автореферат диссертации по искусствоведению, специальность ВАК РФ 17.00.04
диссертация на тему: Коптские ткани: опыт символического осмысления изображений

Полный текст автореферата диссертации по теме "Коптские ткани: опыт символического осмысления изображений"

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ЭРМИТАЖ

2 2 АПР^Щ) На правах рукописи

КАКОВКИН Александр Яковлевич

КОПТСКИЕ ТКАНИ: ОПЫТ СИМВОЛИЧЕСКОГО ОСМЫСЛЕНИЯ ИЗОБРАЖЕНИЙ

специальность № 17.00.04 - изобразительное и декоративно-прикладное искусство и архитектура

Диссертация в виде научного доклада на соискание ученой степени доктора искусствоведения

Санкт-Петер бург 1996

Официальные оппоненты: доктор искусствоведения

Линник Ирина Владимировна доктор искусствоведения Вздорнов Герольд Иванович доктор исторических наук Хосроев Александр Леонович

Ведущая организация: Государственный музей искусств народов Востока

Защита состоится ...........£^....1996 г. в (к. часов на заседании

диссертационного Совета Д 019.01.01 при Санкт-Петербургском государственном академическом институте живописи, скульптуры и архитектуры им И. Е. Репина Российской академии художеств (199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., 17)

С диссертацией в виде научного доклада можно ознакомиться в Научной библиотеке Российской академии художеств (адрес тот же)

Диссертация в виде научного доклада разослана "....^^....1996 г.

Ученый секретарь диссертационного Совета

Б. И. Кохно

Многообразная тканая продукция IV - XII вв., обнаруженная в христианских захоронениях в Египте и получившая условное название „коптские ткани", является необычайно важным культурно-художественным феноменом. Большинство коптских тканей, которых в мировых собраниях насчитывается более ста тысяч, специально предназначалось для погребальных целей (одежды, погребальные саваны и др.), но среди них немало и тканей, использовавшихся в повседневном быту и в религиозном обиходе. Как правило, ткани несут на себе (вытканные, нашитые, исполненные резерважем или написанные красками) разнообразные украшения. Это превращает ткани в исключительно ценный источник в изучении культуры, искусства, быта, религиозных верований, эстетических и этических представлений и бытовых реалий народов, населявших долину Нила в первом тысячелетии н. э.: египтян, греков, римлян, сирийцев, иудеев, армян, арабов и др.

Актуальность темы. Исследование символики изображений на коптских тканях является важнейшей и насущнейшей задачей в коп-тологии. Актуальность ее обусловлена отсутствием обобщающих работ как в отечественной, так и в мировой науке. Число публикаций по коптским тканям превышает две тысячи, однако данная проблема затрагивалась лишь в единичных работах, посвященных отдельным памятникам или группам однородных произведений, и как единая культурно-художественная проблема никем не ставилась. Это обстоятельство делает очевидной настоятельную необходимость данного исследования.

Ее разработкой я занимаюсь более 20 лет. В октябре 1975 г. на научной конференции „Культура и искусство Византии" (Санкт-Петербург) я выступил с докладом, в котором затронул проблему осмысления символики изображений эпизодов истории патриарха Иосифа на тканях из собрания Эрмитажа. Через пять лет, в декабре 1980 г. на конференции, посвященной 60-летию отдела Востока Эрмитажа, я прочел доклад, в котором расширил круг рассматриваемых под интересующим меня уголом зрения памятников и обосновал насущную необходимость изучения их со стороны символики. В марте 1983 г. на заседании Санкт-Петербургского отделения Императорского Православного Палестинского общества я прочел доклад „О символике некоторых изображений на коптских тканях". В краткой форме свои наблюдения и сложившиеся к этому времени выводы я изложил в статье „К вопросу о символике изображений на коптских тканях", опубликованной в сборнике в честь 75-летия академика Б. Б. Пиотровского (1985 г.). В развернутой форме свою концепцию я обнародовал в большой статье „Изображения на коптских тканях:

украшения или символы?", вышедшйд в свет в 1988 г. В дальнейшем в целом ряде разнообразных работ я развивал свои идеи.

Тема этой работы непосредственным образом связана с моей плановой научно-исследовательской деятельностью в Эрмитаже и во многом базируется на крупнейшей в мире коллекции коптских тканей музея (насчитывающей более 3300 номеров).

Цели и задачи исследования. Слабая степень изученности поставленной проблемы определила цели и задачи исследования: раскрытие и осмысление символики изображений на коптских тканях. Для этого проведено тематически-сюжетное объединение памятников в шесть групп-разделов: ткани с христианской тематикой; ткани с изображениями, заимствованными из греко-римской мифологии и литературы; ткани с древнеегипетскими мотивами; ткани со смешанными, разнообразными изобразительными мотивами (varia); ткани с изображениями представителей мира животных и растений; ткани с вышитыми или нанесенными красками надписями на греческом, коптском, арабском, еврейском языках.

При рассмотрении каждой группы учитывались связи изображений на тканях с изображениями на разнообразных памятниках (в первую очередь - погребальных) Восточносредиземноморского региона. Привлекались также нарративные источники, надгробные эпитафии и т.п., помогающие раскрытию воззрений жителей долины Нила на проблемы смерти. Такой подход позволил представить в целом картину осмысления символики изображений на тканях теми, кто создавал их, и теми, кто их использовал.

Источники исследования. Источниковедческой базой исследования послужили более двухсот тканей IV - XII вв. из почти ста государственных и частных собраний мира. Укажу только крупнейшие из них: Эрмитаж (Санкт-Петербург), Лувр (Париж), Музей позднеантичного и византийского искусства (Берлин), Коптский музей (Каир), Музей тканей (Лион), Музей Бенаки (Афины), Государственный музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина (Москва), Королевский музей искусства и истории (Брюссель) и др.

В качестве иконографических аналогий привлекались такие памятники коптского искусства, как стелы, скульптура из камня и дерева, поделки из кости, росписи. Использовались труды отечественных и зарубежных специалистов по коптскому текстилю, искусству древнего, эллинистического, христианского Египта и стран Восточного Средиземноморья, а также источники по религии, мифологии, философии, иконографии, этнографии, исторические, агиографические и литературные произведения.

Метод исследования. Поставленные задачи решались прежде всего методом комплексного изучения конкретных памятников - тканей,

для чего использовались искусствоведческий анализ и данные иконографии, учитывались семантические связи изображений на тканях с изображениями на произведениях других видов искусства, происходящих из Восточносредиземноморского региона, принимались во внимание технические особенности тканей и их назначение.

Научная новизна работы.На основании изучения автором широкого круга памятников коптского искусства (в первую очередь - тканей) и обобщения итогов исследований российских и зарубежных специалистов, новизну работы следует усматривать в1 следующем: установлено, что главной идеей, которой руководствовались заказчики тканей и мастера на протяжении тысячи лет при выборе изобразительных мотивов, героев, отдельных сцен и т. п., была вера в то, что большинство из них в основе своей заключало апотропеическую, сотериологическую, благопожелательную в самом широком смысле символику; эта вера укрепляла надежду на бессмертие, на продолжение счастливой жизни за гробом.

Настоящее исследование является первой и пока единственной в мире работой, в которой столь масштабно ставится и - надеюсь

- разрешается проблема символики изображений на коптских тканях. Научная новизна ее в первую очередь характеризуется именно этим. Кроме того, в ней мною раскрывается ход переосмысления языческих

- древнеегипетских и греко-римских - представлений жителями долины Нила христианской и арабской эпох в христианские; предлагается свое решение проблемы одеяний, использовавшихся в погребальных целях. Выявлены основы долгого бытования в христианской среде древнеегипетских мотивов и античных персонажей; разъяснено соседство образов классического искусства с христианскими символами; объяснены причины значительного количества обнаженных фигур на тканях, созданных в христианскую эпоху и т. п.

Автором опубликовано более 250 тканей эрмитажного собрания и по-новому интерпретирован ряд памятников коптского ткачества из зарубежных собраний (США, Греции, Франции, Германии, Армении, Украины и др.). Им же конкретизированы и обоснованы даты многих опубликованных произведений.

Практическая ценность работы и ее общетеоретическое значение. Практическая ценность работы прежде всего заключается в том, что она восполняет пробел в мировой коптологии в изучении важнейшей отрасли коптского искусства - ткачества. Автор отходит от традиционно сложившихся взглядов на коптские ткани как образцы чисто декоративного искусства; недаром их до сих пор характеризуют как „художественные", „узорчатые", „декоративные" (сравните с определениями в европейских языках: „textile designs", „tissus artistiques",

„tissus décorés", „künstlerische Stoffe"). Теперь, в свете взглядов автора, коптские ткани воспринимаются по-другому, более глубоко и многосторонне, в непосредственном многотысячелетнем историко-художественном контексте культуры народов Восточного Средиземноморья.

Основные положения проделанной автором работы нашли отражение на нескольких выставках, организованных лично автором: „Коптские ткани из фондов Эрмитажа" (Эрмитаж, 1977 - 78 гг.); „Египетский портрет IV в. до н. э. - VII в. н. з." (Эрмитаж, 1981 г.); „Коптское искусство" (Эрмитаж, 1989 г.), - или при его участии: „Искусство Византии в собраниях СССР" (Эрмитаж, 1975 - 76 гг.; Москва, ГМИИ им. А. С. Пушкина, 1977 г.); „Византия и византийские традиции" (Эрмитаж, 1991 г.), „Из коллекций Н. П. Лихачева" (Гос. Русский музей, 1991 г.); „Искусство коптского Египта. Из собраний Эрмитажа и ГМИИ им. А. С. Пушкина" (Москва, ГМИИ им. А. С. Пушкина, 1991 г.).

Результаты проделанного исследования могут быть использованы не только искусствоведами, занимающимися изучением искусства Египта птолемеевского, римского, византийского и арабского периодов, но и искусства Ближнего Востока в целом, а также специалистами смежных областей - историками, культурологами, историками религий, этнографами. Содержащийся в работах автора материал может быть использован при создании трудов по истории поздне-античного и средневекового искусства, в справочных изданиях по иконографии и мифологии. Некоторые данные исследований могут быть включены в спецкурсы, в лекционные курсы для студентов художественных вузов, учащихся специализированных училищ, а также использоваться мастерами декоративно-прикладного искусства и при разработке программ и методик музейных экспозиций.

Апробация работы. Основные итоги проделанного исследования докладывались автором, начиная с 1975 г. на научных форумах разного уровня в России и за рубежом: „Культура и искусство Византии''(Санкт-Петербург, 1975 г.), „Памятники культуры Востока. Вопросы исторических реконструкций" (Санкт-Петербург, 1980 г.), „XI-я всесоюзная сессия византинистов" (Севастополь, 1983 г.), „П-ой всесоюзный симпозиум по проблемам эллинистической культуры на Востоке" (Ереван, 1984 г.), „Ш-ий международный конгресс коп-тологов" (Варшава, 1984 г.), „Лазаревские чтения - 85" (Москва, 1985 г.), „XII-я всесоюзная сессия византинистов" (Киев, 1987 г.), „Страны северо-восточной Африки и Красноморского бассейна в древности и раннем средневековье" (Москва, 1987 г., 1988 г.), „Ш-ий всесоюзный симпозиум по проблемам эллинистической культуры на Восто-

ке" (Ереван, 1988 г.), „Континуитет и дисконтинуитет в Византии" (Херсонес, 1989 г.), „Банковские чтения" (Санкт-Петербург, 1990 г., 1992 г.), „XIII-я всесоюзная сессия византинистов" (Ростов Великий, 1990 г.), „V-я научная сессия „Византия и христианский Восток" (Санкт-Петербург, 1990 г.), „VI-ой международный конгресс египтологов" (Турин, 1991 г.), „ХП-я международная конференция по раннехристианской археологии" (Бонн, 1991 г.), „XVIII-ый международный конгресс византинистов" (Москва, 1991 г.), „Международная коптологическая конференция" (Перигё, 1991 г.), „V-ый международный конгресс коптологов" (Вашингтон, 1992 г.), „Луконинские чтения" (Санкт-Петербург, 1993 г., 1994 г., 1995 г.), „Чтения памяти академика Б. Б. Пиотровского" (Санкт-Петербург, 1993 г., 1995 г., 1996 г.), „Международная конференция „100 лет византиноведения в России" (Санкт-Петербург, 1994 г.), „Чтения памяти В. Ф. Левин-сона-Лессинга" (Санкт-Петербург, 1995 г.), „Византия и Крым. Проблемы городской культуры" (Севастополь, 1995 г.), „75 лет Отдела Востока Эрмитажа" (Санкт-Петербург, 1995 г.).

В разное время автор выступал на научных заседаниях сектора Древнего Востока отдела Востока Эрмитажа, отдела Востока, отдела нумизматики и отдела античного мира Эрмитажа, Санкт-Петербургского отделения Императорского Православного Палестинского общества, Института всеобщей истории Российской Академии наук в Москве.

Степень обоснованности и научной значимости основных положений проделанной автором работы убедительно доказывается значительным количеством публикаций автора - более 60 статей, рецензий, каталогов, обзоров - общим объемом более 25 печатных листов. Большая асть из них опубликована в академических изданиях России („Византийский временник", „Вестник древней истории", „Палестинский сборник", „Вспомогательные исторические дисциплины" и др.) и в научных изданиях Армении, Франции, Германии, Австрии, Польши („Кавказ и Византия", „Etudes Coptes", „Le Monde Copte", „Gottinger Miszellen", „Macedonian Studies" и др.) . Многие из этих работ нашли положительные отклики коптологов, искусствоведов, историков как отечественных, так и зарубежных.

В 1993 г. редакционный совет и редколлегия „Вестника древней истории" присудил автору премию имени академика Б. Б. Пиотровского за серию публикаций по коптологии.

Предлагаемые мною соображения об осмыслении символики изображений на коптских тканях благожелательно были встречены специалистами и слушателями моих лекций по коптскому искусству, прочитанных в 1993 и 1994 гг. в Париже (Лувр), Страсбурге (Универси-

тет), Кольмаре (Музей естественной истории), Берлине (Музей по-зднеантичного и византийского искусства) и Мюнстере (Семинар проф. М. Краузе по коптологии при Университете).

Основные выводы и положения моих исследований нашли отражение в нескольких рукописных трудах: в монографии „Коптское искусство" (10 а. л.; 1987 г.), в монографии „Путь в бессмертие (символика изображений на коптских тканях)" (12 а. л.; 1990 г.), в каталогах „Коптские ткани Эрмитажа" (12 а. л., 500 номеров непубликовавпшх-ся тканей; 1984 г.), „Искусство коптского Египта" (8 а. л., 63 номера; 1989 г.), „Искусство христианского Востока" (4 а. л., 42 номера; 1992 г.), „Коптский мир" (5 а. л., 26 номеров; 1994 г.).

Работы моих многочисленных предшественников, посвященные коптским тканям, позволяют мне не останавливаться на вопросах истории открытия коптских тканей, этапах формирования крупнейших мировых собраний этих памятников, определения основных направлений их изучения и т. п. Отмечу только, что за более, чем столетний период исследования коптских тканей многие проблемы все еще остаются слабо разработанными. Одной из таких проблем несомненно является проблема осмысления символики разнообразных изображений на тканях.

Очевиден факт, что одежда в древности имела не только чисто утилитарное назначение. Покрой, нередко цвет, набор украшений, их расположение были глубоко продуманы. Как правило, они опирались на многовековые традиции и отражали социальное положение своих владельцев и несомненно в первооснове своей заключали символический смысл, в первую очередь - охранительный, защищающий владельцев от всевозможных напастей в этом и в потустороннем мире (разграничения между которыми для людей тех далеких времен не было). Это понимали еще пионеры изучения коптских тканей (В. Г. Бок, Й. Карабачек, Р. Форрер и др.). Однако целостного, всеохватного подхода к символическому осмыслению изображений на тканях в литературе до сих пор не существовало. Причин такого явления немало. Основные из них следующие: сроки бытования вещей весьма длительны (конец III - XII вв.; создававшиеся христианами одеяния после ХП-го столетия в основном имели уже чисто исламский характер), набор изображений на них очень многообразен, памятники разнородны по стилю и техникам выполнения, к тому же принадлежали они невероятно пестрой в социальном, этническом, культурном, конфессиональном отношениях среде, включавшей египтян, греков, римлян, евреев, сирийцев, арабов, армян и др. Все эти факторы обусловили многозначность символики изображений на тканях. Она, скорее всего, включала сложный комплекс представлений, по-видимо-

му, варьировавшийся в разные эпохи и в разной этнической среде. Но основным, определяющим элементом в этих представлениях было то, что, - будучи в большинстве случаев связанными с погребальными обрядами, - их символика естественным образом должна была отражать охранительные и благопожелательные функции изображений, базировавшихся на сотериологических и эсхатологических верованиях. А верования эти сводились в конечном счете к надежде навсегда сохранить телесную и духовную сущность индивидуума, к упованию на бесконечное благополучное продолжение жизни в потустороннем мире. Такие воззрения особенно близки были египтянам, поскольку именно египтяне, как никакой другой народ древности, верили в конкретное продолжение жизни после смерти. Идея бесконечного продолжения жизни у жителей долины Нила жила, почти не изменяясь, тысячелетия; со временем она находила только иные формы выражения. Древнеегипетские изображения, связанные в основном с погребальным культом, сначала украшали стены гробниц, потом перешли на саркофаги, затем переместились на мумийные пелены.

С победой христианства утвердился новый способ захоронений: покойников обычно облачали в несколько рубашек, надевали на ноги носки, а на голову колпаки, под голову подкладывали подушку и заворачивали в погребальные саваны, в качестве которых нередко использовались употреблявшиеся в быту и в церковном обиходе покрывала, завесы и т. п. Почти все тканые изделия, в которых хоронили усопших, были украшены разнообразными изображениями. Естественно, что с течением времени „репертуар" изображений менялся, но символическое осмысление их, по-видимому, оставалось в основе все-таки прежним. Некоторые, особенно ёмкие в символическом отношении образы и мотивы (знак жизни - анх, боги-спасители и герои-покровители, святые, крест и др.) удерживались веками. Попытаюсь доказать это на характерных примерах.

Настоящий доклад, как отмечалось выше, содержит шесть разделов, каждый из которых объединяет тканые памятники разного времени, но с однородными изобразительными мотивами.

Первый раздел посвящен тканям с христианскими изображениями. Количество тканых памятников с христианской тематикой сравнительно невелико. Для удобства я их объединил в следующие группы: ветхозаветные герои, новозаветные персонажи, христианские святые и христианские символы.

Многие памятники из этого раздела рассмотрены в ряде моих работ: цикл статей и сообщений о тканях с эпизодами истории Иосифа Прекрасного („Эпизоды „истории Иосифа" на коптских тканях Эрмитажа", 1975 г., 1980 г.; „Два памятника коптского ткачества

с библейскими сценами", 1979 г.; „On a Coptic Tapestry from the Collection of the Austrian Museum of Applied Art" 1993 г. и др.), царя-пророка Давида („Две коптские ткани с изображением Давида m собрания Эрмитажа", 1983г.; „Уникальная коптская ткань с эпизодом истории Давида", 1991 г. и др.), в статьях-„персоналиях" („Коптский тканый медальон с изображением мученичества святой Фёклы", 1981 г.; „D'un tissu copte du Musée Allemand des Tissus à Krefeld" 1993 г. и др.), наконец, в работах обобщающего и концептуального характера („О коптских тканых завесах с изображениями орантов", 1991 г. ; „Ветхозаветная тематика в коптском искусстве", 1993 г.; „Группа коптских тканей VIII - IX вв. с редким евангельским сюжетом", 1995 г. и др.). Поэтому взгляды свои я изложу здесь тезисно.

Известно, что исходным пунком религии христиан была идея спасения: всем своим приверженцам, уповавшим на всеблагого и всесильного Бога, она гарантировала продолжение жизни за гробом; царство Божье для них было реальностью близкого будущего, они ждали его, стремились к нему.

То обстоятельство, что большинство обитателей долины Нила было монофиситами (т. е. признавало в Иисусе Христе только одну - божественную сущность), придало богослужебной практике египтян, их литературе, памятникам художественной деятельности своеобразный характер. Относительно художественных памятников это сказалось, например, в ограничении количества сцен христологичес-кого цикла (отсутствие в ранних памятниках сцен распятия и др.), в явном предпочтении сцен чудес, в своеобразной трактовке некоторых образов (в частности, здесь широко был распространен и долго бытовал тип молодого, безбородого и безусого Христа) и т. п.

Почти все герои Ветхого Завета, изображенные на тканях (Адам, Ной, Авраам, Исаак, Иосиф, Моисей, Давид, Соломон, Илья, Елисей, Самуил, Осия, Иона, Даниил и др.), рассматривались богословами как прообразы Иисуса Христа, в их подвигах видели параллели его деяний; большинство из них символизировало собою спасенные Богом души. Поэтому в памятниках погребального искусства (к которым относится и значительное число коптских тканей) персонажи и сцены из Ветхого Завета (прародители в Раю; Адам, дающий имена животным, птицам и растениям; жертвоприношение Авраамом Исаака; эпизоды истории Иосифа, Моисея, Самуила, Давида; суд Соломона; вознесение Ильи на небо; история Ионы; Даниил во рву львином и др.) символически говорят об умерших.

Новозаветные персонажи (в первую очередь, разумеется, Иисус Христос, Богоматерь, Елизавета, Иоанн Предтеча, архангел Михаил,

апостолы Петр и Павел, евангелист и основатель национальной египетской церкви апостол Марк и др.) служили образцами для верующих и осмыслялись как гаранты будущего всеобщего воскресения.

Есть ткани, на которых Иисус Христос представлен в образе Доброго Пастыря. Такие изображения, символизировавшие милость Господа, его заботу о своей пастве, вселяли в людей надежду на спасение, поскольку служили образом уготованного верующим Рая.

Почти все сцены христологического и богородичного циклов, воспроизведенные на тканях: Благовещение, Встреча Марии и Елизаветы, Рождество Христово (нередко представляемое в варианте Омовения младенца), Поклонение волхвов, Бегство в Египет, Крещение; чудо в Кане, воскрешение Лазаря и др., - напрямую связаны с одной из основных идей христианства - идеей спасения.

Очень интересны пять тканых образцов - нарукавных нашивок - полос, на которых, как мне удалось установить, изображены сцены крещения народа апостолами в присутствии Спасителя (Ин. 4, 2). Символический смысл таких сцен очевиден, т. к., согласно Евангелию от Марка (16, 16): „Кто будет веровать и креститься, спасен будет".

Популярные в Египте святые, чьи изображения встречаются на коптских тканях: Фекла, Сисиний, Фёдор, Мина и др. - рассматривались богословами как образы спасительной жертвы, в награду за которую человек обретет бессмертие. К тому же все они почитались надежными защитниками людей.

Сохранилось много тканей с изображениями орантов - мужских, женских и детских фигурок с поднятыми руками; нередки среди них и монахи. В одних случаях они, вероятно, изображали усопших, а в других - живых молителей за умерших. Не следует забывать, что богословы толковали моление с поднятыми руками как символ распятия Христа, т. е. как акт искупления кровью Спасителя грехов человечества, принесший людям спасение.

Часто встречающиеся на тканях изображения монограммы имени Спасителя (хризма) и „оружие Христово" (крест) почитались самыми действенными христианскими апотропеями и надежными символами бессмертия.

Крест или хризма в венке - мотивы, нередкие на тканях, - символизировали триумф Спасителя над смертью, что обещало и человечеству бессмертие. Рядом с крестами и анхами иногда изображались „альфа" и „омега" - первая и последняя буквы греческого алфавита, означавшие начало и конец, прошлое, настоящее и будущее одновременно. Эти буквы символически выражали божественность Христа, его изначальность и бесконечность.

Уникальна ткань V в. (хранящаяся в Бруклинском музее в Нью -Йорке) с изображением креста, рукава которого и сокрестие заняты греческими буквами, образующими слова: „жизнь" и „свет". Так ткач символически воспроизвел выражения, которыми Иисус Христос характеризовал самого себя: „Я - свет миру" (Ин. 8, 12), „Я - путь, истина, жизнь" (Ин. 14, 6), „Я - воскресение и жизнь" (Ин. 11, 25).

Вытканные, исполненные резерважем, или нарисованные красками на тканях изображения с христианской тематикой - будь то сцены, отдельные персонажи, знаки-символы и т. п. - не только свидетельствовали о принадлежности своих обладателей к религии спасения, но имели и охранительное значение как на земле, так и, скорее всего, в потустороннем мире, поскольку смерть мыслилась подавляющим числом людей как переход из мира земной юдоли к вечной, радостной жизни с Христом.

Примечательно и такое обстоятельство. Большинство памятников коптского ткачества с христианской тематикой было создано в эпоху после прихода в Египет арабов, т. е. позже середины VII в. Объяснить это можно несколькими факторами. К этому времени окончательно складываются иконографические каноны ряда сцен и образов святых. К тому же некоторые из христианских персонажей почитались и мусульманами (число которых в долине Нила с годами неуклонно росло), поскольку деятельность некоторых из них (Иосиф, Иаков с семейством, Моисей, Иеремия) протекала в египетской земле, а кое-кто из них стали действующими лицами Корана (Авраам - Ибрахим, Исаак - Исхак, Иосиф - Йусуф, Моисей - Муса, Давид - Да'уд, Соломон - Сулейман, Илья - Илйас и др.). Любопытно и другое. В Коране после пассажа о вере в единого Бога говорится о вере в посланников Бога. Таких пророков-посланников названо пять: Ной - с ним Бог возобновил „союз", Авраам - первый „мумин" (т. е. верующий в единого Бога), Моисей, которому Бог дал Тору для „сынов израилевых", Иисус, через которого Бог сообщил христианам Евангелие. И только пятым назван Мухаммад.

Во втором разделе доклада рассматриваются ткани, на которых запечатлены персонажи мифологии и литературы древней Греции и Рима. Несколько моих статей и рецензий посвящено этой группе памятников („Античная тематика в коптском искусстве", 1984 г.; „ранние образцы коптских вышивок", 1987 г.; „О двух группах коптских памятников с античными сюжетами", 1990 г.; „О двух коптских тканях с изображениями двенадцати подвигов Геракла", 1994 г.; „О двух коптских тканях-близнецах VIII в. из Лувра", 1995 г.). Количество таких памятников весьма значительно. Изображения бессмертных. олимпийцев и героев (многим из которых боги покровительствовали)

встречаются и как единичные образы, так и в сценах, вместе с другими персонажами. Из обитателей Олимпа на тканях можно видеть: Диониса, Афродиту, Аполлона, Эрота, Артемиду, Гермеса, Зевса, Нила, Гею, Гестию, Гефеста. На тканях представлено около трех десятков героев и героинь: Геракл, Орфей, Беллерофонт, Диоскуры, Леда, Европа, Дафна, Адонис, Психея, Пенелопа, Ганимед, Пасифая, Ифигения, Орест, Пилад, Медея, Ясон, Эней, Дидона, Мелеагр, Ата-ланта, Ариадна, Ипполит, Федра, Парис, Андромеда, Андрокл, Александр Македонский (наверняка какая-то часть героев на тканях еще не идентифицирована). В этом перечне фигурируют и герои-спасители (Геракл, Диоскуры, Персей, Ариадна и др.), и те, кого спасали (Андромеда, Ифигения, Орест, Пилад, Парис, Андрокл и др.), и „родственники" олимпийцев (Беллерофонт, Пасифая, Дафна, Эней и др.), и лица, отмеченные благосклонным вниманием богов (Европа, Леда, Ганимед, Ариадна и др.), и те, кому олимпийцы покровительствовали (Геракл, Ипполит, Диоскуры, Парис др.), и легендарные охотники (Ипполит, Аталанта, Мелеагр, Александр Македонский и др.), и те, кто знаменит своими высокими моральными качествами (Пенелопа, Ипполит, Дафна и др.), и кто отмечен „божьей искрой" (Орфей).

Столь широкая популярность античных богов и героев на египетской земле объясняется несколькими причинами. На грани старой и новой эпох в долине Нила произошло слияние многих богов и героев греко-римского пантерона с местными египетскими богами, и в таком синкретическом виде боги и герои-полубоги стали ближе, роднее и понятнее этнически пестрому населению древней страны, в которой ощутим был греческий элемент (особенно в Нижнем Египте). С Афродитой отождествляли Хатхор и Исиду, „вечную заступницу рода человеческого", „матерь несчастных", „охранительницу смертных" (Мет. XI, 25). Аполлон слился с Гором. Дионис уподобился Осирису. Отец богов и людей Зевс, повелитель подземного царства Плутон, врачеватель Асклепий и победитель смерти Дионис соединились в образе Сераписа. „Проводник душ" в царство теней Гермес превратился в провожатого умерших у египтян - бога Тота. Геракла объединили с Бэсом. Черты Персея унаследовал египетский бог Мин. Ганимед стал олицетворять божка источника Нила. Приапа приравняли к Гарпократу. Обрел местные корни и Александр Македонский: по легенде, изложенной Псевдо-Каллисфеном, последний египетский владыка - фараон Нектанеб был отцом Александра, т. е. Александр считался законным властителем страны Нила.

В первые столетия нашей эры, когда только начал формироваться изобразительный язык новой христианской идеологии, ряд популярных античных персонажей был заимствован христианскими богосло-

вами, писателями, художниками. Используя старые, апробированные, всем знакомые языческие образы, сторонники новой религии стали вкладывать в них новое содержание, переосмысляя их в христианском морализующем и дидактическом духе. Так, Эрота превратили в ангела; Диониса и менаду толковали как Адама и Еву; убийство пленника или раба осмысляли как принесение в жертву Исаака; рождающуюся из морской пены Афродиту воспринимали как аллегорию появления на свет в водах крещения христианской души; сказку об Амуре и Психее понимали как иносказательную притчу о любви души к Богу; изображение Бсллерофонта интерпретировали как языческую метафору христианского вознесения души; превратившаяся в лавр нимфа Дафна олицетворяла трансформированную после смерти душу и т. д.

К тому же символика многих античных изображений была созвучна христианской эпохе и легко приспосабливаемой для воплощения новых идей. Нельзя не учитывать и тот факт, что уже в позднеантич-ный период некоторые языческие божества и герои воспринимались как христианские персонажи, а кое-кто из них даже осмыслялся как прототип Иисуса Христа. Иустин Философ, или Мученик (ум. ок. 165) в мифах о Дионисе, Геракле, Асклепии видел искаженные библейские пророчества о Спасителе. Особенно много общего Иустин находил между Христом и Дионисом. Во многом подобным образу евангельского Иисуса рисовал образ Геракла Дион Хрисостом (I - II вв.). По неоплатонической традиции, Аполлон и Артемида соответствовали Христу и Богоматери. Очень быстро „прижился" в христианской среде образ Орфея. Последователями новой религии он воспринимался то как Адам в Раю, то как Добрый пастырь, наконец, как символ самого Христа. Некоторые полагали, что в образе Дафны можно видеть христианскую душу, а в Аполлоне - Христа; лавр, в который превратилась нимфа, со временем послужил основой креста, на котором распяли Спасителя. Живы были и представления, согласно которым Зевса, превратившегося в быка, сравнивали с Христом, а Европу - с человеческой душой. Богословы находили символические параллели и между образами Христа и Александра Македонского. По мнению некоторых толкователей, даже такие откровенно любовные сцены, как Европа с быком, Леда с лебедем, Пасифая с быком, следовало рассматривать в аспекте нравственной связи: всякая любовь - это любовь к Богу и даже телесный аспект любви - только символ духовного.

Касаясь античных персонажей на коптских тканях, нельзя обойти молчанием тот факт, что многие из этих персонажей изображались полу- или совершенно обнаженными. Какая-то часть обнаженных

женских фигур на коптских памятниках восходит к традиционным образам античной Афродиты, а мужских - к Дионису. Скорее всего, нагота персонажей указывает на их божественное или героическое происхождение или статус. К тому же в ряде случаев христианское искусство просто не могло исключить наготы, когда сама тема требовала таких изображений (например, в случаях с Ледой, нереидами и т. п.).

Примечателен использовавшийся коптскими мастерами прием „христианизации" античных персонажей (а иногда и зверей, и фантастических существ): нередко они рядом с героями древности изображали крест. Пользуясь таким нехитрым приемом, мастера, по-видимому, считали, что так они аннулируют языческую принадлежность героев, лишают их старого смысла и придают им новое, христианское значение, осененное спасительным символом религии Иисуса Христа.

Но все же главное, что обеспечивало длительную, почти тысячелетнюю живучесть многих античных богов и героев на земле Нила, по моему глубокому убеждению, была заключавшаяся в этих образах символика. Десятки поколений людей связывали с этими персонажами свои надежды на лучшее. Люди верили, что эти боги и герои охранят и защитят их, принесут радость, изобилие, покой, наконец, - бессмертие.

Естественно возникает вопрос: почему именно в таком смысле следует воспринимать богов и героев античного пантеона на коптских тканях? Я отвечаю на него так: большинство своих героев и сцен ткачи-христиане заимствовали у своих предшественников - античных мастеров. Разумеется, что творения последних осмыслялись по-разному, многопланово, в зависимости от контекста, обстоятельств, местонахождения памятников, в конце-концов, от эрудиции и морального состояния людей. Некоторым сценам свойственен двойственный, а то и тройственный смысл. Об этом писали и деятели прошлого (Климент Александрийский, II в.; Ахилл Татий, конец II в. и др.) и современные авторы (А. Ф. Лосев, Э. Бикерман, Я. С. Голосовкер и др.). В нашем случае (применительно к погребальному контексту материала - большинство коптских тканей обнаружено в могилах) естественно выбирать именно символизм, отвечающий погребальным представлениям. А именно с такими представлениями и обрядами многие народы связывали (да и связвают до сих пор) извечную веру в спасение, чаяния на счастливую жизнь в ином, потустороннем мире.

Многие положения классического труда Ф. Кюмона о погребальных представлениях, обрядах, ритуале населения римского мира (1942 г., переизд. - 1962 г.), как и работы Ж. Байе об антихтонизме образа

Геракла (1921 - 22 гг. и 1927 г.) и статья Г. Мецгера об антихтонизме образа Диониса (1944 - 45 гг.) вполне приложимы и к рассматриваемой мною группе изображений на коптских тканях. Остановлюсь лишь на нескольких примерах.

Особенно популярен у коптских ткачей был образ Диониса/Вакха. С глубокой древности его почитали богом-спасителем. Существовало предание, по которому Дионис спускался в царство Аида, поэтому он пользовался репутацией покровителя душ умерших, их защитником. С символикой дионисизма связаны многие сцены и персонажи, представленные на тканях: сцены триумфа бога; сидящий на бегущем хищнике человек; шествие сатиров, манад; сбор винограда; козлоногий Пан и др.

Лучезарный Аполлон считался распорядителем судеб людей: он способствовал „оправданию" Ореста, но лишил жизни сыновей Ни-обы, расправился с Марсием, убил Еврита, перебил киклопов, направил стрелу Париса в Ахилла.

Его сестра Артемида почиталась как божество плодоносящих сил, покровительница детей и юношества, защитница и спасительница, в чьей власти - даровать бессмертие. По Аполлодору (I в. или II в.), она сделала бессмертной Ифигению и дочь Леды Филоншо. Вместе с тем, в ее власти - поражать своими стрелами не только животных, но и людей, поэтому ее воспринимали и как богиню смерти: от ее руки погибла Ариадна, она безжалостно расправилась с дочерьми Ниобы, ее стрела оборвала жизнь великана Ориона. Всплывает в памяти и желание Пенелопы, чтобы Артемида послала ей тихую смерть.

По учению Плотина (III в.) и Ямвлиха (IV в.), Аполлон и Артемида вместе выражали идею мирового единства как сотворение спасителя мира. В погребальном смысле это гарантировано спасение душ усопших.

Очень почитали в Египте и Афродиту: по количеству ее изображения на тканях уступают только изображениям Диониса и Геракла. Эта богиня считалась не только богиней пробуждающейся природы и любви, но чтилась как богиня мертвых - Афродита Эпитюмбия. Покровительствовала мертвым и Афродита Либитиана, а Афродита Пандемос считалась госпожой потустороннего мира. Пышная свита морских божеств и монстров не случайно сопровождает на ряде тканых памятников эту богиню: родившись из морской пены, она сама в какой-то степени была морской богиней. По высказыванию Плотина, Афродита символизировала мировую душу.

Нередко богиня изображалась со своим сыном Эротом. Памятуя, что назначение большинства рассматриваемых нами памятников как

одеяний усопших, надо иметь в виду, что в средневековой традиции Эрот отождествлялся со смерть. Вероятно, были живы в памяти людей и древние представления об Эроте как владыке ключей не только от эфира, неба, моря, земли, но и от царства мертвых и Тартара.

Иногда с Афродитой и Эротом изображалась Психея, олицетворявшая как в классическом мире, так и у христиан, человеческую душу. Эрот и Психея напрямую связаны с заупокойной символикой: Эрот

- образ самого усопшего, Психея-бабочка - символ его отлетающей души. А если вспомнить, что, согласно Апулею (II в.), Зевс/Юпитер обещал сделать „рабыню Венеры" Психею полноправным и свободным членом общества богов, т. е. обессмертить, то можно предположить, что у коптов Психея вполне могла олицетворять спасенную от смерти душу христианина. Примечательно, что в средние века сказку об Эроте/Амуре и Психее понимали как аллегорическую притчу о любви души к Богу.

Вестник богов, „даритель блага" (как называл его Гомер) Гермес

- покровитель всего неведомого и таинственного - еще в классической мифологии связывался с загробным миром. Он почитался как посредник между миром живых и миром мертвых, поскольку был „проводником душ" в царство теней - психопомпом. О важной роли, которую играл этот бог в жизни людей, свидетельствуют и его прозвища: „Триждывеличайший" и „Поимандр" (т. е. „добрый пастырь людей").

Относительно изображений богини земли Геи на тканях (самое известное из них хранится в Эрмитаже) можно отметить (в аспекте интересующей нас проблемы), что земля скрывает в своих недрах мир мертвых, иными словами, так или иначе с нею связывали мысль об обеспечении загробного (естественно, благополучного) существования.

Что касается памятников с изображением Гефеста, то ему, как известно, приписывали способность отсрочивать на десять лет веления судьбы. К тому же бог-кузнец использовал огонь (податель тепла, очиститель) для сохранения жизни. С образом этого бога связан и образ матери Ахилла богини Фетиды. Согласно Гомеру, она спасла самого Зевса от бездны Тартара.

Символами спасения являются и многие герои, представленные^ на тканях. Так например, на тканом медальоне V - VI вв. из собрания Коптского музея в Каире изображен Андрокл со львом. Трогательная история этого беглого раба известна по „Аттическим ночам" Авла Геллия (II в.) и сочинению Элиана (II - III вв.) „О природе животных". Он несколько раз подвергался смертельной опасности и вся-

кий раз все для него заканчивалось благополучно; в конце-концов он получил полное освобождение.

Красавица Андромеда, спасенная Персеем от чудовища, стала его женой, прожила счастливую жизнь и по смерти была помещена Афиной в число созвездий.

Внучка Гелиоса Ариадна - не только объект спасения (брошенную на острове Наксосе Тезеем ее нашел Дионис, утешил, спас и сделал своей женой, приобщив тем самым к сонму олимпийцев), но и сама является спасительницей - благодаря ей Тезей и его друзья, обреченные на съедение Минотавру, были избавлены от гибели в лабиринте.

Аталанта в паре с Мелеагром - не просто знаменитые охотники (чьи образы были столь излюблены коптами), но и персонажи героического плана: они - участники похода аргонавтов и каледонской охоты; оба эти мероприятия требовали мужества, отваги, силы.

Сын Посейдона, любимец богов, мужественный герой, избегший смерти полубог, единственный, кому удалось обуздать коня олимпийцев - крылатого Пегаса, и победить Химеру - Беллерофонт служил символом триумфа. Великолепное изображение его имеем на так называемой „шали Сабины" (V в.) из Лувра: его победа над Химерой - чудовищем, объединившим в себе особенности нескольких хтони-ческих существ, - рассматривалось не только как одоление комбинированных хтонических сил, но и как торжество света на тьмой, добра над злом, неба на адом. Изображения Беллерофонта верхом на Пегасе интерпретировали и как языческую метафору христианского вознесения души.

Взятый Зевсом на Олимп красавец Ганимед (представленный поящим орла на уникальной ткани XI в. из Эрмитажа) с первых веков нашей эры символизировал апофеоз небесного путешествия мертвых на небо; похищение обретшего от отца богов бессмертие героя символизировало вознесение души к Солнцу.

Прославленный сын владыки Олимпа Геракл запечатлен на нескольких десятках коптских тканей IV - X вв. Он, безусловно, первый среди античных героев, чьи громкие подвиги служили наглядными свидетельствами торжества над силами зла и над самой смертью. Земное подвижничество этого героя закончилась восшествием его на Олимп. В позднеантичную и христианскую эпохи Геракл в долине Нила был необычайно популярен (см. работы К. Науэрт, А. Я. Каковкина, Л. де Франчиа). Поэтому у Цицерона (11-1 вв. до н. э.) и Помпония Мелы (сер. I в.) были основания говорить о „Геракле Египетском", а Цицерон даже называл его „сыном Нила". Большинство изображений Геракла на тканях представляет его как победителя смерти.

Популярна у коптов была и дочь Земли нимфа Дафна. На ряде коптских памятников ее изображения воспроизводят иконографию богинь-жизнедательниц древнего Египта: Хатхор и Нут, - дающих питье покойнику из ветвей финиковой пальмы или сикоморы. Полагали, что, став лавром, нимфа в новой форме возродилась к жизни, символизируя тем самым обновление и возрождение души. Примечательно, что у лавра была вечнозеленая листва и ему приписывали пророческий дар.

Популярны были в Египте и сыновья Леды - близнецы Диоскуры (Кастор и Поллукс/Полидевк). Изображения их встречаются на нескольких коптских тканях. Они почитались как божества моря и света, покровительствовавшие морякам, путешественникам, всадникам, воинам. Их считали спасителями в этом мире. О космическом объяснении образов Диоскуров достаточно известно, но простой человек, скорее, думал о их „человеческой истории": о их чередующихся смертях, о том, что они за свои достоинства и добродетели были причислены к сонму бессмертных и превращены в созвездия. К тому же братья-близнецы олицетворяли собою единение и нерасторжимую дружбу.

Излюбленным у коптских мастеров, в первую очередь у ткачей, был сюжет „Похищение Европы". А. Ф. Лосев выявил целый ряд качеств, характеризующих Европу как исконно хтоническое божество. К. Шефолд верно заметил, что „поездка Европы по морю конечно же составляет аллегорию поездки мертвых по воде, которая отделяет страну мертвых от страны живых". К тому же люди древности имели веские основания связывать с образом Европы свои самые благоприятные надежды. Для всех было понятно, что простая земная женщина была отмечена благосклонным вниманием отца богов и людей. Интимная связь с ним приобщила ее к сонму олимпийцев, а значит и одарила хоть частью того, чем они владели. На Олимп она не попала, но печать божественного избранничества осталась на ней навсегда (так же, как это случилось и с Ледой). Напомню, что свадебными гостями у Европы были Оры - богини красоты, счастья и сменяющихся времен года; иными словами, персонажи, которые воплощали представления многих поколений людей о благополучии, радости, постоянном беге времени, т. е. непрерывной цепи превращений бытия.

Божественная благодать распространилась и на некоторых близких Европы. Одному из ее сыновей - славному ликийскому герою Сарпедону Зевс даровал жизнь, равную трем человеческим поколениям, два других ее сына - Минос и Радамант - сделались судьями в подземном царстве.

Среди коптских тканей есть несколько образцов с изображением сына Тезея, прекрасного охотника Ипполита. Он представлен обычно в двух вариантах: либо со своей покровительницей Артемидой, либо с домогавшейся его любви мачехой Федрой. Этот герой, незаслуженно проклятый отцом и погибший, был воскрешен Асклепием. Напомню,что Ипполит - традиционный образ чистого девственника и этот факт не мог не импонировать христианам.

Сохранилось несколько тканых медальонов с изображениями героев пьесы Еврипида „Ифигения в Тавриде": Ифигения, Орест, Пилад. Идея спасения в изображениях этих героев воплощена одновременно в двух планах. Согласно мифам, обреченная на смерть Ифигения чудесным образом была спасена Артемидой, сделавшей девушку своей жрицей, а затем одарившей ее бессмертием. Позднее Ифигения избавляет от смерти своего брата Ореста и его верного друга Пилада, т. е. сама выступает в роли спасительницы.

По публикациям известны две ткани с изображениями Леды с лебедем (значительно больше этих сцен представлено в каменной скульптуре коптов). Символическое осмысление таких изображений, как я полагаю, таково: смертная красавица Леда благодаря близости с Зевсом, принявшим облик лебедя, приобщилась к сонму богов. Новое состояние Леды обеспечивало ей совершенное счастье, сохраняло ей вечную молодость, освобождало ее от страданий, изнурительного труда и гибели, т. е. она обрела бессмертие. Теперь она стала символом вечной жизни и сам ее образ стал знаменовать спасение.

Леда с лебедем и подобные ей сцены в погребальном обряде могли символизировать утверждение жизни, быть вызовом смерти.

Самым непосредственным образом связывало Леду с погребальными представлениями (а значит и с представлениями о спасении) рожденное (или сохраненное) ею яйцо, из которого, по мифу, появились на свет Елена и Поллукс. Яйцо имело глубокий смысл в культе мертвых и было важным элементом поминального обряда, поскольку исконно символизировало продолжавшуюся жизнь и возрождение.

Не исключено, что люди помнили и о том, что одну из дочерей Леды - Филонию Артемида одарила бессмертием, а ее сыновья Диоскуры были приняты в число богов.

Насчитывается около десятка тканей, на которых запечатлен образ легендарного певца Орфея. На большинстве из них играющий Орфей изображен в окружении зверей, фантастических существ, растений. Есть образцы, изображения на которых специалисты трактуют как изображения Орфея и его жены-красавицы Эвридики. Дж. М. А. Ханфман убедительно доказал, что образ Орфея в раннехристианс-

ком искусстве имеет погребальный характер, т. к. является символом добра и бессмертия: спасший своим пением застигнутых бурей у мыса Сигей аргонавтов, спустившийся в подземный мир за Эвридикой, он стал спасителем.

На нескольких коптских тканях представлены в двух вариантах сцены „Суда Париса". Идея спасения во всех этих памятниках заключена в образе Париса. Жизнь его неоднократно подвергалась грозным опасностям и колебалась между символическими рождениями и смертями, от которых его спасала покровительствовавшая ему Афродита. Вполне вероятно, что многие верили, будто божественное покровительство Парису продолжалось и в потустороннем мире, поскольку Афродиту почитали и как богиню мертвых.

В Бруклинском музее хранится многоцветный медальон VI - VII вв., на котором выткана сцена с женой Миноса - Пасифаей с быком и служанкой, В Лувре имеется более поздний тканый двухцветный круг с Пасифаей, ласкающей быка. Появление столь курьезного на первый взгляд сюжета на памятниках христианской поры можно объяснить, по-видимому, тем, что дочь Гелиоса Пасифая была бессмертной.

На двух тканях-близнецах V - VI вв. из собрания ГМИИ им. А. С. Пушкина и Археологического музея во Флоренции представлена сцена, которая в литературе до недавнего времени трактовалась как бытовая или театральная (Л. Гюррини, Р. Д. Шуринова), но, как оказалось, она иллюстрирует эпизод из „Одиссеи" - Пенелопа за ткацким станком с одним из сватающихся к ней юношей. Образ мудрой жены Одиссея служил для многих поколений людей воплощением высоких моральных качеств: идеал супружеской верности и женского благородства. Одновременно Пенелопа олицетворяла бессмертие, т. к. Кирка одарила ее этим даром, перенеся ее на острова блаженных.

Погребальный аспект этих сцен имеет еще одну грань: Пенелопа ежедневно ткала саван для свекра Лаэрта и распускала ткань по ночам, тем самым она как бы продлевала жизнь Лаэрта, т. е. являлась его спасительницей.

Есть среди коптских тканей несколько образцов с изображениями Тезея. Жизнь и подвиги этого известного греческого героя вполне укладываются в рамки общих представлений о героическом аспекте символики большинства изображений античных персонажей на коптских тканях. По одному из мифов, он являлся сыном бога морей Посейдона и был воспитанником мудрого кентавра Хирона. Не раз его подстерегала смерть: его пыталась отравить Медея, покушались на его жизнь и его двоюродные братья. У Плутарха - Тезей - покро-

витель и защитник угнетенных и слабых. Вероятно, в героическом плане Тезей уступает только Гераклу, он расправился с терроризировавшими путников Перифетом, Синницом, Скироном, Дамастом (прозванным „Прокрустом"), победил великана Керкиона. Он же уничтожил Кроммионскую свинью, поймал Марафонского быка, убил Минотавра. Этот герой был участником похода аргонавтов, калидонской охоты, сражений с амазонками. Хтонический (вернее

- антихтонический) облик этого героя выявляется в его путешествии на дно моря к Амфитрите, в схождении в Аид за Персефоной, в его поединках с кентаврами.

В музее Клюни хранится единственный в своем роде тканый медальон У в. с изображением добывающего золотое руно Ясона и сидящей рядом Медеи. Известно, что этому героическому акту предшествовали не менее героические деяния: поход аргонавтов во главе с Ясоном в Колхиду, укрощение Ясоном двух огнедышащих быков, одоление возникших из зубов. дракона воинов, усыпление стража руна - дракона. Во многих подвигах героя заслуга покровительствовавших ему Геры и Афины. Напомню, что золотое руно - шкура барана (считавшегося искупительной жертвой Зевсу) почиталось символом защиты и убежища. Помощницей Ясона в его подвигах в Колхиде была его жена, внучка Гелиоса, волшебница Медея. На целом ряде античных примеров убедительно доказано, что Медея являлась символом бессмертия.

С античными традициями связаны и часто встречающиеся на коптских тканях изображения молодого мужчины (обычно это воин, реже - охотник или пастух), обращающегося к стоящей рядом с ним полу- или обнаженной женщине. Этому мотиву в коптском искусстве посвящена статья К. Науэрт. Вариантов интерпретации таких изображений очень много: Арей/Марс с Афродитой/Венерой, Афродита с Адонисом, или со своим сыном Энеем, Ипполит со своей матерью

- царицей амазонок Антиопой (или Ипполитой) или с мачехой Фед-рой, Эней с Дидоной, Парис с Еленой, Ясон с Медеей, Троил с Брисе-идой и др. Суть таких изображений (своеобразных иллюстраций к известному алексадрийскому каталогу любовных пар) одна: богиня или героиня предстает с богом или находящимся под покровительством богов героем: умирающее и воскресающее божество Адонис воплощал расцвет и увядание жизни; благородный Ипполит погиб, но был воскрешен; любимец богов Эней спускался в подземный мир и стал богом и т. д.

Обилие коптских тканей с изображениями античных богов и героев можно объяснить следующим обстоятельством. Люди полагали, что украшая свои одежды изображениями олимпийцев, они отдавали себя

под их надежное покровительство, под защиту от всевозможных напастей и бед. Близко такому пониманию и помещение на тканях и изображений героев и героинь. В древности умерших стремились метафорически отождествить тому или иному герою (женщин - героине), т. е. большинство людей верило, что покойник разделит участь своего героя/героини - двойника, ибо герой, по мифологической семантике, был, по словам О. М. Фрейденберг, „носителем образа смерти, принимавшим на себя смерть".

Известно немало тканей с различными вариантами сцен преследования мужским существом (это мог быть бог, сатир, пастух и др.) женщины. Античные художественные и литературные памятники дают множество примеров таких сцен: Аполлон преследует Дафну, Дионис менаду, Геракл женщину, Пан Сирингу, Алфей Аретузу, пастух Дамет Галатею, Эрот женщину и т. д. Историки античной культуры видели в акте представления (обычно преследования любовного) глубоко содержательный характер, несомненно искони связанный с хтоническими представлениями (И. В. Шталь). Такая точка зрения вполне приемлема и по отношению к коптскому материалу.

Есть несколько тканей с изображениями трех молодых обнаженных женщин. Обычно их называют „Три грации". По давней античной традиции, они олицетворяли вечную юность и связанные с этим лучшим периодом жизни человека - молодость, красоту, здоровье, силу. Такие изображения уже в римское время имели охранительный смысл (недаром они обращены лицами на три стороны, как бы охраняя место с трех сторон; одновременно грации, смотрящие в три стороны, могли олицетворять познания прошлого, настоящего и будущего, т. е. олицетворять непреходящий поток времени - вечность) и сохраняли свою хтоническую сущность.

По моему мнению, три грации вполне могли олицетворять и три стихии: землю, воду, воздух, - или времена года, причем времена года египетского календаря, делившегося на три периода, по четырем месяцам в каждом: одна из граций могла олицетворять время разлива Нила, когда начинались сельскохозяйственные работы (весна), другая - время посева (зима), третья - пору жатвы и сбора урожая (лето).

В третьем разделе доклада объединены тканые памятники с мотивами, заимствованными христианскими мастерами из изобразительного арсенала древнего Египта. Этой группе памятников я посвятил несколько статей („Коптский памятник живописи с изображением античного героя", 1990 г.; „Древнеегипетские мотивы на коптских тканях", 1991 г. др.). Таких памятников сравнительно немного. Чаще других мотивов на них изображаются: оседлавший гуся Гарпократ (т.

е. Гор - сын Исиды и Осириса), олицетворение души умершего - ба (в виде птицы с человеческой головой), знак жизни - анх, „божественное око" - уджат, скарабеи, мистическая лестница, лотосы - но всем им присуща глубокая, прочно укоренившаяся в сознании людей, многовековая сиволика, сводившаяся в конечном счете к неистребимой надежде на вечную, грядущую за гробом жизнь, радостную и благополучную.

Гарпократ олицетворял живительные силы и был хтоническим божеством.

По представлениям египтян, каждый человек, наряду со своим двойником - ка, был одарен живым духом - ба. Умирает человек, и его ба отлетает от него в виде птицы с головой (а нередко и с руками) человека. Изображение ба на одеяниях, в которых были захоронены люди, указывало, что дух умершего с ним. А это свидетельствовало, что покойник покинул этот бренный мир и счаст/1£пиво пребывает в светлом загробном мире.

Анх служил символом бытия, был эмблемой вечной жизни и считался залогом воскресения в будущем (поэтому естественна и прямая аналогия между анхом и христианским крестом, и соседство их на одних и тех же памятниках, и частая подмена одного другим).

Уджат издавна был символом божественной защиты, заключал в себе понятия добра и счастья и обладал целым спектром чудодейственных свойств, главными из которых были целительная и жизненная силы (именно поэтому изображения уджатов были столь широко распространены в качестве амулетов).

Название скарабея у египтян означало „дающий жизнь". Поэтому, изображая этого жука, люди верили, что этим они обеспечивают за собою бесконечное бытие. Небезынтересно и мнение Ж. Фукара, усматривавшего, что в христианскую эпоху скарабей мог олицетворять Иисуса Христа.

У многих народов существовали представления о соединяющей землю и небо лестнице. У египтян лестница („лестница богини Хатхор"), как и мастаба, должна была символизировать путь-восхождение души умершего на небо, в светлый, лучезарный божественный мир.

Большая роль в культуре и искусстве многих народов Востока отводилась лотосу. Жители страны Нила считали этот цветок колыбелью солнечного бога Гора, символом его восхождения. Он у них олицетворял свет, добро, любовь и почитался цветком вечности.

С древнеегипетскими традициями безусловно связаны многочисленные и многообразные изображения так называемых „нильских пейзажей" (или сцен)". Символика таких изображений и их компонен-

тов подробно рассмотрена в литературе (Р. Пфистер, М. Э. Матье и др.). Кратко свести ее можно к такому выводу: эти сцены должны были напоминать о том, что воды Нила - источник всего живого, они воплощают в себе жизненные силы природы (недаром сцены эти переполнены представителями животного и растительного миров, фигурками людей, резвящихся, срывающих растения, занимающихся ловлей рыб и водоплавающих птиц, катающихся на крокодилах и бегемотах и т. п.), что связано с представлениями о плодородии, благополучии, безмятежном счастливом существовании.

На уникальной фрагментированной вставке из Лувра IV - V вв. вытканы изображения обнаженных мужчины и женщины. Мужчина стоит, опираясь на колонну, женщина сидит в лодке, держа в руках два круглых предмета. М. Ф. Пихар-Шмиттер предположила, что здесь представлены Дионис и играющая на кимвалах Исида. Учитывая, что Дионис в Египте отождествлялся с Осирисом, эту сцену, по-моему, можно толковать и по-иному, а именно, как изображение воскресшего бога Осириса рядом с Исидой, сидящей в погребальной ладье.

Еще больший интерес представляет уникальный медальон, хранящийся в Археологическом музее во Флоренции. В медальоне выткано пять человеческих фигур, переданных в разных позах. В. Б. Гринейзен, публикуя памятник, полагал, что на нем изображена погребальная церемония: одна из фигур представлена в образе плакальщицы, другая бьет в кимвалы, третья совершает священное возлияние на алтарь, четвертая обращается с прощальной речью к умершему, изображенному в виде мумии. Поскольку возлияния мертвым совершались только в том случае, если после смерти человек был обожествлен, этот памятник VI - VII вв. приобретает не только важное художественное, но и историческое значение как документ эпохи.

К разряду рассматриваемых здесь тканей, связанных с традициями древнего Египта, можно отнести и некоторые образцы с желтым фоном. Желтый цвет в долине Нила издавна знаменовал собою золото, свет солнца. Согласно египетской мифологии, всякий смертный, посвященный в мистический обряд Осириса, воплощался, подобно Осирису, в Солнце. Солнце, свет были у египтян синонимами плодородия, процветания, воскресения всякого смертного, ставшего Осирисом. В этом акте усматривали воплощенное торжество света-добра на тьмой-злом.

Все представленные в этом разделе тканые памятники украшены изображениями, заимствованными коптами у своих предшественников - египтян древнего и птолемеевского Египта и естественно, что, как и их прототипы, символически тесно связаны с идеей вечной

жизни, идеей, в древние времена подчинявшей себе все другие и - как убеждаемся - не утратившей своей значимости в христианскую эпоху. Глубокая, уходящая своими корнями в многотысячелетнюю традицию благопожелательная, охранительная символика этих изображений, приписывавшаяся им благая магическая сила обеспечивали им бытование и в христианскую и в исламскую эпохи.

Следующий четвертый раздел включает тканые памятники, изображения на которых по разным соображениям не просто отнести к рассмотренным выше конкретным группам. Этот раздел - самый насыщенный материалом. Ткани этой группы также привлекали мое внимание („Коптские ткани из фондов Эрмитажа", 1978 г.; „К вопросу о символике изображений на коптских тканях", 1985 г. и др.).

Значительную в количественном отношении группу составляет тканая продукция с разнообразными сценами охот. Встречаются образцы, на которых представлены те или иные моменты подлинной охоты, и памятники, где сцены переданы условно. Сцены охот, еще в древности рассматривавшиеся как добродетельный акт, в аллегорической форме выражали победу добра над злом, триумф над искушениями, грехами и, в конечном счете, над смертью. В этой связи примечательно наблюдение О. М. Фрейденберг, рассматривавшей мотив борьбы человека со зверем как весьма древнее по происхождению метафорическое воплощение идеи преодоления смерти. С ее наблюдениями перекликаются выводы Ф. Кюмона, основывающиеся на анализе огромного количества разнообразных погребальных памятников античного периода.

По-видимому, самую значительную в количественном отношении группу среди коптских тканей составляют образцы с изображениями всадников. Исследование С. Льюис убедительно доказывает, что подавляющее большинство таких изображений связано не только с охранительными представлениями (как полагали до недавнего времени), но и с погребальными верованиями - с мыслями о бесконечной счастливой загробной жизни.

Подавляющее большинство изображенных на тканях конников анонимно. Тем больший интерес представляют экземпляры, на которых образы всадников можно идентифицировать, основываясь на иконографических данных или сопроводительных пояснительных надписях (святые Сисиний, Федор, Александр Македонский и др.). К этой группе памятников относится и несколько шелковых нарукавных нашивок, получивших в литературе названия „шелка группы Захария" и „шелка группы Иосифа" (по именам владельцев мастерских, функционировавших, скорее всего, в Ахмиме в VIII - IX вв.). По-моему, на этих нашивках представлены: всадник-триумфатор

и сражающийся с журавлем пигмей. Символика сцены борьбы пигмея с журавлем, согласно филологическому толкованию мифа, является борьбой живых с душами умерших, с духами-оборотнями (И. В. Шталь). Кстати, эти ожесточенные поединки всегда заканчивались поражением пернатых, т. е. живые побеждали умерших.

О. М. Фрейденберг справедливо отмечала, что „мертвый нуждается в сакральных действах, которые обеспечивали бы ему добрую участь на том свете". На тканях имеем изображения многих из таких действ: пляски, музицирование, пение, атлетические поединки, бег с факелами, скачки, цирковые номера, гладиаторские бои, умерщвление пленников (или рабов) на могилах усопших и т. п., - обычных на похоронных играх, засвидетельствованных Гомером, Стацием (I в.), Тертуллианом (ум. после 220).

Немало среди коптских тканей и таких образцов, на которых изображены сцены сельской жизни - так называемые буколические или пасторальные сцены. Вряд ли это сцены буднично-бытовые, как может показаться на первый взгляд. Глубинный смысл их на погребальных памятниках связывается с идеей бессмертия. В них запечатлены идеальные представления: благословенный мир довольства, изобилия, мирных занятий, тишины, счастья. Эти идеальные представления людьми проэцировались в потусторонний мир, не знающий изнурительного труда, повседневных забот и - что особенно важно

- освобожденный от смерти. Примечателен взгляд Цицерона на такие изображения и такой образ жизни: человек, живущий согласно природе, не может вредить другому человеку.

Редко такие сцены обходилась без пастуха. Не исключено, что для христиан имело значение и представление о том, что Христос нередко изображался в образе пастуха (Добрый пастырь), овцы в этом случае символизировали души праведников, которым уготовано бессмертие, т. к. образ пастуха в погребальном аспекте являл веру в спасение души.

На тканях часто встречаются изображения удильщиков рыбы: это либо сидящий рыбак, либо несколько людей, занятых ловлей с лодок. Местные египетские корни таких сцен очень глубоки: в древности они связывались с осирическими мистериями, в греко-римской период

- с дионисийскими мистериями, и всегда были актом, связывающимся с идеей бессмертия. С утверждением в стране христианства такие сцены истолковывались уже в свете христианской символики. Климент Александрийский (ум. до 215) называл Иисуса Христа „ловцом человеков, которых спасти явился", ну, а сам Спаситель обещает сделать „ловцами человеков" рыбаков - будущих апостолов Симона (названного Петром) и Андрея; рыбы в этом контексте понимались как души спасенных людей.

Почти в каждом крупном собрании коптских тканей имеются образцы, на которых вытканы погрудные изображения мужчин, еще чаще - женщин. На некоторых из них представлены олимпийцы: Дионис, Аполлон, Гермес, Гея и др., но на подавляющем большинстве тканей, изображены портреты умерших (своеобразные аналоги мумийным, I - IV вв., и погребальным, IV - У вв., живописным портретам). С представлениями о перешедших в иной, светлый и счастливый мир умершими связаны их дорогие одежды, богатые украшения (у женщин), венки и нередко нимбы. Как правило, такие портреты окружены изображениями путти со всевозможными дарами (птицами, мелкими животными, корзинами с провизией), резвящихся на морских монстрах нереид и т. п. Словом, усопшие представлены в богатстве, довольстве, благополучии.

К этой категории памятников принадлежат и вытканные погрудные изображения людей в медальонах на нескольких завесах с колоннами и деревьями с плодами граната или цветами лотоса - растениями, с которыми у многих народов связывались представления о вечности. На мой взгляд, такие композиции служили наглядными и убедительными иллюстрациями пребывания умерших в горнем, полном света и благодати мире. Характерно, что, как и на всех идеализированных портретах, здесь люди представлены молодыми. Такой вид усопших свидетельствует, что они - обитатели лучшего из миров, вечно юны и наслаждаются молодостью, красотой, здоровьем. Эта, по определению О. М. Фрейденберг, „вечная молодость" есть, в сущности, образ самой вечной жизни, образ бессмертия.

Несомненно, знаками посмертного апофеоза и приобщения к вечности умершего являются изображения его в медальоне, поддерживаемом двумя крылатыми фигурами людей. Такие изображения безусловно копировали изображения на саркофагах первых веков новой эры - покойный в сНреив.

Надежды людей на продолжение жизни за гробом совершенно определенно выражаются в многочисленных изображениях фантастических существ на тканях. Впитав в себя свойственную позднему эллинизму тягу ко всему необычному, чрезвычайному, фантастическому, коптские мастера продолжали изображать популярные в античности образы: крохотных человечков (иногда они имеют крылышки) - путти, амазонок, кентавров, гиппокампов, нереид, тритонов, Пегаса, Цербера.

Чаще всего путти представляли криофоров, т. е. несущих жертвенные подношения: животных, птиц, дары полей и садов. В ряде случаев, когда таких дарителей четверо и в руках у них разные предметы, растения, животные и птицы, то они вполне могут олицетворять

времена года или символизировать плодоносные силы земли; путти без даров иногда рассматривают как персонификации четырех стихий: земли, воды, воздуха, огня.

Мифические всадницы - амазонки - враждебное грекам племя. Поединки с ними конников и атлетов-воинов нередки на тканях. С ними сражались: Геракл, Тезей, Ахилл и вроде бы Александр Македонский. Поэтому такие изображения вполне можно расценивать как героические, примыкающие к излюбленным греками и египтянами птолемеевской эпохи и позднее сюжетам троянского цикла.

Кентавры воплощали в себе демоническую сущность и вполне определенные хтонические представления. Это особенно наглядно демонстрируют сцены поединков человека с кентаврами. Об этом же, по-видимому, свидетельствуют и изображения, в которых кентавры представлены как участники шествий Диониса.

Особенно много на тканях морских (или речных) существ. Чаще других ткачи изображали нереид. Ш. Пикар убедительно доказал, что с древних времен дочери Нерея играли роли переносчиков душ. Обычно нереиды представлены сидящими на различных морских чудовищах (которые, как полагают специалисты, олицетворяли разные времена года). Нередко нереиды сидят на тритонах, в руках у которых фонари. Свет этих фонарей должен был освещать душам загробный путь через Океан. Нереиды, одаренные способностью предвидеть будущее, приравнивались к божествам: к ним, наравне с Артемидой и Афродитой, часто обращались с молитвами.

Хтоническая сущность трехглавого пса Цербера - стража царства мертвых у греков - не требует особых доказательств. Укрощение его Гераклом - наглядное свидетельство победы над смертью.

Есть несколько тканей с изображением крылатого коня Пегаса. И для язычников, и для христиан это фантастическое существо означало апофеоз умершего (Ф. Кюмон). Он был символом бессмертия, поскольку в своем дерзновенном полете доставлял до небесных сфер души усопших, удостоенных счастливой судьбы - стать бессмертными.

Примечателен следующий факт: большинство представленных на тканях морских чудищ, будь это гиппокампы, тритоны, морские быки и др., не только миролюбиво настроены по отношению к человеку, нереидам, нимфам, но и являются их деятельными помощниками: люди, нереиды, нимфы передвигаются на них, играют с ними, резвятся и т. п. Словом, монстры здесь благодетельны для человека. Ничто не препятствует тому, чтобы такие изображения рассматривать как метафорические сцены благопожеланий умершим.

Пятый раздел охватывает ткани с многочисленными изображениями представителей животного и растительного миров: баранов,

голубей, гусей, дельфинов, зайцев, змей, козлов, крокодилов, львов, медведей, овец, оленей, павлинов, пантер, петухов, рыб, собак и др., винограда, граната, плюща, лотоса и др. Концепция бессмертия - основная и в сценах с изображениями почти всех этих представителей.

К рассматриваемой категории тканей относятся и образцы с изображением когтящего змею орла. Этот очень древний и широко распространенный по всему миру мотив (вещественно полно и концептуально широко рассмотренный Р. Виттковером) воспринимался в христианскую эпоху (во всяком случае, в ареале византийской культуры) как охранительный символ от всевозможных сил зла и служил символом бессмертия, поскольку змея чаще всего олицетворяла смерть.

Некоторые памятники, включенные в этот раздел, представлены в моих работах: „Изображения на коптских тканях: украшения или символы?" (1988 г.), „Коптские ткани как исторический источник" (1991 г.) и др.

Значительную группу среди коптских тканей составляют образцы со сценами нападения одного животного на другое, обычно это хищник, терзающий парнокопытное. Древний мотив терзания совмещал в себе различные аспекты вечной борьбы двух начал в мире. Сцены на тканях можно толковать вполне конкретно: умирание одного из животных рассматривалось как предпосылка новой жНзни; это эпизод, звено в бесконечной цепи жизненного цикла. Иными словами, борьба зверей служила воплощением идеи бессмертия.

Очень часты на тканях и сцены так называемого „звериного гона", в которых разные животные как бы преследуют друг друга в завитках аканфа. Такие сцены, как и сцены терзаний, вполне могут служить символическими изображениями возрождения, вечного обновления жизни, поскольку „бесконечный" гон подчеркивает беспрерывность цикличных природных явлений.

Распространен в коптском ткачестве и мотив животных, стоящих по сторонам растения. Такие сцены можно воспринимать либо как животных, охраняющих „древо жизни", либо как животны, питаемых плодами с этого дерева, мыслившегося почти во всех религиях как многомерный мифологический символ всего мира (Р. Кук).

Многочисленны на коптских тканях изображения корзин с фруктами. По-видимому, такие изображения повторяют древнеегипетские изображения приношений заупокойных жертв, столь частых в росписях и рельефах погребальных камер. Такие изображения символизировали плодородие, но высказано мнение, будто они намекают на евхаристию (Л. Кибалова).

С циклом „,жизнь - смерть - возрождение" наверняка связаны многообразные изображения на тканях олицетворений времен года

(так называемые „сезоны") или месяцев. Это были обычные образы погребального искусства в язычестве и в христианстве. Как правило, они истолковывались как символы воскресения или Рая, т. е. как эмблемы, связанные с бессмертием. Любопытно в этом плане свидетельство Тертуллиана. Основываясь на концепции Пифагора (VI в. до н. э.), известный богослов писал, что Вселенная с ее природным круговоротом рождения, умирания и нового рождения в растительном и животном мирах снимает само понятие смерти и выступает образом будущего воскресения человека. Ритмично повторяющиеся времена года должны были вселять уверенность в то, что жизнь вечно обновляется: после смерти (зимы) наступает воскресение (весна). Кстати, времена года издавна воспринимались как четыре возраста жизни человека: весна - это юность, лето - молодость, осень - зрелость, зима

- старость.

Следует отметить, что некоторые представители фауны у египтян олицетворяли времена года: заяц и гиппопотам - весну, лев и лебедь

- лето, олень и пантера - осень, кабан, медведь, утка, ласточка - зиму. Персонифицировавшие сезоны животные и фантастические существа, окружающие изображения покойников, вполне могли символизировать и Рай, с его миром и единением всей твари божией.

Охранительная роль таких изображений, как всевозможные „узлы", „звезда Давида", свастики, розетки и т. п., вполне ясна и не нуждается в особых разъяснениях.

В особый шестой раздел я выделяю ткани с вышитыми или нанесенными красками надписями на греческом, коптском, арабском и еврейском языках. Многие памятники из этого раздела фигурировали в моих статьях: „Изображения на коптских тканях: украшения или символы?" (1988 г.), „Две коптские ткани с изображением Давида из собрания Эрмитажа" (1983 г.).

Большинство надписей по содержанию вполне согласуется с предлагаемыми мною толкованиями символики изображений на тканях: как правило, эти надписи содеражт призывы к Богу или святым покровителям быть милостивыми, оказать помощь, защитить и спасти. Приведу только несколько примеров: „Милость Божия со святым господином Коллуфом", „Чтобы Господь Христос защитил и сохранил", „Смерть - упокоение в Боге", „Иисус Христос, помоги...", „Господи, помоги...", „Сжальтесь над этим ребенком...", „Да спасет и сохранит Господь Бог...", „Доверимся Богу...", „Господь да подаст успокоение душе пресвитера апы Шенути...", „И будут жить!" и т. п. Близки по содержанию этим надписям эпитафии на гробницах и надписи на стенах погребальных и поминальных часовен.

Примечательно, что в нескольких христианских текстах, обнаруженных в некрополях Египта, говорится о „кладбищах (буквально - „местах отдыха") до воскресения".

Ткачество, как и коптское искусство в целом, просуществовало почти тысячу лет, с конца III в. по XII в. включительно. За этот длительный период в долине Нила произошел целый ряд коренных перемен в политической, культурной, идеологической, художественной областях. Естественно, что изменения проявились и в самой известной области коптского искусства - в ткачестве. Произошла структурная перестройка текстильного производства, появились технические новинки, стали использоваться новые красители, широкое применение получили шерсть и шелк, существенно поменялся и набор изобразительных мотивов. С подчинением в середине VII в. страны арабам, коптское искусство постепенно перерождается в исламское. Этот процесс особенно интенсивно стал развиваться с VIII - IX вв. С этого времени в большинстве тканей, даже выполнявшихся ткачами-коптами, преобладающим изобразительным элементом становится орнаментика (природа которой так же становится иной, во многом отличной от той, которую использовали на протяжении нескольких столетий копты), а фигурные изображения настолько стилизуются, что порою их трудно отличить от орнамента. Таков был заключительный этап коптского ткачества, уже не так тесно, как прежде, связанный с христианской идеологией.

Несомненно, все это не могло не сказаться на восприятии изображений и осмыслении их символики. Понималась она по-другому, кое-что в ней подчеркивалось, что-то затушевывалось, отходило на задний план. В разные периоды далеко не все понимали ее однозначно, далеко не каждому она была понятна, не все могли ее объяснить. Но бытование на протяжении столетий нескольких десятков изображений, их традиционализм и столь свойственная египтянам священная вера в их магическую силу сделали их привычными, излюбленными.

Гу

Всесторонний анализ многочисленных, широкойхронологического диапазона памятников коптского ткачества позволяет придти к следующему выводу: символика значительной части изображений на тканях воспринимались теми, кто их создавал и для кого они предназначались, как защищающая от бед и всевозможных напастей, отвращающая всякое зло. Словом, символика была в самом широком смысле благопожелательной и - что особенно важно - сулящей надежду на спасение и укрепляющей веру в будущее возрождение. Чаяния эти у людей разных национальностей и разных вероисповеданий жили столетия.

Предлагаемые мною выводы находят подтверждение и в следующем факте. На тканях (как и на других памятниках погребального назначения, и не только египетских) отсутствуют изображения всего неприятного и опасного, нет в них и образов богов подземного царства: Хентиаманта, Аида, Деметры - и „виновника" смертности человека - дьявола. Из репертуара изображений на этих памятниках исключались пугающие, неприятные для всех хтонические представления, всюду представлены мотивы, ассоциировавшиеся с понятиями довольства, богатства, благополучия, счастья, и образы богов и обожествленных героев, олицетворявших собою идею бессмертия. Это явление вполне сопоставимо с тем, когда в надписях на христианских погребальных памятниках слова: „смерть", „гибель", „умереть" и т. п. сплошь и рядом заменялись более мягкими выражениями: „Бог с тобой", „мир тебе", „пребывай в мире", ,,ушедший(ая) в сияющую землю" и т. п.

И последнее. Мои предположения о том, что люди разных поколений связывали со многими изображениями на коптских тканях свои надежды на благополучие в жизни на этом свете и неистребимую веру в спасение, находят убедительное подтверждение не только в египетских памятниках эллинистического и христианского периодов, связанных с погребальным культом (катакомбы Ком-эш-Шукафа, храм культа империи в Луксоре, святилище в Каранисе, некрополи близ Гермополиса Магна, эль Багауата и Ахнаса и др.), но и в разнообразных погребальных памятниках того же времени всего Средиземноморского региона. Те же, что и на тканях сцены, персонажи, орнаментальные мотивы встречаются в росписях и скульптурном декоре усыпальниц, погребальных камер, в украшениях саркофагов, в оформлении погребальных пелен, лож, урн, сосудов и других предметов погребального инвентаря от Пиренейского полуострова до побережья Анатолии и от Апеннинского полуострова до берегов Северной Африки. Поэтому предлагаемые мною выводы имеют существенное значение не только для коптологов, но и для широкого круга анти-чников и медиевистов: искусствоведов, культурологов, историков, религиоведов, этнографов.

Настоящий доклад базируется на совокупности нескольких десятков опубликованных мною работ, в которых исследовано более двухсот коптских тканей. Он является первым и пока единственным в мировом искусствоведении опытом столь глубокого осмысления символики разнообразного по тематике и формам воплощения изобразительного репертуара творений египетских мастеров.

Список основных опубликованных работ автора по заявленной теме

1. Эпизоды „Истории Иосифа" на коптских тканях Эрмитажа // Гос. Эрмитаж. Краткие тезисы докладов научн. конференции „Культура и искусство Византии" 6-10 окт. 1975 г. Л., 1975. С. 19 - 20

2. Коптские ткани из фондов Эрмитажа. Кат. выставки. Л. 1978. 71 е., 117 №№

3. Два памятника коптского ткачества с библейскими сценами // Сообщения Гос. Эрмитажа. Вып. 44. Л. 1979. С. 57 - 59

4. Эпизоды „Истории Иосифа" на коптских тканях Эрмитажа // Кавказ и Византия. Вып. 2. Ереван, 1980. С. 116 - 142

5. Коптская ткань с изображением Ганимеда // Вестник древней истории. № 1. М. 1981. С. 119 - 123

6. Коптский тканый медальон с изображением мученичества святой Феклы // Византийский временник. Т. 42. М. 1981. С. 139 - 142

7. Об определении сюжета на раннесредневековой гемме Эрмитажа // Кавказ и Византия. Вып. 3. Ереван, 1982. С. 168 - 172

8. Рец. на кн.: Nauerth С. Koptische Textilkunst im spatantiken Ägypten: Die Sammlung Rautenstrauch im Städtischen Museum Simeonstift, Trier. Trier. 1978. 98 S. // Византийский временник. T. 43. M. 1982. С. 281 - 282

9. Две коптские ткани с изображением Давида из собрания Эрмитажа // Византийский временник. Т. 44. М. 1983. С. 182 - 185

10. Античная тематика в коптском искусстве // П-ой всесоюзн. симпозиум по проблемам зллинистич. культуры на Востоке. Тезисы докладов. Ереван. 1984. С. 30 - 32

11. Поздний памятник коптской живописи из собрания Эрмитажа // Кавказ и Византия. Вып. 4. Ереван. 1984. С. 218 - 223

12. Рец. на кн.: EfTenberger A. Koptische Kunst. Ägypten in spätantiker, byzantinischer und frühislamischer Zeit. Leipzig, 1975. 287 S. // Византийский временник. T. 44. M. 1984. С. 262 - 264

13. Рец. на кн.: Eggebrecht Е. Spätantike und koptische Textilien. Pelizaen-Muzeum, Hildesheim. Mainz/Rhein, 1978. 111 S. // Византийский временник. T. 44. M. 1984. С. 265 - 266

14. К вопросу о символике изображений на коптских тканях // Культурное наследие Востока. Проблемы, поиски, суждения. Сб. к 75-тилетию акад. Б. Б. Пиотровского. Л. 1985. С. 209 - 215

15. Два памятника коптского ткачества с эпизодами „Истории Иосифа" // Сообщения Гос. Эрмитажа. Вып. 50. Л. 1985. С. 43 - 44

16. Рец. на кн.: Trilling J. The Roman Héritage: Textiles from Egypt and the Eastern Mediterranean 300 to 600 A. D. Washington, D. С., 1982.

112 Р. // Вестник древней истории. № 3. М. 1985. С. 184 - 187

17. Рец. на кн.: Renner - Volbach D. Die koptischen Textilien im Museo Missionario Etnologico der Vatikantischen Museum. Wiesbaden, 1982. XI - 157 S. // Византийский временник. Т. 46. M. 1986. С. 239 - 242

18. Рец. на кн.: Ощановий" Д. Коптске тканине. My3ej Применьене уметности. Београд, 1980. 88 С. // Византийский временник. Т. 47. М. 1986. С. 261 - 263

19. Рец. на кн.: Zijderveld С. Е., Lopes Cardozo А. С. Koptische Veefswls. Haass Gemeentemuseum, Haag, 1982. 68 Р. // Византийский временник Т. 47. М. 1986. С. 263 - 264

20. Рец. на кн.: Renner D. Die spätantiken und koptischen Textilien im Hessischen Landesmuseum in Darmstadt. Wiesbaden, 1985. 116 S. // Византийский временник Т. 48. M. 1987. С. 208 - 209

21. Рец. на кн.: Gächter-Weber М. Koptische Gewerbe. Katalog. Industrie- und Gewerbemuseum St. Gallen. St. Gallen, 1981. 51 S. // Византийский временник Т. 48. M. 1987. С. 209 - 210

22. Рец. на кн.: Baerlocher М. Grundlangen zur systematischen Erfassung koptischer Textilien. Basel. 1983. 314 S. // Палестинский сборник. Вып. 29 (92) - I. Л. 1987. С. 169 - 170

23. Ранние образцы коптских вышивок // Сообщения Гос. Эрмитажа. Вып. 52. Л. 1987. С. 40 - 42

24. Образ Геракла в искусстве эллинистического и коптского Египта // Ш-ий всесоюзн. симпозиум по проблемам эллинистич. культуры на Востоке. Тезисы докладов. Ереван. 1988. С. 30 - 32

25. Изображения на коптских тканях: украшения или символы? // Восточное Средиземноморье и Кавказ IV - XVI вв. Сб. статей. Л. 1988. С. 37 - 66

26. Рец. на кн.: Baginski А., Tidhar А. Textiles from Egypt 4-th - 13-th Centuries С. E. Tel-Aviv. 1980. 176 Р. // Византийский временник. Т. 49. M. 1988. С. 224 - 226

27. Рец. на кн.: Nubia Christiana. I. Warszawa. 1982. 352 s. // Византийский временник. Т. 49. М. 1988. С. 237 - 240

28. О двух группах коптских памятников с античными сюжетами // Вестник древней истории. № 1. М. 1990. С. 80 - 92

29. Коптский памятник живописи с изображением античного героя // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник 1989. М. 1990. С. 173 - 179

30. L'art copte de l'Ermitage // Coptic Studies. Acts of the 3 Intern. Congress of Coptic Studies. Warsaw, 20 - 25 August 1984. Varsovie. 1990. P. 178 - 186

31. Рец. на кн.: Effenberger A. Frühchristliche Kunst und Kultur.

Leipzig, 1986. 383 S. // Византийский временник. T. 51. M. 1991. С. 227 - 228

32. Коптские ткани как исторический источник // Вспомогательные исторические дисциплины. Вып. 23. JI. 1991. С. 50 - 60

33. О коптских тканых завесах с изображениями орантов // Гос. Эрмитаж. Византийское искусство и литургия. Новые открытия. Крат, тезисы докладов научи, конференц., посвящ. памяти А. В. Банк (11 - 12 апр. 1990 г.) Л. 1991. С. 10 - 12

34. Уникальная коптская ткань с эпизодом истории Давида // Византийский временник. Т. 52. 1991. С. 238 - 241

35. Коптский Египет и Византия: культурные и художественные взаимоотношения // XVIII междунар. конгресс византинистов. Резюме сообщений. I (А - К). М. 1991. С. 503 - 504

36. Образ Дафны в коптском искусстве // XVIII междунар. конгресс византинистов. Резюме сообщений. I (А - К). М. 1991. С. 505

37. Коптский Египет // Византия и византийские традиции (Памятники из фондов Эрмитажа и Русского музея). Путеводитель по выставке. Л. 1991. С. 29 - 34

38. Древнеегипетские мотивы на коптских тканях // Мировая культура: традиции и современность. М. 1991. С. 105 - 111

39. Sur certains monuments coptes de l'Ermitage (Leningrad) // Resümees der Plenumsvorträge und Kurzreferate. 12. Internationaler Kongress für Christliche Archäologie. Bonn, 22. bis 28. September. 1991 (без пагинации)

40. The Image of Daphnae in Coptic Art // VI Congresso Internazionale di Egittologia. Torino, 1 - 8, Sept., 1991. Abstracts. P. 248 - 249

41. Le tissu copte des VIIe - VIIIe siècles du Musée Métropolitan // Göttinger Miszellen. Heft 129. 1992. P. 55 - 58

42. Рец. на кн.: Wystawa „Stuka koptyjska". Warszawa, 1984. 127 s. // Византийский временник. T. 53. M. 1992. С. 200 - 201

43. Рец. на кн.: Nauerth С. Koptische Stoffe. Frankfurt am Main, 1986. 47 S. // Византийский временник. T. 53. M. 1992. С. 202 - 203

44. Рец. на кн.: Martiniani-Reber M. Lyon, Musée Historique des Tissus. Soieries sassanides, coptes et byzantines Ve - XIe siècles. Paris, 1986. 131 P. // Византийский временник. T. 53. M. 1992. C. 203 - 204

45. Le personnage de Daphné dans l'art copte // VI Congresso Internazionale di Egittologia - Atti. Vol. I. Torino. 1992. P. 351 - 356

46. D'un tissu copte du Musée Allemand des Tissus à Krefeld // Göttinger Miszellen. Heft 132. 1993. P. 67 - 72

47. Une étoffe copte avec l'image au sujet d'une parabole du Livre de Barlaam et Josaphat // Göttinger Miszellen. Heft 134. 1993. P. 55 - 61

48. Некоторые соображения о коптской ткани № 7035 из музея

Бенаки // Эрмитажные чтения памяти Б. Б. Пиотровского. СПб. 1993. С. 41 - 43

49. Some remarks on False Coptic Monuments (To the Problem of Coptic Forgeries) // Acts of the 5th International Congress of Coptic Studies. Washington, D. С., 12 - 15 August 1992. Vol. 2: Papers from the Sections (Part 1 and 2). Roma. 1993. P. 227 - 233

50. Рец. на кн.: Dans les pas de J. Cléda. L'Egypte en Périgord. Catalogue raisonné de l'exposition. Musée du Périgord 16 mai - 15 septembre 1991. Paris, Louvain. 1991.121 P. // Вестник древней истории. № 3. 1993. С. 211 - 212 (в соавторстве с А. О. Большаковым)

51. Две коптские ткани с эпизодом из „Одиссеи" // Византийский временник. Т. 54. М. 1993. С. 165 - 169

52. On a Coptic Tapestry from the Collection of the Austrian Museum of Applied Art // Macedonian Studies. Vol. X. N. S. 3 - 4 / 1993. Vienna. P. 3 - 13

53. Рец. на кн.: Lafontaine-Dosogne J. Textiles coptes des Musée Royaux d'art et d'histoire. Bruxelles, 1988. 132 P. // Палестинский сборник. Вып. 32 (95). Л. 1993. С. 122 - 123

54. Рец. на кн.: Bichler Р. Antike koptische Textilien aus Österreichischem Privatbesitz. Schallaburg, 1989. 86 S. // Палестинский сборник. Вып. 32 (95). Л. 123 - 124

55. Quelques remarques sur les faux dans l'art copte // Le Monde Copte. No 21 - 22. Limoges. Avril 1993. P. 263 - 264

56. Ветхозаветная тематика в коптском искусстве // Палестинский сборник. Вып. 32 (95). Л. 1993. С. 43 - 47

57. Второй сон патриарха Иосифа на коптских тканях // Российское византиноведение. Итоги и перспективы. Тезисы докладов и сообщений на междунар. конференции, посвящ. 100-летию „Византийского временника" и 100-летию РАИК (Санкт-Петербург, 24 - 26 мая 1994 г.) М. 1994. С. 54-56

58. О двух коптских тканях с изображениями двенадцати подвигов Геракла // Гос. Эрмитаж. Византия и Ближний Восток (памяти А. В. Банк). Сб. научн. трудов. СПб. 1994. С. 41 - 54

59. La première exposition copte en Russie // Etudes Coptes IV - Cahiers de la Bibliothèque Copte 8. Paris, Louvain. 1995. P. 63 - 74

60. О двух коптских тканях-близнецах VIII в. из Лувра // Эрмитажные чтения 1986 - 94 гг. памяти В. Г. Луконина. СПб. 1995. С. 178 - 182

61. Уникальная коптская ткань VII - VIII вв. с ветхозаветным сюжетом // Эрмитажные чтения 1986 - 94 гг. памяти В. Г. Луконина. СПб. 1995. С. 228 - 229

62. Группа коптских тканей VIII - IX вв. с редким евангельским

сюжетом // Эрмитажные чтения памяти В. Ф. Левин со на-Лессинга. СПб. 1995. С. 31 - 33

63. Шелка из Египта с редким библейским сюжетом // Византия и Крым. Проблемы городской культуры. Тезисы докладов VIII-x научных Сюзюмовских чтений. 25 авг. - 3 сент. 1995 г. (г. Севастополь). Екатеринбург. 1995. С. 32 - 33

64. Коптский погребальный саван первой половины V века // Гос. Эрмитаж. 75 лет Отдела Востока. Материалы юбилейной научной сессии. СПб. 1995. С. 18 - 21

65. Le tissu copte de la Galerie Nationale à Erévan (Arménie) // GÖttinger Miszellen. Heft 145. 1995. P. 71 - 77

66. Коптская ткань VI в. из собрания Музея исламского искусства в Каире // Эрмитажные чтения памяти Б. Б. Питровского. СПб, 1996. С. 33-35

Работы по разрабатываемой теме, сдапные в печать

1. Коптская ткань с изображением „Суда Соломона" // Византийский временник.

2. Античное наследие в искусстве коптского Египта // Вестник древней истории.

3. Герои трагедий Еврипида на коптских тканях // Вестник древней истории

4. Результаты реставрации двух коптских тканей Эрмитажа // Сообщения Гос. Эрмитажа

5. О двух древнеегипетских мотивах на коптских тканях // Мероэ

6. Коптские памятники с изображениями „Похищения Европы" // Мероэ

7. Об одной группе шелков из Египта // Сб. к 65-летию М. А. Дандамаева

8. От языческого убийства к библейскому жертвоприношению // Сб. к 100-летию Н. В. Пигулевской

9. Коптская ткань VIII в. из Национального Германского музея в Нюренберге // Göttinger Miszellen

10. Соображения о коптской ткани из собрания Австрийского музея прикладных искусств (инв. № Т. 417) // Göttinger Miszellen

11. Фрагмент коптской ткани с изображением „божественного ока" // Памятники культуры - Новые открытия •

РГЭ. Зак. 16. Тир. 120. 21.02.96