автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.22
диссертация на тему: Лингвистический аспект мира детства

Полный текст автореферата диссертации по теме "Лингвистический аспект мира детства"

004618341

Пеллинен Наталия Александровна

ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ МИРА ДЕТСТВА (НА МАТЕРИАЛЕ КАРЕЛЬСКИХ КОЛЫБЕЛЬНЫХ ПЕСЕН)

Специальность 10.02.22. -Языки народов зарубежных стран Европы, Азии, Африки, аборигенов Америки и Австралии (финно-угорские и самодийские языки)

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

2 3 ДЕК 2010

Петрозаводск 2010

004618341

Работа выполнена в секторе языкознания Института языка, литературы и истории Карельского научного центра Российской Академии наук.

Научный руководитель: доктор филологических наук

Зайцева Нина Григорьевна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук

Глухова Наталья Николаевна, кандидат филологических наук Жаринова Ольга Михайловна

Ведущая организация: Федеральное государственное

образовательное учреждение высшего профессионального образования «Санкт-Петербургский государственный университет»

Защита состоится 24 декабря 2010 года в 13 часов на заседании диссертационного совета КМ 212.190.05 по присуждению ученой степени кандидата филологических наук в Петрозаводском государственном университете по адресу: 185640, г. Петрозаводск, ул. Правды д. 1, ауд. 314.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Петрозаводского государственного университета.

Автореферат разослан «23> ноября 2010 года.

Ученый секретарь ,

диссертационного совета

кандидат филологических наук ' Н.М. Гилоева

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Постижение картины мира детства, представленной в колыбельной песне, возможно, прежде всего, через анализ ее языка, чему призвано служить данное диссертационное исследование. Работа выполнена в ключе лингвофольклористики, подразумевающей изучение языка фольклора, но материал карельских колыбельных песен, находящихся в фокусе внимания, нацеливает и на привлечение данных таких дисциплин как этнография, народная педагогика, психолингвистика и некоторых других.

Актуальность исследования. Исследование карельского языка, относящегося к прибалтийско-финской группе финно-угорской семьи языков, началось в первой половине XIX века, однако и на сегодняшний день многие его проблемы изучены недостаточно, а сам язык постепенно уходит из употребления даже в местах компактного проживания карелов. В последние два десятилетия наблюдается всплеск роста этнического самосознания карелов, карельский язык преподается в ряде школ и вузов, идет подготовка учебников, учебных пособий и словарей карельского языка, что указывает на необходимость активизации усилий в его изучении. Важную информацию несут и исследования языка фольклора. В случае же, когда фольклор создан на языке, который не обладает богатой письменной традицией, как это имеет место с карельским языком, подобные изыскания могут быть полезны во многих отношениях, поскольку отдельные вызывающие интерес феномены языка, бытовавшие в речи карелов до активного двуязычия, словно закристаллизовались в ней и дошли до наших дней. Анализ языка фольклора, а в представленной работе -языка карельских колыбельных песен, может представить интерес, например: 1) при исследовании определенных фонетических особенностей, которые хорошо сохранились в языке колыбельных песен; 2) в изучении вызывающих затруднение именных и глагольных форм; 3) при выявлении традиционно «карельских» синтаксических моделей, на сегодняшний день значительно эволюционировавших под воздействием русского языка; 4) в различного рода лексико-семантических и этимологических изысканиях. Кроме того, язык карельской колыбельной песни представляется особенно интересным для исследования с точки зрения его синкретизма, характеризующегося верой в силу слова («как спою, так и будет»), посредством чего, по народным представлениям, достигаются важнейшие функции байки1: усыпление младенца и его защита от злых сил.

1 Во избежание тавтологии наряду с термином «колыбельная песня» в качестве синонима используется термин «байка», заимствованный из русских говоров исследовательницей русского детского фольклора Карелии С.М. Лойтер; данный термин фольклористом называется даже более распространенным в Карелии.

Цели и задачи. Целью диссертационного исследования является анализ языковых особенностей карельской колыбельной песни, представляющих определенный интерес для лингвистов, поскольку дает возможность сопоставить выявленные маркирующие колыбельную песню языковые формы, их звучание и семантику с аналогичными в разговорной речи карелов (собственно-карелов, карелов-ливвиков и карелов-лю-диков), позволяя таким образом углубиться некоторым образом в историю языка. Содержательный анализ языка колыбельных песен полезен с точки зрения народной педагогики, так как именно в них вырисовывается картина взаимоотношения воспитателя (матери, бабушки, пестуньи и т.д.) и ребенка, проявляются идеи взрослых относительно его будущей жизни.

В соответствии с поставленной целью предполагается решение следующих задач:

1) обратиться к предмету исследования, истории развития теоретических основ лингвофольклористики, которые послужили своеобразной отправной точкой при подготовке данной работы;

2) рассмотреть карельскую колыбельную песню как некий синтез накопленных народом знаний с выходом в лингвистику, фольклористику, этнографию, народную педагогику;

3) проанализировать особенности фонетического строя карельских колыбельных песен, что проявляется в аллитерации и мотивированности рефренов и лексики усыпления их звуковой формой;

4) изучить отдельные, маркирующие язык карельской колыбельной песни, морфологические аспекты, как-то: диминутивные и притяжательные суффиксы, особенности семантики некоторых редкоупотребимых и иных падежей, использование повелительного наклонения глаголов при сравнении указанных форм с бытующими в разговорной речи;

5) выявить наиболее характерные для языка карельской колыбельной песни модели глагольного управления и синтаксические структуры, сопоставить их с подобными в карельских диалектах;

6) исследовать через анализ лексики колыбельной песни процесс усыпления ребенка, рассмотреть созданные языковыми средствами образы ребенка, пестуньи и Сна.

Научная новизна. Данная работа представляет собой первую попытку изучения с позиций лингвофольклористики языка карельской байки на четырех уровнях: фонологическом, морфологическом, синтаксическом и лексическом. Более того, исследование является инновационным прежде всего с позиций изучения грамматики языка карельской колыбельной песни, поскольку язык байки на так называемом «низшем уровне» (т.е. на

уровне структур) в качестве объекта научного внимания до сих пор не выступал. Выводы работы представляются актуальными как для лингво-фольклористики, так и языкознания вообще, так как при изучении языка колыбельной песни в фокусе внимания оказываются фонетика, грамматика и лексика карельской поэтической речи в «золотой век» ее развития.

Теоретическая и практическая значимость работы заключается, прежде всего, в анализе языка колыбельной песни в сравнении с повседневной речью карелов. Выявленные языковые материалы потенциально полезны для иллюстраций при составлении учебников и учебных пособий в помощь изучающим карельский язык, могут быть приняты во внимание в процессах кодификации грамматических и лексических норм младописьменного карельского языка. Интересными представляются изобразительные особенности песен, теснейшим образом связанные с калевальской метрикой и иными свойствами языка устного народного творчества карелов, что может послужить основой для дальнейших исследований в области фольклора финно-угорских народов. Как показал проведенный анализ, колыбельные песни -это и своеобразный механизм отражения педагогических воззрений карелов, поэтому некоторые выводы представляются заслуживающими внимания также с точки зрения народной педагогики и этнографии.

Источники и материалы. Теоретической основой работы послужили труды отечественных и зарубежных исследователей нескольких отраслей науки: лингвофольклористов А.Т. Хроленко и З.К. Тарланова; языковедов П.М. Зай-кова, Н.Г. Зайцевой, В.П. Федотовой, JL Хакулинена, А. Хакулинен, Ф. Карлс-сона; фольклористов В.П. Аникина, В.В. Головина, С.М. Лойтер, A.A. Потеб-ни, Л. Виртанен, С. Тимонен, В.Я. Евсеева, У.С. Конкка, H.A. Криничной, H.A. Лавонен, A.C. Степановой; этнологов И.Ю. Винокуровой, П. Виртаран-та, Е.И. Клементьева; историков О.П. Илюха, М.В. Пулькина и др.

Исследование проводилось на материале карельских колыбельных песен, содержащих лексику усыпления или обращение ко сну (около 300 текстов), а также песен, исполняемых в качестве колыбельных (около 300 текстов). Таким образом, обследованию подверглось около 600 текстов из Фольклорного Архива ИЯЛИ КарНЦ РАН, издания Suomen Kansan Vanhat Runot, I (3), II, 1919, 1927 (Старые песни финского народа), различных письменных источников (например, сборника Vienalaisia las-tenlauluja, 1973 (Детские песни Беломорья), дисков с записями колыбельных песен, выпущенных в разные годы фондом Juminkeko (г. Кухмо, Финляндия), а также собственных экспедиционных записей.

Объектом исследования являются фонетические и грамматические структуры, а также лексические формы, маркирующие язык карельских колыбельных песен.

Методы исследования. В рамках данного исследования применялась комплексная методика изучения языка фольклорного произведения. В различных частях работы применялись описательно-аналитический, текстологический, компаративный методы, равно как и метод стилистического эксперимента и комментирования. Некоторые методы в отдельных главах были доминирующими: например, при рассмотрении аллитерации использовались, главным образом, дистрибутивный и позиционно-морфематиче-скмй методы; в главе по морфологии и, частично, по лексике применялся метод морфемного и словообразовательного анализа; принципы логико-синтаксического и структурно-функционального методов были наиболее актуальными при обращении к синтаксису; метод описания по лексико-се-мантическим группам составил основу главы по лексике.

Апробация работы. Результаты исследования были представлены в виде докладов на пяти конференциях: 1) Межвузовская научная конференция «Бубриховские чтения: Вопросы лексикологии и лексикографии прибалтийско-финских языков», Петрозаводск, 2008; 2) Международная научная конференция студентов-финноугроведов ГШэсо XXV, Петрозаводск, 2009; 3) Международная конференция «Калевала» в контексте мировой и региональной культуры», Петрозаводск, 2009; 4) Международная конференция «Бубриховские чтения: Проблемы перевода и обучения переводам», Петрозаводск, 2009; 5) Межвузовская конференция «Бубриховские чтения. Вопросы исторического развития и современное состояние языков и культуры прибалтийско-финских народов», Петрозаводск, 2010.

Структура и объем работы. Данное исследование состоит из предисловия, введения, шести глав, посвященных лингвофолыслористическим основам диссертационного исследования, колыбельным песням как объекту изучения, фонологическому, морфологическому, синтаксическому и лексическому аспектам языка карельской колыбельной, заключения, списка литературы и источников, а также шести приложений, списка информантов и перечня источников использованных текстов.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ В предисловии обосновывается актуальность исследования, определяется его цель и задачи, рассматривается источниковая база, отмечается научная новизна, методы анализа материала, а также оценивается теоретическая и практическая значимость работы.

Во введении поясняется, как появилась идея данной работы; отмечается различная сохранность текстов колыбельных по территориям проживания карелов трех локальных групп; перечисляются основные теоретические работы, ставшие базой для проведенного исследования; обосно-

вывается преимущество буквального перевода фольклорных текстов по сравнению с художественным с целью правильного их толкования.

Глава I «Теоретические основы исследования в свете лингво-фольклористики»

В первом параграфе рассматривается предмет изучения лингво-фольклористики как науки о языке фольклора в преломлении к изучению языка карельских колыбельных песен.

Термин «лингвофольклористика» впервые был введен в научный оборот А.Т. Хроленко в 1971 году2. Впоследствии возник ряд школ, исследующих язык фольклора в данном направлении (курская, петрозаводская школы).

В самом термине «лингвофольклористика» выражается уже суть подхода к исследованию устнопоэтической речи - выявление места и функции языковой структуры в фольклорном произведении, при этом оправданно одновременное использование лингвистических и фольклористических методов. Кроме того, лингвофольклористикой привлекаются данные других наук (например, психолингвистики, этнолингвистики, этнографии и т.д.).

Как в языке художественной литературы, так и в языке устного народного творчества различают две стороны, неразрывно связанные между собой: 1) сторону грамматическую и лексическую, составившие, главным образом, основу данного исследования на материале карельских колыбельных песен, и 2) сторону выразительную, художественную, представляющую собой в некоторых случаях нарочитое использование тех или иных языковых явлений.

А.Т. Хроленко предлагает в качестве предмета лингвофольклористики считать фольклорный текст, понимая под ним не конкретный текст произведения устного народного творчества, а всё многообразие зафиксированных текстов.

Лингвофольклористика рассматривает также вопрос соотношения фольклорных произведений с диалектами, на которых они бытуют, поскольку язык фольклора - это наддиалектная форма.

Во втором параграфе анализируется, в каком направлении развиваются исследовательские традиции и какие из них дают наилучшие возможности для изучения аспектов языка карельской колыбельной песни (имеются в виду традиции изучения фольклора и языка финляндскими, российскими учеными и карельскими исследователями).

2 Хроленко А.Т. О целесообразности частотного словаря языка русского фольклора: к постановке проблемы //Научно-практические очерки по русскому языку. Курск, 1971. Вып. 45. С. 112-116. С. 112.

В третьем параграфе рассмотрены основные отличия в изучении языка фольклора, прежде всего, в России и Финляндии. В Финляндии понятие, соответствующее по содержанию термину «лингвофольклористика», не получило распространения. При сравнении двух исследовательских традиций выделены их характерные особенности: в финской науке на уровне сферы интересов отдают предпочтение исследованию языка на «высшем» уровне (т. е. стилистике и поэтике), в то время как в России, кроме того, в последнее время все чаще обращаются к исследованию фонетико-грамматических и лекси-ко-семаятических структур языка фольклорного произведения.

В главе II «Колыбельная песня как объект исследования» представлен взгляд на колыбельную песню также с точки зрения смежных наук: фольклористики, этнографии и педагогики.

Колыбельная - это песня, предназначенная для усыпления младенца. Такие функции колыбельной песни, как усыпительная, защитная, прогностическая, эпистемологическая, оберегают переход ребенка от незавершенного, по представлениям народа, «опасного» для него состояния, в завершенное «счастливое будущее»3. Важно, что в традиционной культуре младенец до сорока дней воспринимался как существо, сохранявшее связь с потусторонним миром, откуда он пришел; этим обусловлена ритуальная природа колыбельной песни.

Колыбельная песня может быть очень короткой, повторяться несколько раз, содержать в себе часто встречающийся рефрен (например, а-а, tuuti, hus-saa и т.д.), но может быть и более длинной; часто пестунья, убаюкивая ребенка, создает из колыбельных песен длинные цепочки, исполняя подряд все, что помнит. Колыбельной песне свойственна импровизационность.

Появление самых первых колыбельных песен связывают с периодом средневековья. В байке сосуществуют две основные темы - обращение ко Сну с просьбой усыпить ребенка и просьба-предсказание ему удачной судьбы:

Kayoz, uni, katkyon peeh, Приди, Сон, к изголовью зыбки,

Anna undu da tervehytty. Дай сна и здоровья.

Для традиционной карельской колыбельной песни свойственен кале-вальский размер (восьмистопный хорей), поэтому колыбельные песни ка-левальского размера можно назвать колыбельными рунами:

U-ni/uu-hel/la-a/jau-ve, Сон на баране едет,

Kuok-ka/ sar-vel/ la-ka' ve-Шу. Ha рогатом идет.

3 Головин В.В. Русская колыбельная песня в фольклоре и литературе. - Abo: AboAkademi University Press, 2000. - 451 с. С. 14.

В некоторых районах Карелии в качестве детских песен (в том числе колыбельных) часто исполняли эпические песни. Причина этого, вероятно, заключается не только в ритмическом единстве двух жанров, но и в том, что руны содержат очень важные для карелов и других прибалтийско-финских народов мифы, нашедшие отражение в различных жанрах фольклора, а также в других сферах, например, в народной педагогике. Вообще, колыбельные песни как часть карельского фольклора обладают его поэтическими и стилистическими особенностями (аллитерация, параллелизм, градация и др.).

За воспитание детей в карельской семье традиционно отвечала женщина (мама, бабушка), иногда старшие дети. В больших семьях, в которые входило по несколько братьев с семьями, свекрови приходилось нянчить двух-трех и более детей одновременно: после родов невесткам нужно было поскорее вернуться к делам по хозяйству. Зыбка подвешивалась на матицу в женском углу - трема» (часть избы около печи), чтобы женщина, хлопотавшая по хозяйству, могла одновременно качать ребенка. Кроме того, расположение колыбели вблизи печи обеспечивало младенцу, по представлениям карелов, покровительство домового.

Ребенок первые шесть недель жизни, важного с точки зрения инициации времени, спал в корзине из лучины, изготовленной отцом или близкими родственниками-мужчинами, в связи с этим младенца в карельском языке часто называют уакаИтт, vagahaini (<\>акка 'корзина'4) 'новорожденный', букв, 'находящийся в корзине'. Затем его перекладывали в люльку. Вообще, на ритмику баек влияли различные типы колыбелей, подвесных, либо установленных на полозьях5.

В сюжетах карельской колыбельной песни отразились картины повседневной жизни: вера в Бога, хозяйственные занятия, образ жизни, животные, живущие рядом, мысли о будущем ребенка и пр., иногда находили место даже отголоски мировой истории (войны, важные исторические события). Как показал анализ текстов песен, главным отличием карельских баек от русских является ярко выраженное в них отношение к жизни, настоящей и будущей: в русских колыбельных прослеживается своеобразная мечтательность матери или няни, в то время как в карельских - больше конкретики, мотивы черпались из окружающей повседневной действительности, без ее идеализации.

4

Suomen sanojen alkupera. Etymologinen sanakiija. Pââtoimittaja: U. M. Kulonen (1-3 osa). Helsinki. 1992-2000. S. 342.

Евсеев В.Я. Колыбельные песни карел и других прибалтийско-финских народов. // Вопросы литературы и народного творчества. Карельское книжное издательство, 1962, выпуск 35. С. 37-61. С. 40.

Среди карельских колыбельных песен зафиксированы и так называемые «смертные байки» (в них призывается смерть к ребенку), например:

Относительно природы их возникновения исследователями выдвигаются разные догадки. Представляется все же наиболее вероятным, что смертные байки исполнялись в ритуальных целях: для обмана злых духов и смерти, чтобы они оставили ребенка в покое.

Если говорить о педагогической функции колыбельной песни, то помимо практической цели - усыпления - они доставляли младенцу радость. Считалось, что с шестинедельного возраста ребенок понимает обращение к нему, реагирует улыбкой на слова взрослых.

Мир, выстроенный в существующих колыбельных песнях взрослыми, конечно же, намного прозаичнее того, что могли бы выдумать маленькие дети. Однако действительность, создаваемая в байке старшими, выступающая в качестве предмета исследования, исключительно интересна. Взрослый с высоты своего житейского опыта, от всего любящего сердца, с подобающей родителю строгостью вмещает в колыбельную песню то, на его взгляд важное, что сделает ребенка счастливее, добрее, умнее и пр.

Глава III «Фонологический аспект изучения языка карельской колыбельной песни».

В данной главе рассмотрены способы построения карельской колыбельной песни с точки зрения ее звучания: показаны случаи аллитерации, характерной для многих жанров фольклора прибалтийско-финских народов, проанализирован отбор лексем с точки зрения их звукового облика, рассмотрены функции лексики усыпления.

В первом параграфе подвергнуты анализу случаи использования аллитерации (начальной рифмы) в колыбельной песне.

Аллитерация может характеризоваться как местоположением, так и интенсивностью. Для текстов колыбельных песен наиболее характерны аллитерационные созвучия в двух словах в пределах одной строки:

Tule, «ni, «inottamah, Приди, Сон, усыплять,

/Inhclinc evuttamah. Приди, ангелок, помогать.

Случаи аллитерации в трех словах в пределах одной строки не так распространены:

ATuro lapsen ftorvat fciini, Затяни ребенку уши,

Kuro kultarenkahilla. Затяни золотыми обручами.

Кипра sie jos kuolisiit, Ni harakkaiset ne hauvan kaivais, Pikku lintuset virret laulais.

Если, бы ты только умер, Сороки бы могилу выкопали, Маленькие птицы песни спели.

Представляет интерес обилие иносказательных обозначений ребенка, которые получили распространение в байке, вероятно, благодаря в том числе и феномену аллитерации. В текстах, содержащих иносказательные обращения к младенцу, аллитерация часто затрагивает рефрен или глагол, обозначающий действие «баюкать, усыплять», и собственно слово, иносказательно называющее ребенка: uinoo, uvelmoine 'усни, росточек'; tuuti tuommkukkua 'туути, цветок черемухи'; vakauttelen vakavaista 'успокаиваю спокойного'. Частотны также случаи, когда иносказания вступают в аллитерационные отношения с эпитетом (1) или словом, обозначающим место нахождения ребенка (2):

Onko lasta kâtkyôssâ, Есть ли ребенок в зыбке,

(1) Picntâ /jeipoista sijalla? (1) Маленький зяблик в постели?

(2) Fekavaista vaipart alla? (2) Спокойненький под одеялом?

Аллитерация может выступать не только в начале слова {makauttele maitosuuta 'усыпляй молочный рот'), но часто затрагивает также середину сложных слов (piimàleukana levât à 'отдыхать подбородку в простокваше').

С постепенным забвением традиции исполнения карельских колыбельных несен аллитерация уходит из текстов баек, как и других жанров фольклора

Во втором параграфе рассматриваются фонетические особенности лексики усыпления в карельской колыбельной песне.

Рефрены карельской колыбельной песни, среди которых есть как традиционные для карельского фольклора формы (аа, ani, hussaa, tuudi/, tuuti(e)), так и заимствования из русской традиции (bai, baju/pai, pa(i)ju, l'u(u)li\ фонетически приспособлены для усыпления младенца. Звуки аа, tuu создают эффект монотонности в колыбельной песне, кроме того, представляется уместным связывать происхождение tuu со скрипом колыбели:

Makuuh lapsen muanittelen. В дрему (букв.) ребенка заманю.

Tuu-tuu, luu-tu-lu-luu. Tyy-myy, туу-ту-лу-луу.

Мотивированность дескриптивной лексики ее звуковым обликом способствовала активному включению данного пласта языка в тексты карельских колыбельных песен. Использование дескриптивных глаголов в байке способствует обогащению текстов синонимами, выражающими разную степень внезапности, качества, энергичности действия:

Kikki hyppâi kiikun pcâllâ, Кот [котенок] прыгнул на печь,

Lekahatti lasta. Качнул ребенка.

Дескриптивные глаголы, представленные в карельской колыбельной песне, делятся на звукоизобразительные, например, baibattua (paipattua), tuuvittua 'баюкать', и незвукоизобразительные heiluo 'качаться', vuaputella 'качать, раскачивать':

Tuuvvin, tuuvvin turvakseni, Баюкаю, баюкаю себе на опору,

Vuaputtelen varakseni. Качаю на поддержку в старости.

В карельскую колыбельную песню особую нежность привносит использование звукоподражательной лексики, семантически связанной с миром птиц, что, очевидно, основано на ассоциации образа ребенка с птицей:

Несомненно, аллитерация, рефрены и дескриптивная лексика - это важнейшие маркеры фонетического облика языка пестования, обуславливающие экспрессивность языка карельской колыбельной песни.

Глава IV «Морфологический аспект изучения языка карельской колыбельной песни».

Основное внимание в данной главе сосредоточено лишь на отдельных моментах (диминутивных и притяжательных суффиксах, семантике и употреблении транслатива и некоторых редких падежей, особенностях и функциях повелительной формы глагола), которые характеризуют своеобразие языка карельских колыбельных песен с точки зрения морфологии.

В первом параграфе рассматриваются диминутивные и притяжательные суффиксы в текстах карельских колыбельных песен.

Диминутивные суффиксы.

1) Самым распространенным диминутивным суффиксом у имен при обращении к ребенку в карельской колыбельной выступает -(i)ni/-(i)ne:

Magua, magua, pikkara/не, Спи, спи, маленький,

Uinuo, uinuo, uvelmoi/ie. Усни, усни, росточек.

2) Менее распространен суффикс -hut, -hyt и -ut(d), -yt(d):

Tuuti, tuuti, lapsHftani, Туути, туути, ребеночка,

Lapsiiftani, pien«rtani. Ребеночка, маленького.

3) Диминутив с суффиксом -kkaini, -kküini/-kkaine, -kkaine также не очень распространен:

Tule, uni, ulkosista (...) Приди, сон, с улочек (...)

HulluAJfcaiVen huonuksilla. К несмышлененькому в избу.

Под воздействием русской традиции, в карельскую колыбельную в XX веке перекочевали русские рефрены «бай (баю)», «люли» с диминутивным суффиксом -ушк/-юшк в форме множественного числа: pa(i)juski, 'баюшки', l'ul'uski 'штюшки':

Paju, paju, paij uski, Баю, баю, баюшки,

Tuuti, tuuti, tuutHÍfcf. Туути, туути, туутушки.

Из примера видно, что и из традиционного карельского рефрена tuuti 'туути' по модели рефрена «баюшки» (бай+ушк+и) образовалась форма tuutuski (tuuti+usk+i).

Pifs, piis, pikkulintu, Missâ sulla pesa?

Пи-пи, маленькая птица, Где у тебя гнездо?

Использование уменьшительно-ласкательных суффиксов в байке отражает особое, нежное отношение взрослых к миру детства, в котором пребывает ребенок. Диминутивные суффиксы употребляются не только в отношении ребенка (напр., lintum' 'птичка' и т.д.), но и при описании всего окружающего его быта:

Tule, uni, uinottamaa (...) Приди, Сон, усыплять (...)

Lepaizil peruÈa¡¡il, На ольховых саночках,

Koivuzil koretaif/1. На березовых дровенках.

Диминутивный суффикс -nil-ne иногда примыкает к рефрену tuuti 'туути', pai 'бай', эмоционально обогащая колыбельную песню:

Pai, pai, paipaseh, Баю, баю, баюшки,

Tuuti, tuuti, tutuseh. Туути, туути, туутушки.

Диминутивный суффикс сопровождает часто также образ Сна:

Tulepa se tuutuva ununi, Приходи-ка, убаюкивающий Сончик,

Kàypâ, uni, kâtkysiihe. Приходи, Сон, в колыбельку.

Вероятно, в данном случае с помощью уменьшительно-ласкательного суффикса выражается уважение к персонифицированному образу Сна, в чем, как считают некоторые языковеды6, проявляется одно из значений диминутивных суффиксов.

Значение притяжательных суффиксов - указание на принадлежность предмета, явления и пр. определенному лицу.

В современном русском литературном языке значение посессивности передается лишь через суффиксы третьего лица (напр. мамин платок, Дамоклов меч) в отличие от прибалтийско-финских языков, в которых принадлежность любому лицу можно выразить с помощью притяжательного суффикса.

Как полагают лингвисты, посессивные суффиксы развились из личных местоимений, употребленных в функции притяжательных местоимений еще в прафинно-угорском языке-основе. Притяжательные суффиксы в прибалтийско-финских языках - это постепенно уходящая из языка категория, на смену которой приходит аналитическая конструкция с притяжательным местоимением (ср. в финском языке: kirjani - minun kirja 'моя книга', lapsesi - sinun lapsi). На сегодняшний день посессивные суффиксы сохранились лишь в собственно-карельском наречии карельского языка.

Характерной чертой карельского фольклора, и баек в частности, является одновременное присоединении к основе уменьшительно-ласкательного и притяжательного суффиксов. Диминутивный суффикс в этом слу-

6 Porthan H.G. Tutkimuksia. Helsinki. 1904. С. 129.

чае предшествует притяжательному: liníuseni (lintu+ni>se+ni) (собств.-кар.), linduizeni (lindu+ine>ize+ni) (ливв.) 'моя птичка'.

Главным значением рассматриваемого суффикса в составе иносказательных обозначений ребенка является выражение воспитателем любви к нему:

Baji, baji, linduizeni, Баю, баю, мою пташечку,

Baji, baji, pikkarastu. Баю, баю, маленькую.

Исследователями отмечается и важный охранный смысл притяжательных форм в текстах колыбельных песен («мой» значит «нечужой»).

Во втором параграфе на основе использования в текстах колыбельных песен редкоупотребимых в современном карельском языке падежей (инструктива, пролатива, комитатива), а также транлатива анализируется, как с помощью названных словоизменительных форм передаются особенности образа жизни и мировоззрения карелов, например:

Miepa laulan lapsi/i kaksi/i, Я пою с двуля деть-ми,

Tule Luoja kolmanneksi... Приди, Господь, третьим...

В указанном примере падеж инструктив с окончанием -п (главное значение: отражение способа действия) позволяет передать этнографическую реальность, а именно феномен большой семьи, в которой старшей женщине отводилась роль воспитателя своих внуков-одногодок.

С точки зрения постижения педагогических основ пестуньи интересно использование в текстах карельских колыбельных песен и падежа транслати-ва. Транслатив, или превратительный падеж, рассматривают как абстрактный локативный падеж. Показателем транслатива в карельском языке является окончание -kse (ливв.)/-Ы (собств.-кар.)/-/и (люд.). Одним из основных значений транслатива, особенно важным при анализе языка колыбельной, является значение «становления кем-нибудь, чем-нибудь, переход в какое-нибудь состояние, положение, превращение во что-нибудь». В использовании транслативных конструкций, состоящих из сказуемого (напр. tuutie, vuaputella 'качать', 'баюкать') в форме первого лица ед. числа и дополнения, обозначающего ребенка, в форме партитива, а также обстоятельства в форме транслатива находят отражение желания матери (или пестуньи) о предпочтительной профессии или лучшем статусе для малыша в дальнейшей жизни, в чем проявляются механизмы синкретического мышления:

Tuuwin Iasta tuomarifo/... Качаю ребенка в судьи...

Сказуемое в таких конструкциях может выражаться также рефреном tuuti:

Tuutipa. Iasta tuomariksi, Туути, ребенка, в судьи,

Kipukirjan kantajifcsí. (Деловые) бумаги носить.

В третьем параграфе рассматриваются особенности использования и семантики повелительного наклонения в текстах колыбельных.

Виды выявленных в песнях императивных форм:

1) Одиночные императивные формы:

Elä ilke ilmain syytä, fíe плачь без причины,

liman vaivatta valita. Не жалуйся без боли.

2) императив + форма I инфинитива:

Anna muata lapsen pienen, Дай поспать маленькому ребенку,

N'ukkuo nurajamatta. Подремать беззвучно.

3) императив + форма III инфинитива в иллативе:

Tule, uni, uinottamah, Приди, Сон, усыплять,

Tule, makuu, muanittamah. Приди, Дрема, заманивать.

Повелительное наклонение глагола в форме 2 лица ед. ч., грамматически выраженное лишь лексической основой (uinuo! 'усни!', magool 'спи!'), выполняет важные функции в языке карельской колыбельной песни. Во-первых, использование императива способствует решению элементарных педагогических задач. Во-вторых, как полагают исследователи, с его помощью взрослый оберегал ребенка от действия злых сил. В этом отношении колыбельные песни напоминают заговоры. Сопоставление текстов двух жанров фольклора позволяет выявить их общность как в языковом, так и композиционном отношении, например, следующие строки заговора от ночницы бытуют и в байках:

Макиа, kuin muamon vaöas, Спи, как в мамином животе,

Viru, kuin vesihako, Лежи, как коряга в воде,

Elä tunne tulijaista... Неузнавай приходящего...

Глава V «Синтаксический аспект изучения языка карельской колыбельной песни».

В главе выявляются способы репрезентации мира детства посредством синтаксиса колыбельной песни, поскольку каждый жанр фольклора характеризуется определенным набором синтаксических фигур, обусловленных его спецификой и функцией.

В первом параграфе констатируется факт эволюционирования синтаксических структур под влиянием соседних языков в условиях двуязычия. Задача изучения словосочетания и предложения осложнена отсутствием монографических работ и методик по исследованию синтаксиса языка фольклорных произведений на карельском материале, поэтому в данной работе применяется популярный в российской науке структурно-функциональный анализ.

Во втором параграфе представлен обзор маркирующих колыбельную песню словосочетаний в соответствии с работой В.П. Федотовой «Очерк синтаксиса карельского языка» (1990). Выявлены следующие единицы:

1) Глагольное словосочетание с зависимым именем в партитиве, выражает длительное незаконченное действие, направленное на одушевленное лицо (tuutie lasta 'баюкать ребенка', magaittua piendy lastu 'усыплять маленького ребенка' и др.):

Uinottelen pienokais/a, Усыпляю малыша,

Vakauttelen vakahais/a. Успокаиваю новорожденного.

В рассматриваемой модели в функции глагола часто выступают рефрены, которые не сообщают о том, как и какое действие совершается, а лишь выступают в своеобразной роли побуждения к действию:

Bai, bai, pikkaraiste lapsuSte, Баю-баю, маленького ребеночке,

L'uuli, l'uuli, poigas/e, Люли, люли, мальчика,

Bai, piendy pun'uSfe! Баю, маленькую крошку (усл.)

2) В глагольном словосочетании с зависимым именем в аккузативе также выступают объектные отношения (laulan lapsen virren 'спою детскую песню', laulan suvilinnun laulun 'спою песню южной птицы'):

Mie se laulan lammin lumew, Я спою кувшинку ламбы,

Meren lumme/i luikutan. Прокричу (усл.) кувшинку моря.

Использование падежа аккузатива, идентифицируемого в языке лишь на уровне синтаксиса, указывает на результативность действия.

3) Глагольное словосочетание с зависимым именем в аллативе (ливв.), адессиве-аллативе (собств.-кар.) выражает действие, направленное на адресата: soittua hoikkasormella 'играть тонкопалому', pieksya kieltâ pienellà 'трепать языком маленькому':

Miepâ se laulan lapse/ftmi, Я пою моему ребенку,

Enkâ kellâ mui//a. И не пою другим.

4) Глагольное словосочетание с зависимым именем в транслативе. обозначающее процесс перехода в какое-либо положение, состояние, в текстах колыбельных представлено двумя вариантами: а) часть моделей с указанной семантикой выражает прямые объектные отношения: heiluo herraksi hyvâksi 'качаться в хорошего господина', kiikkuo suutijaksi/suuren сирип istujaksi и т.д. 'качаться в судьи/в сидящего в большом углу' и др.; б) в иных случаях в словосочетании представлено двойное управление, т.е. глагол вступает в отношения с двумя существительными: tuutie lasta 'баюкать ребенка' и tuutie turvakseni/puijen pilkkojaksi 'баюкать на свою

опору/в колющего дрова' и др. Вместо глагола может выступать также рефрен в том же значении:

В третьем параграфе представлены синтаксические структуры типичных для карельской колыбельной песни предложений на основе принятых в издании «Iso suomen kielioppi» (Большая грамматика финского языка) (2004) сокращений7.

1) Императивные предложения в колыбельной песне представлены следующими моделями:

A) Nucu, nuéu, nurmilintu, Спи, спи, луговая птица, Vàcy, vacy, vaistarikki. Устань, устань, трясогузка.

Структура предложения: VIMPER VIMPer Nnom.

Б) Tule, uni, uinottamah, Приди, Сон, усыплять,

Tule, makuu, muanittamah. Приди, Дрема, заманивать.

Структура предложения: Vimper NNOm Infiiix- Приказ, выраженный с помощью привлечения и иллативной формы инфинитива, звучит в этом случае значительно мягче предыдущего.

B) Vdsy, kun mie vâsytân, Устань, раз я утомляю, Nuku, kun mie nukutan. Спи, раз я усыпляю.

Схема предложения: VIMPER konj PRONNOm Vf- Императивные предложения в данном случае осложнены придаточными причины. Находящаяся в начале предложения императивная форма в указанных примерах концентрирует в себе смысловую нагрузку, за счет чего достигается особая сила воздействия на действительность.

3) Предложения Nnom~Vf используются в текстах колыбельных песен при изображении прихода Сна к ребенку:

Uni uuhella ajauve, Сон на баране едет,

Kuokkasarvella kavelôy. На рогатом приходит.

Текст колыбельной содержит миниатюрное эпическое повествование, а использование рассказчиком в данном случае настоящего времени создает эффект того, что слушатель является очевидцем происходящих событий.

В четвертом параграфе с помощью структурно-функционального анализа выявляется трактовка семантики падежной формы в колыбельной

7

ALL - аллатив, konj - союз, IMPER - императив, Inf - инфинитив (ЫЗщ. -форма третьего инфинитива в иллативе), N - существительное, (Nall - сущ. в форме аллатива), NOM - номинатив, PAR - партитив, PRON - местоимение, V - глагол (Vf - спрягаемая форма глагола).

Tuuvin lasta tuomarifcsi, Baiju, lasta baijariAsi.

Баюкаю ребенка в суды/, Баю, ребенка - в бояре.

песне. В собственно-карельском наречии, а также в некоторых говорах ливвиковского наречия исторически совпали по форме падежи адессив (знач. «чем, кем») и аллатив (знач. «чему, кому»). И такие случаи колыбельных песен как йо¡кка.чогтеПап¡' могут быть поняты и как 'тоненьким пальцем', и как 'тоненькому пальцу' ('тонкопалому'):

М1ера 1аи1ап 1арзе//аш, Я пою моему ребенку,

Бокал Ь01кка50ппе//ап1. Играю моим тоненьк«ш пальцам

[или моему тонкопалому].

Для установления семантики синтаксемы сопоставлено множество структурных схем предложений этого типа, представляющих в тексте баек синтаксический параллелизм. Общая для подобных синтаксем схема РШ1Жном ^ Ыдьь указывает на то, что форма ЬоИсказогтеИат, скорее всего, представляет собой именно объект, а не орудие действия.

Работа по структурам синтаксем позволяет в некоторых случаях выявить инверсию словоформ, так характерную для бесписьменного языка, находящегося под влиянием соседней культуры, и даже восстановить первоначальный облик предложения. Например, вместо исконной для карельской колыбельной модели итоПе1еп ркпока'^а, уакаиПеЫп уакауш$!а 'усыпляю малыша, успокаиваю спокойного' (УР НРАЯ) в некоторых более поздних текстах используется иная модель: рг'еио^аг'х^а игпоие1еп, уакаушяЮ уакаиНе1еп (Ырдя УР).

Основные задачи колыбельной песни (усыпление, прогностическая, охранная, эпистемологическая) решены, прежде всего, с помощью языка, в том числе, посредством словосочетаний и предложений определенного типа. Словосочетания как менее подверженная влиянию извне единица синтаксиса способствуют сохранению древних значений падежей. Структурная схема простого предложения, маркирующего колыбельную песню, может способствовать выявлению лексических и морфологических аспектов синтаксемы и с этой точки зрения представляет особый интерес, в первую очередь, для языковедов.

Глава VI «Лексико-семантический аспект изучения языка карельской колыбельной песни».

Данный раздел работы посвящен, главным образом, многообразным иносказательным обозначениям ребенка, обусловленным языком «материнской лирики» с присущими ему синкретизмом и нежностью, привязанностью к определенным реалиям быта. В главе рассмотрены также лексика усыпления, образы Сна и пестуньи, выраженные языковыми средствами.

В первом параграфе введен и обоснован один из наиболее важных терминов, имеющих отношение к исследованию названного аспекта.

В главе широко используется термин «метафорическая замена», впервые использованный исследователем русских причитаний К.В. Чистовым8. Под термином понимаются устойчивые метафоры, заменявшие например, в похоронном или свадебном обрядах термины родства. По мнению исследователей, импульсом к появлению метафорического языка плачей могли быть различные табу, связанные с семейными обрядами. В отношении иносказательного обозначения младенца в колыбельной песне термин «метафорическая замена» (МЗ) также применим, поскольку важным аспектом рассмотрения фигуры ребенка является его переходный статус, стремление удержать его в мире людей. В языке карельских колыбельных встречается множество МЗ, которые выступают и в карельских плачах (udrazeni 'моя бедняжка', kalane 'моя рыбка', кии-kolkka 'куколка' и др.). Представляется, что иногда употребляемые в данном контексте термины «перифраз» или «языковая формула», являются менее удачными, поскольку не раскрывают в полную силу мифологического смысла рассматриваемого понятия. Ключевым фактором в ситуации иносказательного обозначения ребенка является негласный закон заменять наименование лица, к которому обращаются, его образными описаниями с целью защиты от вредных сил, и в этом отношении наиболее отвечающим смысловой ситуации является термин «метафорическая замена».

Во втором параграфе отмечается, что центром изображения действительности в колыбельной является младенец, поэтому в метафорических заменах термина «ребенок» наиболее ярко отражаются особенности воспитания детей в карельской семье. Выделены следующие группы МЗ термина «ребенок»:

1) МЗ - сопоставление ребенка с птицами {alii 'морянка', linnun len-natin 'птичье крыло', peiponi 'зяблик', utuva 'пух' и др.):

Enpa anna tyttSistani, Не отдам свою доченьку,

Liita lempilintuistani (...) Не выдам любимую птичку (...)

Kauppamiehelle капаЫ. Купцу в курочки.

Соотнесение образа ребенка с птицей имеет глубокие мифологические корни. Так, по народным представлениям, душа умершего ребенка становится маленькой птицей, чем объясняются запреты убивать птиц, а также разорять их гнезда.

2) МЗ - характеристика ребенка по внешним физическим признакам pikkusormi 'маленький палец', kierosuu 'кривой рот', tukkapia lapsi 'ребенок с волосяной головой', varpahat 'пальцы ног' и др.):

8 Чистоа К.В. Причитания. -М.; Л., 1960.-434 с. С. 13.

[Tule] Maria makauttamaa, Pyhâ risti nostamaa. Anna suuta maitosuille, PiimàlemaUa lcvâtâ.

[Приди], Мария, усыплять,

Святой крест поднимать.

Поцелуй молотый рот,

Дай отдохнуть подбородку в простокваше.

При создании метафоры в байке сознание матери выносит на первый план характерные внешние признаки младенца.

3) МЗ — соотнесение с растительным миром (kultani omenani 'золотое яблочко', uvelmoine, idoine 'росточек' и др.):

Наличие метафор этой группы указывает на особенность синкретического мышления человека, осознававшего себя частью природы. В древних текстах МЗ этого типа, вероятно, были распространены значительно больше.

4) МЗ - этнографизмы (paikkapiâ lapsi 'ребенок с платком на голове', kassapià 'голова с косой' (МЗ содержат социально-половые установки); vakahaini, vagahaine 'новорожденный' и др.):

Siin' on liikkun liinapaita, Там шевелилась льняная рубаха,

Siin' on varpahat vavissun. Там дрожали пальцы ног.

5) МЗ, отражающие кровную связь матери и ребенка (kanneítuini '(мной) выношенный', kaksin karvasin íavotíu 'двумя волосяными выкованный', omani 'мой' и др.):

Magoo, magoo, maksazeni, Спи, спи, моя печеночка,

Uinoo, uinoo, udrazeni. Усни, усни, моя бедняжка.

МЗ этого типа, вероятно, наиболее древние.

6) МЗ - характеристика ребенка по поведению (hullufni) 'несмышленый,' sygeine 'сорванец' (букв, 'зародыш1), unetoin 'бессонный' и др.):

Onko lasta kâtkyôssà, В колыбели ли младенец,

Vakavaista vaipan alla? Под одеялом ли спокойненький?

7) МЗ - отражение педагогических воззрений (mainomaini 'чудесный', рип'и, pun'uste (ласковое обращение к ребенку, слово означает что-либо маленькое и круглое), pieni, pienijáni 'маленький' и др.):

Аа, аа, ainoi lastu, А-а, а-а, единственное дитя,

Аа, аа, kuldaistugol А-а, а-а, золотце!

Нежность языка колыбельной песни напрямую связана с особенностями воспитания в карельской семье: ласка, доброта, снисходительность были в основе воспитания младших детей9.

9

Илюха О.П. Школа и детство в карельской деревне в конце XIX - начале XX в. - СПб.: «Дмитрий Буланин», 2007. - 304 с. С. 74.

Turu, turu, tuomen kukka, Mehilâizen meijân kukka\

Туру, туру, цветок черемухи, Наш медовый цветок\

Относительно выражения тендерной характеристики посредством МЗ следует отметить, что в языке карельских причитаний такие иносказательные обозначения и производные от них как alli 'морянка', kanani 'курочка', lintu 'птица', sorsa 'утка' и др. применимы лишь при обращении к дочери. Обращение к сыну в карельских плачах представлено МЗ кикко 'петух', отепа 'яблоко', sauvan varsi 'трость' и др.10 В записанных в XIX-XX веках карельских колыбельных песнях метафоры уже не несут в себе строгой половой идентификации ребенка. Так, МЗ kultani omenani 'мое золотое яблоко' и hopijani sauvan varsi 'серебряная трость' в настоящее время могут использоваться для обращения к младенцу как женского, так и мужского пола. Тем не менее, есть все основания полагать, что метафорический язык древних колыбельных был более упорядочен.

Что касается поведения младенца в «колыбельный» период жизни, то лексика карельской байки представлена небольшим количеством действий, характеризующих ребенка. Перифразами действия «плакать» являются глаголы juonie 'капризничать', laulua 'петь', valittua 'жаловаться' (elâ itke ilman syytâ 'не плачь без причины'). Наиболее характерное действие, описывающее поведение ребенка, в байке выражено глаголом olla 'быть', 'находиться', так как большую часть времени малыш проводит именно лежа в колыбели:

Опра lasta kâtkyossâ, Есть же младенец в зыбке,

Pikkaraista pieluksilla. Маленький на подушках.

Третий параграф посвящен образу исполнительницы байки и его отражению средствами языка, а также образу Сна, тесно связанному с лексикой усыпления.

Мать, бабушку, родственницу можно определить как субъекта усыпления. Развертывающаяся в колыбельной песне картина мира создана пестуньей, фигура которой незримо присутствует за каждым созданным образом, императивной интонацией, установкой на будущее ребенка и др., но с точки зрения языковых средств личности воспитателя в песне отведена крайне скромная роль. Наиболее часто образ субъекта усыпления определяется лишь местоимением первого лица ед. числа mina, mie 'я':

Mi'epâ laulan lapsellani. Я пою моему ребенку.

Образ пестуньи отражается также с помощью окончания глагола в форме первого лица, например, soilan 'играю', pickutlelen 'щебечу', tunvittelen 'укачиваю'. Персона укачивающего иногда раскрывается через употребление в самом тексте песни терминов родства, что, впрочем, является чертой колыбельных песен более позднего времени. В таких случаях пестунья в карельской колыбельной - это тиато 'мама', buabo, âmmô 'бабушка' и т.д.:

10 Степанова A.C. Толковый словарь языка карельских причитаний. - Петрозаводск: Периодика, 2004. -304 с. С. 33,35.

1ЛшН, ГииН, тиато ЬвШ, Люли-люли, мама ребенка,

1ЛшН, ГииН, р!ккага5Ш. Люли-люли, маленького.

Среди множества зафиксированных обозначений действия «укачивать», «усыплять», которые используются пестуньей в байке, есть как использованные в прямом значении (напр. ЪшЪаПиа 'баюкать', ШкиШш 'качать', х'йху^а 'утомлять'), так и иносказательные (1аи1иа ЬттаБУтг 'спеть баранью песню', зоиШеИа 'грести' и др., в последних часто прослеживаются особенности уклада жизни карелов). Персонифицированный образ Сна сопровождается подробностями прихода к дому ребенка, напр. ииИеПа суате 'на баране едет', иОсиоШ кузе!ду 'с улицы спрашивает'. Наиболее интересными перифразами глагола «усыплять», иллюстрирующими синкретизм мышления воспитателя, являются следующие обращения ко Сну: рапе sil-тШ Ыккивееп 'запри глаза на замок', т>о [аряеп эйтсИ кипНэпо хИШпиогазШа 'завяжи глаза ребенку/завяжи шелковыми нитями', ип'тЛка зиике рапе 'положи в рот сонное перо' и др., в которых сон как процесс представляется материальным веществом. Иногда пестунья просит принести сна, например, кирап.чсНа кирШа 'в медной чашке', катаЫзехва 'под мышкой'. В целом, в текстах колыбельных отношение ко Сну очень уважительное, а картины с его участием, по народным представлениям, делают засыпание ребенка незаметным и интересным для него.

В заключении обобщены результаты исследования, констатирован факт угасания традиции исполнения карельской колыбельной песни в семье, высказано мнение о необходимости дальнейшего исследования языка фольклора как важного фактора познания языковой картины мира народа.

Основные положения диссертации отражены в следующих работах:

Статьи в журналах, рекомендованных ВАК РФ:

1. О некоторых особенностях языка карельской колыбельной песни в связи с народной педагогикой // Вестник Воронежского государственного университета (серия: лингвистика и межкультурная коммуникация) №1,2010. С. 70-74.

Статьи в журналах, сборниках трудов, материалах конференций:

2. Образ ребенка в языке карельской песне // Успехи современного естествознания №10,2010. Москва: Академия естествознания. С. 38—43.

3. Севернокарельская колыбельная песня: проблемы собирания и функционирования // XXV Международная научная конференция студентов-финноугроведов 1&бсо: Материалы конференции. Петрозаводск: Издательство КГПУ, 2009. С. 118-119.

4. О трудностях перевода карельской колыбельной песни на русский язык // Бубриховские чтения. Проблемы перевода и обучения переводам: Сб. науч. ст. Петрозаводск: Издательство ПетрГУ, 2009. С. 286-292.

5. Севернокарельские колыбельные песни калевальского размера // «Калевала» в контексте мировой и региональной культуры: Материалы международной научной конференции, посвященной 160-летию полного издания «Калевалы». Петрозаводск, 2009. С. 390-395.

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Пеллинен, Наталия Александровна

ПРЕДИСЛОВИЕ.

ВВЕДЕНИЕ.

I. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ ИССЛЕДОВАНИЯ В СВЕТЕ ЛИНГВОФОЛЬКЛОРИСТИКИ.

I. 1. Предмет исследования и задачи науки лингвофольклористики.

Лингвофольклористика в России.

I. 2. Обращение к различным исследовательским традициям в рамках изучения языка карельской колыбельной песни.

I. 3. Различия в исследовании языка фольклора в России и Финляндии.

II. КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ КАК ОБЪЕКТ ИССЛЕДОВАНИЯ. ОБ ИЗУЧЕНИИ И ФУНКЦИОНИРОВАНИИ КАРЕЛЬСКОЙ КОЛЫБЕЛЬНОЙ ПЕСНИ.

III. ФОНОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ИЗУЧЕНИЯ ЯЗЫКА

КАРЕЛЬСКОЙ КОЛЫБЕЛЬНОЙ ПЕСНИ.

III. 1. Аллитерация в текстах карельских колыбельных песен.

III. 2. Фоносемантика лексики усыпления в карельской колыбельной песне.

III. 2. 1. Рефрены в колыбельной песне.

III. 2. 2. Дескриптивная лексика в колыбельной песне.

IV. МОРФОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ИЗУЧЕНИЯ ЯЗЫКА

КАРЕЛЬСКОЙ КОЛЫБЕЛЬНОЙ ПЕСНИ.

IV. 1. Диминутивные и притяжательные суффиксы в колыбельной песне.

IV. 1.1. Диминутивные суффиксы в колыбельной песне.

IV. 1. 2. Притяжательные суффиксы в колыбельной песне.

IV. 2. Употребление транслатива и некоторых редких падежей как отражение синкретического мышления пестуньи.

IV. 3. Императив в колыбельной песне и связь колыбельной песни с заговором.

V. СИНТАКСИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ИЗУЧЕНИЯ ЯЗЫКА КАРЕЛЬСКОЙ КОЛЫБЕЛЬНОЙ ПЕСНИ.

V. 1. Синтаксис - эволюционирующая структура языка. Об изученности синтаксиса карельского языка.

V. 2. Глагольное управление в текстах карельских колыбельных песен.

V. 3. «Материнская лирика» через призму синтаксической структуры.

V. 4. Выявление семантики синтаксем через структурную схему предложения.

VI. ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ИЗУЧЕНИЯ ЯЗЫКА

КАРЕЛЬСКОЙ КОЛЫБЕЛЬНОЙ ПЕСНИ.

VI. 1. Понятие термина «метафорическая замена»: определение и особенности.

VI. 2. Образ ребенка в языке карельской колыбельной песни и его отражение в лексике.

VI. 3. Образ пестуньи в языке карельской колыбельной песни и его выражение средствами языка.

VI. 4. Процесс усыпления в колыбельной песне. Образ Сна и его воплощение в языке.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Лингвистический аспект мира детства"

Выводы

Итак, в данной главе мы попытались провести анализ наиболее характерной для карельских колыбельных песен лексики. С точки зрения иносказательного определения участников процесса усыпления, карельская байка близка плачам. Но центром изображения действительности в колыбельной является младенец, поэтому в метафорических заменах термина «ребенок» наиболее ярко отражаются особенности воспитания детей в карельской семье. Анализ же обращений к образам пестуньи и Сна, а также к процессу усыпления и возможностям их языкового воплощения в карельской колыбельной песне, на наш взгляд, помогают дополнить впечатление о картине мира детства у карелов.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

По мнению исследователей, колыбельные песни, как и другие жанры традиционного фольклора, уходят из современного повседневного бытия [Лойтер 1991: 22]. Будущее карельской колыбельной песни представляется еще более пессимистичным: тексты баек удается записать лишь от исключительно редких информантов преклонного возраста, что мы наблюдали в своих экспедициях. В современной карельской семье, как и в молодежной среде в целом, в подавляющем числе случаев языком общения является русский, поэтому дальнейшее бытование карельского фольклора и, в частности, карельской колыбельной песни (в традиционном понимании) представляется маловероятным. При сборе материала для данной работы в полевых условиях нам приходилось подолгу «настраивать» информантов на детские воспоминания и исполнение колыбельных. Так наш информант из г. Костомукша Хилма Андреевна Исакова 1936 г.р. выразила желание перед началом записи надеть национальный костюм (женщина участвует в деятельности фольклорного коллектива «Карельская горница»), а Лайне Николаевна Лесонен 1935 г.р. (д. Вокнаволок) на протяжении всей беседы сидела на любимом месте около печки, регулярно возвращаясь к прерванному вязанию. Эти и другие действия информантов натолкнули нас на мысль о том, что функционирование колыбельной песни, как одной из составляющих карельского фольклора, обуславливалось не только языком, но и условиями быта в карельской семье, с постепенным распадом которого уходит и колыбельная песня.

Ареал функционирования карельской колыбельной песни в наши дни чрезвычайно сужен: она существует лишь как художественный элемент в деятельности фольклорных коллективов и — в незначительной степени — при обучении карельскому языку в детских садах и школах (в программах фольклорных занятий и праздников).

Представляется важным продолжение работы с собранными текстами, а также запись колыбельных песен от тех редких информантов, которые еще могут их исполнить. Исследование колыбельных песен до сих пор вызывает интерес у фольклористов. Многие связанные с этим жанром аспекты постоянно переосмысливаются как фольклористами, так и языковедами. Например, существует несколько точек зрения о причинах возникновения и природе так называемых смертных баек. В данном исследовании они представлены лишь как особый жанр колыбельных песен, но изучение их языка осталось пока за его пределами.

Обращение к языку карельской колыбельной песни полезно не только с точки зрения постижения психологии, образа мышления, взглядов наших предков на воспитание, но и в связи с ее близостью с другими жанрами карельского фольклора, например, как говорилось ранее, с эпической песней. Думается, что исследование языка фольклора может дать ответы на многие вопросы, связанные с фонетикой, морфологией, синтаксисом, семантикой языка вообще. Дело в том, что карельский язык является младописьменным, соответственно, его письменными памятниками мы не располагаем, а имеющиеся в наличии многочисленные образцы устного народного творчества, равно как и колыбельные песни, могут создать необходимый задел для изучения языка в «золотой век» его развития.

На наш взгляд, дальнейшее исследование языка карельской колыбельной песни может принести интересные и неожиданные результаты, так как байка является по существу поэзией материнства, а, по мнению A.A. Потебни, связь с языком и символизм в большей степени сохранились в женской песне (в том числе, в колыбельной, прим. автора) потому, что преимущественно женщина «является хранительницей обрядов и поверьев давно застывшего и уже непонятного язычества» [Потебня 1860: 7].

Язык байки обусловлен, с одной стороны, стилистическими особенностями (на уровне фонетики представленные, например, аллитерацией, дескриптивной лексикой), с другой стороны, ритуальным характером колыбельной песни (это находит отражение в использовании определенных падежей, синтаксических структур, метафорических замен, императива и пр.). Кроме того, сущность языка байки составляют материнские чувства, наиболее образно иллюстрируемые в текстах обилием диминутивных и притяжательных суффиксов, интересными перифразами действия «усыплять» и пр.

Язык колыбельных песен необычайно колоритен; он нежен, содержит различные обращения к ребенку, сохраняет достаточно древние формулы языкового и фольклорного характера, которые стали типичными для данного жанра. При осмыслении природы рассматриваемого жанра принципиально важно учитывать, что колыбельная представляет собой не столько отражение действительности, сколько воздействие на него («как спою, так и будет») [Головин 2000: 12]. Вера в силу слова, способность его «опредмечивания» характерна для карельской традиционной культуры, как и вообще для мифологического типа мышления, где вещь и слово еще разделены неотчетливо [Криничная 205: 172]. Интересно, что одна из наших информантов Х.А. Исакова рассказала, что детство у нее ассоциируется с образом бабушки, прячущей под свою пышную юбку многочисленных внучат, испугавшихся гнева отца. Этот образ, на наш взгляд, как нельзя лучше соотносится с охранной функцией колыбельной песни. Слово в ней -это тот инструмент, с помощью которого женщина пестует, воспитывает, оберегает ребенка, а также влияет на его будущее.

Список научной литературыПеллинен, Наталия Александровна, диссертация по теме "Языки народов зарубежных стран Азии, Африки, аборигенов Америки и Австралии"

1. Аникин 2001: Аникин В.П. Русское народное творчество М.: Высшая школа, 2001. — 726 с.

2. Апакаев 1989: Апакаев П.А. Структура народной педагогики по материалам фольклора // Вопросы марийского фольклора и искусства, 1989, выпуск 7. С. 66-74.

3. Богатырев 1973: Богатырев П.Г. Язык фольклора // Вопросы языкознания. 1973. № 5. С 106-116.

4. Валимова 1978: Валимова Г.В. О соотношении семантической и формальной структуры предложения // Семантическая структура предложения. Издательство Ростовского университета, 1978. С.20-29.

5. Васильев 1982: Васильев В.Н. Названия птиц в марийском языке // Советское финно-угроведение. Выпуск 2. Тарту: Периодика, 1982. С. 101104.

6. Веселовский 1989: Веселовский А.Н. Историческая поэтика М.: Высшая школа, 1989. - 408 с.

7. Виноградов 1975: Виноградов В.В. Избранные труды. Исследования по русской грамматике. М.: Наука, 1975. - 560 с.

8. Винокурова 1998: Винокурова И.Ю. Пернатое царство вЦмифологических представлениях вепсов // Фольклористика Карелии. Петрозаводск, 1998, №10. С. 49-58.

9. Власова, Семакова 1997: О.Б.Власова, И.Б. Семакова. Карельские колыбельные-ейги // История и культура тверских карел: перспективыразвития: Материалы международной конференции. Тверь, 1997. С.82-83.

10. Гак 1978: Гак В.Г. Сопоставительная лексикология. М.: Высшая школа, 1978.-247 с.

11. Гальперин 1981: Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М.: Наука, 1981. 139 с.

12. Гильфердинг 1949: Гильфердинг А.Ф. Олонецкая губерния и ее народные рапсоды / Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 года. Т. 1. М.: Л., АН СССР, 1949.

13. Глухова 1996: Глухова Н.Н. Структура и стиль текстов марийских заговоров. Йошкар-Ола, 1996. - 112 с.

14. Головин 2000: Головин В.В. Русская колыбельная песня в фольклоре и литературе. Abo: AboAkademi University Press, 2000. - 451 с.

15. Горшкова 2002: Горшкова О.Э. Karjalainen kansanrunous — Карельское устное народное творчество. — На финском языке. — Петрозаводск: ПетрГУ, 2002.-156 с.

16. Гура 1997: Гура А.В. Символика животных в славянской народной традиции. -М.,1997. -910 с.

17. Десницкая 1970: Десницкая А.В. Наддиалектные формы устной речи и их роль в истории языка. -. Л.: Наука, 1970. 99 с.

18. Дмитриева 2009: Дмитриева Е.Г. Фольклоризмы как третья семиологическая группа при переводе: автореф. дис. на соиск. уч. степ, канд. фил. наук. М., 2009. - 26 с.

19. Евгеньева 1963: Евгеньева А.П. Очерки по языку русской устной поэзии в записях XVII XX вв. - М.: Л.: Изд-во АН СССР, 1963 - 348 с.

20. Евсеев 1960: Евсеев В .Я. Исторические основы карело-финского эпоса. 2 часть. М.; Л.: «Наука», 1960. - 384 с.

21. Евсеев 1962: Евсеев В.Я. Колыбельные песни карел и других прибалтийско-финских народов. // Вопросы литературы и народного творчества. Карельское книжное издательство, 1962, выпуск 35. С. 37-61.

22. Зайков 2000: Зайков П.М. Глагол в карельском языке (грамматические категории лица-числа, времени и наклонения). -Петрозаводск: ПетрГУ, 2000. 294 с.

23. Зайков 1999: Зайков П.М. Грамматика карельского языка: фонетика и морфология. Петрозаводск: Периодика, 1999. - 120 с.

24. Зайков 2002: Зайков П.М. Грамматика карельского языка (Собственно-карельское наречие): Учебное пособие для 5-9 классов общеобразовательных учреждений Республики Карелия. — Петрозаводск: Периодика, 2002. 208 с.

25. Зайцева 1981: Зайцева Н.Г. Именное словоизменение в вепсском языке. Петрозаводск, 1981. -218 с.

26. Зайцева 2005: Зайцева Н.Г. Вепсское и прибалтийско-финское в некоторых наименованиях ягод (на материале ALFE) // Прибалтийско-финское языкознание: лингвогеографические исследования. Петрозаводск: Карельский научный центр РАН, 2005. - С. 85-96.

27. Зеленин 1929: Зеленин Д.К. Табу слов у народов Восточной Европы и Северной Азии // Сб. Музея антропологии и этнографии. Т. 8. Л., 1929. 151 с.

28. Илюха 2007: Илюха О.П. Школа и детство в карельской деревне в конце XIX начале XX в. - СПб.: «Дмитрий Буланин», 2007. — 304 с.

29. Карельско-русский словарь / Составители: П.М. Зайков, JI. И. Ругоева. Петрозаводск: Периодика, 1999. - 224 с.

30. Китиков 1989: Китиков А.Е. Своеобразие пословиц и поговорок финно-угорских народов Поволжья и Приуралья (к проблеме национальногоои интернационального). Йошкар-Ола, 1989. - 176 с.

31. Клементьев 2008: Клементьев Е.И. Карелы. Историко-этнографический очерк. / Серия: Biblioteka Fenno-Ugrika. Петрозаводск: Периодика, 2008г. - 256с.

32. Конкка 1996: Конкка У.С. Поэзия печали. Карельские обрядовые плачи. — Петрозаводск: Карельский научный центр РАН, 1992.-296 с.

33. Костомаров 1995: Костомаров Н.И. Славянская мифология: исторические монографии и исследования. — Киев, 1995 — 688 с.

34. КЛЭ=Краткая литературная энциклопедия. Т. 4. / Гл. ред. Сурков A.A. — М., изд-во «Советская энциклопедия», 1967. —1024 стб. с илл.

35. Криничная 2005: Криничная H.A. Магия слова в карельских эпических песнях // Бубриховские чтения. Проблема исследования и преподавания прибалтийско-финской филологии: Сб. науч. статей. Петрозаводск, 2005. С. 165-172.

36. Криничная 2008: Криничная H.A. Русская печь: структурные элементы в свете народных представлений // Сельская Россия: прошлое и настоящее. М., 2008. С. 206-210.

37. Лавонен 1989: Лавонен H.A. Песенная традиция кестеньгских карел и ее носители // Фольклористика Карелии. Карельский филиал АН СССР ИЯЛИ, 1989. С. 21-48.

38. Логинов 1993: Логинов К.К. Семейные обряды и верования русских Заонежья. Петрозаводск: Карельский научный центр РАН, 1993. - 229 с.

39. Лойтер 1991: Русский детский фольклор Карелии / Сост., автор вступит, ст. и коммент. С.М. Лойтер. — Петрозаводск: Карелия, 1991. — 280 с.

40. Лойтер 2001: Лойтер С.М. Русский детский фольклор и детская мифология: Исследования и тексты Петрозаводск, КГПУ, 2001. - 296 г.

41. Мейлах 1958: Мейлах Б.С. Метафора как элемент художественной системы // Вопросы литературы и эстетики. Л., 1958. - С. 193-221.

42. Мелетинский 1976: Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. — М.: Наука, 1976.-407 с.

43. Месянишина 2009: Месеняшина Л.А. «Материнская поэзия» и ее роль в развитии речевой деятельности ребенка // Вестник Челябинского государственного университета. 2009. №27 (165). Серия Филология. Искусствоведение. Вып. 34. С. 82-85.

44. Мужики и бабы. Мужское и женское в русской традиционной культуре. Издательство: Искусство-СПБ, 2005. — 688 е., ил.

45. Наумова 2006: Наумова М.В. Глагольное управление в ливвиковском наречии карельского языка: Автореф. дис. на соиск. уч. степ. канд. филол. наук. -Петрозаводск, 2006. 22 с.

46. Основы финно-угорского языкознания. Вопросы происхождения и развития финно-угорских языков / ред. колл. В.И. Лыткин, К.Е. Майтинская. М: Наука, 1974. - 484 с.

47. Оссовецкий 1952: Оссовецкий И.А. Об изучении языка русского фольклора // Вопросы языкознания, 1952, №3. С. 93-112.

48. Петров 2005: Петров A.M. Синтаксический строй духовного стиха о голубиной книге: Автореф. дис. на соиск. уч. степени канд. фил. наук. -Петрозаводск, 2005. 20 с.

49. Потебня 1968: Потебня A.A. Из записок по русской грамматике. Т. 3. М. : Просвещение, 1968. 551 с.

50. Потебня 1860: Потебня A.A. О некоторых символах в славянской народной поэзии. Харьков, 1860. - 156 с.

51. Пропп 1958: Пропп В. Я. Русский героический эпос / Изд. 2-е. М.: ГИХЛ, 1958.-603 с.

52. Пулькин 2000: Пулькин М.В. «Корельские приходы» православной церкви в Кемском уезде (вторая половина XIX начало XX в.) // Исторические судьбы Беломорской Карелии: научное издание. Петрозаводск, 2000. С. 26-36.

53. Ромбандеева 1991: Ромбандеева Е.И. Душа и звезды: предания, сказания и обряды народа манси. Л., Ханты-Мансийск, 1991. - 116 с.

54. Розенталь 2003: Розенталь Д.Э., Теленкова М.А. Справочник по русскому языку. Словарь лингвистических терминов. — М., 2003. 623 с.

55. Рягоев 1994: Рягоев В.Д. Пролативные образование на -cci, -ci // Прибалтийско-финское языкознание: Сборник статей. Петрозаводск, 1994. С. 19-27.

56. Семенова 2006: Семенова М.Ю. Фонологические средства выразительности марийских языческих молитв и текстов карело-финских рун. Ханты-Мансийск, РИЦ ЮГУ, 2006. - 174 с.

57. Словарь карельского языка (ливвиковский диалект) / Составитель Г.Н. Макаров. Петрозаводск: Карелия, 1990. - 495 с.

58. Словарь карельского языка (тверские говоры) / сост. A.B. Пунжина. — Петрозаводск: Карелия, 1994. — 396 с.

59. ССКГК=Словать собственно-карельских говоров Карелии — Karjalan varsinaismurtehien sanakirja / В.П. Федотова, Т.П. Бойко. — Петрозаводск, 2009.-350 с.

60. Степанова 1985: Степанова A.C. Метафорический мир карельских причитаний. / Отв. ред. Б.Н. Путилов. JL: «Наука», 1985. — 224 с.

61. Степенова 2005: Степанова Э.П. Скрытый мир плачей П. С.

62. Савельевой // Межкультурные взаимодействия в полиэтничном пространствепограничного региона: Сборник материалов международной научной t конференции. Петрозаводск: КарНЦРАН, 2005. С. 186-193.

63. ТСЯ=Степанова A.C. Толковый словарь языка карельских причитаний. Петрозаводск: Периодика, 2004. 304 с.

64. Тарланов 1995: Тарланов З.К. Методы и принципы лингвистического анализа. Петрозаводск: Издательство Петрозаводского университета, 1995. -192 с.

65. Тарланов 1999: Тарланов З.К. Русские пословицы: Синтаксис и поэтика. Петрозаводск, 1999. - 448 с.

66. Толстая 1993: Толстая С.М. Христианское и языческое в славянском народном календаре (к проблеме двоеверия) // Истоки русской культуры (Археология и лингвистика): Тез. докл. М., 1993. С. 66-68.

67. Федотова 2002: Федотова В.П. Дескриптивные глаголы в карельском языке: /Словарь/В. П. Федотова, Петрозаводск: Периодика, 2002. - 166 с.

68. Федотова 1990: Федотова В.П. Очерк синтаксиса карельского языка. Петрозаводск: Карелия, 1990. 157 с.

69. Федотова 2000: Федотова В.П. Фразеологический словарь карельского языка. Петрозаводск: Карелия, 2000. 260 с.

70. Хроленко 2008: Хроленко А.Т. Листая годы и страницы: сб. научных статей. Курск: Изд-во Курск, гос. ун-та, 2008. - 232 с.

71. Хроленко 2008а: Хроленко А.Т. Курская лингвофолыслористика // Лингвофольклористика: сб. научн. статей. Курск: Изд-во Курск, гос. ун-та, 2008. Вып. 14. С. 4-8.

72. Чистов 1960: Чистов К.В. Причитания. М.; Л., 1960. - 434 с.

73. Чистов 1968: Чистов К.В. Фольклор и этнография // Советская этнография. М., 1968. № 5. С. 3-12.

74. ЭССЛТ=Энциклопедический словарь-справочник лингвистических терминов и понятий. Русский язык. В 2-х томах. Т. 2 / Под общей редакцией А. Н. Тихонова, Р. И. Хашимова. Москва: Флинта: Наука 2008. - 816 с.

75. ЭСРЯ=Этимологический словарь русского языка. В 4-х т. / Фасмер М. Пер. с нем. — 2-е изд., стереотип. — М.: Прогресс, 1967. — Т. 2. — 671 с. (с доп.)

76. Нако 1954: Нако, Martti. Muuan 'asiakirja' keskiajalta (eripainos) // Kalevalaseuran vuosikirja 34/1954.

77. Hakulinen 1979: Hakulinen, Lauri. Suomen kielen rakenne ja kehitys. 4 painos. Helsinki. 1979.

78. Harvilahti 1992: Harvilahti, Lauri. Kertovan runon keinot. Inkeriläisen runoepiikan tuottamisesta. SKS, Helsinki. 1992.

79. Honko 1984: Honko, Lauri. Tyhjät tekstit, täydet merkitykset: folkloren transformaaleista merkityksistä // Sanajalka 26/1984. C. 99-136.

80. Honko 1963: Honko, Lauri. Itkuvirsirunous. Suomen kirjallisuus. Helsinki, 1963. 1 osa.

81. Ikola 1976: Ikola, Osmo. Nykysuomen käsikirja. 4. painos. Helsinki. 1976.

82. Inha 1999: Inha, Into Konrad. Kalevalan laulumailta. Suomalaisen Kirjallisuuden Seuran Toimituksia 739. Helsinki. 1999.

83. ISKO=Iso suomen kielioppi. Päätoim. Hakulinen, Auli. // SKS:n toimituksia 950. Helsinki. 2004.

84. Itkonen 1971: Itkonen, Terho. Aunuksen äänneopin erikoispiirteet ja aunukselaimurteiden synty // Virittäjä, 1971'. C. 153-185

85. Kallio 2009: Kallio, Kati. Kehtolaulun poetiikkaa. Kalevalaseuran vuosikirja 88/2009. C. 127-137.

86. Kangasmaa-Minn 1978: Kangasmaa-Minn, Eeva. Suomi kielikunnassaan. Turun yliopiston suomalaisen ja yleisen kielitieteen laitoksen julkaisuja 22. Turku. 1987.

87. Kuusi 1953: Kuusi, Martti. Kalevalaisen runon alkusointuisuudesta // Virittäjä, 1953 (а). C. 198-207.

88. Jyrinoja 1965: Jyrinoja, Vilho. Akonlahden arkea ja juhlaa. SKS. Turun sanomalehti- ja kirjapaino. Turku. 1965.

89. Karjalan kielen sanakirja. Päätoimittaja P. Virtaranta. Helsinki. Osa 1-6. 1968-2005.

90. Laanest 1993: Laanest, Arvo. Об употреблении посессивных суффиксов в современном ижорском языке // Lingüistica Uralica XXIX/1993, №2. С. 110.

91. Louko 1957: Louko, Eeva. Äidin toiveita kansamme kehtolauluissa // Kalevalaseuran vuosikirja 37/1957. C. 129-140 .

92. Markianova 2002: Markianova, L. Karjalan kielioppi 5-9. Periodika. Petroskoi. 2002.

93. NSL=Nykysuomen lauseoppia. Auli Hakulinen, Fred Karlsson. Nykysuomen lauseoppia // Suomalaisen Kirjallisuuden Seuran toimituksia 350. Jyväskylä. 1979.

94. Paulaharju 1995: Paulaharju, Samuli. Syntymä, lapsuus ja kuolema. SKS. Gummerus Kirjapaino Oy. Jyväskylä. 1995.

95. Porthan 1904: Porthan H.G. Henrik Gabriel Porthanin tutkimuksia. Helsinki. 1904.

96. Ravila 1952: Ravila, Paavo. Onomatopoieettisten ja deskriptiivisten sanojen asema kielen äännesysteemissä // Virittäjä, 1952. C. 262-274.

97. Reima 1953: Reima, Annaliisa. Karjalaisista kehtolauluista // Kalevalaseuran vuosikirja 33/1953. C. 150-160.

98. Rytkónen 1935: Rytkónen A. Deskriptiivisista sanoista. Viritaja, 1935. C. 90-120.

99. Sadeniemi 1949: Sadeniemi, Matti. Metrikkamme perusteet. Helsinki. 1949.

100. SSAl=Suomen sanojen alkupera. Etymologinen sanakirja. Páatoimittaja: E. Itkonen (1 osa). Helsinki. 1992.

101. SSA2=Suomen sanojen alkupera. Etymologinen sanakirja. Páátoirrittaja: U.-M. Kulonen (2 osa). Helsinki. 1995.

102. SSA3=Suomen sanojen alkupera. Etymologinen sanakirja. Páatoimittaja: U.-M. Kulonen (3 osa). Helsinki. 2000.

103. Starsova 1997: Starsova, Tamara. Kalevala-eepoksen kieli- ja tyylierikoisuuksista. Petroskoin valtionyliopisto. Petroskoi. 1997.

104. Hakulinen 1979: Hakulinen, Lauri. Suomen kielen rakenne ja kehitys. Helsinki. 1979.

105. Tikka 1992: Tikka, T. Vepsán suffiksoituneet postpositiot // Studia Uralica Upsaliensia 22. Uppsala, 1992.

106. Timonen 1989: Timonen, Senni. Pohjois-Karjalan lyriikka. Kalevalaseuran vuosikirja 68/1989.

107. Timonen 2004: Timonen, Senni. Mina, tila, tunne. Nakókulmia kalevalamittaiseen kansanlyriikkaan. SKS, Helsinki. 2004.

108. Virolainen 1953: Virolainen, Sinikka. Tyylihavaintoja kannakselaisesta kansankielesta. Virittaja, 1953. C. 274-294.

109. Virtanen 1965: Virtanen, Leea. Raudun kansanperinne (eripainos teoksesta Raudun historia). Sisáláhetysseuran Raamattutalon kirjapaino; Pieksamáki. 1965.

110. Virtanen 1970: Virtanen, Leea. Antti pantti pakana. Helsinki. 1970.

111. Virtanen 1988: Virtanen, Leea. Suomalainen kansanperinne. Helsinki. 1988.

112. Virtaranta 1958: Virtaranta, Pertti. Vienan kansa muistelee. Werner Södeström Osakeyhtiö; Porvoo-Helsinki. 1958.1. Источники

113. Карельские народные песни / Сост. сб. и вступ. ст. JI.M. Кершнер. М.: Гос. муз. изд., 1962. 130 с.

114. Карельские песни Калевальского края / Сост. Р.Ф. Зелинский,' В.Л. Калаберда. Перевод Т. А. Коски. Петрозаводск: Карелия, 2008. - 416 с.

115. КНПТ=Карельское народное поэтическое творчество / Подготовка и перевод текстов В.Я. Евсеева. — Ленинград: Наука, 1981. 412 с.

116. КФНЭ=Карело-финский народный эпос: в 2 кн. — М.: Восточная литература. Серия «Эпос народов Евразии». Кн. 1. - 1994. - 476 с.

117. ASA=Aukaisen sanaisen arkun / Песенный открою короб: Хрестоматия по карельскому фольклору для учащихся школ Карельской АССР. / Изд. подготовила A.C. Степанова. Петрозаводск: Карелия, 1991. - 222 с.

118. KKL=Kiestingin kansanlauluja. Песенный фольклор кестеньгских карел / Изд. подгот. H.A. Лавонен. Петрозаводск: Карелия, 1989. — 290 с.

119. Kolo-kolo kotasie: kirja lapsilla ta lapsien vanhemmilla / Сост. Р. П. Ремшуева, И.Б. Семакова. Текст собственно-карельское наречие карельского языка. - Петрозаводск: Периодика, 2006. - 24 е.: илл.

120. KRR=Karjalan rahvahan runoja / Карельский фольклор: Хрестоматия / Изд. подготовила H.A. Лавонен. На русском и карельском языках. -Петрозаводск: Карелия, 1992. - 272 с.

121. Suomen kansan vanhat runot. Osa I (3-4) (Vienan läänin runot). Helsinki. SKS. 1919.

122. Suomen kansan vanhat runot. Osa II (Aunuksen, Tverin-, Novgorodin-Karjalan runot). Helsinki. SKS. 1927.

123. Virtaranta, Pertti. Vienalaisia lastenlauluja // Castrenianumin toimitteita 3. Helsinki. 1973.

124. Turu-turu-tussii. : сборник фольклора и стихов для детей с нотами. / сост. Н.Н. Антонова, И.Б. Семакова. Петрозаводск: Периодика, 2005? - 24 е.: илл.

125. ONNINMANNI: Loruja, lauluja ja satuja lapsille. Vienan vanhustent*/mustista. JUMINKEKO (Juminkeon julkaisuja n:o 16). Kuhmo. 2001.

126. VIENAN KANSAN LAULAJIA: Santra Remsujeva. JUMINKEKO (Juminkeon julkaisuja n:o 26). Kuhmo. 2002.