прибавлены правила св. Василия великого и некоторые другие каноны отцов восточной церкви. К концу VI в. в Византии появилось сразу несколько сборников канонического права, среди которых «Синагога Иоанна Схоластика» и более поздний «Номоканон L титулов» представляли собой систематические церковно-юридические кодексы, опиравшиеся на «Синтагму», в то время как «Собрание LXXXVII глав», приписанное Иоанну Схоластику, и «Собрание XXV глав», составленное в правление Тиберия II, содержали эксцерпты императорских законов в отношении церкви, заимствованные из греческих редакций законов «Кодекса Юстиниана» и Новелл Юстиниана. В следующем VII столетии при императоре Ираклии был создан новый «Номоканон XIV титулов» (620-е гг.), автором которого мог быть, по мнению, выказанному В.А. Нарбековым, Аноним Энантиофан. В качестве светского добавления к нему спустя два десятилетия было сформировано «Трехчастное Собрание». В дальнейшем «Номоканон XIV титулов» претерпел целый ряд редакторских правок, подробно изученных В.Н. Бенешевичем. Важнейшей из редакторских правок, сделанных до IX в., следует признать правку Трулльского собора 692 г., утвердившего окончательный состав «Синтагмы» и добавившего к ней 102 правила, в известной степени суммировавших нормы внутренней дисциплины и литургические традиции Великой церкви (Ж. Питра, С.Н. Троянос).

Римская церковь в VI в. обладала «Собранием Дионисия Малого» в качестве основного правового кодекса. Этот кодекс, постоянно пополнявшийся вплоть до конца VIII в., заменил собой геласиевское «Квеснеллово Собрание» и содержал новый латинский перевод греческой

«Синтагмы» вместе с декретами Римских епископов, не вошедших в «Квеснсллоно Собрание». Документы папского архива, проливавшие свет на отношения церкви и Римской империи в вв., обретали новую степень актуальности в связи с завоеванием византийцами остготской Италии. Эти документы были собраны в рамках «Авелланова Собрания» (СоНесПо АиеНапа), (О. Гейгер).

Греческая «Синтагма» подверглась рецепции на восточной периферии Римской империи еще в первой половине V в., образовав значительную часть «Армянской книги канонов» (Аштишатский собор 435 г., Шахапиванский собор 444 г.), (В. Акопян, С. Аревшатян).

Глава вторая: Научная традиция изучения церкоено-юридической литературы раннего средневековья.

Данная глава посвящена подробному рассмотрению и анализу историографии, связанной с изучением памятников канонического права. Историографическая традиция критического изучения церковно-юридичсских памятников берет свое начало в трудах гуманистов Николая Кузанского и Лоренцо Валлы, подвергших критике подлинность пресловутого «Константинова дара» и всего корпуса «псевдо-исидоровых декреталий». Эта традиция затем плодотворно развивалась в эпоху Реформации и Копгрреформации в контексте архивных исследований и антикварного дискурса в трудах эрудитов: Ж. Мерлена, П. Краббе, Г. Гервста, Г. Агилея, Ж. Сирмонда, Ц. Барония, А. Агостино, Ф. Лаббе, X. Жюстелля, Д. Блонделя, В. Бевереджа, Г1. Квеснелла, П. и Дж. Баллерини, Л. Муратори. Если Ж. Мерлен, П. Краббе, Ж. Сирмонд, Ф. Лаббе занимались исследованием канонических актов и деяний древних церковных соборов, преимущественно латинских, то Г. Гервет, Г. Агилей, X. Жюстелль и В. Бевередж посвятили свои труды введению в научный оборот, изданию и историко-юридическому анализу памятников права восточной церкви: «Синтагмы» и «Номоканона». Ц. Бароний стал подлинным отцом-основателем церковной историографии, создав в конце XVI в. многотомные «Церковные анналы». Многие документы, приведенные или пересказанные Ц. Баронием, ныне утрачены. Во многом именно поэтому его труд сохраняет свое научное значение до сего дня. А. Агостино, П. Квеснелл, братья Баллерини, Л. Муратори знамениты своими архивными изысканиями и публикациями древних латинских церковно-юридических сборников. П. де Марка и Э. Балюз занимались изучением истории правовых идей сквозь призму средневекового канонического права. Критическая методология применялась учеными ХУ1-ХУШ вв. постепенно по мере развития архивных и текстологических навыков исторического исследования. Кроме того, ученые изыскания эрудитов были сильно ангажированы и связаны межконфессиопальиой полемикой, сопровождавшей религиозные войны,

более ста лет собиравшие кровавую жатву на европейском континенте (с 1547 по 1648 гг.).

В XIX в. жестокое крушение идеалов эпохи «Просвещения», тяжелые социальные потрясения, сопровождавшие революционные события во Франции и наполеоновские войны, стимулировали широкий общественный интерес к историческому христианскому прошлому Европы. Поэты и писатели, созидавшие культуру «Романтизма»: Ф. Шиллер, В. Скотт, Ф. де Шатобриан, В.А. Жуковский воспевали средневековье и свойственные ему исторические реалии. Созданный в 1819 г. Институт «Monumenta Germaniae Histórica» способствовал своей деятельностью совершенствованию методов критики источников и исторического исследования. Уже через несколько десятилетий труды К. Гефеле, J1. Дюшена, Э. Бабгота, К. X. Турнера, Э. Шварца ознаменовали собой подлинный расцвет историко-правового направления в изучении прошлого христианской церкви. Это направление стало знаковым для развития медиевистики на рубеже XIX-XX вв. Многотомные «История соборов» К. Гефеле и «Древняя история церкви» Л. Дюшена остаются непревзойденными шедеврами церковной историографии эпохи позитивизма. Именно Л. Дюшен подготовил сохраняющее свою научную ценность критическое издание «Liber Pontificalis» - главного источника по истории папства в раннее средневековье. Ученик Л. Дюшена К.Х. Турнер, профессор библейской экзегетики Оксфордского Университета, в юности унаследовавший подлинную любовь к христианским древностям от своей матери, осуществил колоссальный источниковедческий труд. Он предпринял исследование и критическое издание всех установленных наукой латинских редакций и переводов корпуса канонического права древней церкви IV-V вв. Многотомное критическое издание К.Х. Турнера, известное под наименованием «Древнейшие памятники права Западной церкви» (Ecclesiae Occidentalis Monumenta iuris antiquissima) выходило на протяжении всей жизни ученого и даже после его кончины (1899-1939). В предисловии к одному из томов своего издания профессор особым образом благодарил сотрудников Императорской Публичной Библиотеки, которые выслали ученому древний латинский кодекс VII столетия из Санкт-Петербургского рукописного фонда. Этот кодекс содержал «Лионское Собрание» канонов и часть "Собрания Дионисия Малого» (Cod. Petropolitanus F II 3). «В начале я подозревал, - писал К. X. Турнер, - что кодекс F II 3 может быть ничем иным, как частью Лионского кодекса, упоминавшегося Жаком Сирмондом, последующая часть которого была привезена в Берлинскую королевскую библиотеку среди кодексов Томаса Филиппса Хельтенхейма. Когда же стало ясно, что Петербургские листы содержат Дионисиевский сборник соборов и ч то ни в одном столь древнем кодексе не существует его полной редакции, я воспользовался особой любезностью тех, кто руководит Императорской Библиотекой, дабы драгоценный кодекс был отправлен в Бодлиенскую Библиотеку (Оксфорда - А.М.) не взирая на его ветхое состояние, не взирая

на длительность пути, и хранился там пять месяцев в моем распоряжении».8 Ученик К.Х. Туриера, немецкий исследователь Э. Шварц продолжил работу учителя, подготовив многотомное критическое издание «Актов вселенских соборов». Накануне первой Мировой войны австрийский профессор Фр. Тапер предпринял по поручению научного «Института Савиньи» критическое издание ранее не публиковавшегося текста «Собрания канонов» Ансельма Луканского, к сожалению оставшееся не завершенным. Традиции и источниковедческие методы, заложенные упомянутыми учеными, получили свое органическое продолжение во второй половине XX в. в связи с исследованиями Ш. Мунье, Й. Ван дер Спеетена, Ж. Бернхарда, Ж. Франсена, А. Сцуроми, К. Кашннг, Дж. Morra, М. Петолетти, К.Г. Шена, К. Цехиль-Экеса. Если Ш. Мунье, Й. Ван дер Спеетеи, М. Петолетти рассматривали латинские канонические памятники позднеантичной эпохи (акты церковных соборов Галлии и северной Африки, материалы Римского папского архива до-геласиевского времени), то Ж. Бернхард, Ж. Франсен, А. Сцуроми, К. Кашинг, Дж. Morra и К. Цехиль-Экес изучали латинские канонические сборники времен борьбы за инвеституру. К.Г. Шен совместно с К. Цехиль-Экесом готовит в настоящее время масштабный проект цифрового критического издания всех известных редакций «Псевдо-Исидорова Собрания» в сети интернет. В отличие от вышеупомянутых исследователей-источниковедов Ж. Годме, Б. Бадеван-Годме, Ж. Дагрон, Дж. Каталано посвятили свои труды изучению социально-политического и культурного влияния и значения правовых идей связанных с историей и эволюцией канонического права.

Источники канонического права восточной церкви стали в XIX-XX вв. объектом критического исследования в трудах кардинала Ж. Питра, В.Н. Беиешевича, В.А. Нарбекова, A.C. Павлова, Г1. Иоанну и С.Н. Трояноса. Если Ж. Питра и В.Н. Беиешевич посвятили себя изучению рукописей «Номоканона XIV титулов» и канонических сборников Иоанна Схоластика, В.А. Нарбеков рассмативал «Номоканона XIV титулов» и комментарии к нему Феодора Вальсамопа в контексте истории и эволюции норм греко-римского права. Именно В.А. Нарбеков предпринял полный перевод «Номоканона XIV титулов» и комментариев Вальсамона на «Номоканон» на русский язык, чем оказал неоценимую практическую услугу Православной Российской церкви в канун начала работы Предсоборпого присутствия. П.Иоанну, профессор Мюнхенского университета, предпринял полное издание византийской «Синтагмы» канонов с параллельным латинским и французским переводами. При этом ученый во многом опирался на труды В.Н. Бенешевича. С. Н, Троянос исследовал правила Трулльского собора 692 г. и теоретические проблемы греко-римского права.

В современной отечественной историографии пальма первенства в изучении канонического права восточной христианской церкви принадлежит

8 Turner С. Ecclesiae üccidenlaüs mommienla iuris anliqiiissima, Oxonii, Í, Ii, 1904, Р. V.

25

исследователям византинистам и медиевистам: И.С. Чичурову, Г.Л. Курбатову, И.П. Медведеву, Г.Е. Лебедевой, Я.Н. Щапову и А.Е. Мусину. Для упомянутых ученых характерен комплексный социо-культурный подход к изучению права восточной христианской церкви. Если в трудах И.С. Чичурова и Я.Н. Щапова преобладают источниковедческие методы, в работах Г.Л. Курбатова и И.П. Медведева доминируют историко-юридический и историко-культурологический методы исследования. Особое место в отечественной историографии занимают работы Г.Е. Лебедевой по истории ранневизантийского общества и работы А.Е. Мусина по истории христианства па основе историко-археологических материалов средневековой Руси. В этих работах историко-юридический метод изучения канонического права сочетается с «цивилизациопным подходом». Подобный подход предполагает рассмотрение норм и источников права сквозь призму социального и археологического контекста повседневной жизни изучаемой эпохи.

Третья глава «Развитие идеи первенства Римского епископа в рапневизаптийскую эпоху и «геласиевская» экклесиология».

Глава представляет собой исследование генезиса доктрины примата Римского епископа в IV-V вв. Выводы главы, основанные на сопоставлении широкого круга правовых источников: церковно-юридических сборников, декретов Римских епископов, писем различных церковных иерархов позволяют сделать вывод о становлении папского примата на латинском Западе в указанную эпоху. Если представители историографии, связанной с научной традицией католических университетов, в частности П. Баттифоль, П. Иоанну, А. Штиклер традиционно подчеркивали неизменность существования примата Римского епископа, С. Троянос, В. Фидас, Ж.Ф. Колосимо, Н.В. Лосский связывали примат Римского епископа с почетным местом папы в диптихе, получившим санкцию римской императорской власти на Никсйском соборе 325 г. и на Константинопольском соборе 381 г. Обе интерпретации проблемы, как пророманская, так и аптироманская, грешат, по нашему мнению, узостью взгляда на канонические документы, как на автоматические ретрансляторы догматического сознания церкви.

Исследования Ш. Пьетри и Б. Бадеван-Годме, в которых проблема существования папского примата в поздней античности рассматривается в контексте социо-культурных реалий эпохи, способствуют независимому восприятию проблемы папского примата. Анализ церковно-юридических документов обнаруживает реальность существования примата Римского епископа, который признавался на латинском Западе не только в качестве первенства чссти, но и в качестве верховного морального и судебного авторитета. Впрочем, попытки западного епископата навязать подобное восприятие восточному на Сердикском соборе 343 г. в целом нельзя признать удачными. Хотя 4 и 5 правила Сердикского собора гарантировали Римскому епископу права третейского судьи, они не предполагали, что папа сможет

26

налагать на своих братьев по епископату обязательства, непременные к исполнению. Поэтому каноны Сердикского собора обходились многими латинскими канонистами в период окончательного торжества идеи папского примата в западной христианской церкви (Б. Бадеван-Годме). Восточные иерархи при поддержке императорской власти недвусмысленно противопоставили Риму и его экклесиологии возвышавшуюся Константинопольскую кафедру (28-е правило Халкидонского собора). Теория пептархии (6-е правило Никейского собора, 3-е правило Константинопольского собора, 28-еправило Халкидонского собора, впоследствии 36-е правило Трулльского собора) и папская экклесиология (Decretum Gelasianum) плохо сочетались друг с другом, хотя Римские епископы были вынуждены формально признавать учение о пентархии в той степени, в какой оии зависели от Византии (протопресвитер Иоанн Майендорф). Западные христианские общины поддерживали идею верховного авторитета Римского епископа достаточно последовательно. Наиболее очевидным образом эта идея проявила себя в Испании, епископам которой адресовал свой первый дисциплинарный декрет папа Сириций. В Галлии церковные иерархи также признавали авторитет Римского папы как преемника апостола Петра очень рано, хотя реальные правовые последствия этого авторитета в галльской церковной жизни проявили себя уже в период германского нашествия в V в. В то же время карфагенская христианская община в лице епископа Аврелия и его преемников продолжала оказывать авторитету Римского папы упорное каноническое сопротивление. Это сопротивление в итоге выразилось в принятии Карфагенским собором 424 г. особого канона, который долгое время не был опубликован и введен в научный оборот. Если известный исследователям канон Карфагенского собора 418 г. воспрещал африканским епископам «апеллировать за море», изданное Ш. Мунье постановление собора 424 г., обнаруженное в Палатинском кодексе 574 из собрания Ватиканской Апостольской Библиотеки Pol. 118 v. - 119 г. запрещало епископам «апеллировать к римской церкви» (Vt nullus ad romanam ecclesiam audeat appellare). Проблема становления папского примата и споров относительно пентархии может быть разрешена лишь при адекватном понимании того богословского и канонического содержания, которое вкладывали в упомянутые концепции участники соборных дискуссий IV-V вв.

Четвертая глава «Папа Геласий (492-496) и проблема рецепции римского церковного права».

В данной главе исследуются причины «геласиевского возрождения» правовой культуры и предпосылки создания «Квеснеллова Собрания», в составе которого до современных исследователей дошел «Codex Vêtus Romanus». Раскол между Римом и Константинополем, получивший наименование «Акакиевской схизмы», стимулировал автономное развитие права и институтов Римской церкви. В жестком противостоянии папы

Геласия Константинополю целый ряд исследователей усматривал не столько стремление защитить христианский Запад от монофизитства, сколько демонстрацию супрематии Римского апостольского престола и его политической автономии от Византии (В. Ульманн, протопресвитер Иоанн Майендорф). Данный вывод подтверждается известным посланием Геласия византийскому императору Анастасию, которое впоследствии подверглось широкой рецепции в церковно-юридической литературе времен григорианской реформы. Анализ древнейших редакций «Liber Pontificalis» обнаруживает упоминания о составлении Геласием неких антимонофизитских и антинесторианских кодексов, впоследствии утраченных. (Л. Дгашен). Структурный анализ писем Геласия не позволяет идентифицировать указанные произведения с каким-либо конкретным декретом. Только «Квеснеллово Собрание», объединявшее документы архива Римской церкви, может претендовать па подобное полемическое значение. Исследование актов Римских соборов Геласия, содержащихся в «Авеллановом Собрании», позволяет сделать вывод о том, что в 495 г. в распоряжении Римского епископа уже был полный кодекс канонического права, использованный для судебного процесса над Мисеном, епископом Кум. Результаты сравнительно-исторического анализа позволяют идентифицировать этот кодекс с «Квеснелловым Собранием».

Пятая глава «Древнейшие сборники церковного права в ранневизантийскую эпоху и «Квеснеллово Собрание»».

Указанная глава посвящена исследованию рукописной традиции «Квесиеллова Собрания», внутренней и внешней критике указанного церковно-юридического сборника. Данный сборник, обнаруженный и опубликованный по двум поздним спискам П. Квеснеллом в 1675 г., долгое время приписывался папе Льву Великому. Спустя век братья Пьетро и Джироламо Баллерини подвергли критике точку зрения П. Квеснелла, ссылаясь на исключительно франкское происхождение всех известных рукописных редакций памятника, верхняя датировка которых ограничивается каролингской эпохой. Позднее, Ф. Маасен, JL Дюшен и отчасти К.Х. Турнер, впервые сопоставивший древнейшие списки памятника, подтверждали концепцию Баллерини. К.Х.Турнер справедливо распределял списки памятника по двум рукописным семьям, установив по маргиналии его ранний утраченный архетип, созданный в 600-603 гг. Однако детальная внутренняя критика сборника, текстологический анализ системы инципитов и интерполяций заставляет признать частичную правоту П. Квеснелла и датировать памятник эпохой папы Геласия, подтвердив его римское происхождение. Сравнительный текстологический, палеографический и кодикологический анализы списков памятника: Аррасского кодекса 644 из библиотеки аббатства святого Вааста - копии утраченного архетипа 600-603 гг., датируемой концом VIII столетия, Айнзидельнского кодекса 191 из библиотеки киновии Святой Марии Отшельников, созданного на рубеже

УШ-1Х вв. для придворной библиотеки Карла Великого, Парижского кодекса 1454 и ряда других позволяет создать генеалогическую стемму памятника, очертить географические границы и хронологические рамки его распространения, подготовить критический текст старейшего фонда документов, собранных в сборнике. На основании исследования списков сборника выделяются пять основных редакций. Если древнейшая римская «альфа» редакция «Квеепеллова Собрания» была создана в Риме около 494495 гг., производная реконструируемая по заглавному инципиту редакция «бета» возникла в результате трансляции сборника предположительно в иарбоннской Галлии в первой половине VI в. В дальнейшем около 600-603 гг. памятник оказался в Ненстрии (или Англии) благодаря редакции «гамма», и вероятно позднее в верховьях Рейна (Лорш) благодаря редакции «дельта». Указанные редакции стали основой для всех известных списков, распространявшихся по монастырским скрипторшш Англии, Нейстрии, Лотарингии, Иль де Франса, Фландрии, Брабанта, земель Верхнего Рейнланда и Ломбардии с 600-603 гг. по XVI в.

Шестая глава «Динамика церковно-государственпых отношений в [У-Увч. и их значение для «геласневского возрождения»».

Данная глава посвящена анализу протекционистской политики позднеримской государственной власти по отношению к христианской церкви, ее значению для развития канонического права и его кодификации. Медиоланский эдикт 313 г. даровал христианской церкви права легальной религиозной коллегии. Последующая законодательная политика императорской власти во многом стимулировала как внутреннее развитие церковных институтов, так и адаптацию этими институтами норм и учреждений римского права (Ж. Годме, ГЛ. Курбатов, Г.Е. Лебедева). В результате патронажной политики позднеримского государства христианский епископат активно интегрировался в структуру позднеримского общества, будучи вынужден в некоторых регионах (Италия, Транспаданская и Циспаданская Галлия, Сирмий) активно вмешиваться в дела муниципального управления (Д. Клауде, Р. Лицци Теста). Восточная половина империи характеризовалась более прочными полисными традициями, которые уцелели даже в V в. В восточных провинциях епископское управление городом, типичное для западных районов империи, было скорее явлением исключительным (А. Хольвег). Римская государственная власть проводила па Востоке империи амбивалентную политику укрепления полисного самоуправления, с одной стороны запрещая выход из сословия куриалов и армейских чинов (Г.Е. Лебедева), с другой стороны наделяя епископов светскими судебными функциями (К. Буенакасперес, А. Джонс). Законодательная политика римской императорской власти, отразившаяся в 16-й книге «Кодекса Феодосия» и в «сирмондиевых постановлениях» стала основой для рецепции римского

права в раннее средневековье как в Восточно-Римской империи («Кодекс Юстиниана» гссерШв), так и в вестготской Испании («Бревиарий Алариха»).

Седьмая глава «Влияние «геласиевского возрождения» на эволюцию римского церковного права».

Данная глава представляет собой исследование и анализ истории и кодификации канонического права на латинском Западе, преимущественно в Италии, Галлии и Испании в период, последовавший вслед за реформами Дионисия Малого, по предшествовавший составлению «Псевдо-Исидоровых декреталий». Составление «Испанского Собрания», созданного в вестготском королевстве по преданию самим Исидором Севильским, ознаменовало собой завершение полной кодификации канонического права на латинском Западе (У. Домингес дель Валь, Т. Гоисалес). Последующая рецепция дополненных редакций «Испанского Собрания» в землях франкского королевства лишь повышало его авторитетность. Создание в 849-852 гг. монахами Корби «псевдо-исидоровых декреталий» как реакция на антиимператорский «заговор епископов» стимулировало объединение нового кодекса с позднейшими редакциями «Испанского собрания». Так родилось «Псевдо-Исидорово Собрание», подвергшееся рецепции Римом в понтификат Николая I. Именно этот сборник предопределил дальнейшее развитие церковно-юридических компиляций на латинском Западе на следующем этапе становления канонического права, связанного с деятельностью «декретистов» XI в. (К.Г. Шен, К. Цехиль-Экес).

Восьмая глава «Итоги кодификации церковного права в постисидоровский период: «Собрание канонов» Ансельма Луканского».

Указанная глава посвящена исследованию рукописной традиции «Собрания канонов» Ансельма Луканского, ставшего главным юридическим источником для составления прославленного Декрета Грациана в XII в. нужно отметить, что до ссго дня не существует полного критического издания памятника, в то время как издание Фр. Танера, выходившее в свет в 1906-1915 гг. в значительной степени устарело и не отражает полный текст памятника. «Собрание канонов» Ансельма Луканского стало юридическим манифестом григорианской реформы, в котором каноническое право интерпретировалось в духе «папского диктата» Григория VII. В известном смысле памятник завершал собой труд составителей предшествующих церковно-юридических компиляций, авторы которых преследовали цель оправдания доктрины универсальной папской юрисдикции (Собрание в 74 титулах, Собрание кардинала Деусдедита и др.). Структура памятника не отличается однородностью, что заставило ряд исследователей поставить под сомнение его атрибуцию (Ж. Франсен, Э. Пастор). В последнее время «Собрание канонов» Ансельма Луканского стало наиболее привлекательным для исследования церковно-юридическим сборников времен борьбы за инвеституру благодаря работам Э. Пастор, П. Ландау, К. Кашинг, А.

Сцуроми, Дж. Мотга и К. Цехиль-Экеса. Анализ многочисленных рукописных редакций памятника (около девяти), созданных в 1086-1130-х гг. приводит к выводу о том, что исходная форма сборника, авторство которой принадлежало самому Аиссльму, возможно, содержится в редакции Барберини, известной по Ватиканскому кодексу 535 и его апографам -Парижскому кодексу 12450 и Лейпцигскому кодексу 3528.

Девятая глава «Формирование византийского «кодекса канонов» в свете истории».

Данная глава посвящена исследованию генезиса византийских церковно-юридических сборников, результатом которого стало рождение «Номоканона XIV титулов». Основной вывод главы о параллельной эволюции «Номоканона», как собственного церковного кодекса права, и специальных сборников императорских законов в отношении церкви, способствует разрешению проблемы взаимодействия канонического и императорского права в Византийской империи. Данная проблема может рассматриваться как ключевая для истории греко-римского права в целом (К. Цахариэ фон Лингенталь, Ж. Питра, И.С. Суворов, И.П. Медведев). Происхождение «Номоканона XIV титулов» и позднейших дополнений к нему, всесторонне исследованное в трудах В.Н. Бенешевича и В.А. Нарбекова, подтверждает первенствующее значение «Трехчастного собрания», остававшегося долгое время основным гражданским дополнением к сборнику. Лишь комниновская эпоха поставила византийскую юридическую мысль в лице Феодора Веста и Феодора Вальсамона перед необходимостью согласования церковных канонов и корпуса императорского законодательства в отношении церкви, в том числе и законодательства, собранного в окончательной редакции первой книги «Василик» еще в царствование Льва VI. Если Вест предпочитал, по прежнему, использовать юстиниановское право при помощи «Трехчастного Собрания», Вальсамон активно цитировал «Василики» в своих схолиях на главы «Номоканона». Однако первая книга «Василик», содержавшая церковные императорские законы, осталась, в значительной степени, не востребована церковью по сравнению с «Трехчастным Собранием» и более ранним сборником Иоанна Схоластика (VI в.). Этим во многом объясняется ее не корректная реконструкция, предпринятая Фабротом и братьями Хеймбахами. Указанное обстоятельство лишь подтверждается рецепцией византийского императорского законодательства в отношении церкви, предпринимавшейся в средневековой Руси в рамках «ефремовской» кормчей (Я.Н. Щапов, А.Е. Мусин).

Десятая глава «Римское церковное право и византийский «Номоканон»».

Указанная глава основывается на сопоставлении принципов и методов формирования латинских «собраний» канонов предграциановской эпохи (XI-

начало XII в.) и византийского «Номоканона XIV титулов». Сравнительный анализ рубрикации «Декрета» Бурхарда Вормсского, «Собрания в 74 титулах», «Собрания канонов» Ансельма Луканского и титулов «Номоканона» в полной мере выявляет различия канонического и зкклесиологичсского сознания латинян и греков, предопределившие схизму 1054 г. Если латинские церковно-юридические компиляции, как проимперской, так и ультрамонтанской ориентации, были основаны на канонической идее универсализма папской юрисдикции и привлекали фрагменты «псевдо-исидоровых декреталий», то «Номоканон» и комментарии к нему Вальсамона, созданные уже в XII в., базировались на теории пентархии. При этом теория пентархии воспринималась ромеями в контексте представлений о том, что именно Константинополь является Новым Римом и окормляет ойкумену (Анна Комнина, Зонар, Вальсамон). Исследование предметов епископского литургического обихода французских, фландрских и лотариигских диоцезов Римско-Католической церкви, известных в большом количестве с конца XI в. в различных музейных европейских собраниях, демонстрирует широкую степень проникновения идеи универсализма папской юрисдикции в литургическую повседневность. В частности навершия епископских жезлов, монограммы перстней (видимых знаков инвеституры), формы митр, казул и капп имеют устойчивую тенденцию отражения римских литургических прототипов, как папских, так и кардинальских с конца XI столетия. Указанное обстоятельство связано несомненно с общей унификацией латинского богослужебного чина, проводившейся Григорием VII и Урбаном II.

Заключение: «Историческое и правовое значение кодификации церковного нрава в раннее средневековье» содержит основные выводы диссертации, подводящие итог проделанному исследованию. Эти выводы дают возможность представить модель периодизации развития и кодификации канонического права в период раннего средневековья, проследить развитие канонического права в более поздние периоды. Схизма 1054 г., последующие неудачи Лионского и Флорентийского унионистских соборов 1274 и 1439 гг. в значительной степени были предопределены различными экклесиологическими системами и церковно-юридическими теориями, заложенными в основу корпуса канонического права западной и восточной церквей (И. Конгар, протопресвитер Иоанн Майендорф). Указанное различие очевидным образом сочеталось с богословскими спорами латинян и греков. Однако общая христианская вера, правовое наследие древней неразделенной церкви и греко-римской цивилизации без сомнения определяли развитие латинского католического Запада и византийского православного Востока в средние века в качестве единого культурно-исторического пространства.

Приложения к диссертации представляют собой критическую публикацию древнейшего кодекса канонов Римской церкви середины IV в., известного по спискам «Квесиеллова Собрания», а также первой книги «Собрания канонов»

32

Ансельма Лукаиского 1083 г., восстановленной по исходной редакции памятника - версия Барберини.

Основные положения диссертационного исследования опубликованы в следующих печатных рабо тах:

Статьи в ведущих рецензируемых научных журналах и изданиях, входящих в перечень ЛАК

1. Митрофанов АЛО. Богословско-капоническое наследие Ансельма, епископа Лукаиского, в традиции западноевропейской медиевистики // Государство, Религия, Церковь в России и за рубежом. Научный журнал Российской Академии государственной службы при президенте РФ. М.,2/2010. С. 106-121 (1,5 п.л.)

2. Митрофанов АЛО. Становление папского примата в контексте ранневизантийской истории /./ Государство, Религия, Церковь в России и за рубежом. Научный журнал Российской Академии государственной службы при президенте РФ. М., 3 /2010. С. 121-136 (1,5 п.л.)

3. Митрофанов А.Ю. Загадки Бонифация как поэтический памятник каролингского возрождения // Вестник Санкт-Петербургского Университета. Серия 9. «Филология», СПб., 2011. Вып. 2. С. 63-68 (0,5 п.л.)

4. Митрофанов А.Ю. Квеснеллово Собрание канонов как древнейший латинский корпус церковного права (проблема реконструкции) // Beci 'ник Удмуртского Университета. Серия 5: История и филология. Вып. 1, Ижевск, 2011. С. 3-9 (0,5 п.л.)

5. Митрофанов А.Ю. Рангерий Лукапский и его поэтическое наследие // Вестник Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета. Серия III: Филология. Вып. 2 (24), М., 2011. С. 19-26 (0,5 п.л.)

6. Митрофанов А.Ю. «Собрание каноноз» Ансельма Лукаиского и его рукописная традиция // Вестник Православного Свято-Тихоновского Гуманитарного Университета. Серия I: Богословие. Философия. Вып. 1 (33), М, 2011.С. 7-21 (0,8 п.л.)

7. Митрофанов А.Ю. Формирование византийского «кодекса канонов» в свете ис тории // Государство, Религия, Церковь в России и за рубежом. Научный журнал Российской Академии государственной службы при президенте РФ. М., 1 /2011. С.92-99 (0,5 п.л.)

8. Митрофанов А.Ю, Лебедева Г.Е. Экклезиология и общественно-политические воззрения Ансельма Луккского // Средние Века. 72 (1-2), М„ 2011.С. 60-86.(1,5 п.л.)

9. Митрофанов А.Ю. Квеснеллово Собрание канонов как памятник «геласисвского» возрождения римского права // Труды объединенного научного совета по гуманитарным проблемам и историко-культурному наследию, 2008 год. СПб., «Наука», 2009. (в печати - 1,2 п.л.)

Монографии

1. Митрофанов АЛО. История церковных соборов в Италии (IV-V вв.). Издательство Крутицкого подворья. Общество любителей церковной истории. М., 2006. 39,5 пл. 626 с.

2. Митрофанов АЛО. Церковное право и его кодификация в период раннего средневековья (1У-Х1 вв.). Издательство Крутицкого подворья. Общество любителей церковной истории. М., 2010. 27,0 пл. 425 с.

Статьи и тезисы научных докладов в других изданиях

1. Митрофанов АЛО. Практика епископского поставления по законодательству Юстиниана Великого // Человек, природа, общество. Актуальные проблемы. Материалы 12 международной конференции молодых ученых 27-30 декабря 2001 г. СПб., 2001. С. 384-394 (0,5 п.л.)

2. Митрофанов АЛО. Каноническое право и законодательство Юстиниана о допуске рабов и колонов-адскриптициев в епископат // История и культура средних веков: актуальные проблемы. Тезисы докладов XXI межвузовской конференции студентов, аспирантов и молодых ученых 26-30 ноября 2001 г. СПб., 2002. С. 3-4 (0,3 п.л.)

3. Митрофанов АЛО. De statutis clericorum: социальный статус клириков в ранней Византии IV-VI вв. по правовым источникам // Человек, природа, общество. Актуальные проблемы. Материалы 13 международной конференции молодых ученых 26-30 декабря 2002 г. СПб., 2002. С. 338-350 (0,7 п.л.)

4. Митрофанов АЛО. Рецепция итало-византийского церковного права IV-V вв. в латинских канонических собраниях италийского происхождения // Проблемы социально-политической истории и культуры средних веков и раннего нового времени. Межвузовский сборник под редакцией д-ра ист. Наук Г.Е. Лебедевой. СПб., 2005. С. 124-145 (1,8 п.л.)

5. Митрофанов АЛО. Агиографическое предание о св. Зиноне Веронском в контексте общественно-культурной жизни Вероны (XIII-XIV вв.) И Вестник Санкт-Петербургского Университета. Серия 9. «Филология», СПб., 2006. Вып. 4, С. 23-28 (0,5 п.л.)

6. Митрофанов АЛО. Ecclesia in re publica aut res publica in ecclesiaj Проблема первенства канонического и светского права в ранней Византии // Средневековая Европа: Проблемы истории и культуры. Тезисы докладов ежегодной межвузовской конференции

«Проблемы социально-политической истории и культуры средних веков». 2002-2004 гг. СПб., 2006. С. 75-77 (0,3 п.л.)

7. Митрофанов АЛО. Ранневизаптийское законодательство IV-V вв. о семейном статусе клириков // Средневековая Европа: Проблемы истории и культуры. Тезисы докладов ежегодной межвузовской конференции «Проблемы социально-политической истории и культуры средних веков». 2002-2004 гг. СПб., 2006. С. 6-8 (0,3 п.л.)

8. Митрофанов АЛО. Рецепция италийских памятников церковного права IV-V вв. в латинских канонических собраниях // Из истории и культуры средних веков и раннего нового времени. Сб. статей. СПб., 2006. С. 3-10(0,4 пл.)

9. Митрофанов АЛО. Синтаксические особенности послания императора Констанция к Евссвшо, епископу Верцелльскому, в контексте стилистики поздпс-римского эпистолярного жанра // Электронный вестник Центра переподготовки и повышения квалификации по филологии и лингвострановедению. - 2006. - Вып. 2. - Электронный Журнал / http: //www. gsntinorms.ru (0,5 п.л.)

Ю.Митрофанов A.IO. Становление самостоятельной арианской церкви на рубеже IV-V вв. // Вестник Санкт-Петербургского Университета. Серия 2. «История», СПб., 2006. Вып. 4, С. 212-217 (0,5 п.л.)

П.Митрофанов АЛО. Туринский собор 398 г. и его значение для внутреннего состояния Западной Церкви на рубеже 1V-V вв. // ГДерковно-Исторический Вестник 12-13, 2005-2006 гг. М., 2006. С. 129-147 (1,3 пл.)

12.Митрофанов АЛО. Людовик IX и Хетум: неудавшийся церковно-нолитический альянс // Проблемы социальной истории и культуры средних веков и раннего нового времени. Межвузовский сборник под редакцией д-ра ист. наук ГЛ-. Лебедевой. Вып. 7. СПб., 2007. С. 68-83 (0,8 п.л.)

1 З.Митрофанов АЛО. Духовные основы «григорианской реформы»: духовно-аскетические взгляды епископа Ансельма Луккского (10361086) // Церковно-Исторический Вестник 15, М., 2008. С. 31-48 (0,8 п.л.)

14.Митрофанов A.IO. Жизненные вехи Ансельма, епископа Лукки // Память и история: на перекрестке культур. «Успенские чтения», Тезисы докладов. Киев. 2009. С. 289-312 (1,8 п.л.)

15.Митрофанов АЛО. Жизненные вехи Ансельма Луканского: штрихи к историческому портрету // Проблемы социальной истории и культуры средних веков и раннего нового времени. Межвузовский сборник под редакцией д-ра ист. наук Г.Е. Лебедевой. Вып. 8. Юбилейный. СПб., 2010. С. 165-192 (1,6 п.л.)

16.Митрофанов АЛО. «Собрание канонов» Ансельма Луканского как средство рецепции юридического наследия // Проблемы истории и культуры средневекового общества. Тезисы докладов XXIX

всероссийской конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Курбатовские чтения», СПб., 2010. С. 53-58 (0,4 п.л.)

П.Митрофанов А.Ю. Квеснеллово Собрание канонов как древнейший латинский корпус церковного права // Проблемы истории и культуры средневекового общества. Тезисы докладов XXX всероссийской конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Курбатовские чтения», СПб., 2011. С. 89-96 (0,4 п.л.)

Подписано в печать 02.09.2011. Бумага офсетная. Объём 2,5 п.л., Тираж 100 экз. Заказ № 01-09- 2011

Отпечатано с оригинал-макета заказчика

в типографии ООО «Политон» 198096, Санкт-Петербург, пр. Стачек, 82 тел: 784-13-35

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора исторических наук Митрофанов, Андрей Юрьевич

Введение " 3.

Глава первая: Церковно-юридическая каноническая) литература до псевдо-исидоровского» периода, и динамика ее развития (IV-VIII) вв. 31.

Глава вторая: Научная традиция изучения церковно-юридической литературы раннего средневековья

Глава .третья: Развитие идеи первенства Римского епископа в ранневизантийскую эпоху и «геласиевская» экклесиология 146.

Глава четвертая: Папа Геласий (492-496) и проблема рецепции римского церковного права 185.

Глава пятая: Древнейшие сборники церковного права в ранневизантийскую эпоху и «Квеснеллово Собрание» 190.

Глава шестая: Динамика церковно-государственных отношений в-IV-V вв. и их значение для «геласиевского возрождения» 221.

Глава седьмая: Влияние «геласиевского возрозвдения» на эволюцию римского церковного права 241.

Глававосьмая: Итоги кодификации церковного права в постисидоровский период:

Собрание канонов»'Ансельма Луканского 256.

Глава девятая:.Формирование византийского кодекса канонов» в свете истории 281.

Глава-десятаягРимское церковное право и византийский «Номоканон» 297.

Введение диссертации2011 год, автореферат по истории, Митрофанов, Андрей Юрьевич

Позднеримская эпоха, охватывающая, период IV-VI вв., стала во многом определяющей для становления и первоначального развития отношений« Церкви и позднеримского государства. При этом- Восточно-Римская* империя превращалась в специфическое ранневизантийское государство, отличавшееся во многом- от, традиционной древнеримской общественной организации. Именно в- указанное время формировались и определялись будущие принципы и парадигмы церковно-государственных отношений, которые затем повлияли на становление этих отношений в раннесредневековых варварских королевствах.

Начиная с 313 г., когда был подписан Медиоланский эдикт, а точнее даже раньше, с момента издания Никомедийского эдикта Галерия о веротерпимости; римская« императорская власть встала на путь христианизации. Римское общество, постепенно воцерковляясь, вовлекало в этот процесс высшие сословия империи: патрициев, всадников, куриалов. Эти сословия в лице представителей-государственной элиты в свою очередь проявляли стремление активно утверждать свой авторитет в- вопросах веры, тем самым, подчеркивая свой особый статус в религиозной жизни подданных. Со своей стороны и Церковь, перестав быть недозволенной религиозной коллегией (collegium illicitum), постепенно осознавала свою новую историческую роль господствующей религиозной организации и старалась выработать главные принципы отношений с государством, еще вчера языческим. Эти принципы были основаны на столпах евангельской истины и церковного предания, которые должны были определять основы

1 Codex Monacensis 22289 in margine 13; Anselmi Episcopi Litcensis Collectio canomim una cum collectione minore recensuit Fridericus Thaner, Oeniponte 1906/1915 (Репринтное воспроизведение: Thaner Fr. Anselm II. Bischof von Lucca, etc., Aalen, 1965.), P. 38 n. 1. кодифицированного церковного, канонического, права. Логика отношений Церкви и государства, проявившаяся в ранневизантийскую эпоху, в определенном смысле повлияла на средневековую правовую теорию. Если согласится с Фюстель де Куланжем и признать решающее значение римской правовой системы и древних имперских институций в процессе формирования средневекового общества, - в таком случае можно с уверенностью утверждать: характерная для средневековья борьба Церкви и государства, Вормсский конкордат, Булла «1/пат 8ап&ат» и Флорентийская уния были бы невозможны без той традиции церковного права, которая зарождалась именно в ранневизантйскую эпоху. Становление римской универсалистской экклесиологии на латинском Западе, которая' имела определяющее значение для развития западного средневекового общества, внутреннее развитие христианской Церкви в. указанный период, представлются также чрезвычайно важными и актуальными проблемами. Вышеупомянутые проблемы могут быть, разрешены только в контексте изучения церковно-юридических источников.

Своеобразным зеркалом, в котором отражались как внутренняя динамика развития Кафолической церкви, так и церковно-государственные отношения в ранее средневековье, стала каноническая, правовая, литература. Под этим термином мы подразумеваем на страницах представленного исследования именно сборники канонов, принятых соборами, папских декретов, канонических посланий и церковных законов, изданных императорской властью. Вышеупомянутые документы сформировали в последующей византийской юридической традиции «Номоканон» - т.е. «Законоправило» или «Кормчую». В латинской юридической традиции подобные документы объединялись в рамках "СоИесйо" — т.е. «Собрания канонов». Эта каноническая, правовая, литература имела решающее значение для развития всей средневековой системы права, в том числе и светского. Развитие и рецепция церковного права также в определенной степени отражает процесс эволюции церковно-государственных отношений. В связи с этим периодизация церковной истории и церковно-государственных отношений как в-позднеантичную (ранневизантийскую) эпоху (IV-VI вв.), так и в раннее средневековье (V-XI вв.) в целом, оказывается непосредственно связанной с основными этапами развития канонической или в более широком смысле, церковно-юридической, литературы.

Промежуток времени, отделяющий окончание гонений императора^ Максимиана и Диоклетиана против» христиан в 305 г. и I Нйкейский собор 325 г., следует признать /?госг// omni dubio первым этапом становления отношений между Церковью и государством. В этот период христианская Церковь обрела свободу- благодаря двум уже упоминавшимся - выше эдиктам о веротерпимости: Никомедийскому эдикту Галерия 311 г. и Медиоланскому эдикту Константина 313 г. В: этот период поместные христианские общины, уже проявляли: выдающиеся способности к самоорганизации. Самоорганизация поместных церквей проявляла себя уже тогда, когда административный; строй; «имперского образца», а: именно деление на митрополичьи округа и епархии,(диоцезы) еще не был:усвоен христианами;, только что вышедшими из духовной и мировоззренческой брани с языческим государством. ЭльвирскиШ собор ; 305 г., В Арльский собор- 314: г. или: Анкирский собор 314 г. дают примеры; подобной' самоорганизации, которая предполагала решение- задач церковно-административного порядка без привлечения;: светских чиновников. Впрочем; поместные соборы, разбиравшие важнейшие богословские вопросы, стали нормой еще в III в. Яркими примерами' таких собраний епископов могут служить Карфагенский' и Римский«соборы, разбиравшие проблему сакраментальных границ Церкви, или Антохийский собор, осудивший Павла Самосатского. Наконец, I Никейский собор 325 г. стал первым зримым, административным проявлением церковной соборности, т.е. способности к универсальной самоорганизации уже при помощи государства. Государственная власть демонстрировала свою заинтересованность в церковном мире в связи с учением Ария и стремилась в лице Константина оказывать Церкви всемерное покровительство. Этот собор привел к тому, что Церковь заимствовала административную структуру управления, организованную по образцу имперской административной структуры.

Второй, этап становления отношений Церкви и государства был более драматичным по накалу религиозных и политических страстей (325-381 гг.). Этот этап начался после I Никейского собора и продолжался вплоть до Константинопольского собора 381 г., ставшего Вторым Вселенским. Для него характерно вмешательство императорской власти в вероучительные споры, обуревавшие христианское общество в связи с арианством, а также дальнейшее увеличение-количества христиан в Римской империи. Церковь 4 становилась v авторитетнее с каждым десятилетием несмотря на кратковременную языческую реакцию при Юлиане Отступнике. Именно в этот период христианская Церковь формулировала триадологическое учение, отстаивая* перед лицом императоров« Констанция и Валента, настроенных проариански, идеалы религиозной свободы. Завершение указанного периода было связано не только с Константинопольским и Аквилейским соборами 381 г., положившими конец арианской смуте, но и в не меньшей степени с изданием Константинопольского эдикта императора Феодосия I. Константинопольский эдикт предписывал всем подданным Римской империи придерживаться «православной и кафолической веры», которой придерживались Римский епископ Дамас и Александрийский епископ Петр. Таким образом, христианство стало de iure государственной религией Римской империи.

Третий этап становления церковно-государственных отношений и формирования церковного права в Римской империи связан с развитием христологических споров, которые происходили на фоне соперничества ряда поместных церквей за первенство в Церкви и нашествия германцев (381-476 гг.). В этот период помимо формирования христологической доктрины происходил чрезвычайно важный процесс институционального развития клира, усложнения церковной иерархии, который нашел отражение, прежде всего в императорском законодательстве в отношении' клира и церковных привилегий. В этот период был издан «Кодекс Феодосия», в котором последняя 16-я книга всецело была- посвящена Церкви и ее правовому статусу. Как известно, «Кодекс Феодосия» существенно повлиял на отношение между варварской королевской властью и Церковью в вестготской; Испании благодаря рецепции римского права, произведенной в рамках «Бревиария- Алариха». Тогда, же были^ созданы, первые .целостные и структурированные сборники- церковного права в различных поместных церквях: Collectio Quesnelliana и Collectiq Prisca в Римской церквщ Codex сапопит ecclesiae africanae и Epitome сапопит Fulgentii Ferrandi в Карфагенской цорквщ Statuta ecclesiae antiqua в Массилийской церкви Нарбоннской Галлии.2 Завершился ^тот период- первым масштабным церковным расколом между Римом и Константинополем, т.н. «Акакиевской» схизмой^ вызванной промонофизитским «Энотиконом»'императора Зинона, а также окончательнымпадениемЗападнойРимскойИмпериив 476 г. ,

Четвертый! этап становлениям взаимных отношений. Церкви и государства.был связан с качественно иными историческими условиями (476800 ' гг.). С этой точки зрениям можно признать, данный» период наиболее сложным и- продолжительным* как в смысле формирования отношений Церкви и ранневизантийского; государства' (на пространствах бывшей Западной Римской Империи формирования отношений;Церкви и варварских королевств), так и в смысле постепенного взаимного культурного и богословского отчуждения» латинян и греков, развивавшегося внутри христианской^ Церкви. Это взаимное отчуждение затрагивало отношения между Римской церковью как : религиозным и культурным центром латинского Запада, и Константинопольской церковью как церковью имперской, также претендовавшей на роль духовного центра в рамках имперской ойкумены. Именно в это время примирением Рима и

2 Квеснеллово собрание, Собрание Prisca, Кодекс канонов Африканской церкви, Эпитома канонов Фульгенция Ферранда, Древние Статуты Церкви.

Константинополя завершилась «Акакиевская схизма» (518 г.). Император Юстиниан предпринял попытку восстановления Римской империи в ее былых масштабах, а также предложил Церкви в своей VI-й Новелле универсальный принцип отношений на основе «симфонии», имевший четкое правовое и философское обоснование. Неслучайно принципы шестой новеллы многократно повторялись и перетолковывались в последующих памятниках церковного права как Константинополькой, так и Римской церкви. В1 связи с этим достаточно вспомнить хотя бы «Эпанагогу», «Синагогу» Иоанна Схоластика или «Собрание канонов», приписываемое Ансельму Луканскому. Действительно, на протяжении второй половины XIX и XX вв. византинисты, принадлежавшие к самым разным научным школам и направлениям, предлагали многочисленные объяснения того, в чем же заключался идеал отношений Церкви и государства, контуры которого были намечены в VI-й Новелле. В связи с этим достаточно вспомнить труды таких выдающихся исследователей, как Ф.А. Курганов, A.A. Васильев, Б.А. Успенский, Ж. Паргуар, Ш. Диль, Ж. Дагрон, Дж. Каталано. Эти трудьг стали своеобразными научным комментариями как к VI-й Новелле, так и ко всему корпусу юстиниановского церковного законодательства. Однако идеал «симфонии властей», обозначенный в VI-й Новелле императора Юстиниана со всей остротой, так и не получил своего воплощения несмотря на длительную традицию изучения церковного византийского права юстиниановской и предюстиниановской эпохи. Проблема «симфонии властей» как с точки зрения'ее практического воплощения в жизнь, так и с точки зрения правильного понимания ее внутреннего содержания продолжает волновать современных исследователей. Подобная актуальность на первый взгляд, казалось бы, «избитой» темы несомненно объясняется глубокими богословскими и философскими вопросами, которые лежат в -основе «симфонии». Как очень точно отметил A.B. Карташев, идеал «симфонии» стал попыткой подчинить греко-римское правовое сознание реальности Боговоплощения, к богословскому выражению которой стремилась Церковь в эпоху Халкидонского собора. С другой стороны B.C. Соловьев воспринимал «симфонию» всего лишь как реминисценцию языческого мировоззрения древней эллинистической эпохи. По мнению B.C. Соловьева, Юстиниан подсознательно никогда не забывал о то времени, когда диадохи объединяли в своем лице политическую и духовную власть, доставшуюся им в наследство от покоренных восточных народов, оставляя жрецам повседневное совершение языческих богослужений и всецело сакрализируя свой собственный политический статус. Согласно B.C. Соловьеву в «симфоническом» идеале не было ничего специфически христианского, но он таил в себе грядущую опасность изоляции Церкви от общества, лишение Церкви каких бы то ни было инструментов влияния на общество для изменения повседневной жизни в соответствии с евангельскими идеалами. Церковь была обречена в Византии на благочестивый плен в монастырских и соборных стенах, за пределами которых начиналась жизнь, вполне языческая по своим внутренним интенциям и устремлениям. По мнению мыслителя, подобный «византизм», изолирующий христианское свидетельство от общественной жизни, способствующий пагубному отождествлению' вселенского с национальным, сыграл свою дурную роль и в российской исторической жизни.4

Примером древней Византии Мы научиться не хотим И все твердят льстецы России Ты третий Рим, ты третий Рим. Смириться в трепете и страхе Кто мог любви завет забыть И третий Рим лежит во прахе

3 Карташев A.B. Воссоздание святой Руси, Париж, 1956, С. 71-75, О симфонии Церкви и общества см.: С. 123-131.

4 Solovieff V. N. La Russie et l'Eglise Universelle, Bruxelles, 1992, P. 1-140.

А уж четвертому не быть.5

К этим пророческим словам B.C. Соловьева, написанным им в 1894 г., особенно важно прислушиваться тогда, когда идеал «симфонии» начинает восприниматься в качестве отвлеченной и как бы «универсальной» схемы отношений Церкви и государства, оторванной от конкретного культурно-исторического- контекста и ткани византийской истории. О' подобной опасности, порожденной «симфоническим» идеалом уже в византийской исторической жизни, писал столетие спустя протопресвитер Александр Шмеман, рассуждая об- отношениях Церкви и византийской власти в постиконоборческую эпоху. Согласно замечанию протопресвитера Александра Шмемана; византийский василевс, как будто бы став до конца православным после «Торжества Православия» в 843 г., получал от Церкви санкцию распоряжаться« по своему усмотрению всеми1 сторонами - жизни Церкви, которые-не касались непосредственно вероучения.6 В связи с этим представляется очевидным, что адекватная оценка «симфонии» возможна лишь в контексте анализа эпохи Юстиниана, также как,и предшествовавшего времени, которое И" породило в конечном итоге этот принцип* отношений Церкви и государства. Очевидно, что возникновение «симфонии» как политического манифеста было предвосхищено стремлением властей отказаться» от древнеримского коллегиального принципа организации церковного* жизни (неважно мультиколлегиального в соответствии с Никомедийским эдиктом или моноколлегиального в соответствии с Константинопольским эдиктом). Появление «симфонии» было подготовлено тем, что на уровне законодательства Церковь становилась первенствующей институцией в Восточной Римской империи. Подобное обстоятельство проявилось4 в частности в том, что новый «Кодекс Юстиниана», разделенный

5 Владимир Соловьев «Панмонголизм» / Трубецкой E.H. кн. Миросозерцание Владимира Соловьева. М., 1913. Т. II., С. 4-12.

6 Шмамап Александр, протопресв. Исторический путь Православия, Киев, 2003, С. 280-284. на 12 книг, отводил для церковного законодательства 1-ю книгу, а не последнюю как было в «Кодексе Феодосия».

В последние несколько лет проблема «симфонии» вновь стала поводом для оживления дискуссий, связанных с историей церковно-государственных отношений в Византийской Империи. Своеобразным стимулом для подобных дискуссий стало издание в 2002 г. в Париже 16-й книги «Кодекса Феодосия», в которую, как известно, вошел весь корпус церковного законодательства императоров IV в., а также законы самого* Феодосия II. Издание, осуществленное трудами французской исследовательницы греко-римского церковного права- Е. Ману-Нортье, было снабжено параллельным французским переводом^законов, и, что более важно, пространным историко

7 ' юридическим комментарием этих законов. Значительное внимание в комментариях было уделено вопросу рецепции греко-римского церковного права последующей средневековой1 юридической традициецией. Поскольку 16-я книга «Кодекса Феодосия» была наряду с «Сирмондиевскими конституциями» важнейшим источником для составления 1-й книги «Кодекса Юстиниана», посвященной церковному законодательству, исследование- Е. Ману-Нортье вызвало бурные споры среди ученых. Эти споры касались вопроса о природе церковного законодательства ранневизантийской эпохи, о его значении для Церкви и о степени реального воплощения в жизнь того принципа церковно-государственных отношений, который, формируясь в IV-V вв., был окончательно определен Юстинианом в VI-й Новелле.

Плодотворным итогом, хотя и не окончательным результатом, указанных споров безусловно следует признать международный исследовательский коллоквиум, проходивший в Лионе на базе Лионского Католического Университета с 6 по 8 октября 2005 г. Тема коллоквиума была сформулирована следующим образом: «Христианская империя и Церковь в

7 Le Code Théodosien, Livre XVI et sa réception au Moyen Age, par Élisabeth Magnou-Nortier, Paris, 2002, P. 1390 (l'Introduction).

IV и V вв. Интеграция или «конкордат»? (по материалам Кодекса Феодосия)». Спустя три года материалы коллоквиума были изданы в Париже «Институтом по изучению христианских источников» под редакцией Ж.Н. Гино и Ф. Ришара. Несмотря на то, что хронологические рамки исследований, предпринятых в рамках коллоквиума, охватывали круг источников, представленных в 16-й книге «Кодекса Феодосия», в действительности обозначенная- в заглавии проблема, потребовала от участников коллоквиума более широкомасштабного взгляда на церковно-государственные отношения в ранней Византии. Сама тема коллоквиума предполагала использование таких анахроничных для V столетия понятий как «конкордат», заимствованное из юридической практики позднего средневековья, или «интеграция», являющееся скорее социологическим термином XX в. Во многом благодаря этому методическому приему, результатом коллоквиума стала широкая дискуссия, в рамках которой участники выразили различные мнения относительно характера той законодательной базы, которая в итоге обеспечила рождение в византийском правовом сознании принципа «симфонии». В ходе дискуссии внутреннее содержание и сущностььсимфонического принципа сосуществования Церкви и государства были противопоставлены тому, как эти принципы отражались в повседневной« законодательной практике, предшествовавшей кодификации Юстиниана. По словам участников коллоквиума «Обращение Константина в 312 г. стало приятной неожиданностью, а между тем в эту эпоху (и вполне резонно) не существовало никакой модели, которая была бы образцом для христианского императора, точно также как и со стороны Церкви не исходило никакой глубокой* богословской концепции политической жизни. Отношения, выстраивавшиеся между императорской властью и Церковью благодаря этому затянувшемуся обращению властей, не были практическим применением политической программы, которой вовсе не существовало, -эти отношения были основаны на эмпирическом опыте. Материалы, непосредственно касающиеся церковно-государственных отношений, а также свидетельства об исключительных явлениях . порожденных этими отношениями, были обобщены при помощи религиозных законов «Кодекса Феодосия», которые издавались императорами и проводились в жизнь с 312 по 438 г.»8.

Таким образом 16-я книга «Кодекса Феодосия» воспринимается не столько как памятник определенной ушедшей эпохи, сколько как фундамент, возникший благодаря обобщению опыта отношений Церкви и государства и позволивший разработать основные принципы этих отношений. Как i известно, почти век спустя после издания- «Кодекса Феодосия» Юстиниан воздвигнет новое здание церковного права и сформулирует принцип «симфонии» властей именно на этом фундаменте: Чем же1 в таком случае являлся симфонический принцип? Абстрактным идеалом, мало пригодным для политической повседневности, химерой, de facto маскировавшей цезаропапистические устремления государственной власти, как нередко было принято считать в историографии рубежа XIX-XX вв., или же все-таки конкретным результатом, обобщением более чем векового опыта выстраивания отношений Церкви и государства? Представляется, что второй тезис обоснован в большей степени.

Анализируя развитие ранневизантийского церковного права, а точнее римского церковного права в ранневизантийскую эпоху, современный ученый неизбежно приходит к выводу, который заключается в том, что для понимания- генезиса теории «симфонии» недостаточно ссылаться на древнеримское сакральное право, как это делал Дж. Каталано. В гораздо большей степени важно понять то, насколько теория «симфонии», родившаяся в недрах ранневизантийской политической мысли, соответствовала сознанию древней Церкви, которой отводилось в рамках этой теории' ключевое место. Подобная задача находит свое решение, хотя и

8 Empire Chrétien et Église aux IV-e et V-e siècle, Intégration ou "concordat"? Le témoignage du Code Théodosien. Textes rassamblés et éditées par J.-N. GuiaotetF. Richard, Paris, 2008. passim. не окончательное, в докладе Ф. Ришара, представлявшего на коллоквиуме Университет Нанси II. Ф. Ришар совершенно справедливо подчеркнул, что изначально Церковь, существуя абсолютно независимо от римского права, не требовала для себя никакой юридической санкции, которая могла бы подтвердить ее права или привилегии. В этом смысле позиция Церкви была с точки зрения права нелегитимной, с точки зрения общества маргинальной, и вместе с тем с онтологической точки зрения свободной. Подобный принцип существования проистекал из примера, который был дан Иисусом Христом, «который никогда не вступал в переговоры с политическими или религиозными властями о праве делать то, Он хотел, и учить так, как Он хотел». По словам историка «Иисус был Царем, который обладал суверенной властью, и Церковь желала обосновывать свое-право существовать только с Его помощью»9. Именно поэтому главной идеей Отцов Церкви и апологетов II-III вв. была идея независимости Церкви, — независимости, которая' не означала изолированности, а напротив становилась залогом того, что Церковь, оставаясь вне императорской юрисдикции, осуществляла главную помощь империи: духовное заступничество перед истинным Богом. И неважно было, что императорская власть не ведала об этой миссии христианской Церкви, — важно было, что для христианского сознания Церковь, была той альтернативой» языческому обществу, от которой в духовном отношении зависело само существование этого общества. Для Ф. Ришара решающим, переломным моментом в истории отношений Церкви и империи, открывшим для Церкви ворота императорского законодательства, стал закон Константина, адресованный префекту Африки Аннулию, который был язычником. Этот закон извещал Аннулия о даровании служителям Церкви освобождения от муниципальных повинностей (manera sórdida и muñera extraordinaria). Именно этот закон, вошедший в «Кодекс Феодосия», а затем уже в юстиниановскую эпоху «симфонии» успешно прошедший

9 Empire Chrétien et Église aux IV-e et V-e siècle, Intégration ou "concordat"? Le témoignage du Code Théodosien. Textes rassamblés et éditées par f.-N. Guinot et F. Richard, Paris, 2008. P. 84. ревизию комиссии Трибониана, по мнению Ф. Ришара означал ту революцию, которая по словам Н.Д. Фюстель де Куланжа стала концом античного города. Отныне «политическая власть утратила свою полноту и свое равновесие, впервые она вынуждена была признать свою неполноту в религиозном плане, ибо для исполнения функции, которую она усвоила себе до того, власть прибегала к помощи учреждения, рожденного вне ее, смысл существования которого не зависел от нее»10.

Указанный переворот неизбежно должен был привести к распространению влияния христианства в обществе, ибо с одной стороны Церковь получила в IV в. статус привилегированной религиозной коллегии, а с другой стороны Церковь не была связана с властью никакими религиозными обязательствами в отличие от традиционных римских культов. Упомянутый Константинопольский эдикт 381 г. «Cunctos populos», объявивший христианство de facto государственной религией открывал путь той самой интеграции Церкви- и империи, который было бы наиболее уместно обозначить термином «воцерковления» императорской власти: Этот процесс усиленно происходил на протяжении всего V столетия и' привел к тому, что в, конечном1 итоге императоры Феодосий II и Маркиан, созывая в 431, 449 и 451 гг. Вселенские соборы, оказывались перед необходимостью придания догматическим постановлениям этих соборов статуса государственных законов. Теперь цезари не устанавливали религиозный «lex», а подчинялись соборному голосу Церкви, чадами которой являлись. Своего апогея подобное «воцерковление» византийской государственности достигло в юстиниановскую эпоху. Именно Юстиниан не только продолжил законодательную политику привилегий в отношении Церкви, но он также выступил гарантом того, что православная вера, выраженная в постановлениях церковных соборов, навсегда охраняется гражданским законом. Уже сам метод комиссии Трибониана, проводившей рецепцию римского права по повелению Юстиниана, был основан на признании

10 Ibid. Р. 90. безусловного первенства вопросов веры над всеми другими разделами права. По словам Е. Довере, представлявшего на коллоквиуме в Лионе «Партенопейский» Университет Неаполя, начальное заглавие «Кодекса Юстиниана» «De Summa Trinitate et de Fide Catholica»u символизировало, что правительство Юстиниана продолжает политику имперского православия, которая была характерна уже для феодосиевского права. «Praedictarum enim quattuor synodorum dogmata. sicut leges seruamus», — гласило имперское право12. Неслучайно в связи с этим появление в

13 законодателсьстве выражения «catholica lex».

Можно' с уверенностью согласиться с мнением Е. Солера, представлявшего на коллоквиуме Университет Руана. Как свидетельствует ученый, в сознании христианина ранневизантийской эпохи термин «кафолик»14 означал не просто христианина, но идентифицировал носителя^ этого термина с Римским,государством15. Возвышенный стиль, свойственный многим юстиниановским новеллам, многословие, характерное для многих его законов, посвященных Церкви, лишь подчеркивало для современников важность церковных проблем и церковного устройства. Если в IV в. важнейшие императорские новеллы, касавшиеся- церковной жизни, в частности вошедшие в Collectio Auellana знаменитые новеллы Валентиниана I, отличались в стилистическом отношении краткостью и лаконичностью16, то юстиниановские новеллы были не только практическими законами, не только зафиксированной письменно волей императора, но они были также программными документами, отражавшими главную идею императора Юстиниана — идею симфонии священства и царства, понимаемой по образцу гармонии души и тела.

11 «О Верховной Троице и о кафолической вере».

12 «Мы соблюдаем догматы вышеуказанных четырех синодов, . как законы», Ibid Р.98.

13 «Кафолический закон».

14 Следуя традиции дореволюционной отечественной историографии, мы используем среднегреческую транскрипцию термина catholicus, рассуждая об исторических событиях до 1054 г.

15 Ibid. P. 107.

16 Ibid. P. 156-157.

Однако вышеизложенное не позволяет сделать окончательного вывода относительно того, а насколько реально функционировал в общественной жизни принцип «симфонии». Многие конкретные исторические примеры, как кажется, свидетельствуют о том, что идеал «симфонии» на практике означал постепенное вторжение императорской власти во внутреннюю сферу церковной жизни. Еще в предюстиниановский период исповедовавший монофизитство император Анастасий I стал объектом обличений Римского епископа Геласия. Сам Юстиниан склонялся в конце жизни к учению автортодокетов, а его супруга Феодора, канонизированная Церковью также как и сам Юстиниан, открыто симпатизировала монофизитам. На основании подобных примеров, упоминая, также расправу императора-монофелита Константа над свв. папой Мартином и Максимом Исповедником, Г. Бедуелль вслед за А. Ранером сделал вывод о том, что «На Востоке. Церковь без особого сопротивления полагается на всемогущество государства до самого конца Византийской империи в XV в. и даже позднее при помощи преемства, осуществленного Российской империей и «Третьим Римом»17. К сожалению приходится признать подобный вывод поверхностным и в сущности неудовлетворительным для понимания того> насколько реально действующей и эффективной оказалась модель юстиниановской' «симфонии». Установить степень реального воплощения «симфонической» модели отношений Церкви и государства в Византии позволяет изучение конкретных источников, связанных с историей императорских ересей в Византии, однако-нельзя не признать, что Церковь, и клир прежде всего, оказывали колоссальное влияние на императорскую политику по крайней мере в ранневизантийский период. Для понимания этого достаточно хотя бы вспомнить статистические сведения о количестве епископов, хорепископов и монахов, в том числе и не имевших постоянных монастырей, обобщенные еще A.A. Васильевым. Знала ли Византия доиконоборческого периода противопоставление императорской власти епископам в том смысле, в каком это противопоставление будет

17 Ibid. Р. 71. воспринято впоследствии на Западе? Представляется очевидным, что нет, однако влияние императорской власти на Церковь должно было быть в эту эпоху прямо пропорционально влиянию христианства на саму власть.

Дж. JI. Фальки, представлявший на коллоквиуме в Лионе Латеранский

Папский Университет, констатировал, что в древнеримском юридическом сознании религиозная жизнь играла служебную социальную роль. Эта роль воспринималась римлянами до такой степени гипертрофировано, что в древнеримскую эпоху «не было недостатка в людях, готовых — и это за много веков до Маркса! — представить римскую религию в критическом виде как

18 инструмент оправдания власти и как средство управления народом» . Однако в том и заключался успех христианизации империи в IV-V вв., что результатом этого процесса стало исчезновение упомянутого древнеримского «религиозного прагматизма» как реликта языческой психологии. На место прагматического ius sacrum, которое устанавливалось императором -Верховным жрецом, пришло каноническое право «Catholica Lex». Этот новый закон стал частью имперского права, однако настолько самодостаточной его частью, что именно он пережил на Западе имперские институты и стимулировал варварских королей в VI в. брать для себя за образец идеал «конфессиональной империи»19, — империи, организованной в соответствии с канонами «Catholicae et Orthodoxae fidei». Вместе с тем, Дж. Л. Фальки противопоставил геласиевскую идею разделения духовной власти и светской, и юстиниановскую идею, допускающую и поощряющую наречение патриарха, епископов и архимандритов с участием представителей власти. Нормы канонического права, предписанные 4 каноном I Никейского собора, уступали перед систематическим характером единого церковно-имперского права, окончательно обобщенного при Юстиниане" . Однако по всей вероятности ни Юстиниан, ни Трибониан, ни патриарх Епифаний не ощущали никакого подчинения Церкви светской власти, которое становится

18 Ibid Р. 131.

19 Ibid Р. 151.

20 Ibid Р 151-152. очевидным, если рассматривать проблему с позиций геласиевского противопоставления епископа и императора.

У1-я Новелла Юстиниана провозглашала, что «симфония» священства и царства подобна гармонии, которую в идеале представляет собой душа и тело одного человека. В данном случае образ У1-й Новеллы предполагает антропологическую аналогию, упрощая идеал церковно-государственных отношений, для того, чтобы этот идеал был максимально понятен. Этот идеал призван был стать тем, чем были по справедливому выражению К.Л.

Нетлиша фрески на стенах церквей в эпоху Эльвирского собора: они были 1 библией бедных», не умевших ни читать, ни писать" . Только через воцерковление всех сторон жизни империи, в том числе и политической жизни, возможно было реализовать юстиниановскую идею римской ойкумены как ковчега для Вселенской церкви. Согласно признанию. К. Буенекаспереса - специалиста по имущественному греко-римскому праву, Кафолическую церковь и империю объединяла общность интересов. Эта общность интересов по закону предоставляла возможность православным епископам присваивать имущество еретических исповеданий22. Единство веры патриарха и> императора в идеале должно было обретать видимое выражение в целостной политической и правовой жизни, при которой церковные каноны приобретали статус императорских законов, а император воспринимался как «епископ внешних дел» Церкви.

Безусловно, проблема^ «симфонии» властей в ранней Византии, также как и проблема интеграции Церкви и империи, обсуждавшаяся на коллоквиуме в Лионе, не может быть разрешена при помощи исследования исключительно юридических источников. Итоги коллоквиума продемонстрировали это со всей очевидностью. Указанные проблемы имеют серьезную философскую основу. Можно предположить, что идеал «симфонии» властей никогда не был бы сформулирован в том виде, в каком

211Ьк1 Р. 282.

221Ыс1 Р. 274. он предстал в У1-й Новелле, если бы антропология византийских богословов, в частности Леонтия Византийского, в ту памятную эпоху христологических споров, не стремилась переосмыслить антропологию Аристотеля на основании учения о «воипостасности» божественной природы Христа Его человеческой природе. Император Юстиниан, живо интересовавшийся христологической проблематикой, несомненно, исходил в своей законодательной деятельности из данной философской основы. В тоже время, геласиевское противопоставление Церкви как клира и светской власти, которое никак не соответствовало «симфонической» модели, должно быть признано.политико-правовым отражением платоновской антропологии, выраженной наиболее явственно в диалоге «Федон», влияние которой испытывал на протяжение всей своей жизни главный богословский учитель Запада - блаженный Августин.

В то самое время, когда Константинопольская церковь оказалась подчинена «симфонической» модели отношений* Церкви и государства, Римская церковь пошла в VI в. по совершенно иному пути- исторического развития. Уже в конце V в. Римский папа Геласий в своих декретах однозначно сформулировал свое отношение к положению Римской кафедры в христианском мире. Согласно традиции Римской церки ее предстоятель обладает вселенским первенством не в силу постановлений каких-либо соборов, а в силу того, что он является преемником апостола Петра, которому Христос даровал ключи царства- и на котором Он основал Свою Церковь. Манифест универсалистской римской экклесиологии был подготовлен предшествующим развитием римского церковного права. В условиях церковного раскола с Константинополем (Акакиевской схизмы) при отсутствии православной государственности на большей части пространств бывшей Западной Римской империи, папа Геласий был вынужден обосновывать независимость и верховенство Римской церкви, основываясь на рецепции римского церковного права предшествующих двух столетий («геласиевский» декрет конца IV в.). Геласий, очевидно, понимал, что для первой явной манифестации экклесиологического универсализма, направленного против монофизитствующей имперской церкви в Константинополе, необходимо было создание корпуса канонического права. Этот корпус должен был базироваться исключительно на церковном предании, выраженном в* документах церковного права, утвержденных Римской церковью. Таким корпусом права, родившимся в результате рецепции римского церковного права, предпринятой Геласием в начале 90-х гг. V столетия, стал канонический сборник, известный как «Квеснеллово Собрание». Сам процесс рецепции римского церковного* права, который привел к созданию «Квеснеллова Собрания», именуется в современной истоиографии термином «геласиевское» возрождение.

В связи с тем, «что авторитет Римского епископа1 признавался на Западе к концу правления Геласия безоговорочно (за исключением северной Африки); в начале VI; столетия^ в Риме была проведена1 новая кодификация церковного права: С целью-' проведения указанной* кодификации Дионисий Малый осуществил знаменитый перевод канонов греческих соборов на латинский язык, приводя их в соответствие с практикой Римской церкви. В. частности Дионисий перевел лишь 50 апостольских канонов из общего числа 85-ти, ибо «каноны апостолов» как' канонический сборник восточного, сирийского происхождения, но написанный по гречески, никогда не пользовался^ авторитетом в Римской церкви. Точно также Дионисий отринул 28-й канон Халкидонского'собора, не признанный в 451 г. св. папой Львом Великим из-за,того, что-этот канон даровал Константинопольскому епископу равные права с епископом Рима. Авторитет Римского епископа объяснялся в 28-м каноне тем, что* епископ Рима является первоиерархом древней имперской столицы. В эпоху Юстиниана последовал кратковременный этап зависимости Рима от Византии, проявившейся на Константинопольском соборе 553 г. В дальнейшем же по мере того как Константинопольская церковь все более отождествляла себя с имперской ойкуменой, Римская церковь все более подчеркивала свою независимость и апостольское происхождение. Реальность «симфонии» проявила себя в полной мере в «Синагоге» и в «ЬХХХУП главах» патриарха Иоанна Схоластика, а также в позиции патриарха Иоанна Постника, который принял титул Вселенского патриарха, подчеркивая универсализм имперской церкви. В то же время св. папа Григорий Великий, приняв титул «раба рабов Божьих», реформируя и унифицируя литургическое предание Римской' церкви, стремился подчеркнуть независимость и универсализм Рима. Папа приветствовал даже узурпатора Фоку, который сверг императора Маврикия, поддерживавшего идек> имперской церкви. Именно тогда на рубеже VI-VII в. со всей очевидностью обозначилось «будущее противостояние Рима и Константинополя, как двух центров христианского мира, которое спустя четыре столетия приведет к окончательному разделению.

Если соборная > деятельность и каноническое предание в централизованной Византии* было в конце VI столетия сведено фактически к деятельности патриаршего константинопольского синода, (Вселенские соборы созывались теперь только раз в столетие), то-на Западе, захваченном германцами, поместные церковные соборы представляли собой очень важный механизм общественного развития. Благодаря^ соборам и- созданию новых методов церковно-юридического воздействия на жизнь общества кафолическое латиноязычное население влияло на германских завоевателей, исповедовавших в большинстве своем арианство (кроме франков)' и находившихся на несоизмеримо более низкой ступени политического развития. В частности соборы были единственным средством правового регулирования повседневной жизни в условиях полного упадка христианской нравственности и варварства на территории Франкского королевства в VI в., особенно в период борьбы между Австразией, Нейстрией и Бургундией. Соборы кафолического духовенства стали очень мощным средством противостояния с арианской вестготской знатью в Испании. Это противостояние закончилось тем, что принц Ерминингельд под влиянием супруги - франкской принцессы, принял православную веру, а его брат

Рикаред окончательно покончил с арианством в своем королевстве. Таким образом, благодаря культурному синтезу римского юридического наследия и семейных традиций германской знати подготавливалась почва для будущего объединения латинского христианского мира в рамках восстановленной Римской империи, которая« могла бы быть воссоздана лишь с верховной санкции Римского папы. Нашествие лангобардов в Италии и воцарение ираклийской династии в Константинополе способствовали обособленному юридическому развитию институтов Римской и Константинопольской церкви. Если первому событию суждено было впоследствии спровоцировать союз Рима и Франкского королевства^ ставший основой для возникновения« империи Каролингов, то второе событие предопределило дальнейшее отчуждение между Римом и Византией, связанное с монофелитской* религиозной смутой. Характеризуя развитие церковно-государственных отношений и эволюцию церковных институтов в раннесредневековую эпоху, необходимо- иметь в виду то, что эти процессы в значительной^ степени определялись постоянной церковной'рецепцией римского права и древнего философского инструментария. Подобная рецепция не* была простым копированием или техническим заимствованием эллинистического и римского культурного наследия: прежде всего юридического и философского. Указанная рецепция представляла собой творческое переосмысление этих- сфер античной культуры и насыщение их новым христианским религиозным смыслом. Именно поэтому рецепция римского церковного права, как и рецепция античных филососфских идей, предполагала несколько этапов, осуществляясь постепенно и циклически. Рассуждая о философии, достаточно вспомнить рецепцию неоплатонической философии и учения о логосе, которое произошло еще в раннехристианском богословии евангелия от Иоанна, в сочинениях мужей апостольских. Можно упомянуть также новое восприятие уже исключительно платоновских идей блаженным Августином" и рецепцию аристотелевской философии отцами

23 Трубецкой С.Н. кн, Учение о Логосе в его истории / Сочинения, М., 1994, С. 54-594.; Лосев А Ф, Платон,

23 каппадокийцами в IV в. Процесс восприятия Церковью римского права протекал более медленно, что было связано с изменениями внешних условий исторической жизни и существования христианских общин в поздней Римской империи. Рассматривая основные стадии церковной рецепции римского права, следует отметить, что этот процесс развивался на Западе и на Востоке не равномерно, не синхронно. Процедура римского судопроизводства сформировала во многом собственно соборную процедуру. Однако римское право в качестве церковного права подверглось настоящей рецепции впервые по настощему лишь тогда, когда возникли первые канонические сборники, которые включали в свой состав не только соборные постановления и пастырские послания,24 но- предлагали систематизизацию церковного право. В процессе подобной систематизации, которая осуществлялась в ранневизантийскую эпоху чаще всего по хронологическому, реже по тематическому принципу, каноны соборов и декреты архиереев дополнялись, в первую очредь на Востоке, соответствующими конституциями римских императоров. Эти конституции наделяли каноническое право силой имперских законов: Новые канонические сборники, предлагавшие современниками и потомкам синтез, канонического и имперского права, отражали институциализацию церковной жизни и ее динамику. В Восточной Римской империи первая подобная рецепция осуществилась в сущности лишь во второй половине VI- столетия,- когда патриарх Иоан^ Схоластик, его хартофилаксы и нотарии подготовили издание «Синагоги», содержавшей, корпус римского» церковного права имперской Константинопольской кафедры. Этот сборник, исследовнный В.Н. Бенешевичем, основывался на Антиохийской синтагме IV в., канонах первых четырех вселенских соборов, Кодексе канонов Африканской церкви,

M., 1993, С. 5-177; Трубецкой Е Н. кн, Религиозно-общественный идеал западного Христианства, СПб, 2004, passim; Тахо-Годи A.A. Аристотель, М., 1993, С. 177-372.; Попов И.В Личность и учение блаженного Августина / Труды по патрологии, Сергиев Посад, 2005, passim; Флоровский Георгий пропи, Восточные отцы IV века, Париж, С. 57-189.

24 Как, например, древнейшие канонические сборники, такие как: сирийские Апостольские Постановления, Правила Апостолов и Антиохийская синтагма, галльские Statuta ecclesiae antiqua или карфагенский Codex сапонит ecclesiae africanae. переведенном на греческий язык по приказу императора Юстиниана, а также на императорских конституциях из «Кодекса Юстиниана» и на его новеллах. В следующем столетии новый канонический сборник (первая редакция Номоканона- XIV титулов- 620-629 гг.) и Трулльский собор 692 г. окончательно определили границы церковного права: Православной Кафолической-церкви; в соответствии с тем, как они понимались в Византии.

В Римской церкви первая рецепция? римского церковного права произошла намного' раньше. Крушение имперской- государственности: на Западе в. 476 г., а также начавшийся немного спустя; церковной раскол с Константинополем; из-за1; . продолжения- монофизитских споров стимулировали развитие в Риме юрисдикционного централизма: Вместе: с тем, в эту эпоху оказалась востребована вызревавшая еще с первых веков истории? римской- христианской- общины монархическая папская-экклесиология, основанная^ на преемстве апостола Петра: В итоге папа*; Геласий предпринял в 493-494 гг. свою рецепцию* римского церковного права, юридическим итогом» и: историческим; результатом которой- стало появление вышеупомянутого «Квеснеллова Собрания». Этот новый сборник церковного права, являвшийся.в своей исходной редакции по справедливому мнению П. Квеснелла^ К. Сильва\Тарука.шЖ.1?одме/кодексом:Кйфолической церкви города PiiMá, опирался на Антиохийскую синтагму, корпус папских декретов и ряд императорских конституций из «Кодекса Феодосия». Учитывая, что «геласиевское» возрождение, предполагавшее правовую рецепцию;; стало первым в; своем роде, поскольку именно: оно дало импульс для дальнейшего развития?, церковных институтов на латинском Западе, нам представляется в первую ' очередь необходимым исследовать этот исторический^ феномен на страницах представленной работы. Указанный феномен во многом предопределил как последующую г «дионисиевскую» правовую, рецепцию на Западе, так и «каролингское» возрождение, творцы которого, в некоторой степени Алкуин в VIII столетии или в гораздо большей степени папа Николай I в 1Х-м, ориентировались, прежде всего, на геласиевские идеи и принципы.

Очередной (пятый) этап развития церковно-государственных отношений в раннее средневековье (800-1083), пришедший на смену эпохе монофелитских споров, был чреват драматическими событиями. Воинствующее иконоборчество в Византии, создание империи Каролингов, получившей благословение Римского архиерея в 800 г., ожесточенный конфликт папы Николая I и патриарха Фотия во многом выявили внутреннюю несовместимость римского папского универсализма и византйской пентархии. Указанные процессы» нашли свое отражение в церковном праве. Если Западная церковь в лице монахов аббатства Корби обобщила опыт своего исторического1 и юридического развития в середине IX в. в «Псевдо-Исидоровых декреталиях», Константинопольская церковь в лице патриарха Фотия выработала окончательную редакцию «Номоканона

XIV титулов». Последующие комментарии- к этим сборникам церковного права, а также- созданные на их основе юридические компиляции в еще больше степени выражают различное понимание принципов экклесиологии на Западе и на Востоке, во многом обусловившее схизму 1054 г. «Собрание канонов» Ансельма Луканского, созданное около 1083 г., в определенном смысле завершало традицию юридических компиляций («Собрание» в 74 титулах, «Собрание» кардинала Деусдедита), авторы которых стремились обосновать религиозное и политическое верховенство Римских архиереев в христианском мире.

На основании вышеизложенного, представляется очевидным, что целью настоящего исследования является ответ на вопрос: какова была динамика кодификации церковного права в раннее средневековья? В чем заключался ее смысл, и каков был ее характер? Влияла ли динамика этой кодификации на отношения между Римской и Константинопольской церквями, и как эта динамика отразилась в канонической или церковно-юридической литературе этого времени? Насколько этот род литературы характерен и показателен для понимания причин и внутренней логики «геласиевского» возрождения и последующих этапов эволюции церковного законодательства? Для ответа на поставленные вопросы на страницах представленного сочинения предполагается, использовать комплексную методологию, применяемую при* исследовании юридической литературы, прежде всего той- рубрикации памятников, церковного права, которая содержится в «Квеснелловом- Собрании», «Псевдо-Исидоровых декреталиях», «Номоканоне XIV титулов» и в «Собрании канонов» Ансельма Луканского." В частности «Квеснеллово Собрание», которое стало итогом первой серьезной рецепции церковного права, должно анализироваться с помощью особой методологии. Эта методология включает в себя не только внутреннюю и внешнюю критику привлекаемых источников, но и соотнесение юридического- императива с правоприменительной практикой, отраженной, как правило, в нарративных и эпистолярных источниках, а также в источниках документального характера. Применение подобной методологии в> будущем представляется возможным лишь при условии текстологической реконструкции и установления исходной редакции «Квеснеллова* Собрания», современной папе Геласию. Исходя из вышеизложенного, следует подчеркнуть, что предметом исследования в настоящем сочинении станет рецепция римского церковного права в ходе «геласиевского» возрождения, а также последующее развитие методологии церковного права в раннесредневековых канонических сборниках до конца XI в. При этом объектом нашего исследования станут сами памятники канонической- или церковно-юридической литературы, отражающие эту рецепцию и методологию. При этом предполагается ограничить хронологические рамки исследования периодом создания тех церковно-юридических документов, которые вошли в вышеупомянутые сборники, а также периодом их рецепции. В связи с этим предполагается ограничить хронологические рамки исследования с 305 г. по 1086 г. В 305 г. произошел Эльвирский собор, который с одной стороны подвел черту под эпохой гонений, а с другой сформулировал основные проблемы, которые приобретут принципиальную важность для Церкви в грядущую эпоху веротерпимости. В 494 г. Геласий успел провести собор в Риме, на котором принял покаяние легата Мисена Куманского и еще раз осудил «акакиевскую схизму». На соборе 494 г. с нашей точки зрения, в качестве корпуса церковного права использовалось именно «Квенселлово Собрание», которое как это уже неоднократно отмечалось выше, было итогом «геласиевской» правовой рецепции. Последовавшая в 495 г. кончина папы Геласия во многом остаивла корабль Римской церкви без кормчего, что предопределило необходимость в будущем новой рецепций римского церковного права в новых, весьма смутных, исторических условиях. Спустя полвека около 550 г. завершение новой «дионисиевской» рецепции римского церковного права предопределило юридическую церковную и культурную автономию Рима от Константинополя, несмотря на попытки императора Юстиниана обеспечить единство христианской ойкумены в рамках воссозданной Римской империи. В результате этой юрисдикционной автономии и развития альтернативных экклесиологических систем, в отношениях Рима и Константинополя возникло взаимное отчуждение, выявившееся * в полной мере уже в эпоху монофелитских споров. В' итоге после иконоборческого кризиса Римские архиереи сделали ставку на франкских королей - вчерашних варваров в деле воссоздания единой христианской Римской-империи^на Западе, что означало и политический раскол доселе единой с формальной точки зрения христианской ойкумены. Если в V-VI вв. германские франкские короли были счастливы носить титулы римских консулов и проконсулов, получаемые из Константинополя, то с конца VIII в. они уже оспаривали политическое лидерство у византийского престола. Формирование «Номоканона XIV титулов» в Византии и создание «Псевдо-Исидоровых декреталий» во многом продемонстрировали различные направления в развитии церковных институций на Западе и на Востоке, о чем было сказано выше. Указанное обстоятельство привело к расколу 1054 г., произошедшему в тот период, когда как латинские, так и византийские канонисты стремились выработать научные принципы толкования канонов и их систематизации. В 1086 г. скончался Ансельм Луканский — легат папы Григория VII и создатель «Собрания канонов», которое символизировало собой торжество римской монархической экклесиологии в Западной церкви. Указанный памятник церковного права символизировал собой окончательное отвержение пентархии западным христианским сознанием, которое веками, не принимая этого византийского учения по сути, соглашалось с ним по форме.

Географические рамки настоящего исследования^ предполагается в целом ограничить пространствами, входившими в состав Поздне-Римской империи по состоянию на 395 г., а точнее тем- ее ареалом, который и определял религиозную, культурную и политическую-жизнь как в Римской империи, так и в раннее средневековье. В этот ареал входили: Италия, Галлия, Испания, северная Африка на Западе, и Греция, Фракия, Малая Азия, в меньшей степени Сирия и Египет на Востоке. Именно в этих землях созывались церковные соборы и происходили политические события, принципиально влиявшие на динамику церковно-государственных отношений в империи, а также во многом предопределившие «геласиевское» возрождение церковного права на Западе и последующее развитие церковно-юридической кодификации.

Структура предпринятого исследования предполагает поэтапное решение тех задач, которые представляют первостепенную важность для достижения цели работы - определения динамики и характера рецепции церковного права в ходе т.н. «геласиевского» возрождения и в последующие века вплоть до создания «Собрания; канонов» Ансельма Луканского. В связи с этим предполагается проанализировать эволюцию римской экклесиологии в период, предшествоваший «геласиевскому» возрождению, предпринять внешнюю и внутреннюю критику «Квеснеллова Собрания», ставшего главным итогом «геласиевского» возрождения. После этого необходимо провести общий сравнительный анализ развития методов кодификации церковного права в Римской и. в Константинопольской церквях в раннее средневековье. Для. успешного решения поставленных задач следует признать необходимым1 осуществление текстологического анализа древнейших списков «Квеснелова Собрания» для установления исконной редакции,памятника, современной эпохе папя»Геласия. Нужно также иметь в виду и динамику церковно-государственных отношений в ранневизантийскую эпоху, которая сопровождало . «геласиевское» возрождение. Подобные задачи сводятся; в сущности, к разрешению трех основных научных проблем; среди; которых нужно подчеркнуть развитие первенства Римского епископа- в-- указанный период, рецепцию церковно-юридических документов в рамках «Квеснеллова. Собрания» и характеристику общественной роли, Церкви в последующие века. Подобная критика, необходима для исследования последующих главных, сводов церковного права:; «Номоканона XIV титулов», "Псевдо-Исидоровых декреталий» и «Собрания' канонов» Ансельма Луканского. Наша- задача существенно облегчается тем,, что первые два церковно-юридических V памятника в> отличие от «Квеснеллова Собрания» и от «Собрания; канонов» Ансельма; Луканского уже обладают серьезной и глубокой традицией научного изучения. Ввиду этого, главы представленной работы будут расположены в соответствии с указанной проблематикой;

Как уже- было отмечено; источниковой базой настоящей, работы является- комплекс канонической; или церковно-юридической литературы, формировавшийся в период с IV по XI вв., т.е. есть в эпоху, которая предшествовала- «геласиевскому» возрождению, и которая: увенчала этот феномен созданием корпусам церковного права; на Западе; и на Востоке. Специфика упомянутых источников во многом; предопределяет тематико-хронологическую структуру представленного исследования, отраженную в оглавлении; Чём же характеризуются подобные источники? Ответить на этот вопрос представляется сейчас наиболее целесообразным.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Кодификация канонического права в период раннего средневековья (IV–XI вв.)"

Заключение

Историческое и правовое значение кодификации.церковного права в раннее средневековье.

Историю кодификации церковного права в ранее средневековье можно разделить на четыре продолжительных периода. -Первый «апостольский» период, оставшийся в целом вне поля нашего рассмотрения, продолжался с 38 г. — предполагаемая дата апостольского собора в Иерусалиме, до 311 г. В это время христианская* церковь вырабатывала общие принципы внешней миссии, внутренней организации и дисципилины. Указанный период был по своему очень драматичным. Полемика между апостолами Петром и Павлом в Антиохии об обязательности Моисеова закона, вопрос о дате празднования Пасхи, Карфагенский собор 256 г. и проблема крещения еретиков, отношение христиан к светской власти и к отступникам стали сложными вехами того исторического пути, который прошла христианская Церковь в эту эпоху. Споры и дискуссии, начавшиеся между апостолами и продолжавшиеся около трех веков, привели в итоге К формированию неких общих принципов 1 жизненного устройства христианских общин. Эти принципы выражались прежде всего - в вероучительном единстве евхаристических общин, возглавлявшихся монархическим епископатом, который в свою очередь был наделен, апостольским преемством. Среди этих общин особым духовным авторитетом, пользовались те, которые имели апостольское происхождение. Среди них первое место по праву занимала Римская церковь, " затем Александрийская, Антиохийская и Иерусалимская. В этот период, когда христиане десятилетиями существовали на грани физического уничтожения, многие документы, фиксировавшие обычаи тех или иных поместных церквей, атрибутировались апостолам. В частности знаменитое «Поучение двенадцати апостолов», «Апостолькое предание» св. Ипполита Римского,

532 По мирскому праву имперской столицы или в соответствии с Евангельским обетованием (Мф. 16, 18)? Этот вопрос стал камнем преткновения, разъединившим христианский Запад и христианский Восток.

Апостольские постановления», «Апостольские правила, переданные св. Климентом Римским».

Второй период в развитии церковного права, начавшийся Медиоланским эдиктом 311 г., продолжался на Западе до конца V в., в Византии до конца VI в., а на восточной переферии греко-римского мира до середины V в. Этот период может быть обозначен как «константиновский», ибо именно тогда Церковь претерпела процесс «институализации». Церковь адоптировала принципы и нормы римского права для своих внутренних нужд, преодолев при этом мощные еретические движения. Итогом этого периода стала кодификация церковного права, как определенной суммы памятников церковного предания, которая обобщала как внутренние правила Церкви - каноны, так и императорские законы, регламентировавшие раличные стороны церковной дисциплины. В, Византии церковное право имперской Великой церкви Константинополя было кодифицировано под влиянием реформ Юстиниана во второй? половине VI в. Результатом этой кодификации стало появление обширной «Синагоги» Иоанна Схоластика. На Западе в Риме первая настоящая кодификация церковного права была итогом внутренних процессов, связанных' с культурной латинизацией и юрисдикционным возвышением Римской церкви на фоне крушения и разложения древнеримского социо-культурного пространства-. Эти процессы проявились в полной мере в том историческом явлении, которое именуется в историографии «геласиевским» возрождением. Историческое значение «геласиевского» возрождения и кодификации церковного права сложно переоценить по целому ряду причин. Правовая рецепция, предпринятая папой Геласием, не была всего лишь первой попыткой создания корпуса канонов Кафолической церкви на основе обычаев Рима. Упомянутая рецепция прежде всего выявила внутренние тенденции развития римской экклесиологии. Эти тенденции заключались в постепенном становлении монархического централизма в качестве иерархической модели организации церковно-исторической жизни. Можно без преувеличения говорить о том, что в условиях церковного раскола между Римом и Константинополем л

Акакиевской схизмы) в мировоззрении папы Геласия и его современников восприятие Римской церкви как главной хранительницы православной веры сочеталось с осознанием исключительной роли, которую призвана играть кафедра апостола Петра в Кафолической церкви. Собственно говоря, манифестация первенства и авторитета Римской- церкви, как авторитета, проистекающего из Евангелия, была лишь шагом на пути к тому утверждению, согласно которому евхаристическое общение с Кафолической церковью города Рима является критерием подлинной церковности. С этой точки зрения, можно говорить- о том, что авторы «Псевдо-Исидоровых» апокрифов, а затем Ансельм Луканский доводили до логического конца тезисы «геласиевского декрета» конца IV в. Таким образом, главный вывод, характеризующий историческое значение «геласиевского» возрождения заключается в том, что историческим итогом этого возрождения стало открытое провозглашение папистической идеи в качестве практического приницпа церковной жизни. С этой точки зрения молчание имперской Константинопольской* церкви, скомпрометированной монофизитством императора Анастасия, лишь подтверждало для западных современников правоту Геласия-. «Геласиевское» возрождение предвещало новый этап истории христианства. Этот этап с одной стороны означал окончательную институциализацию церковного управления, а с другой предопределял независимое развитие церковного права в Римской и Константинопольской церквях. «Квеснеллово Собрание» и «Синагога» Иоанна Схоластика, столь не похожие друг на друга по своему предназначению явственно выражают упоминавшиеся различные векторы эволюции римского универсалистского и византийского имперского восприятия церковного права. Последующие вехи церковного размежевания: а именно противоречия методологии авторов «Псевдо-Исидоровых» декреталий и «Номоканона XIV титулов», несовместимость экклесиологии «Собрания канонов» Ансельма Луканского и схолий Вальсамона, наконец, полемика между папой Львом IX и патриархом Михаилом Керуларием были отчасти закономерны. Они проистекали из тех исторических событий второй половины V в., которые во многом предопределили культурное и богословское обособление латинского Запада и византийского Востока.

Церковно-юридические документы, прошедшие первый этап «геласиевской» рецепции, и включенные в «Квеснеллово Собрание», свидетельствут о том церковно-правовом влиянии, которым обладали в конце V столетия Римские архиереи. Канонический материал «Квеснеллова Собрания» представляет собой два уровня« источников. К первому более древнему уровню следует отнести латинские переводы постановлений греко-восточных соборов, составлявших «Антиохийскую синтагму». Как известно, «Антиохийская синтагма» была образована примерно в середине IV столетия трудами епископа Мелетия, пребывавшего в расколе с Римом. «Антиохийская синтагма» отражала церковную дисциплину христианских общин Сирии и Малой Азии в эпоху Константина Великого. Однако, несмотря на разделение между Римом и восточными церквями, связанное с полемикой между омоусианами и омиусианами; в эпоху создания^ «Антиохийской синтагмы» греческий язык оставался еще языком богослужения Римской церкви. Подобное обстоятельство не могло не оказывать влияния на восприятие римскими христианами всей греческой церковной традиции как исконной и первохристианской. Во многом именно поэтому «Антиохийская синтагма» успешно прошла вселенскую рецепцию во второй половине IV в., была окончательно принята на Западе после церковного примирения в 379 г. между Римом и Антиохией, и в конечном итоге стала основой канонического права всей Кафолической церкви в сочетании с канонами I Никейского собора. В V столетии каноны последующих вселенских соборов: Константинопольского, Эфесского и Халкидонского лишь дополняли ее. «Квеснеллово Собрание» носит на себе следы сильного влияния христологических споров V в., в которые были вовлечены и Римские епископы, прежде всего, в качестве третейских судей. Фрагменты переписки св. Кирилла Александрийского и св. папы Льва свидетельствуют об этом весьма красноречиво. Однако, следующим уровнем церковно-юридических документов, составивших при Геласии «Квенселлово Собрание», стал корпус подлинных папских декретов IV-V столетий. Эти декреты в отличие, например, от апокрифов IX в., собранных в «Псевдо-Исидоровых декреталиях», позволяют выявить подлинную дисциплину и богословские устремления древней Римской церкви, а также исторические внешние условия ее существования; Папские декреты, начиная от вероучительного томоса папы Дамаса 378 г. и первого декрета папы Сириция Имерию Тарраконскому и заканчивая постановлениями св. Льва Веливого и самого Геласия, играют в составе «Квеснеллова Собрания» главную роль. Они демонстрируют тот духовный и канонический авторитет, которым уже обладал епископ Кафолической церкви города Рима в V столетии. На фоне этого юридического материала императорские конституции, включенные в состав «Квеснеллова Собрания» из «Кодекса Феодосия», фрагментарны. Эти конституции, прежде всего, призваны продемонстрировать, что вероучительные определения Римских архиереев и вселенских соборов (в первую очередь Халкидонского) обладают не только каноническим авторитетом, но пользуются также силой светских законов. Римский церковный централизм не нуждался для составителей «Квенселлова Собрания» в дополнительных санкциях императорской власти, к тому же около двадцати лет, как уже исчезнувшей на Западе. Этот централизм провозглашался особенно ощутимо, несмотря на то, что «геласиевское» возрождение ознаменовало лишь первый этап рецепции римского церковного права.

Продолжатели Геласия, прежде всего Дионисий Малый, спустя немного времени извлекут из архивов Римской церкви новые материалы, подтверждающие эту идею, в частности, протоколы Римских соборов Илария, Феликса, и Симмаха. Эти памятники римского церковного права так и не вошли в «Квенселлово Собрание» ни в момент его создания в 493-494 гг., ни позднее при трансформации исходной а редакции памятника в (3 (Арль) и у (Бат) редакции. В связи с этим особенно примечательны результаты внутренней критики рукописной традиции «Квенселлова Собрания». Текстологическое сопоставление списков наиболе г-зо распространенной Г семьи «Квеснеллова Собрания» (ок. 600-603 гг.), с рукописями А семьи, позволяет сделать важный вывод относительно утраченного исходного а архетипа памятника, современного папе Геласию. Этот вывод, в сущности, сводится к тому, что архетип памятника, рубрицированный и систематизированный по хронологическому принципу оставался официальным корпусом права Римской церкви на протяжении^ всего лишь нескольких лет. Эта редакция * обобщала наиболее востребованный в ходе «геласиевской» рецепции церковно-юридический материал, хранившийся в архиве Римской церкви. Памятник призван был-подчеркнуть авторитет Кафолической церкви, города Рима в вопросах веры и церковного ^ устройства в условиях раскола с Константинополем и монофизитской смуты на Востоке, и нашествия варваров-ариан на Западе. Период практического правового применения «Квеснеллова Собрания»,, с нашей точки зрения ограничивался понтификатом папы Геласия* (494 г.) и последующими годами вплоть до-лаврентиевской' смуты 499-502 гг. Распря между Симмахом и Лаврентием, во многом, спровоцированная монофизитствующим императором Анастасием, обусловила необходимость разработки процедур епископского избрания в Риме. Последнее обстоятельство стимулировало новые волны, рецепции права, осуществленной уже Дионисием Малым. Однако, «Квеснеллово Собрание» сохраняло свое практическое юридическое значение. В частности памятник был использован римскими канонистами при составлении второй редакции

333 См.: Главу 5.

Дионисиева собрания канонов (Dionysiana II). В' то же время, позднее через i

Псевдо-Исидоровы. декреталии» некоторые каноны «Квеснеллова Собрания» были заимствованы сперва Бурхардом Вормсским, а затем в конце XI в. Ансельмом Луканским и его продолжателями при составлении Ансельмовского «Собрания канонов». Таким образом, «Квеснеллово Собрание» через «Псевдо-Исидоровы декреталии» сохраняло свое влияние вплоть до XI в, а отдельные списки памятника появлялись и позже.

Третий период в истории церковного права можно было бы датировать VI-IX вв. Этот этап характеризуется^ и на Западе и на1 Востоке стремлением к ' созданию единого свода церковного права, обязательного для всей Кафолической - церкви. Церковно-юридические реформы Дионисия Малого, казалось бы, упразднили «Квеснеллово Собрание», списки которого можно было теперь сдать в скриптории для изготовления палимпсестов. В VIII в. в связи с расширением Франской державы, возникла острая, необходимость приведения дисциплины и богословского образования франских поместных, церквей в соответствия с правилами Кафолической церкви города Рима. При этом имперская Каролингская церковь должна была, конечно же, определять свой строй в соответствии с нормами «дионисиевской» рецепции церковного права. Неслучайно в. связи с этим, что папа Адриан преподнес Карлу Великому одну из поздних и дополненных редакций «Дионисиевского Собрания» канонов. Однако, изучение церковного права и основ догматического богословия продолжалось и развивалось в епископских школах Франкского королевства, в бенедиктинских аббатствах таких как Лоршский монастырь, аббатство святого Ведаста в Неметаке Аттребатийском (Аррас) или аббатство Корби, а также в придворной библиотеке Карла Великого в Ахене. Подобные исследования основывались

534 Многочисленные каноны Никейского, Неокесарийского и др. соборов были заимствованы составителями Dionysiana IIи Псевдо-Исидоровых декреталий именно из исходной редакции Квеснеллова Собрания. См.: Ballerinorum Petri et Hieronimi fratrum Appendix ad sancti Leonis Magni Opera / Operum Tomus III, Venetiae, 1757 (=PL LVI, Coll. 353-746).

533 SzuromiS. A. Anselm of Lucca as a canonist / Adnotationes in ius canonicum B. 34, Frankfurt am Main, 2006, passim. по нашему мнению на более широком латинском патриотическом материале, основу которого составляло в том числе «Квеснеллово Собрание» (в сочетании с трудами блаженного Августина). С этой точки зрения распространение рукописной традиции памятника в пределах Франкской империи становится вполне объяснимым. Текстологический анализ разных редакций сборника позволяет сделать вывод о том, что его широкое распространение в Каролингскую эпоху не привело к появлению позднейших интерполяций. Исключение в данном случае, пожалуй, составляют титулы, т.е. заглавия канонов, интерполированные в состав Парижского кодекса 1454, который был создан в IX в. ad usum scholarium. Напротив распространение памятника способствовало купированию определенных фрагментов текста и его сокращениям'. Об этом свидетельствет в частности анализ рубрикации Айнзидельнского кодекса 191. датированного концом VIH-в. В связи с этим необходимо признать справедливыми общие выводы первого исследователя^ памятника - П. Квеснелла относительно его предназначения.

Динамика церковно-государственных отношений в период «геласиевского» возрождения влияла на рецепцию римского церковного права скорее негативно. Если в IV в. позднеримская государственность в лице Констанция и Аркадия тяготела к цезарепапизму, в V столетии принципы отношений между церковью и государством совершенно изменились. Христологические споры на Востоке, крушение Римской империи на Западе поставили Римскую церковь и Восточные патриархаты в различные исторические условия. В этих условиях монофизитское мировоззрение императора Анастасия в сочетании с сохранявшимся влиянием этой ереси в восточных провинциях империи привели к укреплению схизмы между Римом и Константинополем. Следствием этой схизмы стала реализация Римом и Константинополем различного выбора тех, принципов, которыми должна руководствоваться Церковь в своих отношениях с государством. Если Геласий избрал бескомпромиссность, опираясь при этом на Евангельское происхождение Римской церкви, Константинопольские патриархи следовали модели, предложенной в свое время еще Евсевием Кесарийским. Можно говорить о том, что выбор Геласия, нашедший свое отражение в «Квеснелловом Собрании», представлял собой социально-политическую проэкцию учения блаженного Августина о Граде Божьем. Как известно, для этого учения было характерно платоновское противопоставление духовной жизни и жизни плотской, признание необходимости подчинения материи идее. В то же время Восточные иерархи следовали принципам, реализованным впервые свв. Василием Великим и Григорием Богословом. Эти церковно-исторические деятели, вероятно, исходя из аристотелевского ученияю политии, стремились воцерковить государство. При этом они сохраняли внутренюю аскетическую отстранненость от светской жизни и закладывали основы тому явлению, которое впоследствии будет обозначено^ В. С. Соловьевым как византизм. Пожалуй, ни в одном памятнике церковной литературы, этот византизм не проявился столь явно, как в «Номоканоне XIV титулов». Книга, отражающая^ внутренний строй Византийской церкви, выявляет основные принципы византизма как во всей его стройности и красоте, так и во всей его искусительности. «Номоканон XIV титулов», окончательная редакция которого была выработана в конце IX в., претендовал на то, чтобы стать исчерпывающим выражением права всей Православной Кафолической церкви, которая в представлении роммеев управлялась пятью патриархами и ограждалась православными самодержцами. В то же время на латинском Западе подобным же образом стремились к созданию универсального корпуса права. Этот корпус права должен был утвердить раз и навсегда авторитет и верховенство Кафолической церкви города Рима как матери и учительницы всех церквей. Подобный корпус права должен был дать также новое обоснование церковной независимости Рима от светских властей. Надежды на создание такого правового свода не остывали в Риме несмотря на то, что о первенстве Римской церкви, основанной на Евангельском обетовании, и о независимости ее от императоров уже достаточно ясно высказывались в предыдущие века Геласий и св. Григорий Великий. Итогом кропотливой работы монахов из аббатства Корби в северной Франции стало, появление в середине IX в. «Псевдо-Исидоровых декреталий». Этот сборник был основан на двух китах: на подлинном и чрезвычайно богатом по содержанию «Испанском Собрании» канонов и на апокрифических папских декретах. В конечном итоге именно «Псевдо-Исидоровым декреталиям» суждено будет играть роль латинской «Синтагмы канонов» вплоть до XII" в.

Четвертый период кодификации церковного права следует назвать «декретистским». Указаный период датируется X-XII вв. Его характерной особенностью является^ формирования' юридической методологии, необходимой для систематизации церковного права*. В Византии итогом этого процесса стало появление традиции- схолиастов, составлявших толкования1 к «Синтагме», к «Номоканону XIV титулов»-и к «Синопсису» — краткой редакции «Синтагмы». (Зонара, Вальсамон и Аристин). Своеобразным продолжением этой традиции станет воссоздание жанра канонических ответов, существовашего в IV в., но забытого впоследствии. Канонические ответы-НиколаяТП, патриарха Константинопольского, Никона Черногорца, Вальсамона, позднее Иоанна Китрского, Димитрия Хоматиана, Никиты Ираклейского, Луки Хрисоверга и Иосафа Эфесского станут образцом подобной литературы. На латинском Западе напряженная церковно-политическая борьба между Папством и Империей, разразившаяся в XI в., стимулирует процесс систематизации церковного права. Традиция «декретистов», классифицировавших памятники церковного права по тематическому принципу, приведет к созданию многочисленных новых юридических сборников. Среди них наибольшее значение имели "Декрет» Бурхарда Вормсского, «Собрание канонов» в 74 титулах, «Собрание канонов» Ансельма Луканского, «Малое собрание канонов» (Collectio minor), зависевшая» от ансельмовского собрания, «Собрание канонов» кардинала

Деусдедита, Ро1усагрт пресвитера Григория, «Декрет» и «Панормия» Ивона Шартрского, и, наконец, «Декрет» Грациана.

Разделение церквей и его правовые последствия подвели черту под раннесредневековой кодификацией церковного права. В последующие века церковное право развивалось иначе, чем в первом тысячилетии хрисианской истории. На Западе «декреталисты», создавая новые памятники права,536 символизировали окончательную'централизацию церковной власти и права в Риме, которую не смогло поколебать даже соборное движение первой половины XV в. В Византии такие систематизаторы церковного права XIV в., как Матфей Властарь или Константин Арменопул, лишь добавляли к «Синтагме» новые определения^ Константинопольских патриархов и хрисовулы василевсов, заменив «Номоканон XIV титулов» более сложными

537 1-т каноническими структурами. При этом следует подчеркнуть, что даже очевидные различия в развитии церковного права, характерные для Римской и Константинопольской церквей после XII столетия не были препятствием для обретения путей к примирению между ними. Главными причинами сохранения раскола между Римом и Константинополем после XI в. стали многочисленные боголовские споры, охватывавшие самые различные сферы вероучения: от пневматологии до понимания таинств. Эти споры нередко выявляли собой пленение христианской мысли, как греческой, так и латинской, принципами и законами языческой философии (в первую очередь аристотелизмом). Тем самым они затемняли в течении веков евангельский смысл христианского воссоединения. Указанное обстоятельство, а также в ряде случаев политическая коньунктура, не позволили достичь действительного1 воссоединения церквей ни в Лионе в 1274 г., ни во Флоренции в 1439 г.

536 «Декреталии» Григория IX, «Декреталии» Иннокентия IV, «Шестая книга декреталий» Бонифация VIII, «Клементины», «Экстраваганты».

537 «Алфавитная Синтагма» Матфея Властаря, «Шестикнижие» Константина Арменопула.