автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: "Красное колесо" А.И. Солженицына в контексте русской историософской прозы

Полный текст автореферата диссертации по теме ""Красное колесо" А.И. Солженицына в контексте русской историософской прозы"

На правах рукописи

КАЛАШНИКОВА Светлана Михайловна

«КРАСНОЕ КОЛЕСО» А.И. СОЛЖЕНИЦЫНА В КОНТЕКСТЕ РУССКОЙ ИСТОРИОСОФСКОЙ ПРОЗЫ

Специальность 10.01 01 —русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Ростов-на-Дону—2009

003480829

Работа выполнена на кафедре отечественной литературы XX в ФГОУ ВПО «Южный федеральный универстет»

Научный руководитель— доктор филологических наук, профессор

Забабурова Нина Владимировна

Официальные оппоненты доктор филологических наук, профессор

Татьяна Николаевна Фоминых (Пермский государственный педагогический университет),

кандидат филологических наук, доцент Ираида Владимировна Кириллова (Волгоградский государственный педагогический университет)

Ведущая организация — Ставропольский государственный

университет

Защита диссертации состоится 12 ноября 2009 г в 12 час на заседании диссертационного совета Д121 027.03. по филологическим наукам при ГОУ ВПО «Волгоградский государственный педагогический университет» по адресу 400131 г Волгоград, пр им Ленина, 27.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Волгоградского государственного педагогического университета

Текст автореферата размещен на официальном сайте Волгоградского государственного педагогического университета, http //www vspu ru 12 октября 2009 г

Автореферат разослан 12 октября 2009 г

Ученый секретарь диссертационного совета

БрысинаЕ В

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Интерес к личности и творчеству А И Солженицына с момента публикации его во многом эпохального произведения «Один день Ивана Денисовича)) (1962) и по сегодняшний день, когда писатель безоговорочно признан классиком современной русской и мировой литературы, не утихает, а скорее, возрастает Совершенно очевидно, что в контексте современной ситуации постепенно формируется та система литературоведческих координат специфического научного диалога, в котором только и возможно установить главные конструктивные принципы, объединяющие все уровни и элементы созданного писателем художественного мира в его формально-содержательном единстве с полем притяжения традиции всей предшествующей русской литературы При этом не менее очевидно, что в этом контексте необходим глубокий анализ каждого произведения автора

« Самое уникальное в жанровом, композиционном, повествовательном, стилевом и многих других отношениях, самое важное для автора и самое любимое им, самое (увы') непрочитанное, непонятое, самое неизученное »' — так вполне закономерно определяют причину того особо пристального литературоведческого внимания, которое уделяется сегодня самому масштабному и во многих отношениях действительно уникальному произведению русской литературы — «повествованью в отмеренных сроках» «Красное Колесо» (1937,1969—1990), восприятие которого читателями и специалистами долгое время носило черты однозначного неприятия и критики В этой ситуации совершенно справедливо замечание Ю Кублановского о том, что «"Красное колесо" не просто очередной не понимаемый современниками литературный шедевр, но книга, рассчитанная на прояснение исторического сознания, без которого невозможно возрождение родины»2

В 1990-е гг в работах Н Струве и Ж Нива предполагалось, с одной стороны, осмыслить данное произведение в контексте историософской парадигмы художественного мышления автора, а с другой — оценить его как художественное целое, не только порожденное спецификой авторского сознания, но и зависимое от традиций русского восприятия истории Тем не менее споры о природе поэтики этого произведения продолжаются до сих пор, в частности, спор о жанровой природе «повествованья в отмеренных сроках» В работах А В Урманова, Н М Щедриной, Т В Кле-офастовой, П Е Спиваковского предпринимаются попытки определить

1 «Красное Колесо» Л И Солженицына Художественный мир Поэтика Кучь-турный контекст междунар сб науч тр — Благовещенск, 2005 — С 3

2 Кублановский Ю М Стиль и историософия «Красного колеса» Л И Солженицына II Стрелец — Jersey City, 1989 — № 1 — С 59

природу художественного своеобразия «Красного Колеса» При этом в каждом исследовании логикой собственных рассуждений автор подводит к идее, что основой художественного приема или образа в «повествованы! в отмеренных сроках» Солженицына является посыл автора, так или иначе связанный с его историософскими воззрениями Данная тенденция совпадает во многом с наметившимся в современном литературоведении интересом к историософской парадигме художественного мышления русской литературы в работах К Г Исупова, Т Н Фоминых, Т И Дроновой, Л А Колобаевой, В В Полонского предлагается система литературоведческих координат, необходимая для осмысления феномена художественной историософии в том или ином произведении

Актуальность диссертационной работы видится в том, что, хотя историософский вектор художественного мышления А.И Солженицына был обозначен достаточно давно, в контексте современного литературоведения специфика и механизмы его художественного освоения в конкретном художественном целом до сих пор не исследованы системно Особенно данное утверждение актуально в ситуации с «Красным Колесом», художественно-историософская природа которого до сих пор не подвергалась целостному и последовательному анализу и не рассматривалась в парадигме традиций русской историософской прозы, литературоведческие способы и возможные подходы к изучению которой представлены на сегодняшний момент исчерпывающе.

Цель данного диссертациониого исследования заключается в том, чтобы на основании комплексного подхода выявить особенности художественной историософии «Красного Колеса» А Солженицына с учетом контекста традиций русской эстетики истории XIX—XX вв

Для достижения этой цели в работе ставятся следующие задачи

1) рассмотреть вопрос о генезисе русской художественной историософии и определить специфику ее идейно-тематической направленности,

2) описать основные тенденции функционирования русской художественной историософии XIX в , очертив тем самым потенциальные границы русской историософской прозы,

3) проследить различные пути развития русской историософской прозы в отечественной литературе конца XIX — начала XX в, актуализировав момент формирования жанровой формы историософского романа,

4) типологизировать историософские «стратегии» в отечественной литературе постреволюционного (после Февральской и Октябрьской революций) периода, связав их с проблемами историософского видения Первой мировой воины и революции и тем самым наметив типологическое родство и историческую преемственность творчества А Солженицына и

его «повествованья в отмеренных сроках» «Красное Колесо» с русской историософской прозой,

5) выявить «страт егшо» воплощения авторской концепции истории в структуре «Красного Колеса» как художественного целого, тем самым определив способы и принципы организации художественной историософии в произведении,

6) определить роль и место «Красного Колеса» А Солженицына в эволюции русской историософской прозы

Объектом диссертационного исследования являются «повествованье в отмеренных сроках» Л Солженицына «Красное Колесо», публицистика писателя, а также корпус русской художественной прозы в аспекте ее историософской парадигмы

Предметом исследования стала художественная историософия, связанная с тенденцией авторского художественного видения концепции исторического развития как универсальной формально-содержательной системы координат художественного целого произведения

В качестве теоретико-методологической основы были использованы работы по теории и практике художественной историософии (К Г Исупо-ва, Т Н Фоминых, Л А Колобаевой, В В Полонского, Т И Дроновой), труды по теории и истории романа, проблемам жанровой типологии (М М. Бахтина, Г Лукача, Г Н Поспелова, Д С Лихачева, А Я Эсалнек, Г А. Белой, В Б Шкловского, Г М Фридлендера, В В Агеносова, М М Го-лубкова, С П Ильева, В Н Соболенко, А В Чичерина), исследования по проблемам творчества А Солженицына (Ж Нива, Н А Струве, Ю М Кубла-новского, А С Немзера, П Г Паламарчука, П Е Спиваковского, А В Ур-манова, Н М Щедриной, Т В Клеофастовой, С В Шешуновой), труды по проблемам философии истории (Н И Кареева, Н А Бердяева, В С Соловьева, Г В Флоровского, В В Зеньковского, П П Гайденко, М Н Эпштейна, Л И Новиковой, А С Панарина, О Ф Русаковой)

Методология диссертационного исследования предполагает интегрирующий анализ, учитывающий историко-типологический, историко-функ-циональный, структурно-семантическии, мотивцый аспекты изучения художественного текста

Новизна диссертационного исследования состоит в том, что впервые предпринят системный анализ художественной историософии А Солженицына, нашедшей свое воплощение в поэтике «Красного Колеса», определен вектор традиции русской историософской прозы Положения, выносимые на защиту:

1 Сфера историософской рефлексии является для русской литературы особой системой художественных координат, отличающих ее от других национальных литератур

2 Конец XIX — начало XX в — время становления историософской прозы как некоего формально-содержательного единства, эпоха формирования жанровых признаков историософского романа

3 В постреволюционный период тенденции, связанные с развитием русской историософской прозы, усугубляются темами войны и революции, являющимися историософскими по своей природе, в контексте литературы 20—30-х гг можно выделить ряд типологических художественно-историософских «стратегий» писателей

4. Тенденции, наметившиеся в развитии русской историософской прозы, получают свое дальнейшее развитие в творчестве писателей второй половины XX в , например, в творчестве Б Пастернака, В Гроссмана, А Солженицына

5 Проблема художественною своеобразия «Красного Колеса» А Солженицына должна решаться в исходной системе координат историософ-ско! о мышления Солженицына, основной особенностью которого являются условная модальность, возможностный модус отношения к историческому событию

6 В контексте авторской парадигмы художественной историософии в «Красном Колесе» следует рассматривать не только принцип Узла, но и проблему жанрового своеобразия данного произведения, особый способ организации хронотопов в нем, образ персонажа, принцип мотивной организации «повествованья в отмеренных сроках»

Теоретическая значимость работы состоит в разработке нового подхода к проблеме типологического единства традиции русской художественной историософии, в выявлении парадигмы художественно-историософского мышления Солженицына и поэтологическом анализе отдельных форм и средств ее воплощения в «Красном Колесе» как художественном целом

Практическая значимость работы результаты диссертационного исследования могут быть использованы при подготовке лекционных курсов по истории русской литературы XX в , спецкурсов, посвященных творчеству А И Солженицына, спецкурса «Русская художественная историософия» Методы анализа историософии автора в ее поэтологическом аспекте могут быть использованы при исследовании произведений современных писателей

Материалы диссертации прошли апробацию на межвузовской научной конференции «М М Бахтин и проблемы современного гуманитарного знания» (Ростов-на-Дону, 1995), научных конференциях аспирантов и соискателей факультета филологии и журналистики РГУ (Ростов-на-Дону, 1995,1996,1997), международных научных конференциях «Войны России XX века в изображении М А Шолохова» (Ростов-на-Дону, 1996), «Личность и творчество А И Солженицына в контексте мировой культуры» (Ро-

стов-на-Дону, 1998,2008), «Филология на рубеже тысячелетий» (Ростов-на-Дону, 2000), «История языкознания, литературоведения и журналистики как основа современного филологического знания» (Ростов-на-Дону, 2003), «Литература в диалоге культур» (Ростов-на-Дону, 2003,2005,2006, 2007), X научно-практической конференции вузов Юга России «Язык и общество» (Ростов-на-Дону, 2006), региональной научной конференции «Современность русской и мировой классики» (Воронеж, 2006), на II Международной научной конференции «Изменяющаяся Россия — изменяющаяся литература художественный опыт XX — начала XXI в »(Саратов, 2007)

Основные положения диссертации отражены в 22 публикациях

Структура работы Диссертационное исследование состоит ig введения, двух глав, заключения, библиографического списка из 236 наименований Общий объем диссертации — 215 страниц

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении определяется степень изученности проблемы, обосновываются актуальность и научная новизна исследования, намечаются цели и задачи работы, методологические принципы анализа, формулируются положения, выносимые на защиту, раскрывается теоретическая и практическая значимость диссертации

В первой главе «Традиции художественной историософии в русской литературе» предпринимается попытка представить контекст традиций русской историософской прозы, т е того ряда прозаических произведений русской литературы, художественная система координат которых была так или иначе сформирована в поле притяжения авторской историософской концепции

В разделе первом «Истоки традиции философского осмысления отечественной истории в русской литературе» выдвигается тезис о том, что рубеж XVIII—XIX вв в русской культуре и литературе стал периодом самоидентификации художественной парадигмы, в контексте которой изначально делался акцент на идее особого исторического пути России Русская литература формируется как национальная в ситуации «историософского томления», начало которому было положено «Философическими письмами» П Я Чаадаева По сути, ни один крупный писатель XIX в не обошел вниманием сферу вопросов, связанных с историософской проблематикой, — о смысле, начале и конце истории, о всеобщих началах человеческой культуры, об исторической миссии Руси—России Русская литература постепенно принимала на себя роль образно-художественной философ™ На протяжении всего XIX в в русской литературе с очевидно-

стью проявлялась, с одной стороны, тенденция осмыслять историческую конкретику, выходя на уровень историософских обобщении, с другой стороны, определилась та черта русского обращения к истории, которую философ и литературовед К Исупов определяет как феномен ее эстетизации Проявление этих тенденций в конкретном художественном произведении приводило художников к новаторским прорывам и в жанровом, и в содержательном контекстах Причем такой прорыв осуществлялся именно тогда, когда автор отказывался от предложенной романами В Скотта модели освоения исторической реальности и погружался в состояние историософской рефлексии

Уже для А С Пушкина была актуальна та историософская вертикаль, о которой рассуждает А Солженицын в связи с драмой «Борис Годунов», а интерес поэта к узловым, на его взгляд, моментам русской истории — эпохе реформ Петра I и восстанию Пугачева—стал поводом для создания, с одной стороны, художественных произведений на эту тему, поражающих своим новаторством, а с дру1 ой — породил феномен «Истории Петра» и «Истории Пугачевского бунта», где автор выходит на уровень историософских обобщений

При этом философия истории в контексте русской литературы становится своего рода онтологией истины, а активизация историософской парадигмы в художественном произведении обычно способствует тому, что это произведение стремится выйти за рамки своих жанровых канонов Так, историософский по сути вопрос о смыслополагании и будущем русской истории стал для Н Гоголя основанием для синтеза эпического и лирического начал, что породило в свою очередь феномен непривычного жанрового определения «поэма» в применении к прозаическому произведению Указание на жанровое новаторство «Мертвых душ» стало общим местом в современном литературоведении, между тем как именно вопрос о жанре вызвал недоумение и непонимание критиков XIX в Та же ситуация раздражения и непонимания возникла в связи с романами Ф Достоевского, романом Л Толстого «Война и мир», с «Красным Колесом» А Солженицына, чья жанровая природа до сих пор вызывает недоумение При оценке такого типа произведений обозначается обычно одна и та же проблема— не учитывается та новаторская сверхзадача автора, которая и порождает новаторскую художественную форму произведения У Ф Достоевского это философский роман, «полифонический» (по М Бахтину) по своей сути, у Л Толстого — роман-эпопея, у А Солженицына — «повествованье в отмеренных сроках»

Не литературная игра в события прошлого, занимательность сюжета в антураже исторической реальности и лишь иногда, маргинально, ответы

на кардинальные вопросы, поставленные историей («что делать9», «кто виноват9», «кому править7»), а решение глобальных историософских проблем — вот что становится источником жанрового новаторства книги Л Толстого «Война и мир» Историософские рассуждения Толстого об исторической необходимости, значении власти в историческом процессе, проблеме исторического предвидения, о «дифференциалах истории» — «однородных влечениях людей», свободе и необходимости в контексте истории, о «духе народа», роевом начале истории дают проекцию на весь художественный мир произведения и, в конечном счете, организуют его определенным образом Именно эта книга и становится источником художественно-историософских диалогов-противостояний в литературе XX в Особо актуально это утверждение для «Красного Колеса» А Солженицына, которое, по свидетельству автора, не было бы написано без «Войны и мира»

Во второй разделе «Формирование и основные черты историософской прозы в русской литературе конца XIX — начала XX в » рассматривается проблема того, как на основе традиций художественно-историософской рефлексии, предложенных системой координат русской классической литературы в период конца XIX —■ начала XX в , оцениваемый как религиозно-культурный «ренессанс» (когда, по мысли Н Бердяева, была по-настоящему и оценена великая русская литература XIX в), происходит концептуализация и жанровое оформление историософской прозы Данный период, с точки зрения автора работы, знаменателен еще и тем, что именно в это время происходит размывание границ между литературой и иными формами духовной деятельности (религией, философией и т д), их взаимоналожение, изменение самого статуса и пределов литературности, процесс всеобъемлющей эстетизации действительности

Особая роль в этом контексте принадлежит Д С Мережковскому, в творчестве которого происходит жанровое оформление феномена историософского романа Данный феномен определяется наиболее продуктивным в истории жанровой эволюции литературы вектором — эстетизацией истории в литературе, характеризуется охватом образно-повествовательной материи метаисторическими кодами, художественным вживанием в философию истории, в результате чего, собственно, и происходит важная трансформация романа, вплоть до его «дероманизации» Основной конфликтный узел завязывается здесь внутренней логикой историософской концепции В классическом историческом романе этот конфликт был сосредоточен вокруг действующего героя как самостоятельной личности, носителя индивидуального голоса, вступающего в диалогические отношения с проблемной реальностью, волей и поступками закладыва-

ющсго фабулу повествования В трилогиях Мережковского действующий герой подчинен историософской авторской концепции, связанной с особым способом постижения истории В поле зависимости от историософской концепции автора — и принцип отбора исторического материала, и выбор «узла» повествования — той эпохи, о которой будет идти речь, и идея циклизации, и т д

Другой тип художественного освоения историософского материала и претворения его в контекст романного целого наблюдается в младосимво-листской ипостаси жанра, связанной с именем А Белого как автора «Серебряного голубя» и, особенно, «Петербурга» и романов о Москве Если историософская концепция Мережковского достаточно антиперсоналис-тична, то у А Белого гипертрофированная субъективность (например, в романе «Петербург») взаимоотражается с историей в контексте ее проекции в вечность При этом историософский характер романов А Белого достаточно очевиден, хотя эти произведения скорее можно определить как символистские романы в чистом виде с явным историософским уклоном Интересным и, на наш взгляд, продуктивным этапом в развитии историософской прозы начала XX в является цикл романов А Белого о Москве, жанр которого Л Колобаева определяет как антиэпопею, а в качестве одного из жанровых прототипов определяет «Мертвые души» Н Гоголя В контексте ситуации неопределенности жанровых границ произведений в литературе XX в также достаточно часто употребляется приставка «анти» Например, в связи с «Красным Колесом» А Солженицына, посвященным, как и «Москва» А Белого, изображению России в эпоху войны и революции, в отношении жанрового обозначения которого Ж Нива также употребляет термин «антиэпопея» Изучение традиций, заложенных русской историософской художественной рефлексией в XIX в и оформившихся в историософскую прозу в начале XX в , подтверждает тот факт, что эти традиции находят свое органическое продолжение во второй половине XX в , в частности в творчестве А Солженицына, жанровая природа многих произведений которого до сих пор активно обсуждается

Предложенный автором работы анализ ситуации, сложившейся в русской литературе конца XIX — начала XX в , приводит к мысли о том, что в ней стала наблюдаться актуализация традиций русской художественной историософской рефлексии, вплоть до ее жанрового оформления В русском символизме художественная историософия рассматривается в контексте перевода дискретного ряда философствования об истории на язык универсальных символов-мифологем В основном источниками художественной рефлексии историософской прозы начала века становятся, с одной стороны, ее обостренная апокалиптика, воспринятая из «Легенды о

великом инквизиторе» Ф Достоевского и «Повести об Антихристе» В Соловьева, с другой — апокалиптическая обращенность к ключевой историософской парадигме русской литературы, к ее «пушкинско-чаадаевскому тексту» Интересно, что явления, аналогового русской историософской прозе, европейская литература не знала, европейский роман не выделял историософские смыслы в качестве вполне самостоятельных, более того, влияющих на художественный строй текста и формирующих его Европейская романистика не обозначила и сколько-нибудь безусловных параллелей к феномену «чистого» образца историософского жанра в духе Мережковского Жанровую природу его историософской прозы можно считать максимально «стерильной» в контексте всей русской литературы рубежа веков Художественная историософия Мережковского достаточно однозначна, она не осложнена иными тематико-эстетическими кодами, как, например, романы Белого, в которых историософские регистры свободно обратимы в целый ряд иных символических регистров, так что эти тексты могут быть описаны в рамках других терминологических систем С точки зрения автора диссертационного исследования, вопрос об историософской прозе в русской литературе позволяет определить, по какому пути в русской литературе XX в , с ее тенденцией к синтетическому письму, шел процесс трансформации границ «литературности» и освоения литературным процессом нового интеллектуально-эстетического, а также конкретно-исторического пространства

В третьем разделе «Пострсволюциоиная художественная историософия» установлено, что в постреволюционный период тенденции, связанные с развитием русской историософской прозы, усугубляются темами, являющимися историософскими по своей природе война и революция начинают восприниматься как сложившийся комплекс историософских проблем

Продуктивной и универсальной концепцией для некой систематизации разновидностей авторской философии истории и художественных картин мира первой трети XX в автору работы видится классификация типов понимания событийных рядов, основанная на «сопротивлении» оптимизма и пессимизма как двух универсальных моделей мировосприятия, предложенная Г А Ландау в его программной статье «Пессимизм и оптимизм» Т Н Фоминых использует данную историософскую парадигму в качестве универсальной для анализа типов авторской историософии и поэтики русской прозы 1920—1930-х гг о Первой мировом войне с намечающейся проекцией на осмысление революционных событий Используя систему типологических координат, предложенную исследовательницей, и основываясь на тех произведениях, в контексте художественного целого которых однозначно фиксируется историософская «стратегия» их автора, мы

посчитали необходимым актуализировать именно те способы воплощения авторской художественной историософии, которые и являются значимыми составляющими элементами вектора русской историософской прозы В частности, в произведениях М Ллданова художественная историософия становится универсальной парадигмой романного мышления автора, феномен художественной историософии И Эренбурга, воплощенной в его романе «Хулио Хуренито», давал интересную проекцию на формотворчество писателя, связанное с его осознанным желанием «разрушить старую форму», в произведениях писателей русской эмиграции — Б Зайцева и Л Зурова последовательно реализует себя художественная историософия, основанная на христианской, уже православной традиции и особой модели мира, в основе которой—оптимизм как надежда на прощение и спасение Что касается литературы метрополии, то в 20—30-е гг здесь происходит формирование так называемой революционной мифологии, в основе которой — абсолютное оптимистическое миропонимание Историософское понимание Первой мировой войны советскими авторами в режиме данной мифологии происходило с позиции ленинского учения о революционной ситуации, исторический катаклизм оценивался как революционная школа, открывающая путь России к Октябрю Историософскую интенцию автора «Красного Колеса» часто интерпретируют исключительно в рамках антимодели по отношению к данной историософской «стратегии», что крайне опрощает художественно-историософскую «стратегию» автора в данном произведении

Совершенно уникальным явлением в русской литературе метрополии 20—30-х гг , рассматриваемой в аспекте воплощения авторской художественной историософии войны и революции, стал роман Б Пильняка «Голый год» Постановка вопроса о способах воплощения художественной историософии автора, в том числе и в аспекте жанровой специфики произведения, а также вопроса о традициях бытования историософской прозы позволяет определить, по какому пути в русской литературе XX в , с ее тенденцией к синтетическому письму, шел процесс трансформации границ «литературности» и освоения литературным письмом нового интеллектуально-эстетического пространства В частности, проекция некоторых приемов реализации историософской «стратегии» автора в романе «Голый год» в аспекте вышеуказанной трансформации на контекст русской литературы второй половины XX в (например, на формы воплощения авторской художественной историософии в «Красном Колесе» Солженицына) позволяет обнаружить ряд интересных сближений В частности, обращает на себя внимание схожесть видения исторического процесса в аспекте его причинно-следственных связей, оба автора изображают революцию как катастрофическое событие При этом своеобразной формой во-

площения авторской историософской интенции у обоих авторов становится фрагментарность повествования, а принцип отбора документов и характер их стыка с основным повествованием для обоих авторов является способом воплощения их художественной историософии, несмотря на разность «регистров» самого формирования этой историософии

Исключительным явлением в контексте литературы метрополии 20— 30-х гг представляются автору исследования два произведения, в которых повествуется о Первой мировой войне и революции «Тихий Дон» М Шолохова, в котором художественная историософия приобретает ту уникальную форму воплощения в хоровом начале, которая в «Красном Колесе» Солженицына заставляет Федора Ковынева (прототипом которого был писатель Федор Крюков, предполагаемый автор «Тихого Дона») назвать свое произведение поэмой в прозе, вызвав у читателя явную ассоциацию с гоголевскими «Мертвыми душами», и «Жизнь Клима Самгина» М Горького, в котором поставлены традиционные для русской культуры вопросы, историософские по своей природе интеллигенция и революция, народ и интеллигенция, личность и история, революция и судьба России Особенностью последнего произведения является то, что Горький решает вопросы историософского характера в сфере психологии, это позволяет вписать книгу в контекст традиций философско-психологической прозы XX в Наконец, совершенно новые художественно-историософские регистры вносит в русскую литературу XX в Б Пастернак своим романом «Доктор Живаго», в контексте художественной историософии которого господствует сфера субъективного, личного, индивидуального, частного, которое отстаивает свою автономию перед лицом истории или даже под ее колесом, определяя строй романа, форму его повествования, историософскую «стратегию» автора

Традиции отечественной художественной историософии нашли свое отражение и в осмыслении темы Великой Отечественной войны В этом контексте уместно вспомнить о дилогии В Гроссмана («За правое дело» и «Жизнь и судьба»), для которого характерно особое видение причинно-следственных связей хода истории в духе Л Толстого Наличие авторской художественной историософии в дилогии напрямую связано с проблемой ее жанрового определения Впрочем, с точки зрения автора диссертационного исследования, любое произведение, художественное целое которого формируется под влиянием авторской историософской концепции, так или иначе вызывает споры, связанные с определением его жанрового своеобразия, со способами воплощения этой концепции

Во второй главе «Поэтика историософской прозы А.И. Солженицына: "Красное Колесо"» на основе предложенной системы координат традиций русской художественной историософии, а также на материале

«Красного Колеса» как художественного целого и всего блока публицистики писателя ведется интегрирующий анализ способов и принципов организации художественной историософии в «повествованьи в отмеренных сроках»

Первый раздел «Своеобразие историософского мышления А.И. Солженицына» посвящен выяснению специфических черт художественного мышления Солженицына, основой которого, по мысли автора работы, является ярко выраженная историософская рефлексия писателя Тезис о том, что Солженицын — историософ, во многом снимает проблему слова писателя как «истины в последней инстанции», высказанной «человеком убежденным, убедившимся и теперь убеждающим не себя — других»1, примиряет оппозиционные точки зрения на природу творчества Солженицына как историка и художника При этом специфической чертой творчества писателя можно считать присутствие в нем особой категории модальности в трактовке исторических событий, которая абсолютно не приложима, с точки зрения «правоверного» историка, к категориям свершившихся фактов Это возможностное отношение к свершившемуся, знаменитое «если бы» писателя, за которое он порой практически оправдывается перед «чистой» наукой, условная модальность позволяют писателю выводить актуализированное в реальности исторического событие за рамки традиционных причинно-следственных связей, при этом возникает особый детерминизм, историософский по природе, формирующий авторскую схему развития сюжета российской истории Вся история России для писателя—это своего рода событийно-временная сеть, в определенных местах которой Солженицын как бы стягивает своим историософским видением и знанием некий узел значения, связаны же эти узлы между собой «сквозной исторической ретроспективой-перспективой» При этом у Солженицына обнаруживаются две интересные особенности его видения истории С одной стороны, это попытка найти систему причинно-следственных связей, исходя из авторского вектора смыслополагания истории, с другой — это тенденция к аналоговому мышлению, поиск смысла через сопоставления, сравнения, аналогии Линейное, векторно-горизонтальное, ретроспективно-перспективное видение истории у Солженицына строго координируется вертикальным вектором смыслополагания, «историософской вертикалью», в основании которой — вера в Бога Но не провидение предопределяет исторические события (и в этом смысле Солженицын не фаталист), но человеческий поступок Проблемы, связанные с нарушениями в основании историософской вертикали, т е в системе глубинных отношений человека и Бога, у Солженицына естественным образом влияют на горизонталь

1 Елисеев IIЛ «Август Четырнадцатого» сквозь разные стекла // Звезда — 1994 — № 6 — С 153

причинно-следственных связей исторической реальности, явленной в системе историософской парадигмы писателя через Узлы, в точках которых исторический процесс как бы сбивается с истинного пути Смута XVII в , церковный раскол, усугубленный явлением Петра, а дальше стремительное качение колеса российской истории приводит к трагическим событиям XX в При этом вычерчивается некая спиралеобразная схема движения истории, в системе которой некоторые разведенные в горизонтали временного вектора исторические Узлы трагическим образом соотносятся по характеру событийности, находясь при этом в причинно-следственных отношениях Так, в контексте художественной историософии «Красного Колеса» возможностный модус авторской рефлексии истории напрямую связан с принципом узловой организации повествования, с ведущим образом-символом произведения — Колесом (например, мотив колеса как порочного круга, повторяемости, связан напрямую в художественной историософии Солженицына с идеей грядущей катастрофы российской революции), с системой художественных аналогий, возникающих как принцип организации отдельных образов, с художественной историософией поступка, проецируемой на отдельные персонажные образы произведения, данная историософская «стратегия» автора во многом проецируется и на проблему полифонии/стереофонии «Красного Колеса»

Второй раздел «Принцип Узла и метод узловых точек как способы воплощения авторской историософии» посвящен анализу композиционного принципа построения «Красного Колеса» как «повествованья в отмеренных сроках», часто ассоциируемого с тем методом уплотнения реальности, методом узловых точек, который сам писатель обозначил как основополагающую ценностную характеристику любого литературного произведения С точки зрения автора диссертационного исследования, принцип Узла является главным в историософском мышлении Солженицына и в творчестве писателя родился не сразу В качестве принципа осмысления большого исторического времени он вторичен по отношению к методу узловых точек, его формирование напрямую связано с процессом эволюции авторского замысла В принципе Узла необходимо видеть момент концептуализации истории автором, а в методе узловых точек — свойственную Солженицыну особенность художественного видения При этом оба эти феномена художественного мышления писателя имеют свою традицию в русской литературе и связываются именно с осмыслением исторических явлений и формированием точек зрения историософского характера Например, композиционный принцип Узла у Солженицына сопоставим с принципом циклизации романов в трилогиях Мережковского в аспекте форм художественного времени цель преследуется одна — объединить большое историческое время в единое целое, исходя из опреде-

ленной идеи и не отходя от максимальной опоры на факт Узловое видение истории было свойственно и А Пушкину, и Л Толстому, и Ф Достоевскому, и М Алданову, и А Толстому

В третьем разделе «Особенности функционирования хронотопа в "Красном Колесе"» автор работы, отталкиваясь от утверждения о том, что Узел в повествовании Солженицына имеет по отношению к художественному целому еще и свою хронотопическую характеристику, так как в его основе лежит историософская концепция автора, которая в эстетическом объекте преобразуется в авторский хронотоп сжатости и концентрации истории, обращается к проблеме хронотопической организации «Красного Колеса» Разграничивая, вслед за М М Бахтиным, архитектонические и композиционные формы, автор диссертационного исследования замечает, что принцип Узла в его сопоставлении с принципом циклизации (в данном случае романной) является чисто композиционной формой организации словесных масс, ею осуществляется в данном эстетическом объекте архитектоническая форма художественного завершения исторического события в авторской историософской концепции, для которой характерен возможностный модус существования истории В этом смысле можно утверждать, что в сфере исторической романистики А И Солженицын, следуя за прозаиками начала XX в , своим «Красным Колесом» продолжает разрабатывать коррелятивную пару историософская концепция автора как архитектоническая форма и принцип Узла (цикла) как композиционная При этом отдельные Узлы повествования с композиционной точки зрения характеризуются тем же авторским хронотопом, который свойствен всему повествовательному целому, но в данном случае авторский хронотоп нужно рассматривать в контексте «изображенного мира», а не «изображающего»

В четвертом разделе «"Красное Колесо" как жанровый феномен» предпринимается попытка—с учетом и характера историософской «стратегии» автора, и своеобразия способов ее воплощения в архитектонических и композиционных формах художественного целого «Красного Колеса», и мысли о свойственной Солженицыну особенности видеть действительность глазами жанра—выйти на проблему жанровых характеристик данного произведения При этом автор диссертационного исследования, принимая во внимание варианты авторских номинаций и весь спектр имеющихся на сегодняшний день жанровых определении «Красного Колеса», указывает, что при всем многообразии попыток строго-научных жанровых дефиниций «Красного Колеса» в литературоведческом обиходе за ним условно закрепилось понятие «эпопея» или «роман-эпопея» В свою очередь, Ж Нива рассуждает о том, что «Красное Колесо» — это несложившаяся эпопея, т е антиэпопея, в которой тема победила автора, а Л Коло-

баева предлагает концепцию о существовании в русской литературе такого жанрового феномена, как антиэпопея В этой ситуации предлагается рассматривать в качестве возможного варианта жанровую природу «повествованья в отмеренных сроках» именно как антиэпопейную, принципиальным моментом при таком подходе является то, что для Л Солженицына (как, например, и для А Белого в его романах о Москве) антиэпопей-ное начало есть осознанная форма реализации его историософской парадигмы художественного мышления

Авторское художественно-историософское начало последовательно реализуется в «Красном Колесе» на всех уровнях организации произведения Соответственно, пятый раздел «Образ персонажа как воплощение авторской историософской концепции» посвящен анализу отдельных компонентов той сложной персонажной организации текста, которую предлагает Солженицын, не представляя в качестве центральной фигуру главного героя При этом вся крайне разветвленная система персонажей на всех уровнях своей организации воплощает различные аспекты авторской историософской концепции Так, с точки зрения автора работы, оспаривающего позицию В Гуськова1, не только вымышленные персонажи—рупоры авторских идей, как, например, Павел Иванович Варсонофьев, становятся средством манифестации историософских позиций автора и его концепции личности, но и реально-исторические личности, изображенные в произведении, в той или иной степени являются выразителями авторских историософских взглядов, так как изначальный художественный модус существования данного текста является историософским по своей природе При этом рамки реально-исторического персонажа дают Солженицыну возможность конкретизировать свое историософское видение отдельных аспектов проблемы Так, интересным способом реализации взглядов писателя на проблему человеческого поступка и его роли в истории стала именно личность Николая II, столь последовательно воплощенная в повествовании «Красное Колесо» и интересующая писателя на всем протяжении его творчества в контексте его историософских воззрений на природу власти вообще и царской — в частности При этом, художественно организуя образ этого персонажа, Солженицын снова обращается к одному из принципов своего художественно-историософского видения—принципу аналогии (Николай II —Федор Иоаннович, Столыпин—Петр I и т д)

В свою очередь, анализ образа Павла Варсонофьева дает возможность продемонстрировать, сколь многозначны и сложны авторские приемы создания образа данного персонажа, призванного воплотить, по максиму-

1 Гуськов В В Система персонажей исторической эпопеи А И Сопженицына «Красное Колесо» как форма воплощения эстетических принципов и мировоззренческих позиций автора автореф дис канд филол наук — Владивосток, 2006

му, историософскую «стратегию» автора Так, например, сам поиск возможных прототипов этого героя (не только философ П И Новгородцев, но и Оптинский старец Варсонофий) выводит нас на уровень верификации точек зрения автора «Красного Колеса» на проблему взаимоотношений человека и истории, человека и Бога, а сложная система аллюзивных пластов, мотивов, организующая этот образ, позволяет говорить о том, насколько важен для писателя именно художественный принцип реализации своей историософской «стратегии»

В пятом разделе «Историософская функция мотива в "Красном Колесе" (на примере мотива предсказания)» отмечается, что в «Красном Колесе» как в произведении, в котором нет традиционного сквозного сюжетного действия, а именно сама история становится сюжетом, онтологическая вертикаль событий задается за счет построения автором сложной системы развертывания символических образов и мотивов В этой связи все эти мотивы кажутся свободными, т е не включенными в систему причинно-следственной фабулы, но если учесть, что в основе сюжета — авторская историческая онтология, то динамичность таких мотивов становится очевидной Практически любая попытка обращения к анализу того или иного символического мотива в этом произведении так или иначе выводит исследователя на уровень анализа авторских принципов художественно-интеллектуального осмысления историософских проблем, пополняя их список и привнося смысловые коррективы В качестве одного из таких важных онтологических мотивов, дополняющего уже имеющуюся систему координат символических образов повествования и являющегося во многом репрезентативным для художественной системы «Красного Колеса», видится автору исследования мотив предсказания, последовательно реализующийся в произведении А Солженицына во всех его четырех Узлах и отражающий особое видение автором сути исторического процесса По мысли писателя, способностью к некоторому «угадыванию» судьбы и будущего обладают лишь люди, духовно настроенные на общение с Богом, лишь им приоткрывается мистическая вертикаль событий, которую, к сожалению, им уже изменить не дано, хотя возможности были историей предоставлены

В заключении диссертации формулируются основные выводы проведенного исследования.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

Статьи в журналах, входящих в список ВАК РФ

1 Калашникова, С М Русская художественная историософия 20—30-х годов и «Красное Колесо» И И Солженицына / С М Калашникова//Изв

высш учеб заведений Сев-Кав регион Филология и журналистика Общественные науки спецвыпуск —2007 —С 13—17

2 Калашникова, С М Историософия монаршей власти в «Красном Колесе» А И Солженицына / С М Калашникова // Научная мысль Кавказа / Сев-Кав науч центр высш шк ЮФУ —2007 —№4 —С 62—66

3 Калашникова, С М Особенности историософского мышления А И Солженицына /СМ Калашникова // Изв высш учеб заведений Сев -Кав регаон Сер Филология и журналистика Общественные науки — 2009—№1 —С 114—119

Статьи и тезисы докладов в сборниках научных трудов и материалов научных конференций

4 Калашникова, С М ЛИ СочженицыниДС Мережковский к типологии жанра историософского романа /СМ Калашникова // Донские чтении докл молодых филологов/отв ред проф НИ Глушков —Ростов н/Д РГУ, 1994 —С 16—18

5 Калашникова, С М Автор-повествователь в художественном целом романа А И Солженицына «Август Четырнадцатого» /СМ Калашникова// Научная конференция аспирантов и соискателей факультета филологии и журналистики тез и материалы докл / отв ред доц Б Н Проценко — Ростов н/Д РГУ, 1995 —С 33—36

6 Калашникова, С М Особенности хронотопа в романе А И Солженицына «Август Четырнадцатого» /СМ Калашникова //ММ Бахтин и проблемы современного знания материалы межвуз науч конф / отв ред проф HB Забабурова — Ростовн/Д РГУ, 1995 —С 37—41

7 Калашникова, С М «Красное Колесо» в свете проблемы жанровой неоднородности /СМ Калашникова // Материалы конференции аспирантов факультетафилологииижурналистики/отв ред доц ЛВ Табаченко — Ростов н/Д, 1996 —С 45—47

8 Калашникова, С М «Тихий Дон» и «Красное Колесо» в типологии исторического романа /СМ Калашникова // Войны России XX века в изображении М А Шолохова Шолоховские чтения — Ростов н/Д : РГУ, 1996 —С 82—86

9 Калашникова, С М Принципы использования документа в «Красном Колесе» А И Солженицына/С М Калашникова//Материалы конференции аспирантов факультета филологии и журналистики / отв ред доц Л В Табаченко —Ростов н/Д PIT, 1997 —С 43—45

10 Калашникова, С М. «Красное Колесо» А. И Солженицына как роман-эпопея /СМ Калашникова // Вопросы журналистики и филологии. сб науч работ и сообщ / отв ред проф А И Акопов — Ростов н/Д РГУ, 1998 — Вып III —С 41—45

11 Калашникова, С М Образ колеса в повествовании А И Солженицына «Красное Колесо» /СМ Калашникова // Личность и творчество А И Солженицына в контексте мировой культуры (к 80-летию со дня рождения писателя) материалы Междунар науч конф / сост и род проф Н И Глушков —Ростовн/Д РГУ, 1998 —С 44—46

12 Калашникова, С М Принцип Узла и метод узловых точек в «Красном Колесе» А И Солженицына как способ осмысления революции / СМ Калашникова//Филол веста РГУ —1999.—№2 —С. 17—22

13 Калашникова, С.М «Красное Колесо» А И Солженицына и «панорамный роман» /СМ Калашникова // Филология на рубеже тысячелетий материалы Междунар науч конф Вып 3 Литература на рубеже тысячелетий ■—Ростов н/Д Донской год дом, 2000 —С 28—30

14 Калашникова, С М А Солженицын и А Белый/С М Калашникова// История языкознания, литературоведения и журналистики как основа современного филологического знания материалы Междунар науч конф Вып 4 Актуальные проблемы литературоведения —Ростов н/Д, 2003 — С 60—63

15 Калашникова, С М Карнавализация образов и событий в повествовании А И Солженицына «Красное Колесо» /СМ Калашникова // Литература в диалоге культур материалы Междунар науч конф —Ростов н/Д, 2003 —С 151—154

16 Калашникова, С М Литературный контекст эпохи в историческом повествовании А И Солженицына «Красное Колесо» / СМ Калашникова// Литература в диалоге культур-3 материалы Междунар науч конф — Ростов н/Д, 2006 —С 125—129

17 Калашникова, С М. Образ Павла Ивановича Варсонофьева к проблеме аллюзий и реминисценций в «Красном Колесе» А И Солженицына как способу реализации его художественной историософии /СМ Калашникова // Литература в диалоге культур-4 материалы Междунар науч конф —Ростов н/Д, 2006 —С 163—166

18 Калашникова, С М Истоки традиции философского осмысления русской истории в национальной литературе /СМ Калашникова // Язык и общество материалы X науч -практ конф вузов Юга России Ростов-на-Дону,4нояб 2006г —Ростовн/Д,2006 —С 93—102.

19 Калашникова, С М «Красное Колесо» А И Солженицына и традиции русской антиэпопеи /СМ Калашникова // Современность русской и мировой классики / под ред Б Т Удодова — Воронеж Изд-во ИИТОУР, 2007 —С 244—248

20 Калашникова, С М Б Пильняк и А Солженицын к вопросу о традициях художественной историософии в русской литературе XX века /

С М Калашникова // Литература в диалоге культур-5 материалы Между-нар науч конф — Ростовн/Д,2007 —С 102—104

21 Калашникова, СМ Мотив предсказания в «Красном Колесе» А И Солженицына к вопросу о способах воплощения авторской историософии /СМ Калашникова // Изменяющаяся Россия — изменяющаяся литература художественный опыт XX — начала XXI века сб науч тр / сост,отв ред гтроф А И Ванюков —Саратов Изд центр «Наука», 2008 — Вып II —С 274—277

22 Калашникова, С М А И Солженицын и М А Осоргин к проблеме литературных аллюзий в «Красном Колесе» /СМ Калашникова // Личность и творчество А И Солженицына в контексте мировой культуры материалы Междунар науч конф / отв ред Е В Белопольская — Ростов н/Д НМЦ«Логос», 2008 —С 16—18

КАЛАШНИКОВА Светлана Михайловна

«КРАСНОЕ КОЛЕСО» А И СОЛЖЕНИЦЫНА В КОНТЕКСТЕ РУССКОЙ ИСТОРИОСОФСКОЙ ПРОЗЫ

Автореферат

Подписано к печати 09 10 2009 г Формат 60x84/16 Печать офе Бум офе Гарнитура Times Уел печ л 1,4 Уч-изд л 1,5 Тираж 110 экз Заказ

ВГПУ Издательство «Перемена» Типография издательства «Перемена» 400131, Волгоград, пр им В И Ленина, 27

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Калашникова, Светлана Михайловна

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА I. ТРАДИЦИИ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ИСТОРИОСОФИИ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ.

1.1. Истоки традиции философского осмысления отечественной истории в русской литературе.

1.2. Формирование и основные черты историософской прозы в русской литературе конца 19 — начала 20 вв.

1.3. Постреволюционная художественная историософия.

ГЛАВА II. ПОЭТИКА ИСТОРИОСОФСКОЙ ПРОЗЫ А.И.СОЛЖЕНИЦЫНА: «КРАСНОЕ КОЛЕСО».

2.1. Своеобразие историософского мышления

А. И. Солженицына.

2.2. Принцип Узла и метод узловых точек как способы воплощения авторской историософии.

2.3. Особенности функционирования хронотопа в «Красном Колесе».

2.4. «Красное Колесо» как жанровый феномен.

2.5. Образ персонажа как воплощение авторской историософской концепции.

2.6. Историософская функция мотива в «Красном Колесе» на примере мотива предсказания).

Введение диссертации2009 год, автореферат по филологии, Калашникова, Светлана Михайловна

Интерес к личности и творчеству А. И. Солженицына с момента публикации его во многом эпохального произведения «Один день Ивана Денисовича» (1962) и по сегодняшний день, когда писатель безоговорочно признан классиком современной русской и мировой литературы, не утихает, а скорее, набирает новые силы. По мнению М.М. Голубкова, сегодня «осмысление и понимание Солженицына — одна из самых актуальных задач, стоящих и перед каждым думающим человеком, которому небезразлична национальная судьба, и перед обществом, ищущим национальную идею и самоидентификацию»1.

При всей потребности в исследовании творческого феномена Солженицына в современном литературоведческом контексте, несмотря на кажущееся обилие работ, посвященных творчеству писателя2, исследований, содержащих системный анализ созданной Солженицыным в его произведениях эстетической модели бытия, не так и много. В частности, в целом ряде работ 90-х годов авторами был предложен вариант обзора жизни и творчества писателя, включающего элементы жанра критико-биографического очерка. По такому принципу построен «Путеводитель» П.Г.Паламарчука, книга Ю.А. Мешкова, исследование В.А. Чалмаева3. В этих работах, как правило, обращение к проблемам художественного творчества Солженицына инициировало рассуждение о проблематике его книг. Глубокие наблюдения над проблематикой и поэтикой творчества писателя были сделаны в монографии известного французского слависта Ж.

1 Голубков М. М. Творчество А.И. Солженицына как итог литературного столетия // А.И.Солженицын и русская культура: Научн. докл. — Саратов, 2004. - С. 23.

2 См.: Александр Исаевич Солженицын: Материалы к биобиблиографии. - СПб, 2007. В указатель вошла критическая литература о Солженицыне на русском языке с 1962 по 2002.

3 Паламарчук П.Г. Александр Солженицын: Путеводитель // Паламарчук П.Г. Москва или Третий Рим?: Восемнадцать очерков о русской истории и словесности. - М., 1991; Мешков Ю.А. Александр Солженицын: Личность, творчество, время. - Екатеринбург, 1993; Чапмаев В.А. Александр Солженицын: Жизнь и творчество: Кн. для учащихся. - М.: Просвещение, 1994.

Нива1, наметившего ряд научных проблем, требующих дальнейшей разработки, в частности, анализ отдельных способов организации художественного целого произведений писателя, отражение в творчестве Солженицына традиций русской литературы и русской философской мысли. Вариант нового взгляда на феномен творчества Солженицына как сложной и многозначной системы- поэтических средств и принципов эстетического л освоения; действительности был предложен П.Е. Спиваковским , успешно осуществившим попытку уйти от сложившегося стереотипа восприятия писателя как двухипостасной фигуры художника и мыслителя-идеолога: Серьезный; литературоведческий разговор о создании целостной" картины творчества С олженицына;. о построении; обобщенной^ концепции его поэтики 7 был продолжен А.В.Урмановым , который в своей книге попытался выстроить целостную концепцию* прозаического творчества; опирающуюся на систему эстетических и мировоззренческих взглядовшисателя; рассмотрев ее в тесной связи* с такими актуальными, проблемами современного литературоведения, как метод, структура: и форма повествования; предметный мир; символика;.мотив»и т.д:

Совершенно» очевидно, что в контексте современной? ситуации? постепенно формируется та система литературоведческих координат специфического научного диалога, в рамках которого только; и возможно установить главные конструктивные принципы, объединяющие все: уровни и элементы созданного писателем художественного мира в его формально-содержательном единстве с полем притяжения* традиции всей предшествующей русской литературы. При: этом не менее очевидно, что в этом контексте необходим глубокий анализ каждого произведения?автора.

Самое уникальное: в жанровом, композиционном, повествовательном, стилевом т многих других отношениях,, самое важное для- автора и самое любимое им; самое (увы!)- непрочитанное, непонятое,

1 Нива Ж. Солженицын. - М., 1992.

2 Спиваковский П.Е. Феномен А.И. Солженицына: новый взгляд. - М., 1998.

3 Урманов А.В. Творчество Александра Солженицына. - М., 2004. самое неизученное.»1 - так вполне закономерно определяют причину того особо пристального литературоведческого внимания, которое уделяется сегодня самому масштабному и во многих отношениях действительно уникальному произведению русской литературы — «повествованью в отмеренных сроках» «Красное Колесо» (1937,' 1969-1990), восприятие которого читателями и специалистами долгое время носило черты однозначного неприятия и критики. В этой ситуации совершенно справедливым видится нам замечание Ю. Кублановского о том, что «"Красное колесо" не просто очередной не понимаемый современниками литературный шедевр, но книга, рассчитанная на прояснение исторического сознания, без которого невозможно возрождение родины» .

В России с рубежа 60-70-х и вплоть до конца 80-х годов по причинам чисто политическим и идеологическим не только книги Солженицына, но даже само его имя оказываются под жесточайшим запретом. Ни о каком исследовании его произведений в течение двух десятилетий не могло быть и речи. На Западе же изучение «Красного Колеса» начинается с публикации «Августа Четырнадцатого» в июне 1971 парижским эмигрантским издательством YMCA-PRESS. Вскоре обозначился ряд зарубежных работ о творчестве А. И. Солженицына, в которых внимание уделялось и «повествованью в отмеренных сроках». В частности, следует отметить работу Р.Плетнева и книгу статей и отзывов «Август Четырнадцатого читают на родине», где были сделаны начальные наблюдения над первым Узлом будущего многоузлового повествования , например, о том особом поле традиции русской исторической прозы, в котором существует «Красное Колесо»: «Так же как эпопея Толстого перестает быть просто романом, а время от времени переходит в философско-исторический трактат, где в чисто

1 «Красное Колесо» А.И.Солженицына: Художественный мир. Поэтика. Культурный контекст: Международный сб. научных трудов. - Благовещенск, 2005. - С. 3.

2 Кублановский Ю. М. Стиль и историософия «Красного колеса» А. И. Солженицына // Стрелец. -Jersey City, 1989. - № 1. - С. 59.

3 Плетнев Р. А. И. Солженицын. - Париж, б/г. J публицистической форме оспариваются основные положения тогдашней общественности, так и эпопея Солженицына тоже уже не просто роман»1.

В отечественном литературоведении «Красное Колесо» начинают изучать в 1990-е годы, когда «Август Четырнадцатого» печатают в номерах «Звезды» за 1990-й год. В некотором смысле показательным явлением стала анкета, предложенная редакцией «Литературной газеты» в начале 1991 года писателям, критикам и литературоведам, первым вопросом которой стала проблема возможности существования объективного, чисто литературоведческого разговора о достоинствах-недостатках Солженицына-писателя, необходимости критического анализа его текстов вне системы координат идеологического контекста, то есть, по сути, о существовании двух Солженицыных - художника и публициста. Соответственно, в такой расколотой надвое системе координат мыслилось и «Красное Колесо», лишь некоторыми исследователями, например, Ж. Нива, И. Роднянской, Н. Струве оцененное как художественное целое, порожденное не только спецификой художественного сознания автора, но и зависимое от традиций русского восприятия истории. Уже в данном газетном формате Ж. Нива выскажет мысль об антиэпопейном характере произведения Солженицына, которая впоследствии оформится в тезис об особой авторской историософской «стратегии».

Именно в работах Н. Струве и Ж. Нива четко обозначится идея того, что поэтика «Красного Колеса» как «большого историософского сочинения о

2 2 русской революции» не традиционно романная, а «скорее историософская» , что необычность художественных приемов произведения указывает на основную интенцию этого огромного "исторического" текста историософскую»4, наконец, что данный жанр историософского романа, воплощающий недавнее прошлое, в трактовке Солженицына имеет своей

1 Август Четырнадцатого читают на Родине: Сб. статей и отзывов. - Париж, 1973. - С. 17.

2 Нива Ж. Солженицын. - М., 1992. - С. 53.

3 Нива Ж. Поэма о «разброде добродетелей» // Континент. - 1993. -№ 75. - С. 286.

4 Нива Ж. Антиэпопея «Красное колесо» // Нива Ж. Возвращение в Европу. Статьи о русской литературе. - М., 1999. — с. 221. целью «понять истоки происшедших процессов, воскресить уходящее или уж ушедшее образом и словом, сохранить его для будущего, в надежде предотвратить новые срывы», и это «общая установка Пушкина, Толстого, Солженицына»1. При этом Н. Струве указывает оптимальное для художественной специфики «Красного Колеса» направление путей его изучения, говоря о том, что Солженицын «ничего не доказывает., а живописует, возводит небольшой отрезок времени огромной тронувшейся с места России в степени художественной достоверности», «поэтизирует» февральские события в тексте, «над рождением которого склоняются .три музы» - истории, трагедии и эпической поэзии2.

Своего рода прорывом к теме художественной историософии Солженицына стали работы Н. М. Щедриной. В своей работе, посвященной проблемам поэтики исторического романа русского зарубежья, исследовательница, во-первых, обосновывает сам термин «художественная философия истории», со ссылкой на концепцию художественного историзма С. Кормилова, понимая под ним «единство историзма и детерминизма» и л учитывая всю его неспецифичность для литературоведения . Во-вторых, предпринимается попытка представить философскую «почву», которая сформировала мировоззренческую основу «Красного Колеса», и проанализировать ряд художественных приемов, способствующих воплощению философии истории в тексте, например, оценить художественную концепцию личности, позицию автора-повествователя и автора-героя, роль мотивов и функцию хронотопа. В силу того, что в работе Щедриной рассматривается историческая проза нескольких авторов, то исследователю по вполне объективным причинам не предоставляется возможность отдельно и подробно исследовать намеченный круг проблем, связанных с художественной историософией Солженицына,

1 Струве Н. А. Православие и культура. - М., 1992. - С.501.

2 Струве Н. А. О «Марте Семнадцатого» // Русское зарубежье в год тысячелетия крещения Руси. -М., 1990.-С.391.

3 Щедрина Н. М. Проблемы поэтики исторического романа русского зарубежья (М. Алданов, В. Максимов, А. Солженицын).-Уфа, 1993. сформировавшей художественное целое «Красного Колеса». Щедрина достаточно четко определяет границы понятия «художественная философия истории»: это некая «творческая категория, формируемая сознанием писателя, опирающегося на достижения науки (истории, философии истории, историографии, социологии, психологии, биологии, физики, астрономии и др.), и под влиянием идей определенного философского направления)»1. Данная точка зрения во многом перекликается, с одной стороны, с позицией русского мыслителя Н.И. Кареева, предлагающего собственную схему соотношения предметов историософии, философии истории и историки (исторической эпистемологии), в контексте которой историософия выступает в роли определенной метаконцепции целостного мировидения; при этом для Кареева важно то, что «историософия естественно становится на антропологическую точку зрения, ибо на самом деле человек - центр мира истории, через которого и для которого происходит все совершающееся в истории»2. С другой стороны, современная исследовательница О.Ф.Русакова, считая «историософию особой областью философско-исторического знания и о творчества» , утверждает, что «историософский дискурс - это матричная форма», когнитивная решетка которой - «довольно сложная система фильтров предпочтений — мировоззренческих, методологических, концептуальных, парадигмальных, категориально-понятийных, на базе которых формируются те или иные репрезентативные образы исторического процесса»4.

В ряде других своих работ Н. Щедрина исследует различные аспекты проблемы художественного воплощения авторской концепции

1 Щедрина Н. М. Исторический роман в русской литературе последней трети XX века (Пути развития. Концепция личности. Поэтика): автореф. дис. д-ра филол. н. - М., 1996. - С. 22.

2 Кареев Н.И.^Философия, история и теория прогресса // Очерк русской философии истории. Антология. - М., 1996.-С. 228.

3 Русакова О.Ф. Историософия: структура предмета и дискурса // Вопросы философии. - 2004. - № 7.-С. 55.

4 Там же. - С. 56. исторического развития1, не рассматривая «Красное Колесо» в контексте традиций русской историософской прозы и говоря об историософском начале лишь как о синтезирующемся с другими — историческим, романным, художественно-документальном и др. в рамках эпопейного начала. Заметим, что при этом исследовательница определяет жанр «Красного Колеса» как исторический роман. Этот момент является во многом показательным и свидетельствующим о том, что, в предложенной Н.М. Щедриной системе координат феномен авторской художественной историософии не рассматривается в качестве универсального способа художественного видения Солженицына, организующего прежде всего жанровое единство произведения.

В парадигме историософских воззрений JL Толстого рассматривает творчество А. Солженицына и его «Красное Колесо» как произведение, созданное «с памятью о Льве Толстом», в своей книге Я. Лурье, тем самым выстраивая идейную систему координат русской историософской прозы 20 века2 и вновь разводя ипостаси Солженицына-художника и Солженицына-идеолога. В работе же, посвященной эволюции исторических взглядов о

Солженицына, исследователь, анализируя историософию писателя вне художественных координат его творчества, приходит к выводам о явной

1 Щедрина Н. М. Функции хронотопа в романе А. Солженицына «Красное колесо» // Поэтика рус. прозы XX века: Межвуз. научн. сб. - Уфа: Изд-во Башкир, ун-та, 1995; Метафоризация мотива маскарада в романе А. Солженицына «Красное Колесо» // Литература «третьей волны» русской эмиграции: Сб. научн. статей. - Самара, 1997 // http://nctrover.narod.ru/lit3wavc: Формы выражения «авторского присутствия» в «Красном Колесе» А. Солженицына // А. И. Солженицын и русская культура: Межвузовский сборник научных трудов / Отв. ред. и сост. проф. А.И. Ванюков. — Саратов: изд-во Саратовского пед. ин-та, 1999; Природа жанрового синтеза в «Красном Колесе» А. Солженицын // Русская литература XX-XI вв.: Направления и течения. Выпуск 6 / Отв. ред. Лейдерман Н.Л. — Екатеринбург, 2002; Концепция «Февральской мифологии» в «Красном Колесе» А. Солженицына // А.И. Солженицын и русская культура: научные доклады. — Саратов, 2004; Природа художественности в «Красном Колесе» // Между двумя юбилеями (1998-2003): Писатели, критики и литературоведы о творчестве А. И. Солженицына: Альманах / Сост. Н. А. Струве, В. А. Москвин. - М.: Русский путь, 2005; Стилевые приемы кинематографа в «Красном Колесе» А. Солженицына // «Красное Колесо» А.И. Солженицына: Художественный мир. Поэтика. Культурный контекст: Международный сборник научных трудов / Отв. ред. А.В. Урманов. — Благовещенск, 2005.

2 Лурье Я. С. После Льва Толстого: исторические воззрения Толстого и проблемы XX века. - СПб., 1993.

3 Лурье Я. С. Александр Солженицын - эволюция его исторических взглядов // Звезда. - 1994. — № 6. противоречивости взглядов автора «Красного Колеса» на причинно-следственные связи истории.

В 1999 году появилась первая монография (а в 2002 году была защищена докторская диссертация), целиком посвященная проблемам идейно-художественного своеобразия «Красного Колеса»1, автор которой, Т.Клеофастова, определяя жанр произведения как историко-исследовательский роман-эпопею, достаточно подробно исследовал своеобразие его архитектоники и особенности нравственно-философского императива, некоторые особенности синтеза документализма и художественности, отдельные формы художественной экстраполяции русской литературно-философской мысли 19-20 веков в произведении, а также феномен христоцентрической модели бытия и его роль в формировании художественной структуры «Красного Колеса». Настаивая на таком жанровом определении произведения, как «роман-эпопея», Т.Клеофастова во многом опирается на то, что «автор назвал его эпопеей»2, хотя, во-первых, данное определение Солженицына вряд ли возможно рассматривать в качестве литературоведческого термина, а во-вторых, писатель называл и другие варианты - «вроде мозаики», «цикл узлов»3, отрицая при этом термин роман-эпопея. Исследователь, говоря о том, что историко-философские проблемы в «Красном Колесе», несмотря на их объем, закономерность и необходимость, не несут столь важной, специфической нагрузки, чтобы определить своеобразие жанра, тем не менее рассматривает в качестве сверхзадачи Солженицына в «Красном Колесе» «утверждение нравственных императивов и новой модели бытия и для России и для всего человечества с учетом трагического исторического опыта

1 Клеофастова Т. В. Художественный космос эпопеи Александра Солженицына «Красное Колесо». - Киев, 1999; Клеофастова Т. В. «Красное Колесо» А.И. Солженицына в контексте развития русской литературы XX века: дис. . д-ра филол. н. - Киев, 2002.

2 Клеофастова Т. В. Указ. соч. - С. 302.

3 Солженицын А. И. Собрание сочинений: В 20т.-Вермонт; Париж, 1978-1991.-Т. 10.-С. 514. Далее ссылки на это издание даются в тексте в квадратных скобках; римские цифры обозначают тома, арабские - страницы. При цитировании сохраняются все особенности авторской орфографии и пунктуации.

России»1, то есть, по сути указывает именно на историософский модус данной сверхзадачи. Спорной, на наш взгляд, является и идея автора работы о том, что в основе архитектоники «Красного Колеса» как эпопеи лежит принцип аритмологизма, хотя бы потому, что аритмологичность суть феномен антиэпопейного типа мышления.

Крайне важными при исследовании природы художественной историософии Солженицына в «Красном Колесе» как особом художественном целом являются работы А.В. Урманова и П.Е.Спиваковского, посвященные различным аспектам творчества Солженицына, в том числе и художественным особенностям «исторической эпопеи». В' своих работах П. Спиваковский анализирует некоторые формы отражения жизненной реальности в «Красном Колесе» Солженицына . В частности, исследователь обращается к изучению феномена повествовательной полифонии, системе онтологической символики как основе творческого метода Солженицына, которая в «Красном Колесе» проявляет себя рядом символических образов и мотивов (например, мотивами Вавилонской башни, мирового колодца, солнечного затмения, псевдопасхи, гуннов и руки), настаивая .на том, что Солженицын создал своим произведением некую художественную модель исторического процесса, жанр которой исследователь определяет так: «полифоническая художественно-документальная хроникальная историческая эпопея»3. Акцентируя внимание на принципиально новом подходе Солженицына к

1 Клеофастова Т. В. Указ. соч. - С. 303.

2 Спиваковский П. Е. Феномен А. И. Солженицына: новый взгляд: (К 80-летию со дня рождения). - М., 1998; Символика Вавилонской башни и мирового колодца в эпопее А. И. Солженицына «Красное Колесо» // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9. Филология. - 2000. - №2; Формы отражения жизненной реальности в эпопее А. И. Солженицына «Красное Колесо»: дис.канд. филолог, н. — М., 2000; Система онтологических символов в эпопее «Красное Колесо» // «Красное Колесо» А.И. Солженицына: Художественный мир. Поэтика. Культурный контекст: Международный сборник научных трудов / Отв. ред. А. В. Урманов. — Благовещенск, 2005; Теоретико-литературные аспекты творчества А. И. Солженицына // Теоретико-литературные итоги XX века. Т. I. Литературное произведение и художественный процесс. - М., 2003; Полифоническая картина мира у Ф. М. Достоевского и А. И Солженицына // Между двумя юбилеями (1998-2003): Писатели, критики и литературоведы о творчестве А. И. Солженицына: Альманах / Сост. Н. А. Струве, В. А. Москвин. — М.: Русский путь, 2005.

3 Спиваковский П. Е. Теоретико-литературные аспекты творчества А. И.Солженицына. - С. 371. эстетическому освоению жизненной реальности, связанном одновременно с максимальной степенью точности ее воссоздания и с ее художественным преображением, исследователь учитывает лишь некоторые особенности художественно-историософской «стратегии» писателя, не выстраивает четкой линии традиции русской художественной историософии, в контексте которой и следует рассматривать, по мысли Н. Струве, «Красное Колесо» Солженицына.

В свою очередь А.В. Урманов, обращаясь к задаче построения обобщенной концепции поэтики писателя и, соответственно, к анализу художественного своеобразия «Красного Колеса», также указывает на то, что «произведения А.Солженицына трудно поставить в какой-то типологический ряд»1. Настаивая на стереофонической (а не полифонической) природе созданной автором-творцом картины мира, исследователь признает в качестве однозначно воплощаемой в произведении историософскую концепцию автора. Урманов продолжает изучение особенностей символики в «Красном Колесе», рассматривая символические образы, мотивы и лейтмотивы (например, мотивы семячек и топора, мотив разрубания, рассечения) как формы воплощения авторской концепции бытия, обращается к особенностям временной организации произведения, к роли реминисценций в нем. При этом произведение Солженицына характеризуется как синтез романных свойств и историко-хроникальной эпопеи. Именно в работах А.В. Урманова художественные особенности «Красного Колеса» объясняются «авторским Словом о бытии», которое в контексте повествования о причинах и следствиях русской революции и являют собой феномен художественной историософии Солженицына. В контексте развития отдельных положений данной концепции можно

1 Урманов А. В. Творчество Александра Солженицына. - М., 2004. - С. 7.

2 Поэтика прозы А. И. Солженицына: дис.д-ра филолог, наук. - М., 2001; Сфера идей эпопеи «Красное Колесо» // Русская литература XX-XI вв.: Направления и течения. Выпуск 6 / Отв. ред. Лейдерман Н. JI. - Екатеринбург, 2002; Парадоксы пространства и времени в исторической эпопее А. Солженицына // «Красное Колесо» А.И. Солженицына: Художественный мир. Поэтика. Культурный контекст: Международный сборник научных трудов / Отв. ред. А. В. Урманов. -Благовещенск, 2005. рассматривать и работы В. Гуськова о системе персонажей в «Красном Колесе» как форме воплощения эстетических принципов и мировоззренческих позиций автора1, а также монографию С. Шешуновой2, в которой автор исследует, как в поэтике «Красного Колеса» воплощается национальный образ мира, складывающийся для Солженицына в виде систем координат, где горизонтальную ось составляют мотивы, восходящие к славянским народным верованиям, а вертикальную — мотивы христианского искусства.

Итак, попытки определить природу художественного своеобразия «Красного Колеса» Солженицына активно предпринимаются в последние десятилетия. Практически в каждом исследовании логикой своих рассуждений автор подводится к идее того, что основой художественного приема или образа в «повествованьи в отмеренных сроках» Солженицына является посыл писателя, так или иначе связанный с его историософскими воззрениями. Данная тенденция совпадает во многом с наметившимся в современном литературоведении интересом к историософской парадигме художественного мышления русской литературы вообще — появился ряд работ, в которых исследуется связь поэтики произведений в ее неразрывном о единстве с авторской историософией . Но при этом попытки представить художественную историософию «Красного Колеса» Солженицына как некую систему, организующую художественное целое произведения, носят лишь

1 Гуськов В. В. Толпа как действующий персонаж «Красного Колеса» и его роль в раскрытии историософских воззрений автора // «Красное Колесо» А.И. Солженицына: Художественный мир. Поэтика. Культурный контекст: Международный сборник научных трудов / Отв. ред. А. В. Урманов. — Благовещенск, 2005; Система персонажей исторической эпопеи А. И. Солженицына «Красное Колесо» как форма воплощения эстетических принципов и мировоззренческих позиций автора: автореферат дне.канд. филолог, н. — Владивосток, 2006.

2 Шешунова С. В. Национальный образ мира в эпопее А. И. Солженицына «Красное Колесо». -Дубна, 2005.

3 См.: Фоминых Т. Н. Первая мировая война в рус. прозе 1920-30-х годов: Историософия и поэтика: дис. . д-ра. филол. наук - М., 1998; Лядова Е. А. Историософская и структурно-поэтическая парадигма трагедии Е. Замятина «Атилла»: дис.канд. филол. н. - Тамбов, 2000; Опарин П. Г. Книга М. А. Волошина «Путями Каина» в литературном контексте I трети 20 века: историософия и поэтика: автореф. дис. . канд. филол. н. - М., 2005; Винницкий И. IO. Поэтическая историософия В. А. Жуковского: дис.д-ра филол. наук. - М., 2005; Боровкова Н. В. Проблема человека в художественной историософии М. Горького и Т. Манна: автореф.канд. филол. наук. - Магнитогорск, 2006 и др. эпизодический характер, как и стремления некоторых исследователей вписать данное произведение в контекст традиций русской историософской прозы, то есть того ряда прозаических произведений русской литературы, художественная система координат которых была так или иначе сформирована в поле притяжения авторской историософской концепции.

Тем не менее на сегодняшний день уже имеется ряд исследований, посвященных жанровым модификациям историософской прозы конца 19 — начала 20 века1, обращение к которым применительно к вопросу о жанровом своеобразии «Красного Колеса» позволяет расставить необходимы акценты в сфере определений.

На современном этапе исследования проблемы лишь формируется список работ, в которых авторы объясняют жанровое своеобразие произведения Солженицына, исходя из контекста традиции русского историософского романа , несмотря на то, что Н. Струве достаточно давно определил жанр «Красного Колеса» именно так, соединив при этом генезис этого произведения с «Войной и миром» JI. Толстого3, обозначив еще один важный круг проблем, связанных с вопросом о жанровой типологии русского исторического романа и специфике романно-эпопейного мышления, а также

0 возможностях его жанровой реализации в русской литературе 19 — 20 вв., тем более что одним из авторских определений «Красного Колеса» является понятие «эпопея». Несмотря на то, что в ходе изучения этого произведения было сделано немало проницательных наблюдений над особенностями его поэтики, в современном литературоведении сложилась ситуация, когда «Красное Колесо» анализируется вне контекста художественно-историософского мышления автора как универсальной системы координат,

1 Колобаева JI. А. Тотальное единство художественного мира (Мережковский - романист) // Д. С. Мережковский: Мысль и слово. - М.,1999; Полонский В. В. Опыт историософской прозы в русской литературе начала XX века// В. Я. Брюсов и русский модернизм: Сб. статей. - М., 2004.

Калашникова С. М. А. И. Солженицын и Д. С. Мережковский: (К типологии историософского романа) // Донские чтения: Доклады молодых филологов. - Ростов-на-Дону, 1994; Дронова Т. И. Историософский роман в русской литературе XX века: от Мережковского до Солженицына // А. И. Солженицын и русская культура. - Саратов, 1999.

3 Струве Н. А. Православие и культура. — М., 1992. - С. 500. определяющей весь художественный строй произведения, чем и обосновывается актуальность данного диссертационного исследования.

Литературоведческая парадигма для осмысления феномена художественной историософии Солженицына в «Красном Колесе» на сегодняшний день уже имеется. В некотором смысле отправной точкой для рассуждений об особенном характере восприятия истории в русской литературе стали работы К. Исупова, в частности, его монография «Русская эстетика истории», в которой исследователь, настаивая на особом параметре русского исторического мышления, утверждает, что «описание прошлого в терминах эстетики и восприятие его как художественного артефакта традиционны для отечественной историологии, историографии, а более всего - для художественно-философской классики»1. Совмещая линии традиции русской философии истории и русской художественной истории, или, по-другому, эстетической философии истории, автор задает парадигму существования того особого вектора русской литературы 19 — 20 вв., сознательная проекция которой на творчество отдельных авторов или даже на отдельные произведения позволяет определиться с проблемами их своеобразия, в том числе и жанрового. При этом особенно актуальной данная парадигма видится нами в применении ее к контексту русской исторической прозы, где в ситуации становления романного жанра происходит формирование традиций историософской прозы, актуализирующихся в 20 веке в России трагическими событиями, связанными с войнами и революциями.

Воспринимая войну и революцию как сложившийся комплекс историософских проблем, исследователь Т. Фоминых в своих работах, посвященных изучению историософии и поэтики русской прозы 1920-30-х годов о первой мировой войне, предлагает в качестве рабочего определения термин «историософская "стратегия" художника» (избранный художником и всецело соответствующий авторской историософской концепции способ ее Исупов К. Г. Русская эстетика истории. - СПб, 1992. - С. 6 художественного воплощения) и ставит целью пристальное рассмотрение этой концептуальной авторской стратегии, но уже «преломленной» в структуре художественного произведения1. В своем исследовании историософской эстетики автор данных работ приходит к выводу о том, что «.сколь многообразными ни были бы реакции писателей на вызванные войной потрясения, они так или иначе восходят к двум универсальным типам - оптимизму и пессимизму, взятым в их историософской сущности»2, тем самым предлагается вариант типологического подхода к произведениям русской литературы 20' века с ярко выраженной историософской интенцией, как, например, то же «Красное Колесо» Солженицына. Т. Фоминых, как бы подтверждая нашу идею об историософском характере художественных координат данного текста^ обращается в, одной из своих статей и к «повествованью в отмеренных сроках» А. Солженицына, правда, исключительно к первому его Узлу — «Августу Четырнадцатого». При этом исследователь рассматривает суть историософской, «стратегии» автора в данном произведении исключительно в рамках идеи об антимифологизме Солженицына. Ссылаясь на точку зрения Э: Когана,, Фоминых оценивает художественную историософию автора исключительно как феномен антимодели и политического мифотворчества, направленного на разрушение советского мифа о первой мировой войне и революции . Тем не менее предложенная Фоминых модель изучения историософской системы художественных координат русской исторической прозы 20 века видится нам весьма продуктивной, а опорные понятия, такие как «историософская "стратегия"», «историософская рефлексия» и т.д. вполне применимыми к системе художественных координат. «Красного Колеса» Солженицына как произведения, посвященного событиям первой мировой войны и революции,

1 Фоминых Т.Н. Первая мировая война в прозе русского зарубежья 20-30-х годов. - М., 1997; Первая мировая война в русской прозе 1920-30-х годов: Историософия и поэтика: дис. .доктора филол. н.-М., 1998.

2 Фоминых Т. Н. Первая мировая война в русской прозе 1920-30-х годов.— С. 6.

3 Фоминых Т. Н. «Август Четырнадцатого» А. Солженицына и русская советская проза о первой мировой войне // Литература «третьей волны»' русской эмиграции: Сб. научн. статей. - Самара, 1997 // http://netrover.vnarod.ru/lit3vvave. то есть тем событиям мировой истории, которые в современном литературоведении рассматриваются как сложнейший комплекс историософских проблем.

Несмотря на то, что историософский вектор художественного мышления А.И. Солженицына был обозначен достаточно давно, тем не менее в контексте современного литературоведения специфика и механизмы его художественного освоения в конкретном художественном целом до сих не исследованы системно. Особенно данное утверждение актуально в ситуации с «Красным Колесом», художественно-историософская природа которого до сих пор не подвергалась целостному и последовательному анализу и не рассматривалась в парадигме традиций русской историософской прозы, литературоведческие способы и возможные подходы к изучению которой представлены на сегодняшний момент исчерпывающе.

Цель данного диссертационного исследования заключается в комплексной характеристике художественной историософии «Красного Колеса» А.Солженицына с учетом контекста* традиций русской эстетики истории 19-20 веков.

Для достижения этой цели в работе ставятся следующие задачи:

- рассмотреть вопрос о генезисе русской художественной историософии и определить специфику ее идейно-тематической направленности;

- описать основные тенденции функционирования русской художественной историософии 19 века, очертив тем самым потенциальные границы русской историософской прозы;

- проследить различные пути развития русской историософской прозы в отечественной литературе конца 19 - начала 20 века, актуализировав момент формирования жанровой формы историософского романа;

- типологизировать историософские «стратегии» в отечественной литературе постреволюционного (после Февральской и Октябрьской революций) периода, связав их с проблемами историософского видения первой мировой войны и революции и тем самым наметив типологическое родство и историческую преемственность творчества А.Солженицына и его «повествованья в отмеренных сроках» «Красное Колесо» с русской историософской прозой;

- определить особенности историософского мышления А.Солженицына;

- выявить «стратегии» воплощения авторской концепции истории в структуре «Красного Колеса» как художественного целого, тем самым определив способы и принципы организации художественной историософии в произведении;

- определить роль и место «Красного Колеса» А. Солженицына в эволюции русской историософской прозы.

Объектом диссертационного исследования является «повествованье в отмеренных сроках» А. Солженицына «Красное Колесо», публицистика писателя, а также корпус русской художественной прозы 19 —20 вв. в аспекте ее историософской парадигмы.

Предметом исследования стала художественная историософия, связанная с авторской художественной концепцией исторического развития как универсальной формально-содержательной системой координат художественного целого произведения.

В качестве теоретико-методологической основы были использованы работы по теории и практике художественной историософии (К.Г. Исупова, Т.Н. Фоминых, JI.A. Колобаевой, В.В. Полонского, Т.И. Дроновой), труды по теории и истории романа, проблемам жанровой типологии (М.М. Бахтина, Г.Лукача, Г.Н. Поспелова, Д.С. Лихачева, А.Я. Эсалнек, Г.А. Белой,

B.Б.Шкловского, Г.М. Фридлендера, В.В. Агеносова, М.М. Голубкова,

C.П.Ильева, В.Н. Соболенко, А.В. Чичерина), исследования по проблемам творчества А. Солженицына (Ж. Нива, Н.А.Струве, Ю.М. Кублановского, А.С. Немзера, П.Г. Паламарчука, П.Е. Спиваковского, А. В. Урманова, Н.М.Щедриной, Т.В. Клеофастовой, С.В. Шешуновой), труды по проблемам философии истории (Н.И. Кареева, Н.А. Бердяева, B.C. Соловьева, Г.В.

Флоровского, В.В.Зеньковского, П.П. Гайденко, М.Н. Эпштейна, Л.И. Новиковой, А.С.Панарина, О.Ф. Русаковой).

Методология диссертационного исследования предполагает интегрирующий анализ, учитывающий историко-типологический, историко-функциональный, структурно-семантический, мотивный аспекты изучения художественного текста.

Новизна проведенного диссертационного исследования состоит в том, что впервые предпринят системный анализ художественной историософии А. Солженицына, нашедшей свое воплощение в поэтике «Красного Колеса», определен вектор традиции русской историософской прозы.

Положения, выносимые на защиту:

- сфера историософской- рефлексии является для русской литературы особой системой художественных координат, отличающих ее от других национальных литератур;

- конец 19 - начало 20 века — время становления историософской прозы как некоего формально-содержательного единства, эпоха формирования жанровых признаков историософского романа;

- в постреволюционный период тенденции, связанные с развитием русской историософской прозы, усугубляются темами войны и революции, являющимися историософскими по своей природе; в контексте литературы 20-30-х годов можно выделить ряд типологических художественно-историософских «стратегий» писателей;

- наметившиеся тенденции в развитий русской историософской прозы получают свое дальнейшее развитие в творчестве писателей второй половины 20 века, например, в творчестве Б. Пастернака, В. Гроссмана, А.Солженицына; проблема художественного своеобразия «Красного Колеса» А.Солженицына должна решаться в исходной системе координат историософского мышления Солженицына, основной особенностью которого является условная модальность, возможностный модус отношения к историческому событию;

- в контексте авторской парадигмы художественной историософии в «Красном Колесе» следует рассматривать не только принцип Узла, но и проблему жанрового своеобразия данного произведения, особый способ организации хронотопов в нем, образ персонажа, принцип мотивной организации «повествованья в отмеренных сроках».

Теоретическая значимость работы состоит в постановке вопроса о типологическом единстве традиции русской художественной историософии; в выявлении парадигмы художественно-историософского мышления Солженицына и поэтологическом анализе отдельных форм и средств ее воплощения в «Красном Колесе» как художественном целом.

Практическая значимость работы: результаты диссертационного исследования могут быть использованы при подготовке лекционных курсов по истории русской литературы 20 века, спецкурсов, посвященных творчеству А.И. Солженицына, спецкурса «Русская художественная историософия». Методы анализа историософии автора в ее поэтологическом аспекте могут быть использованы при исследовании произведений современных писателей.

Материалы диссертации прошли апробацию на межвузовской научной конференции «М.М. Бахтин и проблемы современного гуманитарного знания» (Ростов-на-Дону, 1995), на научных конференциях аспирантов и соискателей факультета филологии и журналистики РГУ (Ростов-на-Дону 1995, 1996, 1997), международной научной конференции «Войны России XX века в изображении М.А. Шолохова» (Ростов-на-Дону, 1996), международной научной конференции «Личность и творчество А.И.Солженицына в контексте мировой культуры» (Ростов-на-Дону, 1998), международной научной конференции «Филология на рубеже тысячелетий» (Ростов-на-Дону, 2000), международной научной конференции «История языкознания, литературоведения и журналистики как основа современного филологического знания» (Ростов-на-Дону, 2003), на X научно-практической конференции вузов Юга России «Язык и общество» (Ростов-на-Дону, 2006), на региональной научной конференции «Современность русской и мировой классики» (Воронеж, 2006), на II Международной научной конференции "Изменяющаяся Россия - изменяющаяся литература: художественный опыт XX - начала XXI вв. (Саратов, 2007), на международных научных конференциях «Литература в диалоге культур» (Ростов-на-Дону, 2003, 2005, 2006, 2007), «Личность и творчество А.И. Солженицына в контексте мировой культуры» (Ростов-на-Дону, 2008).

Основные положения диссертации отражены в 22 публикациях.

Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, заключения, библиографического списка, состоящего из 236 наименований. Общий объем диссертации — 215 страниц.

Заключение научной работыдиссертация на тему ""Красное колесо" А.И. Солженицына в контексте русской историософской прозы"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В контексте современного литературоведения интерес к системе художественных координат творчества А. И. Солженицына совершенно очевиден. Являясь во многом знаковой фигурой рубежа веков, понять роль и значение которой можно, лишь определив его место в литературном процессе 20 столетия в целом, этот «последний великий русский» (Ю.Кублановский) всегда органично ощущал себя в контексте традиции всей русской литературы как единой художественной системы координат. Причем в своем художественном и публицистическом творчестве А. Солженицын всегда обращался к проблемам своеобразия русской истории и русской культуры, пытался осмыслить феномен русского национального характера, русского национального быта, спрогнозировать будущее России и определить ее место в мировой истории. Своего рода грандиозным художественным обобщением этого историософского по своей природе круга проблем стало «повествованье в отмеренных сроках» «Красное Колесо», на изначальную историософскую интенцию которого обратили внимание и Н. Струве, и Ж. Нива. Споры о специфике художественного мышления автора как организующего начала всех уровней целого данного произведения, о специфике его жанровой природы привели нас к мысли о том, что данный текст может быть исследован в контексте традиций русской историософской прозы, т.е. того ряда прозаических произведений русской литературы, художественная система координат которых была так или иначе сформирована в поле притяжения авторской историософской концепции.

В конце 18 - начале 19 века в русской культуре и литературе происходит формирование ее творческой парадигмы. Несмотря на активное влияние европейского романтизма, данная парадигма имела свою особенную систему художественных координат, отличающую ее от других национальных литератур. Русская литература формируется как национальная в ситуации «историософского томления», начало которому было положено

Философическими письмами» П. Я. Чаадаева. По сути, ни один крупный писатель 19 века не обошел вниманием сферу вопросов, связанных с историософской проблематикой, — о смысле, начале и конце истории, о всеобщих началах человеческой культуры, об исторической миссии Руси-России. Русская литература постепенно принимала на себя роль образно-художественной философии. На протяжении всего 19 века в русской литературе с очевидностью проявлялась, с одной стороны, тенденция совмещения осмысления исторической конкретики с выходом на уровень историософских обобщений, с ^другой стороны, определилась та черта русского обращения к истории, которую философ и литературовед К. Исупов определяет как феномен ее эстетизации. Проявление этих тенденций в конкретном художественном произведении приводило художников к новаторским прорывам и в жанровом, и в содержательном контексте. Причем такой прорыв осуществлялся именно тогда, когда автор отказывался от предложенной романами Вальтера Скотта модели освоения исторической реальности и погружался в состояние историософской рефлексии.

Уже для А. С. Пушкина была актуальна та историософская вертикаль, о которой рассуждает А.Солженицын в связи с драмой «Борис Годунов», а интерес поэта к узловым, на его взгляд, моментам русской истории - эпохе реформ Петра I и восстанию Пугачева - стал поводом для создания, с одной стороны, художественных произведений на эту тему, поражающих своим новаторством, а с другой - породил феномен «Истории Петра» и «Истории Пугачевского бунта», где автор выходит на уровень историософских обобщений.

При этом философия истории становится в контексте русской литературы своего рода онтологией истины, а активизация историософской парадигмы в художественном произведении обычно способствует тому, что это произведение стремится выйти за рамки своих жанровых канонов. Речь идет и о художественных текстах, не относящихся к контексту русской исторической прозы. Так, историософский по сути вопрос о смыслополагании и будущем русской истории стал для Н. Гоголя основанием для синтеза эпического и лирического начал, что породило в свою очередь феномен непривычного жанрового определения «поэма» в применении к прозаическому произведению. Указание на жанровое новаторство «Мертвых душ» стало общим местом в современном литературоведении, между тем как именно вопрос о жанре вызвал недоумение и непонимание критиков 19 века. Та же ситуация раздражения и непонимания возникла в связи с романами Ф.Достоевского, с романом Л.Толстого «Война и мир», с «Красным Колесом» А.Солженицына, чья жанровая природа до сих пор вызывает недоумение. При оценке такого типа произведений обозначается обычно одна и та же проблема — не учитывается та новаторская сверхзадача автора, которая и порождает новаторскую художественную форму произведения. У Достоевского это философский роман, «полифонический» (по М. Бахтину) по своей сути, у Л.Толстого -роман-эпопея, у Солженицына — «повествованье в отмеренных сроках».

Не литературная игра в события прошлого, занимательность сюжета в антураже исторической реальности и лишь иногда, маргинально, ответы на кардинальные вопросы, поставленные историей, типа «что делать?», «кто виноват?», «кому править?», а решение глобальных историософских проблем — вот что становится источником жанрового новаторства книги Л. Толстого «Война и мир». Историософские рассуждения Толстого об исторической необходимости, о значении власти в историческом процессе, о проблеме исторического предвидения, о «дифференциалах истории» - «однородных влечениях людей», свободе и необходимости в контексте истории, о «духе народа», роевом начале истории дают проекцию на весь художественный мир произведения и, в конечном счете, организуют его определенным образом. .Именно эта книга и становится источником художественно-историософских диалогов-противостояний в литературе 20 века. Особо актуально это утверждение для «Красного Колеса» А. Солженицына, которое, по свидетельству автора, не было бы написано без «Войны и мира».

Если эпоха 19 века закладывает определенную основу для традиции художественно-историософской рефлексии, то в период конца 19 - начала 20 века, оцениваемый как религиозно-культурный «ренессанс», когда, по мысли Н. Бердяева, была по-настоящему оценена великая русская литература 19 в., происходит концептуализация и жанровое оформление историософской прозы. Данный период знаменателен еще и тем, что именно в это время происходит размывание границ между литературой и иными формами духовной деятельности (религией, философией и т. д.), их взаимоналожение, изменение самого статуса и пределов литературности, процесс всеобъемлющей эстетизации действительности.

Особая роль в этом контексте принадлежит Д. С. Мережковскому, в творчестве которого происходит жанровое оформление историософского романа. Данный феномен определяется наиболее продуктивным в истории жанровой эволюции литературы вектором - эстетизацией истории в литературе, характеризуется охватом образно-повествовательной материи метаисторическими кодами, художественным вживанием в философию истории, в результате чего, собственно, и происходит важная трансформация романа, вплоть до его «дероманизации». Основной конфликтный узел завязывается здесь внутренней логикой историософской концепции. В классическом историческом романе этот конфликт был сосредоточен вокруг действующего героя как самостоятельной личности, носителя индивидуального голоса, вступающего в диалогические отношения с проблемной реальностью, волей и поступками закладывающего фабулу повествования. В трилогиях Мережковского действующий герой подчинен историософской авторской концепции, связанной с особым способом постижения истории. В поле зависимости от историософской концепции автора - и принцип отбора исторического материала, и выбор «узла» повествования - той эпохи, о которой будет идти речь, и идея циклизации, и т.д.

Другой тип художественного освоения историософского материала и претворения .его в контекст романного целого наблюдается в младосимволистской ипостаси жанра, связанной с именем А. Белого как автора «Серебряного голубя» и, особенно, «Петербурга» и романов о Москве. Если историософская концепция Мережковского достаточно антиперсоналистична, то у А. Белого гипертрофированная субъективность, например, в романе «Петербург» взаимоотражается с историей в контексте ее проекции в вечность. При этом историософский характер романов А. Белого достаточно очевиден, хотя эти произведения скорее можно определить как символистские романы в чистом виде с явным историософским уклоном. Интересным и, на наш взгляд, продуктивным этапом в развитии историософской прозы начала 20 века является цикл романов А. Белого о Москве, жанр которого JI. Колобаева определяет как антиэпопею, а в качестве одного из жанровых прототипов определяет «Мертвые души» Н.Гоголя. В контексте ситуации неопределенности жанровых границ произведений в литературе 20 века также достаточно часто употребляется приставка «анти». Например, в связи с «Красным Колесом» А.Солженицына, посвященным, как и «Москва» А. Белого, изображению России в эпоху войны и революции, в отношении жанрового обозначения которого Ж. Нива также употребляет термин «антиэпопея». Изучение традиций, заложенных русской историософской художественной рефлексией в 19 веке и оформившихся в историософскую прозу в начале 20 века, подтверждает факт того, что эти традиции находят свое органическое продолжение во второй половине 20 века, в частности, в творчестве А. Солженицына, жанровая природа многих произведений которого до сих пор активно обсуждается.

Итак, в русской литературе конца 19 — начала 20 века наблюдается актуализация традиций русской художественной историософской рефлексии, вплоть до ее жанрового оформления. В русском символизме художественная историософия мыслится в контексте перевода дискретного ряда философствования об истории на язык универсальных символов-мифологем.

В основном, источниками художественной рефлексии историософской прозы начала века становятся, с одной стороны, ее обостренная апокалиптика, воспринятая из «Легенды о великом инквизиторе» Достоевского и «Повести об Антихристе» В. Соловьева, с другой - апокалиптическая обращенность к ключевой историософской парадигме русской литературы, к ее «пушкинско-чаадаевскому тексту». Интересно, что явления, аналогового русской историософской прозе, европейская литература не знала; европейский, роман не выделял историософские смыслы в качестве вполне самостоятельных, более того, влияющих на художественный строй текста и формирующих его. Европейская романистика не обозначила и сколько-нибудь безусловных параллелей к феномену «чистого» образца историософского жанра в духе Мережковского. Жанровую природу его историософской прозы можно считать максимально «стерильной» в. контексте всей русской литературы рубежа веков. Художественная историософия Мережковского достаточно однозначна, она не осложнена иными тематико-эстетическими кодами; как, например; романы Белого, в которых историософские регистры; свободно обратимы в целый ряд иных символических регистров, так что эти тексты могут быть описаны в рамках других терминологических систем;

В постреволюционный период тенденции, связанные с развитием русской историософской прозы, усугубляются темами, являющимися историософскими по своей природе: война и революция начинают восприниматься как сложившийся комплекс историософских проблем. Продуктивной и универсальной концепцией для некой систематизации разновидностей авторской философии истории и художественных картин мира первой трети 20 века видится нам классификация типов понимания событийных рядов, основанная на «сопротивлении» оптимизма и пессимизма как двух универсальных моделей мировосприятия, которая была предложена Г. А. Ландау в его программной статье «Пессимизм и оптимизм». Т.Н.Фоминых использует данную историософскую парадигму в качестве универсальной для анализа типов авторской историософии и поэтики русской прозы 1920-30-х гг. о первой мировой войне с намечающейся проекцией на осмысление революционных событий. Используя систему типологических координат, предложенную исследовательницей, и основываясь на тех произведениях, в контексте художественного целого которых однозначно фиксируется историософская «стратегия» их автора, мы посчитали необходимым актуализировать именно те способы воплощения авторской художественной историософии, которые и являются значимыми составляющими элементами вектора русской историософской прозы. В частности, в произведениях М. Алданова художественная историософия становится универсальной парадигмой романного мышления автора, феномен художественной историософии И. Эренбурга, воплощенной в его романе «Хулио Хуренито», дает интересную проекцию на формотворчество писателя, связанное с его осознанным желанием «разрушить старую форму», в произведениях писателей русской эмиграции — Б. Зайцева и JI. Зурова последовательно реализует себя художественная историософия, основанная на христианской, уже - православной традиции и особой модели мира, в основе которой - оптимизм как надежда на прощение и спасение. Что касается литературы метрополии, то в 20-30-е годы здесь происходит формирование так называемой революционной мифологии, в основе которой - абсолютное оптимистическое миропонимание. Историософское понимание первой мировой войны советскими авторами в режиме данной мифологии происходило с позиции ленинского учения о революционной ситуации; исторический катаклизм оценивался как революционная школа, открывающая путь России к Октябрю. Историософскую интенцию автора «Красного Колеса» часто интерпретируют исключительно в рамках антимодели по отношению к данной историософской «стратегии», что крайне опрощает художественно-историософскую «стратегию» автора в данном произведении.

Совершенно уникальным явлением в русской литературе метрополии 20-30-х годов, рассматриваемой нами в аспекте воплощения авторской художественной историософии войны и революции, стал роман Б. Пильняка «Голый год». Постановка вопроса о способах воплощения художественной историософии автора, в том числе и в аспекте жанровой специфики произведения, а также вопроса о традициях бытования историософской прозы позволяет определить, по какому пути в русской литературе 20 века, с ее тенденцией к синтетическому письму, шел процесс трансформации границ «литературности» и освоения литературным письмом нового интеллектуально-эстетического пространства. В частности, проекция некоторых приемов реализации историософской «стратегии» автора в романе «Голый год» в аспекте вышеуказанной трансформации на контекст русской литературы второй половины 20 века (например, на формы воплощения авторской художественной историософии в «Красном Колесе» Солженицына) позволяет обнаружить ряд интересных сближений. В частности, обращает на себя внимание схожесть видения исторического процесса в аспекте его причинно-следственных связей, оба автора изображают революцию как катастрофическое событие; при этом своеобразной формой воплощения авторской историософской интенции у обоих авторов становится фрагментарность повествования, а принцип отбора документов и характер их стыка с основным повествованием для обоих авторов является способом воплощения их художественной историософии, несмотря на разность «регистров» изначального посыла этой историософии.

Исключительным явлением в контексте литературы метрополии 2030-х годов представляются нам два произведения, в которых повествуется о первой мировой войне и революции, - «Тихий Дон» М. Шолохова, в котором художественная историософия приобретает ту уникальную форму воплощения в хоровом начале, которая в «Красном Колесе» Солженицына заставляет Федора Ковынева (прототипом которого был писатель Федор Крюков, предполагаемый автор «Тихого Дона») назвать свое произведение поэмой в прозе, вызвав у читателя явную ассоциацию с гоголевскими «Мертвыми душами», и «Жизнь Клима Самгина» М. Горького, в котором поставлены традиционные для русской культуры вопросы, историософские по своей природе: интеллигенция и революция, народ и интеллигенция, личность и история, революция и судьба России. Особенностью данного произведения является то, что Горький решает вопросы историософского характера в сфере психологии, это позволяет вписать книгу в контекст традиций философско-психологической прозы 20 века.

Наконец, совершенно новые художественно-историософские регистры вносит в русскую литературу 20 века Б. Пастернак своим романом «Доктор Живаго», в контексте художественной историософии которого господствует сфера субъективного, личного, индивидуального, частного, которое отстаивает свою автономию перед лицом истории или даже под ее колесом, определяя строй романа, форму его повествования, историософскую «стратегию» автора.

Традиции отечественной художественной историософии нашли свое отражение и в осмыслении темы Великой Отечественной войны. В этом контексте уместно вспомнить о дилогии В. Гроссмана («За правое дело» и «Жизнь и судьба»), для которого характерно особое видение причинно-следственных связей хода истории в духе JI. Толстого. Наличие авторской художественной историософии в дилогии напрямую связано с проблемой ее жанрового определения. Впрочем, любое произведение, художественное целое которого формируется под влиянием авторской историософской концепции, так или иначе вызывает споры, связанные с определением его жанрового своеобразия, со способами воплощения этой концепции.

Данная ситуация находит свое последовательное воплощение и в контексте русской литературы второй половины 20 века. Этапом в развитии русской историософской прозы становится произведение А. Солженицына «Красное Колесо», созданное в рамках парадигмы художественного мышления автора, отличительной особенностью которого является историософская рефлексия. Тезис о том, что Солженицын — историософ, во многом снимает проблему слова писателя как «истины в последней инстанции», высказанной «человеком убежденным, убедившимся и теперь убеждающим не себя - других»1, примиряет оппозиционные точки зрения на природу творчества Солженицына как историка и художника. При этом специфической чертой творчества писателя можно считать присутствие в нем особой категории модальности в трактовке исторических событий, которая абсолютно не приложима, с точки зрения «правоверного» историка, к категориям свершившихся фактов. Это возможностное отношение к свершившемуся, знаменитое «если бы» писателя, за которое он порой практически оправдывается перед «чистой» наукой, условная модальность позволяют писателю выводить актуализированное в реальности исторического событие за рамки традиционных причинно-следственных связей, при этом возникает особый детерминизм, историософский по природе, формирующий авторскую схему развития сюжета российской истории. Вся история России для писателя - это своего рода событийно-временная сеть, в определенных местах которой Солженицын как бы стягивает своим историософским видением и знанием некий узел значения; связаны же эти узлы между собой «сквозной исторической ретроспективой-перспективой». При этом у Солженицына обнаруживаются две интересные особенности его видения истории. С одной стороны, это попытка найти систему причинно-следственных связей, исходя из авторского вектора смыслополагания истории, с другой — это тенденция к аналоговому мышлению, поиск смысла через сопоставления, сравнения, аналогии. Линейное, векторно-горизонтальное, ретроспективно-перспективное видение истории у Солженицына строго координируется вертикальным вектором смыслополагания, «историософской вертикалью», в основании которой -вера в Бога. Но не провидение предопределяет исторические события (и в этом смысле Солженицын не фаталист), но человеческий поступок. Проблемы, связанные с нарушениями в основании историософской

1 Елисеев Н. JI. «Август Четырнадцатого» сквозь разные стекла // Звезда - 1994. - № 6. - С. 153. вертикали, то есть в системе глубинных отношений человека и Бога, у Солженицына естественным образом влияют на горизонталь причинно-следственных связей исторической реальности, явленной в системе историософской парадигмы писателя через Узлы, в точках которых исторический процесс как бы сбивается с истинного пути. Смута 17 века, церковный раскол, усугубленный явлением Петра, а дальше колесо российской истории начинает свое стремительное качение к трагическим событиям 20 века. При этом вычерчивается некая спиралеобразная схема движения истории, в системе которой некоторые разведенные в горизонтали временного вектора исторические Узлы трагическим образом соотносятся по характеру событийности, находясь при этом в причинно-следственных отношениях.

Так, в контексте художественной историософии «Красного Колеса» возможностный модус авторской рефлексии истории напрямую связан с принципом узловой организации повествования, с ведущим образом-символом произведения - Колесом (например, мотив колеса как порочного круга, повторяемости, связан напрямую в художественной историософии Солженицына с идеей грядущей катастрофы российской революции), с системой художественных аналогий, возникающих как принцип организации отдельных образов, с художественной историософией поступка, проецируемой на отдельные персонажные образы произведения; данная историософская «стратегия» автора во многом проецируется и на проблему полифонии/стереофонии «Красного Колеса».

Композиционный принцип построения «Красного Колеса» как «повествованья в отмеренных сроках» часто ассоциируют с тем методом уплотнения реальности, методом узловых точек, который сам автор обозначил как основополагающую ценностную характеристику любого литературного произведения. При этом принцип Узла, на наш взгляд, является главным принципом историософского мышления Солженицына, который в творчестве писателя родился не сразу. В качестве принципа осмысления большого исторического времени он вторичен по отношению к методу узловых точек, его формирование напрямую связано с процессом эволюции авторского замысла. В принципе Узла необходимо видеть момент концептуализации истории автором, а в методе узловых точек — свойственную Солженицыну особенность художественного видения. При этом оба эти феномена художественного мышления писателя имеют свою традицию в русской литературе и связываются именно с осмыслением исторических явлений и формированием точек зрения историософского характера. Например, композиционный принцип Узла у Солженицына сопоставим с принципом циклизации романов в трилогиях Мережковского: в аспекте форм художественного времени цель преследуется одна - объединить большое историческое время в единое целое, исходя из определенной идеи и не отходя от максимальной опоры на факт.

Узел в повествовании Солженицына имеет по отношению к художественному целому еще и свою хронотопическую характеристику, так как в его основе лежит историософская концепция автора, которая в эстетическом объекте преобразуется в авторский хронотоп сжатости и концентрации истории. Разграничивая, вслед за М.М. Бахтиным, архитектонические и композиционные формы, следует заметить, что принцип Узла в его сопоставлении с принципом циклизации (в данном случае романной) является чисто композиционной формой организации словесных масс; ею осуществляется в данном эстетическом объекте архитектоническая форма художественного завершения исторического события в авторской историософской концепции, для которой характерен возможностный модус существования истории. В этом смысле можно утверждать, что в сфере исторической романистики А.И.Солженицын, следуя за прозаиками начала 20 века, своим «Красным Колесом» продолжает разрабатывать коррелятивную пару: историософская концепция автора как архитектоническая форма и принцип Узла (цикла) как композиционная. При этом отдельные Узлы повествования с композиционной точки зрения f J характеризуются тем же авторским хронотопом, который свойственен всему повествовательному целому, но в данном случае авторский хронотоп нужно рассматривать в контексте «изображенного мира», а не «изображающего».

И специфические особенности историософского мышления Солженицына, и отдельные аспекты эволюции замысла «Красного Колеса», и композиционный принцип Узла, и способы организации хронотопических единств всего произведения и отдельных его частей — весь этот круг проблем так или иначе выводит нас к вопросу о природе жанрового феномена «повествованья в отмеренных сроках». Учитывая весь имеющийся спектр жанровых определений произведения, принимая во внимание идею Ж. Нива о том, что «Красное Колесо» — это несложившаяся эпопея, то есть антиэпопея, в которой тема победила автора, и опираясь на концепцию Л.Колобаевой о жанровом феномене антиэпопеи в русской литературе, мы предлагаем рассматривать в качестве возможного варианта жанровую природу «повествованья в отмеренных сроках» именно как антиэпопейную, настаивая на том, что для А. Солженицына (как, например, и для А. Белого в его романах о Москве) антиэпопейное начало есть осознанная форма реализации его историософской парадигмы художественного мышления. Впрочем, в контексте сложившейся ситуации с жанровой парадигмой нужно признать некоторое удобство в использовании по отношению к произведениям типа «Красного Колеса» определения «эпопея», однако, на наш взгляд, необходимость определения «историософская» видится нам обязательной.

Авторское художественно-историософское начало последовательно реализуется в «Красном Колесе» на всех уровнях организации произведения. Данное утверждение вполне закономерно и для той сложной персонажной организации текста, которую предлагает Солженицын, не представляя в качестве центральной фигуру главного героя. При этом вся крайне разветвленная система персонажей на всех уровнях своей организации воплощает различные аспекты авторской историософской концепции. Так, на наш взгляд, не только вымышленные персонажи — рупоры авторских идей, как, например, Павел Иванович Варсонофьев, становятся средством манифестации историософских позиций автора и его концепции личности, но и образы реально-исторических личностей, изображенных в произведении, в той или иной степени являются выразителями авторских историософских взглядов, так как изначальный художественный модус существования данного текста является историософским по своей природе. При этом рамки реально-исторического персонажа дают автору возможность конкретизировать свое историософское видение отдельных аспектов проблемы. Так, интересным способом реализации взглядов писателя на проблему человеческого поступка и его роли в истории стала именно личность Николая II, столь последовательно воплощенная в повествовании «Красное Колесо» и столь интересующая писателя на всем протяжении его творчества в контексте его историософских воззрений на природу власти вообще и царской — в частности. В свою очередь, анализ образа Павла Варсонофьева дает возможность продемонстрировать, сколь многозначны и сложны авторские приемы создания образа данного персонажа, призванного воплотить по максимуму историософскую «стратегию» автора. Так, например, сам поиск возможных прототипов этого героя (не только философ П. И. Новгородцев, но и Оптинский старец Варсонофий) выводит нас на уровень верификации точек зрения автора на проблему взаимоотношений человека и истории, человека и Бога.

Наконец, в «Красном Колесе» как в произведении, в котором нет того традиционного сквозного сюжетного действия, а именно сама история и становится самим сюжетом, онтологическая вертикаль событий задается за счет построения автором сложной системы развертывания символических образов и мотивов. В этой связи все эти мотивы кажутся свободными, то есть не включенными в систему причинно-следственной фабулы, но, если учесть, что в основе сюжета — авторская историческая онтология, то динамичность таких мотивов становится очевидной. Практически любая попытка обращения к анализу того или иного символического мотива в этом произведении так или иначе выводит исследователя на уровень анализа авторских принципов художественно-интеллектуального осмысления историософских проблем, пополняя их список и привнося смысловые коррективы. В качестве одного из таких важных онтологических мотивов, дополняющего уже имеющуюся систему координат символических образов повествования и являющегося во многом репрезентативным для художественной системы «Красного Колеса», видится нами мотив предсказания, последовательно реализующийся в произведении А.Солженицына во всех его четырех Узлах и отражающий особое видение автором сути исторического процесса.

Итак, «повествованье в отмеренных сроках» А. Солженицына «Красное Колесо» представляет собой сложно организованное художественное целое, в основе принципов создания которого лежит четко организованная и последовательно воплощенная историософская концепция автора, его феномен историософского мышления. , Знаменуя собой этап в развитии традиций русской историософской прозы, данное художественное произведение является во многом новаторским и в плане принципов организации огромного по своим объемам исторического материала, и с точки зрения уравновешивания в нем документального и художественного начал, и в контексте рассуждений о степени присутствия автора в повествовании.

196

Список научной литературыКалашникова, Светлана Михайловна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Александр Солженицын о своих книгах и о себе: Интервью журналу «Тайм» // За рубежом. - 1989. - 28 июля -3 августа. — С. 21-23.2. «Написано кровью»: Интервью Александра Солженицына // Известия. — 2007. 24 июля. - С. 9-10.

2. Солженицын А. Алексей Константинович Толстой. Драматическая трилогия и другое: Из "Литературной коллекции" // Новый мир. — 2004. — №9.-С. 137-144.

3. Солженицын А. «Голый год» Бориса Пильняка: Из «Литературной коллекции» // Новый мир. 1997. - № 1. - С. 195-203.

4. Солженицын А. «Петербург» Андрея Белого: Из «Литературной коллекции» // Новый мир. 1997. — № 7. - С. 191-196.

5. Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГ. — М.: Советский писатель, 1989.

6. Солженицын А. И. Бодался теленок с дубом: Очерки литературной жизни. Париж:YMCA-Press, 1975.

7. Солженицын А. И. Россия в обвале. М.: Русский путь, 1998.

8. Солженицын А. И. Собр. соч.: В 20 т. Вермонт; Париж: YMCA-Press, 1978-1991.

9. Солженицын А. Приемы эпопей: Дневник писателя // Новый мир. — 1998. -№ 1.-С. 173-190.

10. Солженицын А. Публицистика: В 3-х т. Ярославль: Верхне-Волж. кн. изд-во, 1995-1997.197

11. Август Четырнадцатого читают на Родине: Сборник статей и отзывов. -Париж: YMCA-Press, 1973.

12. Агеносов В. В. Генезис философского романа М.: Изд-во МГПИ, 1986.

13. Аксаков К. С. Несколько слов о поэме Гоголя «Похождения Чичикова, или Мертвые души» // Критика 40-х годов XIX в. М.: Олимп, 2002. — С. 5770.

14. Аксючиц В. О понятии историософии // Интернет-журнал Сретенского монастыря // http://www.pravoslavie.ru/jurnal/040408120034 (08. 04. 04).

15. Александр Исаевич Солженицын: Материалы к биобиблиографии. -СПб: Российская национальная библиотека, 2007.

16. Амфитеатров А. В. Литературный альбом. СПб.: Общественная польза, 1904.

17. Анашкин Д. Отчет о Второй ежегодной богословско-философской конференции в Свято-Троицкой Духовной семинарии (Джорданвилл) «А. С. Хомяков богослов, философ, поэт» // Новый журнал. - 2003. — № 233 // http://magazines.russ.ru/ni/2003/233/otchet.html

18. Андреев Ю. А. Русский советский исторический роман: 20-30-е годы. — М.,Л.: Изд-во АН СССР, 1962.

19. А. П. Почему Шолохов понравился белогвардейцам? // Настоящее. 1929.-№8-9.-С. 5.

20. Борковская Н. В. Поэтика символического романа. Екатеринбург: Изд-во УрГПУ, 1996.

21. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики: Исследования разных лет. М.: Худож. лит., 1975.

22. Бахтин М. М. Литературно-критические статьи. М.: Худож. лит., 1986.

23. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского М.: Худож. лит., 1972.

24. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1986.

25. Белая Г. А. «Фокусническое устранение реальности» (О понятии «роман-эпопея») // Вопросы литературы. 1998. - № 3. - С. 132-201.

26. Белая Г. А. «Дон-Кихоты» 20-х годов: «Перевал» и судьба его идей. — М.: Сов. писатель, 1989.

27. Белая Г. А. Дон Кихоты революции — опыт побед и поражений. 2-е изд. — М.: РГГУ, 2004.

28. Белинский В. Г. Объяснение на объяснение по поводу поэмы Гоголя "Мертвые души" // Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1953-1959. - Т. 6. - С. 410-433.

29. Белополъская Е. В. Роман А. И. Солженицына «В круге первом»: Опыт интерпретации. Ростов-на-Дону: Изд-во ин-та массовых коммуникаций, 1997.

30. Белый А. Луг зеленый: Книга статей. М.: Альциона, 1905.

31. Белый А. Арабески. М.: Мусагет, 1911.

32. Белый А. Москва: Москва под ударом. Московский чудак. Маски. М.: Сов. Россия, 1989.

33. Белый А. Символизм как миропонимание М.: Республика, 1994.

34. Белый А. Сочинения: В 2-х т. М.: Худож. лит., 1990. - Т. 2. Проза.

35. Бенъкович М.А. Из истории русского философского романа. -Кишинев: Штиинца, 1991.

36. Бердяев Н. А. Русская идея. Судьба России. М.: «Сварог и К», 1997.

37. Блок А. А. Страшный мир (1909-1916) // Блок А. А. Собр. соч.: В 8 т. -М., Л.: Гос. изд-во худ. лит., 1960. Т. 3. - С. 7-63.

38. Бобко Е. И. Традиции Л.Н. Толстого в исторической романистике М.А. Алданова: автореферат дис.канд. филолог, н. Саратов, 2008.

39. Боровкова Н. В. Проблема человека в художественной историософии М.Горького и Т. Манна: автореф.канд. филол. наук Магнитогорск, 2006.

40. Бочаров А. Г. Василий Гроссман. Жизнь. Творчество. Судьба. М: Сов. писатель, 1990.

41. Вайлъ П. JI., Генис А. А. Поиски жанра А. Солженицыным // Октябрь. -1990.-№6.-С. 197-202.

42. Винницкий И. Ю. Поэтическая историософия В. А. Жуковского: дис.д-ра филол. наук. М., 2005.

43. Виноградов И. И. Солженицын художник // Континент. - 1993. -№75.-С. 273-285.

44. Воронский А. К. Б. Пильняк // Воронский А. К.Искусство видеть мир. Портреты. Статьи. -М., 1987. С. 233-257.

45. Выготский Л. С. Психология искусства. М.: Искусство, 1986.

46. Гайденко П. 77. Владимир Соловьев и философия серебряного века. -М.: Прогресс-Традиция, 2001.

47. Гаркавенко О. В. Христианские мотивы в творчестве А. И. Солженицына: автореферат дис.канд. филолог, н. Саратов, 2007.

48. Гаспаров Б.М. Временной контрапункт как формообразующий принцип романа Пастернака «Доктор Живаго» // Дружба народов. — 1990. -№ 3. С.223-242.

49. Гегель Г. В.Ф. Эстетика: В 4-х т. М.: Искусство, 1968- 1973. - Т.З.

50. Герасимова JI. Е. Этюды о Солженицыне. Саратов: «Новый ветер», 2007.

51. Герцен А. И. Былое и думы. Часть пятая: «Париж-Италия-Париж» (1847-1852) // Герцен А. И. Собр. соч.: В 9-ти тт. М.: Гос. изд-во худ. литры, 1955-1958. - Т. 5. - С. 265-632.

52. Год Солженицына: Анкета JIT // Литературная газета. — 1991. №№ 8, 11, 14, 16, 18, 20, 22, 24, 26, 28.

53. Голейзовский Н. Ямщиков С. Рублев и его школа // Рублев и его школа. Образ и цвет: Альбом. М.: Изобразит, искусство, 1978.- С. 2-3.

54. Голубков М. М. Александр Солженицын: В помощь преподавателям, старшеклассникам и абитуриентам. -М.: Изд-во МГУ, 2001.

55. Голубков М. М. Русская литература XX в. После раскола. М.: Аспент пресс, 2001.

56. Голубков М. М. Творчество А.И.Солженицына как итог литературного столетия // А.И.Солженицын и русская классика: Научн. докл./ Отв. ред. проф. А.И.Ванюков. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2004. - С. 13-23.

57. Горький и советские писатели. Неизданная переписка: Литературное наследство. Т. 70. М: Академия наук СССР, 1963.

58. Горький М. Письмо К.А. Федину от 3 июня 1925 г. // Горький М. Собр. соч.: В 30-ти тт. Т. 29. -М.: Гос. изд-во худ. лит-ры., 1955. - С. 430-431.

59. Грифцов Б А. Психология писателя. М.: Худ. лит., 1988.

60. Грякалова Н. Ю. Бессюжетная проза Бориса Пильняка 1910-х — начала 1920-х гг.(генезис и повествовательные особенности) // Русская литература. — 1998. №4. - С. 14-38.

61. Гумилев Л. Д Панченко А. М. Чтобы свеча не погасла: Диалог. Л.: Сов. писатель, 1990.

62. Гуськов В. В. Система персонажей исторической эпопеи А. И. Солженицына «Красное Колесо» как форма воплощения эстетических принципов и мировоззренческих позиций автора: автореферат дис.канд. филолог, н. Владивосток, 2006.

63. Дедков И.А. Любить? Ненавидеть? Что ещё?. Александр Солженицын: От «Августа Четырнадцатого» — к «Марту Семнадцатого» // Свободная мысль.-1991.-№ 13.-С. 22-40.

64. Долгополое JI. К. На рубеже веков. О русской литературе конца XIX -начала XX века. Л.: Сов. писатель, 1985.

65. Долгополое JI.K. А. Белый и его роман «Петербург». Л.: Сов. писатель, 1988.

66. Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы. Роман в четырех частях с эпилогом. М.: Худож. лит., 1973.

67. Достоевский Ф. М. Дневник писателя за 1877 г. // Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л.: Наука, 1972-1990. - Т. 25.

68. Достоевский Ф. М. Письмо к А. Н. Майкову (май 1869 года) // Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л.: Наука, 1972-1990. - Т. 29. -С. 38-39.

69. Достоевский Ф.М. Пушкин. Очерк // Достоевский Ф. М. Собр. соч.: В 10 т.-М.: Гос. изд-во худ. лит-ры, 1956-1958. -Т. 10. -С. 442-459.

70. Драное А. В. Зуров // Русские писатели 20 века: Биографический словарь / Гл. ред. и сост. П. А. Николаев. М.: Большая Рос. энциклопедия, 2000. - С. 295-296.

71. Дьяков В. А. Об историко-социологической концепции Александра Солженицына // Общественные науки и современность. 1994. - № 1. - С. 65-76.

72. Елисеев Н. Л. «Август Четырнадцатого» сквозь разные стекла // Звезда 1994. - № 6. - С.145-153.

73. Забабурова Н.В. Пушкин и Вольтер: к проблеме философии истории // Забабурова Н. В. Россия и Запад: избирательное сродство: В 2-х томах. Ч. II. Пушкин и вокруг него. Ростов-на-Дону: НМЦ «Логос», 2007. - С. 7-18.

74. Забабурова Н.В. Пушкин и Наполеон: историософский диалог поэта с русскими монархами // Забабурова Н. В. Россия и Запад: избирательное сродство: В 2-х томах. Ч. II. Пушкин и вокруг него. Ростов-на-Дону: НМЦ «Логос», 2007. - С. 99-113.

75. Зайцев Б. К. Памяти Мережковского. 100 лет // Мережковский Д.С. В тихом омуте: Статьи и исследования разных лет. М.: Советский писатель, 1991.-С. 483-490.

76. Залыгин С. П. Из записок минувшего года // Комсомольская правда. -1991.-12 января.-С. 4.

77. Затонский Д. В. Искусство романа и XX век. М.: Худож. лит., 1973.

78. Земскова Д. Д. «Красное Колесо» как антология предательства // «Красное Колесо» А.И. Солженицына: Художественный мир. Поэтика. Культурный контекст: Международный сборник научных трудов / Отв. ред. А. В. Урманов. Благовещенск, 2005. - С. 302-329.

79. Зенъковский В. В. История русской философии: В 2-х томах. Л.: «ЭГО», 1991.

80. Зенъковский В.В. Русские мыслители и Европа: Критика европейской культуры у русских мыслителей. М.: Республика, 1997.

81. Илъев С. П. Русский символистский роман. Аспекты поэтики. Киев: «Лыбидь», 1991.

82. Илъев С. П. Эволюция мифа о Петербурге в романах Мережковского («Петр и Алексей») и Андрея Белого («Петербург») // Д. С. Мережковский: Мысль и слово. М.: «Наследие», 1999. - С. 56 -71.

83. Историческая эпопея А.И. Солженицына "Красное Колесо" // Нева. -1990. № 1. -С. 7-8.

84. Исупов К Г. Пушкинский анализ исторического процесса и синтетическая историософия П. Я. Чаадаева // Пушкин: Исследования и материалы / РАН. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — СПб.: Наука, 1995. Т. 15.-С. 5-24.

85. Исупов К. Г. Русская эстетика истории. СПб.: Изд-во ВГК, 1992.

86. Кареев Н. Историческая философия в "Войне и мире" // Вестник Европы. 1887. - №7. - С. 227-269.

87. Кареев Н.И. Философия, история и теория прогресса // Очерк русской философии истории. Антология / Ред.-сост. Л.И.Новикова, И.Н.Сиземская. -М.: РАН. Ин-т философии, 1996. С. 218-231.

88. Киселева Л. Ф. О стиле Шолохова // Теория литературы. Основные проблемы в историческом освещении. Стиль. Произведение. Литературное развитие.-М.: «Наука», 1965. С. 173-201.

89. Клеофастова Т. В. "Красное Колесо" А.И. Солженицына в контексте развития русской литературы XX века: дис. . д-ра филол. н. Киев, 2002.

90. Клеофастова Т. В. Художественный космос эпопеи Александра Солженицына «Красное Колесо» / Киев. гос. лингвист, ун-т. Киев: Collegium, 1999.

91. Коган П. С. Очерки по истории новейшей русской литературы. М.: Типография «Рекорд», 1911. - Т.З: Современники. - Вып. 3: Мистики и богоискатели.

92. Коган Э. И. Соляной столп. Политическая психология Александра Солженицына. Париж: Поиски, 1982.

93. Колобаева JI. А. М. Горький // История русской литературы XX века (20-90-е годы). Основные имена / Отв. Ред. С. И. Кормилов. М., 1998. — С. 62-84.

94. Колобаева Л. А. Мережковский-романист // Известия АН СССР. Серия лит. и яз. Т. 50. 1991. - №5. - С. 445-451.

95. Колобаева Л. А. От временного к вечному (Феноменологический роман в русской литературе XX века) // Вопросы литературы. 1998. - № 3. - С. 132-144.

96. Колобаева Л. А. Тотальное единство художественного мира (Мережковский романист) // Д. С. Мережковский: Мысль и слово. - М.: «Наследие», 1999. - С. 5-18.

97. Колобаева Л.А. Парадоксы судьбы: «Москва» Андрея Белого как антиэпопея // Андрей Белый. Публикации. Исследования. М.: ИМЛИ РАН, 2002. - С. 264-278.

98. Компанеец В. В. Эпопея А. И. Солженицына «Красное Колесо»: проблемы художественной антропологии // Мир России в зеркале новейшей художественной литературы: Сборник научн. трудов / Сост. А. И. Ванюков. -Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 2004.

99. Кормилов С. И. Солженицын // Современный словарь-справочник по литературе / Сост. и научн. ред. С. И. Кормилов. — М.: Олимп: ООО «Изд-во ACT», 2000. С. 492-495.

100. Костин Е. А. Проблемы войны и мира в «Тихом Доне» М. Шолохова // Русская советская классика: историко-литературный и функциональный аспекты: Сб. статей / Отв. ред. Н.А. Грознова. JL: Наука, 1989. — С. 133-416.

101. Кублановский Ю. М. «Март Семнадцатого»: хроника исторической катастрофы//Грани. Frankfurt а/М., 1987. -№ 144.-С. 183-199.

102. Кублановский Ю. М. Императрица в повествовании А. Солженицына "Красное Колесо" // Русское зарубежье в год тысячелетия крещения Руси: СПб.-М.: Столица, 1991. С. 397-416.

103. Кублановский Ю. М. Стиль и историософия «Красного Колеса» А.И.Солженицына// Стрелец. Jersey City., 1988. -№ 1. - С. 58-69.

104. Лазарев Л. И. Дух свободы // В. Гроссман. Жизнь и судьба. Роман. -М.: Книжная палата, 1989. С. 654-671.

105. Лихачев Д. С. Прошлое будущему: Статьи и очерки. - Л.: Наука, 1985.

106. Лихачев Д. С. Размышления над романом Б. Л. Пастернака «Доктор Живаго» // Борис Пастернак. Доктор Живаго. В 2-х кн. Вильнюс: ВАГА, 1988.-Кн. 1.-С. 3-12.

107. Ломтев С. В. Проза русских символистов. М.: Фирма "Интерпракс", 1994.

108. Лопухина-Родзянко Т. А. Духовные основы творчества Солженицына. -Frankfurt a/Main: Посев, 1974.

109. Лотман Ю. М. Лекции по структуральной поэтике // Ю. М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М.: Гнозис, 1994. — С. 17-246.

110. Лукач Г. Исторический роман // Литературный критик. — 1937. № 7. -С. 46-109.

111. Лундберг Е. П. Мережковский и его новое христианство. СПб.: Типография Шумахера, 1914.

112. Лурье Я. С. Александр Солженицын — эволюция его исторических взглядов // Звезда. 1994. - № 6. - С.117-124.

113. Лурье Я. С. После Льва Толстого: Исторические воззрения Толстого и проблемы XX века. СПб.: Дмитрий Буланин, 1993.

114. Лядова Е. А. Историософская и структурно-поэтическая парадигма трагедии Е. Замятина «Атилла»: дис. .канд. филол. н. Тамбов, 2000.

115. Мардов И. Б. Лев Толстой. Драма и величие любви: Опыт метафизической биографии. -М.: Прогресс-Традиция, 2005.

116. Мережковский Д. С. Атлантида Европа: Тайна Запада. — М.: Русская книга, 1992.

117. Мережковский Д. С. Акрополь: Избранные литературно- критические статьи. М.: Кн. палата, 1991.

118. Мережковский Д. С. Было и будет. Дневники 1910-1914. Невоенный дневник 1914-1916.- М.: Аграф, 2001.

119. Мережковский Д. С. В тихом омуте: Статьи и исследования разных лет. М.: Советский писатель, 1991.

120. Мережковский Д. С. Смерть богов (Юлиан Отступник) // Мережковский Д. С. Полн. собр. соч.: В 24 т. М.: Типография Т-ва И. Д. Сытина, 1914. - Т. I.

121. Мережковский Д. С. Последний святой // Мережковский Д. С. Полн. собр. соч.: В 24 т. М.: Типография Т-ва И. Д. Сытина, 1914. - Т. XIII - С. 98-157.

122. Мережковский Д. С. Пушкин // Пушкин в русской философской критике: Конец XIX первая половина XX в. — М.: Книга, 1990. - С. 92-160.

123. Мешков Ю. А. Александр Солженицын: Личность, творчество, время. -Екатеринбург: Диамант, 1993.

124. Минакова А. М. Поэтический космос М. А. Шолохова (О мифологизме в эпике М. А. Шолохова). М.: «Прометей», 1992.

125. Минц 3. Г. О трилогии. Мережковского "Христос .и Антихрист" // 3. Г. Минц. Поэтика русского символизма. СПб.: «Искусство-СПб», 2004. - С. 223-241.

126. Молько А. В. «Красное Колесо» А. Солженицына: Историософия и поэтика. (К постановке проблемы) // Литература «третьей волны» русской эмиграции: Сб. научн. статей. Самара, 1997 // http://netrover.narod.ru/lit3wave.

127. Назаров М. В. Два кредо: Этика и эстетика у Солженицына и у Бродского // Русское зарубежье в год тысячелетия крещения Руси. М.: Столица, 1990.- С. 417-431.

128. Неизданные письма Константина Леонтьева / Предисловие, подготовка текста и примечания Д. Соловьева // Звезда. — 1993. № 3. — С. 134-157.

129. Немзер А. С. Она уже пришла. Заметки об «Августе Четырнадцатого» // Солженицын А. И. Собрание сочинений в 30-ти томах. М.: Время, 2007. -Т. 8. - С. 484-520.

130. Немзер А. С. Современный диалог с Гоголем // Новый мир. 1994. - № 5.-С. 208-225.

131. Немзер А.С. Земной удел // Солженицын А. И. Собрание сочинений в 30-ти томах. М.: Время, 2007. - Т. 10. - С. 535-578.

132. Нива Ж. Антиэпопея «Красное колесо» // Нива Ж. Возвращение в Европу: Статьи о русской литературе. М.: Высш. шк., 1999. — С. 220-228.

133. Нива Ж. Поэма о «разброде добродетелей» // Континент. — 1993. — №75. С. 286-295.

134. Нива Ж. Солженицын. -М.: Худ. лит, 1992.

135. Новгородцев П. И. Об общественном идеале. — М.: Изд-во «Пресса», 1991.

136. Новикова Л. И. Очерк русской философии истории: Антология. — М.: ИФРАН, 1996.

137. Новикова Л.И., Сиземская И.Н. Русская философия истории: Курс лекций. М.: ИЧП «Издательство Магистр», 1997.

138. Овсянико-Куликовский Д. Н. История русской интеллигенции. Часть I // Овсянико-Куликовский Д. Н. Собрание сочинений. — М.: Госиздат, 1924. -Т.7.

139. Одоевский В. Ф. Русские ночи. Л.: Наука, 1975.

140. Опарин П. Г. Книга М. А. Волошина «Путями Каина» в литературном контексте первой трети 20 в.: историософия и поэтика: автореф. . канд. филол. наук. — М., 2005.

141. Опульская JI. Д. Роман-эпопея JI. Н. Толстого «Война и мир». М., Просвещение, 1987.

142. Орловская-Балъзамо Е. Человек в истории: Солженицын и Ипполит Тэн // Новый мир. 1996. - № 7. с. 195-211.

143. Оскоцкий В. Д. Роман и история. М.: Советский писатель, 1980.

144. Осоргин М. А. Времена: Романы и автобиографическое повествование -Екатеринбург: Сред.-Урал. кн. изд-во, 1992.

145. Паламарчук П.Г. Александр Солженицын: Путеводитель // Паламарчук П. Г. Москва или Третий Рим?: Восемнадцать очерков о русской истории и словесности. — М.: Современник, 1991. С. 258-364.

146. Переписка Бориса Пастернака. М: Худож. лит., 1990.

147. Петров С. М. Русский исторический роман XIX века. — М.: Худож. лит., 1964.

148. Петров С. М. Русский советский исторический роман. М.: Современник, 1980.

149. Петрова М. Г. Солженицын и Мережковский // Д. С. Мережковский: Мысль и слово. -М.: «Наследие», 1999. С. 312-325.

150. Пильняк Б. Голый год // Пильняк Б. Избранные произведения. JL: Худож. лит., 1978.

151. Плетнев Р. А. И. Солженицын. — Paris: YMCA-Press, б.г.

152. Полонский В. В. Опыт историософской прозы в русской литературе начала XX века // В. Я. Брюсов и русский модернизм: Сб. статей / Редактор-сост. О. А. Лекманов. М.: ИМЛИ РАН, 2004. - С. 132-145.

153. Поспелов Г. Н. Эпопея // Краткая литературная энциклопедия. М., 1971.-Т. 6. - Стлб. 350.

154. Пушкин А. С. О втором томе «Истории русского народа» Н. А. Полевого // Пушкин А. С. Полное собр. соч.: В 6 т.— М.: Гос. изд-во худ. литры, 1950.- Т. 6. -С. 20-23.

155. Пушкин А. С. Евгений Онегин // Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 6 т. -М.: Гос. изд-во худ. лит-ры, 1950. — Т. 3. С. 6-184.

156. Ранчин А. М. Летопись Александра Солженицына // Стрелец: Альманах литературы, искусства и общественно-политической мысли. — 1995. №1 (75). -С. 176-192.

157. Ратке И. Р. Русская интеллектуальная прозы 20-х годов XX века: Б. Пильняк, Е. Замятин, В. Набоков: дис. . канд. филол. наук. Волгоград, 2005.

158. Роднянская И. Б. Уроки четвертого узла // Роднянская И. Б. Движение литературы. Т. 1. М.: Знаки: Языки слав, культур, 2006. - С. 657-666.

159. Рубинштейн М. М. Философия истории в романе Толстого «Война и мир» // Русская мысль. 1911. - Июль. - С. 78-103.

160. Русакова О. Ф. Историософия: структура предмета и дискурса // Вопросы философии. 2004. - № 7. - С. 48-59.

161. Сакулин П. Н. Историко-литературные беседы // Вестник Европы. -1915. -Июнь.-С. 95-112.

162. Сараскина Л. И. Александр Солженицын. М.: Молодая гвардия, 2008.

163. Серман Илья. Нашел ли Пушкин формулу русской истории? // Вопросы литературы. 2007. - № 2. - С. 239-250.

164. Соболенко В. Н. Жанр романа-эпопеи: Опыт сравнительного анализа «Войны и мира» Л. Толстого и «Тихого Дона» М. Шолохова. М.: Худож. лит., 1986.

165. Соколов Б. В. Энциклопедия булгаковская. М.: Локид: Миф, 1996.

166. Соловьев B.C. Три речи в память Достоевского // Соловьев B.C. Литературная критика. -М.: Современник, 1990. С. 35-58.

167. Спиваковский П. Е. Полифоническая картина мира у Ф. М. Достоевского и А. И Солженицына // Между двумя юбилеями (1998-2003):

168. Писатели, критики и литературоведы о творчестве А. И. Солженицына: Альманах / Сост. Н. А. Струве, В. А. Москвин. М.: Русский путь, 2005. - С. 414-423.

169. Спиваковский 77. Е. Символика Вавилонской башни и мирового колодца в эпопее А. И. Солженицына «Красное Колесо» // Вестник Моск. унта. Сер. 9. Филология. 2000. - №2. - С. 27-39.

170. Спиваковский 77. Е. Теоретико-литературные аспекты творчества А. И. Солженицына // Теоретико-литературные итоги XX века. Т. I. Литературное произведение и художественный процесс. М.: Наука, 2003. - С. 307-371.

171. Спиваковский 77. Е. Феномен А. И. Солженицына: новый взгляд: (К 80-летию со дня рождения). М.: ИНИОН РАН, 1998.

172. Спиваковский 77. Е. Формы отражения жизненной реальности в эпопее А. И. Солженицына «Красное Колесо»: дис.канд. филолог, н. М., 2000.

173. Спиридонова JI. М. Горький: новый взгляд. М.: ИМЛИ РАН, 2004.

174. Струве 77. А. О «Марте Семнадцатого» // Русское зарубежье в год тысячелетия крещения Руси: Сб. М.: Столица, 1991. - С. 388-396.

175. Струве 77. А. Православие и культура. М.: Христианское издательство, 1992.

176. Тагер Е. Б. Мотивы "возмездия" и "страшного мира" в лирике Блока // Александр Блок: Новые материалы и исследования. Литературное наследство. Т. 92: В 4-х кн. М.: Наука, 1980. - Кн. 1. - С. 85-97.

177. Темпест Р. Герой как свидетель: Мифопоэтика Александра Солженицына //Звезда.- 1993. № 10. - С. 181-191.

178. Темпест Р. К проблеме героического мировоззрения (Солженицын и Ницше) // Звезда. 1994. - № 6. - С. 93-108.

179. Тимина С. И. Последний роман Андрея Белого // Белый А. Москва: Москва под ударом. Московский чудак. Маски. М.: Сов. Россия, 1989. -С.3-16.

180. Толстой А. Н. о литературе и искусстве: Сборник статей. — М.: Сов. писатель, 1984.

181. Толстой А. Н. Краткая автобиография // Толстой А. Н. Собр. соч.: В 10-ти т. М.: Гос. из-во худ. лит-ры, 1958-1961. - Т. I. - С. 51-62.

182. Толстой Л. Н. Дневник 1890 г. // Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. Репр. воспроизв. юбил. изд. 1928-1958 гг. -М.: Терра Terra, 1992. -Т. 51. -С. 7-116.

183. Толстой Л. Н. Несколько слов по поводу книги "Война и мир" // Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. Репр. воспроизв. юбил. изд. 1928-1958 гг. М.: Терра - Terra, 1992. - Т. 16. - С. 7- 16.

184. Толстой Л. Н. Письмо А. А. Толстой от 5 июня 1872 г. // Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. Репр. воспроизв. юбил. изд. 1928-1958 гг. — М.: Терра Terra, 1992. - Т. 61. - С. 290-291.

185. Толстой Л. Н. Письмо М. П. Погодину от 23 марта 1868 г. // Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. Репр. воспроизв. юбил. изд. 1928-1958 гг. М.: Терра - Terra, 1992. - Т. 61. - С. 195-196.

186. Толстой Л. Н. Письмо Н. Н. Страхову от 17 декабря 1872 г. // Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. Репр. воспроизв. юбил. изд. 1928-1958 гг. М.: Терра - Terra, 1992. - Т. 61. - С. 345-349.

187. Трофимов В. М. «Жизнь Клима Самгина» М. Горького (Жанр, сюжет, композиция, герой). Волгоград: Изд-во ВГПИ им. А. С. Серафимовича, 1984.

188. Тынянов Ю. Н. История литературы. Критика. СПб.: Азбука-классика, 2001.

189. Урманов А. В. Поэтика прозы А. И. Солженицына: дис.д-ра филолог, наук. -М., 2001.

190. Урманов А. В. Сфера идей эпопеи «Красное Колесо» // Русская литература XX XXI вв.: Направления и течения. Выпуск 6 / Отв. ред. Лейдерман Н. Л. - Екатеринбург: Изд-во Уральского гос. пед. ун-та, 2002. — С.167-184.

191. Урманов А. В. Творчество Александра Солженицына: учебное пособие.- 2-е изд. М.: Флинта: Наука, 2004.

192. Философия истории / Под ред. А.С Панарина. М.: Гардарики, 1999.

193. ФлоровскийГ. В. Пути русского богословия. — Вильнюс: б. и., 1991.

194. Фоминых Т. Н. Первая мировая война в прозе русского зарубежья 2030-х годов. — М.: Прометей, 1997.

195. Фоминых Т. Н. Первая мировая война в русской прозе 1920-30-х годов: Историософия и поэтика: дис. .д-ра филолог, наук. М., 1998.

196. Фридлендер Г. М. О Солженицыне и его эстетике // Русская литература.- 1993.-С. 92-99.

197. Фридлендер Г. М. Реализм Достоевского. М.-Л.: Наука, 1964.

198. Хазанов Б. Сломанная стрела // Литературная газета. — 1991. 20 декабря. (№5372). - С 11.

199. Хализев В. ^.Теория литературы. М: «Высшая школа», 1999.

200. Храпченко М. Б. Лев Толстой как художник. М.: Художественная литература, 1971.

201. Цехновицер О. В. Литература и мировая война. 1914— 1918 гг. — М: Худож. лит., 1938.

202. Чаадаев П.ЯСтатьи и письма. JL: Современник, 1989.

203. Чалмаев В. А. Александр Солженицын: Жизнь и творчество: Кн. для учащихся. -М.: Просвещение, 1994.

204. Чичерин А. В. Возникновение романа-эпопеи. М.: Сов. писатель, 1958.

205. Шешунова С. В. Национальный образ мира в эпопее А. И. Солженицына «Красное Колесо». Дубна: Междунар. ун-т природы, о-ва и человека «Дубна», 2005.

206. Шкловский В. Б. Гамбургский счет. Статьи-воспоминания-эссе (19141933). -М: Сов. писатель, 1990.

207. Штурман Д. М. Городу и миру: О публицистике А. И. Солженицына. — Париж; Нью-Йорк: Третья волна, 1988.

208. Щедрина Н. М. Исторический роман в русской литературе последней трети XX века (Пути развития. Концепция личности. Поэтика): автореф. дис. . д-ра филол. н. М., 1996.

209. Щедрина Н. М. Концепция «Февральской мифологии» в «Красном Колесе» А. Солженицына // А. И. Солженицын и русская культура: научные доклады. Саратов: изд-во Сарат. ун-та, 2004. - С. 218-225.

210. Щедрина Н. М. Метафоризация мотива маскарада в романе А. Солженицына «Красное Колесо» // Литература «третьей волны» русской эмиграции: Сб. научн. статей. Самара, 1997 // http://netrover.narod.ru/lit3wave.

211. Щедрина Н. М. Природа жанрового синтеза в «Красном Колесе» А. Солженицын // Русская литература XX-XI вв.: Направления и течения. Выпуск 6 / Отв. ред. Лейдерман Н. Л. Екатеринбург: Изд-во Уральского гос. пед. ун-та, 2002. - С. 184-196.

212. Щедрина Н. М. Природа художественности в «Красном Колесе» // Между двумя юбилеями (1998-2003): Писатели, критики и литературоведы о творчестве А. И. Солженицына: Альманах / Сост. Н. А. Струве, В. А. Москвин. М.: Русский путь, 2005. - С. 478-497.

213. Щедрина Н. М. Проблемы поэтики исторического романа русского зарубежья (М. Алданов, В. Максимов, А. Солженицын). Уфа: Изд-во Башкир, ун-та, 1993.

214. Щедрина Н. М. Функции хронотопа в романе А. Солженицына «Красное колесо» // Поэтика рус. прозы XX века: Межвуз. научн. сб. Уфа: Изд-во Башкир, ун-та, 1995. — С. 81-99.

215. Эйхенбаум Б. М. Лев Толстой. Л.- М.: Гос. изд-во худ. лит-ры, 1931. -Книга 2-я.: 60-е годы.

216. Эллис. Русские символисты Константин Бальмонт. Валерий Брюсов. Андрей Белый: Сб. статей. -М.: Мусагет, 1910.

217. Эпштейн М Н. Философия возможного. СПб.: Изд-во «Алетейя», 2001.

218. Эренбург И. «Главное страсть» // Вопросы литературы. - 1969. - №4. -С. 130-160.

219. Эсалнек А. Я. Внутрижанровая типология и пути ее изучения. М.: Изд-во МГУ, 1985.

220. Юдин В. А. Анатомия революции // Север. 1993. - № 7. - С. 132-137.

221. Юдин В. А. Жанровое новаторство русского исторического романа 1970-80-х годов: автореф. дис. . д-ра филол. н. М., 1992.

222. Юдин В. А. Исторический роман русского зарубежья. Тверь: Твер. гос. ун-т, 1995.

223. Юдин В. А. Русские феномены. Тверь: Твер. гос. ун-т, 1999.

224. Юдин В. А. Современный русский исторический роман. Калинин: КГУ, 1990.

225. Якобсон Р. Заметки об «Августе Четырнадцатого» // Литературное обозрение. 1999. - № 1. - С. 19.