автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.02.14
диссертация на тему: Литературная критика в сатирах Персия

Полный текст автореферата диссертации по теме "Литературная критика в сатирах Персия"

. САНКТ-Й^ЕРБУРГСКИИ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

ПОЗДНЕВ

Михаил Михайлович

ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА В САТИРАХ ПЕРСИЯ

Специальность 10.02.14 — «Классическая филология»

АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Санкт-Петербург 1998

Диссертация выполнена на кафедре классической филологии филологического факультета СПбГУ

Научный руководитель — доктор исторических наук, профессор

А. И. ЗАЙЦЕВ

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, член-корреспондент РАН

Н. Н. КАЗАНСКИЙ Д. В. ПАНЧЕНКО

кандидат исторических наук

Ведущая организация — кафедра классической филологии филологического факультета МГУ

на заседании диссертационного совета К 063.57.34 по защите диссертаций на соискание ученой степени кандидата наук в Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, Санкт-Петербург, Университетская набережная, 11.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке им. М. Горького Санкт-Петербургского государственного университета.

Защита состоится «/Г

часов

Автореферат разослан

1998 г.

Ученый секретарь диссертационного совета кандидат филологических наук

С. В. ЗАЙЦЕВА

Предмет исследования. В диссертации рассматриваются тексты Персия, дающие основание судить о нем как о литературном критике. К таковым относятся "Холиямбы", первая сатира, "литературный пролог" пятой (ст. 1-21) и начало шестой, последней, сатиры Персия (ст. 1-11). Автор полагает, что при кажущейся разнородности и внутренней противоречивости критической мысли Персия, который считается одним из труднейших латинских поэтов, существует возможность объединить литературно-критический материал, содержащийся в указанных текстах. Критика Персия сводится к следующим темам: 1) деградация поэзии в эпоху Нерона; 2) взаимоотношения поэта и публики, упадок вкуса у современных читателей; 3) эволюция сатирического жанра; 4) недостатки архаической поэзии, мода на архаику у поэтов середины 1 в. н. э.

Интерпретация стихов Персия затрудняется склонностью сатирика выражаться намеками, прозрачными для его образованной аудитории, но загадочными для нас. Тексты Персия являются, поэтому, объектом не прекращающейся на протяжении нескольких столетий дискуссии. Автор предлагает свое понимание ряда стихов Персия, позволяющее сформировать новый взгляд на творчество сатирика.

Актуальность темы. В литературе о Персии, несмотря на большое количество статей по отдельным вопросам, отсутствуют монографии, посвященные его литературно-критическим стихам. Исследователями Персия не охвачен полностью целый пласт находимого в сатирах материала, связанного с ближайшим окружением поэта - Корнутом, Луканом, Сенекой, Цезием Бассом. В контексте литературной критики Персия до сих пор не рассмотрен вопрос об отношении сатирика к римскому архаическому эпосу и архаической драме, представленной у Персия стихами Энния, Акция и Пакувия. Диссертация является, таким образом, первым исследованием, в котором предпринимается попытка суммарного анализа литературно-критических стихов Персия. Вместе с тем, истолкование этих трудных для понимания стихов отвечает тенденции к переоценке Персия как "темного поэта", наметившейся и последнее время в работах В.Андерсона, Дж.Брэмбли и В.Кисселя.

Цель и задачи исследования. Целыо диссертации является прояснение позиции Персия по ряду ключевых вопросов современной ему литературной жизни, позиции, связанной с самоопределением Персия как сатирического поэта. В диссертации сопоставляются и детально исследуются все спорные пассажи Персия, посвященные литературной критике. Анализируя эти пассажи, автор определяет отношение Персия к современным ему литераторам и к читающей публике.

Сатиры Персия и схолии к ним содержат ценные сведения о творчестве малоизвестных и недостаточно изученных латинских писателей. Поэтому первостепенной задачей исследования является подробный разбор тех пассажей Персия, которые дают возможность уточнить, а иногда и пересмотреть общепринятые взгляды на сочинения и личность современников сатирика: Цезия Басса и Корнута и его отдаленных предшественников: Луцилия, Энния, Пакувия и Акция.

Использованный метод. Любые выводы общего характера применительно к Персию должны основываться на филологическом анализе его стихов. В понимании большинства из них не достигнуто единства. В диссертации подробно разбираются мнения, возникавшие у толкователей Персия, начиная с античного схолиаста. Основываясь на интерпретации схолиев к Персию, рассматривая его сатиры как композиционное целое, находя развитие его мысли у более поздних писателей и привлекая параллели из римской литературы, автор стремится раскрыть смысл Персиевых стихов, приходя к выводу о доступности его мысли не только древним читателям, но и современным исследователям.

Научная новизна. Интерпретация многих частностей, связанных с литературной критикой Персия, данная в трудах ОЛна, Г.Немети, К.Ф.Германна, А.Хаусмена и других ученых, может быть признана окончательной. Учитывая это, автор ограничивает свой разбор лишь теми сюжетами, где, по его мнению, необходимо предложить новое толкование. В целом пересматривается представление о Персии как о поэте, нарочито затруднявшем читателю доступ к своей тривиальной мысли, а также другие бытующие среди филологов оценки творчества Персия: камерный характер его поэзии, почтение к литературным и философским авторитетам, замкнутость, ведущая к доктринерству, неспособность к живому и острому взгляду на жизнь, а также безоговорочное подчинение принципам стоической философии.

Практическая ценность исследования. Персий не принадлежит к авторам, традиционно разбираемым в университетской аудитории. Однако он является для нас единственным из литераторов своего времени, критически реагирующим на беспрецедентный всплеск поэтической активности в правление Нерона, порожденный во многом пристрастиями самого принцепса. В связи с этим работа может быть использована филологами-классиками, преподающими римскую литературу. Анализ литературно-критических стихов Персия помогает точнее охарактеризо-

вать как латинскую поэзию серебряного века, так и закономерности развития сатирического жанра.

Источниковая база исследования. В диссертации использовано около тридцати комментированных изданий Персия, начиная с editio princeps. Автор подчеркивает, что для понимания Персия необходимо учитывать не только мнения комментаторов последних двух столетий, но и те подчас весьма остроумные толкования, которые предлагали гуманисты и малоизвестные филологи XVII-XVIII веков. Использованы также все известные издания схолиев к Персию. В диссертации впервые указывается на то, что анализ схолиев, выявление их античного источника, содержавшего, в основном, правильные трактовки, является первостепенной задачей исследователей Персия. Разбор отдельных мест (в особенности - 1,46), требует также анализа рукописной традиции.

Структура и содержание работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения и перечня использованной научной литературы.

Во Введении делается попытка проследить в общих чертах историю исследования сатир Персия и определить, в какой мере его талант выразился в стихах, посвященных литературной жизни. Приводятся все дошедшие до нас отклики античных писателей на стихи Персия. "Persii Vita" Валерия Проба, составленная вскоре после смерти сатирика, содержит свидетельство восхищения Лукана. Поколение спустя Квинтилиан, противник поэтики "нового стиля", признает, что слава Персия является заслуженной (Inst. Х,94). В эпиграмме Марциала IV,29 gravitas Персия противостоит легковесности стихов бездарного графомана Марса. Отрицательную характеристику Персия, данную Иоанном Лидом (De mag. 1,41), следует признать произвольной, не отражающей литературных пристрастий поздне-античного читателя и, вопреки принятому сейчас в науке мнению, не повлиявшей на позднейшую критику. Сравнение Персия с Софроном и Ликофроном является надуманными и целиком относится на счет критического чутья чиновника эпохи Юстиниана. Напротив, латиноязычный Запад до XVI в. признавал талант Персия бесспорным и не сомневался в оригинальности его мысли. Об этом свидетельствуют церковные писатели, учителя и схолиасты времен Каролингов, а также итальянские гуманисты, составлявшие примечания к первым печатным изданиям сатирика. Переоценка Персия связана с трудами обоих Скалигеров. Их рецензии выглядят, однако, столь же непродуманными, как и мнение Лида. Авторитет Скалигеров определил на несколько столетий отрицательное отношение к Персию как к poeta obscurus, чуждое античному, средневековому и ран-

негуманистическому читателю. Понимание стихов Персия уходит в прошлое вместе с привычкой к латинской речи и свободному чтению античных текстов.

Оценка творчества Персия филологами нового времени, сосредоточившимися, главным образом, на толковании отдельных мест сатир, внутренне противоречива. Немногочисленные защитники Персия находят опору прежде всего в том, что касается философского содержания сатир. Однако философствование Персия, если его вообще можно так определить, должно служить аргументом как раз в пользу того, что неестественный язык сатирика был средством скрыть тривиальные идеи. С другой стороны, сила литературно-критических стихов, гораздо более трудных для понимания, чем философские пассажи, признана сторонниками теории сознательного затемнения. Объяснение такой парадоксальной ситуации выдает самую сущность мироощущения Персия. Похвалы Персию-стоику относятся не к стихам, а к личности сатирика. Начинающий поэт хотел быть бесстрастным философом, в частности, потому, что такую позицию рекомендовал ему его учитель Корнут (V,15-17). Поэтому в моралистических философских сатирах, написанных, как принято считать, ранее тех, в которых присутствует литературная критика, Персии - ученик стоиков, которому нельзя приписать никакой оригинальности. Более поздние тексты Персия, напротив, обнаруживают в нем остроумного ценителя, глубоко понимающего все происходящее в современном ему литературном мире. Если в философских пассажах молодой поэт, желая казаться ученее, пожалуй, и мог быть намеренно косноязычным, то в отнюдь не школьных литературно-критических стихах, там, где он явно чувствовал свою силу, Персии не мог стремиться к созданию препятствий для понимания публикой своих стихов. Трудности, которые (наряду с умиранием живой латинской речи) делают недоступными литературно-критические стихи Персия непосредственному восприятию читателей нового времени, коренятся в том, что Персий писал в расчете на узкий круг образованных слушателей. Для них композиционные неувязки и стилистические диссонансы были нечувствительны. Аудитория Персия во всех случаях понимала с полуслова, о чем идет речь. Это понимание и следует восстанавливать.

Глава I содержит анализ текстов, в которых Персий критикует современную поэзию и обращает внимание на отсутствие вкуса у читателей.

В первом разделе разбираются "Холиямбы", дошедшие до нас как пролог к Персиевым сатирам. "Холиямбы" распадаются на две семантически изолированные части (ст. 1-7; 7-14), что вызывало сомнения в принад-

лежносш их к основному корпусу сатир. Формально Персии мог предпослать своему сборнику и два пролога, как это впоследствии делали Марциал, Авсоний, а ранее, вероятно, и Катулл. Однако, по мнению автора, можно найти сквозной мотив, объединяющий обе части "Холи-ямбов", и дающий основания воспринимать их как единое целое. В первой части "Холиямбов" Персии утверждает, что он не относится к тем поэтам, которые пили из источника, выбитого копытом Пегаса, спали на Парнасе и поэтому имеют право на благосклонность Муз. Следует обратить внимание на то, что в стихах Персия о боговдохновенных поэтах присутствует ирония. Выражение пес fonte labra prolui caballino..., ut repente sic poeta pro-direm... ("я не полоскал губ в конском источнике..., чтобы этак внезапно выйти поэтом...") не свидетельствует о том, что Персии считал себя вообще чуждым вдохновению. Употребляя уничижительные слова применительно к тем вдохновенным поэтам, с которыми он не желает иметь ничего общего, Персии дает читателю понять, что их вдохновение является показным. Парнас высмеивается как избитое общее место, утратившее у современных поэтов свой древний исконный смысл. В V,21 Персии обращается к Камене, прося вдохновить его на хвалебные стихи в адрес его учителя Корнута. В этом случае вдохновение является подлинным.

Иронические замечания о самом себе Персии резюмирует самоопределением semipaganus (схлаЕ, XEyópEvov). Долгое время считалось, что semipaganus означает semipoeta (такое толкование содержится во второй части схолия к ст. 6), и Персии, не вдохновлявшийся на Парнасе, подобно другим, искренне называет себя "наполовину поэт". Данному толкованию препятствует то, что pagus не может означать корпоративную единицу. Это чисто территориальный термин. Semipoeta, очевидно, является глоссой позднего происхождения. Другое толкование semipaganus - "semirusti-cus", "полукрестьянин". К этой интерпретации привлекается параллель с Плинием Младшим (Ер. VII,25,6), показывающая, что paganus в метафорическом смысле был связан с исконным смыслом "жителя пага", то есть человека низкого сословия, "деревенщины". Избыточная иейоративность метафорического paganus в применении к самому себе не может быть оправдана ни антинеронианским (А.Претор), ни антинеотсричсским пафосом (Дж.Д'Анна, приводящий слишком рискованную параллель с Проперцием 11,5,25-26). Предлагается сравнить с анализируемым пассажем Персия Serm. 1,4,39-40 Горация. Гораций пишет, что он исключает себя из числа тех, кто постоянно заявляет о своей принадлежности к poetarum numerus! Однако каждому, кто читал Горация, ясно, кто истинный поэт, а кто пустой хвастун. Так же, как и у Горация, скромность Персия полна иронии. Ход мысли сатирика следующий: "если вы поэты, то я -полупростец". Однако всякому, кто знаком с Персием, ясно, что этот poeta

doctus (ср. V,15), urbanus, ни в коем случае не является "грубым крестьянином". Следовательно, подтекст таков: "не я являюсь деревенщиной, но именно вы, которые считаете себя поэтами, так как получили "верительные грамоты" Муз на Парнасе и Геликоне, в действительности, лишены высоких запросов". Данное понимание, подготовленное сатирическим изображением evöeoi в ст. 1-5 подтверждается и первой частью схолия: hoc verbo humili satyrico modo usus est: Персии пользуется эпитетом сатирически, то есть обращая его против объекта своей критики. Таковым в прологе являются боговдохновенные поэты.

Вся вторая часть пролога, в сущности, доносит единственную мысль: только venter, то есть, материальные потребности, является подлинным двигателем искусства. Сатирик не мог думать так всерьез, применительно и к себе. Мы знаем о богатстве Персия по "Жизнеописанию", сохранившему сведения о его завещании. Поэзия для него - otium. Однако совершенно иначе искусство воспринимают pagani. Для "простеца-крестьянина" целью жизни является venter. Неудивительно, что, став поэтом, он походит на сороку или попугая (ст. 8 - 9). Отсюда связь мысли Персия: негодные поэты, которые оправдываются покровительством Муз, в действительности, не более чем pagani, пишущие ради заработка или подачки высокопоставленных людей. Обе части "Холиямбов" объединяет ироническое отношение к poetarum numerus.

Доля иронии присутствует, однако, и в отношении Персия к собственным стихам (наполовину Персий все же paganus). Как адепт стоицизма, отмечает автор, Персий и не мог думать иначе. Ведь его произведения выносятся на обсуждение всеядной и лишенной литературного вкуса публики. В этом смысле стихи сатирика принадлежат к тос оик ё<р' fyxiv. Критике бездарных читателей Персий уделяет место в конце первой сатиры.

Второй раздел имеет целью анализ ст. 1,120-123, где дается образ царя Мидаса. Эти стихи включены Персием в апологетический контекст, напоминающий Senn. 11,1,5 sq. Горация. Предварительные общие наблюдения за ходом мысли Персия, показывают, что в апологию сатиры вносится мотив безразличия к мнениям широкой публики (1,108-110).

Разбору стихов о Мидасе предшествует анализ сообщений биографического характера, содержащихся в схолиях и "Жизнеописании" Персия. Согласно сообщению схолиаста, совпадающему со свидетельством "Vita", слова auriculas asini Mida rex habet в ст. 121 были заменены Кор-нутом на auriculas asini quis non habet из опасения, как бы Нерон не принял их на свой счет. Рассмотрение вопроса о связи двух ветвей традиции приводит к выводу о вторичности материала "Vita" по отношению к схолию. Далее, на основании того, что схолиасту известно о первом издании Пер-

сия, издании Корнута и Басса, автор предлагает считать, что сообщение о замене, произведенной Корнутом, принадлежит к античному пласту схо-лиев. Построение схолия свидетельствует о том, что аллегория с Мидасом не нуждалась в дополнительных пояснениях, будучи рассчитана на античного читателя. Принадлежность известия античному схолиасту сама по себе, конечно, не свидетельствует о том, что это известие достоверно. В защиту дошедшего текста предлагался, впрочем, только один аргумент: auriculas asini quis поп habet? продолжает апосиопезу nam Romae quis поп? из стиха 8 (Ф.Вильнев). Но Персии, писавший свои стихи в расчете на рецитацию не мог ожидать, что его слушатели будут на протяжении ста с лишним стихов помнить о заданном вопросе, который, кроме того, легко восполняется и без помощи слов об "ушах осла". Вместе с тем прямой вопрос в ст. 121 нарушает структуру текста. Итак, сообщение схолиаста предлагается считать достоверным.

Далее исследуются мотивы замены. Корнут, очевидно, не считал, что Персий имел в виду Нерона. Он испугался, что Нерон может так подумать. Корнут не был оппозиционером. Рассказ Диона Кассия (LX1I.29) о смелом высказывании философа по поводу писаний Нерона не противоречит выводам о лояльности Корнута. Однако, мотив замены, приводимый схолиастом, следует уточнить. Корнут считал, что читатель может воспринять стих Персия как намек на Нерона, тогда как в действительности этого намека не было.

Для понимания пассажа необходимо выявить tertium comparationis данной аллегории. Прежде чем перейти к своему толкованию, автор дает критический анализ предлагавшихся объяснений. Основываясь на том, что схолиаст приписывает Нерону ст. 1,99-102, которые служат у Персия примером плохой поэзии, некоторые исследователи считают, что Персий делает акцент на дурном вкусе высокопоставленных поэтов. Однако сопоставление с Овидием (Met. 111,358, 507) и Катуллом (64, 263) показывает, что 1,99-102 у Персия является пародией на подражателей неотериков и Овидия. К тому же Мидас ничего не писал. В.Киссель уточняет: Персий сравнил себя с парикмахером, а свою книгу с ямой. Парикмахер не знает, откуда у царя такие уши. Следовательно, Персий не имеет в виду суд Ми-даса. Сатирик, по мнению В.Кисселя, стремится срывать с царей тиары и выявлять dedecus. Но Персий нигде не касается темы "власть и порок". Кроме того, интерпретация В.Кисселя, как и предыдущее толкование, подразумевает, что Персий все-таки намекал на Нерона, или как на плохого поэта, или как на порочного человека. Корнут, полагает автор, понимал стих Персия иначе.

Высказывается предположение, что Персий, в расчете на понимание своих образованных слушателей, намекает на известный текст Овидия

(Met. XI, 146-193), основным содержанием которого является сама метаморфоза и ее причина, то есть суд Мадаса. Исходя из этого, предлагается видеть в Мидасе читателя, лишенного литературного вкуса. Ср. Schol.: ...vidi homines stultos [sc. stultos esse] in hac civitate ("я видел, что люди в этом государстве глупы"). Образ Мидаса как сомнительного ценителя поэзии использован подражавшим Персию автором Bucólica Einsidiensia. Таким образом, Персий не находит нужным оправдываться, сводя апологию своей сатиры к выражению презрения к читателю вообще, и к знатному читателю в частности.

В Главе II интерпретируются пассажи, дающие основание судить о степени искренности Персия в тех редких случаях, когда он демонстрирует снисходительное отношение к своим читателям и к дружественным ему поэтам.

Первый раздел. В контексте дискуссии о скромности сатирика разбирается единственный явный "Bescheidenheitstopos" Персия: 1,45-47, свидетельствующий о том, что поэт не был расположен отрицательно ко всей аудитории. Предварительный разбор рукописной традиции обнаруживает, что основная рукопись - кодекс Питу - отступает от архетипа, читая hoc вместо haec в парентезе quando haec rara avis est (ст. 46). Сравнительный анализ показывает, что согласование местоименного подлежащего с именным сказуемым по роду в серебряной латыни еще имеет силу и поэтому необходимо предпочесть чтение haec.

В ст. 46, включающем парентезу, главной трудностью опять-таки является связь мысли сатирика: как соотнести союз quando с условным предложением, в котором дважды повторен протасис — si forte quid aptius exit ("если действительно что-нибудь выходит удачно")? Традиционные интерпретации анализируемой парентезы оказываются недостаточно убедительными. Высказывались следующие возможности: 1) понимать quando как причинный союз, относимый к forte (ст. 45). Данному пониманию препятствует то обстоятельство, что в сочетании "si forte" forte не несет никакой дополнительной нагрузки. Classicus testis - Цицеронов перевод "Тимея", где si forte соответствует греческому èccv. 2) А. Карто предложил видеть в парентезе реплику воображаемого оппонента Персия. Рассмотрение пассажа в более широком контексте показывает, однако, что interlocutor здесь молчит (ср. ст. 44, в котором Персий подчеркивает, что adversarius - плод его собственного воображения). Кроме того, оппонент не может объявлять удачные стихи Персия "редкой птицей", так как объектом критики сатирика являются в данном случае похвалы, пусть и незаслуженные. 3) Еще гуманистами предлагалось отнести каузальное quando к анодосису (ст. 47), понимая "гага avis" как нечто прекрасное,

подобное птице феникс. Вопреки этому, автор показывает, что образ "редкой птицы" следует связать не с фениксом, а с белой вороной или черным лебедем (ср. Cic. Ad Fam. VII,28,2; Iuv. VII,202). Необъяснимое повторение протасиса в ст. 47 также мешает принять эту точку зрения.

Несостоятельность разбираемых объяснений, в том числе - забытых филологами (quando - временной союз; est - verbum substantivum) - приводит к необходимости изменить текст. Неаполитанский гуманист Луций Скоппа еще в XVI в. в качестве диагностической конъектуры предлагал чтение quamquam. По мнению автора, существует возможность принять эту конъектуру в текст и читать quamquam haec гага avis est ("хотя это редкая птица"). Текстологически путаница объясняется неверной расшифровкой лигатуры q"q* (qm), превратившейся в q" (qn) в результате гаплогра-фии. Квинтилиан (XII, 10,26) пользуется стихом Персия, понимая его уступительно.

Рассмотрение пассажа, центром которого является высказывание Персия о собственных удачных стихах как о "редкой птице", на первый взгляд, приводит к парадоксальным выводам. Сатирик возражает против положительной оценки читателем своих удачных стихов. Однако, как явствует из ряда других стихов (ср., например, V, 10-18), Персий определенно гордится своими удачами. Следовательно, дело не в том, что его стихи не заслуживают похвал, но в том, что эти похвалы (euge tuum et belle, ст. 49) "некачественны". Поэтому, не смотря на прямое самоуничижение (парентеза указывает на исключительность поэтических удач у нашего сатирика), основной смысл пассажа все же состоит в том, что в большинстве своем читатель бездарен, и Персий не желает прислушиваться к его оценкам. Делая уступку скромности, Персий не может не похвастаться: общий смысл его высказываний сводится к тому, что "светские" комплименты публики для него недостаточная похвала. В 1,125-126, обращаясь к истинным ценителям поэзии и ставя свои сатиры на один уровень с древнеаттическими комедиографами (ср. Ног. Serm. 1,4,1), Персий явно гордится собой и высказывает претензию на успех у публики.

Во втором разделе автор переходит к анализу стихов 1-6 шестой сатиры. Это обращение к другу Персия, поэту Цезию Бассу, которого сатирик, в порядке исключения, признает образцовым лириком. Суждения Персия направлены на стиль Басса, что, однако, не позволяет рассматривать primordia vocum как "древнюю латинскую речь". Primordia vocum означает "первоначала речи", а не "первоначальную речь". Поэтому представляется убедительным предложение Г.Немети понимать veterum как зависящий OTnumeris (ст.З) субстантив. Однако другая идея Г.Немети - primordia vocum = струны лиры - не поддерживается параллельным mas strepitum и особенно употреблением intendisse (ст. 4). Intendere следует

понимать не в прямом ("натягивать"), а в переносном смысле ("усиливать"), a numeris воспринимать как abl. instr. При этом Персии употребляет множественное число voces в распространенном значении - "слова". Между тем в стоической традиции, у Диогена Вавилонского, gtoixeux zf\q Xé^etoq, "элементы слова" (ср. primordia vocum) означает буквы в их звуковой интерпретации, или, пользуясь современным термином - фонемы. Ст. 3-4 переводятся следующим образом: "Дивный художник, ты, кто умеет размерами древних поэтов усилить звуки латинского языка и бряцание латинской лиры" - тривиальный со времен Горация комплимент.

Хронология Басса Ф.Бюхелера основана на известии схолиаста и датировке жизни Персия, находимой в начале "Vita". Школьный характер схолия к ст. 5-6 вызывает подозрение, что сообщение о смерти Басса при извержении Везувия 79 года взято из литературного источника. Таковым мог быть Плиний Младший. В 1,16 вместо Rectinae Casci наряду с прочими нелепыми чтениями встречается Bassi. Не исключена возможность того, что чтение Bassi, которое защищал Эрмолао Барбаро, проникло в рукопись Плиния, имевшуюся у Альда Мануция. В любом случае Басс не мог умереть в 79 г. и быть вдвое старше Персия. Согласно Квинтилиану (Х,1,96), незадолго до издания "Institutio" (ок. 95 г.) Басс еще не умер (для nuper у Квинтилиана ср. X, 1,119). Quem nuper vidimus (букв, "которого мы недавно видели") означает также, что смерть Басса, по всей вероятности, была спокойной. Текст "Vita" позволяет думать, что Персии имел не только пожилых, но и юных друзей. То, что Басс принадлежал к последним, явствует также из почтительного обращения лирика к Корнуту с просьбой издать посмертно книгу Персия (так понимается фраза Проба: petenti, ut ipse ederet). Взгляд на Персия, как на юношу, лишенного той полезной для начинающего поэта атмосферы соревновательности, которую дает общество сверстников, должен быть изменен. К молодым друзьям сатирика принадлежали, помимо Лукана, Кальпурний Статура и Цезий Басс.

Персии, следовательно, не мог назвать Басса senex (ст.6), что принуждает отказаться от чтения ненадежной в данном случае рукописи Питу (ср. варианты Р в ст. 1-3). Вместо senex в ст. 6 реституируется чтение senes, принятое ранними издателями Персия. Однако понять слова egregios lusisse senes непросто. Именно это затруднение определило переход к чтению senex. Действительно, объяснение senes как согласованного с iocos прилагательного (О.Ян) не находит параллелей. Неясно также, что означают "старческие шутки". Интерпретация senes как существительного: senes irridere ("насмехаться над стариками") - также не имеет адекватного контексту объяснения. Прочие толкования: "хвалить жизнь стариков" и "забавлять стариков" невозможны, так как ludere с асс. personae не встречается в таком значении. Существует, однако, еще одно редкое значе-

ние ludere: "разыгрывать", "уподобляться" (ср. Cic. Fam. V11I,9,1; для Plu-ralis - Tert. Adv. Val. 32). Если понимать выражение egregios senes lusisse, провоцируемое iuvenes iocos agitare в ст. 5 как характеристику торжественного стиля Басса, смысл фразы будет соответствовать пафосу всего пассажа: "уважительно (pollice honesto) уподоблять себя выдающимся старцам".

Персии подтрунивает над своим другом. Его комплименты в целом сводятся к тому, что Цезий Басс умеет писать и шутливую, и серьезную лирику. Ср. хвалебную характеристику, данную Горацию, как первому из лириков, Квинтилианом (Х,1,96). Басс у Персия - всего лишь типический поэт-лирик. Тривиально-безликий образ Басса объясняется тем, что сатирик не одобрял тот вид поэзии, которым занимался его приятель и о котором мы можем судить по дошедшим отрывкам Басса, сходным с стихами, пародируемыми в 1,99-102 Персия. Персии не хочет быть огульным ругателем современной ему литературы. Однако комплименты дружественному поэту, как ранее - дружественному читателю - не более чем долг вежливости. Сатирик остается верен себе: его отношение как к современным поэтам, так и к современным читателям резко отрицательно.

Таким образом, разбор литературно - критических пассажей Персия в главах 1-Й заставляет переоценить его жизненную позицию в целом. Тип застенчивого юноши, не имеющего собственного мнения и неспособного, поэтому, к острому сатирическому диалогу, не находит подтверждения ни в жизненной, ни в художественной реальности. Выявляются совершенно другие черты его характера: живой темперамент, претенциозная до раздражительности дерзость и почти болезненный максимализм.

Глава III посвящена высказываниям Персия, касающимся предшественников в жанре сатиры, Горация и Луцилия.

В первом разделе рассматриваются главным образом ст. 1,114-119, не вызвавшие в науке особенных споров. Персий, охарактеризовав кратко творчество Луцилия и Горация, говорит несколько слов и о своей сатире. Комментаторы подчеркивают глагол muttire в ст. 119 и отмечают скромность Персия и ориентацию его на более "камерную" по сравнению с сатириками прошлого поэзию. Muttire Персия воспринималось как "писать исподволь, потихоньку". Так о своих философских беседах с Корнутом сатирик пишет (V,21): secrete loquimur ("мы разговариваем тайно").

Данное толкование должно быть пересмотрено радикальным образом. Персий сосредоточил внимание не только на методе предшественников, но и на объекте их сатирической критики. Схолиаст к ст. 114 замечает, что Муций, Луп и другие высокопоставленные друзья Луцилия составляли славу древней республики (ср. Ног. Serin. 11,1,65-69). Высокопарное обращение к ним Персия (ст. 115) является свидетельством почтения,

питаемого поэтом к героям римского прошлого. Важным для Персия является то, что Муций и Луп позволяли открыто обличать свои недостатки. Переходя к формулировке поэтики горацианской сатиры (ст. 116), Персий подчеркивает, что друзья Венузинского поэта, которых он высмеивал, не были безнадежно испорченными. Сатирик вспоминает о людях эпохи Августа с ностальгией. Однако Гораций уже не может открыто порицать своих высокопоставленных друзей. Персию же нельзя даже "издать писк". За риторически прозрачным антиклимаксом: "Lucilius genuinum frangit, Horatius ridet, Persius muttit" в данном пассаже просматривается последовательный упадок нравов общества, которое ко времени Персия уже не позволяет сатирикам каких бы то ни было критических высказываний в свой адрес. Таким образом, здесь следует видеть не ориентацию на камерную поэзию, а, наоборот, острое желание критиковать, которое наталкивается на неспособность современников положительно воспринимать критику. Приведенное понимание подтверждается и словоупотреблением: параллель для muttire (mu facere) в значении "порицать", "критиковать" дает Луцилий (Frgm. 397 /Krenkel/, что можно признать за прямой источник Персия.) Персий явно эпатирует публику, заявляя о своем стремлении обличать пороки деградировавших со времен Муция и Лупа римлян.

Во втором разделе внимание сосредоточено на труднейших и, пожалуй, наиболее дискутируемых стихах Персия -1,1-12, начинающихся с цитаты из первой книги сатир Луцилия (ст.1). Прежде всего, автора занимает фраза "quis leget haec?" (ст.2), традиционно понимаемая как "кто будет читать мои стихи?" При данном понимании продейктическое haec неопределенно указывает на весь последующий текст. Анализ большого количества примеров убеждает, однако, в том, что hic всегда указывает на нечто конкретное, причем — находящееся в непосредственной близости от самого местоимения. В случае указания на текст эпидейктическое haec встречается значительно чаще, а в примерах на hic с отрицанием (ответ на вопрос Персия - nemo - должен считаться обязательным) местоимение всегда ставится после того, на что оно указывает. В данном случае естественнее всего считать, что haec указывает на предыдущий стих как на цитату. Однако схолиаст объявлял цитатой из Луцилия ст. 2! Г.Пинцгер обоснованно предложил пересмотреть атрибуцию схолия к ст. 2 и отнести указание древнего толкователя, текст которого непонятен при сопоставлении со ст. 2, к первому стиху. Возникает один из сходных контекстов с haec при цитировании. Туманное высказывание застенчивого поэта заменяется гораздо более конкретной декларацией: "никто не будет читать стихи, которые только что прочел я".

Игнорируя достижения комментаторов Персия, часть издателей Луцилия сочли фрагментом все же не первый, а второй стих первой сатиры,

иначе говоря, слова quis leget haec. В.Кренкель воссоздает первую программную сатиру Луцилия, якобы, посвященную литературным вопросам. Между тем, если принять очевидный факт цитирования Персием Луцилия в первом, а не во втором стихе, то вся конструируемая литературно-критическая сатира Луцилия перестанет существовать. Frgm. 1, 3, 4 /Krenkel/ без труда соотносятся с последующими 49 фрагментами первой книги Луцилия, состоявшей, по-видимому, из единственной сатиры на тему "совета богов".

Возвращаясь к толкованиям спорного пассажа Персия (ст.1-12), автор предлагает пересмотреть существующие взгляды на личность воображаемого оппонента сатирика в диалогическом начале первой сатиры. В качестве собеседника Персий выбирает не среднего римлянина, представителя túrbida Roma, но, как это ни парадоксально, учителя-стоика, напоминающего Корнута. Вдумчивый собеседник встречается и в сатирах Горация (например, 11,7) и в других местах сатир Персия (1,96; 1,107). С учетом этого предлагается несколько изменить принятую большей частью авторитетных издателей расстановку реплик и видеть в ст.1-12 следующий ход мысли. Вспомнив Луцилия, Персий вопрошает: "Кто будет читать эти (то есть Луцилиевы) стихи?" Следующая реплика вводит в беседу воображаемого собеседника. Interlocutor, пробужденный к диалогу, начинает с nemo, усиленного hercule. Персий переспрашивает и получает тот же решительный ответ. Сатирик настаивает на резком неприятии вкусов общества и стремлении их критиковать. Противоположную позицию формулирует собеседник в ст. 5 - 8. На первый взгляд, это просто позиция равнодушного человека, которому безразлично, что творится кругом. Однако рекомендация "не искать (недостатков, блага и т. д.) вне себя" является специфической рекомендацией философа моралиста стоической школы. Совет не критиковать общество также исходит от стоика (ср. Epict. Ench. 30,5). Наконец, указание на то, что в Риме все стремятся критиковать чужие недостатки, не замечая собственных (так понимается апосиопеза в ст.8), также вызывает ассоциациии со стоической проповедью. На слова собеседника сатирик возражает, что показная суровость римлян, за которой скрывается порок, дает право на критику. Отвечая на просьбу извинить грехи современников, Персий приводит последний, решающий аргумент: он не может не смеяться (то есть, не писать сатир) по своей физической организации ("дерзкая селезенка").

Так же, как у Горация (Serm. 1,2-4), и Ювенала (1,19; 1,165-169), образ Луцилия является средством для формулировки Персием своих собственных творческих принципов. Последние оказываются отличными от того, что рекомендовали Персию учителя-стоики. Собеседник, советуя воздержаться от критики "смятенного Рима", высказывает идеи, обратные

Луцилиевым. Персии, в котором поэт противится философу, отвергает эти идеи.

Глава IV. Увлеченность Персия литературной темой сказалась в том, что он не обошел вниманием не только современных авторов и сатиру прошлого, но и другие эпохи, и другие жанры римской литературы, из которых в первую очередь следует выделить исторический и мифологический эпос (Энний и Вергилий) и архаическую драму (Акций, Пакувий).

В первом разделе рассматривается творчество Энния и, более кратко, Вергилия в оценках Персия. Несмотря на то, что критика Персия в "Холиямбах" направлена, главным образом, на элегических поэтов, схолиаст имеет основание считать, что в ст. 2 сатирик действительно намекает на начало Энниевых "Анналов". Элегики (Проперций, 111,3 и Галл), как и их основной образец Каллимах, начинают изложение рассказом о сне, в котором они общаются с Музами. У Энния дело обстоит иначе. "Анналы" начинались с обращения к Музам. После него следовало описание сна. Этот сон включен в композицию "Анналов" как воспоминание (ср. Lucr. 1,125), что и подчеркивается Персиевым memini (Chol. 2). Автору "Анналов" приснился Гомер, объявляющий, что его, Гомера, душа переселилась в тело Энния. Как и травестийные vates Персия, Энний получает на Геликоне верительные грамоты стихотворца (ср. Асг. ad. Ног. Epist. И, 1,51 ).

Эти замечания предваряют анализ ст. 9-11 шестой сатиры, темой которых является собственно мистическое видение древнего поэта. Ст. 9: Lunai portum, est operae, cognoscite, cives ("Граждане, познакомьтесь с гаванью Луны, [это] стоит труда") - представляет собой цитату из Энния. На это указывает схолий к ст. 10, в котором ст. 10: cor iubet hoc Enni postquam destertuit esse ("это велит сердце Энния, после того, как он перестал храпеть") - приводится как лемма. А.Хаусмен указал на то, что замечание схолиаста к ст. 10 hune versum... de Ennii carminibus transtulit {"этот стих [Персии] перенес из поэтических сочинений Энния") подхватывает в лемме слово hoc, обозначающее предыдущий стих. После слов mérito ergo ait ("следовательно, он верно говорит") схолиаст снова повторяет ст. 10, а затем пересказывает вкратце содержание пифагорейского сна Энния.

Прежде всего, требуется рассмотреть проблему соотнесения местечка Luna с Энниевым корпусом. Признав неправомерными попытки ате-тезы первой части ст. 9, автор переходит к анализу возможностей вписать Lunai portum во фрагменты Энния. Долгое время комментаторы считали, что Luna упомянута Эннием в проэмии к "Анналам", так как именно там ему приснился сон. Предлагалось поставить VI,9 Персия непосредственно до или после фрагментов, относящихся к содержанию сна. Это толкование отклоняется на том основании, что Лигурия, когда Энний начинал писать

«Анналы» еще не была колонизована. Кроме того, боговдохновенные поэты обычно не пишут о том месте, где они видят свои сны. А.Хаусмен усмотрел в destertuit смысл "очнулся от нелепых грез". По мнению английского исследователя, это означает что Энний перешел от эпоса к сатире. Фрагмент предлагалось, таким образом, перенести в "Satura" Энния. Диакритический знак посреди цитируемого схолиастом второй раз ст. 10, якобы, делит эту цитату на две леммы. В прочих цитатах схолиаста диакритический знак не означает, однако, введения новой леммы. В данном случае он, скорее всего, отмечал цезуру. Stertere у Персия значит просто "спать и видеть сны", но не "видеть нелепые сны". Возможность отнести Lunai portum к сатирам Энния минимальна.

Рассмотрение трактовок Luna у Энния оставляет, по мнению автора, единственную вероятность аттрибуции цитаты, на которую указывал уже Л.Мюллер. Luna упоминалась в одной из последних книг "Анналов", написанной около 177 г. (до 184 г., когда Энний стал римским гражданином, он не мог бы обратиться к публике cives). В этом году в Луну выводилась колония (Liv. XLI,13) и Энний хотел подбодрить участников предприятия. Автор считает, что в cor iubet следует видеть скрытую цитату. Энний писал, что сердце велело ему рассказать о прекрасной гавани Луна. Схолий рекомендуется отнести целиком к ст. 9, упраздняя лемму как возникшую в результате повторения цитируемого далее ст. 10 при механическом копировании. Mérito схолиаста относится к словам postquam destertuit, вводящим описание сна. "Стих Персия, пишет схолиаст, взят из песен "Анналов", и поэтому, Персии правильно говорит, что Энний написал о Луне после того, как закончил храпеть." Начало "Анналов", по свидетельству Персия и его схолиаста, выглядело следующим образом: Энний обращается к Музам. Затем он припоминает о своем сне ("захрапел"). Затем, по указанию Персия, он заканчивает рассказ о сне ("прекращает храпеть"). Эпизод сна закончен. Затем ("после того, как отхрапел") следует основное изложение - 17 книг "Анналов". Перестав храпеть (ср. Glos, evigilavit), Квинт (то есть, римлянин) приступил к описанию римских дел, в частности - колонизации Лигурии.

По мысли Персия, цитируемый стих показывает неуклюжесть архаической поэзии. Формально это выражено не только архаизмом Lunai, но и эллипсом est operae (sc. est operae pretium). Самым нелепым для Персия был, конечно, сон с Гомером. Описывая portus Lunae, сатирик не удержался оттого, чтобы поиздеваться над древними vates и, косвенно, над своими современниками, которые (и среди них прежде всего приятель Персия -Лукан), отчасти следуя моде на архаику, увлекаются героико-историчес-ким эпосом.

В заключении настоящего раздела автор приводит оценку, данную сатириком эпосу Вергилия (1,96-97). В ст. 92-99 первой сатиры отклоняется расстановка реплик О.Яна и принимается порядок, рекомендованный Г.Немети. Ст. 96-97, содержащие критику в адрес Вергилия, произносит оппонент. Сопоставляя его слова с сохраненными Сервием критическими замечаниями Корнута к Вергилию, автор приходит к выводу, что, как и в начале первой сатиры, собеседником Персия является некто весьма напоминающий Корнута. Ценя мнение своих учителей и товарищей (о сочувствии Персия свидетельствует продуманность метафоры: arma virum уподоблено пробковому дубу), сатирик, однако, не вполне соглашается с ними. В 1,92-99 предлагается видеть следующий ход мысли: отзываясь на замечание собеседника о iunctura, Персий приводит примеры этой iunctura -вычурные до глупости стихи, пародирующие современных поэтов. Оппонент возражает ему: "но и Вергилий уродлив". Персий: "Да, но что же тогда читать. Неужели популярные стихи о Вакхе? (ст. 99-102)". Персий не считает Вергилия примером для подражания. Вергилий плох, но то, чем современные поэты хотят заменить Вергилия, еще хуже. Этот оригинальный для поэта нового стиля взгляд возвышает его над тогдашним литературным обществом.

Второй раздел касается древней латинской драмы в стихах Персия, представленной именами Акция и Пакувия -1,76-78. Анализируемый пассаж следует за рассуждениями Персия о современных поэтах, "имеющих обыкновение молоть чепуху на греческий лад" и неспособных описать простые римские древности. Если, как это неоднократно предполагалось, стихи об Акции и Пакувии произносит interlocutor, то Персия необходимо счесть поклонником латинской архаической поэзии, как и большую часть латинских поэтов серебряного века. Принять такую позицию мешает сила, с которой сатирик обрушивается на недостатки Акция и Пакувия. Однако, возникает вопрос, как именно понимать пейоративные эпитеты: venosus liber Acci и verrucosa Antiope ("венозная книга Акция и бородавчатая "Антиопа"). "Дуумвиры" - Акций и Пакувий - встречаются как пример плохой поэзии у Тацита (Or. XX-XXI) и Марциала (XI,90). Автор считает, что Персий впервые объединил двух трагиков. Параллель с Тацитом (Or. XXI), который, вероятно, имел в виду анализируемые стихи Персия, позволяет конкретизировать негативные характеристики Акция и Пакувия. Venosus подразумевает переизбыток пафоса, раздутость Акция, тогда как verrucosus - недостаток пафоса, сухость Пакувия. Не менее трудно объяснить эпитет Акция Brisaeus. Корнут в своем трактате о богах не может дать этимологии Brisaeus и аллегорически истолковать данный эпитет Диониса. С другой стороны, римские авторы видят у Акция много силы и страсти. Исходя из этого, предлагается считать, что Brisaeus - не

более чем экзотическое слово, некоторым образом указывающее на дионисийскую буйность Акция. Персий высмеивает Акция, используя гиперболу.

По мысли Персия, современные литераторы так увлечены греческими образцами, что разучились писать о римском. Однако в качестве образца для римских тем служат обезображенные древностью стихи первых римских поэтов. БаПадо 1оциепсН (1,80), "кастрюля говорения", жанровый винегрет, смешение противоположных тенденций - такова ситуация в современном литературном мире, о которой с негодованием отзывается Персий.

Заключение. Литературно-критические пассажи относятся к последнему периоду творчества Персия. Относительно композиции, явившейся, возможно, целиком плодом деятельности Корнута и Басса, следует заметить, что сатиры, отчасти посвященные литературным вопросам и отличающиеся широтой взгляда и своеобразностью мысли, находятся на периферии, обрамляя чисто философские, которые, напротив, отмечены недостатком поэтического мастерства и оригинальности. Таким образом, есть основания сделать заключение не только о хронологической, но и о некоторой композиционной общности анализируемых в диссертации сюжетов, что подкрепляет общий вывод автора: несмотря на разорванность мысли сатирика, на протяжении всего изложения им высказывается единая позиция по вопросам литературного творчества.

Вопреки утверждениям о скромности Персия и робости, которую он испытывает перед публикой, автор отмечает, что в своих сатирах Персий как литературный критик проявляет крайнюю агрессивность. Уже в прологе имплицитно высказывается отрицание положительного начала в современной литературе. Однако в начале первой сатиры Персий вынужден признать, что сам он все-таки не может не писать. Оправдавшись "дерзкой селезенкой", сатирик может, уже не оглядываясь на себя, сосредоточить внимание на недостатках других поэтов.

Говоря об эволюции сатиры при последовательной деградации общества, Персий дает понять, что невосприимчивость окружающих к критике (но не страх перед властями) лишает его возможности стать резким критиком общественных пороков.

Важнейший вопрос литературной критики Персия состоит в том, насколько оправданы заимствования сюжетов и образов греческой литературы латинскими авторами. Персий остерегается высказываться о греках критически. Римское литературное прошлое гораздо более удручает его, чем греческое. Призыв сатирика обратиться к римским темам - всего лишь требование трезвого вкуса.

Касаясь отношения сатирика к аудитории, автор замечает, что Персии отказывается принимать в расчет суждения о себе большей части читателей. Идеальный ценитель, которому Персии кланяется в 1,46-47, не более реален, чем sapiens стоиков. Когда Персию требуется мнение вдумчивого читателя, он вспоминает свои споры с Корнутом, но и здесь демонстрирует нежелание принимать чужие мнения.

Вместе с тем, думать, что Персий безоговорочно отвергает любые творения своих коллег-литераторов, в целом было бы ошибочно. Пример идеального поэта, воплощенный в образе Цезия Басса, показывает, что, по мнению Персия, истинный талант, хотя таковой и встречается необычайно редко, способен и в эпоху литературных брожений создавать образцы блестящей поэзии.

Многие поэтические жанры римского прошлого поэт считает отжившими свой век. Однако есть все основания считать, что Вергилия Персий ценил больше, чем эпиков-новаторов, и, во всяком случае, больше, чем его учитель Корнут.

В заключение еще раз обращается внимание на верность толкований Персия, находимых в античном пласте схолиев (высказывается гипотеза о принадлежности их Валерию Пробу) и делается вывод о доступности Персия восприятию его античной аудитории.

Апробация работы. Положения диссертации были изложены в докладах на XXV и на XXVI ежегодной конференции преподавателей и аспирантов филологического факультета СпбГУ, а также в ряде докладов, регулярно читавшихся на аспирантском семинаре кафедры классической филологии. СпбГУ в период с 1995 по 1998 год.

Список опубликованных по теме диссертации работ.

1. Ipse semipaganus. К интерпретации "Холиямбов Персия" // Hyperboreus. 1997. Vol.3. Fasc.l. С. 100-124.

2. Цезий Басс в стихах Персия (VI, 1-6) // Hyperboreus. 1998. Vol.4. Fasc.l. С. 72-94.

Текст диссертации на тему "Литературная критика в сатирах Персия"

/ / Гун .... У/ / о

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

ПОЗДНЕВ Михаил Михайлович ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА В САТИРАХ ПЕРСИЯ

Специальность 10.02.14 - классическая филология

Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Научный руководитель - доктор исторических наук, профессор А.И.Зайцев.

Санкт-Петербург 1998

ОГЛАВЛЕНИЕ

Стр.

1) ВВЕДЕНИЕ. Obscuritas Персия и его талант........................ 3 - 14

2) ГЛАВА I. Критика общественного вкуса.

§ 1. Ipse semipaganus и современная поэзия.............................. 15-40

§ 2. Апология сатиры. Mida rex: поэт Нерон

и читатель Персия................................................................ 40-59

3) ГЛАВА II. "Снисходительное" отношение к читателям и поэтам.

§ 1. Rara avis: критика собственных стихов.............................. 60-75

§ 2. Ближайшее литературное окружение Персия.

Цезий Басс...........................................................................75 - 99

4) ГЛАВА III. Сатирики прошлого: Гораций и Луцилий.

§ 1. Позиция Персия по отношению к образцам..................... 100 - 107

§ 2. Персий и Луцилий (I, 1- 12)...............................................108-127

5) ГЛАВА IV. Критика эпоса и архаической драмы.

§ 1. Исторический и мифологический эпос.

(Энний и Вергилий.)......................................................... 128 - 149

§ 2. Акций и Пакувий. Древняя латинская драма

в сатирах Персия..............................................................149-159

6) ЗАКЛЮЧЕНИЕ.................................................................. 160 - 169

7) БИБЛИОГРАФИЯ.............................................................170-18О

ВВЕДЕНИЕ. Obscuritas Персия и его талант.

Сатиры Авла Персия Флакка традиционно признаются одним из наиболее сложных для толкования латинских текстов, причем большинство ученых считают obscuritas Персия намеренной1. Почти каждая трудность, возникающая при чтении этого автора, рассматривается как некое препятствие, искусственно созданное самим Пер-сием для того, чтобы затруднить читателю доступ к его мысли. Ясно, что такую странную манеру сочинительства можно объяснить лишь тем, что мысль Персия почти нигде не является хоть сколько-нибудь оригинальной, и сам поэт это сознавал2.

Такой уничижительный взгляд на творчество Персия не разделяли, однако, ни античные, ни средневековые авторы. Крайнее самолюбие Лукана не мешает ему признать Персия намного лучшим поэтом, нежели он сам. Vera poemata Персия Лукан без всякой задней мысли противопоставляет собственным ludi (Persii vita. P. 58. /Bücheler/)3. "Истинная поэзия" в определении Лукана, которое было

1 См. Scuilante-Saccone М. La poesia di Persio alla luce degli studi piu recenti // Aufstieg und Niedergang der römischen Welt. Bd. 32-33. Berlin, 1985. P. 1781 - 1812. Ср. общую оценку сатир Персия, данную В. Куг-лером (Kugler W. Des Persius Wille zur sprachlichen Gestaltung in seiner Wirkung auf Ausdruck und Komposition. Diss. Berlin, 1940. S. 2 - 6.). См. также: Franchino А. II problema della oscurita in Persio // Annali della Facolta di Magistero dell'Universita di Bari. 1973-1974. Vol. 13. P. 675 - 676. Противником этой позиции является В. Киссель, автор последнего, самого полного комментария к сатирам Персия: "Персий не стремился к неясности ни намеренно, ни бессознательно" (Aules Persius Flaccus. Satiren. Herausgegeben, übersetzt und kommentiert von W. Kißel. Heidelberg, 1990. S. 6) Однако попытку обосновать это утверждение (сложность в том, что Персий иногда употребляет выражения вульгарного и народного языка, которых мы не понимаем) нельзя назвать удачной. Лексикон Персия в целом понятен, и мы, как правило, угадываем, о каких реалиях идет речь, что, однако, далеко не всегда приближает к пониманию контекста.

2 Ср. Schanz М. - Hosius С. Römische Literaturgeschichte. Bd. II. München, 1935. S. 481: "В особенности, постоянное смешение абстрактного и конкретного, которое переводит бессмысленное выражение в область осмысленного (курсив наш - М.П.) является пыткой для читателя Персия."

3 Трудно представить себе, что Лукан мог кого-то считать лучшим поэтом, чем он сам. Поэтому ирония не была бы неожиданной. Однако в дальнейшем, при более подробном разборе этого места, мы

высказано в кружке философа Корнута, без сомнения, имеет в виду не только талант стилиста, но и вдумчивость сатирика - наблюдателя жизни. Из "Жизнеописания" мы знаем и о чрезвычайной популярности книги Персия у читателей второй половины I в4. Поколение спустя Квинтилиан, бывший, как известно, противником поэтики "нового стиля" и высказывавшийся о поэтах времен Нерона, таких как Сенека и Лукан, скорее неодобрительно (Inst. X, 125131; X, 90) признает истинность этой славы:

Multum et verae gloriae quamvis uno libro Persius meruit (Inst. X, 94). ("Персий, хотя и [всего] одной книгой, заслужил большую, и причем - истинную славу.")

В ту эпоху упадка вкуса, когда литературный Рим переживает засилье графоманов, именно Персий становится примером поэта, сумевшего в одной книге сатир сказать больше, чем другие - в обширной эпической поэме. Так характеризует Персия Марциал (IV, 29, 7-8):

Saepius in libro numeratur Persius uno,

Quam levis in tota Marsus Amazonide.

покажем, что Лукан здесь мог быть вполне серьезен. Мы не разделяем мнения А. Барталуччи, что тщеславие Лукана требует изменить традиционный текст и читать suo ludo diceret вмесо sua ludos diceret (Bartalucci A. Persio e i poeti bucolici di eta neroniana // Rivista di cultura classica e medioevale. 1976. Vol. 18. P. 88). Тем более нет никаких оснований для атетезы всего пассажа, на которой настаивает Э. Пасоли (Pasoli Е. Note sui componimenti d'argomento letterario di Persio // Paideia. 1968. Vol. 23. P. 285 - 287).

4 Editum librum continuo mirari homines et diripere coeperunt (Persii vita. P. 59 /Bücheler/). Неправдоподобно, на наш взгляд, предположение О. Зееля, что под homines подразумевается "zahlmäßig kleine Kreise" (Die Satiren des Persius. Lateinisch und Deutsch. Herausgegeben von O. Seel. München, 1950. S. 117). Скорее всего, первое античное издание Персия стало таким популярным потому, что его стихи долгое время были известны лишь немногим друзьям, членам кружка Корнута, принадлежавшим к интеллектуальной элите тогдашнего Рима. Вероятно, от Персия ждали каких-то персональных намеков и обличений высокопоставленных лиц нероновского времени, а возможно (учитывая оппозиционность некоторых друзей Персия, таких как Тразея Пет) - и самого императора. Таким образом, само по себе данное свидетельство "Vita" не может служить достаточным подтверждением тезиса о доступности Персия восприятию современного ему читателя (ср. Aules Persius Flaccus. Satiren. Herausgegeben von W. Kißel... S. 4) Гораздо важнее то, что интерес к нему широкой публики не ослабевает и в дальнейшем (см. ниже).

("Чаще упоминается Персий с одной книгой, чем Марс со всей [своей] "Амазонидой.")

Saepius numeratur в нашем понимании говорит о том, что интерес к Персию у читателя времен Марциала еще велик. Между тем, poeta obscurus вряд ли мог быть широко читаемым через полстолетия после смерти. Помимо этого, Марциал, очевидно, приписывает Персию основательность (gravitas), которая эллиптически противостоит легкости (levitas) Марса5.

Иоанн Лаврентий Лид, византийский ритор и государственный деятель V-VI вв., единственный из известных нам античных авторов, считает Персия темным ( De magistratibus rei publicae Romanae I, 41): népcrioq 5é tóv 7roir|Ti¡iv Xwcppovcc цгцтцуособои OeXtov то At>KÓ(ppovo<;

7tapfjA.0ev ocj-iocDpóv.

("Персий, желая подражать поэту Софрону, впал в темноту Ликоф-рона.")

В. Киссель в предисловии к обширному комментарию Персия высказывает предположение, что Лид выразил общее мнение своих современников и стал родоначальником той традиции, которая в конце концов окончательно "разоблачила" Персия6. Однако нам представляется, что отзыв Лида не мог быть продиктован ничем кроме его собственных литературных вкусов и остался незамеченным латино-язычной традицией7. Показательным является странное утверждение о том, что Персий стремился подражать древнему мимографу Софрону из Сиракуз. Эта выдумка пришла в голову Лиду, видимо, потому, что многие неясности у Персия вызваны диалогическим характером его сатир. Распределение реплик между воображаемыми собеседниками сатирика и им самим зачастую определяет смысл пассажа в целом. Надуманным выглядит и сравнение с Ликофроном. Ликофрон сочинил поэму, целиком состоящую из загадок, предложив читателю поломать голову над их отгадками. Художественный метод автора "Александры" чужд Персию, писавшему диатрибу, а не ученый эпос. Отзыв о Персии, как о поэте, намеренно затемнявшем свои стихи и потерявшем благодаря своей нарочитой оригинальности нить собственной мысли (видимо, это скрывается за то

5 Иначе у Н. Скиволетто, увидевшего (как кажется, необдуманно) в цитируемых стихах Марциала иронию по отношению к Персию. (Не будет ли это означать, что Марциал хвалит Марса?) См. Scivoletto N. La "poética"di Persio // Argentea aetas. In memoriam E.V. Marmorale. Genova, 1973. P. 104 n. 56.

6 Aules Persius Flaccus. Satiren. Herausgegeben von W. Kißel... S. 6-7.

7 Что касается позднейших византийских авторов, то они нигде не упоминают Персия. Вообще, насколько мы можем судить, мнение Лида впервые вспоминают издатели Персия в XIX-ом веке.

ajuavpov), предваривший критику Персия учеными нового времени, следует целиком отнести на счет критического чутья чиновника эпохи Юстиниана.

Мы, конечно, не можем точно сказать, как относились к Персию образованные читатели конца V в. Латинские patres, жившие в хронологически близкую Иоанну Лиду эпоху, почитали Персия и нигде не высказывались о несостоятельности его как поэта и как мыслителя. Напротив, Лактанций и Августин признают его образцом "нравственного поэта"8, Иероним же называет Персия disertissimus satiricus (Epist. CXXVI, 6). Из писаний Иеронима видно, что Персий в IV в. являлся одним из школьных авторов9. Известно, что Персия много переписывали в Средние Века10. Упоминания о нем встречаются у ряда средневековых авторов11. Если во времена Лида отношение к Персию на Западе меняется, то непонятно, почему в XI в. он попадает в число aurei auctores наряду с Горацием и Вергилием12.

То, что тексты Персия рано становятся объектом подробного комментирования, не говорит о какой-то исключительной трудности восприятия их античными и средневековыми читателями13. Скорее это свидетельствует о почтении к Персию традиции (возможно, пер-

8 Рецензия Персия в текстах Лактанция, Августина и Иеронима еще не исследована в достаточной степени. См. Courcelle Р. Saint Augustine lecteur des satires de Perse // Revue des Sciences Religieuses. 1953. N 27. P. 40 - 46. Между тем у нас нет недостатка в свидетельствах почтения, оказываемого Персию раннехристианскими авторами: Hagendahl Н. Latin Farthers and the Classics. A Study in Christian Latin Thought and Letters. Göteborg, 1958. Index, см. Persius; См. также Hering G. Persius. Geschichte seines Nachlebens und seiner Übersetzungen in der deutschen Literatur. Berlin, 1935. S. 140 - 145.

9 См. прим. 71. Известный анекдот о том, что кто-то из отцов церкви (чаще всего называют имя Иеронима) бросил книгу Персия в огонь со словами: "si поп vis intelligi, поп debes legi", лишен достоверности.

10 См. Manitius М. Philologisches aus alten Bibliothekskatalogen (bis 1300) // Rheinisches Museum. 1892. Bd. 47. S. 52 - 54.

11 Среди них Гунцо из Новары, Иоанн из Солсбери и др. Впечатляющий список testimonia (до XIV-го века) составил М. Маниций (Manitius М. Beitrage zur Geschichte römischer Dichter im Mittelalter // Philologus 1888. Bd. 47. S. 710 - 720. )

12 См. Hering G. Persius. Geschichte seines Nachlebens... S. 172.

13 Иначе уже у К. Германна. См. Hermann К. F. Analecta de aetate et usu scholiorum Persianorum. Göttingen, 1846. P. 4.

вым комментатором Персия был Валерий Проб14), всегда избиравшей для толкования лучших, а не сомнительных авторов. Пояснения писались и к Вергилию, и к Теренцию, и ко многим другим каноническим авторам, которых трудно заподозрить в злокозненном затемнении своих мыслей. В дальнейшем у нас будет немало случаев показать, что тот комментарий к сатирам Персия, который, по всей видимости, был популярным в поздней античности и следы которого отыскиваются в средневековых схолиях, как правило, верно отражает ход мысли сатирика.

Филологи Ренессанса, энергия которых дала Персиевым сатирам новую жизнь, также не высказывают своего недовольства стилем и идеями Персия. По мнению Бартоломео Фонти и Джованни Бри-таннико, составлявших комментарий к первым изданиям Персия, Персий превосходит Ювенала, а подчас даже не уступает Горацию15. Толкователи первой половины XVI в. зачастую обнаруживают замечательно верное понимание многих спорных пассажей Персия16. В эти десятилетия повсеместного еще бытования цицеронианской латыни Персий выдержал несколько изданий, некоторые из которых были рассчитаны на широкий круг читателей17.

Перемена в восприятии и исследовании сатир Персия была спровоцирована брошенными вскользь спорными замечаниями обоих Скалигеров. Юлий Цезарь Скалигер в своей "Поэтике" упоминает о Персии следующим образом: "Persii vero stilus morosus et ille ineptus, qui quum legi vellet quae scripsisset, intelligi noluit quae le-gerentur. Quamquam nunc a nobis omnia intelleguntur. At fuit tempus,

14 Последнее малоправдоподобно. Мы не занимались детально вопросом об атрибуции схолиев к Персию. После исследований О. Яна остается мало сомнений в том, что к Пробу восходит "Vita". См. Auli Persii Flacci Satirarum Liber. Ed. O. Jahn. Lipsiae, 1843 /Далее - Ed. Maior/. P. CXXXVI - CLXI. Если верить титулу, "Жизнеописание" взято из комментария Проба. См. об этом в "Заключении". Попытки приписать "Vita" Светонию или Акрону (см., в частности, Kisselius A. Specimen criticum, continens A. Persii Flacci codicum MSS Leiden-sium collationem. Diss. Zalt-Boemeliae, 1848. P. 98) не встречают сочувствия у современных критиков.

15 A. Persii Flacci Satyrarum opus. Cum commentariis Jo. Britannici et Barth. Foncii. Venetiis, 1497. P. 3 - 9.

16 См. Auli Flacci Persii Satyrae sex, cum quinqué commentatoribus et eorum in singulas satyras argumentis. Basileae, 1551.

17 Таково, например, издание Любина, выходившее несколько раз: Persii Flacci satyrae VI. Ita illustrata, ut a quodam facile intelligi possit commentariis Einhardi Lubini. Amstelredami, 1595.

cum inter ignotos haberetur18." Сатиры Персия писались в расчете на очень узкий круг близких друзей поэта. У нас нет никаких оснований считать, что Персий не хотел быть понятым этими людьми. Далее, неясно, учитывая вышесказанное, когда Персий действительно "был в числе неизвестных (непонятных? - М. П.) авторов". Скалигер не мог, конечно, иметь в виду VI-'VIII вв., "темные века" латинской литературы. Персий, кстати, пережил эту гибельную для большей части второстепенных поэтов эпоху без катастрофических потерь. И уж если "теперь мы понимаем все", то позднеантичный читатель, для которого многое из того, что во времена Скалигера уже давным давно утеряно, было прозрачным, тем более не испытывал особенных затруднений. Иосиф Скалигер высказывается о Персии в таком же духе: "Persius affectavit obscuritatem et caecus dicitur a poetis. Luciliano more scribit."19 Какие поэты называют Персия слепым (то есть, в пассивном смысле, - неясным)? Быть может, современники Скалигеров? Думается, впрочем, что "слепота" Персия возникла из глупости, приписанной ему старшим Скалигером. Детальное сходство Персия и Луцилия не исследовано в достаточной степени еще и сейчас. Думается, Скалигер не имел определенного представления о каких-то специфических общих чертах этих сатириков. Луцилий возникает оттого, что Персий сам цитирует его в первом стихе первой сатиры (и, возможно, из свидетельства "Vita" об увлечении Персия именно этим автором).

Влияние Скалигеров на умы было столь велико, что даже Исаак Казобон, который подготовил не потерявшее своего значения и поныне издание Персия20, дав сатирику высокую оценку, не смог переубедить ни современников, ни будущих исследователей. Младший

18 Scaliger Julius Caesar. Poetices libri Septem. Lyon, 1561. P. 323 (lib. VI, cap. 6). Скалигер, видимо, сам чувствует парадоксальность своей рецензии. Кстати, нам представляется, что вышеупомянутый анекдот о брошенной в огонь книге Персия, происходит именно из этого афористичного высказывания Скалигера (ср. intelligi noluit : non vis intelligi; legi vellet : non debes legi).

19 Scaliger J. J. Prima Scaligeriana. Trajecti ad Rhenum, 1670. P. 85. Это высказывание младшего Скалигера напоминает рецензию Иоанна Лида. И тот и другой равно удалены от Персия разностью культур и языка.

20 A. Persil Flacci Satyrarum Liber. Edidit I. Casaubon. Lutetiae, 1605. Мы пользовались более доступным изданием комментариев Исаака Казобона в обработке его сына Мерика Казобона с дополнениями Ф. Дейбнера. А. Persii Flacci Satyrarum Liber cum I. Casauboni notis. Editio nova cura et opera Merici Casauboni Isaaci fllii. Auxit F. Deubner. Lipsiae, 1833.

Скалигер не вступал в дискуссию, отделавшись каламбуром: "Au Perse de Casaubon la saulce vaut mieux, que le poison"21. XVII и XVIII век проходит под знаком презрения к Персию. Панегирик Персию в предисловии к изданию Ф. Пассова22 не вызвал никакой реакции, если не считать появившегося вскоре популярного издания сатир Персия на немецком языке (перевод был выполнен шестистопным ямбом, с рифмой)23. Впоследствии, после знаменитого издания О. Яна, ставшего образцом для всех последующих толкователей24, корпус сатир Персия стал расцениваться как некий сборник трудных задач для филолога. Такой подход к делу немало навредил и продолжает вредить Персию, порождая множество произвольных толкований.

Итак, мы видим, что ни античная, ни раннегуманистическая традиция не дает оснований судить о Персии как о poeta obscuras. Отношение к его сатирам пересматривается в ту эпоху, когда живое владение латинским языком начинает уходить в прошлое, унося с собой привычку к непосредственному восприятию латинских текстов. Настоящая работа представляет собой попытку показать, что в абсолютном большинстве случаев мы можем приблизиться к пониманию стихов Персия его современниками. Мы присоединяемся к мнению, высказанному в свое время переводчиком Персия Эдмундом Бертоном: "То, что Персий сочтен темным, неостроумным и непонятным автором, есть результат скорее недостатка прилежания у читателя, чем недостатка ясности у автора."25 Конечно, никакое упорство не поможет найти в Персии то, чего в нем нет, однако результаты тысячелетней осады, первым памятником которой остаются схолии, не дают нам права делать вывод о полном бессилии исследовательской мысл