автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.14
диссертация на тему: Лексика словесной мантики (VIII - IV вв. до нэ.)

Полный текст автореферата диссертации по теме "Лексика словесной мантики (VIII - IV вв. до нэ.)"

МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ им. М.В. ЛОМОНОСОВА

РГ6 од ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ

На правах рукописи

ПРИХОДЬЮ МЕЖ ВЛАДИМИРОВНА ЛЕКСИКА СЛОВЕСНОЙ МАНТИКИ. (У1И - IV вв. до н.э. )

Специальность 10.02.14 - классическая филология

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

МОСКВА - 1994

Работа выполнена на кафедре классической филологии филологического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова.

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор

А.А. Тахо-Года.

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Ведущее научное учреждение: кафедра классической филологии

Московского государственного лингвистического университета.

Зашита состоится '6" м&Л 1994 г. на заседании специализированного совета Д 053. 05. 55 по классической филологии при Московском государственном университете имени М.В. Ломоносова.

Адрес: 119899, Москва, Воробьевы гори, МГУ, 1-й корпус гуманитарных факультетов, филологический факультет.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке филологического факультета МГУ.

Автореферат разослан " $ " 1994 г.

О.С. Широков,

кандидат филологических наук О.А. Шкчачжк.

Ученый секретарь специализированного совета

О.М. Савельева

Диссертация посвяшена изучения семантики и терминологической значимости лексики словесной маятикн, функционировавшей в древнегреческом языке гомеровского времени и периода архаики и классики.

Актуальность избранной темы обусловлена отсутствием как в отечественной, так и в зарубежной научной литературе какого бы то ни было комплексного исследования семантики мантической лексики в целом, основанного на детальном изучении каждой лексической единицы как в ее неповторимом своеобразии, так и в соотношении с другими мантическими терминами. Отдельные, весьма малочисленные статьи зарубежных авторов предлагают обзор лишь какого-то одного термина, практически полностью игнорируя его функционирование в единой системе мантической терминологии. Отсутствие адекватного понимания некоторых маятических терминов нередко приводит исследователей всей античной дивинацшз либо отдельных ее направлений к существенным фактическим ошибкам в трактовке мангической практики УШ-1У вв. до н.э.

Понимание каждого мантичвского термина как самого по себе, так и в его взаимосвязи и взаимообусловленности с другими мантическими терминами может подвести исследователя к пониманию всей античной дивинации: каждое слово возникшее для обозначения определенной мантической категории и превратившееся в результате длительной традиции в terminus technicus несет в себе информацию о том либо ином аспекте древнейшей мантики, и, следовательно, комплексное изучение всех маятических терминов откроет перед нами собственно жизненные воззрения древних эллинов на мантическое искусство и их знание своеобразия каждого из его направлений. Тогда цель настоящей работа - через семантический анализ мантической лексики выявить представления дрез-

них траков о сущности мантики, типах пророческих дарований и видах пророческих изречений, а такке, в целом, о возможностях и путях проникновения человеческой щели в глубины божественного знания и о человеческом восприятии посылаемых свыше откровений.

Научная новизна данного исследования состоит в принципиально ином подходе к проблеме изучения эллинской мантики, ибо в своих выводах относительно мантической практики УШ-ЗУ вв. до н.э. оно исходит не из сообщений, как правило, поздних античных авторов и не из данных археологических раскопок, а из раскрытия значений функционировавших в языке того периода ман-тичесхих терминов.

Теоретическая значимость работы заключается в углублении и уточнении наших представлений о семадпшв мантической лекси ки и, в соответствии с этим, о структуре всей античной дивина ции. Нами использован метод дексико-контекстуального анализа, до сих пор не применявшийся во всей его многогранности в современном мантиковвдении. Этот .метод помогает разрешить некото рыв из наиболее спорных проблем: например, дать точное опредв ленив каадому виду пророческого дарования или объяснить значс ниа слова "оракул".

ррактическая значимость диссертации определяется тем, чт ее наблюдения и вывода могут быть использованы: I) при ведени общих и специальных курсов, посвященных греческой религии, не тории, культуре и литературе в университетах и высших учебных заведениях гуманитарного профиля ; 2) при написании комментариев к текстам исследуемых авторов и при подготовка новых редакций переводов, а такке новых изданий различных словарей ; 3) при аудиторном чтении и разборе текстов привлеченных к ис-

следованию авторов.

Материалом исследования являются все случаи употребления «антических лексических единиц, чье общее количество достигает 1410, в произведениях авторов УШ-1У вв. до н.э.: Гомера, Господа, лириков и Пиндара, Эсхила, Софокла, Еврипида» Аристофана, Геродота, Фукидида, Ксенофонта, Платона и Аристотеля. Подобный выбор материала исследования представляется наиболее оптимальным с разных точек зрения: во-первых, он, включая произведения древнейших из дошедших до нас греческих авторов, позволяет установить, насколько это возможно, время возникновения и первоначальное значение того либо иного слова, ставшего впоследствии мантяческим термином; во-вторых, он дает возможность проследить диахроническое развитие каждого слова в изучаемый период и высказать небезосновательные предположения о его дальнейшей судьбе ; и в-третьих, включая произведения различных жанров: эпоса, лирики, трагедии и комедии, исторической и философской прозы, - он демонстрирует нам функционирование изучаемых терминов на всех уровнях древнегреческого языка, что оберегает от ошибочных выводов и придает объемность всему исследованию .

Апробация результатов диссертации осуществлялась в сообщениях на конференции Совета молодых ученых филологического факультета МГУ "Языки культуры в античности" (1990 г. ), на второй Томской региональной научной конференции "Классические языки и сравнительно-историческое языкознание" (1990 г. ), на международной конференции "Семантическое поле судьбы в контексте разных языков и культур" (Москва,1991 г. ), на заседании кафедры древних языков исторического факультета МГУ (1992 г. ), на Ломоносовских чтениях в МГУ (1993 г. ). Диссертация

обсуждалась на заседании кафедры классической филологии МГУ {1994 г. ). Некоторые из основных положений работы отражены в 4 публикациях (приведены в конце автореферата ).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы и двух приложений. Каадая глава имеет внутреннее деление на разделы и параграфы.

Содержание работы.

Введение начинается с изложения традиционного деления античной дивинации на естественную (интуитивную) и искусственна (индуктивную ), деления, теоретически сформулированного стоиками н легшего в основу как трактата Цицерона "О дивинащш", так и любого современного исследования, посвященного античной ыантике. Следуя этому принципу, мы.уже в рамках естественной мантики выделяем словесную мантику: то есть изречения пророко! и прорицания оракулов, - противопоставляя ее другому виду естественной мантики - сновидениям. Но одновременно с этим возникает вопрос: соответствует ли деление мантики на естественную и искусственную древнейшим представлениям эллинов? И хотя это деление предварительно принимается в качестве исходной предпосылки для анализа, в дальнейшем в работе показано, что представления об интуитивном и индуктивном направлениях изначально были чужда древнейшей мантике и даже в У-1У вв. до н.э. присутствуют еще в зачаточном состоянии.

Разъяснив значение термина "словесная мантика" и его место в системе классификации видов мантического искусства, мы формулируем цель предпринимаемого исследования, а также аргументируем выбор материала исследования:, именно лексика словесной мантики и именно в произведениях авторов от Гомера до Ари-

стотеля. Параллельно с этим рассматривается существующая научная литература и отмечается, что работы, посвященные мантн-ке, не отличаются широким спектром поднимаемых вопросов и группируются по двум основным направлениям: I) подробное описание всех существовавших видов мантического искусства по схеме цицероновского трактата; 2) изучение какого-то одного вида мантики, причем в подавляющем большинстве - деятельности прорицалищ в целом и особенно оракула Аполлона в Дельфах. Кроме того, разные аспекты мантики затрагивают труда по истории греческой религии, мифологии, литература, наиболее характерные яз которых приведены в списке использованной литературы. Однако при этом вопрос о семантике мантической лексики не находит у большинства исследователей должного освещения, а нередко и простого упоминания. Этой теме не посвящена ни одна монография, а число статей, анализирующих какой-то один, отдельно взятый термин не превышает шести. Попытки же некоторых исследователей по ходу изложения дать перевод мантических терминов приводят, как правило, к неточным и даже просто ошибочным результатам, примеры чего разобраны нами как во введении, так и прн непо-' срадственном анализе какого-либо термина.

Первая глава посвящена изучению 5 терминов, которыми эллины УШ-1У вв. до н.э. называли своих прорицателей: (.252+43 случая употребления ), те рос{, то) он биос { 10 )„ тгроа^-пк (,а также иносрт^тл? , 38 ), хрпоцоХб^ос (19, а также хрла^б« 9) и «еопрбяоб (.24) . Правда, одновременно все эти термины в языке не сосуществовали: одни возникали, другие исчезали, третьи уходили за кулисы, совершенно меняя значение.

Слово ( § I ), видимо, было известно уже в микенс-

кую эпоху, и в языке позм Гомера оно функционирует как вполне

сформировавшийся термин; Кого называли мантисо!/? - задаем мы вопрос,- пророка? - то ость человека, обладающего божественным даром духовного постижения тайн высшего мира, - прорицателя? -то есть любого представителя мантического искусства, как его интуитивного, так и его индуктивного направления, - или гадателя? - то есть человека, умеющего давать предсказания только на основании четкого знания символики условленных знаков. И ответ, полученный после анализа контекстов со словом цачтис из поэм Гомера, однозначен: мантисом называли божественного пророка, который возвещал пророчества благодаря своему духу предвидения и с его же помощью постигал скрытый смысл необычных, единственных в своем роде знамений, недоступных для толкования обычных гадателей. Это же значение слова (к!сохраняют лирики, Пия-дар, Эсхил и Софокл. И лишь у последующих авторов контуры конкретного древнего значения, по степенно размываются, и слово

начинает обозначать сначала просто любого предсказателя, независимо от движущей силы его прорицаний, а затем и обыкновенного гадателя, чуждого дара высших озарений. Внешней причиной такого расширения семантики служил тот факт, что греческий язык так и не создал систему терминов, обозначавших гадателей. В работе приводятся точные цифровые' данные, свидетельствующие о том, что любое слово, обозначавшее какого-либо гадателя: о^оябХос - "птнцегадат&ль", &иоо*бо£ - "фимиамогадатель" и т.д., - встречается у исследуемых авторов не более шести раз. Глубинная же причина, как это обосновывается в диссертации, заключалась в том, что гомеровская мантика еще не раздвоилась на два направления: толковать традиционные знаки (справа летящая птица - к счастью) умеет у Гомера любой герой, а истинный пророк немыслим без дара духовного познания. Иными словами,

индуктивная мантика находилась тогда ешэ в зачаточном состоянии, и единственно реально существующей признавалась интуитивная мантика. Однако по мере развития моптического искусства, усиления и расширения его индуктивного направления возникла реапьная потребность в терминология. И поскольку в древности слово уп.с охватывало всю мантшсу, правда, тогда еше интуитивную, оно так и оставалось основным мантическим термином, а его семантика разбухала и„ можно сказать, деградировала, распространяясь на все новые и новые направления мантики.

Этот же процесс отразился и в семантическом принципе образования композитов со вторым компонентом -цаут!.^ . В Приложении I приведена таблица, где 64 композита со вторым компонентом -це^-и? расположены хронологически, по мере их возникновения в языке. И если в У-1У вв. до н.э., первый компонент указывал на какую-либо характеристику пророческого дара мантиса: - "ИСТИННЫЙ пророк", феиббцаУЧЛ« - "ложный пророк", - или того дополнительного мастерства, которым владел мантис: оиаубце^тк - "пророк, ведущий к тому же и птиц", -то в последующие столетия первый компонент стал указывать на' способ гадания того или иного предсказателя: обрбцяутис, - "гадатель по воде", ноаниубца\>-п.<г - "гадатель по ситу" и т.д.

Далее мы обращаемся к вопросу об этимологическом значении слова ц<£ут(.£ и пытаемся осознать, какую основную черту видели эллины в божественном даре своих пророков, благодаря которой те и были названы мантисами. Обзор наиболее авторитетных работ по античной маятике показывает, что хотя большинство исследователей традиционно считают мантиса вдохновенным пророком, прорицающим в состоянии экстаза, следуя еще в древности принятой этимологии ^l({vт^.s от цаиуоуси - "безумствовать", эта точка

эрения оказывается несостоятельной как будто бы в самом бесспорном своем положении: безумном экстазе дельфийской Пифии. Археологические раскопка развеяли миф о зловонной расселине, над которой якобн стоял треножник, а также о том, что Пифия пророчествовала в одиночестве. Дельфийская жрица, без всяких сомнений бывшая мантисом, возвещала свои пророчества в состоянии, далеком от вакхического экстаза, и ее ответы вопрошавшие воспринимали прямо из ее уст, а не через мнимых служителей-толкователей, которых, на самом деле, в Двльфах никогда не било. С другой стороны, этимологические словари свидетельствуют о том, что индоевропейский корень *теп- обозначал особое состояние человеческого разума, а не экстатический восторг. Его Производные, присутствующие во многих языках, несут на себе значения "память", "мнение", "мысль", а не "безумие", и само греческое ца^оца«. получает значение "безумствовать" в смысле "биться в восторженном экстазе" несразу. Поэтому, хотя этимологическое родство слов ц^тьс и цоичоца!, и не вызывает сом- ' нений, зллины, называя своих пророков малтисами, не вкладывали в это название идею экстатического безумства пророка. Тем более, что, по дружному утверждению всех исследователей, Гомер не знал экстатического прорицательства, а слово ему хорошо зна-

комо о Напротив, о пророках неоднократно говорится, что они возвещают свои пророчества, будучи "хорошо знающими", "хорошо сведущими", и, следовательно, термин "мантис" нес в себе идею особого состояния человеческого разума, при котором пророк познавая тайны высшего мира духовным зрением и становился знающим, идею безумия, в буквальном значении этого слова: не разумное, а иррациональное ведение, - и, конечно, в русском языке наиболее точно соответствующим греческому ^Еу-сьс оказывается слово

"ведун".

В ряде случаев рядом со словом цЛу-«.? оказывается другое, редкое слово тараСтсОаи&тт?, , впервые зафтсированное в языке Лиадара. Анализ подобных контекстов приводит к следующим наблюдениям: ц<£ун<; и т£ра(,то)он6ло? указывают на разные аспекты одного пророческого дарования и могут выступать в качестве синонимов ; но если мантис - носитель высшего ведения, то тара-С-го)ок6яо$ - знаток заговоров и заклятий, иными словами - чародей. Мы приводим примеры, демонстрирующие тог, обычно пропускаемый в исследованиях факт, что мантис был не просто пророком, а именно ведуном в полном смысле этого слова: он не только пассивно воспринимал высшу» реальность, но и умел активно совер-иать очистительные жертвы, заговаривать, исцелять. И в связи с этим в работе развивается мысль о некоем едином ведовском даровании древнейших мантисов, включавшем в себя и дар духовного предвидения, и мастерство целителя, и умение чародея, и дар поэта. И хотя уже в гомеровское время это древнее единство манти-ки, врачевания, магии и поэзии частично распалось, язык и У, и 1У вв. до н.э. сохранял память об их давнем родстве, что показано нами на многочисленных разнородных примерах.

Касаясь вопроса характеристики пророчеств мантиса, мы опровергаем скорее плутую от поздней античности и христианских авторов, чем от эллинской классики и все же безоговорочно принимаемую традицию, согласно шторой речь мантисов всегда была темной, целенаправленно двусмысленной и недоступной для адекватного понимания слушателей. В работе доказывается, что "загадочность" ( в буквальном смысле этого слова) высказываний мантисов, родная сестра образного языка поэтов, подразумевает необходимость вдумчивого проникновения в смысл наполненного ме-

- го -

тафорами и намеками изречения, которое благодаря им теряло свое будгшчное одеяние и становилось действительно священным высказыванием. То есть "загадочная", по определению эллинских авторов, речь ыантиса не есть речь темная и двусмысленная, как понимают это выражение многие исследователи, но лишь особая праздничная речь мудрецов, мантисов и поэтов, речь, блистающая образами и мётафорада, значение которых, как правило, было понятно адресатам пророчества. Кроме того, "загадочная речь" -это способ возвещения сокровенной табуированной информации, запретной дяя прямого выражения, способ произнесения непроизносимого, столь необходимый пророкам для прорицательства о будущем.

Слово лро^-пи ( § 2 ) , зафиксированное в языке с У в. до н.э. и его более древний и более редкий вариант бяор^тпс не были сугубо мантическами терминами. Значение возвещения и воплощения воли вышестоящего субъекта было характерно как для повседневной, так и для мантической линии семантики этого слова. Поэтому в работе сначала рассмотрено внемантическое использова-' яиа этого слова: пробегами могли быть названы глашатаи на спортивных состязаниях, домашние слуги шш, например, у Пиндара кратер - сладкий профет икра (Нет. IX 50 ) . Затем мы определяем место слова яро^тти в системе мантической х-ершнологии У-17 вв. до н.э. и показываем, что в то время как основным стержнем термина "мантвс" было понятие высшего ведения м мудрости, термин "профет" озарил древнюю ыантику понятием божественного служения. Вопреки теории платоновского "Тимея" (72 а-ь), стремящейся разложить на разных субъектов иррациональное познание ыантиса и разумное толкование профата, в реальной жизни каждый поистине настоящий пророк один владел "двойным сокровищем пророческого дара", то ест£ в качестве мантиса он был сопркчастен

божественным замыслам и в качестве профета в доступной для понимания форме доводил откровения до сознания слушателей. Весьма показателен, с этой точки зрения, контекст из "Истории" Геродота: когда посланный Мардонием Мис обратился с вопросом к оракулу Аполлона Птойского, жрец-мантис заговорил на непонятном для присутствовавших в храме языке ; но Мис схватил приготовленную для записи прорицания табличку и бистро начал писать, пояснив, что профег вещает на карийском языке. Значит, пока речь жреца кажется темной, он назван мантисом, но как только смысл его слов становится ясным Мису, его уже именуют профетом СУШ 135 ). На смену единому ведовскому дарованию гомеровских мантисов приходит "двойное сокровище пророческого дара" (Эт^оси-роу 6Сбицоч цаутоабуае ) , которым, согласно Пиндару С01ут. У1 65-66 ),, Аполлон наделил своего сына Иама, дав ему способность "внимать голосу, не знающему лжи"( дарование мантиса) и повелев основать прорицалище Зевса в Олимпии, где Нам стал первым служителем и возвестителем (.профетом ) воли верховного бога. Образно-поэтическая, сверкающая метафорами речь мантиса в устах профета становилась более ясной и конкретной, если, конечно, не несла в себе откровения запретных тайн.

Деление пророческого дара поставило вопрос о возможности существования носителей линь какого-то одного дара: либо мантиса, либо профета. И, действительно, античность знала пророков, обладавших лишь даром профетизма, позволившим им в силу скрытых способностей своей человеческой природы пассивно воспринимать высшую волю и узнавать ее в окружающем их мире, в то время как их господином мантисом выступал сам бог. Видимо, именно такими профета-,ш мантиса Зевса были жрецы Додоны, хотя недостаточность сведений о процедуре вопрошения додонского

оракула и о роли в ней неких жриц-голубок лишает нас возможности высказать это суждение в более категоричной форме. Единые генетические корни поэтов и пророков проявляются также и в том, что истинные поэты называются профетами мантисов Муз. И в отличие от других исследователей мы приходим к заключению, что в подобных контекстах выступает именно мантическое, а не бытовое значение слова жрофУ^с .

С другой стороны, отсутствие у пророка дара профетизма лишало всякого смысла и его дар мантиса. Пророк-мантис, - и эллины свято в это верили, - должен был быть профетом, ибо его дар общения с богом, не обогащенный даром общения о людьми, терял свою практическую ценность, обрекая пророка на одиночество и отчаяние: его вещания, полные божественных откровений, казались окружающим туманными и нелепыми, и даже при полной ясности не вызывали у слушателей адекватной реакции, а лишь неверие н недоумение. Античные источники сохранили нам имя лишь одного такого пророка - это дочь троянского царя Пришла Кассандра. В разделе, который так и называется: "В чем уникальность пророческого дара Кассандры?" - дается подробный анализ сцены из "Агамемнона" Эсхила, где вещая дева фактически впервые "заговорила", ибо доэсхиловские сведения о Кассандре носят отрывочный характер и никоим образом не позволяют составить какое бы то ни было представление о пророчествах троянской царевны. Вслушиваясь в загадочные речи пророчицы, рисующей картины, являющиеся ее духовному взору, хор аргосских старцев, понимая откровения о прошлых преступлениях дома Атридов, замечает, что он знает ее пророческую славу, но не стремится услышать разъяснения профетов( 1099 ), и тем самым признает отсутствие у Кассандры дара профетизма. Но даже тогда, когда она пытается разъяснить

старцам свои пророчества и выражается предельно ясно: "Агамемнона, говорю, увидишь ты гибель", - хор не верит ей, не двигается с места, чтобы предотвратить убийство. Между нею и старцами стоит непреодолимая стена отсутствия профетического дара, н ае пророчества разбиваются об эту стену, не достигая своих адресатов.

Совершенно иной тип пророков получил название хрп^охбуос (:§ 3 ). Восприятие этого термина разными исследователями отличается крайней разрозненностью и противоречивостью. Признавая, что деятельность хресмолога принципиально отличалась от деятельности мантиса, одни видят это различие в официальном признании мантиса и неофициальном положеюш хресмолога, другие - в умении мантисов давать свои собственные пророчества и совершать жертвоприношения и в толковании хресмологами изречений оракулов и пророчеств мантисов, третьи - в том, что мантисн были прорицателями, а хресмологи - собирателями пророчеств. Отвечая на вопрос: "Кто такие хресмологи?" - мы исходам не столько из общественного статуса мантисов и хресмологов У-1У" вв. до н.э., сколько из сравнения дарований древних мантисов и древних хресмологов. В соответствии с замечаниями Аристотеля: хресмологи -свидетели о будущем (Rhet. I 15, 1376 а ), и хресмологи не ограничивают, когда сбудутся их пророчества (Rhet. Ш 5, 1407 ъ ), - и перекликающимися с ними высказываниями Плутарха, в одном из которых он цитирует Гераклита: "Сивилла же, безумными устами несмаянное, и неприукрашенное, и неумащеняое вешая, тысячи лет достигает голосом чрез бога" (De Pyth. ог. 397 А; siele, Fr, 92 ), - а в другом сам развивает эту же мысль: "Эти Сивиллы и Бакида, словно в море, отказавшись от точных свидетельств, выбросили время и рассеяли, как пришлось, разнообраз-

ные имена и глаголы страданий и событий" (Ре Ругь. ог. 399 А ), - мы приходим к выводу, что хресмологи, - а так эллины называли Сивиллу, Бакида, Мусея, Лисистрата, - это древние пророки, чьи пророчества простирались в даль грядущих столетий без указания на адресатов в настоящем. Временная неопределенность изречений хресмологов, делавшая смысл этих стихов таинственно-устрашающим, резко контрастировала с привычной образно-намекающей, но в итоге конкретной, обращенной на современные слушателям события речью мантисов, и поэтому даже самые простые, лишенные метафор высказывания казались текшими и непонятными. Примером тому пророчество хресмолога Лисистрата Афинского: "Ко-лиадские жены будут жарить на веслах", - смысл которого, как сообщает Геродот, был понят только после Саламинской битвы, когда подхваченные западным ветром корабельные обломки были принесены к мысу Колиада (УШ 96 )„

Стремление познать предреченные тайны заставляло людей беречь пророчества хресмологов, объединяя их в целые сборники. Профессиональных знатоков, собирателей и хранителей древних пророчеств эллины также называй хресмологами ; причем в их компетенцию входило не просто знание изречений того либо другого древнего хресколога, но и умение связать прошедшее через столетия пророчество со сложившейся в данный момент ситуацией и тем самым, проникнув в его глубинный смысл, уничтожить его временную неопределенность, дать ему второе рождение. Обычный ведун, будь то Калхант, Тиресий или Амфиарай, осуществлял оба звена мантической коммуникации: в качестве мантиса он воспринимал божественное откровение, касающееся либо современных пророку событий, либо ближайшего будущего, и в качестве профета разъяснял это откровение заинтересованным в его познании лю-

дям, - а применительно и хрзсмологам каждое звено мантической коммуникации осуществлялось разными субъектами и с разрывом в несколько столетий: древний храсмолог выражал словами увиденное духовным зрением, то есть выполнял первое звено мантической коммуникации: йог - пророк, - а другой хресмолог становился хранителем древних пророчеств и в нужный момент возвещал то или иное высказывание людям, осуществляя тем самым второе звено мантической коммуникации: пророк - люди. Так, когда Писистрат напал на Афины, и оба войска расположились лагерем друг против друга у святилища Афины Паллены, то, согласно Геродоту, предстал Писистрату хресмолог Амфилит из Акарнаиик и возвестил известное ему древнее пророчество, повинуясь которому Писистрат неожиданно напал на афинян, в то время как они завтракали и отдыхали, и, рассеяв их войско, в третий раз овладел городом СI 62-63 ). Фигура хресмолога-храяителя древних пророчеств была весьма популярна среди эллинов, и особенный интерес к содержанию этих пророчеств возникал при решения сложных государственных проблем: обычно сверяли изречение дельфийского или какого-либо другого оракула и предсказанное Бакидом, или Сивиллой, или Мусеем. Существование жэ большого количества шарлатанов, выдававших себя за истинных знатоков пророчеств, сделало хресмоло-гов-хранителей мишенью для пародий Аристофана и других авторов древней аттической комедии, примеры чего разобраны в предлагаемой работе. Также мы обращаем внимание на то, что субстантивированное прилагательное хртп-"^^ _ собственно "поющий пророчества", - в языке Платона выступало полным синонимом к хрп<ч*о\буос , в то время как у трагиков оно не имело терминологической значимости.

Последний параграф первой главы посвящен еще одному манти-

ческому термину -ееоярбгео? ( § 4 ) , который в поэмах Гомера наравне со словом служил для обозначения божественного ведуна, указывая, в соответствии с образующими его корнями, на присутствие у его носителя дара восприятия откровений бога. Однако затем вытесненное своим несравнимо более употребительным конкурентом «еоярбгсо? перестает быть собственно мантическим термином и начинает обозначать тех людей, кого посылали для вопрошения оракула, и именно в этом значении оно фигурирует у Эсхила и Геродота^ а также в надписях.

Заканчивается первая глава выводами, в которых обобщается весь изложенный материал.

Вторая глава разделена на 4 раздела в соответствии с остальными группами мантической лексики. Первый раздел посвящен названиям пророческих высказываний. Во вступлении отмечается, что греческий язык изучаемого периода знал 9 слов, прямо или косвенно обозначавших прорицания: хр^оцбе, хрпвтфюу, геТоу, \6yiov, ^утеица, вйоньоца, вйсфатау» рачхеСа, веолро-■пСа. . Поэтому« безусловно, возникает вопрос, возможно ли считать все эти слова синонимами, и если нет, то по какому принципу именовалось то либо иное пророчество.

Слово хрл°р6е ( § I ) оказалось не только одним .из наиболее употребительных, но и, действительно, универсальным: впервые зафиксированное у Пиндара, оно встречается у всех анализируемых авторов и обозначает любое прорицание„ будь то изречение оракула, пророчество мантиса или пророчество хресмолога.

Слова хР101фюм и ^юtv^;eTov ( § 2 ) использовались как несомненные синонимы с той лишь разницей, что хрлот^рюу обозначало также и жертву, которую приносили при вопрошении оракула. Основное значение обоих слов - "оракул". Однако подобный

перевод представляется нам на вполне конкретным. Что такое "оракул"? В работе приводятся мнения разных толковых словарей, а также всевозможных словарей греческого языка, объясняющих значение слов хрпатфюу и (м^теТоу , и показано, что диапазон понимания слова "оракул" колеблется от "бога" и "жреца" до "храма", где давалось прорицание. Одновременно с этим обращается внимание на то, что функционирующее в современных языках слово "оракул" сохраняет за собой те же самые принципы синтаксического соединения с другими членами предложения и устойчивые конструкции, что я греческие хрп^рьом и цо-мте^ . Анализ контекстов, содержащих хрчот^рю* и (шутеГоу приводит к трем ресьма важным наблюдениям: I ) выражения "вопросить бога", "вопросить Пифию" в "вопросить оракул" или "бог возвестил", "Пифия возвестила" и "оракул возвестил" идентичны, то есть, обращаясь к оракулу, обращались к богу и, получая ответ оракула, получали ответ бога, и, следовательно, бог, Пифия ( или просто жрец ) и оракул - три разных субъекта ыантической коммуникативной; цени ; 2 > неоднократно говорится о том, что бог обладает оракулом (истинным или ложным ), или что бог взошел или сел на оракул ( сравни выражение "взойти на престол", символизирующее получение царской власти ) ; 3) оракул не есть храм бога, хотя он, безусловно, связан с местом, где возведен храм: а диссертации приведены убедительные доказательства того, что слова хр^а--п^рюм и цауте! оV принадлежали другому семантическому полю, нежели слова маб? - "храм", иерс^ - "святилище", т£цел/о$ -"священный участок", - "зал в храме" и др. ; что ора-

кул никогда не считался каким-то определенным строением или местом в храмовом комплексе, и что, следовательно, у хрлз^р'-оу и цосутеГом вообще не могло быть дверей, окон, кровли, ибо эти

два слова не обозначали какой-либо обычный материальный предмет. Об этом свидетельствуют весьма показательные примеры, где ХРЛсМрюу ш цо^тейоу сталкиваются в одной фразе со словами, обозначавшими святилище, храм, внутренний покой, порог хра ма и т.л» Например» Геродот рассказывает: персы сожгли фоиндски й город Абн, "где было богатое святилище (лр6\| ) Аполлона, с сокровищами и многочисленными приношениями ; находился же там и тогда, и ныне находится оракул Схрло^рю* ) ; и это святилище (тоОто то 1р6\1 >, разграбив, варвары сожгли" ( УШ 33) . Или: желая вопросить оракул (храо&хь ты хрт|а-ет)р£^ ) , афинские послы воили во внутренний покой (хо ц^-уарс^ ) и соли( УП 140141 ). Тогда единственный правильный перевод рассматриваемых слов - "вещий дух" места. Вещий дух порождается первопророчи-цей Землей, Аполлон получает его в дар от дочери Земли Фебы ли бо, победив стража Пифона,, овладевает им силой ( так было в Дельфах, и подобным образом происходило и в других священных местах ) . Вещай дух находился в храме, поскольку храм был сооружен на месте его возникновения, и через него люди обращались к богу и получали ответ. В работе показано, что даже у Страбо-на, Диодора Сицилийского и других авторов поздней античности слова хрчсМрюу я (¡V продолжали сохранять это значе-

ние. Правда, уже в конце классического периода значение рассматриваемых слов несколько расширилось, и они могли обозначат всё прорицалище, то есть храм вместе с вещим духом бога внутрв В тех же случаях, когда xp^1aтl1p^ov и цау-ге£оу использовали« применительно к пророческим высказываниям, под ними разумелиС1 только изречения оракула, а не мантисов или хресмологов.

Значение слова \6yuov (§ 3 ) , представление о котором у большинства исследователей и авторов словарей оказалось наибо-

лее смутным, приобретает четкие контуры, после того как было доказано существовавшее в восприятии эллинов принципиальное различие пророчеств наитиеа и хресмолога. лбуюу - это изречение одного из древних хресмологов, предсказывающее события, которым суждено сбыться лишь через несколько столетий. И, наоборот, два другие слова ц<£утеица a ô£cmt,cnw ( § 4 ) , принадлежавшие, причем, исключительно поэтическому слою языка, обозначали только прорицания оракулов и высказывания мантисов и никогда не использовались для обозначения пророчеств хресмологов.

Более сложной является семантика трех других слов, для которых словари также предлагают значение "прорицание", "изречение оракула": Qéoyawv, yav-te-Cx. и teonponia . Хотя каждое из этих слов на определенном этапе эволюции своего значения, действительно, служило для обозначения пророческих высказываний, подобное значение никоим образом не являлось для него ни первоначальным, ни превалирующим. В результате сравнения лексической организации контекстов, содержащих хрла^б^. и прочие названия прорицаний, с одной стороны, и контекстов, содержащих слова tioipix, alaa, ntfa и остальные номинации судьбы, с другой, с лексической организацией контекстов со словом агатом ( § 5) мы приходам к выводу, что a-tov , подобно латинскому fatum и русскому "рок", обозначало не пророческую речь, а предопределенную свыше неотвратимую судьбу. То есть -ai^a-tov указывало на содержание пророчества, а не на само пророческое высказывание и функционировало в языке в таких же словосочетаниях и конструкциях, как и другие номинации судьбы. Правда, в У-1У вв. до н.э. téoyaxov изредка фактически заменяло собой название прорицания,'но при этом сохраняло, хотя бы частично, свои специфику: не просто пророчество, а судьбоносное пророчество, рас-

крывающее неотвратимое божественное предопределение.

Слово цо^теСа (;§ б ) первоначально обозначало высшее божественное знание, властелином которого был верховный бог Зевс, и которому был сопричастен бог-пророк Аполлон. Как и офитом, ^lav?£Ca , - уже не всё высшее знание, а лишь малая его частица, - являлось содержанием пророчеств,, и только затем в некоторых случаях слово цаутеСа стало обозначать само пророческое высказывание или дате скорее откровение. Кроме того, этим же словом эллины называли тот канал, по которому шла передача божественного знания: это пророческое дарование мантисов и способ прорицания в святилищах богов. Б связи со словом рауте Со мы рассматриваем также и крайне редкое существительное ц<хуъос<5\п) ( 6 случаев употребления) . Во время создания гомеровского эпоса, когда пауте С с обозначало Исключительно знание бога, под цауго-эллины понимали дар духовного предвидения, лежащий в основе ведовского мастерства и даже всё ведовство. Но стремительное расширение семантики слова ^теСа , поглотившее семантическое своеобразие слова цссутоэОмп , привело к его полному вытеснению н замене словом цоеутеСос . В работе отмечается также и тот факт, что вне сферы мантики под цаутсСа разумелось иррациональное интуитивное знание, предчувствие простых смертных и сама интуиция, как способ получения этого знания.

Слово беотфог.Са и его вариант «е.сщрбтаоу (§7) служили в эпосе Гомера для обозначения откровения, воспринимаемого ман-тисом, и тем самым под «е-ояролСа опять же разумелось не само пророческое высказывание, а его содержание, подобно словам вйссростоу и цаутеСа , Однако затем в его семантике происходят изменения, и в языке Геродота $еотсрбш.оу имеет лишь одно, четко очерченное значение - "изречение оракула".

Заканчивается первый раздел следующей таблицей, демонстрирующей количественное употребление рассмотренных слов для обозначения каждого вида пророческой речи.

г ! • • ••..Значение « • Слово *' • •.. ■ Изречение оракула Пророчество мзнтиса г - - Пророчество хресмолога п ■ ......г Другие \ значе- ! ния !

! 1 53 8 55 2 !

43 _ I 86 !

(хоситеТоу 34 . 50+1 !

Хбуь ои - - ' 22 3 !

1 22 8 - 2 !

«^ояюцсс 7 5 Откровение, воспринимаемое манта-сом

•&£опрол(а - 8 _ 1

\ ! веоярбл!, о\) 17 2 _ I _ 1 ! !

В эту таблицу вполне осознано не были включены слова «¿«крагоу и цасуте^а , поскольку даже в тех немногочисленных случаях, когда они обозначают пророческое высказывание, акцент приходится не на то, кому принадлежит то или иное прорицание, а на то, что это прорицание несет в себе предопределенную судьбу или частицу сокровенного знания. Напротив, олово веолролСа и его вариант все же были включены в таблицу, хотя по своему первоначальному значению они, конечно, ближе к оёаулом и (м^теСа . Побуждающей причиной стал тот факт, что в определенные периоды развития греческого языка эти слова косвенно или прямо называли лишь какой-то один тип пророческих высказываний: сначала - откровение,

возвещаемое мантисом, затем - изречение оракула. •■

Второй раздел посвящен анализу глагольной терминологии мантики, причем здесь рассматриваются только те глаголы, которые имели самостоятельную мантическую значимость. Большинство же деноминативных глаголов: яро^-геиш, хрю^£ы,

веолротс£ю и , _ анализируются вместе с существи-

тельными или прилагательными, от которых они образованы. Пытаясь ответить на вопрос, почему одна.медиальная форма глагола цау-се0оця1 ( § I) служит ( вплоть до 1У-Ш вв. до н.э. ) для обозначения как вопрошения мантиса или оракула, так и. возвещения ответа бога, мы показываем, что цаутебоцоа нес в себе идею передачи высшего знания и применительно к разным действующим субъектам означал разное: бог возвещает знание, смертные . обращаются к мантису, оракулу или богу за знанием, а мантис сначала обращается к богу, а затем возвещает полученное откровение людям. 7 глагола хр<Ь> ( § 2 ), напротив, форма активного залога обозначала действие бога: бог ( или оракул, или Пифия ) , возвестил, - а форма медиального залога хрбоцоа , а также глагол хрп°"п)рк*соуА!.- служили для обозначения действия тех, кто вопрошал оракул или, реже, мантисов. Анализируя термин аиир^и ( § 3) , мы, не отрицая традиционно постулируемой связи этого термина с древним оракулом жребиев Дельф, отмечаем, что в обиходном употреблении 7-17 вв. до н.э. ауоир£ы фактически утратил какую бы то ни было специфичность значения и использовался просто для введения пророческой речи, чаше Пифии, но также и других мантисов: жрецов и тех, чья жизнь протекала за пределами прорицалиц. Что касается глаголов веолСсш и «еопишбйш ( § 4 ), то они также служили для обозначения действия прорицающих мантисов, а применительно к хресмологам не зафиксированы.

Третий раздел содержит анализ мантических прилагательных, большинство из которых откосится к разряду весьма редких слов и встречается у исследуемых авторов не более 10 раз. Для прилагательных ца^теьо^ и (§ I ) устанавливается 3 уровня значений: I> вещий - об Аполлоне ; 2) вещий - о тех предметах, которые, участвуя в передаче знания бога, становятся сопричастными этому знанию: алтарь, зола, треножник, священный покой; 3) пророческий, принадлежащий пророку, исходящий от него, подобающий ему: венок, одежда, имя, почести. Хотя словари и признают прилагательное цосу-ннбе С § 2 ) прозаическим синонимом цссу-геЕос , оно никогда на встречается в качестве эпитета Аполлона и, следовательно, соответствует лишь 2-ому и 3-му уровни семантики цс^те Г . Но при этом у цаута хбг, есть и еще од-, но, отсутствующее у цау-сеТог значение - "сопричастный иррациональному знанию", "интуитивно знающий", и это же значение за одним исключением наблюдается у наречия цаути&е : "прозорливо", "проницательно". Прилагательное беатиы6 6<; С § 3 ), как и однокоренные с ним «¿спиаца, бесяССы и Зестиш5£и, использовалось только в качестве эпитета мантиса: жреца оракула или самостоятельного ведуна. И в этом же параграфе делается обзор самых редких прилагательных: ^lavт6ouvos, цаутшбхо^

И веалийяеиа .

И, наконец, в четвертом разделе рассматривается термин 1*1 1М£уикт} , пришедший на смену гомеровскому цсху-сооиш) и со времени Эсхила служивший для обозначения сначала единственно признанной интуитивной мантики, а затем любой мантики: как интуитивной, так и индуктивной.

Основные положения второй главы обобщены в выводах.

В заключении приведены наиболее существенные результаты

диссертации, дан диахронический обзор существовавших терминов: возникновение одних, уничтожение других и одновременное взаимосогласованное функционирование третьих при фиксированной разно-аспектности их значений. Особо подчеркивается единство древнейшей мантики, еще не разделившейся на интуитивную и индуктивную.

Диссертация снабжена двумя приложениями. В Приложении I дана таблица композитов со вторым компонентом -^хи^ и-цосу-те с а. , включающая их перевод. А в Приложении П представлены таблицы констатируемых для каждого слова значений, содержащие перечень всех привлеченных к анализу контекстов, расклассифицированных в соответствии со значением исследуемых слов.

Работа проводилась ,в общем русле исследований кафедры классической филологии ТЯУ им. М.В. Ломоносова.

Некоторые из основных положений диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Кто такие хрло^охбгои ? // Конференция Совета молодых ученых "Языки культуры в античности": Тезисы докладов. - М.: МГУ им. М.В. Ломоносова, 1990. - с. 21-24.

2. м<Ьтеи£ и лро(рг)ТО1 в системе дивинации // Вторая региональная научная конференция "Классические языки и сравнительно-историческое языкознание": Тезисы докладов. - Томск, 1990. - с. 51-52.

3. Ц<£уте|.с и простей в системе дивинации. -М., 1991. 23 с. - Деп. в ИШОН АН СССР, Л 46039 от 04.02.92 г.

4. Оракулы в раннеклассической греческой литературе // Понятие судьбы в контексте различных культур. -М.: Наука, 1994. - 0,5 п.л. ( в печати ) .