автореферат диссертации по политологии, специальность ВАК РФ 23.00.01
диссертация на тему: Левые начала и конца XX века

Полный текст автореферата диссертации по теме "Левые начала и конца XX века"

Российская академия наук Институт философии

На правах рукописи

Самарская Елена Александровна

ЛЕВЫЕ НАЧАЛА И КОНЦА XX ВЕКА: СМЕНА ПАРАДИГМЫ

(23 00 01 - теория политики, история и методология политической науки)

Авторефрат

диссертации на соискание ученой степени доктора политических наук

Москва

2003

Работа выполнена в секторе истории политических учений Института философии РАН

Официальные оппоненты Доктор политических наук Э Я Баталов Доктор философских наук, проф Б Н Бессонов Доктор философских наук Е Г Плимак

Ведущая организация Дипломатическая академия МИД РФ, кафедра Философии, политологии, культуры

Защита состоится «25» декабря 2003 г вД? часов на заседании

Специализированного Совета по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора политических наук при Институте философии РАН по адресу 119842, Москва, ул Волхонка, 14/1

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ИФ РАН

Ученый секретарь Совет: Д с н

Беляева Л А

Общая характеристика работы

Обозначенная в названии диссертации тема требует пояснений и уточнений Прежде всего, речь пойдет о европейском регионе, европейских левых Сопоставление начала и конца века продиктовано в данном случае не просто стремлением подвести итоги, на что естественно подталкивает завершение века. Для европейских левых традиционного типа (социал-демократов и коммунистов) это момент глубокого перелома, когда оказались серьезно поставлены под вопрос цели, теории, даже организационные принципы вышеназванных левых, короче, когда они начали испытывать кризис идентичности.

Попытка выявить условия указанного кризиса, его общие причины, а также проследить, как он отражается на теоретических ориентациях современных левых и поиске ими выхода из него, и составляет актуальность предлагаемого исследования. Поэтому и предпринятый в его рамках анализ теоретических установок левых начала века и более ранних социалистических теорий (классического марксизма и сенсимонизма) следует рассматривать не как свидетельство абстрактного исторического интереса к ним, а как проявление ставшего необходимым в современных условиях, когда рушатся привычные контуры левого направления в политике, пересмотра самых общих теоретических констант левой мысли, в рамках которых допустимы различные ее модификации, но без которых левые силы утрачивают свою идентичность

Прежде чем перейти к анализу литературы по обозначенной в заглавии теме следует пояснить, почему выбраны именно эти, а не иные этапы и персоналии, чтобы их отбор не представлялся чистой случайностью. Автор исходил из того, что современный (модернистский) социализм менялся соответственно изменениям форм капитализма последний был доиндустриальным, индустриальным, а в настоящее время он трансформируется в постиндустриальный. В центре внимания в настоящем исследовании находится индустриальный социализм, его формирование в начале XX века и глубокий кризис в конце )0( века, когда начались постиндустриальные перемены Кроме того, особый раздел посвящен двум наиболее значимым для истории социализма в XX веке формам раннего индустриального социализма сен-симонизму и классическому марксизму. Анализ литературы должен поэтому коснуться и работ по названным этапам развития индустриальной левой, и исследований более общего плана, ориентированным на поиск преемственности и различий в истории индустриального социализма

Если говорить о раннем индустриальном социализме, представленном в данном исследовании концепциями Сен-Симона и Маркса, то в советский период существовала огромная отечественная литература по Марксу и совсем небольшая по сен-симонизму, хотя последний, который квалифицировался как утопический социализм, рассматривался вместе с другими системами утопического социализма (Фурье, Оуэна) почти во всех крупных изданиях по истории марксизма. В П Волгину мы обязаны переводом на русский язык основных произведений Сен-Симона и прекрасной книгой «Сен-Симон и сен-симонизм» (1961), почти лишенной характерной для того времени идеологической тендециозности В крупных изданиях по 1гт"рии млргппмп (иапримгг в

6иблиот£КА

двухтомной «Истории марксистской философии Х1Х века» (1979)

преобладали оценки утопического социализма, параметры которых были заданы Ф.Энгельсом в его «Анти-Дюринге». Согласно Энгельсу, утописты создавали свои теории, когда капиталистические отношения были еще недостаточно развиты, они поэтому не могли оценить в должной мере значение классовой борьбы в истории, не поняли необходимости политической борьбы за социализм и преходящего характера капитализма, ограничиваясь фантазиями на тему будущего общества

Что касается воззрений Маркса, то они подавались как система философских, политико-экономических и социалистических идей, выкованная из «единого куска стали», как теория, обеспечивающая научный подход к обществу и социализму Между тем, и философия Маркса, и его политическая экономия, и социалистическая теория несут в себе довольно глубокие противоречия, которые никак не комментировались в советской литературе. Зато эта тема стала излюбленной у западных марксологов, которые доказывали, что взгляды молодого и зрелого Маркса сильно отличаются, что не может быть единства научности и пролетарской тенденциозности, на которое претендовал марксизм, что идея диктатуры пролетариата и идея отмирания государства несовместимы друг с другом, что не может существовать диалектики природы и что объективистский характер марксистской философии мешает пониманию сути исторического творчества людей Можно вспомнить в этой связи интерпретации марксизма со стороны Адорно, Ипполита, Сартра, даже марксистов Альтюсера и Гароди Советские авторы вынуждены были отбиваться и доказывать единство всех частей марксистского учения, его непротиворечивость и научность Но несмотря на жесткий идеологический пресс, философы советского периода достигли, во всяком случае, к восьмидесятым годам XX века, хорошего знаниия текстов Маркса, его эпохи, и не их вина, что они не могли, обладая значительной эрудицией в марксоведении, создавать свободные от догм интерпретации марксизма Еще хуже обстояло дело с теорией и историей социализма, которые оставались собранием догм, обязанных своим происхождением не только Марксу, но и Ленину, и Сталину.

За последнее десятилетие литературы о Марксе стало значительно меньше, а та, которая есть, делится на резко критическую, нивелирующую зачастую значение философских и политических идей Маркса, и более академическую и научную. К их числу относятся книга Т.И.Ойзермана «Марксизм и утопизм» (2003), сборник статей «Карл Маркс и современная философия» (ИФ РАН, 1999), работа А,Б,Баллаева «Философия Карла Маркса и идеология марксизма» (1995) и др. Для этих работ характерно стремление отделить философию Маркса от «пролетарской идеологии» и свойственных ей упрощений (АББаллаев), от утопий «пролетарского социализм» и (Т. И Ойзерман) и спасти тем самым сохраняющие ценность философские положения Маркса (например, его философскую антропологию или материалистическое понимание истории, а главное, высокие |уманистические идеалы Маркса). Подобная установка довольно оправдана с точки зрения сегодняшнего дня, поскольку, во-первых, идеологизация марксизма в конце Х1Х - начале XX веков привела, действительно, к упрощенной трактовке философии Маркса, а, во-вторых, пролетарский социализм, потерпев серьезное поражение в конце XX века, постепенно уходит в прошлое. Против такой установки можно, однако, возразить, что мы в результате ее реализации будем

иметь дело с современной интерпретацией философии Маркса, а не с той ее исторической формой, которую ей придал Маркс, так как последняя самым тесным образом была связана с идеей социализма, начиная с ранних работ Маркса, то есть работ, по общему признанию, наиболее философичных. Кроме того, с политологической точки зрения такое отделение нежелательно, поскольку ведет к схематизации социализма, лишает его широты мысли, необходимой для модификаций социализма соответственно требованиям времени или особенностям той или иной страны.

В М Межуев1, отождествляя Марксов гуманизм с коммунизмом, видит в последнем культурный идеал, уводящий в далекую перспективу истории, когда возникнет культурная альтернатива капиталистической цивилизации. Тут снова обнаруживается антиполитизм современных отечественных исследователей наследия Маркса Разве можно мыслить «целостного индивида» без политической свободы, без определенных политико-экономических условий'' Внеполитическая культурно-философская интерпретация гуманизма Маркса обнаруживает свою слабость, например, когда ее сторонники начинают трактовать некоторые аспекты постиндустриального общества. В М Межуев, как и В Л Иноземцев, приветствуют его наступление, видя в нем общество «свободного времени», которое и является, с их точки зрения, условием формирования целостного индивида Но современные политики, взять хотя бы социал-демократов, видят в увеличении свободного времени в развитых странах простое проявление массовой безработицы, грозный признак обострения социальных антагонизмов С этой точки зрения свободный от труда человек выталкивается на обочину общественной жизни Вопрос о формировании «целостного индивида» отпадает в таком случае сам собой

Хочется отметить еще одну тему в современных отечественных интерпретациях теоретического наследия Маркса Она сводится к «постэкономическому» видению перспектив человеческой истории и даже уже формирующегося постиндустриального общества. В Л Иноземцев2 дал ему характеристику «постэкономического», вероятно, под влиянием некоторых размышлений Д Белла, который сам, впрочем, считал неверной такую его характеристику. Конечно, в современных развитых обществах происходит в определенной степени срастание экономических, политическихгсоцио-культурных феноменов. Ю.К Плетников3 считает, что в обществе будущего победит «социо-культурный синкретизм». Но пока мы можем лишь наблюдать, какую решающую роль играет во всех современных обществах и в международных отношениях экономика, крупный капитал, видим обострение социальных и международных конфликтов, причиной которого хотя и являются иногда культурные, цивилизационные факторы, но чаще экономические и политические.

1 Межуев В.М. Был ли Маркс утопистом? //Карл Маркс и современная философия. М.: ИФРАН. 1999

" Иноземцев В.Л.К теории постэкономической общественной формации. М.: Таурус. 1995. - 282 стр.

3 Плетников Ю.К. Формационная и цивиличационная триады К.Маркса. //Карл Маркс и современная философия.

Серьезная отечественная литература, вышедшая до 90-х

годов XX века, по вопросам теории и политической деятельности Второго Интернационала не очень велика Долгие годы в общественных науках царила догма о целиком «оппортунистическом» характере Второго Интернационала, о враждебности его ведущих идеологов ленинизму и потому научные исследования в этой области были закрыты Только в 60-ые годы историки обратились к этой теме и появилась тогда «История Второго Интернационала» (1966), книга И.Кривогуза «Второй Интернационал» (1964), работы Евзерова Р.Я. и Яжборовской И С. «Роза Люксембург» (1974), Брайовича СМ. «Карл Каутский - эволюция его воззрений» (1982), Чернецовского ЮМ «Революционные марксисты против центризма» (1983), «Марксистская философия в международном рабочем движении в конце Х1Х - начале XX годов» (1984), Клямкина И М. «Революционный марксизм против методологии ревизионизма и центризма» (1988) Естественно, в этих работах проводились идеи об исторической правоте Ленина и других представителей революционного крыла Второго Интернационала, делался акцент на их противостоянии центризму и оппортунизму, но в них был задействован значительный исторический материал и преодолен прежний негативизм в отношении истории Второго Интернационала В 90- ые годы также выходили работы по данной теме, написанные уже в отсутствие прежнего жесткого идеологического диктата Это, например, работы Петренко Е Л «Социальная доктрина Э Бернштейна» (1990) и «Карл Каутский очерк социальных воззрений» (1991), Самарской ЕА. «Социал-демократия в начале века» (1994), Свапова А И. «Из истории Второго Интернационала» (1996), Бровко Л Н «Дисккуссия в СДПГ об общественном переустройстве в конце Х1Х - начале XX веков» //«Левые в Европе XX веке» (2001), вопросы о соотношении ленинизма и каутскианства в теоретико-политическом плане затрагивается в работе Е Г.Плимака и И К.Пантина «Драма российских реформ и революций» (М„ 2000). Простой перечень этих работ позволяет говорить о недостаточности работ обобщающего характера, кроме того, в них мало уделяется внимания воздействию на теорию и практику Второго Интернационала эпохи индустриализма, что дало бы возможность увидеть не только различие, например, западной социал-демократии и марксизма-ленинизма, но и определенное их сходство, и никто не ставит вопроса о соотношении социализма и модернизма

В 60-ые и 70-ые годы XX века появипась значительная литература о социал-демократии периода Второго Интернационала в Западной Европе Связано это было, в основном, с двумя обстоятельствами: 1)с появлением в конце 60-х годов движения «новых левых», которые стремились выразить свое отношение к истории левого движения; 2)с наступлением в середине 70-х годов кризиса партий демократического социализма, вызванного началом постиндустриальной революции В результате теоретики демократического социализма оказались вынуждены пересмотреть историю своего движения как в практическом, так и в идеологическом планах. В тот период появились работы ЖДроза, ЖГаупта, Л.Колаковского и такие крупные коллективные издания, как «История современного марксизма» в четырех томах (Париж, 1975 - 1977),

«История марксизма» (Турин, 1979)4. Особенностью авторов социал-демократической ориентации, писавших в указанный период на Западе об истории марксизма было резкое неприятие ленинизма, он обычно характеризовался ими как «восточный», «деспотический», «авторитарный» вариант марксизма, которому они противопоставляли реформистов Второго Интернационала Теоретики более левой направленности (Ги Дебор, Дж Сангинетти, Л.Колетти, М.Леви, Р.Гомбен, ДГерен) создавали идеализированные образы Р Люксембург, А Паннекука, противопоставляя их идеи о спонтанном творчестве масс в истории идеям Каутского и Ленина о том, что революционные массы должны подчиняться руководству централистически построенных и дисциплинированных социалистических партий Традиционно такие установки вели западных авторов, с одной стороны, к проведению аналогии между авторитарной ленинской концепцией партии и советским тоталитаризмом, с другой, к поэтизации стихийных действий масс, которые отождествлялись ими с подлинной демократией. Другое и неординарное решение вопроса о соотношении массовой стихии и организации можно найти в работе И К Пантина «Россия и мир: историческое самоузнавание» (М ,2000) Оно заключается в том, что именно крестьянская стихия , низы российского общества с их особой нравственностью и менталитетом вызвали к жизни жестко ориентированное против свободы индивида государство, превратившееся в конечном счете в тоталитарное.

Отечественная литература о современном этапе левого движения на Западе (речь не идет о России, поскольку в ней левое движение находится в особенно глубоком упадке) невелика, но именно в ней можно встретить и общие оценки истории левых, и попытки увязать ее с историей индустриальной эпохи и определить перспективы левых в связи с наступлением постиндустриальных перемен К таким работам можно отнести монографию «Западная социал-демократия' поиск обновления в условиях кризиса» (М.: ИФ РАН, 1998), книги «Карло Росселли и левые в Европе» (М.: Институт Всеобщей истории, 1999), «Социализм в перспективе постиндустриализма» (М.: ИФ РАН,1999), «Левые в Европе )0( века» (М., 2001), работу Б.С Орлова «Этика как основа политической философии социал-демократии» (М.,2001), издание ИНИОН РАН «Социал-демократия сегодня» (М.,2002), книгу А В.Бузгалина «Ренессанс социализма» (М.,2003) По всей вероятности,-литература о путях трансформации современных европейских левых будет расти, поскольку вызывающие ее глобальные перемены в мире далеки от завершения.

Цель предлагаемого исследования - проследить в самом общем виде перемену политико-философских основ левого движения в конце XX века по сравнению

A J.Droz. Le socialisme démocratique. 1864-1960. (Paris. 1%6); G.Haupt.La deuxieme Internationale. 1889-1914 (LaHaye. 1964); Histoire du marxisme contemporain. Vol. 1-4. (Paris. 1975-1977): Kolakowski L. Main Currents of marxisme: Its Rise. Growth and Dissolution.- The Golden Age. (Oxford 1978): J. Touchard. La gauche en France depuis 1900 (Paris. 1977); Storia del Marxismo. Il marxismo nell'cta délia Seconda Internationale. (Torino. 1979).

с его началом. Ее достижение требовало решения более конкретных задач. Во-первых, поскольку политические теории и цели левых XX века отмечены печатью индустриальной эпохи, то нужно было прежде всего выяснить, чем оличаются ее экономические и политические институты и духовные константы от экономико-политических и духовных структур постиндустриального общества. Этот анализ нужно было соединить с рассмотрением той критики, которую левые постиндустриальной направленности и постмодернисты подвергают теории индустриального социализма и, шире, эпоху индустриализма и модерна

Во-вторых, нужно было уяснить особенности доиндустриального социализма эпохи модерна и его соотношение с формами индустриального социализма К доиндустриальным социалистам эпохи модерна можно отнести Г.Бабефа, Ф.Буонаротти, О.Бланки, в какой-то мере Фурье и Прудона. Родившись в эпоху модерна, эти формы социализма несли в себе опредепенные антимодернистские черты (отрицание рынка, представительной демократии). Так модернизм, если его толковать прежде всего как приоритет разума в общественных отношениях и, соответственно, как существование различных институтов рационализации общественных структур, получил первый удар от порожденного им же социализма И если на характер индустриального социализма более всего повлияла фабрика, то от своих предшественников он унаследовал необходимость так или иначе соотноситься с институтами рынка и представительной демократии. Рынок, демократия и фабрика - это три лица индустриальной эпохи, они связаны друг с другом очень опосредованно и заключают в себе разные интенции: если демократия имеет в основе принцип политического равенства всех людей, а рынок уравнивает всех с помощью денег, то фабрика представляет собой систему неравных отношений, производственной иерархии, централизации управления. Эти особенности фабричной организации повлияли на все структуры (политические, экономические, духовные) индустриального общества, определили теоретические и политические особенности индустриального социализма.

В-третьих, нужно было выявить причины и суть кризиса двух традиционных для индустриальной эпохи социалистических направлений - социал-демократии и коммунизма. Обычно крах Советского государства и сопровождавшее его значительное ослабление западных компартий объясняют происшедшими в стране в начале 90-х годов демократическими революционными преобразованиями, весь процесс выгладит при этом как победа демократии над тоталитарным коммунистическим режимом5. В данном исспедовании внимание обращено на то обстоятепьство, что советский социализм и западный социал-демократизм почти одновременно вошли в полосу кризиса (70-ые годы), так что кризис каждого из них, хотя и имел свои особы причины, испытал и воздействие факторов общего порядка В начале XX века и вплоть до его последней трети попитики и политологи делали прежде всего акцент на различии и противостоянии социал-демократии и коммунизма. Конец XX века заставляет их обратить внимание на их сходство, на то, что они представляпи собой разные формы индустриального

5 Так трактует вопрос С.Хантингтон в своей работе «Третья волна». М.: РОССПЭН* 2003

социализма, естественно, вошедшие в кризис с наступлением

постиндустриальных перемен.

Переходя к вопросу о теоретических источниках и методологических особенностях предлагаемого исследования, надо прежде всего отметить, что главная роль в нем принадлежит именно методу, который и обусловил отбор теоретических источников Как уже можно было понять из вышесказанного, избранный автором метод состоял в том, чтобы установить связь между различными левыми теориями и особенностями той эпохи, в которую они создавались Речь идет не об исторической ситуации в такие-то годы и в таких-то странах, а об эпохе индустриализма и, шире, эпохе модерна Подобный метод обнаруживает сходство с методом Маркса, который уровень разития производительных сил клал в основу объяснения особенностей того или иного общества. Метод Маркса вызывал многочисленные нарекания в том, что он не дает возможности уловить специфику внепроизводственных сфер общественной жизни или даже пренебрегает их спецификой, объясняя природу политических, культурных, идеологических процессов характером господствовавших в соответствующий период производительных сил и производственных отношений. Предпринятую в данном исследовании попытку использовать в качестве метода объяснения политических явлений особенности индустриальной эпохи тоже можно обвинить в определенной схематизации политических явлений. И такое обвинение было бы справедливым. Но избранный метод вполне удовлетворяет целям, которые предполагалось достигнуть в настоящем исследовании: выявить самые общие черты, присущие социализму индустриальной эпохи, например, веру в научно-технический прогресс, установку на непрерывный рост производства и веру в его благодетельные социальные последствия в духе эгалитаризма, ориентацию на пролетариат как класс, предопределенный историей осуществить социалистические преобразования в обществе и т.д.

Указанный метод определил отбор источников для данного исследования. Один из его разделов посвящен сравительному анализу теорий индустриального и постиндустриального обществ (Р.Арона, Д Белла, А.Турена, Ж Фурастье и других. Две главы посвящены анализу воззрений некоторых (далеко не всех) представителей индустриального социализма (Сен-Симона и Маркса, Берниггейна, Каутского, Р.Люксембург, Ленина и др.). Использованы также в качестве источников тексты постмодернистов (Фуко и Бодрийяра), левых постиндустриальной направленности (Горца, Лефевра, Касториадиса, Элюля и др.). Анализ философско-политических и организационных установок современных партий социальной демократии проведен на основе книг, статей, опубликованных выступлений их представителей.

Научную новизну проведенного исследования можно было бы определить следующим образом'

1)Автор придал методологическую значимость понятиям «индустриального социализма» и «постиндустриального социализма», которые встречаются в работах, посвященных вопросам кризиса левых в результате постиндустриальной революции. Выше было отмечено, что избранный в данном исследовании метод восходит к идеям материалистической философии истории Маркса. Но нужно еще добавить, что большую роль в формировании методологии данного исследования сыграли теории единого индустриального общества, особенно работы Р.Арона И подобно тому, как Арон

выделял две идеально-типических модели индустриального общества, автор пытается оперировать схемами западной социал-демократии, коммунизма (марксизма-ленинизма), анархо-синдикализма

2)В настоящем исследовании употреблен новый подход к классификации форм социализма, при котором главным критерием выступает то или иное отношение их к модерну, в данном случае - к рациональным институтам общества представители одних формы социализма принимают (в разной мере) подобные институты, другие их отвергают. Так, сен-симонизм представлял преимущественно рационалистическую форму социализма, несмотря на попытку Сен-Симона заложить основы «нового христианства». Сен-Симон и его последователи хотели распространить принципы организации фабричного производства на все общество. Маркс создал другой тип индустриального социализма, его социалистическая теория представляет собой сложное, неоднозначное философское построение, с помощью которого он хотел преодолеть примитивизм первых коммунистических теорий. Но воюя с «вульгарным» коммунизмом, он вопроизвел, в конечном счете, две его главные идеи - отрицание рынка и отрицание представительной демократии. Конечно, у него это выглядит не простым отрицанием, под отрицанием Маркс имел в виду «преодоление», «превзойдение», «снятие» отрицаемого явления, то есть включение его в глубоко преобразованном виде в явление высшего качества, каким был в его глазах социализм по сравнению с капитализмом

Последователи Маркса, в основном, пренебрегли этими диалектическими тонкостями. Ленин, например, как человек практический, неустанно обвинял «буржуазную демократию» в ее классовом характере и в «формальном» признании прав большинства населения и после Октября 1917 года попытался выстроить в России систему прямой демократии. У него и у некоторых других социалистов начала века можно проследить ту же нелюбовь к социальным абстракциям, искажающим человеческие отношения, что и у Бабефа или Прудона (что насилие, кулачное право тоже представляет собой форму непосредственного отношения между людьми социалисты как-то не принимали в расчет или даже рассчитывали на него в борьбе против капитализма, полагая, что при социализме этот фактор каким-то образом исчезнет)

Австрийский социалист начала века 0 Бауэр считал представительную демократию системой политического «атомизма», в которой каждый человек сведен к усредненному статусу избирателя. Такие высказывания можно бы умножать, но суть их уже ясна социалисты индустриального типа, как и социалисты доиндустриального типа, не доверяют социальным абстракциям Однако это относится не ко всем индустриальным социалистам, позиция социал-демократии на протяжении XX века заключалась в том, что она использовала представительную демократию с целью ограничения негативных последствий рынка. Противостояние социалистов, признающих в определенной мере рациональные институты общества, и тех, кто их не признает или признает некоторые из них, воспроизводится устойчиво на разных этапах истории современности, включая и конец XX века

В конце XX века самыми последовательными критиками модерна выступили постмодернисты и левые интеллектуалы постиндустриальной направленности, тогда как

социал-демократия в настоящее время подтверждает свою приверженность к модернистским ценностям Нередко можно столкнуться с мнением, что антимодернистские ориентации социализма (отказ от рынка, денежных отношений, от государства) представляют собой не заслуживающие внимания утопические идеи, которые здравомыслящие люди должны просто отбросить. В настоящем исследовании проводится другая точка зрения' эти утопические идеи являются нормативными ценностями, ориентирами, которые определяют направленность политики любого социализма, даже того, который признает законность рациональных институтов общества (если социал-демократы, например, добиваются принятия каких-то мер социальной защиты, то они ведь тоже посягают на законы рынка и прибыли, хотя они и признают их право на существование).

3)В первой главе исследования, посвященной раннему индустриальному социализму, автор порывает с традиционным марксистским делением социализма на «утопический» и «научный». То, что Энгельс в «Анти-Дюринге» говорит об особенностях утопического социализма (фантастичность представлений о будущем, выдумывание его из головы) не имеет никакого отношения к учению Сен-Симона. Он в своей концепции будущего индустриального общества фиксировал то, что происходило у него перед глазами, а именно, смену феодализма с характерными для него междоусобными войнами новым, мирным промышленным обществом. Главной причиной утопичности той или иной теории Энгельс незрелость общественных условий, при которых она создавалась. Но каждая эпоха может быть в чем-то незрелой по отношению к будущему. Сейчас, например, очень заметно, что Маркс и сам Энгельс были ограничены в своем видении социализма условиями общества, в котором делало первые шаги фабричное производство, основанное на использовании большого количества рабочих. Если предположить, что теории Сен-Симона утопичны, то марксизм утопичен в той же степени. А если поставить вопрос о научности социализма, то элементы научности есть и у Маркса, и у Сен-Симона, именно следуя советам последнего его ученик О.Конт разработал систему позитивистской социологии. Если же поставить вопрос о прогностической ценности теорий Маркса и Сен-Симона, то первые оказались созвучны социализму первых двух третей XX века, тогда как идеи Сен-Симона стали актуальны в конце века по мере роста влияния технократии в развитых странах.

4)В той же главе автор развивает новую точку зрения на эволюцию коммунистических воззрений Маркса. Молодой Маркс в этом плане боролся прежде всего против «уравнительного» коммунизма, развивая в противоположность концепцию коммунизма «свободы», понятой на гегелевский лад (как «снятие» материального равенства в более высокой ценности свободы). Маркс не забывал об этом своем противнике и в зрелые годы, когда создавал материалистическое понимание истории и писал «Капитал», хотя аргументация его становилась иной' в молодые годы он думал, что можно достичь свободы путем преодоления царящего в обществе отчуждения, в зрелые он возлагал надежды на рост производства, материальное изобилие и свободное время, видя в них пути, ведущие к свободе. Но свобода пролетариев и общечеловеческая эмансипация стали занимать теперь в его рассуждениях далеко не первое место, он все более тяготеет к идее равенства («Критика Готской программы»), а кроме того, Маркс и его последоватеоив XX веке оказываются во все большей мере

захвачены необходимостью осуществления экономических

преобразований, перед гигантскими масштабами которых социалистические ценности свободы и равенства отступают на второй план. В большей степени это замечание относится к советскому социализму, в гораздо меньшей к европейской социал-демократии, которая, отказавшись осуществлять в своих странах требуемые марксизмом экономические преобразования, смогла посвятить себя задачам достижения социального равенства.

5)Соответственно избранному методу, отмечая различия форм социализма начала XX века, автор попытался очертить сходство между реформистской западной социал-демократией и ленинизмом. Иногда это сходство ищут в инициированной Лениным политике нэпа, то есть в политике смешанной экономики. Концептуальные рамки данного исследования диктуют другой ответ на этот вопрос.

Выше уже говорилось о том, что оба названные направления социализма сформировались в условиях индустриального общества, которое и определило их некоторое сходство в практических целях, теоретических посылках и даже в организационных принципах. Теперь можно сказать несколько конкретнее: обе господствовавшие на протяжении XX века в Европе формы социализма имели государственнический характер, их идейные представители и политические лидеры, двигаясь буквально наощупь, преодолевали негативизм классиков марксизма в отношении государства, что выражалось у них и в чисто инструменталистском отношении к представительной демократии, и в тезисе о неизбежности постепенного отмирания государства в случае политической победы рабочего класса в ходе социалистической революции. На деле социализм в XX веке принял государственническую форму: на Западе социалисты связали свою судьбу с демократическим государством, на Востоке - с диктаторским. Но и в том, и в другом случае социалисты вынуждены были принять государственный централизм, централистическое устройство собственных организаций, необходимость бюрократии (государственной, производственной, партийной). В результате они не смогли последовательно провести в жизнь проповедуемый ими идеал равенства (принцип равенства нельзя совместить с производственной, государственной, партийной иерархией) и сосредоточили усилия, особенно после второй мировой войны, на повышении жизненного уровня трудящихся (на доступности в той или иной мере для большинства людей материальных благ, образования, здравоохранения, на обеспечении старости).

Западные социалисты сыграли главную роль в создании в своих странах «обществ потребления», в СССР тоже возникло (в брежневский период) своеобразное «общество потребления». Стандарты потребления в последнем были гораздо ниже, чем в западных странах, но ведь не это является показателем потребительского общества, тут важнее то обстоятельство, что и государство, его экономика и политика ориентированы в определенной мере на рост потребления (за исключением расходов на оборону и другие политические цели), и само население оказывается в массе охвачено потребительством, стремится к материальным благам, отодвигая на второй план нематериальные ценности. Индустриальное общество, которое вначале принесло с

собой нищету больших масс населения, закончило тем, что воспитало в людях гедонизм, за что его теперь и критикуют моралисты.

6)В третьей главе исследования впервые в отечественной литературе дается аналитический обзор постмодернистской и постиндустриальной критики индустриального капитализма и индустриального социализма. Эта критика философско-политического характера как бы заняла в общественном сознании европейцев то место, которое ранее занимали марксисты, коммунисты. Она велась с крайне левых позиций (постмодернистов, конечно, нельзя причислить к левым, но радикализм их критики, да и ее содержательная сторона, сближает их с ними). Критика, о которой идет речь, довольно слабо воздействовала на практические оппозиционные движения, и была распространена преимущественно среди интеллектуалов. Определенное влияние она оказывала на «новые социальные движения», о которых так много писал, начиная с конца 60-х годов А.Турен. Это экологические движения, феминистские, молодежные, региональные. В этой же гаве обрисована антитеза указанным левым, которую представляет современная социал-демократия.

Апробация работы. Основные положения и выводы диссертации получили отражение в индивидуальной монографии «Социал-демократия» в начале века» (М., ИФ РАН, 1994, в коллективной монографии «Социализм в перспективе постиндустриализма» (М., УРСС, 1999) и в других публикациях автора (см. список трудов опубликованных по теме диссертации в конце автореферата), а также в лекциях курса «История политических учений» в Институте философии РАН.

Текст диссертации был обсужден на заседании сектора «Истории политических учений» Института философии РАН и работа была рекомендована к защите.

Структура и объем диссертации. Диссертация состоит из «Введения», трех глав, содержащих 10 параграфов, «Заключения» и библиографии по теме диссертации.

Основное содержание исследования.

Во «Введении» отмечается актуальность исследования, которая определяется тем, что главные направления левого движения в XX веке - коммунизм и социал-демократия испытали и до сих пор испытывают жестокий кризис идентичности. Исходя из гипотезы, что основной причиной почти одновременно наступившего кризиса коммунизма и западной социал-демократии является процесс постиндустриальных перемен, автор обосновывает необходимость исследования самых общих теоретических констант индустриального социализма в сопоставлении с основными особенностями индустриальной и постиндустриальной эпох. Во «Введении» дается также обзор отечественной и зарубежной литературы по теме исследования, уточняются задачи исследования, описывается его метод и новизна достигнутых результатов.

В первой главе диссертации «Теоретические основы раннего индустриального социализма» рассматриваются политическо-философские основы первых форм индустриального социализма - марксизма и сен-симонизма. Первый параграф «Сен-симонизм - первая форма индустриального социализма» посвящен анализу работ Сен-симона и его учеников. Исследователи идей Сен-Симона в России (В.В.Святловский, В П Волгин) не считают его социалистом в общепринятом смысле

слова, хотя признают, что он оказал серьезное влияние на развитие социалистических идей Между тем, аргументы в пользу этого мнения, которые приводит, например, В П.Волгин не вполне убедительны, они продиктованы, пожалуй, чрезмерной идентификацией сути социализма с марксистской формой социализма. Главный аргумент Волгина тот, что Сен-Симон не провозглашал-де необходимости установления общественной собственности. Но провозглашение общественной собственности не является обязательным атрибутивным признаком модернистского социализма, анархисты, социал-демократы вовсе не настаивают на уничтожении частной собственности, с их точки зрения возможно провести в жизнь социалистические принципы без ее уничтожения, вперед они выдвинули принципы свободы и равенства

Сен-Симон тоже говорил о равенстве как в смысле улучшения материального и нравственного существования низших классов, так и в смысле ликвидации всех прав рождения и всех привилегий, но он никогда не отказывался от принципа иерархии (производственной, административной, даже религиозной). Когда его ученики после его смерти провозгласили своеобразный отказ от частной собственности, они также не отказались от иерархии, основанной на различии способностей людей, проповедовали идею меритократии. Тем самым сен-симонизм раскрывает тайну почти любого индустриального социализма, провозглашая равенство, он не может отказаться от производственной, а затем и административной, общественной иерархии

Другая характерная черта сен-симонизма заключается в отрицании либерального понимания свободы и выдвижении вперед идеи социального долга, в установлении приоритета целого в отношении личности. Сен-Симон говорил, например, что при устроении общества никто не ставит главной целью свободу, люди объединяются не с целью получить свободу, а для позитивных задач, например, для организации производства и обеспечения всеобщего благосостояния Он соглашался признать лишь такую свободу, которая заключается в развитии человеком его материальных и духовных способностей, полезных для общества Свобода служит, таким образом, для наилучшего выполнения людьми своего социального долга, долг превыше свободы, он цель, свобода лишь средство

Отрицательное отношение Сен-Симона к либерализму привело к тому, что он резко отделил либерализм от индустриализма и ратовал за создание во Франции промышленной партии, отличной от либеральной и выражающей интересы производителей. Он считал также несовместимой с интересами производителей и демократию, парламентаризм

Он признавал за Французской революцией заслугу разрушения феодального строя, но считал, что в позитивном плане ее достижения ничтожны, так как она не открыла дорогу промышленному развитию и приоритету промышленников в обществе С точки зрения Сен-Симона, в революции на первом плане оказались непроизводительные слои, не тождественные прежнему дворянству, слои, которые Сен-Симон называл «буржуазией». Это парламентарии («метафизики», с их метафизической идеей прав человека), юристы, военные недворянского происхождения, а также многочисленные тогда слои рантье. Буржуазия, как раньше дворяне, стремится овладеть

государственным аппаратом, чтобы эксплуатировать его в свою пользу и контролировать государственные финансы Его идеалу приоритета в обществе производителей противоречило доминирование в обществе новых нефоизводительных слоев

Находясь в оппозиции к институтам политической демократии, Сен-Симон, естественно, не ставил задачи достижения политического равенства Его внимание целиком сосредоточено на вопросах социального равенства, которые он решал также весьма своеобразно. Он не требовал равного распределения (без посредничества рынка и денег) продуктов, произведенных сообща, как это делали Бабеф, Буонаротти, Луи Блан, он не требовал равного обмена (Прудон) или распределения по труду в условиях пролетарской власти (Маркс). Начиная с первых своих работ, он утверждал, что только развитие науки и производства помогут обеспечить благосостояние бедных классов.

В теориях Сен-Симона соединяются, казалось бы, несоединимые вещи: общее благо и равенство, отказ от привилегий, продиктованных рождением, и принцип меритократии, идея сведения на нет политической власти и проект жесткого административного управления производством и обществом. Теперь следует отметить еще одну пару как будто противостоящих друг другу позиций: поклонение его науке и создание новой религии, нового христианства. Обращение Сен-Симона к теме христианства было, прежде всего, обусловлено его стремлением обосновать необходимость улучшения условий жизни бедных классов. Поэтому Сен-Симон берет из старого христианства прежде всего принцип «братства». По мысли Сен-Симона, принцип братства повелевает так устроить общество, чтобы обеспечить беднейшему и самому многочисленному классу лучшие условия его нравственного и материального положения

Надо заметить, что обращение Сен-Симона к христианскому принципу братства было серьезным поворотом в его творчестве. Ранее он хотел положить в основу общественного устройства некий единый принцип мироздания, каковой он определял как принцип «всеобщего тяготения». Сен-Симон хотел разработать систему наук таким образом, чтобы провести сквозь все науки, включая гуманитарное знание, некий единый научный принцип. Это весьма характерное для эпохи индустриализма стремление искать в науке некое единство, единый принцип, включая человеческое общество. И если длительное время, как уже сказано, таковым выступал у него закон «всемирного тяготения», то в конце жизни, обратившись к истокам христианства, он нашел в принципе «братства» общую основу, на которой должно строиться человеческое общество. Причем, он думал, что принцип «братства» надо совместить с поисками «общего принципа» в области естественных наук.

В.П. Волгин считал, что у Сен-Симона в основе исторических перемен лежит смена философских ориентаций, что, таким образом, история в представлении Сен-Симона определена прежде всего историей философии и потому его историзм имеет идеалистический характер. Этому подходу хотелось бы противопоставить другой, учитывающий то обстоятельство, что Сен-Симон во многих текстах рассматривает историю как переход человеческих сообществ от режима войн к отношениям, основанным на мире, труде, торговле. В статье «О промышленной системе» (1821 г.) он пишет, что возможны на деле только две системы социальной организации - уходящая в

прошлое феодальная или военная организация и будущая мирная, промышленная6. Таким образом, согласно Сен-Симону, история оказывается детерминированной не столько развитием философии, сколько социально-политическими отношениями, а также производством, экономикой. Что же касается философии, то она оказывается у Сен-Симона неразрывно связана с названными процессами, меняется вместе с ними и содействует их изменению

Ведущая роль "нового христианства'' в создании промышленного общества не отменяла общей ориентации Сен-Симона в видении перспектив развития общества на науку, производство, промышленность. Он был уверен, что будущее за ними. В этом плане может быть проведена аналогия мезду ним и Марксом. Мо между ними есть существенное различие. Маркс сделал из производства движущий принцип почти всей западноевропейской истории, тогда как Сен-Симон ограничил приоритетность производства (и науки) промышленным обществом. В этом ограничении есть большой смысл, действительно, трудно объяснить динамикой производства античный, средневековый периоды истории, тогда на первом плане находишь другие факторы (войны, религиозные интересы). Пожалуй, только с капитализмом начинается период верховенства производства в общественных изменениях. Так думал Сен-Симон и верность его взгляда подтверждена историей Запада в XIX -XX веках.

Говоря о социальной философии Сен-Симона, нельзя не остановиться на том развитии, которое придали ей многочисленные ученики Сен-Симона (Родриг, Базар, Анфантен и др.). Сам Сен-Симон был фейерверком идей, но он не уделял достаточного внимания их обоснованию и систематизации, это сделали его ученики Но они также радикализировали его идеи, особенно те, которые имели социалистическую интенцию. Их основательный труд "Изложение учения Сен-Симона", в основу которого легли публичные лекции, прочитанные в 1828-1829 гг., в основном Базаром, содержит ряд важных положений, которые оказали сильное влияние на европейских социалистов более позднего времени, прежде всего на марксистов.

Начиная с Энгельса, марксисты рассматривали Сен-Симона как одного из великих социалистов-утопистов, предшественников марксизма, и подчеркивали в его наследии то, что казалось близким духу марксизма. Это относится, в частности, к идее сен-симонистов о классовой борьбе, присущей почти всей человеческой истории (строки "Коммунистического Манифеста" как будто повторяют высказывания сен-симонистов в их книге "Изложение учения Сен-Симона" о борьбе господ и рабов, патрициев и плебеев, сеньоров и крепостных, земельных собственников и арендаторов, наконец, хозяев-собственников и рабочих), это относится также к их идее об отмене права наследования собственности (и такой пункт есть в "Коммунистическом Манифесте ) и, естественно, к идее прогресса человеческой истории, в ходе которого постепенно изживаются самые жесткие социальные антагонизмы и завершением которого должна явиться свободная от антагонизмов "всемирная ассоциация" человечества, всемирная "мастерская", где все будут трудиться по единому плану, воодушевленные единым чувством "братства''. Все

6 На эту особенность философии истории Сен-Симона обратил внимание Г.В.Плеханов. См. Плеханов Г.В. Французский утопический социализм XIX века. //Соч., т.ХУ 111 - Москва: Госиздат, 1925 - С. 107

упомянутые тезисы, действительно, близки марксизму и даже воспроизводятся им. Но невозможно не заметить при чтении текстов сен-симонистов, что они имеют у них совершенно другой смысл, чем у марксистов.

Если Маркс считал основой исторического прогресса развитие производства, то сен-симонисты связывали прогресс с изживанием воинственных отношений между людьми; если марксисты требовали отмены прав наследования, видя в этом шаг к отмене частной собственности вообще, то сен-симонисты были противниками ее отмены, полагая, что коммунистическое огосудартвление имуществ и равное распределение доходов может привести лишь к общей нищете. А главное, сенсимонисты открыто признавали неравенство способностей у людей и выводили из него необходимость иерархического устройства общества.

Во втором параграфе «Маркс, Гегель и коммунизм» рассматривается вопрос о том, как Маркс с помощью Гегеля преодолевал «уравнительный» коммунизм. Эта полемика раскрывает особенности марксова индустриального социализма, свойственную ему высокую оценку достижений капиталистической цивилизации

Теории Кабе, Дезами, Вейтлинга и др. ему не нравились прежде всего потому, что они несли на себе отпечаток частной собственности, который сказывался в исключительной сосредоточенности на вопросе о распределении материальных благ. Такой коммунизм мог требовать уничтожения частной собственности, распространения на всех обязанности трудиться и права получать материальные блага в соответствии с количеством затраченного труда. Тем не менее он, по мысли Маркса, не выходил за рамки мира частной собственности и даже не дорос до нее, что сказывалось де в его аскетизме, в неспособности подняться до уровня капиталистической цивилизации Смысл всей полемики заключается, на наш взгляд, в том, что Маркс, говоря о ничтожестве чувства "обладания" предметом, хотел преодолеть принцип "равенства". Не к равенству стремился молодой Маркс, вернее, он хотел его "преодолеть" в гегелевском смысле слова, то есть включить как подчиненный момент в более высокое понимание коммунизма Его занимала проблема, как человек может овладеть всем богатством предшествующего развития общества или как возможно единение индивида и рода, разрешение противоречия между ними, то есть, как возможна свобода? Таким образом ясно, как Маркс преодолевает уравнительный коммунизм - он переносит акцент с равенства на свободу, которую толкует близко к гегелевскому пониманию вопроса.

Связь между теорией Маркса и гегелевской философией можно показать, сопоставляя тексты "Рукописей 1844 г." и "Феноменологии духа". Выше суть марксова коммунизма была увязана с идеей о непосредственном единстве индивида и общества. И вот это-то единство имеет прямые аналоги в "Феноменологии духа", хотя не только в ней. Можно отыскать в гегелевском тексте место, наиболее близкое по теме и смыслу к рассуждениям Маркса в "Рукописях 1844 г.". Таковым, безусловно, является отрывок об отчуждении, который следует у Гегеля сразу же за описанием нерасчлененного единства субстанции и единичных самосознаний в нравственности. Гегель видит отчуждение в распаде единства индивидуального и всеобщего, существовавшего в нравственности, распаде, наступающем с возникновением права, этой, по Гегелю, "мертвой", "формальной всеобщности". В мире права все люди отчуждены друг от друга и от противостоящей им "отчужденной реальности". Последняя включает в себя, по Гегелю,

мир государства, понятого как "простая всеобщность" и мир богатства, где царит "своекорыстие" и эгоистические интересы, от этого земного мира отчужден мир духа (понятия и веры) В итоге можно констатировать, что Гегель говорит об отчуждении применительно к той же эпохе, что и Маркс, эпохе, когда экономика представляет область всеобщего эгоизма, когда всеобщность права, государства, знания и веры оказывается противопоставлена атомизму индивидов в области экономики. Гегель считал, что отчуждение ликвидируется в результате образования, тогда устанавливается единство сфер отчужденного духа (понятия и веры) и социальной действительности, тогда право и государство раскрываются как объективно-всеобщие определения субъективно-индивидуального начала и устанавливается единство субъективно- >

индивидуального и объективно-всеобщего. И в результате, как и Маркс при определении коммунизма, Гегель делает вывод о примирении всех враждующих начал и рождении духа "абсолютной свободы" Такая свобода представляет собой волю, но не арифметически вычисленную волю, как это происходит в представительной демократии (тут уместно напомнить о всегдашнем критицизме Маркса в отношении представительной демократии), а волю одновременно и всеобщую, и включающую в себя множество индивидуальных воль Такая воля - подлинный аналог марксова единения индивида и рода, появляющегося после снятия отчуждения "родовой жизни".

В подтверждение того,что в этом выводе нет никакой надуманности, можно сослаться на Г. Лукача, который в работе 1923 года "История и классовое сознание" описывает социализм как мир абсолютной текучести и изменчивости, поступая вполне в духе Гегеля, который определял еще "абсолютную свободу" как "фурию исчезновения", имея в виду предполагаемые ею текучесть феноменов и их взаимопереход друг в друга Собственно, гегелевское понятие "абсолютной свободы" имеет в этом плане сильный негативистский аспект, который оборачивается угрозой индивиду, поскольку индивиды оказываются лишены устойчивых различий Гегель говорил, что "абсолютная свобода" ведет к смерти "точечности", "единичности". В сталинскую эпоху это состояние было реализовано грубо материалистически' тогда все были не уверены в своем существовании и каждый мог быть заменен другим. Взгляд Маркса на единство индивидов в обществе был более идеальным и имел более позитивное содержание. Поэтому аналогом его представления о коммунизме может быть скорее не понятие "абсолютной свободы", а понятие "совести", этого высшего, по Гегелю, достижения л

морального духа. Он пишет о самосознании, что оно в качестве "совести" "в достоверности себя самого имеет содержание для пустого дотоле долга, равно как и для пустого права и пустой всеобщей воли"7. Совесть у Гегеля - как бы антипод отчуждения со свойственным ему миром всеобщих абстракций права и государства, она -

то всеобщее, которое заключает в себе конкретное, своего рода живое всеобщее, которое, может быть сродни лейбницевской монаде, содержащей в себе бесконечность мира, или понятию жизни у Бергсона.

Обратившись затем к "Философии духа" Гегеля, автор проводит аналогию между коммунизмом Маркса и гегелевской трактовкой государства как царства высшей свободы.

7 Там же. С. 340.

Далее в диссертации рассматривается вопрос о том,

как Маркс критиковал Гегеля Маркс критиковал, как известно, Гегеля за его идеализм, за "некритический позитивизм", в результате которого все противоречия в движении Духа снимаются в конечном синтезе И между тем, в трактовке коммунизма в своих ранних работах он воспроизвел синтез индивидуального и общего в духе Гегеля. Отбросив идеализм Гегеля, Маркс в остальном осуществил простое "перевертывание", как выразился некогда Альтюсер, гегелевской схемы: если у Гегеля государство отпускает от себя гражданское общество (что исторически совершенно верно и Маркс это признает), то у Маркса гражданское общество, "народ" создает государство, причем, последнее оказывается абстрактно-всеобщим, как и у Гегеля. И далее Маркс, точно как Гегель, ставит задачу снять отделенность абстрактного государства (то есть демократии) от земной жизни народа, "вернуть," как он говорит, "политическое государство в реальный мир"8. Акт единения абстрактно-всеобщего государства и сферы гражданских интересов и появление в результате особого конкретного всеобщего Маркс связывает с коммунистической революцией. Гегель же пытался тот же акт единения усмотреть в конституционной монархии с элементами сословности. Выразившееся у Маркса в 1843 году стремление к слиянию государства и сферы частных интересов, сохранилось у него и в поздний период жизни, превратившись в идею "отмирания" государства на высшем этапе коммунистического общества Таким оказался далекий отголосок гегелевской философии права

В конце параграфа рассматривает вопрос о том, как изменилось марксово понимание коммунизма, когда он разработал свое материалистическое понимание истории Начиная с "Немецкой идеологии", Маркс обосновывает коммунистическую революцию, указывая на постоянный рост производства, неотвратимо ведущий-де к уничтожению частной собственности и победе общественной собственности, что осуществляется в результате классовой борьбы пролетариев против собственников Но ни идея общественной собственности, ни идея классовой борьбы не содержали элементов, отталкиваясь от которых можно было бы развить такое понимание коммунизма, которое бы выходило за рамки уравнительности Может Маркс забыл уже об этом своем противнике' Нет, не забыл Поэтому он подчеркивал, что для осуществления коммунистической революции нужен огромный рост производительных сил во всемирном масштабе, так как в противном случае получится лишь "всеобщее распространение бедности"9 и начнется снова между людьми борьба за обладание материальными благами. Маркс и позже, в "Критике Готской программы" делал ставку на "изобилие" при характеристике коммунизма Оно должно было служить гарантией, чтобы людьми не овладела вновь страсть к обладанию вещами. Но изобилие, как становится ясно при взгляде на современные "общества потребления", это своего рода мираж, отступающий при приближении к нему, социологическая фикция, потому что потребности людей развиваются вместе с ростом производства всевозможных благ и этому процессу не видно конца "Изобилие" в зрелых работах Маркса выполняет ту же роль, какую в ранних работах выполняло мистическое тождество индивида и общества

8 Там же. С. 254.

9 Маркс К.и Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 33.

В третьем параграфе «Маркс и идея прогресса» рассматривается трактовка Марксом прогресса истории. Прогресс составляет, бесспорно, одну из основных идей современности (1а тоёегпйе). Маркс в зрелых своих работах решительно встал на сторону научно-производственного прогресса и увидел в нем, примерно с 1844г, основу исторического процесса.

Если отношение Маркса к материальному прогрессу кажется ясным, то сложнее обстоит дело с социально-политическими, духовными переменами в обществе. В этом отношении позиции вообще могут быть разными Можно считать, что те из перемен, которые вызваны материальным совершенствованием, и являются самыми прогрессивными. Но в таком случае человечество обречено просто пассивно следовать за поворотами социально-производственных устройств, считая прогрессивными самые последние из них и отказываясь от какой-либо ценностной регуляции общественной жизни. Можно, с другой стороны, считать прогрессивными социальные преобразования, предпринятые с позиций разума. Но этот подход слишком абстрактный и предполагает разные решения в зависимости от того, что считать разумным (таковым может считаться и возврат к прошлому) Маркс выработал свое отношение к социально-политическому и духовному прогрессу при опоре на Гегеля, который своеобразно высветил накопление позитивных достижений и в этих сферах. И дело не только в том, что Маркс перенял у Гегеля диалектический принцип отрицания отрицания. Близость Маркса к Гегелю обнаруживается и в трактовке содержательной направленности исторического прогресса Чтобы это увидеть, надо обратиться к текстам Гегеля, образующим его "Философию истории".

Конечно, изначально видно различие между Гегелем и Марксом в подходе к истории: у Гегеля предполагается существующим единственный субъект истории, мировой дух, стремящийся к постижению и реализации собственной свободы Люди, целые народы для него только средства, коими пользуется мировой дух в своем движении вперед. Маркс уничтожает субъектность духа У него единственными деятелями истории оказываются сами люди, но их действия, если брать зрелые работы Маркса, обусловлены исторической необходимостью Но интересно, что необходимость у Маркса диктует примерно то же направление истории, как то, которое определено движением мирового духа Гегеля Правда, Гегель останавливается преимущественно на таких сторонах истории, как государство, право, религия, нравственность, искусство, а Маркс прежде всего на экономических вопросах, доказывая приоритетность экономического развития общества, что составляло его отличие, и крупное отличие, от Гегеля. Но если сопоставить ступени исторического процесса в философско-исторических концепциях Гегеля и Маркса, то порой кажется, что их исторические схемы взаимодополняют друг друга.

Действительно, первой ступенью в движении мирового духа, ступенью, лежащей еще собственно за пределами истории, является для Гегеля погружение духа в «естественность», когда дух выступает как всеобщее природное начало, которое всецело подчиняет себе субъективный принцип. Образцы такого существования Гегель видит на Востоке (Китай, Индия). У Маркса первой ступенью истории выступает нерасчлененное единство, род с его патриархальными отношениями, где индивиды

совершенно несамостоятельны. Маркс не ограничивает географически место первой ступени, она существует повсюду, где складываются человеческие объединения на родовой основе Род Маркс характеризует прежде всего экономически, через существование общей собственности. Но как у Гегеля доисторические общества, у Маркса родовые общества представляют нераздельность индивидуального и всеобщего Вторая ступень движения мирового духа, когда уже, с точки зрения Гегеля, начинается действительная человеческая история, характеризуется им как эпоха выделения всеобщего из природного начала, эпоха формирования, с одной стороны, абстрактно-всеобщего, с другой, субъективности как самостоятельного принципа. Этот период представлен у Гегеля Грецией и Римом, к нему принадлежит и феодальный мир У Маркса второй исторический этап начинается с выделения субъекта и принадлежащей ему собственности из нерасчлененного единства рода, что происходит по нарастающей в античном обществе, в германской общине, в условиях феодализма и тд. При этом * общим с гегелевской концепцией моментом оказывается акцент на выдвижении

принципа индивидуальности, чем особо отмечена история Запада. Но здесь у Маркса есть крупное отличие от Гегеля А именно, расцвет принципа индивидуализма в экономическом и политическом планах у Маркса приходится на капитализм, тогда как Гегель не выделял капитализм как особое общество

В описании третьей ступени исторического развития снова обнаруживается сходство между Гегелем и Марксом. Оба они считали, что на этом этапе снимается противоположность всеобщего и индивидуального, происходит их «примирение» (Гегель) или «обобществление» человечества (Маркс) и наступает в результате конец истории (для Гегеля), конец предыстории и начало подлинно человеческой истории (для Маркса).

Если у Гегеля завершением истории оказывается «примирение» всеобщего и частного в протестантских государствах, то у Маркса завершением предшествующей истории должен явиться коммунизм. Но его представление о коммунизме имеет сходство с вышеупомянутым гегелевским «примирением». Так, когда Маркс критикует «абстракцию» всеобщих интересов в буржуазной демократии, дополняемую раздробленностью, атомизмом индивидов, то коммунизм он характеризует как примирение этих крайностей, как слияние всеобщего и частного, гармонию всеобщих и частных интересов Только в поздних экономических работах Маркса и в «Критике » Готской программы» появляется осознание возможности несовпадения интересов

индивида и коммунистической ассоциации. Так завершался (различно, но и сходно) у Гегеля и Маркса большой исторический цикл, начавшийся с нерасчлененного единства всеобщего и индивидуального, прошедший через стадию становления абстрактного всеобщего и абстрактного отдельного к примирению этих начал. Так очерчена ими линия социально-политического и духовного прогресса

Вслед за этим в диссертации рассматриваются круги истории, которые Мфкс описывал и в «Экономическо-философских рукописях 1844г.», и в «Экономических рукописях 1857-1859г.г.». В этих описываемых различно исторических кругах полярными точками выступают, в конечном счете, родовое общество и капитализм. Остальные общественные типы (азиатский способ производства, античное общественное устройство, феодализм) представлены у Маркса как переходные, внутри которых общинные отношения соседствуют с чисто экономическими отношениями. Они поэтому

могут рассматриваться либо как этапы становления «вторичной», «экономической общественной формации», либо как этапы разложения «первичной» формации «Ассоциация» (социализм, коммунизм) представляет собой этап гармонии, «примирения» крайностей общности и индивидуализма Выделение подобных кругов в человеческой истории демонстрирует телеологический подход к ней, который, конечно, основывается на исторических фактах, у Маркса особенно на фактах экономической истории человечества, но следует прежде всего логике отчуждения, переведенной на материалистический язык как «отчуждение труда».

Могут возразить, что телеологическая интерпретация истории имеет у Маркса второстепенное значение, что Маркс велик тем, что дал материалистически- <

детерминистское объяснение истории, увидел ее основу в производственном прогрессе и тд Вопрос, однако, заключается в том, действительно ли магтериалистическо-детерминистское объяснение истории у Маркса доминирует над телеологическим объяснением или обе схемы существуют в работах Маркса параллельно друг другу, или '

они пересекаются, накладываются друг на друга''

В работах Маркса материалистическо-детерминистическая концепция истории возникла позже, чем представление о диалектических кругах в истории. Впервые ее основы, в неустоявшихся еще терминах, Маркс сформулировал в «Немецкой идеологии». В классически четкой форме Маркс изложил указанную точку зрения в широко известном «Предисловии» 1859 г. к работе «К критике политической экономии» Согласно этой точке зрения, двигателем исторического развития является рост производительных сил, который в поворотные моменты требует соответствующего изменения производственных отношений и всей огромной надстройки Но такая точка зрения оставляет без ответа вопрос о том, где же следует искать критерий экономического, социального, политического прогресса?

Вопрос разрешается просто' Маркс видит в социализме конечную цель исторического развития своего времени и степень приближения к этому идеалу оказывается у него критерием исторического прогресса Сама же социалистическая цель обоснована поначалу при опоре на концепцию диалектических кругов истории. Так обнаруживается, что теория линейно-восходящего развития, продиктованного прогрессом производства, не является единственной или параллельной в отношении концепции диалектических кругов истории, свою ценностную компоненту она заимствует •

у последней

Маркс пытался доказать историческими экономическими аргументами неизбежность наступления социализма. Так, он думал, что процесс концентрации производства и капиталов, явно ощутимый уже во второй поповине XIX в., прямо ведет к 1

обобществлению собственности, к социализму. Но вывод Маркса был ошибочен, капитализм оказался совместим с очень сильной концентрацией производства и даже с его государственным регулированием, что продемонстрировали последние сто пятьдесят лет капиталистического развития. Конечно, невозможно в истории, опираясь на наблюдаемые факты, провести со стопроцентной уверенностью линию в будущее, прогнозировать его, в представлении о будущем всегда есть элемент утопии, в нем обязательно присутствует в той или иной форме ценностный момент. Но в таком случае следует отвергнуть ранее распространенный среди марксистов тезис о том, что Маркс

научно доказал наступление социализма Социализм воплощает ценность, обоснованную Марксом прежде всего с помощью диалектики отчуждения труда, и это верно как для ранних, так и для зрелых работ Маркса. Начиная с «Немецкой идеологии», в философско-исторических текстах Маркса переплетаются между собой два взгляда на историю, один из которых связан с верой приоритетную для общества роль производственного прогресса, второй апеллирует к динамике отчуждения.

Капитализм для Маркса означал прогресс - экономический, политический моральный, прогресс в самой природе человека. Маркс хотел сохранить достижения капитализма в коммунистическом обществе, "снять" его, если говорить гегелевским языком. В этом он видел основное отличие своего "цивилизованного" коммунизма от "уравнительного. Но какой была до сих пор историческая судьба того и другого типа социализма?

Если во времена Маркса "уравнительный" коммунизм был преимущественно теорией, то период антибуржуазных революций, начатых российской революцией 1917г. и вплоть до кубинской революции, включая антиколониальные и антибуржуазные движения в африканском и азиатском регионах, продемонстрировал, как может быстро и при воодушевлении всего народа реализоваться уравнительный коммунизм. Советские руководители прилагали большие усилия к тому, чтобы перенять достижения капиталистической цивилизации, но из этого не получилось ничего, кроме уравнительности в области материального обеспечения. Более того, и западные социал-демократы, действуя в условиях развитого капитализма, добились лишь некоторого уравнивания материального достатка Где же находится социально-историческая ниша марксова "цивилизованного социализма"? Вероятнее всего, реальных перспектив у него нет, что неудивительно, ибо он замешан на гегелевском мистическом единении индивида и рода. Он может сыграть реально роль высшей социальной ценности, подобной той, о которой говорил Кант: «Хотя этого совершенного строя никогда не будет, тем не менее следует считать правильной идею, которая выставгиет этот механизм в качестве прообраза, чтобы, руководствуясь им, постепенно приближать законосообразное общественное устройство к возможно высшему совершенству»10.

В параграфе четвертом «Маркс: труд и производство» вновь разбирается вопрос о соотношении труда и общества, но на этот раз он рассматривается не с точки зрения влияния Гегеля на Маркса, а при анализе его отхода от Гегеля и в связи со становлением его материалистической философии.

Уже в ранних работах Маркс главным предметом своих размышлений сделал положение фабричных рабочих. В «Экономическо-философских рукописях 1844 г.», рабочий изображен как главный субъект истории, а все общественные явления оказываются, в конечном счете, отчужденными результатами его деятельности. Но нас в данном случае интересует не теория отчуждения, а те положения, которые выходят за ее рамки, они любопытны тем, что свидетельствуют о трудностях, встающих перед

10 Цит. по Т. И. Ойзерман. Марксизм и утопизм. М.. 2003. С. 62.

Марксом в трактовке соотношения труда и общества в результате рассмотрения им глобальных исторических и социальных процессов, не укладывающихся в схему отчуждения труда.

Переход Маркса от одной точки зрения к другой часто осуществляется неявно, как будто он и не покидает точку зрения отчуждения труда. Чаще всего Маркс придает этому понятию смысл, утвердившийся в философии от Гегеля и до Сартра: в таком случае речь идет о субъекте, действия которого выходят из-под его контроля. В этом духе Маркс пишет, что по мере роста производимой рабочим продукции, его труд становится все более дешевым товаром, что «в прямом соотношении с ростом стоимости мира вещей растет обесценение человеческого мира»11. Но далее, как бы продолжая тему отчуждения труда, он высказывается несколько иначе. Он пишет, что труд имеет для рабочего «внешний» характер, поскольку он является принудительным трудом на другого; труд рабочего «принадлежит не ему, а другому, а сам он в процессе труда принадлежит не себе, а другому»12. Вопрос переносится тем самым на почву отношений между рабочим и капиталистом, философская идея отчуждения заменяется социологическим вопросом об отношениях между рабочими и капиталистами, положение рабочего в таком случае характеризуется не отчуждением, и тем более не «самоотчуждением», а эксплуатацией рабочего со стороны капитала. Философия отчуждения оказывается, таким образом, преодолена социологическим тезисом о зависимости класса рабочих от класса капиталистов.

Итак, рабочий оказывается в тисках частнособственнических отношений. Но Маркс не оставляет попыток вновь включить эти отношения в схему отчуждения. Он стремится доказать, что частная собственность является следствием отчужденного отношения рабочего к своему труду и к продукту своего труда. Правда, Маркс делает оговорку, что само понятие отчужденного труда он вывел, исходя из понятий политической экономии, в том числе понятия частной собственности. Но признавая это он, тем не менее, считает возможным сделать вывод, что «хотя частная собственность и выступает как основа и причина отчужденного труда, в действительности она, наоборот, оказывается его следствием, подобно тому как боги первоначально являются не причиной, а следствием заблуждений человеческого рассудка. Позднее это отношение превращается в отношение взаимодействия»13. Как объяснить настойчивое стремление Маркса свести происхождение собственности к процессу отчуждения труда? Наверное, причина в том, что он за отношениями вещей (собственности) хочет раскрыть отношения людей. Он достигает этого,указав на разделение труда. Конечно, издавна существующее общественное разделение труда стимулировало развитие частной собственности (хотя в ее появлении сыграли роль и другие факторы). И конечно, общественное разделение труда и обмен, когда они достигают определенного уровня развития, создают основу для социального отчуждения. Но это отчуждение не аутентично тому, о котором говорил Маркс, имея в виду фабричных рабочих и их «абстрактный» труд. Реальная история не подтверждает тезиса Маркса 1844г. о том, что

11 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 88.

12 Маркс К. и Энгельс Ф. Сом. Т. 42. С. 91.

13 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 42. С. 197.

частная собственность является результатом отчуждения труда рабочих (хотя ее появление связано с общественным разделением труда).

Та же направленность мысли Маркса сказывается, когда он ставит в зависимость от труда и его отчуждения «родовую сущность» человека. Но последняя (язык, сознание, социальные институты, мораль, искусство) не может быть сведена ни к труду рабочего, ни к общественному производству в целом, и не может стать отчужденной от человека в результате отчуждения его труда. В текстах молодого Маркса одна и та же особенность, - попытка прочно увязать с феноменом отчужденного труда рабочих те явления общественной жизни, которые на деле выходят далеко за пределы действительности фабричного труда. Социалистов (и Маркса в том числе) часто упрекали в том, что они сводят индивида к обществу, подчиняют первого второму. Если же иметь в виду «Рукописи 1844 г.», то скорее можно было бы сказать, что Маркс сводит все общество к феномену пролетарского труда.

В этом отношении ситуация не меняется и тогда, когда Маркс порывает (отчасти, а не всецело) с философией отчуждения труда и вырабатывает свое материалистическое понимание истории. Его главная мысль заключается теперь в том, что развитие производства, смена исторических форм разделения труда вызывает совокупные изменения всего общественного организма, опосредуемые изменением форм собственности и, соответственно, производственных взаимоотношений людей. Уже не труд отдельного рабочего, а весь комплекс общественного производства становится предметом анализа Маркса. Наша задача заключается в том. чтобы уяснить, какие в связи со сказанным произошли изменения в трактовке Марксом коммунизма, соотношения труда и общества

В «Капитале», в главе «Так называемое первоначальное накопление», Маркс, опираясь на исторические факты, показал, как формировался свободный наемный труд и как в условиях капиталистической мануфактуры он приобрел форму «абстрактного», «частичного» труда. История труда оказывается, таким образом, встроена в масштабные многообразные процессы. И тем не менее, Маркс и в этот период проводит точку зрения приоритета рабочего труда в обществе. Он представляет пролетариат единственным прогрессивным классом в истории, так как его жизненная ситуация пдталкивает его к борьбе против капитализма. Остальные классы характеризуются, напр., в «Коммунистическом Маннифесте» как «реакционные», в эту категорию часто попадает и крестьянство. Но пролетариат не оправдал ожиданий классиков марксизма, последующая история очень скоро показала, что он имеет собственные интересы, которые не совладают с теми задачами, которые на него возлагала философия Маркса. История разрушила монолог труда, к которому стремился Маркс, и продемонстрировала разноголосицу исторических сил

Можно еще рассмотреть трактовку Марксом роли труда в капиталистической системепроизводства. Здесь мы снова сталкиваемся с преувеличением им значения пролетарского труда. Капиталистическое производство, согласно Марксу, развивается таким образом, что вещественные элементы капитала (фабрика, машина и т.п.) становятся все более мощными, постоянный капитал все накапливается, а труд рабочих играет в производстве относительно все меньшую роль. Именно последнее обстоятельство таит в себе, по мнению Маркса, смертельную опасность для

капитализма Ибо, по его убеждению, только живой труд рабочих создает совокупное богатство общества, только он создает стоимость и прибавочную стоимость Относительное уменьшение доли труда в составе производственных элементов должно вести к сокращению доли прибыли, а капитал без прибыли не может существовать и потому обречен на гибель

Этот взгляд на вещи сегодня представляется очень уязвимым, ибо, например, сильно возросло влияние науки на производство и стало почти очевидно, что труд рабочих просто собирает в себе производительную силу науки и всего общества Но и современники Маркса, и даже его предшественники, справедливо указывали на ряд факторов, воздействующих на производство общественного богатства и, тем самым, стоимости и прибыли Ж. Б Сэй доказывал, что в производстве участвуют ученый, предприниматель и рабочий, выполняющий их указания С другой стороны, физиократы развивали мысль о производительной силе земли как источнике всякого богатства Речь не идет о том, чтобы вернуться к точке зрения физиократов. Конечно, труд создает богатство, но через живой труд в создании богатства принимают участие, как считал А. Смит, общественные производительные силы. Истолковать это можно в том смысле, что вместе с трудом общественное богатство создают и наука, и природа14, и управление, и разделение труда и т.п. Общественное богатство общества и создается всем обществом.

Мысль о труде как выразителе производительной силы общества в целом Марксу очень близка и понятна, но он ее проецирует в будущее, когда капитализм рухнет и присвоение чужого рабочего времени перестанет быть основой общественного богатства. Но зачем понадобилось проецировать эту ситуацию на будущее? Ведь и во времена Маркса было заметно воздействие науки и других общественных факторов на труд в плане повышения его производительности. Все вышесказанное

свидетельствует о том, что Маркс, начиная с «Рукописей 1844 г.»,стремился превратить рабочего в абсолютный субъект истории. Марксизм был и остается теперь блестящей интеллектуальной формулой пролетарского труда.

Вторая глава диссертаци «Теоретические ориентации левых в начале XX века» посвящена сравнительному анализу философско-попитических теорий западных социал-демократов, Ленина и анархо-синдикалиста Сореля. В первом параграфе «Экономизм как форма марксистской ортодоксии после Маркса и западный путь ее преодоления» рассматривается идейная эволюция западных социал-демократов. В конце XIX века последователи Маркса и Энгельса в Европе, желавшие быть верными революционному делу марксизма (Лафарг, Каутский, Плеханов, Люксембург и др), создали особый вариант ортодоксального марксизма. Прежде всего следует отметить.

14 Маркс в «Критике Готской программы» признает производительную силу природы. Он там пишет: «Труд не есть источник всякого богатства. Природа в такой же мере источник потребительных стоимостей (а из них-то ведь и состоит общественное богатство!), как и труд, который сам есть лишь проявление одной из сил природы, человеческой рабочей силы» - Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 19. С. 13.

что вся философская сложность и многоцветье текстов Маркса у ортодоксов исчезает и превращается в достаточно стройную логическую схему обоснования социалистической революции. Из работ классиков они усвоили мысль, что прогресс производства, противоречия производительных сил и производственных отношений, то есть экономическая сфера играет решающую роль в подготовке социалистического переворота в условиях индустриального капитализма.

У Маркса социальный прогресс не был простым следствием производственного прогресса, формирование идеи о социализме как высшей ценности и цели предшествовало у него формированию концепции об исторической необходимости истории, а на более поздних стадиях его идейного развития представления о социализме как ценности и как неминуемой фазе исторического развития сложно переплетались между собой. У последователей же Маркса социалистическая цель выводится непосредственно из направления экономического прогресса в условиях капитализма.

Они верили, что капитализм, являясь исторически неизбежным, так же неизбежно обречен на последующую гибель. Они черпали свою убежденность из наблюдений за концентрацией производства и собственности, возрастанием роли банков, появлении форм государственного капитализма.

Их взгляд на перспективы капитализма получил образное выражение в представлении о том, что в итоге вся экономика капиталистических стран превратится в одно единственное чудовищное предприятие. Об этом писали и Каутский, и Гильфердинг, и даже Бухарин. Естественные законы капиталистического производства должны были, таким образом, привести к его собственному самоустранению.

Подобно социалистам доиндустриального периода, которые считали рынок основной причиной социального неравенства (Бабеф, Бланки, Прудон) и потому стремились к его уничтожению, и Каутский, конечно, вслед за Марксом, также увязывал перспективы социализма с уничтожением рыночных отношений. Каутский, например, критиковал за непоследовательность социалистические проекты, в которых коллективизация собственности (кооперирование) предполагалась при сохранении рынка Чтобы окончательно уничтожить частную собственность, надо уничтожить рынок. Социализм, с этой_точки зрения, должен был представлять общество, в котором производство ориентировано не на продажу, а непосредственно на потребление.

Разногласия среди социал-демократов по вопросам экономического обоснования социализма оставались скрытыми до того момента, как Э. Бернштейн выступил в 1896 г. с серией статей, направленных против утопий и догм ортодоксальных учеников Маркса и Энгельса и самих классиков. Это был смелый вызов марксизму, речь шла о пересмотре его философии, политической экономии, теории социализма.

Бериштейн вскрыл изначальную тенденциозность главного труда Маркса, "Капитала", на котором основывалась вера социалистов того времени в правоту их дела. Он доказывал, что Маркс в исходном пункте анализа (товар) уже абстрагировался не только от потребительной стоимости и конкретного труда, но и от самого механизма капиталистического производства, от рынка, фактически он анализировал не товар как таковой, а продукт труда производителей, вступивших по его воле в меновые отношения друг к другу. Трудовая стоимость Маркса - это "умственная абстракция", она никогда не применяется в реальных меновых отношениях в условиях капитализма.

Бернштейн нанес удар по многим догмам, из которых

состояло экономическое обоснование социализма в марксизме и по-существу разрушил ортодоксальное экономическое обоснование социализма. Сам он в социализме видел прежде всего нравственный и правовой идеал, именно это означал тысячекратно обруганный марксистами девиз "Назад к Канту".

Содержание социалистического идеала, по Бернштейну, заключается в ценностях демократии и либерализма, социализм должен развить эти ценности далее того предела, которое им ставит буржуазное общество. Тем самым Бернштейн совершил переворот в социалистическом сознании. Демократия, в которой ортодоксы видели в лучшем случае политическую надстройку и средство политического воспитания рабочих, у Бернштейна становилась рычагом социалистического преобразования всего общества. Бернштейн один из первых пробивал дорогу демократическому социализму, в этом '

отношении он имел предшественником разве что Лассаля. Демократия, по его убеждению, имеет все необходимое, чтобы привести в конечном итоге к ликвидации классового господства, а может быть, и самих классов, к уничтожению как политического, ■<

так и экономического неравенства, к торжеству свободы личности.

От имени ортодоксов Бернштейну ответили Каутский, Р.Люксембург, Плеханов. Каутский отверг предложенную Бернштейном переориентацию социализма с экономической аргументации на моральную и политико-правовую. В тот период Каутский строго придерживался взгляда, что историей движет в первую очередь экономическая необходимость, духовные же факторы он считал производными от экономики, "продуктом" предшествующих способов производства.

Вторым после Берпштейна социалистом, нанесшим сильный удар по экономическим идеям ортодоксов, был Р Гильфердииг. В своей работе "Финансовый капитал", изданной в 1910 г.. он по существу доказал нереапистичность ожиданий экономического краха капитализма. В конце книги Гильфердипг говорит о том, что катастрофа возможна, но "дело вдет о политической и социальной, а не экономической катастрофе, представление о последней вообще нельзя признать рациональным представлением"15.

Эти прогнозы в целом оказались верны; в результате национальных потрясений, вызванных первой мировой войной, произошли социальные революции в России, Германии, Австрии, Венгрии. В этот период западные социал-демократы, даже прежние ортодоксы, значительно поправели. Ленин твердил об их «измене», но, может быть, на их позиции повлияла убежденность, что война и послевоенная разруха не благоприятны для социалистической революции, что капитализм не исчерпал своих возможностей, а кроме того, для осущетствления социалистической революции нужны развитые формы демократии, а во время войн демократия, естественно, терпит ]

поражение.

Во взглядах Каутского в годы первой мировой войны и после нее все более ' очевидной становится ориентация на демократию. С позиций демократии он выступал в годы войны против империалистической политики, отстаивая принципы демократизма в отношениях между государствами. После революции в Германии, отказавшись от

15 Гильфердинг Р. Финансовый капитал. М., 1959 - С.473

поспешных экономических преобразований в духе социализма, он увидел в ней институт, с помощью которого пролетариат может осуществить свои цели.

Но и до войны Каутский не раз выражал уверенность, что буржуазная демократия очень скоро может превратиться в пролетарскую. Во многих текстах Каутского тех лет встречаются замечания о том, что в Германии пролетариат численно, организационно, политически превращается в самый сильный класс, что многие слои малоимущего крестьянства, мелкой буржуазии самими обстоятельствами подталкиваются к союзу с пролетариатом. Такие соображения питали уверенность Каутского в очевидной возможности завоевания пролетариатом политического господства в рамках демократии. Необычным для марксиста был интерес Каутского к управленческим структурам и функциям буржуазного государства, причем, он выражал уверенность в их важности и необходимости сохранения после пролетарской революции.

Поэтому неудивительно, что после Октябрьской революции Каутский выступил с резкой критикой нарушений демократии со стороны правительства большевиков. Уже в 1918 г. он издал "Диктатуру пролетариата", а затем на протяжении примерно десяти лет увидели свет "Терроризм и коммунизм", "От демократии к государственному рабству. Ответ Троцкому", "Социалистический Интернационал и Советская Россия", "Большевизм в тупике" и др. Каутский глубоко проник в суть большевизма как политического феномена. Нельзя не отметить исторической прозорливости Каутского, когда он, основываясь на опыте всего нескольких месяцев существования большевистского режима, уже отмечал его экономические (милитаризация экономики, убыточность национализированных предприятий), политические (антидемократизм), моральные (антигуманизм, разжигание классовой "свирепости") пороки, предугадывал разгул насилия, обращенного не только против "буржуев", но и пролетариев, обвинял большевиков в развращении общества и предсказывал крах их режиму.

Иногда Каутский, например, в «Материалистическом понимании истории»я, поднимался до осознания того, что идеи марксизма были своеобразным выражением эпохи промышленного капитализма. Но и мировоззрение самого Каутского тесно связано с этой эпохой. Печатью времени отмечено его убеждение, что рабочий класс есть устойчивая реалия исторической жизни в период от начала капитализма и вплоть до социализма, что он включает в себя массу людей, живущих в одинаковых условиях, занимающих одинаковое положение в обществе и имеющих, во всяком случае потенциально, одинаковое стремление к социализму. Одной из постоянных забот Каутского-социалиста было сплочение рабочего класса, превращение его из класса-в-себе в класс-для-себя, т.е. в класс, сознающий свое положение и исторические задачи. Не менее четко историческую ориентацию Каутского обнаруживает и его понимание демократии. Он представлял ее очень просто, наподобие механизма с арифметическими правилами, демократия для него - власть большинства. Его уверенность в победе социализма покоилась на убеждении, что промышленный пролетариат непременно станет большинством населения в капиталистических странах и что поэтому он может победить и господствовать в условиях демократии. Уменьшение традиционного рабочего класса, связанного с крупной промышленностью, в постиндустриальную эпоху означает, таким образом, и исчезновение эпохи, породившей каутскианство.

Второй параграф второй главы «Экономизм как форма

марксистской ортодоксии после Маркса и ленинский вариант ее преодоления» посвящен анализу перехода Ленина от марксистской ортодоксии каутскианского и плехановсого типа к ленинизму как специфической форме социализма XX века..Перелом во взглядах Ленина связан с войной и началом революционных событий в России.

В период первой мировой войны Ленин изложил свои взгляды на перспективы капитализма и социалистической революции в работе «Империализм, как высшая стадия капитализма» (1916). В ней Ленин последовательно развивал мысль о катастрофизме капиталистического развития на стадии империализма

Корень этого катастрофизма Ленин увидел в экономике развитых капиталистических стран, которая в начале века переживала своеобразный организационный кризис в силу перехода капитализма от стадии свободной конкуренции к эпохе монопопистического регулирования. Наряду с расширением в этой связи плановых начал в капиталистической экономике, в ней распространились неконкурентные, порой просто насипьственные методы решения экономических противоречий, и не только во внешнеэкономической сфере, но и внутри капиталистических стран. Ленин делал сильный акцент на этих моментах. Из сферы экономики, доказывал он, монополия распространяет свое влияние на всю общественную жизнь, она пронизывает все стороны общественной жизни, всюду вызывая кардинальные перемены. В деятельности буржуазного государства усиливаются антидемократические тенденции, монополии разными путями добиваются проведения государственной политики, соответствующей их интересам, подчиняют себе в той или иной форме государственный аппарат.

Связанное с монополиями развитие до определенной степени плановых, регулирующих начал в капиталистической экономике породило уже в канун первой мировой войны немало экономических, попитических, философских теорий с оптимистическими выводами насчет перспектив капитализма Тогда же появились первые теории "организованного капитализма" (Шульце-Геверниц и др.), распространялось мнение о том, что монополистический капитализм - это почти уже не капитализм, а какое-то новое общество.

Ленин в этот переломный для капитализма период упрямо держался старых марксистских убеждений. В подходе к экономическим противоречиям капитализма он строго придерживался тезиса марксистской диалектики о том, что коль скоро противоречия есть, они должны обостряться и вести в конечном счете к гибели целого, т.е. капитализма. Но тут он оказывался перед вопросом о том. способны ли экономические противоречия сами по себе привести к крушению капитализма?

История этого вопроса в социал-демократии драматична. В полемике с Бернштейном ортодоксы (Каутский, Люксембург) доказывали неизбежность крушения капитализма прежде всего в силу экономических причин. Накануне первой мировой войны и в ходе нее некоторые крупные теоретики-социалисты под влиянием экономических перемен отказались от идеи о неизбежности экономического крушения капитализма (Р.Гильфсрдинг, К Каутский). Каково же решение Ленина? Нельзя сказать, чтобы он, подобно Люксембург (как она это сделала в "Накоплении капитала"), настаивал однозначно на перспективе экономического краха капитализма Люксембург выдвинула

идею о существовании конкретной границы капитализма в виде исчерпания в мировом масштабе некапиталистического рынка Ленин, читавший "Накопление капитала", критически отнесся к этой идее, одностороннему акценту на значении некапиталистических рынков для существования капитализма. Бухарин в работе 1925 г. "Империализм и накопление капитала" тоже критиковал Люксембург. Ленин в работе по империализму связывал неизбежность гибели капитализма скорее с обострением совокупности социально-экономических и политических противоречий капитализма.

Ленинская концепция империализма была выражением крайне левых взглядов во Втором Интернационале, как и его вывод, что империализм есть канун социалистической революции. Но в целом она укладывалась в рамки марксистской ортодоксии. Иначе обстоит дело с его концепцией революции. При ее разработке Ленин постепенно, очень постепенно, отходил от принципов марксистской ортодоксии. В своей политической практике он связывал осуществление социалистической революции с поддержкой сил, внешних для капитализма, например, антиимпериалистических освободительных движений в зависимых регионах мира.

Такие позиции Ленина отличали его от других теоретиков социализма того времени. Так, Каутский считал, что в перспективе страны с докапиталистическими социально-экономическими и политическими структурами повторят путь капиталистического Запада, а Люксембург - это они приобщатся к его катастрофической судьбе. Согласно Ленину, перспективы слаборазвитых стран нельзя мыслить однозначно. Если для них существует возможность войти в общее русло капиталистического развития, то возможен и принципиально иной путь, предполагающий активную антиимпериалистическую борьбу, сближение задач демократических и социалистических революций и т.п. Ленин, конечно, оговаривал, что сближение социализма и демократии не означает их отождествления. Но на деле, например, в России 1917 г. он вел к тому, чтобы социалистическая революция прагматически использовала демократические лозунги, а после этого задавила демократию.

Таким образом, Ленин изменил по сравнению с классическим марксизмом трактовку отношения социализма к национальной демократии (как к российскому крестьянству, так и в отношении «мировой деревни»). Эта тема дает возможность ясно представить общую схему его политического мышления, логику подмены "преодоления" капитализма простым его отрицанием.

В классическом марксизме расцвет национальной демократии связывался с эпохой подымающегося капитализма. Если взять высказывания Ленина по национальному вопросу, то многие из них, даже относящиеся к периоду первой мировой войны, выдержаны в этом духе. Говоря об истории национальных движений в Западной Европе, он связывал массовые национальные движения с периодом формирования капитализма в отдельных странах, утверждая далее, что в развитых капиталистических обществах происходит их угасание, а пролетарское движение оценивал как интернациональное и идущее на смену буржуазному национализму. Мировая война опровергала во многом классические марксистские схемы по национальному вопросу, она продемонстрировала необычайную силу национального феномена и на Западе, где национализм давно институализировапся в государство, и на Востоке, где разворачивались в борьбе за государственность молодые национальные движения.

Было ясно, что социализм должен пересмотреть свое отношение к национальному вопросу и, в частности, известный тезис "Коммунистического МанифестаГ о том, что 'рабочие не имеют отечества".

Э. Бернштейн задолго до войны оспорил приведенный тезис и заявил о необходимости союза пролетариата и национальной демократии Ленин тоже высказывался как будто, особенно в период мировой войны, за союз социализма и национальной демократии, но этот союз в его трактовке означал подчинение демократии социализму. Поэтому ленинская тактика союза могла привести к успеху лишь в случае политически неразвитой национальной демократии. Тогда как, например, национально-освободительное движение начала века славянских народов Восточной Европы (поляков, чехов, сербов и др.) дало совсем иную расстановку сил, там национальная демократия отнюдь не ориентировалась на социализм, а в некоторых ситуациях действовала против него. В 1918 г. произошла демократическая революция в Немецкой Австрии, она делала шаги к превращению в пролетарскую революцию, но последняя потерпела поражение, ее противниками выступили и страны Антанты, и молодые восточноевропейские государства (чехов, южных славян), и крестьянство в самой Немецкой Австрии. Вопреки идее Ленина о союзе социализма и национальной демократии в эпоху империализма в разбираемой ситуации молодая национальная демократия действовала вместе с империализмом против социализма

Однако для России (позже для азиатских, африканских стран) идея Ленина оказалась верной. Дело объясняется, по-видимому, слабостью, политической неразвитостью здесь демократических движений и, с другой стороны, хорошей организацией и целеустремленностью социалистических партий. В такой ситуации социалисты могли на волне демократических выступлений выдвигать и демократические, и социалистические лозунги, благодаря этому подчинять себе демократическое движение и переводить его на путь социализма.

Ленин изменил изменил марксистской ортодоксии не только тем, что превратил русского крестьянина в главную силу социалистической революции в России, но и тем, что порвал с тезисом о необходимости для осуществления революции определенных материальных предпосылок, определенного уровня развития производства.

В.И. Ленин хорошо понимал, что развитие капитализма в России, а соответственно и материальных предпосылок для социализма, находится на более низком уровне, чем в капиталистических странах Запада. И тем не менее в апреле 1917 г. руководимая Лениным РСДРП(б) взяла курс на осуществление социалистической революции именно в России.

Ленин, конечно, очень ждал революции на Западе в связи с войной 1914 г. Но когда произошла революция в России, переросшая затем в социалистическую, и по мере того как становилось известно о поражениях немецкой, венгерской революций, у Ленина крепла решимость развивать и упрочивать социалистическую революцию в одной стране - России.

Соответственно претерпевает существенные изменения решение вопроса о материальных предпосылках социализма, точнее, он оказывается подчиненным вопросу об исходном экономическом базисе социалистической революции. Последний решается

предельно просто: в каждой стране исходный базис может быть различным, именно таким, каким его застала социалистическая революция, в свою очередь обусловленная совокупностью самых разных, не только экономических, но и социально-классовых, политических факторов, в каждой стране своих.

Так рождалась идея догонять экономически развитые страны с опорой на пролетарскую власть. В предоктябрьский период Ленин наиболее полно выразил эту задачу в статье "Грозящая катастрофа и как с ней бороться": "Революция сделала то, что в несколько месяцев Россия по своему политическому строю догнала передовые страны. Но этого мало. Война неумолима, она ставит вопрос с беспощадной резкостью: либо погибнуть, либо догнать передовые страны и перегнать их также и экономически. Это возможно, ибо перед нами лежит готовый опыт большого числа передовых стран, готовые результаты их техники и культуры"1®. По определению Ленина, '...социализм есть не что иное, как ближайший шаг вперед от государственно-капиталистической монополии. Или иначе: социализм есть не что иное, как государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего народа и постольку переставшая быть капиталистической монополией"17. Чем же в таком случае отличался бы социализм как общество от капитализма? Только иной классовой природой власти, которая бы осуществляла контроль над монополизированной экономикой страны. В определенной мере Ленин пришел к тому же выводу, что и Каусхий: социализм может утвердиться только политическим путем, а не экономическим. Разница лишь та, что Каутский апеллировал к демократическому государству, а Ленин к диктатуре пролетариата.

Суть ленинского подхода к государству четко изложена им в работе «Государство и революция, написанной в 1916г., в самый канун Октябрьской революции.

Можно упомянуть в этой связи об одном парадоксе, которым отмечена история марксистской мысли. А именно, признавая, коль скоро заходила речь о генезисе буржуазного государства, его национальную природу, марксисты тем не менее во всех остальных случаях представляли его как государство исключительно классовое, т.е. общенациональная сторона в структуре, деятельности, задачах такого государства не принималась ими всерьез, не исследовалась позитивно его роль в организации общенациональной жизни, в управлении национальной экономикой, межклассовыми отношениями, культурными процессами и т.д. Подобно тому как Маркс давал лишь критику политической экономии капитализма, а не ее позитивную теорию, он и другие марксисты (за крайне редкими исключениями вроде Каутского) не занимались позитивно теорией буржуазного государства, а лишь его критикой с социалистической точки зрения. Поэтому Ленин, как правило, осуществляет прямолинейную редукцию государственных функций к классовому насилию. В этом духе он и трактовал в «Государстве и революции» буржуазную демократию, оценивая ее как комитет по обслуживанию интересов крупного капитала.

Положения классиков марксизма насчет диктатуры пролетариата содержат много неясностей, пробелов, упрощений. Но и Маркс, и Энгельс, и Ленин

16 Там же. С. 198

17 Ленин В.И. П.С.С. Т.34. С. 192

РОС. НАЦИОНАЛЬНА* БИБЛИОТЕКА С.Петер6*г 09 МО »«

Л

характеризовали диктатуру пролетариата как особое государство, "отмирающее" или "полугосударство", чрезвычайно демократическое. В основе этих характеристик лежит та же классовая теория государства, предположение о дихотомической (буржуазия-пролетариат) структуре общества, в котором пролетариат составляет большинство, представление об установлении диктатуры пролетариата путем перевертывания пирамиды классового господства буржуазии. Но марксистское предположение о дихотомической в перспективе структуре общества нигде не осуществилось, также и количественное преобладание пролетариата оказалось проблематичным даже в западных странах, не говоря уже о России. По признанию самого Ленина, сделанному в августе 1917 г., российскому пролетариату в случае взятия власти предстояло не только "подавлять" буржуазию, но и "руководить" (более мяп<ое выражение для того же "подавления") огромной массой крестьянства, мелкой буржуазии, полупролетариев, чтобы перевести их на путь обобществленного хозяйства18. Таким образом, характеристики диктатуры пролетариата как государства демократического и отмирающего покоились на ошибочных исторических прогнозах.

Все слабости марксистской теории новой демократии концентрируются в вопросах об организации центральной власти, соотношении центральной и местной властей. Тогда обнаруживается, что ни Маркс, ни тем более Ленин не смогли последовательно держаться принципов прямой демократии, той политической системы, которую Маркс называл «самоуправлением производителей». Когда Маркс пытается представить Коммуну как повсеместную организацию в масштабах нации, появляются сложности, из которых он выходит ценой нарушения исходного принципа. Одной из первых трудностей на этом пути оказывается разнородный в социальном плане состав населения.

Маркс решал этот вопрос, возлагая на пролетариат задачу руководить крестьянским большинством. Ленин этим не ограничивается, он формулирует, как уже отмечено выше, идею авангардной партии, которой и вручает функции руководства и крестьянством, и самим пролетариатом. "Самоуправление производителей" оказывается, таким образом, невыполненной заявкой, оно подменяется властью лиц, претендующих на выражение "истинных" интересов народа, выступающих тем самым носителями Абсолютного Знания.

Третий параграф «Жорж Сорель - теоретик анархо-синдикализма» посвящен анализу третьей формы индустриального социализма в XX веке - анархо-синдикализму. Социализм Сореля представляет собой форму чисто пролетарского социализма, жестко ориентированного против любых форм «политического социализма». Он писал в 1901 году: «Резюмируя мою мысль в одной формуле я сказал бы, что все будущее социализма заключается в автономном развитии рабочих синдикатов»19.

Сорель не прошел мимо тех крупных изменений в экономике и политике капиталистических держав конца XIX - начала XX вв, которые обсуждали тогда все теоретики-социалисты (распространение монополий, формирование финансового

18 Там же. С.26

19 Sorel G. L'avenir socialiste des syndicats. Paris: 1901. P.60

капитала, сращивание его с государством, милитаризм, колониализм). Но трактовал Сорель эти изменения совершенно иначе, чем Ленин, с одной стороны, и социал-демократы Каутский, Гильфердинг, с другой. Последние оценивали их как наступление новой, более высокой ступени капиталистического развития. Ленин настаивал на том, что происходит крах капитализма, что его новая ступень является одновременно и последней. Сорель оценивал перемены как возрождение старых форм капитализма, когда ростовщический и торговый капиталы господствовали над индустриальным, когда государство до наступления эпохи экономического либерализма осуществляло протекционизм в отношении экономики. Соответственно своему взгляду на историю как ^ царство случайностей, Сорель допускал возможность нового возврата эпохи

индустриального капитализма и свободной конкуренции, более того, свой долг социалиста он видел в том, чтобы содействовать такому возврату.

Это объяснялось его убеждением в том, что индустриальный капитализм и ^ свободная конкуренция обеспечивают экономическое процветание, тогда как господство

финансового капитала и государственное регулирование экономикой ведут к застою производства Главное, против чего воюет Сорель, это усиление рационалистических тенденций в капиталистической экономике, что он справедливо связывал с усилением экономической роли государства и распространением картелей. Сорель считал, что это приносит лишь вред экономике, идеальные условия для последней даст, по его мнению, лишь свободная игра экономических сил, которая в целом не имеет отпечатка какой-либо разумной воли и потому является вполне объективной и безличностной. Государственный протекционизм и картелирование вредны, ибо ограничивают конкуренцию, придают экономике направленность, выбранную логическим путем, и исключают противоположные попытки. Сорель пишет в этой связи о «логическом умопомешательстве»20 картелей

Есть у Сореля и другая линия доказательств вреда государственного вмешательства в экономику Она связана с социальным вопросом, со взаимоотношениями хозяев и рабочих в условиях демократии. Последняя стремится регулировать указанные отношения таким образом, чтобы удовлетворить по возможности требования рабочих. Облагая хозяев своеобразным налогом в пользу бедных, демократия, по Сорелю, создает препятствия для развития капитализма, ограничивает дух предпринимательства. Она к тому же поощряет леность, развивает в народе дурные страсти (зависть, ненависть, презрение), толкает мир на путь морального вырождения и борьбы за материальные интересы Сорель соглашается с тем определением демократии, которое Прудон дал в работе "Решение социального * вопроса", что демократия - это "управление обществом, лежащее в руках огромного

большинства граждан, обладающих малыми способностями и лишенными богатства"21.

Сорелевская критика демократии имеет иные акценты, чем у Маркса и Ленина, она несет в себе иное понимание демократии. Сорелю абсолютно чужда идея классовой природы демократии, противопоставление буржуазной и пролетарской демократии. Для

2(> Сорель Ж. Социальные очерки современной экономии. Дегенерация капитализма и дегенерация социализма. Москва: 1908. С.290 :1 Там же. С.311

него она не делится на пролетарскую, буржуазную или какую-либо еще, для него она всегда - власть массы Массу он представлял как бедноту, как потребителей, а не производителей Он отвергал демократию именно как власть массы, одушевленной идеалами равенства, отвергал во имя идеала не-рзвенства, качественной уникальности и свободы производителей, возрождения вообще качественных форм общественной жизни. Это позиция аристократизма производителей, людей труда, не желающих подчиняться общему шаблону, закону и воле массы потребителей Сорель был убежден в авторитаризме демократии, ее деспотизме в отношении отдельной личности, ее прав и свобод. Он обвиняет Руссо в провозглашении диктата «всеобщей воли, которая всегда права»22. Концепцию Руссо Сорель считал "демократическим преобразованием абсолютизма"23

Интересно и поучительно вникнуть в то, каковы корреляты демократии у Сореля, т е какие еще формы объективированного разума он выделяет в социальном бытии Сорель находится в оппозиции ко всем таким формам, если он и допускает их позитивное значение, то ставит ему очень четкие границы. Это в точности соответствует его пониманию значения разума в общественной жизни. Исходя из принципа неинтеллигибельности истории, Сорель отводит разуму подсобную роль в историческом действии, приоритет в котором он отдает мифам, символам и субъективным желаниям, целям людей.

Если демократию считать первой формой объективированного разума в истории, вьщеляемой Сорелем, то второй по праву является рынок, отношения обмена или, если брать шире, "среда" (торговля, финансы, транспорт и тп) как антитеза интимного и таинственного мира производств Наряду с рынком разрушителем качественных ценностей и формой объективированного разума у Сореля выступает фабрика

Уравнение труда, которое осуществляет фабрика, способствовало, по мнению Сореля (и в этом с ним, видимо, можно согласиться), созданию теории трудовой стоимости Рикардо, перенятой и Максом Сорель считает эту теорию aiбcтpзктнoй и неверной, она-де привела Маркса (и Прудона) к ошибочному выводу, что квалифицированный труд может быть сведен к неквалифицированному Сорель резко возражает против этого. "Очевидно, что квалифицированный рабочий со всех точек зрения, которые экономист должен принять во внимание, не есть простое кратное число того же неквалифицированного рабочего. Маркс в этом вовсе не разбирался .."24.

Теперь, когда уяснены те социальные институты (демократия, рынок, фабрика), которые, по Сорелю, представляют объективные формы разума, любопытно взглянуть на предлагаемые им антитезы. Это, так сказать, качественные формы общественного бытия качественный (а не деспециализированный) труд, производство (в противовес рынку) и власть, максимально приближающаяся к системе общественного самоуправления

" Sorel G. Les illusions du progres. P. 103

f Ibid.

Сорель Ж. Социальные очерки современной экономии. С. 139

Основой общественного самоуправления,

предполагавшейся Сорелем, должна была стать развитая система права Сорель был таким же фанатиком права, как и врагом демократии Сорель нередко писал о конфликтных отношениях между демократией и правом и считал, что демократия является причиной упадка права

В области права у Сореля были и свои предпочтения, и объекты критики. Так, знаменитая французская «Декларация прав человека» была мишенью его постоянных насмешек Он критиковал абстрактные правовые формулировки, попытки обосновать права ссылками на естественную природу человека теорий права. Он также отвергал и попытки социалистов обосновать права труда, отправляясь от равенства как политического принципа буржуазной демократии В этом плане Сорель чаще всего нападал на Жореса, обвиняя его в том, что он слил социализм с демократией, представил его как преемника Великой французской революции, как ее развитие

Симпатии Сореля были на стороне традиционного права, формировавшегося как бы независимо от политических влияний и абстракций рынка. Он апеллировал к своего рода реликту в области права, к «частному» или «гражданскому» праву, к тем его формам, которые отражали отношения, существововавшие в обществе до развитого товарного производства Возникновение частного права Сорель обоснованно связывал с крахом первобытных обществ, появлением частной собственности, с условиями сельского производства патриархального типа

. Сельское производство, частное или кооперативное, свободное от спекулятивных тенденций рынка, от волюнтаризма со стороны торговых, финансовых, транспортных предприятий, было той экономическо-правовой сферой, к которой привязаны социальные симпатии и идеалы Сореля. На нее, хотя не единственно на нее, Сорель возлагал и свои надежды социалиста. Но Сорель не был традиционалистом. Главная забота Сореля как теоретика синдикализма состояла в анализе форм современной ему пролетарской жизни, выделении в ней зародышей нового права

Сорелю было ясно, что новое право не должно быть правом потребителя и включать определенные распределительные принципы. Он отвергал распространенную тогда среди социалистов формулу лассальянского происхождения о праве рабочих на полный продукт своего труда Это, по его мнению, потребительство, которое поощряется буржуазными филантропами, стремящимися оторвать рабочих от классовой борьбы Для Сореля социализм - не вопрос выгоды, потребления, а вопрос морали, приоритета ценностей свободы и независимости производителя, его творческой самоотдачи труду.

Однако у крестьянина подобная самоотдача определялась тем, что он был собственником, относился к делу по-хозяйски. Сорель высоко ценил психологию собственника, не мыслил без нее высших форм пролетарского труда. Но вопрос о характере собственности на социалистическом предприятии у него чрезвычайно запутан Ясно лишь, что он отрицал все предлагавшиеся в этом плане социалистами варианты. Прежде всего, концепцию "государственного социализма", но также идею акционерных обществ с участием рабочих, отрицательно он относился и к социалистическим перспективам кооперативов. Гпавное, что его не устраивало во всех названных формах, это то, что в них предполагается некая управляющая инстанция, отделенная от рабочих.

Защищая независимость гражданского общества, Сорель

настаивал на том, что главной функцией государства должно стать административное управление обществом. Под «административным» государством Сорель имел в виду управление в целях «нейтрализации» общественных отношений таким образом, чтобы никакие произвольные властные влияния не доминировали в той или иной социальной области В качестве типа «административного» государства Сорель называл «местную» власть, последняя вообще должна была, по мнению Сореля, в будущем занять высокое положение в обществе (Сорель перенял у Прудона идею децентрализации существующего государства).

Иногда в литературе по анархо-синдикализму высказывается мнение, что в XX веке потерпели крушение формы государственнического социализма, тогда как враждебный в отношении государства синдикализм имеет будущее. Это вряд ли так, поскольку анархо- синдикализм, как об этом можно судить по теории Сореля, был чисто пролетерским социализмом, а именно этот социализм обречен уйти в прошлое с наступлением постиндустриализма.

Третья глава «Теоретические ориентации постиндустриальной левой» посвящена философско-политическим поискам нетрадиционных левых в конце XX века и смене теоретической парадигмы традиционной социал-демократии. Первый параграф «Перспективы перерастания индустриального общества в пост индустриальное» содержит сравнительный анализ характеристик индустриального и постиндустриального обществ, данных М Вебером.Л Троцким, Р.Ароном, Д Беллом, А.Туреном и др.

Вебер обратил внимание на отличие капитализма от традиционных обществ, состоящим в отрыве целей производства от потребностей людей, в ориентации производства на прибыль и непрерывном росте производства Рациональная организация производства и экономический расчет (прибыль) - такими видел Вебер основы индустриального роста. При этом он считал , что установление государственной собственности ничего не изменит в механизме индустриализации, ее законами останится рациональная организация производства и стремление к получению более дешевой продукции. Он ошибся: Советская впасть осуществляла индустриализацию, не считаясь ни с какими затратами. Вебер считал бюрократию характерным для индустриального общества типом управления' его отличия - строгая иерархия звеньев управления, направленность власти сверху вниз, его функция - строгая регламентация, налагаемая на объект управления - фабрику, государственную службу, вообще рационализация общественной жизни. «Советская бюрократия», о которой первым написал Троцкий, конечно, тоже рационализировала общественную жизнь, но более всего она заботилась о сохранении собственной власти. Поэтому она стремилась к развитию в первую очередь военной промышленности. Так что в основе экономического роста в стране Советов лежали преладе всего политические мотивы, а уже потом наука техника, рациональная организация производства и т п.

Столь разные формы индустриализации и индустриальных обществ не могли не вызвать желания установить их сходства и различия. К этому подталкивал и тот факт, что кроме СССР, в различных до того зависимых государствах начали проявляться интенции к индустриализации, они особенно усилились после окончания второй мировой

войны. Тогда же возникают и теории индустриального общества, которые были представлены такими именами как УРостоу, Р.Арон и др. Наиболее развернутую теоретическую разработку идеи индустриального общества дал РЛрон. Она развита им в таких работах как «Восемнадцать лекций об индустриальном обществе» (1962), «Классовая борьба. Новые лекции об индустриальном обществе» (1964), «Социология индустриальных обществ» (1964), «Три очерка об индустриальной эпохе» (1966), «Разочарование в прогрессе» (1969).

Теория единого индустриального общества имела отчетливую философскую и социально-политическую интенцию, а именно, опровержение распространявшихся многими марксистами на Западе и Востоке мнений о советском социализме как высшем типе общества, идущем на смену капитализму. Отказавшись от грандиозной «тотальности» марксова видения истории, Арон стремится употреблять понятие прогресса не в ценностном, а в позитивном смысле. Так понятый прогресс обнаруживается лишь там, где есть накопление результатов: это сферы науки, техники, производства. Экономика же, политика лишены накопления, та или иная их форма определяется поиском ответов на некие фундаментальные проблемы, причем, любая форма ответа имеет всегда и положительные, и отрицательные стороны.

В результате таких соображений о сути прогресса Арон разрушал марксистский прогрессистский подход к истории. Сведение советского социализма к варианту индустриального общества означало по сути его колоссальную демистификацию.

Внешние признаки индустриального общества очевидны - это доминирование промышленного производства, урбанизация страны, перекачка населения из деревень в города, вьеокая роль науки и техники в развитии производства, распространение школьного и специального образования и т. д. Но главная и очевидная особенность индустриальных обществ - их ориентированность на безграничный рост производства и потребления. В качестве факторов, содействующих росту производства, его, как говорил Арон, «рационализации», он особо выделял роль науки и экономический подсчет.

От Вебера Арон унаследовал и идею о значении бюрократии как рационализированной формы управления в индустриальных обществах. Бюрократ, писал Арон, это «представитель анонимного порздка», он действует не как индивидуум, а как должностное лицо с определенными функциями, с определенным местом в иерархии. У каждого своя роль и все должны подчиняться правилам. В этом плане Арон отождествлял, например, американскую бюрократию и советскую.

Однако подобные рассуждения в духе параллелизма двух «идеальных типов» роста (советского и капиталистического) у Арона не единственные. В его работах часто можно натолкнуться на другие высказывания, в коих речь идет уже не о равенстве, а скорее о неравноценности упомянутых моделей. Советская модель роста характеризуется при этом как форма осуществления в России первоначального накопления, строительства начальных фаз индустриализации.. С этой точки зрения, советская модель роста осуждена на гибель в момент, когда советские потребители станут более требовательны и советские плановые органы столкнутся с необходимостью приспособить производство к нуждам потребителей. Тогда они будут вынуждены обратиться к экономическому подсчету, к заботам о рентабельности, и советская

экономика начнет сближаться с западной Так и произошло, революция 1991 г. была в первую очередь революцией потребителей (а уже потом демократической, антикоммунистической, антитоталитарной и тп), неутоленная жажда потребления толкнула страну к поиску путей сближения с Западом, с Соединенными Штатами -Меккой потребления.

Такой ход мыслей ведет к выводу, что динамический рост производства -реалия западной культуры. Мысль Арона была показать, что производство, наука, техника представляют лишь инструменты, которые могут быть использованы в разных культурных контекстах. Но в результате своих исследований Арон оказывается вынужден признать, что развитие производства в той или иной стране зависит от ее экономических, политических, культурных особенностей. Он не говорит, что производство сращено с той культурой, в рамках которой оно функционирует. Это за него скажут постиндустриалы.

Теории постиндустриального общества оформились почти в те же годы, когда Р.Арон писал об индустриальном обществе, т е. в 50-60-ые годы.. Можно сказать, что теории постиндустриального общества значительно опередили процесс его реального формирования. Этим объясняются некоторые встречающиеся в них преувеличения. Наиболее распространена преувеличенная оценка роли государства (это можно видеть у Гэлбрейта, Белла, Турена). В числе других - утверждения, что постиндустриализм связан с установлением прочного союза между государством и крупными корпорациями, между руководством корпораций и их персоналом, что крупные корпорации заинтересованы не в прибылях, а в стабильности, и, наконец, что постиндустриальное общество представляет собой уже не капитализм, а посткапитализм.

Одним из теоретиков постиндустриализма выступил в 60-ые годы американский социолог Дж. Гэпбрейт, хотя он предпочитал говорить не о постиндустриальном, а о «новом индустриальном обществе». Дж Гэпбрейт был аналитиком и критиком «нового индустриального общества». Отличительной чертой этого общества он считал появление крупных корпораций, управляемых не капиталистом-предпринимателем и даже не управленцами, а «техноструктурой». Последняя составляет костяк корпорации, в который входят высококвалифицированные специалисты в области техники и технологий, они выполняют в корпорации и должности руководителей, и работников разного ранга, включая даже значительную часть рабочих. Им то и принадлежит полностью власть в корпорациях нового типа, тогда как представители капитала - акционеры не могут воздействовать на работу корпораций, да и заинтересованы они лишь в получении дивидендов

Самое большое беспокойство вызывает у него то обстоятельство, что новые корпорации навязывают обществу и государству собственные цели. Так, общество поддерживает стратегию роста Но соответствует ли рост интересам общества или он воплощает интересы «техноструктур»? Конечно, говорит Гэлбрейт, в ситуации роста может успешнее осуществляться борьба с бедностью и безработицей Но с другой стороны, стратегия экономического роста в большой мере усиливает впасть корпораций и техноструктур. Последние нуждаются в государстве, но верно и обратное - государство зависит от них, поскольку они определяют его оборонную и производственно-

экономическую стратегию Поэтому Гэлбрейт может даже утверждать, что между развитой корпорацией и государством нет четкой границы.

Главным авторитетом среди теоретиков постиндустриализма является, наверное, Д.Белл Его книга «Грядущее постиндустриальное общество» вышла в свет впервые в 1973 г., то есть на несколько лет позже, чем разобранная работа Дж.Гэлбрейта. Но к этому моменту Белл уже несколько лет работал над темами постиндустриального общества. Он выделил новые экономические и политические явления в общественной жизни США, которые казались ему свидетельствами перехода общества на качественно новый этап развития, обозначенный им как постиндустриальное общество.

Перечисляя особенности постиндустриального общества, Белл прежде всего подчеркивает, что изменилась и чрезвычайно выросла роль теоретического знания в создании новой техники и новых производственных технологий. Это положение связано с другим, согласно которому знания выступают как непосредственный источник стоимости товаров, так что марксова трудовая теория стоимости оказывается подорвана. Далее Белл упоминает об изменении профессионального состава рабочей силы. Это связано как с тем, что на предприятиях техники, профессионалы активно теснят рабочих, численность которых постоянно сокращается, так и с тем, что появилась в развитых странах в последние десятилетия особая сфера услуг, куда входят здравоохранение, просвещение, социальные и профессиональные службы, где также работают люди со средним и высшим образованием. Фигура рабочего вытесняется с центральной сцены развитых стран. В обществе складывается новая социальная структура, в которой статус человека определяется его образованием.

Д Белл нередко говорит об американском обществе как об обществе «посткоммунистическом». Аргументирует он тем, что это общество все более «социологизируется», отодвигая в сторону процессы «экономизации». Понятие «социологизации» он применяет не только к сфере социального обеспечения, но и к деятельности частных предприятий, корпораций (они обязаны нести расходы на экологию, на систему социального обеспечения: оплата отпусков, листков нетрудоспособности, медицинского страхования, пенсий, пособий по безработице). Расходы предприятий на социальные нужды столь впечатляют Белла, что он задается вопросом, существуют ли корпорации ради выгоды собственников или они являются «средством служения обществу в системе плюралистических сил»? На этот вопрос он дает такой ответ: «...собственность сегодня представляет собой просто юридическую функцию»26. Он ставит еще один вопрос: является ли акционер собственником корпорации, акциями которой он владеет? Его ответ отрицательный, смысл ответа сводится к тому, что накопление сейчас осуществляется не за счет акционерного капитала, а за счет средств, заработанных предприятием, а это - заслуга сотрудников фирмы. Они-то и являются ее настоящими владельцами.

Далее в диссертации анализируются идеи французского социолога и экономиста Ж.Фурастье, который особенное внимание уделял критике философии

25 Там же. С. 3%.

26 Там же. С. 397.

Просвещения, науки, построенной на рационалистических принципах и лишенной веры в трансцендентное культуре индустриального общества

Особой фигурой среди теоретиков постиндустриализма является А Турен, который, как истый француз, сразу придает ей левое звучание. Турен гораздо сильнее, чем Дж.Гэлбрейт, ДБелл, подчеркивает слияние экономики, политики, социальной сферы и культуры в постиндустриальном обществе, он как бы растворяет экономику, политику в социокультурных отношениях. Поэтому он заявляет, что экономические процессы не имеют более той автономии, которую они имели в предшествующих обществах.

Если Белл склонялся к тому, что в обществе идет постоянный поиск консенсуса разных групп интересов, то Турен отбрасывает этот «рационалистический прагматизм», который представляется ему идеализмом, абстрагирующимся от проблем власти и борьбы интересов. Следует осознать, утверждает он (и тут он близок к Гэлбрейту), что те, кто принимает решения, заинтересованы не столько во всеобщем благосостоянии, они заинтересованы прежде всего в укреплении силы и роли собственного аппарата. Рациональность технократических решений оказывается поставлена Туреном под вопрос; развитие оказывается не результатом рационального выбора, а итогом социального столкновения между технократами и силами оспаривания, защищающими свои интересы

На основании проделанного анализа ряда концепций постиндустриального общества можно суммировать важные особенности этого общества, которые проявились на первых этапах его формирования. К ним относятся: а) возрастание роли науки в производстве и формирование технократии, которая присваивает себе инициативу принятия решений как на предприятиях, так и на государственном уровне; б) создание сервисной экономики, сопровождающееся сокращением числа индустриальных рабочих и ростом числа служащих, особенно бюджетных организаций (образование, здравоохранение, социальное обеспечение). Сервисная экономика особенно наглядно демонстрирует срастание экономики и политики, хотя это проявляется также на технократическом уровне; в) наконец, Турену мы обязаны, во-первых, указанием на срастание не только экономики и политики, но и культуры в современных обществах; во-вторых,- осознанием - нового - характера - социальных - противоречий, которые теперь разворачиваются, между теми, кто принимает решения в обществе, и теми, кто испытывает на себе их последствия; г) Ж.Фурастье с его критикой Просвещения и научного рационализма демонстрирует необходимость формирования в постиндустриальном обществе новой науки и культуры, учитывающих разносторонность человеческой природы, которая не может быть сведена только к разуму в духе эпохи Просвещения.

Все отмеченные теоретиками постиндустриализма особенности происходящих в развитых капиталистических странах изменений постиндустриальной направленности могут бьггь резюмированы кратко следующим образом: различные прежде автономные сферы общественной жизни (экономика, политика, культура) обнаруживают тенденцию к срастанию друг с другом на основе возрастания в них роли науки. Эти крупные изменения в общественной жизни не могли не вызвать радикальных перемен в целях, стратегии и организации левых сил.

Во втором параграфе «Отношение

постиндустриальных левых к прогрессу производства, науки и техники»

рассматривается критика индустриального прогресса и таких его факторов как наука и техника со стороны постиндустриальных левых. Одновременно раскрываются некоторые их позитивные идеи.

Кроме социалистов, которые очень отдаленно напоминают теперь социалистов индустриальной эпохи, критиками индустриализма выступают и постмодернисты

Известный французский социалист А Горц, который в 1980 году отрекся от индустриального социализма, написав книгу «Прощай пролетариат», начал критиковать капитализм с точки зрения экологии Какое-то время он поддерживал также свойственное многим левым требование «альтернативной техники», которая способствовала бы установлению на производстве и в обществе не отношений господства, а отношений товарищества. В работе 1991 г. «Капитализм, социализм, экология» Горц, находясь под сильным влиянием Ю Хабермаса и немецкой социал-демократии, признал необходимость капиталистического рационального производства, теперь он стремится лишь оградить от рационализма культурную деятельность, вообще деятельность людей за пределами производственной сферы (в сфере житейских отношений, в сфере потребления, развлечений и творчества). Эти сферы должны быть освобождены от «логики прибыли», здесь должна установиться «логика жизни».

Гораздо более бескомпромиссным в критике капитализма и индустриального роста является Ж.Бодрийяр В «Общество потребления» (Париж,1970) он затрагивает множество вопросов, связанных с ростом производства и потребления.

Он считает, что потребление в условиях роста оказывается новой сферой общественно-производственной рационализации, оно утрачивает свою естественную функцию и предстает как утрата смыслов и игра знаков, как жизнь во вселенной знаков. Пронизывая все стороны общественной жизни, потребление сообщает и им «знаковый» характер. Приобретая вещь, потребитель видит в ней «знак» счастья, престижа, присоединения к определенной статусной группе, или, если он потребляет образы СМИ, то это «знаки» реальности. Поэтому, как думает Бодрийяр, потребление отделяет человека от реальности: он живет в мире знаков, не зная ни подлинной действительности, ни подлинного счастья. Из этого замкнутого мира человек не может вырваться, поэтому Бодрийяр не питает иллюзий насчет появления новых общественных сил, которые, как думает А.Турен, преобразует мир, он ожидает скорее катастрофы, тектонических сдвигов общественной почвы, которые разрушат знаковый мир западного человека и вернут его в мир реальных вещей и реальных отношений.

Бодрийяр разоблачает эгалитаристские иллюзии, связанные с ростом. По его мнению, рост не ведет к равенству, он живет неравенством. Общества не могут существовать без дифференциации Всякое общество производит дифференциацию, социальные различия, а продуктивистская система, рост доводит до крайности эту функциональную «разность уровней». Неравенство, таким образом, - неизбежная черта обществ промышленного роста, присущий им способ существования Поэтому Бодрийяр считает ложным спор о том, эгалитарен или неэгалитарен рост. Необходимо, по его мнению, перевернуть проблему и понять, что «именно сам рост является следствием

неравновесия», что «именно необходимость самосохранения

«неэгапитарного социального порядка», основанного на привилегиях социальной структуры, производит и воспроизводит рост как свой стратегический элемент»27.

Характеристики, которые Бодрийяр дает обществу потребления, наводят на мысль, что и Россия пережила период общества потребления, а именно, в брежневскую эпоху. Производство находилось тогда в экстенсивном росте, а потребительство цвело пышным цветом Ведь общество потребления не является обязательно принадлежностью богатой страны, оно может существовать и в бедной стране, если в ней соблюдаются определенные ключевые особенности' вещи становятся знаком счастья и целью жизни, «частный мир» отъединяется от большого мира (политики, экономики), который превращается для людей в «спектакль».

Постиндустриальные левые, как это уже отмечалось в отношении Горца, ведут жесткую критику современной техники. Это - одна из любимых тем Ж.Элюля, К.Касториадиса. Оба они придерживаются придерживаются той точки зрения, что техника не является нейтральной в отношении других форм общественной жизни. Но есть и разница в их трактовке техники. Ж.Элюль считает, что техника определяет все стороны жизни общества Более того, под техникой он имеет в виду не только машины, применяемые в производстве, но и организационные структуры, которые рационализируют общественные отношения.. Эволюцию современной техники Элюль описывает на фаталистический лад: она развивается «автоматически» и подчиняется только собственным законам, она «автономна» в отношении экономики и политики, она сама их детерминирует, «заставляя» человека выдвигать нужные ей цели. Подобные преувеличения Элюля критиковали Горц и Касториадис, действительно, если взять общество в историческом плане, то особенно очевидно, что экономика и политика решающим образом воздействовали и воздействуют на развитие техники.

Подобно Бодрийяру, Элюль считает, что у человека в «техницистском» обществе атрофируется разумное поведение. Человек живет в искусственном мире, в искусственном пространстве и искусственном времени, что вызывает у него различные неврозы, неравновесия. Телевидение, пресса ставят как бы экран между человеком и реальностью, он как бы загипнотизирован, не живет, а галлюцинирует. И все же, при всей мрачности такого видения мира, Элюль полагает, что существуют в обществе остовки культуры, еще не подчиненные рационализации.« ним нужно апеллировать, чтобы восстать против порабощающей силы техники и завоевать «социализм свободы», представителем которого он считает Касториадиса

Касториадис создал, пожалуй, самый обобщенный критический образ индустриального общества, в нем собраны черты западного, советского, китайского индустриапизма.Он разоблачает присущие этим обществам сциентизм, продуктивизм и потребительские наклонности При этом он справедливо полагает, что любая незападная модель индустриализма питается западными корнями, что родиной идеи развития, прогресса, роста является Запад. Поэтому они трудны для реализации в незападных регионах, каковым не хватает в таком случае не капиталов, как часто думают, а соответствующей культурной среды, попросту, им присущ другой, по

271Ы<1. Р. 92.

сравнению с западным, тип человека и человеческих отношений. Таким образом, объектом критики Касториадиса выступает не просто техника, как у Элюля, а западная культура, западный тип рациональности.

Он констатирует кризис западного мира и показывает это, например, в отношении экономической рациональности. Он оспаривает мнение об экономии как точной науке, где все может быть подсчитано и измерено. Подобные представления, по мнению Касториадиса, - «ошибочная видимость»28, они основываются на предположении о возможности отделить экономику от других социальных и природных процессов. Но такое отделение возможно лишь очень условно, и если это понять, то экономическая рациональность рушится. Касториадис спрашивает с иронией, как, например, можно измерить цену земли, различных природных благ, наконец, труда? Как измерить то влияние, которое оказывают на экономику решения правительств, индивидов? В итоге он приходит к образу экономики как звена сложной системы социальных институтов и взаимодействий, мысль, которая сближает Касториадиса с Туреном, Беллом.

Основной порок западного рационализма Касториадис видит в том, что он основан на принципе разделения взаимосвязанных явлений действительности. Подобная направленность размышлений напоминает негативизм Гегеля в отношении «дурной бесконечности» рассудочного знания. А призыв Касториадиса отказаться от безмерной рациональности, найти «меру» и «границу» разума сродни поиску всеобъемлющей тотальности, какую вели Гегель и Маркс. Разум, не ведающий фаницы, западная безмерная рационализация квалифицируются Касториадисом как проявление «безумия». Человек, пишет он, «безумное животное», которое изобрело разум -«инструмент и самое методическое выражение его безумия»29. Западная модель «рациональной» организации общества - абсурдна и несвязна, ее перспектива -природная или социальная катастрофа, если мы не попытаемся установить новые формы социальной жизни и не откажемся от рационалистической идеологии, от иллюзии всемогущества техники, мнимого превосходства экономического расчета.

Кульминацией негативизма Касториадиса в отношении индустриального рационализма является та мысль, что преодоление его требует принципиально другой техники и даже другой науки. Должна произойти для этого трансформация всего общества, всей системы «установленных значений и рамок рациональности, науки последних веков и гомогенной ей технологии...»30. Концепция Касториадиса представляет, может быть, самый радикалистский вариант отрицания индустриальной рациональности31.

28 Castoriadis С. Le mythe du développement. Paris, 1977. P. 218.

29 Costas Castoriadis. Les carrefours du labirinthe. Paris, 1978. P. 228.

30 Castoriadis C. Les carrefours du labirinthe. Paris, 1978. P. 248.

31 Начатые западными левыми дискуссии о роли науки в обществе дошли и до России. См. в этой связи книгу «Судьбы естествознания», М., 2000. Хочется отметить, что надежды левых на создание альтернативной науки не так уж нереалистичны: очертания новой науки

Подводя итог, можно, по- видимому, сказать, что взгляды

постиндустриальных левых на производственный и научно-технический прогресс, хотя и отличаются между собой, но имеют и нечто общее, что отделяет их от взглядов индустриальных левых начала XX в. на тот же предмет. Утрачен оптимизм, вера в то, что с помощью развития науки и производства можно достичь решения всех социальных проблем. Невозможно отрицать, что уровень материального благосостояния населения вырос благодаря научно-техническому и производственному прогрессу, но он породил и новые проблемы глобального масштаба: растущее расхищение естественных ресурсов Земли, загрязнение окружающей среды и т. д. Кроме того, указанные формы прогресса, сама идея исторического развития рассматриваются современными левыми как порождение цивилизации Запада, завершившейся созданием капитализма и органично с ним связанной. Поэтому среди левых распространены идеи о том. что для создания альтернативного общества нужны другая наука, другая техника и другое производство.

В третьем параграфе «Постиндустриальные левые: вопросы государства и социальной структуры общества» рассматривается отношение к государству и социальным проблемам современного общества как со стороны нетрадиционных левых, так и со стороны социал-демократии, которая приложила в конце XX века значительные усилия, чтобы превратиться из традиционной индустриальной партии в партию постиндустриального типа.

Левые интеллектуалы постиндустриальной ориентации при всем своем отличии от радикальной левой начала века (например, от ленинизма) сохраняют пафос радикального отрицания таких социальных абстракций как рынок и демократия. Но во второй половине века список критикуемых социальных абстракций расширился, в их число попали наука, техника, производство, они подчиняют себе человека и господствуют над ним вплоть до его политической, идеологической, философской, культурной жизни.

Весьма развернутый анализ связи между «технологической рациональностью» и «политической рациональностью» проделал Г.Маркузе в своей книге 1964г. «Одномерный человек». В этом отношении привлекает внимание его тезис, согласно которому «Технологическая рациональность становится политической рациональностью»32. Доказывая данный-тезис, Маркузе проводит различие мезду философским, «двухмерным стилем мышления» и одномерным технологическим и научным мышлением. Философская «двухмерность» гегелевского типа, выражает историческое напряжение между тем, что «есть», и тем, что «должно быть», действительность рассматривается с точки зрения ее внутренних возможностей, реализация которых должна привести к полному вытеснению существующей действительности новой реальностью. Философский разум ориентирует, таким образом, на реализацию глобальной альтернативы существующему порядку вещей, на выход за его пределы, на «трансцендентирование».

уже проступают, об этом пишет, например, Ж.Фурастье. Правда, его критика науки имеет скорее правый, чем левый характер.

32 Г.Маркузе. Одномерный человек. М„ 1994. С.ХХ

Иной характер имеет технологическое и научное

мышление модернистского типа, наука не задается метафизическим вопросом «Что есть?», она решает вопрос функциональный «Каким образом?» (то есть, каким образом связаны такие-то и такие-то явления и как добиться на основании установленных причинных связей нужного эффекта) Как пишет Маркузе, вместо метафизического «бьлия-как-такового» появляется «бытие-инструмент», инструментальное отношение к предметам, к самой природе оборачивается инструментальным отношением к человеку, который становится объектом технологических манипуляций как в сфере труда, так и в области бьгга, потребления.

Маркузе, почти убежден, что выхода из прочного мира индустриального прогресса, материального богатства и основанной на этом сплоченности общества нет. В этом духе он оценивает политические реалии развитых стран, институт демократии и соотношение социальных сил. Он констатирует, что пролетариат перестал быть классом, исключенным из общества, каким его видел молодой Маркс, во второй половине XX века рабочий класс полностью интефировался в капиталистическое общество. Что касается политических партий, то их различия, с точки зрения Маркузе, в обществах изобилия все более сглаживаются: либералы признали необходимость социальных программ, а социалисты готовы понять государственную необходимость и принять при определенных условиях приоритет производственных инвестиций над мерами социальной защиты.

Ту же направленность размышлений, но лишенную пессимизма, можно наблюдать у А Лефевра, известного французского социалиста нетрадиционного типа Он не называл себя ни постиндустриальным социалистом, ни постмодернистом, однако в своей неистовой атаке на централизованное национальное государство, предпринятой им в четырех томах под общим названием «О государстве», он следовал их логике.

А.Лефевр выступает глашатаем конца цивилизации, основанной на абстракциях (меновой стоимости, денег, представительной демократии) и провозвестником «цивилизации качества». Лефевр анализирует и критикует все компоненты «цивилизации абстракции»: от меновых отношений и рынка, от абстрактного труда, права и закона до соответствующих идеологий, философии, морали.

Меновой акт Лефевр рассматривает как первичную форму социальной связи в обществах, где господствуют абстракции, он является, по выражению Лeíфeвpa, одной из «конкретных абстракций», не умственных абстракций, а реальных, то есть выработавшихся в ходе истории определенных форм общественной жизни. Ссылаясь на Ницше, Лефевр доказывает, что в любом меновом акте заложен конфликт, которым заражена в целом цивилизация абстракции, а именно, конфликт меэду потребительной ценностью и меновой, между потреблением и длинной цепью меновых идентификаций, которые отделяют объект потребления от акта потребления, между аффективным и рациональным освоением природы. Мораль, право, государство подключаются к этим конфликтам на стороне меновой стоимости: «Вокруг рынка конституируется и увековечивается вскоре иерархия гарантов и охранителей порядка. Какого порядка? Эквивалентности неэеквивапентного»33. Итак, принуждение, неизбежно сопутствующее гомогенизации, идентификации качественно различного, составляет суть цивилизации

" НХеГеЬлте. Ое ГЕМ. Рэпб. 1977. Уо1.3. Р.22

абстракции, оно повсюду - от менового акта и до государства, которое, по мнению Лефевра, венчает собой ее пирамидальную модель

Взамен государства, основанного на абстракциях (представительная демократия) Лефевр разрабатывает систему пространственного представительства, когда избиратели объединяются в ассоциации по территориальному признаку Большую роль при этом Лефевр отводит противостоянию «центра» и «периферии», которое оказывается основным политическим конфликтом современности

Если Маркузе увидел в американском обществе середины XX века замкнутое гомогенное целое, а Лефевр атаковал государство как доминирующую абстракцию позднего индустриального общества, обладающую всеохватывающей силой унификации и приведения к общему знаменателю, то М Фуко, один из самых крупных французских философов второй половины XX, по своему выразил оппозицию в отношении современного западного государства

Ведя полемику против либеральных представлений о государстве как воплощении права и закона, Фуко обратил внимание на власть, которая находится в фундаменте государства, на власть таких институтов, как школа, госпиталь, армия, мастерская, тюрьма Их власть практикуется не на основе закона, а с помощью принуждения в разных формах, это дисциплинарная власть

У Фуко, вероятно, не было окончательного решения вопроса о соотношении верховной (законодательной и судебной) власти с дисциплинарной Иногда он пишет, что формирование дисциплинарной власти было другой стороной процесса формирования власти закона и права и что формальный юридический эгалитаризм поддерживался и укреплялся с помощью дисциплинарного принуждения, право, таким образом, поддерживалось «контр-правом», равенство - принуждением. И тут же замечает, что, по сути, юридические структуры власти должны бы исчезнуть, но сохраняются в целях маскировки принудительной власти.

Но неверно было бы считать, что Фуко хочет приписать власти лишь репрессивные функции, связанные с подавлением индивида О том, что власть «подавляет», говорили фрейдо-марксисты, можно также вспомнить АЛефевра, который писал о власти, что будучи «абстракцией)4 (он имел в виду закон), она подавляет «живое», различное, которое соответственно стремится противостоять власти и освободиться от нее С точки зрения Фуко, дисциплинарная власть не столько подавляет, сколько создает нужного ей человека.

Фуко выделяет еще одно измерение государственной деятельности, которое начало формироваться в конце ХУ111 века, тогда же, когда и дисциппинарная власть, но, в отличие от последней, эта деятельность направлена не на индивидов и их "тела", а на население в целом. Фуко называет этот тип государственной деятельности "биовластью". Она берет на себя охранительные функции в отношении населения, регулируя процессы рождаемости, смертности, заболеваемости населения, организует попечительство в отношении детей, стариков, инвалидов, создает институты страхования, обеспечения и т.п., стимулирует также исследования в области

демографии, статистике, заботится о гигиене и медикализации населения, то есть стремится максимизировать жизнь, хочет, как пишет Фуко, «заставить жить»

Вполне в духе французских левых Фуко расценивает деятельность биовласти по охране жизни населения и насаждения во всех ее сферах определенных норм как принуждение и расизм. Нормализация общественной жизни включает в себя выделение групп индивидов, не соответствующих норме, анормальных, власть стремится обезопасить общество от их влияния, что и составляет, согласно Фуко, государственный расизм Для Фуко это означает конец подлинного историцизма, конец борьбы гетерогенных начал в обществе и победу государственной универсальности

Общий итог анализа государства у Фуко мрачен и очень похож на выводы многих французских антиэтатистски настроенных левых. Биовласть с помощью универсалий («абстракций», сказал бы Лефевр) подавляет все гетерогенное, не соответствующее установленной государством «норме»; правовые и законодательные органы кажутся ему своеобразным украшением на деле силовых, принудительных механизмов власти в дисциплинарной сфере; дискурс власти, философский и юридический, ориентирован на подавление многозначного историцистского знания, не укладывающегося в рамки философско-политических универсалий.

Итак, левые интеллектуалы постиндустриальной ориентации сделали главным объектом своих нападок государство, оспаривая альянс власти и знания (Фуко), технической и политической рациональности (Маркузе), обращаясь в борьбе против государства к территориальной и социальной периферии (Лефевр). Они отчасти предварили своей критикой, а отчасти отразили в ней реальный кризис в конце XX века государства, характерного для индустриальной эпохи' централизованного национального государства, стимулировавшего индустриальный рост и добившегося благодаря росту сплочения населения на основе высоких потребительских стандартов

Наряду с кризисом социального государства и даже ранее его развился кризис пролетариата как главной оппозиционной силы в отношении капитализма. Из рассмотренных выше теорий постиндустриальных левых ни одна не апеллирует к пролетариату как оппозиционной силе. Наблюдая новейшие процессы в сфере труда и производства, Горц в 80-90-ые годы поставил под вопрос традиционные социалистические представления о труде и его исторической миссии создания свободного творческого человека. Ему кажется, что такое "поэтическое" представление о труде еще могло существовать в Х1Х веке, но XX век все изменил Современный труд иной, он не служит реализации личности, скорее он проявляется как подчинение личности разделению труда и производственной иерархии. Человек в настоящее время осуществляется как личность не в труде, а за его пределами, в сфере досуга, свободного времени Подобные рассуждения Горца демонстрируют грандиозную трансформацию социалистической мысли, распростившейся со своими идолами - трудом, пролетариатом. Аналогично и Турен в 80-ые годы зафиксировал, что времена альтернативного пролетарского проекта общества проходят, уступая место другим идеям и настроениям

В результате европейские левые вынуждены решать

вопрос о новом субъекте обновленческих процессов в обществе. В качестве такового выступает уже не пролетариат или, точнее, не один пролетариат. Горц (и многие другие левые) высказывает мысль, что не только рабочие, но и потребители, самые разные слои населения (женщины, молодежь, старики) оказываются участниками главных социальных конфликтов современности. Турен во многих своих работах подчеркивает, что главный социальный конфликт заключается в настоящее время не в противостоянии труда и капитала, а в столкновении технократических аппаратов, управляющих производством и все более завладевающих государством, исполнительной властью, и населения, борющегося против экспансии технократического разума на все сферы жизни, против того, что Ю.Хабермас назвал "колонизацией живого мира".

Постиндустриальные левые часто изображают современный социальный конфликт как противостояние центра и периферии. Центро-периферический подход к обществу отличен от модернистских теорий общественного развития, в которых всегда выделяется определенная линия прогресса, некая магистраль, к которой преимущественно и сводится история. Центро-периферический взгляд направлен на пространственные различия, а не на время, хронологию, прогресс; временная вертикаль исторического прогресса сменяется горизонталью пространственных различий. Но постиндустриальными левыми владеет страх, что ориентируясь на периферию, они мотут оказаться союзниками традиционалистов Это относится к Лефевру, но также к И.Валлерстайну. Последний специально рассматривает вопрос об отношении европейских "новых" левых к "антисистемным движениям" Юга и Севера. Он перечисляет некоторые проявления борьбы с Западом со стороны периферии мирового капитализма: (Саддам Хусейн, Хомейни) и заявляет, что западные левые не могут объединиться с этими силами, ибо они "реакционны". Такое суждение раскрывает двойственность позиций западных постиндустриальных левых, которые при всем своем стремлении преодолеть модерн, капиталистический прогресс, остаются накрепко с ним связанными.

Антиэтатизм, антипрогрессизм, антицентрализм, сопровождавшиеся враждебностью к традиционным левым движениям, превалировали у западных новых левых вплоть до девяностых годов XX века, когда в результате разнообразных глобапизационных процессов их мышление приняло несколько иное направление. Можно проследить эти изменения по работе Турена "Как выйти из либерализма?» (1999). Глобализация экономики привела к тому, что европейские государства оказались не в состоянии контролировать деятельность наднациональных финансовых и промышленных корпораций. К этому добавился ряд других обстоятельств (структурный кризис производства, массовая безработица, старение населения и т.д.), которые в совокупности вызвали большие финансовые трудности в европейских странах. Созданные в Европе после второй мировой войны социальные государства зашатались, общество потребления рушится. Новые левые, которые с такой силой нападали на государство и общество потребления, вдруг лишились главной мишени своей критики. Изменилась ситуация, изменились проблемы И вот можно видеть, как меняется их отношение к социальному государству и к социализму. Турен, который в 1980 году заявлял, что «социализм мертв», теперь выражается несколько иначе: «Слова

коммунизм и социализм больше не имеют смысла или они имеют другой смысл по сравнению с началом века»34 «Другой смысл» - против этого не будут возражать даже коммунисты Но какой же?

Турена беспокоит принявшая всемирный масштаб в последнюю треть XX века либерализация экономики, которая породила (у левых в том числе) настроения безнадежности, невозможности сопротивляться законам мирового рынка Он хочет доказать, что либерализация и глобализация экономики не могут уничтожить способности к политическому и социальному действию. В пользу этой мысли он приводит три аргумента Первый из них имеет исторический характер, Турен подчеркивает, что европейская социал-демократия, создав социальное государство, доказала, что возможно политическое сопротивление рыночной экономике. Второй аргумент теоретического плана в духе своей социологии действия Турен доказывает, что глобализация представляет собой ряд не связанных друг с другом процессов, а это облегчает возможность противодействия ее негативным последствиям. Третий аргумет эмпирического характера' Турен констатирует, что в европейских странах формируются новые оппозиционные слои: безработные, бездомные, рабочие-мигранты - главной, таким образом, становится борьба с усиливающимся социальным неравенством

Итак, ход мыслей нетрадиционных западных левых меняется Теперь они вынуждены выступать против капитала, о котором многие из них почти забыли, живя в условиях общества потребления и социального государства. Они вынуждены также в противовес своим прежним антиэтатистским идеалам брать под защиту демократическое государство Они озабочены тем, чтобы политика на национальном и на европейском уровнях контролировала экономические процессы

Если начало экономических и социально-политических процессов, отмеченных печатью постиндустриализма, стимулировало развитие нетрадиционных левых группировок и вдохновило поиски левых интеллектуалов, вызвав одновременно кризис тесно связанных в своих териях и политической практике с индустриальной эпохой социал-демократических партий, то к середине девяностых годов эти партии сумели перестроить свои программы и политику с учетом реалий постиндустриального мира В целом эта перестройка означает значительное поправение европейского социализма, вынужденного принять жесткие императивы рыночной экономики. Если в начале XX века многие европейские социалисты, порвав с революционными устремлениями левых Второго Интернационала, приняли правила демократической игры, или, говоря философским языком, признали приоритет демократического разума, демократической рациональности, то в конце XX века они приняли и рыночную рациональность

Между позициями европейских партий социальной демократии существуют в настоящее время определенные различия Более традиционной левой ориентации придерживается ФСП, тогда как лейбористы и СДПГ претендуют на положение партий правого центра

Гуманизацию общественных и экономических отношений социал-демократы долго проводили с опорой на национальное государство. Созданное ими социальное государство - это национальное государство, национальная демократия. И современные

,4 A.Touraine. Comment sortir du libéralisme? Paris, 1999. P. 18

социал-демократы в Европе строят свои программы, рассчитывая, в основном, на силу демократического национального государства Но национальное государство в эпоху глобализации переживает жестокий кризис. Многие стороны общественной и экономической жизни ускользают из-под контроля национальных государств Естественно, это подрывает осуществление социальных программ Европейские социалисты надеются, что создание Евросоюза поможет им контролировать наднациональные экономические и финансовые группы, восстановить, таким образом, существовавший ранее приоритет политики в отношении экономики и развивать социальные программы в общеевропейском масштабе

Но возникает вопрос, возможно ли в условиях постиндустриального общества в наднациональных масштабах воспроизвести модель социальной политики, успешно работавшую в условиях индустриальных государств? Сложность состоит в том, что экономика, финансовый капитал не просто географически вышли за рамки национальных государств, это лишь внешнее проявление современных отношений между ними Более важно, что глобализация экономики демонстрирует глубокий антагонизм, существующий между капиталистической экономикой и политической демократией. Собственно, и исторический генезис этих двух форм общественной жизни был разным, капитализм складывался вне политики с ХУ века, демократическая политика начала формироваться в результате буржуазных революций ХУ11 - ХУ111 веков и далеко не сразу была принята, например, во Франции, капиталом как приемлемая для него форма политического управления Капиталистическое производство строилось в XIX и первой половине XX веков на принципах иерархии и бюрократии, так что принятие капиталистами демократических институтов было своего рода компромиссом с их стороны в отношении большинства трудящегося населения Это было начало общественного контракта, развитием которого и явилась социальная политика, постепенно складывавшаяся в демократических государствах Европы в Х1Х и XX веках

Теперь этот контракт разрушается Очень точно выразил ситуацию У Бек. «Диагноз звучит так. капитализм не нуждается в труде и плодит безработицу. В результате распадается исторический союз между рыночной экономикой, социальным государством и демократией, который до сих пор сплачивал и узаконивал национально-государственный проект модерна»35.

Проделанный беглый анализ политики европейских социал-демократических партий в девяностые годы XX века дает все же возможность увидеть значительное ее отличие от попитических и теоретических установок нетрадиционных левых, которые и сформировались в борьбе с индустриализмом и традиционными для него политическими партиями Нередко их критицизм распространялся на всю эпоху модерна, начиная с научно-философских принципов Просвещения и кончая крупным достижением индустриализма, прогресса и демократии - социальным государством

Социал-демократы в целом извлекли уроки из теоретических изысканий нетрадиционалов Но осознавая, что индустриальное общество, в рамках которого и сформировались их собственные теории и практика, уходит в прошлое, они тем не менее

У Бек Что такое глоболтация'' Москва: 2001. - 300стр. С.21-22

не склонны отказываться от всех его институтов Они скорее соглашаются на глубокую их трансформацию (трансформацию социального государства, превращение количественного роста в рост, учитывающий экологические императивы, изменение организационных принципов и идеологии своих партий с тем, чтобы сделать их открытыми для новых идей и движений). Они не склонны отрицать модерн, считая, что комплекс составлявших его идей и ценностей просто меняет форму.

В «Заключении» диссертации подводятся итоги проделанного исследования и затрагивается вопрос о перспективах современных левых Социализм изначально формировался как позиция, отрицающая консенсус и переговорные процессы, так как он был ориентирован на защиту определенного качества или ценности - ценности труда Социалисты, начиная с Бабефа, Бланки, потом Маркс и марксисты наставали на исключительных правах труда и планировали переустроить все общество на основе труда И только постепенно западная социал-демократия включается сначала робко, а после второй мировой войны все более уверенно в переговорный процесс в рамках демократии от имени рабочих. Сейчас ситуация кардинально меняется, индустриальное общество уходит в прошлое, а вместе с ним и пролетариат, который на протяжении XX века был социальной опорой политических левых. Глубокий кризис переживает национальная демократия

Какая перспектива ожидает в этой связи социалистически ориентированных европейских левых? Ограничатся ли они интеллектуальным протестом и спорадическими социальными выступлениями? Вернутся ли к идее альтернативного в отношении капитализма общества, делая на этот раз сильный упор на экологических рисках, развивающихся в результате человеческой деятельности'' Или будут продолжать действовать в рамках национальной демократии все большие уступки капиталу, а может быть и одерживая над ним победы? Или им удастся выработать формы наднационального контроля над транснациональным капиталом? На эти вопросы может ответить только будущее

Публикации по теме диссертации

1 «Понятие практики у К Маркса и современные дискуссии» Индивидуальная монография, 12 п л Москва Наука, 1977

2 «Социал-демократия в начале века» Индивидуальная монография, 7 л л Москва ИФ РАН. 1994

3 Социализм в перспективе постиндустриализма 16 п л Москва УРСС, 1999. Коллективная монография. Автор и редактор

4. Второй Интернационал' революционные надежды и иллюзии //»Рабочий класс и современный мир», №4,1989

5. А Лефевр о коммунистическом проекте Маркса и Ленина «Ленин взгляд с Запада». 7 л л. Москва- ИФ РАН, 1990. Автор и редактор

6. Жорж Сорель - вечный еретик (1847 -1922) //»Новая и новейшая история», № 2,1994

7. Социализм в перспективе постиндустриализма //«Свободная мысль», №4,1995

8 Постиндустриализм как критическая позиция II «Общественные науки и современность», №2,1998

9. У истоков. Западный вариант индустриального социализма //«Свободная мысль», №1,1999

10. Моральные поиски современных социалистов. //«Свободная мысль». №7,1999

11. Индустриальное общество перед лицом перемен. //«Свободная мысль», №2,1997

12. Мифологический социализм Ж.СореляЛ «От абсолюта свободы к романтике равенства. Из истории политической философии». Москва: ИФ РАН, 1994

13. Карл Маркс и постиндустриальные социалисты// «Карл Маркс и современная философия». Москва. ИФ РАН, 1999

14. Вселенная знаков. Предисловие к переводу книги ЖБодрийяра «Общество потребления» (В печати)

15 Генеалогия как метод исорического исследования Предисловие к переводу лекций М.Фуко «Нужно охранять общество» (В печати)

16 Маркс, Гегель и коммунизм //Принята к печати в «Вопросы философии»

I

• 1 8061

Подписано в печать 13.11.03ц, Зак. №05 1 Объем 3 ,4уч.изд.л,, 4,0печ.л. Тир. 100 экз. Отпечатано на ротапринте И*РЛН,Волхонка,14.

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора политических наук Самарская, Елена Александровна

Введение стр. — 17

Глава первая. Теоретические основы раннего индустриального социализма . стр. 18-95

Параграф 1. Сен-симонизм — первая форма индустриального социализма.стр. 18-41

Параграф 2. Маркс, Гегель и коммунизм. стр. 42-57

Параграф 3. Маркс и идея прогресса.стр. 58-75

Параграф 4. Маркс: труд и общество.стр.76-95

Глава вторая. Теоретические ориентации левых в начале века в начале века.стр.96-215

Параграф 1. Экономизм как форма марксистской ортодоксии после Маркса и западный вариант ее преодоления.стр.96-144

Параграф 2. Экономизм как форма марксистской ортодоксии после Маркса и ленинский вариант ее преодоления. стр. 145-193

Параграф 3. Жорж Сорель - теоретик анархо-синдикализма .стр. 194-215

Глава третья. Теоретические ориентации постиндустриальной левой.стр. 216-3 51

Параграф 1. Перспективы перерастания индустриального общества в постиндустриальное. стр.216-259

Параграф 2. Отношение постиндустриальных левых к прогрессу производства,науки и техники.стр.260-294

Параграф 3. Постиндустриальные левые: вопросы государства и социальной структуры общества. стр.295-351

Введение диссертации2003 год, автореферат по политологии, Самарская, Елена Александровна

Обозначенная в названии диссертации тема требует пояснений и уточнений. Прежде всего, речь пойдет о европейском регионе, европейских левых. Сопоставление начала и конца века продиктовано в данном случае не простомлением подвести итоги, на что естественно подталкивает завершение века. Для европейских левых традиционного типа (социал-демократов и коммунистов) это момент глубокого перелома, когда оказались серьезно поставлены под вопрос цели, теории, даже организационные принципы вышеназванных левых, короче, когда они начали испытывать кризис идентичности. Сказанное не означает, что на протяжении XX века теории и политическая практика левых не менялись, нет, они менялись весьма существенно, начиная с момента, когда в результате первой мировой войны левые разделились на социал-демократов и большевиков-ленинцев, которые видоизменяясь, меняя даже названия (большевики вскоре после 1917 года стали называться коммунистами), составили все же две главные ветви европейских левых на протяжении почти века. Каждое из этих направлений прошло свой трудный путь: ленинизм первых лет после 1917 года сменился мрачной системой сталинизма, но она была довольно глубоко преобразована после XX съезда КПСС в 1956 году, в 1989 году советское государство рухнуло, хотя коммунистическая партия сохраняет свою идеологию и имеет определенный политический вес; западная социал-демократия пережила период слабости и разброда после первой мировой войны и не сумела во время дать отпор фашизму, но после второй мировой войны она решительно встала на путь реформирования капитализма и создала почти во всех европейскихнах «социальное государство», которое составило самый значительный результат ее деятельности в минувшем веке. В конце века оказался как бы исчерпанным тот мощный импульс, которое европейское левое движение получило в его начале от революционного марксизма, господствовавшего до 1914 года в партиях Второго Интернационала. Кризис традиционной европейской левой столь глубок, что если она его и переживет, то станет совершенно иной.

Попытка выявить условия указанного кризиса, его общие причины, а также проследить, как он отражается на теоретических ориентациях современных левых и поиске ими выхода из него, и составляет актуальность предлагаемого исследования. Поэтому и предпринятый в его рамках анализ теоретических установок левых начала века и более ранних социалистических теорий (классического марксизма и сенсимонизма) следует рассматривать не как свидетельство абстрактного исторического интереса к ним, а как проявление ставшего необходимым в современных условиях, когда рушатся привычные контуры левого направления в политике, пересмотра самых общих теоретических констант левой мысли, в рамках которых допустимы различные ее модификации, но без которых левые силы утрачивают свою идентичность1.

Прежде чем перейти к анализу литературы по обозначенной в заглавии теме следует пояснить, почему выбраны именно эти, а не иные этапы и персоналии, чтобы их отбор не представлялся чистой случайностью. Автор исходил из того, что современный (модернистский) социализм менялся соответственно изменениям форм капитализма: последний был доиндустриальным, индустриальным, а в настоящее время он трансформируется в постиндустриальный, В центре внимания в настоящем исследовании находится индустриальный социализм, его формирование в начале XX века и глубокий кризис в конце XX века, когда начались постиндустриальные перемены. Кроме того, особый раздел посвящен двум наиболее значимым для истории социализма в XX веке формам раннего индустриального социализма: сен-симонизму и классическому марксизму. Анализ литературы должен поэтому коснуться и работ по названным этапам развития индустриальной левой, и исследований более общего плана, ориентированным на поиск преемственности и различий в истории индустриального социализма.

Если говорить о раннем индустриальном социализме, представленном в данном исследовании концепциями Сен-Симона и Маркса, то в советский период существовала огромная отечественная литература по Марксу и совсем небольшая по сен-симонизму, хотя последний, который квалифицировался как утопический социализм, рассматривался вместе с другими системами утопического социализма (авторами которых были Фурье и Оуэн) почти во всех крупных изданиях по истории марксизма, что было продиктовано стремлением представить Маркса как «научного» социалиста в отличие от «утопических» социалистов.

В.П.Волгину мы обязаны переводом на русский язык основных произведений Сен-Симона и прекрасной книгой «Сен-Симон и сен-симонизм» (1961), почти лишенной характерной для того времени тенденциозности в изложении социально-философских идей Сен-Симона. В крупных изданиях по истории марксизма (например, в двухтомной «Истории марксистской философии XIX века» (1979) преобладали оценки утопического социализма, параметры которых были заданы Ф.Энгельсом в его «Анти-Дюринге». Согласно Энгельсу, утописты создавали свои теории, когда

1 В этой связи понятным кажется стремление авторов книги «Левые в Европе XX века» (Москва, 2001) заново определить границы понятия «левые» и критерии отнесения к левым тех или иных политических капиталистические отношения были еще недостаточно развиты, они поэтому не могли оценить в должной мере значение классовой борьбы в истории (хотя можно заметить, что описание исторических форм классовой борьбы, данное в «Коммунистическом Манифесте», очень сходно с таким же описанием в книге «Изложение учение Сен-Симона», написанной и изданной его учениками), не поняли необходимости политической борьбы за социализм и преходящего характера капитализма, ограничиваясь фантазиями на тему будущего общества.

Что касается воззрений Маркса, то они подавались как система философских, политико-экономических и социалистических идей, выкованная из «единого куска стали», как теория, обеспечивающая научный подход к обществу и социализму. Между тем, и философия Маркса, и его политическая экономия, и социалистическая теория несут в себе довольно глубокие противоречия, которые никак не комментировались в советской литературе. Зато эта тема стала излюбленной у западных марксологов, которые доказывали, что взгляды молодого и зрелого Маркса сильно отличаются, что не может быть единства научности и пролетарской тенденциозности, на которое претендовал марксизм, что идея диктатуры пролетариата и идея отмирания государства несовместимы друг с другом, что не может существовать диалектики природы и что объективистский характер марксистской философии мешает пониманию сути исторического творчества людей. Можно вспомнить в этой связи интерпретации марксизма со стороны Адорно, Ипполита, Сартра, даже марксистов Альтюсера и Гароди. Советские авторы вынуждены были отбиваться и доказывать единство всех частей марксистского учения, его непротиворечивость и научность. Но, несмотря на жесткий идеологический пресс, например, философы советского периода достигли, во всяком случае, к восьмидесятым годам XX века, хорошего знания текстов Маркса, его эпохи, и не их вина, что они не могли, обладая значительной эрудицией в марксоведении, создавать свободные от догм интерпретации марксизма. Еще хуже обстояло дело с теорией и историей социализма, которые оставались собранием догм, обязанных своим происхождением не только Марксу (от него советский социализм унаследовал идеи об исторической миссии пролетариата, о революционном характере перехода к социализму, о классовой борьбе как движущей силе истории), но и Ленину (он заложил основы прагматического отношения к демократическим движениям и слоям, использования их лишь в целях развертывания социалистической революции), и Сталину (догма о построении социализма в одной стране с помощью централизованного бюрократического государства).

СИЛ.

За последнее десятилетие литературы о Марксе стало значительно меньше, а та, которая есть, делится на резко критическую, нивелирующую зачастую значение философских и политических идей Маркса, и более академическую и научную. К их числу относятся книга Т.И.Ойзермана «Марксизм и утопизм» (2003), сборник статей «Карл Маркс и современная философия» (ИФ РАН, 1999), работа А.Б.Баллаева «Философия Карла Маркса и идеология марксизма» (1995) и др. Для этих работ характерно стремление отделить философию Маркса от «пролетарской идеологии» и свойственных ей упрощений (А.Б.Баллаев), от утопий «пролетарского социализм» (Т.И.Ойзерман) и спасти тем самым сохраняющие ценность философские положения Маркса (например, его философскую антропологию или материалистическое понимание истории, а главное, высокие гуманистические идеалы Маркса). Подобная установка довольно оправдана с точки зрения сегодняшнего дня, поскольку, во-первых, идеологизация марксизма в конце XIX — начале XX веков привела, действительно, к упрощенной трактовке философии Маркса, а, во-вторых, пролетарский социализм, потерпев серьезное поражение в конце XX века, постепенно уходит в прошлое. Против такой установки можно, однако, возразить, что мы в результате ее реализации будем иметь дело с современной интерпретацией философии Маркса, а не с той ее исторической формой, которую ей придал Маркс, так как последняя самым тесным образом была связана с идеей социализма, начиная с ранних работ Маркса, то есть работ, по общему признанию, наиболее философичных. Кроме того, с политологической точки зрения такое отделение нежелательно, поскольку ведет к схематизации социализма, лишает его широты мысли, необходимой для модификаций социализма соответственно требованиям времени или особенностям той или иной страны. А

В.М.Межуев, отождествляя Марксов гуманизм с коммунизмом, видит в последнем культурный идеал, уводящий в далекую перспективу истории, когда возникнет культурная альтернатива капиталистической цивилизации. Тут снова обнаруживается антиполитизм современных отечественных исследователей наследия Маркса. Разве можно мыслить «целостного индивида» без политической свободы, без определенных политико-экономических условий? Внеполитическая культурно-философская интерпретация гуманизма Маркса обнаруживает свою слабость, например, когда ее сторонники начинают трактовать некоторые аспекты постиндустриального общества. В.М.Межуев, как и В.Л.Иноземцев, приветствуют его наступление, видя в нем общество «свободного времени», которое и является, с их

2 Мсжуев В.М Был ли Маркс утопистом? //Карл Маркс и современная философия. М.: ИФ РАН, 1999 точки зрения, условием формирования целостного индивида. Но современные политики, взять хотя бы социал-демократов, видят в увеличении свободного времени в развитых странах простое проявление массовой безработицы, грозный признак обострения социальных антагонизмов. С этой точки зрения свободный от труда человек выталкивается на обочину общественной жизни. Вопрос о формировании «целостного индивида» отпадает в таком случае сам собой.

Хочется отметить еще одну тему в современных отечественных интерпретациях теоретического наследия Маркса. Она сводится к «постэкономическому» видению перспектив человеческой истории и даже уже формирующегося постиндустриального общества В.Л. Иноземцев3 дал ему характеристику «постэкономического», вероятно, под влиянием некоторых размышлений Д.Белла, который сам, впрочем, считал неверным такую его характеристику. Конечно, в современных развитых обществах происходит в определенной степени срастание экономических, политических, социокультурных феноменов. Ю.К.Плетников4 считает, что в обществе будущего победит «социо-культурный синкретизм». Но пока мы можем лишь наблюдать, какую решающую роль играет во всех современных обществах и в международных отношениях экономика, крупный капитал, видим обострение социальных и международных конфликтов, причиной которого хотя и являются иногда культурные, цивилизационные факторы, но чаще экономические и политические.

Серьезная отечественная литература, вышедшая до 90-х годов XX века, по вопросам теории и политической деятельности Второго Интернационала не очень велика. Долгие годы в общественных науках царила догма о целиком «оппортунистическом» характере Второго Интернационала, о враждебности его ведущих идеологов ленинизму и потому научные исследования в этой области были закрыты. Только в 60-ые годы историки обратились к этой теме и появилась тогда «История Второго Интернационала» (1966), книга И.Кривогуза «Второй Интернационал» (1964), работы Евзерова РЛ. и Яжборовской И.С. «Роза Люксембург» (1974), Брайовича С.М. «Карл Каутский - эволюция его воззрений» (1982), Чернецовского Ю.М. «Революционные марксисты против центризма» (1983), «Марксистская философия в международном рабочем движении в конце XIX - начале XX годов» (1984), Клямкина И.М. «Революционный марксизм против методологии ревизионизма и центризма» (1988). Естественно, в этих работах проводились идеи об исторической правоте Ленина и других представителей революционного крыла

3 Иноземцев В.Л.К теории постэкономической общественной формации. М.: Таурус, 1995.

Второго Интернационала, делался акцент на их противостоянии центризму и оппортунизму, но в них был задействован значительный исторический материал и преодолен прежний негативизм в отношении истории Второго Интернационала. В 90-ые годы также выходили исследования по данной теме более или менее общего характера и написанные уже в отсутствие прежнего жесткого идеологического диктата. Это, например, работы Петренко E.JI. «Социальная доктрина Э.Бернштейна» (1990), ее же «Карл Каутский: очерк социальных воззрений» (1991), Самарской Е.А. «Социал-демократия в начале века» (1994), Свалова А.И. «Из истории Второго Интернационала» (1996), Бровко Л.Н. «Дискуссия в СДПГ об общественном переустройстве в конце XIX - начале XX веков» //«Левые в Европе XX веке» (2001),вопросы о соотношении ленинизма и каутскианства в теоретико-полетгическом плане затрагивается в работе Е.Г.Плимака и И.К.Пантина «Драма российских реформ и революций» (М., 2000). Простой перечень этих работ позволяет говорить о недостаточности работ обобщающего характера, кроме того, в них мало уделяется внимания воздействию на теорию и практику Второго Интернационала эпохи индустриализма, что дало бы возможность увидеть не только различие, например, западной социал-демократии и марксизма-ленинизма, но и определенное их сходство; и никто не ставит вопроса о соотношении социализма и модернизма.

В 60-ые и 70-ые годы XX века появилась значительная литература о социал-демократии периода Второго Интернационала в Западной Европе. Связано это было, в основном, с двумя обстоятельствами: 1)с появлением в конце 60-х годов движения «новых левых», которые стремились выразить свое отношение к истории левого движения; 2)с наступлением в середине 70-х годов кризиса партий демократического социализма, вызванного началом постиндустриальной революции. В результате теоретики демократического социализма оказались вынуждены пересмотреть историю своего движения как в практическом, так и в идеологическом планах. Тогда появились работы Ж.Дроза, Ж. Хаупта, Л.Колаковского, Ж.Тушара, а также такие солидные издания, как многотомная «История современного марксизма» (Париж), «История марксизма. Марксизм Второго Интернационала» (Турин)5. Особенностью авторов социал-демократической ориентации, писавших в указанный период на Западе об истории марксизма, было резкое неприятие ленинизма, он обычно характеризовался

4 Плотников Ю.К. Формационная и цивилизационная триады К. Маркса. //Карл Маркс и современная философия.

J.Droz. Le socialisme démocratique. 1864-1960. (Paris,1966); G.HaupL La dcuxicme Internationale. 18891914 (La Haye, 1964); Histoire du marxisme contemporain. Vol.1-4. (Paris,1975-1977); Kolakowski L. Main Currents of marxisme: Its Rise, Growth and Dissolutioa-The Golden Age. (Oxford, 1978); J. Touchard. La ими как «восточный», «деспотический», «авторитарный» вариант марксизма, которому они противопоставляли реформистов Второго Интернационала. Теоретики более левой направленности (Ги Дебор, Дж.Сангинелти, Л.Колелти, М.Леви, Р.Гомбен, Д.Герен) создавали идеализированные образы Р.Люксембург, А.Паннекука, противопоставляя их идеи о спонтанном творчестве масс в истории идеям Каутского и Ленина о том, что революционные массы должны подчиняться руководству централистически построенных и дисциплинированных социалистических партий. Традиционно такие установки вели западных авторов, с одной стороны, к проведению аналогии между авторитарной ленинской концепцией партии и советским тоталитаризмом, с другой, к поэтизации стихийных действий масс, которые отождествлялись ими с подлинной демократией. Другое и неординарное решение вопроса о соотношении массовой стихии и организации можно найти в работе И.К.Пантина «Россия и мир: историческое самоузнавание» (М.,2000). Оно заключается в том, что именно крестьянская стихия , низы российского общества с их особой нравственностью и менталитетом вызвали к жизни жестко ориентированное против свободы индивида государство, превратившееся, в конечном счете, в тоталитарное.

Отечественная литература о современном этапе левого движения на Западе (речь не идет о России, поскольку в ней левое движение находится в особенно глубоком упадке), о его теоретических и стратегических установках невелика, но именно в ней можно встретить и общие оценки истории левых, и попытки увязать ее с историей индустриальной эпохи и определить перспективы левых в связи с наступлением постиндустриальных перемен. К таким работам можно отнести монографию «Западная социал-демократия: поиск обновления в условиях кризиса» (М.: ИФ РАН, 1998), книги «Карло Росселли и левые в Европе» (М.: Институт Всеобщей истории, 1999), «Социализм в перспективе постиндустриализма» (М.: ИФ РАН,1999), «Левые в Европе XX века» (М., 2001), работу Б.С.Орлова «Этика как основа политической философии социал-демократии» (М.,2001), издание ИНИОН РАН «Социал-демократия сегодня» (М.,2002), книгу А.В.Бузгалина «Ренессанс социализма» (М.,2003). По всей вероятности, литература о путях трансформации современных европейских левых будет расти, поскольку вызывающие ее глобальные перемены в мире далеки от завершения.

Цель предлагаемого исследования — проследить в самом общем виде перемену политико-философских основ левого движения в конце XX века по сравнению с его gauche en France depuis 1900 (Paris, 1977); Storia del Marxismo. Il marxismo nell'eta délia Seconda Internationale. (Torino,1979). началом. Ее достижение требовало решения более конкретных задач. Поскольку политические теории и цели левых XX века отмечены печатью индустриальной эпохи, то нужно было прежде всего выяснить, чем отличаются ее экономические и политические институты и духовные константы, с одной стороны, от экономико-политических и духовных структур постиндустриального общества, а с другой, от аналогичных структур доиндустриального общества, принадлежащего, однако, к эпохе модерна. Эти вопросы надо было рассмотреть в тесной связи с историей социализма.

Поскольку вопрос о соотношении индустриального социализма и постиндустриальной левой подробно рассматривается в диссертации, то во «Введении» уместно было бы обозначить, чем, собственно, индустриальный социализм отличается от доиндустриального социализма эпохи модерна и что их между собой связывает.

Социализм нового времени (то есть модернистский социализм) ведет начало от Великой Французской революции 1789 года с ее лозунгом «свободы, равенства, братства». Когда якобинцы потерпели поражение и началась нисходящая фаза революции, на передний план борьбы вышли Бабеф и его союз «Равных». Это был небольшой эпизод, «равные» скоро были арестованы и Бабеф казнен. Но его страстная привязанность к равенству и его мысли о том, как оно могло бы быть устроено в обществе стали азбукой социализма нового времени и ¿^индустриального (Бабеф, Бланки, Фурье, в какой-то мере Прудон), и индустриального типа.

У социалистов доиндустриального типа эпохи модерна было два объекта критики - рынок и представительная демократия. Оба феномена представляли в их глазах что-то вроде социальных абстракций, оторванных от непосредственных человеческих отношений и создающих возможность злоупотреблений и нарушений принципа равенства между людьми, в который они свято верили вслед за философами-просветителями. На каком основании деньги, «презренный металл» управляют людьми и порождают между ними неравенство? На каком основании «представители» в условиях демократии принимают решения от имени людей, способных и без них наладить отношения друг с другом и не нуждаются для этого в посредниках, которые к тому же извлекают для себя выгоды из этого посредничества? Взамен социальных абстракций они предлагали придерживаться, если можно так выразиться, «качественных» ценностей: продукт одного труда дает право на продукт другого труда; и все люди, без посредников, должны участвовать в демократических процессах принятия решений. Так зарождались идеи безрыночной экономики и прямой демократии, идеи, которые продолжили свое существование в социалистических теориях индустриального типа, подвергаясь при этом удивителным превращениям.

Причем, эти идеи, зародившись в эпоху модерна, имели и определенные антимодернистские черты, так как они несли в себе отрицание социальных абстракций, институтов денег и представительной демократии, которые рационализировали человеческие отношения. Так модернизм, если его толковать прежде всего как приоритет разума в общественных отношениях и, соответственно, как существование различных институтов рационализации общественных структур, получил первый удар от порожденного им же социализма. И если на характер индустриального социализма более всего повлияла фабрика, то от своих предшественников он унаследовал необходимость так или иначе соотноситься с институтами рынка и представительной демократии. Рынок, демократия и фабрика - это три лица индустриальной эпохи, они связаны друг с другом очень опосредованно и заключают в себе разные интенции: если демократия имеет в основе принцип политического равенства всех людей, а рынок уравнивает всех с помощью денег, то фабрика представляет собой систему неравных отношений, производственной иерархии, централизации управления. Эти особенности фабричной организации повлияли на все структуры (политические, экономические, духовные) индустриального общества, определили теоретические и политические особенности индустриального социализма.

Наконец, третья задача состояла в том, чтобы выявить причины и суть кризиса двух традиционных для индустриальной эпохи социалистических направлений -социал-демократии и коммунизма. Обычно крах Советского государства и сопровождавшее его значительное ослабление западных компартий объясняют происшедшими в стране в начале 90-х годов демократическими революционными преобразованиями, весь процесс выглядит при этом как победа демократии над тоталитарным коммунистическим режимом6. В данном исследовании внимание обращено на то обстоятельство, что советский социализм и западный социал-демократизм почти одновременно вошли в полосу кризиса (70-ые годы), так что невольно напрашивается мысль, что кризис каждого из них, хотя и имел свои особые причины, но, видимо, определялся и воздействием каких-то общих причин. В начале XX века и вплоть до его последней трети полигики и политологи делали прежде всего акцент на различии и противостоянии социал-демократии и коммунизма. Конец XX века заставляет обратить внимание на их сходство, на поразивший их в этот период почти одновременно кризис.

Переходя к вопросу о теоретических источниках и методологических особенностях предлагаемого исследования, надо прежде всего отметить, что главная

6 Так трактует вопрос С.Хантингтон в своей работе «Третья волна». М: РОССПЭН, 2003 роль в нем принадлежит именно методу, который и обусловил отбор теоретических источников. Как уже можно было понять из вышесказанного, избранный автором метод состоял в том, чтобы установить связь между различными левыми теориями и особенностями той эпохи, в которую они создавались. Речь идет не об исторической ситуации в такие-то годы и в таких-то странах, а об эпохе индустриализма и, шире, эпохе модерна. Если иметь в виду индустриализм, то подобный метод обнаруживает сходство с методом Маркса, который уровень развития производительных сил клал в основу объяснения особенностей того или иного общества. Метод Маркса вызывал многочисленные нарекания в том плане, что он не дает возможности уловить специфику внепроизводственных сфер общественной жизни или даже пренебрегает их спецификой, объясняя природу политических, культурных, идеологических процессов характером господствовавших в соответствующий период производительных сил и производственных отношений. Предпринятую в данном исследовании попытку использовать в качестве метода объяснения политических явлений особенности индустриальной эпохи тоже можно обвинить в определенной схематизации политических явлений. И такое обвинение было бы справедливым. Но избранный метод вполне удовлетворяет целям, которые предполагалось достигнуть в настоящем исследовании: выявить самые общие черты, присущие социализму индустриальной эпохи, например, веру в научно-технический прогресс, установку на непрерывный рост производства и веру в его благодетельные социальные последствия в духе эгалитаризма, ориентацию на пролетариат как класс, предопределенный историей осуществить социалистические преобразования в обществе и т.д.

Указанный метод определил отбор источников для данного исследования. Один из его разделов посвящен сравнительному анализу теорий индустриального и постиндустриального обществ (Р.Арона, Д.Белла, А.Турена, Ж.Фурастье и других. Две главы посвящены анализу воззрений некоторых (далеко не всех) представителей индустриального социализма (Сен-Симона и Маркса, Бернштейна, Каутского, Р.Люксембург, Ленина и др.). Использованы также в качестве источников тексты постмодернистов (Фуко и Бодрийяра), левых постиндустриальной направленности (Горца, Лефевра, Касториадиса, Элюля и др.). Анализ философско-политических и организационных установок современных партий социальной демократии проведен на основе книг, статей, опубликованных выступлений их представителей.

Научную новизну проведенного исследования можно было бы определить следующим образом:

1)Автор придал методологическую значимость понятиям «индустриального социализма» и «постиндустриального социализма, которые встречаются в работах, посвященных вопросам кризиса левых в результате постиндустриальной революции. Выше было отмечено, что избранный в данном исследовании метод восходит к идеям материалистической философии истории Маркса. Но нужно еще добавить, что большую роль в формировании методологии данного исследования сыграли теории единого индустриального общества, особенно работы Р.Арона. И подобно тому, как Арон выделял две идеально-типических модели индустриального общества, автор пытается оперировать схемами западной социал-демократии, коммунизма (марксизма-ленинизма), анархо-синдикализма.

2)В настоящем исследовании употреблен новый подход к классификации форм социализма, при котором главным критерием выступает то или иное отношение их к модерну, в данном случае — к рациональным институтам общества: представители одних форм;, социализма принимают (в разной мере) подобные институты, другие их отвергают. Так, сен-симонизм представлял преимущественно рационалистическую форму социализма, несмотря на попытку Сен-Симона заложить основы «нового христианства». Сен-Симон и его последователи хотели распространить принципы организации фабричного производства на все общество. Маркс создал другой тип индустриального социализма, его социалистическая теория представляет собой сложное, неоднозначное философское построение, с помощью которого он хотел преодолеть примитивизм первых коммунистических теорий, обвиняя их в том, что они сделали целью коммунизма исключительно обладание материальными благами. Но воюя с «вульгарным» коммунизмом, он вопроизвел, в конечном счете, две его главные идеи - отрицание рынка и отрицание представительной демократии. Конечно, у него это выглядит не простым отрицанием, под отрицанием Маркс имел в виду «преодоление», «превзойдение», «снятие» отрицаемого явления, то есть включение его в глубоко преобразованном виде в явление высшего качества, каким был в его глазах социализм по сравнению с капитализмом.

Последователи Маркса, в основном, пренебрегли этими диалектическими тонкостями. Ленин, например, как человек практический, неустанно обвинял «буржуазную демократию» в ее классовом характере и в «формальном» признании прав большинства населения и после Октября 1917 года попытался выстроить в России систему прямой демократии. У него и у некоторых других социалистов начала века можно проследить ту же нелюбовь к социальным абстракциям, искажающим человеческие отношения, что и у Бабефа или Прудона (что насилие, кулачное право тоже представляет собой форму непосредственного отношения между людьми социалисты как-то не принимали в расчет или даже рассчитывали на него в борьбе против капитализма, полагая, что при социализме этот фактор каким-то образом исчезнет).

Прямую ставку на насилие в борьбе за социализм делали все революционные марксисты (идея диктатуры пролетариата) или еще анархо-синдикалисты, теоретик которых Ж.Сорель написал книгу «Размышление о насилии», получившую признание даже у лидеров фашизма - Муссолини и Гитлера. И между тем, Сорель разоблачал рынок, который подчиняет производство и потребление абстракциям (меновой стоимости, прибыли), оторванным от качественных ценностей (от потребительной стоимости товаров, качественного разнообразия труда, то есть от реального потребления и реального труда). Это обстоятельство сильно поражало воображение людей, которые сравнивали рыночное хозяйство с натуральным. Сорель выразил это чувство негативным отношением к рынку и представительной демократии. Он сравнивал рынок с парламентом: подобно тому как в последнем конкретные мнения исчезают в «безличной общей воле», так различные товары идентифицируются соответственно абстрактной меновой стоимости.

Австрийский социалист начала века О.Бауэр считал представительную демократию системой политического «атомизма», в которой каждый человек сведен к усредненному статусу избирателя. Такие высказывания можно бы умножать, но суть их уже ясна: социалисты индустриального типа, как и социалисты неиндустриального типа, не доверяют социальным абстракциям. Однако это относится не ко всем индустриальным социалистам, позиция социал-демократии на протяжении XX века заключалась в том, что она использовала представительную демократию с целью ограничения негативных последствий рынка. Противостояние социалистов, признающих в определенной мере рациональные институты общества, и тех, кто их не признает или признает некоторые из них, воспроизводится устойчиво на разных этапах истории современности, включая и конец XX века.

В конце XX века самыми последовательными критиками модерна выступили постмодернисты и левые интеллектуалы постиндустриальной направленности, тогда как социал-демократия в настоящее время подтверждает свою приверженность к модернистским ценностям. Нередко можно столкнуться с мнением, что антимодернистские ориентации социализма (отказ от рынка, денежных отношений, от государства) представляют собой не заслуживающие внимания утопические идеи, которые здравомыслящие люди должны просто отбросить. В настоящем исследовании проводится другая точка зрения: эти утопические идеи являются нормативными ценностями, ориентирами, которые определяют направленность политики любого социализма, даже того, который признает законность рациональных институтов общества (если социал-демократы, например, добиваются принятия каких-то мер социальной защиты, то они ведь тоже посягают на законы рынка и прибыли, хотя они и признают их право на существование).

3)В первой главе исследования, посвященной раннему индустриальному социализму, автор порывает с традиционным марксистским делением социализма на утопический» и «научный». То, что Энгельс в «Анти-Дюринге» говорит об особенностях утопического социализма (фантастичность представлений о будущем, выдумывание его из головы) не имеет никакого отношения к учению Сен-Симона. Он в своей концепции будущего индустриального общества фиксировал то, что происходило у него перед глазами, а именно, смену феодализма с характерными для него междоусобными войнами новым, мирным промышленным обществом. Главной егИТаЛ причиной утопичности той или иной теории Энгельс^незрелость общественных условий, при которых она создавалась. Но каждая эпоха может быть в чем-то незрелой по отношению к будущему. Сейчас, например, очень заметно, что Маркс и сам Энгельс были ограничены в своем видении социализма условиями общества, в котором делало первые шаги фабричное производство, основанное на использовании большого количества рабочих. Если предположить, что теории Сен-Симона утопичны, то марксизм утопичен в той же степени. А если поставить вопрос о научности социализма, то элементы научности есть и у Маркса, и у Сен-Симона, именно следуя советам последнего, его ученик О.Конт разработал систему позитивистской социологии. Если же поставить вопрос о прогностической ценности теорий Маркса и Сен-Симона, то первые оказались созвучны социализму первых двух третей XX века, тогда как идеи Сен-Симона стали актуальны в конце века по мере роста влияния технократии в развитых странах.

4)В той же главе автор развивает новую точку зрения на эволюцию коммунистических воззрений Маркса. Молодой Маркс в этом плане боролся прежде всего против «уравнительного» коммунизма, развивая в противоположность ему концепцию коммунизма «свободы», понятой на гегелевский лад (как «снятие» материального равенства в более высокой ценности свободы). Маркс не забывал об этом своем противнике и в зрелые годы, когда он создавал материалистическое понимание истории и писал «Капитал», хотя аргументация его становилась иной: в молодые годы он думал, что можно достичь свободы путем преодоления царящего в обществе отчуждения, в зрелые он возлагал надежды на рост производства, материальное изобилие и свободное время, видя в них пути, ведущие к свободе. Но свобода пролетариев и общечеловеческая эмансипация стали занимать теперь в его рассуждениях далеко не первое место, он все более тяготеет к идее равенства («Критика Готской программы»), а кроме того, Маркс и его последователи в XX веке оказываются во все большей мере захвачены необходимостью осуществления экономических преобразований, перед гигантскими масштабами которых социалистические ценности свободы и равенства отступают на второй план. В большей степени это замечание относится к советскому социализму, в гораздо меньшей к европейской социал-демократии, которая, отказавшись осуществлять в своих странах требуемые марксизмом экономические преобразования, смогла посвятить себя задачам достижения социального равенства.

5)Соответственно избранному методу, отмечая различия форм социализма начала XX века, автор попытался очертить сходство между реформистской западной социал-демократией и ленинизмом. Иногда это сходство ищут в инициированной Лениным политике нэпа, то есть в политике смешанной экономики. Концептуальные рамки данного исследования диктуют другой ответ на этот вопрос.

Выше уже говорилось о том, что оба названные направления социализма сформировались в условиях индустриального общества, которое и определило их некоторое сходство в практических целях, теоретических посылках и даже в организационных принципах. Теперь можно сказать несколько конкретнее: обе господствовавшие на протяжении XX века в Европе формы социализма имели государственнический характер, их идейные представители и политические лидеры, двигаясь буквально на ощупь, преодолевали негативизм классиков марксизма в отношении государства, что выражалось у них и в чисто инструменталистском отношении к представительной демократии, и в тезисе о неизбежности постепенного отмирания государства в случае политической победы рабочего класса в ходе социалистической революции. На деле социализм в XX веке принял государственническую форму: на Западе социалисты связали свою судьбу с демократическим государством, на Востоке - с диктаторским. Но и в том, и в другом случае социалисты вынуждены были принять государственный централизм, централистическое устройство собственных организаций, необходимость бюрократии (государственной, производственной, партийной). В результате они не смогли последовательно провести в жизнь проповедуемый ими идеал равенства (принцип равенства нельзя совместить с производственной, государственной, партийной иерархией) и сосредоточили усилия, особенно после второй мировой войны, на повышении жизненного уровня трудящихся (на доступности в той или иной мере для большинства людей материальных благ, образования, здравоохранения, на обеспечении старости).

Западные социалисты сыграли главную роль в создании в своих странах «обществ потребления», в СССР тоже возникло (в брежневский период) своеобразное «общество потребления». Стандарты потребления в последнем были гораздо ниже, чем в западных странах, но ведь не это является показателем потребительского общества, тут важнее то обстоятельство, что и государство, его экономика и политика ориентированы в определенной мере на рост потребления (за исключением расходов на оборону и другие политические цели), и само население оказывается в массе охвачено потребительством, стремится к материальным благам, отодвигая на второй план нематериальные ценности. Индустриальное общество, которое вначале принесло с собой нищету больших масс населения, закончило тем, что воспитало в людях гедонизм, за что его теперь и критикуют моралисты.

Итак, с социализмом в XX веке произошло то, чего так боялся молодой Маркс, он превратился в политику роста потребления. На это тотчас могут возразить, что в СССР товаров не хватало, существовали очереди и т.п. В связи с этим можно сослаться на остроумное замечание Ж.Бодрийяра, что отличительным признаком обществ потребления является именно ощущение нехватки, тогда как, напр., в первобытных обществах такого ощущения люди не имели, они жили в полной уверенности, что природа даст им все, что нужно для жизни, и потому настоящее общество изобилия у людей не впереди, а позади, в далеком от нас времени дикарей. Бодрийяр вообще очень едко высмеивал в семидесятые - восьмидесятые годы потребительские общества, одержимые стремлением к равенству перед телевизором и стереосистемой и не имеющие «трансцендентных целей». И история как будто вняла его критике: проиграв в экономическом соревновании с капитализмом, рухнуло советское государство и советское общество потребления, серьезные финансовые затруднения испытывает социальное государство в Западной Европе, чувства солидарности отступили под натиском неолиберализма, каждый теперь сам творец своего благосостояния. Государственный социализм, утратив свою советскую версию и сохранившись лишь в социал-демократической форме, вступил в длительную полосу кризиса идентичности.

6)В третьей главе исследования впервые в отечественной литературе дается аналитический обзор постмодернистской и постиндустриальной критики индустриального капитализма и индустриального социализма. Эта критика философско-политического характера как бы заняла в общественном сознании европейцев то место, которое ранее занимали марксисты, коммунисты. Она велась с крайне левых позиций (постмодернистов, конечно, нельзя причислить к левым, но радикализм их критики, да и ее содержательная сторона, сближает их с ними). Критика, о которой идет речь, довольно слабо воздействовала на практические оппозиционные движения, и была распространена преимущественно среди интеллектуалов. Определенное влияние она оказывала на «новые социальные движения», о которых так много писал, начиная с конца 60-х годов А.Турен. Это экологические движения, феминистские, молодежные, региональные. Сильно отличаясь по своим позитивным целям, они имеют и нечто общее. Спонтанность, децентрализация, привязанность к «базисной демократии» составляют их основной идейный и организационный принцип, олицетворяющий протест против государственнических форм социализма, против централизаторской левой XX века. Не желая уподобляться государственническому социализму с его иерархией, подчинением низов верхам, с его бюрократией, теоретики нетрадиционной левой в исследовании его основ добрались до немыслимых глубин: истоки государственной централизации были обнаружены ими в структуре индустриального производства (Горц), в особенностях техники индустриального периода (Элюль), в самой идее прогресса (Фуко). Таким образом, по своей идейной направленности это антиэтатистская, антипрогрессистская левая.

Постиндустриально ориентированные левые, как и индустриальные левые начала века, выступают против «социальных абстракций», против рационализации человеческих отношений. Но если левые начала века стремились разрушить, в основном, две «социальные абстракции» - рынок и представительную демократию, сохранив рациональную структуру производства, то постиндустриальные левые имеют гораздо больший список таких абстракций. Это, например, производство и техника (они требуют альтернативной техники и альтернативного производства, порывающего с принципом производственной централизации), наука (Касториадис особенно сосредоточен на требовании альтернативной науки, построенной не на принципах причинности, не на абстракциях, вырванных из живой ткани вселенной, короче, не на рационалистических принципах, истоком которых является философия Просвещения, а на признании единственности и уникальности Вселенной), государство и связанная с ним прочно технократия, которым их критики приписывают роль Центра, подавляющего, унифицирующего, гомогенизирующего все качественно различное, представляющее в отношении него «периферию». Последняя, с точки зрения постиндустриальных левых, составляет оппозицию Центру и в рамках отдельных государств (А.Лефевр), и в рамках мировой системы капитализма (И.Валлерстайн).

В этой же главе в качестве антитезы постмодернистским и постиндустриальным критикам модерна рассматриваются философско-политические установки современной западной социал-демократии. Последняя становится в конце XX века еще более модернистской партией, чем она была в его начале. Тогда социал-демократия приняла правила демократической игры или, говоря философским языком, признала приоритет демократического разума, демократической рациональности.В конце XX века она. приняли и рыночную рациональность.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Левые начала и конца XX века"

Заключение

Подводя итоги проведенному исследованию, хотелось бы еще раз подчеркнуть наиболее важные для авторской позиции концептуальные и методологические моменты. Прежде всего, это относится к делению социализма современной эпохи (тоёегпке) на доиндустриальный, индустриальный и постиндустриальный. В центре проведенного исследования находилась судьба индустриального социализма XX века: его связь с формами раннего индустриального социализма (сен-симонизмом и классическим марксизмом); формирование в начале XX века двух основных его течений (западной социал-демократии и ленинизма), которые господствовали в европейском левом движении вплоть до 70-х годов почти безраздельно, несмотря на тяжелые испытания, выпавшие на долю каждого из них; его глубокий кризис, наступивший в конце XX века. В соответствии с такой методологической установкой в проведенном исследовании был сделан акцент не на различии, а на сходстве форм индустриального социализма, которое стало очевидным именно тогда, когда начала уходить в прошлое породившая их индустриальная эпоха, уступая понемногу место постиндустриализму.

Примененный в данном исследовании метод выработан на основе философии истории Маркса и теории единого индустриального общества Р.Арона. Несмотря на все политические и философские различия во взглядах Маркса и Арона, оба они стремились исследовать общество, соотнося его различные структуры с производством. Маркса за его метод многократно упрекали в «экономизме», в невозможности на основе его метода аутентично оценить сущность различных сфер общественной жизни и их эволюцию. Арона критиковали за «технологический детерминизм», впрочем, совершенно несправедливо, ибо он проводил во многих своих работах мысль об инструментальном характере производства и независимости от производственных изменений экономики, политики, культуры. Но в настоящее время идея о связи между развитием техники и производства и социо-культурными изменениями становится актуальной, как никогда ранее. На наших глазах происходят колоссальные социальные, политические, культурные трансформации, возникающие из-за технологических перемен. Мы живем, если употребить выражение В.С.Степина, в условиях «техногенной» цивилизации. Поэтому рассмотрение политических течений XX века в контексте общества, характеризуемого, прежде всего, со стороны его производственно технологической базы, кажется вполне оправданным, несмотря на то, что конкретное содержание политической борьбы при этом остается как бы в стороне, а вперед выдвигаются общие характеристики политических процессов, в данном случае, сходство форм индустриального социализма (социал-демократии, ленинизма, анархо-синдикализма).

Не говоря уже о том, что, например, социал-демократия и ленинизм имели общие идейные истоки, а именно, классический марксизм XIX века, можно выделить, по крайней мере, четыре фундаментальные характеристики, общие для названных форм социализма. Во-первых, представители обоих названных течений, как, впрочем, и анархо-синдикалисты, верили в индустриальный прогресс, понятый как непрерывное расширение производства, видя в нем необходимое условие преодоления социального неравенства, нищеты, безработицы. Рост все новых и новых производств рассматривался и в СССР, и западными социал-демократами как путь к всеобщему материальному благосостоянию, полной занятости и т.п. £о-вторых, они ориентировались на пролетариат как класс, имеющий особое историческое ^ предназначение, выступающий носителем социального прогресса и базой социалистических партий. Правда, уже в пятидесятые — шестидесятые годы прошлого столетия западные социалистические партии ощутили необходимость расширения своего электората за счет «белых воротничков», но примерно тогда же и КПСС была объявлена партией всего народа. В-третьих, и социал-демократы, и коммунисты постепенно пришли к осознанию решающей роли государства для осуществления социальных преобразований, для регулирования производства и распределения (в данном случае можно отвлечься от того, что западные социалисты действовали в рамках демократических государств, а коммунисты стран «реального социализма» - в тоталитарных). В результате усилий социалистов во многих западноевропейских странах было создано «социальное государство», а в СССР действовала довольно развитая система социальной защиты. В-четвертых, те и другие долго верили, что социализм - это особая форма общества, идущего на смену капитализму и основанного на принципе справедливости. В этом были уверены Ленин и последующие лидеры советского социализма, но в этом же были уверены до сравнительно недавнего времени и западные социалисты, их реформистская деятельность довольно долго воспринималась ими самими как вынужденная, временная позиция, имеющая место лишь до тех пор, пока не настанет время окончательного разрыва с капитализмом. Только в 1959 году, принимая на съезде в Бад-Годесберге новую программу СДПГ, немцы отказались от идеи перехода к социализму путем разрыва с капитализмом, у французских же социалистов подобные идеи были в ходу вплоть до начала восьмидесятых годов, когда они осуществили свой кратковременный «социалистический эксперимент».

Таким образом, ожесточенное идеологическое и политическое противостояние западной социал-демократии и коммунизма (прежде всего, в форме советского социализма), свидетелями которого мы в недавнее время были и которое имело, бесспорно, реальную основу, скрывало существенное их между собой сходство, каковое оставалось не выявленным, пока не настало время постиндустриальных перемен и не были поставлены под вопрос обозначенные выше особенности их политической практики и идеологических установок.

Тогда и начался в партиях рассматриваемого типа кризис идентичности. Западные социал-демократы с середины 70-х годов заметно утрачивали свое влияние прежде всего из-за сокращения своего традиционного электората, а коммунисты потерпели почти полный крах, когда рухнули олицетворявшие их силу социалистические государства. В 90-ые годы социал-демократы как будто вышли из кризиса, начали побеждать на выборах, но это произошло в результате глубокого пересмотра ими своих программ и политической тактики. Они полностью отказались от идеи альтернативного общества, более того, они согласились на существенное изменение социальной политики и приступили к реформе социального государства. Коммунисты большинства европейских стран идут на сближение с социал-демократами, тогда как другие, в том числе КПРФ, упорно держатся за идею альтернативного в отношении капитализма общества. Итак, левые конца XX века в большинстве своем склоняются к пониманию социализма как ценности, вернее, они говорят даже не о социализме, а о «социальных ценностях», которыми следует руководствоваться в бесконечном движении истории. Но сохраняются и сторонники социализма как альтернативного общества. Чтобы оценить реальные шансы и возможности обоих проектов, воспользуемся другим важным для проведенного исследования методологическим принципом, который диктует рассмотрение форм социализма в соотношении с эпохой модерна.

Последняя была взята выше со стороны ее экономических, социальных, политических, культурных институтов, которые рационализируют общественную жизнь и опосредуют своим существованием отношения между людьми в обществе. Конечно, такой институт рационализации общественной жизни, как рынок, существовал уже в глубокой древности, но он приобрел невиданные масштабы в эпоху модерна. Тогда появились и другие формы рационализации - представительная демократия, фабрика, техника, наука. Они образуют в обществе как бы логическое ядро, которое озаряет своим ясным светом кишение и беспорядок общественной жизни. Отношение представителей разных форм социализма к рациональным институтам общества различное, но критическое отношение к ним присутствует в той или иной форме обязательно.

На каждом крупном этапе истории социализма можно отметить существование более модернистских и менее модернистских его форм. Так, Сен-Симон разрабатывал более рационалистическую модель общества, чем Маркс, хотя Сен-Симон и выдвинул проект создания новой религии («нового христианства). Он хотел распространить на все общество рациональную организацию фабрики, не отрицая при этом необходимости существования рынка, денег и т.п. Маркс же, высоко ценя достижения капиталистической цивилизации и стремясь сохранить их в социалистическом обществе, тем не менее, был противником таких рациональных институтов, как рынок, обмен, представительная демократия. Таковы антимодернистские интенции марксизма. Поэтому не случайно, что Маркс в философском плане тяготел к Гегелю, а не к рационалисту Декарту или к Канту. Гегелевская философия воплощала единство разума и воли, только у Гегеля воля была Абсолютной, а Маркс апеллировал к конкретной, качественно определенной воле пролетариата. Вместо рационализированных отношений между людьми, Маркс хотел утвердить непосредственные отношения между ними.

В XX веке наиболее модернистский тип социализма олицетворяла социал-демократия. Она приняла почти все институты, рационализирующие общественную жизнь, но недоверчиво относилась до последнего времени к рынку, его негативные последствия для людей она стремилась сглаживать с помощью демократических институтов. Ленинизм, затем советский социализм заключали в себе гораздо более критическую позицию в отношении модерна: полное отрицание рынка и представительной демократии при позитивном отношении к производственно-техническому прогрессу. На таких основах создавалось Советское государство; когда оно рухнуло, многие стали расценивать его институты как глупость, нелепость (как может существовать экономика без денег и рынка? Какая глупость, будто «каждая кухарка способна управлять государством» и т.д.). Все такие рассуждения опираются на здравый смысл и направлены на защиту рациональных институтов общества. По своей сути, такого рода критика справедлива, но она не несет в себе адекватной оценки феномена советского государства, которое возникло и существовало отнюдь не вследствие глупости, а было в определенной мере воплощением философской мысли марксистско-гегелевской ориентации (хотя его появление было обусловлено также и в первую очередь социально-экономическим и культурно политическим положением в России). Но все же можно сказать, что в недавние времена мы жили внутри гегелевской спекуляции, стараясь реализовать мистический синтез индивидуального и общего, который молодой Маркс положил в основу философии социализма. Ленин сумел превратить Марксов антимодернизм, имевший сильный мистический заряд, в реальность, но он перенес осуществление социализма в Россию, где сильны были домодернистские устои, так что социалистический антимодерн в России часто выглядел как домодерн.

Теперь возникает вопрос, потерпел ли, вместе с крахом советского государства, окончательное крушение социалистический антимодернизм? Ответ может быть только отрицательным: антимодернистские интенции неотделимы от мышления левых, отказ от них равнозначен отказу от левого критицизма. В последней трети XX века и даже еще ранее можно было наблюдать в Европе чрезвычайное оживление постиндустриального и постмодернистского критицизма, ориентированного не только против рынка и представительной демократии, но и против производственного роста, против современных форм науки и техники, против идеи исторического прогресса. Антимодернизм левой - это ее ценностная установка, главная теоретическая ориентация и основа ее практической деятельности.

В то же время происходила переориентация социал-демократии, и она постепенно превращалась из партии индустриального типа в партию постиндустриальную. Но перемена курса в социал-демократических партиях повлекла за собой почти полный отказ от антимодернизма. Если ранее она действовала в рамках- . представительной демократии против законов рынка, то теперь она соглашается считаться с императивами рынка. Она еще стремится сохранить «социальное государство», но готова его глубоко реформировать в соответствии с требованиями неолибералов. Если ситуация и далее будет развиваться в том же направлении, что очень вероятно по причине отсутствия большой оппозиционной силы, какой был ранее пролетариат, «социальное государство» превратится в государство «общего блага», которое будет озабочено не столько вопросами социальной защиты, сколько конкурентоспособностью отечественной промышленности.

Белл называл «коммунальным» государство будущего. Если учесть, что при этом происходит срастание капитала, власти и технократии, о чем пишут многие теоретики постиндустриализма, то при условии, что в таких обществах будет проявляться достаточно «милосердия» в отношении бедных, они обретают сходство с проектировавшимся Сен-Симоном государством «общего блага». Из этой линии постиндустриального развития выбивается деятельность транснациональных корпораций , которые ускользают от контроля со стороны государств, с которыми они связаны по своему происхождению. Они не несут ответственности ни за состояние дел в государстве, ни за решение социальных проблем. Они олицетворяют в настоящее время власть крупного капитала. Но мелкий и средний капитал, как и основная масса населения, ищет поддержки у государства.

Итак, в не столь отдаленной перспективе и европейские, и неевропейские (США) государства могут превратиться в государства «общего блага», устройство которых было очерчено уже Сен-Симоном: это общества, основанные на принципах меритократии, в нем способные и талантливые поощряются государственными ресурсами, а прочим достаются лишь меры «милосердия» и «любовное повиновение» вышестоящим.

Возможен и другой вариант будущего, обрисованный французским социалистом Ж.Делором. Согласно его плану, социалисты должны установить контроль над транснациональным капиталом, создавая транснациональные политические организации типа Евросоюза. Тогда бы оказалось возможно перенести социальные программы ч на наднациональный уровень. В этом случае в обществе сохраняется социальная ориентация и сохраняет свою ценность идея социального равенства. Но для этого нужно мощное социальное движение, а его пока нет (за исключением антиглобализма, который находится на ранней стадии своего развития).

Конечно, у социалистов есть еще возможность организации маленьких коммун за пределами большого общества, как это было в XIX веке. Коммуны, в рамках которых можно осуществить марксов идеал непосредственных отношений между людьми, противостоят в этом плане рационализации общественной жизни.

И, наконец, в запасе у человечества остается идея альтернативного общества, которая может рассматриваться как ценность и ориентир в движении истории к будущему, но при соответствующих обстоятельствах она может превратиться в практически реализуемую цель. Такое возможно как в результате углубления социального неравенства, так и из-за экологических бедствий.

Перечисленные варианты будущего, на которые могли бы рассчитывав в настоящее время левые, конечно, контрастируют с перспективами, которые были у левых в начале XX века, когда им удалось соединить социалистическую цель с рабочим движением. Но главный вывод из проведенного сопоставления левых начала и конца XX века заключается в том, что левая идея, при всех возможных ее модификациях, не может утратить своего значения, поскольку она связана с ценностями антимодернистской направленности, в соответствии с которыми человек, отношения между людьми, отношение человека к природе рассматриваются в их непосредственном значении в противовес рационализации человеческих отношений в современных обществах. Это и означают лозунги современных левых - «Мир -не товар», «Человек — не товар».

Список научной литературыСамарская, Елена Александровна, диссертация по теме "Теория политики, история и методология политической науки"

1. Арон Р. Демократия и тоталитаризм,- М.: Текст, 1993. — 302с.

2. Арон Р. Мнимый марксизм,- М.: Прогресс, 1993. 384 с.

3. Аксельрод П. Объединение Российской социал-демократии и ее задачи.1. Искра.-1903.- №55 и №57.

4. Актуальные проблемы социал-демократии. М.: ИНИОН РАН, 1987-1993.— Вып. 1,2,3,9

5. Альтерглобализм. Теория и практика «антиглобалистского» движения.— М.: УРСС, 2003. 254с.

6. Афанасьев В. Давид Рикардо.- М.: Экономика, 1988. 129 с. Бабеф Г. Соч. Т. 1-4,- М.: Наука, 1977.

7. Баллаев А.Б. Философия К.Маркса и идеология марксизма,- М.: РОУ, 1995,-144с.

8. Баталов Э.Я. Философия бунта (Критика идеологии левого радикализма). -М.: Политиздат, 1973.- 222с.

9. Баталов ЭЛ. Социальная утопия и утопическое сознание в США,- М.: Наука, 1982.-336 с.

10. Бауэр О. Национальный вопрос и социал-демократия. — Спб.: Серп, 1909. -600 с.

11. Бек У. Что такое глобализация? М.: 2001. - 297с.

12. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество Опыт социальногопрогнозирования. -М.: 1999. 664с.

13. Блан JL История революции 1848 г. Спб.: 1907. - 671 с.

14. Блан Л. Организация труда. Л.: Губпрофсовет, 1926. 80 с.

15. Бланки О. Избранные произведения. -М.: 1952.

16. Бессонов Б., Нарский И. Дьердь Лукач. М.: Мысль, 1989. - 172

17. Бернштейн Э. Проблемы социализма и задачи социал-демократии. М: Ефимов, 1901. 359с.

18. Бернштейн Э. Очерки из истории и теории социализма. — Спб.: Звонарев, 1902.-400 с.

19. Бернштейн Э. Возможен ли научный социализм? Одесса: Буревестник, 1906. -64 с.

20. Бузгалин A.B. Ренессанс социализма. М: УРСС, 2003. - 512 с. Буонаротги Ф. Заговор во имя равенства. - М.: Академия наук СССР, 1963. -135 с.

21. Бухарин Н. Мировое хозяйство и империализм. — Пбг.: Прибой, 1918. — 135 с.

22. Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире. — Спб.: Университетская книга, 2001. 406с.

23. Вебер М. История хозяйства. Петроград: Наука и школа, 1924. - 233с. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. //Избранные произведения. - М.: Прогресс, 1990. - С.61-208.

24. Волгин В.П. Французский утопический коммунизм. — М.: Наука, 1979. — 334с.

25. Волгин В. Сен-Симон и сен-симонизм. -М.: Академия наук СССР, 1961. -158 с.

26. Гегель Г. Феноменология духа. — М.: Наука, 2000. —495 с.

27. Гегель Г. Философия права. -М.-Л: Соцэгиз, 1934. 377с.

28. Гегель Г. Философия истории. М.-Л.: Госиздат, 1935. - 422с.

29. Гильфердинг Р. Финансовый капитал. — М.: 1959. 477с.

30. К.Грюнберг. Интернационал и мировая война. — Петроград: Госиздат, 1919.-352 с.

31. Гэлбрейт Дж. Новое индустриальное общество. -М.: Прогресс, 1969. 477с.

32. Далин В.М. Гракх Бабеф накануне и во время Великой французской революции (1785-1794).-М.: Академия наук СССР, 1963.- 616 с. Декомб В. Современная французская философия. — М.: Весь мир, 2000. — 336с.

33. Делокаров К. Философия и человек в век глобальных перемен. — М.: Зело, 1998.-243 с.

34. Евзеров Р.Я., Яжборовская И.С. Роза Люксембург. — М.: 1974 Европа на пороге XXI века: ренессанс или упадок? М.: ИНИОН РАН, 1998.-224 с.

35. Западная социал-демократия: поиск обновления в условиях кризиса. — М.:1. ИФ РАН, 1998.- 165 с.

36. Зюганов Г. Верю в Россию. Воронеж: 1995.

37. Иноземцев В. К теории постэкономической общественной формации. — М.: Таурус, 1995.-330 с.

38. Изложение учения Сен-Симона». Москва-Петроград: 1923. - 309 с. Капустин Б. Современность как предмет политической теории. - М.: РОССПЭН, 1998.-305 с.

39. Каутский К. Империализм. Харьков: Наша мысль, 19.

40. Каутский К. Национальное государство, империалистическое государство исоюз государств. — М.: 1917. 93 с.

41. Каутский К. Диктатура или демократия. Берлин: 1919. — Каутский К. Терроризм и коммунизм. — Берлин: 1919. — 227 с. Каутский К. К критике теории и практики марксизма (Антибернштейн). -Москва-Петроград: Госиздат, 1923.-295 с.

42. Каутский К. Как возникла мировая война. — М.: Красная новь, 1924. 230 с. Каутский К. Материалистическое понимание истории. Т. 1-2. -М.-Л.: Гос.соц.-эконом, изд-во, 1931.-769с.

43. Каутский К. Эрфуртская программа. -М.: Госполитиздат, 1959. 247 с. Карло Роселли и левые в Европе. -М.: ИВИ РАН, 1999. - 190с.

44. Кенэ Ф. Избранные экономические произведения. — М.: Соцэгиз, 1960.-551с. Козловский JI. Очерки синдикализма во Франции. -М.: Свободная мысль, 1906.-109 с.

45. Козловский JI. Новые веяния в социализме перед судом русской критики. — М.: Дароватский и Чарушников, 1908. — 128 с.

46. Козловский Л. Ж.Сорель и его социальная философия. /УЖ.Сорель. Введение в изучение современного хозяйства. М.: Иванов, 1908. — c.Xl 11-XXXI1. Лабриола А. Исторический материализм и философия (письма к Сорелю). -Спб.: Зябицкий и Пятин, 1900. - 83 с.

47. Лапин Н.И. Молодой Маркс. -М.: Политиздат, 1968. 362 с. ЛафаргП. Соч. Т.1,2.-М.-Л.: 1928.

48. Левые в Европе XX века: люди и идеи. — М.: ИВИ РАН, 2002. — 463 с. Лефор К. Политические очерки. Х1Х-ХХ века. -М.: РОССПЭН, 2000. -368с.

49. Ленин В. Шаг вперед, два шага назад. //П.С.С. Т.8. М.: Политиздат, 1959. -200 с.

50. Ленин В.И. Империализм, как высшая стадия капитализма. //П.С.С. Т.21. -М.: Политиздат, 1977. 126 с.

51. Ленин В.И. О карикатуре на марксизм и об «империалистическом экономизме». //П.С.С. Т.30. -М.: Политиздат, 1962. 53 с. Ленин В.И. Выступления на седьмой (Апрельской) конференции РСДРП(б). //П.С.С. Т.31. -М.: Политиздат, 1962. - 114 с.

52. Ленин В.И. Грозящая катастрофа и как с ней бороться. //ПС.С. Т.34. М.: Политиздат, 1962. —44 с.

53. Ленин В.И. Из тетради «Австрийская с/х статистика»и другое. //П.С.С. Т.28. М.: Политиздат, 1962. -37 с.

54. Ленин В.И. Государство и революция. //П.С.С. Т.ЗЗ. М.: Политиздат, 1962. -117с.

55. Лукач Д. Молодой Гегель и проблемы капиталистического общества. — М.: Наука, 1987.-600 с.

56. Люксембург Р. Всеобщая забастовка и немецкая социал-демократия. — Петроград: Петроградский совет р.и к.д., 1919. 84 с.

57. Люксембург Р. Кризис социал-демократии. М.: Красная новь, 1923. - 129с. Люксембург Р. Накопление капитала. Т. 1-2. -М.-Л.: Соцэгиз, 1931. -478 с. Люксембург Р.Организационные вопросы русской социал-демократии. — Минск: 1932.-31 с.

58. Маркузе Г. Одномерный человек. М.:КЕРЬ-ВООК, 1994. - 368 с. Майер Т. Трансформация социал-демократии (Партия на пути в XXI век). — М.: ИНИОН РАН, 2000. - 278 с.

59. Маркс К. К критике гегелевской философии права. //К.Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т.1. -М.: Политиздат, 1955. —15 с.

60. Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 г. //К.Маркс, Ф.Энгельс. Соч., т.42. -М.: Политиздат, 1974. 130 с. Маркс К. Немецкая идеология. //К.Маркс, Ф.Энгельс. Соч., т.З. М.: Политиздат, 1955. - 537 с.

61. Маркс К. Нищета философии. //К.Маркс, Ф.Энгельс, Соч., т.4. -М.: Политиздат, 1955. 120 с.

62. Маркс К. Манифест Коммунистической партии. //К.Маркс, Ф.Энгельс. Соч., т.4. М.: Политиздат, 1955. - 40 с.

63. Маркс К. Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.//К.Маркс, Ф.Энгельс. Соч., т.7. — М.: Политиздат, 1956. 105 с. Маркс К. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта. //Маркс К., Энгельс Ф. Соч, т.8. — М.:Политиздат, 1957. - 102 с.

64. Маркс К. Наброски ответа на письмо В.Засулич. //К.Маркс, Ф.Энгельс. Соч., т. 19. М.: Политиздат, 1961. - 21 с.

65. Маркс К. Письмо в редакцию «Отечественных записок». //К.Маркс, Ф.Энгельс. Соч., т. 19. -М.: Политиздат, 1961. 5 с.

66. Маркс К. Капитал. //К.Маркс, Ф.Энгельс. Соч., тома 23, 24, 25: части 1 и 2.- М.: Политиздат, 1960,1961, 1962. 780, 570, 502, 483 с.

67. Маркс К. Теории прибавочной стоимости. //К.Маркс, Ф.Энгельс. Соч., т.26:части 1, 2, 3. -М.: Политиздат, 1962, 1963, 1964.-420,644,565 с.

68. Маркс К. Экономические рукописи 1857 — 1859 годов. /ЛСМаркс, Ф.Энгельс.

69. Соч., т.46: части 1 и 2. М.: Политиздат, 1968, 1969. - 508, 516 с.

70. Маркс К. Гражданская война во Франции. //Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 17.- М.: Политиздат, 1960. 57 с.

71. Мартов Л. Борьба с осадным положением в РСДРП. С приложением писем

72. Н.Ленина, Г.Плеханова и Ф.Дана. — Женева: 1904. 95 с.

73. Мартынов А. Две диктатуры. Пг.: Книга, 1905. - 106 с.

74. Маслов П., Ортодокс Л., Потресов А.Публицистические заметки. //»Дело»,1,2. 1916г.

75. Мир-системный анализ и его критика. -М.: ИНИОН РАН, 1996.

76. Ойзерман Т. Формирование философии марксизма. М.: Мысль, 1986. — 460с.

77. Ойзерман Т.И. Марксизм и утопизм. — М.: Прогресс/Традиция, 2003. Орлов Б. Социал-демократия в конце 80-х годов (научно-аналитический обзор). -М.: ИНИОН РАН, 1990. 194 с

78. Орлов Б. Этика как основа политической философии социал-демократии. — М.: ИНИОН РАН, 2001.-128 с.

79. От абсолютной свободы к романтике равенства. М.: ИФ РАН, 1994,- 212 с. Пантин И. Россия и мир: сторическое самоузнавание. - М.: УРСС, 2000. -136 с.

80. Плимак Е.Г., Пантин ИК. Драма российских реформ и революций. М.: Весь мир, 2000. - 359 с.

81. Петренко Е. Карл Каутский. Очерк социалистических воззрений. М.: Знание, 1991.-61 с.

82. Плеханов Г. Чего не делать? //«Искра», №52. Женева, 1903.

83. Плеханов Г. Нечто об «экономизме» и «экономистах» (Мысли вслух поповоду 11 съезда РСДРП). //»Искра», №53. Женева, 1903.

84. Плеханов Г. Центризм или бонапартизм? // «Искра», №65. Жнева, 1904.

85. Плеханов Г. Две линии в революции. Петроград: 1911. - 15 с.

86. Плеханов Г. Пролетариат и крестьянство. — Философско-литературноенаследие Г.В. Плеханова. Т.1. -М.: Наука, 1973. 10 с.

87. Плеханов Г. Тезисы Ленина и о том, почему бред бывает подчас весьмаинтересен. Петроград: изд-во Марии Малых, б/г. - 14 с.

88. Плеханов Г. Война и мир. — Петроград: изд-во Марии Малых, б/г. — 85 с. Плеханов Г. Статьи против Бернштейна. //Соч., т.Х1. М: Госиздат, 1925. -65с.

89. Плеханов Г. Утопический социализм XIX века. //Соч., т.ХУ 111.— М.-Л.: Госиздат, 1925. С.37-133.

90. Плеханов Г. Год на Родине. (Полное собрание статей и речей 1917-1918 г.г.).- Париж:Роуо1огку, 1921. 268 с.

91. Прудон П. Что такое собственность? М.: Республика, 1998. — 366 с. Прудон П. Бедность как экономический принцип. -М.: Посредник, 1908. — 30 с.

92. Прудон П.-Ж. Французская демократия. Спб., 1867. - 385 с.

93. Рикардо Д. Начала политической экономии и налогового обложения. -М.:

94. Госполитиздат, 1955. 360 с.

95. Росселли К. Либеральный социализм. Mondo Operaio, 1999. - 180 с. Рубинский Ю. Лионель Жоспен. - М.: ИНИОН РАН, 1999. - 97с. Самарская Е.А Социал-демократия в начале века. — М.: ИФ РАН, 1994. -214 с.

96. Свалов А. Из истории Второго Интернационала. Спб.-М.: ИРМОС, 1996. -206с.

97. Семковский С. и др. Марксизм и национальная проблема. 1924. -246 с. Сен-Симон А. Собрание сочинений. М.-Пг.: Госиздат, 1923.-364 с. Сен-Симон А Избранные сочинения (1819 — 1825). -М-Пг.: Госиздат, 1923. -211 с.

98. Сорель Ж Размышления о насилии. -М.: Польза, 1907. 163 с. Сорель Ж. Социальные очерки современной экономии. Дегенерация капитализма и дегенерация социализма. -М.: Дороватовский и Чарушников, 1908.-356.

99. Сорель Ж Введение в изучение современного хозяйства. М.: Иванов,1908.- 261 с.

100. Социал-демократия сегодня. М.: ИНИОН РАН, 2002. - 256 с. Социальная политика в стратегии социал-демократов и неоконсерваторов. -М.: ИНИОН РАН. -146 с.

101. Социализм в перспективе постиндустриализма. М.: УРСС,1999. 256 с. Судьба естествознания (современные дискуссии). - М.: ИФ РАН, 2000. - 130 с.

102. Сэй Ж.-Б. Трактат политэкономии. М.: Солдатенков, 1896.- 59 с. Тоффлер О. Фугурошок. — Спб.: Лань, 1997. — 461 с. Тоффлер О. Экоспазм. -М.:1976. - 101 с.

103. Тоффлер О. Смещение власти: знание, богатство и принуждение на пороге XXI века. -М.: АН СССР, ИНИОН, 1991. 32 с.

104. Троцкий Л. Преданная революция. М.: Центр социальных культурных Инициатив и Программ, 1991. - 150 с.

105. Турен А. Возвращение человека действующего. — М.: Научный мир, 1998. — 204с.

106. Уткин А. Глобализация: процесс и осмысление. — М.: 2001. — 250 с.

107. Федотова В. Неклассическая модернизация и альтернативымодернизационной теории. //»Вопросы философию), №4,2003.

108. Фромм Э. Бегство от свободы. М.: 1990. - 247с.

109. Фромм Э. Душа человека. М.: Республика, 1992. - 420 с.

110. Фуко М. Воля к истине. М.: Магистериум M Касталь, 1996. — 446 с.

111. Фуко М. Археология знания. Киев: Ника-Центр, 1996. - 207с.

112. Фуко М. Надзирать и наказывать. M.: Ad. Marginem, 1999. 479 с.

113. Хабермас Ю. Демократия, разум, нравственность. — М.: изд-во АО «Ками»,1995.-245 с.

114. Хантингтон С. Третья волна. Демократизация в конце XX века. — М.: РОССПЭН, 2003. 365 с.

115. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М.: Аст,2003. — 532 с. Aron R. Dix-huit leçons sur la société industrielle. - Paris: Gallimard, 1962. -P.379

116. Aron R. Sociologie des sociétés industrielles. Paris: Centre de documentation univ.,1964. - P.243

117. Aron R. La lutte de classes. Nouvelles leçons sur la société industrielle. Paris: Gallimard, 1964.-P.382

118. Aron R. Trois essais sur l'âge industrielle. Paris: Pion, 1966. - P.241 Aron R. Les desillusions du progrès. - Paris: Calmann-Levy, 1969. - P.340 Angel P. Eduard Bernstein et l'évolution du socialisme allemand. - Paris: Дидье, 1961.-P.461.

119. Aboph H. Rosa Luxerrfburg dans la révolution allemand. //Les tempes modernes. 1970, N2.

120. Boulte N., Moiroux I. Masses et Parti. //"Partisans", N45, 1969. Baudrillard J. La société de la consommation. Paris: S.G.P.P., 1970. - P.303 Baudrillard J. A l'ombre des majorités silensieux. - Paris: Denoel/ Gonthier, 1982.-P. 117.

121. Baudrillard J. La Gauche divine. Paris: Grasset, 1985. - P. 165. Bergounioux A., Manin B. Le regime social-democrate. - Paris: PUF, 1989. -P.210.

122. Berth E. Les méfaits des Intellectuels. Paris: Riviere, 1914. - P.329.

123. Berth E. Du "Capital" aux "Reflexions sur la violence". Paris: Riviere, 1932.1. P.272.

124. Charzat M. Georges Sorel et la revolution au XX siecle. Paris: Hachette, 1977. -P.296.

125. Castoriadis C. Le mythe du development. /Sous la direction Candido Mende's. -Paris: Seuil, 1977.-P.281.

126. Castoriadis C., Conh-Bendit D. De l'ecologie a l'autonomie. Paris: Seuil, 1981. -P. 126.

127. Castoriadis C. Les carrefours de labyrinthe. Paris: Seuil, 1978. -P.318. Colletti L. De Rousseau a Lenine. - Pari s-London-New-York: Gordon & Breach, 1974.-P.318.

128. Debord Guy, Sanguinetti G. Veritable scission dans l'Internationale. Paris: Champ libre, 1972.-P. 146

129. Dehousse F. Les partis politiques europeennes face a l'emprise de l'economieinternationale. //"Socialisme". N 236. Bruxelles, 1993

130. Droz J. Le socialisme démocratique. 1864-1960. Paris: Libr. Colin, 1966.1. P.360

131. Delors J. Europe sans frontières: les socialistes et l'avenir de la CEE. Anvers: EPO, 1989.-P. 126.

132. Delors J. Pour entrer dans le XXI siecle. Paris: Lafon/Ransay, 1993. - P.298.

133. Debray R. Que vive la republique. Paris: Jacob, 1989. -P.218.

134. Ellul J. La technique ou L'enjeu du siecle. Paris: 1954. P. 391.

135. Ellul J. Changer du revolution. Paris: Seuil, 1982. -P.295.

136. Ellul J. Le bluff technologique. Paris: Hachette, 1988. - P.489.

137. Foucault M. Il faut defendre la société. Cours au College de France (1970-1976).-Paris: Seuil/Gallimard, 1977.-P.245.

138. Fougeyrollas P. La Nation (Essor et déclin des sociétés modernes). Paris: Fayard, 1987.-P.260.

139. Fourastie J. Le grand espoir du XX siecle. Paris: PUF, 1958. - P.242. Fourastie J. Idees majeures. Pour un humanisme de la société sientifique. - Paris: Gonthier, 1966. P. 251.

140. Fourastie J., Fourastie J. D'une France a une autre. Avant et après les Trente

141. Glorieuses. Paris: Fayard, 1987. - P.299.

142. Gall G. Les socialistes. Verviers: Marabout, 1977. - P. 123.

143. Gombin R. Les origines du gauchisme. Paris: Seuil, 1971. - P. 189.

144. Geary R.J. Defense et deformation du marxisme chez Kautsky. //Histoire dumarxisme contemporain. T.l. Paris: Union generale d'éditions, 1976. P. 57.

145. Gustafsson Bo. Capitalisme et socialisme dans la pensee de Bernstein. //Histoiredu marxisme contemporain. T.l. Paris: Union generale d'éditions, 1976. - P.20

146. Guerin D. Rosa Luxemburg et la spontanéité revolutionaire. Paris: Flammarion,1971.-P.185.

147. Guichard J. Le marxisme de Marx a Mao. Theorie et practique de la revolution. -Lyon: Chronique sociale de France, 1968. P.307.

148. Haupt G. La deuxieme Internationale (1889-1914): Etudes critique des sources. Paris-La Haye: Mouton, 1964.-P.393.

149. Nataf A. Le marxisme et son ombre. Paris: Balland, 1970. -P.204.

150. Pirou G. Georges Sorel (1847 1922). - Paris: Riviere, 1927. - P.67.

151. Robrieus Ph. Histoire intérieure du Parti communiste. Du programme commun al'echec historique de Georges Marchais (1972-1982). Paris: Fayard, 1982. 1. P.544.

152. Rossignole F. Pour connaître la pensee de G. Sorel. Paris: Bordas, 1948. -P.282.

153. Rossanda R. De Marx a Marx. //"Les temps modernes", N282, 1970. Salvadori M. La conceptiondu du processus révolutionnaire Kautsky de 1891 a 1922. //Histoire du marxisme contemporain. T.l. Paris: Union generale d'éditions, 1976.-P. 110.

154. Sedillot R. Histoire des socialismes. Paris: Fayard, 1977. - 468.

155. Sorel G. L'avenir socialiste des syndicats. Paris: Jacques, 1901. -P.86.

156. Sorel G. La decomposition du marxisme. Paris: Riviere, 1908. - P. 64.

157. Sorel G. La revolution dreyfussien. Paris: Riviere, 1911. P.72.

158. Sorel G. Matériaux d'une theorie du proletariat. Paris: Riviere, 1921. - P.455.

159. Sorel G. Les illusions de progrès. Paris: Riviere, 1921. - P.395.

160. Sorel G. D'Aristote a Marx. Paris: Riviere, 1935. P.275.

161. Sorel G. Lettres a Paul Delessalle (1914 1921). - Paris: Grasset, 1947. - P.236.

162. Sartre V. Georges Sorel. Elites syndicalistes et revolution prolétarienne. Paris:1937.-P.291.

163. Touraine A., M.Wieviorka, F.Dubet. Le mouvement ouvrier! -1*àt~is: Fayard, 1984.-P.438