автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Летописные повествования о княжеской смерти: жанрово-стилевой анализ

Полный текст автореферата диссертации по теме "Летописные повествования о княжеской смерти: жанрово-стилевой анализ"

На правах рукописи

РУДОМАЗИНА Татьяна Борисовна

ЛЕТОПИСНЫЕ ПОВЕСТВОВАНИЯ О КНЯЖЕСКОЙ СМЕРТИ: ЖАНРОВО-СТИЛЕВОЙ АНАЛИЗ

Специальность 10 01 01 - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

ооз 15Э сгм

Елец - 2007

003159729

Работа выполнена в государственном образовательном учреждении высшего профессионального образования «Елецкий государственный университет им И А Бунина»

Научный руководитель Иванюк Борис Павлович - доктор

филологических наук, профессор

Официальные оппоненты Дякина Анжелика Александровна -

доктор филологических наук, профессор Балашова Елена Анатольевна -

кандидат филологических наук

Ведущая организация Брянский государственный университет

имени академика И Г Петровского

Защита диссертации состоится 30 октября 2007 г в 10 00 часов на заседании диссертационного совета Д 212 059 01 в Елецком государственном университете им И А Бунина по адресу 399770, Липецкая область, г Елец, ул Коммунаров, д 28, ауд № 301

С диссертацией можно ознакомиться в научном отделе библиотеки Елецкого государственного университета им И А Бунина по адресу 399740, Липецкая область, г Елец, ул Коммунаров, д 28, ауд № 300

Автореферат разослан «Ир» сентября 2007 г

Ученый секретарь

диссертационного совета ди ' в М Колодко

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. В науке вопрос о древнерусской жанровой системе остается дискуссионным как применительно к отдельным текстам, к «Слову о Полку Игореве» в частности, так и к литературе средневекового периода в целом Исследованием проблемы организации - жанровой или «внежанровой» - древнерусской литературы занимались такие отечественные медиевисты, как Д С Лихачев [Лихачев 1964, 1971, 1972], В М Живов [Живов 2000], И П Еремин [Еремин 1987], Л И Сазонова [Сазонова 2003], А М Панченко [Панченко 1988] и др , а также представители зарубежной науки Дм. Чижевский [СЫгЬеузкц 1954, 1971], Р Ягодич [^осШвсЬ 1957-1958], Г Ленхофф [Ьеп1^ 1984], Р Пиккио [РюсЬю 1973] и др В связи с этим представляется актуальным обсуждение некоторых существующих внутри древнерусской летописи жанров, в том числе выявление формальных и содержательных параметров, которые для древнерусского книжника могли иметь жанровую релевантность

В рамках дискуссии о жанровой системе литературы Древней Руси актуальным остается вопрос о древнерусской летописи как эстетическом целом Проблемами формирования русского летописания и состава летописи занимались А А. Шахматов [Шахматов 2001], Д С Лихачев [Лихачев 1947, 1964, 1971, 1987], И П Еремин [Еремин 1949, 1956, 1957, 1958, 1966, 1987], О В Творогов [Творогов 1964, 1981], Я С Лурье [Лурье 1976], М Д Приселков [Приселков 1996], А Н Насонов [Насонов 1969], А А Пауткин [Пауткин 1989], А С Демин [Демин 1998, 2000, 2005], И Н Данилевский [Данилевский 1993, 1998, 2001, 2005] и др Но за пределами этих исследований остались включенные в летопись повествования с тематическим ядром «смерть князя» Жанрам с тематическим ядром «смерть князя», включенным в древнерусскую летопись и не исследованным отечественной филологической наукой, посвящена настоящая диссертация Неоднородность жанровой специфики повествований о княжеской смерти утверждал И П Еремин [Еремин 1966,1987], выделяя в летописях среди прочих форм повествования повесть, посвященную княжеской смерти Останавливаясь на некоторых признаках, определяющих повесть о княжеской кончине, Еремин, тем не менее, не преследует цели выявить специфические композиционно-стилистические признаки повести, позволяющие сделать вывод о ней как о жанре Сам предмет изображения, смерть князя, нельзя считать жанровым дифференциатором повести, поскольку изображение смерти князя представлено и в некрологах, и в рассказах, выявление жанровой специфики которых также не входило в задачи И П Еремина Между тем символическое наполнение категории «смергь», выступающей в летописи и как Божья награда, и как Божье наказание князю, выполняет жанроразличительную функцию

Предметом настоящего диссертационного исследования стал жанровый состав древнерусской летописи, рассматриваемой как жанрово-стилевое единство

Объект изучения - общность включенных в летопись повествований, объединенных темой княжеской смёрт'й,- 6 их^а'н'р'ово-стилистических различиях

Цель нашего исследования заключается в выявлении композиционно-сти^ийтических, особенностей повествований ,о княжеской смерти,» входящих в состав) русской летописи, которые позволят рассматривать эти повествования как целостную систему жанровых параметров. Для достижения поставленной цели,необходимо решить следующие задачи- ,

1) обозначит!, круг повествований, ограниченных темой смерти князя,

2) описать композиционную структуру каждого из некрологов, сказаний, рассказов и повестей о княжеской кончине,

3) раскрыть индивидуальные стилистические особенности каждого из указанных повертвований,

4) установить композиционно-стилистические закономерности, позволяющие атрибутировать входящее в летопись повествование жанру некролога, сказания, рассказа или повести

В качестве материала для исследования летописных повествований была избрана Ипатьевская летопись, представляющая собой общерусский летописный свод южной редакции конца XIII - начала XIV вв

Цель и поставленные в работе задачи определили выбор следующих методов исследования историко-теоретического, типологического, приемов структурного и системного анализа Основным методом исследования жанровой природы русской летописи является аналитическое описание Этот метод применяется нами ко всем без исключения повествованиям о княжеской смерти, за пределы которых мы отнесли случаи, где сообщение о смерти правителя не выступает как тема, как центральный предмет изображения, а передано в одной строке в составе повествования о воинском походе, например, который и находится в центре внимания повествователя

Методологической основой исследования стали современные представления о художественной структуре русских летописей, рассматриваемых как жанрово-стилевое единство Так, анализируя структуру и стиль летописных повествований, мы опирались на предшествующий опыт их анализа, в той или иной степени осуществленный в исследованиях Д С Лихачева [Лихачев 1947, 1964, 1971, 1987], И П Еремина [Еремин 1949, 1956, 1957, 1958], Н С Трубецкого [Трубецкой 1995], В П Адриановой-Перетц [Адрианова-Перегц 1964, 1957, 1958, 1947], Ю Н Дмитриева [Дмитриев 1953, 1957,1958,], А Н Робинсона [Робинсон 1980], А А Алексеева [Алексеев 1997], В В Колесова [Колесов 1989, 1997], Н И Милютенко [Милю-тенко 2006], В Н Топорова [Топоров 1995,1997], М Виролайнен [Виролайнен 2003], Б А Рыбакова [Рыбаков 1963, 1972, 1987, 1991], Л И Сазоновой [Сазонова 1973], В Ю Франчук [Франчук 1986], О Ю Клаутовой [Клаутова 1993], Р Г Скрынникова [Скрынников 1997], А М Ранчина [Ранчин 2007], Р Пиккио [Пиккио 2003]

Научная новизна диссертации состоит в решении вопросов жанровой структуры древнерусской летописи жанровая дифференциация летописных по-

вествований о смерти князя позволит расширить наши представления о жанровом составе летописи, вбирающей в себя некролог, сказание, рассказ и повесть о княжеской смерти как «первичные» (Д С Лихачев) жанры Также жанровая дифференциация повествований о княжеской кончине позволит расширить представления о способах создания образа человека, мыслимого средневековым книжником в библейско-христианской парадигме Кроме того, научная новизна диссертации состоит в использовании при анализе композиционно-стилистических особенностей летописных текстов не только литературоведческих и исторических исследований, но и работ, посвященных специфике христианского искусства (исследования Л А Успенского [Успенский 1989], А П Флоренского [Флоренский 1993], Г Бунге [Бунге 2003], С С Аверинцева [Аверинцев 1973,1981,1972] и пр )

Теоретическая значимость. В настоящем диссертационном исследовании были разработаны жанровые дифференциаторы, позволяющие создать жанровую классификацию летописных повествований о княжеской смерти Такими дифференциаторами мы признаем

1) различия сюжетной комбинации жанров некролога, сказания, рассказа и повести,

2) типологию характера (специфику создания образа покойного князя, соответствующего тому или иному жанру),

3) характер символического толкования смерти, средневековая интерпретация которой достаточно детально изучена И Мейендорфом [Мейендорф 2001], А Я Гуревичем [Гуревич 2003], В В. Колесовым [Колесов 2001], П. Д Юркеви-чем [Юркевич 1990], О А Седаковой [Седакова 2004],

4) «библейские тематические ключи» (Р Пиккио), скрытые и маркированные библейские цитаты и аллюзии, позволяющие средневековому художнику вписать современные ему события в библейско-христианскую историю

Практическое значение. Содержащиеся в работе теоретические положения, касающиеся принципов жанровой дифференциации летописных повествований о княжеской смерти, а также анализ исследуемого материала могут быть использованы в преподавании курса «История русской литературы (древнерусская литература)» и включены в программы спецкурсов и спецсеминаров по средневековой русской литературе для студентов филологических факультетов высших учебных заведений

Положения, выносимые на защиту:

1 Древнерусская литература - литература риторического типа, которой присуще жанровое членение

2 Существенными критериями, формирующим средневековый литературный жанр, являются предмет художественного изображения, а также стилистическая определенность

3 Включенные в русскую летопись повествования о княжеской смерти представлены жанрами погодной записи, некролога, сказания, рассказа и повести

4 К основным различающим указанные жанры стилистическим критериям относятся сюжетная комбинация, образ князя, функция библейских тематических ключей, а также символическое наполнение категории «смерть»

Апробация работы. Основные результаты исследования были апробированы в научных докладах на Милоновских чтениях (Тула, 2003), Научных чтениях, посвященных 100-летию М П Николаева (Тула, 2004), V Международной конференции «Русское литературоведение на современном этапе» (Москва, 2006). Результаты изложены в публикациях по теме диссертации (см список)

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, разделенных натри параграфа, библиографии (120 пунктов)

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается актуальность исследования, раскрывается его научная новизна, определяются объект и предмет исследования, формулируются цели и задачи, освещается степень изученности разрабатываемой в диссертации темы

В первой главе - «Литература Древней Руси: жанрологический анализ», главными предметами исследования являются 1) художественный метод древнерусской литературы и 2) категория жанра, адекватность которого средневековой русской словесности признается не всеми медиевистами

1 Не знавшая вплоть до XVII века категории вымысла, древнерусская литература исторична История, исходя из которой древнерусский книжник оценивал современную ему действительность, объединялась с религиозной системой Установка восточного христианства на будущее преображение мира через Воскресение приподнимала взгляд православного над жизнью, явления которой человек созерцал не в современной ему форме, а в будущем преображенном свете Так, основной для христианского мира идеологический принцип, базирующийся на стремлении увидеть во временном знаки и символы вневременного, в христианской Руси стал стилистической установкой Задача искусства заключалась в том, чтобы «подталкивать воображение верующих к символическому (курсив наш - Т Р) восприятию духовно преображенного мира Царства небесного» [Трубецкой, 1995, 550] Символическое наполнение истории в Древней Руси определило двуединую природу художественного метода средневековой литературы, который соединяет вечное и временное, символику и действительность Философско-символическим толкованием актуальных социально-исторических проблем определяется художественный метод древнерусской литературы - символический историзм Предпосылки становления этого метода являются общехристианскими и кроются в текстах Священного Писания (1 Кор 13.12, например)

Рассматриваемая с религиозной позиции история в средние века была тесно связана с историей Церкви, превращающей всех православных христиан в «дисциплинированное единство» (Н С Трубецкой) через участие в литургии Лкгур-

гия, базирующаяся на ритуале, задает определенный жизненный ритм, приведший к ритуализации самой жизни, что оказывается чрезвычайно важным для древнерусской литературы, где книжник становится преображающим жизнь «церемониймейстером» [Лихачев, 1997, 111] Литургическая эстетика привносит в искусство категорию благочиния, обусловливающую этикетный характер древнерусской литературы Литературный этикет, проявляющийся в том, что древнерусская литература обрастает словесными формулами, переходящими из произведения в произведение, определяется, во-первых, устойчивыми стилистическими формулами, во-вторых, нормативными ситуациями в сюжете произведения и в поведении героя Несмотря на то, что словесные формулы и нормативные ситуации имеют отношение к тому или иному жанру, не он определяет набор трафаретных формул, а предмет изображения Только этикетные формулы не могут служить дифференциальным жанровым признаком, но учитывать их при наличии других, стилистических и композиционных, жанровых показателей, необходимо Одна из целей, которым подчинено использование этикетных формул, -создать идеальный образ события или персонажа То есть этикет в древнерусской литературе оказывается формой и существом художественной идеализации, которая и определяет своеобразие изображения человека в средневековом тексте Внимание древнерусского художника сосредоточивалось на человеке как представителе определенной социальной среды И способы его изображения подчинялись идеальному представлению о той социальной ступени, которую он занимал Настоящее исследование интересуют включенные в летопись повествования, посвященные смерти князей Князь - лицо официальное, следовательно, и создание княжеского образа требует официальных способов его репрезентации Таковыми Д С Лихачев считает следующее во-первых, князь представлен исключительно в самых значимых своих поступках, во-вторых, психологического обоснования его поступки не получают, поскольку это поступки не человека, но статуса, в-третьих, князь, так сказать, душевно статичен, он не испытывает душевных терзаний в силу геральдичноети и церемониальности образа Но необходимо учитывать, что при наличии общих норм изображения княжеского лица в древнерусской литературе каждый жанр ее системы будет акцентировать разные стороны его деятельности. Например, образ князя-воина из какой-либо воинской повести не тождествен образу Глеба, послушного старшему брату, из Повести о убиении Борисове Очевидно, и набор приемов, эти образы создающих, общим не будет

2 Данное исследование продолжает полемику, посвященную вопросу об адекватности категории «жанр» литературе Древней Руси Утверждение жанрового членения древнерусской словесности не всеми учеными признается справедливым, поскольку жанровая разновидность средневековой русской литературы выходит за пределы античного жанрового учения с его разделением литературы на эпический, лирический и драматический роды Так, Р Пиккио, снимая проблему жанра применительно к словесности средневековой Руси, исследовал средневе-

ковые тексты с позиции сторонника поэтологического подхода Литературная система Slavia Orthodoxa восходит, по Пиккио, к четырем главным образцам, или имитационным моделям 1) библейской, 2) патриотической, 3) константиновской, 4) молитвенной [Picchio 1973] Воспринимая древнерусскую литературу как ориентированную на авторитет Священного Писания, Пиккио утверждает семантическую двойственность древнерусских текстов Произведения средневековой словесности содержат буквальное и духовное значения, восходящие к библейским темам и смыслам Рассыпанными по тексту библейскими цитатами древнерусский книжник связывает эти два значения воедино Такие вкрапления из Священного Писания Р Пиккио называет библейскими тематическими ключами, и выявление тематических ключей в произведении, а также установление их функций в его структуре - главная цель исследователя средневекового текста Таким образом, теория моделей Р Пиккио констатирует свойственную литературе Slavia Orthodoxa риторическую природу текстов, а стилистическим и идейным учебником для нее выступает Библия

Исходя из предпосылки о прагматическом характере древнерусской литературы, исследовательница Г Ленхофф определяет ее как «протожанровую» [Len-hoff 1984] По утверждению Ленхофф, тексты древнерусской литературы обладают не горизонтальными связями между собой, обязательными для жанровой природы, а вертикальными связями с экстралитературной реальностью, одну из сфер которой соответствующий текст призван обслуживать Однако исследовательница сама признает, что многие тексты соответствуют ряду прагматических потребностей, поэтому они не отвечают протожанровому набору, вследствие чего применение протожанровой теории оказывается трудно применимым при анализе текстов средневековой Руси

Деловая предназначенность произведений древнерусской литературы становится центральной проблемой в исследованиях, особое значение придающих методу литературной социологии и теории коммуникации [Schmidt, Seemann 1984] Этот метод подразумевает изучение историко-культурного контекста, имеющего отношение к возникновению текста, его функционированию и использованию Изучение восточнославянской рукописной традиции лежит в основе очередного подхода к исследованию системы древнерусской книжности, представителем которого является Р Марта [Marti 1989] Исследователь убежден, что необходимой предпосылкой для членения литературы становится анализ рукописи, ее источников и окружения Рукопись является отправной точкой исследования и в работах X Роте [Rothe 1997] Для понимания возникновения того или иного текста, его формы и эволюции текст должен изучаться с учетом анализа других рукописей того же памятника

По утверждению В М Живого, категория жанра переносится в историю древнерусской литературы, поскольку подразумевается влияние на Русь византийской культуры Исследователь выступает против сближения параметров двух этих культур, обосновывая свою позицию тем, что культура Византии гетероген-

на и имеет в своем составе «аскетическое» и «гуманистическое» начала [Живов, 2002; 75] Культура Руси же гомогенна, поскольку она переняла у Византии лишь аскетическую традицию Но именно античное наследие спровоцировало жанровую классификацию византийской литературы Ограниченным византийское влияние на формирование древнерусской литературы признают также Д С Лихачев [Лихачев 1971, 1997], И П Еремин [Еремин 1987], А М Панченко [Пан-ченко 1988] Но, несмотря на это, исследователи не отрицают жанровую природу древнерусской литературы и утверждают ее риторический спецификум Тезис о зависимости в древнерусской литературе содержательного и композиционно-стилистического аспектов художественного произведения от его жанровой принадлежности выдвинул Дм. Чижевский [СЬхгЬеУвкц 1971] Жанровую природу средневековой литературы Руси утверждал и Р. Ягодич [^ос^сИ 1957-1958], оговорив при этом, что жанровые характеристики, свойственные античной словесности и литературам Нового времени, неприложимы к средневековой книжности Руси с ее эпической основой и отсутствием лирических и драматических жанров В пользу жанрового членения древнерусской книжности говорит риторический принцип организации литературы, воздействие которого испытывала на себе средневековая русская словесность, основанная на эстетике тождества и являющаяся частью европейской христианской культуры Риторическая установка, сущность которой заключается в осознанном подчинении образцу, в использовании готового слова, проявляет себя в этикетности словесного искусства русского средневековья, апеллирующего во многом к Священному Писанию, в древнерусском искусстве художественная традиция имела большее значение, нежели «наблюдение над действительностью» [Дмитриев, 1958, 556] Именно риторическая традиция обусловливала память жанра в древнерусской литературе В пользу жанровой природы древнерусской литературы говорит тот факт, что категорией «жанр» древнерусский книжник сознательно оперировал Это выражается в многообразии жанровой номинации и вынесении жанровой характеристики в заглавии произведения, типа «повесть умильна», «повесть преславна», «послание умильное» [Лихачев 1971, 62] и пр Определение жанра в заглавии связано с принципами эстетики тождества, ориентировавшей искусство на стереотип и исключавшее «странное»

Так как жанр — категория историческая, вследствие чего нельзя создать универсальную жанровую систему, то и жанровая система Руси является отличной от жанровой системы русской литературы Нового времени Во-первых, специфичность древнерусской литературной системы заключается в том, что для нее характерны две традиционные системы жанров, взаимно друг друга дополнявшие наряду с литературными (церковными и историческими) жанрами существовали жанры фольклорные (развлекательные жанры, любовная лирика) [Лихачев 1972] Во-вторых, системе собственно литературных древнерусских жанров (как системе специфической) свойственна иерархичность, «подобно тому, как в феодальном обществе каждая политическая ячейка составляет часть более

крупной» [Лихачев 1971; 47] Включение одних произведений в состав других ведет к образованию «первичных» и «объединяющих» жанров (Д С Лихачев) Жанры, анализируемые в настоящем исследовании, некрологи, сказания, рассказы и повести, согласно лихачевской классификации, принадлежат к первичным жанрам А летопись, в состав которой перечисленные жанры входят, - это объединяющая структура

Основываясь на концепции И П Еремина [Еремин 1949], который предлагает различать погодную запись, летописное сказание, летописный рассказ, летописную повесть и документы из княжеских архивов как формы летописного повествования, настоящим исследованием предпринимается попытка жанровой дифференциации таких включенных в летопись повествований, содержательную основу которых составляет смерть князя Еще раз подчеркнем, что, определяя сказание, рассказ, некролог и повесть как первичные жанры, мы руководствуемся классификацией Д С Лихачева, введшего иерархический принцип жанрового членения Древней Руси

Вторая глава - «Летописные повествования о княжеской смерти (дифференциация жанровых стилей)». Главный предмет исследования первого параграфа «Поэтика некролога» составили повествования, атрибутированные жанру княжеского некролога Некролог развивается из погодной записи, в одном предложении констатирующей смерть князя, и возникает в том случае, когда погодная запись распространяется характеристикой князя, данной повествователем, или указанием на место захоронения князя и плачем людей над его телом. В ходе стилистически-композиционного исследования некрологов мы выяснили: князья в большинстве из них агиографически преображены, что свойственно всем повестям о княжеской смерти и многим рассказам Но в отличие от последних, некрологи имеют ослабленную нарративность и не содержат повествования о событиях и причинах, приведших к гибели героя

Характер княжеской похвалы в некрологах позволяет классифицировать некрологи по двум большим группам В первой группе текстов энкомий пространный, с элементами повествовательности, что связано с экскурсом в историю жизни персонажа, часто такие некрологи содержат монологи и диалоги, а также церковный экфразис, служащий своеобразным замещением княжеской молитвы, характерной для повестей о княжеской смерти К этой группе княжеских некрологов мы отнесли некрологи княгини Ольги (969 год), Владимира Святославича (1015 год), семейную хронику Ярославичей, состоящую из некрологов Ярослава Владимировича (1054 год), Изяслава Ярославича (1078 год) и Всеволода Яросла-вича (1093 год), а также некролог Романа Ростиславича (1180 год) Физическая смерть князей в проанализированных некрологах противопоставлена духовному бессмертию, что выражается встречающимися в текстах молитвами повествователя либо народа, обращенными к покойным князьям

Часто в таких некрологах библейскими влияниями, цитатами и аллюзиями, летописец вводит христианскую Русь в контекст Священной истории, сопостав-

ляя русских праведников с ветхозаветными праведниками или святыми других христианских стран. Так, ветхозаветными библейскими аналогиями (Моисей (Втор. 34 5-6), Раав) повествователь подчеркивает исключительную роль Ольги как предсказывающей будущее христианство Руси ([Данилевский 1993], [Лихачева 1997]) Кроме того, Ольга и ее внук Владимир начинают русскую галерею князей-святых, подобно чешским святым Вячеславу и его бабке Людмиле [Якобсон, 1976, 49], гомилию в честь которой («Factum est») цитирует древнерусский некролог А некролог Владимира Святославича содержит пространную цитату из Книги пророка Иезекииля (Иез 7:3; 7:8) Этой выдержкой повествователь вписывает судьбу Владимира Святославича в контекст бйбпейской истории, находя в Священном Писании как бы ответ на вопрос о судьбе Владимира-язычника, обратившегося в христианство Впервые же о Владимире Как о крестителе Руси в некрологе говорится в сравнении русского'правителя с императором Константином Великим, легализовавшем христианство в Римской империи Таким образом, в своей исторической роли Владимир не выступает самостоятельно, он не изолирован, но представлен звеном Фбщёй цепи, а история всего христианского мира становитея и историей Руси е момента ее крещения

- Ко второй группе относятся некрологи менее пространные, иногда предельно лаконичные Macto образ князя в них лишен даже минимальной индивидуальности, он может быть не охарактеризован повествователем ни единым словом Некрологи второй группы мы предлагаем разбить на четыре типа. Первому типу принадлежит некролог-похвала, который строится по схеме, замечания о смерти и захоронении князя + эксплицитное перечисление княжеских добродетелей Герой большинства таких некрологов в первую очередь образцовый христианин, что выражается использованием при создании образа князя традиционных формул, подчеркивающих его любовь к церкви (например «mmSimifylk шш / шср», чдоь WMixg», «шжшг ш кшгота» и пр ) Эту

группу организуют некрологи Глеба Святославича (1078 год), Святослава Рости-славича (1172 год), Глеба Юрьевича (1173 год), Святослава Дюрдевича (1175 год), Василька Романовича (1271 год)

Второй тип княжеских некрологов - некрологи-плачи Обязательными элементами структуры таких некрологов являются сообщение о смерти/захоронении князя, а также замечание о плаче над телом покойного Плач здесь выступает как имплицитная характеристика князя, всегда лишенного эксплицитных описаний Некрологи-плачи представлены некрологами Мстислава Изяславича (1172 год), Лестька Казимирича (1286 год), Ивана Глебовича (1292 год)

К третьему типу княжеских некрологов относятся некрологи, совмещающие похвалу с плачем Они в свою очередь разбиваются на 3 разновидности В качестве эксплицитного панегирического элемента разновидности 3 1 таких текстов выступает постоянный «субстантив-эпитет» (В Ю Франчук) «благоверный», стоящий в препозиции к определяемой лексеме «князь» и входящий в состав сообщения о смерти, которым открывается некролог Иногда, помимо эпите-

та «благоверный», князь характеризуется атрибутивом «христолюбивый» Репрезентанты княжеской христианской добродетели, эти эпитеты не отличают правителей друг от друга, дифференцирует же их сцена плача, также организующая структуру каждого из таких некрологов Этой разновидности текстов принадлежат некрологи Святополка-Михаила Изяславича (1113 год), Мстислава Андреевича (1173 год), Глеба Юрьевича (1195 год), Изяслава Андреевича (1165 год), Ярослава Юрьевича (1166 год)

Следующую разновидность (3 2) некрологов, совмещающих похвалу с плачем, отличает более пространная хвалебная часть, которая не ограничивает образ покойного князя исключительно церковными или княжескими добродетелями. Характеристику князя может составлять перечисление его душевных качеств, вроде «кроткий» или «правдивый» Некрологи Владимира Глебовича (1187), Юрия Владимировича (1292 год) представляют эту разновидность княжеских некрологов

К третьей разновидности некрологов (3 3) принадлежит семейная хроника, состоящая из двух некрологов - Владимира Всеволодовича Мономаха (1126) и его внука Изяслава Мстиславича (1154) В этих текстах князья сочетают собственную православную добродетель (в обоих случаях читаются традиционные эпитеты «благоверный», «христолюбивый») с княжеской Помимо родственных связей, существенным для объединения некрологов в семейную хронику является общее сравнение князей, представленных отцами своему народу

Четвертый тип княжеских некрологов составляют тексты, лишенные как эксплицитных, так и имплицитных характеристик князей и организованные сообщениями о смерти и захоронении героя Этот тип княжеского некролога очень близок к погодной записи, лишенной эмоциональной составляющей в стилистическом отношении, и все же для настоящей работы это некролог, отличающийся от сделанной в летописи нераспространенной погодной записи, констатирующей только княжескую смерть

Если герои княжеских некрологов, получившие авторскую оценку, мыслятся как «положительные», наделенные христианскими, статусными или общечеловеческими добродетелями, то герои рассказов о княжеской смерти не всегда являются честными христианами, князья из рассказов могут быть нечестивцами, гордецами и убийцами Что касается князей из летописных сказаний, то они язычники и с позиции христианской морали их поступки не оцениваются

Предметом исследования второго параграфа - «Поэтика сказания и рассказа», стали летописные сказания и рассказы Основу летописных сказаний и рассказов, посвященных княжеской смерти, составляют события, приведшие к смерти того или иного князя, обстоятельства кончины героя Нарративный характер сказаний и рассказов - главное, что отличает их от княжеских некрологов

Летописные сказания Называя дифференциальные признаки сказания как формы летописного повествования, И П Еремин указывает, что изложенные в них события относятся к дохристианскому периоду Руси К сказаниям о княже-

ской смерти принадлежат повествования о смерти Аскольда и Дира (882 год), Вещего Олега (912 год), истории убийства древлянами Игоря (945 год), печенегами Святослава (972 год), а также повествования об убийстве Олега и Ярополка Святославичей (977 и 980 годы) Главные герои этих текстов - язычники, что не позволяет летописцу характеризовать их в соответствии с христианской моралью «Критерии оценки поступков князей дохристианского времени иные, нежели при оценке христиан» [Ранчин 2007, 145] И все же в двух сказаниях различимо стремление повествователей к христианской интерпретации событий Наиболее очевидным это стремление представлено в сказании о смерти Вещего Олега и сказании об убийстве Ярополка Святославича В первом случае сказание содержит плач над телом погибшего князя-язычника, в то время как плач встречается во многих княжеских некрологах, где выступает в качестве имплицитной характеристики благочестивого князя-христианина Возникшее несоответствие снимается толкованием образа Олега как нарушителя магического языческого поведения [Виролайнен 2003], который попирает традицию предков, отрекшись от коня, «волшебного помощника» Такое оскорбление предков незамедлительно влечет за собой расплату Олег погибает, но истребляет этим языческую родовую силу С уходом Олега начинается новая для Руси, христианская эпоха, и открывает ее Ольга, введенная в киевскую историю именно Олегом (согласно «Степенной книге» и другим источникам, именно Олег привел Игорю невесту, которой была Ольга, первая христианка на Руси) Следовательно, смерть Олега знаменует переход русской истории от языческой, «магической» культуры в культуру православного христианства.

Мотив пренебрежения святыней, которой с оговорками можно назвать череп любимого княжеского коня, провоцирует корреляционные отношения между анализируемым сказанием и рассказом о смерти Владимира Галицкого (1152 год) Лишая крест символического значения и воспринимая его как бытовую вещь, Владимир Галицкий, преступивший крестное целование, позволяет пренебрежительное высказывание в адрес главной христианской святыни, называя ее шашки» [462]1 За этим незамедлительно следует наказание смерть Но значения смерти этих князей прямо противоположны в то время как смерть Олега предопределена и связана с отказом Руси от языческой «магической» традиции, то Владимир Галицкий наказан смертью за то, что «отказался» от креста как христианского символа

Вторым летописным сказанием о княжеской смерти, где поступки героев-язычников интерпретируются с позиции христианской морали, является повествование о Ярополке Святославиче, помещенное в «Повести временных лет» под 980 годом Характеристика его врагов строится на ветхозаветном центоне Цитатный материал библейского центона (Пс 5 10-11, Пс 54 24) содержит много-

1 Ипатьевская летопись цитируется здесь и далее по изданию Ипатьевская летопись // ПСРЛ В скобках указывается номер столбца

кратные повторы слов с корнем «лесть», что акцентирует внимание читателя на Блуде как на лжеце, это основная его характеристика В библейский центон входит цитата из псалма Давида: «И^ыш шм (Бтьгшшшмь шъ ш (Ш [66] (ср Пс40 10). Позже этой цитатой воспользуется автор Повести о убиении Андрея Боголюбского Князь произносит в адрес своих слуг-убийц. «П&пь ®fflML§wr!b аш (Ю шм jjKtob» [587] Здесь Андрей Боголюбский ассоциирует себя с Христом (ср Ин 13 18) Автор сказания об убийстве Ярополка не позволяет своему герою произносить соответствующую реплику, поскольку Яро-полк - язычник Андрей же как страстотерпец и христианин самостоятельно цитирует Христа, причем, не маркируя цитату То есть нельзя говорить о том, что соответствующая цитата из Псалтири характеризует Ярополка как страстотерпца, но она ставит его в один ряд с героем повести, страстотерпцем Андреем Бого-любским, а Блуда и убийц Андрея сравнивает с Иудой, поскольку именно его подразумевает Христос

Таким образом, сказания, посвященные гибели Вещего Олега и Ярополка Святославича, в силу их христианских смыслов можно определить как переходные от жанра сказания к жанру рассказа В летописном сказании о смерти Ярополка, имеющем общие с повестью о княжеской смерти композиционно-стилистические черты, образ княжеского убийцы создан более детально, он ярче образа князя-жертвы, агиографически не представленного Именно это не позволяет нам считать сказание об убийстве Ярополка Святославича переходным по отношению к жанру повести, цель которой подчинена созданию образа идеального князя-христианина, всегда занимающего центральное место в системе персонажей

Летописные рассказы На основе композиционно-стилистического анализа к жанру летописного рассказа о княжеской смерти мы отнесли следующие повествования о убиении Ростислава Владимировича (1066 год), Ярополка Изяслави-ча (1087 год), Михаила Черниговского (1245 год), о смерти Ярослава Святополчи-ча (1123 год), Владимира Галицкого (1152 год), Гюргия Владимировича (1158 год), Святослава Всеволодовича (1194 год), Ярослава Владимировича (1187 год), Ростислава Ивановича (1189 год), а также рассказ о гибели Миндовга, Тройнаты и Товтйвилла, читающийся в Галицко-Волынской летописи под 1262-1263 гт

Летописные сказания и рассказы, посвященные смерти князей содержат, в отличие от некрологов, обстоятельства гибели героя, с чем связан нарративный стилистический характер сказаний и рассказов От повестей же сюжетно они отличаются тем, что в рассказах отсутствует сцена собственно убиения правителя, обязательно содержащая княжескую молитву. Религиозно, гак сказать, «нейтральное» изображение главного героя отличает сказания от летописных рассказов о смерти князя, в которых герой мыслится повествователем в христианской парадигме В отличие от некрологов, князья из рассказов могут выступать как правоверными христианами, так и нарушителями законов христианства, еретиками и преступниками (этого, отметим, не может быть в повестях о убиении князя,

терпящего страдания, аналогичные страданиям Христа) В зависимости от того, какой стороны придерживается князь в рассказе, во-первых, повествователь либо произносит энкомий в адрес покойного правителя (Ростислав Владимирович, Ярополк Изяславич, Святослав Всеволодивич, Ярослав Владимирович), либо обличает его пороки (Ярослав Святополчич, Владимир Галицкий, а также Мин-довг, Тройната и Товтивилл), а во-вторых, смерть интерпретируется повествователем как благодать для благочестивого князя либо как наказание для злодея

Среди способов изображения «положительных» князей можно выделить следующие во-первых, помимо непосредственных хвалебных описаний (в духе княжеских некрологов) самих князей, некоторые рассказы, посвященные убийству правителей, содержат характеристику его врагов, всегда не соответствующих, в отличие от их жертвы, требованиям христианской веры Так, эпитетом-атрибу-тивом «проклятый» повествователь характеризует Нерядца, убившего князя Яро-полка Изяславича, а эпитетом «богонечестивый» повествователь характеризует Батыя, по приказанию которого был убит Михаил Черниговский Во-вторых, в создании образов князей существенную роль играют библейские цитаты и аллюзии, доказывающие истинную благочестивость того или иного правителя, который подобными отсылками к Священному Писанию как бы продолжает библейскую историю, соответствуя христианскому идеалу Здесь необходимо отметить, что князья-христиане в рассказах о убиении никогда не цитируют Христа, как и повествователь не вспоминает о Его страданиях в контексте рассказывания о судьбе покойного князя Ярким примером этого выступает текст об убитом недругом Ярополке Изяславиче Повествователь помещает за сценой убийства князя его молитву, репрезентирующую Ярополка как желающего принять мученическую смерть, аналогичную смерти Бориса и Глеба [Успенский 2000], в то время как в летописных повестях о княжеской смерти (в случае бийства) образцом для подражания главных героев является непосредственно Христос, что выражено в обилии маркированных и немаркированных цитат и аллюзий, отсылающих читателя к словам и действиям Иисуса Христа

Третьей особенностью, отличающей изображение благочестивого князя, можно считать специфику расположения героя в пространстве «Положительный» правитель изображен в статике, он почти не меняет своего положения в пространстве (Ростислав Владимирович, Ростислав Иванович) либо перемещается в пределах церковного пространства (Святослав Всеволодович) Вообще, действия князей-христиан в рассказах выражены, как правило, неакциональными глаголами, что особенно интересно в случаях убийства князей Ни Ростислав Владимирович, отравленный котопаном, ни Ярополк Изяславич, заколотый Не-рядцем, ни Ростислав Иванович, ни Михаил Черниговский, убитый за христианскую веру по приказанию Батыя, не сопротивляются своим убийцам, как и герои повестей о княжеской смерти, зная о своей надвигающейся кончине, не препятствуют ей, претерпевая тем самым страдания, подобно Христу Но именно в этом и заключается разница между князьями из рассказов и князьями из повестей Рос-

тислав Владимирович и Ярополк Изяславич не знают о намерениях их врагов Ростислав был обманом отравлен котопаном, а убивший Ярополка Нерядец лишил князя возможности защищаться и, сидя на коне, заколол лежащего на санях князя (в скобках заметим, что возможность защищаться была и у Бориса и Глеба, и у Андрея Боголюбского, и у Игоря Ольговича) Следовательно, мотив «добровольной» кончины в указанных рассказах отсутствует или, во всяком случае, ослаблен Безусловно, нельзя оставить без внимания именно добровольную смерть Михаила Черниговского и Ростислава Ивановича Оба князя знают о скорой своей кончине от руки неприятелей и, тем не менее, ничего не предпринимают, чтобы это предотвратить Но добровольная смерть Ростислава в соответствующем повествовании не имеет религиозного контекста, характерного для повестей, а тексту о Михаиле Черниговском другие признаки мешают принадлежать к жанру повестей

В большинстве случаев смерть «положительных» князей оказывается для них благодатью будучи благочестивыми христианами, они обретают вечную жизнь Но смерть в рассказах не всегда выступает как «благодатная / наказую-щая» Так, в рассказе о смерти Святослава Всеволодовича смерть оказывается единственной возможностью воссоединения отца (Всеволода) и сына, который при этом не осознает ее таковой и боится не дожить до 14 августа, годовщины смерти отца В результате Святослава хоронят в Вышгородской церкви, где похоронен Всеволод. В рассказе о смерти Юрия Владимировича, помещенного в Киевской летописи под 1158 годом, смерть мыслится как ниспосланное Богом средство, предотвратившее княжескую междоусобицу, а образ покойного князя не является предметом пристального внимания повествователя

Если «пассивность» князей в рассказах определенным образом коррелирует с их добродетельностью, то княжеские недруги, напротив, всегда активны Они совершают многочисленные действия Да и сами князья, смерть которых в рассказах мыслится как наказание, всегда активны, причем их деятельность обязательно вызвана, так сказать, греховной природой самого князя Например, гордыня Ярослава Святополчича, затеявшего захватить Владимир и находящегося там Андрея Владимировича, мыслится повествователем причиной смерти Ярослава, позабывшего о Боге Преступление крестоцелования и глумление над крестом, главной христианской святыней, становятся причиной гибели Владимира Гапицкого

В отличие от рассказов о княжеской смерти, где смерть может трактоваться как благодать и как наказание, в зависимости от благочестивости / греховности князя, повести о княжеской смерти имеют целью изобразить агиографически просветленный образ правителя, готового принять смерть, как то подобает истинному христианину

Предметом исследования третьего параграфа - «Поэтика повести», стали летописные повести Изучая жанровый состав Киевской летописи, И П Еремин называет повествования, посвященные Борису и Глебу (1015 год), Игорю

Ольговичу (1147 год), Ростиславу Мстиславичу (1168 год), Мстиславу Ростисла-вичу (1178 год), Давиду Ростиславичу (1197 год) (последние три текста представляют собой семейную хронику), а также Андрею Боголюбскому (1198 год), повестями о княжеской смерти Но, помимо Киевской, в состав Ипатьевской летописи входит Галицко-Волынская летопись А в нйй также читается повесть о смерти князя - Владимира 'Васил-вковича Главная задача летописных повестей о княжеской смерти - созданисобразатакого правителя, который соответствовал бы христианскому идеалу, то есть человека, смиренно относящегося к своей участи и принимающего покаяние перед смертью Эйт единый образец обусловливает «похожесть» поведения князей в повестях. «ПохожесЧЛ» князей репрезентируется как в непосредственной характеристике «от автора», выраженной эксплицитно с помощью оценочных эпитетов, сравнений и пр, так и в имплицитных характеристиках князя экфразисе построенных им церквей, молитвах, произнесенных князьями перед смертью, характеристик княжеских врагов (если речь идет об убийстве князя) и т д

Повести о княжеской смерти разбиваются тна повести о княжеском убиении (в этом случае создается образ князей-страстотерпцев (Повесть о убиении Бориса и Глеба, Повесть о убиении Игоря Ольговича, Повесть о убиении Андрея Бого-любского)) и на повести о мирной кончине правителя (повествования о смерти Ростислава Мстиславича и его сыновей Мстислава и Давида, а также Повесть о смерти Владимира Васильковича) Несмотря на то что символическая трактовка княжеских образов в повестях о убиении и в повестях о мирной кончине правителя не одинакова, общие стилистически-композиционные черты этих повествований позволяют объединить их в один жанр

Характеристика «от автора», который априорно перечисляет те или иные качества добродетельного князя, часто строится по следующей схеме этикетный атрибутав-эпитет ч<благоверный» занимает в словосочетании препозицию по отношению к определяемому существительному «князь», после именования которого следует дальнейшее описание персонажа После указанной этикетной характеристики следует некоторая индивидуализация (в известной степени, разумеется) образа князя Именно по такой модели строится панегирический фрагмент Повести о убиении Андрея Боголюбского, а также повествований о смерти Мстислава Ростиславича, Давида Ростиславича, Владимира Васильковича

Что касается имплицитной характеристики князей, то в большинстве повестей она выражена церковным экфразисом или описанием городов, основанных князем Так, характеристика князя Андрея Боголюбского, который «®да ЯШШ"^ o^&Sfflf [581], базируется на экфрастическом сравнении души

князя с красной палатой Это сравнение коррелирует с пространным экфразисом созданных князем Успенского собора и церкви Рождества Богородицы Описание храмов структурировано тройным лексическим повтором «украсить» Таким образом, сначала Андрей украшает душу, «яко красную палату», теперь он украшает церковь Экфразис в Повести о убиении Андрея Боголюбского как имплицит-

ная его характеристика репрезентирует и такое качество князя, как мудрость {Аверьянова 2002] созданные Андреем церкви дважды сравниваются со «святая святых» Соломона, и сама аналогия Андрей - Соломон трижды в тексте повести приведена Экфрастический элемент как существенная деталь характеристики княжеского благочестия характерен Повести о смерти Владимира Васильковича ' В соответствующей повести описание церкви, построенной последователем Владимира Мстиславом, является украшением для созданного Владимиром ВасиЛь-ковичем города Этот город традиционно ассоциируется у повествователя с Богородицей Первоначально в основе аналогии «Богородица - град» лежит понятие «мудрость» [Аверинцев 1972], которой, следовательно, наделяется Владимир как строитель города

Смыслообразующую функцию выполняет и церковное пространство в повестях о княжеской смерти Топос смирившегося со своей судьбой князя выражается в повестях в несопротивлении князя заговорщикам, а также в его «пассивности» действия князей в повестях выражены предельно малым количеством акциональных глаголов, князь почти не совершает действий-движений Во многих повестях князь «движется» лишь в пределах церковного пространства Так, в Повести о смерти Давида Ростиславича глагол «ходити», характеризующий действия князя, - это единственный акционапьный глагол в данной повести, определяющий положение субъекта действия в пространстве, и пространство это ограничено церковью За ее пределами он либо не совершает никаких движений, либо князь выступает как объект действия

В Повести о смерти Ростислава Мстиславича также встречаются два глагола движения, характеризующие действия князя - «шШвШКбЛйЙ! ¡Екшч» [529] (реплика больного князя) и «пярм $ шиш № (¡ямшошзд» [там же] (исполнение воли князя) Не связанные собственно с церковным пространством, эти глаголы имеют к нему косвенное отношение они связаны с желанием князя «лечи» не в Смоленском монастыре, а в Киевском Печерском монастыре, то есть князь и здесь не перемещается за церковными пределами То же в Повести о смерти Владимира Васильковича, где сцена произнесения князем молитв в церкви единственная содержит акционапьные глаголы - «вниде, ставати, съде» (эта сцена, собственно, маркирована и анафорой, состоящей из акциональных глаголов «И вниде во церковь, и вниде во алтарь малый» [Памятники, 1981,402])

В повестях о убиении правителей действия князей необходимо рассматривать в контексте действий их убийц Образы князей, не препятствующих заговору против них, объединяют эти повести Образы правителей-страстотерпцев и их врагов в повестях всегда оформлены антитезой Так, противбборст-вующие стороны занимают особое положение в пространстве повестей Убийцы Бориса Владимировича, Игоря Ольговича и Андрея Боголюбского нападают на них извне, в то время как все эти князья находятся в замкнутом пространстве (шатер Бориса, церковь Игоря, ложница Андрея) Более того, князь и его убийцы, находящиеся за пределами его помещения, вне мира его христианского благочес-

тия, никогда не встречаются лицом к лицу (и на православных иконах лицом к молящемуся изображены всегда святые и никогда бесы или Иуда [Лихачев, 1971, 392]) Наоборот, перед смертью князь в молитве обращен лицом к иконе Творца

Еще одним уровнем антитезы в изображении князя и его противников можно считать речевую практику персонажей. «Говорящие» князья противопоставлены в повестях «безмолвным» убийцам Так как задача летописца - представить образцового правителя-христианина, то наиболее полно репрезентирует себя князь в предсмертном монологе-молитве, которой князья цитируют друг друга Предсмертная молитва - один из самых важных критериев, позволяющих судить о князе как об истинном, а может, и об «избранном», христианине, поскольку предсмертная молитва, в которой князья каются в своих грехах, означает готовность князя к смерти Сцена смерти князя, включающая в себя такую молитву, читается в повестях о убиении, и в повестях о мирной кончине правителя Такой сцены, напомним, нет в рассказах Молитва князя всегда комментируется контактно к ней расположенными лексемами «сердце» и «слезы» Круг понятий «слезы», «сердце», «слово» характеризует только князей, молитвы которых часто вводятся в повествование ремаркой «Ш ¡вчъйЩ^га^чъ поз №®цвшшьа ед^радашть шюрдашчъ шиш, ш во^&фшаояш!». Слезы символизируют очищение, что наиболее выразительно представлено в Повести о смерти Ростислава Мстиславича, где слезы сравниваются с жемчугом (данное сравнение «соответствует средневековому представлению о душе как о чистой блестящей жемчужине» [Гаспаров, 2000, 83], кроме того, в Библии слезы символизируют стремление человека к единению с Богом и смирение (Ср Пс 41 4, 55 9, Деян 20 19, Иов 16 20)) Человеческое сердце в Священном Писании «рассматривается как средоточие всей телесной и духовной жизни человека» [Юркевич, 1990, 69], в повестях оно фактически оказывается органом речи для князей, которые из сердца направляют молитву к Богу, не случайно и Борис замолчал (его не может слышать Глеб, согласно монологу последнего), когда его пронзили в сердце

Образ князей всегда соотносится с образом света В средневековой Руси категория «свет» имеет глубокий христианский подтекст По замечанию Л А Успенского, «свет есть символ Божественного Бог есть свет, и воплощение Его есть явление света в мире », свет лежит в основе символического языка православной иконы [Успенский, 1989; 423] В Повести о убиении Борисове, в Повести о убиении Андрея Боголюбского приводятся сравнение князей со «светлой звездой» и «звездой светоносной» соответственно Традиционным является и сравнение князя с солнцем, а смерти князя - с зашедшим солнцем Подобное сравнение мы встречаем и в Повести о убиении Борисове, и в Повести о убиении Игоря Ольговича, и в Повести о смерти Мстислава Ростиславича, и в Повести о убиении Андрея Боголюбского, и в Повести о смерти Владимира Васильковича Смерть же образцового правителя ассоциируется с тьмой, в который погружается потерявший правителя народ Так, в Повести о смерти Влади-

мира Васильковича лишившиеся князя владимирцы произносят «Нын^к, Господине, уже к тому не можемъ тебе зр%ги, уже бо солнче наше зайде ны, и во обид"(к вс(кхъ остахомъ» [Памятники, 1981, 408] В повестях же об убийстве князей в качестве этой тьмы выступают враги князя Так, в Повести о убиении Борисове противопоставлены два фрагмента рассуждение повествователя о «ангелах и бесах», в котором отчетливо проявляется аналогия «Святополк - дьявол» Этот фрагмент спровоцирован возвращением убийц князей к Святополку Подобное возвращение летописец сравнивает с возвращением грешников в ад Пространство ада, сформированное вокруг заговорщиков («ад как бы локализуется там, где они находятся» [Ранчин, 2007, 78]), ассоциируется с отсутствием света Именно такой цветовой фон завершает ту часть повести, что связана с муками убиенных Святополком Окаянным князей

Особая роль в создании образов убитых князей принадлежит постоянной для соответствующих повестей аналогии «князь - Иисус Христос», которая раскрывается в многочисленных цитатах речей Христа и аллюзиях, приводимых как самими князьями, так и повествователем (чего, напомним, нет в рассказах о княжеской смерти) Благочестивые князья, терпящие мучения, мыслят свои страдания аналогичными страданиям Иисуса Христа, а потому и принимают свою смерть с готовностью, безропотно Как истинные христиане они к ней готовы, что в повестях демонстрируется включением в сцену кончины княжеской молитвы Если в ответ на злодеяния недругов князья ничего не совершают и ведут себя, как мы говорили, пассивно, не защищая свою, так сказать, физическую жизнь, то об активности правителей можно говорить в связи с их стремлением к духовному спасению, что выражается, в частности, в предсмертных молитвах «Смерть правителя от рук убийц рассматривается как вольное подражание «страстям» Сына Божьего У истоков данного взгляда лежит характерное для многих народов Европы представление об особом христианском подвиге -мирском служении Богу благочестивого государя Это служение достигает своего предельного выражения в ситуации «невинного убиения», когда князь или царь принимает добровольную смерть «за правду Христову» Невинное убиение служителя Божия не только омывает его собственные грехи, но и имеет характер искупительной жертвы, повторяющей искупительную жертву Христа » [Ранчин, 2007, 33-34] С аналогией князь - Иисус Христос связана и особенная роль «сердца» в создании образа князя в повестях благочестивые князья мыслятся как бессмертные, как обретшие вечную жизнь Между тем «восставший Христос» [Мейендорф, 2001, 195] традиционно мыслится именно как сердце Церкви, бессмертие которого означает бессмертие «членов Церкви» [там же]

Выводы, касающиеся принципов дифференциации жанров княжеского некролога, сказания, рассказа и повести о смерти правителя, таковы

1 Указанные жанры различаются на сюжетном уровне сказания и рассказы о княжеской смерти отличаются от некрологов тем, что первые содержат об-

стоятельное повествование о событиях, приведших к смерти/убийству князя некрологи такого повествования лишены Обязательным элементом повестей о княжеской смерти является как сообщение о событиях, приведших к смерти героя, так и непосредственно сцепа смерти/убиения князя, в состав которой непременно входит княжеская молитва Подобного элемента сказания и Рассказы лишены

2 Жанроразличительным средством выступает образ князя Князья в некрологах, содержащих эксплицитные или имплицйтйые характеристики, всегда благочестивые христианине О князьях из некрологов, состоящих из известия о смерти и захоронении князя и лишенных как эксплицитных, так и имплицитных способов характеристики правителя, мы судить не можем. Рассказы о княжеской аЩут всегда повествуют о князе либо как об образцовом христианине, либо как о богоотступнике Авторская позиция по этому вопросу всегда ясна Целый повестей о княжеской смерти является создание образа идеального правителя-благочестивого христианина -Все без исключения повести изображают агиографи-чески просветленный образ князя - с этим связано взаимопроникновение в повестях двух типов стилистических пластов повествовательного и панегирического В ра№казАХ о кончине «положительных» князей панегирический элемент механически присоединяется к повествовательному стилистическому пласту, что может выражаться в четком членении композиции рассказа на повествовательную часть, излагающую события, приведшие к кончине князя, и некролог-энкомий В сказаниях, всегда относящихся к дохристианскому периоду Руси, князья мыслятся вне библейско-христианской парадигмы, а потому древнерусский книжник оценивает их поступки в соответствии с дохристианской моралью

3 В-третьих, в качестве жанрового дифференциатора выступает роль библейских тематических ключей Особую функцию библейские цитаты и аллюзии выполняют при различении жанров рассказа и повести о княжеской смерти в случае убиения Повести о княжеском убиении, в которых князь выступает как страстотерпец, содержат цитаты, имеющие непосредственное отношение к образу Иисуса Христа, что связано с целью повести Того же рода библейские отсылки в рассказах о убиении не встречаются

4 В-четвертых, различать указанные выше жанры между собой помогает характер интерпоетаиии смерти правителя Значение смерти в повестях всегда сводится к благодати, к началу жизни князя в Боге Рассказы интерпретируют смерть по-разному (но всегда интерпретирует) кончина благочестивого правителя-христианина трактуется как благо, как обретение вечной жизни, кончина нечестивого правителя мыслится книжником как наказание для князя, преступившего христианские заповеди Позиция автора в некрологах по этому вопросу не всегда читается В сказаниях как повествованиях о языческой эре Руси смерть не мыслится в соответствии с христианским мировоззрением

В заключении излагаются основные выводы исследования, касающиеся формальных и содержательных параметров, позволяющих определить жанровую принадлежность летописного повествования о княжеской смерти

По теме диссертации опубликованы следующие работы

1 Рудомазина, Т Б Корабль Тесея, или Цитата и композиция / Т Б Рудо-мазина//Вопр литературы - 2006.-№ 4 - С 149-158

2 Рудомазина, Т Б «Повесть о смерти Владимира Васильковича» в жанровом контексте / Т Б Рудомазина // Студенческий филологический вестник-Вып 2-Елец ЕГУим И А Бунина, 2006 - С 106-114

3 Рудомазина, Т Б Организация времени в летописной Повести о смерти Ростислава Мстиславича / Т. Б Рудомазина И Текст в зеркале лингвистического и литературоведческого анализа Материалы научных чтений, посвященных 100-летию M П Николаева (29 сентября 2004 г )-Тула Изд-воТул гос пед ун-та им Л H Толстого, 2004 - С 70-74

4 Рудомазина, Т Б. Клятвопреступление и возмездие в древнерусской трактовке / Т Б Рудомазина // Милоновские чтения - 2003 Сб ст - Тула Изд-во Тул гос пед ун-та им Л H Толстого, 2004 - С 25-33

5 Рудомазина, Т Б Убиение Игоря Ольговича одна ш повестей о княжеских смертях» / Т Б Рудомазина // Жанрологический сб - Вып 1 - Елец ЕГУ им И. А Бунина, 2004 - С 22-30

Издательство Тульского государственного педагогического университета им Л Н Толстого 300026, Тула, просп Ленина, 1Д5 Формат 60x90/16 Бумага офсетная Печать трафаретная Уел печ л 1,5 Уч-изд л 1,4 Подписано в печать 25 09 07 Тираж 100 экз Заказ 07/127

Отпечатано в Издательском центре ТГПУ им Л Н Толстого 300026, Тула, просп Ленина, 125

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Рудомазина, Татьяна Борисовна

Введение.

Глава I. Литература Древней Руси: жанрологический анализ.

Глава II. Летописные повествования о княжеской смерти (дифференциация жанровых стилей)

§1. Поэтика некролога.

§11. Поэтика сказания и рассказа.

§ III. Поэтика повести.

Введение диссертации2007 год, автореферат по филологии, Рудомазина, Татьяна Борисовна

Актуальность исследования. В науке вопрос о древнерусской жанровой системе остается дискуссионным как применительно к отдельным текстам, к «Слову о Полку Игореве» в частности, так и к литературе средневекового периода в целом (исследованием проблемы организации -жанровой или «вне-жанровой» - древнерусской литературы занимались такие отечественные медиевисты, как Лихачев Д.С. [53, 54, 56], Живов В.М. [42], Еремин И.П. [40], Динеков П.Н. [31], Сазонова Л.И. [90], Панченко A.M. [69] и др., а также представители зарубежной науки Чижевский Дм. [114, 115], Ягодич Р. [116], Ленхофф Г. [117], Пиккио Р. [119] и др.). В связи с этим представляется актуальным обсуждение некоторых существующих внутри летописи жанров, в том числе выявление формальных и содержательных параметров, которые для древнерусского книжника могли иметь жанровую релевантность.

В рамках дискуссии о жанровой системе литературы Древней Руси актуальным остается вопрос о древнерусской летописи как эстетическом целом. Проблемами формирования русского летописания и состава летописи занимались Шахматов А.А. [108], Лихачев Д.С. [53, 54, 55, 57], Еремин И.П. [36, 37, 38, 40, 41], Творогов О.В. [96, 97], Лурье Я.С. [60], Приселков М.Д. [74], Насонов А.Н. [66], Пауткин А.А. [71], Демин А.С. [28, 29, 30], Данилевский И.Н. [23, 25, 27] и др. Но за пределами этих исследований остались включенные в летопись повествования с тематическим ядром «смерть князя». Жанрам с тематическим ядром «смерть князя», включенным в древнерусскую летопись и не исследованным отечественной филологической наукой, посвящена настоящая диссертация. Неоднородность жанровой специфики повествований о княжеской смерти утверждал Еремин И.П. [38, 40], выделяя в летописях среди прочих форм повествования повесть, посвященную княжеской смерти. Останавливаясь на некоторых признаках, определяющих повесть о княжеской кончине, Еремин, тем не менее, не преследует цели выявить специфические композиционно3 стилистические признаки повести, позволяющие сделать вывод о ней как о жанре. Сам предмет изображения, смерть князя, нельзя считать жанровым дифференциатором повести, поскольку изображение смерти князя представлено и в некрологах, и в рассказах, выявление жанровой специфики которых также не входило в задачи И.П. Еремина. Между тем символическое наполнение категории «смерть», выступающей в летописи и как Божья награда, и как Божье наказание князю, выполняет жанроразличительную функцию.

Предметом настоящего диссертационного исследования стал жанровый состав древнерусской летописи, рассматриваемой как жанрово-стилевое единство.

Объект изучения - общность включенных в летопись повествований, объединенных темой княжеской смерти в их жанрово-стилистических различиях.

Цель нашего исследования заключается в выявлении композиционно-стилистических особенностей повествований о княжеской смерти, входящих в состав русской летописи, которые позволят рассматривать эти повествования как целостную систему жанровых параметров. Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:

1) обозначить круг повествований, ограниченных темой смерти князя;

2) описать композиционную структуру каждого из некрологов, сказаний, рассказов и повестей о княжеской кончине;

3) вскрыть индивидуальные стилистические особенности каждого из указанных повествований;

4) установить композиционно-стилистические закономерности, позволяющие атрибутировать входящее в летопись повествование жанру некролога, сказания, рассказа или повести.

В качестве материала для исследования летописных повествований мы выбрали Ипатьевскую летопись, представляющую собой общерусский летописный свод южной редакции конца XIII - начала XIV вв., древнейшим списком которого является Ипатьевский XV века. Эта рукопись, найденная Н.М.Карамзиным, содержит второй по древности список начальной русской летописи, Повести временных лет, и охватывает хронологический период до 1292 г., включая в себя три основных памятника - Повесть временных лет, Киевскую летопись и Галицко-Волынскую летопись. «Основной источник Ипатьевской летописи должен быть назван Киевской летописью1: главное содержание летописи этой - события, так или иначе связанные с Киевом» [108, с. 572]. Вспомогательными источниками Ипатьевской летописи являются Галицко-Волынская летопись, «какая-то черниговская летопись, сочувственная Ольговичам»; и источник, «к которому восходит добрая половина. текста» Ипатьевской летописи. «Этот источник сближается с Воскресенской летописью» [там же, с. 575].

Основные компоненты Ипатьевской летописи: первый из них - третья редакция Повести временных лет, составленная в 1118 г. в Киево-Печерском монастыре, в летопись она вошла в составе Киевского летописного свода. Второй компонент - Киевский свод 1200 г., который, согласно Шахматову А.А. и Приселкову М.Д., был составлен игуменом Выдубицкого монастыря Моисеем и имел три источника: семейную хронику Ростиславичей, летописец Переяславля Южного князя Владимира Глебовича и Черниговский летописец князя Святославича. Третий компонент Ипатьевской летописи -Галицко-Волынская летопись.

Цель и поставленные в работе задачи определили выбор следующих методов исследования: историко-теоретического, типологического, приемов структурного и системного анализа. Основным методом исследования жанровой природы русской летописи является аналитическое описание. Этот метод применяется нами ко всем без исключения повествованиям о княжеской смерти, за пределы которых мы отнесли случаи, где сообщение о смерти правителя не выступает как тема, как центральный предмет

1 Под ней Шахматов понимает Киевский свод 1200 года. изображения, а передано в одной строке в составе повествования о воинском походе, например, который и находится в центре внимания повествователя.

Методологической основой исследования стали современные представления о художественной структуре русских летописей, рассматриваемых как жанрово-стилевое единство. Так, анализируя структуру и стиль летописных повествований, мы опирались на предшествующий опыт их анализа, в той или иной степени осуществленный в исследованиях Лихачева Д.С. [53, 54, 55, 57], Еремина И.П. [36, 37, 39, 41], Трубецкого Н.С. [100], Адриановой-Перетц В.-П. [5, 6, 7, 8], Дмитриева Ю.Н. [32, 33, 34], Робинсона А.Н. [84], Алексеева А.А. [10], Колесова В.В. [49], Милютенко Н.И. [65], Франчук В.Ю. [106], Клаутовой О.Ю. [45], Скрынникова Р.Г. [94], Ранчина A.M. [77, 78, 79, 80, 81, 82, 83], Пиккио Р. [73].

Научная новизна диссертации состоит в решении вопросов жанровой структуры древнерусской летописи: жанровая дифференциация летописных повествований о смерти князя позволит расширить наши представления о жанровом составе летописи, вбирающей в себя некролог, сказание, рассказ и повесть о княжеской смерти как самостоятельные «первичные» (Д.С. Лихачев) жанры. Также жанровая дифференциация повествований о княжеской кончине позволит расширить представления о способах создания образа человека, мыслимого средневековым книжником в библейской парадигме. Кроме того, научная новизна диссертации состоит и в использовании при анализе композиционно-стилистических особенностей летописных текстов не только литературоведческих и исторических исследований, но и работ, посвященных специфике христианского искусства (исследования Успенского Л.А. [103], ФлоренскогоАЛ:£104], Бунге Г. [14], Аверинцева С.С. [2, 3] и пр.).

Теоретическая значимость. В настоящем диссертационном исследовании были разработаны жанровые дифференциаторы, позволяющие создать жанровую классификацию летописных повествований о княжеской смерти. Такими дифференциаторами мы признаем:

1) различия сюжетной комбинации жанров некролога, сказания, рассказа и повести;

2) типологию характера (специфику создания образа покойного князя, соответствующего тому или иному жанру);

3) характер символического толкования смерти, средневековая интерпретация которой достаточно детально изучена Мейендорфом И. [63], Колесовым В.В. [47], Юркевичем П.Д. [Юркевич 1990], Седаковой О.А. [92];

4) роль «библейских тематических ключей» (Р. Пиккио), скрытых и маркированных библейских цитат и аллюзий, позволяющих средневековому книжнику вписать современные ему события в контекст христианской истории.

Практическое значение диссертации. Содержащиеся в работе теоретические положения, касающиеся принципов жанровой дифференциации летописных повествований о княжеской смерти, а также анализ исследуемого материала могут быть использованы в преподавании курса «История русской литературы (древнерусская литература)» и включены в программы спецкурсов и спецсеминаров по средневековой русской литературе для студентов филологических факультетов высших учебных заведений.

Апробация работы. Основные результаты исследования были апробированы в научных докладах на Милоновских чтениях (Тула 2003), на Научных чтениях, посвященных 100-летию М.П. Николаева (Тула 2004), в V Международной конференции «Русское литературоведение на современном этапе» (Москва 2006). Результаты изложены в публикациях по теме диссертации:

1) Рудомазина, Т.Б. «Корабль Тесея, или Цитата и композиция» / Т.Б. Рудомазина // Вопросы литературы. - 2006 № 4. - С. 149-158;

2) Рудомазина, Т.Б. «"Повесть о смерти Владимира Васильковича" в жанровом контексте» / Т.Б. Рудомазина // Студенческий филологический вестник. - Выпуск 2. - Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2006. - С. 106-114.

3) Рудомазина, Т.Б. «Организация времени в летописной Повести о смерти Ростислава Мстиславича» / Т.Б. Рудомазина // Текст в зеркале лингвистического и литературоведческого анализа. Материалы научных чтений, посвященных 100-летию М.П. Николаева (29 сентября 2004 г.). -Тула: ТГПУ им. Л.Н. Толстого, 2004. - 70-74;

4) Рудомазина, Т.Б. «Клятвопреступление и возмездие в древнерусской трактовке» / Т.Б. Рудомазина // Милоновские чтения - 2003: сб. ст. - Тула: Изд-во ТГПУ, 2004. - С. 25-33.

5) Рудомазина, Т.Б. «Убиение Игоря Ольговича: одна из повестей о княжеских смертях» / Т.Б. Рудомазина // Жанрологический сборник. -Выпуск 1. - Елец: ЕГУ им. И. А. Бунина, 2004. - С. 22-30.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, заключения, двух глав, первая из которых посвящена описанию мировоззренческой и историко-литературной ситуации древнерусской словесности, вторая глава содержит анализ структуры летописных повествований о княжеской смерти. Вторая глава диссертационного исследования поделена на три параграфа, посвященных разбору некрологов, сказаний и рассказов, а также повестей соответственно. В конце работы - библиография, насчитывающая 120 пунктов.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Летописные повествования о княжеской смерти: жанрово-стилевой анализ"

Заключение

В соответствии с целью и задачами, определенными во введении настоящего диссертационного исследования, мы, опираясь на разработанные жанровые дифференциаторы, описали структуру летописных повествований о княжеской смерти, что позволило сделать вывод о принадлежности того или иного текста к жанру княжеского некролога, сказания, рассказа или повести. Проанализировав сюжетную комбинацию каждого из текстов, мы убедились, что жанровые различия между ними проявляются уже на этом уровне (1).

Так, некрологам не свойственна сюжетная проработка, поскольку в них ослаблен нарративный элемент, присутствие которого связано с экскурсом в историю жизни князя и имеет целью рассказать о его праведном существовании. Некрологи не содержат подробного повествования о событиях и причинах, приведших к гибели героя. В зависимости от типа некрологов (а мы выделили две группы некрологов, причем вторая представлена четырьмя типами) варьируется набор элементов в структуре текстов этого жанра. В первой группе некрологов энкомий пространный, с элементами повествовательности; часто такие некрологи содержат монологи и диалоги, а также церковный экфразис, служащий своеобразным замещением княжеской молитвы, характерной для повестей о княжеской смерти. Ко второй группе относятся некрологи менее пространные, иногда предельно лаконичные. Часто образ князя в них лишен даже минимальной индивидуальности, он может быть не охарактеризован ни единым словом. Некрологи второй группы мы предлагаем разбить на четыре типа. Первому типу принадлежит некролог-похвала, который строится по схеме: замечания о смерти и захоронении князя + эксплицитное перечисление княжеских добродетелей. Второй тип княжеских некрологов - некрологи-плачи. Обязательными элементами структуры таких некрологов являются сообщение о смерти/захоронении князя, а также замечание о плаче над телом покойного. Плач здесь выступает как имплицитная характеристика князя,

всегда лишенного эксплицитных оценок. К третьему типу княжеских некрологов относятся некрологи, совмещающие похвалу с плачем. Четвертый тип княжеских некрологов составляют тексты, лишенные как эксплицитных, так и имплицитных характеристик князей и представляющие собой сообщения о смерти и захоронении героя.

Более или менее детализированный рассказ о событиях, приведших к смерти князя, об обстоятельствах кончины героя составляют основу летописных сказаний и рассказов. Именно нарративный характер сказаний и рассказов - главное, что отличает их от княжеских некрологов. Повествовательность летописного рассказа обусловлена целью рассказчика точно, вплоть до фактографичности, изобразить события действительности. Отсюда обилие в рассказах прямых речей, обменов репликами между героями и обилие глаголов действия, характерных, впрочем, для повествования о недобродетельном князе, о чем позже мы еще скажем. При фактографичное™ рассказа и объективности изложения в нем событий он, тем не менее, может содержать авторскую оценку происходящего. Нередко повествователь, отталкиваясь от конкретного, «земного» факта, вырывается в сферу глобального обобщения, чем подводит под события идеологическую основу. Изображающий историю смерти или убийства князя рассказ не содержит собственно сцены убиения или смерти героя с предваряющей эту сцену княжеской молитвой. Такая сцена с молитвой, между тем, характерна для повести о княжеской смерти. И здесь мы констатируем недостаточность проведения жанровой дифференциации повествований, учитывая только сюжетную комбинацию текстов и характер нарративности. Образ князя в повествованиях, специфика его изображения (2) - главное жанроразличительное средство.

Некрологи посвящены князьям-христианам, которые оказываются преисполнены княжескими, церковными добродетелями. Создавая образы таких князей, летописец прибегает к эксплицитным и имплицитным художественным средствам. Князья характеризуются эпитетами вроде

«кроткий» и «правдивый», среди них встречаются постоянные: «благоверный» и «христолюбивый». Как имплицитное средство создания образа «положительного» князя мы рассматривали плач над телом покойного в соответствующих типах некрологов, а также экфрастические элементы: описание созданных им церквей или упоминание о них. Особая роль в изображении князя принадлежит библейским цитатам и аллюзиям (3). Часто в некрологах, в особенности в первой группе - в «пространных» некрологах, повествователь находит в Священной истории или в истории других христианских стран деятеля, по отношению к которому жизнь правитель из некролога выступает как аналогия. В этих случаях библейские цитаты и аллюзии помогают вскрыть такие аналогии. Так, в некрологе святой княгини Ольги ее роль в русской истории сопоставляется с ролью ветхозаветного пророка Моисея в судьбе израильского народа. Кроме того, Ольга и ее внук Владимир начинают русскую галерею святых княжеского чина, подобно чешским святым Вячеславу и его бабке Людмиле, гомилия в честь которой цитируется в летописном некрологе Ольги.

Исключительная функция библейских цитат позволяет нам отличить летописную повесть от рассказа. Имеющая своей целью изобразить христиански идеального правителя, часто страстотерпца, претерпевающего земные мучения во имя обретения спасения, повесть о княжеской смерти (в случае убиения) создает образ такого князя, который был бы максимально приближенным к образу Христа. Основой такой параллели являются регулярные цитирования самими князьями слов Христа, а также использование повествователем цитат и аллюзий, относящихся непосредственно к образу Сына Божьего (подобной аналогии не проводят повествователи ни в некрологах, ни рассказах). Сближение правителя с Христом, на наш взгляд, - ядро того самого агиографического стиля, о котором говорил Еремин как о дифференциальном признаке повести. Действительно, в каждой из семи повестей о княжеской смерти образ князя агиографически просветлен. С этим связано взаимопроникновение в повестях

двух типов стилистических пластов: повествовательного и панегирического. В рассказах о кончине «положительных» князей панегирический элемент механически присоединяется к повествовательному стилистическому пласту, что может выражаться в четком членении композиции рассказа на повествовательную часть, излагающую события, приведшие к кончине князя, некролог-энкомий.

Среди способов изображения князя в повести мы выделили следующие. Смыслообразующее значение имеет церковное пространство. Мотив смирившегося со своей судьбой князя выражается в, а также в его «пассивности» князя (в случае убийства - это несопротивление князя заговорщикам, подобно тому как добровольно принес свою жертву Христос): действия князей в повестях выражены предельно малым количеством акциональных глаголов. Во многих повестях князь «движется» лишь в пределах церковного пространства. За пределами храма он либо не совершает никаких движений, либо выступает как объект действия. Если повесть посвящена убийству князя, то образы правителей-мучеников и их врагов всегда антитетичны. «Неподвижному» князю противопоставлены активность заговорщиков, действия которых выражаются обилием акциональных глаголов. Кроме того, противоборствующие стороны занимают особое положение в пространстве повестей. Убийцы Бориса Владимировича, Игоря Ольговича и Андрея Боголюбского нападают на них извне, в то время как все эти князья находятся в замкнутом пространстве. Князь и его убийцы, находящиеся за пределами его помещения, вне мира его христианского благочестия, никогда не встречаются лицом к лицу (показательным здесь оказывается традиционное для характеристики княжеских недругов сравнение их с диким зверьем, не носящим в себе образа Божия); и на православных иконах лицом к молящемуся изображены всегда святые и никогда бесы или Иуда [54, с. 392]. Наоборот, перед смертью князь из повести в молитве обращен лицом к иконе Творца.

Еще одним уровнем антитезы в изображении князя и его противников мы назвали речевую практику персонажей. «Говорящие» князья противопоставлены в повестях «безмолвным» и не способным вести диалог убийцам. Так как задача летописца - представить образцового правителя-христианина, то наиболее полно репрезентирует себя князь в предсмертном монологе-молитве. Молитва князя всегда комментируется контактно к ней расположенными лексемами «сердце» и «слезы». Круг понятий «слезы», «сердце», «слово» характеризует только князей, молитвы которых часто вводятся в повествование ремаркой: «Ш

юьзщмутк ад (шутаош ©к^ршюшчъ шпрододъ шшшоть и

(П]ршшнквш>. Слезы символизируют очищение, а сердце фактически оказывается органом речи для князей, которые из сердца направляют молитву к Богу. Здесь необходимо отметить, что в рассказах о княжеской смерти при создании образа «положительного» князя, пространственная характеристика князя сохраняется, они изображены бездеятельными, не отвечающими на действия злоумышленников. Но часто это бездействие вызвано не столько сознательным отказом бороться за свое физическое существование, сколько незнанием о готовящемся заговоре и пр. Предсмертной молитвы князья из рассказов не произносят, во всяком случае непосредственно перед смертью. Так, чтобы убедить читателя в праведности Ярополка Изяславича (рассказ под 1087 годом), повествователь помещает его молитву об истинно христианской смерти в финальную часть рассказа, где читается некролог князя. Собственно панегирическая часть в рассказах «не растворяется» в повествовании в целом, а механически к нему присоединяется, что также отличает рассказ от повести, панегирические черты в которой именно «растворяются» в повествовании.

Очередной характеристикой князей из повестей следует признать их «светоносную» сущность. Так, традиционными являются сравнения князей со «светлой звездой» и «звездой светоносной», смерть князя регулярно сопоставляется с зашедшим солнцем, в то время как тьма - сфера

деятельности княжеских недругов (вспомним пространство ада вокруг Святополка Окаянного и его слуг из Повести о убиении Борисове).

Специфическим средством, способствующим созданию образа князя -христианина в повести о княжеской смерти, мы считаем символическое наполнение категории «смерть» (4). Истинный христианин должен быть готовым к смерти, что и демонстрируют князья из повестей, принимая смерть только по произнесении молитвы. Во всех повестях смерть трактуется как Божья награда, князья молят о ней Бога, мысля свои предсмертные страдания подобными жертве Христа. В отличие от повестей, рассказы, посвященные смерти князя, интерпретируют смерть по-разному, часто диаметрально противоположно. Так как рассказ может быть посвящен как «положительному» князю, олицетворяющему христианскую добродетель, так и «отрицательному», нарушающему христианские заповеди. В последнем случае смерть настигает князя неготовым к ней и мыслится как наказание за сотворенное зло.

Особое место среди повествований о княжеской смерти занимают сказания. В посвященных дохристианскому периоду Руси сказаниях князья не характеризуются летописцем с позиции христианства, что отличает этот жанр от некрологов, рассказов и повестей. Между тем, среди «языческих» сказаний встречаются, так сказать, переходные, рассказывающие о князе-язычнике, который «подготавливает» эру христианства на Руси (Вещий Олег) или со временем открывает ее (Владимир Святославич из сказания о смерти Ярополка Святославича).

Таким образом, композиционно-стилистический анализ летописных повествований о смерти князя позволил установить формальные и содержательные закономерности, дифференцирующие эти повествования в соответствии с жанрами некролога, сказания, рассказа и повести о княжеской кончине.

Список научной литературыРудомазина, Татьяна Борисовна, диссертация по теме "Русская литература"

1. Аверинцев С.С. Древнегреческая поэтика и мировая литература / С.С. Аверинцев // Поэтика древнегреческой литературы. - М. : Наука, 1981. -С. 3-15.

2. Аверинцев С.С. Золото в системе символов ранневизантийской культуры / С.С. Аверинцев // Византия, южные славяне и Древняя Русь, Западная Европа, искусство и культура : сб. ст. в честь В.Н. Лазарева. -М., 1973.-С. 43-52.

3. Аверинцев С.С. К уяснению смысла надписи над конхой центральной апсиды Софии Киевской / С.С. Аверинцев // Древнерусское искусство: Художественная культура домонгольской Руси : сб. ст.. - М. : Наука, 1972.-С. 27-50.

4. Аверьянова Ю.В. Отражение софийной идеи домостроительства в повести об убиении Андрея Боголюбского / Ю.В. Аверьянова // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. - 2002. - № 1 (7) март. - С. 9094.

5. Адрианова-Перетц В.П. Задачи изучения «агиографического стиля» Древней Руси / В.П. Адрианова-Перетц // ТОДРЛ. - 1964. - Т. XX. - С. 41-71.

6. Адрианова-Перетц В.П. Об основах художественного метода древнерусской литературы / В.П. Адрианова-Перетц // РЛ. - 1958. - № 4.-С. 61-70.

7. Адрианова-Перетц В.П. О реалистических тенденциях в древнерусской литературе (XI - XVbb.) / В.П. Адрианова-Перетц // ТОДРЛ. - 1960. -Т. XVI.-С. 5-36.

8. Адрианова-Перетц В.П. Очерки поэтического стиля Древней Руси /

9. B.П. Адрианова-Перетц. - М., Л.: АН СССР, 1947. - 187 с.

10. Азбелев С.Н. О художественном методе древнерусской литературы /

11. C.Н. Азбелев // РЛ. - 1959. - № 4. - С. 9-22.

12. Алексеев А.А. «Невеглас», или похвала невежеству / А.А. Алексеев //

13. ТОДРЛ. - 1997. - Т. L. - С. 83-92. П.Анисимова О.М. Представления о правде, любви, добре в древнерусских памятниках XII-XIII вв. О.М. Анисимова // Герменевтика древнерусской литературы. - 1989. - Сб. 1. - С. 207-230.

14. Бибиков М.В. Историческая литература Византии / М.В. Бибиков. -СПб.: Алетейя, 1998.-317 с.

15. Буланин Д.М. О некоторых принципах работы древнерусских писателей / Д.М. Буланин // ТОДРЛ. - 1983. - Т. 37. - С. 4-13.

16. Бунге Г. «Другой утешитель». Икона Пресвятой Троицы преп. А. Рублева / Г. Бунге. - Рига : Междунар. Благотворит. Фонд им. Александра Меня, 2003. - 131 с.

17. Бычков В.В. Русская средневековая эстетика XI-XVII вв. / В.В. Бычков. - М.: Мысль, 1995. - 637 с.

18. Виролайнен М. «Речь и молчание: Сюжеты и мифы русской словесности» / М. Виролайнен. - СПб.: Амфора, 2003. - 503 с.

19. Воронин Н.И. «"Анонимное" сказание о Борисе и Глебе» / Н.И. Воронин//ТОДРЛ, - 1957.-Т. 13.-С. 11-56.

20. Гаспаров Б.М. Поэтика «Слова о полку Игореве» / Б.М. Гаспаров. - М. : Наука, 2000. - 450 с.

21. Гриценко З.А. Агиографические произведения о княгине Ольге / З.А. Гриценко // Литература Древней Руси : сб. науч. тр. М. : МГПИ им. В.И. Ленина, 1981. -С. 35-46.

22. Гриценко З.А. Исторические реалии в житиях и повестях о княгине Ольге / З.А. Гриценко // Литература Древней Руси : сб. тр. - М.: МГПИ им. В.И. Ленина, 1978.-С. 34-41.

23. Гриценко З.А. Ритм произведения как компонент стиля (на материале житийных и летописных памятников о княгине Ольге) / З.А. Гриценко // Литература Древней Руси : сб. науч. тр. - М. : МГПИ им. В.И. Ленина, 1981.-С. 25-31.

24. Горский А.А. «Всего еси исполнена земля русская.»: Личность и ментальность русского средневековья; очерки / А.А. Горский. - М. : Языки славянской культуры; Кошелев, 2001. - 175 с.

25. Данилевский И.Н. Библия и Повесть временных лет (к проблеме интерпретации летописных текстов) / И.Н. Данилевский // Отечественная история. - 1993. - № 1. - С. 78-94.

26. Данилевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX—XII века) : курс лекций : учебное пособие для студентов вузов / И.Н. Данилевский. - М.: Аспект Пресс, 1998. - 399 с.

27. Данилевский И.Н. Замысел и название Повести временных лет / И.Н. Данилевский // Отечественная история. - 1995. - № 5. - С. 101-110.

28. Данилевский И.Н. Русские земли глазами современников и потомков (XII-XIV века) : курс лекций / И.Н. Данилевский. - М. : Аспект Пресс, 2001.-389 с.

29. Данилевский И.Н. Текстология и генетическая критика в изучении летописных текстов / И.Н. Данилевский // Герменевтика древнерусской литературы. - 2005. - Сб. 12. - С. 368-407.

30. Демин А.С. О типе литературного творчества создателей «Повести временных лет» / А.С. Демин // Герменевтика древнерусской литературы. - 2000. - Сб. 10. - С. 6-18.

31. Демин А.С. О художественности древнерусской литературы / А.С. Демин. - М.: Языки русской культуры, 1998. - 848 с.

32. Демин А.С. «Подразумевательное» повествование в «Повести временных лет» / А.С. Демин // Герменевтика древнерусской литературы. - 2005. - Сб. 12. - С. 519-579.

33. ЗГДинеков П.Н. О распространении древнеболгарской литературы на Руси / П.Н. Динеков // Культурное наследие Древней Руси : Истоки. Становление. Традиция : сб. ст. / АН СССР. - М. : Наука, 1976. - С. 27-31.

34. Дмитриев Ю.Н. Об истолковании древнерусского искусства / Ю.Н. Дмитриев//ТОДРЛ.- 1957.- Т. XIII. - С. 551-556.

35. Дмитриев Ю.Н. О творчестве древнерусского художника / Ю.Н. Дмитриев //ТОДРЛ,- 1958.- Т. XIV.- С. 551-556.

36. Дмитриев Ю.Н. Теория искусства и взгляды на искусство в письменности Древней Руси / Ю.Н. Дмитриев // ТОДРЛ. - 1953. - Т. IX.- С. 97-119.

37. Евдокимов П.Н. Православие / П.Н. Евдокимов. - М. : Библейско-Богословский Ин-т св. апостола Андрея, 2002. - 508 с.

38. Еремин И.П. Волынская летопись 1289-1290 годов / И.П. Еремин // ТОДРЛ. - 1957. - Т. XIII. - С. 102-118.

39. Еремин И.П. Киевская летопись как памятник литературы / И.П. Еремин // ТОДРЛ. - 1949. - Т. VII. - С. 67-98.

40. Еремин И.П. Литература Древней Руси. (Этюды и характеристики) / И.П. Еремин. - М.-Л.: Наука, 1966. - 263 с.

41. Еремин И.П. Новейшие исследования по вопросу художественной формы древнерусских литературных произведений / И.П. Еремин // ТОДРЛ. - 1956. - Т. XII. - С. 284-291.

42. Еремин И.П. Лекции и статьи по истории древней русской литературы / И.П. Еремин. - Л., 1987. -326 с.

43. Еремин И.П. О художественной специфике древнерусской литературы / И.П. Еремин // РЛ. - 1958. - № 1. - С. 75-82.

44. Живов В.М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры / В.М. Живов. - М.: Языки славянской культуры, 2002. - 760 с.

45. Каждан А.П. Византийская культура (X-XII вв.) / А.П. Каждан. - СПб. : Алетейя, 2000.-280 с.

46. Карпов А.Ю. Владимир Святой / А.Ю. Карпов. - М. : Молод, гвардия, 2004.-454 с.

47. Клаутова О.Ю. Жест в древнерусской литературе и иконописи XI-XIII вв. К постановке вопроса / О.Ю. Клаутова // ТОДРЛ. - 1993. - Т. XLVI. - С. 256-270.

48. Колесов В.В. Древнерусский литературный язык / В.В. Колесов. - Л. : Изд-воЛГУ, 1989.-296 с.

49. Колесов В.В. Древняя Русь: наследие в слове. В 2 кн. - Кн. 2. Добро и зло / В.В. Колесов. - СПб. : Филолог, фак. Санкт-Петербургского гос. ун-та, 2001.-304 с.

50. Колесов В.В. Повесть о убиении Андрея Боголюбского / В.В. Колесов // Словарь книжников и книжности Древней Руси. - Вып. I (XI - первая половина XIV в.). - Л.: Наука, 1987. - С. 365-367.

51. Колесов В.В. Средневековый текст как единство поэтических средств языка / В.В. Колесов // ТОДРЛ. - 1997. - Т. L. - С. 92-98.

52. Конявская Е.Л. Авторское самосознание древнерусского книжника (XI-середина XV в.) / Е.Л. Конявская. - М. : Языки русской культуры, 2002.- 199 с.

53. Кусков В.В. Проблемы историзма древнерусской литературы / В.В. Кусков // ТОДРЛ. - 1997. - Т. L. - С. 303-309.

54. Лихачев Д.С. Историческая поэтика русской литературы / Д.С. Лихачев. - СПб.: Алетейя, 1997. - 591 с.

55. Лихачев Д.С. К изучению художественных методов Русской литературы XI-XVII вв. / Д.С. Лихачев // ТОДРЛ. - 1964. - Т. XX. - С. 5-27.

56. Лихачев Д.С. Поэтика древнерусской литературы / Д.С. Лихачев. -изд. 2-е, доп. - Л.: Худож. лит., 1971. -412 с.

57. Лихачев Д.С. Русские летописи и их культурно-историческое значение / Д.С. Лихачев. - М., Л.: Академия, 1947. - 499 с.

58. Лихачев Д.С. «Слово о полку Игореве» и процесс жанрообразования XI-XIII вв. / Д.С. Лихачев // ТОДРЛ. - Т. 27. - Л., 1972. - С. 69-75.

59. Лихачев Д.С. Человек в литературе Древней Руси : монография / Д.С. Лихачев // Избранные работы. В 3 т. Т. 3. - Л. : Худож. лит., 1987. - 520 с.

60. Лихачева О.П. Летопись Ипатьевская / О.П. Лихачева // Словарь книжников и книжности Древней Руси. - Вып. I (XI - первая половина XIV в.).-Л. : Наука, 1987. - С. 235-241.

61. Лихачева О.П. Яко бисер в кале / О.П. Лихачева // ТОДРЛ. - СПб., 1997.-Т. 50.- С. 551-556.

62. Лурье Я.С. Общерусские летописи XIV-XV веков / Я.С. Лурье. - Л. : Наука, 1976.-283 с.

63. Лурье Я.С. О художественном значении древнерусской прозы / Я.С. Лурье // РЛ. - 1964. - № 2. - С. 3-29.

64. Любарский Я.Н. Византийские историки и писатели / Я.Н. Любарский. - СПб. : Алетейя, 1999. - 379 с.

65. Мейендорф И. Византийское богословие. Исторические направления и вероучение / И. Мейендорф. - М. : Когелет, 2001. - 431 с.

66. Мильков В.В. Осмысление истории в Древней Руси / В.В. Мильков.-СПб.: Алетейя, 2000. - 384 с.

67. Милютенко Н.И. Святые князья-мученики Борис и Глеб / Н.И. Милютенко. - СПб.: Издательство Олега Абышко, 2006. - 432 с.

68. Насонов А.Н. История русского летописания XI- начала XVIII вв. / А.Н. Насонов. - М.: Наука, 1969. - 555 с.

69. Орлов М.А. Курс истории русской литературы / М.А. Орлов. - Вып. I. - СПб. : Типография С. Добродеева, 1884. - 371 с.

70. Памятники литературы Древней Руси: XIII век. - М. : Худож. лит., 1981.-616с.

71. Панченко A.M. Эстетический аспект христианизации Руси / A.M. Панченко // РЛ. - 1988. - № 1. - С. 50-59.

72. Пауткин А.А. Летописный портрет Даниила Галицкого: литературные заимствования, влияние живописной традиции или взгляд очевидца? /

73. А.А. Пауткин // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. - 2002. - № 1 (7) март. - С. 70-74.

74. Пауткин А.А. Характеристика личности в летописных княжеских некрологах / А.А. Пауткин // Герменевтика древнерусской литературы. - 1989.-Сб. 1. — с. 231-246.

75. Петрухин В.Я. Начало этнокультурной теории Руси IX-XI веков / В.Я. Петрухин. - Смоленск : Русич; М. : Гнозис, 1995. - 320 с.

76. Пиккио Р. Функции библейских тематических ключей в литературном коде православного славянства Slavia Orthodoxa : литература и язык / Р. Пиккио. - М. : Знак, 2003. - С. 431-473.

77. Приселков М.Д. История русского летописания XI-XV вв. / М.Д. Приселков. - СПб.: Изд-во «Дмитрий Буланин», 1996. - 325 с.

78. Прокофьев Н.И. О литературно-художественных взглядах и представлениях в Древней Руси XI-XVI веков / Н.И. Прокофьев // Литература Древней Руси : межвуз. сб. науч. тр. - М. : МГПИ им. В.И. Ленина, 1986.-С. 3-19.

79. Прохазка Е.В. О роли «общих мест» в определении жанра древнерусских воинских повестей / Е.В. Прохазка // ТОДРЛ. - 1989. -Т. XLII.-C. 228-240.

80. Ранчин A.M. «Дети дьявола»: убийцы страстотерпца / A.M. Ранчин // Ранчин A.M. Вертоград Златословный: Древнерусская книжность в интерпретациях, разборах и комментариях. - М. : Новое литературное обозрение, 2007. - С. 121-127.

81. Ранчин A.M. Еще раз о библеизмах в древнерусском летописании / A.M. Ранчин // То же. - С. 24-41.

82. Ранчин A.M. Князь-страстотерпец в славянской агиографии / A.M. Ранчин // То же. - С. 112-120.

83. Ранчин A.M. Князь-страстотерпец-святой: семантический архетип жития святых Вячеслава и Бориса и Глеба и некоторые славянские и западноевропейские параллели / A.M. Ранчин // То же. - С. 98-111.

84. Ранчин A.M. Оппозиция «природа-культура» в историософии Повести временных лет/ A.M. Ранчин//То же. - С. 138-146.

85. Ранчин A.M. Пространственная структура в летописных повестях 1045 и 1019 годов и в житиях святых Бориса и Глеба / A.M. Ранчин // То же. -С. 75-85.

86. Ранчин A.M. Хроника Георгия Амартола и Повесть временных лет: Константин Равноапостольный и князь Владимир Святославич / A.M. Ранчин // То же. - С. 152-164.

87. Робинсон А.Н. Литература Древней Руси в литературном процессе средневековья XI-XIII вв. : очерки литературно-исторической типологии / А.Н. Робинсон. - М. : Наука, 1980. - 336 с.

88. Романов Б.А Люди и нравы Древней Руси: историко-бытовые очерки XI-XIII вв. / Б.А. Романов. - М. : Территория, 2002. - 255 с.

89. Рыбаков Б.А. Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи / Б.А. Рыбаков. - М.: Изд-во АН СССР, 1963.-361 с.

90. Рыбаков Б.А. Мир истории: начальные века русской истории / Б.А. Рыбаков. - М.: Мол. гвардия, 1987. - 351 с.

91. Рыбаков Б.А. Петр Бориславич: Поиск автора «Слова о полку Игореве» / Б.А. Рыбаков. - М.: Мол. гвардия, 1991. - 286 с.

92. Рыбаков Б.А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве» / Б.А. Рыбаков. - М.: Наука, 1972. - 520 с.

93. Сазонова Л.И. Жанры литературы средневековой Руси как историческая культурная реальность / Л.И. Сазонова // Теория литературы. В 3 т. - Т. 3: Роды и жанры (основные проблемы в историческом освещении). - М.: ИМЛИ РАН, 2003. - 532 с.

94. Сазонова Л.И. Принципы ритмической организации в древнерусской прозе / Л.И. Сазонова // РЛ. - 1973. - № 3. - С. 82-95.

95. Седакова О.А. Поэтика обряда. Погребальная обрядность восточных и южных славян / О.А. Седакова. - М.: Индрик, 2004. - 320 с.

96. Сендерович С. Слово о законе и благодати как экзегетический текст. Иларион Киевский и павлианская теология / С. Сендерович // ТОДРЛ. -1999.-Т. LI.-С. 43-57.

97. Скрынников Р.Г. Исторический факт и летопись / Р.Г. Скрынников // ТОДРЛ, - 1997.-Т. L.-С. 310-321.

98. Словарь средневековой культуры / под ред. А.Я. Гуревича - М. : Рос. полит, энцикл. (РОССПЭН), 2003. - 632 с.

99. Творогов О.В. Задачи изучения устойчивых литературных формул в Древней Руси» / О.В. Творогов // ТОДРЛ. - 1964. - Т. XX. - С. 29-40.

100. Творогов О.В. О взаимодействии литературы и живописи в Древней Руси/О.В. Творогов//РЛ.- 1981.-№4.-С. 95-106.

101. Топоров В.Н. Праславянская устная словесность (Опыт реконструкции) / В.Н. Топоров // История литератур западных и южных славян. - Т. 1: От истоков до середины XVIII в. - М., 1997. - С. 38-96.

102. Топоров В.Н. Святость и святые в русской духовной культуре. В 2 т. Т. 1. Первый век христианства на Руси / В.Н. Топоров. - М. : Гнозис: школа «Языки русской культуры», 1995. - 874 с. - (Язык. Семиотика. Культура).

103. Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык / Н.С. Трубецкой. - М. : Издат. группа «Прогресс», 1995. - 800 с.

104. Ужанков А.Н. «Летописец Даниила Галицкого»: к вопросу об авторе второй редакции / А.Н. Ужанков // Герменевтика древнерусской литературы. - 1994. - Сб. 6, Ч. II. - С. 62-80.

105. Успенский Б.А. Борис и Глеб: восприятие истории в Древней Руси / Б.А. Успенский. - М. : Языки русской культуры, 2000. - 128 с. - (Язык. Семиотика. Культура. Малая серия.)

106. Успенский Л.А. Богословие иконы Православной Церкви / Л.А. Успенский. - М. : Западно-Европейский Экзархат Моск. патриархата, 1989.-475 с.

107. Флоренский П.А. Иконостас : избр. тр. по искусству / П.А. Флоренский. - СПб.: Мифрил, Русская книга, 1993. - Х+366 с.

108. Федотов Г.П. Святые Древней Руси / Г.П. Федотов. - М. : Моск. рабочий, 1990.-268, 3. стр.

109. Франчук В.Ю. Киевская летопись: состав и источники в лингвистическом освещении / В.Ю. Франчук. - Киев : Наук, думка, 1986,- 180 с.

110. Шайкин А. А. Святополк, Борис и Глеб / А.А. Шайкин // Литература Древней Руси : межвуз. сб. науч. тр. - М. : МГПИ им. В.И. Ленина, 1986.-С. 47-48.

111. Шахматов А.А Разыскания о русских летописях / А.А. Шахматов. -М. : Академ. Проект; Жуковский : Кучково поле, 2001. - 880 с.

112. Шмид В. Нарратология / В. Шмид. - М. : Языки славянской культуры, 2003. - 312 с.

113. Щапов Я.Н. Государство и церковь Древней Руси, X-XIII вв. / Я.Н. Щапов. - М. : Наука, 1989. - 283 с.

114. Щапов Я.Н. Княжеские уставы и церковь в древней Руси XI-XIV вв. / Я.Н. Щапов. - М.: Наука, 1972. - 388 с.

115. Юркевич П.Д. Сердце и его значение в духовной жизни человека, по учению слова Божия / П.Д. Юркевич // Юркевич П.Д. Философские произведения. - М.: Изд-во «Правда», 1990. - С. 69-103.

116. Якобсон P.O. Русские отголоски древнечешских памятников о Людмиле / P.O. Якобсон // Культурное наследие древнерусской литературы. - М.: Наука, 1976. - С. 46-50.

117. Chizhevskij D. History of Russian Literature from the 11th century to the end of the period of baroque / D. Chizhevskij. - S-Gravenhage : Mouton and со, 1971.

118. Chizhevskij D. On the Question of Genres in Old Russian Literature / D. Chizhevskij // Harvard Slavic Studies. - 1954. - Vol. II. - P. 105-115.

119. Jagoditsch R. Zum Begriff der «Gattngen» in der altrussischen Literatur / R. Jagoditsch // Wiener Slavistisches Jahrbuch. - 1957-1958. - № 6. - P. 113-137.

120. Lenhoff G. Toward a Theory of Protogenres in Medieval Russian Letters / G. Lenhoff// The Russian Review. - 1984. -№ 43. - P. 31-54.

121. Marti R. Handschrift - Text - Literatur. Untersuchungen zur inneren Gliderung der fruhen Literatur aus dem ostslavischen Spreichbereich in den Handchriften des 11. bis 14. Jahrhunderts / R. Marti. - Wiesbaden, 1989.

122. Picchio R. «Models and Patterns in the Literary Tradition of Medieval Orthodox Slavdom» / R. Picchio // American Contributions to the Seventh International Congress of Slavists. - 1973. - Vol. 2: Literature and Folklore. - P. 439-467.

123. Schmidt W.-H. Die Gattungsforschung und die alteren slavischen Literaturen / W.-H. Schmidt, K.-D. Seemann // Gattungsprobleme der alteren slavischen Literaturen. - Berlin, 1984. - P. 569-580.