автореферат диссертации по филологии, специальность ВАК РФ 10.01.01
диссертация на тему: Локально-исторический метод в литературоведении Н.П.Анциферова и русская литература 1920-1930-х гг. (Проблемы взаимосвязей краеведения и художественной литературы)

Полный текст автореферата диссертации по теме "Локально-исторический метод в литературоведении Н.П.Анциферова и русская литература 1920-1930-х гг. (Проблемы взаимосвязей краеведения и художественной литературы)"

На правах рукописи

МОСКОВСКАЯ Дарья Сергеевна

ЛОКАЛЬНО-ИСТОРИЧЕСКИЙ МЕТОД В ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ Н.П. АНЦИФЕРОВА И РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА 1920-1930-х гг.

(Проблемы взаимосвязей краеведения и художественной литературы)

Специальность 10.01.01 - русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук

2 4 023

Москва - 2011

4855842

Работа выполнена в Отделе новейшей русской литературы и литературы русского зарубежья Института мировой литературы им. A.M. Горького РАН

Научный консультант:

доктор филологических наук, чл.- корр. РАН Корниенко Наталья Васильевна (ИМЛИ РАН)

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник

Вахитова Тамара Михайловна

Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН

доктор филологических наук, профессор Клинг Олег Алексеевич

Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова

доктор филологических наук, профессор Чернышева Елена Геннадьевна

Московский педагогический государственный университет

Ведущая организация:

ГОУ ВПО «Литературный институт имени A.M. Горького»

Защита состоится 24 февраля 2011 года в 15.00 на заседании Диссертационного совета Д 002.209.02 при Институте мировой литературы им. A.M. Горького РАН по адресу: 121069, Москва, ул. Поварская, 25а, ИМЛИ РАН, конференц-зал.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Института мировой литературы им. A.M. Горького РАН.

Автореферат разослан «¿¿$у> 2011 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета, кандидат филологических наук

О.В. Быстрова

I. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Настоящая работа посвящена выявлению, реконструкции и анализу широкого круга проблематики взаимосвязей русской литературы 19201930-х гг. с краеведческой мыслью времени. Предмет исследования: локально-исторический метод в литературоведении Н.П. Анциферова (1889-1958) и местнографическая образность ряда художественных произведений 1920-1930-х гг.

Имя Николая Павловича Анциферова, выдающегося историка-градоведа, краеведа, литературоведа, хорошо известно современным ученым-гуманитариям. Публикация в конце 1980-нач. 1990-х гг. мемуаров Анциферова и сопровождавшие ее биобиблиографические разыскания восстановили духовный облик и канву жизни ученого. Переизданные в те же годы знаковые книги Анциферова «Душа Петербурга» (1922), «Петербург Достоевского» (1923), «Быль и миф Петербурга» (1924) ввели в науку о литературе тему отношения урбанистической художественной образности к реальному источнику -монументальному городу. Первые публикаторы трудов Анциферова закономерно ощущали необходимость дать определение их научной ценности. Но особенности исторического момента, переживаемого Россией на рубеже столетий, заслонили эту задачу на тот момент более злободневной - установить связь с прерванной гуманитарной традицией и воскресить непростую судьбу ее хранителя. И потому знакомство научной общественности с работами Анциферова ограничилось указанными выше книгами, а их рецепция была встроена в интеллектуальную ситуацию конца 1980-нач. 1990-х гг. и оторвана от реального исторического контекста, откликом на который явилась «петербургская трилогия». В результате - исследования Анциферова не получили должного анализа. Массовое обращение к открытой им теме не углубило понимания ее проблематики, не привело к осознанию подлинного значения его трудов для истории и теории литературы, не способствовало использованию его методологии. Напротив, в литературоведении утвердилось мнение о работах Анциферова как о поэтических эссе «писателя», которому мешала рефлексия и не хватало литературного дарования, а не как об основополагающих научных исследованиях.

Одной из причин того, что научные открытия Анциферова до сих пор должным образом не поняты, стало то обстоятельство, что большая часть его наследия и, прежде всего, основополагающий труд -диссертационное исследование «Проблемы урбанизма в русской художественной литературе. Опыт построения образа города -Петербурга Достоевского - на основе анализа литературных традиций» - оставались неопубликованными. Издание в 2009 г. в ИМЛИ РАН

монографии Анциферова1 открыло новый этап изучения в историко-культурном и литературном контекстах первой половины XX века работ этого выдающегося литературоведа, филолога-краеведа.

Диссертационное исследование Анциферова, подведшее итог его многолетней историко-литературной работе, как и другие его литературоведческие штудии, посвящены хронотопической образности. По мнению ученого, художественные хронотопы сублимируют в себе важнейшие исторические процессы эпохи и отражают авторское мировоззрение, указывая на достигнутый обществом уровень постижения истории и исторического человека. Историко-литературные исследования образов местности у Анциферова, как и посвященные пространственно-временным приметам в структуре художественного образа работы М.М. Бахтина, вдохновляет убеждение, что источник хронотопической образности следует искать во внетекстовой -социальной действительности и что художественный хронотоп, в конечном счете, к ней обращен и находится с ней в эмоционально напряженном диалоге. Однако осмысление социальной реальности остается у Бахтина все же в рамках философско-эстетической, культурологической проблематики, тогда как научный метод Анциферова возвращает исследователя непосредственно к некнижному первоисточнику художественных образов.

Историко-литературные исследования Анциферова выявили важную особенность русской литературы как литературы, созданной писателями с талантом и установками социального историка - краеведа, и продемонстрировали достоверность социальных наблюдений и прогнозов, следующих из хронотопической образности русской словесности. Вот почему Анциферов был убежден, что изучение истории литературы требует и от литературоведа конкретно-исторических знаний и некнижного источника впечатлений. Методология Анциферова предполагает полевые исследования, требует выезда историка литературы на местность, где развивается действие изучаемого художественного произведения, и сравнения увиденного с хронотопом, созданным писателем. Итогом станет, как утверждал ученый, смирение филолога перед открывшейся ему действительностью, преодоление исследовательского эгоизма, порожденного интеллектуальными привычками.

Как и образы местности, запечатленные русской литературой 19201930-х гг., разработанный Анциферовым в 1920-е гг. локально-исторический метод их анализа является приметой времени. Он современен методологическим спорам в марксистской социологии, социологическим методам в литературоведении, разрабатывавшимся «бахтинским кругом». Он складывался и опробовался в одно время с

1 Анциферов Н.П. Проблемы урбанизма в русской художественной литературе. Опыт построения образа города - Петербурга Достоевского - на основе анализа литературных традиций / Предисл. Н.В. Корниенко; сост., послесл. Д.С. Московской. М.: ИМЛИ РАН, 2009.

научными поисками ленинградских формалистов и развивал конкретно-исторический метод предреволюционной отечественной исторической науки применительно к художественной литературе. Метод Анциферова позволяет объяснить напряженный интерес к образам местности в литературе первых пореволюционных десятилетий и выявить содержание ее художественной местнографии. Наконец, труды Анциферова обладают самостоятельной теоретической ценностью для филологии, предлагая аутентичный художественному языку русской литературы оригинальный метод историко-литературного анализа.

Указанные достоинства историко-литературных исследований Анциферова сделали научную биографию ученого композиционным и методологическим стержнем данной работы. Научные открытия Анциферова и их генезис рассмотрены здесь на широком биографическом, историко-литературном и общественно-историческом фоне. При подготовке данной работы были выявлены новые архивные материалы к биографии и научному творчеству Анциферова, изучены его публикации в периодике 1920-1950-х годов. Жизненный путь ученого, этапы становления методологии составили хронологическую канву исследования, вокруг которой естественным образом выстроился поясняющий его идейную борьбу и научно-практическую деятельность литературно-художественный и внелитературный социальный материал. Как комментарий к методологии ученого и в качестве самостоятельного объекта изучения выступили произведения Андрея Платонова, Сергея Есенина, Константина Вагинова, Николая Заболоцкого, Леонида Добычина, Михаила Пришвина.

«Столбцы» Н. Заболоцкого, поэмы С. Есенина, рассказы и роман «Город Эн» Л. Добычина, «ленинградская тетралогия» К. Вагинова уже давно являются предметом литературоведческого анализа и углубленного научного комментирования. Использование научных подходов Анциферова позволило впервые выявить в классических произведениях огромный, ранее не видимый (и не анализировавшийся) аллюзийный слой, восходящий в идейном плане к культурно-исторической, политико-юридической, этнографической проблематике краеведческих исследований. Локально-исторический метод ученого указал на необходимость обратиться к истории, идеологии и научным открытиям краеведения при комментировании художественных текстов русской пореволюционной литературы.

Можно с определенной долей условности говорить о единстве «языка» природно-ландшафтных зарисовок у писателей 1920-1930-х гг. и научного описания местности у краеведов-ученых: о существовании общего для них ряда тем, образов и формул, не вызванных плагиатом, но оживленных единым социальным контекстом и общей ценностной парадигмой. Проблемы земли в том виде, в каком они формулировались в работах ученых-краеведов 1920-х гг. разных специальностей, были самыми больными социальными вопросами времени. То были вопросы

взаимоотношения местности и населения: традиционной его деятельности и сегодняшнего трудоустройства, расселения и демографии, земле- и природопользования, проблемы политико-экономического деления областей, хозяйственно-экономической специализации, вопросы обычного права, традиционного быта, языка, верований. Краеведческая мысль 1920-х гг. отличалась исключительной зоркостью в отношении этих проблем вследствие присущего ученым-краеведам «ненаучного», любовно-сочувственного отношения к объекту исследования. Это свойство, как показал Анциферов, - главная причина появления совпадавших с научно-практической мыслью краеведов мотивов, тем и образных «клише» в русской литературе первых советских десятилетий.

Литература как «самый чуткий, самый чувствительный аппарат человечества» (П. Муратов) замечает рождение болезненных социальных проблем и противоречий подчас лучше, чем это делает ученый-теоретик, чиновник или политический деятель. «Глухое брожение в недрах <.. .> "общественной идеологии"»2 она претворяет в сюжеты, образы и темы произведений. Через них в структуру художественного целого врывается преломленная личностью писателя «сырая» действительность. Любовно-сострадательное внимание у писателей вызывала пореволюционная судьба родины детства. В произведениях К. Вагинова, Л. Добычина, С. Есенина, Н. Заболоцкого, А. Золотарева, А. Платонова, М. Пришвина, рассмотренных в данной работе, «портрет», «биография» и «душа» родной земли становятся едва ли не главным предметом изображения.' Источник напряженного внимания писателей к местности, причину выдвижения географических, природно-климатических, этиологических, этнографических, топонимических, архитектурно-монументальных ее примет в центр материализации многообразного идеологического и эмоционального содержания созданных ими в эти годы художественных произведений историк литературы обнаружит в страданиях родной земли. Результаты данного диссертационного исследования позволяют увидеть 1920-1930-е годы как единственный период в отечественном литературном процессе, когда краеведение становится его неотъемлемой частью, когда хронотопическая образность наполняется краеведческим историко-культурным содержанием.

Актуальность исследования обусловлена новыми задачами изучения истории русской литературы первых пореволюционных десятилетий - необходимостью представить литературный процесс 1920-1930-х гг. в системе контекстных связей с социально-идеологическим пространством времени.

Медведев П.Н. Формальный метод в литературоведении. Критическое введение в социологическую поэтику // Бахтин М.М. (под маской). Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка. Статьи. М.: Лабиринт, 2000. С. 199.

Методологическая основа диссертации. При исследовании генезиса локально-исторического метода Анциферова и происхождения местнографической образности был использован историко-генетический и конкретно-исторический метод (Н.П. Анциферов, М.М. Бахтин, A.B. Михайлов), метод историко-литературного и филологического комментария, принципы комплексности изучения текстологических фактов (Б.В. Томашевский, Д.С. Лихачев, Л.Д. Громова-Опульская, Н.В. Корниенко, Н.И. Шубникова-Гусева).

Теоретической основой диссертации стали труды Н.П. Анциферова и М.М. Бахтина, посвященные вопросам актуализации содержания художественных хронотопов.

Источниковедческая и текстологическая база данного исследования формировалась в ходе подготовки научного издания Сочинений А.П. Платонова, принципы комментирования в котором нацелены на максимально возможную полноту в представлении реальной и документированной истории текстов.

Источниковедческую базу составили выявленные при подготовке к публикации диссертации Анциферова новые архивные документы его научной биографии; ранее неизвестные материалы к истории взаимосвязей общественного движения краеведения и литературного процесса 1920-1930-х гг. из фондов общественных организаций и учреждений: Центрального бюро краеведения, общества «Старый Петербург», Петроградского 2-го педагогического института, Петроградского экскурсионного института, Российского института истории искусств, Академии наук СССР, Коммунистической академии, Государственного литературного музея, секции писателей-краеведов Всероссийского союза писателей, издательств ГИХЛ и «Academia», редакций «История фабрик и заводов» и «История городов» ОГИЗа, отложившихся в литературных и исторических архивах: РНБ, РГБ, ЦГА Спб, ОР ИМЛИ, ЦГАЛИ, РГАЛИ, ГА РФ, Архиве РАН, Архиве М. Горького, в архиве Народного музея Ленинградского металлического завода и семейных архивах участников краеведческого движения; а также материалы краеведческой периодической печати как центральной, так и местной.

Новизна работы заключается в установлении значения краеведческой научной мысли для литературы 1920-1930-х гг.; в представлении научного метода Анциферова как специально разработанного для достижения полноты понимания идейного комплекса литературно-художественной местнографии; в апробации научной методологии Анциферова при анализе содержания и поэтики хронотопической образности литературы первых советских десятилетий.

Цель исследования — описать связи художественной литературы 1920-1930-х гг. и краеведения, исследовать содержание и определить особенности поэтики литературно-художественной местнографии

времени, установить ценность научных открытий Н.П. Анциферова для современной филологии.

Задачи исследования:

- восстановить научные предпосылки, идеологический контекст и «диалогизующий» фон, предопределивший возникновение локально-исторического метода в отечественном литературоведении 1920-х гг.;

- рассмотреть основные идеи и понятия методологии Анциферова в их связи с историей русской литературы 1920-1930-х гг.;

- составить реальную документированную историю взаимосвязей краеведческой мысли с русской литературой 1920-1930-х гг.;

- выявить «аллюзийный слой» краеведческой проблематики в литературе первых советских десятилетий;

- произвести реконструкцию и анализ идейно-ценностного контекста русской литературно-художественной местнографии 1920-1930-х гг.;

- применить локально-исторический метод Анциферова к изучению содержания местнографической образности литературы времени;

- исследовать содержание и своеобразие поэтики художественной хронотопической образности произведений К. Вагинова, Л. Добычина, Н. Заболоцкого, А. Платонова;

обосновать предложенные локально-историческим методом Анциферова стратегию и язык реального комментария хронотопической образности как наиболее соответствующие содержанию образов местности в литературе 1920-1930-х гг.

Положения, выносимые на защиту:

1. Новое политико-экономическое деление земли и социальная неустроенность местного населения - основная причина выдвижения географических, природно-климатических, этиологических, этнографических, топонимических, архитектурно-монументальных примет местности в центр материализации идеологического и эмоционального содержания произведений русской пореволюционной литературы.

2. Объекты краеведческих исследований и научные выводы ученых-краеведов, сведения об идейной борьбе внутри краеведческого движения и условиях деятельности краеведов, документированные связи и отношения краеведческого движения с литературой являются важнейшим и необходимым источником при составлении историко-литературного и реального комментария к местнографической образности литературы времени.

3. Обусловленный революционными событиями новый уровень постижения обществом своей истории и исторического человека определил единство понимания социальных ценностей, «овеществленных» природно-архитектурным обликом родных поселений, среди ученых-краеведов и писателей 1920-1930-х гг.

4. Локально-исторический метод изучения содержания и поэтики хронотопической образности выявил новое в литературоведении

понимание приемов художественной обработки реальности «писателями-краеведами/идиографами», позволившее установить схождения и параллели между творческими принципами Платонова, Добычина, Вагинова, Заболоцкого и ряда русских писателей XIX века.

5. Язык историко-литературного анализа обогащается новыми понятиями, предложенными Анциферовым. Понятия «легенда местности», «литературный миф», «художественная идиография», «писатель-краевед», «локальное чутье», «власть местности», «локально-исторический метод» и некоторые другие не существовали до Анциферова и в его работах обрели смысл и содержание, служащее сегодня актуальным задачам реального и историко-литературного комментария.

6. Использование локально-исторического метода Анциферова выявляет в художественной пореволюционной литературе мотивно-образный комплекс, восходящий к проблематике краеведческих публикаций, и общность приемов идиографической (индивидуализирующей) обработки социальной действительности в художественной местнографии целого ряда известных произведений: «Поэме о 36» и «Пугачеве» Есенина, повестях «Эфирный тракт», «Город Градов», «Котлован», романе «Чевенгур», рассказах, очерках, заводских сценариях Платонова, в образах крестьянского быта в поэме Введенского «Пять или шесть» и Заболоцкого «Торжество земледелия», в художественных ведутах его «Столбцов» и «ленинградской тетралогии» Вагинова, «малой» и романной прозе Добычина, в топографических и картографических мотивах «бытовой» прозы Пришвина и Пильняка.

7. Массовое обращение к открытой Анциферовым теме отношения художественного хронотопа к реальному источнику обошло стороной изучение причин ее постановки и предложенного ученым метода историко-литературного исследования. Новые архивные и документальные материалы позволили обнаружить в ряде случаев глубокое непонимание содержания научных открытий Анциферова, историко-литературного и теоретического значения выдвинутой им проблематики и ее научных перспектив.

8. Предмет литературоведческих исследований Анциферова находится в русле национальной духовно-культурной традиции русской литературы, выдвигающей в качестве основополагающей ценности отношение к родной земле как к святыне. Локально-исторический метод исследования образов местности, разработанный ученым, служит задаче выявления своеобразия бытования и преломления этой традиции в русской литературе 1920-1930-х гг.

Практическое значение диссертации. Полученные результаты могут быть использованы при составлении реального и историко-литературного комментария, при составлении литературоведческих

словарей, в лекционных курсах по истории русской литературы 19201930-х гг., в спецкурсах.

Апробация работы. Основные положения диссертационного исследования были апробированы:

на Международных научных конференциях, посвященных творчеству Платонова (Москва, ИМЛИ РАН, 2000, 2003, 2009 гг.), Международном текстологическом семинаре (Москва, ИМЛИ РАН, 2007 г.), Международных научных конференциях «Нижегородский текст русской литературы» (Нижний Новгород, НГПУ, 2007, 2009 гг.), на XII Международных научных чтениях памяти Н.Ф. Федорова (Москва, ИМЛИ РАН, 2009), на XIII Лосевских чтениях (Культурно-просветительское общество «Лосевские беседы», Библиотека истории русской философии и культуры «Дом А.Ф. Лосева», 2010); на круглых столах, посвященных первой публикации диссертации Анциферова и 120-летию со дня рождения ученого, состоявшихся в ИАИ РГТУ, Доме Лосева, Государственном литературном музее (Москва, 2009, 2010 гг.); на Международной конференции «НЭП в истории культуры: от центра к периферии» (Саратов, СГУ, 2010); на Международной научной конференции «Русское литературоведение XX века: имена, школы, концепции» (МГУ, филологический факультет, 2010 г.) и др.;

нашли свое отражение в книгах:

Анциферов Н.П. Проблемы урбанизма в русской художественной литературе. Опыт построения образа города - Петербурга Достоевского - на основе анализа литературных традиций. / Предисловие Н.В. Корниенко; сост., послесл. Д.С. Московской. - М.: ИМЛИ РАН, 2009 г.;

Московская Д.С. Н.П. Анциферов и художественная местнография русской литературы 1920-1930-х гг.: К истории взаимосвязей русской литературы и краеведения / Под научн. ред. Н.В. Корниенко. - М.: ИМЛИ РАН, 2010 г.;

а также в лекциях по курсу истории русской литературы XX века, прочитанных в Государственной академии славянской культуры в 20082010 уч. гг.

Структура и объем диссертационного исследования.

Диссертационное исследование состоит из пяти глав, введения, заключения и библиографии (320 позиций).

II. СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается выбор темы; указывается теоретический и историко-литературный контекст исследования; определяется степень и характер изученности проблемы и ее актуальность; обозначаются цели исследования, источниковедческая и текстологическая основа и методы, необходимые для его осуществления.

Первая глава «Н.П. Анциферов: "научная идея жизни" - этапы развития» состоит из двух разделов «Прикладное градоведение» и «Московский период» и охватывает весь жизненный путь ученого с 1889 по 1958 год. В данной главе на известных и новых архивных материалах восстановлен широкий контекст формирования в историко-литературных исследованиях Анциферова методологии литературоведческого урбанизма. Определено место научно-практических работ и самой личности ученого в социально-политическом и историко-литературном процессах времени. В главе впервые сообщаются имена представителей гуманитарной интеллигенции (среди них О. Мандельштам, М. Лозинский и А. Толстой, А. Ахматова, Н. Заболоцкий и К. Ваганов), которые в непосредственном общении с Анциферовым узнавали о ходе его исследований «души» города по архитектурным и литературным памятникам.

Обстоятельства жизни способствовали тому, что с раннего детства будущий ученый воспринимал природно-архитектурный ландшафт как свидетеля и соучастника человеческой истории, и «лик» местности, одухотворенный местными легендами, он впоследствии считал историческим документом. В нем рано развился вкус к сопоставлению собственного «топографического чувства» с историческими данными о местности и свидетельствами художественной литературы. Детское и юношеское увлечение Анциферова европейской средневековой культурой превратилось в научный интерес в градоведческих семинариях профессора Петербургского университета историка-медиевиста И.М. Гревса. Во время обучающих поездок с учителем по Европе он овладел локальным методом изучения истории культуры. Но начавшееся после революции уничтожение вещественных форм исторической памяти Родины - отмена исторической топонимики, разрушение памятников культа и царизма и проч. - придали личный характер научным исследованиям Анциферова. Оставив специальность медиевиста, он «ушел в краеведение», которое его теснее «связывало с родиной»3. Сохранение «камней культуры» казалось ему важнейшей нравственной задачей времени. Анциферов стал у истоков собирательской и охранительной музейно-научной деятельности, развернувшейся в Петрограде в пореволюционные годы.

В диссертации впервые показано, что «диалогизующим» фоном для научно-практической деятельности Анциферова и побудительным толчком к разработке им локально-исторического метода в литературоведении стала полемика о значении исторического предания, развернувшаяся в краеведческом движении Петрограда. Еще в годы Гражданской войны прозвучал призыв партийных идеологов

3 Анциферов Н.П. Из дум о былом: Воспоминания / Сост., вступит, стат., прим. А.И. Добкина. М.: Феникс: Культурная инициатива, 1992. С. 326

разоблачать всяческие «сказки», «мифы», легенды и предания, которыми, по их мнению, были переполнены дореволюционные гуманитарные науки: «Человечество только тогда идет вперед, когда оно всякому явлению подыскивает естественное объяснение»4. В контексте политических разоблачений неоднозначным было отношение петроградской интеллигенции к прошлому, настоящему и будущему вошедшего в возраст исторических свершений «Юного града». В 1918 г. были опубликованы в виде местнографического очерка архивные разыскания известного петроградского краеведа П.Н. Столпянского. Книга Столпянского «Петербург» выполняла актуальную идеологическую задачу времени: используя логику «естественных» причин, она разоблачала легенду названия города. Разыскания Столпянского были призваны продемонстрировать, что название города утверждало не имевший места в действительности факт создания северной столицы Петром I, что только благодаря исключительной силе вымысла пушкинской «петербургской повести» в его подлинность уверовали все. Опубликованное в октябре 1922 г. исследование Анциферова «Душа Петербурга» было ответом «разоблачительному пафосу» времени. Оно утверждало историческую верность этиологической легенды, закрепленной «литературным мифом» города. Художественный вымысел петербургского «литературного мифа» Анциферов объяснял как плод «думы и мысли писателя» в данной местности, как «голос» свидетельствующей о себе самой земли.

Отношение к легендам и «литературному мифу» города, которое противопоставило идейно-нравственную позицию историка-краеведа Анциферова точке зрения историка-краеведа Столпянского, отражало состояние идеологического брожения в общественном сознании первых пореволюционных лет. Отрицательная рецензия на «Душу Петербурга» В.Я. Брюсова (1923), упрекнувшего Анциферова в «пассеизме», совпала по содержанию и пафосу с исследованиями Столпянского и предварила последующие оценки работ Анциферова в среде литературоведов и краеведов-марксистов. В то же время значение историко-литературных штудий Анциферова было оценено учеными «бахтинского круга».

Следующие книги Анциферова - «Петербург Достоевского», названная Л.П. Гроссманом «неумирающей книгой», и «Быль и миф Петербурга» - родились из научно-практической деятельности в обществе «Старый Петербург» и преподавания в Экскурсионном институте. В этих трудах обосновывалась и углублялась генеральная мысль «петербургской трилогии» Анциферова: для того чтобы зародился «литературный миф», «должны были произойти

4 Бухарин Н. Церковь и школа в Советской республике. М.: ВЦИК, 1918. С. 8.

чрезвычайные события, которые бы потрясли душу целого народа. Ибо миф не может быть созданием единичного сознания»5.

В целом «петербургская трилогия» Анциферова существенно отличалась от типа книг о городе и его культуре и истории, что выходили в двадцатые годы, и не имела аналогов. Вывод Брюсова о «пассеизме» ученого, чьи научные интересы устремлены в прошлое, а не будущее, был не точен. Проблема, которую решал Анциферов на материале собранной им галереи художественных образов Петербурга, не имела отношения к «пассеизму», так как была направлена на изучение прогностического аспекта имперского урбанистического хронотопа.

Отношение к историческим преданиям местности, разделившее научную и творческую интеллигенцию города на два непримиримых лагеря, нашло свое символическое разрешение в судьбе «Старого Петербурга». Общество в составе подавляющего большинства своих старинных членов прекратило существование. На смену ему пришел «Старый Петербург - Новый Ленинград», который в 1925 г. возглавил Столпянский. Анциферов прекратил свою работу, так как летом того же года был впервые арестован и сослан. Последовавшее вскоре освобождение позволило ученому продолжить начатую научную и практическую работу. Он становится преподавателем Российского института истории искусств, входит в состав членов Центрального бюро краеведения, сотрудничает с издательством «Academia», для которого готовит научную биографию А.И. Герцена.

Однако все усиливающееся политическое давление на руководство ЦБК разрушает первоначальное единство в понимании задач, идеологии и ценностей участников краеведческого движения. В год официального провозглашения культурной революции в «Правде» были опубликованы «Злые заметки» Н. Бухарина (январь 1927 г.), давшие старт травле «древлей» идеологии в художественной литературе. Спустя ровно год в Институте литературы и искусства Комакадемии начала работать Секция писателей-краеведов, где уничтожение памяти прошлого в национальных литературах формулировалось как первоочередная задача. На борьбу с ложным образом родины в подсекции критики Секции литературы, искусства и языка поднялись О.М. Бескин, И.М. Беспалов и А.И. Ревякин. Предметом их пристального классового анализа стало творчество крестьянских поэтов и писателей. В том же 1928 г. Анциферов был арестован по делу философско-религиозного кружка A.A. Мейера. В ходе допросов и следственных процедур ученому напомнили его «шовинистическую речь» на 3 Всероссийской конференции краеведов, где Анциферов указал присутствующим на

5 Анциферов Н.П. Душа Петербурга. Петербург Достоевского. Быль и миф Петербурга. Пб.: Брокгауз-Ефрон, 1922. [Репринтное воспроизведение изданий 1922, 1923, 1924 гг.] М.: Книга, 1991 // Анциферов Н.П. Быль и миф Петербурга. С. 50

право русских на любовь к своей старине, как это признано за другими нациями, не предполагающее, как он подчеркнул, каких-либо преимуществ для русских.

В апреле 1929 г. на Пленуме ЦК ВКП (б) было закреплено начало реконструктивного периода во всех областях жизни. Академическое краеведение было объявлено «гробокопательским», обвинено в не пролетарском характере и физически уничтожено. Новое краеведение переместилось в «Общество краеведов-марксистов» Комакадемии и озаботилось своим непосредственным участием в социалистическом строительстве. В том же году при Всероссийском союзе писателей в Москве образовалась секция писателей краеведов под кураторством чиновников Комакадемии. Писательский интерес к истории родных мест и его поселенцев был направлен по организованному РАППом «производственно-очерковому» руслу. Однако опасность «краеведения» как формы сохранения предания постоянно упоминалась в секретных сводках ОГПУ. В 1929 г. на заседании ЦБК специалист по производственному краеведению В.А. Федоров вновь вспомнил книгу-«Душа Петербурга» и предложил собравшимся отмежеваться от этого труда как антимарксистского. В 1930 г. Анциферов был дополнительно привлечен по «Академическому делу» вредительства на историческом фронте. После более чем четырех лет лагерей осенью 1933 г. Анциферов был освобожден. В том же году начался московский период жизни и творчества ученого.

«Московский период» жизни Анциферова не изменил его интересы градоведа-литературоведа. Продолжалась работа и над книгой о жизни и творчестве А.И. Герцена, в которой оттачивалась методология реального комментария ученого как текстолога и историка литературы. Характерной чертой его штудий было скрупулезное составление итинерариев - обширного списка адресов писателя. Реальный комментарий к отвергнутой редакцией первой книге Анциферова «Герцен в воспоминаниях современников» стремился к «целокупной» полноте представления не только судьбы, но самой личности «русского европейца». Эта установка и послужила главной причиной расторжения договора на книгу. Отзыв заместителя руководителя редакционного совета Я.Э. Эльсберга (1936), закрывший путь к изданию герценовской штудии Анциферова, в качестве главного недостатка указывал недопустимо широкий охват биографическим монтажом фактического материала, который раскрывал «чрезвычайно спорные» проблемы творческого наследия Герцена. Ни одна из книг о Герцене, составленных Анциферовым для «Academia», не увидела свет, собранные материалы позже были им редуцированно использованы в других своих, более узких по тематике и научным заданиям публикациях.

Тридцатые годы, несмотря на то, что семь лет из них (1929-1933 и 1937-1939) Анциферов провел в тюрьме и ссылках, были чрезвычайно

насыщенными научно-исследовательской работой. Начатое после второго ареста его сотрудничество с Государственным литературным музеем (ГЛМ), затем, в марте 1937 г. переход туда на работу в качестве старшего научного сотрудника экспозиционного отдела позволили ему профессионально углубиться в историю русской словесности. В научной деятельности тех лет он сохранял верность своим интересам градоведа и методам социального историка в изучении художественной литературы.

Великая Отечественная война ознаменовала новый трагический виток в судьбе Родины и биографии Анциферова. Вновь, как во время революции, когда ученый работал над «Душой Петербурга», его исследования, среди них диссертация, посвященная реконструкции образа Петербурга в творчестве Достоевского, задумывались в живой связи с совершающимися событиями, а научные наблюдения и выводы удостоверялись живой историей. В декабре 1943 г. Б.В. Томашевский ознакомился с заключительной главой «Идея Петербурга и Золотой век» диссертации Анциферова. Этот, по словам Анциферова, «очень скупой на похвалы критик», на основании уже одной главы считал возможным поднять вопрос о предоставлении автору сразу степени доктора. Томашевский отметил существенную черту новой методологии, позволившей в художественном изображении местности вскрыть особенности мировоззрения писателя, обнаружить глубинные связи его музы с пространством и временем современной ему социальной истории. Его отзыв акцентировал появление «литературоведческого урбанизма» как историко-литературного метода, ставящего во главу угла «власть места» над сознанием, волей, судьбой человека -литературного ли героя или его создателя, автора. В диссертации Анциферов вернулся к возражениям прежних своих оппонентов, отвергавших право художественной литературы считаться историческим документом. В пятой главе «Панорамы классического города (Северная Пальмира)» он повторит столь важную для него мысль о том, что для создания петербургского мифа Пушкину все было дано самой историей. Главный вопрос, на который искал ответ в своей диссертации Анциферов, был вопрос о последствиях, которые ожидают общество, попытавшееся отменить историческую духовную «надстройку» местностей, разрушившее вещественные формы ее существования, однако оставшееся заложником исторического природного своеобразия и географического положения своей Родины. Этот вопрос не был услышан большинством его оппонентов.

Являясь в годы Великой Отечественной войны заведующим отделом русской литературы XIX века ГЛМ, Анциферов разрабатывал темы, связанные с мировоззренческими особенностями отечественной словесности. Еще в двадцатые годы он утверждал, что русская литература создана художниками с талантом и установками социального историка - краеведа-местнографа. Эта точка зрения

Анциферова в сороковые годы нашла полную поддержку у Томашевского и дополнительную с его стороны аргументацию.

Послевоенная научная деятельность Анциферова определялась во многом его профессиональными обязанностями. Об этих годах сложилось мнение как о времени увядания Анциферова-ученого. Вероятно, эта точка зрения в какой-то степени повлияла на первых биографов и исследователей научного наследия Анциферова: московский период не изучался, работами ученого, созданными в Москве, не интересовались. За Анциферовым закреплялось представление как об авторе «Души Петербурга», канонизировалось его имя человека трагической судьбы и создателя блестящей мемуарно-документальной прозы. С таким отношением к поздним научным работам Анциферова нельзя согласиться. Архивные документы показывают, что в московский период ученый был, как прежде, деятелен. В своих работах он развивает прежнюю научную позицию -необходимость социально-исторической и биографической конкретности в историко-литературном исследовании - и доказывает ее научную ценность на деле. Он составляет реальные комментарии к произведениям А.И. Герцена и И.С. Тургенева, участвует в создании музеев Герцена и Достоевского, занят в экспозиционной деятельности Литературного музея, консультирует киносценаристов, литературоведов, театральных режиссеров. Он предпринимает попытки переиздать свой «Петербург Достоевского», дополнив главами из неопубликованной диссертации, справедливо полагая, что его научные открытия нужны достоевистике. Хотя книги Анциферова не переиздаются, подспудно, в СССР и за рубежом происходит освоение поднятой им урбанистической тематики и введенного в его трудах понятия «литературный миф» города.

Разработанный Анциферовым локально-исторический метод не потерял научной актуальности и сегодня. В равной степени он отвечает тенденциям современной исторической науки, которая апробирует новые методики и подходы социальной истории, и научным задачам литературоведения. Здесь особо следует выделить сферу истории и текстологии русской литературы, где он может послужить в деле «разработки идеологии реального комментария исторического события и текста литературного памятника»6.

Глава 2 «Локально-исторический метод в литературоведении Н.П. Анциферова. Научные предпосылки. Содержание» посвящена генезису анциферовского метода историко-литературного анализа, комплексному исследованию истории основных идей и содержания важнейших понятий научной методологии ученого. Отдельные параграфы главы раскрывают значение открытий петербургских

6 Корниенко Н.В. Филология прошлого и будущего // Анциферов Н.П. Проблемы урбанизма... С. 12.

историков для формирования локально-исторического метода в литературоведении, дают представление о происхождении и смысле понятий «легенда местности» и «внутренняя действительность истории», освещают и анализируют ход обсуждения и защиты диссертационного исследования Анциферова в ИМЛИ.

На формирование локально-исторического метода Анциферова существенное воздействие оказали научные разработки университетских профессоров, преподавателей Анциферова по историко-филологическому факультету Петербургского университета -И.М. Гревса и A.C. Лаппо-Данилевского. Предложенные этими учеными методы изучения исторических свидетельств позволяли вжиться в мир прошлого, указывали пути преодоления естественной преграды времени и возможные ошибки исследовательского воображения, мешающие правильному восприятию документа. Так, локальный метод изучения истории, разрабатывавшийся Гревсом, исключал вероятность схематического представления известного события. Детальное обследование узкого района служило установлению новых фактов, подчас опровергающих устоявшиеся представления. В терминах Лаппо-Данилевского локальный метод был методом идиографического (индивидуализирующего) познания исторической действительности, которому этот ученый отдавал большее предпочтение, чем номотетическому (обобщающему) подходу. Историческая идиография, сосредотачиваясь на единичном явлении, с собственным именем, отмеченном топографически и хронологически, рассматривала его в перспективе целого - как самостоятельное целое и как его часть.

На формирование локально-исторического метода Анциферова оказало влияние состояние общественного сознания. Новые предметы, темы и проблемы, которые были выдвинуты пореволюционной русской литературой, потребовали обновления языка историко-литературного анализа хронотопической образности. (Среди «откликнувшихся» на требование времени кроме Анциферова были Бахтин и Пиксанов.) В эти годы Анциферовым впервые был введен в литературоведение ряд понятий, неизвестных ранее ни в исторической науке, ни в науке о литературе: «беллетристы-краеведы», «локальное чутье», «легенда местности», «внутренняя действительность предания», «власть местности», «власть идей» и некоторые другие. Они были вызваны к жизни политическими обстоятельствами России 1920-х гг., когда революционные потрясения обнажили «морфологию» традиционного языка отечественной художественной литературы как языка живой социологии.

Так, понятие власть местности историко-литературного анализа Анциферова указывало на то, что именно воздействует на воображение писателя в историческом месте. Согласно Анциферову, это атмосфера местности, дорогие для населения воспоминания, любовь к которым

обостряется в момент «геологических катастроф» революции. Воспоминания управляют эмоциями, мыслями и желаниями, здесь пробуждающимися. Они прочитываются писателем как «сюжет», запечатленный местной архитектурой или силуэтом ландшафта и «нашептанный» местным преданием. Историческая атмосфера обладает властью над писателем - гостем или жителем местности.

Анциферов углубляет понимание того, что способен рассмотреть и понять в историческом ландшафте художник-творец. Опыт социального историка говорил ему: для того чтобы писатель мог ощутить присутствие на местности неких общественно значимых ценностей, необходимы соответствующие исторические условия. Ученый показал, что «локальное чутье» писателя подчинено уровню освоения обществом своей истории и исторического человека. Локально-исторический метод анализа позволяет выявить в художественном хронотопе предопределенное конкретным историческим пространством и временем содержание.

В университетских семинариях Гревса, в практике экскурсионного дела Анциферов совершенствовал опыт «чтения» города как исторического документа. Вслед за Лаппо-Данилевским, Анциферов считал город «нечеловеческим» социальным существом со своей анатомией, предопределенной природно-географическими условиями; физиологией, обусловленной экономическими и социально-политическими функциями времени; психологией, или душой, отраженной современной местной культурой.

Методология «чтения» города Анциферова совершенствовалась под влиянием работ Б.М. Энгельгардта. Исследования Энгельгардта (1913) представили пушкинскую версию «чтения» монументального облика Петербурга, восстановили логику пушкинской художественной интерпретации символики фальконетова Всадника, указав, что в отвлеченном архитектурном «лике» города символически запечатлена его историческая миссия. Благодаря этому свойству городские панорамы часто избираются авторами художественных произведений в качестве «действующих лиц», с помощью которых писатели решают главные содержательные задачи своего творчества.

Структура градоведческих работ Анциферова - к ним относятся «петербургская трилогия» (1922-1924), «Ярославль. История. Культура. Быт» (1934), «Москва - героический город» (1942) и итоговое диссертационное исследование «Проблемы урбанизма в русской художественной литературе» (1944) - обнаруживает, что их композиционным и смысловым центром является легенда местности.

Легенда местности была центром научного внимания Анциферова в течение почти двадцати пяти лет, с 1918 года по 1942 год. В это время ученый не раз возвращается к «научному дневнику» своей жизни - эссе «Историческая наука как одна из форм борьбы за вечность», посвященному глубинным силам исторического процесса. Здесь

впервые им было использовано нигде больше им не применявшееся, заимствованное из археологических наук понятие. «Легенда», в словоупотреблении Анциферова, - это комплекс материальных, архитектурно-монументальных и природно-ландшафтных примет и доминант, которые сообщают о причинах возникновения поселения, о политико-экономической и духовно-культурной его функциях. Легенда живет в «камнях», которые действительно «вопиют и доселе»; она краеугольный камень исторических процессов, здесь развивающихся. Зародившаяся в неповторимом природно-географическом окружении, легенда как бы материализовала «душу» (идею, замысел, общественную миссию) поселения. Порой она вносила в историю факт, не имевший места во внешней действительности. Но от того она не теряла исторической истинности, так как обладала чем-то большим -исторической действенностью. Анциферов не соглашался с позитивизмом современной ему исторической науки, которая, как он писал, «начиная с ХУШ века, пристрастилась к изобличению легенд». Научную задачу «докопаться до конкретной исторической действительности» он считал необходимым дополнить изучением внутренней действительности, т.е. «тех событий, которые восприняты сознанием человеческих обществ, уверовавших в них», и которые «в этом сознании обрели свое бытие и стали фактами, влиявшими так или иначе на ход истории»7.

Легенду местности Анциферов называл «излучением веры» миллионов ее жителей. Вкупе с природно-географическими условиями она способна формировать экономические и политические обстоятельства жизни, историю и футурологию уверовавшего в нее народа. Внутренняя действительность народной веры в истинность легенды обладает исторической действенностью. В методологии истории Лаппо-Данилевского этот термин концентрировал представление о том, какие из доступных знанию исторических свидетельств можно считать историческим фактом. С этих позиций оценивал Анциферов содержание и значение «каменной летописи» русских городов для художественной литературы.

Анциферов стал свидетелем неумолимого уничтожения или трансформации монументальной легенды российских земель. «Шел через Дворцовую площадь. Всматривался в Александрийский столп, следил за спокойным движением легкого ангела, державшего крест и показывавшего на небо. Не могу поверить, что с любимого лика Петербурга будет стерта эта столь существенная черта беспощадной рукой»8, - записал он в 1924 г. в своем дневнике. Анциферов обратил внимание на «сознательный» исторический идеализм большевиков, словно бы признававших историческую действенность «мифа»: «Был в

7 Анциферов Н.П. Историческая наука как одна из форм борьбы за вечность // Исследования

по истории русской мысли. Ежегодник 2003 (6). М.: Модест Колеров, 2004. С. 147.

8 ОР РНБ. Ф. 27. Ед. хр. 31. Л. 14 об.

музее Революции. Этот музей <.. .> создает новую священную историю. Это исход, Книга Царств, Паралипоменон и Маккавеи. Есть свои пророки, апостолы, мученики и Иуды. Нельзя оставаться равнодушным, осматривая эти комнаты и вспоминая о героических деяниях и подвижнических "житиях". Как коммунисты превращаются в исторических идеалистов, как они прекрасно осмыслили силу пропаганды, т. е. "власть идей", как они умеют культивировать личность»9. Власть идей многажды была проверена в двадцатые годы в Советской России. Их историческую ценность и действенность предстояло определить грядущему.

Символическое иносказание легенды местности, как показал в своих исследованиях Анциферов, дано понять не каждому писателю, а лишь тому, кто обладает психологическими свойствами краеведа -ученого или творца. В статье «Беллетристы-краеведы» Анциферов объясняет вошедшее в заглавие понятие: беллетрист-краевед -писатель, чей творческий метод устремлен к познанию конкретной индивидуальности края. Он постигает особенности анатомии, физиологии и психологии местности целокупно (термин Гревса) «в их живой, реальной, непосредственно раскрывающейся ему связи»10. Этот путь Анциферов считал путем интуитивного идиографического познания.

Интуитивный, художественный метод познания мира нужен краеведу: «Писатели, чутко откликающиеся на "впечатления бытия", не могли пройти мимо того материала, который является предметом изучения краеведов. <...> Художнику нужно знать с полной точностью тот материал, который он вводит в лабораторию своего творчества. Художественный вымысел (Dichtung) исходит из жизненной правды (Wahrheit)»11. Интуиция писателя-краеведа поможет профессиональному историку «вскрыть глубокую, часто неведомую правду о различных уголках нашей страны».

Разрабатывавшийся Анциферовым в пореволюционные годы метод справедливо может быть назван социологическим. Однако он противоположен марксистской социологии, отнесенной в методологии истории Лаппо-Данилевского к разряду номотетических наук. Социологические наблюдения Анциферова строились на скрупулезном изучении авторской индивидуальности и научной готовности принять открывающиеся факты, даже если они не соответствуют интеллектуальным привычкам или предпочтениям созерцателя. Здесь Анциферов отчасти близок ленинградским формалистам, в те годы напряженно искавшим методологию, освобождающую науку о литературе от опасности субъективизма, однако предложенный

■9 Там же.

10 Анциферов Н.П. Беллетристы-краеведы. (Вопрос о связи краеведения с художественной

литературой) // Краеведение. - 1927. - Т.4. - № 1. - С. 32.

"Там же. С. 35.

Анциферовым метод ее избежать - «экскурсии в литературу» - был инороден их теории. Анциферов высоко ставил значение экскурсии для научных целей литературоведения. Экскурсия «требует готовности к известному самозабвению, отрешения от своих случайно сложившихся вкусов и навыков мысли ради проникновения в душу иных стран, иных времен»12. «Погружение» в бытовую реальность при изучении художественной литературы, имеющей дело с духовным видением, особенно актуально для текстолога, так как конкретизирует текст. Если театральные инсценировки или художественные иллюстрации, как правило, навязывают воображению субъективные представления художника или режиссера, то экскурсия способствует подлинному познанию художественного образа.

Анциферов уподобил экскурсию реальному комментарию. Как и реальный комментарий, она возвращает и читателя, и исследователя к миру действительности, обязывая их «принести в жертву ему наши фантазии, как бы мы ими ни дорожили. <...> Сопоставление художественного образа с явлением, которое вызвало его к жизни, содействовало его образованию, приведет к более полному его постижению»13.

Работы Анциферова обнаруживают принципиальное единство его научных взглядов, интересов и подходов с комплексом идей «мыслительного коллектива» Бахтина в отношении хронотопической образности. В ней, согласно Анциферову, проявляется способность писателя, не искажая исторической действительности, ее истолковать, переключая в символические образы глубокие исторические процессы. Так же считал и Бахтин. Образы местности, как он утверждал, наделены особой идейно-содержательной и ценностной нагрузкой, определяя художественное единство литературного произведения в его отношении к реальной действительности. Хронотопические ценности, и здесь Бахтин разделяет научные выводы, следующие из «петербургской трилогии» Анциферова, раздвигают историческое время в прошлое и будущее. Имея дело с социальной реальностью, с кругом социальных проблем и противоречий, увиденных с краеведческой наблюдательностью и художественной целокупностью, хронотопические образы степенью своей зрелости свидетельствуют о глубине постижения общественным сознанием собственной истории.

Обращение к материалам защиты Анциферовым диссертации позволило вместе со сведениями о ее творческой истории и замысле рассмотреть данные по существу затронутой ученым литературоведческой проблематики и рецепции его идей научным сообществом. Локально-исторический метод, примененный Анциферовым в диссертации, позволил ему избежать искусственных

12 Анциферов Н.П. О методах и типах историко-культурных экскурсий. Пг,: Культурно-

просветительское товарищество «Начатки знаний», 1923. С. 6.

13 Анциферов Н.П. Теория и практика литературных экскурсий. Л.; Сеятель, 1926. С. 8-9.

ограничений лабораторно-научного подхода к художественному творчеству. Тема города в художественном произведении была рассмотрена им в необычном виде - как «некоторое социально-историческое сопереживание» (Е.Б. Тагер). Философско-эстетические выводы о содержании хронотопической образности, сделанные Бахтиным на широком материале европейского романа, у Анциферова подтверждаются на примере произведений Бальзака, Диккенса, Достоевского благодаря разработанной им методологии историко-литературного анализа урбанистического хронотопа.

Анциферов сумел выявить особое ценностно-эмоциональное содержание, которое присутствует в образе Петербурга Достоевского, то содержание, которое, как считал Бахтин, может стать доступным только в результате абстрактного анализа. Метод Анциферова позволил работать с хронотопами Достоевского не чуждыми «художественному телу» «хирургическими» инструментами научной абстракции, но одноприродными средствами краеведческого собирания и наблюдения, накопления и соположения фактов, вживания в реальные источники впечатлений Достоевского и его героев. Анциферов сумел достичь беспрецедентного единства исследовательского видения реальности с позицией писателя. Он вошел внутрь сложнейшего образно-драматического единства художественного произведения, не разрушив его целостности, и оно предстало как динамическое взаимодействие творческих воль двух великих «художников» - материальной природы мира и его человеческой духовно-психологической ипостаси.

Особенности научного метода Анциферова осложняли адаптацию современниками его научных идей. Ученое сообщество, плодотворно использовав выявленную Бахтиным формально-содержательную категорию художественного хронотопа, не обратило внимания на апробированную Анциферовым методологию конкретного историко-литературного его анализа, способную выявить индивидуально-неповторимое содержание хронотопического образа, вмещавшего, в то же время, объективное социально-историческое свидетельство о местности в прогностическом его аспекте.

Индивидуализирующий подход ученого к исследуемому материалу предполагал строго определенную форму участия исследователя в том диалоге, что начал художник с жизнью. Историк литературы должен добровольно принять на себя роль, требующую исключительной «тактичности» по отношению к каждому из «собеседников» и желание принять и понять их точку зрения. Такой «диалогичный», «драматически-поэтический» подход противоположен «самозванному серьезничанью» науки, стремящейся к авторитетным обобщениям, к непререкаемой и мертвенной абстракции общих выводов. Живущий в Анциферове социальный историк требовал от него как литературоведа накопления материала и предельной конкретности описания; момент

выводов и обобщений он относил к будущему, когда собранные и соположенные факты проявят свою историческую действенность.

Предмет Главы 3 «Краеведение и образы местности в художественной литературе 1920-х гг.» подсказан сквозной в литературе времени темой истории местного народного быта, а также разнообразием и обилием вынесенных в экспозиции к художественным произведениям природно-архитектурных ландшафтных зарисовок.

Глава посвящена общественно-политическому и духовно-культурному контексту, предопределившему возникновение движения краеведения и местнографической образности в художественной словесности времени. В ней исследован генезис и содержание присущего краеведам и писателям 1920-х гг. единого понимания значений и ценностей, запечатленных «легендой» местности. Предметом реального комментария становятся хронотопы, исторические и этнографические экскурсы, природно-географические ландшафтные зарисовки, краеведческая тематика литературы первого советского десятилетия. Анализируются поэмы Есенина «Пугачев» (1921) и ряд произведений крестьянских поэтов; «бытовые» очерки Пришвина; повести «Эфирный тракт» (1926-1927) и «Город Градов» (1927), роман «Чевенгур» (1927), статья «Фабрика литературы» (1927), рассказы «Усомнившийся Макар» (1929) и «Че-Че-О» (1929), повесть «Котлован» (1929) и рассказ «Среди животных и растений» (1936) Платонова; поэма Заболоцкого «Торжество земледелия» (1929); малая проза Добычина и роман «Козлиная песнь» (1927) Вагинова.

В главе значительное место уделено краеведческой мысли 1920-х гг., потому что именно она указывает истоки особенностей мировоззрения писателей-краеведов и новых форм художественной обработки освоенных литературой сторон действительности. Обращение к общественной и научной деятельности краеведов необходимо для того, чтобы с помощью указанных ими тем и объектов определить важнейшие социально-политические проблемы времени, идейно-эмоциональные доминанты общественного сознания и обосновать с их помощью стратегию комментирования художественных хронотопов.

В § 1 «К проблеме комментирования хронотопической образности» продемонстрировано многообразие подходов к интерпретации литературно-художественных хронотопов в истории отечественного литературоведения: в марксистской и пролетарской критике, в концепциях формалистов 1920-х гг., в работах представителей традиционного биографического и историко-генетического метода, в исследованиях современных историков литературы. Проведенный анализ показал, что роль местнографических зарисовок в замысле произведения, содержащаяся в них идея «власти земли» над «большой историей» и судьбами населения, как правило, оставались незамеченными. В то же время, как показали работы

Анциферова, конституционной особенностью отечественной литературы является близость ее художественным началам предмета и научного подхода социальной истории. Разрабатывавшийся Анциферовым локально-исторический метод анализа хронотопической образности своим рождением во многом был обязан этому свойству русской словесности. Ученый полагал, что социальная зрячесть и историческое чутье писателя вырабатывались под воздействием исключительной эмоциональной остроты, с какой в России традиционно ставились проблемы «земли» и «человека от земли». Если с позиции присущего отечественной словесности свойства иметь дело не с отвлеченной мыслью, а мыслью, «углубленной жизнью» (Ф. Степун), оценить местнографию 1920-х гг., то окажется, что в многообразии «систем координат», которыми можно руководствоваться, историку литературы ближе будет та, что «настроена» на выявление существенных социальных проблем изображенной местности.

Бахтин считал, что хронотопы обладают свойством связывать реальную историю с реальной землей. Образ «детской родины» (А. Платонов), который настойчиво заявляет о себе среди других хронотопических образов в художественной литературе 1920-х гг., обладает особой художественной и мировоззренческой силой. В нем неразрывно соединились родословие и биография автора с конкретной землей, и потому предельно усилилось личностное начало повествования. Вот почему образы местности, созданные пером писателей-краеведов - Есениным, Платоновым, Добычиным, Вагановым - в эпоху «геологических сдвигов» не вписываются во вторичную роль «фона» и обладают в художественном произведении сюжетообразующей мощью, становясь своего рода «действующими лицами».

Новые хронотопические ценности, сгущенные в образе «детской страны» (А. Платонов), были ответом революционным переменам, явив новое художественно-интуитивное постижение исторического человека и новый, «географический», аспект писательского умозрения: не земля принадлежит людям, но люди - родимой земле. И здесь в понимании содержания «драматической местности» особую помощь историку литературы может оказать научно-практическая деятельность отечественных краеведов, которой посвящен § 2 «Краеведческая научная мысль 1920-х гг. как исторический источник для реального комментария».

Особенностью краеведения двадцатых годов, тогда самого массового вида науки, были внимание и почет, которое ему оказали столичные академические учреждения и университеты. Если для писателей-краеведов земля была «детской родиной», объектом любви, то для ученых-краеведов она была, помимо этого, предметом антропогеографии - научной школы, которая изучает Землю, основываясь на принципе основополагающей связи между человеком и

землей, культурой и природной средой. Представители научного центра страны осознали, что перспективы своей профессиональной деятельности они должны искать в местной антропогеографии, в знаниях, практическом опыте, документах и свидетельствах местной науки. Исследования ученых-краеведов периода нэпа сосредоточились на проблемах, теснее всего сопряженных с изменениями национально-исторической легенды земли. Эти проблемы были вызваны: 1) произволом районировании и изменения политэкономического статуса поселений; 2) ошибками при составлении новых карт и при организации всеобщей переписи населения; 3) разрушением природно-архитектурного ландшафта местностей. Можно сказать, что российская пореволюционная история была географией.

«Письма во власть», которыми, в сущности, были опубликованные в центральной и местной печати статьи и отчеты ученых-краеведов, рассмотрены в данной главе не только с позиций практических рекомендаций «строителям страны» (А. Платонов). В первую очередь, они оценены здесь с точки зрения проясняющей причины особого интереса к краеведческим изысканиям со стороны писателей, - с точки зрения этоса науки, или нравственной позиции, глубинных мотивировок научного поиска, ценностных установок краеведов. Обзор краеведческой периодики выявил ценностно-эмоциональную сторону общественного сознания, болезненно затронутую социалистическим землеустроением. Советское «земледелие» объявленной Троцким эпохи культурничества коснулось быта и судеб старинных отеческих поселений. В моральном сознании местных жителей оно потревожило «предков» (Н. Заболоцкий, «Торжество земледелия»): душу родимой земли, ее историческую идею и предназначение быть домом, семейным очагом, где когда-нибудь обретет духовно и материально полную вечную жизнь их род. Статьи краеведов обнажают социально-экономическую разруху, культурное и духовное опустошение «семейных гнезд» России эпохи нэпа, берут на себя «не актуальную» в 1920-е гг. роль «печальников» за народ. В то же время они полны социального оптимизма: в местной антропогеографии находится подлинный источник духовных и материальных возможностей для восстановления страны.

Однако объем и «целостные» географические масштабы задач пролетарской диктатуры настолько превосходили районные границы земских «частных» интересов, что чаяния и надежды краеведов, «подменявших новорожденную историю мирового рабочего класса местной географией, смотревших на общественную жизнь из крестьянских окошек» (А.К. Воронский), были обречены на забвение. Решение, какие из провинциальных центров считать крупными, деятельными и влиятельными, каким отвести роль «сельсовета», в какие переместить административный центр, принимались центральной властью с подачи «кочевников». Кочевников нового времени упоминает

Платонов в романе «Чевенгур». Они прибывают из центра на железнодорожные станции далеких провинций и, пугая местных, переговариваются друг с другом странными, «как чужие племена», голосами. Платоновское словоупотребление отсылает к местнографической реальности южных областей России начала двадцатых, где «кочевниками» назвали пришлых руководителей, каждые три месяца присылаемых Москвой для укрепления органов местной власти.

Краеведческая печать 1920-х гг. создает образ «бессудной земли» (название книги писателя-краеведа С.С. Анисимова 1929 г., посвященной итогам столыпинской реформы), с которой Москва обращается согласно правилу наибольшей классовой выгоды, хотя бы для этого требовалось умерщвлять целые народы (А. Платонов. «Война», 1927). Словно бы в ответ краеведческим исследованиям, героев А. Платонова, Б. Пильняка, М. Пришвина посещают «картографические» сны и «урбанистические» видения. В «Городе Градове» Платонов описывает тот тип государственного мышления, который циркулярами сверху определяет местный природный ландшафт. Пришвин видит государственное строительство эпохи борьбы за новый быт как «процесс, являющийся в моральном сознании борьбой добра и зла». Причем зло воплощено в борьбе «хозяина линий прямых» - «городских линий» против линий «деревенских кривых» («Хозяин прямых линий», 1924). Революция явила свое лицо в картографии, пишет Пришвин, но только тогда она станет подлинной, когда ее «планы» (карты) войдут в сколько-нибудь живое взаимодействие с действительностью. Очевидна связь платоновских и пришвинских образов со статьями ученых-краеведов, убедительно показавших, что у центральной власти о старинных отеческих поселениях «имеются только самые общие сведения, как будто города являются на самом деле точками или кружочками, какими они изображаются на картах небольшого масштаба»14. Задремавший посланник Москвы в провинциальный центр Шмаков, увидев во сне «кошмарное видение, что рельсы лежат не на земле, а на диаграмме и означают пунктир, то есть косвенное подчинение», в тревоге просыпается («Город Градов»).

Унифицирующая и упрощающая роль Москвы сказалась и на топографической образности прозы Б. Пильняка. В рассказе «Волки» (1921) Россия предстает бегущей от нивелирующей ее своеобразие государственности, которую в 1920-е годы представлял «пролетарий». Это он «над Россией из метели поставил бескровную, черную, всесильную машину, рычаг которой в Кремле», и «построил Россию как карту, как план машины».

14 Миронов П. Краеведение в вопросах градоустройства // Краеведение. --С. 218.

1925.-

№3-4.

В принятии решения о новых судьбах русских городов важную, если не определяющую, роль играло их недавнее прошлое: среди поселений тоже появлялись «лишенцы», терявшие свои политические и экономические права и свободы за неверное отношение к «Москве». Так политическую судьбу имперского Петербурга разделил черноземный, хлебный губернский центр Тамбов. Он потерял свой губернский статус, как Петроград - столичный. Тамбов - за то, что одним из первых противостал беспределу продразверстки, стал эпицентром народного крестьянского восстания - «антоновщины», Петроград - за то, что был неуничтожимой памятью о «Царском доме». Историческая судьба Тамбова была отчасти воспроизведена Платоновым в «Че-Че-0 (Областные организационно-философские очерки)» и в повести «Город Градов», которую и по сей день многие принимают за сатиру в духе гоголевского «губернского города >1№> и щедринского «города Глупова». Однако в экспозиции к «Городу Градову» читается краткий очерк судьбы русского областничества и его духовной истории. В ней -хроника подавления самодеятельной жизни некогда богатой, экономически независимой и политически самостоятельной сельскохозяйственной православной губернии. Ирония, пронизавшая «Город Градов», не принадлежит Платонову. Она закреплена автором за «чужим» голосом, голосом «центрального» города, чтобы под его прикрытием можно было напомнить читателю базовые категории местного самосознания и гак сохранить «деловую родственность» со старым временем («Город Градов»).

В формировании областнической идеи некогда существенную роль сыграла духовная жизнь края. Вот почему тема районирования в рассказах Платонова 1920-х гг. связана с мотивом души местности, как души ее населения. В статье «Фабрика литературы» он напишет, что по границам новых районов прошли «водоразделы души, быта, истории». Не раз в связи с районированием он вернется к образу «харизматичного» устроителя русской земли нового времени в рассказах о быте 1920-х гг. и в исторической повести «Епифанские шлюзы» (1927): Петр I некогда изменил облик его детской родины, ненадолго сделав ее центром развития кораблестроения, но одновременно в прошлое, как не имеющие значения для развития государства, были отодвинуты местные духовно-культурные ценности и связанные с ними жизненные цели. Отечественных краеведов - ученых и писателей - более всего в разрушении природно-архитектурной легенды местности тревожили те изменения, которые произойдут в общественной психологии. Они не видели исторического будущего у общества, которое воздвигает «пустые здания», в каких люди живут «лишь из-за непогоды» («Котлован»).

Эпоха «культурничества» пересмотрела духовное содержание местного ландшафта. С лица русской земли беспощадно искореняли ее важнейшие архитектурные доминанты - храмы и монастыри с

овеществленной ими верой народа в Преображение отечества. Культурники считали вековую народную мечту осуществленной революционными деяниями. Курс на культуртрегерство (Н.И. Бухарин) среди «нехорошего» («Торжество земледелия») крестьянства марксистская критика приняла как лестный «социальный заказ»: задача писателя сейчас заключается в борьбе во имя испытанных лозунгов революции с новым мещанством, которое «заражает советский воздух» (А.К. Воронский). Мистицизм и «стихийный уклон жизни к новому чумазому» во всех ее областях - вот главные враги молодой литературы. В бытописи русской литературы Воронский, как представитель новой просветительской идеологии «центральной Москвы», видел «ложное движение» из идеологического «центра» жизни на «периферию» мещанских местных интересов. Ответом Воронскому можно считать сделанную в 1924 г. дневниковую запись Пришвина: «Вдруг ясна стала та первопричина моего расхождения с коммунистами в практическом деле и отчего <...> мне почти невозможно стало писать журнальные очерки. Вот это что: все явления быта у меня относятся к некоему высшему, универсальному»15.

В художественной местнографии 1920-х гг. особо выделяются повторяющиеся темы, мотивы, образы, сюжетные клише, которые восходят к тематике и проблематике краеведческих научных публикаций. Конкретно-исторический смысл «картографических» снов и вопрошаний «что это за страна», «урбанистических» портретов и образов «кочевников»; социально-экономическое содержание мотива странничества и образов «бобыль», крестьянин-«муравей», изба-«хлев»; оценка успехов государственного строительства в мотивном комплексе «сиротства» и «сыновства», в противопоставлении провинции Москве, земляка чужеземцу, житейского смысла книжной учености, общего частному; значение историко-географических экскурсов в экспозициях - восходят к краеведческой проблематике и выявлены с ее помощью в анализируемых нами произведениях: поэме «Пугачев» Есенина, «Торжество земледелия» Заболоцкого, «Пять или шесть» Введенского, в повести «Эфирный тракт», романе «Чевенгур» и ряде рассказов Платонова и Добычина, в бытовых очерках Пришвина и литературной критике времени. Способ обработки этого мотивно-образного местнографического комплекса соответствует приемам реалистической эмблематики. Этот вид образности, по Бахтину, не содержит в себе «ни единой не то что мистической, но и просто символической черточки, ни один элемент не привлекается даже в метафорическом порядке» - все в нем дано в «совершенно реальной плоскости». И, не отрываясь от этой конкретной социально-исторической почвы, он, однако, аущает в себе «настолько существенные и большие моменты жизни, что значение его

15 Пришвин М.М. Дневники. 1923-1925. М.: Русская книга, 1999. С. 149.

далеко перерастает все пространственные, временные, социально-исторические ограничения»16.

Эмблематические хронотопы 1920-х гг. концентрируют то национально-родовое и всегда конкретное, бытовое, всегда индивидуально-личное содержание, которое включает представление о земле как доме, о государстве - как семье, о власти - как власти святости.

В Главе 4 «Русская земля и Золотой век. А. Платонов, К. Вагинов, Н. Заболоцкий, Л. Добычи». Точки соприкосновения»

предметом изучения становятся урбанистические провинциальные хронотопы 1920-х гг. повести «Эфирный тракт» Платонова, рассказов Добычина, ленинградских ведут в «Столбцах» Заболоцкого и романе «Козлиная песнь» Вагинова.

Локально-исторический метод Анциферова, послуживший в данной главе для разбора содержания и поэтики хронотопической образности, требовал учета всех сторон исторической реальности изображаемой местности, в том числе, изменчивой традиции ее литературных портретов. Здесь используются выявленные в предыдущих главах данные о магистральных социальных проблемах провинциальных городов (в разряд которых перешел пореволюционный Петрополь) и Красной столицы. Привлечен также литературный материал, иллюстрирующий содержание этих проблем на основе новых тенденций в традиции урбанистических портретов у поэтов лефовцев и конструктивистов: В. Маяковского, В. Луговского и Н. Асеева.

Выбор столь разных писателей вызван необходимостью объяснить единством присущего им локально-топографического чувства черты стилевого и идейного сходства их произведений и исследовать на различном материале возможности анциферовского подхода.

§ 1 «Мотив странничества, кочевничества в произведениях А.П. Платонова. Опыт краеведческого комментария» обращается к традиции изображения природного ландшафта русской земли в литературе XIX века. Как свидетельствует запечатленный этой традицией социальный опыт, во «власти земли» над сознанием и судьбой ее обитателей следует искать источник реальных и метафизических странствий героев пореволюционной словесности.

Героев повести Платонова «Эфирный тракт» срывает с оседлых земель открытый в годы военного коммунизма социологом П.А. Сорокиным революционизирующий «фактор голода». Тематически вторя экспозиции есенинского «Пугачева», этногенией и исторической географией родных просторов, социологическим очерком быта земляков открывает Платонов свою повесть. Вслед за Есениным он обращает внимание на роль естественного «чувства жизни», на желание

16 Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Художественная литература,1975. С. 372.

людей превратить суровую землю в Дом, в семейный очаг. Только «внешняя катастрофа» может превратить оседлый народ в кочевое племя, или, в терминах социальной истории времени, - в отходников. Датой «внешней катастрофы», что сдвинула древние «геологические пласты» воронежской степи и пустила в земное и метафизическое странствие Михаила Кирпичникова, духовного преемника оренбургского однофамильца, «есенинского» казака Кирпичникова, Платонов считает события революции и нэп. Освобожденный от духовных и материальных связей с домом детства платоновский герой может «без боли повернуть» от родных околиц и мчаться «в новый край, чтоб новой жизнью жить».

В изображении ландшафта центральной России Платонов наследует «ветреному», «осеннему», «неприютному» хронотопу русской классики. Центробежная сила «космических» просторов великорусской равнины оставила след в фабуле «Эфирного тракта». Гонимый жаждой материального благополучия Кирпичников уходит в своих поисках на Запад; его путь подобен блужданиям есенинских героев «Поэмы о 36», лежит через много троп: «Что ни тропа - // То гроб. // Что ни верста - // То крест». Другой путь открывается Копенкину («Чевенгур») и Прушевскому («Котлован»). На пустынных дорогах эпохи «культурничества» им суждена знаменательная встреча с «белым сюжетом» национальной антропогеографии, запечатленным сельской церквушкой и древним монастырем.

Эти образы не являются у Платонова частью городского пейзажа: они приметы детства героев, нового и показательного для освоения исторического времени и исторического человека образа пореволюционной литературы. Личное, биографическое начало платоновских героев связано с храмом. Храм - словесно-образное выражение того, что для Платонова одухотворяет вещественные формы жизни. Здесь человеческий дух выплескивается за грани быта, личная биография сливается с биографией родины детства, и духовно-ценностные начала судьбы оказываются ценностями и перспективами, указанными местным архитектурным «сюжетом».

Художественная обработка «локального переживания» храмовой постройки у Платонова обнаруживает черты сходства с поэтикой этого образа у Л.И. Добычина. Они определены единой для этих писателей краеведческой интуицией, указывающей на присущую русскому храму «приземленность», посюсторонность представления о местонахождении «Преображенной земли» будущего века. У Добычина православный русский храм предстает укорененным в земной почве, «низеньким», «серым» под стать неяркому цвету русского неба. Платонов увидел и запечатлел его детски «радостным», собравшим в успокоенном сиянии весь свет серого цвета родины («Котлован»), проникнутым запахами «детской страны» («Чевенгур»). В замеченных писателями приметах внешнего облика русских церквей самосветящегося закона для серого

цвета своей родины обнаруживается единство их понимания главной легенды русской земли как веры в исторически и топографически конкретное, земное, «местное» Преображение отечества. Эта легенда, «прочитанная» Добычиным и Платоновым в облике русского храма, составляет также национально-историческую «память» мотива странничества в произведениях Платонова 1920-х гг. У Добычина она осваивается темой детства в романе «Город Эн», который становится предметом особого рассмотрения в следующей главе диссертации.

Идейно-ценностное содержание хронотопа храма у Платонова и Добычина позволяет установить его родство с краеугольными положениями философии «Общего дела» Федорова и образом Золотого века у Достоевского.

§ 2 «Ленинградская ведута Константина Вагинова в призме "легенды" местности» посвящен «ленинградскому» хронотопу романа Вагинова «Козлиная песнь».

Ленинградский урбанизм «Козлиной песни» подчеркнуто опирается на образы «второго» и «третьего» поколения. Сюжет романа развивается в привычной традиции петербургских «сказок»: «Петербург не то, что кажется». Однако обращение к традиции петербургских литературных портретов у Вагинова имеет истоком реальные процессы, происходившие в городе, в первую очередь, те, что касались легенды местности. О ней, живущей в самом именовании Петербурга, напомнили России высылкой и расстрелом семьи Романовых, сменой названия «Царского Дома», разоблачением исторических мифов, инициированным теоретиками эпохи культурничества. На фоне разрушающегося города и подвергшейся научной критике легенды его имени, на фоне краха исторического замысла и предназначения «Петра творения» Вагинов с краеведческой социологической наблюдательностью фиксирует неизбежные изменения в психологии населения города, находя подтверждение исторической дальновидности литературных «сказок» Невского проспекта Гоголя и городских видений Блока. Вопрос души города, проблема сохранения лучших ожиданий, заложенных в «литературный миф» Петербурга его «филостратами» (певцами Петрополя - поэтами и писателями), являются темой «Козлиной песни» и содержанием ее хронотопической образности. В диалектике антропогеографических категорий «власть местности» - «власть идей» Вагинов акцентирует «власть идей», значение веры в высокие идеалы русской литературы. В уста одного из героев «Козлиной песни» литературоведа Тептелкина он вкладывает емкую формулу: «Не мечты наши, а мы были ложью». Размышления, порожденные в Вагинове судьбой любимого им города, находят художественное выражение в обработке им урбанистических образов «города-поэмы», как назвал Петрополь В.Ф. Ходасевич, «Дома искусств», как называл его Вагинов.

В образе «красного» Ленинграда Ваганов допускает присутствие Преображенной земли как лучшей мечты человечества. Ее индивидуальные воплощения Ватинов «рассыпал» в картинах счастливого семейного быта, в подмеченных им чертах домашней повседневности с ее человеческим теплом. Предчувствие рая, пронизавшее эти картины, дарует читателю и автору веру в возможность прикровенного под маской псевдонимии существования первоначальной идеи, высокого замысла и прекрасной души города -даруют надежду на неизбывную реальность и действенность высокого, данного городу при рождении имени Санкт-Петербург.

В § 3 «"Душа" Ленинграда в "Столбцах" Н. Заболоцкого» принят предложенный в работах Анциферова порядок анализа хронотопической образности. Обращение к традиции изображения Петербурга в поэзии Г.Р. Державина, С.П. Шевырева, A.C. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, Н.В. Гоголя, H.A. Некрасова, A.A. Блока, З.Н. Гиппиус, В.В. Маяковского позволяет высветить новые черты в ленинградской ведуте Заболоцкого.

В традиционных природно-климатических (цветовых, световых, водных) характеристиках Петрополя, в иронических перепевах блоковских и гоголевских мотивов петербургских обманов, в нигилистически насмешливых образах «последних петербургских сказок» Маяковского, использованных в «Столбцах» Заболоцкого, «просвечивает» предельно умалившийся идеал «тайной» России и мысль о не завершившейся еще судьбе города. В заложенной Заболоцким новой художественной традиции преобладает желание разобраться в причинах искажения высокого замысла «Юного града», у Заболоцкого - «недоноска» или «ангела». Портреты города раскрывают разные аспекты художественного постижения исторической трагедии Санкт-Петербурга. Обездвиженный желеобразной водой, терзаемый волнами - взбесившимися кошками, город-«пароход», «город Посейдон» (Н. Заболоцкий), бывшее «посольство полумира» (О. Мандельштам»), он явлен в новом для петербургского литературного мифа ореоле авторского сочувствия и сожаления, а не ставшего традиционным в предреволюционные годы раздражения и пожеланий скорой гибели.

Локальное чутье Заболоцкого, вошедшее в соприкосновение с литературной традицией, позволило выявить новое аксиологическое, духовно-нравственное содержание исторического предания Петербурга, раскрыло «женственную», жертвенную природу города. Она открылась Заболоцкому в виде не осмысленной русской литературой «петербургского периода» архитектурной доминанты бывшей имперской столицы - в фигуре Ангела Дворцовой площади. Забытый или попранный русской литературой XIX века, замеченный и разоблаченный эпохой культурничества, элемент предания о городе как Царском Доме сопровождается мечтой о государственной власти как

власти святости, о топографической конкретности Града Золотого века. Именно эти свидетельства петербургского архитектурного предания становятся важны Заболоцкому в год появления «Злых заметок» Бухарина. Поэт, «управляя» взглядом читателя, указывает на незамеченную русскими писателями и читателями, поглощенными созерцанием Медного всадника, фигуру Ангела Александрийского столпа. Здесь, по мнению Заболоцкого, должны были сойтись координаты нравственных исканий гражданской поэзии XIX века. В этой монументальной форме поэт нашел воплощение трагической судьбы прекраснейшего из человеческих творений и предвестие горестной участи города, чада которого искали ответы и исторические решения у «демона» местности, а не у его «ангела».

Своеобразие историко-литературного содержания урбанистических пейзажей эпохи культурничества определено идеей неверно выбранного курса исторического странничества страны, решившей отвергнуть легенду своей земли. Образ скитальца в русской словесности традиционно отмечен поиском истины, которую находили в реальных географических точках лишь герои житийной литературы и только редкие герои литературы светской. Городские фланеры и бесприютные бродяги классической русской литературы XIX века не находили места на земле, где сбывается истина и обретается искомое счастье. Не нашли (или потеряли) его есенинские пугачевцы и шлиссельбургцы, платоновские, добычинские и вагановские герои. И все же именно им, продолжившим галерею русских странников, было предназначено завершить вековое блуждание теряющего духовные координаты русского человека. Им предстоит найти не в отдаленных странах, а на детской родине сокровенный «сюжет». По нему они сверят направление русской истории и собственной жизни.

В Главе 5 «Краеведческие издательские проекты 1930-х гг.» рассматриваются связи русской литературы первых лет социалистической реконструкции с новым, советским краеведением, ярким образцом которого стали литературно-художественные и научно-документальные проекты A.M. Горького. Истории заводских пьес и киносценариев Платонова, написанных в рамках «Истории фабрик и заводов», «урбанистических» романов Ваганова и Добычина, научно-популярного исследования Золотарева и Анциферова, темы которых были заданы проектом публикации «Истории русских городов как истории быта», связаны с пребыванием авторов на местах действия своих произведений и основательным знакомством с социальной действительностью этих мест. Изучение истории создания названных произведений позволило выявить краеведческие интуиции создателей, их взгляд на прошлое и будущее изображаемых местностей, определить особенности поэтики урбанистических хронотопов.

В § 1 «"Молчанья грозный сон...": "История фабрик и заводов" в заводских сюжетах Андрея Платонова» описывается

исследовательский опыт автора данной диссертации по сопоставлению реального и художественного хронотопа заводского сюжета писателя, потребовавший изучения места действия производственной пьесы «Высокое напряжение» и киносценария «Турбинщики».

~Б ходе посещения территории Ленинградского металлического завода нами было изучено его реальное положение на карте города в соотношении с природно-ландшафтными особенностями и архитектурными доминантами окружающей местности. По архивным документам были реконструированы исторические изменения облика заводских и окружающих завод строений. Особое внимание уделялось особенностям природной среды в то предположительное время года и суток, когда завод впервые посетил Платонов и разворачивались события его производственных сюжетов. При исследовании конкретных локусов, упомянутых Платоновым, учитывались архивные данные и сведения местной и центральной печати о социально-политических событиях в городе и стране, хроника центральной и местной литературной жизни - таким образом был восстановлен общий социально-психологический фон времени и местности, где проживал автор и действовали его герои. Кроме того, были учтены обстоятельства личной и литературной биографии Платонова в период работы над производственными сюжетами. В результате был воссоздан весьма сложный, но устроенный согласно указанной Анциферовым иерархии значимости элементов «ближайшего» и «дальнего» контекста комплекс впечатлений, ставших источником сюжетов, образов, тем и содержания заводских пьес и сценариев писателя.

Реконструкция истории текста пьесы «Высокое напряжение» свидетельствует о ее документальности. События можно датировать по дням, а под вымышленными фамилиями действующих лиц ставить реальные фамилии и публиковать биографические справки. Документально точны поступки, состояния и реакция персонажей -психологические мотивировки «списаны» автором с себя, угаданы в ближайшем окружении. Однако после посещения территории завода и знакомства с тем реальным локусом, где совершались драматические события производственного киносценария и пьесы, возник вопрос, не ограничивает ли «документальная» интерпретация подлинной глубины их содержания. Работавший в жанре документального очерка, в духе времени и горьковского проекта, Платонов, имея готовый материал, реальные события и реальных фигурантов «под рукой», вступил в непосредственное взаимодействие с той многомерной реальностью, которая воздействовала на содержание произведения, расширяя и углубляя его. Эта реальность явилась Платонову в монументальном облике местности, в связанных с нею преданиях, в особенностях природно-климатического ландшафта, в собственном переживании времени суток и года на своеобразно устроенной территории завода.

Исследовательская «экскурсия» на место действия платоновской пьесы заострила внимание на весьма лаконичных ландшафтных зарисовках в авторских ремарках, потребовала сопоставить их со сходными образами в других произведениях писателя и традицией бытования этих образов в русской классике. Духовно-культурная память, ими сохраняемая, помогла уяснить подлинное идейно-эмоциональное значение для Платонова сада с «несбываемой» (один из платоновских эпитетов) музыкой и «клуба им. Сталина», скупо охарактеризованного как здание с колоннами. Эти «пропадающие» в авторских ремарках при незнании конкретной местности локусы имеют в виду реальный дворец-дачу Дурново, архитектурный шедевр XVIII века, превращенный после революции в рабочий клуб, с дивным садом вокруг него. Восстановление истории дворянской усадьбы на заводской территории позволило говорить об особой смысловой нагрузке платоновской местнографии, в которой актуализировались столь дорогие писателю традиционные ценности «идиллического хронотопа» русской литературы XVIII - XIX вв.

Платоновские хронотопы обращены к державинской традиции «храмовидного» семейного дома, однако их первоисточник не в художественной литературе, а на заводской территории «желанного», как он пишет, для России города. Реальная история расширяет документальный заводской сюжет традиционной для общественного сознания России мыслью народной как мыслью семейной. Так в платоновскую документальную хронику входит на правах самостоятельного героя «драматическая местность».

Ленинградский ландшафт не имеет в пьесе смысла фона, но получает огромную конструктивно-смысловую нагрузку, возвышая документально-хронологическое начало до проблем исторического поиска и выбора народом своей судьбы. Ландшафт расширяет пространственно-временные характеристики сюжета и идейного содержания производственной пьесы. Зарисовки природно-климатического и архитектурного «Манчестера на Неве» выводят острую социальную проблематику платоновского сценария за пределы, предписанные документальной хроникой. Этот ландшафт превратил «фактическую» историю завода в большую русскую историю, в историю трагического финала ее «петербургского периода».

§ 2 «История городов как история быта» и последний его раздел «"Ярославль" А.А. Золотарева и Н.П. Анциферова - неизданная история русского быта» посвящены судьбам горьковского урбанистического издательского проекта. История проекта представлена на материале новых архивных разысканий. Документы редакции «Истории городов», отчеты об очерковых поездках писателей краеведческой секции Всероссийского союза писателей в Ярославль, впервые представленные в этом разделе, позволили утверждать, что закрытие этого проекта было подготовлено обнаружившейся в ходе его

осуществления реальностью пореволюционных судеб русских городов. Краеведческие наблюдения неумолимо свидетельствовали об уничтожении их исторического предания, обеднении духовно-нравственных ценностей населения и появлении советского мещанства. Смерть. Горького лишь ускорила неизбежное сворачивание проекта. Раскрытые его участниками при составлении историй русских городов социальные процессы служат реальным комментарием к содержанию художественной местнографии последних урбанистических романов Ваганова и Добычина.

В разделе «"Город Эн" Л. Добычина в контексте горьковского "краеведения"» предметом рассмотрения становится сатирический пафос «Города Эн». Уже отмеченные в литературоведении стилевые особенности романа, главная из которых - наивные умозаключения рассказчика-ребенка, одушевляющие городские пейзажные зарисовки и описания нравов, могут быть оценены как скрытая форма сочувствия Добычина «спущенной сверху» «краеведческо-разоблачительной» серии «Истории городов как истории русского быта». Однако в этом случае остается открытым вопрос о причинах, побудивших автора, вооруженного опытом художественного воспроизведения нэпманского Брянска в рассказах 1920-х гг., обратить разоблачительный пафос романа на предреволюционное мещанство и сделать это в эпоху, когда Горький призывал к борьбе с мещанином советского времени.

Как показало исследование, в художественном постижении мещанского провинциального мира Добычин не следовал горьковскому плану. Его волновали не столько цепко живущие в мещанской среде «суеверия», сколько «отслоение» духовных ценностей от их обозначений, то «развоплощение» духа, что делает предреволюционный «город Эн» близнецом Брянска времен нэпа из цикла «Встречи с Лиз». Добычина могло поразить сходство двух эпох кризиса российского общественного сознания: революционной смуты 1904-1909 гг., ставшей предметом изображения в «Городе Эн», и эпохи культурничества в циклах рассказов о быте. «Техническую» возможность вернуться из 1920-1930-х гг. советской России в предреволюционное прошлое Добычину дал «идиллический» хронотоп - воссозданный взглядом ребенка, руссоистского дикаря, город N.

Точка зрения ребенка, не умудренного ни знанием истории, ни пониманием политического момента, не владеющего идеологическими контекстами «чужих» слов, рождается из непосредственного чувства реальности. В родовом урбанистическом названии романа Добычина есть метафорическая обращенность к Ленинграду, тем более что, неназванная, бывшая северная столица присутствует в романе указанием на один из самых известных архитектурных ее символов. Метафорическое расширение Добычиным урбанистической символики гоголевского города имярек на советские провинциальные центры обращает читателей к традициям «петербургского периода»

отечественной социальной сатиры. Но не только к ней. «Прекрасные здания» города Эн, переосмысленные топографической интуицией рассказчика, адресуют их идее преображенной земли у Достоевского, его знаменитой иконографии «петербургского ада», сквозь агрессивное небытие которого, как показал в своей диссертации Анциферов, проступали предвечные и незыблемые очертания народной мечты -града Золотого века. Прекрасные здания города Эн - это реальный архитектурный облик российских городов с их исторической душой и предназначением. Герой «Города Эн» увидел города родины в их «главной жизни», как сказал бы Платонов, которая всегда скрывалась в «истории быта», но не никогда не исчезала в нем.

В разделе «Советский урбанизм глазами автора "Гарпагонианы"» прослеживается идейно-эмоциональная эволюция «ленинградских сказок» Вагинова. В работе над последним романом непосредственная связь писателя с действительностью окрепла, почти совершенно освободившись от «книжных» влияний, хотя в романе об обновляемом политической волей С.М. Кирова Петрополе, в событиях, выборе персонажей и мест действия проступают контуры «Петербургских тайн» В.В. Крестовского и «Петербургских сновидений в стихах и прозе» Ф.М. Достоевского. Однако отсылки к первооткрывателям темы городских низов, создателям образов тех, кому «некуда больше идти», для «Гарпагонианы» более чем закономерны. Ваганов, подобно работавшему в те же годы над образом «счастливой» социалистической Москвы Платонову, обращается в своей художественной рефлексии к тем, кто выброшен за борт истории, но все еще влачит гротескно-механическое существование в ожидании неизбежного конца.

Общее для вагановских героев состояние предельного унижения и бесполезности, выразившееся в столь разных и «красочных» формах отклонения от социальной «нормы», декорированы ведутами с новыми видами бывшего «города-поэмы». Взгляд беллетриста-краеведа фиксирует новые доминанты родины детства - например, «дико окрашенный вокзал» на проспекте 25 Октября, формирующие неповторимо своеобразные уродства души местных жителей. Вагинов рисует новый город в ореоле запахов, звуков, цветов, форм и материалов рабочих окраин. Город в самотеке истории втягивает своих жителей в свое бытие, лишая их права на поступок, отнимая волю и самую жизнь. Отвечая политическим требованиям эпохи, стремясь к политической актуальности последнего своего романа, Вагинов вносил свой вклад в горьковский проект создания «Истории русских городов как истории быта». Глазами социального историка он вглядывался в незнакомый ландшафт, разрушающий архитектурные традиции Петербурга, в котором на смену старой душе должна прийти душа разбойника и убийцы, душа человека, лишившегося имени, обозначенного номером на жетоне.

Общей чертой художественной обработки местнографического переживания Добычина, Вагинова, Платонова был способ утверждения «невнятно великого», как писал Платонов, - идиографический путь утверждения «главной» жизни общества через уяснение того, что ею не является.

В Заключении сформулированы основные итоги исследования.

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

Монографическое исследование

1. (1) Московская Д.С. Н.П. Анциферов и художественная местнография русской литературы 1920-1930-х гг.: К истории взаимосвязей русской литературы и краеведения / Д.С. Московская. -М.: ИМЛИ РАН, 2010. 432 с. ISBN 978-5-9208-0373-3 (27 п.л.)

Научные издания

2. (1) Андрей Платонов. Война // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества / Подгот. текстов и коммент. Д.С. Московской. - М.: ИМЛИ РАН, 2003. Вып. 5. С. 657-692. ISBN 5-92080175-1 (2 п.л.)

3. (2) Андрей Платонов. Антисексус // Андрей Платонов. Сочинения / Подгот. текста и коммент. Д.С. Московской. - М.: ИМЛИ РАН, 2004. Т.1. Кн. 1. С. 123-136, 547-572. ISBN 5-9208-0141-8 (2 п.л.)

4. (3) Анциферов Н.П. Проблемы урбанизма в русской художественной литературе. Опыт построения образа города — Петербурга Достоевского - на основе анализа литературных традиций / Сост., послесл. Д.С. Московской. - М.: ИМЛИ РАН, 2009. 581 с. ISBN 978-59208-0325-2 (36,5 п.л.)

5. (4) Андрей Платонов. Объявление о смерти // Архив А. П. Платонова: Кн. 1 / Подгот. текстов, коммент., вступ. ст. «Первая редакция пьесы «Высокое напряжение»: «Объявление о смерти» Д.С. Московской. - М.: ИМЛИ РАН, 2009. С. 178-237. ISBN 978-5-92080341-2 (3,5 п.л.)

Статьи, напечатанные в изданиях, рекомендованных ВАК

6. (1) Московская Д.С. «Частные мыслители» 30-х годов: поставангард в русской прозе / Д.С. Московская // Вопросы философии. 1993. № 8. С. 97-104. ISBN 0042-8744 (1 п.л.)

7. (2) Московская Д.С. В поисках Слова: «странная» проза 20-30-х годов / Д. Московская // Вопросы литературы. 1999. № 6. С. 31-66. ISSN 0042-8795 (1 п.л.)

8. (3) Московская Д.С. «Любовь к родному пепелищу...» К проблеме хронотопа земли в повести Платонова «Котлован» / Д.С. Московская // Русская словесность. 2008. № 5. С. 25-32. ISSN 0868-9539 (0,5 п.л.)

9. (4) Московская Д.С. «Литературоведческий урбанизм» Николая Анциферова (К 120-летию со дня рождения) / Д.С. Московская // Известия РАН. Серия литературы и языка. 2009. Т. 68. № 4. С. 18-33. ISSN 0321-1711 (2 п.л.)

10. (5) Московская Д.С. Николай Павлович Анциферов: Новые материалы к биобиблиографии / Д.С. Московская // Русская литература. 2009. № 4. С. 192-206. ISSN 0131-6095 (1,1 п.л.)

11. (6) Московская Д.С. Диссертация Н.П. Анциферова: история защиты / Д.С. Московская // Известия РАН. Серия литературы и языка. 2010. Т. 69. № 1.С. 44-62. ISSN 0321-1711 (2,1 п.л.)

12. (7) Московская Д.С. Образ Ленинграда в «Столбцах» Н. Заболоцкого в свете литературной традиции / Д.С. Московская // Русская словесность. 2010. № 5. С. 37-41. ISSN 0868-9539 (0,5 п.л.)

13. (8) Московская Д.С. Финал «ленинградской сказки» Константина Ваганова / Д.С. Московская // Вестник славянских культур. 2010. № 4 (XVIII). С. 54-60. ISSN 2073-9567 (0,5 п.л.)

Статьи в других изданиях

14. (1) Андрей Платонов. Война. Товарищ пролетариата / Вступ. ст. Д.С. Московской; подгот. текста и примеч. Д.С. Московской и Е.А. Роженцевой / Д.С. Московская // Октябрь. 1999. № 7. С. 101—119. ISSN 0132-0637 (1 п.л.)

15. (2) Московская Д.С. «Самосветящийся закон для Родины»: православное миросозерцание Андрея Платонова / Дарья Московская // Воскресная школа: Еженед. прилож. к газ. «Первое сентября». 2000. № 7. С.8-10. (1 п.л.)

16. (3) Московская Д.С. Художественное осмысление политической реальности первого десятилетия революции в прозе А. Платонова 1926-1927 гг. / Дарья Московская // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. - М.: ИМЛИ РАН, 2000. Вып. 4. С. 395-430. ISBN 5-9208-0040-2 (3 п.л.)

17. (4) Московская Д.С. Платонов и краеведение / Дарья Московская // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества - М.: ИМЛИ РАН, 2003. Вып. 5.С. 7-35. (2,2 п.л.)

18. (5) Московская Д.С. Проблемы текстологии творческого наследия А. П. Платонова в контексте общественно-политической ситуации второй половины 1920 - начала 1930-х гг. / Д.С. Московская //

Наследие Д. С. Лихачева в культуре и образовании России. - М.: МГПИЧ2007. Т.1. С. 176-184. ISBN 5-902296-42-0 (0,3 п.л.)

19. (6) Московская Д.С. «Стирая ошибки»: Платонов - критик Короленко / Д.С. Московская // Нижегородский текст русской литературы. Межвузовский сборник научных статей. 18-20 октября 2007 г. - Н. Новгород: НГПУ, 2007. С. 76-84. (0,3 п.л.)

20. (7) Московская Д.С. Локальный метод как язык большой русской литературы: исследования Н. П. Анциферова / Д.С. Московская // Язык классической литературы. Доклады международной конференции. -М.: Кругь, 2007. Ч. I. С. 183-197. ISBN 978-5-7396-0125-8 (0,3 п.л.)

21. (8) Московская Д.С. К хронике горьковского проекта «История русских городов» на материале неопубликованной монографии A.A. Золотарева и Н.П. Анциферова «Ярославль» / Д.С. Московская // Нижегородский текст русской словесности: межвузовский сборник научных статей. -Н. Новгород: НГПУ, 2009. С. 144-150. (0,3 п.л.)

22. (9) Московская Д.С. Локально-исторический метод в литературоведении Н.П. Анциферова: генезис и контексты / Д.С. Московская // Филологическая регионалистика. 2009. № 1-2. С. 6-20. ISSN 2074-7292 (2,1 п.л.)

23. (10) Московская Д.С. Николай Павлович Анциферов: арбатский период жизни / Дарья Московская // Арбатский архив. Историко-краеведческий альманах / Под ред. С. О. Шмидта. - М.: Наука, 2009. Вып. U.C. 496-506. ISBN 978-5-02-037081-4 (0,5 п.л.)

24. (11) Московская Д.С. Динамика текста пьесы А. Платонова «Высокое напряжение»: к проблеме выбора основного текста / Дарья Московская // Текстологический временник. Русская литература XX века: Вопросы текстологии и источниковедения. - М.: ИМЛИ РАН, 2009. С. 345-358. ISBN 978-5-9208-0322-1 (0,8 п.л.)

25. (12) Московская Д.С. Биография местности в русской литературе эпохи борьбы за новый быт / Д.С. Моек овская // В поисках новой идеологии: социокультурные аспекты русского литературного процесса 1920-1930-х гг. - М.: ИМЛИ РАН, 2010. С. 60-154. ISBN 9785-9208-0349-8 (4,5 п.л.)

26. (13) Московская Д.С. Нэп в оценке краеведов - ученых и писателей / Д.С. Московская // НЭП в истории культуры: от центра к периферии. - Саратов: Издательский центр «Наука», 2010. С. 284-290. ISBN 978-59999-0558-1 (0,4 п.л.)

Формат бумаги 60*90 1/16. Бумага офсетная. Печать ризографическая. Тираж 120 экз. Отпечатано в ПК «Объединение Вента» с оригинал-макета заказчика. 197198, Санкт-Петербург, Большой пр. П.С., д.29а, тел. 718-46-36

Оглавление научной работы автор диссертации — доктора филологических наук Московская, Дарья Сергеевна

ВВЕДЕНИЕ.4

ГЛАВА I

Н.П. Анциферов: «научная идея жизни» - этапы развития . .29

§ 1 Прикладное градоведение.29

§ 2 Московский период. .77

ГЛАВАП

Локально-исторический метод в литературоведении Н.П. Анциферова. Научные предпосылки. Содержание.122—

§ 1 Наследие петербургской исторической школы.122—

§ 2 «Легенда» местности.139

§ 3 История «защиты идей». По материалам стенограммы защиты диссертации Н. П. Анциферова.155

ГЛАВА Ш

Краеведение и образы местности в художественной литературе 1920-х годов. 184

§ 1 К проблеме комментирования хронотопической образности.184—

§ 2 Краеведческая научная мысль Л920-х гг. как исторический источник для реального комментария. 194 —

ГЛАВАIV

Русская земля и Золотой век. А. Платонов, К.Вагинов,

Н. Заболоцкий, Л. Добычин. Точки соприкосновения. 248

§ 1 Мотив странничества, кочевничества в произведениях А.П. Платонова. Опыт краеведческого комментария. 248

§ 2 Ленинградская ведута К. Вагинова в призме «легенды» местности.274

§ 3 «Душа» Ленинграда в «Столбцах» Н. Заболоцкого. 291

ГЛАВАV

Краеведческие издательские проекты 1930-х годов. 353 —

§ 1 «Молчанья грозный сон.»: «История фабрик и заводов» в заводских сюжетах Андрея Платонова.353

§ 2 «История городов как история быта». 442

Город Эн» JI. Добычина в контексте горьковского «краеведения».466

Советский урбанизм глазами автора «Гарпагонианы». 483

Ярославль» A.A. Золотарева и Н.П. Анциферова неизданная история русского быта. 492

Введение диссертации2011 год, автореферат по филологии, Московская, Дарья Сергеевна

Имя Николая Павловича Анциферова (1889-1958), выдающегося историка-градоведа, краеведа, литературоведа, хорошо известно современным ученым-гуманитариям. В 1980-1990-е гг. ленинградскими исследователями были переизданы и введены в научный оборот знаковые книги Анциферова: «Душа Петербурга», «Петербург Достоевского», «Быль и

1 2 миф Петербурга» . Биобиблиографические разыскания О.Б. Враской , А.И.

Добкина и А.Б. Рогинского3, A.M. Конечного4 помогли восстановить духовный облик, научную биографию и канву жизни ученого в «железном самотёке» российской истории.

Заданная первыми книгами Анциферова тема отношения урбанистической образности к реальному источнику — монументальному городу — была развита в работах Д.С. Лихачева5, Ю.М. Лотмана б, Р.Д. Тименчика и А.Л.

Осповатова7, К.А. Кумпан и A.M. Конечного8, И.П. Смирнова9, В.Н.

1 Анциферов Н.П. Душа Петербурга. Пб.: Брокгауз и Ефрон, 1922; Петербург Достоевского. Пб.: Брокгауз-Ефрон. Петербург, 1923; Быль и миф Петербурга. Пб.: Брокгауз-Ефрон. Петербург, 1924.

2 Враская О.Б. Архивные материалы И.М. Гревса и Н.П. Анциферова по изучению города // Археографический ежегодник за 1981 г. М.: Наука, 1982. С. 303-315.

3 Добкин А.И. Н.П. Анциферов: материалы к биобиблиографии // Анциферовские чтения. Материалы и тезисы конференции (20-22 декабря 1989 г.) Л.: Сов. фонд культуры. Ленингр. отд-ние, 1989. С. 9-23; Анциферов Н.П. Из дум о былом: Воспоминания. М.: Феникс: Культурная инициатива, 1992. / Сост., вступ. ст., прим. А.И. Добкина; Анциферов Н.П. Из воспоминаний / Публикация А.И. Добкина, А.Б. Рогинского // Звезда. - 1989. -№4.-С. 117-165.

4 Конечный A.M. Н.П. Анциферов - исследователь Петербурга // Петербург и губерния. Историко-этнографические исследования. Л.: Наука, 1989. С. 154-161; Анциферов Н.П. «Непостижимый город». Душа Петербурга. Петербург Достоевского. Петербург Пушкина. Л.: Лениздат, 1991. / Сост. М.Б. Вербловская / Конечный А.М., Кумпан К.А. Петербург в жизни и трудах Н.П. Анциферова. С.5-23.

5 Лихачев Д.С. В поисках выражения реального//Вопросы литературы. - 1971.- №11.-С. 74- 88.

6 Лотман Ю.М. Символика Петербурга // Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера- история. М.: Языки культуры, 1999. С. 275-295.

7 Осповат А.Л., Тименчик Р.Д. «Печальну повесть сохранить.» Об авторе и читателях «Медного всадника». М.: Книга, 1985.

8 Кумпан К.А. и Конечный A.M. Наблюдения над топографией «Преступления и наказания» // Известия Академии наук. Серия литературы и языка. — 1976. — Т. 35. - №2. — С. 180-190.

Топорова10, Ю.В. Манна11, Н.В. Корниенко12, Р. Николози (Италия)13, Е.А.

Яблокова14, С. Неклюдова15 и ряде др. В XXI веке усвоение содержания междисциплинарных исследований Анциферова преодолело географические рамки «петербургского текста» русской культуры, тематически расширилось,

16 развиваясь сразу по нескольким направлениям: научного краеведения ,

17 v 18 исторического градоведения , методологии историческои науки и литературоведения.

Особенность исторического момента, переживаемого Россией в конце 1980 — начала 1990-х гг., при обращении к запрещенным в СССР произведениям на первый план выдвигала задачу, казавшуюся тогда первоочередной: установить связь с историческим прошлым отечественной культуры и воскресить непростую судьбу ее творцов19. При этом вопрос историко-литературной, теоретической или художественной ценности

9 Смирнов И.П. Петербургская утопия // Анциферовские чтения. С. 92—100; Его же Петербург: город мертвых и живых // Существует ли Петербургский текст? Петербургский сборник. Вып. 4. СПб.: ПГУ, 2005. С. 35-58.

10 Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы: Избранные труды. СПб.: Искусство-СПб, 2003.

11 Манн.Ю.В. Москва в творческом сознании Гоголя // Москва и московский текст русской культуры. М.: РГГУ, 1998. С. 63-81; Его же. Петербургский и московский тексты в творчестве Гоголя: принцип дополнительности // Существует ли Петербургский текст? С. 193-234.

Корниенко Н.В. Москва во времени. (Имя Петербурга и Москвы в русской литературе 10-30-х гг. XX в.) // Москва в русской и мировой литературе. Сборник статей. М.: Наследие, 2000. С. 210-248.

13 Николози Р. Петербургский панегирик XVIII в. Миф - идеология - риторика. М.: Языки славянской культуры, 2009.

14 Яблоков Е.А. Счастье и несчастье Москвы («Московские сюжеты» у А. Платонова и Б. Пильняка) // «Страна философов». Вып. 2. С. 221-239.

15 Неклюдов С. Тело Москвы. К вопросу об образе «женщины-города» в русской литературе // Тело в русской культуре. М.: Новое обозрение, 2005. С. 361-385.

16 Коробкова E.H. Путешествие по улицам, уходящим в вечность. (Метод образовательных путешествий по городу) // Город, открываемый заново. СПб.: СМИО Пресс, 2006. С.58-65; Стародуб К.В. Литературное краеведение в школе. М.: Дрофа, 2003.

17 Голубева И.А. Петр Николаевич Столпянский — историк Санкт-Петербурга. СПб.: Дмитрий Буланин, 2007.

18 Анциферов Н.П. Историческая наука как форма борьбы за вечность // Исследования по истории русской мысли. Ежегодник-2003. (6). М.: Модест Колеров, 2004. С. 136-162 / Публ. и предисл. А.Свешникова и Б. Степанова.

19 См.: Спиридонова JI.A. К вопросу о типах изданий // Текстологический временник. Русская литература XX века: Вопросы текстологии и источниковедения. М.: ИМЛИ РАН, 2009. С. 19. возвращенного наследия отодвигался на второй план как требующий специального изучения. В то же время первые публикаторы Анциферова. ощущали необходимость дать, определение значения его трудов для гуманитарной науки. Емкая формула главной «идеи жизни» ученого изучение города как живого организма, <.> связи архитектуры города с событиями, в нем происходившими»20, - принадлежит Д.С. Лихачеву.

Научное содержание поставленной Анциферовым задачи предстояло раскрыть следующим поколениям исследователей, историков и филологов.

Но вследствие малой изученности наследия этого ученого, отсутствия ясных представлений, о генезисе предложенных им литературоведческих тем, предметов и методологии, суждения по этому вопросу оказались в значительной степени поверхностны, ограничены и субъективны.

Так историко-литературные комментарии К.А. Кумпан и A.M.

Конечного к первому переизданию «петербургской трилогии» Анциферова

21 усмотрели в его научном подходе истоки семиотического градоведения , где город рассматривается * как единый* гетерогенный текст со своей семантикой и« языком». В» то же время исследователи подчеркнули неразвитость и ограниченность семиотического подхода Анциферова: он не

22 уподоблял город тексту, а считал его живым нечеловеческим существом . Причиной тому, по их мнению, явилась «образная система» исторической науки эпохи символизма, под властью которой находился Анциферов. Поэтому его суждения были обременены печатью авторской

20

Лихачев Д.С. Николай Павлович Анциферов //Анциферов Н.П. Душа Петербурга. Петербург Достоевского. Быль и миф Петербурга. Приложение к репринтному воспроизведению изданий 1922-1924 гг. М.: Книга, 1991. С. 4.

21 Зарождение семиотических подходов в историческом методе градоведческого семинария И.М. Гревса, где проходил обучение Н.П. Анциферов, усматривает Г.Г Почепцов. См.: Почепцов Г.Г. История русской семиотики до и после 1917 года. М.: Лабиринт, 1998. С.138-179.

22 Кумпан К.А., Конечный А.М. Комментарии // Анциферов Н.П. Душа Петербурга. Петербург Достоевского. Быль и миф Петербурга. Пб.: Брокгауз-Ефрон, 1922. [Репринтное воспроизведение изданий 1922,1923,1924 гг.] Приложение к репринтному воспроизведению изданий 1922-1924 гг. М.: Книга, 1991. С. 15. индивидуальности и вкуса и, с позиции современной семиотики, сами от оказались «втянутыми в "петербургский текст"» .

Мысль о субъективности научных построений Анциферова разделили многие исследователи. Так Лихачев писал: «Н.П. Анциферов не столько краевед, сколько поэт своего края <.>. Его метод может быть назван "научно-поэтическим"» (Курсив наш. - ДМ.)24. Кумпан и Конечный таюке акцентировали эмоционально-поэтическую составляющую работ Анциферова: «И хотя споры о топографической точности писателя (Достоевского. - Д.М.) не стихают до сих пор, указанные Анциферовым дома Раскольникова, Сони, старухи-процентгцицы обрели новую "построманную" жизнь. Так зародился еще один "миф" о городе <.>, миф, возникший не в художественном произведении, а во вдохновенном научном исследовании» (Курсив наш. - Д.М.)25. Недавно суждение о субъективной поэтичности научного стиля Анциферова повторил итальянский ученый Николози в г опубликованной на русском языке монографии .

Несмотря на1 недопонимание научного содержания наследия Анциферова, указанные им-темы и предметы истории и теории литературы вызвали целый ряд подражательных трудов, снабженных ссылками на первооткрывателя и-без таковых. Самый факт их появления свидетельствует о высокой востребованности поднятой Анциферовым научной проблематики. Но массовое обращение к ней не углубляет понимания ее подлинного смысла и значения, не ведет к осознанию всей ценности вклада этого ученого в науку о литературе, не способствует изучению и использованию^ его методологии. Напротив, в литературоведении торжествует первоначально сложившееся у первых публикаторов и исследователей Анциферова суждение о его работах как о поэтических эссе писателя, которому мешала рефлексия и не хватало литературного дарования. Анциферову по-прежнему отказано в праве

23 Там же. С. 17.

24 Лихачев Д.С. Николай Павлович Анциферов. С. 4.

25 Конечный A.M., Кумпан К.А. Петербург в жизни и трудах Н.П. Анциферова. С. 21.

26 Николози Р. Указ. соч. С. 12. считаться автором основополагающих научных трудов, признаком которых носители этой точки зрения полагают емкие и строгие формулировки, концептуальную свободу и смелое оперирование с массами выверенных

ПН фактов . В качестве основного вклада Анциферова в науку ученые признают разработанный им экскурсионный метод петербурговедения: «Разработки Анциферова по организации и методике проведения экскурсий, к которым так редко обращаются экскурсоводы и музейные работники, не потеряли актуальности и в наше время»28. Настоящие же возможности выдвинутой Анциферовым темы литературно-художественной урбанистики, по мнению Добкина, были раскрыты концептуальным исследованием «Петербургский текст русской литературы» В.Н. Топорова.

Автор «Петербургского текста русской литературы» считал Анциферова одним из своих предшественников в постановке проблемы петербургского «литературного мифа» как источника острого своеобразия петербургской темы: «Как некоторые другие значительные города, Петербург имеет и свои мифы, в частности аллегоризирующий миф об основании города, и его демиурге (об этом мифе и о его соотношении с исторической реальностью см. работы Н.П. Анциферова и П.Н. Столпянского в первую очередь, Ло Гатто и др:)»29; «В связи с петербургской темой в ее мифо-символическом захвате с благодарностью должны быть отмечены имена Евгения Павловича Иванова ("Всадник. Нечто о городе Петербурге", 1907) и Николая Павловича Анциферова»30.

В продолжение этой мысли следует сказать, что Анциферов был также I непосредственным предшественником Топорова и в постановке проблемы традиции («интертекстуальности», в терминах постструктурализма), которая создана почти трехсотлетней историей литературных изображений Петербурга, и в раскрытии ее содержания. На связь между исследованиями

27 Добкин А.И. От составителя. С.4.

15?

Там же.

29 Топоров В.Н. Указ. соч. С. 22.

30

Там же. С. 24-25. Поэтическое эссе друга А. Блока, писателя-символиста Е. П. Иванова впервые было опубликовано 1907 г. в петербургском альманахе «Белые ночи».

Анциферова и формированием концепции «петербургского текста русской

31 литературы» впервые было указано А.Б. Муратовым . Однако методология Анциферова покоится на иных, чем у Топорова, научных традициях и основаниях. Топоров рассматривает преемственность литературно-художественных отражений петербургских реалий как «синтетический сверхтекст»32, обладающий внутренним единством благодаря не только общности топики или «языка» описания с присущим ему набором неких общих мест, клише, штампов, формул, который образовался «перепевами» уже сказанного о Петербурге. Обеспечивает единство «сверхтекста» сверхэмпирический «литературный миф» города, говорящий о жизни и спасении. Из этого мифа, как пишет Топоров, «Петербург познавал самого

33 себя» в гораздо большей степени, чем из «описания реалий жизни, быта» .

Фундаментальное исследование Топорова в силу широты философско-культурологических обобщений вполне конкретных социальных реалий, которыми наполнены литературные образы северной столицы, С.Г. Бочаров назвал «мысленной реальностью»34: «В самом деле, Петербург в литературе это, что в литературе есть, а петербургского текста как такового в л литературе, собственно, нет, он есть <. .> благодаря, Топорову — как его личный "ноосферический вклад в русскую и мировую культуру" <.> как результат <.> полувекового романа великого филолога с великим городом»35.

Это положение статьи Бочарова очерчивает ключевую особенность концепта «петербургский текст» - субъективность и условность, - выявляя наболевшую проблему его научного содержания. На протяжении трех десятилетий «петербургский текст» оставался одним из наиболее устойчивых

31

См.: Существует ли Петербургский текст? Петербургский сборник. Вып. 4. СПб.: ПГУ, 2005. С.19,20.

32 Там же. С. 23.

33 Там же. С. 5.

34 Бочаров С.Г. Петербургский текст Владимира Николаевича Топорова. Петербургский текст / Петербургский текст / В.Н. Топоров; Отделение историко-филологических наук РАН. М.: Наука, 2009. С. 5, 7.

35 Там же. С. 18. и авторитетных концептов в истории русской культуры. Вместе с тем никогда не исчезало ощущение его дискуссионности. Если согласиться, что «петербургский текст», и шире, «региональные тексты», существуют, то следует назвать того, кто определяет их мифологические сюжеты и является носителем авторской интенции. Ответы на эти вопросы неочевидны. Участники дискуссии, подведшей итоги многолетнего бытования предложенного понятия, высказали мнение, что петербургский текст образуется при условии «некоторой отвлеченности от автора, жанра,

УУГ времени» , что у него нет авторского замысла и намерения, и потому этот концепт оставляет неясным самый предмет изучения и не объясняет, что именно он дает литературоведу37. Противоположную точку зрения, подтверждающую право на научное существование петербургского текста, в общем виде сформулировал Ю.В. Манн: «Литература создает миф города, город создает литературу» .

Отличие суггестивного исследования Топорова от методологии Анциферова становится очевидным после публикации диссертационного исследования ученого39. Защищенное на соискание ученой степени кандидата филологических наук в ИМЛИ в 1944 г., оно никогда ранее не издавалось, и его открытия не были известны широкому кругу литературоведов. Диссертация обобщила* почти тридцатилетний опыт Анциферова по изучению литературных петербургских ведут, начало которому было положено в книге «Душа Петербурга». В те годы интерес к урбанистической тематике и уже, к Петербургу в литературе, во многом действительно определялся атмосферой символизма, эту тему

36 Там же. С. 6.

37 Шмидт В. Что такое «Петербургский текст»? // Существует ли Петербургский текст? С. 5.

38

Манн Ю.В. Петербургский и московский тексты в творчестве Гоголя // Существует ли Петербургский текст? С. 217.

39 Анциферов Н.П. Проблемы урбанизма в русской художественной литературе. Опыт построения образа города - Петербурга Достоевского — на основе анализа литературных традиций. М.: ИМЛИ РАН, 2009 / Предисл. Н.В. Корниенко; сост., послесл. Д.С. Московской. актуализировавшей. Не только ряд блестящих «путеводителей» по монументальному городу — Г. Лукомского, В. Курбатова, И. Грабаря, А. Бенуа — следует иметь в виду как предшественников работ Анциферова. Необходимо учесть вдохновенный урбанизм русского модернизма В. Брюсова, А. Блока, 3. Гиппиус, Д. Мережковского, А. Белого, А. Ахматовой, О. Мандельштама, В. Маяковского.

Однако в научной рефлексии автора «Души Петербурга», обратившегося к традиции художественного и научного освоения монументального облика Северной Пальмиры, общим и существенным источником литературного и литературоведческого урбанизма были социальные проблемы имперской столицы. Ученый испытал на себе воздействие фактора социально-психологического потрясения, отметив, что свою работу над образами Петербурга, преломленными в творчестве русских писателей, он начал в трагическом для родины его юности 1919 году. Петроград тогда сотрясала гражданская война. Вместе с жителями, обретшими здесь семейный приют, город переживал время умирания и разрушения. С сердечной болью Анциферов начал тогда «строительство храма памяти» с портретной галереей Петрополя — работу над книгой «Душа Петербурга». В первые пореволюционные годы в научной жизни Анциферова действительно произошел поворот. В воспоминаниях он объяснил его смысл и причины: «Я ушел <. .> в краеведение, которое меня теснее связывало с родиной, уводя из круга научных интересов, удерживавших меня в средних веках западного мира»40. Анциферов включился в общероссийское движение краеведения, вступив в общество «Старый Петербург», начав преподавать в Петроградском экскурсионном институте, став членом Центрального бюро краеведения (ЦБК) и корреспондентом его научных изданий. Новое масштабное исследование литературных портретов Петербурга он предпринял осенью 1942 г., когда из Детского Села в германский плен была угнана дочь ученого и в блокадном Ленинграде от голода и болезней

40 Анциферов Н.П. Из дум о былом.С. 326. скончался сын. В тот год Анциферов, тогда сотрудник Государственного литературного института, приступил к работе над диссертацией, предметом которой было построение образа Петербурга Достоевского на основе анализа литературных традиций. В предисловии к диссертации ученый особо подчеркнул, что выдвинутая им проблематика имеет прямое отношение к трагическим событиям, которые пережил в войну Ленинград. Формулируя объект своего исследования, Анциферов указал, что происхождение краеведческой литературно-художественной образности и зарождение научного внимания к ней он ставит в связь с потрясениями, переживаемыми землей41. В интересе к художественным «портретам», историческим «биографиям» и «душе» (общественной психологии) местностей, вызванном социальными катаклизмами присутствует, помимо эстетического, познавательного и научного содержания, глубоко личный эмоциональный момент. Анциферов, как и в 1920-е* г., когда он установил социально-психологический и эмоционально-ценностный характер связи между научным краеведением и литературно-художественной местнографией, был убежден, что эти* два явления общественного сознания исторически сопровождают и дополняют друг друга.

Силу воздействия социально-психологического фактора на ученых самых различных специальностей при нахождении и/или выборе предмета научного исследования красноречиво характеризует наступление в 1920-х гг. «золотого века» отечественного краеведения и выдвинутые им темы и предметы изучения. Проблемы земли в том виде, в каком они формулировались в работах ученых-краеведов, были самыми больными социальными вопросами времени. То были вопросы взаимоотношения местности- и населения, традиционной его деятельности и сегодняшнего трудоустройства, расселения и демографии, земле- и природопользования, проблемы политико-экономического деления областей, хозяйственно-экономической специализации, вопросы образования, воспитания,

41 Анциферов Н.П. Проблемы урбанизма. С. 15. традиционного быта, языка, верований и многие другие. Краеведческая мысль 1920-х гг. отличалась исключительной зоркостью в отношении проблем земли, почвы и человеческого труда на ней вследствие присущего ученым-краеведам «ненаучного», любовно-сочувственного отношения к объекту исследования. Это свойство — главная причина совпадения тематики и содержания хронотопической образности в произведениях писателей первых советских десятилетий и научно-практической мысли краеведов. Научные культурно-исторические, политико-юридические, этнографические и прочие комментарии, которые в краеведческих исследованиях получила родиноведческая проблематика, составили огромный, ранее не видимый (и не анализировавшийся) аллюзийный слой художественных произведений первых советских десятилетий. Можно с определенной долей условности говорить о единстве «языка» литературных ведут у писателей и природно-ландшафтных зарисовок у краеведов-ученых 1920-х гг.: о появлении в художественных произведениях и научных статьях сходных образов и формулировок, порожденных единым социальным контекстом и общностью ценностной парадигмы. Известно, что подчас литература как «самый чуткий, самый чувствительный аппарат человечества» (П. Муратов) замечает рождение болезненных социальных проблем и противоречий лучше, чем это делает ученый-теоретик, чиновник или политический деятель. «Глухое брожение в недрах "общественной идеологии"»42 она претворяет в сюжеты, образы и темы произведений. Через них в структуру художественного целого врывается преломленная^личностью писателя «сырая» действительность.

Любовно-сострадательное внимание у писателей 1920-1930-х гг. вызывала пореволюционная судьба родины детства. В произведениях К. Вагинова, Л. Добычина, С. Есенина, Н. Заболоцкого, А. Золотарева, А. Платонова, М. Пришвина, рассмотренных в данной работе, «портрет», «биография» и «душа» родной земли становятся едва ли не главной темой.

42 Медведев П.Н. Формальный метод в литературоведении // Бахтин М.М. Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка. Статьи. М.: Лабиринт, 2000. С. 199.

Историк литературы — социальный историк по объекту и предмету изучения - не найдет иного объяснения возникновению напряженного внимания писателя к местности, происходящему в иные времена выдвижению географических, природно-климатических, этиологических, этнографических, топонимических, архитектурно-монументальных ее примет в центр материализации многообразного социально-идеологического и ценностно-эмоционального содержания произведения, чем исторические катаклизмы, переживаемые родной землей. Закономерно, что один из участников упомянутой выше дискуссии о существовании петербургского текста предложил историзировать концепт «петербургский текст», поставить его появление в связь с историческим контекстом 1960-1970-х гг., когда «в условиях сверхидеологизации Петербургский текст конструировался как пространство <.>, освобождающееся от идеологической борьбы»43.

Разработанный Анциферовым в 1920-е гг. локально-исторический метод обладает важными научными свойствами. Он- является историческим документом времени. Реализованная в нем? методология современна научно-практической деятельности участников* краеведческого движения по сохранению- исторического г облика и исторической памяти старинных поселений. Он- современен методологическим спорам в марксистской социологии, социологическим . методам в литературоведении, разрабатывавшимся- «бахтинским кругом». Он вырабатывался параллельно научному поиску ленинградских формалистов, опиравшихся, в первую очередь, на новейшие зарубежные лингвистические концепции, и представлял развитый и примененный к беллетристике локальный метод исторической науки, сформировавшийся в недрах петербургской исторической школы. Кроме того, труды Анциферова обладают самостоятельной теоретической ценностью для науки о литературе, предлагая оригинальный метод историко-литературного анализа,

43 Калинин И. Петербургский текст как продукт теоретической мифологизации // Существует ли Петербургский текст? С. 34. аутентичный художественному языку' русской литературы, ее типологическим особенностям и своеобразию.

Однако, как было выше показано, научные открытия Анциферова остаются неосвоенными современным литературоведением.

Объектом исследования в данной работе являются взаимосвязи русской литературы 1920-1930-х гг. с краеведческой мыслью времени. Предмет исследования составили локально-исторический метод в литературоведении Анциферова и местнографическая образность ряда художественных произведений 1920-1930-х гг.

Цель исследования состоит в описании связей художественной литературы 1920-1930-х гг. ^краеведения и установлении их проблематики, в выявлении генезиса научного метода Анциферова и доказательстве ценности открытий ученого для современной филологии. Для ее достижения было необходимо:

- восстановить научные предпосылки, идеологический контекст и «диалогизующий» фон, предопределивший возникновение локально-исторического метода в отечественном'литературоведении 1920-х гг.;

- рассмотреть основные идеи и понятия методологии Анциферова в их связи с историей русской литературы 1920-1930-х гг.;

- составить реальную документированную историю взаимосвязей краеведческой мысли с русской литературой 1920-1930-х гг.;

- выявить «аллюзийный слой» краеведческой проблематики в литературе первых советских десятилетий;

- произвести реконструкцию и анализ идейно-ценностного контекста русской литературно-художественной местнографии 1920-1930-х гг.;

- применить локально-исторический метод Анциферова к изучению содержания местнографической образности литературы времени;

- исследовать содержание и своеобразие поэтики художественной хронотопической образности произведений К. Вагинова, Л. Добычина, Н. Заболоцкого, А. Платонова;

- обосновать предложенные локально-историческим методом Анциферова стратегию и язык реального комментария хронотопической образности как наиболее соответствующие содержанию образов местности в литературе 1920-1930-х гг.

Методологическая основа диссертации. Исследование генезиса локально-исторического метода Анциферова и происхождения местнографической образности предполагает использование историко-генетического и конкретно-исторического метода (Н.П. Анциферов, М.М. Бахтин, A.B. Михайлов), метода историко-литературного и филологического комментария, принципа комплексности изучения текстологических фактов (Б.В. Томашевский, Д.С. Лихачев, Л.Д. Громова-Опульская, Н.В. Корниенко, Н.И. Шубникова-Гусева).

Теоретической базой диссертации являются труды Н.П. Анциферова и М.М. Бахтина, разрабатывавших вопросы актуализации содержания художественных хронотопов.

Источниковедческая и текстологическая база данного исследования была сформирована в ходе подготовки научного издания Сочинений А.П. Платонова, принципы комментирования в котором нацелены на максимально возможную полноту в представлении реальной и документированной истории текстов. Ее составили новые архивные материалы к научной биографии Анциферова, выявленные при подготовке к публикации диссертации ученого; ранее неизвестные материалы к истории взаимосвязей общественного движения краеведения и литературного процесса 1920-1930-х гг. из фондов общественных организаций и учреждений: Центрального бюро краеведения, общества «Старый Петербург», Петроградского 2-го. педагогического института, Петроградского экскурсионного института, Российского института истории искусств, Академии наук СССР, Коммунистической академии, Государственного литературного музея, секции писателей-краеведов Всероссийского союза писателей, издательств ГИХЛ и «Academia», редакций «История фабрик и заводов» и «История городов» ОГИЗа, отложившихся в литературных и исторических архивах РНБ, РГБ, ЦГА Спб, ОР ИМЛИ, ЦГАЛИ, РГАЛИ, ГА РФ, Архиве РАН, Архиве A.M. Горького, в архиве Народного музея Ленинградского металлического завода и в семейных архивах участников краеведческого движения; материалы краеведческой периодической печати как центральной, так и местной.

Степень изученности вопроса

Проблематика взаимосвязей русской литературы 1920-1930-х гг. с краеведческой мыслью представляет неисследованную в филологии проблему. Однако ее постановка подготовлена современным этапом историко-литературной науки, достижениями источниковедения и текстологии, затрагивающими с разных точек зрения и в разных аспектах предмет данного исследования.

Тема связи художественной литературы с землей, ее породившей, ассоциируется с введенным работами Н.К. Пиксанова44 1920-х гг. понятием областных «культурных гнезд», привлекающим внимание к «голосам» писателей данного края. В некотором роде к этому типу работ принадлежит упомянутое выше исследование Топорова, также обращенное к «голосам» местности. Выполненное методами мифопоэтики, оно, как было выше отмечено, породило целый ряд типологически сходных исследований. Теме «региональных текстов» - Московскому, Нижегородскому45, Северному, Крымскому, Пермскому, Сибирскому, даже Арбатскому46 тексту -посвящаются исследования, круглые столы, научные конференции. Предметом изучения становятся также отдельные произведения, которые

44 Пиксанов Н.К. Два века русской литературы. М.-Пг.: Госиздат, 1923; Его же. Новый путь литературной науки. М.: Рос. Акад. худ. наук, 1923; Его же. Областные культурные гнезда. М. -Л.: Госиздат, 1928.

45 Нижегородский текст русской словесности: Межвузовский сборник научных статей. Н. Новгород: НГПУ, 2007; Нижегородский текст русской словесности: Межвузовский сборник научных статей. Н. Новгород: НГПУ, 2009.

Кнабе Г.С. Арбатская цивилизация и арбатский миф // Москва и «московский текст» русской культуры. С. 137-197. рассматриваются сквозь призму «местного» текста47. Во всех этих исследованиях отсутствует представление о реальном поселенгш как средоточии государственных функций, исторически развивающемся социальном организме и «семейном доме». Упоминание местности в них оправдано, прежде всего, способностью к «смыслопорождению», оторвавшемуся в концептуальном существовании от реального источника -геофизического и социального пространства и исторического времени 48.

Художественная «местнография» становится объектом изучения в целом ряде современных исследований по русской литературе XX века49. Авторы работ в своем анализе образов местности опираются на предложенную Бахтиным теорию пространственно-временных форм в литературе50. Внимание исследователей привлекает та часть учения Бахтина, которая говорит о способности хронотопа быть ключом к содержанию произведения: «Всякое вступление в сферу смыслов совершается только через ворота хронотопов»51. Названный аспект бахтинской пространственно-временной категории указывает почти неограниченный круг тем; где она

47 См., напр., Крючков В.П. «Повесть Петербургская.» Б. Пильняка и «Петербургский текст русской литературы». Саратов: Научная книга, 2005.

48 «За реальной географией Петербурга встает география художественная - то пространство, где судьбы героев и их авторов находятся в другом, не ограниченном ни пространством, ни временем, духовном поле»,— пишет в развитие идей В.Н. Топорова A.A. Павловский // Из истории русской литературы XX века: Сборник статей и публикаций (Петербургский текст, вып. 2) / Под ред. А.Б. Муратова и А А. Павловского. СПб.: СПГУ, 2003. С. 56.

49 См., например: Юнина Т.В. Поэтика хронотопа автобиографической прозы Андрея

Белого. Автореферат дискандидата филологических наук. Волгоград: 2009; Березина

Н.В. Хронотоп ранней прозы М.А. Булгакова: лексический аспект. Автореферат дис. канд. филолог, наук. СПб.: 2006; Бирюкова Е.Е. Поэтика хронотопического парадокса в русской прозе 1920-1930-х годов: П.Романов и С.Кржижановский. Автореферат дис. канд. филолог, наук. Самара: 2006; Баландина М.Б. Художественный мир Б. Зайцева: поэтика хронотопа. Автореферат дис. кандидата филологических наук. Магнитогорск: 2003; Маслова А.Г. Поэтика хронотопа в раннем творчестве Б.Л. Пастернака: Автореферат дис. канд. филолог, наук. Киров: 2003; Насрулаева С.Ф. Хронотоп в ранней лирике Анны Ахматовой: Книги стихов "Вечер и "Четки". Автореферат дис. канд. филолог, наук. Москва: 1997. Долгов И. Хронотоп «Котлован». Вопросы истории текста// «Страна ьахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Худ. лит., 1975. С. 234-408. 51 Там же. С. 406. Вып. 4. С. 769-786. может быть применена в научном- исследовании. Среди них и проблемы внутреннего единства художественного мира произведения, и эволюция поэтики прозы или поэзии, и связи ее с философским мироощущением писателя, и задача выявления жанрово-стилевой обусловленности хронотопа, и определение основных хронотопических мотивов и образов произведения. За рамками исследовательских задач, как правило, остается историко-литературный аспект этой категории - указанная в 1937 г. Бахтиным способность хронотопа своей зрелостью сообщать о степени освоения обществом реального исторического времени и реального исторического

52 человека . Не становится предметом изучения и обнаруженное ученым свойство хронотопа быть выразителем отношения автора к внетекстовой реальности. Отказ от обсуждения контекстной социальной проблематики в связи с постановкой темы о художественных хронотопах упрощает введенное Бахтиным понятие, суживает его представлением об иллюзорности художественного пространства и времени. И потому хронотоп предстает порой как знак субъективного способа восприятия мира

53 о писателем . Отказ от изучения обстоявшей автора социальной действительности, в. которой все «прежде всего, материально налично, как сказанное, написанное, напечатанное, шепотом переданное на ухо, подуманное»54, предопределяет обобщенно-типологический характер работ, посвященных художественному хронотопу.

Художественной местнографии уделяют специальное внимание составители истории текстов и реальных комментариев, летописей жизни и биографических очерков, тематических биографических справочников, описывающих региональное «культурное гнездо». Одна из задач этих научных жанров - установление адресов жизни писателя в связи с его

52 Там же. С. 234.

53 Березина Н.В. Указ. соч. С. 8.

Медведев П.Н. Формальный)метод в литературоведении: Критическое введение в социологическую поэтику. Л., 1928. С. 17 художественным творчеством55. Особый интерес для данной работы представляют тематические антологии56. Стихи, отрывки литературных произведений, исторические очерки и портреты, в них собранные, - это документы и факты местной истории.

Самый большой пласт работ по краеведческой проблематике принадлежит историкам - прямым наследникам методологии социально-исторического исследования 1920-х годов. Для целей настоящей работы особую ценность имели труды C.B. Журавлева и С.Б. Филимонова . Следует особо отметить построенную на малоизвестном архивном материале научную биографию петербурговеда 1920-1930-х гг. П.Н. Столпянского, подготовленную историком И.А. Голубевой59. Исследования C.B. Журавлева, И.А. Голубевой, А.И. Добкина, A.M. Конечного, О.Б. Враской и С.Б.

55 См., например: Андреев В.Е. Литераторы на тамбовской земле. Краткий справочник. Мичуринск. 1998; Антонова Е.В. Москва Андрея Платонова // Московский журнал. — 1999. - №8. - С. 10-17; Ласунский О. Житель родного города. Воронеж: ВГУ, 1999; Лесневский С.С. Путь, открытый взорам. Московская земля в жизни Александра Блока. М.: Московский рабочий, 1980; Малыгина Н.М. Москва в судьбе и творчестве Андрея Платонова // Москва и «московский текст» в русской литературе и фольклоре. М.: МГПУ, 2004, с. 116-134; Михайлов О.Н. Жизнь Бунина. М.: Центрполиграф, 2001; Московская Д.С. Н.П. Анциферов - арбатский период жизни // Арбатский архив. М.: Наука, 2010, с. 496-506; Мячков Б. Адреса «Мастера и Маргариты» // Куранты. Историко-краеведческий альманах. М.: Московский рабочий, 1987, Вып. II, с. 153-169; Орлов В.Н. Поэт и город: Александр Блок и Петербург. Л.: Лениздат, 1980; Хейт А. Анна Ахматова. Поэтическое странствие / Пер. с англ. М.: Радуга, 1991; Богомолов НА. Москва в поэзии Владислава Ходасевича // ПОЛУТРОПОК. К 70-летию Владимира Николаевича Топорова. М.: Индрек, с. 653-662; Школьник Б.А. Мандельштам в Петербурге // Я вернулся в мой город. Петербург Мандельштама. Л.: Тов-во «Свеча», 1991, с. 23-47 и мн. др.

56 См., например: Москва - Петербург: Pro et contra. Антология. M.: Из-во Русского христианского гуманитарного института. СПб., 2000; Первопрестольная: далекая и близкая. Москва и москвичи в литературе русской эмиграции. М.: Русскш Mipb, 2003. Т.1,2; Петербург в поэзии русской эмиграции (первая и вторая волна).СПб: Академический проект, ДНК, 2006.

57 Журавлев C.B. Феномен «Истории фабрик и заводов»: Горьковское начинание в контексте эпохи 1930-х гг. М.: ИРИ РАН, 1997; Его же. Источники о начинаниях А.М. Горького 1930-х гг. «История городов» и «История деревни» // По материалам II Всесоюзной конференции по историческому краеведеншо. Пенза: Пенз. гос. объед. краевед. Музей, 1993. С. 267-278; Его же. «Давайте. возьмем историю как она есть». А. Горький и А. Косарев об историческом краеведении // Памятники Отечества. — 1989. — № 1.-С. 41-46.

58

Филимонов С.Б. Краеведение и документальные памятники. (1917 - 1929 гг.) М.: Отд. истории Археолог, ком. АН СССР, 1989.

59 Голубева И.А. Петр Николаевич Столпянский - историк Санкт-Петербурга. СПб.: Дмитрий Буланин, 2007.

Филимонова60 также послужили источниковедческой базой для данной работы.

Краеведение, народоведение как один из аспектов социокультурного контекста, оказавшего влияние на художественную местнографию времени, становились предметом рассмотрения в работах Н.В. Корниенко. При описании творческой истории повести «Эфирный тракт» Корниенко подчеркнула особую смысловую роль природно-географического ландшафта, которым писатель открыл свое повествование: «В своеобразной историко-географической карте России, что напряженно вычерчивалась Платоновым в 1926 году, есть одна особенность: его интересуют, прежде всего, молекулярные процессы народоведения, которые проявляют себя во взаимосвязях человека и ландшафта, в способах хозяйствования, характере метафизических запросов людей разных профессий» (Курсив наш. —Д.М.)61.

Понятие «народоведение» вошло в язык описания» истории платоновского текста из реального источника. Так называлась книга основателя антропогеографической школы в науках о земле Фр. Ратцеля (1844 — 1904),- хранившаяся в домашней библиотеке Платонова. В ней выявлены важнейшие факторы формирования этноса: во-первых, традиция как основание развития и сохранения народа, во-вторых, природно-географический ландшафт с его воздействием на судьбу населения, в-третьих, переселенческие процессы62. Модель Ратцеля составляет идеологию этиологической экспозиции «Эфирного тракта». Корниенко впервые был указан забытый культурно-исторический идеологический контекст эпохи социальных катастроф — научное краеведение, — который оказал существенное влияние на содержание хронотопической образности

60 Филимонов С.Б. Вопросы методики изучения истории городов и сел в периодике Центрального бюро краеведения 1920-х годов // По материалам II Всесоюзной конференции по историческому краеведению. Пенза: Пенз. гос. объед. краевед. Музей, 1993. С. 249-253.

61 Корниенко Н.В. История текста и биография А.П. Платонова (1926-1946) // Здесь и теперь. - 1993. - № 1. - С. 42.

62 Там же. С. 42-43. художественной литературы первых советских десятилетий. В этом контексте конкретно-исторических, локальных (местных) антропогеографических исследований рубежа столетий формировался локально-исторический метод Анциферова. Его диссертация 1944 г. расширила применение этого метода к художественной местнографии-литературы Западной Европы.

Исследование Анциферова, как и работы М.М. Бахтина, посвященные формам времени и хронотопа в литературе, вдохновляло убеждение, что источник хронотопической образности следует искать во внетекстовой — социальной действительности и что художественный хронотоп, в конечном счете, к ней обращен и находится с ней в эмоционально напряженном диалоге. Однако если постановка социальной проблематики у Бахтина оставалась в рамках философско-эстетической, культурологической проблематики, и его- наблюдения помогали осмыслить художественные формы воплощения социального опыта, то локально-исторический метод Анциферова возвращал исследователя непосредственно к некнижному первоисточнику впечатлений: Более того; он требовал и от литературоведа • некнижных знаний.

Локально-исторический метод предполагает полевые исследования. Социальная, экономическая; политическая, культурная история' местности, прочитанная- писателем в ее природном, и рукотворном ландшафте, передается в образах, окруженных ореолом испытанных здесь переживаний. Локально-исторический метод указывает на необходимость- личного ознакомления с местом действия-и сравнения увиденного с художественным хронотопом. Итогом должно стать, как утверждал Анциферов, смирение литературоведа перед открывшейся ему действительностью, преодоление исследовательского эгоизма, порожденного его интеллектуальными привычками.

Важнейшей методологической ценностью литературоведческих работ Анциферова для нашего исследования является вывод о необходимости доверия историка литературы к социальным- выводам, следующим из хронотопической образности русских писателей. Этот вывод опирается на выявленную ученым национальную особенность русской литературы- как литературы, созданной писателями с талантом и установками социального* историка — то есть краеведа.

Историко-генетический и комплексный принцип, принятый современной текстологией и определяющий стратегию реального комментария, предполагает реконструкцию истории текста с выявлением конкретных составляющих контекста, определяющих идиостиль и мировоззрение данного писателя. Указанный принцип заостряет внимание историка литературы на отдельных аспектах содержания понятия «власти местности» над творчеством писателей. Так, например, историю текста «Песни о великом походе» Есенина современный текстолог Н.И. Шубникова-Гусева прослеживает с момента возникновения- замысла: Местом и часом рождения поэмы текстолог указывает далекий от Рязанщины хронотоп — genius loci Санкт-Петербурга, фальконетов памятник Петру I. То же внимание к роли «переживания местности» для' творчества Есенина сохраняется и при обращении исследователя к тексту еще одной «городской» его «Поэмы о 36». Среди многообразных впечатлений, которые могли повлиять на возникновение замысла, Шубникова-Гусева выделяет одно, возможно, самое существенное, хронотопическое: «непременный» маршрут Есенина в «Госиздат <. .> по набережной, через Марсово поле, где находился памятник борцам революции 1917-1919 года». Здесь, среди плит с именами погибших героев и безымянных надгробий, в чтении эпитафии, написанной наркомом просвещения A.B. Луначарским, возникали локально-топографические переживания «красного некрополя», которые не могли не отразиться в «Поэме о Зб»63.

63 Шубникова-Гусева Н.И. Поэмы Есенина. От «Пророка» до «Черного человека». М.: ИМЛИ РАН, 2001. С. 338.

При анализе традиции и содержания урбанистической образности романа Платонова «Счастливая Москва» историк литературы и текстолог Корниенко исходит из запечатленной русской литературой и общественной мыслью духовной атмосферы, которая в течение столетий окружала Москву. На путях многовекового общественного переживания облика, души и исторических судеб этого города можно, по мнению Корниенко, выявить смысл «хронотопической» природы заглавного женского персонажа платоновского романа: «Всякий русский человек, глядя на Москву, чувствует, что она мать». Из этого, актуализированного в «Войне и мире» национального локально-топографического ощущения «тела» города, начинаются наблюдения над многообразием художественных образов старой столицы эпохи «всесокрушающего социализма»64. Корниенко утверждает рольнекнижного источника содержания и своеобразия поэтики художественной8 хронотопической образности. Чудовищный слом легенд старинных российских местностей в 1930-е гг. выводит прозу и поэзию некоторых писателей на грань, поэтики абсурда, здесь же корни» стилевого своеобразия платоновского образа «счастливой Москвы». Цитированная работа. Корниенко называет Анциферова- первооткрывателем темы и методологии исследования городского текста русской литературы.

Платоновед, историк литературы С. Пономарева считает, что для понимания содержания образов родной земли в творчестве Андрея

Платонова необходим учет биографии писателя. Существенным моментом является не связанный напрямую с трудовой деятельностью писателя аспект эмоциональной памяти. Платонов — выходец из рабочей семьи, не знал крестьянского труда. Он родился в месте, которое расположилось между городом и деревней, — в пригородной слободе. Именно здесь ему было дано ощутить дыхание родной земли, как прежде до него это ощущение здесь пережили А. Кольцов и И. Никитин. Тоже не «свои» в деревне, они стали ее певцами. Значит, для чувства земли не столь важно знание искусства пахаря,

64 Корниенко Н.В. Москва во времени. С. 225, 237. а те струны души, что откликаются на пробивающийся из земли росток. Переживание «родины детства» (А. Платонов) стало стимулом к практическому землеустроению, которому посвятил писатель воронежские годы работы в качестве губернского мелиоратора. Они же определили основополагающую особенность его художественного творчества: «Главная тема, которая питает и поэзию, и публицистику, и прозу, и практическую деятельность А. Платонова и которой не было уделено, к сожалению, должного внимания, — тема земли»65.

Приведенные выше примеры свидетельствуют, что современный опыт текстологии66 литературы 1920-1930-х гг. направлен на актуализацию содержания художественных образов местности во всем разнообразии присущих им исторических идеологических значений и духовно-культурных ценностей. Эта научная установка говорит о наступлении нового этапа развития филологических исследований. Его-приход определило начавшееся

67 в конце XX века возвращение науки о литературе к писателю и эпохе . Вместе с обогащением историков* литературы знаниями запрещенных имен, произведений, событий, фактов, тем и проблем, в круг их внимания вошел разнообразный социальный материал времени. Новый предмет изображения — «сырая действительность»- с ее невыдуманными социальными болями и бедами, который был обнаружен в «теле» художественного произведения благодаря «архивной революции», — потребовал историко-литературного осмысления и обновления языка научного описания. Новые задачи и цели изучения истории русской литературы 1920-1930-х гг. определили актуальность настоящей работы. В ней исследованы и продемонстрированы научные возможности предложенного Анциферовым локально-исторического метода и языка литературоведческого описания, специально разработанных им для достижения глубины понимания идейно

65 Пономарева С. «Я родился на прекрасной живой земле.»: Опыт комментирования мелиоративной практики А. Платонова // «Страна философов». Вып. 4. С. 430.

Корниенко Н.В. От редактора // Текстологический временник. Русская литература XX века: Вопросы текстологии и источниковедения. М.:ИМЛИ РАН, 2009. С. 4.

67 Корниенко Н.В. Там же. С. 3-4. эмоционального комплекса художественного произведения в системе хорошо известных ему, как свидетелю и участнику исторического npoifecca первой половины XX века, исторических, идеологических и духовно-кулыпурных контекстов времени.

Основные положения исследования были апробированы на Международных научных конференциях, посвященных творчеству А.П. Платонова (Москва, ИМЛИ РАН, 2000, 2003, 2009 гг.), Международном текстологическом семинаре (Москва, ИМЛИ РАН, 2007 г.), Международных научных конференциях «Нижегородский текст русской литературы» (Нижний Новгород, Hl НУ, 2007, 2009 гг.), на XII Международных научных чтениях памяти Н.Ф. Федорова (Москва, ИМЛИ РАН, 2009), на XIII Лосевских чтениях (Культурно-просветительское общество «Лосевские беседы», Библиотека истории русской философии и культуры «Дом А.Ф. Лосева», 2010), на Международной конференции «НЭП в истории культуры: от центра к периферии» (Саратов, СГУ, 2010); на круглых столах, посвященных первой публикации диссертации Н.П. Анциферова.и 120-летию, со дня рождения ученого, состоявшихся в РГТУ, Доме А.Ф. Лосева, Государственном, литературном музее (Москва, 2009, 2010 гг.), на Международной научной конференции «Русское литературоведение XX века: имена, школы, концепции» (МГУ, 2010 г.) и др.; нашли свое отражение в книгах:

Анциферов Н.П. Проблемы урбанизма в русской художественной литературе. Опыт построения образа города - Петербурга Достоевского — на основе анализа литературных традиций. М.: ИМЛИ РАН, 2009 / Предисловие Н.В. Корниенко; составление, послесловие Д.С. Московской;

Московская Д.С. Н.П. Анциферов и художественная местнография русской литературы 1920-1930-х гг.: К истории взаимосвязей русской литературы и краеведения. М., ИМЛИ РАН, 2010 и ряде статей.

Структура' работы определяется целями и задачами исследования. Работа состоит из введения, пяти глав и заключения, в основе композиции -принцип хронологического и тематического расположения материала.

Первая глава посвящена описанию вех научной и личной биографии Анциферова; выявлению значения его работ и самой личности ученого и гражданина в историко-литературном и социально-политическом процессах времени. Впервые в научный оборот вводятся ранее неизвестные архивные материалы к истории петроградского пореволюционного краеведения, новые факты и материалы научной биографии Анциферова московского периода.

Во второй главе представлен обзор научных предпосылок локально-исторического метода Анциферова, выявлено и объяснено содержание важнейших категорий понятийного аппарата разработанной ученым методологии историко-литературного анализа содержания хронотопической образности. Здесь впервые представлены ранее неизвестные архивные материалы, среди которых стенограмма обсуждения и защиты диссертации Анциферова в Институте мировой литературы, в. 1944 г.

Третья глава реконструирует общественно-политический и духовно-культурный контекст эпохи борьбы за новый быт,, предопределивший возникновение общественного движения краеведения и местнографической образности в литературе. Определяется содержание присущего краеведам и писателям 1920-х гг. единого понимания социальных значений и духовно-культурных ценностей, запечатленных природно-архитектурным ландшафтом местности. Исследуются приемы художественной обработки исторической реальности, рассматривается генезис общего для писателей первого пореволюционного десятилетия тематического, образного и мотивного комплекса, связанного с «драматической местностью».

В четвертой главе представлен опыт применения локально-исторического метода Анциферова к анализу содержания художественного хронотопа в произведениях 1920-х гг. Предметом изучения становятся классические тексты Платонова, Ваганова, Заболоцкого, Добычина, точки идейного соприкосновения этих писателей и единство приемов художественной обработки действительности.

Пятая глава посвящена связи русской литературы первой половины 1930-х гг. с новыми литературно-художественными и научно-документальными издательскими проектами A.M. Горького. Здесь описаны результаты сопоставления реального и художественного хронотопов заводских пьес и киносценариев Платонова. Реконструированная по архивным документам история деятельности редакции «Истории городов» и творческая история научно-популярной монографии Золотарева и Анциферова «Ярославль. История. Культура. Быт» служит комментарием к последним «урбанистическим» романам Вагинова и Добычина.

В Заключении сформулированы основные итоги исследования.

Список научной литературыМосковская, Дарья Сергеевна, диссертация по теме "Русская литература"

1.А. Штерну от 25 декабря 1943 г.ОР РНБ. Ф. 27. Ед. хр. 167.

2. Окрестности Ленинграда и их роль в художественной литературе. Для Изд<ательст>ва Гос<ударственного> Лит<итературного> Музея (в печати)

3. Районы города Москвы (6 печ.листов) для Молодой гвардии (в печати)

4. Дворянское гнездо Тургенева 1 пп.лист. Вводная статья. Вышло в Изд<ательстве> ГИХЛа

5. Речь идет о неопубликованной монографии «Непобедимый город. Петербург-Петроград-Ленинград», авторизованная машинопись которой хранится в ОР РНБ. Ф. 27. Ед.хр. 77. 345 лл.

6. РГАЛИ. Ф. 1172. Оп. 1. Ед. хр. 104. Л. 17.

7. ОР ИМЛИ. Ф.427. Оп. 2. Д.4. Л. 29об.

8. Там же. Л. 12 об.-13. Указанные темы развиты в диссертационном исследовании Н.П. Анциферова.

9. Письмо Н.П. Анциферова И.Н. Медведевой-Томашевской от 18 сентября 1952 г. ОР РГБ. Ф. 645, карт. 35, ед. хр. 17. Л. 25.

10. Паньков Н. М.М. Бахтин: ранняя версия концепции карнавала // Вопросы литературы. -1997. №5. - С. 88.48Корниенко Н.В. Филология прошлого и будущего. С. 10.

11. Горнунг Б.В. Поход времени. Кн. 2: Статьи и эссе. М.: РГГУ, 2001. С. 462- 463.

12. ГА РФ. Ф. 10035. Он. 1. Ед.хр. П-4895. Л. 40.

13. Анциферов Н.П. О методах и типах историко-культурных экскурсий. С. 18.

14. См.: Томашевский В.Б. Пушкин: Современные проблемы историко-литературного изучения. Л.: Образование, 1925.

15. ГА РФ. Ф. А-629. Оп. 2. Ед. хр. 119. Л. 5.

16. ОР РНБ. Ф. 27. Ед. хр. 167. Письмо Г.А. Штерну от 25 декабря 1943 г.

17. Ольденбург С.Ф. Приступ к систематической краеведческой работе в России // Краеведение. -1923/24. -№1. С.4. Здесь и далее в разделе цитируются материалы № 1 журнала «Краеведение» за 1923/24 гг.

18. Курский Д. Брак, семья и опека // Известия. -1925. 1 окт. - С. 2

19. Правда. -1925.- 18 окт. -С. 3.

20. ОР ИМЛИ. Ф. 157. Оп.1. Ед. хр. 319. Л. 1.

21. Там же. Ед. хр. 318. Л. 7.

22. Воронский А. У склепа // Красная новь. -1924. №1 - С. 135-136.

23. Бухарин Н. Этюды. Репринтное воспроизведение издания 1932 г. М.: Книга, 1988. С. 205.

24. Корниенко Н.В. Чевенгурские мечтания.С. 483-484.

25. Цит. по: Комарович В.Л. Петербургские фельетоны Достоевского. С. 120.

26. Лермонтов М.Ю. Собр. соч.: В 4-х тт. Т. 2. Л.: Наука, 1980. С.369.

27. ОР РНБ. Ф. 27. Ед. хр. 95. Л. 51 об.

28. ОР ИМЛИ. Ф. 157. Оп. 1. Л. 219.

29. РГАЛИ. Ф. 2124'. Оп. 1. Ед. хр. 4. Л. 4, 8.

30. Экономическое положение и.настроения»рабочих во время Японской войны.

31. Отношение рабочих к гапоновской организации, участие в ней.

32. Как относились рабочие к выборам в комиссии Шидловского.

33. Как проходили выборы в С. Р. Ц. <???> (кто был выбран от Металлического завода).

34. Как отнеслись рабочие к декабрьским событиям в Москве.

35. Какие были забастовки на заводе (экономические, политические), когда и на какой почве, кто руководил ими.

36. Какую литературу читали преимущественно рабочие (журналы, газеты).

37. Партийные организации на заводе (большевики, меньшевики, эсэры).

38. ГА РФ. Ф. 7952. Оп. 1. Ед. хр. 39. Л. 24.

39. См.: Красная газета. 1925. - 8 января. - С. 2.

40. Санкт-Петербургские Епархиальные ведомости. 1995. - Вып. 14. - С. 5.

41. Дужина Н. «Действующие люди». С. 581.

42. Правда. 1931. - 18 июня. - С. 2.

43. Сталин И. Газете «Техника» // Правда. 1931.-10 октября - С. 1.

44. Цитаты из пьесы «Высокое напряжение» «Почтальон». даны по изданию: Платонов А. Ноев ковчег. М.: Вагриус, 2006. С. 116-154.

45. Чуковский К. Дневник (1930 1969). М.: Современный писатель, 1997. С. 42.

46. Сборник, посвященный памяти A.C. Гациского. Горький: Горьк. обл. из-во, 1939. С. 4756.97Жизнь и творчество В.Г. Короленко. Сборник статей и речей к 65-летнему юбилею. П.: 1918.С. 55-56.

47. Архив А.М. Горького. КГ-П 71-1-33. Л. 2.

48. РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 7. Ед.хр. 491. Л. 11.108Журавлев С.В. Феномен «Истории фабрик и заводов». С. 65.

49. Вейнер П.П. Библиографические листки. «Старые годы», их история и критика en connaissence de cause (комментарии). СПб.: Изд. дом. Коло. 2008. С. 116.

50. Архив А.М. Горького. КГ-рл 27-132-1. Л. 1,4.

51. РГАЛИ. Ф. 629. Оп. 1. Ед. хр. 15. Л. 1.

52. Литературнаягазета. 1934. - № 142. - 22 октября. - С. 1.

53. В главе «Уездный город» — тоже, и больше о рабочих. <.>

54. Авербах JL Культурная революция и вопросы современной литературы. -M.-JL: Госиздат, 1928. 143 с.

55. Азадовский М. "Старая Сибирь" в воспоминаниях современников // Литературное обозрение. — 1940. № 15. - С. 41-^16.

56. Академия наук в решениях Политбюро ЦК РКП (б) ВКП (б) KI 1С С. 1922-1991. -М.: РОССПЭН, 2000.-591 с.

57. Алексеева Г.Д. Народничество в России в XX в. (Идейная эволюция). М.: Наука, 1990. - 246 с.

58. A.C. Гациский. Сборник, посвященный памяти A.C. Гациского. — Горький: ОГИЗ, 1939. 139 с.

59. Андрей Платонов в документах ОГПУ-НКВД-НКГБ. 1930-1945. Публикация В. Гончарова и В. Нехотина. // "Страна философов" Андрея Платонова: Проблемы творчества. М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2000: - Вып. 4. Юбилейный. - С. 848-884.

60. Андрей Платонов: Воспоминания современников: материалы к биографии. Сборник. / Составители Н.В. Корниенко, Е.Д. Шубина. -М.: Современный писатель, 1994. 496 с.

61. Аниковская А.Н., Хализев В.Е. Campo santo моей памяти. Рукопись, извлеченная из архива // Русь. Ростов Великий. - 1994. - № 1. - С. 129-141.

62. Анциферов Н.П. Душа Петербурга. Быль и миф Петербурга. Петербург Достоевского. Репринтное воспроизведение изданий 1922, 1923, 1924 гг. -М.: Книга, 1991.

63. Анциферов Н. Звенит слава в Киеве // Литература и искусство. 1943. - № 46(98). - 13 ноября. - С. 1.

64. Анциферов Н.П. Из воспоминаний / публикация А.И. Добкина, А.Б. Рогинского // Звезда. 1989. - №4. - С. 117-165.

65. Анциферов Н.П. Краеведение как историко-культурное, явление // Известия ЦБК. 1927. - № 3. - С. 83-86.

66. Анциферов Н.П. Культурные гнезда // Известия центрального бюро краеведения. 1927. - № 7. - С. 223-226.

67. Анциферов Н.П. Ламеннэ. Берлин; Пг.; М.: Издательство 3:И. Гржебина, 1922. - 104 с.

68. Анциферов Н.П. Летопись современника // Известия центрального бюро краеведения. 1926. - № 1. - С.227-228.

69. Анциферов Н.П. Локальный метод в изучении памятников литературы: Тезисы // Бюллетень III Всероссийской Конференции по краеведению. М.: ЦБК, 1927. - № 5. - С. 148.

70. Анциферов Н.П. Москва в записях современников и в образах художественной литературы //Москва. М.: Молодая гвардия, 1948. -С. 191-229.

71. Анциферов Н.П. Москва Пушкина. М.: Государственное издательство культурно-просветительной литературы, 1950. - 79 с.

72. Анциферов Н.П. О методах и типах историко-культурных экскурсий. — Пг.: Начатки знаний, 1923. 39 с.

73. Анциферов Н.П. Петербург Пушкина // Анциферов Н.П. "Непостижимый город.": Душа Петербурга. Петербург Достоевского. Петербург Пушкина. Л.: Лениздат, 1991. - С. 258293.

74. Анциферов Н.П. Пути изучения города, как социального организма. Опыт комплексного подхода. — Л.: Сеятель, 1925. — 148 с.

75. Анциферов Н:П. Теория и практика литературных экскурсий. Л.: Сеятель, 1926. - 109 с.

76. Анциферов Н.П. Черты сельской жизни во французском городе // Средневековый быт. Л.: Время, 1925. - С. 148-160.

77. Апостол П. Коэзюа // Временник Общества друзей русской книги. -М.: Собрание, 2007. С. 13-18.31 .Архангельский Н. Петро-нэпо-град // Россия. 1922. - № 1. - С. 1920.

78. Архангельский С.И. Короленко, как историк местного края // Нижегородский сборник памяти В.Г. Короленко. Н.-Новогород: Нижегородский губсоюз, 1923.-С. 149-156.

79. Архангельский С.И. Локальный метод в исторической науке // Краеведение. 1927. - Т. 4. - №2. - С. 193-194.

80. Архангельский С.И. Из истории краеведческой идеи в Нижегородском крае // Краеведение. 1925. - Т.2. — №1-2. — С. 71— 80.

81. Архив А.П. Платонова / отв. ред. Н.В. Корниенко. М.: ИМЛИ РАН, 2009. — Кн. 1.— 696 е., иллюстр.

82. Асеев Н. Москва-песня. Стихи. М.: Московское товарищество писателей, 1934. - 216 с.

83. Балашов Е.М. Новое общество "Новый человек" // Петроград на переломе эпох: Город и его жители в годы революции и Гражданской войны. - СПб.: Дмитрий Буланин, 2000. - С. 267-347.

84. Баскаков В.М. Пушкинский Дом 1905-1930-1980 (Исторический очерк). Л.: Наука, 1980. - 319 с.

85. Бахтин М.М. Тетралогия / сост., подг. текста И.В. Пешков; коммент. В.Л. Махлин, И.В. Пешков. М.: Издательство "Лабиринт", 1998. -608 с.

86. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества / сост. С.Г. Бочаров, прим. С.С. Аверинцев и С.Г. Бочаров. -М.: Искусство, 1986. 445 с.

87. Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Художественная литература, 1975. - 504 с.

88. Белая Г.А. Дон-Кихоты 20-х гг.: "Перевал" и судьба его идей. М.: Советский писатель, 1989. — 400 с.43 .Белая Г.А. Закономерности стилевого развития советской прозы двадцатых годов. М.: Наука, 1977. - 253 с.

89. Болыная цензура: Писатели и журналисты в Стране Советов. 1917-1956. -М.: МФД: Материк, 2005. 752 с.

90. Бочаров С.Г. О стиле Гоголя // Типология стилевого развития нового1 времени. Классический стиль. Соотношение гармонии и дисгармонии в стиле. М.: Наука, 1976. - С.406^146.

91. Бочаров С.Г. Петербургский текст Владимира Николаевича Топорова // Петербургский текст/ В.Н. Топоров; Отделение историко-филологических наук РАН. М.: Наука. 2009. - С. 5-18.

92. Боярченков В.В. Историки-федералисты: Концепция местной истории в русской мысли 20-70-х годов XIX века. СПб.: Дмитрий Буланин, 2005.-256 с.

93. Бухарин Н.И. Этюды. Репринтное воспроизведение издания 1932 г. М.: Книга, 1988. - 359 с.

94. Бухарин Н.И. О некоторых задачах нашей работы в деревне // Большевик. 1924. - № 7-8. - С. 21 - 26.

95. Бухарин Н.И. Рабкор и селькор. Статьи и речи. — М.: Госиздат, 1926. -45 с.

96. Бухарин Н.И. Церковь и школа в Советской республике: — М.: ВЦИК, 1918.-16 с.

97. Бухштаб Б.Я. Филологические записи 1927-1931 гг. // Бухштаб Б.Я. Фет и другие. Избранные работы. СПб.: Академический проект, 2000. — С.471-478.

98. В поисках новой идеологии: Социокультурные аспекты русского литературного процесса 1920-1930-х годов / отв. ред. О.М. Казнина. -М. ИМЛИРАН, 2010. 608 с.

99. Вахитова Т.М. Оборотная сторона "Котлована". Очерк Андрея Платонова "В поисках будущего (Путешествие на Каменскую писчебумажную фабрику)" // Андрей Платонов. Котлован. Текст. Материалы творческой истории. СПб.: Наука; 2000. - С. 372-379.

100. Вегман В. Областнические иллюзии, рассеянные революцией. К истории возникновения Сибирской Областной Думы // Сибирские огни. 1923. -№ 3. - С. 89-117.

101. Вейнер П.П. Библиографические листки. "Старые годы": их история и критика en connaissance de cause. СПб.: Коло, 2008. - 288 с.

102. Вернадский Г.В. Русская историография. М.: Аграф, 1998. - 448 с.

103. Виноградов В.В. О художественной прозе. — М.: ГИЗ, 1930. — с. 190.

104. Винокур Г.О. Биография и культура. — M.: URSS, 2007. 85 с.

105. Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП (б), ВЧК-ОГПУ НКВД о культурной политике. 1917-1953. - М.: МФД, 2002. - 872 с.

106. Волошинов В.Н. Слово в жизни и слово в поэзии. К вопросам социологической поэтики // Бахтин М.М. (под маской) Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка. Статьи. М. : Лабиринт, 2000. - С. 72-94:

107. Волошинов-В.Н. О границах поэтики и-лингвистики // Бахтин-М.М. (под маской) Фрейдизм. Формальный-метод в. литературоведении. Марксизм и философия языка. Статьи. — Mi:. Лабиринт, 2000. — С. 487-514.

108. Воронежская Конференция по изучению производительных сил ЦЧО (10-13 июля 1924 г.) // Известия центрального бюро краеведения. — 1925. —№1. С.107-109.

109. Воспоминания о Ю: Тынянове. М.: Советский писатель, 1983. - 312 с.

110. Враская О.Б. Архивные материалы И.М. Гревса и Н.П. Анциферова по изучению города //Археографический ежегодник за 1981 г. М.: Наука, 1982. - С. 303-315.

111. Гачева А. Религиозно-философская ветвь русского космизма (19201930-е гг.) Философский контекст русской литературы 1920-1930-х годов. -М.: ИМЛИ РАН, 2003. - С. 79-125.

112. Герасимова А.Г. Труды и дни Константина Вагинова // Вопросы литературы. 1989. -N 12. - С. 131-166.

113. Глазьев В.Н. Воронежские краеведческое общество 20-х годов // Из истории города Воронежа. Воронеж: Изд-во Воронежского университета, 1984. -С.125-135.

114. Голубева И.А. Петр Николаевич Столпянсьсий. — историк Санкт-Петербурга. СПб.: Дмитрий Буланин, 2007. - 256 с.

115. Горнунг Б.В. Поход времени. Кн. 2: Статьи и эссе. М.: РГГУ, 2001. -С. 193-510.

116. Горький и его корреспонденты.— М.: ИМЛИ РАН, 2005. Вып.7. -680 с.

117. Горький и Сибирь. Новосибирск: Новосиб. обл. изд-во, 1938. — 60 с.

118. Горький М. Неизданная переписка с Богдановым, Лениным, Сталиным, Зиновьевым, Каменевым, Короленко— М.: "Наследие", 2000.-Вып.5.-344 с.

119. Грациози А. Великая крестьянская война в СССР. Большевики и крестьяне. 1917 1933. - М.: "Российская политическая энциклопедия" (РОССПЭН), 2001. - 96 с.

120. Гревс И.М. История в краеведении // Краеведение. 1926. - № 3-4. -С. 487- 508.

121. Гревс И.М. Город как предмет краеведения // Краеведение. — 1924. -Т.1.- №3.-С. 246-258.

122. Громова H.A. Узел. Поэты: дружбы и разрывы (Из литературного быта конца 20-30-х годов). М.: Издательство Эллис Лак, 2006. - 688 с.

123. Громова-Опульская Л.Д. Избранные труды. — М.: Наука, 2005. — 530 с.

124. Динерштейн Е.А. А.К. Воронский: В поисках живой воды. М.: РОССПЭН, 2001.-360 с.

125. Добкин А.И., Н.П. Анциферов: материалы к биобиблиографии // Анциферовские чтения. Материалы и тезисы конференции (20-22 декабря 1989 г.) Л.: Сов. фонд культуры. Ленингр. отделение, 1989 -С. 9-23.

126. Добренко Е. Формовка советского читателя. Социальные и эстетические предпосылки рецепции советской литературы. — СПб.: "Академический проект", 1997. 321 е.

127. Добычин Л. Воспоминания. Статьи. Письма. Сборник / сост., вступ.ст., прим. B.C. Бахтин СПб.: Журнал "Звезда", 1995 - 304 с. 16 с. илл.

128. Добычин Л. Полн. собр. соч. и писем. СПб. АОЗТ "Журнал Звезда", 1999.-544 с.

129. Дубин Б.В. Быт, фантастика и литература в прозе и литературной мысли 20-х годов // Тыняновский сборник: Четвертые Тыняновские чтение. Рига: Зинатне, 1990. - С. 159-172.

130. Дужина Н.И. "Действующие люди" (Проблемы текстологии пьесы "Шарманка") // "Страна философов" Андрея Платонова: Проблемы творчества М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2000. - Вып. 4. Юбилейный. - С. 566-567.

131. Дужина Н.И. Вымысел, основанный на реальности. Приметы сталинского быта в повести А: Платонова "Котлован" // Вопросы литературы. — 2008. — Март-апрель. С. 79-114.

132. Журавлев C.B. "Давайте. возьмем историю как она есть". А. Горький и А. Косарев об историческом краеведении // Памятники Отечества. 1989. -№ 1. - С. 41-46.

133. Журавлев C.B. Источники о начинаниях A.M. Горького 1930-х гг. "История городов" и "История деревни" // По материалам II Всесоюзной конференции по историческому краеведению. Пенза: Пенз. гос. объед. краевед, музей. 1993. - С. 267- 278.

134. Журавлев C.B. Феномен "Истории фабрик и заводов": Горьковское начинание в контексте эпохи 1930-х гг. М.: ИРИ РАН, 1997. - 215 с.

135. Зубов В.П. Страдные годы России. -М.: Индрек, 2004. 320 с.

136. Иванов Вс. Дневники. М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2001.- 492 с.

137. Иванова Т.Г. Рукописный отдел Пушкинского Дома. Исторический очерк. СПб.: ИР ЛИ РАН, 2006. - 446 с.

138. Ивницкий H.A. Судьба раскулаченных в СССР. М.: Собрание, 2004: — 296 с.

139. Игошева T.B. К проблеме державинской традиции в "Столбцах" H.A. Заболоцкого. Державинский сборник. -Новгород: НГУ, 1995: С. 55-62.

140. Из истории литературных объединений Петрограда — Ленинграда 1920—1930-х годов: исследования и материалы. СПб.: Наука, 2006 -Кн. 2. - 243 с.

141. Историческая наука и методология истории в России XX века: К 140-летию академика A.C. Лаппо-Данилевского. Санкт-Петербургские чтения по теории, методологии и философии истории. Вып. 1. СПб.: Издательство "Северная Звезда", 2003. - 415 с.

142. Источниковедение новейшей истории России: теория, методология, практика. — М.: Высшая школа, 2004. 687 с.

143. Исупов К. Г. Уроки М. М. Бахтина // М.М. Бахтин: pro et contra. Личность и творчество М.М. Бахтина в оценке русской- и мировой гуманитарной мысли. / сост., вступ. ст. и коммент. К.Г. Исупова. -СПб.: РХГИ, 2001. Том I. - С. 7-44.

144. Каганович Б.С. Русские медиевисты первой половины XX века. — СПб.: Гиперион, 2007. 244 с.

145. Калинин И. Петербургский текст как продукт теоретической мифологизации // Существует ли Петербургский текст? Петербургский сборник СПб.: ПТУ, 2005. - Вып. 4. - С. 24-34.

146. Каширина В.В. Литературное наследие Оптиной Пустыни. — М.: ИМЛИ РАН, 2006. 512 с.

147. Кибальник С. Ненаписанные воспоминания. Интервью с А.И. Вагиновой // Волга. 1992. - № 7 - 8. - С. 146-155.

148. Кирпотин В.Я. Ровесник железного века. М.: Захаров, 2006. -848 с.

149. Клычков С.А. Собрание сочинений: В 2 т. Т.2: Чертурхинский балакирь, Князь мира: Романы. Серый барин: Страницы из романа. Статьи / сост., коммент. М. Никё, Н.М. Солнцевой, С.И. Субботина. -М.: Эллис Лак, 2000. 656 с.

150. Ключевский В.О. и проблемы российской провинциальной культуры и историографии: материалы научн. конф. (Пенза, 25-26 июня 2001 г.): В 2 кн. М.: Наука, 2005. - Кн. I. - 467 с.

151. Кнабе Г.С. Арбатская цивилизация и арбатский миф // Москва и московский текст русской культуры. М., РГГУ, 1998. - С. 137-197.

152. Коган Г.Ф. Музейная улица. Фрагменты воспоминаний // Звено 2006. Вестник музейной жизни. М.: ГЛМ, 2007. - С. 163-168.

153. Кожевников В.А. Опыт изложения учения Н.Ф. Федорова по изданным и неизданным произведениям, переписке и личным беседам. М.: Мысль, 2004. - 576 с.

154. Кожевникова Н. О типах повествования в советской прозе // Вопросы языка современной советской литературы. — М.: Наука, 1971.-С. 97-163.

155. Кожинов В.В. Русская поэзия середины XX века как откровение о "конце Нового времени" // Русская литература. 1994. - № 4. - С. 57-66.

156. Комарович В.Л. Петербургские фельетоны Достоевского // Фельетоны сороковых годов. -М.-Л.: Academia, 1930. 367 с.

157. Конечный A.M. Н.П. Анциферов исследователь Петербурга. Петербург и губерния. Историко-этнографические исследования. -Л.: Наука, 1989.-С. 154-161.

158. Конечный A.M., Кумпан К.А. Петербург в жизни и трудах Н.П. Анциферова // Анциферов Н.П. «Непостижимый город». Душа Петербурга. Петербург Достоевского. Петербург Пушкина. JL: Лениздат, 1991. - С.5-23.

159. Коплан Б. Академик А. А. Шахматов как краевед // Краеведение. №1-2.-1925.-С.81-86.

160. Корбюзье. Планировка города. М.: ОГИЗ - ИЗОГИЗ, 1933. -208 с.

161. Коржавин В., Мирзоев В., Яновский Н. К характеристике сибирского областничества // Сибирские огни. 1971. — № 12. - С. 138.-151.

162. Корниенко Н.В. "Нэповская оттепель": Становление института советской литературной критики. М.: ИМЛИ РАН, 2010. - 504 с.

163. Корниенко Н.В. "Сказано русским языком." Андрей Платонов и Михаил Шолохов: встречи в русской литературе. — М.: ИМЛИ.РАН, 2003.-536 с.

164. Корниенко Н.В. История текста и биография А. П. Платонова (1926-1946) // Здесь и теперь. 1993. - № 1. - 320 с.

165. Корниенко Н.В. Киносценарии в творческой истории "Котлована" // Андрей Платонов. Котлован. Текст. Материалы творческой истории. СПб.: Наука, 2000. - С. 323-363.

166. Корниенко Н.В. Между Москвой и Ленинградом: О датировке и авантексте романа «Чевенгур» // "Страна философов" Андрея Платонова: Проблемы творчества М.: ИМЛИ РАН, 2005. - Вып. 6. -С. 624-678.

167. Корниенко Н.В. Москва во времени. (Имя Петербурга и Москвы в русской литературе 10-30-х гг. XX в.) // Москва в русской и мировой литературе. Сборник статей. -М.: Наследие, 2000. С. 210— 248.

168. Корниенко Н.В. От редактора // Текстологический временник. Русская литература XX века: Вопросы текстологии и источниковедения. М.: ИМЛИ РАН, 2009. - С. 3-6.

169. Корниенко Н.В. От редакции // Науч. собр. соч. Т.1. 1918-1927. Кн.1. Рассказы. Стихотворение. М.: ИМЛИ РАН, 2004. - С. 5-14.

170. Корниенко Н.В. Филология прошлого и будущего // Анциферов Н.П. Проблемы урбанизма в русской художественной литературе. Опыт построения образа города Петербурга Достоевского - на основе анализа литературных традиций. - М.: ИМЛИ РАН, 2009 - С. 5-11.

171. Корниенко Н.В. Чевенгурские мечтания о «новом человеке» в статьях Платонова 1920-х гг. ("Питомник нового человека" — "Человек, который будет.") // "Страна философов" Андрея Платонова: Проблемы творчества М.: ИМЛИ РАН, 2005. - Вып. 6. -С. 483-518.

172. Коротаев В.И: Судьба "русской идеи" в советском менталитете (20-30-е гг.): Учеб. пособие // Архангельск: Изд-во Помор, междунар. пед. ун-та, 1993. 107 с.

173. Коробкова Е. Н. Путешествие по улицам, уходящим в вечность. (Метод образовательных путешествий по городу) // Город, открываемый заново. Спб.: СМИО Пресс, 2006. - С.58-65.

174. Костова X. Московское пространство в романе «Счастливая Москва» // "Страна философов" Андрея Платонова: Проблемы творчества М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2000. - Вып. 4. Юбилейный. -С. 640-665.

175. Костомаров Н. И. Об отношении русской истории к географии и этнографии // Костомаров Н.И. Исторические монографии и исследования. СПб.: Д.Е. Кожанчиков, 1867. Т. 3. - С. 353-377 .

176. Коэн С. Бухарин. Политическая биография. 1888-1938. -М.: Прогресс, 1998. 574 с.

177. Красильникова Е.В. Николай Заболоцкий ("Столбцы") // Очерки истории языка русской поэзии XX века: Опыты описания идиостилей. М.: ИРЯРАН, «Наследие», 1995. - С. 449-480.

178. Кумпан К.А. и Конечный A.M. Наблюдения над топографией "Преступления и наказания" // Известия Академии наук. Серия литературы и языка. 1976. - Т. 35. - №2. - С. 180-190.

179. Куняев С. Огонь под пеплом. Дело "Сибирской бригады" // Наш Современник. 1992. - № 7. - С. 149-159.

180. Ласунский О.Г. Житель родного города. Воронежские годы Андрея Платонова. — Воронеж, Издательство Воронежского государственного университета, 1999.-288 с.

181. Лежнев А. О литературе. Статьи. М.: Советский писатель, 1987. -432 с.

182. Либединская Л. "Зеленая лампа" и многое другое. М.: Радуга, 2000. - 438 с.

183. Лившин А .Я., Орлов И.Б. Власть и общество: Диалог в письмах. М.: РОССПЭН, 2002. - 208 с.

184. Лихачев Д.С. В поисках выражения реального // Вопросы литературы. 1971.-№11.- С. 74-88.

185. Лихачев Д.С. Николай Павлович Анциферов // Анциферов Н.П. Душа Петербурга. Петербург Достоевского. Быль и миф Петербурга. Приложение к репринтному воспроизведению изданий 1922-1924 гг. М. : Книга, 1991.- С.З^.

186. Лотман Ю.М. О понятии географического пространства в русских средневековых текстах // Лотман Ю.М. О русской литературе. СПб.: Искусство-СПб, 2005. - С. 112-118.

187. Лотман Ю.М. Символика Петербурга //Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек — текст — семиосфера — история. — М.: Языки культуры, 1999. С. 275-295.

188. Лотман Ю.М. Символика Петербурга и проблемы семиотики города // Лотман Ю.М. История и типология русской культуры. -СПб.: Искусство-СПб, 2002. С. 208-222.

189. Лубянка. Сталин и ВЧК ГПУ - ОГПУ - НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. Январь 1922—декабрь 1936. - М.: МФД, 2003. - 912 с.

190. Лунц Л. "Обезьяны идут". Собрание произведений. СПб.: ООО "ИНАПРЕСС", 2003. - 752 с.

191. Любимов Н. Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. М.: Языки русской культуры, 2000. - Т. 1. - 411с.

192. Магуайр Р. Красная новь. Советская литература в 1920-х гг. -СПб: Академический проект, 2004. 366 с.

193. Мажаров A.C. Афанасий Щапов. Иркутск: Восточно-Сибирское книжное издательство, 1992. - 272 с.

194. Мандельштам О.Э. Слово и культура: Статьи. — М.: Советский писатель, 1987". 320 с.

195. Манн Ю.В. Москва в творческом сознании Гоголя // Москва и московский текст русской культуры. — М.: РГГУ, 1998. — С. 63-81.

196. Манн Ю.В. Петербургский и московский тексты в творчестве Гоголя: принцип дополнительности. Существует ли Петербургский текст? Петербургский сборник. СПб.: ПГУ, 2005. - Вып. 4. - С. 193— 234.

197. Матвеева И. Тамбовские реалии в повести "Город Градов" // "Страна философов" Андрея Платонова: Проблемы творчества. — Вып. 4. Юбилейный. -М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2000. С. 503-509.

198. Медведев П.Н. Формальный метод в литературоведении. Критическое введение в социологическую* поэтику // Бахтин М.М. (под маской) Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм, и философия языка. Статьи. М.: Лабиринт, 2000. - С. 185-347.

199. Медведев ЮЛ., Медведева Д.А. Круг М:М. Бахтина как "мыслительный коллектив" // Звезда. — 2006. № 7. - С. 194-206.

200. Миронов П: Краеведение в. вопросах градоустройства // Краеведение. 1925. - № 3-4. - С. 211-218.

201. Михайлов А. Одна из задач краеведческих организаций в области изучения бытовых особенностей местного населения // Краеведение. 1924. - № 4. - С. 395-397.

202. Михайлов A.B. Избранное. Историческая поэтика и герменевтика. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 2006. — 560 с.

203. Мордовцев Д.Л. Политические движения русского народа. — СПб.: Издание книгопродавца C.B. Звонарева, 1871. Том 1. - 416 с.

204. Москва — Петербург: Pro et contra. Антология. M.: Изд-во Русского христианского гуманитарного института. — СПб., 2000. -711 с.

205. Московская Д.С. Первая редакция пьесы "Высокое напряжение": "Объявление о смерти" // Архив А.П. Платонова М.: ИМЛИ РАН, 2009. Научная подготовка текстов, комментарии. — Кн. 1. — С. 178237.

206. Московская Д.С. Платонов и краеведение // "Страна философов" Андрея Платонова: Проблемы творчества М.: ИМЛИ РАН, 2003. — Вып. 5. Юбилейный. — С. 7—35.

207. Московская Д.С. "Самосветящийся закон для Родины": православное миросозерцание Андрея Платонова // Воскресная школа. Еженедельное приложение к газете "Первое сентября" 2000. -№ 7 — С.8-10.

208. Московская Д. С. Любовь к родному пепелищу.» К проблеме хронотопа земли в повести Платонова "Котлован"// Русская словесность. № 5. - 2008. - С. 25-32.

209. Мусаев В.И. Быт горожан // Петроград на переломе эпох: Город и его жители в годы революции и Гражданской войны. СПб.: Д митрий Буланин, 2000. - С. 61-132.

210. Наппельбаум И. Угол отражения: Краткие встречи долгой жизни. СПб: Издательский Дом "Рэтро", 2004. - 240 с.

211. Нация и империя в русской мысли начала XX века. М.: Издательская группа "СКИМЕНЪ", 2003. - 351 с.

212. Неклюдов С. Тело Москвы. К вопросу об образе «женщины-города» в русской литературе // Тело в русской культуре. М.: Новое обозрение, 2005. - С. 361-385.

213. Нижегородский текст русской словесности: Межвузовский сборник научных статей. Н. Новгород: НГПУ, 2009. - 383 с.

214. Нижегородский текст русской словесности: Межвузовский сборник научных статей. Н. Новгород: НГПУ, 2007. -369 с.

215. Никитин H.H. Петербург // Россия. 1923. - № 7. - С.16-18.

216. Николаев Д.Д. Русская проза 1920-1930-х гг.: авантюрная, фантастическая и историческая проза. — М.: Наука, 2006. 688 с.

217. Николози Р. Петербургский панегирик XVIII в. Миф идеологияриторика. М.: Языки славянской культуры, 2009. - 216 с.

218. Никольская T.JI. Авангард и окрестности. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2002. - 320 с.

219. НЭП в истории культуры: от центра к периферии: сборник статей участников международной научной конференции "Саратов, 23—25 сентября 2010 г." — Саратов: Издательский центр "Наука", 2010.-412 с.

220. О поездке по КО Смоленской и Калужской областей. Доклад Н.П. Анциферова. // Известия ЦБК. 1926. - №7. - С. 229.

221. Ольденбург С.Ф. Приступ к систематической краеведческой работе в России // Краеведение: -1923/24. —№1. С. 3-5.

222. Ортега-и-Гассет X. Две великих метафоры // Теория метафоры: Сборник: Пер. с анг., фр., нем:, исп., польск. яз. / вступ. ст. Н.Д. Арутюновой. М.: Прогресс, 1990. - С. 68-81.

223. Осокина Е.А. За фасадом "сталинского изобилия": Распределение и рынок в снабжении населения в годы индустриализации. 1927—1941.- М.: РОССПЭН, 1999. 271 с.

224. Осповат А.Л., Тименчик Р.Д. "Печальну повесть сохранить." Об авторе и читателях "Медного всадника". М.: Книга, 1985. — 303 с.

225. Остроумова-Лебедева А.П. Автобиографические записки — М.: Центрполиграф, 2003. Т. Ш - 480 с.

226. Павлов-Сильванский H.H. Краеведение и обычное право // Краеведение. -1923/24. -№1. С. 102-111.

227. Полякова JI.B. Регион как источник творчества и объект науки о литературе // Филологическая регионалистика. Тамбов. № 1-2'. — С. 21-27.

228. Попова И.Л. Книга М.М. Бахтина о Франсуа Рабле и ее значение для теории литературы. М.: ИМЛИ РАН, 2009 — 464 с.

229. Потоцкий П.П. Краеведение в России во второй половине 18 века // Краеведение. 1926. - Т. 3. - № 3. - С. 333-343.

230. Первопрестольная: далекая и близкая. Москва и москвичи в литературе русской эмиграции / сост., вступ. ст., коммент. М.Л. Филин. М.: Русскш Mip, 2003. - Т. 1. - 640 с.

231. Первопрестольная: далекая и близкая. Москва и москвичи в литературе русской эмиграции / сост., вступ. ст., коммент. М.Л. Филин М.: Русскш м!р, 2003. - Т. 2- 640 с.

232. Первый Всесоюзный съезд советских писателей. 1934. Стенографический отчет. Репринтное воспроизведение издания 1934 года. М.: Сов.пис., 1990.714 с.

233. Перлина Н.М. Иван Михайлович Гревс и Николай Павлович Анциферов: к обоснованию их культурологической позиции // Анциферовские чтения. Материалы и тезисы конференции (20-22 декабря 1989 г.) Л.: Сов. фонд культуры. Ленингр. отд-ние, 1989. -С. 84-85.

234. Петербург в поэзии русской эмиграции. (Первая и вторая волна) / вс. ст., сост., прим., Р. Тименчика и В. Хазана. СПб.: Академический проект, Издательство ДНК, 2006. - 848 с.

235. Пиксанов Н.К. Два века русской литературы. М.-Пг.: Госиздат, 1923.-208 с.

236. Пиксанов H.K. Новый путь литературной науки. -М.: Рос. Акад. худ. наук, 1923. 22 с.

237. Пиксанов Н.К. Областные культурные гнезда. М. —Л.: Госиздат, 1928.-118 с.

238. Писатель Леонид Добычин. Воспоминания. Статьи. Письма / сост., предисл., коммент. B.C. Бахтина. СПб.: Журнал «Звезда». 1996.-304 с.

239. Платонов А.П. Записные книжки. Материалы к биографии / сост., подг. текста, предисл. и прим. Н.В. Корниенко — М.: "Наследие", 2000.-424 с.

240. Платонов А.П. Размышления читателя: Лит.-крит. статьи и рецензии / подг. текста и сост. М.А. Платоновой; послесл. и коммент. В.В. Васильева. -М.: Современник, 1980. 287 с.

241. Платонов С.Ф. Петр Великий. Личность и деятельность. Л.: Время, 1926.-113 с.

242. Покровский М. Советская глава нашей истории // Большевик. — 1924.-№14.-С. 10-19.

243. Полонский В.П. "Моя борьба на литературном фронте". Дневник. Май 1920 — январь 1932 / Публикация, подготовка текста, предисловие и комментарии C.B. Шумихина // Новый мир. 2008. — №1-6.

244. Полонский В.П. О литературе. Избранные работы. — М.: Сов. пис., 1988.-496 с.

245. Потебня A.A. Слово и миф. М.: Правда, 1989. - 624 с.

246. Почепцов Г.Г. История русской семиотики до и после 1917 года. -М.: Лабиринт, 1998. 336 с.

247. Примочкина Н. Писатель и власть. М. Горький в литературном движении 20-х годов. М.: РОССПЭН, 1995. - 256 с.

248. Пришвин М.М. Дневники: Книга 3. Дневники 1920-1922 гг. М.: Московский рабочий, 1995. - 334 с.

249. Пришвин М:М. Дневники. 1923-1925. М.: Русская книга, 1999. -Книга4.-416 с.

250. Пришвин М.М. Дневники. 1928-1929- М.: Русская книга , 2004. Книга 6. - 544 с.

251. Пришвин М.М. Дневники. 1930-1931. Спб.: ООО Изд-во "Росток", 2006. - Книга 7. - 704 с.

252. Проект Кодекса законов о браке семье и опеке с объяснительной запиской Народного комиссара юстиции Д.И. Курского М.: Юридич. изд-во НЮО РСФСР, 1925. - 32 с.

253. Пумпянский JI.B. Классическая традиция: Собрание трудов по истории русской литературы. М.: Языки русской культуры, 2000. -864 с.

254. Раков В.П. Новая "органическая" поэтика (Литературные теории В:Ф. Переверзева, В.М. Фриче и П.Н. Сакулина). Иваново: Ивановский государственный университет, 2002. — 350 с.

255. Радомская Т.И. Дом и Отечество, в русской классической литературе первой трети XIX в. Опыт духовного, семейного,государственного устроения. — М.: Совпадение, 2006. — 240 с.

256. Размустова Т.О. Изучение истории края Воронежским музеем в первое десятилетие Советской власти // Музееведение. Из истории охраны и использования культурного наследия РСФСР. М.: Наука, 1987.-С. 139-154.

257. Решетов A.M. Репрессированное краеведение // Кунсткамера. Этнографические тетради СПб.: Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера), 1994. - Вып. 4. - С. 185-221.

258. Роднянская И. Единый текст // Новый мир. 1996. - № 6. — С. 221-227.

259. Рождественский В. А. Страницы жизни. Из литературных воспоминаний. М.: Современник, 1974. - 463 с.

260. Розанов В.В. Апокалиптика русской литературы // Розанов В.В. Уединенное. М.: Политиздат, 1990. - С. 470-472.

261. Розанов В. Мысли о литературе. М.: Современник, 1989. - 334 с.

262. Российский институт истории искусств в мемуарах / под общ. ред. И.В. Сэпман. СПб.: РИИИ, 2003. - 303 с.

263. Россия в XX веке: Люди, идеи, власть. М.: РОССПЭН, 2002. -240 с.

264. Ростовцев Е.А. A.C. Лаппо-Данилевский и петербургская историческая школа. Рязань: П.А. Трибунский, 2004. - 352 с.

265. Русский космизм: антология философской мысли. — М.: Педагогика-Пресс, 1993. 368 с.

266. Сакулин П.Н. Филология и культурология. — М.: Высшая школа, 1990. 240 с.

267. Семенов-Тян-Шанский В.П. Краеведение и предстоящая перепись населения // Краеведение. -1924. № 4. - С 365-368.

268. Семенов-Тян-Шанский В.П. Что может дать краеведение картографии? // Краеведение. 1923/24. —№1. - С.5-11.

269. Семенова С.Г. Русская поэзия и проза 1920-1930-х г. Поэтика -Видение мира Философия. - М.:ИМЛИ РАН, "Наследие", 2001. -590 с.

270. Сент-Илер Е. Работы Воронежского государственного университета' по изучению природы края. (Доклад, читанный на 2-й краеведческой конференции ЦЧО 24-28 октября 1925 г.) // Краеведение. -№ 1.- 1926.-С. 116-119.

271. Сергеев Н.С. Металлисты. История Ленинградского металлического завода. Под большевистскими знаменами. — Л.: Машиностроение, 1967. — Т. 1. 491 с.

272. Сизинцева Л.И. Переписка В.И. Смирнова как источник по истории "уездного краеведения" 1920-х гг. // Мир источниковедения. -М., Пенза: РГГУ, 1994. С. 336-340.

273. Синдаловский H.A. Петербург. От дома к дому. От легенды к легенде. Путеводитель. СПб.: Норинт, 2000 - 400 с.

274. Сквозников В. Путь Николая Заболоцкого // Вопросы литературы. 1986. - № 6. - С. 210-215.

275. Скляренко Е.М. A.M. Горький о важности- историко-краеведческих разработок // Историческое краеведение в СССР: вопросы теории и практики. Сб. ст. — Киев: Наукова думка, 1991. — С. 57-62.

276. Смирнов А.И. В.Г. Короленко, как архивный деятель. — Ярославль, 1922. 16 с.

277. Смирнов И.П. Петербург: город мертвых и живых // Существует ли Петербургский текст? Петербургский сборник — СПб.: ПТУ, 2005. — Вып. 4.-С. 35-58.

278. Смирнов И.П. Петербургская утопия // Анциферовские чтения. Материалы и тезисы конференции (20-22 декабря 1989 г.) Л.: Сов. фонд культуры, 1989. - С. 92-100.

279. Смирнов И.П. Заболоцкий и Державин // XVIII век. Сб. 8. Державин и Карамзин в литературном движении XVIII начала XIX веков. - Л.: Наука; 1969. - С. 145-161.

280. Советская социальная политика 1920-1930-х годов: идеология и повседневность. -М.: ООО "Вариант" ЦСПГИ, 2007. 432 с.

281. Соколова В.Ф. Народознание и русская литература XIX века. -М.: Книжный дом "Либроком", 2009. 336 с.

282. Сорокин П.А. О русской общественной мысли. Спб.: Алетейа, 2000. - 221 с.

283. Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. М.: Политиздат, 1992. -543 с.

284. Сталин и Каганович. Переписка 1931-1936 гг. М.: РОССПЭН, 2001.-797 с.

285. Сталин И. О некоторых вопросах большевизма. Письмо в редакцию журнала "Пролетарская революция" // Пролетарская революция. 1931. - № 6. - С. 3-12.

286. Стародуб К.В. Литературное краеведение в школе. М.: Дрофа, 2003.-368 с.

287. Столпянский П.Н. Петербург. Как возник, основался и рос Санкт-Питербурх. СПб.: Научный издательский центр НеГА, 1995. - 384 с.

288. Толстов С.П. Введение в советское краеведение. М. Л.: ОГИЗ, Гос. соц.-экономическое изд-во, 1932. — 159 с.

289. Томашевский Б.В. Литература и биография // Книга и революция. -1923.-№4.-С. 6-9.

290. Томашевский Б.В. Пушкин. Современные проблемы историко-литературного изучения. JL: Образование, 1925. -134 с.

291. Томашевский Б.В: Формальный метод. (Вместо некролога) // Современная литература. Сборник статей. Л.: Мысль, 1925. - С. 144-153.

292. Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы: Избранные труды. СПб.: Искусство-СПБ, 2003. - 616 с.

293. Троцкий Л.Д. Вопросы быта: Эпоха "культурничества" и ее задачи. М.: Красная новь, 1923. - 160 с.

294. Троцкий Л.Д. Задачи коммунистического воспитания. Речь на пятилетнем юбилее Коммунистического университета имени Я.М. Свердлова. -М.: Изд-во Красная новь, 1923. 29 с.

295. Турунов А. Краеведение Сибири // Краеведение. 1924. — № 3. — С. 303-311.

296. Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М.: Наука, 1977.-574 с.

297. Умрюхина Н. Роман М. Козырева и И. Кремлева-Свэна "Город энтузиастов": реалии и текст // Текстологический временник. Русская литература XX века: Вопросы текстологии и источниковедения. — М.: ИМЛИ РАН, 2009. С. 367-374.

298. Успенский М.И. Краеведение в сочинениях А.П. Щапова. (К 50-летию со дня его смерти) // Краеведение. 1926. - Т.З. - № 3. - С. 316-329.

299. Ухтомский A.A. Интуиция совести. Письма. Записные книжки. Заметки на полях. СПб.: Петерб. писатель, 1996 - 525 с.

300. Федоров Н.Ф. Собр. соч.: В 4 т. М.: Прогресс, 1995.

301. Федотов Г.П. Национальное и вселенское // О России и русской философской культуре. М.: Наука, 1990. - С. 444-450.

302. Федотов Г.П. Стихи духовные (Русская народная вера по духовным стихам). М'.: Прогресс, Гнозис, 1999. — 192 с.

303. Федотов Г.П. Три столицы«// Версты- Рариж. 1926. - № 1. - С. 147-163.

304. Феноменов М. Я. Разинщина и пугачевщина. М.: Новая Москва, 1923.-236 с.

305. Феноменов М.Я. Значение монографического изучения деревни // Краеведение. 1926. - №3^1. - С. 291- 301.

306. Феноменов М.Я. К истории забытого вопроса // Известия ЦБК. — 1926. — №10. С.329-331.

307. Феноменов М.Я. Современная деревня. M. JI. 1925 г. Рецензия В .И. Смирнова. // Краеведение. - 1925. - № 1/ 2. - С. 341.

308. Филимонов С.Б. Неопубликованная рукопись М.И. Смирнова "Переславль-Залесский" // Советские архивы. 197.1. - № 3. - С. 94.

309. Филимонов С.Б. Краеведение и документальные памятники. (1917 1929 гг.) - M.: АН.СССР, Сов. Фонд культуры, 1989. - 178 с.

310. Филонов П; Дневник. СПб.: Азбука, 2000. - 672 с.

311. Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город. -М.: РОССПЭН, 2008. 336 с.2841 Флейшман JI. Борис Пастернак и литературное движение 1930-х годов. СПб.: Академический проект, 2005. - 656 с.

312. Флоренский П.А. Иконостас. М.: Искусство, 1995. - 255 с.

313. Фрезинский Б.Я. Писатели и советские вожди: Избранные* сюжеты 1919-1960 годов. М.: Эллис-Лак, 2008. - 672 с.

314. Хализев В.Е. Золотарев Алексей Алексеевич // Русские писатели 1800-1917: Биографический словарь. Т. 2: Г — К / гл. ред. П.А. Николаев. М.: Бол. Рос. Энциклопедия, 1992. - С. 347 - 350.

315. Хализев В.Е. Теория литературы. — М.: Высшая школа, 1999. — 398 с.

316. Хализев В.Е. Один из китежан // Континент—82. — Москва — Париж, 1994. С. 206-215.

317. Ходасевич В.Ф. "Некрополь" и другие воспоминания. — М.: Мир искусства, 1992. 335 с.

318. Ходасевич В.Ф. Книги и люди. Этюды о русской литературе. -М.: "Жизнь и мысль", 2002. 480 с.

319. Хронотоп "Котлована". Вопросы истории текста. Статья и публикации И. Долгова. // "Страна философов" Андрея Платонова: Проблемы творчества М.: ИМЛИ РАН, Наследие, 2000: - Вып. 4. ■ Юбилейный. - С. 769-804.

320. Чагин А.П. Пути и лица. О русской литературе XX века. — М.: ИМЛИ РАН, 2008. 600 с.

321. Чернов С.Н. Краеведение и архивное дело // Краеведение. — 1923/24.-№1.-С. 14-19.

322. Чудакова М.О. Социальная практика, филологическая рефлексия и литература в научной биографии Эйхенбаума и Тынянова // Тыняновский сборник. Вторые тыняновские чтения. Рига: Зинатне, 1986.-С. 103-131.

323. Чудакова M. Прототипы одного романа // Альманах библиофила. Вып. 10. -М: Книга, 1981. - С. 172-190.

324. Чуковский К.И. Дневник (1901-1929).' М.: Современный писатель, 1997. - 544 с.

325. Чуковский К.И. Дневник (1930-1969). М.: Современный писатель, 1997. - 560 с.

326. Чуковский Н.К. О том, что видел: Воспоминания. Письма. М.: Молодая гвардия, 2005. - 687 с.

327. Шеглов С. Главная тема — революционная история (К 80-летию Николая Анова) // Сибирские огни. 1971. - № 12. - С. 167-169.

328. Шешуков С.И. Неистовые ревнители. Из истории литературной борьбы 20-х годов. М.: Московский рабочий, 1970. - 352 с.

329. Шишкин В.А. Россия в годы "великого перелома" в восприятии иностранного дипломата (1925-1931 гг.) СПб.: Дмитрий Буланин, 1999.- 285 с.

330. Шкапа И.С. Семь лет с Горьким. Своими глазами: Воспоминания. — М.: Советский писатель, 1990. 512 с.

331. Шкловский В.Б. "Еще ничего не кончилось." — М.: Пропаганда, 2002. 463 с.

332. Шкловский В.Б. Гамбургский счет. — СПб.: Лимбус Пресс, 2000. -464 с.

333. Шмидт В. Что такое "Петербургский текст"? // Существует ли Петербургский текст? Петербургский сборник. Спб.: 111 У, 2005. -Вып. 4.-С. 5-12.

334. Шром Н.И. "Столбцы" Н. Заболоцкого в историко-литературном контексте 1920-х годов. // Методология и методика историко-литературного исследования: Тезисы докладов. Рига, Латвийский университет, 1990.-С. 127-130.

335. Шубин Л.А. Поиски смысла отдельного и общего существования. Об Андрее Платонове. Работы- разных лет. — М.: Советский писатель, 1987. — 368 с.

336. Шубинский В.И. Город мертвых и город бессмертных. Об эволюции образов Петербурга и Москвы в русской культуре XVIII-XX веков // Новый мир. 2000. - № 4. - С. 145 - 156.

337. Шубникова-Гусева Н.И. Поэмы Есенина: От "Пророка" до "Черного человека": Творческая история, судьба, контекст и интерпретация. -М.: ИМЛИ РАН, "Наследие", 2001. 688 с.

338. Шукуров Д.Л. Поэтика "чужого слова" в творчестве К.К. Вагинова: дис. канд. филол. наук. — Иваново: Ивановский государственный университет, 1998. — 228 с.

339. Эйхенбаум Б.М. "Мой временник". Художественная проза и избранные статьи 20-30-х годов. СПб.: ИНАПРЕСС, 2001. - 656 с.

340. Эйхенбаум Б.М. Литература и литературный быт // На литературном посту. 1927. - № 9. - С. 47-52.

341. Эйхенбаум Б.М. Теория "формального метода" // Литература: Теория. Критика. Полемика. Л1: Прибой, 1927. - С. 116-148.

342. Энгельгардт Б.М. Феноменология и теория, словесности / сост., предисл., послесл., коммент. А.Б. Муратова. М.: Новое литературное обозрение, 2005. - 464 с.

343. Эрлих В. Русский формализм: история и теория. — СПб.: Гуманитарное агентство "Академический проект", 1996. 351 с.

344. Яблоков Е.А. На берегу неба. (Роман Андрея Платонова "Чевенгур"). СПб.: Дмитрий Буланин, 2001. - 375 с.

345. Яблоков Е.А. Счастье и несчастье Москвы («Московские сюжеты у А. Платонова и Б. Пильняка) // "Страна философов" Андрея Платонова: Проблемы творчества. М.: Наследие, 1995. - Вып. 2. -С. 221-239.

346. Якобсон Р. Два аспекта языка и два типа афатическихнарушений // Теория метафоры: Сборник: пер. с анг., фр., нем., исп., польск. яз. / вступ. ст. Н. Д. Арутюновой. М.: Прогресс, 1990. - С. 110-132.