автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.19
диссертация на тему: Лингвофилософские основания риторики и герменевтики

Полный текст автореферата диссертации по теме "Лингвофилософские основания риторики и герменевтики"

На правах рукописи

ПИХНОВСКИЙ Пётр Владимирович

ЛИНГВОФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ РИТОРИКИ И ГЕРМЕНЕВТИКИ

10.02.19 - теория языка

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Тверь-2004

Работа выполнена на кафедре английской филологии Тверского государственного университета.

Научный руководитель:

доктор филологических наук, профессор Н.Ф. Крюкова

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор В.В. Волков кандидат филологических наук, доцент В.И. Заика

Ведущая организация:

Пятигорский государственный лингвистический университет

$0> 2004 г. в /У

Защита состоится <ОЧ> X 2004 Г. В I ( час. ДУ мин. на

заседании диссертационного совета Д 212.263.03 в Тверском государственном университете по адресу: Россия, 170000, г. Тверь, ул. Желябова, 33, зал заседаний.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Тверского государственного университета по адресу: г. Тверь, ул. Володарского, 42.

Отзывы можно направлять по адресу: Россия, 170000, г. Тверь, ул. Желябова, 33, Тверской государственный университет, ученому секретарю.

Автореферат разослан

«Ж

2004 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета Д 212.263.03 кандидат филологических наук, доцент

В.Н. Маскадыня

Реферируемое диссертационное исследование посвящено разработке лингвофилософских оснований риторики и герменевтики как филологических дисциплин, ориентированных на развитие речевой способности человека.

Объектом исследования языковая способность человека, результатом описания которой выступает язык как схема, которая, в свою очередь, в случае адекватной фиксации свойств объекта позволяет в дальнейшем рационально использовать эти свойства для влияния на объект в целом.

Предмет исследования составляют те свойства языка как объекта, которые делают возможным решение задач риторики и герменевтики, а именно, задач (само)совершенствования личности и поиска истины.

Актуальность исследования определяется недостаточной разработанностью лингвистических оснований риторики и герменевтики, наличием требующих устранения противоречий и неясностей понятийно-терминологического характера, необходимостью адаптации языкового описания к целям риторики и герменевтики, замены принципа случайности и традиционности в разработке понятийно-терминологического аппарата данных дисциплин телеологическим принципом. Иными словами, понятийно-терминологический аппарат риторики и герменевтики должен определяться целями указанных наук, а не определять их.

Научная новизна диссертационного исследования заключается в том, что, во-первых, язык рассматривается как система средств общения при употреблении термина «средство не в общем, а в специальном значении ('коррелят/эпифеномен смысла'); во-вторых, последовательно проводится принцип описания языка с позиций трансцендентальной феноменологии и учения об интерсубъективности Э. Гуссерля, что позволяет рассматривать язык как одну из модальностей человеческого бытия, один из возможных форматов интерпретации и преобразования мира и одну из ипостасей деятельности; в-третьих, описание языка с позиций теории деятельности позволяет рассматривать язык как разновидность, орудие и продукт деятельности, одновременно изменяющий человека и изменяемый им, что дает возможность рационального целенаправленного воздействия на личность через воздействие на язык; в-четвертых, в конструировании необходимых ключевых понятий применяется телеологический подход в противоположность обобщающе-абстрагирующему.

Целью исследования является разработка и упорядочение лингвофилософских оснований риторики и герменевтики и прояснение связей указанных дисциплин с лингвистикой.

Для достижения поставленной цели решаются следующие задачи:

• описываются основания человеческого бытия, составляющие онтологическую основу лингвистического исследования;

• характеризуется специфика задач риторики и герменевтики с точки зрения совершенствования человека и

1 _ ¿чад^

• понятия «смысл» и «средство» рассматриваются с общеметодологических позиций и с позиций их бытования в языке;

• дается характеристика различий восприятия смыслов предметного мира и мира языковых текстов;

• эксплицируется содержание ключевых понятий, выступающих в качестве методологических схем описания феноменов текстов;

• для указания на область применимости полученных результатов задается конкретное содержание задач риторики и герменевтики.

Теоретической основой исследования послужили идеи представителей античной и немецкой классической философии (учение об этике как основе социально адекватного текстопроизводства - Аристотель, Платон, Цицерон, Секст Эмпирик; учение об идее и эстетической идее -Платон, И. Кант, Г.В.Ф. Гегель; учение о деятельности и опредмечивании - Г.В.Ф. Гегель, К. Маркс; феноменологическое учение Э. Гуссерля), работы представителей Московского методологического кружка (Г.П. Щедровицкий, Н.Г. Алексеев), Тверской школы риторики и герменевтики (Г.И. Богин, А.А. Богатырев, Ю.Н. Варзонин, ^Л. Галеева, Н.Ф. Крюкова, И.В. Соловьева) и других исследователей (В. фон Гумбольдт, Ф. Брентано, О. Кюльпе, Л.В. Щерба, В.П. Литвинов, И.А. Зарифьян).

В качестве методологического основания исследования выступает синтез учения об опредмечивании (Св. Фома Аквинский, Г.В.Ф. Гегель, К. Маркс, О. Кюльпе), учения об интенциональности (Св. Августин, Св. Фома Аквинский, Св. Ансельм Кентерберийский, Ф. Брентано, Э. Гуссерль и др.), трансцендентальной феноменологии Э. Гуссерля, теории деятельности (А.Н. Леонтьев, К. Маркс), системомыследеятельности (ГЛ. Щедровицкий), идей Тверской школы риторики и герменевтики Г.И. Богина.

Теоретическая значимость выполненной работы заключается в описании философских и лингвофилософских предпосылок возможности достижения целей риторики и герменевтики; в адаптации лингвистической теории для удовлетворения целям риторико-герменевтического описания; в устранении противоречий между базовыми понятиями лингвистической семантики и логики языка путем телеологической конструкции и реконструкции их содержания; в экспликации или телеологической конструкции содержания ряда терминов риторико-герменевтического описания (усмотрение, ситуация, интенсиональность, экстенсиональность, адекватность понимания и продукции текста); в описании конкретного содержания задач риторики и герменевтики.

Практическая ценность работы состоит в возможности использования ее результатов при разработке общих и специальных теоретических и практических курсов по риторике, филологической и общекультурной герменевтике и ряду других филологических дисциплин (линрвистической поэтике, теории и интерпретации текста, стилистике,

лингводидактике); возможна адаптация основных положений данного исследования с целью внедрения их в систему образования в основной и старшей школе; предполагается также, что их усвоение приводит к оптимизации рефлективной и языковой способности, повышению эффективности действования конкретной личности во всех сферах деятельности и эффективизации человеческой деятельности в целом.

Иллюстративным материалом исследования послужили тексты и отрывки текстов на русском и английском языках.

На защиту выносятся следующие теоретические положения:

1) наибольшим потенциалом оптимизации деятельности обладает язык как средство языкового воздействия на личность - субстрат и субъект деятельности;

2) оптимизация деятельности посредством языкового воздействия как предмет риторики и герменевтики обусловливает специфику задач этих дисциплин как задач поиска языковых путей совершенствования человека и обнаружения истины;

3) задачи риторики и герменевтики могут быть реализованы в случае рассмотрения языка в качестве языковой модальности деятельности, в которой конституируются, объективируются и фиксируются неизвестные предметному миру феномены;

4) для соответствия целям риторико-герменевтического описания содержание основных понятий семантики и логики языка может и должно быть подвергнуто телеологической ре-конструкции;

5) понятие «адекватность» должно конструироваться телеологически: адекватность понимания не есть соответствие понимаемого и понятого, но постановка способов действования при понимании в зависимость от цели культуры; адекватное текстопостроение способствует достижению не цели коммуникации, но цели культуры.

Апробация результатов исследования проходила на международной научной конференции «Онтология возможных миров в контекстах классической и неклассической рациональности» (СПбГУ, Санкт-Петербург, 2001), международной научной конференции «Лингвистические основы межкультурной коммуникации в сфере европейских языков» (НГЛУ, Нижний Новгород, 2001), II Межвузовской конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Коммуникативные аспекты языка и культуры» (ТПУ, Томск, 2002), межвузовской научной конференции «Актуальные проблемы исследования языка: теория, методика, практика обучения» (КГПУ, Курск, 2002), восьмой международной герменевтической конференции «Понимание и рефлексия в коммуникации, культуре и образовании» (ТвГУ, Тверь, 2002), международной научной конференции «Язык. Время. Личность» (ОГУ,

Омск, 2002), на заседаниях кафедры английской филологии ТвГУ. По теме диссертации опубликовано 11 работ общим объемом 2,5 п.л.

Объем и структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованной литературы, списка словарей и справочных изданий, списка источников иллюстративного материала и двух приложений.

СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении определяется- базовая парадигма исследования. В качестве основной проблемы усматривается противоречие между декларируемой фундированностью риторики и герменевтики языкознанием и реальной непроясненностью их связей с лингвистикой. Между тем языкознание как наука о языке не может одновременно отвечать специфическим потребностям в лингвистическом фундаменте всех нуждающихся в нем наук. Как источник теоретического знания о языке лингвистика открыта для всех других наук, но использовать это знание рационально, приспосабливая его для собственных нужд, есть, без сомнения, дело последних. В результате элементом любой связанной с изучением языка науки должно являться изложение её собственных лингвистических оснований, модифицированных в соответствии с её философским фундаментом и вытекающими из него целями и задачами.

В связи с этим в Главе 1 рассматриваются основания человеческого бытия как онтологическая основа исследования и раскрывается специфика задач риторики и герменевтики с точки зрения (само)совершенствования личности и поиска истины. Человек трактуется как существо общественное и погруженное в деятельность, которая делает общество тем, что оно есть. С точки зрения трансцендентальной феноменологии Э. Гуссерля человечество представляет собой сообщество монад, в интерсубъективности которых культура конституируется посредством деятельности, выступающей как непрерывный процесс создания и воссоздания (разделения) смыслов. Конечной целью культуры и деятельности, согласно Л.Н. Толстому, является достижение идеала общечеловеческого блага, состоящего в единении людей. Последнее может быть достигнуто посредством деятельности, одной из ипостасей которой является язык как средство и система средств опредмечивания смыслов. В этом качестве язык рассматривается как коммуникативная система, обладающая наивысшим потенциалом эффективизации деятельности, поскольку предоставляемые им средства объединяют в себе свойства универсальности, сподручности (т.е. . постоянного «нахождения в распоряжении») и транслируемости (в отличие от форм предметного мира, оперировать которыми затруднительно, или форм чистого мышления, которые не могут транслироваться без посредства материального

носителя). Речь, следовательно, идет о том, чтобы задействовать языковые ресурсы с целью оптимизировать процесс создания и воссоздания смыслов в обществе, т.е. оптимизировать деятельность, чтобы воплотить в жизнь гуманистический идеал всечеловеческого «блага» Л.Н. Толстого. Совершенство человека и человечества при этом мыслится как оптимум способности (вос)создавать смыслы, способствующие достижению указанного идеала.

При рассмотрении вопроса о специфике задач риторики и герменевтики с точки зрения совершенствования личности, релевантной становится проблема определения культурной значимости произведений словесности, решаемая путем определения меры, в которой произведения словесности соответствуют цели культуры. С этой точки зрения специфика задач риторики и герменевтики состоит в их ориентированности на обучение культурно адекватному производству и пониманию текстов, т.е. на развитие языковой способности личности на уровнях адекватного выбора и адекватной комплектации [Богин 1975: 71-72] / адекватного синтеза [Богин 1986: 5].

С другой стороны, раскрытие специфики задач риторики и герменевтики с точки зрения поиска истины требует прояснения вопроса о том, что есть истина как модус могущего быть или не быть истинным знания. Определив знание как владение идеальным (состояние) и как вообще идеальное, рассмотренное с точки зрения возможности им владеть (субстанция знания), мы приходим к выводу о существовании потенциального знания как данности объекта сознанию в качестве феномена, потенциальные свойства которого еще не раскрыты в ходе интенционального синтеза, и актуального знания как данности сознанию того же объекта, но полагаемого в качестве смысла выражения знания об этом объекте (ср. «Знать нечто - означает выразить его через другое» [Алексеев 1991]). Таким образом, структура знания включает в себя следующие три аспекта: перевыражаемое (потенциальное знание), т.е. тот объект, данный сознанию как феномен, о котором есть знание; перевыражающее (актуальное знание) - тот смысл, который есть в знании, т.е. который может быть восстановлен в качестве распредмечиваемого смысла выражения знания; и собственно выражение - материальный экспонент актуального знания.

Истина как четвертый компонент структуры знания определяется как соответствие (изоморфность) перевыражающего перевыражаемому, т.е. изоморфность одного смысла другому (что необходимо подчеркнуть во избежание смешения перевыражающего с выражением - его материальным носителем, который сам по себе остается пустой формой). Известны две тенденции в рассмотрении вопроса об истине. Для первой характерен взгляд на истину как на сугубо гносеологическую категорию, модус знания (которое может быть или не быть истинным). Слово

«истина» пишется при таком подходе с прописной буквы, а сама она рассматривается как простая характеристика знания с точки зрения его достоверности. Для второй характерен взгляд на истину как нечто божественное, категорию не столько гносеологическую, сколько онтологическую и/или этическую. Слово «Истина» пишется при таком подходе с заглавной буквы. В работе рассматриваются оба случая.

В первом случае конечная форма выражения знания о бесконечно многогранном объекте обусловливает неабсолютность (неполноту), инструментальность и предметность истины. Во втором случае Истина есть отношение между потенциальным знанием об объекте и актуальным знанием о нем, когда оно выражено в бесконечной форме (по Г.В.Ф. Гегелю), каковой является форма художественного текста. Это отношение определяется как отношение абсолютной изоморфности, совпадения потенциального и актуального знания, что обусловливает неутилитарность, всеохватность и абсолютность Истины. При этом объектом, полагаемым в таком синкретичном знании, является Идея как идея блага.

Связь проблематик совершенствования человека и поиска истины можно выразить следующим образом: совершенство человека возможно только через поиск Истины. При этом выражение «поиск Истины» приобретает значение «стремление к Истине» (в отличие от поиска истины при гносеологическом освоении феномена), т.е. стремление к тому, чтобы обрести истину Идеи в бесконечной форме, будь то через ее создание или взаимодействие с ней. При этом если герменевтика учит адекватному действованию с художественным текстом, то риторика должна учить текстопроизводству пусть не идейному, но согласному той Идее, которая усматривается при адекватном действовании с художественным текстом.

В Главе 2 понятия «смысл» и «средство» рассматриваются с общеметодологических позиций и с позиций их бытования в языке; описываются различия в восприятии вещественных и текстовых феноменов и эксплицируется содержание ключевых понятий, выступающих в качестве методологических схем описания феноменов текстов.

В Главе 1 понятие «смысл» преимущественно употребляется как означающее 'феномен'. Такое понимание смысла удобно при описании относительно простых «предметов», «вещей», данных трансцендентальному или реальному сознанию. Существуют, однако, и более сложные явления, которые прежде всего даны реальному сознанию; эти явления возникают в результате осмысления системы взаимоотношений между людьми в обществе и их едва ли можно назвать «вещами». В связи с этим в Главе 2 понятие «смысл» определяется как «та конфигурация связей и отношений между разными элементами ситуации деятельности и коммуникации, которая создается или восстанавливается

человеком, понимающим текст сообщения» [Щедровицкий 1995: 562]. Средство при этом выступает как коррелят или эпифеномен смысла. Эпифеномен же определяется как побочное явление, сопутствующее другим, фундаментальным явлениям, но не оказывающее на них никакого влияния [БСЭ 1987: 615]. Данное определение подчеркивает вторичность средств по отношению к смыслам, которые, существуя в ситуациях деятельности, первичны. Средства возникают как продукты деятельности, в которых последняя, опредмечиваясь, застывает и может быть распредмечена (восстановлена) в качестве смысла.

Сообразно этому средства языка рассматриваются как видоизмененный в деятельности природный материал, т.е. продукты деятельности, которые, однако, в соответствии с аристотелевской диалектикой «материи» и «формы», могут подвергаться переосмыслению как дальнейшей «обработке», т.е. вновь выступать в качестве материала, что обусловливает проблему асимметрии формы и содержания в языке. При этом смыслы усматриваются в средствах, а феномен усмотрения трактуется как «умозрение».

Согласно Э. Гуссерлю, при феноменологической установке мир не имеет значимости как действительность, но лишь как феномен действительности. Конкретный феномен дается в некоем модусе осознания, и один и тот же предмет может быть дан в разных модусах, в том числе в модусе предикативного суждения, оценки и т.д., т.е. вообще в любом текстовом модусе. Это означает возможность именно прямого усмотрения неких смыслов в неких средствах без каких-либо дополнительных операций. Иными словами, когда некое психофизическое Я воспринимает некоторые языковые (текстовые) средства, соответствующее трансцендентальное ego конституирует некие переживания (смыслы), принципиально не отличающиеся от переживаний, которые ego конституирует, когда Я воспринимает объекты реального мира. Следовательно, «усматривать» означает именно «видеть» некие феномены, хотя это «видеть» и не осуществляется глазами. При этом «реальность», по сути, означает некоторого рода актуальность «здесь и сейчас»; возможна, однако, и другая реальность - «там и тогда». Один и тот же феномен, например, «горящий Рим» полагается и в «прямом видении» горящего города, и в рассказе о том, как император Нерон сжег его, - причем едва ли возможно с уверенностью утверждать, что «прямое видение» всегда дает более яркий и отчетливый образ, чем «словесное видение». Усмотрение может протекать как действие или процедура, что характеризует данный процесс с точки зрения его целенаправленности, осознанности и методологических оснований, на которых оно осуществляется, однако сам этот механизм остается неизменным как «видение, хотя и не глазами».

Характеризуя различия восприятия вещественных и текстовых феноменов, необходимо вспомнить о наличии всего трех действительностей как логических пространств деятельности, формализованных в виде схемы системомыследеятельности [Щедровицкий 1983, 1987]. В первом из ее поясов представлен опыт действования с «простыми» феноменами, особенность которых заключается в их данности как вещей «объективного мира» (по Гуссерлю), а именно: 1) они в первую очередь представлены как вещи, которые могут быть восприняты с помощью органов чувств, т.е. материальные вещи. 2) помимо чувственного восприятия, другие модусы осознания, свойственные им прежде всего, немногим отличаются от чувственного восприятия в том смысле, что, например, в представлении нет никаких предметов, которых не было бы в чувственном восприятии, а в воображении, если таковые и имеются, то все они возникают в результате исчисленного количества действий с предметами восприятия (гиперболизация части предмета, соединение частей разных предметов и проч.); 3) их «форма» и «содержание» почти неразличимы, такие вещи чаще всего являются тем, чем кажутся; 4) содержание,_ которое можно распредметить помимо «непосредственно данного» содержания таких «форм», практически всегда незначительно и неатрибутивно; распредмечивание не требует больших затрат; все это «содержание помимо» как бы привходит в непосредственно данное, очевидное содержание.

Во втором поясе простые феномены даны не в чувственном, но в текстовом усмотрении. Наличие или возможность наличия простых феноменов в текстах не является, однако, целью возникновения данной модальности усмотрения; напротив, такою целью является, скорее, фиксация отношений между простыми феноменами «объективного» или «вымышленного» миров, что, собственно, делает возможным общение: некое сознание в любой момент может создать или воссоздать некий смысл в одном из возможных модусов коммуникации (включая модус номинации), в которых этот смысл доступен восприятию другого сознания. Те или иные связи и отношения между элементами ситуации могут усматриваться и непосредственно в процессе наблюдения за взаимодействием вещей, однако такое взаимодействие фиксирует свои связи лишь на короткое время и в большинстве случаев каузально обусловлено ходом событий, в то время как текст на естественном языке может быть создан по воле продуцента и дает возможность зафиксировать эти связи на более длительное время, теоретически навсегда. Кроме того, фиксированные тексты допускают восприятие в любой момент, по требованию, в то время как реальное взаимодействие вещей подчиняется закону случайности; оно, в отличие от фиксированных текстов, не воспроизводится по требованию, в нужное время и в нужном месте, и в

этом смысле фиксированные тексты выгодно отличаются от реального взаимодействия, поскольку позволяют сделать взаимодействие с ними (например, в целях обучения) регулярным и упорядоченным.

В отличие от смыслов простых феноменов, которые усматриваются легко, непосредственно, в естественной рефлексии (в силу того, что сознание по определению рефлективно и интенционально), восприятие смыслов текста и особенно его интенции как главного смысла во многих случаях, хотя и не всегда, бывает связано с затруднением, и требует собственно рефлективной установки, когда следует не только нечто понять, но также и понять, что, собственно, понято. «Форма» текста слишком еще непохожа на его «содержание», чтобы первая всегда с легкостью рефлектировалась во вторую.

Описание опредмеченных в текстах ситуаций в рамках задач риторики и герменевтики по обучению культурно адекватному производству и пониманию текстов требует экспликации содержания ключевых понятий, выступающих в качестве методологических схем описания феноменов текстов. Хотя любые лингвистические данные так или иначе могут заимствоваться указанными дисциплинами для обоснования такого описания, само оно в первую очередь осуществляется именно с использованием упомянутых ключевых понятий описания содержательной стороны текста, выступающих, таким образом, в качестве непосредственного лингвистического основания риторики и герменевтики. Непротиворечивость и верифицируемость выводов данных наук зависит, следовательно, от отсутствия противоречий и неясностей во взаимоотношении таких понятий, что обусловливает необходимость устранения этих противоречий и неясностей путем реконструкции и адаптации содержания упомянутых понятий в соответствии с задачами риторики и герменевтики. Между тем приходится констатировать, что названные понятия часто используются в работах по риторике и герменевтике без соответствующей адаптации.

Реконструкции и адаптации подвергается содержание следующих заимствуемых риторикой и герменевтикой основных понятий лингвистической семантики и логики языка: значение, содержание, смысл, денотат, сигнификат, коннотация, понятие, референт, интенсивная, экстенсивная, интенсиональнвсть, экстенсиональность, интенция. На основании критики и творческой переработки положений некоторых авторитетных источников [Богин 1993; Булыгина, Крылов 1998а; 19986; 1998в; Гак 1998; Кобозева 2000; Леонтьев, Лурия 1956; Лурия 1979; Скребнев 1975; Степанов 1998; Фреге 1977; Щедровицкий, 1995; Fгege 1892; Nida 1981; и др.] можно предложить следующие формулировки:

• смысл как полагаемый в модусе номинации предмет отождествляется с денотатом и интенсионалом (смыслвм ситуативнвй глубины конституции, т.е. предметом,

непосредственно данным сознанию как феномен или смысл в своей полноте); денотат слова обладает свойством цельности и уникальности, что обусловливает невозможность полной синонимии языковых единиц;

• содержание определяется как смысл такой глубины конституции, которая допускает наличие полных эквивалентов конструирующих его элементов, т.е. одно и то же содержание может характеризовать некоторое множество языковых выражений, каждое из которых обладает собственным уникальным смыслом;

• значение понимается как конструируемое лексикографом дополнительное средство, обеспечивающее понимание текста сообщения (по ГЛ. Щедровицкому); как таковое, оно отождествляется с сигнификатом {понятийным содержанием слова), включает в себя коннотацию (реализующуюся как словарная помета и отражающую потенциал субъективного употребления слова, основанный на свойствах уникальности и цельности денотата), представляет собой «лексикографическую редукцию» смысла (по ГЛ. Щедровицкому, Г.И. Богину), т.е. смысл, конституируемый на уровне понятия, и реализуется как словарная предикативная конструкция, содержанием которой является понятие, а смыслом - экстенсионал;

• экстенсионал отождествляется со значением и сигнификатом и выступает как смысл понятийной глубины конституции, тождественный значению, т.е. смысл, конституируемый на уровне понятия или содержания словарной конструкции значения в результате усмотрения связей и отношений между элементами опредмеченной в словарной конструкции ситуации;

• референт определяется как «объект..., который имеет в виду говорящий, произнося данный речевой отрезок» [Булыгина, Крылов 1998:410-411];

• экстенсиональность мыслится как установка на понятийную конституцию смысла или конституцию содержания, интенсиональность - как установка на ситуативную конституцию смысла или конституцию собственно смысла)

• интенция выступает как подлинный предмет текста -опредмеченная в нем цель действования продуцента текста, реализующаяся как результат взаимодействия денотата и референта.

Наличие у выражения и денотата, и референта фактически означает, что один и тот же объект усматривается в коммуникации, по меньшей мере, два раза: во-первых, как денотат (в модусе номинации), и, во-вторых, как референт (в каком-либо ином модусе - чувственного восприятия, воспоминания, воображения и т.д. - или также в модусе номинации, но

иным образом). При этом, конструируя денотат сообщения, продуцент сообщает, каким образом ему дан его референт. Поскольку объект в феноменологии является трансцендентным, т.е. абсолютно многогранным, он может быть дан сознанию весьма различно. В случае если денотат сообщения значительно отличается от его референта в том виде, как он дан реципиенту (случай метафоры), последний, в идеале, задействует свою способность к рефлексии, чтобы понять, что именно в референте дало продуценту основания видеть его именно таким образом (или почему продуцент выбрал именно эти основания), т.е. метафора обладает повышенным потенциалом пробуждения рефлексии.

Однако поскольку выражение сообщает, каким образом некая ситуация дана некоему сознанию в некий момент времени, субъективность, которая неизбежно привносится во всякое такое выражение, также неизбежно делает последнее метафоричным, поэтому в известной степени метафоричным оказывается даже выражение, употребленное «в прямом значении», т.е. в наиболее общепринятом смысле. В свою очередь, рефлексия над метафорой выражения открывает возможность проникновения в субъективность сознания продуцента. Она, в частности, позволяет усмотреть цель действования продуцента, каковая и является причиной того, что он видит референт так, а не иначе.

Таким образом, в результате взаимодействия денотата и референта, т.е. двух смыслов, в рефлексии сначала отправителя, а затем получателя сообщения возникает интенция сообщения как опредмеченная в тексте цель действования продуцента текста.

Следует выделить три основных типа взаимодействия денотата и референта. Это, во-первых, отождествление денотата и референта в силу экстенсиональной установки сознания. Сознание в этом случае сосредоточено исключительно на содержании, в то время как возможность более полной и подробной конституции смысла от него ускользает, что, собственно, и приводит к отождествлению денотата и референта. Такая установка сознания характерна, например, для бытовых ситуаций (и текстов) или ситуаций «разговора на отвлеченную тему», когда референт наряду с денотатом конституируется текстовыми же средствами. Так, при обсуждении того, что такое есть вообще синий цвет, референт «синий цвет» потенциально локализуется в некоем реальном (не трансцендентальном) сознании, но актуально выстраивается как содержание производное от смысла (денотата) выражения (т.е. в данном случае денотат первичен по отношению к референту). Отождествление денотата и референта скрывает метафоричность выражения, а конституция денотата низводится до уровня содержания, поскольку необходимость в более полной и глубокой конституции отсутствует.

Во-вторых, может иметь место расподобление денотата и референта при интенсиональной установке сознания, когда оно (вос)создает смысл

выражения на уровне более высоком, чем уровень содержания. При этом становится заметной метафоричность выражения, рефлектируется его форма. Метафоричным может быть и выражение, референтом которого является ситуация текстовой реальности. Так, в выражении «из полутемных сеней постоялого дворика несло запахом теплого ржаного хлеба» (И.С. Тургенев, «Отцы и дети») референтом является некая вымышленная простая ситуация, о которой, однако, автор текста выражается не совсем просто (например, обращает на себя внимание выбор разговорного или даже просторечного слова «несло» и диминутива «дворика»). Рефлектируя над выражением, реципиент отмечает, что никакой другой способ высказывания о референте не будет равен данному. При этом метафоричность выражения становится заметной именно благодаря возможности конституции смысла на уровне содержания, который допускает несколько равных способов высказывания о референте. Таким образом, интенсиональность сознания заключается в памятовании о том, что существует неопределенное множество способов высказывания о референте, и в одновременном отказе рассматривать какой-либо из них как способ высказывания «в прямом смысле» (или каждый из них как равный всем остальным). В результате референт не сливается ни с одним из возможных денотатов, а воссоздается как нечто среднее, то, о чем можно высказаться одним, другим, третьим и т.д. способами, т.е. референт фактически равен содержанию выражения, несмотря на то, что для содержания в этом случае не существует «высказывания в прямом смысле».

Наконец, в-третьих, возможно слияние денотата и референта при рефлексии над текстом, транслирующим идейную реальность. Установка сознания при этом неоднозначна. С одной стороны, она интенсиональна, поскольку сознание не допускает иного, нежели данный, синонимичного способа выражения о данном референте, коим является Идея. С другой стороны, сознание может припомнить некоторые другие транслирующие идейную реальность тексты, притом что утверждается, что Идея есть одна и едина, - и это делает очевидной возможность разных способов высказывания о данном референте. Это происходит потому, что референт здесь не конституируется как смысл на уровне содержания, как нечто среднее, выведенное из множества денотатов синонимичных высказываний, поскольку Идея есть то общее, которое вбирает в себя абсолютно все частности, а не то, которое образуется в точке пересечения пусть даже огромного, но ограниченного набора частностей. Таким образом, понятия «содержание» и «метафоричность» не могут быть применены к идейному контексту, так как последний имеет своим референтом нечто, о чем невозможно сказать синонимами, не потеряв при этом из виду самый референт. В свою очередь, это объясняет наличие множества контекстов, транслирующих идейную реальность и при этом не

являющихся синонимичными. Синонимичными называются контексты с общим содержанием, тогда как идейные контексты невозможно рассматривать как обладающие содержанием без того, чтобы они не перестали быть идейными.

Поскольку идейный контекст предстает как бесконечная форма, рефлектируемая в бесконечное же содержание, в таком контексте не говорится об Идее, но выражается сама Идея. Действительно, некий текст может говорить об Идее, но при этом он не может быть идейным, поскольку Идея в нем будет явлена как понятие об Идее, а не то, что она есть. Следовательно, референтом идейного текста является Идея. С другой стороны, в идейном тексте невозможно утверждать об Идее что-либо кроме того, что она Идея, поскольку в противном случае Идея не может быть явлена как референт (ибо речь опять шла бы о разработке понятия «Идея»). Следовательно, денотатом идейного текста также является Идея. Как денотат она провоцируют рефлексию «над способом ее данности в тексте», как референт - «над тем, что данная идея есть по существу» [Богатырев 2001b: 52].

В Главе 3 с учетом специфики риторики и герменевтики конкретное содержание их задач определяется как отыскание критериев адекватности производства и понимания текста и разработка конкретных алгоритмов адекватного действования с текстом. Понимание и построение текста называются адекватными, если они способствуют достижению цели культуры, и являются адекватными в той мере, в какой они способствуют этому. При этом адекватное понимание необязательно будет «согласным замыслу автора»; если последний строил текст, исходя из оснований, не способствующих достижению цели культуры, то адекватным будет понимание, противоречащее «замыслу автора». Так, анализируемый в работе текст обращения компании Gallaher Group Pic (производство табачных изделий) рассматривается не как средство заявить о понимании кампанией ее социальной ответственности, а как одно из средств рекламы собственного производства, поскольку нам очевидна метафоричность используемого в тексте выражения those people who choose to smoke («люди, сделавшие выбор в пользу курения»). Денотатом данного выражения являются «люди как субъекты сознательного выбора», тогда как его референтом выступают «курильщики». При этом достаточно указать на два обстоятельства. Во-первых, курение наносит очевидный вред здоровью и является причиной смерти людей (только абсолютная бесспорность данных фактов могла заставить производителей табачных изделий заявить об осознании своей ответственности перед обществом). Во-вторых, ни один действительно разумный человек не сделает сознательный выбор в пользу товара, который, с одной стороны, вреден для здоровья, а с другой стороны, является источником сомнительного удовольствия (особенно для начинающих курильщиков, которые еще не

успели стать зависимыми от табака, и для курильщиков со стажем, для которых курение становится просто условием нормального самочувствия). Следовательно, такой выбор делается либо не разумными людьми, либо несознательно (т.е. разум изменяет им не постоянно, а только в момент выбора). Таким образом, основания текстопостроения вполне очевидны (стремление не заявить об ответственности, но умыть руки и еще раз разрекламировать собственное производство), однако они не совпадают с основанием адекватного понимания данного текста, в качестве какового выступает смысл культуры.

В работе внимание уделяется также проблеме экспликации непонимания (неадекватного понимания) для непонимающего. При этом центральным элементом комплексного решения данной проблемы является указание на необходимость выбора соответствующих цели культуры оснований для понимания (в противном случае, эффективность понимания остается под вопросом).

В свою очередь, адекватное текстопостроение должно служить успешности общения, однако при этом оно необязательно будет способствовать достижению цели общения, поскольку успешным в работе считается общение, обеспечивающее достижение цели культуры. Между тем цель общения может совпадать с целью культуры (когда общение не имеет другой цели, кроме утверждения блага по Л.Н. Толстому как «единения и братства людей»), быть изоморфной по отношению к ней (т.е. являться проекцией цели культуры на конкретную провоцирующую общение необходимость, когда существует некая практическая цель общения, подчиненная, однако, требованию строить коммуникацию таким образом, чтобы, по крайней мере, не препятствовать достижению цели культуры) или быть неизоморфной по отношению к ней (когда какая-либо практическая цель общения является единственной и, таким образом, «оправдывает средства»).

Коль скоро риторика призвана сделать коммуникацию успешной, она должна учить способствующему успешности общения текстопроизводству, т.е. такому, которое хотя и не гарантирует успешной коммуникации, но стремится к ней и, следовательно, приводит к созданию текстов с интенцией первого и второго типов (совпадающей с целью культуры и изоморфной ей). Тексты с интенцией третьего типа (неизоморфной цели культуры) не могут способствовать достижению цели культуры по определению, поскольку эта цель им вовсе неизвестна.

Конкретное содержание задач риторики состоит в обучении контролю интенции собственного текста. Способы осуществления такого контроля различны для разных жанров коммуникации, однако в целом этот контроль возможен при условии наличия у коммуниканта организующей его коммуникацию «метацели» общения, пределом которой выступает цель культуры. Наличие «метацели» не отрицает наличия узкопрактических

целей коммуникации, но снимает абсолютизацию таких целей в пользу высшей цели, т.е. предписывает коммуниканту отказ от узкопрактической цели в случае ее несоответствия метацели.

Можно привести пример ситуативного текстопостроения, в котором метацель общения не присутствует или присутствует, но не организует общение. Так, автору довелось стать свидетелем фразы, произнесенной на его счет и в его присутствии, но адресованной не ему, а третьему коммуниканту: «Ну что, Андрей, сможет этот человек быть успешным в наших стратегиях?». По всей вероятности, продуцент не имел действительного намерения указать автору его «место», однако опредмеченныи в тексте метасмысл «отчуждение» явно усматривается в результате рефлексии над разнообразными средствами, а именно: употребление родового существительного в третьем лице о присутствующем и, наоборот, употребление обращения по имени опредмечивает установление вертикального различия в статусах коммуникантов; вопросительная форма предложения в сочетании с экспликационной вопросительной вводной конструкцией опредмечивают сомнение в способностях того, о ком идет речь; употребление неинформативного существительного с широкой семантикой вводит смысл эзотерической закрытости мира одних для других. В результате, легко рефлектируется метасмысл «существование мира, в котором одни распоряжаются другими».

В Заключении подводятся итоги выполненного диссертационного исследования и намечаются перспективы его дальнейшего развития.

В списке использованной литературы приводятся цитируемые в диссертации источники на русском, английском и немецком языках (146 наименований). Приводятся также список используемых словарей и справочных изданий, список источников иллюстративного материала.

В Приложении 1 дана базовая схема мыследеятельности Г.П. Щедровицкого. В Приложении 2 приводится используемый в работе эпиграф к роману М.А. Шолохова «Тихий Дон».

Основные положения работы отражены в следующих публикациях.

1. Пихновский П.В. Мифология сегодня // Онтология возможных миров в контекстах классической и неклассической рациональности: Тез. науч. конф. Санкт-Петербург, 14-16 ноября 2001 г. - СПб., 2001. -С. 183-185.

2. Пихновский П.В. Пути понимания // Лингвистические основы межкультурной коммуникации в сфере европейских языков: Сб. тез. межд. науч. конф. 15-16 ноября, 2001 г. - Нижний Новгород, 2002. -4.2.-С. 47-52.

3. Пихновский П.В. Природа текста: функциональный подход // Актуальные проблемы исследования языка: теория, методика и практика обучения: Межвуз. сб. науч. тр. - Курск: Изд-во Курск, гос. пед. ун-та, 2002. - С. 70-72.

4. Пихновский П.В. Язык как средство и система средств // Языковые подсистемы: стабильность и динамика: Сб. науч. тр. - Тверь, 2002. -С. 55-60.

5. Пихновский П.В. Теория познания и язык // Коммуникативные аспекты языка и культуры: Сб. науч. статей и тезисов II Межвуз. научно-практической конференции студентов, аспирантов и молодых ученых. - Томск: Томск, политехнический ун-т, 2002. - С. 326-328.

6. Пихновский П.В. Соотношение понятий "знание", "истина" и "правда" в герменевтическом смысле // Богинские чтения: Материалы VIII Тверской герменевтической конференции. - Тверь: Твер. гос. ун-т, 2003. - С. 99-101.

7. Пихновский П.В. Риторика антихристианства // «Язык. Время. Личность»: Материалы Международной научной конференции 3-5 декабря 2002 года. - Омск: Омск. гос. ун-т, 2002. - С. 282-285.

8. Пихновский П.В. Литература и педагогика // Современные технологии обучения в школе и вузе: Сб. научн. ст. -Саратов: «Научная книга», 2003. - С. 71-73.

9. Пихновский П.В. Смысл «провинциальность» как жанрообразующая интенция // Лингвистика и филологическая герменевтика: Сб. науч. тр. - Тверь: Твер. гос. ун-т, 2003. - С. 102-106.

Ю.Пихновский П.В. Интенция как результат взаимодействия денотата и референта // Иностранные языки: лингвистические и методические аспекты: Сб. науч. тр. - Тверь: Твер. гос. ун-т, 2004. - Вып. 1 - С. 89-94.

11.Пихновский П.В. Кризис риторики или кризис общества // Социально-политические процессы в меняющемся мире. - Тверь: Твер. гос. ун-т, 2004. - Вып. 5. - С. 93-99.

Технический редактор Т.В.Малахова Подписано в печать 26.10.2004. Формат 60 х 84 V». Бумага типографская № 1. Печать офсетная. Усл.печ.л. 1,15. Уч.-изд.л. 1,17. Тираж 100 экз. Заказ № 521. Тверской государственный университет, Редакционно-издательское управление. Адрес: Россия, 170000, г. Тверь, ул. Желябова, 33. Тел. РИУ: (0822) 42-60-63.

№21069

Оглавление научной работы автор диссертации — кандидата филологических наук Пихновский, Пётр Владимирович

ВВЕДЕНИЕ.

Глава 1. ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ РИТОРИКИ И ГЕРМЕНЕВТИКИ.

1.1. Основания человеческого бытия как онтологическая основа лингвистического исследования.

1.2. Специфика задач риторики и герменевтики.

1.2.1. Специфика задач риторики и герменевтики с точки зрения совершенствования человека.

1.2.2. Специфика задач риторики и герменевтики с точки зрения поиска истины.

1.2.3. Связь проблематик совершенствования человека и поиска истины.

Выводы по Главе 1.

Глава 2. ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ РИТОРИКИ И ГЕРМЕНЕВТИКИ.

2.1. Смысл и средство.

2.2. Смыслы и средства в языке.

2.3. Различия в восприятии вещественных и текстовых феноменов.

2.4. Экспликация содержания ключевых понятий, выступающих в качестве методологических схем описания феноменов текстов.

Выводы по Главе 2.

Глава 3. КОНКРЕТНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ЗАДАЧ РИТОРИКИ И ГЕРМЕНЕВТИКИ.

3.1. Задачи герменевтики: адекватность понимания.

3.2. Задачи риторики: адекватность текстопостроения.

Выводы по Главе 3.

Введение диссертации2004 год, автореферат по филологии, Пихновский, Пётр Владимирович

Настоящее диссертационное исследование посвящено разработке и упорядочению лингвофилософских оснований риторики и герменевтики. Основной усматриваемой нами при этом проблемой является противоречие между декларируемой фундированностью данных дисциплин языкознанием и реальной непрояснённостью их связей с ним. Между тем необходимо отметить, что языкознание как наука о языке [Кибрик 1998; Иванов 1998] не может одновременно отвечать специфическим потребностям в лингвистическом фундаменте всех нуждающихся в нём наук, чем отчасти объясняется существование многочисленных и зачастую весьма друг на друга непохожих направлений лингвистики. Как источник теоретического знания о языке лингвистика открыта для всех других наук, но использовать это знание рационально, приспосабливая его для собственных нужд, есть, без сомнения, дело последних. В результате элементом любой так или иначе связанной с изучением языка науки должно являться изложение её собственных лингвистических оснований, модифицированных в соответствии с её философским фундаментом и вытекающими из него целями и задачами.

Сообразно сказанному, следуя составляющим теоретическую основу настоящего исследования идеям представителей античной и немецкой классической философии (учение об этике как основе социально адекватного текстопроизводства [Аристотель 2000; Платон 2000а: 85-194, 369-434; 20006: 113-174 и др.; Секст Эмпирик 1976; Цицерон 1994]; учение об идее и эстетической идее [Платон 1994, 2000а, 20006; Kant 1790; Hegel 1830, 2004b, 2004с; Гегель 1968]; учение о деятельности и опредмечивании [Гегель 1968; Маркс 1955: 94, 121; Hegel 1830, 2004b, 2004с; Marx 1890, 1932]; феноменологическое учение [Гуссерль 2000; Husserl 1965, 1977]), а также идеям и начинаниям представителей Московского методологического кружка (ММК; см. [Бабайцев 2001]) [Щедровицкий 1993, 1995], Тверской школы риторики и герменевтики [Богин 1975, 1977, 1980, 1993, 2002 и др.; Богатырёв 1996, 1998, 20016; Варзонин 1998, 2001а, 20016; Галеева 1997, 1999; Крюкова 1999, 2000а, 20006; Соловьёва 1999] и других исследователей

Гумбольдт 2000; Брентано 1996; Литвинов 1996; Щерба 1974; Зарифьян 1990; Brentano 1982; Kulpe 1922], мы хотели бы продолжить наметившееся относительно новое направление исследования языка как системы формально-содержательных корреляций, обладающей значительным потенциалом эффективизации человеческой деятельности и улучшения человеческой природы. При этом основным отличием данного направления от прочих весьма многочисленных направлений «традиционной» лингвистики представляется чёткая установка на несамодовлеющую ценность изучения языка. Таким образом, под широко понимаемой рубрикой «традиционные» помещаются фактически все направления языкознания, которые эксплицитно не задаются вопросом о ценности языковых исследований с точки зрения первых и последних нужд человечества, т.е. исследуют язык как замкнутую систему отношений между элементами, которую Ф. де Соссюр определил как предмет «внутренней лингвистики» (langue). Результаты таких изысканий хотя и используются указанным «новым» направлением в лингвистике, но лишь как материал, организуемый сообразно целям этого направления или используемый при обосновании его установок и методов.

Существуют ещё языковые исследования, которые хотя и изучают язык как языковую деятельность (по Ф. де Соссюру, langage), но которых при этом цели слишком техничны или даже вовсе замкнуты на самом таком изучении, в силу чего данные исследования необходимо также отграничить от направления, названного здесь «новым». Таковы, например, прагматика и анализ дискурса, изыскания которых могут быть даже вовсе не связанными с языком как langue (ср. определение прагматики как «науки об употреблении языка» [Levinson 1983: 5]), но лишь как langage - языковой деятельностью, которая, кроме того, объективируется и отчуждается от личности (поскольку прагматика и анализ дискурса стремятся лишь описать, как протекает та или иная коммуникация, не уделяя внимания проблемам обучения социально адекватному общению или внутреннего изменения личности), т.е., как выражается В. П. Литвинов, «язык в своей феноменальной полноте здесь не присутствует» [Литвинов 1996].

Между тем языковую деятельность можно изучать и как проявление языка как динамического целого [Щерба 1974], как langage (по В. фон Гумбольдту, energeia или Erzeugung), существенным и при этом не упускаемым из виду моментом которого является язык как langue, но рассматриваемый как локализованный в сознании индивида [Соссюр 1999: 16-19, 24] «материальный объект» [Скребнев 1985; 16-18], как «психофизиологическая речевая организация» человека [Щерба 1974: 25], его языковая личность [Богин 1975, 1977, 1982, 1984 и др.], уровень развития которой, следовательно, в известной мере обусловливает уровень развития самого человека, его способность к деятельности и коммуникации (ср.: «Дар речи даже не какая-то одна из человеческих способностей рядом со многими другими. Дар речи отличает человека, только и делая его человеком. Этой чертой очерчено его существо. Человек не был бы человеком, если бы ему было отказано в том, чтобы говорить.» [Хайдеггер 1993: 259]; «.Языки представляют собой первую и необходимую ступень, отталкиваясь от которой народы оказываются способными следовать высшим устремлениям» [Гумбольдт 2000: 67]).

Наука предположительно существует для того, чтобы обслуживать нужды общества. Таким образом, прикладное знание всегда имеет первостепенное значение, независимо от того, согласны ли с этим утверждением сами учёные (можно, например, отметить преобладающее предпочтение фундаментальных исследований прикладным в одних кругах, и обратное в других). Точно так обстоит дело и с лингвистикой. В различных частных случаях начало изучения языка могло иметь разнообразные корни, проистекая из стремления ответить как на практические, так и теоретические вопросы. Однако, до тех пор, покуда общество не может позволить себе роскошь «науки ради науки», языкознание остаётся призванным служить его первичным насущным потребностям.

Потребности общества, удовлетворять которые призвано языкознание и родственные ему дисциплины весьма многообразны. Среди прочих, представляется возможным выделить вопросы, решением которых занимаются риторика и герменевтика. Ю. Н. Варзонин и А. А. Богатырёв предлагают считать предметом риторики оптимизацию общения, вслед за древними авторами (Аристотель, Квинтилиан, Платон, Цицерон, Эпиктет и др.) указывая, что риторика призвана служить внутреннему самосовершенствованию человека и поиску истины [Богатырёв 2002; Варзонин 1998: 39, 66, 85 и др.]. Герменевтика, будучи ориентированной на сохранение и передачу культурной традиции и апеллируя к высшим ценностям [Богатырёв 2002], во многом служит тем же целям, приводя к духовному развитию личности. При этом такое развитие предполагает индивидуальное освоение и развитие общественно-исторического опыта необходимого для жизнеспособности общества. Освоение и развитие опыта сопровождается развитием рефлективной способности человека.

Являясь центром всякой деятельности (ср.: «Народ создает свой язык как орудие человеческой деятельности» [Гумбольдт 2000: 68]) и в качестве языковой личности центром личности вообще (так, по мнению JI. С. Выготского, основным качественным отличием человеческой психики является её опосредованность употреблением орудий и особенно знаков [Леонтьев, Лурия 1956: 6-23; Выготский 1956: 119-147]), язык (речевая деятельность) способен существенно повлиять на наличие прогресса в обществе. Ибо, коль скоро развитие производительных сил определяет способ производства и характер производственных отношений [Marx 1890: 11, 402; 1894: 260, 855], то и мера социальной адекватности коммуникации должна быть прямо пропорциональна прогрессу в самой деятельности. Так, Ю. В. Рождественский утверждает, что «.речь может быть более или менее эффективной. Если речь неэффективна, то деятельность в обществе не развивается» [Рождественский 1997: 152]. Стремясь развить способность личности пользоваться языком, т.е. фактически развить саму личность, риторика и герменевтика способны сыграть немалую роль в том, что касается эффективности материального и, тем паче, духовного производства. Такова собственно связь предметов указанных наук с самыми насущными потребностями общества (яркий пример возможных негативных социальных последствий в национальном масштабе в результате простого неумения различать ситуативный смысл формально тождественных языковых единиц даётся М. Л. Макаровым [Макаров 2002: 126-132]).

В отличие от риторики и герменевтики, другие лингвистические дисциплины либо вообще не заявляют о своей ориентированности непосредственно на прогресс в обществе, уделяя основное внимание фундаментальным проблемам (т.е., по существу, вторичным, имеющим ценность лишь постольку, поскольку их решение необходимо для решения проблем, непосредственно связанных с потребностью общества), либо указывают в качестве своей цели на чисто техническое удовлетворение потребности общества в эффективной коммуникации (лингвосемиотика, лингводидактика и информационное обслуживание [Рождественский 2000: 269 и далее]). Между тем можно утверждать, что с точки зрения риторики и герменевтики проблема удовлетворения социальных потребностей прежде всего связывается с развитием конкретной личности. Одновременно, развитие физических и, как в данном случае, духовных способностей человека вообще, возможно рассматривать как главный и, пожалуй, единственный приемлемый критерий общественного прогресса.

Из установки на развитие должны вытекать основные теоретические положения риторики и герменевтики. Поскольку в настоящее время, обе науки традиционно считаются частными языковедческими или, по крайней мере, филологическими дисциплинами (действительно, едва ли кто-либо станет отрицать наличие теснейшей связи обеих наук с языкознанием - и та, и другая всегда преимущественно имели дело с языком, пусть даже и не только с ним), то, исходя из данного Ю. В. Рождественским определения прикладного языкознания как «особой научно-практической деятельности, целью которой является усовершенствование языковых контактов в обществе» [Рождественский 2000: 268], риторику и герменевтику вполне можно отнести к этой области лингвистики. (Необходимо всё же отметить, что приводимая Ю. В. Рождественским характеристика прикладного языкознания, позволяет сделать выводы о значительном отличии целей последнего от упомянутых выше целей риторики и герменевтики.)

С другой стороны, несмотря на сложную судьбу, периоды расцвета и заката, и многочисленные «ревизии» дисциплинарной номенклатуры, в результате чего обе науки исчезали, возникали вновь или становились разделами языкознания, лингвистических дисциплин [Виноградов 1962: 16;

Литвинов 1996; Общая риторика 1986: 58-61; Задорнова 1984: 109; Топоров 1998; Dijk 2000] или философии, риторика и герменевтика не утратили окончательно своего предмета и заключающейся в нём самостоятельности этих дисциплин. Одновременно, развитие науки о языке дало им возможность укрепить собственную лингвистическую базу и на таком основании достичь новых теоретических и практических высот.

Тем не менее, теоретические основания обеих наук покоятся не только или даже не столько в лингвистике. Так, Ю. Н. Варзонин вполне убедительно обосновывает точку зрения, согласно которой риторика не является частью лингвистики, но теории коммуникации [Варзонин 1998] (впрочем, и лингвистика может быть рассмотрена как область последней). Филологическую герменевтику можно подчинить культурной герменевтике вообще, куда наряду с ней входят герменевтика живописи или скульптуры, философская, математическая или любая другая герменевтика. Кроме того, если риторика как наука о речевом воздействии нуждается в этическом основании, то герменевтика в существенных своих моментах может сливаться с эстетикой (ср. определение красоты у Гегеля как «чувственной видимости идеи»), разумеется, если последняя не станет трактовать «формы прекрасного» в отвлечении от содержательности таких форм.

Так или иначе, допустимым представляется утверждать, что понятийно-терминологический аппарат описания языка в рамках «традиционной» лингвистики не всегда соответствует проблемам, решаемым в рамках герменевтики и риторики, своеобразие описания которых обусловлено их установкой на развитие языковой (и рефлективной) способности человека (так, согласно Ю. Н. Варзонину, «у риторики и лингвистики разный интерес к языку» [Варзонин 20016: 101]). До сих пор, однако, теоретические разработки обеих дисциплин основывались преимущественно на «традиционно-лингвистическом» фундаменте - разумеется, там, где был необходим именно лингвистический фундамент. Одновременно предпринимались попытки совмещения и согласования аппаратов лингвистики и риторики/герменевтики, а также логики, философии и проч. (см. работы Г. И. Богина), что приводило к возникновению явных и скрытых противоречий. Между тем ни риторика, ни герменевтика не являются чисто прикладными дисциплинами, призванными распространять языковую норму как результат исследований, проводимых в рамках теоретического языкознания. Обе дисциплины нуждаются в собственной теории, в том числе собственной лингвистической теории, которая, основываясь на высоких достижениях фундаментального языковедения, была бы одновременно адаптирована для риторико-герменевтического описания.

Таким образом, объектом настоящего исследования является язык, рассматриваемый как языковая способность человека, результатом описания которой выступает язык как схема, которая, в свою очередь, в случае адекватной фиксации свойств объекта позволяет в дальнейшем рационально использовать эти свойства для влияния на объект в целом.

Предмет исследования составляют те свойства языка как объекта, которые делают возможным решение задач риторики и герменевтики, а именно, задач (само)совершенствования личности и поиска истины. Такая постановка вопроса выводит на первый план свойство языка быть средством и системой средств общения, притом что «признание языка как средства общения даёт основание рассматривать язык в его единственной функции, а именно в функции коммуникации, представляющей собой действительно сложное интегрированное явление, в котором интегрированы все свойства языка, обнаруживаемые в процессе обслуживания им жизни человеческого сообщества на всех этапах его развития» [Колшанский 1984: 3].

Вслед за Г. В. Колшанским и Ю. М. Скребневым [Скребнев 1975: 7073] мы признаём, что язык обладает единственной функцией -коммуникативной. Все остальные, выделяемые разными исследователями [Звегинцев 1979; Якобсон 1975], функции либо являются производными от коммуникативной, либо указывают на частные свойства языка. Так, например, фатическая функция производна от коммуникативной, поскольку коммуникация невозможна без контактоустановления, а когнитивная функция указывает на свойство билатеральности единиц языка, благодаря чему за их материальными экспонентами закрепляется некоторое идеальное содержание. Тем не менее, за материальностью любого предмета человеческого обихода также стоит некое идеальное содержание, указывающее, например, на «присутствие» в данном предмете понятия о классе таких предметов вообще. При этом, однако, едва ли стоит утверждать, что одной из функций, например, стакана является сохранение и выражение знания о стакане вообще.)

Целью исследования является разработка и упорядочение лингвофилософских оснований риторики и герменевтики, прояснение связей указанных дисциплин с лингвистикой путём устранения противоречий и неясностей понятийно-терминологического характера.

Для достижения поставленной цели решаются следующие задачи:

• описываются основания человеческого бытия, составляющие онтологическую основу лингвистического исследования;

• характеризуется специфика задач риторики и герменевтики с точки зрения совершенствования человека и поиска истины; с этой целью уточняются критерии совершенства, понятие истины, Истины;

• понятия смысл и средство рассматриваются с общеметодологических позиций и с позиций их бытования в языке;

• даётся характеристика различий в восприятии смыслов предметного мира и мира языковых текстов;

• эксплицируется содержание ключевых понятий, выступающих в качестве методологических схем описания феноменов текстов;

• для указания на область применимости сформулированных положений задаётся конкретное содержание задач риторики и герменевтики.

Актуальность исследования определяется недостаточной разработанностью лингвистических оснований риторики и герменевтики, наличием требующих устранения противоречий и неясностей понятийно-терминологического характера, необходимостью адаптации языкового описания к целям риторики и герменевтики и необходимостью замены принципа случайности и традиционности в разработке понятийно-терминологического аппарата данных дисциплин телеологическим принципом (согласно требованию в [Щедровицкий 19956: 548]). Иными словами понятийно-терминологический аппарат риторики и герменевтики должен определяться целями указанных наук, а не определять их.

Научная новизна исследования состоит в том, что:

• язык рассматривается как система средств общения, притом что термин средство употребляется не в общем, а в специальном значении ('коррелят/эпифеномен смысла'), хотя это и не означает, что мы полностью согласны с небеспочвенной, впрочем, аргументацией В. А. Звегинцева, попытавшегося обосновать незнаковую природу языка [Звегинцев 1956: 10-11; 1962: 20-53] (критику данной позиции находим в [Общее языкознание 1970: 45]);

• последовательно проводится принцип описания языка с позиций трансцендентальной феноменологии Э. Гуссерля, что позволяет рассматривать язык (языковой текст, языковую коммуникацию) как одну из модальностей человеческого бытия, один из возможных форматов интерпретации и преобразования мира и одну из ипостасей деятельности (следуя схеме мыследеятельности [Щедровицкий 1983, 1987], можно выделить три ипостаси деятельности: предметную, языковую и умозрительную);

• описание языка с позиций учения об интерсубъективности Э. Гуссерля позволяет рассматривать язык как медиум, посредник между людьми, обеспечивающий единство опыта и деятельности, т.е. единство человечества в целом;

• описание языка с позиций теории деятельности (К. Маркс, А. Н. Леонтьев, Г. П. Щедровицкий) позволяет рассматривать язык как разновидность, орудие и продукт деятельности, одновременно изменяющий человека и изменяемый человеком, что даёт возможность рационального целенаправленного воздействия на личность через воздействие на язык;

• в конструировании необходимых ключевых понятий применяется телеологический подход в противоположность подходу обобщающе-абстрагирующему [Щедровицкий 19956: 548]; развитие языковой способности рассматривается как одно из основных средств достижения цели культуры.

Теоретическая значимость исследования заключается в:

• описании философских и лингвофилософских предпосылок возможности достижения целей риторики и герменевтики;

• адаптации лингвистической теории для удовлетворения целям риторико-герменевтического описания;

• устранении противоречий между базовыми понятиями лингвистической семантики и логики языка (значение, понятие, денотат, сигнификат, референт, коннотация содержание, смысл, интенсионал, экстенсионал и др.) путём телеологической конструкции и ре-конструкции их содержания;

• экспликации или телеологической конструкции содержания ряда терминов риторико-герменевтического описания (усмотрение, ситуация, интенсиональность, экстенсиональность, адекватность понимания и продукции текста);

• описании специфики и конкретного содержания задач риторики и герменевтики;

• разработке лингвистической парадигмы, допускающей новое решение старых вопросов, таких как теория метафоры и метафоричности, вообще проблема асимметрии формы и содержания в языке (со всеми вытекающими отсюда проблемами лексикологии, лексикографии и грамматики) и проч.

Практическая ценность исследования заключается в возможности использования его результатов при разработке общих и специальных теоретических и практических курсов по риторике, филологической и общекультурной герменевтике и ряду других филологических дисциплин (лингвистической поэтике, теории и интерпретации текста, стилистике, лингводидактике); возможна адаптация основных положений данного исследования с целью внедрения их в систему образования в основной и старшей школе; предполагается также, что их усвоение приводит к оптимизации рефлективной и языковой способности личности, повышению эффективности действования конкретной личности во всех сферах деятельности и эффективизации человеческой деятельности в целом.

Иллюстративным материалом исследования послужили тексты и отрывки текстов на русском и английском языках. Принимая, однако, во внимание тот факт, что в основу исследования положен априорный принцип телеологической конструкции понятий, которые при этом выступают как средства, позволяющие упорядочить некий эмпирический материал (в отличие от апостериорного принципа обобщающей абстракции как метода построения понятий, в которых пытаются зафиксировать «существенные» свойства неорганизованного материала), следует указать, что целью анализа текстов является преимущественно иллюстрация (области) практической применимости конструируемых теоретических положений, а не абстрагирование данных положений «из» анализируемых текстов. В связи с этим объем эмпирического материала довольно незначителен. Необходимо, впрочем, также отметить, что при отборе текстов была предпринята попытка удержаться от впадения в одну из возможных при этом крайностей: тенденциозности или бессистемности отбора. Несмотря на то, что тексты подбирались для иллюстрации конкретных теоретических положений, нетрудно заметить, что по своей сути они не являются уникальными, но, напротив, репрезентируют те или иные текстовые классы и типы.

В качестве методологической основы исследования выступает синтез учения об опредмечивании (Фома Аквинский, Г. В. Ф. Гегель, К. Маркс, О. Кюльпе), учения об интенциональности (Св. Августин, Св. Фома Аквинский, Св. Ансельм Кентерберийский, Ф. Брентано, Э. Гуссерль и др.), трансцендентальной феноменологии Э. Гуссерля, теории деятельности (А. Н. Леонтьев, К. Маркс), системомыследеятельности

Г. П. Щедровицкий), идей Тверской школы риторики и герменевтики Г. И. Богина. Следующие положения задают основную «рамку» исследования:

• человек есть существо деятельностное;

• деятельность протекает в трёх логических пространствах (действительностях [Богин 1993: 92]) - пространстве предметных представлений, пространстве текстовой коммуникации, и пространстве чистого мышления (т.е. мышления в невербальных, хотя, в целом, и поддающихся вербализации, схемах и парадигмах) [Щедровицкий 1983,1987] (Приложение 1);

• деятельность объективируется в продуктах деятельности, каковыми являются и тексты естественного языка; ситуация, опредмеченная в тексте, может быть распредмечена при действовании с текстом;

• человеческое сообщество представляет собой сообщество монад [Гуссерль 2000: 474-495], в интерсубъективности которых мир конституируется в качестве феномена, смысла; человеческое бытие и деятельность, следовательно, протекают как совместное создание и воссоздание смыслов (человек «порождает смысл во всем, что он делает» [Kockelmans 1973: 99]), обладающих некими материальными коррелятами, в которых смыслы опредмечиваются с целью их разделения монадами;

• эффективизация деятельности может быть достигнута двумя путями, первый из которых основан на развитии рефлективной способности личности в обществе, а второй - на технологическом упорядочивании общественных структур и процессов, не имеющих прямого отношения к совершенствованию личности; необходимо отметить, что второй путь неизбежно приводит к пропорциональному росту отчуждения, что порождает новый круг проблем и т.д.;

• в рамках первого подхода, рефлективная способность понимается как способность создавать, воссоздавать и хранить смыслы, т.е. способность мышления, понимания и памяти, каковые являются инобытиями, ипостасями рефлексии; применительно к культурному действию, развитие рефлективной способности означает развитие способности к опредмечиванию и распредмечиванию, т.е. способности осваивать и творить культуру, что является единственным и непременным условием человеческого существования вообще и, в частности, полноценного существования;

• наибольшим потенциалом развития рефлективной способности личности обладает язык, выступающий как универсальная коммуникативная система, обусловливающая интерсубъективность посредством опредмечиваемой в языковых текстах и разделяемой монадами деятельности.

Поставленные задачи определили использование следующих методов исследования: разработка понятий и анализ теоретического материала проводится на основе метода понятийного анализа, а также описательносравнительного метода; использовались общенаучные методы обобщения и описания, филологический метод фронтального интерпретационного (риторико-герменевтического) анализа, сопоставительный метод, метод интроспекции и философский метод дедукции.

На защиту выносятся следующие теоретические положения:

1. наибольшим потенциалом оптимизации деятельности обладает язык как средство языкового воздействия на личность - субстрат и субъект деятельности;

2. оптимизация деятельности посредством языкового воздействия как предмет риторики и герменевтики обусловливает специфику задач этих дисциплин как задач поиска языковых путей совершенствования человека и обнаружения истины;

3. задачи риторики и герменевтики могут быть реализованы в случае рассмотрения языка в качестве языковой модальности деятельности, в которой конституируются, объективируются и фиксируются неизвестные предметному миру феномены;

4. для соответствия целям риторико-герменевтического описания содержание основных понятий семантики и логики языка может и должно быть подвергнуто телеологической ре-конструкции;

5. понятие «адекватность» должно конструироваться телеологически: адекватность понимания не есть соответствие понимаемого и понятого, но постановка способов действования при понимании в зависимость от цели культуры; адекватное текстопостроение способствует достижению не цели коммуникации, но цели культуры.

Апробация результатов исследования проходила на международной научной конференции «Онтология возможных миров в контекстах классической и неклассической рациональности» (СПбГУ, Санкт-Петербург, 2001), международной научной конференции «Лингвистические основы межкультурной коммуникации в сфере европейских языков» (НГЛУ, Нижний Новгород, 2001), II Межвузовской конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Коммуникативные аспекты языка и культуры» (ТПУ, Томск, 2002), межвузовской научной конференции «Актуальные проблемы исследования языка: теория, методика, практика обучения» (КГПУ, Курск, 2002), восьмой международной герменевтической конференции «Понимание и рефлексия в коммуникации, культуре и образовании» (ТвГУ, Тверь, 2002), международной научной конференции «Язык. Время. Личность» (ОГУ, Омск, 2002), на заседаниях кафедры Английской филологии ТвГУ. По теме диссертации опубликовано 11 работ общим объемом 2,5 п.л.

Цели и задачи исследования определили его объём, структуру и содержание. Диссертация состоит из введения, трёх глав, заключения, списка использованной литературы, списка словарей и справочных изданий, списка источников иллюстративного материала и двух приложений. В Главе 1 рассматриваются философские предпосылки описания лингвистических оснований риторики и герменевтики, разрабатывается онтологическая основа исследования, характеризуется специфика задач риторики и герменевтики. В Главе 2 разрабатываются методологические и лингвистические основы риторико-герменевтического описания, эксплицируется содержание ключевых понятий, выступающих в качестве методологических схем описания феноменов текстов. В Главе 3 задаётся конкретное содержание задач герменевтики (адекватность понимания) и риторики (адекватность текстопостроения).

Заключение научной работыдиссертация на тему "Лингвофилософские основания риторики и герменевтики"

Выводы по Главе 3

1. Адекватность понимания определяется выбором цели культуры в качестве основания понимания, что позволяет унифицировать последнее. Унификация в данном случае не означает, впрочем, отсутствия вариативности, но нормативность и нормоцентричность понимания. Отсутствие вообще какой-либо нормы разрушительно влияло бы на деятельность и отрицало бы саму возможность человеческого сообщества. Предпочтение данной нормы обусловлено тем, что, во-первых, она в наибольшей степени соответствует потребностям общества, а во-вторых, предполагает наивысшую степень развития рефлективной способности человека, поскольку в качестве предпосылки требует рефлексии над тем, что есть цель культуры и, кроме того, в результате всегда служит напоминанию о последней. Лежащая в основе данной нормы схема понимания динамична и рефлективна в отличие от схем неориентированных на достижение цели культуры - статичных и нерефлективных.

2. Важно, что адекватное понимание не есть прерогатива профессиональных филологов или людей многознающих, но людей с развитой рефлективной способностью, не подавленной навязыванием статичных схем. Экспликация непонимания для непонимающего возможна путём демонстрации адекватного понимания и, в первую очередь, техник и правил понимания. В качестве вспомогательных методов экспликации неадекватности понимания и применяемых техник понимания можно также назвать сократический диалог.

3. Адекватность текстопроизводетва определяется тем, способствует ли оно достижению цели культуры. Наличие в модели коммуникации по крайней мере двух коммуникантов не позволяет однозначно связать адекватность текстопроизводства с успешностью общения, которое также определяется тем, способствует ли оно (его результат) достижению цели культуры (в свою очередь, успех коммуникации невозможно отождествить с достижением целей общения). Адекватное текстопроизводство может лишь способствовать успешной коммуникации, но не гарантировать её.

4. Поскольку собственные цели коммуникантов недоступны наблюдению извне, их необходимо объективировать в текстах в виде целей общения или интенций текстов. Это приводит к повышению ответственности продуцента при выборе средств текстопостроения, что, в свою очередь, должно стимулировать развитие рефлективной способности. Объективация целей общения позволяет типологизировать интенции текстов как (1) совпадающие с целью культуры, (2) изоморфные и (3) неизоморфные ей.

5. Основным условием успешности коммуникации является наличие «метацели» общения, объединяющей коммуникантов и организующей коммуникацию с точки зрения хотя бы одного из них. Пределом всех возможных «метацелей» общения выступает цель культуры. Адекватность текстопостроения, каковая конкретно заключается в контроле интенции собственного текста, в целом заключается в готовности к быстрой смене тактики общения в соответствии со стратегией - «метацелью», а также в готовности риторически адекватно реагировать на эксцессы неадекватной риторики. Таким образом, задача риторики состоит не в обучении приемам адекватного текстопостроения, но в подготовке «ритора» способного создавать адекватные тексты и пользоваться при этом вновь создаваемыми, а не заимствованными приемами.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проведённое исследование представляет собой первую или одну из первых попыток последовательной разработки лингвофилософских оснований риторики и герменевтики. Необходимость в таком исследовании была объективно обусловлена тем фактом, что при наличии значительных достижений в области теории и особенно практики данных наук их языковедческий фундамент остаётся в целом непрояснённым, заимствуемым у «традиционного» языкознания без учёта специфики их задач, раскрытой в пунктах 1.2.1.-1.2.3. Главы первой настоящего исследования, и без адаптации к ним. По-своему проблемы продукции и рецепции текста (дискурса) решаются и в рамках «традиционно-лингвистических» дисциплин - прагматики, анализа дискурса и психолингвистики, которые, обладая собственной методологией, модифицировали также и языковую онтологию исследования. Между тем риторика и герменевтика в целом оказались лишены таковой, что приводило к известной неполноте их аргументации, например, в том, что касается перехода от текстовых форм к формам сознания. Симптоматичным с этой точки зрения представляется указание на психолингвистический характер исследования языковой личности в ранних сочинениях Г. И. Богина [Богин 1975: 3], несмотря на всю герменевтичность его методов и целей. В позднейших его работах и работах других представителей Тверской школы риторики и филологической герменевтики статус феномена усмотрения - и в целом распредмечивания, трактуемого как «сложный процесс восстановления (и освоения посредством применения духовных сил и способностей) человеком опредмеченной в продукте деятельности» [Богатырёв 20016: 57] - оставался ещё непрояснённым, так что, по устному замечанию Г. И. Богина, необходимо было привыкать к понятийной парадигме риторико-герменевтического описания.

Данная проблематика непосредственно связана с вопросом об «интеллекте» (в нестрогом смысле) как субстрате языковой деятельности. Так, если прагматика и анализ дискурса предпочитают механистическую трактовку сознания (при характерном интересе к проблеме искусственного интеллекта и «компьютерной науке»), а психолингвистика натуралистическую (интерес к механизмам понимания на нейронном уровне), риторико-герменевтическая концепция должна включать идеалистический подход к сознанию, который в трудах представителей Тверской школы риторики и герменевтики разрабатывался преимущественно как проблема соотношения души (рефлективной реальности) и духа (онтологической конструкции). Однако данная весьма древняя, уходящая корнями в античность традиция необходимая при описании некоторых техник понимания (в частности, техники интендирования [Богин 2002]), оказывается лишь ограниченно применимой для описания других техник (например, распредмечивания) или в целом для описания той онтологии субъективности и интерсубъективности, которая только и позволяет рассматривать язык как субстанцию языковой модальности деятельности и которая, таким образом, фундирует феномен усмотрения. Этими обстоятельствами и объясняется выбор гуссерлевской эгологии и чистой психологии внутреннего в качестве идеалистического учения о сознании, позволяющего раз навсегда отмести все предположения о нейронной или фреймовой опосредованности понимания и других рефлективных процессов.

Начало разработке лингвистических оснований риторики и герменевтики было, несомненно, положено в исследованиях языковой личности [Богин 1975, 1977, 1982, 1984 и др.], однако при этом из виду упускался субстанциальный аспект языковой системы. Предпринятое впоследствии исследование субстанциальной стороны понимания текста [Богин 1993], оказалось не вполне свободным от противоречий в трактовке ключевых положений соответствующей задачам риторики и герменевтики теории языка, которой это исследование, впрочем, и не было специально посвящено. Таким образом, выполненная нами работа представляется нам логически необходимым звеном во всей цепи исследований по риторике и герменевтике, эксплицирующим лингвистические основания последних.

Язык в работе преимущественно рассматривается как схема, результат описания объекта, однако следует помнить, что схема, будучи адекватной, лишь отражает и эксплицирует реальные свойства последнего, тем самым являясь основанием для планирования возможного воздействия на объект -языковую способность человека. Если античный образовательный тривиум -грамматика риторика диалектика (логика) - предполагал, во-первых, усвоение языковых форм и правил их соединения, во-вторых, осознание различий в выборе форм и способов их соединения (в т.ч. нарушающих правила), и, в-третьих, обучение социально адекватному языковому действию, то в современной российской школе (в т.ч. высшей) обучение языку не поднимается выше ступени грамматики, а многообразие языковых форм фактически объявляется избыточным или, в лучшем случае, имеющим второстепенное значение, что, в частности, имеет своим следствием массовую бескультурность текстопроизводства. Данная ситуация обусловлена господствующим влиянием «традиционно-лингвистических» представлений о языке в сфере образования, выработка которых, как правило, не характеризуется целевой установкой на совершенствование человека. Таким образом, одной из задач настоящего исследования мыслилась разработка таких представлений о языке, которые позволили бы обучать культурному текстопроизводству. Едва ли при этом необходимо указывать на то обстоятельство, что культура в языковой деятельности важна не менее чем культура в деятельности предметной: глубокая опосредованность языком мышления вполне недвусмысленно подразумевает невозможность эффективизации предметной деятельности вне постановки вопроса об эффективизации языковой деятельности.

Для реализации задач исследования был избран телеологический подход к осмыслению лингвистических элементов понятийно-терминологического аппарата риторики и герменевтики. В большинстве случаев, содержание понятий не выводилось путём абстракции или обобщения свойства эмпирического материала, но конструировалось сообразно задачам организации такого материала в образовании.

Говоря о перспективах дальнейших исследований в русле адаптации лингвистической теории для целей риторики и герменевтики, следует отметить, что за рамками данной работы осталась проблематика «феноменологической» лексикологии (ср. вопросы на. 78-79), морфологии (лексическое vs.? грамматическое значение, части речи, служебные слова vs. морфемы и проч.) и синтаксиса (осуществление связи элементов текста как перевыражение связей между объектами в номинативном полагании); разработка теории метафоры как совмещения двух и более «просвечивающих» друг через друга объектов, полагаемых в единице формы, и - в общем плане - разработка вопроса о едином основании метафорического и метонимического «переноса»; другие вопросы, в целом связанные с проблематикой «основного вопроса языкознания» -соотношения формы и содержания, - притом что феноменологический подход в исследованиях позволяет усматривать непосредственную связь между этими двумя сущностями.

Таким образом, представляется возможным утверждать, что поставленная цель и задачи исследования были выполнены, а исходные положения нашли подтверждение. В результате исследования были разработаны лингвистические основания риторики и герменевтики, проанализированы философские и лингвофилософские предпосылки их описания, задано конкретное содержание задач указанных дисциплин.

Список научной литературыПихновский, Пётр Владимирович, диссертация по теме "Теория языка"

1. АбушенкоВ.Л. Знание // Новейший философский словарь: 2-е изд., переработ, и дополн. Мн.: Интерпрессервис; Книжный Дом, 2001. -С. 392-394.

2. АвеличевА.К. Возвращение риторики // Общая риторика. М.: Прогресс, 1986. - С. 5-25.

3. Алексеев Н.Г. Заметки к соотношению мыследеятельности и сознания // Вопросы методологии. М.: 1991, №1 // http://www.circle.rii/archive/vm/v911 ale.zip.

4. Аристотель. Метафизика // Аристотель. Сочинения в четырех томах. -М.: Мысль, 1975. Т. 1. - С. 63-367.

5. Аристотель. Риторика // Риторика. Поэтика. М.: Лабиринт, 2000. -С. 5-148.

6. Арутюнова Н.Д. Референция // Языкознание. М.: Большая Российская энциклопедия, 1998.-С. 411-412.

7. Бабайцев А.Ю. СМД-методология // Новейший философский словарь: 2-е изд., переработ, и дополн. Мн.: Интерпрессервис; Книжный Дом, 2001. - С. 923-926.

8. Богатырёв А.А. Герменевтика versus Риторика // Герменевтика и Риторика в России. 2002, №1 // http://www.hermeneuticsonline.net

9. Богатырёв А.А. Понятийная и идейная семантическая интерпретация художественного текста // Лингвистический вестник: Сб. науч. тр. /Отв. ред. И.П. Сусов. Ижевск: УМО Sancta Lingua, 2001а. - Вып. 3. - С. 43-48.

10. Богатырёв А.А. Схемы и форматы индивидуации интенционального начала беллетристического текста: Монография. Тверь: Твер. гос. ун-т, 20016. - 197 с.

11. Богатырёв А.А. Текстовая эзотеричность как средство оптимизации художественного воздействия: Автореф. дис. . канд. филол. наук: 10.02.19. Тверь: Твер. гос. ун-т, 1996. - 24 с.12.